В тени замка [Эрин Пайзи] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Эрин Пайзи В тени замка

Эта книга посвящена Линси, которая умерла за любовь много лет назад.

«…наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода».

Исход

Часть первая ПО ОБЕ СТОРОНЫ ПУТИ

Глава 1


В один из дней 1945 года в городке Мерилл, штат Пенсильвания, не произошло ничего существенного, если не считать, что Джеймс и Лора Фрейзер нашли здесь убежище от матери Джеймса.

Августина Фрейзер была ярчайшей представительницей матриархата Бостона. Она жила в роскошном огромном доме в Лексингтоне и распоряжалась сотнями акров земли, принадлежавшей всей семье. Вся ее жизнь была посвящена сохранению истории древнего рода Фрейзеров, переселенцев из Шотландии.

К счастью для Августины, ее бабушка Евангелина была дальновидна. Когда в кораблестроительной империи Фрейзеров обнаружились первые признаки упадка, она занялась строительством железной дороги. В конце концов, они прекратили торговлю и жили только за счет прибыли от надежно вложенных акций. С раннего детства Августина, однако, понимала, что как бы богаты они ни были, все равно не могли принадлежать к знатным и влиятельным кругам Бостона.

В детстве она получила хорошее образование вместе с девочками из католических семей. Посещая танцы, она видела, что дети богатых, таких как Шеттоксы, Эплтоны, Солтонстолы, общаются исключительно между собой. Вид этих элегантных самоуверенных сверстниц наводил Августину на мысль о том, что ее предки были попросту пещерными людьми и влачили нищенское существование.

Мать Августины, урожденная Маклин, очень хотела, чтобы общество Бостона приняло ее дочь. По одному из престижных журналов они составили список респектабельных людей города, и было решено, что Августина непременно выйдет замуж за одного из них. Вся проблема состояла в том, что, как правило, браки заключались только между своими, и для посторонних там практически не оставалось места. Но Августину это не пугало. Она была привлекательной женщиной, к тому же очень высокой, унаследовавшей от дедушки Малькольма великолепные светлые волосы и очаровательные глаза. В сравнении с остальными представительницами своей семьи, которые отличались изысканностью и женственностью, Августина, казалось, рождена управлять кораблем в бушующей стихии моря.

Она была единственным и любимым ребенком. Ее отец, Дункан Фрейзер, ловко зарабатывал на жизнь. В три часа он ежедневно посещал свой клуб, а вечера целиком посвящал дочери. Сначала они шли в оранжерею с орхидеями, и девочке с богатым воображением казалось, что их там поджидают лежащие львы и тигры. Многие из этих прекрасных цветов обладали опасной притягательной силой. Августина обычно просила, чтобы ее провели через этот застекленный куполообразный дом, где розовые и белые цветы приводили ее в восхищение.

Они ходили по тропическому саду, который был точной копией оранжереи Кью. Дункан славился умением выращивать тропические деревья, здесь жило несколько обезьяньих семейств, а множество порхающих разноцветных бабочек подчеркивали сочную зелень.

После этого Дункан с Августиной направлялись к зеленой лужайке, обрамленной розами.

Границей лужайки служили заросли рододендронов. За ними, под аркой, был огород. Несмотря на богатство, Дункан в душе так и остался шотландским крестьянином. В нем глубоко жили воспоминания о голодных временах его предков. Ровные грядки моркови сменялись целой «армией» картофеля, и у него появлялось чувство невыразимой гордости. Часто, стоя в саду, он вдыхал вечерний запах влажной земли, смешанной с ароматами розмарина, полыни, чабреца, и благодарил Бога за все то, что имел, а особенно за дочурку.

Шейла, его жена, была приятной женщиной, но все-таки дочь занимала главное место в жизни. Для него она была не просто ребенком, а настоящим чудом. Усадив малютку на плечо, отец со своей заветной ношей возвращался домой. Весело распевая песни, они устраивались у нянюшки Августины, которая их потом прогоняла на ужин. Зачастую вечерами Дункан принимал друзей и их жен. Августина взяла за правило убегать из детской прямо в зал к гостям. Ее нянюшка давно отказалась от попыток вернуть ее обратно. Она знала, что Дункан только отмахнется от нее, а Августина с дерзкой улыбкой укроется на отцовских коленях.

Первые шесть лет своей жизни Августина неизменно присутствовала при деловых встречах отца. Повзрослев, она пересела с отцовских колен в соседнее кресло. К тому времени ей исполнилось уже шестнадцать лет, она вступала в общий разговор и удивляла старших своей эрудицией.

Теперь мать почти совсем не имела влияния на своенравную дочь. Все, о чем Августина просила, молчаливо поддерживалось отцом. На день рождения он подарил ей лошадь и автомобиль с собственным шофером и лакеем. Шейла противилась этому, так как Августина была еще слишком молода, чтобы ездить без сопровождения старших, но Дункан смеялся и говорил, что никто не посмеет пальцем тронуть дочь Дункана Фрейзера.

Единственная битва, в которой Шейла одержала победу, состоялась тогда, когда она настояла, чтобы Августина закончила престижную по тем временам школу.

— Я слышала, — нервно сказала Шейла, сидя за обедом, — что Мэри Уиндзор собирается открывать школу для девушек.

Дункан поднял глаза.

— В самом деле? И каково назначение этой школы?

— Выдавать девушек замуж за отвратительных богатых стариков, — вставила Августина.

— Ну же, — оборвала Шейла, — не слушай ее, дорогой. Цель школы — дать девочкам типа Августины широкое образование в области гуманитарных наук. Там можно изучать иностранные языки и заниматься музыкой. — Она недовольно посмотрела на Августину.

— Ты должна согласиться с тем, что большую часть времени скачешь на лошади, а не занимаешься вышиванием. — Августина поняла, что отца явно заинтересовала эта идея. Он прилагал все усилия к тому, чтобы носить только ту одежду, которая ему шла, оттачивать свои манеры до тех пор, пока они не станут безупречными. Но за этим видом всеобщей привлекательности скрывалась его душевная ранимость. Бостонцы были надменны и враждебны ко всем, кроме самих себя. Дункан был гордым человеком. За время путешествий он узнал, что Нью-Йорк спрашивал, много ли у вас денег, Пенсильвания — кто вы, а Бостон хотел лишь знать, кем вы были раньше. Фрейзеры были здесь никем. Даже если бы все их золото могло заполнить дом Лоувеллов, Дункана никогда бы не пригласили за их стол. Этот факт сильно раздражал его.

Сейчас он смотрел на свою красивую дочь и думал о том, что хочет, чтобы она вышла замуж и попала в семью, которая поможет занять ей место в обществе. Замыслы отца были прекрасно известны Августине.

— Если я пойду в школу, это поможет мне найти мужа, — она засмеялась. — Я найду того, кто нам подойдет. Это будет болезненный мужчина, и после того, как я рожу сына, сведу мужа в могилу. Потом я буду свободна и вернусь домой.

И она в точности выполнила задуманное. 16 февраля 1925 года в 21.30 родился Джеймс Генри Фобз. Рождение ребенка принесло Августине огромное успокоение. Когда ей исполнилось двадцать, она закончила школу Уиндзор. Через год, вращаясь в нужных кругах Бостона, она познакомилась с Эндрю Фобзом, и они поженились. Желая сразу же завести сына, она никак не могла забеременеть. Так длилось десять долгих лет. Ее иногда мучили сомнения по этому поводу, но большей частью она обвиняла в своем бесплодии мужа. Почти все свободное время она проводила, погружаясь в изучение истории рода, и регулярно посещала собрания Бостонской Лиги шотландских женщин. Несмотря ни на что, она была из рода Фрейзеров. Наконец она обнаружила, что беременна. Эндрю тоже рождение сына принесло облегчение, так как он надеялся, что теперь жена станет его уважать.

Ей был тридцать один год. Когда она впервые взяла на руки своего новорожденного сына, то почувствовала, как ее коснулась любовь. Такое же чувство Августина испытывала только к отцу. Мальчик унаследовал ее голубые глаза и копну белокурых волос. Ее муж нервно топтался рядом.

— Он совсем на тебя не похож, — холодно заметила Августина. — Он один из нас, Фрейзер.

Эндрю вспыхнул. Отношение жены к нему ничуть не изменилось.

— Иногда мне кажется, что ты вышла за меня только из-за моего имени, — сердито сказал он.

Августина улыбнулась, глядя в его обиженное перекошенное лицо.

— Я хорошая жена. Я слежу за домом. Что еще ты хочешь?

Эндрю пожал плечами.

— Женщину, которая бы любила меня. Я многого не прошу.

Августина засмеялась.

— Не глупи. Ту любовь, которая тебе нужна, ты получаешь от своих подруг. Я на это жалуюсь? Я падаю в обморок или проверяю твои карманы, как это делают другие? Нет. Можешь продолжать вести свою жизнь, а мне позволь продолжить свою.

Жизнь Августины теперь, когда у нее был Джеймс, сильно изменилась. Она была прекрасной матерью и обожала своего крошку. Эндрю ревновал ее к сыну. Он был слабым и эгоистичным человеком, но Августина не сожалела о замужестве. У нее на все было очень мало времени, а тем более на мужа. Это происходило после тех ужасных сцен в семье, когда Эндрю предложил ей руку. «Эта шотландка», — так его мать называла Августину.

— Мне все равно. Она красивая, и я хочу жениться на ней, — настаивал Эндрю.

Августина считалась лучшей дебютанткой сезона. Эндрю был от нее в восторге и, несмотря на неодобрение семьи, настаивал на своем. Наконец, его семья смягчилась — Эндрю был младшим сыном и, следовательно, не мог занять место главы. Августина и Эндрю поженились, но Фобзы не испытывали любви к Фрейзерам. Августина наслаждалась новым положением.

Мистер и миссис Эндрю Фобз жили на одной из фешенебельных улицах Бостона. Днем Августина занималась ребенком, а потом навещала знакомых. Вечерами посещала театр или устраивала щедрые вечеринки для друзей.

К тому времени, как Джеймсу исполнилось десять лет, он осознал, что его родители не могут обойтись без скандала, находясь в одной комнате. Со слов отца он узнал, что мать становится все более деспотичной. Эндрю не жалел ядовитых замечаний. Джеймс очень любил свою мать и ничего кроме жалости к своему слабому отцу не испытывал. Единственным человеком, который мог заставить замолчать Августину, был ее отец.

Мальчик рос в напряженной обстановке. Однажды его отец вернулся домой с мучительным кашлем. Доктора поставили диагноз: туберкулез, и Эндрю был отправлен в дорогой санаторий в Швейцарию. Там, к облегчению Августины, он скончался. Замужество тяготило ее. Секс совершенно перестал интересовать. Теперь, после стольких лет ожидания, ее детская мечта сбылась. Она тут же продала дом и переехала в Лексингтон, в дом отца.

Августине было пятьдесят пять, когда умерла ее мать. Дункан, которому было под девяносто, возился с девятнадцатилетним внуком, как с сыном. Он строил планы на то, что Джеймс будет адвокатом. Джеймс ходил в школу для мальчиков, которую изрядно ненавидел. Он готовился в Гарвард, чтобы удовлетворить честолюбие матери и мечты деда.

Новость о зачислении Джеймса невероятно обрадовала Дункана Фрейзера. Несколько часов спустя он умер во сне, мечтая о том, как его внук добьется признания в качестве одного из лучших адвокатов Бостона. Смерть Дункана опустошила сердце Августины. Она не представляла возможным жить без отца, занимавшего так много места в ее жизни. Теперь она поняла, что Джеймс — самое дорогое, что у нее осталось. Он стал ее единственной заботой в жизни.

В Гарварде Джеймс учился хорошо, не прилагая больших усилий для этого. Он был популярен во многих студенческих кругах. Августина пустила в ход все свои связи, чтобы Джеймса не призвали в вооруженные силы. «Америка может посылать других сыновей воевать с немцами и японцами, — думала она, — но у меня только один сын».

Глава 2


Из-за трудностей, которые принесла вторая мировая война, было невозможно найти прислугу, иначе Августина никогда бы не взяла Лору О'Рурк к себе в горничные. В лице Лоры было что-то такое, что заставляло Августину избегать ее. Но, рассуждала Августина, девушка выглядела опрятно, а хорошую горничную очень трудно найти. Она посмотрела на нее и спросила:

— Откуда вы?

— Моя мать живет в Мерилле. Это маленький городок в Пенсильвании, и там плохо с работой. Я остановилась у тети в Бостоне, чтобы найти здесь работу. — Лора подкупающе улыбнулась. «Старая ты стерва, — подумала она про себя. — Мешок, набитый деньгами».

— Я буду стараться, мадам. Я привыкла к работе. Я самая старшая в семье, мой отец погиб в ужасной катастрофе.

— Извините, дорогая, — сказала Августина.

— Он был прекрасным человеком, — кратко сказала Лора. — Нам его очень не хватает, и матери приходится воспитывать всех десятерых детей лишь на жалованье прачки.

Августина, видя слезы в девичьих глазах, смягчилась:

— Хорошо, я дам тебе испытательный срок. Не могла бы ты привезти свои вещи и начать в пятницу?

— Конечно, принесу. Спасибо, мадам. Спасибо.

Лора была искренне польщена. Она выиграла первый раунд своей тайной игры. Лора сбежала по лестнице особняка и вышла на аллею. «Однажды, — подумала она, — все это станет моим».

Отец Лоры, углекоп, был очень неуклюжим толстяком. Холодной зимой 1928, когда Лора родилась, первые слова, которые отец произнес матери, были: «Еще одна проклятая девчонка. Не хочу больше девчонок». Он выхватил ребенка из рук акушерки и пошел вниз на кухню. Акушерка побоялась протестовать. Она знала, что такая реакция вполне обычна. Девочки были роскошью для богатых. Мальчики же могли зарабатывать на пропитание уже с ранних лет. Мужчины типа Мика О'Рурка знали, что с девочкой связаны многочисленные расходы, поэтому они и боялись, что сумма, которую тратили на виски, заметно сократится.

— Ты, старая сука, — сказал он жене. — Ты мне не нужна до тех пор, пока не перестанешь валяться на боку. Я ухожу к сестре, где можно хотя бы нормально поесть. — Он посмотрел на обеих женщин.

— Ты ее вымой хорошенько, — приказал он акушерке. — А ты съешь мой обед, — было адресовано жене.

Та слабо кивнула. Он схватил свою шляпу, и маленький домик содрогнулся от того, как хлопнула дверь.

Обе женщины посмотрели друг на друга.

— Я вам сочувствую, Дженни, — сказала акушерка.

— Быстро принеси ребенка.

Акушерка понеслась на кухню. Она оглядела мрачную маленькую комнату, единственной обстановкой которой служили изрезанный сосновый стол, старая кухонная плита и ржавая раковина. Она услышала слабый плач, доносившийся из помойного ведра. Подняв крышку, она увидела крошку, которая была все еще в крови.

— Она здесь! — крикнула женщина Дженни. — Бедняжка, лучше бы тебе и не рождаться, — причитала она.

Пока акушерка купала ребенка, Дженни думала о том, что больше не верит в Божью милость; лучше было бы не забирать ребенка. Мик — страшный человек. Интересно, как малышка сможет выжить? Вымыв девочку, акушерка вернулась к взволнованной матери.

— Как ты ее назовешь?

Дженни улыбнулась дочери.

— Я назову ее Лора. Такое красивое имя. И может, ей повезет больше, чем мне.

Выполнив свою работу, акушерка стала складывать инструменты в сумку.

— Я приду завтра. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да, все отлично. Скоро дети вернутся из школы. Я попрошу Дениса и Патрика развести огонь, а Мэри и Паулина приготовят ужин.

— Тогда до свидания.

Дженни смотрела ей вслед с грустью. Большинство женщин, окружавших ее, были замужем за такими же, как ее Мик. Каждый вечер Линдберг Стрит наполнялась криками и бранью, а наутро хотя бы одну из женщин можно было видеть с синяками или без нескольких зубов.

Лора, ни на что не обращающая внимание, блаженно сосала материнскую грудь.

Дженни искренне полюбила Мика, увидев его на танцах в клубе. У него были черные вьющиеся волосы, а когда он заметил рыжеволосую девчонку, уставившуюся на него, то широко улыбнулся.

— Увидела привидение? — спросил он, кружа ее в танце.

Дженни молчала. Все происходящее казалось ей нереальным. Она всегда мечтала о том дне, когда красивый парень пригласит ее на танец. Затем выйдет за него замуж, и у них будет двое детей, и они будут жить счастливо. И вот она здесь, на танцах. Первая ее мечта сбылась.

— Я тебя никогда не видел, — прошептал он ей на ухо.

— Я здесь в первый раз, — застенчиво произнесла она. — Я не очень хорошо танцую.

Сестра Дженни завистливо смотрела на нее.

— Она скоро выйдет замуж, — сказала сестра подруге.

— Надеюсь, не за Мика, — ответила та. — Я не знаю никого другого с таким характером. Я слышала, что он выпивает. Это потому, что он ирландец. Слушай, скажи своей сестре, чтобы она была поосторожнее.

Когда Дженни шла домой с сестрой, ей казалось, что звезды танцуют в небе. «Я влюблена», — призналась она матери, проходя в дом. «Я собираюсь выйти за него замуж», — сообщила она больному отцу, когда наклонилась, чтобы поцеловать его и пожелать спокойной ночи. И вышла за него, не обращая внимания на мольбу семьи и друзей, которые предупреждали ее о темпераменте Мика.

Даже полицейский, человек, который хорошо знал Мика О'Рурка с детства, услышав эту новость, остановился у их дома.

— Этот парень и его семья имеют плохую репутацию, — предупредил он девушку.

Дженни встряхнула рыжими волосами и твердо сказала:

— Если он увидит, как я люблю его, то обязательно изменится. Любовь достойной женщины может изменить любого мужчину.

— Дженни, — сказал полицейский, — я видел немало женщин, избитых собственными мужьями. Таких преступлений в моем районе большинство. Если ты выйдешь за него замуж, будешь рада, что осталась жива.

Дженни помнила доброжелательное лицо полицейского и его предостережение. Ей уже стукнуло тридцать. Она замужем за Миком тринадцать ужасных лет. Мик изменился с того момента, как только они ушли с праздничного вечера, который устроили ее родители. Ее первая брачная ночь была кошмаром. Он насиловал ее, пока она не запросила пощады. Казалось, ее крики только разжигали его. В конце концов он уснул, а Дженни молилась Богу за избавление от этого. Она забеременела в ту ночь, и это стало случаться каждый год. Мик требовал секса, когда бы ему этого ни хотелось. Так как дети рождались ж подрастали в этом тесном крошечном домике, они слышали ворчанье отца в соседней комнате, пока тот не получал свое.

Первой появилась Мэри, затем Паулина, Патрик и Денис. Между их рождением у Дженни трижды были выкидыши. И вот родилась Лора. Она прижимала малышку к себе и думала о том, что скажет Мик, когда вернется домой.


— Так ты спасла эту маленькую крысу? — Он был в хорошем настроении. Сестра успокоила его и дала несколько долларов на ипподром. Он потрепал Лору за шею, как это делают со щенками. У нее, родившейся всего несколько часов назад, хватило ума не пикнуть. — Ладно, можешь жить, — сказал он и отбросил ее назад к матери. — Где обед?

— Вот. Твой любимый. — Она пододвинула к нему тарелку со свининой и бобами. Расстегнув ремень, он вывалил свой живот. Мик загасил сигару о стол и бросил окурок на пол. Дженни положила Лору в ящик из-под апельсинов, служивший детской кроваткой, и вернулась ублажать своего мужа.

Лора всегда знала, что она не такая, как все. Бывало, она смотрела на свои руки, ноги и думала: «Такие руки и ноги бывают у леди». «Лора, прекрати мечтать», — говорила мать. Девочка поворачивала свое милое личико к матери, на которую была похожа, как две капли воды, и таинственно улыбалась.

Мик ненавидел Лору. Он терроризировал детей до тех пор, пока Патрик и Денис не стали такими же бешеными, как их отец. Две другие девочки бесшумно скользили вслед за матерью из комнаты в комнату, как тени. К Лоре Мик испытывал особую ненависть, так как видел по ее глазам, как сильно она его презирала. Он также знал, что не сможет сломить ее. Между ними была дистанция, которую он никогда не сможет сократить. Она будет врать и воровать. Она такая же порочная, как и отец, но когда он впервые изнасиловал ее в дровяном сарайчике рядом с домом, она даже не пикнула. Потом, лежа рядом со своими сестрами в одной кровати, она тихо плакала. Мик, который получил огромное наслаждение, был поражен тем, что Лора не выказывала страха. «Она крепкий орешек, — думал он, — но, клянусь, я сломаю ее».

Когда Лоре исполнилось семь лет, ее мать умерла от внематочной беременности. Мэри, старшая дочь, была назначена отцом главной в семье. А Лора, требовал он, должна спать с ним. Остальным детям ничего сказано не было. Инцест — распространенное явление на этих улицах, и никто о нем даже не говорил. Зачастую отцы пользовались дочерьми до того, как у них начинались месячные, а потом принимались за младших. Мэри и Паулина были рады, что он отстал от них.

К тому времени, когда Лоре исполнилось одиннадцать лет, Мик от частых выпивок стал импотентом. Если Лора не могла добиться у него эрекции, он приходил в ярость и избивал ее.

Отбиваясь, ей приходилось брать его член в рот, либо он привязывал ее к кровати и избивал одной из длинных плетей, которые хранил в туалете. После первой менструации он насиловал ее только анально. Как только он сделал это впервые, она решила убежать из дома. Она понимала, что надо найти такое место, где отец никогда ее не найдет. В пятнадцать лет Лора решила, что единственный выход для того, чтобы накопить денег на побег, — заняться минетом у общественного мужского туалета Мерилла. В этом случае она избежит опасности забеременеть или подцепить какую-нибудь болезнь. Ее подружка, мать которой была проституткой, сказала, что Лора сможет заработать пятьдесят центов за одну такую «услугу». «Сотни мужчин хватит на то, чтобы заработать деньги, добраться до Бостона и продержаться до того, как я найду работу», — думала она.

Первое время Лора очень нервничала, но напрасно: туалет был хорошо прикрыт густым кустарником. Многие мужчины были пьяны, и, если она обещала прийти сюда еще, давали ей сразу целый доллар. Она рисковала быть побитой отцом, если ее вовремя не было в постели, но знала, что Мик — человек привычки и не появится дома раньше одиннадцати, так что Лора была в безопасности. Ее братья и сестры думали, что она каждый вечер встречается с парнем и поэтому молчали.

К тому времени, как Лоре исполнилось шестнадцать лет, у нее накопилось сто пятьдесят долларов. «Это удача, — сказала она самой себе. — А теперь нужно найти богатую семью, где есть сыновья». Лора уже все давно спланировала.

Устроиться на работу к Августине была подарком судьбы. Фотография Августины красовалась на первой странице одной из бостонских газет. Лора приехала на автобусную станцию в Бостон, сдала вещи в камеру хранения и купила газету, чтобы по объявлениям найти работу. Тут она и увидела фотографию Августины. «Миссис Фобз — самая щедрая покровительница искусства, и ее сын Джеймс посетили на прошлой неделе…» Лора не стала читать дальше. Она нашла номер их телефона по телефонной книге и позвонила домоправительнице.

«Да, нам нужна горничная», — сказала та.

Лора повесила трубку и хитро улыбнулась. «Итак, это будет Джеймс Фобз», — подумала она.

Глава 3


Лора переехала в особняк Фобзов в пятницу. Она понимала, что обманным путем получила эту работу, но ничто не могло помешать ей. На первый недельный заработок она приобрела вечернее платье из атласа и грезила о первой встрече с Джеймсом. Его фотографии были развешаны по всему дому. «Светловолосый великан, — думала она. — Какая удача подцепить такого красавца!»

Ее маленькая комната под самым чердаком имела потолок причудливой формы. В свободное время Лора красила и отделывала свою пустую комнатку. «Я ее покрашу в темно-коричневый цвет, — решила она, как только увидела впервые свое жилище. — Темно-коричневый цвет и кремовые шторы». Через несколько недель ее желание, наконец, исполнилось. Маленькая неухоженная комнатка приобрела атмосферу домашнего уюта и даже некой интимности.

Вся прислуга в доме не знала, что и думать об этой девушке. Горничные обычно выбирали себе лакеев или шоферов, даже садовников, но Лора не проявляла к ним никакого интереса. Казалось, она смотрела на коллег с полным безразличием.

— Чего она хочет? — спрашивал удивленный лакей у дворецкого.

Дворецкий только качал головой.

— Понятия не имею, но могу сказать тебе, что она еще та штучка.

Лора добросовестно выполняла свои обязанности. Она терпеть не могла Августину, но только не свою работу. Здесь, в уютной обстановке одного из самых красивых домов города, она могла узнать о богатых все, что нужно. Августина вращалась в самом центре светского общества Бостона. Она давала лучшие приемы, и Лора, обслуживая первых женщин города, внимательно наблюдала за их разговорами и манерами.

Незаметно она вошла в жизнь Августины. Постепенно Августина поняла, что нетрудно найти общий язык со спокойной, скромной горничной.

— Лора, ко мне на обед приедет Генри Кэбот со своей женой. Проследи, пожалуйста, чтобы миссис Кэбот показали сад, пока мы с мистером Кэботом займемся делами.

— Хорошо, мадам. С удовольствием. Можно я сама свожу ее в оранжерею? Садовники слишком грубы для женского общества.

Августина улыбнулась.

— Это мило с твоей стороны, Лора. Спасибо тебе.

Лора в ответ тоже улыбнулась.

За обедом миссис Кэбот сказала Августине:

— Ваша новая горничная — настоящее сокровище. Я намерена ее у вас украсть. Редко кто из прислуги так хорошо разбирается в растениях.

В это время Лора, спрятавшись за обитой зеленым сукном дверью, подслушивала разговор двух женщин. Она была довольна собой. Время, которое она провела в общественной библиотеке, читая о тропических растениях, не пропало даром. Лора посмотрела на свои руки. Их надо обязательно привести в порядок. Теперь, когда ей не нужно ублажать отца, она может заняться собою. Та встревоженная девушка из городка Мерилл, штата Пенсильвания, исчезла. Появилась другая — изящная привлекательная женщина с более или менее хорошими манерами.

Позже, ночью, Лора решила посмотреть на себя в зеркало, висевшее на стене спальни. Она сняла свое форменное платье, оставив только маленькую белую кепку на голове. «Боже, — подумала она. — Эти четыре недели с хорошей пищей пошли на пользу». Высокая, стройная, с рыжими волосами, собранными под кепку, она была похожа на миниатюрную статую Венеры, которая стояла в холле. Лора подняла руки, чтобы распустить волосы. Тяжелые пряди волос разлетелись в стороны. Она повернулась и увидела, что ниспадавшие волосы почти прикрывают ее точеные белые ягодицы. Застонав от удовольствия, она медленно и чувственно начала щипать себя. Лора увидела, как кровь прилила к коже, и принялась щипать тело еще сильнее. В этом болезненном экстазе она находила еще больше удовольствия. Она потянулась за расческой. Неистово ударив себя, она почувствовала сильную слабость и стала погружаться в глубокий сон. Девушка проснулась утром, чувствуя себя бодрой и свежей. Она нежилась, лежа на подушке. Теперь она знала, чего ей не доставало. Боли.

Лора впервые увидела Джеймса из окна своей спальни. Дом так и гудел всю неделю. Джеймс приезжал из Гарварда на летние каникулы. Возвращался хозяин дома. Августина провела личные беседы со всей прислугой. Садовникам было приказано срезать лучшие бугенвилилы и гибискусы[1] для спальни Джеймса. Шофер должен был проследить, чтобы машина Джеймса модели «Hispano Suiza» 1934 года сияла, как новенькая.

Дворецкому следовало проверить винный погреб и удостовериться в том, что вино марки «Шато Лафит» 1927 года уже можно переливать из бутылей в графин. И, наконец, личный слуга должен был проверить, в порядке ли одежда хозяина. «Столько шума из-за одного человека», — сказала Лора про себя, когда увидела, как он заходит в дом. Издали он казался совсем не большим.

За обедом она украдкой поглядывала в столовую. Он по-дружески разговаривал с матерью. Лора ухмыльнулась: «Мне кажется, он девственник». Она пошла через холл, и, проходя мимо статуй, расставленных в ряд, коснулась небольшого пениса греческого атлета. «Я это исправлю», — подумала она.


— Кто эта наша новая горничная? — спросил Джеймс мать неделю спустя.

— А, это Лора. Очень образованная девушка.

— Да… Я вчера видел ее в городе. Она совсем не такая, как наши остальные горничные. Должен сказать, она знает толк в одежде.

— Да, — согласилась Августина. — Но в ней есть что-то такое, что я не могу понять.

Джеймс засмеялся:

— Женская интуиция?

— Что-то в этом роде. — Августина нахмурилась. — Мне не так много известно о ней, но кажется, что у нее трудная жизнь. Бедняжка.

В тот же день Лора получила телеграмму. Джеймс случайно оказался в холле, когда ее принесли.

— Плохие новости? — мягко спросил он.

— Да, — она задрожала, потеряла сознание, но он успел ее подхватить на руки. Лора зажала телеграмму в ладони, так что он никак не мог узнать ее содержание. Джеймс понес девушку в гостиную, удивляясь легкости веса ее тела.

Лора лежала на его руках с закрытыми глазами, упиваясь происходящим. Телеграмма пришла от Мэри, ее сестры, которой она сообщила свой новый адрес, как только переехала сюда. «Отец умер, — писала Мэри. — Он попал под автобус». «Так этому ублюдку и надо», — подумала она в тот момент, когда Джеймс осторожно положил ее, совершенно безжизненную, на огромный диван. Она поглядела на него сквозь ресницы. «У него такое озабоченное лицо, с ним нетрудно будет справиться», — подумала Лора. Она медленно открыла глаза и заплакала. Джеймс держал ее руку.

— Что случилось? — спросил один из лакеев, собравшихся в дверях, пытаясь понять, что происходит.

— Оставьте ее в покое, — приказал Джеймс. — Что-нибудь случилось с семьей? — спросил он.

Она кивнула и тихо прошептала:

— Моя мама… Она умерла, а меня не было рядом с нею, — она разрыдалась.

Джеймс обнял ее.

— Я так тебе сочувствую. У тебя есть кто-нибудь еще в семье? Ты хочешь увидеться с ними? Ты поедешь на похороны?

Лора отрицательно покачала головой.

— У меня нет ни братьев, ни сестер. Только мама и я.

Сейчас Лора плакала уже всерьез.

— Ее уже похоронили. Соседи не могли узнать, где я. — Она вздохнула. — Но я не должна обременять вас всем этим. Пойду к себе наверх. Я в порядке. — Она посмотрела в голубые глаза Джеймса. — Спасибо, сэр, за вашу доброту.

Джеймс был в замешательстве.

— Хорошо. Не стоит благодарности. Мне искренне жаль, что ваша мать умерла. Не могу представить, что бы я делал, случись такое со мной. Мать — единственная любовь в моей жизни.

«Это ненадолго», — подумала Лора, а вслух произнесла:

— Она замечательная женщина.

— Вот. Возьмите мой платок и вытрите лицо, — предложил Джеймс, достав его из кармана.

Лора взяла платок и медленно вышла из комнаты. В дверях она оглянулась. Солнечный свет залил ее волосы. Белый передник подчеркивал форму груди, а черная юбка плотно обтягивала ягодицы. «Боже, как она сексуальна», — подумал Джеймс и ужаснулся тому, что пришло ему в голову — ведь всего несколько минут назад она была в слезах.

— Теперь я сирота, — несчастно сказала Лора. — Мне так одиноко.

— Ты не одинока. У тебя есть мы. — Он улыбнулся. — Возьми выходной или несколько дней, если хочешь.

Девушка улыбнулась.

— Спасибо, сэр. Я возьму день, но завтра у миссис Фобз большой прием, и она хочет, чтобы я обслуживала гостей.

— Хорошо. Но все равно отдохни. — Джеймс был потрясен. Она в самом деле преданная малышка. Таких теперь немного.

— Ты знаешь, — сказал он матери в тот вечер, — Лора потеряла сознание утром. Она получила телеграмму о смерти матери. У нее теперь никого, бедняжка.

— Вот странно. Мне кажется, она говорила, что у них много братьев и сестер. — Августина нахмурилась. — Должно быть, я ошибаюсь. Наверное, спутала ее с кем-нибудь из других горничных. Неважно.


Лора наверху, в своей спальне, ликовала. «Ну, кто умнее? — глядя в зеркало, спросила она. — Кто завладеет домом? Кто скажет Августине убираться отсюда вон?» Она лежала на кровати, покрытой атласным покрывалом. Ее волосы разметались по подушке. Она представила, как Джеймс жестоко бьет ее кнутом.

Несколько недель Лора не спускала глаз с Джеймса. Вскоре она узнала, что он совершенно не высокомерный юноша. Как-то к ним в гости приехал Ник, лучший друг Джеймса в Гарварде.

— Ого! Вон та горничная просто великолепна. Ты уже переспал с ней?

Джеймс взглянул на Ника.

— Не говори глупостей. Ты же знаешь, что я не такой, — и покачал головой. — Ник, ты в самом деле неисправим.

— Ну, а если я попробую? — спросил Ник.

— Не стоит этого делать, да и не со слугами.

— О, Джеймс, какой же ты идиот! Конечно же со слугами. Да с кем же еще, черт возьми, это делать, чтобы не платить?

— А если она забеременеет?

— Этого, старик, все мужчины боятся. Неразрешимых проблем не бывает. Ты обвинишь в этом шофера и отправишь в другой дом с самыми лучшими рекомендациями, а ее заменишь новой богиней.

Джеймс в действительности не думал о возможности переспать с Лорой, хотя она часто появлялась в его мыслях. Ему решительно не хотелось, чтобы Ник спал с нею.

Лора была крайне удивлена, когда к ней стал приставать Ник. «Это мне пригодится», — подумала она и благородно отшила его. Когда Ник уехал к своим родителям в Нью-Йорк, Лора с застенчивым видом подошла к Джеймсу:

— Я не хочу плохо говорить о вашем друге, сэр, — она кротко опустила глаза и прошептала, — я… только… хотела вам сказать…

Джеймс нагнулся, чтобы расслышать. «Какая у нее белая кожа», — подумал он. Он смотрел на бьющуюся на виске бледно-голубую вену, затем его взгляд остановился на бугорках ее груди. Его охватила непреодолимое желание коснуться ее.

— Мистер Джонсон приставал ко мне. Думаю, что вам нужно это знать. Я имею в виду, что я не такая, как все. Он может приставать к любой другой горничной, ведь ни одна из них не девственница, — Лора смотрела на Джеймса широко открытыми глазами. — И вы же знаете, что сказала бы миссис Фобз.

Джеймс кивнул. Он-то точно знал, что сказала бы его мать. Его передернуло от этой мысли.

— Спасибо, что сказала мне, Лора. Я прослежу, чтобы этого больше не повторилось. — Он страшно разозлился на Ника.

— Спасибо, сэр. — Лора приветливо улыбнулась. — И еще. Я собираюсь позаниматься. Не могли бы вы посоветовать купить какую-нибудь хорошую книгу?

— Ну нет, не трать свои деньги на книги. Они тебе и так тяжело достаются. У нас сотни книг. Я составлю тебе список, и можешь пользоваться нашей библиотекой.

Лора захлопала в ладоши.

— Это здорово, сэр. Мне так этого хочется. Боюсь, я многое забыла, потому что долго ухаживала за больной матерью.

— Неважно. Скоро наверстаешь. Давай посмотрим. Я думаю, стоит начать с «Анны Карениной» русского писателя Толстого. Эта книга о том, как красивая женщина погибла ради любви.

— Это звучит замечательно, — сказала Лора и счастливая вернулась к работе, тогда как Джеймс составлял план чтения для этого милого создания.

— Кстати, мама, — сказал Джеймс Августине, когда их лимузин подъезжал к Бостону. — Я сказал Лоре, что она может пользоваться нашей библиотекой. Она хочет освежить свои знания.

Августина согласно кивнула.

— В этом нет ничего плохого, я думаю… Я знаю, в чем дело. Что меня в ней тревожит, так это ее глаза.

— Ты в самом деле так думаешь? Мне кажется, у нее красивые глаза.

— Нет, я не могу это объяснить. — Августина опустила стекло, отделявшее ее от водителя. Их серебристый «Роллс Ройс» ехал через Коупли-сквер. — Питер, отвезите нас к Бонвитам и подождите. Знаешь, Джеймс, — обращаясь к сыну произнесла она. — Эта девушка такая спокойная, но ее глаза… — Августина покачала головой.

Эти же самые глаза, не отрываясь, смотрели на Лору из зеркала. Она разрисовывала себя помадой: обвела кругами соски, рот, живот. Затем наложила на ресницы толстый слой туши. Лора попыталась прочитать несколько первых страниц «Анны Карениной», но сочла русские имена невыносимыми: их было так много, что от них у нее закружилась голова. В комнате было жарко и душно. Она включила радио. Звуки кларнета наполнили комнату хрипом резкого джаза, затем к ним добавилась труба. Музыка все больше и больше набирала темп. Лора не выдержала и начала танцевать. Яростно и неистово зазвучали аккорды, и Лора полностью подчинилась им. Наконец, тяжело дыша, она упала на кровать. Надев халат, девушка взяла мыло и мочалку, пробежала по узкому коридору в ванную для прислуги. Наполнив ванну горячей водой, она растерла мочалкой тело до крови.


Джеймс занимался в библиотеке, когда вошла Лора с книгой в руках.

— Очень печальная книга. Очень трогательная, — сказала она, хотя прочла лишь несколько последних глав.

— В самом деле?

— Она мне очень понравилась. Такая романтичная. — Помолчав, она нерешительно попросила: — Может, вы позволите мне читать где-нибудь в уголке библиотеки? Понедельник — мой выходной, а в моей комнате днем очень жарко. Обещаю, что не буду вам мешать.

— Конечно. Я подберу тебе другую книгу. Возьми Хемингуэя «По ком звонит колокол». Увидишь, она читается легче и быстрее, чем Толстой.

«Боже, какая она толстая», — подумала Лора.

— Спасибо, сэр. — Она взяла книгу, коснувшись пальцами его рук. Он сильно удивился, но затем вернулся к книгам, а Лора устроилась в глубине библиотеки.

Джеймс чувствовал ее присутствие. Он ощущал запах ее духов там, где ее пальцы прикоснулись к нему. Странный запах — смесь духов и мускуса, чуть резковатый. Вдруг он почувствовал сильное возбуждение. Покачал головой. «Прекрати», — скомандовал себе Джеймс, но волнение не проходило. Лора сидела, преспокойно читая книгу. Атмосфера в комнате стала напряженной.

Теперь Лора знала все привычки Джеймса. Она взяла за правило читать в библиотеке по выходным. Когда Лора заболела гриппом и не пришла в библиотеку, Джеймс обнаружил, что ему ее не хватает.

— Мадам, — сказала она однажды Августине, — вы не против, если я буду купаться по вечерам? Я знаю, что вся прислуга купается в отведенное время, но доктор настоятельно рекомендовал мне купаться перед сном.

— Конечно, Лора. Пока у нас нет гостей, почему бы и нет. Только посмотри по журналу, когда мистер Фобз сам не купается.

— Спасибо, мадам. — Сделав привычный реверанс, Лора вернулась к себе.

В тот же вечер она уже плавала на спине в бассейне. Неожиданно вошел Джеймс. Он был одет в белый махровый халат. Сбросив его, он, не раздумывая, нырнул. Через несколько секунд она лежала на его руках. И он не спешил высвободить их. Он плыл держа ее на руках до глубины, а затем вернулся к тому краю, где было мельче. На ней был кружевной купальник, завязывающийся вокруг шеи. Ее грудь, стесненная этой завязкой, соблазнительно выдалась вперед. Лора безмятежно лежала на руках Джеймса, ее волосы намокли, и вода капля за каплей стекала по его коже. Он, не отрываясь, загипнотизированный, смотрел на ее слегка приоткрытые губы. Вдруг он нагнулся и жадно поцеловал девушку. Она для видимости слегка сопротивлялась, а затем также горячо ответила на поцелуй. Он еще раз нежно коснулся ее губ. Джеймс время от времени флиртовал с девушками в университете, но быть в постели доводилось лишь с немногими. И никогда ни к одной женщине его так сильно не влекло. Он прервал поцелуй и глотнул воздуха. Лора посмотрела на него.

У нее был вид маленького обиженного ребенка.

— Извините, — сказал Джеймс, — мне не следовало бы делать этого.

Лора покачала головой.

— Не извиняйтесь, сэр. Мы это просто забудем. Вот и все. — Она поднесла руку к губам. — Не будем больше говорить об этом.

Джеймс почувствовал облегчение.

— Хорошо. Спасибо. — Он посадил девушку на мраморный край бассейна. — Спасибо. — А сам, оставаясь в воде, ждал, когда волнение покинет его.

Лора пошла к тому месту, где оставила свой халат. Джеймс не спускал ненасытного взгляда е ее округлых ягодиц. «Да, — подумала она, — ему будет о чем поразмышлять».

В следующий понедельник Лора, как обычно, вошла в библиотеку. На ней были надеты плотно облегающая юбка и красный свитер. Широкий белый ремень опоясывал талию. Она направилась на свое место. Джеймс слышал цоканье ее каблуков по полу. Атмосфера накалилась до предела. Он не мог заниматься. Он прямо извертелся в своем кресле. С тех пор, как он поцеловал Лору, он не мог больше ни на чем сосредоточиться. «Должно быть, это любовь», — подумал он, смущенный этими эмоциями. «Нельзя влюбляться в прислугу, — рассуждал он, — но эта малышка — такое нежное приятное существо. — Он не забыл прикосновения ее мокрого тела тогда, в бассейне. — Я люблю ее». Через неделю Джеймсу предстояло возвращаться в Гарвард. Вдруг он понял, что будет действительно по ней скучать.

В тот вечер он не выдержал и напился; его мать была на балете в городе. Джеймс пытался избавиться от непреодолимого желания рассказать Лоре о своей любви. В полночь он взобрался наверх. Комната девушки была рядом с голубятней, и он знал, которая именно принадлежит ей — Джеймс часто видел Лору из окна. Все другие слуги жили этажом ниже, так что никто парня не видел, да и он был слишком пьян для того, чтобы кого-нибудь заметить.

— Лора, — он постучал в дверь, — Лора…

Она не спала.

— Лора, это я, Джеймс. Я хочу поговорить с тобой. — Он дергал дверную ручку. — Пожалуйста, Лора, это важно.

Она медленно подошла к двери.

— Лора, — повторил он и увидел ее, стоявшую на пороге своей уютной комнаты.

На ней был бледно-голубой атласный халат. Под тонкой материей Джеймс увидел чуть выдающиеся вперед соски.

— Я хотел тебе сказать…

Он взял Лору на руки и понес в кровать. Она лежала, глядя, как Джеймс срывал с себя одежду. Лора позволила ему снять с себя халат и рассмотреть свое прекрасное тело. Руки Джеймса скользили по всему телу девушки. Он перевернул ее и гладил бедра, спину. Ее кожа была теплой и нежной. Он заметил, что у Лоры выбрито под мышками. Это удовлетворило его любопытство.

Джеймс гладил ее ноги, пока она покорно не раздвинула их. Это был самый сексуальный момент в жизни юноши. Лора изо всех сил напрягла мышцы влагалища и охала так, будто жгучая боль пронзала ее.

— Я тебе не причиню боли, дорогая. Расслабься.

Джеймс боролся с непримиримым желанием раствориться целиком в этом чарующем ароматном теле. Вдруг он почувствовал, как его захватила волна экстаза. Он даже не заметил,как погрузился в глубокий сон. Лора ликовала. Когда она разбудила его в шесть часов утра, он ужаснулся. Как он мог так с ней поступить? Он начал приносить извинения, но Лора прижала палец к его губам.

— Это будет нашим секретом. Не может же девушка вечно быть девственницей. А ты потрясающий любовник.

Она поцеловала Джеймса в губы, и он снова возбудился. Они занимались любовью рано на рассвете. Джеймс получил такое удовлетворение, о котором даже никогда не имел представления. Лора была до смерти утомлена, но понимала, что придется играть свою роль, пока они не поженятся.

Весь этот день Джеймса охватывала то радость, то ужас. А что, если она забеременела? Он спросил се об этом, когда вновь пришел к ней ночью.

— Не волнуйся, — сказала Лора. — Девушка может забеременеть только в определенные дни месяца, для меня они уже прошли. Следующие шесть дней безопасны.

Джеймс вздохнул с облегчением.

— Слава Богу, — сказал он.

Следующие шесть ночей они занимались любовью до тех пор, пока у него хватало сил. Джеймс никогда не подозревал, что секс может быть таким захватывающим. Лора была абсолютно раскована и абсолютно не стыдлива.

— Ты быстро всему учишься, — заметил он ей после одного чрезвычайно энергичного контакта. В перерывах между любовью Джеймс рассказывал об ужасной жизни, когда был жив его отец, как мать постоянно ссорилась с ним, о том, какая ответственность лежит на нем за мать и дом. Лора смогла расположить его к себе, и он делился с нею своими страхами и сомнениями. Джеймс не чувствовал себя так хорошо ни с одной женщиной. Лора жадно слушала. Она впитывала в себя все, что он говорил, чтобы потом при случае воспользоваться этим.

В последнюю ночь перед отъездом в Гарвард он плакал и говорил, что любит ее. Лора крепко обнимала его:

— Я тоже люблю тебя, Джеймс. Но никто не должен знать об этом.

На следующий день, когда шофер отъехал от дома, Джеймс выглянул из окна машины. Лора из окна своей комнаты помахала ему рукой на прощанье. Он уже скучал по ней.

— Я не смогу писать тебе, — сказал он ей. — Мать узнает мой почерк. Я не могу тебе звонить, потому что слуги знают мой голос. Что я сделаю — так это попрошу своего друга Сэма Чудновски позвонить и позвать тебя к телефону. Сэм передаст мне трубку, и мы сможем поговорить. Ладно?

Она кивнула. «Боже, это будет единственный свидетель», — подумала Лора, если Джеймс попытается все отрицать.

Джеймс заставлял Сэма звонить так часто, что слуги замучили Лору расспросами о ее друге.

— Сэм опять звонит по телефону, — ворчал лакей. — Передай ему, что слугам не разрешается говорить в рабочее время.

Лоре нравилось повторять Джеймсу по телефону это замечание. Он смеялся.

— Как ты?

— Хорошо. У нас сегодня… Я имею в виду у твоей матери сегодня вечером гости.

«Глупая, — ругала она себя, — чуть не совершила ошибку». Лора уже мечтала о том дне, когда дом целиком будет принадлежать ей и Джеймсу, а Августина переберется в помещение для гостей за бассейном. Единственная промашка в том, что она еще не забеременела. «Ну, — успокаивала она себя, — все еще впереди».

Джеймс стал часто приезжать домой на выходные. Ему было невыносимо без Лоры. Как будто его сердце было связано с ней невидимой нитью. Нить натягивалась, и это причиняло ему боль. Теперь Джеймс знал, что такое «разбитое сердце»: если расставание с нею причиняет такую боль, то жизнь без нее невозможна. Хотя он прекрасно понимал, что мать никогда не потерпит связи между своим сыном и служанкой, и жил в страхе перед тем, что она сделает, если узнает обо всем. Ее гнев будет неописуем.

— Ты много времени проводишь дома, — сказала Августина, когда Джеймс приехал в седьмой раз.

— Да, чувство новизны от студенческой жизни прошло.

— Есть ли у тебя подруги? — услышала Лора вопрос Августины, когда подавала им обед. Ее обрадовало, как Джеймс вспыхнул.

— Ни одной, — ответил он, заметив пристальный взгляд Лоры. — Никого, с кем бы хотелось познакомиться.

Августина вытерла губы льняной салфеткой.

— Спасибо, Лора. Ты можешь идти.

— Да, мадам, — Лора вышла из комнаты.

Августина проводила ее взглядом.

— Не знаю, что случилось с этой девчонкой. Она ведет себя, как кот, который проглотил канарейку. Она грубит. Управляющий жалуется на нее.


— Почему ты выводишь из себя управляющего? — спросил Джеймс Лору, когда они ночью лежали в постели.

— Он занудный старик и кроме того, — она подняла брови, — он все время пытается ухватить меня за зад.

— Да? А я всегда думал, что женщины его не интересуют.

— Давай поиграем, — Лора улеглась на него. Она принялась нежно покусывать Джеймса и подумала, что это более интересно, чем заниматься любовью.

Наконец, перед Рождеством, Лора обнаружила, что у нее задержка уже три недели. Она ничего не говорила, пока не прошло еще три месяца. Затем в выходной она пошла в город, и доктор официально зарегистрировал беременность. Она долго размышляла над тем, как преподнести эту новость. Лежа в постели Лора строила планы. Она представила, как лицо Августины исказится от ужаса, когда она узнает, что Лора носит под сердцем будущего сына и наследника семьи Фобзов. Она видела себя во всем белом — они собираются на свадебную церемонию, которая состоится в городском костеле.

Они часто говорили на религиозные темы: о Боге, о потусторонней жизни, от которых ей всегда становилось очень скучно. Джеймс, как и его мать, был истинным католиком. Теперь Лора представляла, как они втроем будут ходить в церковь по воскресеньям.

«Придется ему поторопиться с женитьбой, прежде чем я располнею», — рассуждала она. Она уже видела себя с бриллиантовым кольцом на руке. Она уже сидела в автомобиле с роскошной обивкой. Она уже вдыхала аромат победы. Лора пощупала живот и уснула с улыбкой на лице.

Джеймс приехал домой на Пасху. Его мать, одержимая историей Шотландии и расширением своей империи бизнеса, была далека от сына. Теперь он уже всецело был предан Лоре. Только с ней ему было хорошо.

Настроение Лоры, совершенно разное, порой противоречивое — от дикого восторга до полного отчаяния, отвечало ее внутреннему состоянию. То она страстно отдавалась ему, то всхлипывала в его объятиях. Иногда она была мрачной, в другой раз она сияла от счастья и могла зажечь радостью целый мир. Казалось, что она подключена к неиссякаемому источнику энергии. Джеймс обнимал свою возлюбленную, чтобы в который раз утолить нестерпимую жажду естества. Лора разжигала в нем огонь, страсть, он это знал; весь остальной мир для него — все равно, что пепел.

Однажды утром, как только Джеймс собрался уйти, она бросилась к двери, зажав ладонью рот.

— Что случилось? — встревожился он.

— Меня немного тошнит. Не стоит волноваться.

Лора репетировала эту сцену несколько недель. Она вернулась из ванны бледная и измученная.

— Джеймс, — сказала она, подтолкнув его к кровати, — мне нужно тебе кое-что сказать.

Джеймса встревожила настойчивость, с которой это было сказано. Лора дрожала.

— Ну, говори, Лора. В чем дело? — Он обхватил девчонку руками и уткнулся лицом в ее волосы.

— Мне кажется, что я беременна.

Джеймс услышал это слово «беременна». Оно эхом отозвалось в его голове.

— Беременна? Ты говоришь, беременна?

Она кивнула.

— У меня задержка три месяца, теперь я чувствую, как ребенок шевелится. Вот здесь. Положи руку на мой живот. — Она легла на кровать и подняла ночную сорочку. Джеймс посмотрел на ее слегка округлившийся живот. Ее груди налились, а соски, которые прежде имели розовый оттенок, стали коричневатыми.

Он осторожно положил свою руку на живот Лоры и почувствовал некоторое шевеление.

— Это твой сын, Джеймс.

— Я тебе верю, но ты была у врача?

Лора закусила губу.

— Я боюсь врачей.

— Я отведу тебя. Доктор Джоунз очень хороший, он знает меня с детства. Я доверяю ему.

Лора заплакала.

— Я не думала, что это случится, — всхлипывала она. — Правда, не думала. — Посмотрев на Джеймса, добавила: — Впрочем, не волнуйся. Я уеду отсюда. Вернусь в Мерилл, сама буду растить ребенка. Я не хочу обременять тебя.

Джеймс покачал головой.

— Нет, Лора. Я тебе никогда не позволил бы это. Я тебя очень люблю и ребенка тоже. И теперь мы должны пожениться.

Ему даже стало легче в каком-то смысле. Преподнести такую новость матери проще: теперь Лора беременна. Мать не будет долго злиться, особенно из-за того, что это будет ее первый внук. Оправившись от шока, она свыкнется со всем этим.

В день, когда у Лоры был выходной, Джеймс встретил ее и проводил в кабинет доктора Джоунза на Вернон-стрит. Казалось, Лора смертельно напугана.

— Не бойся, — подбадривал ее Джеймс. — Ты в надежных руках, и мы должны сделать все, чтобы ребенок родился здоровым.

Они шли по булыжной мостовой мимо утопающих в цвету вишен, пока не поднялись к лестнице, которая вела к кирпичному дому, где доктор Джоунз принимал своих пациентов. Джеймс тихонько подтолкнул Лору к двери.

— Иди, он ждет тебя. Я буду сидеть здесь, если понадоблюсь — зови.

В кабинете Лора посмотрела на врача.

— Я знаю, что уже на третьем месяце, но Джеймс переживает за меня. Вам не нужно меня осматривать.

Доктор Джоунз был ошеломлен. Он многие годы лечил семью Фобзов. Когда Джеймс записался на прием, врач думал, что будет принимать Джеймса.

— Понятно, — нервно сказал он. — Миссис… мисс…

— Мисс О'Рурк, — голос Лоры звучал резко. — Я ношу ребенка Джеймса. И ничего с этим не сделать. Мы поженимся как можно быстрее. — Она взглянула на врача. — И я не ожидаю, что вы одобрите это. Но он любит меня, а с этим придется считаться.

Доктор Джоунз посмотрел на девушку.

— А вы его любите?

Лора не потрудилась ответить. Она выбежала из кабинета. Несколько минут врач сидел молча. Затем он взял трубку: «К черту профессиональную этику. Я должен сказать Августине».

К тому времени, как Джеймс вернулся домой, Августина вновь приобрела хладнокровие. Она приказала домоправительнице прислать к ней Лору, как только та явится домой. К шести вечера девушка вернулась, и как только вошла на кухню, домоправительница сказала ей:

— Миссис Фобз хочет тебя видеть. Она из-за чего-то страшно разозлилась.

Теперь по дому ходили слухи, что Лора развлекается с молодым хозяином. «А эта девчонка еще та штучка», — подумала домоправительница и вежливо улыбнулась:

— Иди прямо сейчас. Миссис Фобз в гостиной.

Лору обдало жаром. Она почувствовала внезапный прилив энергии. Медленно пройдя по коридору, она постучалась в дверь гостиной. Холодный дождь бил по оконным рамам. Августина сидела в плетеном кресле у камина. От двери Лора не могла видеть ее лица. В комнате было тихо. На пианино стояла ваза с яркими желтыми хризантемами. Девушка молчала.

— Мне кажется, вам есть что сказать, — звонко прозвучал голос Августины.

Лора глубоко вздохнула. «Чертов врач, — подумала она. — Вот в чем дело».

— Да.

Лора прошлась по комнате, бросила взгляд на китайские иероглифы толстого шерстяного ковра.

— Да, — повторила она. — Я беременна.

— Понятно.

Августина встала из кресла. Она остановилась возле Лоры. Той показалось, что Августина сейчас ударит ее.

— Можно спросить, хочешь ли ты иметь ребенка?

Лора вскинула подбородок.

— Да. Мы хотим нашего мальчика. Джеймс просит меня выйти за него замуж.

Августина ошеломленно посмотрела на нее.

— Джеймс женится на тебе? Никогда, — сказала она твердо. — Никогда. Я этого не допущу.

— Вы желаете, чтобы ваш внук был незаконнорожденным? — дерзко спросила Лора.

Августина задрожала от гнева.

— Не смей мне угрожать. Что до меня — можешь уезжать прямо сейчас. Мне все равно, что будет с твоим отпрыском. Я не хочу, чтобы мой сын путался с грязной шлюхой, как ты.

Лора усмехнулась.

— На вашем месте я бы не стала терять его, выгоняя меня. Он уйдет со мной, вот увидите. — Лора говорила уверенно, но внутри у нее все дрожало. «Старая ведьма не хочет смириться, — подумала она. — Ну ладно, Джеймс приведет ее в чувство».

— Я хочу, чтобы ты покинула этот дом, как только соберешь вещи.

Лора кивнула:

— Да, миссис Фобз. — И вышла из комнаты.

Августина послала за Джеймсом, и когда он пришел, то стала говорить без обиняков:

— Мне позвонил доктор Джоунз. Он сказал, что Лора забеременела от тебя. Я приказала этой девке немедленно покинуть дом.

Джеймс был шокирован.

— Ты не можешь так поступить, мама. Я тоже виноват. Ты не можешь выкинуть ее в дождь на улицу. Ей некуда идти ночью. В любом случае, если она уйдет, то и я уйду. Ты это понимаешь?

Августина пристально смотрела на сына.

— Джеймс, она всего лишь горничная.

Джеймс покачал головой.

— Не для меня. Она будет моей женой.

Августина отвернулась.

— Как ты мог так со мной поступить? После стольких лет… — Джеймс попытался обнять ее. — Нет, не прикасайся ко мне. Ты мне отвратителен. Как ты мог?

Джеймс глубоко вздохнул.

— Я знаю, что ты не этого хотела, но я люблю ее. Мне невыносимо без нее. Я не могу объяснить, но когда ее нет со мной, я не живу.

— Я всегда знала, что в ней есть что-то дьявольское. — Августина вспомнила свой первый разговор с Лорой. — Мне следовало бы поверить своей интуиции насчет этой бродяжки. Почему я впустила эту дрянь в свой дом?

— Пожалуйста, мама. Не говори о ней так.

Августина не сводила с сына глаз.

— Джеймс, она уедет сегодня, но если ты… — Она вспомнила о предупреждении Лоры. — Единственный способ для тебя вернуться домой — бросить ее.

— Тогда ты никогда меня больше не увидишь. До свидания, мама.

Джеймс вышел из комнаты и отправился к Лоре. Она одиноко сидела на кровати.

— Дорогая, собери вещи, я закажу для нас комнату в отеле. Завтра я получу специальное разрешение, и мы поженимся в конце недели.

Лора посмотрела на него.

— Нам придется уехать из этого дома?

— Да. Мать непреклонна, но не волнуйся. Пройдет немного времени, и она оправится от шока.

Джеймс говорил более уверенно, чем это было на самом деле. У него было очень маленькое состояние, которое ему оставил дед. Джеймсу придется бросить Гарвард и искать работу. Им хватит на жизнь, но без излишеств. Но это не важно. Хотя мысль оставить дом огорчала его. Джеймс посмотрел на деревья, мокнущие под дождем. Он знал, что будет скучать по паркам и оранжереям. «Неважно, — думал он. — У меня есть Лора, у нее есть я». Он улыбнулся:

— В крайнем случае, у меня есть машина, и мы всегда сможем ее выгодно продать. Собирайся. Я соберу свои вещи. Встретимся здесь, когда я закончу.

Заколка с бриллиантом для галстука, золотые запонки, запонки с жемчугом… Джеймс систематически перебирал шкатулку. Слава Богу, мать делала подарки ко дню рождения каждый год. Он осмотрел комнату и нахмурился. «Мне будет ее не хватать», — подумалось ему. Джеймс подошел к шкафу, где ровными рядами висела его одежда: «Вряд ли мне когда-нибудь понадобится фрак, нужно брать повседневные вещи. То, что я не смогу взять сейчас, мне пришлют». Он собрал два чемодана, и, окинув взглядом комнату в последний раз, пошел за Лорой.

— Эй, — сказал он. — Не унывай. Ну в самом деле. Мать успокоится, и мы вернемся.

У Лоры, однако, было ужасное подозрение, что Августина никогда не изменит своего решения. Лора знала, что Августина такая же сильная, как и она.

— Я пойду попрощаюсь с матерью. А ты иди в машину.

Джеймс вышел в гостиную. Огонь в камине погас, Августина сидела, уставившись в стену.

— Мы уезжаем, мама, — сказал Джеймс. — Извини, что так вышло. Но я не могу бросить жену и ребенка. Я нужен Лоре. Я нужен ребенку. Ты должна понять.

— Не понимаю. Вчера еще все было прочно и постоянно. Мой сын учился в Гарварде… — Она покачала головой. — А сегодня один сплошной хаос. Где я ошиблась?

— Ты не ошиблась, — Джеймс посмотрел на нее. Она вдруг как-то осунулась, постарела. — Нет, ты не ошиблась. Это я влюбился в Лору. Извини, что она беременна, но я бы все равно на ней женился после того, как сдал бы экзамены и мог зарабатывать на жизнь. Понимаешь? Сейчас многие девушки выходят замуж, потому что беременны.

— Но не в нашей семье. — Губы Августины вытянулись в тонкую линию. — И не слуги.

— Мама, ты сноб. Лора — милая девушка, она преданная католичка.

— Ни один из вас не католик. Вы живете во грехе.

Джеймс вздохнул.

— Времена меняются. Ты уверена в том, что хочешь, чтобы мы ушли?

Августина кивнула.

— Если ты настаиваешь на том, чтобы остаться с этой женщиной, здесь для тебя нет места.

— Хорошо.

Джеймс понял, что ее не сломить.

— Мы уйдем. Когда у нас будет жилье, я пришлю за своими остальными вещами. Завтра я пойду в банк…

Но Августина его уже больше не слышала. Она невидящим никого и ничего взглядом смотрела на стену.

«Слава Богу, все кончено», — подумал Джеймс, залезая в машину.

— Порядок. Поедем в «Копли Плаза». Там мы проведем ночь.

Когда они ехали в Бостон, Лора старалась держаться бодро. Она бы никогда в жизни не подумала, что Августина отправит скитаться единственного сына. Краем глаза она посмотрела на Джеймса. Он сосредоточенно вел машину. Быть с Лорой было его единственной в жизни мечтой.

Джеймс улыбался.

— Ты только подумай, мы поженимся через несколько дней.

Вдруг Лору охватила бесконечная тоска. От его честного спокойного лица ей вдруг захотелось закричать. Если бы она только могла проснуться и покончить с этим кошмаром. Ребенок шевельнулся. Она сидела спокойно.

— Это будет замечательно, — только и сказала она.

Глава 4


На следующий день Джеймс с Лорой пошли к управляющему банком. Мистер Левелин был не в восторге от новости о женитьбе юноши. В распоряжении Джеймса было сто долларов в месяц, оставленные дедом внуку, и тут уже мистер Левелин ничего не мог поделать.

Вскоре Лора узнала, как тяжелы нравы светского Бостона. Весь город, все бывшее окружение Джеймса, все вдруг захлопнули двери перед ними. Не веря этому, он только качал головой. Джеймс просил своих друзей помочь ему, но каждый отделывался лишь быстрым извинением.

— Ужасно сожалею, — сказал парень, с которым они жили в одной комнате в Гарварде, — но моя мать не хочет приглашать вас в свой дом. Ты же знаешь, что наши матери — хорошие подруги.

Джеймс в отчаянии повесил трубку телефона. Придется съехать из отеля «Копли Плаза»: вторая ночь там им уже не по карману. Он подошел к столу, сел и сделал глоток чая.

— Где мы сегодня будем ночевать? — спросил он у Лоры. — Даже Том не возьмет нас.

Лора взглянула на Джеймса. «Слабый дурак, — подумала она. — Потерял свою игрушку и не знает, что теперь делать. И мамочки нет, чтобы ей поплакаться. Но, — успокаивала она себя, — мы продержимся, пока не родится ребенок. Потом Августине придется нас принять».

— Дорогой, — наконец сказала она, — у меня есть одна мысль. Давай поедем в Мерилл. По крайней мере я знаю там людей, которые от нас не отвернутся. А когда родится ребенок, твоя мать сдастся, и мы сможем вернуться.

Джеймс отставил чашку и положил свою руку поверх ее рук.

— Хорошо. Согласен. Но только давай сделаем вид, что у нас с тобой просто небольшое путешествие. Я люблю тебя, Лора. Идем. Мы на правильном пути.

Дорога в Мерилл была долгой и утомительной. Почти все время Лора спала. Джеймс вел машину до полуночи, а затем остановился у мотеля в Нью-Джерси. Они встали рано.

— Мы приедем к ленчу, — весело заговорил Джеймс.

— Не рассчитывай на многое. — Лора вдруг разнервничалась. Ее план немедленно выйти замуж в Бостоне рухнул. Лору терзало то, что у нее не было обручального кольца, которое привязало бы Джеймса к ней еще больше.

— Не волнуйся, Лора, я буду счастлив с тобой даже в шалаше.

Лора улыбнулась. Быть все время милой с ним становилось мукой.

— Знаешь, — продолжал Джеймс, — я думаю, что мне стоит сменить свою фамилию на Фрейзер. Тогда нас абсолютно никто не узнает. Лора кивнула. Это совершенно не входило в ее планы.

Солнце нещадно палило. Когда они приехали в Мерилл, его яркие лучи не могли скрасить однообразие улиц и убогость маленьких деревянных домишек. Лоре хотелось плакать. Она чувствовала, как жизнь втягивает ее в очередной жуткий водоворот. Лору передернуло от кисловатого запаха грязных улиц. Джеймс улыбнулся ей и сказал: «Наверное, это бедный квартал. Господи, какой ужас».

— А я здесь родилась, — огрызнулась она. — Не все же живут в особняках, как ты.

— Извини, дорогая. Я не хотел тебя обидеть. Давай отыщем уютный отель, тогда мы сможем подумать о том, как снять дом. Это не продлится долго. Мы вернемся назад, когда родится ребенок. Мать не откажет наследнику в том, что имеет сама.

— А что если это девочка?

Джеймс вздохнул.

— Не знаю, Лора. Не думаю, что мать питает любовь к девочкам. Не могу сказать.

— В любом случае, — нахмурилась Лора, — это мальчик. Я чувствую, как он пинается.

Джеймс положил руку на ее живот.

— А он действительно пинается. — Его глаза сияли.

Отель «Пост Хаус» находился в центре города. Джеймс был немного обескуражен, когда понял, что это был единственный отель в этом маленьком городке. Лора засмеялась.

— Бывало, в детстве я мечтала о том, чтобы здесь остановиться. Этот отель казался верхом роскоши. А сейчас он выглядит просто ужасно.

Следующий день они провели в поисках дома, который можно было бы снять. Но все предложенное представлялось им таким убогим, что Джеймс только качал головой.

— Я не позволю, чтобы ты так жила, — сказал он твердо, когда им пришлось опять ночевать в отеле. — Вот что мы сделаем. Мы продадим мою машину и купим дом. Моих денег будет достаточно на питание и оплату счетов. Потом, когда мы вернемся в Лексингтон, я смогу купить новую машину. Что ты об этом думаешь?

Лора кивнула.

— Но прежде чем купить дом, мы должны пожениться. Многие в городе меня знают, и мне ужасно не хотелось бы, чтобы они думали, что я живу с тобой, не имея обручального кольца.

— Конечно. Мне просто кажется, что мы уже женаты. Тем не менее, ты права.


Мелькали дни. Через месяц Лора, теперь миссис Фрейзер, стояла посреди собственного дома.

Они с Джеймсом поженились. Джеймс продал свой «Hispano Suiza» за хорошую сумму в магазин подержанных машин. На эти деньги они купили дом, который находился между комфортабельными домами богатых и унылыми лачугами бедных. «Ну, это не так много, — сказала себе Лора, — ведь я уважаемая замужняя женщина». Ребенок пошевелился. Последние дни он все время поворачивался, и Лора чувствовала, как ноет спина.

Джеймс был само внимание. Он решил, что останется дома, пока не родится ребенок. «Если мать нас не пустит назад, — рассуждал он про себя, чтобы не расстраивать Лору, — тогда я найду работу».

Дом № 20 по Готенбург-стрит заметно выделялся среди неряшливых и запущенных хижин бедняков. Небольшое двухэтажное здание было аккуратно выкрашено. К дому вело широкое крыльцо, комнаты были просторными.

— Мне здесь в самом деле нравится, — говорил Джеймс Лоре по вечерам.

Лора, сидевшая в кресле-качалке на крыльце, что-то пробормотала в ответ. «Чертова дыра», — подумала она про себя.

Последние несколько недель беременности Лора не выходила из дому. Джеймс один ходил по магазинам и изумлялся тому, что ему доводилось видеть.

— Я и не знал, что бывает так много сортов масла, — говорил он взволнованно, как ребенок.

«Неудивительно, ведь у вас все покупали слуги», — подумала Лора.

— Ты сиди, я приготовлю ужин. — Постепенно Джеймсу пришлось заниматься уборкой и готовить. «Это потому, что она беременна и ей нужен отдых», — думал он, беря в руки очередную кипу Лориного белья. Он хлопотал по дому целыми днями. Когда он не убирал и не готовил, то занимался в саду.

— В этом я немного смыслю. Я всегда, бывало, помогал садовникам. Ты только посмотри на это дерево. Ну не прекрасно ли оно? — счастливо говорил он.

