Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I [Кейс Ваайман] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Предисловие к русскому изданию


Духовность — это вызывающее явление. Прежде всего, мы наблюдаем глубокие перемены в живой духовности, в традиционных установках, а также и в светских и альтернативных областях. Традиционные школы в рамках мировых религий с возрастающей скоростью развивают все новые и новые формы. Вне этих сфер возникло множество новых форм «светского поиска» в светской же среде [1] : в образовании, менеджменте, здравоохранении и других светских областях. В то же время на окраинах культуры Запада возникли альтернативные сферы: холизм, отмеченные восточными влияниями формы духовности и Ныо-Эйдж [2] . Эти изменения, конечно, повлияли на научное исследование духовности в таких дисциплинах, как богословие, философия, религиоведение, история, литературоведение, психология и социология [3] . Тем временем список пополнился и другими науками: связанными с медициной [4] , образованием [5] , менеджментом [6] и так далее. Если мы учитываем эту новую научную реальность, то пересмотр оснований Spirituality in the Academy* [7] становится необходимостью.

В частности, богословию был брошен вызов развитием вышеупомянутых новых форм. Я попытаюсь описать наиболее важные научные достижения в сфере духовности и богословия. В своем описании мы будем следовать энциклопедической модели, включающей девять измерений: слова, вещи и искусство, тексты, истории и процессы, сферы деятельности, дисциплины и теории [8] . Эти измерения, в свою очередь, раскрывают наиболее важные измерения в сфере богословия и духовности.

Слова: в культурно-социальном контексте разные формы духовности развивают свой словарь, в котором они выражают свои ценности и позиции и предоставляют корневые метафоры для научной рефлексии.

Вещи: «духовности» организуют собственный мир, в котором вещи занимают свои места, согласно инфраструктуре.

Искусства в рамках мира искусства и эстетики «духовности» создают собственный символический порядок, посредничающий между божественной ичелове- ческой реальностями.

Тексты', «духовности» создают тексты и ведут к процедуре чтения, обеспечивая общий проект духовной герменевтики.

Истории: «духовности» развертываются в многообразии исторических форм, каждая их которых имеет свой внешний и внутренний горизонты.

Процессы: духовность, как божественно-человеческие отношения разворачивается как путь и многоплановый процесс преображения, руководствующийся распознаванием.

Сферы деятельности: духовные практики с их специфическими формами духовного водительства по своей сути руководствуются мистагогией (тайноводством). Дисциплины: исследование духовности, развивающееся в различных дисциплинах, формируется как междисциплинарное в междисциплинарных процессах. Теории: основное исследование обеспечивает систему координат, в рамках которой могут изучаться теоретические предпосылки и интуиции.

Следуя этим девяти измерениям, мы постараемся проникнуть в многогранное развитие, происходящее в сфере духовности и богословия.

Связь между богословием и духовностью имела богатую событиями историю [9] . Прежде чем богословие стало дисциплиной, догматика, мораль, Библия и духовность были взаимосвязаны друг с другом. Начиная с двенадцатого столетия, духовность стала смещаться на окраины преобладающего богословия, а временами даже исключалась из рассмотрения. С конца девятнадцатого века мы наблюдаем внутри богословия процесс реинтеграции. Но с тех пор проходит столетие с лишним, и новые вызовы трансформируют «духовное богословие» в междисциплинарное предприятие.

Слова

В рамках междисциплинарной системы координат христианского богословия, кажется, две области носят конститутивный характер, так как они предоставляют положительные данные о христианской духовности: это —

Писание и история христианства10. Mutatis mutandis [10], это справедливо также и в отношении иудаистской, мусульманской, индуистской, буддийской и других мировых духовностей. Основой понимания этих текстовых данных должно быть знание соответствующих словарей. В рамках христианских традиций доступен большой диапазон словарей. Для слов Ветхого Завета необходимы два словаря: Theologisches Handworterbuch zumAlten Testament (1971–1976) и Theologisches Worterbuch zum Alten Testament (1973–2000). Эти лексиконы включают весь духовный словарь Ветхого Завета. Для духовности Нового Завета ту же функцию выполняют Theologisches Worterbuch zum Neuen Testament и Exegetisches Worterbuch zum Neuen Testament (1978–1983).

Относительно духовности в истории церкви основным источником информации до сих пор остается Dictionnaire de Spirituality (1932–1995). Все ‘доктринальные’ статьи следуют одному и тому же формату: Библия (Ветхий и Новый Заветы) и история (патристика, Средневековье, современность). Значительная богословская новизна присуща Nuevo Dizionario di Spiritualita (1979). Новые словари как по живой, так и по изучаемой (уже превратившейся в исторический материал) духовности — это The New Dictionary of Catholic Spirituality (1993) and The New SCM Dictionary of Christian Spirituality (2005).

Lexicon fur Theobgie und Kirche поможет нам глубже рассмотреть междисциплинарное положение духовности внутри богословия. В Register11 мы видим, какое место занимают мистицизм и религиозность12, а, кроме того, — какое место занимает духовность в систематике богословия13.

Дисциплина «богословие-духовность» хорошо снабжена высокоуровневыми словарями и справочниками, благодаря трудам ученых по подготовке: основного словарного уровня. Настоящего междисциплинарного подхода к созданию словарей духовности мы пока еще ожидаем.

Вещи

Любая духовность глубоко переплетена с ‘миром’ в феноменологическом смысле этого слова: с телом, одеждой, пищей, домом, собственностью, местоположением, домостроительством (oikonomy), окружающей средой, природой.

В посвященных духовности журналах последних десятилетий важность этого измерения все более возрастает. Приведем лишь некоторые названия:

Embodiment [11] (The Way 1995)

Inhabitable places [12] (La vie spirituelle 1980)

The earth* (La vie spirituelle 1994)

I have to work — you too?** (Speling 1979)

The world of work*** (La vie spirituelle 1998)

Assessing property at its true value**** (Speling 1987)

The spirit of money***** (Speling 1976).

Эти названия указывают на интерес к темам, относящимся к материальной культуре. The New Dictionary of Christian Spirituality расположил статьи, связанные с этой сферой, систематическим образом: тело, пища, одежда и т. д.

Между тем в разных странах было проведено систематическое исследование этого измерения так называемой «повседневной духовности» [13] . Некоторые из этих исследований определяют теоретическую систему отсчета, ставя своей целью понять этот сдвиг в перспективе: после веков негативного отношения к ‘миру’ развивается явно позитивное отношение [14] . На эту фундаментальную точку зрению сильно повлияло духовное богословие Карла Ранера [15] . Внесли свой вклад в это мировосприятие и работы Мишеля де Сер- то [16] . Еврейская точка зрения интересно представлена книгой Эммануэля Левинаса Тотальность и бесконечность. Во второй части своего главного труда он описывает материальную культуру как интериорность: обитание, как воплощение бытия в доме с собой в наслаждении, образует центр, из перспективы которого развертываются труд, обладание, близость, гостеприимность и созерцательность [17] .

Искусство

Красота и искусство имеют свое место в духовном богословии от Климента Александрийского и Августина до Ганса Урса фон Бальтазара и Павла

Евдокимова. Вся сотворенная красота отражает Божественное и причастна Ему как истинной красоте и источнику всякой красоты [18] .

Но эти великолепные размышления о духовном богословии, в общем и целом больше сосредоточенные на красоте как transcendentale* [19] , часто запаздывали за реальной практикой благочестия духовных людей с ее многообразными акцентами. Одни традиции предпочитали стиль строгой красоты и простоты формы (например, цистерцианское зодчество), другие — избыток экспрессии (например, барокко и оратории Генделя). На практике духовные люди извлекали обильную пользу из различных искусств (музыки, архитектуры, скульптуры, иконописи, танца, драмы), в то время как духовные богословы больше сосредоточивались на интеллектуальной и ‘духовной’ красоте, а искусство занимало менее высокое место на шкале восхождения. Кроме того, эти ученые рефлексии обращали сравнительно небольшое внимание на искусство и мастерство. С более платонической точки зрения подобное неравенство вполне понятно: искусство может быть соблазном вследствие своей «чувственной» привлекательности, в представлении реальности оно не ‘истинно’, оно чересчур вовлекается в эмоции и зачастую служит ‘развлечением’.

Тем не менее, красота, искусство и фантазия по-прежнему играют большую роль в религиозном опыте и в духовной практике. Нужна духовная герменевтика, чтобы понять эту неодолимую практику и это — номинально — светское искусство, освободившееся от религиозно-культурного «засилия». Нужна духовная герменевтика искусства — более позитивно воспринимающая тело и чувства и открытая дыханию искусства, — герменевтика, понимающая, как эстетическое выражение — например, музыка, цветовой переход, свет и узор рисунка — могут передавать ощущение божественной реальности, как искусство может быть опосредованием в божественно-человеческом преображении [20] .

Тексты

Духовности сохраняют многообразие текстов (духовные тексты, мистические тексты, ритуальные тексты, уставы и так далее), предназначенных для прохождения духовного пути и духовного водительства. Основными среди таких текстов являются тексты священные [21] . Духовности окружают их особой заботой и почитанием. Экзегеза священных текстов составляет главную задачу богословия. Потому мы и выбрали эту специфику — исследование внутренней сущности дисциплины духовного богословия в применении к текстам. Одно из важнейших развитий в рамках данной специфики — это возникновение библейской духовности [22] . Здесь можно выделить три уровня [23] . Во-первых, в библейских текстах выражены разные духовности. Например, мы можем говорить о духовности псалмов [24] . Духовный опыт, отраженный в библейских повествованиях (Моисей на горе Синай, Илия на горе Хорив, опыт Павла на пути в Дамаск и так далее), всесторонне изучается [25] . Второе — это формы жизни, богато украшенные библейскими мотивами. В этом смысле великие монашеские уставы пропитаны библейской духовностью [26] . В-третьих, исследуются процессы чтения Библии: процессы усвоения текста, ведущие к преображению. Структурно изучаются практики духовного чтения (lectio divinapardes** и так далее); они могут послужить для создания проекта духовной герменевтики [27] . Тексты могут становиться инструментами мистической инициации [28] . В этом смысле особо предпочитаются отдельные тексты: Песнь Песней, Отче наш, Евангелие от Иоанна и так далее, делаясь источником духовного пути и духовным водительством [29] .

С методологической точки зрения, одни экзегетические подходы оказываются более многообещающими для плодотворного междисциплинарного

сотрудничества, нежели другие. «Особенно полезны подходы, которые выделяют финальную форму текстов, такие как нарративная критика, каноническая критика и межтекстовые чтения, равно как и те, которые изучают воздействие текста на читателей, такие как критика читательского отклика. Прилагаясь к критическому чтению текстов, на протяжении всей истории воспринимавшихся как деспотические, указанные методы становятся жизненно важной частью духовности» [30] . Эти подходы облегчают и улучшают развитие междисциплинарного сотрудничества между духовностью и богословской экзегезой.

Истории

Согласно мнению Сары Шнейдере, история «христианской веры» вкупе с библейскими преданиями предоставляет «позитивные данные о христианском религиозном опыте, а также о его норме и его герменевтическом контексте» [31] . Эта широко распространенная триада, артикулирующая «конститутивную» роль истории в дисциплине «духовность», способна функционировать как последовательность операций, вызывающих важные вопросы.

Что касается истории как вместилища позитивных данных, то невозможно отрицать факт появления в течение последних двух столетий огромного количества высококачественных, как правило, работ, представляющих исторический материал; упомянем только следующие имена: Пурра (Pourrat), Буйе (Воиуег), Флоре (Flors), Макгинн (McGinn), Pyx (Ruh), Динцельбахер (Dinzelbacher); также — еврейские ученые, как Шолем, Дан, Идэль и так далее. Имеются многочисленные обзоры и детальные исследования. И вот что удивительно: похоже, не чувствуется никакой напряженности из-за «доминирования», как это обстоит в случае систематического богословия. Остаются вопросы: являются ли исторические реконструкции показательными? [32] Как насчет мирской духовности, «упорно упускаемой из виду и никак не оцениваемой»? [33] Объективно ли представлены противоположные голоса и эзотерические духовности? И каким образом развить глобальную точку зрения? [34]

Относительно истории как нормы возникает масса вопросов, самый важный из которых: чья история? Как нам познать всецелую христианскую историю, если большая часть ее скрыта в будущем? Какие исторические перспективы

обеспечивают норму? И что в точности означает само понятие «нормы»? Должна ли отныне история играть роль систематического богословия? Может быть, благоразумно будет утверждать, что в магистральном потоке истории может быть найдена некая направленность?

В отношении герменевтического проекта эта роль истории самоочевидна постольку, поскольку история — это социо-культурный контекст духовности, впервые концептуализированный Мишелем де Серто в его подрывающей основания статье Culture and Spiritual Experience (1966), широко принятая в качестве герменевтического проекта [35] .

Размышляя о предложенной триаде (данные, норма, герменевтика) и над вызываемыми ею вопросами, я прихожу к выводу, что необходима критическая оценка истории в рамках всего богословия духовности — впрочем, доступно множество инструментов для этого (биографии, справочники, обзоры и так далее).

Процессы

Взяв в качестве отправной точки широко принятый тезис, что духовность имеет дело с опытом [36] , мы можем свести эту весьма пространную ориентацию к более узкому фокусу: духовный опыт как путь [37] , как многоуровневый процесс божественно-человеческого преображения [38] .

Такой сфокусированный подход к процессам утверждается в статье Хейна Бломменстейна Progres-progressants [39] , которую он повторяет почти в ста статьях, опубликованных в журнале Speling. Эту точку зрения можно также найти в монографиях об Иоанне Креста, Беатрисе Назаретской и Рюисбрюке [40] .

Необходимо фундаментальное изучение многоуровневого процесса божественно-человеческого преображения, учитывая ту ведущую роль, которую в нем играет высшая из добродетелей: различение-распознавание (fronesis, diakrisis, discretion, prudentia), которая, возможно, есть lumen intellectualis*, формальный объект богословия духовности, как обеспечивающий направление интерпретации образов, текстов и историй, так и озаряющий внутренний свет духовных практик и духовного водительства [41] . Необходима своего рода «созерцательная психология» [42] .

Сферы деятельности

Духовность сущностно связана с практиками и сферами деятельности. Можно даже сказать, что практика — «это просто что-то полезное, но конститутивное измерение этой дисциплины» [43] . Духовные практики — это многоуровневый феномен.

Во-первых, существует сфера упражнений: процессы усвоения, внутренне направленные на «чистоту сердца», практическая перспектива (skopos) духовных упражнений, цель (telos) которых — достижение созерцания; практика добродетелей как предварительное условие и сущность духовных практик; медитация и молитва; мистическое преображение [44] . Этот внутренний горизонт богатого многообразия упражнений ждет тщательного описания и интерпретации.

Во-вторых, упражнения невозможны без форм поддержки со стороны священников и служителей культа в общинах верующих, духовных наставников, помощников в духовном уединении, lectio divina, чтении псалмов и тому подобное. Необходимо тщательное феноменологическое описание и истолкование этих многообразных видов помощи.

В-третьих, духовное водительство заслуживает особого внимания как парадигматическая форма и место помощи в духовном росте [45] .

В-четвертых, все практики и все виды помощи направлены к мистагогии (тайноводству) как к тому главному, в чем человеческий опыт «делается прозрачным для опыта тайны, которая есть Бог» [46] .

Имеется множество исследований практической духовности. Большей частью эти практики изолированы друг от друга и особенно от своего ми- стагогического (тайноводственного) измерения. Однако, что еще важнее, они изолированы от дисциплины «богословия духовности» и от теоретических предпосылок. Как раз в этом пункте может помочь работа Practice, созданная Элизабет Либерт (Liebert) [47] . Сопоставляя духовность с практическим

богословием она указывает на необходимое свойство обеих дисциплин: опыт. Исходя из этого сущностного пункта, она выдвигает конструктивное предложение относительно академического изучения практической духовности.

Дисциплины

К концу XIX столетия начался процесс реинтеграции. Были предложены некоторые стратегии интеграции: духовность как подраздел нравственного богословия; духовность, выводимая из догматики; духовность как центр или прикрытие богословия [48] .

Между тем богословие как дисциплина вовлеклось в процесс реконструкции. В настоящее время богословие большей частью представляется чем-то вроде совокупности взаимосоотнесенных дисциплин: систематических, литературных, исторических, практических и эмпирических дисциплин религиозных исследований. В этой междисциплинарной «сети» — сдвигая гравитационные точки: от систематического богословия к (меж)религиозным исследованиям — обретает свое место дисциплина «духовность».

Несмотря на проблематичное отношение к богословию в целом, духовное богословие последнего столетия все больше профилирует как академическая дисциплина, особенно в Риме (Gregoriana, Theresianum и так далее).

Во-первых, в согласии с традицией трактатов, производится множество хорошо документируемых, упорядоченных, вполне продуманных пособий, систематически отражающих феномен духовности.

Во-вторых, за последние десятилетия получили развитие научные средства: умножились академические учебные программы, были созданы научные учреждения и было издано множество справочных пособий — упомяну только Dictionnaire de Spiritualite и World Spirituality.

В-третьих, изучение духовности стало превращаться в дисциплину — одну из богословских и прочих академических дисциплин [49] .

В-четвертых, набирает рост фундаментальная духовность, вдохновляемая такими мыслителями, как Ранер, Ланерган, Левинас и другими, и осмысляющая «парадигмы» последних десятилетий (парадигмы опыта, освобождения, феминизма, экологические, межрелигиозные и прочие духовные проекты).

Наконец, среди многообразия парадигм и проектов увеличивается сосредоточение на экспериментальном и процессуальном характере божественночеловеческого преображения.

Все эти перемены привели к тому, что некоторые богословские факультеты приняли духовность как дисциплину с той же полнотой, что и академии [50] .

Теории

Иногда успех создает себе проблемы. К концу XIX столетия систематическое богословие освободило духовность от ее произвольной организации, предоставив ей богословские основания для перестройки в дисциплину под названием «духовность» и с тех пор именуемую theologica spiritualй [51] . Доминирование этого догматически-морального богословия было нарушено новой перспективой: точкой зрения опыта, как психо-экзистенциального, так и культурно-социального [52] . Однако после 50 лет «эмансипации», кажется целесообразным заново продумать теоретические импликации богословия духовности. Я различаю три уровня внутридисциплинарных связей в рамках богословия в целом.

Во-первых, за последние десятилетия были разработаны разные проекты, все построенные на опыте как на базовой категории: духовность освобождения и феминистская духовность, контекстуальная духовность и духовность инкультурации, экологическая и мирная духовности и так далее. Представляя собой «смещения парадигм», они требуют фундаментального осмысления. Это мы и назовем фундаментальной духовностью, «осмыслением основ христианской жизни, богословских и антропологических предпосылок существования, заданных Иисусом из Назарета» [53]

Во-вторых, духовность как опыт «слепа». Опыт нуждается в критической обратной связи с точкой зрения этики. Духовные процессы без определенного уровня этической жизни опасны. Духовность может превратиться в алиби. Кроме того, в каждой духовности — своя особая «конфигурация» добродетелей (справедливость; милосердие и любовь; почитание и так далее). Добродетель — это важнейшая формирующая сила [54] . Это преображение требует добродетели благоразумия (diakrisis; discretion), чтобы сосредоточиться на конечной цели сохранить равновесие между целью и средствами.

В-третьих, невозможно понять духовные тексты без знания символической системы, на фоне которой переживаются духовные процессы. Поэтому The BlackweU. Companion to Christian Spirituality справедливо включает в свой

состав специальную часть по богословию и христианской духовности, охватывающую существенные элементы этой символической системы: Троицу, христологию, Святой Дух, человеческую личность, Церковь, таинства и этику [55] .

Кажется, пора оставить скучные рефлексии систематического богословия и заняться непосредственным обзором все возрастающего потока исследований теоретического измерения духовности.

Мы надеемся, что это пособие, переведенное теперь и на русский язык, может предоставить такую систему координат, которая сделает развитие форм современной духовности более понятным.

Кейс Ваайман Неймеген, Пасха 2007

Введение

Духовность затрагивает самую суть нашего человеческого существования — наше отношение к Абсолюту. Это отношение по-разному описывается в духовных традициях: исхождение из Единого, сотворение всеблагим Богом, принятие в Благодать, облечение в Любовь, путь Просветления, конечное Освобождение. Вот как выражают это библейски ориентированные традиции: человек сотворен по образу Бога, чтобы стремиться ко все большему богопо- добию.

В нашей повседневной жизни духовность присутствует скрытым образом — как тихая сила, остающаяся незаметной, как вдохновение, как тайный ориентир. Но временами она пробивается в наше сознание как неотвратимое Присутствие — присутствие, которое требует выражения в форме и продумывания.

В течение последних десятилетий, кажется, многие люди испытали нечто подобное: духовные центры стали расти как грибы; оживилась торговля книгами на темы вокруг да около духовности и мистики; многие люди вышли за пределы магистральных религиозных направлений, прельстившись духовными темами; духовность часто обсуждается в средствах массовой информации. Активно выступают оппозиционные духовные движения: экологическая духовность, духовность освобождения, духовность мира, феминистская духовность. Подобное же развитие мы наблюдаем и в церквах. Всемирный Совет Церквей, начиная с 1948 года, включил заботу о духовности в сферу своей деятельности [56] . Католическая церковь получила стимул к обновлению после II Ватиканского собора в значительной степени благодаря растущему интересу к духовности [57] . Не только внутри церквей [58] , но и между церквами и в меж- религиозном диалоге [59] духовность занимает важное место.

Те, кто внимательно следит за сегодняшним внутрикультурным развитием, не могут не видеть размаха и мощи «феномена духовности» почти повсюду в мире. На Западе было разработано множество теорий, чтобы объяснить этот феномен. Некоторые рассматривают его как естественную и даже необходимую кульминацию психоаналитического движения, которому положил начало Фрейд. Другие связывают его с окончательным разочарованием в вере Просвещения в прогресс — разочарованием, порожденным войнами XX столетия. Третьи истолковывают его как ответ на бессмысленность существования в массовой культуре. А иные думают, что это — имя того целительного ветра, что ворвался в окна, распахнутые II Ватиканским собором. Но каковы бы ни были причины этого явления, нельзя отрицать влияния на этот феномен сегодняшних представлений [60] .

Параллельно живой духовности мы видим возрождение изучения духовности как феномена. Разработаны программы для студентов, которые желают специализироваться в исследовании духовности [61] . К классическому французскому справочнику Dictionnaire de spiritualite прибавились Dictionnaire de la vie spirituelle и World Spirituality. После Sources chretiennes появились Classics of Western Spirituality и Sources of American Spirituality, — все это издания высокого научного уровня. Bibliographia intemationalis spiritualitatis ежегодно дает информацию о сотнях исследований [62] . Можно с полным правом сказать:

Академическая дисциплина, которая изучает живой опыт духовности, быстро развилась в последние тридцать лет… Я отмечу здесь два показателя ее силы и направленности. Первый — это распространение в академической среде курсов и программ по духовности. Тех, кто успешно прошел обучение по этим программам, все чаще приглашают преподавать по своей специальности, — признак того, что интерес к этой сфере возрастает и на неакадемическом уровне. Второй показатель развития данной дисциплины — это чрезвычайный рост числа публикаций, особенно о способах и средствах исследования в сфере духовности [63] .

Данная работа относится к категории работ о способах и средствах исследования. Это — введение в изучение духовности, в котором рассматриваются следующие вопросы: 1) как проявляется живая духовность в своем многообразии? 2) Как можно определить «феномен духовности»? 3) Какую нам следует разработать методологию, чтобы суметь исследовать эту сферу реальности, так задокументированную и концептуализированную? Этими тремя вопросами мы вчерне набросали основной проект нашего введения.

Прежде чем этот проект конкретизировать, сначала рассмотрим в общих чертах сферу духовности с помощью 25-томного справочника World Spirituatitf, который подразделяется на пять секций: 1)5 томов посвящены духовности аборигенов Азии, Европы, Африки, Океании и трех Америк (Южной, Центральной и Северной); 2) 15 томов — духовным традициям Дальнего Востока (индуизм, буддизм, даосизм, конфуцианство), Ближнего Востока (зороастризм, шумерская, ассиро-вавилонская и хеттская духовность) и средиземно- морского ареала (духовность Египта, Греции и Рима), а также еврейской (включая библейскую), христианской и мусульманской духовности; 3) 2 тома — современным течениям (эзотерическим и секулярным); 4) межрели- гиозный диалог на тему духовности; 5) словарь мировой духовности. Основная концепция, лежащая в основе справочника, описывается следующим образом:

Это издание сосредоточено на том внутреннем измерении личности, которое в определенных традициях именуется «духом». Эта духовная сущность находится в глубочайшей сердцевине личности. Именно здесь личность открыта трансцендентному измерению, именно здесь личность воспринимает конечную реальность. В этом издании рассматривается обнаружение этой сущности, динамика ее развития и ее движение к последней цели. Здесь идет речь о молитве, о духовной направленности, о различных маршрутах духовного пути и о методах духовного восхождения [64] .

Из основной концепции вырабатывается междисциплинарно ориентированная методология, которая ведет к образованию «новой дисциплины в сфере духовности — дисциплины духовности. В контексте современной науки эта дисциплина не выводится ни из истории религий, ни из философии религии, ни из богословия» [65] . Специалисты в этой области делятся по своей основной направленности и по присущей им методологии, но в живой реальности духовность представляет собой четко различаемую совокупность форм, типов поведения, текстов и тематик с присущими им формами обучения и передачи, хотя все это и не обеспечивает ей особого места в академическом мире.

Передача духовной мудрости, — возможно, древнейшая дисциплина в человеческой истории, но этой древней дисциплине нужно обрести свое место в академической науке. Вместе с тем она должна интегрировать данные других дисциплин, а таких как психология, социология и историко-критическое исследование. Таким образом, вызов этого издания в том, чтобы разработать академические методы, навыки и вспомогательные средства, свойственные этому корпусу знаний [66] .

World Spirituality понимает духовность в перспективе глобального контекста, в котором издатели справочника усматривают возникновение новой дисциплины, «глобальной духовности» — выделяющейся на фоне старого образа действий, который обычно осматривает свои горизонты с точки зрения одной традиции или одной эпохи. Цель издания — работа «внутри всеохватывающего географического и исторического контекста» [67] . Отсюда — ожидание, «что встреча духовных путей — не только усвоение собственного духовного наследия, но и благожелательный интерес к наследию всего человеческого сообщества в целом — это духовная направленность, характерная для нашего времени» [68] .

На протяжении всего нескольких страниц World Spirituality определяет четыре круга проблем, имеющих значение для исследования духовности.

Издатели расширяют сферу духовности по трем направлениям. (1) Значительное место отведено аборигенным типам духовности в противовес преобладающим духовным традициям (в соотношении 5:15). При этом право оказывается в числе менее институализированных форм духовности. (2) Сфера более распространенных духовных традиций причисляется к компетенции и представительству примерно 500 ученых, которые знают эти традиции изнутри. При этом, по крайней мере в принципе, преодолевается все еще дремлющее под поверхностью евро-американское господство. (3) Отведено место духовным течениям наших дней в северном полушарии: эзотерическим традициям, которые до сих пор подавлялись господствующими традициями и односторонним научно-техническим рационализмом, и секулярным формам духовности, в которых отсутствует присущая религии система условных обозначений.

Издатели проявили лаконизм в вопросе о дефинициях. Они исходили из той «рабочей гипотезы», насчет которой «у издателей обнаруживается согласие» [69] . Эта рабочая гипотеза, приведенная нами выше, предполагает достаточно много решений. (1) Духовность понимается как полярная структура: отношение человеческой личности (ее внутреннего измерения, духа, духовного ядра, сокровенного центра) к измерению трансцендентному (конечная реальность, конечная цель). (2) Это отношение — не статичная структура, но динамический процесс (раскрытие, развитие, путь, духовное восхождение). (3) Этот духовный процесс стимулируется особыми средствами (молитва, духовное водительство, направления пути, методы). Эта рабочая гипотеза играет роль общего каркаса, в котором «каждой традиции предоставлено, в соответствии с ее собственным пониманием, выяснять, что означает термин “духовность”» [70] . Но, как ни лаконично выражена эта гипотеза, нам кажется, что для столь всеобъемлющего справочного издания, которое хочет учредить новую дисциплину и создать основу для межре- лигиозного диалога, аргументированная дефиниция духовности не помешала бы.

Методологически подход к изучению духовности осуществляется с двух сторон. С одной стороны, есть междисциплинарная перспектива: «привлечение данных психологии, социологии, истории, философии, богословия и других дисциплин — там, где они пересекаются с духовностью» [71] . С другой стороны, изучение духовности видится как самостоятельная дисциплина среди академических наук, от которых следует ее отделить, — в частности, от истории и философии религии и от богословия. За этим методологическим выбором кроется трудный вопрос: как может быть разработано такое научное определение изучения духовности, чтобы фрагментирующий и центробежный эффект ее междисциплинарности уравновешивался синтезирующей и центростремительной силой ее развития в отдельную дисциплину?

Справочник занимает свою позицию внутри процесса глобализации, происходящего главным образом из северного полушария и по большей части совпадающего с набирающим силу процессом американизации. Именно внутри этой глобализации и происходит межрелигиозный диалог. В этих рамках издатели World Spirituality усматривают возникновение новой дисциплины, именуемой «глобальная духовность» [72] . С учетом этого перспективу отдельной традиции или отдельной эпохи нужно интегрировать во «всеохватывающий историко-географический контекст». Тут противополагаются друг другу две крайности: особенное (отдельная традиция или отдельная эпоха) и всеобщее (глобальное, всеохватывающее). Это противопоставление вызывает три вопроса. (1) Не являются ли на самом деле все традиции некой равнодействующей продолжающегося диалога? Не является ли отдельная эпоха результатом унифицирующего ретроспективного взгляда? (2) Не должны ли слова «глобальный» и «всеохватывающий» решительным образом напоминать о притязаниях эпохи XIX столетия на универсальность, и не представляют ли они, — в той мере, в какой они истолковывают североамериканский идеал, — особую «традицию»? (3) Не в самьм ли этом диалоге осуществляется расширение нашего горизонта? И разве мы не оказались в сфере всеобще-действительного в тот самый момент, когда упустили свою собственную, особенную перспективу внутри этого диалога? Кажется, издатели World Spirituality это понимают, поскольку межрелигиозный диалог описывается и истолковывается ими как духовный процесс: «Может в самом деле оказаться, что встреча духовных путей… сама по себе есть специфический духовный путь нашего времени» [73] .

Теперь на фоне этого глобального поля исследований мы с помощью World Spirituality конкретизируем общий проект нашей работы.

Часть первая представляет живую духовность как феномен. Здесь описываются 54 формы (виды, аспекты, направления) духовности, подразделяющиеся на три основных формы: мирская духовность (духовность мирян), школы духовности и оппозиционные движения. Каждая основная форма подразделяется на десять субформ, которые каждый раз конкретизируются в трех моделях: модель библейской духовности, за которой следуют модель послебиблейских времен и модель современная. Каждая форма описывается так, чтобы четко проявилось ее духовное измерение. В библиографическом обзоре вводятся ссылки на справочники и монографии. Описываемые формы восходят к различным духовным традициям в разных контекстах. Они касаются установлений, движений и лиц. Но как ни многообразны эти модели, они составляют лишь крошечную parspm toto [74] в сравнении с действительным богатством живой духовности.

В части второй содержится определение материального и формального объекта изучения духовности и методологический проект. Это основное исследование строится на материале, собранном в части первой: описание живой духовности в ее многообразии — фундамент для нашего размышления о структуре изучения духовности. Начало этому размышлению положили не мы. Задолго до нас в контексте живой духовности люди пользовались основными словами, раскрывавшими ту область реальности, которую мы называем «духовность» (материальный объект). Задолго до нас были написаны систематические труды, предлагавшие профиль изучения духовности (формальный объект). В основном исследовании шаг за шагом идет осмысление, необходимое для того, чтобы определить материальный и формальный объект изучения духовности и разработать методологию, подобающую этому объекту. Это наше размышление ведет к выводу, что объект изучения духовности может быть определен так: происхождение отношений между Богом и человеком (материальный объект), рассматриваемое с точки зрения преображающего обращения (формальный объект). И только тогда, когда определен объект исследования, может быть поставлен вопрос о методе, поскольку метод логически следует за объектом. Для этого мы сначала опробуем преднаучный метод размышления — распознавание-различение (греч. diakrisis). Затем мы поставим вопрос, какие из нынешних методов более всего ассоциируются с этим пред- научным методом. И придем к выводу, что феноменологический подход, соединенный с диалогическим мышлением, дает нам наиболее подходящую методологию для исследования феномена духовности.

Часть третья конкретизирует найденную методологию по четырем главным линиям исследования. (1) Дескриптивное исследование, направленное на адекватное описание форм духовности: определяются контуры данной формы, описывается ее встроенность в контекст, раскрывается ее внутренний горизонт. В этом дескриптивном исследовании духовность изучается междисциплинарно — совместно с дисциплинами истории, религиоведения и социологии. (2) Герменевтическое исследование, направленное на интерпретацию духовных текстов: в объединенном процессе интерпретации пред- понимание, структура текста, исполнение текста и анализ его содержания ориентированы на молитвенное и мистическое измерение текста и на его духовное усвоение. Это герменевтическое исследование осуществляется в междисциплинарном сотрудничестве с литературоведением. (3) Систематическое исследование, направленное на анализ и синтез духовных тем: в диалоге с научным форумом исследуется определенная духовная тематика, при этом критически осмысляются используемые категории, стиль аргументации и ее направленность. Мы ведем это исследование в междисциплинарном сотрудничестве с систематическим богословием и философией. (4) Мистаго- гическое исследование, затрагивающее процессы духовного пробуждения и духовного поведения: моменты пробуждения-осознания отношений с Богом изучаются при помощи духовного водительства и духовных автобиографий. Это исследование проводится в междисциплинарном сотрудничестве с науками о человеке.

Суть наших исследований выясняется через определение объекта. То, что этому предшествует (описание форм духовности, основные слова, которые раскрывают эту сферу, и теоретические взгляды, проясняющие этот феномен), ведет к этому определению. То, что за этим следует (методологическое размышление и проект четырех линий исследования), вытекает из этого определения. Если изобразить это в виде простой схемы, наше исследование выглядит примерно так:

Часть первая Формы духовности

1. Мирская духовность

2. Школы духовности

3. Оппозиционные движения

Часть вторая Основное исследование

1. Духовность с точки зрения практики

2. Духовность с точки зрения науки

3. Богочеловеческая трансформация: объект иссле

4. Различение: набросок метода

5. Проект дисциплины о духовности

Часть третья Методы исследования

1. Дескриптивное исследование

2. Герменевтическое исследование

3. Систематическое исслениядование

4. Мистагогическое исслетодадование

Наше исследование располагается в поле напряжения между живой духовностью и изучением духовности. Это явствует из общего плана: сначала представляется живая духовность как область реальности, затем на основе этих

данных мы размышляем над объектом и методом изучения духовности и наконец приходим к проекту исследования. Это видно также из расположения частей: определение объекта изучения духовности отчасти строится на основе преднаучных интуиций; определение метода осуществляется на основе понятия «различения» — формы размышления, которая развилась в живой духовности; каждая линия исследования в части третьей анализирует сначала определенный участок (deelgebiet) живой духовности (духовная биография, духовное чтение, духовное общение, духовное водительство), а затем на этой основе разрабатывает научный способ работы (дескрипция, герменевтика, систематика, мистагогия). Таким образом, это изучение как в целом, так и в частях выстраиваетсяизнутри поля напряжения между живой духовностью и изучением духовности. Это поле напряжения методологически рассматривается в основном исследовании. Там станут ясны причины, побудившие нас занять такую позицию.

Исследование, которое движется в поле напряжения между живой духовностью и изучением духовности (метод, типичный для феноменологического подхода), более тридцати лет было парадигмой, на которой строилось изучение духовности в Институте Титуса Брандсмы, основанном в 1968 году неймегенским Католическим университетом и кармелитским орденом. Совместно с университетом и будучи укоренен в реальностях церкви и общества, Институт Титуса Брандсмы проводил историко-герменевтическое изучение и основное исследование в непосредственной связи с академическим преподаванием и образованием. Для изучения духовности была составлена специальная библиотека, которая содержит теперь более 80 тысяч томов и свыше 100 периодических изданий. Институт Титуса Брандсмы издает ежегодник Studies in Spirituality, служащий международным форумом для исследований сферы духовности. Около двадцати постоянных научных сотрудников связаны с этим институтом.

Я посвящаю этот труд своим коллегам из Института Титуса Брандсмы, а также постоянным и временным студентам, участвовавшим в нашем исследовательском путешествии. Отдельно хочу поблагодарить д-ра Хенка Руттена, который помогал мне при составлении библиографии, д-ра Венди Литьенс — за обработку текста, д-ра Лию ван Аальсум, взявшую на себя систематизацию ссылок, и тех, кто помогал мне в работе с указателями: д-ров Алларда Грос- фельда, Тейо Михельса, Петера Росмалена, Астрид ван Энгеланд, Фина Вин- генса и кармелитский дом образования в Боксмеере.

Институт Титуса Брандсмы Неймеген, 2000 г.

Часть I

Введение

В этой части описываются 54 формы (виды, движения, комплексы) духовности, которые могут послужить в качестве примеров. Под «примером» мы подразумеваем не духовный пример (Будда, Христос, Мухаммад, жития святых или правила), с которым сообразовываются и который стремятся усвоить всем своим существом [75] , и не риторические приемы и средства (притчи, аллегории, рассказы, анекдоты, легенды, случаи), которые используются с целью воздействия на слушателей [76] , и не дидактические средства, которые используют главным образом монахи нищенствующих орденов для того, чтобы великие истины веры сделать доступными для простых верующих [77] , и которые рассматривались рационалистической философией (Вольфом, Лессингом, Кантом) просто как иллюстрация (дополнительное средство) какого-либо уже полученного понятия [78] . Под «примером» мы подразумеваем некую форму, которая может быть понята как особый случай общего правила и которая функционирует внутри познавательного процесса, ведущего от чувственного восприятия (nosse) к интеллектуальному осмыслению (intelligent. Такая точка зрения развивалась главным образом в феноменологии. Эдмунд Гуссерль рассматривает «пример» как познавательную форму, которая позволяет увидеть сущностную структуру определенной сферы реальности. Этот познавательный процесс проходит в три этапа: 1) конкретные данные принимаются в качестве примера; 2) исходя из этого примера, рассматриваются различные варианты, близкие к нему либо его превосходящие; 3) в различиях и через различия между вариантами выявляется неизменное: основная структура (сущность, eidos) [79] . Представленные в части первой 54 формы духовности понимаются как примеры в гуссерлевском смысле: в своей многовариантности они раскрывают сферу реальности, именуемую словом «духовность».

Представленные формы духовности разделяются на три основные формы. Это деление основано на той точке зрения, что духовные формы движутся внутри треугольника, который мы то и дело встречаем в духовных традициях: (1) мирская духовность (или духовность мирян), которая реализуется в контексте семьи; (2) институционализированная духовность, которая, как правило, проявляется в различных школах; (3) оппозиционная духовность, которая, действуя с периферии общества, влияет на установившуюся структуру. В разных духовных традициях этот треугольник обозначается по-разному, в зависимости от способа его появления. Например, индийская духовность восходит к брахманической духовности, которая укоренена в ведической культуре и характеризуется сложной системой жертвенных обрядов, где исключительная роль принадлежит жрецам-брахманам. Буддийская монашеская духовность дистанцировалась от этой брахманической духовности. Далее, в рамках буддийской духовности мы видим возникновение поля напряжения между школой, которая считает просветление доступным лишь при монашеском образе жизни (хинаяна), и более поздним движением, которое смотрит на просветление как на что-то доступное всем — и монахам, и мирянам (ма- хаяна). Иудаистская духовность демонстрирует совсем иное развитие. Здесь духовность традиционно реализуется в поле напряжения между семейным благочестием и синагогальной духовностью. Время от времени возникают движения, оппозиционные обеим этим формам и отличающиеся крайними формами благочестия (хасидут*). В христианской традиции эти «три состояния» развиваются на основе мирской духовности. Вскоре мы к этому вернемся. Даосская духовность отделилась от господствующей китайской культуры через радикализацию понятия «путь»: все вещи поддерживает Путь (дао), с которым нас объединяет недеяние. Позднее мирская духовность завоевала себе место внутри этого философского даосизма, а именно — через движение Небесных Мастеров, имеющее скорее практически-религиозный характер и предлагающее религиозно настроенному уму перспективу бессмертия. В мусульманской духовности как оппозиция великому «пути» (shari’ah), который находится в поле напряжения верующим народом и его духовными вождями, выступают многие пути (tariqah) суфийского движения.

В конечном счете, мы можем утверждать, что внутри духовных традиций, как правило, выделяются три перспективы, которые сцеплены друг с другом и между которыми существует множество переходных форм: перспектива мирян (семьи), перспектива институций (школы) и маргинальная перспектива (оппозиционные движения). Теперь мы хотели бы углубить эти позиции с помощью христианской парадигмы трех сословий: мирян, клириков и монахов.

Перспектива мирян

Согласно Иву Конгару, история христианства ясно показывает, что «ситуация мирян имеет свой собственный профиль сравнительно с монашеством или священством» [80] . В чем же состоит этот особый профиль мирян? I Ватиканский собор рассматривал послушание как его отличительный признак: «Никто не может отрицать, что церковь является неоднородным сообществом, в котором Бог одних назначил повелевать, а других — повиноваться. Эти последние суть миряне, первые же — клирики» [81] . Это иерархическое определение принижает мирянство, делая его чем-то производным от духовного сословия [82] . С другой стороны, II Ватиканский собор определяет профиль мирян, исходя из того положения, которое они занимают в секулярном мире: «Се- кулярность есть собственный и особенный признак мирян» [83] . Ив Конгар принимает эту позицию, которая, впрочем, сама возникла в большой мере под его влиянием: «Ситуация мирянства характеризуется именно его секуляр- ностью. Через мирян церковь находится там, где находится мир» [84] . Но и такая характеристика неудовлетворительна. Ведь не только миряне, но и клирики вовлечены в секулярный мир через юридические узы, экономические интересы и политические позиции. Та же вовлеченность — mutatis mutandis* — свойственна и монашеским институтам. Фактор секулярности недостаточно характеризует мирян: весь народ Божий находится в секулярном мире. Третья попытка определить особый профиль мирянства основывается на этимологии. Слово «мирянин» — это перевод латинского слова laicus, которое восходит к греческому laos, что означает «народ». Отсюда один шаг до библейско-богословского понятия «народ Божий» (laos tou tkeou). Но и эта характеристика все же не является адекватной, коль скоро все (миряне, священники и монашествующие) вместе образуют единый «народ Божий». Иногда ученые идут от понятия «народ» другим курсом: к народному богопочитанию. Но хотя последнее и направляется внутренне тем благочестием, которое, благодаря заботе людей о жизни — о здоровье, достатке, защите и т. д., касается широких слоев населения [85] , все же ясно как день, что это благочестие не является типичным для одних лишь мирян.

Наше исследование должно показать, что сфера действительности, названная «мирской духовностью», определяется следующими константами: 1) она находит свой Sitz im Leben** в контексте семьи: муж — жена, дети — родители, семья — родственники, домашние — соседи и т. д.; 2) временнье измерение этого семейного контекста по своему типу генеалогично: оно принимает в расчет поколения, а не периодизацию официального календаря; 3) пространственное измерение обретает свой центр в доме, который, с одной стороны, способствует интимности семейного контекста, а с другой, служит

связующим звеном с общественной жизнью (работа, собственность, социо- религиозная организация, гостеприимство и т. п.); 4) основной материал этой духовности формируется личной биографией.

Какова же наиболее адекватная система обозначений только что обрисованной сферы реальности? Могут рассматриваться несколько обозначений. Райнер Альбертц в своей работе Persdnliche Frommigkeit und offizielle Religion определяет мирскую духовность как сферу реальности следующим образом: «Когда я говорю о личном благочестии, я имею в виду то, что происходит между человеком и Богом в контексте семейной жизни»’3. В обозначении «личное благочестие» выражена наша четвертая константа — личная биография. В обозначении «семейное благочестие» выражена наша первая константа — контекст семьи. Некоторые предпочитают обозначение «духовность повседневности» [86] , в котором выражается наше общение со священным в обыденной жизни. В этом обозначении выступает на первый план наш четвертый пункт — конкретный мир повседневной жизни как основной материал для встречи с Богом. Но тогда отходит на задний план пространственно-временной и соотносительный параметр. В этот момент мы не видим лучшего термина, чем «мирская духовность».

Перспектива клириков

Латинское слово clerus происходит от греческого klems, что означает «жребий» или «наследство». В христианской традиции это слово постепенно приобрело «особое значение домена, который предназначен церкви, — значение религиозной функции» и в конце концов стало означать «группу лиц, на которых эта функция возложена, — клириков» [87] . Весьма важно отдавать себе ясный отчет в этом смещении смысла: в первом случае clerus указывает на некий домен, который принадлежит общине веры, и на те функции, которые эта община выполняет; во втором случае речь идет о людях, посвятивших себя этому домену и его функциям. И мы еще на один шаг удаляемся от первоначального смысла, когда исторически образовавшаяся группа отождествляет себя с этими функциями. Так, жрецы-брахманы, поначалу совершавшие ритуалы жертвоприношений, постепенно отождествили себя с этой функцией и превратились в сословие, которому было обеспечено определенное положение. В этом положении они в конце концов обособились от остальных людей, которых они стали относить к категории низших сословий. Однако первоначально речь шла о некоем религиозном домене (общинное жертвоприношение) и об исполнении некоей функции (совершение обряда жертвоприношения). В нашем определении понятия «клир» (clerus) мы исходим из понятия «общинный домен» и «религиозная функция». В рамках общинного домена можно различать между функциями, направленными внутрь, и функциями, направленными вовне, которые, однако, постоянно смыкаются друг с другом. Так, в Древнем Израиле были священники, отправлявшие культ, мудрецы, которые учили божественной премудрости в школах, и пророки, которые вникали в Божьи замыслы относительно народа и сообщали ему о них. Так что наряду с функционированием, направленным внутрь, существует действие, направленное вовне. Такое действие поразительным образом было присуще раннему христианству с его миссионерским влиянием.

При сравнении домена клира и мирской духовности бросаются в глаза некоторые моменты. (1) Домен клира находит свой Sitz im Leben не в рамках семейных отношений, а в общественном пространстве. (2) Временнье сознание этого домена не генеалогично, а основывается на своей собственной периодизации, которая преимущественно берет в качестве точки отсчета времени дату основания этого домена. (3) Пространственное измерение — не дом, а храм, церковь, синагога, монастырь или дом учения. (4) На первом плане здесь не биография с ее личностной экзистенциальностыо, а духовная роль индивида внутри общины веры.

Какое же обозначение наиболее адекватно для этого домена? Традиционный термин «клирики», или «духовенство», для этой сферы слишком узок. Многие не-клирики не менее энергично посвящают себя домену общины веры: литургии часов, миссионерству (миссионерские конгрегации), апостольству (катехизация, забота о больных), пастырству (пастырские уикенды, добровольная благотворительность) [88] . К этому добавляется и другое частичное совпадение: многие клирики, равно как и монашествующие, воспринимают свое религиозное рвение как безраздельное предание себя Богу [89] . В конечном счете, не кажется адекватным отождествлять домен клира с теми людьми, которые его населяют (королями, священниками, монахами,

пророками, учителями, пастырями, евангелистами, апостолами, основателями институций и реформаторами). Лучше описывать этот домен посредством институционального термина. Мы предпочтем обозначение «школы духовности». Эти школы могут быть крупнее или мельче и охватывать более длинный или более краткий период. Их Sitz im Leben первоначально не в семейных отношениях, а в общественной жизни. Их пространственно-временное измерение поддается периодизации, если, конечно, речь идет о более крупных школах. Основное внимание школы обращено на ученика, который готов допустить изменение хода своей жизни в соответствии с той духовной моделью, которую предлагает ему школа.

Перспектива монашествующих

В первые века христианства христианская духовность проявлялась в рамках перспективы духовности мирян, будучи мотивируема эсхатологическим ожиданием и преображением мучеников. «Именно поэтому говорят о семейной аскезе как о наиболее распространенной форме предмонашеской аскезы» [90] . В III веке на фоне церковной общины стало выделяться особое положение монахов. Этот момент довольно метко охарактеризован в примечательном высказывании: «Монах должен прежде всего избегать женщин и епископов» [91] . В этом высказывании епископ представляет христианскую общину третьего столетия, в рамках которой аскет не мог обеспечить себе никакого положения [92] . «Женщина» указывает на семейную жизнь (вступление в брак, рождение детей, профессия, сообразная общественному порядку, исполнение обычных гражданских обязанностей). «Епископ» и «женщина» указывают на два измерения раннехристианской жизни: церковь и семью. Ради своего призвания монах должен избегать и того, и другого — не из протеста, а из-за того, что ни там, ни там он места себе найти не может. Удаление, уход (anachoresis) монаха пространственно выражает собственную перспективу монашеской жизни: выйти за пределы обычного порядка. Эта сфера, расположенная по ту сторону организованной и организуемой жизни, заселяется мучениками, пустынниками, нищенствующими братьями, отшельниками, юродивыми, сумасшедшими, оппозиционерами и диссидентами. Поражает здесь то, что как раз за пределами институциональных образцов обнаруживаются источники духовности, которые иногда питают целое поколение, так что внутри установленного порядка многие люди могут пить из этих обнаруженных источников. Однако с ходом времени эти источники обрастают правилами и уставами в такой степени, что оказываются заблокированными, и от первоначальной духовности остается лишь едва различимый, окаменелый след. Мы видим, как это происходит в Древнем Израиле. Духовность

Израиля возникла как освободительное движение: лица, оказавшиеся вне государства, рабы, притесняемые крестьяне и пастухи между 1200 и 1000 гг. до н. э. были движимы одним порывом — освободиться от египетского господства. Они чувствовали, что к этому влечет их Дух Сущего [93] , который открылся Моисею как «Я есмь: вот Я!» Около 1000 года до н. э., при царе Давиде, когда это освободительное движение успокоилось, начался процесс институализации, закончившийся в изгнании, когда все началось сызнова. Сходный процесс мы наблюдаем в христианстве. Раннее христианство возникло на периферии иудейской религии и римского государства. Первые столетия были отмечены преследованиями и мученичеством. Начиная с III века мы наблюдаем процесс институционализации. Духовность клириков движется в направлении к центру власти. Монашество удаляется в пустыню.

Если сравнивать третью основную форму духовности с духовностью мирян и школами духовности, то бросаются в глаза следующие моменты: 1) первоначальное монашество находит себе место вне доминирующих образцов, оно реализуется вне [общественного] порядка — не для того, чтобы вне его и остаться, но для того, чтобы из этого положения воздействовать на установленный порядок; 2) невозможно исчислять время этих событий общепринятыми мерами времени: они происходят тогда, когда происходят; если речь идет о радикальных опытах монашества, то они сами служат впоследствии хронологическими ориентирами; 3) пространственное измерение — это измерение пустыни, место «вне», неукорененность; 4) материал происходящего — человеческая личность как то, что находится в распоряжении без остатка.

Каково же адекватное обозначение для этой основной формы духовности? Традиционный термин «монашеское сословие» имеет смысл лишь в том случае, если слово «монах» брать в его первоначальном значении, относя его к мученикам, пустынникам, нищенствующим, бездомным и т. д. Фактически преобладающее большинство монашествующих живет в школах духовности. Да и юридически большинство из них определяется в терминах преданности домену церкви. Чтобы избежать ненужных совпадений, мы выбираем термин «противодвижения»: ведь речь здесь идет о движениях, а не об институтах; эти движения возникают под влиянием контакта с монашеством; в результате этого контакта противодвижения воздействуют как на духовность мирян, так и на школы духовности, которые не остаются незатронутыми этими воздействиями и, как правило, превращают эти противодвижения в школы.

Описание трех основных форм духовности построено так, что внутри каждой основной формы рассматриваются еще десять субформ. Эти субформы содержат примеры из прошлого и настоящего и из разных духовных традиций. Таким образом, наша классификация не является исторической в том

смысле, что мы рассматриваем субформы в рамках схемы следующих друг за другом периодов. У такого исторического построения был бы тот недостаток, что мирская духовность с самого начала оказалась бы обделенной. Мирское благочестие развертывается в иных временных рамках, нежели школы духовности. Что-то похожее верно и для оппозиционных движений: хотя их встроенность в контекст очевидна, их историчность все же диаметрально противоположна временньму сознанию того института, по отношению к которому они находятся в оппозиции [94] .

Глава I Мирская духовность

Введение

Мирская духовность, которая реализуется внутри генеалогического временного промежутка и характеризуется социальностью, имеющей свой пространственный центр в доме и оформляющейся в ходе человеческой жизни.

Человеческое происхождение (Антропогенез) Не только начало жизни — мистерия: мы осуществляем переход от небытия к бытию каждый миг.

«Мой Сильный»

Рождение от Бога

Ход жизни и духовность

Библиография

Воспитание и образование Из поколения в поколение родители и воспитатели озабочены духовным формированием своих детей в надежде, что их личностное ядро достигнет полной зрелости.

Следуй Торе твоих родителей

Воспитание по де ла Саллю

Духовное измерение в образовании Библиография

Внутренняя сторона места обитания Дом разворачивается как внутреннее: здесь жизнь обращается к самой себе, встречаются поколения, расцветает близость и сочетаются внутреннее и внешнее.

Совместная жизнь в шатрах

Дом в городе

Дом как внутреннее Библиография

Духовность супружества Во взаимности раскрывается xns-a-vis любви. В супружестве ищет воплощения предзнаменование Божьей любви.

«Мужчину и женщину сотворил их»

Мистика брака в Каббале

Супружество как диалогическая реальность Библиография

Милость во взаимоотношениях Милость — это душа взаимных отношений. Особенно это чувствуется, когда этим отношениям угрожают несправедливость или все большая общественная изоляция.

Больной как центральная фигура

Милосердный самарянин

Милосердный уход Библиография

Благочестие в контексте смерти и умирания Последние дни жизни, смерть и похороны наводят на размышления и вызывают благоговение. Благоговение в обращении с умершими осуществляется в утешении, даваемом тем, кто кого-то утратил.

Смерть и погребение Сарры

Переход в вечную жизнь

Лицом к лицу со смертью Библиография

1.1 Человеческое происхождение (Антропогенез)

Введение

Зельнер в своей обзорной статье Lay Spirituality справедливо заявляет: «В ходе столетий христианская духовность принимала многие формы. Но есть одна важная форма, которую то и дело упускают из виду и недооценивают, — это духовность мирян» [95] . Такое пренебрежение понятно: сфера мирской духовности, в противоположность школам духовности и противодвижениям, едва задокументирована: форма ее передачи главным образом устная; она не располагает никакими монументальными зданиями (монастырями, соборами) и библиотеками; она не передается последователям, которые бы жили, следуя ее правилам [96] .

Чтобы освоить сферу мирской духовности, изберем три перспективы. Первая перспектива — диахроническая: мы попытаемся рассмотреть мирскую духовность в контексте иудео-христианской духовности. Вторая перспектива — синхроническая: мы попытаемся получить представление о так называемых аборигенных типах духовности. Третья перспектива — систематическая: мы проанализируем двухтомный справочник Dizionario di spiritualita dei laid (1981).

Диахроническая перспектива

Попробуем обрисовать феномен мирской духовности с помощью краткого исторического очерка [97] . В ранний период библейской духовности преобладала мирская духовность. В эпоху царств она была оттеснена официальной религиозностью, чтобы в изгнании вновь стать фактором выживания духовности Израиля. В христианской духовности мы наблюдаем подобное же волнообразное движение. В ранние века преобладала мирская духовность. По мере роста и развития церкви в Римской империи и становления Европы она оттеснялась на задний план. В наше время она вновь выходит на передний план — теперь уже как важный фактор выживания христианской духовности.

Времена патриархов. В своем исследовании Personliche Frommigkeit und offizieUe Religion, упомянутом выше, Райнер Альбертц показывает, как, в контексте семьи, которая в историях патриархов (Быт 12–50) была стабильной формой общества, культивировалось личное (но не индивидуалистическое) благочестие. Эта духовность определялась через такое отношение к Богу, в котором Бог именовался как «мой Сильный»*, то есть через такое отношение, при котором люди к Нему обращались как к Богу, который формирует каждую личность в материнской утробе, дает ей появиться на свет и ведет ее через всю ее жизнь. Это видно из их собственных имен, из их молитв и сказаний. Такой опыт личного отношения к Богу переживался в рамках духовности общины — в рождении и смерти, при наречении имени ребенку и при его отнятии от материнской груди, в воспитании детей и в браке, при освоении новых пастбищ и при уходе с них, в болезнях и опасностях, в собраниях и во взаимопомощи. Эта форма духовности получает свои религиозные понятия из «той сферы опыта, к которой она принадлежит, — из семьи. То, чего отдельный человек ждет от Бога и что он от Него получает, находит свою систему координат в том, что он узнал в годы детства от своих родителей о любви, привязанности и защищенности» [98] .

Времена царей. В период, когда семьи объединялись в родо-племенные союзы, прерванный владычеством Египта и ханаанских городов-государств [99] , и в период Израильского государства при династии Давида [100] мирская духовность была оттеснена на задний план. Стала доминировать официальная религия, которая «проявлялась главным образом в годовых празднованиях (как макрокульт) при крупных святилищах» [101] . Однако мирская духовность «характерным образом продолжала отличаться от ягвистской религии и ее официальных институтов» [102] . Личное отношение к Богу сохранялось в историях, молитвах и именах внутри семейной системы координат.

Изгнание. Когда в результате разрушения Иерусалима (в 587 году до н. э.) великая история официальной религии утратила доверие к себе, «на семейное благочестие это повлияло меньше всего», и это благочестие «приобрело

теперь смысл для народа в целом, далеко выходящий за пределы семьи» [103] . Мы видим, как духовность мирян обеспечила матрицу для выживания в критических условиях плена [104] . «Тексты времен изгнания парадигматически показывают, как личное благочестие может перенимать решающую функцию у официальной религии, когда та претерпевает кризис» [105] .

Послепленный период. В послепленную эпоху мирская духовность продолжала играть важную роль [106] . Мы можем это видеть по второзаконнической духовности. Наряду с уставами, касающимися народа в целом, существуют и предписания для семьи. Они касаются дома, который следует построить и в котором поселится семья; земледельческого хозяйства; семейной жизни; взаимной солидарности; воспитания; плодовитости и рождения детей; болезни и смерти [107] *. Второй Храм также оставляет место для перспективы мирской духовности, как мы можем видеть из собрания «песен восхождения» (Пс 119–133) [108] . Кроме того, в плену получила развитие новая духовная форма: дом учения. Основным принципом дома учения было умение читать. После разрушения Второго Храма именно этот принцип, а также тот факт, что элита потеряла свою инфраструктуру (храм), стали причиной того, что духовность мирян осталась преобладающей формой иудейской духовности.

Первые века христианства. В раннем христианстве преобладала мирская духовность. Иисус и Его первые ученики были мирянами. Мирской элемент усиливался тем фактом, что сами они находились далеко от Храма, «в Галилее языческой». Первые христианские общины, — во всяком случае, в диаспоре, — были небольшими группами, формировавшими домашние общины. Они воспринимали общину верующих как царственное священство (1 Петр 2:9). Все они без различий были причастны к телу Христову (1 Кор) [109] . В христианстве I века господствовало убеждение, что все крещеные образуют церковь: все принимали участие в церковной жизни, занимались богословием и обладали личной харизмой. Народ являлся субъектом литургии. После 313 года миряне выступали в качестве тех людей, которые несли христианство во все слои Римской империи.

Средние века. С начала Средневековья начинает преобладать дихотомия между теми, кто непосредственно связан с Христом и с небом (клирики и монахи), и остальными (миряне), которым позволено пользоваться земными благами: иметь собственность и вступать в брак. Гильберт из Лемерика видит церковь как единую пирамиду, «широкую внизу, где она охватывает плотских и пребывающих в браке, но узкую наверху, где она указывает на узкий путь для монашествующих и посвященных»16. Люди наверху — «духовные» (spirituales), посвятившие себя «духовным вещам» (spiritualia), люди внизу — «плотские» (camales), которые заняты «временными вещами» (temporalia). Миряне необразованны и недуховны, так как вступают в брак. Однако и находящийся в браке может быть более святым, нежели посредственный монах, так что духовный путь указан и мирянам!17 Кроме того, был установлен принцип: через крещение все принадлежат телу Христа. Начиная с XII века, в результате демократизации школьного обучения происходит сдвиг в статусе мирян. Делаются переводы важных текстов на национальные языки. Мистики (Экхарт, Таулер, Сузо, Рюсбрук, братья и сестры из Devotio modema*) выражают свои мысли на национальных языках и дают место чувству и переживанию. «За пределами традиционных монашеских и клерикальных отношений миряне начинают утверждаться в качестве христиан и людей духовных. Это начальные моменты, когда пробуждается и утверждает себя мирское самоощущение»18. Это просыпающееся сознание поддерживается и развитием культуры: урбанизацией, появлением университетов, развитием гуманизма, расцветом торговли и промышленности. Возникают движения мирян, которые должны реформировать монашескую и церковную жизнь изнутри.

Реформация и гуманизм. Благодаря реформаторам мирская духовность вернулась к своей первоначальной сути: все христиане являются священниками. Различие между мирянами, священниками и монахами более не могло себя оправдывать. Во Христе нет никаких различий. Каждый должен служить Богу сообразно своему жизненному положению. Профессия есть призвание** (1 Кор 7:20–21). Новый импульс мирской духовности дает гуманизм, который ставит в центр своего учения человеческое достоинство. Например, Эразм, исходя из идеи фактически интериоризированного*** христианства, интегрировал классический образ человека с образом христианина, всецело обращенного к Богу. Вопреки Тридентскому собору, который акцентировал разницу между мирянами и клириками, упорно продолжали сохраняться основные черты духовности мирян: все крещеные посвящены и призваны к святости; любое жизненное положение предоставляет возможность сообразовываться с волей Бога; брак — позитивная ценность; введение умной (mentale) молитвы; участие в апостолате19.

XIX и XX столетия. В течение последних двух столетий положение мирян фундаментально изменилось, отчасти — в связи с изменившимся положением церкви в мире. В результате процессов индустриализации, урбанизации

Gilbertus Lunicensis, De statu Ecclesiae, PL 159, 997A.

Y. Congar, Laic et laicat, в DSp 9, 1976, 86–87.

Новое благочестие. — Прим. пер.

Ibid., 90.

**

У автора непереводимая игра слон:!НЯЬ&оер is ееп roeping. — Прим. пер. *** То есть переведенного в сферу jMm.'-TIpUM. пер.

и возрастания социальной активности церковь была вытеснена на периферию секуляризирующегося мира. Иерархия принялась оберегать массы своих возлюбленных верующих от опасностей, заблуждений и иллюзий, укрепляя и развивая основы католичества и поощряя новые формы благочестия [110] . В то же время именно и прежде всего миряне взялись за «осовременивание» церкви, основывая разнообразные католические организации: католические школы, католические университеты, католические больницы, католические спортивные союзы и так далее.

II Ватиканский собор. Благодаря II Ватиканскому собору изменилась позиция церкви по отношению к миру. Эту позицию перестали понимать в узком, церковно-политическом смысле, а стали рассматривать ее в более широких, социально-культурных терминах. Кроме того, она стала истолковываться позитивно — как указание на Божье творение и его завершение. Тем самым роль мирян подверглась переоценке: прямая задача мирян — освящение мира: не через уход от него, а через распознавание в нем действия Бога. «Для мирян свойственно и специфично именно их пребывание в миру… Миряне должны согласно своему призванию искать Царства Божьего, ведя мирские дела и устрояя их по Богу» [111] .

Заключение. Оглядываясь назад, мы различаем две основных линии: 1) нет никакого смысла в отмене мирской духовности как чего-то уникального, даже при акцентировании одного и того же основания: крещения или человеческого равенства; 2) уникальный профиль мирской духовности определяется несколькими структурными элементами: специфическими моделями отношений (партнеры в браке, родители — дети, семья, соседи, гости); особым восприятием времени (сознание поколений, ход жизни, рождение, смерть); особым восприятием пространства (дом), которое опосредует связи с близким или дальним окружением (мир, церковь, работа, собственность); в центре — личный жизненный путь конкретного человека.

Синхроническая перспектива

В справочнике World Spirituality пять томов отведено для традиционных типов духовности в Азии, Европе, Африке, Океании и трех Америках (Северной, Центральной и Южной) [112] . Обычно этими формами духовности, имеющими ту же структуру, что и диахронически рассмотренная выше мирская духовность, пренебрегают. Мы ограничимся в нашем исследовании автохтонной духовностью Америки и Африки. Однако этого краткого очерка будет достаточно, чтобы еще немного лучше узнать мирскую духовность как сферу реальности.

Американская традиционная духовность [113] . Предполагают, что туземное население более десяти тысяч лет назад пришло в «Америку» через Берингов пролив. В соответствии с разными экологическими ситуациями (Северный полюс или регион Амазонки, морское побережье или гористая область) развивались культурно-племенные модели. При всем их многообразии мы можем указать на некоторые константы, составляющие их духовность. (1) Племена рассматривали себя как часть творения. Растения, животные и стихии были как бы их родней, с которой они хотели жить в гармонии.

Тем великим текстом, который им следовало освоить, чтобы стать мудрыми, была окружавшая их среда. Чем лучше они могли узнать и понять, как функционируют растения, звери, птицы, времена года, холмы, реки и прочее из окружавшей их среды, тем лучше было для них. Разумеется, лучше всего в практическом отношении, в смысле большей обеспеченности. Но, и это важнее, им было бы лучше и в отношении духовном: они становились более чем едиными с окружающей их средой, более способными к общению со Священными Силами, которые ответственны за мир [114] .

Племя — это организм, являющийся посредником в отношениях людей со средой. Они должны гармонично соответствовать окружающему миру. Когда это так, окружающий мир открывается племени как благотворный и вызывающий трепетное изумление. (3) Между божественной реальностью и племенем имеется инстанция-посредник (например, шаман). Также и моменты инициации (скажем, ритуалы перехода к половой зрелости) могут выполнять такую посредническую роль. Эти моменты посредничества позволяют взглянуть на внутреннюю жизнь племени: проблемы, связанные с охотой и собраниями; все то, что следует предпринимать для защиты от разрушительных сил окружающей среды; воспитание детей; забота о больных; понимание хода жизни; проводы умерших к месту их последнего упокоения.

Африканская духовность [115] . Духовность африканцев, обитающих южнее Сахары, проявляется, как и ее американский эквивалент, в большом многообразии форм. Но и здесь можно указать на некоторые константы. (1) Природная

среда — это божественная реальность: «Луна и звезды, реки и моря, холмы и горы, рыбы и звери, и человеческие существа — все они несут весть о присутствии Бога» [116] . Сила Бога (Отца и Матери) — живая и непосредственно действующая в творении: «Бог есть начало без конца. Все, что есть, происходит от Бога, в Нем обретает свой смысл и завершение» [117] . Эта божественная реальность требует благоговения, но одновременно является источником радости. (2) Жизнь — это высший дар Творца. Дело духовности — принимать, хранить и оберегать этот дар. Поэтому брак и произведение потомства играют в африканской духовности центральную роль. Рождение и смерть окружены тщательно разработанными ритуалами. Ритуалы исцеления направлены на заботу о жизни, когда ей угрожают болезни, дурные влияния и старость.

Актуальное Sitz im Leben — это семейные узы. Рождаясь в семье, человек становится причастным жизненному потоку. В семье он получает имя, которое часто указывает на божественный Источник, получает свой характер; в семье он обретает свое место и свое значение. Он живет совместно с другими членами общины как с братьями и сестрами, в равенстве. Неотъемлемой частью жизни общины являются гостеприимство и социальная справедливость. (4) Генеалогическое сознание: через систему родственных связей человек включается в extended family*. Здесь он получает свое место в ходе поколений. Важную роль в этом играют предки, «живые умершие». Живущие — их наследники, на которых их предки оказывают жизнетворное влияние. Старики заслуживают глубокого уважения, так как они находятся уже близко к предкам. Память о предках имеет огромное духовное значение: ведь предки выполняют роль посредников между Богом и людьми. Эта память обретает форму в устном предании. Опыт и понятия прошлого передаются в пении и музыке, в танце и поэзии, в изречениях и историях, в обрядах и молитвах. В устном предании человек открывает свои истоки и свое предназначение, обретает свое место во времени и пространстве, видит свое окружение и ход собственной жизни, включается в общину, которая передает ему жизнь.

Если, оглядываясь назад, мы посмотрим на эти традиционные типы духовности как на живые свидетельства преимущественно мирской духовности, то сможем различить две взаимосвязанные линии. Для аборигенной духовности имеют значение: 1) опосредованная общиной связь с природной средой, воспринимаемой как божественная; 2) жизнь общины, разворачивающаяся в такой совокупности отношений, которая построена генеалогически и предоставляет каждому равноценное место в последовательной смене поколений; 3) личная жизнь от рождения до смерти, разворачивающаяся в доме и в труде и — посредством любви и заботы — соединенная с жизнью общины.

Систематическая перспектива

Чтобы еще более четко представить себе мирскую духовность как сферу реальности, проанализируем теперь Dizionario di spiritualita dei laid, опубликованный в 1981 году [118] . Этот двухтомный труд содержит 113 словарных статей, в составлении которых участвовало 52 ученых. Изучив эти статьи более внимательно, мы различим следующие важные сферы:

Богословская система координат

Библейская система координат

Церковь

Литургия и таинства

Бог, поиск Бога, грех, благодать, Христос, Христос- Царь, воплощение, Мария, Иосиф, крест, пасхальная тайна, Святой Дух, эсхатология

Библия, завет, декалог, пророчество, «Отче наш», блаженства

церковь, миссия, апостольство, свидетельство, миссия вселенской литургии, таинства, крещение

литургия, таинства, крещение, евхаристия, таинство покаяния, елеопомазание, рукоположение, диаконство, служение священников

Народная религиозность народная религиозность

11. Основные экзистенциальные данности

11. Основные экзистенциальные данности

Сфера духовности

Добродетели и образ поведения

Положение в жизни

Движения

Социо-культурная реальность

духовность, история, духовный организм, обращение, аскеза, духовные упражнения, медитация, искушения, молитва, духовное водительство, харизма, идеал, святость

добродетель, вера, надежда, любовь, праведность, милосердие, дела милосердия, чистота, благоразумие, умеренность, смирение, послушание, крепость, радость

положение в жизни, призвание, монашество, евангельские советы, девственность, мирянство как церковное служение, миряне в истории, миряне в богословии, брак, семья, безбрачие, вдовство

движения и группировки в церкви, третий орден мирян, мирские институты, католическое действие, пересмотр жизни, базовые общины

мир, социальные отношения, политика, экономика, нищета, труд, молитва и работа, досуг, культура, искусство, наука, мода, средства массовой информации, марксизм, гуманизм, человеческий прогресс, секуляризация

личность, диалог, мужчина, женщина, тело, сексуальность, юность, воспитание, образование, старость, совесть, свобода, закон, болезнь, смерть

Просмотрев эти сферы, мы обнаружим, что первые пять из них имеют общий характер и не затрагивают специально сферу мирян и даже сферу духовности.

Отправные библейско-богословские пункты и церковно-сакраментально-литургическое обрамление образуют горизонт интерпретации. Это обрамление (35 словарных статей), которое иногда, хотя бы отчасти, фокусируется на мирянах, не обнаруживает особой сферы духовности мирян. То же самое справедливо и для горизонта истолкования духовности (27 статей), который охватывает здесь общие темы, добродетели, упражнения и образцы поведения. Специфическая сфера мирской духовности возникает в поле зрения лишь начиная с жизненных положений: по сравнению с духовенством и монашеством призвание мирянвыделяется как особенное жизненное положение, которое складывается вокруг брака и семьи (пункт 8), передается через движения мирян (пункт 9), особым образом соотносится с социо-культурной реальностью (пункт 10) и в большой степени затрагивает антропологические основания (пункт 11).

Если мы подробней проанализируем эти данные (при этом оставляя в стороне церковно-богословскую перспективу, в значительной мере доминирующую в Dizionario), то для мирской духовности будут, кажется, важны следующие элементы: 1) мирская духовность характеризуется специфическими моделями отношений (брак, семья); 2) в рамках этих моделей особым образом воплощаются основные экзистенциальные данности (личность, диалог, мужчина, женщина, жизненный путь, воспитание); 3) модели отношений не замкнуты сами на себе, а открыты вовне (мир, принадлежность к группам мирян, социо-культурная реальность). Важное упущение Dizionario— это отсутствие в нем понятия «место» [119] .

Если мы сопоставим друг с другом эти три перспективы, то наметятся следующие структурные элементы мирской духовности: 1) в словаре говорится о специфической «сети» отношений, описываемой такими сферами отношений, как мужчина — женщина, родители — дети, семья — родственники, семья — знакомые и так далее; 2) эти модели отношений реализуются в некоем особом времени, описываемом такими словами, как генеалогия (последовательность поколений) и биография, ход жизни (единое, на сколько бы фаз оно ни разделялось, движение между рождением и смертью); 3) фокусом этих моделей отношений является дом, который, с одной стороны, создает обращенную внутрь интимность, а с другой, — опосредует связи с окружающей средой (работа, собственность, со- цио-религиозная принадлежность, гостеприимство); 4) в центре всего здесь находится человек во всей своей экзистенциальной конкретности.

Эти соображения приводят нас к следующей схеме. Мы начинаем с возникновения человека (1.1) и его воспитания (1.2) и заканчиваем его смертью и погребением (1.6). Между этими конечными пунктами мы рассматриваем место обитания человека, дом (1.3), который не только обеспечивает любовь и интимность (1.4), но и служит в то же время узловым пунктом в сети отношений, которым свойственна взаимная солидарность (1.5). Все эти аспекты касаются жизненного пути личности в ее экзистенциальной конкретности.

Человеческое происхождение (антропогенез)

Человеческое происхождение мы рассмотрим в духовном измерении и в трех перспективах: 1) трудного и опасного процесса рождения, который почти во всех культурах связывается с божественным происхождением; 2) человеческого происхождения как мистического рождения; 3) жизненной энергии, проявляющейся в человеческом бытии.

Божественное происхождение человека. Сотворение человека — один из самых распространенных повествовательных мотивов [120] . Источник этого — в экзистенциальном вопросе: «Кто заботится о моей жизни?» [121] Для повествований, рассказывающих о человеческом происхождении, существенно то, что они указывают на фундаментальный переход, совершаемый каждым человеком; — переход от небытия к бытию [122] . Именно это выражают, когда говорят, что человеческое бытие ни в коем случае не является самоочевидным: происхождение человека выделяется на фоне чего-то опасного, хаотического, затерянного, ничтожного, что во многих рассказах о творении выражается фразой: «Когда еще не было…» [123] .

Мистическое рождение. Мистические традиции культивируют сознание перехода в творении от небытия к бытию. Мистики спускаются в глубины своего небытия, чтобы осознать, как они в каждое мгновение получают свое бытие от творческой силы Бога. Вот что говорит мусульманский мистик Руми: «Мы и наше бытие суть небытие. Ты — Абсолют, являющийся в форме смертности. То, что движет нас, есть твой дар. Все бытие наше есть твое творение» [124] . Тот, кто спускается в небытие, которым он является, осознает этот творческий переход как абсолютный дар, который он каждый миг переживает вновь как данный Богом: «Ты проявляешь красоту Бытия в небытии, после того как Ты заставил небытие страстно полюбить Тебя» [125] . У мистиков человеческое происхождение осознается как происхождение от Бога [126] .

Контакт с источником жизни. В современных духовных центрах тело воспринимается как отправной пункт духовности [127] . Предлагаемые упражнения учат тому, чтобы понимать язык тела: когда мы безмолвны, тело может рассказать, какие энергии нас движут; через движение могут быть высвобождены более глубокие слои нашего тела; посредством определенных форм

выражения мы можем отслеживать торможения и искажения в наших спонтанных проявлениях. Все вместе это называется «работой тела». Эти телесные упражнения имеют двоякую ориентацию: 1) они направлены на то, чтобы привести человека, который ими занимается, в контакт с внутренним миром (более глубокими энергетическими потоками и творческими силами), чтобы он мог свободно дышать, управлять движением жизни в себе самом, уметь открываться для жизни; 2) эти упражнения направлены на то, чтобы интенсивней и более уравновешенно переживалась ежедневная жизнь: отношения с другими, домашняя жизнь, работа, окружающий мир, общество. Как правило, эти упражнения действуют в рамках биографии человека, рассматриваемой как духовное путешествие.

1.1.1. Мой Сильный

В дополнение к повествованиям и молитвам есть собственные имена, позволяющие нам глубже вникнуть в отношение библейской духовности к происхождению человека.

Бог моей матери

В древнейших повествованиях Библии имя ребенку давалось матерью (см. Быт 4:1, 25; 16:11; 21:6–7; 29:30; 35:16–20; 38:1–5). Она препоручала происхождение своего ребенка господству Сильного: от него она приобретала ребенка (Каин*{1)), «мой Сильный» помогал его рождению (Элиэзер*т), отверзал ее чрево (Иифтах*), давал ей родить (МалмЭ*(4)), давал жизнь (Натан*(Ъ)). Мать запечатлевает процесс рождения, нарекая ребенку имя, в котором это человеческое дитя сможет прочесть свои истоки: он создан Богом (Буна*{6)), Бог его формирует (Йецер*т), Бог его производит (Асаэль*{8>), Бог на него воздействует (Эльпаэлъ*{9)). Отмечая своих детей этими собственными именами, мать приводит их в связь с Сильным, который дает им жизнь. Сильный окружает их подобно ауре [128] . Именно поэтому Его и называют «сильным» [129] . Бог дает силу Жизни, Благословение, которое наделяет плодовитостью: «Сильный принес мне семя»*(10> (Быт 4:25); «Приобрела я потомка от Сильного»*(11) (Быт 4:1). Когда бездетная Рахиль хочет ребенка от Иакова, он отвечает: «Разве я замещаю Сильного?»**12*. Сильный отверзает материнскую утробу (Быт 29:31; 30:22), но может и заключить ее (Быт 16:2). Поток поколений — это единое откровение Бога: «Событие семьи как таковое, семейные связи как таковые основаны на действии Бога и через это действие существуют» [130] .

Бог моего отца

Также и отец посвящает свое дитя Богу, вводит его в связь с Ним. Очень часто мы встречаем оборот «Сильный моего отца». Этот оборот означает не только: «Сильный, который есть сила моего отца», но и, прежде всего, «Сильный, которому я посвящен своим отцом». В древней песни Моисея мы читаем:

Моя сила и моя песнь: о Сущий,

Он был моим спасением.

Это — мой Сильный,

Его я прославлю:

Сильный отца моего—

Его я превознесу (Исх 15:2)*.

«Мой Сильный» в этом стихе стоит в параллели к «Сильному отца моего». Это означает: мой отец посвятил меня в такое отношение к своему Сильному, что этот последний стал и моим Сильным.

Бог моей жизни

Мой Сильный интимно вплетен в происхождение моей личности. Поэтому во многих собственных именах выражается личное отношение к Сильному: мой Сильный — помощник (в рождении) (Элиэзер) \ мой Сильный освобождает (изводит из чрева) (Элишуа)\ мой отец знает (Авида); мой отец благ (Ави- тов)\ мой брат поддерживает (Ахисамех). Сильный интимно связан с процессом моего рождения: Он — мой Сильный.

Ты извел меня из чрева,

вложил в меня упование у грудей матери моей.

На Тебя оставлен я от утробы;

от чрева матери моей Ты — мой Сильный [131] (Пс 21:10–11).

Мой Сильный, подобно повивальной бабке, извлекает меня из материнского чрева. Надежно устраивает меня возле материнской груди. Я рождаюсь на Его колени: «Ты — надежда моя, Господи Боже, упование мое от юности моей. На Тебе утверждался я от утробы; Ты извел меня из чрева матери моей; Тебе хвала моя не престанет» [132] (Пс 70:5–6). Мой Сильный, подобно повивальной бабке, выводит меня из чрева матери в незащищенный мир. Отныне Он сам, подобно материнскому чреву, окружает меня.

Моя помощь

Мой Сильный — это моя жизненная сила. Поэтому я зову Его на помощь, когда мою жизнь подрывают разрушительные силы, когда враги разрушают мою защищенность, когда жизненная сила покидает меня.

Помоги мне, Сущий, мой Сильный, избавь меня по милости Твоей (Пс 108:26).

Призри же, склонись ко мне,

Сущий, мой Сильный (Пс 12:4).

Избавь меня от врагов моих, мой Сильный,

дай мне быть сильным против восстающих на меня (Пс 58:2).

Восстань, Сущий,

избавь меня, мой Сильный (Пс 3:8).

В нужде моей я взывал к Сущему, о Сильном моем стенал я (Пс 17:7) [133].

Мой Сильный — это моя защищенность, моя жизненная сила, Он близок мне так же, как мое сердцебиение, как мое дыхание. Мой Сильный становится Источником моей жизни в тот момент, когда я вверяю себя Ему. Поскольку я ищу прибежища в Сильном, Он становится моим Сильным. Поэтому во многих псалмах говорится о доверии.

Бодрствуй над душой моей, ибо я всецело предан Тебе! спаси раба Твоего,

Ты, мой Сильный,

Обретающего в Тебе прибежище! (Пс 85:2) [134]

В этом фрагменте особенно хорошо выражено то взаимодвижение, самая суть которого — «мой Сильный». На одной стороне — молитвы, которые просят Сущего о близости: «Бодрствуй над душой моей… спаси раба Твоего». В них замечательно вплетено движение препоручения себя: «Ибо я всецело предан Тебе… [я] раб Твой». Для «моего Сильного» существенно важно это мое препоручение себя Ему, переживаемое столь глубоко, что оно поет во мне:

Сущий, мой Сильный,

буду благодарить Тебя вовек (Пс 29:13).

Буду благодарить Тебя на лире моей,

Сильный, мой Сильный (Пс 42:4).

Ты — мой Сильный, буду благодарить Тебя, мой Сильный,

буду восхвалять Тебя (Пс 117:28) [135]

Рождение от Бога

Мейстер Экхарт обыгрывает в своих проповедях четыре мотива: отстраненность, рождение от Бога, благородство души и прорыв в божество [136] . Нас прежде всего интересует рождение от Бога.

Отстраненность означает: отстраниться от того, чем ты, по твоему мнению, являешься и обладаешь; отречься от всякого своекорыстия и от всякого вознаграждения; освободиться от всяких уз своего «Я» и от привязанности к сотворенному. Но важнейшее — это отстранение от всяких представлений о Боге. «Поэтому я прошу Бога, чтобы Он освободил меня от “Бога”, ибо мое существенное бытие выше Бога, если Бога понимать как начало сотворенных вещей» [137] . Самое существенное в человеке — «он сам и то, что в нем есть»48, — это действие бытия Бога: «Ты должен познавать Его без образов, непосредственно и без сравнений. Но если мне следует познавать Его таким образом, непосредственно, то я попросту должен стать Им, а Он должен стать мной. Скажу точнее: Бог должен попросту стать мной, а я — Богом, в таком совершенном единстве, что это “он” и это “я” суть одно, что они делаются и пребывают как единое бытие и в этом сущностном бытии вечно делают единое дело» [138] .

Благородство души состоит в том, что она в своей основе не имеет образа. Поэтому она есть Богозачатие. Как солнце в зеркале — это все то же солнце, так и Бог в душе — все тот же Бог [139] . Бог находится в самом основании души наиболее присущим Ему образом: «Нигде Бог не является самим собой так, как в душе» [140] . Это основание души постижимо по ту сторону всякой множественности: «О том, что такое душа в своей основе, никто ничего не знает» [141] . Здесь она так едина и проста, что даже Бог не может заглянуть в нее, не утратив своей троичности.

Прорыв в божество — это окончательное возвращение к Богу-по-ту-сто- рону-Бога, к первоначальному и завершающему единству. Божество — это Бог по ту сторону всяких развертываний в творении и божественной троичности. Здесь божество абсолютно в совершенном единстве и чистоте и покоится в благородстве души. В единстве души и божества Бог и душа соответствуют друг другу: потаенный мрак, неизмеримое море, источник, тихое пристанище вечного отцовства, божество в себе, которое пребывает неведомым и останется таковым, поскольку оно просто есть. Тут Бог и человек рождаются друг в друге.

Рождение от Бога — это процесс осознавания, ведущий к прорыву в божество. Этот процесс начинается с отделения: душа «должна стать ничем» [142] , так что только Бог действует в ней и наконец обнаруживается в ней. Отделение — это прощание с собственной действительностью, для того чтобы войти в действие Бога: рождение сына.

Отец побуждает и принуждает к тому, чтобы мы родились в Сыне и стали тем же, что и Сын. Отец рождает своего Сына и из этого рождения Отец черпает столько великого покоя и радости, что в этом Он растрачивает всю свою природу. Ибо то, что всегда есть у Бога, побуждает Его рождать; Его основа, Его сущность и Его бытие побуждают Его рождать [143] .

Рождение человека происходит в рождении Сына от Отца: мы рождаемся в Сыне и становимся тем же, что и Сын. «Поэтому я говорю, что бытие Отца — в рождении Сына и бытие Сына — в том, что я рождаюсь в Нем и подобно Ему» [144] . Бог проявляется в становлении человеком, так же, как труд плотника проявляется в возникновении дома. Понять это можно лишь тогда, когда увидишь, что творения сами по себе — ничто [145] .

Тот, кто следует за Экхартом в его проповедях, приходит к замечательному парадоксу. Тот, кто хочет достигнуть своего собственного бытия, должен отрешиться от обычных классификаций и моделей. То, что кажется обычным, оказывается отчуждающим; то, что кажется чужим, оказывается обычным. Самое обычное дело, как обнаруживается в мистическом осознании, — это понять процесс своего происхождения и становления (мое рождение, моя жизнь) как становление Бога: дар бытия, которым является Отец в Сыне. Самое чуждое, как обнаруживается в мистическом осознании, — это понять свое происхождение и становление как нечто такое, что совершил ты сам. Понять свое становление как становление Бога во мне — это не то, что я мог бы осуществить сам. Как раз мои действия уводят меня от этого понимания. Сознание, что мои действия — это жом действия, блокирует другое сознание: мое происхождение и становление, моя жизнь и мои действия совершаются в Боге. Наше дело — принять этот совершенный дар бытия, которым является Бог. Наше становление, наша жизнь, наши дела достигают своего собственного основания, когда они познаются как рождение Бога [146] . В этом осознании

отделение функционирует на двух уровнях. С одной стороны, оно состоит в том, чтобы я отрешился от столь близких мне представлений и жизненных моделей: я должен расстаться — в уме, чувствах и действиях — с существованием, обращенным на самого себя, которое заинтересовано в том, чтобы понимать отношение к Богу внешним образом (некогда Бог меня сотворил; я могу работать над Богом; я могу себе представить Бога). С другой стороны, именно это расставание причиняет рану, которая становится органом (шестого) чувства. Брешь в моем сознании пробуждает во мне новое сознание, которое приводит меня к моему собственному существованию — постоянному исхождению из Бога, который является моим становлением.

Это рождение меняет мое сознание времени. Я склонен понимать себя как определяемый календарными датами «ход жизни». Но в отделении этот расклад меня самого на даты и периоды прекращается. Сила Богорождения прекращает мои расчеты и обнаруживает во мне вечность Бога.

Ход ЖИЗНИ И ДУХОВНОСТЬ

Жизнь как ход развития — это мотив, который плодотворно разрабатывался в рамках изучения духовности. Ход жизни рассматривается как поэтапный процесс, отмеченный изменениями: «Каждый этап может приводить нас в соприкосновение с Тайной по-разному. Каждый кризис может быть приглашением иметь дело с Тайной. В каждой перспективе Тайна может проявляться иначе, по-новому» [147] .

Начало

Начало человеческой жизни стоит под знаком выхода из-под защиты материнского чрева в незащищенность. В этом процессе действуют три силы.

Разрыв. Рождаясь, человеческое дитя выбрасывается из безопасности материнского чрева в незащищенность [148] . Перед лицом этой незащищенности ребенок беспомощен. Он может лишь отбиваться в паническом страхе и слепой ярости. Этот опыт разрыва, сопровождаемый чувством ненависти и фрустрацией, способствует установлению различия между «Я» и «другим», что, кажется, и может быть опосредовано лишь опытом чуждости и сопротивления. Этот экзистенциальный ужас отзовется вновь, когда духовный путь потребует отказаться от знакомых образов Бога. Одна из задач духовной жизни — осознать это препятствие.

Нужда. Выброшенный в незащищенность, человек пытается приспособить к своим нуждам то, что его окружает [149] . Хороший пример такой попытки — широко раскрытый рот младенца, с которым ассоциируется близость матери: «Ведь ее осторожная, терпеливая, заботливая, беспокойная, неустанная готовность в отношении крошечного существа соответствует пониманию его затруднений и нужд. Поскольку она находится в комплементарном отношении к этим нуждам, ей удается его успокаивать, удовлетворять, кормить» [150] . Это удовлетворение дает дорефлексивное чувство блаженного взаимопере- хода друг в друга, нерушимой целостности (холизм), безграничного единства [151] . Когда в духовности идет речь о мистическом единстве, погруженности в молитву, совершенной самоотдаче, океанических чувствах, экстазе и тому подобном, эти образы (если они не были осознаны) могут бессознательно доминировать над духовным процессом, что может привести к далеко идущей инфантил изации.

Желание. Отношение «мать — ребенок» развертывается именно в кормлении ребенка матерью. Благодаря ей «нужда» превращается в «желание». Теперь* «другой» может быть явлен ребенку в своем «бытии другим». Из нужды высвобождается присущая желанию динамика любви, благодаря которой я могу позволить другому быть другим. Одна из целей духовной жизни — отделение желания от нужды [152] . Это происходит в молитве. «Так фундаментально верующий постепенно не осознает более ни в чем различия между нуждой в Боге и самим Богом, кроме как в молитве. Молитва того, кто не доходит до чувства, что у него больше нет нужды в Боге, приобретает оттенок грезы» [153] .

Возможности юности

Детская духовность находится под знаком начала: еще столь многое возможно; еще не сформирована прочная система координат, в которой опыт мог бы обрести смысл; по большей части все происходит случайно; нет никакой завершенной целостности; детская духовность открыта влияниям [154] . В этом ее слабость: она может стать добычей злых сил. Но в этом и ее сила: дитя может узнать еще многое, и оно открыто тому, что ему еще не подходит. Эти два аспекта можно увидеть из двух примеров.

Первый взят из книги Риццуто «Рождение живого Бога» [155] .

Бернардина Фишер — 27 лет, замужем, мать троих детей. В придачу к физическим недомоганиям она страдает от депрессий и страхов, которые то и дело подталкивают ее к самоубийству. Она была первым ребенком совсем юной четы. Отец ее исчез при ее рождении, мать преследовала ее упреками.

Она чувствовала себя виноватой и беспомощной. Ее детство и юность были несчастны. Восемнадцати лет она вышла замуж. С этого момента ее жизнь, кажется, превратилась в копию жизни ее матери. Когда она оглядывается на свою жизнь, ее высказывания о родителях и о Боге оказываются параллельными.

Мои родители никогда не слушали меня; я не молюсь, потому что Богу нет до меня никакого дела.

[Мои родители] меня не любили; такую, какая я есть, Бог не может любить, я недостаточно хорошая.

Если б у меня были другие родители; как я была бы счастлива, если бы Бога не было.

Хотела бы я быть такой сильной, как раньше — моя мать; хотела бы я быть такой сильной, как Бог.

Я так сильно желала, чтобы моя мать любила меня; для меня очень важно, чтобы Бог любил меня.

Этот параллелизм между ее отношением к матери и к Богу примечателен. Тут произошел перенос: то, что пережили на различных стадиях своей жизни родители, в том числе в религиозной сфере, передалось их дочери. Это стало определяющим для ее первоначального духовного формирования [156] .

Другой пример — из Бесед с детьми Р. Лейнга [157] . Наташа спрашивает своего отца: «Что это за книга?» Ее отец отвечает: «Это Библия». Дальше разворачивается игра в вопросы и ответы:

Наташа: Что такое Библия?

Отец: Это книга, рассказывающая о Боге и о нас.

Н.: Она рассказывает о Боге?

О.: Да.

Н.: Это рассказы о Боге?

О.: Некоторые люди говорят, что это рассказы о Боге.

И:. Они действительно о Боге?

О.: Я не знаю.

Н.: Ты не прочитаешь мне один из них?

(Отец читает ей первые двадцать два стиха из Книги Бытия.)

Н.: И все это о Боге?

О.: Да.

Н.: На этих страницах — Бог?

(Она листает книгу и произвольно выбирает несколько страниц.)

О.: Да.

Н.: И на этой?

О.: Да.

И:. И на этой?

О.: Да.

Н.: И на этой?

О.: Да.

Н.: Похоже, Бог — на каждой странице.

О.: Ему давали разные имена, но на самом деле у Него не может быть имени; мы не можем назвать Его.

Н.: Знаю. Он — не девочка. (Пауза.) И не мальчик. (Пауза.) А ты не знаешь, Он девочка или мальчик?

О.: Нет.

Н.: Никто Бога не знает, а Он нас знает. И Себя тоже.

О.: Откуда ты это знаешь?

Н.: Я не знаю, откуда я это знаю.

О.: Но ты знаешь это.

Н.\ Да. И никто не может видеть Бога. Но Он может видеть нас и может видеть Себя. Он может быть здесь, в доме. Он может быть снаружи. Он может постучать в дверь. Но Ему надо громко стучать, чтобы мы Его услыхали, не так ли?

О.: Да.

Н.: Нет, мы не слышим, как Бог стучится (онаудрученно вздыхает).

Ему бы надо стучаться в дверь Бога.

О.: И где должна быть эта дверь Бога?

Н.: Откуда же мне знать, где дверь Бога?!

О.: Ты думаешь, Бог против того, чтобы мы вот так болтали о Нем?

Н.: Нет, Он не против. (Пауза.) Может, мы бы могли смотреть сквозь Него, как сквозь твои очки (смеется — серьезно, вопросительно). (Пауза.) Как по-твоему?

О.: Я не знаю. (Пауза.) Смотреть сквозь Него, а Его не видеть… (Задумчиво.)

Н.: Он может видеть Себя. Мы не можем Его видеть. Некоторые боги могут Его видеть. Он может видеть нас.

(Произнося это, она листает Библию.)

За сегодняшний вечер я не смогу заглянуть на каждую страницу, а то я засижусь допоздна и устану. Так что теперь я, пожалуй, пойду, папа.

О.: Ладно, Наташа [158] .

Здесь поражает атмосфера искренности и свободы. Перенос имеет место и тут, но он, кажется, скорее открывает, чем закрывает, скорее приглашает, чем создает препятствие. В параллель к этой атмосфере открытости мы видим непринужденную манеру говорить о Боге, в которой роли неожиданно переворачиваются: отец пару раз говорит «я не знаю», когда речь заходит о Боге, тогда как Наташа говорит, что она что-то «знает». Примечательно ее высказывание: «Никто Бога не знает, а Он нас знает». Мы можем смотреть сквозь Бога, как сквозь очки. В сознании Наташи еще много «игры» по отношению к Богу: возможности еще велики. Но все пока несовершенно, целое еще не выкристаллизовалось.

Созревание

Постепенно жизнь юного существа дорастает до более или менее прочно установленных моделей работы, отношений, обязательств, верности, принципов. Это структурирование — результат внешней необходимости и выбора решений, но часто и результат многократного повторения. Оно есть комбинация взаимодействующих факторов. Важнейшие решения касаются работы, семейной жизни, отношений дружбы и любви, местожительства, проведения досуга, религии, политики и общественной жизни [159] . Важный стабилизатор — ответственность66. Принятие решений требует следования им, начатая работа должна быть доведена до конца. Все находится пока в развитии и требует нашего внимания. «Этот этап составляет ту часть нашего жизненного пути, когда мы еще не способны сами выбирать сферы нашей ответственности, но ответственность сама нас выбирает» [160] .

В пути созревания есть два важных духовных момента. Первый — это возникновение внутреннего мира. Вначале в этом внутреннем пространстве неуютно, так как оно усиливает чувство отчужденности, которое иногда может неожиданно завладевать нами. И все же связь с внутренним миром является жизненно важной, поскольку иначе наше созревание заключалось бы лишь в стабилизации развившихся моделей. Наша духовность должна быть связана именно с этим внутренним продвижением [161] . Этим создается напряженность.

Напряженность эта неизбежна и принадлежит к «фундаментальной материи» духовности. Она не может и не должна разряжаться в пользу одного из своих полюсов. Сообразование с путем, намеченным извне, — препятствие для импульса к подлинному развитию личности и для роста ее собственной жизненной устремленности. Сообразование же исключительно с путем внутренним отчуждает от конкретной действительности и, тем самым, от «сопротивления», при котором пробуждается всякое личностное сознание [162] .

Второй духовный момент состоит в том, что через развитие своей жизни становится уловимым что-то от Тайны. «Духовность пытается смотреть на жизненную реальность, в которую мы вовлечены, таким образом, чтобы она была чем-то большим, нежели просто инструментом, посредством которого мы самоутверждаемся и подчиняем себе жизнь» [163] . Необходимость и решения, рутинный распорядок и случайности, люди и вещи, вверенные нашей заботе, суть воплощения формы нашей жизни, но через это они раскрывают большее, некую таинственную «другую сторону» [164] .

Оборотная сторона созревания

Юность и ее расцвет имеют свою оборотную сторону, которая в ходе жизни проявляется в многообразном опыте: в спаде жизненной энергии, в столкновении с ограничениями, в ощущении рутинности и подавленности, в пробуждении чувства жизни как целого, в осознании относительности, в познании односторонности развития собственной личности, действий и отношений, в стремлении дорожить минутами размышления, во все большей значимости вопроса о смысле своей жизни. Важной движущей силой этого переворота оказывается смерть, которая начинает отбрасывать свои тени, скрытые в многообразном опыте познания конечности и пробуждающемся при этом понимании жизни как целого, как конечной целостности [165] .

Таким образом, личность, достигнув среднего возраста, вынуждена как сознательно, так и бессознательно реагировать на острое чувство собственной смертности. Имеет ли место непосредственное столкновение со смертностью, и ведет ли оно к новым уровням восприятия и оценки, или смертность скрыта за механизмами бегства и ими отрицается, к поворотному моменту среднего возраста она становится центральной данностью в организации личности. Мы начинаем уже измерять время своей жизни более в отношении к ее концу, нежели к ее началу [166] .

На первый взгляд кажется, будто указанный переворот следует истолковывать как нечто негативное. Ведь юность и взросление начинают, в конце концов, обнаруживать свои границы: меньше силы, меньше быстроты, меньше жизненности, меньше красоты, меньше энергии. К тому же эта оборотная сторона проявляется не как возможность — основное настроение юности, — но как факт. Однако при ближайшем рассмотрении эти более острые углы жизненного поворота [167] оказываются возможностями для духовного роста [168] . Эту амбивалентность мы продумаем с помощью нескольких существенных тем.

Самоопределение. Конечность проявляется в вопросах, касающихся личностного развития: являлись ли правильными мои жизненные решения? Действительно ли я тот, кем я стал? Моя самотождественность ставится под вопрос. «Я», которое мы определили как уникальное, поколеблено [169] . Как показывают примеры из восточной и западной духовности, этот удар по моей само- тождественности предоставляет возможность самоиспытания. Люди уходят в одиночество, размышляют о своем предназначении, пытаются впустить смерть в свою жизнь. Они больше не выводят свою идентичность из социальных связей, но ищут ее в конфронтации с Бесконечным. «Конфронтация

с конечностью, которая требуется во время этого перехода, может дать индивиду повод для созерцательного опыта, который укрепил бы физическую и духовную целостность личности» [170] .

Способ действий. Оборотная сторона деятельности проявляется в разных обличиях: в утрате позиции, в утрате смысла, в неспособности действовать, в ощущении, что не поспеваешь за событиями. Духовность среднего возраста преобразует наши позиции в соответствии с вовлеченностью в мирские дела. «В то время как внешне жизненная позиция может оставаться неизменной, может, однако, произойти глубокий сдвиг во внутренних целях и внешних позициях» [171] . Способ действий становится более созерцательным, более непринужденным, менее властным, более свободным внутренне, но и полным сочувствия: «Новая обращенность к внутреннему, поиск глубины лицом к лицу с собственной конечностью и на фоне надломленности человеческого сообщества ведут к ненасильственному обращению с природой и людьми» [172] .

Модели отношений. Как правило, центром, из которого строятся наши отношения, являемся мы сами. Обратная сторона наших отношений — это духовная перспектива: «Другой есть нечто большее, нежели образ, который в нас сложился о нем. Мы смотрим на другого как на независимую личность со своей индивидуальной, другой, чем у нас, историей и со своими, полученными в прошлом ранами, которые могли его привести к поведению, ранящему других. Это признание и это понимание рождают благодать прощения и новое примирение с “врагами”» [173] . Примирение — это, как правило, не только примирение между людьми, но в то же время интеграция аспектов нашей личности, которые до этого момента мы отталкивали как непримиримые с нами.

Время. Оборотная сторона жизни проявляется как конечность. Мы уже не можем беззаботно смотреть на простирающееся перед нами море времени. Постепенно, однако, измерение будущего, которое до сих пор казалось абсолютным, может становиться все более относительным. Может открыться память. Для Августина его Исповедь была погружением в память — погружением в поисках его отношения к Богу, чтобы обнаружить, что с самого начала Бог пребывал в отношении к нему, которого он не осознавал. Обратная сторона опыта познания времени, прежде всего, открывает доступ к настоящему: «Сознание, что время нашей жизни ограничено, может вести к мудрости и удивлению, которые происходят из открытости данного момента для благодати» [174] .

Конец

Неизбежно то, что вся наша жизнь как целое по мере процесса старения начинает обнаруживать моменты полного упадка, которые, вместе взятые, смещают стрелку весов в сторону смерти. Важнейшие моменты упадка: снижение сенсорной и двигательной силы, ослабление органов, потеря жизненной энергии, ухудшение памяти и умственных способностей, утрата друга жизни, неспособность выполнять какую-либо осмысленную работу, утрата близкого окружения, утрата социальных контактов. «Для многих людей старость — это время многих утрат и регрессов, глубоко расшатывающих фундаментальный образ личности. Это прежде всего верно относительно “культуры выбрасывания”, следуя которой, мы избавляемся от всего, что устарело, как от уже немодного или бесполезного. Утраты могут быть в основном внешними, но они проникают внутрь и расшатывают образ личности» [175] . Духовным вопросом становится: в чем может человеческая жизнь обрести свою ценность, когда ее качество убывает?

Достоинство. Последний вызов — это видеть, как кто-то больше не в состоянии вырабатывать определенные ценности. В лучшем случае он сам еще остается ценностью. Ключевым духовным понятием становится достоинство, которое выше всякого вырабатывания ценностей. Когда прекращаются рост и развитие личности и убывает качество жизни, единственная опора — это наше человеческое достоинство, точнее, абсолютное достоинство личности, ценность, которая не зависит ни от каких качеств или оцениваний.

В глазах Бога. Когда процесс старения сопровождается утратой памяти и умственных сил, человек становится пассивным и зависимым. Он более не способен наделять ценностью собственное существование. Такие слова, как «мудрость» и «взрослость», на фоне этой блекнущей реальности звучат впустую. Даже наша человечность может утратить смысл перед лицом реальности: все, что мы считали человеческим, может исчезнуть. В такой момент лишь безусловно добрый взгляд Бога оказывается достаточно стойким и сильным для того, чтобы продолжать видеть в нас человеческое достоинство.

За пределами конца? Утрата того, что дает жизни ценность и качество, неизменно вызывает вопрос: это — конец? Разные духовные традиции отвечают на этот вопрос по-разному. Некоторые видят растворение себя «в энергиях универсума как осуществление естественного цикла жизни и смерти, в котором каждый из нас рождается» [176] . Другие смотрят на свое «личное будущее как на процесс перерождений, направленный к более просветленному сознанию и к более совершенной земной жизни» [177] . Еще другие смотрят на свою смертность через призму «продолжения своих трудов или своего

продолжения в потомстве» [178] . Иные надеются быть принятыми в будущее Бога — в Божье Царство, которое «хотя и частично уже присутствует в верующих и в мире, все же должно еще достигнуть своего совершенства» [179] . Как бы мы ни представляли себе то, что будет потом, речь всегда идет о процессах, в которых определения личности распадаются, а новые определения находятся за пределами нашего доступа.

Библиография

Aging, Spirituality, and Religion. A Handbook, eds. M. Kimble, S. McFadden et al., Minneapolis (Minnesota), 1995.

Andriessen H., Spiritualiteit en levensloop, Averbode — Apeldoorn, 1984.

Bell L., Discovery of Grace. The Birth of God in the Soul, Bury St. Edmund, 1995.

Bianchi E., Aging as a SpiritualJourney, New York, 1989.

Brumet R., Finding Yourself in Transition. Using Life’s Changes for Spiritual Awakening, Unity Village (Missouri), 1995.

ConnJ., Spirituality and Personal Maturity, New York, 1989.

Dulin R., A Crown of Glory. A Biblical View of Aging, New York, 1988.

Fischer K., Reclaiming the Connections. A Contemporary Spirituality, Kansas City (Missouri), 1990.

Fischer K., Winter Grace. Spirituality for the Later Years, New York, 1985.

Groeschel В., Spiritual Passages. The Psychology of Spiritual Development, New York, 1983. Grof C. & Grof S., The Stormy Search for the Self, A Guide to Personal Growth through Transformational Crisis, Los Angeles, 1990.

Hamilton М., Turning Points. Moments of Grace, Steps toward Wholeness, Valley Forge (Pennsylvania), 1997.

Hope М., Towards Evening. Reflections on Aging, Illness, and the Soul’s Union with God, Brewster (Massachusetts), 1997.

Koenig H., Aging and God. Spiritual Pathways to Mental Health in Midlife and Later Years, N ew York, 1994.

Maturity and the Quest for Spiritual Meaning. Symposium on Maturity, Spirituality, and Theological Reconstruction, ed. C. Kao, Lanham (Maryland), 1988.

Moseley R., Becoming a Self Before God. Critical Transformations, Nashville, 1991.

Munger R., Leading from the Heart. Lifetime Reflections on Spiritual Development, Downers Grove (Illinois), 1995.

Shelton C., Adolescent Spirituality, New York, 1989.

Spiritual Emergency. When Personal Transformation Becomes a Crisis, ed. C. Grof & S. Grof, Los Angeles, 1989.

Spiritual Maturity in the Later Years, ed. J. Seeber, New York, 1990.

1.2 Воспитание и образование

Чтобы сориентироваться в сфере духовности воспитания, рассмотрим вкратце некоторые примеры этой духовности.

Духовность выживания. Семейные рассказы полукочевых общин, как они переданы в Книге Бытия, выдержаны в двух основных жанрах: путевого отчета (itinerarium) и родословной (генеалогии) [180] . Родословные рассказывают о том, как передавалась жизнь от поколения к поколению, вопреки причинявшим ущерб перемещениям. Центральной здесь была забота родителей о том, чтобы дети их могли выжить. Духовность воспитания была духовностью выживания. Так обстояло дело, пока полукочевая жизнь не сменилась на оседлую жизнь земледельцев. Кто послушает притчи, которые передавались главным образом внутри семейных общин [181] , того поразит глубокая забота, которую родители воспитывали в детях, — чтобы те строили дом и не разрушали его ссорами, прелюбодеяниями и ленью. Позднее мы еще вернемся к этой духовности выживания.

Дом учения. В еврейском понимании веры ответственность за воспитание детей возлагалась на родителей: «Каковы обязанности отца по отношению к сыну? Он обязан совершить над ним обрезание, принести искупительную жертву, обучить его Торе, научить ремеслу и женить» [182] . С середины II века обучение Торе брали на себя местные общины: «Когда ты видишь истребленные в Израиле города, знай, что они не платили учителям начальной и высших школ» [183] . Еврейское воспитание по своей сути было направлено на то, чтобы из ребенка сделать ученика — того, кто полностью проникся Торой (буквально: «претворился в Тору». — Прим. пер.) [184] . Все воспитание было направлено на интериоризацию письменной и устной Торы: «В пять лет приступают к изучению Книги, в десять — к изучению Мишны, в тринадцать подчиняются заповедям, в пятнадцать молодой человек приступает к изучению Талмуда, в восемнадцать он должен жениться, а в двадцать он должен присмотреть себе профессию» [185] .

Воспитай атлета для Христа. Начиная с III века до н. э. в эллинистической культуре развилась форма народного развлечения, в которой богатые, чтобы упрочить свой социальный авторитет, полагали, что они обязаны поддерживать индустрию развлечений. Они тратили целые состояния на театры,

в которых устраивались всевозможные игровые зрелища перед неистовыми толпами, битком переполнявшими трибуны. В IV веке н. э. эта культура все еще вполне процветала. В этом контексте Иоанн Златоуст пишет трактат О тщеславии и о воспитании детей [186] . «Тщеславие» — это пожирающая деньги театральная культура, отчуждающая человека от себя самого, сводящая его к одежде, еде и питью, показным проявлениям, физической культуре и спортивной мании. Этому тщеславию Златоуст противопоставляет такое воспитание, которое делает детей атлетами Христа: «Воспитай атлета для Христа и научи его, даже полностью оставаясь в миру, почитать Бога от самой своей юности» [187] . Дальше Златоуст конкретизирует это богопочитание, применяя его к прическе и одежде, к семейным отношениям, к религиозному формированию и к молитве, к уличным опасностям, к браку и к житейской ориентации. Суть в том, чтобы душа уподобилась мягкому воску, прекрасному жемчугу, картине или статуе [188] , но, больше всего, — городу и его жителям [189] . Речь идет о том, что родители должны воспитывать детей для Бога: «Подобно скульпторам, вы должны все свое время посвящать этому искусству и изготавливать для Бога эти чудесные статуи. Убирайте все лишнее и добавляйте то, чего недостает. Наблюдайте за ними каждый день со вниманием» [190] .

Devotio modema. Братья и сестры из Devotio modema помещали обучение и образование в более широкий контекст духовного обновления церкви [191] . Согласно Дирку ван Херксену, это обновление должно начаться среди молодежи: «Восстановление церкви и ее культуры должно начаться среди маленьких детей» [192] . Духовное обновление среди учащейся молодежи было тесно связано с наследием книжной учености. Так, 1еерт Гроте доверил ученикам из Девентера, посещавшим монастырскую школу, переписывание книг. Это соединялось с духовными беседами, которые должны были помогать ученикам в углублении духовной жизни. С молодежью, посещавшей школы, регулярно проводились беседы о Библии (collatio). Кроме того, учеников учили практиковать rapiarium* и предлагали им духовное руководство. Педагогическую духовность devotio modema, которая приобрела большое влияние в Европе [193] , кратко резюмировал Иоганнес Буш, о котором ректор Ян Целе свидетельствовал, что он, «хотя и энергично посвятил себя задаче продвинуть своих учеников в грамматике, логике, этике и философии, не менее, а то и более, заботился о том, чтобы они постепенно продвигались и в Священном Писании, в добрых нравах, в святом и христианском образе жизни, в любви, познании и страхеБожьем» [194] .

Образовательные ордена и конгрегации после Тридентского собора. Тридентский собор определил религиозное невежество как одну из причин упадка церкви. Воспитание и образование молодежи рассматривались как важный шаг на пути реформы. Часто шла речь об ограниченных проектах для неполноценных молодых людей. Эти проекты осуществлялись мирянами и впоследствии включались в религиозные институции. В соответствии с посттридентской реформой, центральную задачу видели в евангелизации — катехетическом наставлении в христианской доктрине и христианской жизни. Лишь впоследствии светское образование сделалось более важным и даже заняло первое место. Возникнув в XVI веке в Италии, катехетическое движение в XVII и XVIII веках распространилось во Франции. В XIX веке мы видим его расцвет в Нидерландах. Ввиду несметного числа конгрегаций, которые посвящали себя воспитанию молодежи в приходах или в диоцезах, у нас пока нет возможности составить глобальное представление об этой исключительно мирян- ской харизме [195] .

Просвещенный человек. В новой педагогике, поддерживаемой философским идеализмом [196] , автономно мыслящий и дейс твующий человек рассматривается как высшая цель. Этот идеал формулируется в разных выражениях: «сильная и уверенная в себе личность», «сильный телом и духом», «свободный и самостоятельный», «спонтанный и творческий», «способный постоять за себя» и «независимый от других» [197] . Этот идеал образования подвергался критике с разных позиций.

Диалогическая критика была впервые высказана Бубером на III Международной педагогической конференции (1925) в Гейдельберге. Цель воспитания — не развитие в ребенке свободы, но подлинная встреча с ребенком. В этой встрече воспитатели распознают, где находится ребенок и что для него возможно. Они представляют личностный способ обращения с реальностью и ведут ребенка к личному и взаимному соучастию в реальности [198] . Диалогическое воспитание учит быть внимательным по отношению к каждой ситуации,

распознает и формирует присутствующие в ней ценности [199] . Диалогическая педагогика получила широкое признание [200] , в том числе и в сфере духовности [201] .

Персоналистическое направление, называемое также гуманитарной педагогикой, возникло в Германии около 1900 года. Оно отличается от просвещенной педагогики в трех пунктах: 1) достоинство личности состоит не в определенных ее свойствах, но в уникальности самой личности [202] ; 2) уникальная личность существует в отношении к другим, за которых она несет ответственность [203] ; 3) личность открыта для отношений с Богом, Который гарантирует ее абсолютную ценность, она — образ Бога [204] .

Холистическое воспитание хочет быть всеобъемлющим. Оно не ограничивается интеллектуальным образованием и тренировкой воли, но обращено также и к вере, к передаче ценностей, к личной истории ребенка, к аффективным и эстетическим аспектам и к бессознательной стороне субъекта [205] . Оно хочет привести различные аспекты ребенка к некоему внутреннему единству. Так, например, Фрёбель на все, включая людей, смотрел как на проникнутое божественным Единством, неким трансперсональным сознанием, которое переступает границы «Я»-сознания [206] . В то время как одни эксперты резко критикуют холистическое воспитание [207] , другие сами являются его особенно горячими приверженцами [208] .

После этого краткого обзора данной области мы, с помощью примера, обдумаем глубже три конкретные формы духовности воспитания и образования.

Следуй Торе твоих родителей

Кто прислушается к сотням пословиц, на которых воспитывались дети в Древнем Израиле, тот познакомится с важнейшими проблемными сферами, в которые простая семья посвящала новое поколение. Больше всего пословиц, связанных с экономической сферой (они составляют примерно третью часть пословиц). Дети должны были учиться тому, как заботиться о своем доме (Притч 11:29; 12:7 и т. д.), о своих полях (Притч 12:11; 13:24 и т. д.), о скоте (Притч 12:10; 14:4; 27:23–27) и о работниках (Притч 29:19–21). «Дом» разрушается ленью (Притч 6:6-11; 10:4–5; 26:13–16 и т. д.), склонностью к пьянству (Притч 20:1; 23:20–21 и т. д.), унынием (Притч 12:25; 13:12, 19 и т. д.) и ложью (Притч 14:5, 25; 17:7, 15, 23 и т. д.).

Вторая проблемная сфера касается отношений с соседями и родней (также примерно треть пословиц): не должно быть клеветы и злословия (Притч 11:13; 18:8; 20:19 и т. д.), высокомерия и насмешки (Притч 6:17; 14:20–21), гнева или запугивания (Притч 11:15; 15:18, 28 и т. д.). Особенно следует, как чумы, избегать ссор: «Начало ссоры — как прорыв воды; оставь ссору прежде, нежели разгорелась она» (Притч 17:14, см. также 6:12–15; 10:12–14 и т. д.).

Третья сфера касается брачных отношений (почти 20 процентов). Крепкая связь с женой твоей юности — фундамент дома: «Дом и имение — наследство от родителей, а разумная жена — от Сущего» (Притч 19:14) [209]. Жена — основание дома (ср. также Притч 11:16, 22; 12:4; 18:22; 30:16,19 и т. д.). Основание дома разрушается прелюбодеянием (Притч 2:18; 6:26; 7:24–27). «Человек, любящий мудрость, радует отца своего; а кто знается с блудницами, тот расточает имение» (Притч 29:3).

Последняя сфера касается гражданских обязанностей (более 10 процентов пословиц). Молодые люди должны думать о благополучии города и страны. У городских ворот перед лицом судебной власти они должны вести себя, как подобает: быть верными свидетелями (Притч 14:5, 25; 17:15, 23 и т. д.); ручаться за слабых; не лжесвидетельствовать (Притч 6:19) и не позволять себя шантажировать (Притч 11:15; 17:18; 20:16 и т. д.). Они должны держаться подальше от криминала: от краж (Притч 29:24), от преступных нападений (Притч 1:10–19; 4:14–19 и т. д.).

Как же выглядит духовность воспитания в контексте обрисованных выше четырех сфер жизни?

Диалог между поколениями

Родители пытаются привить своим подрастающим детям те ценности и взгляды, которые считают жизненно важными. Более 380 пословиц демонстрируют прямое влияние воли родителей (и учителей) на волю детей.

Слушай, сын мой, наставление отца твоего и не отвергай завета матери твоей (Притч 1:8).

Слушай, сын мой, и прими слова мои, — и умножатся тебе лета жизни (Притч 4:10).

Сын мой! внимай мудрости моей, и приклони ухо твое к разуму моему (Притч 5:1).

Таким образом, сквозь всю Книгу Притчей нанизываются друг за другом сотни воззваний, вопрошаний, приглашений, предостережений, увещеваний, заповедей, запретов, обоснований и рекомендаций [210] . Этот увещевательный язык поддерживается генеалогической озабоченностью [211] . Родители с тараются сделать своих детей сильными перед лицом будущего, чтобы дети умели выживать. Эта генеалогическая озабоченность относительно независима от исторической ситуации. Идет ли речь о полукочевых общинах, семьях, живущих земледелием, семьях, находящихся в изгнании или в диаспоре, всегда именно родители (или учителя, которые их замещают) прилагают усилия, чтобы привить своим детям взгляды и ценности, которые позволят им выстоять.

Формы обучения

Передавая детям свою жизненную ориентацию, родители и учителя применяли многообразный арсенал дидактических средств, направленных на то, чтобы сформировать юную личность внутренне.

Притча}16. В случае притчи речь идет о двух опытных данностях, которые поставлены друг рядом с другом и истолковываются в противоположности друг другу. От ученика требуют, чтобы он выявлял черты сходства и различия. Так, ссора между соседями истолковывается как пожирающий огонь (Притч 26:20) и как постоянно протекающая крыша (Притч 27:15). Внимательно вглядываясь в одну и ту же проблемную ситуацию с разных сторон, ученик глубже проникает в ее суть. Так, докучающий глупец, цитирующий пословицу, то вызывает образ хромоногого калеки (Притч 26:7), то — пьяного, который хватается рукой за колючий терн (Притч 26:9). Учение происходит в самом ученике, который колеблется между двумя опытными данностями, переходя от одной к другой. Это прежде всего важно для различения двух путей: пути к жизни и пути к смерти. Постоянно противопоставляя и сравнивая обе перспективы (расцвет и увядание, жизнь в доме и утрата корней, мирное существование и уничтожение, безопасность и крах, источник и пустыня), в конце концов ученик глубоко осознает одну-един- ственную возможность выжить: путь мудрости, ведущий к жизни (Притч 3:2, 16–22; 4:10, 13, 20 и т. д.).

Загадка [212] . Родители и наставники пытались пробудить в своих питомцах исследовательскую позицию. С этой целью они постоянно задавали им вопросы (Притч 30:4)12°. Вопросы, предельно обостряющие ищущий разум, — это загадки.

У кого вой? у кого стон? у кого ссоры? у кого горе? у кого раны без причины? у кого багровые глаза? (Притч 23:29).

Искусство состоит в том, чтобы этими вопросами отследить си туацию, которая вызывает плач и сетование, ведет к ссорам и несчастьям и заканчивается синяками и мутными глазами. Вот ответ на эту загадку: «У тех, которые долго сидят за вином, которые приходят отыскивать [вина] приправленного» (Притч 23:30). Загадки пробуждают в учениках исследовательскую позицию (Притч 1:6, Пс 77:3, Прем 8:8, Сир 39:2–3), необходимую для того, чтобы открыть мудрость, сокрытую в мире опыта (см. Иов 28).

Автобиография131. Родитель или воспитатель многократно рассказывает от первого лица о своем личном опыте: «Ибо и я был сын у отца моего, нежно любимый и единственный у матери моей, и он учил меня и говорил мне: да удержит сердце твое слова мои; храни заповеди мои, и живи» (Притч 4:3–4). Рассказ о себе продолжается (до стиха 11), но смысл его ясен: ребенка убеждают идентифицироваться с процессом учения его родителей. Когда-то и они были детьми; когда-то их тоже учили; чтобы выжить, им приходилось усваивать мировоззрение своих родителей. Другой родитель или воспитатель пишет: «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба» (Пс 36:25). Наставник старается убедить юное существо принять его взгляд на жизнь: праведность ведет к богатой и социально счастливой жизни.

Наглядный язык [213] . Чтобы привлечь молодежь к правильной позиции, применяются риторические техники, обращенные к воображению: назидательные стихи и басни, аллегории и метафоры. Например: «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым. Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя; но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою» (Притч 6:6–8). Муравей представлен как противоположность лентяю: он все хорошо организует и сообразуется с предстоящими нуждами. Глупец же подобен коню, у которого, хотя он и великолепно украшен уздой и поводьями, все же нет внутренней ориентации (Пс 31:8–9). Самый значительный образ — это премудрость в виде прекрасной дамы, с которой юноша может строить отношение любви [214] . Ей противопоставлена блудница Глупость, которая ведет глупца прямо к погибели.

Трепетное уважение к благу

Главная ценность в воспитании молодежи — это благо (то, что добродетельно, приятно, доставляет удовольствие), которое заключается в надежном

жилье (Притч 1:33; 2:7–9, 21; 3:23–26), в преуспеянии (Притч 3:13–18; 8:18, 21 и т. д.) и в мире (Притч 3:17) [215] . Благо — это сама жизнь (Притч 3:2, 16, 22; 4:10, 13, 20 и т. д.) [216] , цветущее дерево у источника, приносящее обильные плоды (Притч 3:18; 11:30; 15:4, 24). Благо служит закваской для всего: для правильной речи, для своевременного молчания, для истинного свидетельства, для благоразумия, для добросовестного труда, для дружеских отношений с ближним, для любви к жене и к детям.

Атмосфера блага создается, когда становишься отзывчивым (Пс 33:9) и почтительным: послушный и тактичный подход к Божьему творению; никакого злословия, лжи или соучастия в неправедности; содействие добру; стремление к миру и взаимному уважению (Пс 33:12–15). Отзывчивость и почтительность вместе формируют «благоговейный страх», который является началом мудрости. Эту идею наставники возвещают всеми возможными способами (Притч 1:7; 4:7; 8:22; 9:10) [217] .

Благоговение перед Сущим

Сущий — это сама душа блага и его ваятель. Если юное существо благоговеет перед благом, то оно благоговеет перед самим Сущим (Пс 33:9-15). Благоговение учит человека воспринимать жизнь как благо, даруемое Сущим свыше: «Познание мира всегда было для Израиля и богопознанием, а богопознание было для него познанием мира» [218] , учителя не знали никакой иной реальности, «кроме той, над которой господствует Яхве» [219] . Сущий — это центр творения, источник блага, отец мудрости, душа дома, начало плодоношения, даритель друга жизни, арбитр в споре, помощь на суде. Благоговение* вводит нас в вызывающую трепет реальность Сущего (Притч 14:27; 15:33; 22:4, Екк 3:14) [220] .

Воспитание по де ла Саллю

Жан-Батист де ла Салль родился в 1651 году в Реймсе [221] . После изучения богословия он столкнулся с проблемами воспитания и образования. Он основал приходскую школу для бедняков Реймса. Как правило, преподаватели мелких начальных школ были недостаточно образованными, да и не могли полностью посвятить себя своей работе. Поэтому де ла Салль этап за этапом, с 1679 до 1687 года, создавал общину учителей — «братья христианских школ».

Когда де ла Салль умер в 1719 году, существовало 25 общин, работавших примерно в 50 школах. После 1830 года общины де ла Салля распространились по всему миру.

Образование для детей бедняков

Братья христианских школ поставили себе целью обеспечить христианское воспитание для детей из рабочего класса и бедняков: «Вы должны заботиться именно о бедняках» [222] . Чтобы сделать школы доступными для бесправных слоев населения, по мнению де ла Салля, необходимо было обеспечить бесплатное образование. Кроме того, братья должны были солидаризироваться с бедными: «Во всякое время вы — с бедными» [223] . Именно таким образом братья послушно следуют евангельскому призыву бросить все, чтобы последовать за Христом [224] . Как и бедняки, они смотрят на себя как на неимущих. Община и нищета совпадают: «У братьев не должно быть никакой собственности, в любом доме все должно принадлежать общине, даже облачения и другие потребные братьям вещи» [225] .

Христианское образование

Главная цель — обеспечить ученикам хорошую жизнь. Это включает три аспекта:

Элементарное обучение, предметы — чтение, письмо и счет. Для де ла Салля эти основные предметы имели большое значение, поскольку задача школы — «сделать учеников способными найти себе работу, когда их родители сочтут, что те уже созрели для этого» [226] . Для того, чтобы содержательно и методологически реформировать систему образования, де ла Салль последовательно ее совершенствовал, всегда заботясь о благополучии учеников136.

Педагогический аспект, обучая детей, брат должен «применяться к их интеллектуальному уровню»137. Это означает учитывать их положение и возраст138, обращаться с каждым учеником в соответствии с его характером и способностями139.

Наставление в вере, посвящать детей в тайны христианской религии. Кате- хетическое измерение заключало в себе больше, чем простое заучивание (наизусть) христианских истин: оно было обращено к духовности учеников [227] и духовно их укрепляло [228] .

Духовность воспитателя

Жан-Батист де ла Салль развивал братьев христианских школ до такого уровня духовности, который внутренне соответствовал бы воспитательной работе среди детей бедняков, ради которых они и старались [229] . «Все его духовные работы написаны для них, а их открыто-доверительный стиль часто придает им волнующую живость. Когда он пишет, он постоянно думает о братьях, и все его тексты выражают его терпеливое стремление — в течение сорока с лишним лет — обеспечивать братьям духовное продвижение в многообразных формах» [230] *. Духовности братьев присущи следующие характерные черты:

Инструмент в руках Бога. Важнейшей заботой де ла Салля было убедить братьев в том, что в их воспитательной работе действует сам Бог: «Бог вас избрал, чтобы вы помогали Ему возвещать Евангелие Его Сына этим детям» [231] .

Молитва. Нижайшая просьба к братьям — молиться, чтобы обрести способность сотрудничать с Богом в воспитании детей: «Вы должны часто посвящать себя молитве, чтобы преуспевать в вашем служении, так чтобы непрестанно представлять Иисусу Христу нужды ваших учеников и говорить Ему о проблемах, которые вам встречаются в их поведении» [232] . Братьям нужно молиться о своей психологической восприимчивости и о здравом подходе к воспитанию учеников [233] .

Дышать заодно со Святым Духом. Чтобы сделаться податливым орудием в руках Бога, брат с помощью молитвы должен отрешиться от сосредоточенности на собственном «Я» и начать дышать заодно с Духом Святым. Именно Дух наделяет брата способностью сотрудничать с Богом в освящении других [234] .

Внутренняя жизнь. Внутреннее для Жана-Батиста де ла Салля — это пространство, открываемое в молитве, место, в котором брат движется заодно с Духом: «Святой Дух, обитающий в вас, должен проникнуть в самую сердце- вину вашей души. Именно там Дух должен молиться особым образом. В глубокой сердцевине вашей души Дух сообщает себя ей, объединяется с нею и дает ей знать, чего от нее требует Бог, дабы Он всецело располагал ею» [235] .

Теперь брат — инструмент в руке Божьей. Душа человеческая раскрывается в ее истинной глубине. Молитва и работа соединяются и превращаются в акт самоотдачи, предания себя Богу [236] .

1.2.3. Духовное измерение в образовании

В 1993 году Британский национальный совет по образованию обнародовал дискуссионный меморандум по воспитанию детей, озаглавленный Spiritual and Moral Development («Духовное и нравственное развитие») [237] . Введение понятия «духовный» в контекст образования не было новым. Уже «Постановление об образовании» (Educational Act) от 1944 года указал на обязанность местных органов управления образованием вносить вклад в «духовное, моральное, умственное и физическое развитие общества». В «Постановлении о реформе образования» (Educational Reform Act) 1988 года было заявлено, что школы должны так строить учебные планы, чтобы «обеспечивать в школе и в обществе духовное, моральное, культурное, умственное и физическое развитие учеников» [238] .

Управление по стандартам образования не хотело смотреть на постановление о «духовном и нравственном развитии» как на «мертвую букву». Указанное развитие должно было стать одним из критериев, по которым следует оценивать ту или иную школу. Это привело к требованию внести ясность. Духовность не являлась надежным понятием [239] . Что означает «духовное развитие»? В чем смысл часто употребляемого выражения «целостная детская личность». В чем связь и разница между духовным и нравственным развитием?

В справочнике Handbook for the Inspection ofSchools (1993) Управление по стандартам образования определяет духовное развитие, исходя из перспективы возможностей ученика, с учетом следующих показателей: способность к осмыслению; любознательность; способность чувствовать благоговейный трепет и удивление; способность обсуждать религиозные убеждения; поддерживать искренние отношения; умение ценить фантазию, вдохновение, созерцание; быть в состоянии ставить вопросы о смысле и о цели. В 1994 году это же ведомство еще раз кратко определило, каким образом ученики могут извлечь пользу из тех средств, которые стимулируют духовное развитие [240] .

Ключевую роль играет фрагмент из вышеупомянутого дискуссионного меморандума, выпущенного Британским национальным советом по образованию в 1993 году:

Понятие «духовный» относится ко всем ученикам. Возможность духовного развития открыта для каждого и не связана с развитием религиозных убеждений или с обращением в какую-то определенную веру. Если бы мы ограничивали подобным образом духовное развитие, то это означало бы, что из нашего поля зрения выпадает большинство школьников, у которых нет эксплицитного религиозного фона. Термин «духовный» следует понимать так, что духовное касается в человеческом бытии чего-то фундаментального, что совсем не обязательно воспринимать или выражать в физически-телесном смысле. Речь идет об отношении к другим людям, а для верующих — об отношении к Богу. Речь идет о всеобщем поиске индивидуальной идентичности и о наших ответах на вызывающий опыт смерти, страдания, красоты, встречи с добром и злом. Речь идет о поиске значения и смысла жизни, о поиске ценностей, которыми мы бы могли жить [241] .

В июле 1994 года в Лондоне состоялся конгресс под девизом Education, Spirituality and the Whole Child («Образование, духовность и целостная детская личность»), посвященный роли духовности в воспитании, обучении и образовании [242] . На этом конгрессе с различных точек зрения рассматривалась роль духовности в образовании. Три пункта имеют непосредственное значение для духовности образования.

Духовность ребенка

Если духовное измерение в воспитании и образовании ребенка не должно быть одной лишь «мертвой буквой», то воспитателям и учителям дома и в школе следует вникнуть в тот духовный мир, в котором ребенок живет. Это значит без предубеждений выслушивать его длинные рассказы, как это делал Роберт Коулс, который в течение тридцати лет интервьюировал детей, интересуясь их духовностью [243] . Он пришел к выводу, что детская духовность тесно связана с вопросами о смерти, о жизни на земле и об окружающей среде. Пробуждение духовности происходит в контексте прямых отношений [244] . Весьма важен Children and Worldviews Project («Проект: дети и мировоззрения»), в котором группа исследователей пытается вникнуть в учебный процесс детей, также и в том, что касается их духовности [245] . Приведем для иллюстрации пару фрагментов из беседы интервьюера (И.) с Кельвином (К.) и Дамиэном (Д.), которые оба посещают начальную школу.

И. Вы верите в Бога?

К. и Д. Да..

И. Можете мне сказать, почему?

К. и Д. Потому что так надо, и на это есть веская причина. Он дает тебе пищу и все такое. Если верить в Бога и также — в Бога-Отца. Он — тот, кто нас сотворил.

И. Верить в Бога — значит ли это быть хорошим?

К. и Д. Да.

Разговор переходит к бесам и ангелам. У каждого сидят на одном плече — бес, на другом — ангел. Кельвин сумел убить беса. Дамиэн охотно помогает пожилым людям.

И. Почему?

Д. Потому что они старые, а старые люди живут не так долго.

И. Это плохо?

Д. (Кивает.) Ведь они умирают и чувствуют себя несчастными. Мой дедушка умер на следующий день. Я думаю, у него был в больнице сердечный приступ. Я думаю, у него был рак легких и плохие ребра.

И. Ты помогал ему?

Д. Да, я приносил ему письма и говорил, что скоро ему станет лучше.

И. Но лучше ему не стало.

Д. Нет, он умер. Он глубоко заснул и умер.

И. Как ты думаешь, где твой дедушка теперь?

Д. Он в могиле.

И. Значит, он мертв?

Д. (Кивает.) Мы часто ходим к могиле, чтобы навестить его.

И. Давно он умер?

Д. Примерно полгода тому назад. Я точно не помню.

И. Когда люди умирают, жизнь для них прекращается или они уходят куда-то еще? Д. Для них жизнь прекращается.

К. Я думаю, они возвращаются к Богу. Становятся ангелами. Это правда.

И. Откуда ты это знаешь, Кельвин?

К. У меня есть большая Библия.

И. Дамиэн, ты не уверен насчет своего дедушки. У тебя еще может быть с ним какая-то связь?

Д. Я всегда с ним связан.

И. Как ты можешь быть связан с ним?

Д. По молитве. Я молюсь о нем каждый вечер, прежде чем лягу спать. Я говорю: Боже, пожалуйста, оживи моего дедушку снова. Я хотел бы снова его увидеть.

И. Ты думаешь, это возможно, чтобы он снова ожил?

К. Но он же все еще жив, Дамиен! Он — ангел.

Д. Я знаю, что теперь он наверняка летает вокруг.

И. Где находятся ангелы, Кельвин? Они с нами или где-то еще?

К. Они приходят ночью. Они — в воздухе. Они никогда не входят к нам в дом. Д. Они заглядывают к нам сквозь окно [246] .

В этом кратком фрагменте мы видим, как двое детей выражают словами свой духовный мир. Чтобы суметь истолковать их рассказы, нужно обладать чуткостью. Это — нечто большее, чем поверхностно интериоризированные мифы или универсальные структуры. Это — формы творческого исследования и осознания божественной реальности в конкретном переплетении опытных восприятий и рассказываемых историй, моделей отношений и моментов самоосмысления.

Аспекты духовного развития

Национальный совет по образованию в 1993 году перечислил следующие аспекты духовности:

Религиозная убежденность. В религиозной убежденности мы имеем дело с некоей последней, трансиндивидуальной реальностью. Для одних это — нечто такое, что выходит за пределы сверхличностного. Для других это — Бог [247] .

Удивление. Духовность — это сознание человека, который полон уважения и внимания к тому, что ему (или ей) встречается. Это означает личную вовлеченность в некий особо личностный смысл того, что присутствует в этом сознании [248] .

Опыт трансценденции. «Мы надеемся, что сумеем дать детям некий центр за пределами их самих, не имманентную, а трансцендентную точку отсчета. Это не означает, что индивидуальное «Я» отрицается или уничтожается. Напротив, оно должно утвердиться как живая часть некоего более обширного целого: планеты, вселенной, того великого таинства, в котором мы живем» [249] .

Поиски смысла. Духовность «создает для человека, жизнь которого ею формируется, направление, цель, ценности и ощущение смысла. Она воздействует на процесс трансформации личности в направлении того, что понимается под осуществлением человека» [250] .

Самопознание. «Цель самопонимания такова: стремиться к различению своего “Я” как продукта ожиданий других людей и своего же “Я” как творческого деятеля, только развивающегося в тех направлениях, которые избраны и осознаны» [251] .

Отношения. «Духовно сформированный ребенок должен больше, чем кто бы то ни было, обладать высокоразвитой восприимчивостью по отношению к глубинам своего внутреннего опыта. Целостный ребенок должен быть в состоянии все учение, которое в его формировании играло центральную роль, применять, насколько это для него (нее) возможно, для того, чтобы развивать дружественные отношения с собой, с обществом, с природой и с присутствием или отсутствием божественной реальности» [252] .

Творческий аспект. «Благодаря свободной игре воображения и открытому отношению к действительности индивиды обретают возможность развивать себя самих и окружающую среду, которая, по их мнению, стоит того, чтобы над ней работать» [253] .

Чувства. «Дети познают вещи, которые дают им глубокое ощущение благополучия, ощущение “магического”, — вещи, которые дают им проблеск надежды на будущее. Они развивают собственную систему ценностей, в которой воплощаются эмоции и чувства, такие как любовь, честность, верность, преданность, доверие, цельность, радость, нежность, доброта, терпимость, сочувствие и тепло; они переживают моменты интенсивности, когда на первый план выходят красота и понимание, а многие переживают религию и все ее властные и мистические сообщения» [254] .

Духовность и Бог

Национальный совет по образованию в своем дискуссионном меморандуме обсуждает напряженность между «определенной верой» («религиозными понятиями», «обращением», «эксплицитным религиозным фоном») и «чем-то фундаментальным в человеческом бытии» («всеобщим поиском индивидуальной идентичности», «ответами на вызывающие вопросы», «поиском смысла жизни и ценностей, которыми мы бы могли жить»). Эта напряженность определяет амбивалентную позицию педагогов. Некоторые поддерживают «открытый» взгляд, который именуется «секулярным», или «гуманистическим» [255] : согласно этому взгляд)', духовность есть человеческое измерение, характеризующееся сознанием, широкой перспективой, холистическим видением, целостностью, удивлением, благодарностью, надеждой, мужеством, энергией, беспристрастностью, признанием, любовью, дружелюбием [256] . Другие просто заявляют: Бог существует независимо от того, признаем мы Его или нет [257] ; Бог конституирует нашу лич- ностность [258] . Достойно удивления, что педагоги, которые ставят духовность в центр воспитания, занимают амбивалентную позицию относительно Бога.

В этом отношении сами дети, кажется, менее амбивалентны. Исследования показывают, что в контексте бесед, не сфокусированных на религиозных темах, дети не создают антропоморфных карикатур, когда они спонтанно говорят о Боге; и только когда их вынуждают объяснять, что же они имеют в виду, Бог превращается в старика с белой бородой, который сидит на небесах [259] . В этом плане пробуждающаяся духовность все еще остается почти неисследованной областью [260] . Между тем точно установлено, что когда люди оглядываются на свою жизнь, 50–60 процентов из них говорят, что имели глубокий духовный опыт [261] . Это подтверждают исследования, в которых задокументировано то, что дети говорят о Боге [262] . Духовное образование будет успешным лишь в том случае, если оно будет соотноситься с духовностью самих детей [263] .

Библиография

Andree Т., Geschapen naarGods beeld, Utrecht, 1991.

Bradford J., Caringforthe Whole Child. A Holistic Approach to Spirituality, Church of England, Childrens Society, 1995.

Brown R., The Child as a Model of Spirituality. A Study in Biblical and Patristic Sources, Belfast, 1981. Coles R., The Spiritual Life of Children, Boston, 1990.

Education, Spirituality, and the Whole Child, ed. R. Best, London — New York, 1996.

Heath H., Answering to That of God in Our Children, Wallingford (Pennsylvania), 1994.

The InternationalJournal of Children’s Spirituality, Abingdon, 1996- Laing R., Conversations with Children, Harmondsworth, 1978.

Lerm от te teven, waarorn zou dat niet kunnen? в Speling 31, 1979, № 2.

The Love of Learning, в The Way 20, 1980, № 4.

Mackley J., What is Meant by Spiritual Development and How Can the Secondary School Promote It? Bristol, 1993.

National Curriculum Council, Spiritual and Moral Development. A Discussion Paper, York, 1993. Office for Standards in Education, Spiritual, Moral, Social and Cultural Development, London, 1994. Ondemijs wil wegwijs maken in het leven, в Speling45, 1993, № 3.

Opvoeden in geloof в Speling 44, 1992, № 1.

Palmer P., To Know as We Are Known. A Spirituality of Education, San Francisco, 1983. Religion and the Arts in Education. Dimensions of Spirituality, ed. D. Starkings, London, 1993. The Spiritual Dimension in Education, ed. P. Souper, Southampton, 1985.

Taylor J., Innocent Wisdom. Children as Spiritual Guides, New York, 1989.

1.3 Внутренняя сторона места обитания (woning)

В Dizionario di spiritualita dei laid [264] ни слова не сказано о доме и обитании в нем. Однако точно установлено, что в автохтонных типах духовности дом рассматривается как центр семейных отношений и естественной среды [265] . Установлено также, что с самых ранних известных нам времен дом был местом, в котором хранились религиозные символы и соблюдались обычаи. Для мирской духовности место обитания весьма существенно. Поэтому требуется надлежащим образом провести предварительное исследование. Сначала мы опишем две основные формы: кочевой и оседлый типы жилья. Затем поразмышляем

осамом акте проживания.

Кочевой тип жилья материализуется в шатре (’ohel)m: несколько полос ткани, выделанных из овечьей кожи, прикрепляются в центре к деревянному столбу и широко разводятся в стороны с помощью веревок и клиньев. Вход закрывается шторой (Быт 18:9-10). Уходя к новым пастбищам, кочевники сворачивали свои шатры, чтобы потом растянуть их снова на другом месте. Шатер — это не только архитектонический центр, он также указывает на обитающих в нем (1 Пар 4:41). В шатре царит определенная атмосфера: он может быть наполнен счастьем (Иов 5:24), но может быть испорчен беззаконием (Иов 11:14) [266] . По всей вероятности, святыни хранились в самой внутренней части шатра [267] . Шатер был частью образа жизни. Мы ясно это видим в истории Рехавитов: «Не пейте вина ни вы, ни дети ваши, вовеки; и домов не стройте, и семян не сейте, и виноградников не разводите, и не имейте их, но живите в шатрах во все дни [жизни] вашей, чтобы вам долгое время прожить на той земле, где вы странниками» (Иер 35:6–7). Жизнь в шатрах воплощает особую ментальность.

Оседлый тип жилья — это закрытое пространство, которое строится из дерева (3 Цар 5:8–9) или из камня (3 Цар 6:7) и служит в качестве постоянного места обитания [268] . Как и шатер, дом заключает в себе своих жильцов и все то, что им принадлежит. Последняя из десяти заповедей гласит: «Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего» (Исх 20:17). Дом — это место, где живут мужчина, его жена и дети (Втор 6:7; 19:1). В субботу («шаббат») весь дом должен воздерживаться от работы (Исх 20:10).

Дом — это, кроме того, и литургическая единица: дом должен праздновать Пасху (Исх 12:3–4); дом идет к храму и вкушает жертвенное мясо (Втор 14:26; 15:20); дом торжественно посвящает себя Сущему (Ис Нав 24:15). Дом охраняет интимность общины, не ограниченной только живущим ныне поколением, но включающей и умерших, а также и будущие поколения. Дом — это генеалогическая единица. Так, например, говорят о «доме Левия» (Исх 2:1) и о «доме Иуды» (2 Цар 2:4, 7, 10, 11).

Поселиться где-либо — это, в первоначальном смысле, не просто некое статичное пребывание (обитание, проживание), привязанное к определенному месту. Первоначально это означает: куда-то прийти домойш. Существенен момент перехода. Мертвые «обитают в прахе» (Ис 26:19), то есть они переходят в прах. При том переходе, который совершается в поселении, тот, кто поселяется, оказывает влияние: он пронизывает место обитания своим присутствием. Когда на нас изливается дыхание Сущего, пустыня превращается в сад: «Доколе не излиется на нас Дух свыше, и пустыня не сделается садом, а сад не будут считать лесом. Тогда суд водворится в этой пустыне, и правосудие будет пребывать на плодоносном поле» (Ис 32:15–16). Эта трансформация, в свою очередь, создает место, где люди могут развернуть свое присутствие: «Тогда народ мой будет жить в обители мира и в селениях безопасных, и в покоищах блаженных» (Ис 32:18).

Дальше мы разовьем понятие «духовности обитания» на трех примерах.

Совместная жизнь в шатрах

В семейных повествованиях Книги Бытия говорится об общинах, которые со стадами мелкого скота идут вдоль края пустыни. Только в пору дождей они перемещаются со своими стадами глубже в пустыню. Миграционный ареал патриархов и матриархов тянется из Месопотамии через Ханаан до самого Египта (Быт 11:31–32; 12:4–5; 27:43; 28:10; 29:4; Быт 24 и 29–31).

Жизнь в странствиях

Тот, кто проанализирует истории из 12—50-й глав Книги Бытия, встретится с двумя повествовательными структурами: родословной (генеалогией) и путевым отчетом, или «итинерарием» (Шпегапит)™4. Родословные — это повествования, которые упорядочивают систему семейных отношений, выстраивая линии родства. С помощью этих повествований данная группа может локализовать себя во времени. Путевые отчеты-итинерарии (не смешивать с историями о путешествиях, в которых имеются отправной и конечный пункты) описывают миграционные передвижения полукочевых общин. С помощью этих отчетов-итинерариев данная группа может локализовать себя в пространстве. Теперь мы сосредоточимся на отчетах-итине- рариях.

В экономическом плане жизнь кочевников вращается вокруг разведения мелкого скота (овец и коз). Для содержания мелкого скота необходимы хорошие пастбища. В сухое время такие пастбища можно найти на окраинах плодородной аграрной зоны. В сезон дождей кочевники передвигаются глубоко в степь. Эти перемены определяют жизнь кочевников: в дождливый сезон (ноябрь — март) они уходят в степь, в сухую пору (апрель — октябрь) они идут обратно в сторону возделанных земель. Также в пределах одного региона миграции предпринимаются всего на несколько дней. В исключительных ситуациях (в сильный зной или если группа раскололась) данная община перемещалась на совершенно новые летние или зимние пастбища. Это называют «трансмиграцией» [269] . Само собой разумеется, что при таких кочевьях [270] шатер становился постоянным центром.

Ритуал отбытия

Тот, кто на одном дыхании прочитает все повествования Книги Бытия, без труда увидит, сколь часто люди покидали определенную область: Авраам вышел из Ура Халдейского (Быт 11:31), ушел из Харрана (Быт 12:4–5), из Сихема (Быт 12:8), из Ханаана (Быт 12:10), из Египта (Быт 13:1) и так далее (Быт 13:3; 20:1). Фактически «он переходил с одной стоянки на другую» (Быт 13:1–3)*. С Исааком и Иаковом дело обстояло так же (Быт 26:17–23; 28:10; 29:10; 31:22; 32:1; 32:9; 42:2–3; 46:1). Державшие мелкий скот кочевники проходили таким образом в пределах своей пустыни от 200 до 500 км в год. Наиболее важный момент отбытия имел место, когда они покидали пастбища пустыни и возвращались к возделанным землям. Это случалось при наступлении сухого сезона. Момент отбытия отмечался пасхальным обрядом (pesachritueel)**: люди стояли, готовые двинуться в путь, — «чресла ваши препоясаны, обувь ваша на ногах ваших и посохи ваши в руках ваших» (Исх 12:11, ср. стихи 33, 39), — совершали кровавый ритуал (Исх 12:7, ср. стих 22) и вкушали трапезу (Исх 12:8–9). Вкушение печеного мяса давало им силу для путешествия. Кровавый ритуал совершался для предотвращения опасностей. «Эти опасности воплощались… в виде демона-губителя (maschith, см. Исх 12:23). Дома мазались кровью, — в ранние времена так поступали с шатрами, — с целью защитить их и их обитателей…» [271] .

В этих отбытиях Бог брал инициативу на Себя (Быт 12:1) и обещал содействие своим верным: «Вот Я с тобою (‘ehye)*, и сохраню тебя везде, куда ты ни пойдешь; и возвращу тебя в сию землю, ибо Я не оставлю тебя» (Быт 28:15, ср. стих 20; Быт 15:7, ср. 24:7; 26:3; 31:13–18; 35:1; 46:1–7; 48:15, 21).

Ритуал прибытия

Когда полукочевые племена приходили на новые пастбища, они совершали ритуал прибытия, который наиболее кратко можно описать следующим образом: Авраам раскидывает свой шатер, ставит камень в качестве жертвенника и призывает имя YHWH, или «Яхве» (Быт 12:8, см. также: 13:4; 21:33; 26:25)**. В этом описании содержатся три ключевых момента. (1) Раскидывается шатер. Этим действием община вводит свое присутствие: теперь семья «обитает» здесь. Вступая в середину шатра, члены общины выходят на свет: они могут видеть лица друг друга. (2) Возводится жертвенник (mizbach) и закалывается жертвенное животное (zebach). Совместно поедая мясо жертвенного животного в присутствии Сильного, община укрепляет и свои внутренние отношения, и свои отношения с Сильным. (3) Сильный призывается по имени, которое соответствует прибытию [272] . Это призывание было актом, через который Бог становился присутствующим: «Будь здесь присутствующим. Охраняй это жилье. Прогоняй прочь силы, которые угрожают нашей жизни». Таков первозданный смысл Имени YHWH (или «Яхве») — имени, которым патриархи призывали присутствие Божье, поселяясь в новом месте: «Да будет Он присутствующим. Да воссияет над нами лик Его. Да утвердит Он здесь свою власть» [273] .

Община, населяющая шатер

Жизнь в шатре требует крепко спаянной общины. Именно по этой причине в семейных хрониках Книги Бытия столь подробно рассказывается о внутренних взаимоотношениях. Темные стороны семейной жизни не замалчиваются: Каин из ревности убивает своего брата Авеля (Быт 4); Сара оскорблена своей служанкой Агарью и прогоняет ее (Быт 16); Ревекка обманным путем добывает первородство своему младшему сыну Иакову в ущерб своему старшему сыну Исаву (Быт 27:5-10); Лия завидует своей сестре Рахили (Быт 29), а та завидует Лие (Быт 30:1); Фамарь, переодевшись блудницей, обманом приобретает ребенка от Иуды (Быт 38), — все эти истории рассказываются с целью заставить слушателей осознать присутствие в семье деструктивных сил, равно как и присутствие Сильного, когда Он восстанавливает испорченные отношения: Он помогает Агари, изгнанной в пустыню и покинутой (Быт 21:12–13); улаживает конфликт между Лией и Рахилью (Быт 29:31–32); когда братья продают Иосифа в египетское рабство, Сильный поддерживает его и делает так, что тот оказывается их спасителем (Быт 45:5); Сильный слышит голос крови Авеля, вопиющий к Нему от земли (Быт 4:10). Сильный вовлечен в радости и беды общины: «Происходящее в семье как таковое, семейные отношения как таковые основаны на действиях Бога и через это существуют»190.

Самосовершенствование общины

Для общины, населяющей шатер, жизненно важно совершенствовать взаимные отношения. В семейных хроникахобнаруживаются следующие «упражнения» по такому совершенствованию:

Приветствие. Ритуалы приветствия были очень важны на Ближнем Востоке (см. 4 Цар 4:29). Приветствие — это жест жизнеутверждения по отношению к другому человеку (Быт 27:29; 33:11), что можно ясно видеть по тому, как оно совершается: встречают, подходят, задают вопрос, делают дружеский жест, заключают в объятия, целуют.

Время трапезы. Трапеза — это событие, в котором община обретает свою форму. Мы видим это, когда принимают гостей (Быт 18:6; 19:3; 24:33, 54) и когда заключаются договоры между семьями (Быт 31:44–54).

Истории. Рассказывание историй относится к самой сути жизни в шатре. Истории делают возможным мысленный обзор миграционных областей, знакомят с генеалогией семейства и посвящают юных в первое осознание Бога.

Эмоциональная жизнь. Община создается через возникновение эмоциональных уз. Первые примеры этого — Адам и Ева, Авраам и Сарра, Исаак и Ревекка, Иаков и Рахиль. Ключевое слово здесь — «чувствовать» (yada’) [274], оно указывает на непосредственность отношения лицом к лицу.

Примирение. Поле напряжения между конфликтом и примирением образует одну из наиболее важных повествовательных структур. Так, например, вся история об Иакове и Исаве (Быт 27–33) организуется в этом поле напряжения. Внутри этой истории разыгрывается ссора между Лаваном и Иаковом (Быт 29–31). И в рамках этой же истории происходит столкновение между Лией и Рахилью (Быт 29:29–30:24). Напряженность требует примирения — поцелуя (Быт 33:4–5), акта примирения (Быт 31:48–54).

Совершенствование во взаимном обращении друг с другом ритуализиру- ет общину. Оно и выражает, и развивает ее духовность.

1.3.2. Дом в городе

«Песни восхождения», или «паломнические псалмы» (Пс 119–133), были созданы в поле напряжения между Сионом и повседневной жизнью паломников191. Послепленная духовность Сиона образует фон, на котором выделяется мирская духовность, выражающаяся в том, чтобы: стремиться к миру, несмотря на дискриминацию (Пс 119), с доверием пускаться в путь (Пс 120), радоваться и печалиться на полевых работах (Пс 125), воспитывать детей (Пс 130) и так далее. В двух псалмах упоминается жизнь в доме: Псалом 126 говорит о строительстве дома и о труде, в Псалме 127 изображены труд, любовная близость, сплоченность детей.

Постройка дома

Псалом 126 начинается с изречения о постройке дома: о строительстве реального дома — с закладкой фундамента, сооружением стен, разделением на комнаты и возведением крыши; организацией хозяйства и всего, что с ним связано, — пищи, одежды, мебели; устроением домашней общины, что, в первую очередь, означало создание семьи. Изречение гласит: «Если Сущий [275] не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его» (стих 1). Если дом не обретет формы в контексте многомерно-пространственного воздействия Имени, то он будет построен в пустоте, впустую. Дом становится «тщетой», «иллюзией», «мыльным пузырем»: у него нет ни основания, ни перспективы. В нем нет сердца. Сущий и «тщета» («иллюзия») диаметрально противоположны друг другу. Сущий означает развертывание реальной жизни. Он дает внутреннюю взаимосвязанность, создает взаимную соотнесенность друг с другом всех вещей и сплоченность. Иллюзия — это пустота; она ведет к распаду и сеет раздор.

Охрана города

Изречению о возведении дома параллельно изречение об охране города и его общины. Охрана города объяснялась двумя опасностями. Прежде всего, существовала опасность внешняя: вражеские армии, разбойники, дикие звери. Имея в виду эти опасности, Исаия говорит: «На стенах твоих, Иерусалим, Я поставил сторожей» (Ис 62:6), — именно чтобы охранять общину от вторжений извне. Другая опасность грозила изнутри: коррупция, насилие, воровство, крупная и мелкая преступность. Ввиду этой угрозы стражи обходили город (Песн 5:7). Они охраняли городскую общину от правонарушений (ср. Пс 54:10–12). Изречение в Пс 126:1 звучит так: «Если Сущий [276] не охранит города, напрасно бодрствует страж». Когда защитная сила общины формируется, не основываясь на Имени (Бога. — Прим. пер.), часовые на стенах и стражники на улицах бодрствуют напрасно. Их бодрствование — иллюзия, а город — это уже всего лишь пустая структура. Коррупция, вероломство, преступность и насилие без труда получают доступ к сердцу города.

Восприимчивое ведение хозяйства

Теперь псалмопевец описывает устроение дома (первое изречение). Все внимание обращено на ведение хозяйства, трудящуюся общину и плодовитость дома. Поэт противопоставляет два типа ведения хозяйства: хозяйство иллюзии (waan, «тщетное») и хозяйство Сущего. Для иллюзорного ведения хозяйства характерен бесконечный тяжкий и нудный труд, который приводит только к печали: «Напрасно вы рано встаете, поздно просиживаете, едите хлеб печали» (Пс 126:2). Иллюзорно-тщетное хозяйство описывается всего несколькими быстрыми мазками кисти. Оно состоит исключительно из тяжкой работы: вставать приходится все раньше, а ложиться спать — все позже. «Удовольствие», получаемое от этого, — кислый хлеб истощения. Такая жизнь, которая стремится накопить как можно больше вещей посредством труда, есть иллюзия: тщета, пустота. Этому тщетному хозяйству диаметрально противоположно хозяйство Сущего. Оно также описывается беглыми штрихами: «Возлюбленному своему Он дает сон. Вот наследие от Сущего [277]: дети; награда от Него — плод чрева» (Пс 126:2–3). Труд благочестивого работника характеризуется умеренностью, безмятежностью и восприимчивостью; работнику, который любит Его, Сущий дает полноценный ночной отдых (Сир 30:25) [278]. Сон — это символ восприимчивого отдыха.

Набросав картину устроения дома на хозяйственном уровне (труд и сон), псалмопевец рисует ее на уровне плодоношения: создание семьи. Вновь возвращаясь к сфере ведения хозяйства, поэт, в каком-то смысле поправляя себя самого, говорит: «Смотри, твое подлинное богатство — не труд и не сон. Твое истинное владение — это твои дети. Они — исключительно твои, хотя и менее всего — от тебя самого, так как они — собственность Сущего. Ты не можешь сотворить их. Они даются тебе на лоно твое». Поправив себя таким образом, поэт выводит на первый план новое измерение в устроении дома: наследство, которое человек получает от Бога. Здесь «награда» становится парадоксальным словом. Ведь ребенок — это не «награда за выполненный труд». Ребенок — это дар Божий. Глагол «давать» (употребленный абсолютно! [без прямого дополнения. — Прим. пер.]) наделяется тут особым смыслом. Тут есть место для изумления: «Вот это да!» Существует награда, которую невозможно заработать, — плодовитость.

Справедливость, которая бодрствует

После того как псалмопевец углубил изречение о создании дома, он переходит к обсуждению тех, кто сторожит город. Прежде мы уже сказали, что охрана города имела две стороны: способность защитить город от опасностей извне и бдительность в отношении опасностей изнутри. Эта внутренние опасности стоят в псалме на переднем плане. Псалмопевец ведет нас к городским воротам: туда, где рассказываются истории, где обмениваются новостями, ведут торговые дела и отправляют правосудие. В этих воротах стоит приверженец Яхве со своими сыновьями, готовый бороться против несправедливости.

Что стрелы в руке сильного, то сыновья молодые.

Блажен человек,

который наполнил ими колчан свой!

Не останутся они в стыде,

когда будут говорить с врагами в воротах (Пс 126:4–5).

Защита справедливости — одна из важнейших сторожевых функций города. Долг горожан — обеспечивать справедливость и бороться с несправедливостью. Враги города стараются коррупцией и насилием подорвать справедливость. Дабы этого избежать, требуются надежные свидетели. И это как раз то, что может дать человек, который строит свой дом с точки зрения Сущего. Когда он борется за справедливость, он подобен лучнику с наполненным стрелами колчаном: стоя бок о бок, отец и его сыновья способны защитить город от беззакония и преступления, грозящих ему изнутри. Они — действенный пример для каждого. Они — истинные стражи города: они стерегут город с точки зрения Сущего.

ДОМ КАК ВНУТРЕННЕЕ

Во второй части своей главной работы Totalite et Infini— части, озаглавленной Interiorite et iconomie, — еврейский философ Эммануэль Левинас описывает смысл понятия «дом»192. Левинас показывает, как место обитания раскрывается в качестве сферы «внутреннего». Отсюда и заглавие: «внутренняя сторона» (interiorite) и «домостроительство» {iconomie). Внутренняя сторона жилья, которая является воплощением приятного бытия-у-себя-дома, образует тот фокус, в котором труд и собственность, интимность и гостеприимство проявляются и обретают свой смысл.

Бытъ-у-себя-дома как наслаждение

«Мы живем “хорошей пищей”, воздухом, светом, зрелищами, работой, идеями, сном и так далее» [279] . Эта поглощенность жизнью есть наше блаженство и наша независимость. В этом наше счастье. Мы — в своей стихии. Мы живем жизнью. Здесь «Я» наслаждается своей самостью. Здесь мы личностны. «Поскольку жизнь — это счастье, она личностна. В этой личностности личности, в этой самости “Я”…) — специфика счастья наслаждения. Наслаждение создает атеистический отрыв… оно есть пребывание автохтонного “Я” у себя дома» [280] . Быть дома с самим собой, уютно чувствовать себя «в собственной шкуре» и быть самодостаточным — это «способ, которым конкретно осуществляется разрыв с тотальностью… Самодостаточность наслаждения соразмерна эгоизму, или самости «Я» и «Себя» [281] . Это, «несомненно, возвышение существующего» [282] . Первоначально «Я» возникает в счастье: «Наслаждение — это, собственно, действие человеческого субъекта, который рождается; он разрывает спокойную вечность своего существования в семени или в зародыше, чтобы заключить себя в некую личность, которая, пока живет в этом мире, живет у себя дома» [283] .

Внутренняя сторона и место обитания

ЖЖивя своей жизнью, человек — у себя дома. Это бытие-у-себя-дома углубляется и охраняется через обращение к внутренней стороне, которое временно отсрочивает непосредственное наслаждение, — с тем чтобы больше внимания было уделено самому этому бытию: «Обращение к внутреннему совпадает с движением внимания, освобожденного от непосредственного наслаждения» [284] . Дом конституируется как раз этим движением обращения внутрь: «Поскольку “Я” существует как обращенное к самому себе, эмпирически оно ищет прибежища в доме. Именно из этой обращенности внутрь здание получает значение обитаемого жилья» [285] . Двигаясь извне вовнутрь, я реализую внутреннюю сторону своего места обитания: «Обращение внутрь… воплощается как дом» [286] . В доме человек осуществляет свое бытие-в-мире. «В сущности, не жилье располагается в объективном мире, а объективный мир располагается в отношении к моему жилью» [287] . Это превращает дом в место созерцания: «Всякое созерцание объектов, — в том числе зданий, — совершается из обитаемого жилья» [288] . Именно в обитаемом мной жилье раскрываются глаза моего созерцания: «Субъект, созерцающий мир, предполагает процесс обитания, уход обратно к себе от стихий (то есть от непосредственного наслаждения, которое, как только закончится, уже вызывает неудобство), возвращение в интимность дома» [289] .

Ж

Интимность

Обращение внутрь в интимности обитаемого жилья — это «интимность с — кем-то»т, так как внутренность дома подобна приему гостей кем-то, кто меня уже любезно ожидал: «Обитание… означает обращение внутрь, приход к себе, возвращение к себе домой, как в прибежище, которое открывается в гостеприимстве, в ожидании, в человеческом приеме» [290] . Некий Другой, тихо присутствующий и доверяющий без слов, проявляет себя «в своей удаленности и в своем отсутствии» [291] . Это — «“Ты” доверия: речь без поучений, тихая беседа, понимание без слов, выражение сокровенного» [292] . Левинас называет это тихое присутствие «Женщиной»: «Этот Другой, чье присутствие деликатно являет себя как отсутствие и который в высшей степени гостеприимен по отношению к нам и очерчивает сферу интимности, есть Женщина. Женщина — это условие для обращения внутрь, она обуславливает внутреннюю сторону дома и само обитание в нем» [293] . Она образует тот горизонт, в котором имеет место внутренняя жизнь. «Эмпирическое отсутствие человеческого существа “женского пола” в доме никак не влияет на измерение женственности, которое, собственно, и проявляется внутри дома как его гостеприимство» [294] . Для полной ясности далее заявляется, что «здесь вовсе не идет речь о том, чтобы выставить себя на смех, защищая эмпирическую истинность или неистинность того факта, что любой дом предполагает женщину» [295] . Тихий прием, которым является обитаемое жилье, раскрывает «изначальный феномен нежности» — нежности, которая исходит от Другого и от лица;. «Приветливость лица… изначально происходит из нежности женского лица, в которой отдельное существо может обратиться к своему внутреннему и благодаря которой оно обитает и в своем обитании осуществляет отделение. Обитаемое жилье и его интимность, которые делают возможным отделение человеческого существа, предполагают, таким образом, первое откровение Другого» [296] .

Труд и собственность

Наслаждение и счастье постоянно находятся под угрозой. Стихии грозят переполнить нас [297] . Их ярость приручается «в четырех стенах дома и успокаивается в собственности» [298] . Вещи, которые были отвоеваны у стихий, обретают покой в доме. Цепкой хваткой труда мы высвобождаем вещи из неопределенности, из материи и вводим их в обитаемое нами жилье. «Овладевая вещами, обращаясь с бытием как с мебелью, которую нужно перенести в дом, труд располагает непредвидимым будущим, в котором для нас проявилась власть бытия. Труд приберегает это будущее для себя. Собственность лишает бытие его непостоянства» [299] . Труд и собственность отсылают к обитанию: «Человек выныривает из своего жилья — первой формы собственности — и погружается в стихийное… Внутренне on соотносится с тем, чем он обладает, так что мы можем сказать, что место обитания как условие всякой собственности делает возможной внутреннюю жизнь. Таким способом “Я” пребывает у себя дома» [300] .

Гостеприимство

«Возможность открыть дом для Другого столь же присуща существованию дома, как и запертые окна и двери» [301] . У дома имеются две возможности. Отдельное существо «может закрыться в своем эгоизме, то есть в изоляции своего “Я”. И эта возможность забыть о трансцендентности Другого — безнаказанно изгнать из своего дома всякое гостеприимство (значит, всякий язык), тем самым изгоняя всякое трансцендентное отношение, которое только и позволяет “Я” закрыться в себе, — подтверждает абсолютную истину — радикальность отделения» [302] . Однако существует и другая возможность: «Отношение с бесконечным остается другой возможностью человеческого существа, обращенного внутрь в месте своего обитания» [303] . Тот, кто открывает свой дом для Другого, по-новому обретает свое внутреннее: «Пребывание внутри дома, который открыт для Другого, — гостеприимство — есть конкретный и изначальный факт обращенности человека внутрь и его отделенно- сти» [304] . Только теперь дом становится по-настоящему открытым [305] .

Библиография

Bascom R., Pyvlegotnena to the Study of the Itinerary Genre in the Old Testament and Beyond, Ann Arbor (Michigan), 1986.

Bezitopzijn waarde schatten, в Speling 39, 1987, nummer 2.

Des lieux habitables, в La Vie Spirituelle t. 134, 1980, nummer 3.

Grundy М., A Spirituality for Work, London, 1993.

Hoe kijkje tegen werk aan, в Speling 44, 1992, nummer 4.

Levinas E., Totalite et Infini, Den Haag, 1961.

Palmer P., The Active Life. A Spirituality of Work, Creativity, and Caring, San Francisco, 1990. Pearce J., Inner-City Spirituality, Nottingham, 1987.

Wonen en spiritualiieit, в Speling28, 1976, nummer 3.

The World of Work, в The Way 23, 1983, nummer 3.

Wright W., Sacred Dwelling. A Spirituality of Family Life, Leavenworth (Kansas), 1994.

1.4 Духовность супружества

В разных культурах супружество принимает разные формы. Специфические акценты и у духовных традиций.

Библейские традиции. Библейские традиции рассматривают отношение «муж — жена» как отражение отношения «Бог — человек», установленного при сотворении (Быт 1 и 2). Муж и жена в их отношении взаимности (vis-a-vis) — это предзнаменование тех отношений взаимности, к которым Бог призывает человека, когда творит его. Это отношение взаимности мужа и жены является парадигмой для всяких семейных отношений и пронизывает все сферы жизни: эмоциональность, сексуальность, генеалогию, общественные связи, экономику.

Еврейский мистицизм. Еврейский мистицизм соотносит тайну любви полов с самим Богом: половое соединение мужа и жены и союз Бога с Его Шехиной суть одно. С точки зрения Каббалы, прозрения которой имеют корни в раввинистических традициях и оказывают продолжительное влияние на хасидизм, сексуальная любовь — это духовное упражнение, через которое муж и жена объединяются с божественной любовью.

Восточная духовность. Тантра, которая с пятого столетия до Христа пронизывает восточную духовность — индуизм, буддизм и джайнизм, рассматривает сексуальность как путь к мистическому единению. В тантре речь идет о том, чтобы объединить божественный и человеческий миры. Для этого требуется сексуальный опыт, достигаемый ритуальной практикой, которую предписывает традиция. Бог, который сам по себе есть отношение любви, мистически познается в единении мужчины и женщины.

Католическая духовность. Энциклика Casti connubii (31 декабря 1930 года) возвестила в Католической церкви начало новой духовности супружества [306] . На супружество стали смотреть как на процесс роста, в котором мужья и жены сами несли бы ответственность за тот путь, по которому они идут [307] . Здесь важен диалог на равных между мужем и женой [308] . II Ватиканский собор продолжил развитие этой темы [309] . Все более последовательно супружескую духовность описывают как «духовность, которая осуществляется через связь между мужем и женой в браке» [310] . Это событие любви делает божественную любовь присутствующей [311] . Можно «сказать, что их плодотворная любовь — это отражение божественной плодотворности, не просто добавление к ней

и, так сказать, внешнее проявление ее в творении, но по сути — внутренне — не что-то в Боге, а сам Бог» [312] .

Современный брак. В XII веке на сцену вышла так называемая «куртуазная любовь». Прежде установившиеся формы отношений должны были уступить место свободной любви. Этот процесс начался среди аристократической молодежи Южной Франции и Италии и был подхвачен приобретавшей все большее самосознание буржуазией расцветавших городов [313] . Свободная любовь, которую пробуждающийся современный человек отвоевал у феодального общества, теряла свою свободу, когда она позволяла изгнать себя в сферу частной жизни [314] . Одновременно с расколом на «частную» и «общественную» жизнь происходит атомизация супружества. Патриархальное семейство, которое охватывает несколько поколений, сократилось в атомарную семью, состоящую из мужа, жены и детей [315] .

Для того, чтобы исследовать духовность супружества, мы изберем три парадигмы: а) «праисторию» (Вестерманн) супружества, как она описана в Книге Бытия 1 и 2; б) каббалистическую мистику брака, которая усматривает между супружеской любовью и любовью в Боге внутренне присущую им связь; в) диалогическое видение Мартина Бубера, который выступает против сведёния супружеской любви к эмоциональности.

«Мужчину и женщину сотворил их»

В Книге Бытия дважды рассказывается о сотворении человека (Быт 1:26–28 и 2:4- 25). В обоих рассказах человек творится Богом как мужчина-и-женщина. Для правильного восприятия этих рассказов важно усвоить два момента. (1) Мы имеем тут дело с высказываниями о том, что изначально произошло между Богом и человеком, что само по себе ускользает от исторического исследования [316] . Быт 1–2 говорит о фундаментальной форме человеческого бытия перед лицом Бога. (2) Человек сотворен по образу Бога-и-человека как общественного существа, как «человек-с-человеком» [317] . Как таковая, история сотворения человека как мужчины и женщины является парадигмой для всех прочих форм общественных отношений — между родителями и детьми, между братьями и сестрами и т. д.

Как мужчина и женщина перед лицом Бога

На шестой день — в качестве кульминации творения — происходит сотворение человека: «И сотворил Сильный Земное Существо как свое отражение,

как отражение Сильного сотворил Он их, мужчину и женщину сотворил их» (Быт 1:27)*. Человек сотворен не «по роду своему» (Быт 1:21, 24), то есть внутри собственного вида, но как Божье «напротив»238.

Тем самым повествователь Быт 1 наводит на мысль о литургии, в которой человек стоит перед лицом Бога. К тому же разделение на мужское и женское — это типично литургическое разделение (см. Лев 12:2–7; 15:33; 27:2–7, Числ 5:3) [318] . В реальной литургии мужчина играл доминирующую роль: исчисление на горе Синай касалось только мужчин (Числ 1:2, 20, 22); только мужчины могли быть священниками (Исх 28:1слл., Лев 8:1слл.); только мужчины вкушали то, что посвящено Богу [319] . Вопреки этому акценту на мужчинах, рассказ о творении принимает критическую позицию: Земной Человек — это отражение Бога именно в смысле мужчины-и-женщины (ср. также Быт 5:1–2). Человек выступает как человеческое «напротив» (vis-a-vis) перед Ликом Бога.

«Плодитесь»

После сотворения Земного Человека как Божьего «напротив» следует благословение плодиться: «И благословил их Сильный (в синодальном переводе — «Бог». — Прим. пер.), и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю» (Быт 1:28). Благословение животных (Быт 1:22) касается только плодоношения в рамках данного вида (Быт 1:11,12,21, 24,25). Земной Человек благословляется потому, что в нем реализуется «противоположность», отражение, подобие (Быт 5:3). Мужчина и женщина в этом видовом сродстве производят человеческое vis-a-vis («напротив»), которое сами же воплощают. Напротив них возникает третий, который наслаждается жизнью в контексте своего (его или ее) происхождения и творит ее своей собственной властью [320] .

Женщина, «помощник, соответственный человеку»

Во втором рассказе о творении проходит много времени (Быт 2:4-25), прежде чем Земной Человек становится мужчиной-и-женщиной. Уже был сад, в нем уже были животные, все они уже получили свои имена (Быт 2:18–20). Но Адам по-прежнему был одинок. Все еще не было «помощника, соответственного ему» (Быт 2:18–20) [321] . В этом переводе Адам является той фундаментальной формой, которой женщина должна «соответствовать». Вопрос в том, верно ли понято в данном переводе еврейское слово «нэгэд». Бубер переводит: «Ich will ihm eine Hilfe machen, ihm Gegenpart»*. В этом переводе Ева становится партнершей Адама. Мы должны продвинуться еще на один шаг дальше: «К взаимопомощи относится и взаимосоответствие, взаимопонимание в слове и отклике, равно как и в молчании: всем этим создается совместная жизнь» [322] . Ева — это кто-то, кто истолковывает Адама. В Еве Адам имеет реальное vis-a-vis («напротив») — кого-то, кто его понимает.

«И будут одна плоть»

После того как Адам погрузился в глубокий сон, Бог извлек из его бока ребро, сделал из него женщину и привел ее к Земному Человеку. На это новое создание Адам реагирует с огромной радостью: «Вот, эта — кость от костей моих и плоть от плоти моей; эта будет называться Женою (евр. мша), ибо эта взята от Мужа (евр. иш)» (Быт 2:23) [323] . В этом восклицании трижды встречается указательное местоимение «эта». Тем самым рассказчик хочет придать высказыванию демонстративно-дейктический характер восклицания [324] . После всех зверей, которые стояли перед Адамом и которым он дал имена, эта, именно эта, есть наконец та самая, находящаяся перед ним, которая может помочь ему прийти к глубочайшему пониманию самого себя.

Причина того, почему она — именно «эта», «та самая», заключается в глубоком сродстве, которое он ощущает: «кость от костей моих и плоть от плоти моей» (Быт 29:14, 2 Цар 19:13–14, ср. Суд 9:2, 2 Цар 5:1, 1 Пар 11:1) [325] . Адам как муж (иш) чувствует свою солидарность со своей женой (иша): она — действительно родная мне по крови [326] . Это непосредственное восприятие выражено в имени «иша» (евр. «жена»): она — единственное существо из находящихся перед мужчиной, родственное ему по бытию, так как была «взята из него». Именно в этот момент творение Земного Человека как vis-a-vis («того, что напротив») завершается [327] . Это vis-a-vis образует фундамент для всеохватывающей житейской общности между мужем и женой: «Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Быт 2:24). Мужчина оставляет свою первоначальную кровную родню, чтобы прочно связать себя с новым «единством», которое оказывается столь сильным, что побеждает прежнюю привязанность. Это выражено словами «одна плоть». Природная сила любви между мужем и женой формирует из них

уникальную личностную общность [328] . В ней мужчина и женщина беспрепятственно открыты друг другу: «И были они оба наги, Земной Человек и жена его, и не стыдились друг друга» (Быт 2:25)*. Обнаженность бытия vis-a-vis («друг перед другом»), которой незачем защищаться, никоим образом не вызывает чувства стыда, при котором, краснея, уходят в себя. Наоборот, встреча с другим влечет к тому, чтобы открыться. Обнаженность выражает ту первоначальную непосредственность, с которой мужчина и женщина открывают друг друга, — непосредственность, которая обозначена глаголом «чувствовать» или «познавать» (Быт 4:1, 25) [329] .

1.4.2. Мистика брака в Каббале

Каббала, которая в XI и XII веках из Прованса через Северную Испанию (Жерона) распространилась по всей Испании, интерпретирует реальность как единую всеохватывающую эманацию в десяти развертываниях силы, так называемых сефирот (евр. мн. ч. к слову «сефира». — Прим. пер.) [330] . Высшая сефира («венец») непосредственно прикасается к Богу, к Бесконечному (Эйн- соф), который абсолютно трансцендентен. Низшая сефира («царство») интимнейшим образом связана с общиной Израиля, с вселением и обитанием Бога (Шехиной). С высшими и низшими сефирот связана тщательно разработанная сексуальная символика. Низшая сефира (вселение Бога, община Израиля) — женская и именуется Матерью, Супругой, Дочерью и Невестой. Высшие сефирот (Царь, Праведник, Основание, Мировые опоры) представляют, напротив, мужское начало [331] . Через соединение мужчины и женщины в браке осуществляется соединение высших и низших сефирот. Супружеское общение ведет к соединению двух сефирот, которое гарантируется потоком эманаций сверху вниз и воздействием энергии снизу [332] . Над внутренними отношениями в Божестве господствует тайна сексуальности. Для каббалистов она является символом отношений любви между «Святым, да будет благословен Он», и Его Шехиной. Из всего, что происходит в мире божественных манифестаций, священный брак небесного Жениха и небесной Невесты — самое центральное событие [333] . Супружество участвует в тайне сексуальной любви в Боге и влияет на нее [334] .

Еврейская мистика, которая отвергла сексуальный аскетизм и не смотрела на брак как на уступку несовершенству плоти, вела к тому, чтобы обнаружилась тайна половой любви в самом Боге. Таким образом, каббалисты отвергли аскезу и решили смотреть на брак не как на уступку слабости плоти, но как на одно из самых священных таинств. Так что любой истинный брак оказывался символическим осуществлением соединения Бога с Шехиной251.

Чтобы глубже вникнуть в мистическую связь между священным браком в Боге и земным супружеством, прочитаем текст из ЗогарсР2.

Человек должен быть и мужчиной, и женщиной

Раввины исходили из убеждения, что Адам был сотворен как мужеженское существо, так как Бог «сотворил Адама, мужчину и женщину» (ср. Быт 1:27). Каббалисты восприняли этот взгляд. Дифференциация и соединение полов происходят в самом Боге. Душа исходит из Него, и поэтому она и сама сексуально дифференцирована и в то же время едина. Эта тварная реальность заслуживает того, чтобы ее оберегали.

Рабби Симеон начал свою речь стихом из Писания: «И продолжал он переходы свои от юга до Вефиля, до места, где прежде был шатер его между Вефилем и между Гаем» (Быт 13:3). Он сказал: мы ожидали бы здесь слова «переход», а читаем: «переходы», что, видимо, означает, что с ним вместе продвигалась Шехина. Каждому человеку подобает быть и мужчиной, и женщиной, чтобы его вера оставалась крепкой и чтобы Шехина никогда не оставляла его.

Рабби Симеон привлекает внимание читающего к тому факту, что говорится о «переходах» во множественном числе, между тем как совершает их только один путешественник, то есть Аврам. Почему здесь стоит множественное число? Симеон видит объяснение в том, что имеются в виду, вероятно, два путешественника: Аврам и Божье Присутствие. Такое объяснение правдоподобно, ибо ведь так и должно быть, чтобы человек — Адам — был как мужчиной, так и женщиной. Таким он и был создан по двум причинам. (1) Если Адам остается мужчиной и женщиной, то сохраняется и его внутренняя прочность. (2) Разрыв единства между мужским и женским началами в человеке есть ipso facto и разрыв с Богом, с Шехиной. Ибо женское начало здесь внизу едино с женским началом в Боге. А тогда, если в человеке больше нет женского начала, ipso facto это означает, что Божье Присутствие оставило его.

Как может человек иметь мужское и женское начала, если при нем нет жены?

А что же делать, когда человек должен отправиться в дорогу, но женское начало в лице жены ему не обеспечено?

G. Scholem, ibid., 256.

Вы спросите: как же быть человеку, собравшемуся в дорогу, если при нем нет жены и, стало быть, он уже не «мужское и женское» вместе? Прежде чем тронуться в путь, пока он еще «и мужчина, и женщина», он должен просить Бога о том, чтобы к нему присоединилась сама Шехина. После как он помолится и воздаст благодарение и Шехина пребудет с ним, он может отправляться, ибо, как он сочетал «мужское» с «женским» в городе, так, через свой союз с Шехиной, он стал «мужчиной и женщиной» и вне города, ибо написано: «Правда («цэдж», жен. род к «цаддик») пойдет пред Ним и поставит на путь стопы его (Пс 85:14) [335].

Находящийся в пути человек, который из-за отсутствия своей жены не может уже «сочетать мужское и женское», должен привлечь к себе божественное Присутствие, десятую Сефиру, которая является женской и с которой божественный Господин пребывает в единстве. Способ, которым присваивается Присутствие, таков: молиться Богу прежде, чем тронешься в путь, пока ты еще «и мужчина, и женщина» на конкретном человеческом уровне (то есть здесь внизу). Молитвой человек низводит вниз божественную реальность. Он становится прикрепленным к ней (debekuth). Лишь когда он посредством молитвы дал облечь себя в Божье Присутствие, он может трогаться в путь. Ибо теперь он, силой присутствия Шехины, «сочетает мужское и женское» в своем одиноком пути вне города («по стране»), как то было с ним и прежде, в городе. Для поддержки этого тезиса Симеон цитирует Псалом 84, где «Милость и верность [336] встретятся, правда и мир облобызаются» (Пс 84:11). Верность (устойчивость в истине) восходит снизу, правда (охраняющая защита) нисходит свыше (Пс 84:12). Эта защищающая правда, нисходящая свыше, есть Присутствие Шехины: она пойдет перед человеком и расчистит путь для его стоп (Пс 84:14).

Хранить святое единство

Единство с Шехиной сохраняется посредством святого поведения.

Обрати внимание: все время своего путешествия человек должен заботиться

освоем поведении, чтобы святое единство не распалось и он не был бы покинут в своем несовершенстве (ведь тогда он перестал бы сочетать мужское и женское). Если это было необходимо, когда его жена была еще с ним, то насколько же это необходимей, когда с ним — небесная подруга! И это тем важнее, что небесная подруга охраняет и защищает его в пути, пока он не вернется домой.

Понятие «святость» в сфере брака оказывается само собой разумеющимся. Мы можем ясно это увидеть в так называемом Священном Послании, называемом также Единство мужа с его женой. Согласно этому каббалистическому трактату, написанному анонимным автором XIII века, святость брака заключается в том, что единство мужа и жены освящается через соблюдение должного времени, должной пищи, должного намерения и должных технических приемов.

Итак, подобно тому как святость единства мужа и жены должна соблюдаться дома, так и святое единство с Божьим Присутствием должно поддерживаться посредством соблюдения должного времени, должной пищи, должных технических приемов, а прежде всего — должного намерения (kawwana)253.

Здесь Симеон следует герменевтическому правилу, которое выводит более весомое из более легкого: если необходимо уже освящать поведением союз мужа и жены, то насколько более это необходимо, когда речь идет о союзе с Присутствием? К этому добавляется и второй довод: небесным единством не только охраняется единство «мужского» и «женского», но оно также защищает человека от опасностей пути.

Супружеский долг

Теперь Симеон обращает внимание на обычную ситуацию, когда муж опять дома. После того как он вернулся, вновь вступает в силу его обязанность пребывать в общении с женой.

Когда он опять вернется домой, его долг — доставить жене некоторое удовольствие, так как именно благодаря ей для него делается возможным святое единство. Он должен ублажить ее по двум причинам. Первая: это удовольствие — небесное удовольствие, доставляемое также Шехине (Присутствию Бога), и, кроме того, оно ведет к распространению мира в мире, как написано: «И узнаешь, что шатер твой в мире [337], и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь» (Иов 5:24). Могут спросить: разве это грех, если муж не имеет общения со своей женой? Да, это грех, потому что тем самым он умаляет честь небесной подруги, которая была ему дарована благодаря его жене. Другая причина: если его жена забеременеет, небесная партнерша наделит дитя святой душой, ибо этот союз именуется союзом Святого, благословен Он.

Тезисом, что муж должен доставлять жене сексуальное удовольствие, Симеон поддерживает основной мотив: именно жена добывает мужу его святое единство с Шехиной. В этом основном мотиве содержатся два отдельных мотива. (1) Благодаря гармонии между земной реальностью (муж — жена) и реальностью небесной (Бог и Его Присутствие) сексуальное удовольствие становится источником мира. (2) Если жена во время этого совместного пребывания забеременеет, то дитя наделяется небесной душой, так как через святое единство между «горним» и «дольным» в эту земную реальность из высших сефирот стяжается святое семя. Между обоими мотивами ставится контрастный вопрос, который по-новому высвечивает и мотивирует понятие «супружеский долг»: разве это грех, если муж не имеет общения со своей женой? Ответ Симеона краток и энергичен: да, это грех. Причина этого в том, что,

уклоняясь от супружеского общения, муж бесчестит Шехину, которая была ему дарована ради его единства с женой. Этот мотив, возникающий между двумя явными мотивами, идентичен основному и самому важному мотиву: именно жена приобретает мужу Божье Присутствие.

Заключение

Рабби Симеон завершает свой трактат несколькими комментариями, благодаря которым данный предмет обретает свое место в общем контексте еврейского благочестия.

Таким образом, надлежит мужу столь же усердно стремиться к этой радости любви, как и к радости шаббата, когда мудрые познают единство со своими женами. Итак, ты узнаешь, что «шатер твой — в мире», ибо Присутствие (Шехина) сопровождает тебя и живет в твоем доме, и по этой причине ты посетишь свой дом и не согрешишь, исполняя свой религиозный долг с радостью и имея супружеское общение перед лицом Присутствия.

Словами «итак» и «таким образом» рабби Симеон резюмирует свое мистическое толкование брака. Прежде всего он вновь подчеркивает, что должно быть равновесие («столь же усердно… как») между «этой радостью любви» и «радостью шаббата». «Радость любви» указывает на «небесную радость, которая сообщает радость и Божьему Присутствию». Это мистическая радость любовного единения. Радость шаббата указывает на согласие между знатоками Торы, которые рекомендуют шаббат (субботу, — вернее, вечер пятницы, так как суббота начинается в пятницу рано вечером) как самое подходящее время для супружеского общения [338] . Это подтверждается и в Священном Послании: шаббат — это день покоя и духовного освящения, а посему этот день больше всего подходит для супружеского соединения. Послание идет еще дальше, определяя наилучшее время: не сразу после субботней трапезы; кроме того, муж должен быть не слишком возбужден вином. Также подчеркивается, что намерение мужа должно быть чистым: «Муж не должен соединяться с женой торопливо, а также против ее воли, ибо тогда Шехина не почиет на них. Муж не должен ссориться с женой, но, напротив, должен согревать ее сердце словами» [339] . Шаббат как день освящения и покоя — наиболее подходящий духовный контекст для святого единения [340] . Поэтому Симеон может говорить об «усердном стремлении к этой радости». Это — духовный способ научиться получать богочеловеческое наслаждение, даруемое в супружеском общении, научиться чувствовать, что этот путь есть путь мира. «Чувствовать», или «познавать» (da‘at), означает мистически-сексуальное единение. «Святость» сексуальных уз состоит в том, что тайна Бога — это и мудрость (khokhma), и понимание (tewunah), и познание (da'at). «В конечном счете, истинное общение — это познание (da'at) [341] . Кто идет этим путем, тот живет в единстве с Богом, «ибо Присутствие сопровождает тебя и живет в твоем доме», то есть оно сопровождает тебя в пути, но оно пребывает с тобой и у тебя в доме через духовно осуществляемое сексуальное общение. Связь с Богом — это основание твоего долга «посетить место своего обитания», то есть иметь общение со своей женой и тем самым избегать греха. Заключительные слова выбранного фрагмента еще раз резюмируют в одной фразе фундаментальный мотив сексуального общения: «исполнять с радостью религиозный долг супружеского общения перед лицом Присутствия». Радость сексуального соединения — это духовное упражнение, которое нужно совершать для того, чтобы в Боге Шехина (Присутствие) соединялась со своим Царем. Когда это происходит, божественный и человеческий миры соединяются.

Супружество как диалогическая реальность

Согласно Левинасу, интимность обитаемого жилья происходит из присутствия Другого, который безусловно приветлив по отношению ко мне, она происходит из «“Ты” доверия» [342] . В этой связи Левинас ссылается на «Я и Ты» Мартина Бубера [343] . «Я и Ты» действительно открывает новую перспективу относительно интимности и любви и, следовательно, супружества.

Обновление брака

Бубер говорит о браке во второй части «Я и Ты», где анализирует процесс последовательного отчуждения в западном обществе [344] . Отношения становятся деловыми, люди классифицируют друг друга, жизнь в обществе раскалывается на две отдельных части: институты и чувства. Институты — это внешнее: люди в них ориентированы на цель [345] . Чувства составляют внутренний мир, «здесь человек живет и отдыхает от своей деятельности в институтах. Здесь… человек потакает своим симпатиям и антипатиям, предается удовольствиям, а также страданиям, стараясь в последнем не заходить слишком далеко. Здесь он у себя дома и может расслабиться в кресле-качалке» [346] . Раскол между институтами и чувствами труднее всего проследить на микроуровне:

«Например, в браке это делается (то есть происходит раскол. — Прим. пер.) далеко не сразу и не вдруг, но в конце концов все встает на свои места» [347] .

Обновители общественной жизни стремятся к тому, чтобы вдохнуть новую жизнь в институты, ставшие чем-то внешне-профессиональным и прагматическим, «“оживить”, или расплавить, или взорвать институты, обновить введением “свободы чувства”»264. Бубер, однако, не видит в чувствах реального источника обновления ни на макро-, ни на микроуровне: «Институты так называемой личной жизни также не обновить свободным чувством (хотя, разумеется, оно тоженеобходимо. Институт брака никогда не обновить на каких-либо иных началах, минуя извечную основу истинного брака, ядро которого в том, что два человека открывают друг другу “Ты”» [348] . В рукописи «Я и Ты», хранящейся в архиве Мартина Бубера в Иерусалиме (Еврейский университет), последняя часть фразы звучит так: «что два человека открывают друг другу “Ты”, каждый являя другому “Ты” через свое “Ты”, становясь друг для друга откровением “Ты”» [349] . Из этой первоначальной формулировки видно, что в браке речь идет о «Ты» на двух уровнях: «Ты», которое уникально для Другого, и вечное «Ты», которое они открывают друг другу. Взаимное дарение «Ты» — это то «сырье», из которого вечное «Ты» формирует супружество: «“Ты”, которое не есть “Я” ни одного из них, строит из этого брак. Это метафизический и метапсихический факт любви, и чувства лишь сопровождают его» [350] . Чувства — это побочные феномены. Не они составляют ядро. Ядро формируется взаимным дарением человеческого «Ты», которое есть посредник Главного Строителя брака: вечного «Ты». «Желающие обновления брака на другой основе по сути не отличаются от тех, кто хочет упразднить его: и те, и другие заявляют, что они уже не знают факта любви» [351] .

Обновление, против которого выступает Бубер, — это то резкое изменение климата, которое началось вначале после 1900 года: осознание важности в супружеской жизни сексуальности и эротики — того, на что в XIX веке было наложено табу. Языки были развязаны прежде всего публикациями работ Фрейда — Traumdeutung [ «Толкование сновидений»] (1900), Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie [ «Тотем и табу»] (1913), Vorlesungen zurEinfiihrungin der Psychoanalyse [ «Лекции по введению в психоанализ»] (1916–1918). Результатом этого было изменение климата в направлении напряженных дискуссий между приверженцами и оппонентами. Следует отметить, что Бубер не был против снятия табу с сексуальности и эротики. В 1933 году в издававшейся им серии работ на социальные темы (Die Gesellschaft) вышел том Лу Андреас-Саломе под заглавием «Эротика». В действительно Бубер восставал лишь против идеи, что сексуальное освобождение как таковое есть ключ к истинному обновлению брака. Он рассматривал сексуальность и эротику как чувства, которые легко могут маскировать такую позицию в отношении другого, которая сосредоточена на «Я» (позиция «Оно»). «Действительно, если взять эротику, о которой сейчас столько говорят, и вычесть из нее все, что связано с таким индивидуальным “Я”, которое замкнуто на самом себе, то есть вычесть всякое отношение, в котором один человек лишен присутствия в настоящем для другого и не является для него настоящим, но оба лишь используют друг друга для получения удовольствия, то что останется?» [352] Таким образом, Бубер рассматривает сексуальность и эротику не как принципиально отнесенные к «Я», но сомневается в том, что сексуальность и эротика de facto идуг дальше простого использования другого для себя.

Бубер заключает свои размышления тремя выводами: 1) истинное сосуществование на макроуровне (например, государство) и на микроуровне (например, брак) суть две основные формы человеческого единения; 2) хотя институты сообщают этим двум основным формам жизнестойкость и структуру и чувства наделяют это единение меняющимся содержанием, все же ни институты, ни чувства, взятые вместе, еще не создают самого единения; 3) для этого необходимо вечное «Ты», которое является сердцем всякого человеческого единства и которое принято в это человеческое единство. Теперь разовьем эти три вывода.

Человеческое единение

Бубер различает три сферы, в которых развертываются человеческие отношения: сферу природы, сферу межчеловеческого и сферу духовных сущностей (познание, этика, искусство) [353] . При этом четко выделяется лишь сфера межчеловеческого [354] . От двух остальных сфера межчеловеческих отношений отличается в трех пунктах. (1) «Здесь речь достигает завершенности в речи и ответной речи» [355] . Не так обстоит дело в наших контактах с природой и с духовными сущностями. С ними у нас нет диалога. (2) Когда люди говорят, они пользуются одним и тем же средством: человеческим языком. Мы контактируем с природой, контактируем и с духовными сущностями (хотя и совсем по- другому), но только в сфере межчеловеческого присутствует, в дополнение к отношению, тот общий элемент, которым все люди пользуются: язык, посредством которого они могут открыто и честно говорить обо всем [356] . (3) Человек, который появляется и представляется в отношении ко мне, может быть принят мной так глубоко, что мое видение другого окажется исключительно тем,

что видит он. Здесь в полноте расцветает «Ты»: этот расцвет — самая суть взаимности. Подобная взаимность невозможна в отношениях с природой и с духовными сущностями. Лишь у людей пассивность и активность могут полностью совпадать, а через это возникает совершенная взаимность, в которой полностью раскрывается «Ты» [357] .

Любовь и чувство

Часто смешивают любовь и чувства [358] . Бубер приводит три признака, по которым чувство отличается от любви. (1) Чувства определяются полярностью (мужское — женское, юное — старое, черное — белое, безобразное — прекрасное и так далее). Чувствующие туго вплетены в сеть определяющих друг друга качеств [359] . (2) Чувства меняются (симпатия, антипатия, восхищение, зависть и так далее) [360] . (3) Чувства прикреплены к «Я», которое своим чувствованием опутывает другого сетью эмоций. Во всех трех пунктах любовь отлична от чувств. (1) Любовь не запутывается в полярностях, но позволяет другому, который стоит передо мной, стать истинным «Ты»: «разрешенным от уз (от своего окружения. — К. В.), исшедшим, уникальным и в отношении к нему* сущим» [361] . (2) Любовь — это постоянная подспудная тенденция при всех эмоциональных переменах: «любовь — одна», то есть «любовь есть ответственность “Я” за “Ты”: в ней присутствует то, чего не может быть ни в каком чувстве, — равенство всех любящих» [362] . (3) Любовь не цепляется за “Я”, она не эгоцентрична. «Чувства “имеют”, любовь же приходит. Чувства обитают в человеке, человек же обитает в своей любви. Это не метафора, а действительность: любовь не присуща “Я” таким образом, чтобы “Ты” было лишь ее “содержанием”, ее объектом; она между “Я” и “Ты”» [363] . Так Бубер отличает любовь от чувств. Своей затронутостью другим любовь позволяет этому другому возрасти в живую связь, так чтобы он высвободился из паутины качеств, отношений, действий и подоплек. При этом преображении в любви чувства необходимы как «изменяющееся содержание» [364] , но они не составляют самой любви, они лишь сопровождают ее [365] .

Откровение вечного «Ты»

В простом отношении «“Я”—“Ты”» «Я» стоит в отношении к «Ты», которое, в свою очередь, не может сделаться «Я» для другого. Такое простое отношение существует в воспитании и в уходе. Однако в супружестве (как и в дружбе) «Я», которое принимает другого как «Ты», есть в то же время «Ты» для этого другого. Там взаимно совпадают два отношения «“Я”—“Ты”». Тогда оба, открываясь друг другу как «Ты», одновременно окружены вечным «Ты». Истина простого отношения: «Каждое взятое в отдельности “Ты” есть прозрение к вечному “Ты”. Через каждое взятое в отдельности “Ты” основное слово обращается к нему (к вечному “Ты”. — Прим. К. Б.)»288. Но в дважды переплетенном отношении супружества это происходит с двух сторон: двое глядят на вечное «Ты», которое поэтому окружает их обоих. Истинный брак возникает, когда два человеческих существа открывают друг другу «Ты», так что каждый открывает другому вечное «Ты» через свое собственное «Ты» и оба они становятся друг для друга откровением «Ты» [366] . Поэтому Бубер может сказать: «Когда человек всею душою вместе с женой своей, овевают их приятности холмов вечных» (ср. Быт 49:26. — Прим. пер.)2 т. Соглашаясь с Зогаром, Бубер видит совместное бытие партнеров окруженным Шехиной. Реальность Божьего Присутствия проявляется в любви между мужем и женой, причем так, что в этой любви Бог соединяется со своим Присутствием. Единство любви в Боге и единство мужа и жены суть две стороны одного и того же события.

Библиография

Borys Н., The Way of Marriage. A Journal of Spiritual Growth through Conflict, Love, and Sex, Kirkland (Washington), 1991.

Boyer E., A Way in the World. Family Life as Spiritual Discipline, San Francisco, 1984.

Cohen S., The Holy Letter. A Study in Jewish Sexual Morality, London, 1993.

Donnelly D., Radical Love. An Approach to Sexual Spirituality, Fremont (California), 1992. Enlightened Sexuality. Essays on Bodfpositive Spirituality, ed. G. Feuerstein, Freedom (California), 1989.

Harvey D., The Spiritually Intimate Marriage, Tarrytown (New York), 1991.

INTAMS Review. Review of the International Academy for Marital Spirituality, Sint-Genesius-Rode, 1995-

Lombardi V., Crisis in Marriage. Efforts toward Spiritual Transformation, Washington, D.C., 1981. McDonald P., The Soul of a Marriage, New York, 1995.

McPherson-Oliver М., Conjugal Spirituality. The Primary of Mutual Love in Christian Tradition, Kansas City (Missouri), 1994.

Marriage and the Family, в The Way 23, 1983, no. 2.

Meldman L., Mystical Sex. Love, Ecstasy, and the Mystical Experience, Tucson, 1990.

Spirituality and Couples. Heart and Soul in the Therapy Process, ed. B. Brothers, New York, 1992. Timmerman J., Sexuality and Spiritual Growth, New York, 1992.

Waaijman K., De mystiek van ik enjij, Kampen, 19913.

1.5 Милость во взаимоотношениях

Всякое сообщество (семья, улица или квартал, сообщество по труду или до- сугу) уязвимо: кто-то заболевает, кто-то оказывается аутсайдером либо изгоняется, жена теряет мужа, ребенок — родителей, кого-то грабят и избивают, кому-то навязываются идеи, с кем-то дурно обращаются в сексуальном плане, царит засуха или возникает наводнение. Во всех этих ситуациях установившийся рутинный порядок не оправдывает ожиданий, тут требуется что-то из ряда вон выходящее: забота, помощь закона, взаимная солидарность, милость (милосердие). Милость — это спонтанная доброжелательность, вызываемая нуждой других людей. Она встает на сторону другого человека и предлагает ему конкретную помощь.

В этой главе мы сначала в общих чертах опишем основную структуру библейского милосердия: дарящую любовь (хесед) [367] и нежное сочувствие (раха- мим)261. После этого мы глубже вникнем в понятие милосердия с помощью трех примеров из сферы ухода за немощными людьми.

Дарящая любовь. Дарящая любовь спонтанно возникает в сердце и изливается в избытке. Она направлена на другого с целью сделать ему приятное. При этом она заботлива и находчива. Она позволяет другому быть таким, какой он (или она) есть. Даря себя другому, она знает, что все зависит от того, насколько тот готов принять ее. Рассмотрим разные аспекты.

Спонтанная доброжелательность. Дарение не связано с определенными отношениями или особыми ролями. Оно бывает между мужем и женой (Быт 20:13), между друзьями (1 Цар 20:8), между хозяином и гостем (Быт 19:9), между членами семейства (Быт 47:29), между кровными родственниками (1 Цар 15:6) и так далее. Дарение может возникнуть в отношениях между людьми где угодно: в дружеском жесте, в улыбке, в слове примирения, в руке помощи, в щедром приеме, во внимании к речи другого.

Избыточность. Дарение означает избыточность — «меру добрую, утрясенную, нагнетенную и переполненную» (ср. Лк 6:38. — Прим. пер.); оно означает пройти два километра с тем, кто тебя попросит пройти километр; прощать не до семи раз, а до семижды семидесяти.

Оказывать милость. Дарящая любовь готова оказывать другому человеку милость. Авраам, боясь, что похотливые люди убьют его из-за жены его Сарры, чтобы взять ее, просит ее оказать ему милость: «Сделай со мною сию милость, в какое ни придем мы место, везде говори обо мне: это брат мой» (Быт 20:13). Иаков просит своего сына Иосифа о том, чтобы тот подобающим образом похоронил его (Быт 47:29). Милость следует желанию другого: она забывает себя, устремляясь к другому.

