Миссия Девы [Сергей Анатольевич Пономаренко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Сергей Пономаренко Миссия девы

Тайна заставляет человека думать — а это вредно для здоровья.

Эдгар По

Пролог Хроника Плачущей Луны. 1478 год от Р. Х. Крымское ханство

В жестокой борьбе с Джанибеком, сыном хана Большой Орды Ахмада и своим старшим братом Нур-Даулетом хан Менгли-Гирей вновь, в третий раз, вернул себе престол Крыма. Турецкий падишах Мехмед II, сюзерен Крымского ханства, не вмешивался в эту борьбу, мудро рассудив: двум крысам в одной бочке не ужиться, так пусть победит сильнейший.

На этот раз новой столицей хан Менгли-Гирей выбрал построенный отцом в долине речки Чурук-су город Бахчисарай, который теперь в спешном порядке отстраивался, так что стройных башенок минаретов, голубых куполов мечетей, караван-сараев, каменных домов беков и мурз становилось все больше и больше. Вот только еще не до конца был достроен роскошный ханский дворец, и хану приходилось больше времени проводить в крепости Кырк-Ерк, как и предыдущее десятилетие, прошедшее в борьбе за престол. Он не внял пожеланиям муфтия, предложившего вновь сделать столицей древний Солхат, ныне именуемый Крым, давший название всему ханству, с его медресе и древними мечетями, помнившими грозного повелителя хана Узбека. Может, не захотел, чтобы его все время с кем-то сравнивали, что было невозможно: разве можно сравнить между собой солнце и луну?!

Он ввел в чин калги своего старшего сына Мухамада, который теперь, независимо от воли беков и пожеланий муфтия, наследует ханское достоинство сразу после его смерти. Мир и спокойствие царят на крымской земле, и в этом заслуга его, хана. Московский каган Иоанн Васильевич ежегодно шлет богатые дары в обмен на спокойствие в своем княжестве, предлагает помощь в борьбе с Большой Ордой, польский круль Казимир[1] тоже готов любой ценой поддерживать добрые отношения, но он чрезвычайно хитер и ведет за его спиной переговоры с Ахмадом.

«Все хорошо — на крымской земле с междоусобицей покончено, и вместе с властью, полученной со священной тамгой и ярлыком османов на ханство, можно рассчитывать на помощь Ногайской, Казанской и Астраханской Орд, и теперь уже Ахмаду, хану Большой Орды, нужно поберечься, попытаться добиться моего расположения. Мой давний недруг Ахмад — сколько еще времени будет носить его земля?! Видно, пока не иссякло у Аллаха терпение! Но я умею ждать, ибо сказано: кто умеет шагать медленно, может пройти больше, чем тот, кто ступает быстро».

Всесильный хан Менгли-Гирей I, стоя у бойницы крепости над обрывающейся вниз пятидесятиметровой пропастью, настороженно вглядывался вдаль, но, не видя зеленой долины, горных вершин, пытался внутренним взором постичь грядущее.

— Великий хан… — услышал он дрожащий голос минника[2] — мурзы Ибрагима.

Хан обернулся и смерил взглядом коленопреклоненного мурзу, осмелившегося оторвать его от размышлений.

— Встань! Говори — если у тебя есть что важное сказать!

— Получены известия о печальной участи принцев, твоих сыновей, пропавших четыре года тому назад, — их принес странствующий дервиш, который узнал об этом от софу, живущего высоко в горах. Я скорее отрежу себе язык, чем расскажу о подробностях смерти достойнейших принцев. — Мурза согнулся в низком поклоне.

— Язык тебе отрезать я и сам всегда успею. Рассказывай!

Горечь утраты, за эти годы ставшая не такой жгучей, охватила хана с прежней силой, заглушая гнев.

Трепещущий мурза поведал, что оба сына хана были хитростью завлечены в ловушку синхов, горного племени разбойников, предводитель которых называет себя Властителем гор. Принцев обвинили в каких-то тяжких преступлениях против веры синхов, и они были принесены в жертву кровожадной богине неверных.

Хан страшно разгневался и объявил, что не будет знать покоя, пока ему не принесут голову последнего синха, и неважно, будет это голова ребенка, девушки, женщины или воина. Синхи должны быть полностью изничтожены, и за каждую голову полагалась награда: за ребенка, женщину — двадцать аспров, за воина — пятьдесят аспров, за вождя племени, так называемого Властителя гор, — пятьсот аспров.

* * *
Остатки племени синхов, одного из племен некогда могучего народа тавров, уходили все дальше в горы, спасаясь от преследования татарских и турецких отрядов, наступающих им на пяты. Уже было уничтожено последнее селение синхов, и они теперь превратились в беглецов, не имея возможности где-либо остановиться на длительное время. Видно, главное божество тавров — Дева-Орейлохе — прогневалась, отвернулась от них, следовательно, их участь была предрешена.

На этот раз, скрываясь от осенней непогоды, синхи нашли приют в Кара-Кобе, Черной пещере, где намеревались остаться на пару дней, чтобы дать небольшой отдых женщинам и детям, измученным непрерывным бегством на протяжении последних месяцев. Но их надежды так и не сбылись. Вражеские лазутчики их выследили, и еще не взошла луна на небосводе, как синхи узнали, что полностью окружены, все пути отхода перекрыты.

— Сколько их? — спросил вождь племени Тиург, носящий также гордое имя Властитель гор, уже много веков передаваемое вместе с властью над племенем.

— Более сотни, я видел бунчуки мурзы Ибрагима. Думаю, они ожидают подкрепление и на рассвете пойдут на штурм, — ответил Тасар, лучший разведчик синхов. — Они жгут костры, усилили дозоры с приближением ночи, опасаясь, что тогда мы ударим, как в прошлый раз. Мурза стал значительно осторожнее.

— Неужели ты не разведал никакой тайной тропы, чтобы мы могли просочиться через их посты?

— К сожалению, нет. Если только не научимся летать, не превратимся в птиц, мы обречены.

— Летать… Возможно, ты подсказал выход. Иди и позови верховную жрицу Мару. Никому не рассказывай то, что узнал.

Воин склонил голову и пошел выполнять поручение, пробираясь среди расположившихся на отдых людей, еще не знающих о нависшей над ними смертельной опасности. Два десятка воинов, полсотни женщин и детей — вот и все, что осталось от некогда могучего племени, на протяжении тысячелетий властвующего в горах, которое не смогли покорить ни киммерийцы, ни скифы, ни римляне, ни готы, ни греки, никто другой, являвшийся как захватчик в этот благословенный край. Но теперь… Тасар не хотел даже представить то, что их ожидало через несколько часов.

— Вождь Тиург, мне Тасар передал…

Голос девушки, казалось, возник из ниоткуда — темная одежда, скрывавшая все тело с головы до пят, делала невидимой ее в темноте, которую лишь слегка рассеивал одинокий факел. Ее лицо покрывала черная матерчатая маска. Две сотни шагов — такова была протяженность Черной пещеры; заканчивалась она глухой стеной, возле которой расположился в одиночестве вождь племени — сорокалетний мужчина крепкого сложения. Черная борода и длинные волосы с множеством серебряных нитей делали его гораздо старше своего возраста.

— Мы обречены, у нас нет сил, чтобы вырваться из этой пещеры, которая стала для нас западней, разве только мы превратимся в птиц или… — Тиург замолк.

— Или… — глухо повторила девушка, ибо знала, что за этим последует.

— Или уйдем в Иной мир, — закончил вождь.

— Но у нас нет маски Орейлохе, значит, путь назад, в этот мир, будет закрыт! Я виновата в этом — не уберегла ее и заслуживаю смерти!

— Ты виновата и понесешь наказание… Будешь жить в одиночестве в этом мире! Мы все уйдем, только ты останешься и найдешь маску Орейлохе, сколько бы для этого ни потребовалось времени! Ты родишь детей, которые продолжат поиски, пока маска Орейлохе не будет обнаружена. Пусть это будет через сто, двести лет, но ее надо найти!

— Я не могу иметь детей, принадлежать мужчине — я ведь жрица и посвящена богине Деве!

— Ты совершила преступление, потеряв маску Орейлохе, и не заслуживаешь звания жрицы! Властью вождя я тебя освобождаю от обета целомудрия. Эта ночь для нашего племени будет последней в этом мире. В твоем распоряжении только два часа — ты определишь отца будущего ребенка, и это будет один из воинов нашего племени. После придешь ко мне. Тасар обнаружил в пещере расщелину, где может спрятаться человек. Ты заберешься в нее, и мы заложим тебя камнями. Когда татары уйдут, выберешься оттуда и уйдешь, чтобы выполнить то, что тебе предначертано.

— Кто совершит обряд ухода в Иной мир?

— Ты сама знаешь — Миола, жрица, твоя помощница. Теперь, на несколько часов, она станет верховной жрицей.

— А почему я, а не она… — начала бывшая жрица, но была прервана вождем.

— Я так решил! У тебя мало времени — ты должна определить отца своего будущего ребенка.

— Я уже сделала выбор.

— Кто он?

— Кто как не сам вождь должен быть отцом последнего синха в этом мире? Я выбрала тебя, Тиург.

— Что ж, пусть будет по-твоему. Ты хорошо запомнила место, где затонул корабль с маской Орейлохе?

— Да, но там большая глубина, которая не позволяет донырнуть до него лучшим ныряльщикам, если только они не превратятся в рыб.

— Надеюсь, что в будущем это станет возможным. Но следует учитывать, что Велла могла тебя обмануть и маски Орейлохе на корабле не было.

— Но у нее не было маски при себе — она не могла ее спрятать под короткой туникой. Ты ведь знаешь, каковы результаты поисков: у пиратов маску Девы не обнаружили.

— А если Велла спрятала маску и, когда ты ушла, благополучно ее достала?

— Как я жалею, что не убила ее тогда!

— Не жалей — ты правильно поступила. Найдешь Веллу — найдешь маску. Ты знаешь ее настоящее имя, то, под которым ее следует искать. Скажи мне его.

— Беата ди Аманди из Лигурии.

— Найди ее и не убивай, пока не убедишься, что маски Орейлохе у нее нет… Но у нас мало времени.

Тиург подошел к девушке и протянул руку, собираясь сорвать маску с ее лица.

— Не делай этого — ты знаешь: кто увидел лицо жрицы богини Девы, тот заглянул в лицо смерти. И только обряд может освободить меня от способности так влиять на людей.

— У нас нет времени на обряд! — Тиург сорвал маску с лица девушки, помог ей раздеться и увлек на ложе, представляющее собой несколько бараньих шкур, лежащих прямо на камнях.

* * *
На рассвете татарские воины пошли на штурм пещеры, но, к своему удивлению, не встретили сопротивления. Осторожно продвигаясь по узкому проходу, они достигли подземного зала, где вперемешку лежало множество тел — мужских, женских, детских, образовав несколько концентрических кругов вокруг уродливой каменной бабы — древнего божества синхов. Вот только было непонятно, что послужило причиной их смерти. На телах не было никаких видимых повреждений и ран, не походило это и на отравление. Впечатление было такое, что, когда они поклонялись своему божеству, их настиг сон, а вслед за ним и смерть.

— Слава Аллаху! Они испугались моей десницы и сами отправились в преисподнюю! — рассмеялся довольный мурза Ибрагим. — Отрубить всем головы — отвезем их нашему повелителю, хану Менгли-Гирею, и получим заслуженную награду. Внимательно осмотреть пещеру, чтобы никто живым не вышел отсюда! Ищите золото — его должно быть полно у неверных, столетиями промышляющих разбоем в этих горах!

Но, к его удивлению, золота-серебра оказалось меньше ожидаемого — он не знал, что по велению вождя Тиурга основные сокровища были замурованы вместе со жрицей.

Когда Мара выбралась из своего укрытия, то при свете факела увидела страшное зрелище — пол и стены пещеры были залиты кровью, наполовину раздетые обезглавленные трупы женщин, детей, воинов были свалены в одну кучу. Но бывшую жрицу, проводившую обряды кровавых жертвоприношений, не мог испугать вид крови и трупов. Она бесстрашно растаскивала обезглавленные тела, ища тело Тиурга, но его не оказалось — видно, татары захватили с собой тело Властителя гор, чтобы бросить к ногам хана.

ЧАСТЬ 1 Верну любимого — недорого

1 Судак. Ноябрь 2006 года. Дочь мумии

Владлен Петрович вышел из гостиницы и спустился по Морской к набережной. Возле шлагбаума, который в межсезонье был постоянно открыт, его обогнало желтое такси и свернуло в сторону рыбачьего стана.

Погода, как и обещал телевизионный прогноз, была омерзительная: с моря дул пронизывающий ветер, поднимая полутораметровые волны, которые разбивались о камни мола, вздымая тучи брызг. Море в ноябре, как женщина без макияжа утром, имеет совсем другое лицо, не то, к которому привыкаешь. Летом море ласковое, и редкие дни ненастья убегают из памяти, когда вспоминаешь свой отпуск на юге. Другое дело, когда наступает поздняя осень, сезон штормов, — море начинает показывать свой буйный нрав, охваченное жаждой разрушения, оно неутомимо бросает на берег бесконечные шеренги воинов-волн. Редкие отдыхающие прогуливаются вдоль кромки прибоя, кутаясь в теплые куртки, в душе ругая себя за то, что выбрали столь неудачное время для отдыха. Но тем, кто испытывает тягу к одиночеству, — меланхоликам по натуре, ипохондрикам с нулевой потенцией и пессимистам по жизни — нравятся безлюдные, тихие курортные города, которые словно полностью выплеснули всю свою энергию-экспрессию за короткие летние месяцы.

Владлен Петрович не был ипохондриком, да и отдыхающим он не был — в Судак его привела работа, ибо он был археологом, притом довольно известным в профессиональных кругах. Здесь, на территории старинной Генуэзской крепости, проводил раскопки его товарищ и коллега Андрей Герасименко, который попросил его приехать для консультаций. Вчера он оказал необходимую помощь товарищу, затем был приглашен на ужин, который затянулся далеко за полночь, и утром Владлен Петрович не рискнул сразу сесть за руль, решив немного побродить вдоль берега, подышать морским воздухом. Но теперь, подвергаясь атакам пронизывающего ветра, он понял: от такой прогулки удовольствия мало, так что лучше вернуться в гостиницу и поскорее отправиться домой, в Симферополь.

Его внимание привлек шум, крики на городском пляже. Через решетку он увидел развеселую компанию, которая, скорее всего, никак не могла остановиться после вчерашнего. Двое мужчин разделись и под ободряющие крики приятелей и приятельниц и собственное улюлюканье смело бросились в набегающие коричневые волны, но их запала хватило лишь до того момента, когда они почувствовали безжалостный холод воды, в мгновение пронизавший до самого сердца, высосавший энергию без остатка. Они, обессиленные, выбрались по скользкой гальке на берег, не имея сил даже на улыбки, уже не разделяя веселья встречающих. Им поднесли пластиковые одноразовые стаканчики, очевидно с водкой, вдохнув этим жизнь, заставив почувствовать себя героями и присоединиться к веселью. Представление закончилось.

Владлен Петрович с раздражением отвернулся.

«Как все прозаично, предсказуемо и однообразно. Напиться, чтобы развеселиться, напиться, чтобы почувствовать себя героем, напиться, чтобы быть остроумным, веселым, желающим и желанным. А утром прийти в себя в постели, с головной болью, полностью опустошенным, с женщиной, имени которой никак не можешь вспомнить, как и она твоего, с огромным желанием как можно быстрее ее спровадить, как и головную боль».

В этом он был неискренен с собой, ибо до недавнего времени он был таким же, как все. Любил веселые компании и доступных женщин, и недоступных тоже, для разнообразия. Ибо он давно усвоил, что любви нет, а есть только желание, которое ограничено во времени. Да, его можно испытывать годами, но никак не вечно. И разве может рассуждать смертный о вечности своих чувств? Для него вечность — это ограниченный отрезок времени, имеющий разную протяженность для разных наблюдателей. Все имеет свой срок, даже звездные галактики подвластны течению времени. Когда-нибудь, в будущем, погаснет Солнце и земная атмосфера превратится в глыбу льда. Следовательно, для нас вечность ограничена во времени.

Управлять временем — значит, быть всесильным. Со школьной скамьи он усвоил эту аксиому неподвластности времени людским желаниям. С годами он уверил себя, что неподвластен любви, ибо она мешает работе, как обычная болезнь вроде ОРЗ. Подобно пушкинскому Скупому рыцарю, трясущемуся над своими сокровищами, он не разбрасывал слов любви, даже в порыве страсти, даже на доверчиво-просящее «обмани, но скажи мне — люблю» он продолжал молчать, словно это слово могло как-то изменить его.

Но это было в недавнем прошлом, а теперь эти постулаты низверглись в прах, и он знал, что управлять временем возможно, к тому же он теперь был безумно влюблен…

Владлен Петрович, заметив, что находится рядом с длинным двухэтажным зданием ресторана, решил позавтракать и направился к входу. В зеркале стеклянной двери отразился его облик: высокий крепкий мужчина лет сорока, с несмываемым бронзовым загаром на мужественном лице, которому придавал хищное выражение орлиный нос. В целом он был красив той мужской красотой, которая крайне притягательна для женщин неброской внешности и юных девушек. За его спиной по пустынной аллее проехало желтое такси и через десяток метров, скрипнув тормозами, остановилось.

Владлен поднялся по лестнице на второй этаж и своим появлением безмерно обрадовал девушку-метрдотеля. В зале никого из посетителей не было. Он выбрал столик у окна, из которого открывался вид на хмурое море, и углубился в изучение меню.

— Прошу меня простить за то, что отвлекаю, но, если не ошибаюсь, — вы археолог Владлен Петрович? — неожиданно услышал рядом женский голос и поднял глаза.

Перед ним стояла сухонькая старушка с морщинистым лицом, в черном пальто и такого же цвета шляпке.

— Вы не ошиблись, — не скрывая удивления, ответил Владлен — эта престарелая особа была ему не знакома и не интересна.

— Разрешите присесть? — уже усаживаясь на стул, спросила позволения старушка. — Я за вами целое утро езжу. Вчера на работе мне сообщили, что вы отправились в Судак, и даже дали название гостиницы. Сегодня утром в гостинице вас не застала, но там мне сказали, что, возможно, вы пошли к археологам, на раскопки. Там вас тоже не оказалось, но меня направили на рыбный стан к дайверам, и вот только сейчас, случайно проезжая мимо, увидела вас и сразу узнала.

— Желтое такси?

— Что? Ах да — я приехала из Симферополя на такси, оно меня дожидается.

— Вы уже один раз сегодня проехали мимо меня, когда направлялись к рыбному стану.

— Возможно, знаете, зрение уже не то, но очками пользуюсь, только когда читаю газеты.

— Что же вас вынудило отправиться в такой спешке на поиски меня — такси из Симферополя ведь недешевое удовольствие?

— Ничего не поделаешь, у меня уже тот возраст, когда начинаешь ценить каждый прожитый день и не строить долгосрочных планов. Дело в том, что я дочь того человека, мумифицированное тело которого нашли прошлым летом здесь, в пещере под крепостью.

— Что?!

— Я понимаю, вам это несколько неожиданно слышать, впрочем, и я была поражена, прочитав об этой находке в старой газете. Это ведь дело случая — вчера пришла к дочке помочь приготовить кое-какую консервацию. Ее муж принес из гаража в мешке трехлитровые банки. Чтобы не побились, они были обернуты газетами.

— При чем здесь банки?

— Так статью я обнаружила в газете, которую вытащила из мешка!

— Вы же без очков газет не читаете…

— Очень хорошо, что вы меня внимательно слушаете. Я заглавие статьи, напечатанное крупными буквами, прочитала, у меня почему-то сердце сделало «тьох», а затем уже я очки достала и статью стала читать. Несмотря на то что дочка даже сердиться начала.

— Если честно, то я не совсем вас понимаю.

— Летом вы обнаружили в подземелье под Генуэзской крепостью тело мужчины, погибшего во время землетрясения, у которого в кармане была пачка фальшивых червонцев. Этого мужчину звали Иннокентий Мефодиевич Коротков. Он в прошлом был штабс-капитаном в армии Врангеля, поэтому скрывался под другой фамилией — Матусевич, рисовал акварели, а заодно и печатал фальшивые червонцы.

— Он был фальшивомонетчиком?

— К сожалению, да, и это его погубило. Но он занимался этим не ради денег, а потому что входил в тайную организацию, которая боролась с властью большевиков.

— А как он оказался в пещере?

— У него там был спрятан печатный станок. В тот день за ним пришли чекисты, арестовали маму, а он от них сбежал, видно, там пытался спрятаться.

— Сколько же вам тогда было?

— Нисколько. Мой отец даже не знал, что мама ожидает ребенка. Она не торопилась сообщить ему об этом, так как до того у нее уже было два выкидыша. Выходит, в то время я существовала только в виде эмбриона. Обо всем этом мне рассказала мама.

— Вас, наверное, интересуют какие-то дополнительные сведения? К сожалению, я ничего не могу добавить к тому, что вы уже и так знаете.

— Меня интересуют два вопроса: во-первых, где захоронено тело отца?

— Я этим не занимался и поэтому не знаю ответа на ваш вопрос. Езжайте в местную больницу, они вам подскажут. А второй вопрос?

— Где сейчас находится золотая маска богини Девы?

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — Владлена бросило в жар, и он почувствовал, что у него горит лицо.

— У отца с собой была золотая маска — это семейная реликвия. Когда-то моя прапрапрабабка вынесла эту маску из осажденной турками Судакской крепости. Тогда эта местность носила другое название — Солдайа — и была…

— Извините, но я ничем не могу вам помочь. Рядом с телом никакой маски не нашли, тем более золотой, поэтому и на этот вопрос я не смогу ответить. К сожалению… Пожалуй, мне уже пора.

— Вы же собирались здесь позавтракать? Я вам помешала своим присутствием?

— Позавтракать или пообедать — какая разница? Я вспомнил о неотложных делах и должен ехать. К сожалению, ничем не могу помочь в ваших розысках.

— Выслушайте меня, уделите хотя бы минуту! Маска Орейлохе — не простая маска, в ней сокрыто зло, хотя она может принести своему владельцу и добро: помочь избежать смертельной опасности.

— Если она была у вашего отца, то, как видите, не помогла. В любом случае, ее не оказалось рядом с его телом.

— Я хочу, чтобы вы прочитали старые записи, которые начала вести еще моя прапрапрабабка бонна Беата ди Негро, урожденная ди Аманди. Эти записи хранятся в нашей семье, и в них говорится об этой маске. Вам как историку будет интересно ознакомиться с этими документами.

— Извините, но я очень спешу.

— А в Симферополе…

— Я скоро уезжаю в Африку и буду очень занят.

— Могу привезти вам домой эти записи или отослать копию по почте.

— По почте — пожалуйста. Главпочтамт, абонентный ящик 21. Всего хорошего. — И Владлен Петрович, не оглядываясь, ринулся к двери, мимо обескураженных метрдотеля и официантки, словно его преследовали злые собаки.

2 Музей драгоценностей

— Димон, наши после занятий собираются принять пивка, — радостно сообщила Ира и, сделав усилие над собой, вместо повелительного наклонения облекла все в вопросительную форму: — Составим им компанию?

— А рефераты? — приземлил ее практичный Дима. — Не будет реферата — не будет зачета, а это в конце концов приведет к тому, что нас не допустят к экзамену.

— Так мы ненадолго! Всего по бокальчику пивка и немного потреплем языками. Делов-то! А потом…

— Ира! — возмущенно воскликнул Дима и напомнил о ее недавнем обещании, и она осеклась, что для нее было неестественно.

Любой, кто хотя бы немного знал эту эксцентричную серебристую блондинку с короткой стрижкой, великолепной фигурой, большими голубыми глазами и маленькой ямочкой на подбородке, придававшей ей дополнительный шарм, очень бы удивился ее покорности. Теперь она походила на укрощенную пантеру. Покорность была внешней, а не внутренней, в ней жил незримый протест, который ждал своего часа, чтобы вырваться наружу.

А причина в том, что здесь была замешана любовь, или, по крайней мере, так Ире казалось до недавнего времени. Эта история началась два года тому назад, на третьем курсе.

Несмотря на внешнюю бесшабашность, склонность к эксцентрическим, сумасбродным поступкам, Ира глубоко внутри была очень ранимым человеком, а в детстве даже сочиняла стихи о лютиках-цветочках. Она изначально была убеждена в том, что мужчина — загадочное явление, к тому же абсурдно понять существо, которое писает стоя. Природная любознательность и склонность к экспериментаторству к двадцати двум годам привели к тому, что через ее жизнь прошло много мужчин, и все они оказали какое-то влияние на формирование образа девочки-катастрофы. Ей казалось, что, «коллекционируя» мужчин, она доказывает свое превосходство над ними, и завязывала-развязывала отношения лишь по своему желанию. Мужчины различались по возрасту, положению, материальному состоянию, не были похожи внешне. Объединяло их лишь одно — они хотели обладать ее телом. Одни из них были опытными и искусными в любви, другие лишь старались получить удовольствие, третьи были никакими. Если в ее первых романах призрак любви теоретически присутствовал, то в дальнейшем она попыталась избавиться от него.

Мужчин она сравнивала с макияжем на лице: не держится долго и все время хочется подправить и разнообразить. А любовь, как любое недомогание, со временем проходит, главное — не запускать процесс.

Но в глубине души она по-прежнему ждала сказочного принца, верила в алые паруса и встречу с настоящей любовью.

Отучившись с Димой первые два года, она так и не обратила на него внимания — по ее шкале он был «никакой». Дима был парнем невысокого роста, весьма хрупкого телосложения, очень застенчивым, даже робким, отличался усидчивостью в учебе, хотя обычно терялся на экзаменах и зачетах, поэтому выходил из сессии с двумя-тремя «хвостами».

Но однажды вмешался господин Случай, когда после очередной сдачи зачета решили группой отпраздновать это событие в ближайшем кафе. Из полутора десятка студентов, принявших участие в этом мероприятии, один лишь Дима не сдал зачет. Каждый из участвующих в застолье счел своим долгом вспомнить недавние события, похвалиться — кто везучестью, кто ловкостью, благодаря которой удалось списать со шпаргалки, или иной изобретательностью, приведшей к положительному результату. Один Дима огорченно заявил, что честно и напряженно готовился к этому зачету, даже предыдущую ночь почти не спал, а когда вытащил билет, то от волнения все вылетело из головы.

Ира, до этого не замечавшая посредственного юношу, который не имел ни талантов, ценящихся в студенческом обществе, ни особого «прикида» и принимал участие в тусовках лишь в качестве статиста, волей случая оказалась его соседкой по столику. Откровения Димы ее развеселили, и она, перекрыв своим звонким голосом веселый шум, царящий за столом, провозгласила тост:

— Внимание! Очередной зачет сдан, и черт с ним — на горизонте светит другой! Все вы показали чудеса доблести, изобретательности и ловкости, преодолевая этот рубеж, за которым маячат следующие. Надеюсь, они будут нам так же по зубам, как и этот. Поэтому я вам ничего желать не буду! А вот Дим Димычу Димону, — она указала рукой на сидящего возле нее Диму, — усердно, но без успеха грызущему гранит науки, словно мышонок прошлогодний сухарь, желаю, чтобы он поменьше стачивал зубы о науку — ну и хрен с ней, если тебе не дается! — а поимел лучшие результаты! Поимей учебу, иначе она поимеет тебя!

Ее тост подхватили нестройные голоса:

— За мышонка Диму! Пусть переходит с гранита на сыр, а лучше на сало! Дим, за тебя! За мышонка, чтобы он наконец вырос в серую мышь! Мышонок, трахни учебу — хватит ей трахать тебя!

Шутливый тост Диме не понравился, он не без основания счел, что теперь к нему приклеится прозвище Мышонок. Он не стал ничего говорить в ответ, а только поставил на стол полный фужер с вином, который держал в руке, и покинул кафе.

Вскоре Ира вышла покурить и увидела стоящего у входа Диму, который сразу подошел к ней и, глядя в упор, произнес:

— Что я тебе плохого сделал? Почему ты так со мной поступила?

— Как? — удивилась Ира. — Ты о чем?

— Почему ты обозвала меня… мышью?

— Что? — Ира не сразу поняла, что имел в виду Дима, а потом, сообразив, расхохоталась.

Обидеться на шуточное сравнение в ее понимании было нонсенсом, как если бы она кого-нибудь послала к такой-то матери, а тот бы стал дотошно уточнять ее адрес. Смеялась долго, от души, до слез, не в силах остановиться, наблюдая за тем, как постепенно сползает маска обиды с лица Димы. И он, не в силах сопротивляться ее заразительному смеху, начал вместе с ней нервно хохотать. Успокоившись, они вместе вернулись в зал, и Ира затянула его в толпу танцующих. С этого дня они подружились, стали встречаться, проводили много времени вместе, и Дима влюбился. Он по ночам видел эротические сны, в которых всегда присутствовала Ира, после чего тайком застирывал трусы. Но, встречаясь с ней, терялся. Ира, умудренная любовным опытом, заметила его страдания и однажды, танцуя с ним на дискотеке, пошутила, будучи навеселе:

— Килограмм конфет «Рафаэлло», мартини — и я твоя!

Дима от неожиданности остановился, а обретя дар речи, спросил:

— Ты это серьезно?

— Серьезнее не бывает, — рассмеялась девушка.

— Я быстро, я сейчас… — И, не дождавшись конца танца, умчался, несмотря на толчею на танцплощадке.

— Что это с ним? — поинтересовалась подружка Маша, танцевавшая рядом.

— От счастья крышу снесло. Да ну его! — Ирка знала, что ей, такой эффектной девушке, недолго оставаться здесь в одиночестве, и не ошиблась.

Вскоре ее развлекали два долговязых четверокурсника из политеха. Через какое-то время Машка отвела ее в сторонку и заговорщически сообщила:

— Твой Димон пришел — у входа дожидается.

— Почему он мой? — удивилась Ирка.

— Ну не мой же он! — отрезала Машка.

У входа в студенческое кафе, где проходила дискотека, стоял Дима с двумя белыми пакетами.

— Здесь десять пачек «Рафаэллы», а здесь мартини и шампанское. Помню, ты говорила, что любишь красное крымское — я его взял. Такси тоже ждет. — И он показал на автомобиль, припарковавшийся у тротуара. — Номер в гостинице…

— Ты поверил, что я могу за конфеты с тобой переспать?! — взвилась Ирка. — За кого ты меня принимаешь?

— Ты же… сама… серьезно… — лепетал Дима.

— Я пошутила! Это — шутка! Вот теперь я говорю серьезно, а тогда пошутила!

— Зачем ты так… — У парня был такой несчастный вид, что казалось, он сейчас заплачет.

— У тебя из глаз вот-вот закапает сперма! — рассмеялась Ирка.

Дима отшвырнул пакеты, и бутылки, встретившись с асфальтом, громко раскололись. Парень с мокрыми глазами бросился к такси, расплатился и ушел прочь, в темноту, не оглядываясь.

Ирка, в недоумении пожав плечами, вернулась на дискотеку, но настроение у нее испортилось, и вскоре она засобиралась домой. Выходя, она заметила группу ребят, устроивших пир из найденных конфет. Они весело обсуждали находку и даже предложили ей угоститься.

— Пацаны, бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — отказалась она. — А может, их СПИДом накололи?

Двое поперхнулись и стали выплевывать остатки конфет, а третий, невозмутимо продолжая жевать, философски изрек:

— Ни фига в них нет. Рядом бутылки валяются разбитые — на фига их надо было бить, если тоже можно было наколоть? Это кто-то психанул!

Ночью ей приснился Дима, он сидел на ветке дерева с петлей на шее, читал ей стихи и плакал. Его стихи заставляли трепетать ее сердце, она плакала, просила его слезть и не делать глупостей — ведь жизнь прекрасна! «Жизнь, словно лестница в курятнике, — короткая и вся в дерьме!» — не соглашался он и снова читал прощальные стихи. А она задыхалась от бессилия, не имея возможности ему помешать, и с ужасом представляла тот момент, когда он повиснет в петле, и произойдет это у нее на глазах. Сердце ей подсказывало, что не выдержит этого и разорвется на мелкие кусочки.

Проснувшись утром, она долго не могла прийти в себя после приснившегося кошмара, первой прибежала на занятия, с нетерпением ожидая появления Димы, ни на кого не реагируя. Он пришел лишь на вторую пару, когда Ирка была близка к истерике, уже полностью убедив себя, что это был пророческий сон. При виде Димы на нее напало неудержимое веселье, которое вдруг сменилось слезами сквозь смех. Машка, впервые видя Иру в таком состоянии, предпринимала безрезультатные попытки привести подругу в чувство. В конце занятий Ира сама подошла к Диме для разговора.

Они вновь начали встречаться, и она с ним переспала, без конфет и мартини. Время шло, и они все больше привязывались друг к другу. Ира была у Димы первой женщиной. Она притягивала его эксцентричностью, способностью генерировать всевозможные идеи, с ней было всегда интересно. У него теперь не оставалось времени для учебы — его стало просто катастрофически не хватать, но, с другой стороны, как это ни удивительно, он стал лучше учиться. Его память стала более цепкой, а сам он спокойнее и сконцентрированнее.

Но однажды Диму, единственное чадо родителей, буквально принесли домой, так как от количества выпитого он идти уже не мог, а из его кармана выпала начатая пачка сигарет.

Его отец был профессором, заслуженным медиком, гинекологом, мать работала врачом-онкологом в больнице. Диме, казалось, самой судьбой была уготована врачебная карьера, но он, еще учась в выпускном классе школы, категорически от нее отказался (его ужасало посещение «анатомички») и настоял на историческом факультете.

Теперь, увидев, в какую пропасть катится их единственный отпрыск, родители забили тревогу. Мама, Роза Ивановна, хороший диагност, мудро рассудила, что курение и выпивка — это лишь внешние проявления глубоко скрытой причины. Приложив не так уж много усилий, вскоре обнаружила и причину — Иру. Чтобы выявить, насколько эта причина опасна, как долго тянется «заболевание» и какие средства необходимо применить для его лечения, мать уговорила Диму привести Иру к ним домой на «чашку чая». Дима простодушно согласился, а Ира сочла это капитуляцией его предков. Ее все чаще стали навещать мысли, что, если кто и годится ей в мужья, так это Дима — покладистый, уступчивый, влюбленный. Как известно, влюбленный человек подобен слепому — бери его за руку и веди куда хочешь. А хотела Ира многого.

Страсть к Диме вспыхнула, когда он в полуобморочном состоянии от возбуждения возился с ее платьем, а ее тело, резонируя с его чувствами, трепетало и жаждало любви. Его неумелость в сексе умиляла Иру, и когда она его обучала, ей казалось, что и она делает это в первый раз. Вместе со страстью пришло ранее незнакомое чувство полного обладания этим парнем и в то же время желание уберечь его от возможных невзгод. В ней перемешались яркие чувственные желания с почти материнским отношением к нему. До этого ей больше нравились наглые, уверенные в себе мужчины, которые начинали нетерпеливо срывать с нее одежду еще в прихожей. Секс с ними походил на сплошное безумие и не имел границ дозволенного. Но они хотели только ее тела, впрочем, и она жаждала лишь утоления желания, а этот паренек претендовал на нее саму, не разделяя тело и душу.

Периодически просматривая разнообразные телевизионные программы, где то и дело возникали новые длинноногие «звездочки», узнавала, что одной помог построить карьеру муж-продюсер, другой — муж-бизнесмен, а третьей — политический деятель. Из «желтой» прессы ей стало известно, что жизнь знаменитостей — это череда браков и разводов. Поэтому Ира считала правильным относиться к браку как к понятию временному, особенно не ограничивающему свободу, но способствующему росту благосостояния. Несколько раз безуспешно пробовала свои силы в различных кастингах, рассчитывая на свои внешние данные, но в итоге ей пришлось немного опустить планку намеченных высот.

Но вот однажды, стоя обнаженной перед зеркалом, любуясь собой, подумала: «Какая я буду через десять лет? А через двадцать? А через… Неужели наступит время, когда мои бедра заплывут жиром, груди опустятся, кожа перестанет быть такой нежной, а по лицу пойдут борозды-морщины?..»

От этих мыслей ей стало страшно, и она решила в отношении Димы: от добра добра не ищут. Взяла на вооружение лозунг: «Брак по расчету — самый крепкий, так как в этом случае нет иллюзий — каждый получает то, на что рассчитывал».

Дима был в нее влюблен, послушен, простодушен, его родители — состоятельные люди, которые смогут обеспечить должный уровень жизни, тем более Диму уже сейчас ожидала изолированная двухкомнатная квартира, в которую он сможет вселиться сразу после женитьбы. Он не дотягивал до идеализированного героя ее тайных мечтаний, но она знала: принца можно прождать всю жизнь, а в итоге остаться одной.

Роза Ивановна сладко улыбалась, изображала радушие, устроив чаепитие с ликером, и засыпала Иру массой вопросов на различные темы. Сама предложила и провела Иру по громадной квартире в двух уровнях с прекрасным ремонтом и великолепной итальянской мебелью. Ира искренне восторгалась вслух, в мыслях строя планы переселить родителей после свадьбы в «двушку», которую они уготовили сыну. Она пожаловалась, что не любит ездить в метро, так как там полно стариков, которые так и норовят занять место, поинтересовалась, когда Диме купят автомобиль, потому что это «круто», и, не удержавшись, сделала несколько замечаний по поводу цвета штор, не гармонирующих с интерьером.

Оказанный прием расслабил Иру, она посетовала на то, что Дима одевается серо и порой без вкуса, и пообещала взять под контроль его гардероб, а после телефонного звонка профессора, который сообщил жене, что задерживается на работе, порекомендовала ей быть бдительной, периодически проверять эти «задержки», которые могут быть чреваты многим.

— Знаю я таких трудоголиков — фанатов работы, это про них говорят: «Седина в бороду, а бес в ребро», — многозначительно, со знающим видом добавила она, и Роза Ивановна сделала для себя вывод, что эта «девочка» уже успела много повидать, не исключено, что у нее были отношения и с теми, у кого «бес в ребро».

Прощаясь, Роза Ивановна, все так же сладко улыбаясь, пожелала ей счастливой дороги, но не предложила еще приходить в гости. Ира тогда не придала этому особого значения, лишь потом до нее дошло, что ее интеллигентно послали.

Роза Ивановна после знакомства с Ирой приняла решение: только хирургическое вмешательство, пока не пошли метастазы! А для успешной реабилитации в «послеоперационный период» обзвонила всех своих подруг и приятельниц, которые имели незамужних дочерей.

Так она и преподнесла мужу-профессору свое окончательное заключение по клинике сына.

— Резать, к чертовой матери! — загорелся он, повторив знаменитую фразу из популярного фильма восьмидесятых годов.

— Согласна, но не сейчас, а… — И она посвятила его в свой план.

К удивлению Димы, через два дня он оказался на курсах по вождению автомобиля, чего безуспешно добивался от родителей два года, а у отца вдруг вспыхнуло желание помочь ему развить водительские навыки, но этот порыв вскоре угас, после того как Дима зацепил левым крылом «мерса» дерево. Ему наняли водителя с автомобилем, с которым ежедневно, после занятий в универе, он два часа проходил практические занятия, после чего спешил в автошколу. Но это было не все. Посыпались настойчивые приглашения на «чай» от знакомых его родителей, и он, как человек интеллигентный, не мог отказаться. В гостях его ждали дочери всевозможных форм и окрасов, и мир, ранее сузившийся до одной Иры, вдруг стал понемногу расширяться.

Неожиданно Ира, с восторгом принявшая сообщение Димы о курсах и о том, что по их окончании родители обещают ему купить автомобиль, стала замечать, что он от нее отдаляется. Если раньше он ее изводил требованиями ежедневных встреч и расспросами, то теперь они встречались очень редко, скорее эпизодически. Вначале ее устраивало то, что высвободилось время, поэтому она особенно не переживала. Но когда она решила исправить положение, его родители активно перешли в наступление, буквально объявили ей войну. Запретили Диме с ней встречаться, пригрозив, что иначе он ни курсов не закончит, ни долгожданного автомобиля не увидит.

На тайном совете, устроенном по инициативе самой Иры, которая еще не предполагала, с каким серьезным противником в лице Розы Ивановны имеет дело, она порекомендовала Диме согласиться с требованиями предков, а вот когда автомобиль будет у него в руках, проявить мужской характер.

Может, все так бы и получилось, но Ира в то время стала встречаться с Мишей из «могилянки»[3], а Роза Ивановна вскоре предоставила сыну ряд компрометирующих фотографий, где счастливая Ира целуется с Мишей. При этом она сухо добавила, что это не все: снимки, сделанные с помощью инфракрасного объектива в темноте, в парке, она ему не показывает, так как они… Она замолчала, подбирая слова, но для Димы и без того все было ясно. Роза Ивановна с удовлетворением отметила, что деньги ею были потрачены не зря.

От нервного потрясения Дима заболел, слег на несколько дней, и в это время его стала навещать Катя, студентка мединститута, дочь приятелей-врачей.

— Вот смотри, какая Катюша хорошая девушка. Учится прекрасно, красавица, умеет себя вести, а ты пристал к этой… Выздоровеешь, обязательно пригласи Катю в кино. Ты же интеллигентный человек!

Выздоровев, Дима выполнил указание мамы и повел Катю в кино. На протяжении всего вечера он был мрачен и неразговорчив, так как уже который день вел мысленный диалог с Ирой, то обвиняя ее, то находя смягчающие обстоятельства. Сравнительный анализ девушек был явно не в пользу Кати.

Свое состояние он объяснил Кате остаточными явлениями перенесенной болезни. Без всякого удовольствия он просмотрел фильм, так и не вникнув в его сюжет, почти не притронулся к попкорну и пепси. После фильма, выйдя из здания бывшего Института благородных девиц, двинулись было вниз, но тут Катя предложила пойти посмотреть на новый кукольный театр, построенный в виде сказочного дворца.

Они прошлись по темной аллее. Даже наступившая весна, напоившая воздух удивительными ароматами возрождающейся жизни, не смогла ни развеять грустные мысли Димы, ни улучшить его настроение.

— Жаль, что болезнь не совсем покинула тебя, — почти холодно проговорила Катя. — Знаешь, меня даже мучает совесть из-за того, что я согласилась на твое предложение встретиться. Ведь я будущий врач, и кому как не мне знать, что возможны рецидивы, если не полностью выздороветь и пойти… в кино.

— Ничего, все в порядке, —сказал Дима, особенно не вникая в смысл ее слов.

— Впрочем, как будущий врач, я могу тебе порекомендовать одно народное, но очень эффективное средство. Не против испробовать?

— Надеюсь, это не уринотерапия, — слабо улыбнулся Дима.

— Закрой глаза, расслабься и доверься мне, — вкрадчиво произнесла Катя.

Дима закрыл глаза, внутренне иронизируя над доморощенной целительницей, но только на мгновение. Он почувствовал, как горячие влажные губы девушки завораживающе прошлись по его шее, дошли до уха, то пытаясь проникнуть внутрь, то слегка сжимая мочку уха. Все это было исключительно приятно, и от этих прикосновений словно пробежал ветерок по спине и напряглись мышцы живота. Охватившее Диму возбуждение изгнало из его головы все прежние мысли. Не открывая глаз, он попытался заключить Катю в объятия, но она мягко отстранилась, и ему то ли послышалось, то ли он прочитал ее мысли: «Еще не время». И он подчинился.

Она так же прошлась губами с другой стороны лица, слегка касаясь его губ и тут же отстраняясь. Острое желание овладело им, и, уже не слушая ни внутреннего, ни какого бы то ни было другого голоса, он заключил девушку в объятия и впился губами в ее губы. Она ответила, доминируя над ним.

— Я схожу от тебя с ума! Я хочу тебя! — прошептали чужие губы Димы.

— Не все сразу… Здесь не место и не время… — прошептала девушка, словно задыхаясь, и отстранилась, отступив на шаг. — Я рада, что это лечение пошло тебе на пользу, — произнесла ровно. — Проводи меня вниз, до такси. Провожать домой не надо. Захочешь увидеть — позвонишь.

В эту ночь Дима ложился спать с мыслью о Кате — образ Иры стал каким-то далеким, тусклым и нереальным. Сон приснился сумбурный, фантастический, но, проснувшись, почувствовал себя свежим и отдохнувшим. Утром позвонил Кате и договорился с ней встретиться вечером.

Все дальнейшие меры Иры вернуть утраченные позиции оказались безуспешными. Когда она все же вынудила Диму откровенно поговорить об их отношениях, он сослался на волю родителей, которые грозят ему всеми ужасами мира, при этом у него предательски забегали глаза. В качестве последнего довода он привел компрометирующие Иру фотографии.

Она не стала оправдываться, а обиделась, попыталась забыть о нем и, как ей показалось, вычеркнула его из своей жизни. Но сделать это оказалось значительно труднее, чем она предполагала, и тогда она наконец поняла: Дима ей небезразличен! Более того, она влюбилась в него! А любовь всегда нелогична и не требует установления причин. Он стал сниться ей ночами, отношение к нему было двойственным: днем она готова была его растерзать, а ночью умирала от страсти к нему…

Вскоре Ира узнала, что Дима сожительствует с какой-то медичкой в двухкомнатной квартире, подаренной родителями, дело идет к свадьбе, и она совсем потеряла покой. Ее стали навещать мысли о смерти — вот она, такая красивая, лежит в гробу, а вокруг все рыдают: родители Димы, сам Дима и даже медичка. Но эти мысли она сразу отогнала прочь, заменив другими — в гробу лежит медичка, совсем некрасивая, а она, взяв за руку Диму, уводит его в укромное местечко на кладбище и… «Бр-р!» Эта мысль ей тоже совершенно не понравилась, и она заменила «укромное местечко» на двухкомнатную квартиру Димы.

Ира начала вновь «обрабатывать» Диму, благо на занятиях он никуда не мог деться, а в дополнение к этому подключила старушку-ведунью, взявшуюся приворожить Диму. В ход пошли иголки, нитки с узелками… Ко всему Ира резко изменила свое поведение: из развеселой девицы вдруг превратилась в тихую, задумчивую, погруженную в себя девушку. Она бросала на него такие взгляды!..

Затем, посчитав, что артподготовка прошла успешно, перешла в наступление, послав эсэмэску: «Обещай, что после свадьбы обязательно навестишь мою могилу». После ответа Димы «Что это означает?» от нее хлынула лавина SMS, в которых она давала последние распоряжения, указания, что надо сделать на ее могилке и в тех местах, где им было хорошо. Теперь Дима вызвал ее на разговор, который ее усилиями затянулся далеко за полночь…

Обозленная медичка устроила Диме разнос и в наказание на несколько дней переехала к родителям. Ира не упустила шанс и провела массированную операцию: в ход пошли любовные стихи, специально сочиненные ее подругой Машей и выданные за свои, умные мысли о любви, придуманные классиками, а появившись вечером в его квартире, она устроила прощальную ночь любви, после которой ему совсем не захотелось прощаться.

Дима дрогнул, капитулировал, признался, что все это время думал о ней («Старушка не подвела!» — порадовалась Ира), и даже решился на разговор с родителями. Одним разговором не обошлось, за ним последовали другие, при этом Диме пришлось отдать родителям ключи от подаренной квартиры. Но спиной он ощущал присутствие Иры, и это не давало иссякнуть его мужеству.

Роза Ивановна постаралась вернуть медичку Катю, но та через свою маму передала, что Дима «никакой», этим глубоко уязвив ее. Настойчивость Димы стала приносить свои плоды: первым сдался папа-профессор, выразив сомнение в том, что они принесут добро единственному сыну, лишив его первой любви. А его фраза «мои родители тоже были от тебя не в восторге» вызвала между ними легкую ссору, но и зародила сомнение в душе Розы Ивановны, и она согласилась на повторную встречу с Ирой.

Ира, напившись разных успокоительных, олицетворяла собой саму скромность. Она периодически потупляла взгляд, не поддавалась на некоторые провокационные высказывания Розы Ивановны, несмотря на то что внутри бушевала буря, и… выиграла. Ей был выставлен ряд условий, которые она, внешне смирившись, приняла, а взамен получила Диму и ключи от двухкомнатной квартиры для совместного проживания с ним на протяжении года, «а там видно будет».

Вот и сейчас Дима напомнил ей о пункте номер два договора — «ничего такого, что мешало бы учебе», следующем за пунктом номер один — «никаких детей».

Скрепя сердце она дала Диме отвести себя в библиотеку, где почти в мертвой тишине они занялись написанием рефератов. Ира, с тоской представив себе, как проходит веселая пирушка у однокурсников, захотела пива до умопомрачения и, не в силах себя сдержать, нарушила тишину, заявив:

— Пить хочу! Я хочу пить!

— К сожалению… — на секунду оторвался Дима от писанины. — Но на обратном пути купим минералку.

«Да подавился бы ты своей минералкой! Пива хочу!» — со злостью подумала Ира, но вслух выдавила вполголоса:

— Ладно, пусть будет минералка.

— Или лимонад, — добавил Дима, строча в тетрадке. — Ты чего не пишешь?

— А я уже написала.

— Что — это все?

— Да, все. Нехорошо утомлять препода обилием материала, тем более что все равно до конца не будет читать — она же не контуженная!

— Ты думаешь?

— Я знаю. Быстрей заканчивай и пошли, поищем… минералку.

Этим днем завершался первый месяц жизни по условиям договора. Радости от всего этого Ира не испытывала, даже наоборот. Все чаще ей приходило в голову, что это была пиррова победа. То и дело вспоминалась фраза: «Брак — это союз двух людей, каждый из которых считает другого домашним животным». А быть «домашним животным» ее не устраивало.

Историческая библиотека находилась на территории Печерской лавры. Стоял чудесный осенний день, и хотя он близился к вечеру, было еще довольно тепло.

— Какой воздух — не надышишься! — сказал Дима, когда они спустились с крыльца.

В самом деле, воздух был насыщен запахами расцветающей весны, а не умирающей осени.

— Мир сходит с ума, природа от него не отстает — в Закарпатье снова зацвели фруктовые деревья, — отозвалась Ира.

— Это все парниковый эффект, он привел к всеобщему потеплению. Такая теплая осень! Наверное, сейчас в лесу здорово.

— А ты похоронил нас в библиотеке, вместо того чтобы прочувствовать это чудо. Сейчас бы с пивом на природу!

— Давай немного пройдемся по территории, сходим к вновь отстроенному Успенскому собору. Посмотри — ведь какая красота!

— Шикарно! А ты не знаешь, здесь поблизости пиво не продается?

Но до Успенского собора они не дошли, так как по предложению Димы свернули к Музею исторических драгоценностей. Ира особенно не сопротивлялась, поддавшись предложению посмотреть на древние золотые побрякушки, в которых щеголяли модницы тех времен.

Их отправили на второй этаж, где начиналась экспозиция. Там золотые вещицы датировались восьмым веком до нашей эры. Золота было много, но произведения ювелирного искусства древности не произвели впечатления на Иру, даже само золото ей казалось простым желтым металлом наподобие бронзы. Перстенечки, шейные гривны разнообразных форм, бусы, украшения для одежды и оружия — все это казалось ей примитивным, безыскусным, тогда как Дима то и дело громко выражал телячий восторг: «Ты посмотри на эти византийские солиды — ранее они ценились из-за своей формы, а не из-за того, что на них было изображено! Представляешь, эта оправа меча из чистого золота, и посмотри, какая она изящная!» Подобные фразы крайне раздражали Иру, но она терпела, ничем не проявляла своего недовольства. Следующие одиннадцать месяцев совместной жизни теперь представлялись ей совсем не в розовом свете, но она решила постепенно переделать Диму на свой лад, да так, чтобы ни мама, ни кто-либо другой не смогли больше повлиять на него.

Некоторое оживление у нее вызвала золотая пектораль, нагрудное украшение царей, — чудесная работа древнегреческих мастеров.

— Вы видите на пекторали три ряда изображений, находящихся одно над другим, символизирующих собой три мира: Нижний мир — мир мертвых, здесь вы видите крылатых грифонов, поедающих лошадей, — рассказывала экскурсовод.

— Зачем под землей крылья? Представляю себе крота с крыльями — бедняга замучится, пока додумается, какое применение им найти, — вслух подумала Ира, и Дима на нее шикнул.

— Средний мир — это мир растений, — продолжала экскурсовод. — Древо жизни — начало всего сущего.

«Классная штукенция и весит более килограмма! Интересно, на сколько бы она потянула, если бы ее толкнуть? Ох, попалась бы она мне — ни за что не побежала бы ее сдавать в музей!» — вздохнула Ира.

— Третий мир — мир людей и животных. На пекторали сто двадцать фигурок, и каждая не похожа на другую. До сих пор неизвестно, как смогли древние мастера создать этот шедевр, ведь чтобы припаять каждую фигурку, необходимо было владеть уникальной техникой пайки. Даже сейчас, для реставрации этого чуда, пектораль пришлось отправлять в Германию, где пайку фигурок производили при помощи лазера.

— Что бы ты сделал, если бы тебе попалась подобная вещица? — спросила Ира Диму, внимательно слушавшего рассказ экскурсовода.

— Как — что? Сдал бы государству и получил бы вознаграждение.

— Копейки! Это на тебя похоже!

— Что ты этим хочешь сказать?

— У меня от голоса этой экскурсоводши голова заболела. Пошли дальше сами, а то ходим толпой, как в детском садике.

— Ведь интересно послушать.

— А мне нет. Хочешь — оставайся здесь, любуйся на нее, а я пошла дальше! — Ира резко развернулась и пошла к выходу из зала, уже издали услышав вопрос одного из экскурсантов:

— Выходит, древние владели технологиями, которые могут посоперничать с современными? Не доказывает ли это, что у них был установлен тесный контакт с иной цивилизацией? Ведь как объяснить, что это чудо — золотая пектораль — разительно отличается от других ювелирных украшений того времени, изготовленных по другой технологии?

«Что это за мода: чуть что непонятно — сразу сворачивают на инопланетян!» — подумала Ирина. Она, проходя через залы, полные ювелирных чудес, не смотрела по сторонам. Дима, в очередной раз вздохнув, поспешил за ней, уловив последние слова экскурсовода:

— Что касается инопланетян — это спорно, но техника изготовления пекторали совершенна… Пектораль была найдена в разграбленной могиле и находилась в отдельном тайнике. Грабители не докопали всего десять сантиметров земли до нее…

Догнав Иру, запыхавшийся Дима снизил темп ее передвижения, и она вновь стала рассматривать экспонаты. Ее подавляло обилие золота, серебра, драгоценных камней, а изделия становились все изящнее и красивее. От всего этого богатства у Иры в самом деле разболелась голова, и она уговорила Диму поскорее покинуть музей.

— Какое впечатление от увиденного? — спросил Дима уже на улице.

— Шикарно, такое богатство! После института пойду в археологи — может, себе что-нибудь найду, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь.

— Ты и лопата несовместимы! Учти, можно копать десятилетиями и ничего особенного не найти. Такую вещь, как золотая пектораль, находят раз в столетие, а может, и значительно реже. В самом деле, она выглядит так, как будто ее изготовили в будущем и отправили в прошлое.

— Если мне выпадет шанс что-нибудь такое найти, я его не упущу и распоряжусь добычей по-своему. Я красивая девушка и нуждаюсь в дорогом обрамлении, желательно золотом. Чего ты хмыкаешь — ты хочешь сказать, что я некрасивая?

3 Бандероль

Владлен Петрович открыл почтовый ящик и среди вороха рекламной макулатуры нашел уведомление на ценную бандероль. Эта бумажка его немного озадачила: для серьезной почтовой переписки у него имелся абонентский ящик в почтовом отделении, о котором знали все его друзья и знакомые. А в почтовый ящик в своем доме он заглядывал не чаще одного раза в две недели, чтобы освободить место для новых рекламных буклетов, а главное, извлечь квитанции из ЖЭКа. Подобной системы он придерживался последние семь лет, после того как расстался с женой, поэтому эта квитанция таинственно намекала на предстоящий сюрприз. На ней не была указана фамилия отправителя, что могло бы навести на мысль, на какой именно сюрприз можно рассчитывать, только написанные, по-видимому, в лихорадочной спешке буквы «ц/б» и семизначное число.

Владлен Петрович любил решать ребусы, кроссворды, поэтому вместо того, чтобы помчаться сломя голову на почту, размахивая паспортом, решил немного поразмышлять. Отправитель знал его домашний адрес, но не знал номера абонентского ящика. Возможно, кто-то из давних знакомых решил напомнить о своем существовании, прислав бандероль. А что в бандероли может оказаться? Книга! Напрашивался логический вывод: некто, с кем он поддерживал дружеские отношения в незапамятные времена, издал монографию на собственные деньги, и тираж теперь захламляет его квартиру — выбросить жалко, а магазины не берут на реализацию. Так что в бандероли, скорее всего, несколько брошюрок со скучными названиями и таким же содержанием.

Неожиданно вспомнился похожий случай из далекого прошлого: через несколько месяцев после одного научного симпозиума получил посылку с Кавказа, а там целое эльдорадо гурмана — жареные каштаны, мандарины, ореховое варенье и персики в собственном соку. Таким образом коллега из Еревана, черноволосая Эвик, напомнила ему о тех коротких жарких ночах, когда они занимались не только научными диспутами.

«Вот было бы здорово получить что-нибудь в том же духе!» — пронеслось у него в голове, но из съестного воображение смогло связать безрадостное слово «бандероль» только с воблой. «Все равно, пусть будет вобла», — согласился он, хотя не был поклонником сушеной рыбы, впрочем, как и скучных монографий.

Бандероль, которую Владлен Петрович получил в обмен на заполненную квитанцию после сверки ее с паспортными данными, пахла не воблой, а только казенщиной и повседневностью. Фамилия отправителя была незнакомая, но еще больше смущало то, что бандероль была отправлена из Симферополя, к тому же без обратного адреса. Как только он оказался в своем автомобиле, решил себя больше не мучить загадками: разорвал плотную упаковочную бумагу и вытащил стопку листов формата А-4 — это были ксерокопии рукописного текста. На первом листе он прочел приписку: «Постарайтесь отнестись к рукописи со всей серьезностью и не сочтите ее бредом сумасшедшего. Дневник многократно переписывался из-за ветхости, с течением времени кое-какие листы были утеряны, но главное вы поймете — вы в большой опасности! Судя по той нервозности, которую вы проявили в кафе, я уверена — маска у вас и вы ее раб! Передайте этот артефакт музею, получите причитающееся вознаграждение и тогда обезопасите себя и окружающих. Она исчадие ада и, вырвавшись из заточения в подземелье, вновь будет творить свои кровавые дела. Даю вам недельный срок для раздумий, после чего мне придется об этом заявить… Это вынужденная мера, но, поступив так, я сберегу человеческие жизни, в том числе и вашу. Храни вас Господь! С уважением, Анастасия Иннокентьевна Вроцкая-Матусевич».

Владлену Петровичу вспомнилась неугомонная старушка, примчавшаяся к нему на такси в Судак, чтобы в итоге переброситься с ним парой слов. С такой станется — заявит на него в милицию, но у нее нет никаких существенных доказательств, только догадки. Он посмотрел на дату отправки бандероли — прошло три дня, оставалось четыре. Через неделю он будет в Африке, а здесь она может рассказывать свои сказки кому захочет. Мысли придали оптимизма, но он все равно чувствовал легкое беспокойство.

«Маска Девы! Ее не провезешь через множество границ, таможен. С другой стороны, старушка, распустив свой злой язык, может вызвать нездоровый интерес к его пустующей квартире, а ведь в ней сберегается сокровище, которое не имеет цены в силу своей уникальности! И никакая сигнализация не поможет».

Он вспомнил, что, когда устанавливали сигнализацию на дверь, он отказался ставить ее на окна — все же четвертый этаж, зачем неоправданные расходы? Но у него тогда не было маски!

«Может, стоит встретиться со старушкой Анастасией и попробовать ее убедить, что маски у меня нет? Маловероятно, что это подействует на такую дубоголовую и прямолинейно-открытую особу, но попробовать можно. Только вначале придется раздобыть ее адресок».

Проблем с адресом не возникло: двойная фамилия — Вроцкая-Матусевич — оказалась единственной в городе, более того, старушка проживала неподалеку — всего минутах в пятнадцати ходьбы быстрым шагом. Владлен Петрович улыбнулся: отдельно Вроцких, а тем более Матусевичей имелось великое множество, а вот соединение двух банальностей дало некий эксклюзив.

Добравшись домой, Владлен Петрович сдвинул плотные шторы на окнах, так что в квартире сразу стало темно, заварил крепкий кофе идеального помола, который может дать только ручная мельница, сел за письменный стол и, включив лампу, приступил к чтению дневника.

«Я, Беата ди Аманди из Савоны, что в Лигурии, отправилась к своему жениху, достославному Христофору ди Негро, консулу Солдайи, летом 1474 года от Рождества Христова…»

Дневник был написан на русском языке, что у Владлена Петровича вызвало подозрение в его подлинности, да и орфография, и стиль изложения наводили на мысль, что он написан не ранее первой половины XIX столетия. В дневнике описывалось, как Беата ди Аманди стала женой консула Солдайи во время осады крепости турками и ее захвата. Бонне Беате удалось бежать из гибнущей крепости через подземный ход в сопровождении кавалерия ди Сазели и служанки Мары. По дороге она случайно наткнулась на золотую маску неизвестной богини, приведшую служанку в непонятный трепет. После блужданий по горам их спасли люди из племени тавров, к которому принадлежала служанка Мара. Благодаря найденной маске она стала верховной жрицей. Кавалерия убили, а Беату с помощью колдовских снадобий привели в безумное состояние, заставили отказаться от веры в Христа и поклоняться кровожадному божеству — Деве. Но милостивый Бог не оставил Беату, и ей удалось попасть на корабль, на котором русские купцы возвращались в Московию. Так она покинула берега Таврики, где испытала столько горя.

Автор дневника, описывая основные события, уделяла мало внимания деталям, так что в историческом смысле Владлен Петрович мало почерпнул нового и почувствовал раздражение. Единственное, что его интересовало, — маска Девы, но о ней упоминалось вскользь, и пока ничего нового он не узнал об этом артефакте. Взглянув на часы и убедившись, что промелькнуло уже полночи, а он ознакомился лишь с третью дневника, решил дочитать оставшееся в последующие дни.

Владлен Петрович отправился в спальню, расстелил постель, и тут мелькнула безумная мысль, и он не смог ей противиться — достал из вмонтированного в стену сейфа золотую маску и положил рядом, на тумбочку. Выключил свет и почувствовал беспокойство, которое его не покинуло, пока он не протянул руку и не дотронулся до маски. На удивление, металл был теплым, словно живым. Так он и заснул, обнимая золотую маску.

Хроника Плачущей Луны 6986 год от сотворения мира (1479 г.). Московское княжество

Беата, сидя в санях, зябко поежилась, но не от холода — бобровая шуба надежно защищала от мороза, — а от плохого предчувствия, которое ее не покидало с тех пор, как они выехали из Глебовских ворот Переяславля[4]. Хотя за долгую дорогу никаких происшествий не случилось и перед ее взором вдалеке уже раскинулась столица Московского княжества, она знала — что-то должно произойти. А предчувствия ее никогда не обманывали.

Уже больше года она находилась в этой чужой стране, теперь волею судьбы должной стать ее отчизной на всю оставшуюся жизнь. Надежды, что она когда-нибудь увидит родную Лигурию, не осталось — она исчезла в тот роковой день, когда Беата приняла чужую веру схизматиков и обвенчалась с Василием в православной церкви. Теперь у нее даже имя было другое — Прасковья.

События последних лет вновь всплыли в памяти[5]: солнечная Лигурия, с которой она распрощалась пять лет тому назад, как оказалось, навсегда, отправившись к своему будущему супругу, Христофору ди Негро — консулу Солдайи, крепости, павшей под натиском янычар Гедик-Ахмед-паши; страшная смерть ди Негро; бегство; верный кавалерий Микаели ди Сазели и вероломная служанка Мара; скрывавшийся в горах древний народ тавров и его кровавое божество — Дева-Орейлохе. Ей чудом удалось попасть на корабль русских купцов, возвращавшихся домой через земли Астраханской Орды. Однако в пути ее ожидало новое испытание. Проведав, что она подданная Генуэзской республики, местные власти ее задержали.

Она оказалась в громадном строении, имеющем только крышу, которая держалась на толстых бревнах, врытых в землю. Здесь было много измученных пленников-славян, ожидающих отправки на невольничий рынок в Кафу. У нее под одеждой была спрятана золотая маска из храма тавров, вот только она боялась показать ее охранникам — ничем не помогут, а золото заберут. Решила уповать на милость Господа Бога и Девы Марии, а золотой маской за свободу рассчитаться, когда подвернется удобный случай. Но даже в таком бедственном положении желание расстаться с маской ее ужасало больше, чем сама неволя, хотя она боялась признаться себе в этом. Помощь пришла неожиданно: молодой русский купец Василий Голода, немного знавший ее родной язык и часто беседовавший с ней во время морского путешествия, сумел ее вызволить, но дорогой ценой.

На следующий же день Василий с помощью татарина-христианина разыскал ее, трепещущую от страха, и объяснил, что он ее выкупил, но ему пришлось целовать крест, клянясь, что она его жена перед Богом. Беата была готова на все, лишь бы ее миновала ужасная участь рабыни. Дальнейшее помнила как в тумане: крещение и венчание в небольшой православной церквушке возле Астрахани, бесконечную дорогу до Рязанского княжества. Ей было чудно после великолепных пышных шелковых нарядов, которыми ее баловали родители и ди Негро, облачиться в сарафан из узорного штофа, отделанный лентами золотого шитья, спрятать под высокий золотошвейный кокошник, расшитый жемчугом, свои великолепные волосы. Поверх кокошника научилась повязывать шелковую шаль, прикрывавшую плечи.

