Суд времени. Выпуски № 01-11 [Леонид Михайлович Млечин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Суд времени Стенограммы передач № 1-11

01. «Беловежское соглашение»: катастрофа или меньшее из зол?

В роли судьи на телепроекте:

Сванидзе Николай Карлович (далее — Сванидзе).

Обвинитель (на данном процессе):

Кургинян Сергей Ервандович (далее — Кургинян) — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Свидетели стороны обвинения:

Бабурин Сергей Николаевич (далее — Бабурин) — депутат Верховного Совета РСФСР в 1991 г., ректор РГТЭУ, профессор.

Мяло Ксения Григорьевна (далее — Мяло) — кандидат исторических наук, политолог, публицист.

Игрунов Вячеслав Владимирович (далее — Игрунов) — историк, директор Института гуманитарных и политических исследований.

Защитник (на данном процессе):

Млечин Леонид Михайлович (далее — Млечин) — писатель.

Свидетели стороны защиты:

Кравчук Леонид Макарович (далее — Кравчук) — председатель Верховного Совета Украины в 1990–1991 г.г., первый Президент Украины.

Шушкевич Станислав Станиславович (далее — Шушкевич) — Председатель Верховного Совета Белоруссии с 1991 по 1995 г.г., профессор.

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Наша сегодняшняя тема — из тех, что не дает покоя ни политикам, ни обычным гражданам: Беловежское соглашение, зафиксировавшее распад Советского Союза. Распад огромной многонациональной страны, который произошел неожиданно для всех: и внутри страны, и за ее пределами. Страна казалась вечной, а рухнула вдруг, стремительно, на глазах у всех. В случае таких мировых катаклизмов — а распад СССР из этой серии — всегда возникает подозрение в отношении неких особых сил или отдельных злоумышленников.

Главный вопрос нашего процесса: «„Беловежское соглашение“ — это катастрофа или меньшее из зол?»

Мы запускаем голосование для нашей телеаудитории. Номера телефонов Вы видите на ваших телевизионных экранах.

Обвинитель на нашем процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Сторону защиты представляет писатель Леонид Млечин.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

8 декабря 1991 года в Беловежской пуще был подписан документ, который в одночасье изменил мир. Самый главный пункт этого договора содержался в преамбуле: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование». Чуть позже договор ратифицировали практически все бывшие республики Советского Союза. Рухнул мировой порядок, который долгие годы оставался биполярным: на одном полюсе — страны НАТО во главе с США, на другом — государства Варшавского договора во главе с Советским Союзом. Сегодня бывшие сторонники президента Ельцина и «младореформаторы» говорят о том, что Беловежское соглашение явилось лишь неизбежной формальностью, поскольку сохранить Союз к тому времени возможности не было. Однако оппоненты предлагают взглянуть на цифры и факты. Распад гигантского государства начался с объявления независимости трех прибалтийских государств в 1989 году. Еще через год о суверенитете заявили Грузия и Молдавия. Однако референдум, проведенный в девяти республиках, дал убедительный ответ: больше 76 % проголосовавших высказались за сохранение СССР. Почему тогда российское руководство так легко согласилось на раздел огромного государства? Тем не менее, одна за другой бывшие республики объявляют о своем суверенитете. По мнению некоторых историков, распад Союза был выгоден новой российской власти, они утверждают, что Ельцину просто необходимо было укрепиться на новом и для себя, и для страны посту Президента. Что стало истинной причиной договора, который ликвидировал Советский Союз — борьба за власть или новые реалии? Имело ли юридическую силу Беловежское соглашение, если договор противоречил Конституции и результатам референдума? Был ли шанс предотвратить распад огромного государства?

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Кургиняну и Млечину — насколько эта тема актуальна сегодня, спустя 20 лет после события?

Слово предоставляется стороне обвинения.

Кургинян: Я просто хотел бы, чтобы посмотрели на эту картину ну… нашими глазами. Потом мы с удовольствием посмотрим на нее вашими, и вместе решим все-таки, в чем истина. Вы посмотрите нашими глазами: государство-победитель в Великой Отечественной войне, член Совета Безопасности [ООН], государство, чья подпись под «Хельсинкскими соглашениями». Ну с какого, я прошу прощения, ляду оно вдруг должно взять и, так сказать, развалиться, распуститься?

Сванидзе: Сергей Ервандович, об актуализации…

Кургинян: Я говорю, в этом и есть актуальное. Значит, возникает какой-то… не просто недоумение… Вы понимаете, как разваливаются государства? Они разваливаются, когда безоговорочная капитуляция. Даже если эта капитуляция не безоговорочная, то остается право у страны быть субъектом, она перестает быть субъектом, только когда она безоговорочно капитулирует. Мы перед кем-то капитулировали? Какой моральный, идеологический смысл? За это государство умирали миллионы, многие миллионы, для того, чтобы оно… После того, как оно развалилось жертвами, крепостными оказались целые государства, группы государств, люди… Десятки миллионов русских оказались вдруг в неизвестном статусе неизвестно где… Почему? В силу какого закона? Что произошло? Дети в песочнице похулиганили? Что это все такое? Где тут процедурные основания? Где тут исторический смысл? Где тут все основное? А главное, ведь в основе всего этого была эта треклятая «империя зла»! Давайте я завтра назову «империей зла» все, что угодно… Ах, она раз империя, она должна развалиться…

Сванидзе: Ваше время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: Это не империя. В этом актуальность! Потому что это — в будущем! И пока оно не восстановится, это государство, в той или иной форме, — нету будущего и нет геополитической стабильности!

Сванидзе: Спасибо. Слово стороне защиты. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Прошло столько лет, а мы продолжаем спорить об этом, значит, это нас волнует, и мы не можем забыть об этом. И действительно, возникает вопрос: как это произошло? И можно ли было этого избежать? Потому что если оставаться на точке зрения, что это была какая-то историческая случайность, то и нечего нам тогда работать над созданием новой России и беспокоиться о ней — надо думать о восстановлении того государства, которое исчезло в 1991 году. А если мы придем к выводу, что такова была печальная, трагическая неизбежность, что сохранить государство это не получалось, тогда мы больше должны думать о том, как создавать новое государство, как строить его. У меня есть личный мотив: на следующий день после того, как формально перестал существовать Советский Союз, я возвращался из заграничной командировки, и иммиграционный инспектор в аэропорту взял мой паспорт, на котором было написано «Советский Союз», посмотрел на меня и сказал: «А ведь такого государства больше нет». И мне на секунду стало страшно — не потому, что паспорта теряли свою ценность (была договоренность о том, что они будут действовать), — но мне стало не по себе: исчезло государство, в котором я рос. У меня за спиной исчезло государство! И я все время думаю, почему это произошло? Мне кажется, это произошло потому, что на протяжении многих десятилетий советские руководители не исполняли тех обещаний, которые они дали народам, населявшим эту страну. И потому национальные республики захотели уйти, и они ушли. И, к сожалению, наше государство, в котором мы родились и выросли, перестало существовать. Это была печальная и трагическая неизбежность. Благодарю Вас, Ваша честь.

Сванидзе: Спасибо.

Сейчас Леонид Млечин сказал, что у него есть личный мотив в том, что касается данной темы. Я думаю, что личный мотив есть у каждого из нас. Я сейчас объявляю короткий перерыв, и потом мы приступим к слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». В центре нашего процесса «Беловежское соглашение».

Первый вопрос обеим сторонам: исчерпала ли себя естественным путем внутренняя и внешняя политика Советского Союза?

Слово предоставляется стороне защиты. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш тезис, представление свидетеля, вопросы свидетелю.

Млечин: Да, если позволите, Ваша честь, я хотел бы допросить свидетеля Леонида Макаровича Кравчука, который в ту пору возглавлял Верховный Совет Украины.

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Леонид Макарович, скажите, 1 декабря украинцы голосовали на референдуме о независимости. Каков был результат?

Кравчук: 91 % за независимость.

Млечин: А ведь перед этим весной, когда был референдум о сохранении Советского Союза, на Украине как голосовали — за сохранение или против?

Кравчук: За сохранение обновленной федерации. Я прошу прощения, нельзя просто говорить, надо фактом говорить.

Млечин: Да, поясните, пожалуйста, как произошло…

Кравчук: Вот как сформулировал эту тему Михаил Сергеевич Горбачев. «Хотите ли вы сохранить обновленную федерацию, в которой будут свободно и независимо жить люди?» Примерно такая формулировка.

Материалы по делу.

Бюллетень референдума с формулировкой вопроса: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?»

Кравчук: Ну скажите, кто не хочет жить свободно и независимо? Но от референдума Советского Союза до 1 декабря 1991 года произошли такие события, которые совсем разрушили вот эту идеологию свободной независимой государственной жизни в Советском Союзе. А ГКЧП поставило точку над всем, потому что все поняли: хотят возвратиться не к обновленной федерации, не к новой жизни, а к старому советскому режиму. И поэтому люди не захотели служить этому режиму.

Млечин: Скажите, Леонид Макарович, а насколько убедительны были эти результаты? Почему 91 % людей, живущих на Украине, захотели уйти из Советского Союза, из нашей общей страны?

Кравчук: Знаете, я в 1989 году, будучи заведующим идеологическим отделом ЦК Компартии Украины, получил очень интересное задание — посмотреть в архивах процесс «голодомора» и репрессий политических. Я лично посмотрел 11 тысяч документов. Вы знаете, я до сих пор вздрагиваю, когда я смотрю эти документы. Людоедство, гибель детей, гибель стариков, женщин — это страшные картины нашего… нашей советской жизни. Репрессии церкви автокефальной, репрессии церкви греко-католической. Не просто репрессии словесные, а в тюрьмах… и убиенные невинно люди. Скажите, пожалуйста, сколько еще негативов нужно сегодня назвать, чтобы понять, в какое время мы жили? Я готов рассматривать любую терминологию, но ни в коем случае не «восстановление».

Сванидзе: Спасибо. Я напоминаю, Леонид Макарович, я прошу прощения, время.

Млечин: Благодарю вас. Благодарю вас, да.

Сванидзе: Сторона обвинения может задать вопрос свидетелю стороны защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, «голодомор» произошел когда?

Кравчук: В 33 году.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, когда по референдуму голосовала Украина?

Кравчук: В 91-м.

Кургинян: Нет, а перед этим?

Кравчук: В 90 году.

Кургинян: Значит, в 90 году она проголосовала одним способом, в 1991-м — другим…

Кравчук: Извините, в 1991-м 30 марта — один, а в…

Кургинян: Согласен, спасибо.

Кравчук: …в 1991-м…

Кургинян: Да, спасибо. Значит и тогда, в одном и том же 1991 году — дважды — Украина проголосовала по-разному, правильно, да? И что же, она один раз проголосовала так, потому что «голодомор» был один, а потом — потому что был другой?

Кравчук: Я не говорил, акцент не делал только на «голодоморе». Я назвал целый период фактов, негатива, которые накопились в недрах бывшего Советского Союза.

Кургинян: Но этот негатив накопился, да? — давно. Он накапливался, накапливался, и этот накопившийся негатив никак не мог повлиять на то, что в 1991 году дважды проголосовали диаметрально противоположным образом. Правильно? Да или нет? Правильно!

Шушкевич: Это категорически не так.

Кургинян: Простите, а ваша…

Шушкевич: Потому что это была подмена одного вопроса другим…

Сванидзе: Если я правильно услышал Леонида Макаровича, было еще упоминание ГКЧП, которое тоже произошло…

Кургинян: А, ну вот это другой разговор…

Сванидзе: …которое тоже произошло в августе 1991 года…

Кургинян: Да…

Кравчук: Еще есть один вопрос…

Сванидзе: …между двумя референдумами…

Кургинян: Но вы заметили, что был аргумент о том, что накопился негатив. Я только сказал, что если он накопился…

Сванидзе: …поэтому…

Кургинян: и два раза… в 1991 году…

Сванидзе: …поэтому я вспомнил ГКЧП, о чем сказал свидетель…

Кургинян: …да? — то это никак не работает.

Сванидзе: Хорошо.

Кравчук: Хотите, я задам Вам вопрос теперь? Если бы первый референдум назывался, как и второй, «Хотите ли вы жить в независимом Советском Союзе?» Второй назывался «Хотите ли вы жить в независимой Украине?», а первый назывался «Хотите ли вы сохранить обновленную федерацию, где люди будут жить свободно?». Это разные темы, разные формулировки, и нельзя сравнивать, поэтому люди захотели жить в независимом государстве.

Кургинян: Вы сейчас сказали очень интересную вещь — что люди захотели жить в независимой Украине, входящей в состав обновленной федерации.

Кравчук: Они не так…

Кургинян: Леонид Макарович, я хочу спросить…

Кравчук: Второй вопрос не так…

Кургинян: …я хочу спросить 2 вопроса…

Сванидзе: Если можно, кратко.

Кургинян: Да. Первый, первый, совсем краткий: понимаете ли Вы, что с помощью таких вот голосований можно менять свою историческую судьбу раз в три года?

Кравчук: Вы знаете, если мы будем собираться каждые пять лет, вы будете говорить по-разному. Если стать на вашу точку зрения, то вообще не надо проводить референдумов.

Кургинян: Я 25 лет говорю одно и то же, и это документально подтверждено…

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Сергей Ервандович, теперь у Вас есть возможность представить своих свидетелей.

Кургинян: Я представляю, прежде всего, Сергея Бабурина — человека, который одним из первых начал говорить о том, что «дело пахнет керосином», прошу прощения, что дело скверно. Сергей, я хочу Вас спросить: скажите, как Вы считаете, произошедшее является катастрофой или, так сказать, здоровым освобождением стран от ига «империи зла»?

Сергей Бабурин, депутат Верховного Совета РСФСР в 1991 г., ректор РГТЭУ, профессор: Мы ничего не поймем в сегодняшнем и завтрашнем дне, если будем называть гибель Советского Союза распадом. Там сложилось три компонента. Это был успешный заговор спецслужб со стороны Запада, но это можно было бы вылечить, и он не был страшен сам по себе. Это был кризис экономики, социально-политической сферы Советского Союза, но он мог быть излечим в рамках единого государства, если бы не третья причина. Разрушение Советского Союза — это преступление. Другой вопрос — кто его совершил. Я, например, считаю, что главные преступники сидели не в Минске и в Киеве, они находились в Москве. И… старая поговорка: «рыба гниет с головы, а чистят ее с хвоста». Так вот, руководство страны сгнило, и именно от этой гнили, от разрушения, от апатии, от никчемности горбачевского режима разбегались все. А потом именно ельцинский режим отпугнул Украину и толкнул ее на референдум, навел ужас на Белоруссию и на среднеазиатские республики. Я это говорю как депутат Верховного Совета того времени, как человек, который, — да, к сожалению, — единственный выступил против Беловежских соглашений при их ратификации, и только 5 человек меня поддержало в момент голосования, но я и тогда говорил, и сейчас: Борису Николаевичу и Михаилу Сергеевичу — гореть в геенне огненной! Вот кто два главных виновника гибели Советского Союза!

Сванидзе: У Вас еще есть вопрос к свидетелям?

Кургинян: У меня есть еще некоторый документ, с которым я хотел бы ознакомить…

Сванидзе: Да, у Вас есть для этого 30 секунд.

Кургинян: Я хотел бы представить высказывание Валентина Распутина.

Материалы по делу.

Из выступления Валентина Распутина на первом съезде депутатов СССР 6 июня 1989 года: «…а может быть, России выйти из состава Союза, если во всех своих бедах вы обвиняете ее, и если ее слаборазвитость и неуклюжесть отягощают ваши прогрессивные устремления?.. Без боязни оказаться в националистах мы могли бы тогда произносить слово „русский“, говорить о национальном самосознании. Отменилось бы, глядишь, массовое растление душ молодежи. Создали бы, наконец, свою Академию наук, которая радела бы российским интересам, занялись нравственностью. Помогли народу собраться в единое духовное тело».

Сванидзе: Прошу Вас. Сторона защиты имеет вопросы к свидетелям обвинения.

Млечин: Сергей Николаевич, вас было 6 человек, которые тогда, да, проголосовали против ратификации…

Бабурин: Да.

Млечин: …Беловежских соглашений, да? Вы выполняли волю избирателей, как вы полагаете? Или это было ваше личное мнение?

Бабурин: Это была воля избирателей, потому что мои избиратели референдум единодушно поддержали. И в чем великий Распутин неправ: Россия — не РСФСР, Россия — это вся наша страна. И я выступал и выступаю за собирание всей нашей страны, чтобы великороссы, белорусы и украинцы были в едином организме. Я надеюсь, это будет.

Млечин: Сергей Николаевич, спасибо большое. Да, я понял, вы, 6 депутатов, выражали интересы своих избирателей. А скажите, остальные депутаты, которые проголосовали за ратификацию Беловежских соглашений, — все остальные — они не выражали интересы своих избирателей?

Бабурин: Я подошел к одному из представителей левой оппозиции, выдающемуся человеку, ему сказал, говорю: «Вот Вы, дважды Герой Советского Союза, как Вы можете от имени коммунистов голосовать и призывать голосовать за Беловежские соглашения?» И он сказал: «Сергей Николаевич, главное — избавиться от Горбачева, а потом мы опять соберемся». Я с ужасом смотрел на него — он был много старше — я говорю: «Вы понимаете, если в доме заводятся тараканы, борются с тараканами, дом-то не сжигают!»

Млечин: Сергей Николаевич, но что ж получается — все остальные депутаты не исполнили свой долг? А может быть, они выражали интересы своих избирателей, и их избиратели хотели, чтобы Беловежское соглашение было ратифицировано, а вы, к сожалению, остались в меньшинстве? Может быть, мы так можем это трактовать обстоятельство?

Бабурин: Трактовать можно по-разному, но воля избирателя выражается в том, что сегодня избиратель перестал верить политикам вообще.

Млечин: Мы не сегодня, мы говорим о 1991 году.

Бабурин: А это результат того, что политики тогда не выполнили своего долга.

Млечин: Понятно.

Бабурин: Они к 1993-му немножко пришли в себя, но им и тогда помешали.

Млечин: Сергей Николаевич, можно задам вопрос? Вы сказали, что Советский Союз распался из-за Ельцина и Горбачева…

Бабурин: Слово «распался» никогда не произношу.

Млечин: …исчез, погиб, погиб.

Бабурин: Был убит.

Млечин: Был убит — из-за двух человек?! Не кажется ли вам, что государство слишком слабовато, если два человека 250-милионное государство могут разрушить? Не кажется вам — слабовато тогда государство? Не переоцениваете ли роль этих людей?

Бабурин: Мне никогда не кажется. Когда кажется — надо креститься, и все пройдет. Поэтому когда «кажется» — я это не воспринимаю. Я абсолютно убежден, что преступников больше, но…

Млечин: Вы сказали про двух человек, я просто повторяю Ваши показания.

Бабурин: …я сказал, что эти два — главные. Потому что, ну вот сегодня Вы можете быть отнесены к одному из соучастников, потому что Вы пытаетесь…

Сванидзе: Все, время истекло, время истекло, прошу прощения.

Бабурин: …гибель страны свести к антикоммунизму.

Млечин: Я пытаюсь у Вас получить показания, а Вы их не даете.

Сванидзе: Мы объявляем небольшой перерыв, потом мы продолжим слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идет первый день слушаний по теме «Беловежское соглашение». Вопрос обеим сторонам: исчерпала ли себя советская экономическая модель?

Пожалуйста, сторона защиты.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Могу ли я допросить свидетеля Шушкевича… который в то время возглавлял Верховный Совет Белоруссии?

Сванидзе: Да, пожалуйста.

Млечин: …который в то время возглавлял Верховный Совет Белоруссии?

Скажите, пожалуйста, ну Белоруссия — уж ближе к России нет. И вы тоже захотели отделиться? Почему?

Станислав Шушкевич, Председатель Верховного Совета Белоруссии с 1991 по 1995 г., профессор: Вы знаете, вот все, о чем здесь мы говорим — ну это возведение старого имперского лицемерия в ранг, в общем-то, действительности. Очень хорошие говорились слова, очень хорошо хвалилась экономика, прочее, но ведь все врали, врали и врали, и продолжают сегодня врать здесь, защищая эту позицию. Понимаете, когда я мог как физик оценить, я знаю законы сохранения… когда, понимаете, процветающая страна, имеющая столько минеральных ресурсов, столько грамотных, образованных людей, и, в общем-то, влачится где-то в хвосте по обеспечению граждан своих — нельзя этого терпеть. А коммунисты — ведь они обеспечивали себя, и вот… не та верхушка гнила, не только… — везде были гниющие верхушки. Такая система была построена. И сохранять эту, простите, лицемерную, подлую, лживую систему, которая всех называла своими врагами, кто им не нравился, сажала в тюрьму, и расстреливала, и убивала… — разве можно сохранять такую систему? Надо, в общем-то, очиститься и подумать, как жить иначе. И мне кажется, что одна ошибка, которая здесь сказана, — распался Союз значительно раньше. Распался, и надо было иметь мужество констатировать это документально, потому что возможен был и иной вариант — вспомните, что было в Югославии.

Млечин: А скажите, когда с Вашей точки зрения он распался?

Шушкевич: Он распался после августовского путча — однозначно! И вот этот референдум возводить в ранг… «о сохранении»… совершенно другой. Вам же когда референдум … «хотите ли Вы жить в обновленном государстве, в котором все будут в благополучии и счастье?» — ну только идиоты могут не хотеть! Значит, вот такими идиотами сделало советское государство большинство народа, они сделали его толпой, а сознательные граждане проголосовали против, их было меньше в то время.

Млечин: Скажите, ну хорошо, а может быть, мы избавились бы от коммунистического режима, что и произошло, а по-другому вместе зажили бы, нет?

Шушкевич: Вы знаете, я не был врагом коммунистического режима. Мне казалось, что этот режим реализуем, понимаете, реализуем. Я думал, что это у нас в Белоруссии такое лицемерие повсеместное… вот, там наших местных лицемеров я знал, но, слава богу, они мне не мешали заниматься физикой. Но когда я на Съезде народных депутатов увидел, в общем-то, полный зал, в котором 70 % таких лицемеров, я понял, что это беда союзная, и хорошо бы с этим покончить.

Млечин: А может быть… а может быть — сейчас можно об этом сказать — какие-то чуждые силы толкнули вас, руководство Белоруссии к выходу из Советского Союза? Навязали, купили, провоцировали, компрометировали?

Шушкевич: Вы знаете, в чем дело? Этот вопрос — не ко мне. Я никаким подлым силам не подчинялся раньше, не подчиняюсь сегодня. Я сегодня из-за того, что у нас продолжается политика бывшего Советского Союза в государстве, сейчас получаю пенсию размером один доллар. Это решение тех наследников… вот, Горбачевых, Брежневых, Черненко, которые были перед этим, которые проводили политику, угодную им, и они хотели, чтобы к ним приползли на коленях и, так сказать, просили о помиловании. А сегодня я могу поехать за рубеж и прочитать лекцию, которая будет эквивалентна…

Сванидзе: Спасибо, спасибо, время исчерпано.

Шушкевич: …моим десяти месячным настоящим пенсиям.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Сторона обвинения имеет возможность задать вопрос свидетелям защиты.

Кургинян: Если большинство населения было сделано идиотами, то какое значение имеет референдум?

Шушкевич: Во-первых, те, кто ставили вопрос, они ставили людей в идиотское положение. И поэтому ответ на этот вопрос, честно говоря, не играл никакой роли, он мог меняться через два месяца даже, а не через год.

Сванидзе: Прошу прощения, обе стороны, я напоминаю, что речь у нас идет о том, исчерпала ли себя советская экономическая модель?

Шушкевич: Значит, экономическая модель… я тогда это не понимал на 100 %… я абсолютно убежден, что она себя исчерпала. Я к тому времени, к счастью, смог побывать в нескольких зарубежных странах, и, вы знаете, я понял, что нужна иная модель. Не надо мне притворяться, работая, допустим, физиком, исследователем, создавая приборы, не надо мне крутить, искать спирт, чтобы рассчитываться с работягами, потому что не работает модель, не работают деньги. Когда извратили вот такую финансово-денежную систему до неузнаваемости, когда были фонды и работали деньги… — разве может такая ущербная модель работать дальше?

Кургинян: Скажите, пожалуйста, эту экономику нельзя было исправить? Вот Китайская Народная Республика исправила свою экономику, при этом государство не распалось. Почему для исправления экономики надо расчленять государство? И на сколько частей его надо расчленять? Может быть, для исправления экономики Украины — она сейчас тоже находится в не очень хорошем состоянии, как мы знаем, — надо еще раз расчленить?

Шушкевич: Ответ на Ваш вопрос предельно прост. Не под силу тогдашнему руководству было руководить таким гигантским государством, потому что оно было малообразованным и политически малограмотным. Оно было коммунистически закаленным — и ничего иного! Поэтому надо было бы взять и исправить эту систему по частям — если хотите, сделать нормальную экономику. И пример показывает, если сегодня экономика Литвы (в пересчете на душу населения), Латвии, Эстонии выше… и ваша украинская экономика, — выше нашей белорусской, а пропаганда твердит, что лучшей экономики в свете нет, чем наша белорусская, это не значит, что наша экономика хорошо работает.

Сванидзе: Спасибо, спасибо, время исчерпано.

Сергей Ервандович, Вы можете представить своих свидетелей и задать им вопросы.

Кургинян: Я хотел бы продолжить этот вопрос, представить Вячеслава Игрунова, одного…

Сванидзе: Напоминаю еще раз — сейчас, в этой части речь идет о том, исчерпала ли себя советская экономическая система?

Кургинян: Вот я хочу представить в двух словах… Вот представьте себе… — сейчас будет говорить Игрунов, сейчас я просто коротко скажу. Вот представьте себе этот разговор в Китае. Маоистская экономика себя исчерпала. Мы делимся на ханьцев, маньчжурцев, еще кого-нибудь, разрезаем это на куски… Почему для того, чтобы ввести рынок, Китаю не понадобилось расчленять государство, а Советскому Союзу понадобилось? Сколько времени будет продолжаться этот идиотизм? И я тут хочу спросить Вячеслава Игрунова: как Вы думаете, этот дурдом будет продолжаться еще до того, как мы распадемся все еще по одному разу? Или все-таки когда-то здоровый разум победит?

Вячеслав Игрунов, историк, директор Института гуманитарных и политических исследований: Шанс распасться еще по одному разу слишком велик, чтобы его игнорировать. Но, возвращаясь к Советскому Союзу, я хотел бы сказать следующее. Конечно же, советская экономическая система пришла к естественному своему концу. Она была в совершенно катастрофическом состоянии, и ее необходимо было трансформировать. Но вопрос заключается в том, как выходить из этой системы? Если эту систему модернизировать и приводить к современному состоянию, то есть шанс выйти из того коллапса, к которому стремился Советский Союз. А если расчленять, и на том месте, где производились самолеты, производить кастрюли, то мы можем придти только к катастрофе. Разделение, о котором говорили, конечно же, — уважаемый Шушкевич говорил — конечно же, не могло дать никакого позитивного эффекта. Власть-то ведь унаследовали те же самые коммунисты. Уважаемый Леонид Макарович — идеологический руководитель компартии Украины! Чем он лучше понимал…

Кургинян: …чем Рыжков, Павлов…

Игрунов: …трансформацию…да, чем Абалкин, который здесь предлагал, или Рыжков и так далее? Конечно же, ничем! Более того, исторический опыт показал, что расчленение приводит к катастрофе.

Сванидзе: Завершайте мысль, если можно. Время исчерпано.

Игрунов: Да. Сегодняшняя Украина производит вдвое меньше, чем она производила накануне распада. Россия производит едва ли столько же. А тот же Китай за это время впятеро увеличил свое производство.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Кургинян: Если сравниться с Китаем, мы позорно доказали, что это такое!

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Сторона защиты имеет вопросы к свидетелям обвинения.

Млечин: Да, Вячеслав Владимирович, будьте добры, я правильно Вас понял? Вы сказали, что экономика Советского Союза пришла вот к кризису, к катастрофе, практически, да? Я Вас понял правильно?

Игрунов: Безусловно. Дело в том, что это была плановая система, но план там не работал. Я был тем человеком, который «доставал спирт для работяг», это была моя работа. Я знал, как она работает. Эта система существовать не могла. Мои публикации уже в 80-е годы… — кстати, в середине 80-х уже стало возможным критиковать эту систему — в них показывается, насколько эта система нежизнеспособна. Рыночные элементы обязаны и должны были вводиться, но! ввести в стране, которая на протяжении десятилетий не имела рыночной системы, в которой граждане не были субъектами принятия решений, невозможно было одномоментно, как потом предложили те, кто распускал Советский Союз. Необходимо было время, и здесь преимущества централизованного государства чрезвычайно велики. И чем больше пространство, объединенное в этой трансформирующейся системе, тем больше шансов на повышение уровня.

Млечин: Я страшно Вам благодарен, Вы ответили, как бы… Мы с Вами практически во всем согласны, но вот, Вы понимаете, а была ли такая фигура, которая, как Дэн Сяопин в Китае… у нас тут обсуждался…

Игрунов: Не было, не было. Я сейчас Вам скажу…

Млечин: Я не успел, можно я задам вопрос, я прошу прощения, что я Вас тревожу. Была ли такая фигура в Советском Союзе, которая, как Дэн Сяопин, одномоментно ввел элементы рыночной экономики, который захотел повернуть экономику страны? Было ли это? Происходило ли это… что-нибудь на протяжении советской истории последних десятилетий? Может быть, если это произошло, тогда Советский Союз бы сохранился?

Игрунов: Конечно, при такой постановке вопроса — безусловно, были. И эти примеры можно привести. Начнем с нелюбимого в нашей стране господина Берии, товарища Берии. Человек, который пытался трансформировать и политическую, и экономическую систему, и внешнюю политику, но его уничтожили именно за это.

Млечин: Секундочку, увенчалось успехом его…

Игрунов: Нет, был уничтожен.

Млечин: Так, давайте следующего.

Игрунов: Пытался вести Никита Сергеевич Хрущев.

Млечин: Увенчалось успехом?

Игрунов: Не увенчалось. Алексей Николаевич Косыгин — не увенчалось.

Млечин: Не увенчалось.

Игрунов: Абалкин — не увенчалось.

Млечин: Не увенчалось.

Игрунов: Ни одна, ни одна попытка не увенчалась. Катастрофа нашего распада предопределена отсутствием достойной элиты, которая понимала проблемы, которая была… которая бы могла провести страну через эту бурю трансформаций.

Млечин: Огромное спасибо, я благодарю и хотел бы резюмировать показания свидетеля обвинения, который очень убедительно показал, что экономика Советского Союза, к сожалению нашему общему — для тех, кто жил, кто это помнит, — пришла к полной катастрофе. Ни одна попытка изменить ее, улучшить, модернизировать, к сожалению, не удалась, и это предопределило распад Советского Союза.

Игрунов: Но это не снимает вины с тех, кто воспользовался слабостью и привел страну к катастрофе!

Млечин: Благодарю Вас, у меня больше нет вопросов.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Я позволю себе сказать, что, на мой взгляд, отсутствие ярких сильных политических лидеров — это тоже следствие советской системы, которая проводила очень жесткую кадровую селекцию. Я объявляю небольшой перерыв, после чего мы продолжим слушания.


Сванидзе: Мы продолжаем наши слушания. В эфире «Суд времени».

Вопрос обеим сторонам: был ли ГКЧП попыткой спасти Советский Союз? Пожалуйста, предоставляется слово стороне обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я прошу, чтобы свидетелем, которого будут допрашивать по этому вопросу, был Сергей Кургинян.

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: Я представляюсь в виде советника и главы экспертного центра Николая Рыжкова, последнего председателя Совета министров СССР, советника и главы экспертного центра Валентина Павлова, последнего премьера. И кроме всего прочего, поскольку некий Рудольф Пихоя когда-то опубликовал за меня в газете «Особую папку Кургиняна», а господину Млечину хорошо понятно, что такое «особые папки», да? — «особые папки» определяли некие прерогативы в самой партии…

Сванидзе: Прошу Вас. То есть, насколько я понимаю…

Кургинян: …то я имею право…

Сванидзе: …секундочку, прокурор Кургинян будет опрашивать свидетеля Кургинян, правильно? Прошу Вас.

Кургинян: Нет, я предоставляю господину Млечин возможность опросить меня как свидетеля.

Сванидзе: Нет, но сейчас у Вас право высказаться, прошу Вас.

Кургинян: А сейчас я буду опрашивать сам себя.

Сванидзе: Да.

Кургинян: Первый вопрос, который я мучительно и многократно задавал себе: было ли это исчерпание экономической модели, ну просто, ну, советским идиотизмом, который в момент, когда я пришел…

Сванидзе: Я повторяю, речь сейчас идет о ГКЧП.

Кургинян: Да, о ГКЧП. Значит, к моменту ГКЧП я просто задался элементарным вопросом: что это? Это, так сказать, последний рефлекс какого-то странного организма, который настолько исчерпался, что он не может предъявить ничего, кроме дрожащих рук и каких-то достаточно беспомощных решений, или это нечто большее? К моменту, когда я, так сказать, начал это оценивать — а я был категорически против этого ГКЧП, — мы работали совсем на другое. Мы работали на то, чтобы Горбачев освободил партию от своей персоны: он тяготился ею, а мы тяготились им, — и чтобы партия перешла в оппозицию, вот в чем было главное…

Сванидзе: Прошу прощения, «мы» — это кто, Сергей Ервандович?

Кургинян: «Мы» — это, например, «Союз городов-героев», который работал на это с партийными организациями. Это некие, как говорили тогда, «центристские силы в партии».

Сванидзе: Все, понял, продолжайте.

Кургинян: По этому поводу у меня были прямые диалоги с Михаилом Сергеевичем, и мы говорили… и я говорил каждый раз: «Либо вы принимаете документы „Союза городов-героев“ и тогда мы готовы поддерживать вас в виде президента, либо Вы должны перестать генеральным секретарем партии, которую Вы уничтожаете». Михаил Сергеевич говорил: «Сергей, Сергей, не надо драматизировать». Мы и не додраматизировались. Значит, мы все это видели. Дальше начинается это ГКЧП. Оно начинается в тот момент, когда партия готовится освободиться от Михаила Сергеевича Горбачева как ее лидера, оставив его Президентом — это право народа выбирать, какого Президента он хочет. Партия хотела демократически избавиться от того, кто ее тяготил и кто тяготился ею. Это первый вопрос. Первое, что мы бы сделали в этом случае — мы провели бы ревизию партийных финансов, а также всего остального, уверяю вас. Второй вопрос заключался в том, что Съезд народных депутатов СССР и все силы, которые находились там, тоже готовили свои вполне демократические меры. Для нас, поэтому, ГКЧП был каким-то странным срывом, странным срывом процесса политическими и демократическими методами…

Сванидзе: Ваше время истекло.

Кургинян: …сохранения Советского Союза.

Сванидзе: Ваше время истекло.

Кургинян: Вот что такое ГКЧП.

Сванидзе: Спасибо.

Прошу Вас. Вопрос свидетелю обвинения со стороны защиты.

Млечин: Сергей Ервандович, скажите, ну Вы согласны с тем, что ГКЧП был просто катастрофой для Советского Союза? Результат этого неудачного путча — называйте его, как хотите, — стал катастрофой. Вот после этого сохранить Советский Союз уже было невозможно.

Кургинян: Леонид, он не был… он был не совсем катастрофой, он был игрой. Когда-то, за несколько дней до смерти, я последний раз на «Эхо Москвы»… до смерти Александра Николаевича Яковлева — я еще жив… до смерти Александра Николаевича Яковлева, я встретился с ним на «Эхо Москвы» и теперь могу говорить то, что никому особенно не говорю. Я сказал тогда Александру Николаевичу, что это была игра, и привел аргументы, какая именно это была игра. Да? Он мне по этому поводу на следующий день сказал, что «Сергей, я ночь не спал. Я думал об этом. Ты лишил меня комфортной смерти, потому что я все время думал, что они — одни идиоты, а оказывается, это не идиоты!»

Млечин: Сергей Ервандович, я прошу прощения, вот Вы сказали, что это игра. Я тоже помню эти события — мне совершенно не казалось игрой. Кроме Вас кто-нибудь знал еще, что это игра? Или остальные считали, что это всерьез?

Кургинян: Да, это знали многие. На самом деле…

Млечин: Да? Я не знал тогда ни одного человека, все остальные воспринимали это всерьез. И такое впечатление…

Кургинян: Хорошо, я вам говорю…

Млечин: …что вся страна воспринимала всерьез и развалилась…

Кургинян: Я вам говорю по этому поводу, что не все это воспринимают. Я имею для этого достаточные прерогативы, как вы понимаете, достаточный вес в той системе. И сейчас слушаете что-то, к чему могли бы прислушаться не с ехидством, а просто с интересом.

Млечин: Я с огромным интересом…

Кургинян: А ну, как я скажу что-нибудь не то, что Вы думаете?

Млечин: Да я с огромным интересом… просто я вспоминаю себя…

Кургинян: Давайте, я скажу…

Млечин: …и помню, что для меня это была не игра…

Кургинян: Леонид…

Млечин: …и для остальных людей была не игра. Мы ж не знали, что…

Кургинян: Леонид, я… Вы — великий человек, и были тогда абсолютно великим, но были другие великие люди. Понятно…

Млечин: Я еще раз повторю, то есть Вам кажется, что вся страна понимала, что это игра, и на самом деле так же играючи реагировала…

Кургинян: Нет, вся страна ничего не понимала.

Млечин: А-а, то есть страна не знала, что это игра?

Кургинян: Нет, страна абсолютно ничего не знала. Элиты играли «под ковром». Страна была застигнута врасплох…

Млечин: Я вот это хотел у Вас услышать, конечно.

Кургинян: …этой игрой, конечно. Эта игра и была игрой на разрушение Советского Союза. Частью этой игры было ГКЧП во всех ее элементах. Игра состояла примерно в следующем…

Млечин: А можно я уточню просто, кто были игроки? Вот тогда если игра, то главные игроки…

Кургинян: Вот, тогда…

Млечин: …Члены ГКЧП? Крючков, председатель КГБ, министр обороны Язов?

Кургинян: Нет, нет, нет, я не могу сказать, что все сидящие здесь люди [на экране показывают членов ГКЧП] понимали, во что они играют. Нет.

Млечин: То есть эти люди не понимали, во что они играют?

Кургинян: Нет, нет, не все эти люди. Я Вам сказал твердо, Леонид, я не…

Млечин: Я просто хотел уточнить.

Кургинян: Я, понимаете, я не… ну, как бы, ну, я не представитель тех слоев общества, которых так легко взять врасплох.

Млечин: Нет, нет…

Кургинян: Да, не надо…

Млечин: А Крючкова-то взяли врасплох, Вы хотите сказать, председателя КГБ?

Кургинян: Нет, Крючкова не взяли врасплох.

Млечин: Не, он знал, что это игра?

Кургинян: Да, Крючков знал, что это игра.

Млечин: А, то есть это с его стороны была игра?

Кургинян: Да.

Млечин: И все остальные члены ГКЧП тоже понимали, что это?

Кургинян: Нет, все остальные члены ГКЧП этого не знали.

Млечин: Знал один Крючков?

Кургинян: Я считаю, что знали несколько человек.

Млечин: А кто еще? Скажите, страшно интересно, правда!

Кургинян: Пожалуйста. Во-первых, об этом знали люди, которые пытались убедить Ельцина стать главой Советского Союза — именно поэтому Ельцин не был сбит на самолете, именно поэтому он не был интернирован на пути из аэропорта на дачу, и именно поэтому он рискнул…

Млечин: То есть Крючков на этой стороне играл, да?

Кургинян: Леонид, Леонид,

Млечин: Нет, я просто уточнить, уточнить…

Кургинян: …ведите себя… «веди себя прилично при публике столичной!»

Сванидзе: Сергей Ервандович, я прошу Вас оставаться в рамках корректности.

Кургинян: Я благодарю Вас за это замечательное замечание, которое в полной мере, наверное, адресовано и моему оппоненту, да?

Сванидзе: Оно адресовано всем, естественно.

Кургинян: Замечательно!

Сванидзе: Значит… Сторона защиты — вопрос своим свидетелям, прошу Вас.

Млечин: Благодарю Вас, да. Если можно, я хотел бы обратиться к свидетелю Кравчуку Леониду Макаровичу. Скажите, а Вы знали, что ГКЧП-то был игрой на самом деле, шутили здесь люди?

Кравчук: Вы знаете, давайте мы отойдем от эмоций излишних… и вообще, здесь надо только факты и только факты. До тех пор пока мы не научимся фактыанализировать и не говорить, что мое личное мнение… Господин Бабурин правильно говорит, но он говорит от пяти депутатов, а в зале сидело…

Млечин: От шести. Шесть их было, шесть.

Кравчук: …от шести, а в зале сидело 600! Так я задаю вопрос: кто сильнее, 594 или 6 Бабурина? Почему тогда ставится так вопрос, господа, почему? Да потому что страна была слабая, она была объединена только через силу, через сталинский режим, послесталинский режим, через холуйство, через подчинение, и так дальше. Страна была слабая, поэтому она взяла и распалась еще до «Беловежской пущи». И сохранить ее было нельзя.

Млечин: Леонид Макарович, и все-таки про ГКЧП. Это была игра? Веселье? Вы знали об этом?

Кравчук: Не надо. Если кто-то играл, то те делегаты, в зале которые сидели, — я называю элиту партийную, и в Москве и в Киеве — они не играли, я не знал, что это игра, — не будучи рядовым членом КПСС — я не знал. Тогда кто знал? А можно ли, если ставить вопрос… если Вы говорите, что это не идиоты, то почему они играли между собой в рулетку, а забывали, что за стенами 260 или 280 миллионов людей? С ними можно играть? Это что…

Кургинян: Я имею право ответить?

Кравчук: …это что, материал для игры?

Сванидзе: Я думаю… я думаю, что да.

Млечин: Леонид Макарович, скажите, каков был результат…

Кравчук: Вот я поэтому говорю, не надо эту тему превращать…

Сванидзе: …хотя, мне кажется, вопрос риторический…

Кургинян: Я — с удовольствием…

Кравчук: …не надо эту тему превращать в примитивизм.

Сванидзе: Хорошо, каков был…

Кравчук: Никакой не… Если они и играли, то народ не играл. Потому что у народа был материал, чтобы не играться.

Млечин: Свидетелю Шушкевичу могу ли я задать тот же самый вопрос?

Сванидзе: У Вас есть 30 секунд.

Шушкевич: Ничего себе игры! Наша номенклатура ожила, когда появился этот самый [ГКЧП]. Говорили: сейчас мы вам дадим всем так называемым демократам, так называемым сторонникам независимости!.. То есть это была система, которая порождала страх, и если дрогнул Крючков — он понял, что его могут смести эти люди, которые уже не хотели жить в режиме страха. А что касается ГКЧП, я двоих там знал. Янаев — человек, который не смог назвать тему своей кандидатской диссертации, когда я ему задал вопрос, когда его избирали, понимаете, — и не знаю, когда он был трезвым. А второй — Старовойтов, с которым… Стародубцев, простите, — с которым я летел в первый раз в самолете первым классом. Я не знал, что так можно пить в самолете, летя за границу…

Кургинян: Я протестую!

Шушкевич: …это было мое личное…

Кургинян: Янаев умер, и я сейчас начну перечислять…

Шушкевич: …мнение… и я не знаю, как такие люди могли…

Кургинян: Он имеет право? Я заявляю протест!

Сванидзе: Протест принимается, не будем переходить на личности. Сергей Ервандович, Вы можете задать вопросы свидетелям, свидетелям защиты.

Кургинян: Правильно ли я понял Вас, что номенклатура преступно разрушила свое государство? Да или нет?

Кравчук: Кого Вы спрашиваете?

Кургинян: Я спрашиваю того, кого спрашивал господин Млечин. Вы спрашивали обоих?

Млечин: Я спрашивал двоих.

Кургинян: Тогда я спрашиваю Леонида Макаровича Кравчука как подлинного представителя высшего контингента номенклатуры — ее идеологической элиты. Элита, которая учила нас верности марксизму-ленинизму. Я спрашиваю его.

Кравчук: Меня?

Кургинян: Вас!

Кравчук: Вы знаете, как… бывают хорошие врачи и плохие врачи, хорошие инженеры и плохие инженеры, бывает хорошая номенклатура и плохая номенклатура. Я себя отношу к украинской элите и защищаю украинский народ.

Кургинян: Это всегда хорошая элита, которая себя называет хорошей.

Кравчук: Я защищаю украинский народ.

Кургинян: Называлось это обычно «гречневая каша, которая сама себя хвалит».

Кравчук: От того, что Вы наворачи…

Кургинян: А я бы хотел еще Вас спросить тогда: господин Марчук — представитель хорошей элиты?

Кравчук: Вы спросите Марчука.

Кургинян: А как же это так? Значит, единственный человек, о единственном человеке, о котором Вас можно спрашивать, хороший он или нет, — это Вы?

Кравчук: Вы знаете, я хочу сказать абсолютно ясно и четко для всех — я никому не даю характеристики.

Кургинян: Как? Кроме себя.

Кравчук: Одну минуточку, я никому не даю заочно характеристики. Вот Вам сейчас я могу дать характеристику, но воздержусь из чувства такта.

Кургинян: Понятно. Я сделаю то же самое. Я сделаю то же самое, но Вы дали характеристику элите, поделив ее на хорошую и плохую.

Кравчук: Совершенно верно.

Кургинян: Я, естественно, задаю вопрос и называю имя, от которого Вы начинаете дрожать.

Кравчук: Почему дрожать?

Кургинян: Ну, я же вижу. Ну, тогда ответьте.

Сванидзе: Сергей Ервандович, свидетель отказался давать характеристики третьим лицам.

Кургинян: Хорошо, он отказался.

Сванидзе: Он имеет на это полное право.

Кургинян: Тогда я спрашиваю господина Шушкевича.

Сванидзе: Продолжайте опрос.

Шушкевич: Что касается того, номенклатура ли разрушила…

Кургинян: Да.

Шушкевич: …она не могла воспрепятствовать разрушению. Она была не единой, она была в общем-то далеко не объединенной, потому что вот внутренняя эта боязнь, страх…

Кургинян: Спасибо, я все понял. Теперь я обращаю ваше внимание…

Шушкевич: …номенклатуры позволил разрушить…

Кургинян: …на то, что номенклатура существовала как партийно-идеологическая, так и номенклатура КГБ, да? Обе эти номенклатуры, как известно, достаточно долгое время грызлись друг с другом, и я прошу вывести еще одно доказательство. Прошу еще одно доказательство.

Сванидзе: Ваше время истекло, я прошу прощения, но у Вас осталось 3 секунды.

Кургинян: Хорошо, я его выведу в следующий раз.

Сванидзе: У Вас еще будет возможность.

Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваше заключительное сегодняшнее слово — дело в том, что мы продолжаем слушания и на следующий день, — поэтому сегодня, в первый день слушаний по этой теме, Ваше заключительное слово.

Млечин: Благодарю Вас. В сегодняшнем заседании свидетели неопровержимо показали, что экономически Советский Союз пришел к полному краху, и не было на протяжении всей его истории последних десятилетий ни одной увенчавшейся успехом попытки модернизировать экономику страны, как это произошло в Китае, что, возможно, и помогло Китаю сохраняться по сей день. Кроме того, свидетели показали, что, на самом деле, республики, составлявшие Советский Союз, хотели уйти, и в зале присутствуют два свидетеля, представляющие две крупные славянские республики, которые пожелали уйти чуть ли не первыми. И, наконец, свидетели показали, что руководство страны на протяжении многих десятилетий, а вовсе не последних лет, — а на протяжении многих десятилетий неспособны были руководить страной. Система, создавшаяся в нашем государстве, была нежизнеспособна, она не отвечала интересам народа: советского народа, народов, населявших нашу страну. И это увенчалось самым прискорбным — для нас, для людей моего поколения, старше меня — самым прискорбным образом.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Пожалуйста, сторона обвинения, ваше заключительное слово сейчас.

Кургинян: Мое заключительное слово состоит в следующем. Есть три возможности объяснить распад СССР. Первая возможность: ну, идиотизм коммунизма и все прочее… Спрашивается: елки-палки, а почему в Китае все в порядке — самые высокие темпы роста и всего прочего? Значит, не нежизнеспособность коммунизма все определяет? В конце концов, и у Кастро, которому обещали, так сказать, немедленный крах без нас, и в других странах что-то там живет и шевелится, лучше-хуже — даже не будем обсуждать. Значит, не нежизнеспособность коммунизма, да? Второй ответ, который очень популярен, — происки иностранных разведок: ЦРУ и так далее. Простите, у меня возникает вопрос: а почему КГБ не разрушил США? Тогда возникает последний, третий ответ…

Сванидзе: Кстати, к этому вопросу всегда полностью готов присоединиться.

Кургинян: Да, я знаю, что кое в чем мы согласны. Тогда возникает единственный третий ответ: номенклатуры! Это преступление элиты! Которая, во-первых, разрушив надстройку, распилила базис, и мы все видим, что эта элита вовсе не нищенствует, она не потерпела ни люстраций, ничего. Она вот так [показывает большой палец] живет и жирует в распавшейся стране!

Сванидзе: Сергей Ервандович, время истекло, у нас еще будут завтра слушания.

Сейчас мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории.

[на экране — текущие результаты телефонного голосования: 71 % (катастрофа) / 29 % (меньшее из зол)]

Завтра в 21 час мы открываем второй день наших слушаний по делу «Беловежских соглашений».

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Наша сегодняшняя тема — из тех, что не дает покоя ни политикам, ни обычным гражданам: Беловежское соглашение, зафиксировавшее распад Советского Союза. Распад огромной многонациональной страны, который произошел неожиданно для всех: и внутри страны, и за ее пределами. Страна казалась вечной, а рухнула вдруг, стремительно, на глазах у всех. В случае таких мировых катаклизмов — а распад СССР как раз из этой серии — всегда возникает подозрение в отношении неких особых сил и отдельных злоумышленников. Это второй день наших слушаний на эту тему.

Главный вопрос нашего процесса: «„Беловежское соглашение“ — это катастрофа или наименьшее из зол?»

Мы запускаем голосование для нашей телеаудитории. Номера телефонов Вы видите на своих телевизионных экранах.

Сторону обвинения у нас, на нашем процессе представляет Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Сторону защиты представляет писатель Леонид Млечин.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

8 декабря 1991 года в Беловежской пуще был подписан документ, который навсегда изменил мир. Это было соглашение о создании Союза Независимых Государств. Самый главный пункт документа содержался в преамбуле договора: «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование». Под этим документом поставили свои подписи главы трех республик: Российской, Украинской и Белорусской. Сегодня историки спорят, имели ли право Ельцин, Кравчук и Шушкевич идти против результатов Всесоюзного референдума и решать судьбу всей страны — ведь в 9 проголосовавших республиках в пользу сохранения Союза высказались 76,5 % населения. Несмотря на это, через несколько дней после подписания соглашения оно было ратифицировано в Верховном Совете, а большинство бывших республик ратифицировало Беловежское соглашение в течение ближайших трех лет. По мнению многих юристов, договор о распаде СССР и создании СНГ был подписан незаконно, в частности, документ нарушал Конституцию хотя бы тем, что не был принят Съездом народных депутатов — высшим органом власти. Почему авторы Беловежского соглашения проигнорировали результаты Всесоюзного референдума? И свидетельствует ли отсутствие негативной реакции советского общества на ратификацию Беловежского соглашения о поддержке документа?

Сванидзе: Приступаем к слушаниям. Первый вопрос сторонам: правомочно ли Беловежское соглашение с юридической точки зрения?

Я напоминаю, что это второй день наших слушаний на эту тему.

Пожалуйста, сторона защиты, ваш тезис, ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Советский Союз не располагал никакими конституционными возможностями для того, чтобы помешать республикам выйти из Советского Союза, потому что в советской конституции 1977 года нашлась удивительная формула, поразившая многих. Чеканная формула, я ее цитирую: «Советский Союз состоит из суверенных республик… из суверенных государств». Формула, которой никто не придавал значения, оказалась выигрышна: раз «союз суверенных государств», значит, они могут быть суверенны. Могу ли я допросить свидетелей?

Сванидзе: Да, пожалуйста, прошу Вас.

Млечин: Благодарю Вас. Леонид Макарович, скажите, с Вашей точки зрения, вот выход Украины из состава Советского Союза был юридически аккуратным, точным, честным, или это была насиль…

Сванидзе: Я прошу представить свидетеля: Леонид Макарович Кравчук…

Млечин: Леонид Макарович Кравчук в ту пору возглавлял Верховный Совет Украины. Итак, это было юридически обосновано или это было преступление через закон?

Кравчук: В той же Конституции Советского Союза, которой статья была перенесена в конституцию Советской Украины, было записано, что каждая республика имеет… каждый народ и республика имеет право на самоопределение вплоть до отделения. Эту статью записали, но никто не предполагал, что это может случиться. И когда случилось, мы как раз и опирались на положение Конституции. Поэтому нельзя говорить, что это кто-то что-то придумал или какие-то придумал формулировки, которые выходили за пределы Конституции. Это первое. Второе: все парламенты союзных республик позже ратифицировали это соглашение — представители советского народа. И когда собрались окончательно в Казахстане, Горбачев сложил полномочия, написал заявление, и все союзные республики поддержали Беловежское соглашение. Оно вошло составной частью как документ в Организацию Объединенных Наций. Поэтому говорить о том, что это кто-то что-то придумал или где-то кто-то что-то сказал просто так, «из базара», извините, это только могут говорить примитивные историки или люди, которые не читают конституций. Ну, во-первых, я хочу еще один фрагмент… «Суд времени» — я хочу спросить, мы судим прошлое время с позиции настоящего? Мы судим время настоящее или не имеем права судить? Можем ли мы судить о времени прошлом, настоящем, не заглядывая в будущее? Я недавно встречался в Украине с ровесниками независимости — 800 человек.

Млечин: То есть теми, кто родился в год, когда Украина стала независимым государством.

Кравчук: В 1991 году…

Сванидзе: Истекает Ваше время, Леонид Макарович. Если можно…

Кравчук: Я одну фразу…

Млечин: Закончить фразу…

Кравчук: Эти люди думают совершенно по-иному, и думают не о том, как воскресить мертвого, а о том, как жить в будущем.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. У стороны обвинения есть ли вопросы к свидетелям со стороны защиты? Прошу вас.

Кургинян: Никто из нас не собирается воскрешать мертвых, это странная идея. Я не Грабовой (странная фамилия такая)…

Кравчук: А я не называл Вас, Вы сами себя назвали…

Кургинян: Я никоим образом себя не назвал. Вы сказали, какая идея является бредовой. Мы смотрим в будущее, и мне кажется, что если человек не хочет воскресить мертвого — это нелепая идея — то не значит, что он не будет судить того, кто этого мертвого убил. Что касается того, с позиций какого времени… «время времени рознь» — Вы знаете эти цитаты — «…ваше время и власть тьмы», а есть еще другая фраза: «Которые там временные? Слазь! Кончилось ваше время». И это разное время. Вы не считаете все-таки, что это преступный сговор номенклатур, совершенный за спиной народа?

Кравчук: То есть, с Вашей точки зрения…

Кургинян: Да…

Кравчук: …означает, что все парламенты бывшего Советского Союза, ратифицирующие Беловежское соглашение, были преступниками номенклатуры?

Кургинян: Это тоже не исключено.

Кравчук: Не исключено… То есть…

Кургинян: Это не так много людей.

Кравчук: Ну, 19 миллионов коммунистов Советского Союза, 3,5 миллиона коммунистов Украины не могли выдвинуть из своей среды умного руководителя, не могли выдвинуть и защитить бывший Советский Союз — такой хороший, с Вашей точки зрения? Как это понимать? Ну объясните людям, Вы же жили в это время, я жил тоже.

Кургинян: Я очень хорошо Вам могу объяснить…

Сванидзе: Я прошу прощения, Леонид Макарович…

Кургинян: Я не обязан это делать…

Сванидзе: …прокурор задает вопросы. Если можно…

Кургинян: …но я с гигантской радостью это сделаю.

Сванидзе: …если можно…

Кургинян: С гигантской радостью это сделаю.

Сванидзе: …если можно, ответьте на вопрос прокурора.

Кравчук: Пожалуйста.

Сванидзе: Сергей Ервандович, задавайте вопрос.

Кургинян: Итак, вопрос заключается в следующем: Вы, как представитель номенклатуры, имели огромные возможности по отношению к населению, да? Ну вот, Вы сами знаете, что коммунистическая система была организована примерно так, как военная… армия. Как Вы думаете, если главнокомандующий и генеральный штаб решили предать войско и посылают ему неверные приказы, войско обезглавлено? Как должно на это реагировать войско? Ведь это же была коммунистическая система, о которой Вы сами говорили, она была часть абсурда, но Вы в ней были здоровым элементом. Я всегда в таких случаях спрашиваю себя: как это происходит?

Сванидзе: Сергей Ервандович, оставьте свидетелю время для ответа.

Кургинян: Итак, скажите нам, пожалуйста, не ощущаете ли Вы себя номенклатурным преступником, который погубил жизни и судьбу миллионов и миллионов людей? Да или нет?

Кравчук: Ну, во-первых, вопрос некорректный, я считаю…

Кургинян: Откажитесь отвечать!

Кравчук: Но, во-вторых, 1989–1990 год вся Украина была в митингах и демонстрациях, и они ходили… «Геть Щербицкого!»… «Геть!» — это «Долой Щербицкого!», «Долой Кравчука!», «Долой!» всех… Нас выносили люди на вилах из кабинетов.

Кургинян: Но не довынесли?

Кравчук: И мы не смогли, и никто не смог противостоять настроению… силе народа, который восстал против таких людей, которые пытались защитить нез… не… то, что невозможно уже было защитить.

Сванидзе: Леонид Макарович, можно я перезадам вопрос стороны обвинения в более… в той форме, которая, наверное, будет более корректной по отношению к Вам? Сознаете ли Вы своюличную ответственность — в том числе, свою личную ответственность за то, что произошло в Беловежской пуще?

Кравчук: Безусловно. Не только сознаю — я горжусь тем, что распалась последняя империя в истории человечества, что 3 миллиона с половиной людей — у нас есть списки — убиенных только во время голода, 4 миллиона погибло во время репрессий — итого 11 миллионов человек Украины поги…

Сванидзе: То есть я правильно Вас понимаю, что Вы не только осознаете свою ответственность, но и гордитесь ею?

Кравчук: Я горжусь тем, что сегодня независимая Украина.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения, прошу Вас. Ваш свидетель, Ваш тезис.

Кургинян: Я утверждаю, что произошедшее…

Сванидзе: Я напоминаю, что мы сегодня… вот сейчас, в этой части слушаний, обсуждаем вопрос юридической правомочности распада Советского Союза и Беловежских соглашений.

Кургинян: Я утверждаю, что юридической правомочности нет абсолютно. Я утверждаю, что произошел преступный сговор номенклатур, совершенный за спиной народа. Ради чего? Ради того, чтобы народ получил полные прилавки? Он произошел ради того, что бы, как говорят в таких случаях, разрушить надстройку и распилить базис, то есть обогатиться, и ради других причин. Если это не так, что происходит с безработными? C детьми? C людьми, которые, так сказать, пауперизированы?… И все прочее… Я хочу спросить Сергея Бабурина. Скажите, Вы считаете, что с юридической точки зрения — Вы как юрист — произошедшее правомочно? Да или нет?

Сванидзе: Сергей Николаевич Бабурин — давайте представим свидетеля.

Кургинян: Да, Сергей Николаевич Бабурин, которого мы уже представляли…

Сванидзе: Мы его представляли вчера, да.

Кургинян: …это один из первых, кто воспротивился как народный депутат распаду Советского Союза.

Бабурин: Я в то время был членом конституционной комиссии России, и…

Кургинян: Вы — юрист, вопрос по адресу.

Бабурин: …и депутатом Верховного Совета. Я просто хочу сказать, что те, кто сегодня пытаются легализовать и задним числом оправдать Беловежские соглашения, они даже не всегда лгут — они иногда говорят просто полуправду. Они говорят о Конституции Советского Союза, где действительно было записано право на выход союзной республики, но забывают, что, в отличие от 20-х, 30-х или 40-х годов, в 1991 году действовал принятый в законном порядке «Закон о порядке выхода союзных республик из Союза ССР».

Кургинян: Это очень важно!

Бабурин: Действовал! И все республики, лидеры которых подписали Беловежское соглашение, их парламенты — нарушили этот закон. И, на самом деле, если бы в то время в Советском Союзе была власть, а не Горбачев и его команда, то Ельцина, Шушкевича и Кравчука должны были немедленно арестовать в Беловежских соглашениях, и всех их подельников. И они, самое главное, внутренне это понимали. Но, к сожалению, ведь это не была первая попытка… И вот то, что сейчас Леонид Макарович говорит, — это говорит сегодняшний Кравчук, а в 1991-м Кравчук поддержал ГКЧП 19 августа…

Кургинян: Ну это же номенклатура, номенклатура…

Бабурин: …И за это на него окрысилась вся российская демократическая власть, и ему пришлось спасаться, конечно, в том числе, к сожалению, отгораживая Украину и спасая от ельцинской заразы. Но я хочу сказать, что первая попытка… Сегодня мы обсуждаем декабрь 1991 г., но почему-то забываем, что была первая попытка совершить это преступление, когда…

Сванидзе: Время, время истекло. Дозавершите Вашу мысль.

Бабурин: …когда Ельцин собрал Кравчука, руководителя Белоруссии Дементея и Назарбаева и предложил подписать этот договор — выйти, ликвидировать Советский Союз. Ведь господин Шушкевич появился после августа.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Бабурин: И тогда они были против.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Николаевич.

Кургинян: Вы нам напомнили об очень важном законе. Спасибо.

Млечин: Ваша честь, я прошу прощения, свидетель Кравчук был сейчас обвинен в том, что он поддержал ГКЧП, он хотел бы сделать по этому поводу заявление. Ваша честь, было бы справедливо дать возможность ответить.

Сванидзе: Предоставляется возможность для краткого заявления.

Кравчук: Ну, во-первых, было точно ясно и записано, что конституция, как и сейчас, — это закон прямого действия, и никакие законы, которые принимаются, могут иметь юридическую силу только тогда, когда они соответствуют нормам конституции. В конституции записано «каждая республика имеет право на выход из Советского Союза». Это, во-первых. Во-вторых, есть документы моего выступления на телевидении 19 августа 1991 года, когда в Киев приехал Варенников, представитель ГКЧП, и склонял украинскую элиту поддержать ГКЧП. Я выступил на телевидении, есть документ, которым сказал: «Москва делает „дворцовые перевороты“ — это ее дело. Мы ГКЧП не поддерживаем, потому что не знаем мнение Горбачева и других по этому поводу. Поэтому может решить вопрос только Верховный Совет Украины».

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Ваш вопрос к свидетелю обвинения.

Млечин: Сергей Николаевич, скажите, но все-таки в Конституции было записано право республики выйти…

Бабурин: Да.

Млечин: Ну, если они хотят воспользоваться — почему они не могут им воспользоваться?

Бабурин: Пожалуйста. Но только в каком порядке? Выходите, но как? А «как» — записано в законе. Более того, то что, было в союзном законе…

Млечин: Сергей Николаевич, можно, я уточнить только хотел…

Бабурин: Да.

Млечин: …в каком году был принят этот закон?

Бабурин: Закон был принят как раз и вступил в силу в начале 1991 года.

Млечин: То есть, к тому времени, когда большинство республик уже объявило о своем суверенитете, да?

Бабурин: Я прошу прощения, — 3 апреля 1990 года.

Млечин: К тому времени большинство республик уже заявило о своем суверенитете. Не было ли это просто попыткой помешать реализовать этим республикам их конституционное право?

Бабурин: Я прошу… Большинство — это 4. Не надо… вот чуть-чуть неточно.

Млечин: 4 республики… Не было ли это желание помешать им реализовать их конституционное право?

Бабурин: Какое большинство? Ни Украины, ни России, ни Белоруссии среди них не было. Какое?

Сванидзе: Уважаемые свидетели, я прошу не вступать в спор друг с другом…

Млечин: Сергей Николаевич, не было ли принятие этого закона попыткой помешать республикам, объявившем о своем суверенитете, реализовать свое конституционное право просто, как Вы полагаете?

Бабурин: Уважаемый господин Млечин, это, конечно, была попытка сохранить страну. Такой попыткой были и действия ГКЧП. ГКЧП 1991 г. — это «корниловский мятеж» 1917 г. Такой же неудачный. И если бы ГКЧП победило, мы бы сегодня говорили, сегодня, может быть, об этом, но по-другому, и более того, может быть, я был бы по-прежнему преподавателем, а господин Кравчук — по-прежнему членом ЦК. Но закон есть закон, его никто не отменял. И в этом отношении Беловежское соглашение должно было проходить после этого через референдумы. Ни в одной республике — ни в одной! — референдумом Беловежское соглашение одобрено не было, а в России — даже высшим органом власти — Съездом.

Млечин: Но если на Украине референдум… Если украинцы… 91 % проголосовали за независимую Украину, потом парламент Украины утвердил Беловежские соглашения — ну не имело ли это достаточной силы? Как Вы считаете, Сергей Николаевич?

Бабурин: Вы знаете, вот тут опять Вы неточно говорите о формулировке украинского референдума. Потому что, если говорить о независимой Украине, Вы совершенно правильно говорите: и по советской конституции она была суверенной… суверенным государством в составе Союза. Референдум, фактически, ничего юридически не прибавлял. А вот выводы из него нужно было делать в соответствии с союзной конституцией, которая была выше, и союзным законом. Раз преступившие закон — ну, они являются преступниками, как бы потом они… сколько бы лет и десятилетий в парламенте ни сидели.

Млечин: Последний вопрос, Сергей Николаевич: все парламенты всех республик проголосовали за Беловежские… Может быть, они имели на это право тогда?

Бабурин: Только три. Проголосовал парламент Белоруссии, парламент Украины, потом Верховный Совет Российской Федерации. И все остальные были поставлены перед фактом. И уже после Беловежья понадобилось по-новому подписывать новый Алма-атинский документ.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Ну подписали же?

Сванидзе: Спасибо.

Бабурин: Но это тоже нарушение!

Сванидзе: Спасибо. Мы объявляем небольшой перерыв, после чего продолжаем слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания. Наша тема — Беловежские соглашения 1991 года. Вопрос обеим сторонам: Беловежское соглашение и возможности дальнейшего развития политической демократии. Предоставляю слово стороне обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович Кургинян.

Кургинян: В данном случае я просто хотел бы задать вопрос Ксении Григорьевне Мяло, которую считаю одним из выдающихся современных философов, публицистов, и у которой есть свое мнение, абсолютно независимое, по этому вопросу. Ксения Григорьевна, я свято верю Вашим представлениям о демократии, о всем остальном, — скажите мне, пожалуйста, мне действительно хочется это знать, это было правомочно с точки зрения каких-то принципов… ну, было легитимно… это было, ну, как-то исторически справедливо хоть сколько-нибудь или нет?

Ксения Мяло, кандидат исторических наук, политолог, публицист: Если ответить одним словом, то это было несправедливо, это не соответствовало принципам демократии, и произошло это с нарушением не только неких ценностных, идеальных представлений о демократии, а конкретно существовавших уже процедурных норм ее реализации конкретной. Но на данный момент мне представляется самым важным вопрос о том, был ли объявленный руководством СССР на 17 марта 1991 года всесоюзный референдум по вопросу «О сохранении…» — я подчеркиваю, формулировка была очень четкой и недвусмысленной: «О сохранении Союза Советских Социалистических Республик». Ни о каком обновленном… — дальше шло«…как обновленной федерации», эта «обновленность» не расшифровывалась — но государство называлось так, как оно называлось. И думаю, ни один из людей, пришедших голосовать, то есть совершеннолетних, никаких не имел сомнений по поводу того, что значит «Союз Советских Социалистических Республик». Если был предложен референдум, было предложено народу впервые-впервые за много десятилетий реализовать это свое высшее право — а вообще право референдума, оно, собственно, трактуется всегда как некая форма прямой демократии — реализация народом своих прав, которые превосходят права даже представительной демократии или которые не находят возможности осуществиться в рамках этой демократии. Закон… Право на референдум было зафиксировано в Конституции СССР, где говорилось что вопросы, имеющие особую государственную важность выносятся на референдум, — и вот этот референдум по вопросу — я думаю нет никаких сомнений о том, какой важности был этот вопрос, — был предложен народу. У меня есть только по этому поводу один вопрос: если это была игра — а у меня по этому поводу есть тоже свое мнение, но я его, может быть, выскажу потом — то тогда, вообще, вопрос о том, было ли все дальнейшее преступлением, по-моему вообще не… он недвусмысленен.

Сванидзе: Как об игре Вы сейчас о чем говорите?

Мяло: Я имею в виду о том, предполагалась ли при проведении референдума дальнейшее учитывание воли народа, высказанной на референдуме.

Кургинян: Я обращаю внимание на таблицы…

Сванидзе: Секундочку, секундочку, Сергей Ервандович.

Сторона обвинения, Сергей Ервандович, игрой называл ГКЧП.

Мяло: Да. Я не называю, я задаю вопрос, и он мне представляется сугубо важным.

Сванидзе: Спасибо.

Мяло: Сугубо важным.

Сванидзе: Спасибо. Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Ксения Григорьевна, Вы в таких высоких словах оценили ценность референдума, но после мартовского референдума проходит референдум на Украине и 91 % высказывается за независимость Украины — значит, и это, как Вы говорите, выше любого другого… Значит, тем самым жители Украины точно имели право на независимость, правильно ли я могу сделать вывод из Ваших слов?

Мяло: Во-первых, во-первых, он проходит после, как Вы сказали.

Млечин: Да, то есть более поздний — значит, более важный.

Мяло: Нет, результаты того референдума, они вообще по непонятно какому праву и основанию они могут быть… они аннигилировали…

Млечин: Но если проходит новый референдум, люди переосмысляют свое отношение…

Кургинян: Каждый месяц…

Мяло: Но, позвольте, я Вам отвечу… я отвечаю на Ваш вопрос. Референдум на Украине прошел 1 декабря. До этого вот состоялось то, что я считаю самым главным, и на чем хотела бы зафиксировать, с позволения аудитории, ее внимание, потому что об этом говорится гораздо меньше, чем о самом Беловежье. Я действительно считаю, что Беловежье было неким заключительным этапом, что не умаляет, с моей точки зрения, неправомерности юридической, неправомочности того, что там было совершено, но в промежутке было главное. 23 апреля — то есть после референдума 17 марта, который дал те результаты, которые он дал, показал, — стартовал «ново-огаревский процесс», вот который я лично считаю началом конца. Почему? Потому что коммюнике первого же заседания гласило, — ну, повторив обычные слова, что «в целях сохранения…» и так далее: «создать условия», «найти формы для создания Союза Суверенных» — обратите внимание, что «Союза Суверенных Государств» — Союз Советских Социалистических Республик исчезает. А имя государства — наверное, не будете возражать, — не есть вообще фикция, которую вот так вот можно поменять одноминутно. Но главное — с учетом результатов референдума. Но референдум был проведен — и, собственно, я об этом тоже имела в виду сказать — с нарушением закона от 3 апреля 1990 года, где предполагалось, что при объявлении сецессии, то есть отделении, право на соответствующее самоопределение получают автономные республики, автономные области и регионы, где компактно проживают группы населения — ну, у нас большую роль играла этничность, группы инонациональные, которые тоже получаю право на проведение референдумов. Вот этого не было сделано. Если бы это было сделано, я не предрешаю, каков бы был результат на Украине, но этого не было сделано. А не было сделано почему? Потому что у нас совершенно произвольно осуществили подмену — право на самоопределение имеют на-ро-ды, а его у нас подменили…

Сванидзе: Спасибо. Время истекло, к сожалению.

Млечин: Ну, я так и не получил ответа на вопрос, я прошу прощения.

Сванидзе: Я хотел бы задать Ксении Григорьевне уточняющий вопрос. Значит, я правильно Вас понял, Ксения Григорьевна, на Ваш взгляд «Беловежское соглашение» не развалило Советский Союз, а зафиксировало — как там и написано в тексте Беловежского соглашения — зафиксировало, констатировало факт развала Советского Союза?

Мяло: Нет, я не согласна с этим. Я не согласна. Тем не менее, юридического акта о роспуске Советского Союза не было. Его как такового не было. Значит, у каждого из руководителей союзных республик и у высшего советского руководства оставалась возможность скорректировать процесс. Оно было следующим шагом на том пути, который вел к распаду, но от собравшихся там зависело — делать этот шаг, или не делать его.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо.

Прошу вас, сторона защиты, — ваш тезис, ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас. Могу ли я побеседовать со свидетелем Станиславом Шушкевичем, да?

Сванидзе: Да, разумеется. Прошу Вас.

Млечин: Скажите, пожалуйста…

Сванидзе: Представьте еще раз Станислава Станиславовича Шушкевича.

Млечин: Станислав Шушкевич — в рассматриваемую эпоху — глава Парламента, тогда — Верховного Совета Белоруссии.

Нам никуда не уйти от вопроса о том, правомерны были Беловежские соглашения или нет. Все-таки, может быть, они незаконны? Обратите внимание, свидетели обвинения все равно считают, что это было незаконно, была нарушена Конституция, законы, и так далее. Может, Вы согласитесь с ними?

Шушкевич: Вы понимаете, я вот как профессор физики удивляюсь, за какие закорючки цепляются философы и юристы, чтобы оправдать то, что не имеет оправдания.

Млечин: Ну, закон в этом состоит.

Шушкевич: Значит, по закону «О суверенной Белоруссии», я имел право на подписание любых международных соглашений. Критерием того, правильное оно или нет, была ратификация Верховным Советом. Он принял закон: Беларусь — независимое государство, которое вступает в Союз Независимых Государств, в СНГ. Сейчас люди чувствуют себя свободнее, чем в Советском Союзе, независимее, чем в Советском Союзе, живут лучше, молодежь может строить свое счастье… может строить. Может быть, есть плохие условия, может быть, это еще трудно, но лучше, чем были тогда.

Млечин: Но все-таки — закон, тонкости… Для этого закон и существует…

Шушкевич: Вы знаете, у физических законов нет троих толкований, как у троих юристов — одного юридического закона. У нас… Язык физики — это математика, вы либо доказываете или нет, эксперимент подтверждает… А здесь до конца, в общем-то, жизни человеческой будут продолжаться эти споры. Большинство считает, что поступили законно — я объяснил, почему —…поступили законно, и это было поддержано парламентами таким большинством… Поэтому я не признаю претензий к номенклатуре, хотя уважаю тех представителей номенклатуры, которые были там, потому что они поняли, что надо делать. Смотрите, как это возникло. Собрались, чтобы спасти Беларусь…

Сванидзе: Ваше время истекает, Станислав Станиславович…

Шушкевич: …и Украину от голода энергетического. К кому надо обратиться? Надо просить Горбачева, чтобы он поставил газ и нефть — у нас денег нет по рыночной экономике, а он не поставит, потому что он не управляет страной. Поэтому мы должны были по марксистским законам вспомнить, что «политика — это концентрированное выражение экономики», и мы приняли вот эту сакраментальную фразу, что «СССР как геополитическая реальность прекращает свое существование».

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Шушкевич: …и мы решали все вопросы дальше… юридически нормально…

Сванидзе: Благодарю Вас. Сторона обвинения — вопрос свидетелям защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Вы действовали, как только что я понял, согласно марксистским законам?

Шушкевич: Нет.

Кургинян: Ну как? Ну Вы только что сказали… Ну как? Ну Вы только что сказали — последняя Ваша фраза!..

Шушкевич: Склонность к неправильному пониманию, простите, у Вас в крови. Я действовал в соответствии с теми законами, которые…

Кургинян: Ну как же?

Сванидзе: Так, уважаемые коллеги, я прошу без личных выпадов.

Кургинян: Ну как же? Да. Мой вопрос говорит о том…

Шушкевич: …я действовал в соответствии с законами Белорусской Советской…

Кургинян: Нет, нет, нет, нет. Мы сейчас… Я понял.

Шушкевич: …Социалистической Республики, как суверенной республики в составе Советского Союза.

Кургинян: Я цитирую. Я цитирую: «мы должны были в соответствии с марксистскими законами, по которым „политика есть концентрированное выражение экономики“, так-то и так-то работать с газом», — это была последняя фраза перед тем, как я вышел сюда. Ее все слышали. Вот что буквально Вы говорите. Перед вами здесь портрет того, что произошло в Беловежье — вот он, портрет, это гигантская возможность…

Сванидзе: Сергей Ервандович, — вопрос свидетелю.

Кургинян: Пожалуйста, следующий вопрос: скажите, пожалуйста, слово «эксперимент», которое я от Вас услышал — «мы проводили эксперимент» — это правильное слово, оно тоже отвечает законам легитимности и политической демократии? Вы можете произнести его на Западе? Вы можете проводить эксперимент не в физике, а со своим народом?

Шушкевич: Когда Вы успокоитесь, я отвечу Вам. Значит, я «эксперимент» применил к физике. В физике подтверждается закон физики математическим доказательством и проверкой в эксперименте. В обществе только коммунисты ставили опыты на людях и проверяли, что такое государство. А надо было, наверное, сначала на ком-то ином поставить такой эксперимент.

Кургинян: Я благодарю Вас за желание успокоиться и абсолютно наглядно демонстрирую…

Сванидзе: Спасибо, время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: …насколько спокоен, насколько спокоен другой человек…

Сванидзе: Сергей Ервандович…

Кургинян: …и хочу сказать, что вы провели

Сванидзе: Сергей Ервандович…

Кургинян: …чудовищный эксперимент над своим народом, чудовищный!

Сванидзе: Время истекло. Мы объявляем небольшой перерыв, после чего продолжаем слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Вопрос обеим сторонам: свидетельствует ли отсутствие негативной реакции на «Беловежские соглашения» о поддержке этого соглашения?

Пожалуйста, сторона защиты, — ваш тезис, ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Можно я буду опрашивать одновременно обоих свидетелей, да?

Сванидзе: Конечно.

Млечин: Скажите, Леонид Макарович, на Украине, там находились части Советской армии, Комитет государственной безопасности — они поднялись против Беловежского соглашения? Они потребовали восстановить единое государство? Они восстали, с оружием в руках пошли на Киев?

Кравчук: Ни одного факта в Украине не зафиксировано, чтобы, скажем, к парламенту пришел хоть один коммунист — хотя бы один — и принес протест от областной, районной, городской партийной организации против распада или развала, как тогда говорили, Советского Союза или попытался защитить тот строй, который существовал.

Млечин: А реакция военных? Леонид Макарович, вот военные? У них в руках была сила. Киевский военный округ один чего[стоит.

Кравчук: Мы пригласили в Верховный Совет весь генералитет тогда еще Советской армии.

Млечин: У вас ведь на территории Украины было несколько военных округов и Черноморский флот.

Кравчук: Полтора миллиона Вооруженные Силы составляли. Это не так просто. И 165 шахт ракетных. Я задал генералам, адмиралам вопрос — прямо из президиума Верховного Совета — будете ли вы служить независимой Украине? Никто не сказал «нет». Был один единственный вопрос: «Для нас есть проблема присяги. Вот если мы решим вопрос, что присяга, данная бывшему Советскому Союзу, может быть заменена…», — даже формулировки предлагали, повторяю, как, кому, какому государству служить теперь военным. Ну, во всяком случае, это говорили генералы, но ни одной военной части не было, которая бы выступила на защиту Советского Союза.

Млечин: Комитет государственной безопасности, в чью задачу входила безопасность единого государства?

Кравчук: Был тогда главой Комитета Голушко. Он пришел в Верховный Совет — я был тогда Председателем Верховного Совета, Вы правильно говорите, — и задал вопрос: «У меня есть очень много документов — сокрытых — кто агентом был, кто куплен, кто перекуплен»… Это смотреть было невозможно; он сказал: «Что мне делать с этими документами? Мне оставить Вам их?» Я говорю: «Я не имею таких полномочий». На этом наш разговор закончился. Он ни словом, ни полсловом не обмолвился, что Комитет госбезопасности Украины выступает против того, что Украина объявила независимость.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Сторона обвинения, прошу вас — вопрос свидетелям стороны защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, а при чем туткоммунисты? Коммунисты пришли или не пришли… Разве Украина входила в состав России при коммунистах?

Кравчук: Я Вам объясню. Не было ни одной должности в Советском Союзе, начиная от «звеньевой» и заканчивая Первым Секретарем ЦК Компартии Украины — все должности занимали коммунисты. Поэтому я и говорю, что коммунисты, должностные лица, председатели облсоветов, райсоветов, горсоветов, ЦК, обкомов, горкомов, райкомов партии, первичных парторганизаций, которые составляли власть, — реальную [власть] в Советском Союзе, а не ту формальную, которая была записана в документах, — не пришли защищать Советский Союз и Советскую Украину.

Кургинян: Я хочу спросить Вас о другом. Как бы… наверное, Вы знаете, когда именно Украина вошла в состав России?

Млечин: В состав России Украина не входила, я прошу прощения, это в Советском Союзе, можно уточнение попросить?

Кургинян: Российской империи… В Российской империи она входила в состав?

Кравчук: Тогда не было Украины.

Кургинян: Нет, ну как?

Кравчук: Была Малороссия!

Кургинян: Ну хорошо, Малороссия входила?

Кравчук: Ну не было государства!

Кургинян: Ну эти два народа были в братских отношениях только начиная с коммунизма? — не притворяйтесь, что Вы не понимаете мой вопрос — или раньше? С момента коммунизма или раньше?

Кравчук: Никто никуда не входил. Это была одна страна — царская Россия.

Кургинян: Вы разорвали отношения между двумя народами, которые связывали их на протяжении 70 лет или на протяжении столетий?

Сванидзе: Прошу прощения, Леонид Макарович, Сергей Ервандович хочет спросить Вас, и это вопрос правомерный…

Кравчук: Пожалуйста.

Сванидзе: …ведь Украина стала частью Советского ли Союза, Российской империи не при коммунистах, не при большевиках, а гораздо раньше, не правда ли?

Кравчук: Конечно. Народ Украины, а не Украина — не было государства Украина!

Сванидзе: Народ Украины.

Кравчук: Я говорю, государство Украина стало после 1917 года, когда был подписан первый союзный договор. Вот это стала Украина как государство.

Кургинян: Прекрасно, прекрасно.

Кравчук: И этот договор Беловежское соглашение расторгло.

Кургинян: Но Вы же расторгли не только этот договор, Вы расторгли что-то еще, и Вы это понимаете. Вам иногда не страшно по утрам?

Кравчук: Вы знаете, я думал вот, когда ехал сюда, — мне ничего не страшно, даже Ваши вопросы — когда я ехал сюда, вы знаете, я думал, что мы соберемся, знаете для чего? Для того чтобы оценить — да, чистых, стерильных решений…

Сванидзе: Завершайте, завершайте.

Кравчук: …я должен сказать, это важно…

Сванидзе: Да, конечно, просто завершайте.

Кравчук: …чистых стерильных решений не было ни в «Беловежье», ни на съездах. Почему Вы сегодня не говорите хотя бы фразой, что такое есть ГКЧП? Собрался… На каком законе он основывался? Вы молчите, потому что…

Кургинян: Я осуждаю это.

Кравчук: Я сей… спокойно, я хочу досказать…

Кургинян: Я осуждаю это как инструмент развала.

Кравчук: …так вот я говорю: я думал, что мы соберемся для чего? Кургинян: Если такой страшный был Советский Союз, если в нем было столько всего ужасного, почему Вы вступили в Партию, стали одним из ее идеологических руководителей, и все это время учили людей жить по коммунизму? Когда Вы лгали? Когда Вы лгали?

Кургинян: Да.

Кравчук: Чтобы оценить, действительно, положительное и отрицательное и дать людям перспективу. Я задаю вопрос: можем ли мы сегодня, опираясь на Беловежские соглашения, опираясь на 20-летний опыт — да, плохой и хороший — строить лучше жизнь, чем была у Советского Союза… жертвы, «голодоморы», репрессии, и так дальше. Почему Вы этого не хотите говорить?

Кургинян: Если такой страшный был Советский Союз, если в нем было столько всего ужасного, почему Вы вступили в партию, стали одним из ее идеологических руководителей и все это время учили людей жить по коммунизму. Когда Вы лгали?

Кравчук: А я хочу…

Кургинян: Когда Вы лгали?

Млечин: Ваша честь, оскорбление… Слово «лгать» является оскорбительным, можно попросить хотя бы переформулировать свой вопрос?

Кургинян: Я приношу извинения, и говорю: когда Вы были правы? Когда Вы говорили людям правду — тогда или сейчас?

Кравчук: А я хочу задать Вам вопрос: почему я не слышал тогда этих умных людей, что они так выступали хорошо, как мы, совершив подписание акта Беловежья… Вы молчали тогда, да, Вы молчали…

Кургинян: Я молчал?! Это неправда!

Сванидзе: Так, господа, прошу вас, сторона обвинения…

Бабурин: Все, кто здесь, не молчали.

Сванидзе: …ваш тезис, ваш свидетель.

Кургинян: Все присутствующие здесь и многие миллионы людей знают, что никто — ни я, ни Ксения Григорьевна Мяло, ни Сергей Бабурин — не молчали!

Кравчук: В каком году?

Кургинян: В 1987-м.

Кравчук: Ага, а в 1981-м?

Кургинян: А в 1981-м вы нам затыкали рот!

Кравчук: О!

Кургинян: Вы затыкали нам рот! Да, понятно?

Кравчук: Я не затыкал вам рот!

Кургинян: Вы лично! Как идеолог.

Кравчук: Я не затыкал Вам рот, понимаете.

Кургинян: Вы идеолог — самая особая, «махровая» часть коммунистической номенклатуры!

Кравчук: Вот это главное — когда вам дали возможность говорить, вы говорите…

Сванидзе: Прошу… прошу Вас — вопрос Вашим свидетелям.

Кургинян: Я могу выступать теперь?

Сванидзе: Да, конечно. Леонид Макарович, у Вас будет еще возможность высказаться.

Кравчук: Хорошо.

Кургинян: Итак, мы с каждым шагом убеждаемся в одном — имело место преступление номенклатур, сговор номенклатур против своих народов, против тех братских уз, которые нас объединяли. Это номенклатуры сгнившие, выродившиеся — я процитирую вам здесь одно из высказываний [цитата из Л. Д. Троцкого — прим. стенографа] по этому поводу: «Оторванная от широких масс партия может в лучшем случае погибнуть в неравном бою. А в худшем? [Вы скажете: ] сдаться в плен. Нет, в политических битвах в плен не берут. В худшем она предаст интересы породившего ее народа [правильно „класса“]! В этом [суть и] смысл термидорианского перерождения». А теперь я хочу спросить Ксению Григорьевну. Ксения Григорьевна, свидетельствует ли отсутствие негативной реакции на Беловежское соглашение о его поддержке?

Мяло: Нет. Нет. И то, что это отсутствие той реакции… Вот все предполагают какую-то заданную реакцию — вот предполагалось, что выйдут толпы или, в особенности, придут массы коммунистов, и тогда это будет реакция. Вот если этого конкретного предполагаемого, ожидаемого не произошло, то значит, что реакции не было. Но это не так. И молчание, кстати сказать, не всегда свидетельствует о том, что это есть согласие — обычно цитируют Пушкина, но пусть тогда перечитают финал «Бориса Годунова»: «Народ в ужасе молчит», — вот ремарка Пушкина.

Кургинян: Народ в ужасе молчит.

Мяло: Народ в ужасе молчит. И для этого ужаса было более чем достаточно оснований, к сожалению, в связи именно с теми… с нарушением тех самых законов, где определены…

Сванидзе: Ваше время истекло, Ксения Григорьевна, прошу Вас.

Кургинян: Я считаю, что Вы сказали достаточно.

Сванидзе: Кстати, я должен сделать ремарку литературоведческого свойства. Трагедия Пушкина «Борис Годунов» дописана Жуковским. И там именно фраза «народ безмолвствует» заканчивает трагедию.

Мяло: Нет.

Сванидзе: Оригинальна пушкинская концовка заканчивалась словами: «Народ кричит: „Да здравствует царь Дмитрий Иванович!“»

Мяло: Я говорю о том…

Сванидзе: Мы объявляем небольшой перерыв, после чего мы возвращаемся.

Кургинян: Вы должны дать!.. Это так не может быть! Так не может быть! Вы дали эту ремарку — Вы обязаны дать ответ. Выслушать.

Мяло: Вы… вы, все знают тот канонический текст «Бориса Годунова», который обычно цитируют, и фраза «народ безмолвствует» идет именно из вот этого текста, именно из вот этого текста, поэтому, извините, мы вправе — особенно, когда мы говорим об общественно-политических процессах, а трагедия «Борис Годунов» есть то, что не устаревает в этом смысле, — то, безусловно, мы читаем канонический текст…

Сванидзе: Спасибо, Ксения Григорьевна.

Мяло: …а литературоведение… — очень хорошее дополнение.

Сванидзе: Мы объявляем небольшой перерыв, после чего мы вернемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идет второй день заседаний по теме «Беловежские соглашения». И теперь сторона защиты имеет возможность задать вопрос свидетелю обвинения. Прошу вас.

Млечин: Ксения Григорьевна, если можно, уточните, пожалуйста, Вы сказали, что народ безмолвствовал после «Беловежских соглашений». Я тоже помню это время. Помню, народ у нас точно совсем не безмолвствовал — вот уж было время абсолютного политического кипения: и все выступали, и манифестации, митинги, и выступления, где… — точно не безмолвствовал. Но не помню, действительно, ни одного массового шествия, не помню ни одного выступления военных против «Беловежских соглашений», не помню выступлений чекистов… Вы считаете, что это безмолвствование народа было? Так напугали людей?

Мяло: Вы знаете, я не сказала, что народ безмолвствует. Я сказала, что подразумевается, что отсутствие протеста говорит о том, что народ безмолвствует, но он не безмолвствовал. Но заявил он свое несогласие в совершенно других формах, которых не ожидали. Те части народа, которые имели в соответствии, простите, с кому-то представляющимися устаревшими законами право на выражение своего мнения, не были услышаны, и их мнение было проигнорировано. И вот они заявили свое отношение самым явным конкретным образом — не приняв результаты, не приняв итоги Беловежских соглашений, по которым Советский Союз распадался на составлявшие его республики. А эти территории — Вы прекрасно знаете, господин Млечин, мы с Вами тогда сотрудничали, что речь идет о «горячих точках» — о Карабахе, о Приднестровье, об Абхазии, о Южной Осетии, о тех, кто заявил свое право на самоопределение, которое он имел.

Млечин: Ну, а Российская Федерация, наша с Вами страна, она разве протестовала против «Беловежских соглашений» — кроме уважаемого Сергея Николаевича [Бабурина] и его пятерых коллег?

Мяло: А Вы считаете, что вот тот протест — мы же говорим сейчас о Советском Союзе, а не о Российской Федерации…

Млечин: Нет, я уточняю. Вы мне ответили на тот вопрос — я уточняю вслед теперь: а Российская Федерация, она протестовала? Какой-то областной совет выступил против? Ну какая-нибудь была форма протеста? Может быть, Вы мне напомните? Может, я забыл — все-таки много лет прошло?

Мяло: Протест в тех формах, я повторяю, в которых он был ожидаем, не состоялся. Он состоялся в активной «горячей» форме в «горячих» же точках, и он состоялся в формах резко возрастающей пассивности и недоверия ко всем установлениям государства, которое спрофанировало референдум, что можно считать прямым следствием Беловежья.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Стороны имеют возможность по сегодняшнему дню слушаний — а он предпоследний, завтра будет последний день слушаний на эту тему — сегодня стороны имеют возможность провести финальное слово, — повторяю, сегодняшнее, не окончательное, сегодняшнее — финальное слово. Итак, сторона обвинения, прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я говорил и повторяю, что то, что произошло в Беловежье, — и я абсолютно согласен здесь с теми, кто говорит, что это был лишь завершительный этап… «этапы большого пути», да? — развалившего не только Советский Союз, который был великой страной, победившей фашизм, но и развалившего все исторические формы нашей общности — славянской общности, имперской общности — все это получило окончание свое в Беловежье. Преступная номенклатура — алчная, недальновидная, жадная, развалившаяся изнутри, переродившаяся, презирающая ту идеологию, которой она учила народ…

Сванидзе: Время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: …отвалившаяся от него — вот кто преступник, все это создавший! Это великое историческое преступление! И мы будем пожинать плоды!

Сванидзе: Спасибо. Прошу, сторона защиты.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Все, что мы сегодня услышали от свидетелей, показывает только одно — распад Советского Союза не вызвал тогда, в декабре 1991 года протестов практически ни у кого, если не говорить о каких-то единицах. Республики, все республики, входившие в состав Советского Союза, союзные республики, его поддержали, парламенты этих республик поддержали, поддержала ее тогда и Российская Федерация. И никто, решительно никто не выступил тогда за сохранение Советского Союза. Видимо, это свидетельствует о том, что это государство, к сожалению, — к колоссальному сожалению, еще раз скажу, людей моего поколения и старше меня — исчерпало свои возможности. Оно могло сохраниться при других людях, если бы во главе Советского Союза на протяжении десятилетий были бы другие люди. Если бы они нашли в себе силы изменить нашу жизнь, модернизировать экономику, возможно, Советский Союз существовал бы и тогда.

Сванидзе: Ваше время истекло. Спасибо. Сейчас мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории.

[на экране — текущие результаты телефонного голосования: 64 % (катастрофа) / 36 % (меньшее из зол)]

Завтра ровно в 21 час мы продолжим наши слушания по теме «Беловежские соглашения 1991 года».

Часть 3
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Наша сегодняшняя тема — и мы говорим о ней третий день — так вот, эта тема из тех, которые не дают покоя ни политикам, ни обычным гражданам: Беловежское соглашение, зафиксировавшее распад Советского Союза. Распад огромной многонациональной страны, который произошел неожиданно для всех: и внутри страны, и за ее пределами. Страна казалась вечной, а рухнула стремительно на глазах у всех. В случае таких мировых катаклизмов — а распад СССР из этой серии — всегда возникает подозрение в отношении неких особых сил или отдельных злоумышленников.

Главный вопрос нашего процесса: «Беловежское соглашение — это катастрофа или наименьшее из зол?»

Мы запускаем голосование для нашей телеаудитории. Номера телефонов — на ваших телевизионных экранах.

Сторону обвинения на нашем процессе представляет Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Сторону защиты представляет писатель Леонид Млечин.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

8 декабря 1991 года в Беловежской пуще был подписан документ, который навсегда изменил мир. Это было соглашение о создании Союза Независимых Государств. Договор подписали, несмотря на результаты всесоюзного референдума, на котором 76,5 % проголосовавших высказались за сохранение Союза. Тем не менее, Союз, с молчаливого согласия советского общества, распался. Беловежское соглашение в течение трех лет ратифицировало большинство союзных республик. Последние без малого 20 лет наши соседи обустраивали собственную жизнь. Часть из них высказали желание вступить в НАТО. Другие уже являются членами еврозоны. Однако сегодня на постсоветском пространстве наметилось стремление к интеграции. Россия и Белоруссия создали союзное государство. Вступил в силу таможенный союз между Россией, Казахстаном и Белоруссией. Украина после нескольких лет антироссийской политики повернулась к Москве лицом. Насколько тесными могут быть отношения со странами СНГ сегодня? И как отразилось Беловежское соглашение на отношениях государств, бывших СССР, спустя много лет?

Сванидзе: Приступаем к слушаниям. Предлагаю сторонам ответить на вопрос: оказались ли государства постсоветского пространства стабильными, устойчивыми?

Прошу сторону обвинения начать слушания — ваш свидетель, ваш тезис. Прошу вас.

Кургинян: Я любил Советский Союз, люблю его, и буду всегда бороться за то, чтобы народы нашей страны объединились. Давайте разберемся хотя бы в том, что же получилось за счет этого чудовищного предательства? Что же получилось за счет всего того, что было содеяно? Стали ли государства постсоветского пространства устойчивыми? В какой степени связано то, что распался СССР, с гигантским количеством гражданских войн, которые образовались между его кусками? Ведь каждый из этих кусков был начинен собственными противоречиями, которые сдерживались только наличием Советского Союза. Все демоны, загнанные Советским Союзом в подполье, вылезли наружу — это были абсолютно не демоны демократии. Я прошу ответить на этот вопрос Сергея Бабурина. Стали ли государства постсоветского пространства устойчивыми?

Бабурин: Беловежское соглашение — бесспорная катастрофа — породило 19 государств. 15 из них — бывшие союзные республики сами себя признали, отказались признать 4 других, которые в лице Карабаха, Приднестровья, Абхазии, Южной Осетии тоже хотели воспользоваться правом на независимость, суверенитет, но им сказали: «Нет, вы — второй сорт». А именно они…

Кургинян: «Если делима Канада, то делим и Квебек», да?

Бабурин: Именно они не вышли из состава Советского Союза. Конечно, никакой устойчивости нет. О чем говорит сегодняшняя трагедия Киргизии — кровь льется там. Сто тысяч мирных жителей, погибших в Таджикистане в 1992 году в результате гражданской войны.

Кургинян: Значит, этот развал, если я Вас верно понимаю, этот развал привел не к счастью и комфорту, а к крови и гибели миллионов?

Бабурин: Кровь, прежде всего, кровь — в Приднестровье, в Абхазии, в Южной Осетии, в том же Карабахе — 1992-й и следующие годы — обострение военной ситуации и взаимная неприязнь и ненависть.

Сванидзе: Я прошу прощения, ваше время истекло. Спасибо.

Кургинян: Я полностью получил ответ, который меня удовлетворяет.

Сванидзе: Сторона защиты имеет возможность задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Сергей Николаевич, Вы полагаете, что вот эти все конфликты, которые возникли на территории бывшего Советского Союза, порождены распадом Советского Союза или, может быть, эти… зерна этих конфликтов существовали и раньше, но просто в Советском Союзе, при существовавшей тогда системе эти конфликты не были решены, и вспыхнули они при первой же возможности?

Бабурин: Более того, эти зерна существовали задолго до Советского Союза, потому что межнациональные отношения — это тонкая вещь! И не Советский Союз породил это. И в этом отношении эти конфликты могли быть приглушены и разрешены при сильной союзной власти, как это было на протяжении многих десятилетий.

Млечин: Извините, Вы сказали «могли быть разрешены», но не были, значит, разрешены при сильной советской власти?

Бабурин: Были!

Млечин: Так как они вспыхнули сразу…

Бабурин: Потому что не было вот этого…

Млечин: То есть они были приглушены, но не разрешены, правильно я Вас понимаю, да?

Бабурин: Правильно, но в то время можно было поехать отдыхать на Кавказ, не брав с собой автомат и гранатомет, и останавливаться ночью на машине. Попробуйте сделать это сейчас. Я уже не говорю о том, что выиграли кто? Выиграли республики, у которых есть сырье. Туркмения качает газ, Азербайджан — нефть, Российская Федерация — газ и нефть. И — дележ нефтяных и газовых денег. Промышленность во всех республиках без исключения упала на несколько порядков вниз. Мы сделали огромный рывок к тому, чтобы стать сырьевым придатком для Западной Европы и Соединенных Штатов Америки.

Млечин: Сергей Николаевич, и все-таки я хотел бы уточнить — значит, конфликты существовали, и при сильной советской власти, как Вы говорите, они могли быть разрешены…

Бабурин: И при сильной царской — тоже.

Млечин: Можно я договорю, Сергей Николаевич, извините, ради бога, да?

Бабурин: Я прошу прощения.

Млечин: Значит, и они, как Вы говорите, могли быть разрешены при сильной советской власти. Но конфликты не были разрешены, они остались, они сохранились, сильная советская власть с конфликтами…

Бабурин: Одно слово лишнее.

Млечин: Сергей Николаевич, ну можно я договорю, извините ради бога?!

Бабурин: Вот только не приписывайте мне того, чего я не говорил.

Млечин: Вы сейчас поправите меня.

Бабурин: Да.

Млечин: Давайте я еще раз задам вопрос. Правильно ли я Вас понимаю, что эти конфликты национальные существовали? При сильной советской власти, говорите Вы, они могли быть решены, но не были решены, раз они вспыхнули сразу…

Бабурин: Вот Вы, как и господа с той скамьи, все время пытаетесь акцентировать советское или коммунистическое — я сказал, при сильной власти! Нам сегодня нужна сильная власть…

Млечин: Но советская власть была сильная?

Бабурин: Советская — это другое…

Млечин: Не сильная?

Бабурин: Вот когда вы ностальгировали, почему коммунисты в декабре не вышли на защиту… против Беловежья…

Млечин: Я не ностальгировал.

Сванидзе: Десять секунд, десять секунд у Вас.

Бабурин: Извините, компартия была запрещена уже во всех республиках! Какие коммунисты, господа?! Вы о чем?

Млечин: Сергей Николаевич, Вы не ответили на мой вопрос.

Бабурин: Я отвечаю.

Млечин: Советская власть была сильная?

Сванидзе: Прошу прощения…

Бабурин: Сегодня межнациональные конфликты нужно снимать.

Сванидзе: Прошу прощения, время истекло. Время истекло.

Млечин: Но их не сняли при советской власти. Благодарю Вас.

Сванидзе: Сторона защиты — вопросы вашим свидетелям.

Млечин: Можно я продолжу допрос свидетеля, который участвует в нашем заседании уже третий день? Они в момент распада Советского Союза и подписания «Беловежских соглашений» руководили парламентами своих республик — Украины и Белоруссии.

Сванидзе: Да, прошу Вас.

Млечин: Благодарю Вас. Действительно, посмотрите — на территории бывшего Советского Союза сколько конфликтов, сколько крови пролилось за эти годы? Может быть, не стоило все-таки этого затевать, а?

Шушкевич: Во-первых, конфликты начались до подписания «Беловежских соглашений» — уже, когда был первый Съезд народных депутатов. Вспомним, как решались конфликты этой сильной властью. Переселение крымско-татарского народа и прочих народов — это же чудовищно! Кроме того, вспомним, что это была империя, колонии которой были… граничили с ними… — Российская империя. Беларусь — это была колония. Почему-то мне не задают вопрос: «Когда Беларусь стала частью России?» Я вам отвечу — она стала после третьего раздела Польши, в 1794 году. А до этого она не была частью России. Она время от времени завоевывалась, но потом она, в общем-то, возвращалась снова в Великое княжество Литовское. Так что не надо подымать эти вопросы. Ни один вопрос не был разрешен достойным образом. Неужели можно было продолжать такой державе существовать, в которой единственным методом, в общем-то, стабильности и сильной власти было уничтожение всех единомышленных… Новочеркасск вспомните — «не было конфликтов в Советском Союзе» — и другие конфликты… Вспомните, что было в социалистическом лагере, вспомните Венгрию, Чехословакию, Польшу. Понимаете, все уничтожалось силой. И здесь уже этой силы перестало хватать, потому что нужно работать умом, а не силой, когда создается такая ситуация. Так вот, мы просто позволили, позволили утвердить то, что народы могут попытаться жить самостоятельно, индивидуумы могут решать свой вопрос индивидуально, а не в коллективе.

Млечин: Спасибо большое. Леонид Макарович, могу ли я вам задать тот же вопрос? Ну, все-таки, сколько крови пролилось, ну стоило ли это того? Скажите, пожалуйста, нашим зрителям, это важный вопрос.

Сванидзе: Полминуты на ответ, пожалуйста.

Кравчук: Ну, вы знаете, если брать, сколько пролилось крови, то я уже называл цифру — от голода у нас — поименно, с посыланням [по-русски, «со ссылкой» — прим. стенографа] на документ — было погублено 3,5 миллиона человек в Украине, только от голода! Я не говорю от репрессиях, от войны, которую Украина не начинала, от других, скажем, вмешательств Советского Союза в интересы других стран и Европы и так далее. Скажите, пожалуйста…

Сванидзе: Спасибо. Время истекло, я прошу прощения.

Кравчук: …можно ли считать только это достаточным, чтобы сказать: «да, эта страна могла жить, но она должна быть другой; в таком режиме она жить не могла».

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь.

Сванидзе: Уважаемые господа, прежде чем отдать вас в руки Сергея Кургиняна, я хочу задать вопрос, который мне представляется одним из ключевых, и он меня очень сильно интересует и волнует, и не только меня. Речь идет вот о чем: не страшно ли было подписывать Беловежское соглашение исходя из того, что это грозило распылением ядерного оружия по многим государствам.

Шушкевич: Мне приятен этот вопрос. Абсолютно не страшно. Я еще при подписании «Беловежского соглашения» сказал: «Это не наше достижение — то оружие, которое на нашей территории», — у нас 81 была типа «Тополь» ядерная ракета на поверхности. И здесь, кстати, Беларусь стала заложницей, потому что если конфликт — нужно было уничтожать Беларусь — в Смоленской области не было этих ракет, учтите. Россия очень мудрую политику как империя проводила. И мы сказали: «Без компенсаций, без ничего — забирайте это оружие», — потому что это оружие прежде всего угрожает Белоруссии. Оно защищает Россию, защищает Москву, но это страшная угроза для Белоруссии. Я как физик могу вам сказать, что каждая такая ракета — эквивалент 40 с лишним бомб, сброшенных на Хиросиму.

Сванидзе: Станислав Станиславович, это ведь правда, что Соединенные Штаты участвовали в договоренности вашей с Россией — и Украиной, если не ошибаюсь, — с Россией по поводу передачи ядерного оружия?

Шушкевич: Вопрос был очень сложным. Известный закон Лугара-Нана не давал нам ничего для того, чтобы мы могли вывезти оружие. Мы должны были сами тратить деньги на то, чтобы вывезти это оружие, потому что я считал это наибольшей опасностью для Белоруссии, и меня поддержал Верховный Совет. И потом мы, в общем-то, какие крохи нашли — 59 миллионов в итоге на вывод ядерного оружия на территорию России, которой оно по закону принадлежало, принадлежит и пусть Россия им пользуется.

Сванидзе: Спасибо, я утолил свое любопытство.

Сергей Ервандович, прошу Вас — вопросы свидетелям стороны защиты.

Кургинян: Правильно ли я понял, что суверенитет… какой-то суверенитет Белоруссия получила только в СССР?

Шушкевич: Вы неправильно поняли.

Кургинян: Когда она получила суверенитет?

Шушкевич: Вы неправильно поняли.

Кургинян: Когда она получила суверенитет?

Шушкевич: Беларусь была составной частью федерального государства Великого княжества Литовского. Слово «литовский» там не очень было кстати — это потому, что и белорусов называли «литвинами». Она была в этой структуре. В этой структуре, повторяю, ее называли очень часто Литвой. Здесь цитировали Бориса Годунова — «корчма на литовской границе» была в Смоленской области.

Кургинян: Понятно. Я понял. Значит, я понял, что Белоруссия входила в Великое княжество Литовское и, соответственно, была частью этого княжества. После этого она входила — после раздела — в Российскую империю, и, наконец, в Советском Союзе она стала пусть и государством с ограниченным авторитетом [вероятно, «суверенитетом»], но государством. Правильно я понял?

Шушкевич: В 1918 году, совершенно верно.

Кургинян: Правильно. Значит, суверенитет этот дала Белоруссии советская власть. Я прошу обратить внимание.

Шушкевич: Нет, это Ваша ошибка, потому что…

Кургинян: Кто дал ей суверенитет?

Шушкевич: Это была объявлено белорусской Радой, которая была разбомблена большевиками, и они создали Белорусско-Литовскую республику, пытаясь как-то комбинировать. Эта была уничтожена структура…

Кургинян: Хорошо, оставим этот вопрос в стороне. Хорошо, пусть этот вопрос…

Шушкевич: …и в 1922 году только, заметьте, а не в 1918…

Кургинян: Оставим этот вопрос, Вы дали на него ответ.

Шушкевич: Хорошо, оставим.

Кургинян: Давайте разберемся с тем, что было сделано. И здесь у меня вопрос к Леониду Макаровичу Кравчуку. Ну, предположим, что все это разделилось, произошла некая вещь, и так далее… Что произошло с людьми, которые говорили на русском языке, и которые оказались как кур в ощип — в пределах этого всего разделения? Они ни о чем не знали, они не выражали свою волю, они попали в это — я прошу, чтобы вы все поняли — как крепостные, понимаете? Эти люди делили все как сатрапы! Как сатрапы!

Так я спрашиваю, что произошло с русским языком? Что произошло с Севастополем? Как вы решали остальные вопросы, которые определяют одно — если уж вы оказались… так возмутились советской деспотией…

Сванидзе: Сергей Ервандович, оставьте время свидетелю на ответ.

Кургинян: Что дальше?

Сванидзе: И очень кратко…

Кургинян: Считаете ли Вы, что в результате появления суверенной Украины оказались ущемлены права части ее граждан?

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Леонид Макарович.

Кравчук: Нет, не считаю. Потому что сегодня каждая только четвертая книга, издаваемая в Украине, издается на украинском языке, три — на русском. У нас работает несколько каналов телевизионных общенациональных — «Интер», «1+1», «Национальный» и другие работают и на русском и на украинском языке.

Кургинян: Что происходит со статусом русского языка? Это ключевой вопрос.

Кравчук: Дальше… В соответствии со статьей 10-й украинской конституции, проголосованной Парламентом в 320 человек, русский язык является языком национа… меньшинств. Главным государственным языком является украинский язык, но это вовсе не означает, что в Украине нет русского…

Кургинян: Вы ответили на мой вопрос полностью.

Кравчук: Да нет, там же написано…

Кургинян: Вы полностью ответили на мой вопрос.

Кравчук: То есть я хочу сказать…

Кургинян: Спасибо.

Кравчук: …что Украина решает…

Кургинян: И вот так же с другими вещами — с Севастополем, со всем… По этому принципу.

Кравчук: …Украина решает все вопросы по конституции и по закону.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Объявляется небольшой перерыв, после которого мы продолжим слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем третий день слушаний по теме «Беловежские соглашения». Вопрос сторонам: стали ли государства постсоветского пространства настоящими игроками на геополитической арене?

Пожалуйста, сторона защиты — ваш тезис, ваш свидетель.

Млечин: Леонид Макарович, как Украина, она существует на мировой арене, в Европе? Она участвует в мировых делах, в европейских делах?

Кравчук: Безусловно. Украина является членом Организации Объединенных Наций, ОБСЕ. То есть она является игроком в системе геополитических отношений.

Млечин: Станислав Станиславович, а Белоруссия, близкая нам?

Шушкевич: Вы знаете, Беларусь в определенной мере стала, но дело в том, что в Белоруссии абсолютно нет демократии и нет с 1996 года выборов, то есть Беларусь сегодня является маленьким Советским Союзом, и порядки в ней — это те, которые были в Советском Союзе. Она не является членом Совета Европы, она не подчинена санкциям Страсбургского суда и так далее, потому что это подрывает власть… диктатуру подрывает. Мы играем на международной арене, но не в той мере, в которой могли бы играть. И часто протест внутренний против подходов на международной арене… в общем, он достаточно велик. Поэтому…

Млечин: С Вашей точки зрения, другие государства, возникшие на территории бывшего Советского Союза, превратились в самостоятельные политические государства или нет?

Шушкевич: Вы знаете, в определенной мере — да. Многие находятся под протекторатом России. Может быть, это даже и не совсем плохо некоторое время… многие — с их согласия. Но некоторые играют! Играют важную роль. Посмотрите — Казахстан, даже Молдова со всеми внутренними сложностями — я не говорю об Украине, это лучше всего сказал…, — а республики Прибалтики?… Вообще, соответствуют нормам и правилам и даже переходят на европейскую валюту — Эстония в ближайшее время. И уровень жизни у них, и продолжительность жизни — главный показатель, средняя продолжительность жизни — у них гораздо выше, чем, допустим, в Беларуси, которая играет по советским правилам.

Млечин: С Вашей точки зрения, обретение этими государствами независимости пошло им на пользу?

Шушкевич: Я абсолютно в этом убежден. Но, понимаете, кое-кто хочет, чтобы пошло на такую пользу, что дальше некуда! Вот посмотрите, что происходит в Европе. Хорошо демократизировали Грецию. Но греки хотят работать по-гречески, а жить по-немецки. Немцы говорят: работайте так, как немцы, — будете жить так, как немцы. Для этого нужно время, и нам нужно время. Мы хорошо работаем в Белоруссии, но мы столько потеряли, когда 55 % нашей промышленности работало на войну, что мы еще это не наверстали.

Сванидзе: Время истекло.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо.

Сторона обвинения, Сергей Ервандович, — ваши вопросы.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, считаете ли Вы, что Уганда является полноценным геополитическим игроком?

Млечин: Ваша честь, Уганда не входит в состав Советского Союза, не входит в состав СНГ, почему мы должны рассматривать этот вопрос?

Сванидзе: Сергей Ервандович, объясните.

Кургинян: Я говорю и спрашиваю: вот, Уганда, любое малое государство, входящее в ООН, является полноценным геополитическим игроком?

Шушкевич: Отвечаю на Ваш вопрос. Исландия меньше Уганды, но играет гораздо большую роль. Давайте не будем другие брать факторы, есть уважение принципов демократии и правового государства — в этом смысле Уганде далеко даже до Белоруссии.

Кургинян: Значит, геополитическим игроком является, например, и княжество Монако, да? Я так понимаю?

Млечин: Ваша честь, мы теперь рассматриваем судьбу Монако, да?

Кургинян: Я объясняю вам, что речь идет все время вокруг подмены понятий, вводимых в вопрос. Геополитическим игроком является держава, которая проводит самостоятельную политику, является самодостаточной, может образовать центр сил вокруг себя, и так далее. Я подчеркиваю, что никто из этих государств не стал и не мог стать таким игроком. Это исторический рок. Исторический рок всегда…

Сванидзе: Сергей Ервандович, перед Вами сидят два бывших руководителя республик Беларусь и Украина. Они подписали Беловежские соглашения. У Вас осталась минута на вопросы к ним. Прошу Вас.

Кургинян: Я спрашиваю этих руководителей, хотят ли они, чтобы их страны вошли в Европу? Да или нет? Односложно.

Шушкевич: Я лично хочу, но считаю, что еще долго нужно работать для того, чтобы пойти в Европу.

Кургинян: Спасибо. А Вы, Леонид Макарович?

Кравчук: Я хочу. Я реалист и знаю, что Украина станет членом Европы.

Кургинян: Европа является фактически демократической империей нового типа — с орденом Карла Великого, единой армией и всем прочим. Если Украина и Белоруссия войдут в новый демократический союз, который образуют Россия и другие государства, и этот союз будет демократическим, таким же, как Европа, с единым русским языком, с единым орденом, и он восстановит СССР на новых принципах, — будете ли Вы «за» или «против»? Вы и вы.

Шушкевич: Я отвечу сразу. Ну во-первых, так фантазировать…

Сванидзе: Если можно, очень коротко, потому что почти не осталось времени.

Шушкевич: …фантазировать — это просто грех, такого не будет. Во-вторых, есть не черно-белое решение вопросов. У нас очень хорошо был…

Кургинян: Да или нет?

Шушкевич: …проработан вопрос о том, чтобы Беларусь была нейтральным государством, потому что у нас будет тектонический слом либо на востоке, либо на западе в ином случае. И этот вопрос достаточно хорошо проработал и может быть новой структура в Европе…

Сванидзе: Спасибо. Леонид Макарович…

Шушкевич: …в свое время такой этап прошла Финляндия, Австрия.

Сванидзе: …я могу Вам дать 15 секунд буквально на ответ.

Кравчук: Когда такой вопрос возникнет, мы поставим этот вопрос на референдум, и если украинский народ проголосует за объединение и восстановление бывшего Советского Союза, значит, народ этого хочет.

Сванидзе: Спасибо.

Сторона обвинения задает вопросы своим свидетелям. Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Я обращаю внимание на то, что все малые государства рано или… входят в большие — конгломераты, федерации или во что-нибудь… это в закон Европы, это сейчас формируется во многих других частях… Но, казалось бы, почему бы не создать заново некоторое справедливое демократическое государство, в котором бы мы все вместе жили так, как завещали нам наши предки. Но это вызывает совсем другую реакцию. Теперь я хотел бы спросить господина Игрунова. Скажите, пожалуйста, как Вы считаете, эти государства стали независимыми игроками или нет — в том смысле, который применяется во всей геополитике?

Игрунов: Геополитика предполагает, что игрок геополитический формирует исторический курс, формирует мировую политику. Другие субъекты геополитическими игроками не являются. То, что случилось с Советским Союзом — разрушение Советского Союза — привело к глобальной геополитической катастрофе. Каким бы плохим ни был Советский Союз, он тем не менее был балансиром для другой системы — прежде всего, для Соединенных Штатов. С падением Советского Союза воцарилась на некоторое время однополярная система, в которой Соединенным Штатам было позволено все, что угодно. Масса крови пролилось, потому что эта страна, а отчасти Запад в целом совершил, на мой взгляд, недопустимые шаги, которые не были бы совершены, если бы был Советский Союз. Это кровь в Югославии, это кровь в Ираке, это бессмысленная война в Афганистане и так далее. Так вот, а распавшийся же Советский Союз предстает маленькими государствами, которые становятся клиентами либо России, либо Запада, но ни в коем случае не являются самостоятельными игроками. Немногие из них пытаются вести слабую политику, но подвергаются то «казахгейту», то запрещению въезда в Европе, то санкциям ООН и так далее. Только Россия, некоторое время побыв клиентом Соединенных Штатов, пытается вести самостоятельную политику.

Кургинян: Прости, я хочу просто для себя понять, вот просто для себя — так кто же что же получил, черт возьми? Кто что получил, скажи?

Игрунов: Я думаю, что все мы, распавшиеся в Советском Союзе, только проиграли, уступив свое место на арене старым и новым игрокам, которые формируют эту политическую площадку под свои эгоистические интересы.

Кургинян: Так, значит, все проиграли? Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Сторона защиты имеет возможность задать вопрос.

Млечин: Вы сказали о небольших государствах, если я Вас правильно понял, что их судьба — быть клиентами больших государств. Нет ли в этом обидного? И как Вам кажется, не потому ли государства-то вот небольшие небольшие и убежали из Советского Союза, что слышали вот это вот — что «вы можете быть только нашими клиентами»?

Игрунов: Я могу сказать так, что до распада Советского Союза они не были ничьими клиентами. Права украинца были такими же, как права россиян, права белорусов — такими же, как права армян. Только после распада Советского Союза сами захотели быть клиентами Запада и проводниками их интересов литовцы, латыши и так далее. Борьба против России стала их валютой, за которую они продавались. А другие стали просто ареной борьбы. Даже огромная Украина — самое большое европейское государство, не считая России, стало полем раздела. То «оранжевая революция», когда американцы втягивают в свою геополитическую сферу Украину, то реванш, а самостоятельной роли у Украины нет, ее многовекторная политика — совершенно вялая и бессмысленная: то поклон Западу, то обращение к России. Это не геополитический игрок, это слабый, унижающий сам себя игрок.

Млечин: Позвольте, я задам другой вопрос. Когда Вы так отзываетесь об этих государствах, как Вы думаете… и они это слышат, как Вы думаете, захотят они вступить в новый Советский Союз?

Игрунов: Я могу сказать, что Украина — моя родина…

Млечин: После того, как Вы так о них отозвались…

Игрунов: …моя родина, моя боль, и не я о них отзываюсь, а я по-прежнему один из них как советский человек. И я знаю, что правда, даже когда она обидная, но признана, является путем к выздоровлению. А если начинается политкорректность, тогда унижение будет продолжено.

Сванидзе: Спасибо, время истекло. Я объявляю небольшой перерыв, после чего мы завершаем наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Последний вопрос наших слушаний, посвященных «Беловежским соглашениям» 1991 года: оправданно ли «Беловежское соглашение» с морально-политической точки зрения?

Пожалуйста, слово стороне обвинения — тезис, свидетель.

Кургинян: Я хотел бы, чтобы был приведен интернет-опрос 2010 года. Обращаю внимание всех, что интернет — это как бы то, чем пользуется достаточно такая социально преуспевающая часть общества, это… отнюдь не может быть сказано, что это некая «тоска маргиналов». Итак, на вопрос «Хотите ли вы снова жить в Советском Союзе?» 68 % процентов отвечают «да», 30 % — «конечно, нет», 2 % — «уж лучше как сейчас» и 0 % — «мне все равно». Вот, мы видим, что происходит с морально-политической точки зрения. Я просто хотел бы, чтобы Ксения Григорьевна Мяло, историк, писатель и философ, ответила на этот вопрос. Оправдано ли все происходящее с морально-политической точки зрения. Это — мое доказательство, что неоправданно. Теперь я хотел бы получить развернутое доказательство этого илиобратного от Ксении Григорьевны.

Мяло: Хоть я и свидетель обвинения, но тут я должна сказать, что я бы… (я знаю эти данные) я бы не абсолютизировала их — не только потому, что это интернет-вопрос, а потому что я знаю расшифровку. И расшифровка показывает, что в основном это связано с острым ощущением неблагополучия, неблагополучия. Неблагополучия, в первую очередь, житейского — хорошо помнятся все социальные достоинства, блага, которые граждане рядовые имели в Советском Союзе и гораздо меньше присутствует все остальное, под что крушился Советский Союз…

Кургинян: Извините, пожалуйста, что прервал — у Вас 49 секунд для ответа на вопрос.

Мяло: Было то, что мы идем к демократии. Так к демократии мы не пришли. Сама ликвидация Советского Союза, как она произошла в Беловежье, произошла абсолютно недемократичным способом, с полным нарушением всех демократических прав народа и процедур, а политическим… поэтому оно абсолютно аморально, а политическим следствием явилось то, что вследствие этой аморальности — заметьте, я обратную связь устанавливаю — политическим этой абсолютной аморальности явилось то, что прошло 20 лет, и ни один из тех узлов конфликтных, который завязался тогда еще на советском, а потом развивался на постсоветском пространстве, не решен. И если бы какой-то человек задремал на эти 20 лет или, не знаю, отвлекся бы, и он бы вернулся сейчас,

Сванидзе: Ваше время истекло.

Мяло: …то он бы опять увидел Карабах, Приднестровье, резня в Киргизии и множество нерешенных проблем.

Сванидзе: Спасибо. Прежде чем передать Вас в руки стороне защиты…

Млечин: В заботливые руки…

Сванидзе: …в заботливые руки — будем надеяться, что в заботливые — у меня вопрос к Вам, уважаемая Ксения Григорьевна. Вы высокообразованный и мудрый человек, скажите мне — и этот вопрос действительно меня очень волнует и волнует, наверное, не меня одного, а миллионы людей последние без малого 20 лет. Вот всем жаль Советского Союза: хороший, плохой — жаль. Родились в нем, жили. Отчего все-таки распался? Вот речь сейчас идет о том — вот говорят «предательство», да? — возможно, не знаю. Но какой же силы должно быть предательство и какой слабости страна? Речь идет, как я понимаю, о том, — так ли это действительно было на Ваш взгляд? — собрались в Беловежской пуще, в Вискулях три мужика, два из которых, дай бог здоровья, сидят у нас здесь, один — Борис Николаевич Ельцин — ушел из жизни, три человека собрались, подписали, и распалась великая страна — которая всем давала такие блага, которую боялся весь мир! Сели, подписали — распалась. Так было?

Мяло: Нет, не так. И, во-первых, я абсолютно ни одного раза… нигде я никогда не сводила распад Советского Союза к тому, что собрались три мужика — во-вторых, я никогда вообще не употребляю подобных выражений…

Сванидзе: Мужик — слово необидное.

Мяло: Нет, дело не в этом. Просто само описание ситуации… мне кажется, то, я здесь сказала раньше, говорит о том, что я возвожу существенно выше истоки… тем не менее, так что дело не в этом. А дело в том, что исторически, между прочим, распадались и очень мощные страны, которые, бывало, потом восстанавливались…

Сванидзе: Австро-Венгрия распалась, да?… в свое время —…

Мяло: Да, вот именно.

Сванидзе: …тоже геополитическая катастрофа.

Мяло: Да, вот именно, тоже… Османская империя, да…

Сванидзе: Османская империя.

Мяло: На мой взгляд, здесь главная причина — но, к сожалению, все, что происходило, и что кульминировало в Беловежье, это было то, что вот эта громадная нестыковка между возможностями и путями народного волеизъявления и уважения к нему, и характером власти, она действительно нуждалась в корректировке, — но ведь корректировки-то не произошло!

Сванидзе: Некий все-таки продолжительный процесс, да? Я правильно?

Мяло: Да. Да, да, да.

Сванидзе: Спасибо, Ксения Григорьевна.

Мяло: Это был действительно политический кризис…

Сванидзе: Спасибо.

Мяло: …и в результате — последнее — я считаю, что решающую роль сыграло, в конечном счете, что капитулировал Верховный Совет СССР. Почему это произошло?… Но это был верховный орган верховной власти.

Сванидзе: Спасибо. Меня интересовала Ваша позиция, я… Прошу вас, сторона защиты, — вопросы свидетелю.

Млечин: Скажите, пожалуйста, ну вот прошло уже столько лет после распада Советского Союза. Мы здесь все сожалеем об этом, но, кажется, больше не сожалеет никто — ни одна другая республика не попросилась назад, не пришла к нам, сказала: «Примите, давайте объединимся вновь!» Вот мы здесь, в России обсуждаем, и горячимся, и жалеем, действительно, а в других республиках… в некоторых просто счастливы, — и говорят об этом — что ушли, в других, может быть, менее счастливы, но назад не пришел никто. Не означает ли это, что, может быть, не была соблюдена процедура или еще что-то, но результат выходит таков, какой нравится сегодня — уж как минимум за границами Российской Федерации?

Мяло: А куда «назад»? Куда — «назад»? Исчез Советский Союз — куда приходить назад? Первое. Второе, я не принадлежу к числу тех, кто вообще ставит вопрос о восстановлении Советского Союза, это для меня абсолютно некое, так сказать, будущее, о котором я сейчас не считаю возможным говорить. Реально Советский Союз был убит — то, как это произошло, — он был убит. И, извините, жалеют очень многие. Другое дело, что не все и не везде. И то, что нет абсолютно вот такого единодушного, однозначного отношения к этому, для меня как раз свидетельствует в пользу того, что я не считаю сейчас возможным ставить вопрос о восстановлении Советского Союза. Но назвать вещи своими именами, описать ту процедуру, как она произошла, вот именно так, как она произошла, назвать те узлы, которые, может быть, кто-то считал себя Александром Македонским и рубанул, но он их не разрубил абсолютно, я могу вам их перечислять бесконечно — я считаю, что это наш долг. И живем не только мы, придут люди после нас, и они должны знать историю во всех подробностях, противоречиях, разных точках зрения, но не умалчивая ни о чем.

Млечин: Ксения Григорьевна, я просто пытался понять — вот, знаете, через 20 лет уже можно посмотреть и по результату судить. И мне кажется, что если сожалеем об этом только мы, а остальные-то довольны, — значит, это было закономерно и естественно.

Мяло: Простите, а вот на чем строится это Ваше вот заключение?

Млечин: Ни одна из республик не обратилась к России с предложением: «Давайте восстановим Советский Союз,

Мяло: Нет…

Млечин: …давайте вернемся назад, давайте будем вместе…»

Мяло: Вы немножечко тут, простите меня, лукавите. Как она … Не обратилось руководство? А с чего бы оно вдруг стало обращаться? Истина всегда конкретна…

Млечин: Там есть парламенты, можно референдум провести…

Мяло: Истина всегда конкретна, как говорил господин Гегель. Поэтому я всегда говорю — давайте, пройдемся по разным государствам — где они могли обратиться, в какой форме? Я еще раз говорю, референдум…

Млечин: Ну, вот на Украине могли бы референдум провести и сказать: «Хотим вместе».

Мяло: …Да, референдум, кстати, как он прошел на Украине — вот тот референдум…

Сванидзе: Десять секунд у Вас.

Мяло: …у них единственный, да — то я не знаю, на основании чего… если Вы строите свое заключение только на основании того, что не обратились правительства и парламенты, с учетом конкретной ситуации в разных странах…

Сванидзе: Время… Прошу прощения, ваше время закончилось.

Млечин: Люди не собрались, и не пришли петицию не подписали…

Мяло: …то неубедительно. А вот множество вопросов, документов, бесед с людьми, материалов литературных свидетельствуют о том, что люди сожалеют.

Сванидзе: Ксения Григорьевна, спасибо. Спасибо.

Сторона защиты — вопрос своему свидетелю.

Млечин: Ну вот вопрос еще остался невыясненный — если позволите, я у обоих свидетелей поинтересуюсь — он здесь возникал. А действительно, вот так разошлись и порвались вроде как связи между народами. Три народа жили вместе, перемешаны — здесь в России украинцев море, русских на Украине, сколько хочешь, — а разделили и порвали. Может быть, это было плохо? Или нормально? Или хорошо? Вот скажите, пожалуйста.

Кравчук: Давайте так, у каждого народа есть свое национальное, и есть то общее, которое было в Советском Союзе: русский язык, литература, искусство — действительно, ну никто же не будет отрицать, что тогда не было каких-то, действительно, достижений в этой области. И никто сейчас этого не отрицает, кстати, и никто не отрицает русского языка — я повторяю, что сегодня школ, в Украине русскоязычных и русского языка в украинских школах достаточно. Да, в некоторых регионах, скажем, в Крыму… ну если в Крыму только две украинских школы, украинских(!) — ну, слушайте, ну это же факт. Я же не говорю это, что Крым, где живет 400 тысяч украинцев, 300 тысяч татар, они не имеют своих школ — столько, сколько соответствует их населению. Это процесс времени. Мы должны сегодня сказать главный ответ на главный вопрос. Украина как государство состоялась. Украина как государство сегодня на вопрос: «Хотите ли вы жить в независимой Украине?» — не 91 %, а 54 % отвечают «за», но 54 — большинство. Но если мы сегодня ставим вопрос восстановить Советский Союз…

Млечин: Нет-нет, я по-другому хотел… Вот разделились — как Вы считаете, вот это разделило два народа? Или…

Кравчук: Нет.

Млечин: …граница есть… Есть граница между народами или нет?

Кравчук: Нет.

Млечин: Разделение пошло, создало рознь между народами?

Кравчук: Мы должны ответить на вопрос: «Будет ли в Украине национальное?» — как свое национальное, особенное — украинский язык, украинская культура, украинское… то, что предначертано украинскому народу историей. Если мы соглашаемся, что это будет развиваться — пожалуйста, нет никаких вопросов. О каком… я хочу знать, о каком объединении идет речь? Духовном? Пожалуйста — пишите совместно книги, ставьте театральные пьесы, приезжайте в Киев, мы приезжаем в Москву…

Сванидзе: Двадцать секунд.

Млечин: Леонид Макарович, уточните, возникла рознь между народами?

Кравчук: Рознь делают между народами политики, которые, опираясь на ностальгию многих людей, играют на этом, и хотят делать все, чтобы их избрали в парламент, а потом с позиции в парламенте они будут навязывать народу свою волю некомпетентную.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Сторона обвинения, Сергей Ервандович, Вы имеете возможность задать вопрос свидетелю защиты. Или обоим свидетелям.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, я правильно понял, что сейчас 52 % говорит, что они…

Кравчук: 54.

Кургинян: …54. А было 91?

Кравчук: Ну, почти 91.

Кургинян: Значит, вот это и есть исторический результат. Мы прожили в этом состоянии меньше 20 лет. За 20 лет из 92 в 52 — это 40 %. За 20 лет 40 — это 2 % в год. Осталось еще 2 года, и их будет меньше 50 — и что мы тогда будем делать? Как Вы считаете?

Кравчук: Я считаю, что…

Кургинян: Это есть исторический результат?

Кравчук: …так ставить вопрос невозможно. Тогда на волне суверенитета, на волне независимости, да, народ хотел свободы. Но когда столкнулся с очень сильными проблемами, — и тут правильно говорили, что вопрос материальный играет очень важную роль — люди начали задумываться, и через материальное, через личную жизнь воспринимать и государственные проблемы. Уже эйфории нет. Но осознанно, повторяю, — это очень важно — на протяжении 20 лет цифра 54 не меняется, мы никогда не набирали меньше половины — официально… опросы/референдумы… что люди хотят жить в независимом украинском государстве. Да — дружить, да — общаться, да — духовно общаться, да — материально общаться, но жить «в своей квартире».

Кургинян: Понятно. Мы уважаем их право жить «в своей квартире», уважаем, почитаем и не посягаем на него, но Вы подтвердили сейчас — просто я Вам за это очень благодарен, и без всякой иронии — что за 20 лет потеряно 40 % людей — 40! — из тех, кто хотели жить в независимой Украине, вы слышите все — 40 %!!!

Шушкевич: Некорректно.

Кравчук: Нет, я отвечу на этот вопрос.

Шушкевич: Соизмеряйте величины…

Кравчук: Скажите, пожалуйста, могу ли я…

Шушкевич: …в математике не бывает нико…

Кравчук: …могу ли я, пользуясь Вашей логикой, сказать, что в марте месяце [1991 года] за Советский Союз проголосовало 76 %, в том же году, в декабре, проголосовало за независимую Украину 91 %…

Шушкевич: Значит, сейчас должны быть тысячи…

Кравчук: …Считали ли это, что за полгода люди не поверили в Советский Союз — почти 30 %?

Кургинян: Вот Вы привели пример, который Вам кажется очень убедительным для Вас, а он, на самом деле, говорит прямо об обратном — вот такие проценты потерять за месяцы невозможно, а за 20 лет — можно. Это закон общественного мнения.

Кравчук: Ну потеряли же.

Кургинян: Нет, не потеряли. Вот именно это и говорит — раз за столько месяцев столько произошло, то это и есть катастрофа, а не победа здоровых сил. А вот то, что здесь происходит, за 20 лет, — это победа тех сил, которые понимают, что историческая необходимость приведет нас к братству.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович.

Кравчук: Здоровые силы где?

Кургинян: Мы придем к нему вопреки всем, и даже никого не накажем, будьте спокойны.

Кравчук: Где здоровые силы?

Сванидзе: Сергей Ервандович, не отходите далеко, потому что я предоставляю Вам слово — заключительное — в наших слушаниях. Прошу Вас — краткое заключительное слово.

Кургинян: Представьте себе, что в Китае, который пережил самые страшные времена распада китайского государства, к Конфуцию пришли и сказали: «Слушай, друг, прошло уже 20 лет, никто не тянется назад, никто не объединяется — значит, это проиграно навсегда?» Что сказал Конфуций? «Понадобится 300 лет, но мы воссоединимся». И что он еще сказал? «Надо говорить правильные слова, находить правильные слова, давать вещам правильные имена, и называть их на всех базарах». Базары тогда были вот такими местами, на котором мы находимся сейчас — это были места, где обсуждаются интеллектуально-политические проблемы. Нам нужны правильные имена, мы должны говорить их «на всех базарах», то есть на всех местах, которые формируют общественное мнение. И тогда произойдет то, что исторически предопределено — мы объединимся снова, раньше или позже. Я не знаю, удастся ли увидеть мне это, но это увидит моя дочь, это увидит молодое поколение. Теперь, в чем тут смысл и в чем драгоценность этого объединения?

Сванидзе: У Вас 7 секунд осталось.

Кургинян: …В том, что только мы вместе сохраняли каждую историческую личность, каждый малый народ — это называлось симфонией — каждый голос, и мы будем это делать! И только мы это сделаем!

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Спасибо.

Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Интересное получилось обсуждение,

Сванидзе: На мой взгляд — тоже.

Млечин: …надеюсь, всем участникам было любопытно. Я не думаю, что мы, на самом деле, нашли здесь окончательный ответ, но, во всяком случае, многое прозвучало очень полезного. Мне представляется, что Советский Союз начал распадаться по тем границам, по которым начала распадаться Российская империя в 1918 году после Первой мировой войны. Но тогда Ленин и Троцкий с помощью Красной армии в основном притормозили или заморозили этот процесс. Советская система была своего рода «заморозкой», когда «заморозку» выключили, к сожалению, по тем же самым краям это начало распадаться. Мог ли сохраниться Советский Союз? Мне кажется, в определенном смысле мог бы, если бы руководители Советского Союза проявили способность к развитию и совершенствованию этого государства — тогда не было бы советской системы, а была какая-то другая. За эти годы в совместной жизни произошла масса вещей — люди стали жить в разных странах, и теперь разрыв оказался поэтому так губителен…

Сванидзе: Пять секунд у Вас.

Млечин: …и болезнен для нас, поэтому мы и переживаем. Поэтому благодарю всех участников процесса, мне было очень интересно.

Сванидзе: Спасибо. Я тоже благодарю всех участников этих слушаний, мне тоже было очень интересно — надеюсь, что так же интересно было и нашим телезрителям.

Сейчас мы прекращаем голосование нашей телеаудитории. И начинаем голосование у нас в зале. Итак вопрос: «Беловежское соглашение — катастрофа или наименьшее из зол?»

Сванидзе: Голосование закончено, прошу вывести его результаты на экран.

Итак, «катастрофой» считают Беловежское соглашение 52 % нашего зала, и «меньшим их зол» считают Беловежское соглашение 48 %.

Результаты очень интересные.

Сейчас — короткий перерыв, и после него мы узнаем результаты телевизионного голосования.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Советский Союз — это была страна, на которой был начат и проведен эксперимент — идеологический, экономический и социальный. Эксперимент дал несомненный результат — Союз развалился. Потому что все его основы оказались нежизнеспособными и неконкурентоспособными в постоянно обновляющемся мире. Можно сказать по-другому: смерть близкого человека, какой бы ни был у него тяжелый или скверный характер, — это всегда трагедия и боль. Если этот человек умер не в результате несчастного случая, а в результате тяжелой продолжительной болезни, то боль от этого слабее не становится, но ты хотя бы понимаешь, что спасти его было нельзя, ничего нельзя было сделать. Болезнь «съела его» изнутри целиком, и он умер. Это мое личное мнение.

Я прошу огласить результат нашего телевизионного голосования.

Результаты голосования страны Вы видите на экранах.

91 % — «катастрофа»

9 % — «меньшее из зол»

02. Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?

Сторону защиты поддерживают:

Татьяна Кудрявцева, доктор исторических наук;

Владимир Никишин, кандидат исторических наук;

Федор Михайловский, доктор исторических наук, автор учебника «Всеобщая история. История Древнего мира»;

Вадим Эрлихман, кандидат исторических наук, редактор серии «Жизнь замечательных людей».

На стороне обвинения:

Сергей Адамский, кандидат исторических наук; старший преподаватель кафедры всеобщей истории Российского государственного гуманитарного университета;

Геннадий Левицкий, историк, писатель, автор книги «Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие»;

Андрей Сморчков, кандидат исторических наук, соавтор книги «Жреческие коллегии в Раннем Риме».

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы и их связь с настоящим. У Вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, т. е. проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Сегодня мы открываем слушания по делу римского гражданина Гая Юлия Цезаря. Мало кто из жителей мира никогда не слышал об этом гражданине. Даже вратарь бразильской сборной по футболу носит имя Жулио Сезар. Но не только вратарь, но и летний месяц июль, и календарь, и салат «Цезарь» с курицей и с креветками.

Гай Юлий Цезарь — один из наиболее крупных деятелей всемирной истории. Он — символ человека, обладающего самыми разными талантами в самых разных сферах человеческой деятельности, от полководческой до ораторской. Более двух тысяч лет назад он жил и правил в Риме, великом государстве, положившем начало современной цивилизации. Именно при Цезаре римская республика начало свое превращение в римскую империю.

Главный вопрос наших слушаний: «Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?».

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории.

Номера телефонов вы видите на ваших экранах.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент Международного Общественного Фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

13 декабря 50 года до н. э. Для Древнего Рима в тот день началось смутное время. Тогда легендарный военачальник Помпей получил из рук своих сторонников символический меч для защиты свободного строя, республики. Неизвестно, какой бы была история не только Рима, но и Европы, если бы по ту сторону баррикад, а впоследствии и Рубикона не оказался Гай Юлий Цезарь. По мнению большинства историков именно этот человек коренным образом изменил культурный и политический облик европейцев и на века предопределил развитие Европы. В I веке до н. э. Древний Рим представлял из себя разрозненное собрание завоеванных земель, население которых время от времени поднимало мятежи. Высший орган власти — сенат — находился в Риме. И как считал политик Цезарь, не сильно заботился о благополучии разбросанных по Средиземноморью подданных. Во всей реформаторской деятельности диктатора исследователи отмечают две основные идеи: объединение Римского государства в одно целое и усиление центральной власти. Для осуществления этих задач Цезарю были необходимы неограниченные полномочия. Но, памятуя о неудачном опыте семи царей, из-за которых римляне на дух не переносили монархию, от идеи примерить на себя титул монарха Гай Юлий Цезарь категорически отказался. Он пошел другим путем — не нарушил ни одного закона республики, но при этом ему удалось стать пожизненным диктатором, сосредоточив в своих руках возможности всех властных органов. Этой новой власти он дал имя «империум» — боевой клич, которым войска приветствуют победителя. Но до установления Римской империи Цезарь не дожил. Как ни странно, его убийство пытавшимся вернуть власть сенатом только ускорило гибель республики и рождение автократии. Историки до сих пор не могут придти к единому мнению, был ли диктат Цезаря единственной альтернативой для тонущего под собственной тяжестью Рима? Могла ли республика сама справиться с вызовами нового времени? Какое наследие оставил Европе Цезарь? И какой бы была история Старого света без Гая Юлия Цезаря?

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Млечину и Кургиняну: тема, ведь всё происходило более двух тысяч лет назад, сегодня актуальна? Прошу Вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: Это не будет сегодня спор об истории, Вы абсолютно правы. Цезарь — это символ. И сегодня будет спор на историческом материале о принципах и идеях, которые волнуют нас сегодня: что лучше — демократия или диктатура? Какими принципами должно управляться государство, и какой властитель нам нужен? И наша сторона докажет, что демократия лучше диктатуры и демократический правитель лучше диктатора. Диктатура не приносит государству ничего, кроме несчастья. Не приносит она счастья и самому диктатору. Я позволю себе напомнить, как закончил жизнь Цезарь. Когда он был убит, его тело валялось у статуи Помпея, никому не нужное. Потом появились три раба, бросили его тело на носилки, и его рука бессильно свалилась с носилок. Диктатор не нужен никому. Диктаторская власть плоха, слаба и неудачна.

Сванидзе: Сторона защиты, Сергей Ервандович.

Кургинян: Цезарь, Рим — это символ огромной притягательной силы. Помните голливудские фильмы, «Гладиатор» и прочие. Это же фильмы о современной истории. Это не фильмы о Риме только. Все хотят быть Цезарями. До сих пор Цезарь — это слово, которое притягивает к себе. Рим! Россия столетиями сражалась за «Третий Рим». Но что такое Третий Рим, если нет Рима как такового? Между прочим, вопрос о том, с чего началась современная цивилизация: с античной Греции или с античного Рима, вопрос очень сложный, и он тоже стоит на повестке дня. Кроме того, это, конечно, вопрос о политической системе. Что важнее: политическая система или государство? Перефразировав одного известного политика, можно сказать: политические системы приходят и уходят, а государства остаются. Государство для политической системы или политическая система для государства? И, наконец, третий вопрос: всегда ли одна из политических систем, которую мы называем демократия, столь оптимальна? Если она такая оптимальная, то почему она меняется на другую? В силу исторических причин, в силу злодейства отдельных людей, не нужны ли государству иногда другие политические системы?

Я напомню вам, что в книге «Великая шахматная доска» Збигнев Бжезинский опять возвращается к тому, что Америка будет Римом. Римом и только Римом! Слово «Рим» живо, он насыщен гигантской исторической энергией. Народ, который забыл свою историю, обречен на то, чтобы жить без неё рабом. Государство — это средство, при помощи которого народ длит и развивает свою историческую миссию, своё историческое предназначение. Если мы забудем историю, то мы будем без неё. Это важно!

Сванидзе: Спасибо. В эфире «Суд времени». Слушания на тему: «Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?» Вопрос обеим сторонам: были ли новые политические тенденции в римской жизни совместимы с республиканским строем?

Прошу, сторона обвинения.

Млечин: Геннадий Михайлович Левицкий, историк, писатель, автор книги «Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие». Геннадий Михайлович, давайте для начала расскажем суду и всем зрителям, Цезарь был таким человеком, беззаветным патриотом отечества, который только и думал, как укрепить родное государство, или он был политиком, умелым, хорошим полководцем, замечательным интриганом, который, в общем, заботился о личной власти?

Левицкий: Дело в том, что римскую историю двигало честолюбие. Оно же его и погубило. Началось это не с Цезаря, а с Мария, я считаю, когда он завел свою собственную армию. Не римскую армию, а личную армию, своё войско. Вот если Гая Мария сбросили с Тарпейской скалы, и тогда бы мы сегодня могли воскликнуть: не прикасайся ко мне — я римский гражданин.

Млечин: А Цезаря никто не сбросил, и он дошел до вершины власти. Так всё-таки Цезарь: честолюбец, человек, нацеленный на личную власть или который думал только о благе государства?

Левицкий: Это человек удивительный. Такие люди рождаются раз в две тысячи лет, наверно. Потому что весь Рим был настроен сохранить республику, 99,99999…% хотели сохранить республику. Они настолько ненавидели диктатуру. Но Цезарю удалось свергнуть республику и…

Млечин: Т. е. Вы хотите сказать, что никаких объективных предпосылок для того, чтобы уничтожить существовавшую тогда, пусть скромную, но существовавшую демократию, в принципе не было? Это была его личная воля и власть?

Левицкий: Абсолютно не было! Надо было только сделать так, чтобы закон работал.

Сванидзе: Я прошу уважаемых свидетелей, которые занимаются Древним Римом и фигурой Гая Юлия Цезаря, помнить о том, что не все наши телезрители столь же компетентны как они. И поэтому, называя какое-нибудь имя или говоря о каком-то событии, нужно объяснять, что или кто имеется в виду. Скажем, прозвучало имя Гая Мария, современника Цезаря, крупного римского военачальника и реформатора. Он даже родственник Цезаря по линии жены.

Прошу вас, сторона защиты, можете задать вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Вы говорите, что 99,9 % римского населения поддерживало республику. У Вас есть социологические опросы?

Левицкий: Нет.

Кургинян: А откуда эта цифра?

Кургинян: Я не вижу ни одного человека, который был против республики, кроме Цезаря. Вы можете назвать хотя бы одно лицо Древнего Рима, которое было против республики?

Кургинян: Назовите мне хотя бы одного историка, который не считает, что к моменту прихода Цезаря республиканский строй был исчерпан. Кто это? Конкретно.

Левицкий: При чем здесь конкретно историки? Вы назовите хотя бы одного человека, который выступал против республики?

Кургинян: Я понял Ваш ответ.

Сванидзе: Позвольте мне внести уточнения в дискуссию. Ну, а исчерпанность республиканского строя и настроения граждан — это разные вещи, Что касается свидетеля, то совершенно очевидно, что он имел в виду не конкретную цифру, а это был образ.

Кургинян: Хорошо, замечательно. Теперь Вы назвали уже Мария. Марий — это предшественник Цезаря?

Левицкий: Ну, естественно.

Кургинян: Если это так, то кризис начался не при Цезаре? Кризис республики начался с Мария?

Левицкий: Кризиса никакого нет, была борьба честолюбий.

Кургинян: И у Суллы тоже не было? Был ещё такой Сулла, он тоже залил кровью Рим до Цезаря. Этого тоже не было?

Левицкий: Сулла был, кризиса не было.

Кургинян: Тогда скажите, пожалуйста, кто сбросил Мария со скалы?

Левицкий: Никто не сбросил, а надо было бы.

Кургинян: Ах, это Ваше желание?

Левицкий: Да.

Кургинян: Понятно. Не уточните ли Вы, что с ним происходило на самом деле? Вы здесь рассказываете историю по принципу «если бы я был директором».

Сванидзе: Как окончил свои дни Марий?

Левицкий: Ну, умер.

Кургинян: И его никто не сбрасывал со скалы?

Левицкий: Не успели.

Кургинян: Понятно. Спасибо.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Прежде всего, я бы хотел, чтобы вывели первое доказательство. Я хочу всё-таки исторические вопросы обсуждать с какими-то доказательствами без 99 %.