Вечером они молча сидели на крыльце перед домом. Аккуратные газоны тянулись вдоль улицы. Из глубины буков и каштанов доносилось пение птиц. Коты лениво зевали, потягивались и готовились к ночной охоте. Собаки вылизывали себя, думая о том, когда же они будут сыты. Джеймс вздохнул.

— Лора, я в самом деле счастлив. Ты знаешь, я мог бы так жить всегда.

— Я бы не смогла. Я бы умерла от тоски.

Джеймс улыбнулся.

— Это ненадолго, любовь моя. Дай я помогу тебе. Ты выглядишь усталой. — Он помог ей встать из кресла-качалки и прижал к себе. — Мне так хочется любви. — Он погладил Лору по гладким волосам. — Пойдем. Я помогу тебе вымыть голову. Тебе самой это трудно.

Она пожала плечами.

— Оставь меня в покое, пожалуйста.

Лежа в постели той ночью, Джеймс вспомнил Лору, когда она была счастливой смеющейся девушкой с ярко-рыжей копной волос. Теперь, ему приходилось это признать, она была замкнутой, и у нее всегда плохое настроение. Джеймс положил свои руки на плечо Лоры. Она резко отодвинулась. Кончились те ночи, когда они спали в объятиях друг друга.

Последнее время она пила вино за обедом. Большинство вечеров она была в таком состоянии, что не могла вспомнить, как добралась до постели.

— Акушерка сказала, что красное вино полезно беременным, — убеждала она, когда Джеймс пытался протестовать. Правда, которую не знал Джеймс, была в том, что Лора пила вино, уже подготавливаясь к роскошной жизни, которую, как она думала, будет вести, вернувшись в Бостон. Вино, какое она в свое время разливала по хрустальным стаканам Августины, было калифорнийским, не французским, но все-таки это было вино. Джеймс видел, как она, спотыкаясь, шла к постели каждую ночь. «Неважно, — думал он, — она изменится после того, как родится ребенок».

В шесть часов вечера 7 июля 1945 года Лора родила ребенка в центральной больнице Мерилла. Единственный раз она вскрикнула, когда врач сообщил, что родилась девочка.

— Унесите ее! Она мне не нужна!

Врач завернул ребенка в одеяло и сказал нянечке:

— Миссис Фрейзер расстроена. Покажите ребенка отцу и отнесите в детскую. Скажите мистеру Фрейзеру, что я жду его у себя.

Нянечка прижала ребенка. «Прелестная девочка», — подумала она.

— У вас дочь, мистер Фрейзер, — она подошла к Джеймсу.

Новоиспеченный отец взял девочку на руки и посмотрел на нее. Вдруг он почувствовал, как у него внутри все перевернулось. Теперь он держал в руках частичку самого себя, которая раньше была неприкосновенной и недосягаемой. Слезы сами потекли по щекам. Губы Джеймса прошептали старое шотландское слово, сидевшее в глубине души.

— Моя девочка, — сказал он, — моя красивая крошка. — И поцеловал ее в лобик.

— Я должна отнести ее в детскую, — мягко сказала нянечка. — Врач просил, чтобы вы зашли в его кабинет.

— Бонни. Ее будут звать Бонни, — сказал Джеймс твердо.

— Красивое имя. — Нянечка улыбнулась. — Бонни. — Она взяла ребенка из его рук и удалилась.

Джеймс в задумчивости медленно пошел в кабинет врача.

Доктор выглядел уставшим.

— Я хотел сказать, что ваша жена удивительная женщина. — Он помолчал и вздохнул. — Казалось, она испытывала наслаждение от боли при родах. Должен сказать, что я таких рожениц не видел. Хотя я не первый год работаю в родильном отделении.

Джеймс кивнул.

— Я заметил, что Лора не чувствительна к боли. Однажды она прижала пальцы дверцей машины и только рассмеялась. — Он нахмурился. — У нее было тяжелое детство, и мне кажется, что ей приходилось скрывать свои чувства.

— Может быть, — согласился врач, поставив локти на стол. — Но предупреждаю вас, что у нее может быть послеродовая депрессия. Это значит, что она может долго плакать. С ней будет кто-нибудь?

— Я буду, — сказал Джеймс. — Не волнуйтесь. Возможно, мы вернемся в Бостон.

Тут ему стало все равно, вернутся они туда или нет. Выйдя из кабинета доктора, Джеймс зашел к Лоре, чтобы поделиться радостью. Она спала. Он наклонился к Лоре и поцеловал ее в лоб.

— Спасибо, — прошептал он. — Я приду к тебе завтра, когда ты хорошо отдохнешь.

Джеймс на цыпочках вышел из комнаты и выключил свет. Для полного ощущения счастья ему требовалось одобрение матери.


— Мама, у тебя есть внучка.

Джеймс нервничал. В ответ — тишина, потом трубку повесили. Джеймс стоял в коридоре больницы с телефонной трубкой в руках. Сильная боль пронзила его сердце. От этой милой девчушки, которую Джеймс только что держал в руках, отказались. В знак протеста он покачал головой. Почувствовав себя разбитым, Джеймс пошел домой.

В своем особняке плакала Августина. «Она будет похожа на эту маленькую бродяжку — Лору, — думала Августина. — Если бы это был мальчик и похож был на Фрейзеров… тогда все могло быть по-другому». Она глубоко вздохнула и поднялась с кресла, медленно прошлась по гостиной, остановилась у окна. Жребий брошен. Назад возврата нет. Ребенок этой бродяжки не войдет в ее дом. Августина опустила голову от боли. Она знала, что Джеймс никогда не придет сюда, и она его никогда не обнимет. «Из глубины сердца я взываю к тебе, Господи», — прошептала она.


В день, когда Бонни должны были принести домой, Джеймс заставил весь дом цветами. Если Бонни не хороша для Августины и ее особняка, рассудил Джеймс, то пусть она лучше смотрит своими глазками на эти пестрые цветы. Украсив дом, Джеймс отправился в богатую часть города, чтобы купить Лоре роскошное вечернее платье.

Прогуливаясь по улицам, он не испытывал чувства зависти и желания жить среди богатых или делить их богатство. Он был счастлив в своем белом домике, стоявшем в ряду с такими же другими. Ему нравилась та легкость, с которой можно было общаться с соседями. Ему доставляло удовольствие возвращать соседскому мальчику мяч, залетевший в их двор.

Зато Лора совсем не разговаривала с соседями. «Бедняки», — так называла она их. Джеймс подружился с мужчиной, жившим неподалеку. Когда Лора его отпускала, он ходил с ним на рыбалку на реку.

Сегодня был особенный день. Его жена и дочь приезжают домой. Он благодарил Бога за все.

Джеймс пришел к себе, сделал последние приготовления, поставил на стол бутылку шампанского, которую купил специально для этого случая, и поехал в больницу.

Лора была в плохом настроении.

— Держи, — сказала она, сунув ему ребенка. — Эта чертовка ревет с утра. Неси ее.

Девочка посмотрела на отца и сразу же прекратила плакать. Ее маленький ротик растянулся в улыбке. Послышалось радостное улюлюканье. Джеймс умиленно смотрел на дочурку. Лора захлопнула крышку чемодана.

— Не балуй ее, мерзавку. Идем. Дай мне руку.

Они вышли из больницы, Джеймс остановил такси. Сев на заднее сиденье, Лора сказала обычным тоном:

— Я не буду звать ее Бонни. Я назову ее Августина.

Джеймса охватила паника. Он все время лгал, пока Лора лежала в больнице. Он не осмелился сказать ей о разговоре с матерью. Джеймс был обеспокоен тем, что предсказание доктора сбудется, если Лора не перестанет думать о том, что они никогда не переедут в особняк матери. За эти дни, проведенные в одиночестве, Джеймс осознал, что любит Лору гораздо сильнее, чем она его. Он, такой эмоциональный, понял, что та Лора, которую, казалось, он хорошо знал, очень мало напоминала его жену. Даже в больнице она не делала никаких попыток поговорить с ним. Она оживлялась только при появлении медсестер или врачей. С ними она была жизнерадостной и веселой. Джеймсу казалось, что Лора обвиняла его в том, что родилась девочка.

— Это очень длинное имя, — наконец произнес он.

— Да она как две капли воды похожа на твою мать. Спорим, ей она очень понравится.

Джеймс понял, что лучше сказать правду:

— Лора, я сказал матери, что родилась девочка. Она положила трубку. Мы не вернемся туда.

Глаза Лоры застыли. Она ударила кулаками по коленям. Ей хотелось кричать, но неудобно было себе это позволить перед таксистом. Джеймс взял ее руку, но она оттолкнула его. Ребенок, чувствуя напряженную обстановку, начал плакать.

— Эй, она хочет есть, это я вам говорю, — сказал водитель гордо. — У меня семеро детишек. У вашего ребенка хорошие легкие. Послушайте только, какой рев.

За всю остальную часть пути Лора и Джеймс не проронили ни слова. Таксист все время ухмылялся при плаче ребенка.

— Вот, приехали, — наконец сказал он. — Готенбург, дом 20. — Он помог Лоре выйти из машины и поставил чемодан на тротуар. — Счастья вам, — сказал он, и приподнял кружево конверта, в который была завернута девочка. Его крупное лицо покраснело, а глаза наполнились сентиментальными слезами. — Она прекрасна, как ангел. Посмотрите на ее волосы, они совсем как у девы Марии. Берегите дочку, не то ее украдут феи. Они любят таких хорошеньких.

— Занимайся своими делами, — сказала Лора. Она выхватила ребенка и задернула кружево. — Убирайся. Убери свои грязные руки от моего ребенка.

— Лора… — Джеймс был ошеломлен.

Лора сунула ему ребенка и, повернувшись на каблуках, пошла к крыльцу, оставив Джеймса с дочерью и чемоданом. Водитель покачал головой. «Бедный немой сопляк, — подумал он. — Он и не знает, что у него есть». Водитель сел в машину и поблагодарил Бога за свою пышную веселую жену.

Уже дома Лора разошлась.

— Почему эта чертова сука, твоя матушка, не принимает нас?

Джеймс стоял, держа на руках малышку, которая услышав крики, начала плакать.

— Прости, Лора, мне очень жаль.

— Жаль — этого недостаточно. Что толку от того, что тебе «жаль», если мне придется сидеть с тобой в этой дыре до конца своей жизни?

Джеймс смерил ее взглядом.

— Я ничего не могу сейчас сделать, Лора. Но я обещаю, что сделаю тебя счастливой.

— Счастливой? — она хмыкнула. — Сделать меня счастливой? Ты это сделаешь? Ты не смог бы осчастливить даже беременную корову. Ты не мужчина. Ты червяк. Ты даже не знаешь, как меня удовлетворить в постели. Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! — Лора хватала одну за другой вазы с яркими цветами и швыряла их на пол.

Джеймс стоял в гостиной и слушал звон бьющегося стекла. Внезапно мир, полный радужных красок, стал серым. Лепестки цветов у его ног, казалось, превратились в капельки крови, которая сочилась из сердца. Он чувствовал себя полностью опустошенным.

Лора вышла на лестницу, держа в руках изорванное в лохмотья вечернее платье:

— Это был последний раз, когда ты вошел в мою спальню. Теперь твое место в прихожей. Поищи себе кого-нибудь еще потрахаться. Я больше не собираюсь делать это с тобой. Теперь у меня свои собственные планы.

Джеймс покачал головой.

— Нет, Лора. Я никогда не был неблагодарным по отношению к тебе. Долг есть долг. В любом случае, мы еще поговорим об этом. Ребенок хочет есть. Его нужно кормить.

— Тогда тебе лучше покормить эту чертову девку самому.

— Но ты ведь должна кормить ее грудью.

— Ну уж нет. — Лора посмотрела на свою грудь. — Это отвратительное занятие. С меня хватит.

— Что же мы дадим ей?

— Не знаю. Тебе лучше сходить в аптеку и там узнать.

Джеймс недоуменно посмотрел на нее.

— Но Бонни твоя дочь. Она беззащитное дитя. И ты позволишь ей голодать?

— Я и пальцем не пошевелю. Из-за нее мы не можем вернуться к твоей матери. Из-за нее я не могу сидеть во главе стола и звонить в колокольчик, чтобы слуги, сбиваясь с ног, выполняли мои приказания. Это все из-за нее. Если бы это был мальчик, все пошло бы по-другому. Если бы я только знала, что ты звонил матери, я бы вышвырнула эту дрянь на помойку. Она не заслуживает того, чтобы жить.

— Не волнуйся. Все в порядке, — Джеймс видел, как она опять взвинчивается. — Я возьму ребенка, и мы пойдем в аптеку. Миссис Шварц нам поможет. — Он повернулся и быстро ушел.

Миссис Шварц была очень любезна.

— Малышка? Ну конечно, я сейчас приготовлю бутылочку.

Джеймс сидел на стуле и ждал. Он смотрел на Бонни, которая лежала на его руках, икая от голода.

— Бедняжка, потерпи немного, — произнес он нежно. — У твоей мамы депрессия. Это пройдет. А пока я позабочусь о тебе. — Он вспомнил про золотые запонки и бриллиантовую заколку для галстука. «Я их продам и еще посижу дома», — думал он.

Миссис Шварц вышла из-за прилавка, держа бутылочку с молоком.

— Миленькая девчушка, — сказала она с той мягкостью, которая присуща толстеньким бабушкам. — Моя маленькая, держи. — Она вложила бутылку в руку Джеймса. — Учитесь, как кормить малютку. Должно быть, ваша жена расстроена из-за того, что у нее нет молока?

Джеймс, держа бутылочку у рта Бонни, неловко надавил на соску. Сначала девочка поморщилась, почувствовав вкус резины, но попробовав молоко, довольная, принялась сосать.

— Вы только посмотрите! Вот это да! — сказала аптекарша, пихая Джеймса в затылок. — Вы отличный отец. Теперь я расскажу вам, как готовить эти бутылочки.

Джеймс вернулся домой с шестью бутылочками, тремя банками детского питания, и инструкциями, как купать ребенка.

— Приходите, если вам нужна моя помощь, — сказала на прощанье миссис Шварц.

Лора была пьяна. Пустая бутылка из-под шампанского валялась на полу.

— Иди в постель. Я позабочусь о ребенке, — сказал Джеймс.

— Постель? — она взвизгнула. — В постель с тобой… Это все, о чем ты думаешь, сучий сын. — Ее шатало.

— Ты устала. Я буду спать в другой комнате с дочуркой. Тебе нужно хорошо выспаться. Утро вечера мудренее.


Но ничего к лучшему так и не изменилось. Проплакав две недели, в один прекрасный день она исчезла. Джеймс был в отчаянии. Через сутки он пошел в полицию. В тот же вечер полицейский остановился у их дома и сказал, что Лора у своей сестры Мэри.

— И, — продолжил он, не скрывая своего удивления, — она говорит, что вернется домой тогда, когда ей этого захочется.

Хотя Джеймса и успокоило то, что с Лорой ничего плохого не случилось, однако он был удивлен, что у нее есть родственники. Когда она наконец-таки явилась домой после двухдневного отсутствия, Джеймс спросил жену о ее семье.

Она вскинула голову и сказала:

— Они считались мертвы, пока мне это было нужно. Я и не собиралась снова встречаться с ними, но теперь, когда я застряла в этой чертовой дыре, могу же я поразвлечься.

— А что это за синяк у тебя на ноге?

— А, это, — Лора засмеялась. — Какой-то парень в баре хотел познакомиться со мной, а потом они подрались с моим братом Патриком, ну и мне попало.

Джеймс выглядел ошеломленным. На лице Лоры была такая улыбка, которой он раньше никогда не видел.

— Не болит?

— Теперь да, но в тот момент это было здорово. Я ничего не почувствовала.

Джеймс печально посмотрел на Лору.

— Я думал, знаешь, очень долго. Я тебе не могу дать того, что ты хочешь, ничего не могу. Я не хочу принуждать тебя жить со мною. Может, тебе хочется разойтись? Я бы жил здесь с Бонни, а ты можешь приходить в любое время навещать ее.

Лора взглянула на Джеймса.

— Нет, спасибо. Я буду жить здесь. В конце концов она также и моя дочь. Я не брошу ее. Это стыд и позор, и весь город рано или поздно узнал бы об этом. Я хочу быть уважаемой замужней женщиной, а не такой, как мои сестры с их сожителями. — Она горько усмехнулась. — Мэри сейчас проститутка. А Патрик только что вышел из тюрьмы. Он попал туда за то, что убил ножом человека. Нет, Джеймс. Тебе от меня так легко не отделаться. Ведь эта жизнь лучше, чем улица, на которой я выросла. Нет уж, я остаюсь.

Джеймс содрогнулся. Его охватила усталость. Он так хотел любить ее и заботиться о ней. Она все еще имела силу над ним. Даже сейчас, когда Лора была навеселе, его сердце тянулось к ней.

Теперь Лора все дни проводила дома, но когда спускались сумерки, она снимала бигуди, доставала сигареты и, надев узкую юбку и еще более узкий свитер, растворялась в ночи. Уложив ребенка, Джеймс сидел на кухне у плиты и читал. Но мысли его все время возвращались к тому, что скоро ему придется искать работу.

Глава 5


Первые воспоминания Бонни, нечеткие и неясные, казались сплошной путаницей. Она помнила теплый желтый свет, ласкающий ее лицо. Этот свет пробивался через пеструю листву каштана. Она помнила белый цвет коляски и улыбающееся лицо отца, который нес ее к крыльцу, где кормил из бутылочки и напевал детские песенки. На эти умиротворенные минуты накладывалось другое — всегда жесткое и злое лицо матери. Бонни вздрагивала, когда ее брала мать. Ее руки были такие неуклюжие и бесчувственные. Лора очень редко занималась Бонни.

Первые несколько лет, пока Бонни была маленькой, Лора спала дома только тогда, когда не гуляла со своими дружками. Она часто напивалась, стягивала с себя одежду и показывала синяки.

— Смотри, — говорила она Джеймсу с гордостью, — почему ты не можешь трахать меня так?

Джеймс выталкивал ее из комнаты.

— Не выражайся так при ребенке.

Первое более яркое воспоминание о матери связано со словами отца:

— С мамой случилось несчастье. Она упала.

Бонни посмотрела на милое лицо матери и пожалела ее.

— Мама, болит? — спросила она. Девочка подошла к маме, погладила колено Лоры своей полной ручонкой.

— Ты ее слишком разнежил, Джеймс, — сказала мать.

Джеймс научился не обращать на Лору внимания. Он целыми днями работал садовником в богатом доме в другом районе города. Хозяева хорошо относились к парню, в котором угадывалось хорошее воспитание, и, сочувствуя ему, не задавали никаких вопросов. Они также разрешали приводить с собой Бонни. В хорошую погоду он работал в саду, и Бонни была рядом, на солнышке. Когда погода была плохая, они шли в теплицу.

Когда Бонни исполнилось три года, Лора обнаружила, что девочку можно использовать для того, чтобы что-то принести или подать. Если Бонни выполняла приказы недостаточно быстро, Лора ее сильно шлепала. Однажды Джеймс вернулся домой из магазина и заметил синяки на ноге ребенка. Он подозревал, что Лора била дочь, но она делала это так быстро и исподтишка, что невозможно было ее уличить. Но когда он увидел подтеки на коже ребенка, его охватила слепая ярость. Джеймс и не заметил, как схватил Лору за горло.

— Только посмей тронуть ее пальцем, и я выброшу тебя отсюда.

Лору это сильно потрясло, но потом она осознала, что это случилось из-за любимой дочери. У Лоры не было намерения уходить из дома. На деньги, которые Джеймс зарабатывал как садовник, и сумму, которую он получал из Бостона, они могли жить вполне прилично. Джеймс даже купил небольшую машину. Лора решила хотя бы проявить симпатию к Бонни.

Джеймса удивила и обрадовала такая перемена в Лоре. Раньше он оставлял Бонни с миссис Шварц, но теперь вдруг Лора стала проявлять интерес к девочке. Он приходил домой усталый от работы, Лора брала Бонни и купала ее.Лора наслаждалась своей новой ролью. Ей нравилось сочинять рассказы и играть с девочкой. Со своей стороны, Бонни полюбила обаятельную и нежную мать. К тому времени, как Бонни достигла школьного возраста, она послушно приносила Лоре все, что та хотела, готовила для нее кофе и делала все очень старательно, как и ее отец.

Лора решила снова занять свое место в сердце и постели Джеймса. Она подумала, что им нужно больше времени проводить вместе и ходить в гости. «В конце концов, — сказала она себе, — Августина когда-нибудь умрет, и тогда Джеймс унаследует большую сумму из завещания своего отца. И пусть эта старая корова лишает его наследства». Вспоминая охвативший его приступ ярости, Лора с мазохистским удовольствием пыталась вернуться к моменту, когда руки мужа вцепились ей в глотку. Она начала разработку долгосрочного плана по соблазнению Джеймса.

— Джеймс, — сказала как-то Лора. — Я была у доктора Дженнингса. Он хочет, чтобы ты пришел к нему завтра после работы.

— Зачем?

— Из-за меня. Знаешь, после того, как родилась Бонни, я сама не своя, так ведь?

— Так. — Теперь Джеймс был осторожен. Он уже привык к резким переменам в ее поведении. Эта улыбающаяся застенчивая женщина была той Лорой, которую он уже не знал несколько последних лет. — Ладно. Если ты хочешь, я схожу.

— Спасибо, — сказала она, и в этот момент Джеймс почувствовал, как забилось его сердце.


Доктор Дженнингс довольно резко заговорил с Джеймсом.

— У вашей жены очень сильный нервный срыв. Она регулярно приходит ко мне, и я заметил, что она обезумела от горя. Должен сказать вам, мистер Фрейзер, что вы невероятно слепы, чтобы понять ее страдания.

Джеймс неловко переминался с ноги на ногу.

— Ну, она так сильно изменилась, стала неузнаваемой. Я думал, что она меня больше не любит.

Лицо врача было непроницаемо.

— У нее психоз. Вы не понимаете причину ее заболевания.

— Но она практически бросила ребенка.

— Это вполне нормально. Некоторые молодые матери могут так вести себя какое-то время. — Голос врача стал мягче. Он видел боль и заботу на лице Джеймса.

— Это правда, доктор? Она это говорила? Она говорила, что любит меня?

Доктор Дженнингс был добрым человеком. Увидев, как Джеймс расстроился, он вышел из-за стола и положил свою руку на его плечо.

— Сейчас, молодой человек, возвращайтесь домой к своей замечательной жене. Мой вам совет: обнимите ее и извинитесь.

— Хорошо. Как я мог быть таким жестоким и глупым? Все что я хочу — это вернуть Лору. Спасибо вам, доктор.

Доктор улыбнулся.

— Вы очень счастливый молодой человек, — сказал он, провожая Джеймса.

Лора, прижимаясь к его груди, приняла робкие извинения Джеймса с кислой, но довольной улыбкой. Он примчался домой с огромным букетом цветов и бутылкой ее любимого вина. Они провели тот вечер, обещая друг другу вычеркнуть злополучное прошлое и начать жить заново.

Бонни ходила в школу, и потихоньку все наладилось. Джеймс «переехал» назад в спальню Лоры, а Лора снисходительно терпела его попытки заниматься любовью. Она перестала пить и уходить из дома. Лора пыталась содержать его в чистоте и порядке, хотя всю грязную работу по дому делала Бонни. Между матерью и дочерью установилось молчаливое соглашение не говорить об этом отцу.

Джеймс, в свою очередь, был неимоверно счастлив. Он любил свою работу и теперь редко думал о матери и ее особняке. То, что его мать отказалась принять тех, кого он любил больше всего на свете, оказалось для него достаточным, чтобы сохранить самообладание и не возвращаться к прошлой жизни. Но все же одно смутное сомнение появилось у него, когда они занимались любовью. Он чувствовал, что никогда по-настоящему не удовлетворит ее. Казалось, она физически удовлетворена, но эмоционально ей чего-то не доставало.

Однажды случайно, в порыве страсти, Лора потребовала, чтобы он ее ударил. Сама мысль о том, чтобы причинить боль тому, кого он любит, обескуражила Джеймса. Лора тут же извинилась и пробудила в нем страсть. Джеймс выбросил тот случай из головы. Жизнь шла размеренным шагом. Для всех соседей они были любящей дружной парой с невероятно красивой дочуркой.

К тому времени, как Бонни исполнилось восемь лет, Лоре до смерти надоела игра в счастливое замужество. Она исполняла роль преданной жены и матери почти четыре года. Это ей очень, очень наскучило.

Однажды, когда Бонни была в школе, а Джеймс на работе, к ним пришел угольщик. Лора никогда раньше его не видела. «Видно, новенький», — подумала она, разглядывая невысокого роста мужчину, державшего мешок угля на спине. Он не торопясь осмотрел ее с ног до головы и улыбнулся.

— Что тут смешного? — резко спросила Лора.

— Ничего, — ответил мужчина, продолжая улыбаться.

— Положите уголь в сарай и возвращайтесь за деньгами, — сказала Лора и торопливо ушла на кухню.

Взгляд этого угольщика растревожил ее. Его бледно-голубые с желтым ободком глаза напоминали глаза животного. Эти холодные, жестокие глаза пробудили в ней волну желания. Лора слышала звук угля, падающего на пол сарая. Угольщик что-то насвистывал. Когда он все закончил, то вернулся в дом. Лора впустила его. Стоя посреди кухни в грязных ботинках и засаленной куртке, усмехаясь, он ждал… Одно его плечо казалось выше другого, вся рубашка была в пятнах. От него сильно пахло потом, углем и табаком. Лора жадно принюхивалась. Когда он подошел, она сделала попытку оттолкнуть его, но его большие губы уже целовали ее. Он повалил Лору на стол и стал рвать одежду. Спустя мгновение их тела соединились. Она испытала волшебный экстаз. Впервые за четыре года она получила такое невероятное наслаждение.

Наконец он прервал молчание.

— Давай выпьем кофе.

Взъерошенная, тяжело дыша, Лора кивнула.

— Что здесь, в этом чудном месте, делает такая похотливая женщина? — спросил он.

Лора взглянула на него.

— Я пришла сюда из другой жизни. Но эта жизнь, по крайней мере, более удобная.

Он покачал головой:

— Может быть, но вы здесь не живете.

— Я знаю, — согласилась Лора.

— Меня зовут Чарли. Я недавно в городе. А вы миссис…

Лора улыбнулась.

— Я Лора. — Она сделала паузу. — Мы можем заниматься этим каждую неделю. Никто не узнает.

Чарли хмыкнул.

— Вы удивитесь, сколько здесь таких дам, как вы. У меня таких навалом, — он бросил хитрый взгляд, — я просто хочу сделать их счастливыми.

Лора кивнула.

— Каждый думает, что все это может быть где-то в другой жизни. Но я знаю, что это происходит всюду. Внутри мы все одинаковы. — Вдруг Лора представила Августину со своим священником и просителями. — Или почти все, — добавила она.

Чарли нахмурился.

— Только не моя мама. Она была святая. Господи, упокой ее душу.

— Ладно, — сказал он, поставив чашку, — я пойду. Увидимся на следующей неделе. Мне нужно работать. — Он криво улыбнулся, показав выбитые зубы.

Когда он ушел, Лора поднялась в спальню. Она переоделась, и, улыбаясь, легла. «Я знала, что так будет», — хихикнула она и погрузилась в глубокий сон.

Чарли приносил уголь каждую неделю. Он скоро понял, что Лора получает удовольствие, когда он бьет ее. Она была ненасытна. Он даже боялся бить ее, так как она предупредила, что муж может заметить синяки. Но несколько раз они забывали обо всем.

— Черт возьми, что это у тебя на спине? — спросил однажды Джеймс, когда Лора расстилала постель. — На твоем плече ужасная царапина.

— Ах, это… Я собирала в саду ягоды и полезла под колючую проволоку. Она и зацепила меня.

— Бедняжка, — Джеймс притянул ее к себе, взял на руки и понес в постель. Они занимались любовью, и, чувствуя, как она отдается ему, простонал: «Я люблю тебя Лора, люблю».

Через несколько месяцев Джеймс заметил, что Лора необычайно счастлива, почти в эйфории. Ему было очень приятно видеть ее танцующей и напевающей про себя какую-то мелодию, но что-то тут было не так. Может это возвращение той самой Лоры? Нет, просто теперь у нее действительно счастливая жизнь. Джеймс был бесконечно счастлив.

В феврале, перед тем, как Бонни исполнилось девять лет, Джеймс копал мерзлую землю. Вдруг его лопата наткнулась на что-то твердое. Он сунул руку, чтобы вытащить, как он думал, камень. Острая боль пронзила руку, и он понял, что это была разбитая бутылка. Он замотал кровоточащую руку платком, который всегда держал в кармане, и направился к дому, чтобы там ему наложили повязку. Его хозяин, видя, что кровотечение не прекращается, настоял на том, чтобы Джеймс немедленно пошел к врачу.

Доктор Дженнингс наложил швы. «Глубокая рана, — сказал он. — Если вы хотите, чтобы рана полностью зажила, нужно дать руке отдохнуть. До конца недели побудьте дома».

Следуя совету врача, Джеймс тут же отправился домой. Он вошел через переднюю дверь на кухню и вдруг увидел свою жену, стоявшую на четвереньках, и Чарли, взгромоздившегося на нее. Они были слишком поглощены собой, чтобы его заметить, но Джеймс очень отчетливо видел блаженное лицо Лоры. Он знал, что никогда бы не смог так с ней себя повести. Его била дрожь. Он почувствовал невероятное отвращение. Повернувшись, Джеймс вышел из комнаты и поднялся наверх. Он принялся быстро собирать свои вещи.

Лора услышала его шаги наверху. «О Боже!» — воскликнула она, скидывая с себя Чарли. Чарли упал на спину, как огромный жук. «Убирайся, идиот. Здесь Джеймс», — прошептала она. Чарли вскочил и как молния исчез за дверью. Лора поправила на себе одежду и поднялась в спальню.

— Что ты здесь делаешь, Джеймс? — спросила она.

— Собираю вещи. Я забираю Бонни, мы уезжаем.

Лора глубоко вздохнула. Ее голос прозвучал очень холодно:

— Ты можешь убираться, но попробуй только взять мою дочь. Я сообщу полиции, что ты похитил ее, и не успеешь проехать и десяти миль, как тебя остановят. Ты не можешь отнять ее у меня из-за того, что ты устал.

Джеймс взглянул на нее.

— Полиция может меня остановить, но при этом я расскажу судье о том, что видел.

Лора улыбнулась.

— И что же ты видел?

— Тебя. Я видел тебя с этим грязным животным.

— Нет, — Лора самоуверенно покачала головой. — Тебе все это приснилось. Неужели ты думаешь, что судья поверит тебе, а не мне? Кто поверит в то, что такая красивая женщина, как я, имеет что-то общее с угольщиком. В конце концов, меня здесь уважают. Все. Я могу найти целую армию свидетелей, которые защитят меня. Особенно доктор Дженнингс. — Она криво усмехнулась. — К тому же я ему сказала, что у тебя есть женщины. Он сочувствует мне. И как, ты думаешь, все это будет выглядеть в суде? С кем они оставят Бонни? С нежной любящей матерью или каким-то садовником, который обманывает свою жену?

— Я не из тех, кто обманывает.

— А суд это поймет? Я совсем не дура, Джеймс. И не вздумай что-нибудь затевать против меня. Бонни остается со мной.

Джеймс был побежден.

— Послушай, Лора, ты ведь никогда меня не любила. Тебе не хотелось спать со мной. Все, что ты хотела, — это мои деньги. Но ты их никогда не получишь. Я не могу больше жить с тобой в одном доме. — Он смотрел на нее. — Не могу поверить в то, что я так долго был дураком. Только сейчас я рассмотрел тебя по-настоящему. Ты отвратительное человеческое существо.

Лицо Лоры стало суровым.

— Ты хорошо говоришь. Как и твои богатые изнеженные друзья. Так тебе и надо. Первый раз в своей жизни ты видишь, чего действительно хочет женщина, и тебе это омерзительно. Дело не во мне, а в тебе. В любом случае, я давно собиралась сказать, чтобы ты ушел. Мне все надоело. Надоело до смерти за все эти годы, что знаю тебя. Жизнь — это не воскресная школа. А теперь убирайся из моего дома и не вмешивайся в мою жизнь.

— Я хочу попрощаться с Бонни, — Джеймс смотрел мимо Лоры, как будто ее и не существовало. — Я буду присылать для нее деньги. Но и когда она закончит школу, я все еще буду присылать тебе деньги, потому что я обещал заботиться о тебе. Ты можешь оставить себе машину, а если нужно — продать. — Он откашлялся. — Мы больше никогда не увидимся, но я хочу, чтобы ты мне пообещала, если ты, конечно, на это способна: не водить в дом мужчин, и чтобы Бонни об этом не знала.

Лора взглянула на него.

— Хорошо. Я обещаю.

— Я научился не доверять тебе, поэтому я найму частного детектива, чтобы он все время следил за домом. И если хоть раз он доложит, что в доме бывают мужчины, я перестану давать деньги и заберу девочку. Я не хочу, чтобы мою малышку трогала ты или твои грязные мужики. Ты поняла?

Лора кивнула. Она знала, что Джеймс будет ее обеспечивать столько, сколько она будет воспитывать ребенка. Она всегда может пойти с мужчинами к сестре.

— Поняла, — только и ответила Лора.

— Я подожду Бонни на крыльце.

Джеймс сидел в кресле-качалке, размышляя о своей жизни, разбившейся вдребезги. Вокруг стояли голые деревья. На Мерилл навалилась холодная зима. Иней блестел и переливался на траве. Желтый свет пробивался через окна, заливая улицу. Клубы дыма поднимались над трубами. Для Джеймса все разлетелось на мелкие части. Жизнь, казалось, потеряла всякий смысл. Вдруг он увидел свою дочурку, возвращавшуюся из школы. Заметив отца на крыльце, Бонни побежала, ее светлые волосы развевались, щеки покраснели от мороза. Она бросилась в объятия отца.

— Папуля, — сказала она, увидев чемодан, — ты куда собрался?

— Уезжаю. — Слезы накатились на глаза. — Уезжаю потому, что твоя мама будет счастлива без меня. Я ей не подхожу. Но у тебя все будет в порядке. Я хочу, чтобы ты много занималась. Поступишь в колледж, сделаешь карьеру. Я тебя очень люблю, но не могу здесь остаться. Случилось так, что твоя мама и я не можем больше быть вместе. Я не хочу, чтобы ты страдала, видя наши размолвки. А так мама будет жить своей жизнью, а я своей.

Бонни тихо плакала, пока он говорил. Она не знала, что сказать.

— Но я не могу жить без тебя. Не могу! Теперь они плакали вдвоем.

— Это самое лучшее, что я могу сделать, Бонни. Я уеду, и в доме будет все спокойно. Однажды ты поймешь, что я имею в виду.

Он поднял ее на руки и крепко прижал к себе, потом опустил и пошел по дорожке. Бонни слышала стук его удаляющихся шагов. Она слышала, как хлопнула калитка. Она видела в последний раз спину уходившего отца, несшего свой чемодан. Бонни стояла, не шелохнувшись… Всю свою остальную жизнь она будет искать человека, с которым бы ей было так тепло, как с отцом.

Лора наблюдала за ними обоими через окно. Затем позвала дочь:

— Бонни, иди сюда. Ты можешь простудиться.

Девочка повернулась, вошла в дом, и ни слова не говоря, стала подниматься наверх.

— Ты не хочешь узнать, почему ушел твой отец? — спросила Лора.

Бонни покачала головой.

— Просто мы его мало любили. Если бы любили по-настоящему, он бы не ушел. — От этой ужасной мысли она разрыдалась и убежала в свою спальню.

Глава 6


Для Бонни, живущей теперь только с матерью, жизнь превратилась в сплошной кошмар. Никак не заживала рана, которую нанес ей уход отца. Лора не скрывала свое пьянство от дочери.

— Маленькая дрянь, — в пьяном угаре злобно шипела на нее мать. — Убери-ка здесь как следует. — Затем била ее.

Бонни очень стеснялась матери, чтобы приводить домой своих друзей. Ее единственным успокоением была школьная подруга Мици, девочка из дружной еврейской семьи, жившей на Бейли-стрит.

— Если у тебя нет семьи, у тебя нет ничего, — говорила обычно мама Мици, прижимая Бонни к себе. — Пойдем, детка. Я тебя покормлю. — Ущипнув девочку за щечку, она вела ее в теплую ароматную кухню, где всегда что-нибудь пекла бабушка Мици. Эти моменты Бонни помнила хорошо.

Частный детектив, которого нанял Джеймс, постоянно следил за домом. Через него Лора пыталась узнать, где ее муж. Она даже пробовала его соблазнить, чтобы разузнать что-нибудь о Джеймсе. Но он отказывался от всех ее предложений, и говорил только, что мистер Фрейзер регулярно высылает деньги. Лора держала слово, которое дала Джеймсу, из-за страха потерять единственную статью дохода. У нее было множество мужчин, но она никогда не приводила их домой. Часто, когда матери по ночам не было дома, Бонни со страхом ждала той минуты, когда стукнет дверь и она услышит пьяные шаги матери. Лора обычно шла на кухню. Иногда она буквально повисала над раковиной, и ее рвало. Иногда она произносила перед Бонни целую речь, обвиняя дочь в том; что та разрушила всю ее жизнь. Девочка обычно молчала. Она знала, что с матерью спорить бесполезно, это ее только бесит.

Бонни решила, что она будет много заниматься и после школы уедет. Время от времени у нее появлялось смутное чувство любви к матери. Девочка лежала в постели и вспоминала те старые добрые времена, когда они были счастливы. Она вспоминала, как они с матерью играли и та рассказывала ей что-то. Теперь она видела, как сильно алкоголь изменил Лору. Когда она уходила к какому-нибудь мужчине, грубому и жестокому, то возвращалась домой вся избитая, иногда даже в крови. Несколько раз она приходила с разбитым носом. Теперь выражение ее лица потеряло всякую невинность.

Однажды Лора заявилась домой с разорванным ртом, без двух передних зубов. Бонни укоризненно покачала головой:

— Не знаю, зачем ты это делаешь, мама.

— Ты не знаешь, дерьмо, — Лора почти утратила женский облик и нормальный человеческий язык. — Твой гадкий папаша оставил мне тебя воспитывать. Что тебе надо от меня? Чтобы я преподавала в воскресной школе?

Бонни существовала как бы в двух совершенно разных мирах. В школе она была примерной ученицей, с Мици, в ее доме на Бейли-стрит, она была очаровательной девочкой с хорошими манерами.

— Она будет прекрасной женой, — качала головой миссис Абрамович. И глядя на сына Арона, добавляла: — Если только не белоручка.

Мици смеялась над матерью:

— Не бойся за Арона. Он никогда не женится на белоручке. Они не умеют готовить, а куда он денется без мацы?

Уходя с Бейли-стрит, Бонни попадала в другой мир. Она приходила домой, когда матери уже не было. Бонни оставляла учебники на столе и начинала наводить порядок. Всюду валялись груды грязного белья, на столе стояли горы немытой посуды, все пепельницы были наполнены окурками… Казалось, мать делает все специально. Когда Бонни приводила все в порядок, то садилась за уроки.

В пятнадцать лет Бонни была выше матери и очень походила на свою бабушку Августину. Девушка росла застенчивой и замкнутой, но, если требовалось, могла и постоять за себя. Лора часто била Бонни, но так, чтобы детектив этого не заметил. Избиения прекратились, когда однажды Бонни сказала матери:

— Если ты меня еще тронешь, я уйду из дома.

Лору шокировала твердость ее голоса.

— Где ты возьмешь деньги?

— Я уйду к Мици, брошу школу и найду работу.

Лора разревелась:

— А кто будет заботиться обо мне? Я буду совсем одна. Сначала твой отец бросил меня, теперь ты грозишься уйти. А что будет со мной?

Бонни почувствовала свою вину.

— Я тебя не брошу, мама. Но прекрати бить меня. Я этого не заслуживаю.

— Извини, дорогая, извини, — сказала Лора, утирая нос. — Идем, выпьем.

Бонни покачала головой.

— Нет. Я никогда не буду пить. Посмотри, что стало с тобой.

Лора разозлилась. «Ладно, неважно», — решила она и пошла на кухню, где открыла бутылку виски.

Бонни добилась значительных успехов в учебе: она с отличием закончила школу. На лето она собиралась найти работу, а потом поступить в университет. «Через неделю я уеду из Мерилла, — говорила она себе. — Закончив университет, я начну свою жизнь».


Когда Августина увидела почерк на конверте, она разорвала его, дрожа от нетерпения. Письмо было из Гонконга.


«Дорогая мама, я передаю это письмо с католическим священником, который перешлет его тебе. Врачи говорят, что жить мне осталось недолго. Я уже умру, когда ты получишь мое письмо. У меня рак, скоротечная форма. Но пишу я не для того, чтобы ты волновалась, а чтобы сказать, как сожалею о том, что тогда не послушался тебя.

Ты была права, а я ошибался. Из-за слепого упрямства я потерял не только свою мать, но и горячо любимую дочь Бонни. Пожалуйста, мама, ради меня, съезди и навести ребенка. Ей так нужна помощь, а я не могу сейчас посылать деньги. И не могу умереть спокойно не зная, что кто-нибудь не позаботится о моей дочери. Умоляю тебя, съезди к ней.

Я очень устал и волнуюсь, попадет ли это письмо к тебе. Теперь, хотя уже слишком поздно что-либо менять в нашей жизни, я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя, я всегда любил тебя.

Твой сын Джеймс».


Августина подошла к телефону и попросила соединить ее с больницей в Гонконге. Она с большим волнением дожидалась врача, который лечил Джеймса.

— Ваш сын умер вчера ночью, — произнес далекий голос. — Он умер очень спокойно. Перед смертью он открыл глаза, улыбнулся сиделке и сказал: «Бонни». Бонни была его женой?

— Нет, — Августина плакала. — Бонни — его дочь. — Она собралась с духом. — Она моя внучка.

— Мне так жаль, что ваш сын умер. Мы так хорошо ухаживали за ним, особенно сиделки, — продолжал врач. — Он часто говорил о вас, особенно в последние дни. Может, вам помочь отправить его тело домой?

Августина вздохнула:

— Пожалуйста, положите его тело в гроб из красного дерева, я пришлю за ним кого-нибудь из слуг сегодня самолетом. Его место здесь, со мной.

Августина положила трубку. У нее не было выбора: она должна выполнить последнюю волю сына. Она поедет в Мерилл, чтобы увидеться с внучкой.

Августина отправилась к Лоре в тот же день.

— Я специально выбрала время, пока Бонни на работе, — сказала она, с отвращением глядя на разбитый нос Лоры и выбитые зубы.

Так как Августина предупредила Лору о своем приезде, Лора выглядела более опрятно, и дом был чист. Августина продолжала:

— Тело Джеймса привезут послезавтра. Похороны будут в часовне у моего дома. Я хочу, чтобы Бонни немного побыла со мной. Джеймс просил меня позаботиться о ней.

Лора опустила глаза.

— Как я буду жить без денег? Всю жизнь я посвятила девочке. Я ничего не умею…

— Сейчас скажу об этом, — Августина перевела дыхание. — Я собираюсь назначить тебе щедрое пособие, при условии, что ты не будешь делать попыток общаться с Бонни. Если она захочет тебя видеть, я уверена, она увидит. Но я хочу, чтобы ты оставила ее в покое. Конечно, есть вероятность, что она не захочет остаться со мной, а пожелает вернуться к тебе, но я думаю, нет, — сказала она, глядя на протертые ковры и дыры в диванных подушках.

— Ладно, — кивнула Лора. — Ей нужна поддержка. Она хорошая девушка. Я не буду ей мешать.

Августина собралась уходить.

— Ей нужно завтра вылететь трехчасовым рейсом в Бостон. Ее встретят в аэропорту.

Лора кивнула.

— Она прилетит.

— А ты на похороны не приезжай, — сказала Августина. Это была не просьба, это был приказ.

Лора снова кивнула. «Никогда я их не любила», — подумала она, глядя на Августину, которая подходила к дверям.

— Мой бухгалтер позвонит тебе завтра утром.

— Да, мадам, — Лора одумалась только после того, как сделала реверанс. «Старая чертова сука», — прошептали ее губы, когда машина Августины отъезжала от тротуара.

Лора рассматривала себя в зеркале. «Наконец-то мы приблизимся к обществу, — думала она. — Может хоть после стольких лет у меня все наладится».

Она поставила чайник на плиту, закурила сигарету и начала строить планы. Ей помешала Бонни.

— Привет, — сказала она, войдя на кухню. — Что ты здесь делаешь?

Лора прищурила глаза.

— Отгадай что. Приезжала твоя бабушка. Садись, — она подвинула стул, — мне нужно тебе кое-что сказать. Твой отец умер несколько дней назад.

Глаза Бонни наполнились слезами.

— О, мама, значит я его больше никогда не увижу?! Я всегда надеялась, что найду его.

Лора не слушала.

— Твоя бабушка хочет, чтобы ты прилетела в Бостон на похороны отца. А потом ты можешь там остаться и жить, сколько тебе захочется. Она будет этому рада.

Бонни испуганно посмотрела на нее.

— Без тебя? Ты не собираешься на похороны?

Лора опустила глаза.

— Твоя бабушка и я никогда не ладили. В конце концов, я была одной из ее служанок. Нет, Бонни, тебе придется ехать одной. Я помогу тебе собраться. — Помолчав, она добавила:

— Это твой шанс. Ты умная и симпатичная. В Бостоне ты сможешь поступить в хороший колледж или выйти замуж за богатого молодого человека.

— Я не хочу ни за кого замуж, мама, — Бонни поняла, что к факту смерти отца мать осталась безразличной. Бонни придется приберечь печаль на потом. — Я только хочу получить образование и сделать хорошую карьеру. Я могла бы заняться психологией.

Лора позволила себе выпустить слезу.

— Я буду скучать по тебе, дорогая.

Бонни импульсивно бросилась к матери и обняла ее.

— О, мама, я тоже буду скучать. Но я буду часто навещать тебя. Что ты будешь делать теперь? Ведь папа больше не пришлет денег.

Лора мучительно улыбнулась.

— Я попробую найти себе работу.

— Если бабушка разрешит, я буду присылать тебе деньги. Обещаю.

— Спасибо, дорогая, — Лора колебалась. — Я знаю, какой я была в прошлом. — Ее голос дрогнул. — Но это все потому, что мне не доставало твоего отца. Ведь я так больше и не вышла замуж, понимаешь? — Бонни кивнула. Лора взяла дочь за руку. — Я обещаю тебе, что теперь я брошу пить и не буду встречаться с мужчинами. Я хочу, чтобы ты мной гордилась.

Бонни улыбнулась.

— Это будет здорово, мама. — Они вместе спустились по лестнице и стали упаковывать одежду Бонни в старый потертый чемодан. На следующий день Лора и Бонни сели в автобус до аэропорта. Там девушку ждал билет первого класса до Бостона.

— Это все ваши вещи? — спросил служащий аэропорта, глядя на этот одинокий чемоданишко, который ехал по конвейеру рядом с кожаными чемоданами богатых пассажиров.

— Да, — смущенно ответила Бонни.

— Занимайся лучше своими делами, — зло заявила служащему Лора. — И оставь свои замечания при себе, свинья.

— Мама, ты же обещала, — сказала Бонни.

Лора усмехнулась:

— Знаю. Но это было в последний раз. Быть хорошей нелегко.

Бонни на прощанье поцеловала мать и пошла к выходу «ТОЛЬКО ДЛЯ ПАССАЖИРОВ». Когда Бонни повернулась, чтобы помахать рукой, то вдруг почувствовала свою вину и сильное желание побежать назад к этой маленькой фигурке. Но вдруг она явно услышала голос отца: «Поступай в хороший колледж и делай карьеру». Голос был такой громкий и отчетливый, что Бонни оглянулась. Все спешили на самолет. Она покачала головой: «Хорошо, папа. Я сделаю это».

Глава 7


Бонни никогда не летала на самолете. Стюардесса не спускала глаз с плохо одетой девушки, утопавшей в роскошных мягких креслах салона первого класса. По прибытии в Логан, аэропорт Бостона, ее по радио пригласили пройти в комнату для отдыха.

Высокая пожилая женщина, тяжело опираясь на палку, поднялась ей навстречу.

— Если бы я только знала, — сказала она. — Ты вся в породу Фрейзеров.

Бонни взглянула на свою бабушку.

— Да, я похожа на вас. — И улыбнулась. — Мне всегда было интересно узнать, какая вы. Папа никогда много не рассказывал о своей прежней жизни.

— Я знаю. — Рука Августины легла на плечо Бонни. — Я всегда была упрямой старухой. Но, — она слегка прижала Бонни к себе, — я собираюсь измениться.

По дороге в Лексингтон Бонни рассказала бабушке о том ужасном дне, когда отец ушел из ее жизни.

— Я всегда чувствовала, что в чем-то виновата, — сказала она.

— Нет, — поправила бабушка. — Ты совершенно ни в чем не виновата. Они не должны были жениться.

Бонни вздохнула.

— Я надеюсь с мамой будет все в порядке. Я ведь заботилась о ней.

— Ты молодец.

Сердце Августины, которое все эти годы казалось созданным из камня, слегка дрогнуло. Эта простая семнадцатилетняя девушка, сидевшая рядом в «Роллс Ройсе», так напоминала ее сына. Те же блестящие глаза, тот же широкий лоб. Кроме прекрасной фигуры у Бонни были те качества, которые многие Фрейзеры унаследовали от самых далеких предков.

Машина остановилась перед особняком. Бонни онемела.

— Вы хотите сказать, что мой отец тут родился? — наконец промолвила она. — И он здесь жил? — Августина кивнула. — Боже, как он любил маму, если ради нее отказался от всего этого.

Августина посмотрела на Бонни.

— Да, любил. Он был честным человеком, и, — она засмеялась, — как и все Фрейзеры, однолюбом. Я любила только отца. Может, и хорошо, что твой отец ушел от вас, и ты всем сердцем сможешь полюбить того, кто тебя искренне полюбит.

Бонни сильно затрясла головой:

— Нет, бабушка. Я не хочу замуж, я обещала отцу, что сделаю карьеру.

— Мы поговорим обо всем этом позже, — сказала Августина, когда водитель открывал дверцу машины. — Сначала ты познакомишься со слугами.

Августина представила Бонни лакеям, горничным, экономке и дворецкому. Бонни была ошеломлена. Старшая экономка, ровесница Лоры, взяла девушку за руку.

— Знаете, мисс Бонни, я знала вашу мать. Мы были горничными. Если хотите, заходите ко мне, я постараюсь ответить на все ваши вопросы.

Миссис О'Нил — полная простая женщина — была беззаветно предана Августине, и это помогло ей занять такую должность. Сейчас она управляла особняком своей железной рукой. Оглядев всех слуг, они подошли к молодой девушке возраста Бонни.

— Это Мора. Она твоя горничная, — представила ее Августина.

Бонни посмотрела на бабушку.

— Но мне не нужна горничная.

Августина взглянула на внучку.

— Тебе нужно многому научиться, Бонни, — резко сказала она. — Не спорь со мной.

— Я покажу вам вашу комнату, — сказала Мора. — Сейчас позову кого-нибудь, чтобы отнесли ваши вещи.

Бонни почувствовала себя подавленной, увидев, как лакей в ливрее потащил ее чемодан наверх.


Бонни стояла посереди своей спальни, думая о том, что все это, наверное, только приятный сон. Сон, который очень скоро кончится, и она проснется в своей мрачной комнате с подтеками на потолке.

— Я помогу разобрать вещи, — сказала Мора.

— Я не могу вам этого позволить, — воскликнула Бонни. — Пожалуйста, не надо. Честно. Я сама могу все сделать.

Мора покачала головой.

— Это моя работа, мисс Бонни. Хозяйка взяла с меня слово, что я буду за вами ухаживать. Она знает, что вам будет одиноко первое время. Я научу вас всему, что вам нужно знать. Чтобы научиться накрывать на стол, мне потребовалось три месяца. — Она озорно подмигнула. — Вам нужно научиться пользоваться вилками и ножами во время еды.

Бонни посмотрела на нее.

— Я никогда не видела такого великолепного дома. В Мерилле нет ни одного, похожего на этот. Мне нравится, что в доме есть мои ровесники. — Она улыбнулась Море. — Мы могли бы подружиться. Ты слышала, что моя мать была здесь горничной?

Мора уже знала всю историю от слуг. Она сочувственно посмотрела на Бонни.

— Хотя у моих родителей нет ни одного лишнего цента, но у нас счастливая семья. — Она помолчала. — Здесь очень любят вашу бабушку. Она ко всем хорошо относится.

Когда вещи Бонни были уложены в глубокие ящики комода, девушке пора было готовиться к обеду.

— Я наполню ванну и оставлю вас, — сказала Мора.

У Бонни была современная ванная, обстановка которой гармонировала с обстановкой комнаты. Девушка лежала в розовой ванне и через открытую дверь рассматривала свою спальню.

Шторы на окнах были сделаны из тонкого белого ситца. По всему полотну были вышиты маленькие букетики розовых цветов, которые, казалось, рассыпались по ковру, стульям, огромной кровати. Эти разбросанные повсюду цветы создавали впечатление, будто вы находитесь в летнем саду. Рядом со столом стояла высокая ваза с огромным букетом желтых роз. Кровать, украшенная резьбой, была сделана из красного дерева. Балдахин, казалось, свисал с потолка. Девушку все это приводило в восторг.

После ванны она надела свое единственное строгое платье: простое, серое, с воротничком как у Питера Пэна. Лиф платья был узким, а юбка в складку. Старые туфли Бонни начистила до блеска.

Мора застала Бонни лежащей на кровати.

— Я не верю, что все это происходит со мной.

— Вы привыкнете, но на это потребуется время. — Горничная улыбнулась. — Я сама долго не могла привыкнуть к этому дому, ведь в нем более ста комнат.

— В самом деле?!

Бонни была еще больше поражена, когда они с Морой спустились по огромной спиральной лестнице в большую столовую.

— Не волнуйтесь, — успокоила Мора. — В этой столовой вы сегодня обедать не будете. Ей пользуются, когда устраивают приемы.

Бонни не могла представить себе, как можно есть в этой огромной столовой с мраморными и золочеными колоннами.

— Мне кусок в горло не полезет, — сказала она Море.

— Не волнуйтесь, ничего страшного. К тому же на похоронах будет много народа.

Теперь девушки стояли у дверей в библиотеку. Августина сидела у камина. На ней было бледно-голубое шелковое платье, а на тонких пальцах сверкали драгоценные камни. Бонни впервые видела бриллианты и долго не могла отвести от них глаз. Наконец она перевела взгляд на бесконечные ряды книг. Названия книг были вытиснены золотом на переплетах, а внизу на каждый корешок был нанесен герб Фрейзеров.

— Я никогда в жизни не видела столько книг, — сказала Бонни. — Даже в нашей публичной библиотеке нет столько.

— Да, у нас отличная библиотека, — с гордостью ответила Августина. — Малкольм Фрейзер, твой предок, начал сбор этой коллекции, затем книги собирала я, как это делали мой отец и дед. Иди сюда. Давай наметим план действий.

Бонни рассказала Августине о желании поступить в хороший университет.

— Мне кажется, — сказала Августина, когда Бонни замолчала, — что сейчас уже поздно поступать в Айви Лигз, но твоя мать сказала, что ты закончила школу годом раньше и с отличием?

Девушка кивнула.

— Я дала клятву отцу, что буду много работать, и никогда не нарушу свою клятву.

— Нет, Бонни. Клятву надо давать перед Богом. Скажи, ты ходишь на мессы?

Бонни повесила голову.

— Нет. После того, как ушел папа, у меня не было времени на это. Мать занималась собой, а я чувствовала, что меня жестоко предали. Раньше мы с папой ходили в костел каждое воскресенье.

Августина посмотрела на нее.

— Бог простит. Ты познакомишься с отцом Грегори в часовне, которая находится в парке. Он будет служить мессу по твоему отцу. Может, твое сердце вернется к церкви.

Они разговаривали в течение всего обеда, как будто знали друг друга много лет. Августина рассказала о приготовлениях к похоронам, сказала, что наведет для Бонни справки об университетах, пообещала купить новую одежду.

Вернувшись к себе, Августина упала на колени у кровати. «Боже, — молила она, — я благодарю тебя за внучку. Я хочу заботиться о ней и уберечь ее от зла». Затем она молилась о душе сына, о друзьях, о слугах, о доме и, наконец, о самой себе. Глубоко потрясенная известием о смерти сына, она в то же время утешалась появлением внучки. «Бог дает и Бог отнимает. Благословенно имя Господа». Августина и не заметила, как погрузилась в глубокий сон.


Часовня при особняке славилась витражными стеклами на окнах. Устремленные ввысь арки и высокий алтарь были созданы по образцу одного из французских соборов. Еще Малкольм Фрейзер начал строительство часовни после поездки во Францию.

Бонни ошеломило количество людей, которые прибыли на похороны и заполнили часовню. Августина, одетая во все черное, с простыми жемчужными бусами на шее, прятала свою скорбь под черной вуалью. Бонни заняла место рядом с бабушкой. Теперь, когда ее глаза привыкли к тусклому свету больших восковых свечей, стоявших на алтаре, она видела отблеск гроба, сделанного из красного дерева. Вдруг эти суматошные дни, когда она узнала о смерти отца, потеряли для нее смысл. Осталась лишь острая боль утраты. На мгновение ей показалось, что она теряет сознание. Августина, увидев это, осторожно и нежно взяла девушку под руку.

— Не перед слугами, — сказала она.

Бонни кивнула в знак согласия и почувствовала, как кровь прилила к щекам.

Поминальная месса была долгой и торжественной. Мужской хор вторил молитвам священников. Голоса мальчиков звучали все выше и выше. В одном куплете голос солиста так дрожал, что, казалось, звук, поднимаясь, как легкая струйка дыма, растворяется в вышине. Бонни чутко уловила все это, теперь она действительно поверила в то, что ее отец умер.

Когда присутствующие опустились на колени для молитвы, Августина, тяжело опираясь на трость, тоже встала на колени. Она, стоя рядом с внучкой, молилась за душу сына и счастье Бонни.

Многие не пришли на саму службу, но присутствовали при открытии семейного склепа, где теперь покоилось тело Джеймса. После церемонии все выразили соболезнование Августине, а затем гостиная особняка быстро наполнилась «сливками» бостонского общества, обменивавшимися новостями и сплетнями. Бонни в благоговейном страхе прошептала бабушке:

— Я никогда не видела столько людей в одном помещении.

Августина улыбнулась.

— Твоего отца очень любили. Все эти дамочки гонялись за ним в свое время.

Бонни вздрогнула, как от боли:

— Но он женился на моей маме.

Августина кивнула.

— И какое счастье, что так вышло, правда? — Она положила руку на плечо девушки. — Теперь у меня есть ты.

Тут Бонни вспомнила, что забыла позвонить матери после приезда в Бостон.

— Можно мне выйти и позвонить маме? — спросила она.

— Конечно, дорогая, — сказала Августина.

Бонни прошла через гостиную, где висела картина Рембрандта, затем через зал с картинами других голландских мастеров, и, наконец, оказалась в своей комнате. Несколько минут она посидела на кровати, размышляя над тем, что с нею случилось с тех пор, как она уехала из Мерилла.

— Мне было интересно, позвонишь ты или нет, — обиженно сказала Лора. — Я сижу на телефоне и жду.

— Извини, мама. Я была так занята. Бабушка возила меня в Бостон за новой одеждой. Здесь такой большой дом. — И Бонни рассказала матери о похоронах.

— Пусть ему земля будет пухом, — сказала Бонни. — Я рада, что он похоронен здесь.

Лора еле-еле сдержалась. Бухгалтер Августины заключил с ней контракт, согласно которому Лоре приходилось двадцать пять тысяч долларов в год. При этом Лора не должна вмешиваться в жизнь Бонни, если дочь сама этого не захочет.

— Вот это здорово, дорогая, — осторожно сказала Лора. Ее голос звучал тепло и нежно. — А я ходила сегодня в церковь и попросила священника отслужить мессу за упокой души Джеймса.

— Правда, мама? Это просто здорово. Отец Грегори говорит, что ты его знаешь. Он тебя хорошо помнит.

— Могу поспорить, что да, — засмеялась Лора. — Я тогда надеялась, что он обвенчает нас в соборе Бостона.

— Бедная мамочка, — сказала Бонни, почувствовав, как одиноко ее матери.

— Не волнуйся обо мне. У меня все хорошо. Я бросила пить, и сейчас наш дом ремон… Я имею в виду, что сама занялась ремонтом. Надо же мне что-нибудь делать. Кстати, звонила твоя подруга Мици.

— Да? Я ей обязательно позвоню. Мне многое нужно рассказать Мици.

Поговорив с матерью, Бонни вернулась в скорбную суету похорон.

В Мерилле Лора положила трубку телефона и сказала малярам, которые белили стены:

— Звонила моя дочь. Она у меня прелесть. Сейчас я приготовлю для вас кофе.


— Кто эти небрежно одетые женщины? — спросила Бонни у Августины. Бабушка улыбнулась. Непосредственность Бонни вызывала у нее восторг.

— Это женщины из знатных семей города. Если присмотришься, ты увидишь, что все одеты по последней моде. Но эти небрежно одетые дамы, как ты их назвала, одни из самых богатых.

Бонни покачала головой:

— Да, мне еще многое предстоит узнать.

Августина улыбнулась и обняла внучку. Они двинулись к гостям. Пока Августина беседовала с ними, Бонни прислушивалась к бостонскому акценту. Мора, которая накрывала на столы, заметила, что Бонни растерялась. Она проскользнула через толпу.

— С тобой все в порядке?

— Наверное, да. Все меня так смущает. Даже не знаю, радоваться этому или огорчаться, — вздохнула Бонни.

Мора улыбнулась.

— Радуйся. Твой отец очень бы гордился тем, что ты здесь.

С этой мыслью Бонни подошла к женщинам, стоявшим рядом, и присоединилась к разговору.

Через неделю Бонни пригласили на собеседование в несколько ведущих университетов. Из всех ей больше всего понравилось в Пемброук колледже в Провиденсе на Род-Айленде. Августина была удивлена таким выбором. Она думала, что Бонни предпочтет колледжи Смит или Веллесли, но решимость Бонни убедила Августину принять выбор внучки.

— Хорошо, — сказала она. — Если ты решила поступить в Пемброук, я с уважением отнесусь к этому решению. Хотя должна предупредить: не расстраивайся, если не примут. Ты подаешь документы очень поздно. Я знаю, что если бы предложила им денежное пожертвование, во многих колледжах не обратили бы на это внимания, но Пемброук славится своей неподкупностью. Бесполезно тебя устраивать туда, пуская в ход свои связи.

Бонни кивнула.

— Я бы и не хотела поступать таким образом. Мне хочется быть уверенной, что я поступила туда потому, что они сами этого хотели.

Затем Бонни узнала, что ее заявление принято администрацией. Аттестат с отличием из школы Мерилла и впечатление, которое девушка произвела на собеседовании, сыграли свою роль, и Бонни была зачислена. Учеба начиналась в сентябре. Девушка ликовала.

— Я должна съездить к маме до начала занятий, — сказала она Августине.

По дороге домой Бонни со страхом думала о встрече с матерью. Хотя, разговаривая с Бонни по телефону, Лора рассуждала трезво и со всем соглашалась, девушка чувствовала, что матери трудно. Вдали от Лоры Бонни чувствовала сострадание, даже любовь к матери, но теперь, перед скорой встречей с ней, наступило какое-то смятение чувств. Когда Бонни увидела Лору на вокзале, она была приятно удивлена и ей стало намного легче. На Лоре была коричневая юбка в складку, аккуратная белая блузка, на ногах коричневые туфли на высоком каблуке.

— Ты шикарно выглядишь, — сказала Бонни и поцеловала ее. — Ой, ты даже зубы вставила.

Лора засмеялась.

— Я ведь говорила, что стала другим человеком, не так ли?

— Говорила, но я не знала, верить тебе или нет.

— Подожди, посмотришь еще на дом, — сказала Лора, подхватывая чемодан Бонни.

Когда такси остановилось у дома № 20 на Готенбург Стрит, Бонни была удивлена тем, что увидела. Изгородь и дом были перекрашены. Зайдя в дом, она сразу же побежала в свою спальню. Кругом чисто, все побелено, со стен исчезли подтеки от воды.

— Где ты взяла столько денег навсе это?

Лора вздрогнула:

— Я нашла работу, и у меня остается время на то, чтобы заняться ремонтом и садом. Кроме того, я решила, что буду экономить заработанное.

— Я тоже собирала деньги все лето, и теперь у меня есть для тебя чек.

— Ты очень добра, — сказала Лора и поцеловала Бонни в лоб. — Тогда я заплачу за отопление. А то я волновалась, где взять деньги.

— Тебе больше не надо беспокоиться. Мама, я так рада, что ты счастлива и что все уладилось.

Лора посмотрела на дочь и натянуто улыбнулась.

— Да, моя жизнь изменилась. Я вернулась в церковь. Отец Джон очень возвышенный человек. Я хожу на службу каждое утро, а по воскресеньям — дважды.

Бонни была потрясена. Этой ночью, лежа в постели своей отремонтированной комнаты, она благодарила Бога за то, что он обратил внимание на ее мать. Лора же лежала в постели, думая об отце Джоне.

«Пронизывающий взгляд, длинные тонкие пальцы, жестокий рот… Восхитительно!» — от этих мыслей Лора вздрогнула.


Все в семье Мици обрадовались, снова увидев Бонни.

— Вот это да! — воскликнула миссис Абрамович, открыв дверь. Ее полные руки обхватили Бонни, и она прижалась к щеке девушки. Когда приветствия и объятия закончились, Бонни повели на кухню пить чай и делиться новостями. Арон работал в летнем лагере в штате Мэн, Мици осталась помогать матери по дому. После чая Мици повела Бонни в свою комнату посекретничать.

— Мама сейчас изменилась, — сказала Бонни. — Мы с ней разговариваем, проводим много времен вместе.

Мици обрадовалась.

— Меня радует то, как смерть твоего отца заставила ее одуматься. Я рада за тебя. — Пока Мици говорила, Бонни заметила в ее глазах огонек, которого раньше не замечала.

— Что у тебя произошло, Мици? Ты просто цветешь.

— Я думала, что ты так и не спросишь, — сказала Мици и покраснела. — Я помолвлена.

— Помолвлена? — не поверила Бонни. — Но ты еще даже не поступила в колледж.

— Я не хочу в колледж, — призналась Мици. — Я хочу замуж и иметь детей.

— Ой, Мици… Нужно же сначала чего-то добиться в жизни! А наши планы вместе поехать в Европу?

Мици усмехнулась:

— К тому времени я буду уже замужем. Знаешь, он еврей, работает дантистом. Он тебе понравится.

Бонни засмеялась:

— Хорошо, я прощаю его за то, что он на тебе женится, но я не прощу ему того, что он украл моего попутчика.

День пролетел незаметно. Бонни рассказывала о своих планах, колледже, а Мици мечтала о доме, в котором они будут жить с мужем.

Через две недели Бонни улетела в Бостон.

— Не волнуйся за меня, — сказала ей Лора в аэропорту. — Со мной все будет в порядке. — Она поцеловала дочь на прощанье. — У меня сейчас много дел. Схожу сегодня в церковь. — Она улыбнулась Бонни. — Я даже думаю о том, как выправить нос, а то выгляжу, как первоклассный боксер.

В этот раз, прощаясь с матерью, Бонни видела в ней женщину спокойную и уверенную. «Она действительно изменилась», — решила Бонни.

Когда самолет взмыл над облаками, к ней пришло чувство успокоения, и Бонни вернулась к книге, которую ей дала Августина, — истории замков Шотландии и семьи Фрейзеров.

Тысячами футов ниже Лора шагала в местную католическую церковь. На ее моральное исправление не затрачивалось много сил. Когда она заказала службу по Джеймсу, то с удивлением поняла, как преодолеть свои сексуальные потребности и обратиться к духовному. Отец Джон, стоявший у алтаря, вдруг стал так много для нее значить. Лора сразу же дала себе обязательство читать о жизни святых. С особым интересом она читала о тех святых, кто истязал себя во имя Бога. Лора тут же решила, что это ее тропа. Она купила кнут и каждую ночь хлестала себя по спине до крови. Неделями она простаивала на коленях в исповедальне.

— Прости меня, Господи, за то, что грешна. — Лора не называла своего имени, но отец Джон быстро научился узнавать ее голос и боялся ее откровений.

— Какой грех на тебе, дитя мое? — спрашивал он.

Лора слышала, как он ерзал в тесной исповедальной будке. Прижавшись губами к решетке, разделявшей их, она начинала:

— Прошлой ночью мне приснилось, что на меня залезла собака. Большая немецкая овчарка. У нас с нею произошли половые сношения, затем в комнату вошли люди в масках, в руках у них были цепи…

Отец Джон вздыхал. Он слушал ее мольбы и называл молитвы, которые ей нужно прочесть, затем отпускал грехи.