Предоставлять другому свободу. Дарящая любовь полностью обращена к другому. Мать направляет свое дитя, «и кроткое наставление на языке ее» (Притч 31:26), то есть она всем сердцем надеется, что ее дитя обретет счастье. Но эта дарящая любовь не опускается до того, чтобы досаждать требованиями. С самого начала она принимает своенравие другого. Предоставление свободы иной раз заходит столь далеко, что эта любовь искренне желает другому претерпеть кризис, если чувствует, что для другого это единственный путь к счастью.

Добрые дела. Дарение — это работа. Об этом свидетельствует выражение «дела милосердия». Этими делами милосердие как позиция обращается в практику благотворения: посетить больного, поддержать бесправного, составить компанию какому-нибудь путнику, с кем-нибудь разделить его труды. Дарящая любовь действует с чуткостью и проявляет большую находчивость. Пространство ей требуется минимальное. Кажется, будто милосердию лучше всего там, где пространство совсем сужается.

Принятие. Дарение обретает полноту в принимающем. Когда хозяин желает удивить своего гостя, он надеется, что гость насладится угощением. Тот, кто посещает больного, надеется, что больной будет этому рад. Это не значит, что дарящий ставит себе или другому в качестве условия такую реакцию. Милосердие не ставит условий. И все же оно знает, что самое важное в нем — это не само по себе одаривающее движение, а то, как его принимает другой.

Сочувствие (отзывчивость). Быть отзывчивым — это означает быть затронутым до глубины души, увидев другого человека, чья ситуация высвобождает во мне поток, не знающий границ. Но не сам этот поток увлекает меня с собой, так как я волен отдаться ему или нет. Отзывчивость старается конкретизировать себя в выражении нежности: в примирении, заботливости, ласке. Проследим различные аспекты.

При виде другого. Отзывчивость приводится в движение другим. Мать становится нежной, видя своего ребенка (Ис 49:15), отец проникается глубокой нежностью к своему сыну (Пс 102:13). Только очень жестокие не проникнутся милостью «и не пощадят плода чрева: глаз их не сжалится над детьми» (Ис 13:18). Нас трогают люди в бедственном положении: вдовы, сироты, изгнанники, больные, угнетенные (Ис 9:17, Иер 31:20, Ос 14:4). Только безжалостным тиранам свойственно оставаться незатронутыми (Иер 6:23; 21:7; 50:42).

Нежность, проникающая до самого нутра. Когда сыновья Иакова явились со своим младшим братом Вениамином перед братом их Иосифом, который в тот момент был наместником египетского царя, Иосиф не мог более сдерживать слезы: «И поспешно удалился Иосиф, потому что воскипела любовь к брату его, и он готов был заплакать, и вошел он во внутреннюю комнату и плакал там» (Быт 43:30). Нежность охватила его там, где он расплакался.

При виде Вениамина он потеплел. Нежность высвобождается глубоко внутри, во внутренностях, в утробе (см. Ис 63:15). Для иудейского слуха это само собой разумелось, так как в рахамим («сочувствие») слышится рехем («нутро; утроба») [368] .

Неостановимостъ. Когда нежность высвободилась, ее уже не остановить. Иосиф больше не в состоянии сдерживать слезы. Вся та скорбь, что так долго сдерживалась, безудержно хлынула наружу. Из-за того, что нежность имеет характер «прилива», она часто ассоциируется с избытком.

Отдаться приливу нежности. Прилив нежности — это не событие в природе. Почувствовав его, человек может ему отдаться, но может и сдержать его. Человек может, «видя брата своего в нужде, затворить от него сердце свое» (1 Ин 3:17–18). И все же самое естественное — это отдаться свободной волне нежности.

Выражения нежности. Внутренний порыв нежности ищет подходящего внешнего жеста: объятия, проявления заботы, дружеского слова [369] . Милосердный самарянин, следуя порыву сострадания, проявляет конкретную заботу об избитом, полумертвом путнике: «и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем» (Лк 10:34).

Примирение. Прилив нежности основан на чувстве, что другой принадлежит тебе. По причине этой глубокой связи сострадание охватывает тебя тотчас же, как только при тебе заплачет ребенок, закричит сирота, взывая о помощи, вдова будет умолять о поддержке. Их слабость глубоко задевает тебя, так как эти люди принадлежат тому же сообществу, что и ты.

Милость и нежность. Оказание милости и порыв нежности часто сопутствуют друг другу (Зах 7:9, Иер 16:5, Ос 2:21, Дан 1:9, Иез 63:7, Пс 24:6; 39:12; 50:3; 68:17; 102:4; 105:45–46, Плач 3:22). Это никоим образом не означает, что они являются синонимами [370] . Наоборот, у них разная динамика. Дарение исходит из спонтанного желания сделать добро; порыв нежности возникает под влиянием другого; дарение проявляется в суверенной воле, изнутри побуждающей к оказанию милости; движение нежности высвобождается под влиянием извне, оно есть сияющая слабость, оно может сдерживаться. Но у них есть и сходство. И то и другое отмечено избыточностью: в дарении это избыточность расцветающего весной кизилового дерева; порыв, или прилив, нежности проламывает плотины. И тому, и другому присуще искать конкретности: дарение стремится к мастерству, добросовестности и изобретательности; нежность пронизывает работу дарения своей ласковой мягкостью. И тому, и другому присуща взаимность: дарение ждет, пока другой сможет принять даримое; нежность позволяет себя увлечь в радости примирения.

Чтобы глубже понять духовность милосердия, вникнем теперь в парадигму ухода за немощными людьми. Мы рассмотрим ее с двух точек зрения: с точки зрения больного и с точки зрения ухаживающего за ним. Между тем и другим мы поместим притчу о милосердном самарянине, в которой парадигматически изображено движение милосердия.

Больной КАК ЦЕНТРАЛЬНАЯ ФИГУРА

Заболевая, человек делается уязвимым. Ему грозит опасность, что окружение станет агрессивным. Часто это происходит незаметно. Больной напоминает нам о нашей собственной слабости, о нашей собственной смерти. Мы сопротивляемся этому. Мы изолируем больного в специальном заведении или изгоняем его в одиночество. Кроме того, больной — это искушение для дурных людей воспользоваться его уязвимым положением: ведь больной не в состоянии защитить себя. Этой тенденции противостоит милосердие.

Безусловная защита

Иногда больной человек вызывает массовую враждебность (Пс 68:5), против него шепотом сговариваются и делают из него табу (Пс 30:14; 34:15): «Все ненавидящие меня шепчут между собою против меня, замышляют на меня зло: “слово велиала пришло на него; он слег; не встать ему более”» (Пс 40:8–9). О больном злословят, обвиняют его в служении идолам или в одержимости злыми духами (Пс 30:7). В случае тяжелой болезни пытаются завладеть его добром: «Делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий» (Пс 21:19). Милосердие выступает против подобной эксплуатации. Сущий сам защищает больных людей, унижаемых и эксплуатируемых: «Ты укрываешь их под покровом лица Твоего от мятежей людских, скрываешь их под сенью от пререкания языков» (Пс 30:21).

Милосердие противостоит не только грубому насилию, но и более утонченным формам дискриминации. Оно борется с тенденцией избирательности в отношении больных. Болезни некоторых людей мы рассматриваем как несправедливость. Это часто относится к нашим друзьям, родным, людям того же положения или расы, что и мы, людям той же профессии, что и наша. В отношении иных людей болезнь представляется нам справедливой участью: это касается наркоманов, проституток, приверженных к героину, тех, кто ищет прибежища, и преступников. Нам кажется, что они заслуживают болезни и что забота о них — пустая трата времени.

Милосердие противостоит подобной дискриминации. Иисус исцелил слугу римского сотника (Лк 7:1-10), а также дочь сирофиникиянки (Мк 7:24–30).

Всем своим поведением Иисус показывает, что Он не скован рамками своего семейного круга, умонастроений своей деревни или народных чувств. В ходе истории христианская забота о больных старалась следовать примеру самого Иисуса [371] . В ранней церкви о больных заботились диаконы и диа- кониссы — не только в своей общине веры, но и за ее пределами. Святая Елена основывала больницы для пожилых людей. Во всех средневековых монастырях имелись приюты для бедных, больных и странников. Больницы крестоносцев были открыты для мусульман, евреев и христиан. Венсан де Поль подчеркивал, что все больные люди без всяких различий имеют право на уход: «Дочь Милосердия всегда пребывает среди людей. Ваше призвание — помогать всем людям без различия, мужчинам, женщинам, детям и вообще всем беднякам, которые в вас нуждаются, как вы и делаете это всегда по благодати Божьей» [372] . В XIX столетии мы видим возрождение винцентианского духа в монашеских конгрегациях, посвящающих себя уходу за больными. То же самое мы видим и в протестантских общинах. Первой целью Society of Protestant Sisters of Charity (Общества протестантских сестер милосердия [позднее — Institution of Nursing Sisters / Институции сестер-сиделок]) был домашний уход за людьми, принадлежащими ко всем классам общества.

Точный диагноз

Когда людей поражает болезнь, у них сразу возникают вопросы: «кто станет за меня»? (Пс 93:16); «увы мне!» (Плач 1:2); «для чего Ты оставил меня?» (Пс 21:1); «где же после этого надежда моя?» (Иов 17:15); «доколе мне слагать… скорбь в сердце моем?» (Пс 12:3) [373] . Из этих вопросов складывается многосторонняя картина болезни. Иногда болезнь есть что-то, что люди сами на себя навлекают; иногда люди вредят друг другу; иногда их постигают природные катаклизмы; иногда сам Бог вводит человека в состояние кризиса. Эта многосторонняя картина равно присутствует и в сознании тех, кто заботится о больных [374] . Они тоже вопрошают (обычно про себя, в уме): почему именно этот ребенок поражен этой болезнью? Причем тут Бог? Это редукция, когда из всего клубка неразрешимых вопросов, с помощью которых нужно выяснить причину болезни, мы выбираем лишь вопрос «почему?». Согрешил ли он сам? Или согрешили его родители? Или это длань Божья? Или несчастный случай? Или естественный процесс? Или удар судьбы? Или болезнь существует лишь в воображении самого больного? Или она — результат неблагоприятной среды? Примитивно-религиозное чувство однозначно видит причину болезни в совершенном грехе. Примитивно-медицинский ум сводит болезнь к ме- дико-биологическим причинам.

Библейская духовность противостоит таким односторонним объясняющим схемам. Это делается очевидным при чтении псалмов. В них мы находим истолкование болезни не как чего-то принудительного. Причина болезни может заключаться в самом больном — как следствие какого-то житейского краха (Пс 37). Иногда причиной является агрессивность человека (Пс 12 и 21). Иногда человек заболевает из-за того, что он полностью отождествляет себя со страданием народа Божьего (Пс 68). Иногда сам Бог является, или считается, причиной чьей-то болезни (Пс 87:7–9). Для псалмов характерно нюансированное истолкование болезни.

Нечто подобное мы видим в Книге Иова: нет никакой принудительной связи между' грехом и болезнью. Сам Бог ясно дает это понять. Он говорит Елифазу: «Горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» (Иов 42:7). Иисус подтверждает такой непринудительный подход, когда говорит о слепорожденном: «Не согрешил ни он, ни родители его, но [это для того], чтобы на нем явились дела Божии» (Ин 9:3).

Христианская духовность приняла этот взгляд: не существует такой объяснительной модели, которая была бы однозначно применима к любой болезни. Следует уважать абсолютно все вопрошания больного человека и принимать всерьез вопросы типа «почему?» как указания, ожидающие объяснения.

Ритуалы болезни

Поражает то, как много места в псалмах уделено сетованиям больных: «Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось, как воск, растаяло посреди внутренности моей. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной» (Пс 21:15–16). Может быть, весь человеческий опыт отзывается в этих жалобах: «я спотыкался и падал» (Пс 34:15), «меня жестоко били» (Пс 68:27), «я несчастен и изнемогаю» (Пс 87:16), «я уязвлен» (Пс 37:12), «скорбь моя всегда предо мною» (Пс 37:18) [375]. Один из важных аспектов этих сетований — выражение одиночества, в котором оказывается больной человек: «Я уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на развалинах. Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле» (Пс 101:7–8). Даже близкие избегают больного: «Друзья мои и искренние отступили от язвы моей, и ближние мои стоят вдали» (Пс 37:12). Однако милосердие отвергает подобную дискриминацию. Оно стремится к солидарности с больным: оно вместе с ним молчит, плачет, клянет, раздирает одежды,

бросает пыль над головой своей к небу (Иов 2:12–13). «Я во время болезни их одевался во вретище, изнурял постом душу мою… Я поступал, как бы это был друг мой, брат мой; я ходил скорбный, с поникшею головою, как бы оплакивающий мать» (Пс 34:13–14).

Это экспрессивное поведение (плач, проклятия, раздирание одежд, хождение во вретище и пепле и т. п.) не является чем-то произвольным или просто эмоциональным. То, что кажется нам побочными эмоциями, в Древнем Израиле было частью связного ритуала, который предлагался больному (и его непосредственному окружению) с целью помочь ему выбраться из болезни. С помощью ритуала молчания (Пс 38:3) больной мог проникнуться тем фактом, что его касается смерть. Униженно бросаясь на землю (Пс 6:3) и облачаясь во вретище (Пс 29:12), больной человек мог пережить свое горе и свое крушение. Вопя и вопрошая («почему я?», «доколе?», «для чего?»), больной мог выразить свое отчаяние. В этих ритуалах он мог выразить свою ситуацию и, самое главное, вжиться в нее.

Упомянутые ритуалы были нацелены на нечто большее, чем выражение и вживание. Они предоставляли больному целый комплекс обычаев, жестов и форм выражения, посредством которых он мог войти в живой контакт с Источником Жизни. Молчание, размышление, ритуалы самоуничижения, сетования и молитвы — все это помогало человеку отдаться во власть Божьего Имени: «Исцели меня, о Сущий» (Пс 6:3); «Вступись, о Сущий, в тяжбу с тяжущимися со мною» (Пс 34:1); «Доколе, о Сущий, будешь забывать меня вконец?» (Пс 12:2); «Призвал я имя Сущего: о Сущий! Избавь душу мою» (Пс 114:4). Призывание Божьего Имени — это движение любви, абсолютного предания себя Богу в доверии. Молящийся человек, взывая к Имени Сущего, связывает себя с благодатным Присутствием, как бы говорящим: «Я — здесь!» [376] Исцеление состоит в том, что больной человек переживает это божественное Присутствие: «Сущий укрепит его на одре болезни его. Ты изменишь все ложе его в болезни его» (Пс 40:4). Благодаря этому больной осознает: «Ты сохранишь меня в целости моей и поставишь меня пред лицом Твоим на веки» (Пс 40:13). В призывании Его Сущий делает Себя присутствующим. Крик в бедствии: «Будь здесь!» — это одна сторона; другая сторона (незримая): «Я здесь; не бойся!» Именно это благодатное познание Бога лежит в основе убеждения, что больного нельзя отождествлять с его болезнью.

Милосердный самарянин

Притча о милосердном самарянине, ставшая моделью христианского милосердия, образует часть назидательного диалога между Иисусом и одним из законников (учителей Торы) (Лк 10:25–37). Этот диалог состоит из двух циклов (стихи 25–28 и 29–37), каждый из которых следует одной и той же схеме: законник ставит вопрос (стихи 25 и 29), Иисус ставит контрвопрос (стихи 26 и 30–36), законник отвечает контрвопросом (стихи 27 и 37а), и Иисус подтверждает ответ законника (стихи 28 и 376). Рассмотрим каждый цикл отдельно.

Что я должен делать для вечной жизни?

Знаток Торы выступает с целью узнать границы истолкования Торы Иисусом: «Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» (стих 25). Законник, обращаясь к Иисусу, называет Его «рабби», или «равви»*. Среди учите- лей-раввинов было принято коллегиально испытывать друг друга в диалогах. Они делали это с целью проверить на надежность границы истолкования Писания296. Вопрос законника касается связи между человеческим поведением и обретением вечной жизни: «Учитель! Что мне делать, чтобы достигнуть жизни вечной?» (стих 25). «Вечная жизнь» — это жизнь, исходящая от Бога, бессмертная жизнь. «Делать» — это праксис, «тип действий»: каким жизненным праксисом обеспечивается доступ к участию в жизни Бога?

Иисус отвечает контрвопросом, тем самым испытывая знатока Торы: «В Законе что написано? как читаешь?» (стих 26). Тут два вопроса. Первый вопрос касается выбора фрагментов из Писания: «Какие тексты, по-твоему, можно считать ответом на поставленный тобой вопрос о надлежащем жизненном праксисе?» Второй вопрос касается интерпретации выбранного фрагмента: «Как ты истолковываешь данный текст?»

Сначала законник отвечает на контрвопрос. При этом он комбинирует два пассажа из Писания. Первый — из Второзакония, текст, хорошо знакомый иудейскому слуху: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим» (Втор 6:5; 10:2 [377]; 30:6; слова «и всем разумением твоим» добавлены). Второй текст — из Левита: «Люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев 19:18). Своим выбором текстов знаток Торы помещает то, что человеку следует делать, в треугольник любви: любовь к Богу, любовь к ближнему, любовь к самому себе. Эта триада образует тип действий, который обеспечивает причастность к «непреходящей жизни».

Иисус подтверждает ответ законника: «Так делай [378], и будешь жить» (стих 28). Иисус многозначительно повторяет ключевые слова вопроса: «что мне делать, чтобы достигнуть жизни вечной?» (Лк 10:25). Для ученого раввина повторение означает здесь подтверждение: «так делай, и будешь жить» (стих 28).

Однако диалог на этом не заканчивается. Дальше следует второй цикл. Ведь Иисус поставил два контрвопроса: «какой текст Писания является здесь главным?» и «как ты его истолковываешь?» (стих 26). На первый вопрос ответ

дан, на второй — нет: «как читаешь?» (стих 26), то есть «как следует истолковывать тексты из Второзакония и Левита?» Поэтому законник спрашивает: «А кто мой ближний?» (стих 29).

Кто мой ближний?

Законник хочет глубже вникнуть в тексты, которые он сам процитировал. Он ищет истолкования (стих 26). Такое истолкование часто начинается с того, что выбирается ключевое слово, составляющее проблему: «кто мой ближний?» Знаток Писания также мог бы спросить: «а кто такой Бог?» или «что значит любить?» Но он выбрал слово «ближний». Означает ли слово «ближний» соплеменника? Соседа? Единоверца? На этот вопрос Иисус ответа не дает, но ставит контрвопрос (стих 26), которому предшествует рассказ, состоящий из пяти кратких сцен.

Сцена 1. Человек (не называемый по имени) идет из Иерусалима в Иерихон. Иерусалим — это место святыни и богослужения. Вероятно, предполагается, что путник — человек благочестивый: он идет из Иерусалима, святого города. Этот путник попадает в руки разбойников, которые все у него отнимают, жестоко с ним обходятся и оставляют его полумертвого. Разбойники уходят, словно ничего и не произошло.

Сцена 2. Случайно той же дорогой из Иерусалима в Иерихон идет священник. Возможно, как и тот путник, он присутствовал в Храме на богослужении и теперь идет домой. Во всяком случае, он идет той же дорогой. Этим рассказчик как бы проводит параллель между путником и священником. Как разбойники внезапно застигли путника, так и священник внезапно застигает его полумертвого. Он видит, как тот лежит, но проходит мимо по другой стороне дороги. Глагол «идти» употреблен так, что священник уподобляется разбойникам: они «ушли», и он «ушел». Священник обходит полумертвого путника и идет дальше. У него нет никакого священнического оправдания (что нельзя прикасаться к трупу): ведь полумертвый путник еще жив. После священника на то же место приходит левит. Он тоже служитель Храма. Он руководит хором и преподает людям Тору. Его «контакт» с полумертвым путником и то, как он уходит прочь, описываются теми же словами, что и в случае священника: «Левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо» (стих 32). Язвительное созвучие.

Сцена 3. Теперь мимо идет самарянин, для которого местом обитания Бога был не Храм в Иерусалиме, а святилище в Самарии. Так же, как путник, священник и левит, он находится в пути. Так же, как священник и левит, он встречает полумертвого человека. Точный параллелизм между священником, левитом и самарянином делает разницу еще более резкой: «самарянин же… увидев его, сжалился» (стих 33). Полумертвый человек вызывает у самарянина сострадание. Движимый сердцем, самарянин подходит к путнику. Он не ушел, как разбойники (стих 30), не прошел мимо по другой стороне, как священник и левит (стихи 31 и 32), а, «подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино» (стих 34). Его поведение ясно: движимый сочувствием, он заботится о полумертвом человеке и облегчает его страдания.

Сцена 4. Самарянин нашел полумертвого путника между Иерусалимом и Иерихоном, в месте, где не было гостиницы. Здесь было невозможно ухаживать за больным. Поэтому самарянин сажает раненого путника на своего осла (или лошадь) и везет его в ближайшую гостиницу, чтобы обеспечить ему уход. Очевидно, самарянин был не из бедных, раз у него было животное для езды верхом (осел или лошадь). Он повез полумертвого путника на своем собственном осле (или лошади). Поскольку животное — собственность сама- рянина, оно безропотно принимает на свою спину полумертвого путника. Для милосердия недостаточно посочувствовать и оказать первую помощь тому, кто попал в беду. Требуется дальнейшая забота. И тут применение собственности играет существенную роль.

Сцена 5. Этот день, а может, и часть ночи, самарянин заботится о смертельно больном человеке. Но с наступлением следующего дня он передает больного хозяину гостиницы со словами: «Позаботься о нем» (стих 35). За эту заботу самарянин дает хозяину два динария. Один динарий — это римская серебряная монета, стоимость которой примерно соответствует оплате одного рабочего дня (Мф 20:2-13). Видимо, самарянин надеется, что через пару дней полумертвый человек встанет на ноги. Но из предосторожности он добавляет: «Если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе» (стих 35). Милосердию присуща готовность давать большет.

Рассказ о милосердном самарянине — это развернутое введение к тому контрвопросу, который Иисус ставит перед законоучителем (стих 36) в ответ на его вопрос: «кто мой ближний?» (стих 29). Контрвопрос Иисуса звучит так: «Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» (стих 36). Этим контрвопросом вопрос законника полностью переворачивается. Первоначальный вопрос был направлен вовне, и смысл его был такой: «Кто для меня ближний, а кто — нет?» Этот первый вопрос спрашивал о ближнем как о ком-то для меня внешнем: кто в точности подпадает под категорию «ближний»? Мои соседи, мои родственники, мои соплеменники, мои единоверцы? Как мне следует истолковывать понятие «ближний» (стих 26)? Контрвопрос Иисуса переворачивает направление первоначального вопроса. Вопрос уже не «кто мой ближний?», но «чьим ближним являюсь я сам?» Который из этих троих людей позволил себе сделаться «ближним»?

Законоучитель отвечает: «оказавший ему (полумертвому путнику) милость» (стих 37). Здесь вновь появляется ключевое понятие «действия», которым завершился первый цикл диалога (стихи 25 и 28). «Оказание милости» — это содержание всего рассказа, начиная с момента, когда самарянин почувствовал сострадание (стих 33), и до передачи путника хозяину гостиницы (стих 35); здесь фигурируют собственное животное для езды верхом и хозяин гостиницы.

897 См.: P. Moyaert, De mateloosheid van het Christendom, Nijmegen, 1998, 15–96.

Иисус подтверждает ответ знатока Торы: «Иди и действуй так же» (так у автора. — Прим. пер.). «Действие» опять выступает как ключевое слово, но теперь оно — последнее: иди и действуй так, как действовал добрый (милосердный) самарянин. Глагол «идти» (gaan) вызывает в памяти начало всей истории, когда разбойники «ушли» (стих 30), священник и левит «прошли мимо» (стихи 31–32), а самарянин «подошел» к путнику: «иди и действуй так же» (стих 37).

Милосердный уход

Мы склонны определять себя и других в терминах свойств, способностей и особых действий. Начнем с последней категории: чтобы по-настоящему быть человеком, нужно уметь мыслить о себе, уметь быть самостоятельным и в определенной мере хорошо себя чувствовать. Что касается способностей, то решающие из них — это память, воля и понимание. Если эти способности утрачены или неразвиты, то ты уже не человек. Что касается свойств, речь должна идти об определенных физических и психических качествах, к которым в последнее время добавилось духовное измерение. Хотя это духовное расширение человеческого образа как таковое можно рассматривать как важный вклад в сферу заботы о здоровье, для определения человека его недостаточно. Оно может быть даже вредным для больного человека, если по этому критерию измерять его человеческое бытие.

Больной как образ Бога

В христианской духовности человек определяется как живущий под взглядом Бога и находящийся в творческой связи с Богом. Этот факт есть приглашение человека к тому, чтобы впитывать в себя свойства Бога и силой Божьей преображаться в любви. Даже если человек не может или не хочет отвечать на это приглашение, Бог остается в творческой связи с ним. Венсан де Поль постоянно напоминал своим Сестрам, что больной — это образ Бога. Это божественное происхождение больного должно вызывать уважение к нему: «Вы должны чаще размышлять о том факте, что важнейшая ваша задача, то, чего ждет от вас Бог, — с великой заботой служить бедным, которые являются нашими господами. О да, мои сестры, они — наши господа» [379] .

Исцеляющая сила Бога

Сфера ухода за больными развивалась таким образом, что отношение к Богу начали уже считать чем-то не относящимся к делу. Прежде всего, это секуляризация, которая принципиально оставляет отношение к Богу без внимания.

Кроме того, врачи и санитарки часто уже не знают, что они практически должны делать с духовностью больных. В конце концов вошло в обычай предоставлять духовные дела священникам [380] .

В сфере здравоохранения, однако, делаются попытки снова дать место духовности в уходе за больными. Верна Беннер Карсон упоминает некоторые моменты (interventies, букв, «вмешательства»), которые могут способствовать исцеляющей силе Бога: присутствие сиделки и ее физические прикосновения; умение слушать больного и сопереживать ему; собственная ранимость и восприимчивость; скромность и солидарность; молитва; использование Писания или других религиозных источников; предоставление пациенту возможности участвовать в религиозных ритуалах; бережное отношение к священным предметам, которые носит или хранит больной; своевременная помощь священника; понимание и защита религиозных чувств и убеждений больного [381] . Тут здравоохранение могло бы многому научиться из опыта духовников в заведениях по уходу за больными [382] .

Компетентная забота о больных

Иисус, сын Сирахов, учитель мудрости, живший примерно за 200 лет до Христа, формулирует роль врача следующим образом: «Дай место и врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен. В иное время и в их руках бывает успех. Ибо и они молятся Господу, чтобы Он помог им подать больному облегчение и исцеление к продолжению жизни» (Сир 38:12–14, ср. 38:1–8 [курсив наш, Синодальный перевод слегка изменен. — Прим. пер.]). В этом пассаже весьма многозначительно словечко «и», упот. ребленное четыре раза: 1) и врач, как и пациент, относится к Богу, как творение — к Творцу; 2) иногда необходимо и оказывается решающим и его вмешательство; 3) и врачи, как и больные, молятся Богу, прося Его о помощи; 4) поэтому, хотя нужны и ритуалы смирения, наряду с ними следует давать место и врачу. Таким образом, с одной стороны, высоко оценивается работа врача (диагностика и лечение), с другой стороны, врач выразительно помещается в тот же контекст (отношение «Творец — творение» и молитва), что и больной.

В христианской духовности всегда уделялось внимание компетентности в заботе о больных. Святая Елена (250–330), мать Константина Великого, основала школу по уходу за больными [383] . Венсан де Поль заботился о том, чтобы его Сестры были хорошо обучены и могли осуществлять компетентный домашний уход за больными. В это обучение включался и опыт работы

в больницах [384] . Насколько высоко ценился компетентный уход за больными, мы можем видеть по больничным конгрегациям, которые основывались в течение девятнадцатого столетия как в Католической церкви, так и в протестантских общинах веры. Во всех этих начинаниях девятнадцатого столетия профессиональное измерение ухода за больными ставилось высоко, но не до такой степени, чтобы выпасть из более широкого контекста христианской заботы о здоровье. К тому же не все были убеждены в том, что для ухода за больными требуется хорошее обучение. Флоренс Найтингейл, основавшая в 1860 году первую в Англии школу по уходу за больными, сказала тем, кто считал подобное обучение ненужным и преувеличенным: «Некоторые полагают, что все, чему женщине нужно научиться для ухода за больными, в ней уже есть от рождения или что этому можно выучиться без упражнений. Таким людям я хотела бы сказать: пошлите нам как можно больше этих гениальных женщин, так как мы отчаянно в них нуждаемся» [385] .

Призвание и профессия

Парадигма христианского ухода за больными — милосердный самарянин. Как мы сказали выше, милосердная забота происходит из того сочувствия, которое вызывает больной человек. Это нежное сочувствие — постоянный источник милосердной заботы. В полном согласии с этой интуицией Венсан де Поль утверждает, что забота берет начало внежном сочувствии: «Мы должны позволить своему сердцу стать более нежным, чтобы сделать его восприимчивым к страданиям и несчастьям других, и просить Бога даровать нам дух милости» [386] . Тот, кто заботится из милости, пребывает в Боге: «Но знаете ли вы, что значит действовать милосердно? Это значит действовать в Боге, так как Бог есть любовь, то есть делать это исключительно ради самого Бога» [387] . По причине этой сущностной связи между больным человеком и присутствием Бога забота о больных рассматривается в христианской духовности как призвание.

Понятие ухода за больными возникло, главным образом, на основе того взгляда, что забота есть служение Богу, призвание, исполняющееся в том, чтобы ответить на призыв Бога и заключить с Ним союз. Сущностью заботы о больных был этот духовный этос, добровольное взаимное служение в обществе, свободное от какой бы то ни было контрактной или коммерческой основы. Кроме того, этот принцип был ответственен не только за заботу о больных, но также требовал, чтобы больным оказывалась качественная медицинская помощь, направленная на то, чтобы больной достиг исцеления. Это заложило основу для развития научной медицины как искусства, которое вдохновляет агапэ («сострадательная любовь» [греч.]. — Прим. пер.)ш.

Забота о больных в контексте христианской духовности объединяет, таким образом, заботу о ближнем, служение Богу и медицинское искусство. Чтобы выразить наиболее глубинную мотивацию заботы, люди использовали такие слова, как «призвание», «служение», «самоотверженность», «союз». Флоренс Найтингейл, которая так сильно подчеркивала важность профессиональной подготовки медсестер и сиделок и достойной оплаты их труда, тоже считала ощущение призвания важнейшим мотивом. В своем дневнике она ссылается на голос Бога, призвавший ее к этому труду [388] .

Уход за больными выделился в минувшем столетии в отдельную профессию именно из этой всеохватывающей мотивации призвания. Это был результат взаимодействия процессов секуляризации, эмансипации и профессионализации. Профессиональный уход за больными постепенно организовывался. Он требовал признания своего статуса, нормальных условий труда и его оплаты, которая могла производиться на контрактной основе. Эта профессиональная группа впоследствии способствовала увеличению компетентности, прежде всего с помощью хороших учебных курсов, защищенных сертификатов и профессиональных кодексов. Однако фактически эта эмансипация и эта профессионализация были движимы преобладавшим позитивистским, научно-медицинским подходом, который не только сказывался в сильном фрагментирующем эффекте, но и сводил весь феномен ухода к событию медико-биологического порядка. Сами по себе эти процессы не плохи. Но их фактический эффект был таков, что духовность здравоохранения стала иссякать. По мере этого уходила из поля зрения присущая уходу за больными более глубокая мотивация тех, кто осуществляет этот уход. Поэтому понятно, что в рамках этой сферы люди стали искать способов помешать этому иссяканию духовности. К профессиональному подходу снова стали подключать такие классические христианские элементы, как служение и самоотверженность. Исходя из собственного опыта многолетней работы с больными раком, Мириам Яцик описывает в качестве желательного подхода к пациентам следующий: входить в отношения с пациентом; разделять с ним его горе; выслушивать его даже тогда, когда тебе это неприятно; иногда — молчать; быть спутником, а не тем, кто берется решать проблемы; всерьез заботиться о другом человеке; иметь мужество быть с ним рядом; любить человека, даже если он кажется того недостойным; позволять ранить себя; давать другому шанс к изменению; не уходить от ответственности за другого; признавать пределы своих возможностей помочь; предоставлять другому свободу принятия решений и поощрять его ценности, цели и личные взгляды [389] .

Библиография

Allen D., Coverage of the Spiritual Dimension of Health in Personal Health Textbooks in Higher Education, Denton — Dallas — Houston, 1993.

Barnum B. Stevens, Spirituality in Nursing. From Traditional to New Age, New York, 1996. Benner-Carson V., Spiritual Dimensions of Nursing Practice, Philadelphia etc., 1989. Bradshaw A., Lighting the Lamp. The Spiritual Dimension of Nursing Care, Harrow, 19952. Bullis R., Spirituality in Social Work Practice, Washington, D.C. — London, 1996.

Cassidy S., Sharing the Darkness. The Spirituality of Caring, London, 1990.

Dybowski S., Barmhenigkeit im Neuen Testament. Ein Grundmotiv caritativen Handelns, Freiburg, 1992.

Finney H., A Spirituality of Compassion. Studies in Luke, Elgin (Illinois), 1996.

Harrison J., & Burnard P., Spirituality and Nursing Practice, Aldershot etc., 1993.

Hodges D., Science, Spirituality, and Healing, Guildford, 1994.

Morris L. Hood, The Concept of Spirituality in the Context of the Discipline of Nursing, Vancouver, 1995.

Spirituality in Nursing. A New Perspective in Health, Milwaukee, 1984.

Waaijman K. Psalmen bij ziekte en genezing, Kampen, 19812.

WuTHNOW R., Acts of Compassion. Caring for Others and Helping Ourselves, Princeton, 1991.

1.6 Благочестие в контексте смерти и умирания

Смерть непосредственно связана с ближайшими родственниками. Именно они совершают скорбные ритуалы, преследующие три цели: единение с усопшим, переживание утраты, выражение чувств, благодаря которому становится возможным вновь обрести целостность. В большинстве культур проводы умершего, забота о мертвом теле и ритуал похорон рассматриваются как акты благочестия.

Иудейская традиция. В рамках иудейской традиции существовало многообразие представлений, связанных со смертью. В эпоху патриархов смерть представляли себе как «приложение к отцам своим» (см. Быт 25:8, 17; 49:33, Числ 20:26); традиция мудрости рассматривала смерть как конец (Пс 38; 48, Екк, Иов); Маккавеи (см. 2 Макк 12:39–45) и фарисеи верили в воскресение мертвых, в то время как саддукеи его отрицали; каббала верила в перевоплощение душ. Несмотря на все различия между этими концептуальными мирами, у них есть и точки соприкосновения: ритуалы и взгляды, связанные со смертью, ориентируются на жизнь; забота о мертвых — это акт благочестия; один только Бог располагает реальной властью над смертью®10.

Эллинистический мир. В эллинистической духовности человеческий дух {nous / «нус»)* считался божественным и потому бессмертным. В момент рождения это ядро облачается в телесность, которая вновь устраняется в момент смерти, после чего душа возвращается в сферу непреходящего света. Забота о мертвых считалась актом благочестия (греч. eusebeia, лат. pietas). В Риме умерших клали на землю. Их тела родственники омывали и натирали благовониями, затем одевали и украшали венками. После плача над усопшим его хоронили вне города и там же произносили надгробную речь. Все это завершалось жертвоприношением и тризной.

Христианская традиция. Христиане верят, что смерть Иисуса из Назарета — одна из двух сторон того события, другая сторона которого — воскрешающая сила Бога. Воскресение Иисуса — как переход (pascha) от смерти к жизни — трансформировало эллинистические ритуалы, связанные со смертью и погребением [390] . Христиане выступали против кремации, отвергали украшение усопшего венками (как знак идолослужения), запрещали свечи и факелы (так как они использовались при культовых жертвоприношениях). Сетования об умершем христиане приняли, но заменили существовавшие тексты псалмами, чтением из Писания и собственными молитвословиями (неистовые

сетования и ритуалы самоуничижения не сочетались с верой в воскресение) [391] . Значительный сдвиг произошел в Средние века, когда смерть стали проецировать на фон Последнего Суда. Этот сдвиг отчасти был вызван напряженным ожиданием конца света, покаянными движениями, эпидемиями и страхом смерти. Литургия подпитывала этот страх использованием черного цвета, покаянными молитвами (Dies irae*), акцентированием человеческой бренности, — «прах ты и в прах возвратишься»**, — взглядом на соборование как на предсмертный обряд, жестким разграничением между небом, адом и чистилищем. В эпоху Реформации эти настроения усилились [392] . Возвращаясь к древним традициям, II Ватиканский собор пересмотрел и изменил заупокойные обряды в свете веры в воскресение.

Восточная духовность. Восточные типы духовности заметно различаются между собой [393] . Согласно индуистам, люди умирают в ходе бесконечной череды жизней, как и сама вселенная проходит бесконечный ряд циклов сотворения, уничтожения и нового сотворения. В буддизме человек имеет возможность достигнуть совершенного преображения в нирване уже в этой жизни, если он (или она) будет последовательно расставаться со всем тем, что привязывает людей к жажде жизни — источнику всех страданий. В конфуцианстве следует заботливо сохранять ритуалы, которые объединяют живых с умершими; следует хранить живую память о своих предках и чувствовать благодарность за полученную от них жизнь. Кроме того, эти ритуалы являются каналами, по которым передается печаль о смерти любимого человека. Даосизм рассматривает жизнь и смерть как аспекты Пути (дао), которым все держится. Смерть есть часть естественного процесса изменений: «Жизнь — спутник смерти; смерть — начало жизни» [394] . Восточным типам духовности присущи некоторые общие черты: смерть — это естественный процесс, который принадлежит жизни; дело духовности — смотреть в глубь этого процесса, усматривать его основания и воспринимать его, исходя из них. Для многих этот процесс является частью не только всеохватывающего, вечно повторяющегося процесса, но и собственного цикла жизни, смерти и нового рождения (реинкарнации); эти перерождения являются очищениями [395] .

Секулярный подход к смерти. Многие люди в современном обществе исходят из убеждения, что прекращается лишь эта жизнь, но жизнь вообще продолжается®17. Эта жизнь прекращается на уровне тела, личностной идентичности, сознания. Но этим дело не исчерпывается. Развивается новая ars moriendi (лат. «искусство умирания»): люди размышляют о смерти, дают ей выражение, пытаются стать выше нее. Размышление о смерти как о части жизни обогащает саму жизнь и придает глубину и смысл ее завершению. Больше того, сама эта ars moriendi может восприниматься как триумф над пошлой и грубой смертью [396] .

Для более близкого знакомства с духовностью смерти мы подробно рассмотрим три ситуации.

Смерть и погребение Сарры

Истории полукочевых общин, как они переданы в Книге Бытия, выдержаны в двух основных повествовательных жанрах: путевого отчета (itinerarium) и родословной (генеалогии). Путевые отчеты рассказывают о том, как община перемещается от одного места к другому. Родословные повествуют о том, как община выживает, переходя от поколения к поколению. Отдельный жизненный переход от рождения к смерти совершается в рамках одного поколения. Так, жизнь Исаака включает его рождение, обрезание и наделение именем (Быт 21:1–7); пир по случаю отнятия его от материнской груди (Быт 21:8); его женитьбу на Ревекке (Быт 24:67); его кончину и погребение (Быт 35:28–29).

Ход жизни завершается смертью. Однако и сам этот конец жизни (умирание) имеет свое собственное развитие. О конце жизни Исаака рассказано так: «И было дней [жизни] Исааковой сто восемьдесят лет. И испустил Исаак дух и умер, и приложился к народу своему, будучи стар и насыщен жизнью; и погребли его Исав и Иаков, сыновья его» (Быт 35:28–29). Чтобы понять духовность конца жизни, перечитаем историю смерти и погребения Сарры.

Сарра умирает

В рамках основного генеалогического повествования, как правило, о смерти сообщается кратко, даже если смерть исключительно трагична, как в случае Рахили, которая умерла при родах Вениамина (Быт 35:18–19). О конце жизни Сарры рассказано так: «Жизни Сарриной было сто двадцать семь лет: [вот] лета жизни Сарриной; и умерла Сарра в Кириаф-Арбе, что [ныне] Хеврон, в земле Ханаанской. И пришел Авраам рыдать по Сарре и оплакивать ее» (Быт 23:1–2). Умирание рассматривается как достижение полноты

лет (ср. «будучи стар и насыщен жизнью» [Быт 35:29]. Жизнь — это «исполнение дней» (2 Цар 7:12, Исх 23:26). Полнотой жизни считались «семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет» (Пс 89:10).

Умирание представляли себе как уход из человека жизненной силы (Быт 25:8; 35:29). Умерший «ложился с отцами своими» (Быт 47:30; 49:29, 33), «прилагался к народу своему» (Быт 25:8,17; 35:29). Место собрания умерших — нижний мир. Поэтому говорили о «вратах» и «внутренних жилищах» смерти (Пс 9:14; 106:18, Притч 7:27). Умершие сходили в глубины земли* (см. Пс. 48). Но этому схождению в нижний мир предшествовало единство с земной пылью: «Прах ты и в прах возвратишься» (Быт 3:19). Возвращение в прах — это участь всех людей (Числ 16:29–30). «Ты возвращаешь человека в тление и говоришь: “возвратитесь, сыны человеческие!”» (Пс 89:4, см. также Пс 48:15).

Плач Авраама по Сарре

Когда Сарра умерла, «пришел Авраам сетовать (в Синодальном переводе — «рыдать». — Прим. пер.) по Сарре и оплакивать ее» (Быт 23:2). Авраам вошел в шатер, где лежала Сарра, и совершил обряд оплакивания умерших. Первоначально местом совершения этого обряда была семья [397] , и описывался он двумя глаголами: «сетовать» и «оплакивать». Сетование — это ритуал, в котором человек дает внешнее выражение своей скорби. Этот ритуал начинался сразу после того, как человек умирал, и в присутствии умершего (1 Цар 25:1,

Цар 3:31) [398] . Заключался этот ритуал в биении себя в грудь (Ис 32:12) и в громких восклицаниях: «Увы! Увы!» (3 Цар 13:30, Иер 34:5). Сетования сопровождались плачем: скорбящие проливали слезы печали. Сетование и рыдания были частью целого комплекса ритуалов самоуничижения: поста, раздирания одежд, облачения себя во вретище (мешковину. — Прим. пер.), обривания наголо и посыпания своей головы пылью. Устраняли всякое человеческое великолепие (в одежде, в прическе), уменьшали энергию жизни (плачем и постом) и приближали себя к земной пыли (ложась наземь; посыпая пылью и пеплом собственные головы), чтобы таким способом соединиться с оплакиваемым умершим. Сетование и сопровождающие его обряды дают выражение скорби. С другой стороны, они переводят скорбь об умершем во внутренний план, признавая при этом его смерть в телесном плане. Экспрессивная фаза оплакивания ограничивалась первым днем (Быт 50:10). Затем начинался долгий период траура, в котором продолжалось внутреннее усвоение утраты, для чего предлагался и применялся целый набор подходящих типов скорбного поведения (‘abal): ношение власяницы и посыпание себя пеплом, ходьба в согбенной позе, молитва, пост, унылый вид, простирание ниц (Пс 34:13–14) [399] .

Посредством всего этого скорбящие должны были войти в контакт с грубой реальностью и с собственным горем. На это отводилось немало времени: семь дней (Быт 50:10), тридцать дней (Втор 34:8), а то и больше (Быт 37:34, 2 Цар 13:37–38 и т. д.).

Внутренняя динамика этой экспрессии и этой интериоризации нацелена на создание пространства для новой жизни. «Часто скорбь так сильно акцентируется, что, кажется, уже нет никакой надежды (см., например, Иер 4:28; 14:2, Плач 1:4; 2.8, Иоил 1:9сл.). Однако во многих пассажах за скорбью скрывается тихое упование, что соблюдение траурных обычаев повлечет за собой перемену (Числ 14:39, — хотя там это упование тщетно; Езд 10:6, Неем 1:4, Есф 4:3,1 Цар 15:35 и 16:1 тоже следует истолковывать, исходя из этого)» [400] . Эта перемена выражается библейским словом «утешение» (нахам). Утешение — это событие, действие или слово, реально влияющие на ситуацию. В случае необратимого события, такого как смерть, «утешение» высвобождает человека из охваченности аффектом. Оно переводит ум и душу в новое отношение к действительности [401] . Из этого можно понять, в каком смысле слово «утешение» означает конец траурных обрядов (Быт 24:67; 38:12, 2 Цар 13:39). По существу утешение — то же самое, что и скорбь. Различие же в том, что скорбь акцентирует ритуальное переживание утраты, а утешение выявляет духовную направленность. «Утешиться» значит испытать «восстановление внутреннего равновесия» [402] . После того как внутреннее равновесие нарушено смертью, оно восстанавливается посредством скорбного ритуала. Это и есть утешение.

«И отошел Авраам от умершей своей»

Оплакав Сарру, «отошел Авраам от умершей своей» (Быт 23:3). Этот жест Авраама имеет несколько уровней. (1) После того как Авраам «пал на лице свое» (см. Быт 50:1) и оплакал Сарру, он встал и отошел от своей возлюбленной умершей, чтобы начать переговоры с «сынами Хета» о месте погребения Сарры. (2) Этот момент, когда он встал и отошел, — диалогическое событие: Авраам отпускает свою возлюбленную умершую в страну мертвых, а сам возвращается в страну живых. (3) Та, что умерла, и тот, что остался жив, освобождают друг друга от интимности отношений vis-a-vis, типичных для мирской духовности и, прежде всего, для духовности супружества. Трижды рассказывается, что Авраам и его умершая отдалились друг от друга: «И отошел Авраам от умершей своей… чтобы мне умершую мою схоронить от глаз моих,, чтобы я похоронил умершую мою» (Быт 23:3, 4, 8). Вместе они усиливают глубинное измерение скорбного ритуала: Авраам освобождается от отношений vis-a-vis и позволяет Сарре уйти от этих отношений. Этот прощальный ритуал показывает, что смерть есть событие, затрагивающее глубины интимности.

«Авраам похоронил Сарру, жену свою»

Купив место для погребения на поле при Махпеле в Хевроне (Быт 23:4-18), Авраам похоронил жену свою Сарру (Быт 23:19). «Похоронить» и «место погребения» — ключевые слова этой главы (они употреблены 12 раз). Торжественно, с громкими причитаниями помещают умершую в ее могилу. Родственники, друзья и знакомые провожают умершую, совершая ритуалы самоуничижения (бьют себя в грудь, посыпают свои головы пеплом и т. д.)325. Похоронить умершего значит поместить его в могилу; это событие происходит в рамках семейной общины и ее ближайшего окружения. Хоронят в специальном месте, называемом также «вечным домом» умершего (Екк 12:5, ср. Пс 48:11). Могилой могла служить выкопанная яма, пещера в скале или гробница. Иногда на могиле ставили надгробный памятник (Быт 35:20,4 Цар 23:17,

Цар 18:18). Простых людей хоронили на общем кладбище у городских ворот (4 Цар 23:6, Иер 26:23).

Быть погребенным означало вернуться домой, «приложиться» к своим предкам (Быт 25:8,17; 35:29), воссоединиться со своими истоками326. Первоначально погребение было возвращением в общину, из которой человек произошел. В могиле Сарры были погребены также Авраам, Исаак, Ревекка, Лия и Иаков (Быт 49:30слл.; 50:13). Не быть погребенным (Иер 16:6) или быть погребенным вместе с преступниками (Ис 53:9) означало последнюю бездомность.

Переход в вечную жизнь

Хотя забота об умирающих или умерших была по преимуществу делом их близких родственников, в то же время проявляла участие и более широкая община, — участие, прежде всего, к близким родственникам умирающего или умершего. Это был Sitz im Leben для ритуалов, касавшихся смерти и погребения, а в христианской духовности эти ритуалы связываются с верой в то, что умирающий человек переходит из этой жизни в вечную жизнь в Боге, опосредованную пасхой [403] Иисуса Христа, схождение Которого в этот мир оказалось пасхальным восхождением к Богу327.

От первых веков христианства до нас не дошло никакого связного описания обрядов, касающихся смерти и погребения. Лишь в VII или VIII веке вырисовывается общая последовательность, главные особенности которой таковы: причащение умирающего как пища для перехода в новую жизнь;

препоручение умирающего Богу и молитвы в момент его смерти; пребывание тела в храме и наконец погребение328. Такой порядок соблюдался вплоть до обновления, вызванного II Ватиканским собором329.

Последнее причастие

Никейскому собору было известно «последнее и необходимейшее причастие» для тех, кто пребывает в смертельной опасности (канон 13)330, последнее причастие как пища для перехода к вечной жизни (ephodion, viaticum [404])331. Оно давалось по возможности в самый последний миг, так чтобы эта пища была во рту умирающего, когда он отойдет. Последнее причастие было специальным и единственным таинством для умирающих552. Этот обычай исчез в Средние века, так как право давать причастие постепенно у мирян было отнято и закрепилось за одними лишь священниками (но не диаконами). На передний план выдвинулось причащение больных, а елеопомазание (соборование) больных стало «последним помазанием». II Ватиканский собор вновь разрешил последнее причастие после соборования. Духовность последнего причащения выражена в восходящей к XII веку формуле, которая произносилась в этот момент: «Прими, брат (или сестра), напутственную пищу (viaticum), которая есть тело Господа нашего Иисуса Христа. Да защитит Он тебя от лукавого врага и да введет тебя в жизнь вечную. Аминь»333.

Когда человек при смерти

В римском Ритуале 1614 года под рубрикой «commendatio animae» (лат. «препоручение души») значатся следующие элементы: приветствие, окропление святой водой, осенение крестным знамением, зажигание свечи, литания всем святым, молитвы, чтение о Страстях Христовых по Иоанну и молитвы, произносимые над скончавшимся. Центральный момент — чтение о Страстях по Иоанну — прежде был единственным элементом, в который затем, словно в венок, стали вплетать молитвы. Молитвы направлены не только на то, чтобы умирающий препоручил себя Богу (commendo spiritum теит [405]), но и на то, чтобы общество, собравшееся вокруг умирающего, и само доверилось Богу (commendamus tibi, Domine [406])%M.

Римский обряд VII–VIII веков предусматривал чтение о Страстях по Евангелию от Иоанна до самого мгновения смерти. Посредством этого смерть христианина (христианки) соединялась со страданиями и смертью Иисуса. Момент смерти сопровождался молитвой. После того, как смерть наступила, пели псалом 113: «Когда вышел Израиль из Египта…». Тем самым переход умершего в вечную жизнь ассоциировался с исходом из земли рабства в землю обетованную. Обитатели этой земли призываются, чтобы приветствовать новоприбывшего.

Священник. Святые Божьи, придите ему (ей) на помощь!

Придите, чтобы встретить его (ее), ангелы Господни!

Все. Примите душу его (ее) и приведите его (ее)

к Богу Всевышнему335.

В молитвах и псалмах прослеживается духовность общины, которая здесь, на земле, поддерживает умирающего в его пасхальном переходе (pmjiciscere) и препоручает его заботе небесной общины (Subvenite [407] и литания), — все это в контексте основной парадигмы: Пасхи Христовой (Страсти по Иоанну, осе- нение крестным знамением, горящие свечи).

Погребение

Погребение начинается с переноса тела из дома в храм336, что знаменует переход из домашней сферы в публичную. По традиции в храме пелись псалмы и молитвы, из которых развилась заупокойная месса. В ранние времена преобладало радостное настроение. Иероним сообщает о пении Аллелуйя [408], которые позднее вновь зазвучали в литургии за усопших337. В Средневековье тональность музыки делалась все более мрачной. Однако II Ватиканский собор вновь переориентировал ее в направлении духовности Воскресения. Это видно из приветствий, молитвословий, псалмов и литургических чтений.

Уже со II века погребению предшествует совершение евхаристии. В конце чина евхаристии, когда зажигаются пасхальные свечи и в проповеди объясняется связь между крещением, смертью и воскресением338, следует «последнее напутствие и прощание». Священник произносит несколько приглашающих слов, затем окропляет тело усопшего святой водой и окуривает его ладаном; дальше следуют молитвы об усопшем, при этом повторяется прошение: «Господи, прими его (ее) в твои обители, ибо мы его (ее) любим».

Смерть и погребение рассматриваются как переход от земной жизни к жизни у Бога, при том что церковь обретается на обеих сторонах [409] 89. При выходе из храма, шествуя к месту последнего упокоения умершего, поют In paradisum*.

Пусть ангелы ведут тебя в рай;

пусть мученики придут навстречу тебе

и приведут тебя в святой город Иерусалим.

Да примет тебя хор ангелов, и да обретешь ты вместе с нищим Лазарем вечный покой (The Catholic Burial Rite, 25).

Приблизившись к могиле, священник окропляет лежащее в гробу тело усопшего святой водой и говорит: «Уже сегодня да пребудешь ты в граде мира и да будет обитание твое на святом Сионе». Покадив ладаном, священник осеняет гроб крестным знамением со словами: «Я знаменую твое тело святым крестом, дабы в день Последнего Суда оно воскресло и получило вечную жизнь». Затем он посыпает гроб землей и продолжает: «Господи, из земли образовал Ты человека и изготовил ему тело. Воскреси его в Последний День». Погребение завершается молитвами и чтением «Отче наш».

Лицом К ЛИЦУ СО СМЕРТЬЮ

Многие из тех, кто присутствует возле умирающих людей, отмечают, что особенно напряженными бывают самые последние дни, так как умирающий оказывается лицом к лицу со смертью840. Между моментом «летального» диагноза и фактической смертью может еще открыться целый мир841. Чтобы увидеть, какие миры могут открываться в той небольшой отсрочке, которую смерть предлагает нам в конце нашей жизни, предоставим слово трем человекам, которые, оказавшись лицом к лицу со смертью, по-новому раскрыли тайну жизни.

Что станется со мной?

9 июня 1977 года умер от рака поэт Ганс Андреус; ему был 51 год. Незадолго до смерти он написал Последнее стихотворений42 (перевод наш. — Прим. пер.):

Почти иссякла жизнь моя, и вот —

Пишу последнее стихотворенье.

Смертельный рак, что плоть мою грызет,

По буквам разлагает вдохновенье.

И, Господи (пусть я уже не помню, что это значит, говорить с тобой все ж лучше, чем с немою пустотой пространства, и к тому же так легко мне,

так проще мне найти слова), — но что ж, что станется со мной и с этим светом, — моим, твоим, — когда он вдруг паденье

начнет в невыразимость? Иль поэтом не сказанное слово ты найдешь, которому не нужно выраженье?

Стихотворение построено как сонет: две строфы по четыре строки, за ними следуют две строфы по три строки; между ними — «вольта», которая обычно означает поворот в стихотворении. Поэт начинает решительно: «Это стихотворение, которое я пишу, — последнее», — но эта решительность ненадежна, поскольку отсрочка смерти всегда оставляет место для еще одного, уже последнего, слова. Однако эти слова поэт считает своими «последними словами» [410] . Его жизнь фактически иссякла, рак, грызущий его плоть, разлагает и его творческий дух. «Последнее стихотворение» и «рак, грызущий его плоть», связываются словами «по буквам». Если раньше он смотрел на «слово поэта» как на «изумительное чудо из букв, приобретающих смысл» [411] , то теперь кажется, будто рак складывает, буква за буквой, последние слова.

После первой строфы, которая задает определяющий тон, следует поворот, начинающийся перед «вольтой» и кончающийся после нее. Поэт обращается к «Господу» и при этом как бы оправдывается: долгое время он не произносил этого слова («я уже не помню, что это значит»), но в последнем стихотворении вновь его произносит за неимением лучшего слова. Хотя он едва ли мог бы представить себе (припомнить) его смысл, оно все же лучше, чем ничто; «Господи» — это только обращение, благодаря которому его последнее стихотворение — уже не просто речь в пустом пространстве, но речь, к кому-то обращенная, и это — самый простой способ «найти слова». Самооправдание в пяти строках (через всю «вольту»!) — это, естественно, нечто большее, чем поспешные извинения. Уже давно поэт не применял языка молитвы, который присущ религиозной традиции. В своем последнем стихов ворении он вновь возвращается к этому языку, когда произносит: «Господи».

Это обращение — реальный поворот. Оправдание — «пусть я уже не помню» — усиливает момент обращения, так как показывает, что речь поэта не направлена на какие-то представления, но обращена к некоей личности: «говорить с тобой все ж лучше, чем с немою пустотой пространства». В конце концов, суть в том, что поэт что-то хочет сказать: «так проще мне найти слова».

Тем временем мы минуем «вольту», и начинается речь по существу: «что станется со мной и с этим светом, — моим, твоим, — когда он вдруг паденье начнет в невыразимость?» После непринужденности заключенных в скобки самооправданий тональность становится более напряженной, ставится вопрос: «что станется со мной?» — а точнее: «с этим светом, — моим, твоим?» Свет для Андреуса обладает силой, которая «разлагает формы, превращая их в потоки света», в которых парадоксальным образом заключена задумчивость мерцания и намека и которые ведут себя так тихо, «словно их почти нет»*48. В потоки света, в которых содержится тихое «почти-не-бытие». Но теперь, когда рак буквально разлагает тело, поэт не знает, что теперь будет с этим разлагающим светом: «что станется со мной и с этим светом, — моим, твоим, — когда он вдруг паденье начнет?»

Между тем происходит что-то важное в этом «не-бытии», в этом неведении, «что со мной станется», в этом внезапно начинающемся падении «в невыразимость»: происходит едва уловимый, но сущностный переход от «Я» к «Ты»; свет жизни — не просто «мой», но также — и даже больше — «твой». Когда тебя внезапно поражает смерть (точнее говоря, смертельный рак) и начинается падение в невыразимость (не в безымянность), возникает вопрос: «что станется со мной?»

В заключительных строках едва уловимый переход от «меня» к «тебе» становится выразительной альтернативой: «иль поэтом не сказанное слово ты найдешь, которому не нужно выраженье?» Вопрос «что станется со мной?» имеет продолжение, в котором, кажется, предлагается выход. Но вопрос остается вопросом! И если у этого «света, — моего, твоего», — имеется будущность, то это будешь «Ты». В чем функция этого «Ты»? В слове. Поэт не исключает возможности, что в конце этого свободного падения в смерть будет обретено «слово». У этого слова три характерных признака: 1) это слово, которое должен найти не поэт («Я»), но Господь («Ты»); 2) это не «стихотворение» (подобное «последнему стихотворению, которое я пишу»), а «не сказанное поэтом» слово, которое отмечено прозой доверия; 3) это доверительное слово не нужно произносить: оно есть пространство тишины между «Я» и «Ты».

Я вижу крохотное семя

Те, кто умеет слушать, говорят с умирающими символическим языком, который образуется в глубоких пластах человеческого опыта. В своей книге

545 Ibid., 12.

«Разговоры с умирающими» [412] Пипер показывает, как люди, оказавшись лицом к лицу со смертью, выражают свой опыт, свои воспоминания, свои надежды в образах, притчах и грезах. В качестве примера изберем рассказ об одном 61-летнем пациенте, у которого дела пошли совсем плохо [413] . В самом начале разговора пациент (Пт) говорит: «Я бы так хотел лучше видеть. А я вообще ничего не вижу — и это весной!» Пастор (Пр) отвечает:

Пр. Вас печалит, что у вас больше нет возможности любоваться зеленью…

Пт. Вот-вот. У меня есть сад, и садоводство — мое хобби. А теперь мне от этого нет никакого толку. И в прошлый год не было. Тогда я уже лежал здесь. Вон те цветы моя жена из сада принесла.

Пр. Вам давно уже не хватает красивых цветов.

Пт. Да, я давно тут лежу. Просто так вышло, что я ни с того, ни с сего внезапно упал на улице в обморок.

Пациент рассказывает, как у него обнаружили в мозгу опухоль и прооперировали. Но рак не исчез. Сначала он лежал в комнате с пятью другими пациентами. Но они слишком шумели, и ему было не с кем нормально поговорить.

Пр. Тут вам получше: вы можете спокойно обо всем думать. Никто вас не тревожит.

Пт. Да, вот эта комната — мой маленький мир. Но я все же снова ищу людей, с которыми я мог бы поболтать об этом.

Пр. Вам не хочется все время быть наедине со своими мыслями. У вас слишком много всего крутится в голове, и вам охота с кем-нибудь переговорить обо всем об этом.

Пт. Вот-вот. У меня то и дело появляются новые мысли!

Пр. Да, и иногда становится уже невмоготу.

Пт. Эх! Тогда они прямо распирают! Люди не понимают по-настоящему, какой драгоценный дар их здоровье. Они запускают его…

Пр. А здесь вы увидели, сколь драгоценным было ваше здоровье.

Пт. Да, и я еще думаю, что не должно быть войн и всего такого… В Северной Ирландии католики борются с протестантами, и (тихо) я не могу этого увязать с моим Богом. А Вьетнам… Маленькие дети, совершенно искалеченные, для них приходится находить приемных родителей.

Пр. Вы не можете понять, как Бог мирится со всем этим, да?

Пт. Не могу! Ну, зачем все эти войны: та первая война, потом вторая?..

Пр. Вы себя спрашиваете, зачем все это нужно Богу?

Пт. Вот-вот! А еще эти люди, что забрасывают друг друга бомбами — и потом превращаются в полных калек. И это-то образ Божий!

Пр. Вы спрашиваете себя: как я могу во всем этом признать Бога?

Пт. Эх! А потом я вижу крохотное семя и наверняка знаю, что из него вырастет прекрасный цветок. И это меня опять немножко примиряет со всеми этими вещами.

Пр. Вы сами видите: Бог допускает хорошее, но также и дурное.

Пт. (приподнявшись с подушки и вопрошающе вытянув руки) Да, но почему? Я… борюсь с Богом…

Пациент говорит, что «вообще ничего не может видеть» и что все это — весной. Он говорит также, что от его хобби ему теперь «нет никакого толку». Тупиковая ситуация, в которой только и есть светлого, что цветы, принесенные женой. Недостаток зрения утяжеляется его продолжительностью: «Да, я давно тут лежу». Физический «недостаток зрения» символически представляет и экзистенциальный «недостаток зрения»: смерть неизбежна. Люди делают его мучения еще более тяжкими: «Они ни на что не обращают внимания… Хлопают дверьми… Впрочем, знаете, это лишь внешняя сторона дела. Я не могу ни с кем из них говорить. Они так поверхностны». Никаких перспектив, тягостный ход времени, отсутствие общения. В этой ситуации он ищет возможности видеть и с кем-нибудь говорить. Что же из этого получается: мы не ценим нашего здоровья; мы разрушаем друг друга своим насилием и агрессивностью. И как это увязать с Богом? Теперь, когда он получил возможность выговориться, открывается перспектива: «я вижу крохотное семя и наверняка знаю, что из него вырастет прекрасный цветок. И это меня опять немножко примиряет со всеми этими вещами». Пространство, которое получил пациент, чтобы в нем высказаться и чтобы в нем «бороться с Богом», означает в то же самое время искорку надежды, промелькнувшую в образе крохотного семени. Эта искорка надежды столь сильна, что в дальнейшем разговоре, когда пациент находился в подавленном состоянии, он смог опять вернуться к этому образу крохотного семени.

Пр. Если я верно вас понял, когда мы говорили прошлый раз, вы мне рассказывали что-то о той надежде, которая продолжает жить в вас. Вы тогда сказали о семени и о прекрасном цветке, который из него вырастет.

Пт. О да! (встрепенувшись) Видите ли, так много крошечных семян, и все похожи одно на другое, а все-таки из них вырастают разные виды цветов. И у всех у них разная форма, разная окраска. Разве это не фантастично?!

Пр. Да, конечно. И для вас это — чудо. Вас это изумляет.

Пт. Да! Возьмите, к примеру, морозник. Вы знаете морозник?

Пр. Да.

Пт. Но я имею в виду садовый морозник.

Пр. Нет, его я не знаю, знаю только домашний, что растет в горшках.

Пт. (смеется с некоторой жалостью) Да, но в саду — совсем другое дело. Он цветет, даже когда идет снег. Посреди зимы. Смахнете снег, и вот он, пожалуйста! А подснежники и крокусы! Они уже все приготовились и, как только придет их время, выйдут наружу.

Пр. Цветы знают, когда и что им делать. Для вас же это чудо.

Пт. Да, эта сила, которая в них живет…

Пусть тот, кто умирает, позаботится об этом

В одной из парижских больниц психолог Мари де Хеннезель опекает неизлечимых больных в последние недели их жизни. Внимательно их выслушивая

и утешая их своим присутствием, она создает пространство не только для достойного прощания с жизнью, но и, в гораздо большей степени, для интенсификации жизни. В своей книге «Интимная смерть» они набрасывает портреты умирающих людей, в которых принимала участие, находясь рядом с ними [414] . Один из самых впечатляющих портретов — это портрет Даниэль, молодой женщины, у которой была болезнь Шарко — поражение мышц, которое в последней стадии вызывает полный паралич. Даниэль, которая до своего заболевания преподавала физику, теперь способна лишь шевелить глазными веками и производить слабое давление указательным пальцем левой руки. У нее двое детей-подростков и — вопреки (или, скорей, благодаря) ее болезни — множество друзей. Ее сын смастерил небольшой рычаг, который прикрепил к ее компьютеру. С его помощью она может писать указательным пальцем левой руки и таким образом общаться. Она говорит «да», закрывая глаза, и «нет», открывая их.

Даниэль считает, что ее болезнь вызвана «вирусом», который, словно вор, прокрался в ее жизнь. Где-то в глубине души она сразу поняла, что вместе с этим «вирусом» в ее тело проникла смерть. «Я была единственной, кто догадывался, что произошло, понимаешь… Но высказать это вслух означало признать врага и дать ему право распоряжаться моей жизнью. Началась война с… неизвестным»* [415] . Этим неизвестным был «вирус». Всеми оставшимися в ней силами она сопротивляется этому смертельному «вирусу», надеясь на исцеление: «Я хочу прожить этот тяжелый период своей жизни как можно более сознательно. Всем известно, что, когда перейдешь через пустыню, попадешь в Землю обетованную» [416] .

Помимо того, что она борется с прогрессирующей болезнью, она еще мужественно борется с собой. Ей хватает мужества сознавать, что, возможно, ее болезнь — это отчасти ее же собственное творение: «Я создала свою болезнь как ответ на тот факт, что меня бросили. Хитро, не так ли? Но теперь, когда я знаю, что меня любят, я хочу жить, вот только мой вирус считает иначе!» [417] Для Даниэль ее болезнь — это воплощение ее страха быть покинутой, страха, который возникал всякий раз, когда происходил любовный разрыв. Со своей сестрой-двойняшкой Жизелью она пытается докопаться до причин этого страха, прослеживая свою жизнь вплоть до самой юности.

В своей борьбе и в сопротивлении себе самой она постепенно учится освобождению от прошлого: «Избегать любых сравнений с прошлым и учиться смотреть на все это как на особенно долгий и трудный этап жизни. Понимаешь, я не знаю, сколько лет продлится эта пытка, но есть такие трудные уроки, на изучение которых требуется много времени» [418] . Она начинает освобождаться и от расчетов на будущее: «Самое лучшее было бы вообще не иметь никакой истории, но на данный момент меня охраняет мое намерение выздороветь. Я стану записывать свои сны: они знают больше, чем я!» [419] Ее сны указывают ей путь к «здесь-и-теперь»: она как бы находится на минном поле. То ей снятся люди, наступающие на гранаты, то — люди, которые вообще не двигаются. От последних Даниэль обороняется, так как они символизируют ее болезнь: «Паралич, неподвижность, то есть — никакой жизни. Единственный выход — пойти на большой риск». Какой именно риск? «Я скажу тебе, что я узнала из опыта: те люди, которым страшно, отказываются от смерти». А боится ли смерти она? «Нет, я не боюсь ее. Я думаю, что там я получу ответ на вопроош. «Здесь-и-теперь» — это приближение смерти. И в этом она должна искать жизнь.

У Даниэль не было религиозного воспитания. Она вышла из нерелигиозной семьи польских евреев и считает себя атеисткой. С помощью медитации и безмолвия, вдохновленных Кришнамурти, ищет она свой собственный путь к тайне жизни.

Я не верю в Бога справедливости, равно как и в Бога, полного любви. Это слишком по-человечески, чтобы могло быть правдой. Как мало в этом фантазии! Но я также не верю и в то, что мы — всего лишь горстка атомов. Важно то, что существует нечто большее, чем материя: как бы мы это ни называли — душа, дух, сознание, что угодно, — верю в вечность этого. Перевоплощение или переход в совершенно новый план бытия… Пусть тот, кто умирает, позаботится об этом [420] .

Для Даниэль только понятие «вечности» подходит для того, чтобы выразить измерение «болыыего-чем-материя». Во всяком случае, правильные представления так же важны, как и процесс их усвоения. «Прежде я не давала выхода чувствам, но теперь, когда мой вирус лишил меня речи и поразил мои мышцы, я уже не в силах сдерживать свои чувства» [421] . Слезы помогают ей возвращаться туда, где она есть: в сердцевину жизни, зараженной смертью и все же временами неожиданно счастливой: «Счастье приходит поистине неожиданно и как раз тогда, когда болезнь уже производит свою разрушительную работу» [422] . Когда Даниэль умерла, Мари де Хеннезель записала следующее:

Сейчас она покоится на своей кровати, одетая в красную шелковую пижаму, украшенную вышивкой, и вокруг ее лица — венок из цветов. Так пожелали медсестры. В знак своего восхищения и благодарности, конечно, потому что она многому научила нас за эти последние месяцы. Она была сияющим примером [423] .

Библиография

Davies D., Death, Ritual, and Belief. The Rhetoric of Funerary Rites, London? 1997.

Death and Spirituality, eds. K. Doka & J. Morgan, Amityville (New York)? 1993.

Dichter hij de dood, в Speling 28, 1976, № 4.

Dood. En toch… в Speling38, 1986, № 1.

Gottesdienst der Kirche. Handbuch der liturgiewissenschaft, Hrsg. Meyer et aL, Regensburg, 1983- Grantson F., Death in the Individual Psalms of Lament, Ann Arbor (Michigan), 1993. Hennezel M. de, De intieme dood. Levenslessen van stervenden, Haarlem, 19962.

Kunzl H.,fiidische Grabkunst, Darmstadt, 1999.

NuGENT C., Mysticism, Death and Dying, Albany (New York), 1994.

Piper H., Gesprekken met stervenden, Antwerpen, 1979.

Rowell G., The Liturgy of Christian Burial, London, 1977.

Sc H MI DT-RoST R., Sterben, Tod, Trauer. Vom Umgang mit der Grenze des Lebens in der modemen Gesellschaft, Stuttgart, 1995.

Spiritualitat der Sterbebegleitung. Wege und Erfahrungen, Hrsg. L. Bickel & D. Tausch-Flammer, Freiburg — Basel — Wien, 1997.

Wald E, In Quest of the Spiritual Component of Cave for the TerminallyIII, New Haven, 1986.

Глава II Школы духовности

Введение

Школы духовности возникают из опыта Источника, который они делают доступным с помощью опосредований (литургия, монашество, духовные упражнения и так далее). Этот опыт Источника идентифицирует школы в данном социокультурном контексте, формирует стандарт верификации в событиях реформ и открывает окно в будущее.

Духовные пути Опыт Источника проявляется в школах духовности как духовный путь: идущие этим путем объединяются с Источником и живут сообразуясь с ним.

Путь Просветления

Тройственный путь

Путь Дао Библиография

Литургическая духовность

Если ритуалы должны следовать за опытом Источника, то они должны быть не чем-то чисто внешним, но, прежде всего, — внутренне реализуемой формой соотнесенности с Богом.

Литургия храма

Евхаристия

Ритуалы в исламе Библиография

Монашеские сообщества

Монашеские сообщества предлагают модель духовной жизни, цель которой — обладание всеми жизненными измерениями, сформированными опытом Источника, которым вдохновляются школы духовности.

Суфии

Кармелиты

Винцентианки Библиография

Духовность и культура

Школы духовности обретают форму в рамках культуры, частью которой они являются. Культурная форма сохраняет свою духовную идентичность до тех пор, пока в ней остается живым опыт Источника.

Школы мудрости

Бенедиктинские века

Духовность и искусствоу… Библиография "

Реформация Реформация — это духовный процесс, в котором опыт Источника и меняющиеся обстоятельства времени творчески соотносятся друг с другом. В этом процессе существенно творческое опосредование между двумя полюсами.

Второзаконническая реформация

Devotio Moderna

Обновление в согласии со временем Библиография

Приоткрывание будущего

Опыт Источника приоткрывает будущее. Эта способность приоткрывать будущее обретает форму в пророчествах и утопиях, творческих проектах и альтернативных формах жизни.

Пророческая духовность

Утопия

Экологическая духовность Библиография

Введение

Школы духовности суть «исторические синтезы», обнаруживающие великое многообразие форм: монашество, харизма Августина, бенедиктинские века, регулярные каноники, нищенствующие ордена, Devotio modema, иезуиты, ора- торианцы, последователи Франциска Сальского, последователи Венсана де Поля (1576–1669), духовность Гриньона де Монфора, конгрегации пассиони- стов, редемптористов, салезианцев, новая конгрегация Шарля де Фуко [424] . В том же ряду упоминаются: духовность Реформации, православная духовность и такие движения, как Французская школа (Ecole Francaise) [425] . Наряду с этим многообразием форм существуют также различные термины, описывающие этот феномен: школа духовности, путь духовной жизни, метод духовности, ориентация, ментальность, стиль, течение, идеальные типы христианской жизни и святости [426] .

Мы определяем школу духовности как (1) духовный путь, который восходит к опыту восприятия Источника, — к опыту, вокруг которого (2) образуется внутренний круг учеников и который, (3) специфическим образом располагаясь в социокультурном контексте, (4) раскрывает особую перспективу будущего; следующее поколение (5) структурирует все это в единое органическое целое, благодаря которому (6) возрастает число тех, кто может участвовать в опыте познания Источника; когда же возникают препятствия для этого опыта, для контекстуальной уместности и для силы, раскрывающей будущее, тогда становится необходимой реформа.

Опыт Источника

Многие исследования указывают на то, как важна личность основателя, который открывает духовный путь в поле напряжения между первоначальным духовным опытом и социорелигиозным контекстом [427] . Такой акцент на основателе лишь частично соответствует реальности. Иногда можно быть великой личностью внутри данной школы духовности и при этом не являться ее основателем: Бернард, например, знаменует реформу цистерцианцев, однако он не был основателем Сито. Школа духовности может быть течением, которое связано не с религиозным сообществом, а с личностью какого-то святого (святой) или с его (ее) наследием: личность Августина, например, — источник вдохновения для августинианского ордена, хотя этот орден не был основан Августином [428] . История одной души, написанная св. Терезой из Лизье, повлияла на формирование благочестия XIX и XX веков. Бывают периоды, знаменуемые «коллективно-духовными течениями, которые не обязаны своим существованием влиянию какой-то доминирующей личности, но которые сами более или менее влияют на все формы духовности, возникающие в их время» [429] . В этой связи мы можем думать о Французской школе, а в наши дни —

одуховности освобождения. В обоих случаях мы имеем дело со школами, которые оказывают влияние на все школы, возникающие в их время. Поэтому кажется более адекватным говорить об опыте Источника [430] . Опыт Источника — это опыт фундаментальной затронутости Богом, опыт, затрагивающий и преображающий конкретных людей в их специфической ситуации.

Круг учеников

Для школы духовности недостаточно одного только опыта Источника, нужны еще и ученики, которые усвоят этот опыт, станут им жить и давать ему практическое выражение [431] . Совместное участие учеников и опыт Источника вместе формируют школу духовности [432] . Лишь тогда, когда основатель собирает

вокруг себя группу учеников, которые стараются подражать ему и освящать себя одним и тем же способом, лишь тогда, когда один из этих учеников вырабатывает из практических наставлений своего учителя единое целое, складываются условия, необходимые для формирования школы духовности [433] . То и другое вместе, «личный духовный опыт основателя и опыт формирования первых учеников» [434] , создают школу. Школа духовности обращается к ученикам в тот момент, когда они сами, из сокровенной глубины своих «Я», ищут собственный путь к Богу: «Единственная возможная цель любой школы духовности состоит в том, что она предоставляет душе путь к Богу» [435] . Школа духовности имеет в виду поиск Бога, один и тот же для всех учеников и в то же время особый для каждого из них [436] .

Контекст

В 1938 году Де Гибер писал: «Я не стану задерживаться на тех внешних обстоятельствах, которые естественным путем группируют духовных авторов в рамках одной школы и оказывают существенное влияние на ее уникальный характер… Обстоятельства в большой мере определяют духовную школу, могут помочь ей в осознании своей целостности и в том, что отличает ее от прочих подобных школ» [437] . В 1970 году Бернар заявляет: «Располагаясь в мире и осознавая себя, человек ищет единения с Богом. Поэтому мы можем сказать, что основные типы опосредования конкретизируются в соответствии с конститутивной соотнесенностью человеческого сознания с самим собой, с миром и с другими» [438] . Если де Гибер в 1938 году обстоятельства возникновения школы мог еще называть «внешними» и «естественными», несколько десятилетий спустя Бернар называет их «внутренне присущими». Само происхождение школы духовности связано с историческими обстоятельствами [439] . Историческая ситуация вносит особый вклад в возникновение, основную концепцию и организацию школы духовности [440] .

Ориентация

Школы духовности характеризуются специфическими ценностями и целями, с которыми соотнесены средства и методы школы. Так, существуют школы, направленные на миссионерство, на обучение, на уход за больными. Внутри сложного комплекса данных веры ставятся акценты, которые способствуют этой ориентированности на цель. Так, в одних школах выделяется марианский аспект, тогда как другие школы более христоцентричны. Эти особые акценты почти никогда не производят догматического впечатления. Они вводят ученика (ученицу) в систему ценностей и в мир идей данной школы. Они позволяют увидеть внутреннюю согласованность школы и ее место в общем контексте христианской духовности.

В 30-е годы обсуждался вопрос, является ли школа продуктом богословских идей или она рождается в изначальном духовном опыте. Весьма скоро предпочтение было отдано этой второй последовательности: сперва — опыт Источника, затем — кристаллизация духовного учения [441] .

Школы духовности в своем большинстве реально обретали форму прежде, чем разрабатывалось их богословие (это очевидно в случае францисканской духовности и во многих других случаях). И нет ничего странного в том, что, хотя разные духовности имеют одни и те же сущностные богословские принципы, они тем не менее отличаются по своей ориентации (кармелиты и доминиканцы). Бывает и наоборот: школы, имеющие сходную внутреннюю ориентацию, могут, однако, отличаться друг от друга в богословском плане (так, внутри игнатиан- ской школы мы знаем богословов, которые, идя по стопам Суареса, развивают определенные богословские взгляды, отвергаемые другими богословами того же иезуитского ордена). Следовательно, противоречило бы исторической реальности судить о различиях между школами духовности по тем метафизическим или богословским предпочтениям, которые фактически появились у них лишь позднее [442] .

Согласованное целое

После того, как первое поколение, имевшее непосредственный опыт Источника, дало школе духовности ее основную форму, задача следующего и более поздних поколений — разрабатывать эту основную форму дальше, чтобы сделать ее доступной для большего числа людей. Мы видим, как постепенно возникает целое, органично устроенное внутри и сопротивляющееся внешним воздействиям. Наиболее сбалансированное описание этой фазы школы духовности дает де Гибер: «Это — органическое целое, в котором присутствуют все элементы, необходимые для духовного продвижения и в котором эти элементы соединены в стабильном и прочном равновесии. Каждая школа духовности составляет целое, в котором нельзя устранить, переместить или изменить ни одного элемента, не подвергнув при этом опасности стабильность целого и его освящающее действие, и отдельные части которого нельзя просто заменить частями из другой,

смежной, школы» [443] . Вопрос в том, насколько может отличаться школа духовности от того более крупного целого, к которому она принадлежит? В рамках католической духовности была весьма важная дискуссия на эту тему [444] . Выдвигались разные варианты решения этого вопроса о единстве и множественности. Одни проводят различие между «первичным» и «вторичным»: первично то, что является общим для всех форм духовности; разная систематизация общих элементов вторична [445] . Другие видят различие между основанием и развитием [446] . Иногда на единство и множественность смотрят как на два диалектически соотносящихся друг с другом богословских принципа [447] . Иногда многообразие истолковывается как различие в расположении элементов, общих для всех школ [448] . И наконец, некоторые считают, что многообразие основано на диалектике средства и цели: цель духовной жизни во всех духовностях одна и та же, различия же происходят из многообразия опосредований [449] . В конце концов дискуссия зашла в тупик.

Доступность

Более важным, чем вопрос о соотношении школы с более широким целым, является вопрос о ее доступности. Ведь опыт Источника заключался в том, что один или несколько человек посвятили свою жизнь поиску Божьего прикосновения. Но чем больше школа превращается в систему или метод [450] , тем более подавляемым оказывается уникальный путь отдельного ученика. «В такого рода духовности образование легко принимает форму внушения теоретической доктрины. Все направлено на то, чтобы ученик воспринял данную духовность и воплотил ее в своей жизни, но делается меньший акцент на том, чтобы ученик сделал эту духовность чем-то всецело своим»28. И все же процесс свободного усвоения того, что предлагает школа духовности, составляет сущность школы: «Школа духовности есть тот характерный способ, которым определенное собрание людей или определенный период отображают духовный путь к Богу, предпринимаемый душой»29. Школа духовности должна предоставить пространство для этого пути. «Именно внутри этого пространства я должен открыть духовную реальность, прилепиться к Богу и тем самым соединиться с Ним»30.

Реформа

Вслед за первым поколением, в котором опыт Источника еще жив и обладает созидательной силой, приходят новые поколения, в которых этот опыт блокируется сверхинституционализацией. В такие моменты существующие школы реформируются. Опыт Источника, так сказать, заново приводится в действие. Так, клюнийская реформа нам известна как обновление бенедиктинцев31. Подобно этому, в XVI веке были обновлены и реформированы нищенствующие ордена. Также и крупные духовные движения, такие как Ecole Frangaise, следует рассматривать как реформирование нескольких школ. Необходимость реформы становится очевидной, как правило, с разных точек зрения: доступ к опыту Источника оказался заблокированным сверхорганизованностью; первоначальный синтез более неуместен в социорелигиоз- ном контексте; совокупность средств более не ощущается как то, что ведет к цели. Тогда наиболее настоятельным становится новое открытие истоков, при котором ученики уже не связывают свои собственные пути с путем данной школы. На Западе что-то похожее происходит уже с 60-х годов (XX века. — Прим. пер.). Те, кто отвечает за образование, говорят об образовательном кризисе, о критической настроенности новых членов духовных школ, об уходах из орденов и конгрегаций, о неспособности руководителей школ понять автономию и ответственность новых членов, о включении желаний самореализации и личной свободы, а также о требовании минимизировать уставы и правила32.

Оглядываясь назад, мы видим следующую основную структуру: школа духовности — это духовный путь, берущий начало в опыте Источника, доступ к которому обеспечивается средствами школы (литургией, формами религиозной жизни и так далее); этот опыт Источника идентифицирует данную школу в культурном пространстве, обеспечивает ей меру прочности в случае реформ и открывает для нее особую перспективу в будущем.

2.1 Духовные пути

Когда школы духовности характеризуют себя, они, как правило, используют основополагающую метафору «пути». Иудейская духовность описывает себя такими словами, как thorah [451] (наставление в жизненном пути) и halacha (ход жизни). Христиане, на которых смотрели как на «последователей Пути» (Деян 9:2, ср. 19:9, 23; 22:4; 24:14, 22) [452], «истинный путь жизни» [453] (Ин 14:6) видели в Иисусе. Буддийская духовность представляет себя как «колесницу» (яна), устремленную к Просветлению (боддхи), и выделяет три потока: Малую Колесницу (хинаяна), Большую Колесницу (махаяна) и Алмазную Колесницу (ваджраяна). Даосизм вращается вокруг дао, что означает «путь». В исламе принятая мистиками форма жизни обозначается словом tariqa, что означает «путь». Немного задержимся на метафоре «пути», применяемой вышеприведенными духовными традициями.

Путь торы. В еврейском языке имеется множество слов со значением «путь»: shuk (улица), chuts (улица), mesillah (большая дорога), halik (ход), ma’gal (след, тропа), natib (дорога, проход), ’orach (тропа), ’ashur (дорога) и так далее. Слово «путь» (derek) встречается чаще всего (700 раз). Как правило, derek указывает на человеческое поведение. Когда речь идет о дороге в вещественном смысле, на первый план выступает не ее целенаправленность и не тот факт, что эта дорога проложена, а сам путь, по которому кто-то продвигается вперед, и вообще движение как таковое38. Если речь идет о чьем-либо «жизненном пути», соединяются два аспекта: ход жизни, который выпал нам на долю, и то поведение, которое мы при этом вырабатываем*4. Выбираемый кем-либо образ жизни сущностно связан с наставлением относительно пути: «Я указываю тебе путь мудрости» (Притч 4:11). Слово thorah («наставление») восходит к глаголу yarah («указывать»). Благочестивым людям путь жизни указывает сам Сущий (Притч 16:9).

Путь Сущего и путь благочестивого человека тесно переплетаются друг с другом: «Кто есть человек, боящийся Господа? Ему укажет Он путь, который избрать» (Пс 24:12). Путь, который выбирает благочестивый, есть тот путь, который указывает ему Сущий (Пс 1:6; 24:4–5, 9; 26:11; 102:7; 142:8). Этот путь ведет к совершенству: «Сильный! Совершенен путь Его… Сильный! Он делает мой путь совершенным» [454] (Пс 17:31, 33). Это — «путь вечный» (Пс 139:24).

Путь торы (thorah) развивается далее в раввинистической галахе (halacha). «Это слово восходит к еврейскому глаголу halach (“ходить”): соответственно, оно означает правильное хождение, поведение, которое угодно Богу. Сама иудейская религия понимает себя как путь жизни, по которому должен следовать человек» [455] . Эта галаха — устная тора — в определенной степени независима от письменной торы. «Вообще говоря, галаха сложилась еще до того, как получила свое обоснование в Библии» [456] . Иудейская духовность направлена на то, чтобы сообразовать жизненный путь отдельного человека с указаниями Бога. Бог Израиля — это «великий Бог пути, прокладывающий этот путь в жизни тех, кто Ему верен» [457] .

Путь Просветления. Буддийский путь к спасению основывается для всех буддистов на четырех благородных истинах, которые Будда возвестил после своего Просветления (ок. 531 года до н. э.): 1) все пронизано бренностью (страдание, разложение, несвобода); 2) эту бренность вызывает желание (жажда, томление, жизненный порыв); 3) бренности придет конец, если полностью освободиться от жажды существования (отделение, уничтожение, освобождение); 4) существует путь, ведущий к прекращению жажды и бренности (принципы поведения, добродетели, упражнения).

Духовный путь включает прозрения, достигаемые посредством размышления / медитации (все преходяще, причина всякого несчастья — жажда существования), а также упражнения, которые прямо направлены на достижение нирваны, то есть уничтожения порождающих бренность потребностей; божественная оборотная сторона нирваны — пробуждение (боддхи), при котором человек становится Просветленным (буддха*). Упражнения — неотъемлемый элемент «следования пути». «Поэтому первое наставление, которое делает буддийский учитель ученику в ответ на его вопрос о “пути”, — чтобы он отдавал все свои силы упражнениям и уразумел, что эта жизнь дарована ему для упражнения и что эта земля — единственное место для упражнения. Смысл жизни усматривается в упражнениях. Упражняющийся человек осуществляет свое бытие в движении» [458] .

Внутри буддийской духовности наблюдаются три основных течения.

Малая Колесница (хинаяна), называемая также «колесницей слушающих» (шравакаяна) или «школой старцев» (тхеравада) [459] , охватывает древнейшие буддийские традиции. (2) Большая Колесница (махаяна), которая возникла во времена раннего христианства, отличается широким взглядом на путь

спасения. Она обещает спасение Просветления (боддхи) не только тем, кто подчиняется монашеской дисциплине, но и мирянам — при условии, что они придерживаются определенных правил и упражняются в определенных добродетелях. (3) Алмазная Колесница (ваджраяна), называемая также тантрическим буддизмом, возникла в IV–V веках. Для этой колесницы важными средствами на пути к Просветлению являются жест (мудра), ритуальные формулы (мантры) и визуализация глубоких прозрений (мандала).

Путь, который все держит и все пронизывает. Китайское существительное дао означает «путь». Глагол означает «указывать путь» или «следовать по пути». Все вещи тем или иным образом обретают свое единство в принципе «пути». Вот уже 4000 лет эта идея оказывает влияние на разные области китайской культуры и пронизывает собой все формы китайской духовности. Особым образом она была прочувствована и продумана в даосизме. «Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде неба и земли родившаяся! О беззвучная! О лишенная формы! Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной. Я не знаю ее имени. Обозначая иероглифом, назову ее дао» [460] . Кто движется изнутри самого себя, следуя Пути, тот знает дао. Это происходит в недеянии (у-вэй). Те, кто осуществляет недеяние, погружены в Путь бытия. Они уничтожаются в Дао. «Пребывающий в Пути остается безымянным. Совершенная добродетель ничего не производит. He-Я есть истинное Я. А величайший человек есть никто» [461] . Кто дает себя увлечь фундаментальному движению дао, тот «причастен единству Пути — единству истинного человеческого пути, который тот, кто стал единым, вновь обретает в мире и в каждой вещи: обретает Путь как единство мира, как единство каждой вещи» [462] .

Путь Криста. Жизнь Иисуса из Назарета рассматривается христианской духовностью как «истинный путь жизни» (Ин 14:6)*. Его жизнь, жизнь странствующего проповедника, завершается дорогой в Иерусалим (Лк 9:51, Мф 19:1–2, Мк 10:1), становясь «исходом» (Лк 9:31), который ведет к смерти. «Следование» этому пути вызывает глубокий ужас (Мк 10:32). Оно означает: следовать за Христом даже до смерти (Мк 8:34). Узкий путь (Мф 7:14) — это не путь к смерти: с точки зрения Бога, это — путь к жизни. Вот почему Иоанн может сказать: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин 14:6). Путь Иисуса рассматривается как парадигма жизненного пути каждого христианина. История христианской духовности являет большое многообразие воплощений этой парадигмы.

Shari'ah и tariqah. Основанием духовности ислама являются Коран (само- возвещение Бога) и Сунна Пророка (его поведение в разных жизненных ситуациях). Эти два источника вместе образуют шариат (shari'ah), что соотносится с понятием «путь» (=shar'). Шариат есть та магистраль, по которой должен идти всякий верующий. Главная ориентация Корана — абсолютное Единство Бога (суры 73:19; 76:29). Кто читает вслух и цитирует по памяти Коран, вживаясь в него сердцем, тот все глубже и глубже познает, что Бог есть Бог единый и единственный48. То, что справедливо для Корана, применимо и к жизни пророка Мухаммада. Внешне Мухаммад — законодатель; внутренне он — воплощение духовного пути44. По его жизни верующий может изучать путь, ведущий к Богу [463] .

Путь мистиков — tariqah — считается ответвлением шариата, общего пути, по которому следуют все мусульмане. Шариат образует, так сказать, объективную систему отсчета, в рамках которой мистики идут своим собственным, особым путем совершенного посвящения себя Богу. Решающее значение для этого пути имеет опыт учителей. Для того, чтобы начать духовный путь, необходимо пройти инициацию под руководством опытного духовного учителя (шейха).

Путь Просветления

«Из всех великих религий буддизм наиболее напряженно сосредоточен на том аспекте религии, который мы называем духовностью» — так звучит первое предложение в статье Buddhist Spirituality в восьмом томе справочника World Spirituality. Это разъясняется дальше во введении: «Никакая другая религия не оценивала так высоко, как эта, состояния духовного прозрения и освобождения и не обсуждала с такой методичностью и с таким избытком критической рефлексии разные пути и дисциплины, посредством которых достигаются эти состояния, а также те онтологические и психологические основания, которые делают эти состояния столь ценимыми и эти пути — столь действенными» [464] . В своем историческом развитии буддийская духовность представляет собой довольно пестрый феномен, однако все ее школы признают три «сокровища», выражаемые традиционной формулой: «Я ищу прибежища в Просветленном (буддха), в Учении (дхарма) и в Общине (сангха)».

Будда

Будда* («просветленный», «пробужденный») указывает на историческую фигуру Гаутамы Сиддхартхи, называемого также Шакьямуни, который родился в 566 году до н. э. на территории нынешнего Непала, в 29 лет избрал отшельническую жизнь и с помощью медитации достиг «природы будды» — абсолютно пробужденного разума. Это состояние есть та конечная цель, к которой устремлена буддийская духовность.

Для понимания духовности жизни Будды [465] важна легенда, в которой рассказывается о глубокой неудовлетворенности Гаутамы своей жизнью — жизнью молодого аристократа, полной изнеженности и роскоши. Он обнаружил, что эта жизнь в основе своей отмечена старостью, болезнью и смертью. Чтобы высвободиться из пут бренности, он избирает путь, противоположный жизни, полной наслаждений, — крайний риторический аскетизм. Самообличением, постом и бодрствованием он истощал свое тело, пока не превратился почти в скелет [466] . Он изучил на самом себе всю бездну страдания, однако эта крайняя аскеза никакого избавления ему не принесла. Дойдя до низшей точки самоуничижения, Гаутама вспоминает переживание своей юности: глубокую погруженность в тени под кустом шиповника. Он прекращает самоуничижение и садится в позу лотоса на берегу реки с намерением не подниматься до тех пор, пока его не озарит внутренний свет. В этой медитации Гаутама обретает свое Просветление, невыразимый опыт глубины. Этот способ медитации назван «средним путем», так как он располагается между двумя крайностями: жизнью в наслаждениях, с одной стороны, и самоуничижением, с другой. Так, в первой своей проповеди в Бенаресе Будда говорит:

Ведущий духовную жизнь должен удаляться от двух крайностей. Что это за крайности? Одна — это жизнь в удовольствии, посвященная вожделению и наслаждению. Это жизнь низменная, неблагородная, недуховная, недостойная, ничтожная. Другая — это жизнь в горе и печали. Это жизнь, полная страданий, недостойная, ничтожная. Совершенный, о монахи, держится вдали от этих двух крайностей. Он научился следовать срединным путем, раскрывающим глаза и ум и ведущим к покою, знанию, просветленности, уничтожению (нирване) [467] .

Путь, которым пошел Гаутама, — путь глубинной медитации, — является основополагающей моделью для всех буддийских путей. А потому понятно, что в буддийском ритуальном воображении и искусстве центральный образ Будды — это образ Просветленного, сидящего в позе лотоса [468] .

Учение

В жизни Будды выделяется учение о спасении, лаконично сформулированное в четырех благородных истинах. (1) Исходный пункт — глубокая неудовлетворенность жизнью, какой мы ее видим: неустойчивой, преходящей, убогой. Эту боль существования не устранить ни наслаждениями, ни крайним аскетизмом. Обе эти крайности подавляют познание, а не побуждают к нему.

Только средний путь глубинной медитации ведет к тому прозрению (сам- бодхи), что экзистенциальным недовольством движет страстное желание.

Подавленность и страдание могут быть устранены только тогда, когда спустишься с поверхности в глубину. Ведь это поверхностно — полагать, будто «Я» и окружающая действительность таковы, какими я их себе представляю. Все наши понятия обманчивы, и относиться к ним следует как к проекциям, которые порождены нашим страстным желанием самосохранения. Путь, который открывает перед нами эта глубинная рефлексия, есть путь восьмеричный. Будда описывает его так: «Вот, монахи, святая Истина пути, ведущего к уничтожению бренности. Это святой Путь, состоящий из восьми аспектов, а именно: правильный взгляд, правильное намерение, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильное внимание, правильная концентрация» [469] . Каждая школа разрабатывает эти аспекты по-разному, но решающими всегда остаются три упражнения (три- шикша): упражнение в добродетели (шила), упражнение в концентрации (са- мадхи) и мудрость (праджня).

Упражнение в добродетели, прежде всего, включает в себя правильную речь, что означает: не лгать, не клеветать, не сквернословить, не сплетничать. Дальше идет правильное действие: не убивать живых существ, не красть, избегать незаконных сексуальных связей. Наконец, нужно правильно питаться: не увлекаться крепкими напитками или наркотиками; не иметь дела с вредными веществами. Это упражнение в добродетели имеет значение как для монахов, так и для мирян. Монахи должны полностью посвятить себя этому пути. Важно, чтобы человек сознательно избрал это упражнение в добродетели и жил им. Нужно воспринять его всей душой. Только в этом случае оно оставит в жизни след, по которому можно будет найти путь к Просветлению.

Упражнение в концентрации требует, прежде всего, полной отдачи своих сил на оказание сопротивления всякой ментальности, которая противоположна четырем благородным истинам, и на стремление как можно более сообразоваться с ними. Внимательность означает осознание нами деятельности собственного тела, восприятий и эмоций и всего того, что творится в нашем уме. Для того чтобы помочь человеку достигнуть подобной сконцентрированности, буддийская духовность предлагает множество техник: фиксировать взгляд на определенной точке; вызывать в уме образы; противостоять дурным

влечениям; размышлять о том, что пугает, чтобы тем самым уклониться от него, или о чем-то хорошем, чтобы оно привлекло нас к себе. Цель всех этих упражнений — настойчиво возрастать в направлении к четырем благородным истинам. Они [упражнения, — Прим. пер.] должны охватить тот слой, где гнездятся инстинкты и формируются добродетели. Шаг за шагом они ведут к состоянию совершенной пустоты: к тому, чтобы отделиться от всего, овладеть чистым вниманием и при этом сохранять безразличие, полностью избавиться от радости или печали, быть в стороне от мира форм, созерцать бесконечную пустоту, созерцать сознание, пустое в своей бесконечности, в своем бытии ничем, пребывать там, где нет ни чего-то, ни ничего. Это полное уничтожение вводит монаха в божественную реальность, не имеющую никакой формы.

Мудрости достигают тогда, когда сознание освобождено от всякой нечистоты. Разум очищен от всякого самообмана и сосредоточен на полном Уничтожении. Это Уничтожение, которое и есть нирвана, «не отрицает реальности трансцендентного и вечного принципа, достижимого человеческим усилием» [470] . Уничтожение — это сущностный переход к духовному пути. С этой стороны пути данный переход кажется уничтожением (прекращением всякой жажды самосохранения и, следовательно, полной утраты своего «Я»), но с противоположной стороны этот путь предстает как нерожденное, нестав- шее, несозданное и несоставленное [471] .

Община

Третье сокровище — это община (сангха), включающая последователей Будды и его учения. Община учеников Будды возникла в Бенаресе, где Будда после своего пробуждения начал свою проповедь, которая затем продолжалась в течение 45 лет. Свои наставления он адресовал главным образом непосредственным ученикам, но обращались и многие миряне. В результате развились два типа духовности: один — для монахов, другой — для мирян.

Монашеская община. Создание мужских и женских монашеских общин, вероятно, восходит к самому Будде. Каждый год в пору дождей он проводил три месяца, обучая своих учеников пути Уничтожения, которое является Просветлением. Перед самой смертью Будда сделал следующее заявление: «Поскольку у меня никогда не было желания возглавлять общину или навязывать ей свое учение, у меня и нет никаких указаний на этот счет. Я приближаюсь к концу. После моей смерти пусть каждый из вас станет своим собственным островом, своим собственным прибежищем и не ищет иного. Если вы будете действовать таким образом, вы вознесете себя на вершину бессмертия» [472] .

Каждый монах и каждая монахиня должны самостоятельно следовать по пути полного Уничтожения. Поэтому для самых ранних поколений учеников характерна предельная бездомность, помогающая монаху освободиться от всяких пут [473] . Единственное, чем должен заниматься монах, — это медитировать, то есть следовать восьмеричным путем к Просветлению. Монашеский буддизм преобладает в Малой Колеснице [474] .

Путь мирян. Помимо монахов и монахинь, община учеников включает и мирян [475] . Первыми учениками были миряне. Во время миссионерских странствий Будды к нему присоединялись мужчины и женщины всех сословий. Миряне были тесно связаны с монашескими общинами, обеспечивая их средствами к существованию. Уже во время первых соборов монахи и монахини сопротивлялись тенденциям крайнего аскетизма и односторонности. Однако со временем миряне все более принципиально стали выступать против регламентированной монастырской духовности Малой Колесницы. На первый план они выдвинули добродетельную жизнь Будды и прежде всего — его добродетель сострадания (каруна). Но и в концептуальном плане миряне делали другие акценты: в то время как для монахов Будда буквально исчез, растворился в нирване, миряне видели в том же событии скорее апофеоз Просветления. Буддийское искусство позволяет увидеть, как Будда превращается для мирян главным образом в объект поклонения. И что важнее всего: достижение Буддой нирваны воспринимается не как конец его духовного пути, но как его начало. С этого момента «природа Будды» (боддхи-саттва) в том, кто обладает универсальным совершенством, явлена всему миру как благость и сострадание, цель которых — избавить мир от страдания и бренности. Так родилась Большая Колесница.

Путь «природы Будды» приглашает всех буддистов без различия к достижению цели — тем способом, который присущ уникальности каждого, хотя и после долгого пути упражнений. Путь боддхисаттвы, оформившийся в Махаяне, предлагает духовность, которая открыта для всех буддистов. Совершенные добродетели могут привести мирян к духовной зрелости. Посредством идеала боддхисаттвы буддизм развивается в народную религию с универсальным характером [476] .

Тантрический буддизм, Алмазная Колесница, еще больше приспосабливается к мирянам, поскольку он предлагает не просто путь интеллектуального сосредоточения (самадхи), но средства, которые соединят ученика с божественной «природой Будды»: жест руки (мудра) соединит его с телом Будды, повторение формул-заклинаний (мантра) отождествит ученика с речью Будды, а изображения (мандат) сделают доступным для восприятия дух Просвет- ленного. Эти средства ускоряют путь к Просветлению [477] .

Тройственный путь

В истории христианской духовности широкое распространение получил мотив тройственного пути [478] . В этой связи важную роль сыграли трактат Бо- навентуры De triplici via и, позднее, трактат Гарсии де Сиснероса Exercitatorio de la vida spiritual (1500) [479] . К концу XVI столетия тройственный путь был принят всеми авторами в качестве классического деления. Здесь идет речь о многоуровневом мотиве. В нем переплетены платоновская аллегория пещеры, восхождение на гору Синай, путь христианской веры, три смысла Писания и другие классификации.

Бегство из темной пещеры

В своей аллегории пещеры Платон дает сжатое резюме духовного пути: восхождение философа к мудрости [480] . Аллегория пещеры дает увидеть, как из главных платоновских прозрений органично вытекает идея тройственного пути.

В ее основе — поле напряжения между миром Идей (Благое, Прекрасное, Единое), к которому причастна душа, с одной стороны, и материальным миром иллюзии, которому принадлежит тело, с другой. Это поле напряжения создает матрицу для первого уровня духовного пути — отделения от материального мира, к которому нас привязывает наше тело и наша плотская душа (страсти).

Однако освободиться от уз этого материального мира можно лишь после того, как достигнешь прозрения в бытие мира Идей, обладающего реальностью. Это прозрение глубоко отпечатывается в памяти — как воспоминание, остающееся в душе от мира Идей. Здесь начинается второй уровень духовного пути — узрение отпечатков Истинной Реальности, оставшихся в высшей части души в виде воспоминания и наделенных силой открыть и осветить путь, ведущий к Высшему Бытию. (3) Приближение к этому Высшему составляет третий уровень, кульминирующий в совершенстве (telos) созерцания (theoria) и в выходе за пределы себя самого (ekstasis)и. В этих трех платоновских уровнях мы четко различаем схему тройственного пути: путь очищения (via purgativa), который выводит из сферы материального существования, из небытия; путь озарения (via illuminativa), который пробуждает и развивает способность прозрения в реальный мир, и путь единения (via unitiva), который ведет к экстатической (ekstasis) сопричастности (metexis) с высшей реальностью.

Путь обращения

Этот тройственный путь был по-своему воспринят христианской духовностью. (1) Люди должны обратиться, чтобы избавиться от греха; это избавление происходит в искупительном акте Христа (viapurgativa). (2) Люди должны постигнуть истины веры и моральные принципы, как они установлены Христом и Церковью (via iUuminativa). (3) Люди должны быть полностью освящены Духом, соединяющим каждого христианина с Богом соответственно конкретному призванию (via unitiva) [481] . Такая схематизация духовного пути опирается на тот факт, что уже в Новом Завете представлено множество полей напряжения, позволяющих без особых препятствий принять платоновский тройственный путь: моменты отъединения, которые случались в жизни Иисуса (сорокадневный пост в пустыне; Его частое пребывание в одиночестве); моменты озарения (явление в славе на горе Фавор) и моменты экстаза (Дух, сходивший на Него с небес). Свой вклад вносит сюда и Павел, в особенности когда он различает между телесным, душевным и духовным (1 Фес 5:23) и когда создает поле напряжения между «плотью» и «духом», которое — почти на каждой странице — свидетельствует, с одной стороны, об уровне очищения, а с другой, — об уровнях озарения и единения.

Триады Оригена

В трудах Оригена духовный путь внутренне структурируется через триаду «дух- душа-тело». (1) Дух (рпеита) — это божественное в человеке — не как часть его идентичности, но как божественное присутствие: то, что ведет человека к добродетели и к полному познанию Бога. (2) Душа (psyche) — это место, где можно делать выбор: выбирая дух, душа становится духовной; обращаясь к плоти, она становится плотской. Соответственно этому полю напряжения в душе различаются высшая душа и низшая душа. (3) Плоть (sarx) — это область греха в Павловом смысле: область, в которой отсутствует Бог. Антропологическое поле напряжения «дух-душа-плоть» — это поле духовной борьбы. Душа должна обратиться и позволить вести себя Духу: Дух Божий, как педагог, ведет душу к добродетели и к богопознанию. Если душа повинуется, она становится духовной [482] .

Восхождение на гору Синай

Григорий Нисский в своей Жизни Моисея соединил линии Платона и христианства в образе восхождения на гору Синай — (1) восхождение души, которая очищает себя, (2) чтобы созерцать Бога во мраке облака и (3) соединиться с Ним. Дионисий Ареопагит передает мистическое восхождение с помощью того же образа, но на свой лад — с точки зрения Небесной Иерархии. Для него иерархия — это духовная модель, посредством которой достигается богопо- добие и единство с Богом [483] . С божественной точки зрения, иерархия — это божественный порядок, а с точки зрения человеческой, — духовный путь. «Так как иерархический порядок предполагает, что одни очистились, а другие очищаются, одни просветились, а другие просвещаются, одни усовершились,

а другие усовершаются, каждый будет достигать богоподобия тем способом, который сообразуется с его местом» [484] . Чистота, просвещенность* и совершенное единение — это божественные действия, которые пронизывают все степени бытия и вызывают в человеке активные и пассивные процессы очищения, просвещения** и совершенствования.

Троякий смысл Писания

Бонавентура присоединяется к «тройственному иерархическому акту» (triplici actui hierarchico) Дионисия, «а именно: [акту] очищения, озарения и усоверше- ния. Очищение ведет к умиротворению, озарение — к истине, а совершенствование — к любви» [485] . Собственный вклад Бонавентуры заключается в том, что он ставит эту триаду в зависимость от более высокой структуры meditatio- oratio-contemplatici*** таким образом, что она [триада] возвращается при каждом из этих элементов lectio divina**** [486] . Не только размышление (meditatio) проходит в соответствии со схемой «размышление-молитва-созерцание», но также молитва и созерцание развертываются в рамках триады «очищения- озарения-усовершения»: «Ты должен теперь знать, что упражняться (se exercere) в тройственном пути можно тремя способами: медитативным чтением, молитвой и созерцанием» [487] .

В тот же период картузианец Гуго Бальмский составил трактат Viae Sion (обычно называемый Theologia mystica) по той же схеме. Возможно, егокомпозиция сложилась под влиянием Бонавентуры, но разработка трактата следует своему собственному плану. Работа 1уго тесно связана с Песней Песней, а также с Дионисием Ареопагитом и Фомой Галлом [488] .

Давид из Аугсбурга, современник Бонавентуры и член того же ордена, связывал «внутренне-внешнее» поле напряжения с триадой, которая в то время уже вошла в традицию, — «начинающий-опытный-совершенный». В своем труде De exterioris et interioris hominis compositione secundum triplicem statum indpwntium, proficientium et perfectonim он впервые предлагает указания для внешней дисциплины начинающих послушников (первый уровень); затем он обсуждает внутреннее преобразование, условия духовного продвижения (уровень опытных)

и, наконец, намечает семь стадий пути к созерцанию (уровень совершенных) [489] .

Путь Дао

В даосской духовности следует различать три слоя традиции [490] . (1) Древнейший слой — спекулятивно-философский. Важнейший текст этого периода — Дао дэ цзин, приписываемый Лао Цзы (ок. 300 года до н. э.). Первая половина текста (главы 1-37) посвящена Дао, другая половина — Дэ — атрибутам Дао и человеческому поведению. Здесь является существенным возвращение к единому вседер- жащему основанию — Дао — через достижение покоя и через согласие питаться космической энергией. Примерно в то же время, что и Лао Цзы, Чжуан Цзы написал Истинную книгу о цветущем юге, собрание кратких историй и диалогов. Под «Дао» Чжуан Цзы подразумевал поток существования как таковой. Чтобы соединиться с этим потоком, нужно уразуметь, что все есть часть Дао. Чтобы прийти к этому уразумению, мы должны перестроить свое сознание, а именно: уничтожить свое заботливо сконструированное «эго». Это именуется процессом «забывания» — забывания всех различений и ментальных классификаций [491] .

Второй слой сформирован экстатико-шаманистической традицией. Этот слой религиозно окрашен и имеет практический характер. Начало этому практическому даосизму положило движение Небесных Мастеров во П веке нашей эры. Приверженцы этого движения интересовались ритуалами и видениями. Центральной была тема бессмертия. Лао Цзы был обожествлен [492] . (3) Третий поток традиции имеет аналитико-интроспективный характер. Здесь мы улавливаем влияние буддизма. Элементы буддизма, направленные на достижение сознательности, на аскезу и медитацию, преобразовали даосизм в более деятельную и целенаправленную духовность. «Где раньше мистическая практика состояла в “возвращении” к Дао, в забвении собственной сложившейся личности и различающего сознания, там она превратилась теперь в деятельное устремление» [493] . Мы хотели бы осветить несколько аспектов даосской духовности.

Изначальное движение

Дао — это вседержащее, всепроникающее движение, изначальная мать вселенной. Будучи «неуловимым», оно лежит в основе всего, что движется: «Дао (Путь) создает и формирует все вещи, не будучи чем-либо телесным. Будучи безмолвно и неподвижно, оно пронизывает хаос и тьму» [494] . Дао — это внутреннее движение, которое проявляется в развертываниях реальности: «Дао есть ход вещей, их сущность, их уникальный порядок, их единство» [495] . Тот уникальный

индивидуальный путь, которым, — подчиняясь Дао, — следует всякая существующая вещь, именуется Дэ. Это — искусство видеть вещи как выражение Пути: «[Совершенномудрый] добрых называет добрыми, но также и недобрых, так как добро есть выражение всех вещей. Искренних он называет искренними, но также и неискренних, так как искренность — выражение всех вещей» [496] . Дао делает вещи тем, что они есть. Оно — тот источник жизни и бытия, из которого мы все вышли и в который мы все вернемся [497] .

Недеяние

У-вэй— это не расчисляющее действие: спокойная отрешенность, которая ни во что не вмешивается, но позволяет Пути в каждом движения бытия совершать свой ход, уступает дорогу фундаментальному движению вещей и людей и прослеживает их изначальную динамику: «Он прослеживает тот путь, которым прошли люди, чтобы помочь вещам вернуться к своей сущности» [498] . Недеяние осуществляется на всех уровнях: знания, желания, памяти, ожиданий, деятельности и т. д., но оно всегда является «действием всего бытия» [499] . Тот, кто достиг недеяния, достиг и полного единства и действует в безмятежности [500] . Тот, кто соединился с глубочайшими движениями какой-либо вещи, может позволить ей двигаться изнутри ее собственной сущности. «К тому, кто хранит Великое Бесформенное, стекается весь народ; он стекается к нему и не испытывает никакого ущерба; он обретает мир и покой» [501] . Достижение этого недеяния есть путь очищения: он включает в себя все большее освобождение от всяких пристрастий, искажений, противоречий, ущемлений, принижений, возвеличиваний.

Благородный человек должен очистить свой дух. Действие посредством недеяния — это небо. Выражать без выражения — это характер. Любить своих ближних и делать всем доброе — это человечность. Рассматривать разные вещи как общие — это прекрасно. Не выделяться в выдающемся положении — это великодушие. Обладать множеством вещей — это богатство. Поэтому: сохранять свой характер — это самодисциплина. Формировать свой характер — значит обладать властью. Следовать Пути — это значит быть совершенным [502] *.

Абсолютная тишина

Путь совершает свое движение в абсолютной тишине [503] . Безмолвием отмечена та «трансцендентная имманентность», посредством которой Путь движет всеми вещами: «Лишенное формы есть гигантская форма, сокрытое и безымянное есть Дао» [504] . Путь ускользает от всякой артикуляции. «Нельзя сказать, что Путь существует. Но и нельзя сказать, что Путь не существует. Ибо находят его в тишине — когда больше не заняты важными делами» [505] . Только тот, кто успокоится и затихнет, сможет понять спокойную тишину Дао: «[В мире] — большое разнообразие вещей, но [все они] возвращаются к своему началу. Возвращение к началу называется покоем, а покой называется возвращением к сущности» [506] . Но даже в покое и тишине невозможно уловить Дао, ибо, как говорит Чжуан Цзы, великий принцип и великое начало ускользают от нас, и именно это — «высшее проявление Дао и всех вещей; этого не уловить ни словами, ни молчанием; где нет более ни слов, ни молчания, там можно уловить Дао; оно превосходит всякий человеческий разум» [507] .

Бессмертие

Религиозный даосизм, глубоко укорененный в древнейшем спекулятивном слое Лао Цзы и Чжуан Цзы и взлелеянный потоком комментариев на их тексты, рассматривает Дао как исполнение религиозного чаяния — бессмертия. По ту сторону долгой и здоровой земной жизни даосы стремятся избежать смерти и достигнуть жизни вечной и совершенной: взойти на небеса и обрести себе место в небе, или в раю бессмертных. Религиозный даосизм предлагает своим приверженцам средства для достижения этой цели. Прежде всего, оказывается воздействие на свое тело с помощью диеты, дыхательных техник, искусства движения (тай-цзи), сексуальных приемов, средств, расширяющих сознание. Воздействуя таким образом на свое тело, его освобождают от культурных шаблонов и от ограниченного эго-сознания, так что Дао может беспрепятственно двигаться и распределять свои энергии (ци). Тогда, основываясь на здоровом и энергичном теле, можно развивать техники медитации, соединяя их с работой тела. При всем многообразии методов речь всегда идет о процессе трансформации, который «ведет к новой личности с космическими измерениями, в которой физическое и воображаемое тело, индивидуум и космос, пронизывая друг друга, восходят туда, где обычное человеческое существо превращается в истинного даосского святого, как его описывал Чжуан Цзы» [508] .

Этот процесс трансформации делает даоса способным подняться в мир Света, в страну бессмертия. Эта страна описывалась как горный край, окруженный водой, дворцы, сады и изумительная природа. Существа, живущие там, совершенно свободны в своих движениях. Они вольны сами выбирать себе форму, в какой пожелают явиться.

Библиография

BORCHERT В., Mystiek. Het verschijnsel, degeschiedenis, de nieuwe uitdaging, Haarlem, 1989. Buddhist Spirituality. Indian, Southeast Asian, Tibetan and Early Chinese (World Spirituality 8), eds. T. Yoshinori et al. New York, 1993.

Christian Spirituality. Origins to the Twelfth Century (World Spirituality 16), eds. B. McGinn & J. Meyendorff, in collab. with J. Leclercq, New York, 1985.

Christian Spirituality. High Middle Ages and Reformation (World Spirituality 17), ed. J. Raitt, in collab. with B. McGinn & J. Meyendorff), New York, 1987.

Christian Spirituality. Post-Reformation and Modem (World Spirituality 18), eds. L. Dupre & D. Saliers, in collab. with J. Meyendorff), New York, 1989.

Dumoulin H., Spiritualitdt des Buddhismus, Mainz, 1995.

Early Islamic Mysticism. Sufi, Qur’an, Mi’raj, Poetic and Theological Writings (The Classics of Western Spirituality 86), ed. and introd. M. Sells, New York — Mahwah, 1996. Gramlich R., Islamische Mystik, Stuttgart, 1992.

Gramlich R., WeUvenicht. Grundlagen und Weisen islamischer Askese, Wiesbaden, 1997. Habito R., Total Liberation. Zen Spirituality and the Social Dimension, Maryknoll (New York), 1989.

Hindu Spirituality. Postclassical and Modem (World Spirituality 7), eds. K. Sundararajan 8c

Mukerji, New York — London, 1997.

Hindu Spirituality. Vedas through Vedanta (World Spirituality 6), ed. K. Sivaraman, New York— London,1989.

Islamic Spirituality. Foundations (World Spirituality 19), ed. S. Nasr, New York — London, 1987. Islamic Spirituality. Manifestations (World Spirituality 20), ed. S. Nasr, New York — London, 1991.

Jaoudi М., Christian and Islamic Spirituality. Sharing a Journey, Mahwah (New Jersey), 1993. Jewish Spirituality. From the Bible to the Middle Ages (World Spirituality 13), ed. A. Green, New York — London, 1986.

Jewish Spirituality. From the Sixteenth-Century Revival to the Present (World Spirituality 14), ed.

A. Green, New York — London, 1987.

Kohn L., Early Chinese Mysticism. Philosophy and Soteriology in the Taoist Tradition, Princeton (New Jersey), 1992.

Kohn L., Taoist Mystical Philosophy. The Scripture of Western Ascension, Albany, 1991.

McGinn B., The Presence of God. A History of Western Christian Mysticism, New York, 1991–1998. Mitchell D., Spirituality and Emptiness. The Dynamics of Spiritual Life in Buddhism and Christianity, New York, 1991.

Pyysiainen I., Beyond Language and Reason. Mysticism in Indian Buddhism, Helsinki, 1993. Ruh K., Geschichte der abendlandischen Mystik, Miinchen, 1990.

Schimmel A., Mystische Dimensionen des Islam, Miinchen, 19922.

Scholem G., Die jUdische Mystik in ihren Hauptstromungen, Frankfurt a.M., 1957.

2.2 Литургическая духовность

Литургическое обновление II Ватиканского собора преследовало две цели: «Это устроение должно так распределять тексты и обряды, чтобы они яснее выражали святыню, которую они знаменуют, и чтобы христианский народ мог без труда понять ее, поскольку это возможно, и принимать полное, деятельное и совместное участие в совершении Богослужения»93. Здесь сформулированы два отношения. Во-первых: отношение между литургической формой («тексты и обряды») и ее смыслом («святыня, которую они знаменуют»). Во-вторых: отношение между литургической формой («распределение текстов и обрядов») и христианами («понимание» и «участие»). Для литургической духовности имеют значение обе сферы отношений.

Значение формы. С самого начала Литургическое движение занялось таким обновлением языка литургических форм, которое позволило бы увидеть в языке его раннецерковные истоки, сделать узнаваемым его единство с вселенской церковью, его развертывание в церковном году и его глубокую связь с Писанием. Литургическая форма должна быть прозрачна для божественной реальности и в то же связана с реальностью человеческой94: собрание народа Божьего; выражение условий человеческого бытия; описание человеческих позиций; развертывание ясных перспектив. Так, Гвардини справедливо говорит, что литургическая форма — это эпифания: в ней четко проявляются изначальные факты — творение, возникновение человека и церковь [509] .

Деятельное участие в форме. Второй сферой внимания Литургического движения было «активное участие» (participatio actuosa) [510] — лейтмотив литургического обновления в ходе II Ватиканского собора [511] . Деятельное участие означает, что участник все глубже вникает в «настоящий смысл движений и жестов, относящихся к делу», но «в то же время остается открытым влиянию значимого религиозного содержания во всей его существенности и силе»98. В деятельном участии различаются четыре уровня. (1) Участие в совершении литургии. Через совместное пение, совместные молитвы, диалог «каждый

человек, даже самый простодушный, может питаться благочестием литургии. Литургия должна быть демократизирована» [512] . (2) Участие народа. То, что молящиеся, исполняя каждый свою роль, совместно совершают литургию, основано не на демократической настроенности отдельных лиц, эти роли назначающих, а на том основном факте, что народ Божий является действующим субъектом по отношению к Богу [513] . II Ватиканский собор высказывает желание, «чтобы все верующие привлекались к тому полному, сознательному и деятельному участию в Богослужениях, которого требует сама природа Богослужения, на которое, в силу своего Крещения, христианский народ… имеет право, будучи также и обязан к нему… Этому полному и деятельному участию всего народа должна быть оказана особая забота в устроении и развитии Богослужения…» [514] . (3) Участие в таинствах. В 1903 году Пий X в своей энциклике Motu proprio заявил: «Деятельное участие в святых таинствах и в торжественной молитве Церкви есть изначальный и необходимый источник истинного христианского духа» [515] . Пий X имеет здесь в виду духовную сопричастность тому, что происходит в литургии, мистериальную сущность ритуала [516] . На этом уровне участие есть «подобающее расположение», которое позволит участникам «содействовать с благодатью Свыше, дабы не принимать ее тщетно» [517] . Юнгман называет это «пониманием, которое действительно понимает и потому плодотворно» [518] . (4) Участие в связи с Богом. Литургическая форма (чтения, жесты, моменты тишины, диалоги, молитвы) есть выражение связи с Богом, которая актуализируется, когда народ эту форму реализует. Ритуал раскрывает, проводит и направляет эту молитвенную установку. Живая связь с Богом становится реальной (actuosa) в участии и через участие.

Эти два измерения католической литургии, на которые мы указали (литургическая форма и ее актуализация), внутренне присущи всякой христианской духовности. Мы покажем это с помощью трех парадигм.

Литургия храма

Во всех повествовательных и песенных традициях Древнего Израиля устойчивым элементом является пустыня: это место богоявления (Исх 19:16слл.), место заключения Завета-Союза (Исх 24), место, где происходят чудеса с перепелами и с водой (Исх 15–17). Как бы ни истолковывались «пустыня, степь печальная и дикая» (Втор 32:10) и события на горе Синай (Исх 20слл.) [519] , ясно, что здесь рассказывается о происхождении отношений Завета-Союза между Сущим и Его народом — отношений, которые составляют самую суть литургии Израиля [520] .

Самовозвещение Сущего

Литургия храма достигает памятью сердца пустыни, вновь припоминая самовозвещение Сущего на горе Синай (Исх 33–34). Эта история начинается с драматического отступления Сущего: «Сам [Я] не пойду среди вас» (Исх 33:3). Это движение отступления вызвало рыдания народа (Исх 33:4слл.) и вмешательство Моисея (Исх 33:12слл.). Моисей умоляет Сущего, чтобы Он остался со своим народом (Исх 33:13–16). В этом драматическом контексте обещание Сущего выступает как обещание помощи: «Я проведу пред тобою всю славу Мою и провозглашу имя Сущего* пред тобою, и кого помиловать — помилую, кого пожалеть — пожалею» (Исх 33:19). Впоследствии это обещание было исполнено: «И сошел Господь в облаке, и остановился там близ него, и провозгласил имя Сущего**. И прошел Господь пред лицем его и возгласил: Сущий, Сущий!***» (Исх 34:5–6). Контекст, в котором происходит это возвещение Имени, — культовый [521] . Сущий, возвещая свое Имя, представляет Себя в первом лице единственного числа, выступающем как особая форма самообя- зывания (Исх 34:10) и культовая реализация слов «Я есмь Сущий» (Исх 3:14).

Общение между Сущим и Его народом

Исключительные отношения между Сущим и Его народом составляли самую суть древнейшего израильского культа. Мы поясним этот тезис с помощью двух примеров. Первый — это созданный до Давида псалом 28 [522] . В этой, ханаанской по происхождению, песни все определяла ось, проходившая между Ваалом и богами. Когда эта песнь была воспринята израильским культом, эта ось сместилась в сторону силовой линии «Сущий-и-Его-народ». Завершающий

стих — «Сущий [523] даст силу народу своему» (28:11) — особенно четко выражает эту реальность: дух сопротивления и оборонительная сила Сущего наделяют духом сопротивления и оборонительной силой народ Сущего в его освободительной войне. Для Израиля Бог — это не бог среди богов. Сущий присутствует особым образом для своего народа.

В качестве второго примера мы избрали очень древние законоположения, предназначенные для защиты особого почитания Сущего (Втор 13:2-18 и 17:2–7)110. Здесь идет речь о законах против изменничества по вине пророков (13:2), членов семьи (13:6), вообще каких-либо людей (13:13 и 17:2), пытающихся склонить своих сограждан к идолопоклонству: «пойдем и будем служить богам иным» (13:7, 13; ср. 17:3). За подобное совращение народа полагается смертная казнь (13:5,9-10; 17:5), ибо оно есть зло в самом сердце [524] народа (13:5), тогда как самое сердце народа Израиля — это Сущий. Он есть интимнейшая жизнь Израиля. Следование иным богам означает распад самого бытия народа. Законы охраняют особую связь между сердцем народа и Сущим, который в этом сердце пребывает111. Эти ранние законоположения можно понять лишь при допущении, что между Сущим и Его народом была особая и крепкая связь еще до освободительного процесса в Ханаане и что именно она отражалась в культовом богослужении112.

Земледельческий ритм

Когда Израиль сделался оседлым, изменилась структура литургии. Люди стали ориентироваться на земледельческий ритм. Они приняли аграрный праздничный календарь: праздник бездрожжевого [525] хлеба в начале уборки зерновых (хлеб выпекался без дрожжей из свежих злаковых зерен); праздник недель (праздник урожая в конце уборки зерновых; праздник кущей [526]); праздник сбора винограда как завершение урожайного года. Позднее праздник бездрожжевого хлеба был объединен с древним Песахом [527]. Во время перечисленных праздников каждый обязан был принимать участие в собраниях, в частности, — в трех ежегодных паломничествах. Священники в святилищах давали указания и прорицали, совершали разнообразные жертвоприношения, очищали и благословляли народ. Они посвящали паломников в культовые предания, связанные с местами поклонения. При всех адаптациях к ханаанской среде сохранялось, однако, самое главное: в культе Бог и Израиль соединялись друг с другом исключительной связью. Культ содействовал общению между Сущим и Его народом, посетителей святилища делал причастными к божественной сфере, земледельцам давал возможность обратиться к Сущему с благодарениями и молитвами, дабы обрести благословение на ближайшее будущее, а народу в целом давал шанс вернуться с помощью покаянных ритуалов к тому благополучному состоянию, которое было утрачено из-за преступления11*.

«Мы размышляли о благости Твоей»

Кульминацией псалма 47 является восклицание: «Мы размышляли, о Сильный*, о благости Твоей посреди храма Твоего» (стих 10), что означает: мы видели Твою благость воплощенной посреди Твоего храма. Святая гора излучает Твою силу, высокие стены говорят о Твоей высоте, крепостные валы внушают трепет перед Тобой (стихи 2–9), но они не могут сделать того, что делает Твой народ: признать Твою доброту и проникнуться ею до глубины души. Доброта Сильного может так преобразить самые души людей, что люди уподобятся Ему в Его доброте. Именно это обращение внутрь формирует внутренность Его храма — сердце, которое позволяет Его доброте преобразить себя до такой степени, что «уподобляется» этой доброте. Самое глубокое уподобление, которое совершают паломники в храме, — это возглашение Имени: «Сущий». Когда люди в храме восклицают: «Будь здесь!» [или: «Присутствуй!»], они уподобляются Сильному, сообщающему Себя в чистой доброте: «Я [присутствую] здесь ради вас!» После этого глубокого преображения «посреди храма Твоего» община выходит наружу для совершения процессии вокруг городской стены с целью убедиться в присутствии Сильного среди людей — присутствии, которое поддерживает их во всякое время и до самой смерти (стихи 13–15). Духовная суть псалма скрыта во внутренней части храма — там, где опыт того, что услышано и увидено снаружи (стих 9), преобразуется в опыт восприятия и усвоения доброты и великой благости Сущего.

Присутствующий без образа

Богослужению Израиля свойственна безобразность [528] . Эта безобразность не является недостатком богослужения, а, напротив, выражает его суть — связь Сущего со своим народом. «Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его от приставников его; Я знаю скорби его» (Исх 3:7). Присутствие Сущего делается явным в освобождении Им народа. Поэтому для литургии Израиля характерно то, что она увековечила это освобождение в своей

памяти [529] . Это освобождение не может быть представлено как объект, а может лишь быть интериоризировано общиной, которая сама становится источником освобождения, распространяющегося с Сиона на всю землю, более того, — на все народы (Пс 66). Возглашение Имени в знак памяти об освобождении можно было бы назвать «образом Бога» в литургии Израиля [530] . Это Имя не терпит никакого «образа», так как оно само есть взволнованное сочувствие, движущее людьми. Отсутствие образов и запрет на них суть следствия этой духовности.

Евхаристия

В евхаристии совершается ритуал, в который входят возвещение Слова Божьего, молитвы общины и крестная жертва Христа. Ритуал состоит из четырех частей: начальные обряды, литургия Слова, евхаристическая литургия и заключительный обряд [531] .

Начальные обряды

Начало евхаристии состоит из шести небольших обрядов (вход, приветствие, обряд покаяния, Aym*, Gloria, молитва), которые преследуют двоякую цель: «цель этих обрядов в том, чтобы верные, собираясь вместе, объединились в общину и должным образом подготовили себя к слушанию Слова Божьего и к достойному совершению евхаристии» [532] . Исследуем вкратце эти две цели [533] . (1) В первых словах чинопоследования мессы (ordo missae) обыгрывается мотив общины: «После того, как собран народ» (populo congregate). Эта исходная ситуация, которая сама по себе есть динамическое событие (in unum convenientes**), углубляется в открывающем обряде. Песнь входа, обращенное к пастве приветствие и обряд общей исповеди создают взаимную связь между собравшимися. Одновременно песнь входа (которую составляет пассаж из Писания), крестное знамение, общее покаяние перед Богом и Kyrie, песнь хвалы Богу и молитва ставят собравшихся перед лицом Бога. (2) Чтобы суметь должным образом услышать Слово Божье и совершить евхаристию, требуется особое поведение (recte et digne [534]) — восприимчивость или, точнее, чистота сердца. Сердце рассеянное, закрытое или занятое собой сначала приводится посредством обряда к смиренному осознанию того, что оно неправедно перед Богом (actuspenitentialis [535]), затем ритуальное молчание и молитва открывают сердце и обращают его к Богу. Молитва ставит собравшихся перед лицом Бога в ожидании Его Слова.

Литургия Слова

Служение Слова состоит из нескольких элементов, среди которых особо выделяются три чтения: из Первого Завета [536], из апостольских посланий и из Евангелия. Есть и другие элементы: псалом, ритуалы, связанные с Евангелием, проповедь, символ веры и молитвенные прошения. Являются ли эти элементы лишь своего рода сопровождением главных элементов (трех чтений), или они играют особую роль?120

Последование трех чтений устремлено к чтению Евангелия как к кульминационному пункту. Это подчеркивается ритуально: Евангелие окуривается ладаном, чтение предваряется жестом смирения и ритуальным диалогом. В чтении происходит нечто важное: сам Бог говорит со своим народом. Отсюда становится понятным смысл заключительных ритуальных слов: «[Это — ] Слово Божье», — означающих: «Это сказано самим Богом». Народ адекватно (recte) реагирует: «Благодарение Богу». Народ выражает свою благодарность Богу за Его самовозвещение. Здесь мы видим, как ритуал направляет внимание участников на самое существенное — на самовозвещение Бога. Ту же направленность ритуал предлагает и в пении между чтениями. (2) Чтения соединяются между собой пением псалма и пением AUeluja. Цель этого пения — способствовать духовному усвоению: «В процессе пения народ усваивает Слово Божье»121. Так что обряд направлен не только на то, чтобы исполнить три (иногда — два) чтения в некоем ритуальном нарастании смысла, но и в предоставлении возможности — через ритуал — интериоризировать эти чтения. (3) За кульминационным пунктом чтения Евангелия следуют проповедь, символ веры и молитвенные прошения, — происходит как бы спад напряжения. Но это — лишь в том случае, если мы подходим к чтениям с точки зрения их содержания. Если же мы смотрим на них как на внешне обращенную к нам речь (dabai [537]), то проповедь, символ веры и молитвенные прошения «ритуализируют» тот способ, которым народ эту речь воспринимает, усваивает и соотносит с Богом. «Проповедь, исповедание веры и молитвенные

прошения, или молитвы верных, развивают (evolvunt) литургию Слова и завершают (concludunt) ее» [538] . Чтения предлагают «духовную пищу» [539] , а проповедь помогает эту пищу «переварить». В исповедании веры народ выражает свое согласие с обращенным к нему Словом [540] . Наконец, «укрепленная Словом Господним, община возносит молитвенные ходатайства о нуждах всей церкви и о спасении мира» [541] .

Евхаристическая литургия

Евхаристическая литургия (liturgia eucharistica) состоит из трех частей: приготовление даров, евхаристическая молитва и обряд причащения. Эти три части имеют ту внутреннюю ритуальную структуру, которую наметил Иисус на Тайной вечере: берутся хлеб и вино, глаза обращаются к небу, произносится благодарение, затем — молитва благословения, преломляется хлеб, произносятся установительные слова, хлеб и вино поглощаются [542] . В этом трехчастном последовании мы также видим нарастание. (1) Под сопровождение пения дары хлеба и вина посвящаются Богу. Поскольку эти дары приносит Богу сам же собравшийся народ, он выражает свое участие в этом жертвоприношении. В благословении, произносимом над хлебом и вином, говорится, что мы отдаем Богу то, что получили от Него. Цель этого обряда — вызвать в участвующих «дух смирения», с помощью которого народ позволит преобразить себя самого в жертвоприношение Богу. Люди молятся, чтобы эта жертва была принята. Тот молитвенный настрой, который достиг кульминации в литургии Слова (в oratio universalis*), теперь определяет приготовления к совершению евхаристии. (2) В евхаристической молитве приготовленные дары предлагаются Богу с прошением, чтобы они сделались телом и кровью Христа. Это пресуществление даров в тело и кровь Христа происходит в тот миг, когда над ними произносится так называемый установитель- ный текст, в котором излагается то, что сказал и сделал Иисус во время Тайной вечери. Связывая этот текст с предложенными дарами, церковь актуализирует то, что произошло вечером накануне смерти Иисуса: Он даровал своим ученикам самого Себя в хлебе и вине как вечное воспоминание. Молитвы, подкрепляющие это событие, конкретизируют ту вселенскую молитву, которой завершается литургия Слова: все сотворенные существа на небе и на земле, живые и умершие, созываются для участия в евхаристическом восхвалении. (3) Евхаристическая литургия достигает кульминации в обряде принятия хлеба и вина, в которых принимается сам Христос как дар Божий.

Принимая в себя хлеб и вино, народ становится телом Христа: «Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор 10:17). Обряд причащения предваряется Молитвой Господней, в которой народ просит дать ему хлеб и прощение, а также обрядом приветствия друг друга, выражающим мессианский смысл общения участников. За причащением следует ритуальный момент молчания, когда дары Божьи воспринимаются душой, что выражено в молитве: «То, что вкусили мы устами, Господи, да примем чистою душою». Обряд причащения можно рассматривать как момент преимущественно созерцательный. После чтений (lectio) литургии Слова, размышления (meditatio) над ними в проповеди и соотнесения их с Богом через молитву (oratio) сам Бог принимается как дар в теле Мессии (contemplatio).

Заключительные ритуалы

Заключительные ритуалы мессы отличаются краткостью: объявления, приветствие, благословение и отпуст127. Центральными в них являются благословение и отпуст, которые можно понимать двояко: на ритуальном уровне — как завершение обряда, а на духовном — как поручение миссии в восклицании «Идите!» Событие мессы, которое можно рассматривать как процесс все углубляющегося общения (взаимного общения, которое вырастает в мессианское тело, и общения с Богом в принятии дара самого Бога), обращено к миру как своему объекту. Идти в мир (ife [543]) — в этом собственный смысл литургического собрания (missa est [544]).

Месса как участие

Как бы ни различались между собой отдельные роли, исполняемые в евхаристии, в сущности, речь идет всего о двух действующих лицах: Боге и Его народе128. Они ищут друг друга в продолжение всего обряда мессы, от начала и до конца. Бог дает узнать Себя под разными именами (Господь, Отец, Всевышний, Живой и так далее). Он пребывает в своем Слове и дарит Себя в плоти и крови Мессии. Обряд формирует в людях такой настрой, что они действительно принимают самовозвещение и самодарение Бога (participatio actuosa): конец начальных обрядов отмечен ритуальным молчанием, «во время которого каждый должен осознать себя стоящим перед лицом Бога»129. Псалом между чтениями помогает народу «усвоить Слово Божье»130. Во вселенской молитве, знаменующей кульминационный пункт литургии Слова, народ присоединяется к страстному ожиданию всего творения (Рим 8:19),

которое полностью препоручается Божьей милости. Евхаристическая часть собирает и готовит народ, — как и дары хлеба и вина, — для того, чтобы он принес себя Богу в живую жертву, которая есть Иисус Христос, и в этой жертве, как в мистическом отражении (antiphrasis), принял самодарение Бога в причастии, которое в последующем за ним молчании могло бы оказаться делом не просто физического поглощения, но — и прежде всего — духовного преображения. Наконец, все происшедшее переводится во внутренний план через акт отпуста, цель которого — привести к осуществлению того, что было совершено в ритуале. Ведь только осуществление сможет показать, действительно ли я что-то усвоил. И наоборот, осуществляя что-либо, я это усваиваю.

Ритуалы в исламе

Суть мусульманской духовности выражена в ее символе веры: «Нет Бога, кроме Аллаха*». Духовность есть способ, которым этот символ веры переводится во внутренний план. Бог явил свое единство в Коране — основании мусульманской духовности131. Через рецитацию Корана душа все более глубоко принимает Бога, и открываются пути, следуя которыми, душа может к Богу приблизиться. Это приближение достигает вершины в полном предании себя Богу, в предложении собственного существования Тому единственному, о Ком только и может быть сказано, что Он действительно существует [545] . Единство Бога явлено в пророке Мухаммаде, который воспринял слово и сообщил его человечеству. Мистик следует за пророком в различных фазах своего таинственного единения с Богом133. Бог проявляет Себя, наконец, в предписанных ритуалах: в молитве, посте, паломничестве и джихаде. Они, — именно как откровение Божьей воли, — суть способы, с помощью которых душа может приблизиться к Богу. По этой причине так много работ по духовности ислама посвящено «тайнам богослужения» и внутреннему смыслу обрядов134. В этом параграфе мы опишем духовность этих обрядов'35.

Молитва

Ритуальная молитва делится на пять частей: утреннюю, полуденную, послеполуденную, вечернюю и ночную. Перед молитвой следует очистить себя: омыть руки, лицо и ноги. Это очищение сопровождается молитвой о прощении. Молящийся, склонив голову и скрестив руки, стоит перед своим Господином как слуга. Сознавая, что он стоит перед Лицом Бога, он рассматривает себя самого как ничтожество. Важнейший текст в каждой канонической молитве — это глава, открывающая Коран (surat alfatihah): «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала — Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклоняемся и просим помочь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших». Слуга во время молитвы должен слушать. Согласно мистическому преданию, Мухаммад объяснял молитву следующим образом. Слуга говорит: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!» — и Бог говорит: «Мой слуга обращается ко Мне». Слуга говорит: «Хвала — Аллаху, Господу миров». Бог отвечает: «Мой слуга оказывает Мне милость». Слуга говорит: «Милостивый, милосердный», — и Бог отвечает: «Мой слуга восхваляет Меня». Слуга говорит: «Царь в день суда», — и Бог отвечает: «Мой слуга прославляет Меня и повинуется Мне» [546] . В этом истолковании высказывания молитвы понимаются диалогически: высказывания о Боге — это высказывания о связи между Богом и человеком. То же верно и для высказываний о человеке. Слуга говорит: «Тебе мы поклоняемся и просим помочь!» — а Бог говорит: «В этом и Моя доля, и доля Моего слуги, и Мой слуга получит то, о чем просит» [547] . Как раз по причине этой взаимной любви между Богом и человеком, явствующей из первых фраз Корана, «каноническая молитва не считается исполненной, если не читается вслух эта глава» [548] .

Совершая молитву, человек наклоняется и касается земли головой. Выпрямляясь, он говорит: «Бог слышит тех, кто восхваляет Его». После этого, простершись ниц, молящийся говорит: «Слава моему Господу, Всевышнему». Это действие повторяется с целью еще более приблизиться к Богу. Наконец, молящийся садится в позу смиренного раба, полностью посвятив и предав себя Всевышнему. Все это время молящийся обращает свое лицо в сторону Каабы, дома Божьего в Мекке. Внутреннее движение, присущее молитве, — это полное предание себя Богу, сущность ислама. «Когда ты воздеваешь руки и произносишь: «Бог велик», — пусть в сердце твоем не будет ничего, кроме прославления, а во время прославления пусть в сердце твоем не будет ничего, кроме славы Бога, Всевышнего, дабы, восхваляя Его, ты позабыл и этот мир, и грядущий» [549] . Молитва уводит молящегося за пределы его самого, к Богу, чтобы существовал только Бог: «пока в его сердце не останется ничего, кроме Бога, в высшей степени достойного хвалы, и пока он не станет думать о себе самом столь мало, чтобы почувствовать себя меньше пылинки» [550] . Единение с Богом в молитве преображает человека в то, чем он является

в своей сущности: в существо, живущее Богом*. Из молитвы человек выходит другим: «Из-за трепета, который он ощущает перед Божьим величием, он оставляет молитву с настолько преображенным лицом, что друзья с трудом его узнают» [551] .

Пост

Во время месяца рамадана всем взрослым предписывается пост: они должны в течение дня воздерживаться от пищи, питья, курения и половых сношений. С захода и до восхода солнца поста нет. В общинах суфиев период поста продлен. Руми говорит: «Голод — это пища Бога, посредством которой Он оживляет тела верных» [552] . Пост часто связывается со словами Корана о Боге, «который меня кормит и поит» (сура 26/79). Пост — это средство приблизиться к Богу: уничижая себя, человек усиливает присутствие и силу Бога, будучи убежден, что «мощь Гавриила** пришла не с кухни, но из созерцания Творца жизни» [553] . Внешний пост имеет целью пост внутренний, в котором различимы три фазы [554] :1) дисциплина низшей души (nafs) и обуздание страстей во избежание грехов лжи, злоречия, ревности, гордыни; по словам Мухаммада, пост предназначен для преодоления физических ограничений и «культивирования в себе свойств, присущих Богу»; 2) воздержание от разрешенных вещей: праведный гнев сдерживается; справедливости предпочитается милосердие; добровольный отказ от определенных поступков из страха преступить границы и для того, чтобы, познав, что Бог тебя принял, позволить войти в сердце глубокому покою; 3) воздержание от всего, кроме Бога, для того чтобы сосредоточиться на Боге и ни на чем больше; следует избегать всего, что может создать завесу между Богом и душой; Бог — единственный Возлюбленный. Эта последняя фаза внутреннего поста составляет самую суть ислама — полное предание себя Богу. Освободиться от всякой мирской пищи — это одна сторона монеты, другая сторона — полностью исполниться Богом.

Паломничество в Мекку

Паломничество в Мекку — это ритуал, состоящий из нескольких ритуальных действий: ношения предписанной одежды, входа в Мекку и семикратного обхода Каабы; посещения Арафата — равнины в окрестностях Мекки; проведения ночи в Муздалифе, вблизи Мекки; бросания камней в те три места, где Сатана пытался искушать Исмаила; жертвоприношения животного в Мине; повторения семикратного обхода Каабы; питья воды из источника Зам- зам; молитвы на том месте, где стояли Авраам* и его сын после того, как возвели Каабу. Все эти действия должны совершаться с чистым расположением. Паломник все оставляет позади, как если бы он умирал; молясь о прощении и просвещении, он посвящает себя памятованию о Боге (dhikr) и сосредоточивается лишь на одной мысли: «Нет бога, кроме Бога». Паломничество — это единственный акт приближения к Богу с целью полного предания себя Ему. Завершив паломничество, паломник прощается с Меккой и вновь возвращается домой. Теперь начинается истинное путешествие — туда, где паломник живет с Богом в повседневности. Мистикам было присуще особое сознание того, что Бог возвел Себе престол не на камне, а на «Каабе сердца» своих истинных почитателей [555] .

Война за путь Бога

Ислам — религия мира, но предписывает и войну (джихад) с целью защиты от врагов, укрепления мира и обеспечения того положения, в котором предписания Бога могут соблюдаться. В Коране сказано: «Те, которые уверовали, сражаются на пути Бога, а те, которые не веруют, сражаются на пути дьявола. Сражайтесь же против приверженцев Сатаны: ведь козни Сатаны слабы»** (сура 4 / 76). Битва против зла вне человека именуется «меньшей битвой». «Большей битвой» считается борьба против низших сил души (nafs), в которой выделяются три стадии [556] . (1) Первая стадия — это борьба с душой, которая полностью управляется злыми силами как изнутри, так и извне.

Когда человек осознает свое положение, он начинает сопротивляться. Таковы души, в которых пробуждается чувство совести, — «души, сами себя упрекающие» (сура 75/2). (3) Наконец, дух торжествует над злыми силами, когда воля полностью подчинится воле Бога (сура 89/27). Это победа — совершенное единство между человеческой волей и волей Бога.

Библиография

Bernhardt К., GottundBild. EinBeitragzurBegrwndungundDeutungdesBilderverbotes im Alien Testament, Berlin, 1956.

Austin G. et al., Called to Prayer. Liturgical Spirituality Today, Collegeville (Minnesota), 1986. Bradshaw P., Two Ways of Praying. Introducing Liturgical Spirituality, London, 1995.

The Candles Are Still Burning. Directions in Sacrament and Spirituality, ed. M. Grey etal, London, 1995.

Crusemann F., Studien zur Formgeschichte von Hymnus und Danhlied in Israel, Neukirchen— Vluyn, 1969.

Fenwick J., Liturgy for Identity and Spirituality, Manganam, 1992.

Irwin K., Liturgy, Prayer and Spirituality, New York, 1984.

Jungmann J., Missarum Solemnia. Eine genetische Erhlarung der Romischen Messe, Wien etc., 19625.

Keyzer A. de, От voor Gods gelaat to staan. Een expositio missae, Baarn, 1999.

Rruyswijk A., ‘Geengesneden beeld…', Franeker, 1962.

LaRocca J., Spiritual Transformation. The Liturgical Year and Spiritual Exercises, San Anselmo, 1993.

Het leven vieren tot voor God, в Speling 47, 1995, № 4.

Liturgia e spiritualita, ed. Associazione professori di liturgia, Roma, 1992.

Liturgy and Spirituality in Context. Perspectives on Prayer and Culture, ed. E. Bernstein, Collegev- ille (Minnesota), 1990.

Meyer H., Eucharistie. Geschichte, Theologie, Pastoral, Regensburg, 1989.

Omnes Circumadstantes, eds. C. Caspers & M. Schneiders, Kampen, 1990.

Spirituality and Liturgy, в The Way Supplement, № 67, 1990.

2.3 Монашеские сообщества

Многообразие жизни монашеских сообществ (киновий*) развертывается в двух полях напряжения: «эремито**-киновитском» и «интровертно-экстравертном».

Сообщества эремитов. Даже сугубо отшельническая жизнь [557] включала общинные элементы: проживание вблизи от настоятеля, регулярные собрания (литургия, обмен опытом и его проверка), совместная покупка и продажа товаров. Иногда группа отшельников образовывает небольшую улицу (лавру), колонию из нескольких келий (в пещерах, в хижинах), где они живут вместе под началом настоятеля. Переход к киновиям происходит, когда отшельники решают посвятить себя жизни в послушании настоятелю. Амма Синклитика говорит прямо: «Пока мы в киновии, послушаниепредпочитается аскетизму. Последний учит гордыне, а первое — смирению» [558] . Отшельник-киновит добровольно препоручает себя воле другого, который переламывает его эгоизм; он старается обеспечить средства жизни для другого и стремится к евангельской беззаботности. «Они отказываются от власти над вещами, добываемыми собственным усилием, как отказываются и от власти над собой» [559] . Общине эремитов присущи несколько совместных занятий (общие трапезы и молитвы) и стена, которая отделяет общину от общественного жизненного пространства. Пахомий был первым, кто написал устав для общинной жизни в служении анахорезе***: программу, в которой все вращается вокруг личного совершенствования в общине, вводящей монаха в «тайник уединения» [560] .

Киновитские сообщества. Согласно Василию, отшельничество идет вразрез с фундаментальной структурой человеческой природы и с христианской любовью. Мы — социальные существа и нуждаемся друг в друге. Мы должны любить себе подобных [561] . Община ведет к единению с Богом. «Это великолепный способ продвинуться вперед — постоянное исполнение и соблюдение заповедей Господних, когда братья живут вместе в общине» [562] . Мы, люди, направляемы любовью к тому, чтобы искать всеобщего спасения: «Одиночка хоронит себя в своих харизмах и не использует их для служения обществу…

Согласно общему мнению, жизнь в одиночку не дает преимуществ, скорее, наоборот. Это в еще большей степени верно относительно жизни в полной изоляции»153. Фоном здесь служит идеальное братство апостолов, как оно описывается в Деян 2 и 4: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее… Не было между ними никого нуждающегося» (Деян 4:32, 34)154. Августин, в том же духе, что и Василий, также ставит общину на первое место: «Прежде всего прочего — жить вместе в согласии, быть одним умом и одним сердцем, на пути к Богу. Ибо разве не для этого вы пришли жить вместе?» [563] Община — это путь к Богу, так как любовь соединяет с Богом.

Интровертированные общины. Монашеские сообщества действуют не только в эремито-киновитском поле напряжения, они знают еще и интровертно-экстравертную полярность. Помимо таких внешних черт, как дверные засовы, завесы, запертые пространства, удаленность от общества и тому подобное, интровертный характер общины определяют три фактора. (1) Ученость. С самого начала ученость была важным аспектом монашеской жизни на Западе. Ирландию называли «островом ученых» [564] . В VI веке Кассиодор основал монастырь, который должен был стать центром учености. Его Institutiones содержат полную программу интеллектуального образования. Бенедиктинцы в Англии главным образом занимались науками. Высшим пунктом стала реформа Мавра: «Невежественный бенедиктинец — это противоречие в определении» [565] . (2) Литургия. Во всех монастырях интровертного типа огромную роль играла литургия. Это верно для эремитских сообществ, но особенно — для сообществ типа киновий. Литургия освящает время и формирует сердце общины. Это особенно характерно для клюнийской реформы. В этом реформистском движении литургия все определяла и обусловливала. Реформа в аббатстве Солем* возвращается к тому же: монахи уклоняются от всякой деятельности во внешнем мире и всецело предаются практике и изучению литургии. Здесь создается новый тип монаха: «Преимущественно литургическое устроение пронизывало всю монашескую жизнь, придавало ей аристократичность и вело к строго традиционной жизненной позиции» [566] . (3) Молитва. Помимо литургии, дни заполняются разнообразными молитвами, соединенными или нет с физическим трудом. Этот акцент на молитве мы замечаем особенно в женских ответвлениях орденов: у бенедиктинок, цистерцианок, кларисс, доминиканок, кармелиток.

Экстравертированные общины. Экстравертность монашеских сообществ находит выражение в пастырстве, апостолате и социальной вовлеченности.

Что касается пастырства: первая монашеская община клириков была создана около 370 года Евсевием, епископом Верчелльским. Примерно в то же время киновитскую общину священников основал Августин. В Средние века бытовала сильная тенденция принуждать духовенство к монашескому образу жизни (canonice vivere). Нищенствующие братья считали своей важнейшей задачей через свою бедную и братскую совместную жизнь в нищете и странничестве воплотить идеал страннической жизни Иисуса и Его учеников (vita apostolica). Во время реставрации, главным образом во Франции, возникло несколько священнических конгрегаций, посвятивших себя возрождению церкви через миссионерство в народе. (2) Что касается миссионерства: в бенедиктинские века169 монахи активно участвовали в распространении христианской веры в Европе. Подобное движение мы наблюдаем в миссионерских конгрегациях, которые отправлялись в Новый Свет, чтобы, вслед за колонизацией, учредить христианство на только что открытых за пределами Европы континентах. Нужны были специфические формы апостольства, когда церкви приходилось сталкиваться с такими вызовами современной ей культуры, как рост городов с их независимой ментальностью, церковные расколы, Просвещение, секуляризация. Чтобы ответить на эти вызовы, потребовались надличностные организации: отдельные лица отныне могли быть перемещаемы, группы лиц могли быть объединены и управляемы из единого центра. Эта система была в дальнейшем тщательно разработана иезуитами. Готовность и исполнительность были поставлены на первое место. Централизованное управление возобладало над горизонтальными и локальными связями. Крайними следствиями этой экстравертированности стали секулярные институты. Они действуют в самом средоточии мира. Общинность перерастает в апостолах (3) Социальная вовлеченность. С самого начала делам милосердия посвящали себя главным образом женщины из монашеских общин. Они принимали близко к сердцу участь заключенных, больных, вдов и сирот [567] . Василий возлагал на городские монастыри задачу оказания помощи мирянам в воспитании и обучении детей и в уходе за больными. С тех пор дела милосердия (гостеприимство, забота о больных, воспитание детей, освобождение рабов, опека над странниками и беженцами) стали играть роль. Но особенно в новейшее время, в частности, в XIX веке, были основаны сотни конгрегаций, ставивших своей целью, как правило, просвещение и уход за больными.

Из необозримого множества форм монашеской жизни мы выбрали три примера: суфии, которые обнаруживают в монашестве мистический путь, кармелиты, поскольку среди них отшельничество развилось — через сообщество эремитов — в сообщество нищенствующих, и винцентианки, которые ведут тщательно продуманный экстравертно-монашеский образ жизни.

Суфии

Слово «суфий» (Sufi) истолковывается по-разному. Худжвири, перечисляя в XI столетии значения этого слова, подытожил их таким образом:

Некоторые утверждают, что суфий называется суфием потому, что носит шерстяную одежду (суф); другие говорят — потому, что он находится в авангарде (саффи аввалъ); еще другие — потому, что суфии считают себя принадлежащими к «Товарищам Скамьи» (Ашаб ас-Сафа), которые собирались вокруг мечети Пророка. Еще другие заявляют, что слово это восходит к слову сафа (чистота)161.

Общепринятым считается происхождение от слова суф («шерсть») — по причине грубой шерстяной одежды, которую носят суфии. И все же три последующих объяснения тоже небезынтересны. Они указывают на тенденцию суфийских орденов возводить свои сообщества к Мухаммаду. Объяснение с помощью выражения «авангард» (саффи аввалъ) отсылает к тем, которые живут в близости Божьей и пьют непосредственно из «источника, из которого пить будут рабы Божьи, давая протекать ей протоками» (сура 76 / 6) [568] 162. Объяснение, привлекающее «Товарищей Скамьи», указывает в том же направлении. Под этим выражением имеется в виду некая группа благочестивых бедняков, которые оставили все, чтобы последовать за Мухаммадом в Медину. Там они садились на скамью у входа в мечеть пророка, проводя так значительную часть суток. Оба эти объяснения указывают на глубоко набожных людей, которые хотели жить в непосредственной близости к пророку, чтобы в полной чистоте сердца разделить с ним Опыт Источника. Из этой благочестивой группы — через цепь учителей и учеников — развился богатый спектр суфийских сообществ163.

Сущность суфизма — в интериоризации пути ислама (shari’ah), то есть в превращении его в духовно-интровертный путь (tariqah). Как мы уже видели, мусульманский путь выражен в одной-единственной истине: «нет бога, кроме Аллаха». Эта истина, в которой Бог возвещает о Себе, и есть Коран. Те, кто усваивает Коран, молитвенно повторяя его стихи, достигают единения с бого-человеческой любовью (сура 5 / 59). Они познают, что Бог ближе к ним, чем их шейная артерия (сура 50 / 16). «Куда бы вы ни обратились, там лик Аллаха» [569] (сура 21 / 09). Бог — единственная реальность (al-haqq). Познанием и любовью, молитвой и упражнением в добродетели люди стремились инте- риоризировать эту истину в ее абсолютном смысле: нет никакого другого «бытия», никакого другого «Я», никакой другой реальности, кроме Аллаха.

Община

Чтобы вступить в общину, ученик должен был сделаться служителем людей, служителем Бога и блюсти собственное сердце. При наличии этих условий он просил духовного лидера общины принять его в орден. Принятие в общину обставлялось ритуалом. В присутствии духовного лидера он давал обет служить Богу при любых обстоятельствах. После благословения новый послушник получал плащ суфия и шапку дервиша. Обряд завершался приветствиями со стороны братьев и совместной трапезой [570] .

Через этот обряд принятия новообращенный делался частью сообщества людей, с которыми он мог отныне чувствовать себя единым телом: «Тот, кто желает пребывать с Богом, должен пребывать с суфиями» [571] . Самым главным, что братья должны были давать друг другу, была взаимная поддержка в духовном пути. Братство приглашает к упражнению в добродетели: к взаимной любви, смирению, терпению, доброй воле, заботе о больных, уважению [572] . Кроме того, братство делает возможной бедность: суфии отрекаются от всякой собственности. Все направлено на то, чтобы достигнуть состояния полной независимости, «состояния завершенности, состояния созерцательного видения, в котором все существующее исчезает и остается только источник всякого бытия» [573] .

В центре общины — духовный лидер, который оберегает своих учеников от иллюзий и заблуждений. Ученик вверяет себя, «словно труп, в руки того, кто омывает мертвых», — своему учителю, уже прошедшему весь путь [574] . Задача шейха — «сделать возможным духовное возрождение и преображение» [575] . На ранних стадиях суфизма дом духовного лидера был местом собраний суфиев. Позднее суфии стали образовывать центры, которые могли вместить большее их число. В некоторых из этих центров суфии жили в небольших кельях, другие центры состояли из одного просторного помещения, в котором суфии жили, учились и трудились.

Памятование о Боге (dhikr)

Среди духовных упражнений суфиев особо выделяется одно: дхикр [576] . Дхикр — это многократное повторение определенных божественных имен. Через

постоянное повторение одного из имен Бога молящийся входит в реальность, выражаемую этим именем. Эта практика основана на Коране: «Помните Меня, и Я буду помнить вас» (сура 2 / 147* [152]; см. также 29 / 44 (45) и 33 / 41–43). Коран предоставляет и сами формулы для повторения.

Наиболее возвышенное из обращений — Аллах, имя, в котором присутствует Бог. Объявляя Имя, его почитатель соединяется с Богом [577] . Как правило, имена возглашаются внутри суфийской общины, которая группируется вокруг шейха. Суфии держат глаза закрытыми. При этом важен ритм дыхания: на вдохе суфий выпрямляется, на выдохе произносит Имя. Молитвенники сцепляются друг с другом и совершают мистический танец [578] . Цель дхикра: «Все сотворенное исчезает, остается один лишь истинный субъект, вечный Бог, Который всегда был и всегда пребудет» [579] . Памятование о Боге уводит молитвенника за пределы всякого выражения и всякой мысли, в бытие-в-Себе Бога, и молитвенник становится подобен лилии, затаившей дыхание и застывшей в безмолвном поклонении [580] . Приходит ясное осознание того факта, что «не существует ничего, кроме того Единственного, Который есть Имя, Именуемый и Именующий, в своем Абсолютном и Безусловном Бытии» [581] .

Духовный путь

Духовный путь в целом следует той же динамике, что и путь дхикра, составляющий его сердце [582] . Первая фаза — это «покаянное обращение» (tauba): отворачивание от мира. У этого обращения могут быть разные стимулы: слово, сон, стих из Корана, встреча. Начинающий должен упражняться в воздержании (гиага’) и послушании (zuhd). Все, что может увести сердце от Бога, отбрасывается. Вторая фаза — это постоянная борьба с низшей частью души (nafs), с инстинктами и вожделениями. Эта борьба, которую называют «величайшей священной войной», есть исходный пункт пути самоочищения. Цель состоит не в том, чтобы убить неупорядоченные инстинкты, но, скорее, в том, чтобы преобразовать их в послушный инструмент посвящения себя Богу. Третья фаза — совершенная отдача себя Богу (tawakkul). Эта самоотдача ведет к внутреннему покою. Тем, кто полностью сосредоточился на Боге, а не на каких-либо второстепенных причинах, уже никто и ничто не может причинить вреда.

Главный вождь на этом пути — нищета (Jaqr): к этому понятию восходит название дервиш («нищий попрошайка»)**. Факир ничего не имеет, и им ничто не обладает. Конечный результат — «освобождение от освобождения» (tarq at-tarq), отдача, забывающая отдачу. В этот момент дервиш внутренне освобождается от самого себя. Худжвири говорит:

Когда его дела освобождаются от пут приобретения, его действия более не приписываются ему самому. Тогда он — Путь, а не путник, и это означает: дервиш есть некое место, по которому нечто проходит, но не путник, следующий собственной воле [583] .

После того, как Путь и путник пройдут все вышеупомянутые стадии и все то, что в них содержится (страстное желание, любовь, познание и так далее), суфий достигнет уничтожения-в-Боге. Традиционное присловье позднего суфизма: «Когда нищета (faqr) становится совершенной, она — Бог» [584] . Невыразимое обилие благодати переполняет сердце благодарностью (shukr). К суфию приходит глубокая удовлетворенность (rida). Достигнута совершенная гармония между возлюбленным и Возлюбленным в мистической любви (mahabba) и мистическом познании (ma'rifa) — состояние пребывания в Боге (baqa).

Кармелиты

Между 1206 и 1214 годами Альберт из Авоградо [585] , патриарх Иерусалима, запечатлел — в форме послания — «модель жизни» {formula vitae) для тех мирян- отшельников, которые поселились у источника Илии на горной гряде Кармель [586] . Они были частью отшельнического движения, развернувшегося в XI–XII веках [587] . Они покидали очаг и кров в поисках уединения как места, наиболее благоприятного для созерцания. Среди них были богоискатели, желавшие совершить паломничество на гору Кармель и остаться там отшельниками. Так, около 1200 года жила на Кармельской гряде группа эремитов, «которые, словно пчелы Господни, в своих кельях, подобных сотам, собирали мед духовной сладости» [588] . Эти отшельники, «следуя примеру святого эремита и пророка Илии, жили в одиночестве на горе Кармель»188. Некоторые из этих отшельников жили в послушании некоему Б. (о котором нам больше ничего

не известно) [589] . Они жили в местечке Вади-‘айн-эс-сиах (или вблизи него), в трех километрах от самой северной точки Кармельской горной цепи, в километре от побережья, сотнях в двух километров от двух источников (самый южный из которых был известен как «источник Илии», или просто «Источник») [590] . Некоторое время эремиты, вероятно, приобретали опыт отшельничества под началом кого-то старшего, затем попросили Альберта Иерусалимского о поощрении их образа жизни и представили на его рассмотрение проект. Альберт развил этот проект в тщательно продуманный устав жизни (formula vitae), основная идея которого в том, что эремиты должны свой отшельнический образ жизни (пребывание в келье, размышления над Писанием денно и нощно, труд в безмолвии, молитвенное чтение псалмов, пост и воздержание, борьба с бесами) преобразовать в сообщество эремитов (жизнь под началом приора, общее имущество, совместная евхаристия, еженедельный капитул).

Это сообщество эремитов продержалось недолго. Уже в первом поколении кармелиты были вынуждены покинуть Кармель. После 1238 года — со времени первых гонений и погромов со стороны ислама — кармелитам пришлось вернуться в Европу. Там они встретили изменившуюся ситуацию [591] . Возрастали города, но и все четче вырисовывались новые религиозные движения. Приобрели огромную популярность и получили поддержку пап нищенствующие братья. К ним кармелиты чувствовали симпатию. Достигнув необходимых условий для этой формы жизни (публичное совершение евхаристии, выслушивание исповедей, собственный храм и кладбище, право быть нищенствующими, разрешение осуществлять пастырскую опеку над душами), они избрали — отчасти из практических соображений — образ жизни нищенствующих орденов: монастыри в городе, совместные трапезы, молитва по часам, походы за подаянием. Такое развитие (от просто эремитов к эре- митскому сообществу, от общины эремитов — к нищенствующему ордену) отразилось и в Уставе Кармеля™ [592] .

Устав Кармеля — это, собственно говоря, послание. За кратким вступлением (prologus) следует отправной пункт (exordium), на котором строится все послание. Основное содержание составляют экспозиция (narratio), просьба (petitio) и резюме (conclusio). Модель жизни (formula vitae) Альберт представляет в экспозиции (narratio) послания [593] . Он развертывает ее как четырехступенчатый духовный путь [594] .

Основные положения

В первых главах устанавливается кармелитская форма жизни: учреждение приората, посредством которого эремиты становятся эремитским сообществом (I); назначение индивидуальной кельи для каждого эремита, обеспечивающей отшельнический образ жизни (Ш); запрещение по своей воле менять келью (V) и закрытое помещение с входом, где живет приор (VI). Два последних условия удовлетворяют киновитскому образу жизни. Позднее были добавлены два пункта, касающиеся нищенствующих орденов: возможность жить в городе (И) и совместная трапеза (IV).

Если мы внимательно рассмотрим это построение, нам бросятся в глаза три конструктивные черты. (1) Речь идет о сообществе, которое, в плане отношения к власти, строится по модели «приор-с-братьями» (I и XVII–XVIII), где приор принимает жизненно важные решения (II–III и IX). Община проявляет себя в собраниях (совместное питание, совместное слушание чтений из Писания, совместное совершение евхаристии, совместное еженедельное обсуждение состояния дел в общине и состояния каждого ее члена (IV, VIII, X, XI)); в экономическом устройстве (X–XI) и в благоговейном молчании, способствующем воспитанию справедливости (XVI). (2) Община состоит из отдельных братьев, каждый из которых имеет активное и пассивное право голоса (I). Каждый имеет собственную келью (III), но не в качестве частной собственности (V). Должны учитываться возраст, элементарные потребности и состояние здоровья каждого брата (IX, XII, XIII). Каждый выполняет свою работу молча (XV, XVI). На еженедельном капитуле уделяется внимание состоянию каждого из братьев (XI). (3) Община эремитов находится в диалоге со своим контекстом. Община, безусловно, поддерживала контакт с патриархом Иерусалима (пролог), со своими приверженцами, которые одаривали ее жильем (II) и давали ей милостыню (IX), с посетителями (интересующимися, паломниками, коллегами) и с движениями религиозного обновления в быстро изменявшейся культуре (II, XIII).

Духовные упражнения

Духовная архитектура только тогда становится живым внутренним пространством (interieur), когда она интериоризируется. В этом смысл второго раздела экспозиции Альберта (VII–XIII), где на первом плане стоят духовные упражнения: пребывание в келье, размышление, бдение (VII), чтение псалмов, молитва (XIII), общее имущество (IX), собрания в кельях (X), проведение капитула (XI), пост (XII) и воздержание (XIII). Пребывание в келье пробуждает сознание того, что ты находишься перед лицом Бога. Когда размышляешь над Писанием, открываются глаза на благодатную реальность Бога. Делясь всем своим (вещами, талантами, способностями) с общиной, отдельный кармелит становится братом для всех остальных. Освобождаясь от излишеств, создаешь пространство для Другого. Упражнение требует постоянного повторения: размышлений днем и ночью (VII), непрестанной

молитвы (XIII), труда днем и ночью в молчании (XV–XVI). Практическая цель духовных упражнений — чистота сердца (пролог): выстраивание чистого внутреннего пространства, способного принять Другого.

Всеоружие Бога

В третьем разделе своей экспозиции Альберт показывает, как сформированное, очищенное и восприимчивое внутреннее пространство облекается свойствами Бога — Его оружием (XIV). Это — конечная цель (telos*), которую Устав Кармеля разделяет со всеми остальными формами монашеской жизни: облечься во Христа (exordium), Который есть воплощение Божьих добродетелей. Этот процесс облечения происходит в три этапа. (1) Сперва чистое и восприимчивое сердце облекается целомудрием и святостью Бога. (2) Целомудрие и святость суть пути доступа к сущности всеоружия Бога: Божьей праведности, которая принимается в делах любви; Божьего доверия, которое мы принимаем, делая шаг в направлении Другого; Божьего ожидания, которое мы принимаем, когда мы взыскуем спасения (исцеления, счастья), которое нам предназначено в единственном Спасителе всего мира — в Иисусе Христе.

Самовозвещение и самоотдача Бога в вере, надежде и любви до краев наполняет душу Его присутствием.

Постоянная интериоризация

Созерцание остается уязвимым, если оно не бережется от порчи (от надменности, рутинности, поверхностности). Постоянство в созерцании (облечение свойствами Бога) требует особых предосторожностей и упражнений, которые Альберт обсуждает в четвертом разделе своей экспозиции (XV–XVI). Наиболее подходящий контекст для мистического преображения в Боге — труд в молчании. Труд и молчание вместе являются залогом того, что самовозвещение и самоотдача Бога (Его всеоружие) действительно проявятся в повседневной жизни. Работа в молчании сообщает созерцанию постоянство, которое укрепляется по мере того, как духовная практика настраивается на эсхатологическую тональность, устраняющую всякую претенциозность в том, кто этой практикой занят. Эсхатологическая духовность [595] через творение «дел» сводит на нет всякое самоопределение. Труд в безмолвии увлекает кармелита прочь от «блеска современного мира» [596] . Трудясь в безмолвии, кармелит созерцает «неизмеримое бытие Бога, сокрытое в надежде» [597] . Смысл больше не исходит из «этого времени» (этого эона), он исходит из мира потустороннего: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор 2:9).

Винцентианки

Дочери Милосердия — это каритативная религиозная община, основанная Винцентом де Полем и Луизой де Марильяк. Описание образа жизни этой общины мы находим в Общем уставе [598] , состоящем из девяти глав. За вступительной главой, в которой намечаются цель, основная форма и основные типы поведения сестер милосердия, следуют три главы, касающиеся обетов бедности, целомудрия и послушания. Четыре главы о взаимоотношениях и одна глава о распорядке дня, недели и месяца завершают этот жизненный устав. Мы сосредоточимся на основной форме [599] .

Открытость внешнему миру

Винцентианский образ жизни принципиально развертывается из ситуации больных и бедных. Поскольку деятельность сестер милосердия в основном проходит во «внешнем мире» (в домах больных людей), классический монастырь не подходит для нее в качестве формы. По этой причине Винцент говорит следующее:

Они должны помнить, что, хотя они состоят не в монашеском ордене, поскольку это состояние не подходит к делам их призвания,

тем не менее, так как они намного более открыты внешнему миру, нежели прочие монашествующие,, они обязаны вести добродетельную жизнь.

Открытость внешнему миру отличает Дочерей Милосердия от прочих монашествующих:

Конечно, есть больницы, созданные для ухода за больными. И, разумеется, есть монахини, посвятившие себя Богу, чтобы взять на себя этот больничный уход. Но до сих пор никогда еще не случалось, чтобы уход за больными осуществлялся в их домах (IX, 246) [600] .

Для Винцента открытость внешнему миру есть самое благородное церковное призвание (IX, 38, 41,173, 459, 684; X, 113–116).

Винцентианская модель

Духовная архитектура Винцента де Поля строится изнутри той ситуации, в которой живут больные. Так, Дочери Милосердия

намного более открыты внешнему миру, нежели прочие монашествующие, так как обычно у них нет иного монастыря, кроме домов больных,

нет иной кельи, кроме меблированной комнаты, нет иной часовни, кроме приходской церкви, нет иного места для прогулок, кроме городских улиц или коридоров больниц.

Представление о классически монашеском образе жизни вызывается понятиями «монастырь», «келья», «часовня», «двор для прогулок», выражающими «уединение, характерное для монастыря». Слово «монастырь» напоминает о самоуглублении, сердце которого — келья; часовня локализует молитву, прогулки по внутреннему двору — общение друг с другом. По контрасту с этим Винцент использует те же образы, чтобы очертить «пространственное расположение» сестер милосердия. Их монастырь — это дома больных людей: бедняки с их заразными болезнями, умирающие, у чьего смертного ложа они бодрствуют (II, 549; III, 54). Их келья — это арендованная комната, которая может также служить пристанищем для бедняков, лишенных собственного крова. Их часовня — это приходская церковь, в которую ходят люди, принадлежащие к бедным и больным. Их двор для прогулок образуют городские улицы: по ним ходят бедные, на них обитают нищие, по ним должны ходить и вы, чтобы служить больным (X, 662; IX, 82, 90).

В традиционной модели соотношение между внешним и внутренним выражается в отгороженности от мира, зарешеченных окнах и покрывалах. Монахини, в противоположность монахам, были обязаны соблюдать эти ограничения. Винцент намечает особое соотношение между внешним и внутренним: сестры милосердия не знают

никакого затвора, кроме послушания,

никаких решеток, кроме благоговения перед Богом,

никакого покрывала, кроме святой скромности.

Обычной форме отношений между внутренним и внешним Винцент противопоставляет форму контакта: послушание, благоговение и скромность.

(1) Послушание. Винцентианское послушание удерживает сестер в постоянной сосредоточенности на больных и бедных:

Они ходят лишь туда, где требуется их работа, и не тратят времени на бесполезные визиты. Разве это не то, дочь моя, что ты имела в виду, когда сказала, что у монашествующих имеются монастыри, а у Дочерей Милосердия есть только послушание? (IX, 313; см. также IX, 512–513).

Благоговение. Так как бедные — наши господа, они требуют безусловного уважения:

Сестры, будьте милосердными и кроткими в своем обхождении с бедными. Вы знаете, что они наши господа и что мы должны нежно любить и уважать их [601] .

Благоговение перед бедными основано на том факте, что через них присутствует Господь:

Обходитесь с ними почтительно, так, как мы обходились бы с нашим Господом (IX, 119; см. также X, 332).

Скромность. Скромность — естественный плод уважительного служения: «Вы должны служить бедным» и поэтому вы должны «быть в высшей степени скромными» (IX, 86). Скромное поведение — сдержанность в разговоре (IX, 86), в обхождении с людьми (IX, 121; XIII, 555), в личных контактах — имеет целью устранить поглощенность собой в заботе о другом:

Постоянно упражняйтесь в этой святой скромности и думайте о том, что вы призваны в конгрегацию не затем, чтобы дать волю собственным склонностям или удовлетворять собственную плоть (X, 60).

Упражнение в добродетели

В самом начале своего Общего устава Винцент де Поль указывает, что сестры «должны соединять внутренние упражнения в духовной жизни с внешними делами христианской любви в отношении бедных» [602] . Внутренние упражнения включают в себя упражнения в добродетели и духовные практики. Сначала Винцент упоминает упражнение в добродетели.

На основе этого размышления они обязаны вести жизнь настолько же добродетельную, как если бы они были призваны в монашеский орден.

Так как жизнь сестер открыта влияниям «извне», они должны создавать этому противовес своим упражнением в добродетели: «Посему, сестры мои, хоть вы и не заключены в монастырь, вы должны, тем не менее, быть в равной мере настолько же добродетельными — и даже более добродетельными», — чем обычные монахини (X, 658). Почему? «Когда монахиня хочет совершить нечто скверное, ее скрывает решетка» (X, 658). А у сестер милосердия нет этой защиты:

Нет никого, кто жил бы среди людей так, как Дочери Милосердия, и у кого столько возможностей причинять зло, как у вас, мои сестры. Вот почему так важно, чтобы вы были добродетельней, чем монахини (X, 658).

В центре добродетельной жизни — четыре добродетели, вместе образующие крест: смирение, любовь, послушание и терпение (X, 521–539). В качестве живого напоминания об этом каждая из сестер носит деревянный крестик [603] . Среди этих четырех добродетелей центральной является любовь [604] .

Любовь — самая возвышенная из всех добродетелей. Она сообщает весомость и ценность всем прочим добродетелям. Благость Бога избрала нас, дабы любить Его, назвав нас «Дочерями Любви*» (X, 472).

Любовь вводит бедного в наше сердце,

любовь делает возможным, чтобы мы не могли видеть кого-то, кто страдает, не сострадая с ним. Любовь открывает сердце одного человека другому человеку и позволяет почувствовать то, что испытывает другой (XII, 271).

Эта любовь должна стать внутренним существом сестер милосердия:

Люди судят о том, достойна ли дочь прекрасного имени Дочери Милосердия, не по прохождении какого-то времени, а по тому, облачена ли она внутренне в одежду любви к Богу и к ближнему. Именно это делает ее «дочерью милосердия» (X, 461).

Эта любовь соединяет с Богом:

То, чего желает Бог, должно исполняться в любви, в любви, дочери мои. О! Я молюсь, чтобы это сделало служение ваше прекрасным! Но знаете ли вы, что это значит: все совершать в любви? Это значит совершать в Боге, так как Бог есть любовь; то есть совершать ради Бога в абсолютной чистоте (IX, 249).

Любовь предоставляет Богу повод для присутствия:

Если вы служите бедным с добротой, кротостью и уважением, вы делаете присутствие Бога ощутимым. Делать то, что сделал Бог, значит быть самим Богом (X, 134).

Духовные упражнения

От добродетельной жизни Винцент переходит к описанию духовных упражнений. Дочери Милосердия обязаны

вести себя

повсюду, где они оказываются среди людей, с наивозможной скромностью, чистотой сердца и тела, отрешенностью от творений и созиданием,

как настоящие монахини в затворе, присущем монастырю [605] .

Духовные упражнения Винцент описывает всего четырьмя словами: скромность, чистота сердца и тела, отрешенность от творений и созидание. (1) Скромность — это духовное упражнение в самоуглублении, опрощении и сосредоточенности [606] . Винцентианская скромность интериоризирует влияние ближнего, вводя его в самую сердцевину существования. (2) Чистота сер дца и тела имеет целью принятие Бога:

Как Бог есть сама чистота, так и я хочу прилепиться к Нему, дабы хранить себя в чистоте (X, 663).

Чистота приобретается конкретными упражнениями (XII, 419–423), но, сверх того, она подразумевает чистоту сердца:

Есть чистота тела и есть чистота духа. Тот, кто чист телом, не обязательно тем самым целомудрен. Именно чистота духа формирует эту добродетель изнутри и делает ее совершенной. Это даже сама сущность сей добродетели (XII, 418).

Цель отрешенности — в высвобождении творений из кокона фиксированной и закрытой смысловой сферы, для того чтобы сделать их открытыми знаками, которые говорят со своим Творцом [607] . Отрешенность «до такой степени необходима, что без нее вы не сможете исполнить долг вашего призвания» (X, 155). (4) В контексте духовной жизни «созидание» означает процессы, противоположные тенденциям разрушения и низвержения [608] . Как может кто-то, кто находится постоянно «вовне» (в местах, где живут бедные, среди людей) быть созидаемым? Ответ может быть найден лишь в радикальном внутреннем принятии бедных, вызываемом открытостью Другому, когда отдаешь себя ему в искренней внимательности, происходящей из Источника всякой жизни. Это — подлинность (identiteit), созидаемая любовью.

Библиография

Arrondo J., Espiritualidad de la vida consegrada, Madrid, 1994.

Der Benediktinerorden. Gott suchen in Gebet und Arbeit, Hrsg. C. Schiitz & P. Rath, Mainz, 1994. Billy D., Evangelical Kernels. A Theological Spirituality of the Religious Life, New York — Staten Island (New York), 1993.

ChittisterJ., The Fire in These Ashes. A Spirituality of Contemporary Religious Life, Kansas City, 1995.

Dizionario degli istituti di perfezione, ed. G. Pelliccia & G. Rocca, Rome, 1974–1983.

Frank K., Geschichte des christlichen Monchtums, Darmstadt, 19935.

Germain E., La vie consacree dans I’eglise. Appmche historique, Paris, 1994.

Gould G., The Desert Fathers on Monastic Community, Oxford, 1993.

Gramlich R., Alte Vorbilderdes Sufitums, Wiesbaden, 1995–1996.

Hawel P., DasMonchtum im Abendland. Geschichte, Kultur, Lebensform, Freiburg, etc. 1993.

Horne J., Mysticism and Vocation, Waterloo (Ontario), 1996.

Lebeau P., La vie religieuse. Un chemin d’humanite, Namur, 1992.

Maloney R., HeHearstheCryofthePoor. On the Spirituality of Vincent de Paul, Hyde Park (New York), 1995.

Maloney R., The Way of Vincent de Paul. A Contemporary Spirituality in the Service of the Poor, Brooklyn (New York), 1992.

Mezzadri L., Vincent de Paul (1581–1660), Averbode — Den Bosch, 1994.

Monchsvater und Ordensgriinder. Manner und Frauen in der Nachfolge Jesu, Hrsg. J. Weismayer, Wiirzburg, 1991.

Renard J., Seven Doors to Islam. Spirituality and the Religious Life of Muslims, Berkeley (California) — London, 1996.

SlLBER I., Virtuosity, Charisma, and Social Order. A Comparative Sociological Study of Monasticism in Theravada Buddhism and Medieval Catholicism, Cambridge — New York, 1995.

Smet J., The Carmelites. A History of the Brothers of Our Lady of Mount Carmel, Barrington — Darien (Illinois), 1975–1985.

Vincent de Paul, Correspondance, entretiens, documents, Paris, 1920–1925.

Waaijman K., The Mystical Space of Carmel, Leuven, 1999.

2.4 Духовность и культура

В 1990 году в Амстердаме началась работа по международному проекту Art meets Science and Spirituality in a Changing Economy («Искусство встречается с наукой и духовностью в меняющейся экономике»). Его целью было вовлечь деятелей искусства, академических ученых, духовных лидеров и экономистов в диалог на тему: каким образом искусство, наука и духовность (три столпа культуры) могут повлиять на обновление в экономике?204 В этом проекте духовность рассматривается как центральный культурный фактор — точка зрения, которая начинает проникать в важные участки нашей культуры.

Духовность в сфере промышленности и бизнеса. В сфере промышленности и бизнеса наблюдается растущий интерес к духовности. Пять факторов определяют духовное содержание делового предприятия: 1) доброкачественный деловой кодекс, в котором определены центральные ценности предприятия и указаны стратегии достижения целей; 2) внимание к качеству продукта и принятие соответственных мер по проверке и защите этого качества; 3) умение оценивать сотрудника как личность и внимание к взаимоотношениям между сотрудниками; 4) общественная позиция в делах предприятия: вносит ли данная компания вклад в общественное благо или замыкается в собственных интересах; 5) ответственность за качество окружающей среды.

Образование и духовность. Как фактор, действующий в сфере образования, духовность предполагает культурное изменение на трех уровнях: 1) образовательные институты должны сосредоточиться на иных ценностях, чем знания и умения (на культурных доминантах); среди целей образования важное место должно уделяться религиозному и философскому образованию; 2) повышение уровня сознания и образованности тех преподавателей, которые воспринимают религию и все, что с ней связано, как табу; духовность и мистика часто трактуются некомпетентно; 3) систематическая забота о той духовной среде, в которой живет молодежь.

Духовность и медицина. В наши дни духовности здравоохранения стали уделять немного больше внимания205 в двух аспектах. (1) Аспект больных: больные люди не совпадают со своими болезнями; нельзя видеть в них лишь «объект терапии», нельзя их изолировать, пренебрегать ими, эксплуатировать их; они требуют уважения как целостные личности. (2) Аспект заботы: духовная жизнь пациентов должна быть явным образом вовлечена в заботу

о них; уход за больными должен быть компетентным; должны приниматься во внимание чистота и честность тех, кто обеспечивает этот уход.

Естествознание и духовность. После веков отчуждения между естествознанием и духовностью постепенно начинают возникать явные точки соприкосновения [609] . (1) Исследуя глубинную структуру реальности, человек доискивается смысла и ценностей, направляющих это исследование [610] ; физическое и психологическое рассматриваются как единое целое [611] . (2) И духовность, и естествознание исследуют глубинные слои реальности, стремясь при этом выявить и сделать постижимым смысл конкретного мира [612] . (3) Духовность и науку объединяет сама структура процесса исследования: отказ придерживаться привычных образов и моделей, движимость исключительно порывом к истине [613] .

Искусство и духовность. В новейшее время искусство и духовность развивались параллельными путями. В последнее столетие современное искусство все больше утверждалось в своей независимости от общепринятых форм, сначала — по отношению к церкви, а затем — и по отношению к культурным и эстетическим нормам. Нечто подобное мы наблюдаем и в сфере духовности: здесь мы тоже видим движение дистанцирования относительно социо- религиозных норм. В то же время искусство и духовность все-таки продолжали стремиться друг к другу и взаимно друг друга обогащать [614] .

В данной главе нам бы хотелось ближе рассмотреть три вопроса: мудрость как форму знания в Древнем Израиле, монашество бенедиктинских веков как культуросозидающую силу и некоторые точки соприкосновения между духовностью и изобразительным искусством наших дней.

Школы мудрости

Наряду с древней семейной мудростью [615] в придворных царских кругах Иерусалима, — а также, в определенной мере, и в более широких слоях населения, — развивалась культура мудрости, укорененная в широко распространившихся культурах мудрости Египта, Месопотамии и Сирии. Ее прагматическое и ориентированное на опыт знание, сохранявшееся в пословицах, притчах, баснях и максимах, предназначалось для различных групп: придворных, чиновников, земледельцев, ремесленников и купцов. Учителя мудрости обращаются к этим группам с учетом их общественных функций. Мудрость ожидает «на распутьях» (Притч 8:2).

Ввиду высокой литературной культуры, описываемой здесь, уже в ранний период царств, должно быть, существовала развитая система образования. По сути дела, духовность мудрости — это «совместное обучение». Это совместное обучение, с одной стороны, помещалось в более широкий социальный контекст, который сам по себе уже подразумевает усвоение опыта и сообщение ценностей; с другой стороны, это обучение было отчетливым образом укоренено в традиции: люди усваивали притчи, пословицы, дидактические стихи как «опыт порядка, опыт закономерностей, очевидность которых была засвидетельствована в ходе многих поколений»218. Конечной целью этой подготовки было сделать учеников способными, применяя изысканные выражения, давать советы, выносить верное суждение по поводу самых разных ситуаций и уметь вести себя подобающе. Эта культура мудрости распространяла «просвещенную духовность»214, цель которой заключалась в критическом исследовании имманентных процессов и закономерностей: «В совместной жизни людей, в их экономической деятельности, а также и в обхождении человека с самим собой, — будь то в умеренности или в невоздержанности, — можно наблюдать некоторые внутренние закономерности, которые стоило бы установить»215.

Опытное знание

Мудрость — форма знания, которую можно описать разными способами. Исходный пункт — понимание и различение (евр. бинап твуна), основанные на способности видеть различия (Притч 2:2–3; 3:19; 8:1 [616]). Поэтому одно из ключевых дидактических средств — это притча (машалъ), в которой сопоставляются две данности. Внимательный ученик распознает и связь между' ними, и разницу. Но одного только различения недостаточно. Нужно еще видеть разницу между поверхностью и глубиной,между истиной и мнимостью. А это возможно лишь в том случае, если познающий имеет верное интуитивное «чувство» (да am) предмета (Притч 1:4; 9:10; 11:9). Чувство и различение направлены на открытие перспективы будущего: замысла, плана, расчета (мэзимма). Это «проектирование пути» (ср. Притч 1:4; 3:2; 5:2) требует дисциплинированности (мусар), достигаемой воспитанием и наставлением (Притч 1:8; 3:11; 4:13). Мудрость (хохма) при этом происходит из опыта —

из близкого знакомства с объектом (ср. Пс 103:27). Этот узор из познавательных форм ткется лишь тогда, когда познание сопровождается благоговением (йиръа): почтительностью, трепетностью, удивлением, восприимчивостью. У кого нет благоговения, тот не приобретает никакого опыта и не способен к различению и пониманию.

Учение и действие

Псалом 33 — это псалом мудрости с алфавитной композицией [617]. В средней части (стихи 9-15) учитель мудрости призывает своих учеников «вкусить и увидеть» сущность описываемого перед этим опыта.

Вкусите и увидьте, как благ Сущий!

Блаженны сильные, которые прибегают к Нему!

Благоговейте перед Сущим, святые Его,

Ибо нет недостатка у благоговеющих перед Ним [618].

Учитель взывает к восприимчивости своих учеников: им следует вкусить и увидеть, что именно благость Сущего сообщается в опыте страдания и счастья, страха и покровительства (стихи 4–7). Для этого требуется доверие (при- бегание к Сущему) и крайняя восприимчивость (трепет, благоговение). В той же средней части учитель призывает учеников к активному ученичеству, которое выражалось бы в их поведении.

Придите, дети, послушайте меня: я научу вас благоговению перед Сущим.

Кто есть тот человек, что доволен жизнью и желает видеть долгоденствие?

Удерживай язык свой от зла,

уста свои — от лживой речи,

удаляйся от зла и делай добро,

ищи мира и следуй за ним (стихи 11–14) [619].

Учитель призывает своих учеников к такому поведению, которое исполнено почтительности: никакого злоречия, никакого обмана, никакого злого дела; но — делание добра, стремление к миру. Теперь благоговение более не является восприимчивостью («вкусите и увидьте»), а становится практикой («делайте»), Две формы благоговения (восприимчивость и добродетельность) принадлежат друг другу и дополняют друг друга.

Добрая жизнь

Мудрецы размышляли о политических, социальных и экономических отношениях, об удачной и неудачной судьбе и о неизбежной смерти. При этом они предпочитали анализировать внутреннюю позицию людей: то, как внутренняя жизнь проявляется во внешнем поведении человека, и, прежде всего, то, как он может скрывать свои внутренние порывы за внешним фасадом; тайны сердца человека, его страхи и иллюзии; двусмысленный феномен стыда и так далее (Иов 8:20слл.; 20:22слл., Сир 4:20–26*; 41:14–42:8 и так далее). Наряду с психологической реальностью объектом познания была природа: растения, животные, суша и вода, небесные тела и времена года. Мудрецы в школах мудрости старались освещать существующие взаимосвязи, события, опыт насколько возможно непредвзято. Это не означало, что их суждения были свободны от оценок. «Явно или неявно в изречениях все время производились оценки и решались вопросы, требовавшие суда; и происходило это на фоне основного знания, которое обязывало также и в нравственном отношении» [620] . Центральной ценностью считалось благо, добро: добродетельное, приятное, полное наслаждения сводились в одно понятие. «Добро воспринималось Израилем просто как сила, как что-то, определявшее саму жизнь, воспринимавшееся в повседневном опыте и в нем действовавшее, то есть как что-то такое, что просто существовало и так же мало нуждалось в обсуждении, как свет и тьма» [621] . Добро и зло — всепроникающие силы. «Относительно реальности добра и зла, формирующей жизнь, среди учителей не было никаких споров» [622] .

Источник добра

Духовность мудрости реализуется в контексте конкретной жизни, которая переживается как добро. Квинтэссенция этого добра — Сущий: «Познание мира всегда было для Израиля и познанием Бога, а познание Бога — познанием мира» [623] . Никакой иной реальности, кроме той, что управляется Сущим, учителя просто не знали [624] . Сущий образует средоточие творения (Притч 3:19, ср. 16:1, 4; 22:2; 29:13) и душу дома (Пс 126:1, ср. Притч 10:22). Он — источник плодоношения, Он дает спутника жизни, от Него зависит исход битвы, Он — заступник перед судом. Сталкиваясь с хаосом, мудрый человек обращается к Сущему — центру познаваемой реальности, центру, который следует постоянно искать снова и снова. Эта благоговейная привязанность к Сущему обретает выражение в такой жизни, которая хранит вещи и этим утверждает себя (см. Притч 3:7, 9, 33; 8:13, 35; 11:1; 12:22; 14:2; 16:11; 21:3 и так далее).

Божественное вдохновение

В книгах мудрости Бог являет Себя как личный Бог: поддержка слабых и беспомощных, помощник праведников, стремящихся к мудрой, честной, смиренной и благочестивой жизни221. Особенно важна Его помощь в правильном видении реальности: «Будучи еще юношею, прежде нежели пошел я странствовать, открыто искал я мудрости в молитве моей: пред храмом я молился о ней, и до конца буду искать ее» (Сир 51:18–19). На глазах всей общины (публично; стоя перед храмом) мудрец взывает к Богу (молится, умоляет, просит) о даровании мудрости. «Если Сущему, Который велик, угодно будет, он [мудрец] исполнится духом распознавания» [625] (Сир 39:7). Глубина и божественное воздействие распознаются как благодать. Мудрец исполнится ею, только если Бог того захочет. Мудрость поэтому имеет две стороны: мудрец старается «искать мудрости в молитве» (Сир 51:18–19) и приобретет ее только в том случае, если «Богу будет угодно» (Сир 39:7). Мудрец располагается в поле напряжения между молитвой и созерцанием. Он молится о духе созерцания. Только тот человек, которому даровано благословение этой созерцательной мудрости, — воистину учитель: он «будет источать слова мудрости своей и в молитве благодарить Сущего [626]; благоуправит свою волю и ум и будет размышлять о тайнах Сущего [627]» (Сир 39:8–9).

Бенедиктинские века

С VI по X век Европа претерпела развитие, которое в значительной мере определялось монашеством. Особое влияние на культуру на самых разных уровнях (духовности, литургики, науки, искусства, управления и экономики) оказали бенедиктинцы. Здесь идет речь о постепенном процессе. Совместное действие нескольких факторов, — среди них — сила и гибкость Устава Бенедикта

и, конечно же, основные направления государственной и церковной политики, сказалось в том, что многообразные и локально обусловленные формы западной духовности в конце концов совпали с очертаниями бенедиктинства. Поэтому постепенно харизма Бенедикта смогла достигнуть того культурного влияния, которое позволяет нам говорить о «бенедиктинских веках».

Отличительные черты бенедиктинства

В период упадка Римской империи и подъема новых народов мы видим, как различные локальные формы монашеской жизни, каждая из которых первоначально делала свой собственный акцент на тех или иных переменных факторах (как-то: дистандированность от общества; аскетическая строгость; организация; соотнесенность с культурой; формы молитвы; учение и молитва; stabilitas [628] или peregrinatid [629]; миссионерство и апостолат и так далее), в процессе взаимообмена, через контроль со стороны государства и через встроенность в церковь продвигались ко все большей унификации монашеского жизненного уклада222. В этом процессе унифицирования выделяются три силовых линии.

Возрастающее влияние Устава Бенедикта. Первоначально монастыри следовали разным уставам: каждый монастырь составлял себе свой устав, в ходу был так называемый «смешанный устав» (Regula mixta). Около 700 года н. э. монахи привезли Устав Бенедикта в Англию. Из Рипона, монастыря Вилфрида, Устав распространился по всему острову, а оттуда — трудами монахов-миссионеров (Виллиброрда, Бонифация) — отправился завоевывать север Европейского континента. Тем временем Устав достиг влияния и в Западной Франции.

Каролингская политика. Карл Великий, расширяя свою империю, ловко использовал аббатства. На невозделанных землях он основывал монастыри, которые в результате упорного труда монахов превращались в цветущие оазисы. Так называемые «королевские» монастыри сделались плацдармами имперской организации каролингов. В нехристианизованных регионах они выполняли роль пешек в миссионерской стратегии223. Между 800 и 820 годами таким способом было основано примерно 600 монастырей (если не считать Италии), в которых, — насколько это было возможно, — был насажден единый монашеский режим. Этот процесс унификации был завершен при Людовике Благочестивом. На соборе в Аахене Устав Бенедикта был объявлен обязательным для всей имперской церкви.

Клерикализация монашеской жизни. В этом процессе сыграли роль несколько взаимодополняющих факторов. Прежде всего, с древних времен существовали сообщества священников, имевшие значительное сходство с монашескими. Далее, многие епископы основывали монастыри, из которых они позднее рекрутировали свой клир и которые сами часто создавали новых епископов. И наконец, сами монашеские сообщества нуждались в священниках для совершения евхаристии. По этой причине монахи назначали священников из своей же среды. По своему строению крупные аббатства зеркально отражали всю иерархию духовенства сверху донизу.

Культурное воздействие

Первоначально монастырь состоял из маленького здания, которое вмещало от двенадцати до двадцати обитателей. В каролингский период монастырь

развился в огромный комплекс, возводимый вокруг одного или нескольких дворов. Кроме монастырской церкви, там строились жилые помещения для большого числа монахов, офисы для управляющих обширными земельными угодьями, комнаты для гостей, комнаты для персонала из мирян. В крупных аббатствах к этому добавлялся еще и центр для городского населения с домом для раздачи милостыни, больницей, школой, залами для собраний подчиненных и залом для отправления гражданского правосудия. В архитектуре такого города-монастыря можно видеть целый комплекс замыслов: «Место для монашеской жизни, база для миссионерства и центр церковно-культурной деятельности» [630] .

Культурное воздействие системы аббатств прежде всего заключалось в возделывании земель, сельском хозяйстве, разведении скота и возведении монастырей и пристроек к ним. Тем самым целый регион получал стимул к развитию [631] . Внутри монастырей процветала многосторонняя культурная жизнь: наука, искусство, юриспруденция. Скриптории и библиотеки заботились о распространении и сохранении текстов. В своей Admonitio generalis (789 год) Карл Великий приказывает во всех монастырях основать школы.

Культурное воздействие, с одной стороны, обеспечивало монастырю его существование в мире, но, с другой стороны, и сам мир проникал в монастырь. Гражданские власти вменяли монахам в обязанность оказывать им молитвенную, а также и экономическую поддержку; заявляли права на помещения для гостей и требовали голоса в избрании настоятелей. Это переплетение с властями означало, в конечном счете, упадок крупных аббатств, что, в свою очередь, привело к радикальной реформе — к реформе в аббатстве Клюни в начале десятого столетия. Решающим в этом реформистском движении было то, что реформированные монастыри вновь обрели автономию (право самим избирать настоятеля) и освободились от влияния знати и епископов (exemptio*), в результате чего открылся путь к новому истолкованию Устава Бенедикта. Новым было и то, что монастыри замкнули свою автономию в рамках конфедерации реформированных аббатств. Впервые в истории монашества был создан настоящий орден (ordo) — с централизованным управлением и твердо установленными обычаями (consuetudines). В начале двенадцатого столетия около 2000 монастырей объединились в рамках ордена Клюни.

Бенедиктинская духовность

Узнать о бенедиктинской духовности лучше всего позволяет Устав, приписываемый Бенедикту Нурсийскому и предназначавшийся для монашеской общины в Монте-Кассино (Италия) [632] . В своем первозданном виде этот устав соединял отшельническую форму жизни (в первых главах, основывавшихся, главным образом, на Правиле Наставника [Regula magistri], самом развернутом и самом детальном правиле того времени — в начале VI века) с формой киновии (в позднейших главах, опиравшихся в большей степени на Пахомия, Василия и Августина). Этот устав практичен и прост, гибок и мудр. Суровый в духовном отношении, он проявляет умеренность в отношении практическом. Особый акцент в нем делается на гармонии: молитва и работа; послушание и совесть.

Устав Бенедикта смотрит на монашескую общину как на школу для тех, кто «действительно ищет Бога» [633] . Божье присутствие ощущается в атмосфере защищенности и покоя, пронизывающей место и общину. Это присутствие особым образом переживается в трех ситуациях: 1) литургия совершается в присутствии Бога [634] и исполнена благоговения перед Ним [635] ; 2) настоятель (аббат) — заместитель Христа [636] и посредник Божьей воли [637] ; 3) Бог присутствует в гостях, в больных и в младших [638] . Духовные упражнения направлены на то, чтобы монах смог ощутить Божье присутствие. Именно — и прежде всего — жизнь в общине выводит из сосредоточенности на себе [639] , воспитывает уважение к другим [640] и обращает душу к Богу [641] . То, что верно для послушания, верно и для всех духовных упражнений (бдения, посты, lectio divina*, молитвы): они направлены на очищение сердца, чтобы сделать его восприимчивым для Божьего присутствия [642] . Чистота сердца имеет два аспекта: по отношению к Богу оно исполняется благоговения [643] , питаемого молитвой и тишиной, послушанием и чтением Писания [644] ; по отношению к людям сердце исполняется смирения и сокрушения, выражающихся в слезах, но в то же время исполняется глубокой религиозной радости и покоя [645] . Все упражнения сходятся воедино в любви: любви к Богу и любви между братьями. Конец Устава акцентирует этот момент особенно выразительно [646] .

Тоска по небесному Иерусалиму

Для монахов и живущих с ними рядом людей монастырь — это символ небесного Иерусалима, выражающий тоску по нему. «Почитание неба» — важнейший

мотив, которому дали выражение монахи Средневековья: «Монахи предпочитали пользоваться новым, ими же созданным языком для выражения той тоски по небу, которая настолько завладевала сердцем каждого созерцательного по натуре человека, что это сделалось главной отличительной чертой монашества» [647] . Монастырь представляет небесный Иерусалим в осязаемой форме. Все, что в нем происходит или что исходит от него, есть некая возможность стать причастным к этому Иерусалиму. Монашество в этом смысле есть предвкушение (praegustatio) небесной радости. Монахи и живущие в монастыре верующие миряне как бы «вмаливают» в себя небесный Иерусалим. Их тоска по Иерусалиму — это способ, посредством которого это небесное отечество делается для них «ощутимым на вкус». Эта тоска происходит из затронутости болью любви (compunctio). Скорбь о своей потерянности пробуждает в них тоску, влекущую их к Богу. Так странник уже издалека «предвкушает» родную землю [648] .

Духовность и искусство

В 787 году на II Никейском соборе спор об иконопочитании разрешился в пользу его сторонников. Чтобы оправдать парадоксальную ситуацию присутствия трансцендентного Бога в видимой иконе, созданной человеческими руками, собор провел защиту, в которой сошлись три аспекта. Они смогут пригодиться нам при описании духовности изобразительного искусства [649] .

В иконе нет непосредственного присутствия Бога. Присутствие Бога даруется лишь тому, кто в процессе истолкования обращается к Трансцендентному [650] . (2) Икона направляет прочь от самой себя и воздает честь Святому [Богу]. Благоговейный взгляд на икону означает, что на тебя смотрит сам Святой, от Которого данная икона получает свое достоинство и Которому она его возвращает [651] . (3) Осуществляемое в иконе есть непрерывный переход от видимого к невидимому, так же как во Христе человеческая и божественная природы постоянно переходят одна в другую24'’.