Тацит — это древний историк.

Материалы по делу.

Тацит, «История II, 38»: «Вспыхнули раздоры между сенатом и плебсом, то буйные народные трибуны, то властолюбивые консулы одерживали верх друг над другом, на Форуме и на улицах Рима враждующие стороны пробовали силы для грядущей гражданской войны. Вскоре вышедший из плебейских низов Гай Марий и кровожадный аристократ Луций Корнелий Сулла оружием подавили свободу, заменив её самовластием. Явившийся им на смену Гней Помпей Магн был ничем не лучше, только действовал более скрыто, и с этих пор борьба имела одну лишь цель — единовластие».

Кургинян: А теперь я хочу предоставить слово Татьяне Владимировне Кудрявцевой, д.и.н., блестящему ученому, заведующему кафедрой общей истории РГПУ им. Герцена.

Татьяна Владимировна, я хотел, чтобы Вы сказали нам: республика к моменту, когда пришел Цезарь, находилась, как у нас сейчас говорят, прошу прощения, «в шоколаде» или она была несколько в другом состоянии?

Кудрявцева: Во-первых, я хочу обратить внимание на то, что свидетельство Т´ацита, великого римского историка, дорогого стоит, потому что Тацит испытывал самые нежные чувства к Римской республике и ненавидел деспотизм императоров. Во-вторых, конечно республика была в состоянии кризиса, начиная ещё с конца IIвека до н. э., лет за 80 до начала гражданской войны между Цезарем и Помпеем. Это, кстати, вторая гражданская война; первая, кровавая гражданская война была война между Марием и Суллой. И ещё до этого была так называемая, Гракханская смута, в результате которой погибло несколько тысяч римских граждан.

Республика была больна. В чем причина этой болезни? Всё очень просто — вся система государственной власти, политическая структура Римской республики… Кстати, дьявол — в определениях. Сторона обвинения играет определениями. Никакой демократии в Риме не было. Была аристократическая республика, власть находилась в руках аристократии, сената прежде всего. Народное собрание существовало, но реальная власть, подчеркиваю, это единодушное мнение всех древних и большинства современных историков была именно в руках сената. Также как само понятие «республика» (букв. «общественный вопрос» или «общественное дело») — это государство. Цезарь — первый сторонник республики в Риме. Не 99,9 % и один Цезарь против. Цезарь — главный сторонник государства.

Сванидзе: Я прошу прощения, «республика» переводится?..

Кудрявцева: Как «общее дело» по-латыни, вообще это термин, который обозначает государство. Государство без анархии, без хаоса, стабильно и успешно функционирующее — вот что такое республика в римской республиканской модели.

Так вот, почему была больна республика? Очень просто — вся система власти была заточена под небольшой город-государство, каким Рим был в первые века своей истории. Начиная с IIIвека до н. э., два с половиной века до Цезаря, Рим приступил к великим завоеваниям. Так называется эта эпоха. И из маленького города-государства превратился в столицу огромной территориальной державы.

Вот пока Рим покорял Италию, ещё можно было переварить Италию с той системой власти, которая была приспособлена для города-государства. Территориальную державу такая система власти переварить не могла. Она должна была быть откорректирована. Был вариант пойти по пути реформы — сенат от этого отказался и пришел Цезарь.

Кургинян: Татьяна Владимировна — прекрасный специалист и начиная с сегодняшнего дня я буду говорить «Т´ацит», а не «Тац´ит», как привык с детства.

Сванидзе: Татьяна Владимировна, у меня к Вам уточняющий вопрос: когда жил Т´ацит?

Кудрявцева: Т´ацит жил в конце Iвека — в начале IIвека н. э. Он не был современником Цезаря. Но когда он был ребенком, он ещё мог говорить с теми людьми, которые были ветеранами второй гражданской войны.

Сванидзе: Сторона обвинения, можете задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Татьяна Владимировна, конечно, никогда не бывает идеальных моделей. Где же, когда бывают идеальные республики? Вот мы сейчас живет в республике, у нас демократия. Разве же можно сказать, что наше общество этим очень довольно?

Но разве можно сказать, что недостатки республики, трудности, которые она переживает, и кризисы, в которые она периодически впадает… что избавиться можно только тем, чтобы её уничтожить? Вы полагаете так?

Кудрявцева: Дело в том, что Цезарь не уничтожал республику, как Вы опять же пытаетесь ввести в заблуждение аудиторию.

Млечин: Я не употребил имя Цезарь, я задал вопрос в самой общей форме.

Кудрявцева: Цезарь использовал замечательное «ноу-хау», он взял республиканские элементы, при нем продолжал функционировать сенат, да, контролируемый диктатором, но сенат продолжал собираться, продолжало собираться народное собрание, которое выбирало должностных лиц, рекомендуемых Цезарем.

Вы несколько раз употребили слово «демократия». Так вот Цезарь был творцом идеи «управляемой демократии». Не господин Сурков, а именно Гай Юлий Цезарь. Вертикаль власти, выстраиваемая под авторитарного правителя…

Сванидзе: Я думаю, что господин Сурков был бы доволен такой параллелью!

Кудрявцева: Ну, вот и хорошо. Тогда, значит, это ему комплимент. Вертикаль власти контролируется первым лицом государства, контроль над силовыми структурами, тогда это армия, и допущение избирательной активности на местах. Потому что жизнь в италийских городах, в муниципиях была абсолютно такой же, как при республике. Собирались горожане на свои городские народные собрания, избирали своих губернаторов-мэров, то бишь, декурионов и так далее, и тому подобное.

Цезарь контролировал только эту вертикаль власти. Все остальные республиканские элементы были сохранены диктатором.

Млечин: Есть некая разница между властителями, которые меняются через несколько лет, как определено законом. Сначала одни руководят государством, потом другие. Вот между такой системой и появлением диктатора, пожизненным, есть разница? И Вы полагаете, что лучше?

Кудрявцева: Я вообще-то сторонник демократического устройства, но не античной прямой демократии, а представительной, современной демократии. Демократии, а не управляемой демократии… Минуточку, мы говорим о Римском государстве. Римская республика должна была ответить на вызовы времени. Римское государство в той структуре, которая существовала и не была реформирована, не была откорректирована… А такие попытки, посылы делались, начиная ещё с Тиберия Гракха.

Млечин: Т. е. её слабость состояла в том, что она не сумела использовать своё… Но смена на диктатора не была прогрессивным шагом, который привел к расцвету Рима.

Кудрявцева: Она была спасением для государства! Иначе государство было бы в хаосе.

Сванидзе: У меня ещё один уточняющий вопрос. Вы сказали, что сенат продолжал существовать при Цезаре. Но можно ли сказать, что сенат существовал в прежнем виде или реально сенат при Цезаре превратился в совет при диктаторе?

Кудрявцева: Так конечно нельзя сказать, что он превратился в совет при диктаторе. Заговорщики, которые убили Цезаря 15 марта 44 года, члены сената. Там существовала довольно мощная оппозиция против Цезаря. Кстати, сторона обвинения как-то забывает сказать о том, что Цезарь был одним из редчайших примеров государственного политика и государственного деятеля, который, между прочим, пришел к власти в результате гражданской войны, и который по отношению к своим врагам проводил официальную государственную политику милосердия! Он всех своих врагов миловал! Его враги сидели в сенате.

Сванидзе: Я не подозреваю его в садизме. Я вообще гражданина Цезаря ни в чем не подозреваю. Вот сенат при Цезаре, Вы говорите, что там существовала оппозиция, но не существовала ли она именно потому, что роль сената была сведена к минимуму при Цезаре?

Кудрявцева: Понимаете, Цезарь допустил несколько ошибок.

Сванидзе: Не говорите об ошибках. Роль сената при Цезаре была ниже роли сената в Римской республике?

Кудрявцева: Опасения оппозиции были связаны не с тем, что роль сената была ниже…

Сванидзе: Прошу ответить на мой вопрос!

Кудрявцева: Ещё раз! В старой сенатской республике, где была в каком-то смысле корпоративная власть сената, конечно, она была выше.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идут слушания на тему: «Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?» Мой вопрос сторонам: могла ли Римская республика решить социальные, экономические и военные задачи своего времени?

Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мне не хотелось бы концентрированными сравнениями, современными актуализировать тему, но я могу сказать, что республика, о которой идет речь, к этому моменту была абсолютно олигархической. И вопрос здесь стоит не о том, что лучше — демократия или диктатура? А вопрос стоит: что лучше, беспомощная олигархическая республика, «семибанкирщина» или нечто другое? Вот о чем стоит вопрос. И этот вопрос, в принципе, стоит постоянно. Демократия — прекрасная вещь. Пусть она решит проблемы. Если бы Веймарская республика решила проблемы, не пришел бы Гитлер. Наша главная задача — объяснить, что к этому моменту республика проблем не решала и республика эта была не какая-то белая и пушистая демократия, а «семибанкирщина», олигархическая свара.

Сванидзе: Я хочу уточнить для себя. Вы упомянули параллель с Веймарской республикой, с Гитлером. Я Вас понимаю так, что Вы сравниваете Цезаря с Гитлером?

Кургинян: Нет.

Сванидзе: Или Вы считаете Цезаря спасителем от возможного, потенциального «Гитлера»?

Кургинян: Я считаю, что Цезарь спас от ужасных вещей. Цезарь был самый мягкий из возможных правителей.

Теперь бы я хотел предоставить слово Владимиру Олеговичу Никишину, к.и.н., мл. научному сотруднику исторического факультета МГУ.

Владимир Олегович, скажите, Вы как считаете, может быть действительно тогдашняя демократия решала свои проблемы.

Никишин: Я считаю, что римская сенатская олигархическая республика находилась в состоянии кризиса, как уже было сказано, ещё с конца II века до н. э. и никаких насущных проблем: проблем управления, экономических проблем и целый ряд других, она решить не могла.

Вот простейший пример: в 56-м году до н. э. анархия в Риме дошла до того, что было невозможно в течение семи месяцев избрать консулов, т. е. высших должностных лиц республики. И далее, в 52-м году до н. э. для того, чтобы хоть как-то разрулить эту совершенно дикую, неуправляемую ситуацию, даже предводители сенатской республиканской партии, именно Марк Катон-младший и Марк Бибул, злейшие враги Цезаря, предложили пойти на наименьшее из возможных беззаконий и вручить, по сути, диктаторские полномочия Помпею, противнику Цезаря. Мы все знаем это. Помпей стал впервые, это был беспрецедентный случай в римской истории, консул sine collega, т. е. консул без коллеги. Это была фактическая диктатура. Единственным консулом он оставался в течение пяти месяцев. Это было за три года до того, как Цезарь начал гражданскую войну и за пять лет до того, как он стал диктатором.

Кургинян: Это было до Цезаря? Т. е. Цезарь не обидел белую и пушистую демократическую форму?

Никишин: Нет. Это сделали за пять лет до него. У Цезаря были предшественники, это были военные диктаторы Гай Марий и Сулла. Марий был военный диктатор де факто, а де юре он был консул семикратный.

Цезарь действовал в рамках закона. Он преступил закон в январе 49 года, когда его вынудили к тому. Он предложил Помпею тоже сложить чрезвычайные полномочия, Помпей отказался, ему вручили меч и только после этого Цезарь перешел к насильственным действиям. Т. е. не он начал гражданскую войну, а его противники-республиканцы.

Сванидзе: Прошу вас, сторона обвинения, вы можете задать вопросы свидетелю защиты.

Млечин: Владимир Олегович, скажите, пожалуйста, как много времени из своей профессиональной карьеры Цезарь занимался государственными делами?

Никишин: Очень мало. Он был по преимуществу военный.

Млечин: Значит, государственными делами он занимался мало. Когда он собственно занимался государственными делами?

Никишин: Я бы сказал так: у него было мало опыта, но если мы вспомним его государственные дела — они потрясают. Это и закон против кор…

Млечин: Сколько лет Гай Юлий Цезарь занимался государственными делами?

Никишин: Смотря, что Вы имеете в виду под государственными делами, политикой он занимался всю жизнь. Если мы говорим о государственных преобразованиях, то этим он занимался только в течение гражданской войны с 49 по 45 годы, в перерывах между войнами. Поэтому он успел так мало сделать.

Сванидзе: Я должен сделать некую ремарку. Если ваша цель была узнать, сколько времени из своих жизненных сил и времени,ему предназначенных, Гай Юлий Цезарь занимался государственными делами. Действительно он занимался многими делами, но у него были некоторые способности, Леонид Михайлович. Ему хватало и не столь большого времени.

Млечин: Задав вопрос, я хотел обратить внимание, на то, что этот человек всю свою жизнь воевал. Как у Плутарха написано, он воевал с тремя миллионами и миллион из них убил, население Рима в результате его войн сократилось вдвое. Этот человек воевал и убивал. Он был замечательным полководцем. Я хотел сказать, что как государственный деятель, руководитель государства он не имел совершенно никакого опыта, потому что у него не было времени этим заниматься.

Сванидзе: Г-н обвинитель, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Сергей Михайлович Адамский, старший преподаватель кафедры всеобщей истории Российского государственного гуманитарного университета. Сергей Михайлович, скажите мне, демократия была так слаба, была такой олигархической, такой ни на что не способной. Может быть, действительно, свергнуть, разогнать всех негодяев, доверить всё надежному мужику, он всё решит? Так примерно обстояли дела в Риме? Увенчалось это успехом?

Адамский: Ситуация в Риме обстояла следующим образом. Во времена, о которых говорим мы, Рим представлял собой сенатскую, аристократическую республику, в которой демократическая составляющая была принижена. И все, не будем говорить о процентах, большинство граждан Рима, считало это нормой. И Цезарь как раз обратился к этим политикам, он предлагал альтернативу сенатской аристократической республике. Сенаторы никогда не защищали демократию. Совсем иные были понятия у римлян. Было понятие «свобода», свобода и достоинство римского народа — величайшие ценности. Сенатор любой отстаивал авторитет сената в совокупности со свободой и достоинством римского народа. Одно без другого, без третьего не существовало. Цезаря обвиняли, в первую очередь, в том, что он подавил авторитет сената, подавил свободу и унизил достоинство римского народа. Вот таким образом, некоторые комментарии нужно обязательно высказать. Что касается возможности республики, потенциал её был огромен. Цезарь с этим потенциалом безжалостно расправился.

Сванидзе: Скажите, пожалуйста, если столь огромен был потенциал Римской республики, то что же она рухнула?

Адамский: Она не рухнула.

Сванидзе: А куда же она делась?

Адамский: Она трансформировалась. Любая система имеет тенденцию изменяться в зависимости от изменения каких-то условий. Система открытая, сложная, нелинейная.

Сванидзе: Т. е. её потенциал не соответствовал новым историческим условиям?

Адамский: Появляются новые исторические условия, которые воздействуют на изменение системы.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона защиты, вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Мы уже убедились, когда Вы задали уточняющий вопрос, что свидетель согласен, что потенциал не соответствовал требованиям времени. Но мы только это и обсуждаем. Нелинейная, открытая, диссипатическая, эргодическая — мы можем произносить много слов, но суть заключается в том, что когда ты не отвечаешь на вызов времени, суд времени меняет систему. Ты либо решай задачу, либо будет хуже. В этом смысле вопрос, который волновал меня в связи с этим, отвечают ли слабаки за то, что потом приходят бандиты? Бандитов потом проклинают, а слабаков? Отвечают ли веймарские слабаки за пакость Гитлера? Вот почему всегда отвечать должны только негодяи? Почему те слабаки, которые на блюдечке с голубой каёмочкой принесли народу, отвечать не должны?

Скажите, пожалуйста, правильно ли я Вас понял, что демократический строй был сопряжен со столетиями гражданской войны?

Адамский: Ещё раз. Демократического строя в Риме не было…

Кургинян: Понятно. Тот плохой строй… Одну секунду, я уточню. Этот строй обеспечивал римским гражданам счастье столетия гражданских войн, правильно ли я Вас понял?

Адамский: Нет, Вы меня поняли неправильно. Гражданская война в Риме, самая первая и все последующие — это своего рода метод политической борьбы в рамках республиканского политического устройства.

Кургинян: Вы хотите жить в стране, где метод политической борьбы — это гражданская война?

Адамский: Я хочу жить в стране, где есть методы политической борьбы…

Кургинян: Хотя бы и гражданская война!

Адамский: Как крайний случай!

Кургинян: Да здравствует гражданская война!

Сванидзе: Нет, свидетель этого не говорил. Я задам уточняющий вопрос. Могу ли я понять Вас так: гражданские войны начались до Цезаря и закончились после него?

Адамский: Абсолютно точно.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идет первый день слушаний по теме: «Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?» Мой вопрос: могла ли республиканская модель обеспечить социально-психологическую устойчивость римского общества?

Итак, сначала обвинение. Прошу Вас.

Млечин: Когда ребенок рождается, кто присутствовал при этом акте, может засвидетельствовать, появляется ребенок, ну, никогда не представить себе, что это будущий олимпийский чемпион или красавица № 1, победительница соревнований. Так и с демократией. Когда она появляется на свет, то она выглядит очень неубедительно, потом достигает вершин.

Я обращусь к обоим своим свидетелям. Сергей Михайлович, Вы сказали, что республиканский строй, при котором существовали свободы, он обладал достаточным потенциалом, он мог решить те проблемы, которые возникали. Тут у нас они возникают. Можно себе представить, что в Древнем Риме они возникали ещё чаще.

Адамский: Он их пытался решать. На протяжении нескольких веков он их решал успешно. Потом он их стал решать менее успешно и искать пути более успешного решения. И пути находились.

Млечин: Скажите, а автократическая модель, жесткая модель, вертикаль власти — она лучше решала эти проблемы или нет?

Адамский: А у Цезаря не было времени. Вот к вопросу, который мы уже обсуждали. После последней своей стычки со сторонниками Помпея Цезарь вернулся в Рим в октябре 45 года до н. э., а в марте 44-го его зарезали. Когда он мог показать, способен ли он решить проблемы, стоящие перед Римской республикой? У него не было времени.

Млечин: Т. е. эта система даже не показала свои преимущества?

Адамский: У нас нет исторического опыта просто.

Млечин: Геннадий Михайлович, с Вашей точки зрения, та существовавшая, маленькая, слабенькая, только появившаяся на свет республиканская, свободная, почти демократическая модель она могла решать проблемы, которые возникали каждый день?

Левицкий: Могла, конечно. Но давайте посмотрим, что стало после республики. Я вот у Татьяны Владимировны давно хочу спросить, любит ли она лошадей? Это вопрос риторический.

Кургинян: А любите ли Вы тигров, а догов?

Левицкий: Это вопрос абсолютно по теме, потому что один из императоров ввел в сенат лошадь и сделал её сенатором. Вот если Татьяне Владимировне привести лошадь в студию… Наша студия, кстати, очень напоминает римскую курию, где заседал сенат.

Сванидзе: Уважаемый свидетель, я Вас прошу оставить в покое Татьяну Владимировну и отвечать на вопросы.

Млечин: Я правильно понял свидетеля? Он хотел сказать, что превращение республики в систему единоличной власти, диктатуру привело к этому зримому выражению, когда император, издеваясь, плюя на всё, вводит в сенат лошадь и говорит: вот она будет управлять! Правильно я Вас понимаю?

Левицкий: Всё правильно. Наследники Цезаря привели! Вам нравятся наследники Цезаря: Калигула, Нерон..?

Кургинян: А Ваши наследники привели Вас! Они за Вас не отвечают!

Сванидзе: Сергей Ервандович, у Вас будет возможность задавать вопросы свидетелю.

Левицкий: Подождите, действительно, что Вы так суетитесь?

Млечин: Геннадий Михайлович, не обращайте внимания.

Сванидзе: Оппонируйте стороне, отвечайте на вопросы, если можете.

Млечин: Правильно ли я Вас понимаю, что та система, которую хотел создать Цезарь, но не успел, и которую создали его наследники, была хуже той, которая существовала, зародышевой, маленькой демократии, набиравшей силу? Правильно я Вас понимаю?

Левицкий: Естественно. От Рима почти ничего не осталось. Вот перепись населения. Оппоненты любят цифры. До гражданской войны 320 тысяч граждан римских было, после гражданской — 150 тысяч. Плутарх. Это каждый второй погиб. Вы хотели бы быть каждым вторым?

Сванидзе: Нет. Не обращайтесь, пожалуйста, к свидетелям противоположной стороны. Отвечайте на вопросы обвинителя.

Левицкий: Это риторически. Или лучше давайте сбросим Гая Мария со скалы, чем каждый второй погибнет.

Сванидзе: Что Вам Гай Марий, к этому времени Гай Марий давно умер!

Левицкий: Надо, чтобы студия запомнила новую личность, но личность крупная.

Млечин: Если резюмировать показания свидетеля, который продемонстрировал, что та форма правления, которая существовала, начинавшаяся демократия могла решать проблемы, а другая привела к появлению лошади в сенате.

Сванидзе: Сергей Ервандович, прошу, Ваш вопрос свидетелю со стороны защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, за сколько столетий до Цезаря родился тот ребенок, та политическая система, которую Цезарь трансформировал.

Левицкий: Столетия четыре.

Кургинян: Ребенку к тому моменту было четыре столетия. У Вас были дети, которые рождались в четырехсотлетнем возрасте, лично?

Сванидзе: Я снимаю этот вопрос.

Кургинян: Пожалуйста, я полностью Вас поддерживаю. Также как и себя за то, что я его задал. Следующий вопрос: можем ли мы сказать, что Цезарь создал самую мягкую систему?

Левицкий: Не можем сказать.

Кургинян: Почему? Из тех, которые были возможны? Цезарь всячески берег республику, он пытался сохранить что-то, был культурнейшим, мягким человеком. В чем он собственно виноват? В том, что длилась резня? Что Сулла и Марий лили непомерную кровь?

Левицкий: Он виноват… Вы помните Африканскую войну?

Сванидзе: Свидетель, я обязан Вам сказать, что защитник не обязан помнить Африканскую войну.

Млечин: Он точно не помнит!

Левицкий: Он, если историк, знаток Цезаря, он должен помнить!

Кургинян: Я — историк? Я — не историк. Я тут с удовольствием учусь у историков. У меня, в исторической семье, в которой я родился, говорили ТацИт, по-французски. А теперь я буду говорить ТАцит.

Левицкий: В одной битве в Африканскую войну погибло 80 тысяч граждан. Цезарь лично приказал уничтожить весь сенат республиканский в изгнании, 300 человек. Все практически патрицианские роды были вырезаны, осталось несколько десятков патрицианских родов.

Кургинян: Давайте сейчас разберемся с пресловутым конем. Скажите, пожалуйста, кто ввел коня в сенат?

Левицкий: Я не помню, давно было. Я не обязан помнить, как говорит судья.

Кургинян: Вот это высокоисторически! Его ввел император Калигула…

Левицкий: Точно так же, как Вы Африканскую войну не должны помнить.

Кургинян: Калигула. Поскольку это знают все, кто знает русскую поэзию:

Калигула! Твой конь в сенате
Не мог сиять во злате.
Сияют добрые дела!
Левицкий: Вспомнили! Скоро и Африканскую войну вспомните!

Кургинян: Итак, его зовут Калигула. До тех пор Цезарю и в страшном сне не могло присниться не только коня ввести, но и недостаточно интеллектуальных людей в сенат. Он жалел всех своих врагов. Он погиб от рук тех, кого спас. При чем тут Цезарь и конь? Это и есть классический метод диалога а ля Шукшин «срезал», когда одним людям шьют, прошу прощения, дела других.

Сванидзе: Спасибо. Ваше время истекло. Сергей Ервандович, могу я задать уточняющий вопрос: нужно ли так понять, что Гай Юлий Цезарь, несомненно, человек огромного масштаба, был величайшим гуманистом, исходя из того, что Вы сказали?

Кургинян: Понимаете, они все были «странные» гуманисты в то время. Я мечтаю написать историю менталитетов, если у меня останется время в жизни. Менталитеты разные. Мне кажется, что по той эпохе по отношению к Сулле и Марию, по отношению к тому, что там творилось, он — фантастически тонкая личность! И мягкая.

Сванидзе: Т. е. были ребята и покруче.

Кургинян: Не просто! Понимаете, всё-таки он — один из них, потом он ещё солдат. Одно дело — Мандельштам, другое дело —…

Сванидзе: Спасибо. Ваш вопрос Вашим свидетелям.

Кургинян: Передайте одно доказательство. Плутарх.

Материалы по делу.

Плутарх. Сравнительное жизнеописание. «Именно так в Риме в те времена, при полной развращенности народа и болезненном расстройстве государственной власти, появляются то один, то другой могущественный властитель, и нет ничего удивительного в том, что Сулла пришел к власти, если Главции и Сатурнины изгоняли из города Метеллов, если в Народном собрании убивали консульских сыновей, если чуть что брались за оружие, серебром и золотом подкупая воинов, огнем и мечом устанавливая законы, силой подавляя несогласных. А Сулла, раз только поставленный над войском, десять лет подряд не выпускал из рук оружия, назначая себя то консулом, то проконсулом, то диктатором и всегда оставаясь тираном». (Сулла, 39)

Кургинян: Скажите, вот факты эти все, вот цифры, устали мы от них, мы хотим знать цифры от высоких профессионалов, что там происходило?

Кудрявцева: По моему мнению, самая страшная моральная деградация, самый страшный упадок нравов происходит тогда, когда в обществе царит террор. Цезарь проводил политику милосердия. Поэтому говорить о том, что он повинен в моральной деградации римского общества, по меньшей мере, не корректно. Кроме того, если приводить свидетельства современников о том, что в римском обществе не всё в порядке с нравами, об этом уже давно было известно. Современник Цезаря, не Тацит, а именно современник Цезаря — Гай Саллюстий четко дал диагноз, описание. Два самых страшных порока, которые разъедали римское общество и прежде всего сенат, сенатскую олигархию, — это честолюбие, неумеренная погоня за почетными должностями, за почетным положением, и коррупция. Та самая коррупция, от которой мы с вами тоже страдаем.

Кургинян: Прошу прощения, Вы так блестяще говорите, что мне абсолютно не хочется останавливать. Но я хотел бы второму свидетелю дать возможность.

Никишин: Историк Тит Ливий писал как раз об этом времени, что «мы не в состоянии выносить ни саму болезнь, ни лекарство от неё». Я хочу сказать, что единовластие было абсолютно запрограммировано, абсолютно естественно. И если мы предоставим слово античным авторам, а не будем сами судить и добавлять свои домыслы, то мы увидим, что и Тацит, и Светоний, и Сенека поддерживают идею единовластия. Т. е. вопрос стоял только в том, насколько добродетелен будет носитель этой власти. А Цезарь был не худшим из всех. Он проводил политику клеменце, милосердия, а единовластие было необходимо в интересах большинства и в целях безопасности, как пишет тот же Корнелий Тацит.

Сванидзе: Я могу задать уточняющий вопрос уважаемой Татьяне Владимировне? Вы упомянули страшные пороки Римской республики: честолюбие и коррупция. Даже ужас какой-то воцарился в зале. Вы считаете, что любое общество, любое государство, которое страдает теми же пороками, нужно сразу же менять в нем форму правления?

Кудрявцева: Вы меня немножко не передергивайте! Мы говорили не о пороках республики, а о моральной деградации римского государства. Римская республика могла быть реформирована, такие предложения поступали. Римский сенат, в руках которого реально находилась власть, отказывался от любых попыток реформировать государственный строй. Почему — вопрос сложный. В формате этой передачи не объяснить. Но один только пример: по латыни res nova — новые дела — означает переворот. Это пресловутая консервативность римского сознания, доведенная до логического конца, т. е. до абсурда. Не менять, вот есть нравы предков, есть традиция, мы будем держаться за неё всеми зубами и ногами, хотя у нас уже совсем другое государство. Не маленький город-государство, а огромная территориальная держава.

Сванидзе: Спасибо. Я понял. Благодарю за блистательный комментарий, это для меня было действительно интересно и важно.

Пожалуйста, со стороны обвинения вопросы свидетелям защиты.

Млечин: Да, вопрос о нравах в Риме — это вопрос интересный. И сам Цезарь тоже был не образцом морали. Что-то, я помню, его современники рассказывали, как теперь говорят, о его нетрадиционных сексуальных приключениях, о том, с какими замечательными деньгами он возвращался, поправив материальное положение, из различных военных походов. Потом он, конечно, делился, это большое достижение.

Скажите, пожалуйста, когда эта несовершенная, слабенькая, жалкая республиканская демократическая модель рухнула, нравы исправились в Древнем Риме и там больше ни корыстолюбия, ни честолюбия, дивные люди пришли к власти? Это произошло, когда сменилось диктатурой, в нашем понимании этого слова?

Кудрявцева: Одно дело — мягкий авторитаризм, который предложил Цезарь, другое дело — перерождение авторитарного режима в кровавую диктатуру одиозных императоров династии Юлиев Клавдиев.

Млечин: Вам не кажется, как только ты делаешь шаг к мягкому, замечательному авторитаризму, то следующий будет кровавый и жестокий?

Кудрявцева: Нет, не кажется. Я, например, согласна жить при управляемой демократии, но я не согласна жить при кровавой диктатуре Сталина. Шаг, вот тот самый вопрос о шаге, да?

Млечин: Вы уверены, что следующим шагом это не будет? А там тоже начиналось с мягкого авторитаризма.

Кудрявцева: Вопрос о шаге всегда стоит в истории. Это есть совокупность объективных и субъективных исторических обстоятельств. Задача историков, в том числе, предоставить обществу достаточную информацию, чтобы общество всегда четко ощутило границу этого шага, как далеко мы можем продвинуться по тому или иному пути.

Сванидзе: Я вам честно скажу, что поскольку здесь больше интересует переход от республики к империи… Меня пристрастия сексуальные покойного Гая Юлия Цезаря значительно меньше интересуют.

Кургинян: Так же как Платона, наверное…

Сванидзе: Очевидно, что будет второй день слушаний по делу Гая Юлия Цезаря.

Часть 2
Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идет второй день слушаний по теме: Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?

Материалы по делу.

В середине I века до н. э. Гай Юлий Цезарь стал полновластным хозяином Рима. Этому видному политическому деятелю удалось то, за что боролись многие его предшественники — получить практически неограниченную власть при существующих институтах республики, которой руководил сенат. В эпоху реформ и новых завоеваний государству была необходима сильная центральная власть. Терзаемый интригами и политической борьбой Рим не раз оказывался на грани гражданской войны и переходил эту грань. Однако после правления семи римских царей восстановить монархию в Риме было довольно сложно. Тем более, что страна только что пережила диктатора Суллу, который во всем опирался на армию. Сегодня многие историки говорят о том, что Гай Юлий Цезарь нашел единственно верный путь для проведения собственных реформ, совместив сразу несколько традиционных постов и сохранив республиканский строй. Однако оппоненты уверены: заняв ключевые должности, Цезарь фактически отстранил от управления страной все институты власти. Это ускорило гибель республики и привело к созданию империи. Как считает ряд исследователей, правление Цезаря на долгие годы предопределило развитие всей Европы.

Кем же был Гай Юлий Цезарь? Автократом или реформатором, который безболезненно смог решить актуальные на тот момент проблемы государства? Мог кто-либо из его современников дать лучший ответ вызовам того времени?

Сванидзе: Приступаем к слушаниям по существу: был ли Цезарь архитектором авторитаризма или выразителем авторитарных тенденций?

Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Мы обсуждаем сейчас один из самых важных вопросов, важных для нас, для нашего будущего, для всего, потому что если ты даешь своевременно ответ на исторические вызовы, то ты спасаешь людей от худшего. Но если ты в этот момент колеблешься, если ты не делаешь этого маленького шага в сторону и не берешь под контроль ситуацию, то либо кровавый хаос, либо приходит какой-то кровавый мерзавец, который делает то, что дальше не имеет никакого человеческого смысла и имеет характер необратимости.

Я хотел бы здесь коротко сослаться на самого главного авторитета по этой эпохе — Теодора Моммзена. Сделал ли Цезарь только этот шаг? Пожалуйста, доказательство № 8.

Материалы по делу.

Доказательство № 8. Теодор Моммзен, «История Рима», С.-Петербург, Лениздат, 1993 г. «Та форма, какую придал Цезарь устройству Римского государства, неограниченная военная монархия, явилась логически неизбежным завершением исторического развития античных государств, где все было построено на рабстве, где из городского устройства в течение веков развился олигархический абсолютизм, по сравнению с которым неограниченная монархия являлась меньшим злом».

Кургинян: Слышите эти слова: олигархический абсолютизм? Это диагноз Моммзена, это самое опасное заболевание, на которое Цезарь сумел как-то ответить.

Теперь я бы хотел, чтобы говорили люди, которые знают это глубоко, как блестящий историк Татьяна Владимировна Кудрявцева, которая уже говорила, так и вновь появившийся Федор Александрович Михайловский, д.и.н., профессор кафедры всеобщей истории МГПУ.

Скажите, пожалуйста, у меня вопрос к каждому из вас, Цезарь всё-таки ответил на исторические вызовы своего времени и ответил наиболее мягким и адекватным способом? Или же он изнасиловал и убил в нем все здоровые потенциалы?

Кудрявцева: Ответ, конечно, однозначный: да, мягким, адекватным образом. Это один из самых простых вопросов нашей дискуссии, потому что ответ тут однозначен, что он был только выразителем авторитарных тенденций. Эти авторитарные тенденции были заложены в самом римском государственном, республиканском устройстве — тот самый пресловутый монархический элемент — власть высших магистратов, консулов, о которых уже шла речь в первой передаче. Цезарь был далеко не первый в ряду тех, кто эти авторитарные тенденции выражал в эпоху кризиса и гибели республики. До него было пятикратное консульство Мария, диктатура Суллы, неограниченные полномочия Помпея, единоличное консульство Помпея.

Михайловский: Как свидетель защиты я могу присоединиться к тому, что было сказано, и подчеркнуть только два момента, очень важных. Во-первых, ярым защитником республики, которую наши оппоненты так идеализируют, был кровавый диктатор Сулла. Вот он старался спасти рухнувший режим и для спасения (парадокс в этом!) он установил режим более авторитарный, нежели Цезарь. Во-вторых, настоящий авторитаризм в Риме построил Октавиан Август, преемник Цезаря, и построил его совершенно иначе, на иных принципах. Цезарь не отвечает ни за Калигулу, ни за остальные безумства первых…

Сванидзе: Октавиан Август тоже не отвечает за Калигулу?

Михайловский: Октавиан Август, этот вопрос надо ставить по-другому, вероятно, отвечает.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения, пожалуйста, вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Татьяна Владимировна, а что значит «выразитель авторитаристских тенденций»? Он не по собственной воле действовал, а кто-то его подталкивал?

Кудрявцева: Вопрос сформулирован не мною.

Млечин: Но Вы эксперт, свидетель, поэтому Ваше мнение и важно!

Кудрявцева: Очень просто. Те принципы, на которых основывались римские республиканские магистратуры, принципы замещения должностей. Все должности были коллегиальные, и все должности были сроком на один год. Теперь представьте себе: огромная держава, войны, которые идут годами. Возможно было сохранить этот принцип? Невозможно. Это прекрасно понимал тот самый сенат, о котором мы уже вели речь, и который шел на то, чтобы наделять полководцев неограниченными полномочиями, уже вступив на ту самую дорожку, которая и привела к авторитарному режиму Гая Юлия Цезаря.

Цезарь был последним в ряду, не он это придумал. Авторитарные тенденции: а) были заложены в самом римском государственном устройстве постольку, поскольку всегда была сильна власть высших магистратов — консулов, б) эти авторитарные тенденции в эпоху великих завоеваний усилились донельзя, потому что надо было управлять огромной державой.

Млечин: Это я понимаю, но я не пойму, как он действовал? Это его кто-то подталкивал? Вот он марионетка был? Есть тенденция — вот он сидит и выражает её в сенате. Или это была его личная воля? Он хотел власти, это же был живой человек, полководец, амбициозный. Он хотел власти — это нормально, кстати.

Кудрявцева: Это конечно полный миф, что Цезарь с колыбели, лежа в колыбели…

Млечин: Нет, не лежа, а позднее, когда стал полководцем.

Кудрявцева: Ну, хорошо, когда под стол ходил, лелеял мысль о том, как он замечательно когда-нибудь станет единоличным правителем в Риме, захватит власть в Риме. К исходу, к установлению режима личной власти, а это действительно исход, привело сочетание ещё объективных и субъективных обстоятельств. Цезарь спасал Римскую республику, римское государство. Он, как уже было сказано, не нарушил ни один закон, кроме закона Суллы о провинциальных наместниках, когда он пересек реку Рубикон. Он не придумывал никаких новых должностей для себя. Все должности, которые занял Цезарь — это всё республиканские должности. Он, правда, придумал, как теперь говорят, фишку. Он сосредоточил в своих руках несколько старых республиканских должностей. Это действительно его ноу-хау.

Млечин: А пожизненный диктатор — это тоже обычное..?

Кудрявцева: До него это Сулла, Сулла первый раз стал диктатором на неограниченный срок с неограниченными полномочиями. Так что это не Цезарь придумал.

Млечин: Но это такое обычное дело?

Кудрявцева: Цезарь придумал то, на чем Август стал выстраивать свой авторитарный режим — сосредоточение в одних руках нескольких республиканских должностей.

Млечин: Можно уточнить: не желание, стремление к власти, а только ради спасения Рима?

Кудрявцева: Логика политических событий к этому привела. Для спасения государства.

Млечин: Только ради спасения Рима? Личная власть не имеет значения?

Сванидзе: Спасибо. Татьяна Владимировна, не могу отказать себе в удовольствии задать Вам уточняющий вопрос: всё-таки, ещё раз, Вы считаете, что Гай Юлий Цезарь был настолько неамбициозен и настолько думал только о государстве римском, что проблема его личной власти его не волновала?

Кудрявцева: Конечно, он был амбициозен. Более того, неамбициозный римский политик — это круглый квадрат, это нонсенс. Все политики римские амбициозны. Он хотел личной власти. Но он хотел и блага для римского государства.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения, прошу вас, ваш тезис, ваш свидетель.

Млечин: Все диктаторы неизменно хотят блага для своего государства. Они об этом говорят, и им об этом говорят: ну, вы здесь у нас диктатором только ради блага государства, неизменно. Могу я попросить вывести доказательство № 4.

Материалы по делу.

Илья Шифман. Из книги «Цезарь Август»: «К статуям древних царей, стоявшим на Капитолии, Цезарь велел присоединить и свою собственную. Он появлялся в пурпурном плаще и красных сапогах, которые по преданию носили его предки — цари Альбы-Лонги, он не соизволил встать, когда сенат прибыл к нему. 26 января 44 года до н. э. приверженцы Цезаря попытались провозгласить его царем, но угрюмое молчание народа заставило их отказаться от этого намерения. 15 февраля Цезарю предложил царский венец его ближайший приспешник Марк Антоний, и снова явное недовольство народа вынудило Цезаря отвергнуть корону. После изгнания Тарквиниев царская власть традиционно считалась в Риме явлением чуждым и даже враждебным римской государственной системе, а желание овладеть ею — тягчайшим государственным преступлением».

Млечин: Сергей Михайлович, сторона защиты рассказывает нам о том, что в Древнем Риме была масса пороков, а приход такой личности как Цезарь избавил это общество от пороков. У меня же такое ощущение, что он обладал всеми этими пороками — коррупция непотизм, раздавал должности близким людям, весьма неплохо обогатился и раздавал деньги, покупая людей. Может он даже первым это придумал, а может кто-то до него придумал это замечательно. Не он ли говорил замечательную такую вещь: «Есть две вещи, которые утверждают, защищают и умножают власть — это армия и деньги». Причем друг без друга они не мыслимы. Скажите, пожалуйста, чего же Цезарь лишил Древний Рим: республики, демократии? Может быть, свободы?

Адамский: Цезарь лишил римлян если не той свободы, которая у них была когда-то, по крайней мере, иллюзии свободы, ощущения, что они сохраняют свободу, достоинство и тот традиционный государственный строй, в котором все были воспитаны и от которого человек традиционного мышления отказаться не может, — это крушение всего его мира личного, ощущение, что он потерял то, что ему было передано от отцов. Было ощущение у римлян, в переписке современников, которая сохранилась к счастью благодаря изданию переписки Цицерона, величайшего римского оратора, сохранились различные реакции. В основном, это скорбь от потери. Да, некоторая стабильность наступила, об этом писали будущие убийцы Цезаря за год до убийства, стабильность ощущается…

Млечин: После диктатуры наступает стабильность!

Адамский: Закончилось это гражданской войной. А свободы нет, невозможно высказываться, действовать, невозможно добиваться того, что привыкли добиваться в политической жизни, политической борьбе. И вот это очень смущало.

Млечин: Можно я прошу Анатолия Михайловича Сморчкова, к.и.н. Скажите, пожалуйста, чего лишил Цезарь Рим, своих сограждан?

Сморчков: Мне кажется, это чувства сопричастности в общей судьбе Рима. Эпоха империи это чувство сохранила, но на уровне отдельного города. А общие вопросы уже решали другие. Конечно, когда мы говорим о демократии в Риме, то её там не было. Подсчеты показывают, что только максимум 3 % граждан участвовали в Народном собрании. Но каждый знал, что может участвовать. Он мог и не придти, а сейчас некуда приходить. Это мне кажется важно.

Сванидзе: У меня уточняющий вопрос. Был популярен Цезарь, после того, что он сделал, лишил иллюзии свободы? Он был популярной фигурой?

Адамский: В народе Цезарь очень популярен.

Сванидзе: У Моммзена, которого неоднократно цитировали, были такие слова, не помню дословно, но смысл такой: Цезарь был великим демократом и даже будучи монархом, он оставался демократом.

Адамский: Если речь идет о римском понимании демократа как синониме популяра, т. е. действующего в интересах народа…

Сванидзе: Разницу между словами популяр, т. е. член партии популяров, и демократом, я думаю, Моммзен понимал.

Адамский: Моммзен мог использовать определенный термин, и нужно смотреть, как его перевели ещё. Скорее всего, речь шла о том, что Цезарь был и оставался сторонником популяров, римских политиков, которые в своей политической деятельности опирались на народ, а не на сенат.

Сванидзе: Т. е. Вы считаете, что это особенность перевода цитаты Моммзена?

Адамский: Нет, я считаю, что таков смысл того, что говорил Моммзен, после которого историография ещё более ста лет развивалась. Это не последнее слово в историографии о Цезаре, римской истории и т. д. Ещё надо учитывать страну, время, в котором он жил.

Сванидзе: Пожалуйста, сторона защиты, ваш вопрос свидетелям обвинения.

Кургинян: Скажите, Цезарь хотел стать царем? Вдруг получается — все рвутся к личной власти, все хотят преуспевания. Что Вы считаете — все великие люди в истории берут власть, чтобы обеспечить себе преуспевание и доминирование? Чтобы нарыть бабок, понаслаждаться властью? Или у них есть другие цели?

Млечин: Ваша честь, вопрос, не относящийся к теме.

Адамский: Очень несложный вопрос, особенно по отношению к Цезарю. Стать царем ни один нормальный римский политик не мог хотеть. Это было крайне непопулярно. Но, каждый римский политик прекрасно представлял, чего он достоин. И он хотел это получить…

Кургинян: Простите, мне кажется, что для Вас истина что-то значит. У Цезаря было ощущение предназначения и блага для своего народа? Или только корысть и желание покрасоваться на верху, в красных сапогах?

Адамский: У римского политика было ощущение, что он должен служить государству. И второе, у любого римского политика было четкое представление, что ему должно быть дано за его служение государству. И Цезарь чувствовал, что недополучил. И чтобы дополучить, он развязал гражданскую войну, победил в ней и даже получил в ней больше, чем рассчитывал. И, в конце концов, 23 удара кинжалов в сенате.

Кургинян: Насчет 23 ударов кинжала, я скажу, что он ещё получил. Один человек получил гвозди в руки и повисание на кресте.

Сванидзе: Но к Цезарю это не относится!

Адамский: Его тоже обвинили в стремлении к царской власти…

Кургинян: Я хочу сказать только об одном, что есть люди, которые хотят совершить великое историческое деяние и погибнуть в крови. А есть люди, которые хотят вкусно кушать и как можно дольше писать и какать. Это разные люди! Понимаете? Это разные люди!

Адамский: А в чем суть возражения?

Кургинян: Вот Цезарь относился к первой породе. Вы говорите об историографии после Моммзена. В этой историографии кто-то сказал о том, что Римская республика имела потенциалы, чтобы без Цезаря двигаться дальше, быть «в шоколаде»? Назовите, кто?

Адамский: В этой историографии все такие вот крайности были сглажены.

Кургинян: Нет, кто сказал, что Римская республика…

Адамский: Все восторги по поводу Цезаря были сглажены.

Сванидзе: Если сейчас специалист по данному периоду Адамский будет называть фамилии историков, незнакомых нашей аудитории, от этого никому…

Кургинян: Он их не назовет, потому что их нет!

Сванидзе: Он назовет, потому что он специалист по периоду.

Кургинян: Если их нет, то как специалист он может только сказать, что их нет!

Адамский: Я могу сказать, что они есть.

Кургинян: Назовите!

Адамский: И любой исследователь, у нас, например, был Николай Александрович Машкин, его в особой неприязни к Цезарю не обвинишь.

Сванидзе: Это знаменитый советский исследователь.

Адамский: Это крупнейшая величина. Он посмотрел на весь политический процесс в Риме объективно, без лишних восторгов.

Кургинян: Вы можете процитировать, что он сказал? Вы можете сопоставить Машкина и Моммзена?

Адамский: Сопоставить в каком плане?

Сванидзе: Спасибо, время истекло. В эфире «Суд времени». Идет второй день слушаний по теме: «Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?» Мой вопрос сторонам: смогли бы другие лидеры дать другой ответ на вызовы своего времени?

Млечин: Ну, что же, это продолжение нашего разговора. Не будь Цезаря, не будь сильных фигур, желавших единоличной власти, что произошло бы с Древним Римом? Распался, развалился бы?

Сморчков: Трудно говорить в сослагательном наклонении, но предположить можно.

Млечин: Сегодняшняя история позволяет нам судить об альтернативах.

Кургинян: Замечание: поставленный вопрос говорит, были ли лидеры? Пожалуйста, имена. Мы уже обсуждали, были ли шансы.

Сморчков: Уже упоминался Помпей, которому неоднократно вручались огромные полномочия. Он вполне мог стать авторитарным лидером, но он удержался от этого соблазна и использовал свои полномочия именно во благо республики, политического строя и государства.

Млечин: Т. е. мог стать диктатором, но не захотел?

Сморчков: У него было несколько возможностей в течение жизни.

Млечин: А Цезарь всё-таки захотел, что-то внутреннее в нем было! Всё-таки было стремление?

Сморчков: Ну, несомненно. Я думаю, тут в определенной степени сказывалась и объективная ситуация: уникальный полководец, уникальное завоевание, победа в Галлии. Она дала ему армию и деньги. И он не удержался от соблазна и воспользовался этими уникальными возможностями. Армия и деньги. Но, когда взял власть, мы никогда не скажем, что он хотел, но мы видим по результатам: он взял власть и не знал, что с ней делать. Отсюда идея тут же отправиться в парфянский поход. Не успел устроить государство, через 5 месяцев отправиться в парфянский поход.

Млечин: Он не очень хотел быть государственным деятелем? Может он и не был государственным деятелем.

Сморчков: Да, я думаю, Вы правы. Он не был, но думал, что получится из него, видимо.

Сванидзе: Мы сошлись с вами на том, что его, прямо скажем, неординарные таланты, один из талантливейших людей в человеческой истории, позволяли заниматься многими делами одновременно.

Млечин: Бесспорно, на поле боя — да, но государственной деятельностью он практически не занимался. Несколько месяцев.

Сванидзе: Вы считаете, что он не был государственным деятелем?

Сморчков: Да, практически он себя не проявил на этой стезе.

Сванидзе: Вопрос, напомню, о другом: могли ли другие государственные деятели дать другой ответ.

Сморчков: Был бы Помпей…Это мы говорим в сослагательном наклонении. Но Октавиан Август — это был действительно государственный деятель, который имел свою программу обустройства государства. Какая она — не будем оценивать, но он с ней справился.

Млечин: Свидетель обвинения показал, что Гай Юлий Цезарь вообще практически не занимался государственной деятельностью. Другие на его месте: а) не захотели быть диктаторами, б) имели программу действий.

Сванидзе: У меня есть уточняющий вопрос: Помпей, насколько я помню, был сделан единоличным правителем Рима. Вы только что утверждали, что он к этому совсем не стремился и отказался от такой чести.

Сморчков: Он был консулом без коллегии на один год по решению сената.

Сванидзе: И не стремился к единоличной власти, в отличие от Цезаря? После чего же началась война между Цезарем и Помпеем?

Сморчков: А вот здесь уже столкнулись ситуации объективные.

Сванидзе: Разве это не была борьба личных амбиций?

Сморчков: Да, но Помпей мог гораздо раньше, ещё до этого столкновения, стать…

Сванидзе: Но не смог. А Цезарь смог…

Сморчков: Или не захотел.

Сванидзе: А Цезарь смог! Спасибо. Сторона защиты, прошу вас, ваш вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Я хочу спросить. Я, кажется, читал Ваши работы по античной религии, да?

Сморчков: Совершенно верно.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, вот Вы понимаете, здесь же этим всё не кончится, это будут смотреть Ваши коллеги. Может быть, Вы поправитесь или всё-таки так хочется отрекомендовать себя. Вы хотите сказать, что у Цезаря не было…

Сванидзе: Сергей Ервандович, если можно, корректнее со свидетелем.

Кургинян: Простите, пожалуйста, тогда у меня нет вопроса к человеку, который подтверждает, что у Цезаря не было государственных талантов, что этот величайший государственный гений, решивший главные задачи своего времени, является бездарностью и всё время он вёл военные действия и ничем не занимался. И когда ему пришла государственная власть, он сбежал. Я Вас правильно понял?

Сморчков: Правильно.

Кургинян: Если правильно понял, Вы знайте, что это слышат 10 миллионов людей!

Сморчков: Эта идея — не моя. Могу назвать одно имя, известнейшее из советских ученых — Сергей Львович Утченко. Это его идея. И я с ней согласен.

Кургинян: Вы не прячьтесь за другие авторитеты, потому что этот человек этого никогда не говорил!

Сморчков: Зато писал!

Сванидзе: Я думаю, что этот академический спор мы вынесем за рамки нашего сегодняшнего слушания. Пожалуйста, сторона защиты, ваш тезис, ваш свидетель, прошу вас.

Кургинян: Я прошу прокомментировать вдруг возникший посреди серьезного исторического разговора вот этот сюжет Владимира Викторовича Эрлихмана, к.и.н., редактора серии «Жизнь замечательных людей», прекрасного исследователя и ученого.

Скажите мне, потому что этот вопрос вдруг возник здесь посреди всего этого дела: Цезарь является человеком, совершившим исторические и государственные деяния или трусом, сбегавшим на поле боя от государственной деятельности?

Сванидзе: Нет, я прошу прощения, трусом сбегавшим его никто не называл. Речь шла о другом, что у него не хватало времени на государственную деятельность.

Кургинян: Или человеком, у которого не хватило времени?

Эрлихман: Рим времен Цезаря был городом бурлящих честолюбий, где каждый считал себя или почти каждый пригодным на роль диктатора. И то, что именно Цезарь им стал, это говорит всё-таки о его способностях в не меньшей степени, чем о совпадениях каких-то или требованиях момента. Лично я не вижу среди его современников тех, кто был бы способен сделать то же самое. Но, конечно, люди могли взять власть, если бы Цезарь утонул в Рубиконе, допустим, переправляясь через него. Могли бы взять власть, но они тут же бы её потеряли. И, главное, не оставили бы после себя никакого исторического наследства, после которого имя Цезаря до сих пор помнят, но их имена вряд ли помнили.

Можно сказать, что Цезарь был самым талантливым из римских политиков, именно политиков, а не только полководцев. Он поставил задачу консолидировать римское общество, и надо сказать он её практически, на том уровне, достиг. Потому что пять веков после этого существовала Римская империя, с трудностями, с кровью, и общество было относительно единым хотя бы первые века. Вторая задача — консолидировать римскую власть. Этой задачи Цезарь не достиг, хотя сделал уже первые шаги. Этого достигли его преемники, достигли тоже с трудностью и кровью.

Кургинян: Можно вопрос: а если бы не достигли, то трудностей и крови было ещё больше, как я понимаю?

Эрлихман: Думается, да. Тогда бы Рим постигла бы судьба Карфагена. Он превратился бы аристократическую олигархию и неизбежно был бы сметен своими более сильными и прогрессивными соседями.

Сванидзе: Пожалуйста, сторона обвинения, вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Правильно ли я Вас понял, Вы не знаете в Древнем Риме других людей, которые справились бы с этой задачей — взять власть?

Эрлихман: Давайте, не в Древнем Риме, а в Риме времен Цезаря. Мы просто знаем исторических деятелей той эпохи и видим, что все они были или романтиками, которые мечтали о возвращении республиканских ценностей, республиканской добродетели, что было уже нереально в то время, или элементарными хапугами, которые стремились только к обогащению и покрасоваться в красных сапогах.

Млечин: Я совершенно с Вами согласен, не каждый человек способен захватить власть, превратиться в диктатора. Сколько времени он находился на государственных должностях?

Эрлихман: На должностях он находился очень долго, а на должности диктатора он находился четыре с небольшим года. Как не раз это уже было отмечено, всё это время он воевал и практического времени имел очень мало.

Млечин: Благодарю Вас. Не имел практического времени на исполнение своей должности.

Сванидзе: Четыре года — это один президентский срок.

Кургинян: Не превращайте в балаган всё это дело!

Сванидзе: Сергей Ервандович, у меня нет оснований принимать Ваш протест.

Кургинян: Повторяю ещё раз: не превращайте в балаган.

Сванидзе: Сергей Ервандович, я не принимаю Ваш протест, не вижу для него оснований.

Млечин: Я уточнил у свидетеля, сколько времени он занимал государственную должность. Свидетель сам подтвердил, что он был занят в основном армией. Об этом говорят здесь все участники. Да, он был на должности, но занимался он не государственными делами, не сидел у себя там, где должно и руководил своей страной, а воевал всё время. Был замечательным полководцем.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идет второй день слушаний по теме: «Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?» Мой последний вопрос сторонам: дал ли Цезарь адекватные ответы на вызовы своего времени?

Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мы должны говорить, как мне представляется, это моё личное мнение, о каждом человеке так, как будто он жив. Вот он умер много тысячелетий назад, но он жив, он жив в истории, в памяти потомков. У него есть там своя репутация, свой образ, своё место.

Если мы начинаем превращать всех великих людей в нечто низкое и примитивное, то как не процитировать одного великого нашего писателя, упаси Бог, я не имею никого из здесь присутствующих, истинно говорю. Он сказал: «Лжете, подлецы, они тоже скверны, эти великие люди, они тоже обладают пороками, но не такими, как у вас».

Теперь я хотел бы обратиться ко всем своим свидетелям, и все меня поймут, если я использую принцип «женщина первой» и спрошу всё-таки: он дал адекватный ответ на вызовы своего времени?

Кудрявцева: Конечно. Цезарь дал адекватный ответ. Он не был безгрешен. Он делал ошибки. Я сейчас скажу, какую он главную ошибку сделал. Но попытка представить Цезаря в виде солдафона, который только может мечом-гладиумом на поле сражения махать — это конечно, мягко говоря, передергивание и не соответствует действительности.

Цезарь имел очень большой государственный опыт. Он прошел всю лестницу римских магистратур, занимал все необходимые должности для того, чтобы даже если бы он не стал тем, кем он стал в конечном итоге в результате победы в гражданской войне, считаться римским государственным деятелем. Он, несомненно, им был.

Ещё раз: Цезарь придумал саму идею того авторитарного режима эпохи империи, которую потом достраивал Август. Август достраивал за него. Но идею, гениальную идею — сосредоточить в своих руках республиканские магистратуры и на этом основании построить свою авторитарную власть — это идея Цезаря.

В чем Цезарь ошибся? Ошибка Цезаря была в форме. Слово «диктатура» всё-таки было в это время одиозным после кровавого диктаторства сторонника сенатской республики Суллы. Август от него отказался. Август — гений лицемерия, придумал очень хитрый ход. Он назвал свой авторитарный режим «восстановленной республикой» и всё! И не нашлось на него тех 23-х ножевых ранений, о которых шла речь.

И последнее. Так как мы судим личность, один пример личности Цезаря. Знаменитое завещание Цезаря. Каждый римский гражданин получил в подарок от Цезаря 300 сестерциев. Для народа он отдал свои сады за Тибром. Ну, это примерно так, если бы Роман Абрамович каждому гражданину России выплатил по 300 долларов и подарил бы России «Челси».

Сванидзе: Роман Абрамович — не глава России.

Кудрявцева: Правильно. Но Цезарь распоряжался своим личным богатством. Это не римская казна.

Кургинян: Как глава Чукотки выделил бы это каждому чукче!

Кудрявцева: Вот это к вопросу о корысти и бескорыстии.

Кургинян: Я могу уточнить, что он это сделал в завещании посмертно, он никоим образом не подкармливал электорат!

Кудрявцева: Никоим образом!

Сванидзе: Спасибо. Прошу вас, сторона обвинения, может задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Татьяна Владимировна, я правильно Вас понял, Вы сказали, что он разработал основы авторитарного режима, авторитарного правления, да?

Кудрявцева: Несомненно.

Млечин: И Вы считаете, что это было адекватно эпохе? Это было нужно государству? Он сделал то, что было нужно людям, стране — авторитарное правление?

Кудрявцева: Нет. Уважаемый обвинитель, Вы, наверное, меня не слышали на протяжении наших двух заседаний. Республика была больна. Она не могла отвечать на вызовы времени. Необходимо было дать адекватный ответ на вызовы.

Млечин: Другие свидетели утверждают, что республика вовсе не была больна, поэтому я уточняю Вашу позицию. Будьте любезны.

Кудрявцева: Моя позиция такая: республиканский строй должен был быть скорректирован. Он не был скорректирован вовремя, хотя такая возможность была. Для того, чтобы спасти государство, к этому моменту уже огромную территориальную державу, от распада, положить конец беспределу республиканских наместников в провинциях, которые грабили их, до нитки обирали. Для этого необходимо было провести реформы. Они не были проведены.

Млечин: Может быть, надо было скорректировать республиканский режим?

Кудрявцева: Правильно. Но республика на это не пошла.

Млечин: Почему же Цезарь на это не пошел?

Кудрявцева: Цезарь на это пошел, он скорректировал этот режим тем способом, который в условиях гражданской войны был единственным. Мы говорим о гражданской войне. Тем самым способом, который привел к стабильности, к вопросу: хотите вы жить в состоянии перманентной гражданской войны? Рим жил в состоянии перманентной гражданской войны почти сто лет.

Млечин: Ну да, человек устроил одну из гражданских войн, убивал своих соотечественников, гражданская война — это когда убивают своих. А потом предлагает создать авторитарный режим как выход. Правильно я понимаю?

Кургинян: Это вопрос к свидетелю? Это рассуждения, это г-н Млечин уже сам с собой разговаривает. Тихо сам с собою?

Сванидзе: Сергей Ервандович, каждая из сторон иногда разговаривает с собой.

Млечин: А я задал вопрос!

Кургинян: В следующий раз я воспользуюсь этим в полной мере.

Млечин: Человек вел одну из гражданских войн, когда убивают соотечественников. Потом в качестве избавления от гражданских войн, одну из которых он вел сам, он предлагает не улучшить демократию…

Кудрявцева: Не было демократии!

Млечин: Республиканское правление, он предлагает авторитарный режим, взять в кулак.

Кудрявцева: Он не предлагает никого взять в кулак. Он сосредотачивает в своих руках несколько должностей и тем самым решает проблему слабости исполнительной власти.

Млечин: И делает себя диктатором. Благодарю Вас.

Сванидзе: Леонид Михайлович, прошу Вас, Вы имеете возможность высказаться и задать вопрос своему свидетелю.

Млечин: Андрей Михайлович, давайте продолжим этот разговор, он действительно очень важный. Всё-таки, это звучит не первый раз в нашем зале, это было действительно, как говорят свидетели защиты, единственной возможностью спасти Рим? Жесткое правление, авторитарное правление, диктатура.

Сморчков: Тут всё время говорится об адекватном ответе на вызов времени. В чем заключался вызов времени? Он заключался в том, что республика начала пожирать сама себя, из-за честолюбия отдельных своих граждан. И когда говорят о гражданских войнах, которые шли почти сто лет, они по масштабности несопоставимы с тем, что устроил сам Цезарь и что после Цезаря было устроено по масштабу убийств. Поэтому, когда говорят о благе, созданном кем-то, замешанном на крови, у меня возникает подозрение: а благо ли это на самом деле. Нельзя ли было найти другой способ, более мягкий. В конце концов, Татьяна Владимировна говорит о большом территориальном государстве, оно существовало два века. Уже Италия — большое территориальное государство. Два века республика прекрасно справлялась со всеми своими вызовами времени.

Млечин: Если бы Цезарь, как говорит свидетель, взял и подкорректировал республиканский строй, может, это и было бы решением проблемы?

Сморчков: Конечно. Республика всегда сталкивалась с проблемами и их решала. Не сразу, иногда потом. Были серьезные проблемы. Был ускорен выход из ситуации за счет уничтожения самой ситуации.

Млечин: Сергей Михайлович, скажите, как Вы считаете, может быть правы свидетели защиты, действительно не было другого варианта, стать диктатором и всё?

Адамский: Я считаю, что, во-первых, всегда есть варианты в любой исторической ситуации. Мы тут проводили все сравнение с болезнью. Республика была больна, скажем, простудой. Цезарь предложил операцию, ампутацию, вплоть до несусветного. Потом Октавиан предложил терапию и как бы помогло, хотя республика приобрела при нем уже несколько иной цвет, запах и вкус. Так вот, то, что предложил Цезарь, не было наиболее адекватным вариантом. Об этом свидетельствует и его гибель скорая, и отмена диктатуры вообще, как должности, через несколько дней после убийства Цезаря. Октавиан не отказался от неё, и не невоспользовался ею. Её уже просто не было. Она дискредитирована была окончательно. Сулла… а Цезарь окончательно дискредитировал. Всё, больше никогда в жизни люди не хотели видеть диктаторов.

И Октавиан придумал мягкие формы, мягкое лечение. Восстановленная республика — это был его принцип. Свобода была возвращена государству. Он на этом настаивал до конца дней, гордился тем, что вернул государству свободу.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш вопрос стороне обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, был ли Октавиан преемником Цезаря?

Адамский: Октавиан, во-первых, был его внучатым племянником и наследником по завещанию. Это ещё один элемент завещания Цезаря.

Кургинян: Спасибо. Я получил ответ.

Адамский: Второе, он был преемником Цезаря в двух моментах: он пошел по пути собирания магистратур и он учел ошибки Цезаря и их не совершил.

Сванидзе: Свидетель дает понять, в каких отношениях он считает Августа преемником Цезаря, а в каких — не считает.

Адамский: Повторяю: он был преемником Цезаря в деле собирания магистратур, и он учел негативный опыт Цезаря и не сделал этих ошибок. Он учился на опыте Цезаря. В этом смысле он такой преемник наоборот.

Кургинян: Знаете, как-то преемник наоборот. У нас столько метафор. Метафора такая была, как она Вам нравится…

Адамский: Последователь может идти по тому же пути или воспользоваться опытом и не сделать ошибок. В этом смысле тоже последователь.

Кургинян: Но он последователь?

Адамский: Последователь в этом смысле. Пошел по другому пути, потому что первый был загажен.

Кургинян: Я что-то не понял.

Адамский: Как в лесу: один утонул в болоте, другой увидел и пошел другим путем.

Кургинян: Я себе должен представить следующее, что человеку отрезали голову, как Вы сказали, он валяется с отрезанной головой, приходит кто-то, дает этой голове таблетки, голова ползет к телу, тело соединяется, человек встает.

Адамский: Я не могу такого представить.

Кургинян: Я тоже не могу себе такого представить. Я хочу сказать, что Октавиан двигался по пути Цезаря, исправив ошибки на этом пути. Это правда. Это и есть преемственность.

Сванидзе: Мы все сейчас слышали свидетеля, у нас у всех есть уши.

Млечин: Не у всех.

Сванидзе: Свидетель сказал, что Октавиан Август, увидев определенные ошибки Цезаря, избрал другой путь.

Кургинян: Октавиан избрал другой путь?

Адамский: Другой путь. И в первую очередь, с точки зрения идеологической, другой. Октавиан никогда не подчеркивает, что республика исчезла.

Кургинян: Вы описываете мягкие корректировки на пути, Вы описываете Путина и Медведева.

Адамский: Это принципиальные идеологические изменения.

Сванидзе: Я думаю, Путин и Медведев тоже не будут возражать против таких параллелей. Подходит к концу второй и последний день наших слушаний по делу Гая Юлия Цезаря. Представляю заключительное слово обеим сторонам. Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: Цезарь уничтожил свободу, которая была в той стране, где он жил. Когда существует свобода и оппозиция борется за свои позиции, отстаивает свои идеи на выборах, она добивается вашего согласия поддержать её идеи. Таким образом она ведет политическую борьбу. Когда уничтожается свобода, у политической оппозиции, как это произошло тогда в Риме, не остается ничего, как думать о физическом уничтожении диктатора. Это произошло с Цезарем. Это ужасно, это страшно.

История, конечно, не поваренная книга, туда не залезешь в поисках рецептов, это верно. Но история нам дает сопоставимую ситуацию, поэтому так интересно было сегодняшнее и вчерашнее слушания. Мы увидели, как человек, который лишает свободы свой народ и своё государство, свергает и уничтожает самого себя, и лишает свой народ и своё государство самого главного. Так что Гай Юлий Цезарь виновен!

Кургинян: Цезарь не уничтожил свободу. Когда вокруг стреляют банды, то вы не свободны ходит по улицам. Т. е. вы можете по ним ходить свободно и решать, от руки какой банды вам умереть. Но вы хотите жить! И желание людей жить и реализовывать свои жизненные функции столь же велико, как потребность в свободе.

Свобода — величайшая вещь, это величайшее благо, которое существует. И оно имеет абсолютный характер вплоть до того момента, когда оно становится в сложные взаимоотношения с безопасностью, желанием людей жить, и когда эта свобода есть свобода для людей, для народа, а не для кучки оборзелых олигархов, в которую в конце концов превратилась Римская республика.

Рецепты? Вы спрашиваете меня о рецептах? Нет рецепта на все времена. Нет универсального рецепта в виде этой демократии. Великие люди, Ли Куан Ю, шли авторитарным путем, а потом люди наслаждались демократией.

Нет рецепта на все времена!

Сванидзе: Спасибо. Мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории. Мы начинаем голосование в зале. Вопрос: Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?

Голосование закончено, прошу вывести результаты на экран.

«Цезарь — губитель Рима» — 16 %

«Цезарь — спаситель государства» — 84 %

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы только думаем, что всё в первый раз, именно у нас. На самом деле, всё уже было и давно. Более двух тысяч лет назад. Более двух тысяч лет назад была гражданская война с обеих сторон под лозунгом защиты конституции, выборы на местах по прямой рекомендации из центра, олигархи, мощный популизм и массовая убежденность, что ничем нельзя исцелить государство кроме, как твердой рукой. Это моё личное мнение.

Результаты голосования страны вы видите на экранах:

«Цезарь — губитель Рима» — 12 %

«Цезарь — спаситель государства» — 88 %

Интернет голосование:

«Цезарь — губитель Рима» — 30 %

«Цезарь — спаситель государства» — 70 %

03. Гайдар: созидатель или разрушитель?

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Тема сегодняшних слушаний простая. Объяснять ничего не надо. Достаточно произнести имя — Егор Гайдар. Немногие персонажи в нашей долгой истории, а в ней имеются персонажи яркие, удостоены такой ожесточенной оценки. В нашей истории много несправедливостей, жестокостей, невинных жертв. Все они в массовом сознании находят объяснение, оправдание или забвение. Егору Гайдару не могут простить денег. Уже не в одном поколении живет уверенность — Гайдар ограбил народ. Главный вопрос нашего процесса — «Гайдар: созидатель или разрушитель?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории.

Номера телефонов вы видите на своих экранах.

Сторону обвинения на процессе представляет политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Сторону защиты представляет писатель Леонид Млечин.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

«В начале 90-х начался один из самых острых экономических кризисов в российской истории. Свободные цены взлетели в 5-10 раз. Денежная эмиссия привела к гиперинфляции и обесцениванию сбережений. Образовался немыслимый для мирного времени бюджетный дефицит. Егор Гайдар и его команда в то время проводила рыночные реформы.

Мало кому понятные инициативы Гайдара никогда не пользовались популярностью, хотя все знали: с рухнувшей советской экономикой надо было что-то делать. В конце 91-го президент Борис Ельцин объявляет о начале радикальных экономических реформ. При непосредственном участии Егора Гайдара была проведена либерализация цен и внешней торговли, приватизация. Эффект оказался катастрофическим. Люди часами стояли в очередях за ваучерами. Появились продукты, но стало не на что их покупать.

Но сторонники экономиста утверждают, что в условиях того времени Егор Гайдар выбрал единственно возможный вариант радикальных реформ и показал себя блестящим экономистом и смелым новатором. Оппоненты считают, что цена реформ оказалась неоправданно высокой. Негативные последствия связывают не только с самими реформами, но и с тем, что их не провели раньше и так и не довели до конца.

Тем не менее, сегодня все чаще звучат заявления о том, что самому факту своего существования нынешняя Россия обязана проводившимся в начале 90-х годов экономическим переменам.

Правда ли, что в начале 90-х только шоковая терапия могла помочь стране выбраться из кризиса? Какие ошибки были допущены, и была ли у тех реформ реальная альтернатива?»

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Млечину и Кургиняну — тема актуальна сегодня?

Пожалуйста, сторона обвинения, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мне все время кажется, что самое актуальное сейчас — это, как ни странно, история. Егор Гайдар — это уже часть этой истории. Народ, который забыл свою историю, не просто обречен ее пережить вновь. Народ, который не понимает свою историю, в сущности, не является народом. Ибо народ — это и есть субъект, который творит эту историю. Государство, которое мы то обожествляем, то, наоборот, дискредитируем — это только средство, с помощью которого народ длит и развивает свое историческое предназначение.

В этом смысле нет ничего более актуального, чем история, и нет ничего более страшного, чем мифы о ней. И совершенно неважно, какие это мифы. «Сон разума рождает чудовищ». Поэтому для нас здесь важно не проклинать и не прославлять, а научиться понимать. Нам надо понять этот феномен во всей его глубине. Нам надо назвать те конкретные факты, которые говорят за и против.

Нам надо отойти от существующих проклятий и, наоборот, от всяких прославлений. Нам надо обнажить суть и дать ее обществу. Это шанс на то, что общество наше будет двигаться правильно.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты, Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Я даже не особенно вижу историчность, такую историческую часть нашего сегодняшнего расследования. Потому что вопрос стоит о том, какими путями развиваться стране, какими путями развивать экономику. Эти проблемы волнуют нас сегодня столь же остро, как и в 91-м году.

Ваша честь, наша сторона берется доказать, что Гайдар не был разрушителем, потому что все, что можно было, разрушено до него. Люди моего поколения и те, кто старше, наверняка помнят, что происходило даже в нашем городе в тот момент, когда здесь не было ни продуктов, ничего, ходили страшные слухи о голодных бунтах, которые нас ждут, о зиме, которую мы не переживем, потому что не будет тепла. Страна находилась в абсолютной катастрофе.

Действия команды Гайдара сначала в роли министра, потом вице-премьера — главой правительства ведь его так и не сделали, он исполнял обязанности всего несколько месяцев, — действия команды Гайдара носили характер необходимости. Это была кризисная ситуация, в которой действовали прибывшие на место спасатели, кризисная команда.

Мы беремся доказать, что они сделали все, что могли. Если сегодня наши власти, правящая партия, говорят о развитии России, об успехах России, то они основываются на той базе, которая была заложена командой Гайдара. Благодарю Вас, Ваша честь.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас короткий перерыв, после которого мы приступаем к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Тема наших слушаний: «Гайдар: созидатель или разрушитель?».

Мой первый вопрос обеим сторонам: «Была ли политическая фигура Гайдара вызвана историческими процессами в стране?»

Прошу сторону обвинения, Сергей Ервандович. Ваш тезис, Ваш свидетель. Прошу.

Кургинян: Чтобы человек был вызван историей, действительно, кризисным моментом этой истории, и он просто вышел на передний край и сказал: «Это я, и я буду нечто делать» — это как бы, так сказать, одна из версий личности Гайдара, о которой много говорят. «Он пришел, он сказал, он, так сказать, сделал». Но что же он сделал? Я прошу вывести на экран график валового внутреннего продукта.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство обвинения.

График реального годового ВВП России с 1990 по 2009 год (Источник — Росстат http://www.gks.ru/bgd/free/b01_19/IssWWW.exe/Stg/d000/i000230r.htm, данные за 2009 — согласно прогнозу МВФ за июль 2009, данные до 95 года — http://e-reports.hut.ru/graph/gdprus.htm)

Кургинян: Посмотрите на этот график. Посмотрите на него внимательно. Это график реального валового внутреннего продукта в сопоставимых ценах. За 90-й, 91-й, 92-й, 93-й, видите годы? Вот это дно. Это дно находится ниже 50 %. Это объективные данные всех статистических инстанций.

Теперь я вам говорю, что в ходе Великой Отечественной войны, по разным данным, я специально выбрал как максимальные, так и минимальные, мы потеряли от 25 до 35 % валового внутреннего продукта. Значит, в ходе вот этой кривой, которая объективна и не зависит от того, какие у нас ценности и идеологические предпочтения, мы потеряли больше.

Я хочу спросить у Виктора Владимировича Геращенко, которого считаю самым мудрым финансистом страны и экономистом, и человеком, наиболее компетентным в этих процессах, и спокойным, взвешенным. Скажите, пожалуйста…

Сванидзе: Представьте, пожалуйста, Виктора Владимировича, кем он там был.

Кургинян: Виктор Владимирович Геращенко, профессор, доктор экономических наук, бывший председатель Центрального Банка Российской Федерации. Международная экономика, экономика страны — я не знаю другого человека, который знает больше. Виктор Владимирович, скажите, пожалуйста, что Вы думаете по этому поводу, какова Ваша взвешенная оценка?

Виктор Геращенко, профессор, доктор экономических наук, председатель ЦБ РФ 1992–1994 гг.: Ну, Вы знаете, мне кажется, мы не должны как бы говорить про Егора Тимуровича, плохой он, хороший. Ясно, что он думал, что он делает правильно, но, на мой взгляд, он был идеалистом, поскольку он не знал экономики совершенно, никогда в ней не работал, а работая в журнале «Коммунист» или «Правда», где он возглавлял потом экономический отдел, все-таки у него руки не доходили до реальной экономики.

И это падение, хотя оно, естественно, страшно и показательно, но мы, наверное, не должны забывать и того, что все-таки у нас в стране был чрезвычайно развит военно-промышленный комплекс, и даже он был в какой-то степени гиперболирован. И то, что как бы сокращение…

Сванидзе: 10 секунд.

Геращенко: …производства вооружений дает свой минус — это тоже показатель. Но в целом, я считаю, его политика экономическая была неправильна.

Сванидзе: Спасибо, Виктор Владимирович. Прошу Вас, сторона защиты имеет возможность задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Виктор Владимирович, скажите, пожалуйста, Вы полагаете, что это катастрофическое падение — результат политики именно Гайдара?

Геращенко: Вы знаете, я считаю, что в целом, весь наш промышленный комплекс, который работал не на свои собственные капиталы или инвестиции, привлеченные от круга лиц или из заграницы, — они все работали на тех кредитах, которые давала банковская система или Госбанк СССР до 91-го года. И поэтому, когда решили ограничить денежно-кредитную политику, не выдавать кредитов, и произошел обвал.

Млечин: Если была бы другая фигура, такой обвал бы не произошел?

Геращенко: Я думаю, что те реформы, которые разрабатывались в советском правительстве, где, кстати, господин Ясин тоже принимал когда-то какое-то участие, они более были продуманы и как бы делились на разного рода моменты, что сделать сначала, что сделать потом, и не приходили к тому, что оттуда вылез господин Явлинский и все это сделал за 500 дней — что была утопия.

Млечин: Виктор Владимирович, какие-то из этих вот правильных реформ, о которых Вы говорите, были реализованы, и мы можем сказать: да, вот это вот удалось, видите, надо было действовать так?

Геращенко: А дело в том, что вся эта разработка шла летом 90-го года, и, по существу, вот тогда и получилось, что Явлинский вышел со своими идеями, я не знаю, с кем, поругавшись в Соснах, уехав в Сосенки, что можно все сделать за 500 дней, что была утопия.

Млечин: Т. е., если я Вас правильно…

Геращенко: Но обе команды соглашались с тем, что нужно вводить разные формы собственности, нужно проводить реформу цен, нужно вводить налоговую систему и очень много других мероприятий, которые следовали бы один за другим.

Млечин: Т. е., правильно ли я Вас понимаю, что ни одна попытка, ни одна идея правильных, как Вы говорите, реформ на самом деле реализована не была? Мы не можем сказать, что вот смотрите, вот эти ребята сделали, дали бы им, у них бы получилось?

Геращенко: Так получилось, что она не была реализована, поскольку, когда Явлинский вышел со своими сотоварищами с 500-ми днями, то Михаил Сергеевич растерялся, чего делать, какие решения принимать. То, что нужно проводить реформу цен, было ясно, и она, реформа цен, была подготовлена, когда Павлов еще работал председателем Госкомцен.

Млечин: Т. е., если я Вас правильно понял, до 90-го года практически ничего не было сделано, в 90-м году возникли различные идеи, и ни одна из них не была реализована, и первая практическая, реальная попытка выйти из катастрофы была предпринята командой Гайдара?

Геращенко: Ну, я бы не сказал «из катастрофы», я бы сказал, может быть, «из застоя». Где Вы видите катастрофу-то?

Млечин: Я вижу, вот она (показывает на график).

Кургинян: Но это же…

Геращенко: А-а-а.

Сванидзе: Ваше время истекло, спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Я хочу напомнить уважаемым сторонам о том, что разговор, по возможности, хотелось бы слышать не столь специальный. Есть некоторые понятия и имена, которые не вполне понятны, может быть, нашей сегодняшней аудитории. Скажем, Сосны — это пансионат, где разрабатывались какие-то вопросы, связанные с экономической политикой, Михаил Сергеевич — это Горбачев, «500 дней» — это программа Явлинского по выходу из кризиса. Правильно, Виктор Владимирович?

Геращенко: Да.

Сванидзе: Спасибо. Итак, сторона защиты, Ваш тезис, Ваш свидетель. Пожалуйста.

Млечин: Благодарю Вас. Можно ли, я опрошу своих свидетелей? Причем, начну с самого молодого человека. Ксения Валентиновна, будьте любезны.

Юдаева: Ксения Валентиновна Юдаева, директор Центра макроэкономических исследований Сбербанка России.

Млечин: Ваша точка зрения — гайдаровские реформы, те идеи, которые он был вынужден реализовывать тогда, они были правильными, неправильными? На самом деле, вот Вам, как экономисту, сегодня кажется, что надо было действовать по-другому, или же не было другого пути, скажите?

Юдаева: Вы знаете, я думаю, с позиции сегодняшнего дня вопрос вообще звучит смешно. Давайте себе представим, что бы было бы, если бы реформы не были бы проведены. Как бы у нас бы сейчас сидел Госплан и планировал, сколько нам нужно мобильных телефонов, mp3-плееров. Я думаю, что наша сегодняшняя аудитория не увидела бы никаких этих гаджетов никогда, потому что та система просто не успевала планировать и создавать товары народного потребления с той скоростью, с которой это нужно делать в современном мире. А сейчас мы все это умеем… имеем достаточно быстро. И я думаю, что…

Сванидзе: Я прошу прощения, извините, я хочу задать уточняющий вопрос. Уважаемый свидетель считает, что если бы не было Гайдара, то у нас не было бы мобильников?

Юдаева: Я думаю, что они бы появились существенно позже, чем на самом деле появились.

Сванидзе: Но мы и так пользуемся не отечественными мобильниками.

Юдаева: Но, а мы бы не пользовались никакими.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Замечательно.

Сванидзе: Продолжайте опрос.

Млечин: Скажите, Ксения Валентиновна, вот уважаемый господин Геращенко говорит: «Он вообще в экономике не разбирался». Как с Вашей точки зрения?

Юдаева: Вы знаете, я думаю, что, ну, какие-то бантики, наверное, можно было бы чуть-чуть по-другому подвязать. Но, в принципе, я думаю, что генеральная идея, безусловно, была правильная. И если возвратиться к этому графику, ну, во-первых, просто до 89-го года понятия такого «ВВП» не было, да, просто он не собирался…

Кургинян: Как не было?

Юдаева: Не было, в 89-м году ввели, досчитывался весьма искусственным образом. Научились его считать гораздо позже. Вот, но если бы мы попробовали продлить этот график раньше, я думаю, что, в общем-то, и падение уже началось раньше. Оно, конечно же, ускорилось в этот момент, но я думаю, что просто уже инерция вот этих отрицательных про… или разгон вот этих негативных процессов набрал свою силу…

Млечин: До гайдаровских…

Юдаева: До Гайдара, мы видим падение даже на этом графике началось до Гайдара, и просто процесс уже нельзя было остановить, он уже… была экономика в свободном падении…

Сванидзе: 10 секунд.

Юдаева: …ее можно было только подхватить, да, за волосы и начать поднимать вверх.

Млечин: Благодарю Вас.

Юдаева: Вот это и произошло.

Млечин: Я доволен.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения имеет возможность задать вопрос свидетелю стороны защиты.

Кургинян: Я хотел бы чуть-чуть уточнить, по профессии вы — экономист?

Юдаева: Да.

Кургинян: Могу ли я Вам задавать вопросы, касающиеся демографических процессов?

Юдаева: Да.

Кургинян: Пожалуйста.

В 90-е годы число умерших превысило уровень 80-х на 4, 9 миллионов человек, а по отношению к 70-м на 7,4. Есть такое понятие «сверхсмертность», т. е. на уровне общего тренда идет провал по отношению к этой смертности. Сверхсмертность за период с 91-го года до 2000-го составила примерно 3–3,5 миллиона человек, а вместе с потерями, приходящимися на первое трехлетие XXI века, около 4 миллионов человек. Сверхсмертность, исключая убитых, в годы Великой Отечественной войны, включая гибель населения в блокадном Ленинграде, составила 4,2.

Мне бы хотелось Вас спросить, как Вы относитесь к этим цифрам? Первое, и второе, — если бы эта сверхсмертность, упаси Бог, коснулась бы Вас и Ваших близких, говорили бы Вы то же самое и с такой же улыбкой?

Млечин: Ваша честь, я протестую, ну, это личное оскорбление.

Юдаева: Я могу ответить, можно?

Кургинян: Да.

Юдаева: Вы знаете, ну, я, действительно, экономист, профессиональный экономист, занимаюсь этой наукой как наукой. И в науке, в общем, не до конца, конечно, решен вопрос, что объясняет эту сверхсмертность, но есть гипотеза, которая с научной точки зрения кажется гораздо более состоятельной, чем та, о чем Вы говорите. И гипотеза состоит в том, что сверхсмертность вызвана не стрессом, связанным с реформами, а это результат антиалкогольной кампании, начатой в 1985 году, в результате которой наш народ переключился на питье…

Кургинян: Спасибо…

Юдаева: …все подряд.

Кургинян: Я Вас понял, я Вас понял. Второй вопрос. Вы экономист?

Юдаева: Да.

Кургинян: «Да, России удалось приватизировать большую часть промышленности, однако уровень валовых инвестиций в основной капитал — куда более важный признак быстрого развития рыночной экономики, значительно снизился. Россия стремительно превращается в страну с сырьевой, а не с современной индустриальной экономикой. С этими провалами контрастируют огромные успехи, достигнутые Китаем, который сумел выстроить свой собственный путь перехода». И так далее. Как Вы считаете, человек, который написал этот текст, профессионален или нет?

Юдаева: Ну, видимо, профессионален — инвестиции действительно упали.

Кургинян: Вы согласны с этим текстом?

Юдаева: Я согласна со статистикой, что инвестиции…

Кургинян: Нет, Вы согласны с утверждением, которое я процитировал?… Это утверждение принадлежит Джозефу Стиглицу, нобелевскому лауреату, бывшему главе Всемирного банка.

Юдаева: Я не согласна я Вам скажу с чем. Я не согласна с тем, что Россия превращается в страну с сырьевой экономикой. Я думаю, что Советский Союз превратился в страну с сырьевой экономикой где-то в районе, я не знаю, 80-го, наверное, года. Более того, более-менее такой экономикой Советский Союз и Россия в значительной степени всегда…

Кургинян: Я понял. Я обращаю Ваше внимание — Джозеф Стиглиц, не Зюганов, не кто-то…

Юдаева: Нет, я ничего не имею против Джозефа Стиглица, я с ним лично знакома…

Кургинян: …а Джозеф Стиглиц обвиняет Гайдара в том, что он превратил Россию в страну с сырьевой экономикой. Вы не согласны с этим?

Юдаева: Я согласна. Я считаю…

Кургинян: Согласны. Спасибо.

Сванидзе: Извините…

Юдаева: …что Россия была сырьевой экономикой…

Кургинян: Простите, пожалуйста…

Юдаева: …до этого.

Сванидзе: Время истекло. Был задан вопрос, на который свидетель дала ответ. Мы объявляем короткий перерыв, после которого продолжаем наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания.

Вопрос сторонам: «Гайдар — самостоятельный политический игрок или фигура в чужой игре?»

Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Леонид Михайлович.

Млечин: Могу ли я допросить свидетеля Ясина? Евгений Григорьевич, не будете ли Вы так любезны сначала сказать какую должность Вы занимали в 91-м году и чем Вы занимались?

Евгений Ясин, научный руководитель ВШЭ, зав. отделом Госкомиссии по экономической реформе при Совете Министров СССР 1989–1991 гг.:В 91-м году до апреля месяца я был заведующим отделом комиссии по экономической реформе правительства СССР. После этого я ушел в отставку с этого поста, перешел на работу в Союз промышленников и предпринимателей.

Млечин: Скажите, пожалуйста … Т. е. Вам известно, что происходило тогда в политике и экономике нашей страны, да?

Ясин: Да.

Млечин: С Вашей точки зрения, Гайдар — самостоятельная фигура или чей-то ставленник, если чей, то может быть, Вы даже знаете и назовете нам это имя или эту силу?

Ясин: Я думаю, что он — фигура совершенно самостоятельная, независимая. Больше того, я глубоко уверен, что это один из немногих людей, будем с некой условностью говорить, на посту главы правительства России, который не только знал, что делать, но и знал, как делать. То, что это обходилось дорого и что это вызывало большие проблемы и потери, это было предопределено. Принципиальная проблема для того, чтобы создать перелом в экономике страны, состояла в либерализации цен. Либерализация цен открывала возможности для функционирования рынка, сбалансирования спроса и предложения и создания импульса последующего развития. И одновременно решение тех проблем, которые остро стояли немедленно тогда, когда не было вообще никаких ресурсов, потому что все было исчерпано, кредиты никто нам не давал — все это описано в книге Гайдара «Гибель империи».

Да, это вот такие резкие движения вызвали и соответствующие последствия, и, значит, падение производства и очень высокую инфляцию. Пока вы не открыли кингстоны, у вас нет возможности понять, что будет происходить.

Млечин: Евгений Григорьевич, можно я задам такой вопрос — а с Вашей точки зрения, можно было избежать этого падения? Была другая возможность, может быть, другой человек пришел бы и то же самое сделал с таким же результатом, но избежав вот этого падения ужасного?

Ясин: В том то и дело, что этого избежать было невозможно. И вот там, сидя на той работе, где я был, я видел, что в то время никто не решался на это. Т. е. предлагались планы, я тут соглашусь с Виктором Владимировичем, что предлагались…

Сванидзе: Время истекло, завершайте…

Млечин: Фразу завершить хотя бы…

Ясин: …значит, предлагались планы, как это сделать более медленно и спокойно. Но на самом деле ничего не делалось.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Сергей Ервандович, прошу Вас, сторона обвинения может задавать вопросы свидетелю защиты.

Кургинян: Евгений Григорьевич, главная задача моя лично в этом обсуждении — избежать риторики и пафоса. Я прошу прощения, если мне это не удастся. Поверьте, эта моя цель искренняя. Прежде всего…

Млечин: Мы вас поддержим на этом пути.

Кургинян: Прежде всего… именно потому, что тема, которая очень на это провоцирует, этого и не хочется. Вы только что сказали, и я не хочу абсолютно ловить вас на слове, потому что я знаю Ваш профессионализм и объективность Ваших суждений. Теперь я хотел бы спросить просто и коротко — если бы Вы, ну, история не знает сослагательных наклонений, если бы Вы, Геращенко, еще кто-то, оказались бы у руля процесса в тот момент, когда нужно было принимать эти решения, Вы сделали бы то же самое? Вот один к одному то же самое, что он, или нет?

Ясин: Я должен был бы сделать то же самое. Я не уверен в себе, потому что это такая ответственность…

Кургинян: Понял.

Ясин: …которую взять на себя мог только Гайдар.

Кургинян: Понял. Но Вы-то… но Вы считаете, что это вот так?

Ясин: Да.

Кургинян: Хорошо. Теперь можно я задам Вам следующий вопрос? Потому что мне хочется цифр и экспертных суждений, а не крика. «Главное, что подвело нас, это колоссальный разрыв между риторикой реформаторов и их реальными действиями. И, как мне кажется, российское руководство превзошло самые фантастические представления марксистов о капитализме: они сочли, что дело государства — служить узкому кругу капиталистов, перекачивая в их карманы как можно больше денег и поскорее. Это не шоковая терапия. Это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатств в интересах узкого круга людей». Это сказал не Зюганов. Вам известно, кто это сказал?

Ясин: Не-а.

Кургинян: Это сказал Джеффри Сакс.

Ясин: Я с ним не согласен.

Кургинян: Вы считаете, что Джеффри Сакс необъективен в своем суждении?

Ясин: Да, я считаю, что он необъективен.

Кургинян: Но если мне не изменяет память, он входил в круг консультантов Гайдара. Гайдар выбирал его в числе тех, кто ему помогал осуществлять реформы.

Ясин: Ну, да.

Кургинян: Т. е. он был компетентен. Как экономист, он профессионален?

Ясин: Да.

Кургинян: Да?

Ясин: Вполне.

Кургинян: Он практически… многие говорят, что гениален. Что же вызвало у него то, что он такую оценку в 98-м году, будучи там, в этом круге, внутри, вдруг дал? Я понимаю, если бы…

Ясин: Он не был тогда…

Сванидзе: Вы дайте ответить свидетелю, время идет.

Ясин: Он не был в кругу ближайших советников…

Кургинян: Совсем не был?

Ясин: Нет, нет.

Кургинян: Т. е. не был в курсе вообще?

Ясин: Нет, нет, нет, он был в течение 92-го года. Причем…

Кургинян: Но это уже немало… немного. Вот я не был в узком круге, а он был.

Ясин: Нет.

Кургинян: И он гений экономический, иностранец.

Ясин: Но если Вы мне, если Вы мне дадите возможность, я скажу.

Кургинян: Конечно, конечно, простите ради Бога…

Ясин: Значит, он в течение примерно года, может, несколько больше, был действительно советником. Советником, которого не всегда слушали. Но самое главное качество этого советника было то, что он советовал, его советы перестали слушаться, после этого он стал доказывать, что все это сделано неправильно.

Кургинян: Прошло много лет, и он затаил обиду, да?

Млечин: Так бывает.

Кургинян: Так бывает, но не с Джеффри Саксом.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Я не знаком лично с Джеффри Саксом…

Кургинян: А я знаком.

Сванидзе: …и поэтому не могу представить его человеческие качества. У меня уточняющий вопрос свидетелю. Евгений Григорьевич, Вы считаете, я правильно Вас понял, что Джеффри Сакс после того, как к его советам перестали прислушиваться, он потерял свою объективность в отношении оценок того, что происходит в России, я правильно Вас понял?

Ясин: Понимаете, я не стою на той точке зрения, что человек обязан всегда придерживаться какой-то одной позиции. Значит, ну, было, рядом работало два человека: один — Джеффри Сакс, другой — Андерс Аслунд. Он не менее квалифицированный, но, конечно, по слухам, не такой гениальный. Так вот, он засомневался какое-то время, потом он всегда придерживался той линии, что это были необходимые реформы, которые привели затем к созданию капиталистической экономики в России. А Джеффри Сакс изменил свою позицию. Я, как говорится, его не готов осуждать, но я не вижу, что в этом есть какие-то признаки гениальности.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона обвинения. Сергей Ервандович.

Кургинян: «Хотя предполагалось, что приватизация „обуздает“ политическое вторжение в рыночные процессы, она дала дополнительный инструмент, посредством которого группы особых интересов и политические силы смогли сохранить свою власть». Это опять Джозеф Стиглиц, бывший вице-президент Всемирного Банка, нобелевский лауреат.

Я хочу просто спросить сейчас Александра Владимировича Руцкого: как Вы считаете, вот это политическое вторжение, эти политические силы, существовали ли они, прав ли здесь Стиглиц? И что же такое Гайдар?

Александр Руцкой, вице-президент Российской Федерации с 1991 по 1993 год: Ну, начнем по порядку. Я далек от мысли обвинять, тем более покойного. Я считаю, что пришло время говорить правду о тех или иных действиях. Это было бы справедливо.

Вопрос был задан — самостоятельна ли была политическая фигура Егора Тимуровича Гайдара? Отвечаю: нет. Почему? Потому что это была фигура в руках тех, которые решили закончить холодную войну точкой, разрушив до основания экономику страны. Беловежский сговор, документы по уничтожению Советского…

Сванидзе: Простите, Бога ради, Александр Владимирович, Вы сразу поясните…

Руцкой: Минуточку, это ремарка.

Сванидзе: …кого Вы имеете в виду?

Руцкой: Егора Тимуровича.

Сванидзе: Нет. Кто хотел…?

Руцкой: Я скажу в конце…

Сванидзе: В чьих руках он был…?

Руцкой: Я скажу в конце.

…готовит документы вместе с Борисом Николаевичем по уничтожению Советского Союза. После подготовки этих документов начинаются интенсивные действия по разрушению экономики страны. Если мы посмотрим на тот график, который демонстрировал Кургинян, не так и плохо выглядела обстановка по сравнению с экономической обстановкой послевоенной Германии в 1945-м году. Экономика Германии представляла собой кучу мусора. Но к руководству страной пришли адекватные люди — Аденауэр и Эрхард, которые за пять лет восстановили экономику страны, ориентируясь на социально-ориентированную рыночную экономику…

Сванидзе: Маленькая ремарка — при американском содействии, Александр Владимирович.

Руцкой: Да. И здесь тоже все происходило при американском содействии, но с точностью до наоборот. Почему? Потому что социально-ориентированная экономика, неолиберализм, предусматривает рыночные отношения, частную собственность, свободные цены, эффективность предпринимателей…

Сванидзе: Время истекло.

Руцкой: …индивидуализм…

Сванидзе: Завершайте мысль.

Руцкой: Да. И так далее, и так далее. Но все делалось наоборот, господа. И надо быть откровенными и честными. И, мало того, страшный недостаток, это я говорил…

Сванидзе: Александр Владимирович, завершайте мысль.

Руцкой: …не так, как это вы делаете сегодня за глаза, т. е. человека нет, а я ему в глаза говорил: «Егор Тимурович, у Вас самое отвратительное качество — снобизм. Вы не признаете ничьих мнений, никого не хотите слушать, делаете то, что Вам придет на ум».

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Время истекло. Пожалуйста, сторона защиты, вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Я Вас правильно понял, Вы обвинили Гайдара в том, что он все делает самостоятельно, да? Что придет на ум, то он и делает, да? Правильно я Вас понял?

Руцкой: Я не обвинил, я сказал…

Млечин: Ну, Вы так сказали.

Руцкой: Я сказал, я не сторонник обвинений, я сторонник говорить правду.

Млечин: С Вашей точки зрения, это был человек, который что думал, то говорил, то и делал. Правильно?

Руцкой: То и делал.

Млечин: Понятно. Как это соотносится с Вашими словами о том, что он был в чьих-то руках, прошу прощения, марионеткой?

Руцкой: А это я Вам объясняю.

Млечин: Так значит… Нет, мы упростим, мы уточним:…

Руцкой: Дело в том, что он…

Млечин: …илион делал то, что он думал, или он делал то, что ему говорили?

Руцкой: Я понял. Я понял. Вам только что сейчас Кургинян зачитывал мнение тех, кто находился рядом с Егором Тимуровичем.

Млечин: Давайте мы вернемся к российским персонажам, не будем все время ссылаться на неизвестных иностранцев.

Руцкой: Ну, да, да. Но игнорировать мнение выдающихся экономистов XX столетия, я думаю, не следовало бы, да.

Млечин: Давайте ближе к российским источникам. Вы есть источник информации номер один.

Руцкой: Потому что он … Егор Тимурович…

Кургинян: Я протестую.

Руцкой: …и к Пигу…

Кургинян: Защитник не может говорить, каким именно источником мы оперируем…

Руцкой: Да.

Кургинян: …к чему надо быть ближе.

Млечин: Я предлагаю.

Кургинян: Он не может диктовать свидетелю линию показания.

Сванидзе: Нет, нет, защитник предлагает вернуться…

Млечин: К российским, к первоисточникам, да.

Руцкой: Но…

Сванидзе: Тем более, что уважаемый свидетель был абсолютно в центре событий…

Млечин: И я говорю, первоисточник номер один.

Сванидзе: …и можно обойтись без цитат.

Руцкой: Поэтому, когда ему я лично это неоднократно говорил в глаза, когда я неоднократно в глаза говорил Борису Николаевичу, что это все приведет к краху, это мнение игнорировалось, но я не был выдающимся экономистом XX столетия. Продекларировано направление перехода к новым экономическим отношениям, есть формула этих действий, есть теория этих действий, есть практики, которые находились в среде советников, — но это все игнорировалось.

Млечин: Александр Владимирович…

Руцкой: Почему?

Млечин: …ну, ведь Вы не ответили на мой вопрос?

Руцкой: Потому что была поставлена задача — поставить точку в холодной войне…

Млечин: Ну, так скажите…

Руцкой: …уничтожить СССР и экономику страны, с чем справился Егор Тимурович.

Млечин: Кто поставил задачу Гайдару тогда? Потому что я никак не пойму, Вы говорите, что…

Руцкой: Им управляли.

Млечин: Кто?

Руцкой: Из-за океана Соединенные Штаты Америки.

Млечин: По телефону или как это?

Руцкой: И по телефону, и кулуарно.

Млечин: И Вы знаете этих людей, которые приходили к нему?

Руцкой: Ну, ну… Вы понимаете, Вы…

Млечин: Ну, назовите, это же страшно интересно.

Руцкой: Не надо из себя строить наивного.

Млечин: Почему?

Руцкой: Вы далеко не наивный человек.

Млечин: Но я хочу знать…

Руцкой: Вы понимаете, как это делается.

Млечин: Нет, не знаю.

Руцкой: Пример назовите…

Сванидзе: У вас 10 секунд.

Млечин: Я не получил ответа на вопрос.

Руцкой: А я Вам ответил.

Сванидзе: Получили.

Млечин: Позвольте я…

Руцкой: Вы не назовете примера…

Сванидзе: Свидетель может даватьответ, или не давать ответа, или давать тот ответ…

Руцкой: Я Вам дал ответ.

Млечин: Можно я задам все-таки ему еще раз. Гайдар, я опираюсь на слова свидетеля, пытаюсь понять, какие из них точные…

Сванидзе: 20 секунд Вам даю, задавайте вопрос.

Млечин: …каких именно свидетель придерживается.

Руцкой: Гайдару была поставлена задача…

Млечин: Гайдар делал то, что он считал нужным, или то, что его поставили…

Руцкой: Я Вам привел пример.

Млечин: …кто-то… неизвестные персонажи?

Руцкой: Поставить точку в холодной войне, уничтожить державу — Советский Союз. Политически она уже была уничтожена, надо было уничтожить страну и экономически. А население вогнать в нищету. Что было и сделано.

Млечин: Т. е. Гайдар — марионетка в чужих руках? Все, благодарю Вас.

Сванидзе: Мы объявляем короткий перерыв, после которого продолжим слушания.


Сванидзе: «Суд времени» в эфире. Продолжаем слушания.

Вопрос сторонам: «Были ли применимы экономические программы Гайдара и реформаторов в начале 90-х годов?»

Итак, сначала сторона обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я совершенно четко понимаю, что не Гайдар поставил задачу капитализма в 5 лет. В стране, в которой нет ни исторического капиталистического прошлого, да, ни готовности к тому, чтобы купить «Норильский никель» за накопленные честно деньги и т. д. Но все-таки я хочу спросить — в какой степени то, что произошло, связано с Гайдаром? Ведь кривая, о которой мы говорим, данные о смертности и все прочее — это не шутки, это не предмет для улыбок.

Я хочу процитировать еще один источник, после чего задам вопрос. «Стая западных, главным образом американских, консультантов, часто входивших в сговор с российскими реформаторами, быстро обогатилась в ходе приватизации российской промышленности, особенно энергетических активов». Теперь я цитирую Збигнева Бжезинского, который тоже, наверное, обиделся на Гайдара.

Сванидзе: Извините, я просто, в порядке…

Кургинян: Я хочу спросить…

Сванидзе: Секунду, можно?

Кургинян: Да.

Сванидзе: Я … ремарка в порядке выражения некоторого удивления. У Вас сидят свидетели, потрясающего масштаба люди, которые были тогда… Вы, с одной стороны, говорите, Ваша сторона говорит о том, что Гайдар был пешкой в американских руках, Вы все время цитируете американские источники. Задавайте вопрос свидетелям, они профессиональны, они сверхкомпетентны. Прошу Вас.

Кургинян: Я благодарю Вас за то, что Вы мне подсказываете линию поведения…

Сванидзе: Просто это очень интересно.

Кургинян: Я как бы никоим образом не воспользуюсь этим для того, чтобы подсказать ее Вам.

Сванидзе: Правильно.

Кургинян: Хотя мог бы.

Сванидзе: Правильно сделаете, правильно сделаете. Продолжайте, пожалуйста.

Кургинян: Но я прошу в дальнейшем от этого меня освободить.

Сванидзе: Мне просто интересны Ваши свидетели.

Кургинян: Теперь я объясняю. Как только мы начинаем говорить о том, что это как бы Руцкой, Зюганов, нам говорят: «Это клевета, это клевета». Как только мы ссылаемся на нобелевского лауреата, на Джеффри Сакса, на Збигнева Бжезинского, нам говорят: «А зачем вы про них говорите?»

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вы отнимаете время у своего свидетеля.

Кургинян: Я хочу, чтобы господин Руцкой продолжил эту линию и сказал нам все-таки, что означает его утверждение о том, что Гайдар является марионеткой. Как ни странно, это утверждение, как я вам показываю, совпадает буквально с утверждениями господина Збигнева Бжезинского, Фрица Эрмарта, высокопоставленного сотрудника ЦРУ. Т. е. оно никак не может быть связано с личной предвзятостью Руцкого. Для чего я их привел? Для того, чтобы после этого передать господину Руцкому слово.

Руцкой: Я продолжу эту тему. Буквально 2 года назад в газете «Московский комсомолец» публиковалась статья. Идет судебный процесс в Соединенных Штатах Америки над тремя деятелями, которые не платили вовремя налоги. Оказались эти господа штатными сотрудниками Центрального Разведывательного Управления и работали они здесь, в России не где-нибудь, а в бюро у господина Чубайса, занимались консультациями по вопросам приватизации. И кто мне из сидящих здесь в зале, в том числе и сторона защиты, скажет, что приватизация была проведена в интересах страны, в интересах народа? От этого были решены проблемы социальные, например, как образование, здравоохранение, социальное обеспечение? Растащили все национальное достояние страны за бесценок.

Сванидзе: 20 секунд добавляю.

Руцкой: И я авторитетно заявляю — я руководил межведомственной комиссией по борьбе с преступностью и коррупцией. И Борису Николаевичу, и Егору Тимуровичу представлялись документы, где под приватизацией, под лозунгом, порт, например, «Находка» ушел за 120 тысяч долларов, по цене среднего класса автомобиля «Мерседес». Когда уходили металлургические комбинаты…

Сванидзе: Время истекло, завершайте мысль.

Руцкой: Да. К чему я это все говорю? А это к тому, о чем я говорил с самого начала. Человеком управляли целенаправленно. И все предложения правильного характера, направленные не только на предмет теории реализации процесса перехода к новым формам экономических отношений…

Сванидзе: Александр Владимирович, завершайте, время истекло.

Руцкой: …но и практика игнорировалась.

Сванидзе: Спасибо. Сторона защиты имеет вопрос.

Млечин: Александр Владимирович, Вы вот занимались коррупцией. Может быть, у Вас были материалы о том, что и Гайдар нажился на приватизации, были какие-нибудь материалы, что-нибудь утащил?

Руцкой: Вы знаете, я не судебный орган…

Млечин: Нет, может быть, у Вас были материалы, я спрашиваю, Вы же ведь руководили бюро?

Руцкой: Я могу, я могу проще ответить. Вот в данной ситуации, которая произошла под лозунгом реформы, есть пострадавшие, правильно? От этого пострадали люди, упал внутренний валовой продукт, увеличилась смертность, безработица, т. е. есть пострадавшие. Отобрали сбережения у всех граждан — это тоже пострадавшие. Согласно Уголовному кодексу, если имеются пострадавшие, то совершено преступление. Понимаете? А дальше уже суд считает, преступление это или не преступление. Поиск, анализ, оценка…

Сванидзе: Александр Владимирович, Александр Владимирович, Александр Владимирович. Извините.

Руцкой: Да, тем или иным действиям…

Сванидзе: Я Вас вынужден перебить. Если Вы готовы ответить на вопрос свидетеля — ответьте…

Руцкой: Я отвечаю.

Сванидзе: …не готовы — не ответьте. Свидетель задал вопрос — есть ли у Вас информация, Вы занимались коррупцией, что лично Гайдар нажился на приватизации или экономических реформах?

Млечин: Это же очень интересно, хотелось бы услышать.

Руцкой: Нет ничего проще. Десятки документов, которые подписаны Гайдаром, проверялись, и все то, что в материальном и финансовом плане, я имею в виду состав этих документов, эти деньги и эти объемы продукции такой, как, например, нефть, исчезали бесследно.

Млечин: Но…

Руцкой: А теперь, извините, я не следственный орган.

Кургинян: Он ответил на вопрос.

Руцкой: Я Вам ответил на вопрос. Исчезали бесследно. Подпись стоит «Егор Тимурович Гайдар».

Млечин: Т. е. все-таки документов, из которых бы следовало, что Егор Тимурович приватизировал «Находку», о которой Вы говорили…

Руцкой: Да.

Млечин: …или приватизировал какое-то количество нефти или домик в Москве…

Руцкой: Кто, кто?

Млечин: Егор Тимурович. Таких материалов у Вас не было?

Руцкой: Ну, вообще, Вы взрослый вроде человек. Документ, который позволяет реализовать 5 млн. тонн нефти, подписан Гайдаром. Исчезли эти 5 млн. тонн. Как это называется?

Млечин: Т. е. Вы обвиняете его в том, что он украл 5 млн. тонн нефти, правильно я Вас понимаю?

Руцкой: Я не обвиняю. Подписан документ. Исчез товар.

Кургинян: Называется факт.

Руцкой: А дальше следствие должно этим заниматься.

Млечин: А Вы обратились, попросили следствие провести?

Руцкой: Я обращался.

Млечин: И что? Результат какой?

Кургинян: Расстреляли Белый Дом.

Руцкой: В ответ расстреляли Верховный Совет.

Млечин: Это, это было вот в тот самый момент? Вы, сидя в Белом Доме тогда, попросили это сделать?

Кургинян: Ну, ладно, ладно.

Руцкой: Да хватит дурачиться. Ну, я знаю, что Вы специалист в этой области.

Млечин: Ваша честь, ну невозможно так, ничего невозможно спросить. Никакой ответ не получаешь…

Кургинян: Я считаю тоже, что так невозможно. Я поддерживаю здесь мнение своего свидетеля.

Сванидзе: Так, пожалуйста, сторона защиты. У Вас есть, у Вас есть еще краткий вопрос свидетелю обвинения?

Млечин: Да невозможно получить ни одного ответа на вопрос. Я благодарю Вас.

Сванидзе: Свидетель отвечает так, как считает нужным.

Млечин: Ну…

Сванидзе: Можете задать вопрос своему свидетелю.

Млечин: Да, мы попробуем. Скажите, Евгений Григорьевич, были сведения кого-нибудь еще, помимо бывшего вице-президента Руцкого, о том, что Гайдар на самом деле делает то, что ему говорят американцы по телефону, как сказал Александр Владимирович? Каким-то еще образом? Кто-то еще знал об этом? Неужели, это была такая тайна?

Ясин: Ничего такого, конечно, не было.

Млечин: Может, Вы не знали просто?

Ясин: Значит, нет, я знал. Я был в курсе дела. Я знал, что первый раз комиссия Международного Валютного Фонда и Мирового Банка приехала осенью 90-го года по просьбе Михаила Сергеевича Горбачева. Она разбиралась в наших делах и за такое короткое время, за год она ничего не сделала такого, чтобы это в качестве советов или указаний дошло до Гайдара. Гайдар был достаточно образованным экономистом, современным, хотя он, действительно, не управлял государственными органами, и вместе со своими коллегами он знал, что нужно делать. Поэтому, так сказать, я должен сказать, что лично я твердо убежден в том, что никаких указаний Гайдар не получал. Больше того, экономическая политика Ельцина была полностью… автором ее был Гайдар и его сотрудники. Человек, у которого он… чей опыт он использовал, это был Людвиг Эрхард. Всё.

Млечин: Спасибо большое. Могу я Леониду Яковлевичу Гозману задать…

Сванидзе: Уже не можете, время истекло.

Млечин: Уже не могу. Хорошо.

Сванидзе: Спасибо. У меня вопрос, наверное, к обеим сторонам. Один вопрос у меня, если можно, к Виктору Владимировичу Геращенко и другой вопрос у меня к Леониду Яковлевичу Гозману, как раз с просьбой прокомментировать один и тот же пассаж. Пассаж принадлежит Леониду Абалкину и относится он к сентябрю 91-го года. Вот что говорил Абалкин: «Если в течение максимум двух месяцев не будут проведены чрезвычайные меры по оздоровлению финансово-денежного положения в стране, нас ждут развал экономики, социальный взрыв и коллапс». Это сентябрь 91-го года. Ваш комментарий, Виктор Владимирович, потому что Ваш комментарий здесь наиболее компетентен.

Геращенко: Ну, Вы знаете, я…

Сванидзе: Это до прихода Гайдара.

Геращенко: …да, в какой-то степени могу согласиться с Леонидом Ивановичем, поскольку, действительно, тогда было очень сложное положение. Как известно, начиная с 90-го года, после объявления российским парламентом так называемого «суверенитета» и, отсюда, построения своего Центрального банка, который, в общем-то, ничего делать тогда фактически не мог, он мог только ставить палки в колеса. Да, у нас начались проблемы, и проблемы, в общем-то, они шли не от того, что была какая-то вот неувязка действий…

Сванидзе: По словам Абалкина, проблемы более чем острые.

Геращенко: …действий там, скажем, Матюхина или действий Геращенко в государственном банке. Проблема вся, что мы, по-моему, упускаем, накладывается на ту политическую обстановку, на то противостояние, которое возникло между Горбачевым и Ельциным. И через это все отражалось, в том числе, на тех или иных экономических постулатах.

Сванидзе: Вот состояние экономики по оценке Леонида Абалкина…

Геращенко: Я не могу согласиться с Евгением Григорьевичем, что примером для Гайдара был Эрхард. Ничего подобного. Примером для него был министр экономики и финансов Бальцерович, который в Польше проводил либерализацию цен. Но Польша — это не Советский Союз.

Ясин: Он не проводил либерализацию цен. Либерализацию цен провел Мечислав Раковский, это коммунистический премьер-министр…

Сванидзе: Спасибо, господа, спасибо. Я хотел бы услышать достаточно четкий и простой ответ…

Геращенко: Да.

Сванидзе: Вот та ситуация, степень ужаса, в которой была советская экономика в сентябре 91-го года по оценке Леонида Абалкина. Вы подтверждаете, что она была действительно такова?

Геращенко: Вы знаете, она была сложная, но не безнадежная. Он, я думаю, этим заявлением, может быть, и впоследствии, да, в какой-то степени подталкивал ту нерешительность, которую все время проявлял Горбачев.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Яковлевич Гозман, прошу Вас.

Леонид Гозман, политолог, председатель политической партии «Правое дело»: Вы знаете, мне кажется, что мало кто знал те цифры, о которых сейчас говорил Виктор Владимирович и Евгений Григорьевич, но я помню, я читал бумаги, которые были подписаны Вами, Виктор Владимирович, в то время, они были абсолютно катастрофическими, что все ужасно на самом деле. Вот. Насколько я помню, тогда…

Сванидзе: Это время какое? Это осень 91-го года?

Гозман: Это осень 91-го, да. Тогда, насколько я помню, внешний долг Советского Союза превышал 88 млрд. долларов, а золотовалютный резерв Советского Союза в тот момент исчислялся, по-моему, 20 млн. долларов. Т. е., в общем-то, это было полное банкротство. И все люди, кто жили в то время, кто в то время еще, ну, ходил не в детский сад, а был хоть немножко старше, помнят, что творилось в наших магазинах, помнят это ощущение краха, ощущение… ожидание голода, ожидание распада страны и так далее, и так далее. Помнят очереди за хлебом в Москве…

Сванидзе: Спасибо.

Гозман: И так далее.

Сванидзе: Т. е., Леонид Яковлевич, т. е., Вам, Вам вот это мнение Леонида Абалкина представляется адекватным?

Гозман: Мне кажется … представляется адекватным. И, более того, мне кажется, что Гайдар был, знаете, как вот тот ополченец, которого призвали, когда немцы под Москвой. Вот он пошел на фронт, не потому, что ему этого хотелось, и не потому, что он считал, что он вот со своей там винтовкой и даже без винтовки может так вот … все вот … дальше станет хорошо, просто деваться было некуда…

Сванидзе: Спасибо.

Гозман: …понимаете?

Сванидзе: Спасибо. Подходит к концу первый день наших слушаний. И уже совершенно очевидно, что этим первым днем наши слушания не ограничатся. Сейчас я предоставляю возможность сказать заключительное слово по первому дню слушаний обеим сторонам. Итак, сторона обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мы слушаем какие-то серьезные вещи и тут же уходим в сторону. Мне говорят, и я готов в это поверить, я меньше всего хочу занять модную сейчас, оголтелую позицию неприятия Гайдара. Потому что любая модная позиция, она в ущерб разуму, а мне кажется, что ничего важнее разума сейчас нет. Серьезные конкретные вещи вице-президент Руцкой говорит, что за подписью человека ушли как бы… ушли некие товары в огромном количестве. Ну, и как бы тут же начинается вопрос: «А был ли откат?» Руцкой говорит: «Я не следствие, я знаю, что товары ушли, у меня документы на руках». Это называется преступление в особо крупном размере. Если оно было совершено, значит, все разговоры о спасительности того, что было сделано, мне представляются не вполне убедительными. Если оно не было совершено, значит, оно не было совершено. Но тогда что означают цифры, факты, которые приводит здесь лицо, которое тогда было вторым лицом или третьим лицом в государстве? Я хочу все время только одного: знать правду…

Сванидзе: Время истекло.

Кургинян: …знать правду, знать правду и не прятать ее за сусальными сказками.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Здесь прозвучали совершенно не подтвержденные ничем обвинения в адрес Гайдара. Всякий, кто его знает, знает, что этот человек ничего не нажил. Его имущество абсолютно прозрачно, что называется, в чем пришел в правительство, с тем и ушел, в отличие от очень многих его коллег. Я очень хорошо помню осень 91-го года…

Сванидзе: Я прошу прощения, Леонид Михайлович, когда Вы говорите о каких-то его коллегах, Вы на кого-то персонально намекаете?

Млечин: Нет, нет, я просто говорю. Нам известны коллеги, которые…

Кургинян: Говорится о том, я прошу прощения, говорится о том, что члены правительства Гайдара совершили преступления?

Млечин: Я сказал, что люди… что Гайдар пришел ни с чем и ушел ни с чем…

Кургинян: А они ограбили?

Млечин: …в отличие от других людей. Я не сказал, что они что-то украли…

Кургинян: «В отличие от других людей» — сказали Вы.

Млечин: Совершенно верно.

Кургинян: Я прошу… это надо передать в следственные органы.

Млечин: Да, но человек мог прийти и уйти со скрепочками или с папочкой. Вам что-то мнится все время, я прошу прощения.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович, продолжайте, пожалуйста, но аккуратнее в отношении…

Млечин: Я постараюсь.

Сванидзе: …тех или иных граждан, которые не имеют непосредственного отношения…

Кургинян: Лучше бы имена.

Сванидзе: …к нашим слушаниям.

Кургинян: А из зала мне кричат: «Давай подробности».

Млечин: Не удается — Ваш свидетель не дал мне такой возможности. Я очень хорошо помню осень 91-го года, как сказал жене: «Знаешь, хорошо, что у нас ребенок уже родился, а то ведь уже нету молока купить. Ни молока, ни пеленок — ничего нет». И я помню, как появились реформы Гайдара, и что ощущение было, что вот, наконец, кто-то взялся и, может быть, это разрешится. Мы доказали здесь, наши свидетели доказали здесь, что Гайдар был вынужден за это взяться, и он сделал все, что мог. Благодарю Вас, Ваша честь.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории. Завтра, в 21 час наши слушания будут продолжены.

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Тема сегодняшних слушаний простая. Объяснять ничего не надо. Достаточно произнести имя — Егор Гайдар. Немногие персонажи в нашей долгой истории, а в ней имеются персонажи яркие, удостоены такой ожесточенной оценки. В нашей истории много несправедливостей, жестокостей, невинных жертв. Но все они в массовом сознании находят объяснение, оправдание или забвение. Егору Гайдару не могут простить денег. Уже не в одном поколении живет уверенность — Егор Гайдар ограбил народ.

Главный вопрос нашего процесса: «Гайдар: созидатель или разрушитель?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на ваших телевизионных экранах.

Сторона обвинения представлена на процессе политологом, президентом международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергеем Кургиняном.

Сторона защиты представлена писателем Леонидом Млечиным.

Сегодня у нас второй день слушаний. Сейчас прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

«В конце 1991-го года президент России Борис Ельцин объявил о начале радикальных экономических реформ. Одним из главных идеологов этих преобразований стал Егор Гайдар. Реформы Гайдара затронули едва ли не все слои населения. При этом последствия экономических программ оказались непредсказуемыми: в несколько раз выросли цены, треть населения стала нищей, образовался немыслимый для мирного времени бюджетный дефицит.

Сегодня эксперты спорят — можно ли было этого избежать? Сторонники Гайдара считают, что в тех условиях он выбрал единственно возможный вариант реформ. По их мнению, привела страну к нищете советская экономика 60-80-х годов. Оппоненты же заявляют: Егор Гайдар никогда не жил в стране с рыночной экономикой, не знал, как эти механизмы работают, а потому и провалил экзамен по смене экономической модели в государстве.

Приватизация стала кульминацией шоковой терапии. По мнению многих историков, процесс передачи государственной собственности в частные руки окончательно разделил общество на очень богатых и очень бедных.

Что произошло в России в 90-х годах XX века? Кто оставил людей без средств к существованию — экономисты во главе с Егором Гайдаром или бывшие союзные лидеры, которые подготовили почву для глубокого кризиса?»

Сванидзе: Приступаем к слушаниям по существу.

Первый вопрос обеим сторонам: «Закон о либерализации цен 92-го года — была ли альтернатива шоковому вхождению в рынок?»

Пожалуйста, сторона защиты. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас. Можно ли я задам этот вопрос коротко обоим моим свидетелям?

Сванидзе: Пожалуйста, это Ваше право.

Млечин: Пожалуйста, Ксения Валентиновна Юдаева, директор макроэкономических исследований Сбербанка.

Можно сначала спрошу Вас как молодого по возрасту экономиста? С Вашей точки зрения, Вы можете смотреть в какой-то исторической перспективе, может, можно было по-другому? Знаете, я помню, как взлетели эти ценники, точно по карману ударило. Может, можно было по-другому как-то?

Юдаева: Мне кажется, что, в общем, особого выбора не было. Действительно, политика предыдущих лет привела к тому, что при фиксированных ценах были напечатаны деньги, которые, в общем, уже были обесценены, еще когда они были напечатаны.

Млечин: Т. е. деньги в карманах есть, а в магазинах все равно ничего нет?

Юдаева: А в магазинах все равно как не было, так ничего и нет. Поэтому когда цены либерализовали, то цены подскочили. Но, в общем-то, номинальная стоимость денег просто была приведена в соответствие с их реальной стоимостью. Это то, что тогда произошло.

Млечин: А получилось, что товар есть, а теперь денег нет, и что делать? Это, выходит, лучше?

Юдаева: Ну, это лучше. Это значит, есть стимул зарабатывать деньги, да, и что-то делать, производить товар…

Млечин: Благодарю Вас. Евгений Григорьевич, как Вы считаете, а может все-таки…

Сванидзе: Представьте, пожалуйста, Вашего свидетеля.

Млечин: Евгений Григорьевич Ясин, в ту пору … скажите, пожалуйста, в момент либерализации цен, какую Вы занимали должность.

Ясин: Я был директор Экспертного института Российского союза промышленников и предпринимателей.

Млечин: Вот как эксперт и скажите, может быть, был все-таки другой способ, вот так, чтобы и деньги были, и товар лежал на полках?

Ясин: Нет. Как бы коренное противоречие между социализмом и капитализмом заключается в том, что при социализме деньги есть, а товаров нет. Дефицит является коренным пороком социализма, который его сопровождал все годы.

Ну, а при капитализме один… одного товара не хватает — денег. Остальное, пожалуйста, вы можете купить. Это ключевой вопрос. С этого начинается рыночная экономика.

Если вы хотите, чтобы работали более сильные и естественные стимулы человеческой натуры, чтобы был дух предпринимательства и так далее, это первый шаг — сделайте свободными цены. Правда, потом каждый раз возникают такие проблемы — хочется порегулировать, то там цены взлетели, то там. Значит, каждый раз мы видим в политике не только российского правительства кто-то обязательно хочет поуправлять вручную. Но в данном случае я могу сказать, что никакого другого спасения не было.

Когда я слышу вопрос о том, кто такой Гайдар — созидатель или разрушитель? Зюганов говорит, что он не построил ни одного завода и вообще ни одного завода с тех пор не построено. А я скажу, он — созидатель, потому что он созидатель институтов: института частной собственности, института свободного рынка, института открытой экономики. Это то, что открывало возможность развития страны. Делало…

Сванидзе: Завершайте, Евгений Григорьевич.

Ясин: …перспективу для страны вместо того, чтобы мы стояли над пропастью.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Пожалуйста, сторона обвинения имеет возможность задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Я… тут было два свидетеля, я могу задать вопрос каждому из них?

Сванидзе: Конечно.

Кургинян: Скажите, пожалуйста…

Кургинян (Ясину): Сначала Вам. Скажите, пожалуйста, созидание институтов — должны ли мы при этом определять качество этих институтов? Ну, предположим, мы создали преступную рыночную экономику. Или мы создали институт государства — это криминальное государство?

Кургинян (Юдаевой): Вот тут и Вам вопрос — вот Вы говорите: «открылась возможность зарабатывать». Чем? Что я должен был говорить своим друзьям — физикам, математикам и всем прочим в 92-м году?

Сванидзе: Я прошу прощения, Сергей Ервандович, Вы задали вопрос сначала свидетелю Ясину?

Кургинян: Вот первый вопрос задаю господину Ясину. Скажите, пожалуйста, а если эти институты, случайно или неслучайно, окажутся преступными? Ведь так бывает, как говорила моя дочь в детстве: «так быает»? Так вот, какие это институты?

Ясин: Значит, конечно, так бывает. Но есть и другой подход, что частная собственность — это тот институт, который не относится к криминальным. Наоборот, является творческим. Что свободный рынок и конкуренция — это никакого отношения не имеет к криминалу и так далее. Другое дело…

Кургинян: Вы ставите знак равенства между частной собственностью…

Млечин: Прошу прощения, можно договорить свидетелю?

Сванидзе: Вы договорили, Евгений Григорьевич? Или Вы еще?

Ясин: Нет, нет, я не договорил.

Сванидзе: Пожалуйста, прошу Вас.

Кургинян: Можно даже две минуты…

Ясин: Я хочу сказать, что я так же…

Кургинян: Следующим договаривать будет Руцкой.

Ясин: …так же, как и Вы, я хотел бы, чтобы мы сегодня оказались поближе к истине. И поэтому я говорю, что после этого возможны определенные осложнения и криминал увеличивается, потому что возрастает экономическая свобода. И еще какие-то есть негативные явлении. Но вы должны решиться, вы открываете дорогу будущему или нет?

Кургинян: Я вижу, что Вы волнуетесь, потому что Вы честный человек и высокий профессионал.

Ясин: Ну, спасибо.

Кургинян: Да, пожалуйста. Но я точно знаю, что Вы поняли мой вопрос. Вопрос заключается, прежде всего, в том, что знака равенства между частной собственностью и капитализмом нет. Частная собственность была Бог знает когда. Если случайно мы построим феодализм, или криминальный феодализм, или криминальный капитализм, или пиратское королевство, то мы вроде бы как построили институты и Гайдар — созидатель институтов пиратского королевства. Но если это — пиратское королевство, то это — созидание? Все, что я построю, есть созидание?

Юдаева: Можно я отвечу?

Кургинян: А если я созидаю смерть?

Сванидзе: Это, Сергей Ервандович, это вопрос свидетелю Ясину или свидетелю Юдаевой?

Юдаева: Можно я отвечу?

Ясин: Можно. Я…

Юдаева: Я хочу сказать следующее. Вы знаете, вот все, о чем Вы говорите — коррупция, преступность и так далее, все эти институты — их не создал Гайдар. Они существовали, и, в общем-то, были уже достаточно хорошо развиты, в отличие от институтов…

Сванидзе: Завершайте.

Кургинян: Что Вы говорите?

Юдаева: …рыночной экономики…

Кургинян: Но Вы знаете…?

Юдаева: …которых на тот момент не существовало. Пока начинали вызревать институты рыночной экономики, пока для них создавалась инфраструктура, вот те все институты, которые уже были, они стали заполнять этот вакуум, этого…

Кургинян: (Ясину) Вы… Вы слышите, что рядом с Вами говорят?

Ясин: Да, я согласен.

Кургинян: Вы согласны?

Ясин: Да.

Кургинян: Вы согласны, что нет разницы между коррупцией и преступным государством?

Ясин: Простите, нет. Есть разница.

Кургинян: Вы согласны с тем, что нет разницы?

Ясин: Но Вы немножечко передергиваете факты. Вы хотите сказать, что это все сделал Гайдар? Нет.

Кургинян: Что? Нет, это сделано было в эпоху Гайдара и при его участии.

Ясин: Ну, мало ли чего…

Юдаева: Не-не-не, подождите, вот этого я не сказала…

Кургинян: Нет, простите, но если… Либо Гайдар создал институты и это преступные…

Сванидзе: Сергей Ервандович!

Кургинян: …либо он их не создал.

Сванидзе: Сергей Ервандович, секунду.

Млечин (Сванидзе): Успокойтесь, ну, не реагируйте.

Сванидзе: Что такое? Вы… вы проводите опрос свидетелей. Свидетели отвечают так, как они считают нужным.

Кургинян: Ничего они не отвечают.

Сванидзе: Спасибо.

Ясин: Вы спрашиваете такую чушь, что просто невозможно. Извините, ради Бога.

Кургинян: Пожалуйста, пожалуйста, Евгений … Теперь … теперь…

Сванидзе: Так, прошу Вас, Сергей Ервандович…

Кургинян: … это услышат все…

Сванидзе: Сергей Ервандович!

Кургинян: Это услышат все.

Сванидзе: Сергей Ервандович, уважаемый обвинитель, Вам слово теперь, прошу Вас. Ваш тезис, ваш свидетель.

Кургинян: У вас, предположим, в государстве нет людей, которые могут что-то купить. Ну, вот вы все живете в абсурдном или неабсурдном социалистическом государстве. Да? И у вас не может быть больших накоплений. Ну, получаете вы там 500 рублей в месяц, 600. Да? Ну, отложили вы 300. Ну, за всю свою жизнь сколько накопите?

Теперь вам говорят: «Слушайте, ребята, давайте мы сделаем так, чтобы кто может, купил „Норильский никель“ или какой-нибудь другой завод, или кто…» Мы спрашиваем: «А кто может?» «Коммунисты, если они наворовали». Значит, воры. Но, предположим, коммунисты, ради Бога, вы так считаете или другие… Но вы понимаете, что могут воры. Дальше Чубайс говорит: «Наворовали — и слава Богу, может быть, внуки их станут порядочными людьми». А если не станут? А если случайно возьмут и не станут?

Сванидзе: Извините, я в порядке личного просто интереса. Вам не кажется, что Ваш свидетель, свидетель Вашей стороны — Виктор Владимирович Геращенко тоже может объяснить про экономику?

Кургинян: Хорошо. Я в порядке Вашего личного интереса еще раз Вам отвечу на этот вопрос. Я выбираю линию защиты…

Сванидзе: Несомненно, я Вам просто напоминаю об этом.

Кургинян: …и Ваши напоминания…

Сванидзе: Несомненно.

Кургинян: …считаю верхом бестактности.

Сванидзе: Хорошо. Я принимаю Ваше замечание, Сергей Ервандович.

Кургинян: Вы представляете себе, что чем отличается построение капитализма в какой-нибудь Италии, где со средних веков там ремесленники и заводские там какие-нибудь мелкие частные собственники накапливали деньги? Шло, шло, потом этот капитализм развивался. И вот вам сказали: «Всем советским гражданам, которые честным трудом не могли заработать денег, достаточных для того, чтобы что-нибудь купить, там, завод, фабрику и так далее, им — вот. (Показывает кукиш — прим. стен.) А все возможности — только тем, кто украл. Вот вы и покупайте».

Тем самым вы создали не криминализованный капитализм, не коррумпированный — вы создали преступный класс. Сначала вы создали преступный класс. Потом этот преступный класс как базис создал преступную надстройку, не криминализованную, не коррумпированную, как везде, а преступную. Нам обещали, что нам создадут то ли Швецию, то ли что-то еще. Создали Колумбию, преступный симбиоз капиталистов, которые купили все на наворованные деньги, и чиновников, которые находятся в доле с ними. Теперь большая часть населения ненавидит это и кусает локти, а меньшинство жирует и продолжает воровать. Вот что было создано.

Итак, теперь дальше. Господин Геращенко, Вы помните момент, когда существовал господин Матюхин, да, и когда Верховный Совет назначал директора Центрального Банка, главу Центрального Банка, и сжимались вот так оборотные средства, и все грозило уже быть остановлено? В этот момент Вы стали руководителем Центробанка, и мое мнение, что Вы тогда спасли страну. Скажите мне, пожалуйста, что было бы, если бы эти средства сжимались дальше так, как хотели реформаторы?

Сванидзе: 25 секунд у Вас.

Геращенко: Ну, было бы всеобщее недовольство, и я не знаю, чем бы это кончилось, даже при отсутствии товаров в магазинах. Потому что предприятия просто не могли платить зарплату, предприятия ничего не производили. По существу, правительству было наплевать, что будет с промышленностью. Поэтому промышленное лобби, в конце концов, в 92-м году снесло Гайдара как руководителя правительства.

Сванидзе: 20 секунд добавляю Вам, Виктор Владимирович, прошу Вас, если есть еще что сказать.

Геращенко: Все.

Кургинян: Расскажите нам, пожалуйста, что вот было бы, ну, еще бы оборотные средства сжимались, ну еще бы? У нас не 50 % упало бы, а больше?

Геращенко: Наверное. Наверное.

Кургинян: И это все еще было бы созиданием институтов?

Геращенко: Нет, ну, Вы знаете, какие-то институты создавались по законодательству еще до 91-го года — та же банковская система. Налоговая система как бы подготавливалась к созданию. Чего, например, не сделал Егор Тимурович — он забыл, что ответственность правительства и Центрального Банка — создать закон о валютном регулировании. Он это почему-то не делал.

Сванидзе: Спасибо. Я объявляю небольшой перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: «Суд времени» в эфире нашего канала. Второй день слушаний по делу Егора Гайдара. Сторона защиты задает вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Вот, уважаемый защитник сказал, что все, кто купил предприятия, вообще, воспользовался возможностью приватизации — все это были воры и преступники. Вы согласны с этим?

Геращенко: Вы знаете, если они использовали по существу блатные методы, то они в какой-то степени преступники. Они купили то, что стоит во много раз больше, за маленькие деньги.

Млечин: Т. е. мы должны считать всех людей, которые владеют сейчас крупными предприятиями, это все воры, я Васправильно понимаю?

Геращенко: Ну, я не знаю, кто … кого Вы имеете в виду?

Млечин: Значит, все-таки не все, видимо, да?

Геращенко: Конечно, не все, потому что мы развиваем тот же средний бизнес, мелкий бизнес, думая, что это спасет экономику России. Хотя это экономику России не спасет.

Млечин: Ага.

Кургинян: Так не спасет?

Геращенко: Не спасет.

Кургинян: Не спасет?

Геращенко: Не спасет.

Млечин: Скажите, пожалуйста, а приватизацию можно было как-то по-другому провести?

Геращенко: Да, можно было. Другого рода, как говорится, систем — конкурсного отбора. Да? Или, вполне возможно, с получением каких-то кредитов от коммерческих банков. Да?

Руцкой: Трастовая система управления.

Геращенко: Определенной активной позиции Центрального Банка в этом вопросе. Но не так, как это делалось.

Млечин: А те вот эти идеи предлагались, прислушивались и отвергались по какой-то причине, потому что они не нравились или казались неуместными?

Руцкой: Они постоянно отвергались.

Млечин: Или просто не нравились люди, которые их предлагали? Почему…

Геращенко: Вы знаете, я, слава Богу, не был в правительстве, и в такого рода дискуссиях участия не принимал.

Руцкой: Я принимал участие, я могу ответить.

Млечин: Вы просто не знаете, да?

Геращенко: Я не знаю.

Сванидзе: Леонид Михайлович, свидетель… свидетель Руцкой говорит, что он принимал участие. Может быть, он какие-то…

Руцкой: В заседании правительства.

Млечин: А уважаемый защитник не задавал вопросов своему свидетелю, следовательно, и я не имею права к нему обратиться.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Процедура выше истины.

Руцкой: А? Ну, да. Ну, да.

Сванидзе: Итак, сторона защиты, Ваш свидетель, Ваш тезис.

Млечин: Евгений Григорьевич, так что, значит, все воры, да, кто владеет чем-то крупным? Может быть, Егор Тимурович страшную вещь сотворил — дал возможность ворам легализовать преступно нажитый капитал, как теперь говорят?

Ясин: Я абсолютно не согласен с утверждениями нашего обвинителя. Для того чтобы у России появилось завтра, для этого обязательно должна быть создана была рыночная экономика. В ней есть комплекс институтов, которые взаимно друг друга дополняют, и после этого экономика становится работоспособной. Вот это твердо знал Гайдар, и он это решил сделать. И он это сделал. Я даже и не знаю в истории вот нашей страны точно, в других странах другие реформаторы, которые работали последние 200 лет, никто ничего подобного по масштабам не делал.

А то, что говорится про приватизацию, я вам скажу, это, конечно, очень спорный процесс, но, с моей точки зрения, тогда, когда была массовая приватизация, она была вот, чековая, она была… началась…

Сванидзе: Я прошу прощения… прошу прощения, Евгений Григорьевич, мы еще не дошли до вопроса приватизации и чеков.

Ясин: А, хорошо.

Сванидзе: Может быть, просто это чуть позже?

Ясин: Но этот вопрос ставится на обсуждение.

Млечин: Но мы не одни, уважаемый обвинитель заговорил на эту тему, поэтому мы ее продолжаем.

Ясин: Я тогда коротко могу сказать, что даже тогда, когда идет речь о залоговых аукционах, с которыми лично я не согласен, но, так сказать, они были законными. Вы можете предъявить претензии. Политика заключалась в том, что нужно было создать какую-то хотя бы социальную опору для того, чтобы продолжать реформы. Ну, выбрали такое решение — мобилизовать в России малый и средний бизнес тогда, когда его еще не было.

Млечин: Евгений Григорьевич, извините, что я Вас прерываю, простите, ради Бога. Ну, а может быть, можно было найти просто замечательных, кристально чистых людей и им вот отдать?

Ясин: Ну, если Вы…

Млечин: Пусть они приватизацию…

Ясин: Где Вы были тогда? Надо было привести Гайдару таких, этих самых, кристально чистых людей. Я… я не знаю. Такие вещи в период революциине делаются. Это такая… такая вещь, которая … где-то появляется определенная стихия. И если Вы будете оценивать Гайдара с такой точки зрения…

Сванидзе: Завершайте мысль.

Ясин: …действовал ли он там по закону, там, все ли было правильно и так далее и тому подобное. Революция меняет законы. Поэтому … ну да, есть проблема, я же не говорю, что да, все было хорошо, но…

Сванидзе: Спасибо. Евгений Григорьевич, извините, время истекло.

Ясин: …нам за эти преобразования нужно было заплатить свою цену.

Сванидзе: У меня, кстати, есть … у меня есть к Вам уточняющий вопрос, Евгений Григорьевич. Поскольку речь зашла о ваучерной приватизации. Кому принадлежит идея ваучерной приватизации?

Ясин: Эта идея принадлежит господину…

Юдаева: Виталию.

Ясин: Виталию, да, Аркадьевичу Найшулю. В 91-м году с этой идеей носился Малей, который был руководителем Российского … этого … Росимущества, так.

Сванидзе: Спасибо.

Ясин: И затем был принят… принят закон, по-моему, в августе или в июле 91-го года, принят был Верховным Советом РСФСР.

Сванидзе: Спасибо.

Ясин: Вот это Александр Владимирович должен хорошо знать, он за это голосовал.

Сванидзе: Сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты. Прошу Вас.

Кургинян: Революция создает новые законы?

Ясин: Да. А Вы это не знаете?

Кургинян: И эти новые законы были созданы?

Ясин: Созданы.

Кургинян: И они исполнялись?

Ясин: Ну, это второй вопрос.

Кургинян: Как, второй вопрос?

Ясин: Я не говорю…

Кургинян: Это главный вопрос.

Ясин: Нет. Это… это не главный вопрос.

Кургинян: Как?

Ясин: Потому что он состоит из двух вещей: первое — принимайте законы, во-вторых, вы укрепляете государство, которое обеспечивает исполнение законов. Революция — это всегда слабое государство. Определенный период на это уходит.

Кургинян: Нет, хорошо, законы должны выполняться?

Ясин: Да.

Кургинян: Значит, скажите мне, пожалуйста, входит ли в понятие, так сказать, соблюдения закона … подпись там … на продажу какой-то нефти, которая исчезает? Т. е. входит ли в этот вопрос личное обогащение? Вот в момент, когда происходит революция, революционеры что начинают делать: строить новый строй или быстренько-быстренько обогащаться? Были ли примеры, когда революционеры, строя новое, вот так вот действовали?

Ясин: Ну, если уж на то пошло, я не знаю ни одной революции, в которой никто бы не обогащался. А вот если говорить о том, что было… что было тогда и что подписывал Егор Тимурович, то, что… вот о чем говорил Александр Владимирович, я это прекрасно понимаю.

(На экране фрагмент первого дня слушаний:

Руцкой:Документ, который позволяет реализовать 5 млн. тонн нефти, подписан Гайдаром. Исчезли эти 5 млн. тонн. Как это называется?)

Ясин: Было постановление правительства о разрешении на выдачу квоты на экспорт нефти. Значит, после этого вывозится нефть, за это разрешается получить эти деньги, вкладывать как-то. Значит, иным способом обеспечить приток валюты было невозможно. И это… здесь никакого нарушения закона нет.

Руцкой: И исчезали.

Ясин: И… и потом, если правительство работает, то глава правительства имеет право подписывать определенные постановления. Без этого правительство не работает. Поэтому каждый раз, когда идет речь о том, что кто-то … что Гайдар подписал решение и после этого исчезли эти самые, какие-то ценности, и он за это виноват, и он как бы принимал откат — это ложь, больше ничего.

Кургинян: Объясните, пожалуйста, почему? Почему и с каких пор? Я вот, например, руковожу некоторыми структурами и знаю твердо, что если я подпишу какие-то бумаги, которые окажутся, мягко говоря, несовершенными, то я за это буду отвечать. Вы меня можете обрадовать и сказать мне, что я не буду отвечать?

Ясин: Нет, я не знаю, какие бумаги Вы подписываете.

Кургинян: Ну, мало ли какие? Вот Вы говорите, если человек подписал бумагу и эта бумага…

Сванидзе: Я добавляю полминуты, потому что вопрос принципиальный.

Кургинян: Вы говорите, что если человек подписал бумагу и по этой бумаге совершено преступление, то он за это не отвечает.

Ясин: Я этого не говорил.

Млечин: Ваша честь, я протестую, это обсуждение какого-то мифического преступления, факт которого не установлен.

Кургинян: Вы сказали, не надо.

Сванидзе: Нет, нет, я снимаю протест.

Ясин: Пожалуйста, пожалуйста, не передергивайте.

Кургинян: А как?

Ясин: Я не сказал, это Вы говорите. Я сказал простую вещь, что премьер-министр подписывает решения правительства…

Руцкой: И контролирует его исполнение.

Ясин: …в соответствии с теми законами и положениями, которые были тогда приняты, была такая ситуация, что нефть вывозилась по квотам. И тот, кто получал это право, он затем, так сказать, каким-то образом использовал средства, которые он получает от этого.

Кургинян: Вопрос, каким образом?

Ясин: Каким образом.

Кургинян: Премьер-министр принимает решение и контролирует его исполнение, и полностью за него отвечает.

Сванидзе: Я объявляю небольшой перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы обсуждаем тему: «Гайдар — созидатель или разрушитель?»

Вопрос сторонам — «Закон о приватизации: была ли модель Гайдара применима к российской действительности?»

Прошу Вас, сторона обвинения, Ваш тезис, Ваш свидетель, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я просил бы вице-президента… бывшего вице-президента Руцкого использовать все время…

Руцкой: Спасибо.

Кургинян: …для того, чтобы ответить на этот вопрос.

Руцкой: Спасибо. Что касается утверждения господина Млечина, мне все понятно.

Я бы хотел бы напомнить профессору Ясину высказывание выдающегося экономиста XX столетия Джона Кейнса по поводу либерализации цен. Так он сказал по этому поводу следующим образом: «Либерализация цен при отсутствии контроля со стороны государства — это путь в нищету».

Вы как-то сказали, что Егор Тимурович ориентировался на теоретические модели и практические модели Эрхарда и тоже провел либерализацию цен. Так вот, Эрхард прежде, чем проводить либерализацию цен, был принят закон о либерализации, к которому было приложение об уместных ценах, т. е. государство контролировало потолок повышения цен. Это бы Вам бы следовало знать.

Ясин: Я это знаю. И это, извините меня, не так.

Руцкой: Да, вот почему-то Гайдар этого не сделал. Поэтому цены взметнулись в полторы-две тысячи раз. Тем самым раскрутили гиперинфляцию. Если я что-то неясно говорю, вот вам финансист подтвердит (указывает на Геращенко).

Ясин: Да, ну,…

Руцкой: Теперь что касается приватизации. Существуют модели: конкурсная модель приватизации, трастовая модель приватизации, т. е. передача в управление, и существует криминальная приватизация. У нас была криминальная приватизация. Отвечаю Млечину…

Ясин: Это точка зрения.

Руцкой: Минуточку, это не моя точка зрения.

Ясин: А чья?

Руцкой: Это точка зрения экономистов, нобелевских лауреатов.

Так вот господину Млечину я хочу предложить изыскать 120 тысяч долларов и пойти купить за эти деньги порт. Это дикость и преступление. Ачинский глиноземный комбинат был куплен за 250 тысяч долларов, сегодня этот комбинат оценивается в 24 млрд. долларов. Соотношение — 250 тысяч и 24 млрд. — вот это называется преступление.

Почему? Потому что когда руководитель государства, премьер-министр, министр подписывают тот или иной документ, он несет персональную ответственность в соответствии с законом и контролирует его исполнение. Так вот, бесконтрольность, мягко говоря,…

Сванидзе: Время истекает, Александр Владимирович.

Руцкой: …чтобы обелить Егора Тимуровича, бесконтрольность позволила грабить страну как хочется, вдоль и поперек.

Сванидзе: Ваше время истекло, Александр Владимирович, спасибо.

Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Ваша Честь, Вы позволите мне задать вопрос в графической форме? Вывести, да?

Сванидзе: Да в любой.

Млечин: Можно вывести доказательство № 17, а потом доказательство № 7, это будет, собственно говоря, моим вопросом…

Сванидзе: Прошу доказательство стороны защиты.

Млечин: …и я его прокомментирую.

(На экране видеоролик, показывающий пустые прилавки начала 90-х. — прим. стен.)

Млечин: Александр Владимирович, я хотел, чтобы Вы, как и все остальные зрители, видели — это то, что было до реформ в жизни. Да, вы все помните наверняка, и Вы помните, да?

Руцкой: Это ко мне вопрос?

Млечин: Хотя Вы были высокопоставленным…

Кургинян: Что вы хотите показать, я не знаю? Это вопрос? Обращение?

Млечин: Я просто говорю, что я просил Вас взглянуть на эту картинку, как и остальных телезрителей, чтобы напомнить, как выглядела наша жизнь до реформ. Да? Теперь каждый может выйти на улицу и посмотреть, как выглядит после реформ.

(На экране видеоролик, показывающий полные прилавки 2000-х. — прим. стен.)

Млечин: Может быть, разговоры о том, что надо было пойти другим путем или еще что-то, потеряли смысл, потому что вот эта жизнь была невыносима? Сейчас так не скажешь.

Руцкой: Отвечаю. Вот представьте себе стекло, да? (берет в руки стакан — прим. стен.). Я вот сюда кладу кусок сахара и предлагаю Вам лизать этот кусок сахара через стекло. Вот это вот пример. Всему населению страны, отобрав сбережения, лишив заработной платы, обесценив деньги, наполнили рынки, предложили есть эти продукты через стекло.

Да, реформы дали возможность притоку на рынок продуктов питания, одежды и так далее, и так далее. Но все это можно было сделать и другим путем, либерализовав цены, определив потолок роста этих цен.

Млечин: Но сейчас, с позиции сегодняшнего дня, но сейчас уже никто через стекло, как Вы красиво говорите, уже не лижет. Да? Нашли другие способы.

Руцкой: Ну, процентов 20 еще…

Млечин: Может быть, увенчалась все-таки успехом эта реформа? Ну, сейчас-то видно это.

Руцкой: Но еще процентов 20 продолжает, так сказать… Слишком большая цена за эту реформу, понимаете? Слишком большая цена. И беда еще заключается Егора Тимуровича, потому что…

Сванидзе: Время истекло, закругляйтесь.

Руцкой: …он государство самоустранил от процесса управления экономическими реформами.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо.

Сторона защиты, представьте Вашего свидетеля или Ваш тезис.

Млечин: Ну, так что, Евгений Григорьевич, можно было по-другому? Вот бывший вице-президент твердо уверен — легче, дешевле, без таких потерь ужасных.

Ясин: Ну…

Млечин: Зачем же вы так сделали-то тяжело?