Ей часто приходила мысль, что вместо одной неволи она оказалась в другой. Может, менее унизительной. Василий Голода был молод — до тридцати оставалось два года, высок ростом, крепок телом, круглолиц, светловолос, с такой же светлой бородой. Беата за время своего крайне непродолжительного замужества за мессиром Христофором ди Негро лишь один раз взошла с ним на супружеское ложе, и у нее не осталось об этом особых воспоминаний. Фактически именно русский купец стал ее первым мужчиной, ввел ее в мир чувственных удовольствий. Его тело влекло ее, давая наслаждение, удовлетворение, но душа оставалась холодной, как погода, обычная здесь в это время года. Ей не нравились нравы и обычаи этой варварской страны, где жена должна быть затворницей в тереме, в лучшем случае тенью мужа.

Ночами, закрыв глаза, поддаваясь ласкам супруга-русина, обнимала его могучее тело, но мысленно видела на его месте ди Сазели. Часто вспоминала, как он ее обнимал, как, тяжело дыша, взяв ее на руки, брел по пояс в ледяной воде подземной реки. А вот облик покойного мужественного супруга ди Негро стерся из памяти, хотя часто, оставаясь в одиночестве, она молилась за упокой его души.

Она понимала, что прошлое не вернется, и постепенно училась жить в новом для нее краю, по чужим обычаям, в которых было больше языческого, чем христианского, при крайней религиозности местных жителей. Язык выучила довольно быстро, правда, Василий часто посмеивался над ней, поскольку она коверкала слова. По дому ей не приходилось работать, так как ей в услужение были даны две дворовые девки: Маклуша и Фекла. Ей все же пришлось научиться готовить традиционную пищу в печи, неуклюже орудуя в ней подхватом, ставя и вынимая тяжеленные горшки, но и это она в конце концов поручила Маклуше.

Беата-Прасковья неуютно чувствовала себя в недавно выстроенном тереме — все ей здесь было чуждым. К тому же ее постоянно донимала хозяйка терема — Настасья Акимовна, мать Василия, дородная громкоголосая купчиха, командовавшая всей челядью и домочадцами. Настасья Акимовна с недовольством приняла поступок Василия, явившегося с женой-фрязиной, с которой обвенчался, не испросив у нее на то родительского позволения. А жена-то иноземка по-человечески с грехом пополам научилась говорить, к тому же оказалась вдовая. Не такую жену она желала своему старшему сыну — красавцу-удальцу. Видно, пример ненавистного московского князя Иоанна Васильевича, обвенчавшегося с византийской принцессой, посеял смуту в сердцах молодых русичей, посчитавших позволительным и для себя жениться на чужеземках.

Кроме Василия у нее были еще сыновья, жившие здесь же: Юрий — двадцати двух лет и Семен — восемнадцати. Восемь лет тому назад их семью постигло горе: в битве на речке Шелони[6], где новгородцы обороняли свои вольности от алчного московита, великого князя Иоанна Васильевича[7], погиб ее супруг, Артамон Митрофаныч, и средний сын Иван. По указу великого князя их, как и сотню других семей, выслали за пределы Новгорода, под страхом смерти запретив там появляться, лишив многого нажитого добра. Когда никто не видел, она горячо молила Бога, чтобы он покарал московского князя, ниспослал на него хворь страшную и чтобы тот в ужасных мучениях отправился в преисподнюю. Но пока Бог не внимал ее молитвам и эпидемия моровой язвы, унесшая многих в могилу, затронув Москву, пожалела князя Иоанна Васильевича, которого народ нарек Грозным[8].

Притом что ее мужья сильно отличались внешне и по возрасту, разве что оба удались высокими ростом, Василий чем-то напоминал Беате покойного ди Негро. Василий целыми днями пропадал, занимаясь торговыми делами, которые приносили ощутимый достаток, в доме появлялся лишь перед вечерей. Беата скучала — бывало, за целый день не с кем было и словом перемолвиться. Челядь послушно выполняла команды и тут же норовила исчезнуть с глаз долой, так как знала нелюбовь хозяйки к невестке-чужестранке, которую за глаза презрительно звала фрязиной.

Вскоре после их приезда в городе началось великое беспокойство — поползли слухи, что золотоордынский хан Ахмад недоволен московским князем, переставшим платить дань, и в ответ на требования послов татарских гневно швырнул на землю пожалованный ханом ярлык на княжество, а послов, за исключением одного, казнил. Все понимали: теперь быть войне. Стало известно, что разослал хан своих гонцов по ордам и улусам собирать воинство великое, чтобы наказать непокорного князя московитов.

Рязанское княжество находилось во владении сестры великого князя Иоанна III — княгини Анны Васильевны, так что татарский хан вполне мог вначале «прогуляться» по рязанской земле, а уж потом завернуть к Москве.

Вечером, обсуждая эти слухи за трапезой, Василий, довольно щурясь, сказал:

— Не пойдет татарва на Рязань. Им Москва нужна — великий князь уж слишком занесся — суд вершить на всех землях хочет только сам. Присудил он князя Оболенского-Лыко к оброку великому за разбой на земле Ржевы, так тот лыком не шит, сразу сбежал к брату великого князя, Борису Васильевичу, князю Волоцкому. А Иоанн, нарушив старинное право отъезда, послал своих тиунов его изловить, и хотя князь Борис воспротивился, взяли Оболенского-Лыко силой. Тогда уже и князь Борис, и остальные братья-князья вознегодовали и стали супротив него, пошли на Новгородскую землю. Я так думаю: новгородцы их поддержат, польский круль Казимир придет им на выручку, а тут татарва на Москву начнет наступать — закрутится великий князь: от кого ранее борониться? Господин Великий Новгород волнуется — я весточку оттуда имею!

— Слав те Господи! Наконец Иоанну, волку ненасытному, конец придет! — Настасья Акимовна перекрестилась и неожиданно всплакнула. — Припомнится ему речка Шелонь и души убиенных там новгородцев! Упокой души христианские Артамона и Ивана!

— Татарва попалит Москву, а вдруг и сюда сунется? Кремль здесь только недавно отстроили, — побледнев, проговорил Юрий, который хорошо запомнил разоренный Переяславль после нашествия татар в 1471 году.

— Не сунется — в Москве их добыча знатная ожидает, — возразил Василий. — Тяжело им с обозами и пленниками будет идти на Рязань — ни за что не пойдут!

Беате нечасто приходилось видеть супруга таким возбужденным, с хищно поблескивающими глазами.

— В Москве же людей невинных — тысячи! — неожиданно для себя сказала Беата и вспомнила расправу турок над защитниками крепости, обнаженного супруга, посаженного на кол. — Не один же князь Иоанн там…

— Великая княгиня там, София, цесаревна из Византии, — едко заметила Настасья Акимовна. — Научила она Иоанна заморским штучкам, и вознесся он гордынею: руку требует ему целовать, словно митрополиту, разрешает говорить боярам только тогда, когда спросит, двухголовых орлов византийских себе на знамена и на печать взял — видно, цесарем себя мнит. Аки алчный волк, родовые княжеские уделы себе забирает, удельных князей на службу принимает, будто они бояре. Осталось только княжеств на Руси Тверь да мы, Рязань.

— Я так думаю, матушка: пора мне в Новгород ехать — великие дела там будут вершиться! Добро, нами потерянное, надо возвернуть, честь нашу поруганную исправить! А как все выправится — знак вам дам воротиться на родную землю!

— Не пущу, родимый! Обустроились мы уже здесь, привыкли. Терем какой возвели — одно загляденье! Торговые дела идут ладно. А там — смерть от Иоанновых слуг!

— Это смерть супостата Иоанна ожидает за все его лихие дела и несправедливости! — гневно возразил Василий. — Не перечьте, матушка, — я так порешил! Один поеду, Юрий и Семен без меня тут управятся. Прасковью тоже здесь оставлю.

— Не останусь здесь — поеду с тобой! — твердо сказала Беата.

— Негоже жене перечить мужу! — ястребом взвилась Настасья Акимовна, но тут же успокоилась. — А может, правду она говорит — вдвоем-то сподручнее будет там? И не тяжела она пока — пускай едет! Да и скоро всему белу свету конец наступит — ответ придется держать перед Богом за содеянные дела!

В народе все упорнее ходили слухи, поддерживаемые и духовенством, что с окончанием тысячелетия — в 7000 году наступит конец света, о котором было сказано в «Откровениях» Иоанна Богослова. Приводились даже доказательства того: Господь сотворил видимый мир за шесть дней, седьмым был день отдыха — воскресенье. Седмица являла собой символ: если день символизирует тысячелетие, то, стало быть, мир простоит семь тысячелетий от своего сотворения. Даже Пасхалии были рассчитаны только до этого срока, говорили, что потом наступит «Царство Славы» и все предстанут перед Богом на Страшном суде. И многие приметы подтверждали это: моровая язва и чума собирали богатый урожай, а то вдруг солнце посреди бела дня погасло и наступила ночь, и только молитвами вернули день. Но главным было падение столицы твердыни православия Византии — Константинополя — под напором турок.

Беата, в противоположность Настасье Акимовне, делала вид, что не верит этим рассказам, хотя в глубине души у нее затаился страх: а вдруг это правда? Подобные мысли, пробивающиеся в ее сознание, снова ввергали ее в тоску по солнечной Лигурии, родителям, тому миру, в котором она беззаботно жила, пока не отправилась навестить жениха в далекую Солдайю.

Она не знала, в какой стороне находится торговый город Новгород, о котором она много слышала от мужа, тосковавшего по нему. Он говорил, что там бывает много купцов из разных стран, также и из ее стороны. Василий ей рассказал, что ее языку он выучился там, будучи еще пацаном, у Антона Фарязина[9], прибывшего для строительства храмов на Новгородскую землю, пока его не сманил князь Иоанн для возведения московского кремля.

На следующий день Василий предпринял еще одну попытку отговорить Беату от опасного путешествия — кроме татей и татар, которые могли встретиться на пути, существовала еще одна опасность: если станет известно, что Василий нарушил указ великого князя и вернулся в Новгород, не избежать ему смерти на плахе. Но Беата твердо стояла на своем, и он смирился. Ей показалось, что он даже рад был этому — не хотел расставаться надолго с молодой женой. Василий, как и положено купцу, взял с собой товара немало, на пяти возах с вооруженными возничими, и дополнительно охрану надежную — четверо молодцов на конях. Охрана была вооружена луками, кистенями, боевыми топорами. Сам Василий в толстом кафтане, подбитым войлоком, имел саблю и кистень.

Пока воспоминания и думы одолевали Беату, их небольшой караван успел подъехать к Москве. Беата помнила наказ Василия — ни с кем не заговаривать, чтобы не узнали, что она — чужестранка. По указу князя Иоанна III ему должны были докладывать обо всех чужестранцах, въехавших в его княжество, о целях их приезда, так как он подозревал каждого из них в намерении разведать, каковы силы князя, подготовить чужеземное вторжение.

Беата была столько наслышана о Московском княжестве, что даже разочаровалась, когда они въехали в пределы его столицы через ворота в земляном валу. Город был большой, возможно, не меньше Генуи, но какой-то мрачный, с низенькими невзрачными домиками, которые производили впечатление времянок. Узкие кривые улицы, мощенные бревнами, перегораживались на ночь рогатками, сосновыми колодами. Здесь было очень многолюдно. Проезжая по улицам, можно было сразу узнать, где облюбовали себе место гончары, так как горы произведенных горшков высились у входа в жилища; ужасная вонь и громадные чаны с позеленевшей водой сообщали, что вы въехали в пределы артели кожемяк; улица оружейников отличалась обстоятельностью и достатком. Вскоре подъехали к замерзшей речке Неглинной и двинулись вдоль нее, по широкой улице с добротными домами, затем свернули налево. Василий, который часто бывал по купеческим делам в Москве, то и дело сообщал названия улиц: Великая, Варьская, Ильинская, Никольская. Стали попадаться большие каменные дома и небольшие церквушки. Возле каждой церквушки всадники спешивались, кланялись и, трижды перекрестившись, не заходя внутрь, продолжали путь. Через час езды после того, как пересекли городские валы, въехали на большую торговую площадь, где стоял несмолкающий шум, как будто тушили пожар, но здесь лишь шла оживленная торговля. За площадью поднимались высокие белокаменные стены крепости, из-за которых виднелись золоченые купола церквей. Но это был не замок — это был город в городе!

— Этот кремль — резиденция великого князя, — борясь с несмолкаемым шумом торга, крикнул ей на ухо Василий.

Он помог ей выбраться из повозки. Оставив возы под присмотром охраны, они немного прошлись по площади. Чем здесь только не торговали: винами — фряжскими, рейнскими, романейскими; за этими рядами шла торговля разными материями, в том числе и турецкими; далее золотых дел мастера выставили свои изделия, зорко следя за покупателями, чтобы пресечь воровство; за ними расположились меховщики, шорники, портные, гончары. Здесь можно было увидеть бухарские ковры и московские калачи, резные деревянные кубки и серебряную посуду, восточные специи и женские украшения, одежду. Московитянки отличались пестрой, яркой одеждой и тем, что чересчур усердствовали, нанося белила и румяна на лицо. Василий захотел что-нибудь купить Беате из украшений, но от несмолкаемого шума, обилия людей у нее разболелась голова, и они стали выбираться из толпы.

— А почему вон те женщины держат во рту одинаковые кольца с голубыми камушками, бирюзой? — спросила Беата, увидев двух женщин непонятного возраста, в зипунах, на головах у которых были только платки, а не кокошники, как у замужних.

Лица у них были неестественно белые от белил, с яркими яблоками румян на щеках, что не смогло скрыть следов побоев, а одежда на них была не совсем чистая. Василий усмехнулся, презрительно оглядел женщин.

— Здесь торг: каждый продает что может. Эти продают свое тело.

Добравшись до своих возов, они продолжили путь и проехали множество улиц, в том числе и улицу, куда простой народ ходил вычесывать грязь из головы, стричься. Эту улицу назвали «вшивый рынок», так как по ней идешь, словно по перине, из-за множества волос, сваленных на дорогу.

Затем они въехали в Царь-град. Эта часть города была еще большей, чем та, через которую до этого проехали. На улице, где расположились артели сапожников, на окнах висели голенища, портные обозначали свое ремесло кусками материи, но наибольшее впечатление на Беату произвели мясные лавки с грудами рубленого мяса и тяжелым запахом. Некоторые из мясников торговали тухлым вонючим мясом, а покупатели были и на этот товар. На ее глазах здоровенный мужик в овчинном тулупе и такой же шапке ткнул пальцем в кусок испорченного синего мяса, пробуя его на мягкость, выпил чарку водки и тут же стал пожирать этот кусок, заедая чесноком. Беата вспомнила о своих блужданиях по горам с ди Сазели и Марой, о том, как они утоляли голод, жажду сырым мясом и кровью.

Остановились на гостином дворе, где Василий встретил много знакомых купцов. Огромный город Беату впечатлил, да и только, — он не шел ни в какое сравнение с родной Генуей, ее мраморными дворцами, висячими садами, ласковым морем. Оставив жену со спутниками отдыхать, Василий отправился с расспросами к знакомым купцам и вернулся поздно ночью, когда она уже крепко спала, не обращая внимания на периодический стук сторожей по специальным доскам, — они сообщали этим, что несут службу.

На следующий день отбыли утреню в церкви Святой Троицы, помолившись на дорогу. Явно напуганный священник читал молитву по-гречески скороговоркой, проглатывая окончания слов, так что Беата разобрала лишь отдельные слова. Она ощутила: надвигается беда. Утром город изменился, затих, принял встревоженный облик. Даже колокола зазвонили по-другому, не как накануне, словно передавая тревогу всем жителям, сообщая о грядущей беде.

Василий показал Беате вырезанную в камне икону святого Георгия на Фроловских воротах Кремля, у которой просил благословления князь Иоанн III, отправляясь с полками воевать с татарским ханом Ахмадом. Затем наклонился и на ухо ей прошептал:

— Егорья храбрый не хочет помогать великому князю, который отнюдь не храбрец… Князь Иоанн вчера воротился, бросил войска на Угре, не пошел против татар — видно, не верит, что их одолеет. Княгиню Софью с челядью и воинами отправил из Москвы подалее. Думаю, тяжкая участь ждет этот град — пожгет его татарва, людей в полон заберет.

Беате слова Василия не понравились: в голосе вроде слышится сострадание, а значение их зловещее. Но она промолчала — этой ночью сон ей приснился ужасный, будто вновь тащит на себе кол ее покойный супруг, консул, а турки с двух сторон стегают его обнаженное тело батогами. Но на месте казни он оборачивается, и видит она — это не Христофор ди Негро, а Василий Голода, ее нынешний супруг. О сне Василию она не рассказала, но от нехорошего предчувствия с большой силой сжалось ее сердце. А дорога их ожидала дальняя…

— Почти пятьсот верст до Новгорода, — наклонившись, сидя в седле, сказал Василий, словно прочитал ее мысли. — Но болота замерзли — проедем! Даст Бог, доберемся в целости и сохранности. Все в его руках, а в наших — только сабля!

4 Незваная гостья

Звонок в дверь оторвал Владлена Петровича от записей. Он не любил, когда к нему приходили без предварительной договоренности, и об этом знали все его друзья, так что если кто и появлялся, то случай был экстренный. Он посмотрел в глазок входной двери. Спиной к нему стояла девушка с распущенными черными волосами, которые падали на спину из-под вязаного берета. Она явно не хотела показывать ему лицо, и это означало либо приятный сюрприз, либо неприятную неожиданность.

«Одна из прежних любовниц, которая решила таким образом напомнить о себе?» — подумал он, не испытывая никаких эмоций. Со спины было трудно узнать девушку, и он не стал гадать, а просто открыл дверь. Черноволосая девушка обернулась, и… Владлен Петрович с удовольствием захлопнул бы дверь, но не успел: она быстро ужом проскользнула внутрь. Меньше всего он ожидал увидеть ее. Это было гораздо хуже, чем встретить давнюю любовницу, предъявляющую какие-то требования. Это была Марина, аквалангистка с базы дайверов в Судаке, и с этой женщиной были связаны неприятные воспоминания. Однако если бы не она, то, возможно, он не стал бы обладателем золотой магической маски. Насколько ему было известно, она одно время лечилась в областной психиатрической больнице.

— Чем могу быть полезен? — спросил Владлен Петрович с интонацией, противоположной смыслу сказанного, дескать, не пошла бы тыкуда подальше!

Марина, не отвечая, прошла в комнату, затем, обернувшись, хрипло спросила:

— Узнаешь?

— Узнаю, — признался Владлен Петрович. — Что тебе нужно?! Извини, но у меня мало времени — дел по горло, а это, сама понимаешь, не располагает к длительным беседам.

— Хорошо — давай без расхожих фраз о здоровье и погоде… Все зависит от тебя: отдай маску богини Орейлохе, и я оставлю тебя в покое.

— Ты что, вновь с ума сошла? Нет у меня маски — она находится в Симферопольском историческом музее, в запаснике! После реставрации…

— Я уже все проверила. Ее в музее нет и никогда не было! Она нигде не фигурирует — даже в милицейских протоколах, и в этом я сама тебе помогла. Помнишь, когда ты взял у меня маску, я тогда, после падения со скалы, не имела сил даже пошевелиться. После ты приходил ко мне в больницу, поучал, какие я должна давать показания, чтобы никто о ней не узнал. Наверное, что-то подобное ты внушил и той дуре, Маше, раз и она не проговорилась… Хотя я ей благодарна — она не стала писать на меня заявление в милицию, а представила все происшедшее как несчастный случай. Ты уже достаточно времени владел маской Орейлохе — теперь пришла моя очередь. Я, жрица Мара, прямой потомок народа тавров, должна владеть ею в силу своего происхождения и знаний! В твоих руках она просто редчайшее сокровище, артефакт, а для нас это святыня! Предлагаю обмен: золото — на золото.

Она открыла сумочку, из нее достала мешочек и высыпала содержимое на стол. Одного взгляда Владлену Петровичу было достаточно, чтобы понять: этим золотым украшениям сотни лет, а часто повторяющееся изображение головы быка, тотемного знака, указывало на принадлежность их народу тавров. Еще недавно археолог, увидев такое богатство, бросился бы его разглядывать, изучать, а сейчас лишь криво усмехнулся.

— Не спрашиваю тебя, откуда это, — видно, балуешься «черной» археологией, а это занятие уголовно наказуемо… Ты можешь мне не верить, но маски у меня нет!

— Тебе мало золота? Ты получишь еще!

— Больше у меня нет ни времени, ни желания вести пустые разговоры. — И он, собрав золотые украшения в мешочек, вернул его девушке, затем, несмотря на ее угрозы, приложив силу, бесцеремонно вытолкал Марину за дверь, бросив на прощание: — Ты на свободе только благодаря мне. Начнешь меня нервировать, путаться под ногами, знай: твое признание, которое ты написала в больнице, сознавшись, что хотела убить Машу, лежит у меня. Стоит мне его пустить в ход, и тебя ждет тюрьма, либо вновь вернешься в психушку!

— Предупреждаю, я ни перед чем не остановлюсь, чтобы завладеть маской Орейлохе! Это магический талисман моего народа, и он должен быть возвращен ему! — гневно выкрикнула девушка, пока он еще не закрыл дверь.

Оставшись один, Владлен Петрович задумался.

«Она — явно фанатичка! Через три дня уеду в экспедицию в Судан на полгода, а за это время многое может измениться. Маска! Как мне поступить с ней? Самая ценная находка в моей жизни. Ее не возьмешь с собой — не провезти через таможни. Выходит, маску надо спрятать в надежном месте».

Он открыл сейф, вмонтированный в стену под копией картины Айвазовского «Среди волн». Затаив дыхание, Владлен Петрович осторожно развернул кусок замши, и уродливое золотое божество тавров торжественно засияло под электрическим светом. Каждый раз, когда он дотрагивался до золотой маски, словно приобщался к чуду. Она завораживала своим уродством, как произведения античных мастеров своим великолепием. Не один раз он задавался целью определить ее возраст, и каждый раз размышления уводили его все дальше в глубь тысячелетий. Нарочито примитивные очертания лица, ярко выраженный женский половой признак — огромный бюст — и изящный узор из щупалец рук-ног. Что древний автор хотел этим выразить, соединив в изображении примитивизм, присущий золотой пластине каменного века, и изящество форм античного мира. И почему для магической маски понадобилось изобразить всю фигуру, а не одно лицо, как обычно поступали древние мастера?

Маска была уникальна — она была единственная в своем роде. При раскопках в Крыму иногда попадались фигурки Девы-Орейлохе, богини народа тавров, исчезнувшего около полутора тысяч лет тому назад, но в основном это были глиняные, каменные фигурки, и никогда Деву не изготавливали в металле, золоте, а тем более в виде ритуальной маски. Под принятую классификацию эта маска никак не подходила.

Согласно этой классификации выделены три основных вида масок: полностью глухие; имеющие отверстия для глаз и рта, изображающие лик божества; отображающие все божество, во весь рост. Но о таких, которые изображали бы полностью фигуру божества, скрывая только лицо, он даже не слышал.

Сплетение рук-щупалец создавало узор в виде бабочки. Были отверстия для глаз, а ноги-щупальца божества закрывали наглухо рот и также плотно обжимали щеки и дальше соединялись с руками-щупальцами.

«Ты отвратительна на вид, и тебе не одна тысяча лет. Ты видела много такого, что не доступно человеческому воображению, ибо тебе поклонялись, не жалея человеческой крови для твоего удовлетворения, и в этом ты подобна кровавым богам ацтеков Хуицилопочтли и Кецалькоатлю. Там, где ты была, всегда присутствовала Смерть и ощущалось течение Времени». Рассматривая золотую маску, Владлен Петрович почти на физическом уровне услышал глухой звук бубна, увидел мечущуюся в ритуальном танце женскую фигуру в черном, с золотым лицом, готовую через мгновение вскрыть грудь беспомощной жертвы, распластанной на громадном камне-алтаре, чтобы принести ее сердце в дар кровожадному божеству. Только молодые жрицы-девственницы могли таким образом ублажать грозное божество. Именно кровожадной богине Деве в Таврике долгие годы прислуживала Ифигения, дочь предводителя греков Агамемнона, разрушившего Трою. Одно время богиня Дева была даже главным божеством в крупнейшем древнегреческом городе-колонии Херсонесе.

Владлен Петрович был не просто археологом, он был фанатом своего дела. Подвижный, эпатажный, общительный, он любил женщин, и женщины любили его. Он также свободно изъяснялся на пяти языках, и его, на зависть коллегам, часто приглашали участвовать во многих зарубежных археологических экспедициях. Владлен Петрович со студенческих лет мечтал о значительном открытии, которое бы сделало ему имя в археологической науке, и оно бы звучало наравне с именами Шлимана и Картера. Но когда прошлым летом в его руки попала эта уникальная маска, которую случайно обнаружила в подводной пещере девушка Маша, и перед ним открылись широкие возможности в науке, он «сломался».

За свою жизнь он повидал много ритуальных масок: африканских, из коры и дерева; древних глиняных масок с американского континента; бурятских и тибетских — многокрасочных, с позолотой, изображающих ужасающие, фантастические лики. Но ни одна из них, в отличие от этой, не вызывала ощущения, будто ты приобщился к тайне, которая находится рядом, за уже приоткрытой дверью. Случайно получив ее, он уже не мог с ней расстаться. Вначале он убеждал себя, что лишь немного подержит у себя маску, поработает с ней, а потом выступит с докладами, опубликует ряд статей, после чего передаст ее в исторический музей. Но время шло, статьи не писались, так как научному миру стало бы известно о ценной находке и с ней пришлось бы расстаться. У него не было намерения обогатиться при помощи маски, попытавшись продать ее здесь или за границей. Да, он обеспечил бы себя солидным капиталом, которого хватило бы на всю оставшуюся жизнь, получил бы возможность жить в свое удовольствие, но сама эта мысль для него была кощунственна, ибо он был влюблен в маску.

Влюблен в бездушную пластину из драгоценного металла! Предскажи ему это кто-нибудь раньше — он поднял бы того на смех. А тут влюбился, как это часто бывает, лишь увидев.

В первый раз держа маску в руках, в глубине души Владлен Петрович уже знал, что добровольно с ней никогда не расстанется.

Вечерами, за плотно закрытыми шторами он любовался уникальной находкой, размышлял о ней. Дело было не в золоте, из которого она была выполнена, и даже не в ее исторической ценности — в ней было скрыто нечто большее. В этом мертвом, на первый взгляд, куске желтого металла, непосредственно связанного со Смертью, он чувствовал энергетику Жизни, которая при прикосновении пронизывала его естество, словно он дотрагивался до живой женщины. Эта маска овладевала его желаниями и мыслями.

Владлен Петрович безумно влюбился в этот отвратительный мертвый лик — ведь порой мы влюбляемся не в красоту, не в доброту, не в прекрасные человеческие качества, даже не в верность, а… просто так, неизвестно почему, неизвестно зачем, неизвестно благодаря чему. Это утверждение могут оспорить только те, которые заставляли себя влюбляться по расчету: конкретно для чего-то, благодаря известно чему, а потом привязывались со временем. Их чувствами всегда управляла здравая мысль, а настоящая любовь — это неподвластный разуму вихрь чувств, отсутствие порога самосохранения, это… болезнь. Вот такой болезнью и был поражен Владлен Петрович.

Для него отдать маску в музей было равносильно тому, как если бы он поделился своей женщиной с другими мужчинами. Парадокс заключался в том, что он никогда ранее не влюблялся — женщины в его жизни всегда были мимолетным увлечением, оставляющим лишь быстро гаснущие воспоминания. А здесь было другое — он трепетал, лишь только прикасался к поверхности золотой пластины, холодной и безжизненной, с нетерпением ожидал возможности оказаться с ней вечером вдвоем. И что бы он ни делал в течение дня, он всегда помнил о ней, мечтая о мгновении, когда сможет к ней прикоснуться. Для него это был взрыв, лавина чувств — то, чего ему так и не смогли подарить женщины. Золотая маска, изображающая уродливое божество, стала его Галатеей и Големом одновременно — он чувствовал в ней скрытую могучую силу.

С тех пор как он стал обладателем маски, он превратился в затворника, стал избегать встречи с приятелями, строго дозируя свое общение с кем-либо лишь крайней необходимостью, и уже ни одна женщина не переступала порог его квартиры, словно этим он мог вызвать ревность и гнев золотой уродицы.

Сегодняшнее посещение Марины, называющей себя жрицей Марой, обеспокоило его. Это вызвало такое ощущение, будто вместе с Мариной к нему в квартиру вторглась враждебная сила, претендующая на его сокровище, скрытое от всех, и эта сила хочет лишить его любимой, ради которой он был готов на все!

В его памяти вновь всплыл образ Марины — молодой неулыбчивой девушки, привлекательное лицо которой портило излишне строгое выражение, пугающее убежденностью фанатика, не признающего границ дозволенного. Ее странное утверждение, что якобы она является потомком исчезнувшего народа тавров, вызвало у него скептическую улыбку. Ведь так или иначе каждого из нас можно отнести к потомкам скифов, половцев, хазар, других народов, какое-то время обитавших на этой территории. Она явно впала в маниакальное состояние и теперь не остановится ни перед чем.

«Наследница народа тавров, о котором последние письменные источники упоминали более полутора тысяч лет тому назад! Какой бред!»

Археолог вспомнил о проведенном английскими учеными необычном эксперименте по отысканию потомков древних кельтов на основании генетического анализа останков из обнаруженных захоронений. Сравнительному генетическому анализу были подвергнуты ученики нескольких школ, находящихся недалеко от древних захоронений, но ни один из них не был признан прямым потомком древних кельтов.

«Прямой потомок тавров, да еще жрица! Странно, что в таком состоянии ее выписали из психушки! Ведь она явно психически нездорова!»

Размышляя, он в очередной раз пришел к выводу, что дома маску оставлять нельзя, несмотря на то что она хранится в сейфе и квартира под сигнализацией. В том, что Марина-Мара приложит все силы, чтобы ее выкрасть, сомнений не было.

«Маску Орейлохе надо отдать надежному человеку, пока я буду в экспедиции в Судане. Но кому? Это должно быть доверенное, надежное лицо и настолько несвязанное со мной, чтобы никто не мог выйти на него как хранителя этой ценности».

И тут Владлен Петрович вспомнил о Маше, первой обнаружившей маску, о своем мимолетном курортном романе с ней. Эта связь оборвалась сразу же после ее отъезда. Правда, поначалу она даже пару раз ему звонила, но потом успокоилась, отвлеклась, а возможно, обиделась.

«Она девушка порядочная, воспитанная и, самое главное, в меру любопытная — не будет распечатывать чужую посылку, переданную ей на хранение. Впрочем, даже если это случится, можно будет придумать правдоподобное объяснение. Маловероятно, что Марина-Мара додумается, что маска хранится у Маши. Ведь это будет для Марины нонсенсом: Маша маску нашла, я ее присвоил, так неужели после этого вновь отдал ей на хранение? Красиво придумал. Конечно, могут быть случайности, но от них никто не застрахован. Удобно, что и самолет в Судан вылетает из киевского аэропорта, а как там передать маску, нужно хорошо продумать и все подготовить — время еще есть».

Принятое решение показалось Владлену Петровичу правильным, и он вернулся к прерванной работе. Маска Девы лежала рядом на столе, и ему все время казалось, что она исподтишка наблюдает за ним.

«Нервы совсем расшалились», — подумал он, вновь прерываясь.

Иногда он надевал маску и подходил к зеркалу, любуясь золотым изображением. В таких случаях ему казалось, что маска стала частью его самого, овладела его «я».

А еще после появления маски ночами он стал видеть необычные сны — словно блуждает другими мирами, нереальными в своей реальности.

Рядом лежащая маска его нервировала, отвлекала, как требующая внимания назойливая жена, недовольная скучным занятием мужа. А ей так много чего хочется…

Он надел маску и прошел в коридор, стал напротив старинного зеркала в человеческий рост, купленного за безумные деньги, и всмотрелся в отражение. Золотая маска будто поглотила его голову, приятно устроившись на шее, обретя раба.

«А может, не стоит ехать с экспедицией в Судан? — подумал он. — Труднопереносимая жара, масса экзотических заболеваний, да и спрашивается — зачем? Работы хватает и в Крыму. Наверное, стоит вновь вернуться и покопаться в окрестностях Судака — возможно, там ожидают новые интересные находки».

Мара была единственным человеком, который знал, что маска находится у него, а не в музее, и она хочет ее заполучить. Хотя нет — есть еще странная старушенция, выставившая ему ультиматум, но она могла только предполагать, а Марина знала, что маска Девы у него.

«Отдать Марине-Маре маску? Вот так просто взять и отдать? Она меня принимает за идиота? У нее явно не все в порядке с головой!»

Предчувствие подсказывало Владлену Петровичу, что у него еще будут неприятности из-за этой странной девушки, вбившей себе в голову всякие фантазии. Сам он никак не мог на нее повлиять, не рискуя подтвердить наличие у себя старинной золотой маски.

«Ты мысленно клянешься себе, что ни перед чем не остановишься, чтобы сохранить маску Девы, — внезапно пронеслось в голове. — А ты не думал, до какого предела готов идти? Ведь реальная претендентка на маску была здесь, одна, слабая девушка, и вовсе не следовало выталкивать ее за дверь, надо было поступить по-другому».

Вдруг в зеркале он увидел отражение ванной комнаты, себя в золотой маске и обнаженную Мару со связанными руками и кляпом во рту. Она следит за ним с обезумевшими от страха глазами, а его движения спокойны, неторопливы, как будто он это проделывал не раз. Он укладывает ее в ванну, и в руке оказывается кремневый нож из его коллекции. Он больше не смотрит ей в лицо, одной рукой сдавливает горло, почти до беспамятства удушая, а другой делает глубокий надрез под левой грудью. Откладывает нож, и его руки, преодолевая слабое сопротивление жертвы, парализованной страхом и обреченностью, проникают в тело и достают ее сердце, которое еще продолжает сокращаться. Он ощущает необычайное чувство восторга, не сравнимое ни с чем, и поворачивается, смотрит прямо в глаза своему отражению, и кажется — еще мгновение и оно выйдет из зеркала и сольется с реальным Владленом Петровичем в единое целое.

Археолог в ужасе сорвал золотую маску и увидел себя в зеркале с диким взглядом, как будто ему самому только что вскрыли грудную клетку и вырвали сердце.

В этот вечер испуганный Владлен Петрович поспешил вернуть маску в сейф. Только что пережитая галлюцинация была настолько реальна и ужасна, что он спрятал туда же и каменный нож, который использовал для разрезания бумаги, вскрытия писем, пакетов. Он решил больше не надевать золотую маску, по крайней мере, до своего отъезда.

«Маска необычная, обладает удивительными свойствами, особо реагируя на свое отражение в зеркале, — подумал он. — А ведь это мысль! Даже простая маска, по существующим поверьям, влияет на человека, надевшего ее на себя, меняет его поведение. А таинственная природа зеркала волнует человека с тех пор, как он увидел свое отражение на поверхности воды…

Зазеркальный мир, Иной мир — сколько об этом существует домыслов, предположений, но никто не знает правды, так как она скрыта от нас. Но так ли непреодолима завеса между мирами? Может, зеркало служит отдушиной, если не дверью в Иной мир, а эта древняя маска является ключом? Если это так, то надо еще узнать, как всем этим правильно воспользоваться.

Возможно, Марина знает об этой маске больше, чем я, ведь когда она лежала в больнице, то в разговорах ссылалась на какие-то древние рукописные источники, которые находятся у нее. Она категорически отказала мне в просьбе взглянуть на них, а ведь это может быть очень любопытный исторический документ! Жаль, что мы не союзники… Вдвоем бы добились большего в раскрытии тайны этой необычайной маски. Но она, как и я, хочет единолично владеть маской, так что союза не получится, возможна только конфронтация».

В тот же день Владлен Петрович заметил за собой слежку — ему постоянно попадались на глаза молодые люди спортивного телосложения — и понял, что Марина начала действовать. И хуже всего было то, что она, как выяснилось, не одна. Это еще больше встревожило его и лишило сна.

Археолог понимал, что самое слабое звено в его защите — это он сам. Целую ночь ему снились кошмары: подручные Мары неожиданно захватывали его по пути домой, используя то электрошокер, то маску с эфиром, то фальшивое милицейское удостоверение.

Владлен Петрович принял меры предосторожности: вооружился газовым револьвером «Бульдог», переделанным для стрельбы резиновыми пулями, стал избегать вечерних прогулок, старался вернуться домой засветло. Он не стал обращаться в милицию — ведь тогда открылась бы причина, по которой на него охотились. Он не мог нанять охранника — профессионал стоил слишком дорого, не по его средствам.

Археолог считал дни до отъезда в Судан и по-прежнему колебался, как поступить с маской богини Девы.

Хроника Плачущей Луны 6987 год от сотворения мира (1480 г.). Великий Новгород

Вопреки опасениям Беаты их небольшой караван, несмотря на выматывающую тяжелую дорогу, благополучно добрался до Новгорода, раскинувшегося на обоих берегах реки Волхов. Река разделила город на две части, которые назывались Софийская и Торговая. Город был окружен земляными валами с деревянными стенами на них. Беате этот город больше понравился, чем увиденные ранее Переяславль Рязанский и Москва: он был уютнее, чище, с мощенными известняковыми плитами улицами, деревянными и каменными домами. Василия радушно встретило купечество города — здесь чтили память его покойного батюшки и брата, погибших, защищая вольности города от великокняжеской власти.

Вскоре Василия затянул водоворот борьбы за власть в городе, и он отставил на время дела торговые. Как и в прошлый раз, он примкнул к сторонникам вдовы посадника Борецкого Марфы, также пострадавшей от беззакония великого князя Иоанна III. После битвы на реке Шелони ее старшему сыну Дмитрию, захваченному в плен, отрубили голову, как и другим именитым, пролитовски настроенным новгородцам, даже архиепископского чашника Иеремия Сухощака тогда не пожалели. Младший сын Марфы Федор умер в Муромской темнице. Марфа растила малолетнего внука и готовила месть ненавистному московскому князю Иоанну. Она с радостью предоставила Василию и Беате кров, пока его дом был занят великокняжескими служилыми людьми.

В ее доме с утра до вечера происходили шумные застолья, на которые из разных концов Новгорода приглашались известные люди. Там постоянно велись разговоры о том, что московский князь Иоанн не успокоится, пока не лишит Новгород вольностей, заставит его служить себе, как другие города. По ее мнению, у них был единственный выход — идти под руку польского короля, великого князя литовского Казимира IV, чтобы жить по старым законам. Старую обиду на то, что король Казимир не пришел на помощь новгородцам, а лишь прислал князя Михаила Олельковича с Киевской земли, который их покинул до прихода князя Иоанна, они не вспоминали.

Каждый из пяти концов города имел свое вече, и Марфе с Василием пришлось изрядно потрудиться, понести значительные затраты, чтобы склонить большинство новгородцев на свою сторону.

Василий с упоением выступал на вече, утверждал, что настало время расправиться с Иоанном, что он не государь, а злодей; что Великий Новгород есть сам себе властелин; что им нужен только покровитель, и сим покровителем будет Казимир; что не московский, а киевский митрополит должен дать архиепископа Святой Софии. Сторонники Марфы, обласканные ее милостью и денгами[10], начинали кричать: «Не хотим Иоанна! Да здравствует Казимир! Да исчезнет Москва!» — и вскоре стали заглушать голоса тех, кто ориентировался на союз с православным Московским княжеством. На улицах поднялось сильное волнение, непрерывно звонили вечевые колокола, по улицам бегали и кричали: «Хотим короля Казимира!», а другие: «Хотим к Москве православной, к великому князю Иоанну!»

Между тем для сторонников Марфы Борецкой пришли неутешительные вести из Москвы: великий князь Иоанн помирился с братьями, которые явились ему на помощь. Всеми силами они выступили против войска татарского хана Ахмада, и тот после великого стояния на Угре бежал, разорив на пути ряд городов литовцев, своих бывших союзников, убоявшихся выступить против московского князя. Более чем двухсотлетнему игу Золотой Орды окончательно пришел конец.

В это время случился ряд знамений в Новгороде: в золотой крест на шпиле церкви Святой Софии попала молния, разбив его пополам, а вскоре «…И сего не терпя, солнце скрыло лучи свои в третий час дня, и тогда солнце было — как трехдневный месяц, и щербина на нем — с южной стороны, а с запада синий и зеленый мрак наступал. И длилась тьма великая час единый, и обратило солнце свои рога на юг, как будто месяц молодой. Также обратило солнце рога к земле и было, как месяц. И тьма была великая, и потом помалу солнце свет свой усилило, пока не стало полным, свет свой проявило, и светлость небесная лучами сияла».

Эти события заставили воспрянуть поборников великого князя Иоанна III, чаша весов стала склоняться на их сторону, и в Москву отправилось посольство. Но Марфа с Василием не сдавались, не скупились на угощенья, посулы, подарки, и наконец Судьба им вновь улыбнулась: новгородское посольство вернулось и на вече сообщило, что великий князь Иоанн хочет быть государем Новгорода, что обозначало большую степень подчиненности. Это вызвало бурю возмущения, и между противоборствующими сторонами возникла драка, в которой погибло двое новгородцев, а многие получили увечья, но приверженцы Марфы вновь одержали верх. Вскоре в Новгороде узнали, что великий князь собирается идти на них войной.

Были тут же подготовлены гонцы к польскому королю Казимиру IV с просьбой о помощи. Город стал спешно укрепляться, собирать ополчение, но чем ближе подходило великокняжеское войско, тем громче звучали голоса за то, что надо искать мира, а не войны. А когда стало известно, что магистр ливонского ордена не пропустил новгородских послов к королю Казимиру через свои земли, наступило уныние. Было направлено новое посольство в Москву и получен ответ князя Иоанна: «…в Новгороде не быть ни вечевому колоколу, ни посаднику, а будет одна власть государева, как в стране Московской!» Эти требования великого князя, оглашенные на главном вече, на дворе Ярослава, вызвали бурю возмущения и крики: «Требуем битвы! Умрем за вольность и Святую Софию!»

В это время Василий уже жил в своем доме в Славянском конце, который вернул себе с помощью Марфы Борецкой. Беата была предоставлена себе целыми днями, пока Василий занимался делами. Дел было невпроворот, так как он стал ближайшим помощником Марфы. Василий, отдавая свои силы и средства на правое дело, резко снизил расходы, и из челяди остались лишь сторож Никон и девка Палашка, что было мало для большого дома. И потекли часы одиночества, как и во время, проведенное в Переяславле, разве что не было рядом громкоголосой Настасьи Акимовны. Беата могла часами сидеть на втором этаже возле небольшого, закрытого слюдой окошка, словно пытаясь проникнуть сквозь него взором, но видно ничего не было, оно пропускало только немного дневного света. Часто вспоминала свою прошлую жизнь, и однажды ее потрясли картины того времени, которое, как ей казалось, удалось навсегда вычеркнуть из памяти, — впервые они вновь воскресли в сновидении.

Чужой гортанный язык, на котором она повторяла страшные ритуальные слова за главной жрицей в золотой маске; колеблющийся свет факелов и боязливый свет луны в иссиня-черном небе, падающие на ужасный золотой лик, который постоянно был в движении, завораживая взор, требующий безусловного подчинения и дани. Дрожащее тело испуганного татарского пленника, распятого на алтарном камне; приятно согревающую руки кровь; еще трепещущееся сердце, будто стремящееся вырваться из ее ладоней, и уже неподвижное тело с огромной раной на груди.

Вот и сейчас она в ужасе вскочила с табурета, охваченная желанием бежать, боясь посмотреть на руки, словно с них будет капать алая кровь, превращаясь со временем в липкую коричневатую пленку.

«Неужели я была жрицей Веллой? Неужели два долгих года я жила чужой жизнью и из-за помутненного сознания не ведала, что творила? Неужели желание жить у меня так велико, что ради этого я готова отдать все: имя, веру, желания, тело и даже душу?»

Ей захотелось немедленно бежать отсюда, будто это могло помочь избавиться от прошлого, которое к ней прилепилось, как тень в солнечный день. «Прочь отсюда! Уйду в монастырь и посвящу всю оставшуюся жизнь замаливанию грехов!»

Она решила уйти в монастырь, но не в православный, где, как ей показалось, черницы чувствовали себя более вольготно, свободно передвигались по городу, а в католический, с более жесткими правилами.

«Но как преодолеть все эти болота, реки, дремучие леса, полные зверей, и как избежать встречи с охотниками за людьми?» Тут ее поразила мысль: за это время она много раз исповедовалась православным священникам, но ни разу не вспомнила о том ужасном периоде в своей жизни! И она не пыталась это скрыть — она этого действительно не помнила, вплоть до последнего времени. Выходит, если это забыть, прошлое перестанет существовать! А для этого надо уничтожить все, что как-то связывало ее с ним.

Беата бросилась к сундуку, стоявшему в углу комнаты, открыла крышку и начала выбрасывать наряды, пока не добралась до дна, где, завернутая в кисею, лежала золотая маска.

«Надо взять дубинку у Никона и превратить это страшилище в бесформенный кусок золота, а его пожертвовать монастырю!» — промелькнула у нее мысль, пока она разворачивала материю.

Но когда уродливое божество явилось перед ее взором, эта мысль исчезла. Не думая, что делает, она сняла кокошник, надела маску, и тогда наступило успокоение.

«Как я могла решиться уничтожить Лик Девы? — ужаснулась Беата. — Я была не права! А ОНА… голодная! Как смела я так долго держать ЕЕ в заточении?»

С этими мыслями она сняла маску, завернула ее в кисею и, прижимая к груди, спустилась в нижнее помещение, где Палашка как раз разделывала козу, подвешенную на крюке. Кровь животного стекала в глиняную миску. Беата отослала Палашку с незначительным поручением, а после ухода девки размотала маску и погрузила ее в миску с кровью. Тут она услышала на крыльце тяжелые шаги мужа и быстро замотала маску в кисею, но не успела подняться наверх, как вошел встревоженный Василий.

— Князь Иоанн с войском подошел — жжет околицы! А ополчение еще не полностью собрано, сил маловато! Псков вновь предал нас — поддержал Иоанна!

Тут он увидел сверток в руках Беаты и заинтересовался им. Как ни пыталась она сопротивляться, он силой выхватил его из ее рук и развернул.

— Знатная вещица — золотая, тяжелая! — с удовлетворением сказал он, рассматривая маску со всех сторон. — Откуда у тебя эта страхолюдина — идол языческий?

Беата молчала, потупив взор. Василий не стал более ее пытать, лишь отметил:

— Ладно — владей! Нынче тяжелые времена наступают — авось пригодится! — И он тяжело вздохнул. — Господи! Сотвори чудо — изничтожь супостата Иоанна с его войском!

* * *
Войска великого князя окружили плотным кольцом Новгород, лишив его жителей всякой возможности получить помощь извне, оставив без продовольствия и дров, так как все поселения вокруг города были сожжены. Народ частью был побит, частью укрылся на болотах, где людей ждала смерть от голода и холода — как раз ударили сильные морозы. Ополчение, которое укрылось за стенами, было малочисленным, тем более свежи были воспоминания о том, как воевода великокняжеский, князь Холмский, побил новгородскую рать на речке Шелони, превосходящую его по численности в шесть раз. Первыми в городе почувствовали голод простой люд, ремесленники, и начались беспорядки, а сторонники великого князя подняли головы, их число значительно увеличилось. Марфа Борецкая с каждым днем теряла единомышленников. Было направлено к великому князю новое посольство во главе с архиепископом Феофилом, которое должно было согласиться на все требования князя — новгородцы лишались всех вольностей, веча, колокола, самоуправления и обязывались целовать на том крест.

В тот день, когда отправилось посольство, Василий вернулся от Марфы Борецкой сам не свой, был бледный как мел. Отослал челядь прочь, остался с Беатой наедине.

— Погибель пришла на нашу голову, — произнес он с отчаянием в голосе. — Ничто нас не спасет. Меня-то есть за что карать — завинил перед князем, ослушался его наказа в Новгород не приходить, крамольные речи вел, новгородцев звал под Казимира — только плахи и достоин… А может, и смерти мучительной… Тебя жаль — он не пожалеет мою жену, не посмотрит, что ты не наших кровей. Если повезет — в черницы пострижет и в дальний монастырь отправит, а то и в темнице будешь гнить…

— Что же делать? — спросила Беата, догадываясь об ответе.

— Бежать надобно. Этой ночью через потайную калитку выйдем к реке, и по льду, если Господу будет угодно… Никому говорить нельзя, даже челяди. Сейчас каждый захочет выслужиться — мою голову на милости Иоанна поменять.

— Куда же мы пойдем? Вернемся в Переяславль?

— Нет, там нас прежде всего искать станут. Пойдем на Киев. Я имею грамоту от Марфы к князю Михаилу Олельковичу — может, чем пособит, хотя и сам он в опале. Не дали ему киевский стол после смерти его брата Семена Олельковича, посадил там Казимир своего воеводу. Вот только бы нам туда добраться!

— А это далече будет?

— Два таких пути, как из Москвы до Новограда. А теперь будем идти пешком, без коней, без саней. Дичь в дороге будем добывать, чтобы прокормиться. Лишь бы из крепости благополучно выйти. Помоги нам, Господи!

— Я пойду соберусь.

— Все уже подготовлено. В сарафане далеко не уйдешь — возьмешь мою одежду.

— Она будет велика мне!

— Ничего, я подобрал — теплее оденешься. Вот еще что: товары я здесь оставляю — их с собою не возьмешь, мы ведь будем без лошадей. Немного серебра есть у меня, немного дала Марфа. То золото, которое у тебя видел, не забудь взять с собой. В пути пригодится — на него не один табун лошадей можно купить!

— Хорошо, — кротко согласилась Беата, хотя подумала противное. — А вот Марфа — как она? Тоже бежать будет?

— Не может она — хворает, да и внук ее, Василий Федорович, слишком мал для такой дороги. Уповать будут на милость Господа Бога нашего и великого князя Иоанна… Иди пока, отдыхай. Как стемнеет, я все в дом принесу, помогу одеться, а там помолимся и тронемся в путь, — и с этими словами Василий вышел из дома.

Поздней январской ночью Василий и Беата тихо вышли из ворот дома и двинулись в направлении городских укреплений, выходящих к реке. Беата чувствовала себя неуклюжей и неловкой в мужской одежде — в портах и рубахе грубого полотна, поверх которой были надеты кафтан и телогрея, а на них светлый овчинный тулуп, мехом внутрь. На голове у нее была беличья шапка, а на ногах — валенки. Так же был одет Василий, он с сожалением поменял удобные ичетыги[11] на грубые валенки, но они не боялись никакого мороза. За спиной у него висели мешок и лук со стрелами, на боку — верная сабля, а за пояс был заткнут кинжал. У Беаты за спиной тоже был мешок с провизией, но значительно меньших размеров. Василий шел заранее намеченным путем, обходя уличных сторожей. Беате было тяжело идти, и она со страхом представляла, какой длинный путь им предстояло преодолеть, — ведь она устала, пройдя всего ничего.

На валу и у его подножия с внутренней стороны горели костры городской стражи и ополченцев. Хотя ночь была безлунная, белый снег, укрывший землю, отсвечивал звездам и костру и легко выдал бы любое постороннее движение. Спрятавшись в тени предпоследнего дома, Василий шепотом велел Беате подождать его здесь, а сам, пригнувшись, растворился в темноте. Беата присела на корточки, чтобы немного отдохнуть и успокоиться.

«Снова бежать! Снова дорога и неизвестность. Господи, почему мне все время надо скрываться, убегать?» — подумала она и тут почувствовала, как чья-то крепкая рука зажала ей рот, а вторая обхватила туловище, обездвижив ее руки.

— Куда это ты собралась, фарязина? — узнала она голос Тихона. — Набедокурили с Васькой и бежать? Нас на погибель оставили? Нет…

Тут Тихон закашлялся, ослабел, руки его бессильно повисли, и он завалился на бок, прямо в снег. Послышался голос Василия, и Беата обернулась.

— Веры у меня к нему не было… Да ладно, впереди все спокойно — пошли, Прасковья.

Он вытер кинжал о тулуп убитого, засунул его за пояс и двинулся вперед, за ним Беата, с замирающим от страха сердцем. Она не чувствовала жалости к убитому Тихону, приехавшему вместе с ними в Новгород и здесь нашедшему смерть. За последние годы она видела столько смертей, что успела привыкнуть к ним, как к чему-то повседневному. Она лишь поражалась тому, что человек, который еще недавно жил, получал всяческие удовольствия, вдруг превращался в ком мяса, и оно через время сгнивало, омерзительно воняя.

Через десяток шагов перед ними вдруг выросла темная фигура, и Беата едва слышно ойкнула от страха. Но незнакомец, видно, их поджидал, он повернулся и пошел вперед. У самого подножия вала прилепилась небольшая избушка, выстроенная для согрева караульных, несущих охрану на валу. Они зашли внутрь. Незнакомец — широкоплечий бородатый мужчина в меховом колпаке, с богато украшенной саблей на поясе, свидетельствующей, что он не из простых, стащил в сторону старую лосиную шкуру, лежащую на полу, и поднял крышку люка, ведущего в подполье.

— Ну, с Богом, Василий Артамонович! Спешите, неровен час, кто-нибудь нагрянет! А это возьми — пригодится! — Мужчина передал Василию странные предметы, перевязанные веревкой.

— Благодарствую, Никита! Авось когда-нибудь сочтемся.

Василий зажег припасенный факел и первым стал спускаться вниз по деревянной лестнице. Беата с опаской ступила на шаткую ступеньку.

«А чего бояться? Если она Василия с его грузом выдержала, то меня и подавно». Погреб был глубокий, и не успела она спуститься до самого низа, как над головой захлопнулась крышка люка.

«Как крышка гроба! А вдруг это западня?» — промелькнула мысль, обдав холодом. Василий, стоя внизу, подсвечивал ей факелом, который рассеивал тьму не более чем на полтора-два шага. Убедившись, что она спустилась благополучно, молча двинулся вперед. Подземный ход оказался с низкими потолками, так что даже Беате пришлось согнуться, а Василию чуть ли не сложиться пополам. Через полсотни шагов он остановился, и Беата с ужасом увидела впереди глухую каменную стену, но Василий, ничем не проявляя панику, стал ощупывать стену. Вскоре ему удалось вывернуть два больших камня, открылся узкий лаз, из которого сразу потянуло морозным воздухом. Василий затушил факел и вылез наружу, затем помог выбраться Беате.

Перед ними виднелась замерзшая, заснеженная река, на противоположном берегу горели костры войска Иоанна. Они продвигались вдоль обрывистого берега реки, прячась в его тени. Идти Беате было трудно, то и дело она спотыкалась о валуны. Сдержала стон, когда поскользнулась, упала и больно ушибла ногу — сразу поднялась и, прихрамывая, поспешила за Василием, который шел не оборачиваясь и успел значительно удалиться.

Примерно через час они перебрались через реку Волхов, углубились в лес. Было очень тяжело идти, иногда они проваливались чуть ли не по пояс в снег. Беата сразу выбилась из сил, и они сделали привал — женщина со стоном опустилась на снег. Василий укоризненно покачал головой, срезал несколько еловых веток и устроил из них лежанку для Беаты. Развязал полученный от Никиты подарок, и Беата увидела, что это продолговатые рамки, каждая длиной чуть больше локтя, оплетенные множеством кожаных ремешков.

— Это снегоступы. Зимой без них по лесу не пройти, — объяснил ей Василий, заметив ее недоуменный взгляд.

Прикрепил снегоступы ей и себе к обувке, и на этом привал закончился. Беата сразу почувствовала облегчение — при ходьбе она уже не проваливалась в снег.

— Нам надо как можно дальше зайти в лес на случай погони, но думаю, нас не скоро хватятся — у них и без нас полно забот, — хмуро сказал Василий, когда через час Беата вновь попросилась отдохнуть.

На ночевку остановились, когда уже совсем не было сил. Мороз все крепчал, и разгоряченная после ходьбы Беата стала замерзать. Их окружали густые ели в зимнем наряде. Василий развел костер, но тепло ощущалось, только если к нему придвинуться вплотную. Он соорудил возле костра лежанку из еловых ветвей на высоту локтя, сбросил с себя тулуп, а потом разделся догола. Беата с ужасом смотрела на это безумие, но он подошел к ней и стал и ее раздевать.

— Небо ясное, звезды высыпали — мороз будет крепчать до самого утра. Чтобы нам не замерзнуть насмерть — раздевайся. Будем греть друг друга теплом своих тел, — объяснил Василий.

Он уложил свою одежду на лежанку, на нее — обнаженную Беату, а сам лег рядом и, укрывшись оставшимися вещами, тесно к ней прижался. К удивлению Беаты, она вскоре согрелась и почувствовала необычайную нежность к лежащему рядом мужчине, крепко сжимавшего ее в своих объятиях, грея жаром своего тела.

«Мы теперь единое целое», — подумала она, засыпая. Ей было совсем не страшно в заснеженном лесу, и даже предстоящий долгий путь ее перестал пугать.

5 Ссора

Реферат Димы на тему «Киев под владычеством великих князей литовских. XV век» преподавательнице Надежде Ильиничне очень понравился, она его отметила как лучший на курсе и предложила Диме написать статью в университетский журнал. Особо отметила, что, описывая средневековый Киев, он верно отразил динамику основных событий того времени — противостояние польского короля Казимира IV и великого князя московского Иоанна III. Похвала и предложение привели Диму в неописуемый восторг, в его речах все чаще стало звучать слово «аспирантура», и он, не откладывая, засел за написание статьи, совершенно лишив внимания Иру. Она вытерпела один вечер игнорирования себя, а утром, перед парами, озвучила свое желание отправиться после занятий в институте в гости к Машке, от чего обычно мягкий и уступчивый Дима резко, категорически отказался.

Свободолюбивая Ира на этот раз не выдержала.

«Я распинаюсь ради этого урода, во всем ему угождаю, как дура следую каким-то правилам, которые придумала его мамаша, и ради чего? Разве мало на белом свете хороших парней? Что я зациклилась на этом? Он еще будет мне указывать, что мне делать, а что не делать! Я и так выдержала достаточно этой постной жизни, но с меня хватит!» — эти мысли пронеслись в голове у Иры со скоростью света, и даже еще не вникнув полностью в их смысл, она приняла решение.

Пока ничего не подозревающий Дима работал на компьютере, готовя очередной материал, который он сдирал из разных чужих статей, Ира бросала в чемодан свои вещи. Их почему-то оказалось значительно больше, чем было, когда она перешла жить в эту квартиру, и пришлось использовать дополнительно пакеты.

Рассматривая внушительную кучу вещей, которые ей предстояло тащить, она почувствовала, что уже не так уверена в правильности своего поступка.

«Что я скажу своим родителям?» Она вспомнила, с каким скандалом уходила из дому, не слушая советов, проигнорировав мамино прозорливое утверждение «хочешь идти — иди, но я знаю, что не пройдет и месяца, как ты вернешься домой. У тебя такой характер, что никто с тобой не уживется, если он не ангел, который может все прощать».

— Не понял — что это ты учудила, Ируся? — Ира не заметила, как в комнату вошел Дима и с недоумением уставился на ее вещи.

— Ухожу я, Димчик, — чуть жалобным голосом начала Ира. — Тебе учеба дороже всего на свете, дороже меня. Видно, я мешаю тебе, стала обузой. Ты как уткнешься в компьютер, так меня и не замечаешь. А ведь я живая душа — мне общение необходимо!

— Ирка, не валяй дурака. Ты же знаешь — я от тебя без ума! Давай, распаковывай вещи!

— Нет, поздно, Димчик. Ты не оценил мои усилия, когда я, как дура, выполняла дурацкие указания твоей мамаши.

— Ира, только мою маму не трогай! Сами между собой разберемся!

— А почему не трогай?! Даже очень и очень трону. — И Ира выплеснула все, что накопилось в ее душе за то время, когда она должна была показывать себя паинькой.

Дима вначале пытался ее успокоить, но она все более входила в раж и била по самым больным местам. Онстал огрызаться, а потом и сам сорвался в крик. Такой поворот Ире понравился, тем более что она словом владела гораздо лучше Димы, который всегда проигрывал ей в словесной дуэли. Осознавая свое превосходство, Ира буквально убивала его морально, конечно, не забыв ни его маму, ни папу.

Ощущая свое бессилие перед ней, Дима схватил чемодан, стремительно пронесся в коридор, открыл дверь и выставил чемодан на лестничную площадку. Через мгновение за ним последовали и другие вещи. Ира опомнилась и попыталась заключить мировую, но тут уже в Диму вселился бес: не внемля словам, он вытолкал ее на площадку, мгновенно захлопнув дверь.

Ира нажала на кнопку звонка, звонила долго и настойчиво, но Дима затих, словно испарился из квартиры. Зато приоткрылась дверь соседки-пенсионерки, живущей напротив, — Олимпиады Семеновны, мимо которой никакое событие в доме не могло пройти. Она вышла, одетая в цветастый засаленный халат, хищно блестя линзами очков на круглом лице. Жидкий пучок волос на макушке придавал ей сходство с только что вырванной с грядки редиской. А чуть далее, за другой дверью, послышалась возня — готовился новый «десант» на площадку в предвкушении приближающегося скандала.

— Чего уставилась? Глазенки из орбит вылезут! — распереживалась о соседке Ира, но та тоже оказалась не немой и ко всему вспомнила про милицию. Ира поняла, что еще немного — и окажется в центре внимания жильцов площадки, а возможно, и всего подъезда.

Послав словесную очередь в соседку, Ира поспешила вызвать лифт, так как жертва исчезла за дверью, решив осуществить угрозу с милицией.

Выйдя на улицу, Ира стала ловить такси, из ее рук то и дело выпадали пакеты, а когда у одного из них оборвались ручки и нижнее белье вывалилось на грязный асфальт, Ира заплакала, со злостью засунула все обратно в пакет, ища глазами ближайшую урну, чтобы выбросить, но тут перед ней остановилась серая «хонда».

— Мне на Троещину, — крикнула Ира в затонированное стекло, медленно ползущее вниз.

— Почти по пути — мне на Петровку, — донеслось из автомобиля сквозь негромкую электронную музыку в стиле house music.

«Недурно», — подумала Ира, но лица водителя не смогла рассмотреть. Голос — приятный баритон — явно принадлежал человеку, уверенному в себе.

— Я заплачу!

— Разве уже наступил коммунизм и подвозят без оплаты?

— Мне некогда болтать — за двадцатку везете меня на Троещину, на улицу Сабурова, или нет?

— А разве на Сабурова находится вокзал? Судя по обилию вещей, вам необходимо как раз на вокзал. На какой прикажете: автобусный или железнодорожный?

— По-нят-но! Вам хочется поговорить, а вот мне хочется ехать. Объединим наши желания?

— Пожалуй, да.

Дверь автомобиля открылась, и из салона выбрался мужчина лет сорока. Его внешность абсолютно не соответствовала голосу. Он был в сером костюме, причем пиджак был несколько коротковатым и мешковатым, какой-то неуклюжий, высокий, тощий, с большими ушами, торчащими из-под коротко подстриженных волос. У него было продолговатое лицо с большим носом и тонкими губами, но карие глаза искрились весельем и вызывали доверие. Он помог разместить вещи в багажнике. Ира, усевшись на переднее сиденье и предприняв бесполезное усилие поправить короткую юбчонку, выставившую ноги во всем великолепии, строго спросила:

— По оплате договорились?

— Что, выставили за дверь? Муж, любовник, свекровь, родные?

— Это не ваше дело! Сколько мне надо заплатить, чтобы вы отвезли меня и не задавали дурацких вопросов?

— Партия в бильярд. Забиваю я шар — задаю вопрос, забиваешь ты — тогда не отвечаешь, а если промахнешься, то уж, пожалуйста, начистоту.

— Вы меня не поняли? Мне надо ехать на Троещину, к своим родителям… не важно к кому! Ваше дело меня отвезти и получить за это деньги. Теперь понятно?

— Понятно. Тебя выставили за дверь, ты расстроена — скорее, все это связано с мужчиной. Родители тебя не ждут — для них это будет неожиданностью, сомневаюсь, что приятной. Зря отказываешься от предложения погонять шары. Бильярд помогает успокоиться, сконцентрироваться, тем более за игру я сам заплачу. Соглашайся — неужели не хочешь сыграть в бильярд, немного отвлечься?

— Хорошо, но если это на квартире, то я не пойду!

— Квартира нам ни к чему. Обычное кафе, где есть бильярдные столы.

— Вы бильярдный маньяк?

— В некотором роде. Думаю, вон то кафе нам подойдет.

В бильярдной на три стола оказался занятым лишь один стол, и водитель быстро соорудил пирамидку из шаров, хотел помочь выбрать кий, но девушка отказалась.

— Разобьешь? Кстати, меня зовут Павел, а тебя как?

— Меня так, как назвали родители, — Ирина.

— Очень приятно, Ириша.

— Пока не могу сказать то же самое, а там посмотрим.

— Посмотрим, посмотрим, ершистая Ириша.

Ира выбрала кий, взвесила его в руке и довольно хмыкнула. Бильярд в последнее время завоевывал признание у слабого пола, поэтому Ира, считая себя девицей продвинутой, не могла не научиться играть в бильярд. Ей больше нравилась «американка» с широкими лузами, но и в «русский» играла. Сама она оценивала свое умение играть как «очень прилично».

— Ударьте вы — при разбивке «пирамиды» в лузу может попасть только «дурак», так что не хочу предоставлять вам лишний шанс, лучше пусть он достанется мне.

— Не всегда «дурак», не всегда, — сказал Павел и сильным ударом отправил шар в левое ребро «пирамиды», при этом шары не разбежались по полю, а сконцентрировались у противоположного борта.

— «Свой», — кратко сообщила Ира, прицелилась и ударила очень аккуратно, но ее шар, стукнувшись о «чужака», не вошел в лузу, а остановился возле нее. — Подстава, — заявила Ира и установила его возле противоположного борта.