Элемент интерпретации

«Самобытное не просто находится в нашем распоряжении; действительно самобытная реальность дается нам не вдруг, и мы не вдруг прикасаемся к ней, чтобы воплотить ее» [652] . Духовный взгляд на произведение искусства — это истолковывающий взгляд, так же как творение духовного произведения искусства есть истолковывающее творение — нащупывание самого существенного. Хороший пример такого истолковывающего взгляда — живописная манера Пита Мондриана. Глядя на его картины, можно подумать, что он увидел и воплотил предсуществовавшую гармонию. На самом деле этому заключительному моменту спокойного равновесия планов, линий и цветов предшествовало множество этюдов, в которых, идя от конкретных объектов, он добивался того, чтобы уловить их сущностную структуру. Когда он писал деревья, он изучал каждое из них, стремясь схватить более глубокую реальность. Эти этюды были упражнениями в искусстве сущностного видения. Гуляя по Парижу, Мондриан изучал крыши и фасады большого города так же, как раньше он пытался усмотреть сущностную структуру деревьев. Вот как он описывал в 1942 году эту манеру живописи: «Прошло очень много времени, прежде чем я пришел к прозрению, что индивидуальная форма и естественный цвет вызывают субъективные состояния чувств, затемняющие чистую суть реальности. Естественные формы внешне изменяются, но реальность остается верна себе самой. Изображение чистой реальности необходимо требует, чтобы естественные формы были сведены к постоянным элементам формы, а естественный цвет — к первичным цветам» [653] . Тот, кто рассматривает картины Мондриана, видит результат процесса поиска. По ходу этого поиска взгляд художника преобразился в спокойное видение сути. То же самое мы наблюдаем у Поля Сезанна. Согласно ему, подлинный художник ищет подлинной реальности. Внешнее он оставляет позади. Все его внимание сосредоточено на элементарной простоте самой реальности. В этом смысле, согласно Сезанну, через живописное полотно как его творец, так и его зритель приходят к новой жизни и рождаются в новый мир [654] .

Благоговение

Икона направляет прочь от самой себя и воздает честь Святому. В этом ее возвышенность, или, вернее, ее свобода от высоты. Она ускользает от собственного. Она производит в том, кто на нее смотрит, боль или погружает его (или ее) в безмолвие, или наводит страх. Некоторые картины причиняют боль своей суверенностью. Они пребывают в себе. Они излучают суверенность и вызывают в зрителе благоговение.

Согласно опыту многих художников, в творческом процессе происходит нечто необыкновенное. Поэты называют это «вдохновением»: «Ты пишешь что-то, что, — по крайней мере, когда оно удается, — далеко превосходит твои

собственные намерения. Это религиозное переживание. Было бы глупо это отрицать», — сказал Жан-Пьер Рави в одном интервью [655] . У художников есть такой опыт: в тот самый момент, когда картина, — во всяком случае, по всем канонам искусства, — кажется, вот-вот достигнет завершения, она ускользает от художника. Что-то большее, чем создание картины, вмешивается в этот процесс: «Во всяком случае, в том, что воспринимается чувствами — в форме, цвете, языке или звуке, ощущается некое измерение, которое нельзя просто свести к этим элементам. Произведение искусства ускользает как от своего творца, так и от своего зрителя. Дает о себе знать какая-то неизвестная реальность, над которой никакое человеческое существо не властно. Можно назвать это благодатью» [656] . Имеется некий «избыточный компонент», который (за пределами ограничений ремесла, однако пользуясь его методами и приемами) одушевляет произведение искусства. Жан-Мишель Альберола: «Картинам нужно так много времени, чтобы возникнуть, что я чувствую себя вынужденным благодарить само искусство живописи за их рождение… Речь о том, что нужно благодарить Бога; я благодарю искусство живописи. Вот и все» [657] . Для Жана-Мишеля Альберолы искусство — это благодарение, и это он выражает в своей живописи. «Крупными красивыми буквами, как что-то из другого времени, он пишет кистью слово GRACIAS*. Другие холсты он подписывает Ex-votd** — четкими большими красными буквами» [658] .

Вовлеченность

Интерпретирующий поиск того, о чем сообщает произведение искусства, а также благоговение и признательность как за то, что зрителю явлено, так и за то, что от него ускользает, — все это основывается на допущении «диалогичности», которая в христианской духовности имеет троичную структуру и глубоко связана с личностью Христа. «Наслаждение красотой, с точки зрения христианства, предполагает экзистенциальную вовлеченность в даруемое Богом освящение того, что воспринимается чувствами. Это означает быть в общении с божественной жизнью любви, обнимающей всю реальность, а также и то, что воспринимается чувствами. Наслаждаться красотой значит быть основательно вовлеченным в ту религиозную убежденность, что Бог заботится об этом мире и пронизывает его» [659] .

Ключевое понятие тут — «вовлеченность». Эта вовлеченность, возникающая через восприятие, охватывает целый спектр значений: от простой

«заинтересованности» до глубокой «растроганности»: любопытство, удивление, восхищение, ошеломленность. Когда люди рассказывают, как на них действует искусство, они почти всегда говорят, что оно делает их совсем другими людьми [660] . Искусство выявляет более глубокие слои личности. Переживание человека, рассматривающего какую-то картину в состоянии духовной вовлеченности, столь глубоко и сильно, что он начинает смотреть на самого себя совсем иначе, чем в повседневных условиях [661] . Заинтересованность, затронутость — это исходный момент. Он приводит в движение фундаментальные душевные слои зрителя картины. На другом конце спектра — «восторг», «восхищение», «отдание себя чему-то большему, чем ты сам. Это не просто разрядка внутренней напряженности. Затрагивающий нас шедевр признается нами в качестве чего-то большего, чем мы, чего-то такого, чему мы можем отдаться» [662] .

Библиография

Art Meets Science and Spirituality, London — New York, 1990.

Art Meets Science and Spirituality in a Changing Economy, eds. C. Tisdall el al, ‘s-Gravenhage— Amsterdam, 1990.

BaggleyJ., Doors of Perception. Icons and Their Spiritual Significance, Crestwood (New York),

1995.

Benevent М., Entre science et spiritualite. Eindispensable renouveau, Nimes, 1992.

Bostrom L., The God of the Sages. The Portrayal of God in the Book of Proverbs, Stockholm, 1990. Brughetti F., Estetica espiritual, Buenos Aires (Argentina), 1991.

Capra F. & Steindl-Rast D., Belonging to the Universe. Explorations on the Frontiers of Science and Spirituality, San Francisco, 1992- Constable G., Culture and Spirituality in Medieval Europe, Aldershot — Brookfield (Vermont),

1996.

Eaten J., The Contemplative Face of Old Testament Wisdom. In the Context of World Religions, London — Pliladelphia (Pennsylvania), 1989.

Degeest verbeeld, в Speling50, 1995, № 3.

KardongT., The Benedictines, Wilmington (Delaware), 1988.

Kardong Т., Commentaries on Benedict’s Rule, Richardton (North Dakota), 1987.

Maas F., Schoonheid vraagt от goedgezelschap, Vught, 1997.

Nasr S., Islamic Art and Spirituality, Ipswich — Albany, 1987.

Neglected Wells. Spirituality and the Arts, ed. A. Murphy & R. Cassidy, Blackrock (Colorado)— Dublin, 1997.

Ondememerschap en spiritualiteit, в Speling 45, 1993, № 4.

Quantum Questions. Mystical Writings of the World’s Great Physicists, ed. K. Wilber, Boulder— London,1984.

Rad G. von, Weisheit in Israel, Neukirchen — Vluyn, 1970.

Sacred Interconnections. Postmodern Spirituality, Political Economy, and Art, ed. D. Griffin, Albany, 1990.

Sheldrake R. & Fox М., Natural Grace. Dialogues on Science and Spirituality, London, 1996.

Spirituality and the Artist, в The Way Supplement, № 66, 1989. // Spirituality and Culture, в The Way 25, 1985, № 3.

Vogue A. de, Ce que dit saint Benoit. Une lecture de la regie, Begrolles-en-Mauges, Maine-et- Loire, 1991.

Vogue A. de, Etudes sur la regie de Saint Benoit. Nouveau recueil, Begrolle-en-Mauges, Maine- et-Loire, 1996.

De vormkracht van spiritualiteit, в Speling 40, 1988, № 3.

2.5 Реформация

Реформация [663] — это сложный процесс, в котором взаимодейст вуют три момента: 1) обращение к прошлому, которым всякая реформация питается и оправдывается; 2) оценка настоящего; 3) герменевтическое опосредование между тем и другим. В зависимости от того, какой из этих моментов подчеркивается, говорят о возвращении к источникам (возрождение, реставрация), об обновлении (аджорнаменто [664], приспособление, модернизация) или о переосмыслении (обновление, перетолкование, возобновление, преобразование).

Обращение к прошлому. В иудео-христианской традиции наиболее древней была реформация Иосии (639–609 гг. до н. э.), начавшаяся в тот момент, когда в храме была «обнаружена» книга Торы, так называемая «вторая Тора», («Второзаконие»), Иосия хотел возвращения традиционных ценностей: единения вокруг Сущего и сопутствующей этому централизации культа. Другой пример — духовность Нагорной проповеди. Иисус определенно заявляет, что Он не намерен менять текст Торы (Мф 5:17–19), но стремится лишь к такому переистолкованию Писания, которое сделало бы возможным читать Писание, выйдя за пределы законнической интерпретации (Мф 5:20). Иисус делает такое чтение (Мф 5:17) возможным разными способами: разоблачая источник нарушения заповеди (Мф 5:21–22,27-28 и т. д.), расширяя границы заповедей (Мф 5:33–34, 38–39 и т. д.), вновь возвращаясь к ситуации до Моисея (Мф 12:1–8; 19:8), либо взывая к человечности, которая превосходит любые религиозные заповеди (Мф 12:9-12). Нагорная проповедь реформирует иудейскую духовность, исходя из собственно иудейского происхождения этой духовности. Подобное возвращение к источникам мы наблюдаем в Реформа- ции [665], которая читает Писание на его оригинальных языках, и в орденах, которые возвращаются к первоначальному монашескому Уставу.

Соотнесенность с контекстом

Любую реформацию можно понять только в ее историческом контексте. Например, реформация Иосии произошла в то время, когда ассирийская держава клонилась к закату, а Вавилония еще не достигла своей мощи. Возникший на этой почве вакуум власти был использован Иосией с целью самоидентификации Израиля: единый народ с единой столицей, в которой обитает единое Имя Сущего (Втор 6:4–5). Другой пример: реформация нищенс твующих

орденов в значительной части представляла собой религиозно приемлемую форму распространявшегося движения бедности, стремления к демократизации и роста новой научной культуры268. Третий пример: Devotio modema*. Это движение обновления невозможно понять вне контекста Позднего Средневековья: церковь, неспособная противостоять расколу Запада; упадок монашеских сообществ; народные движения; мощное влияние рационализма.

Опосредование. Реформация — это не химический процесс, в котором прошлое и настоящее действуют друг на друга непосредственно. Требуются люди, которые сами переживают процесс преобразования: Бернард из Клер- во и Гийом де Сен-Тьерри, Доминик и Франциск, Тереза Авильская и Хуан де ла Крус. Они соотносили традицию со знамениями времени. Так, аббатство Клюни устранило местные влияния (обеспечив себе свободу выбирать собственных настоятелей и создав конфедерацию монастырей) и использовало эту свободу для того, чтобы дать место новому измерению внутри бенедиктинской традиции [666] . Тереза Авильская соединила новую, интровертно ориентированную психологию с новым прочтением кармелитского устава, в котором она обнаружила решительный призыв к внутренней жизни, медитации и созерцанию.

Теперь мы рассмотрим феномен реформации более подробно с помощью трех примеров: реформы Иосии, движения Devotio modema и обновления религиозной жизни под эгидой II Ватиканского собора.

ВтОРОЗАКОННИЧЕСКАЯ РЕФОРМАЦИЯ

Второзаконническая реформация возникла около 700 года до н. э. в кругах, которые, на основе старых законнических сводов, задумали возвращение к истокам. При царе Иосии (639–609 годы до н. э.) у этого движения появился шанс претворить свои идеи на практике [667] . Его программа излагалась в так называемом «ядре Второзакония» (Втор 12:26) [668] , которое в главных чертах согласно с книгой Торы, «обнаруженной» в храме в 622 году до н. э. Реформация происходила в период, когда ассирийская империя утратила свою гегемонию. Иосия воспользовался возникшим вакуумом власти, чтобы возродить хотя бы отчасти тот Древний Израиль, который был при Давиде. Суть этой реформации — закрепление Имени («Сущий») в самом центре царства: в Иерусалиме.

Место, которое Он избирает, чтобы пребывать Имени Его там Второзаконническая реформация достигла своего пика в централизации культа в Иерусалиме. За счет локальных святынь Иерусалимский Храм стал единственным местом, где можно было поклоняться Сущему. Во второзакон- ническом движении эта централизация описывается такими оборотами, как: «место, которое Он избирает, чтобы пребывать Имени Его там»* (Втор 12:11; 14:23; 16:2,6,11; 26:2, Неем 1:9); «место, которое Он избирает, чтобы поместить в нем свое Имя» (Втор 12:5, 21; 14:24, 3 Цар 14:21, 7, 2 Пар 6:20; 12:13; 33:7). Некоторые ученые истолковывали эти обороты, исходя из предположения, что второзаконническое движение смотрело на Имя как самостоятельное существо, ипостась, которая должна была заменять самого Сущего [669] . Сущий делает Себя присутствующим в культе через свое Имя, которому оказывается почитание [670] . Против такого подхода выдвигались возражения. Да и в приведенных оборотах речь идет не об Имени как ипостаси, но о «месте, где — на основании манифестации Ягве — в полноте власти произносится Я есмь Ягве и откуда под покровительством Ягве возвещаются дела милости и правосудия» [671] . Речь идет о «личном, явленном в сфере культа присутствии Ягве» [672] . При этом справедливо указывается, что «присутствие Имени» конкретно означает, что Имя возвещается: «торжественное возвещение Божьего имени самим Ягве на месте отправления культа» [673] . В возвещении Имени священником или народом Сущий** делает Себя присутствующим в Иерусалиме, чтобы всегда обитать в нем [674] .

Место, которое Он выбирает

В оборотах, приведенных выше, часто встречается глагол «избирать». Что-либо «избрать» значит «повернуться», «обратить себя» к этому [675] . Сущий обращает Себя к Иерусалиму. Нет никакой разницы между «местом, которое Сущий избирает» и «местом, которое Сущий избирает, чтобы дать своему Имени обитать в нем» [676] . Ведь фраза «место, которое Он избирает» подразумевает

то сущностное движение, которое проявляется только в дополнении: «чтобы дать своему Имени обитать в нем». При всем этом мы не должны забывать, что «место, которое Он избирает», понимается как место «посреди народа». Избирающее обращение дает народу центр. Сущий избирает некое место, чтобы в этом месте находился народ [677] . Дом Давидов и благоденствие народа обретают свое место именно в этом движении избрания (Пс 131:13–17), внутри того Места, которое избрал Ягве [678] .

Учреждение Имени

У Имени «Ягве», которое обитает в Иерусалиме, имеются как внешний аспект, так и внутренний. Внешний аспект — это излучение, распространяемое Именем из Иерусалима на Израиль и на весь мир. Как имя, «инкрустированное» на камне, дает излучение далеко вокруг себя [679] , так Имя излучается с Сиона. Излучение Имени — это господство Ягве [680] . Возвещение Имени — это объявление его владычества, обнародование этого владычества [681] . Внутренний аспект Имени как события — это культовое возвещение Имени, для чего, разумеется, должны были предусматриваться точные указания насчет его правильного произношения. Оберегание божественного имени — его формы и его произношения — было одной из важнейших задач священника. Итак, тот факт, что, согласно второзаконническому движению, имя «Сущий» могло произноситься только в рамках культа в Иерусалиме, означает, что там сохранялось и право на подлинное произношение Имени: единый Ягве.

Ягве единственен

В центре второзаконнической реформации стоит воззвание: «Слушай, Израиль: Сущий, наш Сильный, Сущий единственен! Ты должен любить Сущего, Сильного твоего, всем сердцем, и всей душой, и всеми силами твоими»* (Втор 6:4–5). Это воззвание охватывает три семантических слоя. (1) Есть только один Ягве [682] . Цель воззвания — воспрепятствовать «дроблению» Ягве по разным святилищам с собственными представлениями о Ягве, собственным богослужением, собственной (политически значимой!) интерпретацией истории и своими собственными популяризирующими законоопределениями [683] .

Это воззвание — фундамент для централизации культа: есть лишь одно место, которое избрал Ягве для того, чтобы там обитало Его Имя, поскольку есть только один Ягве [684] . Шема? «самым ясным образом выражает единственность и исключительность Ягве» [685] . Второзаконническая школа делает это воззвание исходным пунктом своей концепции, помещая его в начало своей вводной речи [686] . (2) Есть только одно написание Имени. «Для истории имени Ягве реформа Иосии означала решительный поворот в написании: от у hw к у hw№m. Почему второзаконническая реформация ввела единообразное написание yhwh, которое со времени Иосии, за несколькими исключениями (собственные имена, аллелуйя и т. п.), так строго соблюдалось всей письменной традицией? Главный мотив, должно быть, заключался в том, что это написание отличало Имя от всякого другого имени. Это написание препятствовало всякому смешению с ягвистическими святилищами на юге [687] . Прежде всего, оно означало решительное отторжение от уЛ-богослужения в Вефиле и других Агу-святилищах в северном царстве [688] . Далее, это написание обеспечивало четкое разграничение между Ягве и Иоа- и Иау-божествами Ближнего Востока. (3) Воззвание «Ягве единственен» нельзя читать без слов, которые следуют за ним: «ты должен любить Сущего, Сильного твоего, всем сердцем, и всей душой, и всеми силами твоими» (Втор 6:5) [689] . Утверждение «Ягве единственен» следует понимать, исходя из данной во Второзаконии заповеди любви [690] . Сущий един в своей безраздельной любви к Израилю. Всецелое обращение Сущего к Израилю находит подобающий отклик во всецелой же любви Израиля: «всем сердцем, и всей душой, и всеми силами твоими» (стих 5). Как един Сущий в своем обращении к Израилю, так должен быть един и неразделим Израиль в своем обращении к Сущему [691] . Уже в древнейших второзаконниче- ских текстах мы находим это объяснение в любви: «Сегодня ты говоришь Сущему, что Он станет твоим Сильным… Сегодня Сущий говорит тебе, что ты станешь Его собственным народом»** (Втор 26:17–18)28в. Оба партнера выражают взаимное согласие на безраздельную верность друг другу [692] .

Devotio Moderna

Позднее Средневековье (XTV–XV века) — это время контрастов. С одной стороны — подавляющие факты: эпидемии чумы, неурожаи, наводнения, Столетняя война, конфликты между дворянством и горожанами, преступность, подъем национализма, гнетущие церковные налоги, торговля церковными должностями, обмирщение духовенства, упадок религиозной жизни, крах иерархии, концилиаризм [693], Западная Схизма, короче говоря, «осень Средневековья» [694]. С другой стороны — обнадеживающие тенденции: бедняки Христовы (pauperes Christi), которые уже с начала двенадцатого столетия представляли Христа в образе личной нищеты; движение женщин (mulieres religiose#), которое было связано с монастырскими реформами премонстрантов и цистерцианцев; нищенствующие братья (mendicantes), которые в нарождавшейся городской культуре солидаризировались с меньшими (minores); бегарды и бегинки, которые открывали себя для божественной Любви; соборы, посвященные реформам.

Внутри этого поля напряжения Devotio Moderna определяется как рефор- мационное движение, которое распространилось из долины реки Эйссел по всей Северо-Западной Европе288. Инициатором его был 1ёерт Гроте (1340–1384)289. Когда ему было десять лет, его родители умерли от чумы. Окончив местную городскую школу, пятнадцатилетним юношей он уехал в Париж, где достиг степени магистра искусств (magister artium). Он вел жизнь простого клирика (clericus simplex) и получал церковные должности. В 1374 году, в результате серьезной болезни или разговора с кем-то, он пережил обращение. Он сжег свои книги по магии, отказался от своих должностей, отдал свой дом в распоряжение бедных набожных женщин, роздал свое имущество и удалился в картузианский монастырь Монникхейзен, близ Арнема. Там он познакомился с важнейшими источниками христианской традиции. Через пару лет он вернулся в мир с твердым намерением внести свой вклад в обновление церкви. Он был посвящен в диаконы и начал странствовать, проповедуя внутреннее обновление церкви и разоблачая злоупотребления. Своим реформаторским рвением 1еерт Гроте стяжал одобрение, но зато и нажил себе врагов среди владельцев монастырей, охотников за бенефициями и священников, которые жили в конкубинате. В 1383 году после сенсационной проповеди против духовенства Гроте был принужден к молчанию. Однако в период молчания он давал в письмах духовные наставления, писал свою Книгу часов и посвящал себя созиданию благочестивой религиозной жизни. В 1384 году он умер от чумы.

Devotio Moderna — это движение, отличавшееся большим многообразием. По ходу своего развития оно проявлялось в различных областях: в церковной реформе, в обновлении монашеской жизни, в развитии школьного обучения, в словесном выражении духовной жизни, в изобразительном искусств ве и в книжной культуре. В рамках этого целого выделяется несколько «силовых линий».

Общая жизнь

Подобно многим другим формам монашеских сообществ, в «общей жизни» Devotio Modema отражалась жизнь первоначальной иерусалимской общины: у этих людей было одно сердце и все было общее. Для приверженцев этого движения их общинная жизнь имела основание в Боге, Который есть всеобщее благо; этому благу и мы причастны как образ Божий и можем делать причастными к нему и других. Эта главная вдохновляющая идея воплотилась в нескольких формах монашеского благочестия [695] . Первая форма — это братья и сестры общей жизни, которые, без учета различий в общественном статусе, без монашеского устава или обета и без отличительного облачения, помогали друг другу обрести свой путь к Богу в бедности и тишине. Вторая форма — это движение «третьего ордена», которое в 1399 году учредило капитул Утрехта, а к XV веку насчитывало более 160 домов. Третья форма — это монашеское движение, развившееся на основе аббатства в Виндесхейме (1387). В качестве жизненной модели был избран образ жизни регулярных каноников, в качестве устава — устав Августина. На основе Виндесхейма было создано несколько монастырей, которые в 1395 году присоединились к капитулу Виндесхейма.

Книжная культура?91

Для 1еерта Гроте, в этом пункте, несомненно, испытавшего влияние картузи- анцев, книги занимали важное место в его концепции реформы. Книги сохраняют наследие традиции. Первое место, естественно, принадлежит здесь Писанию. Братья и сестры из Devotio Moderna взяли на себя издание Вульгаты и усердно трудились над ее переводом на голландский язык. Для своей Книги часов Гроте перевел некоторые псалмы и перикопы* из Библии. Братья

и сестры из Devotio Modema собирали и копировали, помимо Писания, и другие важные книги. Эта работа создала экономический базис для первых общин Devotio Moderna. Кроме того, она служила источником медитации [696]: копиисты, трудясь над переписыванием книг, отбирали высказывания, которые казались им подходящими для размышлений и духовных бесед292.

Медитация

В своем трактате De quattuor generibus meditabilium [697] Геерт Гроте указывает четыре области для медитации: Священное Писание, откровения святых, высказывания отцов церкви и более поздних учителей, а также воображение. В том, что касается Писания, медитация должна иметь целью глубокое само- отождествление с Иисусом, особенно в Его страданиях и крестной смерти. В том, что касается откровений святых, через то, что им явлено, жизнь Иисуса приобретает колорит и конкретность293. Что касается дискурсивного размышления, из литературы, созданной Devotio Moderna, мы знаем, что оно является размышлением человека о своих грехах, о смерти, о последнем суде и о небесном блаженстве. Последний раздел (его Геерт Гроте разработал подробнее всего) касается воображения: онодает нам возможность переживать жизнь Иисуса, воспринимая ее как бы с близкого расстояния.

Внутреннее благочестие

Медитация — это часть некоего процесса. Читают текст (lectio) с целью живо представить себе (meditatio) прочитанное. Увиденное внутренним взором, — прежде всего, страдающего и распятого Христа, — дают увлечь воображению, так чтобы при этом сердце воспламенилось любовью к Богу (oratid [698]). Иногда это молитвенное погружение в Бога исполнено утешения (contemplatid [699]). Главное в этом процессе — обращенность внутрь: человек внутренне усваивает то, что представил себе в ходе размышления. Жизнь Иисуса и особенно Его страдания не могут оставаться чем-то внешним: это должно глубоко запечатлеться в сердце. То же касается и нашей греховности, нашей смерти, последнего суда, Божьих благодеяний и небесной радости. Конечная цель обращения внутрь — это единение с Богом, и образец этого единения воплощен в Христе.

Подражание Христу

Духовность Devotio Moderna достигла своего парадигматического выражения в Подражании Христу, написанном Фомой из Кемпена (1380–1471), представителя «нового благочестия» во втором поколении. Почти 72 года он вел созерцательную жизнь в монастыре на горе св. Агнессы. Подражание Христу состоит из четырех книжиц (libelli), которые были написаны в промежутках между 1420 и 1441 годами и в конце концов были собраны в одном томе295. Каждая из этих четырех книжек раскрывает одно из измерений Devotio Modema. Первая книжка находится в поле напряжения между светом и тьмой: монастырь есть путь к свету. Вторая — в поле напряжения между Богом и человеком: в самоуглублении человек открывается сердцем, чтобы принять в него Бога. Третья конкретизирует эту обращенность внутрь в событии приема в общину. Наконец, четвертая вращается вокруг того, как Господь сообщает Себя в послушании [700] сына.

Между тьмой и светом. Первая книжка открывается фразой: «Кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме» (Ин 8:12). Тем самым устанавливается основное напряжение — тьмы и света. В первых главах доминирует тьма, причиняемая самонадеянным познанием (1.1–5), неупорядоченными желаниями (1.6) и суетной вовлеченностью в социальную жизнь (1.7-14). Описывая это самоомрачение, Фома Кемпийский все время внутренним взглядом обращен к Истине: «Блажен, кого истина сама собою учит не преходящими образами и звуками, но так, как сама есть» (1.3.1). Тот, кто хочет, чтобы Истина оказала на него свое воздействие, должен отвернуться от конечного и обратиться к бесконечному: «Попекись же отвлечь свое сердце от любви к видимому и обратить его к невидимому» (1.1.5). Поведение, которое делает нас пригодными для принятия незримого света истины, описывается такими словами, как «смирение» и «страх Божий», основанные на познании себя (1.2), «простота» (1.3) и «послушание» (1.9). Но главное — это любовь (1.15–16). «Без любви внешнее делание никому не служит на пользу. Но дело, когда по любви делается, хоть мало будет и невидно, во всем становится плодоносно. Не на то взирает Бог, сколько кто делает, а на то, из чего происходит дело. Тот много делает, кто много любит» (1.15). Существует выход из тьмы — к свету монастыря (1.17) с его упорядоченной медитацией над Писанием (1.5), с его сияющими примерами (1.18) и с его продуманными упражнениями (1.19–24). Фома поощряет «ревностность к преуспеянию» (1.25.2) и презирает вялость и нерешительность.

Жизнь, обращенная внутрь. Вторая книга открывается фразой: «Царство Божье внутри вас» (Лк 17:21). Здесь ось напряжения проходит уже не между тьмой и светом, а между Богом и человеком: Царство Божье во Христе ищет

воплощения в жизни, обращенной внутрь (2.1). Поэтому первые главы посвящены внутренней жизни, которая состоит в смирении и в сохранении внутреннего покоя, в простом внимании и в чистоте сердца, в самоанализе и в чистоте совести (2.2–6). Эта интровертированность есть сосредоточенность не на себе, а на Боге (2.1.44). Божественная реальность интериоризируется в конкретную повседневную жизнь: «С Богом ходить внутренне и вне себя не держаться никакой привязанности — вот состояние внутреннего человека» (2.6.27). Последние главы касаются того божественного полюса, который сообщается в Иисусе. Поэтому на первом плане — любовь к Иисусу и доверительная дружба с Ним (2.7–8). Бог дарует нам во Христе глубокое утешение, которое следует принимать с благодарностью (2.9-10). Любовь к Христу достигает своей критической точки, когда предлежит страдание. Истинное подражание Христу состоит в следовании путем Креста (2.11–12). Это — наибольшее свидетельство любви, так как при этом соединяешься в своем страдании со страданием Христа: «Итак, определи себя, яко добрый и верный раб Христов, в духе мужества носить крест, на нем же 1осподь твой любви ради за тебя распялся» (2.12.43). Этот крестный путь — не конец, а отправная точка на пути к Богу: «Чем более сам для себя умирает человек, тем совершеннее начинает жить для Бога» (2.12.59).

Единство со Христом. Третья книжка [701] — это введение в евхаристическое благочестие. Тот, кто регулярно принимает Христа в причастии (3.3 и 10), должен окружить это событие величайшей заботой (3.12): глубоким почитанием (3.1) и поклонением (3.2), сознавая возвышенность этого события (3.5). Следует тщательно выполнять необходимые упражнения (3.6–7). Прежде всего, тут нужны пламенная устремленность и великое благоговение (3.13–15 и 17). Забота, которой окружается причастие, соотносится с его сутью: соединение с Богом в принятии Его самопередачи в хлебе и вине (3.2; 3.13). Причащение — это двустороннее событие. С одной стороны, имеется пламенное желание ученика: «0,1осподи мой Боже, когда же я совсем соединюсь с тобою

и, будучи поглощен Тобою совершенно, сам себя забуду!» (3.13.3). С другой стороны, есть ответ Возлюбленного, отдающего Себя душе: «Сколь великая сладость благоговейной душе, когда… предлагается в пищу ей не иное что, а Ты Единый Возлюбленный и вожделенный паче всякого сердечного желания!» (3.11.1). Суть этой взаимности — преображение в Боге: «О, когда бы Ты своим присутствием всего меня возжег, попалил и в Себя преобразил, чтобы мне стать едино с Тобою духом во благодати внутреннего общения и во излиянии пламенной любви!» (3.16.10).

Самопередача Господа в любви. Четвертая книжка [702] — это живой взаимообмен между Господом и Его слугой. Это движение начинает слуга: «Говори,

Господь» (4.2.1), — а Господь отвечает: «Слушай, сын мой» (4.3.1). Речь Господа — это не просто внешние слова, но Его прямая самопередача Себя (4.2.8) той душе, которая с любовью принимает речь Господню, обращенную к сердцу (4.3). «Блаженна душа, слышащая в себе глаголющего Господа и от уст Его приемлющая слово утешения» (4.1.2). Сын «ходит пред Богом в смирении и истине» (4.4). Событие любви между Богом и душой подобно волне, идущей то вверх, то вниз. Изначальное движение вверх приводит к гимну любви (4.5). «Любовь часто не знает меры, но свыше всякой меры разгорается. Любовь не чувствует бремени… Одержим любовью, хочу вознестись выше себя, в избытке горячности и изумления» (4.5.18 и 26). Затем говорится о борениях в любви, о смирении, которое делает человека скромным, о Божьей любви, которая делает легкой любое бремя и которая есть последняя цель всех вещей (4.6–9). Эти главы ведут к осознанию того, что любовь Бога — это все. В свете этого сознания все прочее обращается в ничто: «Истинно неизреченна сладость созерцания Твоего — тою сладостью ущедришь любящих Тебя» (4.10.4). После этого слуга Божий спрашивает, как ему сделаться инструментом в руках любви, изменяя направленность своих желаний, учась терпению и послушанию и применяясь к Божьим видению и воле, терпеливо перенося все (4.11–20). Таким образом, нет иного утешения и успокоения, кроме как в одном Боге (4.21).

Ибо в Тебе, Господи Боже мой, — всепревосходящее совершенство. Ты Един Всевышний, Един Всесильный, Един Вседовольный и Всеобильный, Един Всесладкий и Всерадостный, Един Всеизящный и Вселюбезный, Един Всечестный и Все- славный превыше всего, в Тебе все блага купно совершенны суть и были и пребудут. И для того все мне мало и все не полно, что Ты кроме Себя Самого мне даруешь и о Себе открываешь или обещаешь, доколе не узрю Тебя и в полноте не достигну, и не может сердце мое воистину быть в мире, ни в полном довольстве, если в тебе не упокоится и не вознесется выше всех даров и всякого создания (4.21.3).

В этом — самая суть полного любви созерцания: сознавая Божью благость, видя все в Его свете, принимая Его во всем (4.22–23). Следующие дальше диалоги снова говорят обо всем том, что сбивает нас с пути (назойливое любопытство, себялюбие, боязнь людей, человеческие привязанности, желания, непостоянство), и обо всем том, что ведет к Богу: свобода, достигаемая через самоотдачу в молитве; молитвенное претерпевание всяких напастей и обращенность к Богу (4.24–33). Всякий, кто любит Бога, ощущает Его над всем и во всем (4.34). Дальше автор снова переходит к противоположности любви и утешения: к искушениям, несправедливостям, себялюбию, обращенности к внешнему, беспокойствам, поглощенности преходящими вещами, страху перед мнением людей, мирскому знанию, легковерию, короче, — ко всей нищете жизни (4.35–47). Во всех этих ситуациях искусство заключается в том, чтобы обратиться к всепревосходящей благости Бога и пламенно устремиться к свету вечной жизни (4.48–49). Чтобы нам достигнуть этого света, нужно

полностью препоручить себя Богу, отрешиться от природы и соединиться с благодатью, опустошить себя, не впадая в депрессию, сохранять скромность в стремлении к познанию (4.50–58). Сущность же всего этого — доверие к одному только Богу (4.59). «В Тебе конец всяческих благ, и вершина жизни, и глубина словесного глагола, и нет иного крепкого утешения всем рабам Твоим, кроме как на Тебя превыше всего возложить упование. К Тебе возвожу очи мои, на Тебя верно уповаю, Боже мой, Отче всякого милосердия» (4.59.17–18).

Обновление в согласии со временем

И Ватиканский собор хотел обновить религиозную жизнь возвращением к источникам и приспособлением ее к меняющемуся времени, как и указывает название декрета — Decretum de accomodata renovatione vitae religiosae («Декрет об обновлении монашеской жизни с применением ее к современным условиям»)298. При этом собор выработал пять принципов.

Следование за Христом

Первый принцип — это «постоянное возвращение к истокам всякой христианской жизни» (статья 2). Этот принцип объединяет монашествующих со всеми остальными христианами. Как они, так и монашествующие должны вновь и вновь обращаться к источникам: Писанию и духовным традициям. В предписаниях к исполнению суть этого постоянного возвращения описывается так: «Следует всячески поощрять изучение Евангелия и размышления над ним у всех монашествующих со времени новициата» (статья 16 Предписаний к исполнению Декрета об обновлении монашеской жизни). Это обновление затрагивает самую суть монашеской жизни: «следование за Христом и соединение с Богом» (статья 2е Декрета). Здесь сформулированы два аспекта единого духовного процесса. (1) Прежде всего — живое участие в духовном пути Иисуса Христа: «все более пламенное соединение [монашествующих] со Христом через самоотдачу, объемлющую всю их жизнь» (статья 1). Это следование за Христом релятивизирует евангельские советы (хранить безбрачие, быть бедным и послушным ради Царства Божьего) — советы, которые до сих пор определяли духовную сферу монашества. Важен сам образ жизни Христа — «девственный и нищий» (статья 1). Трактуя евангельские советы, Декрет снова и снова выражает это основное движение: безбрачие принимается ради Царства Небесного; нищета — это соучастие в нищете Христа (статья 13); послушание отражает пример Иисуса Христа (статья 14). (2) Цель следования

898 Первоначально название гласило: De statibusperfections adquirendae («О состояниях совершенства, достойных стремления»), потом — De religiosis («О монашествующих»). Мы следуем тексту из Acta Apostolicae Sedis 58, 1966, 702–712. [Русский текст Декрета см. в Второй Ватиканский собор, Брюссель, 1992. — Прим. пер.] за Христом — соединение с Богом: «дающие обет соблюдать евангельские советы должны прежде всего искать и любить Бога, Который Сам первый возлюбил нас (ср. 1 Ин 4:10, 19), и во всем стараться развивать жизнь сокрытую со Христом в Боге (ср. Кол 3:3)» (статья 6). Следование за Христом имеет целью жизнь, сокрытую в Боге. Монашествующие отвечают на «Божественный призыв», который приглашает их «жить только для Бога», ибо «вся их жизнь посвящена на служение Богу» (статья 5). Поскольку члены всех монашеских орденов «ищут выше всего и единственно Бога», они все отмечены «созерцанием, через которое они умом и сердцем прилепляются к Богу» (статья 5).

Первоначальное вдохновение

Реформирование монашеской жизни должно не только ориентироваться на «истоки всякой христианской жизни», но и вернуться к «первоначальному духу орденов» (статья 1). Это возвращение разъясняется чуть дальше: «поэтому они должны признавать и верно блюсти дух своих Основателей и постановленные ими цели, как и здравые предания, — все то, что составляет наследие каждого ордена» (статья 2Ь). Цель этого возвращения — обнаруживать и сохранять в каждом ордене «свои особые характер и задание», так чтобы каждый орден действовал «во благо самой Церкви» (статья 2Ь).

В первоначальном вдохновении ордена выделяются два слоя: дух основателя и более поздние духовные традиции. К обоим компонентам прилагается критическая нота. «Собственные цели» (propriaproposita) следует отличать от более поздних — часто благочестивых — целей, которые были добавлены спустя какое-то время. Посредством слова «здравые» более поздним «преданиям» (см. статью 2Ь) сообщается норма: они должны служить благу членов ордена в согласии со здравым смыслом299. Понятия «здравости» и «собственных целей» делают возможной критическую рефлексию по поводу двух главных источников (изначальная харизма и более поздние традиции-предания), которые все вместе (omnia) составляют «наследие каждого ордена». «Все вместе» — тоже критическое выражение: в религиозной реформации речь идет не просто о возврате к началу, но о новой интерпретации всей традиции в целом — об исходных текстах, включая восприятие (receptie) этих текстов, а также о том новом опыте, который с течением времени обогатил данную монашескую традицию.

Жизнь Церкви

Обновление церковной жизни, как постановил собор, должно проходить «под руководством Церкви» (статья 2). Кто-то может подумать, что под словом «Церковь» здесь подразумевается иерархия. Однако сам же Декрет предлагает

2,9 Прилагательное «здравые» было выбрано сознательно. В более раннем проекте было: «досточтимые предания».

иную интерпретацию: «Все ордены участвуют в жизни Церкви, притом каждый соответственно своему особому характеру, усваивают и посильно развивают ее начинания и намерения, как, например, в области библейской, литургической, догматической, пастырской, экуменической, миссионерской и социальной» (статья 2с). Жизнь Церкви предлагает свое руководство обновлением монашеской жизни; это значит: монашеским сообществам следует быть там, где в Церкви возникает новая жизнь. Они должны участвовать в жизни Церкви: осваивать начатое Церковью обновление (замечать его, внутренне к нему прилаживаться и через это преображаться) и всеми силами способствовать этому обновлению как бы изнутри (Библия и литургия, догма и пасторат, экуменизм и миссионерство, социальная вовлеченность).

Изменившиеся условия нашего времени

«Применение к меняющимся условиям времени» (статья 2) было одной из главных целей П Ватиканского собора. Отсюда и название декрета: Декрет об обновлении монашеской жизни с применением ее (renovatio accomodata) к современным условиям. Эта интенция далее разъясняется: «Ордены должны способствовать развитию у своих членов соответственного познания людей в современных обстоятельствах и нуждах Церкви, с тем чтобы они могли мудро судить во свете веры об особых условиях мира нашей эпохи и, горя апостольским рвением, более действенно помогать людям» (статья 2d). Монашествующие должны стремиться к «соответственному познанию» (congruam cognitionem) обстоятельств, в которых живут современные люди, и при этом учиться вникать в то, каковы действительные нужды Церкви. Цель этого познания — двоякая: (1) стать способными мудро судить об особых условиях мира нашей эпохи и (2) стать способными более действенно помогать людям этого мира и этой эпохи. Это познание не должно оставаться внешним («познанием о чем-то»), но должно обращаться внутрь: «Образ жизни, молитвы и деятельности должен соответственно применяться к современным физическим и психическим условиям монашествующих, а также, — поскольку это требуется особым свойством каждого ордена, — к нуждам апостольства, к требованиям культуры, к социальным и экономическим обстоятельствам» (статья 3). Монашеская форма жизни в целом должна соответствовать основным психосоматическим паттернам, которыми живет современный человек. Монашеская форма жизни должна проникаться сегодняшними обстоятельствами не только внутри своего круга, но и выходя при этом наружу (апостолат, культура, социо-экономическая ситуация). Перестройка внутренней жизненной формы (образ жизни, молитва, работа), как и внешней жизненной формы (апостолат, культура, социо-экономи- ческий контекст), должна отражаться и в орденской одежде (статья 17) и в подготовке монашествующих (статья 18). Необходимо также найти важный принцип для основания новых орденов (статья 19) и для выбора новых средств и методов деятельности (статья 20).

Духовное обновление

У приведенного выше общего описания обновления имеются две главные координаты: возвращение к источникам (пункты 1 и 2) и применение к меняющимся обстоятельствам (пункты 3 и 4). Однако нельзя связывать эти две координаты механически. Нам нужно опосредование между ними обеими: герменевтическая составляющая обновления. Поэтому собор подчеркивает, что обновление должно включать и то, и другое (simul complectitur): возращение к источникам и применение к меняющейся культуре (статья 2). Вместе они и составляют обновление: вместе они следуют «побуждению Святого Духа» (статья 2), которое гарантирует, что обновление не выродится в «реставрацию» или «внешнее приспособление». Поэтому Декрет последовательно утверждает, что «даже наилучшие применения к нуждам нашего времени не приведут к результатам, если не будут движимы духовным обновлением, которому всегда должно принадлежать первое место, также и в развитии дел апостольства» (статья 2е). Взаимодвижение «взад-вперед» между источниками и духом времени, воплощающее их «совместность» (simul), есть действие Духа, который делает обновление духовным процессом — процессом духовного обновления. У такого понимания имеются две важных коннотации. (1) Взаимодействие между источниками и духом времени осуществляется самими членами орденов, то есть конкретными монахами и монахинями. Исходя из этого, Декрет объявляет как о своей главной заботе, — прежде всех прочих интра-институциональных забот, — что «действительное обновление и подлинное применение к современным условиям не могут состояться без сотрудничества всех членов ордена» (статья 4). Действительное обновление на основе источников и подлинное применение к обстоятельствам может удаться только тогда, когда обе координаты начнут взаимодействовать во всех монашествующих и сделаются потоком монашеского творчества в них. (2) Поскольку сами монашествующие образуют необходимое звено между возвращением к истокам и применением к времени, требуется подготовка монашествующих: «соответственное обновление орденов зависит прежде всего от подготовки их членов» (статья 18). Эта подготовка касается всех уровней: «монашеская и апостольская, богословская и техническая подготовка». Если такой подготовки «соответственно умственным дарованиям и личному развитию каждого» не происходит, то обновление будет «только внешним» (статья 18). Самое важное здесь — это внутреннее обновление, происходящее в личности монаха или монахини, которые погружаются в Писание и в истоки своего ордена и в то же время (simul) размышляют об «обычаях, образе мышления и чувствованиях в современной общественной жизни» (статья 18). Обязанность каждого монаха или монахини — в том, чтобы, помня об этом внутреннем обновлении, включиться в процесс ongoing formation [703]: «На протяжении всей своей жизни монашествующие должны прилежно стремиться к усовершенствованию этой духовной, богословской и технической культуры» (статья 18).

Библиография

Bruin С. de, Persoons Е. & Weiler, A., Geert Grote en de Modeme Devotie, Deventer — Zutphen, 1984.

Carson D., A CaU to Spiritual Reformation. Priorities from Paul and His Prayers, Leicester, 1992.

Constable G., The Reformation of the Twelfth Century, Cambridge, 1998.

Der einzige Gott. Die Geburt des biblischen Monotheismus, Hrsg. B. Lang, Miinchen, 1981.

Elm K., Reformbewegungen und Observanzbestrebungen im spatmittelallerlichen Ordenswesen, Berlin, 1989.

Epiney-Burgard G., Gerard Grote (1340–1384) et les debuts de la Devotion moderne, Wiesbaden, 1970.

McGrath A., Spirituality in an Age of Change. Rediscovering the Spirit of the Reformers, Grand Rapids (Michigan), 1994.

McGrath A., Roots that Refresh. A Celebration of Reformation Spirituality, London, 1992.

Reformatio ecclesiae. Beitragezu kirchlichen Reformbemiihungen von derAlten Kirche bis zur Neuzeit, Hrsg. R. Baumer, Paderborn, 1980.

Rose М., Der AusschliesslichkeitsansspruchJahwes. Deuteronomische Schultheologie und die Volks- frommigkeit in der spaten Konigszeit, Stuttgart etc., 1975.

Rose M.,Jahwe, Zurich, 1978.

ScHMlEDL J., Das Konzil und die Orden. Krise und Emeuerung des gottgeweihten Lebens, Vallen- dar — Schoenstatt, 1999.

SCHNEIDERS S., Finding the Treasure. Locating Catholic Religious Life in a New Ecclesial and Cultural Context, New York, 2000.

SCHNEIDERS S., Selling All. Commitment, Consecrated Celibacy, and Community in Catholic Religious Life, New York, 2001.

Sudbrack J., Das Charisma der Nachfolge. Um die zukiinftige Gestalt geistlichen Gemeinschaften, Wiirzburg, 1994,

Weiler A., Volgens de norm van de vroege Kerk. De geschiedenis van de huizen van de breeders van het Gemene leven in Nederland, Nijmegen, 1997.

2.6 Приоткрывание будущего

Культура не способна к выживанию, если ее настоящее не открыто воображаемому грядущему. Эту перспективу будущего раскрывают пророки, утописты, футурологи, художники и мыслители — люди, которые способны осветить настоящее с выгодной позиции будущего.

Пророки. Пророк, находясь в актуальности настоящего, провидит будущее развитие событий, различает скрытый план или имеет предчувствие того, что должно произойти. В настоящем пророк представляет выгодную позицию будущего. В Древнем Израиле такое видение будущего даровалось Богом, Который лично обращался к своим пророкам, посвящая их в свои планы относительно добра или зла. Этот план будущего часто вызывает сильное сопротивление в настоящем.

Утописты. «Утопия» — это слово, которое Томас Мор (1478–1535) придумал для своей книги под тем же названием. Это каламбур: слово утопия может происходить как от ou-topos (греч. «никакое место»), так и от eu-topos (греч. «благое место»). Утопия — это место за пределами известного мира, прототип благой жизни. В ходе веков утопическое мышление принимало разные формы. Иногда люди идеализируют прошлое, рассматривая его как некий «рай» или «золотой век», которому присущи незапятнанная невинность, справедливость и мир. Иногда проецируют этот идеал на какую-то крайне отдаленную страну: на остров феаков, на город-остров Солнца, Атланту. Тут то же самое: страна, где нет зла. Обычно Утопия локализуется в будущем: остров Блаженных, чистая земля Запада, город Бога. В этой мечте о будущем проецируется идеальное общество, находящееся за пределами реальной ситуации. Со времени Ренессанса, а еще более активно — с XVIII столетия, идеалистические мыслители пытались изобразить и приблизить лучшее общество. Делая это, они часто возвращались к Государству Платона. Все это — опыты культурного моделирования, опирающиеся на идеал универсального прогресса.

Мышление «Нъю-Эйджа» («New-Age» [704]). Во взаимосвязанном развитии, происходящем в областях медицины, психологии, социологии, экономики, политики, образования, философии и духовности «ньюэйджеры» усматривают сигнал, идущий от «всемирной сети» сходно мыслящих людей, которые «тайно сговариваются» под влиянием Водолея (Aquarius). Питательную почву для подобных «тайных сговоров» дает им упадок систем рационалистического мышления и общепринятых религий «Эпохи Рыб [Pisces]». Все искусственные дихотомии заменяются холистическим мировоззрением, которое

подразумевает размывание границ человеческой субъективности. «Эпоха Рыб» изолировала, фрагментировала и ограничивала субъективное. В новую эпоху субъект освобождается от всяких ограничений: здесь мы видим расширение сознания, контакт с великим Духом, открытие эго для внутреннего трансцендентного, соединение с пуповиной жизни, реинкарнацию. Для того, чтобы во всех отношениях освободить внутреннее человека, «ньюэйджеры» привлекают мистические традиции.

Альтернативные движения В то время как мышление «Нью-Эйджа», в конечном счете, основывается на космических изменениях, альтернативные движения руководимы убеждением, что если не помешать тому развитию, которое идет в настоящем, жизнь на земле закончится. Существует немало альтернативных движений на местном уровне: коммуны, кооперативы, формы отношений, методы воспитания, формы терапии, которые тем или иным образом воплощают мечту о справедливости, взаимоуважении, любви к земле, мире. В качестве парадигм духовности, ориентированной на будущее, мы рассмотрим (1) пророческую духовность Древнего Израиля, (2) Утопию Томаса Мора и (3) экологическую духовность.

Пророческая духовность

Профетизм [705] в Израиле, для библейских повествователей начавшийся с Моисея (Числ 11:16–17,24-30), есть один из вариантов широко распространенного феномена300. Подобно своим коллегам на Ближнем Востоке, пророки Израиля, — как бы по-разному они ни назывались (провидцы, пророки, визионеры, вестники, люди Божьи и т. п.), как бы ни разнились они по своему социальному положению (при святилище, при царском дворе или в одиноких странствиях), какими бы ни были разными их поведение и внешний облик (люди экстатического типа, или одетые в шерстяную одежду, или с какой-либо особой тонзурой и т. п.) и как бы по-разному они ни действовали (проповедь покаяния, символические действия, ответы на вопросы оракула, чудотворство, молитвенное ходатайство и т. п.), — имели свою общую специфику. Эту специфику можно рассматривать с трех точек зрения. (1) Профетиче- ские круги воспринимали сами себя как принадлежащих к традиции. Повествователь Книг Царств смотрит на целый ряд пророков и прозорливцев как на своих предшественников, которые непрестанно предостерегали Иуду и Израиля (4 Цар 17:13, ср. Втор 18:15–22). Иеремия смотрит на свою традицию как на уходящую в древние времена (Иер 28:8), пророк Осия возводит свою традицию к Исходу (Ос 12:13, ср. 6:5; 9:17; 12:10–11). Пророки помещали себя в контекст той или иной профетической традиции301. (2) Пророки воспринимали себя как членов одного сообщества. Именно в этом смысл выражения «сыны пророков» (bene ha-nebiim, см. 4 Цар 4:38; 6:1 и т. д.)302. В трудных ситуациях пророки помогали друг другу (4 Цар 4:38, 39). Когда умирал один из них, они помогали его вдове и детям в их беде. Они собирались в установленное время и трапезничали тоже вместе (4 Цар 4:38–44). Возможно, маленький интимный кружок превращался в более закрытую общину, например, в Гилгале. Пророки — товарищи друг другу (3 Цар 20:35). Пророк из Северного Царства называет пророка из Иудеи «своим братом» (3 Цар 13:30). (3) Профетическая среда создает свой собственный мир, противостоящий обществу. Пророческого сына, который пришел, чтобы помазать Ииуя, военачальники называют «сумасшедшим» [706] (4 Цар 9:11). Дети, увидев Елисея, обзывают его «плешивым» (4 Цар 2:23, ср. Иер 22:12, Ис 16:6, Мих 1:16). Об Илии известно, что он «весь в волосах и кожаным поясом подпоясан по чреслам своим» (4 Цар 1:8); пророков воспринимают как «вздорных болтунов» (Ам 7:16, Мих 2:6,11); У некоторых из них, возможно, имелся особый знак на лбу (3 Цар 20:38). И все же во многом они были частью общества: люди советовались с ними в случае болезни (4 Цар 5), относительно военных операций (4 Цар 6:8-23), в случае голода (4 Цар 4:38–44), пользовались их посредничеством при царском дворе (4 Цар 8:1–6) и так далее. Что же является типичным для этой пророческой духовности?

Пророческий ритуал

По всей вероятности, важным духовным моментом в пророческом кругу был ритуал «сидения перед лицом» ведущего пророка (4 Цар 4:38). Так, например, пророки, которые живут у Елисея, жалуются: «Вот, место, где мы сидим перед лицом твоим, слишком мало для нас» [707] (4 Цар 6:1). Такое место, очевидно, имело значение, раз для него строили особое помещение (4 Цар 6:2). Более поздние тексты из Книги Иезекииля, возможно, проливают свет на это «сидение перед лицом» пророка. Первый текст гласит: «В шестом году, в шестом [месяце], в пятый день месяца, сидел я в доме моем, и старейшины Иудейские сидели перед лицом моим, и низошла на меня там рука Сущего, Господина моего [708]» (Иез 8:1). Старейшины «сидят» вместе, ожидая видения, когда рука

Господня низойдет на пророка. Эту картину подтверждает и другой текст: «О тебе, сын человеческий, сыны народа твоего разговаривают у стен и в дверях домов и говорят один другому, брат брату: “пойдите и послушайте, какое слово вышло от Сущего*”. И они приходят к тебе, как на народное сходбище, и садится перед лицом твоим народ Мой, и слушают слова твои, но не исполняют их» (Иез 33:30–31). Люди «сидят перед лицом» пророка, чтобы услышать, какое слово пришло от Сущего. То, с чем мы имеем тут дело, есть особый пророческий «ритуал» (Сущий предостерегает Иезекииля, чтобы тот не доверял этому ритуалу!), цель которого — пророческое откровение, предназначенное «народу».

Затронутостъ Сущим

Слово (dabar) Сущего преображает пророка, проникая в самое ядро его личности (см. Иер 18:18; 27:18). Это Слово «сбывается» или «бывает» с ним, непосредственно воздействуя на его бытие. Это событие контакта. В отличие от атпаг («сказать»), описывающего материальную сторону диалогического события, dabar (диалог, обращение, беседа) означает целостность слова-собы- тия50*. Сущий непосредственно говорит с пророком. В контексте этого обращения к пророку формулируется поручение для него: «Так говорит Сущий…» (Ос 1:4, 6, 9). Пророк переживает «опыт глубокого личного контакта с Богом»*04. Этот «тайный опыт» [709] означает тотальную трансформацию, производимую Сущим [710] .

Взгляд с позиции Божьего будущего

Сущий изымает пророка из настоящего и помещает его в будущее, из которого пророку дано видеть настоящее: «Пророки смотрят не из настоящего в будущее, а из будущего в настоящее, из завтра — в сегодня» [711] . Пророк видит как уже свершившееся (perfectum propheticum) то, что в настоящем — покалишь возможность. Для того, чтобы покинуть позицию настоящего, пророк должен совершенно предать себя Сущему, ибо только Сущий может суверенно располагать позицией будущего. Поэтому в контексте ягвизма всякая подготовка лишь относительна. Можно натренировать себя в распознавании грядущих событий, можно позволить ввести себя в транс с помощью музыки, однако подлинное изменение перспективы приходит от Сущего.

Смерть и жизнь

Слово пророка может оказаться как позитивным, так и негативным. Позитивным было слово Елисея во время кампании против Моава (4 Цар 3). Когда игра музыканта привела пророка в состояние экстаза (4 Цар 3:15), он возвестил, что армия получит воду, и предсказал победу над Моавом (4 Цар 3:16–19). Бросается в глаза негативность пророчеств Илии, предшественника Елисея. Илия первым увидел, что раздоры ведут Израиль к гибели (3 Цар 18:21). Он услышал «безмолвие смерти» в иллюзорной жизни Израиля. Несколько писавших пророков в своем негативизме последовали за Илией: Амос (Ам 8:2, ср. 5:2; 9:1слл.), Осия (Ос 1:9), Исаия (Ис 6:11), Иеремия (Иер 1:14). Уничтожение, которое они возвещают, неотвратимо. Только через уничтожение возможно новое начало. Пророчества Амоса, Осии, Исаии и Иеремии ведут через «нулевую точку». Поэтому они вспоминают момент Исхода, уповая на новое избрание308.

Цари и пророки

По отношению к царству пророки Израиля всегда играли сопровождающую роль. Гад и Нафан позитивно сотрудничают с Давидом (1 Цар 22:5, 2 Цар 7:2слл.). Нафан помогает Давиду достигнуть трона (ЗЦар 1:8-37). Ахия, по Божьему повелению, вручает власть над Северным Царством Иеровоаму (3 Цар 11:29–39). Безымянный пророк возвещает Ахаву победу над арамеями (3 Цар 20:13–20, ср. 4 Цар 6:9-23; 7:1-20). Елисей поддерживает тесную связь с царским двором (4 Цар 4:13). Он живет в Самарии, резиденции царя (4 Цар 2:25; 5:3, 9; 6:32) и, очевидно, принадлежит войску в качестве пророка, который в военных походах должен принимать от Сущего вещее слово (4 Цар 3:1-27). По слову Исаии был исцелен от неизлечимой болезни царь Езекия (4 Цар 20:5-11). Конфликт между царями и пророками возникает лишь тогда, когда царь нарушает связь с Сущим. Нафан выступил против Давида (2 Цар 3:1-27), потому что Давид взял силой Вирсавию. Пророк из Иудеи возвестил разрушение Вефиля (3 Цар 13:2), потому что Иеровоам учредил там поклонение золотому тельцу, построил святилища на высотах, назначал священников из всех слоев общества и ввел новые праздники (3 Цар 12:25–32). Суть всего этого в том, что была разрушена исключительная связь между Сущим и Его народом. По этой же причине Ахия возвестил разрушение Иеровоамова дома (3 Цар 14:1-16, см. также 15:26–30). По этой же причине все пророки осуждают всех царей Северного Царства: те продолжают ходить «путем Иеровоама» и «вводят Израиль в грех» (3 Цар 15:26, 34; 16:19, 25–26). И по этой же причине Илия выносит смертный приговор дому Ахава, исполнившийся в революции Ииуя — революции, инициатива которой принадлежала группе пророков, возглавляемых Елисеем (4 Цар 9:1).

508 W. Schmidt, ibid., 557–561.

Напряженность между царями и пророками не может быть сведена к напряженности между «харизмой» и «институцией»: профетизм — это тоже институция, а царствование — это тоже харизма. Не то чтобы суть конфликта между царями и пророками заключалась в принципиальной напряженности между двумя установлениями Ягве. Напротив, пророчество, основанное на Сущем, осуждает царей (не всех! — см., например, о царе Иосии в 4 Цар 22–23), когда они отрекаются от источника своей харизмы и тянут народ за собой в неверность. Подобный конфликт может возникнуть и среди самих пророков! В этом случае один пророк обвиняет другого в том, что тот пророчествует ложь Именем Сущего (см. 3 Цар 22:8, 4 Цар 3:13).

2.6.2. Утопия

Между 1500 и 1650 годами мы наблюдаем расцвет утопического жанра [712] . Этот расцвет вписывается в общую картину того времени: после темных веков в XVI столетии вновь стала намечаться какая-то перспектива. Ученые черпали вдохновение из классических авторов. В воспитании и обучении использовались приемы, обращавшиеся к воображению [713] . Утопическое мышление питалось несколькими источниками: классикой, прежде всего Государством Платона; первой христианской общиной, как она описывается Лукой в Деян 4:32–35; идеальной христианской общиной, как ее изображает Августин в трактате О граде Божьем; идеальным образом монастырей, которые в бенедиктинской традиции рассматривались как центры света и предзнаменование небесного Иерусалима811.

Эталон утопического жанра — это Утопия Томаса Мора, изданная в Лувене в 1516 году [714] . Утопия состоит из двух книг. Первая книга представляет беседу, которую ведут между собой три человека: Рафаил Гитлодей, который исследовал Новый Свет и научился уважать обычаи дальних народов, — в частности, культуру острова Утопии; Петр Эгидий, высокопоставленный гражданин Антверпена и настоящий ученый; сам Томас Мор, который, таким образом, является и одним из участников диалога и в то же время автором этого диалога, инсценированного, но — насколько возможно — реалистично переданного. Диалоги между этими тремя философами вращаются вокруг единственного и фундаментального вопроса: каким является наилучшее общество и какими средствами оно достижимо? Рассматриваются все виды частичных решений этого вопроса: возвращение частных имений в общественное владение, ликвидация монополий (68–71)*13, свержение короля, который эксплуатирует своих подданных (94–97), ограничение на частную собственность (104–107) и тому подобное. Но единственный реальный выход — это такое общество, в котором «все принадлежит всем». К концу первой книги Гитлодей обрушивается на всякую частную собственность и предлагает радикальное решение — ту форму коммунизма, которую он видел на острове Утопия. Оба его собеседника заинтересованы и просят его описать этот остров. Этому описанию посвящена вторая книга.

Описание можно разделить на три раздела, за которыми следует заключение Гитлодея314. В первом разделе описываются географические, политические, экономические и социальные условия (110–159). Далее обсуждаются философия и, прежде всего, этика и воспитание (158–185). Наконец, после обсуждения нескольких тем (прежде всего — темы войны), касающихся границ общества, заходит речь о религии (184–245). Эти три раздела, если рассматривать их с точки зрения духовности, взаимосвязаны. Во-первых, общество, в котором «все принадлежит всем», представлено как форма жизни. Далее описывается этос, соответствующий данной форме жизни. Наконец, описывается религия: по благости Божьей, каждому уделяется счастье. Эти три взаимосвязанных раздела проявляют идеальное общество как духовный путь.

Все принадлежит всем

Сначала Гитлодей описывает Утопию с внешней стороны: это остров, имеющий форму нарождающегося месяца; на нем расположены 54 одинаковых города-государства. У каждого города имеется достаточное количество пахотной земли, которую возделывает ежегодно меняющаяся группа работников. Урожаи там обильные (110–117). Гитлодей описывает города на примере главного из них — Амаурота, расположенного по обеим сторонам широкой реки, соединяющимися большим мостом (117–119). Дома обращены фасадами к улице, а сзади к каждому дому прилегает сад. Двери для всех открыты: «До такой степени у утопийцев устранена частная собственность» (120 / 12). Кроме того, через каждые десять лет горожане обмениваются домами. Городом руководят делегаты, избираемые по многоступенчатой системе, с губернатором во главе (122–125). Земледелием занимаются все, а кроме того, каждый изучает ка- кое-нибудь ремесло. Люди работают по шесть часов в день. От ремесла освобождены только ученые. Оставшееся время посвящается отдыху и учебе. Одеваются там очень просто (124–134). От описания инфраструктуры (город

Цитируется по: The Complete Works of Saint Thomas More. В скобках — ссылки на страницы (мы приводим русский перевод А. Малеина и Ф. Петровского, содержащийся в Утопический роман XV1-XVII веков, М., Изд-во «Художественная литература», 1971. — Прим. пер.).

,'4 Е. Surtz, ibid., cxxx-cxxxiv.

и местность, архитектура и управление, работа и досуг, жилье и одежда) Гит- лодей переходит к социальной организации города (134–145). Каждое семейство включает от 10 до 16 человек. Семьи получают (без денег!) все им необходимое и столько, сколько им нужно, из общих складов. Члены семьи трапезничают вместе в просторной столовой. Особое внимание уделяется больным и немощным. Дети до пяти лет едят отдельно, с помощью особых нянек. Каждый обед или ужин начинается с какого-либо нравоучительного, но «все же краткого, чтобы не надоесть», чтения (145 / 8).

За внутренними связями следуют внешние (144–159). Люди могут путешествовать по острову куда им угодно, при условии, что у них имеется разрешение местного управителя. Путешествуют они без всякого багажа, так как «они везде дома» (146 / 4). Если в каком-либо месте скудный урожай, то недостаток восполняется из запасов в другом месте (без денег!). «Таким образом, весь остров составляет как бы одно семейство» (149 / 3). Весь излишек урожая вывозится в другие страны: седьмая часть отдается неимущим жителям тех стран, а остальное продается за умеренную цену. Серебро и золото, которые при этом выручаются, утопийцы сберегают для непредвиденных ситуаций или на случай войны. Сами они денег не употребляют. Золото они используют для производства самых обыденных вещей, а также украшают им своих рабов. Утопийскую систему нельзя выразить более точно, чем словами: «все принадлежит всем» (239 / 10), — или же собственными словами Мора в диалоге: «все общее» (107/6). Общность благ — «один-единственный путь к благополучию общества (ad salutem publicam)» (105 / 7–8). Отсюда — заявление Гитлодея: «Я твердо убежден в том, что распределение средств равномерным и справедливым способом и благополучие в ходе людских дел возможны только с совершенным уничтожением частной собственности» (105 / 18–21).

Здоровая и созерцательная жизнь

Обитатели Утопии усвоили основную форму общества, поскольку в этом обществе они были воспитаны и научены (159 / 2–5). Это люди, которые проводят много времени в учении; некоторые освобождены от всех прочих трудов, чтобы заниматься учением. Их наука (исключая логику) лишь немного отличается от нашей (159–161). Это справедливо прежде всего для этики. Также и у них ведутся дебаты вокруг таких фундаментальных понятий, как «добро» и «добродетель», «удовольствие» и «счастье» (161 / 163). В этой связи главная идея утопийцев такова: счастье состоит в честном и благородном удовольствии. К нему влечет нашу природу сама добродетель. Разум знает, что это хорошо и что именно так Бог сотворил нас (163 / 18–25). В приятной жизни не только мой интерес, но интерес других (163 / 25-165 / 2). Забота о счастье других предполагает, что следует уважать не только свои, частные, отношения, но и взаимоотношения других, — это считается критерием благочестия (pietas) (165 / 23–25). Все основано на правильно понятом удовольствии: «Удовольствием называют они всякое движение и состояние тела и души, пребывая в которых мы получаем наслаждение по указанию природы» (167 / 7–9).

Разум помогает нам отличать поддельные удовольствия от истинных. Поддельные удовольствия суть: уважать себя самого за одежду, которую носишь, за почет, которым пользуешься, или за сословие, к которому принадлежишь; увлечение драгоценными камнями и благородными металлами; пристрастие к игре и к охоте (167–175). Удовольствие во всем этом происходит не из природы самой вещи (natura), а от извращенной привычки (consuetude). Что касается истинных удовольствий, утопийцы различают удовольствия духа и удовольствия тела. «Духу приписывается понимание и наслаждение, возникающие от созерцания истины. Сюда же присоединяются приятное воспоминание о хорошо прожитой жизни и несомненнаянадежда на будущее блаженство» (173,10–15). Подобным образом разделяются на два вида и телесные удовольствия: первый — тот, который доставляет чувствам явную приятность (восстановление после усталости, удаление из тела ненужной материи, различные возбуждения), второй — ощущение гармоничного состояния тела (стабильное здоровье; 173–174). Утопийцы ценят духовные удовольствия намного больше, чем телесные. Поэтому основная форма утопийской жизни (все принадлежит всем) интериоризируется через этос (consuetude', mores), при этом понятие «счастье», которое есть форма высшего блага, конкретизируется в полной удовольствия жизни — моей и других людей. Это удовольствие называется «благочестием» (pietas).

Единый Бог

Коснувшись пограничных областей человеческой жизни в общине (рабство, эвтаназия, супружеская измена, гражданские наказания и т. п.), затем главной пограничной области человеческого сообщества, то есть войны (узаконения войны; возникновения конфликтов; военной стратегии; последствий войны, 198–217), Гитлодей, наконец, говорит о религии утопийцев (216–237). Большинство утопийцев верит в «некое единое божество, неведомое, вечное, неизмеримое, необъяснимое, превышающее понимание человеческого разума, распространенное во всем этом мире не своею громадою, а силою (virtus): его называют они Отцом. Ему одному они приписывают начала, возрастания, продвижения, изменения и концы всех вещей; ему же одному, и никому другому, они воздают и божеские почести» (216 / 12–17). Но они позволяют каждому держаться того образа, который у него составился об этой «одной и той же природе, божественной силе и величию которой соглашение всех народов усвояет первенство над всем» (217 / 23–25). Терпимость в религиозных делах считается высшей добродетелью (217–223). Они различают две формы благочестивой жизни. Одни «признают, что созерцать природу и затем восхвалять ее — дело святое и угодное Богу» (225 / 25–26). Другие отвергают науки и всецело посвящают себя общему благу (заботе о больных, ремонту дорог, копанию дерна, перевозке леса) и частным лицам (224–227). Из них некоторые живут в безбрачии, другие в браке. «Этих вторых… утопийцы считают более благоразумными, а первых более чистыми» (227 / 16–17). Вместе эти два вида людей называются «религиозными» утопийцами (227 / 24–25). Священников

там очень немного, и все это люди особого благочестия. Они заведуют богослужением, исполняют религиозные обряды, блюдут нравы и занимаются образованием мальчиков и юношей (227–231). Первый и последний дни месяца, а также года — праздничные. «В храме не видно никаких изображений богов, отчего каждый волен представлять себе Бога в какой угодно форме» (233 /12-14). Литургия «должна напоминать людям о благодеяниях Божьих к ним, равно как и об их богобоязненности и о взаимных обязанностях друг к другу» (235 / 28–30). Когда входит священник, все они падают ниц на землю. «При этом со всех сторон царит самое глубокое молчание, так что самая внешность этого обряда внушает известный страх, как будто от присутствия какого-нибудь божества» (235 / 32–34). В заключительной молитве Бог признается Творцом и Хранителем всех вещей. Каждый «воздает Ему благодарность за столько полученных благодеяний, а особенно за то, что попал в такое государство, которое является самым счастливым, получил в удел такую религию, которая, как он надеется, есть самая истинная» (237 / 14–17). Если же молящийся заблуждается в этом, он все-таки надеется, что Бог даст ему об этом знать, а «он готов следовать, в каком бы направлении Бог ни повел его» (237 / 17–21). В Утопии общество, этика и религия составляют единство. Они опосредуют друг друга: общество, в котором все принадлежит всем, интериоризируется в этос, в котором эта форма ощущается как естественное удовольствие и высшее счастье, благочестие (pietas), в котором признается и почитается благость их общего Бога.

Экологическая духовность

Перспектива будущего экологической духовности контрастно выделяется на фоне стремительного ухудшения экосферы: землю истощают монокультуры, эрозия почвы, загрязнение, перенаселение, биопромышленность; вода загрязняется химическими отходами, разливами нефти, испытаниями атомного оружия; воздух портится из-за кислотных дождей, химических выделений, выхлопных газов, истощения озонового слоя, глобального потепления, радиоактивных веществ; сырьевые ресурсы истощаются из-за перепроизводства определенных товаров и чрезмерного расхода энергии.

Ухудшение экосферы вызвано структурным взаимодействием пяти факторов [715] . (1) Естественные науки, которые опосредуют наше знание природы, в своей современной форме являются парциальными и редукционистскими. Они изолируют сегменты природы и исследуют их с количественной точки зрения. В соединении с технологиями, предназначенными для подобных целей, это делает возможным интенсивное манипулирование природой. (2) Технология во многих своих формах (промышленные предприятия, управление, коммуникация, информация и военная технология) разворачивается во всем мире без ограничений с помощью многонационального бизнеса. (3) Мировая экономика, двигаясь в поле напряжения между производством и потреблением, опосредуемыми более или менее свободным рынком, неуправляема: потребление эксплуатирует сферу человеческих нужд; производство не управляется какой-либо внутренней нормой как в смысле количества, так и в смысле качества; рынок заботится о том, чтобы развитию потребностей соответствовали доступные товары; единственный руководящий принцип — это принцип выгоды. (4) Политика догоняет факты. Вопреки партиям «зеленых», вопреки множеству международных встреч в верхах и национальным программам, состояние окружающей среды стремительно ухудшается. Влияние промышленных групп сильнее, чем влияние законно избираемых правительств. (5) Рост населения: количество людей, населяющих земной шар, с 1900 года увеличилось вчетверо. Каждые 40 лет мировое население удваивается при одновременно увеличивающейся урбанизации. Такое демографическое развитие оказывает тяжелое давление на среду, если принять еще во внимание те запросы, которые предъявляются со стороны сконцентрированного городского населения сельским регионам.

Эта совокупность факторов не висит в безвоздушном пространстве. Она поддерживается тем, что обычно соотносят с так называемым «западным мышлением». У этого мышления имеются две традиции. Первая — это определенная интерпретация христианства, которое обвиняется в следующем: идея творения лишает природу внутренне ей присущей божественности; человек противопоставляет себя природе; первобытное политеистическое переживание природы вытеснено монотеизмом; господствующая связь между Откровением и Писанием лишает природу возможности самовыражения; иудео-христианская традиция преувеличивает значение истории вообще и истории спасения, в частности, противопоставляя историю циклическому устроению природы®16. Поскольку эти идеи укоренены в Писании, критикуются также и библейские мотивы: небесные тела деградировали в «светила»; человек поставлен над творением как его господин, которому поручено властвовать над творением; земля дана человеку, чтобы он «возделывал и хранил ее» (Быт 2:15). Вторая традиция — гуманистическая [716] . Она смотрит на человеческие

существа как на самоопределяющиеся (развивающиеся, реализующиеся) силы, которые приписывают себе центральное положение в мире. При таком взгляде на человечество развитие, прогресс и рост парадоксально связываются с наклонностью господствовать и охранять, приведшей к тому, что западные люди, почувствовав себя бездомными в чуждом мире, окружают себя массой материальных благ. Кроме антропоцентризма, этой традиции присущ дуализм духа и материи (Декарт): дух (разум) определяется мышлением, материя — протяженностью. Строго говоря, разум присущ только людям, но не природе. Нетрудно увидеть, что обездушенная природа становится легкой добычей объективизации и манипулирования.

К концу XIX столетия против этой эксплуатации природы поднялось движение в защиту окружающей среды. Сначала это движение приняло форму романтически окрашенной любви к природе, выражавшейся в поэзии, философских идеях, мечтательном языке и неформальных группах. Однако довольно скоро эта романтическая любовь к природе развилась в страстное стремление охраны природы. За этим последовали частные инициативы по созданию собственных фондов, организаций и философии. Постепенно эти частные интересы слились, мелкие организации объединились в крупные общества по охране природы. В 70-е годы движение в защиту окружающей среды развивается в трех направлениях. Первое можно охарактеризовать как собственно защиту окружающей среды: необходимо бороться против эксплуатации окружающей среды. Примером такой организации является «Гринпис» [717]. Другое направление — это направление глубинной экологии: поверхностные действия по защите среды должны обрести почву в фундаментальном изменении культуры и вести к этому изменению818. Третье направление — это политическое «движение “Зеленых”», не ограничивающееся защитой окружающей среды, а пытающееся интегрировать разные аспекты общества в политику дружбы с окружающей природой. Рассмотрим более подробно некоторые из этих аспектов развивающейся экологической духовности.

Ответственное отношение

В сегодняшней культуре доминирует объективирующая позиция по отношению к окружающей среде. Эта объективирующая позиция основана на антро- поцентристском дуализме: люди господствуют над объективированным миром, находящимся от них «снаружи». В противоположность этой позиции экологический проект будущего исходит из понятия «отношений партнерства»319.

Некоторые авторы говорят об этих отношениях весьма выразительно: природа боится, зовет, кричит; природа имеет чувства, которые взывают к людям, прося у них более дружественного обращения. Другие смотрят на эти отношения как на сопричастность целому: люди являются частью некоего целого, которое они осознают лишь отчасти. Еще другие акцентируют личностное измерение: природа есть личность, которую можно повстречать, с которой можно подружиться, она — партнер, который просит солидарности, она — ближний. В экологической духовности часто пользуются игрой в язык отношений. Экологическая духовность «формируется таким способом мышления и чувствования, при котором акцентируются взаимосвязанность всех вещей, ценность всякой жизни, внутренне ей присущая, неразрывность человеческой жизни с жизнью нечеловеческой, а также Божье сочувствие ко всякой жизни» [718] . Если связь между человеком и природой рассматривать как отношение, то это приводит к понятию «ответственности» [719] . Люди обязаны дать отчет в своем поведении природе и грядущим поколениям: природа и грядущие поколения вправе потребовать такого отчета. Контекст, в котором играют роль ответственность и долг, — это контекст управления и опеки. Люди осуществляют контроль и надзор над окружающей средой, которая им доверена и управителями, опекунами и хранителями которой они назначены. Это управление требует сосредоточения на таких ценностях, как справедливость, почтительность, неотъемлемое внутреннее достоинство и цельность. Эти ценности должны быть воплощены в действиях.

Процесс освобождения

Исходная ситуация, в которой находится окружающая среда, — это ситуация эксплуатации и угнетения. Настоятельно необходимы меры по ее спасению, борьба за освобождение среды. Выделяются два комплекса представлений. Первый — по своему характеру апокалиптический. Природа почти мертва. Важно теперь найти для нее стратегию выживания. Подобно тому, как врач борется со смертельной болезнью, мы должны постараться спасти смертельно больную и смертельно раненую окружающую среду от смерти и исцелить ее. Второй комплекс представлений развился из богословий освобождения: окружающая среда угнетается и эксплуатируется. Нужна борьба за ее освобождение, нужно достойное обхождение со средой. В этом плане экофеминистки проводят сравнение между мужской культурой, которая угнетает женщину, и антропоцентрической культурой, которая эксплуатирует природу. История угнетения женщин параллельна истории угнетения окружающей

среды [720] . Выступая против утилитарного подхода, который навязывают природе знание и сила, эти авторы представляют такой способ обращения с природой, в котором главными оказываются удивление, восхваление и искусство [721] . Отсюда часто почти лирический тон даже в практических книгах.

Целое есть функция Порождающей Тайны. Вновь пробудиться для Целого означает вновь пробудиться для Тайны. Вновь пробудиться для Тайны означает вновь пробудиться для нашей собственной природы, для всей природы и для Земли. Двенадцать Шагов Экологической Духовности задуманы для того, чтобы дать нам опыт именно такого пробуждения, Второго Западного Ренессанса. Но, даже ощущая экстаз этого нового пробуждения, мы начинаем ощущать и ужас настоящего во всем проявлении его глубокой патологии. Повсюду мы видим, будто впервые, кричащие руины культуры, которая достигла уже самого низкого уровня [722] .

Путешествие обнаружения

Дом, которым является земля, должен быть обнаружен. Он скрыт под жесткой корой отчуждения, подобно тексту, который нужно расшифровать. Известный экософ Арне Наэсс к каждому обращается с просьбой попытаться дешифровать свою окружающую среду, исходя из ее собственной ситуации, мотивируясь «глубоким “да”, обращенным к природе»: «Чему именно мы говорим “да”? Очень трудно это обнаружить: существует некая глубокая необус- ловленность, но в то же время и какое-то сожаление, печаль или досада» [723] . Из живого опыта выходит на свет личностно-экологическое значение: «Меня не особенно интересуют этика или мораль. Меня интересует то, как мы переживаем этот мир… Если глубинная экология действительно глубока, она должна соотноситься с нашей фундаментальной верой, а вовсе не с этикой. Этика — это результат того, как мы воспринимаем мир» [724] . Переживание — это истолкование, а истолкование — это путешествие обнаружения.

Где в наше время мы найдем Бога, где познаем мы божественное? Духовность творения говорит, что божественное может быть обнаружено следующими способами:

Посредством положительного пути (viapositiva). В благоговении, удивлении перед тайной природы и всех существ, каждое из которых есть «слово Божье», «зеркало

Бога, сияющее и сверкающее», как выразилась Хильдегард из Бингена. Это первый путь.

Посредством отрицательного пути (via negativa). В темноте и в ничто, в безмолвии и пустоте, отпуская все на волю, предоставляя всему быть, а также в боли и страдании, которые тоже составляют реальную часть нашего духовного пути. Это второй путь.

Посредством творческого пути (via creativa). В своем творчестве мы со-творцы Богу; в своем воображении мы вполне доверяем своим образам, чтобы творить их и отпускать их в существование. Это третий путь.

Посредством преображающего пути (via transformative). В облегчении страдания, в борьбе против несправедливости, в борьбе за равновесие в обществе и в истории, а также в восхвалениях, что бывает, когда люди, борющиеся за справедливость и старающиеся жить в солидарности, сходятся вместе, чтобы возносить хвалу и благодарить за этот дар бытия — и бытия друг с другом. Это четвертый

Сила воображения

Существенный момент в экологической духовности — воображение. Оно выражает себя в метафорическом языке [725] , который предлагает внутреннее руководство в пути обнаружения (via creativa). Воображение извлекает значения из природы, которая, по милости господствующей культуры, деградировала до бессмысленности. Очевидны образы из сферы семьи (мать, отец, сестра и т. д.) и образы «места» (сад, рай, дом, ферма, храм, ковчег), в которых выражен пространственный характер среды [726] . Тейар де Шарден, например, говорит о природе как о «божественной среде» [727] . Метафорическая речь создает для природы возможность вернуть себе свой символический характер. Природа вновь может стать источником божественного воображения. Она может вновь начать говорить о реальностях, не воспринимаемых объективно. Она может освободиться от сведения к простой материи, к простому количеству и стать воспринимаемой как одушевленная и одухотворенная. В христианской традиции эта одухотворенная природа видится как космический Христос, тело Бога, икона Его формы, отпечаток Его рук, место преображения, таинство Бога.

Когда, таким образом, мир открывается как таинство Бога, в нем нет больше ничего, — никаких частиц, сколь угодно малых, — в чем верующий не мог бы ощутить и обнаружить Бога. Ясное представление об этом имеет величайшее значение не только для осуществления веры во все более секуляризирующемся мире; в этом проявляется также особый вклад веры и богословия в современную экологическую дискуссию. Символический взгляд на реальность, интегрирующий как наш опыт мира, так и нашу веру в Бога, обеспечивает внимательное, осмысленное и ответственное обхождение с миром. С этой точки зрения, мир — не просто объект человеческого господства, но таинство Бога, Который позволяет искать и находить Себя в мире [728] .

Библиография

Creation Spirituality and the Dreamtime, ed. C. Hammond, Newtown, 1991.

Creation-centered. Spirituality, в The Way 29, 1989, № 1.

Cummings C., Eco-Spirituality. Toward a Reverent Life, Mahwah (Newjersey), 1991.

Dorr D., Integral Spirituality Resources for Community, Justice, Peace and the Earth, Maryknoll (New York) — Dublin, 1990.

Earth and Spirit. The Spiritual Dimension of the Environmental Crisis, ed. F. Hull, New York, 1993.

Essays in Spirituality and Ecology, ed. J. Snelling, Leicester, 1992.

Fox М., Creation Spirituality. Liberating Gifts for the Peoples of the Earth, San Francisco, 1991.

Heel de schepping, behoed de natuur, в Speling 41, 1989, № 4.

Israel’s Prophetic Tradition, eds. R. Coggins et aL, Cambridge — New York, 1982.

Jung S., We are Home. A Spirituality of the Environment, New York, 1993.

Kessler H., Das Stohnen der Natur. Pladoyerfur eine Schopfungsspiritualitat und Schopfungsethik, Diisseldorf, 1990.

Kumar K., Utopianism, Minneapolis (Minnesota), 1991.

Levxtas R., The Concept of Utopia, Hertfordshire, 1990.

McDaniel J., Earth, Sky, Gods and Mortals. Developing an Ecological Spirituality, Mystic, 1990.

Milieucrisis en spiritualiteit, в Speling46, 1994, № 4.

More Т., The Yale Edition of the Complete Works of St. ThomasMore, New Haven etc., 1963–1997.

Naess A., Ecology, Community and Lifestyle, New York, 1991.

New Age Spirituality, ed. D. Ferguson, Louisville (Kentucky), 1993.

Picht G., Zukunft und Utopie, Stuttgart, 1992.

Das Prophetenverstandnis, Hrsg. P. Neumann, Darmstadt, 1979.

Saage R, Utopieforschung. Eine Bilanz, Darmstadt, 1997.

Schneider М., Gottes Utopia. Anstosse zur Nachfolge, Wurzburg, 1989.

Schorsch C. Die New Age-Bewegung. Utopie und Mythos derNeuen Zeit. Eine kritische Auseinander- setzung, Giitersloh, 1988.

Snodgrass М., Encyclopedia of Utopian Literature, Santa Barbara (California), 1995. Sustaining the Prophets, в The Way 27, 1987, № 2.

Taylor R, The Search for a Sacred Place. Essays toward a Spirituality ofNature, Ann Arbor (Michigan), 1992.

Waaijman K., Psalmen over de schepping, Kampen, 1982.

Wilber K., Sex, Ecology, Spirituality. The Spirit of Evolution, Boston — London, 1995.

Глава III Противодвижения

Введение

Иногда люди бывают так глубоко затронуты Абсолютом, что их увлекает за рамки преобладающего культурного и религиозного консенсуса. Их сильная страсть бросает вызов установленному порядку. Их «контригра» выводит этот господствующий порядок из равновесия. Их непримиримость свергает его господство.

Духовность освобождения На «изнанке» общества приходят в движение угнетенные и презираемые. Их чувство достоинства разбивает оковы власти, при которой они страдают. В своем сопротивлении они переживают освобождающую власть Бога.

Песнь Мариам

Жанна д’Арк

Доротея Зелле Библиография

Благочестие Часто смотрят на благочестие как на нечто низшее по сравнению с институциональной духовностью. Тем не менее школы духовности стараются направлять его в определенное русло. Однако благочестие не так-то легко поддается дисциплине.

Паломничество в Иерусалим

Образ святых

Современное благочестие Библиография

Антагонисты На периферии культурных и религиозных установлений находятся шуты и паяцы, инакомыслящие и насмешники, которые, вдохновляясь духом противоречия, мешают спокойно жить тем, кто привык к установленному порядку.

Илия

Симеон Юродивый

Дитрих Бонхёффер Библиография

Лишенность корней Оказываясь за пределами безопасной зоны своих собственных домов, беглецы и изгнанники, монахи-пустынники и отшельники обращаются к самой сути жизни. Каждый раз, когда это происходит, такая ситуация становится источником обновления.

Изгнание

Пустыня

Одиночество Библиография

Духовность мучеников Безусловное «нет» в ответ на требования диктатуры оплачивается смертью. Но это свидетельство мучеников учит сопротивляться и в конце концов свергает тиранию.

Семеро братьев и их мать

Мученичество Поликарпа

Холокост Библиография

Эсхатологическая духовность По ту сторону конца всего мистик созерцает искупительное приближение Бога. Хотя это приближение ускользает от схем творения и истории, оно подводит к их кульминации.

Эсхатологическое пророчество

Смерть на кресте и прославление

«Восстановление в Боге» Библиография

Введение

В музыке мы наблюдаем противодвижение, когда два голоса движутся один навстречу другому: они определяют друг друга в игре и контригре. Противодвижение может также в меньшей степени быть игрой: действие вызывает противодействие. Еще сильнее то противодействие, которое обращено против господствующей власти. Является ли оно игрой в большей или в меньшей степени, противодвижение обозначает силу, которая предлагает контригру или противовес существующей властной конфигурации. Противодвижений в духовности — легион.

Происхождение Израиля связано с противодвижением, поднимающимся из пустыни: угнетенные крестьяне, пастухи и люди, лишенные родины, восстали против египетского владычества на Ближнем Востоке. Такие пророки, как Илия, Михей и Иеремия, образовали противодвижение против тех царей, которые попирали права народа. Благочестие взяло свой собственный курс против установившихся школ духовности. Святые юродивые, клоуны, диссиденты, анахореты и изгнанники образуют непрерывный контрпоток против установившихся отношений. Magnificat [729] Марии, Ода солнцу Франциска, Мысли Паскаля и Я и Ты Бубера — все это контрголоса, которые неуклонно подрывают эгоистическую иллюзию власти. Противодвижения в духовности находятся за пределами сферы властных структур и установленных отношений — за пределами их понятий, их пространственного устроения, их исчисления времени, их иерархий, их великих повествований. Но они не дают себе замкнуться в этом положении «запредельности». Они плывут против течения.

Мы можем прояснить феномен духовных противодвижений, исходя из поля напряженности, называемого структура-антиструктура и описываемого Виктором Тернером как объяснение культурных процессов в бесписьменных культурах, а также и в западной культуре1. Под структурой он понимает согласованную целостность социальных ролей и позиций, функционирующую в соответствии с узаконенными нормами и санкциями. Антиструктура — это область за пределами всего этого: плодотворный хаос, место вынашивания новых идей и стилей жизни, место сопротивления и творчества. Тернер различает три формы антиструктуры: лиминальную [730], инфериорную [731] и маргинальную [732]. Это тройное деление может помочь нам подробнее вникнуть в сферу духовных противодвижений.

Лгшинальная духовность. Вслед за Арнольдом ван Геннепом Виктор Тернер различает три фазы, которые играют роль в каждом ритуале перехода: фазу сепарации (лицо или группа отделяется от социальной структуры); лиминальную фазу (люди находятся за пределами социальной структуры в состоянии неопределенности) и фазу реинтеграции (люди вновь инкорпорируются в социальную структуру).

Лиминальная фаза — главная. Пребывание в ней не обязательно приятно: ведь это пребывание буквально нигде — вне прочно установленных рамок, вне какого-либо исчисления времени. Здесь царят смерть, мрак и ничто. Человек здесь — tabula rasa [733], он ничем не владеет и пассивен. Но все же и тут есть поток жизни: творчество, общество, равенство, жизненная энергия, проникновение, воображение, целостность, естественность2. Лиминальность характеризуется постоянным чередованием жизни и смерти. Здесь познаются крайности обычной жизни: человек здесь глубоко переживает и то, что его ценят, и то, что ему не придают никакой ценности; интенсивно ощущает свою значимость или, наоборот, чувствует себя посмешищем. Из этой переходной фазы лиминальности вырастают формы духовности, развивающиеся вне установленных культурных рамок: духовность рабов, которые бежали из Египта

и ушли в дикую пустыню; духовность изгнанников; духовность монахов-пу- стынников; духовность нищенствующих движений; духовность евреев, изгнанных из Испании и Португалии; духовность Холокоста; духовность конца времени. Однако здесь можно вспомнить и о той духовности, которая переживается в одиночестве, порождаемом современной масс-культурой, — о духовности, которая развивается за пределами стандартных рамок религиозных или гуманистических институций.

Инфериорная духовность. «Инфериорность» — это (временное либо постоянное) положение тех, кто оказывается в самом низу социальной пирамиды, а то и еще ниже, в «подвалах» человечества: изгоев, безработных, разнорабочих, обедневших людей, придворных шутов, уродов, чудаков, инвалидов, детей, женщин в патриархальном обществе. Это положение можно описать как лишенность (статуса, власти, авторитета). В то же время некоторые люди приписывают этому положению определенную силу: этому положению свойственен проницательный взгляд на общество, оно функционирует как символ человечности (Ис 53) и даже считается собственным представителем человечности. Это положение переживается как наделенность некоей божественной силой, которая может все перевернуть с ног на голову (Magnificat)*; оно представляет цельного человека. Оно рассматривается как подлинное и естественное (пастухи, нищие, дикари, первобытные люди) [734] . Типичное воплощение контрдуховности инфериорного типа мы видим в пастухах и крестьянах, восставших против Египта и ханаанских городов-государств. «Инфериорность» ранних христианских общин была выражена апостолом Павлом следующим образом: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много [из вас] мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее» (1 Кор 1:26–28). Первые хасидские группы в Восточной Европе занимали «инфериорное» положение в иудаизме тех дней. Они не прошли школы Торы и Талмуда, не очень отдалились от народной религиозности, следовали обычаям, отличавшимся от общепринятых, и сильно склонялись к народной традиции экстаза и массового энтузиазма.

Маргинальная духовность. Маргинальность — это положение, отмеченное двойной принадлежностью. С одной стороны, маргиналы принадлежат определенной, имеющей влияние общественной группе: здесь они живут; здесь у них есть шансы на продвижение; здесь их система отсчета. С другой стороны, они связаны своим происхождением с группами, находящимися вне (или внизу) общества. Примеры: второе поколение иммигрантов, дети деклассированных элементов, переселенцы из деревни в город, эмансипированные женщины, художники с признанным статусом [735] . При своей двойной принадлежности они могут предложить изнутри радикальную критику общественных структур. Их можно часто видеть среди писателей, художников и философов. Их положение способствует тому, что они сохраняют человеческую совесть неспокойной. В истории духовности мы наблюдаем эту маргиналь- ность в нищенствующих братьях, которые постепенно разбогатели: Франциск позаботится об их беспокойстве. Мы встречаем ее также в пророческих движениях, которые помнят лиминальное происхождение Израиля (в дикой пустыне). Христианская духовность несет с собой «опасную память» о кресте.

В этой главе мы попытаемся проявить сферу антиструктурной духовности. Это будет сделано с помощью примеров, как мы разъяснили во введении к части первой. На конкретных парадигмах мы покажем тот аспект духовности, который существенен для верного понимания этого феномена. Во-первых, мы исследуем инфериорные формы, которые яснее всего различимы в духовностях освобождения и в благочестии. Далее, мы исследуем маргинальные формы: контрголоса (Илия, например, и святые юродивые, а также и Исповедническая церковь в нацистской Германии) и бездомных людей (изгнанников, эремитов, изолированных от общества). Наконец, мы рассмотрим лиминальные формы в духовности мучеников и эсхатологических пророков.

3.1 Духовность освобождения

Древнейшая парадигма духовностей освобождения — это Исход. С 1500 года до н. э. и далее в богатую египетскую страну из пустыни проникают кочевники. Рамсес II хочет остановить эту все возрастающую инфильтрацию [736] апиру («людей вне закона») [737] , как их называют, принудив их к тяжким работам (Исх 1:11; 5:4; 6:6) — к возведению городов Пифома и Раамсеса [738] . Угнетенные рабы, чье достоинство было попрано, стали сопротивляться. Когда Рамсес II умер (1234 год до н. э.) и в Египте были сильные притеснения (Исх 2:23), группа подневольных рабочих бежала из Египта под предводительством Моисея, которому было дано божественное обетование: «Я буду с тобою» (Исх 3:12). В своем бегстве в пустыню они пришли к Тростниковому морю, где египетские солдаты, преследовавшие их, грозили окружить их. Но сильный восточный ветер (Исх 14:23) обеспечил им место для перехода вброд. Рабы убежали, а преследователей, вероятно, застигнутых бурей, поглотило море на том же самом месте. В этом чудесном бегстве рабы увидели помощь Небес. Их представление о Боге фундаментально изменилось: Бог есть тот, кто вступается за угнетенных.

На пути через пустыню к ним присоединилось множество разных «пришельцев» (ср. Числ 11:4). Когда группа Моисея вошла в Ханаан, она объединилась с другими оппозиционными группировками. Через них Моисеева духовность распространилась среди крестьян и пастухов. «Спасшиеся из Египта» стали тем средоточием, вокруг которого объединялись племена [739] . Племена ощущали себя инструментом в руках Сущего [740] . С именем YHWH на устах они вступали в битву со своими притеснителями (Пс 43:6,9). Исход из Египта сделался архетипом разных форм духовности освобождения.

Латиноамериканская духовность освобождения с 60-х годов XX века распространяется в разных региональных вариантах по Африке и Азии. Духовности освобождения развиваются на пересечении двух данностей: опыта угнетенности и Бога, который являет Себя как тот, кто встает на сторону бедных. Оба измерения соотносятся друг с другом в контексте общины (базовые общины). Писание бросает свет на инфериорное положение крестьян и рабочих; оно — источник силы и стимул к освобождению. И наоборот, ситуация угнетения бросает решающий свет на Писание; Бог открывается как справедливый и освобождающий Бог, который противостоит притеснителям с их безбожным поведением. В точке пересечения между опытом угнетенности и чтением Писания возникает новое богослужение, которому внутренне присуща связь между практикой жизни и прославлением Божьего присутствия. Появляется новый тип благочестия: духовный праксис, по своему существу, определяется социальным праксисом. В рамках духовного / интеллектуального праксиса анализ социальных структур, выбор в пользу угнетаемых и личная вовлеченность в процессы изменения образуют постоянно возвращающуюся триаду.

«Черная духовность» (Black Spirituality), возникшая в более широком контексте роста расового самосознания у черных общин в Северной Америке, характеризуется четырьмя аспектами: 1) сознанием, что изначальные корни черного народа находятся в Африке; 2) общими воспоминаниями о рабстве; 3) общим опытом расового гнета; 4) борьбой за освобождение [741] . В черной духовности сущностно соотносятся друг с другом практическое милосердие и политическая вовлеченность. Характерно также особое чувство молитвы. Молитва — это часть жизни, и совершают ее всем своим телом. Опыт молитвы соединяется с глубокой сосредоточенностью на Писании, которое первоначально воспринималось как устный текст и через драматическое представление — факт, относящийся к временам рабства. Для черной духовности Писание — это, прежде всего, такой текст, который оживает в актуальных ситуациях.

Феминистская духовность возникла в 80-е годы XX века в контексте феминизма: это общий опыт женщин, осознавших, что они живут в культурной системе, в которой господствуют мужчины. Они противопоставили структурную инфериорность женщины мужчинам, которые мнят о своем превосходстве. Основные дихотомии, которые желает устранить феминизм, таковы: тело — дух, человек — природа, трансцендентное — имманентное, рациональное — интуитивное, разум — чувство. В противоположность односторонне-муж- скому представлению о Боге («Он»; трансцендентный; триединство Троицы как союз трех персон мужского пола; мужчина Иисус как нормативный образ Бога; мужчины вообще как единственные представители Бога и носители духовной силы) на первый план выводится женская сторона Бога («Она»; трансцендентно-имманентная; «дух» и «мудрость» — изначально понятия женского рода; божественность природы). Феминистская духовность характеризуется следующими аспектами [742] . (1) Она укоренена в общем опыте женщин, прежде всего — в их опыте угнетенности и нового обретения силы. Общность опыта здесь важна как основа для самоосознания и взаимной поддержки.

(2) Она дает телесности право голоса и вершит ее триумф, прежде всего — в опыте, связанном с размножением и деторождением, — опыте, который часто рассматривается как инфериорный. (3) Признается сущностная связь между обладанием женщиной и причиняемым окружающей среде насилием. (4) Акцент делается на ритуалах, приглашающих к сопричастности, имеющих круговой характер, апеллирующих к эстетическому чувству и жизнеутверждающих — в противоположность вербальной и иерархичной литургической практике. (5) Феминистская духовность видит сущностную связь между личным духовным ростом и стремлением к социальной справедливости.

«Гомодуховность» — форма духовности, которая развилась в последние десятилетия XX века. Джон Фортунато смотрит на положение гомосексуалов и лесбиянок как на положение изгнанников: они изгнаны из семьи, из церкви и из творения. Они интериоризировали миф, согласно которому они — творения неудавшиеся (больные, греховные, дурные). Поэтому гомодуховность начинается с процесса переработки, во многом напоминающего классическую практику отчуждения, а именно с преодоления желания быть принятым структурами общества. «С чем гомосексуалы в конечном счете должны расстаться, так это с цеплянием за свою отверженность и с потребностью в том, чтобы люди (которые часто не могут- или не хотят этого) утвердили их цельность и тот факт, что они достойны любви» [743] . Следовательно, они должны отрешиться от любой формы негативной или позитивной зависимости

и, пройдя через глубокий опыт кризиса, препоручить себя Творцу, который создал их и в глазах которого они безусловно достойны любви. Через этот духовный процесс трансформации можно достигнуть фундаментального доверия к себе, доверия к телу, к природе, к космосу и к Богу — второго детства, которое приведет к глубокому контакту с красотой творения.

Песнь Мариам

Во времена Рамсеса II группе рабов из Пифома и Раамсеса удалось совершить «бегство» (Исх 14:5). В своем бегстве они были задержаны «морем»19. Когда они, таким образом, попали в западню, «простер Моисей руку свою на море, и отогнал Сущий* море сильным восточным ветром» (Исх 14:21). Израильтяне бежали, в то время как египтяне завязли в трясине и, вероятно, были застигнуты бурей [744] . Избежав смерти, Мариам и все женщины устроили хоровод и запели:

Пойте Сущему*, ибо Он высоко превознесся; коня и всадника его свергнул в море (Исх 15:21).

Эта песнь, возникшая, вероятно, под впечатлением самого события [745] и отражающая древнейшую форму израильского богопочитания [746] , является примером особой песенной формы израильтян [747] , типичная структура которой: воззвание, затем собственно песнь, рассказывающая об исторических событиях и фактах. Сущий — это Сочувствие, проявляющееся в исторических процессах, в которых униженные возвышаются, а власть угнетателей оказывается свергнутой. В этом отношении израильская поэзия структурно отличается от a-исторического нагромождения причастий, которое можно найти в поэзии окружавших Израиль культур [748] .

Пойте Сущему!

Община призывается к воспеванию Имени. Имя Сущего фигурирует в этом воззвании как нечто абсолютно самоочевидное [749] . В этой песни Сущий и исход неразрывно сопряжены друг с другом: Сущий оправдал свое Имя тем, что дал угнетенным возможность уйти от преследовавшей их египетской армии. Это характерная особенность моисеева богопознания: древнее божественное обетование 'эхъе («Я буду») даровано политической общине: пленным рабам, которых принуждают к тяжким работам (Исх 1:11; 5:4; 6:6) на стройках Пифома и Раамсеса (Исх 1:11). Обещанием «Я буду» (’ эхъе) дается сигнал для исхода: «И сказал Бог: Я буду с тобою… Скажи сынам Израилевым: “Я-буду послал меня к вам”»** (Исх 3:12, 14). В Книге Исхода это обещание обыгрывается во всех тональностях (см. Исх 5:24; 6:1–7; 7:1–5,17; 8:1, 21; 9:1, 13–18; 10:2). Здесь — новая черта: заверение «Я буду здесь, Я пойду с вами», данное некогда древним кочевникам, теперь звучит в политическом контексте. Рабы, кочевники по происхождению, это поняли, как поняли и все то, что происходило вокруг этого: благоприятные «знамения» перед тем, как они двинулись в путь (ср. Исх 3:20; 7:1-12:30), отправление в путь во время Песаха (Исх 12–13), руку Пастыря, которая вывела и вела их (Исх 14), многочисленные отбытия позже в пустыне (Исх 17:1, 6, Числ 9:17–23; 10:11–34 и т. д.). Ядро обетования содержится в Исх 3:14, где Бог отцов говорит: «Я буду, который

буду»*. Здесь выражена безусловная и абсолютная вовлеченность Бога в жизнь Его народа [750] — вовлеченность, предполагающая полную суверенность: «Я буду так, как Я буду, конкретный, непредсказуемый и не подвластный манипуляциям». Эта суверенность временами выражается с такой силой, что в обетовании можно почувствовать отказ Бога определять Себя [751] . Оба компонента переплетаются друг с другом: безусловное самообязывание безусловно потому, что не может быть обусловлено никаким прошлым или будущим опытом.

Конь и его всадник…

В песни Мариам Сущему противостоят «конь и его всадник» — точное обозначение военно-религиозной системы Египта. От времен Рамсеса II до нас дошли изображения [752] , которые показывают фараона и его великолепных воинов, стоящих на военных колесницах. Под копытами гордых коней кишат человеческие толпы [753] . В этой образности (среди прочих образов — изображения железа!) выражено военное превосходство. Те же массы народа мы снова находим изображенными в другом месте, но теперь уже четко встроенные в экономическую систему: рабы и носильщики кирпичей на стройках Рамсеса II [754] , — экономическая эксплуатация, опирающаяся на надежную военную силу. На других изображениях мы видим военные колесницы, поставленные в месте молитвы, рядом с ними стоят служители культа [755] . Это завершает картину: военно-экономическая система эксплуатации, религиозно санкционированная.

ввергнуты в море.

Само событие победы описывается очень кратко: «ввергнул их в море». Это оставляет место для разных представлений. (1) Представление о стрелке из лука (см. Пс 77:9 и Иер 4:29). Возможно, египетская кавалерия была поражена ударами молний во время жестокой бури. От древнего Ближнего Востока до нас дошли многочисленные изображения Бога в виде лучника, который стреляет стрелами молний (ср. Пс 17:15, Иов 16:13) [756] . (2) Сущий бросает египтян в море тем же образом, каким бросают в море камень или кусок свинца (ср. Исх 15:4–5 и 10, Пс 135:15). (3) Египтяне, гонимые Сущим, становятся подобны животным, которых преследует охотник (Исх 14:27). Наиболее вероятный образ — это образ лучника. Это согласуется и с жизненным укладом кочевников, которые, вероятно, были вооружены луками и стрелами [757] .

Он высоко превознесся

Песнь Мариам, при всей ее краткости, выражает контраст между возвышением Сущего и низвержением коней и всадников, которые еще недавно так гордо превозносились. Это, в сущности, духовный контраст. Гордость вызывает достоинство, которое теперь поднимается из глубокой униженности, то достоинство, которому безусловно вверяет себя Голос: «Я есмь, Я буду». Это сила, которая побеждает империи и противостоит тиранам. Это та Сила, что нанесла смертельный удар по военно-экономическо-религиозному превосходству Египта. Сущий — возвышение и гордость своего народа. Из глубин униженности в людях поднимается достоинство, готовое к сопротивлению.

Жанна д’Арк

Жанна д’Арк, по всей вероятности, родилась 6 января 1411 года в Домреми, небольшой деревне на берегу Мааса, вЛотарингии — одной из областей, особенно пострадавшей во время Столетней войны (1356–1453) между Англией и Францией. Англия господствовала на севере, но область к югу от Луары принадлежала Франции. В пограничных областях (по обе стороны рек Сены, Мааса и Луары) земли опустошались войной: крестьянские хутора подвергались грабежу, церкви сжигались дотла, войска требовали выкупа от местного населения. Все это происходило на фоне Западной Схизмы (после 1377 года), игравшей важную роль. В начале XIV столетия папа, опираясь на французскую монархию, перенес свою резиденцию из Рима в Авиньон. После смерти Григория XI в 1377 году при его преемнике Клименте VII был избран римский папа Урбан VI, которого поддерживал император Священной Римской империи, союзничавшей с Англией.

Жанна д’Арк росла в такое время, когда будущее Франции выглядело весьма безотрадно. В 1422 году умер Карл VI. Его преемника Карла VII не признавали в качестве короля. Одно из первых деяний Жанны д’Арк было совершено в 1429 году, когда, по внушению небесных голосов, она убедила дофина в том, что именно он — законный наследник французского престола. После этого признания Карл VII приблизил ее к своему двору. Вокруг нее была сформирована армия в 3000–5000 человек. В качестве главнокомандующего французскими военными силами она повела их к Орлеану, который и освободила в 1429 году. Французский народ был вне себя от радости. Он вновь

почувствовал в себе силы для борьбы. Как только Орлеан был освобожден, Жанна настояла на том, чтобы дофин пошел и завоевал Реймс. 16 июля Жанна вместе с дофином вошла в Реймс, где дофин был торжественно коронован архиепископом Реймса; при этом Жанна стояла рядом с дофином, держа в руках свое знамя. Теперь Франция имела своего законного короля и возродилась как нация.

После покорения Реймса Жанна захотела немедленно двинуться на Париж. Наступление началось в сентябре 1429 года. Кажется, все благоприятствовало ей, но внезапно король отдал приказ к отступлению: его собственная армия, дескать, ослаблена, а Париж слишком велик. В 1430 году Жанна предприняла новую попытку. Но Компьень, из которого она повела первое наступление на Париж и откуда предприняла и вторую попытку, стал ее погибелью. Она была арестована и передана англичанам. 21 февраля 1431 года в Руане началось расследование ее дела под руководством епископа Кошона и 43 членов совета (каноников, аббатов, придворных письмоводителей, докторов из Сорбонны и монахов), к которым позднее добавился представитель инквизиции. 30 мая 1431 года в возрасте 20 лет она была обвинена в ереси и сожжена заживо. Ее пепел был разбросан над Сеной. Однако в 1437 году политическая ситуация изменилась. Англичане стали сдавать, а бургундцы отвернулись от Англии. Карл VII вошел в Париж и реформировал почти всю Францию. В 1450 году он открыл в Париже следствие по реабилитации Жанны д’Арк, и в 1456 году ее осуждение было объявлено недействительным.

Небесные голоса

Жанна д’Арк была дочерью одного весьма зажиточного крестьянина. Дома она получила религиозное воспитание: «Моя мать научила меня молитвам “Отче наш”, “Радуйся, Мария” и символу веры. Никто, кроме моей матери, не учил меня вере» [758] . По ее собственному утверждению, первый раз Жанна услышала голоса святых в день своего тринадцатилетия. Они приходили к ней не прямо, а с какой-то определенной стороны. Всякий раз, как она слышала голоса, она вздрагивала от яркого света.

Когда мне было тринадцать лет, я услышала голос, который пришел от Бога, чтобы руководить мной. Первый раз я очень испугалась. Голос пришел около полудня, летом, в саду моего отца. День перед этим я не постилась. Я слышала голос по правую руку, со стороны церкви. Почти всегда его сопровождало яркое сияние. Это сияние шло с той же стороны, что и голос. Обычно это был очень яркий свет… Я чувствовала, что этот голос — добрый, и верила, что он послан от Бога. После того, как я услышала его три раза, мне стало ясно, что это — голос ангела. 1Ълос всегда верно направлял меня, и я всегда его понимала [759] .

В течение нескольких лет голоса приходили по два или по три раза в неделю [760] . Сначала они направляли Жанну в ее молитвах и поведении. Постепенно голоса посвятили Жанну в ее военно-политическую миссию. Они говорили с ней о том плачевном положении, в котором находилась Франция, о короле, который должен был взойти на свой трон, и так далее. Наконец ей было дано четкое поручение идти во Францию, чтобы освободить Орлеан и привести короля в реймсский собор, где он должен быть коронован. Все это нужно было сделать для того, чтобы помочь французскому народу в его бедствии и освободить Францию от ее иностранных правителей. Во время ее военных действий голоса всегда были с ней. Они говорили ей, когда наступать и когда отступать. Они также указывали ей тактику, которой она должна была следовать: атаковать с флангов или напрямую. Голоса были с ней на всех ее путях, даже в тюрьме. Они обещали ей «ввести ее в Рай» [761] . Голоса принадлежали к интимной сфере ее отношений с Богом. Перед судьями Жанна заявляла твердо и даже яростно, что всю правду о голосах она никому никогда не расскажет. «Даже если вы пригрозите отсечь мне голову, я все равно не скажу вам о моих святых больше, чем уже сказала, так как они сами запретили мне говорить о них с вами или с миром» [762] .

La Pucelle*

В том же году, в котором Жанна впервые услышала голоса, она дала обет сохранить девственность: «Первый раз, как я услышала голос, я пообещала сохранять свою девственность столько, сколько это угодно Богу. Тогда мне было около тринадцати лет» [763] . На девочку двенадцати-тринадцати лет смот- *». рели как на взрослую. Поэтому судьи не находили ее заявления странными.

Они лишь хотели узнать, кому она дала обет: «Ты говорила с Богом в тот момент, когда обещала сохранять девственность?» Жанна отвечала: «Мне было достаточно пообещать это тем, кто был послан мне Богом, то есть святой Екатерине и святой Маргарите» [764] .

Девственность означала безусловную принадлежность Богу. В то же время эти узы означали совершенную свободу. Жанне больше нечего было терять. Она всецело сосредоточилась на воле Того, Кто защищал ее от нее самой и от других.

Безоговорочное посвящение Жанны вызывало искреннее уважение. Поэтому для сомнений, колебаний и двусмысленности не было места. В течение месяцев, пока длился процесс над ней, Жанна показала себя как женщина,

которая, несмотря на свой юный возраст, излучала замечательную цельность. «Жанна была человеком великой силы духа. Такой она оставалась и в страданиях, в тюрьме, и перед лицом смерти; именно это придавало ее поведению деятельную силу, а ее личности — прозрачность»35. Ее девственность сообщала ей неразрушимую сущность. «Та трансформация личности, которой подверглась Жанна в первый раз, когда она услышала голос, реорганизовала ее жизнь, сосредоточив ее вокруг девственности ее души»36. Сознание того, что она безусловно принадлежит Богу, коснулось глубочайших слоев ее души. Это не являлось благочестивой замкнутостью в одиночестве: «Результатом ее трансформации не была нарциссическая поглощенность собой. Это было отдачей себя в служении справедливости. Она должна была бороться за справедливость, если хотела сохранить свою девственную душу»37. Эта девственность делала ее суверенной перед судьями. Перед главным судьей Кошоном она заявила: «Вы говорите, что вы — мой судья. Я не знаю, так ли это, однако позаботьтесь о том, чтобы не судить несправедливо, ибо, так поступая, вы бы подвергли себя великой опасности. Я предостерегаю вас, и если добрый наш Господь накажет вас, то я выполнила свой долг, сказав вам об этом»38.

Я вверяю себя

Всегда, во всех обстоятельствах своей жизни, Жанна д’Арк полагалась на голос Божий: «1олос приходит от Бога, и я думаю, что не скажу вам всего, что знаю. Я больше боюсь не угодить голосам своей речью, нежели не угодить вам своим молчанием»39. Ее душа была всецело обращена к Богу; со стороны своих судей она ничего не боялась. Она принадлежала Богу: «Я пришла от Бога; здесь мне нечего искать. Отправьте меня обратно к Богу, от которого я пришла»40. Такова была мистическая суть ее жизни: она жила, исходя из Бога; она все получила от Бога, в том числе и то, что она слышала в голосах: «Я вверяю себя моему Судье, который есть Бог. Мои откровения — от Бога, без каких-либо посредников»41. Живя этой мистической связью с Богом, она молилась в своем несчастье:

О сладчайший Бог,

ради Твоего святого страдания

я прошу Тебя, если Ты меня любишь,

чтобы Ты открыл мне то,

что мне следует говорить

этим людям Церкви42.

R. Pemoud, La spiritualite deJeanne d’Arc, Paris, 1992, 38.

G. Tavard, The Spiritual Way of St. Jeanne d’Arc, Colledgeville (Minnesota), 1998, 47.

Ibid., 48.

P. Tisset, Pmcus de condemnations de Jeanne d’Arc I, Paris, 1960, 147–148.

M Ibid., 60.

Ibid., 56–57.

Ibid., 345.

Цит. no: R. Pemoud, ibid., 9.

Церковные люди (прелаты, каноники, аббаты, богословы, монахи) желали ее смерти. Но ее величайшей заботой было то, чтобы ее ответы были в согласии с голосом Бога. Также и теперь, в крайней ситуации, она просила Бога, чтобы ей говорить в соответствии с Его волей.

Тем временем божественный голос давал ей утешение и ободрение. Она, со своей стороны, препоручила себя Богу. Особенно трогательно звучит то, что она произнесла за несколько недель до своей смерти, будучи окружена людьми, желавшими ее крушения.

Святая Екатерина сказала мне, что я получу помощь. Я не знаю, случится ли это так, что я буду освобождена из тюрьмы, или так, что во время процесса произойдут какие-то беспорядки, благодаря которым я стану свободной. Я думаю, возможно и то, и другое. Чаще всего мои голоса говорят мне: «Принимай все; не тревожься о своем мученичестве. Через него ты наконец войдешь в царство Рая». И голоса говорят мне это просто и убедительно. Я называю это мученичеством из-за боли и враждебности, которые я испытываю в тюрьме. Я не знаю, придется ли мне пострадать еще больше. Но я вверяю себя Нашему Доброму Господу49.

Судья, оставшись равнодушен, продолжил свою линию допроса: «С тех пор, как твои голоса сказали тебе, что в конце ты пойдешь в рай, уверена ли ты в том, что ты спасена, а не осуждена попасть в ад?» Жанна ответила: «Я твердо верю в то, что мои голоса сказали мне, а именно что я буду спасена, так же твердо, как если бы это уже произошло». Судья заметил: «Это веский ответ». На что Жанна отвечала: «Поэтому и я считаю его большой ценностью» [765] .

Доротея Зёлле

Доротея Зёлле родилась в Кёльне в 1929 году. Она росла в либерально-буржуазной лютеранской семье, критически относившейся к набиравшему силу национал-социализму [766] . Духовную и материальную деморализацию 1945-го года она прочувствовала на себе. Вторая мировая война настроила ее критически по отношению к установленным властям в Германии. В 1954 году, после изучения богословия, она вышла замуж за художника Зёлле. У них было трое детей. В 1960 году совершенно неожиданно муж покинул ee4fi. Для нее это означало конец ее жизни. В то же самое время внутри нее забил новый источник.

«Довольно для тебя благодати Моей»

В 1975 году, вспоминая свой развод 15 лет назад, она рассказывает в Die Hinreisrf1, как было разрушено все то, на чем основывалась ее жизнь. Ей потребовалось более трех лет, чтобы в какой-то степени избавиться от суицидальных фантазий.

Кажется, словно у меня была лишь одна надежда и лишь одно желание: умереть. Как раз в таком настроении, находясь в поездке в Бельгию, я зашла в какой-то, позднеготического стиля, храм. Теперь я понимаю, что «молитва» — это неточное слово. Я кричала. Я кричала о помощи, а единственным видом помощи, который я могла бы принять или пожелать, было бы то, чтобы ко мне вернулся мой муж или чтобы я умерла, и мои несчастья закончились бы. Там и тогда мне пришли на ум слова из Библии: «Довольно для тебя благодати Моей» [767] .

Она не имела ни малейшего понятия, что делать с этой фразой из послания апостола Павла*. Она ненавидела ее. Что такое «благодать», она не понимала. Но «Бог» сказал ей именно это и ничего другого. «После того, как я ушла из той церкви, я перестала молиться о том, чтобы муж вернулся ко мне, хотя еще долго молилась о смерти. Мало-помалу я начала принимать тот факт, что мой муж пошел другим — своим — путем. Я дошла до предела, и Бог списал со счетов первый проект моей жизни» [768] . Доротея Зёлле начала жить в полученном ею изречении. «Что для жизни довольно благодати и что ничто — даже сама смерть — не может отлучить нас от любви Божьей, — все это опыт, о котором мы рассказываем потом, но вписать его в свои планы или заранее предвосхитить его мы не можем» [769] . Так, из этой фразы — «довольно для тебя благодати Моей» — в ней родилось внутреннее сопротивление. Сопротивление, исходящее из этого опыта, с этого времени и дальше стало присуще ее жизни.

Местозамещение

Ее первая книга Stellvertretung («Местозамещение») была опубликована в 1965 году [770] . Местозамещение означает: один человек замещает другого, принимает в нем участие, представляет его. Такое замещение подтверждает уникальность и незаменимость этого другого, так как, хотя один ставит себя на место другого в его отсутствие, он его не исключает. «Тем самым идея замещения лишь там обретает почву, где утверждается незаменимость другого человека. Все, что требуется для замещения другого человека, — это как раз допустить его незаменимость. Там, где я незаменим, я должен быть представлен; потому, что я незаменим, я должен быть представлен»32.

С помощью понятия «замещение» Зёлле создала для себя критическую позицию в отношении автаркии буржуазного либерализма и «эрзац-ментальности», характерной для современной системы труда и потребления. Место- замещение предполагает зависимость и ответственность. «Мы переживаем местозамещение, когда мы зависим от другого или других и когда мы несем ответственность за другого или других»58. Кроме того, понятие «местозамещение» предполагает фактор времени: временно (то есть пока я отсутствую) меня представляет кто-то другой. В христианской традиции местозамещение есть основное понятие: Христос в своих страданиях и смерти представляет тех, кто, будучи невинными, страдают ради Бога. В подражание Христу сами христиане ставят себя на место других. Тем самым они, в свою очередь, представляют Христа, который незаместим и незаменим, но как раз поэтому нуждается в представлении (временно, пока Он отсутствует), так же как сам Христос замещает Бога в культуре, отмеченной смертью Бога54, и как мы, христиане, представляем Христа в Его заместительной роли55.

Политическая вечерняя молитва

В конце 60-х годов XX века в Кёльне получила развитие политическая вечерняя молитва — ежемесячное богослужение, вдохновленное взглядами Доротеи Зёлле. Важными составляющими этого богослужения являлись документация и анализ. Одним из постоянных его участников был бенедиктинец Фульберт Стеффенский, с которым в 1969 году Зелле вступила в свой второй брак. Отправной пункт состоял в том, что веру нельзя отделять от политики: Евангелие требует критической позиции, которая открыла бы новые перспективы в социальной действительности56. Общая перспектива рабочей группы создавалась путем бесед на конкретные темы. За выбором темы следовала фаза сбора материала, на основе которого велись беседы и составлялись тексты молитв. Чем конкретней и определенней тема, чем лучше документация, тем эффективней проводимая беседа и тем целенаправленней действия.

Важное значение имели также два элемента, которые играли роль в подготовительной фазе. (1) Беседа была интегральной частью молитвенной встречи. Часто такая беседа удавалась не вполне (акустика, число участников, различные «задние планы»). «Но даже там, где мало конструктивного вкладывалось в объективный результат обсуждаемой темы, дискуссия все же давала

участникам возможность солидаризироваться с поставленной проблемой» [771] .

Эффект богослужения сильно зависел от реальных возможностей активной вовлеченности в него. Группа подготовки была ответственна за подробный план действий, который должен был сочетать конкретность, ограниченность и исполнимость. Действие было запланированным эффектом богослужения и составляло его существенную часть [772] .

Путешествие прочь

В 60-е годы Доротея Зёлле видела два фокуса действий: создание лобби в пользу третьего мира и освобождение «первого мира» от консюмеризма*. В 70-е годы она особенно сосредоточила свое внимание на втором пункте, не пренебрегая, однако, первым. «Нужно новое благочестие: по-моему, радикализм и благочестие должны идти рука об руку, усиливая друг друга. Это пункт пересечения горизонтальности с вертикальностью» [773] . Доротея Зёлле дала выражение этому радикальному благочестию в книге Die Hinreise («Путешествие прочь») [774] . Под «путешествием прочь» она подразумевала «путешествие людей, которые разрывают узы, связывающие их с потребительским обществом, лишенным трансценденции, — людей, которые отрекаются от банальнейшего атеизма наших дней и отваживаются на то, чтобы творчески прокладывать путь к новой религиозности, к Богу» [775] . С этим путешествием прочь связано и обратное путешествие — к сердцу мира, чтобы «там — ангажированные и политизированные — мы сотрудничали в созидании справедливости и истины» [776] . Основная тема книги Die Hinreise— это смерть, которая овладевает нами в этой жизни: бессмысленная и пустая жизнь, без контактов, жизнь в страхе, немоте и скуке, «всеприсутствующая ужасная смерть: смерть от хлеба единого, смерть от увечья, смерть от удушья, смерть всех отношений» [777] . Решающий фактор смерти — это бесконтактность: «Мы столь отчуждены от других людей, что не испытываем ни горькой, ни сладкой боли. Это — ад, который заглатывает нас посреди жизни, посреди ее движения и рутины» [778] . Она видит организованное отсутствие контактов повсюду вокруг нас: молодежь лишают пространства для игр; конструируют такие здания, что люди в них никогда не встречаются друг с другом; ставят иностранных рабочих к конвейеру (где они не могут говорить друг с другом); вынуждают беженцев без толку обивать пороги безответственной бюрократии и так далее. Единственный выход, который видит Зелле, — это «трансцендировать», то есть встать и уйти из сферы смерти и обрести свободу и любовь к жизни.

Мистика и сопротивление

В возрасте почти 70 лет Доротея Зёлле написала книгу Mystik und Widerstand («Мистика и сопротивление») с подзаголовком: Du stilles Geschrei («О, молчаливый крик») [779] . В этом ее magnum ориs* радикальное благочестие книги Die Hinreise продолжается и углубляется. Здесь сошлись воедино все социальные ситуации, над которыми она размышляла много лет и которым во многих отношениях посвящала себя. Здесь в полном охвате мы находим все то, что в 1963 году еще только начинало разгораться из маленькой искорки: «Вот уже много лет я чувствовала, что меня влекут к себе и поддерживают мистический опыт и мистическое сознание. Я рассматривала это как центральный узел сложного феномена, называемого “религией”» [780] . Для Зёлле мистика — это, прежде всего, попросту тоска по Богу, которая выражается в любви к Нему: «Что люди любят, защищают, обновляют и хранят Бога, большинством людей воспринимается как мегаломания или полное сумасшествие. Но именно это сумасшествие любви и есть то, чем живут мистики» [781] . Для Доротеи Зёлле тоска по Богу связана с миром и повседневной деятельностью: «Идет ли речь об уходе от мира, об отказе сообразовываться с ним, об уклонении от него, о диссидентстве, реформации, восстании или революции, во всех этих формах звучит “нет” миру — такому, как он есть сейчас» [782] . Это «нет», которое для Зёлле укоренено в тоске по Богу, носит имя: «сопротивление» (Widerstand), — так как это слово вызывает в памяти сопротивление национал- социализму и милитаризму, сталинизму и нарушению человеческих прав, — сопротивление тех людей во всем мире, которые претворяют на практике свое «нет» безнадежным ситуациям. Для Зёлле на карту поставлено сущностное единство между мистикой и сопротивлением: сопротивлением, которое внутренне проистекает из мистики, и мистикой, которая вырастает из солидарности, пережитой в сопротивлении.

После вводного раздела, посвященного феномену мистицизма и возможным подходам к нему, она указывает во второй части некоторые сферы, в которых можно иметь мистический опыт: природа, эротика, страдание, содружество и радость. Но все это лишь увертюра к главному — к описанию мистицизма и сопротивления (часть третья). Классифицируя примеры, Зёлле указывает путь выхода из «нашей тюрьмы “первого мира” конца второго тысячелетия», в котором «человечество заснуло без какой-либо мысли о Боге» [783] .

Этот путь выхода уводит — через опыт бездомности, но в единстве действия и созерцания, — прочь из закованного в броню самоуверенного «эго», прочь от нажитого и застрахованного имущества, прочь от мира насилия — к «Я», свободному от эгоизма, к сообществу, в котором царят справедливость и мир — к мистицизму сопротивления.

Библиография

Boff L. & Betto F., Misticaeespiritualida.de, Rio de Janeiro, 1994.

Boyer М., Biblical Reflections on Male Spirituality, Collegeville (Minnesota), 1996.

Carson A., Feminist Spirituality and the Feminine Divine. An Annotated Bibliography, Trumans- burg (New York), 1986.

Casaldaliga P. 8c Vigil J.-M., Espiritualidad de la liberacion, Santander, 1992.

The Feminine Mystic. Readings from Early Spiritual Writers, ed. L. Deming, Cleveland (Ohio), 1997.

Feminist Voices in Spirituality, ed. P. Hegy, Lewiston (New York), 1996.

Fischer C., Of Spirituality. A Feminist Perspective, Lanham (Maryland) — London, 1995. Fortunato J., Embracing the Exile. Healing Journeys of Gay Christians, San Francisco, 1984. Galilfa S., The Way of Living Faith. A Spirituality of Liberation, San Francisco, 1988. Gottwald N., The Tribes ofjahweh, London, 1979.

Gutierrez G., We Drink from Our Own Wells. The SpiritualJourney of a People, Maryknoll (New York) — Melbourne (Australia), 1984.

James D., What Are They Saying about Masculine Spirituality? New York, 1996.

Moinot P., Jeanne d’Arc. Lepouvoiret I’innocence, Paris, 1994.

Perlstein E., Jewish Men’s Spiritual Growth, New York, 1995.

Pernoud R., La spiritualite de Jeanne d’Arc, Paris, 1992.

Schmidt W., Exodus, Neukirchen — Vluyn 1988-

Schulenburg A., Feministische Spiritualitdt. Exodus in eine befreiende Kirche?Stuttgart, 1993. SobrinoJ., Spirituality of Liberation, Maryknoll (New York), 1988.

Solle D., Mystik und Widerstand, Hamburg, 1997.

Solle D., On Earth as in Heaven. A Liberation Spirituality of Sharing, Louisville (Kentucky), 1993. The Spiral Path. Explorations in Women’s Spirituality, ed. T. King, St. Paul (Minnesota), 1992. Spirituality of the Third World. A Cry for Life, eds. K. Abraham & B. Mbuy-Beya, Maryknoll (New York), 1994.

Tavard G., The Spiritual Way of St. Jeanne d’Arc, Collegeville (Minnesota), 1998.

Thompson М., Gay Spirit. Myth and Meaning, New York, 1987.

Townes E., In a Blaze of Glory. Womanist Spirituality as Social Witness, Nashville, 1995.

Van Dyke A., The Search fora Woman-centered Spirituality, New York — London, 1992.

The Virago Book of Spirituality. Of Women and Angels, ed. S. Anderson, London, 1996. Waaijman K., Psalmen over de uittocht, Kampen, 1983.

We Shall Overcome. A Spirituality of Liberation, ed. M. Worsnip & D. van der Water, Pietermaritzburg, 1991.

What We Have Seen and Heard. A Pastoral Letter on Evangelization from the Black Bishops of the United States, Cincinnati, 1984.

Women Resisting Violence. Spirituality for Life, eds. M. Mananzan etal, Maryknoll (New York), 1996. Zappone K., The Hope for Wholeness. A Spirituality for Feminists, Mystic (Connecticut), 1991.

3.2 Благочестие (devotie)

Благочестие как таковое и благочестие народное, как правило, выпадают из поля зрения институциональных духовностей. Причина этого в том, что данная форма духовности озабочена такими моментами повседневности, как произведение потомства, здоровье, межличностные отношения и собственность. Кроме того, ее ритуальный язык не сообразуется с рациональной структурой школ духовности, которые смотрят на благочестие как на что-то глупое и вульгарное [784] . Это принижение значения еще более усиливается, когда благочестие ассоциируют с чем-то женским [785] . Большие трудности, которые испытывает институциональная религиозность в отношении феномена благочестия, видны по тому, как он трактуется в Dictionnaire de spiritualite. В то время как большинству тем отводится лишь по одной словарной статье, благочестию отведены целых четыре: Devotio [786] *, Devotion [787] **, Devotions [788] ***, Devotions pmhibees [789] ****. Позитивная роль оставлена за единственным числом: благочестие (Devotio, Devotion) — это пламенное посвящение сердца [790] , религиозный акт по преимуществу, поддерживающий изнутри прочие религиозные акты (молитву, поклонение, самопожертвование) [791] . По сравнению с этим пламенным внутренним порывом сердца благочестивые практики (Devotions) представляются как негативные. Они рассматриваются как внешние и инструментальные: «Благочестие — это религиозное посвящение Богу всего своего существа. В противоположность этому, разные благочестивые практики — это что-то более низкое. Будучи средством, они грозят превратиться в самоцель (заменить сущностное благочестие) и тем самым совершенно извратить духовную позицию: служение Богу превратить в самоутверждение» [792] . Однако роли могут быть и перевернуты: в сравнении с благочестием как позицией практика благочестия отличается аффективностью (укорененностью в более

глубоких движениях сердца), конкретностью (она переплетена с культурой и характером конкретных людей), органичностью (структурирующей линией силы) и многоцветностью (постоянным поиском новых форм) [793] . Далее, могут сказать, что благочестивые практики предшествуют благочестивой настроенности (позиции), которую они и вызывают: «Виды благочестия (devotions), рассматриваемые с точки зрения их объекта и их практики, имеют своей целью поддержание и питание благочестия как позиции (devotion), для которой ничто, кроме Бога, не имеет значения» [794] . Практика порождает позицию (настроенность). Как таковая, практика благочестия (техника, обряд) изначальна. Поэтому она живет не производной жизнью. Это подтверждается и «запрещенными видами благочестия» (devotions prohibees). В конце концов, запретить можно только нечто такое, что уже показало себя в своей нередуцируемой жизненности. Практики (техники, виды) благочестия представляют угрозу для данной школы духовности именно тем, «что составляет их оригинальность: то аффективное целое, которое они охватывают» [795] . Благочестие есть часть более широкого целого — народной религиозности, которая, как правило, описывается в уничижительных терминах: неподвижный резервуар пассивных, консервативных, антиинтеллектуальных, эмоциональных, прагматических и неизменно языческих позиций [796] . В отношении к доминирующей религии эта народная религиозность описывается как «другая религия»88, которая в значительной степени облачена в молчание: «История, которую мы здесь описываем, есть история молчания. Молчат не только озадаченные люди, но и упрочившееся общество способствует этому молчанию» [797] . То, что мы видим, — только верхушка айсберга. То, чего мы не видим, — это «та часть айсберга, которая под водой,, а именно народная религиозность, которая не оставляет места для своего описания ни представителям прессы, ни художникам» [798] . Под поверхностью «две религии» [799] постоянно взаимодействуют друг с другом. С одной стороны, официальная религия пытается проникнуть со своими структурами как можно глубже в народную религию и вовлечь ее насколько возможно в свой концептуальный мир. С другой стороны, в народной религии «мир магического переоформляется и переосмысляется в самых глубинах народного сознания, принимая роль такой интерпретации, которая больше сообразовывалась бы с религиозным представлением» [800] . Внутри духовности как целого «благочестие»

занимает свою собственную область. Иоанн Креста обсуждает эту область в контексте духовных благ, направляющих волю к Богу [801] . В сфере благочестия он различает три категории: образы святых, места для молитвы и молитвенные ритуалы. Они служат для того, чтобы пробуждать благочестие.

Образы святых. Образы святых предназначены «пробуждать благочестие и страсть верных к молитве» [802] . В этом — их особая функция: «посредством образа возжигать благочестие» [803] . Если это делается подобающе, то они должны представлять как можно «более похоже и живо» невидимого святого, который находится по ту сторону «выделки и убранства» [804] , «скорее умаляющих благочестие» [805] . Иконы служат «для памятования Бога и святых и побуждения воли к благочестию» [806] . Благочестие желает «идти к Богу и любить Его, и забыть себя ради своей любви» [807] . Позже мы вернемся к теме образов святых у Иоанна Креста.

Места для молитвы. Иоанн Креста упоминает три вида мест, предназначенных для молитвы, через которые Бог побуждает волю к благочестию. Первый вид связан с определенным расположением: «есть некоторые места, приятные внешне, которые вследствие своего расположения или красоты деревьев, или уединенного покоя естественно пробуждают благочестие» [808] . Второй вид связан с личной историей человека. Это места, «где Бог оказывал очень сладостные духовные милости некоторым людям. Сердце этого человека остается наклонным к тому месту, где он их получил» [809] . Хорошо время от времени возвращаться к этому месту: Бог желает быть восхваляемым там душой, которой даровал там некую милость; душа, пребывая там, будет более склонна благодарить Бога за полученную милость; когда душа вспо- * минает о милости, оказанной ей там, в ней пробуждается большее благочестие. Третий вид — места, выбираемые самим Богом, например, гора Синай. Молитвенные места выполняют ту же функцию, что и образы святых: они пробуждают благочестие, которое желает, чтобы душа возносилась за свои пределы, к Богу.

Ъ. Молитвенные ритуалы. Иоанн Креста имеет здесь в виду ритуалы, которые окружают молитву: количество свечей, которые надо возжигать, определенного

служителя, определенное время, число молитв, особые церемонии, определенные позы и жесты. Он считает важными только два обряда: молиться должно или «в потайной задней комнате, где мы можем делать это с цельным и чистым сердцем, спокойно и не давая никому отчета» [810] , или «в уединенной пустыне, как Он [Иисус] это делал, и лучше в более тихое ночное время» [811] . Молитвенные ритуалы должны как можно меньше определяться особенными временами, методами, словами и жестами. Лучше всего внутренне обращать молитвенное благочестие на семь прошений молитвы «Отче наш», так как к ним сводятся все молитвы, используемые Церковью [812] .

Теперь исследуем благочестие с помощью трех примеров: паломнического псалма; образов святых в мысли Иоанна Креста; современного восприятия веры.

Паломничество в Иерусалим

Псалом 121 — одна из пятнадцати «Песен восхождения», или «паломнических псалмов» (Пс 119–133), которую пели паломники на пути в Иерусалим. В этих песнях выражается, с одной стороны, народное благочестие: «На переднем плане здесь — жизненный мир простых, маленьких людей, крестьян, ремесленников, матери с ее маленькими детьми, отца семейства, который трудится с утра до ночи, переживая то печаль, то радость» [813] . С другой стороны, это народное благочестие обращено к богословию Сиона и вращается вокруг таких понятий, как: присутствие Сущего на горе Сион; благословение Сущего, даруемое с горы Сион; Израиль как народ Божий, объединенный вокруг горы Сион [814] . Псалом 121 размещен в этом поле напряжения. Псалом следует движениям паломника: отбытие, дорога, городские ворота, дыхание города, дом Сущего.

Отбытие и дорога

Наряду с субботой, церемонией обрезания и Торой не было установления, которое в послепленную эпоху с такой силой влияло бы на народное благочестие, как паломничества, совершаемые во время великих праздников: Пасхи, Праздника Недель и Праздника Шалашей [815] . Еврейские семьи со всех сторон уходили в Иерусалим, покидая свои жилища небольшими группами. Постепенно складывался караван. Паломники всюду, где они проходили, звали людей присоединяться к ним и идти к дому Сущего.

Возрадовался я, когда сказали мне:

«Мы идем к дому Сущего» (стих 1) [816].

Путь к святом)' городу долгий — иногда несколько дней; для тех, кто идет издалека, — несколько недель. Само путешествие является событием. С одной стороны, уход из дома причиняет боль, но с другой, — в перспективе будущего, — открывается новая жизнь, как свидетельствует один паломник: «Проходя долиною плача, они [паломники] открывают в ней источники» (Пс 83:7). Уход от привычной жизни как бы вел в «долину плача», но с приближением цели путешествия эта «долина плача» превращалась в место «живительных источников». «Уйти» — это значит покинуть, оставить позади, потерять. «Прийти» — это значит получить, принять благословение. В паломничестве эти два аспекта составляют единство.

В воротах открывается город

В конце паломнического пути на горизонте поднимается святой город Иерусалим — «прекрасная возвышенность, радость всей земли гора Сион» (Пс 47:3). Путь идет вверх — ко входу в городские ворота, что означает для паломников переход от негостеприимных городских окрестностей к тенистой укрытости святого города.

Вот, стоят ноги наши

во вратах твоих, Иерусалим (стих 2).

Паломники останавливаются в городских воротах. Они ощущают под своими ногами святую землю. Они видят внутренность города: дома, стоящие вплотную друг к другу, — символ сплоченности Израиля.

Иерусалим, устроенный как город, слитый в одно,

куда восходят колена, колена Сущего,

по закону Израилеву,

славить Имя Сущего [817] (стихи 3–4).

Когда паломники стоят в воротах, их взору предстает внутренняя часть святого города: надежно выстроенный город, слитый в одно неизменное целое. Таков Израиль: колено к колену, семья к семье, друг с другом. Эта солидарность — не просто статическая данность. Паломники ощущают ее физически: без этой общей устремленности к единству не было бы никакого центра. Устремляясь к единству, они воздвигают Иерусалим — сердце Израиля. И, что еще важнее, собираясь все вместе, они переживают Единого. Своим паломничеством Израиль свидетельствует об Источнике, которым он живет.

Восхождение к дому Сущего

В воротах движение не заканчивается. Паломники проходят в город. Они поднимаются на гору Сион в северной части города. По левую руку расположены царские дворцы.

Там стоят престолы суда, престолы дома Давидова (стих 5).

Престолы суда установлены в царском аудиенц-зале. Там царь вершит правосудие, воздавая каждому по его заслугам. Престолы стоят там для того, чтобы обеспечивать взаимное уважение между коленами, с тем чтобы каждое колено имело в народе место, принадлежащее ему по праву. Забота о правосудии вверена дому Давидову.

Рядом с царским домом расположен дом Сущего. После того как паломники прошли первый двор и взошли по ступеням во двор внутренний, перед их взорами предстает дом Сущего. Это — цель всего путешествия. Теперь сер дца их обращены к Сущему, обитающему здесь, не улавливаемому в каком-либо образе, но присутствующему в Десяти Заповедях, которые Он дал Моисею и которые служат тому, чтобы углублять уважение людей друг к другу, тем самым выражая Того, Кто вывел их из земли рабства в землю свободы.

Молитвы

Теперь, когда паломничество физически завершено, начинается другое движение. Паломников, стоящих перед домом Сущего, приглашают молиться об Иерусалиме:

Просите мира Иерусалиму: да благоденствуют любящие тебя!

Да будет мир в стенах твоих, благоденствие — в чертогах твоих! (стихи 6–7)

Повторением и созвучием слов подобающе выражена самая суть прошений: шалом [818], уже как бы присутствующий в слове Йерушалаим [819]. Паломники просят о шаломе для Иерушалаима: чтобы он был городом, хранящим своих обитателей в прочном единстве; чтобы они пребывали в довольстве; чтобы город был сердцем царства мира; чтобы он собирал своих детей воедино; чтобы все с ним было в порядке; чтобы безопасность царила в его стенах; чтобы дом Давидов пребывал в мире и процветании. Окончив молитвы о городе и о народе, паломник молится о своей семье и друзьях. Он молится о том, чтобы шалом Иерусалима сошел как благословение на все его семейство и на всех, кто благорасположен к нему:

Ради братьев моих и ближних моих говорю я: «мир тебе!» (стих 8)

Наконец паломник молится о доме Сущего и о служащих в нем. Он молится о том, чтобы к ним пришло благо (Пс 83:5).

Ради дома Господа, Бога нашего, желаю блага тебе (Пс 121:9).

Молитва проявляет суть паломничества: это — паломничество молитвы. Стези паломника проходят внутри его сердца (Пс 83:6). Только тогда, когда путь паломника направлен к Богу, Сильный может сделаться его «силой» (Пс 83:6). Только тогда, когда они продвигаются с молитвой, они могут «явиться пред Сильным [820] на Сионе» (Пс 83:8, ср. Пс 41:3).

Рассказ о путешествии

Псалом 121 — это история путешествия, которая, возможно, рассказывается паломником по возвращении домашним и друзьям, остававшимся дома. Путешествие описывается с самого начала: как паломник обрадовался, когда его пригласили присоединиться к другим, направлявшимся к дому Сущего (стих 1); как они пришли в Иерусалим и как остановились в воротах (стих 2); как он увидел единство города, воплощенное в собравшихся вместе коленах, к которым принадлежат паломники (стихи 3–4); как дом Давидов обеспечивает каждому, чтобы ему было воздано по справедливости (стих 5); как паломник приглашен молиться о городе, о своей семье и о доме Сущего. В этом отчете путь паломника раскрывается как «молитвенное пространство». С физической точки зрения молитвенное пространство — это нечто статичное, но с духовной точки зрения — паломничество: кто вступает в это пространство молитвы, тот отделяется от своего привычного пространства. Он выступает из себя. Выступая из себя, он постепенно отвлекается от себя; отвлекаясь от себя, он может быть вне себя в изумлении от Божьего присутствия. Паломничество в Иерусалим — это пространственное устроение, которое приводит благочестие к его цели: отправление в путь отмечает уход от своего собственного в направлении к Богу; время, проводимое в воротах, отмечает переход от профанного к сакральному; восхождение к святилищу отмечает явление пред ликом Божьим.

Образ святых

Для Иоанна Креста образ — это объект благочестия, как и место молитвы и молитвенный ритуал. Они пробуждают в сердце благочестие и ведут «к единению с Богом»10®.

Хорошо сделанный образ

Главная идея в том, что образ святого должен быть хорош в художественном отношении. Иоанн Креста очевидно и неоднократно высказывается против образов, которые отражают безвкусие: есть люди, которые «делают так плохо написанные и изваянные [образы], что скорее умаляют благочестие, нежели усиливают его. Поэтому следует мешать служению тех, кто груб и невежествен в этом искусстве» [821] . Образы должны быть сделаны так, чтобы пробуждать благочестие, а кроме того, они должны своей красотой отвлекать внимание людей от материального и рассеивающего. Поэтому «начинающим позволено и даже надлежит питать некую радость и удовольствие относительно икон, проповедей и других видимых благочестивых вещей. Ибо начинающие еще не отняли и не отделили удовольствие от мира сего, поскольку, возлюбив это удовольствие, они оставляют другое: так ребенку, чтобы освободить его руки от одной вещи, занимают их другой, чтобы он не плакал, оставшись с пустыми руками» [822] . Но основная функция религиозного образа — пробуждать благочестие. Следовательно, благочестие — единственный критерий, по которому следует выбирать образ. «Если же Бог иногда дарует больше милостей посредством одной иконы, чем другой, того же самого рода, то это не оттого, что в одной сокрыто больше, чем в другой (хотя в их выделке есть большие различия), но потому, что одна икона пробуждает в людях большее благочестие, чем другая» [823] . Религиозный образ «необходим для побуждения воли к благочестию» [824] . Он служит для того, чтобы пробудить нас от нашей «теплохладности» [825] к «божественной любви» [826] .

Неповторимость святого

Образ должен не только пробуждать благочестие, но и быть аутентичным изображением данного святого. Он служит для «памятования Бога и святых и побуждения воли к благочестию» [827] . Это дает нам новый критерий для выбора образа: «Нужно выбирать те из них, которые более похоже и живо написаны и сильнее побуждают волю к благочестию» [828] . Святой должен быть изображен аутентично. Поэтому следует остерегаться того, чтобы покрывать образ всякими вещами, скрывающими самого святого, — например, каким-либо самоизобретенным облачением. Иоанн Креста ссылается здесь на обычай своего времени («какмерзко поступают со статуями некоторые люди в наше время») [829] . Это обычай облачать образы святых, словно кукол, во всякие модные одежды: некоторые люди «не насыщаются прибавлением образа к образу и не находят себе места без иконы или статуи такого-то и такого-то письма или убранства, что доставляет удовольствие их чувствам, а благочестие таких людей очень мало» [830] . Тут Иоанн Креста проявляет немалый сарказм, говоря о том,

как мерзко поступают со статуями некоторые люди в наше время. Они наряжают их в одеяния, изобретенные людьми в угоду веку сему, ради пустого времяпрепровождения и суеты; в такие же, что и самих себя. Сия одежда достойна порицания и была бы омерзительна представленным в ней святым. Это — работа беса, а люди таким образом увековечивают свою суетность, приписывая ее святым, чем тяжко оскорбляют их. Серьезное благочестие души, кое отвергает и отбрасывает от себя всяческую суету и след ее, они меняют на то, что немногим важнее игры в куклы, ибо образа служат некоторым людям не чем иным, как идолами, в которых они помещают свою радость [831] .

Вовлекаемостъ в образ

Опасность религиозных изображений состоит в том, что благочестие вовлекается в чувство. Иные люди «используют икону как часть внешнего убранства, ради ее изысканности. Таким образом, радуется и наслаждается их чувство, и их любовь и радость остаются в чувстве, что препятствует истинному духу, требующему уничтожения всех пристрастий» [832] . Благочестие в этом случае поглощается чувственными структурами образа и умирает. «Не следует допускать, чтобы то, что должно заставить дух воспарить к Богу (тотчас забывая об орудии), полностью поглощало чувство, и оно целиком погружалось в радость об этом орудии» [833] . Чтобы избежать поверхностных структур, душа должна отрешиться, «опустошиться» от всех конечных содержаний на всех уровнях [834] . Изящным внешним формам, богато украшенным и вызывающим чувственную или духовную благочестивую настроенность, душа не должна придавать никакой чрезмерно высокой ценности [835] , даже если они являют вещи сверхъестественные. Функция образов состоит в том, чтобы «не задерживаться на них, но тотчас возносить разум от них к тому, что эти иконы представляют. Нужно вкладывать смысл и радость воли в Бога или святого, которого призываешь» [836] . Воля должна

направляться «только к невидимому» [837] . Это происходит, когда перемещаешь свое внимание с самого образа на то, что он представляет. Образы «всегда помогут в единении с Богом, ибо позволяют душе вознестись, когда Господь захочет оказать ей милость, от нарисованного Бога — к живому, в забвении всякой твари и всякой тварной вещи» [838] .

Единение с Богом

Образы помогают направлять чувства и волю к Невидимому. Аффект (эмоция, чувство, наслаждение) пробуждается и единым движением направляет сквозь видимое к Бесконечному. «Так как иконы служат нам для приближения к невидимому, только к невидимому следует направлять побуждения, пристрастие и радость воли — к той реальности, что они представляют» [839] . Имея в виду это сосредоточение на невидимом святом, Иоанн Креста говорит: «Следует духовно направлять внутреннее благочестие к невидимому святому» [840] ®. Невидимый святой в контексте образа святого кажется странной отсылкой: разве святой в образе невидим? И все же парадокс «невидимого святого» весьма уместен. Слово «святой» указывает на слово «образ», слово «невидимый» — на самого Бога. Невидимый святой сокрыт в Боге. Он вошел в невидимый Божий мир. Именно туда Иоанн Креста обращает внимание благочестивых: «Истинно благочестивый человек устремляет свое благочестие главным образом на невидимое» [841] . «Невидимый святой» влечет благочестивую душу через образ святого к невидимому миру. С такой целью благочестие должно «тотчас же забывать икону, которая служит не более чем побуждением» [842] . Образы лишь помогают духу воспарить, если «тотчас забываешь их, оставаясь в Боге» [843] . Религиозные изображения предназначены лишь для того, чтобы вести [тех, кто их ценит,] в Божий мир: «Следует служить Богу, потому что Он есть Тот, Кто Он есть, не включая сюда никаких иных целей, а служить Ему не потому только, что Он есть Тот, Кто есть, значит служить Ему без главной цели Божьей» [844] . Поэтому увлекать людей к Невидимому есть сущностная функция образа.

Современное благочестие

В Нидерландах проводится исследование религиозных воззрений нидерландцев, как церковных, так и внецерковных. Первый опрос имел место в 1966 году, второй — в 1979-м, третий — в 1996-м. Итог этого последнего опроса (God in Nederland*) [845] содержит интересные сведения о духовности. Большинство нидерландцев (66 %) говорит, что нужно каким-то образом сообразовываться с Богом, 62 % усматривают нечто существенное в молитве, 47 % ссылаются на какой-то собственный религиозный опыт, 67 % считают себя верующими людьми. Число людей, считающих себя «верующими», больше, чем число тех, кто называет себя «церковными» (43 %). «В недавнем прошлом церковность пошла на убыль, в отличие от “веры” (по крайней мере, по мнению самих людей). Изменения в институциональной церковности не параллельны изменениям в личной религиозности» [846] . То, что церковность и религиозность могут расходиться, является убеждением огромного большинства (96 %). Эти люди верят, что можно быть религиозным, вовсе не посещая церкви (90 % в 1996 году, в 1979-м — 94 %). Теперь мы попытаемся рассмотреть подробней некоторые аспекты этой современной формы духовности с помощью четырех стержневых слов: опыт веры, молитва, образ Бога и религиозное переживание.

Опыт веры

В этом словосочетании ясно улавливается то поле напряжения, в котором обретается современная духовность: «вера» и «опыт». В этом биномиальном выражении «вера» отсылает к той институциональной форме, которую религиозность приняла в церквах. В течение нескольких лет число ее приверженцев упало до 43 %. Однако «опыт» не параллелен «вере»: большинство людей называет себя в определенном смысле «религиозными» (67 %) и «имеющими веру в Бога» (63 %). В 1979 году число таких людей составляло 68 %. В «опыте веры» различимы два акцента. (1) У многих людей интенсивность опыта возросла — от 24 % в 1979-м до 34 % в 1996-м. Меньшее число людей связывает себя с институциональной формой веры (она оставляет их равнодушными), в то время как большее число людей проявляло интерес, когда речь шла об опыте веры180.

В1996 году еще большее число людей придавало значение своему опыту веры (от 33 % в 1979-м до 35 % в 1996-м), то есть они полагают, что опыт веры заслуживает определенного места в их смысловой системе. В общем, после 1979 года личная вера в опыте людей приобрела более глубокий и важный смысл [847] .

Молитва

На вопрос: «Считаете ли вы, что для вас имеет смысл молитва?» — 45 % отвечали: «Да, важна», а 17 % выражали неуверенность: «Может быть» [848] . Среди

церковных людей число выше: большинство считает молитву важной (63 % католиков, 76 % протестантов основного направления и 80 % так называемых «реформированных»). Примечательно, что 31 % церковных людей не видят для себя смысла в молитве, тогда как значительное число внецерковных людей находят в ней смысл [849] . Что означает: «[считаете ли вы,] что это имеет для вас смысл»? По мнению исследователей, здесь идет речь о том, будет ли молитва услышана [850] . Лично я в этом сомневаюсь. Я думаю, это нужно связывать прежде всего с представлением, что молитва важна сама по себе. В этом случае вопрос звучит так: «важна ли для вас молитва независимо от ее результата, независимо от ее теоретического обоснования, независимо от мнения других людей?» Полагаю, что опрашиваемые не думали ни о сформулированных молитвословиях, ни о молитвах богослужебных, тем более — люди вне- церковные. Возможно, они имели в виду личную молитву. Но тогда можно сказать возвышенно: молитва есть воспарение сердца к Богу, а можно и, вместе с Терезой из Лизье, исходить из более скромной позиции: «Для меня молитва — это непосредственное выражение сердца, просто взгляд, обращенный к Небу, крик благодарности и любви во время испытания, а также и во время радости» [851] . Я согласен с такой позицией. Молитва непосредственно изливается из сердца, как изумленное восклицание: «Что есть человек?» (Пс 8); как вопль отчаяния: «Для чего Ты меня оставил?» (Пс 21); как проклятие: «Да будет трапеза их сетью им, и мирное пиршество их — западнею» (Пс 68:23); как похвала: «Блажен муж!» (Пс 1). Прежде чем стать формулой, молитва проявляется как движение сердца.

Образ Бога

Представление о Боге, которое было у людей в 1996 году, менее отчетливо, чем то, которое у них было в 1966 году. Число сторонников четкого утверждения: «существует Бог, который печется лично о каждом», — резко упало (с 47 % в 1966 году до 24 % в 1996-м). Теперь люди больше предпочитают такие туманные формулировки, как: «Должно быть что-то типа высшей силы, управляющей жизнью» (от 31 % в 1966 году до 39 % в 1996-м) и «Я не знаю, существует ли Бог или высшая сила» (от 16 % до 27 %). Идея Бога стала более туманной, хотя Его «локализация» стала более определенной: «Бог — не где-то там наверху, а только в сердцах людей» (52 %). Идея, что Бог больше уже не «там наверху», истолковывается исследователями как «зыбкая вера в трансцен- денцию» или как «горизонтальный имманентизм» [852] . Такое толкование руководствуется систематико-богословскими категориями. Пребывание Бога в сердцах людей, однако, указывает скорее на измерение духовности. Сердце есть место, где рождается благочестие. Для людей естественно размещать духовность в центре человеческой аффективности. Бог движим путями человека, и человеческая душа интенсивно это переживает (Пс 138). Это не инт- ровертность, но интериоризация присутствия Бога.

Религиозное переживание

На фоне вышеприведенной статистики нас более не удивляет, что 47 % всех нидерландцев говорят, что у них был религиозный опыт. В конце концов, «самоценность» молитвы и присутствие Бога в сердце являются «почвой» для богопознания. Вопрос был поставлен ясно: «Многие люди знают мгновения, когда они чувствуют, что переживают присутствие высшей силы или Бога. Как обстоит с этим у вас? Пережили ли вы когда-нибудь присутствие высшей силы или Бога?» [853] Стоит заметить, что почти половина респондентов ответили утвердительно и вдобавок заявили, что это переживание не прекратилось, но имело продолжение и повлияло на их жизнь (75 %). В случае церковных людей это продолжающееся влияние немного сильнее: их 77 %. Мы не знаем, как именно религиозные переживания влияли на жизнь респондентов. Но мы можем различить контуры новой формы благочестия: оно сосредоточено на жизни в ее конкретности и на бытии с другими здесь и сейчас158; оно связано с ценностями и в этом отношении поддерживается институциональными формами [854] ; оно видит значение религиозного опыта для жизни личности и стремится к его углублению [855] ; его социальная вовлеченность* нацелена на социальную справедливость (например, в отношении нищеты и дискриминации) [856] ; оно усердно трудится ради других, вовлекаясь в бесчисленные служения [857] ; не прослеживается никакого противоречия между духовностью и социальной вовлеченностью [858] .

Библиография

Bedeuaariplaatsen in Nederland, red. P. Margry & C. Caspers, Amsterdam — Hilversum, 1997–2000. Bruckner W. etal, Volksfrdmmigkeitsforschung, Wurzburg — Miinchen, 1986.

Dekker G. et al, God in Nederland 1966–1996, Amsterdam, 1997.

Heilige Statten, Hrsg. U. Tworuschka, Darmstadt, 1994.

Osborne D., Pilgrimage, Cambridge, 1996.

La piete populaire en France. Repertoire bibliographique, eds. B. Plongeron & P. Lerou, Paris— Turnhout, 1984-

Safrai S., Die Wallfahrt im Zeitalterdes Zweiten Tempels, Neukirchen, 1981.

Saucken P. VON, Pilgeniele der Cbristenheit, Darmstadt, 1999.

Seybold K., Die Wallfahrtpsalmen, Neukirchen, 1978.

Spiritualitat des Pilgems. Kontinuitat und Wandel, Hrsg. K. Herbers & R. Ploetz, Tubingen, 1993.

Thiele J., Madonna mia. Maria und die Manner, Stuttgart, 1990.

Volksfrdmmigkeit, Hrsg. H. Ehalt, Wien, 1989-….

Volksreligie, liturgie en evangelisatie, red.J. Lamberts, Leuven — Amersfoort, 1998.

Vovelle М., Mentaliteitsgeschiedenis, Nijmegen, 1985.

Waaijman K., Psalmen 120–134, Kampen, 1978.

3.3 Антагонисты

Давид подобрал пять гладких камней и положил их в свою пастушью сумку. С пращой в руке он пошел на гиганта Голиафа. Он достал из сумки камень, вложил в пращу и запустил его в филистимлянина, и поразил его в лоб. Камень пробил голову, и великан упал на землю (1 Цар 17:40–49).

Этот эпизод есть графическая метафора того, что случается время от времени в сфере духовности: единственного «камешка» довольно, чтобы поразить самое средоточие силы. Вот два примера. Илия — без поддержки пророков Ягве и с пренебрежением к царскому двору с его сотнями пророков Ваала — выступает против власти Ахава и Иезавели. После него Осия и Михей, Исаия и Иеремия восстают против организованной силы с ее пророками шалома. Павел проповедует «юродство креста» (1 Кор 1:18–25) как «силу Божью» (1 Кор 1:18), ниспровергающую «власти века сего» (1 Кор 2:6). Он «безумен Христа ради» (1 Кор 4:10)И4. Палладий рассказывает о женщине, которая работала в обители сестер в Табеннисе: ее растрепанные волосы были обмотаны тряпкой, она питалась объедками, которые находила, пока мыла посуду, она молчала, когда другие сестры били ее или окатывали помоями, но в своем сердце она была глубоко связана с Богом [859] . Она жила как святая юродивая. Русский календарь насчитывает 36 святых юродивых, 26 из которых (с XIV по XVII век) были канонизированы. Они стали прообразами таких литературных персонажей, как умственно неполноценный Гриша у Толстого и «идиот» князь Мышкин у Достоевского. Одним из величайших юродивых был Франциск из Ассизи, который продал наследство отца, а деньги, за это вырученные, выбросил. Некоторые францисканцы первых поколений подражали ему в юродстве: например, Руфий, который голым прошелся по Ассизи, и, в особенности, Якопоне да Тоди, прозванный «сумасшедшим Яковом», который за свою агитацию против Бонифация VIII был отлучен от церкви и заключен в тюрьму на шесть лет [860] . Эразм, осмеивавший христианство своего времени, написал Похвалу глупости. Серен Кьеркегор, великий юродивый XIX столетия, с иронией, юмором и язвительным сарказмом разоблачал профессорский педантизм с его бесчеловечностью, невроз «трудоголиков» и псевдорелигиозность «воскресных христиан» [861] . Третий Рейх был едко высмеян и дискредитирован Бертольдом Брехтом; концентрационные лагеря советского коммунизма были разоблачены в книге

Солженицына Архипелаг 1улаг; Пабло Неруда вступился за чилийский народ в своей Canto general; Деннис Брутус написал свои Письма с острова Роббен.

Международное движение по амнистированию (Amnesty International) не только бомбардирует правительства своими протестами, но и оказывает поддержку многим людям, подвергаемым гонениям, тюремному заключению или пыткам за свои убеждения.

3.3.1. Илия

Илия жил во времена необыкновенного экономического благополучия. Северное Царство Израиля переживало при династии Омри (881–845 годы до н. э.) небывалый расцвет. За этим изобилием, однако, скрывался глубокий кризис: под поверхностью шел разлагающий процесс религиозной дезинтеграции. Илия предвидел этот кризис, и история показала правоту Илии: Израиль был разрушен этим кризисом. Современники Илии считали поставленный им диагноз «спорным» (3 Цар 18:18, также ср. 4 Цар 2). Но более поздние поколения сочли Илию вторым Моисеем. Открытое служение Илии имели место между 870 и 850 годами до н. э. Источник его сопротивления выражен в его собственном имени — по-еврейски Эли-йагу*, что образует в то же время главную тему повествовательного цикла: «YHWH** — мой Сильный» [862] . Это соответствует кармельскому кредо: «YHWH: Он есть Сильный»*** (3 Цар 18:39). Оба исповедания выражают самую суть сопротивления пророков, обитавших на горе Кармель [863] .

Обращение Сущего

Внимательное чтение древнейших повествований об Илии (3 Цар 17–18) показывает, как Илия безусловно вверил себя слову-обращению (давар) Сущего [864] . Это становится очевидным уже в самом начале. Илия буквально следует обращению Сущего.

Слово Сущего:

Пойди отсюда и обратись на восток и скройся у потока Хорафа, что против Иордана; из этого потока ты будешь пить, а воронам Я повелел кормить тебя там (17:2–4).

Встань и пойди в Сарепту Сидон- скую, и оставайся там; Я повелел там женщине вдове кормить тебя (17:8–9).

Илия:

И пошел он и сделал по слову Господню; пошел и остался у потока Хорафа, что против Иордана. И вороны приносили ему хлеб и мясо поутру, и хлеб и мясо по вечеру, а из потока он пил (17:5).

И встал он и пошел в Сарепту; и когда пришел к воротам города, вот, там женщина вдова собирает дрова (17:10).

Обращение Бога воздействует на Илию немедленно. Именно это и хотел выразить повествователь посредством словесных повторов. Воздействие этого обращения на Илию великолепно засвидетельствовано в конце трех лет засухи, когда вновь начинает изливаться животворящая речь Сущего. Он говорит Илии: «Пойди и покажись Ахаву» (18:1). Сразу вслед за этим мы читаем: «И пошел Илия, чтобы показаться Ахаву» (18:2). Илия воплощает речь Сущего: он приближается к Ахаву (18:7), встает перед ним (18:17) и откровенно ему говорит: «Не я смущаю Израиля, а ты и дом отца твоего, тем, что вы презрели повеления Господни и идете вслед Ваалам» (18:18). По его внушению царь собирает весь Израиль (18:19–20). Теперь Илия выходит навстречу народу и прямо обращается к нему: «Долго ли вам хромать на оба колена?» (18:21). Поскольку они не реагируют, он предлагает поединок между двумя культами. Они соглашаются: «И отвечал весь народ и сказал: хорошо» (18:24). Илия вызывает пророков Ваала [865], дразнит их и издевается над ними. Сначала он воздвигает жертвенник и возвещает Имя: «Ты, Сущий, есть Сильный» [866] (18:37). Затем это становится собственным исповеданием Израиля: «Сущий есть Сильный!» [867] (18:19). Вся эта история движима речью Сущего, пронизывающей речь и действия Его служителя, Илии. Весь рассказ есть единое слово-обращение (давар): личное обращение к Ахаву, личное обращение к народу, обращение, формирующее события, обращение, которое само есть то, что происходит, событие отношений, диалог151.

Пророк Кармеля

В самых древних повествованиях Илия изображается как пророк: «Человек тот весь в волосах и кожаным поясом подпоясан по чреслам своим» (4 Цар 1:8). Некоторые упоминают грубую власяниц}' пророка (3 Цар 19:19, 4 Цар 2:8, 13–14), которая представляет собой реликт кочевого образа жизни и протест

против культурной жизни в Ханаане [868] . Другие упоминают о «длинных волосах» — знаке полной посвященности Сущему [869] . В обоих случаях Илия опознается как пророк, человек, абсолютно посвященный Богу. Поэтому он и называется «пророком» (3 Цар 18:22), «человеком Божьим» (3 Цар 17:18). Илия считал себя самого единственным пророком, уцелевшим после кровавой резни, устроенной Иезавелью.

Пророков Твоих убили мечом;

остался я один,

но и моей души ищут, чтоб отнять ее

(3 Цар 19:10, 14, ср. 3 Цар 18:4, 13).

Вероятно, Илия принадлежал к кругу пророков, живших на горе Кармель. Его публичные действия неоднократно бывали связаны с этой горой: на гору Кармель он ушел для встречи с представителями культа Ваала, здесь же он получил предупреждение о будущем дожде (3 Цар 18), и с вершины именно этой горы он выступил против Охозии (4 Цар 1). Эти три «сигнала» поддерживают то подозрение, «что эта гора была местом, где Илия бывал часто или регулярно» [870] . Также на горе Кармель мы встречаем и Елисея, преемника Илии (4 Цар 2:25; 4:25). С этой выгодной позиции и он также выступал против дома Ахава и исполнял угрозу Илии дому Ахава — что тот падет жертвой восстания. И это осуществляется в революции Иегу*, в которой инициативу захватывает группа пророков под предводительством Елисея.

Сопротивление Илии

Пророческие круги яростно противостояли религиозной политике дома Ахава. Первым, кто придал определенную форму этому сопротивлению, был Илия. Он был антагонист Ахава, Иезавели и Охозии. В чем была суть конфликта? Начнем с точки зрения дома Ахава. Царский двор проводил политику равновесия: с одной стороны, ягвизм структурно расценивался им как государственная религия, но наряду с ним в Самарии структурная позиция придавалась и культу Ваала. Ахав закрепил это равновесие своим браком с Иезавелью, которая привезла с собой в Самарию своего «сидонского Ваала». Тем самым столица становилась для местных Вааловых святилищ их главным опорным пунктом [871] . И этот пункт, в котором размещалось руководство страны, сделался грозным противником ягвизма. Подобное структурное продвижение ваалистской позиции проявилось и в поведении царя: он воздвиг храм в честь Ваала, в нем поставил жертвенник Ваалу и участвовал в Вааловом культе, и это не считая других, не названных точно политических решений (3 Цар 16:33). Возможно, что Ахав видел в этих мерах единственный способ сохранить государство [872] .

Пророческие круги никак не могли примириться со структурной равнозначностью Ягве и Ваала. Для них введение двух «богов» в едином Израиле было противоречием в терминах. Для них Сущий был единственным Богом. Рабам в Египте Он безусловно обещал свое присутствие: «Я есмь Сущий… Вот имя Мое навеки»* (Исх 3:14–15). Когда они входили в Ханаан, Он пребывал в их среде как великая сила. Объединясь вокруг Него, с возгласами: «Да присутствует Он здесь!» — вместе с мятежными земледельцами и пастухами они начали войну против господствовавших филистимлян и городов-государств. Вокруг Него они стали единым народом. У Ваала же не было никаких личных отношений с народом. Ваализм действовал в сфере природы и плодородия, ягвизм — в сфере истории и освободительного движения. Для Илии и пророческих кругов одна вещь не подлежит обсуждению: только Сущий, и никто кроме Него, есть Бог. Ваал — не бог. То, что люди о нем говорят, на самом деле относится к Сущему. Поэтому повествования об Илии и Елисее приписывают Сущему атрибуты Ваала (тот, кто посылает дождь и дает огонь; тот, кто дает масло и муку; тот, кто воскрешает из мертвых и возносит народ на небеса; тот, кто дарует детей, исцеляет, и так далее). В этих историях Ваал нигде не показывается в виде живой сущности! Значит, мы видим здесь великую полемику, направленную против не-существующего Ваала и в защиту Сущего — Бога жизни и смерти, болезни и исцеления, дождя и засухи [873] .

Сущий есть Сильный

Пророки с горы Кармель критиковали дом Ахава и весь Израиль за двусмысленность [874] . К этой коллизии относятся слова, первоначально сказанные Илией [875] :

Долго ли вам хромать на оба колена?

Если Сущий есть Сильный**, то последуйте Ему;

а если Ваал, то ему последуйте! (3 Цар 18:21)

Здесь выражена самая суть конфликта между Илией и Израилем — конфликта, который определился на горе Кармель. Исключительные отношения между Сущим и Израилем расстроились. Религиозный раскол, проводимый

и пропагандируемый на высшем уровне, изувечил Израиля, превратил его в гротескно хромающего пророка Ваала (18:21). Это поистине «расстройство» Израиля: жизнетворный союз между Сущим и Израилем распался. Поэтому важный мотив во впечатляющем происшествии на горе Кармель (помимо определения и устранения причины расстройства — ваализма) — это исцеление Израиля. Из разрозненной «совокупности» израильтян Израиль вновь превращается в прочное сообщество, единым гласом исповедующее: «Сущий есть Сильный». Из хромающего пророка Ваала (18:21,26) Израиль превращается в пророка Сущего: эли-йагу. «Весь народ» как одна неделимая культовая община выкликает имя: эли-йагу: «Сущий, Он есть Сильный» [876] (18:39). Это завершение того процесса, начало которого ознаменовалось смертью, засухой, голодом, расстройством — без Сущего и без Илии. Обратное этому происходит, когда царь (!) «собирает весь Израиль» (18:19, 20). К этому «собранию» теперь может обратиться пророк (18:21). И хотя адекватно обращаться к народу пока еще нельзя (18:21), он позволяет пророку, чтобы тот связал его договором (тоже — давар\ 18:24). Связанный этим договором, народ может приблизиться к происходящему на горе Кармель (стих 30) и почувствовать, что здесь действует Сущий, Сила Израиля (18:36–37). И наконец, народ может уже молитвенно исповедовать: «Именно Сущий есть Сильный» (18:39). Символ этого возрождения — жертвенник, который Илия восстановил и воздвигнул (18:31–32).

Симеон Юродивый

Историю жизни Симеона Юродивого [877] рассказал нам Леонтий Неапольский, который был патриархом Александрии с 610 по 619 год160. Если не считать введения (19–24) и эпилога (93–95), жизнеописание делится на две части: жизнь Симеона-анахорета (24–56) и его жизнь как «юродивого» в городе (56–93). Сначала определим контекст жизни святого. Затем мы раскроем мотивы его потаенной жизни. Наконец мы заглянем внутрь — в мистическую жизнь молитвы.

Юродство как совершенная форма духовной жизни

Юродство Симеона в городе Эмесе — это итог его духовного пути, начавшегося, когда Симеон и некий Иоанн, оба из Сирии, присоединились к паломничеству в Иерусалим. В пути они хорошо узнали друг друга и подружились (24).

На пути обратно, проходя мимо Иерихона, они увидели монастыри возле реки Иордан. Помолившись и бросив жребий, они вошли в Герасимов монастырь, где игуменом был авва Никон (25–37). Уже через несколько дней они покинули монастырь и удалились в одиночество. Расположившись на бросок камня один от другого, они прожили 29 лет как отшельники, в аскезе и молитве (45–52). Затем Симеон, исполнившись силы Духа Святого, возжелал вернуться в мир. «Брат, какой смысл оставаться нам здесь в пустыне? Послушай меня: пойдем отсюда, чтобы спасать и других» (52). После некоторого сопротивления авва Иоанн отпустил его, снабдив добрым советом и молитвой (52–56). После трехдневного пребывания в Иерусалиме Симеон отправился в Эмес, где совершил множество разных «безумств» (58–91). В этом городе он оставался до самой смерти. Два человека обнаружили его мертвого под кучей веток и тихо похоронили его на кладбище для иностранцев, где его останков впоследствии так и не нашли (91–93).

Структура этого биографического отчета показывает, что юродство Христа ради есть такое состояние жизни, которое наступает после всех других форм жизни: после благочестивой жизни паломника в Иерусалим; после ки- новитской жизни в монастыре; после исчерпавшего себя почти тридцатилет- него отшельничества.

Лишь после хорошей борьбы, как и подобает; лишь после того, как он увидел, что вооружен силой духа, и лишь после того, как он обрел силу наступать на змей и скорпионов; лишь угасив росой Духа Святого огонь плоти; лишь плюнув на всякое благополучие и мирскую славу, как если б то была всего лишь паутина, — ничего не может быть яснее этого! — лишь облачившись в одежду как внутреннего, так и внешнего смирения, в платье нерушимости, лишь после того, как он обрел достоинство усыновления по слову Песни Песней (4:7) о чистоте и непоколебимости души: «Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, — говорит душе Христос, — и пятна нет на тебе», — лишь тогда, в послушании Слову Божьему, он бросился из пустыни в мир, словно в единоборство с дьяволом (23).

Видимая сторона игры

Прощаясь с отшельничеством, Симеон ясно сказал авве Иоанну: «В силе Христа я собираюсь играть игру с миром» (53, далее см. 57, 66, 72, 84, 88). Как выглядит эта игра, в которую играет Симеон?

Непредсказуемое поведение. Юродство Симеона началось, когда он пришел в город, волоча за собой дохлую собаку (58). На следующий день, в воскресенье, он пошел в церковь с сумкой, полной ореховой скорлупы, которую он разбросал вокруг. Когда люди попытались его схватить, он взбежал на амвон и оттуда стал кидаться в женщин и задувать свечи (58). В другой раз он стал хромать, а потом пустился плясать; продвигался ползком на собственных ягодицах и делал подножки всем, кто проходил мимо него; во время новолуния воззрился на небо, потом пал на землю и принялся сам себя бить (73).

Антимонашеское поведение. Он съел целый бочонок сладких бобов (59); ел много мяса, словно ни Бога не боялся, ни его заповедей не чтил (72); рано

утром в Святой Четверг вошел в кондитерскую лавку и объелся (75); утром в воскресенье начал бегать туда-сюда со связкой сосисок, которые все потом съел (81). Отказался от духовной беседы с двумя монахами и ударил одного из них по уху так сильно, что три дня спустя оно еще болело. Симеон издевался над монахами.

Скандальное поведение. Когда жена хозяина таверны, где Симеон помогал, вздремнула, он напугал ее, сделав вид, будто хочет ее раздеть (61–70). Входил в женскую баню (63); плясал с проститутками и позволял им ласкать его (72); брал себе проституток как любовниц за плату (73–75); исцелял косоглазых девушек поцелуями (77). Посещая богатых, он целовал их рабынь. Когда одна из них солгала, будто она от него беременна, он сказал: «Не беспокойся; скоро появится маленький Симеон» (66–67). Испражнялся на рыночной площади (62).

Чудеса. Голыми руками Симеон брал тлеющие угли из жаровни (59). Стегал бичами колонны, наказывая их (65). Школьники, которых он поцеловал, были поражены чумой, а другие оставались живы (66). Он устраивал гостям обильную трапезу в своей пещере, в то время как у него там ничего не было (79). Он разбивал бокалы, осеняя их крестным знамением (84). Он обращал вино в уксус (86–87).

Откровения. Симеон вывел на чистую воду нецеломудрие сына диакона Иоанна (64); разоблачал еретические идеи хозяина таверны (59); заставил рабыню признаться, от кого она беременна (67); ясно увидел, какая из любовниц его обманывала (74). Он знал, когда кто-то не держал своих обещаний (79), что-либо украл (82) или совершил нецеломудренный поступок (88).

Экзорцизмы. В случае с сыном диакона Иоанна изгнал беса в виде черной собаки (64). Играя на лютне, он изгонял нечистых духов из таверны (70). Однажды он увидел дьявола в переулке и позаботился, чтобы тот не вошел ни в кого из прохожих, а вошел бы в идущую мимо собаку (76). Он разделял жизнь одержимых: «Хотя он не был одним из них, поступал он так, словно и впрямь принадлежал к их числу» (83).

Скрытая, сторона игры

Видимая сторона игры Симеона была непостижима и скандальна. Какой, например, смысл заключался в том, что он вошел в город, волоча за собой дохлую собаку? Означало ли, что дохлая собака — это сатана? Или дохлая собака символизировала «труп, который находится внутри нас» (19), то есть тот факт, что мы, живые, мертвы вследствие греха? Или же собака означала собственную — умерщвленную — жизнь Симеона? Или эта сцена являлась контрастной параллелью к входу Иисуса в Иерусалим? Зачем Симеон разбрасывал ореховые скорлупы в храме? Означают ли они пустословие, которое там было в ходу? Для того ли он задувал свечи, чтобы сказать, что нет никакого воскресения? На видимом плане игра Симеона загадочна: «Никто не понимал поступков блаженного» (66). Однако была и скрытая сторона (для тех, кто мог видеть сквозь игру): «Некоторые действия этого праведника исходили из сострадания и направлены были на спасение людей, другие же его дела имели целью скрыть его достижения» (63–64). Эта двусторонность и составляет загадку. Во всем, что он делал, Симеон стремился к благу (21,23, 63,76–77): вызывать покаяние, исцелять людей от одержимости бесами, избавлять их от оков порока, рождать в людях сознание Бога, исцелять недуги, помогать бедным, обращать к вере, защищать от опасностей. В то же самое время он желал сохранить все эти добрые дела в тайне от людей (56–58; 87, 93). Единственным человеком, который все понимал и с которым Симеон говорил открыто, был диакон Иоанн (26,62, 78, 81,89). Все остальные пребывали в постоянной неопределенности. Иногда они что-то понимали, но стоило этому случиться, как Симеон немедленно лишал их уверенности. «Симеон часто совершал чудеса как раз через то поведение, которое побуждало некоторых заключить, что он живет безнравственной жизнью» (66). Именно эта двойственность и есть скрытая сторона его игры.

Все стремление премудрого Симеона заключалось в том, чтобы, во-первых, спасать души, осаждая ли их шутками или хитростями, или совершая чудеса — так, чтобы никто этого не заподозрил, или посредством изречений, которые он высказывал им, разыгрывая юродивого. Во-вторых, он позаботился о том, чтобы его добрые дела не были признаны таковыми. Он не хотел получать одобрение или почести от людей (76–77).

Сокрытостъ в Боге

Жизнь Симеона была сплошным систематическим отшельничеством: в удалении от обычной социальной жизни, но при этом — в городе. Он жил в городе, чтобы спасать души, но для того, чтобы жить жизнью, сокрытой в Боге, он систематически маскировался в свое непредсказуемое и скандальное поведение. Обратная сторона его игры есть его сокрытость в Боге. Это проявилось парадигматическим образом, когда Симеон объяснил диакону Иоанну свое странное поведение в женской бане: «Поверь мне, сын мой, я там был, как полено среди других кусков поленьев. Я не чувствовал ни того, что у меня есть тело, ни того, что нахожусь среди тел. Весь мой дух был сосредоточен наделе Божьем, и я не отступал от Бога» (63). Симеон был всецело сконцентрирован на работе Бога и сокрыт в Нем. Здесь источник его странности: в его глубокой связи с Богом. Здесь источник всех его дел: его чудес, его шуток, его непристойностей, его правил, его изречений, его откровений.

Секретом Симеона была его мистическая молитвенная жизнь, плод 29-летнего пустынничества. Диакон Иоанн регулярно посещал его в том месте, где, как он знал, авва Симеон имел обыкновение молиться.

Но, увидев издали, как Симеон сидит и простирает руки к небу, он испугался. Он клятвенно заверял, что видел огненные шары, поднимающиеся от Симеона к небу, а вокруг него было все так, словно у пылающей печи пекаря, так что я не осмеливался подойти к нему до тех пор, пока тот не закончил молиться. А он обернулся, увидел меня и тут же сказал мне: «Что это, диакон? Иисусом клянусь, ты почти испил из сей чаши. Но давай помолимся. Это испытание постигло тебя

потому, что вчера ты прогнал двух бедняков, пришедших к тебе, хотя ты вполне мог что-нибудь дать им. То, что ты даешь, — разве это твое, брат? Или ты не веришь Тому, Кто сказал, что ты получишь стократно в этой жизни и в жизни вечной, грядущей? Если ты веришь — давай. Если не даешь, то ясно, что ты не веришь в Господа». И вот посмотрите: это слова юродивого? Скорее — мудреца, святого (81).

Дитрих Бонхёффер

Дитрих Бонхёффер родился в Бреслау 4 февраля 1906 года. Он вырос в обеспеченной и преуспевающей семье, в среде образованных бургомистров и пасторов. В 1912 году семья Бонхёфферов перебралась в Берлин, где Дитрих, после года учебы в Тюбингене, с 1924 года начал изучать богословие. В возрасте 21 года он получил степень за докторскую диссертацию Sanctorum communid*. Спустя два года, в 1929-м, он закончил свою инаугурационную диссертацию Действие и бытие. Перед ним открылся академический мир. Но самым замечательным было то, что теперь развивалась его духовность: он предавался медитативному чтению Библии, размышлял о жизни в общине в послушании и молитве, о Нагорной проповеди. Теперь Бонхёффер превратился из богослова в христианина [878] . «Я никогда не молился или молился слишком мало. Несмотря на свое одиночество, я вполне был удовлетворен собой. Но потом Библия, а в особенности Нагорная проповедь избавили меня от этого. С тех пор все изменилось. Я это ясно почувствовал, и это почувствовали окружавшие меня люди. То было великое освобождение» [879] . Бонхёффер с самого начала был против гитлеризма и так называемых «немецких христиан», которые сотрудничали с национал-социалистским режимом. Это противостояние определило всю его жизнь — до самой смерти.

Исповедническая церковь

В 1934 году на конфессиональном соборе в Бармене проявила себя Исповедническая церковь, осудившая доктринальные позиции «немецких христиан» как еретические. Бонхёфферу отдельные доктринальные пункты виделись абсолютно ясно: дискриминация евреев противоречит самой сути церкви; церковь безусловно ответственна в отношении жертв любого общественного порядка, даже если они не являются членами христианской церкви; церковь «должна не только перевязывать раны жертвам, угодившим под колеса, но и останавливать колеса, хватаясь за спицы» [880] . Когда в 1935-м Гитлер обнародовал антиеврейские законы, мера переполнилась. Бонхёффер негодовал по поводу немцев, которые слепо шли за своим вождем. Но еще больше он негодовал по поводу «немецких христиан», которые, апеллируя к Богу и к Евангелию, компрометировали себя сотрудничеством с бессовестным режимом нацизма. Даже в Исповеднической церкви находились люди, оправдывавшие преследование евреев!

Тот факт, что в Исповеднической церкви могут находиться люди, которые осмеливаются делать вид, что они наделены правом, более того — призваны, проповедовать справедливость и милосердие Божьи по отношению к евреям в нынешней исторической ситуации, когда их страдания являются нашим преступлением, — это факт, из-за которого нам следует похолодеть от страха. С каких же это пор злодей возымел право выдавать свои злодеяния за волю Бога? [881]

Ученичество

Нацистский режим вызвал серьезный кризис на богословских факультетах и в поместных церквах, а «немецкие христиане» вынуждали Исповедниче- скую церковь учредить новые семинарии проповедников. В 1935 году Бонхёффер был назначен директором семинарии в Померании. Вместе с молодыми проповедниками он переехал в бедные дома в Финкенвальде, где они жили простой общинной жизнью. День начинался и заканчивался молитвой, чтением и медитацией. Раз в неделю по вечерам они обсуждали актуальные вопросы и проблемы [882] . Среди предписанных курсов (гомилетика, катехетика, пастырство, литургия и т. д.) выделялась одна дисциплина: ученичество — курс, суть которого заключалась в Нагорной проповеди.

Бонхёффера особенно занимало напряжение между 5 и 6 главами Евангелия от Матфея. В главе 5 говорится о праведности, которая видна всем; глава 6 настаивает на том, что праведность должна проявляться втайне: «Она должна быть видна, но — парадокс: смотрите, чтобы люди ее не увидели»168. Для Бонхёффера этот парадокс раскрывает суть ученичества. (1) Праведность не должна быть скрыта от других, но должна быть скрыта от тех, кому она присуща. «От кого нам скрывать видимость нашего ученичества? Конечно, не от других людей… Нет. Мы должны скрывать его от самих себя» [883] . (2) Видимое действие скрыто, так как оно исчезает в безмерной благости креста Христова. Тот, кто следует за Христом в Его несении креста, исчезает в абсолютной Христовой благости. Таким образом, парадокс-противоречие между главами 5 и 6 разрешается в ученичестве, — в его фундаментальной динамике и в его содержании.

Все, что должен делать последователь Иисуса, — это убедиться, что его послушание, следование и любовь всецело спонтанны и непредумышленны. Если ты делаешь добро, пусть твоя левая рука не знает, что творит правая, ты не должен сознавать этого. Иначе ты попросту показываешь собственную добродетельность, а не то, источник чего находится в Иисусе Христе. Добродетель Христа — добродетель ученичества — может проявиться только тогда, когда ты совершенно не сознаешь, что ты делаешь. Подлинная работа любви — это всегда скрытая работа. Поэтому смотри не осознавай ее, ибо только тогда она будет проявлением благости Бога [884] .

Жизнь в общине

Финкенвальде стал для Бонхёффера поводом создать общину в пасторской семинарии, так называемый Дом Братьев. С 1932 года он лелеял идею vita communis*: ежедневная молитва, братское наставление, добровольная личная исповедь, совместная богословская работа, простой образ жизни, отзывчивое отношение к бедам церкви [885] . Эта общинная жизнь развертывалась в трех измерениях [886] . (1) Христианин оживает только через Слово Божье в Иисусе Христе. Но Бог вложил свое Слово в уста людей. «Поэтому один христианин нуждается в другом, чтобы нести ему Слово Божье. И вновь, и вновь он нуждается в другом, когда теряет уверенность и мужество» [887] . (2) Христианин приходит к другим только через Иисуса Христа: «Между Богом и человеком, как и между человеком и человеком, без Христа нет мира. Христос стал Посредником и принес людям мир с Богом и друг с другом» [888] . (3) Община существует во Христе: «Чем истинней и глубже наша община, тем более от нас отступает все остальное, тем ясней и чище предстают перед нами Иисус Христос и Его дело как то единственное, что живо для нас» [889] .

Молитва

Незадолго до того, как Финкельвальде был распущен, а Бонхёфферу запретили писать, он написал небольшую книжку под названием Псалмы: библейская книга молитв. Молитва есть то, что скрыто. Она прямо противоположна ка- кому-либо самовыставлению. Тот, кто молится, более не знает себя, а знает лишь Бога, которого призывает. Молитва не направлена на какой-либо эффект в мире: она обращена к одному лишь Богу,и поэтому она есть самое недемонстративное действие» [890] . Когда мы молимся втайне, наши молитвы становятся Словом Божьим. Причина этого в том, что молитва Иисуса Христа в нас освобождает наши слова от эгоцентричности. Иисус Христос принес всякую человеческую беду, всякую человеческую радость, всякую человеческую благодарность и всякую человеческую надежду пред лицо Божье. В Его устах наше человеческое слово становится Словом Бога, и, когда мы молимся молитвами Христа вместе с Ним, Слово Бога, наоборот, становится человеческим словом» [891] .

Сопротивление и покорность

После закрытия Финкельвальде Бонхёффер продолжал работать для Испо- веднической церкви. В то же время он был вовлечен в подпольную борьбу [892] . Это означало его конец. С 5 апреля 1943 года до 8 октября 1944 года Бонхёффер был узником военной тюрьмы в Тегеле. Но когда провалилась попытка покушения на Гитлера и стало известно о причастности к этой попытке Бон- хёффера, все для него было кончено: Принц-Альбрехт-Штрассе, Бухенвальд, Шенберг, Флоссенбург. В воскресенье 8 апреля 1945 года пастор Бонхёффер отслужил краткую литургию, в которой обратился к своим товарищам по заключению.

Едва он закончил свою последнюю молитву, как открылась дверь, вошли два зловещих человека в гражданской одежде и сказали: «Заключенный Бонхёффер, приготовьтесь идти с нами!» Эти слова — «идти с нами» — означали только одно: казнь. Мы попрощались с ним; он отвел меня в сторонку и сказал: «Это — конец, но для меня — начало жизни»… На следующий день он был повешен во Флоссен- бурге [893] .

Библиография

Bethge Е., Dietrich Bonhoeffer, Utrecht — Baarn, 1968.

Bohlen R., Der Fall Nabot. Form, Hintergrund und Werdegang einer alttestamentlichen Erzahlung, Trier, 1978.

Bonhoeffer D., Gesammelte Schrifte, Miinchen, 1959–1965.

Carena O., La communicazione non-verbale nella Bibbia. Un approccio semiotico al ciclo di Elia e Eliseo, Torino, 1981.

The Folly of the Cross, в The Way 13, 1973, № 1.

Hentschel G., Die Elijaerzahlungen. Zum Verhaltnis von historischen Geschehens und geschichtli- cher Erfahrung, Leipzig, 1977.

Krueger D., Symeon the Holy Fool, Berkeley — Los Angeles — London, 1996.

Leontius van Neapolis, Leven van Symeon de Dwaas, Bonheiden, 1977.

Nigg W., Von Heiligen und Gottesnarren, Freiburg, 1960.

Rare gekken, в Speling 23, 1971, № 3.

Ryden L., Das Leben des heiligen Narren Symeon von Leontius von Neapolis, Uppsala, 1963. RYDtN L., Bemerkungen zum Leben des heiligen Narren Symeon von Leontius von Neapolis, Uppsala, 1970.

Saward J., Perfect Fools. Folly for Christ’s Sake in Catholic and Orthodox Spirituality, Oxford, 1980. Steck O., Uberliefeping und Zeitgeschichte in den Elia-Erzahlungen, Neukirchen — Vluyn, 1968. Timm S., DieDynastie Omri. Quellen und Untersuchungen zur Geschichte Israels im 9. Jahrhundert vor Christus, Gottingen, 1982.

Waaijman K., De profeet Elia, Nijmegen, 1985.

Walsh J., The Elijah Cycle. A Synchronic Approach, Ann Arbor (Michigan), 1983.

Was suchst du hier, Elia? Ein hermeneutisches Arbeitsbuch, Hrsg. K. Griinwald & H. Schroeter, Rheinbach — Merzbach, 1995.

3.4 Лишенность корней

Лишенность корней принимает различные формы: беженцы, изгнанные из собственной страны; отшельники, которые добровольно удалились от всякой социальной жизни; люди, которым стало чуждо их близкое окружение.

Изгнанники. Вынужденная утрата корней стара, как само человечество: люди, гонимые войной или голодом из мест своего обитания, беженцы, депортированные, ссыльные. История духовности сохраняет в памяти их судьбы: вавилонское пленение; массовое изгнание евреев из Испании и Португалии, начавшееся в 1492 году; миллионы беженцев в новейшее время.

Одинокие монахи. Добровольная утрата корней — феномен, периодически повторяющийся в истории духовности: Гаутама оставил свой дом и семью; монахи-пустынники удалялись в пустыни Египта, Палестины и Сирии; ирландские монахи отыскивали негостеприимные уголки на необитаемых островах. Некоторые жили в кельях, лачугах или пещерах; затворялись в отшельничестве; годами сидели на столбе, как Симеон Старший; жили на дереве. Сирийские аскеты ночевали под мостами или в высохших канавах и кормились тем, что росло в пустынных местах.

Покинутость. Современная эпоха отмечена процессами социальной изоляции: дети, которые в раннем возрасте брошены на произвол судьбы из-за того, что их родители на работе или развелись; люди, неспособные найти спутника жизни или покинутые своими партнерами; старики, которые видят, как умирают все их друзья и знакомые. Одиночество может поражать человека и более изощренными способами, как, например, в том случае, когда больше не чувствуешь себя дома в военно-индустриальной культуре, где все вращается вокруг денег.

Чтобы подробней исследовать духовное измерение лишенности корней, мы избрали три парадигмы: вынужденная лишенность корней в вавилонском плену; добровольная бесприютность монахов-пустынников и современная неприкаянность затворника в большом мегаполисе.

Изгнание

В 589 году до н. э. Иерусалим был осажден вавилонянами. Город и храм были последним оплотом Израиля, единственной крепостью, в которой могли укрыться иудеи (Иер 4:5–8). Иерусалим столкнулся с непобедимым военным превосходством. Единственный его союзник, южный сосед Эдом, перешел на сторону врага (Пс 59; 136, Авд 11–14, Амос 1:9-12). В 507 году после долгого голода Иерусалим был наконец завоеван вавилонянами, которые учредили чужеземное правление, превратили город в золу и сожгли храм.

Жалобные песни

Разрушение храма оплакивалось в определенные времена (см. Зах 7:5): в месяц его завоевания, в месяц его сожжения, убийства Годолии и в месяц начала осады. В Книге Плача Иеремии мы видим, с помощью каких ритуалов верные Ягве приспосабливались к катастрофе. (1) Люди давали выход своему горю тихими жалобами, затем громким стоном, даже с воплями и ревом. Это оплакивание было не только экстериоризацией скорби, но и интерио- ризацией страдания. (2) Древние израильтяне, когда их поражало тяжкое горе, выражали непостижимость, бессмысленность и отчаянность своих страданий посредством вопрошаний: «Для чего совсем забываешь нас, оставляешь нас на долгое время?» (Плач 5:20). Поднимая эти вопросы, они давали выражение своему отчаянию и в то же время интериоризировали непостижимость постигшего их горя. (3) Воспоминание было активной позицией: кого-то не забыть, сосредоточить на ком-то внимание. В то же время эта активность была восприимчивой: морально кого-то поддерживать, о ком-то помнить. «Вспомнил Иерусалим, во дни бедствия своего и страданий своих, о всех драгоценностях своих, какие были у него в прежние дни, тогда как народ его пал от руки врага, и никто не помогает ему; неприятели смотрят на него и смеются над его субботами» (Плач 1:7). (4) Молчание указывает на процесс: люди делаются все более молчаливыми, столкнувшись с катастрофой (войной, болезнью, смертью). Это молчание сознательно сохраняется (Иер 47:5, Иез 24:16–17, Иов 30:27–31), чтобы созреть до тихой надежды (Плач 3:26–29, 49–50). (5) Согнутое в поклоне положение выражает бремя страдания. Но оно также указывает и на духовную позицию: сгибаются в страдании не для того, чтобы сдаться перед ним, а чтобы пережить его от начала до конца. В результате страдающий из внутреннего контакта со страданием выносит позицию смирения.

Мистицизм страдания

Скорбные ритуалы — не самоцель. Они направлены на процесс отдачи, в котором вновь переживается «Я буду здесь; Я присутствую» [894]. Мы можем это видеть в псалме 76-ом. Там мы читаем: «Ты не даешь мне сомкнуть очей моих, я потрясен и не могу говорить» (стих 5). Это означает: «В предельном движении молитвы, ночью, когда не за что ухватиться, в отсутствии эго Сущий соединяется с моей молитвой». Та же мысль выражена чуть дальше: «Вот мое горе — изменение десницы Всевышнего» (стих 11). Это означает: «Мое поражение так сильно затронуло Сущего, что Он смягчился. Мое страдание смягчает Сущего, Он перестает гневаться и становится нежным». Тут есть глубокий подтекст: «Хотя мы совершенно покинуты и онемели от страдания, именно здесь, в нашем страдании выясняется, что Сущий печется о нас. Наше страдание дает ощутить Его руку. Сущий страдает нашим страданием». Сходное выражение мистически переживаемого страдания мы находим в псалме 21. В тот самый момент, когда псалмопевец чувствует смертельно опасную агрессивность изогнутых рогов буйволов (стих 22 как кульминация стихов 1-22), он восклицает: «От рогов буйволов [895], услышав, [избавь] меня». Ту же духовность мы обнаруживаем в Ис 53: раб, с которым дурно обращаются, переносит это молча и как раз через это становится видящим (Ис 53:11).

Всецело довериться призыванию Имени — это мистический процесс, которому пророки хотят научить народ в его изгнании: «Кто из вас боится Сущего [896], слушается гласа раба [897] Его? Кто ходит во мраке, без света, да уповает на имя Сущего и да утверждается в Боге своем» (Ис 50:10). Именно это спасает изгнанников.

Повергли жизнь мою в яму и закидали меня камнями.

Воды поднялись до головы моей; я сказал: «погиб я».

Я призывал имя Твое, Сущий [898], из ямы глубокой.

Ты слышал голос мой (Плач 3:53–56).

«Яма», из которой кричит изгнанник, — это место, всецело относящееся к области смерти. «Там, в самой темной точке Божьего отсутствия, происходит полная перемена. Страдалец выкликает Имя Сущего!»178 Чудо заключается в том, что, произнося Имя, страдалец переживает близость Сущего: «Ты приближался, когда я взывал к Тебе, и говорил: “не бойся”» (Плач 3:57). Произнесение Имени есть то пространство, в котором обитает Сущий. Он принимает молитву близко к сердцу. Сущий делает себя присутствующим в зове страдальца. Бедственный вопль: «Приди! Будь здесь!» — это одна сторона того события, обратная — невидимая — сторона которого есть ответ: «Не бойся».

Новая идентичность

Падение Южного Царства, разрушение храма и города и депортация в Вавилон лишили израильтян последнего основания веры. Кроме того, в нечистой земле изгнания для них невозможно было давать выражение своему пониманию веры. Однако в этих условиях полного крушения мы наблюдаем чудесное развитие новой духовности. Как это происходит, мы читаем в псалме 8-м.

«Дети и грудные младенцы» 8-го псалма — это депортированные изгнанники — без города, без храма, без священных мест, без ритуалов. Они — дети и младенцы «овдовевшего» Иерусалима, о котором поется в Книге Плача179. В изгнании эти «дети и грудные младенцы» обнаруживают священное пространство в кругах учения Шаббата [899]. Там они совершают новый обряд — обряд «уст», которые благочестиво служат священной традиции, с нежностью бормоча тексты и внимательно обсуждая их смысл. Эти круги учения строят новую городскую стену на фундаменте Шаббата: они «строят оплот» [900], способный противостоять «врагам Сущего» и «сделать безмолвным (ср.: шаббат!) [901] врага и мстителя»180. Поэт в псалме 8-м молится, чтобы этот новый город сделался ответом Сущего языческим богам, вознесшимся высоко в небеса, где боги Вавилона хвалятся своими завоеваниями. Стоя под ночным небом, изгнанник ставит вопрос древней мудрости: «Что [есть] человек?» Ответ псалма наделяет человека атрибутами, которые прежде изгнания приписывались только сыну царя: он «венчается славою и честью» (стих 6) и «поставлен владыкою» над творением (стих 7); он сознает себя «поставленным» над всеми тварями: «овцами и волами, а также полевыми зверями, птицами небесными и рыбами морскими и всем, преходящим морскими стезями» (стихи 7–9). Вопрошающий изгнанник из круга учения теперь то же, чем был сын Давидов в Иерусалиме до 587 года до н. э. Стоя под неизмеримой темнотой неба в полной покинутости, изгнанник чувствует: «Что [есть] человек, что Ты, Сильный, помнишь его…? Не много Ты умалил его пред Сильным: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; всё положил под ноги его» [902].

Пустыня

В III столетии мы наблюдаем, как все большее число христиан удаляется в пустыню. Здесь речь идет о сложном процессе, который уходит корнями в раннехристианские церкви [903] . Его причиной являются несколько взаимодействующих факторов. (1) Раннехристианские церкви были частью того мира, в котором высоко оценивался аскетизм. Различные философские школы (пифагорейцы, стоики, киники), которые считали аскезу (пост, трезвость, власть над своими страстями и порывами, воздержание) необходимой для достижения мудрости и проницательности, повлияли на раннее христианство таким образом, что следование за Христом (Мк 6:7–9; 10:17–31, Мф 19:10–12, 27–28, Лк 12:22–31) стало рассматриваться в аскетическом ключе. (2) Аскетическая позиция соединяется с христианскими импульсами: с ожиданием конца времени, которое настраивает людей на бодрствование и непрестанную молитву. Аскетический стиль жизни стали рассматривать как пожизненное мученичество. (3) Рост числа христианских общин привел к процессу нивелирования. Аскеза давала возможность воплотить в жизнь святость и героизм первоначального христианства. (4) Аскетизм в общинах породил три типа, которые можно считать прообразами монашеского пустынничества. Первый тип мы уже упомянули: это тип мученика. В этом типе воплощается подражание Христу до последнего предела, и поэтому он служит моделью для более позднего монашества. Второй тип — это тип странствующего проповедника, отрекшегося от всякой собственности (Мф 10:9-15). Третий тип — это тип человека, который пребывает в одиночестве ради Царства Божьего, покинув дом и очаг (Мф 19:29, также ср. 1 Кор 7). Все эти факторы побуждали христиан в III и IV веках удаляться в пустыню, чтобы вести жизнь, всецело сосредоточенную на Боге. Теперь обрисуем в общих чертах духовность монахов-пу- стынников.

Анахореза

Для монаха-пустынника характерно удаление (греч. анахоресис) от социальной жизни. Он дистанцировался как от семейных уз, так и от уз общества (то есть от церкви). Отсюда и слово монах, восходящее к греческому монахос — «одиночка» [904] . Во введении к части 1-й мы уже цитировали высказывание, которое в ходу у монахов: «всеми способами избегай женщин и епископов». Кассиан предлагает следующую мотивацию: «Как те, так и другие не позволяют тому, кто вошел в дружбу с ними, ни предаваться покою в своей келье, ни придерживаться божественного созерцания святых вещей нерассеянным взглядом» [905] . Это высказывание монахов-пустынников затрагивает самую суть ана- хорезы. Епископ представляет общественный порядок, прежде всего — порядок в общине. У монаха в развившейся тем временем церковной организации не было никакой функции. Участие в пастырской деятельности

означало ipso facto* предательство по отношению к собственной харизме — бескомпромиссному поиску Бога. Сам Кассиан должен был «со стыдом признаться», что не может «ускользнуть от рук своего епископа» [906] . Женщина представляет сферу семьи. Здесь Кассиан думает о своей «двоюродной сестре, от которой ему не удавалось избавиться» [907] . Когда Евсевий смотрит на ретроспективу развития монашества, он замечает, что образ жизни монахов дистанцировался от общественной жизни: от брака, деторождения, профессиональных стремлений, исполнения своих повседневных гражданских обязанностей [908] . Монах удаляется от социального порядка, от социальной организации, которая вращается вокруг семьи и родства [909] . Для монахинь ана- хореза означала эмансипацию: монашество освобождало женщину от социальной вовлеченности и от пожизненной обреченности заботиться о других.