Ясин: Значит, вот вы спрашиваете, что, собственно… в чем заслуга Гайдара? Как ни странно, я скажу, что она заключается в том, что он прекрасно понимал, какими последствиями грозят те действия, которые он вынужден предпринимать. И он их предпринял. Он взял на себя эту ответственность. И теперь можно сколько угодно спорить и его осуждать, но он это сделал. Это он заплатил за это достаточно дорогую цену. Это первое, что я хочу сказать.

Теперь относительно Людвига Эрхарда. Эрхард был очень интересный человек. Ему американцы, которые стояли там, в стране, разрешали, разрешали только проводить финансовую стабилизацию — так, как им подсказывали советники из Вашингтона. И Эрхард взял на себя, не спрашивая американцев, либерализацию цен. То, что был потом принят закон, где разрешалось, да … ну, были на какое-то время установлены лимиты…

Руцкой: Это Млечину расскажите,…

Ясин: Подождите.

Руцкой: …а то он не знает этого.

Ясин: Нет, ну, я всем рассказываю, не надо меня поправлять. Значит… значит, он установил это на короткое время, эти самые лимиты были, ну, как бы сделаны только для того, чтобы дать понять: ну, не волнуйтесь, ребята, если что, мы упремся в эти лимиты. И после этого они были сняты. И либерализация впервые в таких масштабах большой индустриальной страны была впервые сделана Эрхардом. И, так сказать, Гайдар решился это сделать второй раз.

Когда Вы говорите: «Вот преступления, вот там так ограбили народ и так далее», но вы 70 лет залезали в ловушку. Вы залезали в такое дело, из которого просто так легко вылезти невозможно. Вспомните всю эту машину, как она работала. Вы же там поддержали Ельцина в 90-м году. Вы объединили тех коммунистов, которые встали на сторону Ельцина, что Вы теперь об этом не говорите. Это, кстати говоря, большая заслуга, я считаю, Ваша, того времени. Но то, что Вы говорили потом — это другое дело. Но вопрос заключается в том, что прорваться через все это было нужно. Мы можем сколько угодно спорить, и будут говорить о том, что Гайдар украл все сбережения населения. Я думаю, что…

Сванидзе: Завершайте мысль, Евгений Григорьевич.

Ясин: А?

Сванидзе: Завершайте мысль, время истекло.

Ясин: Хорошо. Значит, эти сбережения были фиктивны в значительной степени, потому что людям платили все больше заработной платы, больше заработной платы и при этом ничем не могли ее поддержать. Значит, тогда, когда…

Сванидзе: Вы имеете в виду, не было товаров, которых можно было на нее купить?

Ясин: Конечно, конечно.

Сванидзе: Спасибо.

Ясин: Значит, просто это можно было создавать сбережения сколько угодно.

Сванидзе: Спасибо.

Ясин: Поэтому, поэтому…

Сванидзе: Сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты, Сергей Ервандович

Кургинян: Клянусь, что все это время я хотел что-то понять о Гайдаре, и хотел понять что-то хорошее. И полностью был готов на то, чтобы, так сказать, ну, это хорошее понять и принять…

Ясин: Ну, спасибо. Я, наконец, объяснил.

Кургинян: Да. Но Вы знаете, все, что я услышал, все говорит об обратном. Каждое слово — «революционная законность», «мы должны были прорваться»… А куда мы прорвались? Куда мы прорвались? Покажите еще раз эту кривую. Если мы должны были прорваться, и если … я, я тут сейчас скажу чудовищную вещь…

На экране: График реального ВВП в сопоставимых ценах.

Сванидзе: Сергей Ервандович…

Кургинян: Посмотрите на эту кривую…

Сванидзе: Вопрос свидетелю.

Кургинян: Посмотрите на нее. Вот она. Это — объективный результат деятельности. То, что я хотел сказать — если бы Гайдар был кадровым агентом ЦРУ, которым он не был, если бы он при этом сделал бы это вместо единицы двойкой, здесь бы стоял его памятник. И я лично, своими руками месил бы бетон, чтобы поставить этот памятник. Но он сделал это, и он сделал не только это, он сделал еще худшее…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Ваш вопрос свидетелю.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, неужели Вы не видите этих издержек? Неужели Вы не видите, что мы никуда не прорвались? Неужели Вы не видите, что это все зашло в чудовищный тупик? Неужели Вы не видите социальных последствий? Неужели Вы не видите, что происходит с демократией? Неужели Вы не видите, что, сколько бы честных людей не было сегодня в этом капиталистическом классе, он действует как криминальное целое? Что он волочет дальше и дальше в пропасть? Неужели Вы этого не видите?

Сванидзе: Сергей Ервандович, на все эти вопросы свидетель не в состоянии ответить.

Кургинян: Ответьте на то, что Вы хотите. Скажите просто: «Нет, не вижу».

Ясин: Нет.

Сванидзе: Евгений Григорьевич, Вы на вопрос в такой постановке…

Ясин: Да.

Сванидзе: … готовы ответить?

Ясин: Да.

Сванидзе: Прошу Вас.

Ясин: Я не отвечу так, как Вы ожидаете. Я не скажу. Я вижу. Я вижу — про демократию и так далее. И я вижу про то, что мы еще не прорвались. Но у меня… я сам себе отвечаю на вопрос — мы оторвались от коммунизма. Это уже много. А, значит, если Вы думаете, что вот эта кривая, не было бы ее, если бы мы продолжали работать в той системе, с которой мы расстались вместе с Гайдаром, Вы ошибаетесь.

Кургинян: Ну, в Китае нет такой кривой.

Ясин: Ну, при чем здесь, ну, как Вы можете?…

Кургинян: Ну, как?

Ясин: Вы же, Вы же уважаемый, интеллигентный человек. Вы говорите, посмотрите Китай. Так надо тогда добавить интеллигентно про те условия, которые в Китае и которые у нас. И, я прошу прощения, в Китае, когда они начинали реформы свои, это было время такое же, как у нас было в 21-м году, когда мы начинали нэп. Причем они потом сейчас проходят индустриализацию. Мы в 89-м году были страной не только индустриализованной…

Сванидзе: Добавляю полминуты.

Ясин: …но переиндустриализованной.

Кургинян: А сейчас?

Ясин: А сейчас…

Кургинян: А сейчас произошла деиндустриализация. Хотите на цифрах? И Вы сами это знаете.

Ясин: Ну-ка, давайте.

Кургинян: Деиндустриализация произошла.

Ясин: Какие цифры Вы знаете?

Кургинян: Какие цифры — падение промышленности.

Ясин: Что?

Кургинян: Вот, посмотрите, вот это в целом.

Ясин: Так это по всему миру. Вы последний крючок показываете.

Кургинян: Нет, почему, последний.

Ясин: Извините.

Кургинян: Посмотрите, посмотрите сюда.

Ясин: Извините, с 98-го года…

Кургинян: Этот подъем начался в 99-м году. Это уже не Гайдар. Это мы начали дикой ценой…

Ясин: Гайдар…

Кургинян: …вырываться из того, что создал Гайдар.

Ясин: Гайдар ушел из правительства в 93-м году.

Кургинян: Вот смотрите на эти цифры в 93-м.

Ясин: Ну и что?

Кургинян: Смотрите, вот это и пошло колом вниз, когда он ушел. Оно летело в эту преступную залоговую приватизацию.

Ясин: Еще добавьте, еще тогда добавьте…

Кургинян: И дальше оно стало здесь колом.

Ясин: Еще сюда добавьте рождаемость, включая тех женщин, которые не забеременели и так далее.

Кургинян: Ну, не надо…

Ясин: Ну, при чем здесь…

Кургинян: Не надо…

Ясин: Вы говорите одно…

Кургинян: Смысл заключается в том,…

Ясин: Смысл…

Кургинян: …что Вы сами понимаете…

Ясин: Нет.

Кургинян: …что произошло страшное. Вы только что сказали главное: еще не прорвались. У меня остался последний вопрос. Скажите, пожалуйста, сколько еще мы будем прорываться. Мы прорываемся 20 лет, еще не прорвались. 40? 60? До последнего человека? До последнего завода? Сколько еще?

Сванидзе: Сергей Ервандович, дайте возможность ответить.

Ясин: Почему Вы все хотите получить?

Сванидзе: Евгений Григорьевич, прошу Вас, отвечайте.

Ясин: Почему Вы все хотите свалить на Гайдара? Что Вы ничего … не ругаете Сталина?

Кургинян: Я не сваливаю все на Гайдара.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я не сваливаю все на Гайдара. Я сваливаю все на государя-императора Николая II, конечно же…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович.

Кургинян: …на Александра Невского, на татаро-монгольское иго.

Ясин: Не так.

Сванидзе: Уважаемый господин обвинитель, дайте возможность свидетелю ответить. Прошу Вас, Евгений Григорьевич.

Ясин: Значит, я просто… я просто коротко скажу уже. Обращаю внимание на то обстоятельство, что Гайдар работал в правительстве год: 92-й и несколько месяцев в 93-м — все. Значит, сейчас Вы все валите на Гайдара. Никто больше не виноват. Но так это ж легко.

Сванидзе: Всё.

Кургинян: Как это никто?

Сванидзе: Всё, всё, всё.

Ясин: А кто?

Кургинян: Все!

Сванидзе: На этом … на этом эпизод завершен.

Ясин: А, все! Понятно. Ясно.

Кургинян: И он в том числе.


Сванидзе: «Суд времени» в эфире нашего канала. Второй день слушаний по делу Егора Гайдара.

«Дали ли россиянам возможность стать собственниками введенные в 92-м году приватизационные чеки?».

Пожалуйста, сторона защиты, прошу Вас.

Млечин: Ксения Валентиновна, давайте Вы как молодой человек, молодой экономист. Дали возможность или нет?

Юдаева: Вы знаете, я, во-первых, сначала хочу сказать про Егора Тимуровича. Мы здесь много что говорим. Вы знаете, у меня к этому вот какое отношение. У нас экономика, которую он получил в наследство от того периода, который был до него, она была очень сильно больна. И, на мой взгляд, Егор Тимурович был врачом, который сделал этой экономике очень тяжелую операцию. И мы все, во-первых, знаем, что это всегда риск, да, и в случае с Егором Тимуровичем это был один вообще единственный врач, который взялся, да, и судить Гайдара за эту болезнь, я считаю, что бессмысленно.

Млечин: А теперь вопрос — он вылечил болезнь-то?

Юдаева: Ну, я думаю, что сейчас мы видим, что пациент все-таки подает … выздоравливает… подает… подавал он признаки жизни давно … более-менее выздоравливает, хотя, конечно же, он еще не выглядит абсолютно идеально здоровым.

Млечин: Насчет приватизации. Есть ощущение все-таки обиды общества: досталось-то немногим, а остальным — нет. Есть ощущение обиды, и это будут помнить. Получилось, одним досталось, а нам нет, а почему?

Юдаева: Вы знаете…

Млечин: А могло, может быть, по-другому, чтобы всем досталось?

Юдаева: Управлять собственностью — это не так просто. Это, в общем, целая, достаточно серьезная наука. И дело не в том, что в 92-м году, в 91-м году у нас не было людей, у которых, там, не было денег, чтобы их купить.

Сванидзе: Ваше время истекло.

Юдаева: Было мало людей, кто мог бы ей управлять.

Сванидзе: Ксения Валентиновна, Ваше время истекло.

Юдаева: Вот они только сейчас появляются.

Млечин: Спасибо. Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона обвинения, можете задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Значит, я хочу сказать одно — как Вы считаете, вот эта … вот эта метафора «пациент» и все прочее — она относится к демократической культуре? Она допустима? Вы могли бы произнести ее во Франции, например, сказать, что французское общество — это больной, который должен пройти через определенный период? Вот Вы можете услышать это в устах французского, израильского, британского политика? В какой стране мира в принципе фраза, метафора, о том, что нужен болезнь и хирург, да?…

Млечин: В Англии в 60-х и 70-х годах — на каждом шагу — «больное общество».

Кургинян: «Больное общество» — это не вопрос хирургии. Считаете ли Вы, как человек, как женщина, у нас когда-то говорил Галич «как мать заявляю, как женщина», правомочной саму метафору, которую Вы применили? Она демократична?

Юдаева: В отношении экономики… в отношении… я это применила…

Кургинян: В отношении общества.

Юдаева: …в отношении экономики. Я сказала, что советская экономика была больна. Сейчас, я уверена, что это можно сказать, вот конкретно сейчас, в отношении, например, экономики и состоянии бюджета Греции, да, и там сейчас проводятся, в общем, очень похожая и по силе, и по влиянию на общество операция. То же самое сейчас происходит в Великобритании…

Кургинян: Общество поддерживает эту операцию?

Ясин: Конечно.

Кургинян: Прекрасно.

Юдаева: Общество…

Кургинян: Значит, общество должно твердо знать о том, что с ним делают.

Юдаева: Ну, послушайте, греческое общество точно так же сейчас возмущается…

Кургинян: Вот греческое общество вам покажет, когда вы захотите с ним операции проводить без его спроса. Так вот, смысл заключается в том, что когда общество, не спросясь его, начинают хирургическим образом оперировать, оно раз и навсегда понимает, что вы обещали ему демократию, но дали что-то совершенно другое. Потеря демократии и дискредитация ее непоправимы ничем. Ничем. Это было сделано. Это было сделано в этот момент. И Вы это развиваете.

Ясин: И в этом виноват Гайдар?

Кургинян: Конечно.

Ясин: А у Вас совесть есть?

Кургинян: Как… как это у меня…

Ясин: Это просто интересно.

Кургинян: А у Вас?

Ясин: Мне просто интересно.

Кургинян: А у Вас?

Ясин: Я этого не говорю.

Кургинян: Как?

Ясин: Я… я аплодирую Вам, когда Вы говорите, что нужно… нужна демократия.

Кургинян: Ну, поймите же…

Ясин: Но почему Гайдар?

Кургинян: Вы же даже, по-моему, действительно…

Ясин: Почему все на Гайдара?

Кургинян: Послушайте, Вы даже действительно, по-моему, не понимаете, что в результате реформ Гайдара навсегда…

Ясин: Я подозреваю, я подозреваю, что я понимаю гораздо больше, чем Вы думаете.

Кургинян: Хорошо. Я хочу спросить Геращенко, может быть, я чего-нибудь не понимаю, — скажите, пожалуйста, больного прооперировали или ему отрезали ноги? Больного прооперировали или ему отрезали ноги? Скажите мне правду, я хочу жить в этой стране, хочу дальше в ней развиваться.

Геращенко: Мне кажется, он был не больной, у него просто был сильный насморк.

Кургинян: И что с ним сделали?

Геращенко: А ему отрезали ногу.

Кургинян: А ему отрезали ногу. Если можно, Вы, специалист высшего класса по этим вещам, я все время чуть-чуть как бы…

Геращенко: Резать ноги?

Кургинян: Нет, не по ногам. Вы, как специалист высшего класса, раскройте Вашу метафору. Раскройте ее, пожалуйста. Раскройте ее экономически.

Геращенко: Вы знаете, если вот серьезно говорить о Гайдаре Егоре Тимуровиче, его, так сказать, месте, времени, то, на мой взгляд, нельзя вот выделять его как по существу исполнительного премьер-министра, хотя он эту должность почти не занимал, забывая о том политическом как бы сценарии или развитии,…

Сванидзе: 10 секунд, Виктор Владимирович.

Геращенко: …который был у нас в стране. И вот на фоне этого, естественно, Гайдара, я думаю, власти России…

Кургинян: Прошу передать еще 30 из моего заключительного слова.

Геращенко: …подталкивали, подталкивали зачастую к скоропалительным и непродуманным решениям.

Сванидзе: У Вас есть еще, у Вас есть еще 30 секунд.

Кургинян: Я прошу передать время мое. Прошу передать мое время.

Геращенко: И, во-вторых, я считаю, команда вокруг него была командой идеалистов и мечтателей. Там специалистов не было. Возьмите одного из Ваших (Ясину — прим. стен) предшественников Нечаева. Ну, что он понимал…

Руцкой: В области экономики.

Геращенко: …в области экономики и планирования? Еременко ему говорил: «Послушай, Андрюша, я тебе не то, что лабораторию, я тебе лаборантку не могу доверить», который был его директор и руководитель его диссертации.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Вы действительно считаете, что то, что тогда вот было осенью 91-го года — это с насморком сравнимо? Я вот сейчас Вас слушал, думал, может быть, с Вами жили в разных странах? Потому что я-то хорошо помню, у меня проблема была, чтобы семью накормить, потому что вот ничего не было в магазинах, а я работал, получал зарплату, т. е. в деньгах нормальная она была, а купить я ничего не мог. Если Вы скажете, что это было ощущение насморка — у меня было ощущение ужасной катастрофы. И так жили люди вокруг меня — все работали, все трудились…

Сванидзе: Ваш вопрос свидетелю, Леонид Михайлович.

Млечин: …и муж, и жена. Вот я пытаюсь спросить, может, мы жили с Вами в разных странах? Вы жили в какой-то другой стране, где все было очень неплохо?

Геращенко: Нет, я тоже работал…

Млечин: Вам из окна лимузина, может, казалось, что там насморк…

Геращенко: …получал…

Млечин: …а мне казалось, что катастрофа.

Геращенко: …получал зарплату, но не терял время на стояние в очередях — у меня жена теряла время и ругалась на то, что делается в стране.

Млечин: И Вы считаете, это такой насморк был? А то и в очередях-то стоишь, и ничего не было.

Геращенко: Как это ничего не было?

Млечин: Это насморк?

Геращенко: А почему же Вы не умерли от голода-то, я не пойму никак?

Руцкой: Да никто не умер.

Геращенко: Надо все-таки слова-то подбирать, хоть Вы и защитник.

Млечин: Фу, фу, фу, фу. Очень нехорошо Вы по отношению к своим согражданам. Ну, кто-то и от голода, кстати, умирал в те годы.

Кургинян: Кто?

Млечин: Ну,… ужасно…

Руцкой: Кто умер?

Геращенко: А сейчас-то, сейчас не будете умирать?

Млечин: Вы, я смотрю, жили, видимо, все-таки совсем по-другому, совсем неплохо. Я понимаю, из окна персонального автомобиля и, видимо, с чем-то другим…

Сванидзе: Леонид Михайлович, не форсируйте, не форсируйте тему персональных автомобилей…

Млечин: Благодарю Вас, да, не буду больше задавать вопросов.

Сванидзе: Я предоставляю возможность для заключительного слова. Сторона обвинения, пожалуйста, 30 секунд Вы отдали Виктору Владимировичу, у Вас 30 секунд. Это заключительное слово по второму дню слушаний по Егору Гайдару, потому что совершенно очевидно, что будет третий день слушаний. Поэтому по сегодняшнему дню, пожалуйста.

Кургинян: По сегодняшнему дню я лично для себя понял то, чего не хотел понимать. Первое — что реформы Гайдара усугубили ситуацию. Решив какие-то проблемы, как это всегда бывает, они, решив какие-то тактические проблемы, которые, конечно, надо было решать, они создали чудовищные стратегические проблемы, чудовищные, из которых будет выходить не одно поколение. Самое страшное, возможно, заключается в том, что удар был нанесен по высокотехнологическому комплексу, науке и всему остальному. И все знают, что он был нанесен беспощадно. Огромный удар был нанесен по валовому внутреннему продукту. Но самое страшное не это. Самые страшные вещи две. Я никоим образом не хочу сказать, что все это сделал Гайдар…

Сванидзе: Ваше время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я скажу следующий раз.

Сванидзе: Конечно. Будут … будут завтра слушания, Вы это скажете, разумеется. Прошу Вас, сторона защиты.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Здесь наши свидетели объяснили ту страшную ситуацию, в которой оказалась страна осенью 91-го года. Из этой ситуации не было и не могло быть легкого выхода, потому что предыдущая власть, советская власть, десятилетиями загоняла страну в эту ловушку, или, точнее, в колодец. А из колодца так вот, царапаясь, не вылезешь, не ободрав ногти, не ободрав коленки. Поэтому так тяжело и трудно выходила страна из этого положения. Гайдар взялся. Взялся и, наверное, не все у него получалось. Но, глядя из сегодняшнего дня, ты видишь, что самое главное у него получилось.

И если сегодня наше руководство — президент, премьер-министр, правительство, правящая партия — говорят об успехах России, а они говорят об этом постоянно и уже не первый год, то эти успехи основаны на том, что сделал тогда за очень короткий период Егор Тимурович Гайдар. Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Мы сейчас прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории. Завтра, в 21 час, слушания по теме «Реформы Егора Гайдара» будут продолжены.

Часть 3
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России прошлое всегда непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Тема сегодняшних слушаний простая. Объяснять ничего не надо. Достаточно произнести имя — Егор Гайдар. Немногие персонажи в нашей долгой истории, а в ней имеются персонажи яркие, удостоены такой ожесточенной оценки. В нашей истории много несправедливостей, жестокостей, невинных жертв. Все они в массовом сознании находят объяснение, оправдание или забвение. Егору Гайдару не могут простить денег. Уже не в одном поколении живет уверенность — Егор Гайдар ограбил народ.

Главный вопрос нашего процесса: «Гайдар: созидатель или разрушитель?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на ваших телеэкранах.

Обвинителем на процессе выступает политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Сторону защиты на процессе — писатель Леонид Млечин.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

«В 1996 году Комиссия по вопросам женщин, семьи и демографии при президенте публикует доклад, в котором сообщается, что с 1989 по 1995 годы число умерших в России увеличилось в 1,5 раза. Основной причиной этого демографического обвала Комиссия назвала, в частности, экономические реформы начала 90-х. Автором новых, рыночных, преобразований был Егор Гайдар. Либерализация цен и внешней торговли, приватизация — все эти программы проводились при непосредственном участии реформатора. Следствием этих перемен стали социально-экономический кризис, рост безработицы и хронические задержки зарплат и пенсий.

Однако сегодня многие экономисты утверждают, что рыночная экономика в России была бы невозможна без Гайдара, что без шоковой терапии не было бы роста предпринимательства и исчезновения дефицита. Так ли это на самом деле? Удалось ли команде Егора Гайдара перестроить экономику страны и обеспечить переход от социализма к капитализму? И насколько необходимой была шоковая терапия?»

Сванидзе: Сегодня идет третий день острейших слушаний.

Вопрос сторонам: «Произошел ли подъем экономики после реформ Гайдара?»

Сторона обвинения, прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Где-то лет 15–17 назад я все спрашивал: «Зачем все это? Вот почему нужно там разрушать Советский Союз, делать все остальное? Почему это нельзя как-то, ну, привести в какое-то соответствие с новой реальностью, трансформировать и все прочее?» Мне говорили тогда, что нужна модернизация, вот мы быстро очень модернизируемся — и тогда запляшут лес и горы.

У меня вопрос к господину Геращенко, который занимал место председателя Центрального Банка, который является, с моей точки зрения, одним из наиболее компетентных людей в финансах и экономике. Скажите, пожалуйста, все-таки, что произошло, где мы сейчас находимся, и какую роль в этом сыграл Гайдар? Мы куда-то выходим, мы не выходим, где наша модернизация, может ли она быть, или мы уже заложили условия демодернизации? Что происходит?

Геращенко: На мой взгляд, происходит, в целом, дальнейшая деградация нашего промышленного потенциала. Согласно некоторым экспертным мнениям, у нас скоро станут останавливаться тепловые станции, потому что те заводы, которые делали различного рода турбины, они, по существу, не модернизируются, там…

Сванидзе: Я прошу прощения, Виктор Владимирович, извините Бога ради…

Геращенко: Да.

Сванидзе: Вы сейчас продолжите. Я просто хочу уточнить для себя — мы сейчас обсуждаем какую тему, именно сегодняшнюю ситуацию?

Геращенко: В каком положении находится страна сейчас.

Сванидзе: Сегодня? Да, этот вопрос?

Геращенко: Да, да, да.

Кургинян: А что сейчас?

Геращенко: Деградация. Деградация промышленного производства.

Сванидзе: Но вопрос был поставлен, произошел ли подъем экономики после реформ Гайдара.

Кургинян: После реформ…

Сванидзе: Вы хотите, Вы хотите от сегодняшнего дня спуститься…

Кургинян: Я хочу спросить, да…

Геращенко: Я хочу сказать…

Сванидзе: Прошу Вас.

Геращенко: …что нельзя ехать временами, очень частыми в последние 3–4 десятилетия только на нефтяной и газовой игле. Рано или поздно это плохо кончится. И, в конце концов, многие страны-покупатели откажутся от покупки нефти и газа и перейдут на альтернативные источники выработки электроэнергии, которая нужна как для жизни обычной социально-бытовой, так и для промышленного производства.

Хотя в тех же США доля промышленного производства в ВВП сейчас всего лишь 11 %, все остальное — это не производство. Т. е. страна своим производством в силу глобализационных, так сказать, вполне нормальных течений, она выводит промышленность, так же, как и Япония, в другие страны третьего мира: там меньше себестоимость производства, более конкурентные товары. Т. е. те страны изменяются. Мы же говорим о модернизации, потому что у нас, по существу, весь наш бывший промышленный, в обрабатывающей, особенно, промышленности, потенциал потерян. Поэтому вот президент Медведев обещает Обаме купить определенное количество Боингов, будто мы раньше не делали свои самолеты, с двумя недостатками: у нас была слабая авионика, поскольку в свое время при Сталине кибернетику объявили лженаукой, и у нас были неэкономичные моторы, потому что…

Сванидзе: Если можно, завершайте.

Геращенко: Завершаю…потому что у нас литр керосина стоил дешевле, чем литр нарзана. Вот и все. Ценовая политика была неправильная.

Сванидзе: Можно уточняющий вопрос. Вот те наши проблемы… те наши проблемы, нынешние, о которых Вы сказали, и сидение на нефтяной игле, да, все то, о чем Вы сейчас говорили — как это соотносится, в какой мере это связано с реформами Гайдара и с последствиями реформ Гайдара? Напрямую ли связано?

Геращенко: Это, как говорится, связано… носит, прямо уж… не напрямую, то косвенно это очень сильно связано. Потому что, по существу, с той денежной политики, которая была провозглашена правительством, и которую Центральный Банк в какой-то степени был вынужден выполнять, пока не принимались решения Верховного Совета, в том числе, по просьбе правительства, что выдать определенную сумму кредитования промышленности, чтобы она могла дышать.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Я хотел уточнить, Виктор Владимирович, т. е. бедственное положение нашей экономики Вы по-прежнему связываете с именем Гайдара, да?

Геращенко: Я связываю с той политикой, которую проводило правительство, когда его возглавлял Егор Тимурович и потом следующие главы правительств.

Млечин: Сколько месяцев он возглавлял правительство? Вы, наверное, помните? Ну, давайте напомним просто телезрителям…

Геращенко: Вы знаете, я пришел в Центральный Банк в июле 92-го года. Он, по-моему, пришел в правительство в конце 91-го года, если я не ошибаюсь, если я не ошибаюсь. Потому что в конце 91-го года он вместе с Бурбулисом говорил мне, не готов ли я уйти из Государственного Банка СССР и возглавитьЦентральный Банк, где был тогда председателем Матюхин. Я сказал: «Пока Союз не разрушен, я никуда не уйду».

Млечин: Так сколько месяцев он возглавлял правительство, ну, по существу — нет, но де факто, ну, примерно?

Геращенко: Вы знаете, я не помню, когда его забаллотировало промышленное лобби Верховного Совета, это был декабрь 91-го года или…

Сванидзе: 92-го.

Геращенко: …январь-февраль 92-го, ну, не помню, ей Богу.

Млечин: Т. е. несколько месяцев, если мы можем так сказать?

Геращенко: Ну, мы с ним работали как бы вот во власти полгода по существу.

Руцкой: Полтора.

Геращенко: Пол.

Млечин: И вот за эти полгода он сумел так разрушить экономику, что вот и…

Геращенко: Почему за эти полгода?

Млечин: …столько лет спустя все беда?

Геращенко: Он же начал политику либерализации цен…

Млечин: Но он не был главой правительства…

Геращенко: …по существу, с самого начала, о чем мы ему написали записку из фонда реформ Шаталина, что одновременно вы должны индексировать вклады населения и зарплаты бюджетников, а это стали делать только с июля.

Млечин: Он возглавлял правительство, Вы сами сказали, несколько месяцев. Еще раз можно я повторю вопрос: и за это время он так разрушил экономику, что и спустя вот там, да, 20 лет мы не в состоянии ее восстановить?

Кургинян: Давайте установим один факт, если мы обсуждаем… Сколько времени Егор Гайдар возглавлял правительство? Он возглавлял его с декабря 91-го года до, так сказать, ноября, если мне не изменяет память, 92-го.

Млечин: Неверно, в декабре 91-го года…

Кургинян: Давайте…

Млечин: …он не был главой правительства, был министром.

Андрей Нечаев, министр экономики Российской Федерации 1992–1993 гг: Поскольку я был… я был членом этого правительства,…

Кургинян: Вот, вот, Вы скажите…

Нечаев: …то я хорошо знаю…

Кургинян: Да.

Нечаев: Значит, с декабря 91-го года, а точнее говоря, с ноября правительство возглавлял Борис Николаевич Ельцин, лично…

Кургинян: Да… да… понятно.

Нечаев: …и в июне 92-го он назначил Гайдара исполняющим обязанности…

Кургинян: А до этого времени кем был Гайдар?

Нечаев: До этого он был вице-премьером по экономике.

Кургинян: Понятно. Значит, он возглавил экономику в ноябре.

Нечаев: Значит, он возглавил экономический блок правительства…

Кургинян: Да.

Нечаев: …а не правительство.

Кургинян: Правильно, правильно. В ноябре. И снят был в ноябре следующего года.

Нечаев: В декабре…

Кургинян: В декабре.

Нечаев: …92-го.

Кургинян: Значит, он был 13 месяцев.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Нечаев: Но не главой правительства.

Сванидзе (Млечину): Вы хотите продолжить?

Млечин: Нет, нет, нет, я вполне благодарен.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты может задать вопрос своим свидетелям.

Млечин: Да. Могу ли я… Мы третий день обсуждаем, и защита вызывает новых свидетелей, которые, я надеюсь, расширят наши представления о том, что тогда происходило. Андрей Алексеевич Нечаев, который в рассматриваемые годы, в те годы, которыми мы сейчас занимаемся, был министром экономики в российском правительстве. Андрей Алексеевич, скажите, пожалуйста, вот, какой-нибудь эффект все-таки гайдаровские реформы имели, позитивный, на развитие экономики или только отрицательный? Потому что вот Вы не были, к сожалению, на вчерашнем заседании. Вчера господин Геращенко сказал, что, вообще, у нас экономика в 91-м году была в хорошем состоянии, у нее была, ну, простуда, а ей отрезали ноги.

Геращенко: Я не сказал, в хорошем.

Нечаев: Ну, дело в том, что я кусочек слышал случайно, там Виктор Владимирович даже всякие глупости про моего научного руководителя, академика Еременко говорил. Ну, он человек пожилой…

Геращенко: Директор института.

Нечаев: …человек пожилой, уже память…

Кургинян: Протестую.

Сванидзе: Так, я принимаю протест.

Нечаев: …память отказывает…

Кургинян: Протестую против крайних проявлений хамства.

Нечаев: Хорошо.

Сванидзе: Принимаю протест.

Нечаев: Значит…

Кургинян: Крайних и недопустимых проявлений хамства.

Сванидзе: Все.

Нечаев: Значит, экономика… экономика находилась в состоянии полного развала и паралича. Есть огромное количество документов, которые это подтверждают, наверное, на прошлых заседаниях об этом шла речь.

Млечин: Мы даже представили видеоматериал о том, как это выглядело.

Нечаев: Да, да, есть… есть огромное количество — и справки КГБ СССР, довольно информированная организация, которая говорила о том, насколько осталось продовольственного зерна и так далее. Есть мемуары Виктора Владимировича Геращенко, в которых он пишет, как он предостерегал Павлова и Горбачева, что не надо тратить деньги Сбербанка, якобы украденные Гайдаром, для того, чтобы затыкать дыру в дефицит бюджета в 30 % валового внутреннего продукта. Была абсолютно разваленная финансовая система, была скрытая инфляция, исчислявшаяся десятками процентов, была крайне неудачно проведенная Виктором Владимировичем Геращенко и Валентином Ивановичем Павловым, тогдашним премьером, денежная реформа…

Геращенко: Сергеевичем.

Нечаев: …которая в апреле 91-го года, и заморозка вкладов населения в Сбербанке, которое вызвало крайний взрыв социального недовольства, с одной стороны, а с другой стороны, привела к прямому ограблению населения. Слава Богу, Егор Тимурович Гайдар был в этот момент директором института и никакого отношения к этому всему не имел. Значит, это первое. Но еще раз говорю, не хочу … не хочу повторяться. Вне всякого сомнения, первое, что удалось сделать…

Сванидзе: У Вас 15 секунд, Андрей Алексеевич.

Нечаев: …это действительно ликви… Что?

Сванидзе: У Вас 15 секунд.

Нечаев: Да…ликвидировать реальную угрозу голода, хаоса и возможной гражданской войны по югославскому варианту, только в стране, напичканной ядерным оружием. И второе, были созданы реальные основы рыночной экономики, типа: финансового рынка, конвертируемости рубля…

Сванидзе: Завершайте, пожалуйста.

Нечаев: …которыми, кстати, мы пользуемся сейчас. Вот то экономическое благополучие, которым наша власть так гордилась, правда, финансовый кризис поставил немножко тут все на свои места, но в нулевые годы, основы-то были заложены именно реформами Егора Тимуровича Гайдара.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Сторона… сторона обвинения, пожалуйста. Сторона обвинения может задать вопрос свидетелю.

Кургинян: Я прошу еще раз вывести на экран кривую, с которой я начал.

Сванидзе: Пожалуйста, будьте добры, график, который вчера был использован в качестве доказательства обвинения.

Кургинян: Понимаете, какая-то, я хотел бы задать вопрос, странная вещь происходит. Вот говоришь об этой ниспадающей части кривой, говоришь, что вот за это как бы отвечает, в том числе и Гайдар. Никоим образом никто других от ответственности не…

«За это отвечают родимые пятна социализма, пережитки социалистического прошлого и так далее. А мы отвечаем только вот за этот подъем, потому что именно тогда, когда были мы, было заложено все это». да?

Все-таки, считаете ли Вы, что правительство отвечает за то, что происходит в тот момент, когда оно действует? Как Вы, как экономист и ученик Еременко, эту вот кривую, так сказать, оцениваете?

Нечаев: Правительство, несомненно, отвечает за то, что оно делает, только надо понимать, в каких конкретных исторических условиях оно действует, если мы говорим о правительстве Гайдара. Вот Ваш график, он, вообще, немножко лукавый, Вам бы нужно было его…

Кургинян: Он не мой, он Росстата.

Нечаев: …да, ну, просто Вы его…

Кургинян: Росстата, я просто хочу сказать, что он не мой.

Нечаев: …ну, просто Вы его представляете в данном случае, как я понял…

Кургинян: Ну, да, но он Росстата, он Росстата.

Нечаев: Так, замечательно. Вот его надо было на пару лет только или на 4 года назад продлить. Спад в советской экономике шел с 86-го года, когда, опять-таки, правительство Гайдара, как Александр Владимирович любил говорить, «в розовых штанишках ходило». Вот, поэтому экономика…

Кургинян: Это Хасбулатов.

Нечаев: Ну, хорошо.

Кургинян: Хорошо.

Нечаев: История найдет своих героев.

Кургинян: Да, я извиняюсь, я не прав.

Нечаев: Так вот, спад в советской экономике продолжался на протяжении нескольких лет. И Ваш покорный слуга в июле 91-го года опубликовал статью в журнале «Коммунист», которая называлась «Промышленный кризис в СССР. Механизм развертывания». Т. е. значит, какова же была ситуация летом уже 91-го года, если главный…

Кургинян: Я понял.

Нечаев: …коммунистический идеологический журнал…

Кургинян: Я понял, я понял…

Нечаев: …страны позволял себе публиковать такого рода статьи.

Кургинян: Я понял. И если Вы публиковались в журнале «Коммунист», я все понял…

Нечаев: Это первое. Секундочку, можно я продолжу?

Кургинян: Как? Ну, тогда у меня нет времени задавать вопрос.

Сванидзе: Если можно, дайте возможность задать вопрос.

Нечаев: Ну, просто тогда мне…

Сванидзе: Нет… ну, завершите…

Кургинян: Я уже понял.

Сванидзе: …завершите тезис.

Нечаев: Я поскольку новичок на вашем…

Сванидзе: Завершите тезис, я добавлю полминуты.

Нечаев: Я поскольку новичок на вашем заседании, тогда Вы мне установите какой-то временной регламент, я буду в него, безусловно, укладываться,…

Кургинян: Ну, сейчас уже по ходу дела мы можем его устанавливать?

Нечаев: …стараясь структурировать свои… структурировать свои мысли. Так вот, как Вы себе представляете…

Кургинян: Если сейчас мы будем устанавливать регламент, у меня нет возможности говорить.

Нечаев: Я очень коротко, секундочку. Как Вы себе представляете абсолютно…

Сванидзе: Нет, нет, не задавайте вопросов.

Нечаев: …разваленную экономику, в которой спад идет 4 года — ее, что, можно за один-два года вывести в ситуацию подъема? Ну. Вы тогда, мягко говоря, наивный человек.

Сванидзе: У Вас есть еще вопросы? Я даю Вам полминуты.

Кургинян: Это очень… я готов продлить эту кривую куда угодно, потому что тогда выяснится, что экономика РСФСР, это речь идет о РСФСР, экономика РСФСР была еще выше единицы несколько лет назад, а теперь всего лишь, после работы Гайдара, была ниже 0,5. Я уже подчеркнул, что это является результатом более серьезным, чем Великая…

Нечаев: Извините, после работы Гайдара она была всего лишь 0,9.

Кургинян: Я уже подчеркнул, что этот результат является более серьезным, чем Великая Отечественная война. Почему 0,9, если в 92-м году 0,7?

Сванидзе: У Вас вопрос будет? Уже заканчиваются полминуты.

Кургинян: Я спрашиваю Вас, как Вы считаете, Вы отвечаете только за какую часть этого процесса? Гайдар отвечает за какую часть?

Сванидзе: Если можно, кратко, по возможности, кратко, Андрей Алексеевич.

Кургинян: За вершки или за корешки? За подъем после Примакова он отвечает или за спад во время своей деятельности?

Нечаев: Гайдар отвечает… в данном контексте за создание основ рыночной экономики в России, которые, безусловно, дали возможность в перспективе ей нормально развиваться. Гайдар, безусловно, не отвечает за правительство Черномырдина и Центральный Банк во главе с Виктором Владимировичем Геращенко. Гайдар, безусловно, не отвечает за правительство Примакова…

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Нечаев: …которые делали огромное количество ошибок.

Кургинян: У него на мой вопрос нет ответа.

Сванидзе: Спасибо.

Нечаев: И еще меньше Гайдар отвечает за нулевые…

Кургинян: Я спросил о кривой,…

Сванидзе: Свидетель…

Нечаев: …за нулевые годы.

Кургинян: …а мне рассказали поэму экстаза.

Сванидзе: Свидетель отвечает не про кривую, он отвечает про экономику, поскольку он был министром экономики. Я объявляю небольшой перерыв, после чего мы вернемся к слушаниям.


Сванидзе: «Суд времени» в эфире. Идет третий день слушаний по теме «Реформы Егора Гайдара».

Вопрос обеим сторонам: «Явились ли последующие экономические достижения и провалы отголоском реформ Егора Гайдара?»

Сторона защиты, прошу Вас.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Могу ли я попросить выступить Игоря Алексеевича Николаева, экономиста, директора департамента стратегического анализа компании «ФБК», который в ту эпоху, о которой мы говорим, работал, в том числе, и в правительственном аппарате? Каково Ваше мнение по этому вопросу?

Игорь Николаев, кандидат экономических наук: Отголоски, безусловно, есть. Было бы глупо отрицать, что их не было. И вообще, я отношусь к тем, я даже не могу себя назвать защитником Гайдара, но просто я стратегически, с системных позиций оцениваю его деятельность со знаком плюса, признавая одновременно, что были ошибки, были серьезнейшие ошибки. И, на самом деле, издержки от реформ были неоправданно высокие. Я даже с этим соглашаюсь. Были ли отголоски? Да. Та приватизация, которая у нас была… На самом деле, Егор Тимурович не имел прямого отношения к Закону о приватизации, он был принят летом 91-го года…

Млечин: Когда он еще не работал в правительстве.

Николаев: Александр Владимирович в большей степени, в общем, имел отношение к этому. А Егор Тимурович тогда работал директором института, да. Был закон уже принят о приватизации, о чековой.

Млечин: Это, знаете, у победы, у нее много отцов, а поражение — всегда сирота.

Николаев: Да, вот мое личное мнение — это был не лучший путь. Можно и нужно было попытаться, возможно, трансформировать это, потому что денежная приватизация имела все-таки перспективы. Но выбрали такой путь с огромными издержками. В результате и поступали таким образом, что главное — чтобы собственность была частной. Вы знаете, это такая революционная идея. Я их понимаю, но, на самом деле к чему это привело? Вот, чисто отголоски, да? Привело это к тому, что, конечно, у нас недоверие к предпринимателям на долгие годы установилось и это негативный отголосок.

Сванидзе: Я прошу прощения, Игорь Алексеевич, т. е. если…

Николаев: Но…

Сванидзе: …если …если я Вас правильно понимаю, Вы — противник реформ Гайдара?

Николаев: Нет, я не противник, я еще сказал, надо оценивать деятельность Егора Тимуровича с системных позиций, в целом. И эта деятельность, безусловно, с плюсом, потому что рыночная экономика, в конце концов, есть, свободные цены, частная собственность, ну и так далее. И тот подъем, который начался у нас после 98-го года, достаточно сильный, и продолжался в 2000-е годы… в 2000-х годах — это последствия тех реформ, что тогда были созданы эти институты. Не было бы этих институтов — не было бы этого подъема.

Млечин: Благодарю Вас. Я просто хотел бы зафиксировать, Ваша Честь, что оба свидетеля говорят о том, что реформы Гайдара, который очень короткий срок возглавлял российское правительство, заложили основы для движения вперед и даже для успеха в 2000-е годы.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона обвинения, Вы можете задать вопрос свидетелям защиты.

Кургинян: Все-таки, Гайдар построил институты или не построил? Потому что вдруг оказывается, что построены они были до него. Как только мы говорим о том, что институты не ахти, оказывается, что это не Гайдар. Как только потом оказывается, что он нас спас, почему спас, потому что институты. Так что ж с институтами?

Николаев: С институтами? Они построены.

Кургинян: Институт частной собственности был создан когда?

Николаев: Я только повторю то, что уже сказал. Да, свободные цены, свободные цены — важнейший институт, он построен. Как вынужден был Егор Гайдар проводить этот отпуск цен, он уже был в безвыходной ситуации. Этот институт — да, построен. Частная собственность — да, построен. Не таким путем.

Кургинян: Так он построил частную собственность?

Николаев: Приватизацию собственности трудно назвать…

Кургинян: Он построил?…

Николаев: Он построил.

Кургинян: Он. Это он. Не в 91-м году, как Вы только что сказали, когда был принят закон, а он построил.

Николаев: Но… он…

Кургинян: Я только хочу понять Вашу позицию.

Николаев: Моя позиция такая…

Кургинян: Кто построил? Вот Вы сказали две разные вещи, я хочу понять одну из них, какая из них более точно отражает…

Николаев: Ну, не надо передергивать.

Нечаев: Принятие … принятие закона и его реализация — совершенно разные вещи.

Кургинян: Ну, что же вы так нервничать-то начинаете?

Нечаев: Ну, что ж Вы дурака … дураков-то из нас делаете?

Кургинян: «Юпитер, ты сердишься, …»?

Сванидзе: Игорь Алексеевич, объяснитесь, объяснитесь просто…

Николаев: Я отвечаю.

Кургинян: (Руцкому) Пока я его…

Сванидзе: Прокурор имеет право задавать вопросы, отвечайте.

Николаев: А я отвечаю. Естественно, закон принят был, еще раз, если мы говорим о частной собственности, в середине 91-го года.

Кургинян: Т. е. не Гайдар?

Николаев: Т. е. не Гайдар, т. е. не Гайдар, да. Егор Тимурович, отвечающий за экономический блок правительства, реализовывал этот закон. Строил он частную собственность? Безусловно, строил. Только ли он? Конечно, не он.

Кургинян: Он участвовал в этом строительстве?

Николаев: Участвовал, принимал ключевое участие.

Кургинян: Но он не является ни основателем этого, ничего. Теперь, хотите, скажите, пожалуйста, вот тоже, у Вас интересная позиция и она мне близка. Объясните мне, а почему нельзя было сделать так вот, все-таки, с этим самым… капитализмом? Ну, вот дать людям максимальную возможность стать собственниками, мелкими и средними, крупную собственность удержать в руках государства, и постепенно, по мере успеха среднего и мелкого собственника, честным путем передавать ему крупную?

Николаев: Вы знаете, когда страна была доведена до ручки…

Кургинян: О-о-о. Т. е. родимые пятна помешали?

Николаев: Да не надо про родимые пятна…

Кургинян: А что?

Николаев: Дайте мне сказать.

Кургинян: Пожалуйста.

Млечин: Ваша честь, разрешите свидетелю ответить.

Сванидзе: Принимаю, разрешите, пожалуйста, ответить свидетелю на заданный Вами вопрос. Прошу Вас.

Кургинян: Простите, пожалуйста, что я … что я неправильно отреагировал…

Сванидзе: Прошу Вас, Игорь Алексеевич.

Николаев: Я могу объяснить, почему так получилось. Смотрите, с либерализацией цен деваться было уже просто некуда. Ну, просто некуда, надо было их отпускать. Поэтому мы имели рост цен в 2,5 тысячи процентов, да…

Кургинян: Ну, отпустили, а причем тут? …Я… я… я… простите, я Вас не перебиваю, я только хочу понять.

Николаев: А Вы не даете мне дальше продолжить. Я продолжаю с приватизации.

Сванидзе: Я Вам даю еще 15 секунд, продолжайте.

Николаев: Закон о чековой приватизации был принят за полгода до этого. Но не учли, когда такой скачок цен, ввиду вынужденной либерализации, то эти бумажки быстро превращаются в ничто, на самом деле. Виноват здесь Гайдар? Я уже сказал, не он принимал закон о приватизации. Он вынужден был исполнять во многом этот закон,…

Сванидзе: Спасибо.

Николаев: …который был принят.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: В общем, все… Я… я понял.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваша… Ваша сторона, Ваша очередь, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Я снова хотел бы спросить господина Геращенко. Скажите, пожалуйста, вот в том, что я говорю, если я говорю неправильно, я абсолютно готов выслушать Вашу критику, разве мы не могли пойти другим, вот этим путем, в приватизации? Бог с ними, с ценами. Мы не могли сделать собственниками свое население, мы не могли осуществить более народную приватизацию, оставив крупную собственность до времени государственной? Ведь это была бы другая страна.

Геращенко: Во-первых, мы почему-то забываем, что в большинстве стран с развитой рыночной экономикой большинство населения не является никакими собственниками, если они только не владельцы маленьких магазинов, кафе и так далее и тому подобное. Конечно, сейчас происходят большие изменения в связи с тем, что, как я упоминал, доля промышленности в производстве ВВП в США всего лишь 11 %, все остальное — другие услуги. И население, конечно, начало играть в акции, покупая те или иные акции, пытаясь заработать за счет тех доходов, которые в США достаточно высоки.

Поэтому, на мой взгляд, у нас население было совсем как бы не вовлечено и не заинтересовано даже, получив по этим, по-моему, два ваучера, или сколько там давали, да? Плюс только что родившимся, что, в целом, справедливо. Оно было не заинтересовано и не имело в виду становиться собственниками. Поэтому очень часто на заводах менеджмент предприятия очень быстро, если там было что продавать и имели какие-то они средства от банков или от кого, они скупали акции у рабочих и становились собственниками. И такая форма была. Т. е. эта форма приватизации как бы для всего народа, она была для нас непонятна, непривычна, и большинству населения было наплевать на эти чеки. Им нужно было эти чеки куда-то устроить за какую-то сумму денег, при том, что тогда зачастую промышленные предприятия вставали, не могли продавать продукцию, не было заказов, не было кредитов и так далее и тому подобное. Поэтому потом и пошли уже на залоговые аукционы, к которым Гайдар, в общем-то, отношения не имел.

Кургинян: Не имел, не имел.

Геращенко: Но вот это вот зерно как бы желания стать собственником, оно, конечно, было закинуто в благодатную почву, поскольку, в целом, как, по-моему, Эрхард или кто говорил, что «страна была беременна необходимостью реформ», и эти же реформы предлагались, пардон, и в союзном правительстве. Нужны разные формы собственности: государственная, частная, частная акционерная, кооперативная, индивидуальная и так далее и тому подобное. И нужна реформа цен. Но не либерализация всех цен. А были основные два постулата.

Сванидзе: 20 секунд, Виктор Владимирович.

Геращенко: Сельскохозяйственный сектор — это зерно, шерсть и хлопок, а остальное все будет образовываться вокруг при отпуске цен. В промышленности — это основные ингредиенты промышленного развития — энергоносители, там же, конечно, и уголь, где газ, нефть, железная … железная руда и цветные металлы. А остальное должно потом вертеться вокруг этого с тем, что допускается, во-первых,…

Нечаев: У вас были деньги в бюджете дотации платить на фиксированные цены?

Кургинян: Началась другая дискуссия. Я не против.

Геращенко: А за счет чего, господин доктор…

Сванидзе: Нет, мне интересно, мне интересно.

Геращенко: …господин доктор…

Нечаев: Или я начинаю сомневаться в вашем профессионализме, Виктор Владимирович, или Вы лукавите?

Геращенко: …живут Соединенные Штаты Америки?

Нечаев: У вас были дотации в бюджете проставлены?

Геращенко: Соединенные Штаты за счет чего живут? За счет эмиссии доллара.

Нечаев: Зачем Вы нам лапшу на уши вешаете…

Сванидзе: Спасибо.

Нечаев: …публично?

Геращенко: Я Вам не вешаю.

Сванидзе: Спасибо, спасибо, спасибо. Я прошу…

Геращенко: Это Вы пытаетесь повесить.

Сванидзе: …прошу уважаемых свидетелей не пререкаться. Виктор Владимирович, я правильно Вас понял, у меня уточняющий вопрос, разрешите, я правильно Вас понял, что если говорить о ваучерной приватизации, Вы считаете главным ее минусом то, что она была не вполне понятна людям?

Геращенко: Она была неинтересна просто населению.

Сванидзе: Спасибо. Я прошу сторону защиты задавать вопрос свидетелям обвинения.

Млечин: Ваша Честь, мы, по-моему, сейчас в зале заседания колоссально продвинулись в вопросе об ответственности Гайдара за итоги приватизации. Свидетель защиты показал, что к методике проведения приватизации Егор Тимурович Гайдар вообще не имел никакого отношения. Закон был принят Верховным Советом РСФСР, в который Гайдар никогда не входил, не избирался депутатом, а лишь исполнял закон, принятый Верховным Советом. Свидетель обвинения показал, что общество наше, к сожалению, вовсе и не хотело принимать участие в этой приватизации. Таким образом, обвинение, выдвигавшееся здесь против Егора Тимуровича Гайдара, что это он виноват в том, что собственность оказалась в чьих-то конкретных руках, просто должно быть снято. Благодарю Вас, у меня больше нет вопросов.

Сванидзе: Вопрос… вопросов не будет?

Млечин: У меня нет больше вопросов. Здесь, по-моему, все совершенно ясно.

Сванидзе: Мне… мне показалось очень интересным, на самом деле, мне показалось очень интересным и глубоким тезис Виктора Владимировича Геращенко о том, что население наше, наш народ за долгие годы, за долгие десятилетия полностью потерял, если я правильно Вас понял…

Геращенко: Собственником…

Сванидзе: …полностью потерял вкус к предпринимательской деятельности и понимание вообще о том, что это такое, да, я правильно Вас понял?

Геращенко: (кивает головой).

Сванидзе: Спасибо. Это, на самом деле, драма, если… если не трагедия, социально-психологическая.

Нечаев: К счастью… к счастью, это не совсем так.

Кургинян: Или совсем не так.

Сванидзе: Мы сейчас… мы сейчас вернемся … вернемся в зал заседания. Сейчас я объявляю небольшой перерыв, потом продолжим наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Подходит к концу третий день слушаний по теме «Реформы Егора Гайдара».

Последний вопрос, который я задаю сторонам: «Удалось ли Гайдару осуществить реформирование страны, переход от социализма к капитализму?»

Пожалуйста, сторона обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович, тезис, свидетель.

Кургинян: По-моему, чем дальше мы движемся, мы все больше понимаем следующее, что неясно до конца, что сделал Гайдар, потому что, почему так радуется обвинение, когда говорят, что он и приватизацию не сделал. Возникает вопрос — а что он вообще-то сделал? Если все сделали до него. Логика этой беседы очень понятна — как только ты говоришь, что он сделал что-то плохое, говорят, «А это не он», потом — «А это тоже не он». «А что он?» «А он — все». Я говорю: «Ну, это, это, вот это — плохое». «А это не он».

Ну, послушайте, это же интеллектуальный диалог, а не игра в прятки-мышки. Суть этой игры заключается в следующем: вершки и корешки, помните? Давай, тебе достанутся вершки, мне корешки. Давай вот эту кривую вот оттуда ему отдадим. Нет.

Мы живем все в одной стране. Эта страна находится в тяжелом положении. Если сейчас мы признаем, что было совершено нечто не то и проанализируем это честно и вместе, мы можем исправить это положение, но если нет, его будет исправлять либо гильотина, либо конец истории. Нам надо сейчас, сейчас, немедленно вести себя интеллектуально ответственно, а не играть в какие-то, так сказать, оскорбления или Бог знает что. Теперь…

Сванидзе: У Вас есть вопрос к свидетелям к своим?

Кургинян: У меня есть вопрос, конечно.

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: Господин Руцкой, бывший вице-президент, Герой Советского Союза, легендарный летчик, крупный общественно-политический деятель — Александр Владимирович Руцкой. Скажите, мы построили капитализм, потому что все больше говорят, что феодализм…

Руцкой: Да.

Кургинян: А если уже феодализм и есть зачатки рабовладения, не буду говорить, где на окраинах, то что же мы построили?

Руцкой: Вот, исходя из того, о чем мы говорили, защита пришла к выводу, что все-таки можно было и по-другому, правильно, переходить с одной формы экономических отношений к другой. При этом просчитывая форс-мажорные ситуации и думая о самом главном —…

Млечин: Ну, Вы приняли закон, куда ж деваться?

Кургинян: Я протестую.

Руцкой: …о людях, живущих в этой стране. Правильно? Т. е. реформы провести в интересах людей — просто так они не проводятся. А теперь давайте посмотрим на сегодняшние итоги. Мы не в состоянии выпускать самолеты гражданской авиации, потому что Егор Тимурович прекратил финансирование авиационных заводов в 92-м году. Мы не в состоянии выпускать боевые корабли…

Нечаев: В 92-м году…

Руцкой: Помолчи, помолчи…

Кургинян: Так не делают. Я обращаюсь к суду.

Руцкой: Ваша Честь, Ваша Честь, мне вопрос задан. Да.

Кургинян: Я обращаюсь к суду…

Руцкой: Я вас внимательно слушал…

Сванидзе: Согласен.

Кургинян: Мы никогда не перебиваем ту сторону, ни разу.

Сванидзе: Согласен, согласен. Продолжайте.

Руцкой: Прекратили финансировать кораблестроение напрочь. А зачем нам боевые транспортные корабли, десантные, крейсера, авианосцы, подводные лодки и так далее?

Сванидзе: Ваше время истекло, Александр Владимирович.

Руцкой: В ремарку этого. Прилетаю в Комсомольск-на-Амуре, лежит распоряжение: резать стапеля атомных и подводных лодок, подписанное Бурбулисом, членом команды Гайдара.

Сванидзе: Время истекло, Александр Владимирович, завершайте мысль.

Руцкой: Это называется преступление, понимаете. Поэтому все можно было это сделать и институты построить в интересах народа, в интересах страны.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Руцкой: А …минуточку, я закончу…

Млечин: Сейчас будете, сейчас будете.

Руцкой: А не в интересах 115 непонятного происхождения людей, которых публикует журнал Forbes.

Сванидзе: Александр Владимирович, Александр Владимирович, я вынужден задать Вам уточняющий вопрос. Что вы имеете в виду под непонятным происхождением людей?

Руцкой: Я имею в виду непонятное происхождение капитала этих людей.

Сванидзе: Спасибо, благодарю Вас.

Сторона защиты, у Вас есть возможность выступить с тезисом и задать вопрос своему свидетелю.

Млечин: Благодарю Вас. Андрей Алексеевич, давайте мы тогда поможем обвинителю и определим все-таки что на самом деле сделал Егор Тимурович Гайдар за те немногие месяцы, когда он возглавлял правительство. Что он реально сделал? А то обвинитель у нас путается.

Нечаев: А вот мы давайте обратимся к нашим молчаливым свидетелям. Вот, друзья, вам нравится возможность в любой момент поменять свои рубли, там, на доллары, евро, фунты и так далее, если вы едете в туристическую поездку заграницу? Думаю, что да. Это сделал Егор Тимурович Гайдар. Вам нравится возможность самим выбирать те товары, которые вам, с одной стороны, по вкусу, а с другой стороны, по карману, а не получать их по разнарядке ЦК КПСС, Госплана, Госснаба, по карточке москвича или с заднего прохода магазина, давая взятку мяснику? Я думаю, что да. Это сделал Егор Тимурович Гайдар. Вам нравится иметь возможность, если к этому есть стремление, начать собственное дело? Хотя последующие правительства огромное количество палок в колеса предпринимателям научились ставить. Так вот, это сделал Егор Тимурович Гайдар. Если кто-то из вас, например, интересуется там акциями, облигациями, значит, играет на фондовом рынке, а таких людей все больше, так вот, его основы заложил Егор Тимурович Гайдар. И массу вещей, которые вы сейчас воспринимаете как абсолютно нормальные и естественные, повседневные, и это очень хорошо, что это именно так, что никто не считает это каким-то чудом. Вот 20 лет назад они совершенно не казались таковыми, и, благодаря Гайдару и его сподвижникам, они, слава Богу, стали таковыми. Нашим людям стало доступно все то, что имеет нормальный житель европейских государств, Америки и так далее.

Млечин: Андрей Алексеевич, ну, а недостатки? Мы же не будем рисовать этого человека в каких-то идеалистических тонах. Давайте тоже поможем обвинителю.

Нечаев: Ну, вот Вы знаете, ведь можно на одно и то же событие посмотреть двояко. Вот Александр Владимирович нам сейчас с пафосом рассказывал, как…

Сванидзе: Полминуты, Андрей Алексеевич.

Нечаев: …резался оборонный заказ. Это правда. Вот я как раз отвечал за него в правительстве. Ну, Вы, правда, слукавили. Мы, например, заказали три стратегических бомбардировщика ТУ-160, потому что вся стратегическая авиация после распада СССР осталась на Украине, как Вы лучше меня знаете, наверное.

Сванидзе: 15 секунд.

Нечаев: И были заложены основы ракет «Тополь», которые сейчас составляют основы нашей стратегической безопасности. И это при нищем, дырявом, голом бюджете, которое нам оставило последнее коммунистическое правительство и последний Госбанк Советского Союза…

Сванидзе: Завершайте мысль.

Нечаев: …во главе со свидетелем обвинения. При нищем бюджете, при нищем. И вот дальше можно рассуждать, значит, а давайте мы по-прежнему…

Сванидзе: Спасибо, спасибо, Андрей Алексеевич.

Нечаев: …будем заказывать железки в виде танков и так далее…

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Геращенко: Разогнуть можете?

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вы имеете возможность задать вопрос свидетелю защиты.

Геращенко: А? Разогнуть можете? Врать-то хватит.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, нас ведь слушает страна, не только друзья. Нас слушают очень разные люди. Скажите, пожалуйста, Вы не продлите ли… Почему Вы не продлеваете свою речь, например, в такую сторону: «Друзья, вам нравится дышать? Это сделал Егор Тимурович Гайдар. Друзья, вам нравится на солнце загорать? Это сделал Егор Тимурович». Да, и вторая часть. Можно же продлить, наверное, и в другую сторону: «Друзья, вам нравится, что никогда, работая так, как вам это задано, и в тех секторах, в которых вам это обеспечила жизнь, никогда вы не купите хорошую квартиру с семьей вМоскве? Вам это нравится? Это сделал Егор Тимурович Гайдар. Друзья, вам нравится, что у нас несколько миллионов бездомных детей, и мы можем уже пересчитать, сколько у нас свиней, но сколько у нас бездомных детей, не можем пересчитать? Вам нравится видеть? Это сделал Егор Тимурович Гайдар».

Теперь я бы хотел все-таки спросить о другом. Скажите, пожалуйста, вот то, о чем когда-то сказал Достоевский: «Мы с вами два существа беспредельности, мы сошлись здесь на недолгий момент и скоро разойдемся, бросьте Ваш тон и возьмите человеческий».

Вы можете честно сказать, что именно сделал Егор Гайдар? Объясните мне, как мне относится к постоянным, постоянным, так сказать, монографическим и прочим доказательствам того, что это была боливийская модель, их дает Стиглиц и кто угодно. Что это была модель шокотерапии «а-ля Боливия», в которой тоже такими же способами были разрушены производственный контур и так далее.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вы дадите возможность ответить свидетелю?

Кургинян: Скажите мне, пожалуйста, это не была боливийская модель?

Сванидзе: Я вынужден…

Кургинян: Это не была латиноамериканизация? Скажите мне, что нет.

Нечаев: Это не была боливийская модель.

Кургинян: Не была латиноамериканизация? Спасибо.

Сванидзе: Андрей Алексеевич, у Вас есть, что ответить на это?

Нечаев: Что?

Сванидзе: У Вас есть, что ответить на это, кроме просто … кроме слова «нет»? Вы более распространенно ответите или… или не готовы?

Нечаев: Нет, ну, понимаете, трудно… трудно отвечать на некие абсолютно отвлеченные… Это не была еще и модель зулусов. Я не читал, правда, монографии о том, что это была боливийская модель и модель зулусов, но, на всякий случай, если Сергей Ервандович найдет такую монографию, я отвечаю, что и моделью зулусов это тоже не было.

Сванидзе: Ну, если я … если я…

Нечаев: Это была…

Сванидзе: Если я правильно понимаю, секундочку, Андрей Алексеевич, если я правильно понял Сергея Ервандовича, он имеет в виду латиноамериканскую модель развития экономики.

Нечаев: Значит, я не знаю, почему он имеет в виду латиноамериканскую модель развития экономики. Хотя вот эта модель сейчас, ну, если мы говорим об аргентинской модели, например, там тоже…

Сванидзе: Сейчас отвечает свидетель, Сергей Ервандович.

Нечаев: Там тоже разные … там тоже разные модели в Латинской Америке, есть чилийская модель — либеральная, есть аргентинская, так что, какую имеет в виду Сергей Ервандович, я не понимаю…

Сванидзе: Он имеет в виду боливийскую.

Нечаев: Боливийской — вообще, нет такой модели, вот экономисты ее не знают. Наверное, он имел… Так вот, аргентинская модель построения гос…

Кургинян: Я имел в виду реформы Джеффри Сакса.

Нечаев: …построения госкапитализма — это как раз то, что делает наша нынешняя власть…

Кургинян: Я знаю, как это сделано.

Нечаев: …и против чего категорически возражал и, главное, возражал действием, Егор Тимурович Гайдар.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. У сторон есть право на заключительное слово по итогам трехдневных слушаний. Прошу Вас.

Прошу Вас, сторона защиты.

Млечин: Я… Ваша Честь, всегда сторона обвинения, может быть, сторона обвинения?

Сванидзе: Сторона обвинения не хочет выступать первой.

Кургинян: Нет, почему? Мы хотим выступать. Кому Вы предоставляете слово первому?

Сванидзе: Пожалуйста, Вам.

Кургинян: Хорошо, прекрасно. Спасибо.

Сванидзе: Для суда последовательность не имеет значения.

Кургинян: Я… я полностью передаю возможность для заключительного выступления Виктору Геращенко, по отношению к которому здесь были не вполне тактичные замечания. Которого я бесконечно уважаю за его вклад в финансы и экономику России и Советского Союза и чьему профессиональному мнению я абсолютно доверяю. Я полностью отказываюсь в его пользу.

Сванидзе: Я предоставляю 40 секунд Виктору Владимировичу.

Геращенко: Вы знаете, в свое время, когда я учился в школе, я хотел поступить в юридический институт, который был расположен на углу Герцена. Но его объединили с юридическим факультетом МГУ, который не готовил работников юриспруденции, и мне старшие товарищи сказали: «А, вообще, зачем тебе туда идти? У нас справедливое государство, юристы нам не нужны. Некуда их устраивать после окончания вуза». И я поэтому решил идти в экономический вуз. Поэтому у меня нет как бы вот того пафоса со стороны обвинения, но я хотел бы сделать одно маленькое замечание.

Сванидзе: Мне очень не хочется Вам напоминать о времени…

Геращенко: Да, я прямо заканчиваю. Вот зачем врать-то, Андрюша? Ведь Джеффри Сакс, которого господин Ясин почему-то обозвал выдающимся экономистом, был как раз советником при ведении реформ в Боливии. И он какое-то время вертелся вокруг Гайдара, пока тот не понял, что это не тот человек, и его отправил на сторону.

Сванидзе: Спасибо.

Геращенко: Все.

Нечаев: Вы сами подтвердили, что это была не боливийская модель. Ну, вообще, в чем…

Сванидзе: Прошу прощения…

Геращенко: Я сказал, кто вертелся вокруг Гайдара.

Нечаев: Я не понимаю, в чем… в чем обвинение, в чем… обвинение во лжи? Я не очень понял.

Млечин: Леонид Михайлович, Вы можете произнести сами, а можете предоставить точно так же слово кому-то из Ваших свидетелей.

Млечин: Это были очень интересные три дня слушаний. Я думаю, что они были интересны и для участников заседания и для наших телезрителей. Я должен констатировать, что ни одно из обвинений, предъявленных Егору Тимуровичу Гайдару, не нашло никакого подтверждения здесь, в суде. Ни свидетели обвинения, ни представленные доказательства не подтвердили ни одного из предъявленных ему обвинений. В чем он был виновен? Вот если бы он тогда в 91-м году предпочел научную или публицистическую карьеру, сидел бы здесь сейчас и рассказывал нам бы о ком-то другом, кто взялся бы тогда. И, возможно, и я даже уверен, сделал бы это значительно хуже, и мы жили бы сегодня хуже. И Егор Тимурович бы прекрасно анализировал, почему это не удалось. Но он взялся. Он взялся в очень трудных, тяжелых, невыносимых и немыслимых обстоятельствах. Этот человек ничего на этом не заработал. Он ничего не украл, не унес, и, вообще, ничего не использовал в личных целях. Он делал это для страны и делал все, что он мог. И это доказали наши свидетели. И он невиновен, Ваша Честь.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории.

Начинаем голосование в зале. Итак, вопрос: «Гайдар: созидатель или разрушитель?»

Созидатель — 39 %

Разрушитель — 61 %

Сванидзе: Итак, «Гайдар — созидатель» — так считает 39 % нашего зала, и «Гайдар — разрушитель» — так считает 61 % сидящих в нашем зале.

Сейчас короткий перерыв, после чего мы узнаем результаты телевизионного голосования.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Я помню, в 92-м, после восьмидесяти лет советской власти, это действительно было шоковым впечатлением для очень многих людей, особенно, для пожилых. Жили, работали, верили, привыкли. А теперь, оказывается, это был путь в тупик. И что же, тогда вся жизнь была пустой, напрасной? А ведь неплохо жили: в очереди постоишь, возьмешь, сколько дадут, еще постоишь, еще возьмешь, еле дотащишь. А теперь вот немолодые уже — и вдруг денег нет.

Все массовое непонимание, незнание того, что творилось в советской экономике, годами задавленный страх, вся скопившаяся досада на скудную жизнь вылились в нестерпимую ярость к одному человеку. А поскольку экономические реформы пришлись на время небывалой всеобщей свободы, все эмоции высвободились. Впервые за бесконечно долгое время народ набрал воздух и выкрикнул проклятие. И оно досталось Егору Тимуровичу Гайдару. Это — мое личное мнение.

А сейчас я прошу огласить результаты телевизионного голосования.

Результаты телевизионного голосования:

Созидатель — 14 %

Разрушитель — 86 %

04. Коллективизация это преступная авантюра или страшная необходимость?

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим.

Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашейтелевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Наша сегодняшняя тема — одна из ключевых в отечественной истории XX века. Хотя формально события, о которых пойдет речь, начинаются в 1929 и заканчиваются в первой половине 30-х. Речь идет о коллективизации. Событие экономическое, политическое, социальное. Мало что, пожалуй, только война, может сравниться с коллективизацией по степени трагизма. Главный вопрос наших слушаний: «Коллективизация это преступная авантюра или страшная необходимость?»

Мы запускаем голосование для нашей телеаудитории.

Номера телефонов вы видите на ваших телевизионных экранах.

Сначала я прошу вывести на экраны материалы по делу.

Материалы по делу.

Решение о проведении коллективизации было принято на ХV съезде ВКП(б) в декабре 1927 года. Тогда же делегаты утвердили Первый пятилетний план развития сельского хозяйства. До революции зерно было основной статьей экспорта. В 1927 хлеба уже не хватало даже для страны. Когда производство сократилось в результате военных потрясений, неурожаев и раскулачивания страна оказалась на грани голода. Встал вопрос о построении такой системы, которая могла бы справиться с серьезным кризисом. Крупные хозяйства, как казалось, вписывались в эту систему лучше всего. Как полагает ряд исследователей, насильственная коллективизация едва не ввергла страну в состояние новой гражданской войны. Обязанность сдавать урожай в колхозы лишило крестьянство стимула к труду. Скот, который нужно было чем-то кормить, стали забивать. Миллионы крестьян-кулаков сослали на север. Несогласных с линией партии арестовывали и расстреливали. В 30-х годах число мятежей по всей стране перевалило за тысячу.

Как считают многие эксперты, коллективизация стала одной из основных причин массового голода в Советском государстве. Руководство страны во всем обвинило власть на местах. Выйти из страшного кризиса удалось только к 1934 году. Несмотря на критическое положение в сельском хозяйстве в том году стране удалось собрать неплохой урожай. Тогда же было объявлено о победе социализма на крестьянской земле.

На одной чаше весов — форсированное развитие экономики, на другой — разрушение привычного уклада крестьянского общества, убийства и массовые аресты. Каков же главный итог коллективизации?

Сванидзе: Сторону обвинения на нашем процессе представляет писатель Леонид Млечин.

Защитапредставлена политологом, президентом Международного Общественного Фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергеем Кургиняном.

До того, как мы начнем наши прения, у меня вопрос и к Млечину, и к Кургиняну — в чем актуальность темы, которую мы сегодня будем заслушивать?

Прошу вас.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь. Обвинение берется доказать на этом процессе, что решение о коллективизации и раскулачивании было преступным и не привело ни к одной из тех целей, которую декларировало тогдашнее советское руководство. И через 40, и через 50 лет после коллективизации и раскулачивания, Россия, Советский Союз, в целом, по-прежнему оставались без хлеба, не могли его экспортировать, как экспортировала когда-то Россия, которая кормила и себя и полмира, а вынуждена была ввозить хлеб.

Города Советского Союза и через 40, и через 50 лет после принятия решения о коллективизации сидели на талонах, не было продовольствия. Потому что эти решения подорвали производительные силы деревни, привели к уничтожению лучшего крестьянина, лучшего производственника, который существовал на этой земле. И у меня, Ваша Честь, есть личные мотивы говорить об этом. Мой дедушка после Октябрьской революции взял винтовку и вступил в Красную Армию, он участвовал в Гражданской войне, он на Южном фронте вступил в партию.

В его записках после смерти я нашел признание. «Когда я увидел, — он пишет, — когда пошли эшелоны на восток, в которых везли раскулаченных, и я увидел несчастных детей, которых выселяли туда на север, где они должны были погибнуть, в моей душе, — пишет он, — все перевернулось. И я понял, что я воевал не за ту идею, с этой секунды коммунистическая идея для меня закончилась». Мне кажется, это нравственный итог того, что произошло в те годы.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Слово стороне защиты, Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Самое поразительное, что мой дед писал примерно то же самое. Он только, в отличие от деда моего оппонента, не вступал в партию. Он был белым офицером, который перешел к красным в 17-м году и видел огромные позитивы в том, что делали красные. Но к коллективизации относился крайне негативно и погиб в 37 году.

Я никогда бы не стал защищать коллективизацию, как таковую, и восхищаться всеми теми ужасами, которые существуют. Это абсолютно нелепо, аморально и контрпродуктивно, помимо всего прочего. Ужасы слишком очевидны.

Все что я защищаю, это сложность, неоднозначность истории, которая произошла, потому что это наша история. Она история сидящих в зале, история нашей страны. Это история народа. Всякое оглупление истории, и превращение сложнейшего, трагического и необходимого процесса в простую банальную сказку, означает, что у народа отнимают историю. Отнимают историю даже у этих погибших, потому что оказывается, что они погибли, ну, просто впустую. Вот я хочу доказать и берусь доказать, — что об этом было рассказано очень много пустых и глупых сказок. И что на самом деле, все совсем не так, как в этих сказках — намного сложнее, трагичнее, и более того, достаточно сложным образом соотносимо с мировой историей, и с мировыми процессами.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Сейчас мы объявляем короткий перерыв, после этого приступаем к слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — коллективизация. Первый мой вопрос обеим сторонам: «Коллективизация это внезапная идея большевиков или логичное продолжение исторической российской традиции?»

Сторона обвинения, прошу вас. Ваш тезис, ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь. Наша позиция состоит в том, что решение о коллективизации было непродуманным и преступным. Могу ли я попросить для начала вывести доказательство № 10 — выдержка из статьи философа Ивана Ильина?

Сванидзе: Прошу вас — доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из статьи Ивана Ильина «Возникновение и преодоление большевизма в России»: «Русский человек, начавший революцию в качестве инстинктивно-индивидуализированного бунтовщика, заканчивает ее в качестве инстинктивно и духовно коллективизированного раба. Большевизм был только соблазном: настоящим замыслом был коммунизм. Надо было взбунтовать русского гражданина, чтобы превратить его в крепостного крестьянина».

Я поясню, что Иван Александрович Ильин был философом, эмигрировавшим из России. Сейчас прах его, благодаря усилиям Владимир Владимировича Путина, возвращен на родину и покоится здесь. Могу ли попросить допросить первого свидетеля? Николай Алексеевич Ивницкий. Николай Алексеевич всю жизнь занимается изучением истории русской деревни. Николай Алексеевич, скажите, так что такое было принятие решения о коллективизации? Ну, необходимость такая — у нас есть люди, которые скажут, ну, черт с ним, лес рубят — щепки летят, зато колхозы крепкие построили.

Кургинян: Я протестую. Вы первые сначала оговорили позицию, что мы никогда не говорили «Лес рубят — щепки летят».

Млечин: А я к вам не обращался.

Кургинян: Тогда к кому вы обращались?

Млечин: Я говорю, что есть люди, которые так считают. Возьмите стенограммы и прочитайте.

Кургинян: А почему вы этих людей сейчас задействуете на процессе, где спорят две стороны?

Сванидзе: Я не принимаю протест. Прошу Вас (Млечину — прим. стен.).

Млечин: Да.

Н. Ивницкий, профессор Института истории РАН, доктор исторических наук: Я был свидетелем этой коллективизации. Мне в то время было 8 лет, и я видел, как раскулачивали и высылали на север, в Соловки, в том числе и семью моей тети. С двумя малолетними детьми — 4 и 6 лет. Их выслали, правда, потом реабилитировали, но вернулась жена вместе с двумя детьми, а муж остался там, потому что умер.

Речь шла о том, что неожиданная коллективизация сплошная была провозглашена в конце 29 года. 7 ноября 1929 года в «Правде» появилась статья Сталина «Год великого перелома». Это тогда, когда в колхозах было немногим больше 7 % крестьянского населения. Между тем, Сталин провозгласил, что в колхозы массово пошел середняк, пошли крестьяне, целыми селами, деревнями, районами и даже округами. В то время, как в самом деле этого не было.

И вот в 30-м году приступили к сплошной массовой коллективизации. Но поскольку не было подготовлено материально-технических предпосылок, не были подготовлены психологические предпосылки и даже организационные, то, конечно, коллективизация застряла. И для того, чтобы сдвинуть дело с места, применялись силы принуждения, насилия и т. д.

Сванидзе: Николай Алексеевич, итак, вы считаете, что это внезапная идея большевиков, не имеющая никакой исторической основы. Я правильно вас понимаю?

Ивницкий: Не совсем. Дело в том, что идея производственного кооперирования, это идея прогрессивная. Но, как, каким образом она проводилась, это было преступно. Было раскулачено более миллиона крестьянских хозяйств с населением 5–6 миллионов.

Сванидзе: Я понял, я вас понял, Николай Алексеевич. Спасибо.

Млечин: Благодарю.

Сванидзе: Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, вы — историк, я в высшей степени сострадаю судьбе вашей семьи и судьбам других семей, которые были попраны коллективизацией. Но вы понимаете, как историк, что дискуссии о коллективизации шли все 20-е годы. Вы понимаете, что истоки коллективизации имеются в дореволюционной истории и во всей истории России. Согласны ли вы с этим или нет? Да или нет?

Ивницкий: Я согласен с тем, что вопрос о кооперации и коллективизации — производственная кооперация, обсуждался и до революции, и были кооперативы, и после революции и так дальше. Но принятие неожиданного решения перейти к сплошной коллективизации невозможно было.

Кургинян: Вам известна дискуссия по проблеме коллективизации в 20-е годы?

Ивницкий: Мне известно. И дискуссия по вопросам коллективизации, и какие должны быть колхозы, и так дальше. Но все это было отброшено в 1929-30 году. И волевое решение было принято: приступить к сплошной коллективизации.

Кургинян: Вы… Понятно.

Ивницкий: Вот что.

Млечин: Ваша Честь, сторона защиты выбрала свое время и…

Кургинян: Я фиксирую, я фиксирую…

Млечин: …не может ничего зафиксировать.

Кургинян: …я фиксирую, что ваша позиция заключается в том, что это имеет корни. Вы только что сами сказали, что это имеет корни. Правильно? Что это не беспочвенно, а имеет корни.

Сванидзе: Спасибо.

Ивницкий: Имеет. Имеет. Но идея, а не практическое осуществление.

Сванидзе: Сторона защиты имеет право пригласить своего свидетеля. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: В этой связи и только в этой связи, а не для того, чтобы оправдывать коллективизацию, я прошу вызвать на экран наше доказательство — из Пленума ЦК ВКП(б) 9 июля 28 года.

Сванидзе: Прошу доказательство защиты на экран.

Материалы по делу.

Из речи Иосифа Сталина на Пленуме ЦК ВКП(б) от 9 июля 1928 года: «Основа наших хлебных затруднений состоит в растущей распыленности и раздробленности сельского хозяйства… Ежели мы имели до революции около 15–16 миллионов крестьянских хозяйств, то теперь мы имеем их до 24–25 миллионов…

Но беда в том, что, несмотря на все это, производство товарного хлеба отстает у нас от довоенного производства вдвое, т. е. процентов на 50. Вот где корень вопроса».

Кургинян: Я еще раз обращаю внимание, что я не обсуждаю абсолютно прав ли в этом Сталин или виноват, я только обращаю ваше внимание на дату — 9 июля 1928 года. Ибо мы обсуждаем вопрос — беспочвенно или имеет почву? Были в этой дискуссии прецеденты или нет, я подчеркиваю, что говорить, что у нее не было прецедентов и истории, это значит опровергать некие математические истины. В том числе эту.

Теперь я хотел бы предоставить слово свидетелю — Николаю Михайловичу Харитонову, первому заместителю председателя комитета Госдумы по аграрным вопросам, члену фракции КПРФ. Николай Михайлович, пожалуйста. Скажите, пожалуйста, вы, как аграрий и эксперт, считаете, что у этой истории были прецеденты, она длится долгое время, она не является бессмысленной мгновенной авантюрой или является?

Н. Харитонов, депутат ГД РФ, член фракции КПРФ: Во-первых, и коллективизация, и раскулачивание — это два разных понятия. И по событиям, и по времени, и по тому, как принимались решения. Причина этих принятий решений: до 27 года все шло как бы нормально. И был введен НЭП, и товарищества по коллективной обработке земли (ТОЗы), артели были, колхозы были образованы. Зерно мелкотоварное сельскохозяйственное производство поставляло до 27 года. Зерно шло самотеком в закрома и для нужд государства.

Но после определенных событий, и тогда, когда контрреволюция стала поднимать голову за границей — а это полтора миллиона людей, которые бежали после революции 17 года, зерно стало тоненьким ручейком поступать в закрома и на нужды страны. Поэтому Сталин прекрасно понимал, что только форсированная коллективизация может вывести ситуацию в нормальное русло для развития, в первую очередь, промышленного потенциала, а затем всеобщего благополучия. И он выделил четыре основные задачи: мы не гарантированы от военного нападения, мы не гарантированы от осложнений на хлебном рынке, мы не гарантированы от неурожая, нам абсолютно необходим резерв для экспорта хлеба. Коллективизация была жизненно необходимое мероприятие.

Кургинян: Правильно ли я вас понял в целом, что это была небеспочвенная авантюра? Что у этого есть корни?

Харитонов: Она была доказуема эта идея, жизненно необходимой.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. У стороны обвинения есть возможность задать вопросы свидетелю.

Млечин: Николай Михайлович, могу ли я спросить? Вы сказали, что коллективизация и раскулачивание происходили в разное время, я правильно вас понял, да?

Харитонов: Коллективизация и раскулачивание по времени это разные события.

Млечин: А вы можете сказать когда, в каком году что происходило? Уточнить нашим зрителям, возможно, они не так хорошо владеют материалом как вы.

Харитонов: Вот у меня…

Млечин: Просто назовите две цифры — начало коллективизации и начало раскулачивания. Два временных отрезка.

Харитонов: Коллективизация с 28 по 32 год…

Млечин: Ага. А раскулачивание?

Харитонов: …проведена в СССР. И 30 января 30 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло Постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Согласно этому постановлению…

Млечин: Да, да, да.

Харитонов: …люди были поделены на три категории.

Млечин: Вы мне ответили. Значит, к сплошной коллективизации пришли решением Пленума ЦК и сначала статьей в «Правде» 7 ноября 1929 года, а в начале января, через два месяца, если я правильно понял, началось раскулачивание. Вы считаете, что это были разные временные отрезки? Два месяца, это что, по-вашему, эпоха прошла между ними? Да это связанные между собой были процессы — через два месяца. Сначала приказали сплошную коллективизацию провести, и сразу же началось уничтожение деревни. Через два месяца.

Харитонов: Значит…

Млечин: Прошу прощения, у меня следующий вопрос, вы мне ответили. Скажите, пожалуйста, вот вы говорите, плохо было со сбором зерна. Страна тогда разве не экспортировала хлеб, Россия, Советский Союз?

Харитонов: А я вам другой вопрос задам…

Млечин: Нет, вы не можете мне задать вопрос. Вы ответьте на мой, пожалуйста…

Кургинян: Казалось бы, вот тут свидетелю не дали ответить, и было сказано — спасибо, я удовлетворен собственным монологом.

Сванидзе: Хорошо, хорошо, принимается. Николай Михайлович, вы хотели…

Млечин: Я бы…

Сванидзе: Секундочку, этот протест принимается. Вы хотели ответить на предыдущий вопрос стороны обвинения. Прошу Вас, кратко.

Харитонов: Мы же не критикуем царский режим до 17 года, когда страна пухла от голода?

Млечин: Мы не обсуждаем царский режим…

Харитонов: Эти события были, были.

Млечин: …прошу прощения.

Харитонов: Поэтому, говоря…

Кургинян: Прошу прощения, мы обсуждаем — это беспрецедентное событие или имеющее корни? А царский режим — это корни.

Млечин: Я задал конкретный вопрос…

Сванидзе: Хорошо, сейчас отвечает свидетель, Сергей Ервандович.

Харитонов: Повторить…

Кургинян: Он сказал, что это не по теме.

Млечин: Действительно ли с вашей точки зрения коллективизация и раскулачивание это разное время?

Ивницкий: Конечно, нет.

Харитонов: Одно из другого вытекало.

Млечин: Я вот тут с вами согласен.

Харитонов: Одно из другого вытекало.

Млечин: Да, это правда. Конечно, конечно. В свое время Сталин принял страну в трудном положении. Разве в это время Россия не экспортировала хлеб?

Харитонов: Сталин принял страну с деревянной сохой — мелкотоварное производство.

Млечин: Россия разве не экспортировала хлеб?

Харитонов: Россия экспортировала зерно, а народ голодал.

Млечин: Да что вы говорите?

Харитонов: Голодал.

Млечин: А после коллективизации перестали голодать и экспортировать перестали? Куда все делась-то?

Харитонов: Проблемы были, но проблемы совсем другого характера были.

Млечин: Как, как?

Харитонов: Потому что индустриализация…

Млечин: Съела весь хлеб?

Харитонов: …опережала, опережала события, происходящие в деревне.

Млечин: Николай Михайлович, я не понимаю. Сталин принял страну, которая экспортировала хлеб, а…

Сванидзе: Леонид Михайлович, позиции сторон понятны, время истекло.

Короткий перерыв, после этого продолжим слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания по теме коллективизация. Мой вопрос сторонам: «Декрет о земле, военный коммунизм, НЭП — можно ли назвать эти действия продуманным планом выхода страны из кризиса после захвата власти большевиками?»

Я предоставляю возможность первым отвечать на этот вопрос стороне защиты. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Тезис, свидетель.

Кургинян: После прихода большевиков к власти начались некоторые мероприятия, которые были порождены реальными проблемами в аграрном секторе России. Эти проблемы имеют давнюю историю. В этом смысле мы подчеркиваем и хотим обратиться ко всем только с одним — эти проблемы имеют корни, это сложнейшие проблемы нашей истории. Пока мы говорим, что это беспочвенно, мы отказываем себе в праве понять корни этих проблем. Они лежат в общине, они лежат в комитетах бедноты… Первые раскулачивания начались совсем не тогда, война с кулаками велась и при Столыпине и раньше. Это проблема, имеющая длинную и сложную историю. Она трагична и никто не хочет говорить, что это идиллия, что это триумфальный путь, что это гениальное, так сказать, изобретение товарища Сталина. Мы говорим только о том, что это не беспочвенная авантюра. И в этой связи я хочу привести одно доказательство.

Сванидзе: Да, прошу вас.

Кургинян: Из декрета II Всероссийского съезда Советов.

Материалы по делу.

Из декрета II Всероссийского съезда Советов о земле (26 октября 1917 года): «Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа… Право частной собственности на землю отменяется навсегда; земля не может быть ни продаваема, ни покупаема, ни сдаваема в аренду, либо в залог, ни каким-либо другим способом отчуждаема…»

Кургинян: Итак, мы видим, что есть прецедент. Видим, видим это математически. А теперь я хочу привлечь свидетелем Староверова Владимира Ивановича, главного научного сотрудника Института социально-политических исследований РАН, доктора философских наук.

Скажите, пожалуйста, ваша точка зрения на вопрос — у этой проблемы есть корни? Не будем обсуждать меру ее трагичности. Она обусловлена объективными причинами, да? Да или нет?

В. Староверов, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований РАН, доктор философских наук: У нее не просто есть корни, но давние корни. Почему община у нас дожила почти до сегодняшнего дня? В виде колхозов? Тогда как на Западе она закончила в виде марки, общины-марки, в XIV–XV веке? Там существовали благоприятные условия для ведения сельского хозяйства. Можно было в одиночку. И сделан был выбор парцеллярного ведения хозяйства.

Российские просторы можно было освоить только коллективно. Поэтому община крепкая была. И сама по себе крестьянская реформа 1861 года — это была антиобщинная реформа, которая должна была стимулировать развитие капитализма. Но община показала свою глубокую укорененность и в менталитете, и в самих условиях ведения сельского хозяйства. Поэтому, хотя Столыпин попытался разрушать общину, но ему не удалось. В общине осталась основная масса крестьянства. И только крепкие хозяева выделились «на отруба». И не случайно после Октябрьской революции, когда в декретах большевики приняли не свою программу, а программу эсеровскую, фатализации как уступка менталитету крестьянства…

Сванидзе: Я прошу прощения, время истекло.

Староверов: …не случайно началось возобновление общины…

Кургинян: Спасибо большое. С моей точки зрения, вы прекрасно доказали позицию.

Сванидзе: У меня есть уточняющий к вам вопрос, если можно.

Староверов: Да, пожалуйста.

Сванидзе: Вопрос такой: правильно я вас понял, что вы считаете реформу императора Александра II 1861 года, реформой, идущей вразрез национальным интересам и реакционной реформой? Я имею в виду освобождение крестьян.

Староверов: Ясно.

Сванидзе: Сидите, пожалуйста. Пожалуйста, сидите. Так удобнее.

Староверов: Нет, ничего. Реформа 1861 года преследовала не освобождение крестьян, а расчистку условий для формирования капитализма. Для обеспечения нарождавшейся капиталистической промышленности рабочими руками.

Сванидзе: Я понял. То есть вы считаете ее вредной, реакционной или полезной? Вот меня интересует такой ответ.

Староверов: Нет. Это была прогрессивная…

Сванидзе: Всё.

Староверов: …прогрессивная, с точки зрения строительства капитализма.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Итак, сторона обвинения имеет возможность задать вопрос свидетелю.

Млечин: Владимир Иванович, я хотел спросить, вот скажите, разве вам неизвестно, что хуторские, отрубные хозяйства давали больше товарного хлеба, чем давали общинные?

Староверов: Да, они давали больше. На отруба в соответствии с политикой Столыпина выделялись лучшие земли. Это первое. Второе. Эти хозяйства были крупнее — почему потом потребовалась коллективизация, — чем парцеллярные крестьянские хозяйства бедноты, оставшиеся в общине. Но беднота оставалась в общине для того, чтобы выжить, не совсем голодать.

Млечин: Согласитесь ли вы с тем, что помещичьи хозяйства тоже давали больше товарного хлеба…

Староверов: Давали больше.

Млечин: …как более развитое производство, основанное на частной собственности.

Староверов: Давали больше, но у них была более высокая культура, и не случайно после революции было принято решение о создании культурного хозяйства на базе помещичьих…

Млечин: Правда, все разорили… к счастью, да. Владимир Иванович, скажите, пожалуйста, так не следует ли из ваших же слов, что надо было стремиться…

Староверов: Из моих слов…

Млечин: …к крупному и частному производству?

Староверов: Нет. Нет. Если…

Млечин: Если бы все были на хуторских и отрубных хозяйствах, так больше бы давали крупного товарного хлеба. Разве не по этому пути надо было пойти?

Староверов: Из моих слов следовало одно — и помещичьи хозяйства, и кулацкие хозяйства, отрубные…

Млечин: А под кулаками вы кого имеете в виду? Я просто уточнить.

Староверов: Да. Крепких хозяев.

Млечин: Ага, крепких хозяев, т. е. хорошие производственники, да?

Староверов: Они не избавили Россию от голода. Вы припомните, с чем боролись Чехов, Толстой и т. д.? Создавали комитеты по борьбе с голодом. Когда это было? Первый великий массовый голод появился в России после великой крестьянской реформы 1861 года. Последний голод был, действительно, в 1933 году. Ну, если не упоминать послевоенные 1946-47 года, вызванные разрухой.

Потому что само по себе развитие с упором на крепкие хозяйства-единолички не освобождало Россию от постоянной угрозы голода. Вот почему.

Сванидзе: Ваше время истекло.

Млечин: Как странно.

Сванидзе: Прошу прощения, Леонид Михайлович.

Млечин: Совсем не следует это из ваших слов…

Сванидзе: Пожалуйста, сторона обвинения может высказаться и представить своего свидетеля.

Млечин: Могу ли я допросить свидетеля Нину Львовну Рогалину, профессора. Давайте мы с вами пройдемся все-таки по этой истории, очень кратко, аграрного вопроса. Все-таки, на каких путях России надо было искать выходы из кризиса? Ну, действительно, может быть, создали колхозы, крепкие тоже, или все-таки на каком-то другом пути?

Н. Рогалина, профессор кафедры Отечественной истории XX века исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор исторических наук: Нет, ну надо на цивилизационных путях частной собственности и ее правовой защиты. То, что стал делать Николай II, и руками Столыпина подготовил Витте. Конечно, с чем пришла страна к 17 году? Когда большевикам неожиданно выпала власть, так сказать, валялась на дороге. Половина крестьянских хозяйств уже закрепили, укрепили в личную, или в частную, как им получалось, собственность. 6 миллионов хозяйств подавали заявление о том, чтобы, выйти из общины. Наполовину страна вышла из общины. И если бы колесо истории не повело влево, говорил известный аграрник народнического толка Н. Огановский, то она стала бы страной собственников.

Млечин: Извините, а может правильно говорят — русские крестьянин не хотел частной собственности?

Рогалина: Нет, нет. Нет, если мы специальную сделаем передачу о Столыпине и столыпинской реформе, мы увидим, насколько она была успешна, насколько это заинтересовало людей, насколько индивидуальная инициатива их привлекала, насколько община с ее принудительным севооборотом, с трехполкой их казнила. Но самое главное, ведь задача российская — цивилизационное преобразование, переход от традиционного, полутрадиционного общества к индустриальному, к урбанизированному. И этот процесс шел успешно, очень быстро.

Млечин: Вот извините, а может быть, если бы колхозы не создали, так бы вот мотыгой или вот сохой…

Рогалина: Нет, нет. Кооперация была лучшая в мире. Мы по количеству кооперативов были на втором месте после Германии, а по вовлеченным туда, по многообразию и в сфере обращения и обслуживания, и снабжения, и т. д… Очень хорошо она пошла. Наши кооператоры были лучшие в мире. Статистика земская была лучшая в мире.

Млечин: И этот способ помог бы превратить…

Рогалина: Безусловно.

Млечин: …в современное, дающее достаточное…

Рогалина: Да.

Млечин: …количество товарного хлеба…

Рогалина: Конечно, конечно.

Млечин: …чтобы накормить страну и даже продавать его.

Рогалина: Безусловно, безусловно. Нужно было время. А вообще быстро это все развивалось. Столыпин просил 20 лет, а за 7 лет такие превращения…

Млечин: Как вы вообще оцениваете коллективизацию как метод решения сельского …?

Рогалина: Это самое худшее, что могло произойти с нашим народом.

Млечин: Благодарю вас, спасибо.

Сванидзе: Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения. Прошу вас.

Кургинян: Нина Львовна, я с большим интересом выслушал ваши комментарии и вполне впечатлен вашей компетенцией в этом вопросе. Скажите мне, пожалуйста, мы сейчас обсуждаем только один вопрос… Ваше личное мнение, что это была плохая мера или хорошая — это ваше мнение эксперта, профессионала, которое я полностью уважаю. Скажите только одно, вы понимаете, что дискуссия шла между группой Троцкого и группой Бухарина, что Сталин в этой дискуссии присоединился к группе Бухарина вначале и говорил: «Вы нашего Бухарчика не трогайте». Вы знаете, что потом Сталин фактически взял программу Троцкого. Я не говорю правильно это или нет. Согласны ли вы с тем, что это имеет длинную историю в жизни данной партии и страны, а значит это нельзя назвать беспочвенной и мгновенной авантюрой? Да или нет?

Рогалина: Не будем подменять кооперацию, кооперативную идею коллективизацией.

Кургинян: Я попрошу вас, если можно на вопрос … Дискуссия между группой Бухарина и Троцкого шла или нет?

Рогалина: Шла. Сначала левые выступили…

Кургинян: Вы историк, вы преподаете в МГУ. Вас слушают.

Рогалина: Не надо меня пугать. Конечно, я там преподаю.

Кургинян: Нет, я не пугаю вас. Я внимаю.

Рогалина: Так я вам отвечаю, что конечно шла…

Кургинян: Шла. Значит, у этого есть корни?

Рогалина: Когда было решено в 1925 году строить социализм в одной стране…

Кургинян: Да.

Рогалина: …то Троцкий, Преображенский, его главный экономист, сказал: «Не получится». Давайте, тогда придется эксплуатировать крестьянство. Отойти от ленинского кооперативного плана постепенности и т. д. Давайте нажмем на это самое, начнем… Индустриализация была главной целью, так?

Кургинян: Вы прекрасно сейчас обосновали то, что это имеет длинную историю. Но я хочу вам сказать…

Рогалина: Ну, какая она длинная-то? 10 лет Советской власти.

Кургинян: Любой человек с историческим образованием знает, что это имеет историю. Для меня важно только одно, чтобы это знало общество. Мы не говорим правильно или нет. Давайте обсуждать имеет ли это историю.

Рогалина: Нет, ну, дискуссии шли, конечно же. Причем, сразу же…

Кургинян: Ну, вот.

Рогалина: …как только выбросили троцкистов, приняв их программу. Собственно, и до этого проводили, тут же объявили правым уклоном и избавились от Бухарина.

Кургинян: Я без всякой иронии и без всякого желания заниматься ядовитыми вещами, я могу сказать, что я с радостью пригласил бы вас по этому вопросу на нашу скамейку свидетелей.

Рогалина: Вы не подменяйте.

Кургинян: Не потому что у вас позиция, которую я разделяю, а потому что вы профессионал. А как профессионал не можете не признать…

Рогалина: Я не поняла, в чем он меня…

Кургинян: У вас есть профессиональная репутация. Спасибо вам за это.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: У меня к вам еще один вопрос.

Рогалина: Да ради бога.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, могли ли…

Сванидзе: 5 секунд. 5 секунд, Сергей Ервандович.

Кургинян: У меня прадед был вот в таком образцовом хозяйстве, которое сделали большевики после …оставив помещичьи… Скажите, пожалуйста, можно ли было мечтать в 1929 году о возвращении крупной частной собственности на землю? Да или нет?

Рогалина: Да, конечно, нет. Кто бы дал…

Кургинян: Спасибо.

Рогалина: Ну, вы не радуйтесь.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Я могу для себя сделать вывод, просто как для заинтересованного человека в данном случае, что обе стороны сошлись на том, что идею раскулачивания и коллективизации Сталин взял у Троцкого?

Кургинян: Да. Я не знаю…

Рогалина: Нет, нет.

Сванидзе: Всё, всё.

Кургинян: Я твердо в этом убежден и готов это доказать.

Сванидзе: Всё, понял. Спасибо. Сейчас мы объявляем небольшой перерыв, после этого продолжим слушания.


Сванидзе: «Суд Времени» в эфире. Мы продолжаем наши слушания. Вопрос обеим сторонам: «Была ли коллективизация единственным способом получить ресурсы для индустриализации страны?»

Пожалуйста, сторона обвинения. Прошу, вас. Как обычно, тезис ваш и ваш свидетель.

Млечин: Нина Львовна, могу ли попросить Вас вновь дать показания и ответить на вопрос. Ну, может быть, действительно, не было другого пути для экономического развития России? Ну, надо было ограбить деревню, построить заводы, может быть, другого пути-то не было?

Рогалина: Нет, конечно, был путь. Нужно было нормально развивать крестьянские хозяйства. Ведь они на низком уровне находились. Деревня обеднела, это называлось осереднячиванием, но на самом деле с 1914 года и до 1922 это, конечно, очень низкий уровень. Ленин гордился осереднячиванием, а беднотой-то и нечего было гордиться. Надо было поднимать. Вы понимаете, выход, НЭП. К НЭПу перешел испуганный большевизм, боясь потерять политическую власть. Им пришлось отступить в экономике больше, чем в политике. В политике однопартийный режим сохранился и т. д. Вот. Что дал НЭП крестьянству? Разрешение торговать излишками и второе, очень важное, земельный кодекс. Который прекратил общинные переделы, кончилась общинная революция, которая со 1902 до 1922 года — 20 лет длилась, и на три севооборота он мог быть пользователем, распоряжаться, т. е. не делили каждый год землю. Он мог на ней сосредоточиться, крестьянин. А дальше чуть-чуть поднявшись, он понял, что невыгодны эквиваленты — теперь рубль стоил не 90 сельхозкопеек, как до революции — ножницы 10 %, а 50 копеек. Теперь ему всех ценностей в два раза больше надо было отдать за качество товаров куда хуже, потому что не многоукладная экономика дореволюционная, а двухсекторная. Бедняцко-середняцкая, натурально-потребительская, и государственная…

Млечин: Т. е. бедняцкие хозяйства хлеба не давали, только себя кормили?

Рогалина: 10 %. Один мешок из 10 они везли. Все. И уперлась вся наша индустриализация замысленная в том, что экспорт-импорт не получался. Каждый год планы большие строили — государство контролировало земельные цены, хлебные цены назначало. И каждый год срывались они, потому что крестьянам мануфактуры, ситец, то, сё, то, что не дает промышленность, пришлось покупать там, привозить сюда и никак не получалась индустриализация.

Млечин: Нина Львовна, правильно ли я понимаю, что коллективизация и раскулачивание были, говоря современным языком, процедурой ускоренного банкротства? Т. е. забрали у крестьян сразу весь хлеб…

Рогалина: Да, да.

Млечин: …его продали и на эти деньги купили оборудование.

Рогалина: Ну, разобравшись со своими политическими противниками, Сталин послал НЭП к черту, буквально. А колхозы явились единственным инструментом, они были непроизводительны, неинтересны и туда шли активисты и беднота, и ничего они не давали, как Николай Алексеевич нам сказал. Но их можно было контролировать. Разве можно было 24 миллиона крестьянских хозяйств заставить сдавать хлеб, так или иначе?

Млечин: Т. е. колхозы были просто методом ограбления крестьянства…

Рогалина: Ограбления.

Млечин: …ежегодного.

Рогалина: Причем, я сейчас заканчиваю, это была многоходовка сталинская раскулачивания. Изымались из деревни все, кто противился коллективизации, их имущество шло в основные фонды этих жалких мелких колхозов, малопроизводительных. А рабочая сила людская — на севера, в рудники…

Сванидзе: Ваше время истекло. Спасибо. Благодарю вас.

Млечин: Благодарю вас.

Сванидзе: Все понятно. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Сторона защиты, вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: В данном случае больше всего я благодарен и опять не в порядке такой, так сказать, театрализованной полемики, а всерьез, Леониду Млечину, который сказал, что, так сказать, вот это все быстро взяли, забрали и на эти деньги купили оборудование. Я хочу только подчеркнуть, и все это понимают. Все. Это называется «большой прыжок» или как угодно еще, хорошо это или нет — не будем обсуждать, я только хочу обратить внимание собравшихся, что на эти деньги купили оборудование, а не дворцы по всему миру! Да? Вот не виллы, дворцы, не яхты в 100 метров и больше. На эти деньги купили оборудование. Теперь у меня возникает один вопрос. Скажите, пожалуйста, на какие другие деньги можно было быстро и в таких количествах купить оборудование в 1929 году, когда начался мировой кризис?

Рогалина: Можно ответить?

Кургинян: Да. Если можно.

Рогалина: Да не на какие. Потому что пушнина давала меньше, лесозаготовок еще нет…

Кургинян: Спасибо. Я не просто, я с большим удовольствием слушаю все, что вы говорите, потому, что это компетентно. И мне больше ничего не нужно. Вы дали свою позицию.

Рогалина: Да, но хоть бы вы дали сказать.

Кургинян: Вы сказали мне, что «ни на какие».

Рогалина: Да.

Кургинян: И это правда. Главные товары у нас сегодня…

Рогалина: А зачем нужно было экспортировать?

Млечин: Дайте свидетелю договорить.

Кургинян: …нефть и газ, а тогда было зерно. Правда?

Сванидзе: Сергей Ервандович, свидетель, по-моему, готов ответить.

Рогалина: Вот никакой опасности мировой войны в это время для страны не было. Это доказано. Новейшие документы показали. Ни в 1927 году, когда ухудшились отношения с Англией и с Китаем, ни в 1929 году не было военной угрозы. Ее нагнетала правящая сталинская верхушка, чтобы побить троцкистов.

Кургинян: Вы знаете, можно сказать, что вот это уже, ну, другая профессия…

Рогалина: А народ все слушал…

Кургинян: …другой сектор. Я знаю очень много историков, включая академиков, которые считают иначе.

Рогалина: Да нет, ну…

Кургинян: Это бесконечная дискуссия. Была или нет. Они считали, что была. Они заявили: «Нам надо развиваться стремительно, иначе нас сомнут». Назвал ли Сталин 10 лет этого развития? Да или нет?

Рогалина: Да, он говорил, что…

Кургинян: «Нам надо за 10 лет преодолеть отставание»…

Рогалина: …да, отставание…

Кургинян: Теперь скажите, пожалуйста, все эти преодоления, все эти модернизации, как сейчас модно говорить, с переходом от традиционного общества к индустриальному, они где-нибудь в мире были не жестокими к тому времени? Вот издержки огораживания или германские действия по активному сгону с земель, или промышленный переворот в Англии, или разгром крестьянских кооперативов в Чили — были ли они безыздержечными?

Рогалина: Ну, не так жестоко. Везде были издержки, но такие, чтобы уничтожить в раскулачивании и в голоде миллионы людей самых производительных, ни за что, и детей…голод… умирали…

Кургинян: Ну, мы вот знаем, что большой голод царской эпохи, унес там 2 миллиона, а этот унес 3…

Рогалина: Нет, нет, не надо. 1891 год.

Сванидзе: Если у вас есть еще вопрос… Время истекло.

Кургинян: Да, я хочу свое время, извините, я хочу…

Сванидзе: Время, время истекло. Позиции понятны. Сторона защиты, сторона защиты, ваш свидетель.

Кургинян: Мой тезис в данном случае заключается в следующем. Все, что произошло в ходе коллективизации, ужасно. Но тезис, я все время хочу обратить внимание всех собравшихся, совершенно в другом — является ли это беспочвенной авантюрой или трагической, ужасной необходимостью? И здесь вопрос состоит в следующем: да, отвечаю я, это является трагической, ужасной необходимостью, никто в мире никогда за 10 лет не переходил из аграрного уклада в индустриальный.

Надо ли в него переходить? — это отдельный вопрос. Нужно ли было переходить за 10 лет или нет — это шла дискуссия. В этой дискуссии был узловой пункт — 1929 год. Политические силы, руководившие страной, находились в пределах определенной идеологии. Эта идеология говорила о том, что если мировой кризис существует, то следом за ним следует либо мировая революция, либо фашистская диктатура. С этого момента все расстановки сил изменились. Не потому изменились, что шла только циничная политическая борьба — циничная политическая борьба идет всегда. Они изменились еще и по этой причине — по причине начала этого мирового кризиса, который одновременно стал и кризисом товарных цен на зерно. И есть такое название «советский демпинг» — мы продавали это зерно не просто, мы продавали его по дешевым ценам.

Теперь я хотел бы спросить Николая Харитонова — с вашей точки зрения, была ли трагическая осмысленность в случившемся? Понимаете, я — человек городской, я крестьян изнутри не знаю, с вашей точки зрения, в этом была осмысленность или нет?

Харитонов: Если говорить о событиях 1929-30 гг. и о начале Первой пятилетки, все было и происходило осмысленно. Прекрасно понимали, Сталин и руководство партии в то время, когда Гитлер пришел в 1933 году к власти, он прекрасно понимал, что войны не миновать. Не миновать.

Сванидзе: Я прошу прощения, можно вопрос?

Харитонов: Да.

Сванидзе: К свидетелю, Николай Михайлович, уточняющий. Вы только что совершенно правильно сказали, что Гитлер пришел к власти в 1933 году. Мы сейчас с вами обсуждаем период несколько более ранний…

Харитонов: Мы уже поднимаемся — 29, 30, 31 год…

Сванидзе: Значит, в 29-м году Гитлер был не у власти.

Кургинян: Вопрос заключается в…

Харитонов: 29 год — начало Первой пятилетки. Если говорить конкретно о крестьянстве, в первые годы пятилетки крестьянство получило более двух с половиной тысяч машинно-тракторных станций. Кредитных ресурсов полтора миллиарда рублей.

Кургинян: Вот я хочу доуточнить. Поскольку вы отвечали на вопрос, так сказать, судьи, то время было остановлено. А теперь я хочу доуточнить. Скажите, пожалуйста, в 1929 году партия предсказывала приход фашистов и начала готовиться?

Сванидзе: 20 секунд я вам прибавляю.

Харитонов: Тогда было все видно невооруженным глазом. События, которые наступили по сути дела…

Кургинян: Предсказание такое было?

Харитонов: в 33 году.

Кургинян: Оно сбылось?

Харитонов: Сбылось. И видно было невооруженным глазом.

Кургинян: Благодарю вас.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона обвинения вопрос к свидетелю защиты.

Млечин: Николай Михайлович, будьте любезны, вот по оценкам современных ученых, коллективизация и раскулачиваниеунесли в общей сложности от пяти до восьми миллионов жизней российских, большей частью крестьян. Вы считаете это нормальной ценой за коллективизацию, за обобществление сельского хозяйства?

Харитонов: Даже потеря одной жизни — это трагедия, это плохо для семьи, для страны, для родных и близких и т. д. Да, цена чудовищная, может быть, по большому счету, с позиций сегодняшних … вот сегодняшнего времени, колоссальная. Как было избежать этой ситуации? К сожалению, мы сегодня не можем послушать тех людей, которые делали это. Те люди, которые пострадали от этих действий, к сожалению, ну, в лучшем случае может быть те, кто были очень маленькие, они ничего вразумительного сегодня сказать не могут.

Млечин: Могут, могут. Профессор вполне вразумительно рассказал о том, как поступали с семьями… очень вразумительно рассказал, доступно.

Харитонов: Но я вам могу сказать и другое, я вам могу сказать и другое, что это была жизненная необходимость для того, чтобы не потерять больше.

Млечин: Николай Михайлович, извините, я хочу уточнить, вы считаете, что это была жизненная необходимость? От пяти до восьми миллионов человек ничего, что погибли, это была жизненная необходимость, правильно?

Харитонов: Никто в программу… Никто в программу коллективизации эти цифры не закладывал.

Млечин: Нет, нет, но вы сейчас говорите, что это была жизненная необходимость.

Харитонов: Не закладывал.

Млечин: Вот правильно? Деваться было некуда.

Харитонов: Видимо, была ситуация такова, что этого не смогли избежать.

Млечин: То есть ничего, что погибли от пяти до восьми миллионов человек, не страшно?

Харитонов: Сожалеем, сожалеем, и вы сожалеете…

Млечин: Но цель того стоила, да?

Харитонов: …и мы сожалеем.

Млечин: Николай Михайлович, но стоило того, да?

Харитонов: Никто не закладывал такие расценки. Никто.

Млечин: Николай Михайлович, если бы вы тогда знали, что это будет стоить от пяти до восьми миллионов человек, вы бы решились на это пойти?

Харитонов: Я думаю, ни один нормальный человек не решился бы.

Млечин: Благодарю вас.

Сванидзе: Спасибо. Теперь каждой из сторон предоставляется минута для короткого заключительного слова по сегодняшнему дню слушаний, потому что мне подсказывает ситуация, что необходимо еще один день слушаний назначить. Поэтому по сегодняшнему дню заключительное слово. Пожалуйста, сторона защиты.

Кургинян: Я в данном случае хотел бы выступить на стороне обвинения. Присоединиться…

Сванидзе: Это ваше право, Сергей Ервандович.

Кургинян: …к обвинению и выступить на этой стороне. Я обвиняю, я обвиняю тех, кто осуществил эти трагические жертвы! Я обвиняю тех, кто осуществил промышленный переворот Англии в ХVII и XIX веке, негативным побочным следствие которого стал рост детской смертности в Англии на 260 % и смертность в работных домах 20–30 %.

Я обвиняю, генерала Ли и генерала Гранта, которые уничтожили миллионы своих людей, для того, чтобы упразднить рабовладельческую систему и перевести Соединенные Штаты в индустриальную фазу.

Я обвиняю тех в Германии, кто со второй половины XVIII века проводил активный сгон крестьян с земли, в результате чего погибли миллионы и миллионы людей.

Я обвиняю английскую аристократию, буржуазию в том, что она осуществляла определенные формы ликвидации общинных земель, и это породило 10 или 15 миллионов смертей.

Сванидзе: Ваше время…

Кургинян: Я обвиняю всех их и обвиняю вместе с ними тех, кто погубил у нас миллионы людей. Но это называется цена перехода к модернизации. Это не абсурд. Эти люди погибли, ваши родственники — все, погибли не зря! Я хочу сказать только одно, слышите? Они погибли не зря! У вашей истории есть смысл. Это все, что я хочу сказать!

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Пожалуйста, сторона обвинения.

Млечин: Мой достопочтенный коллега перечислил страны, в которых тоже переходили от одного уклада к другому. Но разница состоит в том, что все эти страны уже давным-давно кормят свое население и экспортируют хлеб и продовольствие. А, к сожалению, и я еще раз повторю то, с чего мы начали, через 40 и через 50 лет после коллективизации ни одна из целей, поставленных перед началом коллективизации, не была исполнена.

Это не привело к подъему сельского хозяйства. А привело к его гибели, к его уничтожению, к тому, что Россия перестала себя кормить и не могла себя кормить на протяжении многих десятилетий. К сожалению, эти люди погибли, это были несчастные жертвы большевистского режима, которое пришло-то к власти с ненавистью к деревне. Большевистская партия ненавидела деревню. Сталинское руководство видело в деревне внутреннюю колонию, из которой черпали рабочих для строек и ресурсы для того, чтобы что-то закупать. Это привело к гибельной для нашей страны ситуации.

Благодарю Вас, Ваша Честь.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас мы прекращаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Завтра в 21 час мы продолжим слушания на тему «Коллективизация».

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим.

Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Наша сегодняшняя тема — одна из ключевых в отечественной истории XX века. Хотя формально события, о которых пойдет речь, начинаются в 1929 и заканчиваются в первой половине 30-х. Речь идет о коллективизации. Событие экономическое, политическое, социальное. Мало что, пожалуй, только война, может сравниться с коллективизацией по степени трагизма. Главный вопрос наших слушаний: «Коллективизация это преступная авантюра или страшная необходимость?»

Мы запускаем голосование для нашей телеаудитории.

Номера телефонов вы видите на ваших телевизионных экранах.

Сначала я прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

В 1932 году в СССР разразился массовый голод. Он не был первым, не был последним, но стал единственным в своем роде. Как считает ряд историков, в тот год не было никаких природных предпосылок. Не было великой засухи, не было других факторов, которые обычно сопровождали голодные времена. По мнению многих экспертов, голод стал следствием политической воли — всесоюзной принудительной коллективизации. Власть считала, что только крупные колхозы могли обеспечить страну продовольствием, невзирая ни на какие кризисы.

В 30-х годах государственная машина переходит от раскулачивания крестьян-кулаков и единоличников к уничтожению их как класса. Сегодня историки признают, что эти массовые репрессии не могли не сказаться на урожайности. Роковую роль в те годы сыграли и знаменитые хлебозаготовки.

В конце 20-х гг. в Советской России резко увеличивается городское население. Поэтому для увеличения сельхозпроизводительности возникает необходимость в западной технике. Но обеспечить крестьян сельхозмашинами государство могло только за счет денег, вырученных от экспорта хлеба. Теперь хлеб забирают у крестьян весь. Многие эксперты согласны с мнением о том, что тяжелые последствия коллективизации во многом связаны с проблемами, которые копились годами. Это и неподготовленность крестьянства, и отсутствие техники, и необеспеченность землей.

Но могла ли Советская Россия выйти из тупика без таких жертв? И могла ли революция в сельском хозяйстве произойти без голода 32 года?

Сванидзе: Сторону обвинения на нашем процессе представляет писатель Леонид Млечин. Защиту представляет политолог, президент Международного Общественного Фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Переходим к слушаниям по существу и сегодня второй день наших слушаний. Вопрос обеим сторонам: «Каково соотношение издержек и результатов коллективизации в аграрной сфере?» Пожалуйста, сторона защиты. Прошу вас, тезис и свидетель.

Кургинян: Я меньше всего хотел бы отстаивать позицию, что цель оправдывает средства. Это, безусловно, не так. И меньше всего я хотел бы говорить, что что-нибудь оправдывает чудовищные жертвы коллективизации. Я наоборот оправдываю этих жертв, говоря им и членам их семей — эти жертвы были не бессмысленны. У этих жертв был великий исторический смысл. Это не значит, что можно оправдать злодеяния тех, кто куролесил в этом сельском хозяйстве. Это не значит, что то, что они там делали, было сколь-нибудь оправдано. Это значит только одно — есть ли у этого исторический смысл? Это беспочвенная авантюра или страшная необходимость? Потому что, если эти люди и их семьи погибли напрасно, просто в результате беспочвенной авантюры, если эта авантюра шла на глазах у всего остального населения, то мы выпадаем из истории, у нас у всех нет истории, мы все, так сказать, народ-лишенец, народ, у которого ее нет. И эту позицию все время хотят навязать. Ее навязывали много лет, при этом чудовищно лгали, извращали цифры, извращали логику, извращали все.

Нам не нужен миф-наоборот. Нам совершенно не нужно, чтобы сейчас на новом этапе возникла такая картина, в результате которой все это было … коллективизация — замечательно, Сталин — эффективный менеджер, и все остальное. Нам правда нужна! Во всей ее сложности. Во всем ее многообразии.

И в этом смысле я просил бы очередного свидетеля представиться и ответить на вопрос. Будьте добры.

Н. Тепцов, член рабочей группы Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, кандидат экономических наук: Николай Васильевич Тепцов, я занимался коллективизацией и раскулачиванием по заданию Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий.

Кургинян: Очень интересно.

Тепцов: И поэтому некоторые факты, которые здесь излагались, они требуют уточнения.

Кургинян: Пожалуйста.

Тепцов: Возвращаясь ко вчерашнему заседанию, хотел бы упомянуть, как Сергей Кургинян и Леонид Млечин, о своих предках. Мои предки были служилыми людьми, несли службу на засеченой черте со времен Ивана Грозного. Потом они получили поместье и к началу Первой мировой войны были довольно зажиточными крестьянами. Дед по отцовской линии, Еремей Осипович Тепцов, владел 2 мельницами, 25 десятинами земли.

Сванидзе: Я прошу прощения, Николай Васильевич, это на самом деле мне очень интересно, и как историку, и как человеку, но время идет и…

Тепцов: Хорошо…16 лошадями. И, тем не менее, тем не менее, они восторженно приняли Советскую власть, они приняли коллективизацию. Почему? Потому что знали, что в условиях парцеллярного хозяйства, в условиях примитивного хозяйства, которое хищнически расходовало их силы, и было тупиковым, жить дальше нельзя. Поэтому коллективизация это суровая, жестокая необходимость, вызванная всеми объективными условиями.

Кургинян: Спасибо вам. У вас будет возможность развернуть тезис.

А я предоставляю вас обвинителю.

Сванидзе: Так, прошу вас. У обвинителя есть возможность…

Млечин: Николай Васильевич,…

Сванидзе: …задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: …скажите, пожалуйста, вы как специалист, может быть, вы вспомните цифру, сколько миллионов в марте 1930-го года участвовало в восстаниях против коллективизации? Может быть, назовете эту цифру? Нет? Хотите, назову ее я?

Тепцов: Вопрос был гораздо серьезнее, чем вы поставили. Вопрос стоял в плоскости гражданской войны. Действительно, когда началась массовая коллективизация, и массовое раскулачивание, то во многих местах начались массовые выступления, начиная от бабьих бунтов и кончая вооруженными выступлениями очень крупными силами. На Украине, на Северном Кавказе, в Поволжье были захвачены целые города и селения восставшими.

Млечин: Вы хотите сказать, что люди с охотой шли в колхозы? Вот эти люди?

Тепцов: Я вам о фактах.

Млечин: Ну, так они…

Тепцов: Я не говорю, с охотой или не с охотой.

Млечин: Но если люди восстают против колхозов, неужели они хотят в них вступить?

Тепцов: Они восстали против тех перегибов, которые имели место.

Млечин: Ничего себе перегибы — три с половиной миллиона человек! Это какой-то сплошной перегиб по всей стране!

Тепцов: Это, это вот все в колхоз — здесь об этом уже говорилось, этого быть не могло. Шло противостояние: кто — кого. И вы это прекрасно знаете. Кто кого.

Млечин: Что значит, кто кого, простите? Одни крестьяне других? Это как? Кто против кого восставал? Крестьяне, по-моему, восставали против тех, которые пытались их в колхоз забрать.

Тепцов: Вы знаете, вы неправильно ставите вопрос. Дело в том, что крестьяне не против крестьян, а крестьяне против тех номенклатурных работников, и вы знаете, кто состоял в номенклатурных работниках — которые были не крестьяне и были против крестьян.

Млечин: Если против вступления в колхозы выступает 3,4 миллиона человек, т. е. три с половиной миллиона человек, можно ли говорить о каких-то перегибах? Не является ли это просто поголовной практикой? Перегиб — это один человек, или два человека, может быть негодяи какие-то, местные чиновники. А если люди восстают буквально по всей стране, то это не перегиб, а выступление против политики, проводившейся в стране.

Тепцов: Вы знаете, вы, должно быть, изучили наизусть письмо Сталина от 2 марта 1930 года «Головокружение от успехов», и вы там прекрасно знаете, он раскрыл те причины, по которым вот начались эти мятежи. Прекрасно знаете, что обобществляли мелкий скот, закрывали церкви, сняли колокола. Бабы восставали против закрытия церквей. Помните, в «Поднятой целине» Шолохова? Когда…

Млечин: Ну, то есть восставали против политики, проводившейся в стране, да? Вы согласны со мной?

Тепцов: Не против политики, проводившейся в стране, а против перегибов политики.

Млечин: Перегибов… ну, по всей стране? Вы знаете, сколько это людей? Здесь перегиб и здесь перегиб, а когда весь зал против — это уж как-то не перегиб, а?

Тепцов: Вы знаете, никто не подсчитывал, три с половиной или не три с половиной…

Млечин: Как не подсчитывал? Очень даже подсчитано вашими коллегами.

Тепцов: Тысячи выступлений. Тысячи выступлений, которые включают разные формы протеста, разные формы протеста, начиная от того, что женщины…

Млечин: Николай Михайлович,…

Н.Тепцов: …освобождали…

Млечин: …в статье, опубликованной Сталиным в газете, правда, было еще, как вы помните, закрытое письмо ЦК ВКП(б), в котором говорилось, я позволю вам напомнить, о том, что в результате происходящего речь шла…

Сванидзе: Ваше время, ваше время закончилось.

Млечин: …об утрате Советской власти в стране.

Сванидзе: Спасибо.

Тепцов: Это совершенно неверный, совершенно неверный ваш вывод.

Млечин: Любой вывод…

Тепцов: Это письмо я знаю прекрасно. От 2 апреля 1930 года «О борьбе с искривлениями партлинии в деревне» и там не об этом шла речь. Не об утрате доверия к Советской власти…

Млечин: Об утрате вообще Советской власти в стране.

Тепцов: Это, это…

Сванидзе: Уважаемые коллеги…

Кургинян: Если началась такая дискуссия, я хотел бы уточнить у сторон один вопрос. Какое было количество крестьян вообще в стране на этот момент?

Сванидзе: Сергей Ервандович, потом, потом… Все уточнения потом.

Сторона обвинения может представить своего свидетеля и задать ему вопрос.

Млечин: Да, Нина Львовна, можно мы начнем с вас? Давайте мы продолжим там, где остановилась сторона защиты. Скажите, пожалуйста, так что крестьяне в общем с удовольствием шли в колхоз? Правильно я понял свидетеля?

Н. Рогалина, профессор кафедры Отечественной истории XX века исторического факультета МГУ им. Ломоносова, доктор исторических наук: Нет, нет, нет. По опросам и по современным монографиям, хорошо, так сказать, фундированным, 1 % соглашался. Повторяю, это были бедняки безнадежные и активисты, которых всегда можно где-то найти. Какой интерес в колхозе? Почему он должен свое отдавать — и землю, и скот и т. д., в ничье? Помните слоган: «И все вокруг колхозное, и все вокруг мое»? Зачем? Он в этом не нуждается. Крестьянин так устроен, что он должен обозревать и работать над всем своим хозяйством. Колхозы не были популярны. В колхозы стали загонять. Причем раскулачивание предшествовало, хотя во всех документах было написано, что только там, где сплошная, там можно раскулачивать, и обозначили — от 3 до 5 %. Да откуда вы знаете, сколько там кулаков? Может там 15, а может там два нуля. Вот, и таким образом, только…

Млечин: Т. е. люди заранее знали, сколько людей подвергнется репрессиям?

Рогалина: Все знали, по разнарядке, безусловно. Вот это вот важно. Все.

Млечин: Нина Львовна, а давайте уточним с вами — кулаков репрессировали по трем категориям. Давайте уточним, не все телезрители знают.

Рогалина: Ну, первая категория, это террористы, это главари банд, место им на том свете…

Млечин: Это реальные террористы?

Рогалина: Ну, это вот те, кто… Как вам сказать? Кого назначат. Но вообще, с оружием в руках. Три с половиной миллиона — это не шутка. Они испугались.

Во вторую — это была многочисленная категория, — высылали на севера. В Сибирь, Урал, русский север. Семьями.

Млечин: Куда высылали, в города в университетские?

Рогалина: Нет, они должны были… нет, высылали их на необжитые земли, причем, они в основном, даже на 3/4 использовались на рудниках, на строительстве новых предприятий, вечная мерзлота, лесоповал…Куда бы ни поехали ни за какие деньги люди…

Млечин: Сколько примерно людей так вот было выселено?

Рогалина: Два миллиона. Потому мы считаем четыре уже, говорите? (Обращаясь к своей соседке-свидетельнице — прим. стен.)

Кургинян: Чья это цифра?

Рогалина: Ведь это страшное дело, потому что разные вот подсчеты…когда мы подойдем к голоду…Представляете, как сейчас подсчитали? От 7,2 миллионов до 10, 7.

А третья категория, не могли же всех переселить, за четыре месяца, какие там составы, обеспечить на новых местах. Причем, было сказано, оставить по 500 рублей этим кулакам выселяемым с семьями вместе, и старики там, и дети, и необходимый инвентарь. Ничего этого не было. Посылали на Мурман штанами…

Сванидзе: Время. Ваше время истекло.

Млечин: Ну, договорить…

Сванидзе: Да, пожалуйста.

Рогалина: Ну, и третья категория, третья категория — запольные участки, отбирали их хозяйство под колхозы, а их на плохие места…

Млечин: Т. е. грабили и вывозили из дома.

Рогалина: Ну, всё подчистую.

Сванидзе: Спасибо. Могу я задать вопрос уточняющий.

Рогалина: Да, ради бога.

Сванидзе: Нина Львовна, вчера, в первом дне слушаний по данному вопросу упоминался июльский Пленум 28 года…

Рогалина: Да.

Сванидзе: …выступление Сталина — знаменитый Пленум, на котором Сталин говорил, в частности, и об обострении классовой борьбы по мере…

Рогалина: Наших успехов, да…

Сванидзе: …приближения к социализму, да. И в частности, он там сказал такую вещь, которая в свое время меня поразила, когда я читал материалы по этому вопросу. Он сказал: «Добавленный налог на крестьянство это нечто вроде дани, которую мы берем, чтобы обеспечить темпы индустриализации».

Рогалина: Ну, вот оно…

Сванидзе: Это прямая его цитата. Вот, дань с крестьян, значит, вот возвращаясь к этой вилке, да? Или к этой паре — коллективизация-индустриализация. Сталин прямо сказал, не стесняясь, берет дань, мы берем дань с крестьян. Но можно было избежать дани с крестьян, чтобы совершить индустриализацию? Или реально другого выхода не было?

Рогалина: Да, нет, ну, а зачем вообще нужно было так спешить? Зачем нужно было проводить коллективизацию? Вот, к лету 30 года должны были, производящие районы, РСФСР, мы знаем, Средняя и Нижняя Волга и Северный Кавказ. Через год — остальные зерновые плюс Украина. А про страну не было сказано, так лукаво — авось, и в течение пятилетки обойдется. Вот про перегибы тут говорили. Какие перегибы?

Сванидзе: Какой был вариант, Нина Львовна? Был ли на ваш взгляд вариант…

Рогалина: Ну, вариант был… Понимаете, не нужно было…

Сванидзе: Сохранение или ускорение темпом индустриализации…

Рогалина: Ее не нужно было… Вы поймите, преимущества сравнительные у России лежали в сельском хозяйстве. Надо было развивать крупные хозяйства. Те, которые давали бы средства на развитие.

Сванидзе: Так вот вам и крупные хозяйства — колхозы.

Рогалина: Нет, колхозы не годились, потому что они не были экономическим мероприятием. Это было политическое мероприятие. Потому что оно давало возможность контролировать и выгребать все, что хочешь, о чем я уже говорила.

Сванидзе: Спасибо.

Рогалина: А экономического эффекта не было.

Сванидзе: Прошу Вас. Сторона защиты, ваши вопросы к свидетелю обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, какие крупные хозяйства?

Рогалина: Крупные крестьянские хозяйства, то, что называли кулаком. Но это смешно, потому, что…

Кургинян: Это же мелкие хозяйства. Ведь все время этот спор очень странен и мил тем, что с одной стороны говорят, что ужасным образом растоптали мелкотоварника, а с другой стороны говорят, что он вовсе был не мелкотоварник. Так надо выбрать одну из двух позиций.

Рогалина: Нет, не надо выбирать.

Кургинян: Что вы называете крупным хозяйством как специалист?

Рогалина: Значит, существует хозяйственный оптимум, в одних отраслях нужны крупные большие поля, где…

Кургинян: Нет, понятно. Что такое крупное хозяйство?

Млечин: Ну, вам объясняют…

Рогалина: В те времена это было хозяйство многосемейное, многолошадное, с посевом от 16 десятин. Таких было очень мало.

Кургинян: Это такое хозяйство давало максимум товарного хлеба?

Рогалина: Да, у нас получалось, что 11 % крестьянских хозяйств давали 70 % всего товарного хлеба.

Кургинян: Я прошу вывести в качестве доказательства цифры по товарности сельского хозяйства.

Сванидзе: Я прошу прощения, сейчас ваш опрос свидетеля.

Кургинян: А-а-а, прошу прощения. Тогда я должен сказать, что… Вы же знаете, что ГПУ обладало одним свойством — оно фиксировало каждую семью. Так что такое данные ГПУ?

Рогалина: Вы хотите узнать — раскулаченных…

Кургинян: Я хочу узнать, сколько было отправлено на спецпоселения?

Рогалина: Ну, каждый год отправляли. Сначала 250 тысяч…

Кургинян: В целом?

Рогалина: На 5 помножьте, 5 человек там было. Первый год.

Кургинян: То, то, то, то… В какой год?

Рогалина: В 30-й. Всё началось в 30-м.

Кургинян: В 30–31 гг. было отправлено 381 тысяча 026 семей. Откуда вы взяли пятьсот тысяч?

Рогалина: Посылали, посылали их потом…

Кургинян: Я хочу сказать, мы не можем сейчас так далеко идти. Все…

Рогалина: Ну, тысячи…

Кургинян: Все цифры фальсифицированы и кончается это, уважаемый Суд и уважаемые собравшиеся, теми цифрами, теми картинками, которые показывает Ющенко по голодомору. Где потом выясняется сходу, что это фотографии американских безработных 1929 года.

Млечин: Ваша Честь, я протестую.

Кургинян: Вот ведь чем все кончается! Я только за одно — давайте будем с цифрами в 2010 году точными! Наша задача — не проклинать…

Млечин: Ваша Честь, я протестую, Украина и…

Кургинян: …и не прославлять…

Млечин: …Ющенко не имеют никакого отношения к этому.

Кургинян: Наша задача — понимать, понимать происходящее. Для этого нужны точные цифры.

Сванидзе: Уважаемые стороны, мы объявляем небольшой перерыв, после этого мы вернемся в зал наших заседаний.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания коллективизация. Вопрос сторонам: «Каково соотношение издержек и результатов коллективизации в индустриальной сфере?»

Пожалуйста, сторона обвинения, прошу вас.

Млечин: Я задумался над чем, с чего мне начать свой ответ: со свидетеля или с показа доказательства? Пожалуйста, доказательство. Это карта районов голода, который испытала наша страна в результате коллективизации и раскулачивания. Могу ли я допросить свидетельницу, Марию Михайловну Кудюкину, историка?

Сванидзе: Да, прошу Вас, конечно.

Млечин: Мария Михайловна, тут возник вопрос о числе раскулаченных по годам. Давайте мы уточним нашим зрителям, значит, сколько все-таки людей высылалось? Это ведь не один год продолжалось?

М. Кудюкина, историк, ведущий специалист Российского государственного архива экономики: Нет, конечно. Раскулачивание на самом деле началось с 1928 года, хотя оно не проходило под лозунгом «уничтожения кулачества как класса». Лозунг был выдвинут позднее, а фактически раскулачивание шло. Но я не буду брать 1928 год. Начнем с 1929, с зимы 1929 года, когда началась сплошная коллективизация. Итак, за зиму 1929 года — весну 1930 года было раскулачено, это данные ОГПУ, т. е. они достаточно точные, примерно 450 тысяч крестьянских хозяйств.

Млечин: Хозяйств. Т. е. с семьями это гораздо больше людей.

Кудюкина: Хозяйств. Если умножить на 5, получится количество людей. Раскулаченных. Надо сказать, что из этих 450 тысяч, часть была реабилитирована после знаменитой статьи и после Постановления. В результате к лету 1930 года раскулаченных насчитывалось 320 тысяч.

Сванидзе: Я прошу прощения, Мария Михайловна. Я прошу прощения у уважаемого свидетеля и у уважаемого обвинителя, я просто напоминаю тему вот этой части наших слушаний. Речь идет о связи между коллективизацией и…

Кудюкина: Это все связано.

Сванидзе: …индустриализацией.

Млечин: Я понял.

Сванидзе: Я просто напоминаю об этом. Прошу Вас.

Кудюкина: Это все связано. В общем и в целом, раскулачивание продолжалось и в 1931-м, и в 1932-м, и в 1933-м году и было потом добавлено в 1937 году по знаменитой кулацкой операции.

Млечин: Сколько всего, могли бы назвать?

Кудюкина: Всего кулацкая ссылка насчитывала 4 миллиона человек.

Млечин: Благодарю вас. Теперь можно новые доказательства — документ о введении паспортов…

Кургинян: Вы говорите, что это данные ОГПУ?

Кудюкина: Это данные документов, конечно.

Млечин: У защиты будет время задать свой вопрос.

Сванидзе: Да, Сергей Ервандович, у вас будет возможность задать вопрос.

Кургинян: Хорошо.

Млечин: Могу ли я попросить вывести доказательство — документ о введении паспортов в нашей стране?

Сванидзе: Пожалуйста, прошу вас, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из постановления ЦИК и СНК «Об установлении единой паспортной системы по СССР и обязательной прописке паспортов» от 27 декабря 1932 года: «В целях лучшего учета населения городов, рабочих поселков и новостроек и разгрузки этих населенных мест от лиц, не связанных с производством и работой в учреждениях или школах и не занятых общественно-полезным трудом (за исключением инвалидов и пенсионеров), а также в целях очистки этих мест от укрывающихся кулацких, уголовных и иных антиобщественных элементов, Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:

1. Установить по Союзу ССР единую паспортную систему на основании положения о паспортах.

2. Ввести единую паспортную систему с обязательной пропиской по всему Союзу ССР в течение 1933 г., охватив в первую очередь население Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева, Одессы, Минска, Ростова-на-Дону, Владивостока…»

Млечин: Благодарю вас. Мария Михайловна, у крестьян были паспорта?

Кудюкина: До 1932 года паспортов не было ни у кого. У крестьян их не было и после введения вот этого указа о введении паспортной системы.

Млечин: Что это означало? Они не могли уехать?

Кудюкина: На практике это означало, что крестьянин мог покинуть свое место жительства в деревне только в том случае, если это происходил организационный набор, т. е. он переезжал на другое место жительства в интересах государства. Это первый вариант. И второй вариант — если он шел служить в Красную Армию.

Млечин: Т. е. иначе говоря…

Кудюкина: Правда, оставалась еще одна возможность — это поступление на учебу. Но в данном случае, возможность поступления на учебу во многом зависела просто-напросто от позиции конкретного председателя колхоза.

Млечин: Т. е. иначе говоря, колхозник оказывался на положении раба, который даже не может покинуть…

Сванидзе: Вопрос и краткий ответ.

Млечин: Единственная возможность для него была — поехать на стройку…

Кудюкина: Фактически, да

Сванидзе: Спасибо.

Кудюкина: Не случайно ВКП(б) расшифровывали крестьяне это Второе Крепостное Право, в скобках большевиков.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Т. е. чтобы уточнить — вопрос задавался для того, что объяснить каким образом формировался трудовой ресурс…

Сванидзе: Я понял вас.

Млечин: …создания экономики в стране.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович, ваш вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Я в который раз напоминаю и свидетелям обвинения, и свидетелям защиты, что мы никоим образом не обсуждаем то, ужасна ли была коллективизация. Скажите, пожалуйста, все-таки вы лично помимо этих издержек, чудовищных, назовем их как угодно, преступными, или как угодно, видите приобретения или вы считаете, что приобретений не было никаких?

Кудюкина: Когда мы спорим о том, были ли корни у коллективизации, мы путаем две вещи. Конечно, идея перехода к крупному коллективному хозяйству, она витала в воздухе. В том числе и в 20-е годы. Но мы ведем разговор не об идее, а о конкретных событиях, и вот та коллективизация, которая проходила, это была, на мой взгляд, и не только на мой взгляд, это была авантюра. Потому что правительство не подготовило эту коллективизацию и в своих указах, в своей политике шло за событиями. Оно очень плохо знало ту реальную ситуацию, которая существовала в деревне.

Кургинян: Хорошо. Я благодарю вас за этот ответ. Я просто хочу подчеркнуть — мы очень точные вопросы пытаемся обсуждать. Что вы уже в своем выступлении сказали, что все началось в 1928 году. А нам говорили, что это нам как снег на голову обрушилось в 1929. Так оно обрушилось как снег на голову или нет?

Кудюкина: Как снег на голову обрушилась сплошная коллективизация, а не колхозное строительство. Это разные вещи.

Кургинян: Понятно, это та самая, которая потом было сказано «головокружение от успехов». Да?

Кудюкина: Ну, в общем, да.

Кургинян: Спасибо.

Кудюкина: Когда центральное правительство…

Кургинян: Теперь скажите, пожалуйста…

Кудюкина: Извините, я все-таки договорю.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, если…

Сванидзе: Сергей Ервандович, прошу прощения, договорить фразу…

Кургинян: Простите, ради бога.

Кудюкина: Сплошная коллективизация обрушилась действительно как снег на голову. А вот эта статья «Головокружение от успехов» это в очередной раз правительство попыталось переложить свои просчеты…

Кургинян: Это всегда.

Кудюкина: …и свою политику на местные власти.

Кургинян: Согласен с вами. Согласен. Это политическое маневрирование, политическим маневрированием занимаются все.

Кудюкина: Это была обычная совершенно практика.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, приобретения есть? Времени осталось 5 секунд. Да или нет?

Кудюкина: Нет, потому что все, что было произведено в коллективизацию, это было использовано крайне неэффективно.

Кургинян: Итак, вы считаете, что приобретений нет вообще.

Кудюкина: Нет.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Сергей Ервандович, сторона защиты, ваш свидетель, ваш вопрос.

Кургинян: Я прошу сейчас, если можно, чтобы оба мои свидетеля поделили между собой время и сказали мне как человеку, просто как человеку, который хочет понять. Люди, которые, в частности связаны с крестьянской средой или изучали ее, скажите, приобретения были? Я хочу знать, за что погибли миллионы людей? Они погибли — это все равно страшно, что они погибли, но они погибли с каким-то смыслом, или нет? Мы тоже это обсуждаем. Только это. А ужасание этому меня раздирает не меньше, чем моих оппонентов. Скажите, пожалуйста, как вы считаете?

В.Староверов, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований РАН, доктор философских наук: Позвольте мне сказать.

Кургинян: Да.

Староверов: Ну, насчет миллионов людей, погибших из-за коллективизации, это пусть авторы таких утверждений берут на свою совесть.

Кургинян: Ваши цифры?

Староверов: Моя цифра, если говорить о погибших за раскулачивание и коллективизацию, то речь идет о нескольких сотнях тысяч.

Кургинян: Это все равно ужасно. Это все равно ужасно.

Староверов: Вы правы.

Млечин: Ерунда, это нестрашно, несколько сотен тысяч — это не страшно.

Кургинян: Это его цифры, мы не оспаривали ваши. Мы ни слова не сказали…

Млечин: Я соглашаюсь…

Сванидзе: Леонид Михайлович, вы будете задавать вопросы.

Кургинян: Выкрик с места, выкрик с места. Теперь скажите, пожалуйста,

Староверов: На две части разделите вопрос.

Кургинян: Да. Теперь второе — приобретения. С вашей стороны, были приобретения или нет? Или эти люди, если 100 человек это все равно ужасно, но даже если они погибли не напрасно — это ужасно, но были ли приобретения?

Староверов: Приобретения были.

Кургинян: Какие?

Староверов: За пять лет покончено было с обстановкой, которая грозила голодом, при нормальных условиях производства. Голод 33–34 года был вызнан последней, сильной засухой и еще неспособностью агротехники воспрепятствовать.

Кургинян: Как вы относитесь к вот этим вот цифрам, которые мы вывели?

Объемы физического роста, объемы физического валового производства промышленности за 28–37 гг.

Рост физического объёма валовой продукции промышленности СССР за 1928–1937 гг. (в скобках указаны проценты к 1928 г.).

Предметы потребления | 1928 г. | 1932 г. | 1937 г.

Чугун, млн. т. | 3,3 | 6,2 (188 %) | 14,5 (439 %)

Сталь, млн. т. | 4,3 | 5,9 (137 %) | 17,7 (412 %)

Прокат чёрных металлов, млн. т. | 3,4 | 4,4 (129 %) | 13 (382 %)

Уголь, млн. т. | 35,5 | 64,4 (181 %) | 128 (361 %)

Нефть, млн. т. | 11,6 | 21,4 (184 %) | 28,5 (246 %)

Электроэнергия, млрд кВт. ч | 5,0 | 13,5 (270 %) | 36,2 (724 %)

Бумага, тыс. т. | 284 | 471 (166 %) | 832 (293 %)

Цемент, млн. т. | 1,8 | 3,5 (194 %) | 5,5 (306 %)

Сахарный песок, тыс. т. | 1283 | 828 (65 %) | 2421 (189 %)

Станки металлорежущие, тыс. шт. | 2,0 | 19,7 (985 %) | 48,5 (2425 %)

Автомобили, тыс. шт. | 0,8 | 23,9 (2987,5 %) | 200 (25000 %)

Обувь кожаная, млн. пар | 58,0 | 86,9 (150 %) | 183 (316 %)

Староверов: Это способствовало и росту…

Кургинян: Возможны ли были эти цифры без коллективизации?

Староверов: Невозможны.

Кургинян: Могли бы мы выиграть войну без этих цифр?

Староверов: Нет.

Кургинян: Черт возьми, я хочу знать.

Староверов: Я хочу еще дополнительно сказать, за пять лет мы восстановили доколлективизационный уровень производства сельскохозяйственной продукции. Сегодня мы за 20 лет не можем восстановить додеколлективизационный уровень. Сегодня у нас производство…

Кургинян: Значит, вы считаете, что великий смысл в этой ужасной трагедии был?

Староверов: Конечно.

Тепцов: В повести Юрия Бондарева «Батальоны просят огня» есть замечательный эпизод, командующий армией посылает…

Сванидзе: Я прошу прощения — время, время уже истекло.

Тепцов: Я смотрю.

Сванидзе: Поэтому очень кратко. Только тезис. Что вы хотите сказать.

Кургинян: За счет меня, за счет чего угодно.

Сванидзе: Книжку Бондарева мы читали.

Тепцов: Я хочу сказать, что одним батальоном пожертвовали ради спасения всего фронта. Поэтому, издержки — они были неизбежны. Но сдвиги в позитивную сторону были исторического масштаба.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо.

Кургинян: Значит, мы говорим родственникам — вы все, у кого кто-то погиб, они погибли не напрасно. Это была ужасная трагедия. Но это не была гибель скота.

Сванидзе: Сергей Ервандович, время истекло, прошу вас, Леонид Михайлович, ваши вопросы к свидетелям защиты.

Млечин: Скажите, пожалуйста, какое количество спецпереселенцев, вот тех кулаков так называемых, хороших крестьян, отправили — сколько из них погибло?

Староверов: Спецпереселенцев было примерно 800 тысяч. Подождите, минуточку. Я…

Млечин: Почему я должен подождать, извините?

Староверов: Тут молодежь. Этот журнал назывался раньше «Молодой крестьянин». Он организовывал колхоз вместе с спецпоселениями на Урале в Курганской области. Так само по себе спецпоселение не означало уничижение, а означало возможность начать новую жизнь без эксплуатации и приложить свои усилия.

Млечин: Вы всерьез это говорите? Люди счастливы? Да? А те, которые 800 тысяч умерли, они вот лишились возможности жить без эксплуатации.

Староверов: Откуда у вас эта цифра — 800 тысяч…

Млечин: Вас это не смущает?

Староверов: …умерших?

Млечин: Вас это не смущает?

Староверов: Откуда у вас эта цифра?

Млечин: Вы сказали 800 тысяч.

Кургинян: Я хочу сказать…

Млечин: Это ваша цифра.

Кургинян: …даже если было 100 тысяч, то это так же ужасно, как миллион. Жонглирование цифрами недопустимо. Но я хочу понять, какое это имеет отношение к приобретениям? Издержки огромны — никто это не оспаривает.

Сванидзе: Я…

Кургинян: Приобретения будем обсуждать?

Сванидзе: Сергей Ервандович, я снимаю протест ваш, и я объясню почему. Дело в том, что от масштаба потерь зависят размеры приобретений.

Кургинян: Хорошо.

Сванидзе: Согласились?

Кургинян: Тогда давайте, действительно, обсуждать цифры.

Сванидзе: Потому, что если погибли, если погибли…

Кургинян: Тогда мы заявляем,…

Сванидзе: Разрешите, я доскажу, чтобы моя позиция была вам понятна.

Кургинян: Разумеется.

Сванидзе: Если погибли 100 тысяч человек, 800 тысяч человек, миллион человек, 20 миллионов человек, то ради кого и ради чего приобретения? Вот об этом идет речь. Это моя позиция.

Кургинян: Имею я право коротко ответить вам. Совсем.

Сванидзе: Не нужно сейчас мне отвечать. Я просто объясняю свою позицию, это не вопрос. Я хочу предоставить возможность обвинителю задать еще один краткий вопрос и получить краткий ответ.

Млечин: Ваша Честь, я просто хотел сказать, что свидетель назвал цифру 800 тысяч человек…

Староверов: Спецпереселенцев, но не погибших.

Млечин: …которую я с ужасом и повторил. Мне кажется, о каких приобретениях можно говорить, если там погибло 800 тысяч человек. Только среди спецпереселенцев.

Староверов: Почему погибли? Не надо жонглировать цифрами…

Млечин: Я вас…

Староверов: …и приписывать. А я вам ответил, что спецпереселенцев было примерно 800 тысяч.

Млечин: Вот. Будьте любезны, назовите, наконец, нам и телезрителям, сколько погибло спецпереселенцев? Ну, скажите, пожалуйста?

Староверов: А вот эту я сторону не изучал.

Млечин: Я скажу вам — четверть. Каждый четвертый.

Староверов: Переселенцев?

Млечин: Каждый четвертый из миллиона человек.

Сванидзе: Спасибо.

Староверов: Чушь.

Сванидзе: Спасибо. Небольшой перерыв, после этого мы продолжим слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Последний вопрос наших сегодняшних слушаний: «Сталинский экономический проект — это беспрецедентная кровавая акция в политических целях или закономерная мировая практика модернизации страны?»