— Согласен. «Чужой». И вопрос…

— Вначале забей, — вскинулась Ира.

Шар был очень сложный, но… Павел ударил, и «но» воплотилось в жизнь.

— Кто тебя выставил за дверь? Только прошу, отвечай честно — ты ничем не рискуешь, ведь видишь меня в первый раз.

— Хорошо, — согласилась Ира и в общих чертах обрисовала причину своего изгнания, ожидая, что Павел будет смеяться, но тот оставался серьезным и забил подряд еще три шара.

— Три вопроса, — подытожил Павел и стал задавать вопросы, касающиеся жизни Иры.

Партия закончилась быстро с разгромным счетом семь — один.

— Еще партию? — предложил Павел.

Ирина горела жаждой мщения, она не ожидала, что с ней так быстро расправятся, и сразу согласилась. На этот раз все закончилось еще быстрее, но уже «всухую». Павел продолжал целенаправленно задавать вопросы, так что Ира не выдержала и сама спросила:

— Твои вопросы наталкивают меня на мысль, что ты собираешься либо предложить мне работу, либо… жениться на мне.

— Не угадала: жениться не собираюсь, работу тоже не могу предложить, зато отдых — пожалуйста.

— Ты имеешь в виду: немолодой, некрасивый, загадочный бильярдист поможет скрасить ваш досуг?

— Снова не угадала. Я не занимаюсь организацией досуга для кого-либо — просто собираюсь отдохнуть, а ты вместе со мной, за компанию.

— Звучит не очень, но я подумаю. Останови возле той остановки. Спасибо, было очень интересно, даже познавательно, особенно бильярд. Бай-бай! — Ира решительно открыла дверь автомобиля, намереваясь выйти.

— Ты забыла оставить свой номер телефона.

— Не помню, чтобы я это обещала, хотя… Хорошо, записывай.

Ира продиктовала номер мобильного, который Павел внес в память своего мобильного телефона и сразу позвонил.

— А это мой номер телефона. Вечером позвоню — приглашаю в «Маяк».

— Куда-куда?

— На отличную тусовку, где можно увидеть многих именитых персонажей из телевизора вживую.

— Это что-то вроде зоопарка?

— Попала в точку. До вечера.

— Все может быть.

6 Андерграундбол

Как и ожидала Ира, родителей дома не оказалось, что позволило ей облегченно вздохнуть. Она приняла горячую ванну и стала обдумывать создавшееся положение. Разрыв с Димой из-за пустяка был глупостью, и в глубине души Ира почувствовала себя чуточку виноватой, но это чувство притуплялось мощным желанием ощутить свободу после месяца заточения и следования навязанным его родителями условностям-инструкциям. Решила, что первой Диме не позвонит, а если и он не соизволит это сделать, то пусть катится ко всем чертям. На занятия в институт идти не захотела, так как на первую пару уже было не успеть, а идти на остальные не было никакого желания.

Чтобы уменьшить надвигающуюся грозу, ожидаемую с приходом родителей, которым Дима нравился, а особенно его квартира, она позвонила маме на работу и сообщила, что вернулась домой на несколько деньков, «перекантоваться, отдохнуть от семейной жизни и наесться вдоволь». Маму такое краткое объяснение не устраивало, и, потратив час, она все же вытянула из Иры, каковы обстоятельства ее исхода. Рассказав все или почти все, а точнее, изложив свое видение происшедшей ссоры, Ира с чувством выполненного долга положила трубку. Она знала, что теперь мама позвонит папе и мягко, успокаивающим тоном подготовит того к встрече с блудной дочерью. Отец немного побушует, перегорит, и вместо бури вечером ее встретит небольшой дождичек, а если куда-нибудь забуриться допоздна, то можно и его избежать.

Предложение бильярдиста провести вечерок вместе Иру не вдохновило — он был не в ее вкусе, — и она решила оставить его на «аварийный» случай. Созваниваться с кем-нибудь из прежних поклонников было рановато — решила сначала позвонить Машке, однокурснице, когда та придет с занятий, и узнать от нее, как себя вел на занятиях Дима. А может, он сам до этого времени позвонит ей.

В душе Иры бушевали противоречивые чувства: с одной стороны, Дима ей все еще нравился, с другой — ее натура восставала против всяких ограничений, условностей, которые следовало принять, проживая с ним.

Чтобы как-нибудь убить время, решила немного почитать — нашла в комнате родителей сборник «Маньяки: хроники смерти».

«Интересную книженцию почитывает папуля вечерами. Интересно, что его в ней привлекло?» Девушка усмехнулась и начала лениво перелистывать страницы. Через полчаса Ире стало неуютно одной в квартире: ей показалось, что она забыла запереть входную дверь, а когда проверяла, то еще дополнительно закрыла ее на засов. После этого она дала зарок не подниматься с чужими мужчинами в лифте, поздно одной не возвращаться и еще много чего не делать. Книжка ее притягивала и ужасала документальными фото изувеченных трупов и искусной маскировкой убийц-маньяков, в обычной жизни ничем не выделяющихся среди окружающих людей.

Звонок от Машки прервал чтение. Подруга поинтересовалась, почему Иры не было на занятиях, сообщила о попытке узнать об этом у Димы и что тот на это промычал лишь нечто невразумительное. Заявив, что «Димон оказался настоящим маньяком», Ира рассказала об ужасах совместной с ним жизни и о ссоре.

— Так ты что — с ним порвала совсем? — «тактично» поинтересовалась Машка.

— На этот раз — окончательно.

— Не передумаешь?

— Ни в жисть! После всего, что мне пришлось выдержать, я буду последней дурой, если к нему вернусь! Кстати, а как он выглядел — был угнетенным, мрачным?

— Нет, как обычно. После занятий собирался в библиотеку.

— Вот козел! Колода бесчувственная! Маньячила! — разозлилась Ира.

— Я с Сашей завтра еду отдыхать на недельку в Египет. Присмотришь за квартирой? Зоряна обещала, но у нее проблемы.

— Везет тебе, подруга, — в море будешь купаться. А я с этим козлом кроме библиотеки и музея нигде не была! Присмотрю, для меня это даже классно — меньше буду мозолить глаза предкам.

— Только смотри — в мою квартиру никого не приводи!

— Зачем это мне? Я в расстроенных чувствах и никого из мужчин не хочу даже видеть!

— Тогда о’кей. Приходи завтра утром за ключами, не позже одиннадцати.

Ире стало немного легче, но она по-прежнему не знала, куда себя деть. Блуждая по родительской квартире, то открывала институтский учебник, то листала роман Миллера «Тропик Рака», который, несмотря на эротическую притягательность, никак не могла дочитать до конца. Телевизор она тоже не обошла вниманием, пощелкала пультом, но ничего подходящего не смогла найти. Она хотела, чтобы Дима ей позвонил, чтобы все вернулось на круги своя, но, тем не менее, уже приготовила ядовитую тираду, которую выдала бы, услышав его голос. Ира понимала, что после этого он вряд ли пойдет на мировую, чего она желала, но в то же время знала, что не сможет удержаться и не наговорить колкостей. Но Дима не позвонил. Девушка, покопавшись в Интернете, записала на мобильный ответ, и теперь, если Дима одумается и позвонит, то вместо гудков его ожидал бодрый, неутомимый женский голос: «Тебя сейчас послать или при встрече? Тебя сейчас послать или при встрече?»

Ира загадала: кто первый из ее знакомых позвонит, с тем и проведет вечер, но звонков не было, так как она сама за время совместного проживания с Димой оборвала все прежние связи.

«Какой же он негодяй! — думала девушка с возмущением. — Я ради него превратилась почти что в монашку, а он утром устроил мне скандал и выставил за дверь!»

Чем ближе подбиралась стрелка часов к шести вечера, тем неуютнее себя чувствовала Ира, представляя предстоящую встречу с родителями. Наконец она решила, что лучше всего увидеть родителей, когда они спят, достаточно с них будет и записки, в которой объяснит причины своего возвращения. Начала интенсивный обзвон своих приятелей, чтобы напомнить, что она не умерла, ничем не занята и, как всегда, чертовски привлекательна, при этом, на их счастье, у нее сегодня свободный вечер.

На ее скрытый призыв откликнулся Илья, безропотно принявший ее предложение «убить» вечер в недавно открывшемся центре развлечений и сыграть в так называемый андерграундбол. Так что, когда позвонил бильярдист Паша, у нее вечер уже был занят. Тот особенно не опечалился и пообещал перезвонить через пару деньков.

«Если надумала жить по-новому, то для начала требуется что-то изменить в себе. Понятно, первым делом Димку послать к чертям и забыть — это внутренне. А для закрепления команды надо произвести со своей внешностью что-нибудь этакое, что все время напоминало бы о принятом твердом решении. — Ирка с сожалением посмотрела на свои короткие волосы перламутрового цвета. — Купить новую одежку? Ерунда, каждый день ее не станешь таскать. Изменить прическу и цвет волос? Не то — дня через два к этому привыкну и потом не буду вспоминать, если только девочки из «Салона красоты» не сделают из меня полного уродца. А впрочем, мысль интересная и выполнимая. Уродом я быть не собираюсь, а друзьям тему для разговоров подброшу на ближайшее время».

* * *
Первый, на ком испытала свой новый прикид Ирина, был Илья, но фурора, против ее ожиданий, она не произвела.

— Здорово — пирсинг, — довольно равнодушно прореагировал он, узрев проколотые крылья носа и колечко в нижней губе, из-за чего она стала немного оттопыриваться.

А то, что Ирина из блондинки с прямыми волосами превратилась в курчавую брюнетку с изменившимся цветом лица после солярия и тонального крема, Илья просто проигнорировал.

— Это не все, — разозлилась Ирка.

— А где еще? — вяло поинтересовался Илья.

— Предпочитаю не рассказывать, а показывать. — Ирка презрительно дернула плечиком.

— Я буду самым благодарным зрителем, — тут же оживился парень.

— Это надо заслужить, — туманно пообещала девушка.

— Хорошо, буду стараться. А сколько еще у тебя проколов?

— Кроме этих — шесть.

Илья начал прикидывать в уме, но, судя по выражению лица, у него явно что-то не сходилось.

— Мы будем здесь лясы точить или куда-нибудь пойдем? — вскинулась Ирка.

Ее сердитый вид не сулил ничего хорошего, и парень увлек девушку в лабиринт улиц.

Илья у Иры внешне ассоциировался с медвежонком: длинные всклокоченные волосы; на благодушном круглом крупном лице вечная улыбка, которая, впрочем, ему шла; всегда безмятежно-непробиваемый вид. Он излучал спокойствие и добродушие. Ира никогда им не увлекалась, рассматривала лишь как спутника на вечер, не задумывалась, питает ли он к ней какие-либо чувства кроме дружеских, так как он не делал попыток залезть к ней под юбку, а поцелуи, которыми обменивались при встрече-расставании, были чисто дружескими. Возможно, он был доволен уже тем, что рядом с ним была красивая девушка, и он боялся разрушить это призрачное счастье попыткой завязать близкие отношения, которых, как он интуитивно понимал, не могло между ними быть — они для этого были слишком разными. А может, он ошибался, и вихрь эмоций, исходивший от девушки, гасился бы без особых катаклизмов о его невозмутимое спокойствие, следовательно, в их отношениях присутствовало бы устойчивое равновесие?

Играли в андерграундбол в небольшом старинном здании на Куреневке, точнее в его подвале. Когда Ира вместе с Ильей пришли на место, девушка почувствовала некоторое разочарование. Здание было трехэтажным, со слегка облупившейся наружной штукатуркой, длиной чуть более двадцати метров. Это было одиноко стоящее строение, и сразу за ним начиналась парковая зона.

Илья пошел на разведку и вскоре вернулся, радостно сообщив, что им крупно повезло: пришли как раз вовремя и могут сразу приступить к игре. Они вошли в здание, где в небольшой комнате хмурый плечистый брюнет объяснил правила игры, выдал обмундирование и оружие. Андерграундбол (по сути подземный пейнтбол) отличался от традиционного пейнтбола только тем, что местом действия был лабиринт подвала. Их противниками оказалась пара тинейджеров: он — длинный и тощий, каким-то чудом на нем держались джинсы в художественных штопках, сползшие с бедер до невозможности, и она — кареглазая шатенка с короткой стрижкой, уже обретшая соблазнительные формы. Они все время беспричинно хихикали и тискались.

Переодевшись в яркие оранжевые костюмы, Ира с Ильей в сопровождении инструктора — здесь его называли «секундант» — спустились по узкой винтовой лестнице в подвал.

Подвал, как пояснил секундант, был немаленьким — целый лабиринт всевозможных ходов, обходов, а задание состояло в том, чтобы с противоположных концов подвала двигаться друг другу навстречу, маневрируя, выходя из-под обстрела противника, в свою очередь нанося ему ответные удары. Конечный результат оценивался по количеству попаданий и по умению обманным путем зайти в тыл противнику. Очки начислялись путем подсчета количества цветных пятен от желейных пуль на защитном костюме и шлеме.

Ира и Илья были оба новичками и немного растерялись. Инструктор посмотрел на часы и скомандовал:

— Время пошло. В вашем распоряжении ровно час. У каждого магазин на пятьдесят «патронов» и «граната» — взрывпакет с краской. Радиус действия «гранаты» — полтора метра. Первое боковое ответвление от вас находится через пять метров с левой стороны. Желаю успеха, — и начал подниматься по винтовой лестнице вверх.

Оставшись одни, они почувствовали себя неуютно, и азарт, который приятно возбуждал наверху, покинул их. Илья, вспомнив, что он все же мужчина, подошел к входу в основной коридор и осторожно выглянул из-за угла. Ничего особенного он не увидел, лишь длинный коридор, в котором кое-где тускло светились неоновые лампы, кое-как рассеивая темноту, создавая полумрак.

— Темнота и игрушечное ружье — вот что большим детям требуется, чтобы поиграть в маленькую войну. Детские шалости, — оптимистично произнес Илья, первым выходя в коридор.

Идея с игрой в андерграундбол ему не нравилась изначально, просто он не стал спорить с Ирой на этот счет, зная, что это бесполезно. Ира осторожно шла, прячась за его спину, как за щит. На третьем шаге послышались глухие хлопки пневматического оружия. Из-за большого расстояния «противники» стреляли неточно, но Илья сделал ошибку, остановившись и дав им возможность пристреляться. Удары желейных шариков были довольно ощутимыми, даже несмотря на защитный костюм, а один попал в голову, так что она откинулась назад, и растекся зеленым пятном по шлему. Илья растерялся, но ситуацию спасла Ира, резко втолкнув его в боковое ответвление.

— Три попадания, — бросила она, сосчитав цветные пятна на Илье. — Мы уже начинаем проигрывать по очкам.

— А я их даже не заметил, — улыбнулся Илья.

— Теперь будешь знать, что нужно смотреть в оба. Мы должны решить, как дальше действовать. Помнишь, секундант рассказывал, что каждое боковое ответвление дальше расходится на два-три хода, из которых один ведет на несколько метров вперед, а другие заканчиваются тупиками или даже возвращают назад, — сказала Ира. В ней проснулся азарт, захотелось выиграть. «Было бы еще кому проиграть: дистрофику и соплячке». И заторопила Илью: — Давай двигаться быстрее. Здесь надо действовать, а не думать.

Через несколько шагов они вышли к новому разветвлению — коридор разделялся на три хода. Повернули в тот, который был правее, и вскоре оказались в тупике. Бегом вернувшись, зашли в средний, который тоже закончился тупиком, и только левый вновь вернул их в основной коридор.

— Нам надо быстрее добраться до следующего бокового ответвления. Оно не может быть далеко, только бы знать, с какой стороны оно находится — справа или слева? Ладно, пошли, прижимайся к стене — может, нас не заметят, — произнесла Ира, приняв на себя роль командира их маленького отряда, но мысленно засомневалась: «А цвет костюмов такой, что и в темноте увидишь, если только ты не ослеп».

Илья первым высунулся из хода и, пытаясь слиться со стеной, осторожно стал продвигаться вдоль нее. Новые выстрелы и попадания, которые были еще результативнее, чем раньше, развеяли иллюзии. Боковой ход оказался в противоположной стене коридора, и когда они туда ввалились, Ира даже не стала подсчитывать количество попаданий, лишь заметила, что на этот раз досталось и ей.

Она вновь скомандовала: «Вперед!» и указала в направлении открывшегося хода. Вместо этого Илья устроился на полу, выглянул в коридор, и сразу ожило его оружие. Ира тут же сориентировалась и сама выпустила очередь в коридор, где заметила движущиеся фигуры.

— Молодец! — на правах командира она скупо похвалила Илью, и, подхватившись, они побежали по коридору до следующего разветвления.

— В крайнее левое! — скомандовала она, но Илья ее придержал и почти силой затолкал в крайнее правое. И в самом деле, они вскоре вновь оказались возле центрального коридора.

— Как ты догадался? — спросила Ира.

— Элементарно, Ватсон, — тот, кто задумывал лабиринт, учитывал человеческую психологию, а именно поведение человека в состоянии нервного возбуждения. Если раньше верный ход был крайним левым, то сейчас это должен быть противоположный — крайний правый. И новое разветвление ожидает нас с той стороны. Простой алгоритм. Сделаем так: я начинаю движение — ты прикрываешь меня беспрерывной стрельбой. Затем ты бежишь — прикрываю я.

— Ты веришь в нашу победу?

— Я верю в математику. Самое интересное начнется, когда мы сблизимся. — Илья любовно погладил «гранату».

На этот раз им удалось достичь безопасного места с меньшими потерями, и, в свою очередь, они открыли огонь, заметив перемещение противника.

Вскоре они подобрались почти вплотную к противнику — на расстояние всего в десяток метров. Илья бросил «гранату», и она разорвалась с грохотом, многократно усиленным благодаря эффекту закрытого помещения, заляпав стены фиолетовой краской. Он бросился вперед, дико крича, непрерывно стреляя. Ира, прикрыв веки, последовала за ним, не замечая, что часть желейных пуль, выпущенных ею, впились в спину Ильи.

Хроника Плачущей Луны 6988 год от сотворения мира (1481 г.). Киев

Вынеся множество лишений, преодолев трудности многомесячного пути, Василий и Беата добрались до Чернигова. Здесь им удалось сговориться с рыбаками, и в Киев они прибыли на комяге[12], причалившей к пристани на Подоле. Василию раньше здесь не приходилось бывать, но он был наслышан о столице бывшего могучего княжества, сокрушенного ханом Батыем.

Подол, нижний город, был окружен по периметру деревянной стеной с маленькими башенками, за которой были выкопаны рвы, наполненные водой. Небольшие деревянные дома, среди которых изредка встречались каменные, теснились за оборонительной стеной. Узкая улочка вывела Василия и Беату на треугольную площадь, на которой стояли клетки, яти, мясные лавки, торговые ряды, где бойко шла торговля медом, воском, солью, мясом, свежей, соленой и вяленой рыбой. Чуть далее продавались пряности, персидские ковры, ткани, а в углу рынка разместились подводы с зерном и были выставлены кони на продажу. Торг, на котором находились Василий и Беата, назывался Житным. Василий жадно впитывал новые слова: перекупки, рядовницы[13], соленики[14], лебницы[15]. Он соскучился по купеческому делу, надеялся, что грамота Марфы поможет ему сыскать милость князя Михаила Олельковича и вернуться к своему занятию. Долгая дорога истощила его кошель, и он рассчитывал на ту золотую безделушку, которая хранилась у его жены, но пока об этом не заводил с ней разговора. В дороге они узнали о расправе, которую учинил великий князь Иоанн Васильевич с зачинщиками волнений в Новгороде — более сотни именитых людей, в том числе и старосты, были обезглавлены, а Марфа Борецкая с ее малолетним внуком была бессрочно брошена в темницу. Василий понимал: быть бы ему казненным, если бы он не сбежал, и славил Господа за то, что не дал пропасть в дороге.

Неожиданно народ на рынке заволновался и потянулся по улочке, носящей название Боричев узвоз, вверх, где вдали, на горе, просматривалась громада замка. Краем уха Василий услышал, что раскрыт заговор против короля Казимира, который должен был приехать через два дня, злоумышленники схвачены и сейчас их покарают. Он не придал этому особого значения, но когда услышал имена злодеев, готовящих покушение на жизнь короля, то затрепетал. Народ громко, живо обсуждал случившееся, и вскоре Василий узнал всю историю.

Князь Федор Бельский отмечал свою свадьбу и пригласил на празднество короля Казимира. Как раз во время пира заговорщики должны были схватить его и арестовать воеводу Ходкевича — взять власть в городе, рассчитывая в дальнейшем получить покровительство московского великого князя Иоанна Васильевича. Но заговор был раскрыт, слуги Бельского арестованы, и под пыткой они дали показания против князя, но тому удалось бежать. Другие заговорщики — князья Гольшанский и Михаил Олелькович — были арестованы, заключены в темницу в киевском замке и сейчас над ними готовилась казнь.

Василий и Беата поднялись вместе с возбужденной толпой по Боричеву узвозу к замку воеводы, где их встретило оцепление из воинов гарнизона в блестящих кирасах, вооруженных алебардами. Деревянный замок с множеством башен словно завис в воздухе, а не стоял на легендарной горе Хоревице[16]. Казалось, он презрительно насмехался над толпой, гордясь своей силой, подкрепленной пушками и гаковницами, воинами в блестящих доспехах и Законом, сочиненным его обитателями. Лобное место было устроено возле самых Драбских ворот, на небольшой горе Клиновец. Деревянный помост с колесом для четвертования и плахой ожидал своих жертв, в том числе и представителя старинного княжеского рода, потомка тех, кого киевляне некогда пригласили занять княжеский стол на своей земле, но которые так и не удержали его.

Народ все прибывал, и стало невозможно тесно на узком узвозе, так что многие горожане облюбовали находившуюся напротив гору Уздыхальницу, чтобы не пропустить подробностей ожидавшегося зрелища.

Открылись ворота замка, и оттуда под охраной алебардщиков показались приговоренные к смерти князья — без кафтанов, в одних полотняных рубахах и портах. Они передвигались с трудом — видно, над ними изрядно потрудились в пыточной, добиваясь подробностей заговора. Впереди шел православный священник, размахивая дымящим кадилом и читая молитву.

Василий с трудом узнал князя Михаила Олельковича, которого встречал, когда тот прибыл в Новгород с отрядом бояр и воинов по приглашению горожан, ожидавших помощи от короля Казимира. А через время, узнав, что умер его брат, киевский князь Семен Олелькович, поспешил в Киев в надежде занять княжеский стол, по пути разграбив новгородские поселения. Но король Казимир лишил его стола, поставив править воеводу. С тех пор прошло ровно десять лет.

Присущая князю надменнность, жесткость, самоуверенность исчезли. Теперь он казался отрешенным, черты лица разгладились, а время посеребрило волосы. Он шел медленно, держа горящую свечку, прикрывая рукой огонек, чтобы его не загасил ветер, беззвучно читая про себя молитву. За осужденными ступал королевский воевода Иван Ходкевич, очень грузный мужчина, круглолицый, с аккуратно подстриженной бородой, в дорогом кафтане, высокой меховой шапке. Шел он в окружении свиты из бояр и служилых людей. Поднялся невообразимый шум: крики, свист, вопли, и Василию было непонятно: люди приветствуют обреченного князя или проклинают его? Раздался барабанный бой, и толпа немного успокоилась. Поднявшийся вместе с осужденными на помост глашатай прочитал приговор, слов которого Василий не разобрал из-за все усиливающегося шума. Князья опустились на колени и стали молиться. Вездесущие мальчишки, пробравшиеся в первые ряды зрителей, стали метать в осужденных комья грязи, а вскоре к этой забаве присоединились и веселящиеся взрослые. Град грязи и камней, обрушившихся на помост, не дал возможности палачу приступить к своим обязанностям, пока охрана не стала теснить толпу, требуя успокоиться.

Первым склонил голову на плаху князь Гольшанский, и под возбужденные крики толпы палач одним взмахом топора отделил голову от туловища. Из обрубленной шеи еще некоторое время толчками била кровь, затем помощник палача оттащил тело к краю помоста. Толпа затихла, словно таинство смерти заставило ее задуматься о бренности человеческой жизни в этом мире. Князь Михаил Олелькович склонил голову в почти полной тишине, так что Василий даже услышал неприятный чавкающий звук, когда топор вонзился в шею. На этот раз палачу пришлось нанести второй удар, чтобы окончательно отделить голову. В следующее мгновение толпа ожила, люди живо обговаривали увиденное. Беате все это показалось представлением комедиантов, игру которых теперь обсуждали недавние зрители, делая замечания, словно не понимали, что этот ужасный спектакль играется актерами всего один раз, так что переиграть его невозможно.

На помосте установили две пики, на острия которых были насажены головы казненных, а тела так и остались лежать недалеко от плахи. Палач по традиции снял с трупов все ценное, что его заинтересовало, — это была плата за его труд. Воевода Иван Ходкевич, что-то весело рассказывая своей свите, вернулся в замок.

Василий шел молча, мысленно рассуждая о том, как снова чудом избежал смертельной опасности: явись он на несколько дней раньше к князю Михаилу Олельковичу с письмом, прими от него помощь — и теперь бы томился в темнице как лазутчик князя Иоанна, а если бы принял смерть, то без такого стечения народа, в тайном подвале. А вышло так из-за того, что Прасковья, охваченная плохими предчувствиями, просила его не спешить, всячески затягивала время.

«Ай да баба! Ай да Прасковья! Выходит, я ей жизнью обязан! — подумал Василий. — Надо немедленно уничтожить грамоту Марфы, пока про нее никто не прознал! А завтра пойду к воеводе, буду плакаться на московского князя Иоанна, погубившего вольность Новгорода, просить разрешения здесь осесть».

Беата чувствовала себя обессиленной и мечтала лишь о том, чтобы удалось здесь отдохнуть несколько дней. Приют нашли в гостином дворе на Подоле.

Все последующие дни Василий был занят тем, что пытался найти возможность попасть к киевскому воеводе Ивану Ходкевичу — полновластному хозяину этих мест. После раскрытого заговора князей он пользовался особой милостью польского короля Казимира. Беата была снова предоставлена самой себе и принялась изучать город, который с каждым днем по-новому открывался перед ней.

То, что она увидела в первый день приезда, было лишь небольшой частью некогда великого и могучего города, теперь словно состоящего из трех раздельных городов: Верхнего, Печерска и Подола.

В Верхнем городе она видела руины великокняжеских дворцов и остатки каменных домов знатных бояр. Неказистые постройки новых поселян сконцентрировались вокруг двух центров — Софиевского и Михайловского Златоверхого монастырей, поражавших красотой, величием, богатством отделки, золотом своих куполов на фоне руин былого могущества и богатства. Здесь чудом уцелела каменная ротонда, внутри богато украшенная, предназначенная для торжественных встреч, устраиваемых князьями, а затем воеводами. Верхний город также делился на три части. Построенные киевскими князьями дворы превратились в развалины, но так и были отделены друг от друга стенами и валами. Некогда мощные высокие валы с деревянными стенами поверху, окружающие Верхний город, частью разрушились, склоны рва в некоторых местах обвалились. Большая протяженность укреплений требовала значительного количества стражников, коих сильно обезлюженный город дать не мог, поэтому Верхний город первым становился добычей время от времени залетавших сюда кочевников-золотоордынцев. В Верхнем городе имелся парадный въезд — Золотые ворота, которые открывались в исключительных случаях, а в повседневности жители пользовались другими воротами. За Золотыми и Лядскими воротами сразу начинался лес, он подступал прямо к городским валам, а за Крещатицкими воротами была топкая, болотистая низина, откуда дорога поднималась на Печерск. Здесь центром была Печерская лавра, словно утопающая в громадном саду — там росло множество фруктовых деревьев.

В Печерске также имелись следы давних разрушений загородных княжеских дворов и новые постройки, тулившиеся к стенам древнего монастыря, который во время набегов служил здешним жителям укрытием. Эта дальняя часть города наиболее понравилась Беате — как ей показалось, этот уголок был свободен от насилия и мирской суеты, здесь приходили мысли о вечности души и бренности тела. Монахи монастыря жили и в кельях наверху, и в подземных кельях святых пещер. Служба велась не только в бесчисленных верхних церквях, но и в подземных, куда женщинам вход был запрещен. Особенно ее поразили рассказы о затворниках, добровольно полностью замуровавшихся в пещерах-кельях, оставив лишь небольшое отверстие для получения просвир и воды. Они отгородились от всего, чтобы ничто мирское не могло их отвлекать от молитвы. Ей рассказали, что тела монахов лавры, отмеченных благочестием, после смерти не поддаются гниению и сохраняются вечно. До сих пор в пещерах находились тела основателей, настоятелей пещерного монастыря, умерших много столетий тому назад. Подобные рассказы привлекали Беату и в то же время пугали, когда она представляла темный подземный коридор с небольшими окошечками-отверстиями в стенах, за которыми находились заживо замурованные люди. Она вновь возвратилась к мысли постричься в монахини после того, как обнаружила на Подоле женский доминиканский монастырь (кляштор), но пока не могла набраться решимости порвать с мирской жизнью.

Вплотную к городу подступали предместья: недалеко от Печерского монастыря предместье Клов, а далее предместье Зверинец, предместье Подола Куреневка с древним Кирилловским монастырем, к которому вела дорога через Иорданские ворота. А в Никольско-Пустынном монастыре, втором по своему значению и богатству после Печерского, Беата столкнулась со своим прошлым — здесь был похоронен епископ Симон из Кафы, приехавший сюда просить помощи у великого князя литовского и уже здесь узнавший, что турки сокрушили все генуэзские крепости, находящиеся в Таврике. Это известие так подейстовало на него, что он тут же умер, сидя за столом. Она прекрасно помнила добрейшего епископа Симона, страдающего излишней полнотой и одышкой из-за хорошего аппетита, несколько раз навещавшего Солдайю во время ее пребывания там.

Утопающий в зелени и садах Киев Беате очень понравился, а вскоре она здесь встретила и купцов из Генуи, и ее начали одолевать мысли о возможном посещении родной Лигурии. Но она была мужняя жена и не мыслила предпринять это путешествие без согласия Василия, с которым была повенчана-соединена перед Богом на всю жизнь.

Василию в конце концов удалось попасть на прием к воеводе Ходкевичу, и он произвел на того благоприятное впечатление. Особую роль сыграло то, что он был участником выступлений в Новгороде против власти московского князя Иоанна. Услышав, что Василий желает поселиться на Киевской земле, воевода пообещал подумать, а вскоре сам вызвал его в замок и предложил отправиться на службу в Чернобыльский повет земянином, получив в пользование пятьдесят литовских волоков[17] земли. Предложение было очень заманчивое, но чтобы обрабатывать землю, требовались средства, которых у Василия не было.

Беата во время всего пути в Киев прятала золотую маску в одежде, часто ей ночью снились странные, страшные сны, после которых она молилась, стремясь изгнать греховные мысли из головы. Когда они поселились в гостином дворе, она спрятала маску в сундук, имевшийся в комнате, и с облегчением вздохнула, так как страшные сны ее отпустили. Но этой ночью ее вновь посетило ночное видение: она стояла у изголовья спящего Василия, занеся над ним кинжал, который стала медленно опускать. Во всех предыдущих снах она в подобных случаях просыпалась, но в этот раз кинжал вошел в тело Василия, кровь расплылась темным пятном по светлой полотняной рубашке. Он открыл глаза и спокойно произнес: «Ты еще не убила меня, но ты станешь виновницей моей гибели» — и закрыл глаза.

Утром, дождавшись, когда Василий уйдет, она открыла сундук и с ужасом обнаружила пропажу золотой маски. Это ее настолько потрясло, что она не пошла, по обыкновению, блуждать по городу, а так и сидела отрешенно на сундуке вплоть до прихода Василия. Узнав о пропаже, Василий немного смутился, а затем соообщил, что золотую маску взял он и под нее получил значительную сумму серебром от армян-ростовщиков для обустройства на выделенной земле. Но, зная, что маска Беате дорога как память, он договорился, что выкупит ее через два года, и они на том целовали крест.

В Беате боролись двойственные чувства: с одной стороны, разум подсказывал, что так даже лучше — избавиться от золотого чудовища, непонятной силой привязавшего ее к себе, с другой стороны, внутри нее все кричало, требуя вернуть маску, не останавливаясь ни перед чем. Но долго раздумывать ей не пришлось, так как Василий все за нее решил и уже купил лошадей, повозки, нанял людей, мастеровых, и они отправились к месту нового поселения на реку Припять.

Дом для жилья Василий срубил в самой пуще — он был значительно меньше тех, в которых жили в Новгороде и Переяславле, но здесь Беата почувствовала себя настоящей хозяйкой. Правда, на первых порах ей приходилось все делать самой. Василий показал себя хорошим хозяином, пропадал на работе с утра до ночи. Его люди занимались бортничеством, рыболовством, земледелием, добычей пушного зверя — бобров, белок, куниц, в изобилии водившихся в этом лесном краю. У него появились свои кузни, а мастера-оружейники наладили изготовление мечей и брони. Вот только не смог он переманить к себе ремесленников-стрельников, занимающихся изготовлением знаменитых стрел с коваными наконечниками и оперением из орлиных перьев, за десяток которых в Хаджи-Бее можно было сменять целый воз соли. Товары на продажу в теплое время возил по воде, а зимой на санях, по льду, когда Припять и Днепр замерзали. Дела его шли успешно, он расширял промыслы, увеличивалось количество людей, занятых в них. Не оставлял он мысли о торговле с дальними странами — подбирал, складывал пушной товар, чтобы с ним отправиться следующей зимой в земли немчинов.

7 «Барский»

Они все-таки проиграли в андерграундбол тинейджерам, которые толком не разбирались в алгоритмах, не говоря уже о математических моделях, любимой теме Ильи — будущего выпускника мехмата. В их проигрыше он усмотрел происки теории вероятностей и предложил сыграть «контровую» партию, но Ире игра не понравилась и она уговорила приятеля поехать в диско-клуб «Барский» на Бессарабке.

Пройдя фейс-контроль и миновав рамку металлоискателя, они поднялись на лифте на третий этаж и пошли по длинному коридору к тяжелому занавесу, скрывающему вход. Ира забежала вперед и перед тем, как распахнуть занавес, приняла картинную позу, демонстрируя все свои достоинства, которые тесно облегающая одежда не скрывала, а только подчеркивала. При этом она изрекла:

— Мгновение — и мы очутимся в другом мире, где все становится пофиг, кроме веселья! Илюша, нарисуй улыбку на морде лица, иначе не пройдешь мой личный фейс-контроль!

Они попали в полумрак громадного, богато украшенного зала, стены которого были задрапированы дорогими роскошными материями с изысканными узорами. Пульт диск-жокея был установлен на высоко поднятой площадке, а за длинной барной стойкой вдоль всей стены с полдесятка барменов старались, чтобы не осталось ни одного изнемогающего от жажды. Танцпол был забит танцующими под зажигательные композиции Пол Ван Дайка, мигали разноцветные огни-блики. За танцполом находились столики и мягкие диванчики г-образной формы, ярко-кровавого цвета. На первый взгляд не было свободных мест, но подскочивший официант, ловко маневрируя, помог Ире и Илье разместиться и тут же принял заказ на коктейли.

— Тут классно! — притворно оптимистично заявила Ира. — Можно оторваться по полной программе! Пока принесут коктейли — пошли танцевать! — И она ринулась на танцпол, увлекая за собой Илью, стремясь забыться в танце.

Здесь она была уже несколько раз с Димой, помнила ощущение эйфории от тех посещений, но сейчас было как-то по-другому. Несмотря на царящее здесь веселье, Ира в глубине души чувствовала некую неудовлетворенность собой, этим вечером. Словно она так и не переступила порог роскошного диско-зала, а осталась снаружи и лишь наблюдала за происходящим издали, не имея возможности участвовать в действе. И это ей крайне не нравилось.

«Неужели Димон уже своим отсутствием может мне испортить настроение?Неужели я буду сохнуть по нему после того, как он вышвырнул меня с вещами из квартиры? Нет, дело не в Диме, а в Илье — нашла себе кавалера на вечер! Мне просто с ним не интересно! Вон он каков! Пляшет с глупым видом, словно босиком на горячей сковородке. Танец индейцев племени мумбо-юмбо с речки Лимпопо!»

Но непрекращающаяся музыка не давала выплеснуться накопившемуся негативу, а подоспевшие разнообразные коктейли помогли взглянуть на мир по-другому, немного расслабиться и изгнать все мысли из головы, лишь отдаваться ритмам музыки. Теперь она без удержу веселилась, смеялась, с кем-то кокетничала, встречала кого-то из знакомых, то и дело подшучивала над Ильей — все эти картинки возникали и без следа исчезали в ее сознании. Ей было бы очень хорошо, если бы не спрятавшаяся боль, в причинах которой она боялась себе признаться.

Когда они в начале третьего вышли из клуба и принялись искать такси, у нее пропало желание сказать парню что-нибудь неприятное, она даже дала себя поцеловать, когда он усаживал ее в такси, и милостиво кивнула на предложение встретиться завтра вечером.

«“Любовь — яд” — так поет Ириша Билык, поэтому противоядие должно быть пресным и невкусным. Как отношения с этим увальнем Ильей, который, по сути, мне безразличен». И она, озадачив таксиста, громко продекламировала то, что первым пришло ей в голову:

— Ешь ананасы, рябчиков жуй — день твой последний приходит, буржуй!

Образ буржуя у нее в тот момент олицетворял Димон, и ей тут же захотелось ему позвонить, сообщить, что она о нем думает и как ей сейчас хорошо. Но тут по радио в такси стала звучать песня «Плачет девушка в автомате», и она решила дослушать ее до конца, а потом уже позвонить подлецу Диме. Песня вызвала у нее жалость к себе, и жалела она себя до тех пор, пока не уснула. Когда таксист разбудил ее возле дома и выпроводил из машины, она напоминала сомнамбулу, делала все на автомате, в полусонном состоянии. Кабина лифта показалась ей самым классным местом для ночлега, но когда двери лифта раздвинулись, Ира, собрав волю в кулак, вышла на площадку и добралась до двери.

Предположение о том, какой прием может ее ожидать за дверью, помогло отогнать сон. Но тревога оказалась напрасной — ее встретила тишина, которую нарушало лишь похрапывание родителей. Темнота создавала иллюзию, что еще вся ночь впереди. Вспугнув сон, она его лишилась. Вспомнила, что лучшее средство от бессонницы — это скучная книга, но самые скучные находились в спальне родителей, а идти туда было рискованно. Вздохнув, решила взять любой попавшийся под руку учебник из неразобранной сумки. Как в насмешку, первым ей под руку попался Димин конспект по истории, случайно захваченный ею. Вначале она швырнула его в угол, а затем, передумав, решила просмотреть, чтобы выяснить, есть ли там что-нибудь конгениальное, и стала вчитываться в текст.

«Прошлое непроницаемо, скрыто от нас, и мы можем только догадываться о происшедшем, но не знать о нем наверняка. Поэтому эта работа — сущий бред!» — подумала она.

Содержание реферата проходило мимо сознания, зато вскоре она провалилась в глубокий сон без сновидений, даже не выключив ночник. Последней ускользающей мыслью было: «Как хорошо, что завтра, точнее, уже сегодня — суббота и можно будет спать сколько угодно».

Хроника Плачущей Луны 6989 год от сотворения мира (1482 г.). Киев

В конце осени стали проникать в Киев плохие известия — татарский хан Менгли-Гирей, вассал турецкого султана и друг московского князя Иоанна Васильевича, стал угрожать польскому королю Казимиру и вознамерился идти в поход на его владения. Город стал готовиться к отражению возможного набега татар, и к Василию прибыл боярин с повелением от воеводы Ходкевича явиться с пятью снаряженными воинами в город. Василий с сожалением отменил отправку уже готового купеческого каравана, полного товара, до лучших времен, и поехал вместе с воинами в Киев.

Полесская пуща, где находились владения Василия, была более безопасным местом, чем город, окруженный крепостной стеной. Татары не жаловали лесные края, но Беата не захотела там оставаться и последовала за Василием. Прибыв в начале декабря в Киев, Беата не узнала город, но не из-за того, что его улицы и крыши домов, церквей покрывал белый снег, а из-за тревоги, которая, казалось, исходила от каждого его жителя. Спешно проводился ремонт стен, в городские ворота входили, въезжали все больше жителей околиц, обычно в первую очередь страдавших при нападении неприятеля. Срочно составлялось ополчение, люди вооружались кто чем мог.

Беата вспомнила мощные каменные стены, башни Солдайи, павшей под натиском турок. Они не шли ни в какое сравнение с деревянными стенами Киева. Даже замок — резиденция воеводы — не вызывал ощущения надежности, хотя он выдержал предыдущий набег хана Едыгея. Небольшой замок не мог принять всех желающих укрыться в нем, и воевода вскоре велел запереть ворота. Большая часть жителей находилась под защитой лишь городских укреплений Нижнего и Верхнего города. Василий со своими воинами оказался среди защитников замка, но не имел возможности разместить там Беату и временно определил ее к знакомым армянам-ростовщикам, проживавшим с многочисленной родней в большом каменном доме на Боричевом узвозе, недалеко от Драбских ворот замка. Беате было строго приказано: как только татары появятся под городскими стенами, сразу идти к Воеводским воротам, выходящим на Верхний город, а Василий должен был позаботиться, чтобы ее пропустили внутрь.

Татарское воинство двигалось излюбленным путем золотоордынцев, прозванным «Черным шляхом», пролегающим по водоразделу между бассейнами Южного Буга с одной стороны, Роси и Припяти с другой. Этот путь позволял избегать переправ через реки и болота. И вскоре на горизонте небо нахмурилось от дымов пожаров, сопровождавших продвижение татар. На следующий день уже было видно зарево от пожаров на дальних предместьях, и стало ясно, что татары уже близко. К вечеру на Подол явились три чудом спасшихся жителя села Жиляны, находившегося на краю лесостепи. Татары его полностью сожгли, а все население угнали в полон. У городских стен выставили двойное охранение, но вряд ли в ту ночь кто-нибудь из жителей сомкнул глаза.

Ранним утром в дом армян пришел Василий за Беатой. Хозяин дома, пятидесятилетний армянин Киракос, попросил Василия уделить ему внимание.

— Уважаемый Василий Артамонович, год тому назад ты отдал мне в залог золотую маску, — начал пожилой армянин, глава многочисленного семейства — три десятка душ проживали вместе с ним, — обязуясь вернуть взятое серебро через два года в количестве в два раза большем, чем взял.

— Да, это так, — подтвердил Василий, не зная, к чему клонит армянин.

— Я готов тебе вернуть золотую маску сейчас и не требовать серебро, взятое у меня, но при условии, что ты поможешь мне и моим домочадцам попасть в замок. Городские стены слишком ненадежны и не выдержат напора татарского войска.

— Дать разрешение может только воевода, — хмуро сказал Василий, спеша увести жену.

— Если этого мало, то я готов прибавить еще столько серебра, сколько ты взял у меня, — продолжал настаивать армянин.

— В замок допускают лишь по решению воеводы. Мне пришлось просить его, чтобы он позволил взять с собой в замок жену.

— Я тебе сейчас отдам золотую маску и серебро, а ты добейся разрешения воеводы и быстрей возвращайся за ней и за нами. Вот, возьми! — Он протянул золотую маску и тяжелый мешочек с серебром.

— Мне этого не надо! — отрезал Василий. — Я поговорю с воеводой, но Прасковья пойдет со мной. — И он положил руку на саблю, висевшую на поясе.

Беата, почувствовав, что обстановка накаляется, подошла к мужу.

— Василий, сделай так, как просит Киракос. Мне жаль его дочерей — что с ними будет, если татары возьмут город? Я тебя подожду здесь.

— Хорошо, — сдался Василий, забирая серебро. — Будем надеяться, что оно поможет воеводе стать уступчивее. А маску отдай Прасковье — это ее собственность. Я скоро вернусь.

Но его надеждам не суждено было сбыться, и дело было не в решении воеводы. Татары изменили тактику и одновременно атаковали Верхний и Нижний город. Первыми полегли защитники-ополченцы города Ярослава, и татары, не отвлекаясь на грабежи, стали прорываться дальше, уничтожая все живое на пути. В городе возникла паника, народ спешил укрыться за стенами монастырей, надеясь на защиту Бога, и на укреплениях города Владимира татары почти не встретили сопротивления — главная трудность заключалась лишь в преодолении стен при помощи осадных лестниц. Их передовые отряды вышли к Боричеву узвозу, когда еще Нижний город сопротивлялся, но его судьба была уже предрешена, так как татары зашли с тыла. Часть татар попыталась прорваться к Драбским воротам, но была отогнана огнем из орудий и стрелами, а стража успела поднять подъемный мост, так что татарам пришлось преодолевать глубокий ров. Деревянные стены крепости были обмазаны толстым слоем глины, и зажечь стены при помощи огненных стрел татарам не удалось. Атака со стороны Воеводских ворот тоже закончилась безрезультатно. Татары, окружив замок со всех сторон, в бессильной ярости обстреливали защитников из луков, меткими попаданиями доказывая, что не зря давали высокую цену за стрелы, изготовленные киевскими мастерами. Однако, несмотря на имеющиеся потери, защитникам замка было ясно, что крепость татарам не взять без тяжелой осадной артиллерии. Стенобитных орудий у них тоже не было, но даже если бы имелись, их бы вряд ли удалось подтащить к воротам через глубокий ров по крутому склону.

Штурмовые лестницы дали возможность татарам подобраться к стенам, но взобраться на них не было никакой возможности, несмотря на использование веревок с крюками. Над замковыми стенами было надстроено бланкование — защитная стена с бойницами и подсябятьем — выдвинутой вперед частью бланкования с отверстиями в полу для сброса камней, выливания смолы и кипятка. Все это давало возможность наносить заметный урон нападающим.

Предприняв еще две безрезультатные попытки штурма, татары занялись резней и грабежом. Казалось, над городом пронесся единый стон, перешедший в несмолкающие крики ужаса и мольбу о помощи. В бессильной ярости татары не жалели ни женщин, ни детей, словно выполняя давний закон Бату-хана: в городе, оказавшем сопротивление, не должно остаться никого в живых. Но затем, решив, что выгоднее продать «ясир», чем утолить злость, начали набирать пленников из уцелевших жителей, убивая лишь стариков и малолетних детей, которые могли не выдержать далекого пути в Кафу, на невольничий рынок.

— Бог к нам милостив! — воскликнул одетый в броню тучный воевода Иван Ходкевич, стоя на верхней площадке Драбской башни. — Не по зубам татарам наша твердыня! Едыгей-супостат не взял, не возьмет и Гирей. Дня три побавится здесь, народ пособирает в полон и возвернется к себе. Слава тебе, Господи! Надо сказать митрополиту — пусть отслужит здравицу за наше спасение!

Вдруг ко рву у ворот замка подъехали два басурманина, один держал в руке длинный шест с привязанной белой тряпкой.

— Послы идут! Гирей решил сдаться — мурзу прислал просить! — пошутил кто-то из свиты, но шутку не поддержали.

Остановившись у самого рва, за десяток шагов от ворот, мурза в зеленой чалме начал быстро говорить:

— Улуг Йортнинг, ве Техти Кырымнинг, ве Дешты Кыпчакнинг, Улуг хани…

Тут же его начал переводить стоящий рядом с ним толмач, который держал шест:

— Великий хан Великой Орды и Престола Крыма и Степей Кыпчака…

Среди свиты воеводы стоял хмурый Василий, наблюдая за тем, что творилось в городе, и скрипел зубами от бессильной ярости. Он понимал, что ничем жене помочь не сможет, даже если бы сейчас оказался в захваченном татарами городе. Ругал себя, что зря послушался армянина Киракоса. Забрал бы тогда с собой Прасковью, пусть даже силой — осталась бы она цела. А сейчас она либо в полоне у татарина поганого, и ожидает ее доля тяжкая — оказаться в гареме у неверного, либо мертва. Он не стал ждать конца переговоров и, все же надеясь на чудо, пошел в главную замковую церковь Святого Николая и начал горячо молиться за спасение Прасковьи.

Короткий зимний день закончился, и на землю пал мрак ночи, рассеиваемый огнем пожара, начавшегося в городе, и татарскими кострами, огненным кольцом охватившими подножие замка. Ночь не принесла тишины, то и дело из города доносились отдельные крики отчаяния, обычно резко обрывающиеся, и чужие звуки, пришедшие сюда вместе с победителями.

На верхних площадках стен замка зажгли факелы через каждые десять шагов, а удвоенные караулы, обходя вверенные участки, после ежечасного боя курантов делали перекличку. Ночь ожидалась спокойной — было известно, что татары не воюют ночью, а после отпора, полученного днем, вряд ли они намеревались сунуться в замок. А если даже сунутся, то пороха, ядер, стрел, защитников в замке было вдоволь, чтобы проучить наглецов. И длительную облогу замок может выстоять: в складах полно провианта, имеется также колодец тридцати саженей глубиной, в котором всегда достаточно воды. К тому же о бедственном положении Киева знает король Казимир и, наверное, уже выслал своих воевод с войском против татарского хана.

* * *
Ожидая, когда Василий вернется, Беата надела на летник[18], из-под которого выглядывала красная рубаха с вышивкой, суконный опашень с серебряными пуговицами. Голова ее по местной моде была покрыта более удобным, чем кокошник, темным платком с золотым шитьем. Возвращенную Киракосом золотую маску она спрятала под опашень. Ожидание затянулось. Вдруг она услышала далекий гул, напомнивший ей штормовое море. «Откуда здесь море?» Она выбежала в горницу, застав там всех обитателей дома, полностью одетых для улицы, встревоженно переглядывающихся между собой и разговаривающих на непонятном языке. Мужчины все были в кольчугах и вооружены саблями. Рядом с Киракосом стояли три сына, два брата со своими сыновьями, возле них — жены, дети.

— Что это за шум? — спросила Беата.

— Похоже, татары уже в Верхнем городе! — ответил бледный Варик, младший сын Киракоса, которому только исполнилось шестнадцать.

— Василий не пришел… — хмуро сказал Киракос. — Мы будем пробиваться к Воеводским воротам — ты пойдешь с нами.

— Сейчас, только надену шубу. — Беата повернулась, чтобы пойти в свою комнату, но Киракос ее задержал.

— Нет времени. Нам надо уходить очень быстро… — но тут они услышали шум за окном и поняли, что опоздали.

Крики татар, шум битвы ворвались в дом. Входную дверь закрыли на запоры и с внутренней стороны подперли сундуками. Мужчины обнажили оружие, а женщины и дети перешли в дальнюю комнату, словно там было безопасней. Рядом с Беатой находились жены взрослых сыновей Киракоса с детьми от двух до семи лет, две юные дочери двенадцати и четырнадцати лет, жены младших братьев Киракоса с малолетними детьми. Жена Киракоса Тамара осталась с мужчинами и вооружилась коротким копьем.

— Что будем делать, если татары сюда ворвутся? — спросила Беата у жены Бахтияра, следующего по возрасту за Киракосом его брата.

Та достала кинжал из-под одежды:

— Живой я им не дамся! Детей жалко…

Ожидание превратилось в пытку. Женщины шепотом читали молитвы, умоляли Бога о спасении, прижимали к себе детей, надеясь, что они это делают не в последний раз. Время шло, за стенами дома слышался шум битвы, дикие вопли, а возле самого дома ничего не происходило. Начало смеркаться, и у Беаты появилась надежда, что беда пройдет мимо. Она верила: если до темноты ничего не случится, то они будут спасены. Но чуда не произошло…

Раздался сильный стук в дверь, от которого она сотрясалась, но напор выдержала. За ней послышались яростные гортанные возгласы. Младшие из семейства Киракоса натянули тетивы луков, направив их в сторону двери, старшие стояли с обнаженными саблями. Наконец дверь не выдержала и соскочила с петель, в комнату, раскидывая баррикаду из сундуков, ворвались татары. Первые двое пали от стрел, еще двое свалились от ударов сабель, но нападающие, как голова у гидры, возникали все новые и новые, а силы защищающихся таяли, как и их численность.

Услышав шум битвы в доме, жены оставили детей на попечение Беаты и поспешили на помощь мужьям. Она слышала крики на татарском и армянском, звон сабель, хрипы умирающих и стоны раненых. Дети окружили Беату, прижимаясь к ней, а она пришла в отчаяние от чувства беспомощности. Неожиданно бой стих, слышен был лишь топот ног в доме. Дверь распахнулась, и в комнату ввалилось несколько кочевников в белых остроконечных войлочных шапках, в диковинной одежде и с окровавленными саблями наголо. Дети закричали от страха. Первый татарин, заскочивший в комнату, схватил Беату за волосы и, свалив ее на пол, поволок к выходу. Беата ухватилась за его руку, чтобы хоть немного уменьшить боль, к тому же платок сдавливал шею и затруднял дыхание.

— Бенди вар ясир![19] — закричал он бегущим навстречу татарам.

Горница была залита кровью — в бою погибло все семейство армян, мужчины и женщины. Сзади дико закричали дочки-подростки Киракоса — видно, там происходило что-то ужасное. Татарин выволок Беату на улицу, запруженную татарами, снял с пояса кожаный ремень и надел его ей на шею. Вскоре она оказалась в толпе других невольников: женщин, девушек, юношей. Все они были связаны попарно. Напарницей Беаты была молодая девушка в тулупчике, в порванном сарафане, простоволосая, несмотря на мороз, с безумием в глазах. Судя по всему, она воспринимала действительность, как сон.

Пожар в городе набирал силу, и пленников вывели через Иорданские ворота, оставив под охраной дожидаться утра. Под утро мороз стал донимать все сильнее, а одеревеневший кожаный ремень, сдавливающий Беате шею, затруднял движения, когда она пыталась согреться. Внезапно в городе раздался сильный взрыв, а в следующий момент послышались воинственные крики татар — они бросились на штурм замка.

* * *
Василий мучился тяжкими думами о возможной горестной судьбе жены. Он со своими людьми всю ночь сторожил на стене замка со стороны Боричева узвоза и не находил себе места — в темноте внизу прятался дом Киракоса, всего в нескольких десятках шагов, а он ничего не знал о жене. Может, именно в этот момент ей требовалась помощь. И он решил рискнуть. Укрепив крюк с привязанной веревкой, он спустил ее со стены. Приказал Никодиму, которого оставил старшим, как только спустится, веревку поднять наверх, а когда потребуется опустить — он снизу крикнет филином.

Во время спуска рядом укрепленный факел отнесли в сторону, чтобы татары ничего не заметили, и с замирающим сердцем Василий перекинул свое тело через край стены. Склон горы, на который он спустился, был чрезвычайно крутым, и, спускаясь, он не удержался, покатился, остановившись в самом низу. Ночь была полна звуков человеческого горя, скорби, торжества силы, так что его спуск прошел незамеченным. К своему удивлению, он не увидел на улицах празднующих татар, должных упиваться своей победой, грабить и предаваться оргиям. Наоборот, по улице, освещенной лишь отблесками пожара, бушевавшего на Подоле, скрытно, без факелов, прошел большой отряд татар. Все они были в полном боевом облачении, и Василий насторожился, почувствовав: что-то басурманы затевают. Хорошо было бы незамедлительно вернуться в замок и сообщить воеводе об увиденном, но неизвестно, как тот отнесся бы к тому, что Василий самовольно покинул пост.

Василий продолжил путь, стараясь не выходить на освещенные участки, и наконец добрался до дома Киракоса. Входная дверь была выломана, большой двухэтажный дом оказался пуст. Было видно, что степняки в нем похозяйничали и вряд ли там теперь пригодилась бы его помощь, но он вошел в дом. В зале лежали посеченные тела мужчин и женщин семейства Киракоса, сражавшихся до последнего.

«Если бы они проявили храбрость на городских стенах, а не защищая свое жилище, как и многие другие подобные им, то, может, татары и не смогли бы войти в город», — подумал Василий. Собранное для защиты города ополчение оказалось малочисленным и плохо вооруженным. Многие остались в своих жилищах, рассчитывая, что за них будут сражаться другие, но этим не сохранили ни свои жилища, ни жизни, свою и близких.

Василий нашел возле образа Божьей Матери с младенцем огарок свечи, зажег при помощи кресала и начал осмотривать тела убитых, боясь обнаружить тело Прасковьи. В дальней комнате он нашел растерзанные тела младших дочерей Киракоса, над которыми татары поглумились, но тела Прасковьи нигде не было, и это внушало ему хоть небольшую, но надежду.

«Проникнуть дальше в город и отыскать среди тысяч пленных Прасковью, помочь ей?» Это было неисполнимо: проще было найти иголку в стогу сена. К тому же это было смертельно опасно.

Пожар, начавшийся на Подоле, в районе Житнего торга, набирал все большую силу, так что вряд ли татары остались в городе, поэтому Василий решил рискнуть. Но только он собрался выйти из дома, как новый отряд татар появился на улице и расположился неподалеку. Василий понял, что попал в ловушку, так как все окна дома и двери выходили на улицу и оказаться там было подобно самоубийству.

Он лихорадочно обдумывал все возможные варианты, но ничего спасительного не приходило в голову. «Пытаться сейчас выбраться равносильно смерти от татарских сабель; оставаться здесь, если даже меня не обнаружат татары, — значит, подвергнуться другой опасности — утром воевода, обнаружив мое отсутствие и узнав о самоуправстве, разгневается. А наказание во время войны одно — смерть!» Но ему ничего не оставалось, кроме как ждать, что уготовила ему судьба, и молиться Богу.

Не успели куранты на башне, обращенной к Подолу, пробить шесть часов, как вздрогнула земля от сильного взрыва у Воеводских ворот. Ночью татары смогли незаметно подложить пороховые заряды под ворота. То ли охрана башни не заметила приготовлений татар, то ли ее уничтожили ночью умелые татарские лучники — это останется тайной, но мощный пороховой заряд сработал, взрыв повредил башню, и ворота распахнулись. Через них хлынули толпы татарских воинов, сметая все на своем пути. Пушки, стоявшие на башнях, оказались бесполезными против врага, попавшего внутрь крепости. Воевода бросил все имеющиеся силы, пытаясь вытеснить врага, но в это время татары начали штурм со стороны Драбских ворот. Они умело сбивали стрелами уже немногочисленных защитников башен и стен. При помощи штурмовых лестниц добравшись по крутым склонам холма к стенам, татары затем пускали в ход веревки с крюками. Появление врага внутри замковых укреплений посеяло панику, а воевода не успел наладить должную оборону с обеих сторон, и вскоре замок пал. Тучный воевода Ходкевич, его семья, бояре со своими семьями, которые здесь укрывались, были пленены и позже оказались в толпе пленных с тесно охватывающими шеи ремнями.

Ограбив замок, татары его подожгли. Великое множество пленных, взятых в Киеве и его окрестностях, татары погнали на юг. Теперь для них было главным как можно быстрее добраться до степи, чтобы затем доставить добытый «ясир» в Кафу для продажи.

Василий вышел из дома Киракоса, послужившего усыпальницей для всего его рода. Город горел, пожар объединил в единое целое Верхний город, Нижний, Подол, Куреневку. Столб дыма поднимался со стороны Печерского монастыря, горел замок на горе, символ литовского могущества. Из огня, словно прощаясь, пробили в последний раз куранты. Казалось, все живое покинуло этот древний город, помнивший времена своего могущества, когда великие византийские императоры и европейские короли считали за честь породниться с великокняжим домом, правившим единым государством. Объятые огнем, скорбно стояли церкви, уже лишенные золота своих куполов, с разграбленными, оскверненными алтарями. В домах, пожираемых огнем, лежало множество незахороненных трупов. Тучи воронья слетались в покинутый город на трапезу, пожалованную им посреди суровой зимы.

Василий остро ощутил свою вину: не уберег жену, не сообщил воеводе о ночных приготовлениях татар. И вот свершились пророчества апокалипсиса — в этом древнем городе и в его, Василия, жизни. Внезапно сквозь шум расползающегося огня, треск догорающих стропил и крыш до него донеслось конское ржание. Кто-то, невзирая на бушующий пожар, пробивался сюда, больно стегая испуганную лошадь, принуждая ее преступить через страх огня, переданный с кровью от предков.

Осторожность заставила Василия опять спрятаться в доме. Он выглянул из окна и увидел молодого татарина верхом на лошади, а к ее седлу привязана уздечка второй лошади, на которой сидела женщина. И тут он не поверил своим глазам — это была Прасковья, перепуганная, замерзшая, в порванном тулупе и чужом черном платке, но живая и невредимая.

Прасковья сказала что-то на незнакомом татарину языке и указала на дом Киракоса. Татарин спешился, за ним Прасковья. Они привязали лошадей и зашли в дом. Это показалось очень странным Василию — он решил пока не выказывать своего присутствия. Было похоже, что татарин и Прасковья друг друга знают и вернулись с какой-то определенной целью.

* * *
Беата была легко одета и страдала от холода. Таких, как она, было много — полураздетых и посиневших от холода, передвигавшихся с трудом. Но пленник нужен живым, здоровым, иначе его не продашь, и вскоре татары привезли целый воз самой разной одежды, собранной в городе. Прасковье достались тулуп и теплый платок. Пленники не понимали, что происходит, но вскоре густой черный дым, показавшийся над замком, сообщил, что его защитников постигла горестная судьба. Стали прибывать новые партии пленных, и в одной из них она увидела воеводу Ходкевича, связанного за шею одним ремнем со своей женой. Воевода был растерян, убит горем и, шевеля губами, про себя читал молитву. Беате вспомнилась казнь князя Олельковича и надменный вид воеводы, властвующего над жизнью и смертью подданных. Теперь его жизнь и жизнь его семьи зависела от прихотей басурманина. Пленных было многие тысячи, и первые партии, растянувшись узкой цепочкой на сотни метров, уже отправились в путь, в далекую неволю. Беата с напарницей, которая до сих пор не пришла в себя и не проронила ни слова, попали в следующую партию. Под ремнями, попарно соединявшими за шеи пленников числом более сотни, была пропущена длинная веревка, которая крепилась к седлу едущего впереди всадника-татарина, а конец ее находился у замыкающего всадника. По обе стороны колонны пленников следовали верховые, зорко охранявшие ее. Передний всадник что-то крикнул по-тататарски, очевидно очень смешное, потому что ближайшие татары чуть не покатились со смеху, и стегнул свою лошадь. Темп передвижения был выбран очень быстрый, но пленникам пришлось подстраиваться под него, так как они знали, что тормозящих движение колонны ожидает смерть. Беата, пока находилась в толпе пленных, наслушалась рассказов о том, что их ждут ежедневные многокилометровые переходы с редкими остановками на отдых. Кормить их будут сырой крупой, замоченной в воде, и чувство голода будет преследовать всю дорогу, так что в конце пути многие будут готовы есть и падаль. Но самое страшное — это переход через кипчакские безводные степи, где путь подобных караванов на каждом шагу был отмечен костями погибших.

Внезапно взявшая быстрый темп колонна остановилась, и вскоре возле Беаты осадили коней двое татар. Взмах сабли — и ремень, соединявший ее с напарницей, оказался перерубленным. Девушка, до того отрешенная от всего в этом мире, вдруг бросилась бежать в дубовую рощу, видневшуюся в сотне метров от них. Татарин-охранник легко догнал беглянку, и вскоре аркан крепко обхватывал ее туловище с прижатыми руками и она была возвращена в колонну. С Беатой поступили иначе: на ее шее оказалась новая ременная петля, и она послушно последовала за молодым безусым татарином, точнее, за его конем в сторону, противоположную той, куда двигалась колонна. Беата терялась в догадках, так как татарин повел ее не в лагерь, а в другую сторону, и вскоре они скрылись в небольшой балке. Здесь татарин спешился. Беата сжалась, ожидая чего-то страшного.

— Ну что, презренная жрица Велла, госпожа Беата, купчиха Прасковья, похитительница маски Девы, не предполагала, что я тебя найду? Видишь, а я нашла, и должна заметить, что ты мне дорого обходишься!

Татарин говорил на древнем наречии тавров, сверля ее взглядом черных пронзительных глаз, таких знакомых. Теперь Беата их узнала — под видом татарина скрывалась Мара, жрица из ее прошлого.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я здесь для того, чтобы тебя спасти: твою жизнь, свободу, честь. И ты права. Ты знаешь, что мне нужно! Только не говори, что маска Девы потеряна или ты не знаешь, где она. Я тебя убивать не буду — верну обратно в караван и на протяжении всего пути буду следить за тобой, не дам тебе подохнуть. И продавать тебя не стану, а только подарю одному отшельнику, живущему в горах. А знаешь почему? Потому что он болен страшной болезнью, дошедшей сюда из земли франков. Московский князь Иван Васильевич сжигает заживо всех, у кого обнаруживают признаки болезни, хан Менгли-Гирей поступает милосердней — изгоняет их в горы. Ты будешь с ним жить годы, медленно гния изнутри, если раньше не убьешь себя, обрекая на вечные муки в аду.

— У меня с собой маски нет, но я ее спрятала в доме Киракоса в Киеве. Может, татары ее не нашли, когда грабили дом…

— Хорошо, я поверю, но ты знаешь что тебя ожидает, если мы не найдем маску! Я от своих слов не отступлюсь!

Они сделали небольшой крюк, возвращаясь в город. Мара спрятала в укромном месте вторую лошадь, на которую она усадила Беату для ускорения передвижения. Мара ее освободила от петли на шее, но на всякий случай связала руки. За время путешествия из Новгорода в Киев Беата научилась сносно ездить верхом на лошади, но со связанными руками ей было немного страшновато. Впрочем, Мара представляла собой бóльшую опасность, чем падение с лошади. Чтобы сократить путь, а еще потому, что через некоторые улицы горящего города уже невозможно было проехать без риска для жизни, въехали через Кожемяцкие ворота. Проехали мимо разрушенных взрывом Воеводских ворот, затем двинулись вдоль Замковой горы и пробрались до Боричева узвоза, на котором стояли в основном дома добротные, были и каменные. Пожар сюда пока не добрался.