Лора покорно выходила из исповедальни, читала молитвы и успокоенная возвращалась домой.

Глава 8


Университет Брауна, куда входил колледж Пемброук был именно таким, о котором мечтала Бонни. Студенческое общежитие находилось в центре университетского городка, а окна ее комнаты выглядывали из-за высоких деревьев и железных фонарных столбов. Бонни быстро почувствовала себя здесь как дома. Она посещала концерты в Сейлз Холле, слушала лекции профессоров. Она занималась в тишине библиотеки имени Джона Картера Брауна. Когда она садилась в кожаное кресло, где у ее ног лежал ковер восточной работы, а стены за спиной были затянуты гобеленами, Бонни с улыбкой вспоминала бабушкин дом. Закончив работу, она выходила из библиотеки через арку и попадала в поток студентов. В тишине библиотеки и шуме учебного корпуса Бонни обретала покой.

Ее подруги по общежитию — очень общительные девушки, поэтому Бонни быстро освоилась и вступила в различные студенческие клубы и общества. Она много занималась и хорошо училась. Августина изредка навещала ее, а в конце весеннего семестра приехала повидаться и Лора. Даже она вынуждена была признать, что Бонни очень любили сокурсники и уважали преподаватели.

За время учебы в колледже, несмотря на то, что Бонни была очень популярна и никогда не сидела одна, она избегала серьезных отношений с парнями. Многие приглашали ее на футбол, вечеринки, в кино или театр. Однажды она пришла на вечеринку, устроенную по какому-то случаю, но сочла невозможным принять всерьез ухаживания поклонников. Все они казались милыми и искренними, но глубоко в сердце Бонни покоился образ настоящего мужчины — ее отца. Ни один из окружавших ее мужчин не напоминал его. Вскоре разнеслись слухи о том, что Бонни умна, но фригидна.

Эти слухи не встревожили Бонни даже тогда, когда их повторила девушка, живущая с нею в одной комнате. Бонни выслушала все спокойно, но ничего не сказала. Позднее она доверительно побеседовала со своей соседкой Кларой.

— Мне безразлично, кто о чем говорит, — сказала Бонни. — Мне очень многое надо успеть сделать в жизни, поэтому я не могу тратить время и волноваться из-за разных сплетен. Я сейчас занимаюсь правом и очень устала от этих прыщавых юношей.

Клара засмеялась. Девушки сидели в своей комнате. Был субботний вечер. Все другие девушки с их этажа торопливо одевались и красились. Кавалеры, назначившие им свидания, в это время лениво бродили около крыльца общежития, ожидая захода солнца.

— Почему девушки думают, что если у них не назначено свидание на субботний вечер, так это конец света?

Вдруг Клара стала серьезной.

— Тебе легко так говорить. Ты красивая и сама можешь выбрать парня, который тебе понравится. Но для таких неброских девушек, как я, особенно из небогатых семей, это, возможно, один-единственный шанс встретить парня, который женится на тебе. — Она вздохнула. — Питер бросил меня из-за того, что я не спала с ним. Боже мой, ведь у моей матери не было таких проблем, когда она училась. Но я не могу рисковать — а вдруг забеременею. Да и в любом случае, я не хочу с ним спать. Было бы глупо с моей стороны спать с ним из-за того, что если я не стану этого делать, то найдется кто-нибудь еще. Какая в этом романтика? Никакой! И вот я сижу здесь и превращаюсь в старую деву.

— Ну, Клара, — Бонни засмеялась.

— Давай, смейся. Когда мне будет семьдесят, а у меня еще не состоится ни одного свидания, вот тогда это уже будет не смешно.

Бонни села рядом с Кларой.

— Нет, Клара, я не могу принять это все всерьез. Я имею в виду этих девчонок. Если большинству из них предложат выйти замуж, они бросят все ради этого. Не вижу в этом никакого смысла. Вот, например, моя подруга Мици из Мерилла. Она пишет, что беременна. Ты можешь себе представить — беременна? Она ведь моя ровесница. Все эти годы мы мечтали вместе поехать в Европу. Теперь она уже не собирается путешествовать.

— А что плохого в том, если хочешь ребенка? — спросила Клара.

Бонни потрясла головой.

— Ничего плохого. Было бы нечестно так говорить. Но посмотри на Молли: круглая отличница, гуляет с Джонатаном Чоутом, потом решительно отказывается от аборта. Его семья не хочет никаких скандалов, и он женится на ней. А сейчас она сидит целыми днями дома, пока он встречается с Тиной и другими такими же девками. Разве это правильно?!

Клара подошла к окну:

— И когда это кончится?

— Не думай об этом, — сказала Бонни. — Давай лучше сходим на Гейер Стрит и съедим что-нибудь вкусненькое. Я умираю от голода.


Прошел первый год учебы. На каникулах Бонни решила поработать в летнем лагере в детском доме в Бостоне.

— Я знаю, что мне не нужны эти деньги, но не могу целыми днями сидеть без дела. Я должна знать, что делаю что-то полезное. Моим подругам очень нравится проводить время, гоняясь за мужчинами.

Августина улыбнулась.

— В твоем возрасте это вполне естественно.

— Я знаю, но никого из тех, кого я встречала, нельзя поставить рядом с отцом.

Августина сидела в гостиной в своем любимом кресле, а Бонни — рядом в кресле-качалке. Августина читала Библию.

— Знаешь, — сказала она, — может быть, беда в том, что мужчины Фрейзеры имели особое воспитание. Она посмотрела на портрет Дункана, своего отца. — Вот это был настоящий мужчина.

Бонни встала и прошлась по комнате, глядя на портреты Фрейзеров. Она остановилась у одного сильно потрепанного холста, висевшего в дальнем углу.

— Кто это? Я не замечала раньше этой картины.

— Это Джеймс Фрейзер, один из двух оставшихся в живых при битве у замка Драмосси двести лет назад. Он был отцом Малкольма Фрейзера. Малкольм собирался забрать его, когда устроит свою судьбу, но старик, не дождавшись помощи, умер раньше. Один из родственников прислал этот портрет из Шотландии несколько лет назад.

Бонни стояла, глядя на своего предка.

— Он очень напоминает отца, правда?

Августина кивнула:

— Конечно. Если хочешь знать, твой отец и был назван в его честь. А ты точная копия жены Малкольма — Евангелины.

Бонни вдруг почувствовала, что история ее рода раскрылась перед ней. Все портреты на стенах как бы говорили о том, кем она была, кто есть и кем будет.

— Бабушка, жизнь — это многократное повторение, — сказала она.

Августина на минутку задумалась.

— Не думаю, что это жизнь. Это люди, делающие одни и те же ошибки снова и снова. — Ее лицо ожесточилось. — Если бы я любила своего отца меньше, а мужа больше, может быть, твой отец не покинул бы нас.

Бонни положила руку на плечо старой женщины.

— Не думай так… Увидишь, я сделаю хорошую карьеру, когда-нибудь выйду замуж за удивительного человека, у нас будет шесть детей, а у тебя шесть правнуков, и мы будем жить долго и счастливо.


Занимаясь на втором курсе в Пемброуке, Бонни выбрала профилирующую дисциплину — психологию. Она продолжала изучать курс английской литературы, а теперь решила еще брать и уроки музыки. Время от времени она перезванивалась с матерью. Однажды она встретила своего старого друга Майкла Эдвардза. Майкл собирался стать адвокатом. Их пути редко пересекались, но когда это случалось, они говорили о Мерилле и их общей знакомой Мици. Мици, как говорил Майкл, стала любящей женой и матерью маленького мальчика. Скоро у нее должен появиться еще один ребенок.

— Ну, это не для меня, — произнесла Бонни, а Майкл только стоял и смотрел на нее с тоской.

— Слушай, Майкл, — сказала она. — Мне нужно бежать. У меня занятия по фортепиано, и я могу опоздать. Было приятно тебя увидеть. — Бонни собрала книги и побежала по зелено-голубой траве. Волосы развевались за ее спиной. Майкл снова вздохнул, глядя ей вслед. Такая красивая девушка и «обручена» только с книгами.

К концу последнего года учебы Августина спросила Бонни, что она хотела бы получить в подарок к окончанию колледжа.

— Поездку в Европу, — без колебания ответила Бонни.

Августина улыбнулась.

— Знаешь, я всегда сожалела о том, что не уезжала из Бостона, но с таким количеством дел у меня никогда не хватало времени. Тебе придется все посмотреть за меня.

Лицо Бонни оживилось.

— Я поеду в Шотландию и отыщу Фрейзеров.

— Там живет много Фрейзеров. Сейчас я посмотрю.

Августина медленно подошла к письменному столу и достала оттуда рисунок генеалогического дерева Фрейзеров, который сама и составляла.

— Ну вот… дочь Малкольма замужем за англичанином Филиппом Бартоломью. Он унаследовал титул своего отца. Их потомок — Саймон Бартоломью. Он женился на Маргарет, и теперь Саймон и Маргарет Бартоломью живут в Сафоролке, недалеко от Колчестера. Я напишу им и попрошу принять тебя. Мне кажется, у них есть дочь твоего возраста.

— Спасибо, бабушка.

Бонни была в восторге. У нее хватало подруг в университете, но самой близкой все равно оставалась Мици. Мысль о том, что она познакомится с кузиной своего же возраста, очень нравилась ей.


В июне 1967 года Бонни закончила университет. Лора и Августина приехали на торжественную церемонию вручения дипломов. Когда прозвучало имя Бонни, Августина внимательно наблюдала за тем, как внучка идет к подиуму. Умное, приветливое лицо Бонни выражало наивность, и Августину это встревожило. «Ей еще так многому придется учиться», — подумала она. Августина знала, что учеба для Бонни была убежищем от суматохи быстро меняющегося мира. Америку охватила волна кризиса. Традиционные понятия о любви, замужестве, войне, мире полностью изменились. Старые идеалы быстро отмирали, а новые появлялись в таких больших количествах, что никто не знал, что и думать обо всем этом. Университеты в шестидесятые годы были суровым испытанием, где проверялись и совершенствовались реформы будущего. Но Бонни не обращала внимания на эксперименты в политике и сексуальную атмосферу, которые окружали ее в университете. Ее мир был соткан из книг. «Ничего, — убедила себя Августина, наблюдая за Бонни, — поездка пойдет ей на пользу. Ей представится целый мир возможностей».

На протяжении всей церемонии Бонни испытывала смятение: бурную радость сменяла грусть, было жаль университета, который так многому научил ее, и хотелось поскорее стать самостоятельной. Что-то ждет ее впереди?

После окончания церемонии Лора быстро поздравила Бонни и уехала. Августина, державшаяся с ней с холодной вежливостью, облегченно вздохнула:

— Я тебя подожду, Бонни.

Девушки обнимались, целовались, обещая не терять друг друга из виду, а Бонни тихо бродила по университетскому городку, прощаясь с самими зданиями. Она улыбнулась, глядя на библиотеку, которая служила ей убежищем. Она помахала рукой плющу, обвивавшему стены зданий, и села на каменную скамью.

Напоследок Бонни зашла к любимому преподавателю — профессору Коловски. Он был в своем кабинете, на факультете психологии. Пожилой человек, который учился в Вене, когда Фрейд был в зените славы, коснулся рукой щеки Бонни.

— Дитя мое, береги себя. У тебя впереди прекрасное будущее. Не растрачивай попусту время на никчемные свидания.

— Не буду. Не делала этого и не буду. Я должна идти, профессор. Меня ждет бабушка.

Он кивнул.

— Да благословит тебя Бог. Я всегда здесь, если вдруг тебе понадоблюсь.

«Она так мало знает о мужчинах, — подумал он. — Что будет, когда она впервые влюбится?» Он покачал головой.

Бонни пошла к Августине, которая в это время беседовала с деканом и его женой. В благодарность за то, что Бонни провела здесь четыре года, Августина предложила назначить стипендии трем девушкам-студенткам, родители которых не могли оплатить обучение. Это была идея Бонни — ведь она-то хорошо знала, что поступила в университет случайно.

— До свидания, Бонни, — сказал декан. Он заметил эту скромную студентку, когда она была на первом курсе, и всегда интересовался ею. Он ценил в Бонни то, что она никогда не кичилась своим богатством, как это делали другие студенты.

— Надеемся увидеть тебя на вечере встречи выпускников, — сказал он девушке на прощанье.

Бонни улыбнулась.

— Я вернусь сюда, когда мне будет девяносто лет.

По дороге в Лексингтон Бонни и Августина обсуждали предстоящую поездку в Европу. Бонни остановится у Бартоломью в их доме в Лондоне, затем поедет в Шотландию, чтобы познакомиться с родственниками.

— Прекрасно. Просто здорово, — сказала Бонни.

Августина улыбнулась.

— После того, как ты попрощаешься с матерью, мы поедем по магазинам. Я должна узнать у леди Бартоломью, что сейчас в моде.

Бонни сделала кислую мину.

— Я слышала, что английские лорды и леди одеваются, как садовники. Это меня устраивает.

— Чепуха. Я не позволю, чтобы моя внучка выглядела, как бродяга.

— Хорошо, ты можешь одеть меня, как настоящую леди, но это не значит, что я когда-нибудь выйду замуж за какого-нибудь старого лорда.

— Договорились, — рассмеялась Августина.

Их машина подъезжала к особняку. Бонни выпорхнула из машины и понеслась в дом.


Лора была в хорошем настроении, когда Бонни приехала в Мерилл, чтобы попрощаться перед поездкой. Она сделала такое признание, что отец Джон не мог оправиться от шока.

— Миссис Фрейзер, — сказал он, — не думаете ли вы, что вам нужно еще у кого-нибудь просить помощи за ваши неуправляемые мысли и желания?

— Нет, отец. Никто, кроме Бога, не может помочь. Вы, мой священник, являетесь и моим заступником. Вы слышите Бога, и с помощью молитв и поста я очищусь от этого ужасного несчастья.

Отец Джон покачал головой. После того, как он уже четыре года подряд еженедельно исповедовал ее, он стал бояться пятниц — дней, когда Лора приходила к нему. Ее низкий голос дрожал от волнения, когда она выкладывала одну низменную мечту вслед за другой. Отец Джон с трудом мог поверить в то, что эта милая женщина с лицом ангела может быть одержима грязными дьявольскими намерениями. Его растерянность осложнялась тем, что Лора всячески помогала церкви. Она приносила цветы на кафедру проповедника, а совсем недавно предложила вышить новые ризы для священников. Отец Джон был поражен этим несоответствием: святая среди всех его прихожан с одной стороны и неисправимая грешница с другой.

— Я встретила этого мужчину на прошлой неделе, в темной аллее. В его руках была бутылка. Он изнасиловал меня и…

— Вы сообщили в полицию? — прервал ее священник. Он не хотел больше ничего слышать.

Лора улыбнулась. Ей нравилось, когда он ее прерывал. Она чувствовала свою силу. Отец Джон отпустил ей грехи, и Лора вышла из церкви, опустив в ящик для пожертвований двадцать пять долларов. Ее деньги существенно сказывались на жизни отца Джона. Ему трудно жилось в бедном ирландском квартале. Его мать хотела, чтобы ее единственный сын уехал в Рим, а не застрял в Мерилле.

— Я спрошу епископа, что делать с миссис Фрейзер, — сказал он себе. — Такие случаи, должно быть, есть и у других священников.

Лора была рада Бонни. Девушке показалось, что мать значительно похудела по сравнению с тем, какой она видела её в последний раз. К тому же Лора выглядела измученной. Несмотря на то, что она недавно перенесла операцию на носу, которая прошла удачно, выражение ее лица приобрело черты раздражительности.

— Ты выглядишь усталой, мама, — сказала ей Бонни.

— Я много делаю для церкви.

Все четыре дня, пока Бонни была дома, Лора не говорила ни о ком, кроме отца Джона.

— Он хочет познакомиться с тобой, и я пообещала привести тебя завтра на службу.

Бонни очень хотелось увидеть человека, который так повлиял на ее мать, превратившуюся в преданную прихожанку. Когда девушка увидела его после службы, она была озадачена. На первый взгляд он казался таким земным. «Наверное, я привыкла к отцу Грегори», — подумала она. У отца Джона были тонкие, длинные руки, лоб сильно выступал над глубоко посаженными глазами. Бонни он не понравился.

— Довольно неприятный человек, — сказала она матери по дороге домой.

— Но ты бы слышала, как он читает проповеди, — возразила Лора.

Бонни обратила внимание на то, что стены церкви украшены фресками, на которых изображались различные формы человеческих страданий. Чаще всего это был Христос, избиваемый плетьми. Казалось, сами стены истекают кровью.

— Такой католицизм у меня вызывает отвращение, — сказала Бонни за ужином. — Иногда мне кажется, что все эти гвозди, кровь плохо сказываются на детях. Церковь, в которую мы ходили с отцом, в другой части города, была совсем не такой. Почему ты туда не ходишь?

— Я посвятила свою жизнь отцу Джону и его церкви, вот почему.

— Понятно. Ты счастлива?

— Да, — Лора посмотрела на дочь. — Я никогда не была так счастлива.

Проводив Бонни в аэропорт, Лора облегченно вздохнула. Она была так одержима отцом Джоном, что не хотела, чтобы кто-то вмешивался в ее мысли. Бонни села в самолет, и Лора поспешила домой. Этим вечером она, как обычно, занялась вышиванием риз, затем, жестоко исхлестав себя за все проступки дня, легла спать. Ей приснился отец Джон с палкой в руке.


Августина плохо себя чувствовала и не могла проводить Бонни в аэропорт. Девушка улетала в Европу. Августине было уже семьдесят три года, и ноги ее сильно отекали. Вместе с внучкой они сидели в гостиной, проверяя все ли готово к отъезду.

— Я написала для тебя сопроводительное письмо, отдашь его управляющему банком в Найтс-бридже. Там на твоем счету лежит большая сумма денег. Если потребуется больше, скажи мне. У тебя с собой еще одно сопроводительное письмо: оно для адвокатской конторы. Это на случай, если тебе понадобится юридическая консультация.

Бонни заглянула в сумочку:

— Да, письма здесь.

— Хорошо. И обязательно открой счет в банке Хэрродз, когда приедешь в Лондон. Я думаю, это необходимо, тогда не нужно волноваться, что деньги кончатся.

Бонни рассмеялась. В этом смехе Августина уловила нотку тревоги.

— Бонни, — спросила она, — тебя ничего не беспокоит?

— Нет, бабушка. Я просто очень волнуюсь, что произведу там плохое впечатление. И не только на их семью. Что подумают обо мне люди? Что, если я буду делать все не так?

— Бонни, англичане думают, что их общество самое лучшее. Особенно резко они отзываются об американцах. Они считают, что американцы развязны, вульгарны и всюду суют свой нос. Но тебе нечего стыдиться. Ты из рода Фрейзеров, а это знатный шотландский род, и появился он задолго до многих других в Англии. Даже королевская семья не такая древняя, как наша.

— В самом деле? — поразилась Бонни.

— Да, — продолжала Августина, — они сравнительно недавно стали иметь значение. Возможно, этот факт расстроит многих, так что лучше держать его при себе. Но знать это надо. И если ты почувствуешь, что к тебе относятся свысока, помни, кто ты.

— Я буду помнить, бабушка. Спасибо тебе. — Бонни наклонилась к ней, и они обнялись. Августина прижалась губами к щеке внучки.

— Я вернусь к Рождеству, — сказала Бонни и пошла к двери.

— Да хранит тебя Бог.

Бонни остановилась и повернулась к ней:

— Я люблю тебя, бабушка.

Глаза Августины наполнились слезами.

— С тех пор, как мой сын вышел через эту дверь, я думала, что больше никогда ни от кого не услышу этих слов. — Слеза скатилась по ее щеке. — Я тебя тоже люблю, Бонни. — Августина вытерла глаза и улыбнулась. — Тебе лучше идти, а то я расплачусь.

Бонни улыбнулась:

— До свидания.

Сидя в машине, увозившей ее в аэропорт, девушка оглянулась и посмотрела на дом. Ее глаза скользнули по большим ступенькам, величественному фасаду и остановились на маленьком окошке в самом верху особняка. Это было то самое окно, из которого двадцать четыре года назад Лора О'Рурк наблюдала за приездом Джеймса Фобза.


Часть вторая ПУТЬ, УСЫПАННЫЙ РОЗАМИ

Глава 9


Хоскинс, водитель машины, которая везла Бонни из аэропорта в лондонский дом Бартоломью, всю дорогу молчал. Про себя он думал о том, как устал развозить изнеженных богатых дамочек на «Вольво». Его раздражало то, что у него уже не было парка красивых машин — «Роллс Ройсов» и «Бентли». Прошли старые времена. Из-за новых порядков многие слуги были уволены, и теперь Хоскинс должен был выполнять всю домашнюю работу. «Но я все же нужен, — успокаивал он себя, — и пока здоров, я заработаю себе на жизнь».

Машина подъехала к элегантному дому с террасой. Дом явно был построен в то время, когда главным считалось качество, а не количество. Джонсон, дворецкий, проводил Бонни в дом.

— Добро пожаловать, мисс Фрейзер. Мы вас ждем. Надеемся, ваше путешествие было приятным. — Джонсон, как поняла Бонни, обращался к собственной персоне во множественном числе. Он чувствовал себя хозяином на первом этаже и говорил и за себя и за лорда.

— Да, спасибо, — Бонни была поражена. Хотя она богата и очень бедна одновременно, но никогда не видела, чтобы такой же контраст отражался на доме. На картинах в зале, несомненно, изображены предки Бартоломью, пышно разодетые, увешанные бриллиантами. Везде лежали огромные персидские ковры, но они явно знавали лучшие дни. Резные перила лестницы, ведущей наверх, были сломаны в нескольких местах. Вдруг внимание Бонни отвлекли собаки, ворвавшиеся впереди молодой женщины. Одна из них подпрыгнула и приветливо лизнула Бонни в лицо.

— Назад, Морган! К ноге!

Бонни вытерла лицо и со страхом посмотрела на собаку, которая, как ей показалось, была размером с пони.

— О, это чудесное животное. Не бойся, он очень добродушный, — произнесла девушка и представилась:

— Меня зовут Тереза. Названа так в честь святой, — она засмеялась.

Пока Тереза говорила, Бонни изучала свою кузину. Тереза оказалась выше Бонни на два дюйма. У нее крупные руки и большие ступни, ноги полноваты. У нее были красивые густые черные волосы, смеющиеся зеленые глаза и маленький яркий рот. Тереза напоминала Бонни девушку с картины Ренуара, которую она видела в музее изобразительных искусств в Бостоне.

— Мама думает, что я откажусь от встреч с мужчинами и предпочту умереть, как моя тезка. А ты, должно быть, наша кузина Бонни?

Бонни кивнула. Она еще не привыкла к быстрой речи Терезы, но девушка ей сразу же понравилась.

— Боже мой, — обрадованно произнесла Тереза, ведя Бонни в гостиную. — А ты совсем не похожа на американок со вздернутыми носами и оскалом зубов, которые будто вылезли из автомата, делающего сосиски.

Бонни засмеялась, немного шокированная несдержанными замечаниями кузины.

— Вот как вы здесь думаете об американцах!

— О, да. Нам кажется, что все они имеют три национальные особенности: носят нейлон, минимум по два фотоаппарата на шее и жуют жвачку.

Бонни покраснела.

— Я тоже жую жвачку, — призналась она.

— А что о нас думают американцы? — с интересом спросила Тереза.

Бонни засмеялась.

— Ну…

— Давай, говори. Мне можно.

Бонни осмелилась:

— О вас говорят, что вы холодные и не очень чистоплотные, потому что не принимаете душ.

— А, ну это не страшно. Ты права: англичане считают, что горячая вода порождает вредные привычки.

Она уселась на диван, обхватив колени руками.

— Если бы мамочка увидела, как я сижу, она бы убила меня. Но после дней, проведенных в женском монастыре, мне кажется, что я только начинаю жить.

Бонни присела рядом.

— В женском монастыре?

— Да. Мама — преданная католичка, и она хотела, чтобы хоть одна ее дочь стала монахиней, а сын священником. Но я ее разочаровала. — Она опустила ноги на пол. — Мы с тобой ровесницы, но я четыре года провела в монастыре. Мне кажется, что эти четыре года просто потеряны. Не то, чтобы я не люблю Бога. Просто я свожу с ума послушников своими ногами, и, — она посмотрела на Бонни, — я постоянно болтаю.

Бонни улыбнулась ей.

— Я тоже. И меня часто запирали под замок. Но, в отличие от тебя, я стремилась получить степень бакалавра в психологии. А когда вернусь, хочу получить степень магистра, занять видное место в обществе.

— И ни одного мужчины у тебя не было?

— Нет. Я никого не встречала, никого, кто очаровал бы меня. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Бонни сама вдруг удивилась, что говорит так откровенно. — Я имею в виду то, что все мужчины, которых я знала, казались мне детьми.

Тереза кивнула.

— Понятно. Вот скоро увидишь моего Генри. Он мой новый друг. Его отец — директор компании Шелл. У них полно денег, но мамочка говорит, что они не из нашего круга. Бедняжка. Она не может понять, что сегодня происходит в мире. Шестидесятые годы застали ее врасплох.

— Как приятно видеть тебя.

Бонни оглянулась и увидела леди Бартоломью, идущую к ним. Она была высокого роста, одета в скромный синий костюм с белой юбкой в складку. «Вот кому нужно быть монахиней», — подумала Бонни. Она встала навстречу хозяйке.

— Здравствуйте, леди Бартоломью.

— Зови меня Маргарет, — улыбнулась та, — мы ведь из одной семьи. Как поживает твоя дорогая бабушка?

— Очень хорошо. Она передает вам привет и маленькую посылку.

Тут леди Бартоломью заметила, что ее дочь растянулась на диване.

— Тереза, я тебе говорила тысячу раз, что дом — не конюшня. Леди не раскидывают так руки и ноги. Пожалуйста, сядь ровно.

— Ой, мамочка, — Тереза одернула коротенькую юбку, — времена изменились. Знаешь, вся эта ерунда о том, что делают леди, канула в прошлое.

Леди Бартоломью выпрямилась.

— Тереза, — сказала она ледяным голосом, — на самом деле ничего не меняется. Я родилась в другое время, но и у нас были люди, старавшиеся разрушить вековой уклад жизни. Войны не допустили этого. А сейчас все предсказывают социальную революцию. В Англии никогда не произойдет социальная революция, потому что рабочий класс знает свое место. Такие люди, как Хоскинс и Джонсон жизнь за нас отдадут, а мы никогда не перестанем о них заботиться.

Тереза скорчила лицо.

— Дело совсем в другом. Дело в тех смешных нормах, которые вы соблюдаете. И папа тоже. Ты этого не замечаешь?

Бонни в это время стояла и не знала что делать, пока две женщины спорили между собой.

— Именно наши нормы, — продолжала леди Бартоломью, — сделали Британию центром великой империи, и из-за того, что никто у нас не подумает сделать их менее строгими, страна придет в себя через несколько лет. Вот увидишь. — Она повернулась к Бонни. — Извини, дорогая. Я обычно не веду разговоров на темы религии или политики. Мы считаем, что это личное дело каждого.

— Ты забыла упомянуть о сексе, — фыркнула Тереза.

Леди Бартоломью бросила на дочь холодный взгляд:

— Тереза, проводи Бонни в ее комнату и переоденься к ужину.

— Идем, Бонни. — Тереза встала. — Пойдем наверх. Пока, мама.

Тереза направилась к двери, Бонни за ней. Собаки зашевелились и последовали за хозяйкой.

— Мне бы не хотелось быть кроликом, за которым гонятся такие псы, — заметила Тереза. — Вот мы и пришли, — она распахнула дверь.

Морган первым вбежал в комнату и прыгнул на широкую дубовую кровать. Бонни осмотрелась.

— Ой, какая она старая!..

— Ванная внизу, — сказала Тереза, отзывая собак. — Я приду за тобой в половине восьмого.

У Бонни заныло в желудке. Ее предупреждали о том, как едят англичане. Дома она привыкла ужинать в шесть вечера. «Неважно, — успокоила она себя. — Мне не терпится познакомиться со старомодной английской кухней: ростбифом и йоркширским пудингом».

А пока Бонни спустилась в ванную. Комната произвела на нее отталкивающее впечатление: все в ней было выложено некрасивым зеленым кафелем, и даже пол застлан зеленым линолеумом. В ней было сыро и сумрачно. Бонни осторожно наклонилась и повернула один из медных кранов. Ничего не произошло. Затем она подошла к раковине и открыла кран с горячей водой. Вдруг раздалось шипение, бульканье и вой труб, от которого, казалось, затрещали стены. После этого тонкая струйка воды побежала в ванну. За компанию потекла вода и в раковину. Бонни отказалась от ванны и решила пока просто умыться.

Вернувшись в комнату, девушка надела длинное розовое платье. Из чемодана достала маленькое бриллиантовое ожерелье и собрала волосы на затылке.

— Еще не готова? — с грохотом открыв дверь, спросила Тереза. На ней было свободное пестрое платье с воланом внизу.

— Идем. Папе не понравится, если мы опоздаем к шерри.

Бонни пошла вслед за Терезой. Морган, который лежал на кровати, как мертвый, решил не спускать с Бонни глаз. Он встал и пошел вниз по лестнице следом за Бонни.

— Я пригласила всю семью на ужин, чтобы познакомить тебя, — сказала Маргарет. Она была в сопровождении двух девочек.

В гостиной был только лорд Бартоломью. Он уставился на Бонни так, как будто перед ним стояло привидение.

— Боже мой, Маргарет, она же вылитая жена Малкольма.

Маргарет засмеялась.

— Бонни, тебе придется смириться с мнением Саймона, — сказала она. — Он считает, что род Фрейзеров вечен.

Саймон Бартоломью редко проявлял интерес к молодым девушкам. Подруги его дочери были суетливы, глупы и очень сильно душились. Единственная женщина, которая действительно его интересовала, так это его жена, а из предметов женского рода — его лодка «Леди Лак», пришвартованная в гавани Чичестера.

Его жена — великолепная наездница и меткий стрелок. Мужчине нельзя желать лучшего. Но глядя на Бонни, которая шла к нему, он подумал, что она настоящее чудо. Девушка плыла к нему, как лодка, подгоняемая ветром, а в ее синих, как океан, глазах можно было утонуть.

— Добрый вечер, — сказал он, — добро пожаловать к нам.

— Боже мой, — хихикнула Тереза, — ты вскружила отцу голову. Никогда не слышала, чтобы он так ласково обращался к кому-нибудь кроме собак.

Саймон явно пожалел, что позволил себе такую сентиментальность. Сентиментальность — это только для слуг, так его учили. Прокашлявшись, он осадил свою дочь.

— Четыре года, проведенные в монастыре, не отразились на твоих манерах. Проследи, чтобы Бонни налили шерри.

Тереза вспыхнула. Ее отец правил всей семьей, и ему казалось, что именно так должен себя вести истинный глава католической семьи. Тереза единственная восставала против его железных правил.

Но Саймон Бартоломью приветствовал уже свою дочь Паулину, приехавшую сюда с Френсисом, мужчиной, с которым она жила.

— Что это за молодой человек, который может явиться на обед в сандалиях? — пробормотал он и быстро поцеловал дочь. — В конце концов, я и так стал не слишком требователен к женским платьям, да и мужчинам теперь не приходится надевать фрак.

Френсис пожал руку тестя с притворным радушием. На самом деле старик вселял в него страх. Саймон оставался Фрейзером до корней волос. Светловолосый, он своей фигурой напоминал опоры Тауэрского моста. Сидя целыми днями в конторе адвоката, имея дело со сложными международными контрактами, проводя много времени в одном из самых знаменитых литературных клубов в Лондоне, он отрастил себе солидное брюшко.

Следующей приехала Мэри. «О господи, — подумал Саймон, — и этот марксистский карлик!» Он надеялся, что Мэри послушается советов матери и не будет говорить нелепостей за ужином. Поцеловав Мэри, он намеренно отказался пожать руку карлика. Ни разу за два года, которые его дочь жила с этим человеком, он не мог заставить себя произнести его имя — Сирил. Сирил — еврейское имя.

В то время, когда Саймон еще учился в школе, у них был один такой парень. Саймон помнил этого прилизанного маленького мальчишку и как его дразнили «обрезанный». Мальчик жаловался своему отцу, который постоянно одаривал школу кругленькой суммой. Католическая школа святого Грегори была не такой богатой, как, скажем, Итон или Хэрроу. И руководство школы пошло на уступки: еврейскому мальчику разрешили поменять веру.

Про все это Саймон думал, глядя на Сирила. Тот съежился под тяжелым взглядом старика.

Затем Сирил повернулся к Бонни и стал задавать ей вопросы об американском президенте.

— Боюсь, я не разбираюсь в политике, — ответила девушка.

Мэри, стоявшая рядом с Сирилом, фыркнула:

— Не волнуйся. Многие люди в нашей стране не знают имени премьер-министра. Но однажды все это изменится. Люди восстанут против буржуазии.

Бонни прервала ее:

— А мы разве не буржуазия? Ты, я?

Мэри густо покраснела, затем засмеялась:

— Тебе не обязательно быть одной из них. — Она жестом указала на родителей. — Ты можешь быть одной из нас.

Но начать вербовать Бонни ей помешал шумный приезд четырех братьев. Бонни была изумлена. Все физически крепкие, высокие, светловолосые. Бонни показалось, что в комнату ворвалась четверка разъяренных Морганов, только в человеческом облике. Они заполнили собой всю комнату. Маргарет тщетно пыталась успокоить «мальчиков», как она их называла, несмотря на то, что им было под тридцать. Вдруг Мэтью, старший сын, который считался любимчиком матери, заметил Бонни, стоявшую у камина.

— Вот она, Лука, — сказал он.

Все братья кинулись к ней. Маргарет представила их.

— Родив трех девочек я отчаялась думать, что у меня будет сын, и пообещала Богу, что назову мальчиков, если они у меня родятся, именами апостолов. Господь наградил меня четырьмя. Это Мэтью, это Марк, а те двое — Лука и Джон. А потом, — Маргарет перевела рассеянный взгляд на Терезу, — через семь лет Господь подарил нам Терезу.

Джон улыбнулся Бонни:

— Теперь, когда я вижу, что ты не дикая американка, я приглашаю тебя на вечеринку в пятницу.

Бонни подсчитала, что четырех дней ей будет достаточно, чтобы свыкнуться с обстановкой.

— Я с удовольствием съездила бы отдохнуть. — Ей никогда не нравились вечеринки, но Джон так умоляюще смотрел на нее. Кроме того, Тереза тоже обещала туда поехать.

— Обед подан, — Джонсон стоял у двери.

Лорд Бартоломью подал руку жене. Мэтью взял Бонни за локоть.

— Мы следующие, — и они вошли в столовую.

Бонни посмотрела на старинные часы. «Полдевятого, и я умираю от голода. Им придется меня похоронить задолго до той вечеринки». Ужин не поразил ее воображения. Было только два блюда. Розовый кусочек чего-то лежал на тарелке, рядом — горка серого пюре и зеленая брюссельская капуста.

— Думаю, тебе понравится наш уилтширский окорок, — произнесла Маргарет, садясь за стол. — Он готовится особым образом. Мне кажется, что он был нарезан вчера. К счастью, кухарка хорошо умеет экономить. — И обращаясь к мужу, добавила: — Должна сказать, что капуста сыровата, но ее нельзя сильно подогревать.

Бонни разрезала кусок не очень аппетитного мяса. Брюссельская капуста расползлась и превратилась в зеленую массу еще до того, как Бонни успела положить ее в рот. Пюре невозможно было проглотить из-за комочков, которые, казалось, хотели удушить ее. От отчаяния Бонни начала разговор с лордом Бартоломью.

— Какой необычный вкус у вашего вина.

Саймону это было очень приятно. Очень воспитанная девушка. Обычно девушки ничего не смыслят в вине.

Легкое пошаркивание ног возвестило о появлении Анны. Она скользнула на свое место под медленным взглядом отца.

— Опять опоздала, — недовольно заметил он, — я бы никогда не позволил тебе этого в старые времена.

Анна смотрела в свою тарелку.

— Потерялся целый автобус с немцами. Извини, папа.

— Целый автобус с немцами? Это хорошо. Наверное, застряли в каком-нибудь порнографическом магазине, глазея на похотливых обнаженных девиц.

Мэтью нервно закашлялся. Саймон посмотрел на Бонни.

— Девушка все прекрасно понимает. Страна тонет под волнами туристов, которые вычищают наши магазины и портят наших дочерей. — Он бросил презрительный взгляд на Сирила. — А если не туристы, то проживающие в стране граждане другого государства, иностранцы.

Маргарет подняла руку.

— Давайте поговорим об охоте. Перси будут рады, если мы приедем на уик-энд.

— Я не поеду. — Мэри вызывающе посмотрела на своего отца. — Не хочу видеть, как искалеченных птиц рассовывают по охотничьим сумкам. Думаю, что все это отвратительно.

Маргарет посмотрела на Бонни.

— Ты когда-нибудь была на охоте?

Бонни покачала головой. Она знала, что многие друзья Августины выезжали в сельскую местность в поисках какой-нибудь живности, но Августина не одобряла такое времяпрепровождение. Хотя у нее не было времени на животных, она любила птиц, лошадей и никогда бы не причинила зла живому существу.

— Не обращай внимания, — сказала Тереза, увидев, что Бонни запаниковала. — Я останусь дома. Можешь составить мне компанию. — Бонни была ей признательна.

Тут Бонни поднесли что-то похожее на рвотную массу.

— Ты когда-нибудь пробовала сладкий яблочный крем? — спросила Маргарет.

Бонни покачала головой. Яблочный соус был зеленого цвета, а сам крем — ярко-желтым и лежал кучей. Вся семья встретила эту омерзительную смесь радостными возгласами. Только Сирил, привыкший к изысканной кухне, бросил на Бонни сочувственный взгляд.

— Боюсь, я так много съела, что не оставила места для десерта.

— Не волнуйся, — успокоила ее Тереза, — мы всегда едим этот крем, так что у тебя еще будет время попробовать его.

— О Боже, — тихонько произнесла Бонни.

Лорд Бартоломью закончил ужин. Он отодвинул свой стул.

— Я ухожу в библиотеку, — объявил он.

Все остальные стали ожидать кофе. Бонни почувствовала смертельную усталость.

— Ты не против, если я уйду? — спросила она Паулину, сидевшую напротив. — Я с ног валюсь от усталости.

Та кивнула:

— Конечно иди. Ты найдешь свою комнату?

— Да. В любом случае, думаю, что Морган будет меня сопровождать, — улыбнулась Бонни.

Наверху, в холодной спальне, где батареи были чуть теплые, лежа под грубыми одеялами, дремала Бонни. «Я прямо как Алиса в Стране Чудес,[2] будто приняла волшебное лекарство. Все кажется таким маленьким». Она засыпала, и ей приснился лорд Бартоломью в роли сумасшедшего шляпочника.

Глава 10


Следующий день пребывания Бонни в Англии начался с проливного дождя. Дождь стучал по рамам. Лежа в постели, прислушиваясь к шуму падающей воды, она с тоской думала о своей уютной украшенной комнате в Лексингтоне. Затем она вспомнила о вчерашнем ужине с семейством Бартоломью. Можно допустить, что они — типичная аристократическаяанглийская семья. Если это так и есть, они показались ей более открытыми, чем она думала. Бонни много слышала об английской замкнутости и скрытности, но об этой семье такого не скажешь, а что касается прямоты, так она граничила с грубостью. «Все-таки, — подумала она, — мне нравится эта семья».

В дверь громко постучали и на пороге появилась Тереза. Морган поднялся и потянулся.

— Еще не одета? Ну ладно. Если хочешь, можешь еще полежать.

На Терезе был свитер цвета морской волны, подчеркивающий глубину ее зеленых глаз, и кильт.[3]

— Нет, я уже встаю, все в порядке.

— Куда бы ты хотела отправиться сегодня?

— Ну, бабушка говорила, чтобы я открыла счет в банке Хэрродз. Может, мы это сделаем?

— Великолепно! — Тереза радостно закивала. — Еще мы могли бы заглянуть в отдел мужской одежды и посмотреть, а вдруг там можно выбрать какой-нибудь «образец». — Она уселась в старое кресло, стоявшее у окна.

Бонни удивилась:

— Тереза, неужели ты так гоняешься за мужчинами?

Тереза кивнула.

— До того, как я стала монашкой, я бы не сказала, что занималась этим. Теперь мне двадцать три. Мне надоело смотреть, как выходят замуж другие. Я хочу иметь свой дом, своего мужа. Я устала от вспыльчивости отца и от того, что мать обо мне думает. Кстати, в городе много приличных холостяков католической веры, но большинство из них уже «разобрано». Кроме одного. Его зовут Энгус Макфирсон. Никто не может его добиться.

— Да? — заинтересовалась Бонни.

— Да, — Тереза посмотрела на нее. — Он разбил сердец больше, чем я фарфоровых тарелок. Ну, не знаю. Он красив, но… — она засмеялась. — Не знаю, почему говорю тебе все это. Мне почему-то кажется, что вы встретитесь. Однажды он пригласил меня на обед, и знаешь что? Он даже не попросил меня с ним переспать. Я прямо взбесилась. Я в свои восемнадцать лет отдавала ему свою невинность. У меня даже истерика началась. — Она откинулась назад и засмеялась. Таких белых зубов Бонни еще ни у кого не видела. — Я даже не помню, что мы ели и пили. Он просто загипнотизировал меня. Насколько я знаю, он на всех женщин так действует. Ну ладно, ты одевайся, и идем по магазинам.

Наскоро ополоснувшись в холодной ванне, Бонни надела желтую юбку в складку и в тон ей желтую блузку. Собрав волосы на макушке, она перекинула через руку твидовое пальто «в елочку». Морган отправился провожать Бонни вниз, где ее поприветствовал Джонсон.

При дневном свете комната была неуютной и мрачной. Темные дубовые стены давили на нее. Но это чувство исчезло, как только в комнату вошла Тереза и присела к ней за стол.

— Я вчера очень устала и поэтому не спросила, где живут все твои братья и сестры.

— Ну, ребята живут в одном из маминых домов в Чейн Уолк. Это вниз по реке. А у сестер квартиры на Окли-Стрит, это в Челси. Ты когда-нибудь слышала об этом районе?

Бонни кивнула.

— О, конечно. Я видела статью в журнале «Таймс».

— Я отвезу тебя туда после того, как мы сходим в банк. Что ты хочешь на завтрак?

Бонни пожала плечами.

— Только кофе и гренки.

— Ладно. — Тереза позвонила в колокольчик. — Гренки и кофе для мисс Фрейзер. А для меня — обычный завтрак.

— Хорошо, мисс Бартоломью, — сказала некрасивая маленькая горничная с красными руками. Бонни подумала о Море. Хотя Мора и была служанкой, Бонни знала, что работа — только часть ее жизни. Она часто рассказывала о том, как будет посещать вечерние занятия, чтобы потом поступить в колледж. Глядя на горничную Бартоломью, Бонни понимала, что эта девушка всегда будет прислугой в чьем-нибудь доме. В ней было что-то безнадежное.

— Я бы дала пенни, чтоб узнать твои мысли, — произнесла Тереза.

— Я думаю о том, кто в вашей стране может стать премьер-министром. В Америке каждый мальчишка знает, что может стать президентом, если захочет, конечно.

Тереза нахмурилась:

— Я думаю, что любой может стать премьер-министром, но между Англией и Америкой есть большая разница. Здесь ты рождаешься в семье. Семья воспитывает тебя. Ни за какие деньги тебя не признают, если ты не родилась в надлежащей семье. За последние годы это немного изменилось, но только в самых низах. Я имею в виду то, что наша семья — одна из старейших в стране. Я не могу выйти замуж за кого попало. Мой избранник должен быть титулованным дворянином. Конечно, я не могла бы выйти за Генри — он не из нашего круга. Мать и отец пользуются своими титулами, хотя уже много лет назад про эту ерунду забыли. Сейчас не пишут титулы перед именами и фамилиями. Да и здесь, бывает, кто-то находит себе супруга в среднем классе. Но я знаю, что мама мне никогда не позволит выйти замуж за кого-нибудь из другого круга.

Тереза снова нахмурилась:

— В Америке, должно быть, все это по-другому.

Бонни покачала головой.

— Только не в Бостоне. У нас есть англо-саксонские протестанты, которые считают себя коренными жителями Бостона. Боже мой, на самом деле они невыносимые снобы, но в их руках большая часть недвижимости и огромные деньги.

Тереза сморщилась.

— Каждый думает, что здесь все решения принимаются в парламенте, но это не так. Все основные проекты в нашей стране создаются моим отцом и его друзьями.

Бонни это шокировало.

— Но ведь это недемократично.

— Да, — согласилась Тереза, — но так было всегда. И я здесь ни при чем. Слышишь, как отец и его друзья разговаривают в библиотеке?

Их разговор прервала горничная, которая принесла большой поднос и поставила его на буфет.

— Мы сами за собой поухаживаем. Ты можешь идти, у тебя много дел, — сказала Тереза.

— Она выглядит такой несчастной, — заметила Бонни.

Тереза кивнула.

— Ее мать живет с мужчиной, который пьет и избивает ее. В нашем доме Пегги хотя бы чувствует себя спокойно.

Бонни передернуло. Она вспомнила пьяное, в синяках лицо матери.

— Как ужасно.

— Ну, такие люди не умеют себя вести, поэтому пускают в ход кулаки. Таким образом, они показывают свое отношение к кому-либо, по крайней мере, так говорит Мэри, а она занимается такого рода исследованиями. И уж она-то знает.

Бонни покачала головой.

— Я не верю, что так проявляется любовь. Может, если ты не можешь выразить свои чувства, ты что-нибудь и «выкинешь», но бить того, кого любишь…

Тереза уже не слушала. Она стояла у буфета и раскладывала еду по тарелкам, затем вернулась к столу.

— Это, Бонни, настоящий английский завтрак. — На тарелке лежали две гренки, два яйца, бекон и жареные помидоры. — Давай поговорим о чем-нибудь еще, — предложила Тереза. — Что ты наденешь на сегодняшнюю вечеринку?

Бонни ненадолго задумалась.

— У меня с собой мое любимое черное платье, но бабушка не велит мне его надевать. Она говорит, что я слишком молода, чтобы ходить в черном, но я его все равно прихватила с собой.

— Здорово, — сказала Тереза, жуя завтрак. Она вытерла тарелку кусочком хлеба и дала его Моргану. — Знаю, знаю про витамины, гигиену. Но, боюсь, мы любим животных больше, чем детей. Я даже иногда думаю, что если бы отцу пришлось выбирать между мною и его любимой лошадью, он выбрал бы эту чертову лошадь. Кстати, а ты умеешь охотиться?

Бонни отрицательно покачала головой.

— Нет, не умею. Знаешь, я живу с бабушкой всего четыре года. До этого я жила со своей матерью, и мы были очень бедны. Поэтому я не умею многого из того, что умеют хорошо воспитанные девушки. Я умею ездить верхом на лошади, но не умею играть в бридж или теннис. И я совсем не хочу стрелять. Ненавижу убивать.

— Да, это верно. Я помню, что ты сказала вчера вечером, и понимаю, что ты имела в виду. Кого-то начинают учить быть «леди» с того самого момента, как их кладут в дорогую коляску. Знаешь, родители моих подруг и друзей даже не называют меня «милой». Я слишком шумная, и у меня есть собственное мнение. А ты, — Тереза резко сменила тему, — спишь с кем-нибудь?

Бонни покраснела.

— Нет, — и она снова подумала о своей матери. — Я знаю девушек, которые этим занимаются, но от этого они не становятся счастливыми, если только не забеременеют, а их дружки не женятся на них. Но даже в таком случае я не знаю, счастливы ли они на самом деле.

Тереза встала.

— Я знаю. Тебе нужно попробовать, иначе ты никому не будешь нужна. Ты либо занимаешься сексом, либо сидишь дома и ждешь своего принца. А я не жду. Хотя бы для того, что, если я останусь старой девой, у меня будет о чем вспомнить. — Она усмехнулась. — Кстати, Джон положил на тебя глаз.

— Твой брат Джон?

— Да, он.

— Но мы же родственники.

— Но не близкие же.

— Я лучше подожду своего принца.

— Долго придется ждать. Теперь таких мало. Идем. — Тереза натягивала пальто. — Давай быстрее.


Умение Терезы водить автомобиль оставляло желать лучшего. Ее маленькая машинка летела по дороге среди других, как сумасшедшая. Бонни испугалась.

— Тереза! Едь медленнее! — кричала она, когда они неслись по Парк-Лейн в сторону Кайтсбриджа.

— Не хочу. Только в такие моменты я могу быть сама собой. Убирайся с дороги, ублюдок! — высунувшись из окна, прокричала она безукоризненно одетому джентльмену в черном котелке. — Знаешь, как лучше всего знакомиться с мужчинами?

Бонни покачала головой.

— Я покажу тебе. Смотри.

Тереза ехала, выбирая жертву. Через несколько минут она подметила серебристый «Lotus Elan», за рулем которого сидел приятный молодой человек.

— Сейчас, — сказала Тереза, — держись, сейчас. — Тереза нажала на газ, обгоняя другие машины, пристроилась поближе к своей жертве и обогнала ее. Затем, проехав немного, она нажала на тормоз. Молодой человек с выражением ужаса на лице изо всех сил начал давить на тормоза. Но было слишком поздно и его шикарный автомобиль врезался в машину Терезы. Тереза была довольна собой.

Молодой человек вылез из машины:

— Вы вклинились между мною и другими.

Губы Терезы растянулись в улыбке.

— Я знаю, но за нами неслись какие-то ужасные головорезы, и нам пришлось от них удирать. Извините. Мы нанесли ущерб вашей машине?

— Да нет, только вмятина на крыле. Мне кажется, у вас тоже теперь вмятина. Давайте посмотрим.

Тереза вышла из автомобиля, и они вдвоем осмотрели место удара. Бонни, напуганная до смерти, осталась сидеть на месте. Она слышала крики, ругательства, которые раздавались из машин, собравшихся позади них. Наконец Тереза вернулась.

— До свидания, — она на прощанье помахала рукой молодому человеку. — Его зовут Тимоти, он ехал в Уинчестер, он католик и сегодня приедет на ту же вечеринку. — У нее был такой довольный вид, что Бонни засмеялась. — Вот так-то лучше, — Тереза взглянула на Бонни. — Приятно видеть тебя веселой, а то ты всегда такая серьезная. В жизни полно забав.

— Думаю, так оно и есть.

Они остановились у банка. Когда Бонни оформила все необходимые документы, Тереза потащила ее в продуктовый магазин посмотреть на рыбу, выставленную на длинных мраморных прилавках. Последний визит они нанесли магазину мужской одежды. Тереза быстро пробежалась по магазину и объявила, что все там как будто вымерло.

— Совсем никого стоящего. Только парень из Шерборна.

— Как ты узнала это? — поинтересовалась Бонни.

— По галстуку. В Шерборн ездят только сыновья священников и фермеров. Нам это не подходит.

— Твоя система очень строга и разборчива.

— Да, — согласилась Тереза. — Идем. Я отвезу тебя на Кингз Роуд и куплю тебе ланч в первой в твоей жизни английской пивной.

Пивная была переполнена. Казалось, Тереза знает здесь всех. Она представила Бонни разным людям, затем стала пробираться к стойке бара.

— Две полпинты пива и два пирога со свининой, — заказала она.

— Пироги со свининой?

— Да. Тебе понравится. Это английское кушанье.

Бонни смотрела, как бармен открывает краны. Темно-коричневая жидкость наполнила стакан. Когда белая пена поднялась до краев, бармен протянул пиво.

— Держите, — он улыбнулся Бонни. — Первое пиво в жизни?

Бонни покачала головой:

— У нас в Бостоне есть пиво, но не такое, как это.

— Это хорошее старое горькое английское пиво. Лучшее в мире. Попробуйте.

Бонни ощутила густой запах хмеля, затем попробовала. Поначалу пиво показалось ей тяжелым и горьким, но затем она распробовала сладковатый привкус солода.

— Да, мне очень нравится, — сказала она.

Бармен гордо улыбнулся.

— Попробуйте его с пирогом, — сказал он.

Девушки нашли стол в углу.

— Дженифер! — Тереза испустила радостный вопль, — где ты была?

Бонни вздрогнула от громкого приветствия. «И где эта хваленая английская сдержанность?» — удивилась она.

К ним шла худая возбужденная девушка в костюме от Шанель.

— Дорогая, это моя кузина Бонни Фрейзер. Она из Бостона.

— Да? — Карие глаза изучали лицо Бонни. — Ты знаешь Дугласа Кэбота?

— Боюсь, что нет.

— Ну, а Эми Солтонстол?

— Нет, я…

Тереза вмешалась:

— Ты пойми, Бонни. Англия — очень маленькая страна, и знатных семей здесь не так много, хотя мы владеем девяноста процентами всех денег Англии.

Бонни была поражена.

— Кто сказал тебе все это?

— Сирил, конечно. Он всегда говорит об этом, как будто это какой-то грех.

Дженифер посмотрела на свои руки, и Бонни заметила у нее обручальное кольцо.

— Когда мы с Эндрю поженимся, — объясняла Дженифер, — нам будет принадлежать большая часть Уэльса. Мама очень гордится этим.

— Ты хочешь замуж за Эндрю? — спросила Тереза.

Дженифер покраснела.

— Не очень, — ее голос зазвучал тише, — знаешь, у нас есть земля и замок, а у его семьи очень много денег. Я должна выйти за него, чтобы поддержать поместье отца.

Бонни почувствовала симпатию к этой девушке:

— Мне бы не хотелось выходить замуж ради денег.

Дженифер собиралась было что-то сказать, когда Эндрю, который пил пиво с друзьями, заметил Бонни.

— Эй, там, — проорал он, — Дженни, представь меня этой великолепной девушке.

Бонни посмотрела на него. «Он похож на свинью», — подумала она. Очень бедное лицо и розовые пышные щеки, светлые жесткие волосы. Эндрю протянул коротенькую и толстую руку и сильно сжал руку Бонни.

— Привет, старушка. Мы раньше не встречались. Меня зовут Эндрю Уинн.

Бонни содрогнулась. Тереза ткнула его в живот.

— Такой же любитель пива, толстячок?

— А ты такая же, сосиска? — отомстил он.

Тут вмешалась Дженифер:

— Хватит вам.

Эндрю взял Дженифер за руку и потащил ее в толпу.

— Приводи Бонни на помолвку, — бросил он Терезе через плечо.

Терезе это было приятно.

— Я рада, что он тебя пригласил. Это будет помолвка сезона.

— Как ты можешь смотреть на то, что она выходит замуж без любви?

— Бонни, опять ты про это, — сказала Тереза. — Многие девушки выходят замуж не по любви. Они выходят замуж ради денег, для того, чтобы родить ребенка, или потому, что их родители хотят этого. Честно скажу, если кто-нибудь из приличной семьи предложит мне руку, я выйду за него замуж, не раздумывая. А если собираешься ждать любви, останешься старой девой.

— Как это все печально.


Был октябрь, но уже чувствовалось дыхание зимы. Когда Бонни сидела с Джоном в саду под шатром деревьев, ей очень недоставало мехового пальто. Приносили и уносили разные блюда, Бонни потягивала шампанское. За эти дни она позволила себе немного вина, но ничего крепче не пила. Ужасные воспоминания о матери не выходили у нее из головы. Она заметила, что некоторые мужчины и женщины на вечере были сильно пьяны.

Джон, будто угадав ее мысли, оградил ее от приглашающих потанцевать. «Она ни с кем не танцует, кроме меня» — твердо сказал он толпе поклонников. Тереза разыскала Тимоти, молодого человека с «помятым крылом». Он, казалось, был серьезно обеспокоен тем, что она не давала ему прохода и все больше пьянела.

— Идем. Вставай, идем танцевать, — приказала она.

Бонни не понравилось, что Тереза так задирается.

«Не удивительно, что у нее столько хлопот из-за мужчин» — подумала она. Бонни поняла, что Тереза привыкла к суровой власти отца, и поэтому обращалась с любым мужчиной, как со слугой.

— Тереза, дай молодому человеку отдохнуть. Он уже падает с ног, — сказала Бонни.

— Ладно, ладно, — согласилась та. — Тогда пойдем с тобой, мой дорогой братик. Идем же, Джонни.

Джон не стал спорить. Он посмотрел на Тима:

— Присмотри пока за Бонни.

— Хорошо. — На лице Тимоти появилось облегчение. Он взял стул и подсел поближе к Бонни.

— Ей надо в регби играть, а не танцевать, — сказал он, вытирая платком лоб.

— Ее надо знать. Она совсем не такая вредная, как кажется.

Тимоти сморщился:

— Мне не нравятся девушки, которые распоряжаются парнями. Не понимаю, почему Тереза причиняет так много хлопот.

Бонни посмотрела на его приятное лицо и подумала, что от нее тоже хлопот хватает. В зале было много молодых людей, таких, как Тим. Симпатичных, хорошо воспитанных, с безукоризненными манерами, но скучных. Много таких же пустых девушек. Из всего увиденного пока в Англии Бонни сделала вывод, что средний класс был совершенно таким же неинтересным и непривлекательным, как и молочный пудинг, на котором этот класс выращивали. Вечеринка близилась к концу.

— Идем, Бонни. Уже поздно, — Джон помог ей встать.

Улицы были пусты, и Джон медленно вел машину по набережной. В отличие от других членов своей семьи, он не продал свою дорогую машину, когда она вышла из моды. У него была машина марки «Альфа Ромео». Кожаные сидения, салон, отделанный деревом, привели Бонни в восхищение. Несмотря на многие годы, проведенные в бедности, Бонни очень быстро научилась определять и оценивать хорошо сделанные дорогие вещи.

Ярко освещенные мосты, висели, казалось, прямо в прохладном ночном воздухе. Деревья, сбросившие листья, дрожали на легком ветерке…

— Должна признать, — сказала девушка Джону, — что Лондон может быть очень красивым.

Джон улыбнулся.

— Да, я люблю Лондон, и скоро покажу тебе город. Но сегодня я отвезу тебя домой. Завтра около одиннадцати мы поедем за город. Вся семья поедет к Мэри. Возле нее есть прекрасная чаща для охоты. Я заберу Терезу, а потом зайду за тобой, если ты захочешь поехать с нами.

Бонни улыбнулась.

— Если ты не будешь ругаться с сестрой, поеду.

Джон засмеялся и включил радио.

— Как насчет музыки? Какую ты любишь?

— Найди что-нибудь классическое. Я прямо-таки «изголодалась» по музыке. — У Терезы в машине тоже было радио, но она слушала только современную музыку.

Раздались тихие звуки скрипки — передавали концерт Брамса, — и Бонни расслабилась. Через несколько минут они подъехали к дому.

— Спокойной ночи, Бонни. — Джон притянул девушку к себе и поцеловал в щеку.

— Спокойной ночи, Джон.

«Он действительно очень милый и приятный молодой человек», — подумала она и вспомнила запах его одеколона. Морган лежал у ее комнаты и, увидев Бонни, радостно завилял хвостом. Она прочитала молитву и моментально уснула.

Глава 11


В три часа следующего дня машина Джона ехала от Колчестера в Мэнингтри.

— Ой какая здесь равнина, — сказала Бонни, глядя на темную плодородную землю.

— Зимой часто дуют ветры из России, — сказал Джон. — Смотри, — и он указал на фазана, который взлетал в воздух, хлопая крыльями.

— Грандиозно, — воскликнула Бонни. — Посмотри на сочетание синего и зеленого на его шее. Вы собираетесь охотиться на этих птиц?

— Да. Мы охотимся на них только во время сезона, который начинается в октябре, а потом только через год.

— Абсолютно не понимаю, зачем вообще убивать животных. У вас есть любая пища.

— Совсем недавно я много об этом думал, — серьезно ответил Джон. — Но, наверное, то, к чему я пришел, прозвучит глупо.

— Все равно скажи.

— Видишь ли… Когда-то я был маленьким, учился в школах, затем поменял много работ, сейчас я адвокат. Я ношу костюмы, котелок. Вечером мы ходим на танцы, в театр или кино. Все это ужасно надоедает. А когда я иду с ружьем в руках, то забываю о цивилизованной жизни. Я чувствую себя человеком, противостоящим жестокой окружающей среде, добывающим пищу, чтобы накормить семью. Я знаю, что это звучит глупо.

— Что я могу сказать? Я понимаю, что тебе трудно нормально себя чувствовать в Лондоне, сидя в конторе, закрывшись от окружающего мира. Знаешь, очень давно купцы Бостона брали своих сыновей с собой в плавание на Восток, а их семьи оставались на ферме. Может, ты не будешь чувствовать себя так, если станешь работать на ферме.

— Нет. Я думал об этом. Настоящим фермерством в этой части страны почти никто не занимается. Это теперь целая наука. Должен сказать, что отец отказался держать стадо коров не потому, что он мягкосердечный, а потому, что он называет такое фермерство бессмысленным. Ну а сейчас ты увидишь наше хозяйство сама. Если посмотреть вон туда, через поле, можно увидеть флюгер на сарае с сеном.

— Ну не прекрасно ли!

Длинная дорога бежала вдоль распаханных полей. На голых деревьях были видны вороньи гнезда. Вдали от дороги стоял помещичий дом, построенный в стиле эпохи королевы Елизаветы, к нему прилегали надворные постройки. Сараи под самую крышу были набиты сеном. В другом сарае стояли коровы, ожидая, когда их подоят. Бонни вышла из машины и прошла через ворота, кованные из железа, прямо во двор.

— Боже мой, — сказала она Джону, — я думала, здесь будет огромное здание.

Джон улыбнулся.

— Нет. В таких фермерских домиках маленькие комнаты и крошечные окна. В старые времена стекло было очень дорогим. Посмотри на дверь и вообрази, насколько ниже ростом были тогда люди. Мне всегда нужно пригибаться, когда я вхожу.

— Подождите меня! — воскликнула Тереза проснувшись.

Миссис Стюарт, домоправительница, вышла из дома, вытирая руки о передник.

— Я рада вас видеть, — сказала она Джону и Терезе. Затем она взяла Бонни за руку. — Вы, наверное, устали. Я заварила чай, ведь уже четыре часа. Пойдемте на кухню.

Бонни посмотрела на Терезу. Та улыбнулась.

— Жизнь в деревне стала проще с тех пор, как отец решил, что социалисты могут расстрелять его, как эксплуататора. Он отпустил почти всех слуг, оставил лишь несколько человек. Помнишь, Уинни, как здесь у нас служили дворецкие, горничные.

— На самом деле, — вступил Джон, — они перевели свои счета за границу не из страха быть убитыми. Просто отец и его друзья думают, что за следующие тридцать лет экономика придет в упадок и здесь, и в Европе. Повсюду будут социалисты, а все земли и собственность будут конфискованы.

Бонни была потрясена.

— В самом деле? Неужели так плохо?

— Ну, может, лидеры правого крыла сделают какую-нибудь попытку, но никто не верит, что это сработает.

— Ты что, слушаешь Сирила? — удивилась Тереза.

Они пошли на кухню. Коридор был длинный, узкий, с каменным полом. Широкие деревянные двери вели в разные комнаты. На кухне Бонни с удивлением рассматривала ярко-красную плиту и современную раковину. Во всем остальном кухня выглядела так, как много сотен лет назад. Здесь был каменный камин с железными прутьями и крючками, на которые раньше подвешивали целого бычка или барана прямо над открытым огнем. Рядом была сооружена духовка для хлеба. Бонни была очарована, рассматривая кухню, а потом кладовую. Головки сыра «Чеддар» и «Стилтон» зрели там. Масло хранилось в глиняной посуде, которая охлаждалась водой. Всю длину комнаты занимали банки с джемом и желе, на которых были сделаны надписи и проставлены даты.

— Сразу видно, что вы любите свой труд, — сказала Бонни Уинни.

— Да. Когда мой муж Дэн умер, мне пришлось уехать со своей маленькой фермы и сделать выбор: либо ухаживать за какой-нибудь богатой леди в Лондоне, либо взяться за работу домоправительницы в деревне. И я рада, что выбрала эту старинную усадьбу. Так и кажется, что королевский двор Елизаветы остановился здесь по пути во Францию или Голландию. Семья, которой принадлежало это поместье, была католической. Их жестоко преследовали за веру, вся семья была повешена, включая троих детей. Выжил только один ребенок. Садовник обнаружил его в петле, только каким-то чудом он остался жив. Садовник забрал его в свой дом и спрятал. Мальчика назвали Саймон Кривая Шея.

— Как ужасно! — Бонни содрогнулась.

— Да, но история этого дома не всегда леденила кровь. — Уинни улыбнулась. — В восемнадцатом веке этот дом славился вечеринками и музыкой.

Их разговор был прерван громким шумом, доносившимся со двора.

— Это приехали остальные. Пойдемте и встретим их. Его светлость всегда в дурном настроении, когда путешествует.

Шум слышался все ближе и ближе, и спустя несколько минут Бартоломью уже входил в дом. Маргарет решила отвести его в кабинет.

— Идем, дорогой. Ты устал. Уинни уже разожгла камин и сейчас принесет чай с твоими любимыми ореховыми пирожными.

Саймон любил сидеть в удобном кожаном кресле у огня. Его кабинет был заставлен в основном книгами викторианской эпохи. На стене висела картина кисти знаменитого художника.

— Только один человек мог прилично рисовать лошадей, — всегда говорил Саймон, входя в кабинет.

— Да, дорогой, — соглашалась Маргарет.

— Единственное, что стоит рисовать, так это лошадей или корабли. Все остальное дрянь. Просто дрянь.

Маргарет вздохнула. У нее была бесценная коллекция английских пейзажей. Часто Саймон требовал продать их.

— Зачем нам картины с лежащими на полях коровами?

— Они не… Знаешь, ты несправедлив, — протестовала Маргарет.

Сейчас, в кабинете, Маргарет нужно было создать уютную спокойную обстановку для мужа. Уинни вкатила стол на колесиках в комнату.

— Специально для вас я сделала сэндвичи с малиновым джемом.

Саймон что-то проворчал, затем ткнул толстым пальцем в пирожное.

— Много орехов? — спросил он, глядя на Уинни.

— Столько, сколько возможно. — И она улыбнулась Маргарет. «Как ей только удается с ним справляться», — подумала Уинни.

Все устали после поездки. Саймону и Маргарет подали обед прямо в кабинет. Остальные обедали на кухне. Подавали тушеного зайца.

— Я сам его застрелил, — похвастался Марк.

Бонни понравился аромат, исходивший из кастрюли. Она забыла о всякой брезгливости.

— Это просто восхитительно. — Мясо оказалось нежным, и Бонни почувствовала вкус вина в соусе. — Есть еще какой-то привкус, но я не могу понять, что это такое.

— Мы не говорили тебе. Зайца всегда готовят в его крови.

— Да?

Джон улыбнулся.

— За хорошими манерами мы скрываем, что едим рубец, печень, почки, язык и мозги. Шотландцы, конечно, зашли слишком далеко с телячьим рубцом с потрохами и приправой.

Бонни неопределенно пожала плечами.

— Конечно, в Америке мы такого не едим, но мне очень понравился тушеный заяц. Вы научите меня, как его готовить? — спросила она Уинни.

— Конечно, дорогая. Сразу же после охоты.

— Мы все идем на охоту?

— Нет, охотятся только мужчины, — объяснила Паулина, пытаясь успокоить своих четверых детей. — Папа не позволяет женщинам охотиться. Он говорит, что запах духов отпугивает животных. Наше дело — снять шкуру, разделать животное.

— Да, это будет частью моего образования в Англии.

— Дорогая, — сказала Уинни. — Английская кухня превосходна, когда идет охота. Но все думают, что в Англии существует только два блюда.

— Ростбиф и йоркширский пудинг?

Уинни кивнула.

— Не волнуйтесь, я вам их приготовлю завтра. Я спрашивала кухарку в Лондоне, что для вас приготовить, так она сказала, что вы говорили о наших национальных блюдах. Так что завтра обязательно получите ростбиф, как только мужчины уйдут.

— Я не собираюсь на охоту, — торопливо сказал Сирил. — Мне кажется, вашему отцу захочется пристрелить меня либо случайно, либо преднамеренно.

— Френсис идет и берет с собой сына, — сказала Паулина.

Френсис запротестовал.

— Я не хочу, чтобы мой сын в возрасте пяти лет стал свидетелем поголовного истребления животных.

— Я хочу пойти, — заныл мальчик. — Дедушка говорит, что подарит ружье, когда мне исполнится девять лет.

— Ладно, ладно, — сдался Френсис. — Ты маленький кровожадный вампир. Я возьму тебя, зато мне не придется ни в кого стрелять.

Бонни было тепло и приятно. Ее комната находилась в самом дальнем углу в верхнем крыле. Ей понравилась маленькая уютная комнатка с крошечными окнами. Почти все стулья и диваны в доме оказались обтянутыми вощеным ситцем. Букеты веселых цветов всех оттенков украшали шторы и покрывала. Бонни радостно отметила, что ее ванная комната, расположенная прямо под навесом крыши, была теплой, а вода достаточно горячей. «Я меняюсь, — подумала Бонни, лежа в ванне, глядя на блестящие медные краны. — Теперь у меня есть время для себя. Тереза права. Я должна научиться не принимать все так близко к сердцу».