Одиночество

Удаление от общества приводит к одиночеству — в египетских пустынях (Нитрил, Скит, Келлиа, Фиваида); в пустынях Палестины и Сирии; на негостеприимных островках вдоль морского побережья (Италии, Южной Франции, позже — Англии и Ирландии), в горах (Кармель) и в девственных лесах (позже — в Европе). Цель анахорезы — одиночество (эрёмос**). Отсюда — слово эремит. Три мотива придавали одиночеству (пустыне) духовный облик [910] . (1) Пребывание Израиля в пустыне — изначальная парадигма. Пустыня — это место первой любви (Иер 2:2–3, Ос 9:10), место, где Илия услышал Сущего в веянии тихого ветра (3 Цар 19:12). (2) В противоположность городу, символу зла и порчи, пустыня представляет незапятнанную природу, «где воздух чище, небо открыто, и Бог ближе» [911] . Эта идея еще сильнее в Италии, где древнеримская идиллия сельской жизни (vita rusticana) ассоциировалась с жизнью в одиночестве: «Хлеб, тобой самим выпеченный, овощи из собственного сада, свежее молоко, все превосходные произведения земли предлагают нам скромное, но приветливое питание. Когда мы так живем, сон не отвлекает нас от молитвы, а насыщение — от чтения» [912] . (3) Пустыня — место обитания бесов. Жизнь в пустыне рассматривалась как прямая битва с силами смерти. Моделью служило пребывание Иисуса в пустыне и искушение Его сатаной (Мф 4:1слл). Иисус открыто противостал дьяволу и победил его. В результате распространения христианства дьявол был изгнан в еще более глухую пустыню. Когда монахи шли в пустыню с Антонием, сатана испугался, что теперь у него отнимут даже его последнее прибежище [913] . Монах на стороне Христа сражается против сил зла. Чтобы устоять на ногах в этой борьбе, монах, в молитве и созерцании, облачается во всеоружие Бога [914] .

Покой

Монахи-пустынники удалялись от социальной жизни, чтобы в одиночестве достигнуть полного покоя (греч. hesychia) [915] . Вот почему в отношении монахов- пустынников термины «анахореза», «отшельничество» и «исихазм»* являются синонимами [916] . У этого покоя есть внешнее измерение (отсутствие шума, деятельности, забот, связей) и внутреннее измерение (отсутствие страстей, фантазий, саморефлексии). Чтобы достигнуть этого внешнего и внутреннего покоя, монахи-пустынники сочли наилучшим средством келью. «Пребывание» или «сидение» в келье было всеохватывающим упражнением: «Внутренний покой (hesychia) — это сидение (kathestenai) в своей келье со страхом и познанием Божьим» [917] . Келья — посредник покоя: «Рыбы, которые слишком долго лежат на суше, умирают. Так и монахи, которые слоняются вне своих келий или проводят время с людьми мира сего, утрачивают силу, необходимую для обретения покоя (исихии)» т. Пребывание в келье — это наилучшее из всех упражнений: «Поэтому следует постоянно пребывать в келье» [918] . Требуется большое мастерство для того, чтобы позволить келье делать свое дело. Поначалу келья вызывает в душе тревогу: «Нет ничего удивительного в том факте, что пребывающего в келье, чьи мысли собраны, как бы заключенные в тесном пространстве, душат всякие тревоги» [919] . Идея состоит в том, чтобы признать келью сокровенной глубиной своей души, так чтобы келья собрала и очистила душу и сердце. Для достижения этой цели монах предается духовным упражнениям.

Чтение Писания. Повторяя слова Писания в спокойном дыхательном ритме, монах преображается в священную материю Божьего Слова. В результате душа обретает надежную систему защиты, и в ней образуется особый «почвенный» слой, из которого позже произрастают глубокие прозрения [920] . (2) Молитва.

Произнесение молитв (чтение псалмов, отцов церкви, отдельных стихов из псалмов) — это существенно важная часть пребывания в келье. Молитвы «очистят сердце и приведут тебя к созерцанию невидимого, небесного и к тому невыразимому молитвенному жару, что знаком лишь немногим» [921] .

Важный аспект пребывания в келье — тщательное исследование собственных помыслов (греч. logismoi). К этим «помыслам» относится все, что будоражит душу: идеи, чувства, настроения, внезапные мысли, намерения, планы, мотивы и соображения. Искусство заключается в том, чтобы сначала разобраться в помыслах, затем осознать их умом, чтобы в конце концов изжить их. «Он [монах] должен примечать их силу, — даже когда они еще вдали, когда они зарождаются и вновь исчезают. Он должен наблюдать за многообразием своих помыслов; отмечать регулярность их появления; видеть бесов, которые эти помыслы нагоняют; наблюдать, какие из помыслов сменяют им предшествовавшие, а какие — нет» [922] . (4) Отшельник-эремит должен был сам обеспечивать себя, занимаясь ручным трудом: плетением корзин, циновок, канатов. Работа сопровождалась молитвой, задававшей ей ритм и поддерживавшей ее [923] . Молитва была умиротворяющей константой пребывания в келье. Работая, монах следил за своими помыслами и отклонял их равномерностью своих движений. Его разум был сосредоточен и достигал внутреннего единства благодаря одиночеству и тишине. Под защитой работы рождалась чистая внимательность, которая была условием созерцания [924] .

Созерцание

Пребывание в келье со всеми его упражнениями — это активная сторона (греч. praktike) монашеской жизни, в ней можно упражняться (практиковать askesis). Особой целью (skopos) монахи считали достижение чистоты сердца: «Мы должны поэтому упражняться в менее важном — постах, бдениях, одиночестве, размышлениях над Писанием — ради более важного: чистоты сердца» [925] . Но чистота сердца — не конечная цель (telos). Конечная цель есть созерцание, которое зарождается в очищенном сердце: «Ибо для нечистой души невозможно… достигнуть духовного познания. Никто не наливает благовонное масло или превосходный мед, или иную драгоценную жидкость в зловонный и грязный сосуд» [926] . Созерцание — не рабочая цель (skopos), а конечная цель (telos), которой не достигнуть работой: «Господь наделил высочайшей благостью не труд, каким бы он ни был достойным и плодотворным, но поистине простое и единое созерцание Его самого» [927] . Эта конечная цель именуется вечной жизнью, вечной наградой [928] , Царством Божьим [929] , единением с Богом, божественным созерцанием [930] , единством с невидимым и непостижимым Богом [931] . Этой конечной цели мы не в состоянии достигнуть сами, но только благодатью. Бог, сообщающий себя в созерцании, не подвластен манипуляциям. Он проявляет себя лишь в очищенном сердце, и то — лишь как нежное касание, след, который не оставляет отпечатка, но преображает жизнь изнутри.

Духовное водительство

В своем восхождении к созерцанию монах-пустынник нуждался в помощи другого монаха, который уже продвинулся на новую ступень в своем пути: «Если не обсуждать постоянно свой опыт с духовными и достигшими чистоты людьми, скоро вновь ускользнет от тебя безмятежность духа» [932] . Беседа начинается с того, что младший монах просит авву: «Скажи мне свое слово», — или: «Скажи, как мне спастись?» — или: «Скажи, что мне делать?» Вопросы могут быть и вполне конкретными, например: «Мне досталось наследство; что мне делать?» [933] Из сборника Апофтэгмата (греч. — «Изречения») мы узнаем, как отцы-пустынники принимали участие в жизни своих учеников. «Они всегда давали особый совет определенному человеку в определенной ситуации» [934] . Иногда конкретная ситуация не упоминается или на нее лишь делается намек, как, например, в таких изречениях: «Брат, разделивший жилье с другими братьями, спросил авву Виссариона: “Что мне делать?” Старик ответил: “Храни молчание и не сравнивай себя с другими”» [935] . Видимо, речь идет о проблемах, которые возникают при совместной жизни: о сплетнях, злоречии, ревности, соперничестве. Как правило, однако, вопросы касались духовного пути: брат пришел к авве Макарию и сказал: «Авва, скажи мне, как мне спастись?». Старый монах ответил: «Иди на кладбище и надругайся над мертвыми». Брат пошел, надругался над мертвыми, кидаясь в их могилы камнями, затем вернулся и рассказал обо всем этом старику. Тот говорит ему: «Они ничего тебе не сказали?» Брат отвечал: «Ничего». Старик сказал ему: «Завтра пойди и похвали их». Брат пошел и воздал мертвым хвалу, называя их апостолами, святыми и праведниками. Потом вернулся к старику и говорит:

«Я похвалил их». Старик в ответ: «Они тебе не ответили?» Брат сказал: «Нет». Старик говорит ему: «Ты знаешь, как ты оскорбил их и как они тебе не ответили и как ты похвалил их и они молчали; так и ты, если хочешь спастись, поступай, как они, и стань мертвым» [936] . На пути к созерцанию ученик должен отрешиться от всякого человеческого воззрения. Так, до нас дошли бесчисленные речи отцов-пустынников, содержащие указания о духовном пути —

омолитве и безмолвии, о различении и послушании, о смирении и терпении — указания, всегда имеющие целью созерцание.

Одиночество

Дат Хаммаршельд родился в 1905 году в шведской дворянской семье. Вслед за изучением экономики он начал в 1933 году свою политическую карьеру. Эта карьера увенчалась в 1953 году, когда он был назначен Генеральным Секретарем Организации Объединенных Наций. В 1961 году он погиб в авиакатастрофе. Друзья нашли после его смерти записки, в которых он описывал свой внутренний путь. Эти записки были опубликованы в 1963 году под заглавием Заметки в пути™.

Жизнь Хаммаршельда разворачивалась в поле напряжения между общественно-политической миссией и личной рефлексией. Он напряженно размышлял о своей вовлеченности в общественную жизнь, а политикой занимался, исходя из своих религиозных убеждений. С этим полем напряжения (рефлексия — публичная жизнь) переплелось другое поле напряжения, сформировавшее его характер: это был человек, который, с одной стороны, полагал для себя высокие цели (исполнение долга, полная самоотдача, служение), а с другой стороны, искал теплой близости (внимательность к конкретному, равенство). Это напряжение разрядилось, когда он научился высвобождаться из тех тисков, в которых он сам же себя зажимал, и принимать себя таким, каким он был [937] . Это был болезненный процесс. «Отойти от того образа, который, в глазах этого мира, носит твое имя, — образа, который выстроен в твоем сознании социальной амбицией и просто силой воли. Отойти и упасть, упасть в доверчиво-слепом доверии. Доверии к другому, к кому-то другому…» [938] Постепенно тот образ, «который, в глазах мира, носил его имя», стал распадаться. Становилось все больше одиночества и оставалось все меньше общительности. Но чем больше это одиночество проявлялось, тем оно делалось шире и глубже. Оглядываясь назад, он видел, что «образ, который выстроен в сознании социальной амбицией и просто силой воли», в негативном смысле одинок: изолирован, замкнут в самом себе. Мистическое становление Хаммаршельда может быть описано как исход из этой тревожной замкнутости в широкое пространство одиночества.

Боязнь одиночества

Каждый стоит перед выбором: «или отчаяться в одиночестве, или отважиться на “возможность” приобрести право на жизнь в сообществе, которое возвышается над индивидуальностью» [939] . Отчаянное одиночество ищет одобрения, хочет, чтобы его считали интересным. Оно боится, что «его сочтут недостаточно занятным» [940] . Это одиночество, эта нарциссическая замкнутость [941] есть форма самообожествления: «Ты сам — свой собственный Бог и удивляешься тому, что свора волков охотится за тобой в пустынных и ледяных зимних пространствах» [942] . Цепляние за самого себя и страх смерти питают эту «отраву» [943] «толстокожего, самодостаточного одиночества» [944] . Полной страха замкнутости противостоит утрата своего «Я»: «Лишь то, что ты отдал, даже если это происходит лишь через благодарное принятие, останется от того Ничто, которым однажды станет твоя жизнь» [945] .

Одиночество призванного

Призванный следует «зову Возможного, пока неведомого» [946] . «Возможного» — так как дорога передо мной открыта; «неведомого» — так как я не знаю плана этой Возможности. Ясно лишь одно: этот зов завладевает моей жизнью. Это его притязание выделяет, обособляет меня, при том что сохраняется уважение к свободе выбора:

Призванный Нести это,

В одиночестве Испытывать это,

Избранный Выстрадать это И свободный Отрицать это,

Я увидел

На одно мгновенье

Парус

В солнечном шторме Вдали

На гребне волны,

Одинокий, уносящий Прочь от земли В море227.

Удачный образ для позитивного одиночества: корабль, покидающий берег привычной системы координат, устремляется к неведомому, парусник, движимый ветром и светом, поддерживаемый волнами. Другой образ, используемый Хаммаршельдом, — это образ рудокопа, который, находясь глубоко под землей, ползет по узкому проходу, освещаемому только шахтерским фонариком, и прорубает себе дорогу: «Постоянный мрак. Все тот же постоянно пробирающий насквозь холод. Все то же постоянное одиночество — окруженное каменными стенами, но стенами ненадежными»228. Рудокоп безысходно заперт в своем темном тоннеле. Выхода из него нет: узкая, темная подземная шахта, ненадежные и влажные стены, рудокоп должен продвигаться по этому темному тоннелю, будучи отрезан от общества, которое находится наверху. Единственная возможность, оставшаяся ему в этом мраке, — это «путь внутрь»: ощущение своего незаменимого существования в свершении своей жизни, когда то, что ты избираешь, совпадает с твоей избранностью. «Каждый миг ты выбираешь себя. Но себя ли ты выбираешь? Тело и душа содержат тысячу возможностей, из которых ты можешь выстроить множество разных “Я”. Но лишь в одном из них есть конгруэнтность между избирающим и тем, что избрано»229. Это — призвание: в одиночестве соединиться с незаменимой единственностью своего жизненного пути280, бескомпромиссно соединиться с той дорогой, по которой тебе надлежит идти, и иметь мужество — именно в этой незаменимой конкретности — быть одиноким231. Одиночество призванного — это одиночество пути к смерти: «Каждый должен пройти в одиночку через смертное уничтожение своего “Я”. И по эту сторону смерти он никогда не найдет дорогу к кому-либо, кто уже прошел через это»232.

Путь одиночества

Путь одиночества полон боли, но эту боль нельзя путать с болью изоляции: «То, что делает одиночество болью, — это не то, что мне не с кем разделить свое бремя, а то, что я один должен нести свое собственное бремя»233.

Неизбежность моего жизненного пути порождает боль одиночества, которая уравнивает меня с тем путем, который избрал меня и загоняет меня в ту судьбу, которая свершается в моей жизни, это — боль, пробуждающая сознание предельного одиночества: «Молись, чтобы твое одиночество побуждало тебя находить что-то, для чего ты мог бы жить, достаточно великое, чтобы за это умереть»234. Одиночество противостоит мне двумя причиняющими боль вещами: коль скоро я иду тем путем, который избрал меня, я лишаюсь всяких внешних соотношений; в то же время я сплавлен с незаменимой конкретностью хода моей жизни. Чтобы спастись от этой обнаженности, мы убегаем в свою работу: «Работа — анестезия против одиночества»235. Работа настолько истощает нашу нервную систему, что конфронтация с уникальностью нашего жизненного пути нейтрализуется: «Усталость заглушает нашу боль, но искушает мыслями о смерти. Именно этот способ преодолеть одиночество искушает нас — окончательное бегство от жизни»236. В то же время усталость предлагает изысканный шанс: она противостоит мне вопросом, действительно ли это моя жизнь, и одновременно лишает меня силы и желания одиноко противостоять чему-то еще: «Слишком усталый для общения, ты ищешь одиночества, но ты слишком устал, чтобы это одиночество наполнить»237. Усталость ставит меня перед фундаментальным выбором: сказать «да» или бежать.

Усталый И одинокий,

Настолько усталый,

Что болит сердце.

Талая вода Стекает по скалам.

Немеют пальцы,

Дрожат колени.

Теперь,

Как раз теперь Тебе нельзя сдаваться.

Другие находят Места для отдыха,

Солнечные места,

Где они могут встречаться Друг с другом.

Но это твой путь,

И именно теперь Ты не должен сдаваться.

Плачь,

Если можешь,

Плачь,

Но не жалуйся.

Путь избрал тебя, — А ты должен быть ему Благодарным [947] .

Пространство одиночества

Избирая путь, который меня избрал, я вступаю в «одиночество, освобожденное от страха одиночества» [948] . Мое поведение больше не втянуто в шумиху моего нарциссизма. Пугавшее одиночество избавлено от гнета и просто погружено в тихое одиночество всего, что существует: «Одинокий в своем тайном росте, он обрел родство со всеми растущими вещами» [949] . С внешней точки зрения путь одиночества — это лиминальный процесс, но эта лиминальность создает внутреннее дружество. Она преображает человека в «одного из тех, у кого вместо подушки пустыня и кто называет звезду своей сестрой. Одинокий. Но одиночество может быть общением» [950] . Вне социального порядка пробивается, подобно роднику, новая жизнь: «Один возле родника посреди вересковой пустоши, ты еще раз осознал свое одиночество — такое, какое оно сейчас и каким оно всегда было. Ибо оно было всегда — даже тогда, когда дружба других временами скрывала его наготу. Но родник — живой. И твой долг — его охранять» [951] . Жизнь в своей неповторимости обнажает бытие. Отделенное от социального измерения («один возле родника посреди вересковой пустоши»), твое первозданное бытие выступает в своей наготе: «родник — живой». В то же время претерпевание своего жребия продолжается.

Продвижение по тому пути, который меня избрал, не предоставляет никакой иной поддержки, кроме самого пути. Путь осуществляется в чистой вере. Здесь — сам темный путь, одинокое продвижение вне координат — и ничего больше. Но именно так, будучи сокрыт от посторонних глаз и будучи сокрыт от тебя, идет и Бог вместе со своим творением. Он также следует тем путем, который Его избирает. Он также идет в одиночестве: «О Ты, страждущий среди нас в предельном одиночестве» [952] . Одиночество Бога соединено с Его делами, соединено с нами, которых Он сотворил свободными. Эта связь есть доверие, из которого «Он удаляется… в свое одиночество» [953] .

Бог влияет на нас тогда, когда мы влияем на Него. «Радуйся, если Бог нашел пользу для своих дел в твоих стараниях. Радуйся, если ты чувствуешь, что то, что ты сделал, было “необходимо”, однако и тогда помни, что ты — лишь инструмент, с помощью которого Он добавил крохотное зернышко к Вселенной, сотворенной Им для своих целей» [954] .

В единстве моего и Божьего пути, моих и Его свершений Бог и человек едины друг с другом. Это — то «внутреннее одиночество», что дает нам нерушимый покой, «неважно, где и с кем это происходит» [955] .

Библиография

Askese undMonchtum in der alien Kirche, Hrsg. K. Frank), Darmstadt, 1975.

Bartelink G., De bloeiende woestijn. De wereld van het vroege monachisme, Baarn, 1993.

Brown P., Die letiten Heiden, Frankfurt a.M., 1995.

Burton-Christie D., The Word in the Desert. Scripture and the Quest for Holiness in Early Christian Monasticism, New York etc., 1993.

Certeau M. DE & Roustang F., La solitude. Une verile oublie.e de la communication, Paris, 1967. Geschichte des christlichen Monchtums in der alien Kirche, Hrsg. K. Frank, Darmstadt, 1975. Hammarskjold D., Vagmarken, Stockholm, 1963. Нидерландский перевод: Merkstenen, Kampen, 2000.

Kraus H., Klagelieder (Threni), Neukirchen — Vluyn, 1968s.

Loneliness, в The Way 16, 1976, № 4.

Muto S., Celebrating the Single Life. A Spirituality for Single Persons in Today’s World, New York,

«

Les peres du desert des maitres actuels? в La Vie Spirituelle t. 140, 1986, № 669.

Lesperes du desert des maitres utiles? в La Vie SpiritueUe t. 140, 1986, № 670.

The Sayings of the Desert Fathers, transl. B. Ward, Kalamazoo, 1984.

Schneider M., Aus den Quellen der WHste. Die Bedeutung derfrHhen Monchsvalerfur eine Spiritualitat heute, Koln, 1989.

Tegenspel vanuit de woestijn, в Speling40, 1988, № 1.

Waaijman K., Psalmen vanuit de ballingschap, Kampen, 1986.

3.5 Духовность мучеников

Понятие «мученик» (martyr) восходит к греческому глаголу martyrein, что означает «свидетельствовать». В таком случае «мученик-свидетель» есть тот, кто своей жизнью свидетельствует о Царстве Божьем, противостоя той власти, которая отрицает это притязание. В исламе «шахид» тоже означает «свидетель». В иудаистской духовности свидетельствование описывается выражением киддуш ха-шэм: «освящение Имени [Всевышнего]». Но мы говорим «мученик», имея в виду публичное свидетельство: всегда находились люди, которые своей кровью свидетельствовали о безусловной власти Бога.

Киддуш ха-шэм в эллинистический период. Во времена Даниила, когда эллинистические правители использовали в качестве политического средства синкретизм, благочестивым израильтянам впервые пришлось свидетельствовать о безусловной власти Бога. Филипп Македонский развил идею единого царства с единой культурой и единой религией. Еврейский народ противостоял этой идее. При Антиохе IV (175–164 гг. до н. э.) это превратилось в открытую конфронтацию: «Царь Антиох написал всему царству своему, чтобы все были одним народом и чтобы каждый оставил свой закон» (1 Макк 1:41–42). Конкретно это означало принятие языческих идолов, отказ от субботы и от обрезания, приношение нечистых жертв и принятие в пищу свинины (1 Макк 1:45–49). «А если кто не сделает по слову царя, да будет предан смерти» (1 Макк 1:50). «Книги Закона» сжигались, и даже просто иметь Писание было смертельно опасно (1 Макк 1:56–57). Казнили женщин и детей; уничтожали целые семьи (1 Макк 1:60, 61, см. также 2 Макк 6:9-12).

Церковь мучеников. Первые три века христианства были отмечены мученичеством («кровным свидетельством»): Иисуса из Назарета, бескомпромиссно возвещавшего власть Бога, Стефана (Деян 6:8–7:60; 8:1–3; 9:1–2) и Иакова (Деян 12:1-11); многие, кто следовал им во времена гонений на христиан — гонений, которые в первые два века носили еще случайный и локальный характер, но приняли характер систематический и всеобщий в III столетии, особенно при Деции, Валериане и Диоклетиане (ок. 250–325 гг. н. э.). Безусловная власть Бога столкнулась с властью императора, претендовавшего на божественность. В христианских общинах, которые были в то время еще небольшими и юными, эти жестокие репрессии оставили глубокие раны. Но как раз эти раны служили тому, чтобы неизгладимо запечатлеть безусловную власть Бога в самом сердце Римской империи. Поэтому неудивительно, что духовность мучеников составляет самую основу христианской духовности [956] .

Мученичество-свидетельство в шиитском исламе. В шиитском исламе прообраз всех мучеников — Хусейн*, внук Мухаммада и третий имам [957] . В 680 году Хусейн, вместе со своими близкими и друзьями, был убит вблизи Кербелы** Иазидом, вторым омейядским халифом ислама. Йазид требовал абсолютного подчинения своему тираническому режиму. Хусейн отказался. Он хотел спасти миролюбивый и достойный характер ислама, и это стоило ему жизни. Ни одно другое событие не оказало такого большого влияния на духовность шиитского мусульманства, как это. Мученичество Хусейна ежегодно поминается в 10-й день лунного месяца мухаррама, «день кровавой резни», с процессиями, театрализованными рассказами о гибели Хусейна, скорбными обрядами, погребальным пением и нанесением себе кровоточащих ран. Выражения скорби и печали по Хусейну — это акты благочестия, которые будут щедро вознаграждены в посмертии (см. Коран 3:169; 9:20). Для благочестивого шиита Хусейн — это исключительный образец терпения и стойкости. Высшая форма религиозности — следование ему в безусловном предании себя Божьей воле и принятие страданий за праведность вплоть до смерти. Таков шахид — мученик, в этом мире свидетельствующий своей жизнью о безусловности Божьей власти [958] .

Преследования евреев в Западной Европе. Евреи в Западной Европе всегда были меньшинством, которое считало себя обязанным постоянно «святить Имя» [959] . В этом сплошном потоке преследований выделяются четыре периода. (1) Первый — это период крестовых походов [960] . Первый крестовый поход (1096–1099) нанес ущерб прежде всего еврейским общинам в долине Рейна: 5000 евреев лишились жизни. Второй крестовый поход (1146–1147) был антиеврейским с самого начала: его участникам было обещано, что будут отменены все их долги евреям. Хотя правители могли бы воспрепятствовать произволу, было убито много евреев. Третий поход (1190) принес разорение еврейским общинам в Англии. (2) Вторая волна насилия поразила евреев во время эпидемии чумы между 1348 и 1350 гг. Вина за «черную смерть» была возложена на еврейское меньшинство, когда повсюду прошли слухи, будто евреи отравляют колодцы. Многие евреи были убиты. (3) Третьим был период, когда пострадали евреи, населявшие Иберийский полуостров (1492). Сотни тысяч евреев были изгнаны из Испании, а позднее, в 1497 г., — и из Португалии. Перед этим изгнанием около 12 тысяч евреев было осуждено и казнено

инквизицией. (4) Четвертая волна ни с чем не сравнима по своему охвату и планомерности: это Холокост [961] . Шесть миллионов евреев было уничтожено лишь на том основании, что они были евреями.

Мученики в третьем мире. Духовность освобождения направлена против систематического угнетения народов в третьем мире. Это привело «политическую святость» [962] к конфликту с военно-индустриальными центрами власти. В этой борьбе многие поплатились жизнью. Собрино различает следующие аспекты этой формы мученичества [963] . (1) Мученики в третьеммире умирают, подобно Иисусу, за дело человечности и за бедных. (2) Они разделяют мученичество народа, иногда целых народов. (3) Христианство и социо-религи- озная реальность ни в чем не уступают друг другу и взаимно проявляют друг друга. (4) Смерть во имя праведности — это самая совершенная форма политической святости. Движущая сила здесь — любовь, полагающая свою жизнь за друзей своих. В третьем мире тысячи людей умерли, так как рисковали своей жизнью ради тех, кто лишен гражданских прав.

Теперь мы представим три парадигмы, в которых может быть услышан голос духовности мучеников.

Семеро братьев и их мать

Во времена Маккавеев много евреев приняли мученическую смерть. Эллинистические деспоты принуждали их действовать вопреки своим убеждениям и обычаям. От этого периода до нас дошло несколько повествований о мученичестве и апокалипсисов: о мученичестве рабби Елеазара (2 Макк 6), о трех отроках в огненной печи (Дан 3), о Данииле в львином рву (Дан 6). Среди этих историй особенный отклик получил рассказ о мученичестве семерых братьев и их матери (2 Макк 7:1-42) [964] . В этой истории мы можем указать на три мотива, которыми определяется «модель» (hypodeigma) маккавей- ских мучеников. Поскольку в этой истории о мученичестве семерых братьев и их матери рассказывается семь раз, духовность вырисовывается в ней сама собой.

Столкновение двух миров

Эллинистический правитель пытался насилием принудить благочестивых отказаться от своей веры. Семерых братьев били бичами и жилами, чтобы заставить их есть свинину (2 Макк 7:1). После их отказа истязания стали быстро усиливаться. Царские слуги содрали с братьев кожу (7:4, 7), отрезали им языки (7:4,10), отсекли руки и ноги (7:4,10–11) и, в конце концов, сожгли заживо (7:5). Усиление истязаний соответствовало усилению ярости правителя, когда он не достиг своей цели. Ответом на их противоречие, отказ и сопротивление была нарастающая беспощадность (7:3–5, 8). Особенно сопротивление последнего из братьев вызвало беспримерное зверство со стороны тирана: «Тогда разгневанный царь поступил с ним еще жесточе, чем с прочими, негодуя на посмеяние» (7:39). Деспот увещевал его словами, обещая ему награду, если тот откажется от своей веры. Так, Антиох клятвенно заверял его, что «и обогатит и осчастливит его, если он отступит от отеческих законов, что будет иметь его другом и вверит ему почетные должности» (7:24). Затем он пытался убедить мать отрока, «чтобы она посоветовала сыну сберечь себя» (7:26). Истязаемые братья проявили со своей стороны силу слова и благородную крепость своих убеждений. Первый брат сразу же смело выступил против тирана: «О чем ты хочешь спрашивать или что узнать от нас? Мы готовы лучше умереть, нежели преступить отеческие законы» (7:2). На грубую силу братья отвечали гордостью, сарказмом и мужеством. Иногда они выражали свой отказ кратким и почти надменным «Нет!» (7:8), говоря на «отечественном языке» (7:8), тем самым пренебрегая тираном. Третий брат «на требование дать язык тотчас выставил его, неустрашимо протянув и руки», и «мужественно сказал: от неба я получил их и за законы Его не жалею их, и от Него надеюсь опять получить их» (7:10–11). Это вдохновенный ответ даже вызвал у тирана изумление (7:12). Братья также пустили в ход словесную угрозу: «Подожди, и ты увидишь великую силу Его, как Он накажет тебя и семя твое… Но не думай остаться безнаказанным ты, дерзнувший противоборствовать Богу» (7:17, 19).

Мученичество-свидетельство

Спор решается физическим насилием. Братья отказываются идти на уступки и проявляют независимость и мужественность, но за каждым таким проявлением следует все большее усиление истязаний, пока жертва не умрет. Но смерти каждый раз сопутствует свидетельство. Когда умирает первый из братьев, остальные братья вместе с матерью свидетельствуют: «Господь Бог видит и по истине умилосердится над нами» (7:6). Второй брат при последнем издыхании говорит, что «Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной» (7:9). Третий и четвертый братья свидетельствуют, что «умирающему от людей вожделенно возлагать надежду на Бога, что Он опять оживит», но для тирана, добавляет четвертый, «не будет воскресения в жизнь» (7:14). Пятый и шестой братья говорят своим мучителям о перспективе божественного воздаяния (7:17, 19). Последний брат резюмирует все предыдущие

свидетельства: действительно, деспот причиняет великие страдания, но возмездия ему не избежать: Бог примирится со своими верными слугами, мученики наследуют вечную жизнь (7:31–36). Мученичество — это свидетельст- вование о Боге и Его законах: «Я же, как и братья мои, предаю душу и тело за отеческие законы, призывая Бога, чтобы Он скоро умилосердился над народом и чтобы ты с муками и карами исповедал, что Он един есть Бог» (7:37).

Влияние на общину

Подробно и с похвалой говорится о роли матери после описания смерти ее шестого сына: «Наиболее же достойна удивления и славной памяти мать, которая, видя, как семь ее сыновей умерщвлены в течение одного дня, благодушно переносила это в надежде на Господа» (7:20). Мать ободряла своих сыновей, чтобы они были верны и упрямы в своем отказе и умерли ради Бога (7:5, 21). Она поощряла их «на отечественном языке» (7:21–23), так что тиран не мог понять ее слов, и увещевала: «Творец мира… опять даст вам дыхание и жизнь с милостью, так как вы теперь не щадите самих себя за Его законы» (7:23). Подобным же образом она ободряла и своего седьмого сына «на отечественном языке» (7:27–29). Она вновь помещает все в перспективу Божьей милости (7:29). Мать, которая после своих сыновей и сама приняла смерть (7:41), выражает точку зрения угнетаемой общины, поддерживая мучеников не только в их поведении, но, главное, в его мотивации, и все это на своем родном языке. Мать совершает мученическое свидетельствование* и этим укрепляется. В ее свидетельствовании становится явной точка зрения Бога: Его сострадание, Его жизнетворная сила и Его воздаяние. Посреди насилия смерть мученика утверждает точку зрения Бога. В мученичестве Елеазара, предшествующем мученичеству семерых братьев, это звучит весьма выразительно. Елеазар говорит: «Мужественно расставаясь теперь с жизнью, сам я явлюсь достойным старости, а юным оставлю добрый пример — охотно и доблестно принимать смерть за досточтимые и святые законы. Сказав это, он тотчас пошел на мучение» (6:27–28). Это мученичество запечатлено «благочестивым издетства воспитанием» (6:23) и навсегда осталось примером в памяти людей: «Так скончался он, оставив в смерти своей не только юношам, но и весьма многим из народа образец доблести и памятник добродетели» (6:31).

Мученичество Поликарпа

Рассказ о мученичестве Поликарпа (Martyrium Polycarpi) [965] , составленный Марки- оном (20:1) и записанный на бумаге Эварестом (20:2), повествует об истязаниях, которые «имели место» (1,1; 2,1) в Смирне (Пролог)257. Свидетельство, предназначавшееся для Филомелийской церкви, которая попросила «более подробного отчета о случившемся» (20:1), сначала рассказывает о мученичестве Германика и его товарищей (2,1–3,2). Их мученичество вызвало такую агрессию, что власти решили, в конце концов, убить (3,2) Поликарпа, учителя и епископа Смирны (16,2). «Его мученичество положило бы конец гонениям, как бы поставив на них печать» (1,1). Поликарп часто скрывался вне города (5,1–6,2), но однажды в пятницу вечером был арестован городской полицией

Он сдался, побеседовал с полицейскими, велел принести им еду и питье и попросил дать ему один час, чтобы без помех помолиться (7,2–3). Его привели в город. Там ему повстречались Герод, шеф полиции, и его отец Никита, которые старались убедить его поклониться императору и принести ему жертву (8,1–3). Поликарп, не отвечавший на это, был приведен на стадион, где его ожидала огромная толпа (8,3–9,1). На площади его допросил проконсул, который, со своей стороны, пытался убедить Поликарпа отречься от Христа (9,2-12,1). Поликарп все отказывался, и его осудили на смерть (12,2–3). Казнь была совершена посредством огня и удара мечом (13,1-16,2). Когда он умер, христиане погребли его кости в надлежащем месте (17,1-18,3). В Мученичестве Поликарпа мы встречаем духовность, которую можно описать в трех пунктах.

Сообразность Христу

Поликарп был «не только великолепным учителем, но и выдающимся свиде- телем-мучеником», утверждается в Мученичестве Поликарпа (19,2). Это странное утверждение. Как можно быть выдающимся в мученичестве? Но христиане понимали это по-своему. Мученичество может в большей или меньшей степени походить на смерть Христа, изначальную парадигму всех муче- ничеств. В глазах христиан мученичество Поликарпа было выдающимся, «потому что оно было сообразно Евангелию Христову» (19,1). Мученичество Поликарпа определенно говорит об этом в самом начале: «Почти все, что предшествовало его смерти, произошло для того, чтобы Господь мог заново явить свидетельство-мученичество ради Евангелия» (1,1). Есть сущностное сходство между Христом и мучеником: «Ведь это знак истинной и верной любви — желать не только собственного спасения, но и спасения братьев»

Другой сущностный момент сходства между Христом и Поликарпом заключается в том, что, «как и Господь, он ждал, когда будет предан» (1,2). Когда Поликарп услышал, что римляне хотят его убить (3,3), он немедленно покинул Смирну и удалился за город, в деревенское поместье (5,1). «Поскольку поиски его продолжались, он перебрался в другую деревню» (6,1). Лишь

857 Смерть Поликарпа датируется примерно 167 годом. См. D. van Damme, Polycarpe de Smyme, в DSp 12, 1986, 1904.

когда он больше не мог ускользать от угрозы смерти, так как один из его собственных рабов выдал его, он сдался. Поведение Поликарпа должно ясно показывать, что заявлять о себе властям, — то, к чему призывал вероотступник Квинт, — не сообразно с Евангелием: «Так что, братья, мы не одобряем тех, кто добровольно сдается, поскольку это не по учению Евангелия» (4). Помимо этих сущностных моментов сходства, рассказчик привлекает также следующие параллели: предательство было совершено членом общины, которого, соответственно, постигла та же судьба, что и Иуду (6,2); полиция действовала так, «словно преследовала грабителя» (7,1); в момент ареста Поликарп молился, чтобы свершилась воля Божья (7,1); он был приведен в город на осле (8,1); люди единогласно требовали его казни (12,2–3); он молился перед смертью (14,1–3); власти отказались выдать его тело христианам (17,1-18,2).

Безусловный выбор в пользу Бога

Когда Поликарп под громогласный рев публики, сидевшей на трибунах, был приведен на арену, он услышал божественный голос с неба, ободрявший его: «Мужайся, Поликарп, и дерзай» (9,1). Сосредоточиваясь на божественной реальности, мученики создавали себе защиту от насилия: «Они устремлялись внутренним взором к благодати Христовой и презирали муки мира сего» (2,3). Они жили вне самих себя: «Огонь их бесчеловечных мучителей казался им холодным… Внутренним взором они созерцали то благо, которое ожидает стойких, — то, чего ухо не слышало и око не видело, и что не приходило на сердце человеку, но что Господь явил тем, кто уже не люди, но ангелы» (2,3). Это совершенное предание себя воле Божьей было прямой противоположностью тому преданию себя, которого римляне ожидали от своих граждан: «Присягни кесарю и принеси ему жертву» (4). На пути к арене 1ерод, начальник городской стражи, и его отец Никита пытались склонить Поликарпа к культу кесаря: «Ну что плохого в том, чтобы сказать: “Кесарь — владыка!”, — и принести ему жертву, да и во всем прочем, если исполнение этого может спасти твою жизнь?» (8,2) Также и проконсул старался убедить его поклониться императору: «Поклянись фортуной кесаря… Поклянись, и я отпущу тебя; обругай Христа… Поклянись фортуной кесаря!» Поликарп отказался. Основанием для смертного приговора ему было: «Он — учитель Асии, отец христиан, истребитель наших богов, убедивший своим учением многих более не приносить жертвы нашим богам и больше им не поклоняться» (12,2).

Молитва

«Силовой линией», которая пронизывает Мученичество Поликарпа, является сосредоточенность на божественной реальности. Это выражается в том, насколько важное место в этой истории занимает молитва. Когда Поликарп услышал, что его ищут, он удалился в деревенское поместье, где «денно и нощно только и делал, что молился за всех и за церкви во всем мире, как было у него в обычае» (5,1). Во время молитвы ему явилось видение, согласно которому, он должен был сгореть в огне (5,2). Второй момент, связанный с молитвой, упоминается при описании ареста Поликарпа. После слов «Да исполнится Божья воля», он впустил стражей и просил у них разрешения помолиться один час без помех. Его просьбу удовлетворили. Он встал и принялся молиться, и был настолько полон Божьей благодати, что в течение двух часов не мог перестать говорить (7,2–3). Кульминацией была его молитва перед казнью: «Господи Боже Вседержитель, Отец возлюбленного Сына Твоего Иисуса Христа, через Которого мы познали Тебя, Бог Ангелов и Сил и всего творения, и всего рода праведников, живущих пред лицом Твоим» (14,1). Затем следует благословение: «Благословляю Тебя за то, что Ты удостоил меня в этот день и час в числе мучеников Твоих получить часть в Чаше Христа Твоего и воскреснуть в жизнь вечную души и тела, в нетлении Духа Святого» (14,2). После благословения — прошение: «Да буду принят как один из них сегодня пред лицо Твое в жертву тучную и желанную, ибо Ты заранее ее уготовал, предвозвестил и принес, Боже истинный, не знающий лжи»

Молитва заключается славословием: «Поэтому за все Тебя благодарю, Тебя славлю, Тебя превозношу через вечного Архиерея, Иисуса Христа, возлюбленного Сына Твоего, через Которого и с Ним вместе в Духе Святом слава Тебе и ныне и в будущие века. Аминь» (14,3). После своей молитвы Поликарп, как жертва всесожжения, был поглощен огнем божественной любви* (14,1; 14,3).

Мученик как «духовная модель»

Мы видели, что Поликарп был назван «выдающимся мучеником-свидетелем», так как его свидетельство имело все характерные черты мученичества Иисуса Христа. Именно это сходство сделало мученичество Поликарпа «духовной моделью». Мученик является для того, чтобы современники имели в нем конкретную модель, с помощью которой они могли бы следовать Христу

[966] . «Всем хочется следовать его свидетельству-мученичеству, потому что оно было сообразно Евангелию Христа» (19,1). Это «кровное свидетельство» мучеников — модель не только для их современников, но и для грядущих поколений. Это явствует из эпилога Мученичества Поликарпа. После того как тело Поликарпа было сожжено, христиане унесли его кости и погребли их в «подобающем» месте (18,1–2). Там христиане могли ежегодно собираться, чтобы почтить память мученика: отпраздновать его «день рождения» (18,3). Это празднование — «в память прежних борцов за веру, для упражнения (iaskesis) и подготовки будущих (hetoimasia) поколений» (18,3). Поэтому культ мучеников относится не только к прошлому (мученичество, сообразное Евангелию), но и к будущему (празднование дня смерти и рассказ о страданиях

мучеников грядущим поколениям). Эпилог содержит важное указание относительно духовности мучеников: празднование дня их смерти и рассказ об их страданиях направлены на «усвоение» и «подготовку», на то, чтобы участники празднования внутренне проникались и вдохновлялись духом мучеников. Вот почему от одной общины к другой передаются рассказы очевидцев (Пролог и 20,1).

3.5.3. Холокост

Те нечеловеческие страдания, которые причинил евреям режим Гитлера, невозможно вспоминать с адекватностью. События, связанные с Холокостом, неизбежным образом воспринимаются с точки зрения определенного контекста интерпретации259. Этот момент могут проиллюстрировать два примера. (1) Когда события, прежде безымянные, стали описываться названиями холокост, гиоах и курбан, это делалось в соответствии с определенным контекстом интерпретации260. Холокост [967] означает «всесожжение». Посредством этого термина события истолковываются на фоне Храма и совершавшихся там жертвенных ритуалов. Шоах [968], с другой стороны, вызывает в памяти образы разрушения и изгнания — ту судьбу, которая вновь и вновь поражала Израиль в течение столетий. И наконец, курбан [969] истолковывает события на фоне разорения Первого и Второго Храма. Стало быть, уже от самого названия память получает некую тенденцию.

Устроение мемориалов в разных странах отражает местные интересы дизайнеров: в мемориальных местах Польши страдания евреев явно связываются с судьбой польского народа при Гитлере; в Германии дизайн абстрактный и эстетизирующий; в Израиле события истолковываются на фоне длинной истории Израиля и в свете основания Государства Израиль; в Америке доминирует образ «освобождения» евреев американцами и того смертельного удара, которым американцы разрушили планы нацистов261. Памятование о событиях внутренне руководствуется идеалами местных сообществ. С учетом этих примеров нам кажется целесообразным, чтобы наше описание насколько возможно направлялось мнениями жертв и тех, кто выжил.

По ту сторону всякой человеческой культуры

«Тогда начался холокост, который потряс историю и своими масштабами и целями отметил конец цивилизации», — пишет Эли Визель [970] . Были попраны все границы того, что именуется «культурой». «Более четверти века тому назад наша жизнь и, возможно, сама история были прерваны. Нет такой меры, которой можно было бы измерить те чудовищные вещи, что тогда происходили», — пишет Левинас [971] . Он задается вопросом: что от «невыразимого чувства того Страдания» дойдет до следующих поколений? «Быть может, из опыта концентрационных лагерей и из еврейского движения сопротивления, которое всю Европу превратило в один большой концентрационный лагерь, нам удастся извлечь три истины, которые мы сможем передать новым людям и в которых те нуждаются» [972] . (1) Уметь жить по-человечески гораздо менее необходимо, нежели культура, в которой мы живем. Эта культура окружает нас пищей и имуществом, приличиями и искусством, отдыхом и связями, наукой и армией, соборами и мировыми империями, но по ту сторону культуры, в «пустыне, пространстве без ландшафта, которое, подобно могиле, достаточно велико, чтобы вместить нас» [973] , человеческая жизнь остается возможной. (2) В критические часы, когда все культурные ценности рушатся, человеческое достоинство состоит в том, чтобы верить, что эти ценности вернутся. А это значит: «Во вселенной, полной войн, не делать вывода, что война — единственное средство обеспечить надежность; не содействовать трагической ситуации, которая относится к мужским добродетелям — умирать и убивать в отчаянии» [974] . (3) Учить следующие поколения тому, какие требуются им силы, чтобы выстоять в изоляции и как им по-новому оценивать внутреннюю жизнь. Это «такой момент, когда праведник не обретет никакой помощи извне, когда его не защитит никакое учреждение, когда ему недостанет утешения божественным присутствием, присущего детскому религиозному чувству, и когда отдельный человек может победить только в собственной совести, то есть в своем страдании» [975] . Больше не за что держаться ни в культуре, ни в разуме, ни в мире идей. Единственная реальность — это Страдание: бытие жертвой.

Быть жертвой в мире, в котором царит беспорядок, то есть в мире, где добро не может победить, — это значит страдать. Это положение открывает Бога, который, отказываясь от того, чтобы выступать избавителем, вместо этого апеллирует

к действительной зрелости вполне ответственного человека. Но этот Бог, который скрывает свое лицо и оставляет праведника с его праведностью, но без благословения, — этот далекий Бог проявляет себя изнутри [976] .

Мученики тишины

Ури Цви Гринберг, в одном высказывании резюмируя все случившееся с евреями, называет их «Мучениками Тишины» [977] . Андре Неер различает три вида тишины [978] .

Первый — это то абсолютное безмолвие, которым уничтожение было окружено перед внешним миром. Концентрационный лагерь полностью уходил в себя, жертвы и их палачи были совершенно отделены от внешнего мира. «В Аушвице все разворачивалось, происходило, переживалось в абсолютной тишине в течение недель, месяцев, лет, будучи отделено от истории» [979] . Некий нечеловеческий мир, запертый в самом себе и задыхающийся в безмолвии. Не только нацисты окружали уничтожение мертвой, удушающей тишиной, но и дружественные нации хранили молчание, хотя всё знали.

Достаточно заглянуть в газеты и журналы того времени: там было всё, там есть всё. С конца 1942 года и дальше в них печатались подробные планы «финального освобождения». Названия «Треблинка» и «Аушвиц» раньше были услыша- *»ны в Нью-Йорке и Стокгольме, чем в Белостоке и Сигете… Ни один команду

ющий не сдвинул с места свои войска, чтобы освободить тот или другой лагерь раньше, чем было запланировано. Живые мертвые не представляли никакого веса [980] .

Эту индифферентность разделяли и еврейские лидеры. «Да, мы все виновны, — заявляет Наум Гольдман, говоря и о себе, и о своих прежних коллегах. Да, мы всё знали, мы были осведомлены, йадану вэ-шстахну: мы знали и молчали» [981] . Американские евреи смотрели на узников лагерей смерти как на «пропавших: лучше было не предпринимать никаких действий, ибо они были обречены с самого начала. К чему пустые усилия?» [982]

Другая тишина: поведение самих жертв было отмечено покорностью. С самого начала уничтожение осуществлялось в неописуемом спуске с одной невероятной ступени на другую, все дальше вниз, в попрании палачами всякой формы человечности. Жертвы онемели от потрясения.

Молчание. В день отбытия то же молчание царило во внутреннем дворе большой синагоги, где мы были собраны. Обезумев от ярости, военные полицейские в шляпах с перьями бегали во всех направлениях, выкрикивая ругательства и избивая мужчин, женщин и детей, не столько для того, чтобы причинить им вред, сколько для того, чтобы нарушить их молчание. Но люди продолжали молчать. Ни стенаний, ни воплей. Один раненный в голову старик снова поднялся на ноги с диким взглядом. Женщина с окровавленным лицом продолжала идти, не замедляя шага. Никогда город не знал подобной тишины. Ни вздохов, ни жалоб. Даже дети не плакали. Это была совершенная тишина последнего акта. Евреи навсегда покидали сцену [983] .

Третий вид тишины. Сам Бог хранил молчание посреди мертвой тишины. Это молчание Бога впечатляюще изображено в кантате Эли Визеля Ани ма’амин*. Патриархи стоят перед Богом во всей реальности Холокоста, поочередно сетуя, обвиняя, вопрошая, бунтуя, но все-таки умоляя. Они рассказывают Богу об ужасающих вещах, которые они видели. Но Бог продолжает молчать.

Свидетели свидетельствуют, а небесный Суд слушает их молча. Высочайшие судьи продолжают молчать, в то время как целый народ погружается во мрак, как в ту божественную бездну, о которой знает лишь Бог… Но небо хранило молчание, и это молчание было как стена. Они взывают к Богу, восхваляют Бога, три истца все говорят, говорят и говорят, — а Судия не отвечает. Авраам гневается, Исаак жалуется, Иаков умоляет, но Бог молчит. Авраам говорит, а Бог молчит. Исаак вспоминает, а Бог молчит. Иаков вопрошает, а Бог молчит [984] .

Молчание Бога провоцирует гнев, жалобы, обвинения, вопрошания, бунт, ненависть, покорность, отчаяние, цинизм. И поэтому непостижимо, как в этом горниле молчания Эли Визель еще находит какой-то смутный проблеск Его присутствия. В конце кантаты Ани ма ’амин, когда Иаков последним заканчивает свою речь перед безмолвными небесами, Рассказчик говорит:

После того как сказал это, он ушел и не видел, не мог видеть, что Бог, пораженный своим народом, в третий раз заплакал — на этот раз безудержно и с любовью. Он плакал над своим творением — и, возможно, даже больше, чем просто над творением… Авраам, Исаак и Иаков уходят, и душа их озарена новой надеждой — надеждой, которую они занимают у своих детей. Они покинули небо и не видели, не могли видеть, что они уже не одни: Бог сопровождал их, плакал, смеялся и шептал: ницхуни банай, сыны Мои победили меня, у них есть право на Мою благодарность. Сказав эти слова, Он повторил их. Слово Бога всегда будет услышано. Как и молчание пропавших [985] .

В. Невозможное свидетельство

Еврейские узники, которые были вытолкнуты за пределы всякой человечности и заключены в горниле молчания, после войны почувствовали, что они должны свидетельствовать о том лиминальном опыте, который они вынесли из лагерей смерти [986] . Свидетельствовать стало для них «биологической необходимостью» [987] , больше того — «единственной почвой для выживания» [988] . Тем самым выжившие оказались в поле почти невыносимого напряжения. С одной стороны, их опыт было невозможно передать: «Аушвиц отрицает всякую литературу, равно как и все теории и доктрины; встроить его в философию значит его ограничить. Если выражать его словами, любыми словами, это будет искажением» [989] . С другой стороны, выжившие должны свидетельствовать. Это жизненно необходимо: «Я пишу, чтобы доказать, что я жив, что я существую, что и я нахожусь на этой планете. Мир осудил меня на смерть. Я пишу потому, что своими книгами я свидетельствую о своем существовании» [990] . Следовательно, выживший, свидетельствуя, оказывается в поле огромного напряжения. «Тот факт, что он выжил, обязывает его свидетельствовать. Будущее, дав ему отсрочку, обретает себе оправдание в своей соотнесенности с опытом прошлого. Но как сказать, как передать то, что по самой своей природе отрицает язык? Как рассказать, не предавая мертвых, не предавая себя?» [991]

В свидетельствах выживших можно различить три слоя [992] . (1) Свидетели пытаются предоставить говорить самим фактам. Они смотрят на себя самих как на «инструменты событий» [993] . Так, Эли Визель в Ночи свидетельствует о том, что случилось с ним и с его близкими от момента депортации до момента освобождения. Он, разумеется, избирает факты, но динамика их отбора ясна: тут говорит некто, дающий слово самим по себе невообразимым фактам. (2) Рассказчик лично вовлечен в то, о чем свидетельствует. Свидетельство не просто воспроизводит события, но само есть часть (жертва) событий, оставивших свой отпечаток на свидетельстве. Читатели Ночи не просто видят проходящую перед ними последовательность событий. Они также переживают то, как рассказчик все более превращается в жертву и «означается» теми событиями, которые он сам описывает, до тех пор пока и рассказчик, и читатель не увидят себя в конце концов в одном и том же зеркале: «Через три дня после освобождения Бухенвальда мне стало очень плохо из-за отравления пищей. Меня перенесли в госпиталь, и две недели я находился между жизнью и смертью. Однажды, собрав все свои силы, я сумел подняться. Я хотел взглянуть на себя в зеркало, висевшее на стене. Я не видел себя со времени гетто. Из глубин зеркала на меня глядел труп. Взгляда его глаз, уставившихся в мои глаза, мне никогда не забыть» [994] . То, что происходило, и то, что произошло с рассказчиком, и сам рассказ — неотделимы друг от друга [995] . (3) Свидетельство — это наставление. События, которые сами по себе ни с чем не сравнимы, становятся образом «мира», в котором находится сам слушатель или читатель [996] . «Существование в концлагере научило нас тому, что весь мир в действительности подобен концлагерю: слабые работают на сильных, а если у них нет силы или желания работать, то пускай воруют или пускай умирают» [997] . «Культура», или «цивилизация», как это принято называть, делается прозрачной вплоть до своей фундаментальной структуры:

Лишь теперь я понимаю, какой ценой заплачено за строительство древних цивилизаций. Египетские пирамиды, храмы и греческие статуи — каким чудовищным преступлением они были! Сколько пролилось крови на римских дорогах, в крепостях и на городских стенах. Древность — это чудовищный концлагерь, где хозяева выжигали рабам клеймо на лбу и распинали за попытки бегства! Древность — это заговор свободных против рабов! [998]

Так опыт лагерей смерти стал «горизонтом интерпретации» для последующей жизни и критерием оценки новых ситуаций. Мы начинаем понимать, почему Эли Визель заступается за жертв массовых убийств в Камбодже, за вьетнамских беглецов на лодках, за забытых армян, за черных в Южной Африке, да и за все человечество как за потенциальную жертву ядерного Холокоста.

Библиография

Agus A., The Binding of Isaac and Messiah. Law, Martyrdom, and Deliverance in Early Rabbinic lieligiosity, Albany, 1988.

BarkatAli A., The Tragedy of Karbala and Martyrdom of Imam Hussain, Faisalabad — Huddersfield, 1984.

BAUMEISTER Т., Genese und Entfaltung der altkirchlichen Theologie des Martyriums, Bern etc.,

1991.

Bowersock G., Martyrdom, and Rome, Cambridge etc., 1995.

Cohen A., La Shoah. L’aneantissement desjuifs d’Europe (1933–1945), Paris, 1990. Dehandschutter B., Martyruim Polycarpi. Een literair-kritische studie, Leuven, 1979.

Die Entstehung der judischen Martyrologie, ed. J. van Henten et at, Leiden, 1989.

From Ashes to Healing. Mystical Encounters with the Holocaust. Fifteen True Stories Collected and Annotated, ed. Y. Gershom, Virginia Beach, Virginia, 1996.

Lancer L., Versions of Survival. The Holocaust and the Human Spirit, Albany, 1982.

Martyrium in Multidisciplinary Perspective, ed. M. Lamberigts & P. van Deun, Leuven, 1995. Martyrs and Martymlogies, ed. D. Wood, Oxford, 1993.

Massignon L., La Passion de Husayn Ibn Mansur Hallaj, Paris, 1975.

Nehf.rA., De ballingschap van het woord. Van de stilte in de Bijbel tot de stilte van Auschwitz, Baarn,

1992.

Noce С., II martirio. Testimonianzee spiritualita neiprimi secoli, Roma, 1987.

Schindler P., Hasidic Responses to the Holocaust in the Light ofHasidic Thought, Hoboken, New Jersey, 1990.

Suffering and Martyrdom in the New Testament, eds. W. Horbury & B. McNeil, Cambridge, 1981. Taleqani M. etal,Jihad and Shahadat. Struggle and Martyrdom inlslam, Houston, Texas, 1986. Weinrich W., Spirit and Martyrdom, Washington, 1981.

Wiesel E., Eenjood, vandaag. Verhalen, opstellen, dialogen, Hilversum, 1978.

Idem., Denacht, Hilversum, 1986.

Young J., Writing and Rewriting the Holocaust. Narrative and the Consequences of Interpretation, Bloomington etc., 1988.

3.6 Эсхатологическая духовность

Эсхатология относится к концу человеческой жизни и концу мира, а также к тому, что сокрыто за этим концом. Конец (ta eschata (греч.) — «последние вещи») и то, что скрыто за всяким концом, рассматриваются как отличные одно от другого.

Древнейшая форма эсхатологии — это, вероятно, эсхатология Заратуш- тры (или, в греческой традиции, Зороастра). Около 600 года до н. э. он составил проект будущего, в котором история завершается всеохватывающей битвой между силами света (или истины) и силами тьмы (или лжи). В итоге побеждает свет.

Вдохновленная эсхатологическим видением Зороастра, на древнем стволе израильского профетизма расцвела эсхатологическая форма духовности (Ис 40–55). Эти израильские пророки различали между периодами до и после конца, — деление, которого не знали пророки более ранние. Для них разделяющая грань проходила в настоящем: путь к смерти или путь к жизни. Эсхатологическое пророчество истолковывает профетическую схему «или-или» (перед изгнанием) в контексте эсхатологической схемы «до-и-после»: до и после конца.

В еврейской духовности эсхатология развивалась периодически. В общине Кумрана конец времени рассматривался как борьба не на жизнь, а на смерть между добром и злом. Живые (то есть последнее поколение) должны были примкнуть к силам добра, дабы таким образом приблизить финальную победу. Мы наблюдаем мощное оживление эсхатологического мистицизма после 1492 года, когда евреи были изгнаны из Испании и Португалии. В экстремальном положении людей, изгоняемых из своих домов, мы видим подъем эсхатологических движений. Когда ожидания конца времени не исполнились, они обратились внутрь в эсхатологически ориентированной каббале: с помощью мистических практик люди порождали картины мессианских катастроф и приближали божественное искупление. Эта форма мистицизма называется мистика цафада (по названию городка Цафад в Верхней Галилее, где собралось много каббалистов) или лурианский мистицизм (по имени центральной фигуры этого движения — Исаака Лурии).

В христианской традиции эсхатология связывается с Иисусом Христом, в котором приблизилось Царство Бога, царство конца времени, отмеченное праведностью и миром. Его жизнь, основанная на этом Царстве и им руководимая, привела к смерти — к смерти на кресте. Это нисходящее движение, однако, не было концом. В Распятом — по ту сторону конца, в Боге — открылось новое восхождение: к Божьему Царству. Путь креста как воскресение в Боге — фундаментальный парадокс, который характеризует христианскую духовность.

Буддийский вариант эсхатологической духовности — это «чистая страна» буддизма [999] . «Чистая страна» указывает на область, лежащую за миллионами стран Будды к Западу — столь далеко, что она находится по ту сторону всякого самосохранения, поэтому «чистая». Этой чистой страны достигают посредством призывания: «Привет тебе, Будда Света» (Амида Будда). Чистая страна наполнена светом, проблеск которого можно уловить в медитации. Верующие безгранично доверяют искупительной власти Амиды-Будды, который до своего просветления был монахом, давшим сорок восемь обетов спасти от скорбей всех страждущих в раю чистой страны. Вслед за тем он получил природу Будды, став Буддой неизмеримого Света. Призывающие его этим именем будут искуплены.

Религиозный даосизм, частично под влиянием буддизма, искал места в небесах или в раю бессмертных после долгой и счастливой жизни. Даже во время этой жизни благочестивые могут отделиться от своих ограниченных эго, подбирая себе упражнения, цель которых — достигнуть свободы в небесной реальности: «Их сознание пребывает в единстве с ритмическими изменениями в творении; они дышат одним дыханием с этими изменениями и так входят в вечную жизнь» [1000] . Восхождение к вечной жизни представлено как восхождение в небеса: «Конечная цель мистической практики — достижение своего места в небесах или в раю бессмертных» [1001] .

Эсхатология — существенный элемент мусульманской духовности [1002] . Жизнь после смерти — это тема, подробно рассматриваемая в духовной литературе. Ее [жизнь после смерти. — Прим. пер.] называют «Возвращением» (ма’ад).

Мы опишем на примерах три формы эсхатологической духовности: эсхатологическое пророчество в Древнем Израиле; мессианский путь креста, который за пределами внешней видимости ведет верующих к будущему Бога; абсолютное преображение в Боге после смерти, как оно выступает в мусульманском мистицизме.

Эсхатологический профетизм

Эсхатологический профетизм возник во время изгнания (Иез 40–55). Важнейшие пророчества касаются возвращения из изгнания, возможность чего появилась при персидском царе Кире, который, как орудие в руках Бога, освободил Израиль из плена (Ис 44:24–45:8). Бог, осуществляющий это освобождение, рассматривается как Первый, который существует прежде всех начал и сотворил все вещи, и Последний, который существует после всех завершений и все искупит (Ис 41:4)295. Первый и Последний охватывает всю историю (Ис 46:10). Это всеобъемлющее присутствие делает Сущего несравненным (Ис 40:25; 46:5,9), единственным (41:23; 44:6, 24; 45:18) и заставляет все власти повергнуться в ничтожество (Ис 44:6; 45:5–6, 20–22; 46:6–7, 9; 48:12).

Первоначально эсхатологический способ мышления был принят широкими слоями населения. Позже, когда ожидания скорого конца оказались иллюзией, этот способ мышления остался присущ лишь небольшим группам, — главным образом, слабейшим членам общества. Эсхатологические группы практиковали крайние формы чистоты и лелеяли пламенные надежды относительно очищения Храма, расцвета божественного царства и появления сына Давидова296. Как правило, эсхатологическая драма разворачивается в пяти актах.

Крах мировых империй

Конец времени начинается в момент крушения мировых империй. В этот момент люди полностью выпадают из-под контроля. Возглашение Имени — единственный способ, делающий бегство возможным посреди земных и небесных катастроф. «И будет: всякий, кто призовет имя Сущего, спасется. Да, на горе Сион и в Иерусалиме будет избавление, как сказал Сущий. И среди спасшихся будут те, кто призвал имя Сущего» (Иоил 3:5) [1003]. В этом эсхатологическом контексте призывание Имени подразумевает безусловное признание: «О Сущий, Ты мой Сильный; превознесу Тебя; твою Имя я признаю» (Ис 25:1) [1004]. Люди верили, что в самом призывании Имени Сущий проявляется искупительным образом297. Именно на это направлено молитвенное призывание Имени: «И на пути судов Твоих, о Сущий [1005], мы уповали на Тебя; к имени Твоему и к воспоминанию о Тебе стремилась душа наша. Душою моею я стремился к Тебе ночью, и духом моим я буду искать Тебя во внутренности моей с раннего утра» (Ис 26:8–9, ср. Пс 9:3, 11).

В катастрофе конца времени Имя — это то единственное, за что люди смогут ухватиться (Зах 13:9). Также и те власти, которые притесняют народ Ягве, почувствуют Имя. Имя явит себя угнетателям: «О, если бы Ты расторг

небеса [и] сошел! горы растаяли бы от лица Твоего, как от плавящего огня, как от кипятящего воду, чтобы имя Твое сделать известным врагам Твоим; от лица Твоего содрогнулись бы народы» (Ис 64:1–2).

Освобождение Израиля

Вторая фаза эсхатологической драмы — освобождение народа, очищение Израиля и собирание воедино всех рассеянных. И это эсхатологическое освобождение тоже осуществится в Имени: «Во дни Его Иуда спасется и Израиль будет жить безопасно; и вот имя Его, которым будут называть Его: “Сущий [1006] оправдание наше!”» (Иер 23:6). Спасение Иуды сопровождается возглашением Имени над народом. Сущий восстанавливает праведный порядок, воздает народу по его заслугам, удостоверяет это. В тот день Сущий предаст позору угнетателей, «бесславящих Имя Его» (Ис 52:5, ср. Мал 1:6). С другой стороны, Его народ «узнает [1007] имя Мое; поэтому [узнает] в тот день, что Я тот же, Который сказал: “Вот Я!”» (Ис 52:6). В освобождении Израиля имя Сущего и имя Израиля узакониваются раз и навсегда. Кто презирает Израиля [1008], тот презирает Имя (Ис 66:5). Это освобождение сопряжено с фундаментальным очищением. В этом очищении также все вращается вокруг Имени: «Истреблю с места сего [из Иерусалима. — Прим. авт.] остатки Ваала» (Соф 1:4). Лишь те, кто чтит Имя (Ис 29:23), воздает ему славу (Мал 2:2), благоговеет перед ним (Мих 6:9, Мал 3:20) и трепещет перед ним (Мал 2:5), будут избавлены.

Восстановление рая

Новая фаза в эсхатологической последовательности событий ознаменовывается тем, что Сущий восстанавливает первозданный порядок творения. В жизни вновь проявляются райские отношения. Но и в это райское время обновления Имя оказывается в центре: «И до сытости будете есть и насыщаться и славить имя Господа Бога вашего, Который дивное соделал с вами, и не посрамится народ Мой во веки. И узнаете [1009], что Я посреди Израиля, и Я — Господь Бог ваш, и нет другого, и Мой народ не посрамится вовеки» (Иоил 2:26–27), Время обновления характеризуется полной удовлетворенностью по сравнению с настоящим временем, о котором сказано: «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю» (Быт 3:19).

Царство Бога

В этот период обновления Имя стоит в центре, так как конец времени есть, собственно говоря, начало царствования Бога. В конце сделается явным, что

Сущий есть первооснова творения и истории. Он — царь; это значит: Он, Первый и Последний, приводит в единство творение и историю. Это как если бы солнце взошло и явило себя как истинный и единственный центр вселенной: «В тот день будет Ягве [1010] (1) един, и имя Его едино» (Зах 14:9). В конце будет присутствовать только Сущий. Вновь и вновь это единство Сущего обыгрывается как основная тема эсхатологических чаяний (Иер 33:59, Иез 34:23; 37:22–24, Ос 2:2, Соф 3:9). Иногда установление закона Ягве связывается с приходом Мессии, который как заместитель Сущего установит Его владычество. Но даже и тогда главным событием должно будет стать представление Имени. Мессия явится и «будет пасти в силе Сущего, в величии имени Сущего, Бога своего»*(2) (Мих 5:3).

Обращение народов

Финальная фаза в истории конца времени — это полное изменение всех народов, или тех, кто уцелеет в катастрофах. Народы будут собраны «к месту Имени “Сущий воинств”, на гору Сион»*<3) (Ис 18:7). Корабли Фарсиса придут в Иерусалим, возвращая всех рассеянных израильтян «и с ними серебро их и золото их, во имя Сущего*(4)» (Ис 60:9). На дальних побережьях услышат прославление Имени Сущего (ср. Ис 24:15). Подобно народу Израиля, и другие народы очистятся и обратятся к Имени Сущего. «Тогда Я дам народам другие, чистые уста, чтобы они могли прославлять Имя Сущего»*(5> (Зах 13:9). Тогда будет так, что Сущий даст народам познать*(6) свое Имя. Это — абсолютное завершение, конец. «Я говорил народу, который не призывал меня по имени: “Вот Яп»*<7) (Ис 65:1).

3.6.2. Смерть на кресте и прославление

В жизни Иисуса из Назарета наступает поворотный пункт, когда он отправляется в Иерусалим. Лука описывает этот момент в торжественных тонах: «Когда же приближались дни взятия Его [от мира], Он восхотел идти в Иерусалим» (Лк 9:51, ср. Мф 19:1–2, Мк 10:1). Тон уже был задан в первом предсказании Страстей (Мф 16:21, ср. Мк 8:31–33, Лк 9:22) и во время Его преображения

на горе, где Он говорил с Моисеем и Илией «об исходе Его, который Ему надлежало совершить в Иерусалиме» (Лк 9:31). Иисус избрал этот исход. Ученики дивились этому, а иные были в страхе: «Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они изумлялись [1011] и,следуя за Ним, были в страхе» (Мк 10:32). Затем следует третье возвещение Страстей: «Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть» (Мк 10:33, ср. Мф 20:17–19, Лк 18:31–34).

Исход Иисуса

Путь в Иерусалим, — путь, который оборачивается исходом из жизни, — это темная череда событий. Внутреннего смысла этого касается Иоанн. Он делает это, выявляя, прежде всего, явное непонимание происходящего. У него Иисус говорит фарисеям: «Еще недолго быть Мне с вами, и пойду к Пославшему Меня; будете искать Меня, и не найдете; и где буду Я, [туда] вы не можете придти» (Ин 7:33–34). Они инстинктивно думают о поездке заграницу (Ин 7:35), хотя и не уверены в своем истолковании (Ин 7:36). Немного позже Иисус повторяет: «Куда Я иду, [туда] вы не можете придти» (Ин 8:21). На этот раз они думают о самоубийстве: «Неужели Он убьет Сам Себя, что говорит: “Куда Я иду, вы не можете придти”?» (Ин 8:22). Незадолго до своей смерти Иисус вновь говорит о своем исходе — на этот раз своим ученикам. Петру Он говорит: «Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною» (Ин 13:36). Петр верно догадывается, что путь, которым намерен идти Иисус, связан с утратой жизни (Ин 13:37, см. также 21:19). В конце концов Иисус сам объясняет смысл своего исхода: «Я иду приготовить место вам» (Ин 14:1–3). Путь страданий и смерти ведет Иисуса в дом Отца (14:2) — в место, которого нельзя достигнуть вне этого пути. Иисус думает, что этим утверждением путь Его самоотдачи как путь к Богу адекватно объяснен. Он предполагает, что ученики наверняка поняли, о чем Он говорит: «Куда Я иду, вы знаете, и путь знаете» (Ин 14:4). Но Фома честен: «Господи!* не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?» (Ин 14:5). Иисус отвечает на это: «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин 14:6). Его смерть на кресте открывает путь к Богу, к подлинной жизни, к вечной жизни: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин 8:12). Иоанн старается сохранить мотив исхода даже по ту сторону смерти. Пустая могила, отваленный камень, льняные пелены, плат, который был на голове Его — безмолвные свидетели Его исхода: «Унесли Господа из гроба, и не знаем, где положили Его» (Ин 20:2). Любимый ученик «увидел» этот факт исхода и «уверовал» (Ин 20:8). Жизнь Иисуса изображена как уход, как необратимое исчезновение в смерти, истолковываемое как необратимое исчезновение в Боге. В этом плане бросается в глаза, что все связи Иисуса разорваны: связь с Марией, Его Матерью (Ин 19:26–27), связь с учениками (Ин 20:1-10) и связь с Марией Магдалиной (Ин 20:11–18).

Распятый

Исход Иисуса в глазах тех, кто остался после Него, — это позорная смерть на кресте. Хорошо известно, что в римском контексте распятие было унизительной казнью. Потому и смерть Иисуса на кресте изображена как событие, вызывающее издевательства со стороны прохожих (Мф 27:27–44). Однако в то же время это социальное унижение является и религиозным падением. «Других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф 27:42). Это религиозное падение вызывает настоящее разочарование учеников. Ученики, идущие в Эммаус, сжато резюмируют происшедшее: «Они сказали Ему: что было с Иисусом Назарянином, Который был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его. А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля; но со всем тем, уже третий день ныне, как это произошло» (Лк 24:19–21). Смерть Иисуса на кресте — это религиозное падение: пророк, сильный пред Богом, повержен.

Крест, однако, есть нечто большее, чем религиозная деградация. Крест означает конец всякой религиозной системы координат. Все, что может быть понято на основе рациональных априори, терпит крах на фоне этого предельного абсурда. Даже категория «чуда» не может сообщить смысла кресту, равно как и категория «премудрости» (1 Кор 1:22). Крест выступает как абсолютная бессмысленность. Поэтому то, что Бог должен истолковать этот абсолютный конец как откровение нового начала по ту сторону конца, могут уразуметь только нищие духом, дети, у которых нет еще никакой системы координат. Они способны постигнуть этот непостижимый поворот Бога (1 Кор 1:27–28).

Прославление

С Божьей точки зрения эта деградация до креста есть прославление: «Посему и Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени» (Флп 2:9). На языке Иоанна: час исхода есть час прославления (ср. Ин 17:1). Иисус в своей жизни прославил Бога; пусть же Бог прославит Его в Его смерти: «Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить. И ныне прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира» (Ин 17:4–5). «Делом» крестоношения Иисус был лишен всякого «веса» (кавод) [1012], но Бог, со своей стороны, «дал Ему' вес» (= «прославил») — вес,

превосходящий всякую славу. С точки зрения порядка этого мира (греч. kosmos), Иисус совершенно уничтожен, но Бог исполнил Его сияния славы (греч. doxa) в смерти, так что Он сделался прозрачен для Бога: «Отче! которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира» (Ин 17:24). Созерцание Прославленного — это не созерцание восстановленного Мессии. Именно Распятый прославлен. Божья слава явлена в лишенном славы Мессии.

Следование за Христом

Весь путь Христа подчинен теме Его самоотдачи вплоть до конца: любовь к врагам, милость к ближнему, беспредельное прощение, абсолютное доверие к Богу, постоянная молитва, воздержание от всякого осуждения, внимательность к самым ничтожным, уважение к чужим, свобода по отношению к Торе — все это собирается воедино в Его последнем шествии в Иерусалим. Именно этим путем должны следовать ученики Иисуса: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк 8:34, Мф 16:24, Лк 9:23). Быть учеником Иисуса значит потерять свою жизнь ради Иисуса и Евангелия, то есть ради того Пути, который Бог в Иисусе запечатлел в сердце истории (Мф 16:25, Мк 8:35, Лк 9:24).

•«*«Кто не несет креста своего и идёт за Мною, не может быть Моим учени

ком» (Лк 14:27). Следование за Иисусом вплоть до смерти — это не широкая магистраль, заканчивающаяся широкими городскими вратами. Путь предельного самоотвержения — это узкий путь, который заканчивается узким и тесным входом. «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» (Мф 7:13). Вход в Царство Божье тесен и узок: «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф 7:14). Путь к жизни ведет через смерть в самопожертвовании.

Христианскую духовность можно рассматривать как настойчивое стремление продвигаться крестным путем Мессии до конца и тем самым следовать Ему [1013] . Павел говорит: «Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию. Ибо и Христос не Себе угождал, но, как написано: “Злословия злословящих Тебя пали на Меня”… Посему принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию» (Рим 15:2, 7). Петр говорит: «Если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу. Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его» (1 Петр 2:20–21, ср. 3:18–20). Начиная с этих первых свидетельств, христианская духовность являет многоцветную палитру «подражаний Христу»: Поликарп и Антоний, Ориген и Августин, Бернард из Клерво и Франциск

Ассизский, Игнатий Лойола и Тереза Авильская, Шарль де Фуко и Эдит Штайн. Все они старались — ценой своих жизней — «идти по следам Его», чтобы, сообразуясь Ему, быть обретенными Богом в смерти.

«Восстановление в Боге»

Финальное единение с Богом, которое с человеческой точки зрения есть восстановление всего конечного, рассматривается мистиками ислама под рубрикой Возвращение, со ссылкой на следующие стихи Корана.

И сказали они: «Разве, когда мы стали костями и обломками, разве же мы будем воскрешены как новое создание?» Скажи: «Будьте камнями, или железом, или тварью, которая велика в ваших грудях!» И скажут они: «Кто же вернет нас?» Скажи: «Тот, который создал вас в первый раз». И они качнут своими головами к тебе и скажут: «Когда это?» Скажи: «Может быть, будет это близко». В тот день, когда Он призовет вас, и ответите вы хвалой Ему и подумаете, что пробыли вы только очень мало (Сура 17:49–52) [1014].

Эти стихи содержат центральные мотивы эсхатологической духовности ислама.

Событие смерти и воскресения

Когда душа умирающего сходит в могилу, ее спрашивают о ее делах. Затем следует временной промежуток, который длится до воскресения. Эта промежуточная стадия есть состояние сна души, в котором выявляются свойства, приобретенные человеком при жизни. В смертном сне умершие пробуждаются к реальности своих жизней: «Сколько детей твоих мыслей увидишь ты в могиле, которые окружат душу твою, крича: “Папа!”?»299 Как в нашей земной жизни сон воплощает в образы то, что живет в нас, так и смертный сон проявит то, что мы скрывали в нашей жизни: «Ты — это твоя мысль, брат, остальное в тебе — это кости и волокна. Если ты думаешь о розах, ты — розовый сад; если ты думаешь о терниях, ты — топливо для печи»300. После сна смерти наступает день воскресения, который следует непосредственно за концом мира. Когда зазвучит труба, умершие выйдут из своих могил и устремятся к своему Господу (Коран 36:51). Воскрешенный получает книгу, в которой записано все, что он сделал (69:18–26), и у него спрашивают отчета. Затем следует переход по мосту, перекинутому над преисподней: для верных он широк, для неверных — тоньше

волоса и острее, чем острие меча. Мост ведет в рай, область счастья и изобилия (2:25; 3:15; 4:57 и т. д.). Неверующие погружаются в вечный огонь.

Бесконечная потенциальность человеческих существ

В ответ на вопрос о новом творении Коран говорит: «Будьте камнем, или железом, или другим каким-либо творением из тех, которые по вашему представлению неудобоизменимы» [1015]. Чтобы понять этот ответ, мы должны знать то особое место, которое люди занимают в творении: Бог сотворил человека по своему подобию и научил его божественным именам. Все творения, каждое по-своему, отражают божественное имя. Творение в целом отражает Аллаха. Отражение всего этого — человек. В человеке все прочее достигает единства. Духовный путь человеческих существ заключается в интери- оризации этих реальностей как имен Бога — процесс, кульминирующий в абсолютной интериоризации имени Аллах?01. Лишь в качестве формы всех божественных имен человек живет в совершенной согласованности творения, у которого нет никакого иного бытия, кроме бытия-из-Бога. В реальности многие люди не идут столь далеко. Они ограничиваются тем или этим

и, поступая так, становятся тем или этим творением. Азиз аль-Дин Насафи говорит: «Согласно тому, предполагает ли он качества того или иного творения, он становится этим или другим творением, хотя внешне он может иметь форму человека»*02. Теперь мы понимаем ответ Корана: после смерти становится явным, с каким творением идентифицировал себя умерший. Таким образом, может случиться, что в воскресении тот, кто полностью идентифицировал себя с камнем, станет камнем. Тот, кто идентифицировал себя с железом, станет железом «или другим каким-либо творением из тех, которые по вашему представлению неудобоизменимы». Чтобы достигнуть Бога после смерти, человек должен освоить в своем существе множество Божьих имен в течение своей жизни. «Мое сердце стало вместилищем для всякой формы, — говорит Ибн Араби, — пастбищем для газелей и монастырем для христианских монахов»303. В воскресении Бог явится во множестве форм, но Его творения будут отрицать Его, пока Он не явится в форме, соответствующей их собственной вере, то есть их собственным идентификациям. И только совершенный человек, который интериоризи- ровал все божественные имена в равновесии, опознает Бога в любой форме, какую Он явит. «Кто ограничивает Бога, тот отрицает Его во всем, кроме своего собственного ограничения, узнавая Его лишь тогда, когда Он проявляет Себя в рамках этого ограничения. Но тот, кто освобождает Его от всякого ограничения, никогда не отрицает Его, узнавая Его в любой форме, в какой бы Он ни явился»304.

Становление и нестановление

«Кто же вернет нас?» — был вопрос. Ответ: «Тот, который создал вас в первый раз». В этом ответе конец связывается с началом. На фоне вышесказанного это понятно: конец заключен в начале. Коран говорит: «Как Он вас сотворил впервые, так вы и вернетесь!» (7:29). Эсхатология имплицитно заключена в истоках. Основополагающее видение выразил Руми:

Я умер как минерал и сделался растением,

Я умер как растение и вновь возник как животное.

Я умер как животное, и я был Человек.

Чего мне бояться?

Когда я был меньше, умирая?

Но еще раз умру я как Человек, чтобы воспарить С блаженными ангелами; но даже ангельскую природу Я должен преодолеть: все, кроме Бога, исчезает.

Когда я пожертвую своей ангельской душой,

Я стану тем, что никакой разум никогда не постигал.

О,пусть меня не будет! Ибо Несуществование

Возвещает в органных звуках: «К Нему мы вернемся!» (Сура 2:153)505

Руми описывает весь путь от минерала до несуществования, от неодушевленной материи до «возвращения» (эсхатон [1016]). Этот путь есть процесс умирания и воскресения. Ни одно состояние не конечно, даже ангельское. Конечное состояние есть не-состояние, не-становление (фана). Тогда душа возвращается к Тому, Кто сотворил ее.

Эсхатон — сейчас

«Когда это?» — был вопрос. Коран ответил: «Может быть, будет это близко». Конец уже действует в настоящем, просто наше сознание закрыто для этого. Коран пытается дразнящими словами сообщить о том, что конец — уже сейчас. «Что у вас, то погибнет; а что у Бога, то вечно» [1017] (16:98). «Всякая вещь гибнет, кроме Его лика» (28:88). «Поистине, мы принадлежим Аллаху, и к нему мы возвращаемся» (2:156) [1018] 306. Мистик живет, зная о воскресении. Он совершил свой побег из становления; он достиг «не-становления» (фана), он больше

не пребывает в «состоянии», налагаемом на него извне. На этом основании Руми может сказать: «В мире нет никакого дервиша; а если б и был такой, то этот дервиш был бы в действительности несуществующим. Он существует относительно выживания его сущности, но его атрибуты растворяются в атрибутах Бога. Как пламя свечи в присутствии солнца, он не существует, хотя он существует в терминах формы» [1019] . В действительности дервиш, то есть совершенно отделенный, совершенно свободный от «Я», исчез в существовании Бога, как свет свечи исчезает в свете солнца. Это способ существования Мухаммада: «Мухаммад дважды рожден в мире: он умер для всякой временной потери и обретения: он был сто воскресений здесь и теперь»* [1020] .

Есть только Бог

Коран говорит: «Когда Он позовет вас, вы услышите». Мистики истолковывают это высказывание как две стороны одного события: наше слышание есть Его зов. Как говорит Руми: «Без твоей речи душа не имеет уха. Без твоего уха душа не имеет языка» [1021] . Слово Бога творит ухо, ухо Бога творит речь. Воскресение значит стать той истиной, что реален только Бог. Чтобы проиллюстрировать эту истину, Руми использует великолепный образ коня, оставляющего след от копыта в пыли: «Мое “Я” ушло ради Его “Я”. Мое “Я” ушло, лишь Он остался. Я вьюсь, словно пыль под копытом коня. Индивидуальная душа стала пылью: единственный след ее — отпечаток Его ног в пыли. Стань пылью у Его ног ради этого отпечатка и будь подобен диадеме на голове Императора» [1022] . Человеческое «эго» преобразилось в Единое. Это Единство есть эсхатон, по которому воздыхает всякая жизнь.

Когда муха погружена в мед, все члены ее тельца уменьшаются до одного и того же состояния, и она не шевелится. Подобным образом, термин «поглощенность Богом» применим к тому, у кого нет никакого сознательного существования, или инициативы, или движения. Всякое действие, исходящее от него, не принадлежит ему самому. Если он еще борется в меду или если кричит: «Ой, я тону!», — о нем нельзя сказать, что он в состоянии поглощенности. Именно это означают слова: «Я — Бог». Люди воображают, будто это самонадеянное притязание, в то время как по-настоящему самонадеянное притязание — это говорить: «Я — раб Божий»; а «Я — Бог» — выражение великого смирения. Человек, который говорит: «Я — раб Божий», утверждает два существования: свое собственное и Божье, — но тот, кто говорит: «Я — Бог», — сделал себя несуществующим, отказался от себя и говорит: «Я — Бог», — то есть: «Я — ничто, Он — всё: нет бытия, кроме бытия Бога». Это предел смирения и самоуничижения [1023] .

Библиография

Ancona G., II significato escatologico cristiano della morte, Roma, 1990.

Chung Y., Following in Christ’s Footsteps. The Ideal of the Imitation of Christ in Origen's Spirituality, Ann Arbor, Michigan, 1998.

Cmix, Crucify, Chemin de croix. La Vie Spirituelle t. 141, 1987, № 674.

Durchholz E. & Knoepffler N., Franziskus, Ignatius und die NachfolgeJesu. Eine theologische und psychologische Deutung, Innsbruck — Wien, 1995.

Gandlau Т., Trinitdt und Kreuz. Die Nachfolge Christi in der MystagogieJohannes Taulers, Freiburg etc., 1992.

Kavunguvalappil A., Theology of Suffering and Cross in the Life and Works of Blessed Edith Stein, Frankfurt a.M. etc., 1998.

KlECHLE S., Kreuzesnachfolge. Eine theologisch-anthropologische Studie zur ignatianischen Spiritualitat, Wurzburg, 1996.

Klappert B., Woraufwir hoffen. Das Kommen Gottes und der WegJesu Christi, Giitersloh, 1997.

Martin D., Al-Fana' (Mystical Annihilation of the Soul) and Al-Baqa’ (Subsistence of the Soul) in the Work of Abu al-Qasim cd-Junayd al-Baghdadi, Ann Arbor, Michigan, 1990.

Mitchell D., The Message of the Psalter. An Eschatological Programme in the Book of Psalms, Sheffield, 1998.

Nandkisore R., Hofjhung auf Erlosung. Die Esc/iatologie im Werk Hans Urs von Balthasar, Roma, 1997.

O’KaneJ., The Secret of God’s Mystical Oneness, Costa Mesa — New York, 1992.

ReventlowH., Eschatology in the Bible and in theJewish and Christian Tradition, Sheffield, 1997.

Rotzetter A, Im Kreuz ist Leben, Freiburg, Schweiz, 1996.

SPRONK K., Beatific Afterlife in Ancient Israel and in the Ancient Near East, Kevelacr — Neukirchen — Vluyn, 1986.

Часть II Основное исследование

Введение

Основное исследование ставит два вопроса: () каковы основные свойства сферы духовности? () Какая методология наиболее приемлема для этой сферы?

Духовность, постигаемая в свете своего праксиса

Живая духовность выражает основные свойства сферы духовности посредством ее основных категорий (ключевых слов). Каждому периоду присущи свои основные категории.

Основные слова Писания

Эллинистические термины

Современные обозначения

Духовность, рассматриваемая как научная дисциплина

Научная дисциплина «духовность» беспристрастно изучает духовный опыт. Руководствуясь сознательно выбранной позицией, она разъясняет важные аспекты этого многообразного явления.

Внутридисциплинарные точки зрения

Междисциплинарные точки зрения

Ретроспективное резюме

Божественно-человеческое преображение — объект исследования Основываясь на живой духовности, воспринимая основные слова праксиса и руководствуясь научными традициями, мы можем охарактеризовать духовность как процесс формирования божественно-человеческих связей (материальный объект), рассматриваемый с точки зрения преображения (формальный объект).

Процесс развития божественно-человеческих отношений

Процесс преображения

Распознавание: набросок метода Распознавание (диакрисис) — это вид критического размышления, развивающегося в рамках живой духовности. Оно улавливает направление пути, раскрывает глубинные движения, скрытые под поверхностью, испытывает прочность цели и средств

и описывает возможности Бога в ходе жизни.

Различение двух путей

Распознавание значения Бога

Середина в процессе распознавания

Распознавание пути к Божьему предначертанию

Разработка дисциплины «духовность»

Методология изучения духовности разрабатывалась в три этапа. Во-первых, дисциплина духовности была эпистемологически помещена в группу наук. Затем были представлены современные научные подходы, которые связаны с данным объектом. Наконец, на основе модели распознавания были сформулированы четыре направления изучения духовности: описание, герменевтика, систематика, миста- гогика.

Эпистемологическое размещение дисциплины

Определение научного подхода

Методологическая разработка

Введение

Основное исследование сконцентрировано вокруг двух главных вопросов. (1) Каковы фундаментальные характеристики, определяющие сферу, подлежащую изучению? (2) Какая методология лучше всего подходит для этой сферы реальности? Под фундаментальными характеристиками мы подразумеваем основные категории, которые раскрывают «саму вещь» определенной сферы бытия1. Под методологией мы подразумеваем стратегию исследования, которая соответствует раскрываемой сфере бытия. В зависимости от фундаментальных характеристик, посредством которых раскрывается сфера реальности, применяется та или иная стратегия исследования. «Основное исследование обеспечивает общие направления методологии»2. Из главных вопросов вытекают вторичные: вопросы, касающиеся определения сферы исследования и детерминации объекта; вопросы, относящиеся к методу исследования и развитию дисциплины; вопросы взаимосвязи дисциплин.

Сандра Шнейдере в своем первом выступлении в качестве президента Общества изучения христианской духовности, основанного в 1974 году, обратилась к этим основным моментам. Ранее она уже затрагивала эти вопросы3, и они обсуждались в первых томах Christian Spirituality Bulletin. Чтобы ознакомиться с основным исследованием, напомним кратко вопросы, обсуждавшиеся этим обществом.

Термин «духовность»

Многие рассуждения о духовности начинаются с историко-семантического анализа термина «духовность». Подобное вступление дает авторам возможность раскрыть сферу духовности приемлемым для них способом и привести читателя к предпочитаемой ими духовной позиции. Например, несмотря на то, что слово «духовность» контекстуально связывалось с католической традицией, в результате проявившегося в последние десятилетия сильного роста живой духовности значение этого слова утратило первоначальный католический смысл. В этом смысле разбор термина «духовность» исполняет роль первоначального раскрытия обсуждаемой сферы духовности. Однако в этой связи можно со всем основанием спросить, был ли термин «духовность» принят без каких-либо проблем, как это предполагается. Во многих публикациях, особенно придерживающихся традиций Реформации, превосходство этого термина время от времени подвергалось сомнению. Также и принятие этого термина справочником World Spirituality «не обошлось без противоречий и трудностей» [1024] . По нашему мнению, лучше релятивизировать предпочтительность термина «духовность», а также обратиться и к другим терминам, в различные периоды времени применявшимся для обозначения сферы духовности.

Объект

Шнейдере придерживается традиционного разграничения между материальным объектом (то, что изучается) и формальным объектом (точка зрения, исходя из которой что-то исследуется) [1025] . Обсудив несколько вариантов [1026] , она приходит к следующему определению материального объекта: «опыт сознательной вовлеченности в проект жизненной интеграции через самотранс- цендирование к наивысшей осознаваемой человеком ценности» [1027] . В этом определении духовность проявляет следующие фундаментальные характеристики: (1) духовность — это «проект», посредством которого человек стремит- ся «интегрировать» свою «жизнь»; (2) процесс, посредством которого это происходит, представляет собой «самотрансцендирование», направленное к «наивысшей осознаваемой цели»; (3) этот проект сущностно формируется «опытом сознательной вовлеченности в него». Всеопределяющей характеристикой является «опыт». Таким образом, эта категория определяет изучение духовности: «Духовность — это область исследования, которая посредством различных связанных между собой дисциплин стремится изучить духовный опыт по-существу, то есть как духовную категорию и как опыт» [1028] . Могут также возникнуть вопросы в связи с детерминацией материального объекта. Не становится ли духовность в свете таких представлений, как «проект» и «интеграция», слишком уж приземленным человеческим начинанием? Эта само-деятельность усиливается понятием «самотрансцендирования» [1029] . И самый важный вопрос: является ли понятие «опыт» достаточно критическим [1030] ?

И не смещает ли проблему добавление эпитета «духовный»? Ибо что такое «духовный»? Здесь так же, как для формального объекта, определяющим фактором является опыт: «Я решительно полагаю, что отличительной формальной стороной духовности является ее акцент на «опыте» [1031] . Но является ли понятие «опыт» достаточно отличительным [1032] ?

Метод

Метод, определяющий то, как должен изучаться объект, связан с чем, с объектом. В ходе дискуссий наблюдается взаимодействие нескольких уровней. (1) Наиболее абстрактный уровень — это «подходы к изучению духовности» [1033] . Этот уровень выражается в таких формулировках, как «герменевтический подход» [1034] , «холистический подход» [1035] и так далее. Например: «Я обсуждала бы, имеется ли подход, который являлся бы типично герменевтическим, в стремлении интерпретировать изучаемый опыт с целью сделать его понятным и значимым в настоящем времени, без нарушения его исторической реальности» [1036] . (2) Несколько более конкретный уровень — это уровень дисциплины: люди говорят о дисциплинах, которые являются основополагающими при изучении духовности (экзегеза и история церкви) [1037] , о богословских, антропологических и исторически-контекстуальных дисциплинах [1038] , о дисциплинах, ориентированных на проблематику духовности (психологии, социологии, литературе, естественных науках и т. п.) [1039] , а также о том, что изучение духовности носит междисциплинарный характер [1040] . В этот список входят: экзегеза, литургика, нравственное богословие, догматическое богословие, история, психология, социология, религиозная наука, культурная антропология, литературные и эстетические дисциплины, «а также множество иных сфер изучения» [1041] . (3) Еще более конкретным уровнем является метод. Историки осведомлены о тех методических этапах, которые им нужно пройти, чтобы достичь описания конкретного исторического явления. Любой человек, желающий издать труд, следует тщательно разработанной стратегии. (4) Наиболее конкретным уровнем среди всех прочих является методология:

проведение интервью, изучение поля деятельности, учет конкордансов, статистические подсчеты, анализ текстов, описание совокупности обстоятельств и так далее. Самое важное заключается в том, чтобы исследователь различал разные методологические уровни, во избежание категориальных ошибок, и интегрировал методы и методологии в последовательную схему взаимосвязанных дисциплин.

Научная дисциплина, называемая «духовность»

За последние десятилетия наблюдается рост научной деятельности: публикуются монографии и периодические издания, выпускается мистическая литература, разрабатываются образовательные программы и основываются исследовательские институты. В то же время развитие науки выявило неопределенное положение, в котором оказалась дисциплина «духовность». С одной стороны, она имеет давнюю историю: размышления о живой духовности восходят к первым векам христианства [1042] . С другой стороны, современная духовность во многом расходится с традиционной наукой о духовности [1043] . Вопрос состоит в том, как должным образом оценивать духовность как научный предмет в наше время, когда она столь радикально расширилась и отошла от первоначального значения? Как теперь следует определять формальный объект, изучаемый в таком большом количестве научных дисциплин? Столкнувшись с этой амбивалентностью, ученые могут выдвинуть на первый план нарушение последовательности: поскольку духовность уже не является ни исключительно римско-католической, ни догматической, ни предписывающей и концентрируется теперь не на совершенстве, а на развитии, не на внут- ренней жизни, а на личности в целом [1044] , то должна быть разработана новая дисциплина [1045] . Однако хотелось бы знать, насколько сильны эпистемологические аргументы, приводимые в пользу такого нарушения последовательности.

Связь между богословием и духовностью

Связь между богословием и духовностью заслуживает особого внимания [1046] . В традиционном богословии академическая дисциплина «духовность» подчинялась господству догматики и морали, содержание которых предполагалось интериоризировать. Но за последние десятилетия она отделилась от традиционно-богословской направленности (а следовательно, также и от традиционного названия «духовное богословие»), чтобы, подобно истории церкви и экзегезе, стать независимой, небогословской (то есть недогмати- чески-богословской) дисциплиной. И все же вопрос в том, не дает ли наука

о духовности слишком уж стереотипную оценку богословию — дисциплине, которая с годами изменилась27. Богословие часто изображают в карикатурном виде — как абстрактную, обезличенную, формальную, догматическую, ста- ромодно-систематическую, бесплодную, одномерную науку28. Соответствует ли этот образ тому, который мы действительно обнаруживаем в современном богословии29?

Живая духовность и изучение духовности

Периодически то и дело возникают споры о связи между живой духовностью (обычай, практика, участие, соучастие) и наукой о духовности*0. Чтобы это обсуждение не увязло в болоте, следует различить здесь несколько уровней. На самом общем эпистемологическом уровне это, исходя из сути рассматриваемого предмета, неразрывное переплетение мира, в котором мы живем, и науки: «Не вызывает сомнения тот факт, что жить духовной жизнью означает обладать онтологическим и экзистенциальным преимуществом над ее изучением»*1. Это преимущество, как предосмысливающее, является основополагающим для постижения ученым (герменевтики) 32. Порой изучение духовности, наряду с другими факторами, стимулирует это необходимое пре- досмысление (практика, интернатура)33. Другой уровень начинает действовать (даже если имеется герменевтическая связь), когда мы замечаем, что способ изучения духовности воздействует на живую духовность: «Как с готовностью свидетельствуют студенты, изучение сферы духовности приводит их к вовлечению в нее, часто на очень глубоком уровне, а преображение, пережитое в процессе учебы, отражается на последующих исследованиях»34.

Эта реверберация — часть процесса герменевтики: осмысление носит преображающий характер35. Мы вновь говорим о другом уровне, когда изучение

W. Principe, Christian Spirituality, в NDCSp, 1993, 936.

P. Sheldrake, Some Continuing Questions. The Relationship between Spirituality and Theology, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 15–17.

P. Endean, Theology out of Spirituality. The Appmach of Karl Rahner, в Christian Spirituality Bulletin 3, 1995 no. 2, 6–8.

S. Schneiders, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, 13; S. Schneiders, Theology and Spirituality, 273; idem, Spirituality as Academic Discipline, 10–11. По этой проблематике см. также: В. Hanson, Spirituality as Spiritual Theology, в Modem Christian Spirituality, ed. B. Hanson, Atlanta (Georgia), 1990, 50; idem. Theological Approaches to Spirituality. A Lutheran Perspective, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 7–8; M. Frohlich, Participation and Distance. Modes in the Study of Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 24; P. Sheldrake, Some Continuing Questions, 16; B. Lane, Galesvile and Sinai. The Researcher as Participant in the Study of Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin2, 1994, no. 1, 18–20.

S. Schneiders, Spirituality as Academic Discipline, 11.

Idem, A Hermeneutical Appmach to the Study of Christian Spirituality, 13.

85 Ibid.

34 S. Schneiders, Spirituality in the Academy, в Theological Studies 50, 1989, 695.

Idem, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, 14.

духовности является частью программы формирования, как это порой бывает в случае монастырской среды. Несмотря на то, что изучение духовности — это существенная часть живой духовности86, истина состоит в том, что формирование не представляет собой непосредственной цели исследования духовности [1047] . И, наконец, еще один уровень — изучение практики. Так же, как существует практическое богословие, существует и изучение практической духовности: исследование духовного опыта, содействие духовной жизни88. Порой для проведения этого исследования необходимо соучастие людей. Для такого вида (сопричастного) исследования характерны свои проблемы и возможности, а также свое логическое обоснование.

В нашем основном исследовании мы руководствуемся главными вопросами, которые определяют тип исследования. (1) Каковы фундаментальные характеристики сферы духовности? (2) Какая методология соответствует этой сфере?

В первых трех главах мы будем рассматривать первый вопрос. Вначале с помощью 13 основных слов, включая термин «духовность», мы будем изучать занимающую нас область. Можно было бы назвать это материальным объектом: процесс развития божественночеловеческих взаимоотношений (глава 1). Затем мы изучим точки зрения, исходя из которых научная дисциплина «духовность» (внутри дисциплины) и другие дисциплины (при взаимодействии дисциплин) исследуют обнаруженную нами область бытия. Это может быть названо формальным объектом: божественночеловеческое преображение (глава 2). В третьей главе мы проведем более тщательное изучение материального и формального объекта в свете сформулированных нами в части I характеристик. Подытоженная в единообразном синтезе, наша формулировка материального и формального объектов выглядит следующим образом: процесс развития божественночеловеческих отношений как преображение (глава 3). Следуя этой фундаментальной характеризации, мы будем изучать необходимую методологию. Прежде всего мы рассмотрим, как живая духовность критично и систематично отражается на ее деятельности (глава 4). Затем, основываясь на этом, мы составим план для духовности как для научной дисциплины: ее эпистемологическое положение; научный подход, наилучшим образом соответствующий рассматриваемой области реальности; основные черты научного метода (глава 5).

Глава 1 Духовность, постигаемая в свете своего праксиса

Введение

Основные слова, разработанные живой духовностью для передачи реальности своего опыта, выводят на первый план важные аспекты процесса развития отношений, развертывающегося между Богом и человеком.

Основные слова Писания

Основные слова Писания описывают сферу духовности как полярное напряжение между Богом и человеком. В этой связи особенно выделяется божественный полюс: как — вызывающий трепет святой и совершенно милостивый —

он воздействует на человека.

1.1.1. Страх Божий

Библиография

1.1.2. Святость

Библиография

1.1.3. Милость

Библиография

1.1.4. Совершенство

Библиография

Эллинистические термины

Ключевые эллинистические слова показывают, как в процессе взаимоотношений, возникающих между божественным и человеческим, человеческий полюс ощущает свой путь к Богу через знание, упражнение, внимание, благочестие и зависимость.

1.2.1. Гносис

Библиография

1.2.2. Аскетизм

Библиография

1.2.3. Созерцание

Библиография

1.2.4. Набожность как преданность (devotio)

Библиография

1.2.5. Набожность как благочестие (pietas)

Библиография

Современные обозначения

Современные обозначения характеризуют сферу духовности по отношению к социокультурному контексту: на фоне односторонней рациональной культуры Запада духовность создает свою собственную сферу, со своими логикой и языком.

Каббала

Библиография

Мистицизм Библиография

Внутренняя жизнь Библиография

Духовность Библиография

Введение

Праксис обладает собственным языком, на котором он говорит нам о своем осмыслении действительности. Этот язык содержит ряд простых слов, таких как я, вы, она, он, человек, жизнь, Бог, здесь, там, раньше, сейчас, завтра и т. д. Не существует такой культуры, которая может обойтись без этих основных слов, указывающих на фундаментальную реальность, обращающих на нее внимание, раскрывающих ее смысл1. Мартин Хайдеггер выражает это следующим образом: язык праксиса посредством особого, присущего ему оригинального способа дает отчет о заданном понимании переживаемого опыта2. Помимо этой оригинальной интерпретации праксиса существует еще и научная трактовка, которая дает описание вещей с объективной точки зрения. «Между интерпретацией, которая все еще ограничивается субъективным осмыслением, и абсолютно противоположным теоретическим суждением о чем-то, имеющемся налицо, существует множество промежуточных градаций»3. В первой главе нашего фундаментального исследования мы внимательно рассмотрим первую крайность: основные слова живой духовности, в которой осмысление праксиса проявляется оригинальным способом. В следующей главе мы обратимся к рассмотрению второй крайности: духовности, рассматриваемой с научной точки зрения.

Как было сказано выше, праксис использует простые слова (основные слова, фундаментальные категории, корневые метафоры), посредством которых он указывает на основную реальность и напоминает о ней. Чем точнее эти основные слова раскрывают действительность, тем больше мы убеждаемся в том, что реальность действительно такова. Сфера духовности также обладает своими основными словами. Несомненно, что, прежде всего, это — слово «духовность». Еще несколько десятилетий тому назад это слово имело ограниченное применение в рамках сравнительно небольшой группы людей. В настоящее время его семантический диапазон в значительной степени выходит далеко за рамки конкретной группы. По сравнению с ним такие слова, как «благочестие» и «набожность», звучат тускло. Возможно, что только слово «мистицизм» может несколько приблизиться к той высоте, которую приобрело слово «духовность» за последние 50 лет. Из этого примера видно, что дискуссии относительно сферы духовности (введения, руководства, передовые статьи, антологии) зачастую начинаются с более или менее краткого обсуждения слова «духовность». Посредством таких этимологических вступлений авторы хотят не просто передать информацию, а выявить с ее помощью — как для себя, так и для своих читателей — сферу духовности. В качестве примера мы процитируем предложение из краткого предисловия к справочнику под названием World Spirituality: «Данный труд акцентирует внимание на внутреннем измерении личности, которое различные традиции именуют “духом”» [1048] . Здесь мы видим, как через этимологию слова «духовность» («духовность» отсылает к «духу») раскрывается «внутреннее измерение личности» — измерение, которое затем характеризуется как «глубочайшее средоточие личности», где личность открыта трансцендентному и финальному измерению [1049] . Другие авторы, следуя аналогичному этимологическому методу, приходят к «духу» (нус [1050]) западной философии, к «духу» Павла или же к Духу Божьему, который парил над водами и который Бог вдохнул в ноздри человека.

Такое положение дел требует критического комментария. «Духовность» — это не единственное основное слово, которое праксис использует для объяснения своего оригинального понимания рассматриваемой сферы. Есть еще и другие основные слова, посредством которых в другие времена и в других культурах разъяснялось понимание действительности. Было время, когда такие термины, как хасидизм, медитация, каббала, аскетизм, мистицизм, совершенство, набожность и благочестие, имели такую же возвышенную силу, какую сегодня имеет для нас слово «духовность». Нам также стоит взглянуть на реальность с помощью этих основных слов, так как они раскрывают свою точку зрения на сферу духовности. Сначала мы рассмотрим несколько основных слов из Писания: набожность, святость, милосердие, совершенство. Они объясняют феномен, именуемый «духовностью», в том виде, в каком мы встречаем его в иудаизме, христианстве и исламе. В то же время они [эти основные слова] столь фундаментальны, что самоочевидно вызывают параллели в других духовных традициях. Затем мы рассмотрим термины, которые использовались в эллинистическом мире при осмыслении им сферы опыта, который мы называем «духовностью»: гносис, созерцание, аскетизм, благочестие и набожность. Здесь мы также отмечаем параллели с другими духовными традициями. Наконец, мы рассмотрим выражения, объясняющие феномен духовности в контексте западной культуры: каббала, мистицизм, внутренняя жизнь и духовность.

1.1 Основные слова Писания

В Древнем Израиле люди для описания сферы духовности использовали ряд простых слов. В этом духовном словаре ключевыми терминами были: страх Божий, святость, милосердие и совершенство. Мы обнаружим, что эти основные слова полностью прослеживают процесс встречи между Богом и человеком — от первоначального трепетного соприкосновения до благоговейного соединения и завершения в любви (страх Божий); от первого акта разрыва с порочной жизнью до состояния поглощения божественной чистотой (святостью); от первого осознания Божьей благодати до погружения в щедрое изобилие (милосердие) Божье; от изначальной крепости, полученной человеком от Бога, до полного проявления бескорыстной любви (совершенство).

Эти основные слова Писания столь фундаментальны, что постоянно выходят наповерхность. В самые разные периоды времени «страх Божий» был центральным духовным термином. «Святость» составляет основу жизни святых. «Милосердие» — это основное положение хасидизма. На протяжении веков «совершенство» определяло концепцию духовности. Значение этих библейских основных понятий не ограничивается иудеохристианскими и мусульманскими традициями. Это самоочевидно в случае понятия «святость». Это основное слово составляет сердцевину всех типов духовности. Но и такой термин, как «милосердие», сразу же напоминает нам о сострадании (ка- руна) в буддийской духовности. Мы рассмотрим различные параллели под соответствующими заглавиями.

Страх Божий

«Страх Божий» (страх, благоговение, почитание Бога) — это фундаментальное библейское выражение, которое говорит о духовности как о процессе, который начинается с потрясающего переживания, состоящего в том, что Бог является и всегда остается внушающей трепет тайной. С точки зрения человека этот потрясающий опыт характеризуется как пассивностью (колебаниями, отклонением, неустойчивостью), таки активностью (соучастием, восторгом). Страх Божий формируется при благочестивой жизни и совершенствуется в благочестивой любви. Совершенно очевидно, что в Древнем Израиле «страх Божий» был по существу синонимичен «набожности» [1051] .

Внушающая трепет тайна

Там, где Бог является в своей Святости (см. Пс 98:3; 110:9) и величии (Втор 7:11; 9:4, Пс 46:2; 95:4), Он вызывает глубокое почитание. Моисей закрыл свое лицо, когда ему явился Бог, «потому что боялся воззреть на Бога» (Исх 3:6). Когда Илия услышал голос Бога, то он в ошеломленности обернул свое лицо покрывалом (1 Цар 19:12–13). Но благоговейное почитание вызывало не только богоявление, но и действие Бога в творении и в истории: Его созидательная мощь (Пс 32:8–9), освобождение от египетского плена (Исх 14:31), Его суд (Пс 75) переживаются как внушающие трепет.

Парадоксальная структура страха Божьего

Ужасающее присутствие Бога вызывает в душе парадоксальную реакцию: она одновременно потрясена и восхищена, охвачена ужасом и очарована, исполнена страха и доверия, испытывает панику и стремление. Эта парадоксальная структура доказывается также тем фактом, что, с одной стороны, страх сопутствует таким словам, как содрогание, дрожь, трепет, потрясение, а с другой стороны, связан с такими выражениями, как любовь, верность, служение и последование [1052] . Это противоречие между страхом и любовью, присущее страху Божьему, порой оправдывают небрежным толкованием слов Иоанна: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви» (1 Ин 4:18). Здесь Иоанн говорит не о страхе перед Богом, а о страхе перед наказанием (который является просто одним из проявлений зарождающегося страха Божьего). Совершенное благоговение (как проявление страха Божьего) — это любовь, преисполненная почитания. Структура «почитания» парадоксальна: она является результатом изменения, вызванного прикосновением свыше. Мы пребываем в состоянии потрясения перед непостижимой Тайной Бытия (Притч 15:33; 22:4, Екк 3:14). Именно таким образом Бытие взывает к нам. Только теперь мы ощущаем его благодатную исключительность (Притч 1:7; 2:5).

Врата жизни

Страх Божий — начало мудрости (Притч 9:10, Пс 110:10, Иов 28:28, Сир 1:14, 20). Он открывает врата жизни. Как истинный учитель, он наставляет своих детей на правильный путь [1053] . «Путь к Богу начинается со страха Божьего и направлен на обретение силы» [1054] . Страх Божий указывает благочестивому человеку жизненный путь: «Страх Господень — источник жизни, удаляющий от сетей смерти» (Притч 14:27; 19:23, Сир 1:13). Тот, кто приобрел этот страх, избежал ловушки смерти (ср. Притч 7:27). В своей наготе он открыт Богу, который ведет его сквозь глубокую мглу: «Кто из вас боится Сущего? Кто ходит

во мраке, без света, да уповает на имя Сущего*» (Ис 50:10, Притч 19:23). Страх Божий — это источник жизни, посредством которого мы осознаем, «насколько благ Сущий» (см. Пс 33:8–9): «Я знаю, что благо будет боящимся Бога, которые благоговеют пред лицем Его» (Екк 8:12).

Бояться Бога значит жить добродетельной жизнью

Боящиеся Бога добродетельны (Иов 1:1, Исх 18:21); они стремятся к миру и бегут от зла (Пс 33:15); они не занимаются чародейством, не прелюбодействуют, не клянутся ложно, не удерживают плату у наемника, не притесняют вдов и сирот и не отталкивают пришельцев (Мал 3:5). Бояться Бога значит почитать Его (Пс 33:15, Иов 1:1, 8; 3:7; 8:13; 16:6; 28:28 и т. д.). В таком поведении проявляется страх Божий. Все заповеди следует читать в свете одной: «Не обижайте один другого; бойся Бога твоего, ибо я — Сущий, Бог ваш» (Лев 25:17; 19:14,32). Таким образом, в истории духовности страх Божий и добродетельная жизнь всегда связаны друг с другом, это — нечто само собой разумеющееся [1055] .

Страх Божий и любовь

Страх Божий и любовь сущностно взаимосвязаны. Когда эта взаимосвязь нарушается, страх Божий превращается в рабский страх перед Богом. По этой причине традиционно различают целомудренный и нечистый страх Божий [1056] . Нечистый страх Божий вселяет ужас перед наказанием и изгнанием. Это рабский страх. Чистый страх Божий — в совершенном почитании Другого. Это уважение сына к отцу [1057] . Древние отцы подчеркивали связь между почитанием и любовью: Бог побуждает нас бояться Его только для того, чтобы мы могли любить Его [1058] . Страх Божий ведет к любви к Богу: «Чем больше мы осознаем, что должны бояться Бога, тем больше Бог изливает на нас сокровенную милость, побуждающую любить Его» [1059] . Любовь побеждает рабский страх, но сберегает благоговейное почитание:

Поэтом)' кто бы ни укрепился в совершенстве этой любви, он непременно взойдет по ступени совершенства к более возвышенному страху любви, порожденному не ужасом перед наказанием или желанием награды, а величием этой любви… поскольку они боятся не ударов судьбы, не бедствий, а лишь страшатся малейшего проступка перед любовью. И поэтому они всегда полностью поглощены благочестием не только в каждом своем поступке, но и в каждом слове, дабы ревностная любовь к ним окружающих ни в малейшей степени не сделала их равнодушными [1060] .

Единство любви и почитания является также важным аспектом иудейской духовности [1061] . Средневековый хасидизм сосредоточен вокруг этой идеи: благоговейный страх перед Создателем воспламеняет любовь [1062] . «Когда душа глубоко погружена в размышления в благоговейном страхе перед Богом, в ней разгорается пламя сердечной любви, и слезы любви, преисполненные духовной радости, подкрепляют сердце» [1063] . Все сосредотачивается вокруг любви и благоговейного страха: «Итак, всегда, в любой момент времени человек должен пребывать к любви к Богу, Который проникает в его сердце и внутренности и побуждает к преданности своим заповедям и делает так, что страх Божий всегда отражается на лице человека» [1064] .

Заключение. Страх Божий — неотъемлемая часть всего духовного пути. Он заставляет уклоняться от зла, ведет к раскаянию и покаянию, побуждает соблюдать заповеди, открывает перспективу почтительной любви и продолжает принцип мистической мудрости [1065] . Поэтому Кассиан пишет: «Тот, кто блажен и совершенен в страхе Божьем,, то есть тот, кто ревностно восходит от страха к надежде, призывается к еще более блаженному состоянию, которое есть любовь…» [1066] Страх Божий ведет душу к мистической мудрости [1067] .

Библиография

Becker J., Gottesfurcht im Alien Testament, Rom, 1965.

Derousseaux L., La crainte de Dieu dans FAncien Testament. Royaute, alliance, sagesse dans les myaumes d’IsraeletJuda. Recherches d’exegese et d’histoire sur la racineyare, Paris, 1968. Goldstein N., Forests of the Night. The Fear of God in Early Hasidic Thought, Northvale (New Jersey), 1996.

Marschuetz G., Die verUmne Ehifurcht. Uberdas Wesen derEhrfurcht und ihre Bedeutungfur unsere Zeit, Wurzburg, 1992.

New D. & Petersen R., Ноги to Fear God without Being Afraid of Him, Wheaton (Illinois), 1994.

Plath S., Furcht Gottes. Der Begrijfjrdi’ im Alien Testament, Stuttgart, 1962.

Vreekamp H., De vreze des Heren. Een oorsprongswoord in de systematische theologie, Utrecht, 1982.

WORSLEY C., The Fear of God in the Old Testament. A Lexicographical Study, London, 1972.

Святость

Основной термин «святость» касается главного компонента, присутствующего во всех типах духовности. Каждая духовность имеет собственных святых; каждому типу духовности присущи свои способы освящения, при котором в один момент преобладает активный компонент (самоосвящение), а в другой — пассивный (освящение кем-то). Те, кто истолковывает духовность в свете основного термина «святость», помещают этот феномен в особое поле напряжения: с одной стороны, нерушимая святость, с другой, — нечистая тленность. Духовность — это переход от порочного (нечестивого, нечистого, тленного) к святому (чистому, непреложному, непоколебимому). В этот переход вовлечены все пласты человеческого бытия: психические, этические, социальные и религиозные. При этом она стремится к завершенности, к тому, чтобы быть полностью поглощенной Богом и излучать Его свет, не осознавая этого.

Основная категория, называемая «святостью», в которой проявляется сущность религиозного опыта как такового [1068] , прежде всего, относится к Источнику святости (Богу, Абсолюту) и, кроме того, ко всему, что существует в сфере ее влияния (предметам, людям, пространствам, временам, процессам). Мы будем изучать наиболее важные аспекты святости в том контексте, в каком о них говорится в Писании [1069] и Предании [1070] .

Святое

В Писании нет синонимов к слову «святое»: то, что свято, полностью отрекается от себя и пребывает в абсолютности. Поэтому, когда Моисей приближается к горящему кусту, ему говорят: «Не подходи сюда! Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх 3:5). Святое отличает себя ото всего, что находится вне его. «Святой огонь» (Исх 3:2–3, Лев 10:3) отражает все остальное или поглощает его. Оно подобно чистой воде (Числ 20:13): оно очищает и удаляет всю грязь. Оно походит на свет, который «покрыл небеса величием Его», и «блеск Его — как солнечный свет» (Авв 3:3–4), поглощающий тьму. Святое создает вокруг себя атмосферу неприступности: Моисей должен провести черту вокруг горы Синай (Исх 19:10–24). Чтобы можно было приблизиться к святой горе, требуется полное почитание. По этой причине также очень важно различать святое и обычное (Лев 10:10, Числ 18:32, Лев 22:15; 19:8, Исх 31:14, Лев 21:12, 23) [1071] . Святое не должно смешиваться ни с чем другим, поскольку это оскверняет его суть.

Святый Израилев

Единственный, кто истинно свят, — это «Святый Израилев» (25 раз повторяется в Книге Исаии). Серафимы трижды восклицают: «Свят, свят, свят» (Ис 6:3). Бог превознесен на высоту и обитает там. «Ибо так говорит Высокий и Превознесенный, вечно Живущий, — Святый имя Его: Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушенными и смиренными духом, чтоб оживлять дух смиренных и оживлять сердца сокрушенных» (Ис 57:15). В Нем — нетленная истина (Ис 5:16), данная Израилю как искупительная сила. Его святость отличает его от всех других и делает его несравненным (Ис 40:25). Он обитает в недостижимом свете: «Я — Бог, а не человек; среди тебя — Святый» (Ос 11:9).

Освящение

Освящение состоит в полном посвящении себя Святому. В этом посвящении человек является как активным (отказывается от себя), так и пассивным (он затронут и поглощен). Освящение в активном смысле — это освящение людей и предметов, посредством чего они возносятся к сфере святого: священник и его облачение (Исх 29:21), все, что связано с алтарем, предметами культа и жертвоприношением (Исх 29:37, 30:29, Лев 6:11, 20). Поэтому Моисей должен освятить свой народ, дабы тот смог пережить явление Бога на горе Синай (Исх 19:10–15). Посвящение подразумевает очищение: люди должны вымыть свои одежды (Исх 19:10–15). Моисей должен снять обувь свою (Исх 3:5). Это относится не только к физической нечистоте, но также и даже более того — к нравственной скверне (Ис 6:5–7). Таким образом, ритуальное очищение, которое должно быть конкретизировано физически, символизирует очищение человека в целом. При освящении люди осуществляют переход к сфере святого, отдаляясь от несвятого. Этот переход совершается в процессе повседневной жизни [1072] . Те, кто посвящают себя, приводят себя, насколько это возможно, в соответствие со Святым: «Ты должен быть свят, поскольку Я свят» (Лев 9:2). Так как люди посвящают себя, они посвящаются. Это пассивный компонент освящения: затронутость Святым; поглощенность Святым. Он один есть Святой, который освящает: «Я — Сущий, освящающий вас» (Лев 22:32).

Святой

Тот, кто совершил переход от несвятого к святому, является святым. Этот переход удаляет святого из сферы несвятости:

Первоначально святой человек существовал в таинственном мраке на заре истории в том виде, который очень отличается от гениев, героев, вождей. Его скрывает исходящий от него невообразимый свет. Трудно постигнуть его как историческое лицо, неважно, говорим ли мы об Иисусе, Мухаммаде, Конфуции или Лао-цзы. Этот факт является признаком необычайной жизни, происходящей от таких людей [1073] .

Святой человек поглощен святостью. Мы видим только излучающее свет лицо Моисея. Точно также Израиль должен быть «святым» (Исх 19:6, Втор 7:6; 26:19). Святой человек соединяется со Святым. Не осознавая этого, он излучает святость Бога, как отблеск сгоревшего жертвоприношения [1074] . В этом смысле типичными святыми являются мученики.

Заключение. Духовность, постигаемая с точки зрения основного термина «святость», представляет собой динамичный процесс: Святость Бога привлекает людей, очищает их и приводит к недоступному свету. Духовность — это непрерывный переход от несвятого к Святому. Этот переход осуществляет ся святыми, которые тем самым становятся образцами духовности для всех остальных80. Святые — это истинные знатоки сферы духовности [1075] .

Библиография

Armstrong J., The Idea of Holiness and the Humane Response. A Study of the Concept of Holiness and Its Social Consequences, London — Boston, 1981.

Arnold P., La santita perI’uomo d’oggi. Un itinerario di fede fra tradizionee modemita, Milano,

1991.

CarmodyJ. & Lardner-Carmody D., Mysticism. Holiness East and West, New York etc., 1996. Idem, Serene Compassion. A Christian Appreciation of Buddhist Holiness, New York — Oxford, 1996.

Christian Spirituality. Five Views of Sanctification, ed. D. Alexander, Downers Grove (Illinois),

1988.

CiorraA., Everyday Mysticism. Cherishing the Holy, New York, 1995.

Diamond B., The Biblical View of Purity and Holiness, Cincinnati, 1991.

Jacobs L., Holy Living. Saints and Saintliness in Judaism, Northvale (Newjersey), 1989. Jenson P., Graded Holiness. A Key to the Priestly Conception of the World, Sheffield, 1992. Manifestations of Sainthood in Islam, ed. G. Martin-Smith, Berkeley (California), 1987. Ousley D., The Way of Holiness, Oxford, 1993–1994.

Saintete et martyre dans les religions du lime, ed. J. Marx, Bruxelles, 1989.

Sainthood. Its Manifestations in World Religions, ed. R. Kieckhefer & G. Bond), Berkeley (California) etc., 1990.

Sexson L., Gewoon heilig. De sacraliteit van het alledaagse, Zoetermeer, 1997.

Sheldrake P., Images of Holiness. Explorations in Contemporary Spirituality, London, 1987. Sproul R., The Holiness of God, Wheaton (Illinois), 1985.

Stuart E., Spitting at Dragons. Towards a Feminist Theology of Sainthood, London, 1996.

1.1.3. Милость

Иудейская традиция неоднократно раскрывала сферу духовности посредством основного слова «милость» (хасидут, производное от хесед). В центре духовности хасидизма — преизобилующая доброта Бога. Хасидим (милостивые, праведные люди) радуются милости Божьей и стремятся обрести ее и показать ее на примере своей жизни. Однако «милость» — это основной термин не только иудейской духовности, но и христианства (ср. его движения милосердия). Ислам (рахман) и буддизм (каруна) рассматривают духовность как сферу божественного изобилия, раздаваемого людям.

В части I мы уже описали основную структуру библейской милости в рамках мирской духовности. Это та среда, которой она изначально принадлежит. В данном разделе мы предлагаем описание милости в том виде, как она осуществляется в рамках вышеупомянутых духовных традиций.

Иудейский хасидизм

В иудейской духовности мы можем обратить внимание на три периода, отмеченные сильным ростом хасидизма. Первый период относится к эпохе Второго Храма. В это время мы впервые узнаем о хасидим. Их изображают как прочное сообщество (Пс 49:5; 78:2; 84:9; 148:14), группу законопослушных зелотов (1 Макк 7:13,2 Макк 14:6), секту праведников (движение ессеев). Мы узнаем об их набожности из ранних раввинских документов. Здесь ранние хасиды (хассидим харишоним) изображаются как люди, ведущие жизнь, преисполненную необычайного благочестия, щедрости, чистоты и покаяния32. Перед молением они должны были в течение часа ждать, пока их сердца не обратятся к Богу. Погрузившись в молитву, они никогда не прерывали ее. Они закапывали колючки и стекло на три ладони в землю, чтобы никто не мог пораниться. «Поздние хасидим» (после разрушения Второго Храма) отличались еще большей умеренностью и чрезвычайным аскетизмом. Они были также необычайно терпимыми: «Если кто-то услышит, как его проклинают, и промолчит, значит, это хасид»ъъ.

Хасид считает себя подражателем Богу, который единственный является абсолютно милостивым (Исх 34:5). Это убеждение пронизывает все Писание, словно символ веры. Бог милостив (Пс 85:15; 102:8; 144:8, Числ 14:18, Иоил 2:13, Ион 4:2, Неем 9:17); милость — это Его Имя (Исх 33:19, Пс 43:27). Милость Божья — неистощимый источник вечно изливающихся благодати и доброты (Пс 135:1-26; 99:5; 105:1 и т. д.) и простирается над его народом подобно небесам (Пс 102:11; 35:6). Хасид стремится как можно совершеннее устоять в потоке Божьей милости.

Второй период относится к средневековому хасидизму. В то время как в христианстве процветал рейнский мистицизм, иудейский хасидизм в том же самом регионе переживал возрождение: хассидэй ашкеназ34. Облик хасида изображен в Сефер хассидим. От хасида люди ожидали чего-то «большего». Он должен действовать с большей энергией, с более полной отдачей, с большим рвением, с чистыми намерениями, быть предельно внимательным. «Произнесение каждого слова должно быть замедленным, так чтобы каждое слово, исходящее из его уст, освящалось человеческим сердцем»35. Поведение хасидим отличается покаянием, высочайшей праведностью, почти неправдоподобным самообладанием и смирением. Здесь также основной парадигмой является милость Божья. Хасид стремится в любви и глубоком почитании получить изобильную милость Божью с тем, чтобы источать ее из себя, живя милостивой жизнью.

Третий период — это восточноевропейский хасидизм, тот его вид, который наиболее знаком нам. Он возник во второй половине XVIII века и занял доминирующее положение в современном иудаизме. Для этого вида хасидизма характерно, что все сферы жизни и все аспекты человеческого опыта вовлечены во всеобъемлющее стремление (девехут) к Богу и к союзу (йихуд) с Ним. Не только специфически религиозное, но и неспецифически религиозное (еда, питье, сон, танцы, физические потребности, страсти, странные мысли и т. д.) должно быть соединено с Богом. Искры Его Сущности, олицетворение Его Присутствия должны обнаруживаться как раз в этом приземленном мире. Акцент делается на повседневной жизни, на здесь-и-сейчас. Эта абсолютная преданность Богу переполняет радостью собрания хасидим. Такой же пылкой радости исполнены у хасидов учеба, молитва и исполнение заповедей.

Буддийское сострадание

В буддийской духовности каруна (жалость, сострадание) и праджня (мудрость) — это два столпа, на которых держится буддизм. Сострадание — это вид любви, которая начинается не с себя, а с другого. Жалость пробуждается до того, как принимается или не принимается какое-то решение или совершается тот или иной поступок.

Каруна совершенствуется медитацией, а также дружелюбием, благожелательной радостью и равностностью. Дружелюбие делает другого человека счастливым, благожелательная радость счастлива по причине счастья другого; равностность освобождает человека от привязанности к описанным двум качествам. Это дает шанс состраданию: сострадание по отношению к другому, вызванное другим36. Буддийский обет — считать свое собственное счастье неполным до тех пор, пока еще остается хоть один несчастный человек, — является совершенным выражением сострадания.

Сострадание происходит из просветления, поскольку в просветлении личность перестает проецироваться на себя: в просветлении я и другой человек — это абсолютно одно и то же37. Это заставляет охотно брать на себя страдания другого. Знаменитая сутра палийского канона гласит: «Подобно тому, как мать своей жизнью защищает своего собственного сына, так и любой человек может раскрыть свою душу всем живым существам. Давайте, преисполнившись состраданием ко всему миру, безгранично раскроем свои души» (Метта-Сутра). Сострадание стремится вперед от фундаментального опыта единства, в котором исчезают все различия. Мудрость (праджня) является, таким образом, источником сострадания (каруна).

Буддийское сострадание проявляет себя в делах: в раздавании милостыни, в помощи людям в несчастьях, в хорошем обращении с животными, в проявлении благодарности, в том, чтобы накормить и одеть бедных, вырыть колодцы вдоль дорог и т. д.

Христианская милость

Для самого раннего периода христианства характерна милость: ваша праведность должна быть преизбыточной (Мф 5:20); пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф 5:3; 6:3–4); не противься злому (Мф 5:39); кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два (Мф 5:41); любите врагов ваших (Мф 5:44); не судите (Мф 7:1), и так далее. Заповеди блаженства сводят это мировоззрение к одному предложению: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут*» (Мф 5:7).

Милость христианина проистекает из милости Бога, который посылает дождь на праведных и неправедных (Мф 5:45), который одевает в красоту полевую траву и питает птиц небесных (Мф 6:26–29). Мы встречаем аналогичную картину в Евангелии от Луки, особенно в притче о милостивом отце, который, «будучи исполнен жалости» (Лк 15:20), обнял своего блудного сына, а также в притче о милосердном Самарянине, который, «движимый жалостью» (Лк 10:33), позаботился об израненном путешественнике. Таким образом, очевидно, что главным в наставлениях Луки является изречение «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» (Лк 6:36).

Милосердие Нового Завета повлияло на духовное богословие христиан [1076] . Например, Мейстер Экхарт говорит: «Наивысшим деянием Бога является милосердие, что означает, что Бог помещает душу в самое высокое и самое чистое место, которого она может достичь: в безбрежные просторы, в море, в необозримую глубину. Здесь Бог проявляет милость» [1077] .

Милость воплощается в «делах милосердия» [1078] . Дела милосердия были известны уже в первых христианских общинах: взаимное прощение (Кол 3:17), распределение вещей (Деян 4:34–35), раздача милостыни (Деян 9:36), гостеприимство (1 Тим 5:10), забота о мертвых (Деян 8:2) и так далее. Отцы церкви размышляли о взаимосвязи таких деяний [1079] . Число их колеблется: 20 у Гермы, 8 — у Киприана, 6 — у Августина. Но важнее количеств — побуждения: дела милосердия дают прощение грехов, делают молитву полезной, вознаграждаются в будущем, соприкасаются с самим Мессией, они означают сплоченность людей и сообразовывают [нас] с милостью Божьей. В Средние века дела милосердия составляли один наиболее распространенных мотивов в проповедях, иконографии и богословии. Начиная с 1200 г. и далее они подытожены в памятном перечне из семи пунктов: visito, poto, cibo, redimo, tego, colligo, condo*. В то же время мы отмечаем тенденцию к институционализации. В XII и XIII веках были основаны конгрегации, направленные на дела милосердия. Монастыри стали центрами гостеприимства. Гильдии регламентировали похороны. Были учреждены конгрегации, борющиеся за освобождение рабов. Начиная с XVI века, эта тенденция стала усиливаться. Мы отмечаем появление конгрегаций, занимающихся уходом за больными и образованием, освобождением заключенных и спасением молодежи, уходом за душевнобольными и физически и умственно неполноценными.

Милость в исламе

Почти каждая глава Корана начинается со вступления: «Во имя Аллаха, милостивого, милосердного». Божественные имена «Милостивый» (Ар-Рахман) и «Милосердный» (Ар-Рахим) преобладают в мусульманской духовности [1080] . Приняв божественное имя «Милосердный», Бог облек себя милостью (Сура 6:12; 6:54).

Подобно древнееврейскому слову рахамим (терпимость, заботливость) арабское рахман (милость) связано с лоном (рехем в древнееврейском, рахм в арабском языках). Бог создает свое творение с любящей заботой и окружает его теплой привязанностью. Глава 55-я Корана, названная «Милостивый», полностью посвящена любви, которую Бог дает своему созданию. Миссия Мохаммеда в мироздании — это свидетельство величайшей милости Бога (Сура 21:107).

Милость Божья особенно проявляется в пограничных ситуациях. В этом смысле крайне потрясает пример Иова. Несмотря на бедствия, которые он должен выносить, а может быть, и благодаря им, он может сказать: «Постигла меня беда, а Ты — милосерднейший из милосердных» [1081] (Сура 21:83). Другая ситуация, в которой проявляется сильное чувство Божьей милости, — это прощение: «Начертал Господь ваш самому Себе милость, так что, кто из вас совершит зло по неведению, а потом раскается после этого и станет благим, то Он — прощающ и милосерд» (Сура 6:54).

Следуя Богу, мусульманская духовность стремится усвоить Божью милость. Хотя люди в этом смысле ограничены, они могут совершенствоваться. Им указано два пути: первый — это путь деяний: человеколюбие, дружелюбие, почтительность, сострадание и бескорыстная любовь. При этом всегда разрушаются границы своекорыстного эго (нафс). Другой путь, который в точности подобен первому, заключается в том, чтобы связывать божественное имя «Милостивый», посредством которого вершатся человеческие дела милосердия, с деяниями Бога: таким образом, они отделяются от своекорыстия, потребности в одобрении, стремления к вознаграждению и признанию. В конечном итоге милостивый человек душой и сердцем осознает, что милостив только Бог.

Поистине, милость — в руке Аллаха:

Он дарует ее, кому пожелает!

Поистине, Аллах объемлющ, знающ!

Он отличает Своим милосердием, кого пожелает.

А Аллах — обладатель великой милости.

Сура 3:73-74

Заключение. Основное слово «милость» описывает сферу духовности как такую ментальность и такой тип поведения, которые в своем великодушии разрушают все условные границы: это предельная доброта, почтительность, сострадание по отношению ко всему живому и безграничная готовность к прощению. Такая милость проистекает непосредственно из главного духовного опыта: ощущения Бога или опыта просветления. Духовность — это опыт безусловной Любви и Единства, который должен расширяться посредством деяний милосердия. Эта эманация божественной милости в милость человеческую имеет огромное значение. Милость — это изобилие. Божья милость стремится пронизать людей, их поведение, мышление, все их сообщество и воплотиться в самой человеческой жизни.

Библиография

Barmhartigheid, в Speling51, 1999, № 1.

Callahan S., With All Our Heart and Mind. The Spiritual Works of Mercy in a Psychological Age, New York, 1988.

Fox М., A Spirituality Named Compassion and the Healing of the Global Village, Minneapolis, 1979.

Galloway K., Struggles to Lave. The Spirituality of the Beatitudes, London, 1994.

Lechman J., The Spirituality of Gentleness. Growing toward Christian Wholeness, London etc.,

1989.

PoffetJ., La patience de Dieu. Essai surla misericorde, Paris, 1992.

Rethinking the Spiritual Works of Mercy, ed. F. Eigo, Villanova (Pennsylvania), 1993. Schatz-Uffenheimer R., Hasidism as Mysticism. Quietistic Elements in Eighteenth Century Ha- sidic Thought, Princeton (Newjersey) — Jerusalem, 1993.

Storms C. To Love Mercy. Becoming a Person of Compassion, Acceptance and Forgiveness, Colorado Springs (Colorado), 1991.

Vonhoff H., Herzen gegen die Not. Weltgeschichte der Barmherzigkeit, Kassel, 1960.

Совершенство

На протяжении веков основное слово «совершенство» означало сферу духовности. Люди говорили о «пути к совершенству», различали «этапы совершенства» и называли духовных людей «совершенными». Как и «страх Божий», так и «совершенство» заключают в себе всю совокупность духовного пути. Но в то время как «страх Божий» рассматривает всю эту совокупность, исходя из начала (страх Божий — начало познания Бога»), «совершенство истолковывает ту же самую совокупность, исходя из конца (греч. тэлос). Это подтверждается применением данного слова в Библии. Совершенство (евр. тмм) уже полностью содержится в нашей первоначальной чистоте и, посредством постепенного роста, созревает до полного отречения, которое является критерием совершенства (Ис 18:5, Притч 20:7, Пс 17:26). Теперь мы опишем некоторые аспекты совершенства, которые сыграли свою роль в истории духовности [1082] .

Первоначальная целостность

В храмовых обрядах жертвенные животные должны были полностью проверяться на отсутствие дефектов: «агнец у вас должен быть без порока, мужеского пола, однолетний» (Исх 12:5; 29:1, Лев 1:3). Христиане перенесли этот образ совершенного жертвенного животного на Христа и на самих себя. Павел благословляет Бога, «избравшего нас во Христе прежде создания мира, чтобы мы были святы и непорочны пред Ним» (Еф 1:4, ср. 5:27, Кол 1:22 и т. д.). Люди совершенны, поскольку они созданы по образу Бога. Этот первоначальный образ восстанавливается посредством крещения во Христе. В диалоге с гностицизмом эта концепция приобрела еще большую глубину [1083] . В отличие от гностиков, которые рассматривали совершенство как нечто присущее только совершенному человеку, отцы церкви считали совершенство зачатком, предвечно имеющимся в каждом и стремящимся к возрастанию: таким образом, человек был создан, подобно младенцу, руками Бога из неиспорченной земли, затем Бог вдохнул в него дыхание жизни. Он призван стать совершенным, достигнув той силы, которая заложена в нем при сотворении [1084] .

Зрелость

Первоначальная целостность предвосхищает полную зрелость. В Писании такими зрелыми людьми являются Ной (Быт 6:9), Авраам (Быт 17:1) и Давид (2 Цар 22–24). Евангелия описывают Христа как человека, который жил всецело «в Божьей любви». Он был совершенен. Существует тенденция к объективизации этого совершенства. Тогда оно становится нединамичным: «состояние совершенства», которое может быть определено в жизнеописаниях (мучеников, девственниц), местах (аббатства, монастыри), картинах поведения (нищета, послушание, непорочность), образцах (первая Иерусалимская церковь) и званиях (епископ, отшельник, нищенствующий брат, священник). Однако эти состояния совершенства снова и снова релятивизируются. Это происходит, когда указывается на условный характер каждой из степеней совершенства. «Среди прочего, совершенство подразумевает, что каждый осознает, что еще не достиг его» [1085] . Другой вид релятивизации имеет место, когда различные состояния совершенства противодействуют друг другу: монахи отдаляют себя от институционального совершенства иерархии; нищенствующие братья релятивизируют совершенство монахов; миряне релятиви- зируют совершенство священников и так далее. Третий вид релятивизации указывает на то, что вхождение в состояние совершенства никоим образом не означает действительного достижения совершенства, представленного на этом его этапе: «Я никогда еще не видел совершенного или свободного христианина», — сказал сирийский учитель [1086] .

Возрастание в совершенстве

Между изначальной чистотой младенца, все еще питающегося молоком, и полным развитием взрослого человека, способного вкушать твердую пищу (1 Кор 3:1, Еф 4:13, Евр 5:13–14), происходит процесс возрастания в совершенстве. Совершенство — это динамичное понятие. В словах Павла: «Не потому, чтобы я уже достиг, или усовершился, но стремлюсь, не достигну ли и я, как достиг меня Христос Иисус» (Флп 3:12). Совершенство возрастает через терпение: «Терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак 1:4). В истории

духовности предпринимались неоднократные попытки понять возрастание совершенства, используя различные образы (лестницы, реки, дороги, путешествия, течения чьей-то жизни) или же намечая подразделения (фазы, этапы или ступени роста), настолько, насколько люди могли постигнуть меру роста [1087] . Однако в то же самое время писатели всегда выдвигали на первый план безграничную динамику совершенства. «Конец добродетели не имеет конца… Мы никогда не останавливаемся на пути продвижения ни в настоящем, ни в будущем, всегда добавляя свет к свету. Без остановки слава добавляется к славе, и знание — к знанию» [1088] .

Полное самоотречение

Совершенство заключается в любви. Эта истина следует не столько из того факта, что любовь является наивысшей добродетелью, сколько из той аксиомы, что совершенство само по себе состоит в полном отречении. Наглядным примером в той мере, в которой затрагивается этот вопрос, представляется лучник, который «совершенно» поглощен натягиванием лука (3 Цар 22:34), или же царь Давид, который «совершенно» забылся в культовом танце (2 Цар 6:16, 1 Пар 15:29). Уже по своему характеру совершенство является полным отречением без малейшего следа возврата к своекорыстию (Притч 10:9; 19:1; 28:6, ср. Ис 47:9), подобно тому, как правая рука не знает, что делает левая, когда действительно отдает что-то (Мф 5:20). Дар «совершенно» (исчерпывающим образом) скрыт в тайне дарения. Вот что означает совершенство Бога, который посылает дождь на праведных и неправедных, совершенство, которое в Нагорной проповеди дано как пример для подражания: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» (Мф 5:48), — безграничная доброта, которая позволяет птицам небесным летать, а полевым цветам цвести (Мф 6:25–34). Совершенная любовь пребывает именно там, где она освобождается и изгоняет страх (1 Ин 4:18).

Есть также сущностная связь между совершенством и мученичеством: полное самоотречение в любви. «Мы называем мученичество совершенством не потому, что мученик достигает конца жизни подобно другим людям, а потому, что он проявляет совершенную работу любви» [1089] . Смерть мученика — это совершенный конец (тэлос), поскольку в своем существовании он совершенно (тэлейос) поглощен любовью [1090] . Мученичество и, соответственно, любовь останутся глубоким смыслом всех рассуждений о совершенстве и любви, поскольку в них момент самоотречения приобретает совершенную форму: «Не оставайтесь одни, считая себя уже оправданными, а собирайтесь, чтобы возрастать вместе… Давайте станем духовными; давайте станем совершенным храмом Божьим» [1091] . Отказ от самого себя, самоотдача в любви до самой смерти — это есть совершенство. Тереза Авильская говорит: «Очевидно, что наивысшее совершенство заключается не во внутреннем удовлетворении или в великом восторге, или в видениях или духе пророчества, а в таком полном соответствии нашей воли воле Божьей, что уже нет ничего из того, что Он желал бы, чего мы сами не хотели бы всем своим существом» [1092] . Эта жажда совершенства красной нитью проходит сквозь историю духовности [1093] .

Камаль

Мусульманское представление о «совершенстве» (камаль) наиболее верно выражено в «совершенном человеке» (инсан камиль), через которого Бог шаг за шагом проявляет себя. Для этого, согласно некоторым источникам, необходимо 40 этапов: 20 от Первого Понимания, обращенного к земле, и 20 для восхождения к совершенному человеку. «Тропа совершенства» [1094] начинается с создания человека «руками Бога» (Сура 38:75). Бог дает ему дух и жизнь, «вдыхая в него дыхание» (Сура 15:29; 38:72). Адам — это прототип совершенного человека, особенно потому, что Бог научил его именам (Сура 2:31) и дал ему веру (Сура 33:72). В истории этот прообраз наиболее полно воплощен в святых и пророках, а особенно — в Мохаммеде. С самого начала Мохаммед приобрел особое положение в исламе. Он является «ослепительным примером» (Сура 33:21), которому должен следовать каждый мусульманин: совершенным человеком [1095] . Совершенный человек участвует в божественном совершенстве, которое проявляет себя в красоте и очаровании, милости и доброте, в величии и силе, могуществе и возмездии. По существу, это дух, который является источником всех вещей. Таким образом, сотворенный дух Мохаммеда — это «образ несотворенного божественного духа и промежуточная стадия, через которую Бог осознает себя в творении» [1096] . Его совершенство заключается в способности видеть и чувствовать все вещи в свете Бога, называемого Хвайя Мир Дардом — «местом совершенного раскрытия тайны Реальности Ислама», «славой совершенства Пророчествования» и «полным уничтожением» [1097] .

Заключение. Основное слово «совершенство» представляет сферу духовности как всеобъемлющий процесс: от изначальной силы людей до последнего финала. В промежутке между двумя этими состояниями происходит рост,

при котором проявляется как активный компонент (борьба за совершенство и работа над ним), так и пассивный компонент (бескорыстие, самоотдача в любви).

Оглядываясь на четыре основных слова Писания, мы испытываем потрясение от следующих фактов: (1) они раскрывают духовность как процесс создания связи между Богом и человеком; (2) святость и милость выводят божественность на первый план: святость — это божественная непорочность, которая внутренне влечет людей и поглощает их; милость — это божественное изобилие, которое овладевает людьми и захватывает их; (3) страх Божий и совершенство выводят на первый план человеческое начало: страх Божий рассматривает духовный путь с точки зрения начала; совершенство рассматривает тот же путь с точки зрения завершения; (4) все основные слова истолковывают духовность как процесс, в котором люди проявляют как активность, так и пассивность; (5) все основные слова выявляют сферу напряжения по отношению к обычной реальности, которая до определенной степени лишена страха Божьего, святости и милости и не является совершенной.

Библиография

Аи W. & Cannon N., Urgings of the Heart. A Spirituality of Integration, New York, 1995. Elahi B., The Path of Perfection, Shaftesbury (Dorset) — Rockport (Massachusetts), 1993. Inchausti R., The Ignorant Perfection of Ordinary People, Albany (New York), 1991.

Walters J., Perfection in New Testament Theology. Ethics and Eschatology in Relational Dynamic, Lewiston (New York) etc., 1995.

1.2 Эллинистические термины

В греческой и римской античности явление «духовности» обозначалось основными терминами, которые по-своему истолковывали эту сферу реальности: «гносис» указывает на момент пробуждения и познания, «аскетизм» выдвигает на первый план человеческие побуждения, «созерцание» озвучивает аспект напряженной сосредоточенности, «благочестие» выражает пламенное усердие, а набожность — глубинную связь с Богом.

Гносис

Гносис означает «знание». Это слово, которое является основным в гностической духовности, относится не к аналитическому знанию или научному пониманию, а к процессу пробуждения, который охватывает все аспекты духовного пути:

Кем мы были, и чем мы стали,

Где мы были, и во что мы погрузились,

К чему мы стремимся, и от чего мы спасаемся,

Что такое рождение, и что такое второе рождение [1098] .

В этом заявлении мы встречаем все элементы процесса пробуждения: потерянность, в которую мы погружены, то, как мы отходим от своего источника, путь к спасению, возрождение в Боге.

Возможно, что гностическая духовность ведет свои истоки от иудейско- эллинистических кругов Александрии [1099] . Эти диаспоры были глубоко потрясены апокалиптическими видениями. Для них мир, в котором мы живем, является абсолютной противоположностью реальности, исходящей от Бога. Концептуальный мир иудейской диаспоры быстро смешался с религиозными и философскими институтами эллинистического окружения.

Гностическое осмысление реальности постоянно таилось в западной духовности и привело к различным сочетаниям с иудейскими, христианскими, исламскими и философскими идеями: личность Христа-Спасителя в гностических наставлениях; духовный подъем в мистицизме Меркавы; эманации в каббале; откровения в мистицизме суфиев; алхимия эпохи Возрождения, вплоть до деятельного воображения Карла Юнга и астрологических интуиций

Нью-Эйджа [1100] . Гносис был назван «третьим компонентом европейской культурной традиции», наряду с верой и разумом [1101] . Теперь опишем наиболее важные черты гностического процесса пробуждения.

Пробуждение от отчужденности

Существенным элементом гностической духовности является осознание того, что человек живет в странном и угрожающем мире. Внезапно гностик усматривает в мире опыта изысканную форму миража.

Пробуждение от этого кошмара представляет собой двусторонний процесс. Гностик пробуждается, осознав себя, но пробуждает его Дух: «И Дух преследовал его, торопясь пробудить его. Протянув свою руку ему, лежащему на земле, он поставил его на ноги, поскольку он еще не поднялся. Он дал им средства познания, знание Отца и откровение Его Сына» [1102] .

Следовательно, первым когнитивным элементом гносиса является опыт контраста. Абсурдный мир, в котором мы живем, внезапно представляется как контраст миру Божьему: «У элемента (монады) нет ничего, что контролировало бы его, бог и Отец полноты властвует над непорочностью, существуя в незапятнанном свете, которого не в состоянии выдержать ничей взгляд» [1103] . Отец абсолютно свят, Он никоим образом не запятнан миром богов, времени, потребностей,ограничений, многообразия, измерения, чувственности и языка.

Это неизмеримый свет, незапятнанный, святой и чистый; он неописуем и совершенен в непорочности: ни в совершенстве, ни в блаженстве, ни в божественности; безгранично превосходя их. Он не телесный, он не бестелесный, он ни большой, ни маленький, он не поддается количественному определению, он — не сотворен. На самом деле никто не может думать о нем. Он — не что-то среди реально существующего; он — нечто неизмеримо высшее: (однако) он даже не как бы «превосходящий»; точнее, его истинные качества не должны быть причастными к вечным зонам*… [1104]

История вырождения

Важным элементом гностической совокупности знаний является история (греч. мютос, миф) вырождения, повествуемая самыми разными способами. История доходит до представления о том, что Непостижимый Бог проявляется во второй божественной личности, эти двое — в третьей и так далее. Таким образом, в (апокрифической) Тайной Книге ИоаннаМаль происходит от Отца. Мать, называемая Барбело, — это совершенная сила. Она, в свою очередь, рождает свои собственные эманации. Все эманации вместе образуют полноту (плерома) Невидимого.

Драматичный момент для эманаций наступает, когда один из «потомков» производит самостоятельную эманацию. В Тайной Книге Иоанна мы читаем: «Теперь наша сестра, Мудрость, поскольку она является эоном, придумала мысль, исходящую от нее самой» [1105] . Она сделала это по собственному почину, обособленно от Полноты: «Она захотела явить в себе образ без воли Духа и без согласия своего супруга», т. е. непорочного мужского Духа [1106] . Эта самовольная эманация представляет собой, насколько нам это известно, сотворение змееподобного чудовища с ликом льва и глазами, мерцающими, как вспышки молнии. Затем Мудрость продолжала извергать своих отпрысков. Вот таким образом творение отдалило себя от Полноты Бога и вверглось в отчуждение: темноту, безумие, невежество, вожделение, гнев, зависть к божественному рангу, злобу. Бесстыдный и невежественный, отступнический мир распространяет себя [1107] .

Путь назад

Те, кто достигает знания, «знают, откуда они приходят и куда пойдут; они знают это подобно человеку, который был отравлен и вылечился от отравления: придя в себя, он велел себе отдыхать» [1108] . Итак, теперь, при пробуждении, к разочарованию и чувству отчужденности добавляется третий элемент: элемент возвращения, начало спасения. Мудрость раскаивается в своей «ошибке», наказывает себя и громко рыдает. Незримый Святой Дух слышит ее молитву, посылает Сына, который вкладывает в нее душу как божественную силу, — запрятанную в ней так глубоко, что Тьма не может коснуться ее [1109] . Отец посылает свой Свет и свою Мудрость во Тьму, «добрый Дух, его великое Сострадание» [1110] , Жизнь миру.

Впечатляющие рассказы, повествующие о Мудрости, которая проходит через все круги небес и опускается в глубину хаоса, в поисках места обитания среди людей, горячо желая вернуть своих детей Свету. В Поэме об Освобождении она трижды спускается в полнейшую тьму, чтобы проникнуть в самую глубину темницы, — на третий раз она пробуждает человеческого сына от глубокого сна и рыдает. Обливаясь горькими слезами, она вытирает их и спрашивает:

«Кто призывает мое имя? И откуда пришла ко мне надежда, когда я нахожусь в оковах темницы [1111] ?» И совершенная Промыслительность Всего отвечает:

Это я, которая есть промыслительность незапятнанного света;

Это я, которая есть разум непорочного духа,

И я, которая ведет тебя в обитель славы.

Восстань! Помни, что ты — личность, которая прислушалась;

Следуй своим корням, которыми являюсь я, преисполненная жалости; Остерегайся ангелов оскудения

И демонов хаоса, и всех тех, кто обвивается вокруг тебя;

И бодрствуй, (теперь, когда ты пришла) от небесного сна И без облачений глубин ада [1112] .

Тот, кто знает себя, знает Все

Пробудившись для знания, гностик познает реальность такой, какая она есть: как Полноту, происходящую из Непознаваемого. Именно к этой полноте истинного Всего возвращается гностик. Когда гностик соприкасается со Светом, вложенным в его душу, и полностью отождествляется с ним, он снова возвращается в место, откуда пришел: к Отцу, который сам является местом вечного покоя, от которого произошли все миры (времена и вселенные). Здесь все обретает покой. Здесь познавший обретает себя в Сыне, который полностью покоится в Отце. «Именно в единстве все соберутся, и познанием очистятся они от разобщенности в единство, поглотив, словно огнем, в себе вещество, и тьму — светом, и смерть — жизнью» [1113] .

Познание Бога

«Когда человек придет к познанию себя и Бога, который выше истины, он будет спасен и увенчан неувядаемым венцом» [1114] . После всего того, что было сказано выше, это утверждение гностиков понятно: свет, который, находясь в душе, составляет самую суть человека, пребывает в подобающем месте, когда дышит Полнотой и живет Отцом. В этот момент душа в своем самосознании и Отец, который познает себя в Сыне, образуют одно целое. Душа разделяет знание, которым Отец знает Сына. Все маленькие дети разделяют знание этой любви. Именно им «принадлежит знание Отца. Когда они были укреплены (духом), они научились узнавать черты лица Отца. Они знали, и их знали; их возвеличивали, и они возвеличивали» [1115] . Они вернулись в свой дом совершенными. «Они покоятся в том, кто покоится сам, не вступая в конфликты, не поддаваясь искушению поискам истины. Они — сами по себе истина: и Отец в них, и они в Отце, будучи совершенными и неделимыми в истинном благе» [1116] . Они лицом к лицу разделяют близость Отца: «Им принадлежит его голова, как место отдохновения, они находят опору в близости к нему. Так сказать, лобзанием они достигают причастности к его лицу» [1117] .

Заключение. В гностицизме духовность проявляется как процесс пробуждения. Поразителен резкий контраст между миром, который отчужден от Бога и является нашим обычным миром, и реальностью, в том виде, в каком она исходит от Бога. Эта божественная реальность никоим образом не смешивается с Тьмой. Духовный путь состоит в освобождении Света, который пребывает в нас и составляет нашу истинную суть, так что она возвращается к своему законному Месту — «дыханию вместе» с реальностью (Полнота: плерома), исходящей от Бога.

Библиография

Couliano I., The Tree of Gnosis. Gnostic Mythology from, Early Christianity to Modem Nihilism, New York, 1992.

DeutschN., The Gnostic Imagination. Gnosticism, Mandaeism, and Merkabah Mysticism, Leiden, 1995. Diem A., The Gnostic Mystery. A Connection between Ancient and Modem Mysticism, Walnut (California), 1992.

Gnosis. De derde component van de Europese cultuurtraditie, ed. G. Quispel, Utrecht, 1988. Gnosis und Mystik in der Geschichte der Philosophie, Hrsg. P. Koslowski, Zurich etc., 1988. Gnosticism and the Early Christian World, ed. J. Goehring et al., Sonoma (California), 1990. Gnosticism in the Early Church, ed. D. Scholer, New York, 1993.

Gruenwald L., From Apocalypticism to Gnosticism. Studies in Apocalypticism, Merkavah Mysticism and Gnosticism, Frankfurt a. М., 1988.

Jonas H., Von der Mythologie zur mystischen Philosophie, Gottingen, 1993.

Ludemann G. & Janssen М., Unterdruckte Gebete. Gnostische Spiritualitat im friihen Christentum, Stuttgart, 1997.

MerkurD., Gnosis. An Esoteric Tradition ofMystical Visions and Unions, Albany (New York), 1993. Modem Esoteric Spirituality, eds. A. Faivre & J. Needleman, New York, 1992.

Nurbakhsh J., The Gnosis of the Sufis, 1983.

Rudolph K., Gnosis. The Nature and History of Gnosticism, San Francisco, 1983.

Shoham S., The Bridge to Nothingness. Gnosis, Kabala, Existentialism, and the Transcendental Predicament of Man, London — Toronto, 1994.

Stroumsa G., Hidden Wisdom. Esoteric Traditions and the Roots of Christian Mysticism, Leiden, 1996.

Webber М., An Introduction to Gnostic Hebrew Qabbal, Toronto, 1995.

Аскетизм

Греческое слово аасесис, что означает «упражнение», истолковывает сферу реальности, называемую «духовностью», как хорошо обдуманное усилие человека. Это усилие затрагивает все аспекты духовного пути: отход от нежелательных привычек, контроль над собственными чувствами, упорядочение каждодневной жизни, упражнение в добродетелях, очищение своих способностей и воспитание восприимчивости.

В эллинистической культуре аскесис означал регулярные физические тренировки, проводимые атлетами и воинами, систематическую тренировку воли и разума, осуществляемую философами, и праведный и религиозный образ жизни [1118] . Из эллинистического мира это слово проложило себе путь в западную духовность.

Эллинистический мир

В эллинистическом мире аскесис применялся как средство борьбы с дурными влияниями [1119] . Например, в «дурные дни» люди пытались отвратить воздействие злых духов, воздерживаясь от важных действий: закрывались храмы и театры, не заключались браки. Аскесис применялся также при подготовке к культовым обрядам: жрецы ограничивали себя в еде и питье и воздерживались от половых сношений. Строгих аскетических правил придерживались в мистических культах: пост, воздержание, самообладание и очищение. В философских школах (пифагорейцев, стоиков, платоников) аскесис был путем освобождения ума в мышлении. Контролируя себя, преодолевая слепые страсти, а порой и отрекаясь от себя, люди пытались отделиться от человеческой «природы» для того, чтобы таким образом освободить «дух». Аскесис был необходимым средством в стремлении к блаженству. Для пифагорейцев, которые считали, что люди заключены в круг переселения душ (реинкарнации), философия играла роль аскезы, которая давала людям осознание своего божественного происхождения и указывала путь освобождения из тюрьмы плоти. Испытание совести, очищение своих страстей, пост, воздержание и упражнение в добродетелях сопровождали процесс философского пробуждения. В случае стоиков аскесис концентрировался на еще более сдержанной беспристрастности (апатэйя, атараксия) и на нравственной чистоте, направляемых различающей способностью мышления. Следовало избегать невоздержанности, богатства, многословия, преувеличений. (Нео-)платоники пытались посредством упражнения в добродетелях и с помощью света созерцания избегать всего мирского, дабы соединиться с Богом. С этой целью они направляли свою волю на благо и очищали свои мысли. Это было целью интеллектуальных и нравственных упражнений. Главная задача заключалась в очищении разума и воли. Вовлеченность в телесное и материальное многообразие была препятствием на пути к соединению с Богом и Единым. Внешнее, материальное и телесное должно было по возможности быть устранено. Это устранение сопровождалось глубоким сосредоточением на Боге в постоянном созерцании.

Девственная жизнь

Начиная с II века, у нас появляются свидетельства о возникновении в христианстве уникальной формы аскетизма. Он сосредоточен вокруг двух главных идей: мученичества и девственности. В свете этих основных идей подражание Христу, несение своего креста, ожидание возвращения Христа и жизнь в единении с Ним стали единственной жизненной концепцией. Когда в III веке начался диалог с окружающей культурой, эллинистические идеи аскетизма стали оказывать глубокое влияние на идеи мученичества и непорочности, уже представленные в христианских церквах, и вызывать их углубление и конкретизацию. В особенности на первый план выдвигались негативные аспекты: отчуждение, очищение, самоотречение, борьба со страстями, отказ от телесного и сражение с демонами, — все это в качестве средств следования за Христом вплоть до креста. Девственная жизнь включала аскетизм как бескровный вид мученичества. Поэтому в ранней церкви девственники были вторыми только после мучеников81. Аскесис был жертвенным, добровольным и полным, до самой смерти. Он охватывал всю жизнь. Это делало аскесис основным термином для «духовности».

Монашеская жизнь

Чтобы полностью отдать себя Богу, монахи стремились порвать с миром (ана- хорэсис [1120]) даже еще более решительно, чем девственники. Подражая Христу, они удалялись в пустыню, чтобы полностью умереть для мира и жить в единстве с Христом. Образцом для подражания им служил святой Антоний. Испытание своей совести, постоянная молитва, контроль над страстями, освящение размышлений, чтение Писания, распознавание духов, борьба с бесами, упражнения в добродетели, уединение, молчание, самонаказание, нищета, пост и воздержание были составляющими аскетической жизни, которая умерла для мира. Позднее, когда монахи пытались перенести обычаи монахов- пустынников на жизнь общин, добавилась добродетель послушания. Послушание означало умерщвление собственной воли, что было самой тяжелой жертвой. Кроме того, жизнь в общине требовала большего упорядочения, что было отражено в Уставах Пахомия, Василия и Бенедикта. Таким образом,

аскетизм был подвергнут стандартизированию: Уставы давали аскетические рамки с усредненным стандартом (умеренность), посредством которых аскетическая жизнь становилась возможной для различных характеров и имела несколько степеней глубины. Аскетические упражнения формировали, так сказать, духовную структуру. Например, многие авторы считали, что аскетические упражнения своей непосредственной целью имеют чистоту сердца. Сами упражнения различались по таким признакам, относились ли они к телу, к чувствам, страстям, памяти, мыслям и к воле или же были направлены на возрастание целомудрия. Этот комплекс в целом, в свою очередь, рассматривался как условие для того, что действительно важно: для принятия созерцания [1121] .

Современная эпоха

Начиная с XII века структура аскетизма понималась как следование Христу. Например, покаяние, смирение и контроль над собственными страстями связывались со страданиями Христа. То же самое было сделано с добродетелями, молитвенной жизнью, постом и так далее, с акцентом на нищете Христа. Христос воплощает все эти формы [1122] .

Начиная с того же периода разрабатывались методы, предназначенные для того, чтобы помочь человеку приспособиться к аскезе. Например, схемы повторения, призванные облегчить обучение постоянной молитве (розарий). Или же вспомогательные средства для размышления (крестный путь). В наше время, в ответ на антиаскетические течения (гуманисты, реформация, квиетизм), мы наблюдаем рост аскетизма, который становится даже еще более односторонним и дезориентированным. Односторонность состоит в чрезмерном подчеркивании негативных аспектов (смирение, отречение, воздержание, отъединение) за счет позитивных (сосредоточение на главном). Аскетизм утратил ориентацию: он стал абстрактным и превратился в набор правил, духовную обоснованность которых люди уже не в состоянии понять, и теряют при этом свой внутренний акцент на созерцании. В 1960-е годы доктрина аскетизма потерпела почти полный крах. Упражнения исчезли из панорамы духовности, как снег под лучами солнца. Были скупо введены новые правила (чтение Писания, общая молитва, «библиодрама», религиозные беседы и так далее); были заимствованы упражнения из восточной духовности и предложены некоторые виды ученичества (практика молитвы, подготовка к литургии).

Йога

Санскритское слово йога, первоначально означавшее «связь», «союз», в восточ-

иоOi

нои духовности относится к аскетической технике и к методам медитации.

Важным вкладом в формирование и значение йоги является сборник Йога-сутра Патанджали. Существовавшие традиции организованы в нем в хорошо продуманную систему. Исходной точкой йоги является открытие того, что страдание — основной закон жизни. Поэтому цель йоги состоит в освобождении от страдания. Коль скоро страдание происходит от невежества, то первый шаг на пути аскезы — это распознавание причин, которые вызывают боль и страдание.

В то же время необходимо сосредоточиться на одном моменте, для того чтобы начать процесс отделения от рассеивающего многообразия. Для такого сосредоточения необходимы поддерживающие упражнения: хорошая поза и регулируемое дыхание. Эти упражнения составляют инфраструктуру упражнений добродетели: воздержание от насилия, лжи, воровства, сексуальности и алчности. Кроме того, человек стремится приспособиться к безмятежному, трудолюбивому и хорошо организованному образу жизни. После упражнений в добродетели наступает черед специфических упражнений йоги, посредством которых на основные физические и психические процессы оказывается такое воздействие, что они уже никоим образом не могут властвовать над йогом (асана и праналма). Наиболее важными являются дыхательные упражнения, поскольку они затрагивают все вышеуказанные процессы, и, особенно, сознание во многих его формах. Постепенно все чувства и мысли освобождаются от власти внешних объектов и слепых страстей. Чувства приходят в себя. Йог ощущает поток единого мышления. Это — вхождение в самадхи, непосредственным знанием которого является абсолютное знание, раскрытие высшего Я. На основе этой фазы познания в йоге высвобождаются мистические» силы. Йог полностью свободен и беспрепятственно распоряжается всем: он подходит к осознанию своего прошлого существования, предвидит свое будущее, осведомлен о духовном состоянии других людей и так далее. Но вершиной всего является озарение (праджня), осознание абсолютной свободы.

Заключение. Основное слово аскесис (аскеза) истолковывает реальность, называемую «духовностью», как продуманное систематическое усилие человека, затрагивающее всю совокупность психоментальной жизни: путь, посредством которого человек отдаляется от привычных шаблонов; путь, при котором страсти становятся управляемыми; упорядочение времени и пространства; интерио ризация добродетелей, развитие восприимчивости; очищение памяти, разума и воли. Эти факты охватывают все уровни духовной жизни: телесный, психический, социальный и религиозный.

Библиография

Ascese et renoncement en Inde, ou, La solitude bien ordonnee (textes reunis et introduits par

S.Bouez), Paris, 1992.

Ascetic Behaviour in Greco-Roman Antiquity. A Sourcebook, ed. V. Wimbush, Minneapolis, 1990.

Asceticism, ed. V. Wimbush & R. Valantasis, New York — Oxford, 1995.

Bronkhorst J., The Two Sources of Indian Asceticism, Bern — New York, 1993.

Elm S., Virgins of God. The Making of Asceticism in Late Antiquity, Oxford — New York, 1994. The Good Body. Asceticism in Contemporary Culture, ed. M. Winkler & L. Cole, New Haven etc.,

1994.

Harpham G., The Ascetic Imperative in Culture and Criticism, Chicago etc., 1987.

NiKOLAOU Т., Askese, Monchtum und Mystik in der orthodoxen Kirche, St. Ottilien, 1996. Petersen-Szemeredy G., Zwischen Weltstadt und WUste. Romische Asketinnen in der Spatantike, Gottingen, 1993.

Podimattam F., Asceticism Today, Bangalore, 1990.

Shiraishi R., Asceticism in Buddhism and Brahmanism A Comparative Study, Tring (U. K.), 1996. Van Ness P., Spirituality, Diversions, and Decadence. The Contemporary Predicament, Albany (New York), 1992.

Wiltshire M., Ascetic Figures before and in Early Buddhism. The Emergence of Gautama as the Buddha, Berlin — New York, 1990.

Созерцание

На протяжении веков основное слово «созерцание» служило для обозначения реальности, именуемой духовностью. В слове «созерцание» духовность выступает как тщательно ограниченное пространство и время, в котором человек с неослабным вниманием концентрируется на божественном. Эта духовная культура находит выражение в многочисленных формах созерцательной жизни.

Мир классической античности

Чтобы получить представление о «созерцании» в эллинистическом мире, лучше всего рассмотреть этимологию этого слова. Латинское слово contemplatio («созерцание») происходит от соп- (с, вместе) и templum (пространство, очерченное прорицателем [авгуром] с помощью ветки, в котором он наблюдает за полетом птиц) [1123] . Таким образом, созерцание — это акт вхождения в пространство, предназначенное для наблюдения, чтобы с полным вниманием наблюдать за божественным. Нечто подобное выражено в греческом эквиваленте — тэориа: внимательно следовать тому, что предстает перед нами как божественное явление. Для древней философии [1124] созерцание (поиск высшей Истины, единение с Богом, союз с Единым) было целью человеческого существования. Это созерцание лучше всего осуществлялось в контексте аскетического образа жизни: отхождение от житейских забот, обращение к упражнениям в добродетели, очищение себя от всего, что препятствует этому.

Христианство

Раннее христианство [1125] ввело философское созерцание в рамки христианства, однако в этом процессе оно приобрело собственные акценты. Оно особенно акцентировало единство практики и созерцания* [1126] . Созерцание как предполагает практику жизни, так и внедряется в нее [1127] . Второй акцент заключался в том, что очищение прежде всего касается нравственности. Более того: созерцание так сильно вовлекает человека в творение, что оно рассматривается уже не с точки зрения его собственной внутренней логики, а прежде всего в аспекте его божественного происхождения. Наконец, хотя участие самого человека и может быть необходимым, само по себе созерцание — дар благодати. Этот христианский тип созерцания составляет цель (тэлос) монашеской жизни [1128] . Все непосредственные аскетические задачи (скопос) служат конечной цели созерцания (тэлос). Это остается в силе и в Средние века. Монашеская жизнь и созерцательная жизнь тождественны: в отхождении от мирских забот, в упорядочении времени и деятельности, в определенных аскетических упражнениях, молитве, литургии и безмолвии; созерцанию отводилось особое место. Даже когда в XIII веке произошли некоторые изменения (особенно в результате появления университетов и основания нищенствующих орденов), созерцание оставалось центром, вокруг которого сосредоточивался новый праксис. Все движения религиозного обновления, какой бы разной ни была социокультурная обстановка вокруг них, сконцентрированы на созерцании как на том реальном «средоточии, в котором» (medium in quo) осуществляется жизнь. В этой связи происходят определенные изменения: люди выше ценят сердце, нежели разум; они начинают больше акцентировать внешние явления (например, экстаз); они больше направляют созерцание на практику; они стремятся к большей систематизации; жизнь Иисуса все больше становится для них образцом для подражания. Кроме того, внимание людей смещается с божественного полюса (познание Бога в Троице) к человеческому (переживание любви и утешения).

Современная эпоха

Начиная с XV века роль слова «созерцание» как очевидного термина для всего духовного пути стала уменьшаться. Люди активно занимались реформами; возможность непосредственного созерцания Бога была поставлена под сомнение; умозрительные построения внушали людям отвращение, их интересовали физические воздействия; усилился интерес к аскетизму. В XVI веке созерцание еще раз сыграло свою объединяющую роль в великих реформах и движениях обновления, особенно в случае Терезы Авильской и Иоанна

Креста, а также — в случае Игнатия Лойолы. Но этот золотой век, при котором созерцание сформировало жизненный центр систематичных упражнений, психологической проницательности и ориентации на практику, оказался также завершением той всеобъемлющей роли, которую термин «созерцание» выполнял по отношению ко всей полноте духовного пути. Созерцание стало чем-то отдельным, чем-то индивидуальным, объектом пристрастных измышлений, например, о различии и сходстве contemplatio infusa и contemplatio acquisita [1129].

Заключена. Основное слово «созерцание» выводит на передний план особое толкование реальности, именуемой «духовностью»: духовность — это всепоглощающее стремление к Богу, при котором время и пространство упорядочиваются таким образом, что возникает ограниченная сфера, в которой можно почувствовать страстную заинтересованность Бога в своем творении. Это стремление направлено на приобретение чистого и глубоко любящего знания Бога. Однако при этом с самого начала было предопределено наличие соответствующего напряжения между обычным поведением человека и созерцательным образом жизни.

Библиография

Casey М., The Undivided Heart. The Western Monastic Approach to Contemplation, Petersham (Massachusetts), 1994.

The Contemplative Path. Reflections on Recovering a Lost Tradition, ed. R. Elder, Kalamazoo (Michigan), 1995.

Davis A., The Way of Flame. A Guide to the Forgotten Mystical Tradition ofJewish Meditation, San Francisco, 1996.

Dunne J., Love’s Mind. An Essay on Contemplative Life, Notre Dame (Indiana) — London, 1993. Leclerc Chemin de contemplation, Paris, 1995.

Molinos M. DE, Defensa de la contemplacion, Madrid, 1988.

Panikkar R., Invisible Harmony. Essays on Contemplation and Responsibility, Minneapolis, 1995. Roberts B., The Experience of No-self. A Contemplative Journey, Albany (New York), 1993. Verman М., The Books of Contemplation. MedievalJewish Mystical Sources, Albany (New York),

1992.

Набожность как преданность (devotio)

Основное слово devotio (лат. «набожность-преданность») помещает реальность, именуемую «духовностью», в характерную сферу напряжения: с одной стороны, «набожность» предполагает позицию глубокой внутренней преданности, а с другой, — она открывает целую область благочестивого поведения. Посредством слова «набожность» духовность, таким образом, истолковывается как реальность, полная напряженности: между сферой сердца (замкнутость в духовном мире, рвение, преданность) и сферой внешнего (привязанности, обычаи, освященные места и периоды времени).

Античность и раннее христианство

В Древнем Риме слово devotio, с одной стороны, относилось к ритуальному человеческому жертвоприношению богам преисподней, а с другой, — к абсолютной преданности, обещанной императору. Оба значения (ритуальная казнь и абсолютная преданность в совершенной лояльности и подчинении) проникли в христианское использование слова devotio [1130] . Таким образом, в раннехристианском применении этого слова акцент делается на внешнем совершении литургии и на внутреннем рвении, с которым она совершается. Однако в то же время этой «набожностью» должно быть проникнуто все поведение.

Средние века

В Средние века мы отмечаем расширение и углубление внутренней стороны набожности. Слово devotio все больше стало обозначать религиозные чувства, особенно то рвение, которое верующие испытывали во время молитвы и других обрядов. Вся полнота духовной жизни людей должна в своих выражениях и в своем восхождении проникнуться пылкостью. Через цистерцианцев и викторианцев такое понимание набожности (внутреннее рвение души, охваченной огнем любви) широко распространилось. Душевная преданность расценивалась так высоко, что считалась основной добродетелью, посредством которой молящаяся душа посвящается Богу (Бонавентура), духовным актом добродетели религиозности (Фома). В Devotio modema?2 продолжается эта линия внутренней набожности. Здесь набожность означает полную преданность Богу, при которой человек особенно сосредоточивается на внутренней природе сердца, питая отвращение к любому виду облачения во внешнюю форму.

Современная эпоха

В XVI веке понятие «набожность» было еще более широко распространено в контексте процветавших в то время религиозных движений обновления. В то время как продолжается акцентирование интериоризации, одновременно происходит значительная «объектификация». Теперь набожность начинает относиться к конкретным упражнениям: обрядам набожности. Слово «набожность» можно уже применять во множественном числе: «Бог незрим

и сокрыт; все наши набожности (devotions) видимы и находятся снаружи»93. Кроме того, проявления нашей набожности не обязательно должны быть обращены к Богу. Они могут относиться также к святым, мощам или святым местам94. Однако в то же время «набожность» сохраняет свое основное значение настолько абсолютной и полной преданности Богу, что затрагиваются самые основы души. С точки зрения этого основного значения святой Франциск Сальский смог увидеть в набожности высшую степень совершенства, в котором любовь к Богу побуждает нас действовать бережно, часто и незамедлительно. Согласно ему, набожность — это совершенство любви [1131] .

Бхакти

В индуистской духовности слово бхакти, обычно переводимое словом «набожность» (devotio)*, — это ключевая характеристика [1132] . Бхакти — это духовный путь (бхактимарга), по которому человек проходит, полностью и исключительно посвятив себя Богу. В противоположность аскетической стезе йоги, бхакти — это пылкая приверженность Господу. Это не означает, что бхакти не придерживается отстраненности и т. п. Эти компоненты служат как средство связи с Господом: люди отстраняются от смертного для того, чтобы приобщиться к всепревосходящей Красоте Бога. Пламенная преданность Богу претворяется в жизнь у самых набожных людей в их повседневной деятельности. По большей части люди полностью привержены вере в течение какого-то периода времени, например, во время длительного паломничества. Бхакти исполняет обычные индусские ритуалы, такие как жертвоприношения или произнесение молитв, но эти действия становятся действительно бхакти лишь в том случае, если они совершаются в правильном духе. Эти жертвы приносятся не для того, чтобы получить что-нибудь за это, а для того, чтобы достичь чести обретения близости к Богу. Песнопения, представления и танцы направлены на опытное участие в божественной реальности. Бхакти — это общинное событие, люди ощущают взаимную связь друг с другом и одновременно находятся в единстве с предшествующими поколениями. Бхакти — это движение: вдохновенное движение между Богом и человеком, вдохновенное движение среди самих посвященных, с одной стороны, и де- монтрируемого социорелигиозного движения, — с другой; это движение со своей собственной историей и святыми, которые делают осязаемой его подлинность.

Ислам

«Ислам» можно определить как полную преданность. Особенно в трех отрывках из Корана, постоянно цитируемых из века в век, ислам рассматривается как предание Богу всего своего существа, поскольку только такое поклонение подобает Богу. Первый фрагмент: «Сегодня Я завершил для вас вашу религию, и закончил для вас Мою милость, и удовлетворился для вас исламом как религией» (Сура 5:5)*. В этом фрагменте полное предание себя Богу, составляющее сердцевину мусульманского мистицизма, рассматривается как полный расцвет связи с Богом. Во втором фрагменте говорится: «Поистине, религия пред Аллахом — ислам» (то есть полное предание себя Богу) (Сура 3:19). Основа религиозного поведения — это полный отказ от всего своего. Это предание себя не может быть осуществлено самим человеком. Это дар Божий. Это то, о чем говорится в третьем фрагменте: «Не представляйте ваш ислам милостью Мне. Нет, Аллах считает [своей] милостью к вам [это]» (Сура 49:17) [1133] . В полном предании себя (ислам) интериоризируется суть веры (иман). Полное предание себя Богу и религиозные рамки, в пределах которых совершается этот акт (предание себя воле Бога, как Он раскрывает себя в Коране; повиновение Его указаниям; следование правилам религиозной общины), не противоречат друг другу. Каждое выражает себя в другом. Нет также никакого противоречия между совершенным преданием себя и целостностью личности. Корень слам, от которого происходит ислам, прежде всего означает формирование единого целого. Бог делает человека целым, когда он (или она) полностью предает себя воле Божьей [1134] .

Заключение. Основное слово «преданность» (devotio, бхакти, ислам) помещает реальность духовности в поле напряжения между внутренним побуждением (преданность, предание себя) с яркой эмоциональной окрашенностью, с одной стороны, и внешними действиями (ритуалы, молитвы, время, пространство, предметы), — с другой. Цель состоит в том, чтобы эти действия подкреплялись пламенным преданием себя Богу.

Библиография

Bhakttvedanta A., The Nectar of Devotion. The Complete Science of Bhakti-yoga, London, 1985. Devotion Divine. Bhakti Traditions from the Regions of India, eds. D. Eck & F. Mallison, Groningen — Paris, 1991.

Kaplan М., Devotion, London, 1996.

Love Divine. Studies in Bhakti and Devotional Mysticism, ed. K. Werner, Richmond (Surrey),

1993.

Tinsley L., The French Expressions for Spirituality and Devotion. A Semantic Study, Washington, D. C., 1953.

Townsend R., Faith, Prayer and Devotion, Oxford, 1983.

Vivekananda S., Bhakti or Devotion, Calcutta — Bourne End, 1982.

Набожность как благочестие (pietas)

Основное слово pietas («набожность как благочестие») характеризовало реальность духовности вплоть до конца XX века. «Благочестие» раскрывает духовность как прочную фундаментальную позицию, которая охватывает всю жизнь: связь с Богом, социальные взаимоотношения человека и формирование его личной жизни. Благочестие можно описать как глубоко почтительную зависимость, которая, затрагивая всю глубину чувств, в то же время подтверждается поведением.

Античность

Понятие «благочестие» восходит к греческому слову сэбэйя (почитание, почтение) и к латинскому слову pietas (непорочность, чистота). Оба термина могут относиться к Богу, родине человека, его родителям и усопшим. В религиозной сфере благочестие охватывает культовые действия (жертвоприношения, литании, молитвы, прорицания), добродетельную жизнь и чувства уважения и почитания. Это близко к нашему понятию «благоговение» — фундаментальная позиция, которая соответствует вере, является источником всех добродетелей и выражается в основном чувстве, в котором сливаются воедино благоговейное почтение, изумление, углубленное внимание и уважение. Благоговение как основополагающая позиция постепенно приобрело завершенную форму в иудаизме и христианстве".

Средние века

В Средние века были расставлены некоторые акценты, характерные для этого периода [1135] . Григорий Великий считал самого Бога источником и образцом благочестия: Бог дарует нам свою преданную любовь. Во Христе ради нас Он сделал себя бедным. Из благочестия Бога происходит человеческое благочестие, цель которого — заслужить благосклонную любовь и расположение Бога. Благочестие означает: помнить Бога, приобрести познание Бога, обратить свое сердце к Божьей любви [1136] . Второй акцент — это расширение первого: благочестие уже не считается добродетелью, а рассматривается как дар Святого Духа (Бонавентура, Фома). Детская зависимость от Бога и связь с Ним вложены в наши сердца Духом. Постепенно начинают преобладать эмоциональные коннотации [1137] . Благочестие делает праведность нежной, любовь — теплой, а благоговение — зависимым. Благочестие отмечено вдохновенным участием и теплой любовью. Эта интериоризация подразумевает индивидуализацию. Первоначально благочестию отводилось место в общественном пространстве культа; теперь оно реализуется в интимности теплой любви. Интериоризация благочестия, которая начинается от цистерцианцев и францисканцев, а затем распространяется во все более широких кругах, — это суть не только отношения человека к Богу, но и отношения к своим собратьям. Отношение к другому человеку отмечается внутренним уважением и теплой любовью. Мы отмечаем такую широту особенно у гуманистов. Благодаря этому развитию благочестие действительно становится столь широким и углубленным, что способно описывать внутреннюю динамику христианской жизни во всех ее аспектах.

Современная эпоха

На основе профессиональной этики Средневековья «благочестивыми» считались те люди, которые достигали вершин мастерства в своем деле и проявляли такую внутреннюю позицию, которая давала им возможность разработать образ жизни, соответствовавший их компетенции. С этой традицией связана Реформация. В мировоззрении Лютера благочестие стало доброде-

ио1А4

тельной жизнью, проявляющейся повседневно.

Таковы те семантические рамки, которые имели слова «Frommigkeit» (нем.) [1138] и «vroomheid» (нид.) [1139] начиная с XVI века как переводы латинского термина pietas. Слова «Fromm» и «vroom» возвращают к своему основному значению: «держаться впереди». А отсюда также: вести за собой, быть великодушным, отважным, смелым, честным [1140] . Под влиянием Писания великодушие приобрело коннотацию здравой, верной, смиренной и честной жизни, обращенной к Богу и своим ближним. Однако вскоре «благочестие» выродилось в ханжеский «пиетизм», что вызвало критику (со стороны Канта и Гегеля). Однако другие (Шлейермахер, Кьеркегор, Хайдеггер) продолжали усматривать в благочестии суть истинной религиозности. Тем не менее даже они не смогли предотвратить тот факт, что преобладающими стали эмоциональные и индивидуальные аспекты благочестия в ущерб более объективным

и общественным характеристикам, которые изначально были присущи благочестию [1141] . Однако то, что слово «благочестие» перестало обозначать реальность, называемую «духовностью», можно отнести на счет этих уничижительных коннотаций.

Заключение. Основное слово «благочестие» истолковывает реальность духовности как нежную, но сильную привязанность к Богу и его творениям. Эта позиция внутренне направлена на охват всех сторон жизни: отношение к Богу, жизнь общества и личный образ жизни человека. Кроме того, она охватывает все уровни человеческого поведения: внутренние привязанности, искреннее благоговение, формирование личной жизни человека, подлинный жизненный опыт и заслуживающую доверия религиозность.

Если мы теперь вернемся к эллинистическим терминам, то заметим, что они раскрывают следующие основные характеристики реальности, именуемой «духовность»: (1) все эти основные слова относятся к процессу развития отношений между Богом и человеком; (2) эти слова особенно подчеркивают человеческий полюс: пробуждение человека к своему божественному происхождению, методически развиваемую восприимчивость, сосредоточение человека на стремлении к Богу, предание себя Ему и верность Ему; (3) проявляемая духовность касается всех уровней человеческого существования: когнитивных способностей человека (гносис, созерцание), эмоциональности (набожность, благочестие), поступков (аскетизм); (4) эта духовность охватывает все стороны жизни: сферу личной жизни человека, общественную жизнь и религиозные институты; (5) возникающие при этом позиции, коль скоро они принадлежат к процессу развития отношений между Богом и человеком, по своему характеру активно-пассивны: гносис стремится к уходу от мира ради сопричастия изобилующей Полноте Бога; аскетизм обустраивает жизнь так, чтобы достичь большего восприятия Бога; созерцание концентрируется на видении Бога; набожность посвящает себя полной преданности Богу; благочестие прочно привязывает себя к Богу, чтобы быть полностью зависимым от Него.

Библиография

Frommigkeit. Formen, Geschichte, Verhalten, Zeugnisse, Hrsg. I. Bauer, Miinchen, 1993. Frommigkeit. Gelebte Religion als Forschungsaufgabe. Interdisziplinare Studientage, Hrsg. B. Jasper, Paderbom, 1995.

Glaube und Frommigkeit, Hrsg.J. Degenhardt at al., Bielefeld — Kevelaer, 1986. Oosterhoff B. & Steenbergen W., Vroomheidin het Oudeen Nieuwe Testament, Kampen, 1974. Schlepper W., Pity und piety. Eine Wortgeschichte, Bonn, 1971.

1.3 Современные обозначения

Современная эпоха также истолковывает свое понимание духовности с помощью основных слов. В иудейской духовности преобладающим термином было слово «каббала», которое представляло сферу духовности в виде мистического знания, передаваемого от учителя к ученику. В христианской духовности было очень распространено существительное «мистицизм»: этот термин представляет духовность как особую сферу с собственным языком и эпистемологией. В тот же период приобрели значение понятия «внутренний» и «духовный»: духовность проявляет себя во внутренней жизни. Наконец, есть основное слово «духовность», которое изначально описывало реальность духовности только в контексте католичества и даже тогда — только в ограниченном кругу. Но за последние десятилетия это основное слово, по-видимому, стало главенствующим.

Ни одно из четырех, упомянутых выше, основных слов не является новым. Это не неологизмы. Они приобрели новое качество в том смысле, что превратились в термины, обозначающие сферу реальности, называемой «духовностью». Слово «каббала» было известно в талмудический период, но к концу XII столетия оно приобрело новое значение. То же самое относится и к слову «мистицизм»: прилагательное «мистический» было известно давно, но, начиная с XVII века, термин «мистицизм» стал применяться для обозначения «духовности». Понятие «внутренней жизни» имеет глубокие корни в Писании и в эллинизме, но в качестве специального обозначения сферы духовности это выражение является новым. Наконец, слово «духовность», общепринятое для обозначения сферы, которую вряд ли можно охарактеризовать иным термином, появилось сравнительно недавно.

Каббала

Основное слово «каббала», которое буквально означает «предание» или, более буквально, «восприятие», относится к мистическим традициям иудейских конгрегаций.

Талмудический период

На протяжении талмудического периода каббала еще не описывала сферу духовности, а просто означала «восприятие», поскольку слово каббала происходит от древнееврейского qbl, что означает «принимать». Речь идет о личном, осознанном и ответственном восприятии указаний, относящихся к формированию поведения человека (ср. Притч 4:20),08. В Талмуде каббала

относится скорее к книгам Библии вообще, а не только к Торе Моисея. В по- стталмудической литературе единое «тело» устной Торы было названо «каббалой».

Начиная с 1200 г. н. э. и далее

В XIII веке слово каббала приобрело новое значение: духовное знание, передававшееся в иудейской общине. Касаясь специфического применения этого слова, Мейр Бен Шалом Аби-Сахула говорит:

Мудрецы [1142] никогда не затрагивали этот вопрос [1143] , дабы отвратить людей от чрезмерной заинтересованности в том, что превыше всего [1144] . По этой причине они привыкли шепотом, по секрету передавать эти вещи своим ученикам и мудрецам как предание [1145] . Наша задача состоит в изучении всех этих вещей118 в соответствии с нашим пониманием, а в отношении к ним [1146] следовать тому пути, на который ступили те, кто в нашем поколении [1147] и за 200 лет до нас уже назывались каббалистами. Они называли науку о десяти сефирот [1148] и об основах заповедейсловом каббала [1149] .

Важной характеристикой каббалистической духовности является то, что Писание читается не поверхностно, но осмысливается как тайный текст, требующий особого толкования. Используя поразительные лингвистические и числовые особенности иудаистского Писания, выведывая значение различных божественных имен, тщательно изучая отдельные слова, фразы и темы, каббалисты пытались раскрыть мистическую глубину структуры текста. В этой интерпретации важную роль играют сефирот. Сефирот — это неотъемлемые признаки Бога, божественные способы действий. Числовая последовательность описывает процесс исходящих от Бога эманаций: от высшего к низшему, от единства к многообразию, от сокрытого к явленному. Ввиду того, что каждая сефира связана с определенным божественным именем, сефирот описывают процесс богооткровения. Система десяти сефирот и их взаимная классификация разрабатывались поэтапно. Система сефирот была завершена к 1300 г. Три высшие (венец, проницательность и мудрость) глубоко вовлечены в транцендентность Бесконечного Единого (Эйн-Соф). Три низшие (красота, основание, царство) связаны с творением и в то же время оказывают обратное влияние на вышестоящие сефирот. Четыре средних (могущество, победа, власть, величие) оказывают влияние на все остальные и могут нарушить равновесие. Десять сефирот — это мир божественных форм, которые формируют людей на всех уровнях и одновременно указывают обратный путь, по которому они могут войти в божественную реальность.

Триумф каббалы

В каббале, которая проникла с юга Франции через Жерону в Испанию, сефирот занимали главное место: мир Божий раскрывается поэтапно из вечно текущего Источника. Люди призваны обратить этот поток и вернуть его к Источнику. Для того чтобы найти этот обратный путь, необходимы прямота (каввана) и преданность (дэвжут) в молитве, в учебе, в работе и в общественной жизни. Когда каббала стала все больше и больше влиять на общественную жизнь, ее развитие уже нельзя было остановить. В течение трех веков она должна была охватить абсолютно все иудейские конгрегации и полностью воздействовать на религиозную восприимчивость людей. С того времени и далее иудейская духовность стала именоваться просто «каббала»118.

Заключение. Основное слово «каббала» имеет сильное сходство с основным словом «гносис». В обоих случаях речь идет о Боге (‘Эйн-Соф [1150]), который, будучи непознаваем, раскрывает себя в эманациях. Разница между двумя этими понятиями состоит в том, что в гносисе творение в высшей степени ненадежно, тогда как в каббале — это простертая рука Бога. Кроме того, путь назад, к Богу — это главным образом не процесс пробуждения, как в гностицизме, а стиль поведения (галаха) и самоориентация (каввана).

Библиография

BlSCHOFF Е., The Kabbala. An Introduction to Jewish Mysticism and Its Secret Doctrine, York Beach (Maine), 1985.

Gutwirth L., The Kabbalah andJewish Mysticism, New York, 1987.

Halevi Z„The Way of Kabbalah, Bath, 1991.

Idel М., Kabbalah. New Perspectives, New Haven — London, 1988.

MaierJ., Die Kabbalah. Einfuhrung — Klassische Texte — Erlauterungen, Miinchen, 1995. Mysticism, Magic, and Kabbalah in AshkenaziJudaism, ed. K. Grozinger & J. Dan, Berlin — New York, 1995.

Safran A., Sagesse de la kabbale, Paris, 1986.

Scholem G., Kabbalah, Jerusalem, 1974–1975.

Spector S., Jewish Mysticism. An Annotated Bibliography on the Kabbalah in English, New York — London,1984.

Мистицизм

Как и «каббала» в иудейской духовности, слово «мистицизм» в духовности христианской также несет полемическую нагрузку. В отличие от рационального богословия духовность привносит свою собственную логику, а именно логику мистицизма.

Святоотеческий период

Изначально слово «мистицизм» связано с греческими глаголами мюо (закрыть глаза или уста) и мюэо (посвящать в тайну). Прилагательное мюстикос (латинское mysticus) соответственно означает: связанный с тайнами, в которые человек посвящен (мюстэс, мюстагогос, мюстагогиа*) и о которых хранит молчание (мюо). Это прилагательное мюстикос, которое не встречается в Новом Завете (хотя отглагольная форма встречается в Флп 4:12) и у апостольских мужей, начинает фигурировать в христианской духовности начиная с III века. У Климента Александрийского истинный гносис возносит душу к мистическим высотам [1151] . Начиная с Оригена, мюстикос** относится к сокровенному смыслу Писания и, будучи с ним тесно связано, к «мистериальному» в литургии. Люди говорят о мистическом хлебе, мистическом вине и мистической чаше. То, что верно для Писания, литургия применяет ко всем таинствам. Григорий Нисский говорит о «единой реальности мистических обычаев и символов» [1152] .

Мистическое богословие

В своем Мистическом богословии Дионисий Ареопагит, размышляя о трудах Григория Нисского, объединяет платоновскую аллегорию пещеры (философ уже не довольствуется полумраком пещеры, но покидает ее и выходит к свету истинного бытия) с восхождением на гору Синай (Моисей очищает себя, восходит на гору; Бог поднимает его в темное облако и говорит с ним лицом к лицу). С этого времени «мистицизм» — это восхождение человека к Богу, пребывающему в темном свете (превыше всех утверждений и отрицаний), который незрим для глаз нашего познания, будучи облаком «непознаваемого» [1153] .

Мистицизм как «переживание»

Начиная со Средних веков мистическое восхождение все больше соединялось с очищением желания. Очищенное желание проникает в облако непознаваемого гораздо глубже, чем разум, настолько, что даже любовь порой осмысливается как апофатическое измерение разума: любовь обладает таким знанием, которое превосходит разум. Мистицизм принимает направление (очищенных) чувства и воли.

Примерно в то же время мистицизм был отождествлен с путем «внутрь». В то время как у Дионисия Ареопагита мистическое восхождение все еще было постепенным восхождением по иерархии бытия, в послесредневековый период оно приняло направление к Богу, «который ближе ко мне, чем я сам». Этот путь внутрь представляет собой процесс воспоминания*: под водительством самого Бога душа достигает своего Источника, где, освободившись от привязанности к самой себе, она вступает в простоту Бога. Дионисиева иерархия бытия, так сказать, обращена внутрь и очерчивает внутренний «маршрут» пути к Богу [1154] .

XVII вех

В XVII веке значение этого слова решительно изменилось. Прилагательное «мистический» в гораздо большей степени стало означать «таинственное, тайное». Наука, изучающая эти экстраординарные вещи, была названа «мистической наукой», или, кратко, «мистицизмом». Прилагательное «мистический» превратилось в существительное «мистицизм»; специфика этого термина заключается в том, что он обозначает особую область реальности со своим языком, логикой и своими знатоками — мистиками [1155] . Сурен рассматривает мистицизм как «науку, которая полностью отделена от всех других наук» [1156] . Мистицизм — эти отдельный мир, описываемый необычным языком, этот мир чужд обычным верующим: «Мистицизм — это название того, что в религии, науке или в чем-то ином склоняется к сакральному и тайному и кажется не соответствующим чувствам обычных людей» [1157] . Только мистики понимают тайный язык, который открывает доступ в мир мистицизма. Это — мистические учителя [1158] . За последние три столетия такой мистицизм вызывал сильное противодействие как в церковных, так и в богословских кругах. Мистицизм стал синонимом фанатизма и заблуждения. Мы недалеко ушли от Боссюэ, который всеми имеющимися у него способами боролся против «величайшей фанатичности» этого «нового мистицизма». Мистицизм стал термином посрамления [1159] .

XX век

Переоценка мистицизма, явившаяся результатом развития психологии религии, богословия и истории, произошла лишь после 1900 года. В то же время положительный образ складывался на основе романтизма, по контрасту с рациональным мышлением Просвещения. Таким образом, мистицизм оказался помещенным в сферу глубоких чувств, сердечности, особого опыта, прибереженного для элиты. Эта романтическая разновидность мистицизма руководилась интуицией и чувством. Следствием этого было взаимопроникновение мистицизма и искусства [1160] . Кроме того, мистицизм привлекает все «чужестранное». Например, восточная техника медитации (дзэн, йога) называется «мистицизмом», потому что она имеет иностранное происхождение. Анимизм, алхимия, антропософия, астрология, спиритизм, гипноз и ясновидение носят ярлык «мистицизма» из-за своего эзотерического характера. Впоследствии этот романтический мистицизм приобретает уничижительную окраску в псевдопросвещенной журналистике: плохое кино «тонет в примитивном болоте мистицизма»; телевизионные шоу инсценируют «подпорченные мистицизмом притчи»: романы обвиняются в «мистически / религиозном фанатизме»; «аура мистицизма» грозит окутать собой определенную продукцию [1161] .

Заключение. Основное слово «мистицизм» раскрывает сферу духовности как процесс установления связи между Богом и человеком, процесс, имеющий собственный язык и логику и отдаляющийся от объективирующего взгляда разума. Интимность мистической любви очищает разум, волю и память до такой степени, чтобы они сделались полностью созвучными Богу. Духовность, понимаемая как мистицизм, находится в противоречии с развившейся в западной культуре рациональностью.

Библиография

Andia Y. de, Mystique d’Orient et d’Occident, Begrolles-en-Mauges, Maine-et-Loire, 1994. Askeland L., Ways in Mystery. Explorations in Mystical Awareness and Life, Ashland (Oregon), 1997. Boff L. & Betto E, Mistica e espiritualidade, Rio de Janeiro, 1994.

Bokser B., The Jewish Mystical Tradition, Northvale (Newjersey) etc., 1993.

Borchert B., Mystiek. Het verschijnsel, de geschiedenis, de nieuwe uitdaging, Haarlem, 1994. Certeau M. de, La fable mystique, XVIe-XVIIe Siecle, Paris, 1982.

Cupitt D., Mysticism after Modernity, Oxford-Maiden (Massachusetts), 1997.

Geduhn A., Mystik als Grundstrom neuer Innerlichkeit, Olten — Freiburg i.Br., 1990.

Gilbert R., The Elements of Mysticism, Shaftesbury, 1991.

Keller C., Approche de la mystique, Le Mont-sur-Lausanne, 1989–1990.

Mysticism and the Institutional Crisis, eds. C. Duquoc & G. Gutierrez, London — Maryknoll (New York), 1994.

Mysticism and the Mystical Experience. East and West, ed. D. Bishop, Selingrove (Pennsylvania) etc., 1995.

La mystique pour tous, La Vie Spirituelle t. 142, 1988, no. 679.

Pandit М., The Mystical Search for the Absolute, Belgaum, 1990.

SchochetJ., The Mystical Dimension, New York, 1990.

Внутренняя жизнь

Сфера духовности располагается внутри человеческого существа и определяется основным термином «внутренняя жизнь». Ей отведена внутренняя сфера по контрасту с открытым характером космоса или общества. Духовность проявляет себя как форма интимности любви в душе, такой интимности, которая отделена от общественного или объективного взгляда. Конечно, внутреннее было важной реальностью духовности на протяжении веков. Но в современную эпоху это стало основным термином, который раскрывает сферу духовности как таковую.

Писание

В Писании, особенно в Книге Псалмов, внутренняя сущность человека представлена многими способами [1162] . Это многогранная реальность: ранимая, нуждающаяся, тоскующая и восприимчивая, беспокоящаяся о других и способная к самоосознанию. Эта внутренняя сущность, которая не является статичной и замкнутой, а находится в постоянном движении, направленном вовне и вовнутрь, не может быть постигнута человеком. Только Слово Божье «проникает до разделения души и духа, суставов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр 4:12).

Среди монахов-пустынников

Внутренняя сущность человека стремится раскрыть себя перед Богом. Это называется «чистотой сердца» — рабочей целью (скопос) всех духовных упражнений. «Ибо невозможно для нечистой души, какие бы усилия она ни прилагала при чтении, приобрести духовное знание. Никто не вливает тончайшие благовония или превосходный мед в дурно пахнущий и нечистый сосуд… Поэтому если сосуд нашего сердца не очистится вначале от каждого дурно пахнущего порока, он не заслужит елея благословения…» [1163] Конечная цель

заключается в получении Божьего благословения, которое одно только может раскрыть нашу сокровенную сущность. Сам Бог открывает глубины внутренней сущности, глубины, которые внутренняя сущность сама раскрыть не может. Вот почему Августин называет эти глубины, раскрываемые Богом, interior intimo тео [1164]. По той же самой причине Бонавентура рассматривает Бога как «единственного внутреннего Владыку, которого мы прежде всего должны чтить и которому должны подчиняться и молиться». В рейнском мистицизме божественное рождение происходит в глубочайшем внутреннем существе души, где обитает Бог, а не просто многообразие. «Здесь Божья земля — это моя земля, и моя земля — это Божья земля. Здесь я живу тем, что принадлежит мне, как и Бог живет тем, что принадлежит Ему»132.

Современная внутренняя сущность человека

В XII и XIII веках люди все больше и больше стали обращать внимание на- внутренние движения духовной жизни: привязанности, волевые устремления, чистоту побуждений, внутренние предрасположенности и анализ чувств. Духовность проявляется в душе в форме обращенности внутрь и пламенных чувств. Роль внутреннего «Я» была усилена кризисом XVI и XVII веков, потрясшим основы западной цивилизации: религиозными войнами, расколами церквей, крестьянскими восстаниями, эпидемиями, превосходящими силами природы, научными открытиями и необъятностью нового мира1*3. «Человек того времени был действительно вынужден стремиться к уверенности и порядку»134. «Центр» человеческого существа рассматривался как исходная и конечная точка духовного пути человека. Парадигма этого — «Внутренний замок» Терезы Авильской. Макрокосм преобразовался в микрокосм: «Это мир, который составляет каждая отдельная личность и центр которого — Божья “обитель”, мир, окруженный “темной бездной”… Это место, где верующие получат от Бога несомненное знамение с уверенностью, которая будет отныне основываться на самоосознании. Человек обнаруживает в себе то, что превосходит его “Я” и прочно укореняет человека в существовании»135.

Критика внутреннего «Я»

К середине XX века внутренняя жизнь стала утрачивать доверие. Критике подверглись три пункта: (1) дуалистическое внутреннее «Я». В эллинистической культуре внутреннее «Я» человека рассматривалось как духовная субстанция, которая бессмертна; ей противопоставлялось тело как тленная материальная оболочка. Люди отвергали этот дуализм. (2) Буржуазное внутреннее «Я». Некоторые аналитики рассматривают внутреннюю сущность как творение западноевропейского буржуа, который, начиная с XII века, стал отделять себя от феодальных структур, чтобы обрести независимость136. Этот внутренний мир развился как дружелюбное внутреннее пространство — в противовес грубости внешнего мира. Духовность подтвердила и усилила этот процесс. (3) Тревожное внутреннее «Я». Некоторые полагают, что внутреннее «Я» — это продукт контекстуальной тревоги: в тот момент, когда другой человек отвергает меня, этот другой расщепляется на холодное, нейтральное внешнее и недосягаемое внутреннее, которое находится где-то в таком месте, куда не добраться с помощью моих беспомощных действий. Такое превращение другого человека возвращает меня к себе: я со стыдом обнаруживаю, что тоже потерпел неудачу в своем внешнем «Я» и в своем внутреннем «Я»137. «Внутреннее “Я” — это способ, посредством которого я невольно ухожу в себя, поскольку мое понятие о мире не работает. Таким образом, внутреннее “Я” — это в своей основе несчастное внутреннее “Я”»138. Результатом отрицательной критики было то, что выражение «внутренняя жизнь» почти полностью исчезло из описания сферы духовности.

Заключение. Основной термин «внутренняя жизнь» помещает сферу духовности в субъективность: внутреннее «Я» — это привилегированное «место» для развертывания драмы отношений между Богом и человеком. Когда внутреннее «Я» рассматривается как динамичное, этот термин подчеркивает, что, имея дело с духовными процессами, мы сталкиваемся с процессами интери- оризации: духовные ценности усваиваются; это усвоение не ограничивается внешними упражнениями, а стремится преобразовать глубочайшую внутреннюю сущность человеческой личности, «Я», которое в мистическом единении оказывается местом Вселения Бога. Основной термин «внутренняя жизнь» истолковывает духовность как явление, которое удаляется от внешнего мира — общественного и объективного мира вокруг нас.

Библиография

ForderJ. & Е., The Light Within. A Celebration of the Spiritual Path, Dent, 1995.

Masui J., De la vie interieure, Saint-Clement-la-Riviere, 1993.