Беата не верила, что, заполучив золотую маску, Мара ее так просто отпустит, но со связанными руками, без оружия ничего не могла сделать — лишь оттягивала время и надеялась на Бога.

Когда они подъехали к дому покойного Киракоса, Мара не согласилась развязать пленнице руки, туманно пообещав:

— Развяжу после. Вначале маска, а затем ты все получишь: свободу, лошадь, возможность ехать куда захочешь.

Эти слова лишь усилили подозрения Беаты. Приближался вечер, начинало смеркаться, и чтобы стало светлее и Беата могла отыскать тайник, Мара разбила слюдяные оконца. Беата ползала на коленях среди убитых, приподнимала тела, приговаривая:

— Мало света! Где-то здесь, должно быть… Где-то здесь… Тогда все было как в тумане.

Мара сама видела, что света, проникавшего через маленькое окошечко, очень мало, а быстро наступающие сумерки предупреждали о надвигающейся темноте.

— Я пойду посмотрю в других комнатах. Надеюсь, найду, что можно зажечь, — решилась Мара. «Куда может деться пленница со связанными руками?» — подумала она и вышла из комнаты.

Беата быстро метнулась к закоченевшему телу жены Бахтияра и вытащила из складок одежды кинжал, который давно уже нащупала. Погибшей он не пригодился — она умерла от удара копьем. Острое лезвие кинжала позволило Беате избавиться от пут, теперь надо было успеть к лошади, перерезать веревку, которой она привязана, и…

— Ты куда собралась? — насмешливо спросила Мара, преграждая ей дорогу и положив руку на саблю, висевшую у пояса. — Думаешь, я настолько глупа? Один раз ты меня провела, но это в прошлом!

Кинжал против сабли не имеет никаких шансов, и Беата поняла, что проиграла. Тут послышался шум позади Мары, та быстро обернулась и увидела Василия, подступающего к ней с обнаженной саблей. Мара выхватила свою саблю и вступила в бой, хотя вскоре поняла, что с ним ей не справиться. Василий наносил короткие рубящие удары, вкладывая в них всю силу, и Мара едва успевала их блокировать. Он беспрерывно наступал, стараясь прижать противника к стенке, лишить маневра, и тогда исход поединка был бы ясен. Когда Василий наносил сбоку очередной удар, Мара рискнула, не стала его парировать, быстро присела — и сабля просвистела над ее головой, сбросив остроконечную шапку и рассыпав густые черные волосы по плечам. Увидев мгновенное превращение татарского воина в миловидную черноволосую девушку, Василий замешкался, и этого Маре было достаточно — она рубанула саблей по предплечью его правой руки. Сабля выпала из раненой руки Василия. Мара выпрямилась и приготовилась нанести беззащитному противнику смертельный удар, но в тот же миг ее словно огнем опалило под левой лопаткой. Она зашаталась и, не выпуская сабли, упала лицом вниз. В спине у нее торчал кинжал, а над ней стояла Беата.

— Вот чертова татарка! — только и сказал Василий, зажимая рану рукой, из-под которой сочилась кровь. — Если бы не ты, то порубала бы она меня, как капусту.

— Она не татарка — она жрица племени тавров. У меня случайно оказалась золотая маска богини Девы из их храма, когда я скрывалась от турок и татар. Она разыскивала меня, чтобы вернуть маску в храм.

— Может, следовало бы ей маску отдать? Хотя жаль — столько золота! — засомневался Василий, который, как и большинство христиан на Руси, признавал многие языческие обычаи. Посмотрев на тело убитой девушки, он заметил: — Впрочем, ей теперь уже все равно.

— Дело не в золоте, из которого сделана маска, — возразила Беата. — Она бы меня все равно не оставила живой. А маска Девы… — Она замолкла и, решившись, сказала: — Она живая! Ее невозможно любить, но невозможно с ней расстаться. В ней скрыта страшная сила, которую ощущаешь, когда ее надеваешь, и от этого становится жутко, словно превращаешься в ее раба. Я чувствую, что мне удалось пережить многие опасности только из-за того, что она всегда была со мной. Благодаря ей ты решил меня спасти, хотя на корабле не обращал на меня особого внимания, благодаря ей словно ослепли воины князя Иоанна, когда мы бежали из Новгорода, — ведь только нам удалось тогда бежать? Благодаря ей мы проделали весь тяжкий путь, подвергаясь смертельной опасности, и остались целы. Если бы Мара не разыскала меня, мы бы с тобой не встретились здесь, а я в караване невольников следовала бы в Кафу. Но Мара нашла меня среди тысяч невольников и этим помогла нам, и все это лишь благодаря маске. Вот посмотри, какая она красивая.

Беата достала из-под одежды золотую маску, которую все это время прятала на себе, и почему-то никому в голову не пришло ее обыскать, словно маска оберегала ее от чужих прикосновений. Она надела маску, и на Василия уставилось золотое чудовище в виде отвратительной бабы с неестественно большими грудями и конечностями-щупальцами. Он посмотрел на свою жену с некоторым страхом, не узнавая ее. «Вот разговорилась обычная молчунья! Нужно избавиться от этого языческого лика — к добру эта маска не приведет». Василий вспомнил, что в детстве видел, как сварили в чане со смолой колдуна, который насылал на людей мор, проклинал их. А женщин-ведьм, обвиненных в колдовстве, топили. Помнил, как одна молодуха плавала в проруби, в ледяной воде, никак не тонула. Убедившись в ее колдовской силе, вытащили молодуху и сожгли… Да и сейчас время неспокойное — вот из Новгорода пришли известия, что там сожгли в клетке на костре духовенство, обвиненное в ереси жидовствующей[20], в увлечении магией и алхимией. А если кто услышит разговоры, которые ведет Прасковья, то ей несдобровать.

Во дворе заржали кони, чувствуя приближение огня, который постепенно надвигался с Подола и уже достиг начала Боричева узвоза. Возвращаться тем путем, каким явились сюда Мара и Беата, было опасно, решили уходить через урочище Гончары, наименее заселенное и пока не тронутое огнем. С сожалением отпустили коней, дав им свободу — авось избегут огненной ловушки, а сами стали карабкаться по крутым склонам Замковой горы, перебираясь в небольшое поселение гончаров, где пожара все еще не было.

Вышли к замерзшему Днепру и там-то решили переночевать, не рискнули переходить его ночью, так как на середине из-за быстрого течения попадались промоины-ловушки, поджидавшие неосторожного путника. Василий наломал сучьев и разжег костер.

— Мне это напоминает нашу первую ночевку после бегства из Новгорода, — произнес Василий, пытаясь справиться с раздражением, переполнявшим его.

«Какие еще сюрпризы из прежней жизни может преподнести мне женушка-молчунья?» — думал он. Полученная рана давала о себе знать, пекла огнем, и это не улучшало настроения.

Беата молча покачала головой и показала в сторону города, на ночное небо, освещенное пожаром. Затем подбросила новую порцию еловых веток, и пламя взметнулось вверх, шишки затрещали в костре. Василий недовольно поморщился.

— Ты помногу не бросай — дров не хватит до утра. Я, наверное, не засну, буду поддерживать огонь — рана не дает спокойствия.

— Пожалуй, я тоже не засну, — сказала Беата, вспомнив, как они обнаженными провели морозную ночь, прижавшись друг к другу, укрытые одеждой, грея друг друга теплом своих тел и любовью.

Да, тогда ей показалось, что она по-настоящему любит Василия, а сейчас она в этом уже не была уверена. Что-то в ней изменилось, она не понимала что — может, страшные события этого дня как-то повлияли на нее?

— Покажи мне маску! — потребовал Василий.

Беата подчинилась, вытащила из-под одежды золотую маску и передала ему. Тот некоторое время молча рассматривал ужасный лик древнего идола.

— Надо избавиться от нее, иначе нам добра не будет. Все, что ты придумала, будто она тебя сохраняла, — это от беса. Это лик дьявола, и его надо уничтожить, а золото нам пригодится. Как думаешь, пламени костра достаточно, чтобы расплавить ее? — И он бросил маску в костер раньше, чем она смогла ему помешать.

Беата, не раздумывая, схватила сучковатую палку, ожидающую своей участи быть сожженной, разгребла горящие дрова и достала маску. Она оказалась неповрежденной, лишь немного запачкалась, и Беата бережно протерла ее. Василий недовольно следил за ее действиями.

— У нас на Руси жены неукоснительно выполняют то, что решает муж! Придем в посад, там я обязательно этого ирода расплавлю! А золото нам пригодится. Тяжело нам будет — Киев обезлюдел, не один год пройдет, пока он наберет силу. Теперь, чтобы торговать, нам надо будет ехать значительно дальше. Ничего — мне не привыкать начинать все заново.

Беата спрятала золотую маску под одежду. Василий зло рассмеялся:

— Ты ее куда хошь засунь, а если я сказал, что расплавлю, то так и будет. Нечего этому идолу-бабе на свет белый зыркать. А хочешь, я мастера найду, отольет он тебе из золота украшения разные? Хотя от бесовского золота добра не жди. Молчишь, обиду затаила? Запомни: на обиженных воду возят!

Беата легла возле костра на подготовленное ложе из еловых веток и закрыла глаза. Василий сидел рядом, прислонившись спиной к дереву, обдумывая предстоящие дела. У него осталось серебро, которое дал ему покойный Киракос за спасение семьи, и он решил: половину потратит на дела богоугодные, не один раз помянет Киракоса и всю его родню — жаль, не знает, как звали всех членов его рода, истребленного татарами. Срубит церквушку у себя на посаде — часовенка уже стоит, — священника пригласит, глядишь, и населения прибавится. Здесь больше вольности, чем на земле московской, — там разрешено переходить лишь на Юрьев день, а здесь — когда пожелаешь. А о нем молва хорошая идет в этом крае — народ к нему потянется. С простыми людьми проблем не будет — мастеров бы умелых побольше найти. И золотишко из маски будет кстати! Много дел он задумал свершить, и все они требуют средств. Василий незаметно для себя задремал.

Проснулся от холода — костер начал затухать. Последнее, что он успел увидеть, — золотого ирода, отблескивающего в свете костра, занесшего над ним руку с кинжалом.

«Да это же…» — пронзила мысль за мгновение до того, как кинжал вошел в сердце.

Рассвет застал Беату рыдающей, стоящей на коленях перед телом мертвого Василия, уже окоченевшего. В пяти шагах от нее валялась золотая маска. Она не помнила, как все это произошло, пришла в себя с окровавленными руками, с золотой маской на лице, возле тела убитого ею мужа. Беата с отвращением сорвала маску и отбросила подальше, но уже ничего не могла изменить — не повернуть время вспять. Она попыталась выкопать кинжалом могилу, но замерзшая земля не поддавалась. Единственное, что она смогла сделать, — это прикрыть ветками тело, а сверху набросала снега.

Беата решила попроситься в ближайший католический монастырь послушницей, чтобы в дальнейшем принять постриг, стать монахиней, но прежде направилась в выстроенный Василием посад, взяла людей и вернулась за телом мужа. Дикие звери все же добрались до спрятанного тела и сильно его изуродовали. На ночь тело оставили в недавно срубленной часовенке — мог ли догадываться Василий, когда задумывал ее поставить, что для себя старается?

Беата послала в разные концы посыльных со строгим наказом найти священника, пообещав за это щедрую награду, — ведь не могли же все сгинуть от басурман?! На себя наложила добровольное наказание — находиться у гроба мужа до тех пор, пока не приведут священника, сколько бы для этого не потребовалось дней и ночей.

С замирающим сердцем Беата осталась одна у гроба при свете свечей. Удивительным было то, что зверье, истерзав его тело, не тронуло лицо. Полученных увечий не было видно под одеждой, а чисто вымытое лицо с подвязанным косынкой подбородком стало безмятежно спокойным, отрешенным от всего земного. Она пала перед гробом на колени и при колеблющемся свете свечей стала читать молитвы, какие только помнила. Древнегреческий смешивался с латынью, но это ее не тревожило — ведь Бог один, и только сами люди виновны в искусственном разделении веры. Она не отводила взгляда от его лица, и ей показалось, что безмятежность сменила маска суровости. Она бы не удивилась, если бы он на мгновение ожил, чтобы покарать ее своей десницей и вновь упокоиться, даже в глубине души ожидала этого. Но мщение все не свершалось, и в этом была высшаясправедливость: мука душевная сильнее и дольше, чем миг физической кары.

Целую ночь она плакала и молилась у его гроба, а затем решилась — тайно спрятала золотую маску под его изуродованным телом, как бы прося у него этим прощения и одновременно избавляясь от сатанинского лика. Видно, ее мольбы дошли до неба, так как уже на следующее утро привезли монаха, чудом выжившего при разграблении Печерского монастыря, и тот прочитал заупокойную над свежей могилой Василия. Его похоронили возле часовни, дав начало кладбищу. На девятый день Беата, никому ничего не сказав, ушла, взяла лишь немного серебра на дорогу, а оставшееся решила принести в дар монастырю, в котором примет постриг.

Через две недели блужданий она нашла приют в женском монастыре католического ордена Сестер Непорочного Зачатия Девы Марии, но уже через неделю поняла, что монашкой ей не быть — она носила ребенка Василия. В посад она не вернулась, а так и осталась в монастыре, не гнушаясь никакой черной работы. У нее родился мальчик, которого она также назвала Василием, мечтая, что он выберет духовную стезю. Но ее надеждам не суждено было исполниться — шестнадцати лет от роду он сбежал из монастыря, выбрав себе долю воина.

Беата приняла постриг, взяв имя Анна-Мария, и увидела сына лишь через тридцать лет, будучи тяжело больной. Она имела с ним долгий разговор с глазу на глаз, после чего он вскоре уехал. Через два дня сестра Анна-Мария умерла и была похоронена на монастырском кладбище.

* * *
Мара, придя в сознание, с трудом выползла из дома — ее тело было чужим, она ослабела от потери крови. С Подола надвигался пожар, который был уже близок, охватывая дом за домом на Боричевом узвозе. По улице метались ее кони, они ржали от страха, раздували ноздри и бешено вращали глазами. Мара собрала все оставшиеся силы и поднялась, борясь с ужасной болью в спине, удивляясь тому, что еще жива. Но жажда жизни заставляла ее бороться до конца.

«Умереть было бы просто — труднее жить ради мести, ради возвращения маски богини Девы, ради чего погибли последние соплеменники, даровав мне одной жизнь, ради моей дочери, рожденной от вождя Тиурга». Свистом ей удалось подозвать своего верного Куюка, и на нем она вырвалась из пекла. Она поскакала в Верхний город, где пожар шел на убыль, так как там дома стояли не так плотно, как на Подоле. Дальнейшее она помнила смутно, а потом сознание покинуло ее.

Пришла в себя в низкой землянке. Бородатый мужчина большого роста о чем-то горячо спорил с монахом — маленьким, сухоньким, с длинной седой бородой и такими же волосами.

— Где я? — спросила она по-гречески, и, как потом узнала, этим спасла свою жизнь.

Ее нашел возле Козиного болота, недалеко от Крещатицких ворот, отец Феодор. Рядом с ней стояла ее лошадь. Отец Феодор погрузил ее на лошадь, которую под уздцы привел к землянке Степана, где нашел приют после разгрома Никольско-Пустынного монастыря. Увидев на Маре татарскую одежду, Степан хотел оставить басурманку поганую околевать от холода и ран, ни на какие христианские доводы человеколюбивого отца Феодора не соглашаясь. Услышав греческую речь, отец Феодор попросил Степана подождать, пока он расспросит девушку. Мара, смекнув, как себя вести, рассказала выдуманную историю, будто она родом из Лигурии, вместе с мужем-купцом гостила на генуэзском дворе, когда случилось нападение татар. Двор разгромили, но мужу удалось ее переодеть в татарина, чтобы спасти, а сам он погиб. Она, раненная, чудом выбралась из горящего города. Ее истории поверили, и отец Феодор занялся ее лечением — поил отварами разных кореньев, прикладывал травы на рану, и Мара пошла понемногу на поправку.

— Жизнь для человека — таинство, Божий дар, — любил приговаривать отец Феодор. — Надо жить ради самой жизни, ценить все, что она дает: хоть радость, хоть горе.

Через месяц она смогла понемногу выходить на воздух, но была очень слаба, чтобы снова отправиться на поиски Беаты, скрывающей у себя золотую маску.

Несмотря на страшный разгром, который учинили татары в городе, казалось, уничтожив все живое, жизнь стала понемногу возвращаться. Некоторые успели покинуть город еще до штурма, другим удалось спрятаться, избежать полона и смерти. Тысячелетний Киев проявлял невероятную живучесть, вновь наполнялся людьми, они отстраивали дома, ликвидировали последствия пожара. Правда, это было делом не одного года.

Сожженный дотла Никольско-Пустынный монастырь не оправился от страшной беды, его обитатели частично погибли, а частично были угнаны в неволю. Те монахи, которым чудом удалось избежать этой участи, переходили в другие, постепенно возрождающиеся монастыри. Отец Феодор нашел себе пристанище в пещерах Китаевского монастыря, но продолжал изредка навещать Мару, приносил лечебные отвары. Маре пришлось жить в землянке отшельника-старообрядца Степана, отгородив угол ситцевой занавеской, так как другого пристанища не было. Отношения со Степаном у нее не сложились с момента ее появления в землянке: они молча сосуществовали, а время от времени Мара замечала, что он сердито на нее смотрит. После того как отец Феодор перешел в монастырь и они остались вдвоем, Мара почувствовала, что обстановка стала накаляться, но не могла покинуть это жилище, не узнав, где скрывается Беата.

Как только Мара немного окрепла, она стала ходить в город, понемногу отстраивающийся — леса вокруг него хватало. За время болезни она немного выучила местный язык, но старалась вслух не говорить, боясь выдать себя, а больше слушала. Вскоре ее старания увенчались успехом: от отца Феодора услышала рассказ о посаде на реке Припять, где после смерти мужа заправляет всем его жена, обращенная в православие чужеземка-латинянка, и стала собираться в путь.

Увидев ее приготовления, Степан нелюбезно поинтересовался:

— Уж не собираешься ли ты покинуть меня?

Получив утвердительный ответ, он стал нервничать, но Мара приняла это как нетерпение избавиться от нее. Коня у нее давно не было — пришлось продать, чтобы как-нибудь прожить, поэтому решила уйти ранним утром, так как дорога ей предстояла неблизкая.

Ночью на нее, сонную, навалился Степан и стал душить, дико выпучив глаза.

— Меня не проведешь — басурманка ты! Думаешь сбежать от гнева Господня, после того что натворила со своим неверным племенем?! Я есть руки Господа и от его имени сужу! — хрипел он. — Сука ты — меня все время искушала, приходя на ум даже во время молитвы!

Мара, задыхаясь, ворочалась под грузной тушей староверца, не в силах ничего предпринять, и сознание начало постепенно покидать ее. Вдруг Степан разрыдался и отпустил ее шею — она закашлялась, жадно вдыхая воздух.

— Не могу я тебя убить — люба ты мне! Глаз не могу от тебя отвести — смущаешь ты меня, волю Господа не в силах выполнить! Дьяволица ты — но мне люба! С тобой не боюсь и геенны огненной!

— Ты мне тоже люб, Степан! Не от тебя хотела уйти — а от себя скрыться! — промолвила Мара, чувствуя, как с возможностью дышать постепенно возвращаются к ней силы.

Степан от ее слов обезумел, рванул рубашку на ней и набросился на ее тело…

Когда Степан устал и отвалился от нее, она произнесла:

— Хочу воды напиться, могу и тебе принести в ковше.

Степан согласно замычал, с вожделением глядя на ладную, крепенькую фигуру обнаженной девушки, скользнувшую в темноту, и вновь желание начало просыпаться в нем. Мара поднесла к его лицу ковш, но не успел он напиться, как тонкое лезвие кинжала пробило его горло, заставив захлебнуться кровью. Мара оделась и отправилась в путь.

По дороге она размышляла: богиня Дева уже два раза спасла ей жизнь, но, возможно, терпение богини может иссякнуть, не захочет она спасать бывшую жрицу, которой никак не удается вернуть похищенную священную маску Орейлохе. А если это случится, произойдет непоправимое — не выполнит она приказ вождя Тиурга, а ее маленькая дочка, носящая такое же имя, как и она, — Мара, оставленная на попечение одной греческой семьи, никогда не узнает, что в ней течет кровь тавров. Поэтому, попав в посад и узнав о таинственном исчезновении вдовы хозяина, она не стала больше искать Беату, сразу отправилась обратно в Крым, к дочке. Дальняя дорога заняла у нее больше месяца, но когда она наконец обняла свою дочку, то уже знала, что под сердцем носит новую жизнь, оставленную ей на память насильником Степаном.

Вновь на поиски маски Орейлохе Мара отправилась, когда старшей дочери исполнилось пятнадцать лет и она переняла большинство магических знаний жрицы. На ее попечении остались младшие дети, которых к тому времени было уже пятеро: три девочки и два мальчика. Вне зависимости от того, кем по национальности были их отцы — славянами, греками или татарами, — все они были воспитаны как тавры. И никто из их отцов не заслуживал того, чтобы, дав жизнь, самому остаться живым.

Но и на этот раз поиски закончились безрезультатно — Беата, а с ней и маска Орейлохе словно провалились сквозь землю. На месте заложенного Василием посада теперь было целое поселение, и уже мало кто вспоминал о самом основателе и его жене-латинянке, исчезнувшей неизвестно куда, бросив все нажитое. Но Мара была уверена: маска богини рано или поздно даст о себе знать, если не при ее жизни, то при жизни ее детей или даже детей их детей. Поэтому, вернувшись, она сделала все, чтобы ее дети не забыли о своем таврском происхождении, сохранили язык, веру и знания, всегда помнили о своем предназначении, о наказе вождя Тиурга и это передали своим детям.

Она спокойно умерла в преклонном возрасте, зная, что миссия, которую ей поручил вождь Тиург, пусть со временем, но будет выполнена.

8 Квартира

— Ирина, тебя Маша к телефону! Подойдешь или тебе принести трубку? — строгий голос мамы ворвался в ее сон.

Она давно приметила: если мама называет ее Ириной, а не Ирочкой, то это к домашнему конфликту.

— Какая Маша может быть, когда я так безумно хочу спать? — проворчала она тихонько, натягивая на голову подушку, как будто это могло спасти от гнева мамы. Та незамедлительно вошла к ней в комнату и произнесла недовольным тоном:

— Ира, ответь Маше, а потом мы с тобой поговорим. Хотя ты себя считаешь достаточно взрослой, но твое поведение… Дима спокойный, хороший парень — я вчера говорила с ним по телефону. Он еще ничего не рассказал своей маме и вечером ждал от тебя звонка. Я прождала тебя до часа ночи, то и дело звонила тебе на мобильный, который то был вне связи, то ты просто не отвечала. Своими выбрыками ты доведешь меня до инфаркта. И отца тоже. Где ты была? — Мама сняла подушку с ее головы, увидела пирсинг и все остальное — раздался дикий вопль ужаса. Она выронила телефонную трубку, мягко упавшую на пушистый коврик. — Кто с тобой ЭТО сделал? Боже, мне сейчас станет плохо! Отец, подойди, посмотри, что со своим лицом сделала твоя любимица! Она превратила себя в негритянку! Хуже — в папуаску!

Сон мгновенно улетучился, и Ира, изогнувшись с ловкостью обезьяны, достала трубку с коврика. Помахала рукой, прося маму выйти из комнаты, мол, потом, после разговора, готова предстать перед семейным судом. В коридоре раздалось шарканье тапочек — это папа спешил на зов мамы. Она выпорхнула из комнаты ему навстречу и лишь для видимости прикрыла дверь, оставив небольшую щель. Ира не поленилась, вскочила с кровати и плотно закрыла дверь.

— Машка, ты меня подставила! — возмущенно заявила Ира в трубку. — Благодаря тебе маман увидела мой пирсинг. Кто тебя просил звонить в такую рань?

— А ты предполагала, что будешь передвигаться по квартире в шапке-невидимке и тебя мама не заметила бы? Что ты себе думала, когда устраивала весь этот кошмар? Мне Софа еще ночью позвонила — видела тебя на дискотеке. Не буду тебе пересказывать все, что она говорила, но ты поразила ее воображение! Подчеркивать индивидуальность здорово, но не таким образом. Поэтому не перекладывай свои проблемы с окучерявленной головы на здоровую, — ехидно заметила Маша.

— Я бы хоть сегодня утром нормально выспалась, — пробурчала Ира, уже полностью проснувшись. — А теперь предстоит выслушивать домашние разборки с больной головой.

— Ира, я звоню не по этому поводу. Помнишь, о чем мы вчера договорились?

— Нет, — честно призналась Ира. — Для меня недоспать — это хуже, чем… — она задумалась, чтобы привести сравнение пострашнее, — прийти на вечер-гулянку в одинаковом с тобой наряде.

— Спасибо, но это, слава Богу, невозможно, — сухо прокомментировала Маша и вернулась к сути вопроса. — Как ты знаешь, я сегодня после обеда уезжаю с Сашей в Египет на десять дней. Дома у меня остается на хозяйстве кот Тигрис. Его нужно кормить и все прочее. Цветы поливать. Я вначале договаривалась об этом с Зоряной, но вчера вечером она сообщила, что тоже уезжает. Словом, меня подвела… Остаешься только ты, хотя, если честно, у меня все это время будет на душе неспокойно. Ты можешь пообещать, что все будет в порядке: кот не умрет от голода, цветы не завянут, а на квартиру не свалятся стихийные бедствия? Что не будешь там проводить «полномасштабные» пати, от которых соседи сойдут с ума?

— У тебя есть другой выход? — поинтересовалась Ирка, окончательно проснувшись.

— К сожалению, нет, — призналась Машка, но тут в ее голосе зазвучала надежда: — Но может, у Александра есть — у него друзья все такие уравновешенные, как и он сам.

— Машка, не дури! — взвилась Ирка. — Я присмотрю за твоим котом Бегемотом…

— Тигрисом, — поправила Маша.

— Хоть львом! Мне все равно. Ты хочешь отдохнуть — я тоже, от родителей. Достали! Хочется тишины, уединения. Может, изредка с кем-нибудь фужер шампанского… Когда захочу, а не тогда, когда есть возможность. В общем, сваливай спокойно — все будет в полном ажуре, не волнуйся.

— Если бы не безвыходное положение… — вздохнула Машка. — Давай приезжай поскорее — я тебе должна все рассказать, где что.

— Не слышу восторга в твоем голосе… — начала было Ирка, но осеклась. — Да не волнуйся, Машка, — все будет в порядке. Скоро буду. Готовь шампанское за отъезд. До встречи.

— Жду, — Маша вздохнула. — Не позже чем через два часа будь у меня. Я все покажу и расскажу. Выпьем на дорожку шампанского — и гуд-бай. — И повесила трубку.

За дверью послышалось шуршание, она распахнулась, в комнате появились мама со скандальным выражением лица и папа в полосатом халате, с недобритой левой стороной лица.

— Подслушивали! — разозлилась Ирка и сама ринулась в бой.

Взаимные препирательства по силе высвобождаемой энергии походили на морской бой. Мама била бортовыми залпами, громко, но неэффективно, потому что Ира умело лавировала и поражала цели одиночными, но очень точными выстрелами. Папа напоминал собой санитарный корабль: к его помощи то и дело обращались то Ира, то мама, но из-за сильного волнения он держался в стороне. Когда боезапас у мамы закончился, она попросила перемирия. Ира милостиво согласилась, не настаивая на полной капитуляции. После выигранного боя настроение у Иры улучшилось. Она включила музыку в тех децибелах, к каким приучала соседей снизу на протяжении последних двух лет, и стала собираться к Машке.

В результате домашнего столкновения Ира отвоевала себе право пожить в Машиной квартире, но при условии обедать дома и по вечерам звонить. Торжествующая Ира стала собирать вещи для автономного проживания, решив Диме не перезванивать. «С какой стати? Разве я устроила скандал? Ничего, милок, сам через пару дней приползешь на коленях вымаливать прощение».

У Маши было менее радостное настроение: зная не понаслышке, какой у подруги вздорный характер, оставлять ее в своей квартире явно не хотела. Но кот Тигрис!

Летом, после пережитых безумных приключений в Крыму, мама, зная, что все быстро забывается, изобрела своеобразный метод привязывания ее к дому. Она не поверила клятвенным заверениям дочери, что больше такое не повторится, и в переходе купила маленький пушистый комочек тигристой расцветки — темные пятнышки на серо-буром фоне. Теперь Маша была обязана заботиться о подрастающем коте, что ей доставляло немалое удовольствие, особенно когда тот в ночной час пробирался на ее грудь и устраивался там калачиком, даря тепло своего тела, или с деловым видом делал ей лапками «массаж». Хочешь не хочешь, но она должна была его обеспечить разнообразным двух- или трехразовым питанием и гигиеническим песком. Кот оказался педантом, проводил каждую процедуру в строго отведенное время, тут же по-кошачьи наказывая Машу за несоблюдение графика: использовал в качестве туалета туфли, а то и постель. Теперь мама даже в свое отсутствие была абсолютно уверена в соблюдении распорядка дня дочерью: Маша должна была рано утром проснуться в собственной постели, чтобы вовремя накормить кота, и ни в коем случае не прийти домой поздно.

За шесть месяцев кот вырос в настоящего красавца внушительных размеров, вызывающего восхищение, и тут у него проявилась самая отвратительная черта характера — он оказался ревнивцем. К тому времени у Маши завязались серьезные отношения с Александром, которому Тигрис даже давал себя иногда погладить. Но когда Александр остался у нее ночевать и они, полные сил и желаний, стали заниматься любовью, не заботясь ни о собственных голосовых связках, ни о сне и спокойствии соседей за стенкой, Тигрис себя показал. Он с вздыбленной шерстью ворвался в комнату, когда возбужденная Машка кричала в ожидании оргазма под истекающим потом, напружинившимся Александром, и прыгнул тому на спину. В таком состоянии парня могла отвлечь только ужасная боль, разрушившая все удовольствие и заставившая его с диким воплем соскочить с Машки. Минут через пятнадцать объединенными усилиями им удалось выгнать шипящего разъяренного кота за дверь, но спина у Александра оказалась серьезно израненной когтями, и Маше пришлось помучиться, останавливая кровь, обрабатывая раны перекисью водорода, заклеивая их пластырем. Теперь если им приходилось заниматься сексом, то только закрывшись в комнате на замок и стараясь сильно не шуметь. За дверь всегда первой выходила Машка, а за ней Сашка, вооруженный заранее приготовленной шваброй. Тигрис мрачно наблюдал за ним, терпеливо выжидая, когда тот совершит ошибку и представится возможность его атаковать.

Ненависть к Александру Тигрис перенес на весь род мужской, поэтому позволить жить в квартире кому-либо из его друзей мужского рода, обитающих в общежитиях, даже речи не могло быть. К Ирке кот относился нейтрально: она его не замечала — он ее не трогал.

* * *
Желание получить квартиру в полное распоряжение, пусть и на небольшой срок, сделали Иру пунктуальной, и она уложилась в отведенное ей время. Ровно через два часа после разговора с Машей она подошла к девятиэтажному дому на бульваре Давыдова, по-хозяйски набрала код и зашла в подъезд. Она много раз приходила в гости к Машке, но сейчас ее переполняли другие чувства — она шла в свой временный дом, где будет единовластной хозяйкой, пусть и непродолжительное время. Придирчиво осмотрела разрисованную кабину лифта, перед тем как нажать на кнопку шестого этажа.

— Ну наконец ты соизволила появиться! — энергично выпалила Машка, открыв дверь.

Посреди гостиной стояли два громадных чемодана и несколько туго набитых пакетов. Рыжеглазый блондин Саша сидел на диване, тоскливо уставившись на груду вещей, которую ему предстояло тащить в аэропорт, при этом стараясь не выпустить из зоны внимания кота, крутящегося неподалеку.

Квартира у Маши была двухкомнатная, стандартной планировки семидесятых годов. В ней она была прописана с мамой и отчимом, которые сейчас отсутствовали по причине длительной командировки в отдаленные нефтеносные края. Они были геологами.

Маша вкратце проинструктировала Иру и предъявила ей толстого кота Тигриса в шикарной шубке. Кот с чувством превосходства посмотрел на Иру. Во взгляде его томных выразительных глаз, обведенных темными кругами, словно накрашенных, читалось: еще посмотрим, как ты будешь справляться со своими обязанностями. Кот устроился на подоконнике и стал смотреть в окно. Маша выполнила обещание — достала из холодильника «Крымское игристое», и вскоре в тонкостенных фужерах запузырилась ароматная красная жидкость. Через полчаса пришло такси, и Иру оставили одну в квартире с недопитой бутылкой игристого.

Она сразу ощутила одиночество в тишине пустой квартиры, не зная, чем заняться. Резко разрушила тишину, включив телевизор, DVD-плеер, поставив сборник клипов, и настроение начало подниматься, даже попыталась взять Тигриса на руки. Но тот, вспомнив свое тигриное происхождение, страшно зашипел, показал клыки и спрятался под двуспальной кроватью. Несмотря на музыку, несущуюся на полную мощь из колонок, заставляющую все вокруг вибрировать, в квартире Ире стало скучно, но и на улицу не тянуло. Она уменьшила громкость и сделала несколько звонков по телефону, но неудачно. Несмотря на субботу, а может, именно поэтому, все были чем-то заняты, и их планы не смогла изменить одинокая Ира со свободной квартирой. В который раз за последнее время в мыслях возник Дима, требуя от нее толерантности и терпимости, и она засомневалась, кому звонить: Диме — потому что хотелось, или Илье, которому обещала?

Неожиданно раздался звонок городского телефона. Поднимать трубку Ира сначала не собиралась, но, вспомнив полученные инструкции от Маши, встала и подошла к телефону. Хозяин очень приятного баритона поздоровался и захотел пообщаться с Машей. Ира радостно сообщила, что Маша уехала и будет не раньше чем через десять дней. На другом конце линии возникла тишина, и она уже думала повесить трубку, так как предположила, что собеседника разбил апоплексический удар от столь неожиданного и ужасного известия. Но голос вновь возник и, не маскируя тревожных интонаций, поинтересовался, с кем разговаривает — уж не с сестрой ли Маши? Ира чистосердечно призналась, что является ее ближайшей подругой — ближе не бывает, а сестры у Маши нет. По крайней мере, пока.

— А меня зовут Владлен Петрович, очень приятно с вами познакомиться, — сообщил голос. Похоже, мужчина успокоился и взял себя в руки. — Я знакомый Маши по Крыму. Археолог.

Ира вспомнила рассказы Маши о Судаке, о ее безумных приключениях. В них фигурировал какой-то археолог, и Маша, когда упоминала о нем, почему-то краснела.

«Знаем, каковы возможные причины девичьего румянца».

— Мне тоже очень приятно, — отозвалась Ира и чуть было не выпалила: «А чего надо?!» Но вместо этого чинно спросила: — Чем-то могу помочь?

— Можете, — сразу обрадовался голос. — Я сегодня уезжаю за границу, в командировку. В Киеве проездом. Это произошло несколько неожиданно — я буквально из одной командировки в другую. Мои приятели, проживающие в Киеве, оказались в отъезде, Маша, как выяснилось, тоже. А мне надо оставить некоторые вещи, которые могут только помешать в поездке. Не могли бы вы взять на сохранение небольшой пакет, а потом передать его Маше — думаю, у нее не будет возражений?

— Нет проблем, если это не бомба. Желательно встретиться до восемнадцати часов — потом я буду занята.

— Премного благодарен. Я думаю, это произойдет в самое ближайшее время. И вечером вы будете свободны. Если не возражаете, я бы лучше подъехал к вам на квартиру, потому что встречаться, когда мы не знаем друг друга в лицо, весьма проблематично.

Предложение было заманчивым — не надо никуда ехать, но Иру стали одолевать сомнения-подозрения: а вдруг это только повод, чтобы проникнуть в квартиру? Правда, ничего особенно ценного в ней не было, но с другой стороны… Ира замешкалась в принятии решения.

— Наверное, нам лучше встретиться на улице, — сказала она неуверенно.

— Я понимаю ваши сомнения, — заулыбался голос. — Попробую дозвониться до Маши по мобильному телефону, если она еще в зоне связи, — и он отключился.

Ира пошла в кухню, включила электрочайник, намереваясь угоститься кофе, так как нашла только растворимый. Тут ожил мобильный телефон, и это оказалась Машка.

— Ирка! — закричала она. — Я уже в самолете, и надо мной стоит стюардесса с грозным требованием отключить мобильный. Владлен мой друг — окажи ему полное содействие, — все, что он захочет. Пока. Целую. Жди, он скоро будет у тебя.

Сразу же зазвенел домашний телефон. Все тот же мягкий, завораживающий голос поинтересовался:

— Маше удалось дозвониться?

— Удалось. Получила указание ни в чем вам не отказывать.

— Так уж ни в чем? — вновь рассмеялся Владлен Петрович.

— Я ожидаю вас, — официальным тоном произнесла Ира, направляясь к зеркалу, чтобы посмотреть, все ли в порядке с внешностью. — Как добираться сюда, знаете?

— Адрес знаю, и уже сориентировался по карте. Скоро буду.

Повесив трубку, Ира пошла в кухню, сделала большую чашку кофе и решила убить время до его прихода, путешествуя по телевизионным каналам.

* * *
Заиграла мелодия звонка, и Ира направилась к двери. По дороге постаралась представить себе внешне этого Владлена Петровича. Голос у него очень приятный, но, наверное, и только. Скорее всего, маленького роста, с округленным брюшком сорокалетних, с заметной сединой в волосах, возможно, вечно чего-то ищущий холерик. Но здраво рассудила, что Машка на такого не запала бы.

«Ну почему я считаю, что у нее с ним был роман?» — подумала она, открывая дверь.

На пороге стоял крупный загоревший мужчина, будто явившийся из вечного лета, с убаюкивающим взглядом светлых глаз и черными как смоль волосами. Его мужественное лицо было открытым и по-мужски красивым. В нем было что-то и от актера Лундстрема, и от Никиты Михалкова в образе Сергея Сергеевича Паратова в фильме «Жестокий романс». Да, такой мог закрутить голову Машке под жгучим крымским солнцем — в этом Ира не сомневалась.

— Здравствуйте, Ирочка. Я Владлен Петрович. Можно войти?

Слегка растерянная Ира посторонилась и впустила мужчину в квартиру. Не переставая что-то рассказывать, интересное, но не задерживающееся в памяти, он обследовал всю квартиру, словно ему предстояло здесь жить, и, похоже, остался удовлетворенным осмотром. Устроившись в гостиной на диване, он достал из сумки, висевшей на плече, довольно тяжелый пакет из плотной бумаги, обвязанный веревкой и запечатанный двумя сургучными печатями. Эти печати поразили Иру больше всего, так как она их видела разве что только в фильмах советского периода.

— Чашечку кофе? — предложила Ира, приняв в руки тяжелый сверток и сразу отправив его на нижнюю полку «стенки», к фотоальбомам.

— С удовольствием, — согласился Владлен Петрович, проводив сверток взглядом, но, посмотрев на часы, вздохнул. — К сожалению, время неумолимо бежит, а еще надо добираться до аэропорта. В другой раз, если предложение останется в силе.

— Как хотите. Вода уже горячая, а кофе растворимый.

— На ходу пить кофе — это кощунство. Употребление этого напитка — своего рода ритуал, церемония, которая занимает определенное время. Если разрешите, то по приезде обязательно вас угощу настоящим кофе и церемонией. Если не будете возражать.

Владлен Петрович взял Ирину руку и, слегка прикоснувшись губами к тыльной стороне кисти, направился к выходу. Она только успела спросить:

— А далеко уезжаете?

— В Судан. Очень интересные раскопки, займут не менее двух месяцев. До свидания. — И он поспешно скрылся за дверью.

«Да… Сплошная галантность, — подумала Ира. — Ему за сорок, не меньше. Среди нынешнего поколения таких днем с огнем не сыщешь. Интересный тип…» Она пошла в кухню и сделала себе вторую чашку растворимого кофе, но не получила от него удовольствия. Ей захотелось настоящего, заварного, и церемонии.

«Что же может быть в пакете, который он оставил? — рассуждала Ира, мучаясь над чашкой с кофе. — Довольно тяжелый, явно не книга. Маловероятно, чтобы там было что-то ценное — чего бы тогда он оставлял его Машке? А если не ценное, то зачем эти странные печати? Явно для того, чтобы нельзя было заглянуть внутрь».

Вскоре Ира переключилась на ближайшие планы — на вечер: «Дима или Илья?» И как бы в ответ на ее мысли зазвонил мобильный телефон.

— Ириша, привет! — услышала она голос Вадима. — Звонил тебе домой, а твои «предки» сообщили, что ты у подруги. Машка — это коротко остриженная рыжая с голодными глазами?!

— Нет. Высокая эффектная брюнетка с длинными волосами, на которую ты чуть было не набросился при знакомстве, и если бы не мое присутствие, то неизвестно, чем бы все закончилось.

— Ты все видишь в неверном свете, тем более это было так давно… Неужели ты меня ревнуешь?

— Не дождешься, пусть твоя суженая-ряженая мучается подобной дурью! Рассказывай, что ты хотел мне сообщить?

— Беру шампанское, сопутствующий товар и лечу к тебе. Какой адрес твоего нынешнего обиталища?

— Что — опять твоя благоверная укатила в командировку и ты вольный как ветер? А я сквозняков боюсь!

— Давай адрес — я ведь по мобиле говорю.

— Адрес простой — Киев, до востребования, подробности по 09. Понял?

— Слышал эту шутку. У тебя нет желания меня увидеть?

— Представь себе — нет. После нашей последней встречи на продолжение предлагаю не рассчитывать.

— Хорошо, не хочешь пригласить в гости, тогда давай встретимся в городе.

— Программа вечера?

— Есть интересная штучка, только недавно открылась — «Царь».

— Царь? Что это такое? — заинтересовалась Ирка.

— Тебе понравится — это клуб, который имеет свое оригинальное лицо. В семь, на станции метро, где в прошлый раз? Подходит?

— Еще не знаю — подходит или нет. Смотри только, если ты задумал что-нибудь темное, тебе несдобровать! — предупредила Ирка.

— Мои намерения чисты и прозрачны. Увидимся!

— Бай-бай! — и Ирка отключилась.

С Вадимом она случайно познакомилась летом в кафе. Он сумел ее увлечь на некоторое время, но потом выяснилось, что он живет в гражданском браке с одной начинающей фотомоделью. Собственно, на это Ирке было глубоко наплевать, но Вадим был из породы законченных ловеласов, которые раздевают глазами всех проходящих девушек, собирают коллекцию телефонных номеров всех, с кем только и перебросился парой слов. Единственное его достоинство, из-за которого Ира его терпела, — он умел сделать встречу по-настоящему интересной, вытаскивал ее на «забойные» вечеринки, тусовки, знакомил с неординарными личностями, всегда был в курсе последних событий в городе, так как работал штатным журналистом в одной из столичных газет.

Времени до встречи было еще много, так как она решила не идти домой переодеваться, а остаться в джинсах и топике. Вряд ли для клуба даже с многозначительным названием «Царь» потребуется вечернее платье, иначе Вадим предупредил бы.

Ира зашла в ванную и начала набирать воду в угловую акриловую ванну с гидромассажем и аэрацией. Ванна была гордостью Машиной мамы, которая могла лежать в бурлящей воде часами. Маше, наоборот, больше нравилась душевая кабина, так как душ, по ее мнению, бодрит, а ванна расслабляет, но в итоге победила мама. Ире дома приходилось удовлетворяться традиционной чугунной ванной и обычным душем, поэтому она решила посвятить этой процедуре не менее двух часов.

Сбросив с себя одежду в гостиной прямо на пол (почему те, кто снимаются в клипах, могут себе это позволить, а я нет?), голая, босиком, направилась в ванную, но, проходя мимо зеркального шкафа, задержалась полюбоваться своим гибким телом.

«Какая я классная — живота нет, целлюлит на бедрах отсутствует, груди стоят, как солдаты у мавзолея, а ноги просто загляденье! Эпиляцию надо немного обновить, пару раз сходить в солярий — и прямо бегом на обложку «Плейбоя»! Но… нет подходящего, способного ее оценить спонсора… А Димка — подлец, вещи прямо на лестничную площадку выбросил, словно я ничтожество! Пока не попросит прощения — никаких переговоров!» Ира прошлась «колесом» перед зеркалом и, напевая: «На тебе сошелся клином белый свет», проследовала в ванную. Воды набралось всего на треть, но она сразу забралась в ванну. Подумав, решила сделать воду погорячее и провернула блестящую ручку до отметки «45», затем включила подсветку, установив режим автоматического изменения цвета, хлопнула в ладоши — выключила верхний свет — и нашла на шкале радиоприемника музыкальный канал.

Когда заработала система аэрации и на поверхности воды стали лопаться пузыри, она почувствовала себя на седьмом небе от счастья, прикрыла глаза, расслабилась и погрузилась в легкую дремоту. Сменяющиеся цветовые блики, окрашивающие воду с ярко-голубого до кроваво-рубинового цвета, проходя через все цвета радуги, и льющаяся из квадродинамиков музыка в стиле драменбейс привели ее в состояние эйфории.

«Почему мы употребляем словосочетание «седьмое небо»? — подумала она, засыпая. — Выходит, есть первое, а за ним последующие? Тогда чем они друг от друга отличаются? И почему именно седьмое небо особенное?»

Темное грозовое небо пронизывали молнии, и тогда все вокруг окрашивалось в кровавый цвет, а раскаты грома приходили с большим опозданием. Голая скальная поверхность была абсолютно лишена растительности, ноги по ней скользили. Было трудно дышать, словно этот ливень не принес долгожданную свежесть после засушливых дней. В двадцати шагах, у входа в пещеру, сидел человек в темном плаще. Низко нависший капюшон полностью скрывал его лицо. Он, казалось, не замечал дождя.

Она подошла к нему вплотную и, протянув руку, дотронулась до его плеча, но он и после этого никак на нее не отреагировал.

— Что мне нужно сделать? — спросила она изваяние в черном.

Человек молча протянул руку, указывая на вход в пещеру. Ей стало очень страшно, не хотелось идти туда, в темноту и неизвестность. Но она двинулась на непослушных, плохо сгибающихся ногах, словно осужденная на казнь. Входное отверстие становилось все ближе и ближе, из пещеры доносился резкий запах, который не мог перебить запах дождя. Она остановилась перед самым входом и обернулась, перед тем как скрыться в темноте.

— Почему я должна туда идти?! Я не хочу! Я не хочу! Я не хочу! — закричала она темной фигуре, все так же безучастно сидящей возле входа.

Ирина очнулась от сна. В ванной все было по-прежнему: пузырилась вода, которая была чуть более горячей, чем нужно, менялся цвет воды, вот только радио замолчало. В Ирину вселился страх. Он пронизывал все ее тело и, несмотря на горячую воду, заставлял дрожать. А когда подсветка окрасила воду в цвет крови, ужас в одно мгновение вытолкнул ее из ванны.

— Я не хочу! Я не хочу! — неизвестно кому повторяла Ирина.

Не вытершись, сразу накинула на мокрое тело белый банный халат и поспешила выйти из ванной. Но и в комнате ее не отпустил страх — все здесь казалось чужим, внушающим опасность.

«Что делать? Что со мной происходит?»

Прозвучавший звонок телефона частично освободил ее от страха, позволил немного успокоиться. Громко заговорив, она постаралась взять себя в руки. Звонившим оказался археолог, Владлен Петрович. На этот раз в его голосе звучала неподдельная тревога, что никак не вязалось с обликом уверенного в себе, вальяжного мужчины, для которого кофе не напиток, а церемония.

— Прошу вас, никому не рассказывайте о пакете, который я оставил. Ни-ко-му! Попадаются странные люди и очень опасные!

Эти слова слегка насторожили Иру, но и только.

Телефонный звонок помог ей сбросить с себя наваждение после сна и прийти в себя. Окружающая обстановка приобрела прежний облик, Ира немного успокоилась, но чувствовала себя разбитой, невыспавшейся, к тому же ее мучила головная боль.

«Археолог чего-то боится, недоговаривает… Умираю — хочу спать! Потом будет время подумать об археологе, обо всем этом… Спать, немедленно спать!»

Ира сбросила халат, юркнула на двуспальную кровать, укуталась в одеяло и прикрыла глаза. Ей стало очень уютно.

* * *
Ира осторожно продвигалась по длинному сырому лабиринту, дорогу ей освещал факел, который она держала в руке. Было необычайно тихо, но она ощущала беспокойство. Ей все время казалось, что шум ее шагов двоится, словно некто хочет незаметно приблизиться к ней сзади. Чтобы проверить свои подозрения, она то и дело неожиданно останавливалась, тревожно вслушиваясь в тишину. Но то ли этот некто был слишком хитер, то ли больше никого здесь не было, она так и не поняла.

«Я в пещере, а значит, здесь должны быть летучие мыши!» — испытывая панический страх, подумала она и проснулась.

Она лежала на двуспальной кровати. С удивлением посмотрев на часы, узнала, что проспала больше двух часов, хотя казалось, что только прикрыла глаза. Эта небольшая, очень знакомая квартира вновь стала внушать ей тревогу, и она решила как можно быстрее ее покинуть. И тут кто-то начал беспрерывно звонить в дверь, но, видно, этого показалось мало, так что он еще принялся в нее тарабанить.

Хроника Плачущей Луны Лето 1860 года. Имение Куцовка в Полтавской губернии

— Маменька, как я соскучился по вас и нашему дому! — воскликнул Николай, обняв матушку.

Он был поражен, как за эти годы она состарилась, превратилась почти в старушку, хотя ей еще не исполнилось и шестидесяти. Возможно, в производимом впечатлении была виновата ее сухонькая фигура и старомодные одежды, которые лет двадцать как никто не носил. Да и седин прибавилось на ее голове.

— Коленька, сыночек, как я рада, что ты наконец вспомнил о родном доме! — Екатерина Львовна не могла нарадоваться, глядя на приехавшего погостить первенца, которого не видела более семи лет.

Нельзя сказать, чтобы он сильно изменился с тех пор — все такой же порывистый, как ветер, и такой же свободный в своих поступках. Лицом и фигурой он походил на покойного мужа, Алексея Филипповича: лицо худощавое с прямым римским носом, карими глазами, чуть сросшимися на переносице бровями, и пролысина надо лбом у него наметилась точь-в-точь как у отца. Среднего роста, ладно сложенный, без лишнего жирку — покойный супруг этого добивался ежедневными конными прогулками, а Николаше пока помогал возраст. Хотя ему уже стукнуло тридцать четыре, оставался он по-прежнему бобылем — никак не мог забыть первую любовь, Наташеньку. Он просил ее руки у ее родителей, но они ему отказали. Да и немудрено — их папенька был вхож к самому государю, имел высокий чин и придворное звание, а у них только и того, что родословная, правда, в их роду чьей только крови нет! Да еще одна деревенька на три сотни душ крепостных. А тут еще слухи стали ходить, что государь указ готовит, собирается дать волю крепостным. Да что говорить, Николаша-то и сам занимался тайными делами[21], имел отношение к волнениям среди студентов в Харькове, за что даже под арест попал, но Бог помог — отпустили. Других из-за этого отправили в ссылку в отдаленные губернии. Совсем непохож был Николаша своим характером на покойного батюшку — тот был человеком степенным, закон уважал, исключительно хорошим семьянином был. А Николаша с раннего возраста во всякие истории встревал. Учился и в Петербурге, и в Киеве, а так и не доучился. Карты, гулянки, а тут еще слово мудреное, не иначе как французское — революционер. Те лягушатники своему королю голову отрубили, и чем все закончилось? Бонапарту дорогу на престол освободили — поганцу нечестивому.

Екатерина Львовна молча наблюдала, как Коленька с удовольствием расправляется с домашней снедью, приготовленной дворовой девкой Грушей.

Когда увидела, что насытился, то приступила к расспросам:

— Надолго, родимый, приехал в отчий дом?

— Нет, маменька, дня три от силы побуду, а то заскучаю я здесь. Навещу завтра отцовскую могилу, уважу его память и через день в путь.

— Ой, сынок! Когда ты остепенишься, женишься? Хочется с внуками поиграть.

— Кого хотим мы — не хотят нас — рылом не вышли! А тех, кто хочет нас, — не хотим мы. Авось еще встречу кого-нибудь — ведь не слишком старый.

— Не старый ты, сынок, но уже в возрасте. И ни чина не имеешь, ни службы путящей. А состояние у нас сам знаешь — кот наплакал. Володя учится в Киеве, Ольга — в Варшаве, все деньги туда идут. За них я спокойна — выучатся, найдут себе место в жизни. А ты, Николаша, извини, непутевый. И карты тебя до добра не доведут — бросай это бесовское занятие.

— Карты, конечно, не совсем богоугодное дело, но пользу могут принести немалую. Вот я приехал к тебе не за деньгами — сам тебе тысячу рублей ассигнациями дарю! Потратишь, как посчитаешь нужным! — И Николай вытащил пухлый бумажник, а из него пачку банкнот, из которых отсчитал несколько и протянул матери.

— Деньжищ-то сколько! — ахнула старушка. — Аж боязно становится! Откуда они?

— Я честно их заработал — выиграл в карты!

— Что ты говоришь, сынок? Разве можно считать честными деньги, выигранные в карты? Ведь всякая азартная игра — это жульничество и обман!

— Нет, маменька, — в этом деле имеет главное значение Фортуна. Без нее удачи не видать. А сейчас она ко мне благоволит. Но это еще не все. Говоришь, нет у меня состояния? А ты посмотри на это — чем не состояние? — Николай кликнул Грушу, чтобы принесла его саквояж, и из него достал деревянный ящичек. Открыл его, и на старушку уставилась золотая дьяволица. Екатерина Львовна трижды перекрестилась.

— Откуда это у тебя? — спросила она, чувствуя, как у нее задрожали руки от страха.

— Ты посмотри, как она прекрасна в своем уродстве! Ей тысячи лет, и нет цены, за какую ее можно продать, — все равно будет мало! Такое имение можно отхватить и столько земли, что представить страшно, но я не латифундист.

— Откуда у тебя маска богини Девы? — спросила Екатерина Львовна, немного придя в себя.

Теперь пришел черед изумиться Николаю:

— Как ты назвала это чудо-юдо?

— Николай, видно, пришло время ознакомить тебя с историей нашего рода и его страшной тайной.

— Историю от тебя слышал много раз — ведем род от Василия Голоды, который за свои воинские заслуги под конец жизни был удостоен высокого звания думного дворянина при царе Иване IV, а затем…

— Его отца тоже звали Василием, он был купцом, а жена у него была Прасковья. Так вот, Прасковья была родом из Лигурии и по-настоящему ее звали Беата ди Аманди. А до этого она была женой консула Солдайи, а затем пришлось ей побыть жрицей храма богини Девы. Бежав оттуда, захватила с собой вот эту самую золотую маску.

— Может, не ее, маменька?

— Другой нет — она существует в единственном экземпляре. И она имеет дьявольскую силу: помогает владельцу избежать смертельной опасности и в то же время делает его своим рабом. Вот теперь я открою тайну, которая тяготеет над нашим родом. Прасковья, став практически рабоймаски, в минуту помрачения сознания, когда Василий хотел уничтожить маску, убила его, отца своего будущего ребенка. Впоследствии она ушла в монастырь, где оставалась до самой смерти. Уже чувствуя приближение смерти, она открыла сыну Василию тайну смерти его отца и то, что она похоронила золотую маску вместе с телом мужа. Но ночью ей неоднократно снилась эта золотая уродица, и у нее появилось плохое предчувствие, что эта маска вновь окажется у кого-то из нашего рода. Она предупредила Василия, что если это произойдет, то ни в коем случае нельзя с маской что-нибудь делать, даже добровольно расстаться с ней нельзя, иначе будет горе. Поэтому, хотя эта маска может принести нам беды, избавиться от нее мы не можем. Не ты ее выиграл, а она нашла нас!

— Матушка, рассказ ваш меня потешил, но в нем очень много фантастического, не меньше, чем в повествованиях нашего земляка Николая Гоголя. Это просто золотая пластина очень древнего происхождения, и ничего более. Если бы у меня не было этих денег, — он вновь показал бумажник, — то я бы без раздумий заложил эту маску и получил бы изрядную сумму. А так как они мне сейчас ни к чему, маску я пока спрячу в батюшкин железный ящик, на случай, если воры пожалуют.

— Воров-то у нас сроду не бывало, — возразила Екатерина Львовна, всплеснув руками.

— Береженого Бог бережет. Ключ от ящика у батюшки в столе?

— Где же ему быть, — вздохнула Екатерина Львовна. — Прячь ее, злодейку, подальше.

Николай, улыбаясь, вышел из комнаты. Рассказ матушки его не испугал — он был человеком современным, верил в науку, а не во всякую чертовщину, способную напугать стариков да детвору. Но было одно маленькое «но» — матушка рассказала, что нельзя эту маску ни добровольно отдать, ни что-либо с ней сделать. Выиграв золотую маску, он расспросил ее владельца, как она к нему попала, поскольку подумал грешным делом, уж не в розыске ли она, так как ее слишком дешево оценили при игре — по весу золота, из которого она сделана. Владелец маски, отставной гусарский поручик Алексей Несторович, рассказал следующее.

Эту маску разрыли два кладоискателя на старом кладбище в лесу, где когда-то был поселок, уничтоженный то ли татарами, то ли поляками во время Хмельниччины. Они отнесли ее в город, одному блакатарю[22] Степану, который велел им прийти за деньгами на следующий день, но они так и не пришли. Тот вначале хотел ее расплавить, но потом передумал и показал своему знакомому, любителю древних штучек — этому самому Алексею Несторовичу, и тот купил. А блакатаря вскоре нашли зарезанным у себя в доме, но у него профессия была такая — сопряженная с постоянным риском, так что приходилось опасаться и воров, и полиции.

А как у Алексея Несторовича оказалась эта маска, то стали ему ночами сниться кошмары, вот только почему он связывал эти сны с приобретением маски, он не смог пояснить, лишь вызвал этими рассказами смех. Еще он заявил, что твердо убежден, что этой ночью будет спать спокойно, и был совсем не удручен таким крупным проигрышем. Ночью в самом деле кошмары отступили, однако третьего дня он утопился, когда купался в реке.

Все это навевало мысли о неслучайности такого количества совпадений, но Николай постарался подобные мысли гнать прочь.

Через три дня он, как и собирался, покинул усадьбу и отправился в Москву. Золотую маску он оставил в ящике, посчитав, что она будет там сохраннее.

По прошествии полугода в усадьбу рано утром неожиданно заявился знакомый жандармский урядник Матвей Илларионович. Он вошел в дом осторожно, как нашкодивший кот, пряча глаза от вдовы, которая как раз пила чай.

— Почаевничаешь со мной, Матвей Илларионович? — спросила Екатерина Львовна. — Милости прошу. Мед попробуешь наш — душистый, чудесный, ни у кого такого нет — из разнотравья. Петруша-бортник свою тайну имеет — никому ее не открывает. У него пчелы ученые.

— По неприятному делу я пришел, Екатерина Львовна, — хмуро начал урядник, по-прежнему пряча глаза. — Горе великое случилось — не хочется говорить, а придется.

— Что-то с Николашей?! — Вдова схватилась за сердце. — Он жив?

Урядник покачал головой.

— Из револьвера… Сам себя… Непонятное дело, вроде как несчастная любовь, а может, и нет. Записка была странная, словно бредил он наяву.

— А что в ней было?!

— Вот она — сами читайте. А саквояж с вещами и деньги надо будет в участке получить — там протокол составят, а вы распишитесь. — И он протянул сложенный пополам листок.

— А сам Николаша… где?

— Похоронили его уже — на кладбище при больнице. Адресок я дам. Можно было и на лед положить до вашего приезда, но сами знаете — к самоубийцам мало почтения, их даже за оградой кладбища хоронят. Пардон, Екатерина Львовна, сболтнул я лишнего. — И он громко вздохнул.

Старушка дрожащей рукой раскрыла лист и прочитала:

«Предание говорит правду. Добровольно с карлицей расстаться нельзя — она погубит и на расстоянии».

Старушка держалась из последних сил, стараясь не упасть в обморок. Она была бы рада зарыдать, но внутри у нее все закаменело.

— Известно, что Николай сильно проигрался в рулетку и договаривался с одним приезжим богатым американцем о какой-то сделке. О какой — неизвестно, так как тот американец внезапно уехал — не успели допросить. Примите мои соболезнования, милая Екатерина Львовна, и крепитесь. У вас есть о ком беспокоиться, а в участок идти не спешите — как вернутся силы, тогда и приходите. Честь имею! — Урядник поднялся и направился к выходу.

Как только он вышел, старушка с необыкновенной энергией бросилась на второй этаж к железному ящику, открыла его и достала маску, раздумывая, как уничтожить золотую дьяволицу.

«А не навлеку ли я этим беды на Володю и Олю?» — подумала она о детях и спрятала маску обратно в ящик.

9 Встреча в аэропорту

Владлена Петровича разрывали на части противоречивые чувства. С одной стороны, его успокаивало то, что пакет с маской был уже не у него, а с другой стороны, он тревожился, будет ли он в сохранности. Впрочем, девушка, которая должна была передать пакет на хранение Маше, произвела на него благоприятное впечатление, хотя чувствовалась в ней бесшабашность, некая эксцентричность. По дороге в аэропорт его замучили сомнения — правильно ли он поступил?

После того как Мара явилась в его квартиру в Симферополе, он все время ощущал за собой слежку. Поэтому предпринял все меры предосторожности, о каких знал: не использовал купленный заранее билет на самолет до столицы, а выехал ночью на собственном автомобиле, который оставил на стоянке, а сам пересел на такси. Звонил Маше не с мобильного телефона, а из таксофона. За все это время ничего подозрительного не заметил, хотя плохое предчувствие его не покидало. А это был плохой знак — следовало ждать неприятностей.

«Если я совершил ошибку, чего-то не учел, то чего? Где прокололся?» — беспокоила его мысль.

Такси свернуло со скоростной магистрали и покатило в направлении аэропорта. Дорога сузилась, с двух сторон ее обнимала редкая лесополоса в убогом убранстве бесснежной зимы. Начало декабря напоминало больше октябрь в прошлые годы: слабые ночные заморозки с застенчивым инеем по утрам, нулевая температура на протяжении серого дня, повышенная влажность и пронизывающий ветер с мелкими брызгами дождя. Раздолье для гриппа и ОРЗ.

Владлен Петрович, не так давно прибывший из более теплых краев — из Крыма, зябко поежился, выйдя из такси и направляясь к зданию аэропорта. Через несколько часов и его легкая курточка станет лишней в Африке, хотя температура зимой в пустыне, бывает, падает и до четырех градусов тепла. Но вначале он попадет в столицу страны Хартум, находящуюся в месте слияния Белого и Голубого Нила, печально известную агрессивностью крокодилов, которые даже нападают на людей в прибрежных районах города. Страна проблемная, с неутихающими военными конфликтами и неразберихой в национальной валюте — в ходу и динары, и фунты. Главная работа начнется в районе плато Гильф-эль-Кебир, на границе с Египтом… Впрочем, сможет ли он полностью отдаться работе, находясь там, в то время как маска богини Девы — здесь? Как чувствует себя человек, когда его разъединяют с любимой?

Внутри здания было много народа, готовящегося отправиться в дальние вояжи на период зимнего отпуска, отдающего все больше предпочтения заграничным достопримечательностям.

«У нас в Крыму есть на что посмотреть, много замечательных мест, но низкий уровень сервиса отпугивает туристов», — подумал с сожалением Владлен Петрович, будучи в душе патриотом.

Недавняя реконструкция столичного аэропорта должна была подтвердить его статус международного, но пока Владлен Петрович, побывавший во многих странах, отметил лишь обилие рекламных объявлений, вывесок на английском языке и европейские цены в баре — больше ничего не изменилось.

До отлета оставалось два часа, но регистрация уже началась. Образовалась длинная очередь, и Владлен Петрович решил выпить чашечку кофе с коньяком, чтобы немного взбодриться после бессонной ночи, проведенной за рулем, а еще чтобы успокоиться после расставания с маской Девы. Его не покидала тревога, казалось, что он делает что-то не так.

Подойдя к бару, Владлен уже был почти уверен, что совершил ошибку, доверив столь ценную вещь незнакомой девушке, но еще больше его поразило то, что он даже не взял у нее номер мобильного телефона! Он — тот, кто не любит суеты и всегда все продумывает до мельчайших деталей!

Множество предположений, в результате чего он может лишиться маски Орейлохе, постепенно привели его в нервное состояние. Он уже готов был отказаться от поездки и вернуться за маской.

«А вдруг я уже опоздал?» — обрушилась черная мысль, и он стал набирать номер телефона квартиры Маши. В трубке начали отсчет равнодушные гудки, и с каждым в голове стучало: «Никого дома нет! Никого дома НЕТ! Я лишился МАСКИ?!»

«Почему я не взял у нее номер мобильного телефона?!» — мысленно возмутился он, но тут услышал в трубке голос.

— Эй, кто там? По чьей прихоти я вылезла из ванны и стою в луже вся мокрая? — Однако тон голоса девушки противоречил смыслу фраз. Вместо бесшабашности, пофигизма в нем ощущался страх, и сердце археолога сжало плохое предчувствие.

— Ирина, это я, Владлен Петрович.

— Что случилось?

— Ничего… Просто я хотел предупредить, чтобы вы не открывали дверь…

— Чужим дядям и тетям, иначе они посадят меня в мешок… Надеюсь, это все? А то мне здесь совсем неуютно!

— Извините, Ирина, просто хотел услышать ваш голос. У вас все в порядке?

— А есть чего бояться?

— Нет… понимаете — предчувствия. Будьте осторожны.