Утром Бонни проснулась с петухами. Она высунулась из окна и вдохнула колючий октябрьский воздух. Лицо пощипывало от холода, но Бонни была просто загипнотизирована лиловыми облаками, несущимися высоко в небе. В голубятне громко ворковали голуби.

— Эй, причеши свои волосы. — Бонни высунулась из окна и увидела Джона. На нем была твидовая куртка и охотничья сумка через плечо.

— Что у тебя на ногах? — полюбопытствовала Бонни.

— Резиновые сапоги. Ты не знаешь, что это такое?

— Нет. У нас в Америке я ни у кого их не видела.

Джон посмотрел на Бонни.

— Ты такая красивая.

Бонни ласково улыбнулась.

— Ты великолепно выглядишь. Подожди меня на кухне. Я через минуту оденусь.

Она надела джинсы и толстый свитер. «Резиновые сапоги, — подумала она. — Никогда не знала, что между Англией и Америкой столько различий. Мы даже говорим на разных языках». Бонни все еще не умела говорить как англичане — кратко и лаконично, чтобы что-то доказать. Она привыкла к долгим, обстоятельным объяснениям. А Бартоломью использовали что-то похожее на стенографию. Казалось, они могут свести до минимума любой разговор. «Я раскушу, как это делается», — сказала себе Бонни.

Джон ждал ее с чашкой горячего чая в руке.

— Только что налил свежий из чайника.

Бонни засмеялась:

— Так я могу и привыкнуть к этому.

Все сидели за столом и завтракали. Сначала подали овсянку с сахаром и сливками.

— Очень вкусно, — похвалила Бонни.

Уинни улыбнулась.

— Она всю ночь стояла на теплой плите. — Затем Уинни принесла огромные сковороды с жареными сосисками, помидорами и беконом. Бонни никогда не пробовала такого раньше.

— У нас в Америке такого не едят. Как вкусно!

Саймон взглянул на Бонни.

— Только представьте себе страну, в кладовых которой нет хороших сосисок. Нет сосисок, нет ничего ценного. Вы только посмотрите на узкоглазых. У них там отвратительные сосиски. Как будто сделаны из ослиной крови. Не удивительно, что когда смотришь им в лицо, то хочется убежать. А что касается немцев…

Маргарет положила руку ему на плечо.

— Не расстраивайся перед охотой, дорогой. Помни, что это может сказаться на твоей руке.

Саймон робко посмотрел на жену.

— Ты как всегда права. — И похлопал ее по руке. — Спасибо, — Саймон посмотрел на Сирила и улыбнулся. — Я могу, если мне этого хочется, быть очень обаятельным. Вот почему Маргарет вышла за меня замуж. Но у некоторых мужчин не достает обаяния, чтобы девушка вышла за него. Не так ли?

— Это не так, папа, — прервала его Мэри.

Но Саймона бесполезно было перебивать. Он «поймал Сирила на крючок» и не собирался отпускать.

— Поохотишься с нами, парень?

Лицо Сирила выражало страдание.

— Ну, на самом деле я…

— Если ты не можешь стрелять, по крайней мере можешь помочь загонщикам. Не можешь ведь ты сидеть в моем доме, есть мою пищу и при этом не внести свою лепту?

Сирил знал, что он побежден.

— Ладно.

Загонщики уже собрались у дверей на кухню. Это были местные жители со своими сыновьями, люди, которые всю свою жизнь семьями ходили на охоту, как их деды и прадеды. Все мальчики рода Бартоломью росли с сыновьями фермеров и торговцев. И дружба, завязавшаяся в юные годы, оставалась очень крепкой и в зрелости. Лука уже был среди загонщиков. Сейчас он подготавливал различные ловушки и приспособления.

Допив чай, все вышли на улицу.

— Хороший день для охоты, правда? — Джон взглянул на Бонни.

Бонни кивнула:

— Думаю, да.

— Проводи нас до поля, — предложил Джон. И пока заканчивались сборы, они неторопливо пошли по подмерзшей земле.

Загонщики с ружьями быстро обогнали их.

— Они сейчас все обыщут, — объяснил Джон, — а мы будем ждать, когда побегут зайцы и кролики или взлетит дичь. Мы будем двигаться в сторону соседнего поместья, там с ними и встретимся.

Бонни вдруг совершенно по-иному представилось все происходящее. Если раньше ей казалось, что мужчина в доме занят только собой, то сейчас она неожиданно осознала его роль и значимость, как хозяина и кормильца семьи. Как бы чувствуя свое новое положение, мужчины держались уверенно и весело. Даже лорд Бартоломью, напоминавший капризного ребенка, сейчас шутил и смеялся.

Дойдя до ворот Бонни сказала Джону:

— Мне нужно идти назад.

— Я буду скучать по тебе.

Бонни покраснела:

— Ты придешь на ужин, а я помогу Уинни приготовить его.

— Это будет прекрасно. Скажи Уинни, что мы хотим суп из дичи. До свиданья, Бонни.

Джон открыл ворота и вышел в поле, затем, немного пройдя, оглянулся и помахал девушке рукой. Вскоре он догнал охотников.

«Резиновые сапоги, — подумала она. — На нем они хорошо смотрятся».

Для Бонни тот день промелькнул незаметно: она была полностью поглощена приготовлениями к вечеру. Первыми появились Марк со своим отцом, затем остальные.

Бонни стояла на кухне и наблюдала за тем, как охотники выкладывали добычу на стол. Мужчины, раскрасневшиеся от охоты, грели занемевшие на холоде пальцы и переминались с ноги на ногу, чтобы привести кровь в движение. Все смеялись и шутили.

Вид окровавленных животных вызвал у Бонни отвращение, но тут ее вдруг осенило. Джон прав: в этот самый момент они делали что-то полезное для них, женщин. Проявив свое умение, они принесли мясо для стола. Раньше это для всей семьи означало жизнь либо смерть. Даже сейчас это означало, что и они, и деревенские жители обеспечены мясом на весь следующий месяц. А сами охотники совсем не походили на скучных конторских служащих.

Лорд Бартоломью вернулся с охоты в прекрасном настроении.

— Что сегодня на ужин? — спросил он.

— Слоеный пудинг.

— Я так и знал! Я еще на улице почувствовал запах. А где Маргарет?

— Я здесь. Идем, дорогой, нужно снять сапоги.

Они вышли из комнаты, держась за руки. Уинни улыбнулась и посмотрела на Бонни.

— Ну не знаю. Иногда мне кажется, что он просто невыносим, а иногда он просто прелесть. Ох уж эти мужчины!

— Ты скучала по мне? — спросил Джон, пристально глядя на Бонни.

Девушка засмущалась — ведь в комнате она была не одна. По правде говоря, она не думала о нем. Бонни улыбнулась и стала доставать тарелки.

Ужин затянулся надолго. Все разговоры были про охоту. Сирил, занявший место рядом с Бонни, был расстроен больше всех.

— Проклятый, омерзительный уик-энд, проведенный в кустах. Старый дурак готов был снести мою голову, это точно. Я видел красные от злости глаза, когда он послал меня с загонщиками. А потом скажет члену городского суда: «Я думал, что это был кролик». Затем они пойдут и вместе выпьют, а я, окоченевший, буду лежать в морге. Хочу сказать, что нисколько ему не доверяю.

— Он не такой уж плохой, Сирил, — вступилась за лорда Бонни, он просто живет в другом мире, не таком, как мы.

— Слишком много таких.

— Не надо, Сирил. — Бонни вдруг заметила взгляд Терезы. Та приложила палец к губам. — Я знаю, что мир не совершенен, но не можешь ли ты просто наслаждаться сегодняшним вечером? Такая вкусная еда, посмотри на эти красивые свечи. Я бы могла сидеть среди этих картин у камина и благодарить Бога. — Она протянула Сирилу руку, чтобы опередить его — он собирался сказать о тех, кто совершенно несчастлив. — Радуйся моменту. Я всегда стараюсь следовать этому правилу, и тебе стоит делать так же.

Сирил, расстроенный, повернулся к Бонни спиной и начал беседовать с Анной. Он был всерьез обеспокоен тем, что снижение цен на авиабилеты было уловкой правительства, которое тем самым соблазняло толпы людей выехать на пляжи Италии, к тому же, там дешевое вино. Таким образом, правительство отвлекало массы от серьезных проблем предстоящей социалистической революции.

Бонни оглядела присутствующих. Все разговаривали. Все, кроме Джона. Он сидел, не спуская с нее глаз.

— Джон, почему ты так смотришь?

Джон закрыл глаза.

— Потому что ты очень красивая, — громко произнес он.

Сразу же все замолчали. Все смотрели теперь на Бонни.

— Вот это мой парень, — прогремел голос Саймона. — Прямо и в цель. У тебя теперь есть влюбленный обожатель, Бонни.

Бонни смутилась.

— Я пойду и помогу Уинни, — сказала она, торопливо вставая из-за стола. Проходя мимо Джона, она даже не взглянула в его сторону.

— Что случилось? — спросила Уинни, увидев покрасневшее лицо девушки, — Ты такая расстроенная. Возьми-ка полотенце. Ничто так не успокаивает, как вытирание тарелок. Только не швыряй их, как Тереза.

Бонни глубоко вздохнула:

— Я не хочу иметь никаких осложнений с мужчинами. В колледже я могла бы запереться со своими книгами. Но здесь, в такой семье, не скрыться.

— Ты говоришь о Джоне, не так ли? Я заметила, как он смотрит на тебя. Он чудесный человек, Бонни. А ты могла попасть и в более затруднительное положение.

Бонни нахмурилась.

— Уинни, всю мою жизнь я только и слышу, как женщины мне говорят именно это: попасть в более затруднительное положение. Честно говоря, мне это не нравится.

Уинни перестала мыть тарелку и оперлась мыльной рукой на край раковины.

— У меня вначале точно такое же чувство возникло к Дэну. Он был добрым, любил меня и был очень застенчив. Он прошел первую мировую войну, и таких мужчин было много. По-честному, я его не любила: не испытывала трепетного волнения. Все это пришло позже. Может, так и должно быть. Любовь на первый взгляд — иллюзия, а на самом деле она опасна. Ты видишь только то, что хочешь видеть.

Бонни посмотрела на Уинни.

— Да, но я хочу чувствовать. Я никогда себе не позволяла многого. Я хочу почувствовать себя живой. Я хочу страсти. Хочу быть привязанной к человеку и любить его так, как любила своего отца. Будь то к лучшему или к худшему. — Бонни вздохнула. — Он покинул меня.

Уинни обняла ее.

— Извини, дорогая.

— Я бы никогда не ушла от него. Никогда, — ее голос дрожал.

Уинни понимающе кивнула.

— Конечно. Но с Джоном тебе не пришлось бы ни о чем беспокоиться. Он всегда будет любить тебя.

Бонни серьезно посмотрела на Уинни.

— Я знаю. Я это чувствую. Но я не нужна Джону. Я имею в виду, нужна ему не так, как я это понимаю.

— Нуждаться — не значит любить, — начала было Уинни, но замолчала. Она решила не спорить. Она понятия не имела о том, что характер Бонни был сформирован под влиянием того, что отец тянулся к дочери, чтобы заполнить свое одинокое сердце. Для Бонни быть нужной означало быть любимой.

— Знаешь, почему бы мне не переговорить с Джоном? Я объясню ему, что тебе надо время подумать. Он поймет.

Бонни кивнула.

— Спасибо тебе большое. — Она вытерла груду тарелок и помогла разложить пудинг.

— Пожалуйста, скажи Маргарет, что я очень устала и пошла спать. Принеси ей мои извинения.

Бонни поднялась, в свою комнату. Она достала чековую книжку и выписала чек на тысячу фунтов. «Это поможет матери», — думала она. И приписала ей записку: «Я могу присылать тебе эту сумму ежемесячно. У меня денег больше, чем мне нужно. Можем делить их поровну». Она лежала, чувствуя перед Августиной вину за этот шаг. «Да, но ведь она моя мать», — подумала Бонни.


В воскресенье после завтрака все машины отправлялись в Лондон.

— Неужели никому не нужно на работу? — спросила Бонни.

— Мне нужно, — сказал с горечью Сирил. — Мне нужно быть в девять часов. Но теперь придется брать день в счет отпуска.

— Да, не повезло, старина, — Лука посочувствовал ему. — Но если собираешься в выходной на охоту или рыбалку, нечего думать о том, чтобы попасть в город в понедельник с утра.

Сирил гневно посмотрел на него.

— У большинства людей нет выбора.

Лука просиял. Наклонившись к Сирилу, он сказал очень медленно, как это делают, когда обращаются к ребенку:

— Точно. Мы — не большинство.

Сирил вспыхнул, но Мэри крепко держала его за руку.

— Даже не пытайся спорить с Лукой, Сирил. Ты становишься вспыльчивым слабаком. Давай поможем отцу сесть в машину.

Бонни уложила вещи и была готова идти в машину, но вспомнила, что не попрощалась с Уинни.

— Спасибо тебе за мой первый уик-энд.

Уинни тронула ее детская непосредственность.

— Бонни, попытайся стать менее романтичной.

Девушка кивнула:

— Хорошо, Уинни. — Она поцеловала Уинни в щеку. — Можно я еще сюда приеду, если захочу?

— Конечно. Только спроси Маргарет и позвони мне.

— Спасибо. — Бонни побежала к машине.

Джон уже включил зажигание. По дороге домой он сказал Бонни:

— Послушай, я не хочу навязываться. Уинни поговорила со мной. — Бонни повесила голову. — Давай не принимать это близко к сердцу, мы просто будем друзьями. Может быть, что-то выйдет из этого, а может нет. В любом случае, я всегда буду твоим другом. Девушка улыбнулась:

— Спасибо, Джон.

— Все в порядке, — ответил он, чувствуя ком в горле.

Глава 12


Августина ужасно тосковала по внучке. Она любила Мору за ее прекрасный характер и веселое настроение, а Мора нашла в ней достойного учителя. Но тем не менее Августине часто слышались шаги Бонни или вдруг казалось, что в окне промелькнула светловолосая голова Бонни. Иногда она представляла, что они сидят у камина, читая или беседуя.


Лора была потрясена чеком, который она получила от дочери. Теперь она могла так пополнить приход церкви, что это заставило бы отца Джона как следует о ней подумать. Она уловила выражение, промелькнувшее на его лице, когда рассказывала о том, что ее дочь живет в благородной английской семье. В этом взгляде угадывались любопытство, зависть и жадность.

— И они очень богаты? — спросил он.

— Да, — подтвердила Лора. — У всех английских аристократов водятся денежки, — добавила она с высокомерной небрежностью.

— Я думаю, миссис Фрейзер, ваша дочь будет очень счастливой.

Потом отец Джон «переваривал» этуновость в своем доме на Терминус-Роуд. Ладно, ладно. Маленькая Бонни Фрейзер со своими дивными глазами и длинными ногами еще может пригодиться. Может, стоит пока дружить с ее отвратительной мамашей? Он вышел в мрачную столовую и посмотрел на стены, заляпанные пятнами. Если Бонни удачно выйдет замуж, она наверняка будет помогать своей матери. Эта мысль не давала ему покоя. «Ее мать станет, возможно, поддерживать меня, и тогда я постараюсь убедить ее помочь церкви так, что епископ непременно пошлет меня в Рим. Я смогу работать в Ватикане и стану необходимым кардиналу». Теперь он представлял свое будущее не так уж мрачно.

Его тетя Аймин, которая пережила его мать и теперь занималась домом, вошла в комнату с большой миской рагу в руках. Это была полная ирландка с густой копной седых волос.

— Что ты улыбаешься? — спросила она, ставя рагу на стол так, что брызги от него полетели в разные стороны.

Отец Джон еле удержался от того чтобы не сморщиться от отвращения. Это «ирландское рагу» состояло из кусков непонятного происхождения, которые плавали в бульоне, покрытом слоем жира.

— Дела идут на лад, — сказал он, улыбаясь.

— Слава Господу, — она сложила руки.

— Не Богу, — пробормотал он, когда тетушка вышла. — Спасибо миссис Лоре Фрейзер и ее отвратительным признаниям.

Все остальное время он провел в мечтах, представляя себе маленькую комнатку в шотландском стиле, украшенную золотом и мрамором. Столик, стоявший перед ним, был сделан из оникса и перламутра. Модная посуда из прозрачного жадеита,[4] была привезена из Китая. Ложки с гравировкой входили в набор, вывезенный из Франции во времена Французской революции. Он так ясно видел все это. Капельки пота выступили над верхней губой. Он никогда не был священником по призванию, сейчас он сделал свой выбор, понял, к чему лежит его душа, которую он прятал под черной одеждой. Он, как и многие священники до него, выбрал богатство, политическую власть, а не Бога.

Лора была удивлена тем, как внимательно слушал отец Джон ее очередное признание.

— Что же произошло потом?

— Он… — Лора была смущена. Она не ожидала, что отец Джон заинтересуется. Обычно в этом месте он прерывал ее, отпускал грехи и налагал епитимью. — Он избил меня.

— Как он это делал?

— Палкой с расщепленным концом, — быстро нашлась она. — Кровь текла по моей спине. Я чувствовала, как ею пропитывается моя одежда. Я молила его прекратить, но напрасно.

— Да, продолжайте, дитя мое.

— Затем он… — Лора напрягла ум, — стянул мои трусы и сделал со мной такое, что я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, пол был залит кровью. Он ушел через открытое окно.

Отец Джон почувствовал усталость. «Откуда она только берет эту чушь?» — он снова отпустил ей грехи и ждал, когда она уйдет.

— Отец, — тихо произнесла Лора, — эти деньги я получила от дочери и хочу, чтобы вы их взяли. У меня достаточно денег на мирские нужды. — Она просунула деньги под решетку.

Отец Джон взял конверт в руки и открыл его. Там лежала толстая пачка денег. Он слышал, как Лора ерзала в исповедальне, и заколебался. Затем, решившись, сказал:

— Спасибо, дитя мое. Ваша добродетель будет оценена Господом.

«Ну уж нет, — подумала Лора. — Моя добродетель будет оценена гораздо раньше».

Она вышла на улицу, чувствуя себя счастливой.

Отец Джон пересчитал деньги. Там оказалось более двух тысяч долларов. «Неплохо, — подумал он. Все оказалось гораздо проще». На следующий день после службы отец Джон, одетый в строгий серый костюм, пошел в банк, где открыл счет на имя Джеймса О'Мелли. Ему нравилось это небольшое греховное приключение. Мир вокруг него жил обычной жизнью, а отец Джон чувствовал себя всемогущим. У него появились деньги, которые давали ему власть. Он решил пообедать в ресторане и выбрал самый дорогой. Отец Джон заказал бифштекс и бутылку красного вина. Ему обязательно нужно теперь научиться жить так, как живет кардинал в Риме.

Глава 13


Бонни стало невыносимо в доме Бартоломью. Семья жила в постоянном напряжении из-за вспыльчивого характера Саймона. Джон, понимая, как неловко Бонни чувствует себя в их семье, предложил ужинать где-нибудь в городе. Эта идея напугала Бонни, так как она раньше почти не бывала в ресторанах. Августина тоже очень редко выезжала куда-нибудь на ужин. Она предпочитала не тратить деньги на ресторан, если дома еда гораздо вкуснее. А у друзей Бонни в университете на это просто не было денег, так что она знала толк только в гамбургерах.

«Le Cadeau» быстро стал любимым местом Бонни в Лондоне. Столы здесь были накрыты розовыми клетчатыми скатертями. На каждом столике в стеклянной вазе стоял букетик васильков. Свежая невинность розового и голубого придавала пище утонченный вкус. Официант, увидев восторг Бонни, решил сделать ее первый вечер в ресторане незабываемым. Кроме того, Джон был его постоянным посетителем. «Ну как же она красива. Как лебедь». Он вспомнил свой родной дом, реку, но быстро взял себя в руки.

— Вы будете делать заказ сразу? — спросил он Джона по-английски с мягким французским акцентом.

Джон улыбнулся.

— Что вы порекомендуете, Пьер?

Пьер оторвал взгляд от стройной, в сером платье, фигуры Бонни.

— У нас есть морские ежи в соусе с шампанским и отличный лосось.

— Хочешь попробовать морских ежей? — спросил Джон.

Бонни кивнула. Ее маленькие серьги с изумрудами переливались на свету.

— А еще принесите лосося.

— Из Шотландии, — вставил Пьер, — пойман сегодня утром. Как вам его приготовить?

Джон ненадолго задумался.

— Отварите в белом вине. А ты хочешь попробовать зелень?

— С удовольствием, — ответила Бонни.

— Хорошо, — сказал Пьер, — сейчас я пошлю официанта, который выберет с вами вино, — и он удалился.

— Джон, какое облегчение чувствую я, сделав заказ.

— Ты не представляешь, какое облегчение быть с женщиной, которая хочет есть. Я привык к таким, кто всегда заказывает салат и бутылку минеральной.

Бонни засмеялась.

— Я не волнуюсь насчет своего веса, но если бы меня это волновало, я предпочла бы стать толстой, чем обходиться без еды. Моя бабушка говорит, что пища продлевает другие удовольствия.

— Как насчет вина?

Бонни нахмурилась.

— Я не разбираюсь в вине. Моя мать так много пила, что я решила никогда не прикасаться к этой гадости. Но недавно моя бабушка открыла несколько бутылок вина. Мне понравилось легкое фруктовое.

— Ладно, — Джон посмотрел на список вин. — Мне кажется, подойдет «Белый Эрмитаж».

— Я сейчас охлажу для вас бутылку, — сказал официант, взяв список из рук Джона.

Бонни расслабилась и оглянулась. Посетители были поглощены разговорами. Она заметила парочку, которая даже не прикоснулась к еде. Они смотрели друг другу в глаза и что-то говорили. Здесь, в переполненном ресторане, они очутились на верху блаженства. Переполнявший их восторг не пропускал звона тарелок и стекла.

— Бонни, — она услышала голос Джона, — что случилось? У тебя вид тоскующего ребенка, который что-то потерял.

Бонни вздохнула.

— Нет, Джон, я ничего не потеряла. Я просто никогда ничего не находила. Ничего, что искала.

— А что ты ищешь, Бонни?

— Не могу объяснить, но, мне кажется, сразу узнаю, когда найду это. Всю свою жизнь я жду… Я как спящая красавица, а надо только сбросить сон и жить с открытыми глазами. Я хочу пережить все яркие волнующие моменты и не смогу довольствоваться чем-то меньшим, — голос девушки звенел.

Джон, слушая ее, забыл о сдержанности.

— Моль, которая летит навстречу пламени, погибает.

— Да, но есть, по крайней мере, хоть одно мгновение, которое незабываемо. — Она замолчала. Она вдруг осознала, что все смотрят на нее. — Я не знаю, что со мною происходит. Мне кажется, я стала другой в последнее время.

В дальнем углу за столиком сидели красивый узкоглазый мужчина и бледная женщина в дорогом платье. Она смотрела на мужа.

— Моль на пламя, — сказала она.

Он слабо улыбнулся:

— Вини во всем себя. Ты вышла за меня замуж. Нужно было слушать свою мать.

Женщина опустила глаза.

— Я помню, когда я была такой же молодой, тоже искала любовь, которая поглотила бы меня. — Она вздрогнула.

— Пойдем, дорогая? — спросил муж. Он учтиво подал ей руку.

Бонни не видела, как женщина бросила на нее грустный взгляд, когда они выходили из ресторана.

Наконец Пьер принес еду для Бонни и Джона.

— Извините, мы немного задержались с приготовлением морских ежей. До приготовления их хранят живыми, и требуется время, чтобы очистить их от панциря. Ежей нужно есть только свежими, иначе они теряют вкус. Надеюсь, вам понравится.

Бонни посмотрела на деликатес розоватого цвета, залитый соусом. Она уже пришла в себя. Она была спокойна и рассудительна. Они с Джоном ели молча. Пища была экстраординарной. Шампанское и морские ежи создавали такой вкус, который Бонни не с чем было сравнить.

— У меня такое ощущение, будто во рту целое море, пронизанное лучами солнца, — сказала она Джону.

— Боюсь, я немного прозаичен, но я люблю приходить сюда. И мне нравится здесь с тобой. Но не позволяй себе так тревожиться, я больше не стану приставать к тебе. Я начинаю понимать, что я тебе не пара. Я не могу все время жить в такой напряженности, о которой ты говорила. Но, — добавил он очень серьезно, — я всегда буду с тобой. Не забывай этого, ладно?

Бонни кивнула.

— Спасибо тебе, Джон. Приятно знать это.

Пьер убрал их тарелки.

— Лосось, — объявил он и поднял серебряную крышку, а там на блюде с петрушкой и тонко нарезанными дольками огурца лежала самая лучшая рыба, которую Бонни доводилось видеть. Рыба выглядела так, будто готовилась к этому моменту всю свою жизнь. Пьер отрезал два кусочка от середины и два от хвоста. Заметив удивление девушки, он улыбнулся.

— Многие думают, что середина рыбы — самое вкусное. В какой-то мере да. Но хвост более жирный, поэтому мы подаем посетителям по два лучших кусочка от разных частей.

— Вот видишь, Бонни, Уинни и Пьер сделали меня гурманом.

— Благодарю Бога за это. Без тебя я бы этого ничего не попробовала. Скажи, у твоего отца всегда был такой характер?

Джон нахмурил брови.

— Видишь ли, джентльменов учат так себя вести. Если у него нет того, что он хочет, он приходит в ярость, пыхтит, готов разнести весь дом. Но на самом деле всем правит мать.

Бонни удивилась.

— Это так. Все мы, один за одним, восставали против отца. Но я не помню, чтобы кто-нибудь ругался с матерью, даже Тереза. Я знаю, что Тереза будет спорить, но мать, заняв твердую позицию, всегда ставит ее на место, вот и все. Она побеждает. Последи за отцом, когда в следующий раз он будет что-нибудь говорить. Он доводит себя до ужасного состояния, но всегда глазами следит за матерью. Если она посмотрит как-то по-особому, он тут же умолкает. Ничто другое не может его остановить, даже немецкие танки. Он очень ценит и уважает мать. Он боготворит землю, по которой она ходит. Но он скорее умрет, чем признает это. Я видел однажды в Саффолке, как в саду он взял мать за руку. Когда он заметил меня, то покраснел, а затем орал целую неделю, что я за ним подсматриваю.

Бонни улыбнулась.

— Я рада, что ты рассказал мне об этом. Я помню ужасные сцены, когда ругались мои родители, и с тех пор я боюсь, когда кричат.

— Не бойся отца. У него золотое сердце. У него было ужасное детство, и из-за этого ему трудно проявить свои чувства. Ему нравится быть похожим на своих друзей, которые сидят в клубах и делают вид, что они сварливые старики с плохими характерами. Но запомни, несмотря на это, большинство из них правит империей бизнеса. Отец хорошо учился в Оксфорде, и он совсем не такой глупый, как хочет казаться.


— Среда — точно не мой день.

Тереза стояла на стуле, а Бонни подкалывала край ее нового платья.

— Не говори ерунду. Еще три дня, и он приедет.

Тереза сверху посмотрела на Бонни.

— Энгусу тридцать два года, но я не думаю, что он когда-нибудь серьезно относился к женщинам.

— Может, ему женщины и не нравятся, — Бонни сжала губами иголки, которыми подкалывала платье. — Моя бабушка не любит мужчин. Она говорит, что только с двумя можно было разговаривать, с ее отцом и сыном.

— Ас отцом Энгуса что-то неладное. Он уединился в родовом поместье в Шотландии. Анжела рассказывала, что с ним постоянно находятся двое слуг мужского пола. Совсем сдвинулся.

Бонни передернуло.

— Господи, как ужасно. Я всегда считала, что аристократы держат свои тайны под семью замками, но никогда не верила в это.

— Да, — сказала Тереза. — И не только за семью замками. Мы всегда хранили тайны там, где их никто не может увидеть или услышать, а сейчас мы доверяем их медикам.

Бонни подумала, что она шутит.

— Нет, я серьезно, — сказала Тереза. — Посмотри на мою подругу Марту. Она из сказочно богатой семьи, но у нее полная потеря аппетита. Это большое неудобство для всех. На семейном совете они решили заключить ее в тюрьму. Они подкупили психиатра, и сейчас у них нет проблем.

— Но это ужасно жестоко.

— Да, но ты должна помнить, что если принадлежишь к такой семье, как наша, от тебя ожидают подчинения. И если не соблюдать правил, тебе этого никогда не простят. Никогда. Если ты выйдешь замуж и брак окажется неудачным, тебе никто никогда не посочувствует. Вот так-то.

— Это значит, что когда ты выбираешь мужчину, ты связываешь себя пожизненным обязательством.

— Да. Когда Джейн Сторнуэй пыталась получить официальный развод, она не только потеряла детей, но никто даже не приглашал ее в гости. Не из-за развода, а из-за того, что она нарушила правила. Основное правило: в саду должно быть все совершенно и никто не позволит, чтобы там существовала какая-то улитка. А ты бы только видела ее мужа — Родни Сторнуэя. Огромная жирная улитка, да и только. Фу.

— Стой ровно, — скомандовала Бонни, — вот так. — Она воткнула последнюю иглу. — Слезай и посмотри.

Тереза спорхнула со стула и приземлилась на ковер.

Через мгновение в дверях появился Саймон Бартоломью.

— Тереза! — прорычал он. — Что за… Тереза! — уже неуверенно пролепетал он.

Она улыбнулась ему.

— Тебе нравится мое платье, папуля?

Она медленно повернулась, а пышная юбка взлетела и слегка поднялась на сквозняке. Бонни собрала волосы и сделала из них пышную прическу: золотая заколка сдерживала густую черную копну. Плечи были оголены. Нежная белая кожа контрастно выделялась на красно-золотистом шелке. Платье было присобрано и подчеркивало талию девушки, а благородные складки ниспадали к ногам.

— Великий Боже! — Саймон откашлялся и подошел к дочери. — Я было подумал, что увидел свою маму. — Он взял ее руку. Его глаза были полны слез. — Она была такой красивой в молодости… — Но тут он взял себя в руки.

— Бонни сшила для меня платье.

— Хорошо, возможно, сэкономили пару долларов. Но прошу вас, не топайте, как слоны, когда я пытаюсь уснуть в библиотеке.

— Не будем, папа. — Тереза поцеловала его в щеку.

Взволнованный, он уставился на дверь.

— Боже мой, дитя мое. Не надо. — И он удалился в свое убежище.

— На самом деле он мягкий.

За два часа до отъезда на вечеринку к Сиборнам Бонни в последний раз придирчиво осмотрела парчовое платье.

— Мне необходимо ехать? — спросила она Терезу.

— Да, конечно. Я буду держаться за твою руку, а если стану вести себя слишком шумно, ты дернешь меня. — Тереза была непреклонна.

— Ну а если все будет нормально, можно я попрошу Джона, чтобы он отвез меня домой пораньше? Иначе мое скучное лицо тебе все испортит. Твой Энгус может подумать, что я какое-то стихийное бедствие из Америки. Еще наберешься от меня чего дурного. Это разобьет его надежды о рождении сына, и что тогда?

Тереза засмеялась.

— Всего пару недель в Лондоне, и с тобой уже весело. Теперь ты не такая отсталая, какой приехала.

Бонни посмотрелась в высокое зеркало в комнате Терезы. Несмотря на темные круги под глазами, ее, казалось, подхватил водоворот жизни. Бонни надела простое белое платье, которое сама сшила, и маленькое бриллиантовое колье на шею. Она посмотрела на ноги.

— Мой загар сходит.

— Ты всегда красива, ты такой родилась.

Бонни обняла Терезу.

— Все рождаются красивыми. Это находится внутри каждого из нас. Просто кому-то везет больше. Сегодня твой вечер, — напомнила она Терезе.

— О Боже, я так на это надеюсь, — сказала Тереза, садясь в машину. — Бонни, я хорошо выгляжу? Только честно скажи.

— Честно, да, — успокоила ее Бонни, — только запомни: прохаживайся медленно и не кричи. Если он пригласит тебя танцевать, не толкайся.

— Обещаю.

— Ладно, я присмотрю за тобой. А если я трону тебя за плечо, это значит, что ты говоришь слишком громко.

— Хорошо. Господи, я так нервничаю!


Дом на Кадоган-сквер поразил Бонни. Горничные в черных платьях принимали у гостей пальто. В большом мраморном зале в два ряда стояли лакеи. Зал украшали огромные колонны, а потолок был разрисован золотыми листьями. Богато украшенные двери вели в просторный танцевальный зал.

— Я даже не думала, что Сиборны будут устраивать такой роскошный прием, — прошептала Бонни.

— О да, это лучшая вечеринка года. Забыла сказать тебе, что мать Анжелы — не англичанка. Отец леди Сиборн был грязным торговцем и имел миллионы. Какой позор! А она еврейка. Лорду Сиборну было на все наплевать, и он женился на ней.

Бонни нахмурилась:

— Как ты думаешь, что чувствовал ее отец, когда она выходила замуж не за еврея?

— Даже забавно, что ты об этом подумала. Это было что-то удивительное. Ее родители страшно переполошились. И вот она выходила замуж за человека почти из королевской семьи, а ее отец, по сути дела никто, поносил Сиборнов.

Бонни была в восхищении. Она пыталась вспомнить мать Мици и представить, что сказала бы та в таком случае.

До того, как прозвучали их имена, Бонни увидела высокого черноволосого мужчину, разговаривающего с пожилой дамой у камина. Это было подобно электрическому разряду. У нее онемели руки и подкосились ноги. «Боже! Я увидела его! Он здесь!»

— Мисс Тереза Бартоломью и мисс Бонни Фрейзер, — объявил мажордом.

— Идем, Бонни, — нетерпеливо пробормотала Тереза, в то время как Бонни стояла, будто парализованная. — Идем, нам нужно поздороваться.

Бонни послушно кивнула. Они поздоровались с леди Сиборн.

— Тереза, — прошептала Бонни, — я увидела его.

— Кого?

— Мужчину, которого ждала всю жизнь. Он здесь. Я не могу в это поверить. — Бонни била дрожь.

— Эй, ты в порядке? Ты выглядишь так, как будто сейчас потеряешь сознание. Держись. Пойдем сядем. — Тереза медленно вела ее по залу, а Бонни искала того мужчину глазами. Вдруг Тереза потянула ее за руку.

— Смотри, — она наклонила голову вправо. — Это Энгус.

Это был тот самый незнакомец, которого приметила Бонни. Лицо Терезы озарилось радостью.

— Энгус! — окликнула она и исчезла в толпе. Назад она вернулась вместе с ним. — Энгус, хочу познакомить тебя со своей кузиной Бонни Фрейзер из Бостона.

Энгус протянул ей руку. Бонни смотрела в пол, не зная, что делать. Затем подала свою руку и взглянула в его глаза. Они горели на бледном лице, как огоньки, и Бонни растерялась. Она никогда ничего подобного не чувствовала ни к одному мужчине. Его пылкий взгляд сразу же напомнил Бонни ее отца. Боль от потери отца, которая сидела в ее сердце многие годы, сменилась другой болью — она знала, что Энгус принадлежит Терезе. Бонни осознавала, что не сможет предать свою подругу.

Энгус рассматривал незнакомую девушку. Высоко ценивший свою мать, он никогда еще не испытывал большого желания обладать какой-нибудь женщиной. Но теперь он впервые почувствовал необходимость не только обладать женщиной, но и затянуть ее в свою темную мятежную душу, душу человека, лишенного надежды на спасение. Он вспомнил эти слова. Их сказала проститутка из публичного дома в Риме.

— Вы собираетесь здороваться? — Тереза была сильно удивлена.

Бонни и Энгус стояли и молча смотрели друг на друга.

— Ну, что у нас тут? — К ним подошли Джон и Анна. Ему не понравилось, как Энгус смотрит на Бонни. Джон, как будто защищая Бонни, положил ей руку на плечо. Бонни, сбитая с толку этим жестом, обернулась и растерянно улыбнулась. Какую-то долю секунды ей казалось, что она была в долгом путешествии. Она уже навсегда потеряла покой из-за этого человека. Она чувствовала пустоту, которую мог заполнить только ее избранник. Невидимая окружающим тонкая нить связывала их. А Джону не терпелось поскорее увести Бонни. Он коснулся ее руки.

— Я хочу познакомить тебя с моим хорошим другом, Зейкервелем. Он прекрасный дизайнер. Идем. Хватит думать.

Бонни повернулась, чтобы уйти. Она не могла предать Терезу. Она знала, что если останется, Энгус пригласит ее на танец. «Моя жизнь, жизнь Бонни Фрейзер из Мерилла, штата Пенсильвания, закончена». Уходя от своего счастья, она оглянулась. Перед Энгусом стояла Тереза, но Бонни видела его лицо: он смотрел на нее и улыбался. Последнее, что она заметила, — его лучезарная улыбка, которую не портил даже сломанный передний зуб, и грустные черные глаза, полные отчаяния. У Бонни хватило выдержки, чтобы не помчаться оттуда, сломя голову.

— Джон, ты не будешь возражать, если я попрошу отвезти меня домой? — спросила Бонни.

— Совсем нет. Только отведем Анну к Зейкервелю и поедем.

Зейкервель был невысокого роста с золотистыми волосами.

— Джон, дорогой, как приятно тебя видеть. Давай напьемся. — Он отчаянно замахал официанту рукой. — Принесите шампанского, — властно распорядился он.

— Нет, мне нужно отвезти Бонни домой. Она плохо себя чувствует.

Зейкервель внимательно посмотрел на девушку.

— А, женщина влюбилась. Да, это болезнь, — сказал он, взяв Бонни за руку. — Оставайся с Джоном, и у тебя не будет никаких бед.

Бонни вспыхнула, а Анна, стоявшая рядом, засмеялась.

— Запомни мои слова, — зловеще проговорил он, — у тебя взгляд женщины, которая продала душу дьяволу.

— Эй, — Джон поднял руку, — она только что познакомилась с Энгусом.

— Энгус Макфирсон? Да, это гораздо серьезнее, чем я думал. Бонни, дорогая, это и есть тот самый дьявол, поверь мне. — Он покачал головой. — Много раз мне приходилось утешать женщин, умирающих от любви к нему, — произнес он угрюмо. — Послушай меня, развращенного, падшего человека, — держись от него подальше.

Бонни улыбнулась.

— Вам не стоит волноваться. За ним гоняется Тереза.

Джон вздохнул:

— Она совсем другой человек. Он волочится за юными и невинными. В общем, поехали домой. Зейкервель, ты присмотри за Анной, хорошо? Спасибо.

По дороге домой Джон заговорил еще более серьезно.

— Послушай, Бонни. Я не волнуюсь о том, что Тереза гоняется за Энгусом, потому что она не интересует его. Но ты как раз тот тип женщины, который ему нравится. Я на два года моложе его, но мы учились с ним в одной школе. Он просто дикий. Многим из нас приходилось драться, чтобы защитить себя, но с ним все было не так. Казалось, он не чувствителен ни к какой боли. Он стал спать с местными девочками с тринадцати лет. Ходили слухи, что его отец занимается чем-то ужасным, и родственники забрали Энгуса от отца. С тех пор он живет с тетей и дядей в Лондоне.

Бонни чувствовала, что она потерялась во времени, не может ничего воспринимать, и хотя машина уже унеслась на большое расстояние от ярко освещенного дома Сиборнов, от человека с горящими глазами, который похитил ее душу, она чувствовала натяжение той невидимой нити где-то глубоко в сердце.

— Может быть, ему нужна моя любовь, — серьезно сказала она. — Тереза говорила, что у него нет матери.

Джон кивнул:

— Нет. На охоте произошел несчастный случай, но многие до сих пор думают, что ее убил муж. Я тоже в это верю. Он на такое способен, я его однажды видел. — И Джон вздрогнул.

Бонни взглянула на него.

— Интересно, боится ли Энгус, что станет таким же, как отец?

— То, как он живет, подтверждает, что да, — Джон нервно засмеялся. — Но я не должен представлять тебе его таким плохим, а то ты начнешь его жалеть.

— Я уже жалею. Мне всегда жаль таких людей, — ответила Бонни. «Ему нужна женщина, которая сможет принять его боль на себя», — подумала она, а вслух сказала:

— Будем надеяться, что Тереза сможет ему помочь.

Джон опять засмеялся:

— Тереза замахнется на него кулаком, а он тут же ударит ее. Энгус запросто ударит женщину, — Джон покачал головой.

Бонни была потрясена.

— Не могу представить, что он может ударить женщину, даже если она провоцирует его на это. Я имею в виду, что никогда не видела, чтобы отец бил мать, а вот она точно знала, как унизить его. А если бы она вышла замуж за кого-нибудь с меньшим самообладанием, ее бы били, она этого заслуживала.

Джон остановил машину у дома.

— Нет, Бонни. Ты не права. Ни один мужчина не должен бить женщину ни при каких обстоятельствах. У мужчины всегда есть выбор. Ты можешь ударить либо уйти.

Бонни покачала головой.

— Ты не знаешь мою мать.

— Не знаю. Но из того, что ты рассказала мне, я понял, что твой отец со многим мирился, но все равно было бы неправильно, если бы он бил ее. — Джон притянул ее к себе за плечи и поцеловал в лоб. — Ну вот мы и приехали. Спи хорошенько и забудь об Энгусе.

— Спасибо, что привез меня. — Бонни похлопала его по руке. — Я так тебе признательна.

— Спокойной ночи. До пятницы. Я пообещал Уинни, что мы приедем к ней вечером, — Джон улыбнулся. — Я так этого жду, мы там будем одни, без семьи.

— Это будет чудесно, — улыбнулась Бонни и пошла в свою комнату.

Она закрыла за собой дверь и перевела дыхание. «Если я стану дышать реже и глубже, может быть, дрожь пройдет», — думала она. Она приложила руку к груди и слегка помассировала ее. На какое-то мгновение ей стало легче, но потом она снова задрожала. Ей казалось, что неведомая маленькая птица бьется у нее внутри. Бонни подошла к кровати и легла. Но напряжение не проходило. Она вскочила и заметалась. Села за ночной столик и стала вспоминать, как Энгус улыбался ей. Сначала она вспомнила щербинку на зубах. Скорее всего, ее появление связано с футболом. Затем она вспомнила его глаза. «Я могла бы сделать его взгляд мягче, нежнее», — думала она и представляла себе, как целует его веки. Затем вспомнила его губы, полные губы, уголки которых опущены вниз. «Ну прямо как у маленького мальчишки, которому не дают то, что он хочет. Я могла бы дать ему все, что он пожелал бы, и уголки его губ сразу же поползли бы вверх». Она представила, как целует эти губы.

Бонни вспомнила его черные, как смоль, волосы, которые оттеняли белизну кожи, она представляла, как гладит эту голову своими руками. Бонни вспомнила его длинные пальцы. Посмотрев на свою руку, Бонни обнаружила, что сжимает в ладони черную волосинку. Она мечтала о том, как его стройное тело будет лежать рядом с нею. Бледная кожа его тела покрыта густым чувственным волосом.

Бонни никогда не испытывала такой тоски по мужчине.

«Ни один мужчина в жизни не существовал для меня, ни один не будет существовать, — прошептала она. — Только он. Только Энгус. Великий Боже, — молила она, — помоги мне заполучить его. Помоги мне выйти замуж за Макфирсона. Обещаю, что буду вечно любить его. Со мной у него не будет ни одного горестного дня. Я знаю, что могу сделать его счастливым. Помоги мне выйти за него замуж».

Она горячо молилась, забыв обо всем, и вдруг вздрогнула от сильного раската грома, который сотряс дом. Бонни открыла окно. Крупные капли дождя молотили по земле.

Она подставила руку под дождь и воскликнула:

— Боже, я надеюсь, что ты говоришь «да».

И в это же мгновение молния вдруг осветила крышу дома напротив.

Глава 14


Наутро, после завтрака, Бонни доставили картонную коробку.

— Это для вас, мисс Фрейзер, — сказал Джонсон.

В удивлении она открыла коробку. Там лежала одна единственная роза на длинной ножке. И никакой записки. Ее сердце учащенно забилось. «Энгус» — произнесла она про себя.

Каждый день, в одно и то же время посыльный приносил ей по розе. Скоро над этим стали подшучивать. Бонни не возражала. Она улыбалась и говорила:

— Если кому-то нравится присылать цветы и оставаться инкогнито, я не возражаю.

Однажды ей принесли маленькую коробочку. Внутри нее на черном бархате, переливаясь, лежала тяжелая золотая печатка. На ней были выгравированы два орла.

Шли недели, и все строили планы на Рождество. Бонни все время только и думала про Энгуса. Тереза говорила, что он уехал в Гонконг или Новую Зеландию. Где бы он ни был, его отсутствие причиняло Бонни физическую боль. Все заметили, как она изменилась. Для нее словно свет погас и наступила ночь. Место открытой дружелюбной девушки, которая приехала из Америки, заняла худая обеспокоенная женщина.

— Прямо не знаю, что с ней случилось, — сказала однажды Маргарет.

Уинни, которая составляла букет из сухих цветов ответила:

— Подозреваю, что она впервые влюбилась. Вспомни, ведь у нее нет никакого опыта, как вести себя с мужчинами. Может, она скучает по дому. Думаю, что ей стоит съездить домой.

— Может, ты права, — сказала Маргарет. — Мне так нравится Бонни. Я хочу, чтобы она удачно вышла замуж и была счастлива.

— Я знаю, — кивнула Уинни, — ничего не бывает лучше хорошего брака. — Она вспомнила свои годы, проведенные с мужем.

Маргарет услышала шаги Саймона и положила руку на плечо Уинни.

— Твой муж, наверное, был чудным человеком. Идем, дорогой, — крикнула она Саймону.

Уинни продолжала собирать цветы. «Смешно, — думала она, — столько лет прошло». Но на ее глаза навернулись слезы. Она смотрела, как Маргарет и Саймон идут по лужайке. «Он по-настоящему любит ее», — подумала Уинни, увидев, как Саймон робко и нежно взял Маргарет за руку.


Накануне отлета, перед Рождеством, Бонни очень волновалась. Ее чемодан был наполнен подарками для бабушки, а для Моры она купила мягкий шотландский берет и теплую, в тон ему, шаль.

За две недели до отлета она подбирала рождественские подарки для семейства Бартоломью. Трудно было подобрать что-либо для Сирила.

— Подари ему маленькую копилку-поросенка. Пусть делает антикапиталистические вложения, — предложила Тереза. — Давай, ему понравится.

— Не думаю, что вся эта политическая чушь много для него значит, — сказала Бонни. — Думаю, он злится из-за того, что его мать бедна. Он, наверное, умный, но ему никогда не везло.

В последний день пребывания в Лондоне, Бонни раздавала подарки. Сирил отказался открыть свой.

— Я не люблю Рождество, — сказал он, — эти праздники всегда были для меня ужасными.

— В самом деле? — спросила Бонни. — Как это печально.

Сирил удивился ее искреннему сочувствию.

— Мы никогда не могли позволить себе индейку. — Он замолчал, чтобы узнать, заинтересуется ли этим Бонни. Затем решил продолжить. — Единственными игрушками, которые я получал, были те, которые раздавались на благотворительных вечерах важными персонами, где были такие же бедные дети, как и я. — Он сморщился. — Мне всегда было стыдно за свою зашитую одежду, а потом я чувствовал вину и опять стыд за то, что моя мать так много работала. — Затем он решил открыть пакет. — Здесь свитер для меня?

Бонни улыбнулась.

— Я подумала, что к твоим глазам подойдет коричневый свитер. У тебя красивые глаза.

Сирил был потрясен. Он покраснел и опустил голову.

— Ты действительно так думаешь? — спросил он недоверчиво.

— Да. Твои глаза я сразу заметила. — Сирил посмотрел на нее и выскочил из комнаты.

— Я его расстроила?

Мэри улыбнулась.

— По-своему да. Сирил не привык к тому, что он кому-то может нравиться или его кто-нибудь замечает.

Через минуту в комнату вошел Сирил. На нем был свитер, его глаза сияли:

— Ты права, Бонни, он очень идет мне. Я надену его на праздник. — Он улыбнулся Мэри. — Как ты думаешь, Мэри, мы скажем Бонни или нет?

Мэри кивнула.

— Мы решили пожениться.

— Вот здорово! Когда вы решили?

— Я обещала Сирилу, что скоро. Он не хотел просить моей руки из-за моих денег.

Сирил нежно посмотрел на Мэри.

— Моя мать рада, но придется уговаривать ее родителей.

Мэри вздрогнула.

— Отец будет орать с пеной у рта, но мама будет рада. Ей не нравится, что мы живем во грехе. Вряд ли она хотела такого зятя. Но я молилась о таком муже, именно это и важно. Если у нас будут дети, то они не будут воспитаны так, как мы. Никаких нянь, никаких интернатов.

Бонни сочувственно посмотрела на Мэри.

— Должно быть, очень трудно уехать учиться в семь или восемь лет?

— Было трудно, но все меняется к лучшему. Надеюсь, все хорошее в социальной жизни Англии сохранится, несмотря на предвзятость мнений и фанатизм. Я не хочу быть, как Анна, — притворяться и говорить на кокни.[5]

— Знаете, я многое расскажу бабушке об Англии. Она меня послала сюда, чтобы я все за нее посмотрела. У меня море информации.

Она поцеловала Мэри и Сирила и попрощалась с ними.

Засунув в чемодан последнюю блузку, она легла в постель. Возле нее устроился Морган. «Я буду скучать по тебе», — сказала она и погладила его огромную голову. Пес завилял хвостом. «Я вернусь до того, как ты соскучишься», — пообещала она.

«Великий Боже! Когда я вернусь, будет ли Энгус меня ждать? Мне будет недоставать его роз», — подумала Бонни, засыпая.


Часть третья В СЧАСТЛИВОМ БРАКЕ

Глава 15


Когда самолет набрал высоту, Бонни отдала свое пальто стюардессе и пошла в туалет, чтобы переодеться. Полет в Бостон обещал быть очень приятным. Бонни ела омара и пила шампанское. Затем посмотрела на свою соседку. У нее был очень усталый, даже изнуренный вид.

Само собой, они завели разговор. Марион работала в Англии врачом.

— Собираюсь навестить сестру. Она живет в Хэртфорде, штат Коннектикут. — Марион бросила беспокойный взгляд на Бонни. — У нее опять проблемы с мужем. Он — маньяк, но каждый раз, когда кто-нибудь из семьи помогает ей начать новую жизнь, она возвращается к нему снова. Слава Богу, что у них нет детей.

— Может, она любит его, — сказала Бонни.

— Невозможно любить, если к тебе плохо относятся и оскорбляют.

— Кажется, есть такая поговорка, но теперь я в ней не уверена, — сказала Бонни. — Я знаю, что никогда не позволю ни одному мужчине оскорблять меня. — Она серьезно посмотрела на Марион. — Я не могу представить свою жизнь без Энгуса.

Марион улыбнулась.

— Ну, я думаю, он тебя не обидит, а если обидит, ты перестанешь его любить. Но с моей сестрой все по-другому. Салли знала, что за страшный человек ее муж еще до замужества. Он бил ее, когда они были помолвлены. И все равно она пошла за него, хотя все ее предупреждали. «Он изменится, вот увидите», — говорила она, бывало, нашей матери.

Марион откинулась на кресле.

— В последний раз лечу ее спасать. Она только что провела семь недель в больнице. В следующий раз он убьет ее.

— Как ужасно. — Бонни была напугана.

— Не знаю. — Марион закрыла глаза. — Иногда мне кажется, что ей нравится это. Когда мужа нет рядом, она говорит только о драках. Это смешно. В своей клинике я лечу наркоманов. У них такой же исступленный взгляд, когда они говорят об иглах. Не знаю. Любой нормальный человек должен стремиться избавиться и забыть о такой жизни.

Бонни покачала головой.

— Не понимаю людей, которых так бьют. Но моя мать сама себя избивала, только не так, как вы говорите.

Марион бросила на Бонни бесстрастный взгляд.

— Бонни, слава Богу, что ты молода и многого не знаешь. Но я каждый день сижу на приеме и ужасаюсь тому, как много женщин живут с мужьями, избивающими их. Иногда, после того, как я вижу в моем кабинете жестоко избитую плачущую женщину, женщину со сломанным носом, синяками по всему телу и ее мужа, который требует любви, а потом избивает до полусмерти, я не могу удержаться от слез. Я знаю, что надо сдерживать свои эмоции. Нас, докторов, учат не задавать лишних вопросов. Но я так беспомощна. Было время, когда женщина могла вернуться назад к родителям. Сейчас же все рушится, женщине некуда идти. В семьях нет больше места для дочерей или внуков. А что касается богатых женщин, — она вздохнула, — посмотри на Салли. Ее бьет муж — богатый, элегантный, обаятельный. Но ей никто не верит. Мы все думаем, что такие вещи происходят только у бедных. Как мы говорим, они многого лишены в социальном плане. Какая чушь! Можно подумать, мы можем избежать этой опасности. Если во всем обвинять общество, то никто не захочет нести ответственность.

— Думаю, что понимаю вас. Моя мать всегда винила во всем своего отца, но мой отец говорил, что за то, как она себя ведет, ответственность лежит только на ней. Но она никогда его не слушала.

Марион покачала головой.

— Вот именно. Политические споры прекращаются, когда ты видишь, что женщины все делают для себя сами. Большой дом, деньги, красивая жизнь — все. И это при всем том, что их бьют мужья. Долго приглядываясь к жизни, могу сказать, что однажды все оправдания прекратятся. Мы будем вынуждены признать факт, что насилие — заученная модель поведения.

Бонни откинулась на сиденье, а Марион улыбнулась.

— Извини, я не хотела читать лекцию. Я лучше посплю. Мне нужны силы, чтобы завтра разобраться с Салли. — Марион легла и закрыла глаза.

Бонни достала из кармана кольцо Энгуса. «Бедные женщины, — думала она. — Энгус никогда бы не поднял на меня руку». Она крепко сжала кольцо в ладони и погрузилась в сон.

Бонни проснулась, когда самолет шел на посадку. Она хотела переодеться в костюм, но затем решила остаться в джинсах. В конце концов, это Америка.


Особняк Августины выглядел точно таким, каким она его запомнила перед своим отлетом.

Бонни побежала в гостиную, где, по словам водителя, ее ждала бабушка. Августина встала поприветствовать ее. Всего лишь три месяца пролетело с тех пор, как она видела Бонни в последний раз, но она все время очень беспокоилась о внучке: от Маргарет пришло письмо, где сообщалось о плохом настроении Бонни. Девушка подбежала к бабушке и крепко обняла ее.

— Бабуля, как приятно быть дома.

В комнате стоял привычный аромат — смесь лимона и сосны, которая, сгорая, потрескивала в камине. Бонни взяла Августину под руку и села рядом с нею.

— Я привезла тебе рождественский пудинг от Маргарет, — сказала Бонни и принялась рассказывать о поездке, а потом подошло время переодеться к ужину.

Бонни с радостью оглядела свою комнату. Ничего не изменилось. Затем она заметила длинную серую коробку с золотыми буквами, лежавшую на кровати. «Не верю своим глазам», — прошептала она. Внутри коробки лежал один василек. Бонни затаила дыхание. К цветку была приколота маленькая записка. «К твоим голубым глазам», — было написано там. Бонни с удивлением изучала почерк — маленькие, неразборчиво написанные буквы. Записка была без подписи, но Бонни знала, что ее написал сам Энгус. «Смешно, я думала, что у такого уверенного человека, как Энгус, рука должна быть гораздо тверже». А потом вспомнила, что думала о нем, как об обиженном ребенке. Волна сострадания захлестнула ее.

Бонни поставила цветок в стакан и отправилась в ванную. Там, лежа в ванной, она смотрела на цветок и вспоминала Энгуса. «Может быть, если я буду много думать о нем, то и он вспомнит обо мне», — она так погрузилась в свои мысли, что Море пришлось сильно стучать в дверь спальни.

— Августина просит побыстрее. Ужин на столе.

Бонни выпрыгнула из ванной, закрутилась в полотенце и открыла дверь.

— Мора! Как хорошо дома. Видишь тот чемодан? Там сверху лежит твой подарок.

Мора обрадовалась.

— Как красиво. — Она надела берет и шаль и посмотрелась в зеркало. — Спасибо, Бонни. Я скучала по тебе.

— И я тоже. Как тут бабушка?

— Пока тебя не было, мы сблизились. Я очень полюбила ее. Она больше не позволяет мне быть прислугой, так что теперь я вроде компаньонки. Ты себе не представляешь, с каким нетерпением мы тебя ждали.

Бонни усмехнулась:

— Боже мой, как здорово вернуться в хороший, роскошный дом. Что касается комфорта, то Англия сильно отстает.

— Августина говорит, это из-за того, что они пуритане.

— Наверное. Долго к этому надо привыкать. — Бонни быстро надела платье, заколола волосы на макушке.

— Ты похудела, — сказала Мора.

— Я знаю. Я влюбилась.

Мора рассмеялась:

— Если бы я от любви похудела. Когда я влюблена, все что я делаю — так это налеты на холодильник, ем шоколад коробками. Кстати, я буду ужинать с тобой.

— Здорово.

Девушки, болтая и смеясь, спустились по лестнице вниз.

Августина ждала их за столом.

— Расскажи мне о семье Бартоломью, — попросила она Бонни.

— Ну ладно. Сначала нужно рассказать про их пищу. Кроме того, что мы ели у Уинни, их домоправительницы в Саффолке и одного вечера, где хозяйка — не англичанка, пища была ужасной.

Бонни принялась рассказывать о пудингах и их различных степенях загустевания. Августину это сильно удивило, а Мора смеялась.

— Какой стыд. До времен королевы Виктории английская кухня и умение развлекаться считались лучшими в мире. — Августина вытерла рот краем салфетки. — Думаю, Англия потеряла свое сердце, когда рухнула империя. Странные люди эти англичане. Живут на крошечном острове и все еще хотят править миром. Тогда как другие страны Европы довольствуются лишь захватом небольших колоний. Нет, англичанам надо помочь и выселить их куда-нибудь с острова. Вот тогда они будут вспоминать свою родину с любовью. Странно. Мне всегда казалось, что у англичан должно быть что-то, ради чего стоит умирать, тогда как у американцев должно быть что-то, ради чего стоит жить.

Бонни знала, как умна ее бабушка.

— Ты права. Мэтью хочет поехать за границу спасать языческие африканские души. Они не работают в других странах. Джон говорит, что чувствует себя обманутым. А я не могу себе представить, что пятьдесят шесть миллионов человек толкутся в таком замкнутом пространстве. В Лондоне не хватает места для всех.

После обеда Мора оставила Бонни с бабушкой наедине. Бонни сидела в кресле-качалке, не сводя глаз с огня.

— У тебя усталый вид, девочка, и ты похудела.

— Я знаю, я влюбилась, бабушка. Только не говори никому. Я имею в виду, никому из Бартоломью.

Августину это удивило.

— Почему нет? Тебе нечего скрывать, не так ли?

— Нет, это не так. Я хочу подождать, пока не буду в нем уверена. — Бонни чувствовала себя виноватой, потому чтоникогда раньше не кривила душой. Она еще точно не знала, что скажет родным, но понимала, что все будут шокированы. Она осторожно заговорила о печальном прошлом Энгуса. — …Вот видишь, бабушка, ему нужна моя любовь.

Несмотря на свою мудрость, Августина очень мало знала о делах сердечных.

— Хорошо, — сказала она, — конечно, нас создает прошлое, но люди могут улучшить свое положение. Ты сделала это, а вот Энгус?

— Да, я уверена. Ни один злой или нечувствительный человек не смог бы додуматься присылать цветы каждый день. И, — добавила она, — он прислал мне свою печатку. Подожди, я сейчас принесу. — Бонни умчалась наверх.

Августина смотрела на огонь. Внезапный страх закрался в ее сердце. Все эти годы она помнила лицо своего сына Джеймса, лицо, охваченное заботой о молодой девушке, которая использовала его ради собственных целей. «Хорошо, — думала Августина, — что он хотя бы не гоняется за ее деньгами. Все звучит так, как будто он может обладать любой женщиной, какой захочет. Может быть, тот факт, что у него хороший вкус, и он выбрал Бонни, поможет ему».

— Давай, я посмотрю, — сказала она, взяв кольцо. — Боже мой, Бонни, принеси мою генеалогическую книгу.

Бонни подошла к книжному шкафу и достала тяжелую книгу с полки.

— Ты знаешь эту семью?

— Ну, мне кажется, да. Надо же, такое совпадение. — Она стала перелистывать страницы и остановилась на цветной картинке. Держа кольцо рядом с ней, она видела, что это то самое кольцо.

— Крест говорит о том, что это орлы Макфирсона. — Она перевернула страницу и начала читать: — В битве при Каллодене в 1745, Стюарт Макфирсон, глава клана Макфирсонов, спас жизнь своего друга Джеймса Фрейзера, заслонив его своим телом…

Глаза Бонни сияли.

— Итак, кто-то из семьи Энгуса много лет назад спас кого-то из нашей семьи, вот как Малкольм Фрейзер попал в Бостон. — Бонни встала и подошла к древнему портрету Джеймса Фрейзера. — Боже мой, это в самом деле поразительно. Ты знаешь, мы оба при первой же встрече догадались, что что-то значим друг для друга.

Августина вздохнула.

— Не сомневаюсь, что у тебя есть глубокие чувства. — Она закрыла книгу. — История Макфирсонов леденит кровь. Но я готова доверять твоему выбору.

Бонни улыбнулась.

— Спасибо, бабушка. Идем спать. Ты выглядишь усталой. Я тебя совсем заболтала. Можно мне взять эту книгу?

— Конечно.

Бонни помогла ей встать и проводила наверх до дверей комнаты.

— Спокойной ночи, — сказала Августина и поцеловала Бонни. — Мы скоро тебя откормим, твои щеки порозовеют снова. Тебе нужно подышать нашим воздухом.

Бонни взяла бабушку за руку.

— Он тебе понравится. Обещаю.

— Я знаю. Иди спать.


Бонни сидела на кровати, читая историю семьи Макфирсонов. Бедный Энгус. Неудивительно, что люди о нем все время сплетничают: история убийств и предательств… Бедный Энгус. Она легла и посмотрела на василек. Дорогой Энгус…

Хотя Бонни наслаждалась домашним уютом и комфортом, она испытывала неясную тоску. Ей казалось, что Англия, как старый плющ, который цепляется за стены зданий, глубоко проникла в ее душу. Она вспомнила Темзу, крестьян, встающих на заре, стада белоснежных овец на полях. Она улыбнулась при воспоминании о маленьких деревнях с аккуратными домиками, стоявшими прямо возле дороги на Саффолк. И тут она решила позвонить матери.

— Как приятно тебя слышать. Ты приедешь? — холодно спросила Лора.

— Я приеду двадцать шестого на два дня. Я прилетела на неделю и потом собираюсь на Новый год в Шотландию.

Лоре стало легче. Она не хотела, чтобы ей кто-нибудь мешал в ее маленьком домике. Воображаемое отпущение грехов превратилось в ритуал, и у нее больше ни на кого не оставалось времени. День начинался с молитв и очищений от похотливых мыслей или ночных поступков. Так как Лора постоянно фантазировала о сексе, у нее набралось много исповедей. Затем шло отпущение грехов. Лора хорошо изучила манеры отца Джона. Она исполняла обе роли. Став на колени, она сбивчиво признавалась во всех своих грехах. Затем, вскочив на ноги, она занимала место в другом конце спальни. Подражая голосу отца Джона, она брала шесть или двенадцать плетей в зависимости от того, сколь долгой будет исповедь.

В течение дня Лора подсчитывала свои злодеяния. К десяти вечера она была опять готова исповедоваться в своих грехах. Избитая, в кровоподтеках она продолжала хлестать себя в неистовом раскаянии. Затем, измученная и уставшая, ложилась спать.

Ее внутренний мир был таким болезненным, что она ни с кем не общалась. Если ее не было дома, она была в церкви. Отец Джон не сомневался в том, что каждый месяц получит от нее чек. Он подсчитал, что ему необходимо будет потакать навязчивым бредням Лоры лишь несколько лет, и тогда он сможет уехать в Рим с огромной суммой в своем распоряжении. Еще несколько лет были ничем по сравнению с тем, что в его церкви можно было провести всю жизнь, жизнь, которая тянулась бы бесконечно, если бы не Лора.

— Бонни, — голос Лоры дрогнул. — Я заново обставляю твою комнату. Знаешь, там ужасный беспорядок. К тому же…

— Не волнуйся, мама, я остановлюсь у Мици. Я в любом случае хотела навестить ее.

Обеим, и матери и дочери, стало легче.


Бонни замечательно отпраздновала Рождество с Августиной и Морой. Августина решила, что собирать большое количество людей утомительно, поэтому было решено отпраздновать Рождество в тихом семейном кругу. В полночь перед Рождеством Бонни, Августина и Мора отправились в семейную часовню. Вся прислуга уже собралась здесь и ожидала хозяйку. После молитвы отца Грегори, которая была прочитана на латыни, все три женщины отправились в дом. Небо было усыпано яркими звездами.

Утром особняк наполнился весельем и праздничным настроением. Дворецкий распорядился, чтобы нарядили елку. Под ней Бонни нашла подарок от Августины.

— Какая прелесть, — сказала она, открывая коробочку духов. — А теперь посмотри на мои подарки.

Бонни протянула Августине три коробки, запакованные в яркую бумагу. В первой был гусиный паштет, во второй — известный сыр «Стилтон». Августина в предвкушении того, что же окажется в третьей коробке, села. Ее глаза горели.

— Бонни, подарки просто чудо. Но что же здесь? Не могу представить, что может быть такого размера. И как это влезло в твой чемодан?

— Открой, — засмеялась Бонни. Августина достала пару блестящих резиновых сапог. — Думаю, ты можешь гулять в них по саду.

— Какая забота. Ты знаешь, когда я рассматривала картинки с изображением англичан, одетых в это, всегда тайно мечтала о таких же сапогах. — Августина протянула руки, и Бонни бросилась к ней в объятия.

Стол был накрыт к праздничному обеду. В конце застолья, следуя указаниям Бонни, внесли рождественский пудинг. Когда Бонни ела свой кусок, она вдруг почувствовала что-то твердое на зубах. Это была монетка в три пенса.

— Я совсем забыла! — воскликнула она. — Уинни говорила, что тому, кто найдет в пудинге монетку, улыбнется удача.


Мици очень обрадовалась приезду Бонни.

— Ты выглядишь прямо как манекенщица, — сказала она, вытирая руки о фартук.

Бонни поставила чемодан посреди маленькой гостиной. Двое черноглазых ребятишек выскочили из кухни.

Бонни посмотрела на Мици.

— Ты опять беременна. Ты мне ничего не говорила.

Мици застенчиво улыбнулась.

— Я думала, ты мне будешь читать целую лекцию.

— Обещаю, что нет, Мици. Не теперь. Я изменилась.

— Да, я вижу, что ты изменилась. — Мици уселась в мягкое велюровое кресло. — Мне кажется, ты влюблена.

— Откуда ты знаешь?

— Запомни, я эксперт по этим вопросам. И я вижу здесь молодую, модно одетую, выхоленную женщину. Но у нее отсутствующий взгляд. У тебя все симптомы. Диагноз легко поставить.

— Мици, так приятно опять с тобой разговаривать. Никто не понимает меня так, как ты.

Мици вздохнула.

— Ты всегда целиком отдавала себя тому, что тебя интересовало. Расскажи мне, кто он.

Мици внимательно слушала восторженный рассказ об Энгусе. Рассказ Бонни был прерван пронзительным визгом и грохотом, донесшимся из кухни.

— Извини, — сказала Мици, — сейчас я успокою своих милых детишек. — Макс! Ребекка! Вы меня сведете с ума! — крикнула она. — Перестаньте, либо я отшлепаю вас!

В ответ послышалось хихиканье.

— Ладно, мамочка, — в один голос ответили дети.

— Все понятно. Выходит, ты только видела этого парня?

Бонни нахмурилась.

— Мы не похожи на других. С первого взгляда мы поняли, что предназначены друг для друга. Смотри. Вот кольцо, которое он мне прислал. Знаешь, его предок спас моего предка. Он закрыл Джеймса своим телом от пули. Вот так Джеймс выжил в те годы. А потом его сын Малкольм приехал в Бостон и построил наш дом.

— Невероятно, — прошептала Мици. — Все это так романтично. Тебе повезло, Бонни. Конечно, — быстро добавила она, — я люблю Рея, но с двумя детьми да еще в ожидании третьего вряд ли в моей жизни прибавится сколько-нибудь романтики. Идем на кухню. Я приготовлю бутерброды.

— Ты знаешь, это смешно, — сказала Бонни, держа Макса на коленях. — Никогда не представляла себя замужем и с детьми. А теперь я думаю, что дети необходимы в жизни. — Она прижалась щекой к Максу. — Я думаю, природа-мать нажимает на какой-нибудь биологический курок, если ты влюблен. А потом делает всех женщин, даже самых строгих, хлопотливыми наседками.