Пожалуйста, сторона защиты.

Кургинян: Любая модернизация есть эксплуатация, форсированная эксплуатация традиционного уклада в пользу нового индустриального уклада. Так это происходит везде в мире. Нигде в мире это не делается без насилия. Это общая практика.

Страшная логика, страшная логика этой модернизации, а она не вполне была модернизацией, но ее так называют все историки, заключалась в следующем: прежде всего любой ценой добыть экспортный продукт в максимальных количествах и продать его на запад, чтобы получить валюту.

1929 годы — цены на продукт падают. Продать по бросовым ценам. Но получить это золото и валюту. Любой ценой. Первое.

Второе. На эти деньги купить станки и ввести их назад. Я хочу только подчеркнуть одно — люди страшной ценой получали эту валюту. Но они виллы себе не строили. Понимаете? И яхты не покупали. Они машины ввозили сюда, чтобы население не погибло потом в войне. И не оказалось под фашистами.

Следующий этап. Следующий этап. Надо строить корпуса, а рабочей силы нет. Значит, вот эта сила, побежавшая из деревни, она частью своей идет в трудовые армии, чтобы строить корпуса, а частью встает к станку.

Следующий этап — их каким-то образом надо приводить в индустриальное состояние. Все это драконовское законодательство. И все прочее.

Так страшно запускалась машина модернизации. Но она везде запускалась страшно, понимаете? Это не то, что у других стран мира, есть какая-то сусальная благая история, а у вас история — это сплошной кровавый абсурд. Везде это делалось так. Но нигде и никто не делал это за 10 лет. Нигде и никто в мире не делал это за такой срок и с такими результатами. Вот в чем, как мы считаем, плюс. И только то, что это удалось сделать к 1939 году, только это позволило выиграть войну. Страшной ценой выиграть и все что угодно.

Теперь скажите мне, если все это крестьянство так ненавидело происходящее, представляете, как бы оно восстало, как бы оно сбросило…

Сванидзе: Сергей Ервандович, вы обращаетесь к залу или к своим свидетелям?

Кургинян: Я обращаюсь сейчас ко всем. Ко всем обращаюсь. Потому что, мне кажется, что наступил момент истины. Момент, когда нужно говорить ту правду, которую скрывают. Вот в чем цена и вот в чем смысл. Вот за что умерли ваши предки. Вот ради чего были совершены ужасные злодеяния. Они были совершены, и они спасли страну. Они действовали как люди в истории. Вы имеете право…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович…

Кургинян: …на эту историю. Такую же, как другие страны.

Сванидзе: Спасибо. Сторонаобвинения имеет возможность задать вопрос свидетелям стороны защиты.

Млечин: Достопочтенный мой коллега — защитник, отказался от допроса собственных свидетелей, видимо, нечего спросить. Нечего спросить и мне.

Сванидзе: Это его личное дело.

Млечин: Конечно. Да. Могу ли я задать вопросы своим свидетелям?

Сванидзе: Сейчас вы имеете возможность задать вопрос свидетелям стороны защиты.

Млечин: Я отказываюсь, благодарю вас.

Сванидзе: Спасибо. Тогда обвинение, теперь вы можете произнести какой-то тезис или задать вопрос…

Млечин: Да, я хотел бы…

Сванидзе: …своим свидетелям.

Млечин: Скажите, как колхозники относились к колхозам? Если можно, коротко, мы уже так много сказали.

Рогалина: Да, да. Вы знаете, послания во власть, письма во власть крестьянские сейчас широко известны — это самый главный такой личный материал. Так вот ключевые слова эпохи, что встречается в письмах: Соловки, барщина и бесхозяйственность. Соловки — ими пугали сверху, а снизу, так сказать, жаловались, что что же с нами делаем местное начальство. Так, барщина это то, что они называли, получая немного натурой и ничего деньгами. Но это отдельная и тяжелая страница. И понимаете, когда умирали от голода, а у них отбирали, не скирдуя, хлеб и везли на железную станцию, а там стоял солдат с винтовкой, и они видели, как умирают их дети, а здесь гниет хлеб… Так же было и со станками — треть станков не работала, неквалифицированная рабочая сила, не целостный этот самый процесс индустриальный и т. д. издержки. И, наконец, бесхозяйственность — ключевое слово. И вот они жалуются, думают, что это у них председатель такой. Он, пишут, бабник, он пьяница и троцкист, т. е. они даже пользуются словами, которых не понимают. Для них, что троцкист, что плохой тракторист — одно и то же. Ну, вот такая идет жалоба. А наверху снимают и очищают таким образом.

Млечин: Благодарю вас.

Сванидзе: Сергей Ервандович, можете задать вопрос свидетелям обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, вы действительно не ставите ни в какую связь индустриализацию и коллективизацию? Вы действительно не понимаете, что без этой форсированной индустриализации мы бы не выиграли войну? Вы действительно не считаете, что сталинская цифра 10 лет — нам нужно за 10 лет совершить этот прыжок, оказалась верной? Вы не знаете, как специалисты, что все остальные совершали эти прыжки за чудовищное количество времени? Жертвы оправданы или нет, историей и всем остальным? Вот то, что я сказал, это для вас не аргументы. Но ваши собственные аргументы, ваше чувство правды, экзистенциальное чувство — оно что вам говорит?

Кудюкина: Я сразу хочу сказать, что вы приписываете нашей стороне те вещи, которые мы не говорили.

Кургинян: А что вы говорили?

Кудюкина: Подождите.

Кургинян: Как? Я имею право задать вопрос.

Кудюкина: Нет, я понимаю, но…

Кургинян: А что вы говорили?

Кудюкина: Я тоже имею право высказать свое мнение. Итак, конечно, модернизация, в том числе и форсированная, это была необходимость. Разговор идет о другом. Те материальные и людские ресурсы, которые предоставила государству коллективизация, были растрачены без-дар-но! Это совершенно точно.

Кургинян: Простите, я просто спрашиваю. В результате, пусть чудовищно и как-то, индустриализация осуществлена была?

Кудюкина: Да, конечно.

Кургинян: Да. Она могла в эти сроки быть осуществлена иначе? С этим контингентом, с этой партией, с этими всякого рода вахлаками и негодяями. Могла быть осуществлена иначе?

Кудюкина: Вы очень хорошо сказали, вы сами ответили на свой вопрос.

Кургинян: Конечно.

Кудюкина: С этой партией коллективизация проводилась так как она шла, со всеми ее чудовищными совершенно проявлениями…

Кургинян: Мы с вами согласны.

Кудюкина: …она шла не в интересах страны.

Кургинян: Как не в интересах?

Кудюкина: Она шла не в интересах народа.

Кургинян: Стране не нужна была индустриализация?

Кудюкина: Она способствовала сохранению режима.

Млечин: Позвольте свидетелю отвечать спокойно.

Кудюкина: Просто дайте мне сказать.

Сванидзе: Сергей Ервандович, свидетель отвечает. Да.

Кургинян: Пусть, 28 секунд, если он будет говорить…

Кудюкина: Пожалуйста, дайте мне сказать. Итак, я еще раз повторяю, коллективизация шла в интересах режима. Если бы не была проведена сплошная коллективизация, режим вряд ли бы удержался. И отлично это все во власти, в центре власти, понимали. И поэтому коллективизация была проведена так, как проведена.

Сванидзе: Спасибо. У вас ее есть время. Коротко. Вопрос — ответ.

Кургинян: А чем ему было плохо? Чем ему так было плохо, если бы не было коллективизации? Режиму-то этому?

Сванидзе: У меня есть два уточняющих вопроса. Свидетелям со стороны обвинения и свидетелям со стороны защиты.

Вопросы такие. То, чего добивается от вас ваш оппонент — Сергей Кургинян. Он говорит, да, было страшно, да, было ужасно, да, много народу погибло, очень жаль. Но дворцов не строили, мерседесов не покупали, войну выиграли.

Млечин: Мерседесы покупали, кстати.

Сванидзе: Ваш ответ?

Млечин: И не только мерседесы.

Кудюкина: Естественно. И войну выиграли, и мерседесы не покупали, энтузиазм был. И для того, чтобы осваивать вот эти вот окраины безлюдные, вовсе не обязательно было посылать туда на смерть раскулаченных. Не обязательно было ссылать туда грудных детей, инвалидов и стариков, которые тут же умирали. Они были бы освоены за счет тех молодых людей, которые бы осваивали эти районы с полным чувством необходимости своих лишений и своей работы.

Сванидзе: Извините. Мария Михайловна, перебиваю вас. Задает вопрос защитник вам: если бы не было этих ужасов, не было бы этого кошмара, не было бы этих страшных смертей — войну бы выиграли?

Кудюкина: Мы сейчас выходим, так сказать, в предположения, чего история не знает. Скорее всего, судя по тому, как развивались события до начала сплошной коллективизации, можно так предположить, с очень большой степенью вероятности, что кооперативное движение развивалось бы поступательно и примерно к 1936-37 году, как считают некоторые исследователи, уровень коллективизации был бы достаточно высоким. Без этих вот ужасов.

Сванидзе: Индустриализации, вы хотите сказать?

Кудюкина: И коллективизации, и индустриализации. Если бы на индустриализацию не были потрачены бездарно те громадные материальные средства, которые были потрачены.

Рогалина: Главное — люди, люди…

Кудюкина: Но это могло произойти…

Сванидзе: Спасибо.

Кудюкина: …только в том случае, если бы удержался бы режим или нет.

Сванидзе: Спасибо, Мария Михайловна.

Кургинян: Могу ли я поблагодарить свидетеля не за то, что он поддерживает нашу позицию, а за то, что он абсолютно аутентичен и искренен. Спасибо Вам.

Сванидзе: Спасибо. Мой вопрос к вашей стороне — стороне защиты.

К Николаю Васильевичу Тепцову. Уважаемый Николай Васильевич, вы член рабочей группы по реабилитации жертв политических репрессий. Это так?

Тепцов: Да, был.

Сванидзе: Спасибо. Значит, как вы считаете, те люди, сотни ли тысяч или миллионы русских крестьян, которые погибли в ходе коллективизации, это жертвы политических репрессий?

Тепцов: Во-первых, я хочу уточнить то, что никаких цифр о гибели сотни тысяч крестьян нет.

Сванидзе: Не погибли?

Тепцов: Может… нет, не погибли.

Сванидзе: Но защитник считает, что погибли. И была страшная трагедия.

Тепцов: Он так не считает.

Кургинян: Можно я назову цифры ГПУ, потому что все пользуются этими цифрами?

Сванидзе: Сейчас, секундочку, ответит сначала на вопрос…

Тепцов: Я договорю. Значит, погибали, ну, во время дороги, при…

Сванидзе: Неважно, по каким причинам.

Тепцов: …но, но к моменту начала войны практически все выселенные были реабилитированы и возвращены. Реабилитация раскулаченных началась уже в 1931 году. В 1934 году было принято Постановление о массовом возвращении раскулаченных.

Сванидзе: Николай Васильевич, я…

Тепцов: 80 тысяч осталось в лагерях.

Сванидзе: Извините, извините, вы не отвечаете на мой вопрос. Я хочу получить ответ на мой вопрос. Цифры разнятся, по цифрам можно спорить, мы сейчас не будем по ним спорить. Потому что этому была посвящена значительная часть наших слушаний. Значит, сколько бы ни погибло, сколько-то погибло, правда?

Тепцов: Погибло, естественная убыль была.

Сванидзе: Нет, ну, что значит естественная?

Тепцов: Ну, не расстреливали же детей. Ну, о чем вы говорите?

Сванидзе: Естественная, это когда…

Тепцов: …как вот здесь оппоненты говорят.

Сванидзе: …человек в 80 лет умирает от старости. Или в 90. Тогда…

Тепцов: Ну, и эти умирали.

Сванидзе: …тогда естественная. Или ребенок замерзает в снегу…

Тепцов: Это естественная смерть.

Сванидзе: Это не естественная.

Тепцов: В условиях…

Сванидзе: Значит, те, кто погиб, — жертвы политических репрессий?

Тепцов: Это не жертвы политических репрессий.

Сванидзе: Всё, спасибо. Заключительное слово по данной теме очень коротко предоставляется каждой стороне. Итак, сторона обвинения, прошу вас.

Млечин: Ваша Честь, здесь были представлены доказательства, свидетельствующие о том, что затеянная руководящими кругами коллективизация не привела ни к каким успехам. Она фактически уничтожила деревню.

В первую очередь, русскую деревню, российскую деревню. Она уничтожила российского крестьянина и подорвала наше сельское хозяйство. В результате всего до конца существования Советского Союза города сидели на карточках, не было продовольствия, его покупали за границей. Т. е. сама идея не увенчалась ни малейшим успехом.

То, что рассматривалось как цель, — индустриализация, могла быть проведена по-другому. Во всем мире прошла индустриализация, но нигде правительство не уничтожало деревню, ради того, чтобы построить собственную промышленность. Наоборот, промышленность всегда строилась на процветании деревни. Нельзя на обнищавшей, искалеченной и измученной деревне построить хорошую промышленность.

И третье, и самое страшное, что здесь звучали невыносимые цифры потерь. Потерь лучшей части российской деревни, российского общества. Что бы об этом ни говорили, это чудовищная катастрофа для нашей страны.

Сванидзе: Спасибо. Сторона защиты, прошу вас.

Кургинян: Мы признаем и никогда не спорили с тем, что это страшная цена. За это была принесена страшная цена. Но эта страшная цена была осмыслена. Это страшная трагедия, свирепая и ужасная. Но она не напрасна. И я хочу здесь в конце всего этого за оставшееся мне совсем небольшое время не грузить ваше сознание цифрами, а прочитать короткое стихотворение Волошина по этому поводу.

Ветер обнаженных плоскогорий,
Ветер тундр, полесий и поморий,
Черный ветер ледяных равнин,
Ветер смут, побоищ и погромов,
Медных зорь, багровых окоемов,
Красных туч и пламенных годин.
Этот ветер был нам верным другом
На распутьях всех лихих дорог:
Сотни лет мы шли навстречу вьюгам
С юга вдаль — на северо-восток.
Войте, вейте, снежные стихии,
Заметая древние гроба:
В этом ветре вся судьба России —
Страшная безумная судьба.
В этом ветре гнет веков свинцовых:
Русь Малют, Иванов, Годуновых,
Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса,
Чертогона, вихря, свистопляса:
Быль царей и явь большевиков.
Что менялось? Знаки и возглавья.
Тот же ураган на всех путях:
В комиссарах — дурь самодержавья,
Взрывы революции в царях.
Вздеть на виску, выбить из подклетья,
И швырнуть вперед через столетья
Вопреки законам естества —
Тот же хмель и та же трын-трава.
Вот наша история!

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Вы хотите назвать ее абсурдом? Называйте.

Сванидзе: Спасибо. Мы прекращаем сейчас голосование нашей телевизионной аудитории. И начинаем голосование в зале. Итак, вопрос, который стоит перед голосующими: «Коллективизация это преступная авантюра или страшная необходимость?»

Голосование закончено, прошу вывести результаты на экран.

«Преступная авантюра» — 64 %

«Страшная необходимость» — 36 %

Сейчас короткий перерыв, после которого мы огласим результаты нашего телевизионного голосования.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы завершаем наши слушания. Я убежден, что результатом коллективизации стала необратимая деградация нашего сельского хозяйства. Но, и что важнее, и что страшнее, столь же необратимая деградация, или просто уничтожение российского крестьянства. Перефразируя Сталина, уничтожения крестьянства как класса. Класса самого массового, самого работящего, базового краеугольного класса России. Вместе с крестьянством погибла его культура, его этика семейная и трудовая. Что касается индустриализации, то она даже в самых успешных своих проявлениях вышла кособокой, милитаристской и бесконечно далекой от человека. Это мое личное мнение.

А теперь прошу объявить результаты нашего телевизионного голосования.

Результаты голосования страны вы видите на экранах:

«Преступная авантюра» — 22 %

«Страшная необходимость» — 78 %

05. События осени 93-го года — выход из тупика или крах демократического проекта в России

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте. У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Сегодня наша тема — это часть недавнего прошлого, новейшей истории России. Осень 1993-го года. Путч, то есть переворот. Одни считают, что это переворот антиельцинский, антикремлевский, подавленный. Другие — что переворот ельцинский, кремлевский, успешный. И те, и другие считают переворот антигосударственным, антидемократическим и даже фашистским.

Главный вопрос нашего процесса: «События осени 93-го года — это выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Мы запускаем наше голосование для телеаудитории. Номера телефонов вы видите на ваших экранах.

Обвинителем на нашем процессе выступает Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Сторону защиты представляет писатель Леонид Млечин.

Сначала я прошу вывести на экран материалы по теме наших слушаний. Прошу.

«4 октября 1993-го года ровно в 9.20 утра шесть танков Т-80 открыли огонь по Белому Дому. Двенадцать выстрелов по зданию Верховного Совета знаменовали начало новой истории России. Черный октябрь 93-го года стал кульминацией конституционного кризиса. Основной Закон отдавал всю полноту власти Съезду народных депутатов и серьезно ограничивал в правах президента. Действовать в тандеме у двух ветвей власти не получилось. Как считают многие политологи, не последнюю роль в конфликте сыграло противостояние президента Ельцина и председателя Верховного Совета Руслана Хасбулатова. В условиях экономического кризиса страна попала в политический тупик. Президент сделал ход первым. 21-го сентября Борис Ельцин подписал указ за номером 1400. Документ предписывал Верховному Совету и Съезду народных депутатов прекратить свою деятельность. Конституционный суд уже на следующий день признал указ неконституционным. Это решение по закону означало конец президентства Ельцина. Сторонники, с которыми президент обсуждал скандальный указ, спустя годы признавались, что в тот момент соответствие Конституции волновало их меньше всего. Основной закон, принятый в Советском Союзе, не отвечал новым реалиям. К тому же не предусматривал процедуры принятия новой конституции.

После объявления президента о подписании указа к Белому Дому стали стягиваться митингующие. До апогея конфликта оставалось чуть меньше двух недель. За это время в городе происходят локальные столкновения защитников Верховного Совета с милицией, захват мэрии Москвы, попытка захвата телецентра Останкино. По официальным данным в те трагические дни погибли 125 человек. По неофициальным — в несколько раз больше. Стоил ли конфликт двух ветвей власти жизни защитников Белого Дома, и какой была бы история в случае победы Верховного Совета?»

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Кургиняну и Млечину. Почему до сих пор не стихают страсти по этому поводу? В чем дело? Предоставляю слово стороне защиты. Леонид Млечин, пожалуйста.

Млечин: Это один из самых страшных, самых трагических, самых печальных эпизодов новейшей истории. Это был момент выбора, но это был выбор страшный, выбор, на который пришлось пойти и который закончился трагически. Защита берется доказать, что, к сожалению, закончилось это трагически потому, что общество в немалой степени не захотело осознать, что оно живет новой жизнью, а существовавший в ту пору Верховный Совет не понимал реальности, Верховный Совет пытался помешать развитию страны. Это была одна сторона дела, а другая состоит в том, что в Белый дом со всей страны сбежались бандиты, и в городе начался мятеж. И те кадры, которые мы сейчас видели, эти страшные кадры были в ту пору единственной возможностью остановить гражданскую войну. Но споры об этом будут продолжаться, потому что погибли люди, и это всегда предмет для попытки разобраться, почему это произошло и можно ли было этого избежать.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Пожалуйста, сторона обвинения, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мне кажется, что дело в том, что люди чувствуют какие-то тонкие вибрации в происходящих сейчас процессах и что у них, ну, как бы есть какой-то запрос на понимание своей исторической судьбы. Вот там, в 93-м году, что-то произошло с проектом, с исторической судьбой, с идеалами, вот с тем, куда дальше двигаться. И люди хотят понять, они-то тогда вышли на какую-то магистральную дорогу или они залетели в какой-нибудь тупик, и в этом тупике сейчас сидят, и как из него тогда выбираться. Ну, представьте себе, что в какой-нибудь … призывали все время к цивилизованной стране и ко всему прочему. Ну, представьте себе, что в какой-нибудь цивилизованной стране стали бы расстреливать, я не знаю, в Израиле Кнессет или какой-нибудь там парламент. Просто не договорились друг с другом, выкатили и танками по этой штуке. Или говорили все время, что «слеза ребенка», «один человек — это так много, это так важно». Ну, взяли так вот расстреляли сколько-то людей — и все. А главное — еще люди хотят понять: за что? Это была плата за что? Что такого драгоценного случилось, за что надо было заплатить сотнями человеческих жизней и растаптыванием только что намечавшегося принципа «право выше всего». Я очень переживал, когда ГКЧП случилось и все, что там срывалось во время ГКЧП. Но я думал: «Ну, они поступили неправовым образом, ну, хорошо, они будут за это наказаны». Но тут-то, тут-то право было на другой стороне. И возникает вопрос: «За что тогда их? И что это означает исторически и куда нам надо двигаться?»

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Итак, стороны зафиксировали свои позиции. Сейчас мы объявляем короткий перерыв и после этого приступим к слушаниям.


Итак, в эфире «Суд времени». Рассматриваем события осени 1993-го года. Переходим к слушаниям по существу. Мой первый вопрос к обеим сторонам: «Были ли нужны стране ельцинские реформы?»

Я предоставляю слово стороне обвинения. Прошу вас, Сергей Ервандович. Ваш тезис и вопросы Вашему свидетелю, которого Вы представляете.

Кургинян: Мой тезис заключается в том, что ельцинские реформы — это весьма сомнительное благо, в высшей степени неабсолютное. Но говорят: цель оправдывает средства. Но цель-то в чем? Это первое. И второе: все-таки мы будем жить всегда по принципу «цель оправдывает средства»? И, наконец, третье: а так ли были все эти люди антидемократичные, антиреформистские? Я прошу, прежде всего, чтобы вывели на экран показания Руслана Имрановича Хасбулатова, одного из действующих лиц этой истории.

Сванидзе: Прошу вас доказательства со стороны обвинения на экран.

Материалы по делу.

Руслан Хасбулатов (Председатель Верховного Совета РФ, 1993 г.): «Что следовало в этих условиях делать? Надо было, в соответствии с решениями, которые были приняты еще на съезде, созвать круглый стол и добиваться общего согласи, что мы, собственно, и стали делать. Итогом работы этого круглого стола был уникальный компромисс. Мы достигли согласия о том, как, на каких принципах осуществлять дальше экономическую реформу. Нет, и вдруг разгорается, с президентской стороны раздаются призывы, что вот действующая конституция плохая, ее надо срочно менять. А для того, чтобы менять, видите ли, надо, чтобы Верховный Совет ушел в отставку. Мы говорим: „Ну, хорошо, если вы хотите перевыборов, то давайте, мы будем переизбирать власть, и президента переизберем, и парламент переизберем. А так вот, ни с того, ни с сего… в чем провинился-то парламент?“ Разве он принес вот эти беды к этому периоду, к 93-му году, неисчислимые, когда половина населения уже была безработица, инженеры и учителя копались в помойках, а миллионы детей — беспризорники. Я говорю: „Разве мы не говорили, что эту политику нельзя вести такими методами?“»

Кургинян: Я хочу сразу же предоставить слово первому своему свидетелю Олегу Германовичу Румянцеву, который в 93-м году был одним из инициаторов конституционной реформы, народным депутатом, членом Верховного Совета РФ, руководителем рабочей группы конституционной комиссии Съезда народных депутатов РСФСР и, скажу от себя, как все наверно помнят, абсолютно вменяемым центристским политиком.

Сванидзе: Несомненно, мы помним Олега Германовича.

Кургинян: Олег, скажите мне, пожалуйста, с Вашей точки зрения, во-первых, все-таки цель оправдывает ли средства? И, во-вторых, в чем была эта цель, и почему надо было такими методами к ней рваться?

Олег Румянцев, народный депутат, член Верховного Совета РФ, руководитель Рабочей группы по подготовке проекта Конституции РФ (1993 г.): Мы совершенно недавно…

Сванидзе: И я напоминаю еще вопрос. Прошу исходить из этого вопроса, отвечая на вопрос обвинителя: «Были ли нужны ельцинские реформы?»

Румянцев: Это были не ельцинские реформы, это были реформы всего нашего общества, всего нашего народа и всего нашего государства. И мы заявили в декларации о государственном суверенитете, что мы хотим построить в России демократическое правовое государство. Я абсолютно убежден, что целью, которую преследовали осенью 1993-го года, было изъятие самого принципа, конституционного принципа народовластия, а именно, практического общественного и парламентского контроля за действиями исполнительной власти, за действиями крупного капитала.

Сванидзе: Олег Германович, уточняющий вопрос. Если я правильно Вас понял, Вы считаете, что те реформы, которые производились, были реформами не Ельцина, а в той же или в неменьшей степени — Верховного Совета России. Я правильно Вас понимаю?

Румянцев: Эти реформы осуществлялись в неразрывной связи верховной власти и народа.

Сванидзе: Но почему-то весь негатив, который связан с реформами, ассоциируется с именем президента Ельцина.

Румянцев: Я хочу отметить, что если к тому времени стало очевидно, что гайдаровский курс на радикальный, шоковый эксперимент над собственным народом, над собственной страной, провалился, значит, в демократическом правовом государстве должны быть механизмы изменения этого курса. Но изменению этого курса мешали. В декабре 92-го года на 7 съезде был достигнут конституционный компромисс: Ельцин убирает Гайдара и ставит Черномырдина, в ответ съезд назначает референдум по основным принципам конституционного строя. Вот это и был компромисс. Но Ельцин 18-го сентября, за 3 дня до оглашения указа, восстанавливает Гайдара в качестве фактического председателя правительства, нарушив…

Сванидзе: Первым вице-премьером.

Румянцев: …нарушив эту часть компромисса. А вторая часть компромисса была нарушена еще в апреле 93-го года, когда вместо референдума по основам конституционного строя, сплачивающего народ, он назначил референдум по принципу «ДА-ДА-НЕТ-ДА», впервые выпустив политтехнологов вперед народа, вперед парламента, вперед избирателей…

Сванидзе: Спасибо… спасибо… спасибо… Сторона защиты имеет возможность задать вопрос.

Млечин: Олег Германович, скажите, пожалуйста, а каков же был итог этого референдума? Что люди сказали относительно судьбы Верховного Совета, в состав которого Вы входили тогда?

Румянцев: На референдуме не был дан вопрос о необходимости роспуска Верховного Совета и необходимости переизбрания Ельцина. На референдуме не был дан ответ на эти два вопроса…

Млечин: Секундочку…

Румянцев: Если считать по закону…

Млечин: Олег Германович…

Румянцев: …о референдуме Российской Федерации…

Млечин: …может, Вы меня плохо слышите. Я не спрашивал о судьбе Ельцина, я спросил: как избиратели, ваши избиратели, ответили на вопрос о судьбе Верховного Совета на референдуме? Не ответили ли они, что они хотят переизбрания?

Румянцев: На референдуме, повторяю, не было дано ответа положительного на эти два вопроса, исходя из принципов, заложенных в законе о референдуме. Вот почему Верховный Совет и Съезд народных депутатов в сентябре 93-го года — я был одним из авторов этого постановления — постановили, что необходимы досрочные одновременные перевыборы как президента, так и Верховного Совета, не позднее февраля 94-го года…

Сванидзе: Я прошу прощения, документ на экране.

Млечин: Ваша честь, у нас какие-то проблемы со свидетелем.

Сванидзе: Документ на экране.

Румянцев: Цифры, цифры.

Сванидзе: Здесь на вопрос «Считаете ли вы необходимым проведение досрочных выборов народных депутатов», большинство ответило «Да».

Млечин: Большинство высказалось за досрочные перевыборы. Если избиратели проголосовали за перевыборы, отчего же Верховный Совет и Съезд народных депутатов не распустился и не переизбрался?

Румянцев: Еще раз повторяю, что вопрос, как считать. На основании закона о референдуме такого большинства не было получено. Вот почему Верховный Совет совершенно смело мог продолжать работать. Но политически было понятно, что необходимо вести дело к досрочному одновременному переизбранию.

Млечин: Избиратели проголосовали против переизбрания президента, почему вы считали нужным, что он должен быть переизбран?

Румянцев: Этот референдум был результатом политтехнологии, я глубоко в этом убежден, этому есть масса доказательств. Извините за выражение, я издал в десяти томах историю создания Конституции, и один из томов посвящен, в том числе, и этому референдуму. Я дорогому Леониду Млечину подарю полный комплект, чтобы он изучил реальные документы.

Сванидзе: То есть вы считаете, что референдум был фальсифицирован?

Румянцев: Безусловно.

Сванидзе: Спасибо. Итак…

Млечин: Если можно, тогда я приглашу своего свидетеля. Сергей Александрович Филатов, будьте любезны. Вы были первым заместителем председателя Верховного Совета, потом работали в президентской администрации. Так что ж, сфальсифицирован был референдум-то, оказывается? А мы-то все голосовали, думали, что все взаправду. Да, Сергей Александрович? Скажите, он действительно был сфальсифицирован? У вас сведения какие-то?

Сергей Филатов, руководитель Администрации Президента РФ, председатель экспертно-аналитического совета при Президенте РФ (1993 г.): Нет, не был сфальсифицирован…

Млечин: Есть какие-то документы, может быть?

Филатов: …но после проведения референдума было решение Конституционного суда не считать юридически правильными, что ли, результаты этого референдума, и он…

Сванидзе: С чем было связано это решение, решение Конституционного суда?

Филатов: Ну, это было связано, конечно, с одной стороны, что в соответствии с законом о референдуме не было тех цифр, которые должны были быть. А с другой стороны, конечно, это было связано еще и с политической ситуацией, потому что Конституционный суд, на мой взгляд, в тот период вел себя не совсем адекватно. Вообще началось-то все не с указа. Началось-то все с того, когда Ельцин объявил о реформах. 2-го января 92-го года было объявлено о реформах. И с этого дня началась война. 7-ой съезд народных депутатов, конец этого года — снимают Гайдара. 8-ой съезд народных депутатов — пытаются снять Ельцина. 9-ый съезд народных депутатов — Ельцин на грани импичмента, 62 голоса не хватило, чтобы объявить ему импичмент. То есть создавалась катастрофическая ситуация нагнетания напряженности между двумя ветвями власти. На 9-ом съезде выходят на договоренности: с помощью Конституционного суда выйти на референдум, который вам здесь показали. После окончания референдума принимается решение создавать новую конституцию, потому что в Конституции было двоечтение власти. Ельцин — глава государства, высшее должностное лицо. Съезд народных депутатов — полномочный властитель судеб в стране. У Ельцина не было возможности объявлять референдум, не было возможности начать…

Сванидзе: Ваше время истекло, Сергей Александрович. Леонид Михайлович, прошу прощения. Сторона обвинения будет задавать вопросы свидетелю защиты?

Кургинян: Да, я с удовольствием задам. Значит, результатов, как и говорил Румянцев, необходимых для референдума, референдум не дал — это первое. И второе — Конституционный суд, т. е. высший орган, определяющий законность и незаконность, сказал, что этот референдум не имеет конституционной силы. Правильно я Вас понял?

Филатов: Правильно, да.

Кургинян: Правильно я понял. Теперь скажите, пожалуйста, а почему это все — война? Ну, вот в Италии они так бодаются, бодаются. У них бывает, что импичмент кому-то задают, или парламентские кризисы. Почему это надо было сейчас…

Филатов: А Вы вспомните, положение в стране какое было? Из него надо было выходить и быстро.

Кургинян: Не считаете ли Вы, что это было катастрофой лично для Ельцина?

Филатов: Для Вас это не было катастрофой?

Кургинян: Что?

Филатов: То, что происходило.

Кургинян: Для меня распад СССР — это метафизическая катастрофа, и я считаю, что после этого я живу в аду. И Вы это знаете.

Сванидзе: Сергей Ервандович, распад СССР произошел раньше, мы сейчас…

Кургинян: Поэтому с этого момента для меня катастрофа все. Не кажется ли Вам, что единственный, для кого это катастрофой было — это был Ельцин? Для которого то, что политический процесс начал сдвигаться и что Верховный Совет стал переходить из душки-милашки, который поддерживал Ельцина, в некую силу, которая стала этого Ельцина не поддерживать, для Ельцина был не нужен. Пока Верховный Совет был за Ельцина, все кричали и стояли с плакатами «Вся власть Советам», потом против…

Сванидзе: Сергей Ервандович, вопрос, мне кажется, ясен. Прошу Вас, Сергей Александрович.

Кургинян: Кажется Вам это или нет?

Филатов: Нет, конечно.

Кургинян: Нет. Хорошо. И наконец, последнее. Сергей Александрович, вот сейчас, столько лет спустя, у Вас в душе не возникло колебаний по поводу тех лет?

Филатов: Нет.

Кургинян: Нет. Спасибо, у меня нет больше вопросов.

Сванидзе: Короткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Возвращаемся в зал заседания. Главный вопрос нашего процесса: «События осени 93-го года — это выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Вопрос суда обеим сторонам: «Действительно ли действующая Конституция тормозила проведение реформ?»

Слово предоставляется стороне обвинения. Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Мне кажется, что действующая Конституция совершенно не тормозила проведение реформ. Перед этим вот заседанием я долго пытался понять, чем она мешала. Возникло политическое большинство, которое против курса Гайдара — ну, и слава богу. Сегодня оно возникло, завтра оно уйдет. Это политический процесс, это живой, нормальный процесс, о котором мы все так тоскуем. Почему на него надо было реагировать, как на какую-то реакцию, на бог знает что?

После того, что сказал Сергей Александрович, я даже не хочу говорить о том, было ли это подтасовано, то есть результаты референдума. Я не буду говорить о том, как пелось это все на… «Журчат ручьи, кричат скворцы: ДА-ДА-НЕТ-ДА, ДА-ДА-НЕТ-ДА», и как под это шли старушки на референдум опускать дрожащими руками все это. Я не хочу даже обращаться снова к каким-то документам и всему прочему. Я хотел бы предоставить слово второму свидетелю моему, доктору юридических наук, Владимиру Семеновичу Овчинскому, который тогда был помощником первого зама министра внутренних дел, потом директором Интерпола, сейчас советник председателя Конституционного суда.

Сванидзе: Прошу Вас.

Владимир Овчинский, генерал-майор милиции, помощник 1-го заместителя министра внутренних дел РФ (1993 г.): Ваша Честь, у меня вопрос такой: мемуары, интервью крупных политических деятелей, которые вышли в последние годы, являются историческим фактом, который мы можем использовать на нашем процессе?

Сванидзе: Они являются историческим документом, который, естественно, может быть использован.

Овчинский: Я поэтому хотел бы напомнить известную книгу Александра Коржакова, бывшего руководителя Службы безопасности президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина, который в своей книге подробно писал о том, что силовой вариант разгона парламента России, Верховного Совета, готовился задолго до референдума, до указа 1400, причем с применением удушающих газов, таких, как потом в «Норд-Осте» были применены. Дело в том, что…

Сванидзе: Простите, пожалуйста, я хочу сразу сделать уточняющее замечание как профессиональный историк. Любые мемуары сами по себе не подтверждают стопроцентно никакого факта.

Овчинский: Конечно.

Сванидзе: Мемуаристы часто вступают в противоречие друг с другом.

Овчинский: Конечно.

Сванидзе: Мы знаем очень хорошо биографию политическую Александра Васильевича Коржакова, и поэтому здесь к тем или иным его утверждениям могут быть, при всем уважении к нему, разнообразные вопросы. Тем не менее, эта позиция есть, и она Вами зафиксирована.

Овчинский: Есть другие свидетельские показания. Самое главное не в этом. Самое главное в том, что еще была вброшена такая идеологема в общество, что действующая Конституция — это кусок туалетной бумаги. Сказала это не кто иной, как Елена Боннер. И этот тезис был подхвачен всей нашей либеральной общественностью.

Сванидзе: Я хочу уточнить просто то, что вы сказали в связи с Еленой Георгиевной Боннер. Уточнить и напомнить всем присутствующим. Конечно, выражение резкое крайне, но Елена Георгиевна Боннер — вдова академика Сахарова. Имелось в виду, что действующая Конституция — советская конституция, брежневская конституция. Именно из этого исходила, видимо, Елена Георгиевна, когда употребила столь резкое выражение. Это мое предположение.

Кургинян: Николай Карлович, давайте на этом предположении только скажем, что ее супруг стоял вот с таким плакатом, и вся страна это видела, и говорил «Вся власть Советам!» Имелись в виду эти Советы.

Сванидзе: Исторические обстоятельства меняются.

Кургинян: Вы это помните? Я могу показать это.

Овчинский: Верховный Совет СССР.

Кургинян: И еще. Зачем мы все… Вы просто вспомнили, а это все у нас горячо на сердце…

Сванидзе: Конечно.

Кургинян: Зачем мы все крутимся вокруг мемуаров, когда мы занимали политическое положение в то время, и мы знаем, что в марте была первая попытка ельцинского переворота, что до октябрьской попытки была мартовская…

Сванидзе: Вот…вот…

Кургинян: И мы все это знаем. Зачем нам Коржаков?

Сванидзе: Сергей Ервандович, с чем я абсолютно согласен: действительно, зачем мы вертимся вокруг мемуаров, когда здесь, с обеих сторон, и по правую, и по левую руку от меня, сидят люди, которые активно участвовали на разных сторонах в тех событиях.

Млечин: Теперь наша очередь допросить свидетеля обвинения…

Сванидзе: Я согласен.

Румянцев: Можно минуту для дополнения ответа. О том, что мы защищали якобы советскую Конституцию. Я еще раз повторяю: была неразрывная связь избирателя и власти, и мы, начиная с 90-го по 93-ий год, инкорпорировали, внедрили в ту самую бывшую советскую Конституцию 78-го года все необходимые разделы из проекта Конституции о правах человека, о механизмах власти, о федерализме, о разграничении властей…

Сванидзе: То есть, Олег Германович, Вы хотите сказать, что вы предельно обновили…

Румянцев: …предельно обновили…

Сванидзе: …эту советскую Конституцию и приблизили ее к реальности…

Румянцев: …предельно обновили, поэтому нельзя ни в коем случае фальсифицировать. Это факт…

Сванидзе: Я понял Вас. Спасибо.

Румянцев: Это была новая Конституция уже демократической России.

Сванидзе: Спасибо, Олег Германович. Вопросы… вопросы защиты к свидетелям обвинения.

Млечин: Владимир Семенович, я запамятовал, или Вы не сказали. Вы были помощником заместителя министра кого?

Овчинский: Абрамова Евгения Александровича. Не Дунаева, который перешел на сторону…

Млечин: Я Вас не спрашивал про Дунаева, у Вас, видимо, что-то с ним связано, поэтому Вы о нем заговорили, я Вас не спрашивал об этом. То есть Вы находились там, в Министерстве Внутренних Дел,

Овчинский: Я находился там.

Млечин: Вы были свидетелем, да?

Овчинский: Мало того, я Вам могу сказать…

Млечин: Извините, Вы можете ответить на вопрос: Вы были свидетелем происходивших событий?

Овчинский: Да, да.

Млечин: Тогда мы можем без мемуаров, просто из Вашего личного опыта. Вы получали — Вы, Ваши коллеги, Ваш начальник — указания из администрации президента приготовиться к силовому решению вопроса, к разгону парламента, к пуску удушающих газов? Вы — Министерство Внутренних Дел?

Овчинский: Нет, конечно. Я об этом силовом варианте узнал, я и сказал, только из мемуаров Коржакова. Я подчеркнул это…

Млечин: Я прошу прощенья, Владимир Семенович, могу ли я уточнить Ваш ответ? То есть Вы, работая в тот момент в Министерстве Внутренних Дел, которое и должно было бы исполнять эти указания, не получали таких указаний о силовом решении вопроса, о разгоне парламента, об использовании удушающих газов, а узнали об этом спустя много лет, прочитав интереснейшую книгу господина Коржакова. Да или нет?

Овчинский: Абсолютно правильно.

Млечин: Я Вас благодарю. Скажите, пожалуйста, вот Вы тогда, когда работали, Вы чувствовали, что вот из администрации идет на вас давление: давайте что-то с депутатами сделаем, как-нибудь уничтожим их, придушим? Вы чувствовали это?

Овчинский: Нет.

Млечин: В коридорах говорили, в буфетах говорили это?

Овчинский: Нет. Ни в коем случае. Объясняю Вам ситуацию: мы все были уверены, все в центральном аппарате МВД были уверены, что это закончится мирным путем, путем договоров. И мы были уверены, что…даже мысли не было, что это окончится той трагедией, которой это окончилось. И если вы хотите знать ситуацию, то когда по тревоге в ночь с 3-го на 4-е октября Виктор Федорович Ерин поднял личный состав центрального аппарата, то в здании…

Сванидзе: Напомню, что Виктор Федорович Ерин был министром внутренних дел.

Овчинский: Да. В здание на Житной пришла далеко не большая часть сотрудников. Я был среди тех, кто пришел, потому что я считал, что моя гражданская обязанность офицера сделать все, чтобы меньше крови пролилось на улицах Москвы и в стране.

Сванидзе: Спасибо, Владимир Семенович. Спасибо.

Млечин: Ваша Честь, позвольте, я просто резюмирую с благодарностью, что свидетель подтвердил нашу позицию, что из администрации президента до самого момента не поступало никаких указаний на силовое решение проблемы. Импульсов таких не было, и приказов таких не было, и решений таких не было.

Сванидзе: Спасибо. Свидетель со стороны защиты, прошу Вас.

Млечин: Сергей Александрович, ну, почему же все-таки Ельцин пошел на то, что попросил этот парламент разойтись, объявил новые выборы и предложил новый текст Конституции, который был принят на референдуме? Зачем он это все-таки сделал? Давайте мы ответим на этот главный вопрос.

Филатов: Дело в том, что есть одна проблема. В этой Конституции, я уже говорил об этом, она как бы давала двоевластие в стране, потому что Съезд народных депутатов мог объявить импичмент, у президента не было права распустить парламент. Съезд народных депутатов мог правительство в отставку послать, мог назначить его. У президента такой власти не было. Съезд народных депутатов мог объявить референдум, чего не мог сделать президент…

Млечин: Сергей Александрович, извините, я Вас прерву. А президент хотел захватить единоличную власть, вот Вы с ним работали, было такое желание?

Филатов: Я сейчас об этом скажу. Значит, было три момента, когда Борис Николаевич подготовил указы и подготовил свои выступления на телевидении для того, чтобы усилить свою власть как президента. И оба раза не получилось. И надо сказать, что Конституционный суд сидел уже на страже, когда будет указ опубликован, с тем, чтобы начать процедуру импичмента. Третий раз подписан был указ, но, на мой взгляд, он абсолютно правильно был подписан. Не было предпосылок для того, чтобы создавать такую войну, потому что сделано было довольно цивилизованно. Распускается парламент, объявляются новые выборы парламента. Это нормальная практика,вообще говоря, во многих странах мира, когда напряжение достигает максимального значения…

Млечин: И выборы снимают это напряжение.

Филатов: Да, снимают это напряжение.

Млечин: Сергей Александрович, можно последний вопрос. Скажите, прошли выборы в Государственную Думу, была принята новая Конституция. Эта новая политическая ситуация превратила президента в диктатора единоличного, который собрал всю свою власть? Он добился цели — можно так сказать?

Филатов: Да нет, конечно. Да я…да могут все свидетели того времени сказать — конечно, этого не произошло.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Ваше время истекло…

Млечин: Ваша Честь, мы хотели доказать, что Ельцин не преследовал цели стать единоличным диктатором и не стал им.

Сванидзе: У меня есть уточняющий вопрос. Сергей Александрович, если я Вас правильно понял, Вы считаете, утверждаете…это, в общем, не Вы первый это утверждаете, прямо скажем, что реальная власть и возможность принимать серьезные государственные решения были у Верховного Совета и у Съезда, а не у президента?

Филатов: Конечно.

Сванидзе: И у президента оказались как бы связаны руки, я правильно Вас понимаю?

Филатов: Конечно.

Сванидзе: Скажите, пожалуйста, президент мог, тем не менее, то, о чем говорит сторона обвинения, президент мог пойти на переговоры? Он мог решить этот вопрос посредством долгих, трудных, но…

Филатов: Ваша Честь, это очень хороший вопрос…

Сванидзе: …но переговоров, а не разгонять Верховный совет силой?

Филатов: К сожалению, обстановка между руководством Верховного Совета и президентом с каждым годом ухудшалась, и достигла такой степени недоверия, что, на мой взгляд — я близко был к обоим этим людям — на мой взгляд, было потеряно не только человеческое доверие друг к другу. Мне кажется, даже был некий физический страх, вообще, по отношению друг к другу. Вот в этой ситуации, я много раз разговаривал с Борисом Николаевичем, и когда ему говорил: «Давайте позвоним, давайте там… договоримся». «Я больше встречаться не буду. Этот человек постоянно врет, постоянно…» То же самое говорил Хасбулатов…

Сванидзе: Ну, хорошо, ну может быть…

Филатов: Разобрать их суда у нас не было…

Сванидзе: Вот вы говорите: «Больше встречаться не буду»…

Филатов: У нас есть Конституционный Суд, но у нас нет суда между руководителями…

Сванидзе: Сергей Александрович, Вы говорите: «Больше встречаться не буду» — сказал Борис Николаевич. Может быть, это… причиной тому был просто его резкий горячий характер? «Вот не буду — и все! Будет по-моему!»

Филатов: Это можно сказать один раз, но когда это повторяется из месяца в месяц, и ситуация ухудшается, ухудшается, ухудшается, то, в общем…

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Сторона обвинения имеет возможность задать вопрос.

Кургинян: Сергей Александрович, скажите, пожалуйста, я правильно Вас понял, что эта Конституция была уже нормальная? Вот та Конституция после поправок, о которых говорит Олег Румянцев, и Вы говорите…

Филатов: Только, пожалуйста, за исключением того пункта, о котором я говорил…

Кургинян: Хорошо. Но в целом — нормальная, да? Такая вот.

Филатов: За исключением того пункта, о котором я говорил.

Кургинян: Согласен. Сергей Александрович, скажите, пожалуйста,

Филатов: Потому что именно этот пункт сыграл решающую…

Кургинян: Я понял, я понял.

Филатов: Да, да, вот об этом говорите. Не уточняйте так, как вам нравится.

Кургинян: Нет, нет, нет. Как я понял из того, что Вы сказали по этому пункту, эта Конституция была ближе к парламентской, да?

Филатов: Да, конечно.

Кургинян: Правильно? Ну и что плохого?

Филатов: А я еще раз говорю, неуравновешена…

Кургинян: Ну, была она ближе к плохой…

Филатов: А Вам тоталитарный режим, это что президент единоличная власть, что парламент — единоличная…

Кургинян: Парламент — нет, вы знаете…

Филатов: Подождите, подождите. Тот парламент, который был у нас и его структура — это совсем другое дело. Это не то, что в Англии, в Соединенных Штатах там или еще где-то. Он, вообще, не был даже структурирован у нас, если Вы помните. Поэтому когда все находится в руках у одной какой-то ветви власти, говорить о разделении властей и говорить, вообще, о том, что они равноправны в своей деятельности, невозможно.

Кургинян: Можно я, поскольку я спрашиваю… я никоим образом Вас не хочу … скажите мне, пожалуйста, ну, в парламентской республике тоже есть разделение властей. Я напоминаю, что власть делится на исполнительную, судебную и законодательную…

Филатов: У нас не было разделения властей.

Кургинян: Ну, нет. Предположим, что полнота законодательной власти…

Филатов: Не предположим. Мы говорим о противостоянии.

Кургинян: Сергей Александрович, ну, зачем же так… Ну, неважно. Хорошо. Второй вопрос. Скажите, пожалуйста, когда Вы рассказываете мне о том, что это, и это — правда, что они не хотят встречаться друг с другом и так далее… Скажите, как Вы считаете, может так быть, что главы государства или ответственные политики, взрослые мужики ведут себя, как дети в песочнице? «Я с ним больше встречаться не буду!» Вы согласны со мной, что так не должно быть?

Филатов: Конечно.

Кургинян: Третий вопрос. Мы все помним, что в марте была первая попытка Ельцина сделать то же самое. Может быть, сидящие здесь это не помнят, и общество забыло.

Филатов: Не то же самое, Сергей Ервандович.

Кургинян: Ну, примерно…

Филатов: Не было разгона парламента.

Кургинян: Не было, да. Вместо этого жгли бумаги. Ну, Вы помните выступление Зорькина: «Граждане России! Начался переворот!» Вы помните это. По телевизору шло.

Филатов: Да, помню.

Кургинян: Мы все помним. И мы при этом присутствовали. Значит, мы все фиксируем, что октябрь был не первым случаем, и не 21-го октября все началось, да?

Из зала: Сентября.

Кургинян: Сентября. Началось все в марте как минимум.

Филатов: Я сказал, 2-го января 92-года все началось, да.

Кургинян: Правильно. Правильно. Правильно. Значит, мы с Вами и здесь согласились. Теперь остается один вопрос, очень тяжелый. Сергей Исаевич, скажите, пожалуйста, эти люди, эти трупы, засыпанные сухим льдом, нужны были для того, чтобы Ельцину развязать руки?

Сванидзе: О каких трупах, Сергей Ервандович…

Филатов: Ха-ха-ха…

Кургинян: О трупах расстрелянных. О трупах расстрелянных из пушек. Эти трупы, живые трупы людей нужны были, чтобы Ельцину развязать руки? Да или нет?

Филатов: Кургинян ставит вопрос так: да или нет. Но он, во-первых, ставит вопрос только последнего дня, он не говорит о том, что предшествовало этому дню, когда нужно было страну спасать от гражданской войны. А этому дню предшествовала возможность с помощью патриарха (Алексий II) прийти к мирному соглашению. И мы заседали у патриарха с 1-го числа по 3-е, пока не начались безобразия на Смоленской площади. Так вот я должен Вам сказать, что мы с первыми двумя посланниками Верховного Совета подписали протокол…

Сванидзе: Уважаемые коллеги, к сожалению, время завершилось. У вас сейчас будет возможность продолжить разговор. Короткий перерыв, после этого мы вернемся к слушаниям.


Кургинян: Я сделаю все возможное, чтобы Сергей Александрович смог договорить.

Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания по вопросу о выходе из тупика осенью 1993-го года. Продолжаем дискуссию. Был вопрос со стороны обвинения Сергею Александровичу Филатову, который в тот момент занимал должность руководителя администрации президента Бориса Николаевича Ельцина. Итак, вопрос был — я его повторю — зачем погибли люди в 93-ем году? Не затем ли, чтобы Ельцину развязать руки в управлении страной? Я правильно своими словами изложил вопрос?

Кургинян: Да, абсолютно, абсолютно.

Филатов: В Свято-Даниловском монастыре мы подписали первый протокол, который говорил о том, что мы можем после первого этапа, когда разоружится Белый дом, потому что там было оружие, мы договорились: оружие сдаете — и мы продолжаем нормальные переговоры о том, что делать дальше. Но на следующий день пришла другая делегация, которую уже вновь какие-то другие силы Верховного Совета к нам дали. И мы три дня занимались болтологией. И кончилось это тем, что произошел сердечный приступ у патриарха. Нам сообщили, что на Смоленской площади начинаются безобразия. И тогда, когда эти безобразия вылились в вооруженные столкновения в Останкино и во всех других местах, о которых не буду сейчас говорить, мы поняли, что страну надо спасать. Кстати говоря, к вашему варианту, что мы готовили силовой вариант. Когда это все случилось, армии даже около Москвы не было. Для того чтобы вызвать армию, нам понадобилось 5 часов, для того, чтобы она появилась в Москве.

Кургинян: Я хочу вопрос еще задать. Имею право? Скажите, пожалуйста, зачем нужно было стрелять из танков?

Филатов: Значит, я еще раз говорю. Во-первых, из Белого дома вышло накануне 2000 человек рано утром, которых мы попросили выйти.

Кургинян: Накануне, да.

Филатов: Остались те, кто остался. Если говорить о стрельбе танков, то это были холостые патроны, как Вы понимаете.

Кургинян: Там были убиты люди?

Филатов: Не надо меня убе…

Кургинян: Там были убиты люди или нет? Разговор о 123 убитых — это блеф?

Филатов: Я еще раз говорю, это были холостые патроны. Для того чтобы предупредить людей…

Сванидзе: Так, уважаемые коллеги! Мы немножко опережаем события. Вы сразу берете самые драматичные моменты в этой истории. Сейчас мой вопрос обеим сторонам: «Был ли президентский указ под номером 1400 от 21-го сентября 1993-го года единственной возможностью бороться за дальнейшее проведение реформ?» Я напомню, что этим приказом фактически был разогнан действовавший Верховный Совет и объявлены новые парламентские выборы.

Я предоставляю слово стороне обвинения. Прошу вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: У меня есть доказательства, и очень интересные доказательства. Я хотел бы предоставить слово сначала Александру Нагорному, Александру Алексеевичу Нагорному, видному публицисту и политологу, который тоже является очевидцем. Скажите, пожалуйста, считаете ли вы, Александр, что то, что произошло с этим указом 1400, было абсолютно необходимо?

Александр Нагорный, член Комитета по международным делам и внешнеэкономическим связям Верховного Совета РФ (1993 г.): Нет, конечно, никакой жесткой необходимости не было. Аморфный Верховный Совет и, тем более, Съезд депутатов не представлял никакой угрозы для существующей власти, с одной стороны. Но существовали другие мотивировки, почему Кремль использовал эти незаконные методы и фактически осуществил конституционный переворот 21-го сентября, потому что по Конституции действующей он не имел права распускать Верховный Совет. Все остальные действия Ельцина подпадают под уголовное право.

Сванидзе: Вы подтверждаете фактически слова вашего оппонента Сергея Александровича Филатова, который говорит, что у Ельцина были в отношениях, в диалоге жестком с Верховным Советом абсолютно связаны руки.

Нагорный: Нет, так я не считаю, и де факто у Ельцина были все возможности…

Сванидзе: Какие?

Нагорный: Я могу сказать. Он практически владел тотальным влиянием на телевидении. Все люди, которые были на телевидении, были фактически его назначенцами…

Сванидзе: Но телевидение не принимают законов.

Нагорный: Телевидение оказывает воздействие на политическую ситуацию. И де-факто речь шла не о разделении властей, а о приватизации и продолжении вот этой гайдаровской…

Сванидзе: Спасибо. Спасибо.

Кургинян: У меня вопрос короткий.

Сванидзе: Да.

Нагорный: Александр Алексеевич, Вы читали лекции от Южной Кореи до Гарварда, знаете мир. Скажите, пожалуйста, много ли есть стран, в которых президент не имеет права распустить парламент и которые нормально живут? Иначе говоря, может ли Барак Обама распустить Конгресс и Сенат? Мешает ли это жить американцам?

Нагорный: Нет. Нет, не мешает.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты, ваши вопросы к обвинению. К свидетелям обвинения.

Млечин: Скажите, будьте любезны, Вы были… Вы входили в состав Верховного Совета тогда, да?

Нагорный: Нет, Вы знаете, я не входил в состав Верховного Совета, но я был в экспертном совете Комитета по международным отношениям.

Млечин: И в эти дни Вы были там?

Нагорный: И я в эти дни был там. Более того, я это, так сказать, наблюдал воочию, потому…

Млечин: До какого дня Вы там находились?

Нагорный: Вы знаете, я был все дни, и единственное, что меня спасло — это то, что я ездил ночевать домой — я живу там недалеко — и в день 4-го октября я приехал, но уже не мог пройти. И фактически стояли танки и «Альфа» вело наступление на Белый дом. Но Вы знаете, меня что больше всего удивило. 3-го числа — я перескакиваю вперед — вечером я находился в Верховном Совете, и софринская бригада перешла на сторону Верховного Совета, и казалось, что вопрос решен. Но потом какие-то, так сказать, сложные махинации… я не знаю, что было, но они ушли, и случилось то, что случилось.

Млечин: Вот те, кто находился тогда в здании Верховного Совета, хотели, чтобы на их сторону переходили воинские части, милицейские подразделения с целью — что? Вести гражданскую войну против другой части общества, да?

Нагорный: Нет, Вы знаете, Вы неправы. Дело в том, что…

Млечин: А с какой целью вы хотели, чтобы перешла софринская бригада?

Нагорный: Я и хочу рассказать, что…

Млечин: Для проведения парадов?

Нагорный: С 25-го числа милицейские части внутренних войск окружили и никому не разрешали ни входить, ни выходить. Было отключено…

Млечин: Выходить можно было всем — милости просим.

Нагорный: Был выключен свет, канализация и так далее…

Млечин: Милости просим было всем, Вы выходили каждый день и ходили ночевать домой. Правильно?

Нагорный: Вы знаете, я…

Млечин: Вас выпускали одного только?

Нагорный: Я всегда находил пути, потому что рядом дома и можно было перепрыгнуть…

Млечин: Значит, нестрашная была цепь, значит выпускали.

Нагорный: Но цепь была…

Млечин: Но согласитесь, что выпускали. Вы вышли.

Нагорный: Цепь была, и это была позорная вещь, потому что никогда парламент не окружают войсками. Это было сделано по команде Ельцина…

Млечин: Никогда парламенты не пытаются привлечь на свою сторону воинские части, не требуют, чтобы они изменили воинской присяге и выступили против своих командиров.

Нагорный: Во-первых, парламент никого не пытался привлечь…

Млечин: Да неужели! А разве господа Баранников (Виктор) и Дунаев (Андрей) не звонили и не просили: «Приезжайте сюда, товарищи! Все на помощь!» Вы не слышали этого?

Нагорный: Я не был в кабинете Баранникова или еще кого…

Млечин: А где вы находились, расскажите нам?

Нагорный: Вы знаете, я находился на третьем этаже в Комитете по международным делам. Я так же был на том же третьем этаже в кабинете Хасбулатова. И там не было офицеров, там практически…

Млечин: Может, Вы там видели баркашовцев или приднестровцев — вооруженных бандитов?

Нагорный: Приднестровцев было 8 человек, а баркашовцев было человек 25, и они были у входа…

Сванидзе: Время истекло, к сожалению.

Млечин: Это были бандиты. Благодарю Вас.

Сванидзе: Леонид Михайлович, я должен сказать, что свидетель мог быть абсолютно не в курсе переговоров Баранникова и Дунаева с кем бы то ни было.

Млечин: Я просто поинтересовался.

Сванидзе: Прошу Вас, Ваша сторона, представьте своего свидетеля.

Млечин: Сергей Александрович, мы никак с Вами не закончим эту беседу. Могу Вас попросить?.. А мы сейчас его допросим в связи с другими обстоятельствами. Можно было обойтись без применения оружия? И если нельзя было, то кто виноват?

Филатов: Когда прошел референдум, то, честно говоря, у нас как будто бы огромный груз свалился с плеч, и мы считали, что наступило время, когда мы можем вместе вновь пойти на договоренности. И первый шаг, который Ельцин сделал — вот референдум прошел 26-го, а 27-го он собрал губернаторов и представил проект новой Конституции. Предложили мы ему это сделать на конституционном совещании с участием огромного числа граждан и, прежде всего, конечно, Верховного Совета и Съезда народных депутатов. На первом заседании мы увидели дикую обструкцию, когда Хасбулатов выступил против, фактически Верховный Совет покинул конституционное совещание. И началась, в общем-то…

Млечин: А не потому ли это они сделали, что они просто не хотели расставаться с депутатскими значками, с этими атрибутами власти…

Филатов: Я далек от этого, честно говоря, но дальше ведь что произошло. 12-го июня мы приняли проект новой Конституции на конституционном совещании, и очень важно было, чтобы его одобрили на законодательных собраниях, на Советах, как говорят, в регионах. Что делает Верховный Совет? Тогда у них была вертикаль, и они все Советы отпускают в отпуска. И собирают в Парламентском Центре свои совещания, где публично, перед камерами телевидения, начинают публичные оскорбления президенту, вплоть до того, что показывает Хасбулатов, что он этим (жест пьяницы) занимается, и так далее, и так далее. То есть обстановку вновь начинают, несмотря на то, что референдум показал общественное мнение, кто на какой стороне находится и о чем болеет народ…

Млечин: То есть референдум все-таки хотел, с Вашей точки зрения, избрания нового парламента?

Филатов: Ну, в общем, так, да. Там однозначно совершенно было это сказано.

Сванидзе: Можно? Можно?

Филатов: И когда мы к осени подошли, к осени подошли, мы поняли, по тем законопроектам, которые готовились, по той атмосфере, которая накалялась, что в декабре месяце будет вновь атака на президента, ограничение его полномочий, скорее всего, так мы предполагали. И тогда неминуем, в общем, новый конфликт. Но это все время мешало главному. Понимаете, ведь главное состояло в том, что мы должны были делать реформы. У нас не было денег, поэтому нам важно было получать кредиты. Чтобы эти кредиты можно было получить, в стране должна быть нормальная атмосфера. И это все клубком вот таким было, и они это понимали.

Сванидзе: Сергей Александрович, Ваше мнение: можно было еще и еще раз пытаться договариваться или нет?

Филатов: Формально — нужно было, без всякого сомнения. Но фактически это было невозможно.

Сванидзе: Спасибо. Я предоставляю возможность для заключительного короткого слова по сегодняшнему дню слушаний обеим оппонирующим сторонам. Сторона защиты, прошу Вас.

Млечин: Я думаю, услышанное сегодня со стороны свидетелей достаточно для того, чтобы представить ту ситуацию: в наследство от не существовавшего более государства, от не существовавшей более политической системы остался институт, который оказался неуместным. То, что мы называем парламентом, Верховный Совет или, вернее, Съезд народных депутатов, совершенно не соответствовал новой политической системе и не соответствовал тем требованиям, которые предъявляла страна. Это — главное. Поэтому, так или иначе он должен был исчезнуть. Лучше всего, если бы он распустился бы сам и начались бы новые выборы. Теперь второй вопрос: результат всего этого. Мы живем сейчас при той системе политической, которая сформировалась в результате того, что Ельцин распустил Верховный Совет и Съезд народных депутатов, провел новые выборы и принял Конституцию. Вот мы живем в этом государстве. По-моему, никто практически не жалуется на эту политическую систему. Никто не говорит, что создалась диктатура, что парламент лишился власти. Так что…

Сванидзе: Время, время, Леонид Михайлович… Спасибо, я понял Вас. Прошу вас, сторона обвинения.

Кургинян: Мы убедились за это время, что в наследство — не в наследство осталась какая-то советская система. А как подтвердили все свидетели с двух сторон, вот все свидетели, возник новый парламент, который отвечал всем демократическим нормам. Это первое, в чем убедились все. Второе, в чем убедились все, что он был ближе к парламентской республике, чем к президентской. И Ельцину не хватало полномочий. Ну и что? Ну и что? Мало ли кому не хватает полномочий? Завтра больше полномочий захочет Буш или Шарон, и начнут стрелять по своим парламентам. Это разве называется, что мы живем в нормальном обществе? Третье: я совершенно не согласен, что мы живем после этого в нормальной ситуации. Это для Млечина она нормальная, а для меня эта ситуация, в которой было сказано, что тот, кто силен, тот и прав…и все поняли это. И что самое страшное — признали и стали играть по этим правилам. И теперь жалуются на рейдерство…

Сванидзе: Ваше время кончилось.

Кургинян: А рейдерство есть часть политического рейдерства, которое совершилось в октябре 93-го года! Тогда дали первый импульс всему этому, а мы пожинаем плоды!

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Сейчас мы прекращаем голосование. Тему, посвященную событиям 93-го года, мы продолжим завтра в 21 час.

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте. У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Сегодня второй день слушаний по теме: Осень 1993-го. Путч, то есть переворот. Одни считают, что это был переворот антиельцинский, антикремлевский, подавленный. Другие — что переворот ельцинский, кремлевский, успешный. И те, и другие считают переворот антигосударственным, антидемократическим и даже фашистским. Главный вопрос нашего процесса: «События осени 93-го — это выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Мы запускаем наше голосование. Номера телефонов вы видите на своих телевизионных экранах.

Обвинителем на процессе выступает Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Сторону защиты на нашем процессе представляет писатель Леонид Млечин.

Вначале прошу вывести на экран материалы по теме нашего процесса.

«4-го октября 1993-го года в 9.20 утра 6 танков Т-80 открыли огонь по Белому дому. Это событие стало кульминацией длительного противостояния между Верховным Советом во главе с Русланом Хасбулатовым и первым президентом России Борисом Ельциным. Эта борьба началась задолго до вооруженного столкновения. Появление в России поста президента породило проблему двоевластия. Со времен Советского Союза практически неограниченными полномочиями обладал Съезд народных депутатов. Однако социально-экономический кризис, затянувшийся после распада СССР, вынуждал Бориса Ельцина брать всю власть в свои руки. Основным предметом спора двух сторон стали экономические реформы. Сторонники президента выступали за радикальные преобразования. Противники объединились вокруг Верховного Совета, пытаясь если не сохранить, то хотя бы обеспечить мягкий переход от социалистической модели к рыночной. Очевидцы октябрьских событий уверяют: стороны пытались договориться. При посредничестве патриарха Алексия II 1-го октября 93-года начались переговоры об урегулировании конфликта. В частности, предлагалось выработать „нулевой вариант“ — одновременные перевыборы президента и Верховного Совета. Однако на встречу не приехали ни Ельцин, ни Хасбулатов. На улицах Москвы к тому времени события разворачивались стремительно. Попытка захвата мэрии, телецентра Останкино, снайперы, расстреливающие прохожих. Кто устроил кровавые беспорядки на улицах города, достоверно неизвестно. Обе стороны до сих пор обвиняют друг друга. Кто виноват в произошедшем — защитники Верховного Совета или сторонники президента, и как события октября 93-го повлияли на историю России?»

Сванидзе: Первый вопрос к обеим сторонам: «Почему попытки мирных переговоров не дали результата? Кто виноват в неудаче?»

Я предоставляю слово стороне защиты. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель и вопросы к нему.

Млечин: Можно я попрошу Вас ответить на вопрос, сказать, чем Вы занимались в октябрьские дни 93-го года?

Анатолий Цыганок, начальник городского штаба Московских народных дружин (1993 г.): Я был начальником московского городского штаба дружин, руководителем штаба обороны Моссовета.

Сванидзе: Как Вас зовут, извините? Вы не представились.

Цыганок: Анатолий Дмитриевич Цыганок.

Млечин: Анатолий Дмитриевич, а от кого надо было оборонять Моссовет? Это ж не 41-й год.

Цыганов: 3-го числа, когда прошли эти события, когда четко стало известно о том, что милицейские части были разбиты на Смоленской площади, мы…

Млечин: Милицейские части кем были разбиты?

Цыганов: Как кем? Вот — штурмующими людьми. Что самое интересное, это не первые разбитые части. Потому что первый раз Трудовая Россия совершила налет на милицию на Ленинградском проспекте. Вы посмотрите — это было 1-го мая 1992-го года.

Млечин: Потом был налет на штаб Объединенных вооруженных сил стран СНГ. Кто это сделал? Кто это были эти люди? Это были представители Ельцина, может быть, власти?

Цыганок: Нет, конечно, это были опять представители Трудовой России, представители Союза офицеров.

Млечин: Я спрашиваю, потому что у нас все время звучат здесь, в этом зале заседаний, слова о силовом решении со стороны президента. Я уж подумал, может это президент лично нападал на штаб. Нет?

Цыганок: Нет, я такого не считаю. Когда было высказано, что якобы было определен налет на Белый дом еще в сентябре месяце, это совершенно неверно. Дело в том, что мотивация была такая: уйдут все депутаты. И что самое интересное, ни один депутат в этих событиях не был ранен. Ведь погибло 149 человек.

Млечин: А кто эти люди были? Кто ж погибли-то в основном?

Цыганок: 146 человек погибло. Погибли люди, которые защищали…

Сванидзе: Простите, уточняющий вопрос: 146 человек — это что за цифра?

Цыганок: 146 человек — это погибли с обеих сторон…

Сванидзе: За все дни конфликта?

Цыганок: За все дни конфликта.

Сванидзе: 146 человек.

Цыганок: Да.

Млечин: Я у Вас хотел спросить, вот вы обороняли Моссовет — что это означало? Что в городе хаос, город вышел из-под управления? Что было в городе тогда?

Цыганок: Я считаю, что 3-го и 4-го числа был эпизод гражданской войны. Я получил приказ от Лужкова о том, чтобы арестовать председателя Октябрьского райсовета. Он был моим личным другом. Я нашел возможность, позвонил ему и сказал: «Ну-ка, собери свою семью, и езжайте к себе на квартиру».

Сванидзе: Я хотел бы задать уточняющий вопрос свидетелю. На Ваш взгляд, почему попытки мирных переговоров не дали никаких результатов? Кто в этом виноват?

Цыганок: Если в 91-ом году был крах КПСС, и в крах КПСС к Белому дому пришли 75 % коммунистов, то вот это был крах не расстрел Белого дома, а смена власти, именно советской власти. И только этим способом Борис Николаевич Ельцин смог снять это напряжение.

Сванидзе: Не этот вопрос! Почему не удались переговоры? С участием самых ав… Может быть, Сергей Александрович Филатов, может быть, Вы, все-таки, сможете ответить на этот вопрос?

Филатов: Это все идет из Белого дома.

Сванидзе: Все, понял.

Филатов: Не было желания. В Белом доме не было желания договориться.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Анатолий Дмитриевич, я правильно услышал, что Вы получили приказ Лужкова арестовать… кого?

Цыганок: Не арестовать.

Кургинян: А что?

Цыганок: Вариант был такой…

Кургинян: Задержать?

Цыганок: Прекратить деятельность Совета, Октябрьского райсовета.

Кургинян: Простите, пожалуйста, какие у Вас есть полномочия как у руководителя народной дружины?

Цыганок: Какие полномочия…

Кургинян: Если у Вас нет полномочий, если бы Вы были милиционером, которому дали приказ, но Вы — добровольная народная дружина, и Вам отдают приказ парализовать действия законно избранной власти! Значит, Вы — боевик!

Цыганок: Вначале… Я объясняю ситуацию. Я объясняю ситуацию. Когда президентом Ельциным было объявлено чрезвычайное положение…

Кургинян: Вы понимаете, что такое чрезвычайное положение!

Цыганок: Да… да… при чрезвычайном положении я выполняю распоряжения своего мэра.

Кургинян: Кто?! Кто выполняет?!

Цыганок: Я выполняю.

Кургинян: Кто Вы такой?! Прыщ на ровном месте! Народная дружина!

Млечин: Ваша честь! Это прямые оскорбления, немыслимые в зале суда.

Сванидзе: Так… Сергей Ервандович, Сергей Ервандович, я предлагаю Вам воздержаться от личных оскорблений.

Кургинян: Я прошу прощения, но я хочу обратить внимание на то, что это не есть оскорбление. Я очень уважаю свидетеля. Это образный язык.

Сванидзе: Я думаю, что Вы меня хорошо поняли.

Кургинян: Хорошо, хорошо. Итак, я констатирую из этого вопроса, что никаких, понимаете Вы, никаких законных оснований у этих людей и у Лужкова отдавать эти приказы не было. Пошло в разнос! Ситуация пошла в разнос. Следующий вопрос. Может ли она не пойти в разнос, если парализована вся законная действующая система власти?

Цыганок: Дело в том, что с 3-го на 4-го числа, как Вы знаете, милиция охраняла сама себя, ФСБ охраняла сама себя, и армия охраняла тоже сама себя. И практически…

Кургинян: Спасибо, я удовлетворен…

Цыганок: И практически…

Кургинян: Спасибо, да. Значит, все стали охранять сами себя. Теперь, Николай Карлович, я говорю: она пошла в разнос…

Млечин: Ваша честь!

Кургинян: …с двух сторон. Только что человек вам, очевидец, описал, как именно она пошла в разнос со стороны Ельцина. И не надо говорить…

Сванидзе: Сергей Ервандович, я все видел…

Млечин: Ваша честь, я был остановлен, нам добавление.

Кургинян: …что она шла в разнос со стороны Верховного Совета.

Сванидзе: Я все видел и все слышал, спасибо. Мы объявляем короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания. И своего свидетеля представит сторона обвинения. Спасибо.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Второй день слушаний по делу о событиях осени 1993-го года. Напоминаю, до перерыва мы обсуждали вопрос: «Почему попытки мирных переговоров не дали результата?» Я предоставляю слово стороне обвинения. Прошу Вас.

Кургинян: Я хотел бы…

Сванидзе: Тезис и Ваш свидетель.

Кургинян: Да. Я хотел бы, все-таки, только одно доказательство: разговор Руцкого с Зорькиным в момент расстрела Белого дома.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

На экране в студии Александр Руцкой: «Мы живые свидетели. Они нас живыми не оставят. Я тебя прошу, звони в посольство. Посади человека, пускай звонит в посольство. Пошли сюда… от Содружества Независимых Государств… Пошли сюда из Совета субъектов федераций. Врет Черномырдин! Врет Ерин! Я тебя умоляю, Валера, ну, ты понимаешь!»

Кургинян: Там еще дальше сказано, я продолжаю: «Ты же верующий! На тебе же будет крест! Валера, они бьют из пушек! Из пушек! Если бы ты увидел… да не стреляем мы, ёлки…вот трубка — тишина, послушай — тишина!» Я привожу только доказательство. Теперь я не хочу ничего к нему говорить…

Сванидзе: Вопрос был о неудаче мирных переговоров.

Кургинян: Вот! Я говорю о неудаче мирных переговоров.

Сванидзе: Александр Руцкой, дай ему бог здоровья, живой, по-моему.

Кургинян: Нет, он живой, другие — мертвые. Другие — мертвые.

Сванидзе: Все лидеры живые.

Кургинян: У нас лидеры, Николай Карлович…

Сванидзе: Вы говорили и другие вещи, Сергей Ервандович, мы помним…

Кургинян: Николай Карлович, лидеры как мишени…

Сванидзе: Мы помним…

Кургинян: Их поднимают и стреляют…

Сванидзе: Мы помним, как Хасбулатов призывал бомбить Кремль…

Кургинян: Неважно. Одни призывали, а другие стреляли.

Сванидзе: Нет, важно…

Кургинян: Хорошо. Я хочу говорить не об этом. Все в этот момент пошли в разнос. То, что я сказал — разнос…

Сванидзе: Абсолютно согласен…

Кургинян: Значит, единственный урок…

Сванидзе: Продолжайте, пожалуйста.

Кургинян: …никогда не парализовывать законную власть. Никогда! Ни при каких основаниях! Никогда больше! И мы увидели, кто ее парализовал! Ее парализовал указ 1400.

Теперь я просто хочу коротко опросить одного из моих свидетелей Михаила Челнокова. Народный депутат России, который первый выразил некие сомнения в политической дееспособности Ельцина.

Михаил Челноков, народный депутат России (1993 г.): Нет. Сергей Ервандович…

Кургинян: Нет? Извините.

Челноков: Я отнюдь не выразил сомнения в его дееспособности. Я был первым, кто поднял вопрос о его импичменте. У меня не было сомнений. Отнюдь!

Кургинян: Да. Пожалуйста, Ваше мнение.

Челноков: Переговоры не удались по одной простой причине. У Ельцина была в жизни только одна цель — патологическая жажда власти. Ни женщины, ни семья, ни друзья, ни конкретные реформы, ни Россия — больше ничего.

Сванидзе: Значит ли это, что Ельцин ушел из Кремля и отдал власть Путину, потому что им овладела безумная, неуправляемая жажда власти?

Челноков: Вы очень серьезно передернули вопрос, потому что Ельцин оставался у власти еще 8 лет, которых ему вполне хватило…

Сванидзе: За это время его жажда власти иссякла.

Челноков: Нет, к этому времени он понял, что его ответственность перед страной будет столь фантастически огромна, и страна может поставить вопрос о его уголовной ответственности и за расстрел парламента, в котором погибло полторы тысячи человек на самом деле. Я вам говорю реальную цифру, а не 146 человек. И за те реформы, которые привели и к обнищанию народа, и к тому, что приватизация дала абсолютно нулевой результат.

Сванидзе: Спасибо.

Филатов: Я думаю, никому не нужно говорить об этом.

Кургинян: Николай Карлович, можно я Вам дам два коротких разъяснения.

Сванидзе: Мне???

Кургинян: Вам…

Сванидзе: А! Разъяснения? Прошу вас.

Кургинян: Это Вам будет одно из них точно интересно.

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: Так вот я Вам говорю, один из самых близких ему людей мне сказал после операции…

Сванидзе: Ему — в смысле Борису Николаевичу?

Кургинян: Да, Борису Николаевичу… мне сказал: «Дальше все безнадежно». Я говорю: «Что — он теперь так нездоров?» «Нет, он потерял свою исключительную жажду власти». Речь шла, как Вы знаете, об этой операции на сердце. Он проснулся уже без нее. Это сказал один из самых близких ему людей.

Сванидзе: И сразу, как известно, после операции, когда он проснулся…

Кургинян: Потребовал указ.

Сванидзе: …он немедленно потребовал указ.

Кургинян: И, тем не менее, Николай Карлович, я Вам клянусь, что я говорю правду.

Сванидзе: Я Вам верю. Я Вам верю.

Кургинян: Я Вам клянусь!

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Это первое. И второе: есть постановление Конституционного суда, которое признает Ельцина преступником.

Сванидзе: Спасибо. Вопрос защиты свидетелю стороны обвинения.

Млечин: Мы тут слышим массу интересного, полностью не относящегося к существу вопроса, который мы рассматриваем. Будьте любезны…

Кургинян: …объясняет, что относится, а что нет?

Млечин: …скажите мне, пожалуйста, Вы участвовали в переговорах тогда между Верховным Советом и президентской администрацией, Вы пытались помочь в этом деле, да? Вы входили в состав делегации?

Челноков: Скажите, пожалуйста, Вы намеренно задаете…

Млечин: Нет, нет, здесь задаю вопросы я.

Челноков: …вопрос таким вкрадчивым голосом?

Млечин: Я прошу прощения, можно объяснить свидетелю, что он должен ответить на мой вопрос?

Сванидзе: Да. Михаил Борисович, если можно, вопрос корректный.

Млечин: Так Вы участвовали или нет в переговорах, я Вас спрашиваю?

Челноков: Я не участвовал в переговорах…

Млечин: Понятно. Вы так уверенно…

Челноков: …но Вам этого недостаточно, чтобы понять ситуацию…

Млечин: Нет, нет, секундочку…

Челноков: Так нет, я говорю, недостаточно…

Млечин: Вы мне ответили, благодарю Вас, благодарю Вас, просто я…

Челноков: Я участвовал во многих переговорах, комиссиях, на которых присутствовал Ельцин, Хасбулатов и так далее. И в течение того периода — с 21 сентября до 4-го октября — я находился неотлучно в Доме Советов.

Млечин: Я понял. Значит, Вы не участвовали в этих переговорах, следовательно, Вы не можете сказать, почему они провалились. Вы сказали, что они провалились по нежеланию от президентской администрации, но Вы же не участвовали в этих переговорах. Это первое…

Челноков: Да нет, я прекрасно знаю, почему они провалились…

Млечин: Секундочку. Я уже понял. Вы знаете, просто не участвовали — Вам не надо было.

Кургинян: Но Вы же тоже знаете, хотя там не участвовали.

Млечин: Я задаю вопрос!

Челноков: Замечательно совершенно!

Млечин: Я задаю вопрос!

Сванидзе: Секундочку! Секундочку, господа! Леонид Михайлович, на самом деле я в данном случае считаю, что возражение корректно…

Млечин: Но я же задаю вопрос!

Сванидзе: …для того, чтобы знать причину провала переговоров, не обязательно в них участвовать…

Млечин: Ну, может быть…

Сванидзе: …согласитесь.

Кургинян: Чтобы знать вождя, не надо спать с вождем.

Млечин: Я Вам сочувствую, если у Вас такие мысли.

Кургинян: Это не я сказал, наверное, Вы знаете.

Млечин: Хорошо. Могу следующий вопрос?

Сванидзе: Да, прошу Вас.

Млечин: Вы назвали цифру убитых большую, да? Вы располагаете для этого документальным исследованием? Вы проводили расследование, или Вы сами считали, я прошу прощения. Откуда у Вас такие познания?

Челноков: Точная цифра никогда не будет известна. Трупы вывозились на рефрижераторах, трупы вывозились на баржах. Вы знаете тот факт, что Белый дом горел в течение суток, и в него не пускали пожарных? Вам знаком этот факт, уважаемый товарищ писатель?

Млечин: Можно я задам вопрос, да? Вы видели, как вывозили на рефрижераторах? Вы свидетель этого всего? Вы наблюдали? Откуда у вас эти сведения?

Челноков: Я свидетель тому, как рядом со мной падали замертво люди, и не один человек.

Млечин: Да, нет, конечно, погибло 146 человек. Это точные данные.

Челноков: Да, не полторы тысячи рядом со мной упали, но не один, отнюдь. Вот так же, как находились рядом мои коллеги.

Млечин: Ваша честь, можно я задам вопрос? То есть рассказы о рефрижераторах — все это показания с чужих слов, верно? Вы сами этого не видели, правда, ведь?

Челноков: Ну, вот судья вам блестяще ответил — Вы сами тоже много не видели.

Млечин: Благодарю Вас, да.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо…

Челноков: Очень многого.

Сванидзе: Я хочу задать уточняющий вопрос и хочу его задать Олегу Румянцеву. Погиб ли во время этих событий кто-нибудь из депутатов Верховного Совета?

Румянцев: Депутатов погибших не было. По данным московской комиссии погибло 152 человека. По данным следственной бригады Генеральной прокуратуры на 24 мая 94-го года следствие не располагало данными, точными данными о числе погибших внутри Белого дома. 152 — заметьте, при этом генпрокуратура говорила, что нет данных. Есть очень серьезные основания предполагать, что концы были спрятаны в воду. Михаил Борисович видел…

Сванидзе: …что их было больше.

Румянцев: Да…

Сванидзе: …но точно сколько — неизвестно.

Румянцев: Да…я сам видел несколько человек. Когда Руцкой разговаривал не с Зорькиным, а с посольствами. Я, в частности, так получилось, я знаю венгерский язык, я звонил венгерскому послу из кабинета Руцкого, прячась за столом и поставленной банкеткой. Раздалось несколько снайперских выстрелов, был ранен конкретно на моих глазах человек, который стоял буквально за мной в кабинете Руцкого.

Сванидзе: Спасибо. Почему не удались переговоры, на Ваш взгляд?

Румянцев: Примерно 27 — 28-го сентября по поручению и просьбе Руцкого и Хасбулатова — они, зная мои политические связи, мой политический вес, я до последнего времени находился, безусловно, в демократическом лагере, но остался в Верховном Совете и в здании Белого дома, потому что я был против узурпации власти состоявшейся. Они просили меня…

Сванидзе: Секундочку, секундочку. Я сейчас дам Вам продолжить. Я Вам задал вопрос, я заинтересован в Вашем ответе. Я просто прошу вывести — у нас есть доказательство суда — синхрон Хасбулатова.

Материалы по делу.

На экране в студии Хасбулатов Р.: «Видите ли, Хасбулатов проявил несговорчивость. Никаких попыток с их стороны не было. Ни Ельцин не пытался со мной переговорить, ни Черномырдин. Вот мне звонит Илюшин и говорит, что на Ленинском проспекте в доме приемов ждет Ельцина. Я приехал к нему. Весь двор оцеплен огромным количеством охранников Коржакова. Ну что делать — я повернулся и ушел. Они тщательно оберегали мою встречу с Ельциным, прекрасно зная, что когда мы вдвоем встречаемся, не было вопроса и не было ни одной встречи, когда мы бы не договаривались. То есть, вот те люди, которые привели к этому событию трагическому, а, точнее, к преступному, они сознательно толкали этого, в общем-то, нездорового человека, больного человека на принятие вот таких крайних мер. То есть я не мог с ним переговорить. Я уже, когда получил этот указ, тут же начал звонить. „Соедините меня с ним!“ Не соединяют. Говорят: „Не могу соединить, он выехал“. Ну, при чем тут „выехал — не выехал“, у нас же связь круглосуточная, ежеминутная, ежесекундная и т. д. Не соединили. И через час, ровно через час после этого вся связь была вырублена. Все — полностью! Кто-то, я не знаю, не буду называть фамилию, говорил: „Да нет, уХасбулатова была связь всегда!“ Это такая наглая ложь. Вся связь была вырублена».

Сванидзе: Спасибо. Да, я специально вывел это в эфир, потому что, на мой взгляд, это интересно, и прозвучал, кстати, некий новый мотив. Уже не Ельцин, а кто-то из его окружения… не Сергей ли Александрович Филатов?

Румянцев: Я хотел бы сказать, Николай Карлович…

Кургинян: Сергей Александрович не мог вырубить связь.

Румянцев: Я, в принципе, против демонизации фигуры Ельцина. К огромному сожалению, он был очень сильно подвержен влиянию со стороны части своего окружения. Я, как мог, боролся за влияние на Бориса Николаевича до последнего времени, но потом решил остаться с Верховным Советом и Съездом. Николай Карлович, 28-го сентября я получил поручение…

Сванидзе: Но ближайшее окружение — это тогда был, наверное, прежде всего, генерал Коржаков, я думаю.

Румянцев: …поручение и просьбу вице-президента Руцкого и спикера парламента Хасбулатова начать серию переговоров. За 28 — 30-е сентября мне удалось лично переговорить с Горбачевым, Зорькиным, Черномырдиным, Лобовым, Ериным, Грачевым, Миграняном, Саттаровым — двумя советниками Ельцина, сам Ельцин, к сожалению, отказался от встречи, с Камчатовым, Илюмжиновым, патриархом Алексием II, митрополитом Кириллом…

Сванидзе: Не перечисляйте всех.

Румянцев: Очень много этих людей, были проведены серьезные переговоры. И мне врезалась в память встреча с Лобовым, секретарем Совета безопасности тогда. Я говорю: «Олег Иванович, скажите, будет политическое решение?» Заметьте, 28 — 30-е сентября, в один из этих дней. Он берет блокнот и пишет: «Олег, увы! Политического решения не будет». Это мне пишет один из ближайших <к Ельцину> человек и человек, которого я уважал.

Сванидзе: Спасибо.

Румянцев: Это очень важное обстоятельство.

Сванидзе: Спасибо, Олег Германович. Переходим к следующему вопросу наших слушаний. Я предлагаю ответить на него обеим сторонам. «Кто и зачем спровоцировал кровавые беспорядки в Москве?» Пожалуйста, сторона защиты.

Млечин: Могу ли я попросить вывести нам доказательство, одно из представленных защитой, выступление Лии Ахеджаковой в те дни по телевидению?

Сванидзе: Прошу вас, доказательство защиты, Лия Ахеджакова.

Материалы по делу.

На экране в студии Лия Ахеджакова: «Убивают наше мирное население, убивают милиционеров, которые должны нас защищать и защищают нас. И они защищают нас не от воров, не от убийц, не от грабителей, не от насильников. Они нас защищают от тех, кто защищает Конституцию. Что же это за проклятая Конституция! А где наша армия? Почему она нас не защищает от этой проклятой Конституции? Друзья мои, проснитесь, не спите! Сегодня ночью решается судьба несчастной России, нашей несчастной Родины. Наша несчастная Родина в опасности! Не спите! Нам грозят страшные вещи — опять придут коммунисты!»

Млечин: Благодарю Вас. Мы представили это доказательство, чтобы было понятно, что происходило в тот момент. У нас есть свидетели, очевидцы тех событий. Андрей Морозов, журналист «Московского Комсомольца» в ту пору находился рядом там. Скажите, кто там был в Белом доме?

Андрей Морозов, журналист: Ваша честь, мне встать или можно сидя?

Сванидзе: Да, лучше встать.

Морозов: Вы знаете, ситуация заключается в том, что Конституция, конечно, гарантирует власть либо президенту, либо депутатам, либо кому угодно. Но, в первую очередь, Конституция гарантирует, насколько я понимаю, да, право гражданина, и оно первично, чем власть президента или власть страны. Одно из моих прав как гражданина — это право доходить до своего рабочего места спокойно. И Вы согласны с этим? (Млечину. Млечин кивает). Наверное, так. Я не задаю вопросы, я задаю их себе. Если меня кто-то лишает моего права на жизнь, в том числе, права на работу, право на то, чтобы посмотреть футбол… А страна узнала, я напомню это вам. Было же замечательно, помните, эти дни такие были, здоровские, было бабье лето, было тепло, было здорово. Мы ходили в коротких рукавах, кто-то ходил в лес. И о том, что происходит в Москве, все узнали, потому что прервали футбольный матч. Кто дал право прерывать футбольный матч? (Смех в зале).

Сванидзе: Андрей, я прошу прощения, вопрос был: «Кто спровоцировал кровавые беспорядки в Москве?»

Морозов: Так вот.

Кургинян: Вы уже все сказали! Все нормально! Все!

Морозов: Нельзя прерывать футбол, нельзя лишать гражданина права на жизнь.

Сванидзе: Спасибо. Ваше время истекло.

Кургинян: Такой футбол нам не нужен.

Сванидзе: Так, прошу Вас (Кургиняну), Ваш вопрос свидетелю стороны защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Вы считаете, что, чтобы защитить Ваше право смотреть футбол… и докуда распространяются Ваши права? Вот Ваши права смотреть футбол, какие еще есть права? Кушать гамбургер? Пить пиво?

Морозов: Ходить на работу.

Сванидзе: Если я правильно понял свидетеля со стороны защиты, который не очень удачно формулировал свою мысль, речь шла о том, что футбол, так же, как пить, есть, целоваться — неотъемлемое право человека, да? Его эти права были нарушены.

Кургинян: Понятно…

Сванидзе: Естественно, когда говорят о футболе, это вызывает иронию…

Кургинян: И я хочу сказать…

Сванидзе: Прошу вас продолжить опрос свидетеля.

Кургинян: И я хочу зафиксировать и уточнить, что ради того, чтобы его права были восстановлены…

Морозов: Да-да-да, я подтверждаю.

Кургинян: …нужно было убить людей. (Пауза) Убить людей. И я видел своими глазами, как на мосту стояли такие же, жрали пиво, хохотали и говорили: «Гляди, как хорошо снаряд попал! Гляди!» И с этого момента…

Сванидзе: Сергей Ервандович, у вас нет никаких оснований подозревать свидетеля в том, что он жрал и смеялся…

Кургинян: Я не подозреваю его в этом…

Сванидзе: …когда видел, как стреляют.

Кургинян: Он сказал, что его право смотреть футбол было нарушено.

Морозов: Абсолютно. Да.

Кургинян: Это то, что когда-то сказал герой…

Сванидзе: Это его неотъемлемое право.

Кургинян: Я отвечаю, да. И чтобы его восстановить, нужно кинуть ядерное оружие?

Сванидзе: Этого он не говорил.

Морозов: Мне было страшно. Я пил водку в этот день, с 3-го на 4-е. Потому что мы сидели осажденные в редакции, И никто не мог нас спасти. И поэтому я… Мне было 24 года, я отслужил в Советской армии. Но мне было страшно, потому что меня окружали молодые девчонки, которые работали в это время в газете (смех в зале). И я молился на человека, который применит силу и спасет нас, да.

Кургинян: Вы слышали это все своими ушами.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Ваш свидетель, прошу Вас.

Кургинян: Я хочу, прежде всего, задать вопрос генералу Овчинскому. Владимир Семенович, скажите, пожалуйста, но только без всяких измышлений, точно и по факту. Есть ли у Вас, как военного человека, обладающего помимо обычной информации и другой, абсолютные доказательства того, что стреляли не холостыми. Да или нет?

Овчинский: Да, есть.

Кургинян: Какие, приведите их.

Овчинский: Ваша честь, 5-го октября 1993 руководитель пресс-службы МВД показал руководителям различных подразделений МВД пленку, которую сделала пресс-служба МВД сразу же после ареста депутатов, руководителей Верховного Совета. Она первая вошла в еще горящее здание Белого дома. И я сам видел эту пленку от начала до конца, она где-то минут 45. Они шли по кабинетам, сгоревшим кабинетам. Комментарии были такие: вот на этом месте стоял сейф, теперь здесь расплавленное пятно металлическое. На этом месте стоял другой сейф, здесь расплавленное пятно. И таких комментариев было где-то по 10-и кабинетам. Из этого я делаю выводы, что помимо болванок, о которых говорил Сергей Александрович, стреляли кумулятивными зарядами, которые все выжигали в некоторых кабинетах вместе с людьми. И трупов было там не 150, а гораздо больше. Они штабелями лежали, заваленные льдом, на цокольном этаже, в черных пакетах. Это тоже есть на пленке. Это говорили сотрудники, которые входили в здание Белого дома после штурма. Я свидетельствую это хоть на Конституции, хоть на Библии в этом зале.

Сванидзе: Вопрос, Владимир Семенович. Мой вопрос к Вам. Вернемся, отмотаем немножко назад от событий уже 3-4-го октября, от стрельбы из танков по Белому дому. Это финальный аккорд, завершающий аккорд. Но меня больше всего интересует, и мы здесь пытаемся ответить на этот вопрос, кто начал? Кто первый начал? Кто произвел первый выстрел? Было нападение на Моссовет, был штурм Останкино — я это помню, я ведь телевизионный журналист. Кто начал?

Овчинский: Ваша честь, я хочу свое совершенно четкое убеждение высказать. Что весь неконтролируемый процесс насилия начался сразу же после опубликования указа 1400.

Сванидзе: С какой, с чей стороны он начался?

Овчинский: Со всех сторон! Вот представитель дружины, который начал совершать противоправные действия, вот тереховцы, которые по своей инициативе захватили штаб СНГ. Вот Руцкой, который в безумном состоянии орал: «Бомбите Кремль!» Вот баркашовцы, которые со свастикой, провокаторы, вошли в Белый Дом и маршировали там. Их фотографировали, а потом эти фотографии передавали в посольство США и говорили…

Сванидзе: Так они же были в Белом доме!

Овчинский: …что если не подавите мятеж, то в России будет фашизм.

Сванидзе: Они же были в Белом доме!

Овчинский: А потом Баркашов исчез!

Сванидзе: И Макашов со своим матом.

Овчинский: Это все провокация глубинная была!

Сванидзе: Макашов со своим матом был в Белом доме?

Овчинский: Людей со свастикой запустили специально для того, чтобы они полностью, полностью…

Сванидзе: Владимир Семенович, кто запустил людей со свастикой?

Кургинян: Можно я отвечу на этот вопрос, потому что я был советником Хасбулатова?

Овчинский: Баркашовцев под автоматами выкинули, чтобы не было ни одного человека…

Кургинян: Значит, первый вопрос…

Сванидзе: В данном случае, как свой собственный свидетель?

Кургинян: Да. В данном случае, я являюсь свидетелем всего. У меня есть избыток информации. Мы все понимаем первое, что для того, чтобы вести диалог, нужна связь. Как в войсках, как и везде — связь. Отключить правительственную связь Хасбулатов и Руцкой не могли. Отключить правительственную связь, то есть возможность разговаривать, могла только та сторона. Это понятно ребенку. И это стопроцентно.

Сванидзе: А при чем здесь воинские подразделения и боевые отряды?

Кургинян: Отвечаю: все пошло в разнос. Между прочим, есть такое, так называемое, неотменяемое естественное право на восстание, и пошло, и поехало. Главное, чего мы должны добиваться, чтобы никогда не было — чтобы была парализована законная власть. Когда она парализована, изо всех щелей лезут народные дружинники, баркашовцы, Руцкой…

Сванидзе: Но лезли?

Кургинян: Лезли! Со всех сторон! Но это еще не все…

Сванидзе: Спасибо! Спасибо свидетелю Кургиняну!

Кургинян: Нет! Нет!

Сванидзе: Маленький перерыв, сейчас продолжим.

Кургинян: Хорошо. Хорошо.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы переходим к обсуждению принципиального вопроса: «Как расстрел Белого дома повлиял на ход развития демократии в России?» И это последний вопрос в наших слушаниях, посвященных осени 93-го года. Слово стороне защиты.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Мы, по-моему, очень сильно продвинулись благодаря свидетелям обвинения, которые рассказали нам о том, что на самом деле из Белого дома по всей Москве распространялись бандиты и мятежники. И, таким образом, город оказался в состоянии хаоса и мятежа.

Кургинян: Я протестую! Ни разу за все это время наша сторона не пыталась извратить сказанное другими. Тут применяется один и тот же мерзкий прием.

Сванидзе: Я принимаю протест. Леонид Михайлович…

Кургинян: Прием абсолютно отвратительный!

Сванидзе: Леонид Михайлович, формулируя свой тезис, не ссылайтесь на оппонирующую сторону.

Млечин: Я переформулирую. Свидетель, генерал Овчинский, рассказал нам о баркашовцах, о макашовцах и о других людях, которые совершали преступные действия. Они исходили из Белого дома. Надеюсь, это никто не отрицает. Вот я и повторяю вслед за свидетелем…

Кургинян: Но другой свидетель только что сказал о его преступных действиях, которые исходили с другой стороны. Сам о них рассказал! Здесь, сидящий в зале.

Млечин: Никто, никого, свидетель, сидящий здесь, никого не убил, и даже никого не арестовал. Таким образом, город находился в ситуации мятежа и начала гражданской войны. Мне тоже неприятно видеть, когда насильника или убийцу омоновцы хватают за руки и валят на землю. Это очень неприятно. Но как еще обходиться с преступниками? Другого пути, к сожалению, не было в принципе. Я хотел бы пригласить еще одного свидетеля. Будьте любезны, скажите нам, пожалуйста…

Сванидзе: Если можно, представьте свидетеля.

Воронин: Воронин Олег Львович. На тот момент член политсовета объединения предпринимателей «За новую Россию» партии российского единства и согласия, эксперт парламентской группы «Смена» и один из членов российской социал-демократической ассоциации, председатель которой сидит здесь.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, вопрос к свидетелю.

Млечин: Скажите, пожалуйста, в результате тех событий, которые произошли осенью 93-го года, с Вашей точки зрения это что было? Закончилась на этом демократия в стране? Больше у нас не было ни парламента, ни выборов, ничего?

Олег Воронин, кандидат исторических наук: Я могу сказать только одно. Я провел в Москве с 22-го сентября по 3-е ноября. И в это же время я был свидетелем, как крупные политики обсуждали нулевое решение. Я говорю о Шахрае (Сергей) и Явлинском (Григорий), и так далее…

Сванидзе: Мы должны уточнить с вами, уважаемая защита, что нулевое решение, или нулевой вариант, о котором говорит сейчас свидетель — это вариант, связанный с одновременными выборами Верховного Совета и президента.

Воронин: Совершенно верно. Теперь конкретно о том, что происходило в Москве. 2-го числа я провел весь день на Смоленской площади, в районе Белого дома и так далее. И я скажу однозначно: это было царство охлоса. Практически, на Смоленской и вокруг нее бушевала неуправляемая толпа, направляемая личностями типа Анпилова (Виктор), которого я рядом видел постоянно. То, что совершил Борис Николаевич Ельцин 3–4-го числа, это было абсолютно правильно. Власть нельзя трогать руками.

Сванидзе: Спасибо. Позиция ясна…

Воронин: Вот они его тронули и получили.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Позиция ясна, Олег Львович, спасибо. Прошу Вас, сторона обвинения, получите свидетеля защиты, задавайте вопросы.

Кургинян: Мне как-то неловко, потому что тезис «власть нельзя трогать руками» — это демократическая установка?

Воронин: Я не сторонник того понимания, которое выражается в формуле: пусть рухнет весь мир, но торжествует правосудие.

Кургинян: А какого понимания вы сторонник?

Воронин: Я еще раз повторяю: то, что происходило 3–4-го числа, нас избавило от серьезной гражданской войны.

Кургинян: Вы настаиваете на своем тезисе, что «власть нельзя трогать руками»?

Воронин: Я еще раз повторяю. Я не сторонник тезиса «пусть рухнет весь мир, но восторжествует правосудие».

Кургинян: Вы настаиваете на том, что Вы сказали? Да или нет?

Воронин: Так, как я, точно в этот же день сказал Григорий Алексеевич Явлинский, выступающий…

Кургинян: Спасибо, я удовлетворен.

Воронин: …а после этого…

Кургинян: Спасибо, я удовлетворен. Спасибо, я удовлетворен.

Воронин: Да, Вы очень удовлетворены.

Сванидзе: Сергей Ервандович, поясните мне смысл Вашего вопроса свидетелю.

Кургинян: Я Вам объясняю: я вижу наглядный пример того, как две позиции — «не мешайте нам смотреть футбол» и «власть нельзя трогать руками» — увели нас с дороги свободы, демократии и подлинного европейского права на страшную колею…

Сванидзе: Все, я понял Вас, спасибо, Вы ответили на мой вопрос.

Кургинян: …страшную.

Сванидзе: Прошу Вас, Ваш свидетель и Ваши вопросы.

Кургинян: Хорошо. Пожалуйста, Олег Румянцев, скажите мне, пожалуйста, как Вы считаете, вопрос о том, что происходит после того, как власть парализована. После того, как выпущен неконституционный указ, как решается с европейской, законной, правовой точки зрения? В момент, когда парализована власть, что происходит дальше?

Румянцев: Произошла ситуация, когда верховная власть в лице президента Ельцина и его администрации не подчинилась решению высшего судебного органа в области конституционного правосудия, а именно, Конституционного суда. И не нашлось правоприменительной силы, которая бы обязала их, этих граждан, выполнять решение Конституционного суда. Это первое. Когда это происходит, когда видят, что власть игнорирует законное решение, возникает то, о чем Сергей Ервандович уже упоминал. Это естественное право народа на сопротивление узурпации власти. И если есть узурпация власти, испокон веков реализовывалось это естественное право. И тогда отсюда и появляются вот эти самые неправовые действия: охлос, охлократия, власть толпы. Но, кстати, перестаньте называть бандитами тех, кто был в Белом доме. Если бы здесь были их родственники, их сироты, их жены, оставшиеся без кормильцев, я думаю, они бы с вами отдельно поговорили. Потому что эти люди пожертвовали своей жизнью ради того, чтобы сопротивляться этой узурпации власти и восстановить конституционный порядок в стране.

Сванидзе: Я думаю, сторона защиты имела в виду не всех, конечно, кто был в Белом доме, а тех, кто напоминал бандитов, то есть упомянутых… я не буду снова называть эти организации и имена.

Кургинян: Это невозможно. Я хочу спросить…

Сванидзе: У меня вопрос: чем закончились события 93-го года, октября? К чему они привели? Секундочку, я закончу…

Кургинян: Да.

Сванидзе: Вот что мы получили: стрельба холостыми — не холостыми, боевыми — не боевыми, погибло 150 или полторы тысячи — не знаем. Плохо, в любом случае. Один человек погиб — очень плохо. Что мы после этого получили? Мы получили выборы, мы получили Думу совсем не ельцинскую, как мы помним. Уж совсем не ельцинскую. Мы получили новую Конституцию, по которой до сих пор живем. И президента, непопулярного совсем, через несколько лет ушедшего от власти, добровольно ее оставившего.

Кургинян: Через много лет. Я Вам объясню…

Сванидзе: Через 7 лет.

Кургинян: Да.

Сванидзе: Результат, короче.

Румянцев: Я очень коротенько подытожу. Мы получили симулякр выборов — выборы, не имеющие смысла. Мы получили Конституцию…

Сванидзе: В каком смысле — не имеющие смысла?

Румянцев: Потому что они не имеют смысла, потому что будет всегда такой результат, который задан политтехнологами.

Сванидзе: Тогда? Тогда? Когда Кремль проводил выборы, а победили ЛДПР и КПСС?

Румянцев: Да, Николай, это очень важно. Мы верили в конституционный строй, мы получили фальсификацию. Мы получили некую обманку, когда крупная собственность по сути дела расхищена. Это произошло в результате узурпации власти в середине 90-х годов, и об этом Леонид Млечин не хочет говорить. А это, наверное, и было главным заказом произошедшего осенью 93-го года несчастья.

Сванидзе: Спасибо, Ваша позиция ясна. Сторона защиты, вопрос свидетелю стороны обвинения.

Млечин: Олег Германович, вырывается из Белого дома толпа и захватывает одно из зданий Моссовета, потом пытается захватить Останкино, телецентр. Гибнут при этом офицеры. Как Вы считаете, если происходит это совершенно бандитское проявление, мятеж, власть должна спокойно к этому относиться? Ну что ж, это законное выражение народом своего недовольства? Или подавить, все-таки, этот мятеж?

Румянцев: Уважаемый Леонид, к тому времени эта власть была низложена решением Съезда и Конституционного суда. Это была уже незаконная власть. Прошедшая власть…

Млечин: А законная были те, кто захватили Останкино и Моссовет?

Румянцев: Их бы не было, если бы были восприняты как указания к действиям решения законного X-го внеочередного Съезда. Я уже упоминал: 24-го сентября, постановление о нулевом варианте. О досрочных и одновременных перевыборах. Не так, как Ельцин решил 21-го сентября, чтобы только парламент был низложен и он переизбирался. Обе стороны чтобы были переизбраны. Если бы 24-го сентября это постановление о нулевом варианте было принято как руководство к действию, то тогда не было бы вот этих самых спровоцированных выходов силовиков.

Сванидзе: Еще вопросы есть?

Млечин: Нет, а вот можно мне задать вопрос?

Сванидзе: Вот Сергей Александрович хотел задать вопрос Олегу Германовичу Румянцеву. Против всех функциональных правил нашего суда, прошу Вас.

Филатов: На каком основании, скажите мне, пожалуйста, сто народных депутатов, в том числе и я, были лишены депутатского права перед началом X-го Съезда народных депутатов?

Румянцев: Сергей Александрович, как депутат, член Верховного Совета, отвечу Вам. К сожалению, Ваша сторона, начиная с лета, поставила в невыносимые условия давления…

Филатов: Нет, я прошу Вас ответить на мой вопрос…

Румянцев: Секундочку!

Сванидзе: Все! Все, все! Уважаемые коллеги, спасибо!

Румянцев: …условия давления депутатский корпус. Депутатский корпус принимал…

Филатов: Олег Германович…

Сванидзе: Сергей Александрович, спасибо!

Филатов: …Вы все время…

Румянцев: …я отвечу…

Филатов: …все время апеллируете в Конституционный суд, Вы апеллируете к Съезду народных депутатов…

Сванидзе: Уважаемые коллеги, вы ходите по кругу.

Филатов: Я Вам говорю, почему я был лишен права участвовать в этом Съезде народных депутатов?

Румянцев: Решения депутатского корпуса были далеки от идеальных, я с Вами согласен. Но нельзя было загонять в угол этот депутатский корпус…

Филатов: Нет, но вы тоже нас загнали…

Румянцев: Это вам не крыса, это всенародно избранный орган законодательной и представительной власти…

Сванидзе: Сергей Александрович, Олег Германович…

Кургинян: Я чувствую, как я опять погружаюсь в 93-й год. Физически…

Сванидзе: Я тоже это чувствую. Я тоже это чувствую.

Кургинян: Чувствуете? Давайте это прекратим.

Сванидзе: Спасибо. Мы подошли к финалу нашего обсуждения, наших слушаний. Я предоставляю возможность произнести короткое заключительное слово стороне обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мне кажется, что мы уже во всем разобрались. Мы разобрались…

Сванидзе: Вам так кажется?

Кургинян: Да, мне так кажется. Я же не говорю, что я уверен в этом, и что я знаю истину в последней инстанции. Мне так кажется. Я не знаю, как так кажется другим. Но я для себя в чем-то еще раз разобрался. Я разобрался, первое, в том, что указ 1400 абсолютно незаконен. Что он парализовал власть. Что после паралича власти с двух сторон началось все, что угодно. Но поскольку паралич организовал указ 1400, то именно он это все начал. А потом произошло следующее. Вот мы вместе с вами играем в шахматы, и водим фигуры. И вдруг я, наконец, начинаю выигрывать. Вы для меня тут чисто фигуральное лицо. Я начинаю выигрывать…

Сванидзе: Вы хотите сказать, что я Вас ударил доской по голове.

Кургинян: Да, доской по голове! И говорите: «Давайте следующую партию!» Что такое я буду делать — я буду ее играть? Ко мне приходили люди, которые говорили мне, что я должен избираться от КПРФ после этого. Я сказал, я не пойду после блуда, не буду устраивать блуд на крови. Они убрали из игры всех главных политических игроков, которых их не устраивали…

Сванидзе: Ваше время истекло.

Кургинян: …и после этого начали демократию. Правовой нигилизм, чудовищный! Мы зашли в тупик. И выбираться из него надо любой ценой, но главное — не допустить снова того же самого. Вы думаете, это невозможно? Вы не чувствуете, что это может случиться в любой момент? А это может случиться. И урок, который мы должны из этого извлечь — никогда снова! Никогда!

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Прошу Вас.

Млечин: Я страшно благодарен Олегу Румянцеву, который сказал, что…

Сванидзе: У вас вообще какие-то нежные отношения.

Млечин: Да, и это замечательно! Помогает нам разобраться…

Кургинян: …с точностью до наоборот к тому, что сказал.

Млечин: …который объяснил, почему 100 депутатов в нарушение всех законов были лишены депутатских мандатов. Он сказал: в невыносимое положение вы нас поставили, и поэтому мы пошли на нарушение закона. Правильно — невыносимое положение было создано в ту ситуацию. И единственным вариантом был роспуск того института, который сам нарушал закон и который, конечно, уже не соответствовал совершенно жизни нашего общества. Ничего страшного бы не случилось. Распустили Верховный Совет, разошлись, провели новые выборы, обрели новый парламент. И ничего страшного бы не произошло. Если бы туда, в здание не стали собираться бандиты, которым часть оставшихся там депутатов покровительствовали. Они подняли мятеж в городе, который был подавлен. И страшно сейчас вспоминать, как он был подавлен. Но началось все с поведения Верховного Совета. Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Теперь я объявляю закрытым голосование нашей телевизионной аудитории. И мы начинаем голосование в зале. Вопрос для голосования: «Что такое октябрь 93-го года — выход из тупика или крах демократического проекта в России?»

Выведите на экран результат.

Выход из тупика 33 %

Крах демократического проекта в России 67 %

Итак, согласно мнению нашего зала, за выход из тупика, за то, что события октября 93-го года явились выходом из тупика, проголосовали 33 % нашего зала. И за то, что это был крах демократического проекта, проголосовали 67 % сидящих в зале.

Сейчас краткий перерыв, после которого будут объявлены результаты голосования нашей телевизионной аудитории.


Что я думаю по поводу темы, которую мы сейчас обсуждали. Я думаю, что на нынешнее наше восприятие событий октября 93-го года очень сильно повлияла позднейшая непопулярность президента Ельцина и 90-ых годов вообще. Непопулярность, связанная частично с объективными причинами, а частично подогретая в 2000-е годы. Тогда, осенью 93-го года, была совершена масса ошибок, грубых ошибок, драматических, иногда трагических ошибок. Но если бы президент Ельцин тогда не пошел на решительные действия, я боюсь, что мы бы получили гражданскую войну и развал России. Это мое личное мнение. Теперь результаты телевизионного голосования.

Результаты голосования страны вы видите на экранах.

Выход из тупика 7 %

Крах демократического проекта в России 93 %

06. Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо, и каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая возможность будет и у сидящих в зале.

Герой наших сегодняшних слушаний: российский император Николай II — последний российский император. На нем оборвалась трехсотлетняя история династии. Николай правил чуть дольше, чем Брежнев, меньше, чем Сталин, но кажется, что его правление было коротким — настолько спрессовалась история за годы, доставшиеся ему.

Главный вопрос наших слушаний: Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на своих телеэкранах.

Обвинитель на нашем процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр» Сергей Кургинян.

Сторону защиты представляет писатель Леонид Млечин.

Сейчас прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

6 января 1905 года, на Богоявление, на Неве перед Зимним дворцом раздался выстрел. Согласно официальной версии в орудии после военных учений случайно осталась картечь. Пули попали в царский павильон на льду и в фасад дворца. Император не пострадал. Тот год положил начало концу русского самодержавия. 17 октября 1905 г. царь подписывает манифест, который серьезно ограничивает власть монарха. Документ дарует стране основные гражданские свободы, а законодательную власть — Государственной Думе. Это историческое решение император принимает после мучительных колебаний и под давлением оппозиции. Революционные настроения в России растут после поражения в русско-японской войне. Революционеров и анархистов поддерживают из-за рубежа. В стране происходят волнения, забастовки, едва ли не ежедневно убивают чиновников. Но даже передача власти народным избранникам лишь на время отсрочила крах императорской династии.

Тяжелое экономическое положение во время начавшейся Первой мировой войны вновь ввергает страну в хаос. Война не явилась причиной последующих революций, но обнажила противоречия между государством и обществом и ускорила падение монархии.

Сегодня одни историки обвиняют императора в нерешительности, неспособности противостоять оппозиции. Другие уверены, что время монархии подошло к концу, а Николай отдал жизнь за попытку избежать гражданской войны.

Что стало основной причиной краха династии Романовых и смены государственного строя? Провальная внешняя политика, войны, неумелое ведение дел внутри страны или поддержка революции из-за рубежа?

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Млечину и Кургиняну: насколько эта тема актуальна сегодня? Пожалуйста, сторона обвинения. Сергей Ервандович, прошу вас. Актуализируйте тему.

Кургинян: Мне кажется, что этот тот редкий случай, когда ее даже актуализировать не надо. Понятно, что страна находится в состоянии какого-то острого идеологического конфликта по данному вопросу, что этот вопрос непрерывно в повестке дня. Я подчеркиваю, в национальной повестке дня — не только в повестке дня отдельных средств массовой информации или отдельных слоев общества. Вопрос в другом — этот вопрос ценностный. Человек погиб, погиб трагически. Часть людей, безусловно, его боготворит, другая часть относится совсем по-другому. Мне кажется, что главное сегодня, самое главное, — это, не задевая ценности, постараться каким-то образом обсудить эту тему остро и одновременно тактично. Мне кажется, что у нас есть какой-то шанс, если мы подымем уровень разговора, примирить существующие сейчас слои общества в этой оценке, потому что в противном случае все время будет зреть этот латентный конфликт. И мне кажется, что нет сейчас более актуальной задачи, чем преодоление этого латентного конфликта между нашими согражданами, между людьми, которые в одинаковой степени нам дороги, в таких важных вопросах. И эта актуальность важнее всего. Страна долго проклинала или прославляла. Наступило время, когда она должна учиться понимать. Это есть главное, и в этом есть высшая актуальность. Мы защищаем здесь свое право на историю, право на полноту знания.

Сванидзе: Спасибо. Прошу вас, сторона защиты. Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю вас, Ваша Честь. Прекрасно представляю себе картину, когда в нашей стране и сейчас существовала бы монархия — конституционная, и император или императрица поздравляли бы нас по случаю Нового года, открывали бы сессию Государственной Думы. Здесь, возможно, висел бы портрет императора или императрицы. Это было вполне возможно. Ваша Честь, мы беремся доказать сегодня, что последний российский император был весьма достойным человеком. Он был заложником системы, которая не сумела модернизироваться. Он был заложником того, что на него наложило его рождение. Он верил в то, что он ниспослан свыше для того, чтобы управлять Россией. И он до конца исполнял свой долг как патриот этой страны, как патриот России.

Многие упрекают его в нерешительности. Да, если бы он был более жестким, более жестоким, какими станут потом правители России, подавил бы в феврале 17-го года восстание, возможно, он продлил бы ту систему, которая существовала. Он не поступил так. Он не убивал людей. И это тоже говорит в пользу него, как достойного человека. Ваша Честь, на этом заседании мы докажем, что это был весьма достойный правитель. Благодарю вас.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Сейчас короткий перерыв, после которого мы приступаем к слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Начинаем слушания по делу императора Николая II. Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Первый вопрос: благополучна ли была держава, которую возглавил Николай II?

Сторона обвинения. Прошу вас, Сергей Ервандович. Вам слово. Ваш тезис, ваш свидетель.

Кургинян: Я не буду оспаривать ничто в вопросе о том, убивал ли Николай II людей, потому что все знают, что он их убивал. Ну, и это долг — долг правителя. К сожалению, у правителя есть и другой долг, нежели у обычного человека. Я не буду оспаривать то, привел ли он к краху, потому что он к краху привел. Вопрос в другом сейчас. Вопрос в том, в каком состоянии находилась Россия. Я опять-таки не хочу говорить, что при Николае II положение стало ухудшаться. Я только прошу вывести одно доказательство, что Россия при Александре III была достаточно благополучной, т. е. что Николай…

Сванидзе: Прошу вас, доказательство обвинения.

Таблица. Рост физического объема валовой продукции промышленности России за 1880–1893 гг.

1880 год | 1893 год

Чугун | 27364 | 79864 (+292 %)

Железо | 17831 | 29642 (+166 %)

Сталь | 18761 | 36496 (+195 %)

Соль | 47572 | 87490 (+184 %)

Каменный уголь | 200785 | 420817 (+210 %)

Нефть | 21498 | 337052 (+1568 %)

Керосин | 7945 | 85634 (+1078 %)

Кургинян: Посмотрите, что произошло с чугуном. В эпоху Александра III рост 292 %. 166 %, 195 % по основным показателям. 1568 % по нефти. Прошу не слишком увлекаться этой цифрой, потому что просто нефть и керосин начали входить в дело. Тут дело не в том, что такой сумасшедший рост. Но рост огромный.

Конечно, у страны было много проблем. При Николае II она тоже продолжала развиваться, в каком-то смысле. Я только хочу подчеркнуть вот то, что обстоятельства были при Александре III не катастрофическими, а совсем даже наоборот. Хотя и очень сложными.

Теперь я вызываю своего свидетеля, Репникова Александра Витальевича, доктора исторических наук, главного специалиста Центра по разработке и реализации межархивных программ, документальных публикаций федеральных архивов Российского государственного архива социально-политической истории.

Сванидзе: Прошу Вас.

Кургинян: Пожалуйста, Александр Витальевич, скажите нам, можем ли мы считать, в каком-то смысле, что Николай II был заложником каких-то чудовищных экономических и политических обстоятельств, накопившихся до него? Знаете, как у нас все время — родимые пятна капитализма, потом родимые пятна социализма. Как все обстояло на самом деле?

Александр Репников, доктор исторических наук, главный специалист Российского государственного архива социально-политической истории: Сергей Ервандович, вы здесь правильно упомянули относительно родимых пятен капитализма. По сути, болезненная капиталистическая модернизация приводит к тому, что при Николае II этим процессом оказываются недовольны все: недовольно дворянство, недовольно, естественно, крестьянство, недовольны рабочие, недовольна и буржуазия, в том числе. Почему? Она хочет больше политических прав. Николай II подвергся жесточайшей критике, в том числе, и со стороны консерваторов. Почему? Они не принимали капитализм в том виде, в котором он насаждался в России.

Сванидзе: Время.

Репников: Следовательно, нужна была программа капиталистической модернизации. Ее не было.

Сванидзе: Спасибо. Прошу вас, Леонид Михайлович. Ваша очередь задавать вопросы свидетелю, произносить тезис.

Млечин: Я правильно ли Вас понял, что император подвергался критике решительно со всех сторон, что все были им недовольны? А недовольны они, собственно говоря, были достаточно естественным ходом событий, происходящих перемен. Я правильно понял Ваши слова?

Репников: Да.

Млечин: Была ли в этом его вина? Или в этом была историческая неизбежность? Не война ли сокрушила императора? Если бы не было Первой мировой войны, может быть, процесс этот — жестокий, тяжелый, которым все были недовольны — развился бы в конце концов, привел бы к нормальному состоянию дел?

Кургинян: Хочу обратить ваше внимание, что мы обсуждаем предысторию, то есть было ли наследство. Мы уже перешли к войне.

Сванидзе: Это правда.

Кургинян: Если это нужно, я с радостью поддержу это, но тогда…

Сванидзе: На самом деле, это правда, Леонид Михайлович. Может, этот вопрос Вы могли бы оставить на потом.

Кургинян: Он подробно будет обсуждаться.

Сванидзе: Если это сейчас не соответствует логике Вашего ведения дела…

Млечин: Нет-нет! Вы лишаете свидетеля возможности сказать об этом. Скажите, пожалуйста, свидетель, Вы согласны… Вот Дмитрий Менделеев полагал, что в индустриальном отношении Россия отстала от Соединенных Штатов в 10 раз, вот тогда, в начале века. Вы согласны с этим?

Репников: Ну, этот вопрос лучше обращать к экономистам, которые имеют соответствующие статистические выкладки. Что касается оценки, как историка, этих событий, то я могу сказать, что России нужна была эта модернизация.

Млечин: Нужна была?

Репников: Нужна была, безусловно. Но здесь вопрос состоял в том, хотел ли Николай II этой модернизации?

Млечин: Он ее делал, он не сопротивлялся ей. Он же не ложился поперек, не говорил: «Нет! Не дам модернизации пройти здесь! Я не позволю!» Он все-таки, так или иначе, способствовал ей?

Репников: Без этого он просто не мог бы удержаться у власти, если бы он не способствовал модернизации. Это был объективный процесс.

Млечин: Был объективный процесс! Он этому объективному процессу помогал, в той степени, в какой он мог.

Репников: В той степени, в которой мог.

Млечин: Он мог. Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, Вы имеете возможность сейчас опросить Ваших свидетелей.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь! Россия развивалась, но она была очень отставшим государством. Я позволю себе процитировать. Что же делать? В последние годы XIX века годовой доход жителя российской империи был в среднем в 3 раза меньше дохода немца, в 4 раза меньше дохода француза, в 5 раз меньше дохода англичанина и в 6 раз меньше дохода гражданина Соединенных Штатов. Большой вины в этом императора Николая не было. Он принял государство, которое находилось в периоде модернизации и которая тяжело, и очень тяжело, давалась.

Могу ли я допросить свидетеля, Сергея Владимировича Мироненко, профессора, доктора наук, директора Государственного архива Российской федерации?

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Сергей Владимирович, скажите, пожалуйста, как бы вот Вы описали состояние России в начале века, до начала Первой мировой войны? Как Вы оцениваете: это было процветающее государство, отстающее государство?

Сергей Мироненко, доктор исторических наук, директор Государственного архива РФ: Конечно, это было отсталое государство. Государство, которое в 60-е годы поняло, что необходимо…

Млечин: В 60-е годы XIX века?

Мироненко: XIX века, естественно. О каком же еще мы можем говорить? …поняло необходимость коренных реформ, и эти реформы были совершены. И это великие реформы, как они называются и в XIX веке, и сейчас — в XXI веке. Это крестьянская, судебная, земская, военная реформы. Начался процесс модернизации. Другое дело…

К сожалению, вы знаете, я свидетель защиты, но я не могу против истины покривить душой. Вот один пример. В 1897 году всеобщая перепись населения. Николай II за себя и за всю свою семью заполняет переписной лист. И есть вопрос, который есть сейчас во всех переписях: ваше основное занятие. Он отвечает: «Хозяин земли Русской». Вот этот ответ в конце XIX — начале XX века свидетельствует о том, что он не понимает, кто он на самом деле. Он не мыслит себя в рамках закона. Он мог бы написать: самодержец всероссийский, и это бы точно соответствовало тому месту, которое он занимал. Понимаете, мне очень понравилось Ваше вступление, но хороший человек — это еще не хороший правитель. Вот здесь давайте разбираться. Я уверен, что Николай II был прекрасным человеком, но вот насчет того, что он был хорошим правителем, у меня есть некоторые сомнения.

Сванидзе: Я хочу сказать, что на самом деле, это существенная поправка. И мы сегодня, конечно, обсуждаем последнего русского императора не как человека, а как правителя России.

Млечин: Позвольте, я уточню. Он написал «Хозяин земли Русской» — почему? Потому что его так воспитали, так ему говорили, или он сам это придумал? Как Вы полагаете?

Сванидзе: 10 секунд.

Мироненко: Нет, конечно, он копировал своего отца Александра III, но ведь в том-то и дело, что если ты человек самостоятельный, то ты должен ощущать изменения времени…

Сванидзе: Время истекло. Завершайте мысль.

Мироненко: …и соответствовать этому.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Сергей Ервандович, Вы можете задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Я просто выражаю глубокую благодарность за то, что Вы выражаете объективную точку зрения, и это всегда вызывало во мне высочайшее восхищение. Спасибо Вам за это!

Мироненко: Спасибо.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, я хотел для себя уточнить. Во-первых, наверное, мы все как историки понимаем, что были лидеры, которые справлялись с модернизациями в условиях и похуже, чем в России? Были?

Мироненко: Ну, конечно, были. Возьмите революцию Мэйдзи в Японии, предположим, как самый яркий пример.

Кургинян: Да. Как вы считаете, почему Мэйдзи с этим справились, а Николай II — нет?

Мироненко: Вы знаете, этот вопрос волнует историков уже многие десятилетия…

Кургинян: Понятно.

Мироненко: Ответа внятного — я, во всяком случае, — нигде не видел.

Кургинян: Это замечательно. Спасибо Вам большое, потому что, может быть, самое главное, чтобы мы поняли, что ответов нет. Вот может быть тогда-то…

Мироненко:Иногда ответов нет.

Кургинян: На данный вопрос, на многие вопросы, ответов нет. Теперь скажите, пожалуйста, — мне просто это интересно, как человеку — Николай II, он на самом деле внутренне-то настроен в пользу модернизации? Или вот все разговоры о том, что он мнит себя Алексеем Михайловичем, и он как бы Петра-то недолюбливает, а туда движется, — имеют под собой историческую почву? Разговоров много. Вы, как высокий специалист, что считаете по этому поводу?

Мироненко: Ну, Вы знаете, коротко если ответить на Ваш вопрос: я не уверен, что Николай II понимал задачи, которые стояли перед Россией в то время. Не понимал и все время метался. Огромное значение имела Александра Федоровна, которая толкала его в одном направлении. Есть замечательные воспоминания великого князя Александра Михайловича, где он пишет, что у Николая была одна особенность: был прав тот, кто приходил к нему последний. Он действительно был человек, который хотел служить России, но, к сожалению…

Сванидзе: Завершайте, если можно.

Мироненко: …в достойной степени сделать этого не смог.

Кургинян: Спасибо Вам большое!

Сванидзе: Спасибо. Сейчас короткий перерыв, после чего мы продолжим слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания по теме: Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Мой вопрос сторонам: эффективно ли Николай II повел себя как политик и администратор?

Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Леонид Михайлович.

Млечин: Могу ли я продолжить допрос свидетеля Сергея Владимировича Мироненко?

Сванидзе: Разумеется.

Млечин: Будьте любезны, Сергей Владимирович. То, что России нужна была конституционная монархия, а именно такие монархии и выжили, и в современном мире существуют и по сей день — мы видим и в Англии или в Японии, уже упоминавшейся здесь, есть императоры, они нисколько никому не мешают, а, наоборот, в какой-то степени, украшают политическую систему этих государств. Все-таки император решился на что-то, он все-таки совершил шаг, он отказался, по существу, в какой-то степени — ну, не полностью — от самодержавия. Значит, он это понимал, что он должен это сделать, правильно я трактую его поступок?

Мироненко: Понимаете, одно дело отказаться под напором непреодолимой силы, в условиях революции, постоянных крестьянских и рабочих выступлений по всей стране. Но внутренне, я думаю, он был, конечно, приверженцем самодержавия, и именно поэтому такими куцыми оказались последствия манифеста 17 октября 1905 года, на который возлагали столько надежд в обществе.

Млечин: Скажите, а его окружали люди, которые понимали, что для блага России необходимо отказаться от самодержавия? Он видел, что общество это требует, и была эта трибуна, где он это слышал? Или на самом деле ничего этого не существовало, и на самом деле он жил в кругу, в политическом поле людей, которые настаивали на том, что бы он, наоборот, оставался полным самодержцем? Как было в реальности?

Мироненко: Ну, почему? Конечно, был и Сергей Юльевич Витте, выдающийся государственный деятель, который, кстати, между прочим, вскоре после этого манифеста ушел в отставку. Был Столыпин Петр Аркадьевич, который, к сожалению, тоже вынужден был покинуть… покинуть бы этот пост, если бы его не убил Багров. Вы знаете, что по свидетельству некоторых современников, когда премьер-министр России приехал в Киев, его не встретили на вокзале. Он вынужден был взять частного извозчика. Не знаю, правда это или нет, но это показатель отношения Николая к выдающемуся реформатору. Так что были люди, которые, конечно, толкали его на путь реформ, на путь изменений, но была и мрачная, абсолютно консервативная среда, в которой он жил. И вот поскольку православие, самодержавие — это…

Сванидзе: Завершайте.

Млечин: Маленький, короткий вопрос разрешите, Ваша Честь? Уточняющий.

Сванидзе: Короткий… Требующий односложного ответа. Да, прошу Вас.

Млечин: Да. Влияние каких сил, с Вашей точки зрения, было более сильным — влияние реформаторов?

Мироненко: Конечно, правых. Конечно, правых. Конечно, консерваторов.

Млечин: Благодарю.

Сванидзе: Спасибо. Прошу вас, Сергей Ервандович. Можете задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: У меня нет никакого желания осуждать человека за его человеческие качества. Это хороший человек, и видно это на каждой фотографии. Я не могу сказать, насколько он благороден и так далее, но видно, что он не подл, не аморален, что в нем нет никакого разрушительного пафоса. Но его урок нам нужен сегодня, когда дискуссия идет, конечно же, о том, что такое сильный правитель и хорошо ли, когда он сильный. Иначе говоря, плохо ли, когда он слабый.

Скажите, пожалуйста, — вот эта судьба Столыпина и Витте — по этому поводу… По поводу Витте меньше дискуссий, а по поводу Столыпина дискуссий больше. Считают, что отнюдь не Багров был последней инстанцией в судьбе Столыпина, что там существовали и другие силы, которые сыграли роль в убийстве этого реформатора. Вы считаете, к этому есть хоть какие-то основания?

Мироненко: Считаю, что нет.

Кургинян: Нет, да?

Мироненко: Нет. Во всяком случае, документы, которые сохранились, говорят о том, что Багров, может быть, кем-то и подзуживался, но он был убийца-одиночка.

Кургинян: Вот эта Священная дружина, охранка — это все-таки…

Мироненко: Это немножко другое и другая вещь. Багров действительно был агентом, который, так или иначе, сотрудничал с охранкой, но это вовсе не означает, что охранка инспирировала убийство Столыпина.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, дальше: с Вашей точки зрения, человек, который ведает кадрами и всем прочим, проводит курс, он же должен сам определять, кого слушать и под чьим давлением уступать или не уступать. Ведь эта функция политика?

Мироненко: Вы знаете, это идеальная вещь, но ничего идеального в жизни не бывает. Всегда есть борьба различных политических групп, и мы сегодня это тоже хорошо знаем и хорошо видим. Тогда это было, может быть, так же сильно и так же очевидно, как и сегодня. Дело в том, что Николай по характеру был нерешительный человек, что у него не хватало и таланта, и ума, и знаний, чтобы самостоятельно проанализировать ситуацию.

Сванидзе: Десять секунд.

Мироненко: Поэтому он вынужден был принимать сторону того или другого, не очень хорошо понимая, к чему это приведет.

Кургинян: Спасибо Вам большое за Ваш ответ.

Сванидзе: Спасибо. Могу я задать Вам, Сергей Владимирович, уточняющий вопрос, поскольку речь идет о Столыпине и его взаимоотношениях с Николаем? Вам наверняка известна информация, что когда Коковцов, который сменил Столыпина, пришел к императрице для разговора по ее приглашению, по ее вызову, и выразил огромное личное сожаление относительно гибели Столыпина, императрица его успокоила. Сказала: «Вы знаете, ну, умер и бог с ним. Жизнь-то продолжается!» Настрой императрицы в значительной степени передавался императору: она имела на него очень большое влияние. Свидетельствует ли это о том, что император не сожалел по поводу смерти Столыпина?

Мироненко: Понимаете, одно дело императрица, другое дело — император. Но то, что отставка Столыпина была предрешена, и была предрешена его политическая смерть, это абсолютно ясно. То, что Николай сделал все необходимые поступки, чтобы выразить скорбь по отношению к смерти Столыпина, это тоже очевидно. Вы помните, когда убили Распутина, и когда императорская семья обратилась к Николаю II с просьбой не карать Дмитрия Павловича и князя Юсупова, и эту знаменитую резолюцию, которую Николай написал сам, никто ему, помощники ему не готовили: «Никому не позволено убивать людей». И, следовательно, убийцы должны быть наказаны. Лично он, безусловно, был за законность, за все, но, другое дело, что не мог этого осуществить.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо большое, Сергей Владимирович. Прошу Вас, сторона обвинения. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Мне все время хочется понимать. И человеку этому, каждый раз, когда он показывается на экране, я всячески сострадаю, но я еще сострадаю миллионам людей, которые оказываются обычно жертвами слабых правителей. Вот они слабые, хорошие, милые люди. Может быть, если бы они занимались чем-то другим, так вообще бы все было идеально. Но вот они оказались в историческом водовороте. Знаете, вот когда плывут, так сказать, и вдруг надо очень резко на весла нажимать и точно понимать курс, а они как-то так чуть-чуть эти весла отпускают или чуть-чуть недостаточно гребут, и вдруг оказывается, что гигантский корабль опрокинут. И там уже внутри гигантское количество жертв. Вот капитан: он профессионал и он сильный человек, или он человек слабый? И вот это вот мы сейчас все время выясняем. Все-таки корабль-то рухнул в какой степени по этой причине?

Я хочу привести два доказательства. Первое: доказательство № 2 — из Александра Михайловича.

Сванидзе: Прошу, доказательство обвинения на экран.

Материалы по делу.

Из воспоминаний великого князя Александра Михайловича: «Стройный юноша, ростом в пять футов и семь дюймов, Николай II правил первые десять лет своего царствования, сидя за громадным письменным столом в своем кабинете и слушая с чувством, скорее всего приближающимся к ужасу, советы и указания своих дядей. Он боялся оставаться наедине с ними. В присутствии посторонних, его мнения принимались дядями за приказания, но стоило племяннику и дядям остаться с глазу на глаз, их старшинство давало себя чувствовать.

Они всегда чего-то требовали. (…) К шести часам вечера молодой Император был без сил, подавленный и оглушенный. Он с тоскою смотрел на портрет своего отца, жалея, что не умел говорить языком этого грозного первого хозяина России».

Кургинян: «Этого грозного первого хозяина России». Я хотел бы еще привести одно доказательство, которое говорит о том, что человеческие чувства-то у Николая, безусловно, присутствовали, но сказать, что его подданные вызывали в нем какую-то особую страсть, ощущение какого-то невероятного переживания за них и любви к ним, — оно тоже отсутствует. Я бы хотел привести следующее доказательство, из дневника.

Сванидзе: Прошу вас, следующее доказательство на экран. Доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из дневника Николая II (9 января 1905 г.): «9-ое января. Воскресенье. Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь».

Кургинян: Ничего плохого в этих заявлениях нет. Я не вижу в них ничего плохого. Я пытаюсь восстановить некие черты психологического портрета.

Теперь я хотел бы предоставить слово своему свидетелю, Соловьеву Кириллу Андреевичу, кандидату исторических наук, автору множества книг о реформах Столыпина. Кирилл Андреевич, скажите, пожалуйста, ну, так что же в действительности? Если реформы Столыпина были фактически обречены, как тут нам сказали, — а реформы Столыпина и были модернизационными — то происходит ощущение, что сам царь проводил контрмодернизационный курс?

Кирилл Соловьев, кандидат исторических наук, доцент Российского государственного гуманитарного университета: Ну, такое, конечно, сказать, напрямую совсем, нельзя. Конечно, столыпинские реформы имели грандиозный эффект, и об этом любят говорить, и это любят подчеркивать. Действительно, скажем, за 5 лет преобразований российский бюджет увеличился на треть и достиг 3,5 миллиардов рублей. Колоссальная сумма по тем временам. Или, скажем, например, российское национальное богатство ежегодно прирастало более, чем на 5 %. Это очень много. И Россия по темпам роста вышла на первое место в мире, что, конечно, впечатляет. Однако возникает другой вопрос: а что было бы, если бы столыпинские реформы были бы реализованы как системный проект, что задумывалось изначально Столыпиным? Если бы действительно была проведена, скажем, в полной мере судебная реформа, земская реформа, реформа системы управления, реформа системы образования, тогда очевидно бы и последствия были бы иные и более впечатляющие, чем они были на самом деле. Вместе с тем, явно, что фигура императора отнюдь, по крайней мере, с позиции самого императора в поздний столыпинский период, не во всем способствовала эффектам его преобразований.

Сванидзе: Десять секунд.

Кургинян: Отставка Столыпина была предрешена, сказал очень авторитетный для меня эксперт. Она была предрешена? Кем?

Соловьев: Императором, безусловно. Потому что…

Сванидзе: Время.

Соловьев: Можно, можно?…

Сванидзе: Спасибо. Ну, если… Прошу прощения. Уважаемый свидетель, здесь я даю Вам еще десять секунд для завершения Вашего тезиса.

Соловьев: Да, да. Приведу такие примеры. Макаров, министр внутренних дел сразу после смерти Столыпина…

Сванидзе: Но это десять секунд.

Соловьев: …заявил, что последние годы Николай II буквально ненавидел Столыпина. Это, в общем, серьезный аргумент. А Коковцову Николай II заявил, что не надо заслонять меня, как это делал Столыпин, то есть изначально позиция императора после смерти Столыпина отнюдь не благоприятствовала продолжению его политики, его курса.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Кирилл Андреевич, Вы сказали: вот если бы реформы Столыпина были реализованы в полной мере, то было бы чудесно для России. Но ведь какие-то реформы были реализованы?

Соловьев: Да.

Млечин: Если можно, я договорю. Да, император хотел отправить его в отставку. Да, он его не любил. Но держал премьер-министром. Он держал премьер-министром Столыпина, он держал премьер-министром Витте. Значит, он назначал этих людей, он их поддерживал, и он поддерживал эти реформы. По контрасту с другими властителями России, после Николая, при которых ни Столыпины, ни Витте, никакие реформаторы вообще не становились главами правительств и никакие реформы не делались. Может быть, если мы так взглянем на Николая, то мы придем к выводу, что, может быть, не такой уж и плохой был верховный правитель России?

Соловьев: Дело в том, что нельзя полностью отождествлять Николая с теми преобразованиями, которые происходили в его царствование. По крайней мере, вся система управления в России была устроена так, что все основные решения в области внутреннего управления принадлежали высшим государственным чиновникам. И император, по большому счету, чаще всего в эти решения просто не вмешивался. Причем, на самом деле, дело даже не столько в фигуре лично императора Николая II, сколько в самой системе управления. Простой пример. Император ежегодно подписывает 40 тысяч бумаг. Ежегодно. Так устроена система управления в России. Естественно, что он большинство этих бумаг не читает. Более того, все знали, что император Николай II читал очень немного документов. Ему составляли экстракты из документов такими, чтобы он мог прочесть их за пятнадцать минут, не более того. То есть, на самом деле, его вмешательство в систему управления очень и очень ограничено. Отношения Николая II с его ближайшим окружением, я имею в виду высшую бюрократию, складывались весьма и весьма трудно. Вот простые примеры. Иван Логгинович Горемыкин, премьер-министр России до Столыпина, говорит о Николае II, что он человека более неискреннего в своей жизни не знает. Причем повторяю, Горемыкин — человек очень преданный лично императору, абсолютно лояльный, а, тем не менее, заявляет о такой позиции. Другой пример. Михаил Акимов, председатель Государственного совета, а в прошлом — министр юстиции, предупреждает министров после себя, чтобы они не доверяли Николаю II, потому что он более лживого человека тоже не знает.

Млечин: Из этого следует, что…

Сванидзе: Двадцать секунд прибавляю.

Млечин: …а) император был заложником той системы, которая была создана до него — он подписывал тысячи бумаг, как подписывали все руководители после него тоже, когда ставилась печатка, они даже и не подписывали, а факсимиле ставили резиновое за них. И второе: все-таки, все-таки я еще раз хочу обратить Ваше внимание, вспомните, окиньте глазами посты руководителей правительств нашей страны после Столыпина…

Сванидзе: Оставьте время свидетелю на ответ.

Млечин: Мне кажется, Николай не худший, не худший. Вот если так, в этой исторической посмотреть перспективе…

Соловьев: Вот смотрите…

Млечин: …ну, ни одного Столыпина, ни одного Витте.

Сванидзе: Очень краткий ответ.

Соловьев: Можно посмотреть, действительно, в перспективе, а что будет после смерти Столыпина. Что будет, когда на самом деле центр решений будет смещаться в Царское Село, то есть лично к императору.

Сванидзе: А что будет, Кирилл Андреевич? Сразу.

Соловьев: Тогда качество административных назначений будет резко снижаться. И в итоге это все приведет к назначению, скажем, министром внутренних дел Александра Дмитриевича Протопопова, в здоровье которого очень многие сомневаются.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Короткий перерыв, после которого мы продолжаем наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем наши слушания. Вопрос обеим сторонам: эффективно ли повел себя Николай II как военачальник?

Пожалуйста, сторона обвинения. Тезис, свидетель. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я прошу вывести на экран свидетельства генерала Деникина.

Материалы по делу.

Из воспоминаний генерала Деникина о принятии на себя Николаем II верховного главнокомандования: «В армии этот значительный по существу акт не произвел какого-либо впечатления. Генералитет и офицерство отдавало себе ясный отчет в том, что личное участие государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос, кто будет начальником штаба». Из книги «Очерки русской смуты».

Кургинян: Я хочу сказать, что уже Деникин и все остальные говорят о том, что они Николаю не верят, они его ни кем не считают.

Сванидзе: Я прошу прощения, Сергей Ервандович. Я это не понял так.

Кургинян: Хорошо.

Сванидзе: Государь-император сделал себя верховным главнокомандующим. Всем понятно, что это достаточно номинальная функция. Понятно, что руководить будут военные. Так было всегда и во всех войнах.

Кургинян: Ну, как Вам сказать. Иногда, когда очень авторитетный…

Сванидзе: Так было при Александре I в войне с Наполеоном.

Кургинян: Я согласен с Вами, но я говорю о том, что когда очень сильный политик говорит вдруг: «Всех вон! И я беру бразды правления в свои руки!» И все говорят: «Ура! Наконец-то! Вот он! Вот он! И мы идем за ним!» Ситуация с Деникиным другая.

Теперь для меня гораздо более важна ситуация с генералом Брусиловым. Брусилов — автор достаточно антибольшевистских мемуаров, поэтому сказать, что вот то, что я здесь процитирую, это есть следствие его пробольшевистской ориентации, невозможно.

Говорит он следующее: «Но не новость, что на войне упущенный момент более не возвращается. И на горьком опыте мы эту старую истину должны были пережить и перестрадать. Отчего это произошло? Оттого, что верховного главнокомандующего у нас не было, а его начальник штаба генерал Алексеев, невзирая на весь свой ум и знания, не был волевым человеком. Да и по существу дела и вековечному опыту начальник штаба заменять своего принципала не может. Преступны те люди, которые не отговорили самым решительным образом, хотя бы силой, императора Николая II возложить на себя те обязанности, которые он по своим знаниям, способностям, душевному складу и дряблости воли, ни в коем случае нести не мог».

Брусилов. А теперь сопоставьте Брусилова и Деникина, и станет, может быть, чуть-чуть яснее, почему важен и Деникин. Ибо Брусилов все-таки перешел к «красным», а Деникин — к «белым». И мы вдруг видим, что «белые» и «красные» одинаково говорят: это не тот человек, который мог держать бразды верховного главнокомандующего.

Теперь я хотел бы обратиться с этим же вопросом к Репникову. Скажите, вот эта предельная оценка: «возложил на себя обязанности, которые по знаниям, способностям, душевному складу и дряблости воли, ни в коем случае не мог нести», — вот ведь как сказано — это предвзятое суждение или это объективное суждение великого военачальника, который мог нас всех спасти?

Сванидзе: Двадцать секунд.

Репников: Нет, частично, конечно, здесь есть пристрастность, но Николай II не мог исполнять те обязанности, не мог нести тот крест, который он на себя взвалил. Более того, все поражения, которые стала страна терпеть после этого, связывались уже с фигурой Николая II, и многие министры полагали, что это очень опасно, потому что теперь монархический принцип будет окончательно дискредитирован в целом.

Сванидзе: Спасибо. Время истекло. Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты. Можете задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Александр Витальевич, тут мы вторгаемся в чисто военные дела. Скажите, располагаете ли Вы сведениями о том, что император непосредственно руководил военными действиями, принимал решения в штабе, там — в Могилеве, вызывал к себе командиров дивизий, велел, когда им наступать, куда наступать?

Репников: Естественно, в мельчайшие детали он не вникал, потому что это просто не входило в сферу его компетенции, но общее руководство он осуществлял. Опять же, возникает вопрос: если человек берет на себя такую ответственность, он должен эту ответственность нести. Если он не может ее нести, не надо ее брать.

Млечин: Извините, я задал вопрос, располагаете ли Вы сведениями о том, что император лично руководил боевыми действиями? Напрямую, через голову штаба, лично утверждал планы и говорил: «Вот так будете делать! Здесь будете наступать!» Брал карту и рисовал — наступайте здесь! Есть ли такие сведения?

Кургинян: Я обращаю ваше внимание, что никто через голову штаба руководить действиями не может.

Млечин: Уверяю Вас, в истории XX столетия было минимум два верховных главнокомандующих, которые пытались командовать войсками через головы своих штабов!

Кургинян: Неужели они тоже проиграли войну?

Млечин: Один из них выиграл, а другой проиграл.

Кургинян: Ах, вот так! Хорошо.

Млечин: Так что это не имеет значения.

Кургинян: Ну ладно.

Сванидзе: Прошу Вас, продолжите.

Млечин: Кто в реальности командовал войсками? Кто принимал военные решения?

Репников: Военные решения оставались за генералами, оставалось за тем же Алексеевым, за другими, поставленными Николаем II, между прочим, людьми, и здесь, конечно же, вопрос о его доле ответственности.

Млечин: Как вы оцениваете генерала Алексеева?

Репников: Я не считаю, что он был крупным полководцем в тот период, перед Первой мировой войной.

Млечин: Вы знаете человека, который бы лучше справился с должностью начальника штаба российских вооруженных сил?

Репников: Сейчас не идет речь о том, чтобы заниматься сослагательными наклонениями, кто бы мог бы быть.

Млечин: Вы сказали, что неудачный. Я подумал, что вы знаете удачного. Это всего лишь уточнение вопроса, не более того.

Репников: Это должен был знать Николай II, который хорошо знал своих главнокомандующих.

Млечин: Генерал Алексеев пользовался очень высоким уважением среди офицерства России, и я даже не знаю, подвергал ли кто-нибудь сомнению его военную компетенцию.

Репников: В 17-м году все эти генералы выступили против Николая II, значит, он не очень хорошо в них разбирался. Он думал, что они его поддержат, а они отреклись от него, отказались.

Млечин: Это вопрос их морального поведения. Это вопрос как раз о личности этих генералов, но это совсем другой вопрос. Мы разбираем вопрос о военной компетенции. В военной компетенции генерала Алексеева, по-моему, другие военные не сомневались.

Сванидзе: Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Могу ли я попросить доказательство № 5 представить высокой публике?

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из статьи историка и публициста Георгия Некрасова «Император Николай II как полководец»: «Необходимо отметить, что, несмотря на свое подавляющее превосходство в силах на Балтийском море, германский флот не предпринял никаких попыток прорваться в Финский залив, с тем, чтобы одним ударом поставить Россию на колени. Теоретически, это было возможно, так как в Петербурге была сосредоточена бóльшая часть военной промышленности России. Но на пути германского флота стоял готовый к борьбе Балтийский флот, с готовыми минными позициями. Цена прорыва для германского флота становилась недопустимо дорогой. Таким образом, уже только тем, что он добился воссоздания флота, император Николай II спас Россию от скорого поражения. Этого не следует забывать!»

Млечин: Я привел это доказательство просто для того, чтобы показать: были и есть разные точки, оценивающие деятельность Николая как главнокомандующего. Я только хотел отметить, что у нас в стране высоко ценят другого верховного главнокомандующего, при котором немецкие войска дошли до Питера, до Москвы и до Волги. При императоре Николае немецкие войска не взяли даже Минска и Киева. Это к вопросу о том, кто хороший главнокомандующий, а кто плохой.