Rotzetter A., NeueInnerlichkeit, Mainz — Stuttgart, 1992.

Spink P., Beyond, Belief. How to Develop Mystical Consciousness and Discover the God Within, London, 1996.

Underhill E., Concerning the Inner Life, Oxford, 1995.

Wirt S., The Inner Life of a Believer, Wheaton (Illinois), 1991.

Духовность

«Духовность» — это основное слово, которое отвело на задний план все остальные понятия, применимые к сфере духовности. Основное слово «духовность» обладает всеобъемлющим семантическим диапазоном: оно охватывает божественный и человеческий дух, включает аскетизм и мистицизм, объединяет библейские традиции (руах) с эллинистической интуицией (нус), переходит границы религий и философий жизни. Главный процесс, подразумеваемый термином «духовность», — это динамика отношений между божественным Духом и духом человека.

Библейский фон

Слово «духовность» восходит через французское spiritualite к латинскому spiritualitas, укорененному в том библейском семантическом поле, к которому относятся руах и пнэума*. Это верно и для параллельного выражения «духовная жизнь» (vie spirituelle).

Мы встречаем древнееврейское слово руазт в трех сферах опыта. (1) В сфере воздуха, ветра и бури руах проявляется в виде силы, представляющей собой движение (Иер 4:12, Исх 1:12) и приводящей в движение другие вещи (Пс 1:4, Ис 7:2, Исх 10:13). Руах идет по собственному внутреннему следу (Иез 1:12, Исх 10:13, Притч 25:23, ср. Иез 5:10–12), который, однако, ускользает от нашего взгляда (Екк 1:6; 8:8, Ин 3:8, Притч 27:16). (2) В сфере дыхания и сердцебиения руах ощущается как стимул жизни, самое интимное и страстное чувство, личностность; она уязвима и может быть разрушена (Пс 50:17; 33:18; 76:3, Ис 57:15), а затем возродиться (Быт 45:27, Суд 15:19). (3) В психологической сфере она представляется как порью, нрав, страсть, гнев (Екк 10:4), отсутствие самоконтроля (Притч 29:11), гордость (Притч 16:18, Екк 7:8), ревность (Числ 5:14,30), половое влечение (Ос 4:12; 5:14) и подавленность (1 Цар 16:14, 22; 18:10). Руах может столь сильно овладевать людьми, что превращается в одержимость. Когда Писание обращается к руах Бога, оно говорит не о внутренней жизни Бога, а о том, каким образом Его руах созидательно работает во всех Его творениях (Быт 1:2, Пс 103:30, Екк 11:5) восстанавливает их силы, когда они ранены или изнеможены (Пс 50:8-12, Иез 37:2-10), освобождает их от ига (Суд 6:34; 3:10; 14:6, 19; 15:4), наделяет их духом мудрости (Ис 11:2) и справедливости (Ис 11:3-10) и, в конце концов, искупает их грехи (Рим 8:21–27).

Самым главным в Писании является то, что дыхание человека, над которым постоянно нависает угроза быть увлеченным чуждыми дыханиями извне, приводится в движение Божьим Дыханием. В Евангелиях и Деяниях Апостолов основной конфликт возникает в области противоречия между Святым Духом и нечистым духом [1165] . Человек, живущий демоническим духом, должен быть возвращен своему внутреннему духу Духом — Дыханьем Бога, что знаменует для него фундаментальное освобождение, в котором главную роль играет Иисус (Мк 1:8, 10, 12, 23–28, Ин 3:3, бит. п.).

Павел неоднократно рассматривает этот же процесс с помощью двучленного выражения пнэума-саркс14'. У Павла саркс (= плоть) означает духовное побуждение, аналогичное нечистому духу, упоминаемому в Евангелиях: «прелюбодеяние, блуд, нечистота, идол ос лужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное» (Гал 5:19–21, ср. 5:15–26; 6:3, и т. д.). С другой стороны, пнэгума — это Святой Дух, который ведет людей к «любви, радости, миру, долготерпению, благости, милосердию, вере, кротости, воздержанию» (Гал 5:22–23). Это библейское поле напряжения продолжает играть жизненно важную роль в христианской духовности. Для перевода на латынь Павлова пнэума-пнэуматикос (особенно в 1 Кор 2:14 — 3:3) используется spiritus- spiritualis, аналогично caro-camalisut. Spiritualitas, редкий термин, соответственно означает полное преображение в Духе. На заре эпохи бенедиктинцев spiritualitas относилась к чему-то такому, что человек может осуществить (ехегсеге) [1166] , в чем может продвинуться вперед (proficere) [1167] , что влечет за собой целеустремленность (assequi) [1168] и несет эмоциональную окраску [1169] . Это значение сохраняется.

Современные коннотации

Семантический сдвиг в применении термина spiritualitas произошел в XI веке. С того времени spiritualitas противопоставлялась материальности. Например, Беренгарий Турский противопоставляет духовность евхаристического таинства

соотносимым с чувствами элементам хлеба и вина (sensualitas)1*7. У Фомы spirituaUtas относится к девственникам, camalitas — к вступившим в брак [1170] . Брак обладает «наименьшей spiritualitas» среди всех таинств [1171] . Здесь мы видим эллинистическое влияние. В эллинизме пнэума и spiritus относились к божественной сфере света, в противоположность темному миру материи. По-видимому, такой ход рассуждений переживает возрождение в новом мышлении XI / XII века, когда spirutialitas называется особой сферой, в отличие от всего, относящегося к animalis, camalis, matenalis, corporeus, naturalis, civilis, saecularis, mundanusH temporalis* [1172] . В XIII веке этот процесс продолжается в двух направлениях. (1) С социологической точки зрения, духовность включает все то, что в самом широком и самом поверхностном смысле относится к «духовенству»: церковное, в отличие от всего мирского; церковная власть в противопоставлении светским властям; духовенство, противопоставляемое мирянам; духовное богатство, в отличие от материального [1173] . (2) С психологической точки зрения, духовность представляется как сфера внутренней жизни: чистота побуждений, чувств, волевых устремлений, внутренней предрасположенности, психология духовной жизни, анализ чувств. Духовность «имеет место» в сфере сердца, в устремленности внутрь, в ощущаемом рвении, во внутренней жизни [1174] .

В XVII и XVIII веках этот процесс дихотомизации еще более углубился, когда было проведено разграничение между высшей и низшей формами духовности. Духовная личность — это некто, кто «в более полной и глубокой степени христианин», нежели другие люди [1175] . Из-за тесной связи с мистицизмом слово «духовность» в конце концов разделило дурную славу так называемой «модернистской духовности» квиетистов, визионеров и прочих мистиков [1176] . В конце XIX века это слово почти полностью исчезло.

XX век

В начале XX века слово «духовность» появилось вновь, вначале для обозначения систематических научных рассуждений о живой духовности155. В 1917 году вышел труд Содро Manuel de spiritualite. В 1918 году была опубликована первая часть книги Пурра La spiritualite chretienne, научное исследование истории духовности. В 1928 году начал издаваться Dictionnaire de spiritualite ascetique et mystique. Начиная с 1919 года в папских университетах Рима стали основываться кафедры духовности [1177] . Все это свидетельствует о том, что слово «духовность» рассматривалось как концепция, охватывающая аскетизм и мистицизм.

Начиная с 1960-х годов «духовность» почти во всех языках и практически во всех философиях жизни стала всеобъемлющей концепцией всего, что касалось «духовной жизни» [1178] . Вероятно, фактором, способствующим широкому распространению этого слова за пределы изучения духовности, является то, что «духовность» — это слово, не ограниченное никакими рамками. «Духовность» символизирует нечто неопределенное, как, скажем, «религиозность», «опыт веры» и «религиозные переживания» — термины, которые оставляют открытой сферу, еще не ограниченную институциональными рамками. В этом смысле «духовность» может быть термином для обозначения «нового» взгляда на жизнь (например, «Нью-Эйдж» скорее примыкает к «духовности»), движений эмансипации (духовность освобождения, духовность мира, феминистская духовность, экологическая духовность и так далее), а также для широко распространенных мотиваций, которые не могут быть отнесены к догмам признанных религиозных институтов.

Заключение. Основное слово «духовность» истолковывает сферу духовности как «дух»: Дух Божий и дух человека, которые взаимодействуют друг с другом и оказывают друг на друга влияние. Размах и вес духа огромны. Сюда входят движение духа (руах) и экзистенциальная интенсивность разума (нус). По своей весомости духовность в состоянии перейти границы сложившихся религий и открыть новые просторы.

Окончательное заключение. Вспоминая современные основные слова, определяющие сферу духовности, мы отмечаем следующие моменты: 1) четыре основных слова истолковывают процесс установления взаимосвязей между Богом и человеком; 2) этот процесс установления связей осмысливается как глубокий, очищающий и объединяющий процесс интериоризации (каббала, внутренняя жизнь, мистицизм); 3) духовность символизирует особую сферу со своим языком и логикой, находящуюся в противоречии с рациональным богословием университетов и целесообразной рациональностью западной культуры; 4) духовный «путь» включает очищение способностей человека (разума, воли, памяти) и формирование его поведения; 5) духовность располагается

в глубине процесса установления связей (каббала, мистицизм) и в обращенности человеческого духа внутрь (внутренняя жизнь, духовность); она отделяет себя от внешнего мира — от общественного порядка и объективности.

Основные слова ставят вопрос об интерпретации праксиса. Сферу духовности раскрывают 13 рассмотренных нами основных слов. Она принимает следующие очертания:

Все основные слова обозначают процесс установления связи между Богом и человеком. В какой-то момент акцентируется божественный полюс (Внушающий трепет, Святой, Милостивый, Бесконечный), в следующий — человеческий полюс (прошение, посвящение, пробуждение). Эти полюса вначале не рассматриваются отдельно, а затем соотносятся друг с другом, но составляют первоначальное родственное целое, в рамках которого проявляются оба полюса;

Два полюса смыкаются: для людей божественные эманации открывают обратный путь к Богу; безграничная милость Божья обретает форму в человеческих делах милосердия; верующие обретают святость Бога при освящении своей жизни;

В результате этого взаимодействия поведение человека является как активным, так и пассивным: Божья милость обретается в делах милосердия: страх Божий трепещет перед открывающейся ему Тайной; познание Бога — это познание, дарованное Богом;

Отношения между Богом и человеком — это процесс, протекающий от самого первого трепетного соприкосновения до полной почтения любви («страха»); от жизни в обычном мире до полного поглощения бытием Бога (святость); от первичной эманации Бога до ощущения соединения с Бесконечным (каббала), от первоначального единства до полной зрелости (совершенства). Первоначальное единство человека предвкушает полную покорность в любви; божественная суть достигает места своего отдохновения, где она дышит вместе с самоотдачей Отца;

Процесс установления связи осуществляется в реальности человеческого существования: в разуме (знание, внимание, пробуждение, созерцание), воле (набожность, верность, каввана, рвение, заключенность в духовном мире), памяти, контроле над собственными желаниями, образе жизни, упорядочении времени и пространства, социальной жизни, религиозной жизни, культуре.

Интимность процесса установления отношений и происходящая отсюда сосредоточенность ведут к обретению этих связей, которым присущ свой особый характер (собственные язык и логика, духовность, мистицизм, каббала), и к отделению от преобладающих образцов (мир, целесообразная рациональность, то, что было секуляризовано и объективировано, неми- лосердие, поверхностность);

В духовности цель заключается не в том, чтобы обозначить или определить божественный полюс. Она проявляется во всем процессе установления связей, в соответствии с той фазой, в которой этот процесс находится: как нечто совершенно иное, чем конечное (святость), как трепетное прикосновение («страх»), как обнаружение силы, в котором участвует человек (каббала), как Дух, который оживляет наш дух (духовность). Точки зрения относятся к Богу, и божественные имена следует осмысливать в свете процесса формирования связей, в котором они проявляются. Человеческий полюс также нужно рассматривать в свете этого процесса. В соответствии со своим положением в этом духовном процессе человеческий полюс ощущает прикосновение и трепет («страх»), обращается к поискам Бога (созерцание), со всем рвением посвящает себя Богу (набожность, благочестие), делается чувствительным и разрешает себе очиститься (аскетизм), вбирает в себя жизнь Бога (внутренняя жизнь), позволяет себе выйти за свои пределы в любви (мистицизм), — и так на всех уровнях бытия (аскетизм, внутренняя жизнь). Через этот процесс установления связей обнаруживается его изначальная целостность и конечная зрелость (совершенство).

Библиография

Bacik J., Spirituality in Transition, Kansas City, 1996.

Chatterjee М., The Concept of Spirituality, Ahmedabad, 1989.

Deutsch E., Religion and Spirituality, Albany, 1995.

Huddleston М., Springs of Spirituality, Liguori (Missouri), 1995.

Dekracht van de Geest, Speling 50, 1998, no. 1.

Singh S., Was ist Spiritualitat? Bern, 1983.

Tinsley L., The French Expressions for Spirituality and Devotion. A Semantic Study, Washington, D. C„1953.

Toon P., What is Spirituality? and is It for Me? London, 1989.

What Do We Mean by Spirituality? и The Way 32, 1992, no. 1.

Глава 2 Духовность, рассматриваемая как научная дисциплина

Введение

Критические рассуждения по поводу феномена духовности производятся с двух позиций: с «внутренней» позиции изучения духовности (внутридисциплинар- ной) и с «внешней» позиции других наук (междисциплинарной).

2.1. Внутридисциплинарные точки ЗРЕНИЯ

2.2.На протяжении веков было написано множество введений в область духовности. Их цель заключалась в создании руководства по духовности как в пределах научного мира, так и вне его. Если проанализировать эти введения более подробно, мы обнаружим несколько точек зрения, с которых осмысливается феномен духовности: в свете цели или средств, с точки зрения мистицизма или аске-

2.2.

тизма, на основе принципов практического опыта. 2.1.1. Трактаты о совершенстве

Библиография

2.1.2. Мистическое богословие

Библиография

2.1.3. Аскетическое богословие

Библиография

2.1.4. Духовное богословие

Библиография

2.1.5. С точки зрения опыта

Библиография

Междисциплинарные точки зрения

Несколько различных научных дисциплин, которые в современную эпоху приобрели независимый статус среди гуманитарных наук, — богословие, философия, наука (науки) о религии, литературно-исторические, а также социальнонаучные дисциплины, — считают, что духовность — это предмет их исследований. Эти науки выявили важные аспекты феномена духовности.

Богословие388 Библиография 392

Философия393 Библиография 398

Наука (науки) о религии399 Библиография 401

История402 Библиография 406

2.2.5. Литературные науки

Библиография

2.2.6. Психология

Библиография

2.2.7. Социология

Библиография

Ретроспективное резюме

Введение

Основные слова живой духовности оригинальным способом раскрывают сферу духовности (глава 1). Эта интерпретация названа «оригинальной» (в смысле «изначальной»), поскольку она непосредственно связана с рассматриваемым в ней опытом бытия. С другой стороны, изучение духовности приводит к отдаленности от непосредственного опыта, исходя из самостоятельно выбранной критической точки зрения (глава 2). В данной главе мы рассмотрим различные научные точки зрения.

Можно отметить две главные точки зрения. (1) Мы встречаем первую из этих главных точек зрения во введениях и трактатах, составлявшихся как в научном окружении, так и за его пределами на протяжении веков в целях просвещения в вопросе о духовности. Мы могли бы назвать это внутренней точкой зрения: здесь духовные формы выражения и тексты критически интерпретируются в свете развития самой духовности. (2) Мы могли бы назвать вторую основную точку зрения внешней: здесь феномен духовности критически рассматривается с позиций особой научной дисциплины. Традиционно это делалось с богословских и философских позиций. В современную эпоху к ним добавились наука (науки) о религии, документы и история, психология и социология. Мы называем первую точку зрения «внутридисципли- нарной» (исследование протекает в специфической области изучения духовности), вторую — «междисциплинарной» (исследование производится в процессе диалога с различными науками). В то время как в первой главе с ее оригинальной интерпретацией основных слов представляется материальный объект исследования духовности, вторая глава знакомит нас с формальным объектом с помощью множества принятых точек зрения.

2.1 Внутридисциплинарные точки зрения

«Рискуя непосредственно выступить против общепринятых взглядов, мы считаем, что должны отнести трактаты, касающиеся духовной жизни, к очень ранней дате», — пишет Эме Солиньяк в обзорной статье Spiritualite и в Dictionnaire de spiritualite [1179] . Под «очень ранней» он подразумевает: около 200 года! Он упоминает Педагог Климента Александрийского, De oratione(«0 молитве») Оригена, De virginibus («О девственниках») Амвросия, De agone Christiana («О христианской битве») Августина. В отличие от более умозрительных трудов, ставящих целью объяснить и отстоять догмы, начиная с III века люди писали «практические работы, самая важная задача которых состоит в совершенствовании личной жизни христиан» [1180] .

Когда, начиная с 1200 г., в Западной Европе начала складываться городская культура, а в этой культу ре участвовали университеты, и совокупность иудейских, эллинистических и мусульманских представлений была преобразована в то, что позднее стало современной наукой [1181] , богословская практика освободилась от системы изложения Писания и предпочла концептуальную структуру, взятую из философии.

Параллельно этим процессам, духовность тоже начала систематизироваться и развивать собственные концептуальные принципы вокруг таких современных основных категорий, как эмоциональность и опыт [1182] . Эта тенденция к систематизации достигла наивысшей точки в произведениях особого жанра, скрывающегося под такими названиями, как summa, directorium, tractatus, manuale, compendium, lectio, intmductio, cursus, theologia, spiritualis, «обзор», «фундаментальные темы» и так далее [1183] . Все эти сочинения, «несмотря на разнообразие названий, в качестве предмета исследований брали духовную жизнь во всей ее полноте» [1184] . Их задача — в систематическом представлении феномена духовности (т. е. документирование, в определенной последовательности и тщательной продуманности). В мусульманском мире этот процесс уже имел место ранее. Там, начиная с X века, мы обнаруживаем трактаты, биографические словари, лексиконы и рефераты об отношении человека к данному духовному лидеру [1185] .

Когда мы более тщательно изучаем эти трактаты и введения, мы отмечаем неоднократное изменение позиции: в один момент духовность рассматривается с одной точки зрения, в следующий — с другой. Посредством этих изменений некоторые аспекты выдвигаются на первый план, а другие перемещаются на второй.

Трактаты о совершенстве

Liber Graduum, сирийское сочинение, датируемое примерно 400 г., — это первый трактат, описывающий духовный путь как путь к совершенству [1186] . Совершенство — это цель духовной жизни и достигается постом, непрерывной молитвой, отказом от любой собственности и безусловной добродетельностью, сконцентрированной на любви. Путь к совершенству — это процесс самоотречения до тех пор, пока Дух не станет проявляться в полной силе. До этого момента надо пройти бесконечное число степеней соучастия в Духе, после наступления этого момента — бесконечный путь любви. Возможность для такой систематизации духовной жизни возникла в раннем христианстве вследствие того, что после 313 г. путь совершенства стал частью процесса институционализации, который также был решительно направлен вовнутрь [1187] . «С этого времени люди начали склоняться к тому, чтобы рассматривать совершенство само в себе и внутрицерковно» [1188] . Они стали отмечать этапы и структуру и стремились достичь понимания сложных и непредсказуемых движений духовной жизни. Постепенно сформировалась триада «начинающие — преуспевшие — достигшие совершенства». Начинающие подобны младенцам, которые еще нуждаются в материнском молоке; достигшие совершенства — это взрослые, которые могут есть твердую пищу («слово о совершенстве») (Евр 5:11–14). Между двумя этими этапами лежит путь взросления: «Творец всегда одинаков, но творение должно пройти через начало, середину, возрастание и продвижение» [1189] .

Стадия, характерная для начинающих, отмечается «обращением» (уклонение от зла и направленность к добру). Добившиеся успеха живут в надежде на достижение цели. Достигшие совершенства полностью руководствуются любовью. Поэтому Григорий Великий говорит, что жизнь обращенных характеризуется тремя аспектами: «началом, серединой и совершенством» [1190] . Гийом де Сен-Тьерри говорит то же самое другими словами: «Как одна звезда отличается от другой по яркости, как одна клетка отличается от другой по способу

жизни: есть начинающие, есть те, которые продвинулись, и есть совершенные»13. В своем трактате De exterioris et interioris hominis compositione secundum triplicem statum incipientium, pmficientium et perfectorum (ок. 1240) Давид Аугсбургский связывает триаду «начинающие — преуспевшие — достигшие совершенства» с системой «внешнее / внутреннее»: внешние упражнения новичков относятся к этапу начинающих; внутреннее преобразование воли, разума и памяти отмечает фазу преуспевших; семь степеней созерцания относятся к фазе совершенства14.

Фома Аквинский выбирает это классическое тройственное подразделение в качестве исходной точки для своего трактата о совершенстве: «Каждое действие человека характеризуется началом, серединой и завершением. Следовательно, духовное состояние рабства и свободы делится в соответствии с этими тремя этапами: начало представляет состояние начинающих, середина — состояние преуспевших и завершение — состояние совершенства» [1191] . Фома рассматривает духовный путь как процесс освобождения: исход из рабства, вход в свободу. Очень важным в этой связи является человеческое усилие (humanum studium). Однако столь же важно конечное побуждение, а именно любовь. «Именно любовь соединяет нас с Богом, который есть высшая цель человеческой души» [1192] . Следовательно, именно любовь приводит к разделению на три этапа: «В любви распознается тройное различие: стадия начинающих, преуспевших и достигших совершенства; любовь начинающих заключается главным образом в отхождении от греха; любовь преуспевших состоит в исполнении добродетелей; третья стадия — это когда человек соединяется с Богом и любит Его» [1193] . Совершенство начинающих исключает то, что противостоит любви и сопротивляется желанию души, которая полностью устремлена к Богу [1194] . Совершенство преуспевших состоит в осуществлении любви как главной из всех добродетелей. Высшая степень совершенства — это полное преображение в любви, которое достигается лишь впоследствии.

Это тройственное усилие и эта тройственная любовь составляют промежуточный процесс. Самые важные средства — это заповеди, добродетели и наставления. Заповеди и добродетели сущностно вытекают из цели любви; с другой стороны, евангельские наставления в своей основе относятся к порядку средств: это только методы и, как методы, они подчинены цели любви [1195] . Следовательно, состояние совершенства, в котором участвуют иерархия и религиозное соучастие, определяется методами: их состояние определяется средствами, имеющимися для освящения20.

Триада «начинающие — преуспевшие — достигшие совершенства» получила широкое признание. В этом процессе подчеркивались различные аспекты: порой — человеческое усилие (начало), в иные моменты — божественное «врабатывание» (завершение), иногда акцентировался характер «средств» (середина); иногда степени рассматривались как стадии или фазы, а затем вновь как аспекты или моменты роста, достаточно ранние, чтобы быть этапами пути. С этим связывались различные основные метафоры (обращение, внутреннее — внешнее, путь, жизненный рост, метаболизм, lectio divina [1196]). Но это происходило потому, что для знатоков духовной жизни триада «начинающие — преуспевшие — достигшие совершенства» — это общепринятая структура, которая, как нечто само собой разумеющееся, стала «моделью для трактатов о духовности»21.

Заключение. В трактатах о совершенстве сферы духовности рассматриваются как целеустремленный, разделенный на этапы и опосредованный процесс. Цель рассматривается с позиции человека и с позиции Бога. Этапы этого процесса подразделяются в соответствии с наиболее важными переходными моментами. Этапыэтого процесса последовательно служат конечной цели, но в то же время приспособлены к той фазе, в которой оказывается личность.

Библиография

Alvarez de Paz J., De vita spirituali ejusqueperfectione, Lyon, 1608.

AumannJ., The Meaning of Christian Perfection, London, 1956.

CrombeciusJ., De studio perfectionis, Antverpiae, 1613.

David van Augsburg, De exterioris et intericnis hominis compositione secundum triplicem statum incipientium, proficientium et perfectomm, ± 1240.

Feckes K., Die Lehre vom christlichen Vollkommenheitsstreben, Freiburg i.Br., 1947.

Gagliardi A., Abrege de la perfection chretienne, Paris, 1596.

Gazzera A., La via della perfezione, Fossano, 1960.

Grandmaison L. de, La religion personelle, Paris, 1927.

Hausherr I. & Olphe-Galuard M„La perfection du chretien, Paris, 1968.

Juan de los Angeles, Manual de vida perfecta, Madrid, 1608.

Le Masson I., Introduction a la vie religieuse etparfaite, 1677.

Lomazzi-Bellinzaga I., Breve compendia intomo alia perfezione cristiana, 1584–1594. Mf.ndizabal A., De naturaperfectionis christianae, Romae, 1966.

Moretti R., Itinerario alle santita, Brescia, 1965.

Morozzo С., Cursus vitae spiritualis facili acperspicuo methodoperducens hominem ab initio con- versionis usque ad apicem sanctitatis, Ratisbonae etc., 1905.

PETITOT H., Les conditions de la renaissance spirituelle. Vie ascetique — vie active — vie unitive. Introduction a la saintete, Paris, 1934.

Puente L. de la, De la perfection del cristiano en todos sus estados, Valladolid, 1612–1616. Reynaert J., Over de christelijke volmaaktheid, Gandae, 1920.

Rodriguez A., Exercitio de perfection у virtutes cristianas, 1609.

ROSSIGNOU B., De disciplina christianae perfectionis pro triplici hominum statu, incipientium, pro- ficientium en perfectorum, Ingolstadt, 1600.

Royo Marin A., Teologia de la perfection cristiana, Madrid, 1954.

TempelJ. VAN DEN, De wetenschap der heiligen. Beschouwingen overasceseen mystiek, Roermond, 1926.

Thomas van Aquino, De perfectione vitae spiritualis, ± 1270.

Мистическое богословие

Примерно в 1106 г. мусульманский мистик и богослов Аль Газали написал свою духовную автобиографию Избавление от заблуждения [1197] . Прославленный как великий богослов, он отказался от своей научной позиции в Багдаде в 1095 г. Как он писал, он пришел к осознанию «того, что я занимался науками, неважными и неприменимыми на пути к грядущему» [1198] . В течение десяти лет он странствовал как суфий и погрузился в мистицизм. «За это время мне открылись бессчетные и неописуемые вещи. Об этом я хочу сказать только то, что я твердо убедился в том, что превыше всякой мистики стоят те, кто находится на пути к Богу» [1199] . С этого времени Аль Газали развивал свое богословие в свете своих мистических прозрений. В этом его значение для ислама [1200] .

Маймонид написал свой Путеводитель для запутавшихся [1201] между 1186 и 1190 гг. В этой книге он акцентирует внимание на трех видах замешательства. (1) Кто-то покорен греческой философией и испытывает неприятное ощущение от внешнего облика и иррациональности Торы: «Значит, ему надо пребывать в состоянии недоумения и замешательства в отношении того, следовать ли ему своему разуму, отвергать то, что он знал о спорных вопросах, и, следовательно, считать, что он отказался от устоев Закона» [1202] . (2) Некто был научен философии, но толкует религиозные тексты буквально; «таким человеком овладевает огромная растерянность. Но если мы истолкуем ему эти притчи или обратим его внимание на то, что это притчи, он выберет правильный путь и освободится от растерянности» [1203] . (3) Некто еще молод, и его ум «воспламенен жаждой роста», «этот пыл ведет к растерянности». Только там, где это пламя потушено, есть место отдохновению и безмятежности, которые «побуждают к созерцанию», под которым Маймонид подразумевает «божественное знание, обозначаемое, как ma’aseh merkabah (мистицизм колесницы. — К. В.)» [1204] Благодаря этим трем видам замешательства мы познаем, для кого предназначен Путеводитель: молодые люди, которые прошли через наихудшее замешательство своего роста, но увлеченные философией Аристотеля, не знают, как быть с традиционными иудейскими верованиями. В этом замешательстве Маймонид предлагает им перспективу иудейского мистицизма, который открывает им «тайны Торы» и учит их читать Тору как притчу. Это совершенно новое явление, когда мистическая традиция в вызывающем такой трепет окружении Мишны открыто и самым настойчивым образом предлагается для того, чтобы помочь молодым людям справиться с замешательством, порожденным философией Аристотеля и ее влиянием на иудейские верования.

Сходство между Аль Газали и Маймонидом заключается в том, что оба богослова были хорошо знакомы с философией Аристотеля; в том, что оба столкнулись с кризисом, вызванным распространением рационализма в религиозных общинах, к которым они принадлежали, и в том, что оба развивали мистические традиции в противовес рационализации своих религиозных традиций, осуществлявшейся философами и богословами. Мы наблюдаем аналогичную картину в христианской религиозной общине. Здесь также мистическая позиция была выдвинута с целью противостояния прогрессирующей рационализации схоластики. Соответственно, в трудах средневековых авторов мистицизм и схоластика противопоставляются друг другу [1205] . Мистическая позиция — это попытка стать в богословии посредником между разумом (ratio), который гласит, что Бог непознаваем, и верой в то, что Бог дает познать себя. «Попав в этот тупик, богословы находят в мистическом богословии Ареопагита (в котором Бог всегда “превыше бытия” и “превыше знания” в отрицании всякого знания) ответ на вопрос, который удовлетворяет и философию, и веру» [1206] . В своем Мистическом богословии Дионисий Ареопагит (псевдоним сирийского христианина, сильно склонявшегося к неоплатонизму) ведет своего ученика Тимофея в туман неизвестности, в отсутствие знания (агносис), выше познаваемого и непознаваемого, на уровень, превосходящий

произносимое (апофасис), во тьму, где Бог, который превыше всего (панта эпекейна) пребывает в ослепляющем свете. Душа должна быть освобождена ото всех известных принципов познания (экстасис), чтобы слиться со светом52. Мистическое богословие было особенно популярно в городских университетах, возникших в XII веке. Оно дало основные слова для особого стиля введений в духовность — для мистического богословия13. В духе Дионисия Арео- пагита Альберт Великий, например, рассматривал богословие в целом с точки зрения единения с Богом в экстазе совершенного знания34. Для него богословие и мистицизм были неразрывно связаны друг с другом35. Когда в начале XIII века Фома Галл (умер в 1246 г.) примкнул в Париже к викториан- цам, там только что прорвалась реакция мистиков на «аристотелев тип мышления» и «поверхностную схоластику». В этом контексте он написал Extractio и Explanatio по поводу Мистического богословия Дионисия. Мы отмечаем богословский стиль Дионисия в работах многих духовных богословов37.

Выдающимся духовным богословом, мышление которого соответствовало взглядам Дионисия, был Бонавентура. В своем важном труде De triplici via* он представляется Псевдо-Дионисием38. В качестве основы он выбирает для себя «тройственное иерархическое действие очищения, озарения и совершенного единения»39. В трактате О небесной иерархии Псевдо-Дионисий описал это как тройственное излияние Божьего блаженства, предлагающее как бы лестницу, по которой человек, стремящийся к Богу, может вернуться к Нему: «Как только душа овладеет этим тройственным путем, она станет благословенной»40. Идея заключается в том, что люди начинают соучаствовать в чистоте, свете и совершенстве Бога. Бонавентура предлагает образец, в котором эта триада претворяется в жизнь тремя способами: «Теперь вы должны знать, что можно пройти этот тройной путь тремя способами: чтением и размышлением, молитвой и созерцанием»41.

Предлагаемый Дионисием путь очищения, озарения и совершенного единения был широко воспринят мистическими школами богословия. Он казался столь действенным, что вобрал в себя другую триаду (начинающие — преуспевшие — достигшие совершенства). Это привело к замечательному удвоению: путь очищения для начинающих, путь озарения для преуспевших и путь единения для достигших совершенства. Это удвоение «довольно скоро стало всеобщим достоянием и основной схемой при написании трактатов о духовности»42. Темы подбирались и располагались в соответствии с этой схемой: молитва, самообладание, возмездие, смирение, печаль, очищение, упражнение в добродетели, евхаристия, созерцание, мистические явления, богословские добродетели, дары Святого Духа, святость, мистические этапы, духовное направление и распознавание духов.

Жанр мистического богословия продолжал процветать вплоть до XVII века [1207] , причем создавались научные кафедры мистического богословия [1208] . Классическим примером может служить Summa theologiae mysticae* французского кармелита Филиппа де ля Тринитэ. После длинного предисловия, в котором автор рассматривает природу мистического богословия, идут три основные части: о пути очищения, свойственном начинающим, о пути озарения, характерном для преуспевших, и о пути единения, присущем достигшим совершенства. Затем в рамках этого двухуровневого тройственного разделения последовательно рассматриваются субъекты духовной жизни: в первой части — душевная молитва, возложение наказания за грехи, смирение, испытания и очищение, во второй — созерцание во всех его аспектах, упражнение в добродетели, вдохновленное созерцание и мистические явления, в третьей — высшие формы молитвы, богословские добродетели и интенсивное упражнение в добродетелях, духовный брак и евхаристия.

Следовательно, нас не должно вводить в заблуждение наименование «мистическое богословие», которое после Фомы Галла украшало введения в духовность [1209] . В этих мистических типах богословия мы имеем дело не с какой-то конкретной частью духовности (мистицизм), а с целой духовной программой, в которой термин «мистический» применим к каждому этапу духовного путешествия [1210] . «Формально термин “мистическое богословие” начинает означать особое доктринальное и научное исследование того пути, который ведет душу к единению с Богом в созерцании, через различные этапы духовной жизни, постигаемые как подготовка к этому единению»47. Поэтому «новизна» этих

мистических типов богословия заключается не в чем-то материально воздей- ствуемом (материальный объект), а в позиции, исходя из которой осуществляется подход к сфере духовности в целом (формальный объект).

Заключение. Духовность рассматривается как познавательный процесс, отмеченный тремя переходными периодами: 1) очищением, которое полностью обращает душу в потоке эманаций, чтобы через эти эманации привести ее к Тому, кто превыше всего этого; 2) озарением, которое отводит ее от всех когнитивных структур (познавать и быть познаваемым) для того, чтобы соучаствовать в абсолютном мраке отсутствия знания; 3) единением, которое отделяет нас от самих себя, так что мы можем полностью принадлежать Ему, который превыше всего [1211] . Эти типы мистического богословия резко отличают характер процесса, когнитивный аспект и строго разделенная на этапы природа духовности.

Библиография

Antonius a Spiritu Sancto, Directorium mysticum in quo tres diffcillimae viae… illustrantur, 1677.

Arintero J., Evolution mistica, Salamanca, 1930.

Augustin de Saint-Ildephonse, Theologia mystica, Alcala, 1644.

Bonaventura, De tripliti via, ± 1260.

Breton J., Mistica teologiay doctrina de la perfection evangelica, Madrid, 1614.

Cai.deira E, Mistica teologiay discretion de espiritus, Madrid, 1623.

Constantin de Barbanson, Secrets sentiers de I’amour divin, 1622.

Devine A., A Manual of Mystical Theology, London, 1903.

Dictionnaire de mystique chretienne ou essai d’encyclopedisation historique et methodique de tous les phmomenes merveilleux, Paris, 1858.

Dionysius de Karthuizer, De contemplations, ± 1450.

FiOCCHi A., Praelectiones theologicae mysticae, Roma, 1934.

Gabriele di S. M. Maddalena, Le ricchezze della grazia, Terni, 1953.

Gelen V., Summa practica theologiae mysticae, Koln, 1646.

Gerson J. de, De mystica theologia, ± 1400.

Theologia mystica speculativa et practica, ± 1400.

Godinez М., Practica de la teologia mistica, 1682.

Gorrino A., La vita interiore. Dottrina, fatti, consigli, Torino, 1936.

Guadalupe A. de, Mystica theologia supematuralis infusa, Madrid, 1665.

Herp H., Theologia mystica, 1538.

Hugo van Balma, Theologia mystica (между 1250 и 1290 гг.).

Johannes a Jesu Marla., Theologia mystica, 1607.

Joseph a Spiritu Sancto Lusitanus, Enucleatio mysticae S. Dionysii Areopagitae, Koln, 1684.

Joseph du Saint-Esprit, Cursus theologia mysticae-scholasticae, Sevilla, 1710–1740. Kronseder E, Das Leben in Gott. Einfuhrung ins geistliche Leben, Regensburg, 1935. Lamballe E., Mystical Contemplation, or The Principles of Mystical Theology, London, 1913. Lejeune P., Introduction a la vie mystique, Paris, 1899.

Manuel de theologie mystique, Paris, 1897.

McIntosh М., Mystical Theology. The Integrity of Spirituality and Theology, Chicago, 1997. Maes B., Mystieke Theologie ofte verborghen Godgeleerdheid, Gent etc., 1921.

Maximilianus A Bernezay, Traite delavie intmmre, 1687.

Mendez de San Juan J., Praxis theologiae mysticae, Madrid, 1673.

Michael a S. Augustino, Institutiones mysticae, Anvers, 1671.

Navarro G., Teologia mistica, Madrid, 1641–1651.

Philippus a SS. Trinitate, Summa theologiae mysticae in qua demonstratur via montis perfection- is, 1656.

PlZANO DE Leon E, Compendium totius mysticae theologiae, Madrid, 1649.

Poulain A., Des graces d’oraison. Traite de theologie mystique, Paris, 1901.

Reguera М. de LA, Praxis theologiae mysticae, Rome, 1740–1745.

RoCABERTl J. DE, Theologia mystica, Barcelona, 1669.

Saudreau A., La vie d’union a Dieu et les moyens d’y arriver d'apres les grands maitres de la spiritualite, Paris — Angers, 1909.

Schram D., Institutiones theologiae mysticae ad usum directorum animarum, 1774.

Stolz A., Teologia della mistica, Brescia, 1940.

Thomas aJesu, De contemplatione divina, Anvers, 1620.

Thomas Gallus, Explanatio, 1242.

Truhlar K., Lesperienza mistica. Saggio di teologia spirituale, Roma, 1984.

VALLGORNERA T. de, Mystica theologia dim Thomae, utriusque theologiae scholasticae et mysticaeprin- cipis, Barcelona, 1662.

VlVES Y Тито J., Compendium theologiae ascetico-mysticae seu theologiae mysticae fundamentalis et specialis, Ratisbonae — Neo-Eboraci, 1907.

Zahn J., Einfuhrung in die christliche Mystik, Paderborn, 1908.

Аскетическое богословие

Название theologia ascetica* впервые появляется в XVII веке [1212] . Шоррер определяет новый взгляд на духовность, выражаемый в этом названии, следующим образом: «Это наука, которая изучает действие, согласованное с его конечной целью; соответствующая добродетель воли — это обычно расположение (habitus) или же непреклонное и настойчивое желание действовать так, чтобы достичь этой цели» [1213] . В этом определении явно проступает аскетическое очертание, целенаправленное действие представляется главным и поддерживается непреклонной волей.

В этом сконцентрированном на воле и целенаправленном действии важное значение приобретает порядок средств. Неудивительно, что мы сталкиваемся с этим в трактатах на данную тему. В одном из аскетически ориентированных введений (De natura et statibus perfectionis*, написанном в 1629 г. Ле Годье) характер «средств» мощно выступает на первый план. Трактат начинается с очерка «о совершенстве» (часть I). Затем (часть II) следует знакомая картина духовной жизни, которая развертывается в соответствии с тремя этапами совершенства. До этого момента данный труд все еще полностью согласуется с традицией руководств по достижению совершенства. Но затем идут части III–V. Они занимают в книге самый большой объем и полностью посвящены трактовке аскетических средств (1156 из 1562 страниц) [1214] . Порядок средств еще более отчетливо выдвигается на первый план в Direttorio ascetico Скарамелли (1753), который считается классическим примером аскетического жанра. В этом труде, состоящем из четырех частей, духовная жизнь полностью представляется как путь к достижению совершенства, который является общим для всех христиан [1215] . Ориентация на эту цель определяет структуру Direttorio: последовательно рассматриваются средства, которые помогают людям достичь этой цели (часть I), препятствия, встречающиеся на этом пути и которые необходимо преодолеть (часть II), нравственные добродетели, олицетворяющие совершенство (часть III), и божественные добродетели, составляющие суть совершенства (часть IV) [1216] . В рамках этой схемы Скарамелли систематизирует главные основы духовной жизни: духовное направление, чтение Писания, размышления, молитва, проверка совести, почитание святых, контроль над собственными побуждениями, упражнение в добродетелях и божественные добродетели. Здесь мистицизм рассматривается как нечто «эктраординарное» [1217] . Определяя особый характер духовности с точки зрения цели, средств, действия, воли и взращивания добродетелей, автор очерчивает рамки мистицизма, который характеризует ся нерегулярностью, благодатью, отречением и пассивностью.

Аскетический жанр преобладал на протяжении XVIII и XIX веков [1218] и продолжал существовать до XX столетия56. Порой некоторые авторы пытаются хотя бы условно интегрировать мистицизм в эту модель, что еще более явно обнаруживает аскетический акцент: «Аскетическое богословие как наука христианского совершенства обращается к мистическим явлениям, лишь поскольку они относятся к совершенству и стремлению к нему» [1219] .

Аскетическая позиция определенно выступает на первый план, когда мы сравниваем Ле Годье и Скарамелли. У Ле 1одье цель (совершенство), путь духовной жизни (в соответствии с тремя этапами) и средства (более 70 % материала) все еще разграничены и соотносятся друг с другом. У Скарамелли все сливается: весь путь духовной жизни (в соответствии с тремя этапами) относится к порядку средств (100 % материала). Здесь четко проявляются конечные следствия аскетической позиции: соотношение «цель — средства» начинает управлять духовной жизнью в целом. Чтение Писания и литургия, размышления, безмолвие и молитва, упражнение в добродетелях, раскаяние и епитимья, умерщвление плоти и испытание совести, таинства и религиозные обряды, самоконтроль и духовная направленность, образ жизни и евангельские наставления, любовь к ближнему, апостольство и уединение — все это средства, помогающие осуществить энергичное целенаправленное действие.

Заключение. Аскетическая позиция сконцентрирована на действии, которое, поддерживаемое непреклонной волей и направленное на высшую цель, использует необходимые средства. При сравнении этой позиции с мистической мы отмечаем следующие различия: (1) главным в ней является человеческий полюс, тогда как мистическая позиция отводит центральное место Тому, Кто превыше всего; (2) духовный процесс является главным образом не когнитивным (умозрительным), а волевым и практическим; (3) преобладает порядок средств — духовных форм, которые направляют и собирают волю и формируют действие.

Библиография

Aumann J., Spiritual Theology, Huntington — London, 1980.

Denderwindeke A. DE, Compendium theologiae asceticae, Hong-Kong, 1921.

Devine A., A Manual of Ascetical Theology, London, 1902.

Dobrosielski C., Summarium asceticae et mysticae theologiae ad mentem D. Bonaventurae, Cra- covie (Krakow), 1655.

HENGSTENBERG H., Christliche Ashese. Eine Besinnung auf christliche Existenz im modemen Leb- ensraum, Regensburg, 1936.

Hertling L., Lehrbuch der aszetischen. Theologie, Innsbruck, 1930.

Theologiae asceticae cursus brevior, Romae, 1939.

JAROSZEWICZ F., Principia theologiae asceticae ad usum et capta timcinii religiosi, Lwow, 1752.

Le Gaudier A., De natura et statibusperfectionis, Paris, 1643.

Miles М., Fullness of Life. Historical Foundations for a New Ascetism, Philadelphia, 1981. Murawski F., Die aszetische Theologie. Ein systematischer Grundriss, Miinchen — Kosel, 1928. MutzE, Christliche Aszetik, Paderborn, 1923.

Neumayr F., Idea theologiae asceticae scientiam sanctorum… exhibens, Augsburg, 1781. Nieremberg J., Doctrinae asceticae sive Spiritualium institutionumpandectae iuxta religiosa insti- tuta, maxime mendicantium, et constitutiones Societatis Jesu, Lugduni, 1643.

Nigronius, Tractatus ascetici, 1624.

Parente P., The Ascetical Life, St. Louis (Missouri) — London, 1946.

Piccioli G., Manuale di teologia ascetica, Torino, 1932.

RibetJ., Lascetique chretienne, Paris, 1913.

RoldAn A., Introduction a la ascetica diferencial, Madrid, 1960.

Rosenberg E., Christliche Askese, Regensburg, 1939.

RoufiT de Journel M. & Dutilleul J., Enchiridion asceticum. Loci ss. patrum et scriptorum ec- clesiasticorum ad ascesim spectantes, Barcinone etc., 1965.

Rousset М., Directorium asceticum in quo de viri spiritualis eruditione tutissima sanctorum patrum documenta traduntur, Friburgi Brisgoviae, 1893.

Scaramelu G., Direttorio ascetico, Venezia, 1753.

Schmidt H., Organische Aszese. Ein zeitgemasserpsychologisch-orientierter Weg zur religiosen Iebens- gestaltung, Zurich — Altstetten, 1939.

Schorrer C., Theologia ascetica sive doctrina spiritualis, Roma, 1658.

Stolz A., Eascesi cristiana, Brescia, 1943.

Thils G., Saintete chretienne. Precis de theologie asctique, Tilet, 1958.

Zimmermann O., Lehrbuch der Aszetik, Freiburg, 1929.

Духовное богословие

Поскольку духовность была приравнена к набору средств, используемых волей и разработанных для воздействия на уровень поведения, ею овладели своевольность и непоследовательность. Духовность отошла от своих источников. Этот внутренний разлад обусловил необходимость появления внутренне согласованного взгляда на духовность. Такой взгляд пытались искать в двух направлениях: в направлении догматического богословия и в направлении исторического синтеза.

Богословская переориентация. К концу XIX века в предисловиях к трактатам о духовной жизни впервые появляются отдельные разделы, посвященные богословским принципам духовной жизни. Например, Мейнар начинает свой труд Traiti de la vie interieure [1220] с описания принципов духовной жизни. Затем рассматриваются аскетизм и мистицизм как расцвет этих богословских принципов, которые завершаются воздействием Божьей милости. В этих трактатах принципы обозначаются по-разному: откровение, освящающая благодать, сверхъестественная жизнь, Святой Дух, дары Святого Духа, соучастие в божественной жизни, Троица, благодатная жизнь в Иисусе Христе, духовный организм и так далее. Как предшественники божественных даров, эти принципы пронизывают все последующие духовные темы [1221] .

Классический пример — это введение Танкере, в продолжение длительного времени остававшееся основным руководством по аскетическому и мистическому богословию [1222] . Книга состоит из двух частей, в которых сразу же отмечаются происшедшие изменения. В первой части рассматриваются принципы, чему предшествует исторический обзор школ духовности. Во второй части обсуждаются три пути: путь очищения для начинающих, путь просветления для преуспевших и путь единения для достигших совершенства. В этих рамках затрагиваются все хорошо знакомые духовные темы: молитва, епитимья, смирение, взращивание добродетелей и так далее, включая мистицизм. Под названием принципов рассматриваются знакомые вопросы, касающиеся совершенства: его природа, необходимость и средства. Этому разделу предшествует краткая догматика, в которой обсуждаются истоки сверхъестественной жизни и характер христианской жизни (почти 200 страниц). Направленность очевидна: «Этот трактат прежде всего является доктринальным по своему характеру и намерениям доказать тот факт, что христианское совершенство — это логическое следствие догмы, особенно центральной догмы о Воплощении» [1223] .

На протяжении почти целого столетия введения руководствовались этим догматически-богословским подходом. В 1980 г. Омэнн, цитируя Жильсона, заявил: духовность «будет развиваться догматически, начиная со Слова Божьего, хранителем и толкователем которого является Церковь… Основываясь на власти Слова Божьего, богословие духовной жизни само развивается властным путем. Оно догматически устанавливает законы, которым должна следовать истинная духовная жизнь, поскольку эти законы выведены из ее истока и ее цели» [1224] . В 1992 г. Сань начинает свой трактат с присутствия Воскресшего, после чего рассматривает крещение и духовное материнство Марии (часть 1). Жизнь во Христе сопровождается жизнью в Духе (часть 2). В заключение представлена жизнь как дитя Бога (часть З) [1225] . Последний пример

датируется 1998 годом: согласно Сикари задача духовности состоит в том, чтобы «отобразить, как в зеркале, догматику в целом», поскольку она «является ее душой, ее жизненной силой» [1226] .

Исторические обобщения. На протяжении всего XIX века история духовности толковалась таким образом, что приобрела нормативный и директивный характер. Вот почему Танкере предваряет свое введение историческим обзором, в котором рассматривает «школы духовности». По сути, то, что он представляет, есть догматически оформленное обобщение. Сопоставимым образом несколько введений предлагают обзор истории духовности. В качестве примера можно указать на The Study of Spiritualitfb. После вводной главы, названной «Богословие духовности», в которой рассматриваются такие различные темы, как литургия, благочестие, мистицизм и молитва (1-44), идет само «введение»: исторический обзор, начиная от библейских истоков и до наших дней (45-490), краткий экскурс в нехристианскую духовность и современные течения (491–562), атакже несколько заявлений пастырского характера (563–591). Критерием выступает история христианской духовности.

Заключение. Догматически ориентированные введения исследуют феномен духовности в свете концептуальной точки зрения: они пытаются найти богословский принцип, который систематизирует (логический вывод) и возводит противоположности в синтез высшего порядка (аскетизм — мистицизм, цель — средства, Бог — человек). Духовность рассматривается как усвоение определенной сферы идей и ценностей.

Библиография

Adler F., The Essentials of Spirituality, New York, 1905.

Aguil6 Lopez de Turiso H., Teologia ascetico-mistica, Barcelona, 1903.

Albino del Bambino Gesu, Ascetica e mistica, Padova, 1954.

Compendio di teologia spiritual, Torino, 1966.

Arrese М., Suma de la vida espiritual. Ascetica у mistica, Salamanca, 1982.

Arzubialde S., Theologia spiritualis. El camino espiritual del seguimiento deJesus, Madrid, 1991. Balthasar H. von, Spiritus Creator, Einsiedeln, 1967.

Verbum cam, Einsiedeln, 1960.

Benigar A., Compendio di teologia spirituale, Roma, 1959.

Bernard C., Teologia spirituale, Roma, 1983.

Traite de theologie spirituelle, Paris, 1986.

Bona G., Corso di vita spirituale, Roma, 1943.

Bouyer L., Introduction a la vie spirituelle. Precis de theologie ascetique et mystique, Paris, 1960. Crisogono deJesus Sacramentado, Compendio de ascetica у mistica, Avila, 1933.

Cognet L., Introduction auxprobbemes de la spiritualite, Paris, 1962–1963.

Congar Y., Les voies du Dieu vivant. Theologie et vie spirituelle, Paris, 1962.

Dagnino A., La vita cristiana, Roma, 1978.

La vita interiore secundo la Rivelazione, studiata dalla Teologia e insegnata dalla Chiesa,

Milano, 1960.

Darricau R. & Peyrous B., La spiritualite, Paris, 1988.

Farces A., Les voies ordinaires delavie spirituelle, Paris, 1925.

Ferlay P., Abrege delavie spirituelle, Paris, 1988.

Gaetano da Castellamare, Interpretazioni di vita spirituale, Milano, 1938. Garrigou-Lagrange R., Principes de spiritualite, Juvisy, 1933.

Ies trois ages de la vie interieure. Traite de theologie ascetique et mystique, Paris, 1938.

Goodier A., An Introduction to the Study of Ascetical and Mystical Theology, London, 1938. Gozzelino G., Al cospetti di Dio. Elementi di teologia della vita spirituale, Torino, 1989.

Guerra S., Espiritualidad fundamental, Madrid, 1983.

Guibert J. de, Theologia spiritualis ascetica et mystica, Roma, 1926.

HertlingL., DasgeistlicheLeben, Wien, 1933.

Jiminez Duque B., Temas de teologia espiritual, Avila, 1986.

Leech K., True God. An Exploration in Spiritual Theology, London, 1985.

Malet A., La vie sumaturelle, ses elements, son exercice, Mulhouse, 1933.

Masson Y., Vie chretienne et vie spirituelle. Introduction a I 'etude de la theologie ascetique et mystique, Paris, 1929.

Meschler М., Aszese und Mystik, Freiburg, 1922.

Drei Grundlehren des geistlichen Lebens, Freiburg, 1909.

Meynard A., Traite delavie interieure. Petite somme de theologie ascetique et mystique d’apres Г esprit et les principes de saint Thomas dAquin, Clermont — Ferrand, 1885.

Mura E., Le corps mystique du Christ. Sa nature et sa vie divine. Synthese de theologie dogmatique, ascetique et mystique, Paris, 1936–1937.

Naval E, Theologiae asceticae et mysticae cursus ad usum seminarimum, institutorum religiosorum clericorum necnon moderatorum animarum, Romae, 1919.

Curso de teologia ascetica у mistica, Madrid, 1955.

Neyen E, Une methode de vie spirituelle, Avignon, 1928.

Pan I S., I principi fondamentali della spiritualita, Roma, 1954.

Petitot H., La doctrine ascetique et mystique integrate, Paris, 1930.

Reiser W., Drawn to the Divine. A Spirituality of Revelation, Notre Dame (Indiana), 1987. Rodriguez Medina I., La vida sobrenatural, Bilbao, 1950.

Sagne J., Traite de theologie spirituelle. Le secret du coeur, Paris, 1992.

Schaeffer E, True Spirituality, Wheaton (Illinois), 1970.

Schrijvf.rs J., Les principes de la vie spirituelle, Bruxelles, 1912.

Sertillanges A., Spiritualite, Paris, 1938.

Sicari A., Das geistliche Leben des Christen, Paderborn, 1998.

Simplex F., Theologia spiritualis fundamentalis, Oliva, 1867.

Smedt K. de, Notre vie sumaturelle. Son principe, ses facultes, les conditions de sa pleine activite, Brussel, 1910.

Spiritualiteit, red. W. van ‘t Spijker et al, Kampen, 1993.

The Study of Spirituality, eds. C. Jones et al, London, 1986.

Tanquerey A., Abrege de theologie ascetique et mystique, Paris, 1927.

Precis de theologie ascetique et mystique, Paris etc., 1923–1924.

Vat.ij. Rodriguez F. del, La vida interior, Madrid, 1991.

Vandenkoornuyse F., Tractatus de vita spirituali, Paris, 1933.

Verita di Cristo, verita dell’uomo. Corso di spiritualita, ed. Studio Teologica S. Bernardino, Vicenza, 1983.

Weismayer J., Leben in Fiille. Zur Geschichte und Theologie ch.risth.cher Spiritualitat, Innsbruck — Wien, 1983.

ZiGROSSi A, Laperfezione cristiana. Saggio sui fondamenti teologici della vita spirituale, Brescia, 1968.

2.1.5. С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ОПЫТА

Начиная с 1960-х годов, в ответ на догматически-историческую концепцию логического вывода, мы наблюдаем изменение направления в сторону опыта (ознакомления). Это изменение впервые было озвучено Труларом.

Еще десять лет назад духовное богословие все еще оставалось дисциплиной, которая, основываясь на откровении Христа и используя методы исследования, предлагаемые богословием, концентрировалась на вопросе о том, как церковь может сделать внутреннюю жизнь христиан глубже. С тех пор люди стали все больше и больше акцентироваться на уникальном аспекте, являющемся определяющим фактором такого углубления: человеческой ч и христианской составляющей их собственного существования, все возрастающем раскрытии и развитии самосознания как основы бытия, опыте абсолютности Бога, Христа во внутреннем центре этого бытия [1227] .

Исходя из этой позиции, Трулар охарактеризовал духовность следующим образом: «Посвящение в опыт веры» [1228] . Под опытом веры Трулар подразумевал особый вид переживания — общий для всех людей — собственного бытия человека и бытия Абсолюта. «Таким образом, в наши дни “духовное богословие” означает широкий доступ к пробуждению и развитию этой общей основы опыта» [1229] . Для Трулара духовное богословие — это вхождение в человеческую жизнь на уровне опыта: «наблюдение, посредством которого разум, а точнее человек во всей его полноте соприкасается со смыслом (себя самого, Абсолюта) не через концепции, а через непосредственное “ощущение” собственного бытия, Абсолюта и через ответную реакцию того человека, который воспринимает это ощущение» [1230] . Затем в контексте этого вхождения в жизнь на уровне опыта систематизируются аспекты духовной жизни: «Только на фоне и внутри этого опыта в ми- стагогии затем рассматриваются духовные темы: молитва, работа, досуг» [1231] .

Трулар предлагает систематическую трактовку такого понимания в своем труде Concetti fondamentali della teologia spirituale. В 25 главах первой части, озаглавленной «La vita esperienziale», рассматривается жизнь на уровне опыта: жажда жизни у современного человека; роль духовности во вхождении в эту жизнь опыта; способ, характер и основа жизни на уровне опыта; ее социо-культурная внедренность; телесные аспекты; развитие и исследование этого опыта. Во второй части автор рассматривает духовные темы, которые требуют трактовки, исходя из такой отправной точки: церковь и мир, Писание и литургия, милосердие и взращивание добродетелей, переоценка древних средств и разработка новых, работа и досуг, культура и повседневная жизнь.

Трулар основывает свои взгляды на представлениях Карла Ранера [1232] , одно из утверждений которого приобрело широкую известность: «истинный христианин будущего будет либо “мистиком”, тем, кто “испытал” что-то, либо он вообще перестанет быть кем-то» [1233] . По мнению Карла Ранера, опыт — это фундаментальная категория исследования духовности [1234] . Очевидно, что Трулар и Ранер — не единственные, кто разделяет такие взгляды [1235] . Фридрих Вульф, главный редактор Geist und Leben, в 1969 г. писал: «Духовность современных христиан формируется с нуля и достигает высшей степени посредством опыта, который вытекает из их контактов с современным миром, их друзьями и самими собой» [1236] . Практически во всех новейших введениях понятие «опыт» выступает в качестве основной категории.

В сфере опыта мы различаем два отчетливых полюса: психо-экзистенци- альный и социокультурный.

Психо-жзистенциалъный опыт. Уже в 1960-х годах Буйе хотел четко обозначить определенные «ошибочные представления современной духовности», среди которых главной и самой серьезной ошибкой он считал «столь сильно испытываемое в наш век искушение свести духовную жизнь к некоторому состоянию сознания»; он это окрестил «психологизмом» [1237] . Его «поправка» не имела серьезных последствий. Начиная с 1960-х гг. психологические и экзистенциальные аспекты, которые в принципе были признаны

в Dictionnaire de spiritualite [1238] , уже проявились в личных инициативах [1239] , завоевали скромное место в Bibliographia intemationalis spiritualis [1240] и сделались существенными при изучении духовности.

Социокультурный опыт. Социокультурный аспект впервые проявился в периодических изданиях, включая журналы [1241] . Издание Geist und Leben обещало обсудить вопросы, которые «проистекают из религиозного многообразия наших дней» [1242] . The Way проявляет стремление к отражению современных проблем с позиций духовности. Направленность Vie Spiritielle состоит в критической оценке индустриализированного общества и его рационализации и критикует несостоятельность церкви в этом кризисе. Speling ставит своей задачей отображение главных современных событий и направлений и поиск элементов освобождения в современном мире [1243] . Социокультурная сторона опыта была очень четко описана Мишелем де Серто. То, что он уже представлял [1244] в своих исторических исследованиях с точки зрения предвзятой истории, характерной для Annales [1245] , превратилось затем в четкую позицию в его статье «Культура и духовный опыт», написанной в 1966 г.: «Главный признак любого духовного опыта — это вовсе не какая-то “инакость”, совершенно чуждая языку времени. Именно этот язык духовный человек принимает всерьез; именно в этой культурной среде “обретают плоть” его тоска и томления; именно посредством этого он находит Бога, хотя никогда не перестает искать Его, выражает свою веру, одновременно беседуя с Богом и со своими истинными братьями» [1246] . Сам по себе социокультурный язык — это язык духовного опыта; социокультурный контекст сам по себе — это «элемент, который дает форму и выражение опыту» [1247] .

Этот аспект социокультурного опыта систематично разрабатывался духовностью освобождения [1248] . Так, в «руководстве» [1249] Касалдалиги и Виджила духовность описывается как самое сильное побуждение, вдохновляющее людей стремиться к совершенству; каждым человеком движет та утопия, которая ему близка [1250] . Это сильное чувство не есть удел только элиты или религии: это универсальное свойство человека, основа этически-политической духовности, и выражается оно в праксисе освобождения (часть 1). На этой основе христиане развивают религиозно-евангелически-церковную духовность (часть 2). В первой части рассматриваются добродетели: стремление к реальности, нравственное возмущение (проистекающее из самых глубин личности), радость и торжество, гостеприимство и открытость, выбор в пользу людей, целеустремленность созерцания, сплоченность, полная преданность. Часть вторая акцентируется на христианской традиции: исторический Иисус, христианский Бог, Троица, акцент на владычестве Бога; воплощение; следование Иисусу; созерцающие в освобождении; молитвенная жизнь; пророчество; претворение любви в жизнь; выбор в пользу бедных; мученичество; наказание и освобождение; макроэкуменизм; политическая святость; новый путь церковного бытия; каждодневная преданность; пасхальная надежда.

Заключение. Позиция опыта по-новому освещает сферу духовности [1251] . (1) Понятие «опыт» дает нам «широкий доступ» (Трулар) к сфере духовности: опыт становления личности, опыт собственного бытия человека [1252] , религиозный опыт, опыт трансцендентности, опыт веры [1253] , социокультурный опыт человека [1254] *. Все определяется духовностью: «Духовность… должна теперь касаться каждой области человеческого опыта, общественного и социального, болезненных, негативных, даже патологических закоулков разума, нравственного и относительного мира» [1255] . (2) Категория «опыта» предлагает возможность рассмотрения различных уровней духовного процесса: пробуждения, глубины, высшего опыта, экстатического опыта, эстетического опыта, кратковременного и длительного опыта, незрелого и зрелого опыта и так далее.

(3) Слово «опыт» подразумевает поэтапный процесс. (4) Понятие «опыт» подразумевает освобождение от исключительно богословской позиции и вводит человеческие науки (гуманитарные предметы).

Библиография

Ancilli Е. et al., Еиото nella vita spirituale, Roma, 1980.

Au W., By Way of the Heart. Toward, a Holistic Christian Spirituality, London, 1990.

Bahro R. et al, Radikalitat im Heiligenschein. Zur Wiederentdeckung der Spiritualitat in der mo- demen Gesellschaft, Berlin, 1984.

Besnard A., Ces chretiens que nous devenons. Vrai etfaux depart dans la vie spirituelle, Paris, 1967. BiesJ., Retour a I’essentiel. Quelle spiritualite pour l’homme d’aujourdhui, Paris, 1986.

Boracco P. & Secondin В., Пиото spirituale, Milano, 1986.

Brown R., Spirituality and Liberation. Overcoming the Great Ihllacy, Philadelphia, 1988. Capdevila V., Liberacion у divinizadon del hombre, Salamanca, 1984.

CasadAliga P. & Vigil J., Espiritualidad de la liberacion, Santander, 1992.

Contemporary Spirituality. Responding to the Divine Initiative, ed. F. Eigo, Villanova, 1983.

Carso di spiritualita. Esperienza, sistematica, proiezioni, eds. B. Secondin & T. Goffi, Brescia, 1989. Dimensions of Contemporary Spirituality, ed. F. Eigo, Villanova, 1982.

Dorr D., Spirituality andJustice, Maryknoll (New York), 1984.

Espeja Pardo J., Espiritualidad у liberacion, Lima (Peru), 1986.

Feist Т., Spirituality and Holistic Living, Mercier, 1990.

Fischer K., Reclaiming Connections. A Contemporary Spirituality, Kansas City (Missouri), 1990. Fox М., Wheel We, Wee, AU the Way Home. A Guide to the New Sensual Spirituality, Wilmington (North Carolina), 1976.

Francuch P., Fundamentals of Human Spirituality, Santa Barbara (California), 1982. Gaboury P., TJne religion sans murs. Vers une spiritualite ouverte, Montreal, 1984.

Galilea S., El camino de la espiritualidad, Bogota, 1983.

Espiritualidad de la liberacion, Bogota, 1979.

GarridoJ., Una espiritualidad para hoy, Madrid, 1988.

Godina V., Espiritualidad de compromise con lospobres, Bogota, 1988.

Espiritualidad у liberacion. Cuardemos deNoticias Obreras, Madrid, 1985.

Gonzalez Buelta B., El Dios oprimido. Hacia una espiritualidad de la insercim, Santander, 1989. Gonzalez L., Liberacion para el amor. Ensayo de teologia espiritual, Mexico City, 1985.

Goffi Т., Eesperienza spirituale, Brescia, 1984.

Grigsby D., Reflections on Liberation. Essays on Spirituality and Freedom, San Diego, 1985. Gutierrez G., Beber en su propio pozo, Salamanca, 1986.

Holmes C., Christian Spirituality in Geologic Perspective, Philadelphia, 1975.

Holotik G., Ansatzezu einer zeitgemassen Spiritualitat nach demll. Vatikanum, Bern, 1985. Ilunga B., Paths of Liberation. A Third World Spirituality, Maryknoll (New York), 1984.

Jaen N., Hacia una espiritualidad de la teologia de la liberacion, Santander, 1987.

Jones W., Trumpet at Full Moon. An Introduction to Christian Spirituality as Diverse Practice, Louisville (Kentucky), 1992.

Juberias F., La divinizacion del hombre, Madrid, 1972.

Kaam A. van, Formative spirituality, New York, 1983–1992.

Kraxner A., Elemente einer neuen Spiritualitat. Ein richtungweisendes Modell, Wien etc., 1977.

K.UNTHER F„Leben in Freiheit. Grundziige einer christlichen Spiritualitdt, Salzburg — Wien, 1993. MAGSAM C., The Experience of God. Outlines for a Contemporary Spirituality, Maryknoll (New York), 1975.

Meehan E, A Contemporary Social Spirituality, Maryknoll (New York), 1987.

Moiou G., Eesperienza spirituale. Lezioni introduttive, Milano, 1992.

Muller R., New Genesis. Shaping a Global Spirituality, Garden City (New York), 1984. Naareen verankerde spiritualiteit, в Tijdschrift voorgeestelijk leven 35, 1979, № 6.

Oger H., Spiritualite pour notre temps. Une introduction a la vie spirituelle, Paris, 1963.

Paou A., Ricerca di una spiritualita perFuomo d’oggi, Assisi, 1984.

POLLANO G., Dio presente e trasformante. Saggio di teologia spirituale, Torino, 1993.

Problemi eprospettive di spiritualita, a cura di Т. Goffi & B. Secondin, Brescia, 1983. RahnerK., Ghancen des Glaubens. Fragmente einer modemen Spiritualitat, Freiburg etc., 1971.

Zur Theohope des geistlichen Lebens (Schriften zur Theologie. Ill), Einsiedeln, 1967.

RlZZl A., Dim chercheFhomme, Paris, 1989.

Rodriguez Garcia J., Nuevas imageries de espiritualidad, Salamanca, 1985.

Rotzetter A., Leidenschaftfur Gottes Welt. Aspekteeinerzeitgemassen spiritualitat, Ziirich, 1988. RouSTANG E, Une initation a, la vie spirituelle, Paris, 1963.

Ruiz Salvador E, Caminos del espiritu. Compendii de teologia espiritual, Madrid, 1974.

Espiritualidad sistematica, Madrid, 1984.

Secondin B., Nuovi cammini dello Spirito. La spiritualita alle soglie del teno miUennio, Milano, 1990.

Sobrino J., Liberanion con espiritu. Apuntespara una nueva espiritualidad, Santander, 1985. La spiritualita. Ispirazione— ricerca— formazione, eds. B. Secondin &J. Janssens, Roma, 1984. Tijdgeest en spiritualiteit, в Speling 37, 1985, № 1.

Stringfellow W., The Politics of Spirituality, Philadelphia (Pennsylvania), 1984. Tangheroni M. et al. La realizzazione spirituale dell’uomo, Milano, 1987.

Teologia espiritual. Reflexion cristiana sobre la praxis, Madrid, 1980.

TruhlarK., Antinomiae vitae spiritualis, Roma, 1958.

Concetti fondamentali della teologia spirituale, Brescia, 1971.

Weitzmann K., Age of Spirituality, New York, 1980.

Women’s Spirituality. Resources for Christian Development, ed.J. Conn, New York — Mahwah (New Jersey), 1996.

Wulf F., Geistliches Leben in der heutigen Welt. Geschichte und Uebung der christlichen Frommigkeit, Freiburg etc., 1960.

Zavalloni R., Le strutture umane della vita spirituale, Brescia, 1971.

Zevallos N., Contemplation у politica, Lima, 1975.

Espiritualidad del desierto. Espiritualidad de la insertion, Bogota, 1981.

2.2 Междисциплинарные точки зрения

В 1923 г., когда был основан Католический университет в Неймегене, кафедра «духовности» (призванная изучать философию и мистицизм) была учреждена на Философском факультете. После Второй мировой войны кафедра переместилась на Литературный факультет. С 70-х годов кафедра принадлежит Богословскому факультету. Эти перемены указывают на то, что дисциплина, называемая «духовностью», может быть отнесена и к философии, и к литературе, и к богословию. К этим трем наукам можно добавить и другие: помимо богословия, «одной из релевантных дисциплин», и психологии, «еще одной релевантной дисциплины», к релевантным можно отнести «сравнительную религию, антропологию, теорию мифа и символизма, историю, литературную интерпретацию и другие дисциплины» [1256] .

В этой главе мы рассмотрим наиболее важные междисциплинарные точки зрения, с позиций которых изучается духовность: богословие, философия, науки о религии, литературно-исторические дисциплины, психология и общественные науки.

Богословие

Взаимосвязь между богословием и духовностью имеет богатую событиями историю [1257] . До того, как богословие сформировалось как независимая наука, отмечалась связь между аскетизмом и мистицизмом, догмой и нравственностью, Библией и философией. Во взаимодвижении между библейскими инспирациями и участием в эллинистической культуре (таковы рамки осмысления веры в раннем христианстве) взаимопереплетались все частные дисциплины (богословие, философия, литература, психология, социология, экзегеза), которым было еще далеко до обретения независимости.

Во второй половине XI века произошло изменение раннесредневекового способа богословствования. Вплоть до этого времени основные категории для формирования богословия предоставляло Писание. Теперь, однако, основные категории давала философия, а логику формировал силлогизм. Эта новая рациональность была не в состояниидолжным образом осознать сферу духовности. Как следствие, в исламе, иудаизме и христианстве возникли мистические виды богословия [1258] , несмотря на сопротивление мистиков [1259] . Около 1400 г. все возраставшая односторонность диалектики привела к отчужденности между богословием и духовностью [1260] . «К концу XIII века западное богословие, которое стало исключительно абстрактным и формальным, уже не интересовалось проблемами духовной жизни» [1261] . Раскол между опытом веры и богословием, который считается «величайшей схизмой XV столетия» [1262] , в XVI веке перешел в антагонизм, и его развитие не могли остановить даже христианские гуманисты, среди которых был Эразм, желавший восстановить единство богословия и духовности [1263] .

Под влиянием Реформации и политико-религиозных последствий раскола христианское богословие, особенно в католических странах, стало защитником объективной ортодоксальности в противовес субъективному опыту веры протестантов и спиритуалов среди католиков. В начале XVI века в Испании разгорелся конфликт «между мистиками и интеллектуалистами» [1264] . Все великие мистики золотого века Испании стали мишенью богословских инквизиторов.

К концу XVII века конфликт был исчерпан выступлениями Боссюэ против мистика Фенелона; эта битва разразилась по поводу сочинений мадам Гюй- он, обвиненной в квиетизме. В 1ъ695 г., после того как учение мадам Гюйон было предано осуждению, Боссюэ продолжил свою беспощадную полемику с Фенелоном, который написал слово в свою защиту в 1697 г., но двумя годами позднее был осужден. В результате победы Боссюэ духовность превратилась в сомнительную деятельность. Практически вся мистическая литература исчезла со сцены вплоть до конца XIX века.

К концу XIX века был приведен в действие процесс воссоединения. В этом процессе можно различить пять альтернативных моментов.

1. Духовность — это подраздел нравственного богословия. Исходя из Summa theologiae Фомы Аквинского, духовной жизни отвели место в нравственном богословии: путь назад, к Богу, как высшая цель человека (часть 2), к которой он призван Богом (часть 1) и которая предрешена во Христе (часть 3). С умозрительной точки зрения такое понимание вещей выглядит великолепно, но как мы должны in concrete рассматривать взаимосвязь между духовностью и нравственным богословием? Как целое в сравнении с частью? Как обязательство в сравнении с евангельскими наставлениями? Или же как негативные

запреты в сравнении с позитивным взращиванием добродетелей? Либо как умозрительно практическое в сравнении с «практико-практическим»? Основная структура в сравнении с применимостью? Принцип в сравнении с осуществлением этого принципа? Действие в сравнении с процессом роста? Широкое и общее в сравнении с глубоко личным? Общая цель в сравнении с конкретными средствами? [1265] Альтернатива нравственного богословия как места для дисциплины духовности была отвергнута практически всеми [1266] .

Духовность как аспект догматического богословия. Согласно Танкере, догмы — это «генераторы благочестия» [1267] . Сказав это, он выразил убеждение, которого придерживались с начала XX века: в мистицизме Гарригу-Лангранж видел осуществление основных концепций догматического богословия [1268] ; согласно Буйе, духовность — это реакция на догматику [1269] ; Заявление Омэнна лаконично: «духовность развивается догматически» [1270] ; Ганс Урс фон Бальтазар называет духовное богословие «субъективной стороной догматики» [1271] . В реформированном богословии отмечается попытка объединить исследование духовности, обремененное негативным предубеждением со стороны диалектического богословия (Барт, Бруннер и другие), либеральное богословие (больше интересующееся церковными и культурными вопросами) и религиозный социализм (ориентированный на общество) в сфере догматического богословия, исходя из точки зрения Шлейермахера, который понимал благочестие как «осознание человеком своей абсолютной зависимости» от Бога или связи с Богом [1272] . Та точка зрения, что догматическое богословие — это место, к которому относится духовность, также поддерживается лишь немногими.

Богословие как результат духовности. Еще до II Ватиканского собора Шеню писал: «Подлинное богословие — это не что иное, как духовность, нашедшая верное рациональное выражение своего фундаментального религиозного опыта» [1273] . Здесь богословие отождествляется с духовностью, которая соответствующим образом выражена на уровне разума. Богословие — это научная интерпретация и систематизация откровения, которое «достигло» своего духовного выражения [1274] . Это высказывание должно определять «богословие в целом во всех его заявлениях» [1275] . С этой точки зрения богословие в целом и догматика, в частности, представляют собой «назначение духовности» [1276] . Однако, какой бы возвышенной ни была эта альтернатива, она не дает достаточно оснований для возвышения дисциплины, которая еще должна завладеть своим местом в богословии и превратить его во всеобъемлющий фактор обновления. Это возвышение расширяет дисциплину.

Духовность как предназначение богословия. «Духовность нельзя классифицировать в ряду других “наук” (таких как догматика и этика. — К. В.), порой она представляется “всеохватывающей наукой”, в которой сочетаются основы и выводы многих других наук… Духовность можно даже лучше представить как “перекрестную науку”, которая подобно вогнутой линзе собирает накопления других наук и сводит их в фокусе встречи человека с Христом» [1277] . Эта главнейшая цель исследования духовности в рамках богословия предполагает, что она сама по себе является последовательной дисциплиной, которая прежде всего объединяет другие науки. Оба этих предположения преувеличены и потому отвергнуты большинством специалистов в этой области [1278] .

Духовность как независимая дисциплина. Разделение богословия и духовности (сравнимое с разрывом между философией и богословием) означало свободу в изучении духовности: отдельная научная дисциплина начала отличать себя от богословия. По этой причине некоторые ученые склоняются к признанию независимой дисциплины, называемой «духовностью». Для такого решения есть веские основания. (1) Духовность основывается на особых текстах и формах выражения, которые подтверждают ее собственную

позицию [1279] . (2) Уже с XII века духовность проявляла собственную форму познания, которая, начиная с XX века, усилилась благодаря созданию своих научных кафедр, докторских программ, научных институтов и издательств. Преимущество такого своеобразия заключается в том, что исследование духовности может завоевать твердые позиции, сосредоточившись на своем предмете и методе и придерживаясь собственной традиции. Это дает ей принципиальную основу для функционирования «в качестве самостоятельной дисциплины… при сотрудничестве и тесной связи с богословием» [1280] . Эта позиция не требует полного разрыва связи между духовностью и богословием [1281] .

Заключение. С позиции междисциплинарного сотрудничества с богословскими дисциплинами проявляются следующие точки зрения: (1) духовность — это живое отношение к Богу, постигаемое в рамках конкретной традиции, которая находит опору в конкретных критериях (экзегеза, история церкви, систематическое богословие). (2) Отношение к Богу артикулируется посредством лингвистических и иных форм выражения, которые, несомненно, связаны с обрядами (литургия), содержанием доктрин (догма), а также нормами и добродетелями (нравственность), но также и отличаются от них. (3) Живое отношение к Богу осознается в социокультурном контексте (экзегеза, история церкви, систематическое богословие) и каждый раз возобновляется в рамках конкретной веры, праксиса (пастырское богословие).

Библиография

Beumer J., Intimiteit en solidariteit. Over het evenwicht tussen dogmatiek, mystiek en ethiek, Baarn,

1993.

Brown N., Spirit of the World. The Moral Basis of Christian Spirituality, Manly (Australia), 1990. CodinaV., Teologia у experiericia espiritual, Santander, 1977.

Duffey М., Be Blessed in What You Do. The Unity of Christian Ethics and Spirituality, New York, 1988.

Ethique et spirituality, La Vie Spirituelle t. 138, 1984, № 658.

Leech K., Experiencing God. Theology as Spirituality, San Francisco, 1989.

Louth A., Theology and Spirituality, Oxford, 1976.

Еехрёпепсе spirituelle, lieu philosophique et theologique, eds. F. Marty & J. Dh6tel, Paris, 1992.

Moiou G., Guida alio studio teologico delta spiritualita cristiana. Materiali eproblemi per la sinte- si, Milano, 1983.

Nicolau М., Teologia у vida espiritual. Estudio de sus mutuas relactones, Toledo, 1980.

O’Keefe М., Becoming Good, Becoming Holy. On the Relationship of Christian Ethics and Spirituality, New York — Mahwah (Newjersey), 1995.

Ruhbach G., Theologie und Spiritualitat. Beitrage zur Gestaltwerdung des christlichen Glaubens, Gottingen, 1987.

Spirituality and Morality. Integrating Prayer and Action, eds. D. Billy & D. Orsuto, New York — Mahwah (Newjersey), 1996.

Studies in Spirituality and Theology, eds. L. Cunningham, B. McGinn & D. Tracy, Notre Dame (Indiana) — London, 1995—

Teologia spirituale. Temi eproblemi, ed. M. Gioia, Roma, 1991.

Zeller W., Theologie und Frommigkeit. Gesammelte Aufsatze, Marburg, 1971–1978.

Философия

В античные времена связь между философией и духовностью была самоочевидной. Философия стремилась быть благочестивой (сэбэйя) и сочеталась с взращиванием добродетелей и аскетизмом. Для классических мыслителей (Платон, Аристотель, Плотин, за которыми последовали неоплатоники) конечной целью является созерцание (тэориа), которое естественным образом вытекает из метафизики.

Несмотря на то, что иудейская, христианская и исламская духовности развились из идеи богооткровения, они обнаруживают немало точек соприкосновения с греческим мышлением. В особенности перевод божественного имени (сам испытавший воздействие греческого мышления): «Я есмь Сущий» (Исх 3:14), — предоставил возможность для плодотворного диалога [1282] . Это прочно связало метафизическую идею бытия с центральной идеей о Боге. Эта связь выстроила основание как для духовности, так и для философии. Фома, Маймонид и Аль Газали, как бы по-разному ни представляли они связь между божественным и человеческим, были учителями духовной жизни и великими философами. Это касается также Ансельма Кентерберийского, Бернара из Клерво, Гуго Сен-Викторского, Альберта Великого, Бонавентуры и Дунса Скота. В современную эпоху, когда произошло разделение дисциплин, на философское мышление, в свою очередь, оказали влияние мистики (Экхарт, Рююсбрук и другие), Николай Кузанский, Джордано Бруно, Спиноза, Декарт, Гегель, а также Хайдеггер. Однако в то же самое время духовность и философия дистанцировались друг от друга. Поэтому в современную эпоху отношения между ними характеризуются, по крайней мере на поверхности,

взаимным отсутствием интереса. Но в этом плане в XIX веке произошла перемена. Главным образом феноменология, нацеленная на опыт, побудила ведущих мыслителей к тому, чтобы рассматривать духовный опыт как важный аспект философского размышления над человеческим сознанием. Некоторые (Бергсон, Ясперс, Хайдеггер) даже считают мистическое сознание наивысшей формой мышления. Духовность, наоборот, в последние десятилетия раскрывалась для философии в основном через основную категорию опыта, что является основой для междисциплинарного диалога, проводимого на нескольких уровнях. Рассмотрим четыре из них.

Прояснение опыта. Философию можно представить как систематическое размышление над опытом [1283] . Для духовности особенно феноменология означала прорыв к лучшему. Выдающиеся феноменологи (Отто, Шелер, Ван дер Лев, Элиаде) основательно размышляли над религиозным опытом и феноменом мистицизма. Это размышление продолжается. Кантоне показывает, как духовная жизнь является в сущности последовательным опытом любви, кругом любви с тремя диалектическими моментами: Эросом, Логосом и Агапэ [1284] ; Ван де Камп приходит к выводу о систематической связи опыта тоски, философски углубленного Шопенгауэром, Ницше, Кьеркегором и Хайдеггером, с опытом acedia* духовности [1285] ; Звеерман, имея в виду жизнеспособную духовность, глубоко размышляет над уязвимостью человека [1286] ; Альберт исследует наиболее значительные эмпирические моменты, лежащие в основе философского мистицизма: опыт единения, присутствия, счастья, любви и смерти [1287] . Под «опытом» он подразумевает познавательное путешествие, осуществляемое до самого конца (Erfahrung** происходит от er-fahren [проделать путешествие, познать]; ср. с латинским ехфег-ие [пройти через что-то] в experientia***), посредством которого я испытываю себя «как личность, которая обретает себя в бытии» [1288] . Это единство индивидуальности и бытия, постигаемое в живом опыте, составляет основу опыта любви, присутствия и счастья, а также опыта быстротечности и смерти.

Систематическое размышление над условиями. Философы размышляют не только над опытом, но изучают также реальные условия, необходимые для размышления. Так, греческие философы понимали, что ясное мышление предполагает определенную степень аскетизма. Поэтому они разрабатывали аскетические программы: взращивание добродетелей, ограничения в еде, в приобретении собственности, контроль над своими побуждениями. Практикуя это, они воздействовали на внутреннюю свободу, которую считали sine qua поп мышления [1289] . Мы видим нечто подобное в работах современных мыслителей. Хайдеггер, например, пишет: «Вопрошание есть благочестие мысли». Иначе говоря, вопрошание состоит в подчинении тому, о чем должно размышлять мышление [1290] . Первоначально Хайдеггер имел в виду позицию воп- рошания, открывающую горизонты мышления. Позднее он созрел до позиции спокойствия (Gelassenheit*: Экхарт), до внимательного вслушивания в то, что уже сказано нам, чтобы таким образом понять из его потаенности «не- потаенность» Бытия (алетэйя**). Наконец, вопрошание превратилось в проведение времени в том месте, где боги исчезают, дабы все было так, как оно есть, в месте, где рождается новое отношение к Богу [1291] . Отсутствие Бога (Fehl Gottes) не разрывает связь с Богом, а, наоборот, создает ее: в месте исчезновения возникает вопрошание, «которое притягивается тем, что удалилось, которое находит свое предназначение в бдительном ожидании и прислушивании к тому, что взывает к нам» [1292] . Это вопрошание есть благочестие мышления, которое прельщается надеждой на возвращение и прислушивается к его обещанию (zusage) [1293] . Настоящее вопрошание имеет место «именно там, где нечто ставится под вопрос»1SS.

Другой вид размышлений над условиями опыта можно найти в трудах Петера ван Несса. В своей книге Spirituality, Diversion and Decadence он исследует аскетические упражнения (молитву, пост, созерцание, уединение) с философской точки зрения [1294] . Он обращает внимание на то, что упражнения, воспитывающие духовность, «чаще всего проводятся в противоборстве с людьми, институтами и другими общественными силами, которые стремятся к тому, чтобы поведение было предсказуемым и контролируемым, а в некоторых случаях — привычным и ужасным. Это политическая драма духовной жизни [1295] . Вслед за критиками и апологетами, от Сократа и Климента Александрийского

до Паскаля и Ницше [1296] , ван Несс приводит доводы в пользу духовной дисциплины. Посредством нее люди получают возможность участвовать в естественной реальности и превосходить ее. Это позволяет им создавать целостность, функционирующую в большем целом, и развивать как личное благосостояние, так и благосостояние общества [1297] . Аскетизм — это способ воздействия на себя таким образом, что люди оказываются в состоянии должным образом раскрыть для себя, для других и для Безусловного свои познавательные структуры, память и эмоциональность.

Эпистемологические размышления. Для великих греческих философов истинное знание гармонично сочеталось с созерцанием: божественный Эрос одаряет душой истинное Бытие (Платон); духовная душа становится божественной, когда она участвует в чистом действии (энергейа), то есть в Боге, который есть акт мышления в созерцании (Аристотель). В своем труде The Darkness of God («Мрак Бога») Денис Тернер исследует основную структуру мистического знания, начиная с Платона, Григория Нисского, Дионисия Ареопагита, Экхарта, Облака незнания, Иоанна Креста, и находит ее в апо- фатической рациональности (за пределами всех утверждений и отрицаний) и в апофатическом субъекте (за пределами всех определений и отрицаний личности) [1298] . Философия очень интересуется особым характером мистических процессов познания [1299] и вопросом об истине [1300] . Действительно ли Бог познаваем? Что такое способность к познанию, какие познавательные процессы вовлечены в это? Что происходит с познанием, когда оно приближается к невыразимой истине? Учитывая эти вопросы, ученые анализируют мистические сочинения, исходя из различных мистических традиций [1301] .

Систематическое размышление. Философия разрабатывает концепции, предназначенные для того, чтобы помочь нам понять и выразить словами живой опыт: Дао и Атман в восточных мистическо-философских традициях, Эйн-Соф в каббале, «Единство» и «Бытие» в западной традиции [1302] . На основе этих концепций философия и духовная жизнь соотносятся друг с другом, и раскрывается их внутренняя взаимосвязь [1303] . Фридрих Ницше, например, сделал следующее заявление: «Истинной целью всех философов является мистическая интуиция» [1304] . Это значит, что мистицизм, понимаемый как интуиция единства и последовательности, — это изначальный и направляющий мотив любого философствования. Другой пример: Эммануил Левинас снова и снова пытается дать систематический отчет о своей духовности с позиции идеи Бесконечного. Так, в своем труде God, and Philosophy («Бог и философия») он показывает, как «незаживаемая травма, нанесенная внутренним бесконечного, опустошает настоящее (онтология. — К. В.) и пробуждает личность к ощущению близости другого» [1305] . Эта рана, нанесенная человеку Бесконечным, носит «непосредственный» характер, то есть она предшествует любому побуждению воли или разума, поскольку «я несу ответственность за другого» или «я волнуюсь за него», то есть «он близок мне» [1306] . Связь с Богом представляется совершенно другой, однако она затрагивает меня сразу же и не оставляет меня равнодушным [1307] . Таким образом, есть несколько философов, которые при рассмотрении вопросов, касающихся предельной связи между двумя людьми, затрагивают духовность [1308] .

Заключение. В философском аспекте сфера духовности представляется следующим образом: (1) духовность — это интенсивный эмпирический процесс,

в котором важную роль играют процессы познания и пробуждения. Этот процесс осуществляется при определенных обязательных условиях и несет в себе предчувствие конечной связи. (2) Философские размышления не просто воспринимают имеющиеся взгляды, образы и обычаи, а переходят от первого впечатления к реальности, которая не ограничена единственным условием, а общается с собой посредством себя. (3) Философы пытаются пролить свет на духовный опыт, концептуально выразить его и продумать его в контексте взаимодействия между философскими дисциплинами на уровне знания, воли и памяти, а также на уровне духовной практики.

Библиография

Albert К., EinfUhrung in diephilosophische Mystik, Darmstadt, 1996.

Mystik und Philosophie, St. Augustin, 1986.

ВбнмТ., Theoria— Unendlichkeit — Aufstieg. Philosophische Implikationen zu ‘De vita Moysis’ von Gregor von Nyssa, Leiden etc., 1996.

Botting М., Spirituality and Time, Cambridge, 1997.

Caputo J., The Mystical Element in Heideggers Thought, New York, 1986.

Coudert A., Leibniz and the Kabbalah, Dordrecht — London, 1995.

Lexperience spirituelle, lieuphilosophique et theologique, eds. F. Marty &J. Dhotel), Paris, 1992. Griffin D., Parapsychology, Philosophy, and Spirituality. A Postmodern Exploration, Albany (New York), 1997.

IlDA S., Reason and Emptiness. A Study in Logic and Mysticism, Tokyo, 1980.

The Innate Capacity. Mysticism, Psychology, and Philosophy, ed. R. Forman, New York — Oxford, 1998.

Jonas H., Von der Mythobgie zur mystischen Philosophie, Gottingen, 1993.

Jones R., Mysticism Examined. Philosophical Inquiries into Mysticism, Albany (New York), 1993. Knowing Other-wise. Philosophy and the Threshold of Spirituality, ed. J. Olthuis, New York, 1997.

Mynarek H., Mystik und Vemunfi. Zwei Pole einer Wirklichkeit, Olten — Freiburg i. Br., 1991. Mysticism and Philosophical Analysis, ed. S. Katz, London, 1978.

Paniker S., Filosofiay mistica. Una lectura de los griegos, Barcelona, 1992.

The Problem of Pure Consciousness. Mysticism and Philosophy, ed. R. Forman, New York — Oxford, 1990.

Probleme philosophischer Mystik, Hrsg. E. Jain & R. Margreiter, St. Augustin, 1991.

Sherrill J., The Metaphysics of Higher Spiritual Consciousness, New York, 1992.

SikkaS., Farms of Transcendence. Heidegger and Medieval Mystical Theology, Albany (New York),

1997.

Stace W., Mysticism, and Philosophy, London, 1961.

Telmo A., Filosofia e kabbalah, Lisboa, 1989.

Ness P. VAN, Spirituality, Diversion, and Decadence. The Contemporary Predicament, Albany (New York), 1992.

Vulcanescu М., Pentru о noua spiritualitatefilosofica, Bucharest, 1992—

Zweerman Т., От deeervan de mens. Verkenningen op het grensvlak van filosofie en spiritualiteit, Delft, 1991.

Наука (науки) о религии

Науки о религии внесли значительный вклад в то, чтобы помочь духовности и мистицизму рассеять атмосферу предубеждений, окружавших их в конце XIX века. Отличающая эти науки более описательная и сравнительная ментальность показала, что мистицизм — это принцип, представленный в каждой религии. Это также показало, что мистицизм — вовсе не болезненное заблуждение. Уильям Индж, рассматривая его с позиции религиозной науки, доказал, что мистицизм присутствует во всех религиях как сосредоточение разума на сверхъестественной реальности [1309] . В противовес негативно-догматическому подходу схоластического богословия Эвелин Андерхилл предложила свежий взгляд на мистицизм, основанный на беспристрастном описании текстов, взятых как из христианских, так и из нехристианских традиций [1310] . Несколькими годами ранее ее духовный наставник Фридрих фон Хюгель показал, что религия — это сложное целое, включающее несколько элементов: мистицизм, догму и институт. Всегда есть угроза того, что один из этих элементов станет господствующим и поглотит два остальных. Особая природа мистицизма состоит в том, что Бесконечный Дух пронизывает конечный разум, — феномен, который прежде всего проявляется в случайном и преходящем опыте, но в конечном итоге ведет к мистическому единению. Однако этот мистический путь никогда не отделяет себя от доктринального или институционального элемента161.

Начиная с XX века появилось множество изданий, в которых были открыты и приведены в диалог друг с другом духовные традиции. Мы просто укажем на два главных фокуса: один — это Das Gebet (1918; 1923) и Die Bedeutung der Mystik fur die Weltreligionen (1919) Фр. Хайлера, относящиеся к началу XX века; другой — это World Spirituality (25 томов) [1311] и Classics of Western Spirituality (60 томов) [1312] , относящиеся к концу того же века. Между двумя этими фокусами изучения духовности с позиции религиозной науки лежат бесчисленные издания, интерпретации и межкультурные диалоги. Этот путь сравнительного и межкультурного исследования представлен такими именами, как Мертон, Паниккар, Эномия-Лассаль, Дюркгейм, Гриффит, и множеством других авторов. Сандра Шнейдере верно отмечает, что духовность, кажется, обладает потенциалом для плодотворного межрелигиозного диалога [1313] .

Научно-религиозное исследование проходит между двумя крайними точками континуума. На одной из крайних точек мы отмечаем исследования, которые путем сравнения духовных и мистических явлений стремятся описать нечто, что превосходит все религии и в некотором смысле составляет их суть, как, например, «Христиане без церкви» (Колокавский). Так, в 1930х годах Барузи заявил, что содержание веры (например, Троица) было лишь вторичным, добавленным извне к первоначальному, чистому, мистическому опыту: «В конечном счете, подчинив мистическую веру вере догматической, Иоанн Креста вынужден был рассматривать абсолютное Бытие как три-един- ство» [1314] . После Барузи было сделано немало попыток снять с духовности и мистицизма так называемые вторичные ограничения с тем, чтобы достичь исходной формы, которая предположительно лежит в их основе. Другая крайность отмечена исследованиями, которые, как фон Хюгель, считают, что духовность проявляется конкретно в рамках взятой целиком существующей религии. Духовность формируется таким путем, посредством которого люди, живущие в рамках многогранной традиции (догма, нравственность, литургия, институты), вступают в соприкосновение с сутью этой традиции и находят свой путь к этой сути [1315] . Духовность (живая связь между Богом и человеком), наряду с доктринальным элементом (последовательное изложение связи Бога и человека) и ритуальным элементом (осуществление в обществе связи Бога и человека), составляет религию в целом [1316] . Элементы смыкаются. Духовность, отделенная от своей религиозной среды, перестает существовать [1317] .

Нет мистицизма как такового, есть только мистицизм конкретной религиозной системы, — христианский, мусульманский, иудейский мистицизм и так далее. Было бы нелепо отрицать, что остается общая характеристика, и это — тот элемент, который обнаруживается при сравнительном анализе конкретного мистического опыта. Но только в наши дни обрело почву убеждение, что существует такая вещь, как абстрактная мистическая религия [1318] .

Шолем точно указал на слабое место одной из крайних точек: поиск подобия тут же подкрепляется эмоциональным сопротивлением религиозным институтам (догма, нравственность, юридические формы). Эта антипатия усиливает потребность в чистой религии, отделенной от всех институциональных аспектов. Предполагается, что такую незагрязненную первозданность можно найти в духовности и мистицизме. Тем не менее и Шолем оставляет возможность поиска общности в рамках сферы духовности и мистицизма без того, чтобы ipso facto придерживаться веры «абстрактной религии». Можно исследовать конкретные формы духовности в контексте религий и философий жизни и в процессе этого отметить сходство и различия. Что же касается прочего, изобретение абстрактной религии мистицизма в действительности не полностью лишено основания и (возможно, без осознания этого) признака духовности. В конце концов, замечательно, что духовность и мистицизм всякий раз последовательно возрождаются, когда возникают противоречия с установленными структурами. Когда люди переживают отход от традиции, духовность посредством личных тропинок опыта бросается на преодоление возникших противоречий [1319] . Сейчас именно тот период, когда многие установленные западные религии оказались в таком положении. Это объясняет склонность к духовности и мистицизму. Однажды осознав это, мы можем плодотворно и беспристрастно оценить роль и предназначение духовности в контексте религий и философий жизни, по ходу отмечая то ядро, вокруг которого сконцентрированы эти типы духовности.

Заключение. Научно-религиозный подход выделяет два момента в сфере духовности. (1) На первый план четко выступают формы духовности, их внутренняя структура и предназначение внутри целого данной религии или философии жизни. (2) Многообразие сравнимых форм ставит вопрос об их взаимном сходстве и различиях, а через это — вопрос, касающийся их основной структуры.

Библиография

Almond P., Mystical Experience and Religious Doctrine. An Investigation of the Study of Mysticism in World Religions, Berlin etc., 1982.

Barnard G., Exploring Unseen Worlds. William James and the Philosophy of Mysticism, Albany (New York), 1997.

Воск E., MeineAugen haben Dich geschaut. Mystik in den Religionen der Welt, Zurich, 1991. Deutsch E., Religion and Spirituality, New York, 1995.

Gardet L., Lexperience du soi. Etude de mystique comparee, Paris, 1981.

HollenbackJ., Mysticism. A Comparative Historical Study, Ann Arbor (Michigan), 1991. JongS.de, Varni naar de overkant. Een veqrelijking van oosterseenmesterse mystiek, Kampen, 1987. Lasalle E., Zen und christliche Mystik, Freiburg i. Br., 1986.

Parrinder G., Mysticism in the World’s Religions, London, 1976.

Schmid G., Die Mystik der Weltreligionen. Eine EinfUhrung, Stuttgart, 1990.

Straelen H. van, Selbstfindung oder Hingabe. Zen und das Licht der christlichen Mystik, Abens- berg, 1981.

Waldenfels H., Meditation — Ost und West, Einsiedeln etc., 1975.

WunderliJ., Schritte nach innen. Ostliche Meditation und westliche Mystik, Freiburg etc., 1977.

История

Первый шаг в историографию духовности — это работа Пурра [1320] . Его книга La spiritualite chretienne создала историю и способствовала изучению духовности. Второй шаг — это книга Буйе Histoire de la spiritualite, труд в четырех томах [1321] . В первой части Буйе рассматривает духовность Нового Завета и отцов церкви; во второй части Леклерк, Вандербрук и Буйе описывают духовность Средних веков; в третьей части Буйе обращается к духовности Православной церкви, протестантов и англикан; в четвертой части Когнет описывает современную духовность. Поразительно, что в этом сочинении не уделено внимания духовности Ветхого Завета, иудаизма, ислама, духовности Древнего мира и туземцев.

Этот пробел восполняет также четырехтомная Historia de la Espiritualidad [1322] : здесь уделяется внимание нехристианским формам духовности (иудаизм, ислам, гносис, эллинизм и так далее), а также современному атеизму. Третий шаг — это упоминавшееся ранее руководство под названием World Spirituality — An Encyclopedic History of the Religions Quest [1323] , примыкающее к Christian Spirituality [1324] . Эти три вехи окружены монографиями, где рассматриваются периоды, направления и личности [1325] , а также детальными исследованиями, представленными в сборниках и периодических изданиях [1326] . В иудейской духовности наивысшим, но не окончательным достижением все еще остается издание Основные течения в еврейской мистике [1327] . Вслед за этим историческим исследованием Гершома Шолема, на которое он ссылался во многих публикациях, появились работы Катца, Дана, Идела, Якобса, Грина, Элиота, Грецингера, Тишби, Лье- беса, Шафера, Грюнвальда, Гальперима, Кома, Вербловского и других. Что касается Реформации, тут складывается иная ситуация. В 1917 г. Пройсс отмечал: «История христианского благочестия еще не написана. Фактически недостает даже наиболее серьезных предварительных исследований этой истории» [1328] . В 1995 г. Джасперт пришел к аналогичному заключению [1329] , хотя к этому времени уже появилось несколько предварительных исследований.

Критическим моментом, связанным с потоком публикаций по историографии, является вопрос, касающийся отбора механизмов, формирующих воссоздание истории. Какие предания считаются менее важными? Как разделяется история? Когда достигались наивысшие моменты? Какие истории были написаны с самого начала? На каком основании? Конечно, основной вопрос состоит в том, с какой позиции (а это всегда означает, с какой точки зрения, в чьих интересах) воссоздается история? [1330] Поразительно, например, какие усилия приложили Пурра и Буйе, чтобы превратить историю христианской духовности в символ единства: для них все различия сохраняют выражение одного и того же (католического) разума. Преобладание греко-латинской духовности в ущерб духовностям национальным также воспринимается как само собой разумеющееся. Это позиция преимущественно клерикальная и монашеская. Последние работы (например, The Study of Srirituality) отличаются большей открытостью, не ограничиваются конкретными богословскими рамками и более склонны к признанию неоднородности культур [1331] . Однако оказывается, что эти последние работы тоже руководствуются позицией, привязанной ко времени.

История духовности — это рассказ, а рассказу свойственно пропускать или включать что-то, выдвигать на первый план или оставлять в тени. История создается таким диахроническим способом, но при этом нам кажется, будто ее ход был непременно таким, а не иным, тогда как факты зачастую не в состоянии представить логическую последовательность. Однако в равной степени проблематична синхронность рассказа: насколько тесно рассматриваемая духовность соприкасается с (воссоздаваемым) контекстом или как далеко она отходит от него? В историографии мы отмечаем две крайности. Одна крайность подчеркивает главным образом неразрывность духовности и ее исторического контекста; вторая крайность акцентирует различия. Две крайности образуют область противоречий.

Неразрывность. Одна из крайностей проявляет тенденцию к рассмотрению духовности с точки зрения социо-культурного контекста: преобладающий Zeitgeist*, политико-экономические отношения, религиозные институты и так далее. Люди читают «жизнеописание» Терезы Авильской в свете ее времени. В этом случае проявляются штрихи, отмечающие ее духовный рост: ее обособленность, обусловленная еврейским происхождением; преобладание

религиозного осознания расцвета католической испанской Контрреформации; общество, где господствуют мужчины и где святая Тереза проявляла себя как женщина; значение эмоциональных связей в контексте строго упорядоченного монашеского целомудренного образа жизни; неопределенность, вызванная открытием новых миров; господство схоластического богословия, которое неизбежно влекло за собой возникновение «новых слов»; угроза инквизиции; жажда религиозного обновления; потребность возвращения к «Истоку» и так далее. Здесь «жизнь» святой Терезы становится ясной в свете «ее времени» [1332] . Подобным образом можно рассмотреть возникновение хасидизма на фоне экономической ситуации, в которой оказались восточноевропейские евреи, и краха иудейского мистицизма вследствие общественной деятельности Саббатая Цви. Можно судить о Терезе из Лизье на фоне буржуазной среды во Франции XIX века.

Отсутствие непрерывности. Историческое исследование духовности знакомо также с другой крайностью континуума: духовность, особенно ее мистический компонент, отличается от ее контекста. Существует разрыв между социо-культурным контекстом и феноменом духовности. Мы можем конкретизировать этот разрыв с помощью «исторического определения мистицизма», предложенного Джозефом Даном [1333] . Основываясь на исследовании иудейского мистицизма, он приходит к выводу, что «мистицизм как исторический феномен в “книжных” религиях может быть в целом охарактеризован только негативными терминами: отвержение разума и логики как символов божественной истины, отказ от принятых методологий экзегетики как обеспечивающих проникновение в божественный замысел, отказ от языка общения как инструмента передачи высшей истины и обычно критическое отношение, явное или подразумеваемое, к обрядам и общественным нормам религиозной культуры. Во многих случаях можно почувствовать бунтарский дух» [1334] . Только основываясь на этом непоследовательном отношении к со- цио-религиозному контексту, можно осторожно перейти к обнаружению нескольких возможных признаков сходства между различными мистическими фигурами и направлениями.

Диалектика. Неразрывность и разрывы между духовностью и ее контекстом — это крайности поля напряжения. Историк духовности Мишель де Сер- то замечательно описал это поле напряжения [1335] . С одной стороны, духовность выражается в языке конкретного периода, реальности, посредством которого ее поиск Бога приобретает форму и содержание:

Существенный момент любого духовного опыта — это не какая-то «инакость», находящаяся вне языка времени. Именно этот язык духовный человек воспринимает всерьез, именно в этой культурной среде «обретают плоть» его томления и трудности, именно в этой среде он находит Бога и вечно стремится к Нему, выражает свою веру, ставит совместные опыты, беседуя с Богом и со своими истинными братьями [1336] .

С другой стороны, та же самая духовность отделяется от языка культуры, на котором она выражает себя. Она не может найти нужные слова, она «невыразима». Живая духовность не может быть выражена на языке своего времени. Язык культуры оказывается недостаточным. По этой причине духовность говорит о «Невыразимом». Именно в этом «Невыразимом» духовность выражается лучше всего. В реальности это «составляет» особый дискурс духовности [1337] . Духовность стремится к культуре, но в то же время чувствует, что не может полностью выразить в ней свою суть: «Когда он со всей своей верой и от всего сердца берется за историю человечества, он с удивлением обнаруживает “вакуум”, как со стороны религиозного учения, так и со стороны деятельности и знания, которые, тем не менее, могут в данной ситуации обеспечить точку соприкосновения с Богом» [1338] . Духовный опыт, который, исходя из его сути, невыразим, стремится достичь самосознания посредством этой невыразимости в структурах опыта и выразить себя в языке культуры. Трагическая реальность заключается в том, что это стремление отдаляет духовность от ее традиции. «Ведь изоляция христианина от его собственной традиции является обратной стороной определенной солидарности, участия в том языке, который выходит за рамки Евангелия. Разочарование “духовного человека” выражается языком, который еще не приобрел или не создал христианского акцента» [1339] .

Заключение. История изображает духовность особым образом. (1) Она показывает духовность на фоне социо-культурного контекста. (2) Связь между этой формой и историческим контекстом носит парадоксальный характер: с одной стороны, духовность говорит на языке культуры, частью которой она является; с другой стороны, она отделяет себя от языка культуры, поскольку он не в состоянии выразить духовный опыт. (3) В то же самое время это противоречие делает неясным отношение к традиции: в какой мере духовность приспосабливается к культуре, в такой же мере она отчуждается от традиции, которую она переживает и которую должна поэтому снова найти.

Библиография

Christian Spirituality. The Essential Guide to the Most Influential Spiritual Writings of the Christian Tradition, eds. F. Magill & I. McGreal, San Francisco, 1988.

The Classics of Western Spirituality. A Library of the Great Spiritual Masters, London — New York, 1978-

Darricau R. & Peyrous B., Histoire de la spiritualite, Paris, 1991.

Dinzelbacher P., Christliche Mystik im Abendland. Ihre Geschichte von den Anfangen bis гит Ende des Mittelalters, Paderbom, 1994.

Farre L., Breve historia de la espiritualidad, Buenos Aires, 1988.

Frommigkeit, Gelebte Religion als Forschungsaufgabe, Hrsg. B. Jaspert, Paderborn, 1995.

Geest en tijdgeest, в Speling 50, 1998, № 4.

Histoire de la spiritualite chretienne, eds. L. Bouyer et al, Paris, 1960–1966.

Historia de la espiritualidad, eds. B. Jimenez Duque & L. Sala Balust, Barcelona, 1969. Hollenback J., Mysticism. A Comparative Historical Study, Ann Arbor (Michigan), 1991. Homes U., A History of Christian Spirituality. An Analytical Introduction, New York, 1980. McGinn B., The Presence of God. A History of Western Christian Mysticism, New York, 1991–1998. MolinerJ., Historia de la espiritualidad, Burgos, 1972.

Pablo Maroto D., Historia de la espiritualidad, Madrid, 1986.

Расно E., Storia della spiritualita, modema, Roma, 1984.

Pourrat P., La spiritualite chretienne, Paris, 1921–1930.

Royo Marin A., Los grandos maestms de la vida espiritual. Historia de la espiritualidad cristiana, Madrid, 1973.

Ruh K., Geschichte der abendlandischen Mystik, Miinchen, 1990–1993.

Scholem G., Die judische Mystik in ihren Hauptstromungen, Frankfurt a. М., 1957. Sheldrake P., Spirituality and History. Question of Interpretation and Method, London — New York, 1991.

Spiritualitat und Geschichte, Hrsg. D. Berg, Werl, 1993.

Tijdgeest en spiritualiteit, в Speling 37, 1985, № 1.

World Spirituality. An Encyclopedic History of the Religious Quest, ed. E. Cousins, New York, 1985—

Литературные науки

В упоминавшейся выше статье Definition of Mysticism Джозеф Дан утверждает: «Кажется, прилагательное “мистический” используется учеными, изучающими религию, главным образом в двух разных контекстах: при описании текста или его фрагмента и при описании религиозного исторического феномена, движения, группы или работы религиозного мыслителя»181. Джозеф Дан верно отмечает различие между обсуждением текстов и описанием форм. Интерпретация текста требует иного modus operandi [1340], нежели описание формы. При исследовании формы мы имеем дело с описанием духовных путей и способа, посредством которого люди следуют по ним. При изучении текстов мы имеем дело с интерпретацией языкового выражения передаваемого ими опыта. В этом разделе мы сосредоточим внимание на духовности, исходя из литературной точки зрения. Связь между духовностью и литературной наукой рассматривается на трех уровнях.

Редактирование. При передаче текстов живая духовность более озабочена тем, чтобы служить интересам назидания, нежели критическое издание текстов. Зачастую первые издатели были одновременно и толкователями, которые стремились избежать обвинений со стороны ортодоксов. Нередко они также принадлежали к так называемому «второму поколению», которое считало своим долгом стандартизировать первоначальный опыт. Начиная с Миня, редакторы пытались выработать критический подход к источникам духовности. При изучении духовности на основе ограниченного числа рукописей труды таких авторов, как Рююсбрук, Фома Кемпийский, Иоанн Креста, также редактировались и публиковались с критической точки зрения. В других случаях производилось неполное (1еерт Гроте) или заслуживающее доверия (Жан де Сен-Сампсон) редактирование. Этоотносится и к иудейскому мистицизму. До тех пор, пока не появились работы Гершома Шолема, здесь не отмечалось научного прорыва. Между тем в XX веке было осуществлено важное критическое редактирование текстов, как касающееся серийных изданий (например, Sources Chretiennes или Corpus Chnstianorum), так и отдельно от них (например, Мейстер Экхарт, Тереза Авильская и Бернар). В случае с редактированием текстов возникают такие проблемы, как восстановление оригиналов, воссоздание искаженных фрагментов, орфография и синтаксис предписанных текстов, пределы рецепции манускриптов и так далее.

Перевод. Внутри живой духовности перевод осуществляется благочестивыми авторами, которые без излишних колебаний адаптируют текст в назидательных целях. Перевод, осуществляемый с научной ответственностью, предъявляет высокие требования к языку, на который он производится. Перевод должен не только передавать мысли, но, как текст и структура, должен оказывать такое же воздействие, что и оригинал, то есть не просто передавать смысл, но и поэтику текста, особенно в случае мистических текстов. Кроме того, должен быть точно воспроизведен духовный процесс. Добавьте к этому то, что духовные тексты, как правило, обладают сильным интертекстуальным характером. Шир ха-Йехуд, текст, относящийся к средневековому хасидизму, состоит преимущественно из заимствований из Священного Писания. Я и Ты Мартина Бубера малопонятно без ссылки на многочисленные духовные тексты, которые прочитал Бубер (Экхарт, Шелер, Кьеркегор, Будда, Иоанн, даосизм и так далее). В науке перевода наука духовности должна отыскать свой собственный путь.

Герменевтика. Наиболее важный уровень — это герменевтика. Без герменевтики редактирование текстов в решающие моменты оказывается несостоятельным. В конце концов, проблемы критики текстов и их перевода всегда проявляют себя, когда логика редактора или переводчика не может

следовать логике текста. В этот момент редактор или переводчик сталкивается с дилеммой: либо следовать тексту (и в результате опубликовать нечто малопонятное), либо следовать своей собственной логике (а значит, адаптировать текст). История изданий Библии показывает, какое огромное значение имеет осмысление редактора или переводчика. Например, Гункель изменяет текст псалмов в самых важных местах, сообразуясь со своими представлениями о благочестии и поэтическом вкусе. Краус, который проводит хирургическое вмешательство менее радикальным способом, тем не менее все еще изменяет текст во многих местах, исходя из мотивов «критики текстов», что фактически низводится до личного ощущения: текст малопонятен: этот стих слишком длинен; это ненужное повторение, и так далее. Переводы современных сочинений, таких как Я и Ты (пер. Р. Г. Смита) и Тотальность и бесконечное (пер. А. Лингиса), показывают, насколько важно понимание (или непонимание) переводчика. Редакция и перевод текста в общем и целом (то есть именно там, где в тексте представлен lectio difficilior* или содержится crux interpretum**) зависят от интерпретации. Это, прежде всего, применимо к мистическим текстам, которые существуют в тесной близости с неподдаю- щимся рациональному объяснению Божественным опытом «вхождения» в человека. Но и без обращения к работе редактора и переводчика толкование духовных текстов имеет прежде всего литературно-духовное назначение. Начиная с XVII и XVIII веков поэтическая речь и рассуждения мистиков столкнулись с силой языка, применяемого как современной наукой, так и политической журналистикой. Литература и мистицизм осмысливают себя как альтернативные виды языка, каждый из которых нуждается в собственной грамматике [1341] . «Мистические рассуждения все время реагируют на язык посредством языка; идет постоянная борьба слов, в которой сражающиеся стороны пытаются как освободиться от слов, так и завоевать их» [1342] . Этот конфликт с языком усиливается тем фактом, что мистикам нужно выразить невыразимый опыт и, выражая его, ощутить, что языка недостаточно [1343] . Именно здесь, в противоречии между существительным «речь» и прилагательным «невыразимый» мистицизм выражает себя. Мистический парадокс — это брешь в языке, который не вмещает содержание, но в своей несостоятельности свидетельствует о живой связи [1344] .

То, что в мистическом языке мы имеем дело с особым неупорядоченным языком, который можно понять и интерпретировать в специальной герменевтике, подразумевает со все возрастающей силой, что в процессе редактирования и перевода мистических текстов задействована герменевтика. В конечном итоге текст посредством использования слов, фразами, противопоставлениями, грамматическими и синтаксическими отклонениями соприкоснется с трудностями, вызванными недостаточностью и несостоятельностью и именно через это — с невыразимым опытом. А тогда тот, кто, имея дело с трудным фрагментом, не осознает эти специфические языковые проблемы и руководствуется лишь общими познаниями в языке, неизбежно просчитается и приведет язык к бесконфликтной равнозначности со своей собственной логикой.

Заключение. Литературные науки изображают духовность следующим образом: (1) духовность постигается языковыми формами, которые несут отпечаток внутренней реальности духовного процесса. (2) Эти тексты требуют критического редактирования, руководимого осмотрительной герменевтикой. (3) Духовные тексты, которые с удобной исторической позиции могут быть использованы для воссоздания духовных форм в рамках их контекста, с удобной позиции герменевтики предлагают проникнуть во внутренний событийный характер духовной формы, вплоть до «несказуемого» мистического опыта.

Библиография

Аснт С. VAN, Mystieke poezie, po'etische mystiek, Nijmegen, 1982.

Dienberg Т., Ihre Tranen sind wie Gebete. Das Gebet nach Auschwitz in Theologie und Literatur, Wiirzburg, 1997.

Dhar A., Mysticism in Literature, New Delhi, 1985.

Doel H. van den, Zingen als een gek. Het verschijnsel Gerrit Achterberg, als mens met een handicap, dichteren mysticus, Culemborg, 1995.

Everson W., Naked Heart. Talking on Poetry, Mysticism, and the Erotic, Albuquerque (New Mexico), 1992.

Haas A., Mystik als Aussage. Erfahrungs-, Denk- undRedeformen christlicher Mystik, Frankfurt a. М., 1996.

Literature and Spirituality, ed. D. Bevan, Amsterdam etc., 1992.

Litterature europeenne et spiritualite, ed. Association europeenne Francois Mauriac, Sarreguem- ines, 1992.

Mysticism and Language, ed. S. Katz, New York etc., 1992.

Oegema J., Lucebert, mysticus. Over de roepingsgedichten en de ‘Open brief aan Bertus Aafjes’, Nijmegen, 1999.

Poesie et mystique, ed. P. Plouvier, Paris, 1995.

Sells М., Mystical Languages of Unsaying, Chicago etc., 1994.

Wilson C., Poetry and Mysticism, London, 1970.

2.2.6. Психология

Вплоть до начала XX века диалог между духовностью и психологией блокировался обеими сторонами. Только очень постепенно эти две науки стали открываться друг другу. Мы проследим за процессом с обеих сторон.

Духовность замкнулась в (схоластическом) богословии: мистицизм можно изучать только с позиций догматики. Кребс точно сформулировал эту точку зрения в названии своей книги Grundfragen derKirchlinhen Mystik dogmatisch erdrtet und fur das Leben gewertet (1921) [1345] . В отличие от Пулена и Грабманна, которые подчеркивали эмпирическую сторону мистицизма как точку подхода к нему [1346] , он писал: «Дорога, идущая в направлении немецкой школы Пулена, ведет только к искажению эпистемологии, переносу богословия Erlebnis* в литературу католичества» [1347] . В 1936 г. Штольц предложил утонченную переформулировку той же самой позиции: мистицизм подпитывается догматикой и может быть осмыслен только посредством догматики; мистицизм — это транспсихологический феномен [1348] . Негативный подход Кребса, Штольца и других оказался их лебединой песнью. Критиков было множество [1349] . Они указывали на эмпирическую природу мистицизма: «Факт заключается в том, что “вхождение” Бога ощущается душой» [1350] . Это характеризует мистицизм. Поэтому психология мистицизма должна прежде всего исследовать божественное «вхождение» в душу: «Мы придерживаемся того мнения, что задача психологии мистицизма заключается в том, чтобы изучать и показывать, как душа с ее свойствами ведет себя, когда принимает благодать и учится познавать ее на опыте» [1351] . Психологии отводится свое место в изучении духовности. В 1929 г. в своей книге De theologiae spiritualis studio [1352] Хееринкс уже отмечал, что изучение духовности вытекает из двух видов источников: богословских источников [1353] и источников опыта [1354] . Среди последних он отмечает экспериментальную психологию (ссылаясь на Кассиана, св. Терезу и современных авторов, таких как Шрайверс, Цан и Фарж); психологию религии (он упоминает Марешаля и его Studies in the Psychology of the Mystics [английский перевод] и Reflexions sur I etude compared des mystiques, а также Psychologie des saints Жоли); кладезь опыта, накопленный жизнью святых и духовными биографиями; его личный опыт, особенно из практики духовного сопровождения. Лед был сломан, открытость ширилась. Начиная с 1935 г. отец Бруно организовывал свои ежегодные международные конгрессы по психологии религии в Эйвоне, где собирались психологи, неврологи, психиатры и философы; кульминацией этих встреч стал знаменитый сборник Etudes Carmelitaines. Мы отмечаем такую же открытость психологии в Supplement de la Vie Spirituelle (1947 г. и далее).

Вплоть до начала XX века психология допускала односторонний медико-по- зитивистский подход. Психологи отмечали необычные симптомы и на этой основе классифицировали мистиков в соответствии с их синдромами. Тереза Авильская была истеричкой: «Контрактуры, описанные Терезой как нервные спазмы, находятся в ряду наиболее общих проявлений серьезной формы истерии» [1355] . Апостол Павел и Достоевский были отнесены к эпилептикам, а Франциск Ассизский назван наследственным дегенератом [1356] . Немедицинская биологическая психология Фрейда также была малоутешительной. Его абстрактно-негативное отношение к религиозности как таковое не слишком способствовало диалогу. Прорыв произошел с появлением книги Многообразие религиозного опыта Уильяма Джеймса, опубликованной в 1902 г. Здесь впервые мистицизм рассматривался как уникальное явление, которое не может быть сведено к другим физическим феноменам. Джеймс, отмечая и анализируя автобиографические свидетельства, обнаружил в них основные аспекты духовности: опыт преображения, ощущение Присутствия и мистицизм. С тех пор многое произошло. Изменился климат. Появилось множество исследований, в которых изучался феномен духовности с позиции психологии. Таким образом, было вполне естественно то, что в 1988 г. Американская Психологическая Ассоциация добавила «духовность» к официальному каталогу ключевых терминов [1357] .

Области взаимодействия. Обращаясь к литературе, мы видим ряд междисциплинарных областей: некоторые рассматривают духовные процессы с позиций конкретной психологической схемы; других увлекают духовные традиции в аспекте их причастности к психологии; третьи признают, что духовность — это самостоятельная область исследований, хотя и связанная с психологией. Мы представим эти различные позиции с помощью нескольких примеров.

Шведский психолог религии Ялмар Сюнден в своей книге Die Religion und die Rollen: eine psychologische Untersuchung der Frommigkeit проанализировал религиозный опыт с помощью концепции «роли», заимствованной из психологии восприятия и социальной психологии. Когда мы говорим о «роли», мы имеем ввиду не только поведение, которое свойственно человеку, но и критерии, которые делают возможным восприятие. Например, когда «кто-то отождествляет себя с персонажем библейской традиции, мы говорим, что он берет на себя его роль. Но в то же время он принимает роль Бога, то есть, основываясь на библейском рассказе, он может предвидеть действия Бога и осознавать будущее течение собственной жизни в целом как действие Бога» [1358] .

Хуберт Хермане исходит из своей концепции многоголосного «Я», которое он называет «диалоговым “Я”»: «динамическая множественность относительно самостоятельных позиций “Я” в воображаемом пространстве» [1359] . Личность, как в пространстве, может перемещаться от одной позиции «Я» к другой в тесном взаимоотношении с изменениями ситуации. Хермане показывает, как это многоголосное «Я» предлагает концептуальный подход к духовным побуждениям: например, духовный путь, восприимчивость к инакости другого, внезапные изменения характера, динамичная согласованность противоположностей, наличие основополагающего опыта [1360] .

Другие психологи больше привязаны к духовной литературе и духовной практике. В своей книге Le temp du desir- [1361] Дени Васс описывает молитву в свете психоаналитического бинома потребности и желания. «Потребность» относится к внутренней необходимости организма превратить другого в себя. «Желание» — это движимая любовью потребность разрешать другому быть другим. Это противоречие между «потребностью» и «желанием» также применимо к отношению к Богу. Молиться значит постепенно переходить от потребности в Боге к желанию самого Бога [1362] .

Психиатр Ноордзей разработал собственную психологию духовного развития: изменение, покаяние, метанойя, отказ от эгоизма, предание себя превосходящей реальности — все это представляется как спиралеобразное движение, которое ведет к еще более глубокому и всеобъемлющему соприкосновению с бытием Бога. Исследование Ноордзея направлено на постижение нами наивысшей реальности и смысла жизни и на поощрение роста при нашем следовании по этому пути — пути, который отмечен постоянным преобразованием самосохранения в самоотдачу [1363] .

Задача Хана де Вита состоит в том, чтобы сделать очевидной психологическую интуицию, представить методы, обнаруживаемые в традициях созерцания, и привести их к диалогу с научной психологией. Он исходит из метафоры «пути», который можно описать посредством состояний или этапов опыта, через которые пролегает этот путь. Опыт бытия всегда оказывается связанным с тем этапом, на котором оказывается человек. Каждый этап включает несколько уровней: ментальный, коммуникативный и уровень поведения. Затем де Вит углубляет и конкретизирует эти уровни: надежность приобретенного знания (от которого надо будет вновь отказаться), трудности при передаче вытекающего из этого опыта, осмысление и опыт тела человека и так далее. Постепенно формируется представление о том, что может охватывать созерцательная психология, ограниченная направленностью рассматриваемых источников (особенно буддийских) и способом их прочтения (особенно методом «инвентаризации») [1364] . Абсолютно другой путь, свойственный только ему, избрал Хельминьяк. Его заявление состоит в том, что духовности как науке должно быть отведено свое место на стыке с психологией [1365] . Основываясь на проделанном Лонерганом анализе самоосознания человека, он проводит границу между духовностью и психологией следующим образом: помимо души (эмоции, чувства, аффекты, память и т. п.) существует дух (самоосознание, осмысление, размышления, выбор), который открывает доступ к истинному и ценному, при условии, что дух открытый, сомневающийся, честный и любящий. По нашему мнению, основание конструкции Хельминьяка слишком узкое: он однобоко определяет духовность, отталкиваясь от слова «dyx-овность» (spirit-uality), исходя из произвольной эпистемологии и никак не ссылается на имеющиеся исследования в сфере духовности.

Важное поле напряжения во всех психологических интерпретациях феномена духовности — это интрапсихическая интерпретация в сравнении с диалогической. Некоторые исследования априори низводят мистический опыт до внутрипсихического процесса или субъективного состояния сознания: духовное событие рассматривается как процесс, имманентный субъекту,

который обращается внутрь себя и нисходит к глубоким структурам сознания. В других исследованиях духовный опыт интерпретируется как встреча с несводимой инакостью Другого — диалогическое взаимодействие между Богом и человеком [1366] . Однако может статься, что для исследования духовности более всего приемлем герменевтический подход к психике вообще и к такой установке по отношению к духовному, в частности [1367] .

Заключение. Психологическая точка зрения описывает духовность следующим образом. (1) На первый план выдвигается главным образом человеческий полюс феномена духовности: его рост и развитие, однако и его пагубная сторона (регрессия, патологическое поведение); его склонность к воображению и жажда соприкосновения; его желание действительно приобщиться к духовности и соблазн упростить ее только до внешнего проявления; его способность проложить путь, соединяющий перемежающиеся переходные состояния, но также и привязываться к привычным образцам. (2) Психология показывает, как духовный путь сопровождается критическим осмыслением, что часто претворяется в процесс духовного сопровождения, в котором личное участие человека в духовном процессе подвергается тщательной самокритике.

Библиография

Bakan D., Sigmund Freud and the Jewish Mystical Tradition, London, 1990.

Bednar R. & Peterson S., Spirituality and Self-esteem. Developing the Inner Self, Salt Lake City (Utah), 1990.

Bodnar A., Dialogues at the Meeting Place of Psychotherapy and Spirituality. A Movement toward Integration, Toronto, 1992.

Campbell O., An Investigation into Distinguishing Personality Correlates to Mysticism, Ann Arbor (Michigan), 1990.

CatalanJ., Experience spirituelle et psychologie, Paris, 1991.

Collins J., Mysticism and New Paradigm Psychology, Savage (Maryland), 1991.

Conn J., Spirituality and Personal Maturity, New York — Mahwah (Newjersey), 1989. Danesh H., The Psychology of Spirituality, Victoria (British Columbia), 1994.

Finley Т., The Contemplative Dimensions of Psychotherapy. A Transpersonal Approach, Pasadena (California), 1987.

Groeschel B., Crecimiento espiritual у madurez psicologica, Madrid, 1987.

Halevi Z., Kabbalah and Psychology, Bath, 1986.

Helminiak D., The Human Core of Spirituality. Mind as Psyche and Spirit, Albany (New York), 1996.

Spiritual Development. An Interdisciplinary Study, Chicago, 1987.

Hoffman E., The Way of Splendor. Jewish Mysticism and Modem Psychology, Boulder (Colorado)— London,1981.

Imoda E, Human Development. Psychology and Mystery, Leuven, 1998.

The Innate Capacity. Mysticism, Psychology, and Philosophy, ed. R. Forman, New York — Oxford,

1998.

Jaffe L., Liberating the Heart. Spirituality andJungian Psychology, Toronto, 1990.

Kakar S., The Analyst and the Mystic. Psychoanalytic Reflections on Religion and Mysticism, Chicago, 1991.

Kassel М., DasAuge im Bauch. Erfahrungen mit tiefenpsychischer Spiritualitat, Olten, 1986.

Keating C., Who We Are Is How We Pray Matching Personality and Spirituality, Mystic (Connecticut), 1987.

McDermott-Shideler M., Spirituality. An Approach through Descriptive Psychology, Ann Arbor (Michigan), 1992.

May R., Cosmic Consciousness Revisited. The Modem Origins and Development of a Western Spiritual Psychology, Rockport (Massachusetts), 1993.

Mazzoni C., Saint Hysteria. Neurosis, Mysticism, and Gender in European Culture, Ithaca — London, 1996.

Mihalas D., Depression and Spiritual Growth, Wallingford (Pennsylvania), 1996.

Mortazavi D., Soufisme et psychologie, Monaco, 1989.

Nieto J., Religious Experience and Mysticism. Otherness as Experience of Transcendence, Lanham (Maryland), 1997.

Noordzij J., Religieus concept en religieuze ervaring in de christelijke traditie. Proeve van een psychologie van de spirituele ontwikkeling, Kampen, 1994.

O’Leary D., Windows of Wonder. A Spirituality of Self-esteem, New York, 1991.

Patterson R., Becoming a Modem Contemplative. A Psychospiritual Model for Personal Growth, Chicago, 1995.

Provitola G., Perfection Quest or Spiritual Quest. Narcissism and Its Relationship to Spiritual Discipline, New York, 1987.

Richard R. & Deze C., Psychologie et spiritualite. A la recherche d’une interface, Sainte-Foy (Quebec), 1992.

Roberts R., Spirituality and Human Emotion, Grand Rapids (Michigan), 1982.

Shah I., Learning Haw to Learn. Psychology and Spirituality in the Sufi Way, London, 1978.

SlGLAG М., Schizophrenic and Mystical Experiences. Similarities and Differences, Ann Arbor (Michigan), 1988.

Spirituality. Perspectives in Theory and Research, в Journal of Psychology and Theology 19, 1991, № 1.

Spirituality and Psychology, The Way Supplement, 1990, № 69.

Ulanov A., CarlJung and Christian Spirituality, New York, 1988.

VierlK., Psychologie als spirituelle Betatigung, Stuttgart, 1994.

VigneJ., Elements de psychologie spirituelle, Paris, 1993.

Welsh A., The. Other Side oj the Mountain. The Value and Limitations of Analytic Psychology in the Traditional Stages of Christian Spiritual Development, Berkeley (California), 1995.

WimberJ. & Springer K., The Dynamics of Spiritual Growth, London etc., 1990.

Wit H. de, Contemplatieve psychologie, Kampen, 1987.

De verborgen bloei, Kampen, 1995.

2.2.7. Социология

В течение нескольких последних десятилетий духовность и социальные науки соприкасаются друг с другом. При этом в зависимости от принимаемой точки зрения четко акцентируются важные аспекты феномена духовности.

Структурная точка зрения изучает «способ, посредством которого формируется общество в целом, согласно принципам его формирования» [1368] , — тот способ, которым взаимопереплетаются его социальные системы (экономика, политика, управление, образование, здравоохранение, структура безопасности), его религиозные институты (церкви, вероучения, движения) и культурный сектор (искусство, спорт, средства массовой информации). Эта макросоциальная структура, которая включает большие и меньшие связи (мезо- и микроуровень), не является статичным целым: структуры оказывают воздействие друг на друга на всех уровнях, в атмосфере конкуренции или согласия, дезинтеграции или реконструкции, подтверждения или критики, обвинений или пагубного воздействия, взаимоуважения или сталкивания интересов.

Структурная точка зрения характерна для духовности освобождения, которая помещает себя в область политико-экономических сил, чтобы там, на основе социального анализа и рискованных воспоминаний о христианской традиции, могло произойти Божье освобождение. Это относится также и ко всем другим видам духовности освобождения: экологическая духовность изучает социо-экономическую систему, виновную за загрязнение окружающей среды и истощение Земли; духовность движения за мир анализирует военно- промышленный комплекс; феминистская духовность проливает свет на концентрацию патриархальных сил. Анализ социо-культурной системы — это первый шаг духовного процесса. Второй шаг — это стратегическое действие. В этой связи важными средствами является сама группа и разрабатываемая ею система. Группа — это духовная среда, в которой рассматриваются ценности и осуществляются желаемые процессы перемен: базовые сообщества, миротворческие группы, женские группы. Посредством социальных действий и связей эти идеалы разделяются более обширной группой.

Перспектива «ценностей» изучает объединяющий опыт реальности, который придает значение социальным системам на всех уровнях [1369] . Парсонс называет это культурной системой — «осадок» символов, идей, ценностей и религиозных убеждений в данном обществе [1370] . Духовность принимает во внимание ценностные ориентации, которые оказывают влияние на поведение и общественную жизнь людей. Например, Макс Вебер доказывает, что кальвинистское благочестие (в котором важной добродетелью считаются бережливость и подтверждение предопределения человека в виде земного преуспевания) — это важная составляющая «духа капитализма» [1371] . Ценностная точка зрения также открывает глаза на связь между современным западным обществом, которое придает значение самостоятельности, здоровью, саморазвитию, выгоде, прогрессу и технологии, и современной духовностью, в которой преобладает самоодобрение.

Точка зренья действия рассматривает общество «с позиций или на основании действия и мышления участников социальной ситуации» [1372] . Предположение, лежащее в основе этой точки зрения, состоит в том, что социальные структуры как таковые неразличимы. Они проявляются только в действии и мышлении людей, которые отстаивают эти структуры. Эта точка зрения была особенно разработана в символическом интеракционизме, отцом которого является Джордж Герберт Мид [1373] , и в этнометодологии [1374] . Позиция действия может оказаться поучительной для духовности: в конце концов, духовность— это «не просто статическая совокупность ценностей, а также и процесс, в котором преображается весь человек» [1375] .

Принимая точку зрения культурной антропологии, Виктор Тернер сталкивается с областью противоречий между структурой и антиструктурой [1376] . Структура присутствует там, где связное целое социальных ролевых моделей и позиций функционирует в соответствии с узаконенными нормами и директивами [1377] . Антиструктура присутствует там, где уже или еще не функционирует структура: за пределами структуры, с обратной стороны структуры, в разрывах структуры [1378] . Структура и антиструктура образуют полярность. В рамках этой полярности духовность выражается, с одной стороны, как антиструктура: «плодотворный хаос, кладезь возможностей, не произвольное накопление, но стремление к новым формам и структурам, процесс созревания, вынашивание форм, соответствующих жизни после достижения некоего порога» [1379] ; с другой стороны, как структура — постольку, поскольку она принимает форму в школах духовности и общепринятых традициях. Между

структурой и антиструктурой существует живая связь: «Мы — социальные существа и хотим рассказать о том, чему нас научил опыт. Искусство зависит от этого побуждения к признанию или заявлению. С трудом завоеванные смыслы должны быть высказаны, запечатлены в рисунке, в танце, переведены на язык драматургии, пущены в обращение» [1380] . Этому соответствует движение изнутри социальной структуры: общественная деятельность, восприятие, пение и танцы приспосабливают опыт к социальной действительности, которую они представляют. Антиструктура опыта воплощается в структурной системе культуры [1381] .

Заключение. Точка зрения социальных наук изображает феномен духовности следующим образом. (1) Духовность проявляется на фоне социо-культурно- го контекста. (2) Открывается, какая система ценностей вдохновляет духовность и как люди участвуют через эту форму в данном мире ценностей. (3) Далее открывается позиция, которую принимает данная форма в отношении социальной структуры: относится ли она больше ко всему комплексу социальных ролей и позиций (структура) или же, скорее, выходит за пределы этого комплекса и действует против него (антиструктура).

Библиография

Meehan R., A Contemporary Social Spirituality, Maryknoll (New York), 1982.

Moberg D., Spiritual WeU-Being. Sociological Perspectives, Washington, D. C. 1979. Spiritualiteit als bondgenoot. De verbinding tussen geestkracht en daadkracht, red. C. Hogenhuis et al, Kampen, 1998.

Tillo G. VAN, Onthullingen. Spiritualiteit sociologisch benaderd, Amsterdam — Tilburg, 1994. Spirituality and Society. Postmodern Visions, ed. D. Griffin, Albany (New York), 1988.

Winter G., Community and Spiritual Transformation. Religion and Politics in a Communal Age, New York, 1989.

2.3. Ретроспективное резюме

Когда мы обращаемся к внутри- и междисциплинарным точкам зрения, с позиций которых мы рассматривали феномен духовности, этот феномен кажется сложным целым, состоящим из взаимосвязанных элементов, взаимно дополняющих друг друга. Это сложное целое критически и систематически рассматривается с различных точек зрения. Перед тем, как описать эти элементы в их взаимосвязанности, мы вначале коротко обобщим две наиболее важные точки зрения — как внутри-, так и междисциплинарную.

Внутридисуиплинарная точка зрения. Когда мы обращаемся к позициям, принятым дисциплиной духовности (внутридисциплинарно), мы видим следующую картину. (1) Духовность рассматривается как процесс отношений, составляющий изначальное целое (духовное богословие), в котором Бог и человек взаимосвязаны (трактаты о совершенстве). (2) Процесс отношений можно рассматривать с точки зрения божественного полюса: Бог говорит о себе как о темном свете (мистическое богословие); на пути к этому божественному откровению человек приводит себя в соответствие с Божественной истиной и ценностью (духовное богословие) для того, чтобы стать совершенным в Боге (трактаты о совершенстве). Этот процесс можно рассмотреть также с точки зрения человеческого полюса: люди различными способами подготавливают себя к единению с Богом (аскетизм) для того, чтобы возрастать в направлении совершенства в Боге (трактаты о совершенстве). (3) Процесс отношений носит многоуровневый характер: в нем участвует весь опыт человека (способности, эмоциональность, праксис) наличном, социальном и социо-культурном уровнях (точка зрения опыта). (4) Этот процесс отношений является поэтапным, отмеченным несколькими переходами (трактаты о совершенстве, мистическое богословие). (5) Процесс отношений имеет опосредствованный характер: есть формы, которые служат посредниками при направлении человека к Богу (формы познания, старания, действия и так далее), а также формы, являющиеся посредниками при направлении Бога к человеку (Писание, таинства, ближний и так далее).

Междисциплинарная точка зрения. Исходя из позиций различных дисциплин, сфера духовности представляется следующим образом. (1) Феномен духовности проявляется как историческая форма, конкретизированная в формах языка и выражения, поддерживаемая духовными сообществами и религиозными традициями (история, науки о религии, богословие). Эта историческая форма имеет «изнанку», до которой можно добраться посредством интерпретации (литературные науки), и является более или менее интериоризированной исполнителями (психология, ориентированная на деятеля социология). Эта форма проявляется на фоне контекста: религиозного, социального и культурного (богословие, науки о религии, социальные науки), — где степень отдаления или приближения может меняться: адаптация,

сопротивление снизу, лиминальность, маргинальность (Тернер). (2) Междисциплинарная схема представляет духовность как человеческую инициативу — как процесс, который сконцентрирован на здоровом росте и искаженном росте, проецировании и обратном проецированииии, развитии и стагнации (психология). Формы духовности — это следы, который оставляет за собой человек, стремящийся к Богу (история, литературные науки), в мире взаимодействия людей (социальные науки). (3) Божественное бытие рассматривается либо критически (богословие, философия, науки о религии, психология религии), либо принимается некритически (некоторые виды богословия). Критический подход побуждает человека раскрывать процессы проецирования и обратного проецирования и подчеркивает непознаваемость Бесконечного. Богословие, имеющее позитивную направленность, выдвигает на первый план свидетельства о богооткровении и пытается ориентировать на них духовность.

Связь между ними. Когда мы пытаемся объединить две эти точки зрения, мы получаем следующее описание формального объекта исследования духовности. (1) Обе точки зрения сходятся в представлении о «форме», конфигурации, состоящей из форм языка и выражения, которые могут быть переданы традицией, но могут быть также систематизированы посредством личного отбора. Эта форма обнаруживает свою внутреннюю сторону в процессе соучастия (интериоризация и интерпретация) и проявляется на социо-культурном фоне (междисциплинарная точка зрения); эта же самая форма постигается посредством соучастия, как промежуточная стадия между божественным и человеческим бытием (внутридисциплинарная точка зрения). (2) Обе точки зрения показывают переплетение человеческой и божественной перспектив: духовность — это человеческая инициатива с моментами истинного роста и ложного роста, с обращенностью внутрь и самотрансцендированием, процесс поиска, в котором происходит становление человека и усвоение божественного бытия (междисциплинарная точка зрения); в то же время духовность — это божественная инициатива с моментами богооткровения и затмения (внутридисциплинарная точка зрения). (3) Взаимодействие между божественной и человеческой реальностью — это процесс, для которого характерны свои этапы и уровни: человеческая реальность совершает переходы, отмеченные значительным нарушением целостности. Это относится и к божественной реальности, которая раскрывается в единых аспектах духовного процесса, которые невозможно понять посредством одного лишь рационального ума.

Заключение. На основании вышесказанного мы считаем, что можем определить формальный объект изучения духовности как божественно-челове- ческое преображение (трансформация). (1) Главным в этом определении является представление о «форме»: транс-<о/*м-ация. (2) Кроме того, в нем выражено то, что божественная и человеческая реальности вовлечены в процесс взаимного изменения; оба полюса выступают по отношению друг к другу, а именно через опосредованную форму: трансформ-аумю. (3) Наконец, это определение выражает тот факт, что процесс изменения включает моменты нарушения целостности: терамс-форм-ацию.

Глава 3 Божественно-человеческое преображение — объект исследования

Введение

Область реальности, изучаемая наукой «духовность», — это развитие божествен- но-человеческих отношений (материальный объект), которое рассматривается как многоуровневый процесс преображения (формальный объект).

Процесс развития божественно-человеческих отношений Развитие божественно-человеческих отношений (материальный объект) — это соотносительное целое, в котором божественная и человеческая реальности взаимно формируют друг друга. В этом процессе можно различить три перспективы: божественную реальность, которую мы практически исследуем, основываясь на имени Ягве; человеческую реальность, которую мы будем изучать на основе представления о «душе» (нефешУ, их соотношение, которое мы рассмотрим на основе мотива Imago-Dei.

Божественная реальность

Человеческая реальность

Соотношение двух реальностей

Процесс преображения В процессе развития божественно-человеческих отношений есть периодически повторяющиеся изменения форм на человеческом полюсе, на божественном полюсе и в их взаимоотношении. Эти изменения форм (формальный объект) происходят на пяти уровнях, каждый из которых имеет свои особые переходы: преображение из небытия в бытие, интерпретируемое некоторыми духовными традициями как процесс сотворения; преобразование от неправильного развития к совершенствованию, в соответствии с моделью божественно-человеческого преображения; преображение в любви; преображение во славе; процесс, который люди помещают по ту сторону смерти.

Преображение в творении

Преображение в воссоздании

Преображение в сообразовании

Преображение в любви

Преображение в славе Библиография

Введение

Предыдущие главы ведут к следующим заключениям. (1) Сферу духовности можно определить как божественно-человеческий процесс — биполярное целое, в котором происходит взаимное формирование божественной и человеческой реальностей. (2) Эту сферу реальности можно, собственно, исследовать как процесс преображения (трансформации) — процесс взаимного обретения формы (-форм-), осуществляемый между божественным и человеческим полюсами (-ация), в котором особенно важен переходный момент (транс-) (формальный объект). В этой главе более глубоко рассматриваются и материальный, и формальный объекты исследования духовности и раскрывается их фундаментальная структура.

3.1 Процесс развития божественночеловеческих отношений

Развитие божественно-человеческих отношений может быть подробнее описано, исходя из трех аспектов: божественной реальности, человеческой реальности и отношения между ними.

Божественная реальность

По мнению ряда авторов, включение слова «Бог» в определение духовности ограничивает эту сферу религиозными рамками. В результате сразу же следует исключить мирские формы духовности (миротворческую духовность, экологическую духовность, духовность освобождения, мистицизм природы, духовность Нью-Эйдж), а также нетеистические формы духовности (буддийскую духовность, духовность даосизма). Кроме того, применение слова «Бог» дает слишком большое преимущество личному восприятию Бога, тогда как очень многих людей на самом деле гораздо больше привлекают неличные аспекты божественной реальности. Вдобавок слово «Бог» обязательно подразумевает методологическое сужение границ дисциплины богословия.

На первый взгляд эти доводы выглядят убеждающе. Однако при более тщательном рассмотрении мы обнаруживаем, что используются категории, которые, при всей своей очевидной ясности, на самом деле носят весьма двусмысленный характер.

Религиозное. «Религиозное» — это термин, определяющий позицию. С точки зрения принятой религии, элементарно-религиозный характер светской духовности определяет ее «мирское» восприятие: экзистенциальный опыт, относящийся к рождению, любви и смерти, должен быть вначале преобразован в язык, ограниченный религиозными рамками, а потом уже осмысливаться как религиозный. Это относится также к противодвижениям: Моисеева духовность освобождения, рассматриваемая с египетской позиции, — это мирское движение сопротивления, которое является арелигиозным, даже антирелигиозным. При сравнении с религией Первого Храма рамки исследования, разработанные в плену, оказываются мирскими, а в вавилонском контексте — религиозными. Ясно одно: слово «Бог» встречается не только в языке, ограниченном религиозными рамками, но в равной степени в терминологии, присущей явно мирской духовности. Поэтому неправильно было бы говорить о том, что слово «Бог» ограничивает духовность сферой религии. Если рассматривать религиозную сторону жизни как ограниченную религией, то это было бы неверным утверждением, поскольку Бог — это феномен, который существует вне «религии». Если также назвать элементарно-религиозную, социально-религиозную и даже антирелигиозную критику «религиозной», то такое утверждение также будет неверным, поскольку уже нельзя говорить об «ограничении».

Теистическое. Теизм — это комплексная концепция. Она охватывает пантеизм, который рассматривает Бога и мир как одно целое; пан-ен-теизм, согласно которому реальность воплощена в Боге; политеизм, воспринимающий божественную реальность в многообразии форм; монотеизм, придерживающийся убеждения о существовании только одного Бога; деизм, считающий, что Бог отделен от реальности, известной нам. Ясно, что во всех этих течениях присутствует «Бог». Но более того, «Бог» присутствует также в атеистических концепциях, которые отвергают формирование определенных образов: иудеев называли атеистами, поскольку в их храме не было образа Бога. Мистической традиции свойственны многие формы апофатического дискурса. Доротея Зелле полагает, что нам следует верить в Бога атеистически. Хайдеггер ставит своей целью «держаться вблизи отсутствия Бога, не страшась появления безбожия, пока наша близость к отсутствующему Богу не будет вознаграждена изначальным словом, которое ссылается на Высшее» [1382] . Здесь Бог становится только вопросом или, еще более точно, «источником того, что [радикально] подлежит вопрошанию» [1383] .

Личное. Под личным образом Бога люди часто подразумевают представление Бога в человеческом виде (отец, мать, сын, дитя, возлюбленный), Бога, обладающего человеческими качествами (милостивый, разгневанный, нака- зующий, прощающий) и человеческими органами (глаз, ухо, сердце, уста, руки). С этим личностным Богом у людей складываются личные взаимоотношения (любовь, преданность, почтение), которые выражаются непосредственно речью (молитва, богослужения) и использованием личных имен (Ягве, Аллах, Авва, Зевс). В случае неличного способа представления Бог изображается в виде животного (агнец) или неодушевленного предмета (Хлеб, Свет, Вода, Крест), или как абстракция (мудрость, любовь), или как «Я не знаю что это» (Иоанн Креста). За этим на вид понятным отличием между «личным» и «неличным» скрывается множество неопределенностей. Неличная форма может в конечном итоге стать личной, если к ней обратиться лично: «Ты, Свет Мира»; «Ты, Агнец, берущий на себя грехи мира». Даже абстрактные неличные категории могут стать личными: «О Ты, который превыше всего, как я еще могу воззвать к тебе?» (Григорий Назианзин); «Ты, Тайна жизни моей». Порой само участие личного в неличном может создать личный образ Бога. Мы видели, что в мирском благочестии божественное ощущается как могущественная сила, поддерживающая жизнь общества и ход событий и руководящая ими; оно составляет существо добродетельных и милостивых; оно дарует изобилие и удачу и служит основой любви между людьми. Таким образом, безличностный образ Бога становится личным посредством прямой речи или соучастия. Напротив, личные отношения с Богом как с отцом могут стать неличными. Так, для диалогиков, таких как Бубер и Левинас, личный аспект отношений с Богом состоит не в том, что Бог обладает личной формой, а в том, что Бог запечатлевает свое присутствие в жизни человека, и для людей это вовсе не является нематериальным: Бога можно ясно истолковать по реакции человека. Форма, которую Он принимает, относительна: видение или молитва, сон или желание, форма или слово, космические явления или временнуе измерение, опыт или интуиция. Неличные термины для выражения трансцендентного (Полнота, Спасение, Благость, Праведность, Мир) могут коснуться кого-то лично так, что проявляются уже личные отношения, преобразующие человека. А что мы должны думать о понятии Бога, в котором вся персонализация божественного и сопутствующее ей привязывание человека к концепции личностности превосходятся вне- личностным понятием о Боге? Согласно Экхарту, душа должна распрощаться с концепцией индивидуальности, основанной на самоопределении*. Несмотря на то, что буддийская духовность (за исключением «буддизма Чистой Земли») не признает личных отношений с Абсолютом, обитающим в трансцендентном мире, она позволяет себе снова и снова преображаться посредством Нерожденного, Неставшего, Несозданного и Несоставного [1384] .

Богословское. На первый взгляд очень убедительным выглядит утверждение о том, что Бог принадлежит богословию. Однако, немного подумав, мы приходим к выводу о несостоятельности этого тезиса. Хайдеггер не соответствует богослову, поскольку в его Geviert (нем. «четверица») есть слово «боги». Риццуто не забывала о психологии,когда писала свое исследование о Рождении Живого Бога, ученый-филолог не становится богословом, когда исследует этимологию слов «Бог», «Theos», «Deus», «Элохим» или «Аллах». Историки не перестают быть историками, когда изучают образ Бога в данной культуре, а социологи не отказываются от своей науки, когда исследуют Бога в Нидерландах. Применение слова «Бог» в качестве научного аргумента не означает, что ученый тем самым вступил на территорию богословия.

Изобилие небогословских суждений о Боге становится очевидным, когда мы, например, обращаемся к понятию Бога в истории философии: Бог как Единство всех противоположностей (Гераклит), Бог как все превосходящие Доброта и Красота, которые образуют все вещи (Платон), Бог как необходимое, совершенное и не имеющее причины Существо, как Мысль, мыслящая себя самое (Аристотель), Бог как ясно постигаемая интуицией и совершенная Бесконечность (Декарт), Бог как высшая Монада, которая охватывает и пронизывает все монады (Лейбниц), Бог как самостоятельно существующая Субстанция, внутреннее бытие которой раскрывается бесчисленным количеством

способов (Спиноза), Бог как высшее Благо, являющееся нашей конечной целью (Кант), Бог как абсолютный дух (Гегель), Бог как бессмертная Жизненная Сила, дающая начало мирам (Бергсон), Бог как источник всего того, что может быть, и Исполнение всего, что фактически происходит (Уайтхед), Бог как Трансценденция всех трансценденций (Ясперс) [1385] . Некоторые мыслители намеренно выводят свои рассуждения о Боге за богословские рамки. Так, Мартин Бубер в своем труде Schriften zur Philosophie говорит, что Бог, конечно же, есть основа его мышления, но «не как логический вывод из данной традиции, какой бы важной она ни была для меня, а отсюда — не как “богословие”, а как опыт веры, которому я обязан независимостью своего мышления» [1386] .

Учитывая все это, было бы неоправданным исключить представление о Боге из определения духовности на основе ряда некритично принятых стереотипов (религиозных, теистических, личностных или богословских). При этом мы руководствуемся следующими аргументами. (1) В нетеистических альтернативах отсутствует желаемая открытость. В понятии «высшая реальность» остается неясным источник. В понятии «абсолюта» близость его постепенно отходит на задний план. В «само-трансцендировании» слишком теряется из виду имманентность. Определения «бесконечный» и «безусловный» подчеркивают апо- фатические аспекты в ущерб утвердительным. «Тайна» скрывает очевидное и общедоступное. Все перечисленные слова, применявшиеся для замещения слова «Бог», остаются аспектуальными, а поэтому кажутся исключительными. Это касается и таких слов, как Единый, Все, Благо, Всевышний, Первопричина и так далее. Какие бы замещающие термины мы ни примеряли, всегда будет просматриваться позиция человека, использующего их. С другой стороны, понятие «Бог» прошло через столько самых различных испытаний, что обрело желанную инклюзивность. (2) Нас настораживает тот факт, что мирские формы духовности встречаются главным образом в западной (евро-американской культуре), а в рамках этой культуры — преимущественно в урбанизированной и индустриализированной среде. Эту сферу, ограниченную рамками времени и пространства, нельзя смешивать со всеобъемлющей открытостью. Этот факт можно легко проиллюстрировать с помощью руководства World Spirituality, лишь одна из книг этого двадцатитомного издания посвящена мирской духовности. Мы все еще ждем всестороннего обсуждения этого тома.

Теперь, после обсуждения применения понятия «Бог» при определении духовности, мы хотим на примере рассмотреть божественную реальность с помощью божественного имени Ягеё. В этом контексте мы вновь соберем пункты обсуждения, затронутые выше.

Присутствующий

Божественное имя Ягве возникло в ходе миграции полукочевых семей. Когда они занимали новые пастбища, то разбивали палатки, воздвигали алтарь и призывали Бога именем Ягве. «Предстань пред нами. Защити нас от несчастий. Присутствуй здесь!» Первоначально имя Ягве было прошением, которое в буквальном переводе означает: «Да пребудет Он здесь!» Со временем эта литания превратилась в самостоятельное божественное имя «Сущий».

Божественное имя «Сущий» отражено в мирской духовности, в частности, в основной ее сфере: в обитании. Изначально это Имя представляло собой прошение о защищающем Присутствии (Бога). Из основной сферы обитания это Имя распространилось на другие аспекты жизни: рождение, болезнь, несправедливость и смерть. Вся жизнь в целом также была пронизана лейтмотивом защищающего Присутствия Бога. Как в даосизме Путь поддерживает и пронизывает любое развитие [1387] , так и Сущий с состраданием вовлекается в пути людей. На своем жизненном пути праведники ощущают, что их сопровождает Сущий.

Осознание Бога, выраженное в Имени, нельзя назвать религиозным в рамках, установленных религией. Оно не определяется символическим миром господствующей религии. Нельзя также назвать это осознание теистическим в смысле четко определенного образа Бога, как в монотеизме, ассоциируемом с догматически оформленной религией. Сущий лишен образа. Имя Сущий делает Бога присутствующим в атмосфере молитвы и самоотречения. Сущий — это всепроникающая и вседержащая атмосфера, подобная неведомому Богу, о котором Павел говорил в ареопаге: «мы Им живем и движемся и существуем» (Деян 17:28). Бог всецело определяет становление человека; Он — опора жизни; сущность праведности; направляющая сила, которую мы должны познать; необходимая энергия, которая поддерживает и защищает жизнь общества; сила любви и источник милосердия; место нашего отдохновения и последнего пристанища [1388] . Он спонтанно участвует в жизни человека. Бог интимно вовлечен в человеческую любовь и проявляется как защищающее Присутствие [1389] .

Это элементарно-религиозное ощущение присутствия Бога не является безличным. Ведь несмотря на то, что в Древнем Израиле Сущий не был ограничен четко определенным образом личности, Его Присутствие было тесно связано с возникновением индивидуальности; как сила жизни, он переплетен с рождением; он сопровождает каждого человека на его жизненном пути; он никогда не оставляет своего творения [1390] . Бог воспринимается как личность в том смысле, что Он глубоко вовлечен в личную жизнь человека. Мистическая

сторона такого осознания Бога заключается в том, что люди с благоговейным трепетом понимают, что они полностью находятся в руках Божьих. Вся их жизнь формируется и подкрепляется Богом (Пс 138).

Размышляя над этой формой библейского осознания Бога, мы должны сказать, что с точки зрения высокоразвитой религии этот элементарно-религиозный опыт представляется арелигиозным и мирским. Ведь Бог появляется здесь «наивным» образом внутри мирского контекста. Это тот способ, которым Бог проявляет себя в мирской духовности12. В житейской мудрости Бог обычно пребывает на заднем плане, но неожиданно может стать предметом обсуждения. В воспитании детей на первом плане — правильная жизнь, тогда как божественное присутствует на заднем плане. По Буберу, брак — это межчеловеческий процесс, в котором проявляется вечное «Ты». У Левинаса обитание есть форма имманентной Трансцендентности. Поэт Андреус — секуляризированная личность, однако лицом к лицу со смертью он говорит о «Господе». Сострадание — это межчеловеческое чувство, но на заднем плане действует божественное. Похороны Сарры — это мирское событие, но в любой момент может появиться Бог. Мы могли бы даже назвать эту элементарно-религиозную духовность атеистической в том смысле, который имеет в виду Апостел, поскольку здесь присутствует трансцендентность без сверхъ- ественного [1391] . В данном случае духовность — это позиция, которая формирует наше отношение к самой глубокой реальности [1392] .

Освободитель

Имя Ягве претерпело значительную трансформацию, когда стало «олицетворением силы» в движении освобождения, направленного против египетского гнета в период между 1200 и 1000 гг. до н. э. Полукочевые племена, проживавшие в пограничных областях Египта и Ханаана, испытывали сильную эксплуатацию со стороны египтян и городов-государств Ханаана. Эти лишенные гражданских прав пастухи, объединенные эксплуатируемыми фермерами и многочисленными перемещенными лицами, вместе с Моисеем и его семейством услышали новое звучание в Имени: «Будь с нами в нашей борьбе против Египта, обители рабства. Приди, чтобы освободить нас. Создай пространство для жизни нам и нашим детям». Здесь мы имеем дело одновременно с элементарно-религиозным и мирским процессом: эти люди все свои силы направляли на мирскую цель освобождения. В силе своей вовлеченности они ощущали Сущего.

С точки зрения египетской и ханаанской духовности эти пастухи и фермеры были арелигиозными людьми: у них не было храмов и изображений

Бога; у них было только лишенное образа восклицание Имени. Их осмысление Бога выражалось в мирском процессе освобождения. На более глубоком уровне осознание ими Бога является даже антирелигиозным: бог Египта разоблачается как узаконивание существующих силовых структур. Например, Песнь Мириам [1393] делает нелепой религиозную концепцию Бога Египта, которая узаконивает военную мощь «коня и всадника». Придерживаясь этой же традиции, Илия [1394] громит ваализм, который узаконивает власть царствующего дома.

Бог и не-Бог

Два столетия спустя после освобождения из Египта вдохновляющей силой Сущего эта борьба за освобождение достигла кульминации в государстве Израиль в царствование Давида. С этого времени Сущий обитал в иерусалимском Храме. На протяжении пяти веков Моисеева духовность освобождения пыталась пронизать собой различные институты Израиля: царскую и судебную власть, храм и литургию, исполнительную власть и просвещенность, повествовательные традиции и поэзию. Царь рассматривался как помазанник Божий: для народа он представлял Бога (Пс 2; 71). Храм стал местом обитания Бога среди людей, которые в своих празднованиях делали Его присутствующим (Пс 47; 150). В духовности премудрости добродетельная жизнь истолковывалась с позиции Пребывающего (Пс 33; 110–111). Обрели форму великие повествования: Ягвист, Элохист, священнический повествователь. Было преобразовано ханаанское песенное наследие (Пс 28).

Процесс «ягвизации» подразумевал, что изначально лишенное образа присутствие привлекло множество концепций Бога: Царя, Верховного Бога, Господа, Милосердного, Праведного. То, что вначале было монолатрией (Израиль чтит исключительно Сущего), стало монотеизмом (только Сущий является Богом, все остальные боги — ничто). Это монотеистическое осмысление Бога было по своей природе ограничено религиозными рамками. Именно таким образом религия Израиля проявила свою уникальность. Однако при критическом размышлении это проявление уникальности оказывается многоуровневой концепцией Бога. Приверженцы этой религии не видят этого. Они воспринимают свой образ Бога как внутренне согласованный. Они рассматривают другие религии (индийские, ханаанские, греческие, германские, духовность Нью-Эйдж) как несогласованые и синкретические. Это оптическая иллюзия. В реальности религии, называющие себя монотеистическими, синкретичны.

Процесс ягвизации сопровождался противодвижением: пророчеством. Илия противопоставлялся любой форме синтеза. Пророки после него взывали к Моисееву истоку — обнаженному доверию в пустыне. Они были

антирелигиозными в рамках своей собственной религии. Мы сталкиваемся с такой формой критики религии практически во всех духовностях: Эхнатон, который в своем гимне Солнцу восхвалял Единого, Зороастр, который видел Бога, сражающегося с дьяволом, Будда, который выступал против богов брахманов, вплоть до Ницше, который объявил о смерти бога западной метафизики.

Нас не должна ввести в заблуждение видимая сторона вопроса: ожесточенная критика религии фактически представляет собой выражение личного отношения к Богу. Ницше написал свою молитву неведомому Богу. Генрих Гейне, который дистанцировался от Бога религии и связанного с этим теистического дискурса, наряду с приверженцами немецкого идеализма придерживался убеждения, что «мир не только пропитан Богом, он идентичен Богу» [1395] . Часто происходят глубокие духовные процессы, которые приводят к тому, что люди отвергают бога своей традиции. Вот почему духовный атеизм, который воздерживается от любого определения Бога (также и от определения, состоящего в том, что Бог есть или существует), следует отличать от теоретического атеизма, который не только отрицает то, что Бог есть, но также утверждает, что существующая реальность лишена каких бы то ни было божественных свойств, как в механическом материализме (1Ъльбах) и в том взгляде, что все есть энергия и материя (Бюхнер, Геккель).

Парадоксальный характер духовной критики религии заключается в том, что в то время как полностью исчезает понятие Бога (вплоть до небытия), можно одновременно говорить о процессе личного преобразования, в котором будущие поколения распознают глубоко религиозное событие. Это — как бы новое осознание Бога, но такое, которое все еще лишено языка и фактически посредством антиязыка оставляет свои следы на личности критика, в то время как последний по-прежнему не в состоянии понять, что эти следы начертаны Неведомым Богом. Поэтому мы имеем дело не с плоским вербальным когнитивным отрицанием, а с экзистенциальными деструкциями, которые являются откровениями Абсолюта.

С позиции изгнания

Изгнание вернуло веру Израиля обратно в пустыню. Разрушение священного города и Храма, падение царства и депортация значительной части населения означали полный крах ягвизма. Экзистенциальный опыт многих заключался в том, что Ягве мертв. Однако в то же время для некоторых изгнание было началом духовного процесса, в котором ягвизм был сведен к своему ядру: «Он присутствует, хотя мы не знаем, как». Исчезли все виды опосредования. Вступили в силу элементарные понятия: творение, история. Сущий стал Творцом неба и земли, Началом и Концом всего, Несравнимым (Второ-Исаия). Сущий превосходит все категории, все вещи, существует прежде всякого времени. И, находясь по ту сторону конца времени, Он ожидает свое творение. Иудейский мистицизм особенно привлекала эта божественная трансцендентность. Например, в лурианском мистицизме Бесконечный (Эйн-Соф) абсолютно отказывается (цимцум) от себя для того, чтобы таким образом создать место для творения. Левинас с его представлением о «Бесконечном» поддерживает эту традицию. Но эта абсолютная дистанция не оставляет его равнодушным: «в» Бесконечного наносит ему такую глубокую рану, от которой он не может излечиться [1396] .

Парадоксально то, что духовность изгнания с ее стремлением к трансцендентности проявляет склонность к имманентности. После того, как были разрушены религиозно-институциональные устои (город, святилище, литургия, царство), а величественные повествования потеряли свою достоверность, возникло пространство для мирской духовности (Бытие до Исхода), а, следовательно, и для духовности сотворения (Сотворение до Исхода). Сотворенная реальность оказалась более надежной исходной точкой, нежели история (Пс 8; 18; 32; 103). Сущий воспринимался как Единый, составляющий сущность всего того, что существует. Эта духовность усиливалась благодаря возрастающему влиянию эллинизма после изгнания. Мы можем пролить свет на этот процесс с помощью текста из Исхода: «Я есмь Сущий» (3:14). В греческом переводе этот стих звучит, как «Я есть то, что есть», или «Я есть тот, кто есть». Здесь Бог представляется как Личность, как Тот, кто действительно существует. Такая интерпретация оказала сильное воздействие на традиции, укорененные в духовности послепленной эпохи.

В дополнение к двум вышеупомянутым мотивам прибавился третий: акцент на Торе. Удивительным следствием изгнания было то, что на пепелище разорения родился новый институт: дом учения. Эти дома были практичными по характеру. Они концентрировались на повседневном поведении. Те, кто живут согласно Торе, осуществляют волю Сущего. В этой духовности Имя приобрело практически-этическое содержание, оно становится истинным, обретая свою действительность в поведении (цаддик). Настоящим провозглашением Имени является поведение (галаха); сказать другому: «Пребудь здесь!» — это значит выразить уважение. Имя обитает среди людей, которые охотно общаются друг с другом (хассидим).

Человеческая реальность

Понятие «человек» [человеческое существо] в том свете, в каком духовность пытается определить его, на первый взгляд выглядит менее неопределенным, чем представление о «Боге». На самом деле это не так. Понятие «человек»

осмысливается по-разному. Западный идеализм определяет «человека» как существо совершенное или самодостаточное. В гуманистической психологии это отношение к себе истолковывается как диалог между сознательным «Я» и более глубоко лежащей душой. Марксизм критикует эту буржуазную тему как отчуждение человека как силы, преобразующей природу в процессе труда. Феминизм обращает внимание на то, что «человек» [собирательное существительное] фактически означает «мужчину» [мужской род], а это основано на том, что слово «Бог» — мужского рода, что делает представление мужчины о самом себе репродуцируемым и узаконивает господство мужчины на культурном, религиозном, социальном и сексуальном уровнях. Экологическая духовность критикует западный антропоцентризм, который проводит различие между людьми и природной окружающей средой и ставит их выше нее. Постмодернизм сомневается в реальности человеческого субъекта: те, которые считают себя субъектами, на самом деле являются продуктом сложного целого великих историй, которое заставляет небольшую элиту думать, будто она является уникальной и неповторимой. Диалогические мыслители указывают на то, что во всех этих определениях образ человека представляется как фундаментально отделенный от интерсубъективных и божественно-человеческих отношений, которые они считают основополагающими.

В истории духовности человеческая реальность, действующая в процессе развития божественно-человеческих отношений, прежде всего характеризуется словом «душа» (нефеш, псюхэ, ангша, нафс). Это понятно, поскольку душа, постигаемая в свете традиций библейской направленности, есть многогранный феномен: замкнутое пространство, которое может раскрыться, но одновременно обладает способностью к сокрытию себя; источник жизни, который, однако, может сжиматься в себе; самоотдача в любви и одновременно поглощение собственной жизнью; она может жить в мире с сущностью человека, но в то же время подавлять внутреннее «Я»; она может обращаться внутрь и может находиться вне себя. Особая природа души состоит в том, что она многогранна и очень изменчива. Если мы обратимся к 754 отрывкам из Священного Писания, в которых толкуется смысл слова нефеш [1397] , то поразимся, сколько различных значений имеет этот термин. Поэтому неудивительно, что попытки свести душу к одной основной идее, такой как жизнеспособность [1398] или радость жизни [1399] , оказались несостоятельными. Что делать с тем фактом, что нефеш может временами означать «труп»? Попытка соотнести множество значений нефеш с различными историческими периодами также оказалась тщетной. Исследования доказали, что каждый период отражает многозначность нефеиР-. Лучше всего последовать примеру Вольфа [1400] и Вестер- манна [1401] , которые не затрагивают многогранную семантическую область, называемую «душой».

Определение того особенного, что является своим собственным для человека Душа представляет себя как ранимое внутреннее пространство, которое ставит границу между собой и тем, что ее окружает.

Внутреннее пространство. Человек имеет свои внутренние пространства: желудок, где переваривается пища (Иов 20:14); легкие, которые вдыхают и выдыхают воздух (3 Цар 17:22); место, где таятся наши мысли и чувства (Быт 18:12, В Цар 8:28). Эти внутренние пространства представляют собой пространства души (Пс 102:1), которые сокрыты от окружающего мира [1402] . Душа — это маленький корабль, качающийся на волнах (Пс 106:26–27, ср. Деян 27:10, 22), ищущий надежного якоря (Евр 6:19). Внутреннее пространство души особенно отграничивает себя от социального окружения: в Израиле каждая «душа» отделяла себя от общества людей (см., например, Быт 46:15,18, 22, 25–27 и так далее, до и включая Деян 2:41; 7:14; 27:37). Это личное имя человека (Быт 46:15 и 46:27), его характеризующая себя индивидуальность (Быт 14:21; 36:6) и уникальная территория, за которую несет ответственность каждая личность. Когда кто-то уходит от этой ответственности (согрешит против заповедей: Лев 4:2; 5:17; осквернит себя: Лев 5:2; 7:21; плохо относится к ближнему: Лев 5:21, — и так далее), эта «душа» должна быть отсечена от общества (Лев 19:8; 22:3, Числ 5:6; 9:13) [1403] .

Ранимость. Внутреннее души проявляется, когда ей угрожают извне. Псалмы выражают в наглядных образах (веревки, цепи, оковы), как ограничивается (Пс 39:13; 114:3; 149:8) и ранится (Пс 104:18, ср. также Притч 23:2) пространство обитания души. Порой в это внутреннее пространство вторгается дьявол, как бы через брешь в стене (Пс 16:4) или словно снося ограду вокруг виноградника (Пс 79:13). Самое худшее происходит с душой, когда ограждение вокруг нее разрушается само по себе. Тогда у души крадут ее дом. Бесчисленные образы описывают такую утрату своего дома: быть вышвырнутым из палатки (Пс 51:7); выхваченным, подобно горящему угольку из пламени (Пс51:7); вырванным с корнем (Пс 51:7; 139:12), отсеченным (ср. Пс 108:13, 15; 100:8; 37:38), поверженным в прах (Пс 21:16), брошенным, как убитые воины на поле (Пс 87:6), как прокаженный, скрывающийся от общества (Пс 87:9).

Внешнее. Внутреннее пространство отграничено от внешнего. Именно эту «внешнюю душу» Писание называет «плотью» [1404] . Эта телесная душа великолепно описана в книге Иова. Сатана отнял у Иова его скот, его слуг, его сыновей и дочерей (Иов 1:13–19). Но не удовлетворился этим, он захотел большего: ему понадобилась душа Иова. В конце концов, праведность Иова могла быть действительно проявлена, если бы нападению подверглась сама душа его (Иов 1:8; 2:3). Позиция сатаны заключается в следующем: «Кожа за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него» (Иов 2:4) [1405] . Тогда Бог принимает позицию сатаны: да, это справедливо, что цена возрастает, когда это касается испытания Иова: «Вот он в руке твоей, только душу его сбереги» (Иов 2:6). Поразительно! Бог соглашается (Иов 2:5а), но тем же выдохом добавляет: «Только душу его сбереги» (2:6). Как мы можем осмыслить это поразительное общение? Это возможно только в том случае, если мы примем во внимание, что душа характеризуется двумя аспектами. С одной стороны, она обращена вовне; она внешняя: социальная форма Иова. Эта та душа, за которой охотится сатана: его владения, его слуги, его дети, его тело. С другой стороны, она обращена вовнутрь. Это та душа, которая спасается от сатаны. Но это та душа, которую имеет в виду Бог, когда приказывает: «Душу его сбереги» (Иов 2:6). И именно это происходит. В то время как внешняя душа сломлена, внутренняя душа под этим давлением все больше возрастает. Иов до конца сохраняет открытым внутреннее пространство своей души (ср. Мф 10:28).

Отождествление с внешней душой. Душа озабочена тем, чтобы всеми способами обезопасить себя. В зависимости от того, до какой степени осуществляется эта последовательная самозащита, может произойти так, что граница раздела между внутренним и внешним заявит о своей независимости. Тогда душа начинает отождествлять себя со своим ограждением и тем самым превращается в труп. Вспомним, что нефеш означает «труп», когда душа становится исключительно внешней. Тогда она называется «мертвой душой» (Лев 21:11, Числ 6:6) или просто «душой» (Лев 19:18; 21:1; 22:4, Числ 5:2; 6:11; 19:11,13; 9,6, 7, 10, 14, Агг 2:13). На этом фоне совершенно ясно, что Иисус резко выступает против всякого отождествления с внешней душой человека, особенно с ее социальным положением: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником» (Лк 14:26).

Нуждающаяся и восприимчивая

Внутреннее пространство души пусто и стремится быть заполненным. Оно хочет поглощать.

Нуждающаяся душа. Исайя предвидит такое бедствие: «И как голодному снится, что он ест, но пробуждается, и душа его тоща; и как жаждущему снится, будто он пьет, но пробуждается, и вот он томится, и душа его жаждет!» (Ис 29:8). Душа — это пустое пространство, которое ощущается, когда появляются голод (Притч 10:3) и жажда (Ис 32:6). Из-за этого ненасытного голода с душой также связана преисподняя — этот подвал Земли: «Преисподняя (шеал) расширилась и без меры раскрыла пасть свою» (Ис 5:14). Это о хищном человеке говорится: «расширяет душу свою, как ад, и, как смерть, он ненасытен» (Авв 2:5). Душа алчная в своем голоде и ненасытна в жажде (Пс 13:4; 18:14; 20:10). Духовность воспитания направлена на то, чтобы помочь ребенку осуществить переход от потребности (широко раскрытый рот) к восприимчивости (раскрытая рука) [1406] .

Восприимчивая душа. Душа часто соответствует чувствительной жизни, которая особенным и интимным образом является моей собственной: вещественность с ее эмоциями любви (Песн 5:4) и волнения (Иер 4:19), страха и ужаса (Плач 1:20) и с зарождением нежности (Иер 31:20, Ис 63:15); тело с кишками (2 Цар 20:10), в котором сердце тает (Пс 21:14); чрево, где рождается новая жизнь (Суд 3:21–22), зачатая и выношенная (Иер 1:5, Ис 46:3, Пс 21:10 и т. п.); место, где мы умиротворяемся (Притч 18:20) и совершенствуемся (Иов 32:18–19). Душа — это доброе место (Быт 43:30), где мы становимся нежнее при виде ребенка (Ис 49:15, Пс 102:13) и ближнего своего, пребывающего в горе (Ос 14:4). Нежностью отмечено «чрево» души, которое мы можем совершенствовать [1407] , сердце [1408] , внутреннее ядро (1 Цар 25:37, Ос 13:18), которое сокрыто от глаз, но присутствует во всем [1409] .

Разве душа не больше? Когда душа уравнивает себя с тем, что заполняет и удовлетворяет ее, она отчуждается от себя. Вот почему Проповедник говорит: «Все труды человека — для рта его, а душа его не насыщается» (Екк 6:7). Соглашаясь с этим мудрым преданием, Иисус говорит: «не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить… Душа, не больше ли пищи?» (Мф 6:25). Он ставит вопрос с точки зрения Премудрости: «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?» (Мф 16:26).

Ядро жизни

Писание изображает сотворение в двух актах. В первом акте нам говорится о том, как возникла человеческая форма: душа, которая намечает свою

неповторимость по отношению к тому, что вне ее, и образует восприимчивое внутреннее пространство. Второй акт повествует нам о том, как Бог вдохнул дыхание жизни в ноздри человека. Две составляющие — форма души и дыхание жизни — образуют человека: «И стал человек душею живою» (Быт 2:7). Часто эту резюмирующую и заключительную фразу относят ко второму акту. Причина этого в том, что мы инстинктивно приравниваем дыхание жизни к живой душе. Однако у повествователя иная точка зрения. Он определенно стремится объединить оба акта в одно утверждение и делает это посредством повторения ключевых слов. Из первого акта он берет слово «человек» [1410] (напомним, что человек был сотворен из праха земного). Из второго акта он возвращает слово «живой» (напомним, что дыхание жизни вдохнули в ноздри). Душа — это синтез дыхания жизни и человеческой формы. В мирской духовности Бог воспринимается именно как жизнь души: Бог моего становления, мой Сильный33.

Жизнь. Слово «жизнь» выражает сущность древнееврейского понятия не- феш. Жизнь означает способность к прорастанию, росту, спонтанности (ср. Иов 6:11). Жизнь есть движение34. В пределах своего внутреннего пространства душа проявляется как сердцевина жизни. О человеке можно сказать, что его душа находится в нем (Деян 20:10, Ион 4:3, ср. с 1 Цар 19:4) так же, как она находится в животных (Быт 1:30); что моя душа может покинуть меня (Быт 35:18) и вернуться в место своего истока (Пс 18:9; 22:3; 34:17; 65:9, Плач 1:11).

Дыхание. Дыхание — это основа и осуществление жизни35. Оно вдыхается в людей Богом (Быт 2:7, Ис 42:5; 57:16) и принадлежит каждому человеку индивидуально (Втор 20:16, Ис Нав 10:40; 11:10, 14; 3 Цар 15:29). Когда человек выдыхается в результате тяжелого труда или изнурительного путешествия, ему нужно вновь «вдохнуть душу» (2 Цар 15:14–30; 16:1, 5,14). Когда кто-то умирает, «из него вылетает его душа» (Иер 15:9, Иов 11:20).

Кровь. Кровь так же, как и дыхание, есть основание жизни36. На примере сына вдовы из Сарепты мы видим, как дыхание и кровь вместе воплощают жизнь. Мальчик был так опасно болен, что «не осталось в нем дыхания» (3 Цар 17:17). Илия простерся над отроком (3 Цар 17:21). Что это означает, ясно, если сравнить это с аналогичным событием, касающимся пророка Елисея: «и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка… И чихнул ребенок раз семь, и открыл ребенок глаза свои» (4 Цар 4:34, 35). Вернулось тепло крови и дыхания, так что жизнь ребенка снова вошла в него, и он ожил (3 Цар 17:22). Кровь — это наиболее существенная составляющая в жизни человека. По этой причине строго запрещается принимать ее в пищу (Быт 9:4–6, Лев 3:17; 7:26; 19:26, Втор 12:16, 23; 15:23): ведь «душа» всей плоти — это кровь (Лев 17:10–12, 13–14, Втор 12:23).

Угроза сердцевине жизни. Душе как сердцевине жизни грозят три вида уничтожения. На первом месте — увядание: душа подобна растению, которое увядает (Пс 87:16), она вянет, как зеленая трава (Пс 36:2), поникает и высыхает (Пс 101:5,12). Второй вид — это когда она становится чьей-то жертвой, подобно овце, преданной на заклание (Пс 26:2; 78:7), или поедается словно хлеб. Третья форма разрушения — это исчезновение: душу выливают, как воду (Пс 21:15; 57:8; 78:3; 111:10), она тает, как воск (Пс 21:15), ее уничтожают, как улитку, которая превращается в слизь, или как моль, которую истребляют (Пс 57:9; 38:12), она подобна рассеивающемуся ветру (Пс 36:20; 67:3), всепоглощающему пламени (Пс 20:10) и угасает, «как огонь в терне» (Пс 57:10; 117:12).

Самопредставление «Я»

Душа и «Я» неразрывно связаны друг с другом. В Писании 754 раза встречается слово нефеш, причем 455 раз — в сочетании с суффиксом первого, второго или третьего лица [1411] . Уже с одной только статистической точки зрения эти данные свидетельствуют о тесной связи между душой и сердцевиной личности. Душа настолько тесно привязана к «Я» как к своему личному са- мопроявлению [1412] , что она сама приобретает признаки, свойственные личному, достойному, неповторимому, незаменимому, ценному (Пс 115:6, ср. 114:8). В свою очередь, душа предоставляет «Я» пространство и придает ему подвижность.

«Я» принадлежу своей душе. В псалме 130 душа сравнивается с ребенком, которому стала тесной материнская грудь. Сидя на материнских плечах, он широко раскрытыми глазами смотрит на огромный мир вокруг него (Пс 130:2) [1413] . Мать — это та, которая выносила его, вынянчила его, заботилась о нем и сформировала его (2 Макк 7:28). Она изображает «Я». По отношению к матери («Я») ребенок-душа отличает себя как рожденную, растущую, нуждающуюся, ранимую, жаждущую познания. Как «мое единственное дитя» (Пс 21:21; 34:17), душа требует заботы и внимания. Когда «Я» неспособно обеспечить эту заботу, проявляется ее ранимая незащищенность. «Моя душа свободно лежит на моей ладони» (Пс 118:109, Суд 12:3, 1 Цар 19:5; 28:21). Иногда «Я» враждебно по отношению к душе. Идя наперекор здравому смыслу (Притч 8:36), отвергая душу от всякого наставления (Притч 15:32), раздирая ее во гневе (Иов 18:4), выбирая общество неправедных (Притч 22:24–25), «Я» вредит душе. Но «Я»

может также быть на страже свой души, выбирая путь праведных (Притч 16:17), избегая пути коварного (Притч 22:5), будучи милосердным к другим (Притч 1:7), а также храня уста свои (Притч 13:3).

Моя душа принадлежит мне. Душа — эта та среда, в которой «Я» реализует себя (Притч 23:7). В ней «Я» развивает свою силу (Песн 6:12). Обратное утверждение также может быть истинным: моя душа с ее печалью может вызвать у меня отвращение к жизни и наполнить горечью мои речи: «Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей» (Иов 10:1). Она расхитила жизнь мою, наполнила горечью мой язык, воистину она может истощить меня своим горем (Иов 14:22).

Моя душа и «Я» принадлежим друг другу. «Я» и душа образуют соотносительное единство. «Я» может сказать своей душе: «Почему ты опустилась так низко, о душа моя, почему рычишь на меня? Надейся на Сильного! Я буду славить Его, спасение мое, моего Сильного [1414]» (Пс 41:6, см. также Пс 61:6; 102:1–2). Или: «Это место, где я нахожу наставление в жизни моей» (Пс 12:3). Иисус соединяет это душевное наставление с притчей о богаче, который просит совета у своей души, что ему делать со своим все возрастающим урожаем. Он решает построить еще большие амбары, чтобы хранить там свое растущее изобилие. «И скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк 12:19–20).

Движения души

Примерно в 200 г. до н. э. мудрец Ветхого Завета Кохелет [1415] изрек следующее: «Лучше видеть глазами, нежели бродить душею» (Екк 6:9). Экклесиаст связывает «блуждание» с душой точно так же, как «зрение» — с глазами. Несомненно, что душе по ее природе свойственно покидать свой дом и бродить вне его40. Душа выходит, отправляется в путь, поднимается, опускается, выходит в космос, погружается в бездну. Это ее природа. Вследствие этой подвижности нефеш аналогична руах. Руах выдвигает на первый план подвижность нефеш, ее внутренний порыв: «Душею моею я стремился к Тебе ночью, и духом моим я буду искать Тебя во внутренности моей» (Ис 26:9). Движения души не ограничиваются определенным направлением. Душа направляется вверх и вниз, вперед и в разные стороны. Поразительно, что все эти движения неоднозначны. Если душа спускается вниз, это может быть проявлением смирения или подавленности. Ее направленное вверх движение может указывать как на молитву, так и на гордыню. Движение в разные стороны может и открыть широкий простор свободы, но может также повлечь за собой алчность. Она может стремиться вперед, побуждаемая любовью, но также и кровожадностью.

Вверх. Когда душа восстает [1416] и возвеличивается [1417] , она часто преисполняется гордыни. Тот, кто возвеличивает себя, воображает, что он — Бог (Иез 28:1-10),

и,в конце концов, попадает в иллюзорный мир религиозного высокомерия (Пс 23:4; 130:1), источник бессовестного поведения (Пс 72:8-12). Такой человек быстро «доходит до человекоубийства» (Притч 19:18), либо «его душа стремится к беззаконию» (Ос 4:8). Единственная допустимая форма возвышения души — это ее стремление к самому Всевышнему (Пс 25:1; 86:4; 143:8).

Вниз. Душа спускается вниз в глубины преисподней в результате угнетенности (Пс 43:26; 56:7; 34:7; 118:25), болезни или вины (ср. Пс 15:10; 29:4; 85:13; 87:4; 93:17). Но это может быть также следствием самоуничижения: «Я изнурял постом мою душу» (Пс 34:13, Ис 58:3,5). «Плачу, постясь душою моею» (Пс 68:11, Иер 13:17). Третья причина — это уныние: «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься! (Пс 41:6, 7, 12; 42:5). Душа опустошает свое «Я», которое является ее опорой: «изливается душа моя во мне» (Иов 30:16). Она так угнетена, что проливается, словно дождь: «Душа моя истекает скорбью»* (Пс 118:28).

В стороны. Душа может также двигаться в разные стороны и ощущать широкие просторы [1418] . К этому выходу в простор побуждает Сущий: «Из темницы воззвал я к Сущему. Сущий склонился ко мне и поместил меня в открытом месте»** (Пс 117:5). Он сделал широкое место подножием человека (Пс 17:37; 30:9; 17:20). Выход в широкое пространство расширяет душу (Ис 60:5, Пс 24:17; 118:32). Здесь также видна амбивалентность. Душа может увеличиться до такой степени, чтобы поглотить все (Ис 5:14, Авв 2:5, Притч 28:25, ср. 21:14, Пс 100:5).

Вперед. Когда невеста в Песне Песней Соломона открывает двери, чтобы впустить жениха, который стучится в них, оказывается, что он ушел (Песн 5:6). Немедленно душа ее отправляется на его поиски (3:1–2). Несколько причин могут заставить душу выйти: поиски спутника жизни (Быт 34:2–3), еда и питье (Втор 12:15; 14:26, Притч 13:4,19), царствование (2 Цар 3:21, 3 Цар 11:37), тайный совет (Быт 49:6). Душу может также «вынуть» Сущий (Ис 26:9, Пс 41:3–4; 62:2). Иногда душа выходит, чтобы уничтожить другую: «Да не говорят в сердце своем: “хорошо! [хорошо!] по душе нашей!” Да не говорят: “мы поглотили его”» (Пс 34:25). Беда в том, что злая душа нацелена именно на душу другого человека (Пс 34:4; 37:13; 39:15; 53:5; 55:7; 58:4; 62:10; 69:3; 85:14). Когда покидаешь

себя, это влечет за собой бесприютность (ср. Пс 141:4) и незащищенность (ср. Пс 13:6–7; 34:12). Душа подвергается опасности быть захваченной злом. Люди попирают ее ногами, втаптывают ее в землю (Пс 146:6), сравнивают с прахом (Пс 7:6) и превращают в навоз (Пс 112:7). Ей остается только быть удобрением для земли (Пс 82:11).

Отдохновение в других

Душа обладает способностью выходить из себя и существовать рядом с другими [1419] . Иисус призывает всех прийти и найти отдохновение в Нем: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф 11:28–29).

Идти к другому. Больше всего душа хочет пойти к «тому, кого любит душа моя» (Песн 1:7; 3:1–4). Невеста из Песни Песней Соломона наглядно показывает, что за этим следует. Среди ночи она встает, чтобы искать «того, кого любит душа моя» (Песн 3:1–2). Она вопрошает стражников: «Видели ли вы того, кого любит душа моя?» (Песн 3:3). Наконец она находит его — «кого любит душа моя» (Песн 3:4). Душа со всей силой страсти выходит из себя, выходит к любимому, чтобы быть встреченной им: «Души во мне не стало, когда он говорил» (Песн 5:6). Сихем настолько сведен с ума Диной, дочерью Иакова, что уже не может жить без нее: «И прилепилась душа его к Дине, дочери Иакова, и он полюбил девицу и говорил по сердцу девицы» (Быт 34:3). Душа стремится к душе другого (Притч 29:10; 27:7). Более всего душа стремится к Богу, она жаждет Сильного (Пс 62:2), жаждет Его, как сухая земля жаждет влаги (Пс 142:6), и тоскует о Нем (Пс 32:20; 129:5–6). Она возвышается над собой, чтобы достичь Его (Пс 24:13; 142:8), и прилепляется к Нему (Пс 62:9), прячется в Нем (Пс 56:2–3), преисполнена восторга и радости в Нем (Пс 33:3; 145:1), ликует в Нем и возносит хвалы Ему (Пс 34:9; 70:23), по-настоящему живет в Нем (Пс 118:175). Она любит Его (Втор 4:29; 6:5; 1:13; 26:16; 10:12; 30:2, 6, 10, 1 Цар 8:48, Ис Нав 23:14; 22:5).

Быть с другим. В Писании быть с другим называется «быть в соприкосновении»: это заключается в личном контакте, общении, близости. Притча говорит: «Нехорошо душе без знания, и торопливый ногами оступится (Притч 19:2). Бытие в соприкосновении характеризует не только супружескую близость (Быт 4:1), но и все семейные узы (ср. Руф 2:1; 3:2; 3:12). Это «быть в соприкосновении» означает близкое знание другого, подобно тому, как опытные мореплаватели улавливают настроение моря (3 Цар 9:27) или как играющий на кифаре знает свой инструмент (1 Цар 16:16, 18, далее ср. 3 Цар 5:20). Этому эмфатическому знанию реальности противостоит навязчивое стремление — слепой порыв, который ведет к заблуждениям. Что значит для души быть в соприкосновении, показано на примере любви между Ионафаном и Давидом: «Душа Ионафана прилепилась к душе его, и полюбил его Ионафан, как свою собственную душу… Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал ее Давиду, также и прочие одежды свои, и меч свой, и лук свой, и пояс свой» (1 Цар 18:1–4). Одежда Ионафана символизирует душу как сферу его жизни. Тот, кто отдает другому свою одежду, отдает ему свою душу и приглашает его в свою душу. Он любит другого, «как свою душу». Для меня «любить кого-то любовью своей души» (1 Цар 20:17) означает впустить другого в свою жизнь настолько, что он становится частью меня, и наоборот: знать, что с другим я — дома. Как такая душевная привязанность возникает по отношению к Богу, видно из псалма 62. Псалом начинается с глубокого сокрушения: «Тебя жаждет душа моя, по Тебе томится плоть моя в земле пустой, иссохшей и безводной» (Пс 62:2). Эта утрата, которая простирается все дальше, по мере того как исчезает всякая опора (см. Пс 142:6), и наконец достигает своего предела (см. Пс 83:4), но душа еще больше вытягивает «свою шею». И это именно то, «как я видел Тебя» (Пс 62:3). Это превосхождение собственной точки зрения есть условие явления Бога, которого теперь можно приветствовать как благословляющую силу и пищу для души: «Так благословлю Тебя в жизни моей… Как туком и елеем насыщается душа моя» (Пс 62:5–6, ср. Ис 53:11). Жизненный центр души сместился к полюсу «Ты»: «К Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня» (Пс 62:9, ср. Быт 32:33). В мирской духовности это отдохновение в другом представляет собой важный аспект: в духовности супружества быть с другим, чтобы отдохнуть в нем (в ней), — это форма, в которой Бог проявляет свою любовь — в сострадании и жизни ради другого. Милосердие Бога обретает форму: во взаимной любви ощущается защищающее присутствие Бога [1420] .

Отдать свою жизнь за другого

Люди могут отдать свою жизнь за другого и тем самым потерять ее. Следуя Иисусу, люди, которые теряют свою душу таким путем, спасут ее. Как нам следует представлять себе этот процесс? В любом случае мы не говорим здесь об утонченном виде самоуничтожения. Иисус называет эту отдачу личности любовью: «Сия естьзаповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15:12–13). Любовь непосредственно лежит в основе отдачи своей жизни, о чем и говорит Иисус.

Отдать саму душу. В Новом Завете неоднократно говорится об «отдаче своей жизни за другого» (титэми тэн псюхен гнтер тинос): Сын Человеческий пришел «отдать душу свою для искупления многих» (Мф 20:28); «пастырь добрый

полагает жизнь свою за овец» (Ин 10:11); апостолы «предают души свои за имя Господа нашего Иисуса Христа» (Деян 15:26); евангелист «не дорожит своей жизнью» (Деян 20:24), только бы ему позволяли проповедовать Евангелие во имя Иисуса. Павел благодарен своим сотрудникам за то, что они «полагали свою голову», чтобы защитить его (Рим 16:4). Во всех этих примерах «по- лагание» души — это выражение любви (1 Фес 2:8). «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев» (1 Ин 3:16).

Утрата себя. Тот, кто полагает свою жизнь за другого, «теряет душу свою» (Мф 10:38; 16:25, Мк 8:35, Лк 9:24, Ин 12:25). Павел говорит о Епафродите, который всецело вложил душу свою в проповедь Евангелия: «Он за дело Христово был близок к смерти, подвергая опасности жизнь, дабы восполнить недостаток ваших услуг мне» (Фил 2:30). Заместить Христа означает смерть для души. Петр просил Иисуса: «Господи! почему я не могу идти за Тобою теперь? я душу мою положу за Тебя. Иисус отвечал ему: душу твою за меня положишь? Ты отречешься от меня!» (Ин 13:37–38). Положить душу свою за другого означает отдать свою жизнь [1421] , пожертвовать своей жизнью [1422] .

Для души это означает не только то, что она теряет свою защитную оболочку, отказывается от своих потребностей и полностью вверяет себя другому, но сверх всего то, что она сама утрачивает [полностью] свое существование [1423] . Быть-в-ответе-за-других (ответственность) означает растворение меня-и-моей-души. Окончательным следствием этого самоопустошения ради другого является жертвенная смерть, поглощенность другим, «чей свет мерцает сквозь это рвение, так что тлеющие угольки этого свершения не могут зародить бытие, которое пребывает в себе и для себя» [1424] .

Спасение своей жизни. С одной стороны, во всех преданиях Нового Завета говорится: «Всякий, кто обретает (любит, хочет спасти) свою душу, потеряет ее»; с другой стороны, в них сказано: «потерявший душу свою ради Меня (ненавидимый в этом мире), обретет ее (сбережет ее для вечной жизни)» (Мф 10:39; 16:25, Мк 8:35, Лк 9:24, Ин 12:25). Каждый, кто замыкается в оболочке своей души, в потребностях своей души, в ядре своей души, в самосу- ществовании, замыкает себя в себе. Для того, чтобы жить, душа должна вверить себя тем движениям, которые приводят ее к другому и замещают его: «Потому любит Меня Отец, что Я отдаю жизнь Мою. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее: имею власть отдать ее и власть имею опять принять ее» (Ин 10:17–18). Из любви к своим овцам пастырь отдает свою жизнь. Преданная на жертвенную смерть, душа вновь обретает себя в любви Бога, который видит и принимает меня в моей незаменимой ответственности [1425] . Всякий, отдавший свою жизнь за другого, обретает свое истинное «Я»: «Слово Я означает вот Я, отвечающий за все и за всех» [1426] .

Соотношение двух реальностей

Духовные авторы, обращающиеся к библейским преданиям, выражают божественно-человеческую связь одним предложением: человек был создан по образу и подобию Бога (Быт 1:26). Мотив Imago-Dei [1427] *, который прочно укоренен в вере Израиля68, выражает словами способы, которыми Бог и человек взаимосвязаны друг с другом. Мы выделим четыре соотносительных момента: (1) отношение творения, которое Иоанн Креста называет главной связью между Творцом и тварью; (2) репрезентативная связь, которая делает человека представителем Бога в творении; (3) связь «учитель — ученик», в которой человек учится смотреть глазами Бога; (4) связь завета, при которой человек участвует в славе Бога. Эти соотносительные моменты выявляют самые важные составляющие процесса развития божественно-человеческих отношений [1428] .

Человек как образ Бога

Согласно священническому повествователю, кульминацией творения является божественное решение: «Сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему» (Быт 1:26). Это решение немедленно реализуется: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их» (Быт 1:27). Слово «образ» (евр. целем) указывает

на сущностную связь между ваятелем и его скульптурой: скульптура стоит или падает под воздействием скульптора. Сотворенная форма обретает бытие силой Единого, который формирует и охраняет ее: «Вобразе или даже посредством образа, отброшенного Его тенью, Бог сотворил человека» [1429] . Этот божественный целем так неразрушим в человеке, что сохранился во всех поколениях (толедот) Адама (Быт б-З) [1430] .

Люди созданы по образу Бога. Если они оборвут эту жизненную связь, то станут призрачными существами. В двух псалмах говорится об этом призрачном существовании. В первом (Пс 38:7) — это размышление о коренной ущербности людей, оставленных на собственное попечение. Сами по себе люди «подобны призракам» (стих 7). Поэтому неудивительно что автор псалмов продолжает: «И ныне чего ожидать мне, Господи? надежда моя — на тебя» (стих 8). Надежда моя основана не на днях и веке моем (стих 6), не на собирании моем (стих 7), а только на моем Создателе, который даровал мне свое благословение [1431] . Во втором отрывке (Пс 72:20) говорится о сновидении, которое уничтожается по пробуждении спящего. Это происходит также с обрекшими себя на суд нечестивыми, которые полностью обрывают связь с Богом и воображают себя Богом (стихи 4-12). Они отсекли себя от Источника, наполнявшего их. Теперь они подобны сну, улетевшему от спящего и превратившемуся в пар. Отделившись от своего Истока, образ, которым является человек, превращается просто в проносящуюся тень: в иллюзию, утренний сон. Однако живой образ — тот, который, несмотря на весь свой горький опыт, остается «с Тобой» (стихи 22–23) [1432] .

Взгляд на людей как на образ Божий доминирует в мирской духовности. Живой Бог дает им жизнь, облекает их силой, создает между ними общественные связи и строит их дом [1433] . Тесная близость между мужем и женой — это живой образ божественной любви и милости, проистекающих из доброты Бога [1434] . Если божественное влияние отойдет, останется только призрачное существование [1435] . Разработаны некие мистические способы, направленные на то, чтобы люди осознали это божественное присутствие в сотворенном бытии: само наше бытие непосредственно участвует в бытии Бога и определено к тому, чтобы сделать это участие совершенным [1436] .

Человек как представитель Бога

В древнем семитском мире царь рассматривался как образ Бога на Земле: «Ты сын Мой возлюбленный, явленный из моих членов, мой собственный образ, который я послал на Землю. Я позволил тебе править по всей Земле в мире» [1437] . Этот образ представляет Бога на Земле. Это репрезентативная связь обретает в Израиле форму в мессианском царе [1438] , который излучает власть Бога [1439] . Во время изгнания репрезентативная связь была демократизирована: каждый человек — царь творения Божьего. Наиболее поразительно эта репрезентативная связь выражена во втором псалме [1440] . В этом стихотворении мы видим Мессию, — упоминаемого в едином дыхании с Сущим (стих 2), — возведенного на Сион как образ Божий, избранный самим Сущим. «Я помазал (у автора букв, «возлил», «повлиял на». — Прим. ред.) царя Моего над Сионом, святою горою Моею!» (Пс 2:6) [1441] . Об этом помазаннике нам говорится, — в божественном пояснении к «указу», — что Сущий полагается на него: «Ты сын Мой; Я ныне родил Тебя» (2:7). Образ царя порожден Сущим, который составляет внутреннее «своего помазанника». Это «помазание» — одновременно и внешность царя, видимая для всех. Отсюда требование к царям «почтить» этот «чистый» образ Сущего (стих 12, ср. Ос 13:12, Иов 31:27). Царь как чистый образ Сущего объявляет: «Дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе; Ты поразишь их жезлом железным, сокрушишь их, как сосуд горшечника» (Пс 2:8–9). Царь, помазанный и возвеличенный как образ Пребывающего, объявляется тем, кто может править народами, вверенными ему.

Воплощение Божьего сострадания. Сострадательная забота Мессии о Божьем народе, фактически — обо всем его творении [1442] , дает выражение состраданию,

которое и есть сам Сущий [1443] . Царь воплощает Сущего в своей сострадательной заботе о Его творениях [1444] . Он — одно целое с Сущим, поскольку действует среди людей так же, как Сущий. В своем поведении царь чист и искренен с Сущим, когда вершит справедливость для убогих (Пс 71:12–14; 44:4–6; 100:5–8). Именно поэтому царь разделяет всеобщую справедливость Сущего и постоянство Его царствования: «Престол Твой, Боже, вовек» (Пс 45:7). Это единство позиции Сущего и Его царя характерно для духовности царей [1445] . «С мужем искренним Ты поступаешь искренно, с чистым — чисто» (Пс 17:26–27).

Точное изображение. В царе, который действует так же, как Сущий, божественная жизнь представлена в совершенстве. Именно по этой причине в этой духовности так часто используются слова «невинный» и «чистый» (см. Пс 2:12; 17:21, 23–26; 71:16; 100:2). Быть образом Бога в этой духовности царей означает не свойство, не тесный контакт с Источником жизни, даже не внешнее сходство, а просто то, что царь разделяет сострадательную заботу Бога: «Как в провинциях земной правитель воздвигает свой образ в знак своего правления, так и люди, будучи “образом Божьим”, расселены на земле как символы величия Бога и призваны защищать и реализовывать владычество Бога на земле» [1446] .

Духовное единство. Сознательное единство Бога и Его помазанника осуществляется в молитве. День и ночь царь призывает Имя и со всеми своими подданными ожидает Сущего: «Когда Ты придешь ко мне?» (Пс 100:2). В молитве он погружается в Сущего как Его частица; в молитве он безмерно восторгается Сущим и ликует в Его освобождающей мощи, уверяется в Его любви и доброте и осознает свою защищенность в Его Имени, как в укрепленной башне (см. Пс 19 и 20). Люди идентифицируют себя с этой молитвой (Пс 109:3). В этой молитве они просят о том, чтобы полнота Сущего воплотилась в их царе (Пс 71:1). Тогда жизнь в стране будет хорошей, люди будут жить и процветать и благоговейно видеть Сущего в своем царе (Пс 71:5). Люди молитвенно погружают своего царя в Бога (Пс 19:1–6, 10).

Люди как ученики Бога

В период изгнания в одно целое было объединено несколько духовных традиций, например соединение мессианского царя и мудреца в одном лице.

Мы видим это в Псалме 8 [1447] . Здесь ранимый сомневающийся человек (стих 5) облекается в царские одежды (стихи 6–9). В этой же традиции мы видим мудрого учителя Иисуса, сына Сирахова, который говорит: «Господь создал человека из земли и опять возвращает его в нее. Определенное число дней и время дал Он им, и дал им власть над всем, что на ней. По природе их, облек их силою и сотворил их по образу Своему, и вложил страх к ним во всякую плоть, чтобы господствовать им над зверями и птицами» (Сир 17:1–4). Это традиционный образ царя, который представляет Бога на земле. Однако Иисус, сын Сирахов, продолжая тему Псалма 8, идет дальше: «Он дал им смысл, язык и глаза, и уши и сердце для рассуждения, исполнил их проницательностью разума и показал им добро и зло. Он положил око Свое на сердца их, чтобы показать им величие дел Своих, да прославляют они святое имя Его и возвещают о величии дел Его» (Сир 17:5–8). Создатель делает своего представителя своим учеником: он формирует его язык, глаза, уши и, в особенности, его сердце, чтобы он пришел к пониманию — к пониманию добра и зла и того, в чем суть творения. Так люди становятся тем, кем они должны быть по замыслу: учениками, хранящими Божье око в своем сердце (стих 8). Это око позволяет им видеть величие дел Бога. Они могут объяснить значение этих дел: святое Имя, которое они прославляют. Создатель еще больше утончает это око, даруя людям Тору (Сир 17:11–14). Ранимого царя, который правит всеми живыми тварями (стих 2) и дикими зверями и птицами (стих 4), Бог превращает во вдумчивого ученика.