Мици засмеялась:

— Да, в этом что-то есть. Я просто обожаю детей и люблю быть дома. Я понимаю, что это не модно, но каждый вечер, когда Рей приходит домой, мне нравится целовать его, удивлять вкусной едой. Он говорит, что я готовлю так здорово, что ему приходится пропускать ланч, чтобы оставить побольше места для обеда. — Она поправилась, но выглядела счастливой и спокойной.

— Я тоже хочу этого. Дом для Энгуса, дом для моих детей.

После того, как дети поели, Мици отправила их играть во двор.

— Сейчас мое время. Я обычно пишу или читаю письма.

Бонни улыбнулась.

— Ты первая, кто не сказал ничего ужасного про Энгуса.

Мици вздрогнула.

— Что тут скажешь? Ты говоришь, у него было ужасное детство, да ведь у тебя тоже. Я помню, как твоя мать била тебя и как она напивалась. Честно говоря, Бонни, ты заслуживаешь самой прекрасной любви в мире. Таких счастливых людей, как мы с Реем, немного. Мы счастливы, и я желаю тебе того же.

Бонни оглядела чистую кухню.

— Я уверена, что все будет хорошо. Я знаю, моим знакомым странно то, что мы с Энгусом не говорили друг с другом, но нашей любви не нужны слова. Мне кажется, что на самом деле он застенчивый и спокойный. Когда мы поженимся, все будет нормально. Мы будем вместе сидеть у камина, и я буду читать ему стихи. — Она засмеялась. — Видишь, я уже все спланировала.

— Да, Бонни, это звучит замечательно.

— Ой, я должна бежать. Я обещала, что мы встретимся с мамой в городе. Она хочет посмотреть фильм «Потомки Сатаны». У нее ужасный вкус на фильмы, но ей очень хочется в кино. Знаешь, нам с ней даже не о чем разговаривать.

— Хорошо, — Мици встала. — Если придешь поздно, заходи через заднюю дверь. Она будет открыта для тебя.

— Я не задержусь. — Бонни поцеловала подругу и, схватив сумку, понеслась к автобусу.

Фильм оказался длинным и нудным. Лора обсуждала сюжет в течение целого обеда, который они заказали в ресторане.

— Мама, послушай, — Бонни прервала ее, — я хочу что-то тебе сказать. Я собираюсь выйти замуж.

Лора подняла брови.

— Замуж? Кто же этот счастливчик?

Бонни достала золотое кольцо.

— Вот. Энгус не прислал бы его мне, если бы у него не было серьезных намерений.

Лора посмотрела на дочь.

— Кто он? Я имею в виду, как он зарабатывает на жизнь?

— Ну, он… имеет большое владение в Шотландии и дом в Лондоне. Тереза знает о нем больше, чем я. Я думаю, он так богат, что ему не надо работать.

Лора посмотрела на Бонни с возрастающим интересом.

— Он лорд или что-нибудь в этом роде?

Бонни кивнула.

— Почти. Кстати, он унаследует все, когда умрет его отец, и будет лордом Макфирсоном, а я буду леди Макфирсон. Как тебе все это?

Лора была потрясена.

— Боже мой, Бонни. Кто бы мог подумать, что моя малышка поедет в Англию и выйдет замуж за лорда! Он преданный католик?

— Да.

Лора коснулась рукой щеки дочери. Бонни покраснела. Она не привыкла к проявлениям нежных чувств со стороны матери.

— Послушай, дорогая, что бы ни случилось, пусть он даст тебе денег до того, как вы поженитесь. Помни, что случилось со мной.

Возникла неловкая пауза. Бонни подняла бокал с вином.

— Честно говоря, мама, мое замужество будет не таким. Я полностью доверяю Энгусу. Он никогда меня не бросит.

Лора посмотрела в свою тарелку.

— Я так тоже когда-то думала. Но твой отец бросил нас.

— Я знаю, — Бонни вздохнула. — Я до сих пор чувствую свою вину в том, что он ушел и умер в одиночестве. Надо было попытаться остановить его. Я всегда чувствую свою вину.

— Ну, ты была маленькой девочкой и росла без него все эти годы. Ты училась в школе, у тебя были друзья.

Бонни ужаснулась.

— Я отказалась от него?

Лора поняла, что будет мудро не расстраивать Бонни. Слезы уже подступили к ее глазам.

— Нет, не совсем, — пояснила она. — Он отрекся от нас, и я не знаю, что бы делала, если бы не твоя помощь. — Теперь уже и Лора пустила слезу.

Бонни возразила:

— Это не помощь. Я всегда буду присылать тебе столько денег, сколько смогу. Я уверена, когда мы поженимся, Энгус разрешит посылать тебе еще больше.

— Это было бы здорово, дорогая. Я это очень ценю. Но не волнуйся обо мне. Я проживу. — Она посмотрела на часы. — О, мне пора на исповедь в церковь.

— Мама, — сказала Бонни с удивлением, — ты только и делаешь, что ходишь на исповеди и служишь Богу и отцу Джону.

Лора улыбнулась. Она даже стала как-то моложе. Ее лицо прояснилось, глаза засверкали, будто в лихорадке.

— Да. Я служу Богу. А там, где есть Бог, есть и Дьявол. — У нее был безумный взгляд. — Мне действительно пора идти, Бонни. Передай мои лучшие пожелания Мици.

— Хорошо. — Бонни встала. — Я оплачу счет.

— Как это мило, большое спасибо. Увидимся.

— Увидимся, — засмеялась Бонни, — надеюсь, мы увидимся в церкви на моем венчании.


— А затем он взял длинную цепь и приковал меня в подвале к стене. На нем была черная…

«…черная кожаная маска, в руках плеть», — это предложение отец Джон договорил про себя, прежде чем Лора успела произнести его вслух. Он знал наизусть почти все слова Лоры. «Ну, ладно, — думал он. — На этой неделе только плеть. Хоть сменила пластинку. Прошлые две недели она висела под потолком на кожаных ремнях».

Прочитав две молитвы, Лора тихо сидела в тени алтаря. Она наблюдала за тем, как отец Джон выключал свет в церкви. Теперь только свет одной красной лампы тускло освещал алтарь. Когда он пошел к двери, то почувствовал, что рядом кто-то есть.

— Боже мой, Лора! — воскликнул он, потупив мрачный взгляд. — Ты меня напугала.

— Неужели, отец? — Ее губы растянулись в улыбке. — В самом деле? Я не хотела.

Отец Джон задергался.

— У меня есть новости, отец Джон. Моя дочь Бонни выходит замуж за английского лорда и будет жить в замке в Англии.

— В самом деле? — Отец Джон вдруг проявил к этому интерес. — А этот молодой человек католик?

Лора торжественно кивнула.

— Конечно. Моя дочь никогда бы не подумала отлучаться от церкви. Однажды я приведу сюда их обоих.

Отец Джон был потрясен.

— Ну, должно быть, вы счастливы. Вот что. Сейчас я все закрою, и мы можем пойти ко мне, выпить по чашке кофе. Хотите?

Это привело Лору в восторг.

— Конечно, — без колебаний ответила она.

Позже, дома, она хлестала себя до тех пор, пока ее не покинули похотливые мысли о совокуплении с самим отцом Джоном.


Вернувшись домой, Бонни было приятно увидеть еще два цветка, которые доставили в ее отсутствие. Августина улыбнулась, когда внучка зашла в столовую, держа цветы в руках:

— У тебя счастливый вид.

— Да, я счастлива. Я еще счастливее, чем была, когда приехала. Меня смущали собственные чувства к Энгусу, мнение людей, которые настраивали меня против него. Но сейчас, — она замолчала и посмотрела на цветы, — сейчас я знаю, что люблю его. Я хочу выйти за него замуж, и никто не переубедит меня. Наплевать, если первые несколько лет будут трудными. Я знаю, что ему будет непросто принять мою любовь и научиться доверять мне, но я готова к этому. Я переживу трудности. В конце концов, я знаю, что такое жить, если ты несчастлив. Посмотри на мою мать. Она все пережила, а теперь посвятила себя церкви и отцу Джону.

«Скорее только священнику», — подумала Августина, но ничего не сказала. Если Лора занимается своими делами и не лезет к Бонни, то Августине все равно. «Кроме того, — рассудила Августина, — лучше Бонни думать о том, что мать посвятила себя церкви, чем знать, что она путается с пьянчужками Мерилла».

— Я так рада это слышать, — сказала она. — Кстати, я позвонила Маргарет и поблагодарила ее за подарки. Она сказала, что Джон встретит тебя в аэропорту.

Бонни с Морой поехали по магазинам, чтобы купить бальные платья.

— Макгрегоры будут давать новогодний бал. А потом, Тереза говорит, что в полночь мужчины должны пойти в гости.

Они пересмотрели все платья в магазине.

— Думаю, стоит купить это атласное, цвета слоновой кости. Бабушка говорит, что даст мне свою чернобурку. Если уж в английских домах так холодно, представляю какой холод будет в шотландских замках. — Она вздрогнула. — Как бы не пришлось спать в пальто.

Мора достала черное шифоновое платье.

— Примерь, Бонни. Ты такая красивая в черном.

— Тогда его нельзя показывать бабушке.

Мора улыбнулась.

— Если ты уже стара для замужества, тогда пора носить черные платья. Ой… — она зажала ладонью рот. — Я не хотела, чтобы это прозвучало так грустно.

Бонни засмеялась.

— Да, я знаю. Но мы не будем покупать такое. Я становлюсь суеверной.

Оставшиеся дни пролетели быстро.

— Я вернусь летом, — сказала Бонни Августине. — Даже если мы обручимся, я пока не буду выходить замуж. Если все будет хорошо, мы поженимся в октябре.

— Бонни, я хотела спросить тебя, — сказала Августина с беспокойством в голосе. — Ты собираешься учиться дальше? Это было бы мудрым решением. В конце концов, все может провалиться, и тебе будет необходимо закончить образование.

Бонни была непоколебима.

— Не провалится. Я никогда в жизни не была ни в чем так уверена. Я даже не могу думать о том, чтобы жить без Энгуса. Я чувствую, что я жива, только когда думаю о нем. Он — моя жизнь. Он заставляет меня чувствовать все так остро, что все остальное в мире не имеет значения. Во всей вселенной существуем только мы вдвоем.

На прощанье Августина поцеловала внучку.

— Помни, если что-то случится в твоей вселенной, для тебя всегда есть место здесь, в Лексингтоне.

— Запомню, но этого не произойдет.

Мора провожала Бонни в аэропорт.

— До свидания, — сказала она Бонни, когда объявили посадку. — Счастливо. И обязательно пришли мне фотографию Энгуса.

Бонни кивнула, и они обнялись.

— До свидания, Бостон, — сказала она, когда самолет сделал круг и начал подниматься. — До свидания. — Она легла и стала думать о том, как однажды вернется с Энгусом.

Глава 17


Джон встретил Бонни в аэропорту. Серебристый мех касался ее лица.

— Бонни, — сказал Джон, обнимая ее, — ты стала еще красивее.

— Это оттого, что меня бабушка откормила. Я поправилась на пять фунтов.

Бонни была в восторге от заснеженной Шотландии. Она старалась выведать у Джона побольше новостей.

— Кто будет на вечеринках?

— Все. Много людей приехало из Лондона. Сегодня самый большой бал. Надеюсь, ты не слишком устала.

— Нет, полет не был утомительным, я всю дорогу спала. Кстати, Энгус вернулся?

Джон посмотрел на Бонни, которая беззаботно теребила перчатки.

— Не знаю, но если он и вернулся, его бы не пожелали здесь видеть. Все его слишком хорошо знают.

При мысли о том, что Энгуса бойкотируют местные богачи, сердце Бонни сжалось.

— Да, — сказала она, — какой стыд, что несчастный человек становится изгнанником.

— Он этого заслуживает, — твердо сказал Джон. — Бонни, ты ведь не собираешься пойти на жертву ради него. Даже у Терезы хватило ума выбросить из головы этого человека.

— Не знаю, Джон. Посмотрим, что будет. — Она представила себе, как танцует с Энгусом.

Тереза ждала Бонни в доме Макгрегоров. Макгрегоры выглядели, как английские овчарки. Все они имели пышные шевелюры и бледно-голубые глаза. В семье было семь братьев и сестер. Сэр Ян Макгрегор был глухим. С собой он носил медную слуховую трубку, которую часто вставлял в ухо, но редко кого мог выслушать до конца. Он крикнул Бонни:

— Бонни? Ты не можешь быть Бонни! Это не имя, это слово![6]

Его жена Шарлотта, носившая очень высокую прическу, крикнула ему в трубку:

— Дорогой, она ведь американка. У американцев смешные имена.

— А! — понимающе кивнул он. — Ты жуешь жвачку?

Бонни кивнула. Старик остался доволен. Тереза увела ее от шумной семьи, окружившей девушку.

— Я покажу тебе твою комнату. — И она взяла Бонни за руку.

— Хорошая идея, — с облегчением вздохнула Бонни.

Она раньше никогда не останавливалась в замках и сразу же дала себе слово никогда больше этого не делать. Одно дело — гулять по замку Уиндзоров, чувствовать историю, смотреть на красивую мебель и гобелены, но совсем другое дело подниматься по винтовой лестнице. Вскоре они с Терезой очутились в каменной камере с узенькими окнами. Бонни присела на одну из коек больничного вида.

— Здесь немного пустовато.

Тереза прыгнула на кровать.

— К счастью, я не буду сегодня здесь спать. Я влюбилась в Патрика Фитцгиббона и планирую соблазнить его именно сегодня.

В дверь постучали. Мальчик, одетый в шотландскую юбку, держал огромный букет цветов. Девушки застыли в ожидании.

— Для мисс Бонни Фрейзер, — произнес мальчик.

— Ой, какая прелесть, — воскликнула Бонни. Она разорвала целлофан. — Весенние цветы. Ну не прекрасны ли они? Только представь: весенние цветы глубокой зимой.

Бонни заметила записку, которая была нацарапана знакомым почерком: «Я буду с тобой сегодня». Она посмотрела на Терезу.

— Джон говорит, что его не пустят в дом.

Тереза ухмыльнулась:

— Возможно, он придет через трубу, схватит тебя длинными когтями и утащит в ночь.

— Нет, правда. Не глупи.

Тереза засмеялась.

— Я не переживаю за Энгуса. Если он захочет тебя увидеть, никто его не остановит.

— Хорошо, — Бонни таяла от счастья.

— Я думаю, лучше давай приведем в порядок нашу комнату. Все-таки мы здесь будем несколько недель.

Бонни примеряла, и сбрасывала с себя, и снова примеряла платья, выбирая наряд для вечера. Сначала она решила, что наденет бледно-красное, из шелка. Но потом передумала и достала кремовое из атласа.

— Предлагаю поторопиться и решить побыстрее, иначе он исчезнет, — сказала Тереза. — И кстати, если ты думаешь принять ванну, то я не советую. Вода просто ледяная.

Бонни вздохнула.

— Иди вперед. Я скоро буду. — Ей хотелось побыть одной.

Тереза удалилась, а Бонни прекратила метаться. «Успокойся, — твердо сказала она себе. — Надень кремовое платье и туфли ему в тон. Так. Решено». Она достала бриллиантовое колье. Увидев себя в зеркале, улыбнулась.

— Он придет. Энгус скоро будет здесь, — ее глаза сверкали.

Одевшись, Бонни слегка сбрызнула себя духами, которые подарила Августина. Легко сбежав по лестнице, она остановилась на балконе. Отсюда можно было рассмотреть всех гостей. Стены зала украшали ряды оружия и старинные знамена. Бонни минутку постояла, разглядывая весь зал. Энгуса она не видела.

Мужчины выглядели шикарно в национальных шотландских костюмах. Бонни видела как-то шотландскую юбку, но никогда прежде не видела стольких мужчин в ярко-голубых, зеленых, красных юбках, принадлежавших разным кланам. Другие мужчины, с косичкой, выглядели, как сувенирные куклы.

— Тебе нравится. Нравится! — рядом был Зейкервель. — Дорогая, ты так красива. — Взгляд дизайнера скользнул по атласному платью. — Тебе очень идет. — Он посмотрел на бриллианты. — Мелковаты, — сказал он, наклонив голову. — Но с другой стороны не стоит носить бриллианты более двух карат на шее. И, — он поклонился, — ты самая красивая на балу.

— Перестань разглядывать юбку Джона, — крикнула Тереза.

— Как грубо, — сказал Зейкервель.

Джон улыбнулся Бонни:

— Ты сказочно выглядишь.

— Пусть перестанет смотреть на мужские ноги, — Тереза уколола Зейкервеля.

Тот вздрогнул.

— Тереза, дорогая, это же больно. — Он повернулся к Бонни. — Понимаешь, эти волосатые ноги… Не знаю, как себя сдержать.

Джон увел ее.

— Не слушай его. Он развратит кого хочешь. Отстань, дорогой.

Зейкервель положил руку на бедро и отошел.

— Однажды я тебе понадоблюсь, Бонни. Такие люди, как я, склонны понять таких людей, как ты, — сказал он на прощанье.

Бонни была озадачена.

— Что он хотел этим сказать?

— Не обращай внимания. Зейкервель — славный парень, когда он не выпячивается.

Бонни видела, как он растворился в толпе, и поняла, что почему-то ей без него скучно. В этом человеке было что-то глубокое и сложное. Люди, которые ее окружали, казались ей простыми и понятными, живущими обычными земными заботами, хотя Бонни и понимала, что в действительности все гораздо сложнее и многое скрыто от постороннего взгляда. Из тех, кого она встретила в Англии, Зейкервель был единственным, кто не пытался утаить от окружающих другую, темную и грешную, сторону своей жизни.

— Мне нравится Зейкервель. Он меня смешит, — сказала она Джону.

Тереза и Джон медленно шли за Бонни через толпу по направлению к столу. Мэри и Сирил были уже там.

Мэри хотелось покомандовать.

— Мама с папой сидят с Макгрегорами. Бонни, садись с Сирилом, а ты, Джон, сюда, иначе ты замучаешь Бонни за вечер.

Слуги внесли огромные серебряные блюда с фазанами и олениной. Зал освещали лампы, стоявшие на каждом столе. Женщины, одетые в шелка и атлас проплывали мимо Бонни. На некоторых дамах в белых платьях девушка заметила клетчатые ленты, приколотые к правому плечу.

— Не могу поверить, что я здесь, — сказала Бонни.

— Я тоже, — заморгал Сирил. — Надо среди этого родиться, иначе все покажется, как в кино. Вот где я узнавал жизнь — в местном кинотеатре.

Бонни кивнула.

— Согласна, но все равно очень красиво.

Неожиданно во время еды многие встали из-за столов.

— Что это? — спросила Бонни, желая последовать их примеру.

— Сиди, — сказал Сирил, — это не для нас.

— Да здравствует король! — Один старик стоял, прижимая к груди стакан с вином. Он подержал его, поднес его к губам и осушил до дна. Все присутствующие последовали его примеру. Вдруг Бонни услышала звуки волынки. Они становились ближе и ближе, затем распахнулась огромная дверь зала. Печальная музыка зазвучала совсем близко, появился волынщик и медленно прошелся по всему залу.

Бонни слышала, как рыдала и всхлипывала волынка: «Ты не вернешься? Не вернешься?» Эта музыка напоминала о том, как однажды жестокие, гордые люди потеряли своего короля. Вместе с династией Стюартов люди утратили гордость и независимый дух, теперь все они были рабами Лондона и Англии. Некоторые старики заплакали, услышав музыку, заполнившую зал. А Бонни подумала о Малкольме Фрейзере и его отце. Ее сердце наполнилось скорбью.

Медленно стихала музыка. Музыкант ушел. Гости опять принялись за еду. Разговоры постепенно заполнили зал и заглушили последние всхлипывающие звуки волынки.

Сразу после того, как заиграл оркестр, появился Мэтью. Он зажимал уши руками.

— Боже, я ненавижу эту музыку.

Во время танцев Бонни увидела Терезу с Патриком Фитцгиббоном. «Он очень симпатичный», — подумала Бонни.

Бонни больше не могла есть и с нетерпением ждала, когда же Энгус найдет ее. Она танцевала все подряд, и вот Джон пригласил ее. Только они стали танцевать, как музыка стихла. Гости застыли в молчаливом ожидании. Даже слуги стояли не шелохнувшись. Джон посмотрел на часы.

— Полночь, — прошептал он Бонни. — Все ждут первого гостя, того, кто придет, и…

Он не успел договорить, как в переднюю дверь замка громко постучали. Сэр Ян подошел к тяжелым деревянным дверям и распахнул их. Там, под светом железной лампы, освещавшей арку, стоял Энгус. Он был в костюме из ткани, рисунок которой свидетельствовал о принадлежности к роду Макфирсонов. Тускло сияли серебряные пуговицы на его бархатном жилете и пряжки на ботинках. Белый кружевной воротник подчеркивал густоту черных волос. В руке он держал уголек.

Сэр Ян был потрясен. Как и многие другие, он поклялся никогда не впускать Энгуса Макфирсона в свой дом. Но Энгус был первым гостем в новом году, и сэр Ян знал, что если он его не впустит, то тем самым навлечет беду на свою семью, на свой дом, на свою землю.

— Добро пожаловать, — холодно сказал он.

— Я ненадолго. У меня здесь есть дело, — произнес Энгус.

Нервное возбуждение пробежало по толпе. Энгус шел, и люди перед ним расступались. Его суровые глаза обыскали весь зал, и вот он увидел Бонни. Она медленно двинулась ему навстречу. В зале воцарилась полная тишина: они шли друг к другу — Бонни, такая светлая и божественная, и Энгус — таинственный, полный зловещего мрака. Они встретились на середине зала. Энгус обнял ее.

— Я пришел сюда за тобой.

Бонни улыбнулась.

— Я знаю. — Эти слова прозвучали без малейшего сомнения. «Я знаю, я знаю, я знаю», — ее звонкий голос подхватило эхо.

Бонни и Энгус прошли по залу мимо лорда и леди Бартоломью, мимо Макгрегоров и вышли в ночь.

— Мое пальто…

Энгус взял ее за руку.

— Тебе не нужно пальто. У меня есть толстый меховой плед.

Он укутал им девушку. Они спустились с высоких каменных ступеней. Энгус усадил ее в серебристый «Роллс Ройс». Машина тронулась с места.

— Куда мы едем?

Энгус откинул голову и засмеялся. Бонни опять заметила отколотый передний зуб.

— Мы едем в мой замок — замок Драмосси, и завтра официально объявим о нашей помолвке.

— Правда, Энгус?

— Правда, моя Бонни.

Их губы сомкнулись в поцелуе.

Глава 18


Когда дверь за Бонни и Энгусом закрылась, гости пришли в возбуждение.

— Какой наглец! — сказал сэр Ян своей жене.

Другие гости обсуждали между собой происшедшее и только покачивали головами. Зейкервель, танцевавший с Терезой, вздохнул:

— Бедная дурочка. У нее нет ни малейшего представления о том, куда она попала.

Тереза посмотрела на него.

— Я думаю, что это самое романтичное, что я видела в своей жизни.

— В этом и проявляется Энгус. Ему нравится жить, как если бы весь мир был театром. Он всегда делает постановки великих драм. Возможно, он долго думал и над этой сценой. Бонни не понимает, что она всего лишь один из персонажей, как и я, — он приглашает меня декорировать его дом или развлекать за ужином. Смотри. Он получит большое наслаждение, женившись на Бонни, потому, что все ее любят и не хотят, чтобы он был с ней. Если твои родители не будут обращать на него никакого внимания, ему скоро наскучит эта игра. Ему вообще все очень скоро наскучит, и он вернет ее назад.

Тереза была шокирована.

— Ты хочешь сказать, что он ее не любит?

Зейкервель нахмурился.

— Такие люди не любят никого, кроме самих себя. Он убедил себя в том, что ему нужна такая жена, как Бонни. У него всегда была навязчивая идея жениться на девственнице. Он чудовищно ревнив. Вот почему он так жестоко избил Соню. Я ремонтировал ее кухню несколько месяцев назад, и она рассказывала, что он заставил ее исповедаться. Через несколько дней он напился и припомнил ей все это.

Маргарет остановила их.

— Тереза, ты не думаешь, что нам стоит предостеречь Бонни? В том смысле, что она плохо знает Энгуса. Может, стоит позвонить в Драмосси и сказать ей ничего не предпринимать в спешке, если ты, конечно, понимаешь, о чем я говорю.

Тереза усмехнулась.

— Ты имеешь в виду не спать с ним. Но мне кажется, это не совсем мудрое решение. Думаю, что Зейкервель прав. Если мы оставим ее в покое, и если это одна из очередных драм Энгуса, ему это скоро наскучит. В конце концов, он привык к темпераментным женщинам, а не к двадцатитрехлетним американским девственницам.

— Застрелить его! — проревел Саймон прямо под ухом Зейкервеля. Тот подпрыгнул. — Да я не тебя имею в виду, дурак. Энгуса. Давайте устроим охоту и застрелим его.

— Прекрасная идея! Вздернуть его! — предложил сэр Ян.

Мэри вздохнула.

— Не знаю. Мне кажется, это касается их обоих, это не только прихоть Энгуса. Вы видели, как они смотрели друг на друга?

Паулина кивнула.

— Это было похоже на разряд электрического тока. Мне казалось, я вижу искры. — Она глубоко вздохнула. — Но если бы мне предложили все, что ей пообещает Энгус, я бы сказала нет. Он и за мной пытался ухаживать.

— Да? Я и понятия об этом не имела.

— Да. Это было много лет назад. На одной вечеринке он затеял ужасную драку. Потом все кончилось, мне стало жаль его, когда он выскочил на улицу. — Она помолчала. — А затем он сказал: «Пойдем со мной». Я ответила: «Нет». Вот в чем разница между Бонни и мной. Нас так учили мать и отец. Мы видели, как они заботятся друг о друге. Я инстинктивно почувствовала, что в тот момент нужна была ему, чтобы мною закрыть ту черную дыру, которая образовалась внутри него. После этого прошло бы какое-то время, и он бы меня выкинул. Бедная Бонни. — Она вздрогнула.

Мэри была удивлена. Паулина никогда так откровенно не рассказывала о себе.

— Я знаю, что все это звучит очень драматично, — Паулина улыбнулась, — но такие мужчины, как Энгус, возбуждают. Они опасны, и уже только из-за этого можно сделать выбор. Я сделала выбор в своей жизни и предпочла человека, который будет любить меня и наших детей, пусть даже он скучноват. Впрочем, я тоже.

— Но мы знали, что у нас был выбор, — сказала Мэри, — а знает ли об этом Бонни? Она ушла с ним, как будто это ее судьба.

Теперь заговорил Сирил.

— Она ждала Энгуса всю свою жизнь. Бонни говорила, что чувствует себя виноватой за боль и горечь своего отца и думает, что предала его, когда он ушел. Всю жизни она искала кого-то с такой же глубокой скорбью, как у ее отца. И вот она нашли Энгуса. Нет никаких сомнений: она верит в то, что спасет его. — Лицо Сирила выглядело грустным. — Моя тетя, которая жила в Ист-Энде, поступила так же. Ее отец всегда бил мать. Надо полагать, что она должна была выйти замуж за человека другого склада. Моя мать так и сделала, но моя тетя…


Джон просто сходил с ума.

— Мы должны что-то предпринять, — сказал он Луке и Мэтью.

— Оставьте ее в покое. Если мы вмешаемся, от этого она станет только упрямее. Давайте надеяться на то, что он отколет какую-нибудь штучку, и она вернется. Если мы станем надоедать ей, она не бросит его. Я буду ждать, потому что хочу остаться ее подругой.

Джон с уважением посмотрел на сестру.

— Знаешь, а ты права.

Зал был пронизан радостным возбуждением, но теперь, когда Энгус и Бонни уехали, все померкло и стало грустно. Женщины хотели домой, чтобы в тишине помечтать о таком же изумительном моменте. Им хотелось верить, что их тоже кто-то может так любить, так же как Энгус, ворваться в замок и увезти их от этой тоскливой бессмысленной жизни. Мужчины мечтали о красивой женщине, которая всегда будет их ждать. Много снов приснилось гостям замка той ночью.


— Спокойной ночи, Саймон, — Маргарет была вся в слезах.

— Не плачь, — хрипло сказал Саймон. Он сел и обнял жену. — Маленькая моя глупышка расстроилась.

— Кажется, так. Завтра же я позвоню ее бабушке. Я чувствую беду.

— Не глупи. Ты замечательная женщина. Я тебя люблю.

— Я знаю, — Маргарет улыбнулась. — Ты сделал бы для меня то, что Энгус сделал для Бонни?

Саймон кивнул:

— Конечно, дорогая.

Маргарет вздохнула и крепче прижалась к мужу.

Глава 19


Бонни открыла глаза. Какую-то минуту она думала, что находится у себя дома в Лексингтоне. Затем девушка вспомнила события прошлой ночи. Она села и огляделась. Она лежала в огромной кровати с красно-желтой узорчатой драпировкой. Портьеры на окнах были подобраны ей в тон. Стены комнаты отделаны светлым деревом. В камине догорал огонь. Около камина стояли два удобных бархатных кресла, а у стены напротив дверей — ниша из красного дерева для книг. Она заметила батарею и улыбнулась. «Но мне нечего надеть, кроме бального платья», — вспомнила она.

Бонни вылезла из кровати и подошла к окну. Глубокий ров вокруг замка был наполнен водой. Заснеженные поля убегали за горизонт. Огромные деревья с голыми ветками стояли, как часовые, охраняя стены древнего замка.

В дверь постучали.

— Кто там?

«Наверное, Энгус», — подумала она.

— Это Джинни, ваша горничная. Хозяин дал платье для вас.

Бонни открыла дверь. Горничная была очень удивлена. Она ожидала увидеть одну из самых обычных женщин, которых хозяин часто приводил домой. Вместо этого перед ней стояла красивая молодая женщина ее же возраста с невинным лицом и теплой улыбкой.

— Хозяин хочет, чтобы вы позавтракали с ним. Я вас провожу в столовую.

Бонни оживилась:

— Дайте мне пять минут, и мы пойдем вместе.

Она взяла шелковое платье и закрыла дверь. Она старалась пока не думать об Энгусе, и вдруг ей вспомнился вчерашний разговор.

— Что ты думаешь о моем представлении?

— Представлении?

— Да, — нетерпеливо подтвердил он.

— А, — Бонни это задело. — И часто ты делаешь такие вещи?

— Как только подворачивается случай, — засмеялся он. — Мне нравится смотреть в их глупые бессмысленные лица. Я знал, что Макгрегор не посмеет не впустить меня. Это было бы плохой приметой. Знаешь, мне пришлось потратить много времени, чтобы узнать, где ты.

Бонни смягчилась. Тот факт, что Энгусу пришлось преодолеть столько преград, чтобы найти ее, успокоил ее. Она улыбнулась.

— Что будет теперь?

Энгус не ответил. Вдруг Бонни поняла, что все ее мечты о том, чтобы заняться с Энгусом любовью, могут очень скоро осуществиться. Она не знала, хочет ли он, чтобы эти фантазии осуществились, и чувствовала себя неловко.

— Я знала, что ты прекрасен. Когда я увидела тебя в дверях, то сразу поняла, что ты приехал за мной.

Энгус был доволен.

— Вот в этом моменте я не был полностью уверен.

— Опять игра?

— И да, и нет. — Он приблизил Бонни к себе. — Да, вся моя жизнь — игра. И нет. Я так люблю тебя, Бонни. С первой минуты, как увидел тебя, я понял, что мы предназначены друг для друга. Вот тут я не играю.

Голова Бонни лежала на груди Энгуса. Даже в этот поздний час девушка не утратила ни свежести, ни великолепия, которое ему хотелось оберегать, а потом, как он понял, погубить. Он задумался. «Почему я всегда ищу счастья, а потом причиняю боль? — спрашивал он себя. — В этот раз, — пообещал он себе, — все будет по-другому».

Бонни почти спала.

— Я могла бы лежать так всегда, — пробормотала она, когда он нежно разбудил ее.

— Мы приехали.

Они вошли в тень замка. Энгус повел ее вверх по лестнице и распахнул одну из дверей. Это была спальня.

— Спокойной ночи, дорогая, — сказал он, поцеловав ее в лоб. Она была удивлена. — Я не насильник, — сказал он, — хотя, может, ты слышала совсем другое. — Он нежно поцеловал Бонни. — Завтра мы все обсудим. — Он нежно подтолкнул ее к комнате и закрыл дверь.

В своей спальне, где огромная люстра свисала с потолка, Энгус открыл простую бархатную коробочку. Сверкнули бриллианты. В последний раз он видел это кольцо на руке матери.

Он вспомнил, как стоял у подножия каменной лестницы, которая вела из спальни в главный зал. Ему было почти четыре года, в руках он держал плюшевого медвежонка и красный паровозик из дерева. Энгус смотрел на свою мать. Она лежала на спине, шея была вывернута так, как будто бы она смотрела в его сторону. Глаза были пусты, рот приоткрыт. Тонкая струйка крови сочилась по лицу.

Мальчик выронил игрушки и сделал шаг к матери. Тут он услышал какие-то звуки. Он увидел неясные очертания отца, который стоял наверху и смотрел на тело мертвой женщины.

— Убирайся! — кричал он. — Убирайся!

Энгус бросился наутек. Он слышал, как отец сбежал по лестнице и гнался за ним по комнатам замка.

— Я убью тебя! — орал он. — Я убью тебя так же, как эту шлюху — твою мать!

Энгус побежал на боковую лестницу, туда, где были слуги. Он знал, что если сможет добежать до Джона, одного из охотников, то будет спасен.

Джон не боялся отца Энгуса. Мальчик прибежал на кухню и бросился к нему.

— Успокойся. — Джон погладил дрожавшего ребенка. — Ничего плохого не случится, парень. За тобой гонится отец?

Мальчик кивнул.

— Он убил маму!

Тут зазвонил колокольчик.

— Это твой отец. Подожди у камина. Я успокою его, — сказал Джон.

— Он убил мою маму! — закричал Энгус.

— Нет, нет, малыш. Он бы не мог этого сделать. Он… — колокольчик яростно зазвонил снова. — Будь здесь, пока я не вернусь.

Энгус кивнул. Он очень долго сидел у огня. Мальчик знал, что его мама умерла, потому что у нее были такие же глаза, как у оленихи, которую он однажды нашел в лесу. Глаза закатились, кровь стекала на землю. Он также знал, что отец убил его мать, которая беззаветно любила сына и никуда от себя не отпускала. Энгус любил мать за то, что она любила его. Он ненавидел мать за то, что она любила отца, который их бил. Он ненавидел своего отца, потому что тот истязал мать, мать плакала, и Энгус ненавидел себя за то, что не мог защитить ее. «Теперь я один», — подумал он. Уже тогда он понял, что потерял последнюю опору в жизни. Жестокое одиночество окутывало его.

Джон вернулся на кухню.

— Дела плохи, — сказал он, — твоя мать поскользнулась на лестнице и упала вниз. — Он взял мальчика на руки. — Твоя мать умерла, малыш, но отец не убивал ее. Она поскользнулась.

Мужчина и ребенок посмотрели друг другу в глаза. Джон прочитал правду в глазах Энгуса. Слезы бежали по его лицу. Джон пытался сдержать свою скорбь, так как тоже любил нежную хозяйку, которая жила, как тень, в этом огромном замке.

— Я сказал хозяину, что возьму тебя к себе домой. Ты там побудешь несколько дней с Шейлой и детишками.

Поздно ночью, когда Энгус уснул, Джон сказал своей жене перед сном.

— Старый ублюдок пьян, как свинья. Мальчик говорит правду. Он толкнул ее. Но онинапоили как следует этого осла-доктора, который зафиксировал ее смерть, как несчастный случай. Мальчик будет знать правду. Тяжелое бремя для человека.

Энгус положил коробочку с кольцом на столик. Обычно, вспоминая этот и другие жуткие моменты, он прикладывался к бутылке виски. Но сегодня он поборол желание напиться и крушить все подряд, чтобы заглушить боль. С тех пор, как он увидел Бонни, в его сердце поселился покой. От нее исходило такое же мягкое сияние, которое излучала его мать. Его воспоминания о матери были отрывочны и смутны. Они потерялись во мгле ужасов и насилия. Волосы его матери были черного цвета, а Бонни была блондинкой, но у нее такая же улыбка. В ее обществе он чувствовал безмятежность, безмятежность, которой не знал целых двадцать девять лет. Он знал, что расскажет Бонни о своем отце, он доверял ей, даже не зная ее. Она поймет.

Глава 20


Надев черное шелковое платье, Бонни умылась в маленькой уютной ванной. Ей казалось, что все это сон, и если она будет слишком много обо всем думать, то проснется и снова окажется в маленькой каменной комнатке замка Макгрегора. Бонни вытерла лицо толстым полотенцем. «Нет, все-таки это реальность», — решила она.

Бонни подошла к кровати и взяла в руки халат из тяжелого шелка. На его лацкане красовался герб Макфирсонов, расшитый золотом. Девушка накинула его на плечи. Халат складками свисал до пола. Бонни ощущала мягкость нежного шелка. «Нет, надо себя ущипнуть, тогда пойму, на самом ли деле все это происходит». Она сделала это и рассмеялась. В этот момент открылась дверь и вошла Джинни.

— И что тут смешного?

— Я решила проверить, не снится ли мне все это. Нет, это не сон. Это все на самом деле.

Джинни кивнула.

— Конечно же. В доме такое волнение по поводу вашего приезда. Раньше сколько гостей не приезжало, хозяин еще ни разу так не хлопотал.

Но Бонни не слушала ее. Она разглядывала стены, на которых висели полотна английских, голландских, итальянских и французских мастеров. Джинни вела ее через богато украшенные комнаты, и Бонни казалось, что они в настоящем дворце. Почти вся мебель была привезена из Испании. Бонни вспомнила, что мать Энгуса была испанкой.

Проходя по огромному залу, она увидела портрет женщины, очень похожей на Энгуса.

— Это, — объяснила Джинни, — последняя хозяйка замка. Красива, правда?

Бонни посмотрела на спокойное выдержанное лицо.

— У нее такой печальный взгляд.

Джинни хотела что-то сказать, но передумала. «Она скоро сама все поймет, если останется», — подумала Джинни. Когда хозяин был дома, он часто брал бутылку виски и стоял перед портретом матери. Иногда ночами он был спокоен. А бывало, что слуги просто ужасались от его криков и стонов по ночам. Окна и мебель в большом зале меняли столько раз, что Джинни давно сбилась со счета. Только старый Джон мог успокоить его. «Бедный Джон, — думала Джинни. — Под его опекой находится старый хозяин, запертый наверху в своей комнате. Он обучает молодых слуг, ему бы и о себе позаботиться не помешает, да еще нужно присматривать за молодым хозяином».

— Нам нужно поторопиться, а то хозяин будет нервничать, — сказала Джинни.

Бонни улыбнулась.

— И часто он бывает таким?

Джинни только округлила глаза.

Энгус ничем не выдал своего нетерпения. Он встал, чтобы поприветствовать вошедшую Бонни. Девушка бросилась в его объятия. Она запуталась в платье, когда уже подбежала к нему, и спросила:

— Я заставила тебя ждать, дорогой?

— Нет. Я ждал этого момента так долго, что мое нетерпение только бы испортило все.

Она улыбнулась.

— Какие планы у нас на сегодня?

Энгус задумался.

— Думаю, что нам позвонят Бартоломью. Маргарет без сомнения сообщит все твоей бабушке.

— Почему ты так решил?

— Я знаю все, — сказал он, по-детски радуясь, что удивил ее. — Например, я знаю, что у твоей бабушки есть компаньон — Мора, — Бонни кивнула, а он продолжал: — И у тебя в спальне огромная кровать, обитая цветным гобеленом.

Бонни была ошеломлена.

— Откуда ты это знаешь?

— Я называю это моей «магией». Когда я был маленьким, то проводил много времени один и привык узнавать все о тех, кто работал у нас. Каждую маленькую деталь, и тогда… — Его лицо стало очень странным, мягкий голос тоже изменился, теперь он звучал отрывисто и холодно. — И тогда, — продолжал он, — когда я знал практически все, что можно узнать о человеке, я контролировал их. Я мог «залезть» в их мозг, мог быть ими, мог думать, как они. Мог делать все, что делали они. — Его глаза горели. Вдруг он заметил тревогу на лице девушки.

— Ты ведь уже этим не занимаешься? — неуверенно спросила она.

Лицо Энгуса изменилось. Он нежно поцеловал ее в губы.

— Нет, дорогая. Больше нет. Мне только хотелось узнать, как ты жила, что тебе нравится, чтобы сделать тебе приятное.

— Ну, тогда все в порядке. Кстати, что мне делать с одеждой?

Энгус позвонил, чтобы принесли завтрак.

— Мы не можем поехать по магазинам, потому что сегодня праздник и все закрыто. Но мы можем позвонить твоей кузине Терезе и попросить привезти сюда твои вещи. Но перед этим я хочу предложить тебе руку.

— Да? — Бонни была потрясена. — Я всегда мечтала о настоящей помолвке. С красными розами и так далее…

Энгус кивнул. «Она как маленький несмышленый утенок», — подумал он.

— Затем ты позвонишь Терезе, и она всех оповестит, что мы уже помолвлены.

Тут зазвонил телефон.

— Доброе утро, Тереза, — сказал он, даже не поинтересовавшись, кто звонит.

— Откуда ты знаешь, что это я? — удивилась Тереза. В комнате, откуда она звонила, было полно людей, слышавших каждое слово.

— Ты хочешь поговорить с Бонни? — заботливо спросил он.

— Да, хочу, спасибо тебе. — Тереза посмотрела на Маргарет, которая «ломала» руки. — Бонни? У тебя все в порядке?

Бонни засмеялась.

— Да. Честно, Тереза. Конечно, все в порядке. Послушай, ты можешь взять мои вещи и привезти их сегодня?

— Ты что, уезжаешь домой?

Бонни посмотрела на Энгуса.

— Я возвращаюсь домой? — спросила она, зажав трубку ладонью.

Он покачал головой.

— Нет. Не сейчас. Но у меня есть для тебя замечательная новость.

Голос Терезы стал резким.

— Новость? Что за новость?

— Подожди, и ты узнаешь. Ой, несут завтрак. Увидимся, я жду тебя.

— Хорошо. — Тереза положила трубку и повернулась к Джону. — Она хочет, чтобы я собрала вещи и привезла ей.

Маргарет заплакала.

— О Боже, только бы она не решила выйти замуж за Энгуса!

— Она всегда так осторожно вела себя с мужчинами, не думаю, что она позволит, чтобы дело сразу зашло так далеко. С другой стороны, я помню, как однажды она сказала, что относится к тому типу женщин, которые способны потерять голову и посвятить себя полностью одному мужчине. Только я не думала, что это будет Энгус. И конечно, не предполагала, что все это произойдет так быстро.

Джон посмотрел на мать.

— А я знал. Я узнал ее лучше, чем кто-либо. Под ее холодной внешностью прячется необычайная впечатлительность. Проведя с ней один вечер, я чувствовал себя обессиленным. Каждую минуту, проведенную вместе, надо было прожить так, чтобы она ничуть не сомневалась в твоей искренности.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду. С Энгусом у нее будет полно хлопот. Все, что мы можем сделать — ждать и надеяться, что она одумается, — сказал Сирил.

Маргарет вытерла глаза.

— Я позвоню Августине, может быть, она сможет что-то сделать. А сейчас оставьте меня одну, мне нужно сосредоточиться.

К большому удивлению Маргарет, Августина приняла эту новость спокойно.

— Это сын Макфирсонов? Бонни рассказывала о нем, когда была здесь. Я ей пообещала ничего не говорить, пока она сама не узнает его получше. Она по-своему очень импульсивная девушка. — Августина вспомнила, как четыре года назад Бонни собрала свои вещи и уехала из Мерилла, оставив свою мать без присмотра.

— Не волнуйся, Маргарет. Я полностью доверяю Бонни. Я попрошу привезти парня домой и тогда поговорю с ней.

— Правда? — Маргарет сразу стало легче, и она была благодарна Августине за это. — Все, что мы можем сделать здесь, — ждать, пока она позвонит нам, и сделать вид, что все очень рады. Я не хочу давать Энгусу повод разлучить ее с нами.

Маргарет повесила трубку, и в первый раз после отъезда Бонни у нее появилась какая-то надежда на лучшее. Может быть, он изменится. Любовь прекрасной женщины… Она вспомнила эту старую пословицу. Затем Маргарет встала и пошла искать мужа.


После обильного завтрака Бонни откинулась на спинку кресла и вздохнула.

— Я обычно столько не ем, но вчера в ожидании тебя мне вообще ничего не хотелось.

Энгус улыбнулся:

— Сейчас унесут тарелки, и я покажу тебе кольцо.

Бонни широко раскрыла глаза от удивления.

— Оно у тебя здесь?

— Да. — Он похлопал по карману. — Гарри! — крикнул он.

В комнату вошел молодой человек.

— Да? — он внимательно посмотрел на Бонни.

— Черт возьми, Гарри, ты ведь слуга. — Тот побелел. Лицо Энгуса стало холодным и злым. — Убери все со стола.

— Да, — сказал Гарри.

«Подожди, — подумал он, убирая со стола. — Подожди, ты еще напьешься, тебе будет плохо, а я помогать не буду. — Он посмотрел на Бонни сквозь длинные ресницы. — И ты дождешься. Однажды твое лицо превратится в кровоточащую массу. Корова».

Гарри был, по сути, собутыльником и дружком Энгуса, сопровождавшим его повсюду. Он с ним мотался по всему миру. Он видел, как Энгус однажды ночью в Сингапуре бил проститутку. Слава Богу, у Гарри хватило сил ударить Энгуса до того, как тот успел проломить девчонке голову.

Когда Гарри ушел, Энгус взял Бонни за руку.

— Идем.

Она послушно пошла за ним. Отсюда они прошли в огромный солярий, где росло множество различных пальм. Его зубчатые стены были застеклены сверху и комната казалась просторной. Вид местности, покрытой вереском, вызывал у Бонни восхищение.

— Вот… — нежно сказал Энгус. Она оглянулась и увидела, что в руках он держит огромный букет белых роз. — Я выбрал белые розы, потому что красные напоминают мне кровь, — серьезно сказал он.

— Ой, Энгус, это у тебя болезненная впечатлительность.

Он посмотрел на нее пустыми, ничего не видящими глазами. «Она не понимает, — подумал он. — Она не видела, как здесь лежала моя мать». Он почувствовал прилив ярости, но прежде, чем эта ярость нашла выход, он сумел успокоиться. Энгус встал на одно колено и правой рукой протянул ей цветы.

— Бонни, ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

— Да, Энгус. — Её глаза были полны слез. — Конечно, я выйду за тебя замуж.

Энгус достал из кармана маленькую коробочку, открыл ее и достал кольцо.

— Тогда это кольцо будет знаком нашей помолвки.

Он надел кольцо на палец Бонни и встал. Энгус взял Бонни на руки и поцеловал ее так страстно, что она забыла, кто она и где находится. Энгус отпустил ее, но она не могла дышать. Она посмотрела на кольцо: три бриллианта сверкали на ее пальце.

— Какое красивое!

— Оно принадлежало моей матери.

— Да? — Бонни серьезно посмотрела на него. — Ты часто думаешь о ней?

— Все время.

Незабытые муки прошлого исказили черты его лица, и Бонни бросилась к нему.

— Бедный мой Энгус. Расскажи мне, что случилось.

Она свернулась калачиком возле него и слушала ужасный рассказ о смерти матери. Рассказ был прерван шумным приездом Терезы.

— Вот это да, — сказала она. — Что-то здесь мрачновато для двух влюбленных пташек. — И замолчала. — Энгус, ты снова не в духе?

Энгус заставил себя улыбнуться. Он долгие недели был обходительным с Терезой, узнавая информацию о Бонни. Ему не стоило злить ее.

— Мы говорим кое о чем, что ты не поймешь. Его упрек остался незамеченным. Тереза издала громкий вопль и схватила Бонни за руку.

— Вы помолвлены!

— Пожалуйста, Тереза, — он поднес руки ко лбу. — Пожалуйста, не ори. Ты распугаешь всю округу.

— Боже мой, — продолжала Тереза, — у нас тоже есть бриллианты, но не такие.

Бонни улыбнулась Энгусу.

— Да. Это не такие бриллианты, Тереза.

— Ах, да. Я кое-что слышала о сентиментальности помолвок. И что же, Энгус, надеюсь, ты не падал на колени и не молол всю эту старомодную чушь?

Энгус фыркнул. Бонни, увидев его лицо, вступилась за него.

— Это не старомодная чушь, и к тому же это не твое дело.

Тереза закинула голову и захохотала.

— Ну подожди, я всем расскажу, что ужасный Макфирсон встал на колени перед женщиной.

Бонни поняла, что Тереза зашла слишком далеко. Лицо Энгуса горело, он сжал кулаки.

— Где мой чемодан, Тереза?

— Ах да, я сдала его горничной, которая назвалась Джинни.

— Ну спасибо. Теперь, я думаю, тебе лучше уехать.

— Да? Я ведь только что приехала. Я же тебе еще не рассказала о том, как прошла ночь с Патриком. После вашего маленького шоу он сказал, что все это было неподражаемо и отправился спать. Но не переживай за меня. Еще представится случай. А на вас двоих стоило посмотреть. Я никогда не видела ничего подобного. Так романтично! Ой, да если вы хотите побыть наедине, я, конечно, удаляюсь. — Тереза была явно разочарована. — Мама просила, чтобы ты ей сегодня позвонила.

— Хорошо, позвоню. Я должна принести ей свои извинения, наверно, все это выглядит ужасно неблагодарно с моей стороны. — Вдруг Бонни почувствовала себя виноватой из-за того, что выпроваживает свою подругу и кузину. — Энгус, своим счастьем мы обязаны Терезе. Если бы она не привезла меня к Сиборнам, мы бы никогда не встретились.

Она увидела, что Энгус смягчился.

— Это правда.

Тереза усмехнулась.

— И я буду свидетельницей.

Бонни кивнула.

— Конечно.

Глава 21


— Бонни? — Августина с тревогой ожидала звонка внучки. В Лексингтоне было пять часов вечера. Августина сидела в своем любимом кресле, а рядом с нею — Мора.

— Все в порядке, дитя мое? — она хотела узнать новости именно от Бонни.

— Ой, бабушка, ты ни за что не догадаешься, что случилось, — Бонни просто пела от счастья. — Я здесь с Энгусом, и мы уже помолвлены. — Бонни любовалась обручальным кольцом. — Я никогда не была так счастлива. Все так замечательно. Я извинилась перед Маргарет за свой побег, но она не сердится. Она говорит, что счастлива, если счастлива я. — Бонни перевела дыхание. — Тереза будет моей свидетельницей. Я хочу, чтобы Мора тоже была свидетельницей. Вы приедете на свадьбу?

— Подожди, подожди, — Августина засмеялась, — это слишком неожиданно для старой женщины. Когда вы хотите пожениться?

— Энгус говорит, что апрель — прекрасное время для этого. В его поместье есть небольшая церковь, и отец Макбрайд обвенчает нас. Мне бы хотелось повенчаться здесь и не устраивать бурного торжества в Лондоне.

— Все это прекрасно звучит, но сначала я хочу встретиться с твоим молодым человеком. — Тон Августины не допускал возражений. — Я доверяю твоему выбору, но чувствую, что мне необходимо встретиться с Энгусом до того, как ты примешь окончательное решение выйти замуж.

Бонни посмотрела на Энгуса, который не спускал с нее глаз.

— Бабушка хочет с тобой познакомиться, — сказала она, прижав трубку к плечу.

Энгус улыбнулся. Он всегда нравился пожилым женщинам.

— Замечательно, — сказал он, — передай бабушке, что через несколько дней приедем в Лондон, а затем в течение двух недель заедем и к ней.

Бонни передала все это бабушке.

— Отлично, — сказала Августина, — мы ждем вас обоих, Бонни. Надеюсь ты не собираешься жить с Энгусом до свадьбы?

Бонни засмеялась.

— Бабушка, ты старомодная. Но не волнуйся, мы об этом уже поговорили. Энгус будет в своем клубе, а я буду жить в его лондонском доме.

— Очень хорошо, — у Августины отлегло от сердца.

Мода приходит и уходит, а девушке с подмоченной репутацией будет трудно потом найти приличного мужа. «Энгус похож на достойного, приличного мужчину», — подумала она.

— Я рада за тебя, моя дорогая. Я всегда знала, что ты удачно выйдешь замуж и будешь счастлива. Я люблю тебя, моя детка, очень люблю.

— Я знаю, — ком подступил к горлу Бонни, — Я знаю это, бабушка. Я так хочу быть рядом с двумя самыми дорогими мне людьми на свете. Тебе что-нибудь привезти?

Августина задумалась.

— Да. Привези мне английских сосисок. Мне кажется, они очень вкусные.

— Будет сделано. Спокойной ночи, бабушка, — сказала она счастливым голосом, — да хранит тебя Бог.

Бонни положила трубку и представила, как бабушка сидит у огня, свет от которого падает на ее седые волосы.

— Двое, которых ты любишь больше всех на свете? — спросил Энгус.

— Да. — Бонни бросилась к нему и обвила руками его шею. — Бабушку и тебя.

— Сначала меня, потом ее.

Бонни удивила холодность в его голосе. Она смутилась.

— Но ведь моя любовь к бабушке и любовь к тебе — это совершенно разные вещи.

Пальцы Энгуса крепко сжимали кисть ее руки.

— Конечно, нет. Любовь — это любовь. И я хочу, чтобы ты меня любила больше всех в мире. — Его глаза сверкнули. — Я это и имею в виду. Я не согласен на меньшее.

Бонни нахмурилась.

— Энгус, мне больно. Идем. — Но он не отпустил ее.

Его рот вытянулся в узкую полоску.

— Я серьезно, Бонни. — В голосе зазвучали металлические нотки, которых она прежде не слышала.

— Конечно, я люблю тебя больше всех на свете, — она его нежно поцеловала.

— Больше, чем бабушку?

— Больше, чем бабушку. — Бонни почувствовала свою вину, но решила, что так как Энгус потерял свою мать очень рано, то ему было необходимо ее утешение. — Я буду всегда любить тебя, — пообещала она.

Энгус успокоился. Сердитое выражение лица исчезло, глаза подобрели. Он погладил ее волосы и прижался губами к щеке Бонни. Она никогда не ощущала такого физического напряжения. Медленно его губы отыскали ее. Бонни застонала от удовольствия.

— Нам нужно остановиться.

Он отстранил ее и усадил на стул, напротив дивана.

Она изумилась его самообладанию. Лишь минуту назад он сгорал от страсти. Еще через минуту он был холоден и спокоен. Она же все еще была возбуждена. Сердце Бонни сильно стучало, и она не знала, выдержат ли ее ноги.

— Завтра, — объявил Энгус, — мы поедем на лошадях, а потом я хочу показать тебе Лох-Несс.

Он составил список дел, которые заняли остальные дни.

Время пролетело так быстро, что Бонни не заметила, как пришлось собираться и ехать в Лондон.

Энгус позвонил Зейкервелю и попросил быть дома, когда они приедут.

— Ходят слухи, что ты собираешься на ней жениться?

— Да.

— Она же не в твоем вкусе.

— Что может дизайнер-гомосексуалист знать о моем вкусе? — враждебно спросил Энгус.

— Ну, ну, не надо со мной так. Мы много вместе пережили.

Энгус смягчился.

— Ладно, я знаю, что ты имел в виду. Бонни не такая, как все, поэтому я и женюсь на ней.

— Не делай ей ничего плохого, ладно?

— Постараюсь, — искренне ответил Энгус.

В ночь перед отъездом в Лондон Энгус заглянул в комнату отца. Старик лежал в кровати в чистой комнате без мебели. Его мужчины-сиделки давно устали от бешенства старика, поэтому из комнаты были убраны столы и стулья.

Энгус смотрел на изможденное лицо отца. Он был напичкан наркотиками и не мог узнать Энгуса. Его пустые голубые глаза смотрели в никуда.

— Ты грязный ублюдок, — сказал ему Энгус, — я женюсь на девушке, такой же красивой, какой была моя мать, пока ты не стал лапать ее своими грязными мерзкими руками.

Энгус почувствовал, как в нем поднимается волна ужасной черной ненависти.

— Я ненавижу тебя. Ты убил мою мать. Ты хотел убить меня. Ты, грязное похотливое чудовище.

Он плюнул отцу в лицо. Слюна потекла по щеке старика. Он заморгал, как удивленный ребенок.

Позади Энгуса открылась дверь, и вошел старый Джон. Он положил руку на плечо Энгуса.

— Оставь его. Он очень далек от того, чтобы тебя услышать. Оставь его.

Энгус вспылил.

— Может быть он очень далек и от того, что сделал с моей матерью, а потом со мной?

— Иди и ложись спать. Уже поздно. А тебе рано утром вставать на поезд.

Энгус согласился. Старый Джон всегда его успокаивал.

Джон вытер слюну с лица лорда Макфирсона. На этот раз ему повезло. Думая о женитьбе, Энгус не стал набрасываться на отца. Много раз слугам приходилось оттаскивать его от старика.

— Если ты убьешь отца, то проведешь всю свою жизнь за решеткой, — предупреждал его Джон.

Сейчас он глубоко вздохнул и покачал головой.

— У парня есть веская причина ненавидеть тебя, — сказал он лорду.

Глаза старика дернулись. Джон помнил тот день, когда его позвали к подножию лестницы, где в луже крови лежала бедная хозяйка. Еще более отчетливо он помнил инцидент, который имел место спустя четыре года. Джон сидел на кухне, когда услышал душераздирающий крик, доносившийся из гостиной. Джон понесся по коридорам, стены которых эхом разносили крики. Он ворвался в комнату.

— Отнеси его в кровать, — приказал Александр Макфирсон. — Я наказал его.

Джон взял мальчика на руки. Хотя ребенку было восемь лет, он был худеньким и легким, как пушинка. Джон принес мальчика в свою комнату.

— Скажи мне, — сказал Джон, — что твой отец делал с тобой?

Кровь сочилась из-под юбки мальчика. Ребенку было так больно, что он выл и стонал, а затем бросился на кровать.

Раздался стук в дверь. В комнату вошел Филипп Мактаггарт, кузен Александра.

— Я проходил мимо. С парнем все в порядке?

— Нет, ему нужен врач.

Филипп, заметив кровь, немедленно отправился звонить.

Старый доктор Роджерс был пьян, но менее чем обычно. Осмотрев Энгуса, он протрезвел.

— Мальчика изнасиловали, — сказал он. — Наверное, кто-то из слуг…

Он глянул на Джона. Джон смотрел в пол.

— Его нужно отвезти в больницу, — добавил доктор, — наложить швы. — Он помолчал. — Это очень серьезное преступление. Можно выдвинуть обвинение.

«Старый сумасшедший пропойца, — подумал Филипп. — Надо же, что сделал с собственным сыном».

— Нет, спасибо, доктор. — Они все трое знали, кто так жестоко изнасиловал мальчика. — Я… уезжаю в Лондон через неделю и заберу мальчика с собой. Джоан обожает детей, а своих у нас нет.

Доктор вздохнул: «Сначала умерла леди Макфирсон, теперь это…» Единственное, чего он хотел, — снять с себя ответственность.

— Я поговорю с Александром, — сказал Филипп и удалился.

Доктор собрал свою сумку.

— За мальчиком я пришлю машину скорой помощи. Я хочу наложить швы, пока действует обезболивающее, которое я ему дал. Я поговорю в больнице, чтобы не расползлись никакие слухи.

Старый Джон на всю жизнь запомнил яростные глаза ребенка, когда он мертвенно-бледный уезжал в Лондон. Теперь, через четверть века, тот же самый гнев гонял Энгуса по свету.

— Может, — пробормотал Джон, стоя над лордом Макфирсоном, — любовь молодой красивой девушки залечит его раны. — Он вздохнул.


Энгус следил за выражением лица Бонни, когда они в Лондоне пришли к нему домой. Девушка ожидала, что дом будет такой же, как и у Бартоломью, и была приятно удивлена тем, что здесь ее окружали комфорт и роскошь.

— Да, — сказал Энгус, заметив ее удивление, — в каждой ванной здесь есть свой душ.

Бонни сразу же полюбила дом и сад. Дом был построен еще во времена королевы Виктории дедушкой Филиппа Мактаггерта. Дедушка построил этот дом на деньги, которые заработал в Индии. Когда дом перешел Филиппу в наследство, он переделал интерьер, убрал нелепые ноги слонов, предназначенные поддерживать мокрые зонты и трости, кожаные пуфы, привезенные из Азии, громоздкую мебель. И все это из-за того, что обстановка раздражала его жену. К ее большому разочарованию Филиппу не удалось ничего сделать с зубчатыми башнями, которым позавидовал бы даже замок Драмосси.

Бонни засмеялась.

— Боже мой, это же смесь баварского чудовища и свадебного торта.

Уже через несколько минут после приезда Бонни была в саду. Она с удовольствием разглядывала лужайки и клумбы.

— А здесь есть огород? — спросила она мужчину, который полол траву.

— Да, мадам.

Энгус подошел к ней на лужайке.

— Бонни, это Бен. Он здесь с детства, а его отец был садовником до него.

Бен кивнул.

— Здравствуйте.

— Это мисс Фрейзер. Мы поженимся с ней весной.

Бен снова кивнул.

— Мир быстро меняется.

— Идем Бонни, я хочу показать тебе дом изнутри.

Они шли, держась за руки. Бонни оглянулась.

— Как только устроюсь, сразу же посмотрю огород.

— Хорошо, мисс Фрейзер, — сказал Бен.

Бонни улыбнулась Энгусу:

— Я люблю сады, — и описала оранжерею в Лексингтоне.

— Ну вот, — сказал Энгус, показывая ей светлые просторные апартаменты. — Это будет твоя комната, когда мы поженимся. — Он нахмурился. — Иногда по ночам я люблю быть один. — Бонни удивилась. — У меня головные боли, — объяснил он, — и я не выношу, чтобы кто-то был рядом со мной. В эти минуты я лежу, пока они не пройдут.

— Бедный Энгус, — сказала Бонни с нежным сочувствием. — И ничего нельзя сделать?

— Нет. Я везде был и все перепробовал.

«К счастью, — подумал он, — здесь хорошая звукоизоляция». Он не хотел, чтобы Бонни знала о его болезни.

Звукоизоляцию комнаты ему делал Зейкервель, и он был единственным человеком, который знал о его припадках и о том, что в детстве Энгуса изнасиловал отец. У Зейкервеля даже был с ним небольшой роман, и он знал Энгуса больше, чем кто-либо.

— Ты ведь ненавидишь женщин, Энгус, — сказал он ему однажды. — Почему бы тебе от этого не отказаться и не жить с мужчиной?

Энгус вспомнил про тот разговор только теперь, когда послышались шаги Зейкервеля, взбегавшего по лестнице.

— Бонни, дорогая, — он поцеловал ее в щеку. — Теперь, когда ты собираешься замуж за этого демона, я буду единственным человеком, которому будет позволено целовать твою руку. И все это потому, что он знает, что я безопасен.

Бонни усмехнулась. Она заметила, что Энгус всегда держит ее в поле зрения, даже несмотря на то, что они только неделю были вместе. Бонни вспомнила случай, который произошел по дороге в Лондон. Сев в поезд, какой-то молодой человек попытался вступить в разговор с Бонни.

— Занимайся своими делами, не суй сюда свой нос, — грубо отрезал Энгус. Позже, когда он пришел к Бонни в купе, чтобы пожелать спокойной ночи, она заметила его дурное настроение.

— Ты ему приглянулась, — сказал он.

— Ну и что? Мне-то он совсем безразличен.

У Бонни появилось странное ощущение силы и безопасности, когда Зейкервель сообщил о ревности Энгуса. «Он меня любит, и ему просто страшно подумать, что он может потерять меня. Наверное, Энгус привык к женщинам, которые все время обманывают своих мужей».

— Энгус, не волнуйся, что я могу тебя предать. Я никогда этого не сделаю, никогда. Ты веришь мне?

Он улыбнулся.

— Говорят, что женщинам нельзя доверять. — Его глаза блеснули.

— Ну, мне ты можешь доверять, — сказал Зейкервель. — А сейчас, Бонни, сосредоточься. Давай подумаем, что мы можем здесь… Энгус, мы с Бонни должны подумать, как привести эту комнату в порядок. Но что здесь делать?

Энгус засмеялся.

— Хорошо, думаю, я должен доверять моей любимой. Ладно, Зейкервель. Я только сделаю несколько телефонных звонков. Оставляю Бонни в твоих руках. Ну и получишь же ты, если вздумаешь настраивать ее против меня. Она ничего не будет слушать. Правда, дорогая?

— Конечно, — ответила Бонни с улыбкой.

Энгус поцеловал ее.

— Что мы будем делать с этой комнатой? — деловым тоном спросил Зейкервель.

Раньше это была спальня экономки, но потом Энгус переселил ее из дома в небольшую квартиру рядом с конюшней.

— Я не смогу слушать, как его жена будет кричать, — сказала экономка поварихе. Она уже всякого насмотрелась и наслушалась и хотела пожить спокойно. Тех слуг, которые пробовали во что-нибудь вмешаться, сразу же увольняли без предупреждения, а теперь, с потоком иммигрантов, готовых работать за мизерное жалованье, было трудно найти хорошо оплачиваемую приличную работу.

Энгус хорошо платил за молчание, но экономка не любила его, впрочем, как и другие женщины из прислуги. Мужчины же считали, что женщины, которые приходят к Энгусу, получают то, что заслужили. Разнесся слух, что будущая невеста Энгуса, молодая девушка-иностранка, понятия не имеет, во что она влипла. Экономка, миссис Тернер, была доброй женщиной, и она, устраиваясь в новой маленькой квартире, беспокоилась за Бонни.

Зейкервель тоже прикусил язык. Но ему хотелось, чтобы Бонни сошла с этой опасной тропы. Хорошо зная Энгуса, он мог ручаться, что тот не способен изменить себя.

— Какой ты представляешь себе эту комнату? — спросил он снова.

— Может, сделать из нее что-то типа гостиной и поставить кровать? Не думаю, что буду проводить здесь много времени. Это все из-за головных болей Энгуса. Он не выносит никого рядом, когда у него болит голова. Но, — она доверчиво посмотрела на Зейкервеля, — я думаю, что все головные боли прекратятся, как только мы поженимся. Ему необходима такая женщина, как я, которая готова посвятить свою жизнь ему и его детям.

Зейкервель бросил скептическое замечание:

— Энгус ненавидит детей.

— Он только так говорит. Он полюбит своих детей. Многие мужчины ненавидят детей, но стоит им взять своего ребенка на руки, как они сразу же влюбляются в него.

— Бонни, есть ли в твоих мечтах место для черных дней?

Девушка посмотрела ему в глаза.

— Нет, — твердо ответила она, — я не думаю о плохом. Если будешь думать о плохом, то все так и будет. — Она улыбнулась. — Я знаю, что у Энгуса пылкий нрав, но…

— Мягко сказано, — не выдержал Зейкервель.

— Я знаю, знаю. Но у него никогда не было дома и любимого человека.

— Бонни, у него было навалом женщин, и большинство из них пытались создать уютный дом и любовь.

— Да, но те женщины не могли сделать его счастливым, иначе он женился бы на какой-нибудь, ведь правда?

Зейкервель тяжело вздохнул.

— Никогда не спорь с женщиной, — сказал он. — Хорошо, Бонни, я буду молчать. Давай завтра отправимся выбирать мебель, если Энгус отпустит тебя.

Энгус был невероятно счастлив, что Зейкервель водит Бонни повсюду. В отличие от Гарри, который спал с Энгусом всего несколько раз, Зейкервель был не болтлив и предпочитал не обсуждать гомосексуальные наклонности Энгуса.

— Конечно иди, дорогая, — говорил он Бонни, желая ей спокойной ночи. — Делай все, что хочешь. Осталась еще неделя, а потом мы полетим к твоей бабушке.

Бонни засыпала, мечтая об Энгусе. Энгус засыпал, мечтая о немолодой женщине, преследующей его с кнутом наездника в руках.

Бонни купила небольшую резную кровать из красного дерева с белым балдахином. Зейкервель подобрал два стула с изогнутыми спинками в викторианском стиле, обтянутых розовым бархатом. Розовый подходил к тяжелым портьерам, а потом они нашли толстый ковер белого цвета для пола.

— Из маленькой комнаты слева я сделаю отличную ванну, и тебе нужен будет туалетный столик, — сказал Зейкервель.

Бонни подумала.

— Мне всегда хотелось такой столик, чтобы на нем было зеркало и по бокам электрические лампочки. На нем должны быть полочки, которые завешиваются. У Ланы Тернер был такой в старом фильме, который я видела еще в университете.