Можно ли я попрошу свидетеля, Сергея Викторовича Куликова, дать показания. Скажите, пожалуйста, вот что вам известно, все-таки военные решения — как действовать войскам — принимал император Николай, который всего лишь до полковника дослужился или все-таки уважаемые военные, среди них генерал Алексеев и его штабисты?

Сергей Куликов, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН: Леонид Михайлович, Вы знаете, когда началась Первая мировая война, большинство правителей всех стран, участвовавших в этой войне, они номинально возглавили свои вооруженные силы. И никакого вопроса это ни у кого не вызвало.

Млечин: Это было обычное дело?

Куликов: Это был обычай. И все понимали, так же, как и у нас, что там будут свои специалисты, штабисты и так далее, которые будут помогать исполнять суверену вот эту вот миссию военного вождя.

Далее. Что касается вообще вот этого периода, когда Николай был во главе армии — это у нас август 1915 — март, ну, февраль 1917 гг. — как ни странно, это был период, когда русская армия не потерпела фактически ни одного крупного поражения.

Млечин: Если можно, напомню, что главные поражения были понесены до того, как Николай принял на себя эти обязанности.

Куликов: Именно. И во многом смена Николая Николаевича, его дяди, и вступление Николая в эту должность были вызваны, на самом деле, значительным недовольством общественным теми поражениями, которые терпела русская армия вплоть до сентября 15-го года. И что там русское общество?! Министры! Вы почитайте записи, которые делал начальник канцелярии Совета Министров того времени: министры, которые поддерживали Николай Николаевича — они в шоке! Они говорят: надо его немедленно сменить, иначе враг дойдет до Петрограда. И дело идет вообще об эвакуации ценностей Эрмитажа. Вы понимаете? И вот меняется командование, и тут уж, как говорится, трудно сказать — военная стратегия, бог помог или, как это Пушкин писал: «Барклай, зима иль русский бог»…

Кургинян: Там еще «остервенение народа», если Вы не забыли.

Куликов: Да, да, да.

Млечин: И остервенение народа тоже, да.

Куликов: Да, да. Но враг остановился. И действительно, два важных события происходит: это Брусиловский прорыв…

Млечин: Который тогда называли, впрочем, Луцким. Еще добавим для справедливости, что командовал армией, прорвавшей фронт, не Брусилов, а генерал Каледин. Потом просто, при советской историографии, когда Каледина вычеркивали, вся слава досталась генералу Брусилову.

Куликов: И потом мы забываем о событиях, которые происходили на Кавказском фронте…

Сванидзе: Время истекло. Завершайте Вашу мысль.

Куликов: Да, прошу прощения, заканчиваю. Там командовал Николай Николаевич, смещенный вот на тот пост командующего кавказской армией, и там фактически почти вся Восточная Турция была оккупирована. И самое главное… Прошу две секунды. В марте 1916 года, это уже личная заслуга царя, потому что ведение высшей внешней политики — это была его прерогатива…

Сванидзе: Завершайте.

Куликов: …был заключен договор с Англией и Францией о том, что по окончанию войны в полное обладание России поступят Константинополь и проливы Босфор и Дарданеллы.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь.

Сванидзе: Сергей Ервандович, прошу Вас. Вы можете задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Может быть, я случайно чего-то не знаю, и мы войну выиграли?

Куликов: Понимаете, можно сказать одно: что Николай II, пока он занимал пост верховного командующего, он войны не проигрывал, потому что просто обстановка на фронте и в области дипломатии — она была, в общем-то, в пользу России.

Кургинян: Это первое…

Куликов: Но когда он был свергнут, произошли события обратного порядка.

Кургинян: Понятно. Значит, мы войну триумфально выигрывали. Хорошо. А свергнут он был по заговору шпионов. Понятно. Теперь скажите, пожалуйста. Следующий вопрос, насчет Брусиловского прорыва. Это было крупное дело, да?

Куликов: Естественно.

Кургинян: Почему оно оказалось провалено? Кто за это отвечает?

Куликов: Что значит провалено?

Кургинян: Брусиловский прорыв не привел к победе в войне, а у нас был шанс. Был шанс или нет?

Куликов: Нет, но…

Кургинян: Не было. Хорошо.

Куликов: Нет-нет!

Кургинян: Был? Да или нет?

Куликов: Прорыв обеспечил шанс достичь победы в 1917 году. Вот так.

Кургинян: То есть Брусиловский прорыв в течение ближайшего времени не привел бы к победе, если бы… Ведь мы же все говорим «если бы»…

Куликов: Ну, извините, один прорыв в войне победы не обеспечивает.

Сванидзе: Господа, время завершено.

Кургинян: Австро-Венгрия не рушилась?

Куликов: Фактически рухнула.

Сванидзе: Я бы хотел здесь внести некоторую ясность в порядке просто напоминания исторического о том, как завершилась Первая мировая война для России. Она не была выиграна Россией, но она и не была проиграна. Большевики, придя к власти, вывели Россию из войны, и война была выиграна странами Антанты у Германии уже без участия России. То есть союзниками России.

Сегодняшним слушанием рассмотрение этой темы ограничиться не может. Завтра мы продолжим слушания по этой теме.

Сейчас заключительное слово сторон по сегодняшнему дню слушаний. Повторяю еще раз, не по теме, а по сегодняшнему дню слушаний.

Итак, слово предоставляется стороне обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: На протяжении всего этого времени я пытался разобраться и, поелику это возможно, помочь другим разобраться в неочевидных деталях происходившего, дать какую-то информацию с помощью экспертов. Я понимаю, что идет какая-то специфическая состязательность, но я хотел бы и просто умолял бы в этой состязательности не переходить некую грань и не отрицать очевидное, потому что мы так скоро дойдем до того, что мы и русско-японскую войну при Николае II не проиграли, и многого другого не произошло. Так, с моей точки зрения, нельзя… Мы должны быть объективными. Никто не пытается ни очернить заслуги Николая II как человека, ни превратить его в демона, ни осквернить его память. Мы должны дать людям нормальную информацию, чтобы они могли строить свое мировоззрение на нормальных основаниях!

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты.

Млечин: Ваша Честь, в 18-м году, конечно, Николая II судили иначе, но мы можем смотреть в исторической перспективе. И я не могу не ставить Николая в один ряд с теми людьми, которые потом руководили Россией. И в этой перспективе я вижу у Николая больше достоинств, чем недостатков, хотя они у него были. Вообще ангелы по земле не ходят! И уж властители держав точно не ангелы! И уж у этого человека была масса недостатков, но я не могу не поставить ему в достоинства то, о чем здесь говорили: он хотя бы пытался, у него такие люди, как Столыпин, возглавляли правительство и что-то пытались сделать! А у последующих такие люди отправлялись или заграницу, или туда, куда Макар телят не гонял. И еще раз напомню, что при Николае II немецкие войска до Москвы, до Питера и до Волги не дошли. И это уже огромное достоинство. Человека, который допустил немцев до нашей столицы, почему-то носят на руках, портреты до сих пор. К Николаю II надо отнестись, мне кажется, более справедливо. Благодарю, Ваша Честь.

Сванидзе: Спасибо.

Сейчас мы прекращаем наше телевизионное голосование. Завтра в 21 час слушания на эту тему будут продолжены.

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Сегодня второй день слушаний по теме: российский император Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Николай II — последний российский император. На нем оборвалась трехсотлетняя история династии. Николай правил чуть дольше, чем Брежнев, но меньше, чем Сталин, но кажется, что его правление было коротким — настолько спрессовалась история за годы, доставшиеся ему.

Повторяю, главный вопрос наших слушаний: Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на телевизионных экранах.

Обвинитель на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр» Сергей Кургинян.

Защитник — писатель Леонид Млечин.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

В ночь на 17 декабря 1916 года в Юсуповском дворце в Петрограде в результате заговора монархистов был убит Григорий Распутин. Это политическое убийство по планам заговорщиков должно было разрешить затянувшийся кризис в стране. Ведь как считали многие современники, деятельность Распутина при дворе императора Николая II дискредитировала государя. Слухи, скандалы, возмущение окружением царя докатились даже до воюющей армии.

Сегодня многие историки отмечают, что Николай подвергался влиянию не только со стороны Распутина. Активное участие в государственных делах принимала императрица Александра Федоровна. Широко распространялся слух о ее предательстве и связи с Распутиным. Репутация государя таяла с каждым днем. В обществе бытовало мнение, что император вообще не контролирует ситуацию. Это подтверждали неудачи в ходе Первой мировой, ошибки во внутренних делах, министерская чехарда. Император менял глав ведомств как перчатки. Оппозиция активно использовала нестабильность в верхах. Народ негодовал.

Все это, по мнению ряда историков, создало благоприятную почву для революционных настроений. Гибель Распутина уже не смогла остановить приближающийся февраль 1917-го года.

Какой урон авторитету высшей государственной власти нанесло окружение царя? Явилось ли это одной из причин революции? И мог ли глава государства недооценивать серьезности положения в стране?

Сванидзе: Итак, второй день наших слушаний. Вопрос обеим сторонам: контролировал ли Николай II ситуацию во дворце?

Пожалуйста, сторона защиты. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Ваша Честь, благодарю Вас. Могу ли я вызвать свидетеля, Сергея Владимировича Мироненко, профессора, доктора исторических наук, директора Государственного архива.

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Сергей Владимирович, я хорошо понимаю, что такое аппарат ЦК КПСС, но подозреваю, что никто из участников этих слушаний и наших телезрителей, не очень хорошо понимает, что такое двор во времена Николая II. Что это такое? Его личная канцелярия, исполнительный аппарат? Как они соотносились с правительством? Не могли бы Вы уточнить, что такое двор при Николае II?

Мироненко: Двор, как при всех монархиях, — это некий атрибут, атрибут самодержавного монархического правления, у которого есть свои собственные функции, который к управлению государством никакого отношения не имеет.

Млечин: То есть двор сам по себе правительством не руководил и государством не управлял?

Мироненко: Конечно, у него были другие возможности оказывать влияние на правительственный курс.

Млечин: Какого рода? Скажите.

Мироненко: Ну, как всегда, как это бывает, — это формирование мнений. Кто ближе, кто имеет доступ к телу монарха, тот может вложить в его голову определенные решения, определенные мысли. В период, рассматриваемый в этом слушании, возник очень ясный и понятный, я думаю, всем термин «придворная камарилья», которая определяла роль двора в этих политических переплетениях конца XIX и, скорее, начала XX века.

Млечин: Сильно она влияла на курс правительства, какие-то из ведомств?

Мироненко: О да, о да, о да. Конечно. Потом, Вы понимаете, часть придворных была совершенно вне политики, они этим не интересовались, часть была внутри политики. Кто ввел в дом, скажем, императора Николая II Распутина? Тут уж чего говорить? Эти черногорки, которые его пригрели — кстати, жены великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича — а потом Анна Александровна Вырубова, фрейлина императрицы. Вот вам прямой ход к влиянию на императора.

Млечин: Но, тем не менее, могу ли я…

Сванидзе: Десять секунд.

Млечин: Могу ли я уточнить, что все-таки правительство — это тот орган, который управлял жизнью в стране, и если, условно говоря, министр набирался храбрости и считал необходимым проводить свою линию, в общем, он и мог это делать?

Сванидзе: Завершайте.

Млечин: В какой-то период точно.

Мироненко: Абсолютно верно.

Млечин: Благодарю Вас. Спасибо.

Сванидзе: Сергей Владимирович, я могу Вас попросить еще ответить на мой вопрос, потому что он как раз в продолжение темы, которую Вы подняли? Ситуация в царском дворе. Черногорские великие княгини, которых вы упомянули. Ведь Распутин был не первым. Был этот жулик доктор Филипп, были какие-то юродивые бесконечные, которых они тащили, тащили, в том числе, и к наследнику престола, к девочкам, до бесконечности, к принцессам. Был сумасшедший барон Фредерикс, о котором государь-император сказал, что барон выжил из ума и, увидев меня, однажды подошел, хлопнул по плечу и сказал: «Привет, старина! Тебя тоже пригласили к обеду?» Понимаете? Вот как выглядел двор? Потому что создается впечатление, в общем, некоего подобия небольшого, красивого сумасшедшего дома.

Мироненко: Ну, я думаю, что это, конечно, не был сумасшедший дом. История с Фредериксом — это, знаете, красивый анекдот, поскольку он был министром двора, и если бы он хлопнул по плечу императора и так сказал, то на следующий день его бы не было ни во дворце, ни на этой должности. Это абсолютно очевидно.

Двор как двор! Понимаете? Двор неотделим от общества. В разные периоды… Убийство Сергея Александровича, великого князя, весной 1905 года заставило Николая II с семьей запереться в Царском Селе. Например, двор тоже был настроен оппозиционно, потому что Александра Федоровна, в отличие от Марии Федоровны, была человеком застенчивым, не очень веселым. Прекратились балы, а хотелось танцевать, хотелось веселых каких-то развлечений.

Сванидзе: Красивые женщины, конечно. Сергей Владимирович, можно сказать, что император управлял своим двором, или двор управлял императором? На Ваш взгляд.

Мироненко: Я думаю: ни то и ни другое. Это совершенно разные категории. Двор призван выполнять некие представительские функции. В этих представительских функциях он и существовал. Император занимался своими…

Сванидзе: На политику сильно влиял?

Мироненко: Только не официально.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Прошу Вас, сторона обвинения может задать вопросы свидетелю защиты.

Кургинян: Вот Вы говорите, что он выполнял, и это всем понятно, такие представительские общие функции. И это прекрасно. Но Вы же говорите — я хочу здесь уточнить — что он влиял на политические решения, то есть на то, что называется теперь decision making, на делание решений. Был ли двор при Николае II очень серьезной машиной принятия решений?

Мироненко: Нет, конечно. Машиной принятия решений он по определению быть не мог.

Кургинян: Нет, я тогда уточню: не машиной — средством влияния на принятие решений?

Мироненко: Я бы не сказал, что… У него была своя ниша. Влияли многие. Газеты влияли? Влияли. Политические партии, Дума влияли? Влияли. И двор тоже влиял.

Кургинян: Я понимаю, что на ситуацию в обществе, конечно, влияет, например, статья в газете или студенческая дискуссия. Но, наверное, супруга Николая II влияла больше на принятие решений, чем дискуссия в Московском университете.

Мироненко: Абсолютно верно.

Кургинян: И влияла достаточно сильно?

Мироненко: Да.

Кургинян: И не она одна. Вот мы говорим, «сестры-черногорки»…

Мироненко: Наиболее яркий пример — это Анна Александровна Вырубова, которая осуществляла, как теперь модно говорить, promotion Распутину в царской семье.

Сванидзе: Пиар.

Мироненко: Пиар.

Кургинян: Их было много и имя им легион. Они все влияли. Вот эти влияния… Понимаете, всегда очень страшно, когда система управления начинает строиться не на тех, кто управляет и отвечает за какой-то сектор профессионально, а на тех, кто за спинойшушукаются и делают назначения. Вот этот фактор, имел серьезное значение в эпоху Николая II?

Мироненко: Конечно, имел.

Кургинян: Ваши ощущения, оценки роли этого фактора, вот этих влияний за спиной и всего прочего на политику…

Сванидзе: Десять секунд.

Кургинян: …было определяющим в значительной степени? Очень серьезным?

Мироненко: Вы знаете, кто может взвесить на весах? То, что это был серьезный фактор, это безусловно. Что перевешивало? Тут надо в каждом конкретном случае рассматривать борьбу различных политических сил.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Прошу, сторона обвинения. Сергей Ервандович, прошу Вас, далеко не уходите. Ваше слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Пожалуйста, выведите доказательство.

Материалы по делу.

Из письма императрицы Александры Федоровны Николаю II: «Зачем у тебя такая тряпка министр двора? Он бы должен составить списки имен и предложить кары за оскорбление твоей супруги. В частной жизни муж бы не потерпел бы ни на минуту таких нападок на свою жену».

Кургинян: Вот так назначались министры двора. Еще одно доказательство, пожалуйста.

Материалы по делу.

Из допроса генерал-майора Евгения Климовича (9 марта 1917 г.): «Мне казалось, что какой-нибудь организации влияющей нет — это хаос, полный хаос. По-моему, в центре этого хаоса все же стояла госпожа Вырубова. Это мои личные впечатления. К ней примазывались все, кому удалось. В данном случае, удавалось немногим пройти, например, Мануйлову (И. Ф. Манусевич-Мануйлов — журналист, сотрудник Департамента полиции, близкий знакомый Распутина.). Если не непосредственно к Вырубовой, то к Никитиной (фрейлина императрицы, дочь коменданта Петропавловской крепости, близкая к распутинским кругам.), Распутину. Засим, то, что группировалось около Распутина, в широком политическом смысле, политических целей оно, несомненно, не преследовало, а скорее преследовало цели чисто извлечения личных выгод».

Кургинян: Я согласен совершенно, что никто не может взвесить на весах; есть просто экспертное суждение. Вашему экспертному суждению я абсолютно доверяю.

Теперь я хочу предоставить слово своему свидетелю, Тюренкову Михаилу Анатольевичу, заместителю директора Центра консервативных исследований социологического факультета МГУ, ответственного редактора журнала «Русское время». Скажите, пожалуйста, вот Ваши ощущения роли вот этого всего, как сейчас бы сказали, нетранспарентного, непрозрачного, вот всех этих камарилий и людей, которые шепчут в ухо, толкают в спину, и при этом ни за что не отвечают, а только делают решения. Какова была эта роль?

Михаил Тюренков, заместитель директора Центра консервативных исследований социологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова: Как мне кажется, тут есть несколько составляющих, особенно если спроецировать те события на современность, то это, можно сказать, был сплошной «черный» пиар. То есть то, что происходило, особенно в 10-е годы, непосредственно перед Первой мировой войной, непосредственно перед революцией, — это действительно был какой-то спектакль абсурда. Пресса, несмотря на все-таки еще продолжающуюся цензуру, стала печатать вещи совершенно неприглядные: и в адрес самого государя, и в адрес его семьи.

Кургинян: Пресса была прессой, она уже была. Душить он ее до конца не мог и все прочее, но поменьше авантюристов и каких-то странных людей держать вокруг себя, а главное — не позволять им влиять на решения, он мог. Не держать их рядом с собой, доверять профессионалам и людям, которые этим управляли, а не каким-то странным людям. Что это за странные люди?

Тюренков: Сергей Ервандович, я немножко не закончил.

Кургинян: Да, пожалуйста.

Тюренков: Действительно, в этих обстоятельствах, если бы действительно государь был бы…

Сванидзе: Десять секунд.

Тюренков: …человеком, который умеет следить за ситуацией, он бы просто не позволил бы этому «черному» пиару распространиться. Хотя бы смог бы остановить эту волну.

Кургинян: То есть эта камарилья скорее управляла им, чем он ею.

Тюренков: Здесь я не стал бы столь категоричным, но в значительной степени — да, действительно, государь был заложником.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты. Леонид Михайлович, Ваш вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Михаил Анатольевич, если я правильно понял цитату генерала Климовича, он говорил, что люди, которые проникали во двор — о чем мы тут беседуем — не оказывали влияния на политические дела. Речь шла о личных назначениях. Я правильно понял цитату, да?

Тюренков: Личные назначения и политические все-таки… Я не вижу разницы.

Млечин: Да? Генерал, видимо, видел, поскольку обозначил это.

Тюренков: Личное назначение — оно, простите меня… Назначение Штюмера, которое действительно фактически осуществил, в значительной степени, Распутин — это, конечно, личное назначение, но это назначение, безусловно, политическое.

Сванидзе: Штюрмер — это назначение на пост премьер-министра?

Тюренков: Да.

Млечин: Хорошо. Вы с генералом не согласны. Я просто хочу уточнить.

Кургинян (Млечину): Объясните мне. Я честно попытаюсь понять.

Млечин: Там в приведенном Вами доказательстве…

Кургинян: Да? И что там?

Млечин: …генерал говорит, что на принятие политических решений эти люди не влияли.

Кургинян: Назначение премьер-министра — это политическое решение?

Млечин: У меня нет ощущения, что у защитника есть сейчас возможность высказываться. Но пояснить могу.

Сванидзе: Защитник по ходу отвечает на Ваши вопросы, как мне кажется.

Млечин: Пояснить могу. Я пояснил. Теперь скажите, пожалуйста. Там первое доказательство мой достопочтенный друг привел — письмо императрицы императору, в котором она, если я не ошибаюсь, с возмущением говорит о министре двора. Правильно, об этом? И требует, говорит, что ты должен был бы его снять. Император откликнулся на просьбу императрицы? Сменил министра двора?

Тюренков: Это речь идет о том самом бароне Фредериксе, которого мы обсуждали с Сергеем Владимировичем?

Млечин: Да, да, да, да!

Тюренков: Ну, здесь…

Млечин: Не тревожьтесь, я отвечу за Вас — не сменил. Не сменил. И это и есть ответ на вопрос. Это доказательство обратного. Не того, что император был подвержен любому влиянию, а тому, что он принимал решения самостоятельно. Благодарю Вас.

Сванидзе: Объявляю короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.


Сванидзе: Итак, второй день слушаний по теме: Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Вопрос сторонам: контролировал ли Николай II кадровые назначения?

Слово предоставляется стороне защиты. Прошу Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю Вас. Могу ли я попросить вывести доказательство № 16 с выдержкой из письма императора.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из письма Николая II к императрице Александре Федоровне: «Только прошу тебя не вмешивать нашего Друга (Распутин). Ответственность несу я и поэтому хочу быть свободным в своем выборе».

Млечин: Благодарю Вас. Мог бы я задать вопрос обоим своим свидетелям?

Сванидзе: Да, разумеется.

Млечин: Сергей Викторович Куликов, историк из Санкт-Петербурга. Как Вы считаете, какой процент этих назначений был продиктован вот этим вот влиянием двора, личными знакомствами? Что-то такое очень знакомое нам по истории нашей страны.

Куликов: Вы знаете, Леонид Михайлович, спасибо за вопрос. С сентября 1915 по февраль 1917 года произошло 24 назначения на посты министров. А главный источник по этому — это та же самая переписка. Потому что царица подробнейшим образом все фиксировала: и свои мнения, и мнения Распутина. Относительно 16 кандидатур царица и Распутин либо ничего не писали, никак не реагировали, — то есть, очевидно, они происходили помимо них — а…

Сванидзе: Я прошу прощения, я сразу уточняющий вопрос, в связи с доказательством, представленным стороной защиты. Друг, о котором шла речь — это Распутин?

Куликов: Да, это Распутин.

Млечин: Это Распутин, там сказано, Ваша Честь.

Куликов: Так вот, конечно, Александра и Распутин — они, грубо говоря, подпевают императору, потому что, естественно, царица на стороне мужа, как и Распутин на стороне тех, кто им оказывает благодеяния.

Сванидзе: У Вас заканчивается время.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона обвинения. Сергей Ервандович, можете задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Я просто хотел бы, чтобы Вы прокомментировали ситуацию с главой МВД Протопоповым. Могли бы, как эксперт?

Куликов: Да, хорошо.

Кургинян: Скажите, пожалуйста. Вот, как Вы считаете, это назначение в каком ряду находится?

Куликов: Это находится в том ряду, в череде тех восьми назначений, о которых я говорил. То есть это личный выбор императора, которому подпевали Распутин и Александра.

Кургинян: Скажите, пожалуйста. Следующий вопрос. Тут обсуждают, кто доходил…

Куликов: Вот, кстати, это доказывает цитата, которую Леонид Михайлович привел.

Кургинян: Да, да…Кто доходил до Москвы когда-то, не доходил. Вот Наполеон тоже доходил до Москвы, потом сокрушительно катился назад, как, кстати, и Гитлер. Вопрос не в этом. Согласны ли Вы, что в ходе военных действий особо важно обеспечить политическую стабильность?

Куликов: Естественно. Конечно.

Кургинян: Естественно. Согласны ли Вы, что роль министра внутренних дел в обеспечении политической стабильности во многом является если не решающей, то очень важной?

Куликов: Спора нет.

Кургинян: Считаете ли Вы, что Протопопов был адекватным министром внутренних дел?

Куликов: Я Вам вопрос задам в ответ…

Кургинян: Да или нет?

Сванидзе: Нет, прошу прощения, если только этот вопрос Ваш будет риторическим.

Кургинян (Куликову): Я с упоением начну отвечать, но я не имею права.

Куликов: Я хочу объяснить, кто он был такой, потому что мы говорим: вот, Протопопов! Кто он был? Это был один из лидеров прогрессивного блока в Государственной Думе, товарищ председателя Государственной Думы, то есть это был, собственно, тот самый представитель общественности, назначая которого…

Кургинян: Понятно. То есть Вы считаете, что это был адекватный министр?

Куликов: …Николай надеялся достичь компромисса с общественностью.

Кургинян: Дело не в этом. Вы считаете, что это был адекватный министр?

Куликов: Нет, как оказалось, не совсем.

Кургинян: Как оказалось.

Млечин: Ваша Честь, извините. Свидетель не может ответить, адекватный или нет. Он может, как историк, объяснить, почему это произошло.

Сванидзе: Нет, он может… На мой взгляд, свидетель может оценить, высказать свое мнение, оценивающее качества министра.

Кургинян: Свидетель может делать только то, что нужно господину Млечину.

Сванидзе: Мнение свидетеля не будет окончательным. Приговор выносит история.

Кургинян: И вообще, давайте все-таки…Свидетель, не свидетель… Речь идет о разговоре экспертов и методологов.

Куликов: Не вполне адекватный, потому что именно он возглавлял МВД во время февральской революции, и кто победил — известно. Но есть и такая фраза современников, что даже если бы Столыпин в это время оказался во главе МВД, он наверняка бы проиграл.

Сванидзе: Как я понял, свидетель не оценил Протопопова как слабого министра, но и не оценил его очень высоко, сказав, что он в феврале не справился с ситуацией.

Куликов: Я же сказал, что он не справился.

Сванидзе: Да. (Кургиняну) Прошу Вас. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Теперь я просил бы доказательство № 6.

Сванидзе: Доказательство обвинения, пожалуйста.

Материалы по делу.

Из письма Николая II Александре Федоровне: «Мне жаль Протопопова, — хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни. Рискованно оставлять в руках такого человека министерство внутренних дел в такое время».

Кургинян: Но министерство осталось. Прошу следующее доказательство № 7.

Сванидзе: Следующее доказательство обвинения, пожалуйста.

Материалы по делу. Из дневника посла Франции в России Мориса Палеолога: «По своим прежним взглядам Протопопов считается октябристом, т. е. умеренным либералом. В июне прошлого года он входил в состав парламентской делегации, отправленной в Западную Европу (…) По возвращении в Петроград он сблизился с Штюрмером и Распутиным, которые скоро представили его императрице. Он быстро вошел в милость. (…) Кроме того, я достоверно знаю, что он был болен какой-то заразной болезнью, что у него осталось после этого нервное расстройство и что в последнее время в нем наблюдали симптомы, предвещающие общий паралич. Итак, внутренняя политика империи в хороших руках!»

Кургинян: Политическая стабильность «в хороших руках»! Я не очень понимаю, вообще, зачем начали войну. Вот зачем ее начали? Это тонкий вопрос, его можно было бы долго обсуждать. Но если уж ввязались в войну, то, извините, во время войны держите политическую стабильность в руках, иначе, лучше вы ведете военные действия или хуже — не имеет никакого значения, все ваши конкретные результаты — весьма сомнительные — будут сметены политической нестабильностью. Политическая нестабильность приговорила к смерти власть, она приговорила к смерти империю, она ввергла страну в бог знает что. Политическая стабильность определяется, в том числе, фигурой министра внутренних дел. Здесь говорится о том, что этот министр внутренних дел — тяжело психически больной, неадекватный человек. Это назначение Распутина и других. Это назначение привело к тому, что политическая стабильность была потеряна. Я обвиняю Николая II в том, что, поддавшись чужому влиянию, как говорят все, и, установив этого человека на данном месте, назначив его на нужную должность, он отдал политическую стабильность в руки человека, который не мог с нею справиться, который ее проиграл! И вместе с этим погибли миллионы людей. Может быть, он хороший человек, но это так!

Теперь я хотел бы все-таки, чтобы подтвердили мою правоту или неправоту. Господин Репников.

Репников: Здесь звучали имена Столыпина, звучали имена Витте, деятелей, безусловно, первого ранга. Штюрмер, Протопопов, Горемыкин и далее — это люди адекватные той ситуации, которая сложилась в стране в период войны? Они могли удержать в этот период рычаги управления в своих руках?

Кургинян: Отвечайте сами.

Репников: На мой взгляд, нет. Был кадровый голод. У власти был кадровый голод. Но что интересно: у оппозиции тоже не было людей, которые смогли бы удержать рычаги власти, и она это показала после февраля 1917 года. Те, кто говорили: «Дайте нам порулить!» — в результате упустили власть из своих рук, и она ушла к большевикам. Следовательно, в этот период нужна была политическая воля. Ни одного человека, в том числе, из всей команды… К сожалению, такой команды — к сожалению для Николая II, для России — не было во время войны. И в результате происходило тасование одной и той же колоды чиновников, их меняли… Вот то, что Пуришкевич назвал «министерской чехардой» очень ярко. И это порождало в народе только недовольство властью и ненависть к власти.

Кургинян: Простите, пожалуйста. Может ли быть ситуация, при которой лидер не отвечает за команду?

Репников: Нет.

Кургинян: Значит, Николай II отвечал за команду?

Репников: Да.

Кургинян: Значит, команда была неадекватна?

Репников: Большей частью — да.

Кургинян: А отдельные ее представители, которые определяли политическую стабильность, то есть судьбу отечества в особо тяжелый момент, были просто психически нездоровы или частично нездоровы?

Репников: Неадекватны существующим обстоятельствам.

Кургинян: Безусловно. И они были назначены по лоббированию темному Распутина и других, так сказать, вопреки всякой политической логике. Да или нет?

Сванидзе: Время истекло. Завершайте.

Репников: Вопреки логике.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. У меня к Вам уточняющий вопрос. Александр Витальевич, скажите. Ну, действительно, Столыпин и Витте каждые два месяца не рождаются, но с чем был связан такой кадровый голод, который, вероятно, затруднял, в том числе и государю-императору, назначения на высшие государственные посты?

Репников: Вырождение правящего слоя, отсутствие у чиновников и вообще у бюрократии желания служить России…

Сванидзе: Не при нем же это вырождение возникло, началось.

Репников: Но он мог предотвратить. Нужна была кадровая революция, нужна была кадровая модернизация. У него был период… После первой революции власть успокоилась: дома подконтрольно, революционеры посажены, эмигрировали, разгромлены — все, наступила стабильность. Но были эти годы — семь лет, до начала Первой мировой войны, и власть могла это тоже использовать.

Сванидзе: Я прошу прощения, когда Вы говорите о кадровой модернизации, Вы имеете в виду социальную модернизацию, политическую модернизацию?

Репников: Модернизацию в целом. И социальную, и политическую. Я здесь не беру экономические вопросы.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Пожалуйста, сторона защиты. Ваш вопрос свидетелю обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: Вы знаете, Вы так точно и интересно сказали. Я говорю это совершенно искренне. Сильных руководителей не нашлось ни в лагере императора, ни в лагере оппозиции, которая ее сменит. То есть мы констатируем, что общество в целом не имело лидеров. Их, во всяком случае, было мало для того, чтобы руководить страной. Я правильно Вас понял?

Репников: Ну, такие лидеры, несомненно, были. Я не думаю, что вся Россия неожиданно обезлюдела, исчезли талантливые люди…

Млечин: Вы так сказали, поэтому я всего лишь привел Ваши слова.

Репников: Их надо было искать, их надо было продвигать. Должен был быть социальный лифт, которого не было, наконец.

Млечин: А как? Что это такое?

Репников: Столыпиных нужно было готовить. Если царь не сможет управлять — и он понимает, что не обладает этими инстинктами власти — то он должен искать людей, которые этим обладают, выдвигать их.

Млечин: Ну, выдвинул Столыпина, выдвинул Витте, а может быть, больше не было! Столыпиными же не становятся, а рождаются! Все-таки, я прошу прощения, это же талант от бога!

Репников: Смотрите, отношение к Столыпину… То есть я здесь с двух сторон пытаюсь посмотреть, не обвиняя, не оправдывая, просто есть…

Сванидзе: Десять секунд.

Репников: …некая объективная реальность. Зачастую чиновники тоже не поддерживали, не продвигали людей, которые могли стать яркими звездами.

Сванидзе: Завершайте, если можно.

Млечин: Такова была система?

Репников: Система виновата тоже.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: У меня к Вам еще один уточняющий вопрос. В продолжение той же темы. Может быть, все началось не при Николае? Вот был стабильный период его батюшки, государя-императора Александра III. Такой, казалось бы, замечательный, спокойный… «Победоносцев над Россией простер совиные крыла…» Может быть, тогда начался кадровый застой? Смотрите, при Александре был Победоносцев, а при Николае все-таки какая плеяда подряд! Витте, все те же, Столыпин, Коковцов, который был не последний совсем государственный деятель, очень яркий человек. Смотрите, каких он людей выдвигал. Может быть, все-таки не его была вина? Может быть, началось все при Александре? Он что-то пытался, у него не получалось. Нет такого впечатления? Ваше мнение.

Репников: Ну, при Александре тоже были талантливые люди. Конечно, может быть, не было людей рангом таких, как Столыпин или Коковцов, но каждая эпоха выдвигала своих управленцев. И это не обязательно какие-то замшелые ретрограды и консерваторы, потому что эпоха Александра III иногда называется консервативной стабилизацией сейчас. То есть здесь тоже не был сплошной застой. Ведь были же такие люди в России.

Сванидзе: Спасибо. Благодарю вас. Короткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Второй день слушаний по личности и политике императора Николая II.

Вопрос сторонам: контролировал ли Николай II свою семейную ситуацию?

Пожалуйста, сторона обвинения. Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Работать в ладу с системой может средний администратор. Преодолевать систему может только сильный, талантливый, яростный человек, такой, как Петр. Система существовала уже сама по себе, а эти люди — сами по себе, и они существовали во все более страшной ситуации. Эти милые люди существовали во все более страшной ситуации.

Прошу доказательство № 9.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из дневника великого князя Николая Михайловича: «Убийство Распутина полумера, так как надо покончить и с Александрой Федоровной, и с Протопоповым. Вот видите, снова у меня мелькают замыслы убийств, не вполне еще определенные, но логически необходимые, иначе может быть еще хуже, чем было. С Протопоповым еще возможно поладить, но каким образом обезвредить Александру Федоровну? Задача — почти невыполнимая. Между тем время идет, а с отъездом Юсупова, великого князя Дмитрия Павловича и Пуришкевича я других исполнителей не вижу и не знаю». Из книги «Гибель монархии».

Кургинян: Вы понимаете, исполнителей чего он имеет в виду? Он киллеров имеет в виду. Нет киллеров для семьи. То есть семья уже нанимала киллеров друг на друга. Вот что говорит один из членов семьи.

Теперь следующее доказательство, пожалуйста.

Сванидзе: Пожалуйста, следующее доказательство обвинения.

Кургинян: Семье было не до страны, но и не друг до друга. Она киллеров нанимала.

Материалы по делу.

Из переписки Александры Федоровны и Николая II: «Как легко ты можешь поколебаться и менять решения, и чего стоит заставить тебя держаться своего мнения… Как бы я желала влить свою волю в твои жилы… Я страдаю за тебя, как за нежного, мягкосердечного ребенка, которому нужно руководство».

Кургинян: Итак, я хотел бы, чтобы господин Репников подтвердил или опроверг мое представление о том, в каком состоянии находилась семья.

Репников: Переписка Николая II и Александры Федоровны опубликована, и есть недавно вышедшие дневники, очень интересные, 1917–18 гг. Можно точно судить — это письма все-таки интимные, не предназначенные для печати — можно точно судить, что у них было взаимопонимание. То есть как семья они действительно состоялись. Они любили друг друга, они друг друга по-своему уважали, но в этой ситуации, мне кажется, общество не могло простить царю, когда он пренебрегал большой семьей — государством, обществом, народом, и уходил в малую семью, уходил в свою семейную жизнь, замыкался в этом кругу, пытался в этом кругу оградить себя от всех проблем, которые на него обрушивались постоянно, лавинообразно. И, конечно же, я понимаю, почему Николай II так болезненно воспринимал любое вмешательство в личную жизнь, почему он так отвергал вот эти вот попытки удалить Распутина, попытки каким-то образом эту тему поднять. Он воспринимал это с точки зрения самодержца: для него личная жизнь сакральна, она закрыта.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, начался ли внутренний развал даже святая святых, вот этих родственников, и всего?

Репников: Да, безусловно, согласия не было.

Сванидзе: Внутри клана Романовых?

Репников: Да. Согласия не было, уже шла борьба.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Внутри самых узких кругов…

Сванидзе: Благодарю.

Кургинян: …и доходившая до киллеров?

Репников: Ну, вплоть до таких высказываний.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты. Вопросы свидетелю обвинения.

Млечин: Александр Витальевич, мы Вас все мучаем, да? Взаимоотношения между императором и императрицей — это настоящая история любви, правда? Ведь они ужасно любили друг друга. Она родила ему четырех дочерей, и ждали мальчика. И мальчик родился в 1904 году, а в возрасте трех лет выяснилось, что у него страшная болезнь — гемофилия, верно? Это неизлечимое заболевание, несвертываемость крови. Сейчас таким больным разрешают продлить жизнь, новые лекарства, а тогда — нет. Это ребенок, который живет на грани смерти, да? Вы согласны со мной? Я читал воспоминания современников, что за одну ночь император состарился на десять лет. Вся жизнь его теперь, с того момента, была сосредоточена на жизни этого ребенка, и всякий человек, который появлялся в окружении, обещал помочь хоть как-то спасти несчастного наследника, спасти ребенка от страшного кровотечения, был для него важнее всего. И мать, которая заботилась о ребенке, стала для него важнее всего. Не этим ли объясняется их особые отношения: я имею в виду между императором и императрицей? И особое отношение императора ко всем; пусть это с нашей точки зрения шарлатаны, но они обещали спасение. А за что еще хвататься людям, когда не было лекарств?

Репников: С точки зрения матери, конечно, можно Александру Федоровну понять, потому что единственный сын родился с этой страшной болезнью. И она, как мать, будет верить в любое чудо.

Млечин: А отца? А отца?

Репников: Отца тоже можно понять, просто я здесь еще делаю поправку на эмоциональность Александры Федоровны. Все-таки Николай II был не столь эмоционален. Но массы не прощают, когда глава государства делает выбор в пользу семейной жизни. И если вспомнить, опять же, аналогию с Михаилом Сергеевичем, он, когда Раиса Максимовна постоянно появлялась вместе с ним, думал, что это будет работать позитивно. Я думаю, это из лучших побуждений делалось…

Млечин: Может быть, он просто тоже любил свою жену и хотел, чтобы она была с ним рядом.

Репников: Чем это закончилось, мы все знаем.

Млечин: Может быть, эта проблема наша, что мы не способны увидеть нормальные отношения, не способны оценить. Может быть, даже не очень ценим эти отношения. А дело не в них — не в людях, которые любили друг друга и ценили друг друга. И дай бог, чтобы все семьи были такими.

Репников: Это прекрасно, но глава государства должен жертвовать личной жизнью. Иногда он должен даже через что-то переступать. Я не говорю, что он должен был переступить через эту трагедию, но, вместе с тем, это ко многому обязывает. Когда человек обладает такой полнотой власти, он не может уйти в семью, он не может уйти в личную жизнь целиком.

Млечин: А может быть, это ужасно, если человек жертвует своими близкими, семейными. Он тогда жертвует и другими, ему тогда и других не жалко, если ему ни себя не жалко, ни детей.

Сванидзе: Спасибо. Время истекло, завершайте.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Знаете, был сейчас поднят очень тонкий и важный момент, наверное, для каждого живого человека. Может быть, Михаил Сергеевич Горбачев, дай бог ему здоровья, наступил на те же грабли в своих отношениях с женой, на которые в свое время наступил последний русский император.

Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас. Могу ли я пригласить своего свидетеля, Сергея Владимировича Мироненко? Будьте добры, Сергей Владимирович. Скажите, пожалуйста. У меня такое ощущение, что воспитание сделало Николая в определенном смысле фаталистом. Он верил в судьбу, был убежден в том, что он исполняет нечто, ниспосланное ему свыше, что он выполняет миссию. И он горячо любил свою жену, и это было для него важнее. Это действительно так? Я почему задаю этот вопрос: потому что мы смотрим исключительно негативно — жена влияет на мужа. А что в этом дурного, собственно говоря?

Мироненко: Ну, Вы знаете, в личной жизни, может быть, ничего дурного и нет, но я хочу Вам напомнить, из-за чего произошло убийство Распутина. Николай опять в Могилеве. Почему так резко отреагировала семья на вмешательство императрицы Александры Федоровны? И когда она вызвала обер-полицмейстера Максимовича и дала ему распоряжение арестовать Дмитрия Павловича, вся семья пришла в шок.

Млечин: Убийцу. Убийцу арестовать.

Мироненко: Минуточку, минуточку.

Млечин: Я слушаю Вас. Я просто уточняю.

Мироненко: Почему? Да потому что кто она такая. Если государь-император дает указание — никаких вопросов. А если она дает указание — это значит для всех, в том числе для большой семьи Романовых, лишнее доказательство, что она управляет государством, а не бедный Ники. Почитайте дневник матери императора, императрицы Марии Федоровны…

Млечин: Она не любила невестку, скажем так. Сильно не любила.

Мироненко: Это бывает…

Млечин: Да, это бывает очень часто, да.

Мироненко: Это бывает в жизни. Господи, невестка не любит свекровь, свекровь не любит невестку — это все, так сказать… Но! Это происходит, между прочим, в самодержавном государстве, и это чревато невероятными потрясениями, которые произошли. Когда убили Распутина, не помню, то ли Александр Михайлович, то ли Николай Михайлович, написал Марии Федоровне. Мария Федоровна была в Киеве. Почему она уехала? Потому что она не могла смотреть на то, что Ники не может противостоять, как она считала, невестке.

Млечин: Я прошу прощения, что Вас прерываю! Тут не было чисто личной… Матери всегда кажется, что сын под пятой у жены. Боже мой, я как сын тоже это чувствую иногда. Мне понятны эти чувства.

Мироненко: У нее были некоторые основания для того, чтобы понимать, что Александра Федоровна перешла некоторую границу и вмешивается в государственные дела. Ведь это же очень важно. Одно дело — семейная жизнь, другое дело — государственная. Не то, чтобы она пыталась влиять на назначения, не то, чтобы она убеждала Николая стать верховным главнокомандующим. И председатель Государственной Думы, и восемь министров — чрезвычайный случай — обратились к императору с письмом, в котором предупреждали, что ни в коем случае нельзя совершать этот роковой шаг.

Сванидзе: Завершайте.

Мироненко: А он, тем не менее, совершил. Так вот, Мария Федоровна, когда она получила известие в Киеве об убийстве Распутина…

Сванидзе: Десять секунд.

Мироненко: …она поняла, что это не последняя кровь. Но! Когда Николай Михайлович то, о чем он писал в дневнике, написал ей в письме, она не возмутилась. Она не воскликнула: «Боже мой! Как вы можете?! Как вы можете думать об убийстве моей невестки?! Матери моих внуков!» Это свидетельство невероятного кризиса, который охватил семью Романовых, а вместе с ней и всю Россию.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Я должен в дополнение к тому, что сейчас сказал Сергей Владимирович Мироненко, отметить, что вообще Мария Федоровна, матушка последнего русского императора и вдова Александра III, она отличалась очень прозорливым, мощным, проницательным государственным умом, помимо того, что она была мать и бабушка. Очень многое предвидела, и в том числе большую кровь и революцию.

Сейчас короткий перерыв, после которого мы вернемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания по теме: Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Пожалуйста, сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты

Кургинян: Скажите, пожалуйста. Я много раз это слышал, и каждый раз пытаюсь это просто понять. Ну, вот все эти аргументы безумно сильно действуют на сознание. Как бы все время говорится: вот мальчик, вот он такой страдающий, вот он больной, вот он сейчас умрет. Естественно, что всех ведут на помощь. Ну, как вы можете в этом упрекать человека? Что вы упрекаете людей, что они любят друг друга? И так далее. Скажите, пожалуйста. Родился больной наследник, он все равно не сможет управлять. Почему бы спокойно, сохранив страну, сохранив свое положение, свою возможность любить жену и своего любимого сына, не отойти чуть-чуть в сторону? И не в обстановке революционного хаоса, а в нормальный момент передать власть кому угодно, кто не обременен проблемой с больным ребенком, у кого семейные отношения не так сильно на все влияют. Разве этого нельзя было сделать? Я для себя пытаюсь понять.

Мироненко: Можно, я чуть-чуть с другого начну?

Кургинян: Да.

Мироненко: Я думаю, что Николай II и Александра Федоровна не очень хорошо отдавали себе отчет, насколько болен наследник. Об этом свидетельствует первый проект отречения Николая, когда он отрекся в пользу наследника, и только после того, как ему лейб-хирург Федоров сказал: «Что Вы делаете?! Ваш сын смертельно болен!» — тогда началась подготовка второго манифеста об отречении, и тогда Николай отрекся за себя и за наследника, что теперь ему постоянно ставят в упрек.

Кургинян: Понятно.

Мироненко: Теперь, я думаю, еще одно — Распутин… Попробуйте меня переубедить, но мне кажется, что все рассказы о том, что он обладал какой-то гипнотической силой, что он останавливал страдания наследника, — это все выдумки, в основном, Вырубовой, которая создавала некий…

Кургинян: Мне тоже так кажется. Я не буду Вас опровергать.

Мироненко: Александре Федоровне нужен был, как бы мы сказали, психоаналитик. Распутин облегчал ее переживания. Она была женщина психопатического склада, она безумно все переживала. Ей нужен был кто-то, кто бы ее немного приводил в чувство…

Кургинян: Мне страшно не хочется Вас перебивать, осталось двадцать секунд.

Мироненко: Да, да, да.

Кургинян: Спасибо большое…

Мироненко: Конечно, безусловно, какой вопрос — конечно, можно было уйти. Но Николай не видел этого.

Кургинян: Понятно.

Мироненко: Он понимал, что он получил эту власть по наследству, он должен ее хранить в своих руках…

Кургинян: Понимаете, у меня десять секунд осталось. Вы понимаете, что тогда получается: либо они видели, что у них смертельное, ужасное заболевание и цеплялись за всех, либо они не считали, что это смертельное заболевание, но тогда зачем они цеплялись за проходимцев? И в любом случае, почему то, что они цеплялись за проходимцев, должен оплачивать их народ миллионами трупов?

Сванидзе: Десять секунд на ответ.

Мироненко: Согласен с Вами, Сергей Ервандович. Для меня это тоже достаточно странно, но я попытался в своем ответе показать, что корни отношений Александры Федоровны и Распутина в ее психологическом состоянии и в его способности примитивными способами… Могу, кстати, рассказать, как это делалось…

Сванидзе: К сожалению, заседание…

Мироненко: Но, нет — нет.

Сванидзе: Это было бы очень интересно.

Млечин: Да уж!

Кургинян: Очень интересно.

Сванидзе: Вы знаете, расскажите, расскажите.

Млечин: Да, да, конечно

Сванидзе: Расскажите, прошу Вас. За полминуты расскажете?

Млечин: Ну, конечно.

Мироненко: За полминуты — постараюсь.

Сванидзе: Попробуйте.

Мироненко: Дело заключается в том, что лет десять тому назад мы приобрели следственное дело Распутина, которое велось в Тобольской епархии с 1906 по 1912 год, пока Николай своим указом не запретил и не закрыл это дело. Вел следствие Синод, было церковное следствие. Священник опрашивал почитательниц Распутина и спрашивал: «Ну, что вот вас заставляет, бросив все, бросив семью, следовать за этим, как бы это сказать, не вполне благочестивым человеком?» И одна из почитательниц ответила: «Вы знаете, все очень просто. У меня был муж, он был подвержен суицидным попыткам. Я пыталась его спасти. В конце концов, мне не удалось это сделать, и мой муж покончил с собой. У меня начались ужасные боли в сердце. (На что всегда жаловалась императрица). Я потеряла сон. Мне посоветовали: сходи к святому старцу, он тебя облегчит». Она пришла к Распутину, рассказала свою историю, и Распутин ее спросил: «А ты что, считаешь себя выше Бога?» Этот вопрос поставил бедную женщину в совершенно непонятное… «Я не понимаю, почему выше Бога?» «Так Бог Иуду от петли не спас!» И мгновенно снял все ее страдания! Она тут же сказала: «Да! Я чувствую какое-то облегчение. Он спас меня от того, что преследовало меня все последние годы».

Сванидзе: Этот прием надо нашей медицине взять.

Кургинян: Миллионы трупов были положены на алтарь психоаналитического облегчения царицы!

Мироненко: А теперь представьте себе. Приезжает эта немецкая принцесса, достаточно больная. Кстати, королева Виктория предупреждала Николая: «Смотри, она хоть и солнышко, но она человек не вполне здоровый». Рождается одна дочка — хорошо. Рождается вторая дочка — хорошо. Рождается третья дочка… Ой, что ж такое-то? Главная функция какая у императрицы? Родить наследника в монархии. Рождается четвертая дочка. И все обращают внимание на кого? Конечно, на Александру Федоровну! Не может родить наследника! Наконец, рождается наследник, но наследник болен чудовищной болезнью. Никаких лекарств от гемофилии нет…

Сванидзе: Спасибо. Конечно, совершенно очевидно, что мы не можем сегодня закончить наши слушания.

Сейчас я предоставляю по сегодняшнему, второму дню слушаний, право на заключительное слово обеим сторонам.

Прошу Вас, сторона обвинения. Сергей Ервандович!

Кургинян: Я хочу сказать, что жалость — очень сильное чувство. И каждый раз, когда мне говорят о трагической гибели членов семьи, или когда мне говорят о трагической болезни ребенка, или когда мне говорят о том, как они любили друг друга, я искренне, как человек, испытываю все чувства жалости, во всей полноте. И ничто не может его пересилить, кроме другого чувства жалости. Чувства жалости к поломанной истории моей страны, к хаосу; чувства жалости к людям, которые завоевывали империю, которая рухнула. Вот это чувство жалости — другое. И когда по ходу дела я узнаю, что на самом деле все это было принесено даже не на алтарь спасения ребенка — хотя никто не может понять…

Сванидзе: Время.

Кургинян: …почему нельзя было уйти в сторону? — а на алтарь психоаналитического компенсаторного успокоения царицы, другое чувство жалости преобладает во мне! Не знаю, какое!

Сванидзе: Прошу Вас, сторона защиты. Леонид Михайлович.

Млечин: Ваша Честь, мы говорили сегодня о том, как назначались министры при императоре Николае — точно так же, как до него, и, пожалуй, может быть, даже немножко лучше, чем после него. Мы говорили о том, какую роль играет двор при Николае — такую же, как до него, но меньше, чем после него. Мы говорили о его семейных делах. Они были и до него, и после него. Все это не имеет ни малейшего отношения к вопросу о том, почему рухнуло самодержавие, почему был расстрелян Николай II и почему в нашей стране произошла сначала февральская, а потом октябрьская революция. Пока что вины императора Николая в этом я не вижу.

Сванидзе: Благодарю Вас. Мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории.

Завтра в 21 час наши слушания на тему последнего русского императора Николая II будут продолжены.

Часть 3
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Сегодня третий день слушаний по теме: Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Российский император Николай II — последний российский император. На нем оборвалась трехсотлетняя история династии. Николай правил чуть больше, чем Брежнев, но меньше, чем Сталин, но кажется, что его правление было коротким — настолько спрессовалась история за годы, доставшиеся ему.

Главный вопрос наших слушаний: император Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на своих телеэкранах.

Обвинитель на нашем процессе — Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр».

Сторона защиты — Леонид Млечин, писатель.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

2 марта 1917 года император Николай II отрекся от престола. Он передал власть брату, великому князю Михаилу Александровичу. Однако и тот чуть позже отказался от трона. Россия осталась на попечение Временного правительства. Сегодня ряд историков полагает, что отречение было последней, роковой ошибкой царя, что при живом монархе оппозиция не решилась бы на захват власти, не было бы 17-го года и гибели империи. Так ли это на самом деле? Ведь, как считают многие эксперты, в придворной и политической среде России ждали переворот с конца 1916 года. К тому времени высшая государственная власть дискредитировала себя неудачами в Первой мировой войне, ошибками во внутренних делах, скандалами, связанными с Распутиным и императрицей Александрой Федоровной. Общество считало, что царь не контролирует ситуацию в стране.

Мог ли Николай остаться на престоле или своим манифестом об отречении он лишь предотвратил неизбежное свержение? Почему Николаю не удалось, оставив престол, уехать из России? И кто отдал приказ о расстреле царской семьи?

Сванидзе: Итак, третий день слушаний.

Вопрос сторонам: сохранил ли Николай II к моменту отречения авторитет в военной, церковной и иных социальных сферах?

Прошу, сторона обвинения. Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Прошу доказательство.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из интервью великого князя Кирилла Владимировича: «Даже я, как великий князь: разве я не испытывал гнет старого режима?.. Разве я скрыл перед народом свои глубокие верования, разве я пошел против народа? Вместе с любимым мною гвардейским экипажем я пошел в Государственную Думу, этот храмнародный… Смею думать, что с падением старого режима удастся, наконец, вздохнуть свободно и свободной России и мне. Впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья». Из интервью газете «Биржевые ведомости» 9 (22) марта 1917 г.

Кургинян: Я хочу сказать, что речь идет о вещах неопровержимых и весьма прискорбных. В том, что касается высшей элиты страны, поддержка была потеряна, в том числе, она была потеряна и в тех пластах этой элиты, которые формировал сам царь. Он потерял поддержку военных, он потерял поддержку церкви… Или почти всей церкви, почти всех военных. Остались считанные люди в элите. Никогда не бывает так, чтобы в народе не осталось монархических чувств. Или не осталось в среде простых людей. Эти чувства формируются столетиями. Но в элите они были потеряны.

Об этом говорят многочисленные свидетельства, и я предлагаю господину Репникову подтвердить или опровергнуть мой тезис. Пожалуйста.

Сванидзе: Если можно, представьте свидетеля.

Кургинян: Господин Репников — доктор исторических наук, блестящий эксперт во всем, что касается этого периода истории.

Репников: Поскольку времени мало, я ограничусь цитатами и краткой выжимкой.

Сванидзе: Прошу Вас.

Репников: Значит, в отношении церкви. Сейчас вышли два тома документов, подготовил историк Бабкин. Это документы, которые убедительно свидетельствуют: высшие церковные иерархи Николая II не поддержали. Более того, революцию они приветствовали и были более озабочены не судьбой отрекшегося самодержца, а хозяйственными вопросами. В частности, вопросами: кто будет платить зарплату, как будет новая церковная структура строиться после отречения монарха. И такой даже момент. Очень много споров шло по вопросу, кого теперь поминать во время молитв. И Синод предписал: «Поминать Богом хранимую державу Российскую и благоверное Временное правительство ее». Дьяконы иногда путали и возглашали: «Многие лета благоверному Временному правительству». Также нужно отметить, что были и священники — опять-таки не все потеряли монархические чувства — пытались опять поминать царскую семью, но зачастую или на них писали доносы, что это черносотенцы, монархисты и что нужно их отстранить…

Кургинян: Значит, в целом церковь…

Репников: В целом, церковь не поддержала.

Кургинян: То же самое можно сказать и о верхушке армии?

Репников: О верхушке армии то же самое. Можно назвать только генерала Келлера. Он отправляет Николаю II телеграмму: «Не покидайте нас, Ваше Высочество! Не отнимайте у нас законного наследника престола русского!» Не дождавшись ответа, Келлер пытается противостоять революционным волнениям на местах. Единственный пример. Другие генералы поддерживают отречение…

Кургинян: То есть весь высший генералитет.

Репников: …и по сути этому не препятствовали.

Сванидзе: Завершайте, если можно.

Репников: Что касается отдельных представителей, много можно цитат приводить. Колчак.

Кургинян: Хан Нахичеванский…

Репников: Да, да, да. Колчак на допросе показывает: до момента отречения я был монархистом. После этого я им быть перестал. Я полагал, что монархия в том виде, в котором существует при этом самодержце, не может привести страну к победе.

Сванидзе: Спасибо.

Репников: То есть для военных…

Кургинян: Царь отвечает за свое окружение, за тех, на кого он может опереться! Он не сформировал базы опоры даже рядом с собой.

Сванидзе: Я понял Ваш тезис. Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты. Вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Александр Витальевич, вот эти документы я тоже читал. Это производит фантастическое впечатление. Вообще говоря, власть в России ведь сменилась в середине православного Великого поста и накануне Крестопоклонной недели. В Пасху 1917 года причастились всего 10 % православных солдат. А за год до этого причастились практически все. Через неделю Синод велел вообще убрать упоминание о монархе. Это что ж такое произошло? За один день рухнуло то, чему молилась вся страна. Причем здесь Николай II? Это же что-то такое, это же некое умопомрачение всего общества?

Репников: Я бы обобщать не стал в отношении всей России. Я бы это все-таки свел к политическим элитам. Во-первых, чиновники очень быстро отказываются. Единственный человек, бывший революционер Зубатов, узнал об отречении — пошел застрелился. Потому что он видел: гибнет его Россия. Все. Другие чиновники снимают портреты и заявляют, что они всегда были революционерами. Пуришкевич выпускает восхитительную брошюру со словами… Кто такой Пуришкевич, я думаю, объяснять не надо, один из крайних черносотенцев. Брошюра заканчивается:…

Сванидзе: И участник убийства Распутина.

Репников: Да, в том числе один из участников убийства Распутина. Брошюра заканчивается словами: «Да здравствует Временное правительство — законная власть России!»

Млечин: А замечательный великий князь Кирилл, который с красным бантом во главе гвардейского экипажа идет к Смольному! Это что такое? При чем здесь Николай? Как он может отвечать за все это огромное сообщество, если в этом сообществе что-то произошло? Что он мог удержать в руках? Приказать стрелять?

Репников: По сути, можно сказать, что вот эта ситуация — она напоминает эффект домино.

Сванидзе: Двадцать секунд.

Репников: И что касается Пасхи, просто парочку слов еще скажу. Это очень интересно, мало кто знает. Стали выпускаться открытки пасхальные, есть, в том числе, изображения этих открыток, где изображено красное пасхальное яичко и написано: «Христос воскресе! Да здравствует республика!»

Млечин: Совершенно верно! Республика причем еще не была провозглашена! Она должна была быть провозглашена Учредительным собранием, а замечательная наша церковь признала республику раньше. И причем здесь Николай II?

Сванидзе: Прошу Вас. Сторона защиты может произнести свой тезис и задать вопрос своему свидетелю.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь! Могу ли я допросить своих свидетелей? Я попрошу их обоих по очереди ответить на вопрос.

Сванидзе: Пожалуйста.

Млечин: Станислав Юрьевич Думин, автор книги об императорском доме, и Александр Николаевич Закатов, историк и директор Канцелярии Главы Российского Императорского дома.

Скажите, пожалуйста, что произошло тогда на сломе 16-го и 17-го годов? Все дело в том, что Николай как руководитель страны, говоря сегодняшним языком, утратил доверие своих подчиненных? Или что-то другое произошло?

Александр Закатов, директор Канцелярии Главы Российского Императорского дома: Ваша Честь, здесь необходимо сказать, что мы обсуждаем доказательства недостоверные, необоснованные и зачастую немотивированные, иногда, и воспринимаем их как данность. Я, например, могу совершенно ответственно заявить как человек, изучавший этот период времени, что Кирилл Владимирович с красным бантом не ходил, а цитированное его интервью является фальсификацией.

Сванидзе: Во всяком случае, это общеизвестный факт. Значит, Вы считаете, что он сфальсифицирован?

Закатов: Это не общеизвестный факт, это общеизвестная сплетня, Ваша Честь!

Кургинян: Это мнение стороны защиты.

Сванидзе: Это мнение свидетеля, естественно.

Закатов: Если Ваша Честь позволит, я могу представить доказательства, могу представить хранящуюся в Государственном архиве Российской Федерации, директор которого здесь присутствовал — Сергей Владимирович Мироненко, переписку великого князя Кирилла Владимировича с великим князем Павлом Александровичем, которая свидетельствует, что они до конца старались сохранить на престоле императора Николая II. А относительно фальсифицированности этого интервью — воспоминания княгини Палей, морганатической супруги великого князя Павла Александровича, которая рассказывает, какие были механизмы создания подобных интервью, как приходили люди, им не давали интервью, потом они писали в газетах то, что считали нужным.

Сванидзе: Прошу Вас, продолжайте.

Закатов: Да. Что касается авторитета императора Николая II, то мы здесь и на прошлых заседаниях, в прошлые дни, говорили все время, что имел место «черный» пиар. И, конечно, часть общества была настроена против. Но если бы император Николай II не обладал авторитетом, если бы он действительно был таким бездарным, ничтожным правителем, который полностью себя дискредитировал и который ни к чему не был способен, то его не стали бы арестовывать без предъявления обвинения вместе со всей его семьей. Его не стали бы расстреливать. Его уничтожали как символ православной Руси. Он был помазанником божьим. В сознании большинства народа он таковым оставался, поэтому его дискредитировали, когда он был на престоле, всеми силами и потом, когда верхушки… Потому что февральский переворот был не революцией, а верхушечным заговором, когда верхушке этой части прогнившего слоя действительно удалось свергнуть императора с престола, и в этом есть доля его вины…

Сванидзе: Десять секунд.

Закатов: …никто не отрицает этого. Но когда это удалось, его постарались как можно быстрее изолировать, потому что народ мог одуматься и понять, кого он потерял в лице Николая II.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Я хотел бы задать уточняющий вопрос. То, что касается расстрела императора и царской семьи, само по себе это не свидетельство влияния его личности, потому что его расстреляли, как Вы правильно сказали, как символ. А дети? Его несчастные девочки, которых расстреляли и закалывали штыками. Они что, тоже были влиятельны? Это была зверская акция, которая имела своей целью уничтожение именно символа угрозы той системе, которая пришла к власти. Но вопрос к Вам следующий. Вот слова Сергея Юльевича Витте, который вчера во время наших слушаний неоднократно упоминался как один из талантливейших государственных деятелей своей эпохи. И вот Витте принадлежит такая фраза: «Царь, не имеющий царского характера, не может дать счастья стране». Это в его воспоминаниях. Как бы Вы прокомментировали эту фразу?

Закатов: Это мнение Сергея Юльевича Витте, который относился к императору Николаю II с некоторым раздражением. Он всячески прославлял императора Александра III, которого он считал идеалом монархии.

Сванидзе: То есть Вы считаете, что здесь был личный элемент?

Закатов: Это был, конечно, личный элемент. Во всех доказательствах, которые в прошлые дни звучали, тоже очень часто присутствует личный элемент. Когда отец говорит ребенку нашалившему: «Я тебя убью!» — это не значит, что он хочет его убить. И когда великий князь Николай Михайлович в раздражении писал что-то в своем дневнике — а отнюдь не в письме к императрице Марии Федоровне, как об этом уже говорилось — он выражал именно свое чувство, он был обижен, раздражен. Вот, хоть бы тебя убить!

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Закатов: Но это совсем не говорит о том, что это действительно так.

Сванидзе: Благодарю Вас. Сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста. Почему Вы считаете доказательством того, что он был сильным человеком — я только могу повторить то, что тут было раньше сказано — то, что его убили. Ну, вот Людовик XVI, Мария-Антуанетта — их убивали, потому что они были сильными людьми или потому что уничтожался символ?

Закатов: Я могу ответить?

Кургинян: Конечно.

Закатов: Вот видите, Вы все время подменяете немножко смысл. То есть я говорю о том, что он пользовался авторитетом. Я не говорю, что он был сильным человеком и из-за этого его убили. Я не говорил здесь, Ваша Честь, и здесь свидетелей очень много этому. Я говорил, что он пользовался авторитетом, что он продолжал оставаться помазанником божьим. Что касается силы его воли — это другой вопрос, и мы не можем проникнуть в душу этого человека и сказать: вот в этой ситуации он был сильным, в этой ситуации он был слаб. Он бывал…

Кургинян: Но мы можем оценивать его силу воли по его действиям.

Закатов: Безусловно, Ваша Честь. Безусловно. И именно то, что он решился на такой шаг, как отречение от престола, говорит о том, что он был человеком цельных убеждений и достаточно сильной воли. Он, может быть, ошибся…

Кургинян: Ну, Вы как монархист, я так понимаю, да?

Закатов: Да.

Кургинян: Поддерживаете этот шаг?

Закатов: Отречение?

Кургинян: Да.

Закатов: Я считаю, что император в той ситуации понял, что репрессивными мерами он не сможет спасти положение. И поэтому он решил уйти, чтобы предотвратить худшее зло. Не его вина, что так не стало.

Кургинян: Какое худшее зло? Какое?

Закатов: Гражданская война.

Кургинян: Он действовал в строгом соответствии с монархической традицией и правилами?

Закатов: Закон дозволяет отречение любого члена императорского дома. Действительно, есть юридические споры насчет того, имел ли он право…

Сванидзе: Завершайте, если можно. Время заканчивается.

Закатов: …отречься за своего наследника, но за себя, конечно, он отречься мог…

Кургинян: Но за наследника не имел?

Закатов: За наследника, скорее всего, нет, потому что нельзя отречься за другого человека.

Кургинян: Спасибо. Но он отрекся.

Сванидзе: Спасибо. Объявляю короткий перерыв, после которого мы вернемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Третий день слушаний по делу Николая II. Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Сейчас я прошу представить на экран информацию суда. Высочайший манифест об отречении от престола императора Николая II.

Материалы по делу.

Из манифеста об отречении от престола Императора Российского Николая II:

«Ставка.

Начальнику штаба.

„В эти решительные дни в жизни России сочли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственной думой, признали мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с себя верховную власть.

Не желая расставаться с любимым сыном нашим, мы передаем наследие наше брату нашему великому князю Михаилу Александровичу и благословляем его на престол государства Российского.

Да поможет Господь Бог России“.

Город Псков, 2 марта 1917.

15 часов. Николай».

Сванидзе: Вопрос сторонам: имел ли Николай II право на отречение?

Пожалуйста, сторона защиты. Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Ваша Честь, я хотел бы попросить вывести несколько доказательств, которые покажут тот непростой путь, который предшествовал принятию Николаем решения об отречении.

Сванидзе: Прошу доказательство.

Млечин: Доказательство № 11.

Материалы по делу.

Из письма Николая II министру внутренних дел Николаю Маклакову: «С теми мыслями, которые Вы желаете высказать в Думе, я вполне согласен. Это именно то, что им давно следовало услышать от имени моего правительства… Если же поднимется буря, и боевые настроения перекинутся за стены Таврического дворца, — тогда нужно привести предполагаемые Вами меры в исполнение: роспуск думы и объявление Питера и Москвы на положении чрезвычайной охраны. Переговорите с председательствующим в Совете Министров об изготовлении и высылке мне указов относительно обеих мер».

Млечин: Это означает, что он не собирался уходить. Теперь доказательство № 9.

Сванидзе: Прошу вас, следующее доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из воспоминаний Василия Шульгина: «Великий князь встал. Все поднялись. „Я хочу подумать полчаса“… Великий Князь вышел в соседнюю комнату… Великий Князь вошел… Это было 12 часов дня… Мы поняли, что настала минута. Он сказал: „При этих условиях я не могу принять Престола, потому что…“ Он не договорил, потому что… заплакал». Из книги «Дни. Белград. 1925»

Млечин: Благодарю вас. Эти доказательства свидетельствуют о том, какой трагической и сложной была эта минута, которая в учебниках истории одной строчкой поминается. Могу ли я допросить свидетеля Станислава Владимировича Думина?

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Я благодарю Вас. Будьте добры. Давайте мы с Вами разберемся в этой истории с отречением. Как Вы полагаете, почему он все-таки отрекся? Ведь он отрекся. Он отказался от власти над огромным государством, дарованной ему от предков.

Станислав Думин, ведущий научный сотрудник Государственного Исторического музея: Вы знаете, для великих князей, для членов императорской фамилии, для государя, естественно, отречение было возможно, но отречение было возможно при определенных обстоятельствах. Государь, наверное, имел право отречься за себя, но не за сына. И отрекаясь, принимая это решение под влиянием, конечно, внешних обстоятельств, тем не менее, принимал он его по глубокому внутреннему убеждению в том, что это будет на благо России. Он мог ошибаться в результате.

Млечин: Он сознательно отказался от своей власти ради блага России.

Думин: Он сознательно отказался от своей власти ради блага России, ради победы России в войне. Адресован этот манифест не Государственной Думе, а начальнику штаба, то есть человеку, который должен обеспечивать преемственность в военном деле. Назначение нового главнокомандующего и назначение преемника, назначение председателя правительства, о котором правильно было сказано: «Могли подчиниться верные государю люди». Это свидетельствует о том, что он хочет обеспечить законный переход власти.

Млечин: Как Вы полагаете?.. Он отказался за сына. Вы говорите, что не по закону, но разве мог он оставить сыну, больному, и смертельно больному, трон?

Думин: Вы знаете, тут есть разные точки зрения. Я считаю, что, может быть, это была техническая ошибка, потому что сын, в отличие от его брата, не мог заблокировать престолонаследие. Провозглашенный императором, он был бы императором, пока бы его не убили. Не было возможности заставить его подписать отречение от престола до совершеннолетия. Появление великого князя Михаила Александровича, который не совсем имел право на престол и который видел ситуацию измены, и то, что государь написал в дневнике: «Измена, трусость и обман!»… Не решился взять власть не по личному опасению за свою судьбу, хотя был вариант уехать в Москву, поднять войска, а опять из тех же самых соображений: невозможность погрузить Россию в пучину гражданской войны. Да, мы не избежали этой гражданской войны. Да, через год она произошла. Но все-таки был год, и преемники Николая II…

Млечин: И в этом нет их вины.

Думин: Да. И преемники Николая II несут ответственность за то, что произошло, потому что люди, пришедшие к власти, в свое время говорили…

Сванидзе: Время завершилось. Пожалуйста, завершайте.

Думин: …что на место гоголевских городничих пришли хлестаковы. Вот эти хлестаковы погубили Россию.

Млечин: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Конечно, мне представляется, что для понимания трагической фигуры последнего русского императора ключевым является вот это противоречие между Николаем как государем российским и Николаем как частным лицом, как отцом любящим, как мужем любящим. Вот страна в совершенно разобранном, больном, страшном состоянии, воюющая, уже объятая огнем революции. И больной ребенок маленький, и жена любимая, которую никто не понимает и все ненавидят. И вот он мечется между этим всем.

Прошу Вас. Сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты. Сергей Ервандович.

Кургинян: Нечасто мы сходимся в оценках, и поэтому особенно ценно, когда мы в них сходимся. Мне кажется, что действительно весь ключ к вопросу заключается в том, каково противоречие между царем и человеком. И что касается человека, то никто здесь не оспаривает то, что его человеческие мотивы понятны, благородны, естественны и так далее. Но когда человек встает на вершину, то есть для кого-то бог, для кого-то дух истории, и он. И больше ничего нет.

Теперь у меня возникает в этой связи только простой вопрос: что вы считаете по поводу властителя, по поводу человека, который в этот момент упустил контроль за процессами, отпустил вожжи, и это все поехало? Вы говорите, что телега поехала и потом по этой причине кто-то что-то…

Ну, Вы понимаете, ведет человек самолет, он бросил руль, самолет пошел в пике, и говорит: а вопрос о том, кто отвечает — это диспетчер, диспетчер аэропорта.

Думин: Вы привели ситуацию с самолетом. Но там был второй пилот, которого не пустили за штурвал.

Кургинян: Кто?

Думин: А за штурвал села стюардесса, условно говоря.

Кургинян: Понятно.

Думин: И в этой ситуации самолет должен был потерпеть крушение. Но! Простите, Вы говорите об ответственности политика. Я с Вами абсолютно согласен. Но в данном случае его мотивы были благородны. А то, что пришедшие ему на смену не сумели воспользоваться той ситуацией, которую он создал… Вот, казалось бы, послушайте…

Сванидзе: Завершайте, пожалуйста.

Думин: Вот он просит: ответственное министерство! Вот оно, пожалуйста! Государственная Дума! Вот, пожалуйста, правьте! И к чему это привело?

Сванидзе: Тезис ясен.

Кургинян: Если из благородных мотивов я разобью самолет, то я буду отвечать за то, что я разбил самолет, а не за свои мотивы.

Думин: За руль сел не пилот.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения может произнести свой тезис, задать вопрос своему свидетелю или свидетелям. Прошу Вас.

Кургинян: Я хочу привести доказательство.

Материалы по делу.

Из дневника Николая II (3 марта 1917 г.): «Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыл в Могилев. Все чины Штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9.15 перебрался в дом. Алексеев пришел с последними известиями от Родзянко. Оказывается, Миша (младший брат царя) отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой (так называли прямые, равные, всеобщие и тайные выборы) для выборов через шесть месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто его надоумил подписать такую гадость! В Петрограде беспорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше».

Кургинян: И еще одно доказательство, пожалуйста.

Сванидзе: Следующее доказательство обвинения, пожалуйста.

Материалы по делу.

Из воспоминаний генерала Антона Деникина: «— Я передумал. Прошу вас послать эту телеграмму в Петроград. На листке бумаги отчетливым почерком государь писал собственноручно о своем согласии на вступление на престол сына своего Алексея.

Алексеев унес телеграмму и… не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста. Телеграмму эту Алексеев, „чтобы не смущать умы“, никому не показывал, держал в своем бумажнике и передал мне в конце мая, оставляя верховное командование». Из книги «Очерки русской смуты».

Кургинян: Итак, мы видим, что никакого продуманного решения не было. Это были колебания: я передумал, давайте, я упускаю время. Он тут говорит о Цезаре. Вот если бы на его месте находился Цезарь со всеми его пороками и так далее, мы бы жили в великой Российской Империи.

Теперь я хотел бы спросить своего свидетеля, господина Репникова. Скажите, пожалуйста, действительно ли это так, или Вы считаете, что Николай II действовал оптимальным способом в этой ситуации?

Репников: Я здесь не буду разбирать появившуюся в последние годы версию, что отречения вообще не было и это все подделали. Скажу, что есть и такая версия. Ну, на всякий случай, чтобы вы были в курсе. Причем активно она пропагандируется в средствах массовой информации. Это просто для факта, для той и другой стороны…

Кургинян: Тогда оно никак не является великим решением.

Репников: …что вообще отречения нет, это все подделали Гучков и Шульгин, на коленке написали, скопировали подпись и, соответственно, потом это все использовали. Ну, это так.

Что касается Николая II: на двух моментах хотел бы остановиться. Во-первых, он передавал власть Михаилу, то есть у него была, пусть даже очень, может быть, тонкая, но все-таки уверенность, что, возможно, этот процесс не закончится крахом монархии и, возможно, Михаил наследует власть. Во всяком случае, он не знал, что Михаил откажется в течение какого-то времени. И второй момент. Конечно, Николай II колебался. Здесь вот Шульгина цитировали. У него есть такая фраза, когда он уже был старым и посидевшим, в том числе, в тюрьме посидевшим, во Владимирском централе, он очень хорошую фразу сказал: «Николай II был рожден на ступенях трона, но не для трона». Кто-то сказал: «Монархия была бы замечательным образом правления, если бы не случайность рождения!» И этот вопрос, кстати, никто из монархистов-теоретиков не снял. А что делать? Так вот, Шульгин предложил такую идею: при слабом монархе должен быть сильный вождь, помощник. Таким человеком, в какой-то мере, был Столыпин, но, опять-таки, неизбежно получилось, что Столыпин и Николай II начали между собой конкурировать. И, следовательно, если монарх слабый, если он не хочет терпеть при себе сильную личность, а сам управлять не может, то получается тупик. И тогда он теряет бразды правления, и страна скатывается в анархию.

Сванидзе: Ну, здесь Виталий Васильевич Шульгин, надо сказать, идеализировал ситуацию…

Репников: Василий Витальевич.

Сванидзе: …потому что слабые властители, как правило, не хотят иметь рядом с собой сильных государственных деятелей.

Репников: Да, безусловно.

Кургинян: Но если они очень любят родину и осознают свою слабость… Я всегда только не мог понять одного: почему они не отрекаются в чью-то пользу?

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, прошу. Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Млечин: Скажите, Александр Витальевич, с Вашей точки зрения, он должен был уйти или остаться?

Репников: Вы видите черный цвет и белый цвет; я вижу все цвета спектра. Естественно, вам нужно выбрать или черное, или белое. Понятно, почему это нужно. Это некие правила игры.

Млечин: Выберите, какой есть. Я ведь ни на чем не настаиваю. Только прошу ответ.

Репников: Здесь нет одного цвета, здесь и черный, и белый. С одной стороны, Николай II не мог не отречься в тех условиях, в которые его поставили. С другой стороны, своим отречением он, по сути, открыл шлюзы для дальнейшего крушения государства.

Млечин: А если бы он остался, вызвал войска, пролил кровь — это что, было бы лучше?

Репников: Трагедия в том, что он оказался не нужен стране в этой ситуации, в том, что подавляющее большинство восприняло отречение с радостью, в том, что ни церковная элита, ни дворянская элита, ни политические правые партии, ни военная элита не поддержали его. То есть что нужно сделать, чтобы к концу своего царствования тебя никто не поддержал? За исключением людей, которых я перечислял по пальцам.

Млечин: Причем не поддержали не только его. Весь институт рухнул! Мир рухнул! Обвалился потолок! И люди этому обрадовались, зааплодировали. Вот ведь что произошло. Это ж была революция без революционеров! Ведь никакого же класса революционеров не было! Партии, которая требовала революцию, не было! Ничего не было! Это мир обрушился в одну секунду. При чем здесь Николай-то?

Репников: Николай попал между жерновами истории и оказался жертвой. Меня здесь что интересует? Меня интересует, когда была пройдена точка невозврата. Это не ответ, это вопрос. Я думаю, он любопытен для самостоятельного обсуждения.

Сванидзе: Мне интересен Ваш ответ на этот вопрос. Когда?

Репников: Я тоже об этом думал: когда была пройдена точка невозврата и страна покатилась в пропасть? Мне кажется, что все-таки время было упущено после первой революции, потому что это был такой звоночек для власти!

Сванидзе: Вы имеете в виду под первой революцией…

Репников: 1905–1907 годы.

Сванидзе: Не война? Не вступление России в войну? Не 1914?

Репников: Вот как раз с 1907 года по 1914 был промежуток. Что касается 1914 года. Позвольте процитировать статью официозной консервативной газеты «Новое время», 7 марта 1917 года: «Крушение монархии в России было предопределено в 1914 году. Для русского цезаризма эта война все равно обещала гибель. Пушечные удары под Верденом звучали как похоронный колокол по всякому цезаризму на земле. Стоит ли жалеть прошлое, если смертный приговор ему был подписан уже в самом замысле трагедии, которую переживает мир». Автор статьи — известный монархист, националист Михаил Меньшиков. Падение монархии в России тоже вызвало эффект домино и стало смертельным ударом для австрийского и германского цезаризма.

Сванидзе: Это как раз подтверждает мысль о том, что решающим явилось вступление России в войну.

Репников: Безусловно, это вызвало ответную реакцию уже не только в России.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Млечин: Благодарю.

Сванидзе: Сейчас короткий перерыв, и дальше мы приступаем к финальной части наших слушаний.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Третий день слушаний по теме: император Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Последний вопрос слушаний обеим сторонам: имеем ли мы право на категорические оценки роли Ленина и Свердлова в судьбе Николая II?

Пожалуйста, сторона защиты. Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Ваша Честь, у стороны защиты по этому вопросу нет никаких сомнений. Николай II, императрица, дети и очень многие родственники семьи Романовых были убиты, расстреляны, сброшены в шахту в разное время и в разных местах. Это стало результатом того чудовищного хаоса, который воцарился на территории бывшей Российской Империи после отречения Николая II. Это стало результатом того помутнения умов, которое произошло после отречения Николая II. Как нам представляется, персональную ответственность ни Ленин, ни Политбюро за смерть Николая II не несет. Во всяком случае, я располагаю для этого доказательствами. Они стали жертвой того хаоса, той анархии, той жестокости…

Сванидзе: Когда Вы говорите «они», Вы имеете в виду не Ленина и Свердлова, естественно, а императора и его семью?

Млечин: Императора. Да… Но они тоже со временем станут жертвой жестокости.

Сванидзе: У Вас нет вопросов к Вашим свидетелям? Хорошо. Сторона обвинения, может быть, у Вас есть вопросы к свидетелям защиты по этому поводу? Нет.

Кургинян: Нет.

Сванидзе: Или тогда Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: У меня есть другое. Я считаю, в таких случаях и в таких разбирательствах всегда очень важны ключевые свидетели, эксперты, новая информация историческая. Все, что я хочу сказать: что темна вода, что мы рано выносим какие-то вердикты, что мы уже десять раз обвинили людей, которых потом приходится оправдывать, что вот эта скоропалительность очень много-много погубила в нашем обществе.

И в связи со всем этим я хочу передать слово очень интересному свидетелю, Соловьеву Владимиру Николаевичу. Владимир Николаевич — старший следователь по особо важным делам Государственного следственного управления Следственного комитета при Прокуратуре Российской Федерации. Он вел дело о гибели Николая II и членов его семьи.

Владимир Николаевич, я просто хотел бы, чтобы Вы поделились и как историк, и как профессионал, и как человек, который за это отвечает, новой информацией.

Владимир Соловьев, старший прокурор-криминалист Главного управления криминалистики Следственного комитета при Прокуратуре РФ: Понятно: то, о чем я говорю — это официоз, поскольку мной 15 января 2009 года вынесено постановление о прекращении уголовного дела по гибели членов российского императорского дома. К какому выводу мы пришли? Вы совершенно правильно сказали о некоем одичании общества в этот период. Убийство стало ничем не примечательным событием. Когда чекисты говорят о том, что мы вывозили трупы за город и бросали их в шахту, но потом нам стало страшно, потому что мы зимой приезжали, а там их грызут волки, и тогда мы стали убивать на улицах и звонить в милицию: заберите, какой-то труп валяется. Вот именно в эту обстановку попала царская семья. Мы сейчас не можем понять, что «большевик», «коммунист» — эти понятия очень сильно менялись. Большевик марта 1917 года, большевик марта 1918 года и большевик 1937 года — это совершенно разные люди.

Сванидзе: В связи с исключительностью Ваших показаний, я Вам даю еще две минуты. Прошу Вас.

Соловьев: И в данном случае я могу сказать, что Екатеринбургский областной совет был особо настроен к царской семье. Когда царская семья еще находилась в Тобольске, уже было принято негласное решение Уралоблсовета, его большевистской верхушкой, об убийстве всех членов царской семьи. Это решение не всегда совпадало с решениями вышестоящими Ленина и Свердлова. Сразу должен сказать, что я не пытаюсь представить Ленина и Свердлова как неких добрых таких правителей, которые никого не убивали и ничего не делали. Но когда речь заходит о расстреле царской семьи, то следствием было установлено то, что непосредственного решения о расстреле Николая II и членов его семьи ни Ленин, ни Свердлов не принимали. Во всяком случае, таких документов мы не нашли.

Сванидзе: На каком уровне было принято это решение по Вашей информации?

Соловьев: Я считаю, что это решение было принято на уровне Президиума Уралоблсовета. После чернового принятия решения член Уралоблсовета, военный комиссар Урала, главный партийный деятель Урала, Филипп Голощекин поехал к Ленину и Свердлову, чтобы посоветоваться насчет того, как убить царскую семью. Мы не имеем ни одного документа, где Ленин и Свердлов категорически заявили о необходимости расстрела царской семьи.

Сванидзе: Вы полностью исключаете ситуацию, при которой, что называется, стрелка была переведена сверху на более низкий уровень, и это не зафиксировано ни в каких документах? На самом деле Ленин или Свердлов, или они оба, кивнули головой, когда зашла речь о расстреле царской семьи?

Соловьев: Я понимаю, о чем Вы говорите. Надо смотреть конкретную политическую ситуацию. И Ленин, и Свердлов в душе наверняка были за уничтожение всех членов царской семьи. Этого я не отрицаю. Но мы имеем конкретную политическую ситуацию. Это 6 июля, убийство Мирбаха и возможность наступления немецких войск и одновременного смещения большевиков.

Сванидзе: Лево-эсеровский мятеж.

Соловьев: Лево-эсеровский мятеж, одновременно. И вот здесь: и Александра Федоровна, и дочери, — это были германские принцессы. Немцы неоднократно намекали на то, что они должны быть живы и оставаться в комфортных условиях. Убийство немецких принцесс в условиях убийства Мирбаха и возможного наступления немцев грозило не только репарациями, не только занятием больших каких-то новых территорий России, но это грозило и смещением большевиков от власти, устранением их от власти немцами. Все не так просто. То есть нельзя сказать о стопроцентной управляемости Екатеринбурга со стороны центра.

Привожу пример. В Екатеринбурге были убиты двоюродный брат Ленина, второй племянник Ленина. Собирались уничтожить всю семью Ардашевых из Екатеринбурга, зная при этом, что они близкие родственники Ленина. Сейчас мало кто знает, что «ленинец» в Екатеринбурге, например, в марте 1918 года, как пишет в своих воспоминаниях Юровский — это было ругательное слово. То есть не все так просто.

И я думаю, что основой для расстрела послужил диалог между Лениным и Голощекиным. Голощекин приехал к Ленину и сказал: «Мы не сможем уберечь эту семью. Если будут наступать белочехи и сибирская армия, они могут попасть в плен». Тогда Ленин сказал: «Ну, у вас фронт, а Москва — это самый глубокий тыл. Отправляйте к нам».

Екатеринбург решился на то, чтобы уничтожить больше ста большевиков из самого лучшего отряда, когда Яковлев сопровождал царскую семью из Тобольска в Екатеринбург, только для того, чтобы убить царя и кого-то из его окружения.

Сванидзе: На Ваш взгляд, почему не было выполнено это распоряжение Ленина, отданное Голощекину — в Москву отправить?

Соловьев: Есть очень интересные воспоминания Белобородова…

Сванидзе: Может быть, все-таки, было дано и другое распоряжение?

Соловьев: Следствие может руководствоваться только документами. И документы, и логика этих событий говорят о том, что, во-первых, Николай II в это время не представлял никакой ценности, как политическая фигура. Мы не видим ни одного яркого монархического движения в этот момент. И в этот момент готовился суд над Николаем, где нужно было его обличить, нужно было облить его грязью, где он стопроцентно был бы расстрелян. Но этого не было сделано по разным политическим моментам, и убийство прошло как-то нейтрально. Не смогли сделать из этого политического шоу.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо, Владимир Николаевич.

Соловьев: Я прошу прощения. Можно ли мне сказать еще то, что наболело?

Сванидзе: Да, пожалуйста.

Соловьев: Это очень коротко.

Сванидзе: Конечно.

Соловьев: Для вас гражданская война уже давно кончилась, а я, к сожалению, нахожусь до сих пор на фронтах этой самой войны. То есть жертвы этой гражданской войны — они находятся у меня. Я закончил уголовное дело, к уголовному делу прилагаются вещественные доказательства. Вещественные доказательства, в данном случае — фигурально говоря, — это два гроба: гроб Анастасии и гроб цесаревича Алексея. Они находятся сейчас в холодильнике екатеринбургского морга. Что с ними делать, я не знаю. Напротив сидит Закатов, который клянется в своей любви к монархии. Но что вы думаете, хоть однажды Мария Владимировна Романова подумала о том, что вот эти реальные Алексей и Анастасия до сих пор не захоронены? Помните, как Паганини возили двадцать лет, в свое время, в карете? Вот то же самое происходит сейчас.

Сванидзе: Останки, которые лежат в этих гробах, идентифицированы? Это их останки?

Соловьев: Идентифицированы, даны научные заключения. Даже Джефрис, знаменитый человек, который установил спираль ДНК, он дал заключение по этим останкам. Но вот 2007, 2008, 2009, 2010… И я не вижу этому конца.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо, Владимир Николаевич. Спасибо Вам за чрезвычайно интересную информацию и показания. И, конечно, очевидно, что пока вот эти гробы не захоронены, и гражданскую войну нельзя считать завершенной реально.

Закатов: Ваша Честь, разрешите дать показания в связи с тем, что прозвучало мое имя и имя великой княгини Марии Владимировны.

Сванидзе: Да, прошу Вас.

Закатов: Мне достаточно будет половины…

Кургинян: Я прошу прощения. Я подчеркиваю, что это противоречит процедуре, но я всячески поддерживаю это.

Сванидзе: Спасибо. Мы уже давно вышли на этот раз из процедуры, поэтому…

Кургинян: Я хочу только это подчеркнуть и поддержать!

Закатов: Благодарю вас, Сергей. Во-первых, позиция великой княгини Марии Владимировны, главы Императорского дома, целиком и полностью зависит от позиции церкви. Пока церковь не нашла оснований признать эти останки абсолютно достоверно доказано подлинными, великая княгиня не может пойти против мнения церкви. Я хочу, чтобы это понимали все.

Сванидзе: А церковь пока не признала?

Закатов: Пока не признала. Великая княгиня интересуется этим вопросом постоянно, она никогда не утверждала категорически, что эти останки не подлинные, но она не может признать их стопроцентно принадлежащими родным, пока свое слово не сказала Русская православная церковь.

Сванидзе: Спасибо, Александр Николаевич.

Закатов: И один вопрос маленький, несколько слов. Насчет причастности Ленина и Свердлова к убийству царской семьи. Следствие, к сожалению, проигнорировало очень важное свидетельство. Во-первых, это статья Ленина «Как буржуазия использует ренегатов», в которой говорится о том, как в 1903 году было принято решение о казни императора Николая II. Он описывает, как на Брюссельско-Лондонском съезде, стоял вопрос о сохранении смертной казни после революции. И меньшевики настаивали на том, что после революции смертная казнь может быть отменена. А большевики тогда сказали, что и для царя, как пишет Ленин… И тогда даже меньшевики после этой реплики не посмели поставить этот вопрос на голосование. Вопрос о смертной казни. То есть для царя смертная казнь предполагалась в 1903 году.

Сванидзе: Спасибо.

Закатов: И самое последнее, Ваша Честь. Прошу прощения. Есть свидетельство Льва Троцкого, второго человека в партийной иерархии…

Сванидзе: Это известное свидетельство о его разговоре со Свердловым.

Закатов: Да, его разговор со Свердловым, где Свердлов прямо сказал, что участь царя и всей его семьи была решена им и Ильичом.

Сванидзе: Спасибо. Итак, предоставляю заключительное слово сторонам. Короткое заключительное слово сторонам. Прошу Вас, сторона обвинения, Сергей Ервандович.

Кургинян: Человек в истории может немного, но властитель может кое-что. Все мы слабы по отношению к действию исторических сил, но властитель может чуть-чуть. И то, что здесь восстанавливалось — это крохотные шаги в помощь крохотным шагам к краху. Один маленький крохотный шаг — японская война и проигрыш; следующий маленький крохотный шаг, этот, этот — эти шаги делает любящий человек, хороший человек. Но лучше бы этот человек был десять раз плохой, какой угодно, но лишь бы он не допустил этих шагов к краху и двигал бы обратно. Если бы он был сильный человек, по-настоящему, то не погибли бы миллионы и миллионы других людей. Это первое.

Но важнее с моей точки зрения второе. Говорилось раньше: вот они такие все гады, эта царская семья, цари — при советской власти, да? — и есть другие замечательные люди. Потом взяли это, вывернули наизнанку и стали говорить: вот все эти советские — такие они негодяи и так далее, а есть такие замечательные эти…

Сванидзе: Время истекает.

Кургинян: Мы видим сейчас с вами, что все намного сложнее. Нам показывают об этом люди, владеющие следственной информацией. И я прошу об одном: давайте строить мировоззрение на твердом основании исторической достоверности, давайте не будем поддаваться мифам, потому что потом мы заплатим такую же цену, как в 17-м году!

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Прошу Вас, сторона защиты.

Млечин: Благодарю вас, Ваша Честь! Три дня мы обсуждали личность Николая II и нашли в нем недостатки и достоинства. Он, наверное, был хуже своего предшественника, но много лучше своих последователей. Он совершал ошибки. Он, возможно, был недостаточно жесток. Он однажды приказал войскам подавить восстание и больше этого не делал. Он мог постараться удержать свою власть и утопить страну в крови. Он этого не сделал. И если кто-то считает это недостатком и нехваткой воли, то слава богу, что в нем были такие недостатки. Ему не хватило воли, чтобы утопить страну в крови. За него это сделали другие. Но это произошло после отречения Николая, и не потому, что он в этом виноват. После него убивали людей, миллионы людей гибли, после него разрушилась Россия, после него людей отправляли в лагеря. Но Николай II за это не несет ответственности. Он не виноват в этом. Вам сейчас предстоит решать, кем он был: хорошим, плохим, достойным властителем, погубителем России. Я вас прошу: голосуя, оцените его по справедливости. Просто по справедливости.

Сванидзе: Спасибо. Мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории, начинаем голосование в зале.

Итак, повторяю вопрос: Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?

Кнопка № 1 — достойный правитель, кнопка № 2 — привел свою страну к краху.

Пожалуйста, отложите свои пульты.

Выведите на экран результаты голосования.

«Достойный правитель» — 66 %

«Лидер, приведший к краху» — 34 %

Сванидзе: 66 % зала за то, что он был достойным правителем, 34 % за то, что он был лидером, приведшим страну к краху. Милосердие стучится в сердца присутствующих в этом зале.

Сейчас короткий перерыв, после которого мы узнаем результаты нашего телевизионного голосования.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Долгие десятилетия люди у нас в стране прожили, ничего не зная о трагической гибели Николая II и его семьи. Когда, наконец, обстоятельства убийства этой семьи стали известны, они потрясли всех. Люди узнавали страшные подробности убийства царской семьи и искренне, глубоко ужасались. И жалели эту семью: с больным мальчиком, с красивыми девочками. И за их мучения, а больше — за собственную жалость, отпустили последнему российскому царю все его исторические грехи. Это мое личное мнение.

А сейчас огласите, пожалуйста, результат телевизионного голосования.

Результаты голосования страны вы видите на экранах:

«Достойный правитель» — 22 %

«Лидер, приведший к краху» — 78 %

07. Присоединение Прибалтики к Советскому Союзу — выигрыш или проигрыш?

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно прошлое не предсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы. Их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Тема сегодняшних слушаний — «Включение Прибалтийских стран в состав СССР».

Тема, имеющая множество острых углов. И, наверное, больше для нас, чем для жителей Прибалтийских стран. Потому что мы, в отличие от них, до сих пор не определились с ответами на многие существенные вопросы.

Прибалтийские республики ушли из Советского Союза первыми и при первой возможности. Раньше Грузии, Украины, Белоруссии. И странное дело, многие у нас до сих пор убеждены, что присоединение Прибалтийских стран к СССР было совершенно оправдано. Но никто не удивился, когда они ушли. Главный вопрос сегодняшних слушаний: Присоединение Прибалтики к Советскому Союзу — выигрыш или проигрыш?

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на своих телеэкранах.

Обвинитель на нашем процессе сегодня — писатель Леонид Млечин.

Защитник — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

В июле 2010 года исполнилось 70 лет со дня вступления Прибалтийских стран в СССР. Но до сих пор споры о том, добровольно ли Эстония, Латвия и Литва присоединились к Советскому Союзу, не утихли. Одни говорят об оккупации, другие — о добровольном слиянии. Три Прибалтийских государства оказались в так называемой советской зоне интересов согласно секретным протоколам к пакту Молотова-Риббентроппа. В этом советско-германском договоре о ненападении особо оговаривались сферы влияния в Восточной Европе. Присоединить же республики к Союзу советские власти решили в конце 1939 года, когда Германия завершила активные боевые действия в Западной Европе и была готова переключиться на восточный фронт. Впрочем, по мнению ряда экспертов, Сталин решил судьбу Прибалтики задолго до этого, и расширение границ не зависело от военных успехов Гитлера. В начале сороковых руководство СССР в ультимативной форме требует от правительств Прибалтийских государств привести к власти дружественные Советскому Союзу кабинеты министров. Прибалты не рискуют. Все три правительства уходят в отставку. Затем назначают выборы. По их итогам во всей Прибалтике побеждают коммунисты. И уже спустя неделю новые парламенты принимают Декларацию о вхождении в Союз Советских Социалистических Республик. Сегодня в Прибалтике часто звучат заявления о военной интервенции СССР в 40-м году и о массовых репрессиях. Однако британский премьер Уинстон Черчилль оправдывал действия Советского Союза стремлением противостоять нацистской угрозе. Было ли объединение Союза ССР с тремя приграничными республиками насильственным? Или стало следствием объективных политических процессов в Европе? Какова была бы судьба Прибалтийских государств, окажись они вне союза? Лицом к лицу с наступающим Вермахтом.

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Млечину и Кургиняну: на ваш взгляд, актуальна ли эта тема сегодня? Прошу вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: История, которая произошла летом сорокового года и по сей день болезненно отзывается на наших взаимоотношениях с тремя балтийскими республиками: с Литвой, Латвией и Эстонией. Ваша честь, на этом процессе обвинение берется доказать, что решение советского правительства летом сорокового года о включении в состав Советского Союза Литвы, Латвии и Эстонии было огромной ошибкой. Во-первых, это нисколько не помогло противостоять в 41-м году наступающим немецким войскам, потому что литовские, эстонские и латышские части разбегались или стреляли в спину Красной Армии. Второе. После войны в эти республики были вложены огромные средства, там строились предприятия, туда везли людей из разных концов Советского Союза. Все это оказалось пустой растратой сил и средств, потому что при первой же возможности все три республики вышли из состава Советского Союза. Третье. Туда поехали по собственной воле или были переселены для того, чтобы работать там, большое число людей. Русских людей, представителей других национальностей Советского Союза. Все они потом, после отделения трех республик, оказались в сложной ситуации. Ваша честь, это была большая ошибка советского правительства.

Сванидзе: Актуальность в чем?

Млечин: Актуальность — это то, с чего я начал. Эта проблема и по сей день — проблема болезненности в наших взаимоотношениях с нашими тремя соседями.

Сванидзе: Спасибо. Сторона защиты, прошу вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Прежде всего, я хотел бы вывести доказательство на экран, если можно. Доказательство актуальности.

Сванидзе: Прошу вас. Доказательство защиты на экран.

Материалы по делу:

Газета «LeSoir» от 14 апреля 1939 года об аннексии Германией Клайпеды: «Кто хочет начать военный поход против России, тому надо держать в своих руках Клайпеду. Клайпедская область — это хороший мост для нападения. После Клайпеды, надо думать, последует Данциг, а затем, после Данцига — Рижский порт в Латвии. После него, очевидно, Таллин в Эстонии. Эти порты в руках Германии будут пистолетами, направленными против Прибалтики и против России. Балтийское море станет озером Германии.»

Кургинян: Я понимаю, что есть две позиции. Я не считаю, что отношения между нашими странами важны. Я понимаю, что есть две позиции. Вот эта позиция — реальной политики, что кому выгодно. А есть позиция сентиментальная. Я понимаю ее ценность. Но только призываю: нельзя, чтобы Россия всегда поддерживала сентиментальную, а все остальные — реальную. Это первое. И второе. Когда-то была создана сначала сказка со знаком «плюс», когда мы все обнимались с прибалтами и все было так замечательно. А потом сказка со знаком «минус», когда мы их изнасиловали. История сложнее. Мы должны освободиться от сказок. Мы должны научиться — не проклинать или прославлять, а понимать. Вот в чем актуальность этой темы.

Сванидзе: Спасибо. Теперь короткий перерыв, после которого мы приступим к нашим слушаниям…


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Приступаем к слушаниям по делу «Присоединение Прибалтики к СССР — выигрыш или проигрыш». Первый вопрос обеим сторонам: Имели ли страны Прибалтики шанс на суверенитет? Пожалуйста, сторона обвинения, ваш тезис, ваш свидетель, Леонид Михайлович, прошу вас.

Млечин: Благодарю вас, ваша честь. Могу ли я допросить свидетеля Альгимантаса Каспаравичюса, историка из Литвы, специалиста по рассматриваемой теме.

Сванидзе: Прошу вас.

Млечин: Благодарю вас. Скажите, пожалуйста, свидетель, есть такое ощущения, что судьба и вашей страны, а также и Эстонии, и Латвии была предрешена в 39–40 году. Или вы становитесь частью Советского Союза, или частью Германии. А третьего варианта даже не было. Вы согласны с такой точкой зрения?

Альгимантас Каспаравичюс, историк, политолог, научный сотрудник Института истории Литвы: Конечно, не согласен, потому что до советской оккупации, до 40-го года все три Прибалтийские страны, в том числе и Литва, исповедовали политику нейтралитета. И они старались вот это в начавшейся войне, именно таким нейтральным путем отстоять свои интересы и свою государственность. И если бы не вот пакт Молотова-Риббентропа, я думаю что и после 45-го года эти три прибалтийских государства, Литва, Латвия и Эстония, стали бы частью европейского общества, политического общества, они не исчезли бы с политической карты мира.

Млечин: Скажите, свидетель, а есть такая точка зрения, что если тогда, в 30-е годы у маленьких, небольших по размерам государств просто не было никаких шансов на самостоятельную жизнь. Их завоевали бы все равно. Так лучше, что без боя, без кровопролития вошли в состав Советского Союза? Вы согласны с такой точкой зрения?

Каспаравичюс: Нет, конечно, я не согласен с такой точкой зрения, потому что вот советская оккупация, которая началась летом 40-го года и длилась до 90-го года в Литве, она принесла очень большие жертвы для литовского народа, для литовской политической элиты, для нравственной культуры Литвы. Эти потери еще в Литве и видны, и чувствуются по сей день.

Млечин: Скажите, свидетель, ну если бы ваша страна не вошла тогда, в 40-м году, в состав Советского Союза, так она была бы, наверное, оккупирована Германией?

Каспаравичюс: Ну, если мы так выстраиваем свою логику, свою мысль, то после распада Германии, после уничтожения Третьего Рейха, она бы снова приобрела независимость. Так что оккупация Германии была бы очень коротким сроком, нежели оккупация советская, которая продлилась 50 лет.

Млечин: Свидетель, ну скажите такую вещь. Все-таки хотя бы формально существовали республики в составе Советского Союза, все-таки развивались своя культура, литература, живопись, кинематограф…

Сванидзе: У вас 10 секунд осталось…

Млечин: Я прошу прощения. Можно ли дать дополнительное время. Поскольку русский язык не родной для…

Сванидзе: Я добавляю 20 секунд…

Млечин: Благодарю вас. А если бы Германия оккупировала? Она могла бы уничтожить вообще как государственное образование?

Каспаравичюс: Германия все равно оккупировала Балтийские страны в 1942 году. И то, что Германия готовила для Балтийских государств, Балтийские государства это все перенесли с 41-го по 44-й. Так что не надо пугать Германией. Германия была разбита.

Млечин: Благодарю вас, ваша честь.

Сванидзе: Прошу вас, сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Я хочу сказать, что вы успели обсудить огромное количество вопросов, по каждому из которых хотелось бы поговорить спокойно и не торопясь. Поэтому просто вопрос один: вы хотите сказать, что вот эти прибалтийские страны останутся нейтральными в ситуации, когда Германия начнет войну с Советским Союзом? Вы говорите, что такой шанс был? Потому что так поставлен вопрос.

Каспаравичюс: Конечно, был такой шанс.

Кургинян: Пожалуйста, приведите мне хоть одно доказательство, конкретно, и хоть один источник, что в условиях, когда Германия начала воевать с нами, она бы оставила ваши страны в нейтральном положении. Как вы это себе видите?

Каспаравичюс: Если бы Германия и не оставила в покое Балтийские страны, то германская оккупация несла всего лишь временный характер. Потому что все понимали, и литовская политическая элита, в том числе и президент республики Антанас Сметона четко понимал, что Германия во Второй мировой войне будет в проигрыше. Это было четко ясно рассчитано.

Кургинян: Хорошо, это не ответ на этот вопрос. Имели ли они шанс на суверенитет к моменту, когда Германия начала бы войну с Советским Союзом? То есть вы можете себе представить, что была какая-то карта германского наступления, при которой ваши бы страны обходились стороной, они были бы как Швейцария, чей нейтралитет тоже был проблематичен. Они бы сидели и там нейтрально существовали. В этом была ваша позиция. Вы действительно готовы ее защищать?

Каспаравичюс: История изучает не то, что могло было бы быть, а что было на самом деле. Вот это есть самый первый предмет изучения истории. Объект истории.

Кургинян: Простите, пожалуйста, вы только что сказали несколько раз «если бы», то есть сами применили другой метод. Есть такой одесский анекдот: «если бы у моей тети были колеса, была бы не тетя, а дилижанс». Так смысл здесь заключается в том, что если бы или не если бы…

Каспаравичюс: Я сейчас закончу. С 39-го года по 41-й год Германия и Советский Союз были в дружественных отношениях. Они имели договор от 28 сентября 39-го года о дружбе и границах…

Кургинян: Это следующий вопрос, мы каждый вопрос… У нас здесь вопрос: имели ли шанс на суверенитет?

Сванидзе: Сергей Ервандович, время истекло. Насколько я понимаю, свидетель, может быть, здесь проблема языка, свидетель ответил на ваш вопрос. Не знаю насчет суверенитета, но если бы Прибалтийские страны попали под власть Германии, они попали бы ненадолго, потому что Германия проиграла войну, я правильно понял?

Каспаравичюс: Именно так.

Сванидзе: Благодарю.

Кургинян: Хорошо. Но шанса не было.

Сванидзе: Ответ был дан. Прошу вас, Сергей Ервандович, ваш тезис, ваш свидетель.

Кургинян: Мы видим и понимаем все, что шанса на то, что Германия, так сказать, оставила Прибалтийские страны нейтральными и сохранила бы их суверенитет, строго равен нулю. Согласно законам военной стратегии. Что касается того, победила бы Германия или не победила, то это было оплачено безмерным подвигом советского солдата, неимоверным напряжением сил, чаши весов колебались. Это величайшая заслуга наших отцов и дедов перед миром и страной, и это отдельный вопрос. Теперь я хотел бы задать вопрос своему свидетелю, Владимиру Владимировичу Симиндею, историку, политологу, специалисту по прибалтийской историографии, человеку, чье мнение я очень уважаю. Скажите, пожалуйста, вот то, о чем мы сейчас говорим, что кажется нам очевидным, что шанса не было, есть ли у вас аргументы в пользу того, что его действительно не было, или вы считаете, что он был?

Владимир Симиндей, историк, политолог, специалист по прибалтийской историографии: Нет, конечно, анализ ситуациина конец 30-х годов показывает, что шанса такого не было. Если взглянуть на межвоенную историю, то мы увидим как минимум три центра силы, которые влияли на раскладку позиции в прибалтийском регионе: это Россия или Советская Россия, это Германия и это, ну так, условно говоря, бывшая Антанта, англо-саксонский блок, то есть совокупно Великобритания, Франция и Соединенные Штаты Америки. Так вот, по анализу ситуации, к выводам по которому пришли многие дипломаты уже к 38-му году, об этом свидетельствует, в частности, перехваченное советской разведкой послание руководителя дипмиссии Финляндии в Риге Палена, пришли к выводу о том, что фактор Великобритании — он был устранен, самоустранился с Балтийского моря.

Кургинян: Правильно ли я понимаю, что мы просили Великобританию, Францию активизировать свои возможности?

Симиндей: Да, и один из вариантов предполагал совместное участие Краснознаменного Балтийского флота и флота Великобритании в…

Кургинян: Просили ввести их флот…

Симиндей: …обеспечении гарантии прибалтийской независимости. На что прибалты говорили о том, что принудительные гарантии ими будут восприняты в штыки. И, действительно, уже к 39-му году, ну, фактически, мне кажется, уже к 38-му году, но это спорный вопрос, Прибалтика оказалась между молотом и наковальней: только молотом была Германия, а наковальней был Советский Союз. И в этих условиях, конечно, никакого шанса на сохранение нейтралитета не было. Конечно, можно говорить о том, что руководители Прибалтийских стран пытались…

Сванидзе: Ваше время истекает. Завершайте, пожалуйста.

Симиндей: …пытались изобразить нейтралитет (на экране портреты и титры под ними: Карлис Улманис, Антанас Сметона, Константин Пятс), но реально к весне — лету 1939 года они дрейфовали в сторону Германии.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения имеет возможность задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Владимир Владимирович, скажите, правильно ли я понял, то есть, если бы, скажем, эти прибалтийские государства не были бы присоединены к Советскому Союзу, их оккупировала бы, они стали бы жертвой германской агрессии. Вы хотите это сказать?

Симиндей: Безусловно, конечно. Или стали бы сателлитами.

Млечин: Стали бы сателлитами Германии. Зачем же нам поступать так плохо, как могла поступить нацистская Германия. Да, вот агрессия, вот они захватили три… Зачем же нам, нашему государству поступать так же плохо.

Симиндей: Весь ход событий лета 1940 года не показывает нам, что это была прямая агрессия. Мы видим здесь элементы давления, но…

Млечин (перебивая): Я сейчас не о том, как произошло, а о вашей логике. Вы говорите, что судьба их была такая: или, значит, с одной стороны прихватили, или с другой. Я не понимаю этой логики.

Симиндей: В условиях той Европы, которая была…

Млечин (перебивая): А зачем нам участвовать-то в преступном деле-то?

Симиндей: Ничего преступного в склонении тех или иных соседних государств к тому, чтобы они не стали участниками супротивного блока, нет. Со стороны Советского Союза это был элемент защиты.

Млечин: А со стороны Германия это было бы?

Симиндей: Элемент нападения, конечно.

Млечин: А-а-а, то есть с одной стороны это была бы защита, а с другой стороны — нападение. А в чем же разница? Этого я никак не пойму.

Симиндей: Разница в том, что доктрины Гитлера были прекрасно известны. Еще задолго до этого. Отношение к захватываемым землям, как к землям для колонизации и выселения, для уничтожения там еврейского населения, славянского, балтийского населения, прежде всего это, кстати, касалось литовцев, в меньшей степени эстонцев — это было известно давно. Еще раз хотел бы обратить внимание на то, что никакой гарантии, что добро победит зло, как к маю 45-го года, в 39-м году не было.

Млечин: А сама по себе судьба трех государств, самостоятельных и признанных, в том числе, нашим государством, это, вообще говоря, не имеет значения?

Симиндей: В Латвии, в Литве и в Эстонии все местные силы, как буржуазные, так и социалистические, они воевали с опорой: либо на немцев, либо на британцев, либо на Советский Союз.

Млечин: Но Советский Союз признал все три государства, как самостоятельные, верно ведь, да?

Симиндей: Безусловно, и до определенного времени контролируемый суверенитет этих республик, он вполне Советский Союз устраивал.

Млечин: То есть, вы знаете, — свое слово хозяина: слово дал, слово забрал. Захотел — признал. Захотел — свое признание отозвал. (Сванидзе: Ваше время истекло.) И самостоятельность государств не рассматривалась, да?

Симиндей: До тех пор пока они не представляют собой плацдарм для прямой угрозы, действовал старый международный принцип признания.

Сванидзе: Спасибо. Мы объявляем небольшой перерыв, после которого продолжаем слушания…


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания по теме: присоединение Прибалтики к Советскому Союзу — выигрыш или проигрыш? Вопрос сторонам: Был ли благом для Прибалтики пакт Молотова-Риббентропа? Сторона защиты, прошу вас, ваш тезис, ваш свидетель.

Кургинян: Всю советскую эпоху я с тревогой и тоской слушал всякую сусальную ложь по поводу происходящих событий. Но еще с большим уже ужасом и оторопью, как интеллектуал, я слушал, что говорилось потом о том, как преступление пакта Молотова-Риббентропа ущемило права Прибалтики. Я бы все полностью поддержал, пакт — отдельный вопрос, его надо обсуждать отдельно, если бы речь шла о Польше. Но почему пакт Молотова-Риббентропа ущемил права Прибалтики? Я не хочу даже приводить доказательства, которые у меня есть, поскольку очень ценные эксперты. И поэтому я коротко предлагаю двум людям высказаться. Сначала Алексею Подберезкину, доктору наук, который специализируется по проблемам национальной безопасности и очень известен. Потом Фоменко, тоже очень известному специалисту в этой области. Так почему же, объясните мне, скажите мне честно как человеку, если хоть одно доказательство есть, что пакт Молотова-Риббентропа ущемил права Прибалтики, я это признаю. Не будем говорить о 40-м годе. 39-й. Алексей, скажите.

Алексей Подберезкин, доктор исторических наук, специалист по проблемам национальной безопасности: Никаких фактов нет. Есть сознательное искажением действительности. Пакт Молотова-Риббентропа, так называемый пакт, его сейчас даже пытаются сделать пактом о начале Второй мировой войны — он всего-навсего был пактом о нейтралитете между СССР и Германией. Ровно такие же договоры о нейтралитете до этого заключили с Германией Англия… (Кургинян: Прибалтике он что плохое сделал?) — сейчас, сейчас, одну минуточку…, Англия, Франция, то есть это ничем не выдающийся пакт на самом деле. Причем в протоколе к этому пакту, наоборот, подчеркивалось: за Литвой, кстати сказать, сохранение, первый пункт протокола, предполагалось сохранение Виленской области, что этот пакт гарантировал Литве Виленскую область. В отношении…

Кургинян: Можно Фоменко. Я просто пополам делю, еще будет возможность… Пожалуйста, вам. Объясните мне, вот объясните, вы специалист.

Александр Фоменко, политолог, литератор: Нет ни одного свидетельства о том, что кому бы то ни было в странах Прибалтики в тот момент чем-то не понравился пакт Молотова-Риббентропа. Все восприняли его с надеждой, особенно, конечно же, Литва. Потому что в тот момент, когда Советы подарили Литве Виленский край, который ни при какой погоде литовцы не могли получить от Польши, а как раз согласно донесениям американского посла в Вильнюсе известие о договоре с Советами о получении Виленского края было встречено колокольным звоном, демонстрациями трудящихся в течение двух дней. И этот договор подразумевал некоторые ограничения литовского суверенитета, но, видимо, литовцы считали, что в обмен на Виленский край это можно…

Кургинян: Есть ли свидетельства, что были какие-то по этому поводу негодования и что-нибудь еще, чем они могли быть вызваны? Польша — понятно.

Фоменко: Народные праздники были. Могли негодовать польское, еврейское или русское население Виленского края, которое никто не спрашивал о передаче этого края Литве, но литовцы были счастливы.

Кургинян: Значит, нет свидетельств по поводу того, что кто-то по этому поводу возмущался, их нет.

Сванидзе: Прошу вас, сторона обвинения может задать вопрос свидетелям защиты.

Млечин: Алексей Иванович, будьте добры, обычно когда говорято пакте Молотова-Риббентропа, имея в виду секретные протоколы, в которых есть и карта, и записано о разделе сфер влияния, под этим понимают, что каждое из двух государств, Германия и Советский Союз, имеют право делать со своей сферой влияния все, что угодно. Как и произошло. Сначала поделили Польшу, потом поделили таким образом Прибалтику. Вот что имеется в виду. Вы не согласны с такой трактовкой? Правильно я вас понял?

Подберезкин: Конечно, так говорят те люди, которые никогда не занимались историей и используют неправильные штампы. Протокол у меня здесь, он очень короткий, если хотите, я его процитирую. И там первый пункт… (Млечин перебивает: Не, ну просто скажите, согласны вы или не согласны?) …Нет, одну секундочку, первый пункт предполагает сохранение суверенитета, кстати. Но есть право по северной территории Литвы как бы влияния тех или иных государств на события. Но подчеркиваю ещё раз, что это было в тех условиях, принималось, когда уже была война, когда так или иначе эти темы обсуждались. Я хочу сказать, что и англичане, и французы так или иначе поддерживали…

Млечин: Пакт был подписан, когда еще не было Второй мировой войны, он был подписан накануне Второй мировой войны, за неделю.

Подберезкин: Я, например, считаю, что Вторая мировая война началась с Мюнхена, реально.

Млечин: Ну, правда, никто не воевал, но вы можете так считать.

Сванидзе: Так, прошу прощения. Значит, официально Вторая мировая война началась 1 сентября 39-го года, через неделю после подписания пакта Молотова-Риббентропа. Все остальные вещи трактовочны и индивидуальны.

Подберезкин: Так же как и трактуется договор 39-го года.

Сванидзе: Это официальная дата — 1-го сентября.

Подберезкин: Я еще раз коротко отвечаю на ваш вопрос. Те люди, которые так говорят, вот как вы трактуете это, могут посмотреть все эти документы, они все рассекречены. Мы сейчас 6 томов издали секретных этих документов, и не только протокол, но и комментарии к нему, и разведсводки, отчеты МИДа, причем не только российских, но и германских, финских, прибалтийских государств. Никаких секретов нет. А вот почему это так трактуется, это совершенно другой вопрос, который к науке, к истории никакого отношения не имеет.

Млечин: Можно, я задам Александру Владимировичу вопрос короткий. Скажите, пожалуйста, под разделом сфер влияния, что записано в секретном протоколе приложения к пакту Молотова-Риббентропа, — ну что понимать, вы как поняли это, если я записываю за собой сферу влияния — это та сфера, это те государства, которыми я по существу могу командовать.

Фоменко: Нет, в которых мой партнер не может командовать.

Млечин: А я могу.

Сванидзе: Благодарю. Прошу вас, сторона обвинения может допросить своего свидетеля и высказать свой тезис.

Млечин: Можно я для начала господина Каспаравичюса попрошу. Скажите, пожалуйста, только что свидетели защиты рассказали нам, что в Литве были просто счастливы после подписания пакта Молотова-Риббентропа. Может, ваши родители помнят, они тоже звонили в колокол по этому поводу?

Каспаравичюс: Нет.

Млечин: Не звонили?

Каспаравичюс: Наоборот. На второй день, когда Литва узнала о пакте Молотова-Риббентропа и литовская дипломатия, и литовская политическая элита была очень испугана и в принципе понимала, что такие пакты так, на пустом месте не создаются. Что Советский Союз и Германия договорились о чем-то очень ужасном.

Сванидзе: Прошу прощения, я вынужден уточнить позицию оппонирующей вам стороны. Радость Литвы по поводу пакта Молотова-Риббентропа увязывается с получением Литвой Виленского края.

Каспаравичюс: Литва Вильнюс получила не из-за пакта Молотова-Риббентропа, а не надо забывать 12 июля 1920 года, когда тогдашняя Советская Россия подписала мирный договор с Литвой и по этому мирному договору признала и не только Вильнюс, но и Лидо, и Гродно. Так что пакт Молотова-Риббентропа здесь не при чем. В юридическом смысле вообще не при чем.

Млечин: Ну, юридически да, но если бы практически. Тем не менее, решением Сталина и Гитлера эта часть не была бы передана, так и осталась бы за Польшей.

Каспаравичюс: Понимаете, это такая логика ведет к тому, что Советский Союз забирает себе всю Литву, и, конечно, с Вильнюсом. Так что… Понимаете, я забираю и ваши деньги, и ваш пиджак, так что, вы в выигрыше будете, что ли?

Сванидзе: Спасибо. Время закончилось. Прошу вас, сторона защиты может задать вопрос свидетелю.

Кургинян: Я ничего не понимаю, ничего совсем.

Сванидзе: Бывает…

Кургинян: И очень хочу понять: мы сейчас обсуждаем отношение Прибалтики к пакту Молотова-Риббентропа и степень задетости Прибалтики пактом Молотова-Риббентропа. Прибалтики. Напоминаю вам, что это был первый вопрос перестройки, что было сказано, что там было совершено некое преступление в виде пакта Молотова-Риббентропа. Было это преступление или нет — это отдельная тема, отдельная передача. Но главное, что в нем была задета Прибалтика. Вот если б это была Польша, и вместо вас здесь сидел представитель Польши, я бы все понимал по пакту Молотова-Риббентропа. Но я не понимаю и вы меня ни чем не убедили касательно того, что пакт Молотова-Риббентропа задел интересы Прибалтики. Какой крупный политик протестовал по этому поводу? Вот кто-нибудь опротестовал их? Если это так было возмутительно и все прочее, так может, прошу прощения, отдать Польше Виленский край? Вам, все три вопроса к тому, кто выступал. Я не имею права задавать вопросы никому кроме как…

Каспаравичюс: Мне очень интересно вас слушать и как вы энергично защищаете политику Сталина. Я только что проехал по Москве, нигде не увидел памятников Сталина. Но здесь, я вижу, он, прах Сталина прямо сияет над этой частью аудитории.

Кургинян: Вы даже видите прямую реинкарнацию Сталина. В моем лице, да.

Сванидзе: Если можно, уважаемый свидетель, если вы готовы ответить на вопросы защиты, я просил бы вас.

Кургинян: Я прошу подчеркнуть, что это абсолютно не корректная линия поведения.

Сванидзе: Нет, некорректности я здесь не увидел, но я прошу все-таки ответить.

Кургинян: Хорошо, если вы не увидели, пусть продолжает.

Сванидзе: Если некорректность по отношению к Сталину — возможно, по отношению к вам — нет.

Каспаравичюс: Я еще раз повторяю, что виленский вопрос Литва получила вследствие договора от 12 июля 1920 года

Кургинян: В 20-м году Виленский край оказался у вас? В Литве? Нет, получила…

Каспаравичюс: Здесь юридически вопрос решен.

Кургинян: А практически?

Каспаравичюс: Юридически вопрос решен.

Кургинян: Практический вопрос был решен, да или нет?

Каспаравичюс: Практически вопрос был решен в 39-м году.

Кургинян: После пакта Молотова-Риббентропа.

Каспаравичюс: Но не в пользу Литвы, к сожалению.

Кургинян: А в чью пользу?

Каспаравичюс: В пользу Советского Союза. Советский Союз по существу Вильнюсский край забрал себе вместе с Литвой. Вот и весь ответ.

Кургинян: Как себе? Литва потеряла суверенитет в 39-м году?

Каспаравичюс: Литва была оккупирована в 40-м году.

Кургинян: Я хочу подчеркнуть, что еще и еще раз происходит то, ради чего, с чем я борюсь. Мистификация фактов. В 39-м году Виленский край был отдан Литве, Литва в 39-м году не потеряла суверенитет, и здесь мистифицируют.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Секундочку. Значит, я хотел бы внести историческое уточнение в данную ситуацию. В соответствии с пактом Молотова-Риббентропа и секретными протоколами к нему Прибалтика кроме Литвы вошла в сферу влияния Советского Союза. Кроме Литвы, напомню. Но вскоре после этого и Литва вошла в сферу влияния Советского Союза в соответствии с поправками к секретным протоколам к пакту Молотова-Риббентропа. Литва тоже вошла. Но Литва вместе с Виленским краем вошла в состав Советского Союза.

Кургинян: Я в этом историческом уточнении подчеркиваю, что с точки зрения раздела сфер влияния это было в точности то же самое, что в Ялте. Да, это раздел сфер влияния. Он шел. Но мы же не ставим под вопрос Ялтинские соглашения или что-нибудь еще. Это был мягкий раздел сфер влияния. Никто не потерял суверенитет. В этом смысле суверенная Литва получила Виленский край.

Сванидзе: Нет, Сергей Ервандович, извините, значит, насчет потери суверенитета. Вы провели параллель с Польшей. Польша потеряла свое государство.

Кургинян: Конечно.

Сванидзе: Но в 40-м году и Прибалтийские страны потеряли свою государственность.

Кургинян: В 40-м. Мы сейчас обсуждаем 39-й

Сванидзе: Нет. 40-й год был прямым продолжением 39-го.

Кургинян: Этот надо доказать.

Сванидзе: Ну как?

Кургинян: Нет, это следующий вопрос программы.

Сванидзе: Ну, разумеется.

Кургинян: А мы сейчас обсуждаем этот.

Сванидзе: Мы сейчас говорим о последствиях пакта Молотова-Риббентропа. Помилуйте, Сергей Ервандович. А это прямое последствие пакта Молотова-Риббентропа.

Кургинян: Нет. Я настаиваю на том, что 40-й год не является прямым последствием пакта Молотова-Риббентропа.

Сванидзе: Хорошо, сейчас мы об этом поговорим…

Кургинян: И не имеет к этому никакого отношения.

Сванидзе: Сейчас мы об этом поговорим. Короткий перерыв, после которого мы возвращаемся к нашим слушаниям…


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Завтра слушания по этой теме будут продолжены. Одного дня слушаний, совершенно очевидно, недостаточно. Сейчас вопрос сторонам. Обращение к советскому руководству со стороны Прибалтийских стран с просьбой о принятии их в состав Советского Союза — это следствие советского ультиматума или выбор меньшего из зол? Пожалуйста, сторона обвинения, прошу вас.

Млечин: Сначала я хотел бы попросить вывести доказательство № 5, если можно, Ваша честь. Это из краткого русско-эстонского военного разговорника. Это для наших солдат, которых отправили на территорию Эстонии, которая тогда еще была самостоятельной.

Материалы по делу.

Из статьи об аннексии Германией Клайпеды:

Из «Краткого русско-эстонского военного разговорника»

Говорите правду.

Вы не можете не знать!

Вы должны были слышать!

Вы должны были видеть!

Вы говорите неправду!

Сдавайся!

Слезай с коня!

Руки вверх!

Если будешь шуметь, убью!

Откуда подвозят продовольствие?

Собрать и доставить сюда коров (овец)!

Не бойтесь красноармейцев!

Собрать жителей для исправления дороги.

Проведите нас так, чтобы никто не заметил.

Принесите топливо!

Если спрячете, мы сами будем искать!

Млечин: Я бы хотел ответить, что довольно странный такой разговорник для солдат, отправленных по пакту о взаимной помощи. Будьте любезны, доказательство № 6, это заявление советского правительства правительству Латвии уже от 40-го года.

Сванидзе: Доказательство обвинения на экран, пожалуйста.

Материалы по делу.

Из заявления правительства СССР правительству Латвии от 14 июня 1940 г.

«Советское правительство считает установленным, что латвийское правительство грубо нарушило советско-латвийский Пакт о взаимопомощи и подобное положение не может быть дальше терпимым.

Правительство СССР считает совершенно необходимым и неотложным:

1. Чтобы немедленно было сформирована в Латвии такое правительство, которое было бы способно и готово обеспечить честное проведение в жизнь советско-латвийского Пакта о взаимопомощи.

2. Чтобы немедленно был обеспечен свободный пропуск на территорию Латвии советских воинских частей для размещения их в важнейших центрах Латвии, в количестве, достаточном для того, чтобы обеспечить возможность осуществления советско-латвийского Пакта о взаимопомощи и предотвратить возможные провокационные действия против советского гарнизона в Латвии.»

Млечин: Если можно, доказательство № 14, это цитата министра иностранных дел Эстонии Карла Сельтера. По-моему, самое печальное, что мы сейчас услышим.

Материалы по делу.

Министр иностранных дел Эстонии Карл Сельтер.

Из книги Михаила Семиряги «Тайны Сталинской дипломатии»

«Я предпочел бы три года немецкой оккупации двум неделям советского господства».

Млечин: Если вы позволите, я хотел бы опросить…

Сванидзе: Пожалуйста, но прежде у меня вопрос уточняющий к вам: министр эстонский, чье мнение сейчас приводилось, может быть, он просто был фашист? Почему он предпочитал три года немецкой оккупации двум неделям советского владычества?

Млечин: Можно, я спрошу свидетеля, да?

Сванидзе: Пожалуйста, пожалуйста.

Млечин: Господин Каспаравичюс, как вы думаете, это, правда, министр не вашей страны, но соседней. Как вы думаете, почему он такое сказал?

Альгимантас Каспаравичюс, историк, политолог, научный сотрудник Института истории Литвы: Потому что он довольно четко сознал, что будет означать советская оккупация и насколько долго она может продлиться. Потому что я еще раз повторюсь, что Балтийские страны и особенно Литва никогда не верила в победу Гитлера во Второй мировой войне и так выстраивала свою политику, что фашистская Германия будет в проигрыше.

Сванидзе: Дело в том, что эстонский министр сравнивает три года немецкой оккупации и две недели советской оккупации, которые ему представляются страшнее. Он оговаривает твердо сроки. Это образ, конечно. Но, тем не менее, он оговаривает сроки. С чем это связано?

Каспаравичюс: Ну, я думаю…

Сванидзе: И не свидетельствует ли это о его, все-таки, политической необъективности, мягко говоря?

Каспаравичюс: Я только могу рассуждать, но я думаю, что эстонский министр имеет в виду ту политику, сталинскую политику, которая проводилась в 37-м, 38-м годах внутри Советского Союза.

Млечин: Ваша честь, у нас есть и представитель Эстонии, у нас есть эстонский журналист. Может, мы ему зададим вопросы. Антон Алексеев, если можно, будьте любезны, скажите, пожалуйста, как в вашей стране тогда отнеслись к вхождению в состав Советского Союза. Вот, ваше мнение. И почему, кстати, министр так сказал? Может, вы лучше знаете?

Антон Алексеев, гражданин Эстонии, журналист эстонской телерадиокомпании: Знаете, я не родственник министра, но моя семья живет в Эстонии с 1903 года, мои предки туда переселились из Петербурга, и бабушка говорит, вот пришли красные в Нарву… Мы нарвитяне, Нарва — это русский город, всегда был, и в эстонской республике, и сейчас. Подавляющее большинство населения — это были русские. Пришли красные — и люди стали бояться. Люди стали бояться. Потому что немцев все помнили. Все помнили, что такое немцы. Все ездили по Эстонии, все видели. В Эстонии были эти прибалтийские немцы, остдойче (восточные немцы), которые перед войной были вывезены Гитлером. Их Эстония помнит. А вот красных, которые пришли, их все боялись.

Сванидзе: Ваше время заканчивается

Алексеев: Ну вот, собственно.

Млечин: Благодарю вас.

Сванидзе: Прошу вас, Сергей Ервандович, сторона защиты может задать вопросы свидетелям обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, это очень важно, как мне кажется, всем, кто не слишком занимался этим вопросом, а занимались им немногие. Были ли подписаны договоренности, параллельные с договоренностями Советского Союза с Риббентропом, были ли подписаны договоренности между Риббентропом и министрами иностранных дел Прибалтийских государств. И когда были подписаны документы министрами иностранных дел Прибалтийских государств с Риббентропом, и когда были подписаны эти бумаги с Молотовым?

Каспаравичюс: Насколько я знаю, Риббентроп (титры на экране под портретом: Иоахим Риббентроп) с Балтийскими государствами никаких документов не подписал, в которых бы разделялись сферы влияния.

Кургинян: Он подписал с ними документы?

Каспаравичюс: Экономические — да, подписал.

Кургинян: Он подписал с ними документы? Когда он подписал?

Каспаравичюс: Экономические, торговые, финансовые…

Кургинян: Проинформируйте нас, когда он их подписал?

Сванидзе: Содержание этих документов…

Каспаравичюс: Ну, например, в 1939 году, в мае…

Кургинян: В июне, 7 июня.

Каспаравичюс: Да, 7-го, нет, я имею в виду про Литву, я сейчас говорю не про Латвию и Эстонию, я говорю про Литву. Литва подписала торговую декларацию с Риббентропом, да… она это подписала. Торговую декларацию.

Кургинян: Я хочу, чтобы все знали, раз и навсегда, что помимо неких ужасных бумаг, подписанных Молотовым и никак кроме как по-ялтински не задевавших интересов Прибалтийских стран, по норме Ялты, были подписаны самими Прибалтийскими странами с Риббентропом тоже бумаги, и раньше, чем подписал их Молотов.

Сванидзе: Сергей Ервандович, если я правильно понимаю свидетеля, он ответил, что речь идет не о документах о разделе политического влияния, а о торговых и экономических договоренностях. Это совершенно разные вещи.

Кургинян: Нет, речь идет отнюдь не только о торговых и экономических договоренностях, речь идет об очень многом. Речь идет о том, Николай Карлович, что на самом деле Прибалтийские страны, Прибалтийские страны не могли подписывать с Риббентропом бумаг о разделе сфер влияния, они не сверхдержава,

Сванидзе: Конечно, конечно, ваше время истекло…

Кургинян: Все, все…

Сванидзе: Ваш тезис, ваш свидетель.

Кургинян: А теперь я спрашиваю своих свидетелей, начиная с Владимира Владимировича Симиндея, скажите, пожалуйста, были ли эти бумаги только столь невинны,или эти бумаги фактически были некими копиями других бумаг?

Владимир Симиндей, историк, политолог, специалист по прибалтийской историографии: 7 июня были подписаны бумаги, которые предполагали конвертацию нейтралитета Эстонии и Латвии в пользу Германии. В частности, речь идет о секретной записке руководителя немецкой службы для заграницы Дирлевангера (титры под портретом: Оскар Дирлевангер), где указывается о том, что прибалты должны быть внимательны со своим нейтралитетом и использовать его исключительно для укрепления своих позиций против Советского Союза. А также ряд других моментов. В контексте каком: начиная с весны и по практически середину лета 1939 года наблюдался уверенный дрейф в сторону Берлина. 20 апреля на праздновании 50-летия Гитлера присутствовали латышские и эстонские генералы, которые получили награду и там проговаривались первичные аспекты вот тех самых пактов июньских, о которых мы уже говорили. 22 мая 39-го года в Риге торжественно празднуется 20-летие так называемого освобождения Риги от большевиков, в котором участвовали части СС в параде. Встречи и поездки постоянные Целлариуса, это представителя абвера, и встречи с главой эстонской разведки. Кроме того, в показаниях Пикенброка (титры под портретом: Ганс Пикенброк) в 46-м году, а это, напомню, руководитель отдела абвер-1, непосредственно занимавшегося разведкой, он говорил о том, что руководитель эстонской разведки полностью, в общем-то, находился в прямом контакте и осуществлял ежегодные встречи. В целом немцы как рассматривали Прибалтийские государства? Эстония полностью пронемецкая, Латвия фифти-фифти, потому что они считали, что основные элитные группировки за Германию, народ — скорее за Советский Союз, Литву они относили к менее надежным партнерам, с учетом вот тех споров по Клайпеде. Но, в любом случае, Литва сдавала свои позиции Германии, и даже те представители элитных кругов, которые ненавидели немцев, они боялись потерять свои свечные заводики и охотно сдавались немцам в большей степени, чем Советскому Союзу. А отсюда вот эти вот, так сказать, наиболее характерные эскапады господина Сельтера о том, что, мол, ему милее три года нацистских порядков, чем две недели советских.

Сванидзе: Спасибо, спасибо, время истекло. Прошу вас, сторона обвинения, вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Вы не могли бы уточнить, что значит «дрейфовали»? Вот вы сказали, что Прибалтийские государства дрейфовали в сторону Германии. В чем это выражалось в практической политике: ввели немецкие войска на свою территорию, передали свои порты в распоряжение военно-морского флота Германии, свои аэродромы в пользу люфтваффе (ВВС вермахта — примечание стенографиста)?

Симиндей: Конечно, безусловно. Ввод, временный ввод кригсмарине (официальное название германских военно-морских сил в эпоху Третьего рейха — примечание стенографиста), например, в Ригу, участие в параде не только ветеранов, которые отличились в 19-м году, но и действующих частей СС в Риге 22 мая, о чем я говорил. Кроме того, даже после заключения договора о ведении советских войск в октябре 39-го года, Германия продолжала контролировать многие аспекты. Например, с этим столкнулись французские дипломаты. Когда они планировали возможную эвакуацию из Риги своего персонала и граждан Франции, они исключали авиационный маршрут Рига-Стокгольм, потому что, хотя вроде бы Швеция нейтральная страна, но мы все прекрасно, так сказать, историки, понимаем, за кого реально, экономически и другими методами болела Швеция в годы Второй мировой войны. Поэтому маршрут авиаперелета Рига-Стокгольм полностью контролировался германским правительством и германским посольством во главе с послом фон Котце. И списки пассажиров сверялись в немецком посольстве в конце 39-го года уже после введения по договору с Ригой туда советских войск, ограниченного контингента. Поэтому, так сказать, немецкое влияние, дрейф был, он не был полностью преодолен даже после договора с Латвией.

Млечин: А в нашу пользу там не было никаких контактов? К нам не приезжали, наши разведчики туда не ездили, такого не было вообще?

Симиндей: Давайте не будем путать политические решения и поездки разведчиков.

Млечин: Вы рассказывали просто о поездках разведчиков.

Симиндей: Улманис не удосужился побывать в Советском Союзе, хотя его приглашали туда многократно. Даже когда он был министром иностранных дел, уж не говоря о том, когда он стал… Ну, кроме того, мы все ж понимаем, что Прибалтика не была странами демократии к 39-му году.

Млечин: В сравнении с советским режимом они были более или менее демократичны?

Сванидзе: На мой взгляд, ваша дискуссия беспредметна, потому что были они более демократичны или менее, это не повод для обсуждения…

Симиндей: Вот именно, я хочу сказать о другом. (Сванидзе: Спасибо, спасибо.) Я хотел бы сказать о другом. Вожди… (аплодисменты не дают ему говорить и он садится).

Сванидзе: Мы завершаем сегодняшний день слушаний, прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории. Сейчас я объявляю, что завтра будет следующий день наших слушаний по данному вопросу и предоставляю слово для финального слова по первому сегодняшнему дню слушаний. Пожалуйста, сторона защиты, прошу, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я хочу, чтобы в результате этого возможности каждого были расширены, чтобы какие-то факты, входящие в окончательное принятие решения, что же было на самом деле, не были выброшены из сознания. Чтоб они были в сознании. Это первое. Факт заключается в следующем. Пакт Молотова-Риббентропа ничем не угрожал и ничего не ущемил в интересах Прибалтийских стран. В отличие от Польши. Второе: для одной из Прибалтийских стран, Литвы, он резко усилил ее возможности территориальные, и это было ею принято. Третье. Параллельно с бумагами пакта Молотова-Риббентропа существовали бумаги того или иного качества, и отнюдь не только экономические, в отношении Прибалтийских стран. Они тоже дружили с этим самым ужасным Риббентропом. Четвертое. Начиная с 39-го года, начался стремительный достаточно дрейф этих стран в сторону Германии. Разговоры по отношению к нацистской Германии в 40-м году: да надо же, приехали военные корабли, ну в гости, в нашу гавань заходили корабли

Сванидзе: Ваше время истекло.

Кургинян: И так далее. Это аморально.

Сванидзе: Сторона обвинения, прошу вас.

Млечин: Да, ваша честь. Нам, конечно, придется продолжить обсуждение, потому что очень многие вопросы остались невыясненными. Сторона обвинения полагает, что политика, проводившаяся Советским Союзом в 39-40-м году, была абсолютно ошибочна в отношении Прибалтики. Эти государства имели право на самостоятельное существование. Их присоединение к Советскому Союзу ничего не принесло нашей стране, кроме проблем и неприятностей всяческого рода. Кроме того, оно испортило отношения нашей страны с этими народами, русского народа с народами Литвы, Латвии и Эстонии. Они ухудшили состояние и жизнь русских людей, которые жили и живут в этих прибалтийских республиках. Я надеюсь, что на следующий день слушаний мы продолжим и докажем наши убеждения. Благодарю вас.

Сванидзе: Я бы хотел, дав некоторую историческую справку краткую, тем самым направить более логично и более правильно ход нашего завтрашнего обсуждения. Дело в том, что мы не обсуждаем вопрос, был ли посредством пакта Молотова-Риббентропа и через его последствия сужен суверенитет Прибалтийских государств. Он, несомненно, был сужен, потому что уже в 40-м году Прибалтийские государства вошли в состав Советского Союза, тем самым потеряв свою государственность. Об этом даже речь не идет, это не предмет для обсуждения. Речь идет совершенно о другом: было ли это благо или минус для Советского Союза.

Кургинян: Я категорически против увязывания 39-го и 40-го года, которое вы осуществляете второй раз.

Сванидзе: У вас будет возможность завтра на слушаниях разбить это убеждение, которое, тем не менее, стопроцентно исторически обосновано. Спасибо.

Кургинян: Я считаю, что оно абсолютно не обосновано. Никто из нас не обладает правом на истину.

Сванидзе: Завтра в 21 час мы продолжим слушания по данному вопросу.

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно прошлое не предсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы. Их связь с настоящим. Судить историю вы будете вместе с нами у вас: есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Тема сегодняшних слушаний — второго дня слушаний — включение прибалтийских стран в состав Советского Союза. Тема, имеющая множество острых углов. И, наверное, больше для нас, чем для жителей прибалтийских стран. Потому что мы, в отличие от них, до сих пор не определились с ответами на многие существенные вопросы. Главный вопрос наших слушаний: Присоединение Прибалтики к Советскому Союзу — выигрыш или проигрыш?

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на своих экранах.

Обвинитель на нашем процессе — писатель Леонид Млечин.

Защита — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный творческий центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

Во время перестройки Литва, Латвия и Эстония первыми объявили о своей независимости. По мнению ряда экспертов эти заявления если не спровоцировали, то ускорили распад Советского Союза. Как вышло, что республики, жившие под одной советской крышей без малого 50 лет, освобожденные от фашистского гнета, проявили неблагодарность и не только первыми избавились от большого соседа, но и объявили нас оккупантами? Многие историки считают, что решение прибалтийских государств о вступлении в СССР было принято под давлением советского руководства. Считается, что Москва таким образом отодвигала от себя границу накануне войны. Уже в 40-м году на территории трех республик начинают действовать так называемые лесные братья. По началу подпольщики устраивали мелкие налеты на части Красной Армии и казнили тех, кого причисляли к предателям. В послевоенные годы противостояние вылилось в столкновения с советскими войсками. Лесные братья действовали на территории Прибалтики на протяжении 17 лет. Насколько сильны были антисоветские настроения в прибалтийском обществе в начале 40-х? Могла ли вооруженная оппозиция продержаться так долго без поддержки мирного населения? И оправдано ли было расширение границ СССР за счет Прибалтики перед угрозой полномасштабной войны с Германией?

Сванидзе: Итак, второй день слушаний. Вопрос обеим сторонам: Легче или труднее было бы для Советского Союза начало войны с Германией без присоединения Прибалтики? Пожалуйста, сторона защиты, ваш тезис, ваш свидетель.

Кургинян: Прошу карту показать. Доказательство № 9.

Никакого вывода прямого из того, что было сделано пактом Молотова-Риббентропа, переноса всего того, что было сделано во время пакта Молотова-Риббентропа в 40-й год нет, потому что в 40-м году начинается, как мы все знаем, война с Францией. По всем материалам, которые я знаю, советское руководство ждало достаточно долгой войны. По крайней мере, эта война началась — посмотрите на карту, каким способом. Это был мгновенный сброс англичан в Дюнкерк. Это было мгновенное наступление со скоростью, которая не видана в военной стратегии. Речь шла о том, что Франция фактически сдалась. В 40-м году Советское руководство, которое понимает, что война уже становится неизбежной, а у меня есть данные, которые говорят об этом, начинает вести себя совсем иначе, чем в 39-м. Покажите следующую карту. Итак, всем понятно, что направление удара на Ленинград будет идти через Прибалтику. Вот как ведется эта кампания на севере, она другой быть не может. С этого момента Прибалтика абсолютно обречена. Что же касается нас, то если говорить о realpolitic, то есть соображении целесообразности, а не как-то еще, то отсутствие Прибалтики в нашем составе означает падение Ленинграда немедленно. Падение Ленинграда немедленно — означается отсечение Архангельска и всего севера. Мы проигрываем войну. После этого проигрыша войны уничтожаются десятки миллионов наших людей. Если мы не берем в свою орбиту Прибалтику тем или иным способом, мы проигрываем войну. Мы поставлены перед необходимостью. Я хотел бы спросить, сначала Фоменко, так ли это?

Сванидзе: Если можно, сформулируйте вопрос свидетелю.

Кургинян: Я сформулирую еще раз вопрос: мы могли уцелеть как государство в войне с фашистской Германией, не взяв под себя Прибалтику? Для меня это и есть оправдание. Горькое, да, но мы же не говорим, что они сладкие.

Александр Фоменко, политолог, литератор: Еще Наполеон говорил, что невозможно изменить географию. Поэтому чисто географически, безусловно, никаких других действий не могла предпринять ни наступающая сторона, ни обороняющаяся в этом конфликте. Именно в силу географии эти страны должны были оказаться либо под Советами, либо под Гитлером.

Кургинян: Ваш вердикт заключается в том, что, если бы мы этого не сделали, нас бы не было?

Фоменко: Если… Я не люблю «если».. Мы должны были…

Кургинян: Мы обязаны были это сделать.

Фоменко: То есть — советский режим обязан был этот сделать, если он хотел сохранить страну. Все.

Кургинян: Ваше мнение (обращаясь к Симиндею).

Владимир Симиндей, историк, политолог, специалист по прибалтийской историографии: Уважаемый суд, я хотел бы сказать, что в случае, если бы Прибалтика оказалась непосредственно, так сказать, в составе территории, контролируемой Германией, то против нас для быстрейшего продвижения к Ленинграду было бы использовано не три прибалтийские дивизии Ваффен СС, две латышских и одна эстонская, а больше десятка.

Кургинян (Подберезкину): Алексей, скажите, ваш вердикт.

Алексей Подберезкин, доктор исторических наук, специалист по проблемам национальной безопасности: На самом деле здесь совершенно все очевидно. Германия уже не просто расправилась с Францией, но она оккупировала Данию, Норвегию, и ввела войска в Финляндию. Поэтому вопрос стоял о том, ну а за кем будут эти территории. Гитлер в мае уже утвердил план, в том числе аннексию, с которым, кстати, правительство косвенно Эстонии и Прибалтийских государств уже фактически согласились.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Спасибо. Я только напомню, что Алексей Подберезкин сделал 6 томов документов на эту тему, документов.

Сванидзе: Спасибо.

Подберезкин: Я добавлю один момент очень важный.

Сванидзе: Только, если можно, очень коротко.

Подберезкин: Вчера мы обсуждали тему, которая имеет прямое к этому отношение. Изменение статуса, скажем, или отношения Прибалтийских государств с 39-го по 40-й год. Вы спрашивали неоднократно: а чем же, так сказать, руководствовались правительства Прибалтийских государств. И вчера не было возможности ответить. Я сегодня отвечу. Конкретно, был принят закон в Латвии министерства внутренних дел… (Сванидзе: Очень коротко, Алексей Иванович) — за контакты с российским ограниченным контингентом преследовали по суду и подвергали репрессиям. Конкретно, во время войны с Финляндией в течение трех месяцев Латвия снабжала, будучи связана с Советским Союзом договором, обеспечивала материальные поставки в Финляндию. Конкретно, Улманис (титры под портретом: Карлис Улманис) обратился к народу в феврале 40-го года уже о том, чтобы в каждой латвийской семье была пара рубах, сапог и т. д. и т. п. для войны. И, наконец, то есть понимаете, когда Германия нависала, Латвия и другие прибалтийские государства уже готовы были…

Сванидзе (обрывает): Спасибо, спасибо… (Кургинян: Это очень важные факты) Пожалуйста, сторона обвинения, вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Владимир Владимирович, вы полагаете, что присоединение Прибалтики с военной точки зрения, с военной точки зрения помогло Красной Армии в первые дни и недели 41-го года?

Симиндей: Безусловно, особенно речь идет об Эстонии, о боях в августе месяце.

Млечин: Ага, спасибо большое. Алексей Иванович, скажите, пожалуйста, за сколько дней в 41-м году была потеряна территория Прибалтики Красной Армией?

Подберезкин: Боюсь ошибиться, но, по-моему, там две недели максимум.

Млечин: Благодарю вас…

Подберезкин: Но, хочу подчеркнуть..

Млечин: Благодарю вас… (садится, не давая закончить, Кургинян протестует, говоря что-то о прерывании, Сванидзе дает рукой сигнал продолжить)

Подберезкин: Но нельзя ставить точку. На Гангуте, например, шло сопротивление, по-моему, три месяца. В некоторых других областях, на Клайпеде, по-моему, две недели сопротивлялись, причем, кстати сказать, силы самообороны Литвы, Латвии и Эстонии.