— Вы, оказывается, еще и экстрасенс. Но я ценю вашу заботу, и если это все, то — бай-бай!

Он только успел произнести встревоженно:

— Прошу вас, никому не рассказывайте о пакете, который я оставил. Ни-ко-му! Попадаются странные люди и очень опасные! — и вместо ответа услышал гудки.

Владлен Петрович остался недоволен разговором. Поймав вопросительный взгляд бармена, заказал двойной черный кофе и порцию армянского коньяка «Ахтамар». Отошел от барной стойки и присел за столик в мягкое кресло. Вдруг его будто пронзила мысль: «Собственно, почему я собираюсь уезжать? Неужели участие в раскопках в Африке может дать мне что-то более ценное, чем то, что я по своей глупости оставил незнакомому человеку? А я уезжаю на столь длительный срок, рискуя потерять то, на что даже в самых смелых мечтах не смел надеяться!»

Он одним махом выпил коньяк. Чувство тревоги гнало его прочь: «Быстрее назад, к испуганной Ирине — ведь что-то ее испугало! Надо поскорее забрать пакет. Нужно отказаться от этой престижной поездки в Африку — сослаться на проблемы со здоровьем. От добра добра не ищут!»

Сделав глоток кофе — слишком горький, без сахара, — почувствовал острое чувство голода и вспомнил, что последний раз ел только рано утром в придорожном кафе.

«Решено — не поеду в Африку! Пусть она катится ко всем чертям! Сейчас поеду к этой девчонке, заберу сверток с маской, сниму до утра номер в гостинице, расположенной в центре, и завтра вернусь в Симферополь. Обедать здесь не буду — лучше в гостинице. Впрочем, не исключен вариант провести время с Ириной — она девушка видная, не грех с ней поужинать, а может, даже более тесно познакомиться».

Владлен Петрович встал, подошел к барной стойке, взял еще коньяк и плитку шоколада, чтобы обмануть чувство голода. Вернувшись к столику, был неприятно удивлен, вернее, поражен, раздавлен — за ним восседала Марина-Мара за чашкой кофе, вооружившись кривой усмешкой. У него сразу в висках застучали молоточки из-за прилива крови. «Как давно она за мной наблюдает? Выследила ли она меня, когда оставлял пакет в квартире у Маши? Неужели маска Орейлохе уже у нее?»

— Что тебе нужно? — резко спросил он, а сердце в груди замерло от страха: сейчас она рассмеется и сообщит, что маска Орейлохе теперь у нее. Не может быть — ее бы тогда здесь не было!

— Ты сам знаешь, что, — ответила Мара с противной усмешкой.

От сердца у Владлена сразу отлегло — похоже, ей не удалось проследить весь его маршрут следования, по-видимому, поэтому она поджидала его здесь. В голове у него тут же возник план: «Зарегистрироваться на посадку, багаж не сдавать, пройти таможню, но на самолет не садиться. Она подумает, что я улетел, и руки у меня будут развязаны. Переночую в отеле, поезжу по городу — попытаюсь выявить слежку, и если все будет в порядке — рано утром отправлюсь к Ирине за пакетом».

— У меня новость, — сказала Марина, пристально глядя на него. — Ночью обокрали твою квартиру в Симферополе. Вскрыли сейф.

Она сделала длинную паузу, наблюдая за ним, и глотнула кофе.

Он, в свою очередь, допил оставшийся кофе и, чтобы убрать горечь во рту, разломил плитку шоколада и сунул кусочек в рот.

— Угощайся, — предложил ей.

— Спасибо. Не люблю сладкого, — вежливо отказалась она и сообщила: — В квартире маски не оказалось.

— Какая жалость! — посочувствовал ей. — Похоже, она все же хранится в запасниках музея. Зря ты мне не веришь. Не думаешь ли ты, что я ее таскаю с собой? — И кивнул на сумку у ног.

Головная боль у него усиливалась; чтобы расширить сосуды, выпил коньяк и тут же пожалел об этом. В голове зашумело, перед глазами все стало кружиться. Лицо Мары то удалялось, то приближалось. А потом превратилось в расплывчатое пятно. Хотел подняться, но не смог, тело стало чужим, непослушным. Последней мыслью перед тем, как сознание покинуло тело, было: «Чашка кофе оставалась на столе, когда подсела Мара. Неужели она туда что-то подсыпала и я умираю?» Его тело парализовало, он уже не мог дышать и, качнувшись, осел в кресле. Сквозь вату в ушах услышал встревоженный голос Мары:

— Помогите! Человеку плохо!

Он уже не видел, как из-за барной стойки выскочил бармен, вслед за ним подбежала официантка, несколько любопытных столпились вокруг, наблюдая, как ему делают искусственное дыхание, массаж сердца. И никто не обратил внимания на то, что черноволосая девушка взяла сумку, лежащую под столиком, за которым она сидела, и спокойно пошла к выходу. Выйдя из здания аэропорта, Мара подошла к длинному джипу камуфляжной расцветки, на передних сиденьях которого расположились двое крепких ребят, и уселась на заднее сиденье. С нетерпением стала рыться в сумке. На ее лице отражались эмоции: страх, нетерпение, а в итоге разочарование. Когда она закончила поиски, то уже овладела собой. Маски в сумке не оказалось.

— Пусто! — хрипло воскликнула она. — Все прошло, как было запланировано, но маски в сумке нет! Он где-то ее спрятал. Все из-за того, что вы прохлопали его в Симферополе!

— А как нам было играть с ним в догонялки, когда у него новенькая «тойота», а у нас старые «дрова» — «восьмерка»? Даже на этом «дефендере» мы бы за ним не угнались, — окрысился высокий и худой парень по прозвищу Шлем — в честь абсолютно голого черепа.

— Мы же не железные — трое суток его «выпасали». Были уверены, что он полетит этим рейсом — билеты у него были, а он вдруг сорвался среди ночи, — поддержал товарища его напарник, круглолицый и полный, за что имел прозвище Колобок. — Все было готово на эту ночь, но он успел удрать.

— Слишком долго готовились — вот и упустили, — не согласилась Мара. — Я в баре возле него «засветилась», поэтому, Колобок, тебе следует сделать следующее…

Вскоре к зданию аэропорта подъехал автомобиль-фургон, в который погрузили тело археолога, полностью покрытое серой простыней.

— Извините, я его близкий знакомый. Не подскажете, в какую больницу вы его повезете? — спросил круглолицый парень женщину в белом халате.

Та внимательно на него посмотрела и ответила:

— К сожалению, ему больница уже не нужна. В Борисполь мы его отвезем, в морг. На вид такой здоровый, а случился у него инфаркт. Если вы его знаете, то сообщите родным, чтобы приехали за телом. Да и формальности с милицией надо будет уладить.

Вскоре Колобок оказался в автомобиле и доложил Маре о случившемся.

— Что будем делать? — спросил Шлем. — Где искать маску?

— Его тело повезли в Борисполь, надеюсь, в морге не производят вскрытие круглосуточно. Шансы на успех у нас есть — я предусмотрительно подстраховалась, — ответила Мара и рассказала спутникам о своем плане.

Хроника Плачущей Луны Севастополь. Ноябрь 1920 года

Услышав, как дверь открывается с наружной стороны, Иннокентий вытащил браунинг, вышел в коридор и прицелился в дверной проем. Он чувствовал себя здесь как в мышеловке — полуподвальная комнатка с глухим окошком на уровне мостовой, бывшая дворницкая. Если за ним придут, оставалось одно — дорого продать свою жизнь, взять с собой как можно больше «товарищей» на тот свет. Это не значило, что он был фанатичным идейным врагом новой власти, пришедшей с красными дивизиями в Крым. Волею судьбы он оказался по эту сторону баррикад, хотя во время учебы ходил в сочувствующих революционерам и даже помогал им по мере сил.

Во время войны с Германией он в первые же дни сменил студенческую тужурку на офицерскую форму и успел дослужиться на передовой до штабс-капитана, при этом ни разу не получил в боях серьезного ранения, а только пару царапин. Участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве и был неоднократно отмечен наградами. Он с одобрением встретил новость об отречении императора от престола и о провозглашении республики. Среди солдат он пользовался уважением, и его даже избрали в полковой комитет, в котором из офицеров он оказался один. А затем началась вакханалия — фронт практически прекратил существование, вместо военных решений стали приниматься решения политические, и Иннокентий перестал что-либо понимать.

Он вышел из состава полкового комитета, посчитав, что на этом его война окончена. К этому времени у него завязался бурный роман с сестрой милосердия Марией Голодой. Они решили пробираться в Москву к родителям Иннокентия, а потом уже отправиться к маме Марии за благословением, но война распорядилась иначе.

По дороге Мария заболела лихорадкой, и они решили остаться на время болезни у ее двоюродной тетки Анастасии в имении Куцовка, заодно надеясь встретить там кузину Наденьку. Когда на наемной телеге добрались до села, то вместо старинного господского дома увидели лишь обгорелые развалины. Но им повезло: первая же встреченная женщина, жительница села, успокоила Марию, объяснив, что с ее родственниками все в порядке — они успели уехать до разгрома имения, и даже помогла отыскать их киевский адрес. Просила передать родственникам, чтобы те не гневались — тогда в них словно бес вселился, а после многие очень сожалели о содеянном.

— Сожалели — не сожалели, а имение полностью разорили, — хмыкнул Иннокентий. — Вещи господские поворовали — поэтому и сожгли дом, чтобы концы спрятать. В былые времена налетели бы сюда казаки, жандармы, дознаватели и определили степень жалости каждого.

— Время наступило смутное — мы мечемся, и все мечутся, не знают, к какому берегу пристать. Вот и происходят подобные нонсенсы. Слава Богу, что хоть они живы остались! — произнесла Мария и перекрестилась.

«Вот так нонсенсы!» — подумал Иннокентий. Они решили, учитывая болезненное состояние Марии, заехать в Киев и навестить ее родственников. Город встретил их накалом политических страстей, разнообразием партий и сформированным правительством — Центральной Радой. Иннокентий отметил про себя, что город был просто наводнен большим количеством офицеров, покинувших разложившуюся армию. Некоторые даже не сняли упраздненные погоны, так и ходили по улицам, провоцируя солдат с красными бантами на груди на эксцессы. Ясно было, что они, как и сам Иннокентий, не знали, что предпринять.

Анастасия Ивановна и Наденька встретили их радушно и разместили у себя — они снимали четырехкомнатную квартиру на Малоподвальной.

— Здесь такое творится, но, слава Богу, у нас значительно спокойнее, чем в Петрограде и Москве, по крайней мере не стреляют. Спорят до хрипоты, чуть за чубы друг друга не таскают, но относительно тихо — разве что иногда по ночам шалят да солдаты, возвращающиеся с фронта, временами безобразничают на окраинах или возле вокзала. А в Питере стреляют, дома и даже фамильные ценности реквизируют, за бывшими приближенными ко двору охоту устроили. А здесь оперетку играют — создали свое, «гайдамацкое», войско, нарядили вояк в средневековую одежду — жупаны и шлыки на папахах, кривые сабли, — рассказывала Анастасия Ивановна. — Мне это напоминает кастрюлю с кипящей водой — шипит, крышку поднимает, а как с огня снимешь — то и успокоится. Перетерпеть надо.

— Дай Бог! — Мария вздохнула.

— Как славно, что вы приехали! Мне так скучно было! — воскликнула неугомонная Наденька. — Расскажешь мне про войну, про фронт, Мари?

— Наденька, там нет ничего интересного — грязь и кровь. В лазаретах полно не только раненых, но и больных.

— Мы недельку побудем, пока Мария окрепнет, и поедем дальше, — сообщил Иннокентий.

Но неделька растянулась на долгие месяцы, и происходящее уже не напоминало дешевую оперетку, как казалось обывателям вначале. Подошедшие войска бывшего подполковника царской армии Муравьева, командующего теперь войсками большевиков, пятого февраля начали обстрел Киева артиллерией с Левого берега Днепра и Куреневки, вызвав панику и разрушения в городе, пожары. Через четыре дня войска Центральной Рады вместе с несколькими министрами правительства тайно покинули город. Установился новый режим, большевики действовали жестко и беспощадно. Началась охота на офицеров, в Царском саду расстреляли их несколько тысяч, а также бывших «гайдамаков», которых узнавали по сбритым чубам и «оселедцям», оставившим светлые пятна на головах.

Весь этот период Иннокентий не покидал квартиру, при каждом постороннем шуме хватался за браунинг, а домочадцы жили в страхе за его и свои жизни. Мария и Наденька стали работать в городской больнице, так как цены неуклонно ползли вверх. Анастасия Ивановна занялась репетиторством — давала уроки английского, французского и немецкого языков. Иннокентий чувствовал себя будто в тюрьме, находясь целыми днями в опостылевшей ему квартире, поскольку пообщаться удавалось только вечером, когда все возвращались домой. Несмотря на испытываемый страх, никто из жильцов четырехэтажного дома не донес на скрывающегося у соседей офицера.

Весной на смену большевикам на немецких штыках пришло правительство двадцатисемилетнего премьера Голубовича. Новая власть пыжилась показать свою самостоятельность, пока немецкий лейтенант с взводом солдат не разогнал правительство и не арестовал несколько министров в связи с делом киевского банкира еврея Доброго.

На Хлеборобском конгрессе был избран гетманом Украины Павел Скоропадский, к которому от Центральной Рады перешла вся власть. Он начал формировать свое войско, где костяком должны были стать офицеры, и Иннокентий, которому надоело бездействие, поступил на службу. За это время он получил известие из Москвы от родственников — оказалось, доходные дома родителей были реквизированы большевиками, а мать и отец вместе с младшей дочкой, не ожидая дальнейшего развития событий, уехали, надеясь переправиться через границу. Но больше о них ничего не было известно. Отныне путь им в Москву был закрыт.

Ему, боевому офицеру, не так давно участвовавшему в боях с немцами, было больно смотреть, как теперь немцы чувствуют здесь себя хозяевами и устанавливают свои порядки. Правда, он должен был признать, что все время, пока он здесь находился, в городе было относительно спокойно. Гибель немецкого главнокомандующего Айхгорна в результате террористического акта его только порадовала — значит, есть люди, которые не смирились с немецкой оккупацией.

Он словно бы раздвоился — служил Скоропадскому, которого поддерживали недавние враги, оккупанты, а в душе надеялся, что все изменится, и… ничего не мог предпринять. Взрывы на Зверинце, уничтожившие вместе со складами боеприпасов Лысогорский форт, он посчитал знаком грядущих перемен и стал активнее общаться с офицерами — бывшими сослуживцами, строя с ними дальнейшие планы.

Уход немецких войск из Киева в связи с революцией в Германии и отречение гетмана Скоропадского от власти не застали его врасплох. Четырнадцатого декабря, когда в город вошел авангард армии Симона Петлюры — «сечевые стрельцы» — и была устроена охота на бывших «гетьмановцев», он с группой офицеров отправился на Дон, где формировалась Добровольческая армия. Мария осталась в Киеве.

В следующий раз он встретил Марию уже в августе 1919 года, когда его часть вошла в Киев с песней:

Слушай, гвардеец,
Война началася!
За Белое Дело
В поход собирайся.
Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую…
На прежней квартире на Малоподвальной Марии не оказалось, никто не мог подсказать, куда съехало семейство, но она сама его разыскала в тот же день, и с тех пор они не разлучались. Он служил командиром эскадрона, она — сестрой милосердия в походном госпитале.

За все годы, проведенные вместе, ему казалось, что они знают друг о друге все и нет ничего утаенного. Но у Марии все же была тайна.

В последний вечер перед отправкой на фронт, в феврале 1916 года, мама, Маргарита Владимировна, передала ей резную деревянную шкатулку и поведала сохранившиеся семейные предания о золотой маске богини Девы, хранящейся в ней.

— Мари, я отдаю тебе эту золотую маску, которую получила от деда Владимира перед его смертью, а также передаю услышанные от него истории, которые обязалась хранить в тайне. Но, по-моему, наступил тот час, когда ты должна все узнать. Власть императора пала, и это не просто смена государственного устройства — наступают совершенно новые времена, к которым мы не готовы. Нам предстоит пережить многие события, которые, возможно, перевернут всю нашу жизнь. Хотим мы этого или нет — завтра мы будем другими. Золотую маску нельзя продать, подарить, добровольно уступить кому-либо, поэтому она не является ценностью в прямом понимании этого слова, хотя сделана из золота. Она может тебя уберечь от смертельной опасности, но если ты ей поддашься — превратит в своего раба и в конце концов погубит. Я надеюсь на твое здравомыслие — сейчас ты откроешь шкатулку и увидишь ее, но пообещай, что больше без нужды не будешь на нее смотреть. Никому не рассказывай о ней, ибо этим ты можешь принести горе не только себе, но и другим людям. Анечка, твоя сестренка, остается со мной, я присмотрю за ней, а тебе даю маску как талисман, который должен тебя уберечь в кровавой мясорубке войны. Пообещай мне, что ты выполнишь все, о чем я тебя прошу!

— Обещаю, мама. И не говори так, словно ты со мной прощаешься навсегда. — И девушка заключила ее в свои объятия.

Когда они приходили к незнакомым людям, те их принимали не за мать и дочь, а за двух сестер. Обе высокие, стройные, с большими приметными серыми глазами на красивых личиках, с длинными, тяжелыми, тщательно уложенными каштановыми волосами. Только цвет юной свежей кожи отличал Марию да еще веселый задор во взгляде — ведь мир принадлежал ей, а не она ему. Ей казалось, что понятие «судьба» придумали люди, чтобы оправдать свои слабости, а она сильная, смелая, решительная и чертовски умная женщина. Мама, умудренная жизнью, понимала, что происходит в ее душе, ведь вроде бы не так давно она была точно такой, и ей не верилось, что с тех пор прошли многие десятилетия. Маргарита Владимировна не стала убеждать дочь в чем-либо, ибо разочарование в начале пути всегда равноценно проигрышу, пусть лучше не иссякает надежда, которая, как известно, творит чудеса.

Иннокентий убрал браунинг в карман, помог Марии снять верхнюю одежду и лишь после этого спросил:

— Что нового в городе?

— Беспредел — такого ужаса пришлось насмотреться! — Ее голос задрожал, и он понял, что бледный цвет ее лица вызван отнюдь не декабрьской непогодой. — Исторический и Приморский бульвары, Нахимовский проспект, Екатерининская, Большая Морская улицы — на всех качающиеся тела тех, кто не успел на последний транспорт с Графской пристани!

— Успокойся — мы тоже не успели и пока живы. — Иннокентий взял ее за руку, чтобы успокоить.

— На регистрацию километровая очередь, стоят тысячи человек в надежде спасти жизнь, а по ночам слышны несмолкаемые пулеметные очереди в здании ЧК.

— Я не пойду на регистрацию — думаю, это ни к чему хорошему не приведет.

— Вынуждена с тобой согласиться, хотя утром тебя убеждала в обратном. Мне удалось поговорить с одним «товарищем» в кожанке, так он проговорился, что получена телеграмма от Бела Куна[23], в которой тот приказал не церемониться с «белой сволочью». Затем рассмеялся и добавил: Крым — это та «бутылка», в которую заскочил беляк, а обратного хода у него нет, так что только в расход, вне зависимости от того, зарегистрировался он или нет.

— Откуда такое доверие к тебе у «товарища»? — с подозрением спросил Иннокентий.

Мария молча достала из-за пазухи красную косынку, надела на голову, а затем из возникшей в ее руке пачки вытащила папиросу и зажала ее в зубах.

— Похожа? — процедила она сквозь зубы. — Побоялась в таком виде прийти к тебе — вдруг бы выстрелил, увидев красную косынку.

Иннокентий выхватил из ее рта папиросу.

— Мой последний папиросный резерв — а ты им «товарищей» балуешь!

— Информация стоила того. — Мария вздохнула, снимая с головы косынку. — Ясно, что регистрироваться нельзя, и надо поскорее уносить ноги.

— В горах засели «зеленые» — ты сама рассказывала, что они там не на посиделки собрались, а то и дело наносят удары по большевикам, — оживленно заговорил Иннокентий.

— Хватит — уже навоевались. Непонятно — за что воевать? За великую Белую идею? Оказалась мифом, который укатил на пароходе в Стамбул. За царя-батюшку? А нам какое до него дело? И нет уже Николая — расстрелян, вместе с семьей! — взвилась Мария. — Хватит крови. Сейчас большевики вешают — а помнишь, как «озоровали» казаки, когда отбивали города у Деникина? Сколько крови было и повешенных! У Врангеля дисциплина покрепче была, но повешенных тоже хватало. Поэтому — хватит крови!

— Хорошо, — неожиданно согласился Иннокентий. — Я знаю, куда поедем. Это здесь, в Крыму.

— Интересно куда? — насторожилась Мария.

— К Аделаиде Герцык — в Судак. У меня с ней почти шапочное знакомство, но она производила впечатление очень порядочного человека.

— Хорошо — другого варианта все равно нет. Не прятаться же в Затерянном мире[24] — большевики и там найдут.

— Значит, решено. — В голосе у Иннокентия прозвучала уверенность. — Будем уходить горами. Как здесь говорят — «на цугундер через канифас блок!».

— Не ругайся, Кеша.

— Сколько можно говорить — не называй меня Кешей!

— А ты не ругайся. Для тебя я уже давно припасла паспорт одного вольноопределяющегося, умершего от тифа в Киевской больнице, — теперь ты будешь Иннокентием Дмитриевичем Матусевичем — даже имя совпало.

— Ты предусмотрительна. Давно обзавелась документом?

— Давно. Даже точно не помню, когда. Предчувствие у меня возникло, как увидела имя умершего. Изучай свою новую биографию по паспорту, благо здесь все подробности имеются. Теперь ты учитель — не пугайся, в прошлом. Призыву не подлежал по состоянию здоровья — сухоты. Смотри приметы: рост средний — подходит. Цвет волос — черный, а ты шатен. С помощью хны исправим. Особых примет нет. Тоже подходяще. Да, вот только ты женат — и, к сожалению, не на мне. Поэтому обвенчаться в церкви нам уже не удастся.

— Спасибо. Ты, можно сказать, меня спасла.

— Пока рано об этом говорить — вот когда отсюда выберемся, тогда другое дело. С деньгами у нас плохо, а это значит, придется поголодать.

— Ха-ха-ха! — Иннокентий заразительно рассмеялся. — Помню, перед отъездом встретил адъютанта командующего, который за полмиллиона наших[25] купил пять фунтов конской колбасы. Неужели все еще больше подорожало? Сколько сейчас стоит фунт стерлингов?

— Хуже, Кеша, теперь все еще хуже.

— Я тебя просил…

— Извини меня — вырвалось. Новая власть отменила все старые деньги: николаевки, керенки, знаки нашего командования, а свои еще не привезла. А за фунты стерлингов можно попасть в ЧК. У тебя они еще сохранились?

— Есть, последние пять.

— Это хорошо. Я схожу на рынок, рискну. Надо купить провизию на дорогу.

— Пока обойдемся, — остановил ее Иннокентий. — Я уже придумал, каким путем мы выберемся. Ложись отдыхать, набирайся сил — ночь предстоит трудная. А когда спишь, тогда и есть не так хочется.

Они легли вместе, не раздеваясь, так как в комнате было прохладно, а в буржуйке догорали угли последних поленец. Обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, они оба думали о новой жизни, о том, что им предстоит и чего они от нее ждут, если переживут ночь бегства.

Мария надеялась на помощь Бога, которому про себя прочитала молитву, а потом ее мысли переметнулись к золотому божеству, которое, если верить старинному преданию, оберегает своего владельца от смертельной опасности. Она заснула, и ей приснилось, что они с Кешей оказались в Турции и там в ювелирном магазине получили за золотую маску божества мешок денег. Кеша взвалил мешок на спину, и они полетели навстречу поднимающемуся над морем солнцу. Сквозь сон подумала: «А может, так и надо будет поступить?» Не верила она всем этим предрассудкам, а золото могло пригодиться. Ведь рано или поздно у них закончится бродячая жизнь, возможно, будут дети.

10 Потоп

Ира осторожно подошла к входной двери — за ними явно что-то происходило, и это «что-то» сулило ей крупные неприятности, судя по истерическим женским крикам и грозному мужскому бормотанию, доносившимся сквозь какофонию сошедшего с ума дверного звонка и гулкие удары в бронированную дверь — не иначе как использовали таран.

— Машка, мы знаем, что ты дома, сволочь! Видели свет в гостиной! Если хочешь уладить все по-хорошему, то открой двери! Такой ремонт загубила: натяжные потолки… — и женщина, до этого истерически угрожавшая, неожиданно заплакала.

«Здесь что-то не то, — пронеслось в голове у девушки, не отошедшей от кошмарного сна. — Потолки… Вода!» Догадка пронзила ее, словно острие копья, и она помчалась к ванной. Еще до того как открыла дверь, поняла, что случилось непоправимое — коридор был залит водой. Открыв дверь, выпустила на свободу целое озеро горячей воды, образовавшееся в ванной, и теперь оно вольготно растеклось по всей квартире, приятно согревая Ире ноги. Она кинулась вперед, прямо в халате заскочила в переполненную ванну и перекрыла кран. Охватила взглядом ужасную картину потопа: плавающие мохнатые тапочки, набухший от воды шерстяной ковер. Ламинат под ним Машка боялась даже протереть мокрой тряпкой, а теперь он принял удар водной стихии.

«Натяжные потолки — ведь это ужасно дорого!»

Воображение нарисовало картину катастрофы, происшедшей этажом ниже, — и ей в первое мгновение захотелось умереть. Но в следующее она обозвала себя дурой — из-за того, что так дешево оценила свою жизнь. Затем она чуть было не распахнула дверь — ей захотелось заорать на распоясавшихся соседей: «Ну, чего разгалделись? Я, может, тоже переживаю!» Но Ира благоразумно удержалась от этого шага, оценив степень накала ситуации за дверью: это могло закончиться судом Линча. Вместо этого вооружилась тряпкой и ведром. Кот Тигрис важно ходил по дивану, напоминающему остров посреди разлива, и осуждающе шипел. Разозлившись, Ира стряхнула его тряпкой на пол, и тот, пока добрался до тумбочки с телевизором, скакал по воде, как по раскаленной сковородке. Наверное, в ее жизни это был самый напряженный труд, не было времени для раскачки и даже для перекуров. Вымакивала воду тряпкой — выжимала в ведро, и когда оно наполнялось до половины, выливала воду в унитаз.

Наконец звонок замолк, оглушив неожиданной тишиной. Из голосов за дверью Ира узнала, что эта группа людей пополнилась местным участковым, мастером из ЖЭКа, слесарем и делегацией жильцов с нижних этажей. Большинство присутствующих требовали взломать двери, к чему слесарь отнесся со здоровым скепсисом, оценив качество бронированной двери и импортных замков, но в конце неожиданно оптимистически заявил: «А попробовать можно». Разрядил обстановку участковый, который потребовал не предпринимать противоправных действий с чужой частной собственностью, но пообещал разобраться с гражданкой Машей, в отсутствие матери проживающей на данной жилплощади и творящей подобное безобразие, по всей строгости закона. К этому времени кто-то снизу сообщил, что воду в квартире убрали, по крайней мере, она прекратила прибывать. Мастер ЖЭКа предложил оценить размер ущерба пострадавшей квартиры на следующее утро, так как к тому времени «что-нибудь обязательно отвалится или проявится». Женский голос, истерически взвизгнув, сообщил, что на ремонт было потрачено более двадцати тысяч баксов и квартира выглядела как куколка. Но тут ожила мобилка у Иры, и она, отложив тряпку, отошла подальше от входной двери, чтобы не услышали ее голос.

— Иришка, сколько мне еще тут маячить? Ты опаздываешь на сорок минут — мы пропустим самое интересное, — раздался обиженный голос Вадима.

— Ошибаешься, самое интересное происходит здесь, — шепотом сообщила Ира и в двух словах разъяснила ситуацию.

— Подруга, похоже, ты влипла, — загрустил Вадим. — Понимаю, тебе сейчас не до «Царя».

— Да я просто не могу выйти за дверь — боюсь, что меня там разорвут на кусочки! Осталось еще немного довыбирать воду, чтобы она не просачивалась вниз. Я дождусь, когда придурки за дверью успокоятся, и полечу к тебе.

— О’кей. Позвонишь, когда освободишься, — я буду в клубе, выйду — встречу. Похоже, к тебе будет стремно после всего завалить — не исключено, что будут караулить всю ночь, ведь ты их накрыла на серьезное бабло.

— Не девочка — разберусь! Жди звонка.

Поговорив с Вадимом, Ирина почувствовала себя опустошенной, словно он забрал все ее силы. Кое-как закончила работу, заметив, что набухший ламинат стал морщиться волнами, свалила все пострадавшие от воды вещи в джакузи — «пусть сохнут естественным путем» — и сделала себе очередную чашку черного кофе. Голоса за дверью поутихли, но девушка решила выждать для верности еще минут сорок, а пока стала приводить себя в порядок. Когда сочла, что боевой окрас соответствует предстоящему мероприятию, позвонила Вадиму на мобильный, послушала рэп про крепкие орешки, но хозяин телефона не отозвался. Еще несколько попыток имели тот же результат. По всей видимости, Вадим уже успел закадрить новую девицу и потерял интерес к ее особе. Ира страшно злилась на себя, нажившую на голом месте на свою и Машкину головы крупные неприятности, на Вадима, так бессовестно поступившего с ней.

«Вот что мне сейчас делать: любоваться потопом, устроенным в квартире, и строить предположения по поводу того, во что мне это выльется в будущем? Но пусть это будет после, а пока я хочу от всего этого отгородиться, забыться в веселье». Зазвонил домашний телефон, долго и угрожающе, но она не стала брать трубку.

«Позвонить Илье? Но вчерашний вечер был никакой — человек он скучный, одним словом — математик!» Тут она вспомнила о случайном знакомстве с бильярдистом и о том, что его номер телефона должен быть в ее мобильном. Она его тогда не сохранила, но он должен был остаться в «принятых» звонках. Какого числа она поссорилась с Димой и познакомилась с бильярдистом? Как, неужели все это случилось только вчера? Ведь столько событий произошло за это время! Природа времени изменчива: то оно мчится галопом, то плетется черепахой. Хорошие события пролетают, как картинки за окошком поезда, плохие — поселяются, словно червь в яблоке, и чтобы от них избавиться, надо пожертвовать самим яблоком.

Номер мобильного бильярдиста нашелся — он был единственным неопознанным номером за тот день. Ира набрала номер и почувствовала волнение, словно собиралась договориться о первом свидании. Паша — она вспомнила, что так зовут бильярдиста. Гудки вызова шли, но Паша не спешил отвечать, и когда терпение у нее истощилось, его хрипловато-насмешливый голос возник в трубке.

— Привет, Ируля-красотуля! Как понимаю, у тебя сегодня свободный вечер?

— Проницательность, достойная майора Пронина!

— Пронин? Кто это?

— А тебе не все равно? Слышала где-то…

— Красотуля, вот только сегодня нам тяжело будет встретиться — серьезная игра у меня. Очень большое бабло на кон выставлено.

— Ой, как интересно! Я никогда при чем-то подобном не присутствовала. Я не буду мешать, пожалуйста! Удачу принесу!

— От удачи грех отказываться. Записывай адрес. Охране скажешь, что идешь к Павлу, — тебя проводят.

11 Игра

По продиктованному адресу оказалось большое казино, каких много в городе. Она даже не обратила внимания на его название. В зале на восемь бильярдных столов Павла не оказалось. Тогда Ирина прошлась по всем его залам, наблюдая за игрой в покер, рулетку, и даже заглянула в зал «одноруких бандитов», переливающихся разноцветными огнями, — но нигде Павла не нашла. И тут вспомнила, что он посоветовал ей обратиться к охране, и уже через пару минут оказалась в ярко освещенном просторном подвальном помещении, где находился всего один бильярдный стол. Ее сразу усадили наодин из диванчиков, стоявших вдоль стены, на которых расположились с десяток зрителей. Перед ними были маленькие столики, на которых стояли высокие фужеры с шампанским, низкие, сужающиеся кверху бокалы с коньяком, массивные стаканы с виски.

— Что желаете выпить? Что-нибудь покрепче или вино, коктейль? — Перед ней склонился официант с сильно набриолиненными волосами. Спрашивал он полушепотом, чтобы не помешать игрокам, которые, отрешившись от всего, священнодействовали около стола.

— Чтобы не попасть впросак, я предпочитаю вначале ознакомиться с ценами, а лишь затем…

— Павел предупредил, что ваш заказ следует внести в его счет. Можете не стесняться — он вчера очень хорошо «поднялся».

— Это как — хорошо? — заинтересовалась Ира.

Официант молча поднял глаза к потолку и вновь спросил:

— Так что пожелаете?

— Мартини… 200 грамм! Бьянко.

— Бутербродик с черной икоркой не помешает?

— Не помешает, но лучше два бутербродика. Я когда волнуюсь, очень хочу есть.

— Располагайтесь, я сейчас принесу заказ. Такие мастерские партии играют здесь не часто: раз в месяц, а то и реже.

Партнером Павла был худощавый седоватый мужчина лет пятидесяти, кавказской наружности, но, несмотря на явную принадлежность к горячему, импульсивному народу, показывал чудеса спокойствия. Проиграв подряд две партии, он не запаниковал, а сосредоточился и вскоре сравнял счет. Когда Ира доедала третий бутерброд с черной икрой, запивая его новой порцией мартини, Павел выиграл три партии из семи запланированных, а его противник только две. Павел явно выигрывал четвертую партию — в этом ни у кого сомнений не было, и это означало досрочное окончание матча. Когда он собирался произвести решающий удар, не особенно сложный — надо было по касательной загнать «чужака» в лузу, — Ирка подавилась, закашлялась до слез, пытаясь освободить дыхательные пути, и стала толкать локтем сидящего рядом полного пожилого мужчину в дорогом костюме.

— Тумбо-юмбо! — прохрипела она, пытаясь знаками показать, чтобы тот хлопнул ее по спине, но вместо этого сбросила со стола фужер с остатками мартини, и он разбился.

Мужчина неожиданно закричал фальцетом:

— Официант!

Павел на мгновение скосил глаза в их сторону и, нанеся удар, сразу понял, что неправильно рассчитал его силу. «Чужак», ударившись о край лузы, медленно откатился в сторону.

«Это конец!» — пронеслось у него в голове, и он почувствовал, как обмякли ноги. «Кавказец» не упустил шанс и выиграл партию. Следующую партию начинал он и провел ее блестяще, не оставив надежды Павлу. Четыре — три: матч закончился победой кавказца, и сразу все вокруг изменилось: все начали говорить, вспоминать наиболее удачные удары, официант бегал как заводной, разливая всем напитки, но при этом не замечал Ирину. Она поняла — случилось что-то ужасное. Павел уже стоял не возле стола, а, бледный и напряженный, о чем-то беседовал с тремя кавказцами, возникшими словно из-под земли. Его противник не обращал на него внимания, он пил шампанское в кругу восторженных болельщиков. Павел что-то написал на бумаге, подойдя к бильярдному столу, и направился к Ире.

— Много проиграл? — спросила девушка.

Павел лишь вздохнул и пошел к выходу, Ира последовала за ним.

— Извини, удачи я тебе не принесла, — нарушила молчание девушка, когда они устроились в автомобиле. Она вспомнила о черной икре и мартини и добавила: — Только ввергла в дополнительные расходы. Чего ты молчишь? Плюнь и разотри это поражение. Сегодня проиграл, а завтра выиграешь! Знаешь, у меня такое сегодня было… — И она рассказала о потопе. В заключение оптимистично добавила: — Ну и что такого? Со временем все перемелется, забудется, а вот нервные клетки не восстановятся.

— Я проиграл все — деньги, этот автомобиль и все равно остался должен.

— Ну и насрать! Извини, что так грубо, но в некоторых случаях крепкие словечки просто необходимы. Со временем рассчитаешься… Они что, на «счетчик» поставили?

— Нет, но если по истечении двух дней я не погашу задолженность, то обязан буду продать почку. Бумаги я уже подписал.

— Ты что — дурной? Думаешь, у тебя вырастет новая?

— Проехали… Куда тебя отвезти? Извини, но сегодня мне надо побыть одному.

— Это… жесть! В милицию можно обратиться, на худой конец.

— Ты сама понимаешь, что говоришь глупости. Обращусь в милицию — мне конец. И неважно, как это произойдет: распотрошат мое тело или меня закопают живьем.

— Какой же выход? Как я понимаю, деньги ты вряд ли достанешь?

— Я скроюсь… Выжду время — может, мне удастся сорвать куш, и тогда я рассчитаюсь с долгом. Ведь я сегодня был так близок к победе…

— Если бы я не сделала маленький тарарам…

— Не говори глупости — я сам совершил ошибку. Если хочешь — можешь мне составить компанию. Поедешь со мной?

— Извини, это нереально: учеба в институте, то да се…

— Если передумаешь, то позвони мне до шести утра. Потом у меня будет другая мобилка — начну новую жизнь.

12 «Все нормально!»

Мара, словно статуя, неподвижно сидела в центре очерченного круга, уставившись в невидимую точку на стене с облупившейся штукатуркой. Казалось, что ее, отрешившуюся от внешнего мира, больше ничто не волнует, даже шум, сигнализирующий о том, что в это полуразрушенное здание проникли люди. Шум шагов, треск ломающейся старой плитки, обломков кирпича под грузными телами, тяжело дышащими из-за тяжелой ноши, прекратились у нее за спиной, и наступила тишина. Вошедшие в помещение молча ждали, когда на них обратит внимание черноволосая девушка, пребывающая в нирване.

— Принесли? — наконец спросила девушка, не меняя позы и не оборачиваясь.

— Да. Были сложности с дежурным санитаром… — начал было рассказывать высокий черноволосый парень крепкого сложения.

— Это меня не интересует, Русик. Оставьте его здесь и ожидайте возле входа.

Когда стих шум шагов, она встала, приблизилась к большому черному пластиковому мешку, громоздившемуся на полу, и расстегнула молнию. Из него выглянуло безжизненное, уже посиневшее лицо археолога Владлена Петровича. Челюсть у него отвисла, глаза были закрыты.

— Ведь я предупреждала, что, если не отдашь маску, это может плохо для тебя закончиться. Вот скажи, зачем она тебе теперь? Ни за чем. Послушал бы меня, не лежал бы теперь здесь мертвый, а ковырялся бы в песках Африки, может, какое научное открытие совершил бы, — с усмешкой сказала девушка, оттянула у трупа веки, посветила в угасшие зрачки фонариком с узким направленным лучом, покрутила голову мертвеца в разные стороны, преодолевая сопротивление окоченевших мышц, и вновь закрыла мешок.

Вышла наружу, где ее ожидали два ее помощника.

— Все нормально. Молодцы. Сейчас он нам сослужит службу, а потом надо будет припрятать тело, — сообщила она им. — Ненадолго — дня на три-четыре.

— А он не завоняется? — с опаской спросил низенький коренастый Колобок.

— Нет. Вот только место должно быть очень надежное, чтобы никто случайно на него не наткнулся, да и бродячие собаки не растерзали.

— Прикопать бы его, да собаки могут разрыть свежую землю. А копать глубоко — это сколько времени потребуется! — подал голос Русик.

— Самое надежное место для мертвеца — это кладбище, — пошутил Колобок.

— Пожалуй, ты прав, и я знаю, где мы его там спрячем, — произнесла Мара после минутного размышления.

13 Ночной гость

Ира в целях предосторожности не стала подниматься на лифте, а пошла пешком. По площадке, на которой находилась затопленная квартира, прошла на цыпочках, затаив дыхание, но все было спокойно, никто ее не караулил. Лишь оказавшись в квартире, почувствовала себя в безопасности. Из-за потопа совсем забыла о кошмарах, которые ей снились на новом месте. Начала раздеваться, чтобы принять теплый душ на ночь (упаси Господи — только не джакузи!), и тут ей стало казаться, что в квартире она не одна. От этого жуткого чувства она постаралась избавиться, обследовав и включив во всех комнатах свет, не оставив затемненным ни одного угла. Свет немного ее успокоил, однако полностью тревога не исчезла. Она даже пожалела, что не поехала ночевать домой, но теперь было уже поздно об этом думать. После душа заметила, что на мобильный пришло сообщение от Машки, но оно ее не обрадовало. Вместо того чтобы поделиться ощущениями от тропической ночи, красот туристических комплексов, сказочного подводного мира Красного моря, Машка написала: «Ирка, что ты там уже сотворила? Соседи дозвонились моей маме, она — мне, а после — твоей маме. Похоже, мой отпуск здесь накрылся, но не переживай — не только по твоей милости. Завтра вылетаю домой — трепещи!»

Миролюбивый тон сообщения Ирку не обманул — назревал громадный скандал, раз о наводнении уже знают ее родители. Ей было даже страшно представить, что ее ожидает дома, — ведь последствия потопа надо будет возмещать из семейного бюджета, который весьма невелик. Перебыть здесь грозу тоже не получится — Машка приезжает, и все идет к тому, что их отношения, как и прошлым летом, прервутся на длительное время. Может, приструнить свои амбиции и позвонить Диме?

Размышления утомили, и она решила лечь спать, так как утро вечера мудренее. Но вот как заснуть при включенном верхнем свете? А выключить его страшно.

Посмотрела на часы — было уже далеко за полночь. Она закрыла глаза, постаралась отвлечься от неприятных мыслей, призвать сон. Неизвестно, сколько так пролежала, но сон пришел, а точнее, тяжелое беспамятство без сновидений. Может быть, она так проспала бы до утра, если бы вновь не ожил звонок у входной двери и не послышались тяжелые удары в дверь.

Не отойдя от сна, с закрытыми глазами, она пошла открывать дверь, пребывая в уверенности, что находится в Диминой квартире и случайно закрыла дверь на задвижку изнутри, а он только вернулся с поздних посиделок с родителями. И только у самой двери, содрогающейся от ударов, она вспомнила все и отдернула руку, готовую открыть замок. Часы показывали начало третьего.

«Соседи решили выяснить отношения, не дожидаясь утра?! Хорошо, я устрою вам праздник на вашей улице!»

Девушка посмотрела в глазок, но вместо соседей увидела археолога Владлена Петровича.

«Чудеса в решете! Он же собирался лететь в Африку!»

Она заметила, что он очень изменился — неестественно бледное лицо, даже с синевой, какой-то тусклый, ничего не выражающий взгляд.

«Это надо было так сильно нажраться, чтобы оказаться в таком состоянии! А утром производил приятное впечатление: ручку целовал, о кофейной церемонии ворковал! Хотя и на пьяного он не похож». И не стала спешить открывать ему дверь. Происшедшая метаморфоза с его обликом ее испугала, напомнила о прочитанной книжке про маньяков.

— Что вам надо? — спросила она из-за двери слегка дрожащим голосом. Археолог перестал штурмовать дверь и с трудом выдавил:

— Мас-ка… Отдай маску!

— Какую маску? — удивилась Ира, но тут открылась дверь соседней квартиры и появилась ее хозяйка, взлохмаченная и воинственно настроенная.

— Превратили квартиру в бордель! Кто сюда только не прется! Ты что, зеньки залил и не понимаешь, что сейчас два часа ночи и нормальные люди в это время хотят спокойно спать? А ты, Маша, тоже хороша… — но не успела она закончить свою тираду, как вроде бы благовоспитанный археолог сделал резкое движение рукой в ее сторону и она улетела в глубь своей квартиры, произведя сильный шум.

— Маску! Отдай маску! — вновь завел свою песню археолог.

Но Ира, убедившись в его невменяемости, закрыла дверь еще и на засов. «О какой маске он все время бормочет?»

— Сейчас милиция приедет — с тобой разберется! Вишь, хулиган какой — настоящий бандит! — крикнула из-за двери соседка, уже не рискуя выходить на площадку.

Неожиданно рядом с наводящим страх археологом появилась черноволосая девушка невысокого роста. Она что-то тихо ему сказала. Археолог начал медленно спускаться по лестнице, бросив на прощание:

— Я вернусь. Отдай маску!

Милиция приехала минут через десять, и остаток ночи превратился в кошмар. Ирине пришлось открыть дверь трем дюжим представителям патрульно-постовой службы, сразу заполонивших пространство небольшой квартиры. На их мощных фигурах были бронежилеты, а в руках — автоматы. Воспользовавшись моментом, в квартиру юркнула соседка, представившись:

— Зинаида Филипповна. Это я вас вызвала. Проживаю по соседству, напротив. — И, обратившись к Ире, спросила: — А где Маша?

Ире пришлось предъявить стражам правопорядка свой паспорт и написать объяснение по поводу заявления соседки Зинаиды Филипповны, в котором та красочно описала, как над ней измывался незнакомый мужчина бандитской наружности. Ира не стала утаивать фамилию и имя археолога (и своих неприятностей хватало — пусть каждый за себя отвечает). Старший патруля передал оперативную информацию по рации и только собирался уходить, как получил ответ и недоуменно закрутил головой.

— Слушай, девушка, а ты часом ничего не путаешь? Может, иначе звали твоего знакомого?

— Во-первых, он не мой знакомый, а Машкин. Во-вторых, я на свою память не жалуюсь. А что вам не нравится?

— Не нравится, когда трупы самостоятельно по городу шастают. Твой археолог скончался перед отлетом, прямо в аэропорту, а ночью его труп был выкраден из морга. А тут оказывается, что этот труп еще и хулиганит, — и он посмотрел на соседку.

— О Господи! — испуганно вскрикнула соседка и поспешила в свою квартиру, на прощание обронив: — Он и в самом деле был похож на живой труп! Господи, что я говорю?

— Словом так, девушка. Из города никуда не выезжайте — завтра… точнее, сегодня днем следователь, конечно же, захочет с вами встретиться. Спокойной ночи, а ожившим трупам не рекомендую открывать дверь!

Отпуская шуточки по поводу покойника, патрульные покинули квартиру, оставив Иру со своими страхами.

14 Неожиданное решение

Часы показывали четыре часа утра, когда Ира вновь прилегла на кровать, и как только ее голова коснулась подушки, она заснула. На этот раз ей явилась предыдущая фантасмагория: пещера, которая, казалось, не имела конца, фигура в темном одеянии и страх неизвестности. Проснувшись, Ира посмотрела на часы и с удивлением осознала, что спала от силы полчаса, но чувствовала себя полностью отдохнувшей. Валяясь в постели, раздумывала над навязчивыми снами, которые словно предупреждали или сообщали о чем-то важном в ее жизни, что произошло или только должно произойти. Сонникам она не верила, придерживаясь теории сновидений Фромма, утверждающего, что символы сновидений не имеют для всех людей одинакового значения, их истинный смысл может разгадать только сам сновидящий. Где-то в глубине души зрело убеждение в том, что неожиданный визит археолога и эти сны каким-то образом связаны.

«Маска. Ночью он требовал какую-то маску. Что это за исключительная вещь, из-за которой он пришел глубокой ночью? И что за бред несли милиционеры про него?» В истории с живыми мертвецами Ира не верила, а знала, что должно быть рациональное объяснение чудесного воскрешения археолога.

Ее мысли теперь были направлены на тот сверток, который он оставил на хранение. Не выдержав, она соскочила с постели и извлекла из ящика пакет. Вновь ее заинтересовали сургучные печати, надежно оберегающие содержимое от чужих глаз. Ира стала рассматривать тяжелый сверток, вертя его в руках. На ощупь под бумагой скрывалось что-то очень твердое, тяжелое, прямоугольной формы.

Телефонный звонок прозвучал так неожиданно, что, вздрогнув, она выронила сверток, и тот, падая, вначале ударился об острый угол журнального столика, а затем свалился на пол. В месте удара на журнальном столике осталась заметная светлая отметина.

— Алло! — зло крикнула Ира в телефонную трубку, ощупывая свободной рукой поврежденное место. «Наверное, можно будет чем-нибудь замазать, — подумала она. — Но чем?»

В трубке царила тишина — видно, Ирин голос не понравился или вверг в недоумение человека на том конце линии. Играть в молчанку она не собиралась и повесила трубку.

Телефон вновь ожил. Только Ира приложила трубку к уху, как услышала мужской голос:

— Послушай доброго совета, подруга! В семь утра вынеси к входу в подъезд то, что тебе оставил археолог. И упаси Господи твою душу заглянуть внутрь! Иначе не сбережешь свою жизнь и здоровье. Рассчитываю, что ты не дурочка и не будешь к этому подключать милицию, иначе мы обязательно доберемся до тебя — и это будет ужасно! Владлен не поверил нам, и это была его ошибка.

— Владлен Петрович… где он сейчас? — спросила Ира. Голос в трубке был зловещим, а тон предвещал крупные неприятности. — Он жив?!

— На своем месте — в морге! — В трубке раздался жуткий смех, а потом пошли гудки отбоя.

— Да пошли вы все! — бросила Ира, убедившись, что абонент отсоединился.

Она наклонилась, подняла сверток и увидела, что ему тоже досталось. Удар пришелся на одну из сургучных печатей, и она раскрошилась.

«В том, что печать сломалась, я не виновата, — успокоила себя Ира и продолжила мысль: — Но ведь с таким же успехом могла сломаться и вторая печать». А мысль, как известно, материальна, и без особых угрызений совести Ира сломала вторую печать. Но тут она столкнулась с новой проблемой — узлы веревки, которой был плотно обвязан сверток, находились под печатями, и развязать их не было никакой возможности. Тут Ирой овладел безудержный зуд любопытства, от которого спасения не было.

«Семь бед — один ответ!» — подумала она и, больше не мучаясь сомнениями, разрезала веревку. «Если археолог мертв, то кто докажет, что сверток был запечатан? А посмотреть, что внутри, я должна обязательно!»

Трясущимися от нетерпения руками Ирка развернула плотную пленку, и тут ее ожидало новое испытание. Внутри оказался металлический ящичек, закрытый на ключ. Ирку охватило раздражение — после стольких усилий остаться на пороге тайны! Но если она чего-то хотела, то никакие доводы на нее не действовали.

«Можно вызвать Ваню — он без труда и откроет ящичек, и закроет его. Но время! В семь утра я должна буду все это отдать». Она решила проверить свои силы, засунула кончики ножниц в замок и начала ими там крутить, не имея ни малейшего представления, как это надо делать. Но тут что-то в замке хрустнуло и ящичек открылся. На нее смотрела уродливая в своем великолепии золотая маска Девы.

У нее затрепетало сердце — вот он, шанс, который выпадает раз в жизни! Ей вспомнилось недавнее посещение музея драгоценностей: золотая пектораль в прозрачном кубе из спецстекла, выдерживающего не только удары кувалдой. А перед ней не менее ценное археологическое чудо, которое можно взять в руки. Ей даже показалось, что она услышала свой голос: «Ох, попалась бы мне такая вещица — ни за что не побежала бы сдавать ее в музей!» А ведь она ей попалась и лежит сейчас на расстоянии вытянутой руки!

Ирка, не раздумывая, набрала номер телефона бильярдиста Паши.

— Паша, я согласна ехать с тобой. Во сколько мне тебя ожидать?

— Буду в полшестого. Встретимся возле твоего подъезда.

— Паша, милый! Мне будет страшно спускаться одной. Зайди, пожалуйста, за мной — я тебя очень прошу! — вовремя спохватилась Ирка, вспомнив недавнее посещение археолога, точнее его тела.

— У тебя что-то произошло? — насторожился Паша.

— Нет, ничего. Просто я отчаянная трусиха — темноты боюсь.

— Хорошо, называй номер квартиры, этаж. — Паша зевнул и, получив информацию, отключился.

Ира посмотрела на часы — оставалось менее часа до появления Паши. «Жаль, что не перенесла сюда свои шмотки, а по глупости развесила на плечиках в шкафу. Домой уже поздно заезжать за вещами — придется взять кое-что у Маши. Фигуры у нас почти одинаковые, так что подойдет, а она перебьется». И тут Ира наконец осознала, что уезжает на неопределенное время, возможно навсегда. Неужели она больше не увидит занудливых родителей, воображалу Машку, помешавшегося на учебе Димку, ветреного Вадима, меланхоличного Илью, других знакомых, институтских друзей? Да и в самом институте ей больше не придется учиться. И одежду, которую сейчас возьмет у Машки, вряд ли вернет, разве что отправит ее посылкой. Теперь у нее начнется новая жизнь, никак не связанная с сегодняшним настоящим.

Планов на будущее она пока не строила, знала только одно: у нее в руках находится древняя ценная вещица, которая может в корне изменить ее жизнь в лучшую сторону.

ЧАСТЬ 2 По следам Девы

1 Жизнь полна сюрпризов

Маша проснулась, почувствовав, что самолет затрясся и начал снижаться. Взглянув в иллюминатор, она увидела ярко-фиолетовое небо и несущиеся навстречу фантастические фигуры облаков. Через несколько мгновений она перестала что-либо видеть — самолет попал в зону сероватых, кое-где с легкой голубизной облаков, словно их мелировали. Затем самолет немного тряхнуло — он провалился в воздушную яму, вызвав неприятные ощущения у Машки. Внутри у нее все сжалось и чуть было не попросилось наружу, к тому же до боли заложило уши. Взглянув на Сашу, сидящего рядом, Маша успокоилась — судя по его позеленевшему лицу, он переживал аналогичные ощущения, при этом делал ей какие-то непонятные знаки.

— Что? — крикнула оглохшая девушка и тут вспомнила, что он советовал перед полетом, и несколько раз сглотнула.

Вата из ушей исчезла, снова раздавался ровный рокот двигателей. Самолет, опустившись ниже зоны облаков, продолжал лететь по горизонтали.

— Скоро будем дома — осталось минут сорок полета, — произнес, улыбаясь, Саша, но не добился ответной реакции.

«И чего это все время улыбаться? Есть причина чему-то радоваться? Ну, хорошо, радовались, когда летели в Шарм-эль-Шейх, предвкушая отдых на море. Тогда мы не знали, что нам предстоит пережить… Но сейчас, когда несолоно хлебавши летим обратно — чему радоваться?»

А дело было в том, что, когда вчера прибыли в гостиницу — современную, пятизвездочную, на берегу моря, с четырьмя открытыми бассейнами, утопающую в тропической зелени — все было, как и обещалось в туристическом проспекте, за исключением одного — свободных номеров там не было и в ближайшее время не предвиделось. Кроме них в таком же положении оказались еще полтора десятка туристов. Переговоры с турфирмой немного успокоили — «не волнуйтесь, мы все урегулируем — потребуется лишь немного времени». «Немного времени» растянулось на четыре часа, и взамен («извините, вся Европа хлынула в Египет и такие случаи здесь с нашими туристами случаются повсеместно») предложили бунгало в тридцати километрах, но прямо на берегу моря. Маша с Сашей согласились было на бунгало, но тут на рецепшен пришла возмущенная группа из пяти человек, которые уже два дня провели в этих бунгало: «Условия скотские, душа нет, жрачка такая, что целый день с гальюна не слазишь!» В довершение ко всему позвонила мама Маши и истеричным тоном сообщила, что к ней дозвонились соседи снизу с жалобами на устроенный потоп. Маша держалась, «как партизан», так и не открыв, что находится в Египте, но приняла решение незамедлительно вернуться на Родину, которая для Египта не Европа.

Раздобыть билеты на обратный рейс оказалось тоже непростым делом, но в итоге они получили места в самолете, вылетающем самым ранним рейсом — в полшестого утра. Так и не искупавшись в разрекламированном Красном море с уникальным подводным миром, не увидев пирамид, не промчавшись на квадрацикле по пустыне мимо селений опереточных бедуинов, они возвращались домой, и мысли Маши были отнюдь не о море.

«Почему я в очередной раз наступаю на грабли, почему поверила Ирке? Ведь знаю, что ничего хорошего от нее не следует ждать из-за ее взбалмошности, а продолжаю делать одни и те же ошибки. Ведь можно было согласиться на бунгало, раз приехали в Египет, и только крайне нервное состояние мамы, выдерживающей нападки пострадавших соседей, вынудило нас вернуться. А ведь я считала дни, оставшиеся до этой поездки, и каков результат?»

Аэропорт встретил обычной сутолокой, суетой провожающих и отъезжающих, затянувшейся каруселью багажа, а на выходе — плотными кордонами таксистов, предлагающих свои услуги на иностранных языках, что следовало понимать как возросший уровень сервиса и, соответственно, платы за проезд. Маша и Саша сочли, что знают английский слабовато, поэтому удовлетворились рейсовым автобусом до города.

Маша не разрешила Саше проводить себя домой и поэтому в подъезд вошла одна, таща за собой чемоданчик на колесиках. Тут она спохватилась, что не позвонила Ире, не сообщила о своем приезде, хотя знала две ее пагубные привычки: по возможности не ложиться спать одной и спать сколько влезет. Набрала номер мобильного телефона подруги уже стоя у лифта. К ее удивлению, телефон Иры находился вне зоны связи. Но еще больше она удивилась, увидев погром в квартире: разбросанные вещи, незакрытые дверцы шкафов, везде полнейший беспорядок. Объяснений могло быть два: в квартиру забрались воры, которые искали спрятанные деньги, или Ира куда-то собиралась, для чего ей понадобилось перемерить все Машины наряды. Вторая версия была предпочтительнее, но тут Маша, которая занялась уборкой, заметила отсутствие многих своих вещей. Вряд ли ворам понадобились ее шмотки, так как в квартире были куда более ценные вещи. Тогда, выходит, их взяла Ира — но зачем? Испугалась ответственности за испорченный ламинат, завонявшиеся ковры, последствия затопления соседей снизу и сбежала с ее вещами? Как-то неубедительно.

— Что здесь произошло? — строго спросила девушка у толстого кота, разлегшегося на диване и лениво наблюдавшего за действиями хозяйки сквозь полуприкрытые веки.

Тот презрительно фыркнул: «Ты что, не понимала, на кого оставила квартиру? Доверила ей все: стены, пол, вещи и даже меня!» От дальнейшего диалога он уклонился, сделав вид, что заснул, и только его чуткие уши-локаторы поворачивались при каждом ее движении, сообщая, что это не так.

Раздался звонок в дверь, и Маша, тяжело вздохнув, пошла открывать. «Видно, соседи снизу не стали ждать вечера, не пошли на работу и сейчас собираются устроить разборку». И она, не спрашивая, открыла входную дверь.

На пороге стоял человек, которого она меньше всего ожидала здесь увидеть, — Марина-Мара. Та молча прошла мимо остолбеневшей Машки и по-хозяйски осмотрела квартиру, при этом не говоря ни слова.

— Ты что-то здесь потеряла? — наконец обрела дар речи Маша.

— Да — маску богини Девы. Но думаю, что она исчезла вместе с твоей подругой. Дева нашла себе нового почитателя!

Мара приостановила осмотр чужой квартиры и окинула Машу таким взглядом, что ту прошиб легкий озноб. Вспомнилась страшная ночь, когда Мара бегала за ней со старинным кинжалом, явно не для того, чтобы рассказать его историю. Маша заявила:

— Ты что-то путаешь! Золотая маска находится в музее…

— Ее там никогда не было! Твой Владлен надурил тебя, но не меня. Она хранилась у него дома, затем он привез ее сюда и оставил на хранение твоей подруге. — Мара повела руками, указывая на царивший беспорядок. — И вот чем все закончилось.

Машка задумалась.

— Может, ты и права. Он звонил мне, когда я уже была в самолете, сказал, что хочет оставить на хранение какие-то вещи, пока он будет в Африке. Пожалуй, Ирка — последний человек на земле, которому можно было что-то дать на сохранение и при этом не сообщить что… Да, она любопытная как сорока, но она не воровка!

— Неплохое сравнение — сорока-воровка… Ну что ж, я подожду — если найдешь здесь маску, то восстановишь репутацию своей подруги.

— Послушай, Марина или как там ты себя называешь? Мара? Ни я, ни мои подруги не должны перед тобой отчитываться! Ты явилась в мою квартиру без приглашения, и мне достаточно вызвать милицию…

— Ошибаешься, Маша! Маска по праву принадлежит моему народу. Мои предки на протяжении столетий ее разыскивали, и сейчас ни ты, ни твоя подруга, ни милиция и никто другой не остановит меня! Ты пугаешь меня милицией… Я не хочу тебе зла — ты случайно оказалась замешанной в эту историю, но если ты вынудишь меня… — У нее в руках тотчас оказался небольшой кинжал, который, блеснув, вновь исчез в складках одежды.

— Хорошо, Мара. Можешь даже помочь мне с уборкой, чтобы убедиться, что маски здесь нет!

Тут ожил мобильный телефон Маши.

— Машка, привет! — прозвучал голос Иры. — Прости меня за доставленные неприятности, но это был Рок… Я там взяла пару твоих одежек — при первой возможности вышлю их обратно!

— Ира, где ты?! — взволнованно спросила Маша.

— В пути, Маша, еду… в теплые края. Извини, точнее сказать не могу.

— Мне подсказывает интуиция, что ты вляпалась в какую-то историю!

— Интуиция — это способность чуять попой, и она тебя не обманывает.

— Ирка, это у тебя очередной заскок? А об институте ты подумала? Хочешь вылететь с последнего курса?

— Это уже не важно, Машка! Прощай!

— Эх, Ирка! Похоже, ты вляпалась серьезно, — растерянно произнесла Маша, слушая гудки отбоя в трубке, словно надеясь, что голос подруги вновь возникнет.

Холодное острое лезвие прижалось к ее шее, и до ее сознания дошел вкрадчиво-угрожающий голос Мары:

— Перезвони ей. Попробуй узнать точнее, где ее можно будет найти!

Парализованная страхом Маша сделала несколько попыток дозвониться, но безрезультатно — телефон Иры был вне зоны связи.

— Отключила телефон, — прошептала помертвевшими губами Маша, по-прежнему чувствуя прикосновение смертоносного металла к шее.

Затем все вокруг завертелось как в кино: в ее квартиру пришли какие-то люди с не внушающими доверия лицами, и эти люди беспрекословно подчинялись приказам Мары. Ее вывели на улицу, усадили в большой автомобиль с тонированными стеклами, надели на голову темный плотный мешок, и ей сразу стало трудно дышать. Еще ей сковали руки наручниками, которые впились в нежную кожу на запястьях. Разговаривали между собой на непонятном Маше языке, и она скорее догадалась, что предстоит длительное путешествие. С ужасом поняла, что кот Тигрис все это время будет находиться в закрытой комнате без воды и еды, не считая того, что осталось в посудинках. На просьбу пожалеть кота и дать ей возможность на время поручить его заботам соседей, Мара веско заметила:

— От тебя зависит, сколько наше путешествие продлится. Теперь ты единственная ниточка, связывающая нас с маской Орейлохе. Ведь Ира рано или поздно все равно тебе позвонит, а вот от тебя будет зависеть, узнаем ли мы, где ее можно найти. Мы ей ничего не сделаем — нас интересует только маска.

Вскоре над Машей сжалились — сняли мешок с головы и освободили от наручников в обмен на обещание не делать попыток бежать или привлекать к ним внимание посторонних. Ей пришлось послать Ире сообщение с просьбой срочно перезвонить. Она должна будет его получить, оказавшись в зоне связи.

Джип, в котором они ехали, был явно военного образца, сильно вытянутый в длину, прямоугольной формы, с кузовом, покрашенным под камуфляж. На переднем сиденье, рядом с широкоплечим водителем с круглым, красноватого цвета лицом и странным прозвищем Колобок, устроилась Мара — командир их экипажа и, пожалуй, самая молодая из всей своей компании. На сиденье за ними с комфортом разместился высокий крепкий мужчина в камуфляжной форме, с блестящим голым черепом, по прозвищу Шлем. За ним, в просторном пассажирско-багажном отделении, на двух откидных сиденьях устроились Маша и, напротив ее, молодой парень с роскошной шапкой темных кудрей, в куртке «аляске», чертами лица очень напоминающий Мару, но без ее жесткого кинжального взгляда. У него было нежное прозвище Русик, что не мешало ему не сводить пристального взгляда с пленницы и не вступать с ней в разговоры, словно он был немым. Остальное пространство автомобиля, в том числе и откидные сиденья, было занято множеством вещей, среди которых находился так и не распакованный чемодан Маши. Джип, не будучи скоростным автомобилем, был больше рассчитан на бездорожье, даже имелась мощная лебедка за передним бампером. Однако сотню километров в час держал постоянно.

— Куда мы едем? — спросила Маша, не рассчитывая на ответ, вглядываясь в незнакомую, по-зимнему унылую местность, пробегающую за окном джипа.

— В Крым. Там все началось — там, по-видимому, все и закончится, — неожиданно отозвалась Мара, казалось, дремавшая на переднем сиденье. — Твоя подруга проговорилась, что собирается в теплые края. Хотя там зима, но все же гораздо теплее, чем здесь.

— Теплыми краями могут быть Турция или Египет, — фыркнула Маша.

— Могут, — согласилась Мара. — Но, судя по предоставленному тобой перечню вещей, которые она у тебя взяла, в тропики она не собиралась. Вот только она забыла одну очень нужную вещь — паспорт. — И Мара помахала паспортом Иры в воздухе. — Хотя у нее с собой может оказаться заграничный.

— Откуда у тебя ее паспорт? — удивилась Маша.

— Твоя рассеянная подруга забыла его на телевизоре. Думаю, он нам еще пригодится!

2 Без бумажки ты букашка

— Паспорт! Я забыла у Машки в квартире паспорт! — вскрикнула Ира, наблюдая, как под колеса автомобиля плавно ложится трасса со слегка заснеженными обочинами. — Но у меня есть студенческий билет — с фотографией!

— По студенческому даже в гостиницу не поселят. Хотя гостиница не проблема — есть мой паспорт, — обеспокоенно заметил Паша, внимательно следя за дорогой, — он то и дело шел на обгон. — Жаль, я не догадался тебе напомнить о нем раньше, а сейчас уже поздно возвращаться — мы около двух сотен километров намотали. Есть две проблемы: нежелательно светить мою фамилию в гостиницах, так как меня скоро начнут разыскивать по-взрослому подручные Важи, а они ребята серьезные.