— Ваше желание принято, моя принцесса. — Он взял Бонни за руку. — А теперь мне нужно отвезти тебя к этому людоеду, иначе он откусит мою голову и швырнет ее в проезжающий автобус.

— Почему ты так ужасно отзываешься об Энгусе?

— Потому что очень нежно и тонко пытаюсь предостеречь Бонни Фрейзер.

Она вздернула подбородок.

— Хорошо, считай, что предупредил. И если хочешь, чтобы мы остались друзьями, больше не предупреждай меня об этом.

Зейкервель кивнул.

— Кстати, о друзьях, — сказал он, чтобы переменить тему разговора. — Я слышал, что Тереза и ее толпа вернулись в Лондон. Почему бы не позвонить ей?

— Позвоню, но в субботу мы улетаем в Бостон, и у нас много дел.

Зейкервель усадил Бонни в машину, и водитель повез ее домой.

— Я подготовлю ваше гнездышко к приезду из Штатов, — пообещал Зейкервель, когда машина притормозила у его небольшого домика на Итон Мьюз Вест.


Энгус был очень недоволен тем, что Бонни собралась рано лечь спать.

— Если ты не пойдешь со мной, то я пойду один, — сказал он твердо. — Я очень часто вечерами хожу играть в азартные игры.

Бонни сидела в гостиной. На ней было черное шелковое платье и бриллиантовое колье. Они сидели друг против друга за маленьким столиком. Бонни настояла на том, чтобы от этого стола отвинтили откидные доски. Она хотела быть ближе к Энгусу. И сейчас, сидя от него на расстоянии вытянутой руки, Бонни чувствовала, как он раздражен.

— Пожалуйста, Энгус. У меня болит голова, и я устала.

— Черт возьми, Бонни, никогда не спорь со мной. Прими аспирин и едем.

Она пила кофе, а в руках Энгуса был стакан с бренди. Он переминался с ноги на ногу от нетерпения.

— Я действительно не хочу идти, Энгус, — она увидела как вспыхнуло его лицо. — Не понимаю, почему ты меня заставляешь. Ты лучше проведешь время без…

Энгус бросил стакан с бренди в стену. Затем рванулся вперед и вцепился Бонни в шею. Бонни дернулась назад, и он выпустил ее горло, но его пальцы ухватили колье, и оно порвалось. В ярости Энгус подбежал к окну, распахнул его и изо всех сил швырнул колье наружу.

Бонни была шокирована и не могла пошевелиться.

Энгус вышел из комнаты. Через минуту Бонни услышала, как хлопнула входная дверь. В комнату вбежала Джинни с совком для мусора и шваброй в руках.

— Убрать со стола? — вежливо спросила она.

Бонни кивнула.

— Я устала, Джинни. Мне лучше лечь.

Она лежала, глядя в потолок. Да, мать тоже швыряла вещи, но ведь она изменилась. Бонни заплакала.


Энгус вернулся домой под утро. Он проиграл много денег и был очень пьян. К тому же он обругал богатого араба, и вышибала вывел его из клуба. Энгус так часто проигрывал, что несмотря на его плохой характер, перед ним никогда не закрывались двери. Вышибалы знали, что в определенный момент нужно выставить его за дверь. После драки с вышибалами Энгус успокаивался.

Но в этот раз ему было не по себе. Он оставил Бонни в слезах. Показал-таки свой мерзкий характер. Он любил Бонни.

— Брайтон-стрит, — сказал от таксисту, которого остановил у клуба. В руку водителя он сунул пять фунтов, и через три минуты они остановились у ювелирного магазина. — Подожди, я недолго, — он дал водителю еще пять фунтов.

— Рад служить, — сказал тот. «Вот странный», — подумал он, видя как Энгус ломится в запертую дверь.

В окне над магазином появился свет, оттуда выглянули.

— Мне нужно самое лучшее бриллиантовое колье, которое у вас есть, — прокричал Энгус хозяину.

— А, это ты, Энгус. Подожди. Я должен был узнать. Спускаюсь.

Энгус зашел в магазин. Через несколько минут он, довольный, сидел в такси.

— Едем в Хэмпстед, и там ты меня подождешь, — скомандовал он.

— Как скажете сэр. — Ничего подобного таксист еще не видел.

Энгус зашел в дом, на цыпочках поднялся по лестнице. Он прокрался в спальню Бонни и положил голубую бархатную коробочку на столик рядом с кроватью. Он посмотрел на ее заплаканное лицо. «Как смешно заставлять женщину плакать», — подумал он. Он повернулся, тихо вышел и попросил: таксиста отвезти его в клуб. «Она должна будет простить меня, — думал Энгус. — Это чертово колье обошлось мне в сорок тысяч долларов».

Бонни открыла глаза. «Вот мы и поссорились в первый раз», — подумала она и тут увидела на столике коробку от ювелира. Бонни открыла ее и загляделась на изумительное колье. Бриллианты были в три раза крупнее, чем те, которые подарила бабушка. Это Энгус так извиняется. Она улыбнулась: «Мне придется научиться не спорить с ним». Бонни все еще улыбалась, спускаясь на завтрак вниз по лестнице.

Когда Энгус приехал днем, Бонни уже ждала его. На ней было скромное серое платье с треугольным вырезом. Колье висело на шее.

— Спасибо, Энгус, — сказала она, бросаясь к нему в объятия. — Какой красивый подарок. — Она поцеловала его. — Прости меня за то, что спорила с тобой. Я не буду больше.

— Все в порядке, дорогая. Те, кто любят, обязательно ссорятся. Мы поцелуемся и помиримся, ладно?

Бонни прижалась к нему.

— Я не люблю ссор.

Энгус засмеялся.

— Ну не дуйся. Это же смешно.

Бонни ничего не сказала. Она «училась».

Бриллианты Бонни лежали незамеченными в двадцати ярдах от дома, а в субботу, через несколько недель какой-то мальчик подобрал их и показал матери. «Это, должно быть, от новогодней хлопушки, — подумала она. — Очень милая вещица». И спрятала ее в комод.

Глава 22


Поездка в Бостон оказалась очень приятной. Энгусу понравился дом. Он плавал на спине в огромном мраморном бассейне и глядел в потолок.

— Давай построим бассейн, как этот, — сказал он Бонни, которая сидела на краю.

— Ой, это будет замечательно. Мне так недостает бассейна!

Громко засмеявшись, он подпрыгнул, схватил Бонни за колени и стащил ее, отбивающуюся и кричащую, в воду.

«Какая прелестная приятная пара», — подумала Августина. Она увидела их во время купания. — «Как он заботится о ней. Никогда ее не оставляет».

— Пора обедать, — крикнула она с улыбкой.

Энгус вышел из воды, отряхнулся.

— Мы сейчас придем, — он помог Бонни выбраться из бассейна. — А что у нас на обед?

— Жареный барашек.

— Замечательно. У вас, вероятно, огромное хозяйство.

Глаза Августины сверкнули.

— А вы, молодой человек, не должны растрачивать свое обаяние на пожилых дам.

— Августина, вашей красоте время не грозит. Женщина, как вино, только хорошеет с годами.

Августина была приятно польщена.

— Да ну вас обоих.

Она задумчиво посмотрела на них. «Такой страстный молодой человек, — думала она, — такой волнующий. Счастливая Бонни». Она медленно побрела в столовую.

Лора была заинтригована Энгусом. Она заказала им тот же отель, где останавливались они с Джеймсом, когда приехали в Мерилл. Это был обычный отель, но в Мерилле он считался самым лучшим. Она объяснила Энгусу и Бонни, что в ее маленьком доме им будет неудобно.

— Надо переселить твою мать в дом поприличнее, — сказал Энгус. Он подумал, что Лора живет в лачуге.

Бонни посмотрела на него.

— Знаешь, у нее очень милый домик.

Скоро Энгус распознал в Лоре родственную душу.

— Ну, посмотрим, — сказал он себе.

Энгус был мил с Лорой и очень вежлив со священником. Его удивили раболепные манеры отца Джона во время службы. Энгус наблюдал за Лорой и отцом Джоном и молча улыбался. Итак, она «охотится» за священником. Она нисколько не изменилась, что бы Бонни ни говорила. Женщины не меняются. Энгус не слушал службу. Он посмотрел на Бонни, которая пела гимн, забыв обо всем на свете. Она пела с радостью. Здесь, в Мерилле, городе, который оставил столько грустных воспоминаний в ее жизни, она была теперь с любимым человеком.

Энгус заметил, что Лора тоже пела с большим чувством. Ее дочери крупно повезло. Она не только посмотрит мир, но и отвалит достаточно денег, чтобы своей щедростью удержать отца Джона в церкви. Отец Джон, в свою очередь, был так ей благодарен, что вынужден повиноваться.

Лора посмотрела на Энгуса. Между ними стояла Бонни. Лора улыбнулась ему, и они обменялись взглядами. Обоим все стало ясно — будто ворота ада открылись перед ними. Лора вздрогнула. «Бедная Бонни, — подумала она. — Это же сущий дьявол». Она опустила глаза к служебнику и начала отчаянно молиться.


Мици обрадовалась, увидев Бонни и Энгуса. Она суетливо бегала по гостиной, в которой пахло отполированной мебелью и вкусной пищей.

— Вот, Энгус, попробуй пудинг. Дети так его любят.

Энгус бросил отчаянный взгляд на Бонни, когда Мици поставила перед ним тарелку.

— В чем дело? Разве у них в Шотландии нет пудинга? — спросила Мици.

Бонни заметила, что Энгус начинает нервничать.

— Ты привыкнешь к Мици, — сказала Бонни, смеясь.

— Это правда, — подхватила Мици, — не обращай на меня внимания. Заставляя человека есть, мы тем самым выказываем симпатию к нему.

Энгус улыбнулся.

— А ты не говорила, что он такой симпатичный, — сказала она Бонни.

— Мама говорит, что Джейн Эшли вышла замуж, — сказала Бонни.

— Да. А помнишь Майкла Эдвардза? Он тоже женился. На той маленькой мышке Каролине.

— Да, — Бонни нахмурилась, пытаясь вспомнить Каролину.

Макс выбрал момент и схватил пудинг Энгуса своей маленькой ручкой.

— Убирайся, — фыркнул Энгус.

Он посмотрел на Бонни и увидел удивление на ее лице, затем положил вилку и посадил Макса на колени. Энгус попытался играть с ним, но мальчик, напуганный такой злостью в голосе, начал хныкать.

— Дети меня не любят, — беспомощно сказал Энгус.

Бонни взяла Макса к себе и успокоила его.

— Подожди, будут у нас свои дети, — сказала она.

— Я не хочу детей. Я никогда не хотел детей, — Энгус внимательно посмотрел на Бонни.

Мици улыбнулась.

— Не волнуйся. Ты не первый мужчина, кто говорит это. Но все любят своих детей. — Она благожелательно посмотрела на Энгуса. — Кто же не любит детей?

Энгус уставился в одну точку. Его лицо побелело, глаза ожесточились.

— Ты никогда не знала моего отца, — сказал он. В его памяти всплыли цепкие пальцы отца и его противный рот.

Бонни нежно взяла его за руку.

— Дорогой, нам нужно идти. Мы должны успеть на самолет в Бостон.

Энгус кивнул. Он пытался овладеть собой.

— У нас не будет детей, ладно? — сказал он в такси по дороге в отель.

Бонни вздохнула.

— Энгус, мне хотелось бы иметь детей. Много. Представь маленького мальчика, который будет похож на тебя.

— Нет, Бонни. Нет. Я не хочу детей.

— Почему? — Бонни была очень удивлена. — Ты будешь замечательным отцом.

— Я последний из рода Макфирсонов. — Он посмотрел в пол, нахмурился. — Мы очень плохие. У нашей семьи ужасная история. Пусть она лучше закончится на мне. — Он серьезно посмотрел на Бонни. — В любом случае, я не хочу тебя ни с кем делить, даже с детьми.

Бонни неуверенно улыбнулась.

— Думаю, если ты так яростно не хочешь детей, мне придется это принять.

— Да, именно так, яростно. Я не хочу детей. Никогда.

— Ладно, — сказала Бонни, — решено.

Но в глубине сердца она знала, что придет и ее время. Счастливый брак превратит Энгуса в другого человека. Она пока подождет.

Бонни с Энгусом вернулись в Бостон, но ему было явно скучно.

— А бостонцы занимаются спортом? — спросил он, сидя рядом с Бонни в ее самомлюбимом месте города — во дворе Бостонской публичной библиотеки.

— Да, летом — футбол, зимой — баскетбол в Бостон-гарден. И еще хоккей. Знаешь, что, — оживилась Бонни, — если ты хочешь посмотреть хоккейный матч, поедем в Браун, мой университет, и посмотрим игру университетской команды. К тому же посмотришь, где я училась.

Энгусу был совсем не интересен университет, но ему понравилась идея посмотреть матч.

— Если тебе доставит удовольствие, — и он чмокнул ее в щеку.

Провиденс в Род-Айленде был всего лишь в часе езды на поезде от Бостона. Но Энгус, тем не менее, предпочел самолет, думая о том, что это будет быстрее и более комфортабельно. Однако самолет оказался маленьким и неудобным, к тому же в нем было полно народу. Наконец, он приземлился в хмуром Провиденсе. Дорога из аэропорта в город была долгой и скучной. Маленький город утопал в тумане, который поднимался от залива. Энгус уже презирал этот город.

Они оставили вещи в номере отеля «Балтимор», взяли машину напрокат и поехали в университет.

Энгуса раздражала игра и толпа зрителей. Бонни же, наоборот, наслаждалась каждой минутой. Когда третий период подходил к концу, форвард команды Брауна забил гол в ворота соперников и вывел свою команду вперед.

— Эй! — кричала Бонни. — Давай! Давай!

Вдруг чья-то рука легла ей на плечо. Энгус резко обернулся, Бонни тоже. Это был Майкл Эдвардз со своей женой Каролиной.

— Привет, Бонни! Как приятно тебя видеть! — сказал Майкл.

Бонни улыбнулась.

— Майкл, мы как раз недавно о тебе говорили. Вот. Познакомься с Энгусом. Мы обручились и скоро поженимся.

Майкл переложил банку пива из левой руки в правую и энергично пожал руку Энгуса.

— Приятно познакомиться, — добродушно сказал он. Повернувшись к жене добавил: — Это Бонни и, кажется, ты сказала Энгус?

Каролина кивнула.

— Мы когда-то учились с Бонни.

Энгус ничего не слышал. Он ненавидящим взглядом смотрел на Майкла.

— Итак, — сказал Майкл, — наконец-таки кто-то разбудил спящую принцессу и предъявил на нее свои права. — В его голосе прозвучала такая тоска, что Бонни поразилась.

— Идем, — Энгус встал. — Мне все надоело.

— Ой, извини, — Бонни быстро встала.

Энгус выскочил из зрительного зала. Вопли и крики публики остались позади, когда он выходил на улицу. Он шел к стоянке не говоря ни слова; Бонни, затаив дыхание, пыталась не отставать. На обратном пути Энгус вел машину сам.

— Мы разобьемся! — воскликнула Бонни, прижимаясь к сиденью, когда Энгус проехал на красный свет на Норе Мейк-Стрит.

— Нет, — спокойно сказал Энгус. — Но я убью этого ублюдка Майкла.

— Почему? — поразилась Бонни. — Что же такого сделал Майкл?

— Он влюблен в тебя. — Он посмотрел на Бонни. — А ты влюблена в него?

— Не глупи, Энгус. Я знаю Майкла с детства. Мы выросли вместе в Мерилле. К тому же, он женат.

— Это никогда не останавливало мужчин.

— Послушай, если бы я хотела быть с Майклом, я бы это сделала еще во время учебы. Но я этого не сделала. Я выбрала тебя.

— Не говори мне о том, что было до меня. Я не хочу слышать ни о каких грязных подробностях.

— Энгус, — Бонни поняла, что спорить бесполезно, — Энгус, не злись, пожалуйста. Нам так хорошо вместе. Жаль, что тебе не понравилась игра. Обещаю больше тебя ни во что не втягивать. Хорошо?

Энгуса невозможно было успокоить. Он хлопнул дверью машины, которую остановил у отеля, и ворвался в вестибюль. Бонни бежала за ним следом.

— Ты поужинаешь в своей комнате. Я ухожу.

Бонни знала, что дальнейшая дискуссия только усложнит обстановку — он полезет в драку. Ей совсем не хотелось драки.

— Ладно, — спокойно сказала она. — Уходи. Я буду спать, — Бонни улыбнулась. — Спокойной ночи, дорогой. — Она положила руку на его плечо, придвинулась к нему.

Он сбросил ее руку.

— Увидимся за завтраком, — бросил он через плечо.

Бонни содрогнулась.


После того, как Энгус вышел из отеля, он еще целый час бродил по морозу. Он знал, что ему нужно напиться или подраться с кем-нибудь. Он шел, сжав кулаки, и смотрел на прохожих, ожидая, что кто-нибудь заденет его или задержит взгляд на его лице. Энгус был на взводе, ему необходимо было «разрядиться». Все разрешилось, когда он подошел к автостанции и увидел большую неоновую рекламу. «Бокс на всю ночь», — прочитал он.

Энгус заплатил за билет и прошел в зал с ярко освещенной ареной. Впереди на скамье сидели боксеры, ожидая своей очереди. Энгус пробрался поближе и подсел к ним, с удовольствием вдыхая тяжелый запах пота. «Вот это настоящие мужчины», — подумал он. Вскоре первая пара поднялась на ринг. Толпа ревела от восторга, приветствуя черного, как смоль, боксера. Несмотря на свои двести пятьдесят фунтов веса, он легко передвигался по арене. Его противник, коренастый, с бледной кожей и рыжими волосами, хмуро смотрела на публику, довольную, что есть над кем поиздеваться.

Прозвучал сигнал, и матч начался. Энгус трепетал. Он ревел вместе с толпой. Он ожил и с удовольствием смотрел, как после шестого раунда у негра из раны над глазом хлестала кровь.

— Бей его! — прокричал Энгус.

И как будто следуя его совету, белый осыпал его градом ударов с новой силой. Ослепленный потоком крови, которая заливала лицо, негр оказался не в состоянии уклониться от мощного удара в пояс. Он грузно шлепнулся на пол.

— Нарушение! — ревела толпа. — Нарушение! Слишком низкий удар.

Вдруг Энгус взбесился. Тот, за кого он болел, дрался нечестно. Он нанес удар слишком низко. Энгус вскочил с места и побежал к рингу. Он заорал на судью, который пытался вместе с двумя тренерами оттащить белого от скорчившегося на мате тела.

— Проваливай отсюда, — рявкнул он на Энгуса, но тот стал взбираться на ринг. Чьи-то руки тянули его назад. Повернувшись назад, Энгус увидел огромного полного решимости мужчину, рука которого цепко держала его воротник.

— Сядь ты, ублюдок, — сказал мужчина. — Сядь, а не то я заставлю тебя сесть.

Энгус ухмыльнулся.

— Это мы еще посмотрим, — с угрозой ответил он.

В следующую минуту Энгусу показалось, что его сбил скорый поезд, и это привело его в ярость. Он бросился на обидчика. Они сцепились и молотили друг друга, пока их не растащили зрители.

— Выбросьте их, — твердо сказал судья крепко державшим их вышибалам.

Энгус улыбнулся. Ему стало лучше, намного лучше. Отделавшись от вышибал, он пожал руку своему противнику.

— Идем, покажешь мне, где тут можно выпить?

— Конечно. Я знаю такое местечко. — Они вышли в слякоть зимней ночи.


— Что случилось с твоим лицом? — спросила Бонни за завтраком.

— Да ничего, — солгал Энгус. — Я споткнулся о пожарный кран, упал и ударился о тротуар.

Бонни радовалась, что у Энгуса было хорошее настроение.

— Давай поедем в Бостон сегодня. Я попрощаюсь с бабушкой, и вернемся в Лондон.

Энгус был счастлив. Кроме омаров в баре на причале, ему ничего в Бостоне не понравилось. Он посмотрел на Бонни.

— Собирайся, уедем днем. Только поездом, не хочется лететь опять в этом ужасном самолете.

Она улыбнулась.

— Хорошо, и я позвоню, чтобы на вокзале нас ждала машина.


Вернувшись в Лексингтон, Энгус продолжал очаровывать Августину. Перед их отлетом Августина пообещала, что приедет в Англию вместе с Морой.

— Приезжайте на неделю раньше свадьбы, чтобы мы выбрали Море платье. Потом мы поедем в Драмосси, отдохнем, а в субботу наступит самый прекрасный день в моей жизни, — Бонни посмотрела на Энгуса.

Он улыбнулся:

— Кого еще ты хочешь пригласить?

— Конечно, маму! Могу поспорить, что она захочет взять с собой отца Джона. Еще бы мне хотелось пригласить Мици и ее семью. Ее мать всегда была так добра ко мне.

Энгус был само великодушие. Его уже утомила спокойная жизнь у Августины, где он наслаждался роскошью ее дома.

— Это отличная идея, Бонни. Приглашай столько гостей, сколько тебе захочется. Нужно сказать миссис Тернер, чтобы она все организовала через моего агента.

— Спасибо, Энгус, — радостно сказала Бонни. — Ты такой щедрый.

«Я куплю дом побольше», — подумал он.

— Я куплю тебе дом в подарок, — сказал он.

Бонни удивилась:

— Но ты же потратил столько денег на мою комнату.

— Верно, но мне хочется жить на набережной.

— Как здорово! Ночью река такая красивая.

Энгус нахмурился.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросил он.

— Меня однажды туда возила Тереза.

(«Боже мой, мне его лучше не расстраивать?»)

— Поиграем в бридж? — вдруг спросила Августина.

— Хорошая идея. Я пойду и все приготовлю, — ответила Мора.

Когда Бонни попрощалась с бабочками в теплице, она увидела, что за ней идет Мора.

— Бонни, — сказала она, — пойми меня правильно, ведь ты здесь последний день, — она колебалась.

— Говори, Мора. Что тебе беспокоит?

— Мне нравится Энгус. Но я чувствую, что он опасный человек. Я вчера вечером наблюдала за ним во время ужина. Его настроение меняется, как ветер. Сначала он был счастлив, потом что-то случилось… Он начал злиться…

Бонни немного помолчала. Она обняла Мору, и они вместе пошли домой.

— Ты права, Мора. У него быстро меняется настроение, он собственник. Но это потому, что он сомневается во всем. У него было ужасное детство. Он рассказал мне о своем отце. Должна сказать, что несколько раз видела лорда Макфирсона в замке со слугами и, честно сказать, ужаснулась. Я знаю, что Энгус изменится, если он на самом деле поверит, что я его не предам.

Мора не была в этом уверена.

— Бонни, люди так сильно не меняются, если только они сами не хотят измениться. Мне жаль отца Энгуса, но плохое детство — не оправдание его поведения. У большинства людей было плохое детство. С чего ты взяла, что Энгус изменится?

— Моя мать изменилась.

Мора видела, что напрасно тратит слова.

— Хорошо, хорошо. Я уверена, что ты права, Бонни. Но будь осторожна.

Они вошли в холл, держась за руки. Там Энгус нетерпеливо ждал Бонни.

— Ты опоздала на десять минут.

Бонни улыбнулась.

— Я только сбегаю и поцелую на прощанье бабушку.

— У нас нет времени, — зло сказал он.

— Я вернусь через минуту. — Она побежала наверх.

— До свидания, бабушка, — сказала Бонни, целуя ее. — Увидимся в апреле.

Августина улыбнулась.

— Ты выбрала себе красивого мужа. — Она была очарована Энгусом. — У него прекрасные манеры, и он просто без ума от тебя.

Бонни кивнула.

— Я должна бежать. Он не любит ждать.

Она сбежала вниз по лестнице, поцеловала Мору и прыгнула в машину. Когда Энгус злился, он становился похожим на маленького обиженного ребенка. Его нижняя губа выдвигалась вперед, глаза были опущены. Бонни, вместо того чтобы злиться, всегда защищалась.

— Извини, что заставила тебя ждать, Энгус. Я знаю, что ты не любишь, когда я опаздываю. Я больше не буду.

— Не в этом дело, — ему было приятно то, что она извиняется. — Я не хочу, чтобы эта лесбиянка была твоей свидетельницей.

— Энгус, — Бонни вдруг рассердилась. — Возьми свои слова назад. Мора не лесбиянка. Она моя подруга. И даже если бы она была лесбиянкой, я все равно хочу, чтобы она была моей свидетельницей.

Энгус никогда раньше не видел, чтобы Бонни злилась. Он понял, что зашел слишком далеко. Он усмехнулся:

— Ладно, если ты настаиваешь. Пусть будет так, но не жди, что я буду любезен с ней.

Бонни все еще сердилась.

— И не жди, что Мора будет любезна с тобой.

— Я знаю. Меня не очень любят.

Бонни почувствовала себя виноватой.

— Нет, Энгус, ты восхитителен.

Она была рада тому, что стекло между ними и водителем было поднято и водитель не слышал их беседу. К Энгусу вернулось хорошее настроение.

Глава 23


Бонни понравилась ее новая спальня. Зейкервель гордо расхаживал вокруг нее.

— Ну не умница ли я?

Бонни обняла его.

— Конечно, да. А Энгус говорил тебе? Мы покупаем новый дом.

— А, опять.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, он всегда покупает дома. Но не волнуйся. Вы туда не переедете. Такие мужчины, как Энгус, привыкают к одному месту. Они никогда не бросают свои берлоги. Ему быстро все надоедает, и если он не путешествует, то покупает дома или лошадей. Затем он их продает или раздаривает. Но это неважно. Расскажи о вашей поездке.

Бонни подробно рассказала о поездке в Америку.

— Ты учишься, Бонни, — сказал Зейкервель, после того как она описала, как вел себя Энгус на хоккейном матче. Он серьезно посмотрел на нее. — Жить с Энгусом — это все равно, что быть рядом с непредсказуемым животным. Если ты не будешь следить за тем, что делаешь, то будешь в большой опасности.

Девушка молчала, ее голубые глаза рассматривали озабоченное лицо Зейкервеля.

— Я знаю, — сказала она, — и после того, как провела несколько недель с Энгусом, поняла, почему все пытаются предостеречь меня. Я все это понимаю. Но они не могут видеть, какой он добрый внутри. — Она подняла брови. — Сколько невест идут к алтарю девственницами из-за того, что на этом настаивает жених?

— Как благородно с его стороны. — Зейкервель был в затруднительном положении. «Я ведь не могу сказать ей, что он ненавидит заниматься любовью с женщинами?» — спрашивал он себя.

— Опять сплетничаете? — Энгус вошел в комнату. — Зейкервель, я хочу купить большой дом на набережной. Я хочу большую оранжерею и бассейн.

Зейкервель обрадовался:

— Я знаю такой дом. Тебе понравится.

Энгус широко улыбнулся.

— Энгус, ты так ничего и не сделал с этим дурацким сломанным зубом.

Энгус улыбнулся снова.

— Я и не буду ничего делать. Мне нравится иметь небольшой изъян.

Зейкервель бросил быстрый обеспокоенный взгляд на Бонни, но она предпочла мило улыбнуться Энгусу.

— А мне нравится, как ты выглядишь. Это делает тебя особенным, Энгус. — Она поцеловала его в щеку. — А что случилось с твоим зубом?

— Несчастный случай в мои шальные годы. Но с этим покончено. — Он улыбнулся Бонни. Только Зейкервель не улыбался. — В любом случае, — Энгус повернулся к Зейкервелю, — поедем покупать этот дом прямо сейчас.

Они стали составлять план действий.

Бонни позвонила Терезе сразу, как только передохнула от полета.

— Как ты думаешь, могу я попросить сэра Саймона быть моим посаженым отцом?

Тереза засмеялась.

— Не знаю. Отец ужасно относится к Энгусу. Я спрошу маму, подожди. — Она побежала по коридору, затем через минуту взяла трубку. — Мама говорит, что отец согласится с радостью, и говорит, чтобы ты приехала. Она поможет тебе со всеми приготовлениями.

— Большое спасибо, Тереза. Я так об этом беспокоилась. У меня нет ни малейшего представления, как все это делается.

Тереза фыркнула.

— Зато мама очень рада. Она говорит, что это будет для нее тренировка перед моим замужеством. Сирил и Мэри собираются венчаться в синагоге, и отец говорит, что даже стадо диких кабанов его туда не загонит. Хотя он сдастся. Поломается день или два, но он любит Мэри.

Бонни засмеялась.

— У них будет настоящая еврейская свадьба.

— Да. Мэри берет уроки иврита и учится всему. Она перейдет в другую веру. — Тереза захихикала. — Мэри выходит замуж перед тобой. Ты уже наметила дату?

Бонни задумалась.

— Я думаю, что весна в Англии — самое прекрасное время. Я спрошу Энгуса и сообщу тебе.

— Тебе нужно будет составить список, что дарить. — Тереза явно наслаждалась, — иначе у тебя будут тысячи ненужных серебряных кухонных безделушек.

— Думаю, что нам ничего не нужно, — Бонни вспомнила, сколько посуды у Энгуса дома.

— Это неважно. Составь список, а потом отдашь все это на благотворительность.

— Ладно, — сказала Бонни, — я засыплю какой-нибудь благотворительный фонд своими свадебными подарками.

— Да не просто благотворительный фонд, дурочка. В Англии все пожертвования сначала идут животным, а что остается — людям.

— Конечно, дорогая, я забыла про это.

— Кстати, мне не следовало бы это говорить тебе, но Джон решил подарить тебе Моргана.

— Тереза, он рассердится из-за того, что ты сказала мне это.

— Я знаю, — безразлично заявила она. — Он учит Моргана рычать, когда произносят «Энгус».

— Ну и ну, — засмеялась Бонни.

— Джон очень хорошо к тебе относится.

— Знаю, и я тоже. Мне очень хочется получить Моргана в подарок. Надеюсь, что Энгус полюбит его. Тереза, мне нужно идти. Можно я приду к вам на следующей неделе?

— Ладно. В среду в четыре. Проведем организационное собрание вместе с Мэри, Паулиной и мамой.

— Прекрасно. Очень хочу вас снова увидеть. И Моргана тоже. — Она положила трубку.

«Так много дел», — подумала она.


Следующая среда была первым днем, когда собралась вся семья. Мэри и Сирил сидели рядом, как голубки. Сирил приходил каждый раз на эти семейные совещания по вечерам или сразу после работы, а Энгус вообще решил туда не ходить.

— Пока там нет этого Джона, я не возражаю, чтобы ты ходила туда, — сказал он накануне сбора семьи. — Даже несмотря на то, что там находится эта твоя черная глупая скотина. А Джон вообще всегда был сопляком.

— Не смей так говорить о моей семье. Они мои друзья.

— Твои друзья? Зачем тебе нужны все эти люди? И почему именно Бартоломью? Это такая скучная компания. — Он видел выражение ее лица. — Ладно, — сказал он сквозь зубы, — если ты ставишь этих людей выше, чем меня, я уйду. Будешь ужинать одна.

— Я никого не ставлю выше, — запротестовала она.

— Да нет… — Энгус выругался.

Бонни смутилась. Она и прежде слышала, что Энгус ругается, но чтобы это звучало так зло…

— Энгус, почему ты говоришь эти ужасные слова?

— …твою мать? Это ты имеешь в виду? — фыркнул он. — Вы никогда не слышали этого слова раньше, моя маленькая принцесса?

Бонни посмотрела на его перекошенное лицо.

— Да, слышала много раз. Эти слова произносила моя мать, пока не изменилась. Эти слова и многие другие. Знаешь, Энгус, на самом деле ты не шокировал меня. Ты просто напомнил мне кое-что из моей жизни, что я пыталась забыть.

Эти слова были сказаны с такой болью, что Энгус моментально пришел в себя.

— Я не хотел тебя расстраивать, дорогая, — сказал он, обнимая ее. — Я так тебя люблю, что не могу спокойно выносить, что ты заботишься о ком-то еще. — Он стал ее искусно целовать, осторожно коснулся груди. — Ты только подумай, — пробормотал он, целуя нежно ее шею, — когда мы поженимся, будем заниматься любовью целыми днями и ночами.

Бонни представила комнату с большим камином, и как они будут в объятиях друг друга.

— Наша брачная ночь… — прошептала она.

Энгус отклонился и посмотрел на нее.

— Где ты хочешь провести наш медовый месяц?

— Не знаю. Где тебе больше всего нравится?

Энгус улыбнулся. Он подумал об одном борделе Каира. Нет, пожалуй, в баре бисексуалов в Касабланке. Но с недавнего времени он зачастил в один бар в Берлине.

— Берлин, — сказал он.

Взять Бонни в Берлин было все равно, что представить заснеженную Аляску пылающим адом. «Очень интересно» — подумал он.

— Тебе понравится Берлин. Это сказочный город.

Бонни улыбнулась.

— Дорогой Энгус, ты так добр ко мне. Извини, если ты на меня злишься. Знаешь, я люблю тебя больше всех на свете.

— Больше Моргана?

— Ну конечно.

— Хорошо. Я прощаю тебя и даже возьму сегодня с собой на ужин.


Бонни была очень занята перед свадьбой. Ее поражало количество работы, которое вмещало простое слово «трудиться». Маргарет была для нее большой поддержкой, и после долгих уговоров Саймон согласился стать посаженым отцом Бонни.

— Мне никогда не нравился этот парень, Бонни. Говорят он жульничает в картах, — сказал Саймон.

Бонни наклонила голову.

— Говорят, он много чего делает, но я знаю его лучше других. Я знаю, что Энгус никогда не будет жульничать. Вы полюбите его, когда узнаете, — Бонни улыбнулась Саймону.

Саймон что-то проворчал. Тереза взяла отца за руку.

— Он не такой плохой, папа. Я уверена, Бонни сотворит чудо. Посмотри на Патрика. С тех пор, как мы вместе, он больше не носит старомодных костюмов из твида и дурацких жакетов. Он сейчас прилично выглядит. Мы, женщины, меняем жизнь мужчины до неузнаваемости.

Саймон промолчал. Он вспомнил, каким застенчивым и робким был сам, пока не встретил Маргарет. Он пожал руку дочери.

— Да, твоя мать совершила чудо. И твой молодой человек, Тереза, хороший парень. Знал я его отца. Охотился в его поместье в Ирландии. Хороший стрелок был его отец. Парень много от него взял. Меткий глаз, твердая рука, он будет хорошим мужем.

Тереза засмеялась.

— Он станет у меня косоглазым, и руки его будут трястись. — И подмигнула Бонни.

Саймон вышел из комнаты и отправился на поиски Маргарет.

— Ну, — сказала Бонни, — кажется, у тебя все наладилось с Патриком.

Тереза сморщилась.

— Да. Он не такой, как Энгус. У меня не сжимается сердце при виде его. И нет мрачного отчаяния и злости. Мне не нужно ждать у телефона или плакать в подушку от того, что Патрик не показывается. Он всегда звонит, он добрый и милый. Интересно, почему у меня нет той боли, которую мне причиняют другие?

— Не знаю, — серьезно ответила Бонни — Энгус часто приходит поздно и редко вспоминает о том, чтобы позвонить мне. Я думаю, это из-за того, что он не привык к тому, что его любят. Он забывает про то, что я жду его.

— И Патрик, — прервала ее Тереза, — никогда не побежит ночью по поросшему вереском болоту в поисках Терезы. Я говорила со всеми его друзьями. Все говорят одно и то же. Женщинам нужно, чтобы у них сжимало сердце. Ты читала книгу «Последняя любовь»?

— Да, читала, когда мне было четырнадцать лет. Кэти напоминает мне мою мать в те ужасные дни. Боже мой, я не могла бы полюбить того, кто был таким жестоким.

Тереза подняла брови.

— А ты не находишь Энгуса жестоким?

Бонни покачала головой.

— Нет, — убежденно произнесла она. — Он иногда бывает деспотом, на все это можно изменить.

— Надеюсь, ты права, но, — Тереза усмехнулась, — жизнь с Патриком будет скучной, чего не скажешь о жизни с Энгусом.

— Потом посмотрим. Идем. Будем составлять список гостей?


Мелькали недели. Энгус проявлял очень мало интереса к свадебным приготовлениям и жил своей обычной жизнью. Он занимался новым домом на набережной. Дом какое-то время пустовал, и Энгус купил этот огромный особняк за наличные, оформив покупку за сорок восемь часов. Он менял интерьер и строил огромный бассейн.

— Этот бассейн будет побольше, чем у Августины в Америке, — сказал он Зейкервелю.

— Соперник, сукин ты сын, — нежно ответил тот. — Все это делается для того, чтобы Бонни жила здесь в большей роскоши, чем если бы она осталась дома.

Энгус оскалил зубы в своей акульей улыбке.

— Я хочу, чтобы у нее было все самое лучшее. Вот посмотри на эту мозаику. Она подойдет для холла?

Зейкервель не ответил. Скоро Энгусу все наскучило.

— Делай, что хочешь. Я заберу Бонни. Поедем с ней на скачки.

— А ты думаешь, ей не надоедает сидеть с тобой, пока ты целыми днями ставишь на лошадей и играешь в азартные игры ночами?

— Нет. Она уже привыкла к этому. Она уже знает, как определить хорошую лошадь. К тому же, она никогда от меня не устает. — Он засмеялся. — А еще, я ужасно возбуждаю ее.

— Ах, да, — усмехнулся Зейкервель. — Все это время ты был хорошим мальчиком. Как долго это продлится?

— Бонни направляет и сдерживает меня. Она — то, что мне нужно.

Зейкервель внимательно посмотрел на Энгуса.

— Весь Лондон говорит, что ты покончил с распутной жизнью.

Энгус мрачно взглянул на друга.

— Я очень надеюсь на то, что изменился. Я чувствую, что когда женюсь, стану менее злым. Хотя не знаю. Надеюсь, что не буду чувствовать себя, как в ловушке.

Зейкервель положил руку на его плечо.

— Не вижу, отчего ты можешь чувствовать себя, как в ловушке. Бонни не из тех, кто сможет держать тебя на коротком поводке.

«Скорее будет по-другому», — эту мысль он оставил при себе. В конце концов Энгусу было несвойственно выражать сомнение или озабоченность, так что Зейкервель чувствовал себя спокойно после его признаний.

— Я взгляну на танцевальный зал. Ты хочешь оставить все это стекло на стенах?

— Тебе решать. Я ухожу. Не хочу заставлять Бонни ждать.

Бонни в самом деле стала каким-то экспертом в мире скачек. Она поняла, что азартные игры и скачки — неотъемлемая часть жизни Энгуса. Энгус знал, что большим удовольствием для Бонни будет неожиданная поездка или, как он это называл, «приключение». Они провели неделю в Париже, потому что Энгус захотел выследить одну картину, принадлежавшую какой-то старой французской проститутке. Бонни была заинтригована этим «приключением». За годы, проведенные отдельно от матери, ей никогда не приходилось видеть «темную» сторону жизни, которую они нашли в Париже.

Энгус преследовал свою цель с фантастическим рвением. Наконец, после многочисленных расспросов проституток в борделях, им дали адрес. Было три часа утра. Энгус настоял на том, чтобы пойти к старухе, у которой была картина. Холст поразил Бонни. Там, на заднем плане, растянувшись, лежала обнаженная женщина. Интимные части ее тела были покрыты густым черным волосом. Бонни посмотрела на старуху, которая явно была загипнотизирована Энгусом.

— Это вы? — спросила Бонни.

Старуха кивнула.

— Да. Много лет назад.

Энгусу не терпелось купить картину.

— Сколько вы за нее хотите?

Старуха колебалась.

— Вот, — сказал Энгус, — я даю вам девять тысяч франков. — Он протянул ей наличные.

Старуха безмолвствовала. Наконец она пробормотала:

— Монсеньор так щедр.

Энгус схватил картину и сделал Бонни знак, что они уходят.

— До свидания! — прокричала им вслед старуха. Она услышала, как хлопнула дверца машины, села на старый диван. В комнате пахло чесноком и травами. «Как все это странно, — подумала она. — Все это, эти деньги… Он даже не посмотрел на мою картину. Но девушка с ним… Ах, какая она красивая». Старухе вдруг стало одиноко. Сидя у пустого камина, она заплакала. На стене, где висела ее картина, было теперь пустое место.


Картину повесили в новом доме в столовой. Энгус смеялся, когда Бонни жаловалась на то, что она не может есть, глядя на обнаженную женщину. Он тайно улыбнулся Зейкервелю, который обедал с ними.

— Скоро ты увидишь мою коллекцию.

— Твою коллекцию? Коллекцию чего? — Бонни была заинтригована.

Энгус опять взглянул на Зейкервеля.

— Потом скажу, может, когда ты станешь немного старше. Это будет лучшая коллекция в Европе. Правда, Зейкервель?

Зейкервелю было не по себе. Бонни — сама невинность, и он не думал, что девушка сможет оценить коллекцию эротического искусства. Энгус сменил тему разговора, вернувшись к проекту оранжереи.

— Я хочу теплицу для орхидей и камелий.

— Может, завести попугаев? — предложил Зейкервель.

— Хорошая мысль. — Энгус обрадовался. — После обеда, Бонни, давай поедем в магазин и купим десяток птиц.

— Разве не лучше подождать, пока мы переедем?

— Нет. Давай сделаем это сегодня. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

— Терпение — вот ценное качество.

— Жизнь слишком коротка, чтобы упражняться в терпении. Быстрее, Бонни, ты так медленно ешь.

— Не задирай ее, — сказал Зейкервель. — Бонни, не обращай на него внимания. Если позволишь ему задирать себя, он сядет тебе на шею.

— Извини, Бонни. Я не хотел тебя задирать.

Бонни смутилась. Она привыкла к тому, что Энгус почти всегда доминирует, но очень часто ошибается, и от этого ей было мучительно больно за него.

— Не извиняйся, дорогой. Я знаю, что иногда бываю медлительна. Моя мать всегда на меня кричала за то, что я такая. Идем. — Она отставила тарелку.

Зейкервель остался сидеть в тишине, а они ушли. «Удивительно, — подумал он, — Энгус на самом деле меняется. Может, он действительно любит ее? Боже мой, надеюсь, он научится сдерживать себя рядом с Бонни». Он пошел в танцевальный зал.

— Добавьте еще немного красного, — сказал он художнику, разрисовывающему стену. — Еще немного красного. — Художник послушно окунул кисть в краску.


Ночью Бонни слышала щебет одинокого попугая, который горестно оплакивал разлуку со своими друзьями из магазина. Энгус был в ярости оттого, что в магазине оказался только один попугай.

— Я думал, что вы можете предоставить мне все, что я захочу. Мне нужно шесть попугаев.

Директор был очень вежлив.

— Мы можем доставить вам остальных к концу недели.

— Не пойдет. Они нужны мне сегодня.

— Извините, но это невозможно.

— Да вы знаете, кто я? — Энгус был в бешенстве.

— Да, сэр. Я читаю газеты, и, — он улыбнулся Бонни, — видел фотографию вашей помолвки. Должен сказать…

— Ничего не говори, грязный ублюдок, — произнес Энгус повышенным тоном.

Попугай, чувствуя напряженность, начал стрекотать. Бонни быстро выписала чек на двести фунтов и вытащила все еще оравшего оскорбительные слова Энгуса на улицу. Она бросила извиняющийся взгляд на директора. Она несла клетку с щебечущим попугаем, а Энгус, ругаясь, уселся в ожидавшую их машину. Всю дорогу до дома он не мог успокоиться.

Бонни улыбнулась в подушку. Она постепенно привыкала к его вспышкам гнева. «Завтра он обо всем этом пожалеет, — думала она, — слава Богу, что попугай уснул. Завтра попытаемся найти для него зеркало».

На следующее утро, во время завтрака, вошла миссис Тернер. Она была очень расстроена.

— Очень неприятно говорить вам это, но ваш попугай был найден в клетке мертвым. Бен пошел утром, чтобы напоить его, и сказал, что у птицы сломана шея. Не могу представить, как это могло произойти.

— Я тоже не могу, — Бонни посмотрела на Энгуса. — Я слышала, как он щебетал ночью, но потом уснул.

— Он все время щебетал, пока я был в библиотеке, а потом около двух ночи я уехал в клуб.

Энгус вспомнил тот момент волшебного наслаждения, когда птица, не дававшая ему сосредоточиться, лежала мертвой в его руке. К нему пришло знакомое ощущение вседозволенности, когда что-то очень слабое, ранимое было беспомощным против его силы. Птица заслужила смерть. Он снял ткань с клетки, птица не выполнила его команды. Он просунул руку в клетку и спокойно сдавливал ей шею, пока из ее глаз исчезли последние признаки жизни. Он всегда наслаждался моментом смерти. Ему казалось, что он посвящается в какую-то великую тайну. Ночью птица была уже мертва, а утром он завтракал с Бонни. Никто в доме, кроме него, не знает, что же случилось на самом деле.

— У нас ничего подобного не случалось с тех пор, как были задушены крольчата один за другим. Ты помнишь? — сказала миссис Тернер.

Энгус кивнул.

— Я похоронил их в коробке из-под обуви.

— Как ты тогда плакал! — сказала миссис Тернер. — Мы думали, что никогда его не успокоим.

— Как ужасно. — Бонни стало страшно.

— Я покажу тебе, где я их похоронил. — У него опять поднялось настроение.


У Энгуса был огромный старый фермерский дом в Испании. Он принадлежал его матери, и Энгус любил ездить туда и смотреть из верхних окон на огромную равнину, которая простиралась за домом. Существовала легенда о том, что по этому пути из Испании в Альпы шел Ганнибал.

Бонни понравилась идея слетать в Испанию. Она прочла все книги Хэмингуэя, и ей казалось, что она почти все знает о гордых, сильных людях этой страны. Они прилетели за две недели до свадьбы. Их встречал шофер Паоло.

— Как тут дела? — спросил Энгус.

— Хорошо. Очень хорошо. Урожай в прошлом году превзошел все ожидания. Собрали много фруктов. Мы получили свою долю и наши семьи сыты всю зиму.

Энгусу было приятно это слышать. Бонни осмотрела местность.

— Надо сказать, что здесь очень красиво. Я представляла себе, что так и будет. Посмотри на зеленые тени.

Дорога из аэропорта в маленькую деревушку Сан Мартин блестела от яркого, жаркого апрельского солнца. Вдоль дороги зеленели деревья. Тут же брели ослы, подгоняемые кнутами мальчишек. Воздух наполнился сладким ароматом сосец, яркие цветы ковром устилали холмы.

— Как чудесно, правда? — спросила Бонни, взглянув на Энгуса.

У Энгуса было хорошее настроение.

— Да, — сказал он, — подожди, что ты скажешь о «La Massa». Это мой самый любимый дом.

Вскоре они подъехали к дороге в Сан Мартин.

— Боже великий, — Бонни невероятно удивилась. — Вся деревня выглядит так, как будто она встроена в стену.

— Да, в оригинале это укрепленная греческая деревня. Затем сюда пришли римляне и построили вон там город. — Он указал на большое здание, которое виднелось позади деревни. — Паоло, давай подъедем к дому с другой стороны. Я хочу, чтобы мисс Фрейзер увидела равнину.

Когда машина остановилась у задних ворот, Бонни вышла и посмотрела вдаль. Они с Энгусом стояли на мысе, который выдавался вперед, словно нос корабля, под которым находились сотни футов земли. Солнце садилось за плоской далью горизонта. Длинные лучи его касались цветов, пышных от весенних дождей. Чуть позже равнина станет мертвой, как пустыня, а сейчас она переливалась волшебными красками. Бонни взяла Энгуса за руку, они стояли так молча. Бонни представляла большой караван слонов Ганнибала, шедший через поля. Она видела смуглых солдат, идущих вслед за огромными животными.

— Знаешь, — сказала она Энгусу, — я слышу, как звенят их доспехи и трубят трубы. Ты слышишь?

Энгус засмеялся.

— Не дури, дорогая. У тебя слишком богатое воображение.

Бонни отвернулась.

— Давай отправим Паоло, а сами пешком дойдем до дома, — сказал он.

Паоло открыл большие ворота и въехал. Бонни и Энгус медленно пошли по дороге. Энгус вел Бонни через зону деревьев, и вдруг перед ними появился огромный дом, похожий на большую каменную крепость с крошечными оконцами.

Энгус быстро нашел дорогу к маленькой двери в этой непроницаемой стене. Бонни сразу попала в огромный коридор, выложенный кафелем. Из коридора Энгус провел ее в еще большую комнату со старой испанской мебелью. Бонни была потрясена.

— Боже мой, я чувствую себя лилипутом.

Энгус улыбнулся.

— Этот дом служил убежищем для всей деревни, если надвигалась какая-то опасность. Запомни, это был центральный зал, где размещали коров и овец. В те времена животные были очень ценными, чтобы их оставлять бандитам или продавать. Я покажу тебе твою комнату. — Он повел Бонни наверх. — Здесь, — он открыл дверь.

Бонни понравилась ее комната. Она ожидала увидеть мрачную комнату со старой мебелью. Напротив, она оказалась в маленькой веселой комнатке со множеством кукол. Здесь были куклы из Китая, Японии, даже английская кукла в морской форме и маленький соломенный гребец.

— Чья это комната? — спросила Бонни.

— Моей матери.

— Да, — Бонни затаила дыхание. — Ты действительно хочешь, чтобы я спала здесь?

— Да. Я позову тебя, когда ты переоденешься к ужину.

Часы показывали восемь. Бонни сняла серый дорожный костюм и надела длинное белое платье с голубым поясом. Энгус был пунктуален, они вместе спустились вниз.

Мария подавала национальные блюда. Шафран окрасил рис в золотистый цвет, розовые креветки лежали рядом с серо-голубыми мидиями. Бонни взглянула на маленькие щупальца, свернувшиеся в узелки, они лежали среди помидоров и лука.

— Попробуй хотя бы один, — предложил Энгус.

Бонни положила маленький клубок в рот.

— Фу, — сказала она.

Энгус тут же разозлился.

— Не будь такой брезгливой, Бонни. Они едят почти все, что движется. Ты привыкнешь к испанской кухне.

— Мне непременно это нужно съесть?

Она вспомнила, как ее мать стояла над ней, когда Бонни была ребенком. Оставить на тарелке даже крошку считалось серьезным преступлением, и ее мать всегда за это ругала. «Я в твоем возрасте умирала от голода, а ты теперь выбрасываешь пищу. Ешь, ты, маленькая сука», — бывало говорила Лора. Бонни вздрогнула.

— Да, тебе придется съесть это. — Он не шутил. — Мария очень обидится, если что-нибудь останется на твоей тарелке.

Бонни радовалась, что Энгус был просто раздражен, а не в ярости.

— Хорошо, — сказала она, — я научусь есть все, что передо мной поставят.

«Кроме тапиоки,[7] — подумала она. — К счастью, Энгус, кажется, не любит детскую пищу».

Она пожалела о своем обещании на следующий же день. Они провели его, бродя по римским развалинам и музеям. На обратном пути через поле, заросшее дикой петрушкой, Бонни нашла осколки старой римской посуды и стекла.

— Какая прелесть! — радостно воскликнула она. — Мне всегда хотелось найти что-нибудь такое. — Ой, смотри! — Она нагнулась. — Посмотри, что я нашла.

— Что? — Энгус с ненавистью относился ко всему, что напоминало о прошлом.

— Это половина амфоры, посмотри. — Она держала выпачканную землей находку в руке. — Ты можешь себе представить, что две тысячи лет назад через это поле шел римлянин держа в руках эту мерцающую лампу. Ее, наверное, уронили, и теперь, через столько лет, эта амфора дождалась меня, чтобы я ее нашла. Подержи ее, Энгус. Ты чувствуешь историю?

Энгус на самом деле не слушал, но видел счастливое лицо Бонни. Ему не нравилось ее радостное лицо, ведь причиной этого счастья был не он. Он занес руку назад и прежде, чем Бонни успела возразить, бросил лампу в поле так далеко, как только мог.

— Почему ты это сделал? — Бонни взбесилась.

— Потому, что мне так захотелось, — просто сказал он. — К тому же там было только пол-амфоры. Я тебе куплю другую, новую, если хочешь.

— Это совсем не то, — простонала Бонни. — Эта амфора ждала меня.

— Не глупи. Как мог маленький кусок глины ждать тебя? Давай быстрей, мы идем на ужин, а ты только теряешь время.

Бонни пыталась держаться бодро, когда он торопливо шел к дому. «О Боже, — подумала она, — я надеюсь, что больше не разозлю его».

За ужином Энгус разошелся еще больше. Блюдо тапа оказалось неприятной смесью потрохов.

— А, — сказал Энгус, подцепляя сероватое ссохшееся месиво вилкой, — это часть поросячьих яичек.

Он положил кусок Бонни на тарелку. Бонни подавила дрожь. Она знала, что придется это съесть. Она не смела рисковать и расстраивать Энгуса.

Они сидели в ресторане на деревенской площади. Вокруг них сидели семьи и парочки. Обычно в это время погода была недостаточно теплой для того, чтобы ужинать на улице, но в этом году апрель выдался необыкновенно теплым. В начале месяца хозяин ресторана выставил столы, застелив их красными скатертями. На каждом горели маленькие свечи. На площади бегали дети. Бонни и Энгус сидели под большим деревом. Двое влюбленных рядом с ними что-то шептали друг другу, держась за руки. «Miamor, te amo», — услышала она. «Если бы Энгус только… — она прервала эту мысль. — Он — англичанин, а они ведут себя не романтично», — напомнила она себе.

— Давай, — Энгус злобствовал, — посмотрим, как ты ешь поросячьи яички.

— Ладно, — мягко сказала Бонни. Она мысленно вернулась к старой уловке, которой пользовалась, когда была ребенком. Она представила себе сочный бифштекс и в это время проглотила тапа.

— Совсем неплохо, — сказала она.

В самом деле, если отвлечься от основного ингредиента, его соус оказался изысканным на вкус.

Энгус откинулся на спинку. Он позвал официанта. К столу подбежала молодая девушка. Характер Энгуса хорошо знали в деревне.

— Принеси меню, — приказал он.

Через минуту девушка стояла с меню в руках. Энгус вырвал его из рук и стал читать. Он посмотрел на заказные блюда.

— Мы закажем креветок и барашка. А теперь принеси бутылку «Sangre de Тора», и немедленно. Я имею в виду прямо сейчас. Тебе ясно? — Девушка кивнула.

«Богатая свинья», — пробормотала она, неся вино.

Энгус с отвращением проворчал:

— Они с каждым годом становятся хуже. Одно время здесь совсем не было туристов. Сейчас богачи из Барселоны покупают крестьянские дома, и летом теперь здесь большой наплыв туристов. Крестьяне совсем испортились. Они уже даже ничего не выращивают. Старые порядки умирают.

— Может, молодежь не хочет на всю жизнь здесь оставаться, — сказала Бонни. — Может, они хотят накопить денег и уехать учиться.

Она подумала о неухоженных руках Марии.

— Вы, американцы, — фыркнул Энгус. — Вы и ваше сентиментально-либеральное мышление! Вы понятия не имеете об истории. Крестьяне должны оставаться крестьянами. Как рабочий класс в Англии. Они должны работать на своих заводах и в мастерских. Посмотри, что происходит, когда они начинают переплывать Ла-Манш. Они слишком много пьют, блюют повсюду и носят эти ужасные носовые платки на головах на пляжах. Им следует проводить свои отпуска в Блэкпуле, где они не смогут своим видом пугать нас.

Бонни не прерывала Энгуса. Пока он говорил с таким злом, все было в порядке. Но стоило прервать в такой момент, — она уже знала это, — он сразу же лез в драку. Поэтому она научилась слушать внимательно, не перебивая.

— А когда англичане стали приезжать сюда? — спросила она, надеясь перевести разговор на более миролюбивую тему.

Появилась официантка с вином. Энгус жадно осушил стакан. «О Боже, — подумала Бонни, — он хочет напиться». Она нервно потягивала вино из своего бокала. Когда принесли креветки, Энгус был готов приступить к еще одной бутылке. Она пыталась наполнять свой стакан и тайком выливать вино под столом, но это удалось сделать только несколько раз.

Веселый, дерзкий черноглазый официант и одновременно музыкант, взял в руки гитару и запел серенаду. Бонни улыбалась, когда он подошел к их столу, но она тут же вспомнила реакцию Энгуса на мужчин, которые обращали на нее внимание. Бонни опустила глаза.

— Барашек очень вкусный, — сказала она, чтобы отвлечь Энгуса от официанта. Ей показалось, что все прошло удачно.

После того, как принесли кофе, Энгус заказал себе большой стакан бренди. «Пока все хорошо», — подумала Бонни. Он был пьян, но весело болтал о лейбористской партии в Англии. Казалось, у него зуб на каждого члена лейбористского правительства. Бонни расслабилась. Их стол был загружен тарелками. Шелуха от креветок плавала в остатках томатного соуса. Тарелки, на которых лежал розовый сочный барашек, были завалены костями. Над всем этим хаосом возвышались две пустые бутылки из-под вина. Бонни наелась, и теперь ее клонило ко сну.

Официант сменил гитару на овальный поднос. Он поставил его на их стол и заставил поднос тарелками и стаканами. Привычным жестом он поставил все это сооружение на плечо. В этот момент Энгус лениво вытянул ногу прямо перед официантом. Тот рухнул вместе с огромной горой посуды. Бонни была в ужасе. Она вскочила и быстропошла к дому.

Энгус догнал ее у комнаты.

— Бонни, я не хотел делать это. — Он раскаивался. То удовольствие, которое он испытал при виде падающего официанта, немного отрезвило его.

— Нет, хотел. Я видела. Ты специально подставил свою ногу. Может, мне надо было прислушаться ко всем предостережениям. Ты жестокий человек. Ты на самом деле жесток. — С этими словами она скользнула в спальню.

Энгусу стало больно от этих слов. «Я не жесток», — думал он. Он поднялся к шкафу с напитками. «Я не жестокий», — сказал он вслух, наливая себе еще один стакан бренди. Энгус стоял перед камином и смотрел на портрет матери. Мир вокруг показался ему добрее. Он отчаянно добавил, пристально глядя на мать:

— Я не буду таким, как мой отец.

Ему тут же захотелось получить поддержку Бонни. Он взлетел по лестнице и ворвался в ее комнату.

— Я не похож на отца. Яне хочу быть таким, как он.

Он обнял Бонни. Она не спала, думая о том: не делает ли она ошибку, выходя замуж за Энгуса. Слезы застилали его лицо.

— Не позволяй мне быть таким, как мой отец.

Бонни прижалась к нему.

— Не позволю, я тебе обещаю, — прошептала она.

— Спасибо, — Энгус был ей благодарен. Он глубоко вздохнул. Слезы на щеках высохли, и сейчас он спал прямо в одежде в объятиях Бонни.

Бонни рассматривала его лицо под лунным светом. Линия губ была очень мягкой, длинные темные ресницы чуть вздрагивали. Он казался таким потерянным, таким одиноким. «Я сделаю все», — подумала она. Скоро Бонни тоже спала, и ей снился Энгус. Энгусу тоже снился сон. Он видел маленький гладкий зад Гарри. Энгус улыбнулся во сне. Луна отошла от окна, старое искривленное абрикосовое дерево дрожало на ветру.

Глава 24


День их свадьбы выдался солнечным и ясным. Бонни встала, как только солнце лучами коснулось гор. Она высунулась из окна своей маленькой комнаты, расположенной в одной из башен замка. Роса, лежавшая на траве, переливалась под солнечными лучами. Коровы выходили на пастбище.

Бонни подумала о бабушке. Августина приехала и выглядела очень бледной и усталой, но уже через несколько дней она полностью оправилась от перелета. Втроем, вместе с Морой, они исследовали окрестности замка.

— Я чувствую историю, — сказала Августина, стоя у озера Лох-Несс, где Малькольм Фрейзер мечтал о дальних странствиях.

Бонни улыбнулась.

— Когда мы с Энгусом поженимся, то объединим две большие семьи.

Августина просто сияла.

— Знаю, дитя мое. Я так счастлива за тебя. Кто бы мог подумать, что тот дружеский поступок, совершенный много лет назад, отзовется через столько лет.

И сегодня, в день свадьбы, Бонни вспомнила ликующую улыбку на лице Августины. «Как хорошо, что бабушка всем довольна», — подумала она.

Лора, как Бонни и ожидала, приехала вместе с отцом Джоном.

— Он может зарегистрировать ваш брак, — сказала Лора.

— Нет, спасибо, — твердо ответила Бонни, — Это сделает отец Макбрайд.

Бонни нравился этот священник. Это был лысый маленького роста мужчина с приятными голубыми глазами. Он провел много времени, беседуя с Бонни об их с Энгусом будущем. Он был личным священником семьи Макфирсонов уже около сорока лет. Отец Макбрайд не очень хорошо знал Энгуса, так как тот провел свою юность в Лондоне.

Сейчас Энгус тоже редко посещал семейную часовню. Но отец Макбрайд хорошо знал лорда Макфирсона и ежедневно боролся за душу этого сумасшедшего и измучавшегося человека.

— Он хочет присутствовать на вашей свадьбе, — сказал Бонни отец Макбрайд после исповеди.

— Я не против, — Бонни не придала этому значения.

Энгус совсем этому не обрадовался.

— Старый ублюдок, — сказал он, узнав про эту просьбу.

Бонни расстроилась.

— Энгус, ну почему ты так отзываешься о своем отце?

Энгус посмотрел на нее.

— Ты не понимаешь?

— Нет, понимаю. Моя мать тоже была ужасна, но я ей все простила.

Энгус ядовито улыбнулся, а Бонни показалось, что он ее сейчас укусит.

— Я простил его, Бонни, — издевательски сказал он. — Почему бы мне не простить его, тот огромный корабль, севший на мель у острова боли и смятения.

Бонни чувствовала, как он напрягся. Она подошла к Энгусу и обняла его.

— Ничто не испортит наш праздник. Я не допущу этого.

Энгус прижался к Бонни, уткнулся лицом в ее волосы.

— Я люблю тебя, Бонни. Люблю больше, чем кого-либо в своей жизни.

Она поцеловала его в шею, ее губы прижались к мочке уха.

— Дорогой, мы соединяем наши жизни. Ничто никогда нас не разлучит.

Глаза Энгуса затуманились. Он хотел любить эту женщину до конца своих дней. Но одна половина его души знала: несмотря на то, что он признается в этой любви, существует другая половина души — темная, куда женщина никогда не будет допущена. Его потребность причинять боль, как причиняли ему, всегда будет превышать потребность любви. Он вздохнул.

— Мне нужно пойти к Гарри.

Бонни не возражала.

— Знаешь, он меня не любит.

— Он никого не любит, Бонни. Такой уж он. Но не волнуйся, почти все время мы будем жить в Лондоне, а он здесь. — Энгус принял решение держаться подальше от удовольствий, которые ему доставляло красивое тело Гарри. Он чувствовал себя самой добродетелью.

Бонни обрадовалась при известии о том, что Гарри с ними не будет. Что-то в его манерах настораживало Бонни. Посмотрев в окно, Бонни улыбнулась: «Это самый прекрасный день в моей жизни!»

Этот замечательный день шел своим чередом, и вот настало время церемонии. К трем часам гости собрались в часовне. Энгус стоял перед алтарем, а рядом с ним Зейкервель. В его руках, как в руках лучшего друга, находилось обручальное кольцо, которое Энгус снял с руки мертвой матери. Зейкервель был очень любезен и молчалив. День выдался жарким. По ярко-голубому небу плыли белые облака, края которых цеплялись за башни средневекового замка. Во рву с водой плавали важные лебеди. Утки, как будто понимая в чем дело, казалось, стали обсуждать гостей.

Вдруг все голоса и шумы смолкли. Из массивной двери замка вышла невеста и ее чета. Первой шла Бонни. На ней было облегающее белое платье из шелка с обычным вырезом. Шлейф платья казался очень длинным. Расшитый жемчугом, это был тот же самый шлейф, в котором Евангелина шла к венцу вместе с Малкольмом Фрейзером. В руке Бонни держала белые розы на длинных ножках. Позади нее шли шестеро детишек — три мальчика и три девочки, все одетые в белое. Сзади, одетые в бледно-розовые платья, шли Мора и Тереза.

Медленно и молчаливо Бонни спустилась по лестнице замка. Казалось, она плыла по зеленой лужайке, потом остановилась перед Саймоном Бартоломью, который ждал ее у дверей часовни. Сияя от любви к Энгусу, она взяла Саймона под руку, и они вошли внутрь.

— Ты очень красивая, — нежно пробурчал он и сжал ее руку.

При виде Бонни у Августины перехватило дыхание. Глаза Бонни горели под вуалью. «Как же она похожа на Евангелину», — подумала Августина, вспоминая портрет невесты Малкольма, который висел в ее доме.

Бонни шла мимо скамеек, на которых сидело все семейство Бартоломью. Маргарет была рядом с сыновьями. Мэтью и Лука смотрели на Бонни широко открытыми глазами. Джон наблюдал за ней взглядом, в котором смешались острая тоска и невольное восхищение.

Отец Макбрайд поприветствовал невесту и жениха. В глубине души он боялся церемонии. Он знал репутацию Энгуса. То, что Энгус женится на такой невинной великолепной девушке, беспокоило его.

— Ты, Бонни Фрейзер, берешь Энгуса Чарльза Яна Макфирсона в законные мужья и обещаешь…

— Да, — голос Бонни прозвучал твердо и радостно.

В этот момент Сирил сжал руку Мэри, недавно ставшей его женой. Мэри счастливо вздохнула.

— И ты, Энгус Чарльз Ян Макфирсон, берешь Бонни Фрейзер себе в…

— Да. — И Энгус сам поразился тому, как страстно прозвучало это слово.

Позади, в плохо освещенной части церквушки, охраняемый двумя слугами, лорд Макфирсон издал пронзительный визг:

— Какой отец, таков и сын!

Слуги, повинуясь приказу Энгуса, поспешили вывезти сумасшедшего старика из церкви. К счастью, он был напичкан лекарствами, и его слова прозвучали не очень громко. Тем не менее, эхо от его возгласа коснулось золотого колечка, которое Энгус надел Бонни на палец. Бонни была слишком поглощена своим счастьем, чтобы слышать это. Ее мысли были только об Энгусе.

— С этим кольцом я беру тебя в жены, — сказал Энгус.

С этого момента Бонни оказалась навсегда связанной с Энгусом, привязанной к его любви, к его ненависти, прикованной цепями страсти и жалости. Пути назад не было.

Как будто для того, чтобы подчеркнуть важность происходящего, Морган, который пришел сюда вместе с Джоном, принялся выть. Все гости поразились этому. Его волчьи завывания разрушили безмятежность церемонии. Бонни не обращала внимания на этот вой. Повернувшись медленно, так, чтобы дети смогли подобрать шлейф, она пошла по проходу церкви. Бонни улыбалась всем присутствующим: первый поцелуй ее супруга не остывал на ее губах. Она шла, откинув вуаль назад. Играла музыка. Уносилась ввысь веселая музыка, брызги солнца пронизывали жемчуга на шлейфе Бонни. Девушка крепко держала Энгуса за руку, а когда они остановились перед Августиной, в ее глазах блестели слезы.

— Спасибо, бабушка. Спасибо тебе за то, что этот день наступил.

Августина улыбнулась им.

— Я знаю, что вы оба будете очень счастливы.

— И вам спасибо, — Бонни повернулась к Маргарет, которая сидела позади Августины. — Если бы вы меня не приняли, я никогда бы не встретила Энгуса. Вы так мне помогли. Спасибо вам. — Она наклонилась и поцеловала Маргарет в щеку.

Процессия вышла из церкви на солнечный свет.

— Она могла бы и на меня обратить внимание. — Лора была вне себя. — В конце концов, я ее мать.

Отец Джон умиротворенно положил руку на ее плечо. Он был в восторге от замка и того, как богаты новые родственники Лоры.

— Дай ей время, — сказал он. — В конце концов, за все платит старуха. — Отец Джон не мог дождаться момента, чтобы поговорить с Энгусом с глазу на глаз.

— Наша очередь идти, — мягко напомнила Лора.

Они присоединились к потоку гостей, которые вышли из церкви и направились в столовую. Слуги подавали роскошные вина и шампанское. Энгус пил очень мало. Он был занят гостями.

— Поздравляю! — Мици пробралась через толпу, чтобы поздравить Бонни. На ее руках был новорожденный ребенок. Рядом стоял Рей и тепло улыбался, а Макс с Ребеккой, уставшие от всего, путались у ног родителей.

— Ты такая красивая невеста, — с восхищением отметила Мици. — Боже мой, какой красивый жених. Знаешь, Бонни, тебе повезло. Я надеюсь, что вы оба будете счастливы. — Она поцеловала Бонни в щеку.

Рей пожал руку Энгуса.

— Поздравляю тебя. Все было прекрасно. С твоей стороны было очень любезно пригласить нас. Большое спасибо.

— Ничего особенного, — сказал Энгус, — Бонни не могла бы сделать иначе. Друзья очень важны для нее.

— Мы все ее так любим. Спасибо еще раз. Идем, Мици, — Рей взял ее под руку. — Пусть молодые поговорят с остальными гостями. Удачи, Бонни. — Он поцеловал невесту и повел Мици с детьми к столу.