Сванидзе: Спасибо. Прошу вас, сторона обвинения, ваш свидетель, ваш тезис.

Млечин: Благодарю вас, мне представляется, нашей стороне представляется, что раздел Польши лишил Советский Союз того буфера, который был бы необходим в случае войны с Германией. Польша сопротивлялась Вермахту примерно почти три недели. 17 дней нужно было Красной Армии на развертывание. Если бы Польша существовала в момент нападения Германии, то Германия пришлось бы потратить это время, чтобы дойти до советских границ. После раздела…

Подберезкин: А Прибалтика, а Прибалтика?

Кургинян: Вношу протест, мы не обсуждаем проблемы Польши.

Сванидзе: Нет, позвольте все-таки стороне обвинения закончить логику своего обвинения…

Млечин: Это все в одной фразе, благодарю вас, да. Поэтому общая граница ухудшила положение Красной Армии. То же самое произошло и с присоединением трех республик. Через несколько часов после начала войны, через несколько часов Командующий Северо-западным фронтом, в который был преобразован Прибалтийский военный округ, генерал Кузнецов (титры под портретом: Федор Кузнецов), докладывал о том, что части, сформированные из местного населения, разбегаются. К сожалению, эта территория превратилась в территорию, которую трудно было удерживать, потому что стреляли в спину. Могу ли я допросить своего свидетеля, Виталий Дымарский, специалист по истории Второй мировой войны. С вашей точки зрения, присоединение трех республик помогло Красной Армии в 41-м году?

Виталий Дымарский, политолог, журналист: Безусловно, нет. Это действительно, как вы сказали, это лишило Советскую армию как раз той буферной зоны, созданием которой вообще оправдывалось эта вся сталинская версия оккупации, аннексии Прибалтики. Если бы, как утверждает сторона защиты, мы бы не оккупировали Прибалтику, то там как раз бы и образовывалась та буферная зона, которая не позволила бы в кратчайшие сроки, о чем уже было сегодня сказано, разбить все передовые советские части. Там несколько десятков тысяч военных стояли, в Прибалтийских государствах, которых не стало вместе с местными формированиями буквально, о чем говорит даже сторона защиты, буквально за две недели. Кроме того, аннексией Прибалтики мы создали внутреннего врага, именно внутреннего врага, потому что в той же Литве, которую представляет тут мой коллега, в той же Литве литовские партизаны образовались, это по поводу радости, которую испытывали народы тех стран к приходу советского режима. За несколько дней партизаны выгнали, партизаны, не немцы, выгнали, начали выгонять советские военные формирования из Литвы. Чего уж дальше, да? (Сванидзе: Еще 20 секунд добавляю.) Мы лишились буферной зоны, мы выдвинули наши формирования в прямой контакт с немцами, что, как вы правильно сказали, хотя сторона защиты пытается все время раздробить историю по годам, но все взаимосвязано. Что произошло, кстати говоря, и в Польше, где мы тоже лишились этой буферной зоны.

Млечин: Благодарю вас.

Сванидзе: Спасибо. Я хотел бы добавить кое-какую информацию, которую прошу воспринимать, как доказательство суда. Мне приходилось для серий исторической хроники много разговаривать с народным артистом Советского Союза Донатасом Банионисом. И результат нашего разговора, интервью Донатаса Баниониса было в эфире российского государственного телеканала. Речь шла о последствиях пакта Молотова-Риббентропа для Литвы. Он был тогда совсем молодым парнем, и молодым актером Паневежского театра. Он говорил о репрессиях, свидетелем которых он был, и он говорил, что когда советские войска вошли в Литву, начались депортации, и депортации носили на взгляд литовского населения беспорядочный характер в социальном плане. То есть депортировали богатых и бедных, образованных и простых. И они испугались настолько, что стали ждать немцев. Это мне говорил Донатас Банионис. Спасибо. Сейчас сторона защиты может задать вопросы свидетелям обвинения. Прошу, вопросы.

Кургинян: Мы установили, что от двух недель до трех месяцев шло сопротивление в Прибалтике. Можем ли считать это установленным? Да?

Дымарский: Да.

Кургинян: Можем? Теперь у меня возникает следующий вопрос. Не будем говорить о вечной России. Реально СССР выиграл войну с невероятным напряжением. Понимаем ли мы, что эти две недели и эти три месяца, ну, поверьте мне, я как математик просто участвовал в расчете математических моделей этих стратегических игр в Прибалтике, абсолютно точно стоили бы нам Ленинграда, который мы только чудом не потеряли. Понимаем ли мы, что если мы таким чудом отстояли Ленинград, то отсутствие Прибалтики насколько-то, насколько-то облегчило бы немцам взятие Ленинграда. Да или нет?

Дымарский: Нет.

Кургинян: Почему?

Дымарский: Потому что они до Ленинграда дошли намного быстрей, чем, если бы Прибалтика не была советской.

Кургинян: В каком смысле? Она же уже была бы немецкой.

Дымарский: Почему она была бы немецкой?

Кургинян: А как она могла ею не быть?

Дымарский: А как она могла быть ею?

Кургинян: Как: просто немцы вошли бы туда.

Дымарский: Нет, понимаете, вы, ваши сейчас рассуждения: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. А вы говорите: это может быть, потому что это может быть всегда.

Кургинян: Как, как, я ничего не могу понять.

Дымарский: Я тоже.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, простой вопрос тогда я задаю вам. В Прибалтике — мне придется его задать, потому что он общий — осуществлялся холокост при немцах? Да или нет?

Дымарский: При немцах?

Кургинян: Да.

Дымарский: Ну что, да.

Кургинян: В этом холокосте участвовало прибалтийское население? Оно признало это?

Дымарский: Ну… безусловно…

Кургинян: Как по датам разворачивался холокост?

Дымарский: Это я вам не могу сейчас сказать, это надо заниматься историей холокоста.

Кургинян: Вы не можете… А теперь скажите мне: холокост осуществлялся в Прибалтике из гигантского отвращения к Советской Армии?

Сванидзе: Я так понимаю, что это вопрос риторический?

Кургинян: Я считаю, что это не вопрос риторический. Это вопрос, который бьется в моем сердце гораздо сильней, чем я его задаю. Вы прекрасно знаете, что именно происходило в Прибалтике и как именно она готовилась пасть к немцам. Вы прекрасно знаете, что в Прибалтике после войны не нашлось никакого правительства, кроме коллаборационистско-немецкого. Вы прекрасно знаете, что там шел холокост. Никакого, просто никакого правительства. И теперь я спрашиваю вас об одном…

Сванидзе: Все, все, все.

Кургинян: Эти холокосты, в которых участвовали прибалты, они резали евреев потому, что они ненавидели коммунистов?

Дымарский: Ну, они резали коммунистов не потому, что они ненавидели евреев.

Кургинян: Вы ответили на мой вопрос. Значит, они делали это по зову сердца.

Дымарский: И что?

Кургинян: И ничего. Мне главное, что для вас «и что». Спасибо вам большое. За эту гениальную фразу.

Дымарский: Это ужасно, Сергей Ервандович, это ужасно.

Кургинян: В этой фразе квинтэссенция всего.

Дымарский: Это ужасно. Это ужасно, то, что они делали. Безусловно, но мы сегодня эту тему не обсуждаем.

Сванидзе: Минуточку…Тема слишком острая. Полминуты свидетелю я даю на объяснения.

Кургинян: Но тогда я…

Сванидзе: Так, Сергей Ервандович, вы задали вопрос. Вопрос очень острый, Дайте возможность свидетелю ответить.

Дымарский: Сергей Ервандович перевел разговор в совершенно другую плоскость.

Сванидзе: Оста…, не комментируйте этот разговор Сергея Ервандовича, если можно, по существу.

Дымарский: Холокост, безусловно, заслуживает осуждения. Кем бы он не осуществлялся: прибалтами, немцами, венграми, румынами и я еще не знаю, какими народами.

Кургинян: Но не русскими…

Дымарский: Безусловно, безусловно.

Кургинян: Которые спасли мир от этого.

Дымарский (к Сванидзе): Мы это обсуждаем?

Кургинян: Нет, вы не это обсуждаете.

Сванидзе: Сергей Ервандович, дайте возможность свидетелю ответить.

Дымарский: Вообще я не понимаю, о чем говорить. Но это отношение к холокосту мое и части населения Прибалтийских государств не имеет никакого отношения к обсуждаемой теме и к отношению Прибалтийских же государств к Красной Армии и к советскому режиму.

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Я вынужден сказать, что это имеет отношение по принципу «За вашу и нашу свободу».

Сванидзе: Спасибо. Значит, поскольку тема очень важная и очень острая, я позволю себе историческую справку. Вопрос стороны защиты правомерен. Уничтожение евреев в Прибалтийских странах имело место. И оно имело место еще даже до прихода германской армии на эти территории. Аналогичные страшные случаи были во многих других странах, они были, как известно, и в некоторых районах Украины, во многих других странах. Литовское, эстонское, латышское правительство позднее признало эти факты. Это, конечно, ни в коем случае не бросает тень на народы Прибалтики.

Кургинян: Ни в коем случае.

Сванидзе: Факты эти несомненно имели место. Объявляю перерыв. После этого мы вернемся к слушаниям…


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем слушания по теме: присоединение Прибалтики к СССР: выигрыш или проигрыш. Вопрос обеим сторонам: Является ли победа Советского Союза в Великой отечественной войне дополнительным аргументом в пользу присоединения Прибалтики? Пожалуйста, сторона обвинения, ваш тезис, ваш свидетель, Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю вас, ваша честь. Я бы поставил этот вопрос так: нам ничем, к сожалению, нашему государству, ничем не помогло присоединение Прибалтики в 40-м году. Пошло нам во вред только в первые недели 41-го года, вопрос стоит только в том, насколько это пошло на пользу после освобождения Прибалтики. Вот разрешите, я обращусь к своим свидетелям. Виталий Наумович, возвращение, вот, советская власть вернулась в Прибалтику. Они стали частью нашей территории. Никто в этом абсолютно в нашей стране не сомневался, ну почти никто. Это точно. Туда вкладывались большие средства, там строились крупные предприятия. Туда везли рабочих, потому что там не хватало собственных рук или считалось, что не хватало. А потом, когда Прибалтика взяла и ушла, оказалось, что это все впустую, растраченные силы и средства. Или вы считаете по-другому?

Виталий Дымарский, политолог, журналист: Я считаю так же. Я даже думаю, что, как выяснилось в исторической перспективе, то присоединение Прибалтики, та аннексия, которая произошла в 40-м году, сыграла роль катализатора, если хотите, детонатора распада СССР в 91-м году.

Сванидзе: Мы еще придем к этому вопросу. Сейчас я задавал другой вопрос.

Дымарский: Я так понимаю этот вопрос.

Сванидзе: Является ли победа в войне аргументом в пользу присоединения Прибалтики? Вы немножко забежали вперед по времени.

Млечин: Немножко другой вопрос. Но это и есть главный вопрос.

Дымарский: Можно я тогда отвечу и на этот вопрос. Что касается победы в войне…

Сванидзе: Да, победы в войне.

Дымарский: Ну, достаточно посмотреть…

Сванидзе: Доказывает ли она, что правильно присоединили?

Дымарский: Да, я понимаю. Достаточно посмотреть просто на реакцию прибалтийских народов после войны на советский режим. Я думаю, что мы, наверное, сегодня будем еще об этом говорить, и о лесных братьях, и о других формах сопротивления советскому режиму, но совершенно понятно…

Сванидзе: Такой возможности больше не будет.

Дымарский: А?

Сванидзе: Такой возможности может больше не представиться

Дымарский: Но совершенно понятно, что, освободившись от немецкой оккупации в 44-м году, народы этих стран попали под другую оккупацию. Причем она действительно, как вот говорил мой коллега вчера, она в отличие от немецкой длилась не три года, а 50 лет. И, кстати говоря, если опять забегать вперед, забегая чуть вперед, если посмотреть на ситуацию сегодняшнюю с некоренным, как сейчас говорится, или с русскоязычным населением в Прибалтийских государствах, то не было бы этой ситуации, которой мы все искренне и, я думаю, что справедливо недовольны.

Млечин: Благодарю вас, ваша честь

Сванидзе: Прошу вас. Защита может задать вопросы свидетелю обвинения.

Кургинян: Я хочу спросить: был ли в каком-нибудь из Прибалтийских государств генерал де Голль? В прибалтийском варианте.

Дымарский: Вы меня спрашиваете? Нет, Сергей Ервандович.

Кургинян: Не было? То есть Прибалтика не восстала против немцев в той степени, в которой восстала Франция или Югославия. Там не было организованного антифашистского движения.

Дымарский: Было. Было, были партизаны.

Кургинян: Нет, партизаны ладно. Были ли там…

Дымарский: А де Голль… Вы спросили про генерала де Голля, но во Франции было движение Сопротивления, то же партизанское движение.

Кургинян: Движение сопротивления было везде, даже в Германии. Партизаны были везде. Скажите мне: были ли организованные силы на уровне правительств, так сказать, которые боролись с немецкой оккупацией в Прибалтике, против фашистов. Вот так, как боролся против них де Голль.

Дымарский: Вы хотите, чтоб я вам сказал, что не было? Было сопротивление.

Кургинян: Я хочу, чтоб вы сказали правду.

Сванидзе: Сергей Ервандович, я просто, у меня есть цифры. В Литве 250 тысяч партизан на советской стороне. В Латвии 12 тысяч, в Эстонии 2 тысячи. (При этом на экране цифры: Литовская ССР — 10 000 (подчеркиваю разницу — стенографист) чел., Латвийская ССР — 12 000 чел., Эстонская ССР — 2000 чел.).

Кургинян: Понятно. Две тысячи партизан — это не много…

Сванидзе: Прошу прощения. Повторяю, поскольку я занимался этим профессионально, я могу назвать такую фамилию, если она, кстати, вот здесь может быть вы (к Каспаравичюсу) скажете: генерал Плехавичюс (титры под портретом: Повилас Плехавичюс).

Кургинян: Хорошо. Хорошо.

Альгимантас Каспаравичюс, историк, политолог, научный сотрудник Института истории Литвы: Да, генерал Плехавичюс в определенном смысле может быть аналогом генерала де Голля. Но конечно это было не то… Литва — государство не такого масштаба, как Франция. И генерал Плехавичюс не такого масштаба генерал, каким был, какого масштаба был генерал де Голль.

Кургинян: Постойте, нас интересует вся Прибалтика.

Дымарский: Сергей Ервандович, Артур Спрогис, если я не ошибаюсь, латвийский руководитель партизанского движения, сидевший в Москве, это по поводу централизованного..

Кургинян: Так вы говорите совсем о другом. Я спрашиваю вас, было ли, как генерал де Голль, вы все время не хотите понять. Если это были просоветские силы, так это вообще вопросов никаких нет, это неинтересно. Были ли антисоветские антифашистские силы?

Дымарский: Были.

Каспаравичюс: Да, в Литве были антифашистские…

Кургинян: А в Эстонии, Латвии?

Каспаравичюс: Не надо обобщать всю Прибалтику.

Кургинян: Почему не надо, мы обсуждаем вопрос Прибалтики.

Каспаравичюс: Прибалтика состоит из трех разных государств.

Кургинян: Я прошу протест, разве мы не обсуждаем вопрос всей Прибалтики или одной страны?

Сванидзе: Ну, разумеется, о всей Прибалтике, просто свидетель может говорить только о Литве.

Кургинян: Тогда я спрошу у другого свидетеля, у третьего. И обращу ваше внимание на то, что фактическая ситуация в Прибалтике исключала формирование там подобных правительств, не говоря о том, что Прибалтика вошла в нашу зону. А теперь я напоминаю вам этот пример, который существует из великого фильма Анджея Вайды «Пепел и алмаз». По полякам стреляешь, говорит, — а ты, говорит, по воробьям? Значит, там существовало советское антифашистское движение. Значит, мы его должны были отдать? Мы должны были сдать своих прибалтов, да? Чужим. Каким? Пронемецким? Коллаборационистским правительствам? Как там реально, в этой Прибалтике после 45-го года могли сформироваться правительства, которые не были бы просоветскими? Они…

Сванидзе: На самом деле, на самом деле правы, на мой взгляд, обе стороны. Потому что ситуация там была крайне сложна. Там были и антисоветские, и антифашистские, причем в одном лице, в одном лице. Одни и те же силы были и антисоветскими, и антифашистками.

Кургинян: Теперь смотрите. Вы говорите, что их мало.

Сванидзе: Секундочку. Сейчас давайте, мы все-таки пойдем дальше по нашим слушаниям. Теперь у вас есть возможность представить тезис и своего свидетеля.

Кургинян: Я хочу спросить всех трех моих свидетелей. Прошу их воспользоваться временем паритетно. Скажите, пожалуйста, в 45-м году, когда мы туда входили, могли мы там кому-то, кроме коллаборационистов очевидных немецких, которых надо было, прошу прощения, вешать по всем деревьям, по законам Нюрнбергского процесса, отдавать власть. Что мы там должны были делать после 45-го года? (Обращаясь к Фоменко) Как вы считаете, были ли у нас альтернативные решения?

Фоменко: Никаких альтернативных решений ни у одного из победителей во Второй мировой войне, очевидно, не было. Все они поступали одинаково. И американцы, придя во Францию, естественно не думали о том, чтобы озаботиться судьбой Петена. Они отдали власть де Голлю. То же самое делали Советы здесь, поэтому ничего здесь особенного нет.

Кургинян: Скажите, пожалуйста (к Симиндею), были ли альтернативные решения в 45-м году. Я просто пытаюсь для себя вообразить.

Владимир Симиндей, историк, политолог, специалист по прибалтийской историографии: Конечно, нет. Конечно, нет. В принципе, те группировки, которые надеялись на восстановление режимов, ну, может быть, уже менее авторитарных в Прибалтийских странах, они рассчитывали на плохое переигрывание, так сказать, времен конца Первой мировой войны. Что вот, русские и немцы истерзают друг друга в боях, и тут придут англичане, американцы, и помогут создать новый буфер, новую систему лимитрофов, чтобы что-то можно было…

Кургинян: А они не хотели и не могли…

Симиндей: Но случилось так, что Советский Союз оказался, так сказать, главной державой-победительницей, которая вошла в Берлин и во многом диктовала условия того, как придется договариваться о формировании нового более гуманного послевоенного времени.

Кургинян: Значит, посягая на это, мы посягаем на Ялту.

Симиндей: Ну, в общем, специалисты знают, что, например, немцы инспирировали как движение сопротивления в Прибалтике. Известно, что так называемый «Ягд-фербанд-Ост» делали рассадники так называемых национальных партизан в Прибалтике. Значит, тот же Якобс…

Кургинян: Это сложная история.

Симиндей: Вот, а в Эстонии было так называемое правительство Отто Тиифа (титры под портретом: Отто Тииф), которое было полностью инспирировано немцами.

Кургинян (Подберезкину): А вы что считаете по этому поводу? Вы издали 6 томов.

Алексей Подберезкин, доктор исторических наук, специалист по проблемам национальной безопасности: Ну, достаточно здесь одного документа, который был подготовлен по заказу британского премьера. Вы сами понимаете, симпатий никаких нет. В 45-м году. И МИД, аналитический отдел МИДа, подготовил этот документ, вот я его просто прочитаю. Мы вышли…

Сванидзе: Полминуты, Алексей Иванович.

Подберезкин: …Мы вышли на границы, на прежние границы. В этом докладе сделан вывод о том, что границы СССР, которые были сформированы к 40-му году, это имеет отношение, 40 и 45-й год, представляют собой, цитата, «на всем своем протяжении на Западе не результат притязаний, а исторически обусловленную стратегическую и географическую черту». Точка. Конец цитаты.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Прошу вас, сторона обвинения может задать вопросы свидетелю защиты.

Млечин: Можно, тоже тогда обращусь ко всем троим и попрошу вас коротко ответить. Я, меня, вы знаете, что смутило? Я бы понял, если бы вы сейчас сказали, что эти три республики летом 40-го года проголосовали за вступление в Советский Союз. И естественно, что после освобождения от немцев это были наши части нашей территории. Этот аргумент вообще не возник. На прошлом заседании говорилось только о том, что мы должны были их присоединить для противостояния фашистской Германии. Если это единственный аргумент, то в 45-м году нацистской Германии больше не было.

Александр Фоменко, политолог, литератор: это всего лишь восстановление суверенитета на территории, которая принадлежала к Российской империи на протяжении 200 лет. С этим было согласно на самом деле и правительство Соединенных Штатов. Потому что в акте признания Балтийских стран через два года после большевиков в 22-м году.

Млечин: Соединенные Штаты никогда не признали присоединение трех республик. В отличие от других государств.

Фоменко: В 22-м году, в июле Государственный секретарь Чарльз Эванс Хьюз (титры под портретом: Чарльз Хьюз) в момент признания направил циркулярную телеграмму всем послам и потом объявлено это было журналистам, на следующий день на пресс-конференции. И было сказано: правительство Соединенных Штатов всегда придерживалось принципа нерасчленения исторической территории России. Факт признания нами правительств, созданных и сохраняемых туземным населением (там indigencepopulation) не означает отказа от этого фундаментального принципа.

Сванидзе: Так, уважаемые коллеги, я сразу же вношу ясность в разговор. И совершенно официально правительство Соединенных Штатов, а оно не устает это подчеркивать, никогда не признавало правомерность вхождения Прибалтийских государств в состав Советского Союза. (Все говорят одновременно)

Фоменко: Но позиция Соединенных Штатов…

Кургинян: Имею ли я право, имею ли я право, поскольку вы включились в этот разговор… Имею ли я право потребовать предъявления доказательства № 18?.

Сванидзе: Прошу вас.

Материалы по делу.

Из диалога Рузвельта и Сталина на Тегеранской конференции.

Рузвельт: «В Соединенных Штатах может быть поднят вопрос о включении прибалтийских республик в Советский Союз, и я полагаю, что мировое общественное мнение сочтет желательным, чтобы когда-нибудь в будущем каким-то образом было выражено мнение народов этих республик по этому вопросу. Поэтому я надеюсь, что маршал Сталин примет во внимание это пожелание. У меня лично нет никаких сомнений в том, что народы этих стран будут голосовать за присоединение к Советскому Союзу так же дружно, как они сделали это в 1940 году.»

Сталин: «Литва, Эстония и Латвия не имели автономии до революции в России. Царь был тогда в союзе с Соединенными Штатами и с Англией, и никто не ставил вопроса о выводе этих стран из состава России. Почему этот вопрос ставится теперь?»

Рузвельт: «Дело в том, что общественное мнение не знает истории… (…) Но общественное мнение может потребовать проведения там плебисцита.»

Сванидзе: Вы мне приводите это в доказательство, я вам говорю, что нет официального признания, а вы мне приводите разговор Рузвельта и Сталина.

Млечин: Рузвельт советует провести там выборы, вот и все. Больше ничего там нет в этой цитате.

Фоменко: Ваша честь, ни одно правительство Соединенных Штатов никогда не дезавуировало указанное мной заявление государственного секретаря.

Сванидзе. И не нужно ничего дезавуировать.

Фоменко: Позиция Соединенных Штатов известна. Соединенные Штаты признавали результаты совещаний в Хельсинки о нерушимости границ… (все говорят одновременно).

Сванидзе (перебивает): Уважаемые коллеги, правительство Соединенных Штатов никогда не признавали правомерность вхождения Прибалтики…

Симиндей: Правительство России никогда не признавало советскую оккупацию Прибалтики. Если мы будем из этого исходить, тогда…

Сванидзе: Правильно. А соединенные Штаты никогда не признавали правомерность вхождения Прибалтики…

Симиндей: Соединенные Штаты признавали правомерность вхождения Прибалтики с условиями, о которых было сказано (все говорят одновременно)…

Кургинян: Давайте только зафиксируем, что все, да?

Сванидзе: Сергей Ервандович…

Кургинян: Вы прервали на середине доказательства.

Сванидзе: Секундочку. Сергей Ервандович. Во-первых, не вас прервали. Я призвал другую сторону.

Кургинян: Да? Но вы включились с очень активным лицом. Я готов к этому. Давайте включаться.

Сванидзе: Секундочку. Я включился, потому что стою за…

Кургинян: Потому что зашаталась конструкция.

Сванидзе: Сергей Ервандович, успокойтесь. У меня ничего не зашаталось.

Кургинян: Не зашаталось?

Сванидзе: Да.

Кургинян: Кое-что зашаталось.

Сванидзе: Просто я хочу, чтобы аргументация всех сторон базировалась на исторической правде. На самом деле к нашему спору не имеет ни малейшего отношения факт признания американцами вхождения Прибалтики в СССР. Так, все, закончили на эту тему. Значит…

Млечин: Ваша честь, если позволите…

Кургинян: Это называется заткнуть рот.

Сванидзе: Нет, а здесь нечего просто говорить.

Кургинян: Ну конечно нечего говорить.

Симиндей: Мне был задан вопрос в числе прочих.

Млечин: Да. Может, мне напомнить вопрос, а то уже люди забыли? Я хотел бы получить ответ на вопрос.

Сванидзе: Я прошу вопрос о правомерности, о признании Соединенными Штатами правомерности— исключить.

Млечин: Да нет, меня это вообще не интересует. Абсолютно.

Сванидзе: Меня тоже.

Млечин: Меня интересует другой вопрос: я был крайне поражен, что среди причин, по которым Литва, Латвия, Эстония должны были стать вновь частью Советского Союза, не фигурирует вовсе аргумент, что в сороковом…

Симиндей: Хорошо. У меня есть как раз…

Млечин: Можно я уже продолжу уже вопрос.

Кургинян: Все люди говорят, что вы не даете им говорить.

Млечин: Нет, этот джентльмен, этот свидетель (о Симиндее) уже ответил.

Владимир Симиндей, историк, политолог, специалист по прибалтийской историографии: Нет, Я не ответил. У меня есть как раз возможность об этом сказать. Безусловно, кроме геополитического фактора, был другой фактор. Самоустановление независимости Прибалтийских республик в тех формах, в которых оно, так сказать, объявилось к 20-му году, это был результат воздействия как внутренних, так и внешних сил. Не оккупированная немцами в Первую Мировую часть территории Прибалтики, а именно Лифляндия и Эстляндия, они были очень сильно большевизированы. Как известно, на выборах в Учредительное собрание, которое потом в целом большевики по России проиграли, но как раз в Прибалтике они его выиграли. Относительное большинство, то есть первое место, они получили в Эстляндии, и абсолютное большинство они получили в Лифляндии. Поэтому установление советской власти в конце 17-го года было абсолютно естественным. И если бы не немецкие оккупационные войска, которые уже к февралю 18-го года дошли до Эстонии и полностью захватили, советская власть установилась бы естественным путем. Поэтому она была сковырнута с помощью иностранных штыков. Почему же удивляться, что к 40-му году решили переиграть Гражданскую войну? Это был второй момент, почему, потому что особенно латышские стрелки, они были, ну, своего рода акционерами той революции и того режима, который установился в Советском Союзе.

Сванидзе: Если можно, завершайте.

Симиндей: Поэтому было два мотива. Один из мотивов был геополитический. Второй мотив: там были тоже коммунисты, которых насильственно отторгли от власти, они выражали настроения в какой-то период большинства.

Сванидзе: Я прошу прощения, уважаемый свидетель, завершайте, потому что еще Алексей Иванович наверное…

Симиндей: Да, конечно.

Сванидзе: Спасибо большое.

Млечин: Можно? На мой вопрос ответить. Если хотите, я его еще раз повторю. Я спрашивал: я удивлен тем, что среди аргументации о том, почему в 44-45-м году Литва, Латвия и Эстония вновь были включены в Советский Союз, совершенно не фигурирует того обстоятельства, что летом 40-го года они проголосовали… А фигурирует только обстоятельство, что мы присоединили их исключительно ради противостояния Германии.

Сванидзе: Леонид Михайлович, если вы не задаете вопрос господину Подберезкину, то ваше время истекло.

Млечин: Я господину Подберезкину задаю вопрос, конечно, я просто напоминаю вопрос. А то отвечают мне на другое.

Подберезкин: На самом деле вопрос-то не такой простой. Потому что на выборах 40-го года победили не коммунисты, а победили народные правительства. Например, в Латвии, был один коммунист, и то только по одной простой причине, потому что с 34-го года там была диктатура Улманиса (титры под портретом: Карлис Улманис), и все партии были запрещены. И вошли как раз туда представители интеллигенции. И на выборах, они были, кстати, более демократическими, чем выборы до этого, но это спорные вопросы. Это, на мой взгляд, никакого отношения не имеет. После всех этих историй было много всяких конференций: и Ялтинская, и Потсдамская, и, наконец, ОБСЕ в 75-м году признало нерушимость границ, да? Что мы сейчас обсуждаем, мне не очень понятно.

Млечин: Благодарю вас, да. Я получил ответ.

Сванидзе: Объявляю короткий перерыв, после чего мы продолжим наши слушания…


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Последний вопрос наших слушаний. Повлияло ли присоединение Прибалтики на распад Советского Союза? Пожалуйста, сторона защиты, прошу вас. Сергей Ервандович, тезис, свидетель.

Кургинян: Присоединение Прибалтики произошло в 40-м году. Повторилось это все в 45-м. А распад Советского Союза начался и является одним из самых загадочных процессов. Я посвятил всю свою жизнь и последние 20 лет этой жизни исследованию распада Советского Союза. На распад Советского Союза повлияла масса факторов. Масса факторов. Прибалтика в момент советской революции была яростно просоветской и коммунистической. Она была одним из лидирующих, авангардных отрядов советизации. Это были латышские стрелки и все остальные. Я видел этих прибалтийских коммунистов. Они были по-настоящему убежденными людьми. Потом это поколение ушло. Вместо этого поколения, так сказать, появилось другое поколение. За ним появилось третье. К какому-то моменту Прибалтика стала более или менее, так сказать, уже антисоветской. Она все более и более хотела отделяться. Шел медленный процесс. Надо ли было ей давать отделяться или нет — это вопрос совершенно отдельный. Лично я считаю, что надо было, надо было в ускоренном порядке давать отделяться. Но только в соответствии со всеми законными нормами, со всеми правами защиты русского населения, в соответствии со всеми дипломатическими соглашениями, а не так вот — от фонаря: объявили и разошлись. Извините, так не расходятся. Я хочу дать слово всем трем свидетелям, чтобы они коротко высказались.

Сванидзе: По полминуты каждому прошу вас.

Кургинян: Полминуты — это огромное время. Скажите (к Фоменко).

Сванидзе: Значит, присоединение Прибалтики — было ли фактом распада СССР?

Александр Фоменко, политолог, литератор: Безусловно, этот фактор не мог действовать в течение 50 лет. Были другие факторы, которые этому способствовали. Разумеется, тот факт, что в советское время никогда вслух не говорилось о реальной истории Прибалтики, повлиял на это. И поэтому несчастные русские члены разных интерфронтов искренне думали, что они должны там защищать исключительно дело советской власти. В то время, как русские присутствуют в этих странах последнюю тысячу лет, и они столь же коренные, как и эстонцы или латыши. Вот этого сделано не было, по каким причинам, Сергей Ервандович немножко намекнул.

Кургинян (Симиндею): Пожалуйста, ваше мнение.

Симиндей: Прибалтийский фактор был одним из факторов распада СССР. Но далеко не самым главным. Гораздо важней был Карабах, события в Оше и в других местах. Значит, Москва — главные события происходили в Москве по распаду СССР.

Кургинян: Прошу, пожалуйста, Алексей, скажите ваше мнение (к Подберезкину).

Подберезкин: Ну, на мой взгляд, совершенно очевидно. Распад СССР происходил в Москве. А Прибалтика был один из очень мелких элементов. Я просто недавно вспоминал c Михаилом Сергеевичем Горбачевым — юбилей вроде как, 20 лет прошло, перестройки — и эти события, в том числе события 91-го года, я вам скажу: прибалтийские лидеры, в том числе националистического толка, после введения ГКЧП толпами побежали клясться в своей верности, в том числе и очень популярные.

Кургинян: Разрешите мне, как исследователю, сказать буквально два слова. Адрес распада: Москва. И более точный адрес: ряд кабинетов на Старой Площади. (Сванидзе: Спасибо!) Еще более точный: ряд кабинетов в Кремле.

Сванидзе: Спасибо. Прошу вас. Сторона обвинения может задать вопросы свидетелям защиты.

Млечин: Ваша честь, могу ли я тоже попросить всех трех свидетелей по одному ответить на такой вопрос. Если Литва, Латвия и Эстония с такой скоростью побежали из Советского Союза, да еще сделали все, чтобы эта дверь побыстрее открылась, да еще, можно сказать, локтем расталкивали, побежали — стоило ли их тогда присоединять с вашей точки зрения?

Фоменко: Если вы помните, в 91-м году почти все интеллигентное население СССР готово было бежать впереди лошади для того, чтобы покинуть Советский Союз и начать какую-то другую жизнь. Все, что происходило в Прибалтике, было частью этого течения. Сейчас, по прошествии времени понятно, что если бы этим людям, включая прибалтов, объяснили будущее, что будет результатом их действий, многие бы задумались.

Кургинян: Вы отвечаете, как человек, который там живет, как человек, который знает ситуацию…

Владимир Симиндей, историк, политолог, специалист по прибалтийской историографии: Уважаемый Леонид, я хотел бы сказать совсем другое. Именно с такой скоростью их выталкивали из Советского Союза. Мы сегодня говорили о том, что…

Млечин: Мы выталкивали прибалтов?

Симиндей: Ряд людей в Кремле и на Старой Площади — безусловно. Я доподлинно знаю, о чем говорил Яковлев, например, с Горбуновым в Латвии и так далее.

Кургинян: А я знаю, о чем с Буткявичюсом…

Симиндей: Выталкивали насильно и очень быстро. И гарантировали им безопасность.

Млечин: Ага, понятно.

Подберезкин: Мои коллеги ответили на этот опрос. Это не проблема: желание, нежелание прибалтийских лидеров. Это проблема инспирировалась из Москвы. И находила там, как и многие другие идеологические вещи, находила там четкую совершенно опору.

Млечин: То есть литовцы, латыши и эстонцы не хотели уходить из Советского Союза?

Подберезкин: Да нет, конечно. А у нас хотели, кстати сказать, из Татарстана уходить. А некоторые сейчас с таким же ключом подходят к российскому Дальнему Востоку. Поэтому всегда найдутся те части элит, которые захотят жить отдельно, потому что тогда они будут печатать сами деньги, выбирать, на какой машине какой длины им ездить, какие мигалки цеплять. То есть всегда есть эгоистические элиты.

Симиндей: А кто-то, может, хотят наоборот войти. И так бывает.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Сторона обвинения может произнести свой тезис о и опросить своих свидетелей.

Млечин: Да? Можно, я тоже это сделаю. Леонид Фридович Кацис, историк, доктор филологических наук, преподаватель. Скажите пожалуйста, вы много времени посвятили Прибалтике, вам тоже кажется, что на самом деле литовцы, латыши, эстонцы в общем совершенно не хотели уходить из Советского Союза, им нравилось… Только часть элиты, которую еще в Москве, в Москве инспирировали, они сказали «давайте уходить», а так бы и сейчас еще были в составе нашей страны.

Леонид Кацис, историк, доктор филологических наук, преподаватель РГГУ: Честно говоря,…

Кургинян: Я протестую, не было слова «только».

Сванидзе: Хорошо. Протест принимается.

Кацис: Я хотел бы здесь сказать, что все не так просто. Мы, если говорить о технической стороне дела, я абсолютно не убежден, что здесь поведение прибалтов, которые были делегатами съезда, вот первого, который имел место, что они были правы. Когда они так демонстративно ушли. Вот их уход привел к резкому изменению соотношения голосов на этом съезде, когда всякие Ниязовы и тому подобные оказались вдруг в большинстве…

Кургинян: Я протестую: что значит Ниязовы и тому подобные.

Сванидзе: Я принимаю протест.

Кацис: Хорошо. Представители не столь, скажем так, демократически ориентированных среднеазиатских республик заняли место, так сказать, активное тех, кто представлял европейский путь развития.

Млечин: Мы немножко уходим в сторону. С вашей точки зрения, они хотели оставаться в Союзе?

Кацис: Ни в коем случае.

Млечин: Спасибо большое. Могу я вас попросить, Антон Алексеев, будьте добры, да.

Антон Алексеев, гражданин Эстонии, журналист эстонской телерадиокомпании: По-моему, сам факт того, что мы это так сильно здесь, в Москве, обсуждаем, его имеет смысл соотнести с тем, что в Эстонии, я уж не знаю, как в Латвии и Литве, никто бы не устроил такого суда, потому что это вопрос на уровне, хорошо или нехорошо воровать в гостях серебряные ложки, понимаете. У нас как бы нету таких вопросов и сомнений.

Кургинян: Я протестую. Задета порядочность.

Сванидзе: Нет. Протест не принимается.

Алексеев: Вот, и что значит, хотели или не хотели уходить? Не хотели быть внутри Советского Союза. Вот и все. Что такое Советский Союз? Ну что такое? В 39-м году Эстония была такая же аграрная, простая, деревенская страна на уровне Финляндии. Где была Финляндия в 91-м и где была Эстония? Где надо было находиться-то?

Сванидзе: Время истекло.

Млечин: Благодарю вас, благодарю.

Сванидзе: Мы завершаем наши слушания. Я предоставляю обеим сторонам заключительное слово. Прошу вас, сторона защиты, Сергей Ервандович.

Кургинян: Прежде всего я хочу еще до заключительного слова вывести одну-единственную цитату из книги Черчилля «Вторая мировая война». Доказательство 13.

Материалы по делу.

Из книги Уинстона Черчилля «Вторая мировая война»: «Советы не забыли опасностей, которым подвергся Ленинград в 1919 году. Даже белогвардейское правительство Колчака уведомило мирную конференцию в Париже, что базы в Прибалтийских государствах и Финляндии были необходимой защитой для русской столицы. Сталин высказал ту же мысль английской и французской миссиям летом 1939 года. (…) Таким образом, южный путь на Ленинград и половина береговой линии Финского залива оказались в кратчайший срок блокированными советскими вооруженными силами на случай германских акций. Оставались открытыми лишь подступы через Финляндию.»

Кургинян: Уинстон Черчилль, «Вторая мировая война», мы все знаем эту цитату. Я просто все время хочу одного, чтобы в следующий раз наше население, которое является между прочим одним из самых образованных в мире, не взяли снова врасплох, или, как говорят, на хапок. Чтобы оно знало ситуацию во всей ее полноте. Чтобы оно видело всю аргументацию. Я хочу одного: чтобы население моей страны было не населением, которое все «хавает, как пипл». Я хочу, чтобы оно было гражданами, гражданами и только гражданами. И ничего другого.

Сванидзе: Спасибо. Прошу вас, сторона обвинения, ваше финальное слово.

Млечин: Я думаю, люди моего поколения, кто бывал в Прибалтике в советские времена, помнят, что у нас было такое ощущение, что мы поехали почти за границу, и при этом ты ощущал, что, в общем-то, здесь тебе не рады. Я не знаю, я там довольно много времени провел, и потом по делам работы, это было ощущение, что нам здесь не очень рады. Видимо, это и определило ту скорость, с которой все три республики исчезли из состава Советского Союза. Я думаю, что это обстоятельство, этот факт и ставит точку в нашем споре. Эти люди не хотели жить вместе с нами, воспользовались первой же возможностью, чтобы покинуть нас и жить самостоятельно. Это определяет и оценку событий 40-го года, когда Советское правительство, на мой взгляд, совершило глубочайшую ошибку, присоединив Литву, Латвию и Эстонию. Это не принесло нам пользы ни в 41-м году, ни после освобождения территории Прибалтики и включения вновь в состав Советского Союза. Все это было чистой растратой сил и средств. Благодарю вас, ваша честь.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории. Начинаем голосование в зале.

Повторяю вопрос. Присоединение Прибалтики к Советскому Союзу — выигрыш или проигрыш? Первая кнопка — выигрыш. Вторая кнопка — проигрыш. Голосуйте, друзья.

Пожалуйста, выведите на экран результат голосования в зале.

Итак,

37 процентов — присоединение Прибалтики было выигрышем, по мнению зала,

63 процента за то, что присоединение Прибалтики было проигрышем.

Сейчас короткий перерыв, после которого мы узнаем результаты телевизионного голосования…


В эфире «Суд времени». Когда заходит речь об истории СССР и Прибалтики, я думаю не о пакте Молотова-Риббентропа и не о территориальных приобретениях и потерях. Я думаю о том, какая же большая разница между двумя сроками: 80 лет при советской власти или 50 лет при ней. В смысле: сколько здоровых привычек, бытовой культуры, способности к спокойному, осмысленному труду сохранилось в Прибалтике, потому что для нее этот срок был меньше. И насколько наши потери в этом больше. И как бесконечно трудно нам, потому что мы ничего не помним о своих корнях. Очень много лет прошло. Это было мое личное мнение. А сейчас прошу огласить результаты голосования нашей телевизионной аудитории.

Голос за кадром:

результаты телефонного голосования страны вы видите на экранах:

Присоединение Прибалтики к Советскому Союзу — выигрыш или проигрыш?

11 % — проигрыш,

89 % — выигрыш.

08. Михаил Тухачевский — несостоявшийся Бонапарт или рядовая жертва сталинского террора?

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы и их связь с настоящим. У Вас, нашей телевизионной аудитории, есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале… Сегодня наша тема из довоенного времени, из 30-х годов XX века. В годы большого сталинского террора была расстреляна группа высших советских военачальников, в их числе — маршал Тухачевский. Блестяще образованный царский офицер, участник Первой мировой войны, перешедший на сторону красных, назван Троцким «демоном гражданской войны». Стратег и реформатор армии. В то же время — палач кронштадтских моряков и тамбовских крестьян. Заподозрен Сталиным в намерении захватить политическую власть. Главный вопрос, стоящий на нашем процессе: «Михаил Тухачевский — несостоявшийся Бонапарт или рядовая жертва сталинского террора?»

Мы запускаем наше голосование. Номера телефонов вы видите на экране.

Судя по сложности темы, я не исключаю, что процесс будет идти не один день.

Обвинителем Тухачевского на нашем процессе выступает Сергей Кургинян, политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр».

Защитник на нашем процессе — писатель Леонид Млечин.

До начала прений у меня вопрос и к Кургиняну, и к Млечину: чем дело Тухачевского интересно нам сегодня? Если можно, очень кратко, каждому по полторы минуты на актуализацию темы. Прошу Вас.

Кургинян: С каждым годом становится всё понятнее, что такое государство… когда-то оно было для многих демоном, потом стало Богом. На самом деле государство — это средство, с помощью которого народ длит и развивает своё историческое предназначение. Я здесь подчеркиваю «историческое предназначение». Если нет истории, нет народа. Если история заменена примитивом, сказками, соответственно, происходит оглупление народа. Главная сейчас для нас задача — бороться с этими сказками, примитивами за народ, чтобы народ ощутил в всей полноте своё историческое предназначение и был субъектом нашей истории в дальнейшем. Вот в чем для меня актуальность этого, потому что я считаю, что сейчас господствуют сказки, причем сказки, идеологически обусловленные очень многим. Эти сказки были созданы в хрущевский период. Сначала они были созданы самим Сталиным. Это была такая вампука со страшными заговорщиками, потом это было создано Хрущевым, что это были невинные жертвы. Нам надо освобождаться от этого, нам надо понять, кто такие эти люди. Для нас это безумно важно. Сегодня, как ни странно, оказывается, что история для многих занимает то место, которое когда-то занимала идеология. Люди страстно хотят понять правду, идут дискуссии в интернете, идут дискуссии по всей стране. И мне кажется, что сейчас или никогда, именно сейчас настала пора вырвать общественное сознание из элементарщины, из вампуки, из этих стереотипов.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Прошу Вас, Леонид Млечин.

Млечин: История уничтожения маршала Тухачевского и множества других военных — это не чистая история, хотя не знаю ничего более увлекательного, чем познание истории Отечества. Мы беремся доказать здесь, что уничтожение военных кадров в 30-е годы, особенно в конце 30-х годов во время «большого террора» закончилось для России, для нашей страны катастрофой. Я сошлюсь на слова начальника Генерального штаба маршала Василевского, который сформулировал это в одной фразе: «Не было бы 37-го года — не было бы и катастрофы 41-го».

Мы с вами прекрасно понимаем, кто такой был маршал Тухачевский. Это был прирожденный военный, не ангел. Ангелы в военной форме с погонами или без погон не разгуливают по земле. Это был человек, думавший об армии, занятый армией и положивший всю свою жизнь ради российской армии, ради советской армии. И вокруг него были такие же люди. И эти люди заботились, чтобы у нас была армия, способная защитить нашу страну.

Мы докажем сегодня, если понадобится и завтра, что уничтожение тех людей стало страшным ударом для России.

Сванидзе: Теперь выведите на экран материалы дела.

Материалы по делу.

Летом 1937-го года в Москве был вынесен судебный вердикт, который положил начало небывалым репрессиям в рядах Красной Армии. К смертной казни приговорили группу видных военных деятелей во главе с маршалом Советского Союза Михаилом Тухачевским. Бывшего заместителя наркома обороны обвинили в шпионаже, подготовке переворота и захвата власти. Следствие длилось всего месяц. Закрытое судебное заседание длилось несколько часов, а приговор был приведен в исполнение сразу после вынесения в здании Военной коллегии Верховного суда.

Истинные мотивы этого уголовного дела не ясны до сих пор. По одной версии Тухачевского отдали под суд в результате борьбы в руководстве военного ведомства. По другой — маршал встал в оппозицию действующей власти и действительно планировал захват Кремля.

Иностранные источники утверждают, что материалы против Тухачевского были сфабрикованы немецкой разведкой.

Как бы то ни было итог расправы над красными маршалами хорошо известен: за 4 года до войны армия осталась без своих лучших офицеров. Масштабы чисток разнятся — от 10 до 30 тысяч человек. После суда над Тухачевским немецкий журнал «Верфронт» писал: «Военная квалификация была принесена в жертву спокойствию большевистской системы». А маршал Василевский уверял, что без этих чисток не было бы войны. Гитлер якобы решился напасть на СССР, только зная о масштабах разгрома военных кадров.

Насколько были оправданы чистки в армейских рядах за несколько лет до вторжения вермахта? Явились ли многочисленные жертвы в начале войны следствием этих репрессий?

Сванидзе: Теперь короткий перерыв в нашем процессе и после перерыва приступаем к слушаниям.


Сванидзе: Переходим к существу дела. Мой первый вопрос к обеим сторонам: планировал ли Тухачевский захватить власть в стране? Шли ли так далеко его политические амбиции?

Слово обвинителю, Сергею Кургиняну. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Мой тезис таков: если они не шли так далеко, если не было в нашей армии людей, которые хотели бороться со Сталиным, то это создает безумно сложную и трудную для понимания картину происходящего. Наша задача сейчас — освободить личность Тухачевского от мифов, от элементарных стереотипов, выявить эту личность, посмотреть ей в глаза. Посмотрите, в них эти амбиции написаны. А почему их не должно быть, если он такой талантливый человек, почему он не может быть Бонапартом. И как он не мог им быть? И разве в истории нет доказательств того, что он им был? И почему это плохо, что он им был?

Вот предположим, что вы очень не любите Сталина. И вам кажется, что он — страшный негодяй. Тогда прекрасно, что Тухачевский против него восставал. Что же это за военные, что же это за быдло, которые не восставали против диктатора, правда?

Предположим наоборот, что вы Сталина очень любите. Тогда что же это такое? Тогда это глубокий параноик, который на пустом месте начинает истреблять свою армию? А кто сказал, что это так? Все документы, которые я читал, говорят о том, что он всё время цацкается с Тухачевским. Он пытается с ним что-то выяснить, построить какие-то отношения. Откуда этот параноик, как этот параноик был руководителем…

Сванидзе: Я мягко напоминаю Вам, уважаемый Сергей Ервандович, что Вы тратите время Вашего свидетеля.

Кургинян: Итак, я прошу прежде всего вывести в качестве доказательства фрагмент из книги Пауля Карла Шмидта, личного переводчика Гитлера.

Материалы по делу.

Из книги личного переводчика Гитлера Пауля Карла Шмидта (Пауль Карел): «С 1935 года Тухачевский создал своего рода революционный комитет в Хабаровске… В его состав входили высшее армейское начальство, но также и некоторые партийные функционеры, занимавшие высокие посты. Когда в начале 1936 г. Тухачевский по пути в Англию и обратно проезжал через Берлин, он имел встречи с ведущими германскими генералами. Он хотел получить заверения в том, что Германия не воспользуется какими-либо возможными революционными событиями в Советском Союзе в качестве предлога для похода на Восток. Для него главным было создание российско-германского союза после свержения Сталина.» (цитата из книги «Гитлер идет на Восток»)

Кургинян: А теперь я представляю своего свидетеля Сергея Тимофеевича Минакова, доктора ист. наук, профессора, автора ряда монографий по этому вопросу и учебников.

Сергей Тимофеевич, у меня основной вопрос: были ли у Сталина основания для того, чтобы подозревать Тухачевского в наличии политических амбиций? И были ли эти амбиции у Тухачевского?

Минаков: Были основания, были амбиции.

Основания были, потому что поведение Тухачевского с 1923 года, по меньшей мере, вызывало подозрение, мало того, и соответствующую реакцию с начала 1924 года.

Кургинян: Какие факты говорят в пользу этого, потому что это неизвестно.

Минаков: Свидетельства и зарубежные, и белой эмиграции, людей, которые знали Тухачевского. И материалы ВЧК-ГПУ, это 24-й год. И последующие материалы. Но и эти свидетельства напрямую не расшифровали цель, что Тухачевский собирается захватить власть. Он занимал выжидательную позицию. Об этом можно судить по свидетельству того же Дыбенко на заседании Военного совета в 37-м году, который указывал… там не только Тухачевский был, но и ряд других деятелей военных… который свидетельствовал о том, что порывы эти сдерживались. Тухачевский говорил, что надо подождать. Т. е. всякий раз, когда возникала ситуация конфликтов в верхушке партийной, возникала и ситуация выжидания у Тухачевского.

Сванидзе: Я напоминаю, что ваше время истекло и сторона защиты может задать вопросы свидетелю.

Млечин: Сергей Тимофеевич, Вы обратили внимание на доказательства, представленные Вашей стороной? Вы согласны, что написано в тексте? Вы тоже считаете, что в 1936-м году Тухачевский находился в Берлине?

Минаков: Да, в 36-м году он был в Берлине.

Млечин: И вел там такие переговоры? Вы располагаете доказательствами этого?

Минаков: Есть свидетельства из службы адмирала Канариса, есть свидетельства из Русского общевоинского союза.

Млечин: И Вы доверяете свидетельствам Русского общевоинского союза?

Минаков: А почему я не должен доверять им? Никто ещё не опроверг достоверность этого.

Млечин: Замечательно! И он действительно в Хабаровске, где он не служил…

Минаков: Насчет Хабаровска не скажу.

Млечин: Понятно. Хоть в чем-то Вы согласились. Вы говорили о том, что Тухачевский имел политические амбиции и об этом сведения просачивались из эмигрантских кругов. Вы имеете в виду то, что чекистами отправлялось на Запад через операцию «Трест», ту самую операцию, когда было придумано, что Тухачевский будто бы является главой здесь монархического заговора и это внедрялось агентами ВЧК, потом ОГПУ в эмиграцию, а потом в виде разведсводок возвращалось сюда и клалось на стол Сталину? Вы эти сведения имеет в виду?

Минаков: Нет. Я имею в виду сведения дневника генерала Фон-Лампе.

Млечин: Они встречались с Тухачевским?

Минаков: Встречались, они служили вместе.

Млечин: Нет, они служили до 17-го года. Они что в 30-е годы встречались и Тухачевский ему рассказывал, что «я хочу свергнуть Сталина»?

Минаков: Я не говорю о 30-х годах, а о записях в дневнике, относящихся к 23-24-м годам.

Млечин: Правильно, это время операции «Трест», когда замечательный генерал Фон-Лампе и другие получали чудные сведения, придуманные на Лубянке.

Минаков: Ничего подобного. В записях генерала Фон-Лампе никаких данных, ни о какой связи в поведении Тухачевского с операцией «Трест» нету. Его информация шла совершенно не из тех источников. Его информация шла от полковника Колоссовского, который являлся редактором журнала «Война и мир» и который не являлся сотрудником ГПУ ни в какой форме.

Сванидзе: Я прошу прощения, сделаю некоторое историческое напоминание: в 23-м году Сталин не был официально у власти. Продолжайте допрос, но у вас осталось мало времени.

Млечин: Вы хотите сказать, что то, что говорил Тухачевский в 23-м году, в 37-м году имело значение?

Минаков: Оно имело значение, характеризуя поведение Тухачевского.

Млечин: Поведение! О каком поведении Тухачевского Фон-Лампе писал? О слухах, которые до него доходили через третьи руки?

Кургинян: Я протестую, свидетелю не дают дать ответ!

Сванидзе: Протест принимается.

Млечин: Достоверность показаний ничтожна. Благодарю Вас.

Сванидзе: Мы предлагаем стороне защиты пригласить своего свидетеля.

Млечин: Благодарю Вас. Наш свидетель — Юлия Кантор, д.и.н., автор книги о Тухачевском.

А вот давайте мы попросим представить тексты дневников Гебельса.

Материалы по делу.

Отрывок из дневников руководителя управления пропаганды Рейха Йозефа Геббельса: Запись в дневнике от 15 июня 1937 года. «Кровавые приговоры в Москве ужасают. Там уже ничего не разберешь. Там все больны. Это единственное объяснение происходящего там. Огромное потрясение во всем мире».

На следующий день, 16 июня. «Бойня в Москве вызывает большое потрясение во всем мире. Говорят об очень серьезном кризисе большевизма… Россия терпелива».

Днем позже. 17 июня. «Пляски смерти в Москве возбуждают отвращение и негодование. Опубликованный список расстрелянных за короткое время показывает всю глубину болезни».

1 июля. «Фюрер разговаривал с нашим послом в Москве Шуленбургом. Шуленбург дает мрачную картину России. Террор, убийства… И это государство трудящихся! Фюрер смеялся от всего сердца…»

Сванидзе: Прошу прощения, маленькая реплика: гуманистические переживания в устах Йозефа Геббельса выглядят достаточно нетривиально.

Млечин: Ваша часть, абсолютно с Вами согласны. Доказательство приведено только для того, чтобы продемонстрировать, что Тухачевский будто бы работал на немецкую разведку или состоял в заговоре с Германией не имеют под собой никаких оснований. Доктор Геббельс был одним из руководителей нацистской Германии и уж наверняка знал, о чем идет речь.

Кургинян: А мы разве сейчас это обсуждаем? Нам поставлен вопрос: были ли у Тухачевского политические амбиции? Мы совершенно не обсуждаем, был ли он немецким шпионом.

Млечин: Ваша честь, этот вопрос обсуждался обвинением, поэтому защита вправе обсуждать его.

Сванидзе: В данном случае защита вправе защищать любой тезис, который относится к нашей теме.

Млечин: Будьте добры, скажите, пожалуйста, какие амбиции были у маршала Тухачевского?

Кантор: Прежде всего, маленькая реплика на высказывание Вашей чести. Документы, о которых идет речь, хранятся в федеральном архиве Германии, и это подлинные дневники Йозефа Гебельса, которые были найдены в начале мая в Берлине.

Млечин: Скажите, какие амбиции были реально у маршала Тухачевского?

Кантор: Амбиции у Тухачевского были с самого начала, с того момента, как он был успешным подпоручиком императорской гвардии Семеновского полка. За полгода своей военной службы в русской гвардии получивший пять орденов, документы о чем с наградными листами хранятся в Российском государственном военно-историческом архиве. Тухачевский имел амбиции сделать военную карьеру. Плох тот солдат, который не хочет быть генералом!

Что касается 23-го года и первого конфликта, упомянутого здесь. Господин Фон-Лампе, уже работавший к тому моменту на немецкую разведку, не мог знать об операции «трест», потому что это операция была засекречена очень долго и до конца не рассекречена до сих пор.

Тухачевский имел первый конфликт со Сталиным гораздо раньше, во время польской кампании. После того, как именно Сталин вмешался в ситуацию с польской кампанией, убедив Егорова, командовавшего Юго-Западным фронтом…

Млечин: Вмешался губительно, что привело к поражению российской армии.

Кантор: Что привело к «чуду на Висле», которое называл в своих воспоминаниях маршал Пилсудский, «катастрофе на Висле», о чем оставил свои воспоминания будущий маршал Тухачевский. Вот именно по вмешательству Ленина, после польской кампании Сталин был выведен из состава Реввоенсовета Юго-Западного фронта. Это была первая трещина в отношениях.

Млечин: Вы хотите сказать, что Сталин запомнил это и сохранил себе в душе неприязнь?

Кантор: Да, как любой человек, потерпевший эмоциональное и фактическое поражение. Тем более дезавуировавший тезис о мировой революции «Вперед, через Варшаву на Берлин!». Это была еще одна амбиция Тухачевского.

Млечин: Я Вас прерву, чтобы Вы всё-таки ответили на вопрос: какого рода амбиции были у маршала Тухачевского? Военные или политические?

Сванидзе: Напоминаю, что ваше время истекло, поэтому будьте предельно кратки.

Кантор: Сделать военную карьеру, оставаясь в то же время вне политики, что Тухачевский подтверждал на протяжении всей своей карьеры.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения может задать свои вопросы свидетелю защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, что Вы имеете в виду, когда считаете, что Сталин, начиная от 18-го года преследовал Тухачевского? Вы об этом говорите? Я Вас так понял. Если верить тому, что Вы сказали, тому, что Вы здесь обсуждали, то маниакальная подозрительность, хотя это уже не подозрительность, а политическая борьба началась в момент, когда они друг друга обидели на польском фронте, да?

Кантор: Я не квалифицировала бы подобную ситуацию как личную обиду.

Кургинян: Тогда о чем мы говорим? Как именно Вы считаете?

Сванидзе: Я прошу прощения и хочу напомнить, что речь в данном случае идет в данном эпизоде процесса идет о политических амбициях маршала Тухачевского.

Кургинян: Что из того, что Вы сказали, какие доказательства как историк Вы привели, что этих амбиций не было?

Кантор: Доказываю. Тухачевский с самого начала своей карьеры в Красной армии и в партии, куда он вступил в начале 18-го года, был успешным полководцем, став командармом в 25 лет. Тухачевский практически не имел поражений и делал сугубо политическую карьеру.

Сванидзе: Военную.

Кургинян: Причем здесь политические амбиции?

Кантор: Извините, военную карьеру. Политических амбиций у него не было.

Кургинян: Вы говорите, что не было. Ну, вот я могу сказать, что у Вас нет друзей сердца. Но ведь я должен доказать, что у Вас их нет. Докажите! Вы ведь присутствуете на суде.

Кантор: Попробуйте доказать обратное.

Кургинян: В каком смысле? Сейчас у Вас есть доказательства, что амбиций не было?

Кантор: У меня есть доказательства.

Кургинян: Приведите их, положите их на стол.

Кантор: Тухачевский ни разу за всё время своего пребывания в Советской армии не вступал ни в одни политические группировки, принимая участие только в военных дискуссиях

Сванидзе: Спасибо. После короткого перерыва мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: Итак, мы продолжаем программу Суд Времени. Мы обсуждает дело маршала Тухачевского. Мой вопрос сторонам: было ли дело Тухачевского результатом спецоперации германской разведки?

И слово на этот раз я сначала предоставляю стороне защиты.

Млечин: У нас есть доказательство № 1, воспоминание Вальтера Шелленберга.

Материалы по делу.

Из книги начальника управления внешней разведки нацистской Германии бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга: «Гейдрих получил от проживающего в Париже белогвардейского генерала, некоторого Скоблина, сообщение о том, что советский генерал Тухачевский во взаимодействии с германским генеральным штабом планирует свержение Сталина. Правда, Скоблин не мог представить документальных доказательств. Скоблин вполне мог играть двойную роль по заданию русской разведки… Тем не менее, информация Скоблина была передана Гитлеру. Гитлер встал перед трудной проблемой. Если бы он высказался в пользу Тухачевского, советской власти, возможно, пришел бы конец…

С другой стороны, разоблачение Тухачевского только укрепило бы власть Сталина. Гитлер решил вопрос не в пользу Тухачевского…»

Млечин: Ваша честь, разрешите задать вопрос по очереди одному и другому моему свидетелю.

Сванидзе: Я только замечу, что внешне Вальтер Шелленберг поразительно напоминает народного артиста СССР Олега Табакова, не находите?

Млечин: Это его единственное достоинство. Олег Витальевич, доктор Будницкий, будьте добры, скажите, есть ли малейшие основания предполагать, что за словами замечательного сочинителя Шелленберга была хоть какая-то историческая реальность? И немцы в самом деле соорудили этот заговор? А здесь бедный, легковерный Сталин прочитал и сказал: «Ах, Тухачевский — негодяй!»

Будницкий: На основании данных Скоблина что-либо утверждать совершенно не возможно, потому что с одной стороны это был сотрудник Русского общевоинского союза, с другой стороны это был советский агент, который организовал похищение генерала Миллера, который был вывезен в Москву и там расстрелян.

Скоблин впоследствии канул, был, видимо, уничтожен советскими спецслужбами. Поэтому, какую роль он играл, какую цель преследовал и кто на самом деле подбрасывал ту или иную дезинформацию, это вопрос темный. Повторяю, это никак не может служить доказательством существования заговора Тухачевского.

Млечин: Юля, скажите, есть ли где-то в материалах дела, следствия, процесса над Тухачевским, в материалах КПК 61-го года, материалах дальнейших упоминание о немецких документах, которые стали основанием для этого предположения.

Кантор: В материалах архивного следственного дела, хранящегося в центральном архиве ФСБ России, которое мне удалось изучить досконально, никаких материалов и даже упоминания о немецкой фальшивке, хотя это было дело совершенно секретное, нет. Более того, ни в каких материалах чешского происхождения… Была идея в советское время, что через президента Бенеша абвер забрасывал дезинформацию. Дело в том, что эта версия имела бы отношение к нашему делу, если бы не существовали даты. Так вот, даже если документы готовились бы к переброске, то это могло быть только весной 1937 года. В это время два основных фигуранта по делу Тухачевского уже сидели. В 1936 году арестованы Путна и Примаков. Это раз.

Сванидзе: Ваше время истекло

Млечин: Благодарю Вас, мы доказали что никаких оснований предполагать, что Сталин был введен в заблуждение немецкой разведкой нет, поскольку немецкая разведка в этом и не участвовала.

Сванидзе: Прежде чем передать слово стороне обвинения для опроса свидетелей со стороны защиты, я хочу задать вопрос адвокату. Вы сейчас утверждаете, что Сталин не был введен в заблуждение германской разведкой. Смысл того, что Вы утверждаете. Какой вывод Вы из этого делаете?

Предположим, что Сталин действительно не был введен в заблуждение, ну и что?

Млечин: Это означает, что он уничтожил Тухачевского, как он уничтожал профессиональных военных на протяжении всей своей карьеры, сознательно и вовсе не потому, что они представляли опасность как агенты иностранной державы. Он уничтожал методично военных профессионалов потому, что внутренне сам по себе их боялся.

Сванидзе: Понял Ваш тезис. Сергей Ервандович, будьте добры, у Вас есть возможность задать вопросы свидетелям защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, не произошло ли здесь некое недоразумение, потому что сейчас противоположная сторона доказывает тот тезис, который выдвинуло обвинение? Вы полностью доказали, хотя мне кажется, не слишком убедительно, тот тезис, который выдвигаем мы! Мы говорим о том, что Сталин не был марионеткой иностранных спецслужб.

Сванидзе: Именно поэтому я задал уточняющий вопрос.

Кургинян: Я не понимаю. Значит, вы доказали, спасибо вам большое, что вы использовали своё время столь эффективно в нашу пользу, что Сталин не был марионеткой иностранных спецслужб. Всю жизнь, с эпохи Никиты Сергеевича Хрущева и в дальнейшем говорилось что? Идиот, параноик, ему реализовали какие-то фальшивки, ему впарили дезу. Он из-за этой дезы разозлился и начал корёжить всех подряд.

Сванидзе: Я Вам напоминаю, что сейчас Вам предоставляется задать вопрос стороне защиты.

Кургинян: Мне даже нечего говорить по этому поводу, потому что я считаю, что доказательства не самые, может быть, убедительные.

Но зато мне есть, что сказать по сходному поводу. Г-н Млечин, я готов заранее Вам сдаться, только если Вы поможете людям, сидящим здесь и телезрителям хоть кусочек небанального понять о своей истории, хоть крошку, понимаете.

Млечин: Мы делаем для этого всё возможное.

Кургинян: Спасибо Вам. Теперь я говорю: в чем разница между приведенным…

Сванидзе: Вы говорите или задаете вопросы свидетелям?

Кургинян: Я задаю вопросы свидетелям. Скажите, пожалуйста, известно ли вам высказывание г-на Геббельса? Запись от 8-го мая 1943 года: «Фюрер вспомнил случай с Тухачевским, выразил мнение, что мы были полностью не правы, когда поверили, что таким способом Сталин уничтожит Красную армию. Верно было обратное — Сталин избавился от оппозиции в Красной армии и таким образом положил конец пораженчеству». Известна ли вам эта документальная цитата, которую я привел, и почему вы тогда ссылаетесь на эмоциональное высказывание того же одиозного персонажа?

Кантор: Это общеизвестное высказывание.

Кургинян: Несомненно известное Вам!

Кантор: Я отвечаю на Ваш вопрос по существу. Это высказывание действительно известно и в нем есть (я поражаюсь, что противоположная сторона необратила на это внимание) принципиальное слово, принципиальная дефиниция — оппозиция. Оппозиция — это совсем не заговор. Сталин действительно уничтожал любых людей и не только в армии, мы это знаем, на протяжении всего своего существования у власти.

Сванидзе: Я, кстати, в отношение приведенной цитаты могу заметить, что она относится к 1943 году, когда речь шла о массовой сдаче в плен, а не к 37-му, когда был процесс, связанный с «большим террором».

Кургинян:«Вспомним случай с Тухачевским» — он говорит. Шла конференция рейхлейтеров и гауляйтеров. «Фюрер вспомнил случай с Тухачевским и выразил мнение, что мы были полностью неправы, когда поверили, что таким способом Сталин уничтожит Красную армию. Верно было обратное».

Сванидзе: Спасибо, благодарю Вас. Я задам тот же вопрос, который я задал стороне защиты, и прошу краткого ответа. Сторона защиты настаивала на том, что Сталин не пал жертвой ловушки, фальшивки со стороны германской разведки. И Вы настаиваете на том же самом. В чем цель Вашей позиции?

Кургинян: Я настаиваю на этом. Я считаю, что моя позиция заключается в том, что был как кот Васька, про которого было известно, что Васька слушает да ест. Сталин слушал всех, но был человеком абсолютно вменяемым и ел кого хотел. Как господин волк лучше знает, кого ему есть.

Сванидзе: Спасибо. Мы объявляем короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.


Сванидзе: Мы продолжаем программу Суд Времени. Слушается дело маршала Михаила Тухачевского. Напоминаю вопрос: было ли дело Тухачевского результатом спецоперации германской разведки?

Приглашается свидетель со стороны обвинения. Прошу Вас, представьте свидетеля, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я хочу представить свидетеля со стороны обвинения Александра Ивановича Колпакиди, известного писателя, историка, специалиста по спецслужбам.

Александр Иванович, для начала я хочу задать Вам один вопрос: известно ли Вам следующее высказывание Гиммлера от 4 октября 43-го: «Когда я полагаю, что это было в 37 или 38, в Москве шли большие показательные процессы и были казнены бывший царский кадет и впоследствии большевистский генерал Тухачевский и другие генералы, все мы в Европе, включая нас от нацистской партии СС, придерживались мнения, что большевистская система и Сталин здесь совершили одну из самых своих ошибок. Оценив так ситуацию, мы сами себя сильно обманули. Мы можем правдиво и уверенно заявить об этом. Я полагаю, что Россия не выдержала бы все эти два года войны, а сейчас она уже на третьем, если бы сохранил бывших царских генералов»? Оно аутентично, т. е. правильно?

Теперь я Вас спрашиваю: Сталин, как мы уже убедились, имел все основания подозревать Тухачевского в политических амбициях с 24-го года…

Млечин: Протестую, Ваша честь. Мы никоем образом не убедились, ни одного доказательства этого стороной обвинения предоставлено не было!

Кургинян: Зато мы привели тысячу доказательств обратного.

Сванидзе: Протест защиты принимается.

Кургинян: Г-жа Кантор приводит фантастические доказательства обратного. Она улыбается, она иронична, изящна, как балерина, но она историк.

Сванидзе: Г-жа Кантор имеет полное право улыбаться. Прошу задавать вопрос Вашему свидетелю.

Кургинян: Если эти амбиции были с 24-го года, если Сталин не был обманут, так не был он обманут? Мы 50 лет слышали про то, что зловещая немецкая разведка обманула идиота Сталина, параноика, и из-за этого произошли все ужасы. Теперь и эта сторона, к сожалению неубедительно, нам доказывает, что это не так. Что скажите Вы?

Колпакиди: Да, это поразительно. Все эти годы, все 25 лет всё было наоборот — реабилитаторы Тухачевского рассказывали про эту пресловутую папку Бенеша. Теперь, когда выяснилось, что её нигде нет, ни в одном архиве, её на суде не вспоминали, теперь они это нам предъявляют.

На самом деле та сторона прекрасно знает, что начиная с 32-33-го года было по линии разведок, военной и иностранного отдела, и внутри сексоты сообщали, несколько сообщений по поводу военной партии. Сталин на них никак не реагировал. Я имею в виду прекрасно вам известного Пассанера, Хайровского (Илинича), Августу, Венеру, Зайончковскую — миллион. Кстати говоря, всё это известно из документов реабилитаторов Тухачевского. До сих пор это всё хранится в секрете, мы случайно узнали про эти сообщения. Но факт, что Сталин на них не реагировал никак.

И вдруг неожиданно в марте-апреле 1937 года все эти обвинения, сообщения посыпались валом, на показаниях арестованных. Такое впечатления, что дернули карту в карточном домике и всё обрушилось.

Но Сталина никто не обманул, никакая немецкая разведка.

Сванидзе: Спасибо. Ваше время закончилось. Я должен констатировать достаточно забавную вещь, что обе стороны цитируют лидеров Третьего рейха и утверждают по данному вопросу одно и то же.

Итак, мы продолжаем. Сторона защиты имеет вопросы к свидетелю обвинения.

Млечин: Александр Иванович, скажите, пожалуйста, каким образом Вы оцениваете рапорт Артузова 37-го года с сообщением о том, что они располагают данными о том, что Тухачевский

Сванидзе: Л.М., напомните, кто такой Артузов.

Млечин: Артузов — бывший начальник как политического отдела ОГПУ, т. е. политической разведки, так и военной разведки. Как Вы оцениваете, не было ли это спусковым крючком, после которого начались аресты военных.

Колпакиди: Безусловно, не было спусковым крючком. Это было со стороны Артузова желание прикрыться за то, что, возможно, до Станина не доводились предыдущие сообщения разведки, которую он возглавлял. Это было желание выскочить от ответственности, что он входил в окружение Ягоды. Как известно, у Ягоды была своя компания. Именно эта компания, по тем сведениям, которыми мы располагаем, прикрывала военных заговорщиков.

Млечин: Какая резолюция была на рапорте Артузова? Я Вам напомню: «Поднять дела и приступить к арестам». Вот с этого момента и начались аресты, которые привели в том числе и к Тухачевскому.

Колпакиди: А что было в этом рапорте? К каким арестам? Он перечислил сотрудников разведки, которые являлись троцкистами.

Млечин: Он перечислил там военных, которых арестовали и осудили вместе с Тухачевским.

Сванидзе: Прошу прощения, я должен сделать ремарку. В это время, как вы прекрасно знаете, сам господин Артузов уже висел на крючке, поэтому с его стороны это была, как говорят кинологи, переадресовка.

Млечин: Да, человек шел на дно и потянул за собой всё верховное командование. Он-то знал, что это были свидетели, как он отправил на Запад дезинформацию.

Сванидзе: Я бы в связи с этим не расценивал слова человека, который смотрит уже в глаза смерти, как веское доказательство, честно говоря.

Млечин: Это был фальсифицированный документ, на основании которых и начались аресты. К этому наша сторона и ведет. Сталин руководствовался фальсификатами.

Колпакиди: Назывался только один Тухачевский. Он просто говорил, что были сообщения в 32-м, 33-м году и далее, в 34-м, которые Ягода не сообщал. Они были замазаны. Дело закрыли. Ягода сказал: «Не может этого быть». Он покрывал своих подельников

Млечин: Александр Иванович, а Вы-то верите, что Тухачевский действительно был главой заговора? Скажите, Вы верите?

Колпакиди: Я не гадалка, я не могу верить-не верить.

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Млечин: Но Вы полагаете, что да? Александр Иванович?

Колпакиди: Я перечисляю факты.

Сванидзе: Я вынужден прервать вас. Сейчас мы переходим к следующему вопросу наших слушаний: были ли у Сталина внутриполитические мотивы для расправы над военными, прежде всего над Тухачевским?

Слово предоставляется прежде всего стороне обвинения. Прошу Вас.

Кургинян: Мы убедились, что с 24-го года есть подозрения в политических амбициях, и мы убедились, что никакие немцы, которыми нам дурили голову на протяжении многих десятилетий, вообще не существуют. И, как ни странно, даже защита, которая всегда выражает ту точку зрения, что они были и что Сталин — параноик, который на это дело был куплен, она сейчас это опровергла.

Теперь я спрашиваю третье, я спрашиваю… Потрясающая картина, потрясающая. Я спрашиваю: мы только обсуждаем мотивы, были ли у Сталина другие мотивы? Но поймите, они все — не параноики, не ангелы, они — люди своего времени, это политики, ведущие политическую борьбу. «Политическая борьба в России, — говорил Черчилль, — напоминает драку бульдогов под ковром. О результатах можно догадываться по выкидываемым трупам». Это политическая борьба своего времени. Скажите, пожалуйста, сначала один свидетель, потом другой. Скажите мне, Александр Иванович, были ли у Сталина внутрипартийные основания для этой борьбы? Шла ли клановая борьба?

Колпакиди: Давайте абстрагируемся от десятков сообщений, что непосредственно заговор есть и кто в нем участвует. Возьмем абстрактную общеполитическую ситуацию в стране. Это то же самое, что произошло при Ельцине с олигархами. Я имею в виду — Березовский, Гусинский, Ходорковский. Они превратились в неких монстров, которые стали проявлять политические амбиции. Кто конкретно? Прежде всего Уборевич, Якир, Тухачевский. Глава, кстати, не Тухачевский был. Мориарти-то был Гамарник, начальник Политуправления Красной армии. Это все признали.

И вот эти люди отказывались… Представьте себе, армия, он — командующий округом. Ему говорят: «В Москву тебя переводим». — «Нет, не поеду!» Так это что такое?

Посмотрите, что пишут про Якира, во что он превратил Украинский округ! Сталин вынужден был, чтобы хоть немножко лишить их власти, разделить округа. Вы помните, Белорусский и Украинский разделили на два. Это тоже не помогло, продолжалась эта свистопляска.

Они консолидировано выступили в августе 1936 года против, формально, Ворошилова, но фактически… Кто такой Ворошилов? Если кто сейчас выступит против министра обороны, он против кого выступит?

Сванидзе: Уточняющий вопрос. Вы утверждаете, что маршалы и военачальники советские были профессионально не эффективны? И таким образом Сталин имел право эту профессиональную неэффективность истолковывать как заговор?

Колпакиди: Не все. Я говорю, что некоторые из них, в основном те, кто командовал крупными округами. И вот в результате, когда в августе 1936 года они напрямую выступили по вопросу о Блюхере против наркома, значит, и против Сталина, уже этот конфликт…

Кургинян: Прошу прощения, свидетель. Имею я право Вас понять, что как говорил другой политический классик, «их к тому времени стало слишком много»? И что они все — клановые игроки.

Колпакиди: Они стали слишком сильны. Они ненавидели друг друга, кстати, все четверо ненавидели.

Сванидзе: Вы имеете в виду не Блюхера, а Ворошилова, видимо?

Колпакиди: Нет, именно Блюхера. Там как раз история была вокруг инспекции Дальневосточного округа и Блюхера. Они во второй половине 36-го года стали консолидировано выступать против наркома. Но что такое нарком? Что такое министр обороны?

Сванидзе: Спасибо, спасибо. Вы имеете возможность задать вопрос ещё одному свидетелю, потому что скоро я Вас прерву. Очень коротко.

Кургинян: Сергей Тимофеевич, скажите мне, пожалуйста, считаете ли Вы что клановая борьба шла? И второе, если бы клан Тухачевского победил, как бы он расправился с кланом своих противников? Он бы их пожалел?

Сванидзе: Второй вопрос снимается.

Кургинян: Достаточно, что он прозвучал. Потому что он — главный. Потому что он-то и есть всё!

Минаков: Во-первых, я хочу сказать, что все они, образно говоря, были с одной грядки. Я имею в виду и Сталина, и Тухачевского, и всех остальных. Они все выросли из революции. Они все были подпольщиками.

Борьба сложившихся кланов в Красной армии конечно шла. Но не только между кланом Ворошилова или Тухачевского. Там были и Ворошилов, и Тухачевский с Якиром, и Тухачевский с Уборевичем. Конфликты и трения там были подчас достаточно суровые, в 36-м году в том числе. Поэтому

Сванидзе: Извините, вопрос уточняющий. У Ворошилова был отдельный клан или всё-таки он принадлежал клану Сталина?

Минаков: Если пользоваться принятой сейчас терминологией, то клан. Можно говорить о группировках, об определенных группах.

Кургинян: Т. е. клановая борьба шла?

Минаков: Трения были. Они обострились с весны 1936 года.

Сванидзе: Сторона защиты, вопрос к свидетелям.

Млечин: Александр Иванович, правильно ли я Вас запомнил, что два округа, Украинский и Белорусский были разделены надвое? Это когда произошло? Не могли бы напомнить аудитории.

Колпакиди: Это как раз в этот период и происходило.

Млечин: Да неужели! В истории военных это не зафиксировано, разделение округов. Просто все Ваши сведения столь достоверны как эти сообщения?

Колпакиди:35-й год, май месяц!

Млечин: Не делились военные округа, в военной истории не зафиксировано. Можно я допрошу другого свидетеля?

Кургинян: А как мы будем устанавливать? Мы сделаем перерыв и обратимся к другим военным экспертам? Вот как мы будем устанавливать эту правду?

Млечин: Обратитесь, конечно.

Сванидзе: Я прошу дать возможность стороне защиты задать вопросы свидетелям.

Млечин: Вы сказали: разные кланы. И даже Уборевич с Тухачевским не были всегда вместе, с Якиром?

Минаков: Я предпочитаю термин не «кланы», а «группировки».

Млечин: Разные были группировки, правильно Вас понял?

Минаков: Да.

Млечин: Значит, заговора-то не было их общего, а были разные столкновения, как у нас на работе. Вы не можете себе представить, какие группировки между директором, продюсером. Это такого рода заговор? У меня нет вопросов.

Минаков: Нет.

Кургинян: Имею ли я право задать вопрос для уточнения свидетелю? Перекрестный допрос — норма.

Сванидзе: Прошу Вас. Один вопрос и односложный ответ.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, если бы во время французской революции, где была борьба групп и это было мотивом для уничтожения друг друга, г-н защитник сказал бы Вам: «Да какие кланы, какие группы! Да у нас на работе…», то как бы Вы отнеслись к такому высказыванию г-на защитника?

Млечин: Ваша честь! Оценочное суждение просится, обсуждается тема, выходящая за рамки обсуждения.

Кургинян: Я говорю о том, что если мы ведем серьезное обсуждение, то клановая борьба в эпоху французской, английской или нашей революции — это огромный аргумент. Но если над этим издеваются, то значит, мы присутствуем на балагане!

Сванидзе: Сергей Ервандович! Леонид Михайлович! Прошу прощения, у нас есть возможность выступить каждой стороне с вашим заключительным словом. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мой финальный тезис состоит в следующем. Когда поэт Мандельштам писал: «Не волк я по крови своей», то он был прав. Он, поэт, был не волк. Но те, кто боролись в пределах постреволюционной России и Советского Союза, были волки. Они все — волки!

В тот момент, когда пришел Хрущев и надо было сказать, что Сталин — негодяй, а значит, все остальные замечательные, Были созданы определенные образы невинных жертв. В конце этой истории было сказано, что чуть ли не Троцкий — невинная жертва сталинского режима.

Воскресите Троцкого. Он встанет с могилы и скажет: «Как вы, гады, смеете говорить, что я — жертва. Я — борец!»

Всё, что мы сейчас говорим, что это крупные игроки, матерые, борцы, с амбициями. Они вели борьбу за власть по законам того времени. Что такое закон того времени? Кто проиграл — тот в могиле.

Сванидзе: Спасибо, я понял Вас. Ваш тезис понятен.

Млечин: В сегодняшнем заседании не прозвучало ни одного доказательства того, что существовал заговор, против которого руководитель государства должен был выступить, что были хоть какие-то политические амбиции у маршала Тухачевского и других военных, что они хотели захватить власть, свергнув Сталина, совершить военный переворот, заключить союз с Германией. Не прозвучало ни малейшего доказательства на эту тему. Защита вынуждена констатировать, что обвинение не справилось сегодня со своей задачей и не представила ни одного доказательства своего тезиса. А в силу этого, в силу презумпции невиновности наш клиент, маршал Тухачевский и его товарищи абсолютно не виновны, в чем их сегодня обвиняют. Благодарю вас.

Сванидзе: Спасибо. Ваш тезис также понятен. И как мы сейчас заканчиваем голосование, которое шло в течении всего нашего сегодняшнего дня слушаний.

Вопрос был такой: «Михаил Тухачевский — несостоявшийся Бонапарт или рядовая жертва „большого террора?“»

Голосование закончено на сегодня. Оно продолжится завтра, также как завтра продолжится наш процесс по делу маршала Михаила Тухачевского.

Часть 2
Сванидзе: Итак, Суд времени. Прошу материалы по делу Тухачевского на экран.

Материалы по делу.

Летом 1937-го года в Москве был вынесен судебный вердикт, который положил начало небывалым репрессиям в рядах Красной Армии. К смертной казни приговорили группу видных военных деятелей во главе с маршалом Советского Союза Михаилом Тухачевским. Бывшего заместителя наркома обороны обвинили в шпионаже, подготовке переворота и захвата власти. Следствие длилось всего месяц. Закрытое судебное заседание длилось несколько часов, а приговор был приведен в исполнение сразу после вынесения в здании Военной коллегии Верховного суда.

Истинные мотивы этого уголовного дела не ясны до сих пор. По одной версии Тухачевского отдали под суд в результате борьбы в руководстве военного ведомства. По другой — маршал встал в оппозицию действующей власти и действительно планировал захват Кремля.

Сванидзе: Итак, мы начинаем второй день заседания по делу Тухачевского. Мой первый вопрос к обеим сторонам: был ли Тухачевский выдающимся военным теоретиком?

Слово предоставляю стороне защиты. Прошу Вас, Л.М. Ваш тезис, представление свидетеля и вопрос к нему.

Млечин: Тухачевский был выдающимся военным профессионалом. Для людей, которые живут сегодня, я должен объяснить, что Красная армия создавалась, что называется, на пустом месте. И командный состав состоял, грубо говоря, из двух групп. Одна была — выдвиженцы революции, это были совершенно неграмотные в военном смысле люди, которые становились партизанскими командирами, командовали полками, дивизиями, армиями, и таким образом достигали маршальских звезд. Другие были военными профессионалами, в основном бывшими офицерами царской армии. Это были люди с хорошим образованием, подготовкой. Военные люди понимают, что без качественного военного образования командовать невозможно. Но, к сожалению, военные профессионалы у советского руководства вызывали постоянную подозрительность.

Я прошу представить в качестве доказательств статью маршала Тухачевского.

Материалы по делу.

Из статьи маршала Тухачевского: В Германии много говорят о планах Геринга по доведению авиации до 16 тыс. самолетов. Всего армейские корпуса и пехотные дивизии будут иметь в своем составе 546 000 человек. В случае войны Германия может сразу развернуть до 108 пехотных дивизий. Итоговая численность германских вооруженных сил к лету текущего года должна достигнуть, таким образом, 909 000 человек. Завершение организационной военной программы Германии надо ожидать в 1939 году. Германия имеет 661 тыс. легковых автомобилей, 12,5 тыс. автобусов, 191 тыс. грузовых машин и 983 тыс. мотоциклов. Для переброски пехотной дивизии автотранспортная группа в составе около 630 легковых машин, 6700 грузовиков и 1200 мотоциклов.

Сванидзе: Что это такое? Ваш комментарий.

Млечин: Можно ли я приглашу свидетеля? Александр Владимирович Крушельницкий, историк, который работал с архивными материалами по Тухачевскому.

Будьте добры, скажите, это статья, опубликованная Тухачевский в газете «Правда», верно?

Крушельницкий: Да.

Млечин: Какими фразами, какими словами заканчивалась статья, написанная Тухачевским?

Сванидзе: Можно уточняющий вопрос: дата этой статьи?

Крушельницкий: Эта статья была написана не для «Правды», а для журнала «Военный вестник» изначально и затем переадресована в «Правды», это 35-й год.

Первоначальный вариант статьи, т. е. машинопись, подписанная самим Тухачевским, хранящаяся в архиве, завершается выводом, основанным на аналитической части статьи и слова звучат очень конкретно: «Таким образом мы видим, что военные приготовления Германии ведут к неизбежной войне». Причем противник фашистской Германии назван совершенно конкретно, это Советский Союз, на который будет совершено нападение. Более того, в первоначальном авторском варианте…

Сванидзе: Он был обозначен в этой статье Тухачевского, этот предполагаемый противник германской армии?

Крушельницкий: Безусловно. Первоначальный авторский вариант статьи был озаглавлен: «Военные планы Гитлера». высочайший цензор, в роли которого выступил лично товарищ Сталин, вычеркнул «Военные планы Гитлера», вписал своей рукой синим карандашом размашисто «Военные планы современной Германии» и максимально смягчил все те авторские пассажи Тухачевского, которые могли как-либо затронуть нервы, взгляды, хорошее настроение его партнера по будущей Второй мировой войне. Гитлер был исключен вообще и последняя фраза тоже была смягчена максимально. Ни о какой войне уже больше не говорилось. Поэтому статья превратилась по сути дела в некоторое жонглирование цифрами, абсолютно безотносительно к тому, что Гитлер готовится к войне против Советского Союза.

Млечин: Если можно, коротко ответьте: эта статья свидетельствует о том, что маршал Тухачевский ясно сознавал военные реальности того времени, отдавал себе отчет в том, что происходило, и понимал, что надо делать, да?

Крушельницкий: Безусловно, как блестящий военный аналитик, располагавший всей полнотой информации относительно Германии, лично знавший ситуацию в Германии, потому что бывал там неоднократно. Он прекрасно видел, будучи патриотом России, к чему готовится Германия.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения имеет возможность задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Простите, пожалуйста, скажите мне, правильно ли я Вас понял, что тут Тухачевский в 35-м году понимал, что Германия — потенциальный противник СССР, означает, что он великий военный теоретик?

Крушельницкий: Нет, я этого не говорил.

Кургинян: А что Вы говорили? Если можно…

Крушельницкий: Я говорил о том, что он блестящий военный аналитик.

Кургинян: На основе чего?

Крушельницкий: На основе всей совокупности сведений, которые имеются у меня сейчас, но не имеют прямого отношения к статье, о которой я говорил.

Кургинян: Я хотел уточнить, спасибо. Вот если я скажу, что Вовочка знает, что дважды два — четыре, то значит ли это, что он — лучший специалист по дифференциальным…

Млечин: Протестую, обвинитель уклоняется…

Кургинян: Обращаю внимание, как меня перебивают!

Сванидзе: Я не поддерживаю протест. Прошу, Сергей Ервандович.

Кургинян: Если я скажу, повторяю, что Вовочка знает, и восхищусь тем, что Вовочка во втором классе знает, что дважды два — четыре, значит ли это, что он — главный профессор по дифференциальным уравнениям?

Млечин: Обвинитель задает вопрос в предположительной форме.

Кургинян: Да или нет? Или Вы отказываетесь отвечать? Тогда я Вас спрашиваю: если последний баран в 35-м году понимал, что Германия — это потенциальный противник, то почему это означает, что Тухачевский являлся великим военным аналитиком?

Крушельницкий: Видимо, последним бараном Вы считаете Сталина, который…

Кургинян: Если Вы считаете, что я великий патриот Сталина, то Вы меня спутали с кем-то другим!

Сванидзе: Сергей Ервандович, дайте возможность ответить на Ваш вопрос.

Крушельницкий: Речь идет о том, что помимо этой статьи, у Тухачевского был весьма значительный объем военно-теоретических трудов, и на основе его командных указаний разрабатывались директивы о подготовке Красной армии. Я говорил о Тухачевской как о блестящем аналитике.

Кургинян: Спасибо. Значит, не эта статья, а огромное количество трудов, которые мы не можем разобрать, являются аргументом, правильно?

Теперь я хочу спросить у Вас конкретный вопрос: какое блестящее военное образование получил Тухачевский?

Крушельницкий: Я не утверждал, что блестящее военное образование.

Кургинян: Вы утверждаете, что у него не было блестящего военного образования?

Крушельницкий: Нет, я этого не говорил. Вы передергиваете.

Кургинян: А как?

Крушельницкий: У него было военное образование.

Кургинян: Какое?

Крушельницкий: Военное, в размере военного училища.

Кургинян: Такое, какое у моего деда, я понимаю. Кадетский корпус и Александровское училище.

Крушельницкий: Кроме этого, у него был колоссальный опыт и самообразование

Кургинян: Подождите, у него есть блестящее военное образование?

Крушельницкий: Что Вы считаете блестящим военным образованием?

Кургинян: Академия Генерального штаба.

Крушельницкий: Он сам преподавал в ней, этого достаточно?

Кургинян: В ней и Василий Иванович преподавал. Я спрашиваю, окончил он её или нет?

Млечин: Обвинитель теряет контроль над собой.

Сванидзе: Спасибо. На мой взгляд, это уже не опрос, а взаимные пререкания.

Кургинян: Хорошо. Теперь я хотел спросить далее: какие военные успехи, бесспорные, кроме «блестящих» карательных операций, имеются у Тухачевского?

Сванидзе: Это содержательный вопрос, прошу вас. Военные успехи Тухачевского в течение его карьеры.

Крушельницкий: Командование 5-й армией на Восточном фронте, это достаточный аргумент. Прекрасное командование войсками Западного фронта, который дошел бы до Варшавы, если бы ему не подставили ножку.

Кургинян: Знаете ли Вы, что это крайне спорная позиция? Знаете ли Вы историков, которые отрицают это и говорят обратное?

Крушельницкий: Я знаю, что это отрицалось на суде над Тухачевским.

Кургинян: Знаете ли Вы историков последнего времени, которые категорически отрицают это?

Крушельницкий: О чем это свидетельствует?

Кургинян: Оно говорит о том, что его профессиональные военные успехи крайне проблематичны. Дальше у меня возникает вопрос № 3: знаете ли Вы о нем, так сказать, как о военном планировщике? В чем его успехи? Он же всё-таки командующий, а не только военный теоретик. Он же не профессор, он должен был руководить войсками. О его планах, планах развертывания войск Вы информированы?

Крушельницкий: Ваша честь, можно я слегка отвечу на предыдущий тезис?

Сванидзе: Прошу Вас. И тогда на этом мы будем завершать, потому что время исчерпано. Я бы хотел, чтобы Вы ответили на этот вопрос.

Кургинян: И наконец я хотел бы спросить о военно-технических планах.

Сванидзе: Достаточно. На это уже нет времени. Прошу Вас.

Крушельницкий: Есть много историков, которые глубоко убеждены, что Жуков был военным ничтожеством. Что это доказывает?

Кургинян: Ничего!

Крушельницкий: Относительно того, какие были его успехи в военном планировании, относительно того, чем он занимался, я сошлюсь на то, что он занимал пост начальника штаба РККА. Это равнозначно нынешнему посту начальника Генерального штаба. Видимо, если бы он был военной бездарностью, адресовать упрек надо тому человеку, который его на этот пост назначил. На этот пост его назначил руководитель партии и государства.

Кургинян: Это не ко мне. Я спрашиваю о другом: был ли, не был? Кто был руководитель партии и государства…

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Позиция сторон по поводу военного образования и талантов Михаила Ивановича Тухачевского примерно понятна.

Обвинение приглашает своего свидетеля. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я хотел бы спросить каждого из свидетелей своих. Скажите, пожалуйста, Александр Иванович, был ли Тухачевский безусловным военным гением в теории, в организации войск и военной техники.

Колпакиди: Я хотел бы начать вот с этой статьи, если позволите. К сожалению

Сванидзе: Я сразу хочу внести некоторое уточнение: слово «гений» в данном случае имеет абсолютное значение. Речь идет о Тухачевском как о блестящем, талантливом военачальнике.

Кургинян: Позвольте я внесу позицию. Вопрос заключается в следующем: всё время говорилось, что Тухачевский — это такой безусловный военный гений, который если бы у нас руководил армией…

Млечин: В зале суда не звучали эти слова. С чем спорит обвинитель?

Сванидзе: Протест принимается. Давайте не оперировать словом «гений».

Кургинян: В третий раз: Тухачевский — это такой военный профессионал, столь высокого класса, каких у нас больше не было. И когда начали избивать его и других, то вот тогда обезглавили армию.

Я лично отстаиваю позицию, что Тухачевский — это полевой командир.

Сванидзе: Ваш вопрос к свидетелю.

Кургинян: Итак, я спрашиваю, был ли Тухачевский, это главный вопрос, полевым командиром или высокообразованным военным спецом царской армии?

Колпакиди: Во-первых, с этой статьи пресловутой. Я хотел бы напомнить один момент, который прекрасно знает противная сторона. Сталин, на самом деле вписал туда ещё принципиально важную фразу о том, что сначала опасность угрожает Европе, Франции прежде всего, а потом уже они нападут на Советский Союз. Это принципиально важно. И здесь именно по этой вписке вы все понимаете, кто был умный, а кто — дурак.

Следующий момент. Я не говорю, что Тухачевский был полевым командиром. Он безусловно не получил высшего военного образования. Когда мы рассматриваем его военную деятельность во время войны, то почему не вспомнили Кронштадт и подавление антоновского мятежа?

Подавление антоновского мятежа было, мягко говоря, очень слабенькое, несмотря на применение газов против несчастных крестьян и т. д. Их просто вытеснили, потом соседние округа их добивали.

Кургинян: Могу ли я Вас понять, что он был средний профессионал и блестящий каратель?

Колпакиди: Как каратель — да.

Момент следующий. Когда говорим о

Кургинян: Я прошу прощения, нельзя ли показать по этому поводу документ?

Сванидзе: Прошу документ.

Материалы по делу.

Отрывок из приказа Михаила Тухачевского о порядке действий частей Красной армии при подавлении восстания в Тамбове:

«По прибытии на место волость оцепляется, берутся 60-100 наиболее видных лиц в качестве заложников и вводится военное положение. Выезд и въезд в волость должны быть на время операции запрещены. После этого собирается полный волостной сход, на коем прочитываются приказы Полномочной Комиссии ВЦИК № 130 и 171 и написанный приговор для этой волости. Жителям дается 2 часа на выдачу бандитов и оружия, а также бандитских семей, и население ставится в известность, что в случае отказа дать упомянутые сведения заложники будут расстреляны через два часа. Если население бандитов и оружие не указало по истечении двухчасового срока, сход собирается вторично и взятые заложники на глазах населения расстреливаются, после чего берутся новые заложники и собравшимся на сход вторично предлагается выдать бандитов и оружие.

Командующий войсками Тухачевский

(Тамбов, 23 июля 1921 г.)»

Кургинян: Я не говорю, что он — военный преступник.

Сванидзе: Благодарю Вас. Ваше время истекло. Я должен со своей стороны отметить, что предоставленный документ хорошо известен и он свидетельствует о том, о чем я говорил в вводной к данному процессу, а именно о том, что Тухачевский, да, был палачом тамбовских крестьян. Но это никак не говорит о его таланте как военачальника. Ни позитивно, ни негативно, ни в плюс, ни в минус.

Прошу, у стороны защиты есть вопросы к свидетелям обвинения.

Млечин: Александр Иванович, будьте любезны, этот приказ, подписанный Тухачевским, он ведь во исполнение решения комиссии ВЦИК, правильно?

Кто председательствовал в комиссии, Тухачевский или кто-то другой?

Колпакиди: В данном случае он руководил этой операцией.

Млечин: Антонов-Овсеенко. Он исполнял приказ власти, правильно я Вас понимаю?

Колпакиди: Если Вы говорите о победе над Колчаком, почему Вы не говорите о победе над Антоновым?

Млечин: Хочу спросить: он исполнял приказ власти?

Колпакиди: Он исполнял, да. Но как честный, порядочный, благородный человек он мог отказаться расстреливать несчастных крестьян? Если он такой благородный…

Кургинян: Я протестую, что у меня ощущение, что мы на Нюрнбергском процессе.

Сванидзе: Протест откланяется.

Кургинян: Ровно такие документы защитников нацизма мы видели.

Колпакиди: Если бы он отказался выполнять это, его бы расстреляли? Если он такой белый и пушистый?

Млечин: Ваша честь, можно я объясню Вам мотивы, почему я задаю этот вопрос.

Сванидзе: Прошу Вас кратко объяснить мотив вопроса.

Млечин: Я лишь хочу выяснить и свидетель подтверждает, что Тухачевский как военный исполнял приказы политической власти. Исполнял в том числе преступные приказы, т. е. он был человеком, подчинявшимся дисциплине и исполнявший все указания политической власти.

Вот это на этом процессе мы и пытаемся доказать, что никогда не был противником этой власти. Он был её послушным инструментом, как и полагается военному, что свидетель и подтвердил.

Кургинян: Если речь идет о том, что он исполнял приказы этой власти, то вопрос заключается в том, что, во-первых, исполнял очень инициативно. Во-вторых, этот вопрос об исполнении преступных приказов давно обсужден Нюрнбергским процессом. В-третьих, речь идет о том, что он, и что мы хотим доказать, был волк. Понимаете, волк, а не жертва. Это единственное, что важно.

Колпакиди: Наемник.

Кургинян: И каратель. Многие военные, в том числе и высокие, отказывались выполнять карательные операции. Вопрос заключается в том, что он от этого не отказывался, очень даже инициативно разрабатывал эти решения того времени.

Он вполне был волчарой. Вот и всё, что мы хотим сказать.

Млечин: Если обвинитель настаивает на возбуждении сейчас процесса против советских руководителей, которые отдавали преступные приказы, то мы это, разумеется, поддерживаем. Мы всего лишь на этом суде и доказываем, что Тухачевский был исполнительным инструментом власти, как и положено военному. Он никогда не состоял ни в каком заговоре, не выступал против власти. Поэтому обвинение сейчас это только подтверждало. Да, он был инициативный, замечательный исполнитель власти.

Сванидзе: Спасибо. Объявляется короткий перерыв, после чего мы продолжаем процесс.


Сванидзе: В эфире Суд Времени. Рассматривается дело маршала Тухачевского. В этой части наших слушаний перед сторонами ставится следующий вопрос: был ли Тухачевский и выдающимся военным практиком?

Слово предоставляется стороне обвинения. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я никоим образом не хочу утверждать, что Тухачевский был бездарным человеком, ходячей бездарностью, чистым авантюристом, как говорят, кстати говоря, многие.

Я просто хочу обратить внимание на один курьез гражданской войны. Гражданская война выдвигает определенных людей. Гражданская война и крупная война имеют абсолютно разные законы. Ведь суть заключается в том, что в гражданской войне воюет гораздо меньшее число людей. Она имеет свои принципы, свои законы. И те военачальники, те люди, которые побеждают в гражданской войне, формируют элиту будущей армии. Элита начинает защищать себя. Во всех странах мира те, кто победили, начинают защищать себя. Но весь вопрос заключается в том, что чем более они были талантливее, в каком-то смысле, в гражданской войне, тем труднее им перейти на рельсы, которые нужны для большой войны. Это абсолютно другой опыт, абсолютно другие вещи.

И здесь я хочу спросить своих свидетелей: кто же он такой как военный практик? Преодолел ли он в себе эти недостатки образования. Ведь у Наполеона тоже ведь не было бог весть каких образований, но он как воевал! Кем он был? Я хочу знать, потому что мне нужен образ этого человека, из-за которого, простите, уничтожили моего деда.

Сванидзе: Я прошу конкретизировать вопрос.

Кургинян: Кем был Тухачевский в качестве военного практика? Каковы его практические заслуги в сфере планирования операций, ведения крупной войны, операций Генерального штаба?

Колпакиди: Я хочу сказать, что действительно точно замечено, что это полководец гражданской войны. Возьмем его главную заслугу в гражданской войне, главный тезис: Тухачевский — победитель Колчака. Несчастного Колчака, с которым его многое что сближало в личном плане.

Почему здесь не вспоминают Ивана Никитича Смирнова, руководителя Реввоенсовета Тухачевского, 5-й армии, который развалил фронт у Колчака? Заслуги пропаганды большевистской в тылу Колчака были не меньшие, чем полководческие заслуги Тухачевского на фронте.

Никогда об этом не вспоминали, потому что Смирнов стал троцкистом, его расстреляли.

Кургинян: Можно я? Есть ли хоть одно крупное доказательство того, что он как военный практик для большой войны… Вы понимаете, вопрос о том, что если он был, то может быть, мы спасли миллионы в Великой отечественной? Где доказательства?

Колпакиди: Доказательств нет. Мы знаем все его планы на случай войны — занять территорию Прибалтики — анекдотическая идея, которая могла спровоцировать войну в 36-м году.

Кургинян: И что Сталин по этому поводу сказал?

Колпакиди: Отказались от этого плана, он назывался «план Бельгии», из-за которого Тухачевский и обозлился.

Сванидзе: Может быть, у Вас есть вопрос к другому свидетелю.

Кургинян: Скажите, может быть, Вам известны какие-то достижения Тухачевского как военного практика. Или прямые доказательства, что этих достижений нет.

Млечин: Ваша честь, время обвинения истекло. Я прошу прощения.

Сванидзе: Принимаю протест. Предоставляю защите возможность задать вопрос свидетелям обвинения.

Млечин: Александр Иванович, скажите, пожалуйста, что же Тухачевский, такой бездарный военный, повышается в должности, растет всё время, маршалом становится… Это у нас такой принцип был? Чем бездарнее человек, тем на большую должность он назначается.

Колпакиди: Я не говорил, что он бездарный. Это безусловно человек талантливый. И Кургинян сказал, что очень талантливый человек. Таких людей очень мало. Талантливый карьерист. У него всегда были отличные начальники штабов, он всегда окружал себя генштабистами. Всё окружение всю жизнь были генштабисты. Это как раз были высокообразованные люди.

Млечин: Значит, он отличался способностью окружать себя высокими профессионалами, которые и позволяли добиваться победы? Я правильно понял ваши слова?

Колпакиди: Не он. А Фрунзе не окружал?

Млечин: Мы сейчас о Тухачевском говорим. Он был талантливым человеком, который подбирал военные кадры так, что помогало ему одерживать победы. Я Вас правильно понял?

Благодарю Вас Александр Иванович.

Кургинян: Я могу перекрестный допрос?

Сванидзе: Нет, всё.

Млечин: Скажите, Олег Игнатьевич, так обвинение строит свою аргументацию, что такое впечатление, что Тухачевского расстреляли за то, что он неважнецкий военный и занимался террором. Скажите, это действительно так?

Будницкий: Ну, в самом вопросе содержится ответ. Ваша честь, уважаемые дамы и господа, Красная армия была создана бывшими офицерами и генералами царской армии. Свыше 80 % командиров армий и фронтов Красной армии во время гражданской войны были бывшими офицерами и генералами царской армии. Все 100 % начальников штабов были офицерами и генералами царской армии.

Тухачевский здесь вовсе не исключение.

Вот эту плеяду высокообразованных и среднеобразованных людей вычистили из Красной армии в 1929-31 годах. Мы как-то дело Тухачевского вынесли за скобки исторического времени. Страна управлялась террором. И время от времени товарищ Сталин и его подельники принимали превентивные меры.

Сванидзе: Я бы Вас попросил отвечать на поставленный вопрос.

Будницкий: Следовательно, Тухачевского расстреляли вовсе не за то, что он был плохим военным и вовсе не за то, что он был, так сказать, карателем. Это была гражданская война, это был террор.

Красный террор, господа, начался в сентябре 17-го года. Заложников брали совершенно официально и списки расстрелянных публиковались в газетах, включая «Известия».

Это была система управления. И не было ни одного военачальника Красной армии, который в той или иной степени не использовал в своей деятельности террористических методов борьбы. Будущие «маршалы Победы» в Великой отечественной войне все практически принимали участие в гражданской войне. Г.К. Жуков вместе с Тухачевским принимал участие в подавлении Тамбовского восстания, на всякий случай. О чем он пишет в своих мемуарах. О Жукове есть разные мнения.

Жуков так писал, что Тухачевский был гигантом военной мысли. Цитирую всем известные его «Воспоминания».

Поэтому выбирайте: или вы с маршалом Жуковым, Леонидом Млечиным, Юлией Кантор и мной, или вы — с нашими оппонентами.

Сванидзе: Хорошая компания у вас подобралась!

Млечин: Олег Витальевич, а почему был тогда уничтожен Тухачевский?

Будницкий: Как я уже сказал, это была система управления.

Сванидзе: Очень кратко, если можно.

Будницкий: Это был не первый и не последний процесс. Давайте вернемся в историческое время. В стране с конца 20-х постоянно идут политические процессы: промпартии, союзного бюро меньшевиков, процессы против интеллигенции. Расстрел руководства Артиллерийского управления. Операция «Весна» по вычистке бывших офицеров из Красной армии. Был расстрелян бывший командующий Восточным фронтом генерал Ольдерогге. И это вписывается вполне… Превентивные меры.

Сванидзе: Ваше время истекло.

Млечин: Ваша честь, мы сказали то, что должны были сказать.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваш вопрос к свидетелю.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, свидетель, Вы твердо убеждены, что принцип спора об истории, в котором говорится: выбирайте, или вы с мной и Богом, или с Кургиняном и дьяволом, этот принцип…

Млечин: Давайте мы примем какое-то единообразное решение, говорим ли мы об убеждениях, о вере или говорим только о фактах.

Сванидзе: Я не принимаю протест. Прошу.

Кургинян: Вы здесь сейчас применили некий риторический прием. Так что выбирайте, господа, или вы со мной и с Жуковым, или с ними, ну я уж не знаю, кем.

Сванидзе: Сергей Ервандович, у Вас есть вопрос по существу к свидетелю?

Кургинян: Это правильный прием? Это для Вас как ученого, интеллектуала нравственная позиция?

Будницкий: Как для участника телевизионного шоу это абсолютно адекватный прием.

Кургинян: Вот теперь Вы сказали всё! Спасибо!

Будницкий: А что касается… — читайте мои книги.

Кургинян: Я могу сказать всем собравшимся и всему обществу, во что именно это пытаются превратить. Я ищу здесь правду о человеке!..

Будницкий: Здесь?

Кургинян: Здесь!

Будницкий: Прочитайте мои книги о гражданской войне. Там Вы найдете правду.

Кургинян: Вы здесь ищите правду, говорит он. Вы слышите, что он говорит? Вы слышите это? И это то, что в течение 20 лет, да, я это ненавижу. Не демократические идеи, не борьбу за свободу, а вот это!

Сванидзе: Сергей Ервандович! Замечательно. У Вас есть по существу вопросы?

Кургинян: Теперь я спрашиваю дальше. Он сказал просто, что он не ищет здесь истину, что это шоу.

Будницкий: Не передергивайте мои слова. Мы здесь оперируем такими категориями, мы в суде, мы — участники шоу и мы ведем себя соответствующим образом.

Кургинян: Для Вас суд и шоу — одно и тоже?

Будницкий: Это телевизионный суд, а не настоящий. Это шоу.

Кургинян: Я всё понял, свидетель ответил на все мои вопросы. Он не просто ответил, он снял маску и показал себя.

Сванидзе: Замечательно. Мы сейчас занимаемся не вопросами нашего с вами этического развития, а вопросами, связанными с процессом над Михаилом Тухачевским. А все этические выводы зрители сделают сами.

Сейчас объявляется короткий перерыв, после чего мы продолжаем процесс.


Сванидзе: Мы возвращаемся в зал заседаний. Продолжается процесс над маршалом Тухачевским. Суду хотелось бы услышать ответ на вопрос: можно ли считать маршала Тухачевского создателем военно-технической стратегии Красной армии?

Слово предоставляется стороне защиты. Прошу Вас, Л.М.

Млечин: Благодарю Вас. Можно я вызову свидетеля Юлию Кантор? Будьте любезны, ответьте на вопрос: кто создал Ракетный институт, благодаря которому в стране появились «Катюши», ракеты, в котором начинали Королев, Глушко, создатель ракетных двигателей? Кто из советских военачальников это сделал?

Кантор: Так называемый Ракетный реактивный институт был создан по приказу Михаила Тухачевского, который был заместителем наркома обороны, а до того занимался этим, когда был командующим Ленинградским военным округом. В тесном сотрудничестве с С.М. Кировым, возглавлявшим тогда Ленинградскую партийную организацию.

Также именно в Ленинграде, помимо того, что сейчас сказали, впервые в истории советской Красной армии были проведены учения, связанные с высадкой десанта, которые так пригодились нам, к сожалению, только в 1942-м году. Потому что все учения и проекты такого рода были заморожены.

Ещё один момент. Именно в Москве и области была создана первая современная база ПВО, которая существовала до июня 1937 года.

Млечин: Поясните, пожалуйста, что речь идет о первых исследованиях в области радиолокации, которых не было.

Кантор: И которые начались по приказу Тухачевского. Что касается ПВО в Подмосковье, это принципиальнейшая вещь, это идея Тухачевского, которая была заморожена и признана преступной. Репрессированы были многие исполнители. Вернулись только 9 июля 1941 года. Вот эти документы были вынуты из-под спуда.

Точно также по вопросу об упомянутых Вами «Катюшах». Реактивные разработки и такого рода вещи с новыми самолетами, с новыми видами вооружений были заморожены, закрыты, и поэтому «Катюши» у нас появились не в 39-м году…

Млечин: После расстрела Тухачевского и других военачальников.

Кантор: Не только. Я бы не хотела персонифицировать. Процесс репрессий в Красной армии не начался в 37-м, это был пик, он начался гораздо раньше, как это уже было сказано. И не закончился ни в 38-м, ни в 39-м.

Что характерно? По делу о военно-фашистском заговоре продолжали осуждать и расстреливать в 39-м году даже после подписания пакта Молотова-Риббентропа.

И в этом смысле я хотела бы отдельно поблагодарить господина Колпакиди, который назвал анекдотическим план Тухачевского по занятию Прибалтики. Этим планом т. Сталин воспользовался после подписания пакта Молотова-Риббентропа. Абсолютно соблюденный сценарий.

Сванидзе: У Вас есть вопросы?

Млечин: Нет. Благодарю Вас. Мы хотели показать, что Тухачевский был главным инициатором и покровителем развития новой техники в Красной армии. С его уничтожением этот процесс прекратился.

Сванидзе: Ваша позиция ясна. Сергей Ервандович, у Вас есть вопросы к свидетелю со стороны защиты?

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Вам известен такой кусок из военно-технической доктрины Тухачевского: «Совершенно иначе обстоит дело, если строить танк на основе трактора и автомобиля, производящихся в массах промышленностью. В этом случае численность танков возрастет колоссально. „Красный путиловец“ с марта 31-го года будет выпускать новый тип трактора, в полтора раза выше. Нынешняя модель слаба, новый трактор даст отличный легкий танк».

Вам известен этот фрагмент?

Кантор: Мне даже известно то, что Вы цитируете документ, неправильно его называя. А именно документ, связанный с перепиской Ворошилова, Сталина и Тухачевского. Это длительная переписка, занявшая несколько месяцев, как раз касающаяся танкостроения, которым Тухачевский начинал заниматься в 1931 году, ещё находясь в Ленинградском военном округе, на Ленинградском сталепрокатном заводе имени Сталина.

Более того, я должна Вам сказать, что это решение, о котором Вы говорите, изначально было отложено Сталиным в письме Ворошилову. Документы хранятся в Российском государственном архиве социально-политической истории.

Кургинян: Я Вас не об этом спрашиваю.

Кантор: Вы об этом спрашиваете.

Кургинян: Я Вас не об этом спрашиваю из куска Вашей же книги, которую я специально поэтому и взял. Я Вас спрашиваю о другом. Вы обладаете военно-техническим образованием для того, чтобы оценить, данная концепция привела бы к созданию танковой отрасли или разрушила её. Вот что мы обсуждаем. Докажите мне, дайте технические аргументы в пользу того, что концепция легкого танка, который должен был слегка переделан из трактора и пущен вторым эшелоном, следом за первой волной танков, является военно-технически и стратегически профессиональной. Обладаете ли Вы для этого компетенцией?

Млечин: Мы протестуем. Защита будет просить назначить свидетелей из числа технических специалистов для обсуждения этого вопроса.

Кантор: Я могу ответить частично на этот вопрос. Прежде всего, я хочу сказать, что история не знает сослагательного наклонения, частица «бы» здесь не уместна. Во-вторых, спрашивающий абсолютно демонстрирует незнание именно той терминологии, которой пытается сейчас оперировать, ссылаясь на мою монографию, а именно, продолжаю отвечать на этот вопрос. Волны бывают в море, а не танки. Танки идут эшелонами, танки идут ромбом.

Так вот, дело в том, что эта стратегия, о которой идет речь была полностью изменена вскоре после дискуссии, которую Вы цитируете из моей монографии (спасибо, что прочли). В 33–34 годах, именно после этого была разработана специальная концепция. Кстати, из-за этого Сталин Тухачевского вернул из Ленинграда в Москву и повысил в звании, дал звание маршала. Сталин манипулировал этим.

Именно легкие и средние танки должны были идти разными, действительно, первым и вторым эшелоном. И идея о моторизованных частях, сопровождающих танки, была использована советским командованием в 41–42 годах.

Сванидзе: Благодарю Вас. У меня вопрос к уважаемому обвинителю. Сергей Ервандович, у Вас есть реальные основания подозревать свидетеля защиты в недостаточной компетентности?

Кургинян: Нет, у меня нет оснований. Я хотел спросить свидетеля, понимает ли она ответственность заявления, что история не знает сослагательного наклонения? Потому что если история не знает сослагательного наклонения, то всё, что мы сейчас здесь обсуждаем — полная чушь.

Кантор: Я могу ответить?

Сванидзе: Нет, нет. Это было заявление, которое, на мой взгляд, не нуждается в оппонировании и ответе.

Пожалуйста, сторона обвинения предоставляет своего свидетеля. Прошу Вас.

Кургинян: Сергей Тимофеевич, скажите, пожалуйста, является ли великим техником и стратегом, который создал новый облик вооруженных сил, спас нас и готов был нас спасти, создать непобедимые вооруженные силы, Тухачевский.

Минаков: Поскольку мы здесь ищем истину и поскольку мы выясняем вопрос о том, являлся ли он бонапартистом или таковым не являлся, то эти вопросы, на мой взгляд, напрямую всё же не связаны.

Кургинян: Я прошу пояснить. Нам говорят так: вместе с Тухачевским были погублены вооружения. Из-за того, что они были погублены, мы пережили трагический первый период Великой отечественной войны. Вот в чем состоит позиция. Да или нет? Если ради истины Вы готовы её поддержать, то поддерживайте!

Минаков: Я хочу сказать, что напрямую связывать без отдельных звеньев 37-й год и 41-й год это не корректно

Сванидзе: Секундочку. Я перестаю что бы то ни было понимать. Мы сейчас обсуждаем военно-техническую компетентность и талант маршала Тухачевского.

Кургинян: Я ставлю вопрос ещё раз: как много мы потеряли? Если бы Тухачевский придал нашим вооруженным силам абсолютно другой военно-технический облик, эти вооруженные силы разгромили бы противника легкой кровью и не было бы чудовищных потерь Великой отечественной войны, то я первый сказал бы… Я спрашиваю, был ли Тухачевский таким военно-техническим гением или высоким ассом. Не надо цепляться к словам, как к вопросу о волнах и эшелонах.

Минаков: Собственно, военно-техническим гением он, конечно, не был.

Сванидзе: Мы договорились не употреблять слово «гений», потому что оно мало кому употребимо. Гений у нас — Александр Сергеевич Пушкин.

Минаков: Он был руководителем Управления вооружений Красной армии, поэтому всю ответственность, которую нес Тухачевский, он нес как заместитель наркома по вооружениям. У него находились в подчинении разные отделы, где находились специалисты и за все промахи или достижения конкретные несли ответственность они.

Кургинян: Я спрашиваю с позиции суда истории, спрашиваю Вас: либо он вел нас в одном направлении, которое было спасительно, а после него повели в другом, либо этого не было. Да или нет?

Минаков: В другом направлении не повели, повели по тому же направлению.

Сванидзе: Я хочу задать уточняющий вопрос, на который хочу услышать односложный ответ, да или нет. На своем посту человек, зам. наркома, который отвечал за военно-техническое оснащение Красной армии, Тухачевский был на своем месте на Ваш взгляд или нет?

Минаков: На своем месте, получил орден Ленина.

Кургинян: Позвольте мне сказать, я очень уважаю эту позицию. Александр Иванович, скажите Вы.

Колпакиди: Смотрите, он безусловно оказался во главе перевооружения Красной армии и это его заслуга.

Сванидзе: Учитывайте, что ваше время истекло.

Колпакиди: Хотя та же уважаемая Юлия Зораховна прекрасно помнит его позицию по поводу минометов. Она общеизвестна, Америку тут никто не откроет. Другой вопрос, он был не надежен, слишком амбициозен. В случае войны мы видели, чем это в Германии кончилось с такими людьми.

Сванидзе: Понятно. Вопросы защиты к свидетелям обвинения.

Млечин: Александр Иванович, а скажите, неамбициозные военные в генеральских мундирах и маршальских бывают?

Колпакиди: Очевидно, бывают.

Млечин: Вы можете назвать хоть одного неамбициозного военного, ставшего маршалом? И Вы называете их ненадежными?

Колпакиди: Леонид Михайлович, есть командный принцип. Всё время мы обходим этот вопрос. В чем же была его политическая ненадежность? Он постоянно выдвигал какие-то требования. Когда он был начальником штаба РККА, он потребовал создания большого штаба. Ему отказали, я считаю, потому, что считали ненадежным. И он обиделся, подал в отставку.

Млечин: Александр Иванович, но Вы рассказываете замечательные вещи, бывает, человек болеет за дело. Он хочет создать сильный штаб. У него, может быть, что-то не получается, но душа его горит, он хочет, чтобы армия была самой сильной в мире. Благодарю, у меня больше нет вопросов.

Сванидзе: Мы объявляем небольшой перерыв, после перерыва мы продолжаем наш процесс.


Сванидзе: Возвращаемся в зал заседаний. В эфире Суд Времени. Я ставлю вопрос перед обеими сторонами: кто маршал Тухачевский на самом деле: выдающийся военачальник или рядовой командир времен гражданской войны?

Предоставляю слово стороне обвинения. Прошу Вас.

Кургинян: Я хочу ещё раз подчеркнуть, что у нас нету никаких данных о том, что Тухачевский в качестве военачальника большой войны, мировой войны, не как командир гражданской войны, а мы снова подчеркиваем, что это огромная, принципиальная разница, был особым образом выдающимся.

Мы никоим образом не хотим сказать, что он был пустышкой, ничтожеством, или не знаю кем, уродом и дегенератом.

Он был способным человеком. Но страна не потеряла с Тухачевским ничего чрезвычайного в плане ведения военных действий в большой войне. И здесь снова мы хотим подчеркнуть принцип: гражданская война выдвигает не людей, которые потом могут вести мировую, это совершенно разные люди.

Люди, выдвинутые гражданской войной, цепляются за места. И когда война кончается, они действительно выдвигаются не по принципу своих способностей. Вот в чем дело!

Сванидзе: Ваше время истекло, Сергей Ервандович. Можно уточняющий вопрос?

Кургинян: Да, пожалуйста.

Сванидзе: Вы сказали, что Тухачевский не представлял собой ничего особенного как военачальник. Вы можете назвать какого-нибудь военачальника гражданской войны, ну, скажем, со стороны красных, который бы представлял на Ваш взгляд что-то особенное.

Кургинян: Я считаю, что Брусилов — выдающийся человек. Я понимаю, что сделал Брусилов. Вот я долго и честно пытался понять…

Млечин: Он не участвовал в гражданской войне.

Кургинян: Неважно. Я понимаю, что сделал Брусилов для строительства Красной армии. Я считаю, что Фрунзе — выдающийся человек. Я долго и внимательно исследовал то, что же сделал Тухачевский с польской операцией. Невозможно в данном формате…

Сванидзе: Я понял Вашу позицию.

Кургинян: Но я считаю, что он преступно проиграл польскую кампанию. Я знаю, что половина людей так считает, а половина — иначе. Но никто из людей не может доказать, что он — что-то ах! сверхвыдающееся. Вот что я хотел сказать.

Сванидзе: Это Ваша позиция.

Кургинян: Да, это моя позиция.

Сванидзе: Ну, со времен польской кампании до момента его ареста и смерти прошло более полутора десятка лет.

Прошу вас, слово стороне защиты.

Млечин: Мы никогда не узнаем, как повел бы себя маршал Тухачевский и его соратники в большой войне, потому что их расстреляли за четыре года до этого, а других продолжали арестовывать до самого начала войны и даже после начала войны. Всё, что здесь рассказывало обвинение, совершенно несостоятельно. Мы слышали о том, что они ненадежны, Тухачевский и другие, амбициозны. А вместо них пришли надежные и неамбициозные? Те самые генералы поражения 41-го года?

Здесь не прозвучало ни одного доказательства того, что Тухачевский не был военным профессионалом, что он занимал свои должности не по праву. Напротив, даже свидетели обвинения подтвердили, что он был человеком на своем месте, он исполнял свой военный и профессиональный долг, он был настоящим солдатом. И если бы, как любит говорить обвинение об истории в сослагательном наклонении, он, Уборевич и другие были бы в 41-м году, никогда бы немецкая армия не дошла бы до Москвы.

Сванидзе: Спасибо. Уточняющий вопрос, разрешите. Вы согласны с тем, что Тухачевский, исходя из того, что он сделал, в частности, с тамбовскими крестьянами, был карателем?

Млечин: Я бы сказал, что, к сожалению, советская система, в этом я согласен с президентом Медведевым, была тоталитарной, в силу этого совершала массу преступлений. И Тухачевский, как и другие военачальники Красной армии опозорили в том свою офицерскую честь, это правда. Но они всего лишь исполняли приказы. Поэтому, если мы ставим так вопрос, то начинать надо с тех, кто отдавал им эти приказы.

Сванидзе: Ещё один вопрос. Если Вы согласны с тем, что выполняя приказы, но выполняя достаточно грамотно, я бы сказал, с огоньком (согласны с этим?), Тухачевский подавил жестоко, в крови, с помощью газов и так далее тамбовское восстание, может ли такой человек, на Ваш взгляд, быть талантливым военачальником, да или нет?

Млечин: Ваша честь, да, к сожалению, может быть военная профессия — самая кровавая. Более кровавой я не знаю.

Сванидзе: Спасибо. Мы завершаем сегодняшний день нашего процесса. Я принимаю решение продлить этот процесс ещё на один день.

Часть 3
Сванидзе: Итак, сегодня третий день слушаний по делу маршала Тухачевского.

Переходим к существу слушаний. Мой вопрос к обеим сторонам: что принесла хрущевская оттепель? Новый миф о Тухачевском и других репрессированных военачальниках или восстановление исторической справедливости?

Слово стороне защиты. Прошу Вас, Л.М.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша честь. Мы намерены показать, что начавшееся при Хрущеве восстановление реальной истории (при Сталине это была чистой воды фальсификация) постепенно вело и ведет к восстановлению исторической реальности. Но нам ещё много над этим предстоит работать.

Олег Витальевич, скажите, вот когда при Хрущеве стали впервые рассказывать о том, как расстреляли Тухачевского, потом при Брежневе всё заглохло, потом при Горбачеве вновь вернулись к этому трагическому прошлому. С Вашей точки зрения, что происходило? Новый миф создавался или восстанавливалась реальная история?

Будницкий: Ну, до восстановления реальной истории нам всё-таки ещё далеко. Но бесспорно то, что заговора Тухачевского не было и что эти военачальники были расстреляны во всяком случае не за то, что официально было в обвинительном заключении. И это тяжелейшим образом сказалось на Красной армии. Ведь был расстрелян не только Тухачевский и те несколько высших военачальников, которые проходили по его процессу. Были репрессированы тысячи высших и средних командиров Красной армии, командиров, прошу прощения.

Мы не можем провести эксперимент, мы не можем их воскресить. И история — это не компьютерная игра, мы не можем смоделировать события 41-го года. Мы можем только предполагать.

И в качестве такого аргумента в пользу того, что это была беда, приведу историю одного красного командира, которого арестовали среди многих, которому сломали три ребра, выбили 9 зубов, выводили на расстрел, чтобы выбить от него признания. А потом в эпоху постежовского потепления выпустили и вернули в армию.

Я думаю, что вы догадались, что я говорю о командующем Донским фронтом в Сталинградской битве и Центральным фронтом на Курской дуге, маршале Советского Союза Рокоссовском.

Сколько таких Рокоссовских получили пулю в затылок и превратились в «лагерную пыль», мы не знаем. Но я не думаю, что все те люди, которые были уничтожены в эпоху «большого террора», я имею ввиду только тех, кто служил в Красной армии, что эти люди были ненадежными, бездарями и т. д., как сейчас пытаются некоторые изобразить. Я думаю, что эти тысячи командиров сыграли бы, безусловно, позитивную роль.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваши вопросы стороне защиты.

Кургинян: Была некая история, которую рассказали обществу вместо той, которую рассказали при Сталине. В этой истории, рассказанной после Сталина, был «святой» по названием Ленин и верные ленинцы, а также были «дьявол», «отпадший ангел» под названием Сталин. Вот что такое генеральный хрущевский миф.

А дальше он развертывался на всё: на военных, на деятелей культуры, на политиков, на спецслужбы. Я спрашиваю… И, поскольку Вы зачитали нам вопрос, он в этом и состоит…эта концепция вполне репрезентативная в том, что касается военных, потому что она и с военными была такая же. Жертвы, ангелы, избитые невинные люди и так далее… Это концепция Хрущева является продвижением к правде? Или выворачиванием на изнанку сталинской…

Сванидзе: Всё, вопрос понятен. Прошу Вас.

Будницкий: Видите ли, путь к истине очень долог и зигзагообразен.

Кургинян: И диалектичен.

Будницкий: Да. И в эпоху Хрущева была оценена какая-то часть. Меня, конечно, эта концепция совершенно не устраивает, как, я думаю, и всех нас, здесь присутствующих. Это то, что были допущены перегибы в эпоху культа личности. И естественно Хрущев, который сам принимал активнейшее участие в репрессиях и сам строил то общество, которое питалось террором, он не мог иначе.

В эпоху Хрущева была и позитивная сторона — был сделан шаг в сторону истины. Но это был полушажок.

Кургинян: Я понял. Поскольку, простите, я вынужден задавать Вам вопросы, я их буду задавать.

Сванидзе: Только будьте коротки, потому что у Вас нет больше времени. Короткий вопрос, короткий ответ.

Кургинян: Был миф о военных. В этом мифе о военных, вообще хрущевском мифе возник некий Тухачевский. И он встал у всех в голове с крылышками, такой военный ангел. Да или нет?

Будницкий: Тухачевский возник, потому вообще-то, что его мама родила. Не потому что был миф в хрущевское время.

Кургинян: Я сказал «возник» образно. Мама родила и Вас, но про Вас мифа нет, а про Тухачевского есть.

Будницкий: Образ Тухачевского был, безусловно, в хрущевскую эпоху идеализирован. Он гораздо сложнее и он черно-белый.

Кургинян: Идеализирован или искажен?

Будницкий: Идеализирован — это и есть искажен.

Кургинян: Нет, извращен.

Будницкий: Ну, это спор о терминах.

Кургинян: Оболган.

Будницкий: Тухачевский — это не герой моего романа и как личность у меня симпатии не вызывает, но мы говорим не об этом. Мы говорим: он был расстрелян за то, что он участвовал в военно-фашистском заговоре или нет.

Сванидзе: Спасибо. Свидетель со стороны обвинения, прошу Вас.

Кургинян: Постепенно в ходе того, что мы говорим, выясняются некоторые главные вещи, которые меня и волнуют больше всего.

Мы никогда не узнаем, что было бы с военными…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вам предлагается задать вопрос свидетелю.

Кургинян: Хорошо, я — короткую преамбулу.

Мы никогда не узнаем. Теперь мы видим, как чаша весов колеблется. И это означает, что нету уже, исчез он, этот беспрецедентно великий полководец, военный техник, невинная жертва. Он исчезает.

Я хочу спросить свидетеля: для Вас что остается на этом месте?

Колпакиди: Для меня остается совершенно извращенный образ этого человека. Мы уже столько времени говорим, но не говорим о доказательствах заговора — их миллионы.

Сванидзе: Вопрос Сергеем Ервандовичем был задан в русле вопроса, который сформулировал я. Что дала в этом плане хрущевская оттепель.

Колпакиди: Она дала из действительно сложного человека, со сложной судьбой и биографией, со сложными способностями, создала миф о таком беленьком и пушистеньком ангелочке, который мог нас спасти.

Сванидзе: Уточняющий вопрос свидетелю. Значит, если он не был ангелочком, если он не был белым и пушистым, то его правильно расстреляли. Я правильно Вас понял? Т. е. всех, кто не белый и пушистый, надо расстреливать?

Колпакиди: Тех, кто устраивает армейские заговоры в период, когда на страну нападают, надо расстреливать!

Сванидзе: Я понял Вашу позицию.

Кургинян: Я должен сказать, что Вы спросили нас о том, что создал миф при Хрущеве. Он создал белого и пушистого. Никто из нас не говорил, что если он не белый и пушистый, его надо расстреливать.

Сванидзе: Меня дальше интересует позиция свидетеля, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мы говорим, что он не белый и пушистый. А вопрос, надо ли его расстреливать — это отдельный вопрос. Вас — наверняка не надо.

Сванидзе: Благодарю. Меня это устраивает. Вполне удовлетворен.

Кургинян: Сергей Тимофеевич, для Вас… Вы поддерживаете, что в ту эпоху был сделан белый и пушистый? Как историк, как Вы к этому относитесь?

Сванидзе: Вопрос в оригинале был представлен по-другому.

Кургинян: Мы продвинулись к правде с Хрущевым или создали новый миф?

Минаков: Если мы уйдем от контекста, мы ничего не поймем. Миф о Тухачевском менялся неоднократно. Он был к 23-му году, он был к 30-му году, он был в 37-м году и он был к 61-му году. Поэтому каждый из этих мифов в определенный степени заострял внимание на каких-то сторонах, позитивных или негативных, но не создавал цельный и непротиворечивый образ этого человека.

Сванидзе: Хороший ответ. Спасибо. Сторона защиты, прошу Вас, вопросы к свидетелям обвинения.

Млечин: Сергей Тимофеевич, будьте добры, скажите мне, пожалуйста, вот расстреляли человека по какому-то обвинению. Потом выяснилось, что это обвинение было ложным, он в этом не был виноват. Это с Вашей точки зрения что: создание нового мифа или всё-таки продвижение к истине?

Минаков: Если реабилитировать невиновного, то — продвижение к истине.

Млечин: Не это ли произошло с Тухачевским?

Минаков: Если его расстреляли по обвинению в измене и шпионаже, то это было ложное обвинение и за это его не должны были расстреливать.

Млечин: Благодарю Вас. Правильно ли я Вас понимаю, что Хрущев дал возможность постепенно, не полностью, но восторжествовать справедливости в отношении человека, которого расстреляли за то, что он не совершал?

Минаков: Я думаю, что Хрущев дал возможность нам сейчас подойти и сейчас двигаться к пониманию объективному того, кто был Тухачевский. Что он не был белым и пушистым, но что он не был грязным и мерзким.

Млечин: Что он не был тем, за что его расстреляли.

Минаков: Именно в этом плане.

Млечин: Александр Иванович, можно ли я Вас спрошу. Скажите, а вот то, что Вы прочитали материалы комиссии по реабилитации, из которых следовало, что Тухачевский не был шпионом немецким, а в этом его обвиняли и расстреляли, Вы остались при своем мнении, что он был негодяй и преступник и надо было его расстрелять?

Колпакиди: Любой здравомыслящий человек, если прочитает эти мемуары, поймет…

Млечин: Извините, Вы читали материалы комиссии по реабилитации.

Колпакиди: Да.

Млечин: В которых написано, что обвинения… Вы читали обвинительное заключение, следственное дело?

Колпакиди: В заговоре он сознался. Он отрицал…

Млечин: Ответьте, Вы читали обвинительное заключение?

Колпакиди: Да.

Млечин: Там его обвиняют, что он немецкий шпион. А потом Вы прочитали материалы комиссии по реабилитации, из которых следует неопровержимо, что он не был немецким шпионом. Вы всё равно считаете, что его надо было расстрелять?

Колпакиди: Я понимаю, к чему Вы ведете. Это такой хитрый прием.

Млечин: Можно попросить Вас ответить. Вы всё равно считаете, что его надо было расстрелять?

Колпакиди: Конечно, надо. Потому что он в заговоре-то признался. Он отрицал, что он шпион. А он и не был шпионом. Но он был заговорщиком. Заговорщиков в армии расстреливают.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Понял вопрос и понял ответ.

Млечин: Ваша честь, я бы отвел бы такого свидетеля, который считает возможным расстрел невинного человека. Благодарю Вас.

Колпакиди: Заговорщик — не невинный человек.

Сванидзе: Мы объявляем небольшой перерыв, после чего мы продолжаем процесс.


Сванидзе: В эфире Суд Времени. Возвращаемся в зал заседаний. В этой части слушаний прошу стороны ответить на следующий вопрос: эпоха перестройки — это время расширения информации по делу Тухачевского или это время активизации мифотворчества?

Слово предоставляю стороне обвинения. Прошу, Сергей Ервандович.

Кургинян: Никоим образом никогда я лично не буду говорить о том, что Хрущев не открыл какие-то архивы и не восстановил честное имя многих людей.

Сванидзе: Мы уже не о Хрущеве, Сергей Ервандович.

Кургинян: То же самое о перестройке. Никоим образом я не могу сказать, что некоторые документы или некоторые массивы информации не были выплеснуты наружу и это не является правдой. Чем больше возникает документов, больше каких-то аспектов возникает новых, тем лучше. В этом смысле, слава Хрущеву и слава перестройке постольку, поскольку она открывала новые документы.

Но! Беда-то вся заключается в том, всё это происходило по принципу неравномерной подачи информации. Или, как говорят в таких случаях, «фильтрации базара». Что-то говорится, причем активно, бездоказательно, очень настойчиво, а что-то утаивается.

Вот когда одно говорится, а другое утаивается, то в сознании возникает не правда, а ложный миф. Сначала это был миф о белом и пушистом. Но миф о белом и пушистом эпохи Хрущева, что вовсе не отменяет для меня заслуг Хрущева по реабилитации людей. Его вина — в создании этих мифов.

Но эти мифы действовали, пока был Ленин. Что сделала перестройка? Перестройка, с одной стороны, повторила очень насыщено и активно всё то, что говорили до этого, и одновременно с этим она демонтировала образ Ленина. Т. е. полностью уничтожила какую-либо логику в происходящем. Поехала крыша, и сквозь эту поехавшую у людей крышу начала фильтроваться и просачиваться в сознание та информация, которую давно изготовляли белые, причем в самом радикальном, ненавидящем всё виде. В этом смысле она оказалась ядом для сознания. Не восстановлением исторической истины. Как говорил маркиз де Поза Филиппу Второму: «Сир, дайте человеку свободу мысли!» Очередным порабощением этой мысли, созданием новых мифов, о которых теперь приходится освобождать общество.

Повторяю: государство это средство, с помощью которого народ длит и развивает своё историческое предназначение. Если нет истории во всей её сложности, то нет государства и нет народа, который может твердо стоять на ногах.

В этом смысле перестройка создала ещё больший вред с точки зрения образов. Это не значит, что она не открыла кусков правды.

Сванидзе: Ещё больший вред чем что?

Кургинян: Хрущев извратил в одну сторону. Перестройка это добавила и нас увели с магистральной дороги разума.

Сванидзе: Я правильно Вас понимаю, что нам нужно возвращаться к истокам, т. е. к Ленину?

Кургинян: Нет, нет. Вы иронизируете и это Ваше право!

Сванидзе: Конечно, иронизирую. Я просто пытаюсь уточнить Вашу позицию.

Кургинян: Нет, нет. Я хочу сказать о том, что нам надо возвращаться к той подлинности, глубокой настоящей подлинности нашей истории, которой не было и нет. От которой нас уводили сначала в одну сторону, потом в другую, третью. Народ рвется туда. В конце концов в Гренобле есть Институт Робеспьера и никому от этого ни хорошо, ни плохо.

Сванидзе: Время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мы должны ни проклинать, ни прославлять, а понимать.

Сванидзе: Я понял Вашу позицию, спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Сторона защита выражает сочувствие стороне обвинения, которая всё время оказывается во власти каких-то мифов и страшно страдает. Мы хотим внести свой вклад в освобождение от мифов, чтобы как-то помочь стороне обвинения.

Можно ли попросить документ, на котором изображена страница из показаний Тухачевского?

Сванидзе: Прошу вас, доказательство стороны защиты.

Млечин: Мы представляем этот документ в связи с заявлением стороны защиты о том, что раз Тухачевский признал, что он заговорщик, то точно преступник.

Юля, скажите, это что за страничка, уточните для наших зрителей.

Кантор: Страница архивного следственного дела № Р-9000, находящегося на Лубянке в центральном архиве ФСБ РФ, к которому мы уже апеллировали.

Млечин: Скажите, пожалуйста, что за пятна на этой странице. Надеюсь, что они достаточно хорошо видны.

Кантор: Да, пятна на этой и некоторых других страницах квалифицированны экспертизой как кровь, с достаточно подробными описаниями, как и почему эта кровь попала на эти страницы.

Млечин: Как и почему?

Кантор: Кровь падала с предмета находящегося в движении, предположительно с головы человека, находящегося в необычном психологическом состоянии и подписывавшем показания, это к вопросу к позиции обвинения, с рукой находящейся в вывернутом положении.

Млечин: Могу ли я предположить, что Тухачевского били.

Кантор: Я была бы осторожна со словом «предположение». Это квалифицировано как дополнительной проверкой обвинения, так и почерковедческой графологической экспертизой, произведенной в 2005 году (я хочу подчеркнуть — никакого отношения ни к Хрущеву, ни даже к Горбачеву не имеет) в Экспертно-криминалистическом центре ГУВД полковником милиции Сысоевой.

Сванидзе: Юлия Зораховна, меня прежде всего интересует: а) кровь ли это Тухачевского, и б) действительно это кровь из раны или это кровь из носа при каком-то напряжении.

Кантор: Да, один уважаемый историк в погонах когда-то сказал: «Может быть, это кровь пошла у следователя от усердия». И это не исключено. Кровь на страницах не квалифицированна как кровь из носа, из уха, глаза и т. д.

Сванидзе: Но это кровь Тухачевского, она идентифицирована как кровь Тухачевского?

Кантор: Такой экспертизы не проводилось, о чем я говорю сразу. Это кровь которая попадается на тех страницах, где стоит собственноручная подпись.

К вопросу о собственноручных показаниях, то экспертиза в сравнении с анализом образцов почерка Тухачевского, сделанных в 18-м, 19-м году и более поздних, установила, что (тут я могу квалифицировать) эти показания написаны человеком, находящимся либо под воздействием лекарственных средств (понятно) либо опять же надиктованы, передикторваны, о чем свидетельствуют нестандартные обороты, разные промежутки между словами и так далее. Подтверждением этого тезиса, возвращаюсь к вопросу «чья кровь?», является и тот факт, что в ряде других показаний… Я подчеркиваю, что «дело Тухачевского» — это собирательный образ. Оно структурировано по разным томам, по персоналиям и только очные ставки и заседания специального военного присутствия соединены в единый том. Мне пришлось работать со всеми этими томами.

Так вот значительная часть показаний просто надиктована следователем, характерным, но не единственным примером чего является записка, написанная следователю Ушакову одним из обвиняемых, Фельдманом: «Начало и концовку (я цитирую) написал по собственному усмотрению. Уверен, что Вы меня вызовите, недолго и переписать».

Это опять же абсолютно не исключительный случай такого рода при публикации процесса.

Сванидзе: Я хотел бы сделать ремарку, Фельдман был близким другом Тухачевского.

Млечин: Я хотел бы резюмировать, что таким образом мы показываем, что те материала и документы, которые становятся известны в последнее время не создают миф, а позволяют приблизиться к правде.

Сванидзе: Благодарю вас. Сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты.

Кургинян: Скажите, пожалуйста… Я хочу только подчеркнуть, что я категорически противник применения пыток при допросах и убежден, что они применялись.

Тем не менее я хочу задать Вам один простой вопрос. Если бы на показаниях Штауфенберга, или Людвига фон Бека, или Эрнста Роммеля были бы найдены пятна крови и даже установлено, что это пятна крови этих людей, значило бы это, что они не участвовали в заговоре против Гитлера? Да или нет?

Млечин: Вопрос не имеет никакого отношения к обсуждению.

Кантор: Я отвечу на этот вопрос.

Сванидзе: Вопрос мне представляется содержательным. Прошу, если можно.

Кантор: Я отвечу на этот вопрос. Прежде всего за то, что автор этого вопроса позволяет себе сравнивать сталинскую юстицию с гитлеровской. Спасибо. И методы дознания тоже.

Хотя в материалах дела Штауфенберга, которые мне тоже удалось читать, есть очень четкое доказательная база, в том числе и та бомба, которая была принесена.

Ни в одном материале… Это к вопросу «если бы…» связанном с двадцать с лишним томами дела Тухачевского как собирательного дела…

Кургинян: Простите, пожалуйста, я так тоже не могу. Если любой мой вопрос… Весь Ваш издевательский монолог… Я не могу допрашивать свидетеля. Я даю Вам отвод.

Сванидзе: Сергей Ервандович, я прошу прощения. Вы задали вопрос, свидетель отвечает.

Кургинян: Имею ли я право прервать в какой-то момент?

Сванидзе: Если Вас удовлетворяет…

Кургинян: Меня удовлетворяет полностью то, что мне не отвечают на этот вопрос прямо, т. е. не говорят… Не отвечают на вопрос, который я задал, в форме, которая позволительна и только позволительна сейчас. Я спрашиваю: «Есть на пятнах…» Смотрите, что происходит. Если на документах признательных показаний фон Штауфенберга будут обнаружены пятна его крови, будет ли это значить, что фон Штауфенберг не является заговорщиком? Да или нет?

Млечин: Обвинитель даже не знает, что Штауфенберга даже никогда не допрашивали, его расстреляли во дворе.

Кургинян: И что? Я назвал вам дальше фон Бека и прочих.

Сванидзе: Это предположение.

Млечин: Роммеля тоже не допрашивали!

Кургинян: Ну, что же Вы так кривляетесь?

Млечин: Ну Вы же ничего не знаете!

Кургинян: Я вас спрашиваю: да или нет?

Сванидзе: Господа! Сергей Ервандович! Дайте возможность свидетелю ответить.

Кантор: Я прошу оградить нашу сторону от подобных реплик типа кривляние и от повышения тона. Это, во-первых.

Сванидзе: Протест принимается. Тем не менее я Вас прошу по возможности кратко ответить на вопрос.

Кургинян: Могу ли я сделать другой протест. Я прошу оградить эту сторону от заявлений, что она находится в плену мифов и прочих издевок и демагогических ответов на прямо поставленные вопросы.

Кантор: Ваша честь, я могу ответить?

Сванидзе: Хорошо. В силу своей компетенции я попытаюсь оградить и ту, и другую сторону от всех ваших проблем. Итак, прошу Вас, кратко по возможности ответьте на вопрос.

Кантор: Кровь на признательных показаниях любого имярека, в случае, если доказано, что это кровь, может являться доказательством лишь того, что эти доказательства получены под пыткой. В случае с Тухачевским это было так. Со Штауфенбергом — нет, потому что его не допрашивали.

Кургинян: Людвига фон Бека, Роммеля?

Млечин: Роммеля не допрашивали, он сам покончил с собой.

Кургинян: Если бы его допрашивали, чтобы это значило?

Сванидзе: Ваша честь, «если бы» — это формула…

Сванидзе: На самом деле, вопрос интересный. Если угодно, я его повторю. Если Вам будет более приятно отвечать на мой вопрос.

Кантор: Да, бесспорно.

Сванидзе: Тогда я могу его повторить. То, что человека пытали, свидетельствует ли о том, что он не участвовал в мятеже или заговоре? Я правильно формулирую?

Кургинян: Конечно.

Кантор: То, что человек подписал признательные показания под пыткой является фактом безусловной фальсификации его признательных показаний.

Сванидзе: Т. е. возможность фальсификации несомненна. Спасибо.

Кургинян: Я подчеркиваю еще раз только одно, что наличие всего, о чем говорят, есть…

Сванидзе: Сергей Ервандович, у Вас есть вопросы к Вашим свидетелям?

Кургинян: У меня есть вопросы к нашим свидетелям. Скажите, пожалуйста, что же всё-таки мы считаем лично по поводу того, какова именно вина Тухачевского?

Колпакиди: Я думаю, уважаемая Юлия Зораховна не будет спорить, что Тухачевский дал показания уже на второй день после приезда в столицу Москву. Мы знаем генералов, которых пытали — не пытали, они вообще ни в чем не признались, воевали, стали Героями Советского Союза.

Я всегда думал, что это кровь на машинописной копии — это кровь машинистки, которую, наверное, били и говорили, что если ты, гад, не сознаешься, то мы её до смерти заколотим.

Сванидзе: Уважаемый Александр Иванович, я считаю иронию в том, что касается пыток над живыми людьми, будь то маршал или машинистка, неуместной.

Кургинян: Можно я переведу этот вопрос в не иронический путь?

Сванидзе: Позвольте задать уточняющий вопрос, требующий краткого ответа. Оставим в стороне машинисток. Вы считаете, что кровь на странице допроса Тухачевского не свидетельствует, что его пытали.

Колпакиди: Нет, ничего не доказывает.

Кургинян: Теперь у меня второй вопрос. Что Вы считаете по поводу этих вот разговоров?

Минаков: Здесь очень много вопросов возникало, чья кровь и так далее.

Сванидзе: Было два вопроса: а) пытали ли Тухачевского, является ли свидетельством этого кровь на страницах с его допросом, и б) если предположить, что его пытали, а это весьма вероятно, то является ли факт, что его пытали, свидетельством того, что он не участвовал в мятеже? Я правильно понимаю?

Кургинян: Да.

Минаков: Что касается первого вопроса, то это предположение, ибо окончательно не доказано, чья это кровь. Если находиться в рамках объективности. Предположение, вероятность очень высокая, но это всё равно остается предположением, ибо вопрос очень сложный и очень тонкий.

Что касается второго вопроса, я не исключаю применения к нему физического воздействия, не исключаю. Но я не считаю, что это было ключевым фактором, который вызвал его признательные показания. И, кстати говоря, если брать в совокупности все материалы с заключительным словом и его показаниями на самом судебном процессе, то он отказался признать себя шпионом, изменником, но признал себя заговорщиком. Он не признался, что готовил переворот, потому что до этого дело не дошло. Но заговорщиком он не отказался, что он стоял во главе группы. Вот это было.

Сванидзе: Вы согласны, что если предположить всё-таки,что пытки имели место, то в заговоре признался любой из здесь присутствующих, и то, что он — папа римский.