— Этот тот темный, полный, кучеряво-седоватый, который обскакал тебя в бильярд? Мне показалось, что для него был важен не денежный выигрыш, а сама победа. Несколько дней поищет, а потом забудет о тебе. Ты же сам говорил, что он контролирует пару продовольственных рынков города, так что у него, наверное, деньжищ жуть сколько и твой долг для него — копейки!

— Для Важи иметь должника, который подался в бега, — это удар по его авторитету. Он потратит много больше денег, чем я должен, но постарается меня наказать так, чтобы другим было неповадно.

У Ирки от страха заныло под ложечкой.

— Может, не стоило тогда бежать? — неуверенно спросила она.

— И распрощаться с родной почкой? Я тебе объяснил ситуацию — она серьезная, но не безнадежная. То, что ты не взяла паспорт, несколько ее усложняет, но и только. Хотя я рассчитывал первое время обходиться как раз твоим паспортом — тебя лишь раз видели со мной и ничего о тебе не знают. Но есть проблема посерьезнее. Я собирался пробыть в Крыму всего несколько дней и, не засветившись, переехать на пароме в Новороссийск, потом совершить небольшое турне по России. Там проще скрываться, да и деньжат отбить больше шансов, чем здесь, где придется постоянно опасаться преследования. Но у тебя нет паспорта, а по моему документу двоих за границу не пустят!

— Что же теперь делать?

— Связывайся, с кем посчитаешь нужным, — пусть тебе паспорт передадут поездом.

— Проблемы нет — Машка мне его и передаст, — обнадежила его Ира.

«Кроме общегражданского паспорта мне потребуется и заграничный — на всякий случай, неизвестно, куда пути-дорожки меня выведут. И здесь без Машки не обойтись — ее единственную из всех моих подруг уважают предки. Паспорт лежит в тумбочке, но слово «паспорт» вызовет у моих родителей реакцию, как у быка на красную тряпку — они боятся, чтобы я не связала свою судьбу с кем-нибудь из иногородних. Естественно, боятся не за меня, а за свою вшивую квартиру. Есть идея! Я шмотки у Машки взяла? Взяла! Вот она и пойдет к ним, чтобы взять взамен что-нибудь поносить, пока я не верну ее вещи. Теперь главное — Машку правильно настроить, а это будет непросто. Сегодня ее лучше не трогать — она только приехала, а вот завтра, когда смирится с трагедией, случившейся в квартире, позвоню».

Ира отключила мобильный телефон, так как не знала, что сказать родителям, когда те забеспокоятся и начнут ее разыскивать. Но все же не выдержала, включила — и получила SMS от Маши. Обрадовалась и позвонила ей — та была расстроена, но не стала биться в истерике, услышав ее голос. Однако Ира о паспорте не успела попросить — попали в зону, где не действовала мобильная связь.

Она едва узнавала дорогу, по которой ехали, а ведь с лета, когда проезжали по этой самой дороге с Машкой, прошло не так много времени. Ей было неудобно сидеть, так как золотую маску она не доверила чемодану, а закрепила при помощи бинтов прямо на голом теле.

Ей то и дело казалось, что она спит и все это ей снится — настолько последние события были нереальными: «живой труп» археолога, сбежавший из морга; обнаруженная в шкатулке золотая маска, она едет с совершенно незнакомым человеком, не зная куда и зачем… Впрочем, именно золотая маска, доставляющая ей массу неудобств, не позволяла ей усомниться в реальности этих событий.

На николаевской развилке они свернули налево, и вдоль дороги потянулся низкорослый лес. Паша молчал, очевидно в мыслях строил планы на будущее, но, судя по хмурому выражению лица, эти планы не внушали оптимизма. Ире тоже было о чем подумать, она прикрыла глаза и мгновенно погрузилась в сон. Вновь перед ней открылся мрачный ход в пещере, впереди не идущая, а словно скользящая бесполая фигура в черном одеянии. И тревога, вызванная и этим мрачным местом, и неизвестностью — куда она идет?

Проснулась она, когда автомобиль проезжал какой-то город, от сна остались обрывки воспоминаний и чувство тяжести, а вдобавок головная боль.

— Первомайск? — спросила наобум Ира. — Здесь есть симпатичное кафе с аквариумами…

— Нет, уже Херсон. Аквариумы с рыбками остались далеко позади.

— Может, где-нибудь кофе выпьем? Ноги разомнем, мочевому пузырю счастье подарим.

— Давай повременим с этим. В кафе я не хочу светиться, а дальше будет большой придорожный рынок — и кофе выпьем, и все остальное сделаем.

— Не хочу растворимого кофе и в кустики! — закапризничала Ира и вспомнила археолога. — Хочу заварной кофе и церемонию!

— Если ищейки Важи нападут на наш след, то впереди нас ожидают такие церемонии!

— А я здесь при чем?

— Ты — при мне! А этого для него уже достаточно! — Паша усмехнулся. Ира тут же пожалела о своем опрометчивом решении, но, вспомнив угрозы по телефону, вздохнула. «Вот попала — из огня да в полымя!»

Несмотря на недовольство Иры, Паша четко придерживался собственного плана, пошел лишь на одну уступку — дважды останавливался на кратковременный отдых на благоустроенных заправках. Там он ее побаловал кофе «эспрессо» и прочими благами цивилизации. Правда, она предполагала, что он это делал не в угоду ей, а в целях безопасности — там было людно и имелась вооруженная охрана. Узнав о дальнейших его планах — поселиться в небольшом горном городке Старый Крым, а оттуда делать набеги на курортные города побережья в поисках «лохов» — любителей бильярда, Ира взбунтовалась. Ей совсем не хотелось умирать от скуки вдали от цивилизации, от моря, пока Паша будет «работать», и, несмотря на его веские доводы «городок старинный, бывшая татарская столица, а море зимой холодное, дуют сильные ветры», ему пришлось вновь пойти на уступки. Поселились они в Феодосии, в небольшой частной гостинице, в пятнадцати минутах ходьбы от моря. В целях экономии имеющихся у них скудных денежных запасов она не стала возражать, когда они оказались в одном номере, но с двумя кроватями. Уставшие после долгой дороги, они сразу после легкого ужина легли спать. Ира даже не сняла с себя надоевшую маску, лишь надела поверх пижаму. На этот раз она провалилась в глубокий сон без сновидений.

Посреди ночи она проснулась от внезапно навалившейся на нее тяжести и обнаружила на себе голого Пашу, стягивающего с нее пижаму. Она попыталась сбросить его с кровати, но не тут-то было — тот вцепился в нее как клещ и стащил штаны. На него не подействовали ни ее заявления, что «она безумно хочет спать, и пусть он отвалит», ни попытки применить силу. Паша оказался на высоте и в прямом смысле тоже и проник в нее. Ей не понравилось его своеволие, и она, утроив силы, стараясь не поддаться возбуждению, которое постепенно ею овладевало, вновь попыталась его сбросить, но вместе с ним свалилась на пол. Падение вначале их оглушило-шокировало, так что они на мгновение замерли, но не отвлекло Пашу от выполнения поставленной перед собой задачи, и она больше не стала сопротивляться.

Секс с ним не принес ей особенного удовольствия, лишь полностью прогнал сон, и только она стала входить в экстаз, как он кончил, встал и перебрался к себе на кровать.

— Сделал дело — гуляй смело! — съязвила девушка, пытаясь прийти в себя. Она все еще лежала на одеяле на полу.

— Вставай — простудишься, зима на улице! — проявил он заботу, подав голос с кровати.

— Не только на улице — в постели тоже! — Ира забралась на свою кровать и с головой закуталась в одеяло.

— Тебе не понравилось? Ну ты и балованная, Ируня!

— Если честно — не успела понять: было у нас с тобой что-нибудь или ничего не было? Только сон перебил — теперь я не засну и тебе спать не дам.

— Если бы ты не сопротивлялась, все было бы по-человечески. Как в том анекдоте…

— По-человечески? Ночью, когда я сплю, залезть на меня, не поинтересовавшись — а хочу ли я?

— Не злись — испортится цвет лица. Нам теперь делить одну постель — сама судьба так распорядилась. Лучше прислушайся к Омару Хайяму:

Бегут за мигом миг и за весной весна,
Не проводи же их без песен и вина,
Ведь в царстве бытия нет блага выше жизни —
Как проведешь ее, так и пройдет она.
«Это мы еще посмотрим!» Раздражение Ирину не отпускало. «Вроде не маленький ребенок, а вести себя нормально не может. Надо заняться его воспитанием».

— Слушай, а что ты на себе прячешь? Видно, что-то ценное, раз не расстаешься с ним даже в постели?

— Бабушкину иконку, которая должна меня защитить от всяких невзгод, а вот от такого чурбана не защитила.

— Да ладно тебе! Не надо рассказывать, просто покажи.

Мужчина встал, но ложиться на ее кровать не стал, а только присел на краешек.

— Ты себя плохо ведешь! — Ира надула губки.

— Хорошее поведение — последнее прибежище посредственности. Ты ведь тоже не пай-девочка.

— Я тебя стесняюсь. Да не лезь ты ко мне — завтраутром покажу!

— Завтра уже настало. Я был с тобой предельно откровенен, а ты пытаешься что-то от меня утаить.

Они препирались еще минут двадцать, и на этот раз уступила Ира, размотала бинт и показала маску.

— Вот это да! — ахнул восхищенный Паша. — Золотая! Может тысяч на двадцать потянуть!

— Деревня! Она стоит миллионы — уникальная вещица!

— Не может быть!

— Может. Вещь единственная в своем роде. Вот только надо коллекционера найти, который такие деньги заплатит, и желательно не здесь, а за границей.

— Теперь понятно, почему ты со мной поехала! Давай рассказывай.

— Что рассказывать?

— Как маска к тебе попала — и по порядку. А потом вместе подумаем, что дальше делать.

Когда Ира закончила рассказ, Паша потянулся к ней.

— Ты чего? — опешила девушка, но сопротивляться не стала.

Золотая маска упала на пол и вскоре оказалась под кроватью.

Утром Ира, несмотря на возражения Паши, вновь с помощью бинтов закрепила маску на своем теле.

— Ты что, мне не доверяешь? — обиделся мужчина. — Доверие рождает доверие!

— Когда речь идет о деньгах, то я и себе не доверяю. А тут такие БОЛЬШИЕ деньги!

После завтрака Паша уехал, а Ира включила мобильный телефон и позвонила Маше. После длительного ожидания, когда Ира уже потеряла надежду на ответ, Маша все-таки возникла с робким «алло!».

— Маш, привет! Я там не слишком набедокурила?

— Сама все знаешь.

Машка вздохнула под кинжальным взглядом Мары, которая изогнулась всем телом, словно готовясь к прыжку.

— Маш, я это все поправлю по приезде. Я забыла паспорт в твоей квартире, а без бумажки мы букашки. Мне он очень нужен. И вот еще: зайди к моим родителям под предлогом того, что я твои тряпки с собой увезла и тебе теперь нечего надеть. В моей комнате, в тумбочке, в верхнем ящичке, где сверху косметика лежит, найдешь мой заграничный паспорт. Упакуй оба паспорта во что-нибудь и передай с проводником ближайшего поезда, который следует в Феодосию. Позвонишь — я встречу. Сделаешь, подружка?

— Куда я денусь! — пробормотала Маша.

Она не могла решить, как ей поступить: подать знак подруге, что это ловушка, — Ира перестанет звонить и в итоге все равно вляпается с золотой маской в историю еще похлеще. А так — лишится золотой маски и вернется домой. Это будет меньшее зло из того, что может ее ожидать.

— Сейчас перезвоню предкам, чтобы у тебя там не было проблем, и жду твоего звонка. Бай-бай! Целую!

Отключившись, Ира подумала: Машка сама на себя не похожа — вместо того чтобы отчитать за потоп и взятую без спросу одежду, воспротивиться визиту к Иркиным родителям, проявить любопытство — для чего нужны паспорта? — Машка пофигистски промолчала, отделавшись парочкой общих фраз. Ира, подумав о странном поведении подруги, тут же об этом забыла, настроившись на разговор с родителями. Она набрала номер мобильного телефона мамы и приготовилась к бою.

* * *
— Значит, маска Орейлохе находится в Феодосии, — произнесла Мара, устроившая маленькое импровизированное собрание.

За вчерашний день они успели доехать только до Умани, и там ее стали мучить сомнения в правильном выборе пути. Они остановились на ночлег в придорожной гостинице. Утренний звонок Иры вдохнул в нее оптимизм, которым она постаралась заразить свой небольшой коллектив.

— Очень хорошо. У меня даже не предчувствие, а уверенность в том, что на этот раз маска окажется в наших руках — Орейлохе вновь обретет свой народ! — И Мара театрально вскинула руки к небу, которое никак нельзя было увидеть сквозь потолок гостиничного номера.

Машу с самого начала поездки заинтересовало, как так получилось, что молодая девушка, пусть даже не очень хрупкого сложения, оказалась предводительницей троих ребят со странными прозвищами Шлем, Колобок и Руся? А ведь они безоговорочно подчинялись ей. Шлем был самым старшим из троицы: ему было хорошо за тридцать, его чисто выбритый череп не терпел головного убора, несмотря на холодную погоду, говорил он всегда с некоторым скепсисом, старался верховодить в троице, что ему не всегда удавалось. На бандита он был не совсем похож, скорее смахивал на школьного учителя. Внешность Колобка соответствовала его прозвищу: лет двадцати пяти, невысокий, но очень широкий в плечах, с ногами-тумбами и походкой штангиста, круглолицый, он прятал свой короткий ежик под лыжной шапочкой. Его бы Ломброзо по внешнему виду вряд ли отнес бы к прирожденным убийцам, несмотря на то что он редко улыбался и бросал хмурые взгляды исподлобья. Русик был самым младшим, не больше двадцати лет, симпатичный, с правильными чертами лица, с буйной кучерявой шевелюрой, вот только черные глубокие глаза, в которых ничего нельзя было прочитать, вызывали некоторый страх и напоминали глаза Мары. Он был постоянным конвоиром Маши, игнорировал все ее попытки завязать с ним разговор на нейтральные темы.

Компания у Марины-Мары подобралась странная, да и сама она была женщиной загадочной. Но что-то же их объединяло?

Чтобы побыстрее доехать до Феодосии, Мара уступила место впереди Шлему, который стал подменным водителем у Колобка. Пользуясь тем, что Мара оказалась на заднем сиденье, в непосредственной от нее близости, Маша теперь ее попыталась разговорить.

— Мара, вот ты заявляешь, что ты прямая наследница исчезнувшего племени тавров, живших, по твоим словам, в пятнадцатом веке, однако я интересовалась этим вопросом и знаю, что об этом народе нет никакой информации с четвертого века. Как ты можешь это утверждать, ведь даже если поверить тебе, с пятнадцатого века прошло уже пять столетий?

— Могу, Маша. Все просто и непросто. Ты знаешь, в лучшем случае, своих прабабушек и прадедушек.

— Ты удивишься, Мара, но я даже их не знаю!

— Вот видишь, Маша, они тебя не интересуют, а ведь они были очевидцами многих событий, которые гораздо интереснее выдуманных историй о том времени. А их самих не интересовало, что происходило с их дедушками-прадедушками, и это безразличие к своему роду они передали своим детям, внукам, тебе, наконец. А у меня совсем другое дело: я знаю в подробностях историю своего рода, начиная от жрицы Мары и ее пятерых детей. У нас, как и у евреев, национальность определяется по материнской линии. За эти пять столетий наше генеалогическое древо разрослось, пустило много побегов, некоторые из них не выдержали испытаний временем и погибли, но основные, стволовые ветви, выстояли — я продолжательница рода и даже жрица. А мои спутники — тоже представители нашего рода, разных ветвей.

— Интересно… Выходит, ты — жрица кровавого культа богини Девы, и от таких, как ты, когда-то сбежала Ифигенея, невеста легендарного Ахилла, дочь предводителя греков в троянской войне — Агамемнона?

— Выходит так, за исключением того, что мы уже не приносим кровавых жертв, а являемся хранительницами древних знаний, ритуалов. Легендарный Ахилл был нашим соотечественником, он получил воинское воспитание у скифов. Его наставник в военном деле изображен в Илиаде в виде кентавра, человека-коня, другими словами, всадника. Чтобы привлечь прославленного воина на свою сторону и не дать троянцам заполучить в качестве союзников тавров, Агамемнону пришлось не только пообещать ему свою дочь, но и отдать ее в качестве заложницы жрицам храма богини Девы.

— Я тебе охотно верю — ты располагаешь более достоверной информацией, чем слепой грек Гомер, — не удержавшись, съязвила Маша.

— Ценю твою иронию, но это было именно так. Ведь на полуострове побывало множество народов, но древнее название за ним сохранилось на тысячелетия: Таврика, страна тавров.

— И много вас осталось — прямых потомков тавров?

— Как я говорила, некоторые ветви нашего генеалогического древа не выдержали испытаний временем, а есть и такие, которые смешались с другими национальностями, забыли о своем роде. Так что нас всего чуть больше сотни — совсем немного. Раз в году мы встречаемся и устраиваем по этому поводу торжества.

— Это когда же?

— Думаю, это тебе знать необязательно.

— А зачем вы так настойчиво стремитесь завладеть золотой маской? Ведь это не более чем древняя реликвия, и проводить свои обряды необязательно с золотым ликом богини — ведь раньше вы обходились без него!

— Золотой лик богини Орейлохе принадлежит нашему народу, а для чего он нам нужен — это уже наше дело. Времени уже достаточно прошло — перезвони своей подружке, скажи, пусть завтра встречает поезд — документы будут в пятом вагоне. Вот, возьми свою мобилку.

Но только Маша протянула руку к телефону, как Мара свою руку отдернула.

— Звонить не надо — напишу ей SMS, а то она начнет задавать вопросы, и ты можешь дать маху.

И Мара отправила Ире SMS. Через несколько минут ожил телефон — звонила Ира, получившая сообщение.

— Скажи, что все в порядке, а ты едешь в метро и сейчас связь прервется.

— Мара, вы правда ей ничего плохого не сделаете? — спросила Маша. Ее стали одолевать сомнения в правильности своего поступка.

— Зачем она нам нужна? Заберем маску и распрощаемся и с ней, и с тобой! На, отвечай — ей скоро надоест ждать! — Мара поднесла к лицу Маши телефон и нажала кнопку приема звонка.

— Привет, Ира! — быстро проговорила Маша. — Все в порядке — я отправила паспорта поездом, извини, сейчас связь прервется — я еду в метро, — и Мара нажала на кнопку отбоя.

— Информации для нее предостаточно, главное — чтобы она не позвонила своим родителям и не узнала, что ты у нее не появлялась. Придется ей чуть позже позвонить и успокоить.

— Марина, а вот если… — вновь решила порасспрашивать похитительницу Маша, но была ею прервана.

— Мне сейчас не до тебя. Надо многое обдумать, поэтому лучше помолчи.

3 Знакомство

Вначале Феодосия показалась Ире совсем маленьким городком, отличающимся от других курортных городов лишь оригинальной набережной, по которой еще в позапрошлом веке были проложены железнодорожные пути. Однако по мере своих блужданий по городу она вскоре изменила мнение. О том, как здесь красиво летом, она могла лишь догадываться, защищаясь от ветра зонтиком, предусмотрительно захваченным из Машкиной квартиры.

По дороге зашла в бювет под Лысой горой и выпила стакан местной минеральной воды, которая на нее не произвела никакого впечатления. Нашла улицу Галерейную и прошлась по ней, посещая ее достопримечательности, как ей советовал Павел. Знаменитая картинная галерея с полотнами Айвазовского оказалась закрытой в связи с ремонтом, а в музей-квартиру писателя Александра Грина она попала. Ира даже вспомнила, что не в таком уж далеком детстве с удовольствием прочитала произведения этого автора — «Алые паруса», «Золотую цепь» полностью, а «Бегущую по волнам» только до середины, так как подружка-одноклассница рассказала концовку и ей стало неинтересно читать дальше.

Музей Грина ей не понравился — у нее не хватило терпения ходить за экскурсоводом и слушать рассказ о писателе с таким некрасивым и изможденным лицом. Его внешность оставила у нее тягостное впечатление, она никак не соответствовала феерии его произведений. Ирина мельком взглянула на выставленные здесь бытовые предметы, которые ей ни о чем не поведали, и поспешила выйти на улицу. Возможно, на ее настроение и поведение подействовало то, что она была непривычно для себя одна.

Поэтому вначале, следуя рекомендациям Паши, запланировала осмотреть мечеть Муфти-джами и остатки крепости, но ветреная холодная погода изменила ее планы — она решила просто послоняться по городу. Увидев дегустационный зал «Коктебель», она не смогла пройти мимо, даже пожалела, что рядом не было Павла, который бы обязательно что-нибудь прочитал из Омара Хайяма. Внутри было тепло, а устоявшийся приятный аромат виноградного вина вызвал соответствующее желание, и она заказала для пробы сразу пять сортов вин. Официантка выстроила бокалы шеренгой, порекомендовала, с какого вина начинать, а каким заканчивать, чтобы не перебивать вкус.

После двух порций десертных крымских вин настроение у нее сразу улучшилось, особенно когда рядом пристроился молодой светловолосый мужчина лет тридцати, приятной наружности, в строгом темном костюме, красиво облегающем его фигуру, явно не дешевом, в белоснежной рубашке и переливающемся бордовом галстуке.

— Вы разрешите? — спохватился он, уже устроившись на стуле.

Ира по обыкновению хотела съязвить, но жажда общения, которого она была лишена целое утро, пересилила ее натуру.

— Чего уж там — сидите. Мерзопакостная погода — даже на море не хочется сейчас смотреть. Зимой здесь от скуки можно умереть.

— А мне нравится смотреть на море в любую погоду — оно все время разное, живое, как человек, пребывающий в различных настроениях. Вроде одно и то же — но в то же время другое. Айвазовский прекрасно это подметил в своих картинах, — мечтательно произнес мужчина, и на его правой руке сверкнуло в лучике света обручальное кольцо.

— А я в галерею не попала — там ремонт.

— Как здесь все быстро меняется — вчера она работала, — заметил он.

К нему подошла официантка, выставила с подноса семь небольших бокалов с пахучей жидкостью и, оценив быстрым взглядом пирсинг Иры, удалилась.

— Я приехала ночью и пока почти ничего не видела. Но если честно — и не хочется куда-нибудь брести в такую погоду.

— Крым прекрасен в любую пору года — внизу нет снега, а в горах есть — там вовсю катаются на лыжах.

— Вот это здорово! Я раз пять была в Карпатах зимой, но в Крыму на лыжах ни разу не каталась.

— Извините, может, познакомимся? Меня зовут Константин.

— Можно без «извините» и на «ты». Меня зовут Ира, а вот Константин звучит слишком длинно и напыщенно. Можно я тебя буду звать Костик? Но если подойдет твоя жена, то, конечно, только Константин.

— Я сюда приехал один, без жены.

— Она рисковая женщина: отпускать мужа зимой на отдых в Крым, когда здесь мужчинам только и остается, что пить водку и волочиться за женщинами.

— Я пью вино и здесь не на отдыхе.

— Командировка? Шикарно, но летом лучше. — Ира приступила к четвертому бокалу вина с мускателем. — Хотя в Крыму мне не очень везет. В детстве меня свозили в пгт Черноморское: прекрасное море, вот только меня там перекормили камбалой — рядом был рыбсовхоз, до сих пор на нее смотреть не могу. А уже во вменяемом возрасте, прошлым летом, вместе с подругой приехала отдыхать в Судак — тоже вышла некрасивая история, на второй день уехала обратно. Судя по тому, что ты восторгаешься Крымом, здесь, наверное, бывал бесчисленное количество раз?

— В этой жизни был всего один раз, не считая этой поездки. В прошлой я здесь жил, — задумчиво ответил Костик.

— Как это понять: в этой жизни — в прошлой жизни? Костик, ты меня пугаешь — прошел всего половину дистанции, — она кивнула на три пустых бокала, — а уже такую ересь несешь.

— Ира, ты не веришь в реинкарнацию? Зря, а то я мог бы рассказать о своей прошлой жизни, где я был бедным студентом и верил в чудеса, но ты будешь смеяться.

— Скорее всего не поверю, но выслушать — выслушаю. А у меня вино закончилось!

— Это разрешимо. Официант! — позвал Костик и предложил Ире: — Заказывай — я угощаю.

— Подруга, принеси мне один, нет — два сорта вина из тех, которые я еще не пробовала, — сказала она подошедшей официантке. — Только смотри — чтобы они были не хуже предыдущих!

Ира почувствовала, что язык у нее стал слегка заплетаться, в голове приятно шумело — самое время выкурить сигаретку.

Полумрак просторного помещения не давал возможности четко рассмотреть, что происходит за другими столиками, но, обнаружив пепельницу, Ира поняла — здесь курить можно.

— Ты не куришь? — спросила Ира, выпуская клубы дыма с ментоловым запахом. — Нет? У каждого своя Голгофа. Ты обещал рассказать о своей прошлой жизни… Видишь — я помню, я не пьяная. О настоящей жизни тоже можешь упомянуть… Впрочем, как хочешь.

— Собственно, рассказывать особо нечего: бедный прыщавый студент…

— Пры-ща-вый?

— Прыщавый и без денег, девушки игнорируют, неопределенность с работой после института — это беда Крыма, любитель помечтать… И вот в один прекрасный день…

— Выигрываешь миллион или тебя полюбила дочка миллионера!

— Совсем не то… Случилось непонятное: в тот самый день я очнулся в реанимации и узнал, что вернулся с того света. Получил это тело…

— На первый взгляд неплохое тело, — похвалила Ира.

— А еще законченное высшее образование, квартиру в столице, денежную работу с перспективой, «фольскваген-пассат» и даже жену…

— Видишь — тебя Бог любит: все дал, чего ты хотел.

— Я такого не хотел — внутри-то я остался прежним! Эта работа увлекала меня первое время, но сейчас она опостылела, и даже деньги не могут компенсировать внутренний дискомфорт! Жена — чужая мне женщина, с которой ложусь в постель, словно по обязанности! Вокруг все чужое! Чувство такое, словно кормят жирной сытной пищей, от которой уже воротит!

— Работу можно поменять, так же поступить с женой — не ты первый разведешься! — Девушка посмотрела на мгновенно потемневшее лицо мужчины, и ее осенила догадка: — Поняла — это непросто: квартира жены, работа…

— С работой помог тесть, автомобиль — подарок на свадьбу, оформлен на имя жены. Я как в той жизни, так и в этой, по сути, никто!

— Костик, ну тебя и прорвало! У тебя все есть — и ты этим недоволен?

— Как тебе сказать — тело сыто, а душа… Я ведь на работе договорился о фиктивной командировке в Крым на три дня — они там думают, что я поехал провести время с любовницей, а я ведь один здесь, только для того, чтобы прикоснуться к своему прошлому, когда я был никчемным студентом.

— Ты забыл добавить — прыщавым!

— Что?

— Это неважно. Обе дистанции пройдены, — она показала на пустые бокалы.

— Может, еще?

— Мне достаточно. Вечером еще предстоит… думать!

Они собрались и вышли из дегустационного зала. На улице совсем стемнело, зажглись фонари, не особенно ярко освещая улицу. Несмотря на то что они вышли разгоряченные, подувший сырой ветер с моря заставил их поежиться.

— Прогуляемся? — предложил Костик.

— Нет, мне уже пора идти. И провожать меня не надо.

— Ты здесь не одна?

— Не одна, но если спросишь с кем — не отвечу. Не потому, что стесняюсь, — просто не знаю. Я, как и ты когда-то, ищу дорогу в другую жизнь, не зная — нужна ли она мне.

— Можешь поделиться со мной своими думами. Мы случайно здесь встретились, знаем друг о друге только как зовут, поэтому можем быть максимально откровенными — вряд ли мы с тобой еще когда-нибудь встретимся. Сама понимаешь: то, что ты услышала, я не могу никому из близких знакомых рассказать — они подумают, что у меня неважно с головой. Вот ты мне веришь?

— Верю, хотя я сама себе удивляюсь, но почему-то верю.

— Тебя проводить? Уже стемнело.

— Нет, не надо.

— Спасибо за беседу. Прощай. — Костик развернулся и пошел быстрым шагом, не оглядываясь.

Ира от количества выпитого вина первое время не могла сообразить, куда ей надо идти, и пожалела, что не позволила Костику ее проводить. Его долговязая фигура уже исчезла в темноте. Затем, то и дело останавливаясь, чтобы спросить дорогу у прохожих, Ира добралась до гостиницы.

Паши еще не было. Продрогнув на злом ветру, Ира быстро разделась, сняла с себя золотую маску и, спрятав ее под матрас, приняла горячий душ. Затем, обмотавшись одеялом, стала смотреть телевизор, перескакивая с канала на канал. Незаметно для себя уснула, и только громкий стук Паши в дверь ее разбудил. Он пришел радостно-возбужденный — был в Ялте на разведке, много не выиграл, но наметил потенциальных клиентов, которых рассчитывал неплохо «постричь». Единственное неудобство — из Феодосии далековато ехать до Ялты, надо было останавливаться в Симферополе, но решил, что уже ничего менять они не будут.

Он привез с собой продукты, из которых общими усилиями соорудили ужин. Вытащил бутылку красного искристого и бутылку белого муската.

— А я уже сняла пробу с крымских вин, — похвасталась Ира и рассказала о посещении дегустационного зала и о странном мужчине, с которым там познакомилась.

— За нашу удачу! — провозгласил тост Паша, разлив красную пузырящуюся жидкость по стаканам.

— Пусть нам повезет! — поддержала его Ира и с удовольствием выпила до дна.

Бутылка искристого неожиданно быстро закончилась, и Паша стал разливать по стаканам мускат.

— Боюсь, что завтра не встану, а мне же надо паспорта с поезда встретить, — заволновалась Ира.

— Не проспишь. Я тебя подниму — мне в Ялту рано утром надо ехать. Сегодня можно расслабиться, а на завтра объявляется военный режим, так что тренируйся утром быстро одеваться, а вечером медленно, под музыку раздеваться.

— Это как? — заулыбалась Ира.

— Первое время я буду тебе активно помогать — увидишь, я очень хороший помощник! — Паша подошел к ней вплотную и положил руку на грудь. Ее дыхание стало прерывистым.

— Но вначале выпьем! — Он протянул ей полный стакан муската и заставил выпить до дна, а затем прижал к себе…

4 Ночные бдения

В Феодосию команда Марины-Мары прибыла поздним вечером. Искать гостиницу, в которой Ира остановилась, было бессмысленно: не имея документов, они явно зарегистрировались по паспорту ее приятеля, фамилия которого была неизвестна.

Поиски подходящей частной гостиницы не заняли много времени, и вскоре они разместились в двух смежных комнатах. Маша чувствовала себя пленницей, несмотря на кажущееся дружелюбие со стороны Марины-Мары. Ей пришлось сидеть в автомобиле под охраной мужчин, пока Марина вела переговоры с хозяевами гостиницы. Затем Машу быстро провели по наружной лестнице на второй этаж, конвоируя спереди и сзади. Ее мобильный телефон находился у Мары, она разрешала отвечать только на звонки Ирины, игнорируя все остальные. Она не вникала в проблемы, возникшие в связи с устроенным Ирой потопом, с вынужденным молчанием Маши, что должно было обеспокоить ее друзей, а в первую очередь маму и бойфренда Сашу. Как ни странно, Маша особо не тревожилась, так как поверила Марине-Маре, что она ее и Ирину тотчас отпустит, как только золотая маска окажется у нее в руках.

Фанатизм Марины и ее предков, на протяжении многих веков охотившихся за этой золотой маской, поражал воображение Маши. Но что же мог дать мертвый кусок металла, золотой фетиш, этой небольшой группе людей, сохранивших свой прадавний язык, культуру и историю? Возможно, значение имела не сама маска, а именно недостижимая цель, сплачивающая их на протяжении столетий. Получив в свои руки ее, осязаемую, они могли потом испытать шок — «а король-то — голый!». Эти вопросы волновали Машу, будущего историка, больше, чем ее положение пленницы. Она даже решила покопаться в дошедших до нее документах, касающихся истории древних тавров, и найти мостик, соединяющий древних и этих, современных тавров — неотавров.

«Ведь это будет настоящее открытие в исторической науке! Тема моей будущей кандидатской! Докторской! Главное — в дальнейшем не потерять из виду Марину — у нее можно будет почерпнуть богатый материал!»

Но разговорить Марину за ужином Маше не удалось — та отмалчивалась, а затем довольно грубо порекомендовала ей пойти спать. Маша было вскинулась, но, вспомнив о своем положении пленницы, а главное, о желании по-настоящему подружиться с этой странной черноволосой девушкой, последовала ее совету-указанию. Она услышала, что в соседней комнате началось совещание, но из-за плотно прикрытой двери ничего нельзя было толком разобрать. Вспомнив детские годы, Маша взяла с тумбочки стакан и приложила его к стене, но, к своему разочарованию, ничего не смогла понять — те говорили между собой на каком-то гортанном, тарабарском языке. В конце концов эйфория, охватившая девушку при мыслях о будущем открытии, которое впишет ее имя в историческую науку, сменилась тревогой, усилившейся после воспоминаний о минувшем лете. Совет все продолжался, и незаметно для себя Маша заснула.

Ей приснились какие-то развалины, по которым за ней гонялась Мара, надев золотую маску, с окровавленным кинжалом в руке. Кошмар был настолько явственен, что, проснувшись, почувствовала, как от страха колотится сердце в груди. За окном было темно, и, посмотрев на часы, Маша увидела, что только час ночи. Постель Мары была пуста и даже не расстелена — видно, она пока не ложилась.

«Неужели у них до сих пор продолжается совет?» — подумала девушка и тут услышала, как рядом негромко бьют в бубен. Звуки доносились из соседней комнаты. Маша вновь использовала стакан и услышала бубнящие мужские голоса. Ей стало жутко от всего этого, вспомнились рассказы археолога о кровавом культе богини Девы, человеческих жертвоприношениях.

Кровавая лунная богиня Орейлохе ежедневно требовала крови, подобно ацтекскому богу войны Хуицилопочтли, сражавшемуся с силами тьмы и за это получавшему постоянную плату в виде человеческих сердец и крови. Сто тридцать шесть тысяч черепов обнаружил Кортес в одном из ацтекских храмов, а тавры использовали головы жертв при устройстве оград вокруг своих жилищ, рассчитывая этим отпугнуть врагов. Многочисленный народ господствовал на полуострове более тысячелетия, и каждый дом тавра был окружен частоколом с насаженными человеческими головами! Недаром древние историки писали, что тавры живут «грабежами и войной».

От всех этих исторических подробностей у Маши закружилась голова, ей стало страшно, и, завернувшись в одеяло, она принялась молиться, прося Бога помочь выбраться невредимой из этой истории. Вспомнились странные слова Мары о судьбе археолога, утаившего от нее золотую маску и теперь наказанного за это.

«Как она с ним поступила? Неужели она его… А как она поступит со мной и Ирой? Можно ли ей доверять? А есть ли другой выход? Устроить завтра на вокзале скандал, привлечь внимание людей — неужели она посмеет на виду у всех что-то нам сделать?»

Немного успокоившись, она вновь заснула, на этот раз события сна не задержались в ее памяти при пробуждении, лишь тревога ее уже не покидала.

5 Мертвец

Любому обществу всегда можно дать оценку, проанализировав его отношение к смерти, в частности состояние кладбищ. При всем многообразии надгробий, надписей всегда бросается в глаза их схожесть по периодам захоронения. Как вырабатывается мода на одежду у живых, так имеется свое однообразие при отнесении к часу упокоения.

В начале прошлого века в глубоко религиозной стране, где все равны перед Богом, те, кто побогаче, закупали заранее целые кладбищенские участки, а если эти люди были католиками, то создавали целые родовые дома упокоения — склепы. Народ попроще удовлетворялся крестами: деревянными резными или простыми металлическими, а надписью была цитата из молитвы, евангелия или что-либо подобное. В любом случае это было обращение к Богу. По мере победоносного шествия атеизма на смену крестам пришли надгробия металлические, из прессованной крошки, камня, увенчанные древним символом вечности — пятиконечной звездой, которая олицетворяла пять ран Спасителя. Правда, и люди, их устанавливающие, и те, кто находил вечный покой под ними, предполагали совсем другое значение этого символа. Свое отношение к прошлому люди страны атеизма выражали разорением памятников, склепов и не только их. Возможно, ими руководила зависть. В стране равных возможностей равенство особенно наглядно было видно по стоимости камня для надгробия.

Поэтому когда общество перешло на очередной виток спирали и бывшие партийные идеологи полюбили Бога, нувориши конца двадцатого — начала двадцать первого веков, люди именитые и знатные, прославившиеся в основном на политическом поприще, те, кто был прозорливее, стали устанавливать памятники более массивные, мощные, которые простым ломом не сковырнешь. Место для захоронения выбирали на кладбищах старых, закрытых, понятно, что не каждый кошелек мог это потянуть. Естественно, гробокопатели на таких кладбищенских мемориалах не остались без дополнительного заработка.

Ерофей был потомственным гробокопателем, не изменил династической традиции, пошел по стопам деда, отца, полсотни лет трудился на старинном Байковом кладбище, которое лучше его никто не знал. Периодически меняющееся, по мере роста личного благосостояния, руководство кладбища его очень ценило, но не только за преданность делу. Лучше его никто не мог найти участок, где можно было потеснить старых хозяев, тем более сейчас, когда, вспомнив старые традиции, предпочитали брать сразу четыре-пять мест рядом, не пугаясь заоблачных цен, сравнимых со стоимостью городских квартир для живых. И это было непонятно: там электричество, газ, вода, канализация, а здесь что?

Напарником Ерофея с недавних пор стал Валентин по прозвищу Валет — широкоплечий мужчина лет сорока с буйной каштановой шевелюрой и крепкими, хоть и кривыми зубами. Он любил выпить, а еще больше поиграть в казино, потягаться с «одноруким бандитом». Был он работящим, умельцем на все руки, а на кладбище его привел сон. Приснилось как-то ему, что он под землей нашел клад. И сон был необычный — словно кино смотрел. Он смекнул — это знак свыше. Вначале хотел устроиться ремонтником канализационных сетей, которых под городом десятки километров, но не получилось. Он вновь понял: это опять знак свыше. Надо поближе к земле быть. И он решил устроиться рабочим на кладбище. На новое идти смысла не было — откуда там клад? Так он и оказался на Байковом кладбище, где Валет (ну кто его будет Валентином звать?) заработал и второе прозвище — Археолог.

Сейчас напарники выполняли ответственное дело — подыскивали участок на три места, а яму должны были копать для одного покойника, на завтра. Директор кладбища, недавно назначенный, весьма довольный выгодным заказом, полностью положился на опыт Ерофея:

— Не буду я тебе тыкать пальцем — где, не маленький, не впервой, сам найдешь. Завтра мне скажешь — я документы справлю. Чтоб не скучал — возьми вот «полторушку». — Протянул бутылку из-под минеральной воды, полную самогонки.

— Премия будет? — спросил Ерофей, глядя исподлобья.

— Будет. Не обижу, — сказал, замешкавшись, после паузы, краснощекий директор.

— И за яму — отдельно.

— Не волнуйся — все получишь сполна. И что это ты такой недоверчивый?

— Жизнь научила.

Место он нашел на одном из самых старых участков кладбища — там находились заросшие высохшей травой могильные холмики с перекошенными крестами. Зима — не самое лучшее время для похорон — земля мерзлая, приходится орудовать ломом. А тут еще пришлось стесать старые могильные бугры, чтобы разровнять участок так, будто никто его до этого и не занимал. Поработав часа три с небольшими перекурами, приведя все в относительный порядок и выкопав яму на треть, Ерофей скомандовал:

— Баста! На сегодня хватит. Завтра с утра докончим.

Валет же, жадный до работы, возразил:

— Чего ждать до завтра? Осталось-то немного — меньше чем на два часа.

Он, правда, не так был увлечен работой, как хотел добраться до старого погребения — вдруг там окажется что-то стоящее?

Ерофей не любил, когда ему возражали, тем более такие «молодые», как этот, на кладбище без году неделя. Он усмехнулся, так как прочитал потаенные мысли напарника — знал наверняка, что под таким нищим холмиком ничего тот не обнаружит, лишь куски полусгнившего дерева и костяк. Ему попадались богатые захоронения с золотыми часами, такими же портсигарами, а один раз обнаружились даже брильянтовые запонки на полуистлевшей рубашке. Но не холмики над ними были насыпаны, а громоздились остатки богатых надгробий. Правда, с ними было и больше возни: хоронили там богачей в дубовых гробах, которым и сто лет нипочем. Приходилось гроб поднимать, яму углублять, затем землицей слегка прибросать и нового покойника верхним ярусом хоронить. А как по-другому? Куда старый гроб с покойником денешь?

Старый кладбищенский работник не стал объяснять «молодому» свое решение, а просто выбрался из ямы, обтер лопату от земли, забросил ее левой рукой на плечо, а правой подхватил бутылку с самогоном. Валет, не имея желания в одиночку заканчивать яму, быстро последовал за ним. Ерофей не пошел к выходу, а отправился на старый польский участок и подошел к большому каменному склепу без двери.

— Что здесь? — спросил Валет, рассматривая диковинное сооружение, украшенное каменными изваяниями всякой нечисти.

— Инструмент здесь оставим — отсюда ближе его тащить, чем с каптерки, — молвил Ерофей и вошел внутрь. Валет последовал за ним и обнаружил пустое просторное помещение с прямоугольным отверстием посреди пола.

— А его здесь не сопрут? — с опаской спросил Валет.

— Нет — чужие здесь не ходят. Бывает, бомжи ночуют летом, но они нас уважают — ничего не трогают. Зачем им неприятности? — В его руках, уже свободных от лопаты и бутылки, неожиданно, как у фокусника, возникли два граненых стакана сомнительной чистоты. — Здесь нычка есть, вон там. — Показал глазами на углубление в стене. — Давай наливай!

Валет поднял бутылку с пола, открутил пробку и плеснул понемногу в стаканы.

— Не умеешь! — вскинулся Ерофей и твердой рукой налил поровну, граммов по сто пятьдесят.

— Тяжело без закуси, — вздохнул Валет.

— Привыкнешь. Поехали! — И Ерофей, одним глотком выпив содержимое, слегка сморщился.

Валет не отстал от него, после чего занюхал рукавом.

— А что там такое? — кривясь от выпитого, спросил он, рассматривая отверстие в полу.

— Захоронения. Там ниши, а в них гробы с богатеями.

— Неужто с богачами? — заинтересовался Валет. — Наверное, их уже подчистую обобрали?

— Как раз и нет. Температура там постоянная, тела сохранились, а пуще всего их темная сила бережет. Видел, какие чудовища снаружи поналеплены?

— Ну и что?

— Берегут они мертвецов от грабителей. Кто только не спускался, а взять ничего не могут — ужас их пробивает. Вот только боятся рассказывать, что там увидели.

— Сказки. Ничего там нет.

— Не веришь? Спустись, посмотри, если такой храбрый. Мне расскажешь.

— Это как два пальца… — не подался на розыгрыш Валет. — Во даешь! Думаешь, я труса буду праздновать? Ни в жисть. Пошел я. — И Валет подошел к отверстию, но, заглянув внутрь, ничего, кроме темноты, не увидел.

Вниз вела вертикальная железная лестница. Посмотрел на ехидно улыбающегося Ерофея и стал спускаться.

Старый кладбищенский волк налил себе еще сто граммов, но не успел опрокинуть стакан, как снизу раздался такой душераздирающий вопль, что у него рука дрогнула, даже слегка выплеснув содержимое стакана. В следующее мгновение из проема показалась голова Валета с расширенными от ужаса глазами, а затем и он сам. Он подскочил к Ерофею и, трясясь от страха, прохрипел:

— Там живой мертвец!

Ерофей не успел ему возразить, как в проеме показалась голова мертвеца со спутанными волосами, посиневшей кожей, отвисшей нижней челюстью. Но самым жутким был его взгляд — зрачки закатились, так что были видны лишь белки невидящих глаз. У покойника были замедленные движения, и напарники успели выскочить до того, как тот полностью вылез из своего убежища. Начинало смеркаться, и Ерофею стало так страшно, как никогда не было здесь, где, казалось, все знал. Они, выскочив из склепа, остановились в десятке шагов от него, чтобы перевести дух, спрятавшись за старый памятник с ангелом с одним уцелевшим крылом.

— Нечисть сюда не пойдет — ведь не ночь сейчас на дворе! — пояснил степенный Ерофей, который никак не мог прийти в себя.

— Я-я е-его на-а-щу-у-пал в темноте… А-а о-он ме-е-ня за ру-у-ку хвать! — пытался рассказать, заикаясь, Валет.

Тут они увидели, как из двери склепа вышел мертвец и направился в их сторону. Валет присел со страху, но в следующий момент понесся, не разбирая дороги, прочь, к выходу с кладбища, давая себе клятву, что если выживет сегодня, то больше сюда не вернется.

У Ерофея от ужаса ноги отнялись, и он не смог сдвинуться с места, лишь присел за надгробием с ангелом, шепча молитву «Отче наш».

Мертвец, обдав Ерофея неприятным, прелым запахом, проследовал в непосредственной близости от него с вытянутыми перед собой руками и то ли не заметил, то ли не обратил на него внимания.

Ерофей прекратил читать молитву и долго смотрел вслед удаляющейся фигуре.

«Белочка» одновременно у двоих не могла быть, он это понимал, но от этого ему было не легче. А чего в нем больше — живого или мертвого, то пусть в этом разбирается милиция, а мне бы подальше унести ноги, — решил он и, вновь обретя подвижность членов, устремился быстрым шагом, больше похожим на бег, в сторону выхода с кладбища.

6 Воскрешение

— Поздравляю с днем рождения! — Очкастое мужское лицо с бородкой доктора Айболита расплывалось, текло, никак не хотело принять постоянную форму.

— Я род-и-и-лся в феврале, — прохрипел Владлен Петрович.

— Прекрасно! Может, и число вспомнишь?

— Оди-и-над-цатое.

— Великолепно. А сегодня у тебя день рождения потому, что к тебе вернулось твое «я» и ты уже можешь членораздельно излагать свои мысли. А теперь вопрос посложнее — ты знаешь, где сейчас находишься?

— В пси-и-хушке.

— Не совсем точное название нашего медицинского учреждения, но суть уловлена. Ответ засчитывается! Если так дела и дальше пойдут, то долго у нас не задержишься! — Врач вполголоса разъяснил медсестре, какие лекарства давать, и перешел к осмотру следующего больного.

Врач был не прав — Владлен Петрович кое-что видел, чувствовал из того, что с ним происходило за эти дни, но словно был разделен на две части: одной было его «я», которому были подвластны все обычные эмоции и чувства, а другая была его телом. Это было подобно затянувшемуся кошмару, который во сне, наверное, пережил каждый человек, когда вдруг чувствовал, что не может управлять своим телом.

В аэропорту, когда тело начало неметь, став вдруг чужим, увидел напоследок торжествующую усмешку вероломной Мары, отравившей его, и, потеряв сознание, откинулся на кресле. Он слышал, словно издали, как она зовет на помощь.

Затем случилось удивительное — сознание вернулось к нему, он слышал все окружающие звуки, но тело будто ему не принадлежало, и тогда он решил, что умер. Но, видно, произошел какой-то сбой — его душа не отделилась от тела, чтобы полюбопытствовать сверху, как ведут себя окружающие. Не увидел он бесконечного туннеля с ярким светом в конце, и никто из ранее умерших родных не снизошел к нему, чтобы передать инструкции, как вести себя дальше. Все было намного ужаснее — его тело поместили в «труповозку», как он понял из разговоров, и повезли в морг на вскрытие.

По дороге он узнал, что часть его денег перекочевала в карманы санитаров — «что мы, дуралеи, на шару таскать такого «кабана»?» Развивая эту мысль, они начали резаться в карты — играли в подкидного дурака, используя его тело вместо стола.

По приезде его тело так грубо перекинули на каталку, что он даже ощутил это, вследствие чего усомнился в своей смерти.

Вскоре он с ужасом услышал, как патологоанатом с кем-то делился наблюдениями: «У реципиента тело будь здоров, хоть и возраст за сорок, видно, следил за собой, так что и печень, вероятно, не успел посадить».

«Да не мертвый я! Неужели вы не видите?» — тщетно пытался издать хоть один звук беспомощный археолог.

На его счастье, для оппонента патологоанатома решающим стал год рождения «реципиента», на что патологоанатом пообещал завтра после вскрытия показать эту печень, которая явно окажется как новенькая, но уже поздно будет ее использовать для пересадки.

То, что казнь откладывается до следующего дня, немного успокоило Владлена, рассчитывающего, что за это время может что-нибудь измениться.

Затем возникли бубнящий и ему эхом вторящий голоса — делали опись одежды и содержимого карманов. Затем все стихло, наступила полная тишина.

«Тихо, как в морге», — подумал Владлен и попытался представить помещение, в котором сейчас находится: кафель на полу и стенах, холодильники, каталки с обнаженными телами, в прозрачных банках с формалином плавают внутренности выпотрошенных тел. Все это не внушило оптимизма, особенно его мучила мысль: «А если я до завтра не выйду из этого состояния?» И воображение уже рисовало картину: злобный патологоанатом кромсает тело и, добравшись до печени, торжествующе кричит: «А что я вам говорил?» и, играючи, подбрасывает ее вверх.

«Почувствую я боль от скальпеля или нет? И как долго будут продолжаться эти мучения?» — возникли вопросы, и Владлен почувствовал себя приговоренным к смерти, а также понял, почему смертники при возможности предпочитают сделать это своими руками, не ожидая помощи от палача. А здесь ему предстоят длительные мучения, хотя, возможно, все будет происходить, как под наркозом. Вспомнились предположения о том, что Гоголь, впав в летаргический сон, пришел в себя в гробу под двухметровым слоем земли и умер от удушья. Пришел к выводу, что смерть от скальпеля, когда не ощущаешь тела, все же предпочтительнее.

А затем он переключился на воспоминания о прошлом: детство, юность, первая любовь. «Оказывается, я все-таки любил, познал это чувство?» Внутреннее волнение при первых свиданиях, первый сексуальный опыт и первая ревность, когда «сносит башку». Дальнейшие его воспоминания были прерваны разговором двух мужчин, и он понял, что его тело выкрали и везут к Маре.

Но вот затем у него в воспоминаниях образовался провал — последнее, что помнил, — это как Мара читала какое-то заклинание на незнакомом гортанном языке, и вдруг ощутил запах плавленого воска, и это было так неожиданно для него, потерявшего всякую связь с телом, за исключением слуха. И тут это чудо! Но уже с этого момента он словно закружился в фантасмагорическом калейдоскопе, где действительность тесно сплелась с иллюзиями, оставшись в памяти отдельными, не связанными друг с другом картинками.

В следующий раз возвращение сознания произошло уже здесь, в больнице. Он в первые мгновения никак не мог насладиться возможностью чувствовать тело, управлять своими конечностями, ощущать, пусть затхлый, запах переполненной палаты, но это было — счастье! Его «я» и тело вновь воссоединились.

Ему рассказали, что его обнаружили на кладбище в невменяемом состоянии, с закатившимися под лоб глазами, бродившим между могил. Сделали биохимический анализ крови и обнаружили в ней остатки тетродотоксина и какого-то яда явно растительного происхождения.

Проснувшись ночью, он внезапновспомнил о золотой маске, оставленной в квартире у Маши. Воспоминание подняло его с кровати и отправило в коридор к дежурной медсестре, которая не спала, а читала толстую книгу. После долгих уговоров, замечая при этом, как рука девушки то и дело тянется к звонку, вызывающему дежурного санитара, останавливаясь лишь в последний момент, он получил возможность позвонить. Набрав раз-другой номер домашнего телефона Маши, он так и не дождался ответа. Плохие предчувствия охватили его.

— Может, они отключили телефон? — предположила полненькая медсестричка. — Многие так делают, чтобы ночью не потревожили сон.

— Потревожили… — повторил он, и его взгляд скользнул по руке со сбитыми костяшками.

И тут на него нахлынули воспоминания: он стоит перед дверью Машиной квартиры и бездумно бьет по ней кулаком, разбивая руку до крови. В сторонке стоит Мара, ожидая, когда дверь откроется.

«Золотая маска у нее!» У него закружилась голова, и он прислонился к двери. Его изможденное лицо, заросшее щетиной, всклокоченные волосы и лихорадочный блеск в глазах, его силуэт в пижаме отразились в стекле в отблесках настольной лампы.

«Настоящий сумасшедший! Диагноз на лице», — пронеслось в голове, вытеснив сожаление о пропавшей маске.

— Вам плохо? Давайте я вам сделаю укол успокоительного, и ляжете спать.

— Нет, спасибо. Я хочу привести себя в порядок — к сожалению, нечем побриться.

— У нас больным запрещено держать у себя острые, режущие предметы.

— Да, да — понятно. Психи. Жаль — а так хочется побриться, почувствовать себя человеком.

— Лучше ложитесь спать.

— Придется.

Он пошел в палату, но станок все же раздобыл — обнаружил у спящего соседа в тумбочке. Это был одноразовый станок, уже многократно использованный. Махнув рукой на требования личной гигиены, он выскоблил лицо, принял душ и причесался. Когда разволновавшаяся из-за долгой задержки больного в санблоке медсестра вошла туда вместе с сонным санитаром, она увидела совсем другого человека — мужчину средних лет приятной наружности с волевым, хотя и изможденным лицом, и держался он теперь уверенно.

Идя к себе на вахту, медсестра подумала: «А он ничего — симпатичный. Даром что псих».

Владлен Петрович лежал на кровати, глядя в зарешеченное окно на черное беззвездное небо. Для себя он решил, что не будет ввязываться в криминальные разборки, пытаясь вернуть себе золотую маску, и очень сожалел, что не отдал ее в музей. И дело было не в деньгах, которые он мог по закону получить, — сумма была бы ничтожная по сравнению с ее истинной стоимостью. У него была бы возможность доступа к маске, может, на основе этих исследований он подготовил бы докторскую — находка была уникальная, а из известных народов полуострова тавры были долгожителями — продержались здесь более тысячи лет! Но после драки кулаками не машут.

Владлен Петрович решил на следующий день связаться с друзьями-археологами, попросить у них помощи, рассчитывая в течение недели разобраться во всем этом и все-таки отправиться в командировку в Судан.

«Может, в том, что я лишился золотой маски, полученной обманным путем, проявилась воля Судьбы? А все испытания, которые я выдержал, — это лишь предупреждение? Недаром та полоумная старуха утверждала, что обладание маской смертельно опасно».

7 Обман

Проснувшись, Маша посмотрела на кровать Мары — она по-прежнему пустовала, хотя смятая постель указывала на то, что этой ночью она здесь отдыхала. Из другой комнаты послышались голоса, из чего следовало, что все уже встали.

Когда Маша оделась и вышла, Марина встретила ее непривычно доброжелательно, рассеяв ночные подозрения:

— А вот и наша соня! Расскажи, что тебе такое снилось, раз ты не могла так долго расстаться с подушкой?

— Приснилось, что ты устроила в этой комнате шабаш, — все же не удержалась Маша.

— Наверное, ночью мы тебе немного мешали спать, — догадалась Марина. — Ничего не поделаешь — у нас есть ритуалы, которые исполняются на протяжении тысячелетий в строго определенное время. Орейлохе — лунная богиня, а сейчас начинается полнолуние, и, как говорится, звезды благоприятствуют нам. Этой ночью мы уже не будем тебе мешать спать — через полтора часа встретим Иру, и, если не будет проблем с маской, вы отправитесь домой или куда захотите.

«Если бы!» — подумала Маша. При воспоминании о ночных событиях ее то охватывала тревога, то вновь отпускала.

Через час они уже были на вокзале, но не вышли из автомобиля. По задумке Мары, чтобы внезапное появление Маши не спугнуло Иру, та должна была выйти на платформу, только когда прибудет поезд, и издали показать Маре подругу, которую никто из этой компании не знал в лицо.

Ветер утих, неожиданно выглянуло солнышко, и вокруг все преобразилось, засияло. Запрыгали по невысохшим лужам солнечные зайчики, на еще вчера хмурых лицах случайных прохожих разгладились морщины, появились улыбки. Произошло чудо — зима, так и не проявив себя в полной мере, в этот день уступила место весне. Теперь все тревоги Маши развеялись, ее охватила эйфория в предчувствии чуда не только в природе, но и в жизни. И сейчас она с нетерпением ждала встречи с Ирой, задумываясь над тем, как бы ее уговорить остаться здесь на пару деньков, посмотреть достопримечательности старинного города.

— Пора! — сказала Марина, получив звонок по мобилке от Колобка, находившегося на платформе.

Надев на лицо обычную маску холодной отрешенности, она выбралась из автомобиля и устремилась вперед.

«Неужели сегодня так просто разрешится то, к чему стремились на протяжении пятисот лет потомки жрицы Мары и последнего вождя тавров Тиурга?» — подумала на ходу Мара, все более ускоряя шаг. Необычайное волнение в предчувствии успеха охватило ее.

Длинноногая Маша едва успевала за Мариной, которая значительно уступала ей в росте. Рядом с Машей шел ее неизменный провожатый — Русик, искоса наблюдая за ней. В его черных глазах застыл лед, он был готов к любым неожиданным действиям пленницы. Позади них шел, тяжело дыша им в спину, Шлем.

Когда дошли до вагона, основная масса пассажиров уже покинула его, лишь небольшая компания — двое мужчин и три женщины — с грустью смотрели на выгруженную на платформу груду чемоданов, сумок, полиэтиленовых пакетов, не зная, как с ней поступить. У двери вагона, на месте проводника, стоял Колобок с напряженным лицом. Он еще издали начал им махать рукой, поторапливая их.

Только они подошли к вагону, как в дверном проеме показалась расстроенная Ира, что-то доказывающая сердитой проводнице. Тут она увидела Машку и просияла:

— Машка, молодец, что приехала! А то я эту, — она указала кивком на проводницу, — задолбала своими документами.

— Я не «эта», — важно заявила женщина в синей форменной шинели, — а проводница!

— Хорошо, хоть не гиппопотам! — порадовалась за нее Ира, спрыгивая с подножки вагона и бросаясь к Машке обниматься. — Подруга, мне столько довелось пережить за эти дни!

— Сама дура! — крикнула проводница, испепеляя девушку ненавидящим взглядом. Лицо у нее от злости пошло бурыми пятнами.

— Ира, вот Марина, она хочет с тобой познакомиться! — Маша постаралась отвлечь Иру от намечавшегося скандала.

Разгоряченная Ира не собиралась сдаваться, оставлять последнее слово за проводницей, но, мельком взглянув на невысокую, крепкого сложения черноволосую девушку, поняла, что где-то недавно ее видела, и это ей не понравилось. А когда увидела, что ее обступили трое крепких мужчин, вспомнила лестничную площадку, «живого мертвеца» Владлена, девушку, стоявшую рядом с ним.

— Маша, как ты могла — я же твоя подруга! — У Иры задрожали губы от обиды.

Маше стало неловко — ей захотелось куда-нибудь исчезнуть, хотя бы оказаться в бунгало в Египте.

— Ничего страшного не произойдет, если ты себя будешь правильно вести, — сказала, сразу сориентировавшись в ситуации, Мара. — Попытка закричать, привлечь к себе внимание закончится для тебя плачевно. Где маска?

— Ее у меня нет! — Ира вдруг заплакала.

Маша с удивлением посмотрела на нее — за все годы знакомства она первый раз видела, как та плачет.

— Не обманывай. Я точно знаю, что маска у тебя.

— Ее похитили — кругом предательство! — Ира посмотрела на Машу, и той захотелось оказаться еще дальше от этого места, даже дальше бунгало.

— Я тебе не верю. Русик, обыщи ее.

За это время перрон полностью опустел, проводница скрылась внутри вагона, и Русик спокойно несколько раз провел руками по телу не сопротивлявшейся девушки.

— У нее с собой маски нет, — озвучил он результат обыска, словно Мара сама не поняла этого.

— Где ты ее спрятала? — жестко спросила Мара, в ее голосе слышалась неприкрытая угроза, так что даже у Маши похолодело от страха в животе.

— Вчера… Сволочь…

Ира вновь заплакала и рассказала, как вечером они с Пашей «хорошо» поужинали, и то ли она много выпила, то ли он что-то ей подсыпал, но она проснулась с чугунной головой и увидела, что все вещи Паши исчезли, а с ними и золотая маска. Затем пришел хозяин гостиницы и напомнил, что за номер заплачено до двенадцати часов дня, и если она намерена остаться, то должна заплатить. Из разговора с хозяином узнала, что Паша несколько раз настойчиво интересовался временем отправления парома через Керченский пролив и сильно ли там зверствуют таможенники. Из этого Ира сделала вывод, что Паша собрался перебраться в Россию.

— Предположим, я тебе поверила… — процедила сквозь зубы Мара. — Как давно он уехал?

— Часа полтора-два тому назад, — пролепетала Ира, еще больше испугавшись, после того как увидела, каким взглядом ее смерила эта неприятная девушка.

— Не догоним — слишком большая фора во времени, — вздохнул Шлем. — А в России его ищи-свищи!

— Быстрее всем в автомобиль! Ты едешь с нами! — скомандовала Мара Ире.

— А вещи… — заикнулась Ира, но ее уже с двух сторон подхватили Шлем и Колобок и буквально поволокли за собой. Маша не стала интересоваться у Марины, закончилась ли ее миссия, она решила, что подругу одну с ними не оставит, и направилась быстрым шагом к машине.

— Бесполезно это — даже на самолете его не догоним! — бросил Шлем, садясь за руль и заводя автомобиль. — Он уже в Керчи.

— Ты меньше думай об этом, а быстрей езжай! — властно оборвала его Марина. — Ему не город нужен, а паром, который не часто ходит. Плюс граница, таможня. Золотую маску спрятать так, чтобы не нашли, тоже время нужно! Шансы у нас есть!

Пока выезжали из города, Марине удалось узнать по справочному номеру телефон паромной переправы в Керчи. Она дозвонилась туда и узнала, что ближайший рейс, на который мог рассчитывать Павел, в тринадцать часов. Времени оставалось в обрез, но теперь все казалось не таким уж безнадежным.

Ира, устроившись в багажном отделении вместе с Машей, вполголоса рассказывала той о своих неприятностях, которые вдруг разом обрушились на нее, при этом изредка посматривая в окно на горный пейзаж. Вскоре горная дорога стала виться серпантином. Вдруг девушка резко прервала повествование в самом жутком месте:

— Тут мент и говорит: «А археолог ваш не мог здесь оказаться живым — покойник он. Вот только тело его сперли из морга!» — и неожиданно заорала: — Стойте!

Шлем с перепугу резко нажал на педаль тормоза, и автомобиль занесло, развернуло и чуть не сбросило с трассы вниз — помешал валун. При этом помялось правое крыло, двигатель заглох. Побледнев, Шлем так и продолжал сидеть, крепко сжимая руль.

— Ты что — дура? — теперь он заорал на девушку.

Та с чувством собственного достоинства ответила:

— Ездить надо уметь! — И для придания веса своим словам, через паузу: — Позади, за тем джипом, стоит машина Паши!

На площадке-улавливателе примостились черный джип «ниссан» и серая «хонда». Тонированные стекла не давали возможности рассмотреть, есть ли кто в автомобилях или нет.

— Давай назад — к ним! — скомандовала Марина. Шлем, обливаясь потом от страха, так как поворот был закрытым и в любой момент оттуда мог выскочить автомобиль — тогда авария была бы неминуемой, — сдал назад и остановился перед «хондой».

— Повышенное внимание! Быть готовым ко всему! — скомандовала Марина. — Я выхожу, иду к ним — вы наблюдаете!

Шлем вытащил из плечевой кобуры револьвер, снял его с предохранителя и засунул за пояс, прикрыв полой куртки. Перехватив взгляд девушек, сообщил:

— Стреляет резиновыми пулями — воробьев пугать.

Колобок вытащил из чехла двухстволку-вертикалку и зарядил ее патронами. Эти приготовления девушкам совсем не понравились, и у них появилось тоскливое предчувствие, что неприятности только начинаются.

Марина вышла из машины и подошла вначале к Пашиному автомобилю, заглянула внутрь через лобовое стекло, затем подергала дверь со стороны водителя — она открылась. Помедлив мгновение, она наклонилась и стала осматривать салон. Через минуту распрямилась и подошла к черному джипу. Этот автомобиль оказался закрытым, и когда она начала сильно дергать за ручку дверцы, отозвался сработавшей сигнализацией. Она сделала знак, показав, что можно выходить.

— Капоты автомобилей еще теплые — пассажиры их покинули недавно. Притом Паша так спешил, что забыл закрыть автомобиль, и это наводит на не совсем хорошие мысли — эта встреча была для него, очевидно, крайне неприятной. Одно из двух: за ним охотятся по неизвестной нам причине или есть еще кто-то, кто знает о существовании золотой маски. — И обратилась к Ире: — У твоего знакомого враги есть?

— Что касается врагов — не знаю. Но в Киеве он проиграл очень крупную сумму, из-за чего и скрывался здесь.

— Возможно, это и есть причина. Пойдем посмотрим, почему они решили здесь уединиться. Ты пойдешь с нами — мы твоего хахаля в лицо не знаем, — приказала Марина Ире.

— Я тоже с вами, — быстро проговорила Маша и взяла поникшую Иру за руку.

— Как хочешь. Русик, останешься при автомобилях — вдруг мы с ними разминемся! Остальные за мной! — скомандовала Марина и указала на тропинку, где на размякшей почве был заметен отпечаток следа мужской обуви. — Никаких разговоров — соблюдайте тишину!

Первым шел Шлем. По тому, как он легко, уверенно двигался, можно было смело предположить, что в горах он не новичок. За ним следовал, тяжело дыша, грузный Колобок, затем Марина, Ира. Замыкала шествие Маша.