В процесс формирования учеников включаются тело человека [1448] и его способности. Поэтому некоторые рукописи добавляют: «Они получили в пользование пять качеств господа; шестым Он даровал им разум, а седьмым — речь, как толкователя этих качеств (Сир 17:5). Это пять человеческих чувств, к которым Стоя* прибавляет еще три [1449] . В тексте упоминаются два (нус и логос), но упускается третье (сперматикон). После этого добавления

начались бесконечные попытки сформулировать самое главное человеческое качество: духовное превосходство человека (Филон), душа (Амвросий), свободная воля (Тертуллиан), разум (Афанасий), три свойства души (Августин), душа (Гердер), религиозная природа (Дорнер), воля и свобода действий (Зе- берг), достоинство (Шмидт), физическая форма (Гюнкель), осознание «Я» (Кёниг), духовные способности (Дункер) и так далее [1450] . Главным в этих попытках является поиск фундаментальной структуры человека как образа Бога. Опасность таится не столько в умозрительном характере этого, а в том, что утрачивается диалогическая динамика и человек рассматривается как атрибут [1451] . Основополагающей является связь «учитель — ученик». В рамках этой связи осуществляется наделение людей чувствами (язык, глаза, уши), а превыше всего — сердцем, посредством которого они могут понимать и осмысливать то, чем является тварь в глазах Бога. Совершенный ученик Отца — это тот, кто постигает реальность глазами Бога [1452] .

Человек как соучастник Завета

Для библейского повествователя в творении человека доминирует тема Завета: Бог создал человека по образу и подобию своему, то есть как соучастника Завета (Быт 1:26–28). Потоп положил конец этому Завету творения. Но заветная связь была восстановлена, когда Бог заключил Завет с Ноем (Быт 9). Новый этап Завета начался, когда Бог избрал Авраама и взял его под свою опеку. Наконец, Он заключил Завет с Израилем на горе Синай (Исх 24:15 и далее). Для библейского повествователя создание человека ориентировано на человека как на соучастника Завета, которому Бог предает себя и желает открыть свою славу. Мы поясним эту заветную связь в свете богооткровения на горе Синай и видения Иезекииля.

Слава Бога на горе Синай. Слава Сущего (Исх 24–40, Лев 9) устанавливает израильскую веру и создает Израиль как народ [1453] . Облако покрыло гору, «и слава Господня осенила гору Синай… как огонь поядающий» (Исх 24:15 слл.). Моисей входит в облако и получает повеления Господа о постройке святилища и создании института священников (Исх 25–29). Наконец, «слава Сущего» заполняет только что построенную скинию (Исх 40:34).

Моисей возглавляет народ в том, что Сущий открывает как конечную цель: «А вы будете у меня царством священников и народом святым» (Исх 19:6). Происходит освящение и очищение людей перед приближением священников к Сущему (см., например, Исх 19:10–17, 21–23), что в итоге совершается одним Моисеем (Исх 24:12 слл.).

И взошел Моисей на гору, и покрыло облако гору, и слава 1Ъсподня осенила гору Синай; и покрывало ее облако шесть дней, а в седьмый день [Господь] воззвал к Моисею из среды облака. Вид же славы Господней на вершине горы был пред глазами сынов Израилевых, как огонь поядающий. Моисей вступил в средину облака и взошел на гору; и был Моисей на горе сорок дней и сорок ночей (Исх 24:15–18).

Моисею был открыт весь порядок культа: святилище, скиния, ковчег, стол, светильник, алтарь для сожженных приношений, двор скинии, елей для освящения, священнические одежды, освящение для священнодействия, жертвенник и так далее (Исх 25–31). После поклонения золотому тельцу (Исх 32) и наступившего в результате перелома в отношении к Сущему (33) Моисей вновь просит позволения увидеть славу Господню: «Покажи мне славу Твою» (Исх 33:18). После того, как это произошло, мы читаем: «Когда сходил Моисей с горы Синая, и две скрижали откровения были в руке у Моисея при сошествии его с горы, то Моисей не знал, что лице его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним» (Исх 34:29). Когда Аарон и все сыны Израилевы увидели с изумлением, что лицо его сияет, они не посмели подойти к нему (Исх 34:30). Чтобы не поразить израильтян, Моисей положил покрывало на лицо свое (Исх 34:33). «Когда же входил Моисей пред лице Господа, чтобы говорить с Ним, тогда снимал покрывало, доколе не выходил… И видели сыны Израилевы, что сияет лице Моисеево, и Моисей опять полагал покрывало на лице свое, доколе не входил говорить с Ним» (Исх 34:34–35). Затем следуют повеления касательно шаббата [1454], структуры скинии, назначения строителей, возведения скинии и так далее (Исх 35–40:30). «И покрыло облако скинию собрания, и слава Господня наполнила скинию» (Исх 40:34–35). Книга Второзакония завершается свидетельством того, что после Моисея не было никого «такого, как Моисей, которого Господь знал лицем к лицу» (Втор 34:10).

Видение Иезекииля. Видение Иезекииля, священника-пророка, посвящает читателя в тайну славы Бога. Вначале «бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня; из средины его видно было подобие четырех животных», облик которых затем описывается (Иез 1:4-14). После описания колес перед четырьмя животными и их устроения (Иез 1:15–21) видение и его центр смещаются вверх: над головами животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла, простертого сверху над головами их (Иез 1:22).

Между головами животных и сводом простирались крылья. После этого описываются их вид и действие (Иез 1:23–25). А над сводом было подобие престола по виду как бы из камня сапфира, а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем (Иез 1:26) Затем описывается фигура, имеющая «подобие человека»: Иезекииль видит как бы пылающий металл, как бы вид огня внутри вокруг; от вида чресл его и выше он видит некий огонь, и сияние было вокруг него (Иез 1:27). Затем появилось нечто вроде радуги, такой вид имело сияние вокруг (Иез 1:28).

Наконец, видение завершается словами: «Такое было видение подобия славы Господней. Увидев это, я пал на лице свое и слышал глас Глаголющего» (Иез 2:1). Человек, который создан по образу Сильного, неудержимо стремится к Нему, превосходящему все подобия80. Тем больше оснований сказать, что в конце этого поиска наглядного сравнения пророк поражается славе Божьей в образе человека (Иез 1:26). По мнению проповедника, дело не только в том, что человек создан по образу Божьему, но превыше всего то, что сам Бог разделяет бытие человека: в славе Сущего видны черты «подобия человека» (Иез 1:26). Человек, который создан как дэмут [1455] Бога, видит Бога в дэмут человека. В кульминационный момент мистически-священнического видения проявляется взаимность связи между Богом и человеком.

3.2 Процесс преображения

Слово «преображение» является частью весьма многообразной семантической области: образовывать, неправильно образовывать, преобразовывать, быть приспособленным и преображаться. На протяжении веков духовные авторы использовали эту семантическую область для выявления внутренней логики духовного пути [1456] . Для них эта семантическая область, а в ее рамках — особенно термин «преображение», относится к наиболее значительным этапам развития божественно-человеческих отношений. Например, у Иоанна Креста духовный путь, который проходит между «прочным союзом, посредством которого Бог сохраняет человеческое бытие», и «союзом по подобию», посредством которого люди освобождаются от себя в Боге [1457] , представляется такими терминами, как образование, неправильное образование, согласованность и преображение [1458] , причем последний термин, следуя традиции, означает целенаправленность духовного пути [1459] . Современные авторы также часто используют слово «преображение» именно там, где они стремятся осмыслить духовность в терминах ее сущности [1460] . Так, Сандра Шнейдере пишет, что «духовность как научная дисциплина изучает преобразующий христианский опыт как таковой» [1461] . МакГинн называет мистицизм процессом

личного преображения [1462] . Духовность — это поиск «непосредственного и преобразующего осознания Бога» [1463] . По мнению Фролиха, это преображение — не только преобразующая связь между Богом и личностью, это преображение личности как интерсубъективного существа, а поэтому и всех связей, в которых участвует эта личность [1464] .

В процессе преображения мы различаем пять уровней: (1) преображение из небытия в бытие в сотворении Богом человека; (2) преображение из неправильного развития к воссозданию человека Богом; (3) приведение человека в соответствие с моделью божественно-человеческого преображения, которое ведет человека к божественной реальности; (4) преображение в любви, в котором душа приводится к Богу, в то время как Бог поселяется в душе; (5) преображение в славе, ожидающее нас после этой жизни, но которое уже присутствует в общих чертах в преображении в любви.

Преображение в творении

Мирская духовность рассматривает становление человека как фундаментальную трансформацию [1465] . Эта интуиция развертывается в многочисленных повествованиях о сотворении человека [1466] . В очень древнем отрывке из песни (Пс 138:13–16) [1467] это выражено следующим образом:

Ибо Ты устроил внутренности мои И соткал меня во чреве матери моей.

Славлю Тебя,

Потому что я дивно устроен.

Дивны дела Твои,

И душа моя вполне сознает это!

Не сокрыты были от тебя кости мои,

Когда я созидаем был в тайне,

Образуем был во глубине утробы.

Зародыш мой видели очи Твои;

В Твоей книге записаны

Все дни, для меня назначенные,

Когда ни одного из них еще не было.

Бог формирует человеческие существа

Псалом 138 прославляет события творения с помощью нескольких глаголов: приобретать, ткать, исключать, вышивать, видеть, рассказывать, писать, образовывать. Все эти глаголы выражают словами наиболее важные переходные моменты. Действие Бога начинается с определения формы, затем происходит реализация формы: собирание (приобретение), придание особых черт (исключение), структурирование (созидание) и придание привлекательности (приукрашивание); в конце определяется судьба: выявляется намерение (запись, рассказ). Древнееврейское слово «формировать» (йацар) заключает в себе все эти переходные моменты9®. Возможно, это является причиной того, что данное слово особенно выделено для описания создания человека [1468] .

Определение. В псалме 138 мы читаем, что мои дни «были назначены, когда ни одного из них еще не было» (Пс 138:16). Следовательно, в формировании есть нечто, что присутствует до реализации: образ присутствует в том, кто осуществляет процесс его образования. По этой причине автор псалма может сказать: «Зародыш мой видели очи Твои» (Пс 138:16), а это означает, что, пока я еще был сокрыт в себе в беспорядке, очи Создателя уже видели мой образ (Ис 46:11, см. далее Ис 37:26 = 4 Цар 19:25; Иер 18:11, Ис 29:15–16).

Реализация. Мы можем выделить два аспекта реализации формы. Первый аспект: накопление, приобретение, собирание. Псалом 138 говорит о «приобретении» внутренностей; это означает, что то, что было рассеяно, введено в тело. Псалом говорит также об «отложении», то есть о том, что тело было отделено, отложено от общего (см. также Ис 44:2; 43:1; 42:21; 47:7). Второй аспект — оснащение внутренней согласованностью. В псалме 138 употребляются такие слова, как «соткал» и «созидаем». Этот аспект проливает свет на формирование целого (Ис 44:24).

Предназначение. Вещь создается с определенной целью: «Я, Господь, призвал тебя в правду [“сохранение”], и буду держать тебя за руку и хранить тебя, и поставлю тебя в завет для народа, во свет для язычников» (Ис 42:6). Создание раба, служителя имеет особую цель. Далее в тексте говорится: «чтобы открыть глаза слепых, чтобы узников вывести из заключения» (Ис 42:7). В другом месте Исайя говорит о «Сущем*, образовавшем Меня от чрева в раба Себе, чтобы обратить к Нему Иакова и чтобы Израиль собрался к Нему» (Ис 49:5). Создание раба направлено на то, чтобы вернуть людей к Сущему, чтобы восстановить Израиль (Ис 49:8, 9).

Становление сознания

Тот факт, что Бог образует человека, может пронзить человеческое сознание и овладеть им. В разгар повествования об удивительном акте творения Сущим

автор псалма восклицает: «Душа моя вполне осознает это!» (Пс 138:14). Душа ощущает себя глиной на гончарном круге (2 Цар 17:28, Ис 18:23-6; 29:16; 30:14:41:25; 45:9, Иер 18:2–6; 19:1, 11). Этот образ, иллюстирующий связь «Творец — творение» [1469] , особенно полезен для того, чтобы дать душе осознать свой переход от небытия к бытию. В этом причина того, почему Сущий послал Иеремию в дом горшечника. Горшечник как раз делал сосуд на гончарном круге (Иер 18:1–3). «И сосуд, который горшечник делал из глины, развалился в руке его; и он снова сделал из него другой сосуд, какой горшечнику вздумалось сделать» (Иер 18:4). Преображение от отсутствия образа к образу — в руках того, кто этот образ формирует. Это то, что должен осознать Израиль: «что глина — в руке горшечника, то вы — в Моей руке» (Иер 18:6). Глина не способна создать образ. Сама по себе глина бесформенна. Форма — в руках Того, кто формирует. Человек осознает себя на фоне небытия. Переход от небытия к бытию осуществляется творящими руками Бога. Именно в осуществлении этого перехода заключается Sitz im Leben* так называемого «мистицизма личности»: сотворенное бытие и божественное бытие ощущаются как единство, как две стороны одного процесса.

В моей душе — сила, которая полностью восприимчива к Богу. Я совершенно уверен в том, что жив и что никто не близок ко мне так, как Бог. Бог ближе ко мне, чем я сам. Мое бытие зависит от того, что Бог близок мне и присутствует во мне. Он также близок камню и куску дерева и присутствует в них, но они ничего не знают об этом. Если бы кусок дерева знал о Боге и осознавал, насколько он близок к нему, так, как это осознает верховный ангел, то кусок дерева был бы столь же счастлив, сколь верховный ангел [1470] .

Переходный момент

«Если ты — произведение Бога, то рука твоего Мастера, который делает все в нужный момент, ждет нужного момента в отношении тебя, находящегося в процессе становления» [1471] . В моем становлении выявляется творящая рука Бога. Согласно Мохаммеду, Бог создал человека «по своему образу» [1472] . Мы появляемся в непосредственной связи с кем-то, кто создает нас и следует ритму нашего становления. Глина должна быть податлива в этой творящей руке: «Предоставь свое сердце в его распоряжение кротко и покорно и заверши образ, в котором твой Мастер создал тебя, сохраняя свою влагу, дабы ты, затвердев, не утратил следы этих пальцев» [1473] .

Сознание пребывания в руках Бога сопровождается осмыслением того, что ты не создан сам собой. Люди должны «почитать себя за ничто (эйн), понимая, что в действительности они были бы ничем, как до сотворения, без силы Творца, будь благословенно его Имя, создавшего их и хранящего их жизнь. Таким образом, в мире нет ничего, кроме Творца, да будет благословен Он» [1474] . Тот, кто понимает, что сам по себе он ничто (как глина в руках горшечника), осознает, что Создатель — это все. Все, что существует, создано Богом. Экхарт говорит то же самое примерно теми же словами: «Сами по себе твари — чистое ничто. Я не говорю, что они незначительны или малы, они просто чистое ничто. То, что не имеет бытия, является ничем. Твари не имеют в себе бытия, поскольку их бытие заключается в присутствии Бога» [1475] .

Преображение в воссоздании

Люди совершают переход от небытия к бытию в каждый момент свой жизни. Этот переход прочно соединяет их с их Творцом. Однако раз форма существует, она может открыться своему Творцу или замкнуться в себе (Быт 6:5; 8:21, 1 Пар 28:9, ср. Втор 31:21). Следуя своему сердцу, люди могут идти в двух направлениях: в них есть направленность к добру (1 Пар 29:18, ср. Ис 26:3) и направленность к злу (Быт 6:5; 8:21). В раввинистической литературе эти две ориентации (йецер) одновременно указывают (как меризм*) на изначальное драматическое бытие людей, состоящее в том, что в любой момент они могут выбрать любое из двух направлений [1476] .

Помимо направленности есть еще способности. Воля призывает к преображению в любви [1477] . Знание формируется для восприятия божественной реальности [1478] . К знанию и воле добавляется память, в которой хранятся все виды знания и воли. Направленность и способности таят в себе двоякий смысл: они могут быть сконцентрированы на самой личности и преисполниться конечным. Тем самым они искажают (деформируют) себя. Но это искажение (де-формация) все еще стремится к ре-формации.

Деформация

Те, кто позволяет себе ограничиваться конечными формами, «финитизи- руют» себя10*. Эти конечные («финитные») формы включают в себя, среди

прочего, «сокровища образов и сверхъестественных форм» [1479] . Все эти «формы представлены каким-то ограниченным способом или образом» [1480] . Когда люди разрешают себе ограничиваться конечными тварями, они отделяются от Бога.

Помимо привязывания к конечному, налицо обращение к себе. Ориентацию на себя нельзя путать с принятием себя: принимая себя, мы воспринимаем себя за пределами своей жизни; при ориентации на себя мы замыкаемся в себе. Ориентацию на себя также не следует путать с интроспекцией или самокритикой: ориентация на себя заманивает нас в самих себя, как в ловушку.

Помимо привязывания к финитному и ориентации на себя есть еще фи- нитизация Бога: «Все люди, каждый по своему, формируют для себя концепцию своего Бога, ибо каким является молящийся человек, таким он изображает себе Бога» [1481] . Память, разум и воля — каждое из этих качеств «формирует понятие о Боге в соответствии со своими способностями и пределами» [1482] . Снова и снова люди соблазняются и создают себе золотого тельца (Исх 32:4).

Такой финитизацией Бога в нечто, сотворенное человеком (Ис 45:16), тварь наносит себе ущерб. «Делающие идолов все ничтожны, и вожделенней- шие их не приносят никакой пользы, и они сами себе свидетели в том. Они не видят и не разумеют, и потому будут посрамлены. Кто сделал бога и вылил идола, не приносящего никакой пользы? Все участвующие в этом будут постыжены» (Ис 44:9-11). Самая веская причина такого посрамления состоит в том, что из конечных материалов (железа, дерева, камня, глины) с помощью конечных инструментов (топора, линейки, рубанка, циркуля) конечными существами (кузнецом, плотником) изготавливается конечная вещь, которую возвеличивают до бога (Ис 44:12–19).

Преобразование (ре-формация)*

Павел говорит: «Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим 12:2). «Божественный пассив»** указывает на то, что преображение исходит от Бога. Люди взаимодействуют с этим преобразованием — с постоянным обновлением мышления, цель которого заключается в том, чтобы «познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим 12:2). Настоящая ре-формация (греч. метаморфосис) исходит от Бога: нельзя сообразовываться с картиной (греч. схэма) мира, нами снова должен овладеть образ Божий. Духовные авторы постоянно тематизируют поле напряжения «образование — преобразование — преображение (фармация — реформация— транс-формация)»: «Люди должны уклоняться от той деформации, в которой, по мирским желаниям, они сообразуются с миром, и должны быть пре-образованы (ре-формированы) Им [Богом]» [1483] . Предание выделяет несколько аспектов этой ре-формации.

Греческие отцы церкви. Согласно Оригену, «никто не утратит возможность вновь открыть в себе форму образа Бога» [1484] . Новое открытие этого образа изображается тремя способами: (1) Райская картина: люди возвращаются к своей первозданной целостности, к раю [1485] . (2) Человек как форма Бога: благодаря возвращению к нашей изначальной форме обретает видимость творящая рука Бога. Мы открываем в себе Божий образ [1486] . (3) Человек — царь: все люди — цари или царицы, несущие в себе Царство Божье (Лк 17:21). Поскольку Бог помещает внутри нас свое царство, в нас рождается царь (или царица) [1487] .

Латинские отцы церкви. У латинских отцов церкви акценты отличаются [1488] . В их трудах преобразование касается самой основной формы. Человек, который уже был очень хорошо сформирован Богом, а затем полностью деформировал сам себя (падение), при ре-формации преобразуется во что-то лучшее (in melius reformatus)n6. При реставрации прекрасной картины великого мастера может оказаться, что под ней скрывается еще более прекрасная картина того же мастера. Поскольку реформация образа Бога происходит на более глубоком уровне, чем первоначальная форма, и достигает большего, чем даже способна охватить первоначальная форма, то для осуществления этой реставрации необходимы воссоздающие руки самого Бога. Если бы мы делали это сами, то восстановили бы только уже знакомый нам образ. «Мы всегда переделываем и преобразуем по-своему. Но кто может сделать это иначе, нежели Мастер, который сам это создал? На самом деле мы можем деформировать имеющийся в нас образ, но не можем «формировать его» [1489] .

Более поздняя традиция. Ре-формация сохраняет свое место в системе духовного пути в целом. По мнению Давида Аугсбургского, «преобразование (реформация) внутреннего человека» — это условие духовной жизни. Оно требует формирования разума, воли и памяти118. Сохранилось очень много (более 400) рукописей трактата, в котором он [Давид Аугсбургский] развивает

свою точку зрения. Этот факт указывает на его огромное влияние. Соответственно, для Иоанна Креста преобразование (ре-формация) относится к естественным первым шагам духовной жизни. Делая эти шаги, люди сами облекают себя в правильную форму. Это ночь чувств, цель которой — преобразование на чувственном уровне [1490] . «Бог помещает их в эту ночь единственно для того, чтобы испытать и смирить их и преобразовать их наклонности, чтобы в их духовной жизни не было пагубного влечения к безмятежности» [1491] . Преобразование наклонностей означает их упорядочение и ограничение. «Поэтому ночь чувств, объясняемую нами, следует назвать скорее определенным преобразованием и обузданием склонностей, нежели очищением» [1492] . Задача заключается в том, чтобы в этом переупорядочении склонности (способности к приложению усилий) были умиротворены и стали доступны для союза с Богом. «Для того, чтобы чувственные и духовные части души вышли к божественному союзу любви, они должны быть сперва преобразованы (реформированы), упорядочены и умиротворены» [1493] .

Момент обращения

Библейский глагол «обращаться, возвращаться» (шув) суммирует весь драматизм деформации и реформации в одном слове. Деформация происходит потому, что люди отвращаются (шув) от своей изначальной ориентации на Бога. Поступающие так движутся в направлении, противоположном изначальному: невеста отворачивается от своего жениха (Иер 3). Когда отвращение достигает низшей точки, возникает стремление к обратному движению (тшу- ва): когда сообразование с миром (conformatio mundi) осознается как деформация (deformitas), запускается процесс реформации (reformatio). Осознав свою деформацию, люди ищут дорогу назад, к Богу, чтобы «преобразоваться до образа Бога, для которого Бог создал их»128. Истинный момент преображения — это полное изменение (тшува). В этой связи соединяются три аспекта.

Возвращение к истоку. От-вращение — это уход от своего истока, обращение — это воз-вращение к своему истоку. Голубь Ноя возвращался в ковчег до тех пор, пока земля оставалась под водой. Как только вода сошла, голубь вернулся к родным деревьям (Быт 8:9-12). Человек возвращается в землю (Быт 3:19, Пс 89:3); вестникам [предлагают] вернуться к тем, кто послал их (ср. 4 Цар 9:17–20); ветер возвращается на круги свои (Екк 1:6); камень, подброшенный в воздух, возвращается на землю (Пс 7:17). Момент обращения состоит

Божкствшно-человеческое преображение — ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ

459в зарождении осознания того, что я изначально ношу в себе образ Бога. При осмыслении этого «начинается процесс последовательного изменения и преобразования»124.

Взаимное возвращение. В процессе этого изменения Израиль возвращается к своей изначальной связи с Сущим (Иез 16:1-14). Иеремия созывает людей: «Возвратитесь, дети-отступники, говорит Сущий [1494], потому что Я сочетался с вами» (Иер 3:14). Это возвращение исцеляет (Ос 6:1). Возвращение Израиля — это одна сторона обращения, другая — это Сущий: «И обратишься к Сущему, Сильному [1495] твоему… Сущий, Сильный твой возвратит пленных твоих» (Втор 30:2–3). Сущий сам отвечает на возвращение Израиля (Пс 125:1).

Изменение сознания. Восстановление процесса развития божественно-чело- веческих отношений, которое носит взаимный характер, подразумевает трансформацию осознания Бога человеком125. В восстановленной связи (реформация, обращение) проявляется безграничная Божья милость. Это — преображение человеческого сознания (метанойя [1496]). Мы наблюдаем это в жизни Павла. То, что обычно называют его опытом обращения, быть может, лучше назвать «преображением». Павлово обращение было «не изменением религии, а радикальной переинтерпретацией его осмысления деяний и воли Бога в мире»126.

Преображение в сообразовании

Преображение направлено на восстановление изначальной формы человека, образа Бога. Для достижения этой цели оно ориентируется на форму, которая приводит к присутствию изначальной «точки опоры»: Тора в иудаизме, Христос в христианстве, Будда в буддизме, Мохаммед в исламе, — воссоздание изначального образа Бога в человеке и сообразование с божествен- но-человеческой личностью суть пределы каждой из этих основ. «Мы созданы по образу Бога, деформированы грехом, реформированы милостью в согласии с Христом и, наконец, преображены (трансформированы) во славе»127. Благодаря интериоризации жизни Христа проявляется изначальный образ, и личность достигает единства с Богом, который превыше всех тварей и превосходит всякое знание128. Духовная форма оказывает промежуточное действие,

основанное на ее божественно-человеческой структуре. Мы отчетливо видим это в Послании к Филиппийцам. Здесь Мессия изображается в «образе раба» и в «образе Бога» (Флп 2:7). Понятие «образ» относится к особому образу жизни: «образ раба» относится к статусу раба; «Образ Бога» относится к сфере божественного. Мессия причастен к обоим видам бытия [1497] . Чтобы привести христиан к совершенному познанию Бога, «тот, кто равен Отцу в божественном величии, стал подобен нам в бытии раба и делает нас подобными Богу. Поэтому только Сын Божий, став сыном человеческим, превратил многих детей человеческих родителей в детей Божиих»ш.

Сообразование

Сообразование указывает на процесс, в котором человек применяет выбранную им модель преображения к своему поведению, мышлению, устремлениям воли, воспоминаниям, чувствам и акцентам. Мы проясним процесс сооб- разования с помощью трех примеров.

Сообразность Торе. В иудейской духовности Тора — это божественно-человеческий образ. В своей конкретной познаваемости она предлагает идеи, образцы поведения, мотивации и перспективы, которые могут быть интериоризи- рованы читателем. Как претворяется этот процесс сообразования, показано в мистическом труде Сефер Иецира. Десять первичных чисел и двадцать два ** послания составляют основу творения. Создатель «образовал в них все, что создано, и каждую душу, которой предназначено быть созданной… Ими он сотворил всю вселенную и сформировал в них все, что есть, и все, что предопределено быть сформированным» [1498] . Средоточием этой основополагающей формы является Имя: «все, что образовано, и все, что говорится, завершается одним Именем… Он делает все, что образовано и что говорится, одним Именем» [1499] . Мистиксогласовывается с десятью первичными числами и двадцатью двумя посланиями, которые вместе составляют «двадцать два пути мудрости» [1500] . Посредством этого он становится одним целым с Творцом и сам сотворит Ему «изнутри»: «Придите к пониманию в мудрости и будьте мудрыми в понимании; проверяйте себя в них и осуществляйте свой поиск на том основании, которое они дают: познавайте, подсчитывайте, создавайте. Постигайте завершение изнутри и отводите Создателю его место. Он один — Создатель и Творец» [1501] .

Соответствие Христу. Отправной точкой христианской духовности является то, что «Христос изобразится в вас» (Гал 4:19). Павел говорит здесь, пользуясь

символами беременности и родов. Христос должен обрести образ в церкви, как ребенок формируется во чреве. Павел ощущает родовые муки этого процесса. Христос — это духовный образ христианской жизни. Духовный путь христиан состоит в том, что они «преобразуются в новое творение посредством работы Духа, который согласует их с тайной рождения и воскресения Христа» [1502] . Христианская духовность стремится во всем согласовать себя с Христом: «Для этого Он и пришел — чтобы передать нам образ и указать путь» [1503] , «образ святости» [1504] , «образец совершенства» [1505] .

Религиозные формы жизни. В XII веке мы наблюдаем появление особого духовного языка, включающего такие слова, как «пример» (exemplum), «образ» [forma), «правило» (regula) и «модель» (propositum)ш. Идея вот в чем: люди достигают внутреннего обновления, приобретая «образ». Например, устав кармелитов предлагает «образ жизни» (formula vitae), призывающий к обретению себя в конкретности повседневной жизни. В соответствии с этим устав завершается следующими словами: «Мы дали вам краткое описание этого, тем самым сформулировав для вас образ жизни (conversationis vestraeformulam), согласно которому вам следует жить» [1506] . Религиозный образ жизни — это «образ благочестия» [1507] , включающий поведение, одежду, работу, отдых, уединение, — короче говоря, «все, что относится к внешней культуре человека» [1508] . В этом контексте Гийом де Сен-Тьерри говорит о чтении Писания [1509] , работе [1510] , образе веры (symbolon), формирующем молитву [1511] , форме молитвы, которая нам дана в Отче наш [1512] или возникает в результате созерцания [1513] , о формах нищенства, целомудрия и простоты [1514] , о той форме веры, которая выражается в суждениях и религиозных интуициях отцов церкви [1515] , а также о страдании, в котором формируется святая простота [1516] . Процесс соответствия обретает

ОСНОВНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

подлинность только тогда, когда во внимание принимаются три вещи. (1) Образ благочестия должен быть интериоризирован до такой степени, чтобы его сила воздействовала на человека изнутри [1517] . (2) Цель процесса сообразования не заключается в единообразии [1518] . (3) Образ должен быть одновременно интериоризирован и оставлен, дабы он мог достичь своей истинной цели: преобразить человека в Бога.

Божественночеловеческое преображение

Павел говорит, что в последние времена некоторые люди, несмотря на то, что обладают образом благочестия, отступят от него (1 Тим 3:15). Здесь Павел проводит различие между «образом» и «силой» благочестия. Под «образом» Павел подразумевает процесс его приобретения. Этот процесс может быть осуществлен без соприкосновения с сутью этого благочестия — «силой» Божьей. Преображение через соответствие предполагает, что люди не только приобретают для себя внешний образ, но через него входят в контакт с божественным образом, который оживляет их. 1енрих Сузо говорит: «Смиренный человек должен быть лишен образа, сотворенного во Христе, и преображен Божеством» [1519] . Рююсбрук говорит то же самое: согласуясь с божест- венно-человеческим образом, души «одновременно имеют образ и не имеют его. У них есть образ жизни нашего Господа, Его страданий и Его смерти, и всей добродетели. И в своем духе они свободны от всех вещей. И по этой причине они лишены образа и преображаются в божественную чистоту… Они выходят с образом человеческой природы нашего Господа… Они входят без образов, с Духом нашего Господа, обретая в нем вечную чистоту, безмерное благо, понимание и утешение — в большей степени, нежели они могут постигнуть или осознать» [1520] .

Момент преображения

В тот момент, когда божественно-человеческий образ осуществляет свою посредническую функцию, духовная форма и Бог едины. По этой причине Руми может говорить о том, что пророки, посланники Бога, не являются представителями двух образов: «Поклонники образов видят два образа; когда вы уйдете от сознания образа, эти два образа суть Одно. Пока вы рассматриваете образ, он представляется вам двойным: смотрите не на глаза, а на свет, исходящий от них» [1521] . Вы не можете различить свет десяти ламп, если смотрите на свет: «Лампы разные, но свет один и тот же: он исходит Свыше. Если вы продолжаете смотреть на лампу, вы тратите время впустую»166. В то время как вы смотрите на образ, вы должны выйти из него, чтобы воспринять пронизывающее его божественное единство. Духовная форма лишает меня всякого образа и всего того, что образовано, и именно посредством этого «обнаженная и не обремененная образами» душа «вовлекается в преображение в единстве с Богом» [1522] . Преображение приводит меня «к образу Бога» [1523] . Все духовные формы хотят привести [людей] к Богу, не имеющему образа. По этой причине эти формы должны быть оставлены, так чтобы душа могла вернуться к безмерности Бога. Это оставление образов происходит на всех уровнях, но духовные авторы особенно акцентируют три способности (разум, волю и память).

Освобождение разума от образов. Если наш разум определяется конечными образами, а это неизбежно, поскольку разум познает посредством конечных образов, которые доходят до нас через чувства [1524] , то его следует освободить от образов, чтобы познать Того, Кто не имеет образа [1525] . Это освобождение касается как естественных, так и сверхъестественных образов [1526] . Поскольку оно касается естественных объектов, «даже конкретные знания, образы вещей, акты воображения и все другие представления, все формы и фигуры утрачиваются… Преображение в Боге делает душу столь созвучной простоте и чистоте Бога, в котором нет ни образа, ни воображаемой фигуры, что это приводит ее к чистоте, непорочности и освобождению от всех образов и фигур» [1527] . Должны быть удалены также и сверхъестественные образы: душа должна «также помрачиться и ослепнуть в той своей части, которая имеет отношение к Богу и духовным вещам» [1528] . Особенно следует отказаться от внутренних образов (Иисус у позорного столба, Бог, восседающий на престоле, и так далее) [1529] . Эти размышления, образы и методы необходимы для начинающих, чтобы воспламенить душу любовью на уровне чувств. Человек должен пройти через них, не привязываясь к ним, подобно тому, как нельзя останавливаться на полпути по лестнице, возомнив, будто достиг желанной перспективы. Что же касается прочего, человеку нужно тщательно отмечать, в какой

момент освобождаешься от образов. Нельзя слишком рано обрывать процесс сообразования. Нельзя также и задерживать его, поскольку можно запутаться в образе [1530] .

Освобождение воли от образов. Типичной проблемой воли является то, что она желает другого, но в то же время осознает, что у другого (или у другой) может быть своя внутренняя история. Воля не может «придумать» другого. До тех пор, пока она стремится к другому, она зависит от другого. Волю можно «сформировать во всяком терпении», лишь покорившись «воле своего Создателя» [1531] . Воля должна быть освобождена от всего того, что не является волей Бога. Это, безусловно, означает, что душа должна полностью привести себя в соответствие с волей Бога: «Человек, о котором мы говорим, молится Богу как Богу… Он не приспосабливает Бога к себе, но себя — к Богу7. Те, которые приводят себя в соответствие с Богом, не просят у Бога чего-либо для себя, не просят ничего, кроме самого Бога» [1532] . Воля хочет только того, что есть воля Божья. Воля Божья кротко и нежно ощущается волей человека, вытесняет суровость и ориентацию на себя и преобразует волю [1533] . Через это преображение воли «душа в той же мере совершает в Боге и через Бога то, что Он через себя совершает в ней. Ибо воля двоих — это одна воля» [1534] . Бог и воля вдыхают друг друга, движутся на всех уровнях от одного основания к одним и тем же целям [1535] . В этот момент воля, отрешенная от себя, огкры- ч та исключительно воздействию Бога, не имеющего формы: «Ты сформировал волю без образа, поскольку Ты — ни образ, ни что-либо сотворенное. Твоя любовь не может заключаться в каком-то одном образе. Поэтому она также не может сформироваться во что-либо, что каким-либо способом было сформировано» [1536] .

Освобождение сознания от образов (форм). Все, что проходит через душу, оставляет след в памяти [1537] . Это касается также духовных образов, что бы ни испытал духовный человек [1538] , будь то сверхъестественные образы [1539] или духовное общение [1540] . Однако Бога нельзя уловить в какую-то отдельную форму или воспринимаемую связь, равно как в какой-либо памятный образ: «У Бога нет ни формы, ни образа, постижимого для памяти. Поэтому, когда память

соединяется с Богом, она лишается образа, очертания или воображения» [1541] . Чтобы память соединилась с Богом, она должна быть лишена образа: «Уничтожение памяти в смысле всяких образов — это необходимое условие единения с Богом: память должна освободиться и отрешиться ото всех общений и образов… Единение с Богом невозможно без полного отрешения памяти от всех образов, которые не являются Богом» [1542] . Вначале это опустошение памяти вызывает страх и дезориентацию, но постепенно, по мере того как Бог становится формой памяти, человек чувствует себя все более уверенно: «Не должно быть никакого страха, поскольку память свободна от образов и фигур. Поскольку у Бога нет образа и фигуры, память ощущает уверенность, отрешаясь от образов и фигур, и становится ближе к Богу» [1543] .

Преображение в любви

Преображение в сообразовании направлено на «то, чтобы чувственная и низшая часть была преобразована, очищена и приведена в соответствие с духовной частью» [1544] . Теперь душа в состоянии выйти к Богу, чтобы Он преобразил ее. Бог же, напротив, принимает форму души, «всецело и совершенно преобразуя ее в любви и во славе» [1545] . Для Иоанна Креста любовь и слава характеризуют две фазы процесса прославления. Преображение в любви — это «наивысшее состояние, которого можно достичь в этой жизни» [1546] . Преображение во славе «осуществляется в полной мере на небесах, в жизни с Богом, во всех тех, кто заслуживает узреть себя в Боге» [1547] . Мы рассмотрим преображение во славе в следующем разделе, а теперь сосредоточимся на преображении в любви. Характерной особенностью преображения в любви является то, что любовь побуждает Бога и человека находить полное отдохновение друг в друге: «Любовь приводит к такому сходству в этом преображении любящих, что можно говорить о том, что один является другим, а оба — одно целое» [1548] . Любящие, отождествляя себя друг с другом, полностью отдают себя Другому: «В преображении любви каждый отдает обладание собой другому, и каждый отказывается от себя и обменивает себя на другого. Таким образом, каждый живет в другом и является другим, а оба являются одним целым в преображении любви» [1549] . В преображении в любви отчетливо просматриваются три

перспективы: (а) исходящее движение души, направленное к Богу, который привлекает ее к себе; (б) движение Бога по направлению к душе, чтобы обитать в ней; (в) близость Духа, который соединяет Бога и душу, — реальность, именуемая «духовным браком»185.

Душа выходит в любви

При преображении в любви Бог дарует душе способность «вспомнить себя в близости Его любви, что представляет собой союз с Ним или преображение в Нем через любовь» [1550] . Это движение любви подразумевает, что душа выходит в любви, выходит из себя, чтобы вне себя самой быть принесенной к Возлюбленному. Привести себя в соответствие (sese conformare) с Создателем в любви означает осуществить переход (transire) [1551] . Осуществив этот переход, душа становится божественной (deificari).

Точно так же, как маленькая капелька воды, казалось бы, полностью утрачивает свою индивидуальность при смешивании с большим количеством вина, принимая вкус вина и его цвет; как железо, нагретое и раскаленное, становится очень похожим на огонь, утрачивая свой характерный вид, и точно так же, как воздух, пронизанный солнечным светом, преобразуется в такое же сияние света, так что кажется, что он не освещен, а светится сам по себе; так неизбежно и то, что в святых любое человеческое чувство каким-то невыразимым образом отрешается от себя и полностью пронизывается волей Бога [1552] .

Это на самом деле означает уничтожение человека: «в действительности вещество остается, но в иной форме» [1553] . Происходит вот что: «Великая сила любви вовлекает в себя их души» [1554] . Они обретают себя в Боге вне себя. Руми говорит: «Мое место Безместно, мой след Бесследен; это ни тело, ни душа, поскольку я принадлежу душе Возлюбленного. Я отказался от двойственности, я увидел, что два мира — это один мир; Один, к которому я стремлюсь, Один, которого я знаю, Один, которого я вижу, Один, которого я призываю. Он — первый, Он — последний, Он — снаружи, Он — внутри» [1555] .

Отпустить себя. Облако Незнания советует нам сделать все, что в наших силах, чтобы забыть все создания, так чтобы наши мысли и стремления вновь не возвращались к ним: «Больше всего Бога радует работа души» [1556] . Преображение в Боге может произойти только тогда, когда душа отпускает себя. Только тогда наш дух пронизывается «бесформенностью, то есть непостижимым светом»193. Отрешение души от образов завершается бесформенностью. «Он окутывается тьмой и падает в бесформенность, как тот, кто блуждает. В наготе он лишается восприятия и различения всех вещей и преобразуется, и пронизывается простой ясностью. В ничтожестве он терпит неудачу во всякой деятельности, ибо он побежден действием безмерной любви Бога»194. Это преображение необходимо для преображения в любви. Оно служит тому, «чтобы ввести в дух духовную форму духа и соединить их, — действие, которое состоит в единении в любви» [1557] . Только когда человек оставляет все образы — как естественные, так и сверхъестественные, — может произойти преображение в любви [1558] . «Ибо истинно совершенный человек должен приучиться быть мертвым для себя, лишиться себя в Боге и настолько привести себя в соответствие с волей Бога, чтобы все его счастье заключалось в познании не себя или еще чего-либо, а одного лишь Бога, в том, чтобы не желать ничего и не знать ничего, кроме воли Бога, и хотеть знать Бога так, как Бог знает меня, как сказал святой Павел. Бог знает все, что он знает и любит» [1559] . Такой личностью является «Сын Божий, сформированный в Божьем образе и в Боге» [1560] .

Отрешение от себя. Душа, которая оставляет себя в любви, пребывает вне себя в любви Бога. «Ибо наше погружение в преображение Бога остается вечным, непрекращающимся, как только мы выходим из себя и обретаем Бога, погружаясь в любовь. Ибо если мы обретаем Бога посредством погружения в любовь, то есть утрачивая себя, то Бог принадлежит нам и мы принадлежим ему, и мы навсегда и безвозвратно уходим от себя» [1561] . Когда мы погружаемся в Бога, нас заливает божественный свет, отчего наше лицо сияет изнутри и освещает наш внутренний разум. Этот свет единения [с Богом] является «состоянием превыше всех состояний, в котором человек выходит в мир божественного созерцания и предвечного взора и в котором он преображается в божественном великолепии» [1562] . В этом великолепии единения душа пребывает в Боге: «Мы ощущаем, что живем в Боге, и от этой жизни, в которой мы ощущаем себя в Боге, исходит сияющее великолепие нашего внутреннего лика, которое просвещает наш разум и связывает нас с Богом». Мы отходим от себя в Его предвечной жизни и «обретаем преображение в Боге в своей целостности. И поэтому мы чувствуем, что полностью объяты Богом… Через преображение, которое мы получаем от Бога, мы чувствуем себя поглощенными

бездонной бездной его вечного блаженства, где мы уже никогда не ощутим различия между собой и Богом… Тем не менее мы постоянно хотим проверить и испытать, что мы чувствуем, поэтому опять возвращаемся к рассудку и обнаруживаем различия и несхожесть (инакость) между собой и Богом» [1563] .

Пребывание Бога в душе

Пока душа пребывает вне себя в Боге, Бог общается с душой. «В этом преображении душа всем своим существом и духовными способностями поглощает Бога» [1564] . Экхарт говорит: «Бог нигде не является столь истинным Богом, как в душе. Частица Бога есть в каждом сотворенном существе, но только в душе Бог божественен, ибо это место Его отдохновения» [1565] . Душа стремится к тому, чтобы образ любви стал ее образом.

Бог формирует душу. Для того чтобы объяснить, что происходит, когда Бог формирует душу в любви, мистики используют два образа. Первый образ — это чувственное восприятие: вещь «не может быть вообще увидена тем, кто смотрит на нее, если только видимый элемент ее вначале не обретет форму в разуме того, кто смотрит, посредством подобия определенного образа, через что тот, кто воспринимает, преобразуется в воспринимаемую вещь» [1566] . Когда форма проникает в чувство, она преобразуется формой воспринимаемого предмета. Так что чувство не является вещью материально, но лишь трансформированной формально [1567] . Так, душа преобразуется в Возлюбленном: не потому, что природа души заменяется природой Возлюбленного, а потому, что душа приведена в соответствие с ним [1568] . «Когда душа выходит к чему-то в любви, в ней происходит определенная перемена, посредством которой она преобразуется в объект любви» [1569] . Бог сообщает (in-form-eert) [1570] душе свою благодать и сообразует ее с Собой [1571] ; теперь она «преобразована (gereconformeerd)* по Его образу и подобию» [1572] . Второй образ — это форма, которая внедряется в вещество: «любовь внедряется в вещество как форма, это происходит в одно мгновение, и до этого нет никакого действия, а есть только расположенность к нему» [1573] .

Сама душа не может никоим образом воздействовать на это преображение в любви [1574] . Единственное, что можно сделать, чтобы подготовиться к такому преображению, — это умиротворить и утихомирить чувства, разум, волю и память, так чтобы Возлюбленный смог даровать себя без образа [1575] . Эти три способности должны быть настолько освобождены от всяких образов, чтобы «полностью предстать перед любовью Бога» [1576] . Любовь Бога, со своей стороны, привносится без образа, без малейшей примеси чего-то внешнего215. Бог общается с душой «без посредников, без людей, без ангелов, без форм, без фигур» [1577] . Он сообщает Себя через Себя. Это Его общение с Собой «не имеет ни массы, ни объема, поскольку Слово, которое дарует его, чуждо какому-то способу или образу поведения и свободно от объема формы, от внешнего вида или от случая [1578] . Иоанн Кронштадтский говорит: «Не глаза мои возвещают мне о Боге моем,, ни уши посредством слов или звуков голоса доносят до меня весть от Непостижимого, а сама душа как бы растворяется в Боге» [1579] . Это растворение в Боге — лик Бога в возлюбленном. Это то, к чему стремится душа: «Поэтому, кем бы ни была Невеста, у нее одно только желание, одно устремление, а именно — чтобы ее лицо вечно соприкасалось с твоим Лицом в поцелуе милости, то есть чтобы она могла стать одним духом с тобой посредством соединения воли с тобой, усердием великой любви» [1580] . Когда душа преображается в Возлюбленном, Возлюбленный обитает в душе, которую он открывает гораздо глубже, чем она может открыться сама. Возлюбленный поселяется в этой бездне души. «Человек преображается в Боге, когда… только Бог обитает в его сердце, когда оно не занято никем, кроме Бога… О желанное преображение!.. Преображенный человек полностью принадлежит Богу и стремится только к Богу. Его сердце преисполнено самим Богом» [1581] . Когда душа проникается Богом, Бог входит в душу. Теперь все ее качества «лишены их собственного образа» и «преображаются в одном лишь Боге» и рождаются «в Боге и Богом» [1582] .

Прозрачность. Когда Бог поселяется в душе и преображает ее в себе, она становится прозрачной для него. Григорий Нисский сравнивает это с зеркалом: «Это как с зеркалом, когда оно искусно изготовлено и пригодно, — оно будет отражать в себе, на своей чистой поверхности, точные черты того,

кто появляется в нем. Так и душа: когда она становится пригодной и избавляется от всякой грязи, она снова начинает отражать в себе чистый образ нетронутой красоты» [1583] . Рююсбрук сравнивает эту божественную прозрачность с солнечным светом, которым освещается воздух. «Мы испытываем вхождение Бога и освещаемся божественным светом, так же, как воздух освещается светом солнца, а железо пронизывается силой и жаром огня. Так мы преображаемся и преисполняемся сиянием от сияния, по образу самой Пресвятой Троицы» [1584] . Тут же он говорит об огне, который пронизывает дерево: «Потому что огонь проникает во все и делает все подобным себе, все, чем он может завладеть и что может преобразить» [1585] . Иоанн Креста придает большое значение этому сравнению: «Коснувшись дерева, огонь вначале иссушает его, разгоняя всю влагу так, что удаляется вся содержащаяся в нем вода. Затем постепенно он делает дерево черным, темным и безобразным и даже приводит к тому, что оно начинает испускать дурной запах… Наконец, нагрев и воспламенив дерево снаружи, огонь преобразует дерево в нем самом и делает его таким же красивым, какое оно есть на самом деле» [1586] . У Иоанна Креста мы находим обилие образов для выражения божественной прозрачности души: солнечный луч, преобразующий окно в свой свет [1587] ; фонтан, от которого во все стороны в изобилии брызжут божественные струи [1588] ; прозрачный и чистый кристалл, полностью отражающий свет, который падает на него [1589] ; любовная рана, которая только заживает оттого, что делается глубже [1590] ; воск в процессе поглощения оттиска печати; набросок, который взывает к художнику, чтобы тот закончил свой рисунок [1591] . Преображение в Боге — это нечто, что «соединяет свет звезды или свечи со светом солнца, поскольку то, что затем излучает свет, — это не звезда или свеча, а солнце, которое поглотило другие потоки света своим собственным» [1592] .

Интимность любви

Преображение в любви — это единство двух побуждений: (1) предание своей души Возлюбленному и принятие этого предания; (2) самоотдача Возлюбленного душе и принятие этой самоотдачи. Два побуждения любви являются взаимопроникающими и открывают пространство интимности.

Единство любви. Преображение в любви делает два любовных побуждения единой любовью, которая так «прочно связывает Бога и душу, что объединяет и преобразует их обоих» [1593] . Оба любящих наслаждаются любовью, в которой они созерцают друг друга в красоте28*.

Пусть я так преображусь в Твоей красоте, что мы станем похожими в красоте и будем оба созерцать друг друга в Твоей красоте, обладая ныне Твоей красотой, и это таким образом, что каждый взгляд, брошенный на другого, сможет увидеть в нем свою собственную красоту, поскольку обе — это только одна Твоя красота… И пусть моя красота будет Твоей красотой, для чего я буду Тобой в Твоей красоте, а Ты будешь мной в Твоей красоте, поскольку сама Твоя красота будет моей красотой; поэтому мы будем наслаждаться друг другом в Твоей красоте [1594] .

Пламя любви. Преображение в любви имеет свои стадии: «Хотя в стансах мы уже комментировали это [то есть в стансах Духовной песни. — К. Я], мы говорим о высшей степени совершенства (о преображении в Боге), которого можно достичь в этой жизни, эти стансы [стансы Живого пламени любви. — К. В.] рассматривают любовь именно на этом этапе преображения, более глубоком и более совершенном» [1595] . Иоанн Креста объясняет это различие, развивая тему образа огня и куска дерева: «Несмотря на то, что огонь прошел через дерево, преобразил его и объединил его с собой, по мере того как огонь становится жарче и продолжает гореть, дерево все больше накаливается и воспламеняется, вплоть до того, что вспыхивает и извергает из себя пламя» [1596] . В аспекте преображения в любви это означает, что «теперь душа достигла этой воспламеняющей стадии и внутренне так преобразилась в огне любви и приобрела от него такие качества, что не просто соединилась с огнем, но произвела внутри него живое пламя» [1597] ®7.

Горящее пламя символизирует действия, которые проистекают из преображения в любви: «Действия этой души [то есть души, для которой преображение в любви — обычное состояние. — К. А], можно сравнить с пламенем, которое вспыхивает от огня любви. Чем сильнее огонь единения, тем неистовее вспыхивает пламя этого огня» [1598] . Характерной особенностью этих действий является то, что они осуществляются не самим субъектом, который полностью распоряжался бы собой: «Действия воли соединяются с этим пламенем и восходят, увлекаемые и поглощаемые пламенем Святого Духа» [1599] . Таким образом, действия не столько проистекают из самой души, сколько

из божественного огня Любви, горящего в ней: «Поэтому, пребывая в этом состоянии, душа не может производить действия, поскольку их осуществляет Святой Дух и ведет ее к ним. В результате все действия души оказываются божественными, поскольку движения по направлению к этим действиям и их свершение происходят от Бога» [1600] . Природа Святого Духа определяет то, что человек «поглощается, растворяется и преображается в любви» [1601] . Это состояние внутреннего движения силой Святого Духа усиливает чувство соучастия в жизни Бога: «Поэтому человеку кажется, что каждый раз, когда разгорается это пламя, побуждая его к божественной любви, оно дарует ему вечную жизнь, поскольку поднимает его до деяний Бога в Боге» [1602] . Эта вспышка пламени любви дает душе предвкушение вечной жизни: «Наслаждение, которое испытывает наша душа от возгорания Святого духа, столь велико, что она как бы вкушает вечную жизнь. Поэтому она относится к этому пламени, как к живому»248. По мере того как дерево возгорается в огне, оно сильнее соединяется с огнем: «В конечном счете, именно посредством огня душа становится единой с Богом. Чем выше степень любви, тем глубже она соприкасается с Богом и сосредотачивается в нем» [1603] .

Преображение в славе

Иоанн Креста проводит различие между преображением в любви и преображением в славе. Преображение в любви происходит в этой жизни; преображение в славе относится к жизни, которая наступит после этой жизни. Об этом мы еще ничего не знаем. Мы лишь улавливаем едва видимый свет этого в той мере, в коей наше преображение в любви содержит набросок преображения в славе.

Слава Воскресшего

В Новом Завете Иисус — это Тот, Кто прославился в Боге. Именно это видели три Его ученика на Горе Преображения: «И просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Мф 17:2). В христианской духовности есть четыре важных текста, каждый из которых освещает славу Иисуса в Боге. Ключевой текст встречается в Послании к Коринфянам: «Мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2 Кор 3:18).

Преображение состоит в уподоблении Воскресшему, подобии, которое ведет человека от славы в славу: никогда не прекращающееся преображение. Тот, кто смотрит в зеркало, видит себя в зеркале. Так, Воскресший видит себя в христианах. Его подобие еще глубже проникает в их открытые лица. Слава светится в них на еще более глубоких уровнях и обитает в них в еще большем изобилии. Текст из Послания к Коринфянам, который часто цитируется245, оставляет открытой перспективу постоянно возобновляющегося преображения [1604] . Другой текст мы находим в Послании к Римлянам. Бог «предопределил христиан быть подобными образу Сына Своего» (Рим 8:29). Это подобие не статичный факт, а динамичный процесс: все больше и больше наш образ будет приобретать подобие (эйкон) прославленного Господа, что возможно лишь тогда, когда мы «будем сообразны славному телу Его» (Флп 3:21). Этот третий Павлов текст подтверждает, что лишение формы в Его смерти необходимо для того, чтобы мы соответствовали Его славе: тогда Он преобразит наше уничиженное тело так, чтобы оно было сообразно Его славе (Флп 3:21). Четвертый текст — это свидетельство Павла, данное им в Послании к Галатам: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2:20). Иоанн Креста истолковывает этот текст следующим образом: «Утверждение о том, что уже не я живу, означало, что, несмотря на то, что он имел жизнь, она не принадлежала ему, поскольку он преобразился во Христе, и она была более божественной, чем человеческой. Поэтому он заявляет о том, что не он живет, а Христос живет в нем» [1605] . Это именно тот неэгоистичный тип жизни, который Иоанн Креста соединяет с «жизнью в Боге» после смерти.

Преображенные в Боге, эти благословенные души будут жить жизнью Бога, а не своей жизнью, несмотря на то, что в действительности это будет их собственная жизнь, поскольку жизнь Бога будет их жизнью. Тогда они искренне провозгласят: Теперь не мы живем, а Бог живет в нас. Несмотря на то, что в этой жизни возможно преображение, как это было со святым Павлом, оно все еще не может быть совершенным и полным, хотя душа и достигает преображения в любви в духовном браке, наивысшем из состояний, достижимых в этой жизни. Все может быть названо наброском любви по сравнению с этим совершенным образом, преображением во славе [1606] .

Прославление человека в Боге

Преображение в любви — это набросок чего-то еще, преображения во славе. Каким бы глубоким и всепроникающим ни было преображение в любви, в этой жизни оно не может стать полным преображением во славе. Это возможно

лишь после того, как жизнь прекратится со смертью. «Поскольку душа видит, что через ее преображение в Боге в этой жизни она не в состоянии, даже если ее любовь безмерна, сравняться с любовью Бога к ней, она жаждет ясного преображения во славе, которое сравняет ее с этой любовью» [1607] . Преображение во славе состоит в том, что душа затем «переходит в Бога (transire in Deurn)» [1608] . Возможность для такого перехода в Бога заложена в сотворении человека как соучастника Завета. Величественное решение: «Сотворим человека» (Быт 1:26), — в котором выражается «личная заинтересованность Бога» (Быт 1:27) [1609] , окончательно осуществилось, когда Бог полностью привел человека к Завету с Собой и открыл ему Свою славу. Сотворение человека предполагает изначальную форму Завета, которая достигает своей наивысшей точки в людях, которые видят Бога во славе.

Полная взаимность

Павел говорит: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лидем к лицу; теперь я знаю отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор 13:12). Обычно это переводится пояснительно: «Тогда я полностью буду познан». Добавление «полностью» весьма примечательно. Полнота познания заключается в его взаимности: познавать значит быть познанным. Иоанн Креста так комментирует Павлов текст: тогда «душа познает так, как она познана Богом», то есть активность души полностью совпадает с ее пассивностью, — тем, что она познается, — «ибо тогда ее познание будет познанием Бога, ее воля будет волей Бога и, тем самым, ее любовь будет любовью Бога» [1610] . Следовательно, отличие от преображения в любви состоит в том, что в преображении во славе душа любит «Бога так же пламенно и совершенно, как она любима Им… Так душа любит Бога со всем устремлением и силой самого Бога, которые соединяются с силой любви, которой Бог любит ее» [1611] . Взаимность тут — полная. Познавать значит быть познанным. Это подразумевает, что есть интимность существующей взаимности. Душа существует в любви, которая есть Бог. Это существование совершенно, поскольку ему не мешает страх или ориентация на себя. Это акт свободного существования. Это жизнь в Духе, дыхание Любви, в котором Отец и Сын — это одно целое. Это жизнь Воскресшего: «Господь есть Дух» (2 Кор 3:17).

Преображение в славе снимает все ограничения. Хотя преображение в любви улавливает его свет. «И даже если в этом состоянии духовного супружества, которое мы сейчас рассматриваем, нет этого совершенства прославленной любви, есть, тем не менее, живое невыразимое подобие

этого совершенства» [1612] . Преображение в любви обладает «предчувствием» преображения во славе, поскольку «совершенное преображение в состоянии духовного супружества, которого душа достигает в этой жизни», фактически в определенной степени доводится до совершенства во славе посредством этого (более раннего) преображения» [1613] . В то же время это чувство преобра-i

жения в славе свободно от всяких ограничений. «Невозможно найти вы-I

ражение для “того”, о чем говорит здесь душа и что является счастьем, предопределенным для нее Богом» [1614] . Это «то», что совершенно поразит нас.

Это «слава, которую Ты дашь мне в день моего обручения и бракосочетания и в день радости моего сердца, когда освобожденный от тела, в Твоем небесном чертоге, во славе преобразившись в Тебе, я буду пить с Тобой сок сладкого граната» [1615] . Тем не менее, как отмечалось выше, это не меняет того факта, что у нас есть некое предвкушение этого преображения во славе.

«Поскольку душа в этом состоянии духовного брака знает нечто об этом “том”, она желает что-то сказать об этом, потому что после ее преображения в Боге в ней происходит нечто из “того”. Теперь она ощущает в себе признаки и следы “того”» [1616] . Иоанн Креста упоминает о пяти аспектах «того», к чему стремится преображение в любви и что оно предвосхищает [1617] .

Дыхание со Святым Духом. Душа возвышается дыханием Святого Духа, «что делает ее способной дышать с Богом тем же дыханием любви, которым Отец дышит вместе с Сыном, а Сын — вместе с Отцом. Таким образом, в этом преображении сам Святой Дух в Отце и Сыне дарует дыхание душе, чтобы соединить ее с собой» [1618] . Это дыхание в Духе невыразимо, «ибо душа, соединенная с Богом и преображенная в Нем, дышит в Боге и для Бога тем самым боже-**

ственным дыханием, которое Бог даровал ей, преобразив ее» [1619] . Во время преображения в любви человек ощущает связь с Духом, «дыхание от Бога к душе и от души к Богу с частотой, хотя и несовершенным образом» [1620] . «Несмотря на то, что это участие будет совершенно осуществлено только в будущей жизни, еще в этой жизни, когда душа достигает состояния совершенства, как та душа, которую мы теперь рассматриваем, она обретает его предвкушение и видимые признаки» [1621] .

Ликование в Боге в радости Бога. Дыхание Духа в душе возвышает ее голос до ликования Бога. В совершенном преображении «душа радуется и хвалит

Бога самим Богом. Мы сказали то же самое о любви. По этой причине ликование в высокой степени совершенно и угодно Богу» [1622] . Бог радуется, слыша этот голос ликования. «Звучит только один голос. Такова песнь души в преображении, принадлежащая ей в этой жизни, радость, превосходящая все на свете. Тем не менее, поскольку эта песнь не столь совершенна, как новая песнь в прославленной жизни, то душа в этом блаженстве начинает заботиться о новой песни славы, несравнимо более драгоценной» [1623] .

Познание творения. Преображение в славе вводит душу в сердце творения, где «Бог питает и животворит все существа, происходящие от Него и живущие Им» [1624] . Душа испытывает, как творение происходит от Бога, как Бог «познается именно как Творец» [1625] . В этом познании душа переживает также свое собственное происхождение. Душа стремится к совершенному познанию внутренней согласованности творения в свете Бога-Творца: «взаимная гармония проявляется в мудрых, упорядоченных, доброжелательных и дружеских отношениях между тварями вообще» [1626] .

Созерцание сущности Бога. В преображении в любви «Бог обучает душу очень тихо и тайно, так что она не знает этого, без звука и слов, без помощи ка- ких-либо телесных или духовных качеств, в безмолвии и тишине, в темноте по отношению ко всему чувственному и природному». В этом преображении Бог сообщает Себя самым совершенным образом. Но это совершенство все *еще представляется темной ночью «в сравнении с прекрасной мечтой, к ко

торой стремится преображение в любви: ясным и блаженным созерцанием». Это созерцание преображения в славе. Здесь «ночь сумеречного созерцания на этой земле» сменяется «созерцанием ясного и безмятежного видения Бога на небесах» [1627] .

Полное преображение в безмерной любви Бога. Преображение в любви — это болезненный процесс, поскольку проникновение божественного Пламени в дерево должно сжечь и поглотить все, чем дерево отличается от него. Преображение в любви похоже на «огонь в пылающем дереве: дерево действительно преображается и становится одним целым с огнем и уже не плачет, как поступало раньше, прежде чем огонь преобразил дерево в себя. Но, несмотря на то, что дерево стало огнем, оно также поглотилось этим огнем, который превратил его в золу» [1628] . В процессе этого преображения в любви «душа все еще испытывает определенную боль и ощущает ущерб: во-первых, вследствие нужды в блаженном преображении, отсутствие которого всегда ощущается

духом; во-вторых, из-за ущерба, который испытывает слабый, подверженный порче дух, ощущая силу и высоту столь великой любви»®71. Преображение в славе происходит без ущерба и без боли, «несмотря на то, что ее осознание очень глубоко, а ее любовь безмерна» [1629] . Божественное Пламя — это не что иное, как нежная любовь. «Ибо через преображение души в этом пламени возникает единодушие и блаженное удовлетворение обеих сторон… Таким образом, это преображение не похоже на то, которое душа ощущает в этой жизни. Несмотря на то, что пламя в этой жизни весьмасовершенно и завершенно в любви, все еще остается нечто поглощающее и разрушительное» [1630] . Преображение в славе совершенно и безмерно, то есть абсолютно взаимно и свободно.

Библиография

Allinson R., Chang-Tzu for Spiritual Transformation, New York, 1989.

Anthropological Approaches to the Old Testament, ed. B. Lang, Philadelphia, 1985.

Argummtefur Gott. Gott-Denker von derAntike bis zur Gegenwart, Hrsg. K. Weger & M. Bossong, Freiburg etc., 1987.

Bernard C., LeDieu des mystiques. Les voies de l'intmorite, Paris, 1994.

Carson D., A Call to Spiritual Reformation. Priorities from Paul and His Prayers, Grand Rapids (Michigan), 1994.

Cascant J., Estnictura de la persona humana en el origen. Estudio exegetico de los relates de la creation del hombre, Pamplona, 1985.

Conversion. Perspectives on Personal and Social Transformations, ed. W. Conn, New York, 1978. Curtis E., Man as the Image of God in Genesis in the Light ofAncient Near Eastern Parallels, Pennsylvania, 1984.

De Mielesi U., La transformazione d’amore in San Giovanni della Croce, Milano, 1981. DeisslerA., Wer bist du, Mensch? Die Antwort der Bibel, Freiburg etc., 1985.

Dieu et I’Etre. Exegeses d’Exode 3, 14 et de Coran 20, 11–24, ed. P. Vignaux, Parijs, 1978. Ferguson H., Religious Transformation in Western Society. The End of Happiness, New York, 1992. Fichtner J., Man the Image of God. A Christian Anthropology, New York, 1978.

Frohlich М., Mystical Transformation, Intersubjectivity, and Foundations. A Study of Teresa of Avila’s 'Interior Castle', Ann Arbor (Michigan), 1991.

God is uit zijn begrip gegroeid, a Speling 38, 1986, nr 3.

Harper K., Seven Hindu Goddesses of Spiritual Transformation. The Iconography of the Saptamatri- kas, Lewiston (New York), 1989.

Images of God, в The Way 26, 1986, no 4.

Janzen W., Still in the Image. Essays in Biblical Theology and Anthropology, Newton, 1982. Johnston W., TheMirrorMind. Spirituality and Transformation, San Francisco — London, 1981.

Каам A. VAN, The Mystery of Transforming Love, Denville, 1982.

Luevano A., Endless Transforming Love. An Interpretation of the Mystical Doctrine of Saint John of the Cross According to the Soul’s Affective Relation and Dynamic Structures, Roma, 1990.

Mason Т., The EHvine Name as a Means to Mystical Union in the Spiritual Traditions of Judaism and Christianity, Berkeley (California), 1990.

Der Mensch als Bild Gottes, Hrsg. L. Scheffczyk, Darmstadt, 1969.

Metzner R., Opening to Inner Light. The Transformation of Human Consciousness, London, 1987.

Moseley R., Becoming a Self before God. Critical Transformations, Nashville, 1991.

Ockinga B., Die Gottebenbildlichkeit im alten Agypten und im AUen Testament, Wiesbaden, 1984.

POLLANO G., Dio presente e trasformante. Saggio di teologia spirituale, Torino, 1993.

Reformatio ecclesiae, ed. R. Baumer, Paderborn etc., 1980.

Schneiders S., Women and the Word. The Gender of God in the New Testament and the Spirituality of Women, New York, 1986.

Simpson W., From, Image to Likeness. The Christian Journey into God, New York, 1997.

Sustar Т., Transforming Faith. Reproducing the Christlife, Cleveland (Tennessee), 1992.

Transformations of Consciousness. Conventional and Contemplative Perspectives on Development, eds. K. Wilbur et al., Boston, 1986.

Ullman C., The Transformed Self. The Psychology of Religious Conversion, New York, 1989.

Vale C., Mystical Consciousness / Transformation. An Examination of the Christian Tradition from a Teilhardian Perspective, New York, 1990.

Vaughan-Lee L., Sufism. The Transformation of the Heart, Inverness (California), 1995.

Waaijman K., Betekenis van de naam Jahwe, Kampen, 1984.

Was ist der Mensch..? Beitrage zur Anthropologie des Alten Testaments, Hrsg. F. Criisemann et al., Miinchen, 1992.

WASCHKE E., Untersuchungen zum Menschenbild der Urgeschichte, Berlin, 1984.

WiETHAUS U., Ecstatic Transformation. Transpersonal Psychology in the Work ofMechthild of Magdeburg, Syracuse (New York), 1996.

Wolff H., Anthropologie des Alien Testament, Miinchen, 1973.

Глава 4 Распознавание: набросок метода

Введение

Критические рассуждения, касающиеся процесса развития божественно-чело- веческих отношений, встречаются во всех школах духовности. Как происходит процесс духовного преображения? Какое развитие заводит в тупик? Какое открывает новые перспективы? Какова связь между целью и средствами? Как Бог и человек воздействуют друг на друга? В христианской традиции эти критические размышления называются «различением» и «распознаванием» (диакрисис).

Различение двух путей Осознание различий между развитием, приводящим в тупик, и развитием, открывающим новые перспективы, — это первый этап критических размышлений.

Два пути в Писании

Два пути в Предании

Различение разных путей

Распознавание значения Бога Обнаружение, сравнение и оценка глубоких смысловых уровней в жизни, в Священном Писании и в душе — это второй аспект различения-распознавания.

Интерпретация в свете Писания

Понимание жизни с точки зрения Бога

Расхождения в значении процесса понимания

Середина в процессе распознавания Установление критического центра, где происходит обмен опытом и его проверка в рамках средней величины между крайними точками, — это третий момент процесса распознавания.

Подготовка к духовности премудрости

Формирующий центр

Разграничение различных позиций

Распознавание пути к Божьему предначертанию Осознание различия между реальным поведением людей и их процветанием в Боге и в процессе понимания пути, который может устранить это различие, — четвертый аспект распознавания.

«Быть испытываемым» в Писании

Возрастание в совершенстве

Распознавание предназначения человека Библиография

Введение

Для всех школ духовности характерны критические рассуждения, которые направлены не столько на определение правил поведения и сохранение живых побуждений, сколько на систематическое размышление над живой духовностью. Какие пути ведут в тупик? Какие пути приносят плоды? Какое значение имеет духовная практика? Как соотносятся цель и средства? Как действует Бог? Как действуют люди? И так далее. Эти вопросы отражают критический подход, который систематически практикуется в различных школах. Иудейская духовность реализует этот вид рассуждений в рамках «дома учения»; в буддийской духовности есть свои школы абхидхарма; для христианской традиции характерны духовные объединения [1631] .

Для того чтобы постичь суть этих форм систематического размышления, мы займемся процессом различения-распознавания (диакрисис), который в христианской традиции является парадигмой критических рассуждений о живой духовности. Основное значение греческого слова диакрисис (лат. discretio) — это разделение, отделение в физическом смысле этого слова. С этим связано и его переносное значение: установление различий, осознание противоречия, вид разделения, а отсюда — глаголы: судить, распознавать, различать [1632] . Диакрисис — это процесс накопления и сортировки наших знаний, касающихся пути, ведущего к Богу. Он проверяет цель и средства и создает критический центр. Созерцательным оком он взирает на жизненный путь человека и предвидит его завершение.

Диакрисис — это момент критического размышления о преображении в Боге. У Кассиана это знание, которое изнутри управляет процессом познания и выбора на основе «истинного суждения и знания» (verurn iudicium et scientia. Бернар называет процесс распознавания разумом (ratio, inteUectus), который управляет любовью (amorrationalis) и хранит ее от крайностей [1633] . Фома рассматривает процесс распознавания как акт благоразумия (prudentia), посредством которого цель и средства приспосабливаются друг к другу и уравновешиваются [1634] . У Игнатия это «богословская эпистемология», в которой критически рассматриваются границы, различные свидетельства, критерии и схемы оценки, касающиеся познания воли Бога [1635] . Это послужило причиной того, что Эрих Пшивара, Карл Ранер и Гастон Фессар [1636] сделали «особый опыт применяемых Игнатием способов подражания и распознавания структурным принципом систематического богословия» [1637] . Карл Ранер говорит о своем собственном богословии, что в нем решающее значение имеет переживание Бога, то есть «совершенно особое переживание, к которому Игнатий Лойо- ла стремится направить духовную практику в своих Упражнениях» [1638] . Позднее Ранер повторил то же самое в интервью. «Для моего богословия основополагающее значение имеет факт подлинного переживания Бога и его Духа» [1639] . Процесс распознавания у Игнатия содержит так много критического потенциала, что может составить целый богословский труд. В любом случае критическое размышление — это существенная составляющая духовного пути человека. «Даже будучи оснащены самыми приемлемыми компонентами духовности, вещи становятся совершенно запутанными при отсутствии проницательности» [1640] . Традиция наглядно выразила многогранность критических рассуждений в неканоническом наставлении, передававшемся со II столетия: «Будьте подобны (греч. докимой) менялам» [1641] . В этом «высказывании, которое выступает лейтмотивом на протяжении всей истории discretio spirituum*»n, на первый план выходят самые важные аспекты диакрисис. (1) вначале предусмотрительный меняла проверяет подлинность золотой монеты: золотая она или нет? (2) Затем он спрашивает, действительно ли на ней изображен царь.

После этого он проверяет, законно была отчеканена монета или это дело рук фальшивомонетчика. (4) Наконец он проверяет правильность веса монеты [1642] .

В этой главе мы рассмотрим эти четыре аспекта обмена денег. При этом мы будем изучать каждый аспект с двух позиций: с точки зрения Писания и с точки зрения Предания. Каждый раз мы будем делать заключительное заявление, чтобы как можно точнее отобразить диакрисис кик методическое рассуждение.

4.1 Различение двух путей

Первое, что делает меняла, — он проверяет, из золота изготовлена монета или нет. Даже если латунь заманчиво блестит, затмевая тусклость золота, опытный меняла последует своему умению распознавать, чтобы четко увидеть разницу между латунью и золотом. Распознавать различия очень важно для духовной жизни, особенно когда это касается различия между дорогой, ведущей в тупик, и дорогой жизни.

Два пути в Писании

Некоторые библейские традиции развивали мотив двух дорог: фигура речи, играющая важную роль в истории различения духов.

Распространение идеи

В заключении псалма 1 противопоставляются два пути: путь праведных, которые познаны Сущим, и путь нечестивых, который ведет к погибели. Это так называемая идея «двух путей», которая уже использовалась несколькими традициями Древнего Израиля и прежде всего духовностью премудрости, которая ставила молодых перед выбором: либо дорога жизни, либо дорога смерти, — люди стремились заставить своих детей выбрать правильный путь. Затем — пророческие традиции: все великие пророки ставили людей перед главным выбором — либо господство справедливости и праведности, ведущее к спасению, либо, в противном случае, последует беда16. Второзаконническая традиция вводит это профетическое наследие в мировоззрение, в котором главную роль играет предопределение. Однако именно предопределение ставит Израиль перед выбором: «Вот, я предлагаю вам сегодня благословение и проклятие: благословение, если послушаете заповедей Господа, Бога вашего, которые я заповедую вам сегодня, а проклятие, если не послушаете заповедей Господа, Бога вашего, и уклонитесь от пути, который заповедую вам сегодня» (Втор 11:26–28). Радикальное различие между двумя путями заключается в отличии божеского от человеческого: Божий путь ведет к жизни, человеческий путь ведет к смерти.

Осознание разницы

Идея двух путей коренится в способности человека осознавать разницу. «Видеть разницу» выражено в древнееврейском глаголе бин, который соотносится с предлогом бейн («между»), и отсюда происходит его основное значение — «различать»16. Различать значит видеть разницу. Когда исчезает всякое отличие, уже нечего различать. После смерти нечестивых («погибших») их уже нельзя различить или распознать (Пс 36:10). Иов жалуется, что Бог так быстро проходит мимо него, что он не может различить (познать, осознать) Его (Иов 9:11). Порой, несмотря на то, что есть следы, мы не воспринимаем их, поскольку наша способность к осознанию различий оказывается недостаточной: нечестивые («погибшие») смывают следы своих деяний, но, несмотря на это, Бог различает эти деяния без всяких видимых доказательств (Пс 93:7 слл). Таким образом, способность различать зависит также от остроты зрения: иногда различие налицо, но мы не можем осознать его. В мессианский век глаза тех, кто обладает зрением, начнут видеть, уши слышащих — внимать, а разум немыслящих — постигать разницу (Ис 32:3–4). Распознать, различить значит уловить разницу (Иов 31:1; 32:12, Ис 51:12, Иер 2:10).

Иногда, чтобы увидеть различие, нужно заглянуть под поверхность вещей. Снаружи два предмета кажутся одинаковыми, но под поверхностью они отличаются друг от друга. Коринфянам было трудно «отличить» обычную еду от пищи Господней (1 Кор 11:29, ср. стих 22). В конце концов, по внешнему виду оба вида пищи одинаковы. Для духовного пути характерна сравнительная расплывчатость распознавания. На первый взгляд путешествие по дороге жизни в Боге неотличимо от пути, планируемого самими людьми. Для того, чтобы увидеть разницу, требуется опыт духовной проницательности, как указывается в Послании к Евреям. По этой причине автор обвиняет своих читателей в том, что хотя к этому времени они уже могли стать хорошо подготовленными учителями, им все еще нужно было учиться основам Божественной логики. Они все еще младенцы. Они даже не могут вкушать твердую пищу. «Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец; твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр 5:13–14). Добро и зло, как ме- ризм [1643], относятся к жизненным путям. Хорош тот путь, который управляется правдой Бога. Те, которые навыком приучили себя, могут отличить этот путь праведности от неправедного пути, которым руководит логика конечного, источник всей неправедности. Чтобы различить Божественную логику, необходим созерцательный взгляд. Человеческое око слепо: «Кто усмотрит погрешности свои?» (Пс 18:13). Только Бог может открыть человеку глаза: «Вразуми меня, и буду соблюдать закон Твой… Вразуми меня, и научусь заповедям Твоим… Вразуми меня, и познаю [почувствую] откровения Твои… Вразуми меня, и буду жить… По слову Твоему вразуми меня» (Пс118:34,73,125, 144, 169).

Два пути в Предании

В иудейско-христианской традиции идея двух путей приобретает громадный размах: плохая дорога представляется в дьявольских измерениях, а битва между добром и злом принимает эсхатологически-апокалиптические пропорции.

Некоторые наблюдения

В Кумранских документах есть упоминание о космическом столкновении между силами добра и зла. «В руках Ангела Света — владычество над всеми сынами справедливости; они идут тропами света. А в руках Ангела Тьмы — полное господство над сынами лжи; они идут тропами тьмы» [1644] . Во II веке 1ер- ма учил, что человека сопровождают два ангела: один — праведный, другой — злой [1645] . Два этих духа управляют главными побуждениями людей: «Злое побуждение дикое и трудно управляемо. Оно ужасающе и своей свирепостью сокрушает людей, особенно слуга Божий, который попадает под его влияние и поступает немудро, страшно поражается им» [1646] . С другой стороны, хорошее побуждение служит справедливости, добродетели, истине, страху Божьему, вере, смирению и тому подобным качествам [1647] .

Ориген рассматривал историю как космическую битву между добрыми и злыми духами. Среди них находятся люди как воплощенные духи, и от их способности к различению зависит все. Как добрые, так и злые духи пытаются воздействовать на них в этой войне: «У каждого человека есть два ангела: добрый и злой. Когда в нашем сердце рождаются хорошие помыслы и господствует дух праведности, с нами говорит ангел Господень. Когда же, наоборот, в нашем сердце поселяются злые помыслы, с нами говорит ангел сатаны» [1648] . Ориген имел огромное влияние на монахов-пустынников.

Самое наглядное описание битвы между духами мы встречаем у Афанасия в его Житии Антония. Повествование последовательно сосредотачивается на стратегии, которой следуют демоны, и на способах, которыми с ними нужно бороться [1649] . То, что дошло до нас в том виде, в каком это изложено в Житии Антония и во многих повествованиях о монахах по поводу процесса различения-распознавания, было теоретически и систематически подытожено монахом-богословом Евагрием Понтийским. Иоанн Кассиан, в свою очередь, передал эти понимание и опыт западному монашеству.

Бернар видел людей, вовлеченных в духовную битву, в которой доминирующими противоположностями являются свобода и насилие, материя и дух, жизнь и смерть, добро и зло. «Это одна из главных тем Бернара, которая красной нитью проходит через его труды: люди должны до конца довести борьбу в битве за свою индивидуальность, преодолевая беспрестанные метания между добром и злом внутри них самих. Бернар отчетливее, чем другие богословы, понимал, что в своей духовной жизни мы прежде всего имеем дело только с одним: с нашим выбором между добром и злом» [1650] . Эта битва представляет собой тот фон, на котором проявляется наша духовная жизнь [1651] .

Разоблачение дьявольского

Ежеминутно люди оказываются на перекрестке двух дорог: Божьего пути и пути дьявольского. Сила зла велика, а грехопадение сделало людей слабыми. Но они не безвозвратно потеряны, поскольку сохранили способность различать [1652] . «В пределах своего разума и воли, которые были оставлены им, люди обладают способностью различать “добро” и “зло” [1653] . Касаясь указания, данного Иисусом своим ученикам о распознавании знаков времени (Лк 12:57), Кассиан говорит: «Иисус, конечно, не сказал бы этого им [фарисеям], если бы не знал, что они могут понять, что значит судить правильно» [1654] . С помощью этой способности монахи учились распознавать тактику дьявольских сил. «Исходя из рассуждений Кассиана, можно сделать вывод о том, что в отношении темы “discretio” важен не столько вопрос о существовании дьявола и демонов (их реальном существовании и признаках), сколько методы проявления их поведения, их приемы и воздействие на мышление, волю и поступки людей» [1655] . Если монахи собирались бороться не за дело, заранее обреченное на провал, то им следовало размышлять над тактикой дьявольских сил. Размышления на эту тему были важной частью их подготовки к монашеской жизни29.

Способы проявления дьявольских сил не следуют неизменному шаблону. Дьявольские силы могут нанести удар в любой момент и в любом месте. Вот почему монах должен быть на страже «день и ночь», молиться, созерцать и заниматься физическим трудом. Дьявольские силы мучают святых. Они могут внести смуту в молитву. Частью дня, которая считалась особенно дьявольской, был жаркий полдень, время, когда домом овладевала апатия (греч. — лат. acedia).

Способы, применяемые дьявольскими силами, отмечены таинственностью. Они подразумевают тактику маскировки: змея, черный эфиоп, светящаяся

фигура. Они скрывают себя и лежат в засаде. Они искажают действительность и действуют, неся с собой смуту, уродства, незначительную ложь с огромными последствиями. Они соблазняют людей фантастическими образами, голосами, непристойными побуждениями.

Дьявольские силы нападают на слабые точки людей. Они атакуют уязвимые части их разума и непостоянство их чувств. Колебания и внутренний раздор особенно уязвимы для доступа дьявольских сил. Склонность к тому, чтобы соотносить все вещи с собой, делает человека управляемым. Переоценка личности, гордость и фанатизм все больше и больше выводят человека из равновесия, и он становится легкой добычей для дьявольских сил.

Задача распознавания состоит не только в том, чтобы проникнуть в тактику дьявольских сил и предложить возможную реакцию, основанную на разуме и воле, но также и в том, чтобы оценить, насколько правилен был выбор. Каковы признаки того, по которым я могу судить о том, нахожусь ли я на верном пути? Решающими тут являются «плоды Духа», противопоставленные «делам плоти» (Гал 5:19–24). «Если в нас — Царствие Божие и это царство справедливости, мира, радости, то тот, кто пребывает с этими добродетелями, и конечно же, находится в Царствии Божием. Напротив, все, кто пребывает в неправедности, раздорах и смертельном унынии, находятся в царстве дьявола, в аду и смерти. Именно по этому признаку различаются Царство Божие и царство дьявола»30.

Различение разных путей

Когда с методической точки зрения мы размышляем над первым аспектом процесса распознавания в том виде, в каком он проявляется в живой духовности, нас поражают два момента.

Способность увидеть разницу

Разграничение двух путей основано на способности увидеть разницу между реальными способами существования. Когда мы соотносим эту способность с божественно-человеческим преображением и тремя уровнями, которые мы обнаруживаем в нем, проявляются следующие различия: (1) различие между способами существования, которые соответствуют образу Бога, по которому был сотворен человек, и способом существования, искажающим этот образ;

различие между способом существования, при котором образ Бога деформируется, и способом существования, при котором посредством преображения он восстанавливается до первоначального образа; (3) разница между способом существования, который приведен в соответствие с моделью божественно-человеческого преображения, и способом существования, при котором происходит отдаление от этой модели; (4) разница между образом жизни, определяемым любовью, и существованием, отмеченным эгоцентризмом; (5) разница между жизнью, сосредоточенной на видении смерти как преображения в славе, и существованием, проникнутом желанием смерти. Эти виды различий приобретают конкретную форму в конкретных видах духовности. Но краткое резюме покажет, с каким типом различий мы имеем дело.

Способность увидеть более глубокие различия

Само собой разумеется, что восприятие различий между разными формами духовности сущностно предполагает более глубокое проникновение в эти формы (предмет, рассматриваемый в следующем разделе). Возможно, нельзя адекватно расценивать внешнее состояние дел и правильно воспринимать различия без проникновения во внутреннюю динамику этих форм. В конце концов, решающим оказывается лишь то, происходит или нет божественно-человеческое преображение. Этого не определить без более глубокого проникновения. Уникальный характер этого первого аспекта процесса распознавания остается незатронутым: процесс распознавания касается реальных способов существования, внешнего положения вещей.

То же самое относится к оценочным аспектам, присущим этому первому аспекту процесса распознавания: добро — зло, правда — ложь, божественное — дьявольское, жизнеспособное — смертоносное. Эти суждения по своей природе требуют более глубокой проницательности и особых критериев: божественный путь ведет к жизни (он благ и истинен), небожественный путь ведет к смерти (он есть зло и ложь). Относительно этих оценок мы также должны сказать, что процесс распознавания касается конкретных способов осуществления фактического образа жизни. Поэтому упражнения в созерцании, относящиеся к этому процессу распознавания, состоят, главным образом, в конкретном изображении того, как выглядит дурной путь (насколько возможно нагляднее) и к чему он приводит (также насколько возможно нагляднее). Таким же способом изображается хороший путь: как фактическое положение дел, существующий образ жизни, конкретная форма духовности.

4.2 Распознавание значения Бога

Второе действие, которое производит меняла, носит характер интерпретации. Допустим, оказалось, что монета изготовлена из золота, но теперь возникает вопрос: кто изображен на этом золоте? Чей образ отчеканен на монете — царя или тирана? Кассиан предлагает пример из Писания: по виду она как будто изготовлена из чистого золота, но иной человек видит на ней лишь омерзительное лицо тирана. Процесс распознавания — это способность истолковывать Писание как освобождающее слово царя, а не как жестокий приказ тирана.

Интерпретация в свете Писания

Писание истолковывает данные опыта как знаки от Бога: Бог указывает фараону во сне, что Он намерен сделать (Быт 41:25); в видении Он показывает, что собирается сделать с домом Давида (2 Цар 7:11); Он указывает на то, чего Он желает, в Торе (Втор 4:13), и так далее. Эти значения (указания) раскрываются при интерпретации31. Интерпретация в Писании всегда относится к тому, что должно быть раскрыто: загадка (Суд 14:12–19, 3 Цар 10:1–3), знак (Исх 13:8, Втор 32:7, Иез 24:19; 37:18), ответ на вопрос (Иер 36:17; 38:14–15), значение сна (Быт 41:24, Дан 2:2), разгадка тайны (Ис Нав 2:14,20, Суд 16:6-18), откровение имени (Быт 32:30, Суд 13:17, 18). Указание и интерпретация неотделимы друг от друга в божественно-человеческих соприкосновениях: Бог только тогда указывает на то, чего Он хочет, когда есть люди, которые истолковывают его указания, — пророки, мудрецы, священники.

Толкование у пророков

Пророки интерпретируют события с точки зрения Бога (1 Цар 3:15,18; 9:6-16; 10:15–16)32. Задача, стоящая перед людьми — быть открытыми этому значению: «Разве вы не знаете [не чувствуете]? Разве вы не слышали? Разве вам не говорилось было [не указывалось] от начала?» (Ис 40:21). Пророки призваны истолковывать события с точки зрения Бога. Критерии правильной интерпретации были таковы: сопутствующие знаки подтверждают пророческое слово, предсказания исполняются, интерпретация основывается на ягвизме, пророк живет искренней и подлинной жизнью33.

Насколько трудным делом является пророческое распознавание, видно на примере Коринфской церкви (1 Кор 14). В Коринфе были люди, которые, находясь в состоянии экстаза (говорение на языках), бормотали, и были люди, вещавшие пророческое слово. Первые, пользуясь невнятным языком молитвы, говорили с Богом (1 Кор 14:2); последние говорили с людьми — для их назидания, увещевания и утешения (IKop 14:3). С точки зрения общины, последние заслуживали предпочтения (1 Кор 14:4–6). Если далее мы проследим за этой пророческой речью, мы узнаем, что в ней должна быть проявлена и распознана скрытая сила духа. Точно так же, как должна быть «истолкована» экстатическая речь (Жор 12:106), пророческая речь должна быть «распознана» (1 Кор 12:10а), то есть полностью объяснена до своего Источника и передана общине (1 Кор 12:10а). Это распознавание проясняет пророческое слово и усиливает его действие*4. Христианские церкви соревновались в распознавании истины в пророческих речах. Это видно не только из Павловых посланий, но также из Пастыря Гермы, Дидахе, а также из трудов Игнатия Антиохийского. Важным критерием верного истолкования пророчества было следующее: поступает ли сам пророк в соответствии с «образом жизни Господа»?35 Ведет ли он себя, не преследуя собственных целей? «И никакой пророк, в Духе определяющий быть трапезе, не вкушает от нее, если только он не лжепророк. Лжепророк же есть всякий пророк, учащий истине, если он не делает того, чему учит»36.

Истолкование мудрецами

Цикл об Иосифе составлен в ключе мудрости: Иосиф — мудрый человек, от которого требуется помочь царедворцам истолковать их сны (Быт 40) и сны фараона (Быт 41): «Я рассказал это волхвам, но никто не изъяснил мне» (Быт 41:24). Иосиф понял, что эти сны исходили от Бога, а поэтому требовали истолкования со стороны Бога: «Что Бог сделает, то Он возвестил фараону» (Быт 41:25). Одной из задач мудреца было толкование Божьего замысла. Исайя саркастически вопрошает: «Где они? где твои мудрецы? пусть они теперь скажут тебе; пусть узнают, что Господь Саваоф определил о Египте» (Ис 19:12, ср. Иер 9:12 и Дан 2:2). Мудрецы истолковывают тайны премудрости как самовозвещение Бога: «Если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе и открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести!» (Иов 11:5–6). Толкование, даваемое мудрецами, может относиться к преданию (Исх 13:8, Втор 32:7, см. Иов 14:18, Екк 6:12), а также и к знакам времени и осознанию

нужного момента37. Однажды фарисеи и саддукеи пришли к Иисусу, прося дать им знамение с небес (Мф 16:1). В ответ Иисус указал им на нелепость их поведения: «Вечером вы говорите: будет вёдро, потому что небо красно; и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово. Лицемеры! Различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете» (Мф 16:2–3). Нелепость заключается в том, что, хотя они умеют истолковывать природные явления, они не умеют истолковывать «времена», то есть распознавать знаки времени как получающие свой смысл от Бога. Как знак, исходящий от Бога, время — темное, облачное, закрытое, искаженное. Они не распознают благоприятного момента (греч. кайрос), на который указывает Бог, — и эти люди просят о знамении с небес!

Истолкование священниками

В Древнем Израиле было установление, согласно которому священник мог от имени верующего истолковывать замысел Божий. Священник Авиафар от имени Давида испрашивает у Бога ответа на вопрос: «Предадут ли меня жители Кеиля в руки его [Саула]? И придет ли сюда Саул, как слышал раб Твой? Сущий, Сильный Израилев [1656]! открой рабу Твоему» (1 Цар 23:11). Здесь Давид надеется на ответ Сущего через священника. В другом случае для выявления личности виновного человека был брошен жребий: «Сильный [1657] Израилев! дай знамение» (1 Цар 14:41, см. также Ион 1:8). Во всех этих случаях необходимо выявить то, что скрыто. Это осуществляется при содействии Бога. Но Он только посылает знамения, и смысл этих знамений должен всякий раз истолковываться в рамках значения, данного Богом.

Сущность истолкования

Как мы видели в части I, Ева была сотворена Богом «подобной» Адаму как «помощник, истолковавывающий [1658] его» (Быт 2:18, 20), то есть как некто, поставленный напротив него и предлагающий истолкование себя самой, мира и Адама. Это истолкование обретает форму в диалоге как «взаимопонимание в слове и ответе»38. Смысл высвечивается при близком соприкосновении. По этой причине «истолкование» тесно связано с «ощущением», то есть «знанием, обретаемым при соприкосновении». Бог спрашивает Иова: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь (соприкасаешься с этим)… Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это» (Иов 38:4, 18, ср. 11:6). Когда Бог — субъект «ощущения», Его толкование становится творчеством: «Его прикасающееся, охватывающее “знание” нацелено на выявление, и выявленные Им творения соединяются с Ним» [1659] .

Понимание жизни с точки зрения Бога

«В этом мире есть три вещи, а именно — хорошее, плохое и никакое» [1660] . Этот афоризм Кассиана говорит нам о том, что нельзя абсолютно все поместить в поле напряжения «добро — зло». Между предметами, которые «по существу и сами по себе являются либо хорошими, либо плохими и не могут превратиться в свою противоположность» [1661] , есть «средние предметы» (media), которые сами по себе не являются ни хорошими, ни плохими. Среди этих нейтральных вещей Кассиан упоминает аскетические упражнения (пост, чтение Писания, бдение, молитву) [1662] , обычные житейские вещи (супружество, земледелие, власть, здоровье и красоту) [1663] , а также жизненные проблемы (внутренние противоречия, бесплодие, смерть) [1664] . Как эти нейтральные стороны реальности могут быть поняты с точки зрения Бога, мы поясним сейчас с помощью трех авторов: Кассиана, Бернара и Игнатия Лойолы.

Кассиан

Понимание нейтральных вещей с точки зрения Бога происходит в два этапа [1665] . Первый этап заключается в изучении нейтральных сторон действительности как факторов, которые могут оказать нам помощь в получении представления о замысле Бога. «Таким образом, эти вещи едва ли полезны тем, кто, не будучи осведомлены о своем предназначении, довольствуется только тем, что обладает этими вещами. По этой причине они превыше всего ценят то, что могут назвать эти вещи своей собственностью, а не то, что в них осуществляется действие, ведущее к совершенству» [1666] . Следовательно, нужно рассматривать эти нейтральные виды реальности как полезные для встречи с Богом, чтобы впоследствии быть в состоянии применить их в ходе познавательного путешествия духовной жизни. Это второй этап: «Так, монах, со своим пониманием “discretio”, преуспевает в наблюдении над многогранностью и многозначностью повседневного бытия и установленным порядком

жизни человека и одновременно в толковании их с точки зрения Бога и в направлении к Богу» [1667] . Для того чтобы таким образом понять нейтральную реальность, необходима позиция безразличия (indifferentia). «Это позиция человека, узнающего, что внешние обстоятельства его жизни не являются для него решающим фактором. То, что важно в этих обстоятельствах и за ними, — это вера в милость Божью» [1668] . Для этого требуется смиренная открытость перед Богом: «У Кассиана смирение в конечном счете направлено на создание условий, при которых человек полностью открывается призыву Бога и всецело предает себя спасительной воле Божьей» [1669] . На этом уровне смирение и распознавание — это одно и то же: «Человек обретает истинное распознавание только через истинное смирение» [1670] . Процесс распознавания осуществляется лишь в том случае, если люди безусловно открывают себя перед Богом, действительно претворяя волю Божью в повседневной жизни и все больше позволяя себе быть вопрошаемыми Богом. Распознавание требует «фундаментального изменения перспективы» [1671] , такого неэгоистичного взгляда на жизнь, когда «люди соучаствуют во взгляде Бога на вещи, и этот взгляд играет в их жизни все более определяющую роль» [1672] .

Бернар из Клерво

Во времена радикальных перемен воля Бога уже не проявляется внешним образом. При таких обстоятельствах люди просят о знамениях присутствия Бога. Время, в которое жил Бернар из Клерво, было именно таким критическим периодом. Религия и общество, бывшие до тех пор тесно переплетенными друг с другом, претерпели глубокие изменения, вызванные возникновением городов, ростом населения, основанием новых орденов и новых видов благочестия. Бернар был уверен, что Бог хочет сообщать Себя людям, чтобы как можно ближе привести их к себе [1673] . Для достижения этой цели людям необходимо стремиться к Богу и молиться о том, чтобы постигнуть Его волю. Это нетрудно, поскольку то, что поставлено на карту, — это выбор между очевидным злом и очевидным добром. Все гораздо труднее в промежуточной сфере между добром и злом. Здесь необходимо обнаружить волю Бога.

Учитывая это, Бернар разработал четкий образ действий: люди не должны принимать никаких решений до тех пор, пока их мнение относительно воли Божьей остается неопределенным и неясным. В этом состоянии неопределенности люди должны сохранять равновесие. Однако открытость по отношению к обеим возможностям могут удерживать только те, кто не выбирает поспешно одну из двух возможностей. Человек всегда должен помнить, советует Бернар, о том, что «Богу, быть может, гораздо более угоден противоположный выбор». Основным условием является готовность следовать воле Божьей в тот момент, когда человек осознает, какое направление она принимает. Наконец, если воля Бога ясно осознана, она должна быть без колебаний осуществлена [1674] .

Правильность выбора может быть проверена с помощью критериев, которые Бернар развивал в своих проповедях на Песнь Песней: когда душу посещает Жених, в ней вспыхивает любовь к истине, это сопровождается духовными плодами праведности, мира и радости; человек испытывает глубокое чувство утешения; жизнь внутренне обновляется; устремление к Жениху усиливает ся; знание души углубляется и, что самое важное, порождает любовь [1675] .

Игнатий Лойола

Духовные упражнения Игнатия Лойолы, в которые включены правила процесса распознавания [1676] , были тщательно разработаны традицией [1677] и обрели форму в процессе многолетнего опыта [1678] . Упражнения представляют собой круговой процесс, подкрепляемый стремлением к тому, чего Бог желает от человека [1679] . Главный момент в Духовных упражнениях — это жизнь Иисуса [1680] : «Знаки Бога, Его присутствия и близости могут быть распознаны, только если всматриваться в жизнь Иисуса» [1681] . Это всматривание в жизнь Иисуса ставит молитву лицом к лицу с Ним Самим: путь Христа истолковывается по тому, какие следы в моей жизни оставило понимание Его жизни [1682] . В этом процессе распознавания играют роль три аспекта. Прежде всего, необходима восприимчивость — открытость без предубеждения. Затем следует осуществить отбор, руководствуясь теми следами, которые оставило созерцание: «побуждения», вызванные присутствием Бога, нужно отличить от небожественных «побуждений». Помимо прочего, к этому приводит неоднократное скрупулезное взвешивание эйфорических и дисфорических реакций. Наконец, наступает момент, когда надо выбрать один из намеков Бога.

Сложность этого процесса истолкования объясняет, почему некоторые подчеркивают важность установления правильного расположения посредством упорядочивания «побуждений» [1683] , тогда как другие подчеркивают, что в каждой конкретной ситуации выбор делается в пользу величия славы Божьей154. Есть такие, которые считают, что упражнения направлены на экзистенциальное решение [1684] . Наконец, иные утверждают, что цель заключается в единении с Богом [1685] . Однако, все эти аспекты взаимосвязаны: мы говорим о выборе, при котором, если он сделан в пользу величия славы Божьей, она претворяется в людях, которые все более полно открывают себя Богу. В основе осуществления этого выбора лежит эйфорический элемент утешения, который заключается в мире, радости, вере и надежде как плодах Духа (Гал 5:22). Суть этого утешения состоит в переживании, движимом только Богом и ничем больше. Это называется «утешением без предшествующей причины»: «Под “без предшествующей причины” я имею в виду: без предварительного восприятия или осмысления некоего объекта, посредством чего может быть развито упоминавшееся чувство утешения, благодаря посредничеству человека в понимании и волении»87. «Без причины» — значит, вызвано исключительно самим Богом: «Только Бог, Господь наш может дать душе утешение без предшествующей причины. Поскольку только Создатель обладает исключительным правом проникать в душу, покидать ее и вызывать в ней побуждения, которые полностью предают человека любви Его Божественного Величия» [1686] . Здесь утешение утрачивает всю свою неопределенность: побуждение исходит только от Бога. Здесь Духовные упражнения достигают своей внутренней цели: содействовать рождению Бога в душе [1687] .

Расхождения в значении процесса понимания

Когда с методической точки зрения мы рассматриваем второй аспект процесса распознавания в том виде, в каком он представляется в Писании и у духовных авторов, возникают два интересных момента.

Способность к интерпретации

Второй аспект процесса распознавания основывается на способности распознавать смысл в Писании, в жизненных ситуациях, в побуждениях души. Факты, с которыми человек сталкивается на своем духовном пути, не просто имеют значение. Их следует истолковать. Для этого требуется способность к интерпретации. В приложении к различным уровням процесса божественно-человеческого преображения эта интерпретация характеризуется тем, что в ней действуют следующие факторы: (1) способность к истолкованию нашего собственного существования и всего того, что окружает нас, как свидетельства созидательной работы Бога; (2) способность объяснять деформации как искажение изначального образа Бога; (3) способность понимать модель божественно-человеческого преображения и соответствие ей как посредничество Бога, у которого нет образа; (4) способность обнаруживать любовь Божью в достижениях души посредством любви и, наоборот, распознавать любовные побуждения души в любви Бога; (5) воспринимать смерть как конечное свершение Бога. Эта схема предназначена просто для того, чтобы раскрыть область, которую охватывает второй аспект процесса распознавания. В ходе конкретного осуществления процесса распознавания эта область непрерывно принимает различные формы.

Разница в значении

Эта интерпретация процесса божественно-человеческого преображения не носит какого-то нейтрального, ненаправленного характера. Она не просто различает случайные значения, но и последовательно представляет разницу в значении. Она дает понять, интерпретирую ли я реальность бытия как творение или как рок. В первом случае на монете появляется образ Царя, во втором — лицо тирана. Это относится ко всем пяти уровням процесса преображения: (1) жизнь может быть истолкована как исходящая из рук Божьих или же как слепой рок; (2) деформации можно осмыслить как отклонения от идеального психологического или социального образа или же как отклонение от изначальной связи с Богом; (3) модели преображения могут быть интерпретированы как социо-культурные конструкции или же как отпечатки интенсивного божественно-человеческого преображения;

преображение в любви можно понять как внутрипсихический процесс или как диалогическое событие; (5) преображение во славе можно представить как финальный проект или как всеобщее преображение в Боге. Интерпретация духовных трудов, видов духовности и конкретных ситуаций направляется предосмыслением,распознающим разницу в значениях — значениях, проистекающих из процесса божественно-человеческого преображения, которое является формальным объектом изучения духовности, в отличие от значений, полученных другими способами. Эти последние значения могут быть очень хорошо (междисциплинарно) связаны с первыми, но когда они отделены от этого согласованного действия, они приводят к интерпретациям, которые не в состоянии правильно отобразить изучаемый предмет. Просто для того чтобы пояснить это, возможно, следует сказать, что мы говорим здесь о вещах, которые не являются очевидно дурными, поскольку те были уже выявлены и исключены первым аспектом процесса

распознавания. В этом случае мы имеем здесь дело с круговым процессом, поскольку, как мы видели, распознавание доброго пути и злого пути не может быть осуществлено без глубокого проникновения в оба пути, что является элементом интерпретации. Здесь мы видим, как взаимосвязаны различные компоненты интерпретации.

4.3 Середина в процессе распознавания

Третье действие, которое совершает меняла, определяется вопросом: на каком монетном дворе была отчеканена монета? Опытный меняла знает признанные монетные дворы. По пробе, а также по структуре монеты он может сказать, не была ли она изготовлена фальшивомонетчиком. Признанные монетные дворы представляют третий аспект диакрисис (процесса распознавания) — критический центр, где можно обменяться опытом и проверить его, общество, где развивается сфера духовного праксиса с проведением тщательной его оценки, где систематически принимается во внимание опыт обучения многих людей. Дисциплина обретает форму в ходе интенсивного сотрудничества (дискуссии, собрания, обмен мнениями и т. п.) — посредством дисциплины сотрудничества! Кассиан размышлял о «монетном дворе» монашеской общины, где способность к распознаванию формировалась в ходе интенсивного обмена мнениями. Но до того времени люди также наставляли друг друга в духовности.

Подготовка к духовности премудрости

В Древнем Израиле люди пытались, обмениваясь друг с другом мнениями и изучая прозорливые высказывания, открыть мудрость среди обычных жизненных обстоятельств. Эта премудрость изображалась в виде мудрой женщины: на улицах и площадях она возвышает голос свой, чтобы призвать к себе невежд, то есть соблазняемых (Притч 1:20–23); она накормит их хлебом познания и напоит вином премудрости (Сир 15:26); она приглашает их в свой дом на великолепную трапезу (Притч 9:1–6). Госпожа Премудрость любит своих учеников: «Любящих меня я люблю, и ищущие меня найдут меня» (Притч 8:17). В любви она просит прилепиться к ней (Притч 4:8). Ученик приветствует ее, как свою невесту: «Я полюбил ее и взыскал от юности моей, и пожелал взять ее в невесту себе, и стал любителем красоты ее. Она возвышает свое благородство тем, что имеет сожитие с Богом, и Владыка всех возлюбил ее: она таинница ума Божия и избирательница дел Его» (Прем 8:2–4).

Мудрый совет

Мудрость — это практический ум: зародыши «мудры», так как они чувствуют время своего рождения и приближаются ко входу во чрево (Ос 13:13); ремесленники осведомлены о материалах и о том, как обрабатывать их (Екк 2:19, 3 Цар 7:13–14, Исх 28:3; 31:2–3 и так далее); судья насквозь видит риторику обвинителя и обвиняемого (Иов 15:2–3, 3 Цар 3:4-28). Этот практический ум постигается обучением (ysr), интериоризируется в процессе познания (Imd) и проверяется в процессе взаимодействия (ya’ats).

Обучение — это передача знаний, направленная на определенный тип поведения (Притч 19:8; 29:17) [1688] . Приведение себя в соответствие с установленными нормами — это первый шаг на пути к премудрости (Притч 8:33). Родители не должны отказывать детям в учении (Притч 8:10; 13:24; 23:23). Оно закладывает фундамент мудрого поведения (Притч 19:20) и делает человека восприимчивым к глубокому почитанию как источнику мудрости (Притч 1:7; 15:33). Люди, которые необдуманно потворствуют своим склонностям, попадают в смертельную ловушку (Притч 4:13; 10:17; 15:10). Обучение следит за тем, чтобы человек не застыл в дисциплине [1689] . Познавать значит по-настоящему предопределять добро (Ис 1:17), знать, что такое справедливость (Ис 26:9-10), ин- териоризировать волю Божью (Втор 5:1, Пс 118:7,71,73). Эта интериоризация наглядно выражена в заповеди из Второзакония: «Напиши себе слова песни сей, и научи ей сынов Израилевых, и вложи ее в уста их» (Втор 31:19). Обучение должно быть настолько глубоким, чтобы оно могло расцвести в глубоком почитании Сущего: «Собери ко Мне народ, и Я возвещу им слова Мои, из которых они научатся бояться Меня во все дни жизни своей на земле и научат сыновей своих» (Втор 4:10, см. также 14:23; 17:19; 31:33).

Совет — это способ, посредством которого происходит обучение [1690] . Ищущий совета подвергает себя воздействию чужого мнения: царь прибегает к совету; тот, кто обращается к предсказателю, выслушивает речи предсказателя; мудрый человек открыт влиянию учеников и коллег (Притч 12:15). Поскольку многие люди взирают на это, дело обсуждается с разных точек зрения (Притч 11:4; 24:6). Без совета дела идут плохо, но когда много советчиков, успех обеспечен (Притч 15:22).

Мудрые люди становятся мудрыми потому, что практикуют игру в вопросы и ответы (Притч 26:16), научены в искусстве убеждения (Притч 16:21–24) и направляют мысли людей (Притч 13:14). Обучение протекает при совещании с мудрыми: «Общающийся с мудрыми будет мудр» (Притч 13:21). Взаимные совещания составляют суть деятельности мудрых. Поэтому они специально размышляли над «советом»: «Задача мудрых (как профессионального класса) состояла в построении теорий о “советах” и “советчиках”» [1691] . Они давали или брали советы и размышляли над процессом.

Мудрое высказывание

Притча (машаль) была важным подспорьем к наставлениям в школах премудрости [1692] . Каждый учитель добавлял новые притчи к сборнику старых (Притч 22:17; 24:23). В этих притчах случаи из жизни обсуждались по отношению друг к другу и сравнивались. Обучающийся ставил себя между ними и стремился выступить в роли мудреца. В наши дни мы с трудом можем представить себе, что значили притчи для повседневной жизни: «Редко еще можно встретить людей, для которых хранящиеся в памяти притчи есть нечто большее, чем цветистые риторические выражения, чья жизнь и мысли так сильно зависят от их помощи, что они служат важными указателями при принятии как больших, так и малых решений» [1693] . Притча состоит из двух сообразных или противоположных частей, в которых выслушиваются два случая из жизни, один в сравнении с другим. Между половинами притчи происходит вот что: ученик как бы стоит между ними, одновременно выслушивает обе и проигрывает их в уме. Должно быть, это был творческий процесс, который в определенной мере все еще проявляется в разнообразии притч. То есть иногда единичный образ из практики проигрывается в нескольких сравнимых ситуациях. Так, например, «плавильня» в одном случае ассоциируется с очищением сердца (Притч 17:3), тогда как в другом относится к испытанию мудреца, которого хвалят (Притч 27:21), то есть обе притчи вновь образуют сопоставимое целое! В сопоставимых ситуациях два опыта сталкиваются друг с другом в ученике, который стоит между ними.

Формирующий центр

Все школы духовности считали себя центрами, в которых посредством изучения многообразного пережитого опыта и интенсивного общения выявлялась золотая середина, которая вела прямо к цели.

Золотая середина

Поскольку монахи-пустынники доходили до предела, им всегда угрожала опасность впасть в чрезмерность. Например, некоторые постились столь фанатично, что, будучи полностью изнурены, становились жертвой грабителей или хищных животных. Поступая таким образом, они забывали о тщательно рассчитанной «середине» из двух булочек в день, которые обеспечивали и здоровое физическое состояние, и свободный дух. Фанатики, переходя границы плодотворной середины, попадали в разные опасные области: нездорового самомнения, чрезмерного истощения, галлюцинаций и т. п. Аналогичное своеволие угрожало и в молитве, и в бдениях, и в чтении Писания. Некоторые спали так мало, что уже не могли уснуть! С помощью многочисленных примеров [1694] святые отцы разоблачали эти крайности как «слишком великие» или «слишком малые» (nimietas)7''. Основная суть в том, что как «слишком великое», так и «слишком малое» ведут в пропасть.

Есть старая поговорка о том, что крайности сходятся: akmtetes isotetes. Поскольку чрезмерный пост приводит к тому же, что и переедание, а слишком продолжительное бодрствование для монаха так же пагубно, как тяжелый сон. Поскольку неизбежно, что человек, который ослаб от чрезмерного воздержания, возвращается к тому состоянию, в котором нерадивый становится жертвой своей небрежности. Поэтому мы часто встречаем людей, которых не смогло прельстить чревоугодие, но которых изнурил неумеренный пост, и из-за постигшей их слабости они впали в ту самую страсть, которую уже победили. Неразумное бодрствование и ночные бдения также изнуряли людей, которым уже не мог помочь сон. Таким образом, следуя словам Апостола, «взяв праведность в правую и левую руки», мы должны воздержанно, шаг за шагом прокладывать себе путь между любыми крайностями, руководствуясь свободой выбора так, чтобы мы, с одной стороны, не сошли с дороги воздержания, предписываемой преданием, а с другой, из-за пагубной нерадивости не попали под власть обжорства и желудка [1695] .

Крайности, которые ведут в бездну, суть способы обучения: они отмечают пространство, в рамках которого развивается школа духовности. И что, может быть, еще важнее, они служат точками ориентации для наших попыток определить центр пути [1696] . Поскольку границы не зафиксированы, а должны каждый раз заново устанавливаться посредством изучения крайностей, центр также не зафиксирован: его каждый раз нужно находить заново. Дорога, найденная общиной между крайностями, называется царской дорогой: в древних восточных городах была дорога, которая вела к царскому дворцу; в школах духовности царская дорога ведет в Царство Божье.

«Середина» общины

Золотая середина проявляет себя в середине духовной общины. Справедливо и противоположное утверждение: в процессе терпеливого исследования границ опыта фиксируются границы «середины» общины. Эти две «середины» открывают друг друга, что, как мы видим, происходит в школах духовности.

Определяющим для облика монаха-пустынника является его общение с другими монахами, как с теми, кто жив, так и с теми, кто уже умер [1697] . Близость с опытными людьми формирует его внутренний мир. Он предает себя силам общины, которые превращают его в монаха, подобно тому, как на монетном дворе кусок золота превращается в монету.

Следовательно, таким способом мы сможем очень легко достичь познания истинной свободы действий. Так, следуя по стопам старцев, мы не должны принимать никаких решений, основанных на наших собственных рассуждениях, но во всем следовать преданию и праведной жизни. Тот, кто будет основательно научен всему этому, не только достигнет полной свободы действий, но и совершенно обезопасит себя от происков врага [1698] .

Для Кассиана распознавание складывается при общении со святыми отцами и другими монахами. Распознавание формируется при встречах с людьми, которые вносят свой вклад в опыт монахов, сравнивают, придают глубину их прозрениям и переживаниям.

Бенедикт рассматривает монашескую общину как школу людей, ищущих Бога, в которой основной характеристикой является распознавание умеренности. Настоятель в особенности должен олицетворять это качество. Когда он оценивает ситуацию и личные обстоятельства, его задача заключается в том, чтобы всегда внимательно распознавать различные аспекты рассматриваемого вопроса и, выступая в качестве судьи, выбирать золотую середину [1699] . Процесс распознавания (поиск умеренности) и община (настоятель) внутренне взаимосвязаны.

У Бернара процесс распознавания смещается в направлении благоразумия — мотивации, которая направляет и регулирует взращивание добродетелей изнутри. В этом случае распознавание уже не ограничивается «арбитражной функцией между двумя противоположностями». Даже в более общем смысле discretio (лат. «распознавание») направлено против всех видов крайности (nimietas), против любой «неограниченной и пылкой горячности»… [1700] Не только крайнее рвение, но и крайняя праведность могут оказывать разрушающее воздействие: «они могут нарушить единство братьев» [1701] . Так, у Бернара мы находим также сущностную связь между discretio (умеренность во всем, даже в хорошем) и общиной (объединяющая сила против всяких nimietas).

Мы наблюдаем аналогичную картину среди нищенствующих монахов. Возьмем, например, Фому Аквинского. Фома относит discretio к категории prudentia*, что придает всем добродетелям образ хорошего, поскольку он «ищет середину» [1702] при конкретных обстоятельствах каждого отдельно взятого действия [1703] . Для этого необходимы три вещи: цель, движение по направлению к цели и средства. Discretio— это применение правильно выбранной середины в отношении порядка средств [1704] . Discretio действовало внутри общины —

в среде, в которой задавалась конкретная цель [1705] . Другой пример: в уставе кар мелитов «крайности и недостатки братьев, если таковые обнаруживаются у кого бы то ни было, должны быть исправлены в любви» [1706] . Две вещи произносятся на одном дыхании: (1) процесс распознавания осуществляется в среде, для которой характерна любовь; (2) в этой среде любовь является золотой серединой, которая определяет исправление. Таким образом, среди нищенствующих монахов распознавание как благоразумие, стремящееся к центру, и середина общины, в которой осуществление добродетелей приобретает конкретную форму, представляют собой смыкающиеся реалии.

Разграничение различных позиций

Когда мы с методической точки зрения рассматриваем третий аспект процесса распознавания в том виде, в каком он проявляется в библейских и после- библейских текстах, важными представляются два следующих момента.

Расходящиеся позиции

Крайности, между которыми в процессе распознавания находится золотая середина, — это расходящиеся позиции, принятые в общине: крайние виды опыта, ограничивающие понятия. Конкретизируя их с точки зрения пяти уровней процесса божественно-человеческого преображения, мы отмечаем следующие пограничные позиции: (1) действительность такова, какова она есть, и ею следует просто наслаждаться, осознавать и принимать ее; действительность — это не то, что есть на самом деле, это одна огромная неудача, требующая воздержания; (2) человек был действительно сотворен хорошим, но был полностью развращен грехом, и только искупление может спасти человечество; человек в основе своей — хороший; наша задача состоит только в том, чтобы освободить свою энергию от запретов, налагаемых культурой;

примеры и модели совершенно необходимы, нужно точно следовать им; модели преображения носят отчуждающий и неестественный характер, от них нужно отделаться; (4) духовность — это индивидуальный процесс, абсолютно личный путь; духовность — это социо-культурный процесс; (5) смерть — это конец, она служит для нас стимулом принимать дни такими, какими они приходят и уходят; смерть — это освобождение, в котором проявляется истинная жизнь. Эти позиции представляют собой лишь общую схему. В любом случае эта схема дает понять, что в области опыта, интуиции, убеждений, концепций и образа мышления могут быть приняты весьма расходящиеся позиции.

Середина

Эти расходящиеся позиции отмечают границы определенной традиции, горизонты силы воображения индивида. Как пограничные явления, они тесно связаны с той традицией, которая рассматривает их как предельные. И не только это: как пределы, они формируют ориентирующие точки, относительно которых эта традиция определяет свою конструктивную середину. Горизонт определяет середину. Действительно, эта середина — отличительная черта такой традиции, точка, вокруг которой вращается все. После того, как будет обнаружена эта динамичная середина, распознавание может сравнивать, оценивать расходящиеся позиции и быть посредником между ними.

4.4 Распознавание пути к Божьему предначертанию

Мудрый меняла знает полный вес монеты. Поэтому он также знает, сколько веса не хватает в лежащей перед ним монете в результате стирания, откалывания, выгибания. Меняла распознает разницу между настоящей монетой и подделкой. Если перевести это в область духовности, распознавание позволяет увидеть разницу между реальным состоянием людей и их полным ростом в глазах Бога. Писание называет этот вид распознавания «испытанием».

«Быть испытываемым» в Писании

Библейское испытание говорит о различении, проводимом в жизни человека. Здесь взаимодействуют друг с другом несколько действий: проникновение в суть чьего-либо поведения вплоть до его сокровенной истины (исследование), сопоставление этой истины с реальным поведением человека (проверка), исследование и смещение границ индивида (испытание) и отделение истинной сути от реального состояния человека (очищение). Эти четыре действия тесно взаимосвязаны и дополняют друг друга.

Проверка

При проверке реальное поведение человека подвергается критическому сравнению с его истинной сутью [1707] . Учитель мудрости «проверяет» данный аргумент с помощью основных принципов истины (Иов 34:3). Когда братья Иосифа сказали «наместнику Египта», что они пришли за хлебом, он усомнился в их словах: «Вы соглядатаи». Чтобы доказать правдивость своих слов, в следующий раз они вынуждены были взять с собой своего брата Вениамина: «Поэтому слова ваши должны быть проверены, чтобы узнать, говорите ли вы правду» (Быт 42:16). Слова взвешиваются в свете истины (Пс 7:10; 19:2; 138:23). Это болезненный процесс сортировки и отделения (Зах 13:9, Притч 17:3). Особенно больно, когда проверяют сердце (Иер 11:20; 17:10; 20:12, Притч 17:3, Пс 7:10; 16:3; 25:2), включая его склонности (Иер 12:3), размышления (Пс 138:23), его слова (Иов 12:11, Быт 42:16), его рассуждения (Иов 34:3), его поведение (Иер 6:27; 17:10, Иов 23:10). При проверке человек подвергается воздействию огня (Зах 13:9), опускается в плавильную печь (Притч 17:3), ввергается в ночную тьму (Пс 16:3), ведется в пустыню (Пс 80:8), проходит через воду и огонь (Пс 65:10–12). Эти пороговые испытания направлены на обнажение истинной сути. Истина и ложь распутываются, разделяются (Иер 6:27). Цель проверки — сохранность истины: «Сущий — тот, кто, сохраняя, испытывает»* (Иер 20:12, см. также Пс 7:10).

Измерение глубины

Измерить глубину значит увидеть сквозь поверхность [1708] . Например, мы видим поверхность земли, но не видим ее оснований (Иер 31:37). Мы видим опушку леса, но не различаем, что скрывается за ней (Иер 46:23). Чтобы дойти до сути, надо обладать неким чувством «инфраструктуры» земли и того, что таится в лесной чаще. Старатель исследует землю, чтобы узнать, не сокрыт ли драгоценный металл где-то в основании горы (Иов 28:3). Докопаться до истины особенно трудно в сфере человеческих отношений, поскольку люди обладают способностью скрывать свои замыслы. Трудно увидеть что-то сквозь маску самолюбия (Притч 28:11), хитрой тяжбы (Притч 18:17), искусного спора (Иов 32:11), замешательства (1 Цар 20:2) и раскрыть их истинный смысл. Когда мы исследуем слова, мы распознаем, что фактически говорится мною, другим, что написано в тексте, что диктует Zeitgeist. Хорошо сказано в книге Иова: «Вот, что мы дознали; так оно и есть; выслушай это и заметь для себя» (Иов 5:27). Процесс распознавания вводит нас в то, что реально и подлинно. Мудрые люди всегда готовят себя «к испытанию и исследованию своих путей» (Плач 3:40), то есть к тому, чтобы добраться до сути своего поведения, до того уровня, где оно обретает истинный характер, следуя примеру того Единого, который истинен, который «проникает сердце» человека (Иер 17:10) и «знает тайны сердца» (Пс 43:22; 139).

Испытание

Если нужно преодолеть противоречие между моим фактическим состоянием и моим предначертанием, я должен расширить границы своего реального опыта. Писание называет это «испытанием» [1709] . Перед сражением с Голиафом Давиду дали доспехи Саула (1 Цар 17:38). Но Давид никогда прежде не надевал эти доспехи. После неловкой попытки надеть их он пришел к выводу: «Я не могу двигаться в этом снаряжении. Я не испытал его»** (1 Цар 17:39). Подобным образом мудрец испытывает границы и возможности человеческого сердца (Екк 7:23, Сир 6:39). Царица Савская пришла к Соломону, чтобы испытать границы его мудрости (3 Цар 10:1). Проверить, значит «испытать»: где границы выносливости человека (Прем 2:10–20)? Как далеко

простирается эта дружба (Сир 6:7)? На самом ли деле среди нас Бог или нет (Исх 17:7)? Когда Бог испытывает свой народ, он хочет в действительном опыте определить глубину его веры (Быт 22:1-14, Исх 15–16; Втор 8:1–5; 16). Такие проверки осуществляются в экстремальных ситуациях (Быт 22:14, Исх 17:1–7, Прем 3:5, Сир 2:1-18). В этих суровых испытаниях Бог на практике исследует пределы нашей мудрости, нашей дружбы и нашей верности, а также то, как они могут быть изменены.

Очищение

Цель таких испытаний состоит в том, чтобы посредством пересечения границ привести человека к его истинному предназначению. Для этого необходима «переплавка» [1710] : процесс дифференциации в приложении к человеку с тем, чтобы золото его существа могло выйти на поверхность во всей его чистоте. Как золото переплавляется в огне, так и образ Бога переплавляется в процессе очищения (см. Иер 9:7, Зах 13:9). Единственный, кто может со всей ответственностью проводить эту дифференциацию, — это сам Сущий: «Плавильня — для серебра, и горнило — для золота, а сердца испытывает Сущий*» (Притч 17:3). Он спасает своих людей из огня и переплавляет мое существо (Пс 26:2; 17:3). «Переплавляясь», люди участвуют в «совершенстве Бога»; они «совершенны, как Отец их Небесный» (Мф 5:48). Они участвуют в его безраздельной праведности [1711] — праведности, которая созрела, которая «совершенна» (Ис 18:5), «цельна» (см. Ис Нав 3:17; 4:10), «без изъяна» (Лев 22:21). Поэтому не будут пропущены ни фальшивые монеты, ни обломанные края, ни темные стороны. Это совершенство безраздельно полное: оно утрачивает себя в самоотречении, — правая рука не знает о том, что делает левая рука; все это осуществляется в тайне; оно не видит себя. Это происходит в совершенной простоте (см. 2 Цар 15:11), как если бы человек был полностью захвачен игрой (см. 3 Цар 9:4; 22:3–4), безраздельный в своем рвении, самоотверженный, целостный, совершенный, — как Отец, Авва, абсолютное Благо.

Возрастание в совершенстве

Традиция предлагает два отличия, которые присущи возрастанию совершенства. Первое обнаруживает разницу между исходным состоянием (сотворение по образу и подобию Божьему) и завершающим состоянием (полное соответствие Богу). Духовная жизнь протекает между двумя этими полюсами.

Второе отличие обнаруживает разницу между тем, что в пределах человеческих возможностей (чистота сердца), и тем, что дается Богом (созерцание).

Сотворенный по образу и подобию Божьему

По Оригену, духовная жизнь начинается с осознания того, что люди созданы по образу Бога. Познать себя значит познать, что ты создан по образу Бога и что эта созданность «по образу Бога» составляет нашу суть [1712] . Образ Божий — это «динамичная сила, источник, который побуждает людей стремиться к обожению, к подобию»96 — к подобию, в котором люди соединяются с Богом «в процессе еще более глубокого, еще более личного и более экзистенциального уподобления»97. Между самосознанием, которое постигает, что человек был сотворен по образу Божьему, и тем, чтобы Бог узнал человека в совершенном подобии, лежит процесс преображения, в котором проявляется стремление к охвату все новых и новых уровней и аспектов человеческой природы. Таким образом, суть заключается не «в расстоянии между двумя конечными пунктами, а в духовном процессе, который развивается по спирали, захватывая все уровни и аспекты человеческого существования»98.

У Иринея Лионского задействована та же динамика [1713] . Бог создал человека таким образом, чтобы через рост и развитие человек смог двигаться вверх по направлению к полноте, то есть к полному преображению в Боге. Ритм этого преображения определяется божественным Ваятелем [1714] .

Кассиан заимствует у отцов церкви такое понимание этого процесса и вносит его в западную духовность. Процесс распознавания, рассматривая фактическое состояние человека, видит в нем божественные возможности развития, проявляющие себя в каждый момент. «Все люди проходят через личное развитие в соответствии с обстоятельствами своего жизненного пути. Однако они не ограничены определенными фазами развития. Скорее, каждое сиюминутное состояние — это фаза созревания, в которой они могут расти и которая ведет их дальше, по направлению к самой высокой фазе, к завершению в любви» [1715] . Это завершение в любви превосходит наш рост, поскольку не является частью наших человеческих возможностей. «Господь расценил как наивысшую добродетель не выполнение какой-то работы, пусть даже и достойной похвалы, а истинно простое и единое созерцание Его самого…» [1716] .

Люди созданы по образу Бога и призваны созреть до совершенного подобия Ему. Это самое главное отличие, исходя из которого, все великие духовные авторы после Кассиана описывали духовный путь. Например, в случае такого влиятельного автора, как Гийом де Сен-Тьерри, человека, который преодолел ошибочное направление новейшего периода, мы наблюдаем аналогичное основное отличие. Началом и главным принципом является осознание того, что человек создан по образу Бога. Духовное путешествие заключается в приведении всего — внешнего построения жизни человека, его разума, чувств — в гармонию с этим основополагающим динамизмом нашего бытия. Таким образом, воля Бога постепенно входит в нашу жизнь, вначале снаружи, а затем и изнутри, до такой степени, что надо всем возобладает любовь Божья, которая обоживает человеческое бытие10*.

Чистота сердца и созерцание

Божественно-человеческий процесс преображения определяется тем основополагающим фактом, что люди сотворены по образу Бога и стремятся соответствовать Его подобию. Духовный путь, который является промежуточным звеном между двумя этими полюсами, подчиняется различию между практической задачей (скопос), состоящей в чистоте сердца, и конечной целью (тэлос), заключающейся в созерцании. Чистота сердца, — «блаженны чистые сердцем», — представляет собой одну сторону того процесса, обратной — благодатной — стороной которого является созерцание: «они узрят Бога». Это созерцание блаженно, но описывает себя как плод чистоты сердца, «практической задачи, в которой заключен желанный плод» [1717] . Все шаги — это шаги, направленные к практической задаче чистоты. Созерцание — как ее блаженное следствие — является ее плодом, Царством Божьим. «Цель всех наших усилий… — это Царство Божье, или Царство Небесное, но задача, или скопос, — это чистота сердца, без которой никто не может достичь цели» [1718] .

Чистота сердца касается всей жизни человека. Не только так называемые «плотские» аспекты человеческого бытия (тело, инстинкт, потребности), но и аспекты духовной жизни (молитва, стремления, внутренняя направленность) нуждаются в очищении. «Волнению подвержены не только естественные («плотские») порывы, но и сверхъестественные импульсы» [1719] . Как плотская, так и духовная сторона обременены эгоистичностью. Чистота сердца сосредоточивает все на Боге и, становясь восприимчивой, открывается Ему. «Поэтому всему, что ведет нас к этой цели, а именно к чистоте сердца, нужно отдавать все свои силы, но всего того, что удерживает нас от этого, следует избегать как опасного и вредного» [1720] . Реальная точка, на которой сосредоточена чистота сердца, — это созерцание, момент, когда возобладает внутренняя работа Бога. «По мере духовного продвижения люди все больше ощущают в своих мыслях, устремлениях и поступках поддержку Божьей благодати и тем самым обретают свободу» [1721] . Именно на этот момент перехода уповает чистота сердца, это — истинный момент распознавания. Обретение человеком собственной весомости посредством благодати сообщает ему «прозрачность» в соответствии с его реальным «весом». «Победа над собственной внутренней косностью воли, которая мешает человеку идти к Богу, у Кассиана описывается даже как первый импульс, направленный на формирование истинного discretio»im. Мы можем сказать, что чистота сердца, когда оно отдается внутренней работе Бога, создает истинный момент распознавания: чистота сердца помещает все то, что осуществимо (аскеза), в правильную перспективу развития и релятивизирует ее (перспективу) по отношению к тому, что неосуществимо посредством созерцания (мистицизм). Вследствие этой своей «прозорливости» чистота сердца дает свет процессу распознавания на всех этапах духовного пути. Поэтому все духовные движения в пустыне подобны концентрическим кругам, расходящимся вокруг этой озаряющей перспективы1 ш. Чистота сердца — это стрелка компаса для каждого движения в процессе духовного пути.

Распознавание предназначения человека

Если с методической точки зрения мы пристальней всмотримся в четвертый аспект процесса распознавания в том виде, в каком он проявляется в Писании и Предании, то поймем две вещи.

Распознавание наивысшего в человеке

В формальном смысле процесс распознавания — это постижение возможного в реальном, распознавание возможностей в жизни человека. Сейчас мы говорим не об объективно доступных возможностях, то есть возможностях, отделенных от данного конкретного человека, а о возможностях, непосредственно связанных с этим человеком. Они постигаются и реализуются в этом человеке в рамках и на основе реальной жизненной ситуации человека. Нам нужно сделать еще один шаг: возможное, воображаемое человеком, — это его наивысшая возможность и предназначение. В этом случае используются такие

слова, как «конечная цель», «идеал», «призвание», «суть», «совершенство» и «полная зрелость». Распознавание схватывает высшее предназначение человека. Говоря на духовном языке, это предназначение заключается в бо- жественно-человеческом преображении, которое, если рассматривать его с точки зрения наивысшей возможности, характеризуется следующими аспектами: (1) люди созданы по образу Бога для того, чтобы они созрели до конечного предназначения, заключающегося в полном подобии Богу; (2) фактическая человеческая суть деформирует эту основную возможность, но в преображении душа обращается к своему изначальному образу, и эта деформация может быть преобразована в соответствии с божественно-человече- ской формой; (3) соответствие божественно-человеческому опосредованию через эту форму дает возможность созревания в стремлении к Богу, не имеющему формы; (4) любовь, в которую вступает душа в результате этого самоотречения, представляет собой дорогу с беспримерными возможностями, как показывают мистики; (5) смерть, благодаря присутствию Бога, открывает бесконечную перспективу. Эти посылки очерчивают рамки возможностей. В жизни каждого человека эти возможности приобретают характерную конфигурацию, свойственную только данному индивиду. В процессе распознавания важно видеть божественно-человеческое преображение как возможное развитие, представляющее собой многоуровневый процесс.

Путь, шаги и переходы

Распознавание не только видит духовные возможности реального состояния человека, но также постигает путь, который связывает фактическое с возможным. Оно видит шаги, которые ведут к полному преображению. Есть шаги (особенно на начальном этапе), при которых акцент делается на человеческих возможностях: упражнения в добродетелях и духовные упражнения. Однако есть также шаги (особенно в случае достижения определенного продвижения), при которых людям следует довериться божественным возможностям. От распознавания зависит также преодоление препятствий. Например, в то время как на ранних стадиях необходимо усердие, на позднем этапе оно может стать непреодолимым препятствием для божественных возможностей.

Библиография

Albrecht В., Der Geist des Herm erfUllt die Kirche. Uber die Unterscheidung der Geister, Leutes- dorf a.R., 1987.

Benke C., Unterscheidung der Geister bei Bernhard von Clairvaux, Wurzburg, 1991. BezunarteaJ., Clare of Assisi and the Discernment of Spirits, St. Bonaventure, 1994.

Conroy М., The Discerning Heart. Discovering a Personal God, Chicago, 1993.

Dingjan F., Discretio. Les origines patristiques et monastiques de la doctrine sur la prudence chez saint Thomas dAquin, Assen, 1967.

Discernment of the Spirit and of Spirits, ed. C. Floristan, New York, 1979.

English J., Discernment and the Examen, Guelph (Ontario), 1985.

Foster K., Discernment. The Powers and Spirit Speaking, Ann Arbor (Michigan), 1991.

Frangipane F., Discerning of Spirits, 1996.

GalileaS., Temptation and Discernment, Washington, D. C., 1996.

Gil D., Discemimiento segun San Ignacio, Roma, 1980.

Green Т., Weeds among the Wheat. Discernment, where Prayer & Action Meet, Notre Dame (Indiana), 1984.

Greshake G., Gottes Willen tun. Gehorsam und geistliche Unterscheidung, Freiburg i.Br., 1987.

Guidetti А., П discemimento degli spiriti in S. Bernardino da Siena e in S. Ignazio di Loyola, Roma, 1982.

Habra G., Du discemement spirituel, Fontainebleau, 1980–1983.

Job R., A Guide to Spiritual Discernment, Nashville (Tennessee), 1996.

Johnson B., Discerning God’s Will, Louisville (Kentucky), 1990.

Johnson L., Scripture & Discernment. Decision Making in the Church, Nashville, 1996.

Larkin E., Silent Presence. Discernment as Process andProblem, Denville (Newjersey), 1981.

LibanioJ., Discemimiento espiritual. Reflexiones teoldgico-espirituales, Buenos Aires, 1987.

Spiritual Discernment and Politics, Maryknoll (New York), 1984.

Lonsdale D., Dance to the Music of the Spirit. The Art of Discernment, London, 1992.

McBain D., Discerning the Spirits. Checking for Truth in Signs and Wonders, London, 1992.

Eyes That See. The Spiritual Gift of Discernment, Basingstoke, 1986.

Melascon O., Discemement des esprits et vie chretienne, Sainte-Scholastique (Quebec), 1983.

Muller J., Zur Unterscheidung der Geister. Wege zum geistlichen Leben, Stuttgart — Hamburg, 1995.

Oudeman L., Charisma van onderscheiding der geesten. Een vergelijkend onderzoek tussen twee tra- dities, Nijmegen, 1988.

The Place of Discernment, в The Way Supplement № 64, 1989.

Proterra М., Homo Spiritualis Nititur Fide. Martin Luther and Ignatius of Loyola. An Analytical and Comparative Study of a Hermeneutic Based on the Heuristic Structure ofDiscretio, Washington, D. C., 1983.

Rahner K., Theologie aus derErfahrungdes Geistes (Schriften zur Theologie, XII), Einsiedeln 1975.

Randle G., La guerra invisible. El discemimiento espiritual, сото experiencia у сото doctrina, en Santa Teresa de Jesus, Madrid, 1991.

RuizJurado М., El discemimiento espiritual. Teologia, historia, prdctica, Madrid, 1994.

Schneider М., Unterscheidung der Geister. Die ignatianischen Exerzitien inderDeutungvonE. Przy- wara K. Rahner und G. Fessard, Innsbruck — Wien, 1987.

Summa G., Geistliche Unterscheidung bei Johannes Cassian, Wiirzburg, 1992.

Toner J., Discerning God’s Will. Ignatius of Loyola’s Teaching on Christian Decision Making, St. Louis, 1991.

Spirit of Light or Darkness* A Casebook of Studying Discernment of Spirit, St. Louis, 1995.

VelemaJ., Wat zit erachter? Onderscheiding der geesten, Amsterdam, 1995.

Villegas D., A Comparison of Catharine of Siena’s and Ignatius of Loyola’s Teaching on Discernment, New York, 1986.

Wink W., Engaging the Powers. Discernment and Resistance in a World of Domination, Minneapolis (Minnesota), 1992.

Глава 5 Разработка дисциплины «духовность»

Введение

Дисциплина, называемая «духовностью», разрабатывается поэтапно. Вначале она помещается в эпистемологическую среду. Затем осуществляется выбор на уровне научного подхода. Наконец намечаются основные направления исследования, исходящие от начального момента процесса распознавания (диакрисис).

Эпистемологическое размещение дисциплины Если мы последуем учению Аристотеля, то отнесем сферу духовности в область человеческих поступков (праксис), которой соответствует когнитивная форма практической мудрости (фронэсис), структурно согласующаяся с процессом распознавания (диакрисис).

Две основные формы познания

Практическая мудрость

Определение научного подхода Среди современных научных подходов именно феноменология, в силу ее заинтересованности структурой опыта и диалогическим мышлением и благодаря ее ориентации на преобразующее действие Инакости (Alteriteit), обеспечивает когнитивные формы, которые наилучшим образом гармонируют с основной структурой практической мудрости (фронэсис).

Феноменология

Диалогическое мышление

Методологическая разработка Следуя схеме процесса распознавания (диакрисис) и практической мудрости (фронэсис), изучение духовности развертывается в четырех направлениях: описательное исследование, при котором описываются и анализируются виды духовности; герменевтическое исследование, интерпретирующее духовные тексты; систематическое исследование, касающееся тем, затрагиваемых духовностью; мистагогическое исследование, при котором разъясняются основные направления духовного пути.

Дескриптивное исследование формы

Герменевтическое исследование

Систематическое исследование

Мистагогическое исследование Библиография

Введение

В предыдущей главе мы рассматривали процесс распознавания (диакрисис) — вид ритуальной рефлексии в рамках живой духовности, который мы считаем схемой методологии изучения духовности. Мы хотим показать это в несколько этапов.

Первый этап осуществляется на уровне эпистемологии. Мы спрашиваем себя, к какой области знаний относится духовность. Для того чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к Аристотелю, основателю западной эпистемологии. В своем труде Никомахова этика он проводит различие между двумя видами познания: познание (эпистэмэ), выявляющее очевидные и неизменные характеристики математических и геометрических объектов, и практическая мудрость (фронэсис), обеспечивающая обдуманное понимание человеческих поступков (праксис), которые носят непредвиденный и непредсказуемый характер. Очевидно, что духовность относится к когнитивной области практической мудрости (фронэсис). Из нашего исследования станет ясно, что процесс распознавания (диакрисис) конструктивно согласуется с практической мудростью (фронэсис) — основной категорией, укорененной в греческом мышлении [1722] .

Второй этап осуществляется на уровне научного подхода и носит избирательный характер. Мы спрашиваем себя, в каком современном подходе когнитивная форма практической мудрости, дающая понимание человеческого праксиса, выражается наиболее адекватно. Под «научным подходом» мы подразумеваем определенную манеру проведения научной деятельности, определяемую направлением, которое приводит к нескольким дисциплинам. Это, например, структуралистический подход, позитивизм, диалектическое мышление, прагматизм, феноменология, диалогическое мышление, семиотика и так далее. Подход, который мы ищем, должен соответствовать сути фронэсис, иначе говоря, он должен быть направлен на опыт (в конце концов, мы размышляем над конкретными процессами преображения) и в то же время должен быть ориентирован на суть божественно-человеческого контакта (созерцание). Мы видим, что два этих условия выполняются при сочетании феноменологии и диалогического мышления, в двойном единстве, которое обретает парадигматическую форму в рассуждениях Эммануэля Левинаса.

Третий этап осуществляется на уровне дисциплин и носит характер разработки. В рамках выбранного подхода мы разрабатываем методологический путь, который артикулируется в соответствии с диакрисис и фронэсис в четырех взаимосвязанных направлениях исследования — описательном, герменевтическом, систематическом и мистагогическом изучении духовности.

5.1 Эпистемологическое размещение дисциплины

Основной эпистемологический вопрос звучит так: к какой когнитивной области относится духовность? Для того чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к Аристотелю, основателю западной эпистемологии. В шестой книге своего труда Никомахова этика Аристотель различает пять свойств, «благодаря которым душа достигает истины посредством утверждения или отрицания: профессиональное понимание (тэхнэ), научное знание (эпистэмэ), практическую мудрость (фронэсис), мудрость (софиа) и интуитивное духовное понимание (нус)» [1723] . Услышав о них впервые, мы воспринимаем эти пять свойств как случайные и разобщенные. Однако при более пристальном рассмотрении мы обнаруживаем, что они взаимосвязаны. Научное понимание (скажем, математика) укоренено, через философскую мудрость, в духовной интуиции созерцания, и, наоборот, мудрец, одаренный духовной проницательностью, схватывает парадигматический характер конкретных явлений. Таким образом, научное знание, мудрость и духовная проницательность образуют взаимосвязанный ряд. Это справедливо также и для профессионального понимания специалиста и практического понимания человека, имеющего отношение к практической мудрости. Они тоже проистекают из духовной проницательности созерцания: духовная проницательность составляет «око опыта» [1724] в представлении практически-разумного человека. Их взаимосвязанность происходит от созерцания (тэориа) духовного ока (нус). Разница между ними идет от объекта, на который они направлены: неизменные основополагающие структуры реальности или же непостоянство человеческой жизни. Вначале всмотримся пристальнее в эти две основные формы познания и соответствующие им объекты. Затем сосредоточимся на практической мудрости, или благоразумии (фронэсис), когнитивной форме, касающейся поведения человека (праксис), к которой относится сфера духовности.

Две основные формы познания

Когнитивные формы — это позиции людей, «с помощью которых мы доходим до истины и можем всегда безошибочно судить о неизменных и даже изменчивых вещах» [1725] . Аристотель различает два вида объектов: реальность, которая представляетсебя управляемой законом и в которой проявляются необходимые последовательности (геометрия, математика), и реальность, представляющаяся изменчивой, в которой мы обнаруживаем возможности (производство, человеческое поведение). Эти два типа реальности постигаются различными участками нашего сознания. Каждый требует особого подхода, поскольку метод определяется объектом.

Разница в объекте

Все когнитивные формы сходятся в том, что они суть формы поиска истины (алетэузйн*). Но поскольку они касаются различных областей реальности, то и формы поиска истины отличаются друг от друга. Среди когнитивных форм мы можем различить две основные формы. Первая форма познания касается вещей, которые могут быть только такими и никакими больше (необходимый вид). Аристотель называет эту форму познания научным знанием (эпистэмэ): «Объект научного знания основан на необходимости. Он вечен. Ибо все вещи, которые абсолютно необходимы, являются вечными. А то, что вечно, — нерожденное и неизменное» [1726] . Неопровержимая непоколебимость истины обнаруживается в конкретном положении дел [1727] , проверяется и развивается далее в доказательстве (силлогизм) [1728] . Здесь Аристотель размышляет над геометрией и математикой. Для того чтобы достичь знаний в этих областях, нужно отбросить (афрайрэсис = абстракция) переменные величины (цвет, запах, звук и тому подобное). Тогда то, что остается, соответствует тому, что необходимо, говоря конкретно, это — количество и непрерывность. Наше знание не ограничивается впечатлениями восприятия, но может посредством абстракции достичь того, что постоянно в этих переменных. Эта способность к абстрактному мышлению управляется интуитивной духовной проницательностью (нус), позволяющей нам находить главное в изменчивом и неоднородном мире. Научное знание (эпистэмэ) открывает то, что необходимо в том, что случайно. Эта деятельность соединяется с мудростью (софиа), жизненным звеном между научным знанием и духовным прозрением: «Поэтому мудрость должна быть духовной проницательностью, соединенной с научным знанием, и, как царица наук, она владеет наивысшими объектами» [1729] . Мудрость занимает промежуточное положение между научным пониманием и духовной проницательностью: «Из того, что было сказано, явно следует, что философская мудрость — это и научное знание, и духовное проникновение, касающиеся высших по своей природе вещей» [1730] .

Реальность человеческого праксиса — изготовление вещей, поведение людей, динамика борьбы и достижение целей — выявляет другую структуру [1731] . Эта реальность отмечена неопределенностью. Касаясь, например, вопроса о том, что такое нравственность и что такое праведные поступки, сталкиваешься с таким расхождением во взглядах, что постоянное оказывается просто условностью. Поэтому здесь нельзя говорить о чем-то реальном по природе. То же самое относится и к такому чрезвычайно важному понятию, как счастье (эудаймониа). Хотя каждый использует одно и то же слово, счастье для одного человека — это удовольствие, богатство и честь, для другого — здоровье и знание, для третьего — созерцательная жизнь. Даже на протяжении жизни одного и того же человека представление о счастье сильно меняется [1732] ’. Праксис — это феномен, в котором трудно найти то, что постоянно. Вдобавок к этому человеческий праксис неоднозначен: одно и то же поведение может быть продиктовано привычкой, принуждением извне или внутренним убеждением. Однако самая важная причина того, что сфера реальности избегает абстракции, к которой прибегают математики и геометры, заключается в том, что праксис по существу направлен на реализацию возможного, а не на определение необходимого. «Как вещи делаемые, так и сделанные относятся к сфере того, что может либо не может произойти» [1733] .

Поиски истины в сфере человеческой практики связаны со случайной, конкретной ситуацией. Аристотель называет эту ситуацию «конкретной и конечной»: мы не можем идти далее, за ее пределы [1734] . В каждой ситуации есть конкретные элементы, которые должны быть доведены до своей конечной цели посредством взаимного приспособления друг к другу. Как только конкретная ситуация усилием человека доведена до должного конца, действие достигает своей цели: выявляется конкретное добро. Конечное добро, поддерживающее все добрые поступки, — это счастье [1735] . Таким образом, лук человеческого поступка натянут между предельно конкретной ситуацией, в которой оказывается человек, и реализацией его счастья. Как и в случае реализации научного знания и мудрости, здесь также присутствует духовная проницательность (нус), охватывающая оба полюса. «Теперь все вещи, которые относятся к праксису, относятся к конкретным и конечным элементам; человек, обладающий практической мудростью, должен быть осведомлен о них. Суждение и осмысление касаются поступка с этими конечными элементами. К конечным элементам и этим двум направлениям имеет отношение также и духовная проницательность. В конечном счете, как первые принципы, так и конечные элементы относятся к духовной проницательности, а не к взаимному приспособлению» [1736] .

Так же, как и в случае научного знания, духовная проницательность — это первое и последнее. Но, в отличие от научного знания, наивысший принцип не обнаруживается посредством абстрагирования от конкретных вещей; скорее, конкретный опыт преобразуется в направлении цели (добро, добродетель, счастье), что является преобразующим принципом преображения. Преобразующей силой является не взаимное приспособление элементов (логос), а духовная проницательность, осведомленная о первом принципе поступка: цель, добро, добродетель и счастье. Духовное зрение, глядя на конкретную реальность, истолковывает формирующую возможность этих принципов. «Это принципы, из которых проистекает цель, иначе говоря, общее, является результатом частного. Эта частность должна быть схвачена восприятием, и именно это восприятие представляет собой духовную проницательность» [1737] .

Как мудрость (софиа) связывает духовную проницательность с научным знанием, так же и практическая мудрость (фронэсис) проделывает то же самое в случае человеческого поступка: практический ум оценивает конкретные возможности, направляет человеческие устремления к достижению добра и приспосабливает друг к другу различные факторы, участвующие в этом. До самого конца он взвешивает и рассчитывает свои возможности. Он снует между доброй целью и возможностями, присущими ситуации. Он направляет устремления, делает их внутренне понятными, так что, подобно ясному взору, он видит и использует возможности. «Если тогда человек практического ума все хорошо обдумает, то эта превосходная осмотрительность правильно соотнесет все то, что способствует цели, о которой у человека, обладающего практической мудростью, есть истинное представление» [1738] . Здесь мы наблюдаем, как практическая мудрость приводит в действие духовную проницательность: практический ум имеет реальное представление о цели, которую он распознает как возможность в конкретной ситуации, и посредством тщательного внутреннего обдумывания предпринимает все для того, чтобы обеспечить реальное достижение этой цели посредством поступка.

Два типа исследования

В самом начале, в первой книге своей Никомаховой этики, Аристотель обращается к двум типам исследования, которые являются результатом вышеупомянутой разницы между объектами: «Нам следует довольствоваться той степенью точности, которая подходит для рассматриваемого предмета» [1739] . Метод определяется объектом. Это двоякое единство, которое является основополагающим для всякого поиска истины, определяет характер и степень точности. «Нельзя ожидать одинаковой точности от всех видов исследования,

не больше, чем когда это касается результатов мастерства» [1740] . Если мы захотим исследовать, как люди ведут себя, что движет ими, какой путь они выбирают при этом, мы сразу же обнаружим разницу в интерпретации. То, что одному человеку кажется совершенно очевидным и непосредственно вытекающим из природы самого предмета, выглядит условностью в глазах другого. То, что по сути своей хорошо для одного, другой подвергает сомнению, так как смотрит на последствия.

Поскольку мы говорим об этом виде предмета и пользуемся этими терминами, мы должны довольствоваться грубым и схематичным представлением истины. Ибо когда мы говорим о вещах так, как они обычно представляются и основываются на таких предпосылках, мы должны допустить, что следствия будут носить тот же характер. Поэтому мои читатели должны принимать мои утверждения в том же духе. Ведь отличительной чертой хорошо образованного человека является стремление только к той точности, которая соответствует природе предмета. Справедливо и обратное утверждение: неразумно принимать вероятностные умозаключения математика и требовать неопровержимые доказательства от ритора [1741] .

Тип исследования приводит к результату исследования: его виду, степени точности и достоверности. Для Аристотеля очень важно, чтобы мы всегда помнили об этом.

Следует заранее согласиться с тем, что любое исследование поведения людей может лишь набросать схему, но никак не претендует на математическую точность. Как мы отметили в самом начале, исследование должно быть сосредоточено на предмете обсуждения. Вопросы, касающиеся поведения людей и их интересов, не носят неизменного характера, как и вопросы здоровья. Хотя это уже применяется при рассмотрении общих тем, в конкретных ситуациях, где ничего нельзя точно сформулировать, вещи приобретают по-настоящему сложный характер. Здесь не помогают ни научное знание, ни общие рекомендации; действующее лицо должно в каждом случае взвешивать, чту применимо к данной ситуации, как происходит, например, с врачом или мореплавателем. Но, несмотря на такой характер настоящего исследования, мы, тем не менее, постараемся привести его к хорошему заключению [1742] .

Характер исследования не только отражается на достигаемых результатах, он также предполагает определенное расположение аргументов. Аристотель различает в человеческой рациональности две части. «С помощью одной части мы рассматриваем эти вещи в реальности, главные принципы которых не могут быть иными [неизменное]; посредством другой части мы изучаем вещи, которые могут быть иными [переменное]» [1743] . Первый аспект применим для познания (эпистемоникон), второй — для корректировки (логистикой). Такая корректировка происходит при размышлении и взвешивании: «Никто не размышляет над неизменным» [1744] . Способность соотносить вещи — это неотъемлемое свойство души, которая обладает этой взаимосвязанностью (логос) [1745] . Оба вида поиска истины имеют собственную надлежащую позицию (хжсис).

В этой связи очень весомым фактором является опыт. Люди, не имеющие опыта, несмотря на то, что они могут быть знатоками геометрии и математики и достичь высот в этих науках, не могут еще обладать практической мудростью. «Причина заключается в том, что практическая мудрость (фронэсис) относится к конкретным ситуациям, а человек узнает конкретные ситуации посредством опыта. Однако у молодого человека нет опыта, поскольку опыт приходит с годами» [1746] . Молодые люди могут быстро изучить математику, поскольку математика основана на абстракции, которая выявляет общие принципы, но «главные принципы этих предметов вытекают из опыта» [1747] . Отправной точкой практической философии является опыт. Последний оценивается, открываются возможности, разрабатывается стратегия, и устанавливаются взаимосвязи — все это направлено на конечную цель, на которой концентрируется воля. Молодой человек не соответствует этой мудрости. «Ведь он неопытен в действиях, которые происходят в жизни (праксис), а обсуждения начинаются с них и касаются их. Кроме того, поскольку молодые люди склонны потворствовать своим страстям, их обучение будет тщетным и невыгодным, поскольку целью является не знание, а действие» [1748] . Познание того, как происходит процесс приобретения опыта, процесс выбора, процесс взвешивания и процесс осуществления, требует терпеливого изучения, при котором приходит внутреннее ощущение того, что такое оценка, понимание, размышление и предусмотрительность.

Практическая мудрость

Очевидно, что эпистемологически сфера духовности относится к тому типу объектов исследований, которые касаются человеческого опыта. Поэтому, сейчас мы опять сосредоточимся на практической мудрости (фронэсис) и обнаружим, что основная структура практической мудрости в основном согласуется с процессом понимания (диакрисис).

Перед тем, как обратиться к наиболее важным аспектам практической мудрости, нам необходимо сделать два предварительных замечания. (1) Важно

помнить о противоречии, свойственном духовной проницательности: с одной стороны, она основывается на главных принципах, а с другой — на конкретном опыте. Это противоречие олицетворяет практическое понимание (фронэсис). (2) Практическую мудрость следует отличать от практического опыта (тэхнэ), то есть такого типа рациональности, который ведет к производству продукции. Разница между производством продукции и осуществлением действия заключается в том, что «у производства цель иная, чем само производство, а у действия — нет, поскольку хорошее действие — это уже цель сама по себе» [1749] . Изготовление стула приводит к появлению стула; смотреть означает видеть то, на что смотришь. В случае действия его осуществление и достижение цели (мышление и мысль, видение и видимое) совпадают. Поскольку изготовление и действие отличаются друг от друга, различаются также и рациональности, которые освещают и сопровождают два этих процесса.

Любое [профессиональное] мастерство означает зарождение чего-то. Сделать что-то с умением означает понимать, как что-то может зародиться в сфере того, что может быть и не быть. Его зарождение — в мастере, а не в изготовляемой вещи. Мы не говорим о мастерстве, касаясь вещей, которые существуют или возникают в силу необходимости, или же имея в виду вещи, существующие в природе, поскольку они зарождаются сами в себе. Поскольку изготовление и действие отличаются друг от друга, умение относится к изготовлению, а не к действию [1750] .

В случае действия (праксис) его цель неотъемлема от самого действия, и «принципы действия заключены в цели самого действия» [1751] . Практическая мудрость позволяет, чтобы ею руководили эти принципы: «Практическая мудрость должна быть тогда обоснована способностью действовать в отношении того, что ну жно людям» [1752] . Рассмотрим теперь наиболее важные аспекты этой практической мудрости.

Наивысшее добро: счастье

Перед тем, как исследовать различные добродетели (храбрость, умеренность, великодушие и так далее), Аристотель, прежде всего, размышляет над несколькими основными понятиями, которые придают внутреннюю логику человеческому праксису: добротой, целью, добродетелью и счастьем. В известном смысле они являются «главными принципами» человеческого пракси- са. Для практики человека, как таковые, они не представляют особой ценности. Если больной хорошо осведомлен о том, в каком состоянии находится его здоровье, от этого он не чувствует себя лучше. Тем не менее представление о хорошем, целенаправленном, добродетельном и о счастье необходимо при ориентации на действие.

Хорошее. В самом начале, уже в самом первом предложении Никомаховой этики, раскрывается ее основная ориентация, направляющая все к благу (агатон): «Считается, что любое мастерство и методическое исследование, так же, как и каждое действие, и обдуманное стремление должны быть направлены на что-то благое» [1753] . В чем состоит это благо? Аристотель не рассматривает благо как универсальную идею, которая затем должна быть конкретизирована в практическом направлении [1754] . Он рассматривает благо как побуждение, действующее в любом типе человеческой практики: как конкретную цель, на которую направлено действие.

Конечная цель. Благо конкретно задействовано в любой практике как конечная цель (тэлос), на которую направлено действие. «Тогда что такое благо каждого? Конечно же, то, ради чего делается все остальное… Таким образом, если у всего того, что мы делаем, есть цель, то благо состоит в том, что мы выполняем свои действия» [1755] . Теперь ясно, что одновременно можно преследовать несколько целей. Поэтому мы должны учиться различать конечную цель и промежуточные задачи, которые осуществляются ради достижения конечной цели. «Ясно, что основное благо — это конечная цель» [1756] .

Счастье. Благо как конечная цель, на которую внутренне ориентированы все действия, — это счастье (эудаймониа). Наивысшее добро, которое осуществляется ради него самого и ни для чего иного, «известно всем как счастье» [1757] . Формально это название правильно, поскольку все люди «отождествляют хорошую жизнь и хорошие поступки со счастьем» [1758] . Однако когда это формальное название определяется конкретно, мнения расходятся. Для одних счастье заключается в удовольствии, богатстве или чести, для других — это знание или мудрость. Для Аристотеля величайшее счастье состоит в видении Бога. В это видение вовлекается не только сам человек, но и та среда, в которой он живет, и общество, к которому он принадлежит [1759] . Это видение достигается — как вширь, так и вглубь — в процессе, который затрагивает все уровни личности человека, как показывает структура Никомаховой этики. Вопрос в том, как нам достигнуть счастья своим поведением? [1760]

Добродетель. «Благо» и «счастье» приводятся в соответствие друг другу практикой добродетели (аретэ*). Под добродетелью Аристотель подразумевает совершенство, приобретенное посредством расположения (хэксис).

Тогда мы можем заметить, что любой вид совершенства сообщает его обладателю хорошее состояние, подразумевающее, что обладатель его действует хорошо. Например, здоровье глаз делает превосходными и сами глаза, и их функционирование, поскольку мы видим хорошо благодаря здоровым глазам. Подобным образом выносливость лошади хороша как для самой лошади, так и для всадника, а также — для нападения на врагов. Поэтому если это справедливо в каждом случае, то крепость человека будет, вероятно, также и расположением, которое делает человека хорошим и заставляет его хорошо исполнять свои задачи [1761] .

Если теперь мы попытаемся определить, что подразумевается под этим расположением, приближающим совершенство и силу, то обнаружим, что говорим о длительной практике, которая последовательно придерживается середины между слишком большим и слишком маленьким: «Таким образом, добродетель — это что-то вроде средней величины, так как она способна осуществить переход» [1762] . Добродетель — это практика длительного расположения, при которой последовательно избегаются крайности и выбирается среднее между ними. Этому мы учимся в процессе действия: «Люди становятся строителями, строя, и музыкантами, играя на лире; так и мы становимся праведными, совершая праведные поступки, и сдержанными, совершая сдержанные поступки» [1763] . Таким образом, Аристотель дает направление нашим размышлениям над праксисом: если что-то хочет быть счастливым, оно должно быть направлено к высшему благу, которое реализует присущее действию превосходство и делает его устойчивым посредством повторения. Счастье — это качество, которое реализуется в действии. Поэтому счастье, добродетель, благо и целенаправленность суть понятия, которые обретают форму в жизни взаимосогласованно. Поэтому их можно лучше всего понять, исходя из конкретных жизней и моделей жизни: «По-видимому, люди не без причины способны объяснить, что такое счастье и благо, исходя из различных моделей жизни» [1764] . Аристотель различает три основных модели: (а) модель, которая отождествляет счастье с удовольствием; (б) модель, которая центральное место отводит участию человека в жизни общества, и (в) модель, которая выше всего ценит созерцание [1765] . Из того, как Аристотель описывает эти модели, явствует, что он по-разному их оценивает. Он считает жизнь, состоящую из удовольствий, грубой, рабской и животной. По его мнению, общественная жизнь поверхностна, так как в ней самооценка человека ставится в зависимость от одобрения. Только созерцательная жизнь выдерживает критику. Эта форма жизни, соответственно, и составляет кульминацию его книги.

Именно внимание к конкретным моделям жизни, направленное на то, чтобы, исходя из них, рассказать, в чем заключается истинное счастье и высшее благо, приводит практическую мудрость Аристотеля (фронэсис), которая воплощает это внимание, в соответствие с внутренней позицией мудрых (фронимос) менял. И фронэсис, и диакрисис направлены на распознавание пути (модели жизни), который вернее всего ведет к конечной цели, стоящей перед людьми, и на то, как следовать по этому пути, устремив взор к конечной цели.

Око опыта

Здесь рассматриваются не главные принципы блага и счастья, целенаправленности и добродетели. Эти принципы не делают жизнь добродетельной. Нам достаточно знать о них в общих чертах, так, чтобы наше реальное исследование имело правильную ориентацию. Главным является то, что практическая мудрость, помня об этих принципах, при рассмотрении конкретной ситуации распознает в ней возможности и оказывается в состоянии рационально направить все к соответствующей цели. «Во всех расположениях, о которых мы упомянули здесь, есть практическая цель (скопос), к которой рациональный человек возводит свой взор, в соответствии с которой он усиливает или ослабляет свою деятельность и которая предоставляет распознавание середины, которая, рационально говоря, лежит между избытком и недостатком» [1766] .

Практическая мудрость, озаряемая главными принципами, распознает в конкретной ситуации правильный путь, который ведет к достижимой цели и может быть пройден в ритме усиления и ослабления, сопровождаясь бдительным поиском той середины, которая, при надлежащем применении рационального мышления, проходит между крайностями. Для того, чтобы рассматривать ситуацию таким образом, человек должен обладать «оком опыта» [1767] . Как функционирует это око?

Главное заключается в том, что практическая мудрость сосредоточивается на предельно конкретном: «Теперь все вещи, которым предстоит иметь дело с практикой (праттэйн), включаются в предельно простую частность. Человек, обладающий практической мудростью, должен знать их. Самое же главное заключается в распознавании и восприятии объекта действия, предельно

простой частности» [1768] . Мы говорим конкретно о личной жизни человека, семье и жизни в обществе: «Практическая мудрость отождествляется главным образом с человеком, индивидом [тот тип ее, который имеет к этому отношение]. Но практической мудростью называются все виды практической проницательности вообще. Другие ее формы — это семейные отношения, законодательство и политика» [1769] . Все эти аспекты гармонируют друг с другом, «поскольку человек не может управлять собственными делами без управления семьей или без какой-либо формы власти» [1770] .

Практическая мудрость стремится истолковать ситуацию. Этот аспект практической мудрости называется «пониманием» (сюнэсис). «У него тот же объект, что и у практической мудрости, но оно не идентично ей. Ибо практическая мудрость дает направления. Ее цель состоит в том, чтобы сказать, что должны или не должны делать люди. А понимание только судит. Понимание тождественно благу понимания» [1771] . Хорошее понимание ситуации — герменевтическая составляющая практической мудрости [1772] . Устремив взор на это осмысление, практическая мудрость, будучи в контакте с «предельно простой частностью» [1773] , развивает такт, благоразумие и осмотрительность.

Практическая мудрость истолковывает ситуацию с помощью интуитивной духовной проницательности. На первый взгляд практическая мудрость кажется противоположной духовной проницательности: «Тогда она противопоставляется духовной проницательности, поскольку духовная проницательность относится к дефинициям, которым нельзя дать объяснение, тогда как практическая мудрость касается предельной частности, которая является объектом не научного знания, а восприятия» [1774] . Однако это справедливо лишь в том случае, если мы рассматриваем духовную проницательность в том плане, в каком она задействована в научном знании. Это же самое интуитивное обоснование, однако, задействовано и в практической мудрости, но иным образом. В практической мудрости духовная проницательность, функционирующая во всеобщем (добро, цель, добродетель, счастье), — это один полюс того, другим полюсом чего является предельно частное и конкретное. Практическая мудрость участвует в этом полярном противоречии: «практическая мудрость касается не только универсалий, она должна также распознавать частности, поскольку она — практическая, а практика относится к частностям» [1775] . Если человек знает, что легкоусвоиваемое мясо полезно, но не знает, какие виды мяса являются легкоусвоиваемыми, он не сможет помочь больному. Необходимы оба типа: практическая мудрость, которая участвует в духовной проницательности, и практическая мудрость, которая рассудительна в отношении конкретных частностей. Именно посредством объединения этих мудростей освещается путь в конкретной ситуации: «Теперь практическая мудрость относится к действию и должна, поэтому, охватывать обе формы знания» [1776] . Как мы видели ранее, «духовная проницательность касается предельно простого в двух направлениях; для обоих как главные принципы, так и предельно частное являются объектами духовной проницательности» [1777] . Сфера праксиса раскрывается посредством умозаключений (силлогизм) так же, как и сфера научного знания: главной предпосылкой практики является предчувствие хорошего; второстепенная [предпосылка] — это конкретный человек в конкретной ситуации. Развитие практического обоснования заключается в обнаружении и разработке главной предпосылки хорошего во второстепенной [предпосылке] конкретной жизни. Этот процесс обнаружения проистекает из интуитивной проницательности. «Универсалии получаются из частностей. Мы должны обладать восприятием этих конкретных частностей, и это восприятие есть око духовной проницательности» [1778] . Простое восприятие ситуации не видит ничего: оно не раскрывает никаких возможностей, не распознает добра, не видит целенаправленности в нем, не предвидит в нем счастья, не видит никакого развития в верном направлении. Для того, чтобы творчески распознать счастье, присущее предельно конкретному, нам необходим опыт. Без него мы этого не видим. Им обладают только пожилые люди: «поскольку у них есть око опыта, они видят правильно» [1779] .

Практическая мудрость — это герменевтический праксис, в котором совместно действуют восприятие и проницательность для того, чтобы освобождающе распознать возможность счастья в предельно конкретной ситуации. Конкретная ситуация интерпретируется в свете созерцательной проницательности. А именно это и было тем вторым аспектом, который мы обнаружили в процессе понимания «мудрых» менял: они смотрят на золотую монету, чтобы увидеть, запечатлен на ней образ царя или портрет тирана. Кассиан разъясняет этот момент, обращаясь к чтению Писания: проявляется в чтении освобождающая сила, или текст сводится к удушающем)' бремени?

Разумная середина

Теперь мы изучили два аспекта практической мудрости: с одной стороны, она участвует в интуитивной проницательности, имеющей образ блага; с другой, она знакома с опытом, в котором предвидит возможности блага. Третий аспект

касается особого действия практической мудрости — направлять увиденные возможности к благу. «Добродетель определяет цель, которую мы устанавливаем для себя; практическая мудрость побуждает нас делать то, что необходимо для достижения этой цели» [1780] . Практическая мудрость направляет добродетель, «поскольку добродетель нацеливает нас на правильную практическую задачу, а практическая мудрость видит, что дорога, ведущая к этой цели, является правильной» [1781] . При этом важны две вещи: тщательное размышление и правильное определение середины между избытком и недостатком.

Тщательное размышление. Тот, кто стремится поступать добродетельно, должен быть способен к тщательному размышлению. Он должен уметь хорошо взвешивать и обдумывать вещи. «Практическая мудрость касается людей и вещей, которые требуют размышления: ведь мы говорим, что работа человека, обладающего практической мудростью, прежде всего заключается в тщательном размышлении» [1782] . Размышляющий человек может ошибиться в двух направлениях: «Можно ошибиться в универсальных вещах либо в вещах частных» [1783] . Например, человек может не знать, что определенный вид пищи вреден для здоровья, или же он может не знать, что данный вид пищи относится к категории вредной еды. Тщательное размышление должно проводиться в обоих направлениях и учитывать взаимосвязи: «Тщательное размышление — это один из видов размышления, а кто размышляет, тот исследует и учитывает» [1784] . Важны оба компонента. Размышлять значит исследовать и изучать, основываясь на благоразумии, сочувствии и понимании. Кто действует без обдумывания, тот не размышляет. На размышление должно уйти время. Но размышление стоит дороже. Поиск направлен на точность, реальное соответствие, правильное обоснование, чистые отношения. «Превосходное размышление — это вид точного размышления» [1785] . А точность здесь означает следующее: «точность, посредством которой мы достигаем чего-то хорошего» [1786] . Превосходство в размышлении, которое является определяющим для рассматриваемого нами аспекта практической мудрости, характеризуется постоянным стремлением к правильному поведению. Эта правильность требует аргументации (логидзомай), то есть поиска правильной связи (логос), правильной взаимосвязи (ортослогос). Действительно, мы можем сказать: «Размышление и обдумывание — это одно и то же» [1787] . Для того, чтобы хорошо обдуманный выбор был правильным, «аргументация (логос) должна быть истинной, а стремление верным (ортос). Последнее должно просто выполнить то, что рекомендует первое» [1788] . Размышление ищет истинную логику ситуации и призывает стремление приспособиться к ней соответствующим образом. Решающей является одна форма правильности и логики — точная середина между избытком и недостатком.

Точная середина. Практическая мудрость постоянно и посредством умозаключений ищет точную середин/' [1789] . Аристотель определяет точную середину по отношению к праведности следующим образом: «Тогда добродетель — это форма поведения, подтвержденная хорошо обдуманным выбором, основанным на середине, то есть на середине относительно нас, середине, определяемой рациональным отношением (логосом) и таким образом, что середина практической мудрости определяет ее» [1790] . Важны все перечисленные здесь элементы. (1) Мы говорим о середине по отношению к действующему лицу. Мы не касаемся определения центра окружности, а также не стремимся к грубому усреднению, поскольку чего слишком много для одного, того слишком мало для другого. (2) Середина устанавливается посредством соразмерной аргументации. Человек, обладающий практической мудростью, изучает связи, смотрит, действительно ли избыток и недостаток являются крайностями, указывающими на середину, которая наиболее всего удалена от необоснованности крайностей: короче говоря, он пытается определить логику воли, желаний, ситуации и контекста для того, чтобы посредством этого процесса установить «определение тех середин, которые в соответствии с верной обоснованностью (ортос логос) лежат между избытком и недостатком» [1791] . Объективно середина не постоянна, а должна всегда определяться посредством соразмерения пропорций. То есть истинное определение того, что есть середина, таково: «Середина определяется предписаниями верного правила (ортос логос)» [1792] . (3) Это определение может быть сделано только человеком, обладающим практической мудростью. Поскольку поиск середины присущ действию, то определяющим (то есть обосновывающим и размышляющим) фактором может быть лишь само действующее лицо.

Человек, обладающий практической мудростью, посредством размышления ищет середину, которая определяется правильной соразмерностью. Эта структура выявляет третий аспект «разумного» менялы: распознавание того, на каком монетном дворе была отчеканена монета. Этот образ указывает на тот тип размышления, в котором для определения модели монашеской жизни взаимодействуют центр общины и выявление середины между крайностями.

Созерцание как высшая добродетель

Праведность, действующая через практическую мудрость, постоянно принимает во внимание правильную соразмерность, которая ищет середину между избытком и недостатком. Это ведет к заключению: «Строго говоря, добродетель не может существовать без практической мудрости»72. Добродетель — это не только определенное расположение (хжсис), это нечто большее: это «расположение, которое находится в соответствии с верным правилом; тогда верное правило — это то, которое находится в соответствии с практической мудростью. Следовательно, все указывает на то, что добродетель — это расположение, находящееся в соответствии с практической мудростью»7*. Кажется, круг замкнулся. Однако Аристотель, заканчивая эти рассуждения, неожиданно вновь разрывает круг: «Нам нужно идти дальше. Добродетель — это не только расположение, находящееся в соответствии с верным правилом, но и расположение, которое изменяется вместе с верным правилом. Однако в таком случае верное правило — это практическая мудрость»74.

Говоря это, Аристотель высвечивает последний аспект практической мудрости: практическая мудрость — как внутренний свет — сопровождает действие. Таким образом, она не только обеспечивает правильную соразмерность середины как хорошо продуманной логики, которой должно соответствовать действие, но также видит, что эта рациональность становится неотъемлемой частью действия так, что она освещает его изнутри. Подлинная праведность — это расположение, которое изнутри знает, почему оно действует, когда действует: «Добродетель внутренне сочетается с рациональной проницательностью»75. Поэтому, строго говоря, человек не может быть добродетельным без практической мудрости76. Когда человек обладает этой практической мудростью, она пронизывает все добродетели и приходит к завершению именно как практическая мудрость, «поскольку при наличии одного качества, практической мудрости, человек будет обладать всеми добродетелями»77. Практическая мудрость, которая интериоризирована в действии, изнутри освещает практику добродетели и ведет ее к конечной цели. Для выполнения этой роли ей даже не надо больше быть направляющей силой действия: «Даже если бы практическая мудрость не имела практической ценности, мы, очевидно, все еще нуждались бы в ней, поскольку это добродетель части нашего разума»78. Практическая мудрость не только воздействует на праведность нашего действия, но и сама является праведностью, реализуя собственную праведность.

Ibid., VI13Ibid., VI13Ibid., VI 13Ibid., VI13Ibid., VI13Ibid., VI13Ibid., VI131144b 16–17. 1144b 22–25. 1144b 26–28. 1144b 30. 1144b 30–32. 1145a 1–2. 1145a 2–4.

Ibid., VI13

Ibid., VI13

Ibid., VI 13

Ibid., VI13

Ibid., VI13

Ibid., VI13

Ibid., VI13

1144b 16–17. 1144b 22–25. 1144b 26–28. 1144b 30. 1144b 30–32. 1145a 1–2. 1145a 2–4.

Мы можем приблизиться к пониманию этого, исходя из еще одного направления. «Почему практическая мудрость действительно необходима?» — спрашивает себя Аристотель. — «В конце концов, практическая мудрость относится к справедливым, нравственным и хорошим вещам, но именно это характеризует хорошего человека. Знание этих вещей никоим образом не наделяет нас способностью делать эти вещи, по крайней мере, если добродетели — это расположения (хэксэйс)» [1793] .

Познания в медицине не делают человека здоровым, а знание своего тела не делает человека спортивной звездой. «Если, однако, мы говорим, что человек должен обладать практической мудростью не ради познания нравственных истин, а просто ради того, чтобы стать хорошим, то тогда практическая мудрость абсолютно бесполезна для тех, которые являются хорошими» [1794] . Достаточно действовать так, как мы это делаем, точно так же, как в случае со здоровьем: несмотря на то, что мы хотим быть здоровыми, мы, тем не менее, не изучаем медицину. Аристотель не соглашается с такой аргументацией. Практическая мудрость в основе своей — это нечто большее, нежели интеллектуальное превосходство. Она обладает чем-то, что характеризует мудрость вообще: мудрость вообще (как и практическая мудрость) является добродетелью, но не той добродетелью, которая приводит к праведности (ибо знание — это не добродетель). Тогда в чем ее праведность? Ее праведность не заключается в порождении чего-то: «как познания в медицине не приводят к здоровью, а само здоровье порождает здоровье, так и мудрость порождает счастье» [1795] . На первый взгляд, такой ответ кажется странным. Однако при более тщательном рассмотрении Аристотель дает нам важное понимание: практическая мудрость не только воздействует на что-то в добродетелях (causa efficients*), но и на что-то в ней самой (causa formalis**). Практическая мудрость — это такой тип осмысления, который обновляется изнутри, живет и развивается внутри себя. Это именно та черта, которую практическая мудрость разделяет с интуитивной проницательностью, точно так же, как мудрость, которая не только осведомлена о том, как знание проистекает из главных принципов, но также обладает духовным проникновением в сами эти принципы. Таким образом, практическая мудрость не только претворяет действия в добродетели, но и участвует в самом действии духовной проницательности, которое божественно. Как практическая мудрость преображает добродетель в реальную добродетель, так что та обретает душу, так и сама практическая мудрость внутренне преображается в интуитивную проницательность, которая не только созерцает божественную

деятельность, но и участвует в ней. Это созерцание (тэориа) является совершенным действием (знергейя), в котором расцветает действие (праксис) [1796] .

В этом причина того, почему, согласно Никомаховой этике, наивысшее добро, наивысшая добродетель, наивысшее счастье и конечная цель человеческой жизни заключаются в созерцании, «реализации интуитивной духовной проницательности» [1797] . Прежде всего, это применимо к практической мудрости, которая не только пронизывает конкретную ситуацию и практику добродетели интуитивной проницательностью, но и участвует в этой интуитивной проницательности, которая действует в созерцании и по этой причине является добродетелью добродетелей.

Если счастье — это праксис в согласованности с добродетелью, то величайшим счастьем будет действие в согласованности с добродетелью самого лучшего в нас. Это проницательность интуитивного разума, которая либо «проницает прекрасные и божественные вещи, либо сама является божественным, либо является самым божественным элементом в нас» [1798] . Действие в нас божественного является наивысшим счастьем.

Но такая жизнь превыше того, что подобает людям как таковым. Поскольку это так не потому, что он — человек, который будет жить так, а потому, что в нем присутствует нечто божественное, и насколько оно превосходит нашу сложную природу, настолько его деятельность превосходит упражнения во всех видах добродетели. Если в сравнении с людьми интуитивная духовная проницательность есть нечто божественное, то жизнь, придерживающаяся этой интуитивной духовной проницательности, божественна в сравнении с человеческой жизнью [1799] .

Быть одним целым с Богом всозерцании, в актуализации интуитивной духовной проницательности и во внутренней жизни практической мудрости — это высшее счастье, которое актуализирует человеческую природу.

Конечно, люди согласятся с тем, что каждый человек, таким образом, действительно актуализирует свою индивидуальность, поскольку это главная и лучшая часть. Тогда было бы странным, если бы мы выбирали не свою собственную жизнь, а другую. И то, что мы говорили выше, применимо и здесь: то, что по природе своей присуще одной вещи, является для этой вещи самым лучшим и приятным. Таким образом, для людей это — жизнь в согласованности с интуитивной духовной проницательностью, поскольку это больше, чем что-либо еще, является человеческим бытием. Следовательно, такая жизнь является самой счастливой [1800] .

Четвертый аспект практической мудрости заключается в познании высшего счастья в созерцании Бога. Акт созерцания — это величайший акт, высшее счастье (эудаймониа)*'1. Оно вечно и божественно88, оно превосходит жизнь89.

Интуитивная духовная проницательность достигает наивысшей степени в созерцании, которое объединяет человеческую рациональность с божественной истиной. На фоне этой перспективы путь человека оказывается процессом роста, направленного на совершенство (талое). Этот аспект соответствует четвертому аспекту диакрисис. проницательный меняла знает вес целой монеты, и на этом фоне он видит недостатки (износ, фрагментация, отверстия). Диакрисис знает, в чем состоит конечная цель (тэлос) человека, и о том, какие практические стремления (скопос) помогают человеку достичь этой цели. Это опосредование происходит в чистоте сердца (puritas cordis), которая завершает то, что в человеческих силах, и предает его (сердце) силе божественной, которая воздействует на конечную цель созерцания.

г

Ibid., 12, 1095а 21; 1177а 13.

Ibid., X 8, 1178b 7-24.

Ibid., X 7,1177b 26–29.

5.2 Определение научного подхода

Мы сделали первый шаг на пути методологической разработки дисциплины духовности: дисциплина должна быть эпистемологически помещена в когнитивную область размышления над человеческим праксисом. Научная форма знания, наиболее приемлемая для такого размышления, — это практическая мудрость (фронэсис), структурно соответствующая процессу распознавания (диакрисис). Эта практическая мудрость по своей структуре по- лярна: с одной стороны, она рассматривает конкретную ситуацию; с другой, участвует в созерцании, которое рассматривает высшее добро — конечную цель человека.

Если теперь, делая второй шаг на пути методологической разработки изучения духовности, мы станем искать научный подход, который наиболее точно истолковывает практическую мудрость, мы должны прежде всего закрепить ее полярную структуру. Это должен быть подход, который, с одной стороны, сосредоточен на конкретном опыте, а с другой, направлен на созерцание, на работу божественного в человеке.

Мы считаем, что нашли такой подход в сочетании феноменологии и диалогического мышления. Феноменология — это прежде всего метод работы, «рабочая философия» [1801] , которая сосредоточена на опыте и на внутреннем исследовании опыта. Диалогическое мышление, с другой стороны, постулирует главенство инакости (alteriteit): другое, другие, Другой из глубин собственного логоса формируют логику человека и становятся распознаваемыми в преображении этой логики [1802] . Оба подхода неотъемлемы друг от друга, что видно из их историй. Касаясь феноменологии, можно указать на концепцию интерсубъективности Гуссерля и эмфатическое понимание Эдит Штайн, опыт странности и чувства единства с другим у Шелера, феноменологию встречи у Бейтендейка, роль Mitsein («бытие-с») у Хайдеггера и коммуникативный характер реальности у ван Персена [1803] . Касаясь диалогиков, можно указать на феноменологический анализ веры у Розенцвайга, на понятие «ближнего» у Когена, на Zwichm («между») у Бубера, на Gegenwart («настоящее») у Гризебаха, на «слово» у Эбнера и Розеншток-Юссея, на «встречу» у Марселя [1804] . Сочетание феноменологии и диалогического мышления обрело парадигматическую форму в трудах Эммануэля Левинаса. Его мышление сосредоточено на том моменте, когда феноменология превращается в диалогическую мысль [1805] . Наша методология делает акцент как раз на этом поворотном моменте.

Феноменология

Феноменология возникла в результате радикальных сомнений по поводу отправных точек науки XIX столетия (рационализм, теории причинности, дедуктивное умозаключение и т. п.) Кредо феноменологии — назад к конкретности, к вещи самой по себе — такой, как она представляется. Демонстрацией этого служат труды Эдмунда Гуссерля [1806] . Кажется, будто Гуссерль каждый раз начинает все сначала, снова и снова ищет саму по себе вещь и способ, посредством которого эта «вещь» может быть вынесена на обсуждение, при том чтобы было как можно меньше предвзятости. Вероятно, мы можем представить это и в обратном порядке: снова и снова Гуссерль ищет методологические направления для того, чтобы выставить на обсуждение «саму вещь», — это крупное исследовательское предприятие, в котором постоянно соотносятся Einstellung («позиция») и die Sache selbst («сама вещь»).

Термин «феноменология» [1807] не создан Гуссерлем. Это неологизм XVIII столетия, который ученые применяли к учению о феноменах [1808] . Согласно Гуссерлю, феноменология охватывает не только феномены, но и внутреннюю логику, с которой они проявляются. Для него феноменология заключается в том, чтобы «превратить скрытый логос в открытый — в истину» [1809] . Мы представим краткое описание методологического подхода: как он принимает опыт в качестве своей отправной точки; как, исходя из этой отправной точки, он методически ищет глубинную структуру феномена («саму вещь») и как на краю этого поиска появляется интерсубъективность.

Структура опыта

Феноменология принимает за отправную точку опыт (нем. Erlebnis, «переживание»), живой опыт (франц. experience vecue), обычный мир, в котором мы живем (нем. Lebenswelt) и который характеризуется полярной структурой:

в опыте соотносятся воспринимающее сознание и воспринимаемая реальность (нем. Intentionalitat, «интенциональность»). В этой интенциональности вещи в мире и человеческое сознание определяют себя по отношению друг к другу.

Опыт. Альфа и омега феноменологического подхода — это опыт, «где расположены конечные достижимые источники опыта» [1810] . Как правило, наш опыт ограничен повседневным праксисом. Мы не обращаем на него внимание. Феноменология выводит опыт на первый план, анализирует его, рассматривает его с различных сторон, пытается уточнить его основную структуру. Цель заключается в том, чтобы сквозь опыт рассмотреть его внутреннюю структуру. Для того, чтобы иметь возможность сделать это, необходимо пробиться через его очевидную и непродуманную «поверхность». Это достигается с помощью феноменологических методов, которые приводят к «самой вещи». Мы рассмотрим этот момент в следующем разделе.

Интенциональность. У опыта два полюса: полюс переживания субъекта (греч. ноэсис) и полюс сущности сознания (греч. ноэма). «Нозма составляет интенциональную смысловую сущность, которую намеревается открыть интенциональный опыт; ноэсис — это “воодушевляющий” элемент, момент, придающий смысл интенциональному акту» [1811] . Взаимосвязь ноэсис и ноэмы имеет динамичный характер. Ноэма одного и того же содержания может представляться под разными углами, а сознание ноэсис может подходить к одной и той же вещи с разных позиций. Например, я могу смотреть на стол спереди, сзади и сбоку (ноэма). Но я также могу смотреть на него, прикасаться к нему и нюхать его (ноэсис). Ноэтический акцент называется Einstellung (позиция), сущность ноэмы — Abschattung (аспект, перспектива, схема, контур). Феноменология различает четыре Einstellungen [1812] '. (1) Перспектива тела: здание со многими порогами по-разному воспринимается физически неполноценным человеком и атлетом. (2) Точка зрения праксиса: лес представляется по-разному путником и лесником. (3) Уклон настроения: преисполнен ли я страха или, напротив, уверенности? Чувствую ли я себя защищенным или боюсь быть изгнанным? (4) Историческая перспектива: мы не можем отделить себя от того времени, в котором живем. Таким образом, возможно разнообразие отличающихся друг от друга Einstellungen, для которых существует такое же количество соответствующих Abschattungen. Для духовности полярность между Abschattung (ноэма) и EinsteUing (ноэсис) имеет очень большое значение. Нам нужно только вспомнить различные основные слова [1813] или еще раз взглянуть на изменения в изучении духовности108, чтобы убедиться в фундаментальности исторических Einstellungen и соответствующих Abschattungen.

Горизонт опыта. Опыт осуществляется в горизонте опыта. «Каждый опыт обладает своим ядром реального и определенного познания, собственным содержанием дающихся определений, но за пределами этого ядра определенной “чтойности” того, что истинно дано «само-по-себе», опыт обладает своим собственным горизонтом» [1814] . То, что конкретно дано в опыте, вводится в соответственно задаваемый горизонт значений, раскрывающийся познающему субъекту. Здесь Гуссерль различает внутренний и внешний горизонты.

Внутренний горизонт заключается в обнаружении все новых и новых аспектов, которые, как оказывается при дальнейшем рассмотрении, содержатся в самой вещи. Когда я вижу переднюю сторону вещи (и на самом деле я не вижу ничего, кроме этого), я всегда «вижу» и ее заднюю сторону, а также верх и низ; я «вижу», что она существует и обладает возможностью стать чем-то еще. Таким образом, просто глядя на вещь, я «вижу» также ряд других аспектов. Эти аспекты раскрываются не произвольно, а «согласуются со способами и регулярными формами, которые соответствуют сущности вещи и ограничены априорными типами» [1815] . Письменный стол не несет яйца, которые высиживаются стулом. Раскрытие внутреннего горизонта «предварительно намечается в общем смысле вещи, воспринимаемой как таковая, и, соответственно, общую суть типа восприятия мы называем восприятием (перцепцией) вещи» [1816] . Следовательно, Гуссерль может сказать: «Горизонты — это предварительно намеченные возможности» [1817] . Помимо внутреннего горизонта «систематического разнообразия всех перцепционных проявлений,, вещь обладает еще одним горизонтом: кроме этого “внутреннего горизонта” она имеет и “внешний горизонт”, — именно как вещь в сфере вещей, — и, в конечном*»

счете, это указывает на мир в целом как на “перцептуальный мир”. Вещь — это одна из составляющих совокупной группы одновременно и реально воспринимаемых вещей» [1818] .

Осознание времени. Наш живой опыт никогда не является просто сиюминутным опытом, он всегда представляет собой и опыт ретенции и протенции: «Сознание непостижимо без осознания прошлого и ожидания будущего сознания» [1819] .

Живой опыт — это всегда эмпирический поток [1820] . «Любой живой опыт — это непрерывное движение, при котором вслед за чем-то, что было за мгновение до этого, идет что-то, изначально направленное на то, что ожидается» [1821] .

То, что еще присутствует в опыте из прошлого, Гуссерль называет «ретенцией», а то, что уже присутствует из того, что должно наступить, он именует «протенцией» [1822] . «Перцептуальное Сейчас непрерывно превращается в длящееся осознание Только-Что-Прошедшего, и одновременно высвечивается новое Сейчас, и т. д.» [1823] . Осознание времени берет свое начало от того мгновения, в котором перекрещиваются эти моменты опыта в потоке опыта. Изначально каждый момент опыта — это совпадение прошлого, настоящего и будущего. «Значение опыта Сейчас существует благодаря эмпирическому горизонту и соответствующему горизонту ожидания, опосредованного как время» [1824] . Ингенциональный опыт осуществляется в непрерывном предчувствии прошлого и непрерывном ожидании будущего в настоящем опыте.

Назад к самим вещам

Феноменолога очаровывает опыт со всеми его следствиями. Однако опыт неохотно отдает свою истину. В спонтанном мире, в котором мы живем, мы склонны рассматривать вещи исключительно с ограниченного числа позиций. Заранее установлены определенные интерпретации. Мы не намерены откладывать приобретенные нами суждения («Это так, как оно есть»). Кроме того, мы научились смотреть на вещи глазами других людей, мнение которых важно для нас. В результате истинная суть опыта остается покрытой слоем предубеждений, толков и мнений. Если человек стремится добраться до вещи как таковой, он обязательно должен усвоить феноменологическую позицию (Einstellung). Теперь мы рассмотрим наиболее важные позиции, которые характеризуют феноменологический способ действий.

Описание. Описание — это не риторически-интуитивное изображение состояния вещей, не наглядное представление определенных биологических или лингвистических феноменов, а точная формулировка конкретного способа, посредством которого что-то проявляет себя (Abschattung), как это раскрывается, исходя из особой точки зрения (Einstellung) [1825] . Как правило, наши спонтанные описания помещены в рамки определенных моделей интерпретации. Для достижения феноменологического описания необходимо отказаться (эпохэ*) от этой привычки и стремиться к той Einstellung, исходя из которой феномен может проявиться в новом свете. Отход от повседневной Einstellung и обретение нового взгляда на Abschattung достигается в процессе письма. Определенный способ поиска (Sichtweise) и связанная с ним структура реальности освобождаются от своих предубеждений и ограничений в процессе письма. Посредством распознаваемых описаний опыта (обычно начиная с сенсорного опыта или осуществления интенциональных актов) писатель (а позднее также и читатель) приводится к новым точкам зрения и понимания. Прежде всего, описание направлено на выявление изменений перспективы (Einstellungswechsel). Цель письменного процесса заключается в возвращении окольным путем (периагогё) от дистанцирования себя (Distant) к знакомому опыту для того, чтобы взглянуть на него новыми глазами.

Интерпретация. В живом опыте всегда есть элемент интерпретации. Мы «видим» дом, когда, строго говоря, мы просто обозреваем фасад. Мы «видим» грозную бурю, лишь замечая тучи на горизонте. Что «видят» фермер, романтик или метеоролог в одних и тех же облаках? Что «видят», глядя на дом, архитектор, бездомный человек или домовладелец? Очевидно, что они постоянно участвуют в толковании действительности. Суть этого процесса заключается в том, что мы интерпретируем что-то как что-то (тучи — как грозу, фасад — как дом, дом — как источник дохода, и так далее). Вот в чем различие между описанием и интерпретацией: описание стремится выразить словами то, что выявляет себя, интерпретация интерпретирует что-то как что-то. Мы постоянно заняты интерпретацией: мы осмысливаем поток нашего опыта как «Я»; мы относимся к вещам вокруг себя как к «миру»; мы интерпретируем других как «второе “Я”». Следовательно, мы интерпретируем не только тексты, но и себя, свою ситуацию, свое прошлое, других. Для Хайдеггера этот толковательный момент был столь важным, что он сделал его ключевым моментом своего феноменологического метода. Он считал, что феномен (файноменон) нужно интерпретировать таким образом, чтобы он уже не был скрыт за внешним видом, а смог проявить себя в своей «непотаенности» (але- тэйя), таким, каким он является на самом деле. Это трудная задача, поскольку «бытие» как «бытие» постоянно маскируется общественным мнением, «толками» (das Gerede), анонимным субъектом (das Man) и другими формами отчуждения. Задача феноменологической интерпретации состоит в том, чтобы привести людей к их исходной расположенности в этом мире, где они обладают подлинным пониманием своего состояния и интерпретируют его в направлении доступного будущего. Следуя учению Дильтея, Хайдеггер был убежден, что жизнь интерпретирует себя [1826] . В обычной жизни люди пытаются понять свое реальное состояние: они обнаруживают возможности и осознают, куда «стремится» ситуация. Иногда значащая перспектива открывает то, что требует выражения. Эти понимание и интерпретация, молчаливо осуществляемые самой жизнью, — «не теряя ни слова в этом процессе» [1827] , —

выступают в основных словах (основных категориях). В одном слове эти категории раскрывают жизненные возможности, создают фактичность в поддающейся интерпретации перспективе и указывают доступный путь в будущее. Такими основныхи словами (категориями) являются «возвещение, дискурс, керигма» [1828] . Мы видели это выше, когда рассматривали сферу духовности: основные слова творчески-самобытно интерпретируют процесс развития божественно-человеческих отношений.

Поле напряжения предвидения / науки. По Хайдеггеру, экзистенциальная герменевтика движется между двумя крайностями. Одна крайность — это интерпретация, которая происходит в праксисе. В плотничество конкретно (не теоретически) введены молоток, рука, дерево, гвозди и непосредственная окружающая среда. Молоток и рука составляют единое целое, в рамках которого они невнятно ощущают цель друг друга. В этой связи молоток просто находится в руке (zuhanden). Только когда я откладываю молоток и смотрю на него, он становится вещью, которая лежит передо мной. Теперь для меня это объект (vorhanden). Теперь я могу делать заявления, касающиеся его: «Этот молоток тяжелый» или «этот молоток безобразный». Это другая крайность экзистенциальной герменевтики — интерпретация, осуществляющаяся теоретически. Это противоречие в экзистенциальной герменевтике выражает словами позицию, исходя из которой, феноменология рассматривает поле напряжения между предвидением и наукой. Она помещает себя в это поле напряжения и рассматривает себя как промежуточное звено между двумя полюсами. С одной стороны, она стремится раскрыть основную структуру донаучного опыта для того, чтобы пролить на него свет в направлении различных эмпирических наук. С другой стороны, она стремится выявить эмпирическую структуру разных наук, чтобы показать, как в них выявляется донаучный опыт. Эта промежуточная позиция подразумевает три вещи.

Феноменология явно склоняется к донаучному опыту. Она направлена на выявление донаучной жизни сознания как на источник любой рациональности, которая, по сути, является «истолкованным опытом» [1829] . Ее задача состоит в том, чтобы раскрыть, исследовать и осмыслить связь между источниками опыта (живого опыта) и различными эмпирическими областями, изучаемыми науками. Этот донаучный источник опыта не является историческим надвременным фактором, а пребывает в постоянном движении. Наука не просто приспосабливается к динамике донаучного опыта, как показал Альфонс де Баланс в La Philosophie et les experiences naturelles [1830] . Это — активное двустороннее движение между донаучной и научной динамикой, при котором одна стремится возобладать над другой. Что касается главенства вненаучных интересов, то оно неоднократно становилось объектом анализа. Критические научные теории показали, что естественные науки вовлечены в военно-промышленный комплекс, медицинские науки подвержены влиянию индустрии здравоохранения, богословие переплетено с религиозными общинами, социальные науки действуют в контексте институтов. Справедливо и обратное утверждение: научная деятельность руководствуется собственными предпосылками. Это не так часто является объектом (самокритической рефлексии. Однако те, кто берутся за изучение такой в высшей степени научной ценности, как «объективность», вскоре приходят к выводу, что эта ценность, которая по-разному определяется различными научными традициями (эмпиризм, бихевиоризм, логический позитивизм, операционализм, критический рационализм, феноменология и так далее), обнаруживает свои собственные предпочтения [1831] . Это касается и таких важных научных ценностей, как интерсубъективный контроль, аргументированность и рациональность.

В рамках живого опыта, который является конечным ориентиром для феноменологии как науки об опыте, вырисовываются несколько областей реальности [1832] . «Так, например, отношение акта восприятия к тому, что воспринимается, существенно отличается от того, как математические вычисления соотносятся с идеальной областью чисел, а эта форма, в свою очередь, несравнима с тем, как эстетически воспринимается произведение искусства, а это, опять-таки, несравнимо со способом осуществления нравственной оценки» [1833] . Каждая область реальности имеет собственный способ восприятия по отношению к тому конкретному способу, посредством которого эта область реальности проявляет себя [1834] . Гуссерль называет эти различные области реальности «областями бытия». Региональная онтология проводит «исследование в категориях или рамках опыта. По-существу, это исследование фундаментально и по отношению к науке, и по отношению к культуре» [1835] . В соответствии с каждой областью бытия существуют особый тип восприятия и форма данности сознания [1836] . Гуссерль говорит, что «правомерность дифференциации научных дисциплин в общем и их классификации по типичным научным группам заложена в предельной определенности каждой из этих областей» [1837] . (3) Феноменология стремится не только истолковать донаучный опыт и раскрыть эмпирическую основу научных дисциплин, но также быть связующим звеном между ними. Она стремится показать, как два этих

полюса проявляют себя по отношению друг к другу. Донаучный опыт является фундаментальным по отношению к региональным наукам. Он питает и направляет их. В то же время донаучный опыт стремится показать, как он проявляется в многообразии научных дисциплин. Каждая наука по-своему раскрывает аспекты донаучного опыта и бросает однозначный свет на его логику.

Эйдетическая редукция. Эйдетическая редукция [1838] — это «процесс, в котором человек проникает в конкретно воспринимаемый феномен, критически разграничивая элиминируемые, фактуальные и обязательные сущностные характеристики» [1839] . Идея состоит в том, «что, анализируя феномен, человек стремится “взглянуть” на его суть “вне его” [1840] . Фактически эта когнитивная процедура является «применением и углублением основной характеристики ориентации человека на мир: она различает передний и задний планы, главное и побочное, важные и незначительные вопросы; короче говоря, она занимает позиции и постулирует тематические центры тяжести» [1841] . Донаучный опыт отчетливо представляет себе что-то, судит о чем-то, чувствует что-то или воображает что-то и тем самым воздерживается от рассмотрения вещей, которые исключены или запрещены. Это неизбежно. Научное исследование тоже «берет в качестве отправной точки позитивный элементарный опыт, с тем чтобы потом подвергнуть его действенному и обычно также идеализирующему рассмотрению» [1842] . Таким образом, эйдетическая редукция основана на человеческом подходе к реальности как таковой и является основой любого научного исследования. В эйдетической редукции можно различить два момента: (1) дистанцирование от естественноой Einstellung3S и (2) мышление, направленное на саму вещь как на часть жизненного мира [1843] . Первый момент отделяет живой опыт от его спонтанного притязания на то, что реальность является «такой» и никакой иной. Так называемые фактуальные данные заключаются в скобки, подвергаются сомнению, сводятся к нулю (редукция). Суждение о том, что фактически представляет собой вещь, откладывается (эпохэ). Эта редукция и отсрочка суждения означают не отрицание реальности, а, скорее, истолкование ее, исходя из самых глубин, и побуждение ее к тому, чтобы говорить за себя185. Поэтому второй момент — это

существенная часть эйдетической редукции: распознавание сущности (Ideation), видение вещи самой по себе и через различные Abschattungen. Мы всегда должны рассматривать эту интуицию сущности (в рамках феноменологии) как ин- тенциональное событие. В восприятии имеется синтетический схематизм, посредством которого внешние очертания представляются как проявления одной и той же вещи. Эта концепция не является итогом Abschattungen вещи:

«части и фазы восприятия внешне не связаны друг с другом» [1844] .

Наоборот, я воспринимаю каждое очертание как очертание одной и той же поверхности — фундаментальной структуры, которую феномен раскрывает мне изнутри и посредством Abschattungenш.

Вариация. Вариация — это метод, который ведет к интуиции сущности.

Этот метод состоит из трех этапов [1845] . (1) Первый этап заключается в том, чтобы взять конкретность, заданную в качестве примера. Затем она начинает руководить процессом мышления в качестве примера: «Для модификации [процесса мышления] в чистом воображении мы позволяем себе руководствоваться фактом, взятым в качестве примера» [1846] . Каждый конкретный случай может быть рассмотрен как пример и стать отправной точкой вариации [1847] . (2) Второй этап заключается в вариации: исходя из примера, все разновидности вариантов торжественным маршем шествуют мимо нашего внимательного духа в свободном воображении: «Ибо необходимо, чтобы все новые и новые аналогичные образы воспроизводились как копии, как образы воображения, все из которых абсолютно аналогичны первоначальному образу» [1848] . В акте вариации человек снова и снова переходит границы сформированной концепции. В то же время всегда есть что-то, что также соот- *» ветствует образу. Не следует препятствовать процессу обнаружения этой варьирующей разницы и подобия. «Свобода вариации» [1849] относится к «фундаментальному характеру акта видения идей» [1850] . Она происходит «по моему желанию» (Beliebigkeitsgestalt) [1851] . (3) Третий этап заключается в интуиции сущности. Для того, чтобы достичь внутреннего видения примера, ищущий разум должен сосредоточиться на всех вариациях: на конгруэнтных (когда частично совпадающие вариации перекрывают друг друга) и неконгруэнтных

(когда варианты сталкиваются и вытесняют друг друга из общности) [1852] . При переходах частично совпадающих вариантов на первый план выступает общее как фундаментальная структура вещей (эйдос). Конгруэнтное проявляет себя (сама вещь), — синтетическое единство, в рамках которого варианты появляются как варианты сущности [1853] . Тогда становится очевидным, что единство «прокручивает» это множество последовательных фигур и что в таких свободных вариациях первоначального образа, например, вещи, обязательно сохраняется инвариант как обязательная общая форма, без которой объект, такой как эта вещь, как пример ее типа, будет вообще немыслим [1854] . Сущность (фундаментальная структура, эйдос, сама вещь) — это «стиль», предписывающий особым эмпирическим случаям правила, через которые они не могут переступить [1855] , априорность, своей аргументированностью превосходящая любую фактуальность [1856] , «чистая возможность» [1857] , «открытая инфинитность» своего самопредставления [1858] . Для выявления этой фундаментальной структуры необходимо сосредоточиться на том, что есть общего в различном [1859] . Только тогда эйдос (стиль) «постигается непосредственно и как таковой» [1860] .

Интерсубъективностъ

Живой опыт не исчерпывается представленными выше экспозициями. На границах опыта выявляются контуры «Я», другого и слова, — факт, который одновременно отмечает рамки феноменологии. Учитывая Einstellungфеноменологии, исследование инакости (alteriteit) начинается с опыта «Я».