Минаков: Я не думаю, что

Кургинян: Нет, это не так.

Минаков: Позвольте, я выскажу своё мнение. Да, применение могло быть первоначально, однако его позиция в ходе следствия была для меня понятна в каком плане — он рассчитывал: я подпишу, напишу всё, а на суде я скажу то, что я думаю. То, что он и сделал.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты, вопросы к свидетелям стороны обвинения.

Млечин: Скажите, Сергей Тимофеевич, арестовывают военного, на второй день он сознается, что он агент иностранной разведки — это что такое, умопомешательство, глупость? Почему это делает человек?

Вы — специалист по истории наших предвоенных кадров. Как Вы можете это объяснить? И все они признают! Любой разведки, японской, польской. Некоторые даже не знали, что такие разведки есть, а они всё равно агенты.

Минаков: Я хочу немного сузить вопрос. Речь о Тухачевском идет. Что касается других, то у каждого своя судьба была. У кого-то групповая, у кого-то — индивидуальная.

Поэтому замечу ещё один момент. Восемь человек, сидевшие на судебном процессе, были собраны туда. Они не представляли собой единое изначально. Кто-то вместе, а кого-то просто туда…

Млечин: Заговора не было, это случайная была подборка?

Минаков: Нет. Заговор был, но те, которые оказались на скамье подсудимых, далеко не все были именно в этом круге людей.

Млечин: Может быть, не было заговора?

Сванидзе: Я прошу прощения, я правильно Вас понимаю, Сергей Тимофеевич. Вы считаете, что заговор был?

Минаков: Был. И он начинался ещё с 20-х годов. Здесь я сослался на…

Сванидзе: Ещё до прихода Сталина?

Минаков: Да. Почему не с 23-го года? Потому что в 23-м году для следствия и самого процесса было невыгодно делать. Сценарий строился на одном, не на заговоре. Ибо если представить Тухачевского как участника заговора, просто заговора политического, то он получил бы…

Млечин: Заговор продолжительностью в восемнадцать лет! Поразительно! И ни разу не удалось?

Минаков: Позвольте, я закончу.

Млечин: Восемнадцать лет и ничего не сделали?

Колпакиди: Что у Штауфенберга Вы прекрасно знаете.

Минаков: Заговор — это ещё не переворот. Заговор — это когда сговариваются несколько лиц, занимающих высокоответственные посты и обладающие возможностями изменить политическую систему или персональный состав политиков. И ждут момента, когда это можно сделать.

Сванидзе: Сергей Тимофеевич, я хочу сам для себя установить, уточнить. Восемнадцать лет при советской власти, советской армии, пронизанной осведомителями органов безопасности…

Минаков: Не сразу они были пронизаны.

Сванидзе: Но к этому времени уже давно были пронизаны.

Минаков: В 23-м году этого не было.

Млечин: С 20-го года, как начались особые отделы, были пронизаны по полной программе.

Минаков: Уверяю Вас, что это не так. В 23-м году…

Сванидзе: Им удавалось в течение 18-ти лет скрывать свою антинародную заговорческую сущность?

Минаков: Она не обязательно была антинародная.

Млечин: И они сговаривались сместить сначала Ленина, потом Троцкого, потом Зиновьева, потом Сталина. Ещё подождали, смогли бы Хрущева сместить. Немножко не дождались.

Минаков: Нет, я не сказал «сместить». В 23-м году им удалось сместить Троцкого.

Млечин: Военным, которых он выдвинул? Я Вас умоляю. Они-то тут причем?

Минаков: Тухачевский не был выдвиженцем Троцкого.

Сванидзе: Спасибо, уважаемые коллеги. Объявляется небольшой перерыв, после чего мы продолжим слушания.


Сванидзе: В эфире Суд Времени. Мы подходим к финальной части наших слушаний. Мой вопрос обеим сторонам: много информации о Тухачевском — это движение к правде или повод для разгула фантазий?

Слово предоставляется стороне защиты. Прошу Вас.

Млечин: Могу ли допросить свидетеля Александра Владимировича Крушельницкого? Скажите, пожалуйста, всё-таки был заговор или нет? Вот мы столько лет занимаемся выяснением этой истории. И здесь мы третий день ведем выяснение: был заговор или не был?

Крушельницкий: Заговора не было. И для того, чтобы несколько аргументировать этот тезис я хотел бы обратиться вот к каким фактам. Дело заключается в том, что по самым скромным подсчетам, которые основаны на документах военной коллегии Верховного суда за первые полтора года после того, как были расстреляны 12 июня 37-го года так называемые «военно-фашистские заговорщики», было уничтожено, не считая рядовых и младших командиров, сержантов, свыше 1600 генералов, адмиралов и старших офицеров, выражаясь сегодняшним языком.

Такого масштаба заговора ну просто… Этого не может быть, потому что не может быть никогда. Потому что вся армия тогда была меньше миллиона человек.

И все эти 1600 генералов, адмиралов и старших офицеров были по сути дела 80 % командного состава. Если бы они были заговорщиками, они не то, чтобы не дали себя расстрелять. В их руках была вся армия. Но момент был избран очень хорошо для того, чтобы устроить эту фикцию с заговором.

Сталин создал такую систему, которая не позволяла перейти к нормальной ротации кадров. То, что его не устраивали те кадры, которые находились во главе армии в момент её перевооружения, численного роста и т. д., это очевидно. По каким-то причинам, по техническим, по политическим. Но просто уволить, как сейчас увольняют генералов и переводят их в Совет Федерации, он не мог. Такая уж была система. Их надо было только убить.

Он был азиатский деспот, и он прекрасно понимал, что бывших генералов не бывает. И если генерала уволить, то значит образуется клан недовольных. Зачем же ему было создавать себе такую головную боль? Поэтому их надо было просто убить. А для того, чтобы убить, надо было просто их обвинить.

Млечин: Ваша честь, я хочу сказать, что свидетельские показания подтвердили невозможность, невозможность существования военного заговора.

Сванидзе: Ваша позиция понятна. (К Кургиняну) У Вас есть вопросы к свидетелям защиты.

Кургинян: У меня есть вопрос. Я хочу просто перед тем, как его задать, оговорить, что если даже десять офицеров было расстреляно невиновно, то это чудовищное преступление. Вот моя позиция.

Теперь я хочу Вас спросить. Скажите, пожалуйста, каково было количество командного состава в РККА? Ну, примерно.

Крушельницкий: Давайте учтем два фактора. Во-первых, на протяжении 37–39 годов армия выросла более чем в два раза. От какого момента мы считаем?

Кургинян: Ну, Вы понимаете, что уничтожена была… Если, я повторяю, даже десять человек были уничтожены незаконно, то это чудовищное преступление, но уничтожена была меньшая часть командного состава. Ну, правда же?

Крушельницкий: Можно я отвечу?

Кургинян: Я просто к чему сказал? Если это так, а это так, может ли быть математическим заявлением, что если бы они хотели, то они бы восстали. Большая часть армии осталась верна Сталину и подавляла меньшую

Млечин: Такого заявления здесь не звучало!

Сванидзе: Прошу прощения, звучало заявление, что была репрессирована большая часть армии. А большая часть армии не может участвовать в мятеже, потому что им и мятеж не нужен, чтобы захватить власть.

Кургинян: Это и есть хрущевский миф.

Крушельницкий: Большая часть высшего командного состава, в руках которого, добавлю, находились все, не основные, а все рычаги управления вооруженными силами. Все.

Если наш уважаемый обвинитель этого не понимает, тогда я ему сочувствую.

Кургинян: Я задам… Я не буду так разговаривать, это не интересно. Скажите, пожалуйста, что в историческом коммюнити, в историческом сообществе, которое в конце концов тоже не обладает абсолютным правом на истину, но в этом сообществе в 2010 году есть единая точка зрения на то, был ли заговор или нет?

Минаков: Нет, конечно. Единой точки зрения нет.

Кургинян: Есть ли вполне авторитетные люди, которые выступают за то, что заговор был?

Минаков: (смеётся) Но я считаю, что заговор был.

Кургинян: Итак, давайте установим, согласны ли вы оба с тем, что, первое, даже мнения совокупного коммюнити всех историков не достаточно, чтобы вынести окончательный вердикт.

Сванидзе: Сергей Ервандович, я должен Вам сказать, что вопросы абсолютной истины обсуждаются ещё в библии и точного ответа не находят.

Кургинян: Я понимаю, я не читал.

А я хочу ответить, поскольку Вы обратились ко мне. Что нам сказали здесь, с нами разговаривали с позиций абсолютной истину. С нами разговаривали и нам приходится тратить время на одно, что после перестройки и постперестройки никто не смел с нами разговаривать с позиций абсолютной истины!

Сванидзе: Истина у каждой стороны своя. Стороны — в суде.

Кургинян: Вот, вот и всё!

Сванидзе: Вопросы стороны защиты к свидетелям стороны обвинения.

Млечин: Сергей Тимофеевич, скажите, пожалуйста, давайте всё же выясним вопрос, какой же заговор-то был? То Тухачевский был агентом американской разведки, агентом немецкой разведки, злобным антисоветчиком, беляком, колчаковцем, троцкистом. Но объясните, в чем был смысл заговора, чего он хотел? Или он хотел свергнуть Сталина и сесть на его место?

Минаков: Бонапартами не рождаются, ими становятся. Это первое. И Тухачевский и не родился, и не вступил в Красную армию, и не стал Бонапартом. И Бонапарт решил стать таковым только в 1799 году, в 30 лет. Это первое. Второе — он не был ни чьим агентом никакой разведки, безусловно. Больше всего на свете, как он сам признавался ещё не под следствием, не под пытками, а добровольно, будучи офицером. Он сказал своему однополчанину: «…поэтому во имя войны и во имя армии я буду служить кому угодно». И он увидел, что большевики что-то делают, и он пошел служить большевикам.

Млечин: Вы просто рисуете роскошный портрет надежного солдата.

Минаков: А он и сказал так: «Я — ландскнехт, я — наемник».

Млечин: Так кого он хотел свергнуть? Заговор-то был против кого?

Минаков: Свергнуть тех, кто мешал делать нормальную армию. Вот и всё!

Млечин: Так он хотел избавиться от ни на что негодных, безграмотных своих военных начальников? Так ему флаг в руки! Жалко, что он этого не сделал.

Сванидзе: Теперь я имею возможность предоставить заключительное слово каждой из сторон. Пожалуйста, сторона защиты, Леонид Михайлович.

Млечин: Юристы знают — людей оправдывают по разным соображениям, иногда — за недоказанностью преступления. Чувствуешь, что человек что-то совершил такое, но не сумели доказать. Иногда оправдывают, потому что вообще нет никаких доказательств участия его в этом преступлении.

Здесь мы имеем дело с такой же ситуацией. Тухачевского расстреляли за преступление, которого вообще не существовало. Не существовало никакого заговора против Сталина, против советской власти, против социалистического режима. Все военные советские, все красные командиры преданно и честно служили Сталину по политическим соображениям. Мы не знаем ни одного человека, восставшего до войны, до 41-го года против советской власти. Не знаем ни одного красного командира.

Колпакиди: В 34-м году в Москве было восстание, военный мятеж. Нахаевское дело.

Млечин: Это Нахаев, это совсем другое дело. Ни один из командиров Красной армии не выступил против Сталина. Тухачевский и все остальные были преданными слугами Сталина. Расстреляли их ни за что.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Мы много раз сталкиваемся с ситуацией, когда вместо фактов называются мифы. Опять было сказано: никто никогда не восстал, армия была стабильна. Но это же не так. Мы живем не в 89-м году и не в 99-м, мы живем в 2010-м, мы уже знаем, что это не так. Мы уже знаем, что армия была нестабильна, мы уже знаем очень многое.

И чтобы мы здесь не обсуждали, вся молодежь будет рваться к этой истине — в этом надежда страны!

Теперь второе, вопрос заключается вовсе не в том, ужасно ли вел себя Сталин. Вот я считаю, что ужасно. Вопрос заключается совершенно не в том, был ли Тухачевский немецким шпионом. Я считаю, что он не был. Вопрос же поставлен по-другому, вопрос заключается в том, был ли он Бонапартом.

Что такое бонапартизм? что мы имеем в виду под бонапартизмом? Мы имеем в виду политические амбиции. Мы знаем, что с 24-го года эти политические амбиции шли. Мы до сих пор не ответили себе на вопрос был ли он таким незаменимым гением или одним из людей, работавших в армии. Мы знаем также, что в течение всего этого времени он вел какую-то игру.

Но, самое главное из всего этого заключается в том, что эта личность была волком и волком, очень сложно построенным, с чудовищно сложной мотивацией, с огромными политическими, страшными претензиями. Я не знаю, сумел бы он их реализовать, в какой бы мы стране жили. Но я знаю твердо, что эта фигура была зловещая и с гигантскими политическими претензиями, причем абсолютно черными.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас я благодарю обе стороны и объявляю завершенным голосование нашей телевизионной аудитории. Теперь имеет возможность проголосовать аудитория в нашем зале. Я напоминаю вопрос для голосования: «Кто он, маршал Тухачевский — несостоявшийся Бонапарт или жертва большого сталинского террора?»

Я прошу вывести результаты нашего голосования на экран.

несостоявшийся Бонапарт — 28 %

рядовая жертва сталинского террора — 72 %

Как проголосовала наша телевизионная аудитория, мы узнаем после небольшого перерыва.


Сванидзе: Итак, завершилось наше трехдневное судебное заседание по делу маршала Тухачевского.

А теперь я хочу высказать свое личное мнение по этому делу. Тухачевский был человек с амбициями, в поисках наилучшей карьеры он бросил одну армию, ушел в другую, он душил газами крестьян, стрелял заложников, расстреливал целые семьи. Но Наполеоном он не был, тем более он не был германским шпионом. Он наверное очень пригодился бы в годы Великой отечественной войны. Но это в сослагательном наклонении. В реальности он даже не застрелился.

Теперь я прошу вывести на экран результаты телевизионного голосования.

несостоявшийся Бонапарт — 75 %

рядовая жертва сталинского террора — 25 %

09. Октябрь 1917 года — большевики спасли или погубили Россию?

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим.

Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Тема сегодняшних слушаний: «1917 год».

Никто не спорит, что этот год поворотный. Все, и даже нынешнее молодое поколение знают, что в 1917 году произошла революция. О том, что в 1917 году была не одна революция, а две, знает значительно меньшее количество людей. Сегодня речь пойдет об обеих русских революциях. О том, как одна взяла верх над другой.

Главный вопрос наших сегодняшних слушаний: «Большевики спасли или погубили Россию?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов Вы видите на своих телеэкранах.

Обвинитель на сегодняшних слушаниях — писатель Леонид Млечин.

Защитник — политолог, президент Международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

В 1917 году с политической карты мира исчезла Российская Империя. Острые противоречия между властью и обществом, тяжелое экономическое положение, первая мировая война спровоцировали Февральскую, затем Октябрьскую революции. В советской историографии Февральская буржуазно-демократическая революция называлась плацдармом для революции Октябрьской — была свержена монархия, сменился государственный строй, что, якобы, и открыло путь социалистам. Оппоненты этой теории считают, что в Октябре 1917 года большевики просто решили в удобный момент захватить власть. По другой версии, имела место целенаправленная акция германского правительства, которое пыталось еще больше ослабить позиции России в первой мировой войне.

После февральских событий было создано Временное правительство, провозглашена Российская республика, назначены выборы. И это, по мнению большинства исследователей, свидетельство консолидации общества. Однако уже весной начинаются новые волнения. Руководство обвиняют в неспособности справиться с кризисом. Были ли у Февральской революции дееспособные лидеры? Почему Временному правительству не удалось удержать власть? И могла ли Февральская революция стать последней революцией в России?

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Млечину и Кургиняну. Тема актуальна сегодня?

Прошу Вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: И людей моего поколения, и более молодых людей, которые сидят в этом зале и смотрят нас, наверное, учили, что Февральская революция была чем-то жалким, неудачным, таким, что следовало бы забыть. На самом деле Февральская революция была счастливым мигом в истории России, ее звездным часом. Она в одно мгновение расчистила для нашей страны дорогу вперед.

Я охотно представляю себе, что не случись потом Октябрьской революции, сегодня Россия была бы богатой, процветающей, мощной державой. Я думаю, что остались бы в живых миллионы людей, которые погибли. Я думаю, что совершенно по-другому складывались бы события летом 1941 года. Если бы не произошла Октябрьская революция, победа в войне с Гитлером была бы одержана совсем другой ценой. Почему наше общество не сумело воспользоваться плодами Февральской революции? Почему произошла Октябрьская…? Хотел сказать революция. В ходе этого заседания мы докажем, что это была скорее контрреволюция, которая забрала у России, у русского народа, у российского народа те завоевания, которые дал Февраль. И это не историческая тема. Потому что это вопрос о том, как надо действовать обществу, что нужно нашему обществу, по какому пути ему идти.

Благодарю Вас, Ваша Честь.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я устал повторять одну притчу, но ее, видимо, еще раз надо повторить перед началом этого заседания, в связи с тем, чтобы объяснить нашу позицию. Ну, она такая анекдотическая.

К доктору приходит пациент и говорит: «Вы знаете, доктор, я должен вам честно признаться, я — импотент».

Он говорит: «Да? Что, батенька…»

«Нет, доктор, это не все, я должен сказать главное — у меня это наследственное».

Он говорит: «Как — наследственное?»

«Да. У меня и папа, и дедушка…»

«А вы откуда?…»

«Я? Я из Воронежа».

И вот у меня все время вопрос возникает в этой связи — если все это такая гибель России, а тут вопрос стоит в том, что большевики это гибель России, то вы все откуда? А папы ваши с мамами откуда? А дедушки ваши откуда?

Вот это называется «создание черной дыры». Когда некоторый период начинают называть гибелью, хотя в этот период совершены великие вещи, как и великие преступления, конечно, но великие вещи. И этот период начинают называть гибелью, а тех, кто к нему привел — погубителями, смутьянами и всем прочим, то когда это длится 70 лет, то вдруг оказывается, что эта длина в 70 лет — дыра черная. И в этой черной дыре, длиной в 70 лет, проваливаются все — семьи, их истории, их фотографии. В ваших альбомах фотографии людей, которые… ваших близких, которые в это верили, это любили, шли под этими знаменами. Значит, тогда сказано, что все они идиоты.

Но если идиоты они, то идиоты и вы. И те, кто это говорят, говорят это потому, что им нужно доказать, что вы исторически неполноценны и должны быть еще 100 лет исторически неполноценными, пока они тут будут делать свои дела.

Поэтому вопрос заключается только в одном — либо мы народ и мы обладаем этим периодом истории также, как и другими. Либо мы быдло, провалившееся в черную дыру, но тогда у нас нет исторического будущего.

Сванидзе: Ваше время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: Не будет!

Сванидзе: Спасибо. Сейчас я объявляю короткий перерыв, после которого мы приступаем к слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Начинаем слушания по теме: «Большевики спасли или погубили Россию?».

Первый вопрос сторонам: «Были ли у Февральской революции дееспособные лидеры?».

Пожалуйста, сторона обвинения, прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас. Ваша Честь, позвольте сначала вывести на экран доказательство № 2?

Сванидзе: Извольте. Пожалуйста, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из обращения к гражданам Временного правительства 3 марта 1917 года:

«Граждане! Временный комитет Государственной Думы достиг в настоящее время такой степени успеха над темными силами старого режима, которые дозволяют ему приступить к более прочному устройству исполнительной власти.

…В своей настоящей деятельности кабинет будет руководствоваться основаниями:

1) Полная… амнистия по всем делам политическим и религиозным…

2) Свобода слова…

3) Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4) Немедленная подготовка к созыву… Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5) Выборы в органы местного самоуправления…»

Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 3 марта 1917 года.

Млечин: Обращение Временного правительства открывало полную возможность для нормальной жизни в стране. Можно ли я приглашу свидетеля — Андрей Николаевич Сахаров, член-корреспондент Российской Академии Наук, один из самых виднейших историков России?

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Андрей Николаевич, давайте попытаемся ответить на вопрос — были ли после свержения монархии, после установления Временного правительства в России лидеры, способные вести нашу страну вот по этому нормальному пути, который был предложен? Или не было этих людей, закономерно, что пришли большевики?

Андрей Сахаров — доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН, директор Института российской истории.

Сахаров: Дело все в том, что в России не только были лидеры, были сословия-лидеры, которые выдвигали своих лидеров, свои личности, своих замечательных людей. Сословия-лидеры — это предприниматели, это интеллигенция, это профессура, это инженеры, это та огромная часть социокультурного процесса и социокультурного общества в России, которая в конце XIX века после реформ 1861 года и в начале XX века занимала свое место в истории России.

Млечин: Андрей Николаевич, а почему же тогда все лидеры этой эпохи предстают в нашей истории, в нашей историографии какими-то жалкими фигурами? Как так получилось?

Сахаров: Я думаю, что это обычное идеологическое клише прошлых десятилетий.

Млечин: Это несправедливо?

Сахаров: Это не только несправедливо, это совершенно невероятно, это ужасно.

Млечин: Но, может быть, они были интеллигентны, образованны, но им не хватало воли, энергии, способности действовать практически? Может быть, в этом все дело?

Сахаров: Была воля, была энергия, была подготовка, но были определенные просчеты, о которых можно потом будет поговорить. И главным недостатком, по-моему, этих людей и этих сословий это были иллюзии в отношении их идеалов, с которыми они приходили в жизнь и в эту революцию февральскую, и теми возможностями, которые давала Россия, народ российский. Вот здесь мы должны искать тот гэп, тот, так сказать, раскол, ту причину, которая привела в конце концов к фиаско Февральской революции и ее замечательных, ее фантастически образованных и демократически, гуманистически мыслящих людей.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона защиты может задать вопрос свидетелям обвинения. Сергей Ервандович.

Кургинян: У меня есть несколько вопросов. Скажите, пожалуйста, вот тут еще в предыдущем ролике было сказано, что была провозглашена Российская республика. Как бы Вы оценили провозглашение Российской республики, о которой только что здесь было заявлено? Как профессионал. Февраль имел право провозгласить республику?

Сахаров: Республика была провозглашена 1 сентября, то есть через 8 месяцев после совершения Февральской революции.

Кургинян: Это было правомочное действие?

Сахаров: Это было… Почему нет? Временное правительство имело право провозгласить в России республику.

Кургинян: А зачем тогда нужно было Учредительное собрание, которое должно было выбрать форму правления?

Сахаров: Учредительное собрание должно было решить комплекс вопросов, в том числе…

Кургинян: Нет, но форму правления оно должно было выбрать или нет?

Сахаров: В том числе и форму правления.

Кургинян: Если Учредительное собрание должно решить форму правления, а оно ее еще не решило, как можно провозгласить республику?

Сахаров: Дело все в том, что республика была провозглашена практически стихийно и стала официально действующей после Февральской революции. После Февральской революции Россия, как Вам известно, как профессионалу, Россия стала реальной республикой.

Кургинян: Реально меня не интересует. Либо…

Сахаров: Как не интересует? Это жизни людей, это судьбы людей? Это судьба страны. Как же не реально?

Кургинян: У Макаренко такой герой говорил, что «теорехтически это лошадь, а прахтически — она падает». Вопрос заключается…

Сахаров: Самое главное, мы занимаемся не фантомами…

Кургинян: Вопрос заключается…

Сахаров: …мы занимаемся реальными делами. А реально Россия была республикой. И 1 сентября она стала реально республикой не только де-факто, но и де-юре.

Кургинян: Хорошо.

Сахаров: А Учредительное собрание должно было подтвердить уже по всем канонам республиканский строй, систему парламентаризма, президентское правление и так далее.

Кургинян: А если бы оно ее не подтвердило?

Сахаров: Простите.

Кургинян: Если бы не подтвердило?

Сахаров: Вы знаете…

Кургинян: Собралось бы Учредительное собрание и сказало — хотим монархию.

Сахаров: Решал народ. Народ высказался…

Кургинян: Нет, ну, за него уже решили.

Сахаров: Решили большевики, правильно, в октябре, в 1917 году.

Кургинян: Нет, не большевики, а Керенский объявил республику. Не имея на это никакого права.

Сванидзе: Андрей Николаевич…

Сахаров: Россия была республикой реально.

Кургинян: Да реально это не значит… Реально и юридически — Вы же понимаете разницу?

Сванидзе: Андрей Николаевич, Андрей Николаевич, секундочку. Сергей Ервандович хочет спросить. Вот Временное правительство провозгласило республику, а если бы Учредительное собрание не согласилось с мнением Временного правительства? Что тогда?

Сахаров: Это было бы право… Это было право Учредительного собрания.

Кургинян: Ну, как? Вы понимаете, о чем идет речь? Временное правительство не имело никакой легитимности на то, чтобы объявить республику. Вы считаете иначе?

Сахаров: Временное стояло во главе России, оно издавало законы, оно регулировало жизнь страны, оно имело право объявить Россию республикой реально и де-факто. Вот это главное.

Кургинян: Это Вы так считаете.

Сванидзе: Спасибо, Ваше время исчерпано.

Кургинян: Это Вы так считаете. Хорошо.

Сванидзе: Пожалуйста, сторона защиты может донести свой тезис до суда и опросить своего свидетеля или свидетелей.

Кургинян: На протяжении советской эпохи были построены очень примитивные схемы объяснения — кто прав, кто виноват, кто хорош, кто плох. Потом эти схемы вывернули наизнанку и предложили такой же примитив, только теперь хорошими стали другие. Нам надо уйти от этого примитива. Вот все, что нужно. А дальше люди свободно решают за кого они или против.

Я прошу вывести доказательства.

Материалы по делу.

Из книги генерала Деникина «Очерки русской смуты»: «Власть Временного правительства в самой себе носила признаки бессилия… В составе ее находился и „заложник демократии“ — Керенский, который так определял свою роль: „я являюсь представителем демократии и Временное правительство должно смотреть на меня как на выразителя требований демократии, и должно особенно считаться с теми мнениями, которые я буду отстаивать“…

Наконец, …в состав правительства входили элементы русской передовой интеллигенции, разделявшие всецело ее хорошие и дурные свойства и, в том числе, полное отсутствие волевых импульсов…».

Кургинян: Вот это «полное отсутствие волевых импульсов» соединяется с двумя вещами. Крестьяне мечтали о земле, они жили на крохотном участке, на котором они не могли прокормить детей. Они мечтали о земле — это была вековая мечта крестьянства, которую решает любая буржуазная революция. Прежде всего — Декрет о земле. Буржуазная, не социалистическая. Они выли от отсутствия земли. И они гнили в окопах. Им была предоставлена свобода — продолжать гнить в окопах по совершенно непонятному для них поводу и свобода видеть своих голодных детей и не иметь доступа к земле. Вот если бы два вопроса были решены — земли и войны, было бы Временное правительство и было бы все остальное. Но они были лишены воли…

Сванидзе: Сергей Ервандович, я прошу прощения, но я просто хочу напомнить, это Ваше право, но я хочу напомнить, что мы сейчас обсуждаем вопрос — были ли у Февральской революции дееспособные люди?

Кургинян: Вот я говорю…

Сванидзе: К этому всему кругу вопросов, очень важному, мы еще вернемся.

Кургинян: Я прошу прощения, это будет вычтено из дискуссии, да? То, что вы сейчас мне сказали?

Сванидзе: Те 10 секунд будут вычтены из дискуссии. Прошу Вас продолжить.

Кургинян: Хорошо. Ну, так вот, я хочу сказать, что с моей точки зрения, это очередной способ прервать меня. Но…

Сванидзе: С моей точки зрения — нет. Прошу Вас, продолжайте.

Кургинян: Вот видите, у нас разные точки зрения. Моя личная точка зрения в том, что это способ меня прервать.

Сванидзе: Продолжайте. Прошу Вас.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: То, что вы говорите, уже вычтено не будет. Прошу Вас.

Кургинян: Я еще раз прошу Вас…

Сванидзе: Я еще раз прошу Вас продолжить говорить.

Кургинян: Я еще раз прошу Вас не становиться однозначно на одну из сторон. И демонстрировать это народу.

Сванидзе: Сергей Ервандович, я Вас прошу уважать суд и продолжать говорить и опрашивать свидетелей.

Кургинян: А я прошу суд уважать себя.

Сванидзе: Хорошо.

Кургинян: Итак, смысл заключается в следующем. Не были решены эти два вопроса. А не решены они были потому, что это лидеры, может, были 5 раз умные и какие угодно, но у них не было того, о чем говорит Деникин. Деникин, а не Ленин. У них не было воли — необходимой для того, чтобы отвечать историческим запросам народа. И поэтому они провалились. Провалились преступно, бездарно и до конца — и началась Гражданская война.

Теперь я хочу спросить Бориса Федоровича Славина, историка, доктора философских наук, профессора.

Борис Федорович, скажите, пожалуйста, Вы эксперт, Вы можете подтвердить или опровергнуть мою точку зрения. Или заявить свою по этому вопросу. Были ли у Февральской революции дееспособные лидеры в этом историческом и политическом смысле? Не прекрасные люди, а дееспособные лидеры.

Борис Славин — историк, доктор философских наук, профессор.

Славин: Февральская революция совершалась низами общества. Ее инициатором были женщины, которые вышли на улицу, потому что нечем было кормить детей. Хлеба — вот что не хватало! Женщины всегда являются лакмусовой бумажкой революции. Если детям нечего есть, а муж сидит дома, она говорит ему — иди на улицу, нужно накормить детей! Это главный аргумент. И наоборот, если дети накормлены, а муж идет на улицу, она говорит — не ходи на улицу, там стреляют. Лакмусовая бумажка — женщины в годы революции, и в Феврале они начали эту революцию.

Революция возникает тогда, когда правительство не может решить самые насущные проблемы, а таких проблем, я с Вами согласен, было две — это проблема земли, которая кормит детей и кормит народ, и вторая проблема, это продолжающаяся война, которая с энтузиазмом была встречена в 1914 году, а в 1917 году гробы заставили людей…

Сванидзе: Я прошу прощения, время вышло. Поэтому завершайте мысль.

Кургинян: Нормально. Завершайте мысль.

Славин: А в 1917 году пришли к выводу к тому, что дальше двигаться нельзя, смертей миллионы, нужно остановить эту войну. Лидеры Февральской революции решить эту проблему не могли.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона обвинения может задать вопрос свидетелям защиты.

Млечин: Борис Федорович, нетерпение, а? Вот нетерпение — самая страшная штука в истории. Накопились проблемы за десятилетия, а то за столетия, а Вы предлагаете их решить немедленно, за неделю, за месяц. Вот большевики решили в один день — и что из этого получилось? Люди, которые пришли к власти в результате Февральской революции, понимали масштаб этих проблем, Понимали, что им предстоит сделать, какая чудовищная проблема у них на плечах. И понимали, что нельзя в одну минуту. Понимали, что надо осмыслить — как решить вопрос с землей? Неужели это можно сделать за один день? Вам не кажется, что это нормальный подход? А когда в одну секунду и не обдумав, то потом мы получаем колхозы, голод. И у людей никогда уже нет земли.

Славин: О колхозах поговорим позже. Были разные большевики, и по-разному смотрели на историю.

Млечин: Но земли не было.

Славин: А я хочу вернуться к вашему, главному вопросу. Вы говорите — нужно было терпеть. Сколько можно было терпеть? В 1861 году была произведена реформа — крестьяне остались без земли, земли у них не было, кормить было нечем. Они терпели 40 лет. Больше, чем 40 лет. И нужно было что-то делать. Это не только большевики высказывали. Идею Земли высказывали эсеры, так сказать, самая крупная крестьянская партия. Не случайно большевики взяли у эсеров эту идею и осуществили Декрет о земле. Это было главное. Но мы же должны вернуться к Февральской революции. Почему в феврале Временное правительство не могло решить этот вопрос?

Млечин: Почему?

Славин: А я Вам скажу почему. Потому что оно не хотело решать этот вопрос. Потому что оно не хотело отдавать помещичьи земли. Потому что русская буржуазия в отличие от французской буржуазии, которая сразу, как Вы говорите, сразу после революции, отдала землю крестьянам и тем самым стабилизировала общество. Даже Ленин понимал, что если Временное правительство дало бы землю крестьянам, не было бы Октября. Не было бы Октябрьской революции. Но Временное правительство не хотело решать этот вопрос. Керенский сказал представителям Советов: «Идите, мы без вас разберемся». Но так и не разобрался. Но самое главное, второй вопрос. Лидеры Временного правительства затягивали войну и самая главная их партия кричала: «Война до победного конца». И этот вопрос тоже ставился в тупик.

Млечин: Я понял.

Славин: Вот почему потребовалась Октябрьская революция.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас я объявляю короткий перерыв, после которого мы вернемся и продолжим наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем слушания по теме: «Большевики спасли или погубили Россию?».

Вопрос обеим сторонам: «Проявили ли февралисты волю к удержанию государственности?».

Пожалуйста, сторона защиты, прошу Вас. Сергей Ервандович, тезис, свидетель.

Кургинян: Для меня это два больных вопроса — земля и государственность. Потому что, ну, вы знаете как быстро Французская революция, дееспособные лидеры — Мирабо, Робеспьер, Дантон, Марат решили вопрос о земле. И все! Второй революции не было — Бабеф не пришел. И мы знаем, как они посылали гильотину, так сказать, повсюду. Поэтому это очень важный вопрос, и я прошу привести доказательства.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательства защиты.

Материалы по делу.

Из личного дневника Посла Франции в России Мориса Палеолога: «Самый опасный зародыш, заключавшийся в революции, развивается вот уже несколько дней с ужасающей быстротой. Финляндия, Лифляндия, Эстляндия, Польша, Литва, Украина, Грузия, Сибирь требуют для себя независимости или, по крайней мере, полной автономии.

…Французская революция начала с объявления Республики единой и неделимой. Этому принципу были принесены в жертву тысячи голов, и французское единство было спасено. Русская революция берет лозунгом Россия разъединенная и раздробленная».

М. Палеолог. Царская Россия накануне революции. М., 1996

Кургинян: Но я хочу подчеркнуть, во-первых, что это Морис Палеолог, то есть это совсем не Ленин. И не кондовые оценки советской пропаганды. Это — французский посол. И во-вторых, это то, что когда Россия становится раздробленной, как мы знаем, то в жертву приносится не тысячи голов, а миллионы.

Теперь я хотел бы передать слово Александру Сергеевичу Балакиреву, историку, главному специалисту Главного архивного управления Москвы. Александр Сергеевич, так что было с чувством государственности?

Александр Балакирев — историк, главный специалист Главного архивного управления Москвы.

Балакирев: По всей видимости, государственная воля не была проявлена в должной степени. Талантливые люди, не лишенные воли, но ошибки, заблуждения — все это говорили. По всей видимости, нужно подумать о том социально-политическом контексте, ложном положении, в котором оказались эти способные люди. Что же это за положение? Ведь изначально замышлялось всего две простых вещи: первое, это ответственные министерства, и второе, это смена личности императора. Все. Но когда Михаил отказался от короны, а это было в начале марта, эти люди, победители, оказались перед совершенно другой реальностью. Они увидели море самоопределяющихся сущностей, которые утратили прежнюю свою идеальную сущность политическую, и приступили к стихийному процессу самоопределения. Что им оставалось делать? Они на это не рассчитывали. Они стали с этим играть. Они стали это поощрять всячески. И эта масса сразу начала реализовывать какие-то свои утопии, и говорить с этой массой можно было на языке утопий. Это означает, что все эти социальные предъявленные ожидания совсем не могли быть удовлетворены. И когда люди по мере того как эти массы…

Сванидзе: Завершайте, пожалуйста.

Балакирев: …Да, завершаю… Понимали, что они не удовлетворяются эти требования, они начинали… Процесс стихийного самоопределения шел все дальше и дальше. По национальному признаку, по территориальному, по сословному…

Сванидзе: Александр Сергеевич, завершайте.

Балакирев: …по профессиональному. И таким образом, только те, кто владели утопией и внутрь утопии могли завернуть новую государственность, те, в конце концов, пришли к победе — эти люди…

Сванидзе: Александр Сергеевич, спасибо. У меня есть к Вам уточняющий вопрос. Александр Сергеевич, скажите, пожалуйста, и это должны просто знать наши зрители, иначе непонятно, это редко когда объясняется. Откуда взялось само понятие Временное правительство? Почему это правительство называлось Временным? Объясните, пожалуйста.

Балакирев: Власть в стране после отречения императора взял на себя Временный комитет Государственной Думы. Государственная Дума как орган существовала. Она учредила Временное правительство до Учредительного собрания, которое должно было решить вопрос о государственном устройстве России.

Сванидзе: Спасибо большое, я удовлетворен. Значит, это Временное правительство оно было временным, потому что оно должно было действовать до Учредительного собрания, правильно? Следовательно, они не собирались брать власть вообще. Правильно я понимаю? Временная власть?

Балакирев: Временная, да. Но, тем не менее, они хотели победить в конце концов. Их программа должна была утвердиться. Они рассчитывали на то, что их выберут в качестве представителей власти.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона обвинения, вопрос к свидетелю защиты.

Млечин: Александр Сергеевич, Вы стали говорить о том, что части Российской империи, бывшей Российской империи хотели самоопределиться. И Временное правительство виновато в том, что эти тенденции возобладали. Скажите, пожалуйста, до 25 октября 1917 года какие части Российской империи вышли из ее состава? Из состава России.

Балакирев: В октябре 1917 года?

Млечин: Да.

Балакирев: Фактически никакие.

Млечин: Благодарю Вас.

Млечин: А когда произошло то, что части Российской…бывшей Российской империи стали выходить — после 25 октября, когда Временного правительства уже не существовало, правильно я говорю?

Балакирев: Так, Морис Палеолог совершенно прав, в том, что заявили о своих претензиях на конфедеративное существование или на выход из состава государства очень многие территории России именно в этот период.

Млечин: Но вышли они все-таки…

Балакирев: Акт о выходе возник, тем не менее, после 25 октября.

Млечин: Когда у власти были большевики.

Балакирев: Да. Хорошо.

Млечин: Благодарю Вас, у меня больше нет вопросов. Спасибо.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона обвинения может донести свой тезис до суда и задать вопрос своим свидетелям.

Млечин: Спасибо большое. Если позволите, я попрошу Андрея Николаевича Сахарова дать высокому суду свои показания. Андрей Николаевич, скажите, ну, что руководители Временного правительства, может быть, были такие плохие государственники, пользуясь современным языком? Хотели развала России — пришли специально, чтобы развалить… Или у них не было воли? Вот тут почему-то мы ссылаемся всё на иностранцев — французскому послу казалось… Или на генералов… Ну, для генералов, конечно, мы штафирки все безвольные.

Сахаров: Вот возьмем две проблемы: это война, связанная с государственностью, естественно, и единство России. Я удивляюсь, когда слушаю сегодня о том, что войнунадо было закончить немедленно. Что люди устали, что они завшивели в окопах, что нужно было бросать оружие и возвращаться к себе домой на свои участки и хватать землю. Дорогие друзья, есть понятие Родина. Есть понятие геополитика. Есть понятие защиты Отечества. Что бы было, если бы в 1941 году, когда немцы рвались к Москве, все бы сказали, все устали, все разгромлены, половина в плену, давайте-ка бросать все это дело, мир заключать с немцами и на этом мы, всё, так сказать, кончаем. Нет, этого не случилось. Родину защищали до конца.

И вот эту Родину, эту Родину, защищали до конца огромная армия, великолепные генералы, которые, да, проиграли 1915 год, в 1916 году организовали блестящий прорыв Брусиловский и практически выбили Австро-Венгрию из войны. Армия вооружалась, снабжалась. Вот вы знаете все прекрасно так называемые буденовки, вот эти шинели знаменитые Красной Армии — это все новая форма российской армии на 1916–1917 гг. Что получилось? Армия была, благодаря агитации и приказу № 1, который Советы издали в Петрограде, когда комиссары стали командовать, а не командиры, армию стали разлагать. Армия стала брататься. Армия потеряла свою инерцию. И результат какой был?

Млечин: Большевики стали разлагать, просто уточню я.

Сахаров: Совершенно верно. Результат какой был?

Кургинян: Приказ № 1 издал … /Петроградский Совет, где доминировали эсеры и меньшевики.

Сахаров: Когда кончилась Первая мировая война, она кончилась миром без России. Россия потеряла в это время все. Почему это происходило? Потому что государственники хотели до конца воевать и хотели свои союзнические обязательства выполнять. Да, это было тяжело. Люди страдали и на фронте, и в тылу. Но война за Родину продолжалась. Когда рухнула вот эта старая Родина и рухнула эта старая армия, мы получили Брестский мир, получили, отторгнутыми от Советского Союза, тогдашняя Советская Россия…

Сванидзе: 10 секунд.

Сахаров: …Белоруссию, Украину, Прибалтику и бог знает что еще — вот что получилось после того, как пришли другие государственники, которые объявили «Родину в опасности!», и стали защищать…

Сванидзе: Андрей Николаевич, завершайте, пожалуйста.

Сахаров: …но защищать нечем было уже. Вот ситуация с Временным правительством.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь.

Сванидзе: Пожалуйста, сторона защиты, вопросы к свидетелю обвинения.

Кургинян: Вы историк и прекрасно понимаете, что Родину защищать можно только тогда, когда ее любишь. К 1917 году произошло гигантское отпадение народа от существовавшего государства, гигантское разочарование. Это первая проблема. Есть вторая, И вы ее знаете также хорошо. Вы прекрасно понимаете, что если внутри страны нет политической консолидации, защищать страну невозможно. Никакими средствами. Сначала политическая консолидация, потом защита. Этой политической консолидации не было. И вы знаете третью проблему. Что не было социальной консолидации. Никакой. Что солдаты гнили в окопах, а в это время пили шампанское и гуляли рысаки. И что такой строй не мог быть сопряжен с войной. Страна не хотела этого защищать.

Теперь у меня есть главный вопрос, скажите мне, пожалуйста, для Вас все это как реальность, не существует? Вот это все выдумано мной? Или это реально?

Сахаров: Я думаю, не знаю, кем это выдумано, но у нас вся история Первой мировой войны, как она сегодня вот излагается в наших учебниках, в наших программах, она выдумана, она не реальна. Это была совсем другая война. Это были другие герои, это были другие солдаты, это были другие командиры, это была совсем другая нация. И сегодня только мы начинаем приближаться к истории, к реальной истории первой мировой войны. С прорывами, с замечательными жертвами, с кавалерами георгиевскими, которыми…

Кургинян: Простите, выдумана кем?

Сахаров: …с крестами. Эта история выдумана идеологами-историками, начиная с 1917 года и кончая по 1991 год.

Кургинян: А после этого прошло 20 лет.

Сахаров: После этого начинается сейчас разработка тех проблем, довольно успешная.

Кургинян: Как разработка? 20 лет!

Сахаров: Вы хотите, чтобы все, чтобы было создано за 70 лет, за 20 лет было ликвидировано? Это очень сложный вопрос.

Кургинян: Простите, у меня один бестактный вопрос — Вы никак не участвовали в создании этого?

Сахаров: Я участвовал в создании и участвую в создании новой истории Первой мировой войны.

Кургинян: А старой?

Сахаров: А старой — остаются в Вашем клише. Вот то, что вы говорите — это старое клише.

Кургинян: Нет. В моем клише? А я не был историком. А Вы не были им до 1991 года? Были ли Вы историком до 1991 года?

Сахаров: Я был историком, совершенно верно. Я был историком истории Древней Руси.

Сванидзе: 10 секунд.

Кургинян: Понятно.

Сахаров: Но сейчас институт разрабатывает заново эти вопросы и воссоздает заново правду об истории Первой мировой войны.

Кургинян: А сейчас Вы говорите, что все ваши коллеги создали не ту историю?!

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Все Ваши коллеги создали не ту историю?!

Сванидзе: Объявляю короткий перерыв, после которого мы возвращаемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Продолжаем наши слушания.

Вопрос обеим сторонам: «Дали ли февралисты ответ на ключевые вопросы национальной повестки дня?».

Пожалуйста, сторона обвинения.

Сванидзе: Прошу Вас, Леонид Михайлович. Тезис, свидетель.

Млечин: Могу ли попросить свидетеля, Александра Сергеевича Сенина, доктора исторических наук, профессора, ответить на этот вопрос. Итак, с Вашей точки зрения, вот руководители Временного правительства, мы все спорим о них, вот они соответствовали тем задачам, которые стояли перед Россией в этот тяжелый момент? Или они делали что-то неважно? Или вообще ничего не делали? Так, наверное, надо поставить вопрос.

Александр Сенин — доктор исторических наук, профессор Историко-архивного института РГГУ.

Сенин: Дело в том, что в действительности люди, которые пришли к власти после Февральской революции, сразу, и создали, образовали Временное правительство, безусловно, были талантливыми, безусловно, были государственниками — все это так. Но события стали развиваться по такому сценарию, таким путем, что приходилось постоянно вносить коррективы в эту политику. И не всегда они успевали. При этом надо понимать, что перед властью встали очень многие задачи, которые, скажем так, быстро решить было просто невозможно. Это были объективные трудности.

Вот мы говорили о выборах в Учредительное собрание. А все должны знать, что у нас в стране не было списков избирателей вообще. Потому что в Государственную Думу 70 % населения страны не участвовало, так? Как создать, провести эти выборы технически? Нужно было ввести волостное земство, нужно было провести большую техническую подготовку. Время уходило. Понимаете? Они столкнулись с очень тяжелыми проблемами — экономическими, социальными и многими другими.

Млечин: Масштаб трудностей был…

Сенин: Масштаб был колоссальный.

Млечин: Вот нам сейчас кажется, что это все легко и просто. Да? Правильно я Вас понимаю? А тогда это были чудовищные проблемы, которые было просто очень трудно…

Сенин: Вот здесь говорилось как раз о национальной проблеме, которая возникла. Кто мог представить в феврале, ну, вот сразу, это март, точнее уже, да? Что придется создавать украинские воинские части? Что многим офицерам придется сознательно, вопреки мнению Временного правительства, создавать украинские роты, допустим, по национальному признаку? Они ж военные, они ж прекрасно понимали, чем все закончится. Но они были вынуждены это делать, потому что вот эти рядовые в этих украинских частях говорили, что мы будем нести службу по царскому уставу. Реальность была такова — лузгали семечки, винтовка лежала, в караулке диванчик. Значит, получалось так. А вот эта воинская часть, да, по настоящему, она несет службу…

Сванидзе: 10 секунд.

Сенин: Но, но, когда этой воинской части говорили, а может быть надо пойти на фронт? Они ставили так — а вот Центральная Рада в Украине, вот как она скажет, так и будет.

Сванидзе: Завершайте, пожалуйста.

Сенин: Это армия?

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения. Сергей Ервандович.

Кургинян: Французская буржуазная революция действовала моментально. Она решала проблемы мгновенно. Она не допускала государственного распада и ничего прочего, и именно поэтому она и осталась Французской буржуазной революцией, решившей исторические задачи. Когда вместо этого сетуют на то, что не хватало времени, что проблемы были слишком трудные, то самое это нытье очень отражает февралистский климат. Не можешь — слезай! Если нет возможности решить исторические проблемы — не суйся во власть! Потому, что когда ты суешься и не решаешь проблемы, то ты хуже, хуже, чем преступник.

Сванидзе: Пожалуйста, вопрос свидетелю.

Кургинян: Теперь у меня возникает в этой связи вопрос — скажите, готовы ли Вы как интеллектуал и профессионал, сравнить Французскую революцию и ее лидеров, посмотрите на эти лица, Робеспьер, Дантон, Марат, Мирабо, Сен-Жюст, все они и другие, сравните их с лицами Керенского, князя Львова и всех прочих? И сравнить и исторические результаты — у Французской революции не было времени? И скажите, вообще понятие «кредит доверия», «лимит исторического времени» для Вас существуют или нет? Да или нет?

Сванидзе: Прошу прощения, Сергей Ервандович, извините. Значит, во-первых, краткая справка по Великой Французской революции. Сначала всем отрубили головы, потом все кончилось Наполеоном Бонапартом. Я бы сейчас не рекомендовал уходить столь далеко в историю. Мы так очень далеко уйдем.

Кургинян: Данная справка по Французской революции является, так сказать, тенденциозным извращением сути дела.

Сванидзе: Я не, я не прав? Разве кончилось не так?

Кургинян: Так не разговаривают об истории. И Вы прекрасно это понимаете как историк.

Сванидзе: Так, давайте…Я предлагаю вернуться к Февральской революции. Прошу Вас.

Кургинян: Теперь я спрашиваю о простой вещи, абсолютно доступной в интеллектуальных дискуссиях. Когда господин Млечин адресуется к коллективизации или всему прочему, то ему можно, его никто не прерывает. Но когда я адресуюсь к Французской революции…

Сванидзе: Но согласитесь, что

Кургинян: …меня прерывают тут же.

Сванидзе: Сергей Ервандович…

Кургинян: Так Вы считаете вопрос некорректным?

Сванидзе: Секунду, Сергей Ервандович, послушайте меня. Согласитесь, что коллективизация к Декрету о земле имеет больше отношения, чем Французская революция ХVIII века к Февральской революции в России в 1917 году? Согласитесь?

Кургинян: Николай Карлович…

Сванидзе: Поэтому, давайте продолжим.

Кургинян: Нет, Вы спросили меня. Вы задали мне вопрос.

Сванидзе: Задавайте вопрос, пожалуйста.

Кургинян: Вы задали мне вопрос?

Сванидзе: Нет, я Вам не задаю вопрос.

Кургинян: А это что такое тогда?

Сванидзе: Это не вопрос.

Кургинян: А что это?

Сванидзе: Это замечание суда. Прошу Вас, продолжайте дискуссию.

Кургинян: Нет, я Вам сейчас отвечу. Либо Вы мне заткнете рот, либо я отвечаю.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Вам не нужно мне отвечать, я Вам не задаю вопрос. Поэтому мне не нужен ответ. Я Вас прошу задавать вопрос свидетелю.

Кургинян: Нет. Вам не нужен, а мне нужен. Вы мне запрещаете его дать?

Сванидзе: Хорошо, ответьте.

Кургинян: Так вот я Вам отвечаю.

Сванидзе: Я слушаю.

Кургинян: С моей точки зрения, Французская революция с точки зрения политического института лидерства и исторической компаративистики имеет такое же отношение к Февральской революции, и даже большее, чем сравнение колхозов и реформы земли в 1917 году. Это моя точка зрения и она ничем не отличается от Вашей.

Теперь дальше. (Сенину — прим. стен.) Вы согласны с тем, что это элементарное правило исторической компаративистики, иначе мы понять ничего не сможем?

Сванидзе: Я прошу употреблять слова, которые понятны аудитории.

Кургинян: Компаративистика есть историческое сравнение эпох. Я адресуюсь здесь к историкам, которые понимают, о чем я говорю.

Сванидзе: Но нас слушают многомиллионная аудитория, поэтому…

Кургинян: (Сенину — прим. стен.) И поэтому я хочу спросить Вас…

Сванидзе: …если можно, употребляя сложные слова, поясняйте.

Кургинян: …я хочу спросить Вас — Вы понимаете, что мой вопрос более чем правомочен? Вы вправе на него не отвечать, но тогда Вы должны сказать, что вопрос некорректен и объяснить почему.

Сванидзе: Александр Сергеевич, прошу Вас.

Кургинян: Александр Сергеевич Сенин.

Сенин: Я Вам могу очень много рассказать, как Керенский дирижировал и все пели Марсельезу, понимаете? И как решили сохранить трехцветный флаг бывшей Российской империи, потому что он похож на Францию. Дело ведь сейчас в другом, совсем в другом. Чем Вам не нравится лицо Павла Николаевича Милюкова, допустим? Или Александра Ивановича Гучкова? Ну, понимаете, зачем уж мы так будем сравнивать события?

Кургинян: Вы меня спрашиваете?

Сенин: Я отвечаю.

Сванидзе: Это риторический вопрос.

Сенин: Понимаете, да? Допустим, это риторический вопрос. Я еще раз хочу сказать, что вначале, вначале, были одни представления, да, и у кадетов — конституционна монархия по британскому образцу — все это так. События стали очень сильно меняться. И лучшие кадетские юристы, которые готовили и Положение о выборах в Учредительное собрание, и готовили законодательные проекты к будущему Учредительному собранию, так?

Сванидзе: Добавляю ее 10 секунд.

Сенин: Они в результате пришли к чему? К президентской власти, к сильной президентской власти президента, которого должно было избрать Учредительное собрание. А я потом сравнил их проект с основными законами Российской империи — один к одному.

Кургинян: Время, время, время.

Сенин: Понимаете, это октябрь. Они должны были как раз 25 октября в своем кругу обсуждать этот проект. Он был написан и был опубликован. Понимаете? Что изменилось за эти 7–8 месяцев? Сильная президентская, почти монархическая власть. Те же самые люди.

Кургинян: Тут важно сказать. Изменилось то, что одни сделали — французы, а другие мечтали — февралисты. Вот и все.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Пожалуйста, выведите доказательство.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из статьи «О настроении рабочих Прохоровской мануфактуры»: «Два вопроса сейчас волнуют рабочих: вопрос о хлебе и о войне. Хлебный вопрос стоит очень остро, дети у многих отосланы в деревню, но и взрослым не хватает хлеба… Что касается войны, то ясно чувствуется, как гибельно ее продолжение, но в то же время пока не видят способа ее окончания, что создает тяжелое недоумение. Вообще чувствуется жажда выхода из настоящего положения, разочарование в том, что до сих пор так мало достигнуто. Это заставляет обращаться к тем партиям, которые еще не были у власти и обещают выход…Пусть большевики возьмут власть в свои руки, может быть, они, действительно, найдут выход».

«Известия Московского Совета рабочих депутатов», 26 сентября 1917 г.

Кургинян: Вот смотрите, есть кредит доверия, как полный стакан, через 2 месяца становится половиной, надо успеть что-то сделать, пока есть кредит доверия. Успеть сделать, пока есть кредит доверия. Дальше (выпивает стакан — прим. стен.) — всё!

Потом болтать уже поздно. Всё! Всё — тушите свет!

Так вот, я хочу спросить еще одного эксперта, Павла Петровича Марченя, кандидата исторических наук, доцента.

Павел Петрович, Вы, как эксперт, поддерживаете эту точку зрения?

Павел Марченя — кандидат исторических наук, доцент.

Марченя: Я хотел бы сказать, что у нас так повелось, что те политические силы, которые оказываются в истории неудачниками, с точки зрения суда времени, и их реформы оказываются провальными, они, как правило, сетуют либо на то, что им не хватило времени, — вот дайте нам 20 лет, или там 30 и так далее, или год. И сетуют на то, что им помешал собственный народ, который их не понял, недооценил, который вот, ну, оказался недостаточно хорош для их идей. Вот с этой точки зрения, очевидно, что перед судом времени победителями оказываются те, кто действует адекватно именно своему времени и своему народу. И напомню всем присутствующим, что от февраля к октябрю 1917 года реально было 4 политических силы. Кадеты — они, собственно говоря, не имели ничего общего ни с народом, ни с народным понимаем свободы…

Сванидзе: Полминуты у вас.

Марченя: …Да …Все их ценности оказываются в вопиющем антирезонансе с народом. Меньшевики, которые считали себя мозгом революционной демократии, — они объявляли все русское азиатчиной, говорили о том, что пока не пришло их время, что российская история еще не смолола той муки, из которой можно выпечь пшеничный пирог социализма…

Сванидзе: 10 секунд добавляю Вам и все.

Марченя: …И, наконец, эсеры, — вся сила которых была в лозунге «Земля и воля», но которые фактически от выполнения этого лозунга отказались и начали пытаться разрабатывать вот эту самую «совершенную в мире конституцию».

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Павел Петрович, скажите, пожалуйста, не дело ли тут в методах — вот тебе нужно открыть дверь, у тебя есть связка ключей, и ты начинаешь методично подбирать… Ну пока подберешь — скучно. Взял ногой выбил дверь и вошел. Вошел, конечно, но дверь в щепки. Нет ли здесь, когда мы говорим о том, как действовало Временное правительство и как поступили потом большевики, вот этой вот разницы в методах?

Марченя: Когда горит ваш дом, вы не будете подбирать ключи — вы выбьете дверь. И в этой ситуации те силы, которых вот Вы защищаете, они фактически повели себя просто как оппозиция. Они забыли, что они пришли к власти. Они действительно повели себя временщики. В этом смысле Временное правительстве оказалось таким коллективным Лжедмитрием. А судьба Лжедмитрия в истории известна.

Млечин: Нет ли ощущения, что огонь-то загорелся после того, как выбили дверь? И лампу уронили, керосин растекся — не большевики ли подожгли этот дом? До того еще не горело.

Марченя: Хотел бы напомнить… Хотел бы напомнить уважаемому Леониду Михайловичу и всем присутствующим, что к Февральской революции большевики не имеют вообще никакого отношения. Самодержавие уничтожили, историческую монархию уничтожили не большевики. А именно эти силы, которых Вы вот так…

Млечин: Нет, с этим все согласны. Нет, вот еще…

Марченя: …От имени которых Вы выступаете.

Млечин: Да. Свергли монархию, открыли возможность некоторую, вместо того, чтобы воспользоваться возможностями этими, взяли дом-то и подожгли. И потом вот так вот на пепелище-то и жили лет 70. Нет?

Кургинян: 300!

Марченя: У меня такого ощущения нет.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Очевидно, что одним сегодняшним днем наши слушания ограничены быть не могут. Завтра мы продолжим наши слушания. Будет второй день слушаний на эту тему.

Сейчас я предлагаю обеим сторонам произнести заключительное слово по первому, нынешнему дню слушаний.

Прошу сторону обвинения. Леонид Михайлович.

Млечин: Ваша Честь, свидетели обвинения неопровержимо показали, что после февраля 1917 года перед Россией открывалась возможность нормальной полноценной спокойной жизни, которая привела бы нашу страну, несомненно, к процветанию. Но, к сожалению, ничего не создается в одну минуту. Нужно было время нормальное для решения тех проблем, которые накапливались десятилетиями, а то и столетиями. Но нетерпение охватило. Нетерпение — как охватывает иногда и нас здесь в этом зале. И это нетерпение и сгубило Россию. Оно вытолкнуло на первый план ту силу, которая обещала решить все в один день. Они решили в один день. Но, как решили? Расхлебывали потом многие десятилетия. Благодарю Вас, Ваша Честь.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, сторона защиты, Сергей Ервандович.

Кургинян: «Не стерег исступленный дракон, / Не пылала под нами геенна. / Затопили нас волны времен, / И была наша участь — мгновенна».

Может быть впервые здесь поставлен вопрос о времени всерьез. Время — это драгоценная вещь. Времени всегда не хватает. Есть исторические эпохи, когда решать надо мгновенно. Когда историческая дееспособность состоит именно в том, что ты успеваешь решить. Может быть неадекватным способом, любым, но ты успеваешь. Ты отвечаешь на требования времени, ты видишь перед собой мучающийся, реальный народ — твой народ. Не выдуманный тобой где-то, а тот реальный, который есть перед тобой. Ты понимаешь его чаяния, ты отвечаешь на них, ты берешь эту историческую энергию и идешь дальше. Политика — это управление реальной исторической энергией своего времени. Запомните, политика — это управление общественной энергией.

Сванидзе: Время завершилось, Сергей Ервандович.

Кургинян: Временное правительство это потеряло. Оно потеряло — большевики нашли.

Сванидзе: Спасибо. Мы сейчас прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории. Завтра в 21 час будут продолжены слушания по теме: «Большевики спасли или погубили Россию?».

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим.

Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет и у сидящих в зале.

Сегодня идет второй день слушаний по теме: «Большевики спасли или погубили Россию?».

Все и даже нынешнее молодое поколение, знают, что в 1917 году произошла революция. О том, что в 1917 году была не одна революция, знает значительно меньшее количество людей. Сегодня речь пойдет об обеих русских революциях, о том, как одна взяла верх над другой.

Итак, повторяю, главный вопрос наших слушаний: «Большевики спасли или погубили Россию?».

Мы запускаем голосование для нашей телеаудитории. Номера телефонов Вы видите на ваших телеэкранах.

Обвинитель на нашем сегодняшнем процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник — политолог, президент Международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

18 апреля 1917 года министр иностранных дел России Милюков составляет дипломатическую ноту, которая сыграла не последнюю роль в приходе к власти большевиков. Под давлением союзников по антигерманской коалиции глава внешнеполитического ведомства заявляет, что Россия не собирается выходить из войны и намерена довести ее до победного конца. Это заявление имело катастрофические последствия. Русская армия была разбита германскими войсками, а внутри страны начались восстания. После Февральской революции народ надеялся на завершение военных действий и улучшение экономической ситуации. Однако официальное заявление министра похоронило эти надежды.

Сегодня некоторые историки считают, что нота Милюкова не оставила стране выбора и подвела страну ко второй революции 1917 года — Октябрьской.

Кто виноват в том, что происходило в России между февралем и октябрем 1917 года? Почему первой революции не удалось решить проблемы царского времени? И был ли шанс избежать Великого Октября?

Сванидзе: Итак, второй день слушаний. Вопрос обеим сторонам: «Была ли нота министра иностранных дел Временного правительства Павла Николаевича Милюкова тем механизмом, который запустил процесс прихода большевиков к власти?».

Сторона обвинения, прошу Вас, Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю.

Сванидзе: Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Могу ли допросить свидетеля, Андрея Николаевича Сахарова, нашего известнейшего историка, члена-корреспондента Академии Наук?

Андрей Николаевич, мы начали с таких специальных выражений. Нота Милюкова — это обращение министра иностранных дел Временного правительства государствам-союзникам с обещанием продолжать войну против центральных держав, да, Андрей Николаевич?

Сахаров: Совершенно верно.

Млечин: Ну, зачем он это сделал?

Сванидзе: Против центральных держав, то есть против Германии.

Млечин: Германии, Австро-Венгрии, Турции.

Сахаров: Эта нота показала готовность России выполнять свои союзнические обязательства, во-первых. Это нота показала готовность народа России вести войну до победы вместе с союзниками. Эта нота показала приверженность России к геополитическим интересам, которые зарождались до Милюкова. Это постоянные геополитические России, которые были до и после, и будут после нас. И Милюков это прекрасно подтвердил. Подтвердил. Считается, что эта нота явилась поводом для агитационного наступления большевиков. Конечно. Для большевиков эта Родины не существовала. Она была для них проклята. И Ленин говорил «повернем штыки против своего правительства», призывал к гражданской войне вместо войны империалистической. Это была совсем другая Родина, совсем другие люди, совсем другие правители, которые приходили к власти. Милюков показал приверженность прежним традициям России прошлого и начала XX века. И если бы эта приверженность осуществилась, реализовалась, то февральский мирный договор с поверженной Германией, Австро-Венгрией и другими союзниками Германии, разделила бы по праву Россия.

Млечин: Это было бы.

Сахаров: Но, к сожалению, этого не произошло. И сегодня до сих пор мы считаем Россию изгоем этой войны, забываем о ее роли, забываем о тех жертвах колоссальных, о том героизме, который совершали российские солдаты и офицеры по время Первой мировой войны. Первая мировая война должна быть написана по-новому, с новых позиций совершенно. Она началась, между прочим, как Отечественная война против Германии. И она таковой была, пока ее не извратили, пока ее не оболгали, пока ее совершенно не оболванили. И сегодня мы толком не знаем эту историю. Вот только сейчас она создается. Только сейчас.

Млечин: Андрей Николаевич, извините, вот скажут, ну, хорошо, ну, идеалист был ваш Милюков, и всё Временное правительство.

Сванидзе: 15 секунд.

Млечин: А надо было как большевики — практически, черт с ним со всем, прекращаем войну, зато власть у нас. А эти потеряли власть.

Сахаров: Ну, большевики так и сделали.

Млечин: Так, может, этим надо было также?

Сахаров: Они сказали — к черту войну, мы прекращаем войну, заключили Брестский мир и отдали половину, часть западной России.

Сванидзе: 20 секунд добавляю.

Млечин: Может, надо было Временному правительству так поступить и сейчас бы были у власти?

Сахаров: Но тогда бы мы критиковали Временное правительство за антигосударственность, за измену Родине. Но это не произошло.

Млечин: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Андрей Николаевич, я хочу задать Вам уточняющий вопрос. Вы сейчас сказали, что если бы Временное правительство на это пошло, их бы судили за измену Родине. То есть Вы считаете, что лозунг о превращении империалистической войны в гражданскую, это, в общем, фактически была измена Родине — я правильно Вас понимаю?

Сахаров: Ну, а как, по иному, судить? Если страна воюет, армия воюет, если народ действительно охвачен патриотическими чувствами, а его призываю прекратить, повернуть, развалить армию — что это такое? В нормальном обществе в любой стране цивилизованной — Англия, Франция, Америка, Германия та же самая — это было бы квалифицировано как измена Родине.

Сванидзе: Спасибо.

Сахаров: Это нормальное явление.

Сванидзе: Спасибо. Благодарю Вас. Сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Андрей Николаевич, это очень ценностная позиция. Наверное, она отвечает Вашим ценностям. Но…

Вы знаете, я вступил в КПСС после того, как из нее побежали галопом некие люди, которые раньше осуждали меня за ревизионизм. Такая ценность, наверное, предполагает, что в советский период Вы не были ни в партии и ничем не занимались там — этой историей, в пределах нее? Вы какую-то такую позицию — «для большевиков Родины не существовало» — а как это Вы докажете? Они умирали за нее, они шли на смерть, на пытки. Это живые люди, у них остались семьи. Эти семьи нас сейчас слушают. Мой дед, и, так сказать, другие мои родственники перешли к большевикам, потому что они сказали, что только для них Россия существует, и называли очень неприличными словами всех остальных — тех, кто предал Родину. Я убежден, что члены моей семьи были искренни во всем этом, они доказали это тем, что их потом уничтожили в 1937 году и так далее. И они стояли за свои принципы. Как же Вы так говорите, что для большевиков не было Родины? И Вы всегда так считали? Вот все время?

Сахаров: Надо рассматривать вопрос конкретно. В то время в 1917 году этой Родины для большевиков не существовало. Но в 1941 году это была Родина, за которую дрались советские солдаты. Как российские солдаты дрались за свою Родину в 1914 году.

Кургинян: Но в промежутке был Халкин-Гол…

Сахаров: Надо вопрос ставить конкретно, конкретно, понимаете? Конкретно.

Кургинян: Простите, но перед этим было написано стихотворение: «Но мы еще дойдем до Ганга, / Но мы еще умрем в боях, / Чтоб от Японии до Англии / Сияла Родина моя».)

Сахаров: Это была утопия, конечно, Вы правы.

Кургинян: Это была утопия, но они готовы были за эту утопию умирать. По всему миру шло название «Роса примавера» — Красная весна. Они умирали за Красную весну. Они пели все — «мы идем умирать за Красную весну».

«И я, как весну человечества, рожденную в трудах и в бою, пою, мое Отечество, республику мою»…

Сахаров: Я Вам больше скажу даже — умирали и в Анголе, умирали и в Африке, умирали повсюду. Вопрос заключается в другом — надо ли было это делать? Умирать за Африку, за Анголу, за Кубу и так далее, и так далее…

Кургинян: Я понимаю, что надо было умирать за проливы?!

Сванидзе: Я понимаю, здесь может быть есть взаимное некоторое непонимание? Потому что речь идет об умирании за Родину или за идеалы революции — это не вполне одно и то же. Если я правильно понимаю вас, то здесь разногласия именно в этом.

Кургинян: Я хочу по этому поводу Вам ответить. Для них это была Родина. Красная Россия — была Родина. Республика моя. Он не говорил, что я умру за коммунизм — за мою Республику, за Красную весну. Это был высочайший идеал Родины!

Сванидзе: Спасибо. Сторона защиты, прошу Вас.

Кургинян: Теперь я хочу прийти к вопросу о Милюкове. И прошу вывести доказательство № 5 по поводу ноты Милюкова.

Материалы по делу.

Из дневника Мориса Палеолога о событиях апреля 1917 года, вызванных нотой Милюкова: «Возвращаясь в посольство, я встречаю вооруженные толпы, завывающие: „Да здравствует Интернационал! Долой Милюкова! Долой войну!“

Кровавые столкновения продолжаются вечером. Но, как и вчера, Совет пугается. Он боится, что Ленин его превзойдет и заменит».

Кургинян: Вот этот стакан. Вот он был наполнен уже на столько (Кургинян показывает стакан, наполовину наполненный водой — прим. стен.). Все, что оставалось, это оставалось вот это. Люди ждали одного — ну, скажите нам, скажите, что больше мы не будем умирать за непонятные нам цели. За непонятно что, в условия полной политической расконсолидации общества, в условиях нерешенных социальных проблем. Мы еще верим вам, то, что вы решите, что нам нужно, что наши мужики вернуться домой, что это все кончится. И это могло кончиться. Это могло кончиться без территориальных потерь. Не так, как во время Брестского мира — совсем иначе. Ну, скажите? Милюков говорит — (Кургинян выпивает воду в стакане — прим. стен.).

И в ответ на это, в ответ на это — первый рычащий взрыв измученных масс, которым не нужны в этот момент никакие большевики, которые надеются только на этих февралистов, которые думают, что они их спасут. Первое рычание этих масс — «гады! Вы нас обманываете, вы не решаете наши проблемы!».

С этого момента, с апреля этого года, а не с октября Временное правительство делает первый шаг к своему концу, первый шаг к своей гибели — оно теряет доверие масс. Оно теряет инициативу, оно теряет управление общественным процессом, оно разрывает связи с тем историческим субъектом, который поверил в него.

Я хочу спросить сейчас Бориса Федоровича Славина, такова ли была ситуация или она была другой?

Славин: Совершенно такова. Одно дело теоретизировать по поводу глобальных проблем, а другое дело кормить вшей в окопах, которые не давали никакой перспективы людям. Эта война была война кошельков, а не война крестьян и рабочих.

Поэтому крестьяне только и спрашивали — «когда же положиться конец этой войне, которая уносит каждый день сотни тысяч людей?». И кто же первый это сказал? Кто же это сказал с трибуны такого высокого, так сказать, органа, который был параллельно создан с Временным правительством? Это, так сказать, Советы. Ждали от него. Ждали даже от тех большевиков, которые находились в этих Советах, — что они скажут это. Что нужно кончать с войной. Что теория «война до победного конца» перемелет еще миллионы людей. Даже Сталин, который поддерживал в то время Временное правительство, тоже считал, что можно до конца, так сказать, доводить эту войну. Но приехал в апреле Ленин и первое, что он сказал — никакого доверия Временному правительству, раз. Нужно заканчивать войну, нужно решать земельный вопрос.

Сванидзе: Время истекло. Спасибо. Прошу, обвинение может задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Борис Федорович, а что значит закончить войну? Вот у тебя противник — ты закончил войну. Что в этот момент делает противник? Или тебя на штык, или твой дом занимает. Это как — закончить войну, когда война продолжается? Говорить — «я больше не воюю, извините, ребята» — поднимаешь руки, да? Так что ли? Как закончить войну, когда она идет?

Славин: Вы же, по-моему, писатель? И даже историк? И специалист по Троцкому, насколько я знаю. И Вы задаете мне такой вопрос — так наивно взяли. Да, некоторые так и думали, как Вы рассуждали. Они говорили, солдаты, — «штык в землю и пошли домой». Решается вопрос войны не таким образом. Вопрос войны решается с помощью правительства. Поэтому правительство, которое не хочет решать этот вопрос, должно уйти, и на смену придет другое правительство, которое закончит войну, выдвинув идею — никаких контрибуций, взаимных, и никаких аннексий. Вот была основная идея, с которой, кстати, пришли большевики.

Млечин: Идея-то была, а чем она закончилась? Нет, с немцев-то ни аннексий, ни контрибуций не получили, а с России получили еще как. Территорий сколько отдали и сколько золота отослали туда. Это называется «без аннексий и контрибуций»? Вот это, об этом-то и говорю. Закончили войну — они пришли и отняли половину страны. И деньги все забрали. Так закончить войну?

Славин: Вы же задаете риторический вопрос?

Млечин: Нет, почему? Я спрашиваю — так закончить войну Вы хотели бы от Временного правительства?

Славин: Во-первых, Брестский мир это была временная передышка, с помощью которой можно было создать Красную профессиональную Армию, чтобы дать по шапке немцам. И по шапке немцам…

Млечин: А! Полстраны отдали, а потом будем отвоевывать что ли?

Кургинян: А разве не отвоевали?

Млечин: Нет, потому что Германия была побеждена другими. На наше счастье.

Славин: Другими? Другими?

Млечин: К счастью нашему.

Славин: Это Вы спросите у немцев, кто потерпел поражение, — так сказать, от Англии или от России? Надо всегда понимать прекрасно ту ситуацию — истина конкретна. Это говорил Гегель, это повторял Плеханов, это говорил Ленин, и все умные люди это знают. Истина — конкретная…

Сванидзе: Время истекло, завершайте.

Славин: …она решается в конкретный исторический момент.

Сванидзе: Спасибо.

Славин: С войной нужно было кончать…

Сванидзе: Время истекло.

Славин: …Это было мнение не лидеров, а самого народа, исконных людей, которые были на земле.

Сванидзе: Спасибо. Я должен дать историческую справку. Действительно, абсолютно, абсолютно права сторона защиты, хотела страна завершения войны. Но права и сторона обвинения, которая задает вопрос, а как, собственно, можно было ее завершить? Потому что, разумеется, Германию победила не Россия. Германию победила Антанта, после чего Россия вернула себе все потерянное по условиям Брестского мира. Это исторический факт.

Кургинян: Нет. Короткое возражение на исторический факт, поскольку Вы в него замечательно включились. Во-первых, оно заключается в том, что Вы прекрасно понимаете как историк, что к моменту Временного правительства Германия мечтала заключить с нами мир без аннексий и контрибуций. Вот потом, потом, в 1918 году, когда она нас брала, как хотела, потому что время было упущено, этой возможности не было. И во-вторых, Германию победил Красный пожар, который разыгрался, который большевики перекинули через границу в Германию.

Сванидзе: Хорошо. Короткий перерыв, после которого мы возвращаемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идет второй день слушаний, и мы все больше и больше углубляемся в исторические детали.

Вопрос сторонам: «Правда ли, что июльский кризис 1917 года и корниловский мятеж увеличили шансы большевиков на приход к власти?».

Пожалуйста, сторона защиты.

Кургинян: Прошу первое доказательство из книги генерала Деникина «Очерки русской смуты».

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Кургинян: Мы приводим все время доказательства не большевиков.

Материалы по делу.

Из книги генерала Деникина «Очерки русской смуты»: «Керенский считает корниловское движение „прелюдией большевизма“ — оценка, имеющая вполне правильное обоснование, если только довести мысль до логического конца, определив, какой именно момент движения считать „прелюдией“. Таким моментом была без сомнения победа Керенского».

Кургинян: Понятно, что он говорит, да? И теперь второе доказательство, из книги Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир».

Сванидзе: Еще одно доказательство защиты, пожалуйста.

Материалы по делу.

Из книги писателя и публициста Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир»: «Большевики взяли простые, неоформленные мечты масс рабочих, солдат и крестьян и на них построили программу своих ближайших действий. И вот в то время как меньшевики-оборонцы и социалисты-революционеры опутывали себя соглашениями с буржуазией, большевики быстро овладели массами. В июле их травили и презирали, к сентябрю рабочие столицы, моряки Балтийского флота и солдаты почти поголовно встали на их сторону».

Кургинян: А теперь я хочу спросить Юрия Васильевича Емельянова, доктора исторических наук и публициста, и человека, мнению которого я предельно доверяю, — развили ли успехи большевиков июльский кризис и корниловский мятеж?

Юрий Емельянов— кандидат /прим.: видимо ошибка — доктор/исторических наук, публицист.

Емельянов: Сейчас в нашей дискуссии мы упускаем, мы говорим все время о двух альтернативах — февраль и октябрь. Но маячила третья альтернатива — военной диктатуры. Диктатуры, которую сначала планировали организовать Путилов и Вышнеградский, капиталисты, которые хотели спровоцировать большевиков на преждевременное выступление, чтобы задавить в крови большевистское движение и революцию, а затем установить жестокую диктатуру.

Вот эти действия спровоцировали то выступление, во многом стихийное, которое вылилось на улицах Петрограда в июле 1917 года. Большевики хотели сдержать это выступление, но им воспользовались для того, чтобы устроить погромы большевистских газет, угрожать Ленину арестом и так далее, и так далее.

Но забывают вот какую вещь. Говорят о каком-то патриотизме — вот здесь уже не раз я слышал это слово — этих кругов. Да неужели вы не читали английского писателя Уильяма Сомерсета Моэма, который был замечательным британским разведчиком и в августе 1917 года прибыл сюда для того, чтобы организовать военный переворот и установить жестокую военную диктатуру с единственной целью, чтобы Россия по-прежнему участвовала в этой войне…

Сванидзе: 20 секунд.

Емельянов: …чтобы по-прежнему миллионы русских людей умирали. И в этом заговоре участвовали чехословаки, правый эсер Савинков и его организация, и будущие руководители Белой гвардии. Вот эти «патриоты», которые на службе находясь у британской разведки, хотели навязать…

Сванидзе: Спасибо.

Емельянов: …нам кровавое иго.

Сванидзе: Спасибо. Вопрос хочу задать Вам уточняющий, Юрий Васильевич. Будьте добры, скажите, вот Вы сказали, что хотели арестовать Ленина. А в связи с чем его хотели арестовать?

Емельянов: Были выдвинуты обвинения, фальшивый характер которых сейчас уже блестяще доказан, о том, что он выполнял волю германской разведки.

Сванидзе: Ведь его обвиняли в связи с тем, что Ленин прибыл в апреле 1917 года в Россию, в Петроград, с разрешения правительства Германии из Швейцарии. И совершенно очевидно было, что без лояльного отношения к этому германских властей, революционеры во главе с Лениным появиться в Петрограде не могли бы. В связи с этим возникло подозрение о шпионаже. Либо о том, что Ленин, даже может быть не будучи шпионом, но действовал объективно, подрывая страну воюющую изнутри в интересах Германии. В связи с этим он преследовался по обвинению в немецком шпионаже. Не так ли?

Емельянов: Дело в том, что германское руководство пошло на согласие пропустить Ленина через территорию Германии в обмен на немецких деятелей, которые в это время находились в плену. Был равноценный для Германии обмен. Ну, вроде вот нынешнего шпионского скандала.

Кургинян: Я на секунду вмешаюсь. Я хочусказать, что Юрий Васильевич автор книги по этому поводу. Он архивист, который в течение долгого времени работал с архивами.

Сванидзе: Замечательно, поэтому компетентному свидетелю…

Кургинян: Я так думаю, что это всем безумно интересно.

Сванидзе: Как компетентному свидетелю я обращаюсь к нему с этим вопросом.

Кургинян: Да, это безумно интересно. Значит, мы обсуждаем Ленина и немецкие деньги.

Сванидзе: Это очень важно.

Кургинян: Лучшего специалиста нет.

Сванидзе: Это очень важно. Пожалуйста.

Емельянов: Известно, что в дальнейшем… Да, подозрения было подброшено, затем были вброшены сфабрикованные документы, основанные на обмене телеграмм чисто торгового характера, которые, как сейчас установили, доказали то, что деньги поступали из Петрограда в Стокгольм и не имели никакого отношения для немецких денег. Но этими телеграммами Керенский и другие бряцали для того, чтобы доказать, что Ленин получал деньги из Германии.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Благодарю Вас. Пожалуйста, сторона обвинения может задать вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Юрий Васильевич, Вы рассказали интереснейшую историю о заговоре британском. Он увенчался успехом каким-нибудь, нет?

Емельянов: С удовольствием отвечу на этот вопрос. Уильям Сомерсет Моэм говорит: «Я не прошу верить мне на слово, но я убежден, что если бы я не попал в цейтнот, то через неделю-другую я бы преуспел в достижении своего заговора. Но большевики меня опередили».

Млечин: Что ж за чудовищная у нас страна? Приезжает будущий писатель, замечательный, мы его ценим, все поклонники британской художественной литературы, и может организовать заговор, который у нас сокрушит страну. Еще какой-то шпион — и тоже может сокрушить страну. Что же у нас за несчастная страна? И Вы верите, что один британский агент способен…

Емельянов: Леонид Михайлович, ну, позвольте…Ну, помилуй бог…

Млечин: Нет, не позволю, этого — не позволю точно.

Емельянов: Вы не знаете, значит, английской…

Кургинян: Странная история, Леонид Михайлович что-то не позволил…

Млечин: Не позволю.

Емельянов: Погодите, погодите…

Млечин: Нет, нет, ну, что же это…

Кургинян: Возьмите автомат…

Емельянов: Неужели Вы не знаете английской…

Млечин: У нас замечательная страна, замечательный народ…

Кургинян: …застрелите свидетеля. Застрелите свидетеля.

Млечин: …и один какой-то шпион как может?

Кургинян: Юпитер, ты сердишься…

Емельянов: Леонид Михайлович, но Англия это страна с великой традицией, где писатели выполняли роль блестящих разведчиков.

Млечин: Да. И никогда не знаешь, то ли они придумывают, то ли сочиняют…

Емельянов: Грэм /Грин/, Ян Флеминг…

Кургинян: Это опубликовано, Вы знаете.

Млечин: Это чудесный романист, чудесный романист, я обожаю Сомерсета Моэма.

Кургинян: Нет, нет. Это опубликовано. Это архивные данные — о роли Моэма в разведке.

Млечин: Да, чудесно. Но представить себе, что этот человек может совершить переворот в нашей стране…

Емельянов: Разумеется…

Млечин: …это считать нашу страну какой-то вообще ничтожной. Ну?

Емельянов: Ну, не принимайте меня за идиота, но… Естественно, Моэм опирался на разведчиков, на разведывательные связи, он просто был во главе вот этого заговора, который… А не просто приехал на экскурсию писатель и организовал переворот.

Кургинян: Он же сам это описывает…

Млечин: Я сейчас совершенно серьезно спрашиваю, без всяких шуток. Вы действительно полагаете, что иностранная разведка может в такой стране как Россия, большой, организовать заговор, который изменит здесь власть, политический строй? Вы действительно так полагаете?

Кургинян: А немецкая может?

Емельянов: В том состоянии, в котором находилась Россия к августу 1917 года, когда Моэм приехал, страна находилась в этом состоянии благодаря деятельности Временного правительства, это было возможно.

Млечин: Сторона обвинения всего лишь хочет объяснить свою позицию. Мы не считаем возможным предполагать, что в нашей стране какая бы то ни было разведка хоть немецкая, хоть британская, хоть американская способна совершить переворот государственный и изменить политический строй. Все, больше ничего мы сказать не хотим. Благодарю Вас.

Кургинян: Отлично. Мы полностью поддерживаем эту политику. Но мы хотим обратить внимание на то, что вся история последних…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович…

Кургинян: …20 лет держится на том, что Ленин — немецкий шпион. Вся история держится на этом. Значит, либо обе разведки могут организовать переворот, либо — ни одна. Я лично считаю, как и господин Млечин, что ни одна.

Сванидзе: Пожалуйста, сторона обвинения, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Ваша Честь, мы хотели бы представить доказательства, связанные с корниловским мятежом.

Сванидзе: Прошу Вас. Доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из радиограммы Керенского с обращением к народу:

«26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Гос. Думы Вл. Ник. Львова с требованием передачи Временным правительством ген. Корнилову всей полноты гражданской и военной власти с тем, что им, по личному усмотрению, будет составлено новое правительство для управления страной. Вместе с тем приказываю:

1. Генералу Корнилову сдать должность Верховного Главнокомандующего…

2. Объявить город Петроград и петроградский уезд на военном положении, распространив на него действие правил о местностях, объявленных состоящими на военном положении…

Министр-председатель, военный и морской министр А. Ф. Керенский».

Млечин: Могу ли я допросить Андрея Николаевича Сахарова?

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Андрей Николаевич, будьте добры, по поводу корниловского мятежа, что из него следует?

Сахаров: Я здесь слышал слова насчет диктатуры Корнилова, насчет того, чтобы залить кровью страну и так далее, и так далее. Я усомнился в том, являются ли свидетели противной стороны людьми, которые знают программу Корнилова? Знают реально — с какими лозунгами шел Корнилов на Петроград? Возьмите 14 пунктов Корнилова, где все написано — за Учредительное собрание, за гражданские свободы, за свободу слова, печати, собраний и митингов и так далее, за все идеалы Временного правительства шел Корнилов! Ни о какой диктатуре, ни о каких расстрелах, ни о каких репрессиях речи не было. Главное, что считал необходимым сделать Корнилов, это предотвратить захват власти большевиками. Это была программа абсолютно буржуазно-демократическая, Временного правительства, но антибольшевистская по сути по своей.

Сванидзе: Прошу прощения, я задам уточняющий вопрос. А почему тогда Временное правительство испугалось Корнилова?

Сахаров: И когда, и когда Керенский почувствовал, что приходит сильный человек, который сможет идеалы Временного правительства и его собственные идеалы осуществить без него, без него, он сдал его Ленину. Больше ничего. И в этом смысле, конечно… И в этом смысле, конечно, мятеж Корнилова, когда объединились большевики и Керенский, он явился прологом дальнейшего успеха большевиков уже в октябре 1917 года.

Но для того, чтобы всю эту ситуацию понять, надо знать идеалы Корнилова и тех людей, которые за ним стояли. Это люди, которые ни о каких репрессиях, ни о диктатуре не помышляли. Учредительное собрание, гражданские свободы, рыночная экономика и земля трудовому крестьянству. Это был трудовой человек, это был героический человек, это был кавалер Георгиевского креста, это был человек, бежавший из плена, генерал боевой, который погиб во время отстаивания своих идеалов, кстати говоря, в период Гражданской войны. Всё.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Вы знаете, это замечательно всё. Вот если Корнилов был такой замечательный человек, такой идеальный демократ и всё прочее, то, я прошу прощения за слово, то Керенский… Ну, как назвать, что будет сказано политкорректным? Если вот сейчас скажу слово, что он низкий человек — это нормальное выражение?

Керенский просто отвратительная фигура — цепляясь за власть, пошел на низкий сговор с омерзительными людьми ради того, чтобы остановить благородного человека. Вот в чем версия.

Но тогда эта версия, которая говорит о том — мы возвращаемся назад — каковы были лидеры феврализма? Вот самый яркий лидер, Керенский. Вот его портрет, нарисованный очень уважаемым ученым. Но тогда этот портрет полностью доказывают то, о чем мы говорим. Вот он — смотрите на него.

В любом случае, я убежден, что, конечно, не мягкий демократический приход, а диктатура Корнилова спасли бы…

Когда Корнилов, этот замечательный Корнилов, пошел, они так его перепугались, что позвали назад большевиков. Они позвали назад большевиков, это замечательное Временное правительство. Их сделало политической силой. Оно призвало их из небытия. В ответ на страх перед замечательным Корниловым. Правильно я понимаю?

Сахаров: Правильно.

Кургинян: Так каковы же низость всех этих людей, которые это сделали? Вот этих людей, февралистов…

Сахаров: Не этих людей, а этого человека.

Кургинян: Кого?

Сахаров: Керенского.

Кургинян: Простите, но мы же понимаем политические механизмы регулирования. Керенский не был диктатором, он не был Сталиным. Если бы всем остальным так не понравились действия Керенского…

Сванидзе: Время истекло, я…просто на самом деле я вместо Вас…уже задаю уточняющий вопрос Андрею Николаевичу. Андрей Николаевич, Вы считает, что решение, вот как Вы сказали, фактически о сдаче Корнилова Ленину, это не решение Временного правительства, а личное решение Александра Федоровича Керенского?

Сахаров: Несомненно.

Кургинян: Там была республика? Что значит личное решение? Керенский был диктатором? Нельзя уточнить?

Сванидзе: Если это решение Александра Федоровича Керенского, то нельзя ли это все-таки расширить до решения всего Временного правительства реально?

Сахаров: Никакого решения не было.

Сванидзе: Он же не как частное лицо принимал…

Сахаров: Документов никаких нету, это были закулисные разговоры и споры, больше ничего.

Кургинян: /Смеётся/ Что Вы говорите!?!

Сванидзе: Спасибо. Короткий перерыв, после которого мы возвращаемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Идет второй день наших слушаний и мне уже очевидно, что будет и третий день слушаний на эту тему.

Итак, сейчас вопрос сторонам: «Были ли Советы менее легитимны, чем Временное правительство?».

Пожалуйста, сторона обвинения, прошу Вас, Леонид Михайлович — тезис, свидетель.

Млечин: Могу ли я для начала попросить предъявить доказательство № 13 — это обращение Керенского от 8 ноября, на следующий день после революции Октябрьской?

Сванидзе: Прошу Вас, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из открытого письма министра-председателя Временного правительства А. Ф. Керенского от 8 ноября 1917 года:

«Опомнитесь! Разве вы не видите, что воспользовались вашей простотой и обманули вас?

…Все лицо земли русской залито братской кровью, вас сделали убийцами, опричниками.

…Вам обещали царство свободы, царство трудового народа. Где же эта свобода? Она поругана, опозорена! Шайка безумцев, проходимцев и предателей душит свободу.

…опомнитесь же, а то будет поздно и погибнет государство наше. Голод, безработица разрушат счастье семей ваших, и вы снова вернетесь под ярмо рабства».

Млечин: Это Керенский о большевиках. Могу ли я пригласить свидетеля, Александра Сергеевича Сенина, доктора исторический наук, профессора, одного из видных историков, изучающих эту тематику?

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Александр Сергеевич, ну, давайте, действительно, очень интересный вопрос, — Советы, которые получили власть в результате военного переворота 25 октября, они более легитимны, менее легитимны, чем Временное…? То есть они более законны, менее законны, говоря простым языком, чем Временное правительство? Или столь же законны — революция?

Александр Сенин — доктор исторических наук, профессор Историко-архивного института РГГУ:

Сенин: Леонид Михайлович, одна только минута? Я все-таки хотел бы вернуться к корниловскому мятежу, потому что это поворотная точка, прямо скажем.

Сванидзе: Если что-то существенное, я Вам дам на это полминуты.

Сенин: Да, существенно. Корниловский мятеж расколол армию. Вы понимаете, что после этого очень многие военные не только Временное правительство поддержали. Они потом ставят знак равенства между Корниловым и Керенским. Они потом поддерживали Советы и многие потом добровольно пошли в Красную Армию. Это вот корниловский мятеж. Это…

И еще один очень важный момент. Крупнейшая буржуазная газета «Утро России» 30 августа в передовой статье написала: «Гражданская война началась».

Сванидзе: Это в связи с корниловским мятежем?

Сенин: Это все вот 30 августа. «Утро России» — крупнейшая буржуазная газета. Вот они так на это отреагировали.

Сванидзе: Спасибо.

Сенин: Не надо знак равенства ставить — Корнилов это только часть спектра. Не все далеко поддерживали это. Вот.

Что касается Советов. Степень легитимности абсолютно одинакова, потому что в законодательстве Российской империи не было такого понятия — Временный комитет Государственной Думы, понимаете? Это все то же…Милюков в Екатерининском зале Таврического Дворца на вопрос о том, как было сформировано Временное правительство, на прямой вопрос из зала: «Кто вас выбрал?». Он сказал: «Нас выбрала революция». Они так видели, так чувствовали и так говорили. Собственно говоря, и Временное правительство было сформировано, и Советы возникли параллельно. Поэтому здесь легитимность, нельзя здесь что-то предпочесть.

Млечин: Можно я спрошу также свидетеля, академика Сахарова? Вы тоже полагаете, что они одинаково законны — и Советы, и Временное правительство?

Сахаров: Я думаю, что они одинаково незаконны. Потому что всякая власть, которая приходит в период революции, переворота, не является властью законной. Она потому и революция. Но с точки зрения революции и стихийного развития событий, и та и другая власть, уже с точки зрения народной революции, являются легитимной.

Млечин: А какая власть стала бы легитимной? Что нужно было бы сделать, чтобы сказать, а вот эта власть легитимная, вот это законная власть — она имеет право на это.

Сахаров: Учредительное собрание.

Млечин: Учредительное собрание, выборы в которое были объявлены и прошли…

Сахаров: И сорваны. Да, совершенно верно.

Млечин: Прошли выборы, Учредительное собрание… Давайте просто, расскажем нашим зрителям, что произошло… буквально…

Сахаров: Ну, выборы осенью происходили в Учредительное собрание. Большевики получили на этих выборах меньшинство. Основную часть голосов получили в свою пользу социалисты-революционеры и другие трудовые партии. Вот и это…

Сванидзе: 10 секунд.

Сахаров: Учредительное собрание должно было собраться, и оно собралось в январе месяце, и было разогнано большевиками, которые в октябре месяце захватили власть.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Если сторона защиты не возражает, 20 секунд справка по поводу легитимности Временного правительства.

Кургинян: Пожалуйста.

Сванидзе: Прошу.

Виссарион Алявдин — вице-президент историко-родословного общества, режиссер-документалист.

Алявдин: Дело в том, что у Временного правительства, безусловно, легитимности, некоей законности было больше, чем у большевиков. Не надо забывать, что Временное правительство сформировано из Временного комитета Государственной Думы, вполне легитимного законного органа Российской империи, и которого плохо ли, хорошо ли, но выбирали. Далее, Временный комитет Государственной Думы обратился и добился…

Кургинян: Это 20 секунд?

Сванидзе: 10 секунд. Всё.

Алявдин: Да…отречения, отречения государя-императора, а затем и его брата. Было это с нарушениями, было это не совсем сделано правильно, но было официальное отречение бывшего главы государства. Следовательно, в неком смысле, они получили власть законно.

Сванидзе: Всё. Всё уже, спасибо.

Алявдин: Кто уже был Керенский и республика им провозглашенная — это уже второй вопрос.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Сторона защиты может задать вопрос любому свидетелю стороны обвинения.

Кургинян: Мы говорим о Советах, правильно, да, вопрос? И об Учредительном собрании. Все уже забыли, как это было. Давайте восстановим это. Ведь это очень важно для людей. Дайте, пожалуйста, доказательство следующее.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Как Временное правительство утратило юридическую и фактическую легитимность.

Кургинян: Вот, был император. Возникло отречение Николая II и Михаила. Государственная Дума прекращает заседания. Создает Временный комитет. Временный комитет создает Временное правительство. Объявляет подготовку к выборам в Учредительное собрание, которое должно решить вопрос о будущей форме власти в России.

Сванидзе: Прошу прощения, Сергей Ервандович — это форма вопроса к свидетелю?

Кургинян: Да. Правительственный кризис начинается. Смена состава кабинета апрель, июль, декабрь /октябрь/. Теряется управление. 6 октября 1917 года Керенский распускает Государственную Думу и Временный комитет и объявляет Россию республикой. С этого момента легитимность полностью теряется. Вот математика истории этого процесса. Здесь сидят люди, которые разделяют… совершенно не разделяют мои позиции, по разному смотрят.

Сенин: Совсем не разделяют. Правильно.

Кургинян: Но скажите мне, это так?

Сахаров: Правильно.

Кургинян: Правильно. Всё. Вот это, это азбука. Понимаете, что происходит? Сначала император, потом отречение, потом Госдума прекращает заседания. Теперь что происходит с Советами.

Материалы по делу.

Как Советы приобретали общественное доверие и фактическую легитимность.

1. В 1915 году создан общественный «Центральный Военно-Промышленный Комитет» (ЦВПК). Его цель: поддержка управлению и помощь фронту. В ЦВПК создана Рабочая Группа, которая включает делегатов от заводов — в основном меньшевиков и большевиков.

2. 27 февраля 1917 года Петроградская рабочая группа учреждает Петроградский Совет рабочий депутатов (Петросовет).

3. Петросовет призывает создавать Советы в городах, деревнях и в армии.

4. По всей России на всех уровнях начинают формироваться Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

5. Советы создают органы рабочего контроля на предприятиях, милицию, формируют отряды для подавления Корниловского мятежа и т. д. То есть — восстанавливают управление страной на всех уровнях. Тем самым Советы приобретают если не бесспорную юридическую легитимность, то несомненную фактическую легитимность.

Кургинян: В 1915 году создан общественный Центральный военно-промышленный комитет (ЦВПК), его цель — поддержка управлению и помощь фронту. В ЦВПК создана Рабочая Группа, которая включает делегатов от заводов. 27 февраля 1917 Петроградская Рабочая группа учреждает Петроградский Совет. Петросовет начинает создавать их всюду. Они создают милицию, формируют отряды для подавления корниловского мятежа — без них его невозможно подавить. Они восстанавливают управление, они, так сказать, приобретают юридические… Если не юридическую, то фактическую легитимность.

Значит, одни постепенно приобретают легитимность, другие ее теряют. Но я вполне готов согласиться с тем, что сказал господин Сахаров, что они оба нелегитимны или оба легитимны. Только не надо говорить, что когда Советы большевизируются, то это не является нормальным политическим процессом. Что это какая-то узурпация. Я хотел спросить, правда это или нет?

Сахаров: Правда.

Кургинян: Правда. Вот эта вся чехарда, которую мы сейчас только что впервые — вы слышите — впервые разобрали. Впервые. Вот так, публично. Вот можем мы иметь шанс, что она будет завершена, что историки и все остальные скажут нам некие несомненности? Есть шанс?

Сванидзе: Так, я прошу этот вопрос считать риторическим. Или Вы готовы на него ответить?

Сахаров: Я думаю, что не только этот вопрос может быть завершен, но и правда о Корнилове тоже может быть сказана.

Кургинян: Конечно.

Сахаров: Вот я думаю, что вот наша передача…

Кургинян: Да.

Сахаров: …это один из тех маленьких рычагов в общем развитии самосознания нашего народа, которое именно направлено на эту цель.

Кургинян: Я Вам могу сказать, что если бы этого не было, я бы ни секунды в этом бы не участвовал. Ни секунды.

Сванидзе: Спасибо. Небольшой перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Мы продолжаем наши слушания. И сейчас сторона защиты имеет возможность задать вопрос своим свидетелям. Напоминая вопрос: «Были ли Советы менее легитимными, чем Временное правительство?». Прошу Вас.

Кургинян: Я хотел спросить Бориса Федоровича Славина, историка, доктора философских наук, профессора. Борис Федорович, что на самом деле — Советы, легитимность Советов и легитимность Временного правительства?

Славин: Хочу сначала пополемизировать с господином Млечиным.

Кургинян: Да.

Славин: Я вообще его знаю как хорошего историка и сценариста, который делал очень хорошие объективные передачи по истории. И вдруг он говорит — «ну, легитимность это значит законность». Легитимность — не законность. Легитимность это поддержка народа данного закона. И очень часто, когда совершается революция, старые законы исчезают. Почему? Потому, что они не поддерживаются народом. И наоборот, если они поддерживаются народом, даже незаконная власть становится законной в том смысле, что она разделяет чувства, интересы и чаяния народа. Именно такими, такой властью были Советы. Как вы знаете, Советы родились не в 1917 году.

Кургинян: Вот скажите, скажите это всем.

Славин: Они родились в 1905 году. В то время, когда совершалась первая, так сказать, как ее называют, репетиция, первая революция 1905 года.

Кургинян: Буржуазно-демократическая.

Славин: Буржуазно-демократическая. Вообще, когда Вы полемизировали и говорили о том, что некорректно сравнение с Французской революцией, это абсолютно неверно. Французская буржуазная революция была буржуазной, и Февральская революция была буржуазной. И начало ее положили, так сказать, Советы, которые зародились в 1905 году.

И Французская революция потому она и Великая, что она, так сказать, дала то, что должна была сделать Февральская революция, то есть землю крестьянам отдать. За это шли люди на революцию и Советы, которые возникли в 1917 году, одной из своих задач им поставили именно этот вопрос. Причем, у большевиков в Советах не было большинства. Это были в основном, так сказать, меньшевики и эсеры, которые имели, так сказать, там главную скрипку. И только к концу 1917…

Сванидзе: 10 секунд.

Славин: И только к концу 1917 года, после разгрома корниловского мятежа, в котором участвовали большевики, массы народные поменяли их на большевиков. Советы еще до…

Сванидзе: Борис Федорович, завершайте.

Славин: Сейчас я заканчиваю. Просто я хочу одну мысль вам всем каким-то образом донести. Советская власть была еще до 25 октября. Она повсеместно распространилась в России и ее костяк послужил основанием новой народной власти, а затем и Советской власти.

Сванидзе: Советская власть, то есть власть Советов?

Славин: Власть Советов. Да.

Сванидзе: Прошу Вас. Сторона обвинения имеет вопросы к свидетелям защиты.

Млечин: Борис Федорович, значит, Временное правительство было не слишком легитимно и Советы были не слишком легитимными, да? Вы согласны с этим?

Славин: Нет, были легитимны. Советы были легитимны, а Временное правительство не легитимно.

Млечин: Понял Вашу позицию. Учредительное собрание с Вашей точки зрения было легитимным или не легитимным?

Славин: Учредительное собрание было легитимным, но тут сказали, что большевики разогнали Учредительное собрание. Это же еще один из мифов, который существует у нас и разделяется великолепными историками.

Млечин: Как? А оно продолжало работу?

Славин: Мало того, ведь оно… Когда же разогнали большевики, когда матрос сказал «Устал караул», когда?

Млечин: Когда?

Славин: Когда основная часть левых эсеров покинула Учредительное собрание, и оно перестало иметь кворум, оно перестало быть легитимным. Вот тогда и он сказал, что устал караул, пора расходиться.

Млечин: Так Вы считаете что большевики, это были такие правоведы, такие законники. Они разогнали Учредительное собрание из-за того, что…

Кургинян: Я протестую.

Сванидзе: Нет, этот вопрос очень важный, Сергей Ервандович.

Млечин: …с кворумом были проблемы?

Сванидзе: Это принципиальный вопрос истории 1917–1918 гг.

Млечин: А в истории-то записано, что они его разогнали, потому что там не было большинства у большевиков. И то, что принимало Учредительное собрание…

Славин: В мифологической истории, в Вашей истории и истории Сахарова, которая меняется в зависимости от смены власти. А на самом деле все было очень просто.

Сванидзе: Так, уважаемые коллеги, я просил бы без личных выпадов.

Кургинян: Поддерживаю, поддерживаю Вас полностью.

Млечин: Ваша Честь, нет, нет, у меня больше вопросов нет. Благодарю Вас.

Славин: Ну, пожалуйста.

Сванидзе: Вопрос есть у меня. Борис Федорович, поскольку мне очень интересна история Учредительного собрания, я задаю поэтому уточняющий вопрос. Значит, были выборы в Учредительное собрание. Большевики получили меньшинство на этих выборах. Они проиграли эти выборы.

Славин: Ну, не меньшинство, а треть.

Сванидзе: Да. Одну треть из трех третей — это называется меньшинство. Учредительное собрание приступило к своей работе, потом через некоторое время большевики, договорившись с левыми эсерами, союзной им тогда партией, да?

Славин: Совершенно верно.

Сванидзе: Да 6 июля 1918 года они были в союзе.

Славин: А сколько тогда они составляли вместе?

Сванидзе: Сколько?

Славин: Сколько? Большинство.

Сванидзе: Прекрасно. Так вот они покинули собрание.

Славин: Да.

Сванидзе: Да? Они покинули собрание. После чего собрание стало нелегитимным…

Славин: Совершенно верно.

Сванидзе: …пришел матрос Железняк и разогнал его.

Славин: Не пришел. Он стоял.

Сванидзе: Ну, стоял. Значит, это, это не есть разгон Учредительного собрания абсолютно легитимного? Или нет?

Славин: Нет.

Сванидзе: Поясните, поясните.

Славин: Разгон… Не было разгона Учредительного собрания. Никто его не разгонял.

Сванидзе: Но они же ушли, они ушли, лишив его кворума?

Славин: Когда ушли большевики, а вслед за ними ушли левые эсеры, которые в совокупности составляли большинство этого собрания, собрание перестало быть и легитимным и законным.

Кургинян: Я тоже имею право подать…

Сванидзе: Да, пожалуйста.

Кургинян: Это был парламентский кризис. Ну, на нашем языке.

Сванидзе: Который разрешил матрос Железняк.

Кургинян: Нет.

Емельянов: Не разгонял он Учредительное собрание.

Сванидзе: Хорошо, назовем это по-другому.

Заключительное слово по второму дню наших слушаний предоставляется стороне обвинения. Прошу Вас, Леонид Михайлович.

Млечин: 1917 год был годом, решившим судьбу нашей страны. Он начался революцией Февральской, которая открыла дорогу для нового и для возможностей развития. И закончился тем, что сегодня можно было бы назвать точнее контрреволюцией. Потому что Октябрь отнял у России и у народа России то, что было дано в Феврале.

Единственной легитимной властью, я повторяю слово легитимной, поскольку оно нравится всем участникам здесь, могло стать Учредительное собрание. Оно было выбрано народом России, они начали вырабатывать законы и первый был закон о земле. И матрос Железняк сказал, хватит заседать в тот момент, когда Учредительное собрание решало вопрос о земле. Вопрос о земле, о котором мы здесь говорим второй день, мог быть решен тогда, в январе 1918 года. Раз и навсегда и мы жили бы сейчас в другой стране. Но их разогнали. На следующий день они уже не смогли войти в это здание. Все закончилось.

Сванидзе: Ваше время истекло.

Млечин: И для России закрылась возможность развития. Благодарю Вас.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович, прошу Вас. Ваше заключительное слово по второму дню слушаний.

Кургинян: Мы сейчас говорим о том, как постепенно общими усилиями рушится мифология, не нужная никому мифология. Как примитивная антикоммунистическая, так и примитивная коммунистическая. Россия очень высокообразованная страна. Ей не нужен примитив больше. Ее тошнит от этого примитива. А ей его пичкают, пичкают и пичкают. Не коммунистический, ни антикоммунистический примитив нам не нужен, понимаете?

Нам нужна правда. Во всей сложности, происходившие события есть нормальные политические события со своими отклонениями, со своими метаморфозами. Но это есть норма политической жизни. Мы жили нормальной революционно-политической жизнью…

Сванидзе: Время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: …Как и другие народы мира. Как и французы. И вам нечего тут стыдиться. Она была нормальной эта жизнь.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас мы прекращаем наше телевизионное голосование. Завтра в 21 час наши слушания будут продолжены.

Часть 3
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим.

Судить историю вы будете вместе с нами. У вас есть возможность голосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Сегодня третий день слушаний по теме: «Большевики спасли или погубили Россию?».

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов вы видите на своих экранах.

Обвинитель на нашем процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник — политолог, президент Международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

В 1917 году с политической карты мира исчезла Российская Империя. На ее месте появилась совершенно другая страна — Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика. Все 70 лет советской истории отличает противоречивость: роковые ошибки сменяются выдающимися достижениями, жестокие репрессии усилением армии, модернизацией. Чьи это заслуги? Советских лидеров, которые железной рукой подняли страну с колен, или народа, который мог бы достичь большего без социалистической революции 1917 года? Какой была бы Россия сегодня без Великого Октября?

Сванидзе: Итак, третий день слушаний. В первые два дня слушаний мы с вами в деталях пережили две русских революции.

Поэтому сейчас вопрос сторонам:«Является ли мощь советского государства оправданием большевистской политики?».

Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович — тезис, свидетель.

Млечин: Благодарю Вас, Ваша Честь. Могу ли я пригласить свидетеля, члена-корреспондента Академии Наук Андрея Николаевича Сахарова?

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Благодарю Вас. Андрей Николаевич, это не простой вопрос. Мощь советского государства, которое стало великой державой, представляется серьезным аргументом в пользу торжества, верности большевистских идей, большевистской практики.

Сахаров: Да, это правильно. Действительно, это торжество большевистских идей, большевистской практики. Но только большевистской. Вот в этом все дело. Я думаю, что мир не может мерить свою историю принципами большевизма. И не может мерить свою историю практикой большевизма.

Млечин: Андрей Николаевич, но многим людям сейчас, кто помнит советские времена, кажется, что в Советском Союзе в общем и неплохо было, а сейчас сравниваем — и неважно.

Сахаров: Вот дело всё в том, что, отвечая на Ваш вопрос, я скажу, — каким людям? В России в начале XX века было только 20 % грамотных. К 20-му году в городах было 60 % грамотных, а в сельской местности — 40 % грамотных. Окраины были неграмотны вообще — 3 % было грамотных людей. Россия была самой молодой державой своего времени. Россия была самой милитаризованной страной. Это была страна вооруженная в период Первой мировой войны, гражданской войны. И вот эти люди — молодые, вооруженные, обозленные, неудовлетворенные. И дело заключается всё в том еще, что в России 86 % населения было крестьянским населением, и только 13 % городским. И вот эти люди включились в эту революцию. Для них вот это могущество, это торжество, эти принципы большевизма — это было то, что надо. То, что надо. И Ленин говорил в свое время «кухарка должна уметь управлять государством». Но тот же Ленин в 20-е годы сказал: «Учиться, учиться и учиться». Он с ужасом понял, что вот эта кухарка, вот эти лица, вот эти массы, о которых здесь говорили, они не могут на данном уровне, на уровне цивилизации мировой, управлять государством и строить эту цивилизацию.

Сванидзе: Время истекло.

Сахаров: И все последующее развитие нашей страны…

Сванидзе: Время истекло.

Сахаров: …это прекрасно подтвердило. Когда выросли новые поколения, эта система рухнула цивилизационно сама собой.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона защиты — вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Вы, когда мы начинали разговор о Феврале, говорили очень много о значении геополитики. Тогда вопрос шел о том, что Февраль был…февралисты были правы, что нужна война до победного конца, что ее нужно вести, так сказать, именно вместе с Антантой и так далее, и тому подобное, с тем, чтобы вот держава была как можно мощнее. Ну, как мы знаем, эта война тогда шла за проливы, за, так сказать, Святую Софию и все прочее. Она не шла за комфорт своего населения, но Вы ее поддерживали. Значит, для Вас геополитическая мощь страны является позитивом?

Сахаров: Несомненно.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, это геополитическая мощь страны, вот геополитическая, оставим все остальное, которую достиг Советский Союз со всеми, так сказать, окраинами, она может быть с чем-нибудь сравнена в истории России? Как геополитическая мощь.

Сахаров: Ну, что касается сравнения, то мы можем говорить и о времени XVIII века и о Екатерине, но это дальние времена.

Кургинян: Да.

Сахаров: Конечно, это была геополитика блестящая. И она дала блестящие результаты…

Кургинян: То есть геополитически…

Сахаров: Но дело все в том, что эта геополитика создавалась тогда малыми силами, малыми жертвами. Мы помним, как воевал Суворов, мы помним, как сохранил армию Кутузов, погубив 600-тысячную армию Наполеона. Но мы знаем, что мы, защищая свои геополитические интересы, российские, во время финской войны уложили в 6 раз больше солдат-красноармейцев на финском фронте. Мы знаем, что защищая свои геополитические интересы, мы уложили 26 миллионов, в отличие от других воюющих стран. То есть надо уметь геополитические интересы защищать умом, силами, умениями, принципами.

Кургинян: Но их надо защищать.

Сахаров: Их надо защищать, правильно.

Кургинян: Я понимаю, что их гениально защищало Временное правительство?

Сахаров: Но когда люди, которые пришли к власти, когда люди заняли эти позиции и когда они уничтожили, оттеснили целые сословия — и офицерство, и предпринимательство, и духовенство и прочее, и прочее. И когда они заняли подиум исторический, они показали что? Они показали коллективизацию — уровень…

Кургинян: Я понимаю, я понимаю это все…

Сахаров: …они показали индустриализацию, войну, блестяще выигранную большими жертвами.

Кургинян: Бога ради… Но Вы гораздо глубже, чем эта пропись…

Сахаров: Вот о чем идет речь.

Кургинян: …Гораздо глубже и умнее, чем эта пропись.

Сахаров: Вот об этом идет речь.

Кургинян: Я это… Ну, зачем она…? Вы — за геополитику?

Сахаров: Я — за геополитику.

Кургинян: За геополитику. Советский Союз…

Сахаров: Малыми силами, малыми жертвами.

Кургинян: Подождите. Ну, геополитику, Советский Союз, я прошу, я не к тому, чтобы Вас ограничить, — Советский Союз является несопоставимым триумфом геополическим, да? Берлина никогда не было в нашей сфере влияния. Кубы никогда не было в нашей сфере влияния. Геополитически — это триумф?

Сахаров: Замечательный триумф, который в 1991 году рухнул.

Кургинян: Понятно. Всё.

Сахаров: Это триумф.

Кургинян: Но это триумф?

Сахаров: Это триумф, который рухнул.

Кургинян: При чем здесь 1991 год?

Сахаров: Но он же рухнул?

Кургинян: Ну, зачем? Ну, когда-то все рушится.

Сахаров: Нет, же почему.

Кургинян: Цезарь же не отвечают за то, что рухнул Рим.

Сахаров: Ну, почему? Почему? Не все рушится. Не все рушится.

Сванидзе: Время истекло. Прошу Вас, сторона защиты, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Мой дед, белый офицер, говорил матери, они жили тогда в Смоленске.

«Вот», — говорит, — «Смотри — идет красный солдат, его никто не бьет по лицу». Вы знаете, что били.

«Он добровольно идет в армию, у него достоинство, он профессию получает. Значит, они что-то сделали. Знаешь», — говорит, — «Что плохо?». Маме было лет 12.

«Что?».

«Вот», — говорит, — «Смотри — идет нищий, мы же им все отдели и не жалко, а они не могут распределить».

Я защищаю здесь большевизм. Не от лица совершенных преступлений товарищ Землячка и кого-нибудь еще, а от лица моего деда, который поддержал солдатский Совет в 1917 году и который вместе с ними воевал. От лица других людей, которые делали то же самое. И я буду приводить доказательства не тех — как говорят в таких случаях, «манная каша сама себя хвалит», — а их противников. Их противников, их смертельных противников, которые признают их заслуги во всем — в организации жизни, геополитике.

Я прошу вывести доказательства.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательства защиты.

Материалы по делу.

Из мемуаров Великого князя Александра Михайловича: «…Хотя я и не большевик, однако, не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить всё, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников.

Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать, то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу „Браво!“».

Кургинян: Мы пока что говорим только о геополитическом результате. Мы говорим о геополитическом результате и о том, как эти результаты оценивались не одним Великим князем, а половиной белой эмиграции. Людьми, которые все это ненавидели, людьми, у которых отняли дома, благополучие — всё. Они сидели там, в Париже и везде, и если часть из них злопыхала, то другая часть кричала: «Браво! Наконец-то! Ура! Вот, вот, вот что-то случилось!» То же самое делали их… те люди из дворянского сословия, которые остались в стране.

Ахматова писала:

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
Значит, она писала о том, что ситуация была страшная, трагическая, как и все в истории. Да, в ней не было очень много хорошего. И в ней было много плохого. Но историческая жизнь России продолжалась. Продолжалось то главное, без чего не может быть страны — осталось государство. Это государство решало исторические задачи. Народ был собран в некоторое идеологическое поле и был ввёрнут… Как бы кончилось историческое исчерпание, кончилось разрушение народа, его диссипация, разрушение на мелкие единицы. Народ собрался вместе и встал под какие-то знамена. Он стал трудиться, он вместе…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Ваше время истекло. Вы так и не задали вопрос своим свидетелям.


Кургинян: Я…

Сванидзе: Всё, Ваше время истекло. Спасибо.

Кургинян: Я не задал вопроса свидетелям, это моя ошибка.

Сванидзе: Да.

Кургинян: Но я твердо знаю…

Сванидзе: Значит, я…

Кургинян: Я твердо знаю…

Сванидзе: Кстати…

Кургинян: Я твердо знаю, что правда о Красной России победит. И я сделаю все, для того, чтобы она победила.

Сванидзе: Да. Я хочу сделать маленькую ремарку в отношении цитаты Анны Андреевны Ахматовой, Вы ее совершенно справедливо процитировали: «Я была тогда с моим народом, / Там, где мой народ, к несчастью, был».

Кургинян: Николай Карлович, как Вы хорошо работаете на одну сторону! Как бы Вам хорошо было бы быть там, во главе.

Сванидзе: Я работаю… я работаю… я работаю на правду, Сергей Ервандович. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Вы можете задать вопрос свидетелям защиты.

Млечин: Нет! Я думаю, мы можем ехать дальше.

Сванидзе: Хорошо. Тогда, тогда короткий перерыв и мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: Итак, идет третий день слушаний. Вопрос сторонам: «Являются ли социальные, культурные и иные вопросы, решенные большевиками, оправданием большевистской политики?».

Сторона защиты, прошу — тезис, вопрос — Сергей Ервандович.

Кургинян: Я хотел бы, чтобы выступили трое свидетелей. Борис Федорович Славин, историк, доктор философских наук, профессор. Павел Петрович Марченя,кандидат исторических наук, доцент. И Юрий Васильевич Емельянов, доктор исторических наук, публицист. Я только предоставлю таблицу. И зачитаю цифры.

Материалы по делу.

Количество ВУЗов | Количество студентов

1913–1914 года — 105 | 127423

Конец 1920-х годов — 255 | 216000

Кургинян: Количество вузов, количество студентов: 1913–1914 гг. — 105 и 127 тысяч; конец 1920-х годов — 255, 216 тысяч. Дальше.

Сванидзе: Вторую таблицу.

Материалы по делу.

Количество грамотных.

1897 год | 1939 год | 1959 год

21 % | 87,4 % | Почти 100%

Кургинян: Количество грамотных. Всё видите? Теперь я хочу, чтобы это прокомментировали, подряд, сначала, если можно, Славин, потом Емельянов, и потом Марченя.

Славин: Собственно говоря, мне легко говорить, поскольку уважаемый член-корр. Академии Наук Сахаров уже сказал, что из себя представляла Россия в 1917 году. Когда половина населения было безграмотных, когда люди с высшим образованием были, так сказать, считались на десятки. И что получилось потом. В 1959 году вообще решен был вопрос о проблеме грамотности. Все население стало образованным. Еще спустя несколько лет все получили всеобщее начальное, затем среднее образование. Поставлен вопрос о всеобщем вузовском образовании. Это маленькие следы, но я бы сказал другое, хотел бы заметить…

Самое главное достижение Советской власти это, конечно, в ее культуре. И если мы назовем простые имена, такие как Шолохов, такие как Алексей Толстой, с их романами, которые получали, так сказать, Нобелевскую премию, станет ясно, что дала Советская власть именно людям культуры.

Кургинян: Вы имеете в виду Шолохова — Нобелевскую премию.

Славин: Конечно. Я просто хочу сказать… Минуточку, просто одну оговорку скажу — не бывает истории как Невского проспекта, в любой истории бывают катаклизмы, бывают провалы. Большевики — они разные. Еще, так сказать, Шолохов показал, что есть Нагульнов, есть Размётнов, есть другие большевики, которые по-разному понимают явления — это отразилось и в политике. Поэтому, когда говорят о прорыве, так сказать, или конце эксперимента, этот эксперимент был разный. Но позитив всегда превалировал.

Кургинян: Емельянов, пожалуйста. Юрий Васильевич, Вы как считаете?

Емельянов: Достижения Советского Союза в социально-культурной области были неоспоримы. Забывают одну вещь, говорят, как правило, о горах трупов. Так вот прошу обратить внимание еще на одну вещь, с 1922 года по 1940 год население России, Советского Союза, СССР, увеличилось на 43 миллиона человек. Никогда за всю историю России такого прироста не было.

Кургинян: Спасибо.

Емельянов: Дальше, погодите, 18 лет следующие, брежневский, период застоя, оплеванный, оболганный и так далее, население увеличилось на 20 миллионов человек. Прошло 20 лет вот нынешнего, вашего правления, и мы имеем 15 миллионов убыли населения.

Сванидзе: Я прошу прощения, я прошу прощения, уважаемый свидетель. Под «вашим правлением» — Вы что имеете в виду?

Емельянов: Под «вашим правлением» я имею в виду…

Сванидзе: «Ваше» — это чье?

Емельянов: Ну, вот тех, кто управляют этой страной.

Сванидзе: Так Вы к кому обращаетесь — к президенту Медведеву, премьер-министру Путину?

Емельянов: К президенту Медведеву…

Сванидзе: «Ваше» — Вы к ним сейчас апеллируете?

Емельянов: К президенту Медведеву и к Путину… Да, да, да. Вот в этом смысле…

Сванидзе: Хорошо.

Емельянов: Конечно. Только

Сванидзе: Нет, а я не понял — это обращение ко мне? Потому что «Ваше» звучало…

Кургинян: Нет, нет, нет…Никоим образом.

Сванидзе: Может быть это к Вам — я не знаю.

Кургинян: Нет, нет, нет. И никто не считает, что Вы злодейски сократили население. Нет.

Емельянов: Самое главное, наш пример оказался заразительным.

Кургинян: Я… из моего последнего слова.

Сванидзе: Да, я прибавляю 20 секунд на полемику со свидетелем, но остается 20 секунд.

Емельянов: Во всем мире наш пример стал заразительным. И по развитию образования, и по бесплатности медицины, бесплатность образования. Советский пример стал первый и заразительный для всего мира. Жилплощадь, которая отнимала всего 3 % от семейного бюджета — да где это видано было? И где это видано сейчас?

Кургинян: Спасибо, Юрий Васильевич. У Вас есть маленькая возможность…

Сванидзе: Я готов добавить еще 20 секунд.

Кургинян: Да.

Марченя: Отвечая на поставленный вопрос, хотел бы вспомнить слова Евангелия — «По плодам их судите их». Являются ли успехи Советской империи оправданием деятельности большевиков перед судом времени, перед судом вечности? Да, конечно.

Кургинян: Спасибо.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона обвинения может задать вопрос свидетелям защиты.

Млечин: Особенно убедительно было насчет жилья. Где еще в Европе есть страны, где люди живут в коммуналках или в разваленном жилье как у нас? Где люди вообще в очередях стоят десятилетиями, всю жизнь не могут получить квартиру? Замечательна ссылка на то, что к 1959 году не было неграмотных. А как это могло быть… А где еще в 1959 году в сосед… на территории Европы были неграмотные? Остальные страны, что стояли на месте, что ли? Я прошу прощения, можно в качестве вопроса представить доказательства и попросить их прокомментировать?

Сванидзе: В качестве вопроса, прошу Вас.

Млечин: Да? Я благодарю Вас. Значит, можно ли вывести фотографии тех выдающихся людей России, которых большевики изгнали из нашей страны?

Сванидзе: Прошу показать доказательства обвинения.

Млечин: Начиная с философа Николая Бердяева. Это Нобелевские лауреаты Бунин, Леонтьев, композиторы Прокофьев, Александр Глазунов, Сергей Рахманинов, писатели Куприн, Набоков, оперные певцы Шаляпин, Игорь Маркевич, хореограф Сергей Дягилев.

А теперь другое доказательство — это выдержки из стенограмм партийных съездов о том, кто заменил этих людей в качестве элиты.

Сванидзе: Пожалуйста, следующее доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из стенограмм XII, XIII, XIV съездов компартии:

«Общий теоретический уровень этой основной массы членов нашей партии чрезвычайно низок» (И. А. Зеленский, XII, стр. 364, 397).

«Количество совсем безграмотных достигает в деревенском комсомоле 80–90 %. (Н. И. Бухарин, XIV, стр. 313), однако и грамотный комсомол не учится и поголовно совершенно ничего не читает» (Н. И. Бухарин, XIII, стр. 549).

«Плохо обстоит дело и на верхах партии. На партийных съездах, где присутствует обычно весь партийный верх, преобладают массы с низшим образованием, например, на XIII съезде было 66,8 % делегатов с низшим образованием, 17,9 % — со средним, 6,5 % — с высшим» (Л. М. Каганович, XIII, стр.5558).

Млечин: Ваша Честь, могу ли я попросить свидетелей сказать, что они по прежнему считают, что в Советском Союзе были решены социальные, культурный и иные проблемы?

Кургинян: Пусть все свидетели ответят, да?

Емельянов: Да, пускай ответят люди старшего поколения…

Сванидзе: Вопрос обращен ко всем свидетелям?

Млечин: Да, если можно, если им хватит времени…

Славин: Я вообще-то не понял…

Сванидзе: Если время будет.

Млечин: Да, конечно.

Славин: …Последний документ, который Вы…про съезды — XII, XIII, XIV? Это съезды, которые констатировали уровень развития образования, который достался Советской стране от царской России. Это первый момент.

Млечин: Уже прошло время.

Славин: А? Сколько время? XII съезд когда был?

Млечин: Вот скажите когда.

Славин: Зачем же я буду говорить? Вы цитируете документ, а?

Сванидзе: Нет, в данном случае вопрос задает сторона обвинения.

Славин: XII съезд был в 1923 году. Прошло всего лишь, сколько? 6 лет после революции.

Млечин: И эти люди неграмотные, стали управлять страной. Речь идет о партийных делегатах!

Славин: Ну, во-первых, насчет управления. Вот здесь была одна фальсификация со стороны…

Млечин: А кто? Партия управляла страной, вот эти люди с низшим образованием.

Славин: Да, подождите Вы.

Кургинян: Я протестую! Ну Вы же вообще не даете говорить.

Славин: Задает вопрос и…

Кургинян: Вы не только делаете суперцитаты, но и вообще не даете говорить.

Млечин: Я следую Вашему примеру всего лишь.

Кургинян: Ну хорошо, Вам аплодирую.

Славин: Я… Я… Я Вам отвечу очень просто…

Сванидзе: Леонид Михайлович, позвольте свидетелю ответить, прошу Вас.

Славин: …Во-первых, не фальсифицируйте цитаты. В частности, вот товарищ Сахаров или господин Сахаров, говорил, это я по старому к нему обращаюсь, говорил о том, что якобы есть ленинская формулировка, что «хозяйка должна неграмотная управлять страной».

Кургинян: Кухарка.

Славин: Кухарка. «Учиться управлять» — он говорил. Это две разные вещи. Это еще одна мифология, которая здесь существует. Он никогда не говорил, что неграмотный человек должен управлять, он должен учиться управлять. Это первое.

Второе, то что Вы показали, так сказать, из документов. О чем говорят эти документы? Какая проблема была перед Советской властью, и она ее решила.

Вы говорили о других странах, а в Америке знаете, сколько сегодня неграмотных?

Млечин: Сколько?

Славин: При всем их уровне?

Млечин: Сколько?

Славин: Несколько миллионов человек вообще не умеют писать.

Млечин: Благодарю Вас.

Славин: Так вот я Вам хочу сказать…

Млечин: Всё, спасибо большое. Нет, нет, нет…

Славин: А почему Вы ушли?

Млечин: Время истекло.

Славин: А почему Вы ушли?

Сванидзе: Время, время истекло, на самом деле.

Славин: И последний вопрос, я бы…

Сванидзе: Я добавляю Вам 20 секунд.

Славин: Да, пожалуйста. Все, кто уехал из России — это люди, которые не приняли Советской власти. И часть из них активно боролась против Советской власти. Они уехали и Ленин спас им этим жизнь.

Млечин: Ну, да, а то бы их расстреляли здесь, конечно.

Славин: Потому что низы, потому что низы…

Млечин: В этом я с Вами согласен.

Кургинян: Так Вы отошли, или?… Где находитесь-то?

Млечин: Нет, нет, спасибо большое, у меня нет больше вопросов.

Кургинян: Пожалуйста, пожалуйста.

Сванидзе: Спасибо. Сторона обвинения, прошу Вас. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Благодарю Вас. Могу ли я своих свидетелей попросить высказаться на ту же тему? Виссарион Игоревича Алявдина, историка и члена Дворянского собрания, и политолога Андрей Николаевича Окара.

Сванидзе: Хорошо.

Млечин: Давайте по одному. Может быть, вы начнете, Виссарион Игоревич?

Алявдин: Ну, наверное, будет более важно, что я все-таки вице-председатель историко-родословного общества, и знаю не понаслышке об этой эпохе. Конечно, у нашего главного защитника есть некая генеалогическая сложность, сыновьи оправдания своего деда, который был белым, потом стал красным. Всегда хочется, конечно…

Сванидзе: Я просил бы глубокоуважаемого свидетеля не переходить…

Кургинян: Это плохо закончится…

Сванидзе: …к биографиям присутствующих.

Алявдин: Ваша Честь, я понял.

Кургинян: …в этом зале, если еще одно слово будет сказано о моих родственниках. В этом зале Вы схлопочете по морде.

Сванидзе: Сергей Ервандович, прошу Вас…

Алявдин: В данном случае оскорбление прозвучало сейчас. Я приношу извинения суду и могу сказать, что я в такой же степени имею право отстаивать честь и достоинство своих предков и родственников, которые оказались как здесь, так и за рубежом.

Кургинян: Я не задевал это.

Алявдин: И они сбегали… бежали из страны не потому, это некий реверанс в предыдущую тему, не потому, что они не приняли идеологически. Над жизнью миллионов людей нависла смертельная опасность. Людей уничтожали. Не пугали, не высылали. Этот знаменитый пароход, на который Ленин, оказывается, из гуманных соображений, поместил нашу интеллигенцию, это была лишь ширма того, что творилось на Соловках, как вы знаете. Горы трупов… Вы ссылаетесь, только что звучала дикая ссылка на перепись. Все прекрасно знают эту перепись, как она делалась. В стране не досчитались десятка миллионов человек, а потом товарищ Сталин ее немножко укрупнил. Укруп… Потому что нету этих людей.

Послушайте, 3 миллиона это была только живая эмиграция. Не надо фальсификаций. Вообще сегодня у меня возникает ощущение, несмотря на заявление Сергей Ервандовича, что напротив сидит абсолютно коммунистическая, так сказать, старая профессура, на уровне истории КПСС мы разговариваем. Все аргументы… Мы почему-то должны верить в самооправдание…

Кургинян: Зато с Вами сидит не профессор истории КПСС.

Алявдин: Поэтому… Не будем… Поэтому у меня есть ощущение, что нету у нас с вами пока стремления найти…

Сванидзе: 30 секунд. 30 секунд.

Алявдин: …объективность в этом вопросе. Что касается достижений Советского государства, важно подчеркнуть одно. Советское государство, и там уже период Сталина и Брежнева, делались смертельно тяжелые для всего нашего народа попытки вернуться в то состояние, в каком бы мы были, если бы сначала в 1917 они не раскачали лодку, использовав слабое и достаточно неспособное Временное правительство, в данном случае немножко…

Сванидзе: Ваше время истекло.

Алявдин: Еще раз 20 секунд, если можно.

Сванидзе: 10 секунд.

Алявдин: Так вот, это была попытка вернуться в то, где мы уже были. Все знают и замечательные слова Черчилля, который говорил: «Как обидно, что накануне поражения Германии в разгар, который был бы смертельным, наступления русских войск, произошла эта странная чудовищная оплошность».

Сванидзе: Прошу прощения, Ваше время истекло. Спасибо.

Млечин: Ваша Честь, один свидетель остался совсем не опрошенный. Нельзя ли дать небольшое время, в порядке исключения еще одному свидетелю? Хотя бы коротко выступить?

Сванидзе: Мы готовы это сделать за счет Вашего заключительного слова.

Млечин: Ладно, за счет моего заключительного слова. Ради бога.

Сванидзе: Прошу Вас. 30 секунд.

Окара: Да, большевики, действительно, создали и реализовали в Советском Союзе модернистский проект. Но при этом они сломали хребет нации. Можно говорить о том, что культура авангарда была замечательна, которая в 20-е годы развивалась. Она была чудесна и в этом смысле она была лидером мировой культуры. Но после этого начинается соцреализм и культура советских народов на несколько десятилетий просто проваливается в эстетическом отношении. Не говоря уже, допустим, целое…

Сванидзе: Прошу прощения, Ваше время истекло.

Окара: …целый период в украинской культуре называется «расстрелянное возрождение». Догадайтесь почему.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Сторона защиты имеет возможность задать вопрос свидетелям обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Вы считаете, что победа в Великой Отечественной войне, достигнутая страшной ценой, спасшая мир от фашизма и все остальное, не является исторической заслугой страны, которую исторически же построили большевики?

Алявдин: Могу отвечать?

Кургинян: Да.

Алявдин: Я ожидал этот вопрос. Безусловно, нет. Потому что российскому народу и российской армии привычно побеждать в войнах. Мы победили в 1612-м, в 1812-м, в русско-турецкой войне…

Кургинян: В 1612-м? Кого?

Алявдин: Поляков из Москвы изгнали, если помните.

Кургинян: А, да, да, да…

Алявдин: Мы победили русско-турецких войнах, в меньшинстве, в тяжелых условиях. Поэтому то, что немецкий враг — кем бы он ни был, фашистом, демократом, капиталистом — пришедший на русскую землю, был обречен. Но, как уже справедливо звучало, побеждать так бездарно, с такой потерей собственного населения, закладывать трупами Европу мог только антинародный, антигуманный режим, коим он и был. А более того я могу сказать, скорее всего Вторая мировая война не коснулась бы так СССР или Российской империи, или Российской республики, если б не большевики. Вся инициатива, весь пик, так сказать, что двинулись фашисты на Советский Союз, был вызван именно пребыванием там коммунистического режима, так? Мы бы были союзниками с западными странами и, я думаю, у немецких фашистов, ежели бы они появились, не было бы шанса — их бы задавили примерно так, как задавили в Первую мировую войну. Как видите, к сожалению, без России.

Кургинян: Скажите, пожалуйста…

Алявдин: Мы привыкли побеждать, Сергей Ервандович. Поэтому не надо все заслуги русского народа, как это принято в истории КПСС, приписывать Советской власти. Это наша гордость. Вы удовлетворены?

Кургинян: Кого Вы победили?

Алявдин: Кого?

Кургинян: Кого Вы победили? Кого победили эти люди, которые уехали?

Алявдин: Вопрос не понял.

Кургинян: Я хочу Вам сказать, что Вы…

Алявдин: Так две русских армии воевали друг против друга, одна оказалась сильнее — Красная Армия. Чисто… Не будем сейчас начинать, наверно, следующую тему…

Сванидзе: Вопрос о Гражданской войне?

Алявдин: Я вопрос не понимаю.

Кургинян: Я спрашиваю Вас, я спрашиваю вас еще раз — Вы говорите, Вы отнимаете у людей, построивших страну…

Алявдин: Я ничего не отнимаю, это вот…

Кургинян: Вы перебиваете меня.

Алявдин: Это вот у нас идет…

Кургинян: Вы перебиваете меня.

Сванидзе: Сергей Ервандович,

Алявдин: Ну, вы привыкли, у вас прерогатива прерывать. Почему в конце передачи не

может и один из э-э-э…

Кургинян: Нет, пожалуйста, пожалуйста.

Сванидзе: Нет, уважаемый свидетель. Сергей Ервандович, задайте, пожалуйста, вопрос.

Алявдин: Вопрос задайте.

Кургинян: Нет, я говорю Вам простую вещь.

Алявдин: Да.

Кургинян: Есть страна, Советский Союз.

Алявдин: Да.

Кургинян: Построенная по определенному принципу на определенных основаниях, определенными людьми. Они построили эту страну. Страшной ценой или не страшной, но они ее построили.

Алявдин: Страшной.

Кургинян: Страшной. Хорошо.

Сванидзе: Задайте вопрос, и я даю 20 секунд на ответ.

Кургинян: И теперь я спрашиваю у Вас, это Великая страна, которая совершила величайшее историческое деяние в виде победы в Великой Отечественной войне. Это деяние этой страны не является историческим оправданием тех, кто ее построил?

Алявдин: Нет. Потому что эту страну построили…

Кургинян: Всё, мне не надо. Это «нет» и всё.

Алявдин: Нет, у меня есть все-таки, наверное, вопрос…

Сванидзе: Нет, нет. Вы уже ответили на это.

Кургинян: Конечно.

Алявдин: Эту страну строили тысячу лет. И все тысячу лет нам приходилось тяжело и мы с кровью, но побеждали. Поэтому я уверен, что какой бы режим не существовал в России в тот момент, мы бы победили немцев, фашистов.

Кургинян: Эту страну, эту страну, эту страну, которую к 1917 году Вы пустили в распыл — собрали снова на новых основаниях и спасли мир!

Алявдин: В 1917 году никто в распыл ее не посылал, если бы не целенаправленная деятельность большевистских агентов на всех…

Кургинян: Ну, еще, еще одно слово?

Алявдин: Да.

Кургинян: И кого еще?

Сванидзе: Я объявляю короткий перерыв, после которого мы вернемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Завершается третий, последний день слушаний по теме «Большевики спасли или погубили Россию?».

Последний вопрос обеим сторонам: «Есть ли у идеи большевизма место в будущем?».

Пожалуйста, сторона обвинения, прошу Леонид Михайлович.

Млечин: Если позволите, я попрошу двух свидетелей высказаться. Наверное, в таком порядке — Андрей Николаевич, сначала Вы, потом Виссарион Игоревич, Вы, да?

Окара: Господа, если большевизм это универсальный проект, миростроительный проект, создания новой реальности, то, действительно, у нового миростроительного проекта будущее есть. Но не обязательно большевистского. Да? То есть по отношению к западной модернизации это была попытка преодоления той тщеты, которая существует в человеческой природе. То есть, это прежде всего создание нового человека. Ленин в этом смысле это Франкенштейн и профессор Преображенский. Они создали нового человека, но оказалось, что этот человек жуток и ужасен.

Если большевизм это Зюганов и КПРФ, то я думаю, что у них не только будущего, у них и настоящего нет.

Если большевизм это голодомор, ГУЛАГ, расказачивание, выселение различных народов, то ну дай бог, чтобы такого будущего у нас не было.

Но самый сложный вопрос заключается в том, что именно при большевиках достигла апогея специфическая политическая культура, в которой власть, властная корпорация является абсолютным субъектом развития, абсолютным монополистом. При которой невозможна ни оппозиция, ни многопартийность, ни свобода слова, ничего такое, да? То есть, зачем нам партия, партия у нас уже есть. И вот дай бог, чтобы вот такого будущего у нас не было.

Млечин: Благодарю Вас, спасибо. Пожалуйста, Виссарион Игоревич, теперь Ваше слово.

Алявдин: Безусловно, надо надеяться, что будущего нету и по всем объективным обстоятельствам, аргументам его не должно быть. Что такое большевизм? Если мы говорим о большевизме. Это утопия террористического характера по методам действия. Утопия, которая становится в один ряд с такими утопиями, которые мы уже пережили. Это и фашизм, это и националистические шовинистические такие полуавторитарные режимы. Это просто тоталитарный режим без такой идеологии, но с какой-либо иной. То есть ничего уникального в большевизме не было. Это абсолютно антигуманная, античеловеческая утопическая идея. Но беда в том, что именно в России ее попытались реализовать и долго реализовывали. Французы, которых так любит Сергей Ервандович и его коллеги, в свою Великую Французскую революцию были, действительно, много нас умнее.

Сванидзе: 10 секунд.

Алявдин: Как известно, разгул якобинства продолжался ровно 1 год. Потом их всех отвели на гильотину. И страна, действительно, зажила спокойно.

Сванидзе: Спасибо.

Алявдин: То есть это наш Корнилов, дай бог бы, если бы он победил. Или кто-то еще гипотетический.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Сторона защиты может задать вопрос свидетелям обвинения.

Кургинян: Господину Окаре можно задать вопрос? Скажите, пожалуйста, Вы говорите о том, что большевики выдвинули проект нового человека и этот проект, человек, оказался ужасен. Он оказался ужасен как некий результат, да? Советский человек?

Окара: Этот проект оказался ужасен в том смысле, что система элитной…

Кургинян: Простите…

Окара: Да.

Кургинян: Проект или человек? У человека… У проекта есть результат — человек.

Окара: Я думаю, что тот советский человек, о котором мы можем с восторгом сейчас говорить, то хорошее, что было, что мы помним в 70-е, 60-е и так далее года, это была… Был э-э-э, феномен, возникший…

Кургинян: Это человек был результатом большевистского проекта?

Окара: Сергей Ервандович, этот феномен, это человек возник вопреки большевистскому проекту, который существовал в 20-е годы.

Кургинян: Если он возник вопреки большевистскому — чего — проекту, то у большевистского проекта нет результата, то как можно знать насколько он ужасен?

Либо советский человек является результатом большевистского проекта, и люди есть, которые это говорят. Но тогда и Вы, Вашими устами скажите здесь, что это совок, Шариков, мразь…

Окара: Нет, вот пожалуйста так…

Кургинян: Нет, хорошо, нет. Это не Ваша позиция. Замечательно.

Окара: Это не моя позиция.

Кургинян: Тогда в чем Ваша позиция?

Окара: Позиция в том, что попытка преодоления, совершенно замечательная, которая вытекает из русской религиозной философии, из Федорова, из идей Федорова…

Кургинян: Простите, у нас дискуссия, я имею права спрашивать. Я не хочу Вас перебивать, я хочу понять — вот у того большевистского проекта, который ужасен, у него… можно его пощупать, проект, вот этого человека. Я знаю, как пощупать советского человека, я вот потрогаю здесь кого-то и пощупаю — и вижу, что это советский человек.

Окара: Ну?

Кургинян: Когда говорят, что он ужасен, мне понятно. Но какой ужасный результат создал Ваш «фантастический, бредовый большевистский проект»? Как можно пощупать его результат? У него вообще нет результата.

Окара: Вот Шариков как раз пример советского проекта.

Кургинян: А это кто? Подожди, там было 2 слова.

Окара: Это те люди, те люди, которые во время Великой Отечественной войны стреляли в спину тем, кто шел на передовую. Это те, кто делали голодомор. Это те, кто были вертухаями в ГУЛАГе. Вот это Шариковы…

Кургинян: Но это люди не являются большинством? Если бы они были большинством, мы бы не победили в войне?

Окара: А-а-а, это…э-э-э… Ну, большинство или не большинство это теперь сказать трудно, потому что … Эти люди убили… В целом система…

Кургинян: Значит, те, кто стрелял в спину, произвел большевизм. А остальных произвела Луна-матушка? Кто? Вулкан Очива? Кто их произвел?

Окара: Сергей Ервандович, э-э-э… можно…

Кургинян: Можно, но только Вы помните, что это слушают миллионы!

Сванидзе: Нет, вопрос…

Окара: Ну, в том-то и дело, что…

Кургинян: В том-то и дело!

Млечин: Ваша Честь, ну, позвольте свидетелю хоть один раз ответить на вопрос.

Кургинян: Ой, не надо, пожалуйста… Ваша Честь…

Сванидзе: У вас есть что ответить?

Кургинян: Ну что?

Сванидзе: У вас есть что ответить, свидетель?

Кургинян: Что? Что скажешь?

Сванидзе: Я, я могу повторить, я могу повторить вопрос Сергей Ервандовича.

Окара: Повторите вопрос.

Кургинян: Запутался?

Сванидзе: Вопрос состоит в том, вопрос состоит в том, что те, кто стреляли в спину, то есть те, кто служили в ГУЛАГе, убийцы, вертухаи — продукт советского проекта. А те, кто выиграл войну — они откуда взялись?

Кургинян: А их какая мама родила?

Окара: Вэ-вэ-вэ… э-э-э…

Кургинян: Их в ЦРУ создали, да?

Окара: Вот как раз… Как раз те люди, которые выиграли войну, которые в значительной степени выиграли вопреки…

Сванидзе: 20 секунд.

Окара: …своей семейной истории, которая была, в том числе и в ГУЛАГе, и в голодоморе и в других местах…

Кургинян: Чьей семейной истории?!? Истории красноармейцев, которые шли с партбилетом вот здесь вот (показывает на сердце)?!? Чьей семейной истории?

Окара: Сергей Ервандович, а их…

Кургинян: Все красноармейцы были в ГУЛАГе?

Окара: А их родителей расстреляли при этом.

Кургинян: А они шли! И Вам этого не понять! А они шли и умирали.

Окара: Мне как раз…

Кургинян: И многие из них умирали за Родину, за Сталина, как Вы знаете!

Окара: Сергей Ервандович, а многие, многие умирали именно за Родину, но при слове Сталин в кармане держали вот такой знак (показывает фигу — прим. стен.). И я таких лично людей знаю много среди своих, в том числе, среди своих родственников…

Кургинян: А я знаю других!

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: И они тоже продукт проекта!

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Как всё другое.

Сванидзе: Сторона защиты… Спасибо. Сторона защиты, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, — ну, разве можно так? Чтобы все хорошее, что мы имеем, все хорошее, было отнято у людей, которые жертвовали собой, которые невероятным трудом это все строили, а все плохое им было присвоено?

Сванидзе: Я повторяю, что мы обсуждаем идею, есть ли будущее у идеи большевизма.

Кургинян: Хорошо. Так вот я спрашиваю — вот это хорошее, которое было создано, это фантастическая литература, эта мечта, эта утопия, этот человек, который был ею поднят наверх, не вниз, не в болото, не в потребление, не во всё прочее, а наверх, наверх в учебные заведения, во всё, в великую литературу, во всё — этот проект имеет будущее?

Сванидзе: Кому вопрос?

Кургинян: Господин Славин.

Славин: Нужно различать в советской истории две тенденции: тенденция, так сказать, ленинская, демократическая тенденция, которая оборачивалась тем, что народу становилось лучше жить, что он становился светлее, более образованным и так далее. И тенденция антибольшевистская в прямом смысле слова, она порождала ГУЛАГи, она порождала тех, кто стрелял в спину.

Сванидзе: Вот именно…

Славин: Вот эти две тенденции, они определяли, так сказать, ход развития нашей советской истории. И нельзя всю историю мазать одним черным цветом. Это никто не поймет. Это ваше родители не поймут. Когда товарищ монархист нам излагает свою точку зрения и предлагает вернуться к до-семнадцатому году в октябрь, когда Россия якобы вся побеждала, хотя в русско-японской войне она проиграла, всем известно, то не нужно путать карты. Суть заключается в том, что в советской стране было много хорошего и много плохого. И мы должны взять из нее самое лучшее и сделать будущее. Поэтому, и я заканчиваю, нужно из большевизма вытащить то, что способствовало развитию человеческой личности, поднимало его, бросило его в космос впервые в мире, — тогда за ним будет будущее.

Кургинян: Юрий Васильевич.

Емельянов: Опорочив, встав именно на такую точку зрения, опорочив все советское прошлое, измазав ее черной краской, мы получили то, что сейчас получили. По другому пути пошла страна, которая взяла большевистские традиции. Есть такая маленькая страна, я напомню вам — Китай, так вот сейчас весь мир молится, чтобы китайцы не угробили мировую экономику, не дай бог бы не сбавили темпы развития. Коммунистический Китай это отражение вот тех идей, которые принесла Октябрьская революция всему миру. И вот есть будущее, вернется будущее и в нашей стране. За всякой контрреволюционной реставрацией, даже если ее представляют…

Сванидзе: Заканчивайте, время истекло.

Емельянов: …наступает время революции. И будет время новой коммунистической революции.

Сванидзе: У меня… Я хотел задать уточняющий вопрос. Борис Федорович, Вы сказали о том, что есть большевистская тенденция, светлая, чистая, связанная с Лениным, и антибольшевистская, вот которая приводила к ГУЛАГам и ко всему прочему. Вот если ленинская большевистская, то антибольшевистская — она чья?

Славин: Антибольшевистская тенденция — она прежде всего была представлена, так сказать, теми решениями Сталина, которые, привели к ГУЛАГу. И Ленин, Вы знаете, последний… последние вздохи Ленина были посвящены борьбе со Сталиным…

Сванидзе: Спасибо, Борис Федорович.

Славин: …как извратителю большевистской тенденции.

Сванидзе: Спасибо, Борис Федорович. Но, спасибо, Ваш ответ абсолютно меня удовлетворил. Но я напомню, что Сталин правил страной с 1924 по 1953 год. Значит, все это время в стране торжествовала антибольшевистская тенденция.

Славин: Нет. Сталин правил страной, совершенно верно, более 20 лет, начиная, положим, с середины 30-х годов.

Сванидзе: Практически 30.

Славин: Но Вы запомните, что против него боролись, ведь те, кто сидел, не принимали его политику. А среди них были вся, так называемая, ленинская гвардия, включая и Бухарина, включая и Зиновьева, Каменева и…

Сванидзе: Они все были расстреляны.

Славин: Они были расстреляли — почему? Потому, что они выступали против сталинской тенденции. Рютин, молодой Рютин…

Сванидзе: Был расстрелян.