Тропинка убегала круто вверх, затем вывела их на скальный выступ, от которого полого спускалась на площадку. Тут они услышали мужские голоса, которые заставили их затаиться. Марина выдвинулась вперед, к Шлему, чтобы разведать обстановку.

На небольшой площадке, метрах в тридцати, она увидела мужчину, стоявшего на коленях, понурив голову, и ей не надо было спрашивать у Иры, Паша ли это. Рядом с ним стоял коренастый невысокий парень лет двадцати с небольшим, в кожаной куртке с меховым воротником, в спортивной шапочке и с пистолетом в руке. Рядом с ними темнело отверстие-вход в пещеру. Марина подозвала к себе Колобка и жестом указала на парня с пистолетом. Тот сразу занял позицию лежа и прицелился.

Из пещеры показался мужчина плотного сложения, в дубленке и с фонарем в руке. Он положил фонарь на камень, снял дубленку, оказавшись в темном свитере, начал ее отряхивать и, смеясь, что-то сказал своему напарнику. Тот сразу поднял пистолет и прицелился в голову сжавшегося от страха Паши. Марина шепотом скомандовала Колобку:

— Стреляй!

Раздались один за другим два выстрела. Парень, уронив пистолет, упал лицом вниз. Мужчина мгновенно сориентировался — он схватил за воротник куртки Пашу и исчез вместе с ним в темном отверстии пещеры.

Шлем, Колобок и Марина стали осторожно спускаться на площадку, не теряя из вида вход в пещеру.

8 Долги надо платить

Проснувшись, Паша по привычке продумал свои ближайшие планы — а они были грандиозными.

Узнав, что его случайная подружка владеет уникальной ценной вещью, способной его обеспечить на всю оставшуюся жизнь или хотя бы на обозримое будущее, он потерял покой. Вчерашняя поездка в Ялту с намерением подцепить какого-нибудь лоха за бильярдным столом не вызвала обычного энтузиазма. Да и какой смысл корячиться за несколько сотен баксов, когда стоит только протянуть руку — и можно получить сотни тысяч, а то и миллионы?

По дороге в Ялту он заехал в Симферопольский исторический музей и попробовал осторожно узнать, есть ли там аналогичные экспонаты, чтобы прицениться — насколько ценна маска. Не обнаружив на стендах ничего подобного, кроме каменной фигурки, похожей на маску, он узнал, что это изображение богини тавров — Девы, что тавры — народ, который жил на полуострове более полутора тысяч лет тому назад. Дальнейшие расспросы, а особенно попытки описать золотую маску вызвали подозрение у экскурсовода, и он поспешил покинуть музей.

До Ялты он все же доехал, хотя его мысли все время крутились вокруг золотой маски и его не покидало желание поскорее вернуться назад. Сыграв пару партий в бильярд и почти не радуясь заработанным деньгам, он поспешил вернуться в Феодосию, по дороге заехав в аптеку, чтобы купить снотворное.

Вечером все прошло отлично: изрядно выпив, Ира потом уже не почувствовала горьковатого привкуса снотворного и вскоре вырубилась. Не обнаружив на ее теле золотой маски, он запаниковал и успокоился, только найдя ее под матрасом.

И вот, хорошо выспавшись, он приступил к своему плану. Прежде всего он собрал вещи, намереваясь ехать в Керчь. Девушка по-прежнему крепко спала. Вспомнив о своем обещании ее разбудить, он поставил будильник на ее мобильном телефоне на десять часов — если поторопится, то успеет к поезду за паспортами.

До отхода парома оставалось много времени, и он решил заехать «на партейку» в гостиницу «Парус» — не ради денег, а ради удовольствия. Он не опасался каких-либо действий Иры — где она будет его искать и что может сделать слабая девушка — с ним, мужчиной? Обратится в милицию? Тогда ей придется объяснять, откуда у нее оказалось это древнее золото.

Несмотря на ранний час, партнера на партию в бильярд он нашел — им оказался один из проживающих в гостинице, приехавший из России. Это был крупный говорливый мужчина лет сорока, с изрядным брюшком, все время потягивающим виски из блестящей фляжки. Для разгона первую партию решили сыграть, выставив по сотке баксов. В планах Паши было ее проиграть, раскрутить лоха на более высокие ставки, а если дело пойдет, то особенно не спешить на паром, тем более что Ира вряд ли кинется искать его в этой гостинице.

Как и предполагал Паша, противник, назвавшийся Максом, показал средненький уровень игры и повышенную степень бахвальства. Он громко комментировал каждый забитый шар. Мысленно Паша прозвал его Плешивым — за очень короткую стрижку. После второй проигранной партии Паша уже вошел в роль крайне азартного, но не особенно умелого игрока в бильярд, тем самым искусно вынудил противника согласиться сыграть пять партий, при условии, что ставка каждой партии автоматически удваивается.

Запланированно проиграв первую из пяти партий, Паша рассчитывал все остальные выиграть и положить в карман около трех тысяч баксов. Вокруг их стола собралась уйма любопытных, узнав, благодаря говорливости лоха, о высоких ставках. В следующей партии, чтобы не вызвать подозрения у лоха, Паша, четко забивая шар, громко радовался этому, как чуду. Ему оставалось забить последний, восьмой шар, имея перевес в четыре шара, как вдруг его наметанный взгляд заметил среди любопытствующих знакомое лицо — это был один из «шестерок» Важи. Страх завладел им, но не отразился на лице. Удар оказался неточным, и к столу вновь подошел Плешивый и смог отыграть три шара. К тому времени Паша овладел собой и успешно закончил партию.

Плешивый с усмешкой поздравил его и громко заявил, что следующую партию обязательно выиграет, а когда полез в портмоне за деньгами, Паша, изобразив нетерпение на лице, сообщил, что сходит в сортир, потому что невмоготу. Плешивый рассмеялся и начал шутить на этот счет, а Паша быстро устремился к туалетам. Там, быстро закрыв за собой дверь, как в заправских детективах, открыл окно и выбрался на задний двор. Вскоре он уже был на улице, ему удалось остановить «частника», и, немного помотавшись по городу, он вернулся к своему автомобилю, который оставил за квартал от гостиницы. Не заметив ничего подозрительного, он сел в автомобиль и поехал к выезду из города.

Лишь проехав последние дома, он заметил, что ему «сел на хвост» черный джип. Все попытки оторваться оказались безрезультатными, а когда дорога превратилась в извилистый горный серпантин и в открытое окно долетели звуки выстрелов, он свернул в боковой улавливатель, решив попробовать договориться. Джип, объехав его автомобиль, остановился рядом, почти окно в окно, если бы не разная высота автомобилей. Из окна джипа на него посмотрел с усмешкой тип из бильярдной.

— Прыгаешь, как заяц! Даже выигранные деньги не взял — может, ты стал богатым? — произнес мужчина с заметным акцентом. — А Важа ждет твой должок — ты готов рассчитаться?

— Готов, но мне надо немного времени — для этого я сюда приехал.

— А Важа подумал, что ты сбежал. Ты же, ничего не сказав, на следующий день исчез. Как он ошибся! Послал нас тебя найти, а это ведь дополнительные расходы — теперь твой долг увеличился.

— Я готов оплатить все дополнительные расходы, проценты за просрочку платежа, но мне нужна еще неделя.

— Где ты собираешься достать столько денег? Выиграть в бильярд у Била Гейтса? Или ты считаешь Важу совсем дурным, способным разбрасывать свои деньги? — И мужчина в дубленке стал выбираться из джипа.

— У меня есть кое-что, — быстро сказал Паша, почувствовав, что обстановка накаляется. — Одна ценная вещь, которая стоит сотни тысяч зеленых… Точнее, не у меня, а у моей подруги.

— Это у которой из носа кольцо торчит, как у папуаски? Она не похожа на обладательницу столь ценной вещи! И что это мы с тобой разговорились? Важа приказал привезти тебя живого или мертвого — как ты предпочтешь?

— Зря не верите мне! Я…

— Давай свои ручки — их украсят эти браслетики, — прервал его мужчина в дубленке, играя наручниками.

С водительской стороны открылась дверь, и показался его напарник, молодой парень, который смерил Пашу злобным взглядом и молча направил на него пистолет, целясь в голову. Паша понял, что наступил кульминационный момент, — если он не договорится с этими двумя, то все пропало — с Важей он тем более не договорится. Тот отберет золотую маску и от него избавится.

— Я предлагаю войти вам в долю со мной — эта вещь может стоить и миллион. Надо только выгодно ее продать — каждому отломится по нескольку сот тысяч долларов! — предложил Паша, когда на его руках защелкнули наручники.

— Что это за вещица и где она?

— Старинная золотая маска, которой тысячи лет! Она у моей подружки, а она уехала в Россию. Мы договорились с ней встретиться в Ростове, — вдохновенно врал Паша.

— Я не верю тебе: ты, скорее всего, блефуешь и затягиваешь время, но меня не проведешь! Гачай, обыщи его и автомобиль.

Молодой парень расстегнул на Паше куртку. Тот сразу быстро проговорил:

— Я сказал неправду — золотая маска со мной, но продавать ее здесь опасно. Надо ехать в Россию — там у меня есть концы.

— Где она?

— На мне, — признался Паша, который воспользовался опытом Иры и прикрепил маску бинтами к телу.

Гачай размотал бинты и достал золотую маску.

— Тяжелая — около килограмма будет! Похоже, она из чистого золота, Аран! — удовлетворенно произнес Гачай, передавая маску Арану.

— Главная ее ценность в ее древности! — быстро проговорил Паша, жадно глядя на маску. — Ее непросто будет продать, но я…

— Закрой рот и марш в машину! — произнес Аран и, открыв заднюю дверцу джипа, втолкнул туда Пашу.

— Твои предложения — что будем делать? — поинтересовался Аран мнением напарника.

— Повезем его и маску к Важе — пусть он сам решает! А что еще делать?

— Важа маску заберет себе, а нам ничего не достанется, Гачай. Похоже, этот вахлак прав — эта вещь может очень дорого стоить! Такой шанс выпадает лишь раз в жизни, другого не будет!

— А ты что предлагаешь?

— Об этой маске Важа не знает. Замочим этого вахлака — скажем, что по-другому не получилось, а сами потихоньку ее толканем и деньги разделим. Эта маска Важе не принадлежит, он ничего о ней не знает — мы у него ничего не берем и остаемся чисты перед ним и перед Аллахом. Или ты по-прежнему хочешь сделать Важе царский подарок?

— Твой план лучше… И мы по отношению к Важе не крысятничаем!

— Отведем вахлака по этой тропинке наверх, в скалы, и замочим. Тело, думаю, нескоро найдут, а его еще опознать надо будет. Проверишь все его карманы, чтобы ничего не осталось. Автомобиль отгоним в Симферополь — там есть кому его сбыть.

Вскоре они с пленником уже поднимались по тропинке. Паша понял, что договориться не удалось, и знал, зачем его ведут наверх. Разум вопил, требуя от него что-нибудь предпринять — рвануться в сторону, попробовать убежать, пусть умереть, только не идти, как баран на заклание. Но черный ствол пистолета действовал на него парализующе, страх и желание затянуть время, подарить себе надежду сковывали его тело. Тонкие подошвы туфель скользили на заледенелых камнях, было крайне тяжело карабкаться вверх со скованными руками. Гачай, идущий за ним, то и дело толкал его в спину, помогая удержать равновесие. Когда они спустились на площадку, где виднелся вход в пещеру, Аран приказал остановиться, и Паша понял, что пришел его последний час. Аран отослал Гачая к машине за фонарем, Павел воспользовался моментом и вновь начал просить пощадить его, предлагая все, что приходило в голову, лишь бы спасти свою жизнь. Аран выслушал все с усмешкой, не говоря ни «да», ни «нет». Вскоре появился Гачай, и Аран, взяв фонарь, скрылся в пещере. Паша стал обрабатывать молодого напарника Арана, но с прежним успехом.

Аран показался из пещеры и сказал Гачаю:

— Кончай с ним!

Гачай направил пистолет в голову Паши, и тот закрыл глаза и стал думать о Боге. Раздавшиеся выстрелы не раскололи его голову, зато Гачай упал плашмя на камни, выронив пистолет. Тут Паша почувствовал, что его тянут волоком, и через миг оказался внутри пещеры.

Аран отпустил его и приказал идти на своих двоих, больно тыкая пистолетом в ребра. Идти пришлось без фонаря, на ощупь, в сплошной темноте. Через десяток шагов они повернули, и здесь Аран выбрал позицию для стрельбы. Паша понимал, что его жизнь в руках неожиданных спасителей, но не знал, как им помочь.

Вскоре в начале прохода показался свет фонаря. Когда он немного приблизился, Аран начал стрелять, и сразу послышался вскрик и звук падения тела. Грохот выстрелов создал звуковую волну в закрытом пространстве, и несколько камней посыпалось со свода пещеры. Паша, больше не раздумывая, бросился на Арана, от толчка тот вскрикнул и упал.

Паша со всех ног побежал к выходу, а когда мимо головы прожужжала смерть, упал плашмя на каменистый пол пещеры, не желая быть мишенью в узком проходе. Однако выстрелов больше не последовало, и он услышал шум борьбы, но в темноте ничего не было видно. Осторожно поднялся, стараясь производить как можно меньше шума, что плохо удавалось, и устремился вперед. Спотыкаясь о камни, то и дело падая, чувствуя свою беззащитность, Паша достиг выхода из пещеры. Выскочив из густой темноты подземелья на свет зимнего дня, он на мгновение ослеп, а когда зрение нормализовалось, он увидел направленный на него ствол револьвера, который держала невысокая черноволосая девушка.

— Где золотая маска? — спросила она.

— Там, — Паша махнул рукой в направлении пещеры.

Девушка выстрелила ему под ноги, заставив подпрыгнуть, и он услышал, как пуля отрекошетила от камней.

«Она сумасшедшая!» — мелькнула у него мысль.

— Иди туда и принеси ее, — скомандовала она.

— Не пойду — там верная смерть! Или Аран пристрелит, или пещера обрушится на голову!

— Тогда умрешь здесь, — хладнокровно произнесла девушка и нацелила твердой рукой револьвер ему в голову.

Но Паша не успел выбрать, где лучше умереть, так как со стороны темного отверстия пещеры послышался голос:

— Бросай свою пукалку! — И сразу раздался предупредительный выстрел, который выбил каменные крошки у ног Мары.

Она, не выказывая ни малейшего страха, отбросила от себя револьвер.

— Есть еще кто с тобой? Только не ври — разделишь участь своих приятелей!

— Больше никого нет, — спокойно ответила Мара, прикидывая, что, когда мужчина выйдет из темноты и на несколько секунд ослепнет, достаточно ли ей будет этого времени, чтобы преодолеть десяток шагов.

— Я тебе не верю — сейчас подойдешь ко мне с поднятыми руками. Но без всяких глупостей! А ты, бильярдист, ложись на землю, лицом вниз!

Паша исполнил приказ, понимая, что со скованными руками он не сможет достаточно быстро выбраться на тропинку, поэтому будет великолепной мишенью.

Мара, подняв руки, медленно двинулась в сторону мужчины в черном измазанном свитере.

Аран был ранен — Шлем успел в него два раза всадить нож, прежде чем получил пулю. Один удар пришелся в правое бедро, заставив занеметь ногу, а второй, более серьезный — в бок. Аран перетянул ногу курткой противника и, соорудив что-то вроде тампона, прижал его к ране на боку. Он потерял много крови и теперь кроме жгучей боли от ран чувствовал головокружение.

Поэтому добравшись до выхода из пещеры, он не расстрелял этих придурков, маячащих у него перед глазами прямо как на ладони, а посчитал, что лучше с их помощью доберется до автомобиля. Бильярдист, хоть и со скованными руками, внушал больше опасений, чем девушка, но ему нужен был водитель, так как он сомневался, что в таком состоянии сможет управлять автомобилем. Он решил расспросить девушку, умеет ли она управлять автомобилем, чтобы остановить выбор на одном из двоих. Девушка, конечно, была лучшим вариантом.

Подойдя почти вплотную, Мара дала себя обыскать. Аран, убедившись, что оружия у нее нет, тяжело оперся на нее, чтобы уменьшить нагрузку на больную ногу. Девушка оказалась крепенькая, без жалоб выдерживала вес его тела.

— Ты на автомобиле когда-нибудь самостоятельно ездила? — спросил он, когда они приблизились к послушно лежащему Паше.

— Приходилось, — коротко ответила девушка, вдруг неуловимым движением вонзила ему в горло тонкую спицу, спрятанную в рукаве, и, сделав подсечку, отправила на землю.

Захлебываясь кровью, он сильно ударился спиной, до помутнения сознания. Марина ударом ноги выбила из его руки пистолет и, подобрав, направила его на Пашу, который, воспользовавшись ситуацией, попытался сбежать. Он уже карабкался по камням, спеша выбраться на тропинку.

— Стой! Или у тебя есть желание проверить, кто быстрее — пуля или ты? А ну, подойди сюда!

В это время из-за выступа скалы показалась голова Русика. Он спросил девушку:

— Тебе помочь?

— Да. Поднимайся сюда.

Паша с опаской подошел к девушке, у ног которой бился в конвульсиях умирающий Аран.

— Мне нужна золотая маска. Найди ее мне, и ты будешь свободен. Иначе… — Ствол пистолета угрожающе уставился на него.

Паша понял, что с этой девушкой шутки плохи, а подошедший ей на подмогу парень избавил его от иллюзии, будто он сможет что-то предпринять. Вздохнув, он направился к лежащему неподвижно Гачаю и вытащил у того из-под куртки золотую маску.

Мара почувствовала, как от волнения у нее забилось сердце и закружилась голова. Она передала пистолет Русику. Золотая маска Орейлохе оказалась у нее в руках — завершилась миссия жрицы Мары, и потребовалось на ее выполнение более пятисот лет! Поиски, продолжавшиеся полтысячи лет, завершены!

Сколько за это время жриц, получая одновременно с посвящением задание, исполнение которого не зависело от того, в какое время это происходило, устремлялись на поиски золотого божества, но удача улыбнулась только ей. Теперь ей предстояло доставить маску на Большой Совет, и там должны были решить, для кого распахнутся врата в Иной мир. Но для кого, как не для нее? Она ради этого пожертвовала многим, даже любимым человеком.

Воспоминания вернули ее в прошлое, когда она попыталась открыть врата в Иной мир, используя древний ритуал, но без золотой маски Орейлохе, тем самым нарушив имеющиеся на этот счет предупреждения. И была наказана. Вспомнила, как очнулась и обнаружила холодное, безжизненное тело любимого. В отчаянии повторила попытку — и вновь холодные, безжизненные тела людей, доверившихся ей. Врата не открывались, губя ее спутников и издевательски щадя ее. Но теперь маска Орейлохе у нее в руках, и она желает завершить то, что предопределено самой судьбой!

Паша тем временем нашел у Арана ключи от наручников и снял их. Свобода была рядом, но обрести ее мешал пистолет, который держал черноволосый парень, похожий на девушку, словно был ее братом. А может, так оно и есть?

— Так я пошел, — спросил-сказал он странной девушке, неотрывно глядящей на золотую маску, словно ведя с ней безмолвный диалог.

Девушка тряхнула головой, приходя в себя.

— Нет, пока ты не свободен. А где девушки?

— Они меня отвлекли, направили сюда, а сами укатили на автомобиле этого, — Русик кивком указал на Пашу.

— Вот видишь — придется тебе задержаться. Не волнуйся — не надолго. Нам кое-что надо сделать в пещере, а потом мы тебя подвезем в Феодосию.

Слово «пещера» совсем не понравилось Паше, и возникло предчувствие, что неприятности еще не закончились, — один раз его уже хотели оставить в пещере в качестве трупа, неужели он и этим людям нужен для того же? Чем он им не угодил? Неужели лишь тем, что знает о существовании золотой маски? Да пусть будет проклята эта маска и та девчонка, Ира, так некстати встретившаяся на его пути!

Пистолет вновь оказался в руке у девушки, так как своего напарника она отправила за какими-то вещами к автомобилю. Паша не решился что-либо предпринять, пока девушка была одна, — его впечатлило, как она хладнокровно расправилась с Араном, застывший труп которого лежал теперь в луже крови. Вскоре, подчиняясь легкому движению пистолета, он первым вошел в пещеру, освещая себе дорогу факелом, который вручил ему парень. Такими же факелами вооружились парень и девушка. Пещера, выведенная из спячки звуками выстрелов, грозно гудела, то и дело было слышно, как где-то в темноте сыпались мелкие камни, вызывая у Паши чувство ужаса, но черноволосая девушка фанатично-бесстрашно шла вперед — казалось, ее ничто не могло остановить.

По дороге они прошли мимо трупа широкоплечего коротышки, не расставшегося и после смерти с ружьем, — он умер мгновенно от пули, попавшей в лоб; затем мимо скорчившегося Шлема, прижавшего обе руки к животу, с перекошенным в предсмертной муке лицом, со зловещим оскалом испачканных кровью зубов. Маре показалось, что этот подземный ход с окровавленными телами отображает историю поисков маски Орейлохе, во имя которой было пролито много крови.

Ход уводил их все дальше и дальше, пока они не вышли в большой зал, весь пол которого был усыпан костями, а посредине, на сталактите, покоился громадный череп быка с рогами.

Паше стало жутко, а девушка издала возглас изумления:

— Это же та самая пещера, в которой нашли последнее пристанище остатки племени тавров! Все точно так, как это описывали! Как удивительно, что эта история закончится там же, где началась пятьсот лет тому назад!

Паше очень не понравилось слово «закончится», и он лихорадочно обдумывал всевозможные варианты спасения, но ничего подходящего не приходило в голову. В зале, по указанию девушки, надевшей золотую маску, парень расставлял по кругу горящие факелы.

Золотая маска на лице девушки казалась зловещей в свете горящих факелов, и от страха у Паши стали заплетаться ноги. Девушка с уродливой золотой головой начала танцевать вокруг сталактита с бычьим черепом, около которого был разожжен костер, произнося слова на языке, не похожем ни на один из известных Паше, а парень бил в бубен. Время от времени она что-то бросала в костер, и тогда пламя высоко вздымалось и воздух наполнялся непонятным пьянящим запахом. К своему удивлению, Паша почувствовал, что на него действует магия происходящего, что он подергивается и танцует, поддаваясь заданному бубном ритму, вместо того чтобы воспользоваться моментом и бежать. Но эта мысль, случайно проскользнувшая в его голове, была вытеснена небывалым восторгом, эйфорией, охватившей его, и он уже не был только наблюдателем, а превратился в действующее лицо. Он, подобно им, танцевал вокруг бычьего черепа, переживая экстаз каждый раз, когда пламя костра получало новую пищу и вздымалось к своду пещеры.

Они были так увлечены этим действом, что не обращали внимания на усиливающееся гудение пещеры и сыпавшиеся со свода мелкие камни. Вокруг них стелился густой белый дым, который поднимался все выше и выше. Жрица начала что-то лить в огонь из небольшой фляжки, приговаривая:

Открой путь для нас, о Орейлохе!
Мы идем Священной Дорогой,
Оберегай нас, чтобы мы прошли этот путь,
не встретив опасности.
Хранитель Врат, прими нашу жертву!
По ее знаку они взялись за руки, образовав круг, и закричали:

Пусть откроются Врата!
Белый дым стал гуще и поглотил их полностью.

9 Назад, домой

Маша, увидев, что их вооруженные спутники стали спускаться к распростертому на нижней площадке телу, пришла в себя первой и, схватив за руку Иру, одуревшую после прогремевших выстрелов и всего происходящего, шепнула:

— Даем деру!

Ира молча последовала за подружкой, еще не придя в себя от увиденного — на ее глазах убили человека! События последних дней казались ей зловещей воронкой, которая неотвратимо засасывает ее, и что бы она ни делала, погружалась все глубже. Ко всему прочему она еще стала свидетельницей убийства, и, возможно, не одного! А все из-за золотой маски! Теперь она думала о ней с ужасом, ни капли не жалея, что лишилась ее, с отвращением вспоминая, как хранила ее на теле.

Они почти бегом промчались по скользкой тропинке и только ближе к автомобилям замедлили движение, подумав об одном и том же.

— Там этот малахольный! — на этот раз Ира первой высказала то, что волновало обоих. — Он не даст нам уехать!

— Твоя правда. И попутку не даст остановить, — согласилась Маша. — Но есть план.

— Какой? — оживилась Ира.

— Ты подходишь первой, сообщаешь, что тебя прислала Мара и что она зовет его на подмогу. Отвлекаешь его внимание, чтобы он не заметил меня. Я заберусь в автомобиль твоего дружка и попытаюсь его завести.

— Каким образом?

— А как в фильмах делают? Вырывают проводки из панели и соединяют их.

— А ты знаешь, какие проводки? — с сомнением спросила Ира.

— Разберусь, — не очень уверенно сказала Маша.

— У меня тоже есть план — я добуду ключи от их автомобиля! — загорелась Ира.

— Ира, только будь осторожна, — попросила Маша.

— Буду сама осторожность. Действуем каждый по своему плану, — согласилась Ира и тут же с дикими возгласами помчалась вниз, к автомобилям. Ей навстречу выскочил Русик — она с разбегу запрыгнула на него, повалив навзничь. Маша поняла, что пришло ее время, и поспешила к Пашиному автомобилю.

— Русик, милый, там такое творится! — причитала Ира, устроившись на парне и не давая ему подняться. — Стрельба, кровь… Мне так страшно! А как я замерзла! Вот смотри, мои руки! — И она попыталась проникнуть к нему за пазуху, но он воспротивился.

Поборовшись несколько минут под неумолкаемые возгласы девушки, он все-таки освободился и поднялся, глядя на девушку с подозрением.

Та, все еще лежа на земле, гневно проговорила:

— Что ты стоишь как истукан — дай мне руку, видишь, даме плохо!

Тот протянул руку и помог ей подняться.

— Мара просила передать, чтобы ты немедленно шел на помощь. По-моему, они влипли.

— Чего же ты до сих пор молчала? — разозлился парень и бросился было по тропинке, но тут же остановился и сказал: — Пошли со мной!

— Что я, дура — под пули лезть? — возмутилась Ира и, опрокинувшись на спину, продолжила: — По своей воле и собственными ножками не пойду!

— А по моей воле? — поинтересовался Русик, доставая из-под куртки нож и поигрывая им.

— Давай, режь меня, упускай время — пока твоих там убивают! — кричала Ира, катаясь по холодной земле.

Издалека вновь послышались выстрелы.

— А подруга твоя где?

— Где? Там она! Да беги ты уже — спасай своих, Машку мою спасай! — в сердцах выкрикнула Ира, и Русик побежал по тропинке вверх.

Ира поднялась и подошла к Пашиному автомобилю. Стекло поползло вниз, показалось улыбающееся лицо Машки.

— Ключей я у него не нашла, — жалобно произнесла Ира, и тут же завелся двигатель Пашиной «хонды».

— Бегом садись! Ключи оказались в замке зажигания! — пояснила Маша, и через мгновение Ира плюхнулась на сиденье рядом с ней.

Когда Русик, услышав шум мотора, повернул назад и выбежал на дорогу, «хонда» уже скрылась из виду.

— Ничего, я до тебя еще доберусь! — пообещал Русик и вновь бросился бежать по тропинке, ведущей наверх.

Несмотря на то что Русик вполне мог броситься в погоню, Маша вела автомобиль не слишком быстро, аккуратно, помня, с какими неожиданностями можно столкнуться на горной дороге. Понимая, что на поезд из Феодосии они уже не успеют, решили перехватить его в Джанкое и направились туда.

Приехали на вокзал за пять минут до прибытия поезда. Воспользовавшись двадцатиминутной стоянкой, успели купить билеты и даже поесть чебуреков.

— Машка, как здорово, что ты приехала за мной в Крым! Ты моя лучшая, любимая подруга и спасительница! — обрушила на подругу свои эмоции счастливая Ира, поднимаясь вслед за Машей в вагон.

Маша не стала уточнять, что в Крыму оказалась не по своей воле, так как слова Иры ей были как бальзам на рану.

Был не сезон, и поезд оказался полупустым. В вагоне, где им предстояло разместиться, находился молодой мужчина, с увлечением разгадывающий кроссворд в журнале. Он поднял голову, окинул взглядом девушек, небрежно бросил: «Здрасьте» и вновь углубился в свое занятие.

Маша с удовлетворением вздохнула, подумав: «С таким попутчиком можно будет спокойно выспаться». А то как-то ехала она с «веселыми» соседями: только ее увидели — и сразу бутылку коньяка выставили на столик, а потом, несмотря на ее возражения, не раз бегалив вагон-ресторан за добавкой. Ей тогда за ночь не удалось сомкнуть глаз ни на секунду — неизвестно, что могло прийти в пьяные головы.

Ира, присмотревшись к серьезному попутчику, узнала в нем недавнего собеседника из дегустационного зала и радостно воскликнула:

— Костик, это ты или только твое тело?

Мужчина в свою очередь заулыбался и отодвинул кроссворд.

— Ира, ты же только вчера приехала в Крым и уже уезжаешь? Что или кто помешал твоим планам?

— Отдохнуть не пришлось — подружка заскучала и за мной приехала. Знакомься — Маша.

— Очень приятно — Константин. За знакомство полагается… — И он полез в чемодан, достал бутылку коньяка и коробку конфет. Маша только вздохнула.

ЧАСТЬ 3 Иной мир

1 Праздник

Мара пришла в себя и обнаружила, что лежит в полной темноте на каменном полу. Тело затекло от неудобной позы, притом один камень больно давил ей на левую лопатку. Она приподнялась, села — ее окружала полная тишина, к тому же девушка была совершенно одна. Ей стало страшно. Маска на лице ей мешала, она сняла ее и спрятала под джинсовую курточку.

«Неужели и на этот раз ничего не получилось? Сколько же времени я была без сознания, если выгорели все факелы и погас костер?»

Она нащупала на шее футлярчик с мобильным телефоном, который использовала как фонарик. Слабый луч помог ей обнаружить в темноте неподвижные, казалось, безжизненные тела своих спутников, но она так и не смогла найти рюкзак с вещами, на котором перед обрядом оставила фонарь. При слабом свете мобилки она увидела Русика, лежащего навзничь с бубном в руках, и с замирающим сердцем дотронулась до его лица, а потом попыталась нащупать на шее пульс.

— Какого черта! — услышала она за спиной и поняла, что их случайный спутник пришел в себя.

«Его, кажется, зовут Павел», — вспомнила она и тут почувствовала, как Русик смахнул со своего лица ее руку.

— Это я, Мара, — сказала она Русику. — Похоже, получилось!

— Е-моё! Темно, как у негра в желудке! Мадемуазель, по-моему, я выполнил все ваши забаганки — даже как полоумный прыгал с вами вокруг костра, выкрикивая черт знает что. Я хочу поскорее уйти отсюда и вам рекомендую сделать то же самое: если милиция найдет тот розгардияш, который вы устроили у входа в пещеру, то я не позавидую всем нам. Вам особенно.

— Я не могу найти вещи, фонарь, — пожаловалась Мара.

— В такой темноте мы можем найти только неприятности, особенно когда погаснет ваш единственный клочок света в этом темном царстве. Нам надо отсюда выбираться.

Мара хотела возразить, настоять на поисках пропавших вещей, но что-то ее остановило, и она молча согласилась. Она спрятала бубен и найденные ритуальные предметы в выемку в стене. Пользуясь лишь слабым светом мобильного телефона, они пошли к выходу.

Дорога назад оказалась удивительно короткой, словно пещера за время, которое они находились без сознания, уменьшилась вдвое. Выбравшись наружу, они застыли в изумлении: когда заходили в пещеру, на улице стояла зима, хоть теплая, но зима. А сейчас, судя по напоенному ароматами трав и цветов воздуху, буйной зелени деревьев и кустарников, изумруду ближайших горных склонов, лето было в полном разгаре. На площадке перед пещерой не оказалось трупов, да и вообще это место в летнем убранстве выглядело другим. Они поднялись на площадку, где обнаружилась тропинка, которая вывела их через улавливатель на шоссе.

Автомобилей они не увидели, но это вызвало меньшее удивление, чем то, что они оказались посреди лета и не обнаружили трупов, следов перестрелки. Несмотря на то что близился вечер, было довольно жарко, и Русик стянул с себя толстый свитер, оставшись в рубашке, которую наполовину расстегнул, а Павел снял с себя пиджак и галстук. Хуже всего пришлось Маре, которая не могла снять ни джинсовую курточку, под которой прятала золотую маску, ни теплый джемпер. Автомобильное движение по шоссе было довольно оживленным, но никто не останавливался на призывные взмахи руками Русика и Павла. Мара молча стояла в сторонке, анализируя странности, с которыми они столкнулись.

«Пока ничего особенного не происходит — проезжающие автомобили почти не отличаются от привычных нам. Неужели мы впали в состояние, схожее с летаргическим сном, и проспали до лета? Предположим, это так, но нас обязательно нашли бы в пещере после того, как милиция обнаружила перед входом трупы, иначе куда бы они исчезли? Но этого не произошло. Вещи, верхняя одежда также куда-то запропастились, хотя подземный зал в пещере довольно большой, и, может, я просто не смогла их отыскать в темноте? Ведь бубен, фляжка, другие ритуальные предметы оказались на месте».

Наконец призывы подействовали — остановился серый от пыли микроавтобус, за рулем которого восседал одетый лишь в шорты краснокожий здоровяк-бородач с солидным животиком, свидетельствующим о пристрастии его хозяина к пиву, с торчащими во все стороны волосами, затмившими даже прическу Русика.

— Шеф, подбрось до Феодосии, — попросился Павел.

— А лучше до Симферополя, — добавил Русик.

— Ребята, я здесь три десятка лет катаюсь, а о таких поселках и не слышал. Могу подбросить до ближайшего города, а я следую до Таврополиса.

— Таврополис нам подходит! — вмешалась в разговор Мара. — До него ехать далеко?

— Часа полтора. Ладно, садитесь, только вы чудные какие-то, — согласился бородач.

В микроавтобусе водительское сиденье было отгорожено от салона, лишь сверху оставалась прозрачная раздвижная перегородка. Мара села на переднее сиденье рядом с водителем, а мужчины разместились в салоне.

«Сам ты чудак, — подумал Павел. — Не знать, где расположен Симферополь! Наверное, приколист. А вдруг мы попали на телепередачу «Смешные розыгрыши»? Еще не хватало, чтобы я засветился на телеэкране, тогда Важе будет совсем просто меня найти». Павел внимательно осмотрел салон, но ничего похожего на скрытые камеры не обнаружил. Он терялся в догадках, что это с ними происходит, но не мог найти ответа. Лишившись автомобиля, он почувствовал себя беззащитным, кроме того, пропало пальто, в котором находился в потайном кармашке почти весь его денежный запас. Теперь он мог рассчитывать только на те деньги, которые остались в портмоне, общая сумма вряд ли превышала полтысячи долларов. И для жизни, и для солидной игры этого было явно мало.

Русик ни о чем особенном не раздумывал, полностью полагаясь на Мару.

Тем временем Мара завела разговор с водителем.

— Таврополис — это большой город?

— Самый большой на нашем полуострове — столица. А вы что — здесь в первый раз?

— Да, первый. Отдыхаем.

— Приехали издалека?

— Можно и так сказать. Из Киева, — соврала Мара.

— Даже не слышал — наверное, глухая провинция.

— Типа того.

Она уже не сомневалась, что ритуал позволил им уйти в Иной мир, куда много лет тому назад ушел вождь Тиург с остатками племени. Вот только теперь она растерялась, так как ее мечты не распространялись далее того момента, когда она добудет древнюю маску Орейлохе. Маска теперь у нее, но как дальше поступить? Наверное, будет правильно обратиться к таким же жрецам, как и она сама.

— В Таврополисе много храмов богини Орейлохе?

Водитель рассмеялся.

— Вы там, на материке, думаете, что у нас каменный век и мы поклоняемся древним языческим богам. Конечно, у нас нет храмов этой древней богини. Это уже история. Еще при Тиурге Завоевателе было покончено с язычеством и все стали поклоняться богу Бодну, что позволило объединить народы, жившие на полуострове. А сейчас у нас каждый верит во что и в кого хочет. Я вот верю только себе.

— Так, значит, культ богини Орейлохе никто не проповедует?

— Конечно нет — я о такой богине и не слышал. Может, кто-то, у кого с головой не в порядке, и занимается этим, или ради понтов.

— Таврополис — это название города произошло от названия народа тавров?

— Не знаю — о таком народе не слышал. Впрочем, этот город сменил очень много названий, а это, наиболее древнее, прижилось.

— Я слышала старинную легенду о народе, который пришел с вождем Тиургом из Большого мира и ожидает возвращения магической золотой маски Орейлохе. Тогда они смогут вернуться обратно в Большой мир, — осторожно фантазировала Мара.

— Не знаю, может, и есть такая легенда, только нет уже Тиурга, а тем более Большого мира.

За окнами проплывали города и селения. Пока Мара не заметила большой разницы в архитектуре городов, за исключением того, что улицы были несколько шире и попадались дома куполообразной формы. И вначале охватившее ее чувство эйфории — «я нахожусь в Ином мире! Я сделала это!» — постепенно угасло, уступив место тревоге: «Что делать дальше? Куда идти?»

К Таврополису подъехали уже в темноте, и бородач спросил:

— Вам куда надо?

— Нам поближе к центру, — сказала наобум Мара.

— Мне туда соваться нельзя со своим шкарабаном — сегодня режве. От того места, где высажу, вам надо будет пройти метров пятьсот — я покажу направление.

Чем ближе подъезжали к центральной части города, тем шире становились улицы, выше дома, тем больше было света от уличной рекламы и праздничной иллюминации. Тротуары были полны спешащих и спокойно прогуливающихся людей в праздничных блестящих одеждах.

— А что такое режве? — спросила Мара.

Водитель посмотрел на нее, как на полоумную.

— Это праздник города. В этот день у нас происходит костюмированное шествие — режв.

— Вроде карнавала в Бразилии?

Но девушка была удостоена лишь недоуменного взгляда водителя, которого, похоже, странности попутчицы уже начали раздражать.

— Все. Выходите, — сказал водитель, останавливая микроавтобус.

— Спасибо, — поблагодарила его Мара и вытащила из кошелька купюру в пятьдесят евро. — Этого достаточно?

— А что это такое? — спросил бородач, крутя бумажку в руках.

— Плата за проезд. Деньги.

— Деньги? А, кроули! Ха-ха! У нас такие не ходят. Других нет?

— Есть, но тоже вряд ли подойдут, — и девушка показала содержимое кошелька.

Бородач вздохнул и отобрал для коллекции сына еще купюру в пятьдесят гривень и, повертев в руках стодолларовую купюру — «Уж слишком блеклая — смотреть не на что», — оставил и ее.

Спутники ожидали Мару уже на тротуаре, с удивлением крутя головами по сторонам. По ним было заметно, что за дорогу они между собой раззнакомились и с Русика спала присущая ему угрюмость.

— Мара, ты можешь сказать, куда мы попали? А то Русик тут такую фантасмагорию мне рассказал! — обратился Павел к девушке.

— Мы оказались в Ином мире, — кратко пояснила Мара.

— Все так просто — в Ином мире! Оказывается, туда проще попасть, чем выехать за границу. Что это такое? И как долго мы здесь пробудем?

— На эти вопросы ответить не могу. Поживем — поймем.

— Здесь все так смахивает на наш мир, но в то же время и отличается. Девушки такие же, вот только ярче, красивее одеваются. А прически — фантастика! Впрочем, здесь все очень яркое!

И в самом деле, их поразила красочность и разнообразие одежды людей, их открытые веселые лица. Дома были окрашены только в светлые тона. Множество световых гирлянд, переливающихся многообразием цветов, создавали праздничную атмосферу. Народу все прибывало, люди обтекали их, стоящих с недоуменными лицами посреди тротуара, как обтекает камень горный поток.

— Куда идти — для меня не вопрос. Идем туда, куда основная масса людей движется, — предложил Паша, взяв на себя функции руководителя.

И они отдались течению людского потока, который увеличил их скорость передвижения. Вскоре они оказались на громадной площади, уже почти полностью заполненной людьми. Посредине виднелся памятник, вокруг которого был разбит небольшой сквер. В свете прожекторов была хорошо видна каменная фигура воина, опирающегося на меч. В конце сквера виднелась большая круглая чаша фонтана с каменным цветком в центре, из которого била основная струя. Еще двенадцать каменных цветков, многократно уменьшенных в размерах, были расположены по краям в виде гексаграммы.

— Вы не подскажете, кому этот памятник? — спросила Мара стоящего рядом молодого мужчину.

— Памятник Тиургу Завоевателю, поэтому и площадь носит его имя. Вы издалека приехали?

— Да, издалека. — И Мара отвернулась от мужчины, не желая отвечать на другие вопросы.

Внезапно небо расцвело всеми цветами радуги — это начали разрываться ракеты праздничного фейерверка, то изображая фантастические фигуры, то рассыпаясь разноцветным дождем. С крыш четырех домов, стоящих на противоположных сторонах площади, в небо устремились тонкие зеленые лучи лазера, рассекая продолжающийся фейерверк, создавая целые картины на звездном небе. Появляющиеся на небе красочные образы не успевали полностью поблекнуть, как на смену им уже возникали новые, словно нетерпеливый художник накладывал сюжет за сюжетом на один и тот же холст, не беспокоясь о конечном результате. В это время началось шествие ряженых. На них были разнообразные одеяния, относящиеся к различным эпохам, и Мара сделала для себя вывод, что воплощение человеческой фантазии в костюмах происходило в этом мире так же, как и в том, из которого они прибыли. Ряженые возникали у подножия памятника словно ниоткуда и, сопровождаемые лучами прожекторов, переливаясь различными цветами, шли вперед, рассекая толпу, кружась в танце под музыку, льющуюся со всех сторон. Ожили струи фонтанов с цветной подсветкой, в такт музыке они били все выше, будто стремясь создать конкуренцию салюту. Все люди, поддаваясь магии праздничного зрелища, танцевали, многие вливались в колонну ряженых, чтобы с ними в танце пройти по улицам города. Казалось, этому шествию не будет конца, так как все новые и новые ряженые возникали возле памятника, увеличивая протяженность колонны, голова которой уже давно покинула площадь.

Толпа на площади все время волновалась, находилась в постоянном движении, и Мара не заметила, как лишилась своих спутников. Сразу зрелище отступило на задний план, но все ее попытки их разыскать в этом столпотворении закончились ничем. Она пожалела, что не смогла предвидеть подобную ситуацию и не назначила встречу в каком-то конкретном месте. Впрочем, о каком известном им месте они могли договориться, оказавшись впервые в этом городе?

— Похоже, вы потерялись? — раздался приятный баритон, и рядом с собой она обнаружила мужчину, которого расспрашивала о памятнике на площади.

Теперь она рассмотрела его внимательнее. Ему на вид было лет тридцать с небольшим, волосы цвета спелой пшеницы, прическа в форме высокого горшка, продолговатое лицо с немного крупноватым носом, внимательные карие глаза. Чуть выше ее ростом, широкоплечий, в обтягивающем спортивную фигуру блестящем, цвета морской волны костюме, он производил приятное впечатление.

— В некотором роде, — согласилась Мара.

Ей даже показалось, что этого мужчину она где-то встречала, хотя его лицо было ей абсолютно незнакомо. А разве могло быть по-другому? Ведь вероятность встретить здесь кого-либо из своего мира была гораздо меньше, чем, попав в авиакатастрофу над джунглями, спастись и найти знакомого в местном племени людоедов.

— Как вам наш праздник?

— Отлично — есть на что посмотреть.

— Вы издалека приехали? — вновь задал он вопрос, и ей показалось, что он смотрит на нее испытующе.

«Он что-то подозревает. Интересно, что он может предположить — откуда я могла прибыть?»

— Меня зовут Мара, — ушла от вопроса девушка.

— А меня Друд.

— Ой, как интересно! — рассмеялась Мара. — Оказаться в Блистающем мире и встретить Друда!

— Что удивительного в моем имени?

— В детстве у меня был любимый писатель Александр Грин, который в своих произведениях создал вымышленную страну с вымышленными героями. У него есть повесть «Блистающий мир», там главный герой — Друд — умел летать. Может, вы тоже умеете летать?

— Только во сне и на летательных аппаратах.

— Жаль. По-моему, мы здесь мешаем людям отдыхать, — поделилась своими сомнениями Мара, увидев, что площадь превратилась в громадную танцплощадку и на них то и дело налетают танцующие парочки.

— Хорошо, если не желаете танцевать, можем пройтись или где-нибудь посидеть за чашечкой кофе.

— У вас есть кофе?

— А что здесь удивительного?

— Я предполагала, что есть, но называется иначе.

— Вы говорите загадками и не хотите сказать, откуда приехали. Вы ведь на полуострове в первый раз?

— Я здесь родилась… Хорошо, пожалуй, нам надо будет присесть, и я все расскажу — может, вы подскажете, что мне делать?

Вскоре они оказались в небольшом уютном зале, почти пустом — веселье царило на улицах. Мара осматривалась и удивлялась, как здесь все похоже на ее мир: столики, чашечки, блюдечки, официантки — все было, как и там, лишь некоторые вещи назывались по-другому. Кофе оказался густым и очень сладким.

— Вы обещали мне рассказать, откуда к нам приехали, — напомнил Друд. — Вы женщина-загадка: родиться на полуострове и не знать многих элементарных вещей.

— У вас есть зеркало? — спросила Мара, наблюдая за своим отражением в оконном стекле.

— К сожалению, с собой нет, — растерянно произнес Друд.

— Чтобы понять меня, вы должны поверить, что я прибыла из зазеркалья, только там все несколько искажено. Вы это можете себе представить? Иначе вы не воспримете мой рассказ.

— Представляю — можете рассказывать.

* * *
Паша с Русиком, наблюдая за празднеством и делясь впечатлениями, не заметили, как потеряли из виду Мару. Убедившись, что поиски будут безрезультатными, Паша со словами «пора подумать о хлебе насущном» увлек Русика с площади.

Узнав, куда забросила их магия Мары, Паша, учтя все «за» и «против», решил, что это для него не самый плохой вариант. Принимая во внимание, как быстро вычислили его местонахождение «быки» Важи, нельзя было исключить, что они и в дальнейшем легко выйдут на его след. А сюда они уж точно попасть не могли, и он чувствовал себя здесь в безопасности. С тех пор как он покинул родителей и стал жить самостоятельно, у него не было постоянного дома: общежития, съемные квартиры, гостиничные номера служили ему пристанищем. Ему довелось побывать в Польше, Венгрии, и место своего нынешнего пребывания он приравнивал к заграничному вояжу в комфортных условиях — язык он знал. А то, что он не имел местных денег, его не пугало. По его мнению, исходя из имеющегося опыта, только ленивый не мог заработать на человеческих слабостях. При этом он полагался не на свою физическую силу, а на ум, хитрость, изворотливость, навыки в азартных играх. Город Паше понравился — большой, богатый, наверняка и людей богатых в нем было достаточно. Многое здесь напоминало тот мир, который он покинул, и он не сомневался, что в бильярд здесь тоже играют. Вскоре он убедился, что был прав в своих прогнозах, обнаружив в одном кафе столы, похожие на бильярдные. Игра, которая здесь называлась трикрет, несколько отличалась от известных ему: кии были короче, шары меньше, хотя их было целых десять штук, а поле оказалось исчерченным разноцветными линиями. Паша, присмотревшись, решил, что особых сложностей у него не будет. И тут же у него возникла мысль: подсобирать деньжат и открыть настоящую бильярдную, так как он не желал довольствоваться эрзацем.

«Это дело может принести миллионы!» — подумал он, решив со временем воплотить этот проект в жизнь, а пока легко заработал за трикретным столом приличную сумму себе и Русику на ужин и ночлег. Начало было положено, и он остался очень доволен собой. О Русике он заботился не по доброте душевной, а уже строил далеко идущие планы. Он предположил, что Мара рано или поздно разыщет Русика, а она была обладательницей золотой маски, которую и здесь можно будет очень выгодно продать, отхватив кучу кроулей. То, что Мара единственная знала, как вернуться обратно в их мир, его меньше всего волновало. Пока он хотел здесь осмотреться и немного пожить.

У Русика было менее оптимистическое настроение — он не видел себя в этом новом мире. Мара убедила его и их друзей, что, вернув золотую маску Орейлохе, они совершат подвиг и в Ином мире их должны встретить как героев. А теперь Мара сама неизвестно куда пропала, и он считал свое присутствие здесь никому не нужным. И ему непонятно было, ради чего Шлем и Колобок пожертвовали своими жизнями. Чужой мир не заметил их прибытия с золотой маской Орейлохе.

По натуре он не был лидером, ему всегда было необходимо, чтобы кто-нибудь его направлял. Теперь вместо Мары это делал Паша. Русик восхищался его умением быстро приспособиться к окружающей обстановке и заработать местные деньги — кроули.

Заказанные на ужин блюда выглядели несколько необычно, но все было вкусно и питательно. Они устроились в небольшой гостинице — взяли однокомнатный номер с большой кроватью на двоих.

«Неужели это Иной мир? — раздумывал Русик, стоя у окна и глядя на улицу, полную веселящегося народа. — Здесь люди как люди: живут в домах, кушают из тарелок, веселятся и, наверное, когда есть повод, печалятся. Этот мир не лучше, но, может, и не хуже того, который я покинул. Но он навсегда останется для меня чужим». Ему очень хотелось найти Мару и уговорить ее вернуться в свой мир. За спиной он услышал громкий храп — это Паша, в результате последних событий не выдержав нагрузки на психику, отключился и теперь крепко спал.

Громкий смех, веселый шум, доносившиеся с улицы, притягательно действовали на Русика. Он подумал: «Возможно, Мара ходит по улицам, ищет нас, а если я буду сидеть в номере, то ее не встречу. Ведь достаточно будет просто постоять у двери гостиницы, а там пусть судьба решит — встретиться нам или нет».

2 Крах надежды

Мара решилась и рассказала Друду об исходе остатков племени тавров во главе с вождем Тиургом в этот мир и о миссии жрицы Мары, обязанной найти золотую маску богини Орейлохе, без которой этот народ не мог вернуться назад. Ей посчастливилось через пятьсот лет выполнить эту трудную задачу, и для этого она здесь, но не знает, с чего начать.

Мужчина внимательно выслушал ее, ни разу не прервав, не задав вопросов по ходу повествования, и ей это очень понравилось.

— И что мне теперь делать? — с чувством произнесла Мара заключительную фразу.

— Золотая маска с вами? — спросил Друд, и подозрение закралось в душу девушки.

«Золото, проклятое золото застилает глаза людям, как в нашем, так и в этом мире. Ведь ценность маски Орейлохе не в стоимости материала, из которого она сделана, а в ее магических свойствах. Зря я о ней рассказала, ведь можно было иначе все это ему преподнести».

— Нет, с собой ее у меня нет, — соврала Мара. — Она спрятана в надежном месте.

— Держать ее за пазухой, все время придерживая левой рукой, думаю, это не лучший способ ее сохранить, — улыбаясь, возразил он. — Я не прошу показать ее мне сейчас — здесь не место, несмотря на отсутствие людей. Можете не напрягаться, а то похоже, что вы сию минуту собираетесь сорваться в бег. Лучше успокойтесь и выслушайте меня.

— Я готова. — Подозрение и тревога все более овладевали девушкой. «Как я могла довериться незнакомому человеку!» — корила она себя.

— Вы оказались в непростой ситуации. Дело в том, что мифы древности порой для нас важнее, чем правда о тех событиях. Расскажу вам, как история Тиурга описана в наших летописях. Вы сами понимаете, что на содержание летописи оказывает влияние не только субъективизм летописца, но и существующая в тот момент политическая обстановка. Редко когда летопись повествует о событиях, которые только что произошли, обычно описываются события, отдаленные на десятки, а то и сотни лет.

— Возможно, — согласилась Мара, вспомнив, что даже ранние повествования о Христе были записаны через многие десятки лет после его распятия.

— В наших летописях упоминается имя Тиурга Завоевателя, связанное с историей народа борге. Он был удачливым полководцем в армии царя Ретона. Известно, что его отец Тиург и мать Миола были придворными этого царя.

— Миола стала главной жрицей культа Орейлохе после Мары. Ее имя я сейчас ношу.

— Тиург, сын Тиурга, одержав победу в нескольких удачных войнах с соседями и таким образом расширив границы небольшого царства, не удовлетворился оказанными почестями и, совершив дворцовый переворот, сверг престарелого царя Ретона. Укрепляя свою власть, он вскоре покорил все народы на полуострове и некоторые на материке, войдя в историю под именем царя Тиурга II Великого Завоевателя. Он стал основателем династии, которая правила триста лет. Да, чтобы объединить народы, он ввел единую религию — поклонение богу Бодну. Выходит, история полуострова никак не связана с культом Орейлохе. По-видимому, остатки тавров ассимилировались с народом борге, приняли их религию, обычаи и… исчезли. Ничто не напоминает здесь об этом народе.

— А название столицы — Таврополис — откуда оно пошло?

— Если честно, то не знаю — назвали так в древности, а почему — неизвестно. Можно только догадываться.

— А я знаю: «тавр» — от названия народа тавров, «полис» — от древнегреческого…

— Может, это и так, но здесь никому не нужна эта правда: ни прошлое предков Тиурга, ни то, что существует другой мир, похожий на наш, ни то, что эти миры связаны между собой посредством золотой маски. Наверное, в прадавние времена было возможно более тесное общение между нашими мирами — поэтому у нас так много общего, даже язык. Но сейчас… Открою вам, что у нас не все так хорошо, как может показаться на первый взгляд, — постоянно сражаются за власть политические группировки, с переменным успехом. Возможно, какая-то группировка и заинтересуется этим «мостиком» в политических целях, но принесет ли это что-то позитивное нашему миру? Готовы ли мы к этому?

— Выходит, что в нашем мире народ тавров, пусть очень малочисленный, но существует и сохраняет свои обычаи, культуру, язык и даже верования. Его история насчитывает тысячелетия, а в вашем мире…

— Я понимаю, к чему вы клоните. Чины, придворные звания, другие блага имели большое значение, а Тиургу Завоевателю, ставшему царем, надо было объединить все народы, находящиеся под его властью, и он пожертвовал своим народом — таврами. Возможно, назвав так столицу, он предполагал в дальнейшем возродить народ, но было уже поздно.

— Значит, все усилия моих предков и мои тоже были напрасными — король оказался голым.

— Нет, ваши усилия были не бесполезны, потому что вами двигала идея, которая помогла сохранить народ, не дать ему раствориться среди других. И хотя вас чуть больше сотни — вы знаете, кто вы такие.

— Следовательно, мне надо найти своих спутников и отправиться назад?

— Раз вы здесь оказались, зачем спешить возвращаться? Поживите, осмотритесь, составьте свое мнение, а потом решайте, как поступить.

— Пожить — где? Думаю, у вас здесь не коммунизм и за все надо платить.

— Вы сможете пожить у меня — я живу один.

— Вы не женаты?

— Имеете в виду парный брак? Мы от него отошли. У нас брачные союзы образовываются на временной, добровольной основе. Создаются и распадаются, а сколько в этом союзе состоит людей: двое, трое, четверо или больше, ничем не лимитировано.

— У нас тоже есть… шведская семья. А об исчезновении парной семьи писал еще Энгельс. Но на основе чего создаются ваши брачные союзы? Любви?

— В основном на производственном принципе и по интересам. С кем больше проводишь времени и имеешь более прочные связи, с тем и создаются устойчивые союзы. По любви тоже создаются, но они неустойчивые из-за возникающего чувства собственности, ревности, обид.

— А вот это мне не нравится, — заявила Мара. — Производственный принцип хорош в пчелином улье, а если общий интерес заключается в собирании фигурок игрушечных солдатиков, неужели это сильнее любви?

— Я не буду с вами спорить — в этом вопросе я не силен и, как уже говорил, живу один. Давайте на сегодня покончим с серьезными разговорами. Хотите, пройдемся по праздничному городу, может, отыщем ваших друзей?

Они влились в праздничную толпу, и через несколько минут Мара уже отрешилась от всего, наблюдая за бушующим вокруг весельем. Ее миссия, программа на выполнение которой была заложена в ее сознании еще в младенчестве, была выполнена и — ушла в небытие как оказавшаяся иллюзией. Пройдя посвящение в жрицы культа Орейлохе, уже тогда в глубине души она знала, что это анахронизм, но жестко искореняла такие мнения у других, послушно выполняя указания Совета Старейшин, следуя вековым традициям, основанным на слепой вере, которая не требовала доказательств. Ведь вера, как и платоническая любовь, боится сбросить покровы со своего кумира. И не каждый может низвергнуть своего идола, если он приносит блага, пусть даже иллюзорные.

Обо всем этом она решила поразмышлять завтра, а сейчас хотела почувствовать себя обычным человеком, отдаться веселью, и не важно, что она попала на чужой праздник.

3 Психушка

Грустный Русик вышел из дверей гостиницы, надеясь в толпе увидеть Мару. Перед ним двигался сплошной поток весело орущей, галдящей молодежи. Все размахивали разноцветными флажками, воздушными шариками, светящимися изнутри, и не успел он опомниться, как его подхватили с двух сторон девушки в облегающих блестящих костюмах с глубокими декольте и увлекли в толпу. Та, которая была повыше, в ярко-лиловом костюме, с искрящейся синевой роскошных волос, убранных в подобие цилиндра, назидательно сказала:

— Ты чего такой неулыбчивый? За это с тебя полагается штраф! Даже не пробуй увильнуть — иначе…

— Мы тебя съедим! — рассмеялась вторая.

Ее декольте опускалось ниже пупка, цвет костюма был красный — под стать ее кровожадному настроению, а прическа из рыжих волос уходила спиралью вверх не менее чем на полметра, постепенно ссужаясь.

— Я… я… — растерялся Русик, не зная, что и сказать.

Хотя он и не сопротивлялся, девушки продолжали его тащить, не давая ему сориентироваться в бесконечных поворотах то направо, то налево. Они то и дело поворачивали к нему смеющиеся лица, разукрашенные светящимися красками не хуже, чем у индейцев племени апачи, из-за чего он не мог бы сказать, нравятся они ему внешне или нет. Но их экстравагантный вид был не исключением, а скорее правилом — наверно, местные жители, не только девушки, любили все яркое, светящееся, бросающееся в глаза.

— Ты… ты… — они передразнивали его, лукаво усмехаясь.

— Я не местный, — наконец нашелся что сказать Русик.

— Я это вижу, — не удивилась девица в лиловом, сворачивая в арку, ведущую во двор.

— Я это тоже вижу. Ты ведь с материка? — поинтересовалась девушка в красном, останавливаясь, и, не ожидая ответа, протянула появившийся у нее в руке небольшой блестящий цилиндр. — Употребишь?

Русик повертел цилиндр в руке, пытаясь понять его предназначение.

— А что это такое?

Девушки переглянулись.

— Ты гонишь? — спросила лиловая.

— Ты же с материка? — полуутвердительно спросила красная.

— Берешь на понт! — рассмеялась лиловая.

— Я в самом деле не знаю, что это, — заявил Русик и попытался раскрутить цилиндр, хотя он казался монолитным.

— Ты что — лепишь дурку? — разозлилась красная и забрала цилиндр.

— Он же полный фенбах! — рассмеялась лиловая. — Это можно было с первого взгляда прочесть. А ты: это он! Это он!

— Один к одному, — недоверчиво произнесла красная, внимательно его рассматривая. — Неужели я дала ляпа? Посмотри на меня — нас сегодня утром познакомила Кора, — вспомнил?

— Утром я был очень далеко от этих мест, — признался Русик.

— Ха-ха-ха! — залилась смехом лиловая.

— Так у тебя герка нету? — все так же недоверчиво спросила красная, вновь вытащила цилиндр, неуловимым движением его открыла и достала из него капсулу с зеленой жидкостью внутри.

Русик развел руками — он понял, что девушки спутали его с тем, у кого предполагали получить таинственный «герк».

— А как в гостиницу… — попытался спросить он, но девица в красном резко развернулась, бросив на ходу:

— Да пошел ты, фен-бах! — И потащила за собой продолжающую хохотать подругу.

Русик вышел на улицу, теряясь в предположениях, в какую сторону идти, и коря себя за то, что не узнал название гостиницы, где они поселились. Теперь найти ее, не зная ни названия, ни адреса, было равносильно чуду. Он пошел наугад, надеясь на удачу, но только еще больше запутался, оказавшись на пустынных темных улочках, вдалеке от праздника. Здесь не было праздничной иллюминации, и невысокие дома очень напоминали мир, из которого он явился. Вскоре он забрел в парк, в котором обнаружилась мирно журчащая мелкая речушка. Это место немного напоминало родной Симферополь, вот только здесь он не обнаружил ни одной скамейки. А это было плохо, так как, разуверившись найти гостиницу и чувствуя страшную усталость, он с удовольствием переночевал бы здесь и утром решил бы, что делать дальше.

«Центральная площадь! Надо вернуться туда, и тогда, возможно, удастся вспомнить, как попасть к гостинице», — возникла спасительная мысль, но сил продолжать поиски у него уже не было. Он присел на корточки, прислонился спиной к дереву и заснул. Сон был тяжелый, без сновидений, но в то же время чуткий, а может, в этом была виновата его неудобная поза, из-за которой у него затекли ноги. Как бы то ни было, но когда сквозь сон прорвались голоса, Русик проснулся. Этот непродолжительный отдых подействовал на него благотворно, и он решил продолжить поиски гостиницы, а для этого расспросить, где находится центральная площадь. В темноте он смутно различил две фигуры, идущие по дорожке в десяти шагах от него. Затекшие ноги были как чужие, и чтобы быстрее разогнать кровь, он опустился на колени и стал продвигаться на четвереньках в направлении парочки. Когда до нее оставалось всего пару шагов, он поднялся на ноги, ощущая, что их колют тысячи иголок.

— Послушайте! — обратился он к ним охрипшим голосом.

Его внезапное появление привело в ужас юную парочку, которая и без того чувствовала себя не совсем уверенно в этом темном месте. Продолжить он не успел, так как парочка пустилась бежать без оглядки, поскольку он припустил за ними следом, крича:

— Подождите! Мне только надо спросить! Да стойте же вы!

Но те не только не остановились, а, наоборот, прибавили темп, и он решил прекратить преследование. Он сошел с дорожки на траву, рассчитывая вновь попробовать пристроиться под деревом, чтобы поспать, или выбраться из этого парка и продолжить поиски. Спать после пробежки не хотелось, и он пошел в ту сторону, куда побежала парочка. Он обратил внимание на то, что в красиво подстриженной траве то и дело попадаются какие-то небольшие разноцветные плиты. Вначале он подумал, что это сделано для того, чтобы посетители, сойдя с тропинки, ходили не по траве, а по ним, но, увидев, что в некоторых местах они расположены далеко друг от друга, так что с одной на другую не допрыгнешь, принял их за дизайнерское украшение парка.

Он не успел выйти из парка, как его внезапно осветил перекрестный свет из-за деревьев и прогремел чей-то голос:

— Стоять на месте! Руки вверх! Оружие на землю!

Русик не стал уточнять, как можно с поднятыми руками вытащить оружие, а сразу честно признался, что его не имеет. К нему осторожно приблизилась странная фигура в костюме космонавта, держа в руках что-то похожее на автомат «узи» — он понял, что это полицейский. Тот обыскал его и обнаружил нож в чехольчике на поясе. На его руках защелкнулись браслеты. Из-за деревьев показался другой полицейский вместе с перепуганной парочкой: это были паренек лет семнадцати с прической из зеленых волос, напоминающей обороняющегося дикобраза, и девушка с васильковым водопадом на голове.

— Это он, — мужественно произнес паренек.

— Он чуть нас не догнал — я так перепугалась! У меня до сих пор колотится сердце — можете послушать, — подтвердила девушка с хорошо сформированными грудями, соблазнительно вырисовывающимися под обтягивающей одеждой.

Но полицейские не откликнулись на ее предложение, очевидно посчитав, что в шлеме этого не сделать, и потащили неупирающегося Русика к выходу из парка. Вскоре Русик оказался в фургоне на удобном сиденье, но с неудобно поднятыми вверх и пристегнутыми к чему-то руками.

В отделении наручники сняли и приступили к допросу.

— Что ты делал на кладбище?

— Никогда бы не подумал, что это кладбище. Я думал, это парк. Я заблудился в городе, случайно оказался там и решил переночевать.

Полицейские переглянулись, и на него посыпались вопросы градом.

— Почему ты на них напал?

— Какой твой любимый цвет?

— Ты часто приходишь на кладбище ночевать?

— Тебе нравятся животные?

— Что ты хотел с ними сделать?

— Ты употребляешь герк?

— Где ты был вчера ночью?

Ему показалось, что их не особенно интересуют его ответы, — не успев выслушать их, они уже задавали следующие вопросы, упуская главное: кто он и откуда? Поэтому вместо того, чтобы отвечать, он сам задал вопрос:

— Почему вы не спросите, откуда я?

— Мы и так знаем — ты приехал с материка. Нам этого достаточно. Информация о тебе уже туда направлена, и мы скоро узнаем правду.

— Я приехал не с материка. Меня вообще нельзя связать ни с каким местом вашего мира, так как я явился из другого мира!

Полицейские вновь переглянулись, и один из них достал из стола цветной рисунок — фоторобот. Единственным сходством Русика с изображением были прическа и несколько вытянутое лицо.

— Вы хотите сказать, что это я? — удивился Русик. — Посмотрите — цвет глаз другой!

— Это не проблема! — Один из полицейских рассмеялся.

— А нос? У меня прямой, а у этого…

— Ха-ха-ха! — рассмеялся второй полицейский. — Это тоже не проблема.

— Так прическу проще изменить, чем черты лица! Что, мало таких причесок, как у меня?