Опыт «Я». Опыт «Я» нельзя постигнуть как нечто отдельное от его эмпирической исЦЬрии просто потому, что эта эмпирическая история постижима только как «среда личного “Я”» [1861] . «Я» и мой опыт определяют себя друг в друге. В ходе нашей интенциональной жизни мы повторяем себя, развиваем стиль, характер, привычки. Каждый поступок, каждое восприятие стилизуют «Я» в «стиль опыта» [1862] . Гуссерль называет эго, как оно отмечается п гтилр опыта, «субстратом хабитуальностей*» [1863] . Эго — это фактор согласования чувств и поступков в потоке сознания, фактор единства в эмпирической последовательности сознания. Выявление себя в потоке опыта — это постоянный субстрат, который — как «эго» — может запоминать, рассматривать, размышлять и воспроизводить сюжет собственной эмпирической истории, и так далее.

«Другое “Я”». Прежде всего, интерсубъективность — это распознавание другого «Я», alter ego, распознавание, которое особым образом связывается со стилем другого [1864] . Общаться с другим значит воспроизводить стиль другого в моем собственном стиле [1865] . «Прежде всего, я общаюсь не с “образами” или идеей, а с говорящим субъектом, с определенным стилем бытия и с миром, предназначенными для него» [1866] . В этом стиле, однако, проявляется и чуждость другого. Ибо субъективность другого — это такой же самостоятельный центр, как и я. Я не могу полностью поглотить устойчивую чужестранную «экстернальность» другого своей собственной интенцио- нальностью. В получающемся избытке инакость (alteriteit) определяет себя как болезненное непринятие. Ego ощущает, что alter ego делает «там» что-то подобное тому, что я делаю «здесь». Как я нахожусь здесь, — физически ин- тенционально, припоминая и предвосхищу себя и так далее, — так и другой находится там.

Интерсубъективная реальность. Интерсубъективность не только приводит к ощущению изначальной чужестранности другого, но также несет в себе опыт «мы», в котором мир воспринимается интерсубъективно как реальность для всех. «Объективная обоснованность мира, каким он мне представляется, мира, центр которого — моя субъективность, за пределами которого уже ничего нельзя узнать, побуждает нас принимать множественность таких центров опыта, которые в принципе похожи на мой и являются такими же, как я» [1867] . То, что мы привыкли называть «объективной реальностью», говорит Гуссерль, — это не столько та реальность, которая очевидно представляется мне как объективная реальность, а скорее реальность, которая просто существует для всех. «Такое универсальное определение ее значения в реальности сопровождается осознанием того, что определенный объект этого мира не только идентичен для меня, но в принципе может испытываться

всеми. Однако это предполагает, что я как индивид должен осознавать, что кто-то иной, нежели я, заменяя “просто всех”,"переживает мир так же, как переживаю его я» [1868] .

Эмфатическое осмысление. Эмфатическое осмысление (Einfiihlung*) — это когнитивная форма, относящаяся к сфере интерсубъективности [1869] . Для того, чтобы как можно более точно описать способ, посредством которого другой представляется мне, Гуссерль прежде всего отделяет спонтанный опыт всего, что уже некритично прокралось в мое сознание от другого (эпохэ). Тогда возникает вопрос: как я учусь узнавать другого теперь, когда я возвращен в то, что является лично моим? В какой момент другой входит в мой мир? Гуссерль отвечает так: способ, посредством которого я узнаю другого, — это моя материальность. Я воспринимаю «там» живое тело, которое я осмысливаю по ассоциации и аналогии как мое собственное тело «здесь». Для этого необходимо, чтобы я не только ощущал свое тело как место, где я живу (Leib), но и как вещь-в-мире (Кбгрег). Только тогда, когда я научусь осмысливать свое тело и как вещь-в-мире, я смогу (по аналогии) осмыслить тело-вещь «там» как место, где живут другие, — как и я. Происходит, так сказать, «совпадение на расстоянии» [1870] . Другой представляется мне по способу «как будто»: я присутствую для другого, как будто там нахожусь я сам. Как только возникает такая «парность» [1871] , происходит и материальное распознавание сущности по жестам, посредством которых другой выражает себя [1872] . «Как мое внутреннее сознание выражает себя посредством функционирования моего тела и физических жестов, так происходит и в случае с другим, с alter ego11' [1873] . По Гуссерлю, выражение себя относится к области «духовной жизни людей, к их мышлению, чувствам, желаниям, поведению и так далее» [1874] . Суть Einfiihlung заключайся в осмыслении интериорности акта другого [1875] . В ходе этого процесса «слияние тел» возвышается до как будто. Ибо некто, кто видит кого-то, «фактически не постигает реальность тела, когда он постигает этого кого-то, выражающего себя в теле» [1876] . Einfiihlung — это акт ориентации себя на «состояние ментального бытия, которое сущ- ностно включает сенсорное, но не как часть, наподобие физической части другой физической величины» [1877] . Воспринимая физическую фигуру, «Я чувствую субъект “Я”, со всем, что ему сопутствует» [1878] . Einfiihlungвступает в контакт с «чем-то, что реализует себя посредством физического феномена, но сущностно включает этот физический феномен» [1879] . Жесты, характеристики и стиль поведения, короче говоря, значение осмысливается на основании этого «физического флюида» [1880] . Einfiihlung личностей — это не что иное, как способ восприятия, который точно осмысливает значение, то есть воспринимает тело в его значении и в единстве значения, долженствующем поддерживать тело» [1881] . Таким образом, мы видим, как Гуссерль доходит до сути вопроса посредством ряда едва уловимых смещений: через тело-вещь — к физическому бытию-в-мире; через физическое бытие-в-мире — к стилю; через стиль — к значению, которое поддерживает поступки, слова, жесты и позиции; через значение — к интериорности акта и к внутренней жизни личности.

Диалогическое мышление

Феноменологический подход выявляет оин полюс практической мудрости (фронэсис): акцент на опыте. Он составляет «око опыта». Другой полюс практической мудрости — это божественно-человеческое преображение (тэориа*), на которое, как на свое совершенство (аретэ), направлен (тэлос) опыт. Этот полюс лучше всего обеспечивается диалогическим мышлением, которое постулирует воздействие ты на «Я». Эта ориентация на инакость (alteriteit) связана с возникновением диалогического подхода: то был ответ на ужасающий опыт Первой мировой войны (результата этноцентризма, абсолютизированной автономии, национализма). Эта ориентация была усилена опытом Второй мировой войны, который, несомненно, отразился в трудах еврейского мыслителя Эммануила Левинаса. Начиная с нескольких попыток, предпринятых в XIX веке (Шлейермахер, Якоби, Фейербах, Зиммель), и развития ряда мотивов в феноменологии (интерсубъективность, эмпатия, alter ego, симпатия и т. п.) [1882] , после Первой мировой войны прорвалось диалогическое мышление как «новая мысль» в таких работах, как Religion der Vemun/t aus den Quellen desJudentums (1917 /1918) Германа Когена, Stem der Erlolung (1921) Франца Розенцвейга, Das Wort und die geistigen Realiaten (1921) Фердинанда Эбнера, Ich und Du (1923) Мартина Бубера, Disputation I: Fichte (1923) Ганса Эренберга,

Angewandte Seelenkunde (1924) Эжена Розеншток-Юссея, Individuum und Gemeinschaft (1924) Теодора Лита, Ich glaube an den dreieinigen Gott (1926) Фридриха Гогартена, Journal metaphysique (1927) Габриэля Марселя, Das Individuumin in der Rolle des Mitmenschen (1928) Карла Левита, Gegenwart (1928) Эберхарда Гризеба- xa [1883] . Новизна этого мышления заключается в том, что, отталкиваясь от заявления Декарта «мыслю, следовательно, существую», автор провозглашает: «Я требую того, чтобы стать Тобой» [1884] . «Другой» необходим для «Я». Сейчас мы сформулируем несколько аспектов этой мысли, руководствуясь Я и Ты (Ich und Du) Мартина Бубера [1885] , — аспектов, которые в дальнейшем были развиты Левинасом.

Желание

Бубер описывает первое появление диалогического аспекта у человека на фоне того, что он называет «естественной связанностью». В этой естественной связанности «человек» и «мир» еще не отличают себя друг от друга. Это всего лишь «неразличимый… изначальный мир», «пылающая тьма хаоса» [1886] . Эта ссылка на Быт 1 наводит на мысль о том, что Бубер представлял эту естественную связанность как существовавшую прежде творения — до того, как были разделены свет и тьма, до того, как были учреждены суша и водные пространства. Отделение развивающегося бытия от этой естественной свя- «* занности было достигнуто самим «Я»: оно появилось из своей естественной связанности со Всем. Однако оно отделилось не для того, чтобы быть отдельным, а просто с живым намерением связать себя с возникающим «Ты». В той же степени, в какой «Я» отделяет себя от своей естественной связанности со Всем, существует растущее желание новой связанности со Всем. Бубер называет это стремление к связи «побуждением превратить все в “Ты”» [1887] . Эта врожденная тяга к «Ты» составляет «априори связи» [1888] . Она формирует категорию нашей сущности. Это модель души, априори связи, врожденное «Ты» [1889] . Диалектика отделения и желания являются определяющими для связи с Богом. С одной стороны, на уровне бытия мы отделены от Бога: «Бог охватывает меня, но не является мною» [1890] . С другой стороны, эта разъеди-

ненность бытия делает желание бесконечным: «оно стремится за пределы всего, но еще не совсем устремляется в путь, ведущий к извечному “Ты”» [1891] .

Эту разъединенность бытия и бесконечного желания вновь рассматривает и подвергает дальнейшему развитию в их взаимосвязи Левинас: «“Я” отделяется от бесконечного. Таким образом, взаимосвязь, описываемая негативно, представляет собой идею бесконечности в нас» [1892] . Идея Бесконечного превосходит пределы нашего мышления, которое, тем не менее, размышляет над этой идеей. Это идея, которая постоянно думает больше, чем она думает. Мышление, которое думает больше, чем оно думает, — это Желание. «Желание “измеряет” бесконечность бесконечного» [1893] . Это желание нельзя осмысливать как эффективность любви или как нехватку. Оно «неутолимо не потому, что оно отзывается на бесконечный голод, но потому, что оно не требует пищи. Следовательно, это желание без удовлетворения обретает знание об инакости другого» [1894] . Желание Другого — это не поиск чего-то, что восполнит его недостачу: «Желание Другого (Autrui), социальности, рождается в бытии, которое не нуждается ни в чем, или, если точнее, оно рождается за пределами всего, чего мосет недоставать или что может удовлетворять» [1895] . «Протянутая рука» [1896] желания, которая не схватывает (не понимает), а получает то, что нельзя вместить, бесконечно открыта через трансцендентность, которая является «более внутренней, чем мое внутреннее» (intimior intimo тео).

Отношение «Я» — «Ты»

В той мере, в какой «Я» поглощается непосредственной связью с возникающим «Ты», оно освобождается от своей естественной связанности. Наиболее характерной чертой этого «изначального установления связи» [1897] является то, что оно было изначально одним. Полюса, от которых позднее будет строиться эта связь, еще не гипостазировали себя: «Ты» все еще просто воздействует на «Я», — «Ты», которое во всех отношениях есть «“Ты”,, просто длящееся» [1898] . «Я», соприкоснувшись с этим «Ты», все еще всецело обращено к «Ты»; это просто становление через связь «Я» с «Ты», и это становление представляет целостный ответ этому «Ты». «Я» и «Ты» — это два движения, отталкивающиеся друг от друга, и, отталкиваясь друг от друга, каждое из них выявляет

другого в исключительной встрече лицом к лицу. Это — изначальное отношение «друг к другу», а не свободно избранное отношение «друг к другу»192. На фоне этого изначального возникновения связи выделяются отношения «Я» — «Ты», в которых можноразличить следующие моменты.

То, что встречается впервые. Бубер описывает первую встречу, первичную форму «Ты» таким образом: возникающая форма193, появление бытия; примитивные впечатления, пробуждающие дух; прикосновение [1899] . Существенным моментом является то, что на первую встречу нельзя воздействовать: «“Ты” встречает меня через благодать, его нельзя найти посредством поисков» [1900] . Другой приходит ко «Мне» из реальности, которая не является «Мною». По словам Левинаса, «лицо, его выражение — это то, что реальность противопоставляет мне, противопоставляет не в проявлениях, а в способе бытия, в онтологическом противопоставлении. Это то, что сопротивляется мне посредством своего противостояния, а не то, что противостоит мне посредством своего сопротивления» [1901] . Инакость сталкивается с моей реальностью извне.

Становление через мою связь с «Ты». «Я» столь глубоко затрагивается встречей, что обретает становление через эту связь с «Ты» [1902] . Это становление через связь с «Ты» возвращает «Я» к тому, с кем произошла встреча. Это возвращение полученного соприкосновения является главным ответом для «Ты» [1903] . «Возвращение» не воспроизводит в точности то, что происходит. Это становление через мою связь с «Ты» составляет мое слово «Ты». Ничего нет между обращением от пассивности к активности* Пассивность и активность — это одно и то же, тем не менее они не совпадают. Момент обращения создается моментом неравнодушия. Я отвечаю Другому в тот момент, когда его инакость (отличность) не оставляет меня равнодушным. «Понятие “собрата” не может дойти до моего сознания, если его благополучие и его горе безразличны мне» [1904] . Это осознание представляет собой знание, пропитанное эмоциями, характеризуемое неэгоистичностью: «Диалог — это небезразличие “Ты” к “Я”, не-за-интересованное чувство, способное, очевидно, переродиться в ненависть, но и возможность, ради которой мы должны, с определенным благоразумием, призывать любовь и подобие в любви» [1905] .

Сказав это, мы можем сказать и то, что в произнесении слова «Ты» мое становление через связь с «Ты» возвращается назад. Это движение возвращения диалогики выражают самыми разнообразными способами. Левинас говорит об ответственности, Марсель — об участии, Розенцвейг о доверии (Vertrauen). Исходя из моего неэгоистичного обращения к «Ты», что, в конце концов, сущностно пассивно прежде какой-либо намеренной пассивности с моей стороны, Марсель называет такую вовлеченность и такое соучастие «жертвенной любовью» [1906] . По этой причине Левинас называет лицо «выражением моего великодушия и жертвенности» [1907] . Он также называет это приближение к другому в неравнодушии жертвенной любви «молитвой»: «Сущность речи есть молитва» [1908] . Неравнодушие преобразует винительный падеж в звательный: «То, что призывается, одновременно является просимым» [1909] . Небезразличный к встрече с Другим, я трансцендирую (переступаю через) свой эгоизм: «Диалог — это трансцендирование. Участие в диалоге — это не одна из возможных форм трансцендирования, а его изначальная форма. Еще вернее, у трансцендентности нет иного смысла, нежели то, как “Я” говорю “Ты”. Это “диа” диалога» [1910] .

Исключительность. Как результат реакции «Я» на первую встречу с «Ты», развивается его исключительность по отношению к «Я» «как бытие, с которым мы сталкиваемся и которое принимаем как исключительное» [1911] *’. Слова «исключительный и «противостоять» подразумевают друг друга: что-то, что представляется мне в своей исключительности, противостоит мне, и что-то, что противостоит мне, представляется мне в своей исключительности. Это «исключительное противостояние» является тем пространством, в котором появляется «Ты» [1912] . В этом пространстве исключительного противостояния «Ты» может реализовать себя в своей инакости как трансцендентность. Оно делает себя присутствующим для «Я». Это — присутствие: время соприкосновения, в котором «Ты» представляет и открывает себя как «присутствующее» и как «то, что остается от противостояния» [1913] . Противостояние и присутствие — это пространственно-временные аспекты первой встречи с «Ты».

Взаимность (контринтериорностъ). «Я» — это желание «Ты»; «Ты» — это то, что встречается. «Я» отвечает своим бытием, «Ты» развивается как присутствие и противостояние. Перемещение в обоих направлениях — это взаимность

(контринтериорность) контакта. Пространство, в котором появляется «Ты», — это пространство, в котором появляется «Я», а время, в котором «Ты» представляет себя, — это время, в котором «Я» представляет себя. Два движения бытия устремлены к встрече друг с другом в общем пространстве соприкосновения, образованном двумя этими движениями. В этом взаимодействии Мосду-пространства раскрывается внутренняя суть контакта. Марсель называет это интерсубъективностью Между. «Можно было бы сказать, что интерсубъективность — это совместное бытие в свете» [1914] . «Я» и «Ты» пребывают вместе «в свете». Этот «свет» Между превосходит взаимный контакт и составляет его опорный Центр, порождающий жизнь. Поэтому Бубер может сказать, что люди образуют истинное сообщество только тогда, когда «все они поддерживают взаимосвязь [контринтериорность] с одним живым центром (это трансцендентная сторона Между — все поддерживающий, все объединяющий и все разделяющий, но в то же время все превосходящий центр. — К. В.) и поддерживают живые взаимоотношения друг с другом (это материальная структура Между — взаимный контакт между “Я” и “Ты”. — К. В.)… Сообщество строится на живом и обоюдном [контринтериорном] взаимоотношении (это структура), но строителем (это жизнь структуры. — К. В.) является живой активный центр» [1915] .

«Ты». Бубер называет «Ты» «бесшовным» и «непарным» [1916] . Под этим он подразумевает, что «Ты» не является составным и не определяется окружающей средой. Это было тщательно, с исключительной проницательностью разработано Левинасом. Можно сказать, что вся его деятельность направлена на доказательство того, что Другой не может быть осмыслен ни на каком фоне (ни в каком контексте), даже на фоне бытия. Другой, тот, с которым я говорю (собеседник), выражает себя через себя [1917] . «Прежде любой формы соучастия в общем содержании через понимание выражение состоит в создании общительности, которую, стало быть, нельзя свести к пониманию»21*. Чтобы объяснить разницу между «содержанием» и «отношением», мы рассмотрим понятие «лица» в том смысле, в каком Левинас представляет его в Totalite et Infini2U. Лицо упраздняет все обозначенное и обозначающее: «Оно выражает себя» [1918] . То есть для того, чтобы выразить то, что оно выражает, оно не пользуется ничем, кроме себя. Это формирует его содержание: «Главное содержание выражения — это само выражение» [1919] . Это не знак чего-то,

не знак, указывающий на что-то, поскольку оно никоим образом не заключено в рамки системы знаков. «Лицо само обозначает себя» [1920] . Оно пребывает в абсолютной обнаженности. Обычно мы наделяем лицо свойствами. Мы требуем содержания, существительных, прилагательных. Что ты делаешь? Чего ты хочешь? На что ты похож? Но «тот, кто должен ответить, уже давно представил себя,, не будучи содержанием. Он представил себя как лицо» [1921] . Лицо — это только пребывание как таковое. «На вопрос “кто?” отвечает неопределяемое присутствие существующего, который представляет себя, не ссылаясь ни на что, и, тем не менее, отличает себя от любого другого существующего.

Вопрос “кто?” обращен к лицу» [1922] . Лицо находится именно там, «где существующее лично представляет себя» [1923] . Оно есть самопредставление. «Стремиться к лицу значит задавать вопрос “кто?” самому лицу, которое и есть ответ на этот вопрос; вопрос и ответ совпадают. Лицо, которое само в высшей степени является выражением, формулирует первое слово: тот, кто означает, возникает при выражении своего знака, как глаза, которые смотрят на тебя» [1924] .

Лицо само по себе есть обозначающий знак, «не обозначаемый знаком в системе знаков» [1925] . Между знаком и обозначаемой вещью нет никакого расстояния, что равнозначно временному прекращению знакового характера.

Прежде всех знаков и за пределами всех знаков существует означающий, который лишь означает себя. Этот «означающий, тот, кто подает знак, сам необозначаем» [1926] . В каждый момент времени лицо превосходит пластическое проявление лица. Проявить себя как лицо значит поместить себя над и за пределами проявленной и чисто феноменальной формы, представить себя способом, не сводимым к проявлению, со всей прямотой обращенности лицаъ к лицу, без посредничества какого-либо образа, в своей обнаженности… [1927] Значение лица — это присутствие, пребывающее в своей наготе. «Лицо обозначается собой» [1928] . То, чем является лицо, и то, что оно обозначает, — абсолютно идентичные вещи. «Обозначение лица обусловлено сущностным совпадением того, кто существует, и того, кто означает» [1929] . Лицо — это самовыражение. Поэтому «все тело — рука или изгиб плеча — может выражаться как лицо» [1930] . Лицо не ограничивается своей выразительностью; оно есть присутствие в самой человеческой личности, которое может выражать себя

повсюду. «Представление состоит в высказывании: “Это — ‘Я’ и ничто иное, что могло бы попытаться найти мне уподобление”. Это представление внешнего, никоим образом не относящееся к нашему миру, есть то, что мы называем лицом» [1931] .

Принятие. Отношение к Другому устанавливается, когда я принимаю Другого: «Приблизиться к Другому в беседе значит приветствовать его выражение, в котором он ежеминутно выходит за пределы того представления, которое мышление могло бы извлечь из него» [1932] . Когда другой появляется передо мной, я немедленно склоняюсь к тому, чтобы сформировать в себе представление об этом другом. Однако лицо появляется только тогда, когда другой прорывается из этого представления. Этот прорыв я могу лишь принять. Допустить крах моего представления означает «принять другого, превышая возможности “Я"» [1933] . Лицо помогает мне в этом, ибо «лицо присутствует в своем отказе от ограничений. В этом смысле оно не может быть постигнуто или охвачено. Его не видят и к нему не прикасаются, поскольку при зрительном или осязательном восприятии идентичность “Я” развертывает инакость (alteriteit) объекта, который становится как раз содержанием» [1934] . Другой превосходит мою способность постигнуть его. Только отношение к тому, что превышает мою способность постижения, есть «приветливое принятие» [1935] .

Основное парное словосочетание «Я» — «Оно»

Так как непосредственные отношения повторяются и сохраняются в памяти, «Ты» отступает. Оно представляется обособленно от его непосредственного воздействия на других. Поэтому местоимение «ты» возникает как выражение реальности, которая стала независимой по отношению к «Я». Также и «Я» постепенно приобретает собственную форму и очертание. Оно ощущает себя во всех исходящих движениях как независимая реалость. Отношения как усиливаются, так и ослабевают: через эти изменения «Я» спонтанно ощущает себя как «постоянного партнера» [1936] . Этот постоянный партнер отделяет себя от связи с «Ты». Эта отделенная личность вступает в отношения с собой и овладевает собой: она ориентирует себя на себя. Это отделенное, редуцированное и ориентированное на себя «Я» провозглашает себя носителем ощущений встречи. В результате эти ощущения преображаются: они соотносятся с «Я». Отделенный, редуцированный, ориентированный на себя субъект провозглашает «Ты», которое удалилось в свою собственную сферу, чтобы стать объектом ориентированных на себя ощущений. Таково установление

мира «Оно». При этом установлении мира Оно посредством ориентированного на себя «Я» образуется основное слово «Я-Оно» [1937] . Теперь из этого отношения происходит дальнейшее построение мира Оно в виде разнообразия вещей, которые соединяются в себе и соотносятся друг с другом по структуре. Мы подробно рассмотрим ряд моментов, касающихся словесной пары «Я-Оно».

Неопределенность «Ты». В момент своего завершения скульптура, которую скульптор претворяет в реальность в процессе ваяния, максимально присутствует, но одновременно максимально неизменна: она приобрела особую форму, особый вес и особый цвет. Следовательно, отношение «Я-Оно» неопределенно: с одной стороны, «Оно» освобождает «Ты» в его несводимой форме, но, с другой, «Оно» также «связывает» это «Ты» и «изгоняет его в сферу противопоставленности» [1938] . С одной стороны, событие отношений — это событие реализации: «Я» и «Ты» обретают форму через свое отношение друг к другу; с другой стороны, именно это влечет за собой утрату актуальности: «Я» и «Ты» через свое отношение друг к другу приобретают эту конкретную форму. «Актуализация в одном смысле влечет утрату актуальности в другом» [1939] .

ФиксацияРешающее изменение отношений между человеком и миром происходит, когда после завершения события встречи «Я» устанавливает тождество с де-актуализацией события отношений. Тогда принимается за реальное событие и изолируется сторона «Я-Оно» этого события. Сущностное изменение заключается в том, что «Я» «примиряется с миром «Оно» как с чем-то, что нужно ощутить и использовать, и удерживает то, что привязано к нему, вместо того, чтобы освободить его, наблюдает за ним вместо того, чтобы просто учитывать его, и, вместо того, чтобы принимать его, использует его» [1940] . То, что скорее превратилось в «Оно» (произведение искусства, образец, концепция, jчувство, социальная условность), нежели вступило в отношение со своим ис-

Iтоком (живая фигура, конкретная жизнь, действующая идея, личность по от-

|ношению ко мне), изолируется, отделяется и рассматривается как реальная

вещь. «Я», которое в самоосвоении идентифицирует себя с ощущениями встречи, определяет себя в противопоставлении к не-себе. Это самоопределение jв противопоставлении является ipso facto актом отграничения этого другого

I «Я». Другому навязывается модель интерпретации усвоенного опыта. Таким об-

1разом, это самоопределение «в противопоставлении» одновременно является

«овладением» [1941] . Посредством отделения себя и овладевания «Я» выстраивает для себя «деятельную индивидуальность», но не обретает «субстанции» [1942] .

Наоборот, в той степени, в какой «Я» отождествляет себя с «отделением себя» и «овладеванием», оно фактически еще полнее деактуализирует себя [1943] и превращается в именно-такое-бытие (отделение себя) и именно в тип бытия, характеризуемый «присвоением» (овладением) [1944] . В мире «Оно» это отчуждение становится видимым, когда отделенный и изолированный объект разделяется на части, которые впоследствии соединяются и соотносятся друг с другом по-новому. В результате этой манипуляции контакт между «Я» и «миром» утрачивается навсегда. «Я» определяет и ограничивает себя в рамках своей собственной диалектики «отделения» и «овладения».

Причинность. Мир в своей самоизоляции распадается на неограниченное количество частей, которые взаимосвязаны друг с другом односторонним образом. Именно эта односторонняя соотнесенность друг с другом и воздействие друг на друга выражаются в понятии «причинность». Причинность оказывается формирующим принципом мира «Оно» как такового: «В мире “Оно” причинность удерживает неограниченную власть» [1945] . Это означает не только то, что в мире «Оно» нет ничего, что выпадает из этого закона одностороннего воздействия, но, главным образом, то, что отношения в мире «Оно» сами по себе сущностно определяются законом причинности. Когда принцип причинности постулируется как принцип мира «Оно», тогда по этому самому принципу задается безудержная автономность этого мира, «деспотизм распространения “Оно”» [1946] .

Абсолютизация причинности. В «нашем веке» [1947] причинность, универсально действующая между различными элементами и в рамках отдельных элементов, абсолютизируется. Впредь мир «Оно» управляется уже не фактически необходимой причинностью, а императивно постулированной необходимой причинностью. Эта двойная необходимость превращает мир в судьбу, в «неизбежный процесс» [1948] . Это принимает различите формы: эволюционизм, бихеворизм, диалектический материализм, культурный пессимизм. Но «все дело в том, что человек всегда вовлекается в неотвратимый процесс, которому он не может сопротивляться» [1949] . Детерминизм просто объявляет эту ситуацию законом. «Кто бы ни был побежден миром “Оно”, он вынужден рассматривать догму о неизбежном конце (afloop) как истину, которая расчищает непроходимый лес». В действительности эта догма лишь еще больше приводит его к рабской зависимости от мира «Оно» [1950] .

Мистический расцвет основного слова «Я — Оно»

Неопределенность обычных отношений «Я-Оно» предлагает две возможности. Либо «Я» идентифицирует себя, по завершении события встречи, с нижней стороной своего становления через свое отношение к «Ты». Посредством этой идентификации соотнесенная с «Я» сторона отделяется от прошедшего события встречи и утверждает себя: основное слово — «Я-Оно». Либо обновляется первоначальное сплетение основного слова «Я-Ты» с основным словом «Я-Оно». В этом случае процесс становления «Я» через его отношение к «Ты» может быть опосредован самой своей сущностью — взаимодействием между «Я» и «Ты». Таким образом, «Ты» может опять представить себя в «Оно» и вернуть его к жизни, точно так же, как «Я» может вновь осуществить свое становление через мое отношение к «Ты», которое релятивизи- рует свой эгоизм. Когда личность выбирает второй путь, она может созреть до совершенного отношения, до мистицизма «Я» и «Ты». Мы можем различить следующие этапы.

Недеяние. «Недеяние» [1951] — это даосское выражение, которое Бубер описывает так: «Это деятельность человека, который стал целостным. Она названа недеянием, поскольку в человеке не совершается ничего конкретного, ничего частичного, и потому ничего из него не вторгается в мир. Именно целостный человек, заключенный в своей целостности, отдыхающий в своей целостности, активен здесь, поскольку человек стал активным целым» [1952] . В свете обычных отношений «Я-Оно» мы можем осмыслить это недеяние следующим образом. При встрече «Ты» соприкасается с «Я» вплоть до его сущности. «Я» соотносит это соприкосновение со встречей ** с «Ты». В эту решимость встретиться с «Ты» вовлечены все частные действия (видение, слушание, разговор, прикосновение и так далее), а также все виды опыта, сопровождающие эти действия (ощущения удовольствия, боли, сопротивления). Ни один из элементов человеческого существования не исключен из этого процесса. «Сосредоточенность, о которой я говорю [то есть сосредоточенность человека, пребывающего в целостности. — К. В.], не считает наши инстинкты слишком нечистыми, чувственность слишком второстепенной или же наши эмоции слишком мимолетными, — все должно быть включено и объединено» [1953] . Однако артикуляция ответа никогда не скрывает пассивности состояния затронутости. По этой причине Бубер говорит, что «акт целостного бытия… достигает сходства с пассивностью» [1954] .

Когда это происходит, когда то, что говорит «Ты», полностью согласуется с тем, что говорят ему, это и есть недеяние: «активность человеческого бытия,

которое стало целостным»262. Это недеяние не следует осмысливать как активность, которая следует за событием становления целостным. Это активность самого становления целостным: «человеческое бытие становится активной целостностью» [1955] . Под вопросом единство двух аспектов. С одной стороны: «когда в человеке не действует ничто частное, ничто частичное» [1956] ; с другой: «это целостное человеческое бытие, заключенное в своей целостности, отдыхающее в своей целостности, которое активно здесь» [1957] . И эти два аспекта составляют один: «человеческое бытие становится активной целостностью» [1958] . Это недеяние является основным условием выхода навстречу вечному «Ты» [1959] . Однако к этому основному условию мы должны добавить еще одно, если недеяние действительно должно привести к совершенному взаимоотношению: недеяние должно достичь точки стабильности: «Когда человек достигает устойчивости в этом состоянии [то есть в состоянии недеяния активно действующей целостности. — К. В], он может решиться выйти к наивысшей Встрече» [1960] .

Продвижение к вечному «Ты». Устойчивое недеяние еще не приводит основную пару слов «Я-Ты» к совершенному отношению. Это только условие его вероятности. Устойчивое недеяние означает способность выйти к наивысшей Встрече. Активная целостность, в которую превратилось человеческое бытие, ставит человека перед фундаментальным выбором: «Сосредоточившись на единстве [то есть достигнув недеяния — К. В.], человеческое бытие может отправиться на эту встречу, — полностью успешную только теперь, — с тайной и совершенством. Но оно может также почувствовать блаженство этого единства и, не навлекая на себя высшего долга, вернуться к деструкции» [1961] . Предположим, что «Я» действительно решает отправиться в недеянии на встречу с тайной и совершенством и «жаждет чего-тоэазлитого в пространстве» [1962] . Необходимо и то, и другое: «Сосредоточение [недеяние. — К. В.] и совместный путь в истине, один-и-другой, которые — Одно, — это именно то, что необходимо» [1963] . Выход в путь — это движение «Я», которое стало целостным, а не движение вне его. Проблема вхождения в совершенные взаимоотношения заключается в самом бытии «Я»262, в его конечном

одиночестве [1964] , «со всем его обреченным бытием» [1965] . Само желание: «Врожденное “Ты” [порыв к отношению. — К. В.] актуализируется каждый раз [отношение к частному “Ты”. — К. В.], никогда не бывая совершенным. Оно достигает совершенства только при непосредственном отношении к “Ты”, которое, в соответствии со своей природой, не может стать “Оно” [то есть к извечному “Ты”. — К. Б.]» [1966] . В этой связи «Я» не разрывает свое исключающее отношение к частному «Ты», а превращает это исключающее отношение во включающее: «Всякий, кто выходит навстречу этому “Ты” со всем своим бытием и приводит к нему все бытие мира, находит того, кого нельзя искать» [1967] . Это и есть максимально включающая исключительность: «Для тех, кто вступает в абсолютные взаимоотношения, все частное утрачивает свое значение — и вещи, и люди, и земля, и небо; все включается в это взаимоотношение… ничего не оставляя вне себя, ничего не оставляя позади, дабы постигнуть все — весь мир, постигая “Ты”» [1968] . Бубер называет это полным принятием присутствия: «Тогда [то есть в выходе навстречу в недеянии человеческого бытия. — К. В.] становится очевидной необходимость одной вещи: полного принятия присутствия» [1969] . В то время как «Я» полностью отдается движению от «Я» к «Ты» и в этом движении соотносит все вещи» со этим «Ты» (полное принятие присутствия), оно через все это и никак не вне этого стремится к неосязаемому, невыразимому, извечному «Ты».

«Видеть все в “Ты”,, ставить мир на подобающее ему основание,, созерцать в нем мир,, постигать все — весь мир, постигая “Ты”, воздавая миру должное и истинное,, осознавая все в нем, — это и есть совершенные взаимоотношения» [1970] . Это — включающие все взаимоотношения, взаимоотношения,»» в которые впадают все реки и без которых они пересыхают. «Море и реки — кто отважится разделять и определять границы? Есть только один поток от “Я” к “Ты”, все более бесконечный, беспредельный поток Действительной Жизни» [1971] . В этом безграничном потоке Действительной Жизни преображается частное «Ты». Опосредование становится непосредственным: «Через каждое отдельное “Ты” основное слово обращается к вечному “Ты”» [1972] . Именно тогда, когда частное «Ты» начинает осуществлять «опосредование “Ты” всех существ» [1973] , «непосредственное отношение к вечному

“Ты”» [1974] вступает в бытие. Реальность становится прозрачной для Бога, не совпадая, как реальность, с этим вечным «Ты».

Созерцание Божьего лика. Реальность, почитаемая в «Ты», — это лик Бога. Когда этот лик становится «прозрачностью»274 Присутствия, его посредническая функция освещается тем Единым, к которому мы стремимся, — Присутствующим Единым. В совершенном отношении мир непосредственно связывает человеческое бытие и вечное «Ты». Фактически мир только теперь присутствует полностью, поскольку он погружен в совершенное присутствие вечного «Ты». «Когда человек делает шаг навстречу лику, мир впервые предстает перед ним в полноте присутствия, озаренный вечностью»276. Реальность становится ликом Бога, так что человеческое существо «может сказать одним словом “Ты” бытию всех существ. Между миром и Богом нет больше никакого противоречия, а есть только действительность»276. Отныне люди могут созерцать мир в Боге»277. Это — изначальное откровение, которое может иметь место в каждом здесь-и-сейчас и выражается в том слове откровения, которое было вверено Моисею: «Слово откровения гласит: Я есмь Тот присутствующий, который присутствует действительно*. Открывается то, что открывается. Сущее — здесь, ничего сверх этого. Вечный источник силы струится, вечное прикосновение ожидает, вечный голос звучит, ничего сверх этого»278. Это вечное Присутствие оказывает преобразующее воздействие, мПрисутствие Творящего, присутствие, которое «горит в нас и изменяет

нас» [1975] , соприкасается с самим бытием человека. Единый, присутствующий во всем, что присутствует, пронизывает сущность «Я»: «тайна явного» соприкасается со мной на уровне, «который ближе ко мне, чем мое собственное “Я”» [1976] . Единый, присутствующий во всем, что присутствует, пронизывает само бытие внимающего, воспринимающего «Я» и своим пылким присутствием преображает его: «Творение происходит с нами, горит в нас, изменяет нас, мы трепещем и теряем сознание, мы покоряемся» [1977] . И Бубер сразу продолжает: «Творение — мы участвуем в нем, мы встречаемся с Творцом, предаем себя Ему как помощники и сотрудники» [1978] . Из неизмеримой глубины своей свободы люди обращают пассивность своей сотворенности к ее Источнику.

Эта активность их пассивности есть ответ их сущности. Все, чем я являюсь в действии, включается в фундаментальное состояние принятия. Выражаясь терминами узнавания, «мое ограниченное узнавание погружено в безграничную узнаваемость»28*. Это — «глубокое включение в мир перед ликом Бога»284.

Образ Бога. Вечное «Ты» прикасается к самому бытию людей. «Я» сущностно растворяется, переплавляется и преображается в вечное «Ты»: «Появляющееся затем откровение постигает готовый целостный элемент во всей его “та- ковости”, переплавляет его и производит образ, новый образ Бога в мире» [1979] . Активно принимая это преображение и соотнося его с вечным «Ты», люди становятся образом Бога: «Дух… отвечает созерцанием — созерцанием, дающим форму. Хотя на земле мы никогда не созерцаем Бога без мира, а только мир в Боге, посредством созерцания мы вечно формируем образ Бога» [1980] . Создание образа Бога в бытии отзывающегося человека есть пре-ображение: «Откровение не изливается в мир через своего восприемника, как если бы он был воронкой: оно дарует себя ему, постигает весь его состав во всей его “такости” и сплавляется с ним. Даже тот человек, который является “устами”, — он именно уста, а не мундштук, — не инструмент, а орган, самостоятельный, звучащий орган, а звучать означает видоизменять звук» [1981] . Как кристалл оживет, когда его пронизывает свет, и отдает свет, полученный в согласии со своей призмой, так и люди через самих себя передают свой опыт Бога: «Смысл, который мы получаем, может быть проверен в действии лишь каждым человеком в неповторимости его бытия и в неповторимости его жизни» [1982] . Он проникает в жизнь изнутри. Он «хочет быть явленным через нас в этой жизни и в этом мире» [1983] . Полнота смысла, ощущаемая в Присутствии, которое преображает человека, хочет «родиться в мире через этого возрожденного человека» [1984] . «Человек может воздать должное отношению к» вечному «Ты» «только посредством актуализации Бога в мире в соответствии со своими возможностями и мерой каждого дня…» [1985]

Затмение Бога. Когда «актуализация Бога в мире» завершена, процесс преображения застывает. Мы приходим к фиксированным типам религии, в которых божественное было выражено в самых важных сферах жизни. Вечное «Ты», которое само по себе превосходит все границы, пределы и качества, которое является невообразимым и непредсказуемым, люди считают чем-то,

чем они обладают в границах образа. В вере и обрядах акт личного пути в неповторимости своего бытия принимается и замещается кругом общины, которая приспосабливает этот личный путь к своим собственным ритмам. В этот момент религиозные формы начинают терпеть неудачу. Вместо того, чтобы обратить взор к вечному «Ты», они начинают создавать препятствия его живому присутствию. Именно тогда происходит затмение Бога. Мертвая форма и образ оказываются между людьми и Невообразимым. Это — противоречие, которое свойственно любой религии: люди внимают Богу [1986] , но при этом препятствуют фундаментальной тенденции откровения. Тот факт, что такое изменение вновь и вновь возникает во всех религиях, имеет причиной позицию людей, состоящую в стремлении обрести устойчивую опору в общепринятых религиозных моделях. «Человек желает иметь Бога: он желает всегда иметь Бога во времени и в пространстве» [1987] . Но по этой причине люди отказались от понимания постоянно меняющейся реальности и обратились к тому, чтобы «внимать» Богу: «Снова и снова человек избегает актуализации и отклоняется назад к Тому, Кто дарует откровение: он скорее будет внимать Богу, нежели миру. Однако теперь, когда он отклонился назад, ему уже не противостоит “Ты”» [1988] . Религиозный Бог-Оно обрел бытие как независимый объект. Из различных утверждений люди извлекают общую доктрину, а из множества примеров они извлекают универсальную мораль. Религиозные формы — это объективированные доктрины, модели поведения, позы молитвы. Единственный путь, по которому люди могут еще идти, — это путь возвращения, «познание центра, новое обращение к нему. В этом важнейшем деле воскресает погребенная способность человека к отношениям» [1989] . Без этого возвращения «Я» еще глубже погружается в религиозные объективизации, которые отсекают его от непосредственного контакта с вечным «Я». Тогда «лик образа затмевается, его уста мертвы, его руки опускаются, Бог уже не знает его, и дом мира, выстроенный вокруг его алтаря, — человеческий космос — рушится» [1990] .

5.3. Методологическая разработка

Теперь мы предприняли два шага, необходимые для разработки методологии изучения дисциплины духовности. Первый шаг осуществлялся на эпистемологическом уровне: изучение духовности относится к области знания, рассматривающей человеческий опыт. Это знание приобретается в практической мудрости (фронэсис), которая, с одной стороны, является оком конкретного опыта, а с другой, участвует в божественной деятельности. Второй этап осуществлялся на более низком уровне абстракции — уровне научного подхода. Феноменологически-диалогический подход более всего приемлем для основной структуры фронэсис, поскольку он развивает зрение для мира опыта и в то же время позволяет себе руководствоваться принципом «Я-Ты», то есть непосредственным влиянием и действием Лика. Третий шаг приводит нас на уровень дисциплины духовности: в рамках феноменологически-диалоги- ческого подхода мы разработаем методологически согласованное исследование, которое научно изучает процесс развития божественно-человеческих отношений с точки зрения преображения.

При методологическом формулировании дисциплины духовности мы вновь позволим себе руководствоваться процессом распознавания (диакрисис). Как мы видели ранее, процесс распознавания выдвигает четыре вопроса: действительно эта монета изготовлена из золота, или она просто походит на золото? Чье изображение выгравировано на монете: царя или тирана? На каком монетном дворе отчеканена монета? Как она выглядит, когда цела и полновесна? Мы видели, что практическая мудрость (фронэсис) выдвигает те же вопросы: она рассматривает [различные] формы жизни с точки зрения их прочности; обостряет взгляд человека на опыт; здраво выбирает корректную середину между крайностями; считает созерцание Бога высшим предназначением людей. Четыре позиции проницательных менял и практической мудрости Аристотеля предоставляют прочную схему для последовательной методологической разработки изучения духовности. Перед тем, как перейти к описанию этой методологической разработки, мы коротко пересмотрим эти четыре позиции.

Точный процесс различения конкретных духовных форм. Процесс различения- распознавания — это форма познания, выявляющая различия: как отличаются друг от друга путь Бога и путь людей; как божественным силам угрожают силы демонические; как проявляет себя тип духовности по отношению к социо-куль- турному контексту, как божественная и человеческая реальности действуют друг на друга; какое противоречие существует между бытием социализированной личности и личности, которой коснулся Бог; как происходит переход от человеческого плана к божественному «вхождению», и так далее. Главное для этих видов распознавания как формальной структуры — это тщательно обращать внимание на различия, которые являются результатом развития божественно-че- ловеческих отношений. Как конкретно происходит процесс преображения?

Каковы самые валсные его составляющие? Как построен этот процесс? Где он может быть обнаружен? Чему подобен его контекст? Какие конкретные подходы он предлагает? Затем, сосредоточившись на различных уровнях процесса преображения, мы сталкиваемся с такими вопросами: как реально представляется, вербализируется и интерпретируется преображение в творении? Как человек представляет себе духовное преображение? Какие пути преображения стали доступны? Какие модели представлены? По каким путям преображения в любви следуют? Как представляется преображение в славе? Короче говоря, чему конкретно подобна духовная форма, рассматриваемая как снаружи, так и изнутри? Методологически эти вопросы расположены на дескриптивном уровне, являющемся основной стратегией исследования в феноменологии.

Интерпретация знаков с точки зрения внутренней логики. Различение-распознавание — это форма познания, которая стремится осмыслить значение духовных текстов, путей и процессов жизни. Она не просто рассматривает события, состояние вещей и реальности так, как они происходят с точки зрения людей, но и пытается истолковать их значение с позиции Бога. Эта форма познания имеет большое значение, когда человек имеет дело с различными выражениями духовности: духовной автобиографией, духовной лирикой, описаниями духовных процессов, обрядами, нормами жизни и т. п. После того, как будет детально описана их поверхностная структура в связи с ее социокультурным контекстом, необходимо сделать второй шаг: понять их с точки зрения процесса развития божественно-человеческих отношений. В основе этих форм распознавания лежит формальная структура — осмысление данной вещи как знака и интерпретация этого знака как выражения (Ausdruck) опыта-переживания (Erlebnis). Это требует герменевтических знаний. Какая внутренняя идея раскрывается в этой форме? Какое внутреннее движение поддерживает эту форму? Какой лейтмотив содержится во внешней форме? Какова внутренняя логика этого духовного путешествия? Если сосредоточиться на пяти уровнях процесса преображения, возникают следующие вопросы: какое внутреннее движение поддерживает переход от небытия к бытию? Когда незрелость является выражением нового формирования (reformatie), и в чем заключается внутренняя обоснованность этого формирования? Какая структура опыта явствует из предлагаемой модели преображения? Каково внутреннее движение преображения в любви? Какая идея раскрывается в преображении в славе? Все эти вопросы объединяются в один вопрос: какова внутренняя логика, выражающаяся в этой духовной форме? Методологически эти вопросы встречаются на герменевтическом уровне, являющемся основной составляющей феноменологии [1991] . Очевидно, что тексты дают самое точное выражение опыта и, следовательно, предлагают наилучший путь к внутренней логике формы. Но все духовные формы (музыка, танцы, архитектура, видимые жесты, одежда и так далее) как таковые предлагают доступ к своей внутренней динамике.

Установление основополагающих факторов общего знания. Распознавание — это когнитивная деятельность, направленная на то, чтобы через критическое взаимодействие достигнуть знания, — проверенного и осознанного другими, — отличающегося от наивных самоуверенных взглядов. Для этого распознавание испытывает различные виды проницательности, поведения, памяти, ожиданий, этапов и так далее. Мы наблюдаем эту критическую передачу информации во всех школах духовности, в результате чего появились трактаты о духовности, проницательно рассматривающие наиболее важные аспекты духовности в их взаимосвязанности. При формальном рассмотрении эта когнитивная деятельность распознавания заключается в объяснении основных категорий и когнитивных процедур, структурировании коллективной памяти (канон, библиотеки, документация) и организации дискуссий, которые проверяют исследования. Это требует позиции критической передачи информации и взаимного обучения. В этой связи важными вопросами являются: какими совместными силами выявляется и сохраняется эта форма (поведение, убеждение, довод)? Какие здесь задействованы традиции? Какие основные идеи воспроизводятся? Какие ведущие принципы применяются? Более конкретно, отмечая различные уровни процесса преображения, мы должны спросить: какие силы считаются активными при преображении в творении? В каких категориях постигаются де-формация и ре-формация (reformatie)? Как вычерчиваются основные модели духовности? Какие основные слова выражают преображение в любви? Какие способы воздействия преобладают в преображении в славе? Все эти вопросы сводятся к одному вопросу: какие способы воздействия являются основополагающими для этой духовной формы? Методологически они осуществляются на систематическом уровне, который в феноменологии совпадает с вопросом, касающимся основополагающих факторов, применимых к определенной области существования.

Мистагогичеасая проницательности обостряющая предвидение конечного предначертания человека. Процесс распознавания — это когнитивная деятельность, которая постигает разницу между фактическим состоянием человека и его совершенством в Боге, видит проходимый путь, устраняющий эту разницу, и помогает другим действительно идти по этому пути, зная, что это Бог побуждает их идти этим путем. Для этого тому, кто осуществляет процесс распознавания, необходимо постигнуть разницу между человеческим субъектом и работой Бога, перевести возможности роста в проходимый путь, причем таким образом, чтобы в этом процессе не было утрачено главенство божественного«вхождения», и так далее. В основе этой когнитивной активности лежит формальная когнитивная структура: постижение возможностей роста человека и помощь в их развитии. Это требует агогических знаний, которые

в случае духовности являются мистагогическими по своей природе. Как педагог помогает ребенку развиваться до того, как он станет взрослым, как анд- рагог сопровождает взрослых в их дальнейшем развитии, так же и мистагог сопровождает человека в его росте по отношению к Богу. Важными вопросами в этой связи являются следующие: какова зрелая форма, направляющая реальное развитие формы человека? Чему подобна конечная цель в определенной духовной форме, и как она достигается на разных фазах роста? Более конкретно какая наивысшая перспектива задействована в преображении в творении? Какой идеальный образ просвечивается в процессах ре-формации? Какая перспектива предлагается в передаваемых моделях транс-формации? Какие побуждения приводят человека к преображению в любви? Какой высший совершенный образ руководит преображением в славе? Эти вопросы сосредоточены вокруг высшей перспективы, которая дает выражение росту и развитию человека на его духовном пути. Здесь решающими являются такие термины, как «предназначение» и «направление», а также способы, посредством которых они определяют природу этого путешествия. Методологически эти вопросы разворачиваются на мистагогическом уровне, на котором производят свой экзистенциальный анализ Хайдеггер, Бейтен- дейк и другие, но более всех — Левинас.

Эти четыре группы вопросов и основных точек выражают процесс распознавания и практическую мудрость в рамках феноменологически-диалогическо- го подхода к методологически согласованной дисциплине. Они конкретизируют формальный объект — преображение, составляющее точку зрения, исходя из которой изучается развитие божественно-человеческих отношений. Они содержат диапазон вопросов, которые могут быть поставлены перед объектом исследования и обобщены в четырех направлениях исследования: дескриптивном (описательном), герменевтическом, систематическом и мистагогическом. Эти четыре направления, которые в своей взаимосвязанности совместно составляют методологию изучения духовности, мы можем теперь изложить схематически. В части третьей они дополнительно разрабатываются на уровне методов, которым нужно следовать (внутри- и междисциплинарно).

5.3.1. Дескриптивное исследование формы

Понятие «форма», которое «по существу относится к языку философии» [1992] , было глубоко разработано западной традицией мышления [1993] в сочетании с широким диапазоном комплементарных антитез (форма — материя; форма — содержание; внутренняя и внешняя форма; неизменная и преходящая форма; определяющая и определяемая, и так далее). В начале XX века мы наблюдаем возобновление интереса к этому понятию. В эстетике форма (зачастую противопоставляемая содержанию) стала отправной точкой для этого подхода (Якобсон, Гункель, Ингарден). Люди говорили о формах жизни (Шпран- гер, Дильтей), формах чувств (Шелер) и символических формах (Кассирер) [1994] . Гуссерль также ориентировался на понятие «формы». Для него главная форма (эйдос) означает «саму по себе вещь».

В описании формы в феноменологии различаются три уровня описания. Первый следует простому восприятию феномена таким, каким он мне представляется. Вещь открывает себя мне как целое, то есть с очертаниями и ядром реального присутствия. Второй уровень обнаруживается на плоскости разъяснения: в конце концов, мы не только постигаем сторону, с которой сталкиваемся, но одновременно «видим» все другие стороны (заднюю, нижнюю, верхнюю), а также подразумеваемые аспекты (становление, развитие, рост, этапы, полезность). На этом уровне описания феномен развертывает свой внутренний горизонт, — развертывание, которое руководствуется особым интересом. Третий уровень соотносит феномен с другими феноменами (аналогичными или противоположными, знакомыми или незнакомыми), которые попадают в одно и то же поле восприятия. Это внешний горизонт со-существования объектов, которые вместе выявляют мир как конечный фон, на котором проявляется все. Теперь мы дадим краткое описание этих трех уровней.

Первый уровень: форма

Первый уровень описания следует элементарному восприятию: объект появляется в форме конкретного присутствия, которое постигается субъектом как единство в данном восприятии [1995] и поворачивается к человеку определенной стороной: «Физический предмет обязательно задается простыми “способами появления”, при которых необходимо постигается суть того, “что реально дано”»ж. Форма всегда постигается в рамках определенной позиции: «По необходимости физический предмет может быть задан только “односторонне”,

и это означает не просто неполно или несовершенно в том или ином смысле, а точно то, что предписывает представление посредством символов»®03. Описание придерживается предмета, данного в восприятии.

Таким образом, первый уровень дескрипции описывает феномен настолько, насколько он появляется как конкретная форма, постигаемая как единство в данности восприятия. Следовательно, когда он принадлежит к духовным формам, первый уровень описания касается конкретной формы, как она представляется в нашем восприятии. Мы можем определить эту форму как «синтез различных факторов (формы, пропорции, диапазона и духовного впечатления), которые придают данной духовности неповторимый характер, посредством которого она составляет органичное целое, сбалансированную, постоянную и устойчивую структуру» [1996] .

Второй уровень: внутренний горизонт

Форма, если ее рассматривать феноменологически, — это не только ядро присутствия, проявляющаяся в рамках своего образа, это также и та форма, которую принимает реальность, поскольку люди видят в ней многозначительные возможности, которые могут быть интерпретированы в действии [1997] . «Форма — это не что иное, как значение, которое человек видит в замысле и которое раскрывает себя только через него» [1998] . То, что непосвященному представляется бессмысленной констелляцией, посвященному открывает свою внутреннюю суть: «Форму следует интерпретировать как интеграцию множественности в интенциональное единство, а не как сочетание данных, которые связаны друг с другом реальной причинностью некоего типа» [1999] . В форме обнаруживается многозначительная логичность, поскольку кто-то открывает в ней проходимый путь.

Как в форме обнаруживается проходимый путь? Он обнаруживается, поскольку при внимательном созерцании феномена люди руководствуются определенным «перцептуальным интересом» [2000] . Они не останавливаются на простом понимании объекта, а переходят к дальнейшему разъяснению: «Эго, ориентированное на приобретение знания, стремится проникнуть внутрь объекта, рассматривая его не только со всех сторон, но во всех его особых аспектах, тем самым объясняя его» [2001] . Это объяснение возможно, поскольку с самого начала мы понимаем констелляцию как конкретный случай определенного «типа» [2002] . Мы постигаем констелляцию на основе жанра, в соответствии с определенной «регулятивной формой» [2003] в пределах области [Spielraum*] приобретения чувств [2004] . В конкретной констелляции наша заинтересованность «видит» систематическое множество возможных аспектов (сторон, частей, фаз, моментов, развитий и так далее), вероятность «все еще не постигнутых характеристик» [2005] , «предварительно намеченных потенциальных возможностей» [2006] , «предписанный стиль» [2007] . По мере того, как «Я» продолжает сосредоточиваться на объекте, оно начинает интерпретировать себя изнутри. Это самораскрытие вещи в соответствии с ее внутренними определениями называется ее внутренним горизонтом316. Следовательно, этот внутренний горизонт представляет собой не неподвижную данность, а процесс — раскрытие вещи в интерпретации познающего субъекта. Сверх простой данности вещи (уровень 1) объяснение стремится к раскрытию объекта (уровень 2). Это никогда не прекращающийся процесс: «Там всегда обязательно остается горизонт определимой неопределенности, неважно, как далеко мы продвинулись в нашем опыте, неважно, насколько пространны могут быть пройденные нами континуумы актуальных восприятий одной и той же вещи. Никакое божество не может изменить это…» [2008] При исследовании духовности важны три вещи.

Именно интерес и пробужденные ожидания направляют наше восприятие на проникновение в суть феномена и раскрытие внутреннего горизонта: «Объяснение — это проникновение во внутренний горизонт объекта, направляемое перцептуальным интересом» [2009] . Для нашего исследования это означает, что дальнейшее раскрытие того, что мы изначально постигли как духовную форму (уровень 1), руководствуется интересом «духовности», что для нашего разума подразумевает процесс развития божественно-человеческих отношений, понимаемый как преображение (уровень 2). Эта феноменологическая позиция относительно внутреннего горизонта формы проливает особый свет на духовные формы. Снаружи форма может напоминать хаос. Для человека, который обнаруживает форму и усваивает ее как многозначительный путь, она раскрывает внутреннюю сущность. Формы духовности — это тропы опыта: люди сильно переживали свою связь с Богом и таким образом

отмечали духовный путь. Эти тропы опыта, в свою очередь, приводили опыт в действие: с их помощью люди могут находить и испытывать свою связь с Богом.

В духовной форме сталкиваются два движения: реальность Бога приближается к реальности человека до самой основы ее существования, и, наоборот, человеческая реальность представляет себя Богу. Два этих движения в одной и той же среде составляют духовную форму, символ [2010] . Теперь, говорим ли мы о ритуальных символах [2011] («наименьшая единица ритуального поведения»,, связанная «с объектом, активностью, взаимоотношениями, событием, жестом или пространственным положением в ритуальной ситуации») [2012] , либо о центральном символе [2013] (символ, который, исходя из позиции существенной независимости, проявляется в нескольких различных ритуальных единицах с постоянным и последовательным значением) [2014] , в одной «динамичной системе носителей смысла» две смысловые области всегда сходятся — сфера ценностей и сфера субъекта. И именно взаимопроникновение двух сфер придает символу его преобразующую силу [2015] . В тот момент, когда духовная форма выражает себя, она оказывает воздействие на «взаимный обмен качествами между полюсами ее значения. С другой стороны, нор мы и ценности насыщаются эмоциями, тогда как грубые и основные эмоции облагораживаются, входя в контакт с социальными ценностями» [2016] .

Самой выдающейся формой символизации является лицо. Лицо — это форма, которая, «будучи отделенной от своей формы, от своих категорий, [является] обнажающимся бытием, абсолютной субстанцией, преодолевающей свою форму и представляющую лицо. Этот путь бытия, состоящий в преодолении его формы, представляющий ее явление, определенно представляет собой его взгляд, его цель. Нет вначале преодоления, а потом взгляда: преодолеть форму как раз означает взглянуть, глаза полностью открыты» [2017] . Здесь Левинас облекает в слова момент перехода от феноменальной формы к диалогической форме — преодоление формы самообщающейся личности. Диалогическая форма выступает «из внешности человека, из его формы» [2018] . Это делает форму видимой, при том что в то же время она есть и «отделение от себя в процессе своего формирования» [2019] . Только это является истинной феноменологией, согласно Левинасу [2020] . То, что Левинас говорит о встрече с другими, относится также и к встрече с божественным Ликом. В момент благодати Лик, сообщая себя, прорывается сквозь духовную форму.

Третий уровень: внешний горизонт

Мы вступаем на третий уровень описания, когда заинтересованность самой вещью является также «нацеливанием за пределы самой вещи со всеми предвосхищаемыми возможностями последующих определений, то есть нацеливанием за пределы других объектов, о которых мы одновременно осведомлены, несмотря на то, что вначале они просто пребывают на заднем плане. Это означает, что все, что дается опытом, обладает не только внутренним горизонтом, но и бесконечным, открытым, внешним горизонтом вместе данных объектов» [2021] . Перцептуальный интерес «не довольствуется экспликативным (объяснительным) проникновением во внутренний горизонт объекта, а те- матизирует объекты, которые соприсутствуют во внешнем горизонте, находятся с ним в этой области и одновременно влияют на него» [2022] . Постигаемый феномен приводится во взаимоотношения с другими феноменами. В то время как эти феномены могут походить друг на друга, они могут быть также противопоставленными. Это могут быть знакомые феномены, а также феномены, требующие дополнительного освещения. Отношения «внешнего горизонта» «показывают, чем является другой объект по отношению к остальным объектам» [2023] . [Перцептуальный] интерес «не делится поровну между множеством объектов, присутствующих в данной сфере, а остается сконцентрированным на одном из них. Остальные привлекаются только в той степени, в которой они в своих отношениях с объектом вносят вклад в его более точное определение» [2024] . Внешний горизонт ассоциируется с такими терминами, как «полнота вещей», «поле перцепции», «фон», «структурированный ландшафт» или, короче говоря, «поле».

Это феноменологическое понимание применимо также к духовным формам. Они проявляют себя на фоне культурного комплекса проблем, ответа

на которые они ищут. «Как любой стиль переплетается с историческим контекстом, так же происходит и с духовностью. Без этого контекста она бы даже и не возникла. Несомненно, что реальный стиль позволяет духовной сути человеческого существования выразить себя так, как она действует в данный исторический момент» [2025] . Духовность тесно переплетается с социо-куль- турным контекстом, с преобладающей ментальностью данного периода, «Zeitgeist» [2026] , атмосферой, которая определяет данную культуру, атмосферой, которая превращает людей в современников, заставляет их говорить на одном и том же языке, разделять одну и ту же жизненную позицию. [Господствующая] ментальность распространяется на институты, поведение людей, характер культуры, язык, «структуры общества, на термины, посредством которых она озвучивает свои стремления, субъективные и объективные фор мы общественного сознания» [2027] . Духовные формы возникают как внутренний диалог с культурой по ее законам, чтобы, в противопоставленности ей, отыскать способ преодоления культурной амбивалентности в отношении к Богу. Внутренний замок Терезы Авильской приобретает свое значение в контексте Испании XVI века. Тгетро (исп. «время») и vida (исп. «жизнь») выявляют характерные черты друг друга [2028] . С другой стороны, возможно, что на основе одного и того же подхода Тереза как женщина и учитель церкви только теперь приобретает то значение, которое подобало ей уже тогда, но которого люди в то время не осознали [2029] .

Как и любой другой феномен, духовные формы при последнем анализе обращаются к горизонту, который охватывает все горизонты, — к миру. «Невозможен никакой единичный опыт “реальности”, какая бы реальность ни рассматривалась, если эта “реальность” не приспосабливается к контексту других “реальностей” — аналогичного или иного типа» [2030] . В феноменологии эти другие реальности называются «миром» [2031] или «горизонтом». Мы не должны рассматривать этот горизонт как структуру, предшествующую встрече между «человеком» и «реальностью». Во встрече, которая является </>0/шо-образующей, горизонт проявляется как фон, создающий форму: «Именно этот [горизонт] показывает, что все существующее может быть “встречено”, может быть приведено во взаимоотношения с другими существами и помещено в их ракурс, может быть преображено, прояснено в свете целого и в себе самом» [2032] . Этот «мир» не может быть постигнут как объект. Он представляет себя в объектах и через объекты. Такая группа вещей «для нас всегда носит характер части мира, части вселенной вещей для возможных восприятий» [2033] . Каждый феномен «существует-в», то есть он появляется «на открытом горизонте пространства-времени, на горизонте реальных вещей, которые уже знакомы, — и не только те, о которых мы действительно осведомлены, но и те, которые на данный момент неизвестны и относительно которых можно приобрести опыт и последующее знание» [2034] . При дескриптивном исследовании духовности ученые проводят совместную интердисциплинарную работу с историческими науками, а также с исследованиями в области религии и социологии. Конечно, в ходе этого дескриптивного исследования привлекаются и другие методы, относящиеся к духовности (герменевтика, систематика, мистагогика), каждый по-своему, особенно герменевтика, поскольку только тщательное истолкование текста способно раскрыть его внутренний горизонт с позиции духовности.

Герменевтическое исследование

Когда Кассиан хочет разъяснить второй аспект процесса распознавания (диакрисис), он выбирает в качестве примера толкование Писания. Рассматриваемое само по себе, Писание изготовлено из чистого золота, но в результате определенного толкования это золото может быть превращено в изображение тирана: «Нам нужно пристально всмотреться, чтобы увидеть, что никакое нечестивое толкование, навязанное чистому золоту Священного Писания, не обманывает нас драгоценным видом этого металла» [2035] . Этим заявлением Кассиан выдвигает фундаментальную задачу духовной герменевтики: при определенном отношении к чтению духовный текст и его читатель априори ставятся в определенные взаимоотношения друг с другом. 1ерменев- тическое исследование проблематизирует эту читательскую позицию. Вопросы задаются тексту, акту чтения и толкованию, и измеряются перспективы чтения. Порой нет необходимости в постановке этих вопросов, поскольку сам акт чтения становится проблематичным: тексты оказываются непонятными, перспективы чтения — слишком неестественными, значения не могут быть раскрыты или пережиты. Это и есть ситуации, в которых расцветает герменевтика. Когда важные тексты из прошлого становятся непонятными, люди обращаются к герменевтике. Стоики сделали Гомера приемлемым для

эллинистического мира с помощью аллегорической интерпретации. Раввины переводили Тору в направлении повседневной практики посредством ряда герменевтических правил. Христиане предложили мессианскую интерпретацию Ветхого Завета с помощью схемы исполнения обещания. Гуманисты основали свою интерпретацию классической античности на философии. Реформаторы толковали Библию в свете того принципа, что Писание само интерпретирует себя.

Первоначально число герменевтических систем было ограничено. Специальной герменевтики требовали только Библия и классические тексты. Однако с ростом независимости различных отраслей науки, начиная с XV века, количество специализированных герменевтических систем возросло: историческая наука, изучение законов, философия — все требовало собственной герменевтики. Соответственно, расширился также и объект. Тогда как вначале герменевтика ограничивалась текстами, к этому моменту она также включает поведение людей945, историю [2036] , природу [2037] , — практически все существующее, насколько люди видят в нем смысл и хотят усвоить этот смысл [2038] .

Начиная с XVIII века, в ответ на раздробление на специальные виды герменевтики возникла общая герменевтика. Мейер, будучи одним из первых таких ученых, написал Versuch einer allgemeinen Auslegungskunst (1756). Но именно Фридрих Шлейермахер поставил вопрос, касающийся возможности и условий понимания (Verstehen) как такового. Начиная со Шлейермахера, изучение герменевтики расширилось и углубилось, вызвав целый поток литературы [2039] .

В рамках нескольких областей научных исследований герменевтика выполняет ряд различных функций. Порой она формирует методологический центр, иногда играет маргинальную роль. В один момент она направлена на разрушение предполагаемых связей, в другой она специально пытается восстановить систематические связи. Некоторые виды герменевтики мотивируются освободительно-критическим интересом, тогда как другие прежде всего направлены на осовременивание прошлого. Есть герменевтика, прочно связывающая себя с материальностью языка, тогда как другие пытаются высвободить значения из-под давления знаков. Некоторые виды герменевтики руководствуются идеалом разделения, другие призывают к согласованности. По трем вопросам феноменология сделала фундаментальный вклад в герменевтику: пролила свет на процесс чтения; открыла новый ракурс процесса интерпретации; исследовала раскрытие смысла другой стороны текста.

Прояснение процесса чтения

В своей феноменологии акта чтения Вольфганг Изер показал, что акт чтения по существу связан с составлением текста. В своей книге Der Akt des Lesens150 он описывает три наиболее важных вида действий читателя. (1) Читатель постоянно восстанавливает в памяти последовательные сегменты текста. Руководствуясь текстом, он читает сегмент за сегментом на фоне предшествующих и последующих сегментов текста, — процесс, посредством которого эти сегменты постоянно преобразуются. Именно это постоянное «преобразование сегментов производит эстетический объект»851. Поскольку сам текст не формулирует видоизменения ожидаемой картины, не выражает ни того, как к этому должно относиться запоминаемое, ни того, какие ассоциации должны возникнуть, читатели должны сами «посредством синтезирующей деятельности перенести текст в свой разум» [2040] . (2) Проходя через различные позиции, которые текст заставляет их усваивать, читатели строят свой собственный воображаемый мир. Каждый сегмент текста предлагает читателям определенный контур смысловой области, посредством которого они ставятся в определенную позицию: «Выбор точки зрения в известной степени запланирован» [2041] , а именно запланирован посредством этого наброска смысловой области, передаваемой отдельным сегментам текста. Последовательные наброски (Abschattungen) вынуждают читателя усваивать меняющиеся позиции (Einstellungen). Именно эти меняющиеся позиции дают возможность тексту отображать его различные перспективы, которые посредством их взаимодействия раскрывают горизонт осмысления: «Изменение точки зрения, представленное читателю, создает контраст между текстуальными перспективами, посредством чего они объединяются в совместные горизонты» [2042] .

Читатель представляет себе воображаемый мир, рисуя его для себя. Таким образом, он «получает» значение текста, составляя его [2043] . Силой своего воображения он оказывается «в середине текста» [2044] : «Теперь этот процесс… дает нам возможность создавать образ воображаемого объекта, который при других обстоятельствах не имеет собственного существования… Именно потому, что он не имеет собственного существования, и поскольку мы воображаем

и создаем его, мы фактически находимся в его присутствии, а он — в нашем» [2045] . Смысловая область представляется читателю по мере того, как он рисует ее. Здесь «устраняется разделение на субъект — объект» [2046] . Эти три упомянутых выше вида деятельности показывают, как читатель и текст преобразуются друг в друге, — преобразование, которое происходит только тогда, когда представляется текст. «В тот момент, когда мы уделяем внимание тексту, озвучиваем или выражаем его, он становится представленным текстом, деятельным и живым» [2047] . Текст оживает, когда его представляют. Его уже нельзя определить исключительно как объективную вещь, отделенную от- читателя. «В рамках феноменологически ориентированной эстетики литературный текст должен рассматриваться как комбинированное действие оперативных структур, которые являются взаимосвязанными и которые читатель актуализирует при чтении для того, чтобы создать смысл посредством действия меняющихся схем» [2048] .

Процесс интерпретации

Для Гадамера понимание текстов составлено из двух движений: движения традиции, которая, вследствие временнуй отдаленности, представляется противостоящей и чуждой [2049] , и движения истолкователя, предвосхищающего то значение, которое будет направлять его понимание данного текста. Эти два движения «сплавляются» [2050] :

горизонт ищущего смысл истолкователя и горизонт традиции, обращенной к читателю. Вместе они составляют один огромный горизонт, который движется изнутри и который, за пределами границ настоящего, охватывает исторические глубины нашего самосознания. Все, содержащееся в историческом сознании, фактически заключено в единый исторический горизонт… Обособленный горизонт настоящего сам по себе — это не более чем исторические горизонты, которыми нужно овладеть. Скорее, осмысление — это всегда слияние этих горизонтов, которые, как считается, существуют сами по себе®3.

Здесь важны три аспекта: (1) проекция исторического горизонта, в рамках которого возникает текст: «Вот почем)' частью герменевтического подхода является проецирование исторического горизонта, отличающегося от горизонта настоящего» [2051] . (2) Проекция исторического горизонта предполагает, что горизонт настоящего обладает собственным профилем: «Историческое сознание осознает собственную инакость и, следовательно, выдвигает на первый план горизонт прошлого из своего собственного» [2052] . (3) Две позиции априори заключены друг в друге. Это — слияние, объединение горизонтов. В конце концов, способ, посредством которого истолкователь помещает прошлое на расстояние, структурирует это прошлое в соответствии с образом собственного горизонта человека, который по этому признаку неуловимо накладывается на традицию как новый слой. Именно настоящий горизонт осмысления прошлого выявляет себя в вопросах, обращенных к традиции. По этой причине проекция исторического горизонта «не застывает в само- отдалении прошлого сознания, а охватывается нашим собственным горизонтом осмысления… В процессе осмысления происходит реальное объединение горизонтов, а это означает, что когда исторический горизонт проецируется, он одновременно смещается. Выявление этого объединения отрегулированным способом — это задача того, что мы называем исторически воздействуе- мым сознанием» [2053] .

За пределами стиха (Eau-dela du verset)

В своей книге Eau-dela du versed [2054] Левинас дает описание четырех смысловых областей, расположенных «по ту сторону» ясно определяемых библейских текстов:

Сокровенный смысл. В соответствии с иудейской интерпретацией Писания, Левинас отмечает, что библейские тексты «обладают ясным смыслом, который в то же время является сокровенным» [2055] . Сокровенный смысл [2056] заключен в простом смысле [2057] . Он требует «герменевтики, задача которой заключается в том, чтобы из непосредственно предлагаемого высказыванием смысла извлечь смысл, который только подразумевается» [2058] .

Пророческое достоинство языка. «Язык всегда обладает способностью означать большее, чем говорится» [2059] , поскольку «человек к своему изумлению выслушивает то, что он излагает», «потому что он уже прочитывает высказывание и интерпретирует его» [2060] . Говорящий внутренне присутствует в своей

самоартикуляции; в конце концов, он знает внутренний ритм и динамику течения своих слов. «Человеческое слово уже пишется»*74, поскольку излагаемый фрагмент предложения проявляется на фоне внутреннего потока самоартикуляции. Левинас называет это «чудо вдохновения» «вдохновенной сущностью языка» [2061] .

Язык сообразует меня с другим. Язык — это не просто инструмент, который отводит существам свое место в структуре мира и истории или предоставляет информацию о людях и вещах. «Помимо того, что он хочет дать мне знания, он согласовывает меня с тем другим, с которым я говорю, при каждом разговоре он обозначает лицо другого, скрытое от взора, но, тем не менее, незабываемое [2062] .

Неповторимость читателя. Истина Писания выявляется в процессе чтения, осуществляемого неповторимым человеком в неповторимой ситуации: «Это означает незаменяемую идентичность личности. Осмысление того, что эта личность обладает истиной откровения, определяет смысл, который без этого невозможно постигнуть «во веки веков» [2063] . Истина библейского стиха подобна свету, исходящему от кристалла: истина откровения раскрывается в абсолютной неповторимости и одаренности человека. Это та «незаменимая часть, которую каждый человек и каждое мгновение вкладывают в получаемое сообщение — или даже в предписание, — глубина которого

*«тем самым открывается лишь в плюрализме людей и поколений» [2064] .

При герменевтическом исследовании изучение духовности происходит при междисциплинарном сотрудничестве с литературными науками и — в той степени, в какой оно касается Писания, — с экзегезой. В герменевтику неизбежно вовлекаются также и другие методы исследования духовности: дескриптивное исследование для определения контекста цитаты, систематическое исследование для осмысления наиболее важных составляющих системы отсчета и мистагогика для всестороннего объяснения прагматики текста.

Систематическое исследование

Третий аспект процесса распознавания (диакрисис) относится к систематическому исследованию субъектов с акцентом на духовном «пути». В этом исследовании пересекаются два движения: (1) община собирается и предлагает предмет для обсуждения; (2) этот предмет рассматривается, так сказать, «при обнаженных шпагах», в свете опыта и оценки каждого, до тех пор пока

не проявится непререкаемая истина. Диакрисис — это дидактическое исследование, при котором систематически освещается суть вещи, касающаяся каждого, но также и общины в целом.

У систематического исследования духовности есть два фокуса: критически настроенная община, в которой был выдвинут вопрос для обсуждения, и обсуждаемый вопрос. В этой связи язык является посредником, поскольку он занимает промежуточное положение между артикуляцией вопроса и общением в контексте «форума», на котором ищут истину. Эта полярная структура характерна для истины. «Истина направлена на обоснованно реализуемое требование аргументированности, в которой раскрытие самой темы артикулируется посредством особого ряда лингвистических моментов. Если мы хотим дать еще более точную формулировку, то должны сказать: истина направлена на раскрытие темы, которая артикулирует себя в виде (= аспекте) требования аргументированности, которая должна быть обоснованной» [2065] . В этом определении четко просматриваются оба вышеупомянутых фокуса: с одной стороны, артикуляция обоснованно реализуемого требования аргументированности; с другой, артикуляция раскрытия самой темы. Очевидна также посредническая роль языка (лингвистическое исследование), которая также раскрывается здесь в двух направлениях: дискурсивности аргумента и артикуляции темы. Таким образом, показаны четыре основных аспекта систематического исследования, при котором обсуждается истина духовного предмета.

Требование аргументированности

Важным аспектом истины предмета является то, что его артикуляция требует аргументированности и не приписывается, например, чувству, вкусу, проблеску интуиции или внешнему виду. Истина требует, чтобы суждение было здравым в глазах других: участники обсуждения готовы и способны обосновать свое мнение и выдвинуть аргументы в его пользу, объяснить и пролить свет на него, причем таким образом, чтобы суждение было прояснено именно в отношении (утверждаемых) фактов, касающихся самого предмета. «Из этого ясно, что с самого начала смысл истины может быть обнаружен только в рамках лингвистически-интерсубъективной системы отсчета» [2066] . Истинное утверждение — это такое утверждение, которое «хочет» объяснить себя. Здесь важно подчеркнуть, что это объяснение не ограничивается верностью или логичностью утверждения, но касается внутренней артикуляции самого предмета (о котором мы должны будем больше поговорить позднее), что становится очевидным при истинном исследовании [2067] . Помня об этом, мы можем

заявить: «Никакое открытие не может быть охарактеризовано как истина, если только оно не было сделано с учетом поставленного и возобновляемого требования аргументированности» [2068] .

Истина интерсубъективна. Это заявление, обоснованное такими философами языка, как Гумбольдт, Гаманн и 1ердер, впервые было четко сформулировано Фейербахом в его работе Основания философии будущего (Grundsatze der Philosophie der Zukunft, 1843). Интерсубъективность — это не вторичное дополнение к научному исследованию, а неотъемлемая часть самого процесса поиска истины: «Объединение человека с человеком в сообщество — это первый принцип и критерий истины и всеобщности» [2069] . Проверка истины заключается не в личном убеждении («я соглашаюсь с собой в том, что данное положение дел является таким, как я воспринимаю его»), а в интерсубъективной проверке: фиксированный момент вне замкнутого круга «Я». «Человек может привести в действие критику лишь в том случае, если он начинает ее с фиксированного момента. Фиксированный момент не может быть некоей неопровержимой истиной, «определенным утверждением, которое бы всегда подвергалось психоанализу; он может быть только абсолютным статусом собеседника, живого существа, а не истины о нем» [2070] . Фиксированный момент, на котором основана вся критика, — это язык, язык, в котором один человек ориентируется по отношению к другому, обращается к нему, задает ему вопросы и отвечает ему и дает о себе отчет.

Есть внутренняя связь между истиной вещи, предложенной для обсуждения, и требованием аргументированности перед научным форумом. По этому вопросу недостаточно Методологии де Гроота. Считается, что он показывает, чему подобно надлежащее научное общение: в процессе научного общения дается отчет о том, что воспринимается, проверяется и оценивается посредством публикаций, которые доступны всем, отвечают требованиям писаных и неписаных норм, методам исследования, логическим правилам и методам, составлены форумом хорошо проинформированных, компетентных ученых и превосходят во времени и пространстве пределы данного ученого или исследовательской группы. Оно предполагает открытый и демократичный процесс обмена, при котором имеют место критика, вдохновение, выводы, неприятие и одобрение [2071] . Однако связь, которую де Гроот устанавливает между эмпирическим циклом (основой его метода исследования) и научным общением, носит случайный характер: по-видимому, ему внезапно открывается, что все еще есть нечто вроде научного форума. Почти мимоходом он обнаруживает, что существует параллельное движение между процессом обучения и отчетом. По этой причине мы говорим, что связь между обнаружением истины и общением является естественной. Истина интерсубъективна.

Однако интерсубъективность истины — это всего лишь одна составляющая. Этой составляющей приписывается самостоятельное существование, если истину приравнивать к консенсусу или считать консенсус условием или критерием истины [2072] . Консенсус, согласие — это составляющая истины: постольку истины, поскольку она направлена на познание. «Истина, направленная на раскрытие (состояния) самой вещи, — это аспект всеобщего (в терминах намерения и цели) консенсуса» [2073] .

Эпистемологическая область

Истина проявляется в языке, «в предзаданном раскрытии или в общественном характере положения вещей» [2074] . Язык предлагает основные слова и категории, посредством которых истина предмета утверждает свое требование аргументированности. Однако язык не является неопределенным. Через язык вещь непосредственно осмысливается и конкретным образом определяется. То, что касается языка в общем, относится и к научному языку, в частности. Он всегда осмысливает вещь конкретным образом, «поскольку с самого начала применяется конкретный метод, выбирается конкретная позиция: короче говоря, применяется конкретный способ артикуляции» [2075] . С самого начала научный язык разграничивает конкретную область посредством категорий, схем и процедур. В своей книге Порядок вещей Мишель Фуко называет это «эпистемологической областью» — общим пространством, в котором многозначительно согласуются и различаются схемы восприятия, сферы ценностей и виды практики; иными словами, это — комплекс упорядоченных структур, в свете которых постижимы опыт и теория [2076] . В эпистемологической области можно найти не только концепции и стили аргументации, но также и виды опыта, памяти и убеждения. Область знания (эпистэмэ) очерчивается посредством огромного количества научных операций: проверки гипотез, проведения экспериментов, систематизации данных, составления плана психологического положения дел, анализа социального взаимодействия и так далее.

Эпистемологическая область раскрывает вещи и дает направление, но одновременно и закрывает двери и заслоняет перспективу. По этой причине люди постоянно подгоняют категории и логические правила. Остается неопределенность: конкретные научные языковые системы, в которых сам предмет

считается способным безошибочно выразить себя, предлагают обоснованность, которую иные рассматривают как критерий истины, а иные — как «замкнутость». В конце концов, разработка научного аргумента всегда сопровождается устранением: мы исключаем вещи, которые не укладываются в нашу позицию. Мы хотим сделать ход наших рассуждений неопровержимым целым. Это касается также и духовности [2077] . «Обновление понимания и стиля часто сопровождается ниспровержением старого. Оно (обновление) легкомысленно хватает “со свалки” претензии, ниспровергающие старое… Люди украшают себя тщеславием, которое приводит к уничтожению того, что было отстранено. Одно тщеславие сменяется другим» [2078] . Решающим во всем этом является понимание того, что само построение рассказа проходит избирательно, а следовательно, посредством частичного устранения. Изобилие материала систематизируется в рамках одной перспективы. Но в ходе процесса часть истины исключается, и наша собственная истина становится обособленной. Знание, которое отделяет себя от единичного и от разнообразия перспектив, дистанцируется — в той степени, в какой оно преуспевает в этом, — от настоящей истины и усиливает обособленность выбранной перспективы. Те, кто осознает эту динамику, в своей научной деятельности спонтанно связывают себя с такими ценностями, как скромность и уважение [2079] . «Скромность! Никто из людей, включая практикующих философов, уже «4 не придерживается той точки зрения, исходя из которой, все конфликты неоспоримо разрешаются» [2080] . Эпистемологическая область открывается и закрывается. Этим объясняется то, почему такие мыслители, как Кьеркегор, Бубер и Левинас оказались на границах эпистемологической области философии. Это касается также и тех ученых, которые пытаются выразить истину духовности. Они часто оказываются на границе уже существующих эпистемологических областей.

Логика предмета

В предыдущем разделе языку главным образом отводилась роль среды, с помощью котороймогло быть выдвинуто требование истины. Однако точно такой же язык применяется также в утверждениях, в которых выражается положение дел. Здесь особую роль играет определение «точно такой же». Ибо требование аргументированности в особенности провозглашает, что данное утверждение, касающееся предмета, является истинным. Требование состоит в том, что что-то истинно с точки зрения самого предмета. И что условию «с точки зрения самого предмета» придается форма утверждения.

В конце концов, провозглашение (утверждение) постулирует, что конкретное (вербализированное) положение дел (совокупность фактов) истинно для данного конкретного случая. Однако каждое провозглашение является объяснением, формулированием вещей; оно дискурсивно. Предмет формулируется посредством языка. Требование истины заключается в том, чтобы отношения, постулированные в объяснении, полностью соответствовали отношениям, присутствующим в самом предмете. В этом причина того, почему западная метафизика находит истину в суждении — в суждении, понимаемом как утвердительный синтез. То, что истинно, — это не концепция или логическое соединение концепций (категориальный синтез), а суждение, в котором полагается набор фактов.

Противоречие между утверждением и положением дел является не статическим, а динамическим. Оно создается посредством рассуждений (дискурсивно). В точных и гуманитарных науках оно носит последовательно систематический разъясняющий характер. Слово «систематический» не следует понимать неправильно*95. Порой под системой понимается поэтапное развитие из несомненной отправной точки (Декарт, Спиноза, Лейбниц). Иногда система рассматривается как способ раскрытия реальности через поэтапный процесс самопроизводства (Гегель, Маркс). Другие ограничивают систему способом деятельности: упорядочение вещей в соответствии с логически последовательными и заранее установленными критериями, процедурами и схемами (позитивизм). Мы понимаем «систему» как форму «сопоставления», способ деятельности, известный из сферы духовности. Понятие о «системе» происходит из греч. сюниэми (помещать вместе, быть помещенным вместе), точно так же, как лат. collatio происходит из confene (сводить вместе). Исходя из этого основного значения, человек приобретает несколько вариантов выбора: можно произвольно собирать и сочетать данные, приспосабливать вновь появляющиеся данные к уже существующему порядку, разрабатывать порядок диалога с отличающимися данными, объединять данные в замкнутую систему, обнаруживать логичность в данном положении дел, и так далее [2081] . Мы понимаем слово «систематический» как относящееся к акту методологического объяснения логики предмета посредством набора продуманных утверждений.

Истинным утверждением считается такое, которое приводит конкретную ситуацию к соответствующему выражению. Эта ситуация — не для постановки вопросов, она создается дискурсивно. Вот в чем причина того, что в феноменологии истина именуется «практической» (особенно у Хайдеггера, обращающегося к Аристотелю). Истина должна быть «осуществлена» (Мерло-Понти) [2082] .

Сам предмет

Согласно Пармениду, истина направлена на «то, что есть», как на присутствие [2083] . Этого убеждения придерживаются наиболее важные представители западной философии. Особый характер требования истины заключается именно в том, что сам предмет и его объяснение явно идентичны (perspicuitas*). На самом деле надо идти еще дальше: в ситуации, выраженной утверждением, проявляется сам предмет (euidentia**). Сказанное не означает, что суждения фактически достигают доказательства истины самого предмета. Утверждается то, что требование истины подразумевает: «Не существует дискурсивно достигаемого требования аргументированности, которое не содержало бы точного раскрытия самого предмета (Sache)»b". Несмотря на то, что всегда есть разница между «сведениями о предмете» (Sachverhalt) и самим предметом (Sache) (они не совпадают), действие истины, по существу, направлено на устранение этой разницы через прозрачность, в которой проявляется сам предмет. При действии истины ситуация артикулируется словами таким образом, что обнаруживается сам предмет. В то время как ситуация («случайные факты») по-прежнему отличается от самого предмета, устраняются искажения и путаница (насколько это возможно).

Мы можем объяснить это поле напряжения посредством «истины», как ее понимает Евангелие от Иоанна. С одной стороны, утверждается, что истина — это «слово», то есть слово обращения, призыв (евр. давар)ш. Иисус «пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине (Ин 18:37); Он — утверж

дение действительности истины (Ин 1:1). С другой стороны, то же самое Евангелие говорит о «духе» истины. Мы видели [2084] , что дух (руах) — это внутренний путь, по которому движется вещь. Дух истины (Ин 14:17; 15:26; 16:13) относится к «бытию» истины, «дает понять духовную сторону истины Иисуса» [2085] . Поэтому Дух научит людей тому, что есть сущность Иисуса (Ин 14:26) и «наставит вас на всякую истину» (Ин 16:13). Таким образом, здесь, в Евангелии от Иоанна, мы видим напряжение, которое так характерно для истины: ее притязание на действительность (слово истины) и само ее бытие (дух истины). Истина направлена на объединение этих аспектов.

«Способ, посредством которого предлагается сам предмет, — это не ка- кой-то аспект, который остается внешним для самого предмета,, за которым “сам предмет, как он есть”, может скрыться» [2086] . Способ, посредством которого предлагается сама вещь, — это способ, посредством которого предлагается сам предмет. Вопрос, касающийся критерия истины, — это, фактически, вопрос,

касающийся метода, посредством которого достигается утверждение (которое притязает на то, что оно — истина) (процедура верификации). Как мы можем проверить наличие согласованности между самим предметом, ситуацией и утверждением? Критерий истины следует траектории проверки, которая охватывает процесс поиска истины как таковой: сам предмет, ситуацию, утверждение и повторяющееся притязание на истинность, — и все это в едином тождестве.

При систематическом исследовании духовности изучение духовности междисциплинарно сотрудничает с философскими, систематически-богословски- ми и философско-религиозными дисциплинами. Кроме того, в это систематическое исследование неизбежно вовлекаются три других метода изучения духовности: дескриптивное исследование, поскольку любое систематическое выражение является исторически обусловленным; герменевтическое исследование, поскольку любое систематическое знание основывается на внимательном чтении ключевых текстов; мистагогическое исследование, поскольку идеи духовности часто возникают в процессе посвящения в духовный путь.

Мистагогическое исследование

Третий аспект диакрисис (процесса распознавания) обостряет зрение для различения между реальным состоянием связи человека с Богом и ее полным расцветом. Поэтому на первый план выдвигается не выбор правильного пути, осмысление воли Божьей или же оттачивание золотой середины, а возрастание связи с Богом, расцветающей, когда предвечный образ Бога кульминирует в совершенном подобии.

После II Ватиканского собора понятие «мистагогика», действовавшее в мистериальных эллинистических культах, а также игравшее важную роль в ранней церкви, вновь стало актуальным. Вслед за Ирен Бен, Ганс Урс фон Бальтазар провел различие между мистицизмом как реальным опытом, ми- стологией как размышлением над опытом и мистагогикой как сопровождением мистического опыта [2087] . Карл Ранер расширил это понимание, сделав его инициацией в возрастающее сознание существования в целом. Мистагогика — это главная категория его работы [2088] . В его мышлении прослеживаются

три этапа: (1) оно устанавливает границы человеческого существования и мира, преобразующие их в ожидающую открытость для тайны Божьей. (2) Оно предоставляет людей благодатной близости Бога во Христе, в котором Бог сам становится принципом знания и воли. (3) Оно ведет к осознанию человеком собственного места и миссии в общине веры [2089] . У Ранера основная концепция мистагогики имеет два источника. Первый источник — это духовность отцов церкви и мистической традиции [2090] , в частности, Упражнения Игнатия Лойолы [2091] . Второй источник — это Daseins-analyse (анализ человеческого существования) Мартина Хайдеггера, считавшего самой важной задачей философии попытку познать Тайну, близость Истока [2092] . Андреас Воль- больд прав, когда утверждает, что мистически-философская мистагогика Ранера уделяет слишком мало внимания расположенности каждого человеческого существа — расположенности, в которой достигается открытость границам существования, таким как Тайна и восприятие близости Бога во Христе. Мистагогика как посвящение в Тайну — это всегда биографически расположенная и опосредованная мистагогика [2093] .

В нашем мистагогическом исследовании духовности мы выбираем в качестве отправной точки мистагогическую концепцию Ранера. В ней экзистенциально-феноменологическая составляющая (Хайдеггер) изнутри направлена на мистически-диалогическое преображение (патристическая духовность; Игнатий Лойола). Это поле напряжения опосредовано биографически (Воль- больд). Теперь мы представим краткий обзор основных моментов мистаго- гического исследования.

Тайна человеческого существования

Люди — это существа в мире, которые могут познавать себя и быть в мире для себя. Человеческая субъективность реализуется как когнитивное бы- тие-для-себя. Мистагогика Ранера начинается с этого [2094] . Однако это когнитивное бытие-для-себя надломлено. Надлом выявляется в вопросах: это действительно я? Кто я такой? Как я попал сюда? При дальнейшем размышлении это бытие-для-себя превращается в возникающее у человека сомнение. Мы не соответствуем себе в простом бытии-для-себя. Кроме того, мы существуем для себя не непосредственно, а через опыт мира, которым мы не являемся. Познание бытия-для-себя рефлексивно: наша уже постоянно наличествующая связь с миром возвращается в нашем знании к себе самой. В то же время этот мир превосходит предел досягаемости нашей рефлексии как горизонт, внутри которого обнаруживаются различные формы бытия. Таким образом, на первых этапах мистагогики ставится вопрос об открытости нашего рефлексивного бытия-для-себя, в котором вырисовываются Тайна абсолютно простого бытия-для-себя и Тайна существования мира. Эта преисполненная Тайны субъективность подтверждается заданным рефлексивным движением воли и в то же время распространяется на событие самовозвещения этой Тайны, переживаемой в этом бытии-для-себя и в мире.

Очевидно, что эти примеры Ранера нужно осмысливать на фоне экзистенциальных феноменологических исследований Хайдеггера, в которые также интегрированы основные понятия Канта (рефлексивное познание) и идеи Гегеля (когнитивное бытие-для-себя). Прежде всего, это показывает, что мистагогика вводит (начинающих) в Тайну посредством процесса разъяснения. Мистагогика — это, в основном, не опытное введение в область реальности, а, прежде всего, когнитивно-рефлексивное усвоение уже произведенного опыта. В мистагогике то, что люди уже всегда делают (существуют для себя, сомневаются, размышляют над опытом, познают мир на фоне бытия, непосредственно утверждают себя, стремятся сообщить о себе), перемещается на более высокий уровень понимания. Цель мистагогики заключается в том, чтобы сделать существование рефлексивно сознательным в познающем самоосмыслении и заставить [участвующих в этом] свободно это принять [2095] .

Биографическое опосредование

Андреас Вольбольд заявляет, что мистагогика Ранера слишком абстрактна. Процесс осознания Тайны собственного существования и мира осуществляется в биографической реальности [2096] . Реальная жизненная история человека — это предзаданная ситуация, на фоне которой вырисовываются мистаго- гические упражнения.

Жизненные истории при проведении научных исследований используются разными дисциплинами, а также особенно — при формировании теорий [2097] . Фрейд разработал многие из своих психоаналитических теорий, выслушивая жизненные истории своих пациентов; Холл использовал дневники и автобиографии в качестве источника для развития своих идей о зрелости; Муррей при разработке своей доктрины о личности исходил из определенного рода данных. Мы можем указать также на работы Олпорта, Уайта, Эриксона

и других. Для биографических исследований характерна достоверная жизненная исследовательская ситуация, когда систематически рассматривается смысл прошлого, настоящего и будущего человека: на уровне тела и конституциональных данных личности; способ, посредством которого человек синтезирует свою жизнь; уровень семьи человека, общества и культуры41". Нарративная (повествовательная) психология, например, специально берет жизненные истории людей в качестве отправной точки своих исследований. Эти жизненные истории толкуются не с точки зрения общих законов, а на основании их внутреннего «сообщения» [2098] . В социологии мы наблюдаем подобное развитие: жизненно-мирской подход мира жизни в марксистски ориентированной социологии; подход с точки зрения образа жизни, основанный на феноменологически ориентированном исследовании, и этно- методология, в которой основную роль играют автобиографические данные. Антропология обладает своим так называемым «методом жизненной истории». В политической науке автобиографические данные используются для изучения данного политического климата с точки зрения находящегося в нем человека. В области литературно-исторических дисциплин автобиографии приводят к пониманию влияния событий и текстов на людей. Хедлунд проанализировал 145 автобиографических очерков на предмет изучения наделения смыслом и системы верований [2099] . При изучении духовности автобиографические данные лишь изредка подвергаются систематическому исследованию с мистагогической позиции [2100] . Биографическое исследование может придать мистагогическому исследованию свой особый акцент. Сравнивая предзадан- ную биографическую ситуацию с новыми формами бытия-для-себя и рефлексией, можно проследить влияние духовного опыта на последующую жизнь данного человека. Формы сознания и рефлексии, которые раскрывают или меняют определенные схемы рефлексии, указывают на эмпирические процессы. Фиксируя эти изменения, можно обнаружить основу восприятия развития на уровне опыта. Это может касаться элементарного раскрытия Тайны в реальности существования, а также уровня самовозвещения Тайны в раскрытии и растущем осознании своего места и миссии в сообществе. Под вопросом оказывается «способность указывать на безымянное присутствие

Бога в процессе жизни человека. Именно придавая Богу имя в развертывающейся человеческой жизни, мистагогика должна доказать свою силу и развиться в независимый метод» [2101] .

Самовозвещение Бога

Мистагогика как прояснение человеческого существования реализуется как вопрошание о бытии-для-себя и как размышление над тем, что существует на фоне горизонта Бытия. Тайна очерчивается тут как абсолютное бытие-для- себя, как совершенный акт и бытие как таковое. Мистагогика существования пробуждает всегда уже существующий контакт с Тайной за пределами вопро- шания бытия-для-себя, за пределами любой рефлексии, за пределами любого бытия. Но Тайна остается далекой и безмолвной. Она только светится на горизонте. И люди стремятся к ней со страстной надеждой. Это происходит не в абстрактном метафизическом пространстве, но как биография, проявляющая себя в изменениях биографической предзаданности и развития.

Основанная на биографиях мистагогика стремится к артикулирующей себя Тайне — Тайне, которая нарушает свое молчание, сообщая себя той са- мотрансценденции, которую люди открывают в себе. Временное устранение границ существования (в вопрошающем бытии-для-себя и рефлексивном суммировании того, что есть) предуготавливает свершение благодати. В этом можно различить три акцента [2102] . (1) Бог сообщает о себе в благодати. Эта благодать нетварна. Все тварные дары благодати раскрываются в этой не- тварной благодати. Если благодать в своей основе — это самосообщение Бога, то откровение — это прежде всего близость самуй божественной тайны. Содержание веры носит вторичный характер. (2) Люди сотворены таким образом, что они предназначены для получения этой благодатной близости как нежданного дара, но эта упорядоченность не отменяет благодатности. В человеческом существовании Бог — это лишь бесконечное устремление. Но это стремление к Богу постоянно поддерживается дарованием Божьей благодати. Мистагогика учит нас открывать следы человеческого стремления к Богу и Божьего отклика, поэтому «она побуждает нас объяснять и принимать всю жизнь человека как историю встречи с Божественным» [2103] . (3) В Иисусе Христе были воплощены самотрансцендентность сотворенного духа и са- мовозвещение Бога. В Нем проявилась тайна человека и Бога в поиске и самоотдаче [2104] .

Очевидно, что мистагогика благодатного самовозвещения Бога ищущему человека — это не экзистенциально-феноменологическое разъяснение человеческого существования, а мистически-диалогический анализ Тайны встречи с Божественным — анализ, в котором фигура Иисуса Христа проявляется на фоне тринитарной структуры любви. В этой мистагогике ощутимо влияние мистических традиций.

Личное призвание в рамках общин ы

Мистагогика на уровне существования уже сама обнаружила субъективность как бытие-для-себя, которое вопрошающе стремится к Тайне. Благодатное самовозвещение Бога превращает человека в уникальную личность, к которой можно обратиться. В мистагогике личного призвания обращается внимание на способ, посредством которого Бог избирает данного человека в качестве посредника благодатной близости [2105] . Здесь можно различить четыре аспекта: (1) Личная миссия, которую переживает получатель [благодати], не может быть сведена к общим принципам или рассматриваться как вопрос практической полезности. Делать что-либо — это личный выбор каждого. Здесь мистагогика — не воззвание, а обнаружение Божьего призвания в конкретной исторической ситуации. (2) Это конкретное призвание раскрывает личную харизму данного человека. Божий призыв пробуждает дарования. Бог сам наделяет харизмой.

Осознание призвания и харизмы — особый мистагогический момент — происходит в различении-распознавании духов, парадигматически разработанном в Упражнениях Игнатия. В этой связи решающим является определение открытия Богом Его воли. Как мы видели в ходе нашего исследования диакрисис, это происходит, когда утешение испытывается без предшествующей причины. Мистагогика помогает людям распознать то, о чем Бог просит их и как Он дает им необходимое для исполнения этого. (4). Церковь должна быть посредником этого непосредственного самовозвещения Бога. Мистагогика — это основополагающая миссия церкви в мире. Приводимые ею свидетельства, спасительные истории и знаки надежды помогают мистагогике, которая реализуется и проверяется в интерсубъективности и в любви к ближнему [2106] . При проведении ми- стагогического исследования ученые междисциплинарно сотрудничают с психологическими и пастырско-богословскими дисциплинами. Конечно, сюда вовлечены также и три других метода исследования духовности: дескриптивный метод для соотнесения духовной автобиографии и духовного контекста, герменевтическое исследование для интерпретации и систематическое исследование для выявления материальных координат системы отсчета.

Библиография

Aristoteles, Ethica Nicomachea, red. С. Hupperts & В. Poortman, Amsterdam, 1997.

Ethica Nicomachea, red. C. Pannier & J. Verhaege, Groningen, 1999.

Bell D., Husserl, London — New York, 1990.

Biderman S., Scripture and Knowledge. An Essay on Religious Epistemology, Leiden etc., 1995. Boer Th. DE, Langs de gewesten van het zijn, Zoetermeer, 1996.

Pleidooi voor interpretatie, Amsterdam, 1997.

Buber М., Werke, Miinchen — Heidelberg, 1962–1963.

The Cambridge Companion to Husserl, eds. B. Smith & D. Smith, Cambridge, 1995.

Can Spirituality Be Taught? Exploratory Essays, eds. J. Robson & D. Lonsdale, London, 1987. Chalier C., Levinas. Eutopie de Fhumain, Paris, 1993.

Egan H., An Anthmpocentric-Christocentric Mystagogy. A Study of the Method and Basic Horizon of Thought and Experience in the Spiritual Exercices of Saint Ignatius of Loyola, Mimster, 1973. Elm R., Klugheit undErfahrung bei Aristoteles, Paderborn etc., 1996.

Fischer K., DerMensch als Geheimnis. Die Anthropologie Karl Rahners, Freiburg, 1974.

Flood G., Beyond Phenomenology. Rethinking the Study of Religion, London, 1999.

Gadamer H., Wahrheit und Methode. Grundziige einerphilosophischen Hermeneutik, Tiibingen, 1975.

Grondin J., Hermeneutische Wahrheit? Zum WahrheitsbegriffHans-Georg Gadamers, Konigstein, 1982.

Heidegger М., Ontobgie. Hermeneutik der Fahtizitat, Frankfurt a.M., 1988.

Sein und Zeit, Tubingen, 1979.

Vom Wesen der Wahrheit, Frankfurt a.M., 1986.

The Hermeneutic Tradition. From Ast to Ricoeur, eds. G. Ormiston & A. Schrift, Albany (New York), 1990.

Hermeneutics and Modem Philosophy, ed. B. Wachterhauser, Albany (New York), 1986. Herzog М., Phanomenologische Psychologie. Grundlagen und Entwicklungen, Heidelberg, 1992- Hinojosa J., Methodology in the Study of Spirituality, Berkeley (California), 1984.

Husserl E., Gesammelte Werke, Den Haag — Dordrecht, 1950–1988.

Kenny A., Aristotle on the Perfect Life, Oxford — New York, 1992.

Kirchberg J., Theo-logie in der Anrede als Wegzur Verstandigung zwischen Juden und Christen, Innsbruch — Wien, 1991.

Lembeck K., Einfuhrung in die phanomenologische Phibsophie, Darmstadt, 1994.

Levinas E., Autrement qu’etre ou au-dela de Uessence, La Haye, 1974.

Tolahte et Infini, La Haye, 1961.

Lories D., Le sens commun et lejugement duphronimos. Aristote et les stoiciens, Louvain-la-Neuve, 1998.

Maas E, Spiritualiteit als inzicht. Mystieke teksten en theologische reflecties, Zoetermeer, 1999. Matanic A., La spiritualita come scienza. Introduzione metodologica alb studio della vita spirituale cristiana, Milan, 1990.

Merrell-Wolff F., Transformations in Consciousness. The Metaphysics and Epistemology, Albany (New York), 1995.

Modem Christian Spirituality. Methodological and Historical Essays, ed. B. Hanson, Atlanta (Georgia), 1990.

Moran D., Introduction to Phenomenology, New York, 2000.

Norrman C., Mystical Experiences and Scientific Method, Stockholm, 1986.

Orth Е. et aL, Perspektiven und Probleme der Husserlschen Phanomenologie. Beitrage zur neueren Husserl-Forschung, Freiburg i.Br. — Miinchen, 1991.

Pearce J., A Critique of Spirituality, Oxford, 1996.

PlKE N., Mystic Union. An Essay in the Phenomenology of Mysticism, Ithaca (New York) etc., 1992.

Prechtl P., Husserl zur EinfUhrung, Hamburg, 1991.

Rompp G., Husserls Phanomenologie der Intersubjektivitat und ihre Bedeutung fur eine Theorie in- tersubjektiver Objektivitat und die Konzeption einer phanomenologischer Philosophie, Dordrecht, 1992.

Rosenzweig V., Der Mensch und sein Werk, Gesammelte Schriften, The Hague etc., 1976–1984.

Scheler М., Gesammelte Werke, Bern — Bonn, 1954—

SCHREY H., Dialogisches Denken, Darmstadt, 1983.

Spirituality and the Curriculum, ed. A. Thatcher, London, 1999.

Steggink O. & Waaijman K., Spiritualiteit en mystiek, Nijmegen, 1985.

Stein E., Edith Steins Werke, Louvain etc., 1950—

The Study of Spirituality, eds. C. Jones et al, London, 1986.

WAAIJMAN K. et al, Kansen voor spiritualiteit. Kwetsbaarheid, meerstemmig zelf differentie-denken, Baarn, 1996.

Waaijman K., De mystiek van ik enjij, Kampen, 1991.

WAELHENS A. DE, La philosophie et les experiences naturelles, Den Haag, 1961.

Waldenfels B., EinfUhrung in die Phanomenologie, Gottingen, 1992.

Willard D., The Spirit of the Disciplines. Understanding How God Changes Lives, San Francisco, 1988.

Формат 70x100/16.

Печать офсетная. Усл. — печ. л. 50,55.

Тираж 2000 экз. Заказ № 4416.

Отпечатано в полном соответствии с качеством предоставленных материалов в ОАО «Дом печати — ВЯТКА» 610033, г. Киров, ул. Московская, 122

КЕИС ВААИМАН

ДУХОВНОСТЬ

формы, принципы, подходы

Эта книга — путеводитель по безграничному пространству духовности. Кейс В- 1айман ставит перед собой вопрос, что тк* *«духовность, и рассматривает во* к* *.лм» 1. «кные ее проявления: духовные традиции j *< вниу v современных мировых религий д, v iioi ib человеческой жизни, духовность юьынг людей и религиозных деятеле д>;1 юность библейская, духовность мистическая духовность христианская, проявляющаяся в ллучени- честве, аскетических дн» кения <, в жизни общины верующих, социальных i исторических процессах, прои< \и ‘чящих и церкви, богослужении, еретических движе ниях эсхатологическом мировоззрении, б «условии, духовное гь современной к льтуры книга Кейса Вааймана > ни*… чьна и не имеет аналогов, данное и«*.дованне будеч интс ресно не то,\ько специалистам фил(и'офам, религиове,*..»м богословам, пси огам, серьезным студентам но и в< «и тгм кто вместе с автором «той книги v\a< гея вопросом о человеческой духовности

Д И А Л ОТ

ISBN 5-89647-148-3

Библейско-Богословский

Институт

св апостол v Андрея

www.standrews ги

Cm.: S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality, in: Studies in Spirituality 8 (1998), 43–44.

«Земля» (англ.) — Прим. пер.

** «Я должен работать, ты тоже?» (англ.) — Прим. пер.

*** «Мир труда» (англ.) — Прим. пер.

**** «Истинная оценка собственности» (англ.) — Прим. пер.

***** «Дух денег» (англ.) — Прим. пер.

9World Spirituality. An Encyclopedic History of the Religious Quest, ed. E. Cousins, New York, начиная с 1985 года.

3R. Cantel & R. Ricard, ibid., 1893–1896.

5Ibid., 819.

” R. Albertz, Persdnliche Frommigjkeit und offizielle Religion, Stuttgart, 1978, 11.

43Iusti vivent in aetemum, Predigt 6, ibid. I, Stuttgart, 1958.

65Ibid., 52.

1,8 G. von Rad, ibid., 153–165.

120 G. von Rad, ibid., 32–34.

G. von Rad, ibid., 56–58; J. Crenshaw, ibid., 38.

179См. K. Koch, 'ohel, в TWAT1, 1973, 128–141.

185 М. Gorg, shakan, в TWATVU, 1993, 1337–1348.

184 С. Westermann, Genesis 1-11, 12–36, 37–50 (ВКI / 1-2-3), Neukirchen — Vluyn, resp. 1983s, 1981, 1982.

С. Westermann, Genesis 12–36 (ВК1/1), Neukirchen — Vluyn, 1981,2.

Е. Levinas, Totalite et Infini. Essai sur Vexteriorite, Den Haag, 1961, 82.

204Ibid., 128.

Ср. Синодальный перевод: «И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». — Прим. пер.

233Е. Waschke, Untersuchungen zum Menschenbild der Urgeschichte, Berlin, 1984, 18.

252Zohar I, 49b.

ш Ibid., 91 (там же, 57. — Прим. пер.). -

285Ibid., 122 (там же, 74. — Прим. пер.).

287См. Н. Stoebe, rchm, в TWATU. 19792, 761–768; Н. Simian-Yofre & U. Dahmen, rchm, в TWAT VII, 1993, 460–477.

*«Учитель» (др. — евр.). — Прим. пер.

296 О талмудических диалогах см. часть 3, гл. 3.1.

307A. Bradshow, Lighting the Lamp. The Spiritual Dimension of Nursing Cart, Harrow, 1995, 119.

510 Е. Grollman, Death in Jewish Thought, в Death and Spirituality, eds. K. Doka & J. Morgan), Amityville (New York), 1993, 21–32.

«Разум» (греч.). — Прим. пер.

517 См. P. Irion, Spiritual Issues in Death and Dying far Those Who Do Not Have Conventional Religious Belief, ibid., 93-112.

К. Koch, qeber, в TWATV1, 1989, 1153.

,26 Ibid., 1151, 1153–1154.

835 The Catholic Burial Rite, Collegeville, 1969–1970, 29; ср. Nationale Raad voor Liturgie, в De uitvaartliturgie, Zeist, 1983, 46–47.

354Ibid., 169.

25 J. Gautier, La spiritualite catholique, Paris, 1953.

SL. de Saint-Joseph, Ёсок de spiritualite, в DSp 4, 1960, 116.

*Иноязычные термины (еврейские, арабские, китайские и прочие) мы передаем, следуя английской традиции, если их звучание невозможно передать кириллицей. — Прим. пер.

46Buddhist Spirituality. Indian, Southeast Asian, Tibetan and Early Chinese (WS 8), London, 1994, Introduction, xiii.

Правильнее — Буддха, но мы следуем русскоязычной традиции. — Прим. пер.

64R. Amou, Contemplation. A. II. Monde greco-romain, в DSp 2, 1953, 1719–1742.

95 Sacmsanctum Concilium, art. 21 (Конституция о Богослужении; русский перевод приводится по: Второй Ватиканский собор, Брюссель, 1992. — Прим. пер.).

R. Gueranger, Institutions liturgiques 1, Paris, 1840–1851, v-vi.

R. Guardini, Die epiphanische Bedeutung der I.iturgie (1941), в R. Guardini, Angefochtene Zuversicht, Darmstadt, 1985, 128.

G. Fohrer, Geschichte der israelitischen Religion, Berlin, 1969, 194.

Синодальный перевод — «Боже». — Прим. пер.

Ibid., 225–231.

182 A. Brohi, The Spiritual Significance of the Quran, ibid., 11–23.

155 F. Schuon, The Spiritual Significance of the Substance of the Prophet, ibid., 48–63.

154S. Nasr, Introduction, ibid., xv-xxii, особенно XX.

155См. S. Ashraf, The Inner Meaning of the Islamic Rites: Prayer, Pilgrimage, FastingJihad, ibid., 111–130.

От др. — греч. koinobios — «общежитие». — Прим. пер.

** Эремиты (от др. — греч. eremos — «пустыня») — отшельники. — Прим. пер.

159См. часть 1, раздел 2.4.

Hujwiri, The Kashf al-Mahjub 30, цит. в: A. Schimmel, Mystischel Dimensionen des Islam. Die Geschichte des Sufismus, Miinchen, 19922, 30–31.

Пер. Г. С. Саблукова. — Прим. пер.

Ibid.

«Цель» (греч.). — Прим. пер.

204 Art meets Science and Spirituality in a ChangingEconomy, eds. C. Tlsdall, L. Wijers et aL, The Hague— London — New York, 1990.

*5 См., например, V. Benner Carson, Spiritual Dimensions of Nursing Practice, Philadelphia, 1989; A. Bradshaw, Lighting the Lamp. The Spiritual Dimension of Nursing Care, Harrow, 19952; J. Harrison & P. Bumard, Spirituality and Nursing Practice, Aldershot, 1993.

G. von Rad, Weisheit in Israel, Neukirchen — Vluyn, 1970, 122 (англ. пер.: Wisdom in Israel, London, 1972, 90).

Ibid., 83.

Ibid., 85.

В Синодальном переводе = 4:23–30. — Прим. пер.

L. Bolstrom, The God of the Sages, Stockholm, 1990.

246Ibid., 14.

258К. Frank, With Greater Liberty. A Short History of Christian Monasticism and Religious Orders, Kalamazoo, 1993, 147–165.

«Новое благочестие» (лат.). — Прим. пер.

280М. Rosejahwe, Ziirich, 1978, 38, 43.

286R. Smend, Die Bundesformel, Zurich, 1963, 7–9; L. Perlitt, Bundestheologie im Alten Testament, Neukirchen, 1969, 105, 114.

291T. Kock, Die Buchkultur der Devotio Modema, Frankfurt a.M. — Berlin etc., 1999.

«Фрагменты» (греч.). — Прим. пер.

В Синодальном переводе — «Господа». — Прим. пер.

505 G. Gerleman, dabar, в THATl, 19785, 435–436; W. Schmidt, dabar, в TWATll, 1977, 119–122. 504 G. Fohrer, History of Israelite Religion, Nashville, 1972, 238.

511 Подробный обзор источников, параллелей и влияний, достигших кульминации в Утопии Томаса Мора, см. в Е. Surtz, Utopia as a Work of Literary Art, в The Complete Works of Saint Thomas More, eds. E. Surtz & J. Hexter, New Haven — London 1979, cxxv-clxxiv.

Christianity and Ecology, eds. E. Breuilly & M. Palmer, London — New York, 1992; D. Larsen & S. Larsen, While Creation Waits. A Christian Response to the Environmental Challenge, Shaw, 1992; T. Koch, Das gottliche Gesetz der Natur. Zur Geschichte des neuzeitlichen Naturverstandnisses and zu einer gegenuiartigen theologischen Lehre von der Schopfung, Zurich, 1991; Geen hemel zander aarde. Over de wezenlijke taah van de kerk en theologie redding te brengen in een wereld die gekenmerht wordt door natuurlijke en sociale ecologischeprob- lemen, в Concilium 27, 1991, no. 4; W. Granberg-Michaelson, Redeeming the Creation. The Rio Earth Summit. Challenges for the Churches, Geneva, 1992.

327М. Fox, Creation Spirituality, San Francisco, 1991, 18.

13G. Fohrer, Geschichte Israels, Heidelberg, 1977, 60–61; W. Schmidt, Exodus 1–6 (BK II/l), Neukir- chen — Vluyn, 1988, 66–68.

В Синодальном переводе: «гнал Господь». — Прим. пер.

Ср. Синодальный перевод: «Пойте Господу…». — Прим. пер.

В евр. оригинале Исх 3:14 — ‘зхъе ашер 'эхье: «буду такой, какой (который, как) буду». В Синодальном переводе — «Я есмь Сущий». — Прим. пер.

43 P. Tisset, ibid., 148.

45Биографические данные см. в беседах с ней в D. Solle, Wie zich niet weert, Baarn, 1981; cm. также D. Solle, Against the Wind, Memoir of a Radical Christian, Minneapolis, 1999.

47D. Solle, Die Hinreise, Stuttgart, 1975 (англ. перевод: Death by Bread Alone, Philadelphia, 1978).

52D. Solle, Christ the Representative, 55.

53Ibid., 56.

54Ibid., 130–149.

“Ibid., 148.

56D. Solle & F. Steffensky, Politiek avondgebed, Baarn, 1970, 7.

83Ibid., 114.

1,0 Ibid., 69–71 и 120.

ш Ibid., 31.

144Т. Splidlfk, 'Fbuspour le Christ. 'I. En Orient, в DSp 5, 1964, 752–761.

«Общение святых» (лат.). — Прим. пер.

166D. Bonhoeffer, The Cost of Discipleship, New York, 1959, 141.

196Ibid., Antonius 10.

216Dag Hammarskjold, Vdgmarken, Stockholm, 1963.

Ibid., 151.

Ibid., 45.

Ibid., 28.

250Ibid., 49.

251Ibid., 56.

252Ibid., 31.

2M Ibid., 68.

234 Ibid.

285Ibid., 65.

256 Ibid., 68. 2,7 Ibid., 127.

Букв, «свидетельство крови». — Прим. пер.

Согласно Евсевию Памфилу (см. книгу 4-ю «Церковной истории»), огонь не мог сжечь Поликарпа: палач пронзил его мечом, и хлынувшая кровь потушила огонь. — Прим. пер.

J. Young, Writing and Rewriting the Holocaust. Narrative and the Consequences of Interpretation, 1988. Мы следуем немецкому переводу: Beschreiben des Holocaust. Darstellung und Folgen der Interpretation, Frankfurt a. М., 1992.

J. Young, Beschreiben des Holocaust, 142–149, 287–291.

Ту же структуру мы встречаем в Пс 32, см. К. Waaijman, Psalmen over de schepping, Kampen, 1982, 43–52.

R. Rendtorff, DasAlle Testament. Eine EinfUhrung, Neukirchen — Vluyn, 1983, 66.

** У автора — «Учитель», «Господин». — Прим. пер.

Th. de Boer, Edmund Husserl, в Filosofen van de 2(f eeuw, red. C. Bertels & E. Petersma, Assen,

19817, 61–73.

8Ibid., 66.

9S. Schneiders, Theology and Spirituality. Strangers, Rivals, or Partners? в Horizons 13, 1986, no. 2, 253–274; idem, Spirituality in the Academy, в Modem Christian Spirituality, ed. B. Hanson, Atlanta (Georgia), 1990,15–37.

36 Idem, Spirituality as Academic Discipline, 11; idem, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, 13–14.

38Cp. S. Schneiders, Spirituality as Academic Discipline, 11–14; idem, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, 13.

С. van Peursen, Verhaal en werkelijkheid. Een deiktische ontologie, Kampen-Kapellen, 1992, 54–79.

S. Spinsanti, Modeles spirituels, в DVSp, 1983, 691–711; Andere structuren, andere heiligen. Het veranderende beeld van de heilige in de Middeleeuwen, red. R. Stuip & C. Vellekoop, Utrecht, 1983; W. Berschin, Biographic und Epochenstil, Stuttgart, 1986–1991; D. vonNahmer, Die lateiniscke Heiligenvita, Darmstadt, 1994.

“ Hasidim, в EJ7, 1971, 1383–1388.

53 Мидраш Тэгиллим 6:11.

34 Hasidei Ashkenaz, в EJ7, 1971, 1377–1383.

55Sefer Chassidim 11.

56Т. Unno, Kanina, в EncRel(E) 8, 1987, 269–270.

*7 Н. Dumoulin, Spiritualitat des Buddhismus, Mainz, 1995, 58–65.

Букв, «испытают милость». — Прим. ред.

М. Viller, Le martyr et I ’ascese, в Revue d’Ascetique et de Mystique 6, 1925, 104–142.

84M. Eliade, Yoga, в EncRel(E) 15, 1987, 519–523.

92P. Debongie, Devotio mxtema, в DSp3,1957, 727–747 [см. также Школы духовности2.5. — Прим. ред.].

99A. Mehat, Piete. I. La piete antique, в DSp 12, 1986, 1694–1714.

105 V. Drehsen, Theologivhe Frommigkeitsjorschung? в Frommigkeit. Gelebte Religion als Fbrschungsaufgabe, Hrsg. B. Jaspert, Paderbom, 1995, 54–56.

108 F. Reiterer, qbl, в TWAT6,1989,1139–1143.

115 То есть сокровенной божественной реальности.

G. Scholem, Kabbalah, Jerusalem, 1974, 3–7.

Посвященный в тайну, тайноводитель, тайноводство (др. — греч.). — Прим. ред.

Дух, дыхание (грен., евр.). — Прим. ред.

139См. R. Albertz & С. Westermann, Roeach, в THATll, 1979, 726–753.

141Это поле напряжения встречается в его посланиях приблизительно 25 раз. Кроме того, у Павла и «Святой Дух» продолжает фигурировать как обычно (около 35 раз) в противовес «нечистому духу» (2 раза).

142С. Mohrmann, Etudes surle latin des chretiens I, Rome, 1961, 25, 89; III, 1965, 104, 115.

147Беренгарий Турский, Berengarii Tunmensis, De Sacra Coena Adversus Lanfrancum 37, red. W. Beek- enkamp, Гаага, 1941.

Jean-Baptist Saint-Jure, llhomme spiriluel, Paris, 1646, 129.

Ibid., 2a, 2ae, q. 184, a. 4.

“ Более подробное обсуждение см. в части 3, в разделе 3.2.4.

55 См. P. Chevallier, Н. Weisweiler et aL, Denys I’Areopagite. V. Influence en Occident, в DSp 3, 1957, 318–429.

M J. Turbessi, Denys I’Areopagite. V. В. 131 siecle, ibid., 348–349.

См. пролог к его Summa Theologiae.

36 Об особом месте Фомы Галла в круге Дионисия см. В. McGinn, Thomas Gallus andDyonisian Mysticism, в Studies in Spirituality 8, 1998, 81–96.

57Cm. P. Philippe, Contemplation. VI. 13* siecle, в DSp 2, 1953, 1979–1981.

*0 тройственном пути (лат.). — Прим. ред.

58Более подробное обсуждение этого трактата см. в части 3, в разделе 3.2.2.

59Bonaventura, De triplici via. Uber den dreifachen Weg, prologue, Hrsg. M. Schlosser, Freiburg i.B. etc. 1993, 95.

Bonaventura, De triplici via, prologus.

Ibid.

55 Ibid., I, 52.

65The Study of Spirituality, eds. C. Jones, G. Wainwright etaL, Cambridge, 1986.

G. Greshake, Dogmatik und Spiritualitat, в Dogma und Glaube, Hrsg. E. Schockenstoff & P. Walter, Mainz, 1993, 240.

Ibid., 71.

151E von Hugel, The Mystical Element of Religion as Studied in Saint Catherine of Genoa and her Friends, London, 1908.

J. Dan, In Quest of a Historical Definition of Mysticism, в Studies in Spirituality 3, 1993.

Затрудненное чтение (лат.). — Прим. ред.

** Место, трудное для истолкования (лат). — Прим. ред.

1 М. Heidegger, Erlauterungm zu Holder tins [>ichtung (Gesamtausgabe IV), Frankfurt a. М., 1981, 28.

’Часть 1, раздел 1.1.2.

7В этой связи мы будем опираться на нашу более раннюю работу: К. Waaijman, Betekenis van de naamJahwe, Kampen, 1984.

22D. Lys, N'efesh. Histoire de I’ame dans la revelation d’Israel au sein des religions proche-orientales, Paris, 1959.

Н. Wildberger, DasAbbild Gottes. Gen. 1,26–30, в Theologische Zeitschrifi 21,1965, 245; Idem, tselem, в THATll (1979), 559; ср., E. Lehmann, Skabt i Gtids billende, Lund, 1918, 17.

93W. Schmidt, jtsr, в ТНАТ1 (1978), 761–765; В. Otzen, jatsar, в TWATXll (1982), 830–839.

105Иоанн Креста, Восхождение на гору Кармель, I, 4, 3–4.

115Ibid., 133–167.

116См., например, Tertullianus, Adversus Hermogenem, 37, 4 (CCSL I, 429).

123Гийом де Сен-Тьерри, Tractatus de contemplando Deo 7. Мы следуем публикации текста в SC 61.

Далее см. Epistola 88, 278; Meditativae orationes 12, 23 (SC 324).

m R. Byrne, Journey (Growth and Development in Spiritual Life), в NDCSp, 1993, 565.

150 Августин, Sermo 194, cap. 3 и 4 (PL 38 1016–1017).

9 C. Bynum, Docere verbo et exemplo. An Aspect of Twelth-Century Spirituality, Missoula-Montana, 1979, 82-109.

156Rumi, op. cit., 166.

213Иоанн Креста Духовная песнь, В, 18, 7.

Ibid., В, 36, 5–8 и 38, 1.

Ibid., I, 6.

271 Ibid.

’Johannes Cassianus, CoUationesI, 2–7; 9, 9; 14, 1–8; 21, 34. Мы следуем публикации текста в SC 42.

Различение духов (лат.). — Прим. ред.

15 Н. Rahner, «Werdet kundige Geldwechsler». Zur Geschichte der Lehre des heiligen Ignatius von der Unterscheidung der Geister, в Ignatius von Loyola. Seine geistliche Gestalt und sein Vermachtnis, 1556–1956, ed. E Wulf, Wurzburg, 1956, 301–341; 333.

15G. Fohrer, Geschichte der israelitischen Religion, Berlin, 1969, 271.

Н. Ringgren, bin, в TWATI, 1973, 621.

80Collationes, 1, 13.

Е Garcia-Lopez, ngd, в ПЛАТУ, 1986, 190.

52Ngd в профетической традиции см. ibid., 192–197.

,s G. Switek, Unterscheidung der Geister. Biblische Grundlage und geschichtliche Entwicklung, в Ordenskor- respondenz 18, 1977, 61.

54В этом смысле diakrisis в 1 Кор 12:10 можно понять как истолкование явлений Духа: G. Dautzenberg, Zum religionsgeschichtlichenHintergnind der diakrisis pneumatoon (1 Kor. 12:10), в Biblische Zeitschrift 15, 1971, 93-104.

,5 Дидахе 11,8 (SC 248 Bis), ср. Пастырь Гермы 43, 4.

56Дидахе 11,9-10, цит. по: TheDidache, Minneapolis, 1998, 178 (рус. пер. — по изданию в «Журнале Московской патриархии», 1975, № 11. — Прим. ред.).

37 G. von Rad, Weisheit in Israel, Neukirchen — Vluyn, 1970, 182–188.

64J. Toner, Discerning God’s WiU, St. Louis, 1991.

67Игнатий Лойола, Духовные упражнения, 330.

77Ibid., 1,23.

95Н. Crouzel, Origmeet la connaissance mystique, Bruges, 1961, 64.

96H. Blommestijn, Pngres — pmgressants, в DSp 12, 1986, 2387.

Ibid., 2389.

105 Н. Blommestijn, Progres — progressants, в DSp 12, 1986, 2389–2404.

109G. Summa, ibid., 91, со ссылкой на F. Dingjan, Discretio. Les originespatristiques et monastiques de la doctrine sur la prudence chez Saint Thomas d’Aquin, Assen, 1967, 33 и 55.

110G. Sartor)’ Sc T. Sartory, Lebenshilfe aus der Wiiste, Freiburg, 1983, 269–270.

Часть 2, раздел 2.2.

133E. Husserl, Ideas pertaining to a pure phenomenology and to a phenomenological philosophy (Iм book), The Hague — Boston — Lancaster, 1983, 57слл.

135К. Lembeck, ibid., 79, 102–103.

134Е. Husserl, Cartesian Meditations, The Hague, 1969, 17.

Гуссерль называет это внутренним горизонтом, эйдосом или сущностью. См. W. Luijpen, Nieuwe

Наиболее широко Гуссерль пользовался этим методом в Erfahrung und Urteil, par. 86–93.

,s Ibid.

214 E. Levinas, Totality and Infinity. An Essay on Exteriority, Pittsburgh, 1969.

252Ibid., 125.

262Cp. ibid., 128.

273Ibid., 123.

274Ibid., 150.

275Ibid., 157.

276Ibid., 157.

277Ibid., 127.

Или: «Я есмь Тот, Кто есть». — Прим. ред.

508 Idem, Ideas pertaining to a pure phenomenology and to a phemenological philosophy, The Hague,

94.

505 Idem, op. cit., 94.

315Idem, Ideas, I, 100–101.

945 P. Ricoeur, Het model van de tekst: zinvol handelen opgevat als een tekst, в Tekst en betekenis. Opstellen

M. Heidegger, Being und Time, Albany (NY), 1996.

A. Thiselton, New Horizons in Hermeneutics, London, 1992, 621–661; J. Grondin, Einfuhrung in die philosophische Hermeneutik, Darmstadt, 1991, 185–246.

363Ibid., 304, 306.

574 Ibid., xi.

Философский анализ понятия «система» в исторической перспективе см. в М. Zahn, System, в Handtmch philosophischer Grundbegriffe 3, 1974, 1458–1475.

399L. Puntel, Wahrheit, в Handbuch philosophischer Grundbegriffeb, 1974, 1658.

400I. de la Potterie, Verite I. LEcriture Sainte, в DSp 16, 1994, 418–419.

415См., например, Е. Erikson, Childhood and Society, New York, 1963.

Примечания

1

См. об этих явлениях книгу: P. Van Ness, The Secular Quest, New York 1996, в известном справочнике World Spirituality.

(обратно)

2

Об изучении особенностей развития этих форм в сопоставлении с традиционными христианскими формами духовности см.: P. Heelas & L. Woodhead with В. Seel, В. Szerszynsky, К. Tusting, The Spiritual Revolution. Why Religion is Giving Way to Spirituality, Malden (MA) [etc.] 2005.

(обратно)

3

Там же, 397–422, с подборками библиографии.

(обратно)

4

К. Waaijman, Spiritualiteit in de zorg, in: Spiritualiteit en zingeving in de gezondheidszmg, (Ed. J. Bouwer), Kampen 2004, 19–41.

(обратно)

5

См.: M. Chater, Child and Youth Spirituality. Current Research and Practice Issues, and Some Strategic Pointers, в: Studies in Spirituality 15 (2005), 251–265.

(обратно)

6

См. избранную библиографию на сайте Association for Spirit at Work: http: //www.spiritatwork.org/research/biblio-books-A-K.htm. и http://www.spiritatwork.org/research/biblio-books-L-Z.htm «Академическая духовность» (англ.) — Прим. пер.

(обратно)

7

Название первого президентского выступления Сандры Шнайдере в Обществе по изучению христианской духовности (Society for the Study of Christian Spirituality), где обсуждалось положение академической духовности. См.: S. Schneiders, Spirituality in the Academy, in: Modem Christian Spirituality, (Ed. B. Hanson), Atlanta (GA) 1990, 15–37.

(обратно)

8

О данном проекте см.: К. Waaijman, The SPIRIN Encyclopaedia, in: Studies in Spirituality 16 (2006), 287–326.

(обратно)

9

О более глубоких предпосылках см. часть 2, главу 2 нашей книги.

(обратно)

10

«Если внести необходимые поправки» (лат.) — Прим. пер. Lexikon fur Theologie und Kirche, (Ed. J. Hofer & K. Rahner), Freiburg 1967, Register.Там же, 440–441; 450–453; 472–478. u См. там же, 508.

(обратно)

11

«Воплощение» (англ.) — Прим. пер.

(обратно)

12

«Ненаселенные места» (англ.) — Прим. пер.

(обратно)

13

В Италии: С. Burini, La spiritualita della vita quotidiana negli scritti dei Padri, Bologna 1988. В Нидерландах: M. de Haardt, ‘Кот eet mijn brood… ’ Exemplarische verkenningen naar het goddelijke in het alledaagse, Nijmegen 1999. В англо-говорящем мире: D. Bergamt, The World is a Prayerful Place. Spirituality and Life, Wilmington 1987; A. Ciorra, Everyday Mysticism, New York 1995. В Германии: Weltfrommigkeit. Gmndlagen, Traditionen, Zeugnisse, (Ed. A. Zottl), Eichstadt-Wien 1985; O. Betz, Das Unscheinbare is das Wunderbare. Spiritualitat irn Alltag, Eschbach 1994; Gott finden. Auf dem Weg zu einer Spiritualitat des Alltags, (Ed. W. Riick), Wiirzburg 1994.

(обратно)

14

A Bettinger, Leben im Alltag der Gegenwart. Herausforderung an die christliche Spiritualitat. Gru.ndlegu.ng und Kriterien gegenwartsbezogener Alltags-Spiritualitdt, Wiirzburg 1995.

(обратно)

15

E. Klinger, Das absolute Geheimnis im Alltag entdecken. Zur spirituellen Theologie Karl Rahners, Wurzburg 1994; D. Marmion, A Spirituality of Everyday Faith, Louvain 1998.

(обратно)

16

В частности — M. de Certeau, Linvention du quotidien. Part 1 Arts de faire, Part 2 Habiter, cuisinier (with L. Giard & P. Mayol), Paris 1990–1994 (new edition).

(обратно)

17

Краткое описание этой точки зрения см. в части 1, в главе 1.1.3.

(обратно)

18

Краткий очерк о духовности-богословии и эстетике см.: A. Garcia-Rivera, в: The Blackwell Companion to Christian Spirituality, (Ed. A. Holder), Malden (MA) [etc.] 2005, 345–362. «Трансцендентальное» (лат.) — Прим. пер.

(обратно)

19

См.: Н. Urs von Balthasar, The Glory of the Lord. A Theological Aesthetics, San Francisco 1982–1989.

(обратно)

20

Об этих вызовах см.: D. Freedberg, The Power of Images, Chicago-London 1989; J. Gruchy, Christianity, Art, and Transformation, Cambridge 2001; R. Viladesav, Theological Aesthetics. God in Imagination, Beauty and Art, New York 1999; F. Maas, Schoonheid vraagt от goed gezelschap, Vught 1997; Mystiek in de beeldende kunst, in: Encyclopedie van de mystiek, (Ed. J. Baers e.a.), Kampen-Tielt 2003, 108–121; J. Marion, Das Prototyp des Bildes, in: Wozu Bilder im Christentum? Beitrage zur theologischen Kunsttheorie, (Ed. A. Stock), St. Otttilien 1990, 117–135.

(обратно)

21

S. Schneiders, Foundations of Spirituality, in: Scripture as the Soul of Spirituality, (Ed. E. Malony), Collegeville (MN)2005, 1-22; B. Bowe, Biblical Foundations of Spirituality, Lanham (MD) 2003.

(обратно)

22

См. фундаментальные исследования: S. Schneiders, Biblical Spirituality. Life. Literature, and Learning, in: Doors of Understanding. Conversations in Global Spirituality in Honor of Ewert Cousins, (Ed. S. Chase), Quincy (IL) 1997, 51–76; S. Schneiders, Biblical Spirituality, in: Interpretation 56 (2002), 133–144; J. Donahue, The Quest for Biblical Spirituality, in: Exploring Christian Spirituality. Essays in Honour of Sandra M. Schneiders, (Ed. B. Lescher & E. Liebert), New York-Mahwah (N J) 2006, 73–97; article in Studies in Spirituality 2007.

(обратно)

23

Cm.: S. Schneiders, Biblical Spirituality, in: Interpretation, a.c., 135–136.

(обратно)

24

W. Brueggemann, Spirituality of the Psalms, Minneapolis 2002; C. Stuhlmueller, The Spirituality of the Psalms, Collegeville (MN) 2002.

(обратно)

25

См., например: H. Welzen, De mystiek van het Nieuw Testament, in: Encyclopedie van de mystiek, (Ed. J. Baers e.a.), Kampen-Helt 2003, 521–538.

(обратно)

26

«Подражание Христу» Фомы Кемпийского полностью создано по образцу Евангелия от Иоанна. См.: К. Waaijman and others, Nuchtere mystiek. Navolging van Christus, Kampen 2006. «Божественное чтение» (лат.) — Прим. пер.** Предположительно, персидское слово со значением «рай» (ср. англ. и франц. paradise)', в Каббале согласные слова пардес означают четыре уровня интерпретации Торы. — Прим. пер.

(обратно)

27

См. часть 3, главу 1.

(обратно)

28

Н. Welzen, An Initiation into Mystical Life. The Gospel according to Mark, in: Studies in Spirituality, 5 (1995), 86-103.

(обратно)

29

Обзор усвоения Библии в христианской духовности см. в: В. Green, The Old Testament in Christian Spirituality, in: TheBlackweU Companion to Christian Spirituality, (Ed. A. Holder), Malden (MA) [etc.] 2005,37–54; B. Thurston, The New Testament in Christian Spirituality, ibid., 55–70.

(обратно)

30

J. Donahue, The Quest for Biblical Spirituality, a.c., 87.

(обратно)

31

S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality. Contours and Dynamics of a Discipline, in: Christian Spirituality Bulletin 6 (1998) no 1, 3.

(обратно)

32

P. Sheldrake, Spirituality and History. Questions of Interpretation and Method, London 1991.

(обратно)

33

E. Sellner, Lay Spirituality, in: The New Dictionary of Christian Spirituality, Collegeville (MN), 589.

(обратно)

34

The Blackwell Companion to Christian Spirituality справедливо завершает III-ю часть Христианской духовности в истории статьей, написанной с глобальной точки зрения: R. Fox Young, Christian Spirituality in Africa, Asia, Latin America, and Oceania, in: The Blackwell Companion to Christian Spirituality, o.c., 156–174 (после статьи о Европе и Северной Америке!).

(обратно)

35

М. de Certeau, Cultural and Spiritual Experience, in: Spirituality in the Secular City, New York 1966, 3-31 (Concilium, 1966, vol. 19).

(обратно)

36

C. Truhlar, Concetti fondamentali della teologia spirituals, Brescia 1971; K. Rahner, Theological Investigations. Vol III, Baltimore-London 1967; S. Schneiders, The study of Christian Spirituality. Contours and Dynamics of a Discipline, in: Studies in Spirituality 8 (1998), 38–57; S. Schneiders, The Discipline of Christian Spirituality and Catholic Theology, in: Exploring Christian Spirituality, oc., 196–212.

(обратно)

37

S. K. Waaijman, Mystieke ervaring en mystieke weg, in: Encyclopedie van de mystiek, (Ed. J. Baers e.a.), Kampen-Tielt 2003, 57–59.

(обратно)

38

Об этой ключевой концепции многоуровневое™ см. часть 2, раздел 3.2.

(обратно)

39

Н. Blommestijn, Progres-progressants, in: Dictionnaire de Spirituality, Paris 1986, XII, 2383–2405.

(обратно)

40

R. Luevano, Endless transforming love. An interpretation of the mystical doctrine of SaintJohn of the Cross according to the soul’s affective relation and dynamic structures, Roma 1990, J. Huls, ‘Seuen maniren van minnen’ van Beatrijs van Nazareth. Het mystiekeproces en mystagogische implicaties, Leuven 2002, L. Swart, De articulatie van de mystieke omvorming in ‘Die geestelike Brulocht’ van Jan van Ruushroec, Nijmegen 2006. «Интеллектуальным светом; светом разума» (лат.) — Прим. пер.

(обратно)

41

Об исследовании этого выбора см. часть 2, главу 4.

(обратно)

42

Ср.: Н. de Wit, Contemplatieve psychologie, Kampen 1987; H. de Wit, De verborgen bloei, Kampen 1995.

(обратно)

43

E. Liebert, Practice, in: The Blackwell Companion to Christian Spirituality, o.c., 496.

(обратно)

44

См. обзор в части 3, главе 1.

(обратно)

45

О структурном анализе этой практики см. часть 3, раздел 4.1.

(обратно)

46

М. Plattig, Mystik, mystisch — Ein Modewort oder die Charakterisierung des ‘Frommen von Morgen’ (Karl Rahner)’, in: Wissenschaft und Weisheit 60 (1997), no. 1, 113–114.

(обратно)

47

E. Liebert, Practice, a.c., 496–514.

(обратно)

48

См. часть 2, главу 3.

(обратно)

49

См.: S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality. Contours and Dynamics of a Discipline, in: Studies in Spirituality 8 (1998), 38–57. Лояльное, и, в то же время, критическое осмысление см. b: J. Berling, Christian Spirituality: Intrinsically Interdisciplinary, in: Exploring Christian Spirituality, o.c., 35–52. О начале этого процесса с точки зрения мистицизма см.: J. Baers, Evoluerend Westers denken over mystiek in de twintieste eeuw, in: Encyclopedic van de mystiek, (Ed. 1. Baers e.a.), Kampen- Tielt 2003, 137–238.

(обратно)

50

Укажем лишь два документа: Theologia spirituals. Temi еproblemi, (Ed. M. Gioia), Rome 1991; Exploring Christian Spirituality, o.c.

(обратно)

51

Краткое описание этого подхода см. в части 2, раздел 2.1.

(обратно)

52

Гам же.

(обратно)

53

Seminar Spiritualitat, (Ed. A. Rotzetter), Zurich etc. 1979–1982, vol.l, 9.

(обратно)

54

E. Wyschogrod, Saints and Postmodernism. Revisioning Moral Philosophy, Chicago 1990.

(обратно)

55

The BlackweU Companion to Christian Spirituality, o.c., Part IV, 175–286.

(обратно)

56

A. Van der Bent, The Concern for Spirituality. An Analytical and Bibliographical Survey of the Discussion within the WCC Constituency, в Ecumenical Review 38, 1986, 101–114.

(обратно)

57

J. Conn, Books on Spirituality, в Theology Today 39, 1982, 65–68; E. Megyer, Theological Trends. Spiritual Theology Today, в The Way 21, 1981, 55–67; E. Cousins, Spirituality. A Resource for Theology, в Proceedings of the Annual Convention (Catholic Theological Society of America) 35, 1980, 124–137.

(обратно)

58

H. Barth, Spiritualitat, Gottingen, 1993; Spirituality in Interfaith Dialogue, ed. T. Arai & W. Ariarajah, Geneva, 1989.

(обратно)

59

E. Cousins, ibid., 124–125; W. Johnston, The Inner Eye of Love. Mysticism and Religion, London, 1978;Butler, Just Spirituality in a World of Faiths, London, 1996; M. Jaoudi, Christian and Islamic Spirituality. Sharing a Journey, Mahwah (New Jersey), 1993; A Parliament of Souls. In Search of a Global Spirituality. Interviews with 28 Spiritual Leaders from around the World, ed. M. Tobias, J. Morrison et al., San Francisco, 1995; L. Sita, Worlds of Belief. Religion and Spirituality, Woodbridge (Connecticut), 1996; M. Piantelli, La spiritualita delle grandi religioni, Palermo, 1989.

(обратно)

60

S. Schneiders, Spirituality in the Academy, в Modem Christian Spirituality. Methodological and Historical Essays, ed. B. Hanson, Atlanta (Georgia), 1990, 35–36.

(обратно)

61

Несколько примеров: учебные программы по духовности в Григорианском университете в Риме, в Католическом университете в Неймегене, в Союзе выпускников богословских факультетов в Беркли, в Университете Дьюка в Питтсбурге, в Университете Фордхэма в Нью-Йорке, в Католическом институте в Париже, в Институте духовности в Мюнстере.

(обратно)

62

Мы ознакомимся с этими справочниками, изданиями, библиографиями, журналами и монографиями в части 3, в главе 3.3.

(обратно)

63

S. Schneiders, Spirituality in the Academy, в Modem Christian Spirituality… 18–19.

(обратно)

64

E. Cousins, Preface, в Christian Spirituality. Origins to the Twelfth Century (WS 16), London, 1986,xiii.

(обратно)

65

Ibid.

(обратно)

66

Ibid.',

(обратно)

67

Ibid., xiv.

(обратно)

68

Ibid., xv.

(обратно)

69

Ibid., xiii.

(обратно)

70

Ibid.

(обратно)

71

” Ibid.

(обратно)

72

Ibid.

(обратно)

73

Ibid., xv.

(обратно)

74

Часть вместо целого (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

75

Ср. P. Adnes, Exemple, в DSp 4, 1960, 1878–1885; см. часть 2, гл. 3.

(обратно)

76

Ср. Н. Pet re, Exemplum. I. Epoque patristique, в DSp 4, 1960, 1885–1892; R. Cantel & R. Ricard, Exemplum. II. Moyen age, ibid., 1892–1893.

(обратно)

77

Противодвижения210 За пределами стандартной системы взглядов люди внутренне затронуты все лишающим баланса Присутствием, которому они полностью себя вверяют. Это Присутствие дает им так сильно себя почувствовать в их жизни, что это оказывает влияние на существующий порядок. Духовность освобождения214Благочестие229Антагонисты243Лишенность корней257Духовность мучеников272Эсхатологическая духовносга287

(обратно)

78

Cm. G. Buck, Beispiel, Exempel, exemplarisch, в Historisches Worterbuch derPhilosophiel, 1971, 820–822.

(обратно)

79

Подробное описание см. в части 2, в гл. 5.3.1.Хасидизм (евр.). — Прим. пер.

(обратно)

80

Y. Congar, Laic el laicat, в DSp 9, 1976, 103, со ссылкой на Lumen Gentium, гл. 4, § 31.

(обратно)

81

Supremi Pastores, гл. 10.

(обратно)

82

J. Fontaine, The Practice of Spiritual Life. The Birth of Laity, в Christian Spirituality. Origins to the Twellh Century, WS 16, London, 1986, 453–454.

(обратно)

83

Lumen Gentium, гл. 4, § 31.

(обратно)

84

Y. Congar, ibid., 105.С необходимыми оговорками (лат.) — Прим. пер.

(обратно)

85

См. часть первую, гл. 3.2.\♦♦Положение в жизни (нем.). — Прим. пер.

(обратно)

86

См., например, Weltfrdmmigkeit. Grundlagen, Traditionen, Zeugnisse, Hrsg. A. Zottl, Einstatt-Wien, 1985; D. Bergant, The World is a Prayerful Place. Spirituality and Life, Wilmington (Delaware), 1987;Burini, La spiritualita della vita quotidiana negli scritti dei Padri, Bologna, 1988; G. Lyons, Holiness in Everyday Life, Kansas City (Missouri), 1992; O. Betz, Das Unscheinbare ist das Wunderbare. Spiritualildt im Alltag, Eschbach, 1994; Gottfinden. AufdemWegzueiner Spiritualitdt desAUtags, Hrsg. W. Riick, Wurzburg, 1994; E. Klinger, Das absolute Geheimnis im Alltag entdecken. Zur spirituellen Theologie Karl Rahners, Wiirzburg, 1994; A. Bettinger, Lebenim Alltag der Gegenwart. Herausforderung an die christliche Spiritualitdt. Grundlegung und Kriterien gegenwartsbezogener AlUags-Spiritualitat, Wurzburg, 1994; A. Ciorra, Everyday Mysticism. Cherishing the Holy, New York, 1995; P. van Breemen, ErfiUltvon Gottes Licht. Eine Spiritualitdt des Alltags, Wurzburg, 1995; D. Tamburello, Ordinary Mysticism, New York, 1996; M. Hirschauer, G. Lohr etal, Gott finden im AUtag. Exerzitien zu Hause, Freiburg, 1996; L.Sexson, Geuioon heilig. De sacraliteit van het alledaagse, Zoetermeer, 1997; J. Schreiner, Glaube im Alltag. Exerzitien als ein Weg zur christlichen Selbstverwirklichung, Frankfurt a. М. — Berlin etc., 1997; D. Marmion, A Spirituality of Everyday Faith, Louvain, 1998; M. De Haardt, 'Kom, eet mijn brood… ’. Exemplarische verkenningen naarhet goddelijke in het alledaagse, Nijmegen, 1999.

(обратно)

87

F. Mugnier, CUricature, в DSp 2, 1953, 964.

(обратно)

88

О служении мирян после II Ватиканского собора и о руководстве среди мирян см. Е. Sellner, Lay Spirituality, в NDCSp, 1993, 592–595.

(обратно)

89

См. F. Mugnier, ibid., 965–966.

(обратно)

90

К. Frank, Geschickte des christlichen Monchtums, Darmstadt, 19935, 15.

(обратно)

91

Johannes Cassianus, De institutis comobiorum 11, 18 (SC 109, 444–445).

(обратно)

92

Ibid., 11, 16 (SC 1009, 442–443).

(обратно)

93

г1 В защиту этого перевода тетраграммы JHWH см. часть 2, гл. 3.1.

(обратно)

94

Для более глубокого понимания отношений между духовностью и историчностью см. часть 2, гл. 2.2.4.

(обратно)

95

Е. Sellner, Lay Spirituality, в NDCSp, 199S, 589.

(обратно)

96

В. Kelly, Lay Spirituality. Its Theory and Practice, London, 1980; V. Finn, Pilgrims in This World. A Lay Spirituality, New York, 1990; R. Garcia-Mateo, Teologia spirituale. Illaicato, Rome, 1995.

(обратно)

97

Исторические обзоры см. в Y. Congar, Laic et laicat, в DSp 9, 1976, 79-108; A. Barruffo, Laic, в DVSp, 1983, 611–613; A. Erba, Storia del laico, в DSL, 1981, 369–393; E. Sellner, ibid., 589–593.Ср. в масоретском тексте: «Господи Боже мой». — Прим. пер.

(обратно)

98

R. Albertz, Personliche Frommigkeit und offizieUe Religion, Stuttgart, 1978, 76.

(обратно)

99

Об этом см. часть I, гл. 3.1.

(обратно)

100

Об этом см. часть 1, гл. 2.1.

(обратно)

101

R. Albertz, ibid., 12.

(обратно)

102

Ibid., 92.

(обратно)

103

Ibid., 165.

(обратно)

104

Ibid., 178–190.

(обратно)

105

Ibid., 169.

(обратно)

106

Ibid., 190–198.

(обратно)

107

Ibid., 169–178.

(обратно)

108

К. Seybold, Die Wallfahrtpsalmen, Neukirchen — Vluyn, 1978. — Здесь и далее нумерация псалмов дана по Синодальному переводу. — Прим. пер.

(обратно)

109

Е. Sellner, Lay Spirituality, в NDCSp, 1993, 590.

(обратно)

110

Ibid., 98-101.

(обратно)

111

81 Lumen Gentium, гл. 4, § 31.

(обратно)

112

A. Hultkranz, The Religions of the American Indians, Berkeley (California), 1979; P. Thomas, The Opened Door. A Celtic Spirituality, Brechfa, 1990; E. de Waal, Celtic Light. A Tradition Rediscovered, London, 1997;J. Brown, The Spiritual Legacy of the American Indian, New York, 1982; E. MacGaa, Mother Earth Spirituality. Native American Paths to Healing Ourselves and Our World, San Francisco, 1990; Native North American Spirituality of the Eastern Woodlands. Sacred Myths, Dreams, Visions, Speeches, Heating Formulas, Rituals and Ceremonials, ed. E. Tooker, London, 1979; P. O’Dwyer, Towards a History of Irish Spirituality, Blackrock (Colorado) — Dublin, 1995; Ph. Sheldrake, Living between Worlds. Place and Journey in Celtic Spirituality, London, 1995; R. Simpson, Exploring Celtic Spirituality. Historic Roots for Our Future, London, 1995; P. Guptara, Indian Spirituality, Bramcote, 1984; D. Chandler, Toward Universal Religion. Voices of American and Indian Spirituality, Westport (Connecticut) — London, 1996; M. Charlesworth, Ancestor Spirits. Aspects of Australian Aboriginal Life and Spirituality, Melbourne, 1990; A. Gray, The Arakmbut. Mythology, Spirituality and History in an Amazonian Community, Providence (Rhode Island) — Oxford, 1996; M. Goonan, A Community of Exiles. An Exploration of Australian Spirituality, Berkeley, 1995.

(обратно)

113

Краткий обзор см. в D. Lardner Carmody, Native American Spirituality, в NDCSp, 1993, 697–700.

(обратно)

114

Ibid., 699.

(обратно)

115

Краткий обзор см. в С. Egbulem, African Spirituality, в NDCSp, 1993, 17–21; A. Shorter, African Christian Spirituality, Maryknoll (Newjersey), 1980; B. Lele, Family Spirituality in Africa, Eldoret (Kenya), 1982; G. Huizer, Folk Spirituality and Liberation in Southern Africa, Talence (France), 1991; P. Paris, The Spirituality of African Peoples. The Seorch for a Common Moral Discourse, Minneapolis, 1995; A. Ephirim-Donkor, African Spirituality. On Becoming Ancestors, Trenton (Newjersey), 1997.

(обратно)

116

С. Egbulem, ibid., 19.

(обратно)

117

Ibid., 18.Буквально: расширенная семья. — Прим. пер.

(обратно)

118

Dizionario di spiritualita dei laid 1–2, ed. E. Ancilli, Milan, 1981.

(обратно)

119

Никакой специальной статьи не посвящено жилью, слово «дом» отсутствует и в развернутом тематическом указателе.

(обратно)

120

С. Westermann, Genesis 1-11 (ВК 1/1), Neukirchen — Vluyn, 19833, 36–57, 59–65.

(обратно)

121

Ibid., 26–31.

(обратно)

122

Ibid., 61.

(обратно)

123

Ibid., 59–65.

(обратно)

124

Rumi, Poet and Mystic, ed. R. Nicholson, Oxford, 1995, 107.

(обратно)

125

Ibid.

(обратно)

126

H. Blommestijn, God gebeurt in mijn menswording, в Speling 38, 1986, nr. 3, 92–98.

(обратно)

127

Подробную документацию см. в К. Waaijman, Persoonsgerichte vormm van sphilualiteit, Nijmegen, 1992.*(i) от др. — евр. «кана» — «приобретать». — Прим. пер.*(2) От др. — евр. «мой Бог помогает». — Прим. пер.*(*) От др. — евр. «открывать». — Прим. пер.*<«) От др. — евр. «рожать». — Прим. пер.*(5) От др. — евр. «давать». — Прим. пер.*(6) От др. — евр. «строить». — Прим. пер.*0) От др. — евр. «формировать». — Прим. пер.*<8) От др. — евр. «Бог сделал». — Прим. пер.*(з) От др. — евр. «Бог» и «(воз)действовагь». — Прим. пер.

(обратно)

128

V. Maag, DerHirteIsraels, bV. Maag, Kultur, KulturkontaktundRetigm, Gottingen — Ziirich, 1980,111–114.

(обратно)

129

‘El (варианты: ‘Elohim, ‘Eloha, ‘Elah) восходит к корню ‘wl или ‘il, основное значение которого — «власть, мощь, сила». Тот же корень ‘wl или ‘И лежит в основе слов со значением «племя/ род» и «вождь племени/рода».*,10) Так у автора, ср. Синодальный перевод: «Бог положил мне… семя». — Прим. пер.*(11) Синодальный перевод: «Приобрела я человека от Господа». — Прим. пер.*(,2) Синодальный перевод: «Разве я Бог?». — Прим. пер.

(обратно)

130

С. Westermann, Genesis 12–36 (ВК 1/2), Neukirchen — Vluyn, 1981, 2.[* Ср. Синодальный перевод: Господь крепость моя и слава моя, Он был мне спасением. Он Бог мой, и прославлю Его;Бог отца моего, и превознесу Его. Еврейское «Ях» (часть тетраграммы «Яхве») переводят обычно словом «Господь», но автор переводит его словом «Сущий», а «Эль» («Бог») — словом «Сильный». «Сущий» у автора везде соответствует синодальному «Господь». — Прим. пер.]

(обратно)

131

[В синодальном переводе: «мой Бог». — Прим. пер.].

(обратно)

132

У автора вместо выделенного курсивом: «От чрева матери моей Ты мой помощник». — Прим. пер.

(обратно)

133

[Ср. Синодальный перевод: — Прим. пер. Помоги мне, Господи, Боже мой, спаси меня по милости Твоей (Пс 108:26). Призри, услышь меня, Господи Боже мой! (Пс 12:4)Избавь меня от врагов моих, Боже мой! Защити меня от восстающих на меня (Пс 58:2). Восстань, Господи! Спаси меня. Боже мой! (Пс 3:8)В тесноте моей призвал я 1оспода И к Богу моему воззвал (Пс 17:7).]

(обратно)

134

Ср. Синодальный перевод: — Прим. пер. Сохрани душу мою, ибо я благоговею пред Тобою; спаси, Боже мой, раба Твоего, уповающего на Тебя.

(обратно)

135

Ср. синодальный перевод: — Прим. пер. Господи, Боже мой!буду славить Тебя вечно (Пс 29:13). На гуслях буду славить Тебя, Боже, Боже мой! (Пс 42:4). Ты Бог мой: буду славить Тебя;Ты Бог мой:'v.!буду превозносить Тебя (Пс 117:28).

(обратно)

136

О разработке этих мотивов см. F. Maas, Inkiding, в Van God houden als van niemand. Preken van Eckharl, Kampen — Averbode, 1997, 12–26.

(обратно)

137

Meister Eckhart, Beati pauperes spiritu, Predigt 52, в Meister Eckharts Predigten, Hrsg. J. Quint, Die deutschen und lateinischen Werke II, Stuttgart, 1971.

(обратно)

138

Renovamini spiritu, Predigt 83, ibid. Ill, Stuttgart, 1976.

(обратно)

139

Quasi vas auri solidum, Predigt 16b, ibid. I, Stuttgart, 1971; Nolite timereeos, Predigt 26, в Meister Eckhart, Deutsche Predigen und Traktate, Hrsg.J. Quint, Mimchen, 1955.

(обратно)

140

Praedica verbum, Predigt 30 в Meister Eckharts Predigten, Hrsg.J. Quint, Die deutschen und lateinischen Werke II, Stuttgart, 1971.

(обратно)

141

Populi eius, Predigt 7, ibid. I, Stuttgart, 1958.

(обратно)

142

Justus in perpetuum vivet, Predigt 39, ibid. II, Stuttgart, 1971.

(обратно)

143

Ibid.

(обратно)

144

Ibid.

(обратно)

145

Omne datum optimum, Predigt 4, в Meister Eckhart, DeutschePredigten und Traktate, Hrsg.J. Quint, Miinchen, 1955.-s.

(обратно)

146

H. Blommestijn, Godgebeurt in mijn menswording, в Speling 38, 1986, nr. 3, 70.

(обратно)

147

55 Н. Andriessen, Spiritualiteit en Levensloop, Averbode — Apeldoom, 1984, 13.

(обратно)

148

64 H. Henseler, Psychoanalytische Uberlegungen zur Frommigkeit, in: Frommigkeit. Gelebte Religion ah Forschungsaufgabe (Hrsg. B. Jaspert), Paderborn 1995, 254.

(обратно)

149

D. Vasse, Le temps du desir, Paris 1969.

(обратно)

150

Н. Henseler, ibid., 255.

(обратно)

151

Н. Henseler, Narcissism as a Form of Relationship, в Freud’s ‘On Narcissism. An Introduction’, eds. J. Sandler, E. Spector Person el al), New Haven? 1991, 195–215.В лице матери. — Прим. пер.

(обратно)

152

D. Vasse, ibid., 78.

(обратно)

153

Ibid., 30.

(обратно)

154

H. Andriessen, Spiritualiteit en Leoensloop, Averbode — Apeldoorn, 1984, 31.

(обратно)

155

A. Rizzuto, The Birth of the Living God. A Psychoanalytical Study, Chicago, 1979.

(обратно)

156

Резюме по этому пункту см. в A. Rizzuto, ibid., 177–211.

(обратно)

157

R. Laing, Conversations with Children, Harmondsworth, 1978; цитируется и комментируется Андриссеном в его вышеназванной книге, в главе «Ребенок и духовность».

(обратно)

158

Н. Andriessen, ibid., 24–25.

(обратно)

159

Ibid., 59–70.

(обратно)

160

Ibid., 61.

(обратно)

161

Ibid., 40.

(обратно)

162

Ibid.

(обратно)

163

Ibid., 52.

(обратно)

164

Ibid.

(обратно)

165

J. Munnichs, Genmtologie, levmsloop en biografie, Deventer, 1990.

(обратно)

166

E. Bianchi, Aging as a SpiritualJourney, New York, 1989, 12.

(обратно)

167

См. об этом E. Bianchi, ibid., 10–33.

(обратно)

168

Ibid., 34–87."'«(v

(обратно)

169

Ibid., 18.

(обратно)

170

Ibid., 46.

(обратно)

171

Ibid., 57.

(обратно)

172

Ibid., 71.

(обратно)

173

Ibid., 81.

(обратно)

174

К. Fischer, Aging, в NDCSp, 1993, 32.

(обратно)

175

Е. Bianchi, ibid., 137.

(обратно)

176

Ibid., 140.

(обратно)

177

Ibid., 207.

(обратно)

178

Ibid.

(обратно)

179

Ibid., 206.

(обратно)

180

С. Westermann, Genesis 1-11 (ВК 1/1), Neukirchen — Vluin, 1983s, 8-24, 723–725.

(обратно)

181

G. von Rad, Weisheit in IsraA, Neukirchen — Vluin, 1970, 24; D. Morgan, Wisdom in the Old Testament Traditions, Oxford, 1981, 30–44; I. Hover-Johag, thob, в 7WA7’III, 1982, 333–334.

(обратно)

182

Киддушин 29a.

(обратно)

183

Хагига I, 7.76c.

(обратно)

184

Авот II, 4.7.8; III, 14.

(обратно)

185

'«AbotV, 21.

(обратно)

186

Johannes Chrysostomos, Sur la vaine gloire et I’education des enfants. Мы следуем изданию SC188.

(обратно)

187

Ibid., 20.

(обратно)

188

Ibid., 20–24.

(обратно)

189

Ibid., 25–90.

(обратно)

190

Ibid., 22.

(обратно)

191

A. VVeiler, Onderwijs en vorming bij de Modeme Devotie, в Speling45, 1993, nr. 3, 14–22.

(обратно)

192

Цит. no: A. Weiler, ibid., 18.

(обратно)

193

От лат. rapio— «хватать, схватывать». — Прим. пер. ш См. ibid., 16–21.

(обратно)

194

J. Busch, Chronicon Windeshemense, Liber de reformatione monasteriorum, в Des Augustinerpropstes Ioannes Busch Chronicon Windeshemense und Liber de reformatione monasteriorum, ed. K. Grube, Halle, 1886, 206.

(обратно)

195

Краткий обзор по Италии и Франции см. в М. Sauvage, Ordres enseignants, в DSp 11, 1982, 877–901.

(обратно)

196

См. P. Gordon & J. White, Philosophers as Educational Reformers. The Influence of Idealism on British Educational Thought and Practice, London, 1979.

(обратно)

197

A. Wright, The Child in Relationship. Towards a Communal Model of Spirituality, в Education, Spirituality and the Whole Child, ed. R. Best, London; 1996, 140.

(обратно)

198

M. Buber, Uber das Erzieherische, в Schriften zur Philosophic, Werke I, Miinchen, 1962, 788.

(обратно)

199

R. Guardini & О. Bollnow, Begegnung und Bildung. Weltbild und Erziehung, Wiirzburg, 1956.

(обратно)

200

См. главу Padagogik der Begegnung. Dialogische Motive in der modemen Erziehungswissenschaft в H. Schrey, Dialogisches Denken, Darmstadt, 19832, 113–128.

(обратно)

201

См., например, A. Wright, ibid., 139–149; O. Bollnow, Existenzphilosophie und Padagogik, Stuttgart, 1959s; E Schulze, Begegnung und Unterricht, Nurnberg, 1950.

(обратно)

202

J. Ungoed-Thomas, Respect for Persons. A Curricular Crisis of Identities, в Education, Spirituality and the Whole Child, ed. R. Best, London, 1996, 124.

(обратно)

203

T. Andree, Vanjou is er maar ёёп, в Speling 44, 1992, nr. 1, 6.

(обратно)

204

Idem, Geschapen naar Gods beeld, Utrecht, 1991; J. Ungoed-Thomas, ibid., 125–126.

(обратно)

205

1,2 R. Prentice, The Spirit of Education. A Model for the Twenty-First Century, в Education, Spirituality and the Whole Child, 319–339.

(обратно)

206

B. Lealman, The Whole Vision of the Child, ibid., 24.

(обратно)

207

T. McLaughlin, Education of the Whole Child? ibid., 9-19.

(обратно)

208

B. Lealman, ibid., 20–29.

(обратно)

209

Ср. Синодальный перевод: «от Господа». — Прим. пер.

(обратно)

210

См. G. von Rad, Weisheit in Israel, Neukirchen — Vluyn, 1970, 32–34, 120–123; J. Crenshaw, Old Testament Wisdom, London, 1981, 38; G. Liedke & C. Petersen, tora, в THATII, 19792, 1034.

(обратно)

211

G. von Rad, ibid., 60–62; J. Crenshaw; ibid., 38.

(обратно)

212

J. Crenshaw, ibid., 58–62; G. von Rad, ibid., 55–56.

(обратно)

213

G. von Rad, ibid., 62–67; J. Crenshaw, ibid., 37.

(обратно)

214

G. von Rad, ibid., 205–228.

(обратно)

215

Ibid., 106–112.

(обратно)

216

J. Crenshaw, ibid., 62–65.

(обратно)

217

G. von Rad, ibid., 75-101.

(обратно)

218

Ibid., 87.

(обратно)

219

Ibid., 89.*B Синодальном переводе — «страх Господень». — Прим. пер.

(обратно)

220

Ibid., 245–251.

(обратно)

221

Его биографию см. в A. Hermans & М. Sauvage, S. Jean Baptist de la SaUe. в DSp 8,1974, 802–821.

(обратно)

222

1S1 Jean-Baptiste de la Salle, Meditations pour Ums les Dimanches del’anneeet Meditations sur les principales fetes de Vannee, Rouan (ca. 1730), 153 / 3 (Cahiers Lasalliens, 12, Rome, 1962). Далее — Meditations и ссылка на соответствующую тему и раздел. См. по этому вопросу A. Hermans & М. Sauvage, ibid., 808.

(обратно)

223

Meditations 166 / 2, 189 / 1, 143 / 2, 133 / 3.

(обратно)

224

Ibid., 133 / 3, 80 / 3, 150 / 1.13,Jean-Baptist de la Salle, Regies communes des freres, 41. Впервые издано в 1694 году; см. Cahiers Lasalliens, 25, Rome, 1965.136 Meditations 194 / 1.M. Sauvage, Ordres enseignants, в DSp 11, 1982, 899.

(обратно)

225

Meditations 198 / 1; 197 / 1–2; 204 / 1.Ibid., 91 / 3.

(обратно)

226

Ibid., 33 / 2, 64 / 2.

(обратно)

227

М. Sauvage, Ordres enseignants, в DSp 11, 1982, 897.

(обратно)

228

Meditations 194/2.

(обратно)

229

Описание духовной жизни братьев см. в М. Sauvage, Ordres enseignants, в DSp 11,1982,894–900.

(обратно)

230

145 A. Hermans & М. Sauvage, S. Jean-Baptist de la Salle, в DSp 8, 1974, 809.

(обратно)

231

Meditations 193 / 3, 201 / 1, 205 / 1.

(обратно)

232

Ibid., 196/1.

(обратно)

233

Ibid., 195 / 1, 197 / 3, 204 / 2.

(обратно)

234

Ibid., 43 / 3.

(обратно)

235

Ibid., 62 / 3.

(обратно)

236

H9Jean-Baptiste de la Salle, Explication de la methode d’oraison, s. 1., 1739, 3 (Cahiers Lasalliens, 14, Rome, 1963).

(обратно)

237

iso National Curriculum Council, Spiritual and Moral Development. A Discussion Paper. York, 1993.

(обратно)

238

Описание развития, начиная с 1944 года, см. в P. Gilliat, Spiritual Education Public Policy 1944-в Education, Spirituality and the Whole Child, ed. R. Best, London, 1996, 161–172; D. Rose, Religious Education, Spirituality and the Acceptable Face of Indoctrination, ibid., 173–183.

(обратно)

239

162 D. Kibble, Spiritual Development, Spiritual Experience and Spiritual Education, ibid., 64.

(обратно)

240

Office for Standards in Education, Spiritual, Moral, Social and Cultural Development, London, 1994, 9-10.

(обратно)

241

National Curriculum Council, ibid., 2.

(обратно)

242

ОгЧет о конгрессе вышел под тем же названием: Education, Spirituality and the Whole Child, ed. R. Best, London, 1996.

(обратно)

243

R. Coles, The Spiritual Life of Children, London, 1992.

(обратно)

244

B. Lealman, The Whole Vision of the Child, в Education, Spirituality and the Whole Child, 26.

(обратно)

245

Краткий отчет см. в С. Erricker & J. Erricker, Where Angels Fear to Tread. Discovering Children's Spirituality, ibid., 184–195.

(обратно)

246

Ibid., 187–189; см. также; Е. McCreery, Talking to Young Children About Things Spiritual, ibid., 196–205.

(обратно)

247

D. Kibble, Spiritual Development, Spiritual Experience and Spiritual Education, ibid., 70.

(обратно)

248

A. Rodger, Human Spirituality. Towards an Educational Rationale, ibid., 51.

(обратно)

249

B. Lealman, The Whole Vision of the Child, ibid., 27–28.

(обратно)

250

A. Rodger, ibid., 53.

(обратно)

251

M. Newby, Towards a Secular Concept of Spiritual Maturity, ibid., 96.

(обратно)

252

A. Wright, The Child in Relationship. Towards a Communal Model of Spirituality, ibid., 148.

(обратно)

253

J. Ungoed-Thomas, Respect for Persons. A Curricular Crisis of Identities, ibid., 130.

(обратно)

254

J. Kirkland, Helping to Restore Spiritual Values in Abused Children. A Role for Pastoral Carers in Education, ibid., 261.

(обратно)

255

См., например, J. White, Education, Spirituality and the Whole Child. A Humanist Perspective, ibid., 30–42.

(обратно)

256

C. Beck, Better Schools, London, 1991; cp. D. Evans, Spirituality and Human Nature, New York, 1993;Rodger, Human Spirituality. Towards an Educational Rationale, в Education, Spirituality and the Whole Child, 45; G. Baldwin, Modem Spirituality, Moral Education and the History Curriculum, ibid., 207; J. White, Education, Spirituality and the Whole Child. Л Humanist Perspective, ibid., 34.

(обратно)

257

M. Warner, Headteacher’s Perceptions of Their Role in Spiritual Education. Some Empirical Data and a Discussion, ibid., 225."v

(обратно)

258

A. Wright, The Child in Relationship, ibid., 147.

(обратно)

259

O. Petrovich, An Examination of Piaget's Theory of Childhood Artificialism (неопубликованная диссертация), Oxford, 1989, цит. в: R. Nye, Childhood Spirituality and Contemporary Developmental Psychology, в Education, Spirituality and the Whole Child, 112.

(обратно)

260

175 R. Nye, ibid., 108–120.

(обратно)

261

D. Hay, Religious Experience Today. Studying the Facts, London, 1990.

(обратно)

262

См., например, J. Taylor, Innocent Wisdom. Children as Spiritual Guides, New York, 1989; M. Coles, The Spiritual Life of Children, London, 1998; C. Erricker & J. Erricker, Where Angels Fear to Tread, в Education, Spirituality and the Whole Child, 184–195; E. McCreery, Talking to Young Children About Things Spiritual, ibid., 196–205.

(обратно)

263

A. Rodger, Human Spirituality. Towards an Educational Rationale, ibid., 46.

(обратно)

264

Dizionario di spiritualita dei laid 1–2, ed. E. Ancilli, Milano, 1981.

(обратно)

265

D. Carmody, Native American Spirituality, в NDCSp, 1993, 698–699.

(обратно)

266

Ibid., 131.

(обратно)

267

Ibid., 133.

(обратно)

268

H. Hoffner, bayit, в TWATl, 1973, 619–638.

(обратно)

269

V. Maag, Der Hirte Israels, в V. Maag, Kultur, Kulturkontakt und Religion, Gottingen — Ziirich, 1980, 111–144.

(обратно)

270

Книга Бытия содержит описания следующих миграционных передвижений: 12:8; 21:33; 22:19; 28:10; 29:1; 37:17–21; 32:2, 14, 22–24; 33:17–20; 35:16–21; 46:1–5.Так у автора, ср. Синодальный перевод. — Прим. пер.** От др. — евр. песах, «переход». — Прим. пер.

(обратно)

271

R. de Vaux, Histoire ancienne d'Israet Des engines a I’installation en Canaan, Paris, 1971, 346. «Я буду» (др. — евр.). — Прим. пер.** В синодальном тексте — «Господь». — Прим. пер.

(обратно)

272

С. Westermann, Genesis 1-11 (ВК1/1), Neukirchen — Vluyn, 19833, 428.

(обратно)

273

YHWH, или Яхве, — это 3-е лицо ед. ч. имперфекта от глагола hajah, означающего «быть здесь, проявлять свое присутствие». См. К. Waaijman, Betekenis van de naam Yahwe, Kampen, 1984, 35–47. См. дальше часть 2, гл. 3.

(обратно)

274

Буквально: «познавать» (др. — евр.). — Прим. пер. К. Waaiiman, Psalmen 120–134, Kampen, 1978; К. Seybold, Die Wallfahrtpsalmen, Neukirchen— Vluyn, 1978.

(обратно)

275

В синодальном переводе — «Господь». — Прим. пер.

(обратно)

276

В синодальном переводе — «Господь». — Прим. пер.

(обратно)

277

Синодальный перевод — «от Господа». — Прим. пер.

(обратно)

278

Ср. Синодальный перевод с иным смыслом. — Прим. пер.

(обратно)

279

Ibid.

(обратно)

280

Ibid., 88.

(обратно)

281

Ibid., 90–91.

(обратно)

282

Ibid., 92.

(обратно)

283

Ibid., 121.

(обратно)

284

!98 Ibid., 127.

(обратно)

285

Ibid.

(обратно)

286

Ibid., 125.

(обратно)

287

Ibid., 126.

(обратно)

288

Ibid.

(обратно)

289

Ibid., 127.

(обратно)

290

Ibid., 129.

(обратно)

291

Ibid., 128.

(обратно)

292

Ibid., 129.

(обратно)

293

Ibid., 128.

(обратно)

294

Ibid., 131.

(обратно)

295

Ibid.

(обратно)

296

Ibid., 124.

(обратно)

297

Ibid., 132.

(обратно)

298

Ibid., 131.

(обратно)

299

Ibid., 134.

(обратно)

300

815 Ibid., 104–105.

(обратно)

301

2,6 Ibid., 148.

(обратно)

302

Ibid., 147–148.

(обратно)

303

Ibid., 148.

(обратно)

304

Ibid., 147.

(обратно)

305

Ibid., 146.

(обратно)

306

Хороший обзор см. в P. de Locht, De huwetijksspiritualiteit tussen 1930 en 1960, в Concilium 10, 1974, № 10, 29–44.

(обратно)

307

Ibid., 37–38.

(обратно)

308

225 Cm. ibid., 35.

(обратно)

309

Gaudium et spes, § 49.

(обратно)

310

G. Campanini & G. Campanini, Famille, в DVSp, 1983, 412.

(обратно)

311

Ibid., 413, со ссылкой на Gaudium et spes, § 48.

(обратно)

312

P. Adnes, Manage et vie chretienne, в DSp 10, 1980, 373.

(обратно)

313

T. van Eupen, Hoe de westerse mens omging met de vrije liefde, в Speling 26, 1974, № 1, 36.

(обратно)

314

См. B. Willms, Revolution und Protest oder Glam, und Elend des biirgertichen Subjekts, Stuttgart, 1969.

(обратно)

315

P. Adnes, ibid., 356.

(обратно)

316

C. Westermann, Genesis 1-11 (BK1/1), Neukirchen — Vluyn, 19833, 215.

(обратно)

317

Ibid., 221.

(обратно)

318

W. Schmidt, Die Schdpfungsgeschickte derPriesterschrift, Neukirchen — Vluyn, 19672, 145–147; P. Bird, «Male and Female He Created Them». Gen. 1:27b in the Context of the Priestly Account of Creation, в Harvard Theological Review 74, 1981, 125–159.

(обратно)

319

R. Clements, zakhar, в TWATU, 1977, 596.

(обратно)

320

E. Levinas, Totalite et Infini, Essai sur Vexteriorite, Den Haag, 1961, 246.

(обратно)

321

Большинство экзегетов сходится в том, что под «помощником» следует понимать не «по

(обратно)

322

мощника по работе» или «помощника в произведении потомства», но «поддержку» в более широком смысле. См. С. Westermann, Genesis 1-11 (ВК 1/1), Neukirchen — Vluyn, 1983, 309.

(обратно)

323

«Я хочу сделать ему помощника, двойника, противоположного ему» (нем.). — Прим. пер. шIbid.2,5Ср. Синодальный перевод. — Прим. пер.

(обратно)

324

См. С. Westermann, ibid., 315.

(обратно)

325

N. Bratsiotis, basar, в TWAT1, 1973, 852.

(обратно)

326

Ibid., 861–862.

(обратно)

327

245 С. Westermann, ibid., 316.

(обратно)

328

Ibid., 318.Так у автора; в Синодальном переводе — «Адам и жена его». — Прим. пер.

(обратно)

329

М. Buber, Recht und Unrecht. Deutune einiger Psalmen, в Schriften zur Bibel, Werke II, Miinchen, 1964, 987.

(обратно)

330

G. Scholem, UrsprungundAnfdnge der Kabbala, Berlin, 1962, 109–159.

(обратно)

331

J. Maier, Die Kabbalah. Einfuhrung — Klassische Texte — Erlauterungen, Miinchen, 1995, 232–233.

(обратно)

332

Ibid., 79.

(обратно)

333

G. Scholem, DiejUdische Mystik in ihren Hauptstromungen, Frankfurt a. М., 1957, 247.

(обратно)

334

J. Maier, ibid., 233.

(обратно)

335

В синодальном переводе — «стопы свои». — Прим. пер.

(обратно)

336

Синодальный перевод — «истина». — Прим. пер.

(обратно)

337

Синодальный перевод — «в безопасности». — Прим. пер.

(обратно)

338

Талмуд, Кетувот 62Ь.

(обратно)

339

М. Poorthuis, ibid., 78.

(обратно)

340

856 См. также J. Maier, Die Kabbalah, Miinchen, 1995, 338–340.

(обратно)

341

М. Poorthuis, ibid., 75.

(обратно)

342

Е. Levinas, Totality et Infini. Essai sur I’exteriorite, Den Haag, 1961, 129.

(обратно)

343

Ibid.

(обратно)

344

M. Buber, Ich und Du, Koln, 1966, 53–57.

(обратно)

345

2fiI Ibid., 54.

(обратно)

346

Ibid. (здесь и далее цит. по: М. Бубер, Два образа веры, пер. В. Рынкевича, М.: Республика,

(обратно)

347

с. 39. — Прим. пер.).

(обратно)

348

Ibid (там же, 40. — Прим. пер.).Ibid., 56 (там же. — Прим. пер.).Ibid., 56–57 (там же, 41. — Прим. пер.).

(обратно)

349

К. Waaijman, De mystik van ik enjij, Utrecht, 1976, 171, noot 93.

(обратно)

350

M. Buber, op. cit., 57 (цит. соч., с. 41. — Прим. пер.).

(обратно)

351

Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

352

569 Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

353

Ibid., 13–17, 120–122 (там же, 18. — Прим. пер.).

(обратно)

354

Наиболее четко Бубер формулирует своеобразие межчеловеческого в части третьей (ibid., 122) (там же, 74. — Прим. пер.).

(обратно)

355

Ibid. (там же, 74. — Прим. пер.).

(обратно)

356

т Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

357

874 Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

358

Ibid., 22 (там же, 23. — Прим. пер.).

(обратно)

359

Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

360

Ibid. (там же. — Прим. пер.). Пребывающему в любви. — Прим. пер.

(обратно)

361

Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

362

Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

363

Ibid. (там же. — Прим. пер.).

(обратно)

364

Ibid., 57 (там же, 41. — Прим. пер.).

(обратно)

365

Ibid., vgl. 22 (там же, ср. 23. — Прим. пер.).

(обратно)

366

Ibid., 56–57, с дополнением из рукописи Ich und Du (там же, 40–41. — Прим. пер.).

(обратно)

367

См. Н. Stoebe, chesed, в TWATI, 19783, 600–621; Н. Zobel, chesed, в TWATlll. 1982, 48–71.

(обратно)

368

Для Штебе этимологическая связь самоочевидна (Н. Stoebe, rchm, в THATU, 1979'-, 762), для Кронхольма она объясняет смысл лишь частично (Т. Kronholm, rechem, в 'I'WAT VII, 1993, 477–478). Не говоря уже об этимологии, близость коннотаций двух этих понятий, по причине их особенной созвучности, бесспорна, прежде всего в поэтических текстах.

(обратно)

369

Н. Simian-Yofre, rchm, в TWATVII, 1993, 475.

(обратно)

370

89 °Cимиан-Йофрэ справедливо утверждает, что нельзя переводить chesed we-rachamim как 1ен- диадис — «нежная милость» (ibid., 475).

(обратно)

371

Об истории христианского ухода за больными людьми см. V. Benner Carson, Nursing. Science and Service. A Historical Perspective, в V. Benner Carson, Spiritual Dimensions of Nursing Practice, Philadelphia, 1989, 52–73; A. Bradshow, Lighting the Lamp. The Spiritual Dimension of Nursing Care, Harrow, 19952, 97-170.

(обратно)

372

Saint Vincent de Paul, Correspondance, entretiens, documents X, ed. P. Coste, Paris, 1920–1925, 452.

(обратно)

373

K. Waaijman, Waarom ikt в Jota 4, 1993, № 16, 46–56.

(обратно)

374

См., например, J. Harrison & P. Bumard, Spirituality and Nursing Practice, Aldershot, 1993, 85–94.

(обратно)

375

Используемый автором перевод Библии далеко не всегда совпадает по смыслу с Синодальным. — Прим. пер.

(обратно)

376

2,5 К. Waaijman, Psalmen bij ziekte ert gmezing, Kampen, 1981, 8-12.

(обратно)

377

Скорее, 13:3. — Прим. шр.

(обратно)

378

Синодальный перевод — «поступай». — Прим. пер.

(обратно)

379

Vincent de Paul, Correspondance, entretiens, documents IX, ed. P. Coste, Paris, 1920–1925, 119.

(обратно)

380

V. Benner Carson, Spirituality and the Nursing Process, в V. Benner Carson, Spiritual Dimensions of Nursing Practice, Philadelphia, 1989, 177.

(обратно)

381

500 Ibid., 164–175.

(обратно)

382

801 См., например, Handboek geestelijke verzorging in zorginstellingen, Karapen, 1996.

(обратно)

383

V. Benner Carson, ibid., 57.

(обратно)

384

т Ibid., 60.

(обратно)

385

С. Dane, Geschiedenis van de ziekenverpleging, Lochem, 1967, 86.

(обратно)

386

Vincent de Paul, Cormpondance, entretiens, documents XI, ed. P. Coste, Paris, 1920–1925, 341.

(обратно)

387

Ibid., IX, 249.

(обратно)

388

С. Dane, Geschiedenis van de ziekenverpleging, Lochem, 1967, 80.

(обратно)

389

См. V. Benner-Carson, Nursing, Science and Service. A Historical Perspective, в V. Benner-Carson, Spiritual Dimensions of Nursing Practice, Philadelphia, 1989, 53–54.

(обратно)

390

Е. Miller, A Roman Catholic View of Death, ibid., 33–49.

(обратно)

391

,1 г R. Kaczynski, Sterbe- und Begrdbnislituigie, в Gottesdienst der Kirche. Handbuch der Liturgieurissenschaft 8, Hrsg. H. Meyer, H. Auf der Mauer et aL, Regensburg, 1984, 205–208. «День гнева» (лат.). — Прим. пер.** Быт 3:19. — Прим. пер.

(обратно)

392

319 D. Klass, Spirituality, Protestantism and Death, в Death and Spirituality, 51–73.

(обратно)

393

Краткий обзор см. часть 1, гл. 2.1.

(обратно)

394

Chuang Tzu, The Complete Works, transl. B. Watson, New York, 1968, 80; см. также К. J. Doka & J. D. Morgan, Death and Spirituality, 87.

(обратно)

395

Cm. D. Ryan, Death. Eastern Perspectives, в Death and Spirituality, 75–92.

(обратно)

396

,18 Ibid., 110.-

(обратно)

397

В синодальном переводе — «в преисподнюю». — Прим. пер.519 С. Westermann, Genesis 1-11 (ВКI / 1), Neukirchen — Vluyn, 19832, 456.

(обратно)

398

J. Scharbert, sapad, в TWATV, 1986, 906.

(обратно)

399

521 A. Baumann, ‘abal, в TWAT1, 1973, 47.

(обратно)

400

Ibid., 48–49.

(обратно)

401

Н. Simian-Yofre, nchm, в TWATV, 1986, 369.

(обратно)

402

Ibid., 376.

(обратно)

403

То есть «переходом». — Прим. пер.527 R. Kaczynski, Sterbe- und Begrabnistiturgie, в Gottesdienst derKirche. Handbuch der Liturgiewissenschaft 8, Hrsg. H. Meyer, H. Auf der Mauer et al., Regensburg, 1984, 208.ш Ibid., 209.529 Ibid., 218–224.5,0 Ibid., 210.

(обратно)

404

«Напутствие» (греч., лат.). — Прим. пер.831 G. Wirix, The Viaticum. From the Beginning until the Present Day, в Bread of Heaven. Customs and Practices Surrounding Holy Communion, eds. C. Caspers, G. Lukken et al., Kampen, 1995, 247–259.332 R. Kaczynski, ibid., 210.533 Ibid., 214.

(обратно)

405

«Предаю (препоручаю) дух мой» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

406

«Поручаем себя Тебе, Господи» (лат.). — Прим. пер.334 Ibid., 214–215.

(обратно)

407

«Придите на помощь» (лат.). — Прим. пер.,5e R. Kaczynski, ibid., 211.

(обратно)

408

Славословий Всевышнему. — Прим. пер.557 Ibid.538 Ibid., 222.

(обратно)

409

«В рай» (лат.). — Прим. пер. P. Iron, Spiritual Issues in Death and Dying for Those Who Do Not Have Conventional Religious Belief, в Death and Spirituality, ed. K. Doka & J. Morgan, Amityville (New York), 1993, 105.J. Kauffmann, Spiritual Perspectives on Suffering the Pain of Death, ibid., 165–170.942 H. Andreus, Laatste gedicht, в H. Andreus, Laatste gedichten, Haarlem, 1977, 31.

(обратно)

410

545 К. Guthke, Letzte Worte. Variationen uberein Thema der Kulturgeschichte des Westens, Miinchen, 1990; P. Nissen, Woorden voor het laatste uur. Over het bidden op het sterjbed in de christelijke traditie, Nijmegen, 1999.

(обратно)

411

844 H. Andreus, Laatste gedicht, 7.

(обратно)

412

Н. Piper, Gesprekken met steruenden, Antwerpen, 1979.

(обратно)

413

547 Ibid., 103–113.

(обратно)

414

М. De Hennezel, De intieme dood. Levenslessen van stervenden, Haarlem, 19962 [англ. издание: М. de Hennezel, Intimate Death. How the Dying Teach us How to Live, New York, 1997].

(обратно)

415

549 Ibid., 131.

(обратно)

416

950 Ibid., 152.

(обратно)

417

Ibid., 118.

(обратно)

418

358 Ibid., 154.

(обратно)

419

Ibid., 168.

(обратно)

420

Ibid., 176–177.

(обратно)

421

Ibid., 154.

(обратно)

422

Ibid., 205.

(обратно)

423

Ibid., 206.

(обратно)

424

Le grandi scuole della spiritualita cristiana, ed. E. Ancilli, Roma — Milano, 1984, 83-131.

(обратно)

425

Ibid., 133–729.

(обратно)

426

5 G. Thils, Saintete chretienne, Tielt, 1958, 24–30.

(обратно)

427

См., например, R. Morgay, Les ecoles de spiritualite chretienne. Lapensee catholique, Lige — Paris, 1928, 26; J. Gaitan, Espiritnalidady espiritualidades, в Revista de Espiritualidad43,1984,683–687; M. Domergue, Лих sources de la diversiti, в Christus 16, 1969, № 62, 192–193.

(обратно)

428

L. de Saint-Joseph, Ecole de spiritualite, в DSp 4, 1960, 116.

(обратно)

429

Ibid., 116.

(обратно)

430

Ibid., 124.

(обратно)

431

M. Dupuy, Spiritualite. II. La notion de spiritualite, в DSp 14 (1990), 1172.

(обратно)

432

M. Dion, La spiritualite ignatienne, в Eglise et Theologie 20, 1989, 228. См. также F. Cayre, Ecoles de spiritualite, в F. Cayre, Patrologie et histoire de la theologie 2, Paris, 1933, 688.

(обратно)

433

J. Gautier, La spiritualite catholique, Paris, 1953, 10.

(обратно)

434

J. de Guibert, En quoi different reellement les diverses ecoles catholiques de spiritualite? в Gregorianum 19, 1938, 277.

(обратно)

435

L. de Saint-Joseph, Ecole de spiritualite, в DSp 4, 1960, 117.

(обратно)

436

M. Dion, La spiritualite ignatienne, в Eglise et Theologie 20, 1989, 226.

(обратно)

437

J. de Guibert, En quoi different reellement les diverses ecoles catholiques de spiritualite? в Gregorianum 19, 1938, 267, см. также 278.

(обратно)

438

С. Bernard, Meditations spirituelles et dtversUe des spiritualties, в Nouvelie Revue Theologiqve 102,1970, 609.

(обратно)

439

J. Gaitan, Espiritualidadу espiritualidades, в Revista de Espiritualidad 43, 1984, 687–689.

(обратно)

440

Cm. A. Matanig, Lescuoledi spiritualitit nel magistero pontifico, Brescia, 1964, 31 слл.; J. Sudbrack, Letzte Norm des Ordenslebens ist die im Evangelium daigelegte Nachfolge Christi, в Geist und Leben 42, 1969, 439–440; C. Bernard, ibid., 609.

(обратно)

441

laJ. Guibert, Lefons de theologie spirituelle, Toulouse, 1946, 111, см. также 117.

(обратно)

442

L. de Saint-Joseph, Fxole de spiritualite, в DSp 4, I960, 124.

(обратно)

443

J. de Guibert, En quoi different reettement les diverses ecoles catholiques de spiritualite? 275; см. также J. de Guibert, Theologia spirituatis, Roma, 1937, 20; F. Vandenbroecke, SpirituaUteit en spiritualiteiten, в Concilium 1, 1965, № 9, 48–49; M. Dion, La spiritualite ignatienne, в Eghse et Theologie 20, 1989, 227–229; R. Morgay, Les Ecoles de spiritualite vers la piete modeme, в Etudes religieuses, Liege — Paris, 8, 1928; то же самое в R. Morgay, Les Ecoles de spiritualite chretienne. La pensee cathotique, Liege — Paris, 1928, 28.

(обратно)

444

Еще в своей Histoire de la spiritualite chretienne I–III (Paris, 1960–1965) Л. Буйе энергично требует, чтобы исходили из единой церковной духовности, ориентированной на единое Евангелие. См. также L. Bouyer, Le sens et la vie monastique, Turnhout — Paris, 1950. Обзор дискуссии см. в J. Sudbrack, Vom Geheimnis christlicher Spiritualitdt, в Geist und Leben 39, 1966, 24–44.

(обратно)

445

F. Саугё, Theses spirituelles, в F. Саугё, Patrologie et histoire de la theologie 2, Paris, 1933, 688–689.

(обратно)

446

H. Blommenstijn, Spiritualiteit en hoejejezelfkunt bedriegen, в Speling 29, 1977, № 1,112–113.

(обратно)

447

См., например, V. Truhlar, Pmblemata theologica de vita spirituali laicorum et religiosorum, Roma, 1960, 9-12; M. Domergue, Aux sources de la diversity, в Christus 16, 1969, № 62, 187–190.

(обратно)

448

G. Thils, Saintete chretienne, Tielt, 1958, 27.

(обратно)

449

См., например, С. Bernard, Meditations spirituelles et diversite des spiritualites, в Nouvelle Revue Theologique 102, 1970, 605–633.

(обратно)

450

M. Dion, La spiritualite ignatienne, в Eglise et Thiologie 20, 1989, 229.

(обратно)

451

С. Bernard, ibid., 605.51 См. F. Cayre, Theses spirituelles, 689.к См., например, V. Branick, Formation and Task, в Review for Religious 28, 1969, 12–20; J. Keller, Some Observations on Religious Formation and Spirituality, в Review for Religious 29, 1970, 506–513; см. также L. Rulla, Depth Psychology and Vocation. A Psychosocial Perspective, Rome — Chicago, 1971.

(обратно)

452

См. пер. В. Кузнецовой. — Прим. пер.

(обратно)

453

Так у автора. — Прим. пер. К. Koch, derech, в TWATll, 1977, 294–295.F. Notscher, Golteswege und Menschenwege in derBibel und in Qumran, Bonn, 1958.

(обратно)

454

Так у автора, ср. Синодальный перевод: «Бог препоясывает меня силою и устрояет мне верный путь». — Прим. пер.

(обратно)

455

G. Stemberger, Das klassischeJudentum. Kultur und Geschichte der rabbinischen Zeit, Munchen, 1979, 139.

(обратно)

456

Ibid., 133, см. также J. Neusner, Grondlagm van hetjodendom, Boxtel — Leuven, 1990.

(обратно)

457

M. Buber, Der Glaube der Propheten, в M. Buber, Schriflen zum Chassidismus (Werke III), Miinchen— Heidelberg, 1963, 280.В русской традиции произносится как «будда». — Прим. пер.

(обратно)

458

Н. Dumoulin, Spiritualitdt des Buddhismus, Mainz, 1995, 20.

(обратно)

459

Ibid., 158–160.

(обратно)

460

Дао дз цзин 25 (Древнекитайская философия, М.: ПринТ, 1994, перевод Ян Хин-Шуна. — Прим. пер.).

(обратно)

461

Чжуан Цзы 17, 3 (цит. в: К. Waif, Тао fur den Westen, Miinchen, 1989, 60). (Перевод с авторского текста, ср. пер. Ян Хин-Шуна: «Человек, постигший дао, остается безвестным; человек, обладающий совершенными моральными качествами, ничего не обретает; большой человек лишен самого себя», — указ. издание, 271. — Прим. пер.)

(обратно)

462

М. Buber, Die Lehre vom Тао, в М. Buber, Schrifien zur Philosophie (Werke I), Munchen — Heidelberg, 1962, 1038.Ср. Синодальный перевод: «путь и истина и жизнь». — Прим. пер.

(обратно)

463

S. Nasr, The Quran as the Foundation of Islamic Spirituality, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 3-10; A. Brohi, The Spiritual Significance of the Quran, ibid., 11–13.F. Schuon, The Spiritual Significance of the Substance of the Prophet, ibid., 48–63.Ibid., 49.

(обратно)

464

Ibid., xiii.

(обратно)

465

Н. Dumoulin, Spiritualitdt des Buddhismus, Mainz, 1995, 121–145.

(обратно)

466

H. Hecker, Das Leben des Buddha. Die innere und aufiere Lebensgang des Erleuchteten dargesteUt nach den altesten indischen Quellen, Hamburg, 1973, 97.

(обратно)

467

Цит. в: H. Dumoulin, ibid., 125.

(обратно)

468

H. Dumoulin, ibid., 79-117.

(обратно)

469

и A. Bareau, Bouddha, Paris, 1962, 90–91.*''

(обратно)

470

55 G. Pande, The Message of Gotama Buddha and its Earliest Interpretations, в Buddhist Spirituality (WS8), London, 1994, 13.

(обратно)

471

Udana 8, 3.

(обратно)

472

E. Lamotte, Der Buddha. Seine Lehre und seine Gemeinde, в Der Buddhismus. Geschichte und Gegenwart, Hrsg. H. Berchert & R. Gombrich, Miinchen, 1989, 67.

(обратно)

473

“Ibid., 135–136.

(обратно)

474

Н. Dumoulin, Spiritualitat des Buddhismus, Mainz, 1995, 159–176.

(обратно)

475

“Ibid., 135–136.

(обратно)

476

и Ibid., 183.

(обратно)

477

A. Wayman, The Diamond Vehicle, в Buddhist Spirituality (WS 8), London, 220.

(обратно)

478

A. Solignac, Voies, в DSp 16, 1994, 1206–1212.

(обратно)

479

См. М. Alamo, Cisnems, в DSp 2, 1953, 910–921.

(обратно)

480

Plato, Politeia, Bk. 7.

(обратно)

481

A. Solignac, ibid., 1201.

(обратно)

482

Н. Crousel, Origme, в DSp 11, 1982, 937–939.

(обратно)

483

К. Ruh, Geschichte der abendldndischen Myst&l, Miinchen, 1990, 43.

(обратно)

484

Dionysius de Areopagiet, Over de hemelse hierarchic III, 2 (SC 58). Или: «озаренность». — Прим. тмр.** Или: «озарения», «просветления». — Прим. пер.

(обратно)

485

Bonaventura, De triplici via, Prologue. Мы приводим текст по: Bonaventura, De triplici via. Uber den dreifachen Weg, Hrsg. M. Schlosser, Freiburg, 1993.*** Размышление-молитва-созерцание (лат.). — Прим. пер.**** Божественного чтения (лат.), то есть чтения Писания. — Прим. пер.

(обратно)

486

Более подробное описание трактата De triplici via см. в части 3, раздел 3.2.2.

(обратно)

487

De triplici via, Prologus.

(обратно)

488

См. A. Stoelen, Hugues de Balma, в DSp 7, 1969, 859–873.

(обратно)

489

Cm. A. Rayez, David d’Augsbourg, в DSp 3, 1957, 42–44.

(обратно)

490

L. Kohn, Early Chinese Mysticism. Philosophy and Soteriology in the Taoist Tradition, Princeton, 1992.

(обратно)

491

L. Kohn, Taoist Mystical Philosophy, New York, 1991, 13–14.

(обратно)

492

A. Seidel, La divinisation de Lao-Tseu dans le Thoisme des Han, Paris, 1969.

(обратно)

493

L. Kohn, Taoist Mystical Philosophy, 18.

(обратно)

494

Wen Tiu 1, 3 (Вэнь Цзы, цит. по: A. Forke, Geschichte der alien chinesischen Philosophie, Hamburg, 1964, 337).

(обратно)

495

M. Buber, DieLehrevom Too, в M. Buber, SchriftenzurPhilosophie(Werke I), Miinchen — Heidelberg, 1962, 1041.

(обратно)

496

Дао дэ цзин 49 (ср. пер. Ян Хин-Шуна: «Добрым я делаю добро и недобрым также делаю добро. Таким образом и воспитывается добродетель. Искренним я верен и неискренним также верен. Таким образом и воспитывается искренность». — Прим. пер.).

(обратно)

497

L. Kohn, Taoist Mystical Philosophy, 7.

(обратно)

498

Дао дэ цзин 64 (ср. пер. Ян Хин-Шуна: «идет по тому пути, по которому прошли другие. Он следует естественности вещей». — Прим. пер.).

(обратно)

499

85 М. Buber, ibid., 1046.

(обратно)

500

Ibid.

(обратно)

501

Дао дэ цзин 35 (ср. пер. Ян Хин-Шуна: «К тому, кто представляет собой великий образ [дао], приходит весь народ. Люди приходят, а он им не причиняет вреда. Он приносит им мир, спокойствие…». — Прим. пер.).

(обратно)

502

ЧжуанЦзы 12, 2 (цит. по: К. Waif, Тао fur den Westen, Miinchen, 1989, 58). Близкого русского перевода найти не удалось. — Прим. пер.

(обратно)

503

Дао дэ цзин 45 (в пер. Ян Хин-Шуна — не «тишина», а «спокойствие». — Прим. пер.)

(обратно)

504

Дао дэ цзин 24 (в пер. Ян Хин-Шуна это может соответствовать только главе 25: «Вот вещь… о лишенная формы!.. Я не знаю ее имени… назову ее дао… назову ее великое». — Прим. пер.).

(обратно)

505

Анонимное высказывание (цит. в К. Waif, Тао fwrden Wes ten, Miinchen, 1989, 50).

(обратно)

506

Дао дэ цзин 16 (пер. Ян Хин-Шуна. — Прим. пер.).

(обратно)

507

Чжуан Цзы 25, 10.

(обратно)

508

I. Robinet, Visualisation and Ecstatic Flight in Shangqing Taoism, в Taoist Meditation and Longevity Techniques, ed. L. Kohn, Ann Arbor (Michigan), 1989,160.

(обратно)

509

R. Guardini, Liturgische Bildung. Die Aufgabe (1923), в R. Guardini, Angefochtene Zuversicht, Darmstadt, 1985, 222.

(обратно)

510

Обзор данной темы см. в J. Lamberts, Active Participation as the Gateway Towards an Ecclesial Liturgy, в Omnes circumadstantes, eds. C. Caspers & M. Schneiders, Kampen, 1998, 234–261.

(обратно)

511

Sacmsanctum Concilium, art. 11, 14, 19, 27, 30, 48, 50, 114. См. комментарий Й. Юнгмана в LThK 12, 19862, 28.

(обратно)

512

О. Rousseau, Autcmr dujubiUdu mouvement liturgique 1909–1959, в Questions liturgiques40,1959, 208.

(обратно)

513

J. Lamberts, Active Participation, 253, 242.

(обратно)

514

Sacrosanctum Concilium, art. 14.

(обратно)

515

Pius X, Tra le sollecitudini, в Acta Sanctae Sedis 36, 1903, 331.

(обратно)

516

J. Lamberts, Paus Pius Xende actieve deelneming, в Ttjdschrijft voor liturgie 71, 1987, 293–306.

(обратно)

517

Sacrosanctum Concilium, art. 11.

(обратно)

518

См. комментарий Юнгмана к Конституции о Богослужении в LThK 12, 19862, 26.

(обратно)

519

Например, как ретроспективная проекция к происхождению иерусалимского культа (Mowinckel; Noth) или как легенда, которая легла в основу праздника, возникшего позднее (Von Rad; Beyerlin).

(обратно)

520

W. Schmidt, Exodus, Sinai und Alo.se, Darmstadt, 1983, 71–90.Синодальный перевод — «Иеговы». «Иегова» — это ошибочное чтение тетраграммы. Ее общепринятое христианское чтение — «Яхве», или «Ягве». Автор расшифровывает тетраграмму как «Сущий», так как предположительно она восходит к др. — евр. корню со значением «быть». — Прим. пер,** Синодальный перевод — «Иеговы». — Прим. пер.*** Синодальный перевод — «1осподь, Господь»; это — чтение тетраграммы, принятое в иудаизме после разрушения Храма. — Прим. пер.

(обратно)

521

D. Niles, The Name of God in Israel’s Worship. The Theological Importance of the Name Yahweh, Princeton, 1974, 124–128; A. van der Woude, sjem, в THAT II, 19792, 950.

(обратно)

522

K. Seybold, Die Geschichte des 29. Psalms und ihre theologische Bedeutung, в Theologische Zeitschrift 36,208–219.

(обратно)

523

В Синодальном переводе — «Господь». — Прим. пер. G. Seitz, Redaktionsgeschichtliche Studien zum Deuteronomium, Stutgart — Berlin etc., 1971; M. Rose, Die AusschliesslichkeitsanspruchJahwes, Stutgart — Berlin etc., 1975, 19–41.

(обратно)

524

Синодальный перевод — «в среде». — Прим. пер. М. Rose, ibid., 39–41.W. Schmidt, Kdnigtum Gottes in Ugarit und Israel, Berlin, 1966, 88.

(обратно)

525

Или «бесквасного». — Прим. пер.

(обратно)

526

То есть шалашей. — Прим. пер.

(обратно)

527

*****«Пёсах» — др. — евр. «Исход», «праздник Исхода». — Прим. пер.

(обратно)

528

К. Bernhardt, Gott und Bild. Ein Beitrag zur BegrUndung und Deutung des Bildeverbotes im Alten Testament, Berlin, 1956; A. Kruyswijk, 'Gem gesneden beeld…’, Franeker, 1962.