Славин: Коммунист…

Сванидзе: Был расстрелян.

Славин: …большевик, который говорил, что нужно убрать Сталина и тогда страна заживет. И это было понятно. XX съезд партии во главе с Хрущевым раскрыл этот секрет и восстановил ленинскую тенденцию. Этого-то и боятся сегодня критики большевизма. Но еще раз повторяю, есть два большевизма — есть большевизм, который сегодня, так сказать, черным цветом превращает всю советскую историю, и есть романтика большевизма, революционная романтика, которая была заложена в 1917 году, ее никаким монархизмом вы сегодня не вытравите.

Сванидзе: Спасибо, Борис Федорович. Прошу Вас, сторона обвинения имеет вопросы. Если имеет…

Млечин: Сейчас Борис Федорович, рассказав о расстрелянных, мне кажется, так ясно подчеркнул все преимущества советского строя, что в принципе вопрос исчерпан.

Сванидзе: Если у Вас нет вопросов…

Млечин: Нет. Свидетель так хорошо описал преимущества, что всё достаточно.

Сванидзе: Сейчас мы подошли к концу наших слушаний. И я предоставляю сторонам заключительное слово.

Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович Млечин, но у Вас на полминуты меньше, Вы пожертвовали ими в свое время.

Млечин: Тут прозвучал пример Китая. Он потому такой замечательный, что он коммунистический. А рядом с Китаем находится маленький остров Тайвань, куда бежали люди от коммунизма. Так вот Тайвань по своему экономическому, социальному, образовательному уровню значительно выше Китая. И мы понимаем, континентального Китая, каким бы был континентальный Китай, каких бы колоссальных успехов он добился, если бы не коммунисты. Корея разрублена надвое: Северная Корея, коммунистическая, голод всю историю этой страны. Южная Корея — потрясающий экономический успех. То же самое произошло бы с Россией, если бы в 1917 году ее путь не свернул туда. И нет ничего страшного…

Сванидзе: Ваше время истекло.

Млечин: …что мы говорим об этих недостатках, и обо всех ошибках, и обо всем, что было в прошлом. Ничего страшного в том, что мы заглядываем в прошлое, извлекаем ошибки и в этом урок истории России и нашего заседания.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович. Сторона защиты.

Кургинян: Можно еще сделать государство в 10 раз меньше, чем Тайвань и оно еще быстрее добьется успехов. Вопрос заключается в том, что вы должны делать, когда у вас колоссальные проблемы и колоссальное население.

Можно привести пример Монако, какого-нибудь княжества. Но вопрос заключается в том, где тут возьмутся какие-нибудь геополитические аргументы.

Можно сказать еще многое. Вопрос заключается совершенно не в этом. И вопрос заключается совсем не в том, что в большевизме нет черных пятен и что мы не должны их изучать, и что мы должны сказать, что он такой белый и пушистый. Вопрос заключается только в одном.

Либо в нашей Советской истории была великая священная правда, наряду со всеми этими чудовищными вещами, и мы можем жить дальше, опираясь на нее, развивая ее, освобождаясь от ее недостатков.

Либо это была черная дыра, мерзость, в которой валялись наши отцы и деды, и в которой тогда будем валяться мы еще долго, потому что это называется поражение в исторических правах.

Если вы допустите поражение в исторических правах сегодня — России не будет завтра!

Сванидзе: Спасибо. Мы прекращаем голосование нашей телевизионной аудитории. Начинаем голосование в зале.

Повторяю вопрос: «Большевики спасли или погубили Россию?». Первая кнопка — «Спасли», вторая кнопка — «Погубили».

Отложили пульты. Выведите, пожалуйста, цифры на экран. Итак,

29 % сидящих в зале считают, что большевики спасли Россию,

71 % сидящих в зале считают, что большевики погубили Россию.

Сейчас короткий перерыв. После него мы узнаем результаты нашего телевизионного голосования.


Сванидзе: В эфире «Суд времени».

Есть идеологии будто бы выхолощенные, пустые. Ни тебе всемирных целей, ни прекрасных манифестов. Просто так живите, размножайтесь, трудитесь честно, будьте сытые, обеспеченные этим трудом — и господь полюбит вас. Тоска, конечно, зеленая. Бывают другие идеологии — взять власть и не отпускать, и погонять народ как лошадь до кровавой пены, держа перед его глазами охапку соломы в виде светлого будущего. И нет никакого бога, кроме вождя. Были у большевиков красивые всемирные схемы. Была в какой-то момент могучая империя. И людей было много. Людей повывели, схемы повыцвели. А империи больше нет. Таков итог проделанной работы. Это мое личное мнение.

А сейчас огласите результаты телевизионного голосования.

Результаты голосования страны вы видите на экранах:

Суд Времени: «Октябрь 1917-го — большевики спасли или погубили Россию?».

Погубили Россию — 28 %

Спасли Россию — 72 %

10. Афганистан (стенограмма отсутствует)


11. ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?

Часть 1
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Мы отмечаем праздник — День Российского флага. Именно в августе, 22 августа 1991 года исторический российский трехцветный флаг, отвергнутый советской властью, был поднят в Москве над Белым домом. Дни с 19 по 22 августа 91 года — ярчайшие в новейшей российской истории. Они произвели сильнейшее впечатление на страну. События тех дней были массовыми. В них участвовали и политики, и граждане, даже правильнее граждан поставить на первое место. Хотя все происшедшее в те дни началось с действия группы людей, которые назвали себя Государственный комитет по чрезвычайному положению. Правда и с таким громким названием этот коллектив в историю не вошел. Практически никто не вспомнит их имен. Остались буквы — ГКЧП.

Основной вопрос наших сегодняшних слушаний: «ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов Вы видите на экране.

Обвинитель на нашем процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Сейчас прошу вывести на экраны материалы по делу.

Материалы по делу.

Немецкое слово «путч» употребляют для обозначения мятежей, восстаний и государственных переворотов. Термин имеет ярко выраженный негативный оттенок, а потому организаторами путчей никогда не используется. В случае победы подобных восстаний в дальнейшем в историографии они именуются революциями. 20 августа 1991 года Михаил Горбачев должен был подписать договор о создании Союза Суверенных Государств. При этом Союз объявлялся децентрализованной конфедерацией. Фактически это означало распад СССР. Однако 19 августа в Москве происходят события, которые впоследствии получили название «августовский путч ГКЧП». По приказу представителей высших эшелонов советской власти в Москву вводят войска. Президента СССР Михаила Горбачева изолируют в его крымской резиденции в Форосе. В стране вводится чрезвычайное положение, а всю полноту власти берет на себя ГКЧП. Заговорщики объявляют своей главной целью сохранение территориальной целостности СССР и добиваются срыва подписания нового союзного договора. И это единственное, что было достигнуто. Сохранить Союз не удалось. Более того, после событий августа 91 начался «парад суверенитетов». Все потенциальные участники конфедерации один за другим объявили о независимости. Были ли у путчистов шансы спасти разваливающийся Советский Союз и каковы были истинные мотивы ГКЧП?

Сванидзе: До начала прений у меня вопрос к Млечину и Кургиняну: в чем актуальность сегодняшней темы? Прошу Вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: По прошествии времени этот путч может показаться чем-то вроде оперетки, чем-то веселым. Но тем, кто был в Москве в эти дни 91 года, было не смешно. Это был самый обыкновенный путч, мятеж, антигосударственный переворот. Иногда говорят: «Да какой же власти хотели эти люди, они и сами были у власти: премьер-министр, вице-президент, министр обороны, председатель КГБ?». А все путчи везде делаются людьми у власти и военными! Они отстраняют законного руководителя страны, создают незаконные государственные органы, антиконституционные, и вводят чрезвычайное положение. И все это произошло в 91 году. Они будут потом говорить, что сделали это из благородных побуждений: спасти страну, навести порядок, навести стабильность. Но материалами уголовного дела, которое тогда было проведено и завершено, установлено, что они руководствовались исключительно личными соображениями. Каждому из них грозила утеря должности: вице-президенту, главе правительства — были назначены новые люди — одних на пенсию, других в отставку. Было за что сражаться. Но личные мотивы, я вам скажу так — не самое главное. Самое главное историческое преступление людей, которые подняли путч, устроили путч в августе 91 года и назвали себя ГКЧП — это разрушение нашего государства. Это они разрушили Советский Союз. До путча, до августовских дней 91 года была надежда на сохранение государства в той или иной степени, пусть не все 15 республик, пусть меньше, но они могли остаться едиными, они остались бы едиными. Эти люди разрушили наше государство и в этом их историческое преступление. Благодарю вас, Ваша честь.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Пожалуйста, сторона защиты, Сергей Ервандович.

Кургинян: Что может быть актуальнее восстановления страны как исторической личности? С древнейших времен известно, что такое восстановление начинается с исправления ложных имен. «ГКЧПистский путч» — это одно из таких навязываемых нам ложных имен. Путч — это переворот, использующий вполне конкретное (хрестоматийный пример — Пиночет) задействование армии и спецслужб для отстранения от власти руководства страны, исполняющего свой конституционный долг. В этом смысле ГКЧП — никак не путч. Во-первых, потому что он использовал армию и спецслужбы в абсолютном противоречии со всей мировой практикой путчей, и, во-вторых, потому что в августе 91 года Горбачева, начавшего чудовищный и абсолютно антиконституционный Новоогаревский процесс, никак нельзя было назвать главой государства, исполняющего свой конституционный долг. Начав этот процесс, грозивший разрушить и СССР, и Россию, вот что важно, Горбачев грубо растоптал свой долг, и действия против него можно называть как угодно,но только не путчем. Так как же их надо называть? Мы намерены показать, что ГКЧП — это попытки избежать распада страны. Именно, попытки, потому что ГКЧП — это группы, имеющие слишком разные представления о том, как надо спасать страну от горбачевского ползучего переворота, и какую именно страну, СССР или Россию, надо от этого переворота спасать. Слабость ГКЧП — в этом отсутствии внутреннего единства. Сила — в их благородном желании избежать абсолютного крушения нашего государства.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Сейчас короткий перерыв, после него мы приступим к слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания август 91 года. Первый вопрос обеим сторонам: ГКЧП — это отечественное изобретение или копирование чужих технологий?

Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель, прошу Вас.

Млечин: Я — человек справедливый и не стану так уж обижать ГКЧПистов. Ну что же, они действовали вполне в рамках мирового опыта. Загодя организовали заговор. Один из первых разговоров состоялся на секретном объекте комитета госбезопасности под названием «ABC», где все было заранее обговорено. Затем офицеры госбезопасности вместе с представителем военно-воздушных сил обсуждали вопрос о том, какие части, сколько нужно ввести в города, в крупные города, чтобы обеспечить режим чрезвычайного положения. За несколько дней до 19 числа Крючков собрал своих подчиненных и сказал, что Горбачев не способен управлять страной — это они еще там не побывали и его не видели; у Горбачева еще даже не было приступа радикулита — единственное, от чего он страдал в то время, — и сказал, что Горбачев управлять страной не может. В Москву было введено несколько сотен танков, прям как на Курскую дугу, в наш город. Были блокированы все важнейшие объекты нашего города. Иначе как военным путчем, мятежом это не назовешь. Теперь, если позволите, я Сергею Александровичу Филатову, свидетелю с нашей стороны, в ту пору секретарю Верховного Совета…

Сванидзе: Президиума Верховного Совета.

Млечин: …Президиума Верховного Совета РСФСР задам вопрос. Скажите, Сергей Александрович, с Вашей точки зрения, все-таки, что это было, давайте сразу определимся: путч, мятеж, может, игра какая-нибудь, может, играли ребята?

Сергей Филатов, в 1991 г. — секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР: Ну конечно, это был путч, без всякого сомнения, который развивался, к сожалению, не так, как хотелось сценаристам. И может быть, это в конечном итоге…

Млечин: Да, ребята слабоваты оказались…

Филатов: Слабоваты ребята оказались…

Млечин: Слабоваты, ни на что не годились…

Филатов: Если бы с первых минут они ощутили, что все идет по их сценарию, я думаю, что все развивалось бы совсем иначе. Они не ожидали, что армия расколется — та, которая вошла в Москву, — что будут те ребята, которые отказываются и которые переходят на сторону Белого дома. И мне кажется, это их остановило…

Млечин: Сергей Александрович, и последнее, чтобы уточнить Вашу позицию. Итак, это был путч, это был вооруженный мятеж, и это было все всерьез?

Филатов: Абсолютно.

Сванидзе: Спасибо. Пожалуйста, сторона защиты, Сергей Ервандович, можете задать вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, мы можем давать совершенно разные оценки, это наше полное право. Но для нас как для законопослушных граждан, наверное, большое значение имеют официальные юридические оценки. Да?

Филатов: Ее не было, потому что не было суда.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, по какой статье были арестованы ГКЧПисты?

Филатов: Я сейчас не помню.

Кургинян: Ну, хорошо, по 64-й статье — «измена Родине». Какое конкретное преступное деяние им было предъявлено? Заговор с целью захвата власти. Теперь, я хочу уточнить: они были осуждены по этой статье?

Филатов: Нет, не были осуждены, и это то же самое произошло, что в последующем произошло в 93 году.

Кургинян: А почему не были?

Филатов: Так распорядились законодатели в тот период.

Кургинян: Значит, им была объявлена амнистия.

Филатов: Да.

Кургинян: А что заявили ГКЧПисты, согласившиеся на амнистию? Что они невиновны.

Филатов: Ну, насколько я знаю, согласились все, кроме Варенникова.

Кургинян: Понятно. Значит, все, кроме Варенникова. Но они заявили, что они невиновны. И что они принимают решение об амнистии только потому, что это Госдума, политический процесс…

Филатов: Ну, это их личное дело.

Кургинян: Варенников не согласился с этим. Скажите, чем закончился суд над Варенниковым, который шел 14 месяцев?

Филатов: Вы лучше меня знаете, чем закончился.

Кургинян: Он закончился полным оправданием Варенникова. Значит, заговора с целью захвата власти не было? Юридически?

Филатов: Понимаете, по одному этому случаю судебному я бы не судил о всей картине, потому что я очень сожалею, что оба события в стране, которые произошли в 91-м и 93 году, не доведены до суда. Именно поэтому мы с Вами каждый раз говорим о своей точке зрения.

Кургинян: Я согласен, я согласен с Вами, точка зрения, но суд, официальный суд признал, что заговор с целью захвата власти…

Филатов: Конкретно Варенникова — да.

Кургинян: Да. Теперь я спрашиваю…

Филатов: Не надо обобщать только.

Кургинян: …какую генеральную линию защиты выбрали для себя ГКЧПисты? Они сказали, что у них была ситуация крайней необходимости. Эта линия была признана военной прокуратурой, всеми юристами? Они признали, что такая защита правомочна?

Филатов: Для меня это не имеет значения, пока не поставил точку суд.

Млечин: Надо уточнить, я прошу прощения, для присутствующих в зале и смотрящих нас по телевидению, что было возбуждено уголовное дело, и оно расследовалось прокуратурой, но суд не состоялся, потому что Государственная дума Российской Федерации амнистировала как участников ГКЧП, так и участников событий 93 года.

Кургинян: Суд над Варенниковым состоялся…

Сванидзе: Генерал Варенников отказался от амнистии и предстал перед судом. Все, спасибо, Леонид Михайлович, спасибо.

Кургинян: Варенников отказался от амнистии и суд над Варенниковым состоялся и Варенников был полностью оправдан, т. е. было признано, признано, что заговора с целью захвата власти нет. Заговора с целью захвата власти нет, а путч есть? Так бывает?

Млечин: Защитник…

Сванидзе: Леонид Михайлович, Леонид Михайлович…

Млечин: Варенников не был членом ГКЧП, и суд не решал, был ли захват власти или не был … личного участия Варенникова.

Сванидзе: Это справедливо, Варенников членом ГКЧП формально не был.

Кургинян: Да, так за что был арестован Варенников, по какой статье? Если Сергей Александрович не знает, я скажу, что по 64-й, и конкретно, по заговору с целью захвата власти.

Филатов: Но он не был в составе ГКЧП.

Кургинян: Он был оправдан, оправдан, значит, заговора нет, а путч есть.

Сванидзе: Спасибо. Время именно этого эпизода истекло. Сергей Ервандович, Вы можете теперь свой тезис довести до сведения суда и наших телезрителей и опросить своего свидетеля.

Кургинян: Анатолий Тимофеевич Уколов, генерал-лейтенант юстиции, бывший заместитель [председателя] Военной коллегии Верховного Суда, возглавлявший суд над ГКЧПистами, признал, что состояние крайней необходимости — это абсолютно правомочное юридическое определение. Линия Варенникова состояла в том, что состояние крайней необходимости определялось антиконституционными действиями Горбачева и Новоогаревским процессом, который должен был развалить и СССР, и Россию. Значит, эта крайняя необходимость была. Это юридическое доказательство, да? И мы видим, что версию путча отвергли судьи, официальные лица, судьи. А еще есть политическая и психологическая часть этой проблемы. В нашем обществе были люди, хотевшие превратить ГКЧП в путч, но ГКЧПисты категорически отвергли делать даже шаг в этом направлении. Теперь я говорю, что такое классические путчи.

1967-й год, путч «черных полковников». Все ведущие политики, включая премьер-министра, были арестованы и помещены в одиночные камеры. Число жертв — 8000 человек.

1973-й год, Пиночет. Речь шла не об обычном мятеже гарнизонного типа, а об отлично спланированной военной операции. Атаки шли с привлечением авиации, артиллерии и пехоты. Путчистами были заняты все государственные здания. Офицеры, отказавшиеся поддержать путч, расстреляны. Глава государства, сохранивший верность конституции, или убит, или застрелился. Данные о количестве жертв: убито 20 000 человек, 30 000 подверглись пыткам, 20 000 — уже в первые дни. Теперь я хочу спросить свидетеля, Александра Владимировича Руцкого, профессионального военного: является ли ГКЧП путчем, копирующим эти, приведенные мною только что и прекрасно известные путчистам, чужие технологии?

Александр Руцкой, в 1991 г. — вице-президент РФ: Ну, начнем по порядку. Во-первых, назвать это путчем ну при всем желании никак не представляется возможным. Подтверждение — несостоявшийся суд. Все было сделано, и я в курсе дела, как это делалось, чтобы не допустить судебное разбирательство. Либо при судебном разбирательстве всплывали все нюансы, о которых сегодня молчат и тогда молчали тем более. Поэтому было принято решение амнистировать. Один из них, Варенников, который отказался, поступил, скажем, более честно по отношению к своей присяге, которую он давал на верность служения Советскому Союзу, он отказался, чтобы довести это дело до конца, и не сомневаясь в том, что судом будет оправдан. Никакого, еще раз говорю, путча не было. Была попытка остановить развал великой советской державы, которую создавала, кстати, не советская власть, а создавали наши предки, Российская империя, а вот благодаря пятым колоннам она постепенно, постепенно разваливалась и сжималась, как шагреневая кожа. Вот ошибка со стороны ГКЧП была допущена, да, это надо признать…

Сванидзе: Время истекло, Александр Владимирович.

Руцкой: …потому что того же Горбачева можно было убрать решением Съезда народных депутатов. Надо было идти законодательным путем, но было принято такое решение.

Сванидзе: Спасибо, Александр Владимирович, время истекло. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваш вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Вы, Александр Владимирович, наверное, не следили за заседаниями нашего суда, Вы узнали бы массу интересного здесь. Российская империя частично распалась именно по вине советской власти, после того как большевики пришли к власти. А потом остатки большевиков развалили остатки того, что было в 91 году.

Руцкой: Не надо мне рассказывать историю, я не менее грамотен, чем Вы.

Млечин: Скажите, Александр Владимирович, а Вы-то что здесь делаете?

Руцкой: Где?

Млечин: Вот здесь, вот на той стороне. Ведь весь мир знает Вас как человека, стоявшего рядом с Ельциным на танке, как человека, который клеймил путч, как человека, который во главе вооруженных автоматчиков поехал выручать Горбачева в Форос, и тогда, мне кажется, Вы знали, что это — путч, и тогда Вы говорили, что это — вооруженный мятеж, что это люди хотят разрушить нашу страну.

Руцкой: Можно ответить?

Млечин: Боже мой, в советские времена, мне кажется, ну мы с Вами это помним хорошо, там, наверное, ужасные вещи о Вас бы говорили: ревизионист, ренегат, перебежчик.

Руцкой: Начнем по порядку. Господин Млечин начитался различного рода романтических произведений, которые писали и продолжают писать, не имея абсолютно никакого представления о тех событиях, которые происходили в 91-м году.

Сванидзе: Нет, Александр Владимирович, позвольте, может он не имеет представления о тех событиях, хотя я думаю, что имеет…

Руцкой: Да, поэтому я хочу…

Сванидзе: Секундочку, извините. Но факт, который он привел, соответствует действительности. Вы тогда руководили обороной Белого дома от ГКЧП.

Руцкой: Сейчас, минуточку, начнем по порядку. Во-первых, я никогда на танке вместе с Ельциным не стоял. Вы ни одной фотографии не покажете, потому что этого не было. Второе…

Млечин: Нет, Вы там радостно стоите рядом с ним на фотографиях, ну может не на танке, где-то еще…

Руцкой: Минуточку. Я отвечаю на Ваши вопросы, я же Вас не перебивал.

Кургинян: Я все-таки прошу, чтобы это не превращали в свару на коммунальной кухне.

Сванидзе: Прошу Вас.

Руцкой: Я же Вас не перебивал.

Сванидзе: Пока что коммунальной кухни нет, это все содержательный разговор.

Кургинян: Пока что еще индивидуальная кухня господина Млечина.

Руцкой: Второе. Я был должностное лицо, согласно Конституции РСФСР, вице-президентом. Мое место было, разумеется, там, где находился президент. Что касается моего полета в Форос, для того чтобы привезти Горбачева сюда, назад в Москву. Во-первых, я единственный, который могу подтвердить, что Горбачева никто не арестовывал. И это решение было принято мною лететь в Форос…

Сванидзе: Добавляю 30 секунд.

Руцкой: Я его доложил Борису Николаевичу, Борис Николаевич согласился, потому что Горбачев должен был быть в Москве, либо это могло принять совершенно другой оборот. Как я это делал, это другой вопрос, и каким образом доставил сюда Горбачева, в Москву. Но свою позицию я никогда не менял. И Борису Николаевичу, и на пресс-конференциях я везде говорил, что арестованы так называемые ГКЧПисты зря, достаточно было подписки о невыезде. И дальше вести следствие, почему это произошло.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас объявляю короткий перерыв, после которого мы вернемся к нашим слушаниям.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания август 91 года. Мой вопрос сторонам: Были ли в рамках СССР пути выхода из политического и экономического тупика 91 года?

Сторона защиты, Сергей Ервандович Кургинян, прошу Вас, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Начнем с того, что якобы был непреодолимый политический тупик и все прочее. 23 июня 89 года Верховный Совет Молдавской ССР утвердил заключение специальной комиссии по пакту Молотова-Риббентропа. Создание Молдавской ССР было объявлено незаконным, Бессарабия и Северная Буковина — оккупированными румынскими территориями. 31 июля 89 года президиум Тираспольского городского совета провозгласил, что если Молдавская ССР была создана незаконно, то левобережье Днепра было незаконно в нее включено. 19 августа 89 съезд депутатов всех уровней провозгласил независимость Гагаузии от Молдавской ССР, уже вышедшей из Союза, а также II съезд депутатов Приднестровья принял решение провозгласить Приднестровскую Молдавскую Советскую Социалистическую Республику в составе СССР. Тем самым открывалась дорога к отстаиванию Советского Союза вполне законными, конституционными, некровожадными методами. Мог ли Горбачев применить этот метод? Он был обязан применить его, ибо этот метод был сообразен с законом. У него не было никакого отсутствия политических средств отстаивания СССР. А что он сделал — пожалуйста, доказательство.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Указ Президента СССР Михаила Горбачева от 22.12.1990 № УП-1215 «О мерах по нормализации обстановки в ССР Молдова»:

«Межнациональное противостояние в ССР Молдова достигает критического уровня… В ряде принятых Верховным Советом республики актов ущемляются гражданские права населения немолдавской национальности. В то же время предпринятые действия — создание автономных образований и новых органов управления — не соответствуют Конституции СССР и Конституции ССР Молдова… Учитывая изложенное, на основании пунктов 1 и 2 статьи 127.3 Конституции СССР постановляю:

…Считать не имеющими юридической силы… решения о провозглашении Гагаузской Республики и Молдавской Приднестровской Советской Социалистической Республики, о проведении выборов, об образовании их верховных органов, а также все последующие решения, принятые этими органами».

Кургинян: Итак, Молдавии разрешают выйти из состава СССР, а тем, кто был в нее насильственно включен и кто хочет остаться в Союзе, их объявляют вне закона. Значит, нет желания опереться на просоветские силы, просоюзные, есть желание силы подавить, то есть фактическое нарушение своего конституционного долга. Я хочу, чтобы Виктор Имантович Алкснис, известный Народный депутат СССР, который выступал за сохранение СССР, опроверг или подтвердил мою точку зрения. Виктор Имантович, так были политические средства выхода из тупика?

Виктор Алкснис, в 1991 г. — народный депутат СССР, депутат Верховного Совета Латвийской ССР: Конечно, политические средства были. Для этого просто власть должна была применить власть, применить свои полномочия для наведения порядка в стране. Вот тут господин Млечин утверждал, что вот за неделю до событий собралась кучка военных, между собой обо всем договорились и устроили переворот. Так вот я хочу официально заявить как Народный депутат СССР, руководитель крупнейшей депутатской группы Верховного Совета, группы «Союз»: я в курсе этих дел. Первый раз введение чрезвычайного положения в СССР планировалось в июле 1990 года. Осуществлял подготовку введения чрезвычайного положения Горбачев. Вводились войска специального назначения на территорию Прибалтики, в горячие точки. Все ждали команды Горбачева. Горбачев, как всегда, оттягивал, оттягивал, оттягивал — боялся брать на себя ответственность. Дотянули до осени. В декабре собрался Съезд депутатов СССР. На нем уже был поставлен вопрос об отставке Горбачева. Горбачев готовился к тому, чтобы в случае, если этот вопрос будет внесен в повестку дня, ввести, наконец, чрезвычайное положение. Но отставка по ряду причин не была внесена в повестку дня, он опять это отложил. В январе начались события в Прибалтике. Вот я был членом Комитета национального спасения Латвии, был сформирован такой орган, я планировался на должность председателя правительства Латвийской ССР. Мы проводили заседание Комитета, после этого председатель Комитета Рубикс Альфред Петрович по телефону ВЧ звонил на спецкоммутатор в Кремль Горбачеву, докладывал ему о том, что происходит в Латвии, что планируется нами сделать, получал добро Горбачева, на следующий день начиналась стрельба, Горбачев выступал по телевидению и говорил: «А я не знал, а я не знал, что это делают».

Сванидзе: Закругляйтесь, Виктор Имантович, Ваше время истекло.

Алкснис: Вот в таких условиях, когда власть, верховная власть ничего не делает, власть вообще боится взять на себя ответственность, вот… этот человек, боится взять на себя ответственность, и в результате, ну вы знаете, есть известное выражение: «стадо баранов, ведомое львом, намного сильнее, чем стадо львов, ведомое бараном». Так вот мы получили стадо львов, ведомое бараном, и в результате погубили свою страну.

Сванидзе: А кто был это стадо львов, если не секрет?

Руцкой: Народ.

Алкснис: Извините, большинство населения страны, которое высказало в марте 91 года, вспомните, более 70 процентов, я думаю, никто не подвергнет сомнению, что никакой фальсификации там не было, 70 процентов населения…

Сванидзе: Спасибо, спасибо, я понял Вас…

Алкснис: …высказалось за сохранение страны.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Я в дальнейшем только прошу… я понимаю, что львы и бараны — это художественный образ, но когда речь идет о конкретном человеке, я просил бы подобного рода образов по возможности избегать.

Прошу Вас, сторона обвинения, Леонид Михайлович, Ваш вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Я никогда не мог себе представить стадо львов, которое повинуется барану, может, что-то со львами не так. Очень интересно, Виктор Имантович, я только сейчас от Вас узнал, что Вы, оказывается, были членом вот этого самого Комитета в Латвии. Это ведь был антиконституционный орган, да? Ведь его не создавал ни Верховный Совет, существовавший в ту пору в Латвии, правда ведь, ни народ вас там не поддерживал, вы держали… имена ваши держались в тайне. Это тоже такой маленький был путч.

Алкснис: Ни в коем случае.

Млечин: Как это нет? Я прошу прощения, я еще вопрос не задал. Я просто очень хорошо помню эти события. Состав членов Комитета держался в секрете.

Алкснис: Вы извините, вот тут Вы соврамши, извините.

Млечин: Нет, нет, не соврамши.

Алкснис: Это в Литве, это в Литве, Вы путаете Литву с Латвией.

Млечин: В Литве там вообще только один этот секретарь ЦК. Вы тоже придерживались…

Алкснис: Э, нет, извините…

Млечин: А выстрелы, извините, которые последуют, это вы, значит, устроили тогда?

Алкснис: Господин Млечин, я напомню. Вот в отличие от Литвы, Комитет национального спасения Латвии был сформирован в августе 1990 года на съезде, на котором присутствовала пресса, причем иностранная, советская…

Млечин: Это конституционный орган или неконституционный?

Алкснис: Стоп… на нем… стоп… подождите, подождите. На этом съезде публично были представлены руководители, все руководство, в том числе, был свой печатный орган, который заявлял о том, что он не признает тот антиконституционный, потому что антиконституционный переворот произошел в Латвии на тот период…

Млечин: В Латвии был Верховный Совет, избранный открытым…

Алкснис: Извините…

Млечин: …нормальным голосованием, за который русские голосовали…

Алкснис: Извините, извините, который поставил вопрос о выходе из состава СССР в нарушение существовавшего в Советском Союзе закона о порядке решения вопросов о выходе союзной республики из состава СССР. В Латвии по закону СССР должен был проведен быть референдум. Референдум не был проведен.

Млечин: Это вы потом приняли закон постфактум…

Руцкой: Это не потом.

Млечин: Потом, потом…

Алкснис: Нет. Он был принят в 90-м году, этот закон о порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из состава СССР.

Млечин: Ну, Виктор Имантович, Вы другое скажите, народ Латвии вас ведь не поддержал.

Алкснис: Так вот… так вот, я еще раз говорю, когда в результате ситуация зашла в тупик, когда была разрушена полностью правовая база…

Сванидзе: Время истекло, уважаемые коллеги.

Млечин: Я просто хочу заметить, что правовая база, к сожалению, была на стороне ваших противников.

Сванидзе: Время истекло. Значит…

Кургинян: Поскольку господин Млечин все время что-то комментировал, то абсолютно нейтрально могу и я прокомментировать?

Сванидзе: Да, прошу Вас.

Кургинян: Вот есть такая общемировая практика: если делима Канада, то делим и Квебек. Если делим СССР, то делима и Латвия. Либо нельзя делить ни то, ни другое, либо можно делить все. И практика чудовищная последующая показала, что начали делить все.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Здесь сидит столько молодых людей. Они, наверное, уже даже не помнят, в каком трудном положении мы оказались в те годы, когда действительно многие республики, или некоторые республики обнаружили в Конституции Советского Союза статью, разрешающую выйти, и стали этой статьей пользоваться. Но не все республики, не все. Возможность сохранения Советского Союза существовала. И вот то, что здесь называется Новоогаревским процессом, я вам тоже поясню, для молодых наших участников, что это переговоры между всеми республиками, которые захотели участвовать, — не все захотели — о том, как по-новому переустроить Советский Союз. И договорились. Самое поразительное состоит в том, что в июле 91 года договорились и с этим разошлись на несколько дней. И путч был устроен накануне подписания договора с сознательной целью — не допустить подписания, не допустить фактически сохранения Советского Союза, то есть они-то думали, что они сохраняют, а они тем самым разрушили.

Сергей Александрович, скажите, вот Вы тогда, мы то со стороны наблюдали, а Вы были в центре, с Вашей точки зрения, Новоогаревский процесс мог привести к сохранению Советского Союза?

Филатов: Конечно. И Россия, надо сказать, в этих переговорах участвовала очень активно. С самых первых дней вносила свои коррективы, свои интересы отстаивая. И она согласилась с тем, чтобы подписать этот договор. И я должен напомнить, что в России ведь тоже процессы все были приостановлены, сепаратистские процессы были приостановлены, когда был подписан федеративный договор, когда центр России поделился с регионами властью и когда определил то, кто что должен делать. Примерно то же самое делал этот союзный договор. Поэтому я абсолютно убежден: был бы он подписан, мы, конечно, пошли бы по другому пути, трудно, тяжело, но пошли бы по другому пути.

Млечин: Сохранился бы Союз. Ваша честь, у нас есть доказательство, которое я хотел бы попросить предъявить.

Сванидзе: Прошу Вас, доказательство обвинения.

Материалы по делу.

По данным русской службы «Би-Би-Си»: «Состояние экономики СССР к 1991 году. В начале 1991 года мировые цены на главный предмет советского экспорта — на нефть — рухнули с 30 до 19,7 долларов за баррель. Госзакупки зерна по сравнению с 1990 годом сократились на треть, поскольку хозяйства не хотели продавать продукцию за обесценивающиеся рубли. Кредит на Западе был закрыт. Такое финансовое состояние попросту зовется банкротством».

Млечин: Ваша честь, позвольте, я прокомментирую это. Я к тому, что…

Сванидзе: Кратко, да.

Млечин: Да, очень кратко. Для наших вот молодых зрителей, слушателей, чтобы они понимали, какое бедственное положение было в стране и, тем не менее, в этом бедственном положении значительная часть республик Советского Союза была готова остаться вместе, и Советский Союз бы сохранился, если бы не ГКЧП.

Сванидзе: Спасибо. Значит, сторона защиты, прошу Вас, вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Вас спросили, да, о том, мог ли быть сохранен Союз, и Вы сказали, что да…

Филатов: Да.

Кургинян: …и Российская Федерация тоже.

Филатов: Да.

Кургинян: Вы что?

Филатов: Не понял.

Кургинян: Ну как? Ну, господин Млечин в порядке состязательности может считать, что Новоогаревский процесс сводился к тому, чтобы субъектами нового союзного договора стали союзные республики, но Вы-то знаете, что это не так.

Филатов: Почему?

Кургинян: Ну как? Ну как?

Филатов: Я не знаю, что Вы не знаете, что это не так…

Кургинян: Почему?

Филатов: Если я … для меня это новость…

Кургинян: Я был не намного, я был не намного, так сказать, дальше Вас от этого процесса. Можно я прочитаю тогда…

Млечин: Опубликованы протоколы, стенограммы Новоогаревского процесса, опубликованы, в общем, обстоятельно, можно почитать…

Кургинян: Да, очень много опубликовано…

Сванидзе: Сергей Ервандович, у Вас есть какие-то доказательства реальные того, что это было…

Кургинян: Конечно, да, да, да.

Материалы по делу.

Из стенограммы заседания подготовительного комитета по доработке нового проекта союзного договора от 24 мая 1991 года.

Филатов: О… о…

Кургинян: Можно только меня не прервут, да?

«Ельцин: Михаил Сергеевич, сегодня принята поправка, автономных республик у нас нет.

Горбачев: Уже принята, да?

Ельцин: Сегодня, да.

Горбачев: Но поскольку они в Союз входят все же, перечислены автономии, они в союзной конституции, и округа, это процесс…

Ардзинба: Могу я подписывать союзный договор непосредственно как один из субъектов Союза напрямую? Я прошу это учесть.

Назарбаев: Тогда давайте скажем, что это конфедерация хотя бы.

Леонтьев, председатель Верховного Совета Чувашии: Мы действительно собрались, чтобы развалить Советский Союз? Разваливаем полным ходом или что, да? Все развалилось, мы этого не видим, да? Над кем издеваемся? Над народом издеваемся?»

Сванидзе: Сергей Ервандович, я прошу прощения, это было интересно, но объясните мне теперь, что это все значит.

Кургинян: Теперь я Вам объясняю, что это все значит. «Мало кто знал, что 22 и 23 июля в подмосковном Ново-Огареве Горбачев, Ельцин и Назарбаев существенно изменили имевшийся проект Союзного договора: федерация превращалась в рыхлую конфедерацию с неявными функциями… газета опубликовала этот новый вариант».

Сванидзе: Сергей Ервандович, Ваш вопрос Сергею Александровичу.

Кургинян: Мой вопрос Сергею Александровичу. Сергей Александрович, ну мы же там были в процессе. Ну, Вы же прекрасно понимаете, что Новоогаревский процесс в распыл бы пустил Российскую Федерацию. Да или нет?

Сванидзе: Если можно, коротко, потому что время уже все истекло.

Кургинян: Вы скажите, что нет.

Филатов: ГКЧП в распыл пустил Советский Союз и превратил его в СНГ, в безаморфный СНГ. Если был бы подписан договор, то это пусть будет конфедерация, но это был бы Советский Союз.

Кургинян: Я спрашиваю, а что было бы с Российской Федерацией?

Филатов: А я Вам ответил. И второе, я хочу Вас спросить: в мае месяце, Вы нам зачитали документы, а договор то этот, на когда было назначено подписание?

Кургинян: На 20-е.

Филатов: Августа.

Кургинян: Августа. Ну и что?

Филатов: Августа. Между маем и августом шла еще работа.

Кургинян: И работа эта все больше и больше разваливала Россию.

Филатов: Минуточку. Вы нам привели бы документы 18 августа, которые были подписаны… там на заседании. И потом, я очень прошу, не сомневайтесь в позиции России в этом вопросе. Вот Александр Владимирович здесь, он вице-президент…

Кургинян: Вот давайте мы Александра Владимировича и спросим…

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Филатов: Он хорошо знает нашу позицию в этом вопросе.

Кургинян: Да, да, давайте спросим.

Сванидзе: У меня есть вопрос. Мы все время говорим о политических дрязгах, а у меня вопрос обеим сторонам: кто-нибудь может вспомнить главные тезисы экономической программы ГКЧП? Прошу Вас. Сторона защиты.

Алкснис: Ну, я могу сказать, что не было такой экономической программы ГКЧП. У ГКЧП было единственное обращение к советскому народу.

Млечин: Нет, там раздел был про экономику, навести порядок.

Алкснис: Так вот, да, основное — навести порядок в стране. И я могу сказать, что если бы мы прислушались к этим людям и этот комитет победил бы, то мы бы пошли по китайскому пути…

Сванидзе: Спасибо.

Алкснис: Была бы крепкая власть, которая провела бы реформы в интересах большинства населения.

Виктор Шейнис, в 1991 г. — народный депутат РСФСР: Действительно, в официальных заявлениях ГКЧП об этом было сказано очень поверхностно и в общем виде. Действительно, никакая экономическая программа в тех официальных документах, которые были опубликованы, не была. Но, во-первых, там были совершенно поразительные вещи, при которых обещали снизить налоги…

Сванидзе: И повысить зарплату.

Шейнис: …и повысить зарплату. Это элементарно для любого студента-первокурсника экономического факультета — это вещи не сочетаемые. Экономически страна была подведена к краху, к банкротству. Поэтому ресурсов у ГКЧП не было. У ГКЧП был один только ресурс — сила. Я хочу сказать доброе слово про ГКЧП, как ни странно…

Сванидзе: Что они не применили эту силу.

Шейнис: Эту силу они не применили. И за это, вообще говоря, им спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Короткий перерыв, после которого мы продолжаем наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Вопрос сторонам: Готов ли был Горбачев удержать власть в создавшихся условиях? Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: Сергей Александрович, если можно, Сергей Александрович Филатов, в ту пору секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР. Вы тогда, естественно, как российская власть были в контрах с союзной, с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Скажите, вынашивались ли замыслы сместить Горбачева, собирался ли, с Вашей точки зрения, Горбачев уйти и оставить власть кому-то другому? Вот тогда, до ГКЧП?

Филатов: Нет, я не припомню таких моментов. Хотя у нас, между Горбачевым и Съездом народных депутатов и Верховным Советом, конечно, были очень серьезные противоречия и очень большие недовольства с нашей стороны тем, что Горбачев делал. Вот хотя бы тот пример, о котором говорил Кургинян. Здесь, когда был принят закон Съездом народных депутатов СССР, и когда наши автономии превращались в республики Советского Союза, мы вынуждены были защищаться от этого, чтобы не развалить еще Российскую Федерацию. И таких сюрпризов, к сожалению, нам было приготовлено довольно много, поэтому началась война законов между Советским Союзом и Российской Федерацией. И я думаю, что неслучайно ГКЧП все-таки основную стрелу направил не против какого-то мифического Советского Союза и его руководителей, а направил против Российской Федерации. И все силы были сосредоточены именно вокруг Белого дома, когда нужно было защищаться.

Млечин: Сергей Александрович, как Вы думаете, если бы, предположим, — а это всегда нужно в истории — если бы не было ГКЧП, подписали бы новый союзный договор, Советский Союз сохранился бы вот в таком новом, преображенном, измененном виде, Горбачев остался бы президентом?

Филатов: Ну, мне трудно сказать, это Съезд народных депутатов СССР решал, там было несколько попыток его сместить, но мы видим и сегодня хорошо это понимаем, что Горбачев постепенно дрейфовал и уходил от влияния ЦК КПСС и компартии…

Сванидзе: Время истекло, если можно, закругляйтесь.

Филатов: Да, он уходил в государственные структуры. Не случайно он перешел президентом Советского Союза, с тем чтобы сосредоточиться именно на законодательной вертикали, так сказать, работы этого органа и своего тоже.

Млечин: То есть, он остался бы, скорее всего, президентом?

Филатов: Мне думается, да.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Прошу Вас, сторона защиты может задать вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: С помощью чего Горбачев защищал свою власть? Он защищал свою власть единственным способом, которым мог защищать ее слабеющий политик — выбивая стулья из-под главного конкурента — Ельцина. Стульями этими были автономные республики. Сергей Александрович, у меня совсем нет никаких оснований для того, чтобы утверждать этот тезис, как Вы считаете?

Филатов: Нет, наверное, да. Один из… один из шагов, которые он делал, это был этот шаг, да, один.

Кургинян: А если я скажу Вам, что я просто лично наблюдал, как это делается, Вы мне поверите?

Филатов: Ну, смотря что Вы скажете.

Кургинян: Я скажу Вам, что я лично наблюдал, какие распоряжения давались Кремлем по развалу Российской Федерации.

Филатов: Да, вполне вероятно, и мы очень многие…

Кургинян: Значит, я хочу 10-й и 20-й раз подчеркнуть главное: самый ужасный процесс, который только мог быть — это Новоогаревский процесс, который пустил бы в распыл все. В этом смысле ГКЧПисты сказали «нет» не чему-то другому, а этому Новоогаревскому процессу, и во всех своих документах по их делу говориться именно это. И мы сейчас обсуждали это вдвоем, не сговариваясь, с Александром Владимировичем Руцким…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Ваш вопрос, сейчас Ваш вопрос.

Кургинян: Я спрашиваю, Вы-то сами как считаете, или, как говорится в известном «теплом» анекдоте, «сам ты как думаешь»? Простите, пожалуйста, за эту…

Филатов: Нет, ну Вы странные вопросы задаете…

Кургинян: Почему, странные?

Филатов: Если… если руководство Российской Федерации предварительно завизировало этот договор, почему я должен сказать, что это было сделано неправильно? Мы вместе все голосовали за это, еще на Верховном Совете, когда рассматривали эти документы.

Кургинян: Но не является это голосованием за развал России? Ведь Вы же подтвердили, что…

Филатов: Я еще раз сказал, что ГКЧП развалил до основания Советский Союз, до основания. И сделал из него СНГ.

Кургинян: Мы все время говорим о Советском Союзе.

Сванидзе: Спасибо, спасибо, позиции ясны.

Кургинян: Я только хочу подчеркнуть…

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович, сейчас у Вас будет такая возможность.

Кургинян: Да, да, пожалуйста.

Сванидзе: Ваш тезис, Ваш вопрос Вашему свидетелю.

Кургинян: Я только хочу подчеркнуть еще раз, на основании… Пожалуйста, доказательство № 3.

Сванидзе: Доказательство защиты, пожалуйста.

Материалы по делу.

Из книги Роя Медведева «За кулисами августа»: Мало кто знал, что 22 и 23 июля в подмосковном Ново-Огареве Горбачев, Ельцин и Назарбаев существенно изменили имевшийся проект [Союзного договора]: федерация превращалась в рыхлую конфедерацию с неясными функциями союзных органов власти… [14 августа 1991 года] газета «Московские новости» опубликовала последний вариант Союзного договора, который считался строго секретным… Документ позволял увидеть, что речь идет о фактической ликвидации СССР… Стало известно, что новый Союзный договор готовы подписать только Россия, Казахстан и Узбекистан. Белоруссия и Таджикистан колебались; Украина, Туркмения, Азербайджан и Киргизия обещали принять свое решение только осенью 1991 года. Литва, Латвия, Эстония, Армения, Молдавия и Грузия вообще не планировали входить… Михаил Горбачев был разгневан публикацией… Однако на следующий день проект Союзного договора опубликовали все главные газеты страны. Многие высшие чиновники были в шоке.

Кургинян: И теперь мне говорят, что это ГКЧПисты развалили Советский Союз. А теперь я вызываю свидетеля. Юрий Павлович Иванов был адвокатом председателя КГБ СССР Владимира Александровича Крючкова и как никто знает все детали дела. Кроме того, он долгое время был заместителем председателя комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству. Ему и карты в руки по поводу Новоогаревского процесса. Скажите, пожалуйста, чем он был?

Юрий Иванов, в 1991 г. — адвокат члена ГКЧП, бывшего председателя КГБ СССР В.А. Крючкова: В материалах дела красной нитью идет: общие показания всех ГКЧПистов, что у них была одна линия — прервать этот договор, который Горбачев собирался начать подписывать 20-го числа.

Хочу сказать, что Горбачев долго вел переговоры, эти переговоры были конфронтационными с Ельциным и другими президентами республик, но в конце июля, когда депутаты были распущены, он перебежал, я бы сказал так, на сторону Ельцина, вместе с Назарбаевым тайно, секретно был переписан текст этого договора, и вот этот текст договора к подписанию, республиканские структуры могли его видеть и могли одобрять, это их дело, но ни один союзный депутат, Председатель Верховного Совета Лукьянов, премьер-министр Павлов, ни один министр советского правительства текста этого не видели. И они увидели этот текст 14-го числа в газете «Московские новости», а 20-го собирались его подписывать. ГКЧПисты имели 5 дней. Они действовали в условиях жесточайшего экстрима. Они взяли законодательство о чрезвычайном положении, которое было, подставили туда, грубо говоря, заголовки в виде «ГКЧП» и ввели этот план в действие.

Мы получали по тому договору, который Ельцин, Филатов и иже с ними предлагали стране, мы получали «облако в штанах». Я готов подробно, если было бы время, ответить на вопросы. По налоговой системе, по финансам, по верховенству законов, по суверенитету, по внешним торговым отношениям республики забирали все. Больше того, они отстаивали положение, что на содержание Союза они могут дать 10 %, могут дать 1 %, а могут не давать ничего. И кстати, в то время, во время этой экономической разрухи, они уже начали саботировать Союз, они прерывали межбюджетные отношения, они не давали деньги, так сказать, союзному правительству. Это совершенно рядовой факт.

И последнее. Вот ушел Горбачев, нет Горбачева, нет ГКЧПистов, они сидят уже там, на нарах парятся полтора года, уже там инвалидами становятся, нет их. Но после этого, что мешало им сделать нормальный договор? Тот договор, который мы сегодня имеем, договор СНГ — это то, что вот эти «ребята-демократы», как они себя называли, то, что они сочинили в 1991 году в Огарево. Все, что мы имеем: разруха в экономике, воровство, коррупция — все было заложено вот этими ребятами, веселыми, радостными, интеллигентными, которые действовали Ельциным как тупым тараном, разбивая им наш город, наш город — Советский Союз.

Сванидзе: Спасибо, спасибо, Юрий Павлович. Теперь, коллега, понятно, кто виноват в нашей коррупции.

Прошу вас, Леонид Михайлович, Ваш вопрос свидетелю, свидетелю защиты.

Млечин: Во-первых, я страшно благодарен свидетелю, который подтвердил, что члены ГКЧП руководствовались только желанием помешать подписанию союзного договора. Я думаю, что я свидетеля понял абсолютно правильно. Он сказал, «у членов ГКЧП», я сейчас повторю, можно и стенограмму поднять, «было всего лишь 5 дней на то, чтобы этому помешать».

Можно я задам Вам такой вопрос: это письмо Вашего клиента, Владимира Александровича Крючкова, бывшего председателя КГБ, обращенное к Комитету госбезопасности: «Обращаюсь к вам, если сочтете возможным, довести до сведения» … там … «коллективу … со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл в этой … какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота», — это Крючков пишет, не я, — «они совершили преступление». Владимир Александрович Крючков сам пишет: «осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне», — и дальше: «Комитет госбезопасности ввергнут по моей вине в сложнейшую и тяжелую ситуацию».

Правда, согласитесь, что если бы не Крючков и КГБ, существовал бы Советский Союз. Правда ведь, Крючков писал ну искренне, сразу после провала путча люди обычно очень искренни? Да, согласны со мной? Как говорит сидящий с Вами коллега рядом, да или нет?

Иванов: Значит, я могу сказать только следующее. После ареста Крючкова на протяжении 2–3 дней включенное радио по всем динамикам и во время всех допросов, когда еще не было у него адвоката, когда ему говорили: «ты — палач, ты — убийца, ты …», посмотрите протоколы его первых допросов…

Сванидзе: 30 секунддобавляю.

Иванов: Да, он такое письмо написал. Когда Раиса Максимовна плакала и рыдала, как она переживала там в Форосе вместе с Горбачевым — они смотрели приключенческие фильмы во время отключения связи. Поэтому не надо приводить в качестве примера один из 30 протоколов допроса или одно из доказательств…

Сванидзе: Юрий Павлович, Юрий Павлович, я Вам вторично делаю замечание, когда Вы говорите о женщинах, в данном случае, женщине, которой уже нет на свете, будьте уважительнее в формулировках, а то я лишу Вас слова.

Иванов: Моего клиента тоже нет на свете…

Сванидзе: Спасибо, спасибо за понимание. Он не женщина и никто его не оскорбляет. Спасибо за понимание.

Сейчас я должен сказать, что очевидно совершенно, сегодняшнего дня недостаточно для того, чтобы завершить слушания, которыми мы с вами занимаемся. Мы прекращаем сейчас наше телевизионное голосование. Завтра слушания по теме «ГКЧП — путч или попытка избежать распада страны?» будут продолжены в 21 час по московскому времени.

Часть 2
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, то есть проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Сегодня второй день слушаний по теме: «ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?»

Дни с 19 по 22 августа 91 года — ярчайшие дни в новейшей российской истории. Они произвели сильнейшее впечатление на страну. События тех дней были массовыми. В них участвовали и политики, и граждане, даже правильнее сказать граждане на первом месте. Хотя все происшедшее в те дни началось с действия группы людей, которые назвали себя «Государственный комитет по чрезвычайному положению». Правда, и с таким громким названием этот коллектив в историю не вошел. Практически, никто не вспомнит их имен. Остались только буквы — ГКЧП.

Итак, напоминаю, основной вопрос наших сегодняшних слушаний: «ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории.

Номера телефонов Вы видите на своих экранах.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Сейчас прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

Вечером 19 августа 1991 года в Москве состоялась пресс-конференция членов ГКЧП. Участники заметно нервничали. У премьер-министра СССР Павлова к тому времени развился гипертонический криз. Кадры с трясущимися руками вице-президента Янаева обошли весь мир. Причины волноваться действительно были. Утром того же дня заговорщики из высших эшелонов советской власти устроили августовский путч. Высокопоставленные правительственные чиновники попытались отстранить от должности президента Горбачева, свернуть демократические преобразования и курс на капиталистический путь развития страны. «Недоворот», как его впоследствии назовут историки, произошел за день до подписания договора о создании Союза Суверенных Государств. Этот документ был призван снять острые противоречия между Москвой и руководством советских республик. Сегодня ряд историков считает, что это был не мятеж против демократии, а последняя попытка спасти Советский Союз. Однако противники путчистов уверены: никакой реальной программы ГКЧП не имел, хотя в состав заговорщиков входила вся политическая элита того времени: председатель КГБ, министр обороны, министр внутренних дел, премьер-министр, вице-президент СССР. Сегодня ученые задаются вопросом: мог ли президент Горбачев не знать о заговоре в своем ближайшем окружении? И какой была бы история советского государства в случае победы консервативно настроенной части советского руководства?

Сванидзе: Первый вопрос сторонам: Поражение ГКЧП — это следствие действий противников ГКЧП или следствие действий самого ГКЧП?

Пожалуйста, сторона защиты, Сергей Ервандович Кургинян, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Два тезиса, которые мы все время отстаиваем, таковы. Первый. ГКЧПисты прервали подписание Новоогаревского процесса и союзного договора, то есть распада не только СССР, но и России. Мы считаем, что Новоогаревский процесс, и доказываем это, был ужасом, абсолютным ужасом, хуже которого не могло быть ничего.

Второе. ГКЧПисты не были слабыми людьми. Они были очень противоречивыми людьми. Это было несколько групп, каждая из которых хотела своего. Прошу доказательство на экран.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из книги Бориса Ельцина «Записки президента»: Путч был с самого начала и до самого конца необычайно противоречив… Столкнулись интересы двух ведомств… ВПК был нужен настоящий, по полной программе громовой путч, который заставит мир вновь поверить в силу советского танка. КГБ — максимально чистый, изящный переход власти в другие руки. На самом же деле обе задачи были невыполнимы…

Кургинян: Я хотел бы спросить Юрия Павловича Иванова. Юрий Павлович, как Вы считаете, если бы ГКЧПисты надавили хотя бы чуть-чуть, что было бы с противниками ГКЧП — могучими силами демократии? Говорю без иронии. Ваша точка зрения.

Иванов: Значит, я могу сказать, что роль Ельцина, роль вот этой обороны, когда там собравшиеся, половина гуляющих людей, кто-то, конечно, там был и подвержен демократическим идеалам, Ростропович вон приехал вместе с виолончелью туда, там самая разнородная публика собралась в здании…

Сванидзе: Да, там были наши знаменитые музыканты нынешние…

Иванов: Да, там было очень много… Хазанов обеспечивал там питание, его жена Злата помогала…

Сванидзе: Да.

Иванов: …питаться. Все было решено праздно гуляющей публикой и, я бы сказал так, как однажды употребил выражение Крючков, «арбатскими шкатулочниками», которые набросили на мотомашину чехол, на смотровую щель, подвезли, и неизвестно, кто им подвез, бутылки с горючей смесью, забросали этими бутылками эту военную машину, были сожжены руки водителя Булычева — его фамилия — которого нам не дали даже в суд привести. И вот этот эпизод трагический, он совершенно не зависел ни от Ельцина, ни от Крючкова, он ни от чего не зависел. Сегодня такую ситуацию могут создать фаны «Спартака», если вы объявите, что их результат победы над «Локомотивом» аннулирован…

Сванидзе: Спасибо, то есть Юрий Павлович, Юрий Павлович, я Вас правильно понял, что несколько каких-то отвязанных молодых людей решили судьбу нашей страны в августе 91 года?

Иванов: Есть две точки зрения: одна, что эти люди были героями, вторая, из материалов дела что следует, что человек с монтировкой в руках и, будучи в сильной степени опьянения, впрыгивает, впрыгивает в машину, выламывает, открывает люк, и тогда узбек Урадж Сахатов стреляет в него после этого. Я предлагаю Вам самому ответить на Ваш вопрос…

Сванидзе: Спасибо, я понял Вас.

Иванов: …были это герои или это была пьяная шпана.

Сванидзе: Спасибо, я понял Вас.

Иванов: Надо отвечать на этот вопрос.

Сванидзе: Спасибо, я понял Вас. Значит, пьяный человек, как я понимаю — один из погибших троих молодых людей, да? Который впрыгнул?

Иванов: Да, да, об этом есть заключение.

Сванидзе: Ваша корректность меня поражает в отношении покойных. Этот человек был посмертно награжден орденом Героя Советского Союза.

Иванов: Безусловно.

Сванидзе: Да, спасибо. Прошу Вас, сторона обвинения, Ваш вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Вообще-то, тут речь идет о судьбе страны. Вообще-то, тут речь идет о судьбе государства, которое разрушилось в результате того, что эти люди взяли власть. И я, честно говоря, изумлен таким подходом. Но самое-то интересное состоит в том, что мы рассматриваем ведь личности руководителей ГКЧП. Вот эти люди при высоких должностях, высших должностях государства — вице-президент, глава правительства, министр обороны, председатель КГБ, секретарь ЦК и зампредседателя военно-промышленной комиссии — они начинают дело и оно, если я Вас правильно понял, рушится из-за какого-то одного, двоих, троих человек, которые что-то такое себе позволили, из-за одной машины, они уже уходили, эти боевые машины, к этому моменту все рухнуло, ГКЧП развалился, рухнул и не справился. И вопрос-то состоит — вот что мы хотели бы здесь понять, и уверен, что хотят понять все сидящие здесь и все, кто нас смотрит… ГКЧП вошел в историю как сборище ни на что не годных и совершенно неумелых людей. Это по этой причине все у них развалилось?

Иванов: Вы знаете, когда твой шеф, руководитель, президент, предает тебя, то очень трудно избрать линию поведения, то, что происходило, потому что с одной стороны был удар вот этой дубины в виде РСФСРовской атаки, с другой стороны…

Млечин: Мне вообще-то казалось, что это подчиненные предали своего президента, он вроде их никуда не сажал, чрезвычайное положение не объявлял, это они его предали, вообще-то говоря, нет?

Иванов: За их спиной в Ново-Огарево он подписывал и согласовывал условия важнейшего для страны договора, даже не показав им текст…

Млечин: Ну что, он сам его печатал, что ли, от руки, ну что Вы тут смеетесь над нами, что ли, ну этот документ был распространен, ну что Вы…

Иванов: Вот этот текст… Восстановите, пожалуйста, события…

Млечин: Мы сейчас восстановим, у нас есть свидетели.

Иванов: Восстановите. Вот текст этого … Союза Суверенных Государств появился 14-го числа.

Млечин: Да, мы сейчас его проанализируем, да…

Иванов: Я думаю, что ГКЧПисты были значительно гуманнее и у них были совершенно другие ценности по сравнению с руководством Российской Федерации, которое через два года показало, как надо действовать. У них были определенные моральные ценности и первая кровь их остановила. Да!

Млечин: Первая кровь произошла в тот момент, когда они капитулировали, и войска уже уходили.

Сванидзе: Спасибо.

Иванов: Первая кровь, которая произошла вот в этом тоннеле…

Сванидзе: Спасибо, господа, время истекло.

Иванов: Вам этого не понять.

Сванидзе: Да, спасибо. Леонид Михайлович, не отходите далеко, потому что Вы можете задать вопрос Вашему свидетелю, произнести тезис, прошу Вас.

Млечин: Есть тут важный вопрос, который волновал нас на вчерашнем заседании, который возникает и сегодня. Итак, каким же было реальное содержание того союзного договора, который предлагался к подписанию, но не был подписан из-за ГКЧП?

Я сейчас попрошу, у нас есть свидетель, Виктор Леонидович Шейнис, и депутат, и видный юрист, и специалист. Итак, Виктор Леонидович, действительно ли ГКЧП спас Россию, скажите, пожалуйста?

Шейнис: Это не имеет никакого отношения к истине, абсолютно никакого.

Млечин: В союзном договоре было разрешение автономным республикам его подписывать? Там было это записано?

Шейнис: В явном виде не было сказано о том, что будет с автономными республиками.

Млечин: То есть там не было записано…

Шейнис: Но соглашение было 9+1, а это исказили…

Млечин: 9 — это союзные республики, я немножко поясню.

Шейнис: 9 — это союзные республики, которые, в принципе, готовы были подписать союзный договор.

Сванидзе: 1 — это Горбачев.

Шейнис: А 1 — это Горбачев, совершенно верно.

Млечин: Если бы этот договор был подписан, Советский Союз бы продолжал существовать в измененном виде, правда ведь? Это был бы другой Союз, но это было бы единое государство?

Шейнис: Очень трудно сказать, что было бы, потому что были очень сильные центробежные тенденции. Но, во всяком случае, я готов утверждать, что именно путч привел к тому, что все республики, одна за другой, заявили: нет, нас такой договор не устраивает.

Сванидзе: Все, я понял Вас.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Значит, нет, нет, не уходите, у Вас еще есть… я Вам даю еще там 20 секунд на то, чтобы Вы постарались ответить на заданный вопрос, Леонид Михайлович. А именно: поражение ГКЧП — следствие действий противников ГКЧП или самого ГКЧП?

Млечин: Виктор Леонидович, пожалуйста, о причинах крушения.

Сванидзе: Ваше мнение.

Шейнис: Поражение ГКЧП, мне приходилось этим специально заниматься — это результат действия очень сложных и разнообразных сил. Я думаю, что можно выделить — я за недостатком времени только назову их — 4 главных фактора…

Сванидзе: Назовите.

Шейнис: Первое — позиция Горбачева, второе — позиция руководства Российской Федерации…

Сванидзе: То есть Ельцина.

Шейнис: Не только Ельцина. Верховного Совета…

Сванидзе: Дальше, дальше.

Шейнис: …Президиума Верховного Совета…

Сванидзе: Еще два.

Шейнис: Третье — это выход народа, во всяком случае, политического актива Москвы и Ленинграда…

Сванидзе: И четвертый.

Шейнис: И четвертый. В воображаемом разговоре Пушкина с Пестелем Давид Самойлов приводит следующие слова: «Ах, русское тиранство — дилетантство, я бы учил тиранов мастерству».

Сванидзе: Спасибо… Спасибо. Сергей Ервандович, я добавлю Вам время, да, на этот счет не беспокойтесь. Прошу Вас, Ваш вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Беретесь ли Вы утверждать, что в стане ГКЧПистов не было принципиальных противоречий, и что странная и страшная слабость ГКЧП была порождена психологическими, а не иными причинами?

Шейнис: Да, берусь.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, а 19 августа 91 года — это первая попытка передать управление страной ГКЧП, причем ГКЧП именно в этом составе, да или нет?

Шейнис: Это первая инициативная попытка группы лиц, объявивших себя советским руководством, взять власть и объявить чрезвычайное положение.

Кургинян: Знаете ли Вы, что…

Шейнис: До этого…

Кургинян: Да, спасибо, я понял…

Шейнис: До этого ничего подобного не было.

Кургинян: Спасибо. Знаете ли Вы что-то о попытке такого же ГКЧП в марте 1991 года? Вы не помните, как Янаев ходил с Горбачевым по взлетно-посадочной полосе и яростно рассказывал ему про это ГКЧП?

Шейнис: Я знаю, что на Горбачева в марте оказывалось давление с целью ввести чрезвычайное положение.

Кургинян: Скажите, что Горбачев сказал этим людям, когда они пришли к нему в кабинет?

Сванидзе: Я добавляю обещанные полминуты.

Шейнис: Горбачев отклонил.

Кургинян: Он сказал им, что он, как Иисус Христос, он их прощает. Вы знаете о планах высших администраторов…

Шейнис: Это Вы откуда знаете?

Кургинян: Это я знаю от этих людей.

Шейнис: От этих людей?

Кургинян: Да.

Шейнис: Вы верите им. А я им не верю.

Кургинян: Хорошо, Вы им не верите, я имею право верить. А Вы имеете право не верить.

Шейнис: Безусловно.

Кургинян: Но Вы дальше говорите… Вы знаете о планах высших администраторов из окружения премьера Павлова сделать в ходе ГКЧП президентом СССР Ельцина?

Шейнис: Я знаю, что ГКЧП потому пропустил Ельцина с дачи в Архангельском, потому что они рассчитывали, что застарелая уже конфронтация Ельцина и Горбачева позволит Ельцину стать на их сторону.

Кургинян: Значит…

Шейнис: Я об этих планах знаю…

Кургинян: Знаете… знаете… спасибо…

Шейнис: …и они рухнули утром 19 августа.

Кургинян: Они не умерли утром, это отдельный вопрос, как они рассыпались. Вопрос заключается в том, что проект…

Сванидзе: Спасибо… спасибо… спасибо…

Кургинян: …сделать Ельцина президентом СССР был! И Вы это подтвердили.

Сванидзе: Спасибо. Краткий перерыв, после которого мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Второй день слушаний по теме: «ГКЧП — путч или попытка избежать распада страны?»

Вопрос сторонам: Знал ли Горбачев о готовящемся ГКЧП и мог ли противостоять этому? Слово стороне защиты. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Пожалуйста, доказательство № 6.

Материалы по делу.

Из книги бывшего посла СССР в Вашингтоне Анатолия Добрынина: 20 июня 1991 г. американский посол Мэтлок прислал в Вашингтон сверхсрочную телеграмму о том, что его только что посетил мэр Москвы Попов и написал на бумаге, что в столице готовится путч… Попов попросил срочно сообщить об этом Ельцину, находившемуся в то время с визитом в США. Президент Буш тут же поручил Мэтлоку встретиться лично с Горбачевым и передать эту важную информацию, не называя фамилий заговорщиков. Однако Горбачев …отнесся к этому сообщению весьма спокойно.

Кургинян: Добрынин — один из самых информированных и щепетильных в том, что касается выдачи таких сведений, дипломатов. Он утверждает, что Горбачев все знал. Пожалуйста, доказательство № 7.

Сванидзе: Пожалуйста, следующее доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из речи Михаила Горбачева на семинаре в Американском университете в Стамбуле: Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма, невыносимой диктатуры над людьми. Именно поэтому моя жена все время подталкивала меня к тому, чтобы я последовательно занимал все более и более высокое положение в стране. Когда же я лично познакомился с Западом, я понял, что я не могу отступить от поставленной цели. А для ее достижения я должен был заменить все руководство КПСС и СССР, а также руководство во всех социалистических странах. Когда Ельцин разрушил СССР, я покинул Кремль, и некоторые журналисты высказывали предположение, что я буду при этом плакать. Но я не плакал, ибо я покончил с коммунизмом в Европе.

(Источники: «USVIT» (Заря) 1999 г. № 24, Словакия; «Советская Россия», 19.08.2000; еженедельник «Патриот», 2000, № 30; «Наш современник», 2001, № 8; газета «Слово», 27.04.2001 и др.)

Кургинян: Я хочу обратить внимание тех, кто этого не знает, что в передаче господина Познера был Михаил Сергеевич, и когда его спросили об этом, он ничего не опроверг. Это опубликовано во многих источниках.

Теперь мы видим, что ничему Горбачев не хотел противостоять и наличие состояния крайней необходимости, о котором мы говорим, наличие крайней необходимости, которое и стало источником оправдания Варенникова, а значит и всех остальных, становится все более ясным.

Я хочу пригласить в качестве свидетеля одного из членов ГКЧП, Василия Александровича Стародубцева, который в августе 91 года был Народным депутатом СССР, а также входил в состав ГКЧП и занимал должность председателя Крестьянского союза СССР. Что Вы об этом думаете, Василий Александрович? Какова роль Горбачева для Вас?

Василий Стародубцев, в 1991 г. — член ГКЧП, Народный депутат СССР, председатель Крестьянского союза СССР: Этот человек пришел погубить великую страну, великое государство и, если хотите, великую новую цивилизацию. Горбачев знал о всех событиях и, в том числе, о ГКЧП. Несколько лет подряд: 89-й, 90-й и в 91 году — я был в жесткой оппозиции Горбачеву за его предательские деяния на посту руководителя нашего государства. Мы понимали, что Горбачев ведет к развалу страны, тем более, противостояние с Ельциным ускоряет этот процесс, и мы пришли в создавшийся ГКЧП, чтобы остановить чудовищный развал нашей страны и, разумеется, России.

Сванидзе: Спасибо, спасибо. У меня есть к Вам вопрос уточняющий. Василий Александрович, то, что Вы говорили — это вещи оценочные, Вы членом ГКЧП были, Вы были ярый противник и ненавистник Горбачева. Поэтому меня интересует здесь вопрос более конкретный, нежели Ваш комментарий к личности Михаила Сергеевича Горбачева: у Вас была информация о том — точная информация, и, если да, из какого источника, — что Михаил Сергеевич Горбачев знал о готовящемся ГКЧП? Я потому задаю этот вопрос, что Ваши коллеги, в частности, генерал Варенников, который сегодня упоминался, который ездил в Форос, сказал, что ни о чем не удалось договориться с Горбачевым. И генерал Варенников, к которому можно по-разному относиться, и мы, вероятно, с Вами по-разному к нему относимся, но человек честный и смелый, и его показания, несомненно, заслуживают доверия, никогда не говорил о том, что Горбачев был в курсе. Почему, интересно, он это скрывал? Итак, пожалуйста, Ваш ответ.

Стародубцев: Горбачев абсолютно точно знал, если не сказать больше: он участвовал в этом процессе по созданию ГКЧП.

Сванидзе: Откуда у Вас эта информация?

Стародубцев: Информация от моих товарищей — от Крючкова, который, собственно, среди нас всех, ГКЧПистов был человеком более всех осведомленным.

Сванидзе: Вы лично с Горбачевым на эту тему общались когда-нибудь?

Стародубцев: Нет.

Сванидзе: Нет. Спасибо. Прошу Вас, Леонид Михайлович, Ваш вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Вот одну вещь не могу понять. Человек является главой великой державы, такая должность. А Вы хотите сказать, что Михаил Сергеевич разваливал государство. Хотел лишить себя такой должности? Да какой же человек это будет делать-то, ну? Какой же был в этом смысл-то, простой, человеческий? «У меня в руках целая страна, и чем она крепче, чем прочнее, тем надежнее… тем больше я удовольствия получу. Не-е-е-т. Дай-ка я разрушу ее, превращусь в пенсионера никому ненужного». Вам не кажется эта логика странноватой, нет?

Стародубцев: Горбачев, как правитель слабый и лукавый, хотел править и одновременно быть «английской королевой».

Млечин: Нет, нет, нет. Вы сказали: «хотел развалить государство».

Стародубцев: Вы ломитесь в открытую дверь. Он сам заявил: всю жизнь мечтал покончить…

Млечин: С коммунизмом.

Стародубцев: …с коммунизмом…

Млечин: Ну, мы и покончили и, слава богу, живем в нормальной стране.

Стародубцев: …а коммунизм без советского государства немыслим.

Млечин: Да ничего подобного. Но Вы все-таки скажите мне, Вы и в самом деле верите, что Михаил Сергеевич хотел своими руками развалить и оставить себе чуть-чуть?

Стародубцев: Несколько лет подряд, являясь Народным депутатом, председателем Крестьянского союза страны, я общался буквально каждую неделю с Горбачевым, и все его действия направлены были не на укрепление государства, не на то, чтобы поднять авторитет нашего государства, а постоянно все сводилось к такому мягкому развалу и постоянному уходу от принятия судьбоносных решений для нашего государства.

Млечин: Может, он коммунистическую систему хотел развалить и, слава богу, что это сделал, а? Есть разница между Россией и коммунизмом.

Стародубцев: Да будет Вам известно…

Сванидзе: Время истекло. Время истекло. Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас, сторона обвинения, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Михаил Сергеевич был руководителем таким противоречивым, с большими слабостями, с большими достоинствами. Но я никогда не поверю, что этот человек хотел своими руками развалить власть.

Теперь что касается того, знал он про путч или не знал. Когда к нему пришел посол Мэтлок, рассмеялся Михаил Сергеевич, потому что верил в то, что назначенный им председателем КГБ Крючков — верный его подчиненный, что он не нарушит присяги. Я вам больше скажу. Что Мэтлок?! Евгений Максимович Примаков, верный сотрудник Горбачева, пришел к нему и сказал, цитирую практически точно: «Не слишком ли Вы, Михаил Сергеевич, доверяете КГБ? Нет ли оснований для беспокойства?» И опять Михаил Сергеевич рассмеялся. Он был слишком доверчив, ну, может быть это недостаток, конечно. Ему в голову не приходило, что председатель КГБ нарушит воинскую присягу.

Сергей Александрович, давайте, тут речь идет о судьбе Горбачева, странный такой мазохист…

Филатов: О его судьбе речь не идет тут.

Млечин: Да.

Филатов: Понимаете, тут звучат слова «предательство Горбачева», в чем оно заключается? Предательство Горбачева, видимо, заключается в том, что он решил разрушить ту советскую систему, ту советскую империю, которая всем опостылела. И мы хорошо это знаем, мы встречали его призывы построить демократическое государство и до сих пор хотим этого. Значит, разрушить империю советскую, которую боялись во всем мире, разрушить вот то колоссальное количество денег, которое шло на вооружение, разрушить плановую систему, которая привела к тому, что у нас на складах скопилось оборудование, равное тройному годичному бюджету Советского Союза. И он понимал, что нужно менять, что-то менять в стране. Прежде всего, нужно освободить людей, освободить их от зависимости. Поэтому демократические принципы, они не случайно, вообще говоря, пришли в нашу страну. Потому что нужно было создавать рынок. Рынок без демократии существовать не может, без свободы. И, конечно, на его пути встретились колоссальные препятствия, потому что, прежде всего, выступил военно-промышленный комплекс, потом выступил КГБ. Кстати говоря, в этой ситуации ГКЧП мы хорошо с вами видим, кто на самом деле был хозяином государства. Потому что ни вице-президент в руках не держал инициативу…

Сванидзе: Завершайте, время заканчивается.

Филатов: …ни министр обороны, а держал в руках инициативу председатель КГБ, который отдавал все команды.

Млечин: И все провалил.

Филатов: Вот то государство, которое, в конечном итоге, было у нас и которое Горбачев хотел разрушить.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: И все провалил.

Сванидзе: Сергей Ервандович, прошу Вас, сторона защиты, вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Вот эта советская империя, которая всем опостылела… Был референдум в поддержку СССР, на котором проголосовало 70 % людей, которых мы называем народом. Скажите, пожалуйста, всем — это кому? «Приличным людям»? «Приличному» меньшинству? Вот народ сказал, что ему это не опостылело. Да или нет? Референдум был, мне он не приснился?

Филатов: Нет. А Вы можете назвать вопросы, которые были на референдуме?

Кургинян: Там был вопрос, согласны ли вы… за сохранение Союза Советских Социалистических…

Филатов: Обновленного…

Кургинян: Обновленного Союза Советских Социалистических Республик. Как только Союз Советских Социалистических Республик назван… Вот у меня есть собака, зовут Шумер, я ее Жучкой называть не буду…

Филатов: Ну, хорошо…

Кургинян: Название государства — не мелочь. Какое право имел демократический руководитель менять название без согласования с народом? Народ сказал, что он хочет СССР. Как появилось ССГ?

Филатов: Только поймите, еще было слово «обновленный» СССР, да…

Кургинян: Значит, Союза Советских Социалистических Республик. Вам рассказать, как при обсуждении ССГ они подряд разделываются со словом «Советских» и со словом «Социалистических»?

Филатов: Да, я знаю…

Кургинян: Это — измена Родине! Вот это — измена народовластию! Субъект власти — народ! Этот народ высказал свое решение…

Сванидзе: Сергей Ервандович …, дайте возможность Сергею Александровичу…

Филатов: Спасибо за Вашу позицию такую горячую. Но, во-первых… во-первых, ни Вы, ни я не знаем, как этот документ должен был приниматься, и подписание этого документа руководителями республик еще ни о чем не говорило. Это был первый этап преобразований, которые нес Горбачев. И не надо его упрекать в том… он имел право, как президент, вот Крючков не имел права этого делать…

Кургинян: Чего?

Филатов: А он имел право, как президент, потому что…

Кургинян: Он нарушил свой конституционный долг…

Филатов: Ему по должности, по конституционной, и по конституционным обязательствам, это можно было делать…

Кургинян: Что — это?

Сванидзе: Добавляю 20 секунд.

Филатов: Это — готовить документы для развития государства и его политической и экономической системы…

Кургинян: А менять империю, которая «всем надоела»…

Филатов: Он не… Он готовил документы…

Кургинян: …он мог как глава империи?

Филатов: Кургинян, Вы… не надо… это самое… приписывать то, чего на самом деле не было. Готовить документы и принять это — это разные вещи вообще. Он готовил документы и эти документы, прежде всего, хотел подписать с руководителями республик. В дальнейшем, я так думаю, наверное, был бы Съезд народных депутатов, который, наверное, бы эти документы ратифицировал.

Сванидзе: Спасибо. Спасибо. Сейчас короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Вопрос сторонам: Неприменение ГКЧП Вооруженных сил — это продуманное решение или неподготовленность ГКЧП?

Пожалуйста, сторона обвинения. Прошу Вас, Леонид Михайлович.

Млечин: Ну, во-первых, они применили силу. В город были введены войска, тяжелая техника, танки, бронетранспортеры. Это что — неприменение силы? Были блокированы важнейшие объекты, был изолирован глава государства — это неприменение силы? Наверное, вопрос, видимо, стоит так: почему они людей не поубивали? Вот это действительно интересный вопрос. Вот, если можно, я спрошу обоих своих свидетелей, Ваша честь…

Сванидзе: Пожалуйста, прошу Вас.

Млечин: С вашего разрешения. Виталий Наумович Дымарский, я представлю, в ту пору заместитель главного редактора «Российской газеты», официального органа тогда российской власти.

Сванидзе: «Российские вести».

Млечин: Виталий Наумович, а если бы они взяли и пролили кровь, если бы пустили танки и задавили Белый дом, если бы взяли, там призывали некоторые генералы пустить в ход силу… Почему они не решились, это действительно важный вопрос? То есть им спасибо огромное, мы не в упрек.

Виталий Дымарский, в 1991 г. — первый заместитель главного редактора газеты «Российские вести»: Большое спасибо, действительно, им не в упрек. И я бы здесь хотел как раз ответить коллеге Иванову, коллеге, не потому что я тоже юрист… потому что там были не несколько бандитов или хулиганов, «шкатулочников», а мы сегодня видели в одном из доказательств на экране кадры тех дней и мы видели толпу народа, там были тысячи людей. И вот эти тысячи людей, они остановили их. Я считаю, что это — главный фактор. Не было бы там этих сотен и тысяч людей, сила была бы применена, вот та сила, которую, между прочим, даже не один раз, а два раза вводили войска в Москву в те дни. Без этих людей ГКЧП победил бы.

Млечин: То есть, правильно ли я Вас понимаю, Вы думаете, что они просто, что называется, испугались?

Дымарский: Они испугались…

Млечин: Они увидели, что их никто не поддерживает…

Дымарский: Они не хотели… они не хотели… Во-первых, их не поддерживают. Они не хотели все-таки иметь на своих руках кровь, как я понимаю, потому что в той ситуации, без поддержки народа и с кровью на руках прийти к власти — ну это просто… это тоже самоубийство.

Млечин: Любопытно, что они устроили пресс-конференцию. Видимо, они рассчитывали на какую-то международную поддержку, видимо, боялись пролить кровь…

Дымарский: Но лучше бы они эту пресс-конференцию не устраивали, потому что то, что мы увидели на этой пресс-конференции, эти дрожащие руки, эти дрожащие лица… То есть они опять же показали свою полную никчемность, это слово сегодня уже употреблялось. Это даже не миролюбие, а это какая-то… это действительно просто вот полная беспомощность…

Млечин: А Вы знаете, я знаю, в чем можно обвинить Горбачева — тут ему сегодня много обвинений делали — в кадровой политике.

Дымарский: Это точно.

Млечин: Ну, это ж надо было, на ключевые должности привести людей…

Дымарский: Кстати, насчет…

Млечин: …которые ни на что не способны.

Дымарский: Кстати, насчет Горбачева. Насчет Горбачева, я не могу понять здесь логики. Если он знал, как здесь что-то нам говорили только что, то, значит, он был против развала Союза, значит, он был за ГКЧП, значит, он не хотел союзного договора. Если он знал, если он знал, значит, он поддерживал, если он им не мешал.

Сванидзе: Виталий Наумович, значит, если я Вас правильно понял… Ведь вопрос был поставлен так: неприменение вооруженных сил ГКЧП — продуманное решение или неподготовленность? Значит, насколько я понимаю, Вы считаете причиной общую мягкотелость, импотентность вот этого ГКЧП. Не неподготовленность, а их личные качества, правильно я Вас понимаю?…

Дымарский: Николай Карлович, я бы сказал…

Сванидзе: Или…

Дымарский: …я бы сказал так: это продуманное решение в силу неподготовленности. Когда они продумали свою неподготовленность, они поняли, что это… это бессмысленно совершенно…

Сванидзе: Но они хотели, на Ваш взгляд…

Дымарский: Это немножко такой вопрос…

Сванидзе: …они понимали, что это нужно или… или они об этом не задумывались?

Дымарский: Они понимали, что это нужно, но на это не решились.

Сванидзе: Не решились?

Дымарский: Не решились.

Сванидзе: Не «не смогли», а не решились?

Дымарский: Не решились, безусловно.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, а почему они, с Вашей точки зрения, не арестовали Ельцина?

Дымарский: Моя версия такая, что поскольку они действовали против Горбачева, они считали, ошибочно считали, что Ельцин может быть их союзником по ликвидации с высших постов в государстве Михаила Сергеевича Горбачева. И им, может быть, вполне, я допускаю, что им казалось, что с Ельциным они смогут потом договориться, потому что они считали, видимо, судили по себе, что для Ельцина главное была власть, а на пути к власти ему мешал только один человек — это Горбачев, которого они, собственно говоря, и устранили. Это моя версия.

Кургинян: Понятно. Таким образом, уже и Вы, и другой свидетель защиты подтверждают то, о чем я говорил, что одна из групп ГКЧП имела в виде проекта «Ельцина — в президенты СССР». Ну, вот я могу Вам сказать, я…

Сванидзе: Извините, Сергей Ервандович,…

Кургинян: Да…

Сванидзе: Нет…

Кургинян: А как?

Сванидзе: Нет…

Кургинян: А как?

Сванидзе: Нет.

Кургинян: Скажите, а как?..

Сванидзе: Я так понял, что одна из групп ГКЧП имела в виду возможность договоренности с Ельциным относительно устранения Горбачева. Вот так вот я понял…

Кургинян: Как, и кто?

Сванидзе: …не более того…

Кургинян: А кто будет президентом СССР?

Сванидзе: Не знаю, это уже…

Кургинян: Хорошо…

Сванидзе: Это уже совершенно другой вопрос.

Кургинян: Тогда давайте скажем так: известно ли Вам, известно ли Вам о том, как окружение премьера Павлова прорабатывало вариант «Ельцина — в президенты СССР»?

Дымарский: Нет, неизвестно…

Кургинян: И кто конкретно?

Дымарский: Нет, неизвестно…

Кургинян: Неизвестно…

Дымарский: «Ельцина — в президенты СССР» — неизвестно.

Кургинян: Неизвестно. Хорошо. Известно ли Вам, что другая группа…

Дымарский: Я вообще, Сергей Ервандович, просто, в преддверии других вопросов, мне вообще неизвестны все вот эти заговорщические, конспирологические версии…

Кургинян: Хорошо.

Дымарский: …придуманные…

Кургинян: Если они Вам…

Дымарский: …придуманные в кабинетах политтехнологов.

Кургинян: Теперь смотрите, пожалуйста, теперь смотрите…

Сванидзе: Так, секундочку, время истекло, поэтому если короткий вопрос, короткий односложный ответ, не развернутый.

Кургинян: Если Вам чужды исследования подковерных интриг, как Вы можете утверждать, что их не было, а это ведь вторая гипотеза причины их слабости? У Янаева и других, у Лукьянова дрожали руки и все прочее, потому что он вдруг обнаружил, что Ельцин не арестован.

Сванидзе: Сергей Ервандович, у меня вопрос уточняющий к Вам. Вы выдвинули очень серьезную гипотезу.

Кургинян: Да.

Сванидзе: Гипотезу, которая в значительной степени противоречит устоявшимся позициям по данному вопросу.

Кургинян: Да, да.

Сванидзе: Есть ли у Вас доказательства этой гипотезы?

Кургинян: Есть.

Сванидзе: Какие?

Кургинян: Очень разные.

Сванидзе: Нет, что значит, разные? Документальные?

Кургинян: Документальные у меня есть.

Сванидзе: Потому что я знаю, что Вы были помощником Павлова, поэтому Вы всегда можете сказать, что это обсуждалось при Вас. Но есть ли еще какие-то доказательства? Потому что кто-то что-то говорил, кто-то вскользь сказал: «а не договориться ли нам с Ельциным, а кого мы сделаем президентом, а не Пупкина ли, а не Иванова ли», — а кто-то вбросил фамилию «а не Ельцина ли», — это ни о чем не говорит. Историческое исследование, которым мы в данном случае занимаемся, есть вещь ответственная. Значит, если мы вбрасываем в данном контексте фигуру первого президента России, то скажите, пожалуйста, какие доказательства есть того, что в ГКЧП планировалось сделать его руководителем государства, или одной из групп ГКЧП? Скажите, пожалуйста.

Кургинян: Доказательством являются секретные аналитические записки, которые разрабатывались окружением премьера Павлова, не мною, и которые, так сказать, рассматривались ГКЧП.

Сванидзе: Хорошо.

Кургинян: Доказательством являются также записи, так сказать, переговоров Крючкова с Ельциным и другие документы.

Сванидзе: Какие записи переговоров Крючкова с Ельциным, где они были и какова реакция Ельцина на это?

Кургинян: А Вы не знаете, что Крючков беседовал с Ельциным до путча, до того, что Вы называете путчем?

Сванидзе: Нет, нет, они много раз беседовали, поскольку Ельцин был президентом России, Крючков — председателем КГБ…

Кургинян: Да.

Сванидзе: Они неоднократно беседовали. Но речь идет о том, ведь я ж понимаю, в чем смысл, как это может быть понято, что ГКЧПисты договаривались с Ельциным о свержении Горбачева, я правильно Вас понимаю? Вот меня интересуют доказательства по этому поводу, потому что это обвинение на самом деле в адрес покойного Бориса Николаевича Ельцина. Вот поэтому меня интересует, действительно имело ли… а?

Филатов: Можно я?

Кургинян: В каком виде я должен?

Сванидзе: Нет, я разговариваю с Сергеем Ервандовичем.

Кургинян: В каком виде я должен Вам их представить?

Сванидзе: В любом, это очень серьезное обвинение, понимаете…

Кургинян: У меня есть крайне серьезные…

Сванидзе: Это очень серьезное обвинение.

Кургинян: У меня лично, и я бы не стал обсуждать эту тему вообще, она была бы мне не так интересна, есть крайне серьезные основания настаивать на том, что это было. Но это было не всё.

Сванидзе: Нет, что значит, не всё?

Кургинян: Сейчас я Вам скажу. В последний день…

Сванидзе: Понимаете, я могу с той же степенью откровенности говорить, что, скажем, съедение волком бабушки было операцией, продуманной Красной Шапочкой на предмет захвата власти в лесу. Вот она договорилась с волком, а потом кинула его, сдала его охотникам, чтобы захватить власть в лесу.

Кургинян: Вы топите в иронии существенную политическую информацию.

Сванидзе: Нет, нисколько, нисколько…

Кургинян: Я Вас спрашиваю, чего Вы хотите? Я могу сказать также, что то, что Вы сейчас делаете — у вас в ухе сидит ЦРУ, которое Вам сейчас говорит, что Вы это должны сделать, мало ли что…

Сванидзе: Правильно…

Кургинян: …нам может присниться…

Сванидзе: …именно правильно так, Сергей Ервандович,…

Кургинян: …давайте запишем…

Сванидзе: Именно так. Я могу сказать про того, кто сидит у Вас в ухе. Вот именно поэтому, чтобы не говорить, кто у кого сидит в ухе, я прошу, когда мы оперируем серьезными историческими фактами, быть доказательным, а не голословным. Именно поэтому…

Кургинян: Это относится ко всем?

Сванидзе: Совершенно верно, совершенно верно.

Кургинян: Хорошо. Тогда я Вас спрашиваю, в каком виде Вы хотите получить от меня доказательства?

Сванидзе: В любом, в любом…

Кургинян: В виде свидетельских показаний?..

Сванидзе: Чтобы это было доказательством…

Кургинян: Нет, что Вы… что Вы называете доказательством?..

Сванидзе: …а не пересказ непонятных слухов о том, что первый президент России участвовал в ГКЧП.

Кургинян: Что Вы…

Сванидзе: Я именно так Вас понимаю.

Кургинян: …что Вы называете доказательствами?

Сванидзе: Что-нибудь.

Кургинян: Вы мне должны ответить, а не оценивать мою серьезную информацию как слухи.

Сванидзе: А я ее не могу оценить как серьезную, пока она голословна.

Кургинян: Это называется, что Вы используете здесь свои полномочия в определенном смысле…

Сванидзе: Разумеется, использую.

Кургинян: …для защиты Ельцина от моих обвинений.

Сванидзе: Нет, я защищаю историческую правду.

Кургинян: Какую историческую правду?

Сванидзе: Я хочу ее добиться. Я не хочу, чтобы история была голословно фальсифицирована.

Кургинян: Хорошо.

Сванидзе: Вот Вы бы вывели на экран какое-нибудь доказательство того, о чем Вы говорите. Где это?

Кургинян: Я бы вывел на экран доказательство чего? Доказательство…

Сванидзе: Того, о чем Вы говорите.

Кургинян: …того, что живые…

Сванидзе: Об участии Ельцина во всем этом деле.

Кургинян: Подождите, подождите, минуточку. Доказательство того, что живые люди, имена которых знает каждый осведомленный человек, но которые не хотят себя называть, живые люди, существующие сейчас в процессе, да, это один из вице-премьеров и другие люди, чтобы эти живые люди, я сейчас назвал их имена здесь?

Сванидзе: Нет, ну это слишком…

Кургинян: Знаете что…

Сванидзе: …это слишком высокие имена…

Кургинян: …знаете, о чем речь идет…

Сванидзе: …чтобы они могли быть названы здесь… Конечно…

Кургинян: …это называется «и ключ от квартиры, где деньги лежат»…

Сванидзе: Конечно… Конечно…

Кургинян: «На блюдечке с голубой каемочкой»…

Сванидзе: Вы помните эту знаменитую комедию: «Мое имя слишком известно, чтобы его можно было назвать». Да. Ну конечно…

Кургинян: Ну конечно, ну конечно.

Сванидзе: Все, спасибо.

Кургинян: Пожалуйста.

Сванидзе: Так, пожалуйста, сторона защиты,Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Доказательство № 8.

Сванидзе: Прошу Вас, доказательство стороны защиты.

Материалы по делу.

Из интервью бывшего секретаря ЦК КПСС Геннадия Янаева:

Янаев: Ни одно заседание ГКЧП не было посвящено обсуждению вопроса о штурме Белого дома…

Вопрос: Все же из опубликованных материалов по делу ГКЧП вытекает, что вы были готовы на аресты, силовые действия — вплоть до того, чтобы сбить самолет, если он полетит к Горбачеву в Форос и попытается сесть без санкции…

Янаев: Это мифотворчество… А арестовать, например, Ельцина, если бы хотели, было очень просто… Крючков был все время с ним на телефонной связи. Ельцин предложил ему выступить в Верховном Совете России. Крючков посоветовался со мной, дал согласие, но в итоге ему отказали.

Газета «Труд» от 18 августа 2001 года.

Кургинян: Вот это я имею право вывести на экран, потому что это напечатано в газете «Труд» в 2001 году. А теперь я хочу спросить Юрия Павловича Иванова. Еще раз, Юрий Павлович, как Вы считаете, что такое — продуманное решение не принимать кровь или это они так, как говорят в определенных кругах, повелись, испугались?

Иванов: Я иду по тезису стороны утверждающей. Опять-таки, мой уважаемый процессуальный противник, юрист, говорит: народ это не дал сделать. Народ — понятие очень растяжимое. Вот для меня народ и важен, да, та часть народа, которую представляет Стародубцев, да, а для Вас этот интерес может представлять биржевик Боровой, который в то время ходил со знаменем, и с ним там 200 биржевиков собралось, и они несли свою правду. Народ — понятие очень разнообразное. Я могу сказать, что в адрес ГКЧП поступили сотни, тысячи телеграмм с поддержкой. Да, компартия на улицы не выходила и не вышла, хотя ее запретили. Но вся ваша поддержка, ну вспомните, в то время, вам не даст… не даст мне соврать Филатов, Ельцин призвал к политической стачке и только 130 тысяч по всей стране, только 130 тысяч…

Сванидзе: Время истекло, я прошу прощения.

Иванов: …вышло на улицы. Вы не имели никакой поддержки, у вас ее не было.

Сванидзе: Юрий Павлович, время истекло.

Иванов: Карлики…

Сванидзе: Вы… Вы отвлекаетесь на совершенно несущественные детали.

Дымарский: А там — гиганты…

Сванидзе: Прошу Вас, Леонид Михайлович.

Дымарский: А там — гиганты…

Сванидзе: Ваш вопрос свидетелю защиты.

Млечин: Мы обсуждаем вопрос об использовании силы ГКЧП, давайте вернемся к этому важному вопросу. Если ГКЧП не собиралось пускать в ход силу, хотя оно пустило, ввело танки… Между прочим, два раза это было сделано — 19-го числа — это, чтобы напугать, а потом еще раз. Зачем? Это вот такой интересный вопрос.

Поскольку Вы юрист, я буду зачитывать — не дай бог, я что-нибудь спутаю. Итак, у Вашего клиента, у Владимира Александровича Крючкова, председателя КГБ, был первый заместитель, он же — начальник внешней разведки, генерал-лейтенант Шебаршин. Генерал-лейтенант Шебаршин оставил свои показания, я их цитирую, они не придуманы. 20 августа, на следующий день, Шебаршину доложил командир спецназа внешней разведки Борис Бесков… Спецназ внешней разведки — это подразделение, приготовленное для разведывательно-диверсионной деятельности за территорией границы. Но 19-го числа они были мобилизованы и переданы в распоряжение Крючкова. Итак, начальник спецназа докладывает первому заместителю председателя КГБ…

Сванидзе: Я прошу прощения, Леонид Михайлович, Вы вопрос будете задавать?

Млечин: Да, это вопрос…

Сванидзе: Прошу Вас.

Млечин: Я хочу, чтобы мы получили разъяснение… Проведена рекогносцировка Белого дома. Его вывод, командира спецназа: «Попытка штурма — это будет авантюра», — предупреждает он, — «будет много крови». Тем не менее, докладывает он генералу Шебаршину, в кабинете Гения Агеева — Вы тоже должны знать эту фамилию, это другой заместитель Крючкова — идет обсуждение идеи штурма здания Верховного Совета и Шебаршин звонит Крючкову. «Связался с Крючковым, попросил отменить штурм Белого дома». Крючков смеется, говорит: «Это ерунда, кто это придумал?». И Шебаршин, его первый заместитель, человек, которого он выдвинул, Крючков, который с ним работал, пишет: «Я уже слышал такой смех. Ничего доброго не предвещает. Крючков врет».

Сванидзе: Леонид Михайлович, Вы оставите время свидетелю для ответа?

Млечин: Да. Так вот скажите мне, пожалуйста, и после этого Вы будете говорить, что они не собирались штурмовать Белый дом? Они просто испугались?

Иванов: По делу было… По делу было допрошено полторы тысячи военных сотрудников КГБ, милиции, должностных лиц. Все они рассуждали, когда их привели в состояние готовности, они высказывали самые разные предположения: а что нас заставят, штурмовать, арестовывать. И эти их предположения Вы разбили сейчас сами в цитируемых Вами показаниях, когда на прямой вопрос своего заместителя Крючков смеется и говорит: «Это — ерунда»…

Млечин: И Шебаршин говорит: «Врет Крючков, я его знаю».

Иванов: Значит, штурм никакой не предполагался. И Вы можете увидеть, что даже в обвинительном заключении речь говорится только об обсуждении вопроса штурма. Безусловно, следствием было установлено, что штурма не было…

Сванидзе: Спасибо. Спасибо.

Иванов: …и он не предполагался. А Ваши домыслы — это исторические веселья.

Сванидзе: Я имею объявить, что завтра слушания на эту тему будут продолжены. Завтра, в 21:00, потому что вот и второго дня нам, очевидно совершенно, недостаточно этих слушаний. Сейчас у нас короткий перерыв, после которого я предоставлю сторонам возможность сказать заключительное слово по сегодняшнему дню.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Пожалуйста, заключительное слово сторон по сему дню слушаний. Слово предоставляется стороне защиты. Прошу Вас, Сергей Ервандович.

Кургинян: Я хочу сказать следующее. Если кто-то еще хочет подобными способами обсуждать вопросы пролития крови при штурме ГКЧП, хотя, поверьте, все это было вообще совсем не так, ну просто совсем не так, то это вопрос настолько закрытый, что уж если я его начну обсуждать, Николай Карлович уж такого с меня потребует, что я уж прямо умру тут на месте.

Сванидзе: Не дай бог.

Кургинян: Поэтому… не дай бог… Вопрос здесь заключается не в этом. Каждая домохозяйка хочет знать другое — почему не был арестован Ельцин. Вот это можно было сделать без всякой крови, без всего — взяли в коробочку, увели, не пролив… Почему он не был арестован? В этом есть интрига. Я предложил Вашему рассмотрению интригу, утверждая, что ГКЧП — это несколько групп с очень разными проектами, и в проекты ключевых групп не входил арест Ельцина, не входило пролитие крови. Вот это для нас — самое главное. И с этой линии нас не сбить, потому что мы считаем, что она исторически ужасно важна.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Масса интересных разговоров об играх, версиях, предположениях, а между тем эта история довольно выяснена, и следствие было проведено, и очень многие люди дали свои показания. И за что ни возьмешься, выясняется, что по-другому. Тут нам говорили, что ГКЧП спас Россию, потому что если подписали бы союзный договор, то автономные республики вышли бы из России и развалили ее. А выясняется, что в тексте союзного договора ничего такого нет, этого просто нет. Все эти версии, разговоры о версиях, предположениях, интригах — это просто все разговоры и за этим ничего нет. А что есть? Есть попытка военного переворота, есть ввод войск дважды, тяжелой бронетехники, раз — ввели, чтобы напугать, и второй раз — может быть, чтобы штурмовать, но испугались. И храбрости не хватило, и слава богу, и ума не хватило, и счастье наше. Но еще и люди не дали. Действительно, испугались, боялись. Боялись международную репутацию свою повредить, это все было. Испугались.

Кургинян: Почему не арестовали Ельцина?

Млечин: Не арестовали Ельцина потому что — и на это свидетели ответили много раз — вначале надеялись, что его конфликт с Горбачевым окажется им на руку, и он будет невольным союзником, де-факто союзником, а оказалось — нет, потому что для Ельцина оказались важнее его принципы, а потом уже не смогли. До последней минуты в кабинетах КГБ обсуждался вопрос о том, чтобы штурмовать, и не решились, испугались. И чекисты сами не захотели, и слава богу.

Сванидзе: Спасибо, Леонид Михайлович. Мы прекращаем сейчас наше телевизионное голосование. Завтра слушания по теме «ГКЧП — путч или попытка избежать распада страны» будут продолжены в 21 час.

Часть 3
Сванидзе: Здравствуйте! У нас в России, как известно, прошлое непредсказуемо. Каждое время воспринимает прошлое по-своему. В эфире «Суд времени». В центре нашего внимания — исторические события, персонажи, проблемы, их связь с настоящим. У вас, нашей телевизионной аудитории, также будет возможность высказаться, т. е. проголосовать. Такая же возможность будет у сидящих в зале.

Итак, сегодня третий день слушаний по теме: «ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?»

Дни с 19 по 22 августа 91 года — ярчайшие в новейшей российской истории. Они произвели сильнейшее впечатление на страну. События тех дней были массовыми. В них участвовали и политики, и граждане, и даже правильнее граждан поставить на первое место. Хотя все происшедшее в те дни началось с действий группы людей, которые назвали себя Государственный комитет по чрезвычайному положению. Правда, и с таким громким названием этот коллектив в историю не вошел. Практически, никто не вспомнит их имен. Остались только буквы — ГКЧП.

Итак, напоминаю, основной вопрос сегодняшних слушаний: «ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?»

Мы запускаем голосование для нашей телевизионной аудитории. Номера телефонов Вы видите на экране.

Обвинитель на процессе — писатель Леонид Млечин.

Защитник на процессе — политолог, президент международного общественного фонда «Экспериментальный Творческий Центр» Сергей Кургинян.

Прошу вывести на экран материалы по делу.

Материалы по делу.

«19 августа 1991 года в 6 ч. утра по московскому времени средства массовой информации СССР передают сообщение о введении в стране чрезвычайного положения. Объявляется, что президент Горбачев не способен выполнять свои функции по состоянию здоровья и всю полноту власти берет на себя ГКЧП. Те, кто проснулся позже, весь день смотрели балет „Лебединое озеро“. Его показывали между экстренными выпусками новостей. Для многих этот балет стал символом августовского путча. На улицах Москвы тем временем начинаются настоящие военные маневры. Утром в столицу вводят войска. Борис Ельцин спешно мобилизует своих сторонников. В Москве проходят стихийные митинги в поддержку демократии, раздаются листовки. Вечером того же дня заговорщики дают пресс-конференцию. Их заявления, по словам очевидцев, больше были похожи на оправдания, а сами участники заметно нервничали. Уже тогда многим стало понятно: путч провалился. До масштабных столкновений дело так и не дошло. Поддержать путчистов пришли единицы, да и сами военные не слишком охотно выполняли приказы руководства. Некоторые подразделения даже перешли на сторону демократов. Сегодня историки считают, что августовские события дали Ельцину возможность разделаться сразу с двумя зайцами — Горбачевым и прежней советской командой. Однако до сих пор остаются вопросы: почему общество, которое голосовало за сохранение Союза, отказалось за него бороться? Когда настал переломный момент в августовских событиях 91-го? Или у заговорщиков не было даже шанса на спасение разваливающейся на глазах страны?»

Сванидзе: Итак, начинаем третий день слушаний. Первый вопрос сторонам: «Поддерживала ли страна членов ГКЧП?»

Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович, тезис, свидетель, прошу.

Млечин: Вообще говоря, должна была поддержать, или точнее, должна была испугаться. Мы ж выросли в советское время, и когда такое грозное заявление, когда танки на улицах, страшно должно было быть. Вот поразительная вещь — почти никто не испугался. Знаете, пример, который меня потрясает. Помощник мэра Петербурга, или Ленинграда тогда, Собчака Владимир Владимирович Путин, в ту пору офицер действующего резерва Комитета госбезопасности, подполковник, находится в отпуске, возвращается в Питер, чтобы быть вместе со своим мэром, со своим начальником, хотя прекрасно понимал, какая судьба ждала бы Собчака в случае, если бы ГКЧП действительно победил. Уже тогда министр Пуго требовал отрезать питерский канал, ни в коем случае не давать Собчака на экран, чтобы его никто не видел. Более того, на следующий день, 20-го числа подполковник Путин пишет заявление начальнику Ленинградского областного управления КГБ с просьбой уволить его из рядов Комитета госбезопасности. Демонстративный поступок, делающий ему честь, но очень точно показывающий реакцию людей на ГКЧП — ГКЧП не поддержали.

Вот еще один пример, меня потрясший. Председатель украинского КГБ получает телеграмму вот от клиента нашего уважаемого друга, Владимира Александровича Крючкова, подчиняться распоряжениям ГКЧП. Председатель республиканского комитета обязан разослать директивы в областные управления и приписать «руководствоваться указаниями т. Крючкова». Что он делает, пишет? «Руководствоваться Конституцией». ГКЧП народ не поддержал.

Можно ли я допрошу своих свидетелей? Вот Виталия Наумовича Дымарского, в ту пору заместителя главного редактора газеты «Российские вести». Виталий Наумович, я думаю, что Вы тоже помните те времена. Была ли поддержка, люди на улицы выходили, поддерживали ГКЧП, шли со штандартами «Да здравствует ГКЧП!», слали телеграммы от себя?

Дымарский: Ну, я в какой-то мере согласен с одним из наших оппонентов, который вчера говорил о том, что, вообще, оперировать понятием народ — это вещь довольно такая, спекулятивная. Здесь — народ, там — народ. Но все-таки есть какие-то объективные цифры. Во-первых, даже вот та стачка, о которой была речь. 130 тысяч человек приняли участие. Много это или мало? На мой взгляд, много, когда власти не нравятся даже одиночные пикеты. С другой стороны, с другой… А что с другой стороны? А с другой стороны — ноль. За ГКЧП никто не вышел на улицу, были…

Млечин: Танки, танки.

Дымарский: Ну, это само собой, да, там несколько человек было. Письма трудящихся в органы печати — ну это тоже вещь, мы знаем, как это делается. Но вот интересно, что осталось…

Сванидзе: Время завершается.

Дымарский: Последние цифры. Что осталось 19 лет спустя? 13 % поддерживает ГКЧП, 25 % против ГКЧП и за те демократические силы, которые выступили против ГКЧП, все остальные — затруднились ответить.

Сванидзе: Спасибо.

Дымарский: То есть люди уже не знают…

Млечин: Уже не помнят.

Дымарский: …свою историю.

Сванидзе: Прошу Вас, Сергей Ервандович. Ваш вопрос свидетелю обвинения.

Кургинян: Пожалуйста, когда Вы в последний раз читали эти опросы?

Дымарский: Сегодня утром.

Кургинян: Но это же не единственные опросы?

Дымарский: Нет, наверное.

Кургинян: Ну, потому что я читал опросы, на котором 35 % поддерживает, 15 % — отрицает, а 50 % говорит, что не знает.

Дымарский: Сергей Ервандович, все зависит от того, какая социологическая служба проводила опрос.

Кургинян: Так почему мы должны доверять одним и не доверять другим?

Дымарский: Ну, давайте будем доверять…

Кургинян: Ну, так поэтому я хочу сказать, что опросы — это, как говорил когда-то Нильс Бор, «есть ложь, есть наглая ложь и есть статистика», да?

Дымарский: Да.

Кургинян: Это первое. Второе. Скажите, пожалуйста, а ГКЧП обращался за поддержкой к народу?

Дымарский: А «Обращение к советскому народу»…

Кургинян: А что это?…

Дымарский: …это к кому, это к кому обращение?

Кургинян: Нет, ГКЧП просил народ выходить на улицы? Его поддержать, идти к стенам Кремля? Ну, вот если меня не просят никуда идти, то я как пойду? И, может, я даже помешаю…

Дымарский: А скажите, а те люди, которые у Белого дома, их просили туда идти?

Кургинян: Конечно!

Филатов: А каким образом?

Кургинян: Призывали, как! Призывали, шли речи…

Филатов: Кто призывал?… Кто?

Дымарский: Кто, где?

Кургинян: Скажите, пожалуйста…

Дымарский: Где?

Кургинян: Подождите. Крючков залез на танк?

Филатов: Нет.

Дымарский: Нет, подождите-ка, но… А что?…

Филатов(?): Там информация была…

Дымарский: А что… А Ельцин с танка обращался к жителям Бирюлево?

Кургинян: Да он не обращался к жителям Бирюлево.

Млечин: Они уже собрались…

Кургинян: Ельцин поднял митинговую стихию…

Дымарский: Но там уже митинг был…

Кургинян: …и в ней участвовал.

Дымарский: Люди же сами пришли.

Кургинян: Теперь скажите, пожалуйста, вот Вы представляете себе, что там на самом деле было?

Дымарский: Как, ну я там был.

Кургинян: Нет, хорошо, нет, вот с народом, Вы говорите…

Дымарский: Ну, я там был, да…

Кургинян: Вот я присутствовал на том, как готовился актив московской партийной организации и как этот московский партийный актив готовился выводить 250 тысяч человек.

Дымарский: Так. Где они?

Кургинян: Вы знаете, когда он отказался это делать?

Дымарский: Ну?

Кургинян: Когда ему сообщили, что Ельцин не арестован.

Дымарский: А я думаю, что знаете, почему он отказался такое делать? Потому что 250 тысяч не вышли бы…

Кургинян: Я здесь очевидец. Теперь скажите дальше, Вы читали…

Дымарский: Может, напугались.

Кургинян: …телеграммы, которые посылались и элитой, и народом в поддержку ГКЧП? Вы считаете, что они все были выдуманы?

Дымарский: Я думаю, что они исходили, как Вы сказали, от элиты.

Кургинян: А если…

Дымарский: А чтобы народ присылал телеграммы…

Кургинян: Да вот, присылал.

Дымарский: Кто-то…

Кургинян: Представляете, присылал.

Дымарский: Ну, наверное, были.

Кургинян: Партийные организации посылали и все прочие. Вы знаете, что отвечало ГКЧП?

Дымарский: Да?

Кургинян: Что ничего не надо. «Спасибо, не надо». А скажите, пожалуйста, а когда Вы услышали слова Янаева «Михаил Сергеевич Горбачев — мой друг», ну если бы он сказал, что Михаил Сергеевич Горбачев — преступник, понятно, но если он друг, то кого надо поддержать?…

Сванидзе: Если можно, очень коротко, время истекло.

Дымарский: Так.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, а Вы можете себе вообразить, что Ленин и Троцкий, получив телевидение, так сказать, пустили бы балет «Лебединое озеро». Если их задача заключалась в том, чтобы поднять людей, то люди выходят и говорят с народом денно и нощно. Дальше. И все-таки, почему Ельцин не был арестован?

Сванидзе: Если можно, время, время истекло.

Кургинян: И причем тут народ?

Дымарский: Вот Вы и ответили. Сергей Ервандович, Вы и ответили: «а при чем здесь народ?»

Кургинян: Я говорю о том, что ГКЧП действовал в номенклатурной матрице и совершенно не собиралось опираться на народную поддержку…

Млечин: А это правда.

Кургинян: …а народ безумно хотел поддержать ГКЧП, безумно…

Дымарский: Это правда… Это правда. Но не смог. Ни народ, ни ГКЧП.

Сванидзе: Сергей Ервандович, Сергей Ервандович, прошу Вас, продолжайте, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Пожалуйста, доказательство № 9.

Сванидзе: Пожалуйста, доказательство защиты.

Материалы по делу.

Из интервью бывшего руководителя защиты Белого дома Константина Кобеца: «После событий августа 1991 года мне было поручено возглавить комиссию по рассмотрению причастности руководящего состава Вооруженных сил к ГКЧП. Потому что многие писали шифровки в поддержку ГКЧП, даже некоторые — аудиопленки, и, естественно, после того как все закончилось, надо было разбираться. У меня компроматом была вся комната забита. Я прямо доложил Ельцину, что пока я жив, не допущу 37 года, „ночи длинных ножей“. И пришлось мне принять нелегкое для себя решение уничтожить все бумаги. Жгли целую ночь во дворе Верховного совета». Журнал «Власть», 21.08.2001.

Кургинян: Представляете, сколько бы на экране было, если бы не сожгли.

Сванидзе: Но ведь здесь шла речь о шифровках. Это народ?

Кургинян: Дело заключается в том, что снизу армия от батальона до всего, чего угодно, рвалась поддержать. Вот пальцем шевельни — и этот процесс пошел бы, как лавина, пошел бы, как пожар в лесу, но не пошевелили пальцем, не захотели.

Товарищ Стародубцев, скажите, пожалуйста, как, что Вы думаете по этому поводу, о народной поддержке и о поддержке элиты?

Стародубцев: Я, как участник этого процесса, подтверждаю, что в то время была очень широкая поддержка ГКЧП. Я это говорю не голословно. Мы получили телеграммы о полной поддержке от президента Назарбаева, от Шушкевича, от Кравчука, от оборонщиков Тулы, от крестьян практически всех республик, потому что я — председатель Крестьянского союза, о полной поддержке ГКЧП. Мы понимали, что наши действия, неосторожные действия и призывы людей выйти на улицы приведут к непредсказуемым последствиям. Среди нас не было людей кровожадных, людей, которые не уважали бы свой народ и были бы способны стрелять в свой народ, не было таких людей. Поэтому и, как говорят, мы не победили, потому что мы не пошли на крайние меры, мы не пошли на обострение ситуации во всей огромной 300-миллионной стране.

Кургинян: Юрий Павлович, пожалуйста.

Иванов: Значит, поддержка народа, с моей точки зрения — это не только выход народа на улицы. Это еще и заявления компетентных органов, государственных органов, общественных организаций. В материалах дела, тут на них ссылались, были собраны абсолютно все телеграммы руководителей союзных республик. Кроме того, телефон Крючкова по его просьбе записывался 12-м отделом — отделом, который занимался прослушкой. И этот телефон был красный от звонков руководителей с республик, которые говорили: «Владимир Александрович, правильно делаешь».

И последнее. Я могу вам сказать. Вот сейчас дым развеялся и становится совершенно понятным, что ГКЧПисты забыты не будут. Это наиболее честная часть горбачевской администрации, которая пыталась что-то сделать.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас.

Млечин: Вот когда я слышу разговоры о полной поддержке, о том, что все республики и люди, и крестьяне, прямо так вижу людей, которые пишут телеграммы в адрес ГКЧП, крестьян прямо на поле, на полевом стане пишут «поддерживаю», то такое ощущение, будто ГКЧП одержал победу, что у него все получилось, он остался у власти и мы сейчас живем при ГКЧП. ГКЧП-то рухнул, значит, никто-то его и не поддерживал, вы меня, конечно, извините. Вот правильно господин Иванов сказал: «заявления компетентных органов». Вот заявлений компетентных органов было сколько угодно, правильно Вы сказали. В первый день, когда страх был, ой народ у нас напуганный, конечно, со страху боялись, а как увидели, что не страшно, выяснилось, что никто ГКЧП и не поддерживает.

Вот скажите мне, господин Стародубцев, Вы видели этих людей, Вы с ними сидели, про присутствующих разговора нет. Ну не потому ли никто их не поддержал, что ну невозможно таких людей-то поддержать, бог мой? Ну, посмотрите на них.

Стародубцев: Господин Млечин, убеждений своих я не менял всю жизнь.

Млечин: Не об убеждениях…

Стародубцев: Ни при каких обстоятельствах.

Млечин: Да ради бога…

Стародубцев: Даже под дулом автомата.

Млечин: Тут Вам никто не угрожает…

Стародубцев: И то, что…

Млечин: Вы в безопасном месте.

Стародубцев: И то, что я сказал, я каждую телеграмму читал своими глазами, каждый член ГКЧП прочел эту телеграмму, и я этим телеграммам верил. Я с оборонщиками Тулы, три раза мне звонили оборонщики Тулы, и поддерживали, о полной и прямой поддержке…

Млечин: А куда же они все делись, куда же они все убежали…

Стародубцев: Оборона Тулы…

Млечин: …рассыпались-то?

Стародубцев: Если бы, еще раз повторяю, хоть один член ГКЧП был настроен против собственного народа и был готов к применению резких мер, мы бы победили. Именно, там были люди все из народа и боролись за народ. И поэтому, поэтому не победили. Да Вы это прекрасно все понимаете.

Млечин: Да, я просто хочу уточнить. Если бы поубивали людей, тогда бы победили…

Сванидзе: 20 секунд добавляю.

Млечин: …правильно я Вас понимаю? Вы это хотите сказать?

Стародубцев: При чем тут «убивали»? При чем тут…

Млечин: Ну как, Вы сказали «проявить жесткость», ну как, как?…

Стародубцев: Это Вы говорите, а я говорю, что не убивали, ни в коем случае…

Млечин: А Вы имеете в виду… а что надо было сделать?

Стародубцев: Достаточно одного холостого выстрела из тысячи орудий, холостого, и вся эта публика разбежалась бы.

Сванидзе: Так, перерыв, пожалуйста, короткий, после чего мы продолжим наши слушания.


Сванидзе: Продолжаем третий день наших слушаний по теме «ГКЧП — путч или попытка избежать распада страны?».

Вопрос сторонам: мог ли ГКЧП сохранить Советский Союз? Пожалуйста, сторона защиты, Сергей Ервандович, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Для меня этот вопрос как для политолога давно внутренне решен. Я занимаюсь этим 19 лет. Я могу сказать, что для меня такое ГКЧПисты. Во-первых, это люди, которые прекрасно могли действовать на своей номенклатурной территории. Дайте Стародубцеву управлять сельским хозяйством — и поля будут засеяны. Но они не могли действовать на совершенно чужой территории. Кроме того, ГКЧП состоял из групп, которые действительно смертельно были несоединимы друг с другом по вопросу о том, что делать: Ельцина делать президентом СССР, что-нибудь еще делать и так далее. Такую точку зрения я сумел сформулировать на основе очень большого количества информации.

А теперь я хотел бы, чтобы Виктор Имантович Алкснис сказал бы нам, что он думает по поводу того, мог ли ГКЧП сохранить Советский Союз.

Алкснис: Несомненно, ГКЧП мог сохранить Союз, и к тому были объективные обстоятельства. За 4 месяца до этого более 70 % населения выступило за сохранение страны. Высшие органы власти Советского Союза: Съезд народных депутатов СССР, Верховный Совет СССР, а я был Народным депутатом СССР, я знаю настроение в зале — мы были готовы в любой момент собраться на заседание и ввести в стране чрезвычайное положение. И для нас до сих пор непонятно, почему ГКЧП не обратился к высшему органу власти страны, чтобы ввести чрезвычайное положение, и тогда бы никаких обвинений, что это заговор, что это переворот, не было бы. Общество было готово, армия ждала команды, армия ждала команды только, потому что то, что творилось в стране, армия это прекрасно понимала.

Я могу привести такой пример. Об этом никто не говорит, но единственной республикой, союзной республикой в Советском Союзе, где победил ГКЧП, была Латвия, об этом никто не говорит. Но там армия не участвовала. Всего лишь 200 человек рижского ОМОНа начали действовать, как им положено для наведения порядка, не стреляя в воздух, но они взяли без единого выстрела Совмин, телевидение, радио, никто не выходил на демонстрации, никто не протестовал. Все спокойно разошлись — те самые идеологи национальной независимости — по домам и сидели, потому что почувствовали, что дело пахнет керосином. Сидели и не пикали до 21-го числа, когда они полетели, ГКЧПисты. Вот тогда все вышли на улицы, все протестовать, с флагами, «Долой ГКЧП» и т. д. Горбунов наш, председатель Верховного Совета Латвии, бывший секретарь ЦК компартии Латвии по идеологии, позвонил командующему войсками округа Кузьмину Федору Михайловичу, депутату народному СССР, моему коллеге, и говорил: «Федор Михайлович» — это утром 19-го — «Вы знаете, Вы ж понимаете, что я член КПСС, я нормальный, ну просто вот так получилось, что вот оказался не там вот случайно, но я все равно готов, вот, действовать, выполняя решения ГКЧП». Все струсили, вот эти все удельные князья, которые растаскивали нашу страну, 19 августа струсили все…

Сванидзе: Время завершается, Виктор Имантович.

Алкснис: Но проблема в том, что действительно не хватило воли политической пойти на жесткие решительные меры. Не надо было вводить войска в Москву, не надо было. Это действительно ошибка серьезная ГКЧП. Нечего танками пугать москвичей. Но то, что надо было проводить спецоперации, как это сделал Ярузельский в 80-м году в Польше, и интернировать, подчеркиваю, интернировать руководство Российской Федерации, в первую очередь, Ельцина и его окружение, интернировать, отвезти в санаторий, пускай отдыхает, интернировать наиболее активных, да, в том числе, журналистов и т. д., но…

Сванидзе: Спасибо, спасибо, я понял Вас.

Алкснис: Подождите, сейчас я заканчиваю. Но мы этого не сделали, вернее, они этого не сделали. И в этом их вина и беда. Я был в составе официальной делегации Госдумы лет 5 назад, в 2005 году, по-моему, в Китае…

Сванидзе: 10 секунд буквально.

Алкснис: И вот там один из соратников Дэн Сяопина, великого Дэн Сяопина, который был идеологом китайских реформ, сказал нам такую вещь: «Вы, ваша вина и беда в том, что вы не пошли на свою площадь Тяньаньмэнь. Мы», — говорит, — «в 89-м году пошли. Да», — говорит, — «мы погубили тысячи людей на этой площади, но мы спасли миллиард китайцев. Сегодня», — говорит, — «Китай — процветающая страна, идущая семимильными шагами в будущее»…

Сванидзе: Спасибо, спасибо.

Алкснис: «Вы проиграли свое будущее в августе 91 года».

Сванидзе: Спасибо.

Филатов: А можно вопрос задать?

Сванидзе: Спасибо.

Филатов: Можно вопрос задать?

Сванидзе: Леонид Михайлович, прошу Вас…

Млечин: Да, да, пожалуйста.

Сванидзе: …если есть время, предоставьте возможность задать вопрос Сергею Александровичу.

Млечин: Конечно.

Сванидзе: Прошу Вас.

Филатов: Господину Алкснису хочу задать вопрос как депутату.

Алкснис: Да.

Филатов: Вы можете мне перечислить позиции, по которым можно было вводить чрезвычайное положение в стране?

Алкснис: Я могу сказать, что по Конституции СССР…

Филатов: Нет, в законе о чрезвычайном положении…

Алкснис: Я могу сказать…

Филатов: В законе…

Алкснис: Да.

Филатов: …о чрезвычайном положении Советского Союза…

Алкснис: Да.

Филатов: …там есть несколько пунктов, по которым можно вводить чрезвычайное положение…

Шейнис: Четыре пункта.

Филатов: Четыре пункта.

Алкснис: Я могу сказать, что после выступления…

Филатов: Нет…

Алкснис: …председателя… Нет, подождите, подождите.

Филатов: Да не подождите. Вы мне перечислите 4 пункта. Я хочу понять, по какому основанию вы могли…

Алкснис: Да не хочу я перечислять вам эти пункты. Я могу сказать, что когда страна гибнет, гибнет страна…

Сванидзе: Все, спасибо.

Алкснис: …когда все докладывают, что все, управляемости нету…

Филатов: Я понял.

Алкснис: …экономика разрушена…

Филатов: Я понял.

Кургинян: Вы можете мне перечислить пункты, по которым можно расстрелять Белый дом?

Сванидзе: Спасибо.

Алкснис: Поэтому, в той ситуации, я говорю, мы были готовы ввести чрезвычайное положение.

Филатов: Я могу сослаться на решение Конституционного Суда.

Кургинян: О том, что это нельзя делать.

Сванидзе: Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Кургинян: У вас то революционная необходимость, то законничество.

Филатов: Это у вас.

Кургинян: Нет, нет.

Филатов: В ваше время было к закону ближе…

Кургинян: Ваше время — это власть тьмы.

Сванидзе: Господа, господа. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Мы слышим массу тут голословных утверждений. Можно в порядке задавания вопросов попросить вывести доказательство № 14, оно нам пригодится сильно.

Сванидзе: Прошу доказательство обвинения.

Материалы по делу.

Из газеты «Аргументы и факты» от 23 августа 1991 года:

«Киев. Президиум Верховного Совета Украины констатировал, что на территории Украины чрезвычайное положение не вводится и оснований для этого нет.

Тула. Президиум Тульского городского Совета народных депутатов принял решение неуклонно исполнять Указы Президента РСФСР от 19.08.91 и не выполнять решения, изданные от имени Государственного комитета по ЧП в СССР.

Якутия. Председатель Совета Министров Якутской-Саха ССР Климент Иванов заявил, что никаких ограничений их деятельности руководством республики не предполагается.

Газетам рекомендовано публиковать все последние Указы Президента РСФСР Ельцина».

«Аргументы и факты» № 33 (566)

Млечин: Я крайне сожалею, что ушел господин Стародубцев, который… товарищ Стародубцев, который нам рассказывал о том, что Тула поддержала ГКЧП. Единственная законная власть, которая существовала в тот момент в городе Туле…

Кургинян: Дату надо смотреть.

Млечин: …высказалась против ГКЧП. Что касается…

Кургинян: (вздыхает).

Млечин: …слов тут Виктора Имантовича, то здесь прозвучало «посадить, интернировать политиков, журналистов». Это прямой антиконституционный призыв, это прямой такой преступный призыв, это прямой призыв к нарушению закона, всяческого, неоправданный ни в какой ситуации, потому что никто из журналистов не был врагом, никто из руководителей России не был врагом, и даже в союзном руководстве тоже не было врага, были не очень умелые люди в ГКЧП, но их тоже сажать за это не надо, за неумелость. Такой призыв, с моей точки зрения, является преступным. Я задавать вопросы человеку, публично призывающему кого-то сажать без суда и следствия, не буду.

Сванидзе: Вы отказались от вопроса, это Ваше право. Ваш тезис, Ваш свидетель.

Млечин: Мог ли ГКЧП, ну, предположим, оказались там более толковые, более умелые люди, пустили в ход силу, как говорил Стародубцев, выстрелили, не знаю, холостыми или еще какими-то, остались у власти. Сохранился бы Советский Союз или нет? Пожалуйста, Виктор Леонидович, давайте с Вас начнем.

Шейнис: Отвечаю. Я думаю, что в той конкретной ситуации 91 года ГКЧП мог бы победить и убрать с политической арены своих противников. Но сразу возникает два принципиальных вопроса. Первый вопрос: как долго это продолжалось бы? И второй вопрос: какой ценой это было бы сделано? Вот господин Алкснис говорит: «армия ждала приказа». Ну, у каждого из нас свой опыт. У меня свой опыт. 19-го, 20-го и утром 21 августа я непрерывно с группой депутатов разъезжал по воинским частям. И я могу засвидетельствовать, что позиция даже офицеров, не говоря уже о солдатах, была такова: не дай бог, чтобы армию пустили в дело. Это мой опыт, мои наблюдения. Я это описывал, я это мог бы поместить на экран. Теперь. Мне кажется чрезвычайно…

Сванидзе: 10 секунд, Виктор Леонидович.

Шейнис: …чрезвычайно важным главный вопрос: какой ценой это было бы сделано? Отвечаю одним словом: это попытались сделать, попытались сделать в Югославии. Вы ссылались на Китай, я ссылаюсь на Югославию, я думаю, что Югославия гораздо ближе нам по целому ряду параметров. И вот цена…

Сванидзе: Спасибо.

Шейнис: …была бы неизмеримо…

Млечин: Вы имеете в виду кровавую войну, которая развернулась в Югославии.

Сванидзе: Спасибо.

Шейнис: Именно это.

Сванидзе: Спасибо.

Млечин: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Сергей Ервандович.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, Вы говорите о цене того, с помощью чего ГКЧПисты сохранили бы Союз. Я Вам должен сказать, и это зафиксировано, что 18 августа я выступал по 1-ой программе центрального телевидения и сказал, что в танках сидят солдаты, читающие журнал «Огонек», и что не сила, а политическая и идеологическая борьба могут победить в борьбе за Советский Союз. Я должен Вам сказать, что Алкснис никогда не участвовал ни в каких ГКЧП, он собирал большинство на Съезде народных депутатов, хотел политической победы, и это было его кредо, я при этом присутствовал. Здесь сидит Руцкой, который задним числом трагически переосмысливает определенный опыт. Скажите, пожалуйста, об одном. Вот Вы говорите, что за что-то была бы заплачена трагическая цена и это ужасно — я согласен. Но за то, что этого нет, ведь тоже уплачена и будет уплачена трагическая цена. Как Вы соотносите эти цены?

Шейнис: Я Вам отвечу. Дело в том, что в августе 91 года вопрос о том, сохранять или не сохранять Советский Союз, был отодвинут на второй план. Главный вопрос, который тогда решался, сохранить или не сохранить советский социалистический строй. Вот, по сути дела, был нерв-вопрос. Вы чуть раньше говорили о том, что, дескать, вот, страна и советский строй, советские социалистические порядки и т. д. Вот благодаря тому, Сергей Ервандович, что потерпел поражение ГКЧП, мы имеем с Вами возможность сегодня дискутировать. Хотя, на мой взгляд, мы сегодня далеко отброшены назад от августа 91 года…

Кургинян: И несколько миллионов детей…

Шейнис: Но… но…

Кургинян: …и незасеянные поля.

Шейнис: Вы… Вы… одну минуточку, не перебивайте меня.

Кургинян: Ну почему … я один раз.

Шейнис: Но…

Кургинян: Руцкого на каждом слове.

Шейнис: Но, тем не менее, тем не менее, мы имеем возможность высказывать разные точки зрения. Люди, которые возглавили ГКЧП, и, прежде всего, господин Крючков, очень хорошо нам известный, установили бы тот режим, который существовал в Советском Союзе до 85 года. Мои товарищи, я и не 130 тысяч, а много сотен тысяч людей, пришедших к Белому дому, сотни тысяч в Ленинграде, не хотели восстановления того режима, который у нас был до 85 года…

Сванидзе: Время истекло.

Шейнис: …и с которым связал свои цели ГКЧП.

Сванидзе: Время истекло.

Кургинян: И это оправдывает, это оправдывает все издержки, вот можно заплатить распадом страны, гибелью миллионов…

Сванидзе: Так, я прошу… прошу прощения…

Кургинян: …за то, чтобы иметь этот демократический комфорт, да?

Сванидзе: Время истекло. Перерыв, небольшой перерыв, после которого мы продолжим и уже будем завершать наши слушания.


Сванидзе: В эфире «Суд времени». Последний вопрос наших трехдневных слушаний: Можно ли назвать события августа 91 года революцией?

Пожалуйста, сторона обвинения, Леонид Михайлович.

Млечин: Благодарю Вас.

Сванидзе: Вам слово.

Млечин: Как все смешалось. С одной стороны, ГКЧП и крах его, и распад Советского Союза, который он спровоцировал, а с другой стороны — да, вот то, что можно назвать революцией, — это внезапное крушение вот этого политического строя. Я помню, какая толпа собралась у Старой площади смотреть, как уходят работники ЦК КПСС. Я понимаю, что это было злорадство. Это было… это плохое чувство, оно несимпатично, это было злорадство. Рухнула вот эта опостылевшая, надоевшая система, рухнули эти чиновники, вот эти вот люди, ГКЧП, вот эти вот… персонажи, рухнули, исчезли, они перестали быть начальниками, они перестали быть людьми, которые давят на нас, перестали быть обитателями важных кабинетов, люди, которые проносятся в черных лимузинах и определяют, что нам делать. Да, революция, так?

Вот можно я допрошу своего свидетеля, Сергея Александровича Филатова. Сергей Александрович, да, поразительным образом все сошлось вместе: ГКЧП, распад Советского Союза, что стало следствием ГКЧП, и такая революция, действительно, свержение политического строя, по существу?

Филатов: Ну, она подпадает под определение, вообще, революции, смена, там, политического, экономического строя, но, на самом деле, конечно, я бы назвал это словом «трагедия». Трагедия во всех смыслах, потому что отбросила нашу страну на десятки, может быть, лет и в экономическом плане…

Млечин: А революция — почти всегда трагедия на самом деле…

Филатов: Да, к сожалению, да. Но, честно говоря, я как-то вот слушаю все это, особенно, ту сторону, когда начинают оправдывать действия ГКЧП, мне так грустно становится. Неужели мы 20 лет потратили для того, чтобы сегодня дискутировать и доказывать, что нужно было вернуться в ту эпоху времени. Ведь та эпоха времени, мы прекрасно понимаем, что она из себя представляла, и Горбачев постепенно начал переводить это на новые законодательные рельсы. До этого была искусственно созданная советская система, были исполкомы, законодательные органы, были, так сказать, представители власти, но на самом деле, мы знаем, что страной-то управлял ЦК КПСС и партийные органы, и Комитет государственной безопасности. Мы ушли от этого, мы ушли от слежки за нами, мы ушли от давления, которое было, так сказать, за каждым из нас, мы ушли строить новую страну совершенно. И когда здесь начинают издеваться над словом «свобода», то надо понимать, что свобода-то нужна была для того, чтобы построить новые экономические, новые политические отношения…

Кургинян: Я протестую. Никто и никогда не издевался над священным словом «свобода».

Сванидзе: Я… Я принимаю это замечание, я тоже не слышал, чтобы издевались над словом «свобода».

Филатов: Ну, сегодня не издевались, на этом заседании. Вообще, к сожалению…

Кургинян: Я протестую. Никогда из моих уст Вы не услышите ничего плохого по поводу свободы.

Филатов: Кургинян, я Вас не обвиняю, все, не надо…

Сванидзе: Продолжайте, пожалуйста, Сергей Александрович.

Филатов: Извините, если я Вас обидел этим словом, прошу прощения…

Кургинян: Вы не обвиняете, а, прошу прощения, клевещете.

Филатов: Слово «свобода», я знаю, что много раз применяли для того, чтобы дискредитировать вообще все то, что несет демократия, к сожалению. Поэтому, конечно, в каком-то смысле, это произошла революция. Она не готовилась никем, она произошла стихийно, но трагические результаты здесь значительно больше, чем то, что мы получили вот после ГКЧП.

Млечин: Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Прошу Вас, Сергей Ервандович, Ваш вопрос стороне обвинения.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, а сколько было черных лимузинов, которые назывались «членовозами», или вот этих ЗИЛов, какие там, 130… 130-е, да, я прошу прощения, я уже не помню…сколько этих бронированных лимузинов было у советского руководства? Ну, примерно? Девять.

Филатов: В Кремле надо узнать.

Кургинян: Девять. Значит, мы освободились от девяти отечественных ЗИЛов…

Филатов: Не девять, сколько там в Политбюро…

Кургинян: …мы получили, мы получили тысячи бронированных шестисотых «Мерседесов» с гудящими охранами, мы получили вакханалию всего того, от чего, как Вы говорите, ушли! Мы ушли от каких-то номенклатурных дач, которые у них отбирали, мы пришли к виллам размерами до десятков тысяч квадратных метров. Вы все время говорите так, как будто мы существуем в 92 году и мы не знаем, куда пришли! А мы уже знаем! И так говорить, по-моему, нельзя.

Теперь я спрашиваю, если это… давайте к теории, к хорошим вопросам, это настолько очевидно. Скажите, пожалуйста, если это революция, то чья? Каков характер этой революции, она буржуазно-демократическая, какая? Какова ее классовая база, или опорный слой, это на разных теориях, что это за революция?

Филатов: На самом деле, встретились две силы: сила, которая хочет для страны демократию и новые экономические условия, и силы, которые пытаются оставить и сохранить старое. Вот противодействие этих сил через ГКЧП, они создали ситуацию революции, когда победила первая сторона.

Кургинян: Скажите, пожалуйста, но Вы же видите, что победила худшая часть номенклатуры…

Филатов: Нет, Вы говорите о сегодняшнем дне или говорите?…

Кургинян: Да сразу же…

Филатов: Нет, но сегодняшний день…

Кургинян: Да сразу же…

Филатов: На сегодняшний день после ГКЧП прошло три смены власти

Кургинян: Это фазы одной революции?

Филатов: Да нет, конечно…

Кургинян: Значит, была революция, а потом наступила контрреволюция, да?

Филатов: Я не знаю, контрреволюция или что…

Кургинян: А как?

Сванидзе: Время истекло.

Филатов: Но во всяком случае, ситуация менялась с приходом к власти разных людей.

Кургинян: Эта революция создала новый базис, новые производительные силы? Эта революция спасла нас от бездомных детей?

Филатов: Нет, ну не надо такие слова…

Кургинян: Эта революция спасла нас от криминалитета?

Филатов: Не надо такие слова применять, как «спасла», потому что, Вы знаете, что всякая революция имеет очень тяжелые последствия своего развития, дальнейшего развития страны.

Кургинян: На ближайшие 200 лет, да?

Сванидзе: Спасибо.

Филатов: Не знаю, это Вы вот так говорите «200 лет».

Кургинян: Понятно.

Филатов: Это, кстати говоря, это можно… это можно было бы сделать все и быстрее, если бы не было противодействия, в том числе, и тех сил, которые защищали ту номенклатурную систему.

Кургинян: Значит, да, это…

Филатов: И во власти сегодняшней тоже…

Сванидзе: Так, спасибо, коллеги.

Кургинян: Вы знаете, как это называется, «пережитки предыдущего строя», да?

Шейнис: Нет. Вы исходите из того, что все, что мы имеем сегодня — это последствия августа.

Филатов: Да.

Шейнис: На самом деле…

Кургинян: А как еще?

Шейнис: …реальный процесс был намного сложнее.

Филатов: Сложнее, конечно.

Шейнис: И я с Вами в оценке того, что существует сегодня, по-видимому, соглашусь, если не на 100…

Сванидзе: Спасибо.

Шейнис: …то на 95 процентов.

Сванидзе: Спасибо, спасибо, коллеги. Мы продолжаем, все-таки, наши слушания. Сергей Ервандович, Вам слово, Ваш тезис, Ваш свидетель.

Кургинян: Все, что мы видим, слишком печально, для того чтобы иметь право называться революцией. Мы видим оскудение культуры, не сумевшей создать за 20 лет не только ничего великого, но и ничего по-настоящему крупного. Мы видим, как разваливается индустрия, мы теряем уже не только интеллигенцию, но и рабочий класс. Если нам говорят, что главная задача — модернизация, значит, за 20 лет никакой модернизации нет. А что сделано? По моей оценке, запущен новый виток регресса. Он был, может быть, стабилизирован, но не преодолен.

И я хочу спросить Александра Руцкого, согласны ли с моей точкой зрения? И я прошу Вас, если не согласны, то опровергните ее.

Руцкой: Ну, Вы знаете, говорить о революции… я бы предложил бы говорить все-таки…перейти в плоскость государственного строительства. Дело в том, что Советский Союз — это было государство, с которым считался весь мир и благодаря которому поддерживался политический и военный баланс сил в мире. Не надо об этом забывать. Сегодня пытались ГКЧП ввести в плоскость преступников, то есть путч, совершенный этими людьми — это преступление. Тогда, естественно, возникает вопрос: а Беловежский сговор троих — Шушкевича, Кравчука и Ельцина — это не преступление? Если ни один из них не имел конституционного права подписывать подобный договор, и никем не был уполномочен подписывать данный договор. Так вот после подписания Беловежского сговора, о котором вице-президент узнает по радио, собираясь ехать на работу: все делалось в тайне, готовились документы в тайне…

Филатов: Не по радио… Я приехал, Вам сказал, да.

Руцкой: Вот это, вот это — не преступление. Поэтому, знаете что, уважаемые господа, мне нравится, когда… не нравится, вернее, когда ведущие сотрудники коммунистического журнала, секретарь парткома завода, еще один здесь сидел ведущий специалист коммунистического журнала, говорят о ненавистном коммунистическом строе, то Вы знаете, мне с этими людьми просто неприятно беседовать. Вы уж будьте какими-то последовательными. Ели из одной кормушки, потом подсунули другую кормушку и в ту, предыдущую кормушку непременно нагадили. Так же и поступили с Советским Союзом. Нельзя было рушить эту страну. И если бы Горбачев, которого я привез из Фороса, а его никто там не арестовывал, взял ситуацию в свои руки, занялся вопросом пересмотра этого договора, проекта договора, привел бы его в соответствие, чтобы страна представляла из себя страну, а не нагромождение территорий, не было бы никаких Беловежских сговоров, был бы Советский Союз, не было бы страданий тысяч, миллионов людей, которых бросили, своих же соотечественников, за границей, не было бы моря крови, не было бы разваленной экономики страны, были бы Вооруженные Силы, способные защитить…

Сванидзе: Время кончилось.

Руцкой: …нашу страну, а сегодня это просто насмешка…

Сванидзе: Александр Владимирович, время кончилось.

Руцкой: …не было бы уничтожено сельское хозяйство, промышленность…

Сванидзе: Александр Владимирович, Вы слышите меня?

Руцкой: Минуточку…

Сванидзе: 10 секунд Вам даю.

Руцкой: Поэтому, уважаемые господа, я согласен со Сванидзе в том плане, что «Суд времени». Действительно, время осудит нас. Так вот, время показывает, сегодняшнее время, что то, что было сотворено в 91 году — а я категорически выступал против на Верховном Совете, когда ратифицировался Беловежский сговор…

Сванидзе: Александр Владимирович…

Руцкой: Вице-президент был против — меня никто не послушал. А сегодня пришло время сказать правду, правду сказать людям…

Сванидзе: Так, спасибо.

Руцкой: …которые потеряли великую державу — Советский Союз.

Сванидзе: Спасибо, время истекло. Время истекло. Прошу Вас, Леонид Михайлович, вопрос свидетелю.

Млечин: Когда я слушаю Александра Владимировича, призывающего говорить правду, я никогда не могу понять, к какому периоду он относится с пожеланиями говорить правду. Вот я, правда, работал в журнале советском, да, в международном отделе, про Японию писал, но я никогда не был там большим начальником, как Вы, и из одной кормушки не переходил в другую — у меня ни тогда, ни сейчас ее не было. И у меня, между прочим, машины ни тогда, ни сейчас не было, у меня даже водительских прав нет, да. Вот, поэтому я не могу принять участие в этом разговоре о кормушках, к сожалению, в отличие от Вас. И кто голосовал за решение Верховного Совета о суверенных правах Российской Федерации, кто был вице-президентом вместе с Ельциным? Вы что, ушли в отставку после Беловежья, Вы проголосовали, Вы пошли в Верховный Совет тогда и проголосовали против? Вы ничего этого не сделали, а теперь, через много лет нам, которые в этом не участвовали, предъявляете претензии. Это с чего это?

Руцкой: Вопрос?

Млечин: Когда Вы говорили правду, тогда или сейчас? Нет, у меня никаких вопросов нет, что Вы.

Руцкой: Можно ответить?

Кургинян: А так можно?

Сванидзе: Спасибо.

Кургинян: Так можно?

Сванидзе: Вы хотите ответить?

Руцкой: Да.

Кургинян: Он имеет право ответить.

Сванидзе: Да, конечно, пожалуйста, прошу Вас.

Руцкой: Я Вас назвал ведущим специалистом коммунистического журнала.

Млечин: Не был ведущим специалистом…

Руцкой: Не надо путать, не надо путать…

Млечин: …никаким не был специалистом, совсем.

Руцкой: Теперь, что касается вице-президента. Я от начала и до конца, до 93 года, занимал ту позицию, в которой клялся своему народу. Так вот, принимая присягу на верность служения Советскому Союзу — в отличие от Вас, я служил Советскому Союзу, защищал его интересы, награжден высшими наградами Советского Союза, награжден, за то, что выполнял свой долг, как положено — в отличие, подчеркиваю, от Вас — от флага на бане, в которую сторону ветер, в ту сторону и флаг. Поэтому я говорил, и делал акцент на то, мы все тогда кем-то были, но позицию в отношении своей страны, своего народа менять нельзя никому, нормальному, подчеркиваю, человеку. Я отстаивал, и буду отстаивать интересы народа. А вот по поводу того, что не сложил полномочия, я Вам докладываю: три раза я писал заявления о сложении полномочий и передавал Борису Николаевичу. Не подписывались эти заявления лишь только потому, что задавался встречный вопрос: «Буду ли я выступать на Съезде народных депутатов?». Освободить от занимаемой должности вице-президента имел право не Ельцин, а Съезд народных депутатов. И когда я говорил, что я буду обосновывать это заявление, это заявление не подписывалось.

Сванидзе: Спасибо. С личной политической биографией Александра Владимировича Руцкого мы в какой-то мере разобрались. Посмотрим, в какой мере мы разобрались с темой наших слушаний. Возможность заключительного слова предоставляется обеим сторонам. Пожалуйста, прошу Вас, сторона защиты, Сергей Ервандович, Ваше заключительное слово по теме.

Кургинян: Я все время думаю об этих людях. Часть из них уже умерла. И когда говорят, что они сотрутся из памяти, то я клянусь, что они не сотрутся ни из моей памяти, ни из памяти моей семьи. Я буду помнить их, пока жив, и я завещаю эту память своим детям и внукам. Потому что я помню их людьми бесконечно материально аскетичными. Что такое Крючков по сравнению с современной номенклатурой, невозможно даже себе представить, я никому не могу это рассказать. Я знаю, кто эти люди, это прекрасные люди. Я знаю твердо, что они пошли на это, потому что они хотели остановить распад окончательный державы. Я знаю, что они не пролили крови. Я знаю, что на их место пришла другая номенклатура…

Сванидзе: Ваше время истекло, Сергей Ервандович.

Кургинян: …бесноватая, вороватая, и я бесконечно люблю и уважаю этих людей. Вот в чем моя позиция.

Сванидзе: Спасибо, Сергей Ервандович. Леонид Михайлович, прошу Вас.

Млечин: Вообще, очень интересное получилось обсуждение, мне кажется. Все три дня спорили так жестко. Это свидетельствует о том, что нам интересно, и мы хотим понять, что тогда произошло. Не могу согласиться со своим достопочтенным коллегой: кровь они пролили и намерения их были, увы, не столь бескорыстными, к сожалению, это установлено, каждый из них крепко держался за свое кресло, которого они лишились бы, впрочем, лишились и так, но уже по собственному неумению. Но это все личные мотивы, все не имеют значения. Результат истории с ГКЧП известен: Советский Союз распался. Если бы, я повторяю это вновь и вновь, не было бы ГКЧП, и был бы подписан союзный договор, существовало бы сейчас единое государство, и мы жили бы лучше. Потому что распад Советского Союза, такой внезапный, разрезал все экономические связи между республиками и они пострадали от этого, и пострадали мы все. После ГКЧП никакой возможности сохранить не было, на следующий же день после их крушения…

Сванидзе: Ваше время истекло, Леонид Михайлович.

Млечин: …все побежали в сторону. А если бы этого не произошло, жили бы мы сейчас в едином государстве. Спасибо.

Сванидзе: Спасибо. Сейчас мы прекращаем телевизионное голосование, и я прошу проголосовать зрителей в нашем зале.

Напоминаю вопрос: «ГКЧП — путч или попытка избежать распада страны?».

Пожалуйста, возьмите свои пульты.

Голосование закончено, прошу вывести его результаты на экран.

Итак, результаты голосования: 57 % зала считает, что это путч, и 43 % зала считает, что это попытки избежать развала страны.

Сейчас короткий перерыв, после которого мы объявим результаты телевизионного голосования.


Сванидзе: Человеку свойственно забывать. Память умеет выбрасывать неприятное, болезненное, постыдное. С исторической памятью сложнее, особенно, в XX веке. Десятилетия советской власти прожиты безропотно, хотя было смертельно тяжело. Потом, во второй половине этой власти стало полегче, и тогда жизнь начала вызывать критику, даже возмущение, а власть стала вызывать насмешки. А потом и вообще на нее плевать хотели. Когда началась перестройка, обрадовались, оживились. Гласность переросла в свободу слова. Жизнь стала усложняться. Власть не знала, что делать в этой усложняющейся жизни. К тому же, люди во власти были разные. И некоторые из них отчетливо поняли, что власть в привычном советском смысле может действительно закончиться. При этом у значительной части общества, и не только в столице, но и в провинции, возникло совершенно неожиданное и необычное ощущение, что на жизнь в стране можно влиять, что все мы что-то, да значим. И в августе 91 года мы победили. Все, что происходит потом — тяжело, неоднозначно, разочаровывает. Многим из протеста хочется голосовать и за коммунистов. А от грандиозных событий августа 91 года, о которых помнить бы всю жизнь, как о полете в космос, внукам бы рассказывать, ничего в исторической памяти не осталось, кроме случайных, корявых букв — гкчп.

Это мое личное мнение.

А теперь выведите, пожалуйста, на экраны результаты телевизионного голосования.

Результаты телефонного голосования страны вы видите на экранах:

7 % — путч,

93 % — попытки избежать распада страны.


Оглавление

  • 01. «Беловежское соглашение»: катастрофа или меньшее из зол?
  • 02. Гай Юлий Цезарь: губитель республики или спаситель государства?
  • 03. Гайдар: созидатель или разрушитель?
  • 04. Коллективизация это преступная авантюра или страшная необходимость?
  • 05. События осени 93-го года — выход из тупика или крах демократического проекта в России
  • 06. Николай II — достойный правитель или лидер, приведший страну к краху?
  • 07. Присоединение Прибалтики к Советскому Союзу — выигрыш или проигрыш?
  • 08. Михаил Тухачевский — несостоявшийся Бонапарт или рядовая жертва сталинского террора?
  • 09. Октябрь 1917 года — большевики спасли или погубили Россию?
  • 10. Афганистан (стенограмма отсутствует)
  • 11. ГКЧП 1991 года — путч или попытка избежать распада страны?