Энгус обрадовался, когда они ушли. «Что за ужасные люди», — подумал он, но ничего не сказал. Он мило, как только мог, улыбнулся Бонни и удалился в поисках своих друзей.

— Ну, моя маленькая роза, — подошел к Бонни Зейкервель, — теперь еще немного, и ты расцветешь.

— Не будь таким грубым, — покраснела Бонни.

— Я не груб, дорогая. Должен сказать, никогда не думал, что наступит день, и я увижу женщину, которая остепенила бы Энгуса Макфирсона. — Вдруг его лицо посуровело. — Бонни, пообещай мне одну вещь. — Бонни посмотрела на него. Редко когда Зейкервель был серьезен. — Пообещай мне, если он будет плохо с тобой обращаться, ты уйдешь от него.

Бонни улыбнулась.

— Ты не умеешь вести подходящие для такого случая беседы, не так ли? Он не будет плохо со мной обращаться, Зейкервель. К тому же я дала клятву Богу, что ничто не разлучит нас. Я ведь сказала «только смерть разлучит нас». Это навсегда, Зейкервель. Я католичка, и для меня грех — уйти от него.

Зейкервель покачал головой. Он знал, что нет смысла ей противоречить.

— Говорите обо мне? — Энгус прервал затянувшуюся после разговора паузу.

— Да, — ответил Зейкервель. — Я говорю Бонни, если ты будешь плохо к ней относиться, я приеду к тебе с кнутом.

Энгус посмотрел на друга.

— Я не буду к ней относиться плохо. Обещаю тебе.

Зейкервель состроил гримасу. Их дружба была просто завалена невыполненными обещаниями Энгуса.

— Отлично. Я ухожу, чтобы проверить, готова ли машина к вашему отъезду в аэропорт.

Энгус и Бонни собрались улететь в Берлин семичасовым рейсом.

— Хорошо. — Бонни улыбнулась Энгусу. — Я иду наверх переодеться.

Через полчаса она вернулась. На ней было бледно-голубое платье. В руках Бонни держала пальто из верблюжьей шерсти. Энгус дожидался ее на ступеньках замка. Гости, стоявшие по обе стороны, махали им на прощанье. Бонни бросила свои цветы Терезе. Та поймала цветы, улыбнулась. Поцеловав Августину и попрощавшись с матерью, Бонни никак не удалось избежать пожатия липкой руки отца Джона.

— Желаю хорошо провести время, — его глаза недвусмысленно блеснули.

— Спасибо вам, — холодно сказал Бонни и скользнула в «Роллс Ройс».

— Ты счастлива, дорогая? — заботливо спросил Энгус.

— Очень.

Глава 25


Любовь с Энгусом была пределом всех ее мечтаний. Он нежно учил Бонни вершинам чувственного наслаждения. Обращаясь с ее телом, как с бесценной скрипкой, он извлекал из этого «инструмента» такие восторженные звуки, каким удивлялась сама Бонни. Губы Энгуса исследовали все ее тело, Бонни в свою очередь страстно обнимала его. Потом, обессиленные, они лежали рядом. Бонни испытала истинную радость.

«Какой чудесный сегодня день», — думала она. Бонни уснула и ей приснилась маленькая церковь, а вокруг — море белых лебедей.

Их отель находился на улице Курфюстендам. Бонни встала рано, ей хотелось посмотреть город.

— Никто не приезжает в Берлин, чтобы его смотреть, — сказал Энгус. — Большую часть города разбомбили во время войны. Сюда приезжают поразвлечься в ночное время. — Его глаза сверкнули. — Сегодня я покажу тебе клуб «Флим Флэм».

Бонни попыталась изобразить радость. Она была сыта ночными похождениями Энгуса. «Но, — успокаивала она себя, — через несколько лет, с парой детей, он остепенится и будет оставаться со мной дома». Бонни улыбнулась.

— Это звучит заманчиво. А сейчас давай прогуляемся.

— Сначала займемся любовью. — Энгус был в восторге от проведенной ночи.

Он протянул руки, и Бонни, сбросив с себя сорочку, кинулась к нему.

— А ты большая шалунья, — Энгуса удивила ее открытая страсть.

— Я знаю, — ответила Бонни, затаив дыхание, — Я всегда знала, что любовь стоит того, чтобы ее ждали. Я видела, как девушки гоняются за отвратительными мужчинами. Но всем своим обожателям я говорила «нет», — она улыбнулась. — Я знала, что однажды у меня будешь ты. Я всегда это знала.

Вдруг Энгусу стало страшно от этого признания.

— Не люби меня так сильно, Бонни, — сказал он, отталкивая ее от себя. — Не жди от меня слишком многого. Все эти годы я вел разгульную жизнь и не смогу быстро измениться.

— Я и не жду, что ты сразу изменишься, — призналась Бонни. — К тому же я не хочу, чтобы ты сильно менялся.

Энгус вздохнул. Перспектива прогулки уже наскучила ему, а от напряженного разговора он разнервничался.

— Думаю, мне нужно позвонить Фриде, — сказал он.

— Фриде? Кто это, Фрида?

— Это моя старая знакомая, жена Гюнтера. Им принадлежит большая кораблестроительная фирма. Я хожу с ними в плаванье время от времени.

Он протянул руку к телефону. Через несколько минут он договорился пообедать с ними в одном из ресторанов. Бонни была разочарована. Она редко проводила время наедине с Энгусом. Его всегда окружали друзья. Даже когда они находились дома, там всегда был Зейкервель. Энгус видел, что она обижена, но быстро подавил растущую в нем тревогу. Почему после прекрасной ночи любви ему так хотелось разразиться бранью? Он был озадачен. Часто в своей жизни, сталкиваясь с любовью и доверием, он отчаянно разрушал их, Казалось, будто он стоит по ту сторону окна и смотрит на мир, который существует вокруг него. За тем окном он чувствовал себя беззащитным ребенком, которого переполняла любовь и добрые чувства. Но когда он вырос и пришел в этот мир, то был уже другим человеком. Никакие эмоции не трогали его, кроме боли и ненависти. И если ребенок понимал и чувствовал любовь, то взрослый человек отрицал это чувство и превращал все самое прекрасное и возвышенное в ставший привычным и успокаивающим пламень зла. Прекрасно зная, что Бонни обиделась, он не мог удержаться от наслаждения видеть ее оскорбленное лицо.

— Они тебе понравятся. Они очень веселые.

Фрида и Гюнтер были уже пьяны, когда подъехали к Энгусу и Бонни в ресторан на Курфюстендам. День стоял жаркий, и Энгус предложил пообедать в тени под полосатым тентом. В ресторане было полно бизнесменов с толстыми животами и пустыми глазами. Когда показались его друзья, Энгус изучал список вин.

Фрида была полной женщиной. Ее рыжие локоны доставали до плеч, губы были накрашены толстым слоем красной помады, а узкое зеленое платье облегало пышную фигуру. Гюнтер был высоким, выше Энгуса. Он щелкнул каблуками и наклонился, чтобы поцеловать руку Бонни. Бонни Гюнтер нисколько не понравился.

После шумных приветствий они уселись обедать. Энгус заказал артишоки под голландским соусом, свинину и кислую капусту.

— Тебе понравится это блюдо, — сказал он Бонни.

Бонни попыталась улыбнуться. Она никогда не любила свинину. Это мясо казалось ей слишком тяжелым, но теперь пришлось согласиться, потому что Энгус никогда не спрашивал, что заказать.

— Мне хочется, чтобы ты ела то же самое, что и я, — объяснил он ей однажды, — так будет легче официанту.

Но в душе Бонни понимал, что Энгус спокоен только тогда, когда полностью контролирует ее. Она видела, что любая попытка отстоять свою независимость приводила его в бешенство. Ей нельзя водить машину. Ее единственная попытка сесть за руль «Роллс Ройса» так разозлила Энгуса, что Бонни решила больше никогда не повторять этого.

Бонни решила быть приветливой с его друзьями. Фрида заказала двойную водку и откинулась на спинку кресла.

— Дорогая, — сказала Фрида Бонни, — я видела вашу фотографию в газетах.

— Правда? В Берлине? — удивилась Бонни.

— Да, новости про Энгуса разносятся повсюду. На этот раз новость была просто прекрасной.

Энгус нахмурился:

— Хватит, Фрида. Я изменился.

— Да? — ее накрашенные брови вскинулись вверх. — Никогда, — выдохнула она, — пока ты дышишь, ты не переменишься. Ты всегда останешься тем же Энгусом. Не меняйся, дорогой. Нам будет скучно без твоих проказ. Правда Гюнтер?

— О да, конечно, — сказал Гюнтер, уткнувшись в бокал с пивом. Он рукавом вытер усы и хитро посмотрел на Энгуса: — Сегодня в клубе «Флим Флэм» будет вечеринка. Сходим, отпразднуем твою свадьбу?

Энгус посмотрел на Гюнтера. Последний раз, когда они приезжали в этот клуб, то подцепили шестнадцатилетнего парнишку и по очереди переспали с ним. Фрида в это время громко храпела в соседней комнате. От возбуждения и страсти у Энгуса загорелись глаза.

— Пойдем, — сказал он и заказал себе еще виски.

«О Господи, — подумала Бонни, — если он начинает пить виски уже сейчас, то просто невозможно представить, каким он станет к вечеру». Но ее волнения оказались напрасными. Весь день Энгус был просто прелестным. После завтрака они договорились встретиться в этом же ресторане и поужинать. Попрощавшись с друзьями, Энгус повел Бонни по магазинам.

— Берлин очень красивый город, — заметила Бонни.

— Да, — Энгусу вдруг стало скучно. Он хотел вернуться к своим друзьям. Завтрак с Гюнтером и Фридой навел его на мысль, что Бонни может быть очень скучной. В ней не было ни капли отрицательного.

— Ну вот, — Энгус решил, что единственный способ скоротать день — это тратить деньги. — Давай зайдем в этот магазин, я куплю тебе часы.

— Восемь тысяч долларов? Только за часы? — Бонни ужаснулась, услышав цену часов, которые ей понравились.

Энгус смеялся. Ему нравилась непосредственность Бонни. Он купил часы и повел ее в небольшой магазин, находившийся в центре города. Там Энгус часто покупал одежду для своих любовниц. Бодрая веселая хозяйка магазина обрадовалась Энгусу. Через несколько минут в магазине царил полный беспорядок, все было перевернуто вверх дном. Энгус поставил Бонни в центре зала и отбирал платья, протягивая их владелице.

— Я беру вот это. А сейчас дайте подумать, — сказал он. — Нет, нет, мне не нравится такой вырез. — Он откинул желто-зеленый халат. — Я не хочу, чтобы ты носила зеленый цвет.

— Хорошо, — Бонни обрадовалась, потому что никогда не любила зеленый.

Отобрав примерно тридцать различных нарядов, Энгус распорядился доставить все эти вещи к пяти часам в отель.

— А теперь, — сказал он, когда они вышли на оживленную улицу, — мы поищем обувной магазин.

Там он: купил Бонни десять пар туфель разных цветов на «шпильках» и пять пар вечерних туфель.

— Пожалуйста, Энгус, — Бонни даже заволновалась, — мне не нужно столько одежды. Давай вернемся в отель.

— Заедем еще в один магазин, — Энгус остановил такси. — Отвезите нас в боди-шоп, — сказал он по-немецки водителю.

Боди-шоп продавал то, что называется интимной одеждой. Энгус выбрал несколько экзотических сорочек из атласа.

— Я никогда не носила таких открытых сорочек, — нервно сказала Бонни. Она помнила, что Энгус сегодня выпивал, и пыталась выразить свое недовольство как можно мягче, лишь бы только не расстроить его.

— Ты будешь носить то, что я тебе покупаю, — раздраженно ответил Энгус. — Я трачу полдня на то, чтобы купить тебе красивую одежду, а ты еще недовольна.

— Нет, честно, Энгус. Я очень благодарна тебе. Просто я никогда не придавала большого значения одежде.

— Я заметил, — Его голос был все еще резок. — Но теперь ты моя жена, и тебе придется доверять мне. Я не могу позволить, чтобы ты выглядела, как неотесанная деревенщина.

— Разве я так выглядела? — Бонни была уязвлена.

— Да, но теперь это неважно. Я все изменю. — Он взял в руки черный халат с глубоким вырезом и разрезами до бедер и посмотрел на Бонни. Его глаза сияли.

— Это тебе пойдет.

Он представил, как будет сочетаться невинность его жены с таким халатом. Это будет просто неотразимо.

— Эту стопку я тоже беру, — сказал он, указав на гору лифчиков и трусиков. Добавьте к этому дюжину чулок, у которых сзади есть шов, и пришлите все это в отель.

Управляющий магазина кивнул.

Бонни чувствовала себя несчастной. «Ну ладно, — думала она в такси, — я привыкну к этим модным нарядам, но смогу ли когда-нибудь ходить на таких каблуках?»

— Я хочу, чтобы ты надела желтое платье, которое примеряла в магазине, — сказал Энгус.

Бонни кивнула. Платье только казалось простым, на самом деле оно было скроено так, чтобы подчеркнуть стройную фигуру Бонни и ее длинные ноги. Во время поездки в Испанию она загорела и в этом платье выглядела, как прекрасный нарцисс. Мысль о том, какое впечатление ее невинное лицо произведет в клубе «Флим Флэм», раззадорила Энгуса. Он заплатил за такси и обнял Бонни за талию.

— Я хочу заняться с тобой любовью, — прошептал он ей на ухо.

Бонни улыбнулась. Энгус затащил ее в пустой лифт и прижал к стене. Он был таким нетерпеливо-страстным. Его губы так впились в ее рот, что она даже всхлипнула от боли. В спальне он сорвал с нее одежду и повалил на кровать. Бонни была удивлена всем этим и молчала. Энгус, заметив ее взгляд, ухмыльнулся.

— Разве тебе не нравится настоящий секс?

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — глаза ее были полны слез. — Это больно, а я не люблю, когда мне причиняют боль.

Он снова ухмыльнулся:

— Я тебя многому научу. Иногда в боли находят наслаждение.

— Это не для меня, — ответила Бонни. — Я вообще не выношу никакой боли.

Энгус перевернулся на живот. Он любил такой «скоротечный» секс.

В дверь постучали. Энгус поправил одежду и медленно пошел в роскошную гостиную. Вошла целая процессия носильщиков и горничных отеля. Они несли горы коробок и пакетов — результат дневной прогулки по магазинам.

— Поставьте все это здесь, — сказал он, — и потом повесьте всю одежду в левую часть шкафа. Все понятно? Положите туда туфли и все остальное.

Служащие посмотрели друг на друга, затем на Энгуса.

— А куда деть эту одежду? — спросили они.

Энгус вздрогнул.

— Выбросьте ее, если хотите. Побыстрее избавьтесь от нее и повесьте все новое.

Энгус вернулся в спальню. Ему не терпелось увидеть лицо Бонни, когда она узнает о том, что вся одежда, которую она так тщательно подготавливала к медовому месяцу, пропала. «Ведь у нее, — подумал Энгус, такой невыразительный вкус. Ее нужно научить одеваться. Теперь я буду выбирать, что ей носить».

Энгус всегда приказывал своим женщинам, чтобы те носили облегающие платья и туфли на высоких каблуках. Он возбуждался при виде острых, как гвоздь, каблуков, от того, как черный шов натягивался на ноге и скрывался под юбкой. Он не признавал новые нейлоновые колготки. Он испытывал страстное желание, расстегивая подтяжки чулок. «Бонни придется привыкнуть к моим взглядам», — подумал он.

Дверь за служащим захлопнулась, и Энгус улыбнулся. Они были вдвоем в номере, и Энгус спросил Бонни, не хочет ли она принять душ. Разгоряченная, она немедленно согласилась. Бонни чувствовала себя, как будто ее избили, но мысль о том, что Энгусу было с ней приятно, радовала ее. Она вылезла из постели и обнаженная пошла в ванную. На полу лежал толстый белый ковер. Там висела новая одежда. На полках рядами стояли новые сверкающие туфли. Бонни нахмурилась и открыла другую дверь. Там было пусто.

— Энгус, — позвала она, — здесь какая-то ошибка. Кто-то унес мою одежду.

В комнату вошел Энгус.

— Здесь нет никакой ошибки. Никакой ошибки! Это я приказал убрать весть старый хлам.

— Но ведь все, кроме халата, было совершенно новое. Да и он — все равно что талисман.

— Теперь я твой талисман, — твердо сказал Энгус. Он притянул Бонни к себе. — Я люблю тебя, моя милая.

Глядя на ее обнаженное тело, Энгус с удовольствием отметил, что у Бонни не полные бедра. Он не любил женщин с тяжелыми ягодицами. Бонни уткнулась ему в грудь, ей пришлось сдержать свои эмоции, пока они не в душе. Там Энгус не сможет разглядеть слезы не ее лице.

«Мне кажется, ему необходимо чувствовать, что я принадлежу ему», — подумала Бонни, сидя за столиком в ванной и накладывая грим.

— Что мне надеть к желтому платью? — спросила она у Энгуса, который завязывал галстук.

— Надень золотые серьги. В Италии мы купим еще и другие драгоценности.

— В Италии?

— Да. Я хочу купить там новую машину. К тому же мне нравится Рим. Такой декадентский город. В нем полно проституток и священников.

Бонни подумала об отце Джоне.

— Туда хочет уехать отец Джон.

— Да, — кивнул Энгус. «Он зажал меня в углу на свадьбе. Он явный педераст. Интересно, что он делает с Лорой, — подумал Энгус. — Как бы то ни было, эта женщина — исчадие ада».

— Я пообещала бабушке, что приеду к ней в конце лета.

— Хорошо. — У Энгуса было прекрасное настроение. Он протянул ей помаду. — Попробуй эту.

Бонни повиновалась.

— А ты хочешь поехать?

— Нет. В доме твоей бабушки я тебе полностью доверяю, — засмеялся он.

Бонни посмотрела на себя в зеркало.

— Ты можешь доверять мне везде. Я знаю, что сейчас ты мне не веришь, но поверишь обязательно.

Энгус поцеловал ее в макушку.

— Надо ехать, иначе мы опоздаем.


Они обедали в ресторане. Фрида и Гюнтер запаздывали. Они приехали уже слегка навеселе. Для себя и Бонни Энгус заказал омаров и салат из апельсинов и киви. Во время еды Фрида и Энгус болтали о своих друзьях. Гюнтер попытался завязать с Бонни дружескую беседу, но вскоре отказался от этого. У Бонни не лежала душа к болтовне. К тому же она неловко чувствовала себя в новом нижнем белье. Она не привыкла ни к бюстгальтерам с подкладкой и на косточках, ни к чулкам на эластичном поясе с подтяжками. Одним словом Бонни чувствовала себя не в своей тарелке. «И все-таки Энгус, должно быть, любит меня по-настоящему, если так заботится о том, во что я одета и как выгляжу», — подумалось ей.

Ей хотелось веселиться, как Энгус и Фрида. Энгус улыбался и хохотал над сплетнями, которые рассказывала ему Фрида.

— Лучшее место для берлинцев сейчас — это Дакар. Французы нас по-прежнему ненавидят. Так забавно ходить на вечеринки при посольстве, там французам приходится с нами разговаривать.

— А в Дакаре можно поохотиться? — заинтересованно спросил Энгус.

— Нет, не думаю, но можно отлично покататься на водных лыжах.

Энгус улыбнулся Бонни.

— Это будет прекрасная поездка.

Они поужинали и сели в «Мерседес» Гюнтера. Около клуба «Флим Флэм» Бонни бросила на Энгуса озабоченный взгляд. На тротуаре толпились люди, выглядевшие так странно, что невозможно было понять, кто из них мужчина, а кто женщина.

Энгус повел ее в клуб. Сквозь завесу дыма Бонни различала фигуры-призраки, смолкавшие при виде девушки. Бонни была в ужасе, когда узнала, что это клуб трансвеститов. Во второй раз в этот день она расплакалась.

— Не глупи, Бонни. Пора тебе повзрослеть, — сказал Энгус.

Через полчаса Бонни заметила, что Энгус исчез. Она спросила Фриду, где Гюнтер. Фриду передернуло.

— Он где-нибудь с Энгусом. Не волнуйся. Мы вызовем такси, и я отвезу тебя в отель.

Бонни почувствовала приступ боли, а Фрида, зевнув, сказала:

— Идем, уже поздно. Мы с Гюнтером завтра едем в Стамбул.

До того, как такси подъехало к отелю, Бонни осторожно спросила Фриду, знает ли она, где их мужья.

— Никогда не задавай мне таких вопросов. Гюнтер побьет меня, если я буду вмешиваться.

Бонни не поверила:

— Побьет тебя?

Фрида кивнула. «Совершенно очевидно, что Энгус ее еще и пальцем не касался», — подумала она.

— Послушайся моего совета: никогда не перечь Энгусу, если сможешь. — Фриде понравилась эта девушка.

— Не буду. Я постараюсь не злить его, но это очень трудно.

— Я знаю. Пусть он идет, если хочет идти. Таких мужчин называют в Америке «котами». Им нужна свобода.

— Хорошо, — кивнула Бонни. — Надеюсь, мы еще увидимся.

— Конечно. — Фрида улыбнулась. — С такими мужчинами, как наши, нам необходимо быть друзьями. Возможно, увидимся на Рождество. Мы будем в Лондоне, там я хочу купить подарки. — Она на прощанье поцеловала Бонни. — Спи спокойно и не волнуйся. К рассвету он явится.


В широкой кровати Бонни еще долго ждала Энгуса. Но когда он пришел, она спала. После распутной ночи с Гюнтером Энгус чувствовал прилив сил.

На следующее утро Энгус сказал, что они уезжают в Италию.

— Возьми с собой несколько вещей, — сказал он Бонни. — Остальное мы отошлем в Лондон. — Бонни безразлично слушала его, сидя на кровати. Она чувствовала усталость. — Не дуйся, Бонни. Я не выношу, когда дуются.

— Ты хотя бы мог мне сказать, что уйдешь с Гюнтером.

— Ну уж нет. Я не хочу жить с женщиной, которая пытается контролировать каждый мой шаг. Я знал, что Фрида отвезет тебя домой. Тебе было весело, и я не хотел беспокоить тебя, поэтому и ушел. Тебе было бы скучно смотреть на новую коллекцию оружия Гюнтера.

Бонни недоверчиво посмотрела на него, и он понял, что ему не верят. Он заметался по комнате.

— Ты ведь мне не веришь, да? Ты думаешь, что я развлекался с женщинами? Этого не было. Если ты мне не веришь, то позвони Гюнтеру и спроси у него.

— Нет, — запротестовала Бонни, — я не хочу разговаривать с Гюнтером. Я верю тебе.

Но было слишком поздно. Энгус как будто был накачан адреналином. Его бешенство должно было как-то вылиться. Он схватил Бонни за шею, как берут котов, и швырнул ее к телефону:

— Набирай!

Она набрала номер, который он сказал. Казалось, телефон звонил несколько минут.

— Да? — вежливо ответил Гюнтер.

— Говори же что-нибудь! — прошипел Энгус.

— Гюнтер, — сказала Бонни плачущим голосом, — ты не можешь сказать мне, что вы делали вчера ночью?

— Конечно, — Гюнтер захихикал. — Мы смотрели мою новую коллекцию оружия. Мы уезжаем в Стамбул, и нужно было перед отъездом смазать ружья.

— Спасибо. Понятно.

— Ничего, дорогая. Я слышал, вы приятно провели время с Фридой.

Бонни положила трубку.

— Посмотри на меня, — сказал Энгус.

Бонни посмотрела на него. Она все равно не верила.

— Извини, Энгус, — сказала она, но он видел, что эти глаза не светятся доверием и любовью. Он занес руку и дал ей пощечину. Бонни побледнела. На ее щеке остались отпечатки его пальцев.

— Ты, сука! — заорал он. — Я все делаю для тебя, а ты мне даже не доверяешь.

— Доверяю. Я не вру, потому что слишком люблю тебя.

— Одевайся. Мы сейчас же уезжаем в Рим. Хватит с меня этого отеля.

Он вышел из комнаты.

В самолете они молчали. Энгус смотрел в окно и пил виски. Бонни читала книгу и пыталась забыть про пощечину.

Толстый слой грима скрывал синяк, а левый глаз слегка напух. «Он очень нервничает, — рассудила Бонни. — Это Гюнтер на него так плохо влияет». Ко времени приземления она решила забыть про это и наслаждаться Римом. Увидев улыбку на лице жены, Энгус простил ее.

Такси остановилось напротив отеля «Спиноза» около Колизея. Только в Италии мог быть такой шикарный отель. Огромные мраморные залы, ряды портретов, казалось, ожидали их прибытия. Энгуса здесь хорошо знали. Много вечеров провел он с друзьями в баре этого отеля. Сообщения о веселых похождениях Энгуса не сходили с газетных полос.

Альфонсо, управляющий отеля, поприветствовал их у двери. «Ах, — подумал он, — заметив грим на лице Бонни, — он уже начал».

— Добро пожаловать. — Он наклонился и поцеловал ей руку.

Бонни улыбнулась. Сердце старого итальянца было тронуто. «Такая женщина не для Энгуса, — подумал он. — Интересно, сколько потребуется времени, чтобы она поняла, за кого вышла замуж?»


Часть четвертая ПОБЕГ

Глава 26


Девять лет потребовалось Бонни на то, чтобы понять, что Энгус когда-нибудь убьет ее. Девять лет она жила верой и обещаниями. Узнав, что беременна, Бонни ужаснулась. Она знала, что Энгус не хочет детей. Он не хотел делить Бонни ни с кем, даже с Морганом. Когда они вернулись домой после медового месяца, на Бонни налетел Морган. Джон специально привел собаку в дом во время их отсутствия. Энгус стоял у двери и наблюдал, как Бонни обнимает и нежно треплет пса за шею.

— Он будет жить в гараже, — сказал Энгус, — я не потерплю эту слюнявую скотину у себя дома.

Через два месяца после этого Бонни поняла, что она беременна. Она пошла к доктору Энгуса в июле.

Доктор Симпсон был крепким краснощеким здоровяком, и Бонни он не понравился. Через несколько дней он позвонил и сообщил, что она беременна.

— Ребенок появится в январе, — сказал он.

— Да, спасибо. — Бонни разговаривала с ним из гостиной, было одиннадцать утра.

Когда она положила трубку, Энгус стоял за спиной.

— Кто это был? — спросил он.

У Бонни замерло сердце. Она не придумала еще, что скажет Энгусу. Сейчас ей регулярно доставалось от него, когда он был зол. Несмотря на обещания держать себя в руках, он часто срывался. Почему бы и нет? Она его жена и принадлежит ему. Он знал, что Бонни никогда не оставит его. Бонни придумывала разные способы, чтобы сохранить мир и спокойствие в доме.

— Это звонил доктор Симпсон. Знаешь, Энгус, он мне совсем не нравится, не могу ли я пойти к другому врачу?

— Нет, — Энгуса было невозможно сбить с толку. — Что он хочет?

Она глубоко вздохнула, а затем тихо прошептала:

— Я беременна.

Он тут же набросился на Бонни и ударил ее в живот.

— Ты сука! — орал он. — Ты проститутка! Ты сделала это специально! — Бонни каталась по полу, пытаясь восстановить дыхание. — Я выбью из тебя эту проклятую дрянь! — Энгус занес ногу над Бонни.

Ему помешала миссис Тернер. Услышав его голос, она выбежала из кухни и понеслась наверх. И вот стоя здесь, задыхаясь, она отчаянно придумывала, чем бы отвлечь его.

— Звонил ваш портной. Он говорит, что новые костюмы готовы к примерке.

Вены на лбу Энгуса вздулись, глаза сверкали. Когда его ярость немного улеглась, Энгус кивнул миссис Тернер:

— Спасибо. — Он повернулся и хлопнул дверью.

Миссис Тернер подошла к лежавшей на полу Бонни.

— Давайте я помогу вам. — Она подала Бонни руку и помогла сесть в кресло. — Подождите здесь. Я принесу чашку чая.

Бонни слабо кивнула.

— Я упала. Я такая неуклюжая. — Слезы катились по ее щекам.

— Бедняжка, — в сотый раз пробормотала миссис Тернер. Она принесла Бонни чай и посоветовала ей лечь в постель.

— Я так и сделаю, — сказала Бонни, держась руками за живот. — Знаете, я беременна.

— Как хорошо! — но в душе миссис Тернер содрогнулась. Все знали, что хозяин ненавидит детей.

Бонни, растроганная добротой миссис Тернер, разрыдалась. Сейчас она плакала не столько от боли, сколько от жалости к себе и еще не родившемуся ребенку.


Энгус пришел домой поздно. Бонни со страхом прислушивалась к шагам мужа. Она слышала, как закрылась дверь, как скрипели ступени, когда Энгус поднимался по лестнице. Он прошел мимо ее спальни, и Бонни облегченно вздохнула.

Бонни боялась его поздних возвращений. Когда Энгус был в бешенстве, то кричал на нее. Иногда он бил ее, даже если она соглашалась со всем, что он говорил. Бонни скоро поняла, что он ждет любого повода, чтобы ударить ее. Не согласиться с ним сначала было более мудрым решением, чем то, когда он доведет себя до бешенства и на нее обрушится целый град ударов. Жизнь Бонни превратилась в долгую пытку. Она жила в тени Энгуса. Но иногда он приезжал в хорошем настроении и тогда дарил Бонни цветы и дорогие подарки. Он носил ее на руках, был нежным и обещал измениться. Она продолжала ему верить все эти девять лет.


В январе 1969 года у Бонни родилась дочь. У Розмари были такие же черные волосы, белая кожа и огромные черные глаза, как у Энгуса. Рождение дочери не смягчило Энгуса. Наоборот, он чувствовал страшное разочарование и досаду и часто обвинял Бонни за то, что она родила девочку. Первое время он полностью игнорировал появление на свет маленького человечка; лишь когда Розмари исполнилось три месяца, в нем, казалось, начали просыпаться отцовские чувства. Когда Энгус бывал дома, что случалось крайне редко, он брал девочку из кроватки и играл с ней. Но если она плакала, старался избавиться от нее.

— Заберите ее, — кричал он. — Заберите ее к себе. Я не выношу шума.

Бонни забирала девочку и уносила наверх в детскую.

Жизнь Бонни была полна обязательств. Она разрывалась, делая попытки успокоить мужа и найти время для дочурки. Морган тоже требовал к себе внимания. Он становился непокорным и нервным взаперти. Пес успокаивался только тогда, когда у Бонни было время тайком пробраться в гараж и поиграть с ним. Иногда ей приходилось выступать в роли счастливой и радушной хозяйки дома, когда у Энгуса появлялась прихоть давать званый ужин. Будучи женой важной персоны, Бонни быстро всему научилась. Зейкервель всегда в таких случаях был и завсегдатаем и компаньоном: помогал Бонни готовиться к приемам, вел с гостями светские разговоры, никого ни к чему не обязывающие, легко гасил вспышки гнева у хозяина.

Когда ребенку исполнилось четыре месяца, Энгус приехал домой и застал там Джона с Терезой. Они сразу почувствовали, что он разозлен, и поспешили уехать.

— Боже мой, — сказал Джон, садясь в машину, — Бонни никогда не приезжает к нам, мы видимся только на этих формальных приемах. Она ужасно выглядит.

Тереза согласилась с ним:

— Бонни говорит, что Энгус — большой собственник, он не любит гостей. Но сегодня он должен был уехать во Францию пробовать какие-то вина.

Тереза вздрогнула. Был конец апреля, но ночь все еще хранила холод уходящей зимы. Тереза не поняла, отчего она вздрогнула — от холодного воздуха или от страха.

— Надеюсь, он не срывает зло на Бонни, — сказала она.

А Энгус в это время уже буйствовал.

— Ты грязная шлюха. — Он посмотрел на стол, где стоял прекрасный обед. — Ты — корова. — Он схватился за край стола.

Бонни вздрогнула. Она знала, что сейчас все полетит.

— Ты пригласила Терезу сюда только для того, чтобы потрахаться с этим ублюдком Джоном. Ты всегда хотела этого, не так ли? — Энгус перевернул стол. — Я сказал, не так ли? — Он надвигался на нее, наступая на стекло и фарфор. — Позволь тебе сказать, что никто не будет трахать тебя. Ты моя жена. Я убью каждого, кто посмеет коснуться тебя пальцем.

Бонни попятилась к двери, но он догнал ее.

— Не прячься, ты, трусишка. Получи свое, шлюха. — Он ударил ее, медленно, со всей силы, со знанием дела. Кровь потекла по ее лицу. Он бил до тех пор, пока ее голова не стукнулась о стену. Бонни упала, а он подхватил ее, как сломанную куклу, и перебросил через плечо.

Когда Бонни очнулась, Энгус насиловал ее.

— Я покажу тебе, шлюха, — орал он. Бонни притворилась, что она все еще без сознания. — Я убью тебя, сука! — Его руки сомкнулись на ее шее с такой силой, что Бонни почувствовала, как ее глаза вылезают из орбит. Когда Энгус кончил, то отодвинулся от нее и моментально уснул.

Впервые за девять лет она поняла, что живет с опасным человеком. «Я вернусь к бабушке, — пообещала она себе той ночью. — Возьму с собой ребенка, а потом напишу Энгусу, что никогда не вернусь к нему». Она торжествовала. Она нашла выход.


Наутро Энгус встал, как ни в чем ни бывало. Казалось, он не замечает разбитого лица Бонни. Бонни пошла в ванную. Ее потрясло собственное отражение: веки распухли, оба глаза налились кровью так, что она почти ничего не видела. Она благодарила Бога за то, что Энгус не сломал ей нос. Она стояла, держась за раковину. Лицо щипало от слез. Вдруг в памяти всплыло такое же избитое лицо ее матери. «Она все поймет, — думала Бонни. — Я поеду и поговорю с ней. Может, она сможет мне помочь».

Бонни включила холодную воду, намочила полотенце и осторожно приложила его к лицу, чтобы снять боль. Да, ее лицо здорово пострадало. Она сидела дома две недели, пока не сошли синяки. Бонни никого не видела и никому не звонила. А когда позвонила Тереза, Бонни сказала ей, что болеет. Боннизнала, что такой вспыльчивый человек, как Энгус, не позволит своей жене иметь друзей, несмотря на то, что сам был очень общительным.

Когда Энгус бывал дома, а Бонни играла с Розмари в его присутствии, его лицо наливалось кровью, брови хмурились. Бонни поняла, что ради безопасности девочки ей лучше быть от нее подальше. Таким способом можно было избежать сцен ревности.

Через два месяца Бонни поняла, что опять беременна. Бонни чувствовала, что это случилось в ту ночь, когда Энгус изнасиловал ее. На этот раз она решила ничего не говорить Энгусу и настоять на том, чтобы он разрешил ей взять Розмари и съездить к Августине.

Как и предсказал Зейкервель, Энгус не сделал даже попытки переехать в новый дом на набережной. Теперь он планировал избавиться от дома. Сначала, конечно, он устроит там прием, чтобы показать друзьям огромный бассейн. Сразу же после этого дом будет продан.

Бонни завела разговор о поездке накануне приема. Энгус был в отличном настроении.

— Почему бы и нет?

— Августина уже стара. Она очень хочет увидеть свою единственную внучку. — Бонни подыскивала самые веские доводы.

Энгус кивнул:

— Можешь ехать в понедельник.

Это было в пятницу вечером. Энгус составлял список приглашенных.

— Тебе придется вернуться через неделю. Мы поедем на пару недель в Драмосси. Я хочу навести там порядок в винном погребе.

— Хорошо. — Бонни посмотрела на список гостей.

— Я попрошу миссис Тернер заказать билеты, — спокойно сказала она.

Энгус мог бы заметить любую перемену в ее поведении. Наверное, он мог читать ее мысли. Сейчас Бонни знала про Энгуса намного больше. Она изучила его поведение и привычки и знала, как надо себя вести, чтобы он ни о чем не догадался.

— Что мне надеть на прием?

Он подумал:

— Надень васильковое платье, которое я купил тебе две недели назад.

Он сделал этот подарок после того, как вновь причинил ей боль.

Несмотря на то, что Бонни научилась предугадывать его действия и настроение, поведение Энгуса оставалось непредсказуемым. Всю субботу он был в хорошем настроении. Когда Энгус был счастлив, мир вокруг казался ей волшебным, как рождественская елка. Она улыбалась и пела целый день. Пока Энгус обдумывал последние детали, Бонни пошла с Розмари в парк, а потом поднялась, чтобы переодеться.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогая, — сказал он и передал ей длинную бархатную коробочку. На белом шелке лежало ожерелье из черного жемчуга с бриллиантами в золоте.

— Какая прелесть! Просто великолепно!

Энгус улыбнулся. Давно Бонни не смотрела на него с такой любовью. Он прижался к ней.

— Я знаю, что порой бываю зверем, Бонни, но ты ведь понимаешь, что я на самом деле люблю тебя. Ты никогда не предавала меня. Ты всегда со мной. Я не могу жить без тебя.

Эти слова были ей хорошо знакомы. Теперь Бонни слышала их так часто, что могла бы даже повторять во сне. И все же эти слова имели над ней власть. Она чувствовала себя виноватой из-за того, что хочет бросить его. «Я съезжу в Бостон только в гости, — сказала она себе, — попробую еще раз все заново».

Они пошли к гостям. «Мы смотримся, как и другие богатые удачливые пары», — думала она. Бонни потрогала шею, надеясь, что никто не заметит синяков, которые еще не успели сойти. Бонни стала настоящим мастером в области грима.

Гости прибывали. Зейкервель внимательно разглядывал Бонни. Он редко видел ее с тех пор, как родилась Розмари. «Как она похудела, — подумал он. — Исчезла та пухленькая девушка. Ее место заняла холеная, элегантная женщина». Она поздоровалась с гостями, потом подошла к Маргарет Бартоломью.

Бонни знала, что это разозлит Энгуса. Он побил ее, когда она настаивала на том, чтобы пригласить Бартоломью. После многочисленных побоев ощущение боли стало притупляться. Только на следующий день она почувствовала, как сильно ноет все тело. Она приняла большую дозу аспирина и попросила, чтобы ей принесли лед. «Я опять оступилась», — сказала она миссис Тернер.

Бонни необходимо было увидеться с Маргарет, даже несмотря на риск вновь быть избитой. Ей нужна поддержка. Бонни знала, что если она будет рядом с добрыми любящими людьми, то вновь обретет чувство реальности. Живя с Энгусом, который подавлял ее мысли, слова, дела, она начинала терять над собой контроль. Энгус настаивал на том, что она больна, на том, что она сошла с ума и не знает, что делает.

Порой Бонни думала, что так оно и есть. Она почти поверила, что у него есть право бить ее. Она по какой-то непонятной для нее причине заслуживала ужасного физического наказания, потому что не обманывала его. «Скажи, что ты шлюха, — и он бил ее по лицу. — Скажи, что ты сумасшедшая. Давай, говори», — он плевал в нее. Неохотно она научилась говорить, что она шлюха, дрянь, грязная проститутка. Он бил ее до тех пор, пока у него хватало сил, или она теряла сознание. А Энгусу сил всегда хватало надолго. Жестокость только раззадоривала его. Тогда он чувствовал себя превосходно!

— У тебя очень усталый вид, — сказала Маргарет. — Уинни спрашивала про тебя. Ты съездишь к ней перед Рождеством?

— Мне очень хочется снова увидеть Уинни.

Бонни боялась, что по щекам потекут слезы. Как она хотела рассказать Маргарет обо всем, но ей было очень стыдно признаться, что она так ошиблась в Энгусе. Бонни отыскала взглядом в толпе его прекрасный профиль. Он был в своей стихии. Гости толпились вокруг него, а он с удовольствием показывал им бассейн и оранжереи с тропическими растениями, среди которых порхали разноцветные попугаи. Бонни вздрогнула, когда вспомнила про первого попугая. «Слава Богу, — подумала она, — что у Моргана хватает ума не попадаться Энгусу на глаза».

Бонни так и не смогла сказать ничего важного Маргарет. Вместо этого они мило побеседовали о доме, Бонни расспрашивала Маргарет о семье. У Маргарет осталось неприятное ощущение» что у Бонни в жизни происходит нечто ужасное. Но она не нашлась, как спросить ее об этом. Бонни, казалось, была отгорожена непроницаемой стеной вежливых улыбок.

— Почему, мое солнышко, ты такая задумчивая? — Перед Бонни появился Зейкервель.

Она улыбнулась:

— Я думала о том, сколько труда вложено в этот дом.

— Нет, ты думала не об этом. Ты не очень счастлива, Бонни. Я твой друг, девочка, и хочу знать, что кроется в твоих грустных глазах. Может, я сумею тебе помочь.

Бонни посмотрела в доброе лицо лучшего друга Энгуса. «Я не могу поступить так с Энгусом», — подумала она.

— Я ужасно скучаю по дому, — как можно беспечнее произнесла она, — и я беру Розмари с собой в Штаты, хочу навестить бабушку и съесть приличный гамбургер.

— Едешь одна?

— Да, — кивнула Бонни, — на следующей неделе Энгус идет в плавание, а я поеду домой.

«А у них все не так уж и плохо», — с облегчением подумал Зейкервель.

Играл оркестр. Бонни выскользнула из зала, зная, как Энгусу не нравится, если она танцует с кем-либо из гостей. Она пошла наверх в спальню. Когда она открыла дверь, то увидела, что Энгус лежит в кровати с женщиной, которую она никогда прежде не видела. Они были так поглощены друг другом, что Бонни и не заметили. Дрожа от злости, Бонни сбежала вниз и заперлась в маленькой столовой. Она долго рыдала, опустившись прямо на холодный кафельный пол.

Потихоньку она успокоилась. Больше чем все побои, боль предательства усилила ее желание бросить Энгуса. Потом ее начали разбирать сомнения. Она размышляла, сидя на полу. Почему же она так сильно против того, что он спит с другой женщиной, если он столько раз избивал ее до полусмерти? Наверно, привыкла к его побоям, но не к мысли, что придется его с кем-нибудь делить. Интересно, насколько важна и постоянна та женщина в его жизни? Может, он согласился отпустить Бонни к бабушке, чтобы провести время с любовницей?

Приведя себя в порядок, Бонни вернулась к гостям. Энгус был уже в зале и, что удивительно, танцевал с Терезой. Он заметил Бонни и жестом пригласил ее танцевать с ними. Когда Бонни подошла, Тереза тут же доложила ей о том, что она помолвлена и скоро будет свадьба.

— Мы с Патриком решили пожениться перед Рождеством. Вы ведь приедете?

Энгус не смог найти причину для отказа, и Бонни обрадовалась.

— Мы с удовольствием приедем, не так ли, Энгус? — На секунду она забыла о том, что собралась уйти от Энгуса…

Музыка смолкла и Энгус повел Бонни в столовую.

— Ты такая красивая сегодня. Никогда не видел тебя такой красивой.

Бонни внимательно посмотрела на него. Мог ли он себе представить, что она видела его наверху, в кровати? Или это была иллюзия? Может, она в самом деле сходит с ума. Как этот мужчина, глядевший на нее с таким восхищением, мог быть тем человеком, который поставил ей синяки и в кровь разбил нос?

— Дорогая, — сказал он с улыбкой, — нам так хорошо вместе. — Его голос дрогнул. — Мне только что предложили семьсот пятьдесят тысяч за этот дом. Как только ты вернешься от бабушки, давай поедем в Африку. Помнишь, Фрида говорила, что Дакар — прелесть. Ладно?

Бонни кивнула. Энгус не отходил от нее весь вечер.


Самолет взял курс на Бостон. Бонни была спокойна, она посмотрела на спящую в ее руках девочку. «Мы становимся дальше друг от друга», — подумала она, вспомнив о том, что почти все время избегала девочку. «Я не могу объяснить тебе сейчас, — прошептала она, — но однажды я все-все расскажу тебе. А пока у тебя будет с кем поиграть на Рождество, — и мысленно добавила: «К тому же мне не придется ничего говорить Энгусу о ребенке. Я подам на развод и знаю, что Августина позаботится о нас».

Самолет летел в Бостон, где, как ожидала Бонни, ее ждет новая жизнь.

Глава 27


Августина ужаснулась, какой хрупкой стала Бонни.

— Я снова беременна, — в оправдание сказала она.

— Какая прелесть! — Августина влюбилась в Розмари с первого взгляда и улыбнулась. — Да она вылитая копия отца. Тот же цвет волос. Посмотри, какие длинные ресницы…

Мора обрадовалась Бонни необычайно. Она обняла ее.

— Мне кажется, у тебя торчат кости.

Бонни нахмурилась.

— Я знаю. Не могу рассказать тебе, как много у меня дел. Быть женой Энгуса — значит устраивать бесконечное количество званых ужинов. На следующей неделе мне надо быть в Драмосси, там будет открытие охотничьего сезона.

Мора улыбнулась.

— Я могу приехать к тебе и помочь.

— Я не забуду этого.

Бонни ничего не сказала о том, что хочет бросить Энгуса. Она сначала поговорит со своей матерью.

Розмари скучала по отцу только первые два дня. Эти дни она ползала по комнатам дома в поисках Энгуса. Бонни терзали сомнения, когда она слышала, как девочка зовет отца. Но с другой стороны она чувствовала себя необычайно свободно. Она лежала в постели, зная, что Энгус не войдет в дверь и не набросится на нее. И все же, к ее удивлению, она вздрагивала при каждом звуке хлопающей двери. Она подпрыгивала, когда позади нее кто-то тихо заходил в комнату.

Как-то вечером Мора пришла в библиотеку, где Бонни читала книгу. Услышав шаги, Бонни напряглась и закрыла лицо руками.

— Бонни, — Мора была очень удивлена. — Да что с тобой? Ты выглядишь так, будто я собираюсь тебя ударить. — Мора села на колени. — Ты такая дерганая эти дни. Что случилось?

Бонни опустила руки и вздохнула.

— Я беременна и боюсь говорить об этом Энгусу. Он любит Розмари, но больше не хочет детей.

Мора посочувствовала ей.

— Да, это ужасно. Но я бы так сильно не переживала. Поначалу он будет немного расстроен, а потом привыкнет. Моя мать тоже боялась говорить, что она беременна моей сестрой. Это было после того, как отец ушел на пенсию. Боже, как он злился! Он рвал и метал. А сейчас моя сестра — его любимица. Не волнуйся так. — Мора посмотрела на Бонни, но та молчала. — Ты долго будешь у своей матери?

Бонни выглядела расстроенной.

— Ну, я опять остановлюсь у Мици. Няня с нами не поедет, так как у Мици только одна свободная комната. — Она оживилась. — Мици говорит, что устроит обед, чтобы меня откормить. Там будет Каролина с Майклом, Джек Смит и Элис Луис. Так приятно увидеть их снова. Сто лет их не видела. Я не была здесь с тех пор, как вышла замуж.

Мора кивнула:

— Да, время летит быстро. И ты от нас так далеко.


Лора обрадовалась Бонни. Она даже немного заинтересовалась девочкой. Но к чему она была не готова, так это к тому, что Бонни расплачется и расскажет ей всю ужасную историю.

Лора была напугана. Бонни не может сейчас бросить Энгуса, ведь Лора решила получить еще больше денег.

— Ну, — Лора положила руку на плечо дочери, — не плачь. Может, мы сможем чем-нибудь помочь. Давай подумаем. Ты в первый раз ушла от него?

Бонни кивнула.

— Наверное, это его отрезвит. Конечно, его надо проучить, чтобы он с тобой так больше не обращался. Но не забывай — ведь он любит тебя.

— Да, но я не могу понять такую любовь. Он ставит мне синяки, бьет меня. Иногда я даже боюсь, что он убьет меня.

Лора почти не слушала ее. Она строила свои планы.

— Многие мужчины бьют своих жен, — заверила она.

— Папа не бил тебя.

— Нет, — резко ответила Лора, — он был никудышный мужчина.

Женщины замолчали, думая о своем. Розмари начала плакать.

— Я отвезу ее к Мици, — сказала Бонни, — она немного растерялась на новом месте. — Бонни взяла девочку да руку. — Идем, моя милая. Сейчас поймаем такси.

Бонни поняла, что не может дождаться, пока уйдет из дома матери. Лора не поняла Бонни, но по крайней мере соглашалась с ней, что на время уехать от него — хоть какой-нибудь да выход.

Как только Бонни уехала, Лора позвонила отцу Джону.

— Бонни говорит, что хочет бросить Энгуса.

— Почему? — отец Джон заволновался. Ему понравился Энгус. «Он пришелся мне по душе», — сказал отец Джон Лоре, когда они летели со свадьбы домой.

— Ох, — Лора была раздосадована, — любовные ссоры и все такое прочее. Бонни всегда была сильной. Может, он чересчур строг с нею порой? Что мне делать?

У Лоры блеснули глаза. Теперь она точно знала, что делать. Эта маленькая избалованная сука больше не сможет влезть в ее жизнь.

Отец Джон серьезно обдумывал ответ.

— Твой долг католички и матери, я думаю, предупредить Энгуса. Ведь замужество — это священное таинство.

— Спасибо, отец Джон. Я последую вашему совету. — Она уже думала о том, что скажет Энгусу. — Увидимся в пятницу на службе.

— Хорошо. — Он застегнул сутану, сшитую из дорогого шелка. Он заказал ее в Риме. «Мне нужен новый дом», — подумал он, ощущая легкую тревогу. Вдруг отец Джон стал совершенно спокойным: его деньги лежали в банке, а Лора крепко сидела на его поводке.


— Она совсем потеряла голову, — нервно сказала Лора. Она всегда чувствовала себя неловко, когда разговаривала с Энгусом.

Он сидел в небольшой комнате, перед ним лежал Гарри.

— Все понятно, — сдержанно ответил он.

— Я подумала, что должна предупредить тебя. Может, все это из-за того, что она быстро забеременела после первого ребенка. Женщины в таком положении делают глупости.

— Спасибо, я благодарен, что вы мне позвонили. Кстати, вам нужно купить новый дом. У меня сейчас есть лишние деньги, и я мог бы помочь. Я хочу, чтобы вы подыскали хорошее местечко. Я позвоню, и вы мне расскажете все подробно. Попытайтесь найти что-нибудь по меньшей мере в полмиллиона, или около этого, но только чтобы налоги были не очень большими. Ладно?

— Очень любезно с твоей стороны, — спокойно сказала Лора. — Спасибо.

— Рад доставить удовольствие. Поговорим, когда вы найдете что-нибудь. До свидания.

Энгус положил трубку и повернулся к Гарри.

— Тебе нужно уйти. У меня дела.

Гарри застонал. Он только что вылез из постели Энгуса и все еще был не в состоянии двигаться.

— Энгус, я чувствую себя так, как будто меня переехал автобус. Дай мне отдохнуть.

— Нет. Иди. Мне нужно собираться.

Гарри бросил на него затуманенный взгляд.

— Кто на этот раз?

Энгус изменился в лице, его глаза горели.

— Убирайся, — прошипел он сквозь зубы.

— Ладно, ладно. Ухожу, не волнуйся. — Гарри поспешно вышел из комнаты. «Лучше я поеду в Драмосси, — подумал он. — Мне нужно отлежаться. Энгус собирается в загул».

Энгус был в смятении: «Как она могла? Как эта сука посмела бросить меня?» Он понимал, что Бонни все это спланировала заранее. Он ощутил вдруг болезненную пустоту. Энгус схватил телефон и швырнул его об стену. Не помогло. Ему стало еще хуже.

— Ты бросила меня! — крикнул он, глядя на портрет, висевший на стене. Она смеялась над ним. — Ты забрала моего ребенка! — орал он.

Он содрал портрет со стены и швырнул его в окно. Посыпались осколки. Энгус был в ярости. Он схватил кресло и швырнул его. Но, несмотря на это, боль и гнев не утихали.

— Будьте вы прокляты, женщины, — прошипел он сквозь зубы. — Вы заплатите мне за это.

Он думал. И вдруг его губы растянулись в улыбке. Он придумал наказание.

— Ты забрала моего ребенка, — громко повторил он. Бешенство прошло. Он знал, как избавиться от боли. Он пошел в свой кабинет, взял ружье и достал из ящика стола патроны. Зарядив ружье, он вышел из дома.

Морган услышал шаги. Он поднялся, увидев, что в гараж зашел Энгус. Собака была удивлена: ведь Энгус никогда не приходил к нему. Морган завилял хвостом. Энгус приставил ружье к плечу и выстрелил почти в упор. Огромный пес упал. Следующий выстрел пришелся ему в голову. Боль Энгуса утихла. Возмездие свершилось.

Он повесил ружье на плечо, и насвистывая, пошел домой. Поднявшись в спальню, он стал собирать вещи. Неубранная постель напоминала о ночи, проведенной с Гарри. На полу валялись два стакана и пустая бутылка из-под виски.

— Миссис Тернер, — он позвонил по телефону, — мне срочно нужно лететь в Бостон. Закажите билет на ближайший рейс. Пусть Зейкервель уберет здесь все до моего приезда. Меня не будет до понедельника. Приготовьте шампанское, цветы и… да, икру. Я хочу сделать приятное миссис Макфирсон. — Затем, как бы между прочим, он добавил. — Скажите Бену, пусть он сходит в гараж. Мне пришлось пристрелить собаку. Он так противно скулил целый день.

— Да, сэр, — равнодушно ответила она. В душе ей было очень жаль Моргана. Она слышала выстрел и сразу поняла, что произошло.

— Да, собака прожила дольше всех животных, — сказала она горничной.


Бонни планировала провести день в компании Мици и ее детей. Ей очень хотелось быть обычной матерью, жить на обычной улице, заботиться о своем ребенке. Когда она приехала к Мици, там уже находился Джек Смит. Он стоял, склонившись над раковиной, и открывал банку с пивом. На его плече сидел Макс.

— Заходи, Бонни, поздоровайся с Джеком.

Бонни улыбнулась ему. Он был спокойным трудолюбивым мальчиком, а теперь превратился в доброго и нежного мужчину.

Элис Луис, как всегда, самодовольная ворвалась в дом, как скорый поезд.

— Бонни! Я слышала про тебя от Мици. — Элис обняла Бонни. — Как это можно выйти замуж за лорда и жить в замке?

Бонни печально улыбнулась.

— Мне кажется, что это труднее, чем жить в уютном доме на тихой улице. — Это прозвучало так горько, что Бонни поправилась: — Я имею в виду то, что приходится содержать несколько домов сразу. У меня не остается времени на себя.

— Мне бы такие проблемы, — сказала Мици. Ее лицо просияло, когда в комнату вошел Рей. Бонни с завистью смотрела на них. Рей обнял Бонни и поздоровался с гостями. — Идемте в сад, пока еще светит солнце.

Тень коснулась маленькой зеленой лужайки, которая была рядом с кухней. Там уже жарилось мясо на вертеле. Аккуратная белая изгородь и живая ограда, оплетенная вьюнком, отделяли их дворик от соседей.

Элис улыбнулась.

— Думаю, что мясо, зажаренное на вертеле, имеет совсем другой вкус, чем приготовленное дома.

— Ты себе не представляешь, как мне всего этого не достает, — серьезно произнесла Бонни. — Хотя моя мать никогда не любила гостей, я помню как они приходили к другим. А мой отец тоже любил мясо с костра.

Бонни захлестнула волна сожаления и ностальгии. Они могли бы тоже так сидеть с отцом в их уютном дворике все эти годы. А сейчас этот дворик перед домом Лоры был в запущенном состоянии. Бонни охватила паника. Неужели ее жизнь станет похожей на тот запущенный дворик? Бонни чувствовала себя дезертиром.

— Хватит быть такой мрачной, — сказала Мици и подала Бонни тарелку. — Ешь давай.

Через некоторое время раздался звонок в дверь.

— Это, наверное, Каролина и Майкл, — сказала Мици. — Мы с ними очень подружились.

Рей пошел открывать дверь.

— У Майкла проблемы с Каролиной, — сообщила Мици, — Каролина завела роман со своим шефом.

— Как ужасно для Майкла, — посочувствовала Бонни.

— Слава Богу, мой Рей никогда так не поступит. А если попытается это сделать, я сверну ему шею, — Мици засмеялась.

— Ты счастливая, Мици.

Мици посмотрела на Бонни.

— Бонни, ты слишком серьезная. Что произошло? Может, у Энгуса с кем-нибудь роман?

Бонни сморщилась.

— Не знаю, был ли это роман. Может так, один раз. — Она чувствовала, что должна объяснить все подруге.

Мици поняла, что Бонни хочет с нею поделиться.

— Я догадываюсь, что что-то происходит. Поговорим завтра.

— Это будет здорово, — Бонни была ей благодарна. Даже если она не сможет рассказать про побои, будет большим облегчением поделиться об измене Энгуса.

— Давай, Рей, — крикнула Мици, — веди их сюда. Все остывает.

Рей и Майкл вышли в сад. Оба были хмурые. У Майкла под глазами темные круги.

— Каролина бросила меня два дня назад, — сказал он.

Все замолчали. Потом Майкл улыбнулся Бонни.

— Я сейчас не в очень хорошей форме, — сказал он, — но я пришел, чтобы повидаться с тобой. Как ты поживаешь, Бонни?

Бонни пригласила его сесть рядом. На ее коленях сидела Розмари.

— Она очень похожа на отца, — Майкл посмотрел на девочку.

— Я знаю. — Она попробовала улыбнуться Майклу.

— А ты отчего такая мрачная? Неужели у тебя тоже проблемы? — Бонни опустила голову. — У тебя тоже? Я просто не могу в это поверить.

Бонни кивнула. Вдруг ей очень захотелось поговорить с Майклом, но во время еды не было такой возможности. Все вспоминали смешные истории. Скоро и Бонни оказалась втянутой в общий разговор и забыла на время о своих проблемах.

Когда пробило десять, детей уложили спать. Элис с Джеком стали прощаться.

— Пора отправляться на боковую, — сказал Джек, — завтра рано вставать. До свидания, Бонни. Надеюсь, скоро увидимся.

Элис снова обняла Бонни.

— Когда-нибудь я постучу в дверь твоего замка.

— В любое время, Элис, — улыбнулась Бонни и пошла на кухню прощаться. Но вдруг остановилась. Во дворе за столом сидел Майкл, обхватив голову обеими руками. Бонни стало его очень жалко. Она вернулась и положила руку ему на плечо.

— Я могу чем-нибудь помочь? — Она села рядом.

— Вряд ли.

— Поговори со мной. Мне кажется, что это помогает. Пожалуйста, расскажи, Майкл, что случилось?

— Не знаю. Сейчас мне кажется, что я слишком много работал. Я работаю в большой адвокатской конторе и это занимает очень много времени. Но это будет длиться недолго, меня просят стать компаньоном. Ты знаешь, какая это загруженность работой. Каролина не хотела детей, а я хотел. Может, в этом была проблема. А может и не в этом. Она говорила, что я недостаточно умный для нее. Думаю, я ей сильно надоел. Не знаю.

Бонни фыркнула.

— Когда ты учился, то был очень умным.

Майкл посмотрел на нее с благодарностью.

— Я знаю это. Мне кажется, я неудачник, — сказал он грустно.

— Тогда нас двое. Я ухожу от Энгуса.

Майкл широко открыл глаза.

— Но вы оба выглядели такими счастливыми.

— Нет, — просто сказала Бонни, — по крайней мере, я — нет.

— Что случилось? Я могу чем-то помочь? — Майкл взял ее руку.

— Нет. — Бонни смотрела в ночную темень. — Я снова беременна и завтра уезжаю в Бостон. Наверное, буду жить с Августиной. Я становлюсь старше и хочу заниматься садом. — Она улыбнулась. — По крайней мере, мои дети будут окружены любовью.

Майкл вздохнул.

— Да, Бонни. Я помню, как ты выглядела, когда мы учились с тобой в университете. Тогда каждый хотел на тебе жениться. Ты была такой красивой. Ты и сейчас красивая, — поправился он. — Но тогда ты была полна жизни. Ты бегала повсюду и волосы развевались за твоей спиной. До сих пор помню твои длинные ноги на лужайке.

Бонни усмехнулась:

— Может, это та моя половина и вернулась.

Она посмотрела в безобидное доброе лицо Майкла.

— Не могу представить, почему Каролина бросила тебя.

Майкл нахмурился.

— Она сказала, что я шут.

Бонни немного подумала. Она вспомнила Энгуса, как он одевал ее и заботился о ее косметике. Она вспомнила Зейкервеля, превосходно одетого, и посмотрела на Майкла:

— Но ты ведь настоящий мужчина, Майкл, а таких крайне мало.

Майкл покачал головой.

— Я никогда не смогу понять, что надо женщине.

— Ты выглядишь прямо как мой пес — красавец Морган. Когда я с ним прощаюсь, он такой несчастный.

Мици и Рей, обнявшись, стояли у двери.

— Эй, что вы там делаете? Уже поздно, — крикнул Рей.

— Мы успокаиваем друг друга. Но ты прав, уже поздно.

Майкл и Бонни зашли в дом, и Майкл собрался уходить.

— Бонни, можно я провожу тебя в аэропорт?

— Хорошо, Майкл. Мой самолет улетает в шесть вечера, так что мне нужно выехать отсюда около пяти.

— Я буду вовремя. — Он поцеловал в щеку Мици и крепко обнял Бонни. — Буду рад увидеть тебя снова.

— Я тоже, — с улыбкой отозвалась Бонни.

Глава 28


Энгус устал, он был зол и очень расстроен. Он позвонил Августине из аэропорта:

— Привет. Я приехал в Бостон по делу. Я подумал, что встречусь с Бонни. Мы провели бы время вместе. Что вы думаете о правнучке?

— Я думаю, что она просто великолепна. Похожа на тебя.

Старуха была рада. «Как мило с его стороны, что он захотел побыть с ней», — подумала она.

— Мне нужно сделать кое-что, а потом я приеду к чаю.

— Хорошо. Прислать за тобой машину?

— Как это чутко с вашей стороны, моя дорогая Августина. Это было бы чудесно. Да, кстати, насколько я знаю, Бонни сейчас у матери. Когда она вернется?

— Довольно поздно, — ответила Августина, — около десяти часов. Она прилетит шестичасовым самолетом. Она хотела повидаться с Мици.

— Понятно. Я вот что хочу сказать. Пусть мой приезд будет секретом. Вы ложитесь спать, а я подожду ее. Хорошо?

Августина была потрясена. Как это романтично.

— Хорошо, дорогой. — Старуха была довольна собой. «В нашей жизни происходит так мало интересного», — подумала она.

Когда водитель Августины подъехал к ресторану за Энгусом, у того уже была куплена целая куча подарков. По пути домой он попросил остановиться у цветочного магазина. Буквально вся машина была завалена различными цветами. Водитель не понимал, что происходит. «Этот самодовольный щеголь любит кого-то не меньше, чем себя», — подумал он.

Охота на Бонни напоминала Энгусу охоту на дичь в Африке. «Я возьму ее в Дакар, как и обещал, — думал он. — Мы проведем неделю-другую в Драмосси, а потом я поговорю с ней. Это прибавит ей ума». Энгус не верил, что Бонни на самом деле решилась оставить его. В конце концов, она ничего не сказала даже Августине. И все же неплохо будет надавить на Лору. Дать ей достаточно денег, и она предаст кого угодно, даже собственную дочь. «Я куплю Лоре дом, как и обещал, но, конечно, на свое имя».


Бонни провела с Мици целый день.

— Я должна уйти от Энгуса, — сказала она.

— Я бы ни на минуту не осталась с мужчиной, который был бы таким жестоким и неблагодарным, — сказала Мици.

— Дело не только в этом. — Бонни пыталась объяснить себе то, о чем она никогда раньше не думала. — Я обыкновенная женщина. Я думаю, что надо родиться в такой и для такой жизни, которой живет Энгус. Надо полюбить приемы, где собираются сотни гостей и ничего не делают, только смотрят друг на друга. Поначалу мне нравилось ездить с Энгусом. Он не может долго сидеть на одном месте. Мы ездим в Сан Мартин, в наш дом в Испании, на несколько дней в Европу. Мы редко бываем одни. Я не так представляла себе супружество. Совсем не так. — Она посмотрела на Мици. — Мне очень нравится у вас с Реем. Мне нравится заниматься садом, но садовников шокирует, если я начинаю что-нибудь делать. — Она вздохнула. — Я не могу даже заняться цветами, потому что обижается моя экономка. В Шотландии у нас есть девушка, которая ничего не делает, а только срывает цветы. Я ведь могу лишить ее работы.

Мици спокойно слушала ее, потом сказала:

— Растить троих детей нелегко, и Рей много работает. Но когда мы были на твоей свадьбе, я спросила Рея, сколько времени понадобится на то, чтобы слетела эта мишура. Мне кажется, если каждую ночь один человек лжет другому, которого любит, деньги перестают иметь значение.

— Да. Ты можешь обладать большими деньгами, но они не имею значения, если ты несчастен. Особенно для такого человека как я, который не может выбросить все это из головы просто так.

Тут в комнату вбежали Макс, Ребекка и Алан, а вслед за ними ползком появилась Розмари. Розмари была в восторге от своих новых друзей. Мици улыбнулась.

— Я приготовлю им что-нибудь поесть. Иди и собирайся. — Мици взяла Розмари на руки. — Какая прелестная малышка, — сказала она и поцеловала девчушку в пухлую щечку.

Майкл был пунктуален. Он выглядел намного лучше, чем накануне.

— Я спал, как убитый, — сказал он Бонни по дороге в аэропорт. — Знаешь, мы с тобой в одинаковом положении. Все, кого я знаю, замужем. Никто не поймет, что с нами творится. — Он нес ее чемодан к выходу на самолет. — Давай держаться друг друга.

— Давай. Вот мой номер телефона в Лексингтоне. Позвони, если будешь в Бостоне. Может встретимся.

— Я обязательно приеду, чтобы встретиться с тобой, — твердо сказал Майкл. — Он нежно поцеловал ее в губы. — До свидания, Бонни. — Он потрепал девочку по щеке. — До свидания, малышка.

— Па-па, па-па, — проговорила девочка.

Бонни нахмурилась, а Майкл усмехнулся.

— Все пройдет. Не переживай так.

— Я знаю, — сказала Бонни.

«Пассажиры, вылетающие в Бостон шестичасовым рейсом, приглашаются на посадку», — голос диктора прервал разговор.

— Это наш. До свидания, Майкл.

Майкл махал им вслед, пока они не скрылись из вида.


В аэропорту Бонни встретил водитель Августины. Полет утомил ее, и она задремала, уютно устроившись на мягком сиденье. Машина неслась по ярко освещенным улицам Бостона, затем выехала на скоростную дорогу. Бонни проснулась, когда машина затормозила у дома.

Бонни бережно несла спящую дочурку. В доме ее уже ждала няня.

— Девочка будет спать крепко, она очень устала, — сказала Бонни.

Бонни посмотрела по сторонам. «Как здесь все красиво, как уютно», — думала она, глядя на дерево гибискуса. На нем распустились нежно-розовые цветы. Бонни побежала к бабушке, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Августина готовилась ко сну.

— Ты хорошо провела время, моя дорогая?

— Да, мне очень понравилось у Мици, там встретила старых друзей и… Бабуля, отчего это у тебя такой румянец на щеках?

Августина засмеялась. Она провела вечер с Энгусом. Энгус смешил ее до слез.

— Я обедала с одним старым другом.

— Это хорошо.

Августина улыбнулась:

— Иди-ка и ложись спать. Наверное, ты устала. Мора оставила тебе легкий ужин в твоей спальне.

— Как чудесно. Спасибо ей, я немного голодна. — Бонни поцеловала Августину.

Идя по длинному коридору, покрытому толстым ковром, Бонни подумала о Мици и Рее. «Однажды, — подумала она, — я найду человека, который полюбит меня и моих детей». Она остановилась у двери, думая о том, что ожидает ее в спальне, когда она войдет и включит свет. К ее изумлению, свет был включен, и вся комната была в цветах. Она остановилась. «Это Энгус», — подумала она и подошла к огромной камелии. Никакой записки. На кровати лежало несколько коробочек. Она присела и взяла в руки ту, что побольше. Ей очень не хотелось открывать ее. Сколько раз Энгус подкупал ее своими подарками?

— Ты разве не собираешься открыть ее?

Бонни вскочила, она почувствовала, как свело шею. Из ванной вышел Энгус, одетый в черное кимоно. В одной руке он держал бутылку шампанского, в другой — два стакана. Бонни сильно побледнела, ее затрясло.

Энгус был на редкость заботлив и внимателен.

— Дорогая, — сказал он, поставив стакан на стол и обнимая ее, — ты расстроена. Извини, если напугал тебя. У меня дела в Бостоне, и я очень скучал по тебе. Поэтому я решил побыть с тобой. Затем мы улетим назад вместе.

Сердце Бонни глухо билось. «Значит, — думала она, — он ничего не подозревает. Если бы он что-то узнал, то взбесился бы». Она взглянула на мужа.

— Все это очень мило, — спокойно сказала она, — Давай выпьем. Я действительно очень устала от полета.

Энгус улыбнулся.