(обратно)

529

F. Criisemann, Studien zur Formgeschichte von Hymnus und Danklied in Israel, Neukirchen — Vluyn, 1969.

(обратно)

530

Cp. G. von Rad, Theologie des AUen Testamentsl-ll, Miinchen, 1957–1960, 185; A. Besnard, Le mystene du Nom, Paris, 1962, 95.

(обратно)

531

UJ Мы следуем здесь последованию мессы (ordo missae), как оно представлено в editio typica altera (1975) Римского Миссала (Missale Romanum). В своем описании мы опираемся на работу: A. de Keyzer, От voor Gogs gelaat te staan. Een expositio missae, Baam, 1999.Греч, молитва Kyrie, eleison, то есть «Господи, помилуй». — Прим. пер.

(обратно)

532

Institutio generalis Missalis Romani, 24.

(обратно)

533

A. de Keyzer, ibid., 78–96.** «Сходясь вместе» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

534

«Правильно и достойно» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

535

«Покаянный акт» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

536

Так у автора. — Прим. пер. Ibid., 97-130.Institutio generalis, 33.

(обратно)

537

«Слово» (др. — евр.). — Прим. пер.

(обратно)

538

Ibid., 33.

(обратно)

539

ш Ibid.

(обратно)

540

Ibid., 43.

(обратно)

541

Ibid., 33.

(обратно)

542

A. de Keyzer, ibid., 131–224. «Вселенская молитва» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

543

«Идите» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

544

«[Месса] совершилась» (лат.). — Прим. пер. Ibid., 239–269.128 Institutio generalis, 32. _Ibid., 33.

(обратно)

545

Арабское «Аллах» идентично русскому «Бог». — Прим. пер.131 S. Nasr, The Quran as the foundation of Islamic Spirituality, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 3-10.

(обратно)

546

Ibid., 115.

(обратно)

547

1,7 Ibid.

(обратно)

548

158 Ibid., 116.

(обратно)

549

A. Schimmel, Mystische Dimensionen des Islam. Die Geschichte des Sufismus. Miinchen, 19922, 217.

(обратно)

550

'«Ibid., 218.Uit God — букв, «из Бога». — Прим. пер.

(обратно)

551

М. Smith, Readings from the Mystics of Islam, London, 1950, no. 16.

(обратно)

552

Roemi, Mathnawi-yi ma’nawiV, 1756.

(обратно)

553

** В Коране: «Джибрила». — Прим. пер. Ibid., Ill, 6.

(обратно)

554

S. Ashraf, The Inner Meaning of the Islamic Rites: Prayer, Pilgrimage, fasting. Jihad, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 118–119.В Коране: «Ибрахим». — Прим. пер.

(обратно)

555

A. Schimmel, Mystische Dimensioned des Islam. Die Geschichte des Sufismus. Miinchen, 19922, 158–159. ** По тексту автора. — Прим. пер.

(обратно)

556

S. Ashraf, ibid., 128–129.

(обратно)

557

См. часть 1, раздел 3.4.2.

(обратно)

558

The Sayings of the Desert Fathers, transl. B. Ward, Oxford — Kalamazoo, 19842, Syncletica, 16.

(обратно)

559

Johannes Cassianus, Collationes 18,1 (SC 64).

(обратно)

560

*** От греч. анахбрэсж— «отступление; возвращение назад; убежище». — Прим. пер. т Ibid., 18, 4 (SC 64).

(обратно)

561

Regel van Basilius, в H. Urs von Balthasar, Vijfbronnen van ckristelijke geest, Haarlem, 1957, 35.

(обратно)

562

Ibid., 41.

(обратно)

563

Ibid., 41–42.Ibid., 41–42, 54, 70, 79, etc.Augustinus, Praeceptum 1.2, в L. Verheyen, La Rigte de Saint Augustin I, Parijs, 1967, 417; The Rule of Saint Augustine, Garden City (NY), 1986, 11.

(обратно)

564

K. Frank, Geschichte des christlichen Monchtums, Darmstadt, 1993, 45.

(обратно)

565

Ibid., 143.* В 1837 году. — Прим. пер.

(обратно)

566

L. Soltner, Solesmes etDom Gntfranger 1805–1875, Solesmes, 1984.

(обратно)

567

См. Н. Chadwick, DU Kirche inderantiken WeU, Berlin — New York, 1972, 202–205.

(обратно)

568

Пер. Г. С. Саблукова. — Прим. пер. См. A. Siraj Ed-Din, The Nature and Origin of Sufism, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 223–225.ms j Trimingham, The Sufi Orders in Islam, Oxford, 1971; A. Schimmel, ibid., 46-146; V. Danner, The Early Development of Sufism, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 239–264; о развитии многих суфийских орденов см. Islamic Spirituality Manifestations (WS 20), London, 1991, 3-315.

(обратно)

569

Пер. И. Ю. Крачковского. — Прим. пер.

(обратно)

570

J. Michon, The Spiritual Practices of Sufism, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 270–271.

(обратно)

571

Roemi, Mathnawil, 1529.

(обратно)

572

A. Schimmel, Mystische Dimensioned, 324–342.

(обратно)

573

J. Michon, Eautobiografie du soufi marooam AhmadIbn Ajiba (1747–1809) et son mi’raj, Leiden, 1969, 13.

(обратно)

574

J. Michon, The Spiritual Practices of Sufism, 272.

(обратно)

575

S. Nasr, Sufi Essays, Albany (New York), 1972, 57–59.

(обратно)

576

Cm. A. Schimmel, Mystische Dimensioneii, 238–253.

(обратно)

577

J. Michon, The Spiritual Practices of Sufism, 281.

(обратно)

578

Описание священного танца см. ibid., 281–284.

(обратно)

579

175 A. Schimmel, ibid., 245.

(обратно)

580

Ibid., 246.

(обратно)

581

J. Michon, The Spiritual Practices of Sufism, 289.

(обратно)

582

Cm. A. Schimmel, ibid., 147–265.** Персидское соответствие арабскому слову факир с тем же значением. — Прим. пер.

(обратно)

583

Цит. в: A. Schimmel, ibid., 181.

(обратно)

584

A. Schimmel, ibid., 181.

(обратно)

585

V. Mosca, Alberto Patriarca di Gerusalemme, Roma, 1992.

(обратно)

586

Karmelregel, Proloog. — Мы следуем здесь тексту Устава Кармеля, используемому в К. Waaij- man, De mystieke ruimte van de Karmel. Eenuitlegvan de Karmelregel, Kampen — Gent, 1995,19–35 (см. также англ. издание: К. Waaijman, The Mystical Space of Carmel. A Commentary on the Carmelite Rule, Louvain, 1999, 20–38). Далее по тексту главы Устава Кармеля указываются в скобках.

(обратно)

587

J. Leclercq et al, Leremitismo in Occidente пег secoli XI e XII, Milano, 1965.

(обратно)

588

Jacques de Vitry, The History of Jerusalem, transl. A. Stewart, London, 1896, 27.

(обратно)

589

Согласно более позднему преданию (ок. 1400 г.), это был некий «Брокардус», о котором нам также ничего не известно.

(обратно)

590

См. Е. Friedman, The Latin Hermits of Mount Carmel, Rome, 1979.

(обратно)

591

Описание этого события см. bJ. Smet, De geschidenis van dekarmell, Almelo, 1988, 35–40;Cicconetti, The Rule of Carmel, Darien (Illinois), 1984, 130–207.

(обратно)

592

O. Steggink, J. Tigcheler 8c K. Waaijman, Karmelregel, Almelo, 1978.

(обратно)

593

Karmelregel, hoofdstuk I–XVI.

(обратно)

594

K. Waaijman, De mystieke ruimte van de Karmel, Kampen — Gent, 1995, 48-197.

(обратно)

595

Об этом см. часть 1, раздел 3.6.

(обратно)

596

Philip Ribot, Decern libri de institutione et peculiaribus gestis religiosorum carmelitarum I, 8. Здесь и далее мы цитируем по изданию П. Чандлера (Chandler).

(обратно)

597

Johannes Cassianus, Collationes I, 15 (SC 42).

(обратно)

598

195 См. в М. A. de Pistoye, La Soeur de Charite, Paris, 1892, 107–327. Текст перемежается комментариями самого Винцента, извлеченными из бесед, которые он посвятил этому Уставу.

(обратно)

599

Regies communes, chap. 1, art. 2.

(обратно)

600

Saint Vincent de Paul, Correspondances, entretiens, documents, ed. P. Coste, Paris, 1920–1925.

(обратно)

601

Цит. в: De spiritualiteit van Vincent de Paul 1, red. Dochters der Liefde), Brussel, 19932, 52.

(обратно)

602

Regies communes, chap. 1, art. 1.

(обратно)

603

Последняя статья Общего устава.

(обратно)

604

См. Charite, в DSp 2, 1953, 507–691, особенно P. Pourrat, Charite, V. 5. Lecolefranaise depuis saint Francois de Sales, 610–627.Автор пользуется одним и тем же словом liefde (нидерланд. «любовь») для передачи как понятия «любовь», так и понятия «милосердие», так как имеет в виду латинское cantos, имеющее те же оба значения. — Прим. пер.

(обратно)

605

Regies communes.

(обратно)

606

H. Sieben, ReceuiUement. I. Genese et premiers developpements, в DSp 13, 1988, 247–255; см. также S. Lopez Santidrian, ReceuiUement, II. Dans la spiritualite classique espagnole, ibid., 255–267.

(обратно)

607

См. истолкование слова Detachment в статье под названием Depouillement в DSp 3, 1957.

(обратно)

608

A. Thibaut, Edification, в DSp 4, 1960, 279–293.

(обратно)

609

К. Waaijman, Raakvlakken tussen natuurwetenschap en mystiek, в Wending 39, 1983, № 8, 501–508.

(обратно)

610

R. Jones, Physics as a Metaphor, New York, 1983.

(обратно)

611

H. van Erkelens, Natuurkunde in gesprek met de dieptepsychohgie, в Speling 39, 1986, № 1, 62–67.

(обратно)

612

F. Capra, The Turning Point, New York, 1982; Idem, The Tao of Physics. An Exploration of the Parallels between Modem Physics and Eastern Mysticism, Berkeley? 1975 (на русском языке: Ф. Капра, Дао физики. СПб., Орис, 1994. — Прим. пер.)

(обратно)

613

F. Maas, De niets-ervaring als aanknopingspunt tussen mystiek en technische cultuur, в Speling,№ 4, 67–76.

(обратно)

614

B. Borchert & K. Waaijman, Raakvlakken tussen spiritualiteit en kunst, в Speling40, 1988, № 3, 5-19.

(обратно)

615

Об этом см. часть 1, раздел 1.2.

(обратно)

616

В Синодальном издании эти понятия переводятся словом «разум». — Прим. пер.

(обратно)

617

В еврейской Псалтири псалом 34 (= 33 в Синодальном издании) содержит 22 стиха — по числу букв еврейского алфавита, в синодальном издании — 23 стиха, как в Септуагинте. — Прим. пер.

(обратно)

618

Ср. Синодальный перевод: «Вкусите, и увидите, как благ Господь! Блажен человек, который уповает на Него! Бойтесь Господа, святые Его, ибо нет скудости у боящихся Его». — Прим. пер.

(обратно)

619

Ср. Синодальный перевод: «Придите, дети, послушайте меня: страху Господню научу вас. Хочет ли человек жить и любит ли долгоденствие, чтобы видеть благо? Удерживай язык свой от ала и уста свои от коварных слов. Уклоняйся от зла и делай добро; ищи мира и следуй за ним». — Прим. пер.

(обратно)

620

Ibid., 89–90.

(обратно)

621

Ibid., 106.

(обратно)

622

Ibid., 107.

(обратно)

623

Ibid., 87.

(обратно)

624

Ibid., 89.

(обратно)

625

Ср. Синодальный перевод: «Если Господу великому угодно будет, он исполнится духом разума». — Прим. пер.

(обратно)

626

В Синодальном переводе: «прославлять Господа». — Прим. пер.

(обратно)

627

В Синодальном переводе: «Господа». — Прим. пер.

(обратно)

628

«Проживание в одном и том же монастыре» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

629

«Странствия» (лат.). — Прим. пер.522J. Leclercq, Monasticism and Asceticism. II. Western Christianity, в Christian Spirituality. Origins to the Twelfth Century (WS 16), London 1986, 113–123; K. Frank, With Greater Liberty. A Short History of Christian Monasticism and Religious Orders, Kalamazoo, 1993, 53–68.K. Frank, ibid., 77.

(обратно)

630

Ibid., 77.

(обратно)

631

Boniface, Epistola 86, цит. в: К. Frank, ibid., 76.

(обратно)

632

Здесь: «освобождение от экономической зависимости» (лат.). — Прим. пер. 236 Т. Kardong, The Benedictines, Wilmington (Delaware), 1988.

(обратно)

633

The Rule of Benedict, Dublin, 1994, 58.

(обратно)

634

The Rule of Benedict, 19.

(обратно)

635

225 Ibid., 11;43.

(обратно)

636

Ibid., 2.

(обратно)

637

Ibid., 2; 5; 64.

(обратно)

638

Ibid., 31; 53; 85.

(обратно)

639

Ibid., 5.

(обратно)

640

Cp. ibid., 34.

(обратно)

641

Ibid., Prologue 1–3. «Божественное чтение [Писания]» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

642

Ibid., 2; 20; 39–41; 48.

(обратно)

643

Ibid.; Prologue 29; chs. 2; 65; 72.

(обратно)

644

Ibid., 2; 4; 6; 9; 11; 19; 20; 31.

(обратно)

645

Ibid., Prologue 49; chs. 6; 7; 49. 44

(обратно)

646

Ibid., 72.

(обратно)

647

J. Leclercq, Initiation aux auteurs monastiques du moyen age, Paris, 19632, 55.

(обратно)

648

Gregory the Great, Moralia lib. 7, cap. 13 (PL 75, 774–775).

(обратно)

649

Мы следуем Ф. Маасу, который основывается па исследовании Жан-Люка Мариона: Jean-Luc Marion, Das Pmtotyp des Bildes, в Wozu Bilder im Christentum? Beitrage zur theologischen Kunsttheorie, Hrsg. A. Stock, St. Ottilien, 1990, 117–135. Cm.: F. Maas, Schmnheid vraagl от goedgezelschap, Vught, 1997, 11–18.

(обратно)

650

F. Maas, ibid., 13.

(обратно)

651

Ibid., 13.

(обратно)

652

Ibid., 14.

(обратно)

653

Цит. Б. Борхертом (Borchert) в К. Waaijman, Mystiek in het joodse leerhuis, в Speling'АЪ, 1981, № 1, 106.

(обратно)

654

!9J. van der Lans, Kemeruaring, esthetische emotie en religieuse betekenisgeving, Nijmegen, 1998, 19–20.

(обратно)

655

850 В еженедельнике Tmuw, 23 января 1999 г.

(обратно)

656

F. Maas, Kunst, schoonheid en het religieuze, в Speling 50, 1998, № 3, 7.

(обратно)

657

Цитируется Д. ван Спейбруком в D. van Speybroek, WUgeeft zielaan ееп kunstwerk? в Speling50, 1998, № 3, 28. «Спасибо» (исп.). — Прим. пер.** «По обету» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

658

Ibid., 29.

(обратно)

659

F. Maas, ibid., 17–18.

(обратно)

660

C. Benson, The Absorbed Self. Pragmatism, Psychology and Aesthetic Experience, London, 1993.

(обратно)

661

H. Mertens, Ook schoonheid is een naam voor God. Kunst als bron van theologie, в Collationes 26, 1996, 227–249.

(обратно)

662

N. Frijda, De emoties, Amsterdam, 19932, 373.

(обратно)

663

В широком смысле, безотносительно к лютеровской Реформации. — Прим. пер.

(обратно)

664

«Прилаживание к повседневности» (итал.). — Прим. пер.

(обратно)

665

Здесь и далее Реформация протестантская пишется с прописной, а реформация вообще — со строчной буквы. — Прим. пер.

(обратно)

666

Ibid., 61.

(обратно)

667

М. Rose, Der Ausschlieslichkeitsanspruchfahwes. Deutenmomische Schultheologie und die Volksfrommigkeit in der spaten Konigszeit, Stuttgart — Berlin etc., 1975, 156–169.

(обратно)

668

Ibid., 18-100.Здесь и далее Синодальный перевод слегка изменен в соответствии с текстом автора. — Прим. пер.

(обратно)

669

G. von Rad, Das Gottesvolk im Deuteronomium, Stuttgart, 1929, 37; O. Grether, Nameund Wort Gottes im Alien Testament, Giessen, 1934, 31–35; M. Rose, ibid., 88–90.

(обратно)

670

O. Grether, ibid., 34.

(обратно)

671

W. Zimmerli, Das Wort des gottlichen Selbsterweises, eine prophetische Gattung, в Melanges bibliques, redigis en I’honneur d’Andre Robert, ed. G. Contenau etaL, Paris, 1957.

(обратно)

672

A. van der Woude, sjem, в THATll, 19792, 955.

(обратно)

673

Ibid., 954–956.** «Ягве» — прочтение автором тетраграммы, а «Сущий» (в Синодальном переводе — «Господь») — ее расшифровка. — Прим. пер.

(обратно)

674

A. Hulst, sjkn, в THATll, 19792, 907.

(обратно)

675

Н. Ringgren — J. Bergman & H. Seebass, bachar, в TWAT I, 1973, 592–608; H. Wildberger, bchr, в THATl, 1978s, 275–300.

(обратно)

676

Вопреки M. Rose, Der AusschlieslickkeitsanspruchJahwes, Stuttgart — Berlin etc., 1975, 84слл.

(обратно)

677

Н. Ringgren — J. Bergman & Н. Seebass, bachar, в TWATl, 1973, 601: Н. Kraus, Psalrrum 60-150 (BKXV/2), Neukirchen — Vluyn, 19785, 1056–1061.

(обратно)

678

K. Waaijman, Psalmen 120–134, Kampen, 1978, 101–110.

(обратно)

679

E. Sollenberger &J. Kupper, Inscriptions royales Sumeriennes et Akkadiennes, Paris, 1971, 128–129.

(обратно)

680

M. Rose, ibid., 92.

(обратно)

681

H. Ringgren — J. Bergman & H. Seebass, ibid., 80–81.Ср. Синодальный перевод «Слушай, Израиль: 1осподь, Бог наш, 1Ъсподь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всеми силами твоими». — Прим. пер.

(обратно)

682

Н. Lohfink &J. Bergman, ‘echad, в TWATl, 1973, 214; М. Rose, ibid., 136–140; G. Sauer, ‘echad, в THAT1, 1978s, 106.

(обратно)

683

27<i O. Bachli, Israel und die Volker. Eine Studie zum Deuteronomium, Zurich — Stuttgart, 1962, 29.

(обратно)

684

М. Rose, ibid., 139, 167.Точнее, шма [ «слушай» (евр.)] — название иудаистского символа веры (Втор 6:4–5) по его первому слову. — Прим. пер.

(обратно)

685

G. Sauer, ibid.

(обратно)

686

М. Rose, ibid., 138–140.

(обратно)

687

Ibid., 37.

(обратно)

688

Ibid., 35–36.

(обратно)

689

N. Lohfink, Das Hauptgebot, Rome, 1963, 163–164; idem, Hike, Israel! Diisseldorf, 1965, 63.

(обратно)

690

584 N. Lohfink &J. Bergman, ‘echad, в TWATl, 1973, 213.

(обратно)

691

M. Rose, Der AusschlieslichkeitsanspruchJahwes, Stuttgart-Berlin etc. 1975, 141–142.** Ср. Синодальный перевод: «Господу сказал ты ныне, что Он будет твоим Богом…; и Господь обещал тебе ныне, что ты будешь собственным Его народом». — Прим. пер.

(обратно)

692

M. Rose, Der Ausschlieslichkeitsanspruch Jahwes, 105.

(обратно)

693

Приписывание высшей церковной власти соборам, а не папе. — Прим. пер.

(обратно)

694

Название книги нидерландского культуролога Йохана Хейзинги. — Прим. пер. же Термин Devotio Modema впервые использовали около 1450 г. Помериус и Буш, хронисты этого реформационного движения. Th. van Zijl, Gerard Groote, Ascetic and Reformer (1340–1384), Washington, 1963; G. Epiney-Burgard, Gerard Grote (1340–1384) et les debuts de la Devotion modeme, Wiesbaden, 1970. Краткое резюме см. в A. Weiler, Leven en werken van Geert Grote, 1340–1384, в С. de Bruin, E. Persoons & A. Weiler, Geert Grote en de Modeme Devotie, Deventer — Zutphen, 1984, 9-55.

(обратно)

695

Описания с исторической и духовной точек зрения см. в работах Р. ван Дейка: R. van Dijk, De amstituties der Wndesheimse vrouwenkloosters voor 1559, Nijmegen, 1986; Die Devotio modema als geistUches Raum des Klosters Frensrvegen, в Kloster-Leben. Vom Augustinerchorherrenstift zur okumenischen Begegnungsstatte, ed. H. Vervoort, Nordhom, 1994, 7, 32; De spiritualiteit van de devote regulier, в Ons Geestelijk Eifgoed 72, 1998, № 1, 54-104. Обзор см. в E. Persoons, De verbreiding van de Modeme Devotie, в С. de Bruin, E. Persoons & A. Weiler, Geert Grote en de Modeme Devotie, Deventer — Zutphen, 1984, 57-100.

(обратно)

696

В смысле: духовного размышления. — Прим. пер.892 Т. Mertens, Introduction, в Florent Radewijns, Petit manuelpour le devot modem# (Tractalulus devotus), ed. F. Legrand, Turnhout, 1999, 7-37.

(обратно)

697

«О четырех родах того, что доступно духовному размышлению» (лат.). — Прим. пер.295 См., например, В. Ridderbos, De melancholic van de kunstenaar, ‘s-Gravenhage, 1991.

(обратно)

698

«Молитва» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

699

«Созерцание» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

700

Букв, «слушании». — Прим. пер.

(обратно)

701

Как уже сказано, мы следуем автографу 1441 года. В большинстве переводов здесь помещена четвертая книга (у Победоносцева тоже сперва идет она. — Прим. пер.).

(обратно)

702

Мы следуем автографу. В обычных изданиях это — книга третья (как и в переводе К. Победоносцева. — Прим. пер.).

(обратно)

703

«Продолжающееся формирование» (англ.). — Прим. пер.

(обратно)

704

«Новая эпоха» (англ.). — Прим. пер.

(обратно)

705

От греч. prophetes— «пророк». — Прим. пер.500 S. Hermann, Prophetie in Israel and Agypten. Recht und Grenze eines Vergleichs (1963), в Das Prophet- enverstandnis in der deutchsprachigen Forschung seit Heinrich Ewald, Hrsg. P. Neumann, Darmstadt, 1979, 515–536; Pmphetenforschungseil Heinrich Ewald, ibid., 1-50; H. Ringgren, Prophecy in the Ancient Near East, в Israel's Prophetic Tradition, eds. R. Coggins etaL, Cambridge — New York, 1982, 1-11.301 Ср. J. Porter, The Origins of Prophecy in Israel, в Israel’s Prophetic Tradition, eds. R. Coggins et al., Cambridge — New York, 1982, 1-11.508 H. Schmitt, Elisa. Traditionsgeschkhtliche Untersuchungm zur vorklassischen nordisraelitischen Pmphetie, Gutersloh, 1972, 163.

(обратно)

706

В Синодальном переводе — «неистовым». — Прим. пер.

(обратно)

707

Ср. Синодальный перевод: «Вот, место, где мы живем при тебе, тесно для нас». — Прим. пер.

(обратно)

708

В Синодальном переводе — «Господа Бога». — Прим. пер.

(обратно)

709

H. Gunkel, Diegeheimen Erfahrungen der Pmpheten (1903 /1923), в Das Prophetenverstdndnis in der deutschsprachigen Forschung seit Heinrich Ewald, Hrsg. P. Neumann, Darmstadt, 1979, 109–143.

(обратно)

710

G. Fohrer, ibid., 239–244; P. Neumann, Pmfetenforschung seit Heinrich Ewald, в Das Pmphetenver- standnis, 39–44.

(обратно)

711

W. Schmidt, Die Prophetische «Grundgewissheit». Erwagungen zur Einheit pmphetischer Verkiindigung (1971), ibid., 539.

(обратно)

712

R. Trousson, Voyages аи pays de nulle part. Histoire litteraire de la pensee utopique, Bruxelles, 1979.

(обратно)

713

G. Bedouelle, Utopie, в DSp 16, 1994, 101–102.

(обратно)

714

Об авторе Утопии см. G. Marc’hadour, Thomas More, в DSp 15, 1991, 849–865. О самой Утопии см. G. Bedouelle, ibid., 101–113.

(обратно)

715

Technology and the Environment, ed. F. Ferre, Greenwich, 1992; J. Cobb, Sustainability. Economics, Ecology and Justice, New York, 1992; M. de Geus, Poliliek, milieu en vrijheid, Utrecht, 1993.

(обратно)

716

P. Sherrard, The Rape of Man and Nature. An Enquiry into Origins and Consequences of Modem Science, Ipswich, 1987; Natur and Mensch, ed. H. Dembowski, Miinchen, 1990; M. Schlitt, Umweltethik. Philosophised ethische Reflexionen, theologische Grundlagen, Kriterien, Paderbum, 1992; F. Soontiens, Natumfilosofie en mi- Ikuethiek. Een teleologische natuurfilosofie als voorwaarde voor milieu-ethiek, Amsterdam, 1993.

(обратно)

717

Greenpeace (англ.) — «зеленый мир». — Прим. пер. D. Fox, Deep Ecology and the Environmental Crisis. An Anthropological Inquiry into the Viability of a Movement, Arizona, 1992; C. Merchant, Radical Ecology. The Search for Livable World, New York, 1992.H. Kessler, Das Stohnen der Natur. Plridoyer fur eine Schdpfungsspiritualitdt und Schopfungsethik, Diisseldorf, 1990; Th. Berry, Befriending the Earth. A Theology of Reconciliation between Humans and the Earth, Mystic, 1991;J. Nash, Loving Nature. Ecological Integrity and Christian Responsibility, Nashville, 1991; K. O’Gorman, Toward the Cultivation of Ecological Spirituality. The Possibilities of Partnership, в Religious Education 87, 1992, 606–618.

(обратно)

718

3S(IJ. McDaniel, Earth, Sky, Gods and Mortals. Developing an Ecological Spirituality, Mystic, 1990, 182.

(обратно)

719

D. Hall, The Steward. A Biblical Symbol Come of Age, Grand Rapids — New York, 1990; A. Meyer & J. Meyer, Earthkeepers. Environmental Perspectives on Hunger, Poverty and Injustice, Scottdale (Pennsylva

(обратно)

720

nia), 1991; W. van Nunen, De intrinsieke waarde van de natuur als ethisch dilemma. Pleidooi voor een partici- perende houding ten opzichte van de natuur als'basis — voor een ecologische ethik, Tilburg, 1993; M. Oelschlag- er, Caring for Creation. An Ecumenical Approach to the Environmental Crisis, New Haven, 1994.

(обратно)

721

•’** A. Primavesi, From Apocalipse to Genesis. Ecology, Feminism and Christianity, Wellwood, 1991.1,55 A. Forman, Full Circle. Song of Ecology and Earthen Spirituality, St. Paul (Minnesota), 1992; B. Bru- teau, Eucharistic Ecology and Ecological Spirituality, в Cross Currents 40, 1990–1991, 499–514; R. Morris, Invocation of the Creatures. Learning to Pray with the World Again, в Weaving* 8, 1993, 27–33; A. Booth, Learning to Walk in Beauty. Critical Comparisons in Ecophilosophy Focussing on Bioregionalism, Deep Ecology, Ecolog ical Feminism and Native American Ecological Consciousness, Madison, 1992; S. McCarthy, Celebrating the Earth. An Earth-Centered Theology of Worship with Blessings, Prayers and Rituals, San Jose, 1991.

(обратно)

722

A. LaChange, Greenspirit. Twelve Steps in Ecological Spirituality, Rockport — Shaftesbury, 1991,176–177.

(обратно)

723

D. Rothenberg, Ecosophy T. From Intuition to System, в A. Naess, Ecology, Community and Lifestyle, New York, 1991, 15. Буква «Т» указывает на горную хижину Твергастейн (= «против скал»),

(обратно)

724

Ibid., 20.

(обратно)

725

L. Gilkey, Nature, Reality and the Sacred. The Nexus of Science and Religion, Minneapolis, 1993; An Ecology of the Spirit, ed. M. Barnes, Lanham, 1993; E. Johnson, Women, Earth and Creator Spirit, New York, 1993; Stories of Nature and Humankind, eds. C. Rainier & P. Berry, Hillsboro, 1993; Spirit and Nature. Why the Environment is a Religious Issue. An Interfaith Dialogue, eds. S. Rockefeller & J. Elder, Boston, 1992; S. McFague, The Body of God. An Ecological Theology, Minneapolis, 1993.

(обратно)

726

529 L. Andrews, Shakkai. Women of the Sacred Garden, New York, 1992; G. Orth, Vorrt Garten Eden aus. Schopfungin Gefakr? Frankfurt a.M., 1992; R. Taylor, The Search for a Sacred Place. Essays toward a Spirituality of Nature, Ann Arbor (Michigan), 1992.

(обратно)

727

P. Teilhard de Chardin, The Divine Milieu. An Essay on the Interior Life, New York — Evanston— London, 1960.

(обратно)

728

G. Greshake, Gott in alien Dingen finden, Freiburg, 1986, 68–69.

(обратно)

729

«Величит [душа Моя Господа]» (лат.) — христианское песнопение (см. Лк 1:46–55). — Прим. пер.'V.Turner, The Ritual Process. Structure and Anti-structure, London, 1969,125–128; V. Turner, Dramas, Fields, and Metaphors, Ithaca — London, 1974, 231–271.

(обратно)

730

От лат. limen — «порог». — Прим. пер.

(обратно)

731

От лат. inferus— «нижний; низший». — Прим. пер.

(обратно)

732

От лат. margo — «край». — Прим. пер.»»** «Чистая доска»(лат.). — Прим. пер.

(обратно)

733

2 V. Turner, The Ritual Process, 94-130; Dramas, Fields, and Metaphors, 231–233, 151–153.

(обратно)

734

«Величит [душа Моя Господа]» (лат.) — Пргш. пер. См. V. Turner, Dramas, Fields, and Metaphors, 234–235.

(обратно)

735

Ibid., 233.

(обратно)

736

J. Hayes & J. Miller, Israelite and Judaean History, London, 1977, 156–157.

(обратно)

737

M. Mulder & A. van der Woude, Geschiedenis van het volk Israel en zijn godsdienst tot de tijd van Alexander de Grote, a Bijbels Handboek 2a, eds. M. Mulder, B. Oosterhoff et al, Kampen, 1982, 17, 28.

(обратно)

738

J. Hayes &J. Miller, ibid., 153; W. Schmidt, Exodus 1–6 (BKII / 1), Neukirchen — Vluyn, 1988, 34.

(обратно)

739

C. Westermann, Hoofdlijnen van een theologie van het Oude Testament, Kampen, 1981, 41; см. J. Hayes &J. Miller, ibid., 280; G. Fohrer, History of Israelite Religion, Nashville, 1972, 93–94, 97–98.

(обратно)

740

G. von Rad, Der heilige Krieg im alten Israel, Zurich, 1951, 57слл., 82–83.

(обратно)

741

С. Davis, African-American Spirituality, в NDCSp, 1993, 21.

(обратно)

742

S. Schneiders, Feminist Spirituality, ibid., 399–401.

(обратно)

743

J. Fortunato, Embracing the Exile. Healingjoumeys of Gay Christians, San Francisco, 1984, 91.

(обратно)

744

См. G. Fohrer, Geschichte Israels, 59–62.

(обратно)

745

F. Criisemann, Studien zur Fbrmgeschichte von Hymnus und Danklied in Israel, Neukirchen — Vluyn 1969, 19–20; K. Waaijman, Psalmen over de uittocht, Kampen, 1983, 9-17.

(обратно)

746

N. Gottwald, The Tribes ofjahweh, London, 1979, 117.

(обратно)

747

Cm. F. Criisemann, ibid., 19–80.

(обратно)

748

Ibid., 83-154.

(обратно)

749

Ibid., 21.** В Синодальном переводе: «Сущий послал меня к вам». — Прим. пер.

(обратно)

750

S. Amsler, hjh, в ТНАТ1, 19783, 484.

(обратно)

751

L. Kohler, Theologie des Alten Testaments, Tubingen, 1936, 234–235.

(обратно)

752

O. Keel, Die Welt der altorientatischen Bildsymbolik und das Alte Testament, Koln — Neukirchen, 1972, 277–279.

(обратно)

753

O. Keel, ibid., Taf. XVII.

(обратно)

754

L. Grollenberg, Kleine atlas van de bijbel, Amsterdam — Brussel, 1973, 75.

(обратно)

755

O. Keel, ibid., 214–215.

(обратно)

756

Ibid., 193–196.

(обратно)

757

Ibid., 67.

(обратно)

758

R. Pernoud, La spiritualite deJeanne d’Arc, Paris, 1992, 15.

(обратно)

759

P. Usset, Proces de condemnations de Jeanne dArcl, Paris, 1960, 47.

(обратно)

760

Ibid., 48.

(обратно)

761

51 Ibid., 126.

(обратно)

762

Цит. по: F. Grayeff, Jeanne d’Arc, Brugge — Vught, 1982, 109. «Девственница» (фр.). — Прим. пер.

(обратно)

763

“P.Tuset, ibid.. 123.

(обратно)

764

Ibid.

(обратно)

765

«Ibid.

(обратно)

766

D. Solle, Wie zich niet weert, 16.

(обратно)

767

D. Solle, Death by Bread Alone, 32.* Cm.: 2 Kop 12:9. — Прим. пер.

(обратно)

768

Ibid.

(обратно)

769

Ibid., 32–33.

(обратно)

770

D. Solle, Stellvertretung, Stuttgart, 1965; D. Solle, Christ the Representative, An Essay in Theology After the «Death of God», London, 1967 (англ. перевод книги Stellvertretung).

(обратно)

771

Ibid., 9.

(обратно)

772

Ibid.Консюмеризм — здесь: «потребительское отношение к миру». — Прим. пер.

(обратно)

773

D. Solle, Wie zich niet xveert, Baarn, 1981, 21.

(обратно)

774

D. Solle, Die Hinreise, Stuttgart, 1975 (англ. перевод: Death by Bread Alone, Philadelphia, 1978).

(обратно)

775

D. Solle, Wie zich niet weert, 21.

(обратно)

776

Ibid., 21.

(обратно)

777

Cp. D. Solle, Death by Bread Alone, 3.

(обратно)

778

Ibid., 6.

(обратно)

779

D. Solle, Mystik und Widerstand, Hamburg, 1997. «Главное произведение» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

780

D. Solle, Mystiek en Verzet, Baam, 1998, 17.

(обратно)

781

Ibid., 18.

(обратно)

782

Ibid., 20.

(обратно)

783

Ibid., 267.

(обратно)

784

См.: К. Schreiner, iMienfrommigkeit von Eliten oder Frommigkeit des Volkes, в Laimfrommigkeit im spaten Mittelalter, Hrsg. K. Schreiner, Miinchen, 1992, 2-26.

(обратно)

785

J. Thiele, Madonna mia. Maria und die Manner, Stuttgart, 1990.

(обратно)

786

J. Chatillon, Devotio, в DSp 3, 1957, 702–716. «Благочестие, набожность» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

787

7, J. Curran, Devotion, в DSp 3, 1957, 716–727.** «Благочестие, набожность» (фр.). — Прим. пер.

(обратно)

788

Е. Bertaud & A. Rayez, Devotions, в DSp 3, 1957, 747–778.*** Франц. «благочестие» во множ. числе — «виды, или практики, благочестия». — Прим. пер.

(обратно)

789

A. de Bonhome, Devotions prohibees, в DSp 3, 1957, 778–795.**** «Запрещенные виды, или практики, благочестия» (фр.). — Прим. пер.

(обратно)

790

J. Chatillon, ibid., 710–716.

(обратно)

791

J. Curran, ibid., 716–727.

(обратно)

792

E. Bertaud & A. Rayez, ibid., 747.

(обратно)

793

Ibid., 748–750.

(обратно)

794

Ibid., 749.

(обратно)

795

Ibid., 754.

(обратно)

796

М. Vovelle, Mentaliteitsgeschiedenis, Nijmegen, 1985, 84-125.

(обратно)

797

Ibid., 106.

(обратно)

798

Ibid., 123.

(обратно)

799

Ibid., 117.

(обратно)

800

Ibid., 113–114.

(обратно)

801

Иоанн Креста, Восхождение на гору КармелъШ, 33–45. Всего Иоанн употребил слово «благочестие» 56 раз, из них 44 — в этих главах. (Автор следует испанскому изданию: San Juan de la Cruz, Obras completas, eds. J. Rodriguez & F. Salvador), Madrid, 1988. Мы пользуемся русским изданием: Святой Хуан де ла Крус, Восхождение на гору Кармель, М., 2004, пер. с исп. Л. Винаровой. — Прим. пер.)

(обратно)

802

Святой Хуан де ла Крус, Восхождение на гору Кармель III, 36.2.

(обратно)

803

Ibid.

(обратно)

804

Там же, III 35.3.

(обратно)

805

Ibid. III, 38.2.

(обратно)

806

95 Ibid. Ill, 37.1.

(обратно)

807

Ibid. Ill, 38.2.

(обратно)

808

Ibid. Ill, 42.1.

(обратно)

809

Ibid. Ill, 42.3.

(обратно)

810

Ibid. III, 44.4.

(обратно)

811

Ibid. Ill, 44.1.

(обратно)

812

Ibid. Ill, 44.4.

(обратно)

813

К. Seybold, Die Wallfahrtpsalmen, Neukirchen, 1978, 42.

(обратно)

814

Ibid., 83.

(обратно)

815

S. Safrai, Die Wallfahrt in Zeitalter des Zweiten Tempels, Neukirchen, 1981.

(обратно)

816

В Синодальном переводе: «Пойдем в дом 1осподень». — Прим. пер.

(обратно)

817

В Синодальном переводе: «колена Господни», «имя Господне». — Прим. пер.

(обратно)

818

«Мир» (евр.). — Прим. пер.

(обратно)

819

«Иерусалим» (евр.). — Прим. пер.

(обратно)

820

В Синодальном переводе: «пред Богом». — Прим. пер. ш Святой Хуан де ла Крус, Восхождение на гору Кармель III, 33.1.

(обратно)

821

Ibid. III, 38.2.

(обратно)

822

Ibid. Ill, 39.1.

(обратно)

823

Ibid. Ill, 36.1.

(обратно)

824

Ibid. Ill, 35.2.

(обратно)

825

Ibid.

(обратно)

826

Ibid. Ill, 35.8.

(обратно)

827

Ibid. Ill, 37.1.

(обратно)

828

Ibid. 111,35.3.

(обратно)

829

118 Ibid. 111,35.4.

(обратно)

830

1,5 Ibid. Ill, 38.2.

(обратно)

831

1,4 Ibid. Ill, 35.4.

(обратно)

832

Ibid. Ill, 35.5.

(обратно)

833

Ibid. Ill, 35.6.

(обратно)

834

Ibid. Ill, 34.1.

(обратно)

835

Ibid. Ill, 15.2.

(обратно)

836

Ibid. Ill, 37.2.

(обратно)

837

Ibid.

(обратно)

838

Ibid. Ill, 15.2.

(обратно)

839

Ibid. Ill, 37.2.

(обратно)

840

125 Ibid. Ill, 35.3.

(обратно)

841

Ibid. Ill, 35.5.

(обратно)

842

Ibid. Ill, 35.3.

(обратно)

843

Ibid. Ill, 39.2.

(обратно)

844

Ibid. Ill, 38.3.

(обратно)

845

«Бог в Нидерландах» (нид.). — Прим. пер. G. Dekker, J. de Hart &J. Peters, God in Nederland 1966–1996, Amsterdam, 1997.

(обратно)

846

Ibid., 27.

(обратно)

847

Ibid., 23.

(обратно)

848

Ibid., 76.

(обратно)

849

155 Ibid., 61.

(обратно)

850

Ibid., 21.

(обратно)

851

Theresia van Lisieux, Manuscrits autobiographiques C25 recto. Мы следуем изданию: Therese de Lisieux, Oeuvres completes. Textes et Demieres Paroles, ed.J. Lonchampt, Paris, 1992.

(обратно)

852

G. Dekker,J.de Hart&J. Peters, Godin Nederland 1966–1996, Amsterdam. 1997, 18,55–57,62.

(обратно)

853

Ibid., 138.

(обратно)

854

1,9 Ibid., 24.

(обратно)

855

Ibid., 120.Engagement— букв.: «ангажированность»; термин Ж.-П. Сартра. — Прим. пер.

(обратно)

856

Ibid., ИЗ, см. также 37.

(обратно)

857

Ibid., 108–110.

(обратно)

858

ш Ibid., 114.

(обратно)

859

Palladius, The Lausiac History, trans. R. Meyer, London, 1965, 96–98.

(обратно)

860

,46Jacopone da Todi, Louden, Cibers. M. Federmann, Koln, 1967, 187.

(обратно)

861

S. Scholtens, Het tragi-komische bij Soren Kierkegaard, в Speling 23, 1971, № 3, 57–71.Евр. «Мой Бог есть Господь» или «Моя сила есть Сущий». «Г» в слове «йагу» читается как щелевой звук типа украинского «г». — Прим. пер.** Еврейская тетраграмма из четырех согласных, выражающая Имя Бога; в современной христианской традиции часто прочитывается как «Ягве». — Прим. пер.

(обратно)

862

Подробный анализ цикла Илии см. в G. Fohrer, Elia, Zurich, 1968; О. Steck, Uberlieferung und Zeitgeschichte in den Elia-Erzahlungen, Neukirchen — Vluyn, 1968: H. Schmitt, Elisa. Traditionsgeschichtli- che Untersuchungen zur vorklassischen nordisraelitischen Pmphetie, Giitersloh, 1972; G. Hentschel, Die Eli- jaerzdhlungen. Zum Verhdltnis von historischen Geschehen und geschichtlicher Erfahrung, Leipzig, 1977; S. Timm, Die Dynastie Omri. Quellen und Untersuchungen zur Geschichte Israels im 9. Jahrhundert vor Chris- tus, Gottingen, 1982; K. Waaijman, De profeet Elia, Nijmegen, 1985.*** В Синодальном переводе: «Господь есть Бог». — Прим. пер.

(обратно)

863

R. Smend, Der biblische und der historische Elia, в Supplements to Vetus Testamentum 28, 1975, 176–177 и 181.

(обратно)

864

R. Smend, Das WortJahwes an Elia, в Vetus Testamentum 25, 1975, 525–543.

(обратно)

865

Мы придерживаемся Синодального варианта «Ваал», хотя эго неверная византийская транскрипция еврейского слова «Баал». — Прим. пер.

(обратно)

866

В Синодальном переводе: «Ты, Господи, Бог». — Прим. пер.

(обратно)

867

В Синодальном переводе: «Господь есть Бог!» — Прим. пер. J. Bergman, Н. Lutzman & W. Schmidt, dabar, в TWATll, 1977, 106.

(обратно)

868

Н. Schmitt, Elisa, Gutersloh, 1972, 182.

(обратно)

869

R. Smend, Der biblische und der historische Elia, ibid., 178.

(обратно)

870

Ibid., 181; см. также H. Schmitt, ibid., 186–187.В слове «йегу» «г» произносится наподобие украинского щелевого «г». — Прим. пер.

(обратно)

871

S. Timm, Die Dynastie Ornri, Gottingen, 1982, 302.

(обратно)

872

G. Hentschel, Die Elijaerzahlungen, Leipzig, 1977, 306–310.Автор, как обычно, переводит иначе: «Я буду, Я буду здесь». — Прим. пер.

(обратно)

873

L. Bronner, The Stories of Elijah and Elisha as Polemics against Baal Worship, Leiden, 1968; G. Saint — Laurin, Light from Ras Shamra on Elijah’s Ordeal upon Mount Carmel, в Scripture in Context. Essays on the Comparative Method, eds. C. Evans, W. Hallo etaL, Pittsburgh, 1980, 123–139.

(обратно)

874

G. Fohrer, Elia, Zurich, 1968, 65–67.

(обратно)

875

G. Hentschel, ibid., 177 и 280–291; S. Timm, ibid., 74.** В Синодальном переводе: «Если Господь есть Бог…». — Прим. пер.

(обратно)

876

В Синодальном переводе: «Господь есть Бог». — Прим. пер.

(обратно)

877

На русском языке о Симеоне Юродивом см. С. В. Иванов, Византийское юродство. М.: Международные отношения, 1994, гл. 4. — Прим. пер. Текст находится в PG 93, 1669А-1748А. Он был издан Л. Риденом: L. Ryden, Das Leben des heiUgen Narrm Symeon von Leontius von Neapolis, Uppsala, 1963. Мы следуем переводу, изданному в серии: Monastieke Cahiers. Источники: Leontius van Neapolis, Leven van Symeon de Dwaas, Bonheiden,В скобках — номер страницы перевода.

(обратно)

878

Е. Bethge, Ditrich Bonhoeffer. A Biography. Minneapolis, 2000, 202–206.

(обратно)

879

Цит. no: Bethge, ibid., 205.

(обратно)

880

D. Bonhoeffer, Kirchenkampf und Finkenwalde. Rjesolutionen, Aufsdtze, Rundbriefe 1933 bis 1943 (Gesammelte Schrifte 2), Miinchen, 1965, 48.

(обратно)

881

Е. Bethge, ibid., 488–489.

(обратно)

882

Ibid., 459–472.

(обратно)

883

Ibid., 142.

(обратно)

884

Ibid., 143. «Общая жизнь» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

885

Е. Bethge, ibid., 462–472.

(обратно)

886

D. Bonhoeffer, Gemeinsames Leben, Giitersloh, 1993, 18–34.

(обратно)

887

Ibid., 19.

(обратно)

888

Ibid., 20.

(обратно)

889

Ibid., 22.

(обратно)

890

D. Bonhoeffer, The Cost of Discipleship, 146.

(обратно)

891

D. Bonhoeffer, Die Psalmen, das Gebetbuch derBibel, Kassel, 1986.

(обратно)

892

E. Bethge, Dietrich Bonhoeffer. A Biography, 722–928.

(обратно)

893

Свидетельство английского офицера Пейна Беста, приведенное в краткой биографии Бетге в D. Bonhoeffer, Die Psalmen, das Gebetbuch derBibel, Kassel, 1986, 40.

(обратно)

894

Имеется в виду Имя, божественная тетраграмма. — Прим. пер.

(обратно)

895

В Синодальном переводе: «от рогов единорогов». — Прим. пер.

(обратно)

896

В Синодальном переводе: «Господа». — Прим. пер.

(обратно)

897

В Синодальном переводе: «Раба» — с большой буквы, в смысле пророчества о Христе. — Прим. пер.

(обратно)

898

В Синодальном переводе: «Господи». — Прим. пер. Н. Kraus, Klagelieder. Threni (ВКХХ), Neukirchen-Vluyn, 1960, 67.

(обратно)

899

«Суббота» (евр.) — священный день покоя у иудеев.

(обратно)

900

В Синодальном переводе, следующем греческому тексту Септуагинты, — «устроил хвалу (айнон)», тогда как в др. — евр. тексте псалма 8-го, которому следует автор, — «устроил оплот (защиту, прибежище) (оз)». — Прим. пер.

(обратно)

901

«Сделать безмолвным» или «остановить» — по др. — евр. лэ-хашбиж слово того же корня, что и слово «шаббат» (суббота), то есть «день покоя». — Прим. пер. Слова в кавычках отсылают к литературе, возникшей в период изгнания: Книга Плача Иеремии, псалмы 43 и 73.

(обратно)

902

В Синодальном переводе: «Что [есть] человек, что Ты помнишь его…? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; всё положил под ноги его» (Пс 8:5–7). В др. — евр. оригинале стоит элохим, истолковываемое автором как «Сильный»; Септуагинта переводит слово элохим словом «Ангелы». — Прим. пер.

(обратно)

903

Askese und Monchtum in der alien Kirrhe, ed. K. Frank, Darmstadt, 1975.

(обратно)

904

Впервые это слово фигурирует около 324 года. См. F. Judge, The Earliest Use of Monachos for «Monk», в Jahrbuch fur Antike und Christentum 20 (1977), 72–89.

(обратно)

905

Johannes Cassianus, De institutis coenobiorum 11, 17. Мы следуем изданию в SC 109. «Тем самым» (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

906

Ibid., 11, 18.

(обратно)

907

Ibid.

(обратно)

908

Eusebius de Caesarea, Demonstratio evangelica I, 8 (PG 22, 75–78).

(обратно)

909

P. Brown, The Notion of Virginity in the Early Church, в Christian Spirituality. Origins to the Twelfth Century (WS 16), London, 1986, 427–443.** Букв, «пустыня» (греч.). — Прим. пер.

(обратно)

910

R. Baumer & М. Plattig, Aufmerksamkeit ist das natiirliche Gebet der Seele, Wurzburg, 1998, 23–29.

(обратно)

911

Origen, Homelia in Lucam, cap. 11, 3–4 (PG 13, 1826–1828).

(обратно)

912

Hieronymus, Epistola 22, 14 (CSEL 54–56).

(обратно)

913

См. Athanasius, Vita Antonii, cap. 8 (SC 400).

(обратно)

914

ш См. Johannes Cassianus, Collationes 7.5. Мы следуем тексту SC 42, 54 и 64.

(обратно)

915

Под «исихастами» мы имеем в виду не обязательно последователей Иисусовой молитвы или учения Паламы, а эремитов, которые искали покоя (hesychia), уединяясь в келье.

(обратно)

916

От hesychia. — Прим. пер. ш P. Adnes, Hesychasm, в DSp 7, 1969, 381–399.

(обратно)

917

The Sayings of the Desert Fathers, transl. B. Ward, London — Kalamazoo, 1984, Rufus 1.

(обратно)

918

Johannes Cassianus, Collationes 6.15.

(обратно)

919

Ibid. 24.5.

(обратно)

920

Ibid. 14.10.

(обратно)

921

800 Ibid. 10.10.

(обратно)

922

Евагрий Понтийский, Capita Praclica ad Anatolium 31 (PG 40, 1229С).

(обратно)

923

Johannes Cassianus, De institutis coenobiorum 10, 7–8.

(обратно)

924

Johannes Cassianus, Collationes 24.4.

(обратно)

925

Ibid. 1.7.

(обратно)

926

Ibid. 14.14.

(обратно)

927

Ibid. 1.8.

(обратно)

928

Ibid. 1.5.

(обратно)

929

Ibid. 1.3–4.

(обратно)

930

Ibid. 1.8 и 13.

(обратно)

931

Ibid. 1.12.

(обратно)

932

Иоанн Кассиан, De institutis, Prologus.

(обратно)

933

The Sayings of the Desert fathers, London — Kalamazoo, 1984, Abbas Poimen 33.

(обратно)

934

21sC.Joest, DasfrUhedgyptische Wiistenmonchtum. Gestalt und Gestalten, в Erbe und Auftrag71, 1995,143.

(обратно)

935

The Sayings of the Desert Fathers, Bessarion 10.

(обратно)

936

Ibid., Makarios 23.

(обратно)

937

H. Blommestijn,/a aan het onbekende— Dag Hammarskjold, в Speling 36, 1984, № 1, 90–94;J. Huls, Dag Hammarskjold: De ander als onze meester, в Spetingil, 1995, № 2, 67–74; J. Huls, Wagen jezelf te zijn — Dag Hammarskjold, в Speling49, 1997, № 4, 39–44.

(обратно)

938

Dag Hammarskjold, Merkstenen, Nijmegen, 1983, 31.

(обратно)

939

Ibid., 57.

(обратно)

940

Ibid., 43.

(обратно)

941

Ibid., 25.

(обратно)

942

Ibid., 26.

(обратно)

943

225 Ibid., 23.

(обратно)

944

Ibid., 38.

(обратно)

945

Ibid.

(обратно)

946

Ibid., 91.

(обратно)

947

258 Ibid., 152–153.

(обратно)

948

Ibid., 22.

(обратно)

949

Ibid., 140.

(обратно)

950

Ibid., 38.

(обратно)

951

Ibid., 89.

(обратно)

952

Ibid., 76.

(обратно) name="n_0.953">

953

Ibid., 83.

(обратно)

954

Ibid., 108.

(обратно)

955

Ibid.

(обратно)

956

W. Rordorf, Martyre. I. Les Martyrs des premiers siecles, в DSp 10, 1980, 723–726.Или «Хусайн». — Прим. пер.

(обратно)

957

О месте этого мученичества в шиитском исламе см. J. ter Haar, Volgelingen van de Imam, Amsterdam, 1995, 97-109; S.Jafri, Twelve-imam shi’ism, в Islamic Spirituality, foundations (WS 19), London, 1987, 160–178.** Кербела — город, построенный позже на месте убийства Хусейна. — Прим. пер.

(обратно)

958

S.Jafri, ibid., 168–171.

(обратно)

959

Н. Hillel Ben-Sasson, Kiddush ha-Shem and chillul ha-Shem, в £/10, 1971, 982–983.

(обратно)

960

Ibid.

(обратно)

961

J. Robinson, Holocaust, в EJ8, 1971, 902–905.

(обратно)

962

J. Sobrino, Spirituality of Liberation. Toward Political Holiness, New York, 1988.

(обратно)

963

Cm.J. Sobrino, Spirituality and the. Following of Jesus, в Mysterium Liberationis. Fundamental Concepts of Liberation Theology, Maryknoll-Collins Dove, 1993, 694–695.

(обратно)

964

О различных версиях, которые содержат 4 Макк, Плач Рабба, Седер Элиягу Рабба, Песих- та Рабба, Мидраш Зутта и Иалкут Шимони, см. G. Cohen, The Story of Hannah and the Seven Sons in Hebrew Literature, в Mordecai M. Kaplan Jubilee Volume, New York, 1953, 109–122. О дополнительном резонансе в этой рецепции Акеда-мотива (связывание Исаака для жертвоприношения) см. A. Agus, The Binding of Isaac and Messiah in Law, Martyrdom, and Deliverance in Early Rabbinic Religiosity, New York — Albany, 1988, 11–32.

(обратно)

965

Мы следуем критическому изданию текста в Sources Chretiennes 10, ed. P. Camelot, Paris 1958, 242–275. Цифры в скобках отсылают к этому изданию.

(обратно)

966

В. Dehandschutter, Hagiographie et histoire. A propos des actes et passions des martyrs, в Martyrium in Multidisciplinary Perspective, ed. M. Lamberigts & P. van Deun, Leuven, 1995, 298–301.

(обратно)

967

От греч. holocauston — всесожжение. — Прим. пер.

(обратно)

968

Разрушение, разорение (др. — евр.). — Прим. пер.

(обратно)

969

Или корбан (др. — евр.) — «жертвоприношение». — Прим. пер. Ibid., 266–294.

(обратно)

970

Е. Wiesel, A Jew Today, New York, 1978, 8.

(обратно)

971

E. Levinas, Het menselijh gelaat. Essays van Emmanuel Levinas (gekozen en ingeleid door A. Peperzak), Utrecht, 1969, 69.

(обратно)

972

Ibid., 70.

(обратно)

973

Ibid., 70–71.

(обратно)

974

Ibid., 71.

(обратно)

975

*7 Ibid., 56.

(обратно)

976

Ibid., 56–57.

(обратно)

977

U. Grinberg, Rehovot Ha-nahar, Jerusalem, 1956.

(обратно)

978

A. Neher, De ballingschap van het woord. Van de stilte in de Bijbel tot de stilte van Auschwitz, Baarn, 1992, 141–239.

(обратно)

979

Ibid., 141.

(обратно)

980

E. Wiesel, A Jew Today, New York, 1979, 190–191.

(обратно)

981

Ibid., 191.

(обратно)

982

Ibid., 191–192.

(обратно)

983

Е. Wiesel, Le chant des marts. NouveUes, Paris, 1966, 153–154. «Я верю» (евр.). — Прим. пер.

(обратно)

984

Е. Wiesel, Eenjood, vandaag, 177–187. v

(обратно)

985

Ibid., 204.

(обратно)

986

j Young, Beschreiben des Holocaust, Frankfurt a. М., 1992, 49–60.

(обратно)

987

T. Des Pres, The Survivor. An Anatomy of Life in the Death Camps, New York, 1976, 31.

(обратно)

988

280J. Young, ibid., 37.

(обратно)

989

881 E. Wiesel, A Jew Today, 197.

(обратно)

990

Цит. no S. Ezrahi, By Words Alone. The Holocaust in Literature, Chicago — London, 1980, 21.

(обратно)

991

281E. Wiesel, A Jew Today, 198.

(обратно)

992

J. Young, Beschreiben des Holocaust, 39.

(обратно)

993

L. Edelman, A Conversation with Elie Wiesel, в Responses to Elie Wiesel, ed. H. Cargas, New York,

(обратно)

994

14.

(обратно)

995

486 E. Wiesel, Denacht, Hilversum, 1986, 112.887 Cm. L. Langer, Preliminary Reflections on the Videotaped Interviews at the Yale Archive for Holocaust Testimonies, в facing History and Ourselves News, Winter, 1985, 4.

(обратно)

996

J. Young, Beschreiben des Holocaust, 164–189.

(обратно)

997

T. Borowski, This Way for the Gas, Ladies and Gentlemen, New York, 1967, 168.

(обратно)

998

Ibid., 131.

(обратно)

999

См. R. Corless, Pure Land Piety, в Buddhist Spirituality. Indian, Southern Asian, Tibetan and Early Chinese (WS8), London, 1994, 242–271; H. Dumoulin, Spiritualitdt des Buddhimus, Mainz, 1995, 235–244.

(обратно)

1000

L. Kohn, Taoist Mystical Philosophy, Albany, New York, 1991, 17.

(обратно)

1001

Ibid.

(обратно)

1002

Cm. W. Chittick, Eschatology, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 378–409.

(обратно)

1003

У автора нумерация Вульгаты. Ср. Синодальный перевод: «И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется; ибо на горе Сионе и в Иерусалиме будет спасение, как сказал Господь, и у остальных, которых призовет Господь» (Иоил 2:32). — Прим. пер.

(обратно)

1004

Ср. Синодальный перевод: «Господи! Ты Бог мой; превознесу Тебя, восхвалю имя Твое». — Прим. пер. См. Н. Wildberger, Jesaja 13–17(ВК Х/2), Neukirchen-Vluyn, 1978, 988.

(обратно)

1005

В Синодальном переводе: «Господи». — Прим. пер.

(обратно)

1006

В Синодальном переводе: — «1Ъсподь». — Прим. пер.

(обратно)

1007

У автора: «почувствует». Слово «узнает» точнее передает смысл еврейского глагола йада — «познавать всем существом». — Прим. пер.

(обратно)

1008

Речь идет о еврейском народе, а не о государстве Израиль! — Прим. пер.

(обратно)

1009

у автора: «почувствуете». — Прим. пер.

(обратно)

1010

(6) У автора: «почувствовать». — Прим. пер.*,7) Ср. Синодальный перевод: «Я открылся не вопрошавшим обо Мне; Меня нашли не искавшие Меня. “Вот Я! вот ЯГ». — Прим. пер.

(обратно)

1011

Синодальный перевод: «ужасались». — Прим. пер.

(обратно)

1012

Кавод (др. — евр.) — букв, «вес», «тяжесть» и в то же время «слава [Бога]». — Прим. пер.

(обратно)

1013

Ё. Cothenet, Ё. Ledeur, P. Adnes & A. Solignac, Imitation du Christ, в DSp 7, 1971, 1536–1601.

(обратно)

1014

Здесь и далее пер. И. Ю. Крачковского, если не оговорено иначе. — Прим. пер. т Цит. по: W. Chittick, Eschatology, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 397. m Руми, Матнави2,277–278. Мы следуем тексту: Rumi. Poet and Mystic (1207–1273), ed. R. Nicholson, Oxford, 1995.

(обратно)

1015

Пер. Г. С. Саблукова (17:52). Ср. приведенный выше перевод этой фразы И. Ю. Крачков- ским. — Прим. пер.501W. Chittick, ibid., 383–386.502 Цит. по: F. Meier, The Problem of Nature in the Esoteric Monism of Islam, в E. Buonaiuti et al. Spirit and Nature, Princetown, New Jersey, 1972, 195.50,W. Chittick, ibid., 388.504 Ибн Араби, цит. по: Chittick, 388–389.М5 Руми Матнти 3, 3901.

(обратно)

1016

«Конец» (греч.). — Прим. пер.

(обратно)

1017

Пер. Г. С. Саблукова. — Прим. пер.

(обратно)

1018

Последние две цитаты — пер. И. Ю. Крачковского. — Прим. пер. т См. W. Chittick, ibid., 379.

(обратно)

1019

Руми, Матнави 3, 3669.

(обратно)

1020

508 Ibid. 6, 742.

(обратно)

1021

909 Руми, Диван-и Кабир, 697; цит. по: A. Schimmel, Mystische Dimensionen des Islam. Die Geschichte des Sufismus, Miinchen, 1992, 452.

(обратно)

1022

Руми, Матнави 2, 1170.

(обратно)

1023

Руми, Фихи, ма фихи 49.

(обратно)

1024

В. McGinn, The Letter and the Spirit. Spirituality as Academic Discipline, в Christian Spirituality Bulletin 1,no. 2, 4.

(обратно)

1025

S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality. Contours and Dynamics of a Discipline, в Studies in Spirituality 8, 1998, 39.

(обратно)

1026

Idem, Theology and Spirituality, 265–267; idem, Spirituality as Academic Discipline, в Christian Spirituality Bulletin 1,1993, no. 2, 11–12; idem, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 9-11.

(обратно)

1027

Idem, The Study of Christian Spirituality, в Studies in Spirituality 8, 1998, 39–40.

(обратно)

1028

Idem, Spirituality in the Academy, в Theological Studies 50, 1989, 692.

(обратно)

1029

W. Principe, Christian Spirituality, в NDCSp, 1993, 935–937.

(обратно)

1030

P. Sheldrake, Some Continuing Questions. The Relationship between Spirituality and Theology, в Christian Spirituality Bulletin 2, 1994, no. 1, 16; C. Eire, Major Problems in the Definition of Spirituality as an Academic Discipline, в Modem Christian Spirituality, 57–58.

(обратно)

1031

S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality, в Studies in Spirituality 8, 1998, 40.

(обратно)

1032

18 Анализ этого вида опыта см. в J. Wiseman, «I have experienced God». Religious Experience in the Theology of Karl Rahner, в American Benedictine Review 44, 1993, no. 1, 22–57; B. McGinn, The Letter and the Spirit. Spirituality as Academic Discipline, в Christian Spirituality Bulletin 1, 1993, no. 2, 7.

(обратно)

1033

15 S. Schneiders, A Hermeneutical Approach to the Study of Christian Spirituality, 9.

(обратно)

1034

Ibid., 12; S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality. Contours and Dynamics of a Discipline, в Christian Spirituality Bulletin 6, 1998, no. 1, 3; B. McGinn, The letter and the Spirit, 4.

(обратно)

1035

S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin 6, 1998, no. 1,10.

(обратно)

1036

Ibid., 3.

(обратно)

1037

Ibid., 4–6.

(обратно)

1038

B. McGinn, The Letter and the Spirit, 4–7; S. Schneiders, Spirituality as Academic Discipline, 12–14.

(обратно)

1039

Idem, The Study of Christian Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin 6, 1998, no. 1, 4–6.

(обратно)

1040

S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality, в Christian Spirituality Bulletin 8, 1998, 40.

(обратно)

1041

я Idem, Theology and Spirituality, 271.

(обратно)

1042

Ibid., 260–264.

(обратно)

1043

Ibid., 264–265.

(обратно)

1044

Ibid.

(обратно)

1045

S. Schneiders, Spirituality as Academic Discipline, 15.

(обратно)

1046

Idem, Theology and Spirituality, 269–273.

(обратно)

1047

См. B. Hanson, Spirituality as Spiritual Theology, 50; idem, Theological Approaches to Spirituality, 8.

(обратно)

1048

Е. Cousins, Preface to the Series, в Jewish Spirituality. From the Bible to the Middle Ages (WS 13), London, 1986, xii. Дальнейший анализ этого суждения см. во Введении к нашему исследованию.

(обратно)

1049

Ibid., xii.*Греч., букв, «ум, разум». — Прим. ред.

(обратно)

1050

M. Heidegger, Sein und Zeit, Tubingen, 1972, 148–160 (рус. издание — М. Хайдеггер, Бытие и время, Харьков, 2003. — Прим. ред.).5 Ibid., 158.

(обратно)

1051

J. Becker, Gottesfurcht im Allen Testament, Rom, 1965, 75; S. Plath, Furcht Gottes, Stuttgart, 1963, 122.

(обратно)

1052

См. Н. Fuhs, jare’, в TWAT3, 1982, 872–875.

(обратно)

1053

Origenes, In Epistolam ad Romanos, lib. 7, nr. 2 (PG 14, 1105A).

(обратно)

1054

Григорий Великий, Moralia, lib. 5, cap. 16 (PL 75, 697A). «Сущий» в синод. Библии всегда переводится как «Господь». — Прим. ред.

(обратно)

1055

Е. Boularand, Crainte de Dieu, в DSp 2, 1953, 2478.

(обратно)

1056

Maximus, Quaestiones ad Thalassium, quaest. 10 (PG 90, 288B-289D).

(обратно)

1057

E. Boularand, op. cit., 2484–2488.

(обратно)

1058

15 Ibid., 2511.

(обратно)

1059

Григорий Великий, MoraUa, lib. 22, cap. 20 (PL 76, 242D).

(обратно)

1060

Иоанн Кассиан, CoUationes, 11, 13. Мы следуем изданию в Sources Chretiennes 42, 54, 64 (Paris, 1955, 1958, 1959).

(обратно)

1061

E. Borowitz, Love. Love and Fear of God, в EJ11, 1971, 528–529.

(обратно)

1062

Sefer Chassidim 1, 5, 29, 786, 811, 815, 987, 1017.

(обратно)

1063

Элеазар из Вормса Хейкалот Хассидут — Шорэш ха-Акабах.

(обратно)

1064

Idem, Содзй Разаййа, в L. Jacobs, Jewish Mystical Testimonies, Jerusalem, 1976, 48–55.

(обратно)

1065

“ E. Boularand, op. cit., 2475–2483.

(обратно)

1066

Иоанн Кассиан, Cottationes, 11, 11–12.

(обратно)

1067

Григорий Великий, Homilia in Ezechielem, lib. 2, hom. 7 (PL 76, 101601017D).

(обратно)

1068

R. Otto, Das Heilige, Breslau, 1917.

(обратно)

1069

См. H. Ringgren & W. Kornfeld, qdsj, в TWAT6, 1989, 1179–1204.

(обратно)

1070

J. Guillet, Saintete de Dieu, в DSp 14, 1990, 184–192; A. Solignac, Sainteti- Sanctification, ibid., 192–194; T. Spidlik, J. Picard et aL, Saints, ibid., 196–230; P. Molinari, Saint, в DSp, 1983, 977–986.

(обратно)

1071

H. Ringgren & W. Kornfeld, qdsj, в TWAT6, 1989, 1181.

(обратно)

1072

L. Sexson, Gewoon heilig. De sacraliteit van het alledaagse, Zoetermeer, 1997.

(обратно)

1073

M. Scheler, Schrifien aus dem Nachlass (Gesammelte Werke 10), Bern, 1957, 278–279.

(обратно)

1074

E. Levinas, De Dieu qui vient a Videe, Paris, 1982, 119.

(обратно)

1075

The Wisdom of the Saints, ed. H. Adels, New York — Oxford, 1987.

(обратно)

1076

Th. Kohler, Misericorde, в DSp 10, 1980, 1321–1328.

(обратно)

1077

Meister Eckhart, Populi eius, Meister Eckhart, Teacher and Preacher ed. B. McGinn, New York, 1986, 253.

(обратно)

1078

I. Noye, Oevres de misericorde, в DSp 10, 1980, 1328–1349.

(обратно)

1079

Это встречается под разными заголовками: opera (или studia, exercitia) misericordiae (или justitiae, miseratumis, pietatis, dilectionis, caritatis). Лат. «посетить», «напоить», «накормить», «выкупить», «укрыть», «собрать», «поправить / сохранить». — Прим. ред.

(обратно)

1080

S. Sattar, Barmhartigheid in de islam, в Speling 51, 1999, no. 1, 69–76.

(обратно)

1081

Пер. Ю. И. Крачковского. — Прим. ред.

(обратно)

1082

См. обзорную статью Perfection chretienne в DSp 12, 1984, 1074–1156.

(обратно)

1083

См. Perfection et Gnose в G. Couilleau, Perfection Chretienne, II. Peres et premiers moines, в DSp 12,1984, 1084–1104.

(обратно)

1084

Irenaeus, Adversus haereses IV, 38, 1 (SC 100 И, 942–949).

(обратно)

1085

Augustinus, Contra duos epistolas Pelagianontm, lib. 3, cap. 5, 15 (PL 44, 599).

(обратно)

1086

Pseudo-Makarios, Homiliae spirituals, hom. 8, nr. 4–5 (PG 34, 529C-532A).

(обратно)

1087

М. Dupuy, Perfection chretienne. IV. 16е-17' siecles. в DSp 12, 1984, 1133.

(обратно)

1088

Иоанн Лествичник, Scaki Paradisi, Gradus 26 (PG 88, 1068 AB).

(обратно)

1089

Климент Александрийский, StmmataTV, cap. 4, 14, 3 (GCS, 255).

(обратно)

1090

Игнатий Антиохийский, Ad Romanos 1, 1 (CS 10, 126–127).

(обратно)

1091

Послание Варнавы 4, 10–11 (SC 172, 100–103).

(обратно)

1092

Тереза Авильская, Kloostersticktingen 5, 10 (red. С. Noyen), Gent, 1980.

(обратно)

1093

A. Dauchy, Desir de la perfection, в DSp 3, 1957, 592–604; M. Dupuy, Perfection chretienne. IV. 16e-17' siecles, в DSp 12, 1984,1138–1143.

(обратно)

1094

A. Schimmel, Mystical Dimensions of Islam, Chapel Hill, 1975, 98-186.

(обратно)

1095

Ibid., 213.

(обратно)

1096

Ibid., 224.

(обратно)

1097

Ibid., 373.

(обратно)

1098

Текст Феодота у Климента Александрийского, Excerpta ex Theodoto 78, 2, в R. Van den Broek, De taal van de Gnosis. Gnostische teksten uit Nag Hammady, Baarn, 1986, 7.

(обратно)

1099

Ё. Comelis, Gnoseetgnosticisme.ll. Gnosticisme,BDSp6,1967, 525; R. Van den Broek, ibid., 166–175; I. Gruenwald, From ApocaUpticism to Gnosticism, Frankfurt a. М., 1988.

(обратно)

1100

См. обзор в D. Mercur, Gnosis. An Esoteric Tradition of Mystical Visions and Unions, Albany, 1993.

(обратно)

1101

Gnosis. De derde component van de Europese cultuurtradilie, ed. G. Quispel, Utrecht, 1988.

(обратно)

1102

Евангелие Истины, NCH I, 32, в R. Van den Broek, De taal van de Gnosis, 124.

(обратно)

1103

Тайная Книга Иоанна, BG 22–23, ibid., 39.Эон — греч. термин, приблизительно означающий мистический «век» или «эпоху», а также «вечность». — Прим. ред.

(обратно)

1104

Тайная Книга Иоанна, BG 24–25, ibid., 39–40.

(обратно)

1105

Тайная Книга Иоанна, BG 36, ibid., 44.

(обратно)

1106

Тайная Книга Иоанна, BG 37, ibid., 44.

(обратно)

1107

Тайная Книга Иоанна, BG 38–46, ibid., 44–47.

(обратно)

1108

Евангелие Истины, NCH I, 22, ibid., 120.

(обратно)

1109

Тайная Книга Иоанна, BG 51–52, ibid., 48–49.

(обратно)

1110

Тайная Книга Иоанна, BG 53, ibid., 49.

(обратно)

1111

Песнь Пронойи, NHC II, 31, ibid., 83.

(обратно)

1112

75 Ibid.

(обратно)

1113

Евангелие Истины, NCH I, 25, ibid., 122.

(обратно)

1114

Свидетельство Истины, IX, 45, в В. Pearson & S. Giversen, NagHammadi Codices IX и X, Leiden, 1981, 189.

(обратно)

1115

Евангелие Истины, NCH I, 19, в R. Van den Broek, De taal van de Gnosis, 118.

(обратно)

1116

Евангелие Истины, NCH I, 42, ibid., 131.

(обратно)

1117

Евангелие Истины, NCH I, 41, ibidem.

(обратно)

1118

М. Olphe-Galliard, Ascese. II. Developpement historique, в DSp 1, 1937, 939–941.

(обратно)

1119

M. Olphe-Galliard & M. Viller, Ascese. II. Developpement historique, в DSp 1, 1937, 941–964.

(обратно)

1120

Греч, «отделение, уход». — Прим. ред.

(обратно)

1121

М. Viller & М. Olphe-Galliard, Ascese. II. Developpement historique, в DSp 1, 1937, 974–975.

(обратно)

1122

J. de Guibert, A seise. II. Developpement historique, в DSp 1, 1937, 978–979.

(обратно)

1123

Van Dale, Etymobgisch woordenboek, Utrecht — Antwerpen, 1989, 168.

(обратно)

1124

R. Arnou, Contemplation, A. II. Monde grdco-romain, в DSp 2, 1953, 1716–1762.

(обратно)

1125

J. Lemaitre, R. Roques et aL, Contemplation, A. III. Grecs et orientaux chretiens, в DSp 2,1953, 1762–1911.

(обратно)

1126

Origenes, In Lucam, fragm. 39 (SC 87, 490–491).

(обратно)

1127

J. Lemaitre, Contemplation, A. III. Grecs et orimtaux chretiens, в DSp 2, 1953, 1802–1805.

(обратно)

1128

Иоанн Кассиан, Collationes 1.

(обратно)

1129

«Созерцание внедряемое» и «созерцание достигаемое» (лат..). — Прим. ред.

(обратно)

1130

J. Chatillon, Devotio, в DSp 3, 1957, 702–716; J. Curran, Devotion, в DSp 3, 1957, 716–727.

(обратно)

1131

Saint-Ciran, Lettres inedites, ed. A. Barnes, Paris, 1962, 99.94 E. Bertaud & A. Rayez, Devotions, в DSpb, 1957, 747–778; A. de Bonhome, Devotionspmhibee, в DSp3, 1957, 778–795.P. Serouet, Frangois de Sales, в DSp 5, 1964, 1064–1065.На санскрите бхакти означает «любовь [к Богу]». — Прим. ред.

(обратно)

1132

J. Carman, Bhakti, в EncRel(E) 2, 1987, 130–134.Пер. Ю. И. Крачковского. У автора: «(…) и возжелал, чтобы твоей верой стало твое полное предание себя Мне (ислам)». — Прим. ред.

(обратно)

1133

L. Gardet, Islam, в The Encyclopedia of Islam 4, Leiden, 1978, 171–174.

(обратно)

1134

F. Rahman, Islam. An Overview, в F.ncRel(E) 7, 1987, 303–322.

(обратно)

1135

A. Solignac, Piete. II. Au moyen age, в DSp 12, 1986, 1714–1725.

(обратно)

1136

Гийом де Сен-Тьерри, Золотое послание, № 27 (SC 223, 166–167).

(обратно)

1137

1. Noye, PUti. III. Depuis le 16' siecle, в DSp 12, 1986, 1725–1744.

(обратно)

1138

A. Auer, Frommigkeit. II. Frommigkeit als menschliche Grundhaltung, в LThK 4, 1986, 400–405.

(обратно)

1139

Womdenboek der Nederlandsche taalXXUl, 1987, 933–951.

(обратно)

1140

Historisches Worterbuch der Philosophie 2, Darmstadt, 1972, 1123–1126.

(обратно)

1141

H. Thilo, Akzente evangeliscker und, katholiker Frommigkeit, в Iebendige Seelsorge 43, 1992, 15–22.

(обратно)

1142

«Мудрецами» называются «мистики».

(обратно)

1143

Именно: о творении Святого Духа, который есть Шехина.

(обратно)

1144

В Мишне запрещаются эзотерические исследования: «Для того, кто предает свой разум четырем вещам, было бы лучше вовсе не рождаться: “Что наверху? Что внизу? Что было до времени? Что будет после?”» (Хагига 2:1).

(обратно)

1145

118 То есть как Каббалу.

(обратно)

1146

То есть в отношении к этим только что названным вещам.

(обратно)

1147

Текст был написан около 1330 г.

(обратно)

1148

Десять сефирот (или сфирот) суть десять примордиальных сил Бога. Они описывают динамическую структуру скрытого божественного мира. Об этом см. G. Scholem, Ursprung und Anfange der Kabbala, Berlin, 1962, 109–159.

(обратно)

1149

Meir ben Salomo Abi-Sahula — в предисловии к своему Комментарию на Йецира.

(обратно)

1150

Бесконечный (евр.). — Прим. ред.

(обратно)

1151

Климент Александрийский, Педагог I, глава VII, 59, 1 (SC 70, 214–217).**Примерно с III века это слово стало звучать как «мистикос». — Прим. ред.

(обратно)

1152

Григорий Нисский, Contra Еипотгит, lib. 11 (PG 45, 880В).

(обратно)

1153

См. об этом D. Turner, The Darkness of God. Negativity in Christian Mysticism, Cambridge, 1995,1-49.

(обратно)

1154

Нид. слово «her-inner-ing» (так у автора) буквально означает «переход, или перевод, внутрь». — Прим. ред.

(обратно)

1155

1И Ibid., 50-185.1а См. об этом М. de Certeau, La fable mystique. XVIe-XVIIe Siicle, Paris, 1982.

(обратно)

1156

J. Surin, Guide spirituel, ed. M. de Certeau, Paris, 1963 (первое издание — 1661).

(обратно)

1157

185 С. Hersent, In Divi Dionysii de mystica tfieologia librum, 1626, 7.

(обратно)

1158

L. de la Puente, Vie du Pere Balthasar Alvarez, 1628, 162–167.

(обратно)

1159

См. M. de Certeau, La fable mystique, 151–153.

(обратно)

1160

158 H. Bremond, Priere et poesie, Paris, 1926.

(обратно)

1161

Об этом романтическом словоупотреблении см. О. Steggink & К. Waaijman, Spiritualiteit en mystiek 1. Inleiding, Nijmegen, 1985, 28–30.

(обратно)

1162

J. Leveque, Intmmite. I. Le theme dans la Bible, в DSp 7, 1971, 1877–1889.

(обратно)

1163

Иоанн Кассиан Collationes 14, 14.

(обратно)

1164

Более внутреннее, чем мое самое интимное (лат.). — Прим… ред.1Я Meister Eckhart, In hoc apparuit cantos Dei, в F. Maas, Van God houden als van niemand. Preken van Eckhart, Kampen — Averbode, 1997, 53.155 M. de Certeau, Cultures et spiritualties, в Concilium 2, 1966, no. 9, 12–14.Ibid., 13.Ibid., 14–15.См., например, В. Willms, Revolution und Protest oder Glanz und Elend des bUrgerlichen Subjekts, Stuttgart, 1969.T. Lemaire, De tederheit. Gedachten over de liefde, Utrecht, 1968, 30–31.Ibid., 34.

(обратно)

1165

Рпеита встречается там 170 раз, из них 120 раз, затрагивая это поле напряжения. Понятие «Святой Дух» (85 раз) по числу использования превосходит понятие «нечистый дух» (35 раз).

(обратно)

1166

145 Cm. Alcimus, Epistola 12 (PL 59, 231-232CD).

(обратно)

1167

Ср. Послание Псевдо-Иеронима De scientia divinae legis 7 (PL 30, 114D-115A).

(обратно)

1168

Cp. Dionysius Exeguus, De creatione kominis 8.

(обратно)

1169

«Ты показал, с какой сильной духовной склонностью (quanta spirituolitate) обретал ты радость в делании добра, забывая то, что причинило тебе столько боли», — пишет Авит, епископ Вьеннский в Дофинэ (490–518), своему брату Аполлинэру, епископу Баланса, в Epistola 12 (PL 59,231-232CD).

(обратно)

1170

SenlentiaeW, d. 49, q. 5, a. 2, sol. 3.

(обратно)

1171

Summa Theohgiae 3a, q. 65, a. 2, ad 1.Животный, плотский, материальный, телесный, природный, гражданский, секулярный, мирской, временный (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

1172

Тексты см. в A. Solignac, ibid., 1145–1146.

(обратно)

1173

См. L. Tinsley, The French Expression for Spirituality and Devotion, New York, 1953, 89–91.

(обратно)

1174

Ibid., 116–117.

(обратно)

1175

Cm. ibid., 273–278; A. Solignac, ibid., 1149.

(обратно)

1176

Также см. L. Tinsley, ibid., 268–277.

(обратно)

1177

A. Solignac, ibid., 1157.

(обратно)

1178

ш Об изменениях смысла слова «духовность», происшедших после XI Ватиканского собора, cm.J. Heagie, A New Public Piety. Reflexions on Spirituality, в Church 1, 1985, 52–55.

(обратно)

1179

A. Solignac, Spiritualite. I. Le mot et Vhistoire, в DSp 14, 1990, 1156–1160.

(обратно)

1180

г Ibid., 1156.

(обратно)

1181

5 E. Grant, The Foundation of Modem Science in the Middle Age, Cambridge, 1996.

(обратно)

1182

Cm. D. Turner, The Darkness of God. Negativity in Christian Mysticism, Cambridge, 1995.

(обратно)

1183

A. Solignac, ibid., 1157.

(обратно)

1184

Ibid., 1156.

(обратно)

1185

См., например, Najm ad-Din Daya Razi, The Path of God’s Bondsmen, New York, 1982; Hujwiri, The Kashf al-Mahjuh, London, 1976; Abad al-muluk. Ein Handbuch zur islamitischen Mystik aus dem 4./10. Jahrhundert, Hrsg. B. Radtke, Stuttgart, 1993.

(обратно)

1186

A. Guillaumont, Liber Graduum, в DSp 9, 1976, 749–754.

(обратно)

1187

G. Couilleau, Perfection chretienne. II. Chez les Peres et les premiers moines, в DSp 12, 1984, 1104–1108.

(обратно)

1188

“Ibid., 1104.

(обратно)

1189

Ириней, Adversus Haenses, lib. 4, cap. 11 (PG 7, 1002A).

(обратно)

1190

,г Григорий Великий, Moralia, lib. 22, cap. 20 (PL 76, 240D-244D).

(обратно)

1191

Гийом де Сен-Тьерри, Epistola adfratres de monte Dei, lib. 1, cap. 5 (PL 184, 315CD).A. Rayez, David d’Augsbourg, в DSp 3, 1957, 42–44.Summa Theologiae, 2a, 2ae, q. 183, art. 4.

(обратно)

1192

Ibid., 2a, 2ae, q. 184, a. 1.

(обратно)

1193

Ibid., 2a, 2ae, q. 24, a. 9.

(обратно)

1194

Ibid., 2a, 2ae, q. 184, a. 2.

(обратно)

1195

Ibid., 2a, 2ae, q. 184, a. 3.

(обратно)

1196

Чтение Писания (лаж). — Прим. ред. P. Pourrat, Commenfants, в DSp 2, 1953, 1146.

(обратно)

1197

Al-Ghazali, Deliverance from Error and Attachment to the Lord of Might and Majesty, в The Faith and Practice of Al-Ghazali, transl. W. Montgomery Watt, Oxford, 1994, 17–92.

(обратно)

1198

Ibid., 58–59.

(обратно)

1199

Ibid., 63.

(обратно)

1200

Al-Ghazali, DerRetterausdemIrrtum, introd. &trans. ‘Abd Elsamad Abd-ElhamidElschazli, Hamburg, 1988, xviii-xx.

(обратно)

1201

Книга, первоначально написанная по-арабски (с 1165 г. Маймонид пребывал в Египте), позднее была переведена на еврейский. Мы цитируем по: The Guide of the Perplexed, translated with an Introduction and Notes by Schlomo Pines), Chicago — London, 1963.

(обратно)

1202

Maimonides, The Guide of the Perplexed, Part I, Introduction 3a (p. 5).

(обратно)

1203

Ibid., Part I, Introduction 3b (p. 6).

(обратно)

1204

Ibid., Part I, chapter 34, 40b (p. 77).

(обратно)

1205

A. Adnes, Mystique. II. A. Theories de la mystique chretienne; du Iff au 20 siecles, в DSp 10, 1979, 1926.

(обратно)

1206

A Deblaere, Mystique. II. A. Theories de la mystique chretienne; jusqu a la fin du 15‘ siecle, в ibid., 1905.

(обратно)

1207

P. Pourrat, Commenfants, в DSp 2, 1953, 1146.См., например, Thomas a Vallgornera, Mystica theologia divi Thomae (1662): Antonius a Spiritu Sancto, Directorium mysticum (1677); C. Morotius, Cursus vitae spiritualis (1674); M. Godinez, Practica de la theologia mistica (1682).

(обратно)

1208

P. Adnes, Mystique. II. B. Theories de la mystique chretienne; du l&au 20' siecles, в DSp 10, 1979, 1927–1928.*Сумма мистического богословия (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

1209

М. Dupuy, Spiritualite. II. La notion de spiritualite, в DSp 14, 1990, 1165.

(обратно)

1210

P. Adnes, ibid., 1928.

(обратно)

1211

Более подробное обсуждение см. в части 3, в разделе 3.2.4.Аскетическое богословие (лат.). — Прим. пер.

(обратно)

1212

P. Adnes, Mystique, в DSp 10, 1979, 1933; см. также J. de Guibert, Ascetique, в DSp 1, 1937, 1010–1011.

(обратно)

1213

С. Schorrer, Theologia ascrtica sive Doctrina spiritualis, Rome, 1658, 3.О природе и состояниях совершенства (лат.) — Прим. ред.

(обратно)

1214

Здесь ссылка на издание: A. Micheletti, De perfection* vitae spiritualis, Turin, 1934.

(обратно)

1215

J. Scaramelli, Direttorio ascetico (1753), I, 19.

(обратно)

1216

См., например, К. Kazenberger, Scientia salutis (1727): M. Ribet, I’ascetique chretienne (1887).

(обратно)

1217

Ibid., I, 17.

(обратно)

1218

F. Mutz, Christliche Aszetik, Paderbom, 1907; O. Zimmermann, Lehrbuch derAszetik, Freiburgi. B., 1929; L. von Herding, Lehrbuch der aszetischen Theologiae, Innsbruck, 1930; P. Parente, The ascetical life, London, 1946; A. Lanz, Lineamenti di ascetica e mistica, Milano, 1953; C. Feckes, Die Lehre vom christlichen VollMommenheitsstreben, Freiburg, 1953.

(обратно)

1219

L. von Hertling, ibid., 273; cp. F. Murawski, Die aszetische Theologie. Ein systematischer Grundriss, Miinchen — Kosel, 1928, 21слл.

(обратно)

1220

A. Meynard, Traiti delavie interieure <m petite somme de la theologie ascetique et mystique, Clermont — Ferrand, 1884.

(обратно)

1221

Cm.J. Arintero, Evoluci&n mistica (1908), Salamanca, 1930; С. deSmedt, Notre vie sumatureUe. Son principe, sesfaeultes, les conditions desapleine activite (1910–1911), Bruxelles, 1912–1913; F. Naval, Cur- so de teologia ascetica у mistica (1914), Madrid, 1955; A. Farges, Les voies ordinaires de la vie spirituelle, Paris, 1925; Chrysogono a Jesu Sacramentato, Asceticae et mysticae Summa, Roma, 1935; R. Carrigou- Lagrange, Les trois ages delavie intmeure. Traite de theologie ascetique et mystique, Paris, 1938; F. Tonnard, Traite de la vie spirituelle, Paris, 1959; A. Dagnino, La vita interiore secundo la Rivelazione, studiata della theologia e insegnata della chiesa, Milano, 1963.

(обратно)

1222

A. Tanquerey, Precis de theologie ascetique et mystique, Paris — Tournai etc., 1923–1924.

(обратно)

1223

Ibid., Preface.

(обратно)

1224

J. Aumann, Spiritual Theology, Hungtington — London, 1980, 20.

(обратно)

1225

J. Sagne, Traite de theologie spirituelle, Paris, 1992.

(обратно)

1226

A. Sicari, Das geistliche Leben des Christus, Paderborn, 1998, 57.

(обратно)

1227

С. Truhlar, Concetti fondamentali della teologia spirituale, Brescia, 1971, 19–20.

(обратно)

1228

Ibid., 8.

(обратно)

1229

Ibid.

(обратно)

1230

Ibid., 19–20.

(обратно)

1231

Ibid.

(обратно)

1232

К. Rahner, Frommigkeit heute und morgen, в Geist und Leben 39, 1966, 326–342; в К. Rahner, Schrif- ten zur Theologie, VII: Zur Theologie des geistlichen Lebens, Einsiedeln — Zurich etc., 1966, 22; K. Rahner, Chancen des Glaubens. Fragmente einer modemen Spiritualitat, Freiburg — Basel etc., 1971.

(обратно)

1233

K. Rahner, Frommigkeit friiher und heute, в Schrifien zur Theologie, VII, 22.

(обратно)

1234

E. Wolz-Gottwald, Theologie zur spirituellen Erfahrung, в Theologie der Gegenwartb, 1992, 280–293.

(обратно)

1235

Они были уже предварены Ж. Муру, см. J. Mouroux, The Christian Experience, New York, 1952.

(обратно)

1236

F. Wulf, Merkmale christlicher Spiritulitat, в Geist und Leben 42, 1969, 352. Отчет об изменениях в мышлении, происшедших за эти годы у Вульфа и у других, см. в L. Schulte, Auflruch aus der Mit- te. ZurEmeuerung der Theologie christlicher Spiritualitat im 20. Jahrhundert — im Spiegel von Wirken und Werk Friedrich Wulfs S.J. (1908–1990), Wurzburg, 1998.

(обратно)

1237

L. Bouyer, Introduction a la vie spirituelle, Paris, 1960, 19.

(обратно)

1238

Помимо теории и истории духовности, обрели право голоса также экспериментальная психология, патология и терапевтическая психология. См. Revue dAscetique et de Mystique 10, 1929.

(обратно)

1239

J. Marechal написал свои Etudes sur la psychologie des mystiques (Paris, 1924 и 1937). Gabriel de St. Maria Magdalena de Pazzi указал на психологические аспекты в трудах Терезы Авильской и Иоанна Креста. См. Ecole theresienne et problemes mystiques contemporaines, Bruxelles, 1936, а также Indole psicologica della teologia spirituale, a Rixmta di Filosofia Neoscolastica 32, 1940, 31–42. Начиная с 1935 г. Риге Bruno собирал в Etudes Carmelitaines и на ежегодном конгрессе в Эйвоне «наиболее выдающихся психологов, неврологов и психиатров» для обсуждения различных тем, касающихся духовности (L. Beirnaert, Experience chretienne et psychologie, Paris, 1964, 41). См. также С. Truhlar, Structura theologica vitae spiritualis, Romae, 1961, 213.

(обратно)

1240

Cm. BIS, раздел VIII. Discipline Adnexae, № 4: Psychologia.

(обратно)

1241

Подробнее см. в части 3, в разделе 3.3.2.

(обратно)

1242

Ф. Вульф по поводу перемены имени в 1947 г.

(обратно)

1243

Издательское предисловие по поводу перемены имени в 1969 г.: Speling 21, 1969, № 1, 4.

(обратно)

1244

Введение к этой теме см. в М. Voveile, Ideologies and mentalities, transl. E. O'Flaherty, Cambridge, 1990.

(обратно)

1245

См. особенно Le guide spirituel de J. -J. Surin (1963); La correspondence deJ.-J. Surin (1966); Letranger ou Vunion dans la difference (1969); La possession de Loudun (1970); Labsent de Vhistoire (1973); I’ecriture de I’histoire (1978); La fable mystique XVIXVI/e siecle (1982).

(обратно)

1246

M. de Certeau, Cultural and Spiritual Experience, в Spirituality in the Secular City, New York, 1966, 9 (Concilium, 1966, vol. 19).

(обратно)

1247

Ibid., 10.

(обратно)

1248

См., например, P. Casaldaliga & J. Vigil, Espiritualidad de la liberation, Santander, 1992; G. Gutierrez, We Drink from Our Own Wells. The SpiritualJourney of a People, New York, 1985; J. Sobrino, Bemijding met geest. Notifies voor een nieuwe spiritualiteit, Kampen — Averbode, 1988; E. Bonnin, Spiritualitat und Befreiung in Latein Amerika, Wiirzburg, 1984.

(обратно)

1249

P. Casaldaliga &J. Vigil, The Spirituality of Liberation, Mary Knoll (New York), 1994, xiii, xx и 14.

(обратно)

1250

"Ibid.. 1-14.

(обратно)

1251

Обсуждение понятия «опыт» как базового понятия в контексте духовности см. в Teologia spirituale. Temi i problemi, ed. M. Gioia, Roma, 1991, 185–281.

(обратно)

1252

C. Truhlar, Concetti fondamentali della teologia spirituale, Brescia, 1971, 19–20.

(обратно)

1253

См., например, О. Steggink, Het traditionele jargon is gaan sckuiven, в Speling38, 1986, № 1, 32–42.

(обратно)

1254

M. de Certeau, Cultures et spiritualite, в Concilium 2, 1966, № 9, 11–12.

(обратно)

1255

R. Williams, Christian Spirituality. A Theological History from the New Testament to Luther and St.John of the Cross, Atlanta, 1979, 2.

(обратно) name="n_0.1256">

1256

S. Schneiders, Spirituality in the Academy, в Modem Christian Spirituality. Methodological and Historical Essays, ed. B. Hanson, Atlanta (Georgia), 1990, 31.

(обратно)

1257

O. Steggink & K. Waaijman, Spiritualiteit en mystiek. 1. Inleiding, Nijmegen, 1985, 39–71.

(обратно)

1258

См. часть 2, раздел 2.1.2.

(обратно)

1259

т Н. Blommestijn, Waar began het conflict tussen rede en ervaring? Willem van St. Thierry, в Speling 37, 1985, no. 1, 56.

(обратно)

1260

F. Vandenbroucke, Le divorce entre theologie et mystique. Ses origines, в Nouvelle Revue Theologique 82, 1950,372–389.

(обратно)

1261

M. Dupuy, Spiritualite. II. La notion de spiritualite, в DSp 14, 1990, 1165.

(обратно)

1262

S. Axters, Geschiedenis van de vroomheid in de Nederlanden, Antwerpen, 1956, 11.

(обратно)

1263

L. Richard, Theohgy in Need of Spirituality. A Historical Perspective, в Studies in Formative Spirituality 13,no. 1, 161–171.

(обратно)

1264

E. Colunga, Intelectualistas у misticos en la teologia espanola del siglo XVI, в Cienia Tomista 9, 1914, 209–221 и 377–394; 10, 1914–1915, 223–242.

(обратно)

1265

F. Giardini, La natura della teologia spirituale, в Introduzione alio studio e insegnamento della teologia spirituale, eds. L. Bono, G. Colombo et aL, Firenze, 1965, 363–415; H. Rotter, Moraal en spiritualiteit, в Benediktijns Leven 38, 1977, 141–151; E. Megyer, Theological Trends. Spiritual Theology Today, в The Way 21, 1981, 55–67; A. di Marino, Morale e spiritualita, в Teologia spirituale. Temi eproblemi, ed. M. Gioia, Rome, 1991, 97-102.

(обратно)

1266

См., однако, S. Pinckaers, Das geistliche Leben des Christen. Theologie und Spiritualitat nach Paulus und Thomas von Aquin, Paderborn, 1998.

(обратно)

1267

A. Tanquerry, Dogmes gmerateurs de la piele, Paris — Toumai etc., 1926.

(обратно)

1268

J. Sudbrack, Um den SteUenwert der Spiritualitdt im Gesamt der Theologie, в Geist und Leben 37,1964, 388.

(обратно)

1269

L. Bouyer, Introduction to Spirituality, New York, 1961.

(обратно)

1270

J. Aumann, Spiritual Theology, Huntington — London, 1980, 20.

(обратно)

1271

H. Urs von Balthasar, Spiritualitdt, в Geist und Leben 31, 1958, 341.

(обратно)

1272

F. Schleiermacher, The Christian Faith, Edinburgh, 1994, 12. Об интеграции духовности в евангелическое богословие см. V. Drehsen, Theologische Frommigkeitsforschung?в Frommigkeit. GelebteReligion als Forschugsaufgabe, Hrsg. B. Jaspert, Paderborn, 1995, 45–63; E. Axmacher, Fromm aus Glauben. Uberlegungen zu einem theologischen Begriff von Frommigkeit, ibid., 65–78; C. Albrecht, Erwagungen zur Leistungsfahigkeit von Schleiermachers Frommigkeitstheorie im interdisziplindren Disput, ibid., 101–111.

(обратно)

1273

М. Chenu, Une ecole de thelogie, Toumae — Le Saulchoir, 1937, 75.

(обратно)

1274

Wien, 1975, 75.

(обратно)

1275

Ibid., 241.

(обратно)

1276

Ibid., 251. Cp. A. Rotzetter, Theologie und Spiritualitat, в Geist wird Leib. Theologische und anthropologische Voraussetzungen des deisgeistlichen Lebens, Hrsg. A. Rotzetter, Ziirich — Einsiedeln etc., 1979, 19–39; G. Moioli, Theologie spirituelle, в DVSp, 1983, 1120–1128; R. Bechtle, Thelogical Trends. Convergences in Theology and Spirituality, в The Way 25, 1985, 305–314; E. Wolz-Gottwald, Theologie und spirituelle Etfahrung, в Theologie der Gegenwart 35, 1992, 280–293, и 36, 1993, 58–59; L. Richard, Theology in Need of Spirituality. A Historical Perspective, в Studies in Formative Spirituality 13, 1992, no. 1,161–171.

(обратно)

1277

J. Sudbrack, Vom Geheimnis christlicher Spiritualitat. Einheit und Vielfalt, в Geist und Leben 39, 1966, 24–44.

(обратно)

1278

Cm. J. Weismayer, Spirituelle Theologie, Theologie der Spiritualitat, в Spiritualitat in Moral, Hrsg. G. Virt,

(обратно)

1279

R. Komer, «Geistliche Theologie» — wie und xvarum?B Denkender Giavbe in Geschichte und Gegenwart, Hrsg. W. Ernst & K. Feiereis, Leipzig, 1992, 357–366; S. Schneiders, Theology and Spirituality. Strangers, Rivals or Partners? в Horizons 13, 1986, no. 2, 253–274; A. Huerge, El caracter cientifico de la teologia espiritual, в Teologia Espiritual 36, 1992, 41–63; J. Ziegler, Theologie des geistlichen Lebens. Eine theologische Diszi- plin, в Geist und Leben 66, 1993, 272–282.

(обратно)

1280

S. Schneiders, Spirituality in the Academy, в Modem Christian Spirituality, ed. B. Hanson, Atlanta (GA), 1990, 29.

(обратно)

1281

A. Guerra, Teologia espiritual, una ciencia no identificada, в Revista deEspirituatidadbQ, 1980,335–414.

(обратно)

1282

Шеи. et t'Etre. Exegeses d’Exode 3,14 et Coran 20,11–24, ed. P. Vignaux, Paris, 1978.

(обратно)

1283

A. de Waelhens, La philosophic et les experiences nature lies, Den Haag, 1961.125 C. Cantone, Per una Jilosofia della vita spirituale. Alle radici metafisiche dell’esperienza religiosa, в Salesianum 51, 1989, 515–522.

(обратно)

1284

Тоска, угрюмость, уныние, апатия (лат. из греч.). — Прим. ред.

(обратно)

1285

L. van de Camp, De kracht van de leegte, Nijmegen, 1992.

(обратно)

1286

Th. Zweerman, Als een schelpdier. Gedachten over kwetsbaarheid en weerbaarheid, в Th. Zweerman, От de eer van de mens. Verkenningen op het grensvlak van filosofie en spiritualiteit. Delft, 1993, 190–210; Th. Zweerman, Vreemde vruchtbaarheid. Kwetsbaarheid ah kans, в К. Waaijman, Th. Zweerman et al., Kansen voor spiritualiteit. Kwetsbaarheid, meerstemmig zelf, differenlie-denken, Baam — Nijmegen, 1996, 31–63.

(обратно)

1287

K. Albert, Einfuhrungin die philosophische Mystik, Darmstadt, 1996, 17–70.

(обратно)

1288

** Опыт, познание (нем.). — Прим. ред.*** Опыт (лат.). — Прим. ред.181 Ibid., 19.

(обратно)

1289

См. P. Hadot, Philosophy as a Way of Life, Cambridge (MA), 1995.

(обратно)

1290

См. объяснение Хайдеггером его утверждения, сделанного в конце лекции под названием «Вопрос о технике». М. Heidegger, On the Way to Language, San Francisco, 1982, 72 (рус. перевод см. в М. Хайдеггер, Время и бытие. М., 1993. — Прим. ред.). Отрешенность (нем.). — Прим. ред.** «Истина» (греч.), букв, «непотаенность», то, что не канет в Лету. — Прим. ред.

(обратно)

1291

В. Blans & Н. van Immerzeel, Devroomheidvan hetdenken, в Stapstenen, red. В. Blans, Best, 1997, 142–148.

(обратно)

1292

1,1 Ibid., 147.

(обратно)

1293

M. Heidegger, On the Way to Language, 71–72.

(обратно)

1294

P. van Ness, Spirituality, Diversion, and Decadence, Albany, 1992.

(обратно)

1295

Ibid., 15.

(обратно)

1296

Ibid., 19–92.

(обратно)

1297

Ibid., 95-200.

(обратно)

1298

1М D. Turner, The Darkness of Cod, Cambridge, 1995.

(обратно)

1299

См. C. Arthur, Ineffability and Intelligibility. Towards an Understanding of the Radical Unlikeness of Religious Experience, в Internationalfoumalfor Philosophy of Religion 20, 1986,109–129; R. Bambrough, Intuition and the Inexpressible, в Mysticism and Philosophical Analysis, ed. S. Katz, London, 1978, 200–213; J. Hick, Mystical Experience as Cognition, в Mystics and Scholars. The Calgary Conference on Mysticism 1976, eds. H. Coward & T. Penelhum, Waterloo (Ontario), 1977, 41–56; R. Jones, Experience and Conceptualization in Mystical Knowledge, в Zygon 18, 1983, no. 2, 139–165; R. Jones, Rationality and Mysticism, в International Philosophical Quarterly 27, 1987, 263–279; S. Payne, John of the Cross and the Cognitive Value of Mysticism. An Analysis of Sanjuanist Teaching audits Philosophical Implications for Contemporary Discussions ofMystical Experience, Dordrecht — Boston — London, 1990;N.Pike, On Mystic Visions as Sources of Knowledge Mysticism and Philosophical Analysis, ed. S. Katz, London, 1978, 214–234, B. Schomakers, Over mystieke theologie, Kampen, 1990.

(обратно)

1300

J. Carloye, The Truth of Mysticism, в TheMonist 59,1976, no. 4, 551–562; J. Forgie, Hyper-Kantianism in Recent Discussions of Mystical Experience, в Religious Studies 21,1985, 205–218; J. Forgie, Mystical Experience and the Argument from Agreement, в InternationalJournal for Philosophy of Religion 17, 1985, 97-113; J. Price, The Objectivity of Mystical Truth Claims, в The Thomist 49, 1985, 81–98.

(обратно)

1301

Ср., например, С. Albrecht, Das mystische Erkennen. Gnoseologie und philosophische Relevanz der mystischen Relation, Bremen, 1958; W. Stace, Mysticism and Philosophy, London, 1961; R. Demeyer, De relevantie van de mystiek voor de filosofie, в Collationes 22, 1976, 177–201; R. van den Brandt, Godsontvan- kelijkheiden fomuftikeit ’, Nijmegen, 1993.

(обратно)

1302

К. Albert, EinfUhrung in die phifosophische Mystik, Darmstadt, 1996, 71-147.

(обратно)

1303

145 Ibid., 148–208.

(обратно)

1304

Цитируется и обсуждается в К. Albert, ibid., 1.

(обратно)

1305

E. Levinas, Dieu et la philosophic, в E. Levinas, DeDieu qui vient a I’idee, Paris, 1982, 116.

(обратно)

1306

'«Ibid., 118.

(обратно)

1307

См. также F. Maas, Godsrelatie en differentiedmken, в К. Waaijman, Th. Zweerman et al, Kansen voor spiritualiteit, Baarn — Nijmegen, 1996, 141–176; R. van Riessen, De notie van het subtiemeen dechris- telijke ervaring van God, ibid., 177–183; K. Waaijman, Het verschil dot spiritualiteit maakt, ibid., 185–192.

(обратно)

1308

S. King, Two Epistemological Models for the Interpretation of Mysticism, в Journal of the American Academy of Religion 56, 1988, 257–279; D. MacKinnon, Some Epistemological Reflections on Mystical Experience, в Mysticism and Philosophical Analysis, ed. S. Katz, London, 1978, 132–140; A. Moore, Mystical and Philosophy, в The Monist 59, 1976, no. 4, 493–506; P. Moore, Mystical Experience, Mystical Doctrine, Mystical Technique, в Mysticism and Philosophical Analysis, 101–131; P. Morewedge, Critical Observations on some Philosophies of Mysticism, в Internationalfcnimal for Philosophy of Religion 7, 1976, no. 4, 409–424; C. Nor- rman, Mystical Experiences and Scientific Method. A Study of the Possibility of Identifying a ‘Mystical’ Experience by a Scientific Method, with Special Reference of the Theory of Walter T. Stace, Stockholm, 1986; R. Oakes, Religious Experience and Epistemological Miracles. A Moderate Defense of Theistic Mysticism, в Religious Studies 18, 1982, 47–54; C. Riedel, Das Wissen derEinsicht. Philosophische bberlegungen zur Theorie der Mystik, в Franziskanische Studien 65, 1983, 369–392; J. Shear, Mystical Experience, Hermeneutics and Rationality, в International Philosophical Quarterly 30, 1990, 391–401.

(обратно)

1309

W. Inge, Christian Mysticism, London, 1899.

(обратно)

1310

E. Underhill, Mysticism. A Study in the Nature and Development of Man’s Spiritual Consciousness, 1911, Cleveland — New York, 1963.

(обратно)

1311

New York, 1985-

(обратно)

1312

New York, 1978-

(обратно)

1313

S. Schneiders, Spirituality in the Academy, в Modem Christian Spirituality, ed. B. Hanson, Atlanta (GA), 1990, 15–37.

(обратно)

1314

J. Baruzi, S. Jean de la Croix et le probleme de I'experience mystique (1924), Paris, 1931, 448.

(обратно)

1315

R. Flasche, Religiositat und Frommigkeit in der neueren Religionen-Wissenschaft, в Frommigkeit. Gelebte Religion als Forschungsaufgabe, Hrsg. B. Jaspert, Paderborn, 1995, 11–19.

(обратно)

1316

J. Walgrave, Op de grondslag van het Woord, Den Haag, 1965, 121–126.

(обратно)

1317

G. Scholem, Major Trends in Jewish Mysticism, London, 1955, 1-39, особ. 6; J. Dan, In Quest of a Historical Definition of Mysticism, в Studies in Spirituality 3, 1993, 58–90.

(обратно)

1318

G. Scholem, ibid., 7–9.

(обратно)

1319

Ibid., 8-10.

(обратно)

1320

P. Pourrat, La spiritualite chretienne, I–IV, Paris, 1921–1930. В тот же период была опубликована работа: A. Saudreau, Lapieti a travers les ages, Paris, 1927.

(обратно)

1321

Histoire de la spiritualite chretienne, I–IV, ed. L. Bouyer, Paris, 1960–1966.

(обратно)

1322

165 Historia de la Espiritualidad, I–IV, ed.J. Flors, Barcelona, 1969.

(обратно)

1323

im World Spirituality, ed. E. Cousins, New York, 1985— (25 vols.).

(обратно)

1324

Christian Spirituality. The Essential Guide to the Most Influential Spiritual Writings of the Christian Tradition, eds. F. Magill & I. McGreal, San Francisco, 1988.

(обратно)

1325

Краткий обзор наиболее важных работ см. в О. Steggink & К. Waaijman, Spiritualiteit en mystiek 1. Inleiding, Nijmegen, 1985, 117–120; A. Matanic, La spiritualita come scienza, Milano, 1990,162–170.

(обратно)

1326

См. раздел 6, History of Spirituality, в de Bibliographia International Spiritualitatis a Pontificio Institute Spiritualitatis (BIS); Index of Articles on Jewish Studies (RAMBI) под заголовком Spiritual Trends in Judaism, библиографию в Revue d 'Histoire EccUsiastique en dc Revue d ’Histoire de la Spiritualite (1920–1978).

(обратно)

1327

G. Scholem, Major Trends in Jewish Mysticism, London, 1955.

(обратно)

1328

Н. Preuss, Luthers Frommigkeit, Leipzig, 1917, 1–2.

(обратно)

1329

В. Jaspert, Frommigkeit und Kirchengeschichte, в Frommigkeit. GeUbte Religion als Forschungsaufgabe, Hrsg. B. Jaspert, Paderborn, 1995, 123–168.

(обратно)

1330

P. Sheldrake. Spirituality and History. Questions of Interpretation and Method, London, 1991.

(обратно)

1331

Ibid., 83-104.Дух времени (нем.). — Прим. ред.

(обратно)

1332

175 О. Steggink, Timpoyvida de Santa Teresa, Madrid, 1968; O. Steggink Sc E. de la Madre de Dios, Santa Teresa у su tiempo, I–II, Salamanca, 1982–1984.

(обратно)

1333

J. Dan, In Quest of a Historical Definition of Mysticism, в Studies in Spirituality 3, 1993, 58–90.

(обратно)

1334

Ibid., 89.

(обратно)

1335

M. de Certeau, Cultural and Spiritual Experience, в Spirituality in the Secular City, New York, 1966, 3-31 (Concilium, 1966, vol. 19).

(обратно)

1336

т Ibid., 9.

(обратно)

1337

М. de Certeau, Cultures et spiritualites, в Concilium 2, 1966, no. 9, 17.

(обратно)

1338

Idem, Cultural and Spiritual Experience, 18–19.

(обратно)

1339

Ibid., 20.

(обратно)

1340

Способ действия (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

1341

Е. Ribbat, Aussagen des Unsagbaren in der Literatur, в Der Christ der Zukunft — ein Mystiker, Hrsg. P. Gordan, Salzburg, 1991, 210–219.

(обратно)

1342

185 K. Porteman, Mystiek tegenover taal en literatuur in de zeventiende eeuw, в Ons Geestelijk Erf 50, 1976,130.

(обратно)

1343

J. Quint, Mystik und Sprache. Ihr Verhaltnis zu einander, insbesondere in der spekulativen Mystik Meister Eckharts, в Deutsche Vierteljahrschrift fur Literaturwissenschaft und Geistesgeschichte 27, 1953, 48–76.

(обратно)

1344

M. de Certeau, Lenonciation mystique, в Recherches de Science Religieuse 64, 1976, 183–215.

(обратно)

1345

Е. Krebs, Grundfragen der kirchlichen Mystik dogmatisch erdrtert und fur das Leben gewertet, Freiburg i. B., 1921.

(обратно)

1346

A. Poulain, Des graces d’oraison. Traite de theologie mystique, Paris, 1901; M. Grabmann, Wesen und Grundlagen der katholischen Mystik, Miinchen, 1923.

(обратно)

1347

Переживание (нем.). — Прим. ред. im цит в д Mager, Mystik als seelische WrkUchkeit. Eine Psychologie der Mystik, Graz — Salzburg, 1946,13.

(обратно)

1348

A. Stolz, Theologie tier Mystik, Regensburg, 1936.

(обратно)

1349

См. особо критику со стороны Габриэля св. Марии Магдалины: Indolepsicologica della teologia spirituale, в Bivista di Fihsofia NeoScoiastica 32, 1940, 31–42; A. Mager, Mystik als seelische Wirklickkeit, Graz — Wiirzburg, 1946; J. Marechal, Etudes sur la psychologie des mystiques, Paris, 1924.

(обратно)

1350

A. Mager, ibid., 15.

(обратно)

1351

Ibid., 22.

(обратно)

1352

195 J. Heerinckx, De theologiae spiritualis studio, в Antonianum 4, 1929, 209–230, 303–336, 431–454.

(обратно)

1353

Ibid., 432–438.

(обратно)

1354

Ibid., 439–442.

(обратно)

1355

G. Hahn, Die Problem der Hysterie und die Offenbamngm der Heiligen Therese, Leipzig, 1906, 114.

(обратно)

1356

Об этой медико-психологической точке зрения см. J. Leuba, The Psychology of Religious Mysticism, London — Boston, 1925; H. Delacroix, Etudes d’histoire et de psychologie du mysticism, Paris, 1908.

(обратно)

1357

American Psychological Association, Thesaurus of Psychological Index Terms, Arlington, 1988.

(обратно)

1358

Н. Sunden, Die Religion und die Rollen. Eine psychologische Untersuchung der Frommigkeit, Berlin, 1966, 29; ср. также J. van der Lans, Religieuse ervaring en meditatie, Deventer, 1980.

(обратно)

1359

H. Hermans, Het meerstemmige zelf. Op het raakvlak van psycholope en spiritualiteit, в К. Waaijman, Th. Zweerman et al, Kansen voor spiritualiteit, Baam — Nijmegen, 1996, 98; подробно см. H. Hermans&H. Kempen, The Dialogical Self. Meaning as Movement, San Diego (CA), 1993.

(обратно)

1360

H. Hermans, Het meerstemmige zelf, 106–123.

(обратно)

1361

D. Vasse, Le temps du desir, Paris, 1969.

(обратно)

1362

См. также P. Moyaert, Mistiek en liefde, bJ. Walgrave & P. Moyaert, Mistiek en liefde, Leuven, 1988; A. Vergote, Religion, Belief and Unbelief. Л Psychological Study, Leuven — Amsterdam, 1997.

(обратно)

1363

J. Noordzij, Religieus concept т religieuie ervaring in de christelijke traditie. Proeve van een psychologie van de spirituele ontwikkeling, Kampen, 1994; Idem, Opmerkzaam ondenueg. Contouren van een spirituele ontwikkelingspsychologie, в Gennspireerd leven. Op zoek naar een bijbels georienteerde spiritualiteit, red. B. Voor- sluis, Zoetermeer, 1996, 30–50.

(обратно)

1364

H. de Wit, Contemplatieve psychologie, Kampen, 1987; Idem, Deverborgen bloei. Over de psychologische achtergronden van spiritualiteit, Kampen, 1995.

(обратно)

1365

D. Helminiak, A Scientific Spirituality. The Interface of Psychology and Theology, в The International Journal for the Psychology of Religion 6, 1996, no. 1, 1-19.

(обратно)

1366

H. Blommenstijn, Psicotogia della mistica, в Spiritualita come teologia, ed. C. Bernard, Milano, 1993,251; Idem, Decouverte de soi-тёте oit quite de Dieu. Litineraire de soi en Dieu chez Maitre Eckhart, в Studies in Spirituality 1, 1991, 25–35.

(обратно)

1367

См., например, W. Stangl, Das neue Paradigma der Psychologie, Braunschweig, 1989; S.Terwee, Hermeneutics in Psychology and Psychoanalysis, Berlin — New York, 1990.

(обратно)

1368

М. Coulson & С. Riddell, Approaching Sociology, London — Boston — Henley, 1980, 33.

(обратно)

1369

P. Berger & B. Berger, Sociology. A Biographical Approach, New York, 1972.

(обратно)

1370

T. Parsons, The Social System, New York, 1951.

(обратно)

1371

М. Weber, The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism, New York, 1958; see also D. McClelland, The Achieving Society, Princeton, 1961.

(обратно)

1372

P. Buiks & G. van Hilo, Het sociologische perspectief Assen, 1981, 120.

(обратно)

1373

G. Mead, Mind, Self and Society, Chicago, 1934.

(обратно)

1374

См., например, J. Matthes et aL, AUtagswissen, Interaktion undgeseUschaftliche Wirklichheit, Reinbek b. Hamburg, 1973; S. Bruyn, The Human Perspective in Sociology. The Method of Participant Observation, Englewood Cliffs (NJ), 1966.

(обратно)

1375

H. Blommestijn, Spirirualiteit en hoe je jezelf hunt bedriegen, в Speling29, 1977, no. 1, 99-114.

(обратно)

1376

См. введение к главе 3 в части 1, где мы имеем дело с этим полем напряжения.

(обратно)

1377

V. Turner, The Ritual Process. Structure and Anti-Structure. London, 1969, 125–126.

(обратно)

1378

Ibid., vii and 126; V.Turner, Dramas, Fields and Metaphors, Ithaca — London, 1974, 50, 225, 268.

(обратно)

1379

V. Turner, Dewey, Dilthey, and Drama. An Essay in the Anthropology of Experience, в The Anthropology of Experience, eds. V. Turner & E. Bruner, Urbana — Chicago, 1986, 42.

(обратно)

1380

Ibid., 37.

(обратно)

1381

О сущностной взаимосвязи между опытом и его выражением, с одной стороны, и лими- нальностью (антиструктурой) и социальной структурой, с другой, см. ibid., 4144.

(обратно)

1382

W. Weischedel, Der Gott der Philosophen. Grundlegung einer Philosophischen Theologie im Zeitalter des

(обратно)

1383

Nihilismus II, Darmstadt, 1972, 227.

(обратно)

1384

Udana VIII, 3.

(обратно)

1385

Argumente fiir Gott. Gott-Denker von derAntike bis zur Gegenwart, Hrsg. K. Weger & K. Bossong, Freiburg i. Br. — Basel etc., 1987.

(обратно)

1386

M. Buber, Antwort, в Martin Buber, Hrsg. P. Schlipp & M. Friedman, Stuttgart, 1963, 590.

(обратно)

1387

L. Kohn, Taoist Mystical Philosophy, New York, 1991, 12–13.

(обратно)

1388

См. часть 1, разделы 1.1.1; 1.1.3; 1.2.1; 1.2.2; 1.3.1; 1.3.2; 1.4.1; 1.5.1-S; 1.6.1; 1.6.3.

(обратно)

1389

См. часть 1, разделы 1.1.1; 1.1.3; 1.3.1; 1.4.2.

(обратно)

1390

u См. часть 1, разделы 1.1.1; 1.1.3; 1.2.2; 1.3.1; 1.6.2.

(обратно)

1391

См. часть 1, разделы 1.2.1; 1.2.2; 1.3.3; 1.4.3; 1.5.1–3; 1.6.3.L. Apostel, Een ander geloven. Een nieuwe transcendentie. Over niet-theislische spiritualiteit, в U. Lib- brecht et aL, Degeur van de roos, Leuven, 1994, 38–39.

(обратно)

1392

Ibid., 46.

(обратно)

1393

См. часть 1, раздел 3.1.

(обратно)

1394

См. часть 1, раздел 3.3.

(обратно)

1395

Н. Heine, Zur Geschichte der Religion und Philosophie in Deutschland II, в Heinrich Heine, Samtliche Schriften in Zuiolf Banden XI, Hrsg. K. Briegleb, Frankfurt a. М., 1981, 565.

(обратно)

1396

Е. Levinas, Of God who comes to mind, Stanford (CA), 1998.

(обратно)

1397

О частоте и распределении в библейских повествованиях см. С. Westermann, nefesj, в THATU (1979), 72; а также Н. Seebass, nefesj, в TWATV (1986), 536.

(обратно)

1398

A. Johnson, The Vitality of the Individual in the Thought of Ancient Israel, Cardiff, 1964.

(обратно)

1399

H. Seebass, nefesj, в TWATV (1986), 537–538.

(обратно)

1400

2S H. Wollf, Anthropologie desAlten Testaments, Miinchen, 1973, 26–48.

(обратно)

1401

C. Westermann, nefesj, в THATll (1979), 71–96.

(обратно)

1402

Нидерландское слово «душа» (ziet) сохраняет этот аспект смысла в выражениях: «душа» огнестрельного оружия — полость, через которую проходит пуля; «душа» пера, ручки или скрипки.

(обратно)

1403

См. R. Rendtorff, Die sUndige naefesj, в Ши isl der Mensch…? Beitrage zur Anthropologie des Alten Testaments, Hrsg. F. Criisemann, C. Hardmeier et al., Miinchen, 1992, 211–220.

(обратно)

1404

N. Bratsiotis, basar, в THAT I (1978), 850–867, 860.

(обратно)

1405

«Кожа за кожу» — это выражение, восходящее к торговле звериными шкурами. В конце сделки должен был состояться эквивалентный обмен: кожа — за кожу (HALATlll, Leiden, 1983, 759).

(обратно)

1406

Часть 1, раздел 1.1.3.

(обратно)

1407

ю Связь между рехем («лоно», «внутренности») и рехамим(«процесс внутреннего умягчения») упоминается в Н. Stoebe, rchm, в THATII (1979), 761–768.

(обратно)

1408

Sl Н. Wolff, Anthropologie des Alten Testaments, Miinchen, 1973, 68–95; H. Fabry, leb, в TWATIV (1984), 413–451.

(обратно)

1409

и H. Wolff, ibid., 73.

(обратно)

1410

У автора букв, «земное существо» — перевод евр. слова одам («человек»), однокоренного слову адама («почва»). — Прим. ред. ss часть j раздел 1.1.1.94 Н. Ringgren, chajach, в TWAT И (1977), 874–898.Н. Lamberty-Zielinski, nesjamah, в TWATII (1986), 669–673.В. Kedar-Kopfstein, dam, в TWATII (1977), 248–266.

(обратно)

1411

Моя душа — 191 раз; твоя душа — 75 раз; его душа — 105 раз; ее душа — 17 раз; наша душа — 12 раз; ваша (мн. ч.) душа — 14 раз; их душа — 41 раз.

(обратно)

1412

К. Gunther, ’ani, в ТНАТ1 (1978), 216–220.

(обратно)

1413

К. Waaijman, Psalmen 120–131, Kampen, 1978, 93-100.

(обратно)

1414

Ср. синод, пер.: «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего». — Прим. ред.

(обратно)

1415

«Проповедующий в собрании» (евр.), то же, что и греч. «Экклесиаст». — Прим. ред. Идея еврейского глагола «идти», как буквально, так и метафорически, — это следовать по дороге из особого пункта отбытия к сознательно выбранной цели. См. F. Helfmeyer, halak, в TWAT 11 (1977), 417–420.

(обратно)

1416

R. Hentschke, gabah, в TWATl (1973), 890–895.

(обратно)

1417

U. Dahmen, roem, в TWATVll (1993), 425–434.Ср. синод, пер.: «Душа моя истаевает от скорби». — Прим. ред.

(обратно)

1418

R. Barthelmus, rachab, в TWATM1 (1993), 449–460.** Синод, пер.: «Из тесноты воззвал я к 1Ъсподу, — и услышал меня, и на пространное место [вывел меня] Господь». — Прим. ред.

(обратно)

1419

С. Westermann, nefesj, в THATll (1979), 82.

(обратно)

1420

См. часть 1, разделы 1.1.3; 1.2.1; 1.3.1–3; 1.5.1–3.

(обратно)

1421

Т. Scramm, tithemi, в. EWVTIII (1983), 854.

(обратно)

1422

A. Sand, psyche, в EWNTIIl (1983), 1202.

(обратно)

1423

Е. Levinas, Of God who comes to mind, Stanford (CA), 1998, 73.

(обратно)

1424

Ibid., 72.

(обратно)

1425

Е. Levinas, Otherwise than Being or Beyond Essence, The Hague — Boston — London, 1981, 103.

(обратно)

1426

Ibid., 115.

(обратно)

1427

Cm. Image, в DSp 7, 1971, 1401–1536; P. Tomson, De mens als Godsbeeld in dejoodse traditie, в Schrift, 1983, no. 87, 83–86; J. Fossum, Genesis 1,26 and 2,7 in Judaism, Samaritarism and Gnosticism, в Journal for the Study offudaism 16, 1985. Для ориентации: DerMensch als Bild Gottes, ed. L. Scheffczyk, Darmstadt, 1969 (с библиографией no 1969 г.; 526–538); H. Haag, Menschen im. Alien Testament, Stuttgart, 1971;Wolff, Anthmpologie des Alten Testament, Miinchen, 1973; D. Tettamanzi, Uuomo immagine di Dio, Padova, 1973; J. Fichtner, Man the Image of God, a Christian Anthropology, New York, 1978; W. Pannenberg, Gottebenbildlichkeit als Bestimmung des Menschen in der neueren Theologiegeschichte, Miinchen, 1979; W.Janzen, Still in the Image. Essays in Biblical Theology and Anthropology, Newton, 1982; B. Lang, Old Testament and Anthropology. A Preliminary Bibliography, в Biblische Notizen. Beitrage zur exegetischen Diskussion (1983), no. 20, 37–46; Anthropological Approaches to the Old Testament, ed. B. Lang, Philadelphia, 1985;Deissler, Werbistdu, Mensch?DieAntwort derBibel, Freiburg— Basel etc., 1985; J. Cascant, Estructura de la persona humana en el origen. Estudio exegetico de los relates de la creacion del hombre, Pamplona, 1985.Образ Бога (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

1428

См. H. Blommestijn & K. Waaijman, I’homme spirituel a I'image de Dieu selon Saint Jean de la Croix, в Juan de la Cruz: espiritu de Llama, ed. O. Steggink, Rome — Kampen, 1991, 623–656.

(обратно)

1429

Martin Buber, цит. в К. Schmidt, Homo imago Dei im Alien und Neuen Testament, в Der Mensch als Bild Gottes, ed. L. Scheffczyk, Darmstadt, 1969, 28. Сам Шмидт не исключает, что в случае целем следует исходить из идеи образа тени, осенения, — тени, из которой следует идея формы, образа. Лоретц затрагивает этот пласт смысла, когда говорит, что целем отсылает к «интимной, тесной связи», почти к «родству».

(обратно)

1430

P. Duncker, Das Bild Gottes im Menschen (Gen. 1,26–27). Eine physische Ahnlichkeit? в Der Mensch als Bild Gottes, 81.

(обратно)

1431

Дальнейший анализ псалма см. в К. Waaijman, Psalmen bij ziekte en genesing, Kampen, 1981, 88–95.

(обратно)

1432

Об экспозиции этого псалма см. в К. Waaijman, Psalmen bij het zoeken van de weg, Kampen, 1982, 90-101.

(обратно)

1433

Часть 1, разделы 1.1.1; 1.3.1; 1.3.2; см. также 1.6.3.

(обратно)

1434

Часть 1, разделы 1.4.1–3 и 1.5.1–3.

(обратно)

1435

Часть 1, раздел 1.6.1.

(обратно)

1436

часхь] раздел 1.1.2.

(обратно)

1437

65 W. Schmidt, Die Schopjungsgeschichte der Priesterschrifl, Neukirchen — Vluyn, 1967, 139.

(обратно)

1438

C. Westermann, Genesis 1-11 (BK1/1), Neukirchen — Vluyn, 1983, 209–213.

(обратно)

1439

Этот репрезентативно-динамический элемент, как один из семантических слоев в целем, очевиден в таких пассажах, как 1 Цар 6:5 (именно изваяния наростов и мышей) и Иез 23:14 (религиозно-эротические изображения мужских фигур). Здесь становится ясно, что «суть образа — приводить что-либо к проявлению» (W. Schmidt, Die Schopjungsgeschichte der Priesterschrifl, 144). В этом плане существенна связь между изначальным образом и его изображением.

(обратно)

1440

К. Waaijman, Psalmen rond bevrijdend leiderschap, Kampen, 1984, 16–22.

(обратно)

1441

Это «влияние» следует понимать не как «фактообразующее и легитимирующее влияние акта помазания» (К. Seybold, masjach, в TWATV [1986], 55), но прежде всего как «влияние» образа (ср. Иез 40:19) или «формирование» образа (ср. Притч 8:23).

(обратно)

1442

Герг ссылается на древневосточную иконографию, в которой образ людей, сидящих верхом на нечеловеческих существах, был понят как обеспечение необходимого равновесия по отношению к мертвому хаосу. См. М. Gorg, Das MenschenbildderPriesterschrift, в Bibel und Kirche 42,1987, no. 1, 23 и 26.

(обратно)

1443

Эту динамическую связь хорошо схватывает Герг, когда он говорит, что «царственная персона как “образ Бога”, упражняясь в ответственности за весь сотворенный мир, соглашается с “духом Бога” (Быт 1:2) в его всемогущем контроле над всеми явлениями» (см. ibid., 26).

(обратно)

1444

Поэтому мне кажется некорректным рассматривать удел человека в творении просто как следствие Imago Dei, — по крайней мере, в рамках данной традиции, — а не как его сущность, как полагают многие экзегеты. См. J. Stamm, Die Imago-Lehre von Karl Barth und die alttestamentliche Wissenschaft, в DerMensch als Bild Gottes, Hrsg. L. Scheffczyk, Darmstadt, 1969, 64; O. Loretz, DerMensch als Ebenbild Gottes (Gen l,26ff.), ibid., 123.

(обратно)

1445

K. Waaijman, Psalmen rond bevrijdend leiderschap, Kampen, 1984, 5-15.

(обратно)

1446

G. von Rad, Von Menschenbild des Alien Testaments, в G. von Rad, H. Schlier et at, Der alte und neue Mensch. Aufsdtze zur theologischen Anthropologie, Miinchen, 1942, 7.

(обратно)

1447

Об этом см. часть 1, раздел 3.4.1.

(обратно)

1448

Этот аспект выделяется Кёлером, когда он истолковывает целем как пластическую фигуру, прямую фигуру, статую, колонну и т. п. См. L. Kohler, Die Grundstelle der Imago-Dei-Lehre. Genesis 1,26, в Der Mensch als Bild Gottes, 6–7; ср. также К. Schmidt, Homo Imago Dei im AUm und Neuen Testament, ibid., 32–33; J. Stamm, Die Imago-Lehre von Karl Barth und die alttestamentliche Wissenschaft, ibid., 63–64; O. Loretz, Der Mensch als Ebenbild Gottes (Gen. 1.26ff.), ibid., 124; J. Soggin, ‘Imago Dei’ — Neue Uberlegungen ш Genesis 1,26 ff., в Altes Testament und christliche VerkHndigung, Festschrift A. Gunneweg, Hrsg. M. Oming&A. Graupner, Stuttgart, 1987. Уже ранее см. E. Osterloh, Die Gottebenbildlichkeit des Menschen, в M. Albertz et aL, Theologia viatorum. Theologische Aufsdtze, Miinchen, 1939, 9-10. Гумберт выражает это лаконично таким образом: «Все ветхозаветные пассажи, ссылающиеся на целем, означают лишь внешнее описание, пластическую репрезентацию (выделено мною. — К. В.), без морального или духовного смысла» (см. P. Humbert, Etudes sur le recit du Paradis et de la chute dans la Genese, Neuchatel, 1940, 157). Греч, философская школа. — Прим. ред.

(обратно)

1449

J. de Fraine, Het loflied op de menselijke uiaardigheid in Ecclesiasticus 17,1-14, в Bijdragen 11, 1950, 13.

(обратно)

1450

Обзор попыток определить подобие между Богом и человеком на уровне атрибутов см. С. Westermann, Genesis 1-11, Minneapolis, 1984, 148–158.

(обратно)

1451

Важный импульс в понимание диалогической структуры внесен К. Бартом: К. Barth, Church Dogmatics III/2, Edinburgh, 1958. Как бы ни критиковалась его экзегеза, ее результат был широко воспринят: например, что Бог «говорит бытию “Ты” и возлагает на это “Ты” ответственность как на “Я”», — ibid., 188–189. См. J. Stamm, Die Imago-Lehre von Karl Barth und die alttestamentliche Wissenschaft, в DerMensch als Bild Gottes, Hrsg. L. Scheffczyk, Darmstadt, 1969, 68; E. Schlink, Diebibtische Lehre vom Ebenbilde Gottes, ibid., 108; R. Koch, DerMensch als Ebenbild Gottes, в Theologie der Gegenwart 15, 1972, 16–18; обсуждение см. в С. Westermann, Genesis 1-11, 150–151, 157.

(обратно)

1452

Более подробно см. К. Waaijman, Abba was zijn Voder, в Speling25, 1973, 187–197.

(обратно)

1453

W. Schmidt, Einfiikrungin das Alte Testament, Berlin — New York, 1985, 107.

(обратно)

1454

Субботы (евр.). — Прим. ред. Читателю существенно важно почувствовать в слове демут элемент «нащупывания» или поиска подобия. Пророк ищет параллели из мира опыта, но желает указать по ту сторону их — на невыразимое.

(обратно)

1455

Подобие (евр.). — Прим. ред.

(обратно)

1456

Первоначальную репрезентацию этого семантического поля см. в М. Sandaeus, Pro theologia mystica clavis (1640), Heverlee — Leuven, 1963, 150–152, 177–178, 354–356.

(обратно)

1457

m Иоанн Креста, Восхождение на гору Кармель, II, 5, 3; Spiritual Canticle В 11, 4. Использован перевод: К. Kavanaugh & О. Rodriguez, Collected Works of St.John of the Cross, Washington (DC), 1979.

(обратно)

1458

У Иоанна Креста семантическое поле conformar, conforme, conformidad, deiforme, deiformidad, forma, formal, formalment, forrnar, reformation, reformar, transformation, transformer встречается 524 раза.

(обратно)

1459

В соответствии с трудами Иоанна Креста, имеется более 40 ссылок на «преображение в Боге», «преображаться в Боге» и на ту идею, что Бог «преображает душу в себя».

(обратно)

1460

В качестве примера несколько названий: М. Fox, Educatingfor Transformation. The Spiritual Task, в Horizons 9, 1982, 74–80; M. Agnew, Transformed Christians. New Testament Messages on Holy Living, Kansas City (MO), 1974; T. Sustar, Transforming faith. Reproducing the Christlife, Cleveland (TN), 1992; G. Turner, The Vision Which Transforms. Is Christian Perfection Scriptural? Kansas City (MO), 1964; L. Vaughan-Lee, Sufism. The Transformation of the Heart, Inverness (CA), 1995; C. Vale, Mystical Consciousness / Transformation. An Examination of the Christian Tradition from a Teilhardian Perspective, Ann Arbor (MI), 1990; M. Frohlich, Mystical Transformation, Intersubjectivity, and Foundations. A Study of Teresa of Avila’s Interior Castle, Ann Arbor (Ml), 1990; U. Wiethaus, Ecstatic Transformation. Transpersonal Psychology in the Work of Mechthild of Magdeburg, Syracuse (NY), 1996; Transformations of Consciousness. Conventional and Contemplative Perspectives on Development, eds. K. Wilbur, J. Engler et al., Boston, 1986; R. Moseley, Becoming a Self Before God. Critical Transformations, Nashville, 1991.

(обратно)

1461

S. Schneiders, The Study of Christian Spirituality. Contours and Dynamics of a Discipline, в Christian Spirituality Bulletin 6, 1998, no. 1, 3; ср. также Коулмэна, который рассматривает духовность «как ключ к преображению» (cm.J. Coleman, Exploding Spiritualities. Their Social Causes, Social Location and Social Divide, в Christian Spirituality Bulletin 5, 1997, no. 1, 11).

(обратно)

1462

В. McGinn, Quo Midis? Reflections on the Current Study of Mysticism, в Christian Spirituality Bulletin 6, 1998, no. 1, 19.

(обратно)

1463

Ibid.

(обратно)

1464

M. Frohlich, Mystical Transformation, Intersubjectivity, and Foundations, Ann Arbor (MI), 1990, 345.

(обратно)

1465

Часть 1, глава 1.

(обратно)

1466

С. Westermann, Genesis 1-11, Minneapolis, 1984, 47–56, 181–183, 256–278; cm. R. Albertz, Weltschop- fung und Menschenschopjung, Stuttgart, 1974; см. также: R. Alberts, Persdnliche Frommigkeit und offizielle Religion, Stuttgart, 1978; cp. P. Doll, Menschenschopjung und Weltschopjung in der alttestamenllichen Weis- heit, Stuttgart, 1985.

(обратно)

1467

Мы все еще находим здесь взаимодействие между становлением из матери-земли и рождением от физической матери. См. С. Westermann, ibid., 26, 36, 125, 204.

(обратно)

1468

С. Westermann, Genesis 1-11, 203.Синод, пер.: Господь. — Прим. ред.

(обратно)

1469

Бог — субъект в 42 из 63 случаев, когда встречается глагол йаиар. Положение в жизни (нем.). — Прим. ред.

(обратно)

1470

Meister Eckhart, Scitote, quia prope est regnum Dei, в Meister Eckhart, Die deutschen und lateinischen Werke, III, Hrsg. J. Quint, Stuttgart etc., 1976, 141–142.

(обратно)

1471

Irenaeus, Adversus Haereses 4, 39 (SC 100II, 966–967).

(обратно)

1472

W. Chittick, Eschatology, в Islamic Spirituality. Foundations (WS 19), London, 1987, 383–384.

(обратно)

1473

Irenaeus, op. cit., 4, 39.

(обратно)

1474

’“’Meschullam Foebus ofZbaraz, Yosher Divrei Emeth, Munkacz, 1905, 15b.

(обратно)

1475

Meister Eckhart, Omne datum optimum, в Meister Eckhart, Die deutschen und lateinischen Werke, I, Hrsg.J. Quint, Stuttgart etc., 1958, 69–70.От греч. мерисмос — «деление». — Прим. ред.

(обратно)

1476

Н. Strack & P. Billerbeck, Kommentar zum Neuen Testament, IV, Miinchen, 1924, 466–483.

(обратно)

1477

Гийом де Сен-Тьерри, Super Cantica 63. Мы следуем изданию текста в SC 82.

(обратно)

1478

Ibid., 28.

(обратно)

1479

Ibid., II, 16, 4.

(обратно)

1480

Ibid., II, 16, 7.

(обратно)

1481

Super Cantica, 13.

(обратно)

1482

Ibid., 122. См. также его Epistola 242 и 247–249 (мы следуем тексту в Sc 223). Дефис дается здесь для того, чтобы не путать эту ре-формацию с Реформацией как христианским движением XVI века. — Прим. ред.** У автора — пассивная форма, букв.: «будьте преобразуемы». — Прим. ред.

(обратно)

1483

Августин, De Trinitate, lib. 14, cap. 16, 22 (PL 42, 1053).

(обратно)

1484

Ориген, In GenesimHomilia, hom. 1, 13 (PG 12, 157CD).

(обратно)

1485

G. Ladner, The Idea of Reform. Its Impact on Christian Thought and Action in the Age of the Fathers, Cambridge (MA), 1959, 63–82.

(обратно)

1486

115 Ibid., 83-107.

(обратно)

1487

Ibid., 107–132.

(обратно)

1488

Давид из Аугсбурга, De exterioris et interioris hominis compositions, Quarrachi, 1899.

(обратно)

1489

Августин, Sermo, 43, cap. 3 (PL 38, 255).

(обратно)

1490

Иоанн Креста, Темная ночь, I, 4, 2, в The Collected Works of St.John of the Cross, trans., intr. & eds. K. Kavanaugh & O. Rodriguez, Washington (DC), 1979.

(обратно)

1491

Ibid., I, 9, 9.

(обратно)

1492

Ibid., II, 3, 1.

(обратно)

1493

Ibid., II, 24, 2.

(обратно)

1494

У автора почти всегда стоит «Сущий» вместо синод. «Господь». — Прим. ред.

(обратно)

1495

У автора почти всегда стоит «Сильный» вместо синод. «Бог». — Прим. ред.155 Алкуин, Expositio inpsalmospoenitentiales, praefatio (PL 100, 574C).

(обратно)

1496

Изменение ума (греч.). — Прим. пер.126 В. Gaventa, Conversion, в The Anchor Bible Dictionary, 1, ed. D. Friedman, New York — London etc., 1992,1132.,эт M. Casey, Suspense expeclatio. Guerric oflgny on Waiting for God, в Studies in Spirituality 9, 1999, 86. m Bonaventura, Itinerarium. Dewegdiedegeest naar Godtcerf, vert. & toel. J. van Winden,Assen, 1996,159.

(обратно)

1497

W. Pohlmann, Morphi. в EWNTU, 1981, 1089–1091.

(обратно)

1498

Сефер Йецира 2.2; 2.6; 6.6.

(обратно)

1499

138 Ibid. 2.5–6.

(обратно)

1500

Ibid. 1.1.

(обратно)

1501

1М Ibid. 1.4.

(обратно)

1502

Т. McGonigle, Three Ways, в NDCSp, 1993, 965.

(обратно)

1503

1,6 Bernard de Clairvaux, Sermo in Natali S. Benedicti, 8. Мы следуем тексту в Sancti Bemardi Opera, I–VIII, eds. J. Leclercq, C. Talbot & H. Rochais, Rome, 1957–1977.

(обратно)

1504

Bernard de Clairvaux, Sermones depsalmo ‘Qui habitat’ in Quadragesima, 14,5.

(обратно)

1505

1S8Idem, Vita Sancti Malachie Episcopi, 43.

(обратно)

1506

Кармелитский устав, Эпилог. Издание текста и комментарии в К. Waaijman, De mystieke. ruimte van deKarmel, Kampen — Gent, 1995.

(обратно)

1507

Гийом де Сен-Тьерри, Epistola, 1; 24; 31.

(обратно)

1508

Ibid., 75.

(href=#r1508>обратно)

1509

Гийом де Сен-Тьерри, Tractatus de contemplando Deo, 12.

(обратно)

1510

Epistola, 113.

(обратно)

1511

Гийом де Сен-Тьерри, Super Cantica, 18.

(обратно)

1512

Idem, Meditativae orationes, 4, 2 и 5, 1.

(обратно)

1513

Epistola, 123.

(обратно)

1514

Ibid., 148; 150; 187.

(обратно)

1515

Ibid., 7.

(обратно)

1516

Super Cantica 70.

(обратно)

1517

Ibid., 193.

(обратно)

1518

Epistola, 39.

(обратно)

1519

Das Leben des seUgen Heinrich Sense, в Deutsche mystische Schriften, Hrsg. G. Hoffmann, Diisseldorf, 1966, 174.

(обратно)

1520

Jan van Ruusbroec, Brieven, I, 63–72. Мы следуем публикации текста в Jan van Ruusbroec, Opera Omnia, 10, ed. G. de Baere, Tielt — Tumhout, 1991, 528.

(обратно)

1521

Rumi, Unity of Spirit, в R. Nicholson, Rumi. Poet and Mystic, Oxford, 1995, 134.

(обратно)

1522

Jan van Ruusbroec, Vanden blmkenden steen, 95–11. Мы следуем публикации текста в Jan van Ruusbroec, Opera Omnia, 10, ed. G. de Baere, Tielt — Turnhout, 1991, 528.

(обратно)

1523

Гийом де Сен-Тьерри, Meditativae orationes, 12, 18.

(обратно)

1524

Иоанн Креста, Восхождение на гору Кармель, И, 3, 2.

(обратно)

1525

т Ibid., И, 12–16.

(обратно)

1526

Ibid., II, 12, 3.

(обратно)

1527

Иоанн Креста, Духовная песнь, В, 26, 17; см. также idem, Восхождение на гору Кармель, И, 8, 5.

(обратно)

1528

Idem, Восхождение на гору Кармель, II, 4, 2.

(обратно)

1529

Ibid., II, 12–16.

(обратно)

1530

Ibid., II, 13, 1.

(обратно)

1531

Гийом де Сен-Тьерри, Epistola, 68.

(обратно)

1532

Idem, Super Cantica, 23.

(обратно)

1533

Иоанн Креста, Живое пламя любви, I, 23. Мы следуем тексту в San Juan de la Cruz, Obras Completas, eds. J. Rodriguez & F. Salvador, Madrid, 1988.

(обратно)

1534

Ibid., Ill, 78.

(обратно)

1535

Иоанн Креста, Восхождение на гору Кармель, II, 5, 4.

(обратно)

1536

Гийом де Сен-Тьерри, Meditativae orationes, 12, 17.

(обратно)

1537

Иоанн Креста, Восхождение на гору Кармель, III, 7, 1.

(обратно)

1538

Ibid., III, 8, 1.

(обратно)

1539

Ibid., Ill, 12, 1.

(обратно)

1540

Ibid., Ill, 14, 1.

(обратно)

1541

Ibid., III, 2, 4.

(обратно)

1542

Ibid., Ill, 2,4.

(обратно)

1543

Живое пламя любви, III, 52.

(обратно)

1544

Духовная песнь, В, 40, 1.

(обратно)

1545

Ibid., В, 9, 2.

(обратно)

1546

Ibid., В, 12, 8.

(обратно)

1547

Ibid.

(обратно)

1548

Ibid., В, 12,1.

(обратно)

1549

Ibid.

(обратно)

1550

Ibid., В, 22,3–5.Ibid., В, 26, 2.

(обратно)

1551

Бернар из Клерво, De Diligendo Deo, 10, 28.

(обратно)

1552

Ibid.

(обратно)

1553

Ibid.

(обратно)

1554

Ibid., 10, 29.

(обратно)

1555

Rumi, Selected Poems from the Divan-i Shams-i Thbriz, ed. R. Nicholson, Cambridge, 1898, 125.

(обратно)

1556

CUmd of Unknowing, Chapter 3 (cm. The Cloud of Unknowing, ed.J. Walsh, New York — London, 1981).

(обратно)

1557

Ян ван Рююсбрук, Духовное обручение (Ъ2\Ъ0), в Jan van Ruusbroec, Opera Omnia, 3, red. G. de Baere, Helt — Tumhout, 1988.

(обратно)

1558

Ibid., b2183-2187.Иоанн Креста, Темная ночь, II, 3, 3.Idem, Восхождение на гору Кармель, I, 5, 2.

(обратно)

1559

Meister Eckhart, The Book of Divine Consolation, II, 4, в Meister Eckhart, treatises and sermons, sel. & eds. J. M. Clark &J. V. Skinner, New York, 1958, 117–118.

(обратно)

1560

Ibid., 134.

(обратно)

1561

Ян ван Рююсбрук, Искрящийся камень, 501–505, в Opera Omnia 10, 152.

(обратно)

1562

Idem, Духовное обручение, 170–173, в Opera Omnia 3, 594.

(обратно)

1563

Искрящийся камень, 564–584, в Opera Omnia 10, 158–160.

(обратно)

1564

Иоанн Креста, Духовная песнь, В, 26, 5.

(обратно)

1565

Meister Eckhart, Dilectus deo et hominibus, в Meister Eckhart, Die deutschen und lateinischen Werke, 1П, Hrsg.J. Quint, Stuttgart — Berlin, 1976, 267.

(обратно)

1566

Гийом де Сен-Тьерри, Super Cantica, 94.

(обратно)

1567

Idem, Meditativae orationes, 3, 9.

(обратно)

1568

Ibid., 3, 10.

(обратно)

1569

Ibid.

(обратно)

1570

Super Cantica, 21.

(обратно)

1571

Ibid., 100.У автора — игра слов: informeert («сообщает»), conformeert («сообразует»), gereconformeerd («преобразована в соответствии с»), — Прим. ред.

(обратно)

1572

Ibid., 160.

(обратно)

1573

Иоанн Креста, Живое пламя любви, I, 33.

(обратно)

1574

3,2 Ibid.

(обратно)

1575

Живое пламя любви, II, 8.

(обратно)

1576

Ibid., В, 16, 10.

(обратно)

1577

Духовная песнь, В, 35, 2.

(обратно)

1578

Живое пламя любви, II, 20.

(обратно)

1579

St.John of Kronstadt, MyLifein Christ, trans. E. Gou I ae ft, Jo rdan ville (NY), 1984, 25 (рус. текст см. вСв. Иоанн Кронштадский, Моя жизньво Христе, М.: Русский хронограф, 2001. — Прим. ред.).

(обратно)

1580

Гийом де Сен-Тьерри, На Песнь Песней, Epistola, 131.

(обратно)

1581

Jacques de Milan, Stimulus Amtnis XX, в Bibliotheca Franciscana ascetica medii aeui, IV, Quaracchi, 1905.

(обратно)

1582

Meister Eckhart, HetboekvandegoddeBjhetmost, 1,1 (vert. B. Calis,J. Nagel et at), Kampen, 1996,115.

(обратно)

1583

Григорий Нисский, In Cantica Canticorum, horn. 15 (PL 44, 1093D-1096A).

(обратно)

1584

225 Ян ван Рююсбрук, Семь ограждений, в Opera Omnia, 2, 644–648, 172.

(обратно)

1585

Idem, Духовное обручение, в Opera Omnia, 3, Ь214-216, 310.

(обратно)

1586

Иоанн Креста, Темная ночь, II, 10, 1, см. также Пролог к Живому пламени любви.

(обратно)

1587

Иоанн Креста, Восхождение на гору Кармель, II, 5, 6, см. также II, 16, 10–11; Духовная песнь, В,26, 4 и 26, 17.

(обратно)

1588

Живое пламя любви, III, 8.

(обратно)

1589

Ibid., I, 13.

(обратно)

1590

Ibid., И, 7.

(обратно)

1591

Духовная песнь. В, 12, 1.

(обратно)

1592

Ibid., В, 22, 3.

(обратно)

1593

Ibid., В, 31,1.

(обратно)

1594

Ibid., В, 36, 5.

(обратно)

1595

Живое пламя любви, Пролог, 3, см. также 1,16.

(обратно)

1596

!М Ibid.

(обратно)

1597

Ibid., Пролог, 4.

(обратно)

1598

2,8 Живое пламя любви, I, 4.

(обратно)

1599

Ibid.

(обратно)

1600

Ibid.

(обратно)

1601

Meister Eckhart, Justus in perpetuum vivet, в Meister Eckhart, Deutsche Predigten und 7raktate, Hrsg. J. Quint, Miinchen, 1955, 270.

(обратно)

1602

Иоанн Креста, Живое пламя любви, I, 4.

(обратно)

1603

Ibid., I, 13.

(обратно)

1604

См., например, Бернар из Клерво, Sermones super Cantica Canticorum, 31, 2; 62, 5; 62, 7; 67, 8.Гийом де Сен-Тьерри, Epistola, 45; Super Cantica, 1; Meditativae orationes, 3, 6.

(обратно)

1605

Иоанн Креста, Духовная песнь, В, 12, 7.

(обратно)

1606

Ibid., В, 12,8.

(обратно)

1607

Ibid., В, 38, 3.

(обратно)

1608

Бернар из Клерво, De diligendo Deo, 11, 30.

(обратно)

1609

Е. Waschke, Untersuchungen гит Menschenbild der Urgeschichte, Berlin, 1984, 18.

(обратно)

1610

Иоанн Креста, Духовная песнь, В, 38, 3.

(обратно)

1611

Ibid.

(обратно)

1612

Ibid., В, 38, 4.

(обратно)

1613

Ibid.

(обратно)

1614

Ibid., В, 38, 9.

(обратно)

1615

Ibid.

(обратно)

1616

Ibid., В, 39, 1.

(обратно)

1617

Ibid., В, 39, 2.

(обратно)

1618

Ibid., В, 39, 3.

(обратно)

1619

Ibid.

(обратно)

1620

Ibid., В, 39, 4.

(обратно)

1621

Ibid., В, 39, 6.

(обратно)

1622

Ibid., В, 39, 9.

(обратно)

1623

Ibid., В, 39, 10.

(обратно)

1624

Ibid., В, 39, 11.

(обратно)

1625

Ibid.

(обратно)

1626

Ibid.

(обратно)

1627

Ibid., В, 39, 12.

(обратно)

1628

Ibid., В, 39, 13.

(обратно)

1629

m Ibid., B, 39, 14, см. также Живое пламя любви. I, 19.

(обратно)

1630

275 Ibid.

(обратно)

1631

Подробнее см. часть 3, раздел 3.1.

(обратно)

1632

Краткий лексикографический очерк см. в F. Dingjan, Discretio. Les origines patristiques et monastiquesde la doctrine sur la prudence chez Saint Thomas d’Aquin, Assen, 1967, 8-13.

(обратно)

1633

С. Benke, Unterscheidung der Geister bei Bernhard von Clairvaux, Wiirzburg, 1991, 148–149, 220.

(обратно)

1634

Cm. F. Dingjan, ibid., 209.

(обратно)

1635

J. Toner, Discerning God’s Will, St. Louis, 1991, 10.

(обратно)

1636

Е. Przywara, Deus semper maior, Freiburg, 1938–1940; К. Rahner, Die ignatianische Logik der existen- tiellen Erhmntis. Uber einige theologische Probleme in den Wahlregeln der Exerzicien des heiligen Ignatius, в Ignatius von Loyola. Seinegeistliche Gestalt und sein Vermachtnis, 1556–1956, ed. F. Wulf, Wurzburg, 1956, 343–105; G. Fessard, La dialectique des Exercises de Saint Ignace de Loyola (3 vols.), Paris, 1956 and 1966.

(обратно)

1637

M. Schneider, Unterscheidung der Geister, Die ignatianischen Exerzitien in der Deutung von E. Przywara, K. Rahner und G. Fessard, Innsbruck — Wien, 1987, 24; см. также L. Bakker, Freiheit und Erfahrung, Wiirzburg, 1970, 306–310.

(обратно)

1638

K. Rahner, Experience of the Spirit. Source of Theology, Theological Investigations, vol. 16, New York, 1979, viii.

(обратно)

1639

K. Rahner, Horizonte der Religiositat. Kleine Aufsdtze, ed. G. Sporschill, Wien, 1984,107.

(обратно)

1640

F. Maas, Spiritualiteit als inzicht. Mystieke teksten en theologische reflecties, Zoetermeer, 1999, 11.

(обратно)

1641

J. Jeremias, Unknown Sayings of fesus, London, 1958, 89–92.

(обратно)

1642

Johannes Cassianus, Collationes I, 20–22, New York, 1997.

(обратно)

1643

От греч. мерисмос— «деление». — Прим. ред.

(обратно)

1644

The Dead Sea Scrolls Translated, The Rule of the Community, ed. F. Garcia Martinez, Leiden, 1994.

(обратно)

1645

Пастырь Гермы 36, 1-10. Мы следуем публикации в SC 53 (рус. перевод — М.: Вагриус, 2001. — Прим. ред.).

(обратно)

1646

Ibid., 44, 2.

(обратно)

1647

Ibid., 46.

(обратно)

1648

Origenes, In Lucam, horn. 12 (PG 13, 1829 CD).

(обратно)

1649

См. K. Rahner, “Werdet kundige Geldwechsler”. Zur Geschichte der Lehre des heiligen Ignatius von der Unterscheidung der Geister, в Ignatius von Loyola. Seine geistliche Gestalt und sein Vermachtnis, 1556–1956, ed. F. Wulf, Wurzburg, 1956, 331.

(обратно)

1650

С. Benke, Unterscheidung der Geister bei Bernhard von Clairvaux, Wiirzburg, 1991, 104.

(обратно)

1651

Ibid., 105–128.

(обратно)

1652

Johannes Cassianus, Collationes, 13, 7.12, New York, 1997, 478–487.

(обратно)

1653

G. Summa, Geistliche Unterscheidung bei Johannes Cassian, Wiirzburg, 1992, 83.

(обратно)

1654

Johannes Cassianus, Collationes, 13, 12, New York, 1997, 479.

(обратно)

1655

G. Summa, ibid., 47.

(обратно)

1656

Синод, пер.: «Господи Боже Израилев!». — Прим. ред.

(обратно)

1657

Синод, пер.: «Господи, Боже». — Прим. ред.

(обратно)

1658

Синод, пер.: «соответственный» и «подобный». — Прим. ред. С. Westermann, Genesis 1-11. A Commentary, Minneapolis, 1984, 227.

(обратно)

1659

М. Buber, Recht und Unreckt, в Schriften zur Bibel (Werke II), Miinchen — Heidelberg, 1964, 988.

(обратно)

1660

“Johannes Cassianus, Collationes, 6, 3.

(обратно)

1661

Ibid., 21, 12.

(обратно)

1662

Ibid., 21, 14.

(обратно)

1663

Ibid., 6, 3.

(обратно)

1664

«Ibid., 6, 6.

(обратно)

1665

G. Summa, Geistliche Unterscheidung bei Johannes Cassian, Wiirzburg, 1992, 133–142.

(обратно)

1666

Collationes, 21, 15.

(обратно)

1667

G. Summa, op. cit., 158.

(обратно)

1668

Ibid., 137.

(обратно)

1669

Ibid., 163.

(обратно)

1670

Collationes, 2, 10.

(обратно)

1671

G. Summa, ibid., 165, см. также 57.

(обратно)

1672

Ibid., 64.

(обратно)

1673

C. Benke, Unterscheidung der Geister bei Bernhard von Clairvaux, Wurzburg, 1991,213–217.

(обратно)

1674

Ibid., 215–216.

(обратно)

1675

Ibid., 236–285.

(обратно)

1676

Игнатий Лойола, Духовные упражнения, № 313–336, цит. по изд.: New York, 1991.

(обратно)

1677

См. особенно главу Bernhard von Clairvaux und Ignatius von Loyola в С. Benke, op. tit., 295–306.

(обратно)

1678

L. Bakker, Freiheit und Erfahrung. Redaktionsgeschichtliche Unlersuchungen iiber die Unterscheidung der Geister bei Ignatius von Loyola, Wiirzburg, 1970.

(обратно)

1679

M. Schneider, Unterscheidung der Geister. Die ignatianischen Exerzitien in derDeutung von E. Pnywara, K. Rahner und G. Fessard, Wien, 1987, 210–215.

(обратно)

1680

В этом пункте столь разные интерпретаторы, как Пншвара, Ранер и Фессар, согласны друг с другом. См. М. Schneider, Unterscheidung der Geister.

(обратно)

1681

Ibid., 194.

(обратно)

1682

К. Rahner, Zur Christologie der Exerzitien, в Geist und Leben 35, 1962, 120; G. Gusson, Pedagogie de Uexperience personnel!*. Bible et exercises spintuelles, Paris, 1976; M. Rotsaert, De Geestelijke Oefeningm. School van onderscheiding — school van gebed, в Aggiomamento 23, 1991, № 2, 71.

(обратно)

1683

W. Peters, Ignatius van Loyola en de “onderscheiding der geesten”, в Concilium 14, 1978, № 9, 28–35.

(обратно)

1684

K. Rahner, Die ignatianische Logik der existentiellen Erkenntnis, в Ignatius von Loyola. Seine geistliche Gestalt und sein Vermachtnis, 1556–1956, Hrsg. F. Wulf, Wurzburg, 1956, 348.

(обратно)

1685

L. Peters, Vers I’union divine paries Exercises deS. Ignace, Louvain, 1931.

(обратно)

1686

Ibid.

(обратно)

1687

Н. Rahner, “Werdet kundige Geldwechsler". Zur Geschichte der Lehre des heiUgen Ignatius von der Unter- scheidung der Geister, в Ignatius von Loyola. Seine geistliche Gestalt und sein Vermachtnis, 1556–1956, Hrsg. F. Wulf, Wiirzburg, 1956, 306–307.

(обратно)

1688

R. Branson, jatsar, в TWATIII (1982), 688–697.

(обратно)

1689

A. Kapelrud, lamad, в TWAT TV (1984), 576–582.

(обратно)

1690

L. Ruppert, ja’ats, в TWATlll (1982), 718–751.

(обратно)

1691

Ibid., 729.

(обратно)

1692

Cm. G. von Rad, Wisdom in Israel, Nashnville — New York, 1972, 25–34.

(обратно)

1693

Ibid., 26.

(обратно)

1694

Johannes Cassianus, CoUationes, 1, 23; 2, 5–8; 17, 24.

(обратно)

1695

Ibid., 2, 16.

(обратно)

1696

Ibid., 2, 2.

(обратно)

1697

G. Summa, Geistliche Unterscheidung bei Johannes Cassian, Wiirzburg, 1992, 167–195.

(обратно)

1698

Collationes, 2, 11.

(обратно)

1699

F. Dingjan, Discretio. Les engines patristiques et monastiques de la doctrine sur la prudence chez saint Thomas d'Aquin, Assen, 1967, 79–86.

(обратно)

1700

85 C. Benke, Unterscheidung der Geister bei Bernhard von Clairvaux, Wurzburg, 1991,221.

(обратно)

1701

Ibid.Благоразумие (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

1702

Summa Theologiae, Ila-IIae, q. 47, a. 7.

(обратно)

1703

F. Dingjan, ibid., 182–204.

(обратно)

1704

Ibid., 205–228, см. также A. Cabassut, Discretion, в DSp 3, 1957, 1312–1316.

(обратно)

1705

Medium in quo concretizatur finis.

(обратно)

1706

Кармеяитский Устав, гл. XI. См. также К. Waaijman, The Mystical Space of Carmel, Louvain, 1999.

(обратно)

1707

По-еврейски, бхн. См. Е. Jenni, bchn, в THAT I (1978), 272–275; Септуагинта переводит это словом докимадзейн (греч. «оценивать, испытывать, проверять»). Синод, пер.: «Господи сил! Ты испытываешь праведного». — Прим. ред.

(обратно)

1708

Еврейский язык выражает это корнем хкр. См. М. Tsevat, chaqar, в 7WA7’III (1982), 157–160; Е. Jenni, bchn, в THAT I (1978), 274.

(обратно)

1709

В еврейском языке — нга. См.: G. Gerleman, nsh, в THATII (1979), 69–71; F. Helfmeyer, nissah, в TWATV (1986), 473487.** Синод, пер.: «Я не могу ходить в этом, я не привык». — Прим. ред.

(обратно)

1710

В еврейском языке — тсрф. См. М. Saebo, tsaraf, в TWATVI (1989), 1133–1138; E.Jenni, bchn, в THATl (1978), 273.Синод, пер.: «Господь». — Прим. ред.

(обратно)

1711

По-еврейски, там.

(обратно)

1712

Ibid., 2385.

(обратно)

1713

См. H. Blommestijn, Menswording, een goddelijk geboorteproces. Irenaeus van Lyon, в Speling 41, 1989, № 1,86–93.

(обратно)

1714

Irenaeus, Adversus Haereses, IV, 39 (SC 100II, 960–973).

(обратно)

1715

G. Summa, Geistliche Unterscheidung beiJohannes Cassian, Wiirzburg, 1992, 105.

(обратно)

1716

Johannes Cassianus, Collationes, 1, 8.

(обратно)

1717

Johannes Cassianus, Collationes, 1, 7.

(обратно)

1718

Ibid., 1, 4.

(обратно)

1719

G. Summa, Geistliche Unterscheidung beiJohannes Cassian, Wurzburg, 1992, 93./

(обратно)

1720

Johannes Cassianus, Collationes, 1, 5.

(обратно)

1721

G. Summa, ibid., 91, со ссылкой на Johannes Cassianus, Collationes, 3, 12.

(обратно)

1722

D. Lories, Le sens соттип el lejugement duphronimos. Aristote et les stoiciens, Louvain-la-Neuve, 1998.

(обратно)

1723

Аристотель, Никомахова этика, VI 3, 1139Ь 15–18. Номера перед запятой следуют изданию текста И. Байуотером: Aristoteles, Ethica Nicomachea, Oxford, 1959. Номера после запятой отсылают к изданию И. Бекера: Aristoteles, AristoteUs opera, Berlin, 1831.

(обратно)

1724

’Ibid., VI12, 1143b 10–15.

(обратно)

1725

Ibid., VI 6, 1141a 1–5.Греч. букв, «истинствовать». — Прим. ред.

(обратно)

1726

Ibid., VI3, 1139b 20–25.

(обратно)

1727

Ibid., VI3, 1139b 14–36.

(обратно)

1728

Ibid., VI5, 1140a 30–35.

(обратно)

1729

Ibid., VI 7, 1141a 18–20.

(обратно)

1730

Ibid., VI7, 1141b 2–3.

(обратно)

1731

Ibid., I 1–2, 1094b 11 — 1095b 13.

(обратно)

1732

Ibid., 12, 1095a 14–28.

(обратно)

1733

Ibid., VI 4, 1140a 1–2.

(обратно)

1734

Ibid., VI12, 1143a 29.

(обратно)

1735

Ibid., I 2, 1095a 14 — 1095b 13.

(обратно)

1736

Ibid., VI12, 1143a 32 — 1143b 1.

(обратно)

1737

Ibid., VI 12, 1143b 4–5.

(обратно)

1738

Ibid., VI10, 1142b 31–33.

(обратно)

1739

Ibid., 1 1, 1094b 11–12.

(обратно)

1740

Ibid., II, 1094b 13–14.

(обратно)

1741

Ibid., 11, 1094b 19–27.

(обратно)

1742

Ibid., II1, 1103b- 1104a 11.

(обратно)

1743

Ibid., VI 2, 1139a 6–8.

(обратно)

1744

Ibid., VI2,1139а 13–14.

(обратно)

1745

Ibid., VI2, 1139а 14–15.

(обратно)

1746

Ibid., VI9, 1142а 14–16.

(обратно)

1747

Ibid., VI9, 1142а 19.

(обратно)

1748

Ibid., 12, 1095а 3–6.

(обратно)

1749

Ibid., VI 5, 1140b 6–7.

(обратно)

1750

Ibid., VI 4, 1140а 10–17.

(обратно)

1751

50 Ibid., VI5, 1140b 16–17.

(обратно)

1752

’'Ibid., VI 5, 1140b 21–21.

(обратно)

1753

Ibid., I 1,1094а 1–2.

(обратно)

1754

35 Ibid., 14, 1096а 11 — 1097а 14.

(обратно)

1755

Ibid., 15, 1097а 20–23.

(обратно)

1756

Ibid., I 5, 1097а 28.

(обратно)

1757

Ibid., I 5, 1097а 34.

(обратно)

1758

Ibid.. 12, 1095а 19–20.

(обратно)

1759

“Ibid., 15, 1097b 11.

(обратно)

1760

Ibid., 1 10, 1099b 9 — 1100a 9.Букв, «доблесть, сила, крепость». Античное понятие «добродетель» — не столько этическое, сколько перфекционистское. Этический смысл оно приобрело в Средние века. — Прим. ред.

(обратно)

1761

Ibid., II 5, 1106а 15–24.

(обратно)

1762

Ibid., II 5, 1106b 27–28.

(обратно)

1763

Ibid., II1, 1103а — 1103b 2.

(обратно)

1764

4S Ibid., I 3, 1095b 14–16.

(обратно)

1765

Ibid., 13, 1095b 14 — 1096a 10.

(обратно)

1766

«Ibid., Vll, 1138b 21–25.

(обратно)

1767

Ibid., VI12, 1143b 13–14.

(обратно)

1768

Ibid., VI12, 1143а 32–35.

(обратно)

1769

Ibid., VI 8, 1141b 29–32.

(обратно)

1770

Ibid., VI 8, 1142а 9-10.

(обратно)

1771

Ibid., VI11, 1143а 7-10.

(обратно)

1772

61 Ibid., VI 11, 1143а 11–18.

(обратно)

1773

“ Ibid., VI12, 1143а 28–29.

(обратно)

1774

Ibid., VI 9, 1142а 25–27.

(обратно)

1775

Ibid., VI 8, 1141b 14–16.

(обратно)

1776

Ibid., VI8, 1141b 21–22.

(обратно)

1777

Ibid., VI12, 1143а 35 — 1143b 3.

(обратно)

1778

Ibid., VI12, 1143b 4–5.

(обратно)

1779

Ibid., VI 12, 1143b 13–14.

(обратно)

1780

Ibid., VI13, 1144b 5–6.

(обратно)

1781

Ibid., VI13, 1144а 7–9.

(обратно)

1782

Ibid., VI 8, 1141b 8-10.

(обратно)

1783

Ibid., VI9, 1142a 21–22.

(обратно)

1784

65 Ibid., VI10, 1142b 1–2.

(обратно)

1785

«Ibid., VI10, 1142b 16.

(обратно)

1786

Ibid., VI10, 1142b 21–22.

(обратно)

1787

Ibid., VI 2, 1139a 12–13.

(обратно)

1788

Ibid., VI 2, 1139а 23–26.

(обратно)

1789

Пространные части Книги II посвящены этому предмету.

(обратно)

1790

Ibid., II6, 1106b 36 — 1107а 2.

(обратно)

1791

Ibid., VI1, 1138b 23–25.

(обратно)

1792

Ibid., VI1, 1138b 19–20.

(обратно)

1793

Ibid., VI13, 1143b 21–25.

(обратно)

1794

Ibid., VI13, 1143b 28–29.

(обратно)

1795

Ibid., VI13, 1144a 4–5.Порождающая причина (лат.). — Прим. ред. ** Формальная причина (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

1796

Ibid., VIII5, 1157а 26–34; IX 9, 1170а 11 — 1170b 19.

(обратно)

1797

85 Ibid., X 7, 1177b 19.

(обратно)

1798

Ibid., X 7, 1177а 15–16.

(обратно)

1799

Ibid., X 7, 1177b 26–31.

(обратно)

1800

Ibid., X 7, 1178a 1–8.

(обратно)

1801

Е. Husserl, Die Krisis der europaischen Wissenschaften und die transzendentale Phanomenologie (Hua VI), Den Haag, 1954, 439.

(обратно)

1802

См. T. Kirchbere, Theologie in der Anrede als Wee zur Verstandigune zwischen Juden und Christen, In- nsbruch — Wien, 1991.

(обратно)

1803

H. Schrey, Dialogisches Denken, Darmstadt, 1983, 19–51.

(обратно)

1804

Ibid., 52–91.

(обратно)

1805

84 Е. Levinas, Meaning and Sense, в Emmanuel Levinas. Basic Philosophical Writings, ed. A. Peperzak, S. Critchley & R. Bemasconi, Bloomington — Indianapolis, 1996, 61.

(обратно)

1806

E. Husserl, Gesammelte Werke. Husserliana (30 Bande), Den Haag — Dordrecht, 1950–1996.

(обратно)

1807

Этимологически это «учение о феноменах», или учение, которое ставит в центр феномены. Слово «феномен» восходит к греческому файномай— «проявляться из себя», «являться».

(обратно)

1808

К. Schuhmann, Phanomenologie. Eine begriffsgeschichtliche Reflexion, в Husserl Studies 1, 1984, № 1, 31–68; E. Orth, Der Terminus Phanomenologie bei Kant und Lambert und seine Verbindbarkeit mit Husserls Phdnomenologiebegrijfe, в Archiv fur Begriffsgeschichte 26, 1984, 231–249.

(обратно)

1809

E. Husserl, Cartesianische Meditationen und Pariser Vortrdge (Hua I), De Haag, 1950, 38.

(обратно)

1810

К. Lembeck, Einfuhrung in die phanomenologische Philosophie, Darmstadt, 1994, 27.

(обратно)

1811

Ibid., 47.

(обратно)

1812

W. Luijpen, Nieuwe inleigingtot de existentie'lefenomenologie, Utrecht — Antwerpen, 1969, 88–91.

(обратно)

1813

юг Часть 2, раздел 2.1.

(обратно)

1814

т Е. Husserl, Experience andJudgment. Investigations in a Genealogy of Logic, Evanston, 1973, 32.

(обратно)

1815

Idem, Idem zu einer reinen Phanomenologie undphanomenologischen Philosophie I (Hua III), Den Haag, 1950, 113.

(обратно)

1816

Ibid., 100–101.

(обратно)

1817

E. Husserl, Cartesianische Meditationen und Pariser Vortrage (Hua I), De Haag, 1950, 82.

(обратно)

1818

Idem, The Crisis of European sciences and Transcendental Phenomenology, Evanston, 1970, 162.

(обратно)

1819

K. Lembeck, EinfUhrung in diephanomenologische Philosophie, Darmstadt, 1994, 54.

(обратно)

1820

Ibid., 53.

(обратно)

1821

Ibid., 59.

(обратно)

1822

Е. Husserl, Zur Phanomelogie des inneren Zeitbeumsstseins (HuaX), Den Haag, 1966, 26, 62, 67,100, 186–187; Idem, Formate und transzendentale Logik (Hua XVII), Den Haag, 1974, 317–318.

(обратно)

1823

ш Idem, Ideas pertaining to a pure phenomenology and to a phenomenological philosophy, The Hague, 1983, 87.

(обратно)

1824

K. Lembeck, Einfuhrung in die phanomenologische Philosophie, Darmstadt, 1994, 59.

(обратно)

1825

E. Orth, Beschreibung in der Phanomenolope Edmund Husserls, в E. Orth etal, Perspektiven und Probleme der Husserlschen Phanomenologie. Beitrrige zur neueren Husseri-F&rschung, Freiburg i. Br. — Miinchen, 1991,8-45.Вынесение за скобки (греч.). — Прим. ред.

(обратно)

1826

М. Heidegger, Sein und Zeit, Tubingen, 1972, 148–160.

(обратно)

1827

1,7 Ibid., 157.

(обратно)

1828

Е. Levinas, Autrement qe’etre ои au-delal Vessence, Den Haag, 1974, 125.

(обратно)

1829

M. Merleau-Ponty, Phenomenology of Perception, London, 1962, 63.

(обратно)

1830

A. de Waelhens, La philosophie et les experiences naturelles. Den Haag, 1961, 1-40.

(обратно)

1831

Обзор см. в A. Smaling, Methodologische objectiviteit en kwalitatief onderzoek, Lisse, 1987, 21-234.

(обратно)

1832

K. Lembeck, Einfiihrungin die phanomenologische Philosophie, Darmstadt, 1994, 31.

(обратно)

1833

Ibid.

(обратно)

1834

Ibid., 71.

(обратно)

1835

Th. de Boer, Langs de gewesten van het zijn, Zoetermeer, 1996, 7.

(обратно)

1836

См. E. Husserl, Ideen zu einer reinen Phdnomenologie und phanomenologische Philosophie, III (HuaV), Den Haag, 1952, 3, 12, 25; E. Husserl, ErstePhilosophie, II (Hua VIII), Den Haag, 1959, 321.

(обратно)

1837

Th. de Boer, ibid., 7.

(обратно)

1838

С. van Peursen, Fenomenologie en werkelijkheid, Utrecht — Antwerpen, 1967, 34–47; W. Luijpen, Nieuwe inleiding tot de existentiele fenomenologie, Utrecht — Antwerpen, 1969, 151–152.

(обратно)

1839

C. van Peursen, ibid., 37.

(обратно)

1840

Ibid., 36.

(обратно)

1841

K. Lembeck, EinfUhrung in die phdnometiologische Philosophie, Darmstadt, 1994, 38.

(обратно)

1842

152 Ibid., 139.

(обратно)

1843

Idem, The Crisis of European Sciences and Transcendental Phenomenology, Evanston, 1970, 143слл.

(обратно)

1844

inleiding tot de existentiekfenomenologie, Utrecht — Antwerpen, 1969, 151.

(обратно)

1845

Мы цитируем по англ. изданию: Е. Husserl, Experience and Judgment. Investigations in a Genealogy of Logik, Evanston, 1873, 339–364.

(обратно)

1846

Ibid., 340.

(обратно)

1847

Ibid., 342, 349–350.

(обратно)

1848

Ibid., 340, 341.

(обратно)

1849

Ibid., 344.

(обратно)

1850

Ibid., 349.

(обратно)

1851

Ibid., 342.

(обратно)

1852

Ibid., 346.

(обратно)

1853

Ibid., 344.

(обратно)

1854

Ibid., 341.

(обратно)

1855

Ibid., 350.

(обратно)

1856

Ibid., 353.

(обратно)

1857

Ibid., 353.

(обратно)

1858

Ibid., 362.

(обратно)

1859

Ibid., 357.

(обратно)

1860

155 Ibid., 359.

(обратно)

1861

E. Husserl, Ideen zu einer reinen Phanomenologie undphdnomenologische Philosophie, I (Hua III), Den Haag, 1952, 99-104.

(обратно)

1862

Ibid., 111–112; K. Lembeck, EinfUhrung in die phdnomenologische Philosophie, Darmstadt, 1994, 51.От лат. habitus — «обычай, привычка». — Прим. ред.

(обратно)

1863

См. Е. Husserl, Cartesian Meditations. An Introduction to Phenomenology, The Hague, 1969, 66; Idem, Phanomenologische Psycholope (Hua IX), Den Haag, 1962, 114–115; Idem, Ideen zu einer reinen Phanome- nologie und phanomenologische Philosophie, II (Hua IV), Den Haag, 1952, 112–113.

(обратно)

1864

Idem, Zur Phanomenologie derIntersubjektivitat, II (Hua XIV), Den Haag 1973, 501–504.

(обратно)

1865

M. Merleau-Ponty, Phenomenologie de la perception, Paris, 1945, 208.

(обратно)

1866

Ibid., 214.

(обратно)

1867

K. Lembeck, Einfuhrung in die phanomenologische Philosophie, Darmstadt, 1994, 62.

(обратно)

1868

Ibid.Вчувствование (нем.). — Прим. ред.

(обратно)

1869

Гуссерль особенно развивает свои идеи об Einfiihlung в ldeen I и II и в своих Cartesian Meditations. Обзор см. в W. Marx, Die Phanomenologie Edmund Husserls, Miinchen, 1987, 83–94.

(обратно)

1870

ш E. Husserl, Zur Phanomenologie der Intersubjektivitdt, II (Hua XIV), Den Haag, 1973, 531.

(обратно)

1871

Idem, Cartesian Meditations. An Introduction to Phenomenology, The Hague, 1969, 112.

(обратно)

1872

Ibid., 114–115.

(обратно)

1873

K. Lembeck, ibid., 65.

(обратно)

1874

E. Husserl, ldeen zu einer reinen Phanomenologie und phdnomenologische Philosophie, II (Hua IV), Den Haag, 1952, 235.

(обратно)

1875

ш Ibid., 164.

(обратно)

1876

Ibid., 244.

(обратно)

1877

Ibid., 239.

(обратно)

1878

Ibid., 164.

(обратно)

1879

Ibid., 240.

(обратно)

1880

175 Ibid., 238.

(обратно)

1881

Ibid., 244.Греч. букв, «узрение божества». — Прим. ред.

(обратно)

1882

Н. Schrey, Dialogische Denken, Darmstadt, 1983, 1-51.

(обратно)

1883

Ср. Н. Herrigel, Das neue Denken, Berlin, 1928; F. Rosenzweig, Kleinere Schriflen, Berlin, 1937, 373–398.

(обратно)

1884

M. Buber, I and Thou, New York, 1970 (First Tochstone Edition 1996), 62 (рус. перевод с нем. см. в М. Бубер, Два образа веры. М.: Республика, 1995. — Прим. ред.).

(обратно)

1885

В этой связи я опираюсь на свою работу: De mystiek van ik enjij. Een nieuwe vertaUng van “Ich und Du" van Martin Buber met inleiding en uitleg en een doordenking van het systeem dat eraan ten grondslag ligt, Kampen, 1991.

(обратно)

1886

M. Buber, I and Thou, trans. W. Kaufmann, New York, 1971, 76, 77.

(обратно)

1887

Ibid., 78.

(обратно)

1888

Ibid., 78.

(обратно)

1889

Ibid., 78–79.

(обратно)

1890

Cp. ibid., 143.

(обратно)

1891

Ср. ibid., 128.

(обратно)

1892

Е. Levinas, Phylosophy and the Idea of Infinity, в Collected Philosophical Papers, trans. A. Lingis, Pitsburgh (PA), 1998, 54.

(обратно)

1893

Ibid., 56.

(обратно)

1894

Ibid., 56.

(обратно)

1895

E. Levinas, Meaning and Sense, в Emmanuel Levinas. Basic Philosophical Writings, eds. A. Peperzak, S. Critchley & R. Bernasconi, Bloomington — Indianapolis, 1996, 51.

(обратно)

1896

M. Buber, I and Thou, New York, 1971, 78.

(обратно)

1897

Ibid., 73.

(обратно)

1898

Ibid., 71.

(обратно)

1899

19 г Ibid., 73–74.

(обратно)

1900

Ibid., 60.Ibid., 70.Ibid., 62.

(обратно)

1901

E. Levinas, Freedom and Command, в Collected Philosophical Papers, trans. A. Lingis, Pitsburgh (PA), 1998, 19.

(обратно)

1902

M. Buber, op. cit., 62.

(обратно)

1903

Ibid., 62слл.

(обратно)

1904

H. Cohen, Religion of Reason. Out of the Sources ofJudaism, New York, 1972, 133.

(обратно)

1905

E. Levinas, Of God Who comes to Mind, Stanford, 1998, 147.

(обратно)

1906

Ср. Н. Schrey, Dialogisches Denken, Darmstadt, 1983, 86.

(обратно)

1907

E. Levinas, Enigma and Phenomenon, в Emmanuel Levinas. Basic Philosophical Writings, eds. A. Peperzak, S. Critchley & R. Bernasconi, Bloomington — Indianapolis, 1996, 77.

(обратно)

1908

205 E. Levinas, Is Ontology Fundamental? в Basic Philosophical Writings, 7; см. также E. Levinas, Of God Who comes to Mind, Stanford, 1998, 147.

(обратно)

1909

E. Levinas, Of God Who comes to Mind, 147.

(обратно)

1910

Ibid., 147.

(обратно)

1911

** M. Buber, op. cit., 79.

(обратно)

1912

Ibid., 82слл.

(обратно)

1913

Ibid., 63.

(обратно)

1914

G. Marcel, Presence and Immortality, Pittsburgh, 1967, 239.

(обратно)

1915

810 M. Buber, op. cit., 94.

(обратно)

1916

Ibid., 59.

(обратно)

1917

Cp. G. Marcel, op. cit., 238.

(обратно)

1918

Ibid., 51.

(обратно)

1919

Ibid., 51.

(обратно)

1920

Ibid., 140.

(обратно)

1921

Ibid., 177.

(обратно)

1922

Ibid., 177.

(обратно)

1923

Ibid., 142.

(обратно)

1924

Ibid., 177–178.

(обратно)

1925

Ibid., 178.

(обратно)

1926

Ibid., 182.

(обратно)

1927

Ibid., 200.

(обратно)

1928

Ibid., 261.

(обратно)

1929

Ibid., 262.

(обратно)

1930

Ibid., 262.

(обратно)

1931

Ibid., 296.

(обратно)

1932

Ibid., 51.

(обратно)

1933

Ibid., 51.

(обратно)

1934

Ibid., 194.

(обратно)

1935

2,2 Ibid., 197.

(обратно)

1936

Martin Buber, I and Thou, New York — London etc., 1970 (Touchstone edition, 1996), 80.

(обратно)

1937

Ibid., 80–81.

(обратно)

1938

Ср. ibid., 92.

(обратно)

1939

2,6 Ср. ibid., 68.

(обратно)

1940

257 Ibid., 90.

(обратно)

1941

Ibid., 44.

(обратно)

1942

Ibid., 114.

(обратно)

1943

Ibid., 95–96, 115.

(обратно)

1944

Ibid., 114.

(обратно)

1945

Ibid., 100.

(обратно)

1946

245 Ibid., 97.

(обратно)

1947

Ibid., 104.

(обратно)

1948

Ibid., 105.

(обратно)

1949

Ibid., 105.

(обратно)

1950

Ibid., 107.

(обратно)

1951

Ibid., 125.

(обратно)

1952

Ibid., 125.

(обратно)

1953

Ibid., 137.

(обратно)

1954

Ibid., 125.

(обратно)

1955

2И Ibid., 125.

(обратно)

1956

Ibid., 125.

(обратно)

1957

Ibid., 125.

(обратно)

1958

Ibid., 125.

(обратно)

1959

251 Ibid., 133-134слл.

(обратно)

1960

238 Ibid., 125.

(обратно)

1961

Ibid., 134.

(обратно)

1962

Ibid., 162.

(обратно)

1963

Ibid., 143.

(обратно)

1964

Ibid., 124, 162–163, 167.

(обратно)

1965

Ibid., 124.

(обратно)

1966

Ibid., 123.

(обратно)

1967

Ibid., 127.

(обратно)

1968

Ibid., 127.

(обратно)

1969

Ibid., 126.

(обратно)

1970

Ibid., 127.

(обратно)

1971

Ibid., 123.

(обратно)

1972

Ibid., 123.

(обратно)

1973

Ibid., 123.

(обратно)

1974

Ibid., 160.

(обратно)

1975

Ibid., 130.

(обратно)

1976

Ibid., 127.

(обратно)

1977

Ibid., 130.

(обратно)

1978

Ibid., 130.

(обратно)

1979

Ibid., 148.Ibid., 157.Ibid., 166.

(обратно)

1980

Ibid., 166–167.

(обратно)

1981

Ibid., 166.

(обратно)

1982

Ibid., 159.

(обратно)

1983

Ibid., 159.

(обратно)

1984

Ibid., 159.

(обратно)

1985

Ibid., 163.

(обратно)

1986

Ibid., 164.

(обратно)

1987

Ibid., 161.

(обратно)

1988

Ibid., 164.

(обратно)

1989

895 Ibid., 149.

(обратно)

1990

Ibid., 167–168.

(обратно)

1991

См. R. Palmer, Hermeneutics. Interpretation Theory in Schleiermacher, Dilthey, Heidegger, and Gadam- er, Evanston (IL), 1969; Idem, Phenomenology as Foundation for a Post-Modern Philosophy of Literary Interpretation, в Cultural Hermeneutics 1, 1973, 207–223; M. Valdes, Phenomenological Hermeneutics and the Study of Literature, Toronto, 1987.

(обратно)

1992

W. Jacobs, Form, в Handbuch philosophischer Grundbegriffe 1, 1973, 444.

(обратно)

1993

Глубокое понимание этой укорененности см. в W. Jacobs, ibid., 442–465; также — ряд статей на темы «Formalismus», «Formanalyse», «innere Form und Inhalt» и т. д. см. в Historisches Worterbuch der Philosophie 2,1972,976-1031.

(обратно)

1994

•вдо Между 1923 и 1929 гг. Эрнст Кассирер написал свою главную работ)': Philosophie der symbolischen Formen (3 Bande, 1923–1929; переиздание — Darmstadt, 1994). В ней он развивает Учения о формах духа: том 1 — «феноменология лингвистической формы», том 2 описывает «мистическое мышление», а том 3 — «феноменологию знания». Он пишет, что вызов заключался в том, чтобы «дифференцировать различные формы человеческого “понимания” мира и насколько возможно четко уяснить каждую из них в ее особой направленности и характерной духовной форме» (том 1, с. V).

(обратно)

1995

Е. Husserl, Experience andJudgment, Evanston, 1973, ЮЗслл.

(обратно)

1996

М. Dion, La spiritualite ignatienne, в Eglise et Theologie 20, 1989, 227–228.

(обратно)

1997

Cm. A. de Waelhens, La philosophie et les experiences naturelles, The Hague, 1961, особенно — гл. 4: Du presujet au sujet de la praxis. Les mutations de niveau du sens et dela forme, 86-106.

(обратно)

1998

Ibid., 92.

(обратно)

1999

Ibid., 94.

(обратно)

2000

E. Husserl, Experience andfudgment, Evanston, 1973, 103, 105.

(обратно)

2001

Ibid., 103–104.

(обратно)

2002

Ibid., 105.

(обратно)

2003

Ср. Е. Husserl, Ideas, I, 136.Простор для игры (нем.). — Прим. ред.

(обратно)

2004

Е. Husserl, Experience andJudgment, Evanston, 1973, 36.

(обратно)

2005

513 Ibid., 34–35.

(обратно)

2006

Idem, Cartesian Meditations, 44.

(обратно)

2007

Idem, Erfahrungund Urteil, 28.

(обратно)

2008

Idem, Ideas, I, 95.

(обратно)

2009

Idem, Experience andJudgment, 105.

(обратно)

2010

V. Turner, The Forest of Symbols. Aspects of Ndembu Ritual, Ithaka — London, 1977, 28–29.

(обратно)

2011

Примеры: поклонение Кресту во время Священного Триденствия, дыхательные упражнения в йоге, передача кольца на брачной церемонии, Иисусова молитва в жизни восточных монахов, иерархическое распределение мест в совершении евхаристии.

(обратно)

2012

V. Turner, op. cit., 19.

(обратно)

2013

Примеры: образ Девы Гваделупской в паломничествах в Гваделупе, Христос в различных христианских традициях, Тора в иудейском благочестии, Илия в кармелитской традиции.

(обратно)

2014

V. Turner, Symbolic Studies, в Annual Review of Anthropology 4, 1975, 145–161, 152.

(обратно)

2015

Idem, The Forest of Symbols, 28–30.

(обратно)

2016

Ibid., 30.

(обратно)

2017

E. Levinas, Freedom and Command, в Collected Philosophical Papers, trans. A. Lingis, Pittsburgh (PA), 1998, 20.

(обратно)

2018

Е. Levinas, Meaning and Sense, в Emmanuel Levinas. Basic Philosophical Writings, eds. A. Peperzak, S. Critchley, & R. Bemasconi, Bloomington — Indianapolis, 1996, 53.

(обратно)

2019

828 Ibid.

(обратно)

2020

529 E. Levinas, Freedom and Command, в Collected Philosophical Papers, 21.

(обратно)

2021

E. Husserl, Experience andJudgment, 33; см. также The Crisis of European sciences and Transcendental Phenomenology, Evanston, 1970, 162.

(обратно)

2022

Ср. E. Husserl, Experience and Judgment, 105.

(обратно)

2023

Ibid., 105.

(обратно)

2024

Ibid., 105.

(обратно)

2025

534 В. Fraling, Uberlegungen zum Begriff der Spiritualitat, в Zeitschrift fur Katholische Theologie 92, 1970, 188–189.

(обратно)

2026

S. de Fiores, Spiritualite contempmaine, в DVSp, 1983, 1061–1077; см. также G. Mattai, Sociologieet spiritualite, ibid., 1044–1053.

(обратно)

2027

M. de Certeau, Beschavingen en spiritualiteiten, в Concilium 2, 1966, № 9, 5-10.

(обратно)

2028

O. Steggink, Tiempoyvida de Santa Teresa, Madrid, 1977.

(обратно)

2029

Idem, Aan de bron. Teresa van Avila, vmuw en mystica, Kampen, 1989.

(обратно)

2030

A. de Waelhens, La philosophie et les experiences naturelles, The Hague, 1961, 108.

(обратно)

2031

А. де Баланс посвящает целую главу этой теме: ibid., 107–121.

(обратно)

2032

Ibid., 120.

(обратно)

2033

542 Е. Husserl, The Crisis of European sciences and Transcendental Phenomenology, op. cit., 162.

(обратно)

2034

943 Idem, Experience andJudgment, 34.

(обратно)

2035

Johannes Cassianus, Collationes, 1, 20 (SC 42).

(обратно)

2036

over de interpretatie van literatuur, Baam, 1991, 146–174.

(обратно)

2037

F. Ankersmit, De Angelsakische hermeneutiek en de geschiedbeoefening, в Th. de Boer et al., Hermeneu-

(обратно)

2038

tiek. Filosofische gmndslagen van mens- en cultuurwetenschappen, Meppel — Amsterdam, 1988, 121.

(обратно)

2039

I. Bulhof, Hermeneutiek en natuurwetenschappen, в Th. de Boer et aL, ibid., 240–261.

(обратно)

2040

См. англ. пер.: W. Iser, The Act of Reading, Baltimore — London, 1978. 951 Cp. ibid., 197.

(обратно)

2041

552 Cp. ibid., 111–112.

(обратно)

2042

853 Ibid., 201.

(обратно)

2043

554 Cp. ibid., 198.“ Ibid., 21.

(обратно)

2044

Ibid., 108–111.

(обратно)

2045

Ср. ibid., 139.

(обратно)

2046

Ibid., 140.

(обратно)

2047

Е. Bruner, Experience and its Expressions, в The Anthropology of Experience, eds. V. Turner & E. Bruner, Urbana — Chicago, 1986, 11–12.

(обратно)

2048

W. Iser, In het licht van de kritiek, в De wetenschap van het lezen. Tienjaar theorie der literaire receptie, trans. & expl. M. Buursink, K. Hupperetz et al, Assen — Amsterdam, 1978, 183.

(обратно)

2049

H. Gadamer, Truth and Method, New York, 1991, 311.

(обратно)

2050

Cp. ibid., ЗОбслл., 374сл., 397, 576.

(обратно)

2051

Ibid., 306.

(обратно)

2052

Ibid., 306.

(обратно)

2053

866 Ibid., 307.

(обратно)

2054

См. англ. пер.: Е. Levinas, Beyond the Verse, Bloomington — Indianapolis, 1994.

(обратно)

2055

Ibid., 307.

(обратно)

2056

E. Levinas, op. cit., x.1

(обратно)

2057

570 Обозначаемый в иудейской традиции такими названиями, как рэззй тора, ситрей тора и сод.

(обратно)

2058

В иудейской традиции он называется пэшат.

(обратно)

2059

Е. Levinas, ibid., х.

(обратно)

2060

Ibid., x-xi.

(обратно)

2061

975 Ibid., xi.

(обратно)

2062

,76 Ibid., xii.

(обратно)

2063

577 Ibid., xiii.

(обратно)

2064

,78 Ibid., xiii.

(обратно)

2065

L. Puntel, Wahrheit, в Handbuch philosophischer Grundbegriffe S, 1974, 1658.

(обратно)

2066

Ibid., 1654–1655.

(обратно)

2067

Ibid., 1658.

(обратно)

2068

582 Ibid.

(обратно)

2069

L. Feuerbach, Grundsatze der Philosophie der Zukunft, Zurich, 1843, 41.

(обратно)

2070

984 E. Levinas, The Ego and the Totality, в Collected Philosophical Papers, trans. A. Lingis, Pittsburgh, 1998, 47.

(обратно)

2071

A. de Groot, Methodologie. Gnmdslagen van onderzoek en denken in degedragswetenschappen, Den Haag,18 и 24–28.

(обратно)

2072

586 Ср., например, с Пирсом и Хабермасом.

(обратно)

2073

L. Puntel, Wahrheit, в Handbuch philosophischer Grundbeenffe 3, 1974, 1662.

(обратно)

2074

Ibid., 1659.

(обратно)

2075

Ibid., 1666.

(обратно)

2076

M. Foucault, The Order of Things. An Archaeology of the Human Sciences, London, 1974.

(обратно)

2077

F. Maas, Godsrelatie en differentiedenken, в К. Waaijman et aL, Kansen voor spiritualiteit. Kwetsbaarheid, meerstemig zelf, differentie-denken, Baarn, 1996, 133–134.

(обратно)

2078

592 F. Maas, ibid., 141.

(обратно)

2079

Ibid., 165–168.

(обратно)

2080

594 Ibid., 165.

(обратно)

2081

Ср. M. Zahn, ibid., 1462–1463.

(обратно)

2082

S9,A. de Waelhens, Phenomenologie et verite, Paris, 1953; E. Tugendhat, DerWahrheitsbegriff bei Husserl und Heidegger, Berlin, 1970.

(обратно)

2083

Парменид, Фрагмент 5–6, в DieFragmente der Vorsokratiker I, Hrsg. H. Diels, Berlin, 1954, 235.Ясность, четкость (лат.). — Прим. ред.** Очевидность (лат.). — Прим. ред.

(обратно)

2084

Часть 2, раздел 1.2.

(обратно)

2085

1, de la Potterie, ibid., 420.

(обратно)

2086

L. Puntel, ibid., 1660.

(обратно)

2087

Н. Urs von Balthasar, Zur Ortsbestimmung christlicher Mystik, в Grundfragen der Mystik, Hrsg. W. Beierwaltes, H. Urs von Balthasar & A. Haas, Einsiedeln, 1974, 50.

(обратно)

2088

Об этом см. K. Fischer, Gotteserfakrung. Mystagogie in der Theologie Karl Rahners und in der Theologie der Befreiung, Mainz, 1986; A. Hendriks, Mystagogie und pastorale Grundaufgaben, Mimster, 1986; J. Bacik, Apologetics and the Eclipse of Mystery. Mystagogy according to Karl Rahner, Notre Dame (IN), 1980; R. Bleistein, Mystagogie in den Glauben. Karl Rahners Anliegen und die Religionspddagogik, в Gottes Weisheit imMysterium. Vergessene Wege christlicher Spiritualitat, Hrsg. A. Schilson, Mainz, 1989; K. Neumann, Der Praxisbezug der Theologie bei Karl Rahner, Freiburg, 1980, 188–191; R. Wagner, Mystik und Mystagogie in der Theologie K. Rahners. Die ‘mystische’ Dimension dei ‘Ubemaliirlichen Existenzials’, Miinchen, 1985; H. Flock, Mystagogie und Seelsorge. Grundlegung und Praxis, Trier, 1989.

(обратно)

2089

A. Wollbold, Therese von Lisieux. Eine mystagogische Deutung ihrer Biographie, Wurzburg, 1994, 23–46.

(обратно)

2090

K. Fischer, Gotteserfahrung, Mainz, 1986, 24–49.

(обратно)

2091

M. Schneider, Unterscheidung der Geister. Die ignatianischen Exerzitien in der Deutung von E. Przywara, K. Rahner und G. Fessard, Innsbruck — Wien, 1983.

(обратно)

2092

M. Heidegger, Vom Wesen der Wahrheit, Frankfurt a.M., 1986.

(обратно)

2093

41(1 A. Wollbold, ibid., 47–62.

(обратно)

2094

О развитии мистагогии из понимания человеком собственного существования см. особ. К. Rahner, Geist in Welt, Innsbruck — Leipzig, 1939, а также Horerdes Wortes, Miinchen, 1941.

(обратно)

2095

A. Wollbold, ibid., 23–34.

(обратно)

2096

Ibid., 2–6.

(обратно)

2097

См., например, W. Runyan, Life Histories and Psychobiography. Explorations in Theory and Method, New York — Oxford, 1984; Psychobiography and Life Narratives, eds. D. McAdams & R. Ochberg, Durham, 1988; Biographic und Psychologie, Hrsg. G.Juttemann & H. Thoinae, Berlin, 1987.

(обратно)

2098

См., например, T. Sarbin, Narrative Psychology. The Storied Nature of Human Conduct, New York, 1986; Life and Story. Autobiographies for a Narrative Psychology, ed. D. Lee, Westport — London, 1994.

(обратно)

2099

Об этих сферах применения см. J. Birren & D. Deutchman, Guiding Autobiography Groups for Older Adults. Exploring the Fabric of Life, Baltimore — London, 1991, 120–131. Особ. см. Le desir bio- graphique, ed. P. Lejeune, Paris, 1989.

(обратно)

2100

Исключения: A. Wollbold, Theresevon Lisieux. Eine mystagogische Deutung ihrer Biographie, Wurzburg, 1994; T. Manhausen, Die Biographie der Edith Stein. Beispiel einer Mystagogie, Frankfurt a.M., 1985; L. Karer, Mystagogie in literarischer Biographie. Am Beispiel Hermann Hesses ‘Das Glasperlenspiel’, Wien, 1986.

(обратно)

2101

A. Wollbold, ibid., 4. Описание такого мистагогико-биографического метода см. ibid., 63–74.

(обратно)

2102

См. К. Rahner, Some Implications of the Scholastic Concept of Uncreated Grace, в Theological Investigations, vol. I, London, 1961 and 1965, 319–346. Относительно взаимосвязи между Природой и Благодатью см. ibid., 297–317. Понятие Тайны в католическом богословии см. ibid., vol. IV, 1966, 36–73.

(обратно)

2103

A. Wollbold, ibid., 37.

(обратно)

2104

Ibid., 34–39.

(обратно)

2105

‘,23 Об этом особенно см. К. Rahner, Das Dynamische in der Kirche, Freiburg, 1958 (включая Prinzipien und Imperative; Das Charismatische in der Kirche; Die Logik der existenziellen Erkenntnis bei Ignatius von Loyola); К Rahner, Uber die heilsgeschichtliche Bedeutung des Einzelnen in der Kirche, bK. Rahner, Sendung und Gnade. Beitrage zurPastoraltheologie, Innsbruck — Wien — Miinchen, 1961, 88-126.

(обратно)

2106

A. Wollbold, ibid., 39–46.

(обратно)

Оглавление

  • Предисловие к русскому изданию
  • Введение
  • Часть I
  •   Введение
  •   Глава I Мирская духовность
  •     1.1 Человеческое происхождение (Антропогенез)
  •     1.2 Воспитание и образование
  •     1.3 Внутренняя сторона места обитания (woning)
  •     1.4 Духовность супружества
  •     1.5 Милость во взаимоотношениях
  •     1.6 Благочестие в контексте смерти и умирания
  •   Глава II Школы духовности
  •     Введение
  •     2.1 Духовные пути
  •     2.2 Литургическая духовность
  •     2.3 Монашеские сообщества
  •     2.4 Духовность и культура
  •     2.5 Реформация
  •     2.6 Приоткрывание будущего
  •   Глава III Противодвижения
  •     Введение
  •     3.1 Духовность освобождения
  •     3.2 Благочестие (devotie)
  •     3.3 Антагонисты
  •     3.4 Лишенность корней
  •     3.5 Духовность мучеников
  •     3.6 Эсхатологическая духовность
  • Часть II Основное исследование
  •   Введение
  •   Глава 1 Духовность, постигаемая в свете своего праксиса
  •     Введение
  •     1.1 Основные слова Писания
  •     1.2 Эллинистические термины
  •     1.3 Современные обозначения
  •   Глава 2 Духовность, рассматриваемая как научная дисциплина
  •     Введение
  •     2.1 Внутридисциплинарные точки зрения
  •     2.2 Междисциплинарные точки зрения
  •     2.3. Ретроспективное резюме
  •   Глава 3 Божественно-человеческое преображение — объект исследования
  •     Введение
  •     3.1 Процесс развития божественночеловеческих отношений
  •     3.2 Процесс преображения
  •   Глава 4 Распознавание: набросок метода
  •     Введение
  •     4.1 Различение двух путей
  •     4.2 Распознавание значения Бога
  •     4.3 Середина в процессе распознавания
  •     4.4 Распознавание пути к Божьему предначертанию
  •   Глава 5 Разработка дисциплины «духовность»
  •     Введение
  •     5.1 Эпистемологическое размещение дисциплины
  •     5.2 Определение научного подхода
  •     5.3. Методологическая разработка
  • *** Примечания ***