Полицейские прекратили смеяться и сразу согласились:

— Мало. Пока мы такой нигде не встречали.

И потянулся многочасовой допрос. А вскоре пришла информация с материка, из которой следовало, что, судя по представленным отпечаткам пальцев рук, ног и антропологическим данным, он не является тамошним жителем. Новым ударом для полицейских стала уже секретная информация, снимающая с него подозрение в том, что он тот маньяк, который время от времени нападает на людей в ночное время на кладбище. Но его упорное нежелание сообщить, кто он на самом деле и как оказался на полуострове, и разговоры о магии и Ином мире были сочтены признаками имеющейся у него душевной болезни, и он был помещен на неопределенный срок в психиатрическую больницу.

Познания Русика о подобных заведениях основывались лишь на старом фильме «Полет над гнездом кукушки», но в этом мире в такой лечебнице действовали более гуманные правила, здесь не применяли электрошок и не давали лошадиных доз галаперидола. Здесь были светлые четырехместные палаты и сносная кормежка, от которой Русик вскоре стал поправляться. Драконовские меры — «открой рот, я посмотрю, проглотил ли ты эту гадость» — никто не применял, лекарства вводились при помощи металлических цилиндров, как тот, что он видел у девушки в красном. Эта процедура напоминала укол комара и практически не оставляла на руке следов. Вот только было страшно скучно. Те, с кем можно было поговорить, предпочитали молчать, общаясь в своем ограниченном кругу, а с явными заговаривающимися идиотами ему вскоре надоело забавляться разговорами, особенно после того, как один из них вдруг укусил его за ногу.

Но через три дня в больничном коридоре Русик неожиданно встретил Пашу. Встреча «землян», как они стали называть себя между собой, была трогательной, и Русик чуть не расплакался, чего с ним не случалось с девяти лет. Паша рассказал, что азартные игры здесь под строгим контролем и каждый гражданин должен честно пятую часть выигрыша тут же заплатить в виде налога, за этим следит тайная фискальная служба. А Паша не только этого не знал, но и не имел желания платить налоги, будучи гражданином не этого мира. Налоговики его взяли и тут же столкнулись с рядом проблем, а проанализировав его объяснения, сочли лучшим отправить его в психбольницу.

Теперь Русику стало значительно легче здесь находиться, а на второй день своего пребывания в больнице неугомонный Паша сообщил товарищу по несчастью:

— Есть план побега. Думаю, мы здесь долго не задержимся…

4 На развалинах замка и души

Прошел месяц с тех пор, как Мара стала жить в квартире у Друда. Собственно, это была большая комната, которая служила одновременно гостиной, спальней и кухней. К ней примыкала совсем небольшая туалетная комната, в которой размещалась и душевая кабинка.

Вначале состояние Мары было сродни тому, что ощутил бы спортсмен, придя первым к финишу и узнав, что это не те соревнования, на которые он был заявлен, и его победа бесполезна, а на свои уже не успеть, и это был его последний шанс. Чтобы победить депрессию, она гуляла по городу, постепенно привыкая к повседневно-карнавальному виду его жителей, интересовалась историей, но не нашла никаких упоминаний о народе тавров, пришедшем сюда с родителями Тиурга Завоевателя. Эта часть истории или была столь незначительной, что ее обходили вниманием, или специально замалчивалась. Но Мара уже не чувствовала в себе сил взяться за раскрытие этой тайны. В снах ей стал являться Кирилл, ее бывший возлюбленный. Он гневно выговаривал ей за увлечение магией, веру в сказки, в то, что она является прямым потомком древнего народа и ей поручена великая миссия завершить усилия предыдущих поколений. А она ничего не могла возразить на его справедливые упреки и проснулась вся в слезах. Ведь Кирилл стал первой жертвой, принесенной ею во имя великой идеи, которая на самом деле оказалась пустым звуком. Воспоминания перенесли ее в прошлое.

* * *
В тот жаркий июльский день обезумевшее от гнева солнце посылало на землю испепеляющие лучи, сделав асфальт вязким, наполнив воздух запахом гудрона, а редким прохожим, перебегавшим от тени к тени, казалось, что они находятся в раскаленной печи мартена. Все, кто не имел возможности, спасаясь от жары, выехать к морю или к ближайшему водоему или, на худой конец, включить на полную мощь кондиционер, медленно таяли, истекая потом, поглощая в неимоверных количествах мороженое и прохладительные напитки.

Мара, выйдя на привокзальную площадь, решила изменить первоначальные планы и вскоре оказалась на набережной, тянущейся вдольречки Салгир, не смея противиться притягательной силе зелени деревьев Гагаринского парка, манящих прохладой. До восьми часов вечера, когда у нее была назначена встреча с одним из старейшин Совета, у нее оставалась уйма времени, и она решила побыть на природе. Конечно, она с большим удовольствием провела бы время в более старых парках — в «Салгирке», где сохранилось несколько дубов, возраст которых насчитывал не одно столетие, или в Детском, где дуб «Чудо Тавриды» преодолел уже семисотпятидесятилетний рубеж. Ей нравилось, прижавшись к древним деревьям-великанам, силой мысли отправиться в глубь веков, попытаться представить те события, которые могли здесь происходить, и, самое главное, подпитаться их энергетикой.

Верования всех древних народов предполагали подпитку жизненной энергии через деревья, камни, землю, и происходить это должно было в тишине. Самосозерцание, собственно, и есть единение с природой. Современный человек, отгородившись от земли асфальтом, забыв о тишине в несмолкаемом городском шуме, борясь с зелеными насаждениями, словно с лютыми врагами, с каждым годом уменьшая их площадь, перестал прислушиваться к своему организму, забыв, что это саморегулирующаяся система, совершенствующаяся на протяжении сотен тысяч лет. Ведь профессия врача не была древнейшей.

Мара десять из своих двадцати шести лет являлась жрицей богини Орейлохе, пройдя инициацию на протяжении четырех лет в небольшом храме-пещере, укрывшемся среди крымских гор. Возможно, поэтому у нее было отношение к окружающей природе не как к подспорью в человеческом бытии, а как к равноправному партнеру, условию существования человека. Ведь магия, которой она обучалась на протяжении длительного времени, предполагала доверие к природе, отношение к ней как к своему помощнику. Лишь тогда можно было использовать ее силы, невидимые непосвященному.

Ее выбор в тот день пал на «молодой» Гагаринский парк, едва насчитывающий полстолетия от рождения, и был продиктован лишь его близким расположением к вокзалу и нежеланием давиться в раскаленной маршрутке. Она прогуливалась по почти пустынным тенистым аллеям парка, двигаясь в направлении озера, расположенного почти в его центре.

Она шла, углубившись в мысли о предстоящей встрече, которая, возможно, означала кардинальные изменения в ее жизни.

— Эй, подруга, тормози! Закурить есть? — послышался девичий голос с хрипотцой.

Мара увидела на скамейке прохлаждающуюся парочку: черноволосую, с шоколадным загаром круглолицую девушку лет двадцати, с небрежно рассыпавшимися волосами, с толстым слоем макияжа, в помятом несвежем сарафане, и ее спутника: крепкого мужчину лет тридцати, в расстегнутой тенниске, с узкими щелками-глазами и ястребиным носом на худощавом лице. Было заметно, что они оба навеселе, что подтверждали стоящие у скамейки две пустые бутылки из-под вина.

Мара отрицательно мотнула головой и продолжила путь. Девушка вскочила со скамейки, подлетела к ней и преградила дорогу. Она глядела пьяно и зло.

— Ты что — немая? — грозно крикнула она. — Сдается мне, что ты врешь!

Мара невольно остановилась, но молчала — у нее не было ни малейшего желания вступать в разговор с этой девчонкой, но и на конфликт идти не хотелось.

— Гони мобилу и бабки!

Она не заметила, как ястребиноносый мужчина оказался за ее спиной и теперь прижимал лезвие ножа к шее.

— Убить, может, не убью, но морду твою исполосую, стерва!

Девчонка вырвала из ее рук сумочку и начала в ней рыться.

В это время из-за поворота аллеи показался бегун — молодой парень лет двадцати с небольшим, одетый только в короткие шорты, с рюкзачком за спиной, явно не спортсмен-профессионал, судя по его неровному дыханию и уже слегка заплетающимся от усталости ногам. Он сразу понял: здесь происходит что-то нехорошее, и крикнул:

— А ну отпустите девушку!

— Беги сюда, хорек вонючий! Я тебя сейчас перышком пощекочу! — крикнул мужчина, отпуская Мару и переключаясь на него.

Грозное предупреждение не испугало бегуна — он даже ускорил бег. Мара воспользовалась замешательством нападавших и нанесла молниеносный удар ногой по коленной чашечке девушки, которая, исследуя ее сумочку, уже успела переложить часть содержимого в свою. Та опрокинулась на землю и начала качаться, громко вопя от страшной боли, рассыпав содержимое обеих сумочек. Мужчина не смог прийти на помощь подружке, так как бегун уже добежал до него и смог увернуться от его ножа, правда, проделав это крайне неуклюже. Мара поняла, что бегуну повезло благодаря тому, что нападавший мужчина сильно пьян, но снова на такое счастье вряд ли стоило рассчитывать. Она, ударив его ногой сзади, попала ему в подколенное сухожилие. Он опустился на колено, нелепо взмахнув руками, чтобы удержать равновесие и не упасть. Бегун не придумал ничего более умного, кроме как вцепиться обеими руками в руку мужчины, в которой тот держал нож. Ястребиноносый свободной рукой применил удушающий захват, и расширившиеся от нехватки воздуха глаза бегуна вместе с хрипами сообщили, что он проиграл. Через мгновение он отпустил руку с ножом…

Но этого времени оказалось достаточно, чтобы Мара успела схватить со скамейки пустую бутылку и обрушить ее на голову ястребиноносому. Бутылка разлетелась вдребезги, чего нельзя было сказать о голове, но удар оказался эффективным — ястребиноносый отпустил бегуна, выронил нож, а сам упал на четвереньки, находясь в полуобморочном состоянии, а затем свалился на зеленый газон. Девчонка продолжала лежать на спине, держась за поврежденное колено, пытаясь так утихомирить боль.

— Ты, сука! Сломала мне колено… — но тут же умолкла, заглянув в глаза Маре, еще продолжавшей держать в руке горлышко от разбитой бутылки — «розочку».

Она поспешила подняться и допрыгала на здоровой ноге до напарника, все еще находившегося в состоянии технического нокаута.

— Спасибо за помощь. Ты налетела на него, словно фурия! — поблагодарил Мару бегун, и тут, прочитав в ее черных глазах слово «Смерть!», вздрогнул и замолк.

Теперь Мара, постепенно приходя в себя, смогла его как следует рассмотреть. Это был брюнет лет двадцати двух — двадцати трех, чуть выше ее ростом, не очень высокий, учитывая ее метр шестьдесят пять, с худощавым, чуть вытянутым лицом, с немного наивным взглядом голубых глаз, цветом соперничающих с небом. Именно этот взгляд — немного растерянный, слегка наивный, как у ребенка, тогда так поразил ее, что она почувствовала несвойственный ей трепет в сердце. Окончательно придя в себя, она отбросила горлышко бутылки и наклонилась, собирая содержимое сумки, боясь встретить его взгляд, который мог ее увести даже от самой себя. Поэтому она предпочла говорить с ним, не видя его глаз.

— Скорее всего, это я должна тебя благодарить за помощь. Ты очень храбрый — очертя голову бросился в драку… хотя абсолютно не умеешь драться. Это то же самое, что броситься спасать тонущего в воде, не умея плавать. — И она положила в сумочку самодельный нож, посчитав его по праву своим трофеем.

— Я просто растерялся. Сейчас понимаю, что глупо было хвататься обеими руками за его руку… — попытался оправдаться смутившийся парень.

— Меня зовут Марина, — представилась Мара, назвав свое имя по паспорту. Имя Мара она получила после завершения инициации, но об этом знали лишь посвященные.

— А меня Кирилл. Очень приятно. Я делал пробежку к озеру — хочу там покататься на катамаране.

— Я тоже иду к озеру — могу составить компанию, вот только бежать мне не хочется.

— Отлично. Бежать и мне не хочется — просто время от времени находит на меня желание заняться спортом, но, к сожалению, его надолго не хватает. Купаться тоже не буду — без плавок, да и сомневаюсь в чистоте воды в озере.

Весело болтая, они пошли к озеру. Вскоре она узнала, что ее новый знакомый окончил институт, по специальности филолог, учится в очной аспирантуре в столице и от роду ему двадцать четыре года. Летние месяцы проводит у родителей, которые живут недалеко от парка.

Они прекрасно провели время: катаясь на катамаране, посетили остров посредине озера. Как поведал Кирилл, его называют островом Влюбленных. Он даже рассказал легенду: якобы на остров могут высадиться только влюбленные парочки, у иных начинают происходить всякие неприятности, мешающие их высадке.

— Теперь между нами должна вспыхнуть любовь, а может, она уже возникла, просто ждет удобного момента, чтобы себя проявить, — полушутливо подытожил он, когда они покидали остров.

Затем они катались на колесе обозрения, разглядывая с высоты птичьего полета город, гуляли, катались на других аттракционах, и время пробежало так быстро, что лишь когда солнечный диск стал прятаться, Мара вспомнила о встрече. На прощание они обменялись номерами телефонов, договорились созвониться.

Предчувствие не обмануло Мару — старейшина Кретур поведал ей о чудесной золотой маске Орейлохе, дающей возможность не только уйти в Иной мир, но и возвратиться, о возложенной на жрицу Мару миссии. Родив детей, она положила начало возрождению народа тавров. Из поколения в поколение передавались магические обряды и знания. Но без золотой маски богини Орейлохе нельзя было вернуть народ тавров, ушедший в Иной мир, поэтому необходимо было ее найти. Теперь эта миссия возлагалась на нее, и она получала в свое распоряжение имеющиеся письменные источники об обрядах вхождения в Иной мир. Вместе с этой миссией она получила звание главной жрицы, так как ее предшественница достигла возраста двадцати восьми лет и сложила с себя жреческий сан. Оказанное доверие окрылило Мару, она стала разрабатывать план поисков маски, след которой последний раз обозначился в Судаке. Но для начала поисков ей надо было ознакомиться со многими письменными источниками, хранившимися у старейшин Совета. Для этого сняли однокомнатную квартиру, и она стала жить в Симферополе.

Все это настолько ее поглотило, что, когда позвонил Кирилл, она очень холодно с ним поговорила и отказалась от встреч. В отместку он стал ей сниться ночами, обволакивая ее голубизной своих грустных глаз, иногда напоминая о себе даже днем, когда она, казалось, полностью была поглощена изучением древних манускриптов. Не выдержав этого наваждения, она сама позвонила ему, и они договорились встретиться. С тех пор их встречи стали регулярными и все более длительными. Несмотря на свой скрытный характер, ей все же пришлось кое-что рассказать Кириллу, не открывая главного. Увлечение магией Кирилл считал вздором, и она совершила непростительную ошибку — предложила ему поучаствовать в обряде перехода в Иной мир, и он сразу согласился. Она была не готова к обряду, поэтому он закончился неудачно, а для него просто катастрофически. Погас его неповторимый взгляд, голубизна глаз поблекла, а сам он, лишившись разума, через несколько месяцев скончался в психбольнице.

Тогда она еще больше внутренне ожесточилась, поклявшись себе, что обязательно добудет маску Орейлохе и достигнет Иного мира, доказав этим, что пожертвовала Кириллом не напрасно, иначе ей незачем было жить. Теперь, когда великая иллюзия в отношении маски Орейлохе, которая должна была объединить народ тавров, существующий в обоих мирах, разрушилась, она почувствовала себя обессиленной. Она уже иначе видела свою прошлую жизнь и не верила ни во что. Годы ее жизни прошли попусту, она их посвятила ложному идолу — божеству Орейлохе. Именно таким оно и было, раз ничего не сделало для народа, пронесшего веру в него через столетия. Оказывается, все дело в вере и случае. Случай не дал древней жрице Маре погибнуть и помог оставить многочисленное потомство, а вера в свое предназначение дала силы пронести миф-заблуждение о великой миссии через всю жизнь. Теперь она, тоже Мара, далекий потомок той Мары, лишилась и веры, и сил. На нее даже не произвело впечатления чудо — переход из одного мира в другой. Теперь для нее золотая маска была не ликом божества, а лишь магическим атрибутом, наделенным некоторыми свойствами, то есть предметом, имеющим определенное предназначение, как, например, сковородка.

Хотя ей было всего двадцать семь лет, она почувствовала себя человеком, прожившим долгую жизнь и не увидевшим в ней ничего хорошего и от этого уставшим. Единственное, что ее беспокоило, — она никак не могла напасть на след Русика, несмотря на помощь Друда. С его слов, к поискам Русика было привлечено большое количество людей, и его обязательно найдут, если только он не совершил глупость — не перебрался на материк.

Друд видел, что с его необычной гостьей творится что-то странное, внушающее тревогу, и пытался вывести ее из этого состояния. Он водил ее по городу, показывал его достопримечательности: необычные увеселительные комплексы, «умные» здания, театрализованные красочные представления, устраиваемые по выходным дням, знакомил с местной экзотической для нее кухней, но все было бесполезно. Тогда он решил, что в ближайшие выходные повезет ее в приморский городок, вытянувшийся вдоль побережья бухты в форме полумесяца.

Светило яркое солнце, море было исключительно спокойным, лишь кое-где вдалеке вскидывались барашки волн. На вершине горы, у подножия которой раскинулся этот городок, виднелись развалины старинной крепости. Все было обычным, напоминающим мир, из которого Мара сбежала, и даже вычурные прически и полностью обнаженные тела не свидетельствовали о том, что это Иной мир, со своими правилами и законами. Оказалось, что удивительные прически — это всего лишь парики, по местной традиции все брили головы налысо, как мужчины, так и женщины. Ей было странно видеть в одном месте такое количество лысых, которые согласно имеющимся правилам должны были находиться на пляже полностью обнаженными, но, покинув его, сразу же одеться и надеть парики. Здесь было запрещено ходить по улицам даже в полуобнаженном виде, и, несмотря на очень жаркий день, все гуляющие по набережной были облачены в обтягивающие блестящие наряды. Маре очень хотелось искупаться в море, но местная традиция ее не устраивала — она и в своем мире не была приверженкой нудистских пляжей. Поэтому она предложила Друду подняться к развалинам. Тот начал предлагать другие варианты здешних развлечений, но Мара получила удовольствие, настояв на своем.

К ее удивлению, наверх не вели никакие тропинки, и это указывало на то, что здешние любопытные туристы не забредали сюда с целью запечатлеть себя на фоне развалин. Им пришлось карабкаться по крутому склону, активно помогая себе руками. Пока добрались до вершины, Мара до крови исцарапала руки об острые камни.

— Круто! — выдохнула Мара, запыхавшись от подъема. — Может, с другой стороны горы более пологий подъем?

— Нет. Это единственный доступный путь, — сообщил Друд, рассматривая кровоточащие ссадины на руках. Не придумав ничего другого, он начал слизывать сочившуюся кровь языком.

— Ты хочешь сказать, что когда-то жители крепости карабкались именно по этому склону, как мы?

— Конечно нет. У них был подвесной деревянный мост, который в случае чего можно было уничтожить.

— Скажи, Друд, нелюбовь к этим развалинам связана только с крутым подъемом или с чем-то еще?

— Существует легенда, — неохотно начал Друд, — что этот замок принадлежал Черному Грэму…

— Это кто или что такое?

— Властелин, хозяин этих мест. Он воровал в селениях молодых девушек и выпивал их кровь, а их головы насаживал на кол. Тиург Великий Завоеватель узнал об этом, пришел с войском и после ожесточенной осады взял и разрушил замок, а Черного Грэма убил, тело сжег и прах развеял по ветру. Но в этой битве Черному Грэму отрубили кисть руки, которую никто не смог найти. С тех пор те, кто оказывался в этих развалинах, обратно не возвращался. По легенде, отсюда невредимыми могут вернуться только те, кто в самом деле любят друг друга, против них призрак Черного Грэма бессилен. А это потому, что когда приводили в замок очередную похищенную девушку, Черный Грэм у нее интересовался — есть ли у нее любимый? Если таковой у нее имелся, он предлагал направить ему весточку, зазвать его в замок. И если любимый, преодолев страх, приходил, то Грэм девушку отпускал, а парня подвергал жестоким мучениям, и вскоре его голова оказывалась на шесте.

— Зачем ему надо было так изощряться? — поразилась Мара.

— Чтобы доказать, что любви нет. Ведь если девушка вызывала на верную мучительную смерть возлюбленного, чтобы спасти свою жизнь, то она этим предавала их любовь. То же самое касалось парня — если он узнавал, что его возлюбленная в руках Черного Грэма, и не пытался ее спасти, он предавал любовь.

— И какова статистика? Я имею в виду влюбленных девушек и ребят — кого погибло больше?

— Я не понял, что означает слово «статистика», но мы зря полезли на гору — приближается буря и, похоже, с дождем. А по скользким мокрым камням будет невозможно спуститься.

— Похоже, легенда оказалась правдивой, — рассмеялась Мара. — Наши сердца не поразила любовь, поэтому наша участь будет печальной.

Еще недавно чистое безоблачное небо со слепящим солнцем вдруг сделалось мрачным и темным, все усиливающиеся порывы ветра превратили спокойное синее море в коричневое безумие. Волны, в слепой ярости борясь друг с другом, выбрасывались на берег тоннами воды вперемешку с камнями. Сильный ветер загнал Мару и Друда в небольшую нишу в остатке стены, торчащей одиноким гнилым зубом. Шквалы ветра обрушились на небольшую площадку на вершине горы, мечась между руинами, словно злые демоны, издавая ужасные звуки, заставляя кровь в жилах леденеть от страха. Естественно, Мара и Друд ни о чем уже не разговаривали — инстинктивно прижимаясь друг к другу, они слушали завывания ветра. И лишь когда на смену ветру пришел ливень и струи успокаивающе забарабанили по камням, Мара вернулась к прерванному разговору.

— Ужасная легенда, но, похоже, наша казнь откладывается. Интересно, как создаются подобные сказания? У нас есть похожая легенда про влюбленных, но она добрее — там их участь не такая печальная.

Мара вспомнила остров посреди озера в Гагаринском парке, и у нее защемило сердце — навсегда погасла синева глаз Кирилла, может, лжеидея, приведшая ее сюда и лишившая ее любимого, была таким же самым замком, как и этот?

Друд, о чем-то напряженно размышлявший, отозвался не сразу.

— Не могу сказать о других легендах, но я знаю, кто создал эту и для чего.

— Что ты имеешь в виду? Разве легенды — не народное творчество?

— Данная — нет. На самом деле этот замок принадлежал Тиургу I, деду Тиурга Великого Завоевателя.

— Ты хочешь сказать, его отцу? Мне раньше так рассказывал.

— Нет, именно деду. Бывает, отдаленное прошлое нас интересует не только с познавательной точки зрения, а как возможность, манипулируя им, создать, сконструировать настоящее, сотворяя идолов для поклонения и замалчивая истинных героев. Хотя идеальных героев в жизни не бывает: всегда в них присутствует и белое, и черное, не важно, что тогда преобладало, главное, что нам сейчас необходимо! Собирательный образ Тиурга Великого Завоевателя — прототип трех исторических личностей: его деда, отца и его самого. Первый Тиург обладал талантом полководца, длительное время был главным военачальником у царя Сколина. Благодаря ему значительно расширились владения царя, он фактически стал главенствовать на полуострове. Тиург отличался крайней жестокостью — если противники оказывали ему сопротивление, уничтожал всех, никого не жалел, казнил пленников. Занимая столь высокий пост, он по обычаю отдал в заложники царю своего первенца — Телона. Тот с младенчества находился при дворе, воспитывался как придворный, принял веру в бога Бодна. Его отец оставался язычником, он основал в этих местах мини-государство со своими законами, лишь формально подчиняющееся верховной власти. На смену Скопину на престол взошел Рестон, фанатично религиозный человек, ненавидящий Тиурга, но он боялся вести с ним борьбу открыто. Он еще больше приблизил к себе сына Тиурга Телона и вступил с ним в тайный сговор. Телон, приехав в гости к отцу с большим отрядом воинов, вероломно его убил и, захватив хитростью замок, уничтожил всех его жителей, включая своих братьев и сестер. Тем временем подошел царь Рестон с войском, и с язычеством в этом краю было покончено. Телон, приняв титулы и звания отца, стал главным военачальником и отдал царю Рестону своего первенца Тиурга, находящегося в возрасте отрока, в заложники. Первое время полководцу Телону сопутствовала удача, но затем он стал терпеть поражение за поражением и, заслужив немилость царя, попытался укрыться в этом замке, построенном отцом, но был предан и казнен, а замок разрушили. Его сын Тиург был на волосок от смерти из-за своего происхождения, ему пришлось пройти длинный путь восхождения, но он стал военачальником благодаря своему таланту, а затем он низверг царя Рестона и сел на трон. А поздняя легенда об этом замке была придумана, чтобы меньше интересовались тем, что здесь происходило когда-то.

— Не понимаю — что в этой истории удивительного? Ведь подобная борьба за власть, когда предательство процветает, ведется и в наше время, лишь с единственной разницей: не придерживаются обычая наследования по родству, поэтому предают интересы партий, кланов, друзей. Ой, извини! Я забыла, что нахожусь в Ином мире. Разве у вас этого нет?

— Есть. Но дело в том, что уже более двух десятков лет выборная демократическая власть на полуострове находится в руках наследников династии Тиургов, и они не хотят демонстрировать свое грязное белье. То, что я тебе сейчас рассказал, нельзя прочитать в школьных учебниках по истории, поэтому, чтобы не подвести меня, ни с кем не разговаривай на эту тему.

«Выходит, власть на полуострове находится у потомков тавров-переселенцев. Может, попытаться выйти на них и рассказать о своей миссии?» — задумалась Мара.

— И не думай об этом. Власть существует вне национальности и разных миров. Только нарвешься на неприятности, — улыбнулся Друд. — Твои откровения им больше помешают, чем помогут. Как отнеслись бы в твоем мире к правителям, если бы выяснилось, что они «не от мира сего», другими словами, ПРИШЕЛЬЦЫ? Этим немедленно воспользовались бы их политические противники.

— Откуда ты узнал, что я об этом подумала? — удивилась Мара.

— А о чем другом ты могла подумать? — рассмеялся Друд.

Ливень перешел в ровный грозовой дождь, и вновь при зловещих вспышках молний и раскатах грома они жались друг к другу. Потоп с неба привел к резкому похолоданию, и они, прижимаясь все теснее, дарили друг другу тепло своих тел. Мара, чувствуя тепло мужчины, ощутила странное возбуждение. Внезапно внизу живота прокатилась горячая волна, заставив задрожать все тело. Став жрицей богини Девы, она приняла обет сохранять девственность до тех пор, пока носит этот сан.


Кирилл, завладев ее душой, постепенно перешел к осаде тела. Их вечерние прогулки обычно заканчивались у нее дома, где вскоре начиналась борьба за каждый сантиметр ее тела, которое теряло свое облачение с каждым разом все быстрее. Против одной неведомой клеточки разума, отвечающей за то, как должно быть, восставали душа, тело, желания, но она, оставаясь в меньшинстве, всегда выходила победителем.

Изнемогающие, взмокшие от мук желания тела бессильно переплетались и в итоге капитулировали перед тем, что отвечало за абстрактный долг перед мифическим существом. Но каждое расставание оставляло у него надежду на следующую встречу, усиливало неудовлетворенный голод, и когда за уходящим Кириллом закрывалась дверь, у Мары срывало всякие тормоза, но уже не было его. А утром разум, долг вновь полностью управляли ее телом. Так было до тех пор, пока не умерло его тело, а у нее — душа. Вернее, она так считала до сих пор…


Несмолкающая дробь струй дождя властвовала снаружи, а порывы ветра насквозь пронизывали неуютное убежище. Их тела охватила неуправляемая дрожь, амплитуда холода завладела всей сущностью девушки-женщины, и когда эта нескрываемая и неуемная дрожь достигла апогея, вся ее прошлая жизнь сжалась в маленький светящийся шар-молнию, неизбежно взрывающийся смертельным разрядом, чтобы — умереть, чтобы — родиться…

Две спины соприкасались осторожно-осторожно, клеточка к клеточке, так хрупко-стеклянно, что мгновение растянулось, замерло, времени не стало. И вот тогда Мара смогла постичь себя, себя — женщину. Ей стало жарко-жарко, дождь и ветер потеряли над ней свою власть. Власть обрела Женщина, ее плоть горела и отдавала жар. А мужчина уже не мог ничего осознавать, понимать, его поглотил жар ее тела. Казалось, это его мужская сила покорила ее и… А на самом деле это ее энергия, заключенная много лет в оковы, вмиг обрела свободу, овладев двумя телами… Обнажая единое целое, раскрывая суть самого прекрасного, неподдающегося словам, разуму… ЛЮБВИ.

Ее тело стало ватным и невесомым, кровь превратилась в огонь, огонь, с бесконечной скоростью пробегающий по кругу СЕРДЦЕ — МОЗГ — НОГИДОКОНЧИКОВПАЛЬЦЕВ — МОЗГ — СЕРДЦЕ. На миг каждая клеточка в отдельности замерла, затихла, остановилась и затем взорвалась все сметающим буйством оргазма.

Незаметно этот вечер перешел в ночь, а они не чувствовали ни холода, ни жесткости своего ложа, которое они устроили из своей одежды, бросив ее прямо на камни. Их подавляемое естество разрушило оковы долга перед чем бы то ни было, загнало в дальний угол эту марионетку — разум, оставив место лишь чувствам. Та ночь сделала их Другими, и даже утро с вернувшимся солнцем не смогло ничего изменить.

Они вслух не вспоминали о той ночи, словно наложили на это табу, но все время помнили о ней. Единение той ночью было чем-то большим, чем удовлетворение сексуального голода — оно помогло проявиться их чувствам, которые они прятали, в первую очередь от себя. А вскрыв, уже не стали прятать их друг от друга, дав родиться словам.

В то утро она попросила Друда, чтобы он впредь звал ее только Мариной. Имя Мара кануло в прошлое, как и все, что с этим именем было связано. Она перестала вспоминать о Кирилле, перестала сожалеть о неудавшейся миссии. Лишь однажды ее посетила мысль: «Может, основная цель моего появления здесь состояла в том, чтобы обрести себя и найти ЕГО?» И она не стала ей противиться.

5 Чиновник

Друд вошел в высотное здание, которое у него ассоциировалось с ледяной глыбой, так как внутри него требовалось отключить все эмоции, чувства и руководствоваться лишь принципом целесообразности, притом абстрактной. От ее имени выступали облеченные властью, но часто путали со своей личной.

Пустые коридоры вызывали ощущение расслабленности и спокойствия, хотя Друд знал, что это совсем не так. Здесь находился мозг той невидимой силы, которая поддерживала установленный порядок и спокойствие на полуострове. Для этого сюда стекалась информация со всех уголков полуострова, работали аналитические отделы, прогнозирующие возможное развитие неблагополучных явлений, возникающих вследствие незначимых на первый взгляд событий. Здесь больше ценилась способность предугадать и пресечь, чем принять меры по уже свершившимся фактам. Когда к нему пришла информация от водителя микроавтобуса о странных пассажирах, интуиция подсказала, что за этим может таиться что-то очень важное. Он мобилизовал силы своего отдела, и не только, на поиски этих пассажиров в толпе празднующих жителей столицы, где довольно быстро их обнаружили по блеклой и мрачной одежде и непривычным прическам. На контакт вышел сам, не доверив сделать это никому из своих сотрудников. Ему удалось войти в доверие к женщине, как оказалось, лидеру этой троицы.

В этот раз он решил изменить своей привычке начинать работу с небольшой «пятиминутки», на которой определял наиболее важные задачи на этот день, анализировал допущенные промахи, а вначале побеседовать со своим начальником Керадом. Но пройти мимо дверей отдела не удалось — в коридор вышла Дллу, руководитель сектора, словно уловила его приближение по шагам, чего не могло быть — двери и стены были звуконепроницаемыми, чтобы ничто не мешало работе и снижало вероятность утечки информации. Это была молодая высокая женщина в переливающем перламутром розовом обтягивающем костюме, по моде с небрежно наложенным гримом.

— Друд, мы тебя ждем! — заявила она, заметив, что он пытается ее обойти.

— Совещание проведем в конце дня, — сообщил он и, видя, что она продолжает стоять, печально глядя на него, добавил: — Ты изменила прическу и цвет волос? Тебе очень идет.

Обычную строгую башню каштанового цвета она поменяла на целый ультрамариновый каскад, который несколько не соответствовал ее строгому макияжу и такому же выражению лица. Три месяца назад он вошел в союз, который она поддерживала с Ренком, начальником соседнего отдела. У Ренка была большая квартира, и интимные встречи триумвирата проходили в ней.

— Ты уже месяц не приходишь на наши встречи, несмотря на неоднократные приглашения. И я, и Ренк… — тихо проговорила она.

— И ты, и Ренк… — повторил Друд. — Ты знаешь, что я очень занят.

— С тех пор как у тебя поселилась она, у тебя нет времени для меня. Я…

— Извини, мне некогда. Ты знаешь, подобные вопросы надо решать в нерабочее время.

И Друд продолжил свой путь, то и дело произнося с усмешкой:

— И я, и Ренк… и я, и Ренк.

Керад был удивлен раннему визиту, но сразу перешел к делу:

— Исследования маски закончены — результат нулевой! Ее просвечивали, брали соскобы — ничего необычного, кусок высокопробного золота. А с другой стороны, у маски зафиксировано очень сильное электромагнитное поле с изменяющейся конфигурацией и силой воздействия. Словно она сама является генератором и, что особенно необычно, с широким спектром частот — от низких до сверхвысоких. Спонтанное изменение спектра частот, неизвестно чем обусловленное, рушит все наши гипотезы. Единственное, что мы знаем наверняка, — она крайне опасна для человека при длительном взаимодействии, даже в пределах квартиры. Поэтому…

— Мне нужна маска на непродолжительное время. У меня есть кое-какие мысли.

— Какие мысли? Я, как начальник, должен знать.

— Пока не могу сказать. Ясно одно — мы имеем дело с новым видом энергии.

— А мне это не ясно. И ты вроде не физик, чтобы делать какие-либо заключения.

— Заключения — нет, но гипотезы выдвигать могу. Мне нужна маска — максимум на неделю.

— Нет. Ты и так затянул время. Что ты собираешься узнать нового? Пора нам передавать дело в отдел регрессий — думаю, они, проникнув в подсознание женщины и ее спутников, узнают гораздо больше, чем ты за это время.

— А мы останемся в стороне? Весь успех достанется им, а нашу кропотливую работу на протяжении месяца никто не оценит! Керад, я понимаю, что на тебя давят сверху, но отдавать свои наработки, когда для выяснения полной картины осталась самая малость, глупо. Тем самым мы расписываемся перед отделом регрессий в своей никчемности. А ты, как руководитель…

— Хорошо. Два дня. Мне уже звонили из отдела регрессий — они успели об этом разнюхать и, похоже, уже начали этим заниматься. Постараюсь эти дни продержаться, но если, — Керад поднял глаза к небу, — сверху прижмут, мне придется подчиниться. Так что работай так, как будто у тебя времени уже нет.

— Спасибо. Маска в лаборатории? Я туда схожу.

— Иди к себе. Ты забываешь, что это солидный кусок золота — необходимо соблюсти целую процедуру. Тебе ее принесут, и ты будешь нести ответственность за ее сохранность.

— Мне еще нужны ее спутники, которых содержат в психушке.

— Зачем? Опять тайна?

— Необходимо найти ту пещеру, откуда они появились. По словам Мары, там остались их вещи, а она слабо ориентируется. Совместными усилиями эта троица должна вспомнить местонахождение пещеры. Эти вещи представляют не меньшую ценность, чем маска, хотя и не золотые. Без них невозможен переход между мирами.

— Разумно. Помощь нужна?

— Мне достаточно сил отдела.

— Успехов тебе — жду результата. Если ты раскрутишь это дело до того, как оно попадет в отдел регрессий, тебя ждет повышение.

— Можешь не сомневаться — у меня с ней установился отличный контакт, и она мне полностью доверяет!

Когда Друд вышел, Керад позвонил по видеофону Ренку.

— Через полчаса Друд получит в пользование золотую маску — это очень ценная вещь. Установи за ним на это время круглосуточное наблюдение. Подключи к этому Дллу и не беспокойся, что она его подчиненная, — я тебе даю на это полномочия.

6 Выбор

Вслед за посыльным, принесшим небольшой блестящий металлический чемоданчик, в кабинет проскользнула Дллу. Она молча дождалась, пока будут соблюдены формальности передачи и посыльный уйдет, но Друд заговорил первым:

— Ты зря пришла выяснять отношения — я очень занят. Перенесем разговор на следующие выходные.

— Как хочешь. — Девушка вздрогнула. — Но я пришла не только за этим — дело касается этой вещицы, — она указала на блестящий чемоданчик, лежащий у него на столе. — Получена дополнительная инструкция-распоряжение: исходя из ее исключительной ценности ответственность за ее сохранность возлагается также и на меня. Так что я теперь твоя тень. Можешь ознакомиться с инструкцией в разделе оперативной информации.

— Уже увидел, — сказал Друд, отрываясь от мерцающего экрана монитора.

— Тебе это не нравится? — Дллу выжидающе посмотрела на мужчину и добавила: — Ренк предложил мне исключить тебя из нашего союза и пока остаться вдвоем.

Друд поморщился.

— Я тебе уже говорил, что на работе я занимаюсь работой, а все остальное меня не интересует. У Керада освободилась должность заместителя, и у меня есть шанс ее получить, так что давай говорить только по делу. Признаюсь, твое назначение меня не обрадовало, но… будем работать.

— Ты можешь меня посвятить в свои ближайшие планы?

— Об этом в инструкции ничего не сказано. Договоримся так — ты выполняешь мои указания. А на вопросы отвечу, когда результат будет достигнут.

— Я ожидала от тебя большей откровенности… Что я должна буду делать?

— Пока возьмешь на хранение это, — и он указал на чемоданчик с маской. — Я сейчас уеду, а ты ожидай моего звонка. Затем заберешь этот ящик и помчишься туда, куда я тебе скажу.

— Может, мне взять кого-нибудь в помощь? Для надежности.

— Я сам решу, кого привлечь, в зависимости от возникающих обстоятельств. Бери ящик и уходи — мне надо остаться одному и все просчитать.

* * *
— Эти больные крайне агрессивны, — произнес врач-психиатр, толстый коротышка с седой полусферой волос на голове. — Они даже попытались бежать в ночное время, связав дежурных, и лишь при попытке открыть кодовый замок входной двери включилась сигнализация, что позволило их задержать. Поэтому я могу дать вам в помощь своего санитара, чтобы он за ними приглядывал, пока они будут с вами.

— Вам известны мои полномочия, и вы понимаете, что организация, которую я представляю, не нуждается в дополнительных глазах и ушах.

— Я предложил из лучших побуждений. Может, им сделать успокоительные уколы — тогда они будут как в полусне, смогут самостоятельно двигаться, но не принесут дополнительных хлопот?

— Они мне нужны со здоровыми мозгами, и не делайте ничего такого, что может повлиять на их память! Я их получу или мы будем продолжать вести глупую беседу?

— Она не совсем глупая, — тихо буркнул врач, но, вызвав помощницу, отдал ей соответствующие распоряжения и обратился к посетителю: — Пока не желаете чего-нибудь выпить?

В комнату ввели Русика и Павла, скованных громоздкими наручниками.

— Вот пульт-ключ к ним. — Врач протянул небольшой брелок. — На эту кнопочку нажимаете — наручники открываются, а если они начнут себя плохо вести, то нажмите на эту, красную, — молодые люди получат хороший разряд тока, который их нейтрализует на несколько минут. Пульт действует на расстоянии до десяти шагов, так что будьте внимательны в любом случае.

Мара оказалась дома, и появление Друда со скованными Русиком и Павлом произвело на нее впечатление, подобное тому, как если бы в квартиру вошел слон. Всегда холодно-сдержанная, она на этот раз дала волю чувствам, принялась обнимать Русика и даже Павла.

— Теперь их надо освободить от наручников, — спохватилась Марина. — Друд, у тебя напильник есть?

— Ты уверена, что они не агрессивные и не попытаются бежать? — с опаской спросил Друд.

— А где здесь скроешься с такой головой? — погоревал Павел, показывая на свою прическу. — Это то же самое, что спрятать лысину среди буйных шевелюр. Пытался у вас найти салоны красоты, парикмахерские, где производят подобные чудеса, но ничего подобного не нашел! Даже Русик с его буйной шевелюрой выглядит среди них как белая ворона.

— Тебе только о своей внешности беспокоиться, — улыбнулась Марина и подумала: «А ведь он прав — мы, благодаря своему внешнему виду, здесь сразу бросаемся в глаза. Вот только удивительно — за целый месяц моего пребывания здесь никто из местных не заинтересовался мною. Недоуменных взглядов было много, но и только. Что за этим кроется?»

— У него есть пульт, которым открываются наши наручники, — Русик указал на Друда.

— Давай открывай, — нетерпеливо потребовала Марина.

Друд нехотя нажал на кнопку, наручники расщелкнулись.

— Где ты их нашел? — спросила Марина.

— В психушке, — весело ответил Павел.

— Я многого не могу тебе рассказать, Марина. — Друд был немногословен. — О вашем появлении в нашем мире уже знают, и принято решение вас изолировать.

— Это что — посадить в тюрьму? — возмутился Русик.

— Вариант «железной маски»? — предположил Павел.

— Отдать вас в распоряжение отдела регрессий, чтобы определить, каким образом вы попали в наш мир, изучить ваши физиологические показатели, психические способности, получить как можно больше информации о вашем мире, особенно об оборонном потенциале, и изучить возможность засылки к вам наших…

— Шпионов, — опять вклинился Павел. — А нас использовать как подопытных свинок.

— …информаторов, — поправил его Друд. — Мне удалось это отсрочить на два дня, но боюсь, что и их у нас нет.

— Кто ты? — с подозрением спросила Марина, только теперь осознав, что, рассказывая каждый день об окружающем мире, он ничего не говорил о себе.

— Не бойся меня — я хочу вам помочь. В вашем положении есть два пути. Первый — бежать на материк — возможно, информация о вас еще не попала туда, хотя это маловероятно. Но там больше возможностей скрываться. Или… вернуться обратно в ваш мир.

— Что ты предлагаешь?

— Продолжить знакомство с нашим миром — бежать на материк. Я буду все время с вами — мне удалось туда перевести некоторые средства, на первое время нам хватит. У меня есть там связи.

— Зачем тебе это надо? — Марина недоверчиво на него посмотрела. — Ведь ты… — она замялась.

— Да, я хочу начать новую жизнь — с нуля. Иногда полезно менять не только одежду…

— Он хочет этим сказать, что ты ему нравишься и жить без тебя он не может, — пояснил Павел. — Ты здесь просто расцвела, даже выражение лица изменилось — сразу видно влюбленную женщину. И этот облегающий прикид тебе очень идет — вроде одета, и в то же время нет никаких тайн. Мне его предложение по душе — в их мире Важа меня не достанет и все внутренние органы останутся со мной. Русик тоже не против.

Русик двинул плечами, что могло с равным успехом означать как «да», так и «нет»». Павел подвел черту:

— Большинство «за», даже если ты из кокетства воздержишься, — решение принято! Есть более интересный вопрос — наша внешность! С нашими прическами и одеждой мы далеко не уедем.

— Этот вопрос тоже решаемый. — Друд достал из встроенного шкафа несколько париков и ворох одежды. — Я об этом позаботился заранее. Кроме того, я удалил из базы данных ваши фотографии, так что теперь вас смогут узнать лишь в компании со мной — мои фото не удалить.

— Хорошо, займемся маскарадом, — согласилась Марина, снова беря на себя роль лидера.

Когда все переоделись в блестящие облегающие костюмы, надели парики, то уже ничем не отличались от местных жителей. Русик, увидев себя в зеркале, недовольно сказал:

— Совсем как клоун.

— Ты говорила, что в пещере остались некоторые необходимые тебе вещи, — обратился к Марине Друд. — Нам надо их забрать?

— Хорошо, что напомнил. Думаю, они не помешают, хотя я могу их восстановить, но для этого потребуется много времени. Вот только как найти ту пещеру? Я помню, что первый город, который мы проехали, назывался Урапол.

— Направление понятно, а дальше? — Друд задумался.

— А мы там сориентируемся, — предложил Павел. — Я хорошо запомнил то место, где мы вышли на шоссе. Главное — попасть туда по светлому.

— Тогда в путь. Друд, доставай из своего тайника маску.

— Она у меня не здесь. По дороге заберем — не волнуйся.

— Как — не волнуйся? Маска Орейлохе — наш обратный билет, без нее мы навсегда останемся здесь!

— Вернемся к этому разговору через пару месяцев — может, вы тогда сами не захотите покидать этот мир!

Уловив момент, когда остался один, Друд позвонил Дллу:

— Все идет по плану. Немедленно отправляйся к выезду из города в направлении Урапола. Заметишь мою машину — следуй за нами на расстоянии не ближе ста метров. Когда начнется горный серпантин, увеличь дистанцию. Увидишь меня на дороге, и тогда я дам дальнейшие инструкции.

— Друд…

— Мне некогда разговаривать — я все сказал. — И отключился.

Дллу сжалась от его резкости, как от пощечины. А она так хотела с ним посоветоваться: может, он не хочет, чтобы в их союз входил Ренк? Иначе как можно было расценить его слова, сказанные в коридоре? Если он действительно так хочет, она не будет возражать, ведь, оставшись вдвоем с Ренком, продолжала скучать по нему, Друду.

* * *
Автомобиль Друда промчался мимо нее на громадной скорости, за затемненными стеклами она не разглядела, кто находится внутри. Единственное Дллу знала точно — ОНА с ним, та, которая лишила ее встреч с Друдом и сделала натянутыми их отношения. Ревность не приветствовалась в их обществе, и если кто-либо заболевал ею, не мог справиться с ее проявлениями и это было заметно, то подвергался насмешкам, а если это не помогало, мог быть насильственно госпитализирован в психлечебницу. Эти проявления фиксировались и служили препятствием для дальнейшего карьерного роста, поэтому такие случаи были единичны. Обнаружив у себя это заболевание, Дллу боролась с ним изо всех сил, иногда в порывеотчаяния она готова была пожертвовать всем, лишь бы вернуть Друда. Но разум протестовал: его так не вернешь, а себя погубишь. Она, сжав зубы, превозмогая душевную боль, последовала за автомобилем Друда.

По дороге Павел полностью взял инициативу в свои руки. Он подробно расспрашивал Друда о местных обычаях, о быте, чем жизнь на полуострове отличается от жизни на материке. Докапывался до мельчайших деталей, незнание которых могло выдать в нем чужака. Остальные внимательно прослушали обзорную лекцию об особенностях чужой жизни, которая должна будет стать на неопределенное время их жизнью.

До Урапола время пролетело незаметно, а потом дорога перешла в горный серпантин, и все умолкли, сосредоточились на проплывающих за окном пейзажах. Русик первый увидел нужное место и заорал что было силы:

— Стой, вон у того тупика останови! Стой, говорю!

— Вы уверены, что это именно здесь? — уточнил Друд, максимально сбросив скорость, но не останавливаясь.

Получив подтверждение от Павла и Марины, он увеличил скорость и проехал это место.

— Что ты делаешь? — встревожилась Марина.

— Сейчас я выйду из автомобиля. Кто сядет за руль? Здесь все просто…

— Я! — вновь крикнул молчаливый Русик. — Я всю дорогу наблюдал и уверен, что у меня получится.

— Хорошо. Проедешь немного, найдешь удобное место для разворота и не спеша возвращайся назад. Увидишь меня идущим по той стороне и подберешь. Все понял?

— Понятней не бывает.

— Главное — не спеши, ты должен будешь вернуться не раньше чем через пять минут. — И Друд, затормозив у следующего тупичка, покинул автомобиль.

Дллу остановилась возле Друда раньше, чем его автомобиль скрылся из виду. Друд мгновенно забрался в кабину.

— Все идет по плану. Пещера здесь рядом, и они полностью мне доверяют. Теперь давай маску. Где она?

Девушка указала на заднее сиденье, где он увидел металлический чемоданчик. На этот раз она была молчаливой, но не обиженной, а покорной, что было необычно для ее натуры. Новое амплуа девушки ему больше понравилось, чем когда она проявляла агрессивность, пытаясь добиться его, превозмогая сопротивление. У него дрогнуло сердце.

— Ты очень красивая — так и хочется тебя поцеловать, — полушутливо сказал он, открыв дверь автомобиля и выставив на землю чемоданчик.

— Спасибо. Поцелуй — мгновение и не займет много времени, — млея от счастья, прошептала она и потянулась к нему.

Их поцелуй занял значительно больше времени, чем мгновение, и у нее закружилась голова, так что она не сразу почувствовала, как на ее правой руке защелкнулся наручник, намертво приковав ее к дверце со стороны водителя.

— Извини, — сказал Друд, стоя у машины с чемоданчиком. — У нас все могло быть очень хорошо, но я встретил другую. Прощай, Дллу — я буду тебя вспоминать. Мне пришлось взять твой телефон — это лишь мера предосторожности.

— Я тебя тоже не забуду! — зло прошипела Дллу, выхватывая из ящичка в панели автомобиля парализатор и направляя его в сторону мужчины. Друд нажал на кнопку пульта в своей руке, и разряд тока согнул дугой тело девушки, лишив ее сознания.

— Я этого не хотел — ты меня вынудила, Дллу, — сказал сам себе мужчина, стараясь быстрее скрыться за поворотом дороги.

Сила разряда, рассчитанная на то, чтобы нейтрализовать сильного мужчину не менее чем на пять минут, на Дллу должна была действовать более продолжительное время.

Друд до последнего мгновения не мог решить, какую партию сыграть и с кем он был по-настоящему откровенен: с Мариной или с Дллу. Как опытный игрок, он вел партии параллельно, и обе должны были привести к выигрышу — оставалось только принять окончательное решение. С одной стороны, он хотел преуспеть в карьере, поднявшись еще на одну ступеньку, с другой стороны, его сердце разрывали чувства к Марине, совсем не похожие на те, какие он испытывал к Дллу. Это был целый вулкан чувств, пробудившийся в памятную ночь в развалинах старого замка на вершине горы. Куда бы он ни шел, что бы он ни делал — образ Марины преследовал его, и на всех женщин он мог смотреть, лишь сравнивая их с ней. Это было неподвластно разуму, и он просто был уверен в ее превосходстве. А где властвует слепая вера, разум отдыхает. В конце концов он решил пожертвовать всем: квартирой, карьерой, благоустроенным мирком, созданным за эти годы. Такая ситуация его многие годы устраивала, но теперь он хотел лишь одного — быть с ней рядом. Порой ему казалось, что он ее знает давно, что именно она снилась ему в подростковых эротических снах, именно она появлялась затем в юношеских снах, увлекая его в фантастическую даль. Теперь у него появилась возможность претворить в действительность фантасмагорию сновидений. Предстоящее бегство в неизвестность наполняло его кровь адреналином свободы.

Управляемый Русиком автомобиль нагнал его за поворотом, когда он прошел два десятка шагов.

— Там, в тупике, стоит какой-то автомобиль, — проинформировал Русик.

— Я знаю — он нам не помешает. — И Друд передал чемоданчик Марине. — В нем маска — пока все идет по плану. У нас крайне мало времени. Возьмите самое необходимое, ничего громоздкого, бросающегося в глаза, — распоряжался Друд. — Мы скоро покинем автомобиль и ничем не должны привлекать внимание. На наши поиски кинутся не раньше чем через два-три часа, но и на этот случай я все подготовил — пущу их по ложному следу, на который они обязательно обратят внимание.

Оставив автомобиль на площадке, они всей группой направились вверх, в горы, и чем ближе они подходили к пещере, тем сильнее Марину, Русика и Павла охватывало предчувствие встречи со своим добрым прошлым, вдруг окрасившимся в розовые тона.

— Вон там должна быть та пещера! — воскликнул Русик, двигающийся во главе отряда.

Он указал на небольшую скальную площадку метрах в десяти ниже, поросшую диким кустарником. Они начали осторожно спускаться туда по осыпи.

— Друд! Уже можешь не спешить!

Внезапно обернувшись, они увидели грузного мужчину в светлом облегающем костюме, в руках у которого находился блестящий предмет, похожий на профессиональный фен.

— Скажи своим друзьям, чтобы не делали лишних движений — я шутить не люблю.

— Стойте, — хрипло произнес Друд, — у него парализатор.

— Что это такое? — спросила Марина.

— Неприятная и болезненная штука — лучше не испытывать на себе, — пояснил Друд и обратился к мужчине: — Ренк, я тебя не понимаю — ты мешаешь выполнять распоряжения Керада! Или ты ему уже не подчиняешься?

— Я здесь как раз по его поручению, к счастью, неизвестному тебе, а то бы ты лучше подготовился. Я следовал за Дллу и, зная, какое ты имеешь влияние на нее, подстраховался — я слышал все, что происходило в ее автомобиле. Но это не единственная твоя ошибка — сегодня перед уходом ты стер из базы все данные на эту троицу, но не знал, что есть резервная база и там все сохранилось. Твоя попытка уничтожить информацию вызвала недоумение и, как ты сам понимаешь, подозрение. Поэтому еще до того, как ты покинул Таврополис, твоя машина была оснащена устройством, которое не позволило вам скрыться. Ты проиграл! Я доложил Кераду о твоем предательстве, и эта дорога уже блокирована, за вами скоро приедут. А пока можешь меня развлечь рассказом, зачем тебе все это было нужно?

Мужчина начал осторожно спускаться по осыпи, не отводя от застывшей группы настороженного взгляда.

— Ты меня все равно не поймешь, — холодно ответил Друд, и в это время Русик схватился за живот и с громким стоном упал и стал кататься по земле.

— Прекрати этот спектакль, меня этим… — но Ренк не успел договорить, как камень, попав ему в голову, уложил его на землю.

Марина, стоявшая ближе всех, мгновенно бросилась к нему и овладела оружием. Но ее предосторожность была излишней — мужчина, лежащий во все увеличивающейся луже крови, был без сознания.

— Он познал, что такое неприятное и болезненное, — с гордостью произнес Павел. — В бильярде главное — расчет и глазомер, и здесь это пригодилось. А еще и тот камень, который я взял, спускаясь по осыпи, не понимая для чего, пока не появился он.

— И Русик вовремя отвлек его внимание, — похвалила парня Марина.

— К сожалению, это мало что нам дает — через полчаса здесь станет тесно от количества прибывших сюда людей. На автомобиле мы не пробьемся через блоки на дороге. Уйти в горы? Не думаю, что нам удастся спрятаться и уйти от погони. — Друд указал на лежащего Ренка. — Это было эффектно, но бесполезно.

— Здесь у нас нет шансов, но мы можем вернуться в наш мир — маска Орейлохе и то, что осталось в пещере, помогут нам в этом! — воскликнула Марина.

— Здорово! — обрадовался Русик. — А то мне уже здесь надоело — сплошные неприятности.

— Вот только назад могут вернуться лишь трое, — вздохнула Марина, пряча глаза от Друда.

— Здесь мой мир — естественно, останусь я. Думаю, что пока в горах отсижусь, а там на материк, — рассуждал Друд.

— А у меня есть возражения, — взял слово Павел. — В нашем мире меня ждет Важа, который питает слабость к моим внутренним органам. Его любимая поговорка: долги не отдают только трупы. А здесь мне нравится. Я бродяга по натуре, и в каком мире бродить, мне все равно. Я остаюсь. Вы тут вокруг пещеры побольше следов оставьте, а я уйду в горы, там пережду — и не в таких переделках бывал.

— Ты это твердо решил? — спросила Марина с явным облегчением.

— Абсолютно, — подтвердил Павел.

— Теперь решение за тобой, — обратилась она к Друду. — Покинуть этот мир может не больше и не меньше трех человек. От твоего решения зависит, сможем ли мы возвратиться.

— Давайте решать быстрее, а то за нас решат, — нетерпеливо сказал Русик.

— Я согласен, — коротко отозвался Друд.

Перед тем как войти в пещеру, он отдал Павлу свой карманный навигатор, позволяющий ориентироваться на местности, и коды счетов со своими сбережениями, которые успел перевести на материк. Захватив охапки хвороста для костра, а Марина еще и парализатор, и заметив, что Ренк пришел в себя и принял сидячее положение, троица скрылась в пещере.

Когда группа захвата проникла в пещеру, то возле догорающего костра, вокруг которого клубился белый дым с неприятным запахом, обнаружили лишь валяющийся парализатор.

Эпилог

— Этот вечер я хочу посвятить себе и стиральной машине, — с этими словами Маша решительно оборвала все попытки Саши проникнуть вслед за ней в квартиру «на чашечку кофе».

Несмотря на его умоляющие взгляды, она решительно закрыла перед ним дверь.

«Любовь не любит расстояний, надоедливости и невнимательности, — рассуждала она. — Но большее зло из этих трех — надоедливость».

Вот только она до сих пор не решила — любит она его или нет? Само наличие сомнения уже частично было ответом на этот вопрос, ведь задавая себе гамлетовский вопрос — «быть или не быть?», позднее многократно перефразированный, вплоть до «пить или не пить?», — мы уже знаем ответ на него и лишь кокетничаем сами с собой, изображая страдания молодого Вертера. Вспоминая мужчин, прошедших через ее жизнь, увлечения которыми она ошибочно принимала за любовь, Маша пришла к выводу, что это лишь ступеньки к большой любви, для которой сердце у нее оставалось свободным. Сколько для этого надо будет пройти ступенек, она не знала, но готова была продолжить свой путь.

Она быстро разделась, набросив на голое тело лишь легонький халатик, и начала набирать в джакузи воду, сразу вспомнив потоп, который организовала соседям Ира месяц тому назад. Нетерпеливый звонок в дверь она связала с Сашей, который, видно, решил испытать ее терпение.

«Какой он надоедливый! Если он не может понять по-хорошему, то я ему сейчас…» Но это оказалась Ира, причем в развеселом настроении.

— Все бабы как бабы, а мы — БОГИНИ!!! — крикнула она с порога.

Маша поморщилась и поинтересовалась:

— Очередной поворот в любви, которая пошла по восходящей? С Димой помирилась? Что-то он в институте ходит весь зеленый.

— Пфе-пфе! — сморщила носик Ира. — И не подумаю — у него нет ни капли фантазии. Специально для него я поставила на мобилке прикол: «Тебя сейчас послать или при встрече?» — так он и не пытается ко мне дозвониться. Представляешь, какой дурак, — ни грамма настойчивости!

— Так с кем же ты теперь встречаешься?

— С нашим соседом по вагону, с которым мы возвращались из Крыма, — Костиком. По-моему, он увлекся мной так сильно, что потерял голову, но, похоже, не он один — я тоже от него без ума! Сегодня он принес газету — в ней заметка, которая нас касается.

— Что там?

— Ты сама почитай! Вот, возьми! — Ира достала из сумочки свернутую вчетверо газету.

Заметка была небольшая, но сразу бросилась в глаза уже своим названием: «Криминальная разборка в горах». Маша стала читать.

Недалеко от Феодосии, в горах, сотрудниками милиции были обнаружены тела двух мужчин, скончавшихся от огнестрельных ранений. Личности их установлены, выяснилось, что они имели криминальное прошлое и проживали в столице. Рядом с ними выявлена пещера, в которой недавно случился обвал. По имеющейся версии, произошла криминальная разборка между местными и столичными криминальными группировками, в результате чего возникла перестрелка. Финал и увидели в пещере, где по пока неизвестным причинам обрушился свод и похоронил всех участников разборки. Силами МЧС начаты работы по разборке завала и поиску тел, в ходе чего были обнаружены тела еще двух человек, погибших насильственной смертью.

— Ты думаешь, они тогда все там погибли? — спросила Ира.

— Не знаю. Мне даже как-то раз показалось, что я видела на улице Мару, идущую рядом с каким-то мужчиной, обритым наголо, она ему что-то весело рассказывала. Она была такая оживленная и просто излучала счастье… Возможно, я ошиблась. Судя по заметке, у них не было шансов остаться в живых.

— Все-таки страшно осознавать, что когда-нибудь придется умереть. Какой он — переход от жизни к смерти? Длинная черная труба с ярким светом в конце, как ее описывают пережившие клиническую смерть?

— Не знаю. А если это лишь переосмысление жизни и возможность ее прожить, но уже в Ином мире, который, может быть, напоминает наш?

— Как бы то ни было, если они погибли в пещере, золотая маска находится там. Представляешь, какое богатство там скрыто?

— Ты уже имела счастье убедиться в том, какие неприятности приносит это сокровище.

— Но все же она была необычная, от нее энергетика так и перла!

— Да, в ней ощущалась сила, но лишь та, какой мы сами ее наделяли. Я думаю, пытаясь проникнуть в ее тайну, мы будили в себе то, что скрыто в глубине каждого из нас, а она была просто катализатором.

— Машка, давай бросим размышлять об этих заумных вещах — ведь если даже МЧСники случайно не найдут маску, то мы туда с лопатами не полезем. Я уговорила Костика сегодня пойти на дискотеку в «Царь». Там, рассказывают, классная тусня. Составишь компанию?

— Нет, сегодня у меня и без «Царя» полно забот. Расскажешь завтра, как все прошло.

— Тогда я полетела! — Ира подхватилась и стремительно бросилась к двери.

— Куда ты так спешишь? Посиди — кофе попьем, заварного.

— На церемонию нет времени, а без церемонии кофе не кофе. — И Ира выскочила за дверь.

Маша вздохнула и пошла в ванную.

1

Польский король — великий князь литовский Казимир IV Ягайлович.

(обратно)

2

Командир тысячи воинов.

(обратно)

3

Киево-Могилянская академия.

(обратно)

4

Переяславль Рязанский — столица Рязанского княжества.

(обратно)

5

Об этих событиях рассказывается в книге «Лик Девы».

(обратно)

6

Речь идет о битве в 1471 г.

(обратно)

7

Великий князь Иоанн III Васильевич (1440–1505).

(обратно)

8

Великий князь Иоанн III был прозван Грозным ранее, чем этого удостоился его внук, царь Иоанн IV.

(обратно)

9

Такие имена получали все прибывшие из итальянской земли работать: Иван Фарязин, Аристотель Фарязин и т. п.

(обратно)

10

Денга — мелкая серебряная монета.

(обратно)

11

Сафьяновые сапоги.

(обратно)

12

Весельно-парусное рыбацкое судно.

(обратно)

13

Название торговок на рынке.

(обратно)

14

Возчики соли с южных областей, в дальнейшем прозванные чумаками.

(обратно)

15

Пекари хлеба, калачей.

(обратно)

16

Предположение, высказанное историками-исследователями М. Брайчевским, А. Шовкоплясом.

(обратно)

17

Каждой службе принадлежало 10 литовских волок (199 десятин), и то лицо, которое получало землю в пользование, обязано было по призыву воеводы доставлять с каждой службы одного вооруженного воина. Лица, получавшие на таких условиях землю, назывались земянами.

(обратно)

18

Платье с длинными широкими рукавами.

(обратно)

19

Мой пленник!

(обратно)

20

Это течение среди духовенства отрицало иконопочитание, полагая это занятием не лучшим, чем поклонение идолам. Они считали воплощенной несправедливостью церковное землевладение вообще, выступали за то, чтобы монахи не только молились, но и работали. Отрицали грядущий конец света в 7000 (1492) году.

(обратно)

21

Харьковско-Киевское общество (1856–1860) выступало за отмену крепостного права, установление республиканского правления, бесплатное образование и преподавание на родном языке. По его инициативе в 1858 г. вспыхнули волнения среди студентов Харьковского университета.

(обратно)

22

Скупщик краденого (жарг).

(обратно)

23

Председатель крымского ревкома.

(обратно)

24

Место возле Севастополя, на мысе Айя. Попасть туда можно только вплавь, по морю, или по веревкам через скалы. Других путей нет.

(обратно)

25

Врангель печатал собственные деньги.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог Хроника Плачущей Луны. 1478 год от Р. Х. Крымское ханство
  • ЧАСТЬ 1 Верну любимого — недорого
  •   1 Судак. Ноябрь 2006 года. Дочь мумии
  •   2 Музей драгоценностей
  •   3 Бандероль
  •   Хроника Плачущей Луны 6986 год от сотворения мира (1479 г.). Московское княжество
  •   4 Незваная гостья
  •   Хроника Плачущей Луны 6987 год от сотворения мира (1480 г.). Великий Новгород
  •   5 Ссора
  •   6 Андерграундбол
  •   Хроника Плачущей Луны 6988 год от сотворения мира (1481 г.). Киев
  •   7 «Барский»
  •   Хроника Плачущей Луны 6989 год от сотворения мира (1482 г.). Киев
  •   8 Квартира
  •   Хроника Плачущей Луны Лето 1860 года. Имение Куцовка в Полтавской губернии
  •   9 Встреча в аэропорту
  •   Хроника Плачущей Луны Севастополь. Ноябрь 1920 года
  •   10 Потоп
  •   11 Игра
  •   12 «Все нормально!»
  •   13 Ночной гость
  •   14 Неожиданное решение
  • ЧАСТЬ 2 По следам Девы
  •   1 Жизнь полна сюрпризов
  •   2 Без бумажки ты букашка
  •   3 Знакомство
  •   4 Ночные бдения
  •   5 Мертвец
  •   6 Воскрешение
  •   7 Обман
  •   8 Долги надо платить
  •   9 Назад, домой
  • ЧАСТЬ 3 Иной мир
  •   1 Праздник
  •   2 Крах надежды
  •   3 Психушка
  •   4 На развалинах замка и души
  •   5 Чиновник
  •   6 Выбор
  • Эпилог
  • *** Примечания ***