— Конечно, дорогая. — Он вышел в ванную. — У нас сегодня праздник в ночи, — сказал он, — смотри, что я приготовил для тебя. — Он вернулся, держа в руках блюдо деликатесов: яйца, фаршированные икрой, артишоки, копченый лосось. В большом салатнике редис, морковь, сельдерей были перемешаны с соком авокадо. Он ловко откупорил шампанское и уселся на кровать.

— Давай, открывай свои подарки, — он был взволнован, как ребенок, его глаза сияли. — Сначала вот эту, плоскую коробку.

В этой коробке лежала атласная ночная сорочка кремового цвета. Лиф сорочки был расшит бабочками и нежными цветами. В большой квадратной коробке лежала сумочка из крокодиловой кожи с золотой застежкой. Бонни попыталась изобразить радость. В душе она чувствовала полное смятение. Все, что произошло с ней за последние два дня, отодвинуло прошлое на задний план. И вот сейчас она была опять загипнотизирована своим мужем.

— Эй, моя мечтательница, давай, открывай последнюю коробку.

Бонни открыла коробку и вытащила кольцо. Она села на кровать, не сводя с него глаз. Энгус засмеялся. Он взял кольцо и одел его на палец Бонни.

— Это кольцо вечное, — сказал он, обнимая и целуя Бонни.

Той ночью он любил ее так, как это было в первую брачную ночь. Бонни потом долго не спала и благодарила судьбу за то, что она ничего не сказала бабушке. Бонни улыбалась: «Бабушка знала, что Энгус здесь». Бонни потрогала кольцо. «Это навсегда», — подумала она и обняла Энгуса. «Все будет хорошо», — пообещала она себе.

Розмари обрадовалась отцу. Она бросилась к нему с криком: «Па-па, па-па».

Энгус улыбался.

— Августина сказала, что у нас будет еще один ребенок.

Бонни побледнела от страха. Они были одни за столом, Августина еще не спустилась к завтраку. Бонни стало страшно.

— Будем надеяться, что это будет девочка, — сказал Энгус, продолжая читать «Бостон Глоуб».

Бонни слушала, что он говорит. Может, она поторопилась с решением оставить Энгуса? Может на этот раз он действительно изменится? «Дам ему еще один шанс», — подумала она. И они принялись обсуждать открытие охотничьего сезона в Шотландии.

Остальное время в Лексингтоне прошло замечательно. Энгус со всеми был любезен и обходителен, даже с Морой. Отвез однажды вечером Бонни в театр. На этот раз он не встречался ни с какими друзьями. Они одни обедали в ресторане у городской ратуши. Улыбка вновь озарила лицо Бонни, глаза сияли от счастья. Они строили планы на поездку в Африку до того, как родится ребенок.

— Мне хотелось бы поехать до октября.

— Прекрасно, — согласился Энгус. — Пусть это будет сентябрь.

Всю дорогу домой Энгус старался быть нежным.

Они вернулись в Лондон в понедельник. Энгус рассказал Бонни о том, что Морган скучал без нее, удрал из гаража и на Ист Хелс-стрит попал под машину.

— Дорогая, я не хотел говорить тебе об этом, чтобы не портить праздник. Бен похоронил собаку в саду. Я закажу надгробие из мрамора. — Бонни разрыдалась, а Энгус крепко прижал ее к себе и вытер глаза жены своим платком.

Бонни решила сходить на исповедь к отцу Макбрайду. Когда она закончила свой рассказ, старик откинулся на кресло в своей исповедальне.

— Я знаю, что многие католики будут не согласны со мной, — сказал он без колебаний, — но я всегда был убежден в том, что мужчина, который плохо обращается со своей женой, нарушает брачную клятву. — Он замолчал. — В Библии четко сказано: если муж нарушает супружескую верность, он тем самым уничтожает брачную клятву.

Бонни внимательно слушала.

— Да, отец, я совершила грех. Я хотела бросить Энгуса.

— Я знаю, дитя мое, но у тебя были на то причины. Он истязал тебя физически, он не следовал своим обязательствам.

— Я знаю. Я так хочу, чтобы наш брак был счастливым. Я снова жду ребенка.

— Дитя мое, если я тебе понадоблюсь, ты всегда сможешь найти меня здесь.

— Вы не скажете Энгусу, ладно?

— Исповедь — это тайное доверение.

— Я знаю, — ей стало легче. Завтра она причастится с чистой совестью. Убегая от собственного брака, она совершила грех. Сейчас все ее грехи были отпущены. Бонни вышла из часовни и позвала Моргана. На мгновение она забыла, что его уже больше нет.

«Мне так не хватает его», — подумала она, идя к замку.


Августина читала книгу, когда зазвонил телефон.

— Да? — ответила она.

— Здравствуйте, это Майкл Эдвардз. Я давний друг Бонни из Мерилла. Я сейчас в Бостоне. Можно с ней поговорить?

— Мне очень жаль, но ее здесь нет. Она улетела в Англию в понедельник.

— В Англию? — удивленно переспросил Майкл.

— Да. Ее муж был здесь по делам, и они улетели домой вместе.

— Да, понятно.

— Если хотите, я дам номер ее телефона в Англии.

Майкл молчал. «Она с Энгусом, — думал он, — наверное, не захочет меня слышать».

— Нет, не нужно. Большое спасибо.

— Хорошо. До свидания, — вежливо ответила Августина и углубилась в чтение.

Глава 29


Энгус недолго соблюдал приличные манеры. Поездка в Дакар оказалась ужасной, со всеми приступами ярости и кошмарами по ночам. А когда они вернулись в Лондон, он забрал себе паспорт Бонни.

— На всякий случай, — сказал он.

Энгус также ограничил ее в деньгах.

— В конце концов, — объяснил он, — у тебя много банковских счетов и тебе не нужны наличные. Если же они тебе понадобятся, просто скажи мне.

В октябре Бонни вдруг почувствовала себя неважно. Стояло жаркое бабье лето. У Бонни болела спина и вспухла вена на левой ноге. Энгус редко бывал дома, а если появлялся, то в плохом настроении. Бонни полнела, и это бесило его. Он не хотел с ней спать, избегал смотреть на ее живот и прогонял ее, когда она пыталась нежно обнять его.

Вскоре Бонни замкнулась в себе. Розмари, казалось, понимала, что происходит с родителями. Она все так же обожала отца и теперь уже научилась привлекать к себе его внимание. Однажды вечером она притопала в столовую, чтобы пожелать спокойной ночи. Она прошла мимо Энгуса и залезла на колени Бонни.

— Мама, — застенчиво позвала она, глядя на отца.

Энгус нахмурился.

— Иди сюда, — приказал он, но Розмари покачала головой.

Она спрятала лицо на груди Бонни.

— Иди сюда, — повторил Энгус. Он уже рассердился, а Розмари прижалась к матери. Энгус подошел и схватил девочку, которая уже начала хныкать. Нянечка, стоявшая у двери, подошла и забрала у него ребенка.

— Она устала, — сказал няня, унося плачущего ребенка.

— Ты портишь ее, — сказал Энгус. — Ты специально настраиваешь ее против меня. Что ты с ней делаешь? Подкупаешь ее?

Бонни испугалась. Лицо Энгуса стало мертвенно бледным. В глазах сверкнул знакомый огонек. Он сжимал и разжимал кулаки.

— Нет, я этого не делаю. Я клянусь, что не делаю.

Энгус зловеще молчал. Он медленно налил себе большой бокал виски. Бонни трясло, и Энгус видел это, но ничего не говорил. Бонни сидела, сжавшись, и подыскивала подходящий предлог, чтобы уйти и лечь в постель. Тут зазвонил телефон.

— Мисс Бартоломью просит вас к телефону, мадам, — в дверь просунулась голова миссис Тернер.

— Хорошо, — Бонни вздохнула. Она решила поговорить в соседней комнате. Там она хотя бы могла отвлечься от грозной тишины.

Они болтали с Терезой о планах на помолвку, о погоде, о беременности. В приподнятом настроении Бонни вернулась к Энгусу в столовую. В ее отсутствие Энгус успел пропустить еще несколько бокалов. Он стоял перед пустым камином.

— Что ты говорила этой толстой корове?

Бонни попыталась успокоить его.

— Ничего, мы только говорили о ее помолвке.

— Не лги мне, Бонни. С которым из этих чертовых братьев ты любезничала?

— Я ни с кем не разговаривала, только с Терезой.

Бонни поняла, что Энгус выходит из себя. Его губы вытянулись в узкую полоску, которой она так боялась. Вены на его висках вздулись, он задыхался от ярости.

— Это был Джон, не так ли? — он подошел к Бонни. — Я убью тебя. — Он схватил ее за шею и надавил на горло.

— Нет, Энгус, — прошептала она, — ребенок…

Это еще больше вывело Энгуса из себя.

— Ты, чертова проститутка! Я убью тебя и ублюдка, которого ты носишь! Это не мой ребенок! Это выродок другого.

Он все сильнее сдавливал ее горло. Бонни теряла сознание, она упала на пол.

— Вставай, дрянь! — орал он.

Бонни попыталась встать, но он снова ударил ее.

— Вставай! — орал он. Он сам поставил ее на ноги и изо всех сил ударил в живот. Когда она упала, он продолжал избивать ее.

Бонни свернулась в комок, пытаясь закрыться от ударов, но было уже поздно. Даже Энгус ужаснулся, увидев, как кровь хлынула по ее ногам. Он позвонил.

— Пригласите доктора Симпсона, — сказал он.

Миссис Тернер покачала головой.

— Ей нужна скорая помощь.

— Ладно, вызывайте. Я ухожу.

Миссис Тернер опустилась на колени.

— Что случилось?

Бонни шептала почти что без сознания:

— Я упала… Я опять упала… — И разрыдалась.

— Ну, ну — миссис Тернер пощупала ее лоб. — Через минуту здесь будет скорая.

Бонни вздрогнула.

— Ребенок… — пробормотала она посиневшими распухшими губами, — я рожаю…


Хирург действовал быстро и умело. Эльсидер Александр Стюарт Макфирсон родился в 22.30 двенадцатого октября 1969 года. Он появился на свет двумя месяцами раньше срока и весил чуть больше пяти фунтов.

— Ей повезло, — сказал хирург одной из сиделок, — еще несколько минут, и мы потеряли бы их обоих.

Сиделка кивнула. За время работы в больнице она видела много побитых женщин.

— Не понимаю, — сказала она хирургу, — да зачем же они живут с такими мужьями? — Она вспомнила кольца на пальцах Бонни. — В деньгах она не нуждается, это я точно могу сказать. Ведь она может оставить его в любое время.

Хирург покачал головой.

— Такие женщины,как правило, заслуживают этого. Наверное, она гуляет. — Он наложил швы. — Ну все, увезите ее.

Бонни пришла в себя в простой больничной палате. Все тело ужасно ныло. Она лежала, глядя в потолок, медленно вспоминая события прошлой ночи. Она положила руки на живот. «У меня должен был быть ребенок», — подумала она и позвонила в звонок. В комнату вошла молодая рыжеволосая девушка.

— Мой ребенок… С ним все в порядке?

— Конечно, — бодро ответила сиделка. — У вас отличный сын.

Бонни улыбнулась и поморщилась: от улыбки заболели распухшие губы.

— Могу я его видеть?

— Сначала я приведу вас в порядок, — она поправила одежду на Бонни.

— Боже мой, — сказала девушка, — что произошло с вашим лицом? И у вас выбиты два верхних зуба.

— Я знаю. Просто я не видела, куда иду, и врезалась в столб.

«Все они так говорят», — подумала сиделка, наполняй таз горячей водой.

Бонни чувствовала себя униженной. Опять ей пришлось лгать. Сиделка что-то говорила, а Бонни чувствовала себя одинокой и такой несчастной. «Ничего не самом деле не изменилось, — думала она. — Энгус такой же подонок, как и был».

Энгус не показывался три дня. Когда он приехал, то не захотел даже взглянуть на ребенка.

— Пригласи дантиста и сделай что-нибудь с зубами, — сказал он. — Ты ужасно выглядишь.


С годами Бонни научилась находить спасение в алкоголе и транквилизаторах. Розмари росла симпатичной живой девочкой. Она часто слышала ссоры родителей. Она знала, что отец бьет мать, но ее не беспокоили ни синяки, ни слезы матери.

— На папином месте я бы тоже тебя била, — злобно сказала она однажды. — Ты всегда пьяна и глотаешь слова оттого, что принимаешь много таблеток.

— Я знаю, да, — сбивчиво сказала Бонни, — извини, но…

Розмари выскочила из комнаты. Эльсидер, которому исполнилось шесть, обнял руками мать.

— Не плачь, мамуля. Я ненавижу отца, я тебя люблю. Почему мы не можем убежать?

Бонни посмотрела на своего красивого сынишку.

— Он найдет нас.

— Нет, не найдет. Мы найдем, где спрятаться. — Он снова обнял мать.

Розмари была для отца принцессой. Он ненавидел Эльсидера, безжалостно травил ребенка, говорил, что он часто писается и что он слюнтяй. Когда бы они ни ездили к Августине, Энгус разыгрывал из себя любящего отца и нежного супруга. Дома он правил железным кнутом, даже Розмари не смела пикнуть.

Бонни посмотрела на себя в зеркало и вздохнула. Она все еще была красива, но сильно измождена. «Мне тридцать лет, — думала она. — Мне тридцать, и жизнь моя проходит».

В тот вечер она пошла на прием к леди Анжеле де Скейл, к давней приятельнице и компаньону Энгуса. Бонни сидела рядом с очень известным актером, который пытался очаровать ее своими ярко-голубыми глазами и светлыми волосами. Его жена, тоже знаменитая актриса, сидела напротив Бонни. Бонни, отвлекшись от домашнего ада, улыбалась и смеялась.

— Послушайте, — сказала Анжела, — вы видели всех этих женщин вчера вечером по телевизору? Все они сокрушались по поводу того, что их бьют мужья? — Она засмеялась. — Должна сказать, — она одарила взглядом Клива, своего представительного мужа, — скоро откроют клуб для побитых мужчин.

Клив вздрогнул.

В разговор вмешалась высокая нервная женщина.

— Я думаю, что говорить о таких вещах при публике — просто отвратительно. Думаю, что нельзя позволять такое. Нельзя собирать вместе столько несчастных.

Слева от Бонни заговорил мужчина.

— Ну а вы сами сможете сходить в такое место? Они там спят на полу. Я пошлю им чек.

Рядом хмыкнула худенькая женщина.

— Они, возможно, потратят эти деньги на выпивку. Вы же знаете, чем занимаются такие люди.

Бонни перестала слушать все это. Она поймала на себе взгляд женщины, сидевшей напротив. Бонни посмотрела на нее. «Я знаю этот взгляд, — подумала она. — Муж бьет ее». До того, как прием закончился, Бонни попробовала поговорить с ней.

— Вы думаете, этот приют необходим?

— Думаю, что да. Я была там.

Неожиданно пришел муж и увел ее, и Бонни так и не удалось задать вопросы.

Крошечный огонек надежды вспыхнул в сердце Бонни. «Я пойду туда», — подумала она. Всю ночь она не спала, а строила планы.


В приюте было грязно, даже несмотря на то, что женщины старались соблюдать чистоту. Там приходилось спать на полу, но впервые за эти годы Бонни не пришлось пить. Розмари здесь не понравилось.

— Фу, как омерзительно. Я не хочу здесь оставаться.

Бонни погладила ее по голове.

— Ненадолго, дорогая, — сказала она.

Эльсидер сразу же подружился с каким-то мальчиком.

Дом был очень маленький, но здесь жило девять семей в четырех комнатах. Туалет находился снаружи, в маленьком дворике. Женщины мылись над раковиной в кухне, а так как сейчас стояло лето, они купались в старой цинковой ванне.

Приют на Стикс-стрит в Северной части Лондона содержала полная женщина, носившая на шее крест. Она представилась Бонни как Валери.

Она любила всех этих женщин и их детей. Она защищала их как от работников социальной сферы, так и от безразличия закона. Она ни от кого не отворачивалась и твердо была уверена в том, что ни одну женщину нельзя принудить вернуться домой, где с ней обращаются жестоко.

Не всех нашедших здесь пристанище избивали пьяные мужья, многие дрались сами. А некоторые били собственных детей. Вэл любила их всех, находила нужные слова для каждой. Она обняла Бонни в знак приветствия и предложила чашку горячего чая. Женщины отправились с детьми в парк, а Валери внимательно слушала рассказ Бонни.

Бонни сбивчиво и путанно рассказала ей обо всем.

— Я никому не могла рассказать про это. Мне так стыдно.

— Я знаю. Тысячи женщин избивают каждый год и большинство из них никому ничего не говорят.

В комнату вошла красивая женщина с пышными волосами.

— Я жила со своим мужем шесть лет до того, как сбежала. Я никому не говорила про это, даже матери. На следующей неделе я получу квартиру, заберу детей и начну новую жизнь.

— Как долго вы здесь? — спросила Бонни.

— Почти год.

Бонни ужаснулась.

— Год?

— Да, мне пришлось пробыть здесь так долго. Те женщины, которые сюда приходят, возвращаются к родственникам или находят себе жилье и начинают самостоятельную жизнь. Бросить жестокого мужа — это означает не только уйти из его жизни.

Она взяла Бонни за руку.

— Если бы все было так просто, ты бы давно ушла от Энгуса.

Голос Бонни дрогнул.

— Я думала, что смогу изменить его.

Вошла Салли, жительница Ист-Энда. Она посмотрела на Бонни.

— Ты никого не сможешь изменить, милая, особенно мужчину.

Валери с улыбкой взглянула на Салли.

— Салли — удивительная женщина. Она и Вивьен — единственные, кто ушли из дома и никогда не стремились вернуться.

Салли засмеялась.

— Я просто умерла бы, если бы вернулась. Кроме того, что он бил меня, он просто издевался над детьми. Он заставлял Боба есть одну горчицу, смеялся над ним и называл гомосексуалистом. Однажды я попала в больницу, где мне накладывали на голове швы. Боб был в школе в специальной группе для детей с психическим расстройствами, а моя Мэри лечилась у психиатра. Все знали, что это из-за мужа, но молчали.

Валери обняла Бонни.

— Ты сегодня здесь в первый раз. Мы поможем тебе. Мы изменим твое имя, имена твоих детей, и они смогут ходить в школу под новыми именами. Таким образом, он не сможет найти их.

Бонни покачала головой.

— Он очень умный, Вэл. Он нас выследит.

— Ты абсолютно права. Они идут на все. Он однажды найдет вас, но будем надеяться, что к тому времени у тебя будет достаточно сил, чтобы противостоять.

— Я знаю, что смогу на этот раз. Обещаю. — И она посмотрела на Салли.

— Я помогу тебе, — сказала Салли.

Первая неделя прошла быстро. В веселой теплой атмосфере приюта Бонни поняла, что такое покой. Вэл приходила каждый день к матерям, которые сидели со своими малышами.

— Я не знаю, — однажды сказала Джина. — Гарри звонил ночью и упрашивал меня. Сказал, что если я не вернусь, он убьет себя.

Вэл посмотрела на нее.

— Он бы не позвонил, если бы ты не дала ему номер телефона.

Бонни сидела на полу с пухленькой шестимесячной дочкой Джины.

— Как ты можешь вернуться, если он сломал ручку твоему маленькому Саймону? — спросила она.

Джина заерзала на стуле.

— Я люблю его. Я не знаю, почему он так ужасно относится ко мне, но не могу выбросить его из головы.

— Это потому, что ты сильно увлеклась им, — вступила в разговор Салли. — Мне кажется, что есть два типа женщин. Одни приходят сюда на несколько дней, чтобы проучить своих мужей, а другие, как я, действительно хотят уйти. Я жила с Джо четыре года. Он в точности, как мой отец. Мой отец избивал нас до полусмерти. — Салли посмотрела на Валери. — Мы с Вэл нарисовали генеалогическое дерево для нас с Джо. Эта жестокость наблюдается в пяти поколениях.

— Да, — сказала Бонни, — в истории семьи Энгуса тоже полно жестокости. Такой же была моя мать, но она изменилась. — Бонни замолчала, запутавшись в своих собственных мыслях. Затем сказала: — Вэл, помнишь, вчера ты спросила, что меня держит, почему я с Энгусом, и я ответила, что чувствую иногда, как будто бросаю его — маленького ребенка в толпе? Тогда, возможно, мне надо научиться не относиться к Энгусу, как к обиженному ребенку.

Вэл согласилась с этим.

— Мой друг Сэм говорит, что тот мальчик, которого ты должна лелеять, уже мертв. Все, что сможешь сделать — похоронить его и никогда о нем не вспоминать.

Бонни вздохнула.

— Да, может, он и прав.

Бледная высохшая женщина печально посмотрела на Бонни.

— Как же быть, если я никогда никому не могу показать даже синяки. Кто мне поверит? Мой муж работает в Верховном суде. Какие у меня шансы? Он никогда ко мне даже пальцем не прикасается. Когда он видит, что мне нужны деньги, то приходит в ярость и запирает меня в спальне на несколько дней. Мне нечего есть, я не могу даже сходить в туалет. — Ее худенькие плечи затряслись.

Салли обняла ее.

— Ты права. Синяки и кости заживают, но слова… Они разбивают сердце.

— Он говорит, что я сумасшедшая. — Она подняла лицо и посмотрела на Салли. — Я — сумасшедшая?

— Нет, — засмеялась Салли. — Ты абсолютно здорова.

— Ты решила бросить его, это значит, что ты не сумасшедшая.

— Да, — лицо маленькой женщины прояснилось. — Но мне уже шестьдесят. Раньше я жила ради детей. Все они ходили в престижные школы. Николас учился в Итоне, близняшки — в Эстоне. — Она вздрогнула. — Никому это не нужно. Сейчас они и знать не хотят ни одного из нас.

Бонни почувствовала, как сжалось ее сердце. Лет через тридцать она, может, станет такой же, как эта женщина.

Вэл обратилась к Памелле, симпатичной невысокой девушке:

— У тебя совсем другая история, правда?

Памелла хихикнула.

— Мой Майкл так всегда злится. А сегодня вечером хочет пригласить меня в ресторан.

Вэл вздохнула.

— И, снова, Памелла, дело кончится дракой, затем поедете домой и помирит вас постель.

— Я знаю, — она сморщила нос. — Захватывающе, правда?

Вэл покачала головой.

— Нет. Твои дети издерганы. Не смей, не смей ходить с ним сегодня, как ты сделала в прошлый раз, когда он тут носился, как бешеный. Я хочу, чтобы окна здесь были целыми.

Памелла хмыкнула. Вэл повернулась к Бонни:

— Видишь, мужчины и женщины тоже жестоко относятся друг к другу по разным причинам. Я вижу в тебе жертву насилия. Ты живешь с Энгусом в надежде изменить его. Тебе нужно понять, что он изведет тебя и твоих детей, прежде чем сам изменится. Я вижу, что ты уже начинаешь в это верить. Памелла же — жертва собственного насилия. Не так ли Памелла?

Та невинно улыбнулась.

— Она приходит и уходит чаще, чем ты обедаешь. Но у нее было очень тяжелое детство, и она научилась вымещать свое зло.

— Я не хочу этого, — вставила Памелла.

— Я знаю, — продолжала Валери, — и никто тебя не винит. Но нужно признать, что ты связываешься с жестокими людьми оттого, что привыкла к их обращению. Я здесь для того, чтобы помочь избавиться от этой привычки. Тогда ты сможешь думать о нормальных отношениях, о любви, а не о жестокости.


После бешеных поисков и допросов друзей, Энгус потерпел неудачу. Он позвонил Августине и сообщил, что Бонни нелегально покинула страну.

Августина удивилась.

— Нет, дорогой. Здесь ее нет. Ты волнуешься?

— Нет, — легко ответил он. — Я знаю, что она собиралась уехать, а я не уследил. Я уверен, она на днях позвонит.

— Хорошо, — сказала Августина. — Приезжайте, я так без вас скучаю.

Мора слышала только конец разговора. Она уже давно догадывалась, что у Бонни все очень плохо. Августина почти ничего уже не видела и плохо слышала. Она не видела, как мучилась Бонни, когда приезжала в последний раз, не слышала ее сбивчивую речь. «Я должна поехать и увидеться с ней, — решила Мора. — Я должна выяснить, что же с ней происходит».

Теперь Энгус звонил Мици.

— Нет, а что случилось? — Мици была настороже.

— Ничего не случилось. Я потерял следы Бонни. Это постоянно случается. Она мотается то туда, то сюда. Думал, может, она к тебе уехала.

— Нет, я ее уже несколько лет не видела.

— Ну ладно, — Энгус был в ярости. «Где может быть эта чертова сука? У меня же ее паспорт, да и денег у нее нет».

Последней надеждой была Лора. Он старался звонить ей как можно реже. В ее голосе было что-то такое, отчего он неловко себя чувствовал — что-то самодовольное и ограниченное, дьявольское и заговорщическое.

Лора была рада услышать Энгуса. Верный своему слову, Энгус купил ей роскошный дом после того, как она помогла Энгусу пресечь первую попытку Бонни сбежать. Она теперь шикарно жила в одном из самых богатых домов Мерилла.

Когда Энгус спросил, не знает ли она, где Бонни, в сердце Лоры прокрался страх. Эта маленькая дрянь может все испортить.

— Нет, Энгус, я ее не видела. Но ведь она же не сбежала? — Лора пыталась скрыть тревогу в голосе.

— Нет, Лора, — несколько раздраженно ответил Энгус. — Уверен, что нет. Ну, не важно. Наверное, явится через несколько дней. Если она позвонит тебе, дай мне знать.

— Немедленно сообщу. — Лора положила трубку. Она была взволнована. Если Бонни ушла от Энгуса, где гарантии, что Энгус не заберет назад дом, вместе со всем, что Лора накопила?

— Черт бы ее побрал, — выругалась Лора.

Энгус пришёл в отчаяние. Он обратился к адвокату за советом.

— Я предлагаю вам заявить об ее отсутствии в полицию, как о пропавшем человеке. Та глупая женщина, ну, которая поднимает шум по телевидению об избитых женах, подбивает полицию отказываться давать информацию мужьям женщин, заявивших, что им грозит опасность. Но вы будете знать, что если она в стране, мы можем подать в суд и забрать у нее детей. Мы не можем заставить ее вернуться, если она отказывается, но, обычно, если забирают детей, женщины возвращаются.

— Спасибо, Руперт. Я люблю своих детей.

Руперт поморщился. «Лживый ублюдок», — подумал он.

— Только одна вещь, Энгус. У нее могут быть свидетельские показания. Я имею в виду свидетелей, которые могли бы подтвердить какие-либо действия с твоей стороны, и эти действия судья признает действиями человека, мягко говоря, не любящего свою жену.

Энгус подумал о слугах: «Они не посмеют».

— Нет. Нет, я образцовый муж.

— Тогда все в порядке, — резко ответил Руперт. — Как только мы узнаем, что она в Англии, я позвоню Дэну Флетчеру, и он сможет разослать своих сыщиков.

— Спасибо, Руперт.

Энгус положил трубку.


Бонни проводила время в приюте, беседуя с другими женщинами. Она очень переживала, когда приезжали новые беглянки, все в синяках. Она помогала вытирать кровь, успокаивала их, готовила чай. Она держала на руках избитых, изможденных детишек и не могла удержаться от слез. Она также очень переживала, если женщина решалась вернуться домой к своему мужу. В себе она пока подавляла это желание.

— Я боюсь сама себя, — сказала она однажды Вэл, — я лежу и скучаю по Энгусу. Мне слышится его голос. Я скучаю по тем добрым старым временам, когда все было хорошо. Я думаю о том, что могла бы изменить его. Хуже всего то, что я чувствую свою вину. Огромную вину.

Вэл положила руку на ее плечо.

— Я знаю. Ты взяла всю тяжесть ухода отца на свои плечи. Но та вина, которую ты чувствуешь, не имеет ничего общего с Энгусом. Ее корни уходят в детство. Ведь ты никогда не хотела, чтобы твой отец ушел или умер. Ты не виновна перед Энгусом. Не терзай себя.

Бонни с удивлением посмотрела на Вэл.

— Да, ты права. Откуда тебе известно все это?

Вэл засмеялась.

— Я беседовала с сотнями женщин. Мой отец тоже был жестоким человеком, а я всегда защищала мать. Знаешь, я пыталась убить отца, когда была ребенком. Но мне не повезло. И я годами обвиняла отца, пока не открыла этот маленький приют. На самом деле я хотела содержать не приют. Я просто открыла дом для женщин, которые бы приходили сюда с детьми. А когда началось женское движение, я поверила в то, что женщины должны требовать равноправия, хотя я сама никогда не принадлежала к движению, яростно выступающему против мужчин. Мне приходится с ними бороться, и они выгоняют меня. Так оно и есть. Если бы я слушала их пустую болтовню, то этого приюта никогда бы не было.

— А как он возник?

— Однажды сюда пришла женщина, вся в синяках, и я разрешила ей остаться. Затем стали приезжать женщины отовсюду. Думаю, что занялась этим всерьез, когда однажды открыла дверь молодой женщине с ребенком на руках. Еще двое цеплялись за ее юбку. У меня совершенно не было места, но я впустила ее. Мы отыскали место в коридоре, где она провела всю ночь. Теперь я полностью отдаю себя этому. — Она улыбнулась. — Кстати, Розмари становится лучше. Сара, которая занимается с детьми, много работает с ней.

— Это хорошо, — облегченно вздохнула Бонни. — Я пойду по магазинам, куплю чего-нибудь к обеду. Сегодня моя очередь дежурить.

— Спасибо, ты прекрасный человек, Бонни, и я рада тому, что ты здесь.

Бонни покраснела.

— Спасибо, Вэл. Я чувствую себя здесь, как дома.

В дверь постучали. Вэл спустилась, чтобы посмотреть, кто пришел. У входа стоял полицейский.

— Заходи, Ян. — Вэл провела его на кухню. — Выпей чашку чая.

Вокруг него столпились женщины. Он был очень популярен среди матерей и детей. Он вернул им веру в силу полиции. Многие дети сталкивались с полицией во время драк и скандалов родителей.

— Спасибо. Я ищу Бонни Макфирсон. Есть ли здесь кто-нибудь с таким именем?

Толстая женщина с ужасными зубами неприятно усмехнулась. Она лишь недавно устроилась сюда на работу, но уже успела возненавидеть обитательниц приюта.

— Это, должно быть, так называемая Бонни Тернер. Я знала, что она не такая, как все. Бонни Макфирсон! Здесь хотят тебя видеть!

Бонни парализовало от страха.

— Замолчи, Петси, — рассердилась Вэл. — Иди, Бонни, не бойся. Это Ян, он наш друг. Он не обидит тебя. — Она обняла Бонни, которую била дрожь. — Идем, — и она привела Бонни на кухню.

Ян улыбнулся Бонни.

— Не бойтесь. Я не сообщу о вашем местонахождении. Если хотите, я прослежу, чтобы вашего мужа известили о том, что вы не являетесь больше без вести пропавшей.

Бонни кивнула. Ян покачал головой и продолжил:

— Ну не знаю. Я привык к тому, что своих жен бьют только простолюдины. Но вчера меня вызвали к одному известному комику, не буду называть его имя. — Он сделал глоток чая. — Такого я никогда не видел. Он разгромил, весь дом, а что касается его жены… Я многое видел в своей жизни, но такого…

Женщины слушали, склонив головы, вспоминая то, что пережили. Затем, как обычно, заговорили о детях.

— Не могли бы вы сказать, мой Патрик перестал воровать? — спросила Яна одна из женщин.

— Нам потребуется много времени, чтобы перевоспитать его. Ведь он привык воровать вместе с отцом, а тот всегда поощрял его за это. Неспроста мы говорим Патрику, что это плохо. Придется с ним поработать.

Бонни посмотрела на Вэл.

— Меня тревожит Розмари. Она всегда была такая грубая, а сейчас совсем невыносима.

— Дай ей время. Многие дети, которые сюда приходят, презирают своих матерей. Они только и видели, как их наказывали. — Другие матери закивали. — Посмотри на себя сейчас. Ты перестала пить, поправилась и не принимаешь больше ни одной таблетки успокоительного в день. Вот увидишь, Розмари все поймет.

Бонни была счастлива. Она пообещала себе, что будет читать детям перед сном. Она теперь сожалела о потерянных годах.

Той ночью она взяла Розмари на руки.

— Обещаю тебе, дорогая, что все у нас будет хорошо.

Розмари посмотрела на мать. В ее глазах светилась доброта.

— Я знаю, мамочка. Мне здесь было плохо, но теперь у меня есть друзья, и со мной поговорила Вэл. Она рассказала, что многие матери пьют, принимают таблетки, если живут с такими мужьями, как наш отец.

Бонни обняла ее.

— Никогда больше я не буду пить и принимать транквилизаторы, что бы ни случилось. Я обещаю.

Эльсидер уже спал. Розмари поцеловала мать, впервые за последнее время чувствуя себя счастливой.


Беспокойство Лоры росло с каждым днем. Она пообещала себе, что не будет звонить Энгусу и узнавать, нашел ли он Бонни, но через неделю не выдержала.

— Энгус, я звоню узнать, все ли в порядке у вас с Бонни.

Энгус вздохнул. Он решил, что нет смысла хранить от нее тайну.

— На самом деле, Лора, Бонни сбежала с детьми. Вчера звонила полиция, говорят, что они видели ее. Она жива-здорова, но они не скажут, где она.

— Да? — Последовала долгая пауза. Лора думала. — Что ты собираешься предпринять?

— Я связался с частным детективом. Сейчас он рыскает повсюду. Я обзвонил всех, кого мог. Конечно, у нас все было далеко не так хорошо. Она последние годы пила и пристрастилась к таблеткам, но я люблю ее, и она моя жена. — Энгусу было жаль себя. Он ненавидел одиночество. — Я хочу, чтобы она вернулась.

— Не волнуйся, — посоветовала Лора. — Когда она появится, напомни ей о том, что ее бросил отец. Спроси, хочет ли она, чтобы ее детей ожидала такая же судьба. Она вернется. Бонни совершенно не способна следить за собой. Ты ей нужен.

«А мне нужны твои деньги», — подумала Лора, оглядывая свой роскошный дом.

— Как только найдешь ее, я прилечу с отцом Джоном. Он прибавит ей здравого смысла.


Пока Бонни находилась в приюте, у лорда Макфирсона случился сердечный приступ, и он умер через несколько часов, оставив Энгусу огромное наследство. Средства массовой информации усердно комментировали эту новость. Фотографии наследника были везде. Казалось, его пристальный взгляд следит за Бонни с экрана телевизора и страниц газет.

— Да, Салли, держаться в стороне от дома — труднее, чем вернуться.

Салли обняла ее.

— Я буду держать тебя, если ты попытаешься вернуться. Идем. И помни: брак — это висячий замок, если ты замужем за плохим человеком.

Бонни засмеялась.

— Ладно, ладно. Я предупрежу тебя, если захочу уйти.

Она не признавалась в том, что ее давно тянуло уйти. Жилось тяжело. Многие женщины ссорились между собой, дети дрались. Негде было уединиться и не было денег.

Прошло несколько месяцев, когда детективы Энгуса обнаружили маленьких девочку и мальчика, идущих в школу и державшихся за руки. Они выглядели абсолютно так, как и те, которых они искали. Детективы доложили о «находке». Через полчаса Энгус был у школы. Он попросил отвести его к директору, похожему на запуганную мышь.

— О, знаете, у нас столько хлопот, — сказал тот, — часто отцы детей из приюта напиваются и ругаются.

Энгус же был само очарование.

— Я только хочу спросить детей, хотят ли они пойти со мной домой.

— Хорошо, — ответил директор, сраженный манерами Энгуса. — Их сейчас приведут.

Розмари настороженно, слегка испуганно смотрела на отца.

— Папа, я очень хочу домой, но маме сейчас намного лучше. Я люблю ее и не хочу, чтобы она опять изменилась.

Эльсидер в нерешительности стоял у двери.

— Я думаю, что останусь с мамой, если ты не против, — тихо сказал он.

Энгус протянул руку.

— Пожалуйста, Эльсидер, давай поедем домой ненадолго. Я обещаю, что завтра отвезу тебя к маме, если тебе этого захочется. К тому же я попрошу ее вернуться домой. Обещаю, что я буду хорошим папочкой.

— Ты обещаешь, что больше не будешь бить ее? — серьезно спросил мальчик.

— Обещаю.

— И ты обещаешь, что маме не будет больше так плохо, как раньше? — спросила Розмари. — Она сейчас так хорошо выглядит.

— Она будет еще лучше выглядеть, когда мы вместе устроим праздник.

— Праздник? — Розмари заинтересовалась. — Куда мы едем?

— Пусть мама выберет, — сказал Энгус.

Он вывел детей из школы. Энгус видел, как Эльсидер замялся перед машиной.

— А по дороге домой мы заедем в магазин игрушек, — радостно объявил Энгус.

— Ох ты! — мальчик прыгнул в машину. — Как здорово!


Бонни была на кухне, когда дети прибежали из школы.

— Где Розмари и Эльсидер? — спросила она.

— Не знаем.

Бонни побежала к телефону. Голос директора был холоден.

— Лорд Макфирсон забрал своих детей, — сказал он.

Бонни расплакалась.

— Почему он не остановил Энгуса? — спросила она Салли.

— Мало кто сочувствует нам. Большинство думает, что мы все это заслужили. Тот, кто не знает, что такое жестокое отношение, думает, что мы жалуемся просто так… без всяких оснований. И директор такой же. Он не хочет знать, что моего Лэрри били каждый день. Он возмущается из-за того, что Лэрри теперь со всеми дерется и думает, что мы ленивые проститутки. Это все потому, что наши дети ходят в потрепанной одежде и у них бывают вши. Боже мой, он хочет, чтобы мы отсюда убрались.

Бонни трясло, она плакала. Сэл обняла ее.

— Что ты собираешься делать?

— Не знаю. Мне давно не было так хорошо, как здесь. Здесь мы с Розмари узнали друг друга. Эльсидер играл с друзьями, и только здесь он научился смеяться. Мне нужно поговорить с Валери. Она скоро вернется из суда.


Энгус в тот день тоже был в суде. Руперт хорошенько проинструктировался у верховного адвоката.

— Мой клиент хочет взять детей под свою личную опеку. Как вы видите из показаний врача, его жена пьет так много, что превратилась в алкоголичку и пристрастилась к транквилизаторам. Я не сомневаюсь, что суд согласится с тем, что она не может быть хорошей матерью.

Судья посмотрел на Энгуса. «Боже мой, — подумал он. — Это сын старого Александра. Какой же изверг был его отец!»

— Хорошо, — сказал судья, — я не люблю, когда подают прошения, но ваша жена может прийти сюда до суда или после, если ей покажется, что решение несправедливо. Суд решает вопрос в пользу истца.

— Не могу поверить, что сын Александра женился на алкоголичке, — сказал он, снимая мантию.

— Не знаю, что происходит в наши дни, — сказал клерк, — многие женщины бегут от своих мужей. Это неправильно.

Старый судья покачал головой.

— А в наши дни…

Они продолжали сетовать о том, что уже давно прошло.


Петси, вольнонаемная рабочая с ужасными зубами, радовалась слезам Бонни. «Поделом ей, — думала она. — Эта богатая сука из золотой клетки все это заслужила». Несколько дней назад Бонни посмела ей возразить. Все женщины слушали, как Петси говорила о том, что их проблемы не имеют ничего общего с насилием мужчин, а лежат в основе капиталистического общества.

— Джо бил тебя, — сказала она Салли, — потому что занимался нудной бессмысленной работой. Он терпеть не мог свою работу. Он занимал деньги и топил свои несчастья в выпивке.

Она протянула слово «несчастья». Бонни не нравилась Петси и ее политика. Она слушала, как Петси все это объясняет.

Салли была поражена услышанным.

— Да, наверное, ты права, — осторожно сказал она.

Бонни не выдержала. Она резко вступила в разговор.

— Но Энгусу не нужны деньги — он мультимиллионер. И бил он меня не потому, что не любил свою работу. Пьет он оттого, что ему нравится находить в пьянстве оправдание своим поступкам. — Она посмотрела на Петси. — Энгус такой жестокий потому, что он образцом поведения считает своего отца. Но и это не оправдание. Он должен отвечать за свои поступки, также как и Джо за то, что избивает Салли. Ты не можешь сказать, что утомительная работа или нехватка денег — причина для того, чтобы быть жестоким по отношению к жене. Если бы это было так, каждый безработный и бездомный бил бы свою жену и детей.

Все женщины согласились с Бонни. Петси покраснела и бросила злой взгляд на Бонни.

— Богатым женщинам типа тебя здесь нечего делать. Ты занимаешь место какой-нибудь несчастной, которой некуда деться.

Бонни посмотрела на нее. До прихода сюда такое замечание потрясло бы ее. Но прожив здесь несколько месяцев, она изменилась.

— Ты не понимаешь этого, — сказала она, — любая женщина, будучи замужем за жестоким человеком, нуждается в помощи. Их мужья не дают им жить. У меня не больше денег, чем у Салли или у кого-нибудь другого здесь. Мы все в одной лодке. Энгус не многим отличается от Джо. В таком приюте ты возвращаешь уважение к себе. И теперь впервые в жизни я знаю, кто я. — Она засмеялась. — И самое прекрасное — то, что мне это нравится. Спасибо Салли, Вал, всем за то, что здесь я так много узнала о себе и своих детях.

А сейчас Петси была отомщена, она смотрела, как плачет Бонни.

Вэл, вернувшись из суда, вошла в комнату. Ее лицо было напряжено: был трудный процесс. Была сделана очередная попытка упрятать ее за решетку. На этот раз из-за того, что она укрыла мать и ее троих детей, несмотря на решение суда, вопреки тому факту, что муж был приговорен за убийство.

— Виновна, — объявила всем Вэл. — Мне нужно найти пять тысяч фунтов на адвокатов, другие расходы и уплату штрафов. — Она вздохнула. — К счастью, у меня есть друзья, они помогут, а иначе — девять месяцев тюрьмы. — Она нахмурилась. — Такой приговор — ужасная несправедливость.

Она вдруг заметила Бонни, которая стояла позади всех, подошла к ней.

— Ну, Бонни, Энгус уже, наверное, подал документы на опеку и может официально держать детей у себя. А ты не сможешь забрать их у него.

— Я тоже так думаю. Мне придется уехать с ними из Англии. Я не могу больше здесь оставаться. Он найдет меня везде. Вэл, можно мне позвонить от тебя Мици? Я знаю, что это дорого, но, может быть, она что-нибудь придумает. Америка велика.

Вэл засмеялась.

— В Америке много приютов. Может, попадешь в какой-нибудь, похожий, на наш.

Бонни вытерла глаза.

— Мне нужно будет вернуться и никуда не показываться. Может, Мици поможет мне.

Вэл пожала ей руку.

— Знаешь, Бонни, ты молодец. Я никогда не думала, что ты здесь останешься. Что заставило тебя отказаться от Энгуса?

Бонни задумалась.

— Я думаю, твои слова. Когда ты сказала, что мне не стоит винить себя за уход отца. Это открыло мне глаза. Я не должна себя больше наказывать. А также врать, откуда взялись синяки, чувствовать себя виноватой из-за детей, прощать мужа, обвинять себя — сколько можно?

— Бонни, тебе звонят, — позвала Салли из кухни, — мне кажется, что это Розмари.

— Ладно, — она поднялась и посмотрела на Вэл. — Я уйду. Я решила.

— Хорошо, — одобрительно сказала Вэл.

— Она никогда не уйдет из семьи, — сказала Петси, собираясь домой, после того, как Бонни вышла. — Ее богатое прошлое слишком хорошо, чтобы вот так забыть его.

Вэл посмотрела на нее.

— Забери все свое барахло и завтра сюда не возвращайся. Играй в политику с другими.

Петси злобно заявила:

— Есть еще приюты, где люди понимают необходимость рабочей солидарности.

— Я знаю, — ответила Вэл. — Они тратят деньги на роскошные конференции, посвященные мужененавистничеству. Я знаю, как ты пыталась прикрыть свою неприязнь политической демагогией, но в глубине души у тебя ненависть, а не любовь. Неудивительно, что наше движение гибнет.

Петси замотала длинный грязный шарф вокруг шеи.

— Я донесу на вас властям.

— Давай. Таких женщин, как я, много, и на всех не донесешь.

Дверь захлопнулась. Из кухни вышла Бонни.

— Я сказала Розмари, что приеду завтра. Сегодня я хочу побыть здесь. — Она поморщилась. — Энгус затевает праздник. На этот раз с детьми.

Вэл улыбнулась:

— Медовый месяц.

— Я знаю. Энгус всегда восхитителен, когда путешествует. Но не волнуйся, Вэл. Я знаю, что за этим последует. В каком-то смысле, — она задумалась, — только женщина, которую били, может понять все это… Я предпочитаю, когда медовый месяц заканчивается, и Энгус опять кричит и безумствует; когда он нежен и предупредителен, я теряюсь. Конечно, гораздо хуже ждать, когда он сделает первый удар после периода спокойствия… все это так странно…

— Нет, — ответила Вэл. — Единственное, в чем можно быть уверенным, так это в жестокости Энгуса.

— Розмари говорит, что он заставляет прилететь сюда мою мать. — В голосе Бонни слышалось удивление.

Вэл тоже удивилась.

— Воспользуйся этим, пусть она посмотрит, как он к тебе относится. И еще. Я не должна этого говорить, — сказала Вэл, — но присмотрись к ней хорошенько. Никто не знал, что ты прячешься от мужа, и твоя мать узнала это от него.

— Это так, но моя мать очень связана с церковью, и я всегда хотела верить в то, что она изменилась. Я думала, если она изменилась, Энгус тоже изменится.

Вэл засмеялась.

— Бонни, большинство жестоких людей маскируют свою сущность, прикрываясь религией. Я знаю многих по-настоящему опасных людей, которые вдруг клянутся в том, что они обрели Бога, но если к ним присмотреться, они такие же жестокие, как и были. Они становятся фанатиками и проповедуют дьявольский огонь и вечные муки в аду. Не думаю, что твоя мать изменилась. Она сменила курс, вот и все. — Вэл посмотрела на часы. — Мне нужно бежать на автобус. Позвони подруге, а завтра мы увидимся до того, как ты уйдешь.

Они пожелали друг другу спокойной ночи.

— Спасибо, Вэл, — и глаза Бонни опять наполнились слезами.

— Мне не нужна благодарность. Я хочу только знать, что ты свободна от Энгуса.

Бонни улыбнулась.

— Знай это.


Мици удивилась, услышав голос Бонни.

— Бонни, — закричала она, — сколько зим, сколько лет! Где ты? Несколько недель назад звонил Энгус. Он сказал, что ты с детьми уехала.

— Слушай, Мици. Мне нужна твоя помощь, — Бонни быстро объяснила в чем дело.

Мици была в шоке.

— Неужели все так плохо?

— Да.

— Как ты можешь к нему вернуться? Он же тебя убьет.

— Я не могу оставить с ним детей, возвращаться — тоже риск, на который мне придется пойти, чтобы потом уехать с детьми. Я хочу, чтобы ты узнала насчет приютов.

Мици подумала.

— Есть такой в Мерилле. Он открылся пару лет назад.

— Это же будет первым местом, куда заявится Энгус. А еще где-нибудь?

— Еще есть в Алекстоне, соседнем городке. Я съезжу на этой неделе и узнаю. Когда, ты думаешь, сможешь убежать?

— Не знаю. Сначала нужно вернуть свой паспорт. Это займет много времени.

— Я рассказала Майклу… ты помнишь Майкла Эдвардза? Я рассказала ему о том, что Энгус бьет тебя. Пожалуйста, не думай, что я предала тебя.

— Я так не думаю. Майкл всегда ко мне хорошо относился. — Бонни улыбнулась, вспомнив их последнюю встречу. — Мне теперь не стыдно. Я знаю, что я не отвечаю за поведение Энгуса. Это его проблемы.

— Отлично. Я поговорю с Майклом. У него хорошо идут дела в его адвокатской конторе. Может, он сможет тебе помочь.

— Спроси его, сможет ли он одолжить мне и детям денег на дорогу. Ненавижу просить, но я больше никого не знаю. Бабушка будет убита, если узнает, что я так несчастлива. Будет здорово, если Майкл поможет. — Мици понравился уверенный тон Бонни. — Я позвоню, Мици, когда смогу. До свидания и спасибо тебе.

— Береги себя. Поцелуй детей и будь осторожна.

Бонни повесила трубку. Весь остальной вечер она проговорила с Салли и другими женщинами.

Наступил рассвет, а Бонни лежала на своем матрасе. Она смотрела, как первые серебристые лучи солнца коснулись детских лиц. Ей очень не хотелось возвращаться, но она знала, что никогда не бросит Розмари и Эльсидера. Она поклялась, что спасет их от насилия и унижения. Она уснула на рассвете, мечтая о новой жизни в Америке.

Глава 30


Сбежать оказалось труднее, чем Бонни это представляла. Когда она вернулась, Энгус был дома. Он страстно обнял Бонни и снова пообещал, что все будет по-другому. Она смотрела в его глаза и не верила ни одному слову.

Розмари и Эльсидер очень обрадовались.

— Я скучаю по приюту, — сказал мальчик перед сном.

Розмари поцеловала мать.

— Ты не будешь пить и принимать таблетки? — озабоченно спросила она.

— Обещаю, что нет.

Энгус смотрел на жену и детей и удивлялся тому, как сильно они изменились. Бонни приобрела спокойную уверенность. Он почувствовал, что начинает злиться.

— Я хочу, чтобы ты знала. Я собираюсь предоставить тебе больше свободы.

— Очень хорошо. Я скучаю по друзьям.

— И если ты бросила пить, можешь появляться на людях.

— Да, с удовольствием.

Они были похожи на двух собак, принюхивающихся друг к другу.

— Будь осторожен, — предупреждал Руперт. — Эти приюты учат их всякому. Только тронь ее, и она пулей полетит в суд. Со знающим адвокатом она добьется хороших алиментов и твой дом отойдет к ней.

Мысль о том, что он может потерять дом, ввергла Энгуса в панику. Только здесь, в этом доме, он чувствовал себя в полной безопасности.

Весь обед он задумчиво смотрел на Бонни. Он будет выжидать.

Лора прилетела вместе с отцом Джоном.

— Дорогая, — сказала она, прижимаясь к ней щекой, пахнувшей дорогими духами. — Что ты делала?

Бонни посмотрела на мать.

— Пыталась спасти свою жизнь, — пробормотала она и вышла.

В этот момент Энгуса не было, но отец Джон видел всю эту сцену.

— Следи за собой, Лора, — сказал он. — Она изменилась.

— Да, — Лора посмотрела на отца Джона. — Нам обоим нужно быть осторожными, а то на вашем новом доме не будет крыши.

Отец Джон вспыхнул.

— А вы, моя дорогая, — сказал он со злобой в голосе, — можете вдруг стать бездомной.

— Я знаю, — нахмурилась Лора. — Вам лучше бы поговорить с ней.

— Поговорю, — твердо сказал отец Джон. Надо быть настороже и нельзя позволить этой глупой дурочке опять сбежать. Он отправился искать Энгуса.

Энгус в самом деле предоставил Бонни больше свободы. Он провел с Лорой всю неделю перед тем, как она решила улететь в Америку. Лоре недоставало ее привычных ритуалов. Постоянное присутствие отца Джона возбуждало ее, она не могла не фантазировать и не могла обходиться без плетей, которые были у нее дома. Здесь, в Лондоне, ей приходилось сдерживать себя. Через неделю ей стало невыносимо и она решила уехать домой. Она сказала Бонни о своем намерении уехать в воскресенье.

Все дни их визита Бонни держалась вежливо, но на расстоянии. Отец Джон ругал Бонни за проступок.

— Ты не исполнила свой долг перед мужем, — упрекал он. — Ты дала священную клятву перед Богом, и ничто, — говорил он, стуча кулаком по столу библиотеки, — не может вас разлучить. Ты совершила тяжкий грех. Если ты умрешь, то будешь обречена на вечное проклятие.

Бонни спокойно смотрела на отца Джона.

— Но если бы я осталась с Энгусом, он бы убил меня.

— Бонни, — нахмурился отец Джон, — что такое смерть тела? Если бы ты умерла от руки мужа, то попала бы к Богу, но убегая от него, ты подвергаешь свою душу опасности. — Он, наклонясь к ней, буравил ее глазами. — Что такое синяки по сравнению с вечным огнем ада? — Отец Джон множество раз приводил этот довод женщинам, спрашивавшим его совета.

«Я поговорю с отцом Макбрайдом», — подумала Бонни и улыбнулась отцу Джону.

— Энгус обещал измениться, — нежно сказала она.

Отец Джон прервал ее:

— Бонни, Энгус был в отчаянии из-за того, что ты пила и принимала таблетки. Он хотел выбить из тебя дурь.

Бонни не стала спорить. Она думала о Терезе. «Тереза поможет мне», — подумала она.

— Я хочу свозить мать к Уинни, — за завтраком объявила Бонни. — Я целую вечность ее не видела.

— Хорошо, поезжай, — сказал Энгус, — а я останусь с детьми.

Он знал, что без них Бонни никуда не денется.

Дети были рады.

— Отвези нас в зоопарк! — потребовал Эльсидер.

Бонни взглянула на мать.

— Мы уедем в пятницу и вернемся в воскресенье утром. У тебя будет достаточно времени собраться. Тебе понравится у Уинни.

Лора улыбнулась.

— Мне нравится эта идея.

«Может, я смогу привести ее в чувство», — подумала она. Ей не нравилась уверенность Бонни.


Маргарет очень обрадовалась, услышав голос Бонни, до нее тоже дошли слухи о том, что Бонни пьет. Она и напомнила Бонни об Уинни.

— Уинни часто спрашивает про тебя.

— Я ей позвоню. Не могла бы ты попросить Терезу туда приехать?

— Не знаю, сможет ли она, ведь Тереза ожидает второго ребенка.

— Пожалуйста, Маргарет. Скажи Терезе, что она нужна мне. Она должна мне помочь.

— Хорошо, дорогая, — Маргарет была удивлена ее настойчивостью. — Я скажу, чтобы она приехала.

Бонни положила трубку и почувствовала, что кто-то стоит у нее за спиной.

— С кем ты разговаривала? — Энгус смотрел в упор.

— Только с Маргарет. Я очень хочу увидеть Терезу. — Она надеялась, что он не все слышал и попыталась говорить спокойно и твердо. — В конце концов, мы не были на ее свадьбе, а сейчас она ждет уже второго ребенка, — Бонни говорила до тех пор, пока подозрительное выражение не исчезло с его лица.

— Ну, надеюсь, с тобой больше ничего не случится. Больше не пей.

— Не буду, — Бонни была рада тому, что сбила его с толку.


Пока Лора и Бонни добирались до фермы, то очень устали. Бонни всю дорогу непринужденно болтала. Водитель высадил их у входа в поместье. Уинни с нетерпением ждала Бонни.

— Дорогая, я так волновалась за тебя, — сказала она, обнимая Бонни.

— Я знаю. — Бонни посмотрела в доброе любящее лицо Уинни и добавила, оправдываясь: — Я не могла приехать раньше.

Лора шла сзади. Ее поразил этот древний дом и красота вокруг. Она поздоровалась с Уинни.

— Я хочу чашку чая.

— Налейте сами. Вода кипит, — вежливо отозвалась та.

«Да, — подумала Лора. — Как это грубо. Англичане не имеют понятия о том, как обслуживать». Она пошла на кухню и налила себе чай.

— Идем, — Уинни взяла чемодан Бонни. — Идем наверх. Она повернулась к Лоре. — Я скоро спущусь и покажу вам вашу комнату.

— Хорошо. — Лора села за кухонный стол.

Когда они зашли в комнату, Уинни поставила чемодан и посмотрела на Бонни.

— Как я рада тебя видеть! Скоро приедет Тереза, а чутьпозже Джон.

Бонни прикусила губу.

— Нет, Уинни, Джон не приедет.

Уинни нахмурилась.

— Почему? Он всегда заботился о тебе. Он привезет с собой свою невесту. Она понравится тебе. Она такая милая и будет ему отличной женой.

Бонни мрачно посмотрела в окно.

— Уинни, всякий раз, когда Энгус сердится, он бьет меня и вспоминает Джона.

— Энгус тебя бьет?

Бонни перешла на шепот.

— Он не просто бьет. Он избивает меня. Он пытался задушить меня. Уинни, ты не представляешь, как невыносимо чувствовать себя избитой. — Она тяжело вздохнула. — Меня бьют, а я не хочу этого. Ведь я этого не заслуживаю. Всему этому я научилась в приюте. Я также поняла, что дело не в тех бедных женщинах, мужья которых не умеют сдерживать свои чувства. Там были очень разные женщины. Там была жена одного очень известного комика. Я была шокирована. Человек, который всегда производит приятное впечатление на публику… И знаешь, жена одного знаменитого артиста рассказала мне об этом приюте. — Бонни взглянула на Уинни. — Теперь, когда я поговорила с тобой, мне стало легче. Мне было так стыдно все эти годы. Я была слишком гордой, чтобы признать, что я не права. Слишком самоуверенной, чтобы понять, что я не смогу изменить его.

Уинни обняла Бонни.

— Знаешь, мы все знали, что у вас не все ладно, но никто не мог связаться с тобой. Будто Энгус держал тебя в тюрьме.

— Да, — согласилась Бонни. — Но никто мне не мог помочь, потому что в моей тюрьме не было решеток. Внешне казалось, что я могу уйти в любой момент, но изнутри меня окружали решетки. — Она горько усмехнулась. — Эти решетки были сделаны из страха, затем из таблеток и алкоголя. — Она вздохнула. — Я никогда больше не позволю себе такого.

— Что ты собираешься делать сейчас? Ты ведь не можешь оставаться с ним.

— Нет, я это знаю. Но я буду скрывать свои чувства, чтобы убежать. Он оформил опеку над детьми. Если я сбегу, то нарушу закон. В любом случае, нигде в Англии я не могу спрятаться. Его слишком хорошо знают. Слишком много людей на его стороне. Мне придется уехать в Америку.

— А бабушка поможет?

Бонни покачала головой.

— Я скорее умру, чем скажу ей. Она так несчастна из-за отца, и я не могу сказать ей, что сделала ту же самую ошибку. Нет, я уеду с детьми, а затем скажу ей все.

Уинни кивнула.

— Да, такая новость может убить ее. Я должна идти вниз к твоей матери. Ну ладно, хорошо, что ты здесь. Хоть немного отдохнешь. Мойся, и будем ужинать.

После ужина Тереза и Бонни закрылись в библиотеке.

— Рассказывай, — приказала Тереза. — Мама говорит, ты в беде.

Бонни сидела в старом кресле у камина и рассказывала Терезе все, что с ней произошло. Та внимательно слушала.

— Ублюдок, — сказала она, когда Бонни умолкла. — Бонни, почему ты раньше ничего нам не рассказывала? Чего ты ждала все это время?

Бонни покачала головой.

— Мне кажется, никто не сможет понять, что это такое, когда тебя бьет любимый человек. Какое-то время спустя побои не имеют значения. Ты превращаешься в зомби. Все последние шесть лет я жила, как во сне.

— Я знаю. Видела тебя на приемах.

Бонни покраснела.

— Много раз я напивалась и привыкла к транквилизаторам. Я знаю, что многие сочувствовали Энгусу, так как со стороны казалось, что он женат на алкоголичке и наркоманке. Но только так я могла подавлять страх перед ним.

Тереза коснулась рукой лица Бонни.

— Чем я могу помочь?

— Мне нужно позвонить Мици, но нет денег, потому что Энгус не дает мне наличные. Можно я позвоню отсюда?

Тереза кивнула.

— Конечно, дурочка.

— Мици узнает у моего старого друга Майкла, сможет ли он оплатить билеты мне и детям. Если он одолжит денег, я могу ждать. Я выберу подходящий момент и уеду. Валери, содержащая приют, говорит, что если даже адвокат Энгуса сообщит обо мне в аэропорт, он, может, не вспомнит о шотландских аэропортах. В этом случае я смогу улететь из Шотландии, пока мы будем в Драмосси.

— Хорошо, — глаза Терезы сияли.

— И еще, — продолжала Бонни, — если мы будем видеться в магазине каждую пятницу, я смогу передать Майклу твой адрес, и он будет писать мне через тебя. Извини за то, что втягиваю тебя в это. Я знаю, что это звучит драматично, но Энгус следит за каждым моим шагом.

— Не извиняйся. Я все сделаю, чтобы помочь тебе, Бонни. Боже, если бы я вас тогда не познакомила…

Бонни покачала головой.

— Все равно. Я нашла бы другого Энгуса. Теперь я знаю, что искала мужчину, чтобы спасти его, а такие всегда жестоки. Я думаю, что за весь этот тяжелый путь поняла то, что я не фея с волшебной палочкой. Я — Бонни и хочу жить спокойно со своими детьми. Ничего, если я позвоню Мици завтра?

— Отлично, — сказала Тереза, и они пошли на кухню, взявшись за руки.

— О чем это вы говорили? — капризно спросила Лора.

— Немного посплетничали, — засмеялась Тереза.

Лора почувствовала, что от нее ускользнуло нечто важное. «Я должна предупредить Энгуса», — подумала она.

Потом приехал Джон со своей невестой. Это была миловидная, полная девушка. Бонни улыбнулась.

— Рада тебя видеть.

Лора заметила симпатию в их глазах. «Мне определенно следует предупредить Энгуса», — снова подумала она.

На следующий день Бонни позвонила Мици. Мици волновалась.

— Майкл хочет поговорить с тобой. Он говорит, что даст тебе деньги, и…

— Не только деньги, — прервала ее Бонни, — я буду еще и беженкой. Не знаю, говорила ли тебе о том, что Энгус был в суде и оформил опекунство над детьми, — горько произнесла она. — Тут я ничего не могу поделать. За ним стоит доктор и адвокат.

— Неважно, — сказала Мици, — тебе лучше самой поговорить с Майклом. У тебя есть ручка?

— Да, есть. — Она записала номер, — Я позвоню ему прямо сейчас.

Голос Майкла был бодр.

— Мици мне все рассказала про Энгуса. Нам нужно ждать, пока ты сможешь убежать.

То, что Майкл сказал «нам», бесконечно обрадовало Бонни.

— Майкл, ты не представляешь, как мне было одиноко.

— Представляю. — Что-то в его голосе насторожило Бонни.

— О Боже, извини. Я так запуталась в своих проблемах, что забыла спросить. Что случилось с твоей женой?

Майкл грустно смеялся.

— Она приходит и уходит. Мы разъехались в четвертый раз. Не знаю почему, но я чувствую на себе ответственность за нее.

— Ах, Майкл, я знаю это чувство, но однажды ты поймешь, что так вести себя — глупо.

— Я знаю, но не все поддается здравому смыслу.

Они замолчали.

— Нет, — сказала Бонни, — я теперь буду руководствоваться только холодным рассудком. Майкл, ты сможешь одолжить мне деньги на билеты?

— Без проблем. Я рад помочь.

— Майкл, как ты добр! Не знаю даже, смогу ли тебя отблагодарить. Боже мой! Я спасена! Пришли, пожалуйста, деньги через мою кузину Терезу. Я дам тебе ее адрес.

Через окно библиотеки Бонни видела, что Тереза беседует с Лорой.

— Не волнуйся, — сказала Тереза Бонни. — Я отвлеку твою мать, чтобы ты смогла спокойно поговорить по телефону.

— Отлично, я вышлю деньги немедленно и буду ждать, пока ты мне не позвонишь.

— Ну, пока. Энгус предоставляет мне свободу, но ненадолго. Я буду регулярно встречаться с Терезой в магазине, так что ты можешь писать мне через нее.

— Я буду писать, Бонни, звони мне за мой счет в любое время домой или на работу. Я больше нигде не бываю.

Бонни была тронута.

— Буду звонить, когда смогу.

— Береги себя, Бонни.

— Хорошо, и ты тоже, ладно?

— Ладно, — нежно сказал он.

— Майкл, прежде чем ты положишь трубку, я хочу, чтобы ты знал, что я приеду с детьми. У Энгуса оформлена опека на них.

— Это не имеет значения. Я подумаю, что можно сделать. Пока еще есть время. До свидания, Бонни. Удачи тебе.

Глава 31


— Не спускай с нее глаз, — предупредила Лора Энгуса перед отлетом в Америку. — Ее друзьям я нисколько не доверяю. Эта суетливая Тереза, а что касается Джона, — фыркнула Лора, — мне не нравится, как он смотрит на Бонни.

Энгус побледнел.

— Я не знал, что там будет Джон.

— Я тоже не знала, но Бонни, кажется, совсем не удивилась, увидев его там.

— Помни свою брачную клятву, — говорил отец Джон Бонни. — Будь Энгусу хорошей женой. Я буду молиться за вас.

Бонни ничего не ответила.

Энгус с трудом сдерживал свой гнев.

— Как тебе уик-энд? — спросил он.

— Да, — с отсутствующим взглядом ответила Бонни, — понравился. Джон помолвлен и собирается жениться.

— Я не знал, что он там будет.

— Я тоже не знала. — Глаза Бонни остановились на лице Энгуса.

Он сжал кулаки. «Спокойно, не принимай это близко к сердцу, — напомнил он себе. — Помни, что сказал Руперт».

— Мы все едем в Новую Зеландию, — объявил Энгус на следующее утро за завтраком.

Дети ликовали.

— Здорово! — Эльсидер был на седьмом небе от счастья, он любил летать. — А это далеко? — спросил он отца.

— Да, — засмеялся Энгус, — это на другом конце света. — И посмотрев на Бонни, добавил: — Когда мы вернемся, я подберу хорошие частные школы для детей.

— Я не хочу в частную школу, — с негодованием заявил мальчик. — Я не хочу оставлять маму.

— Ты пойдешь в школу. Там из тебя сделают мужчину.

Бонни испугалась. Ее побег казался все более невозможным.


Поездка в Новую Зеландию была достаточно приятной. Энгус относился к Бонни с любовью и уважением. Он любил ее каждую ночь, и она стала опять чувствовать то знакомое состояние смущения.

По возвращении в Лондон Энгус однажды страшно рассердился на Бонни.

— Скажите Дэну Флетчеру, чтобы его парни следили за ней повсюду. У меня такое чувство, что она что-то затевает, — сказал он Руперту.

— Я ухожу за покупками, — сказала она за завтраком в пятницу. — Надо заказать детям новую одежду для школы.

— Желаю приятно провести время, — улыбнулся Энгус.

Бонни пыталась скрыть волнение. Она надеялась, что Тереза уже получила деньги от Майкла. Несмотря на попытки Энгуса быть добрым и заботливым, Бонни знала, что ей надо бежать. Теперь, познакомившись со многими женщинами, которые жили с жестокими мужьями, она знала, что Энгус никогда не изменится. Бонни поняла, что Энгус, мужчина, которого она любила так страстно, не был с ней даже тогда, когда они занимались с ним любовью. Тот Энгус, которым она восхищалась, вообще никогда не существовал. Она выдумала его из осколков любви к своему отцу. Визит матери только подтвердил то, что Лора не способна любить свою дочь. Бонни больше не нужно было прощать ни свою мать, ни своего отца. Более того, ей не нужно прощать саму себя. Она улыбнулась Энгусу.

— Увидимся за ленчем.

— Хорошо. — Энгус ждал Зейкервеля. — Кстати, сегодня звонила Мора. Она прилетит повидаться с тобой.

Бонни очень обрадовалась. «Только не надо ей ничего говорить», — решила Бонни.


Тереза протянула Бонни письмо от Майкла. Они зашли выпить по чашке кофе в бар магазина. За ними неотрывно следили. Бонни положила письмо в сумку. Тереза обеспокоенно посмотрела на кузину.

— У тебя все в порядке? Как поездка в Новую Зеландию?

— Хорошо. Энгус такой очаровательный, но я знаю, что это ненадолго. Он обычно держится недель шесть, а потом срывается. Боже мой, надеюсь, что я тогда и сбегу. Но он захочет мне за это отплатить.

Тереза коснулась руки Бонни.

— Если он ударит тебя, я убью его.

— Если бы у него не было опеки над детьми, я сбежала бы прямо сейчас. Но если меня поймают, он пойдет в суд, и я не смогу их даже увидеть. Такое случилось с одной женщиной из приюта. — Бонни вздрогнула. — Я помню, как она кричала и рыдала. Судья не слушал ни Вэл, ни адвоката. Даже несмотря на то, что этот мужчина совершил невероятное количество преступлений, судья настаивал на том, что мужчина изменился. Бедная женщина покончила с собой.

— Боже, как ужасно.

— Ее муж сдал детей в детский дом. Они ему были не нужны. Все это он делал для того, чтобы вернуть к себе жену.

— Извини, — сказала Тереза, — я выйду в туалет.

— Ладно. — Бонни села в низкое кресло и достала письмо. В конверте лежал чек и письмо от Майкла. «Отлично, — думала она, держа чек в руке. — Этого хватит на билеты и еще останется». Она принялась читать послание.

Письмо Майкла вселяло уверенность. У него был план. Они поедут в Мексику. Он заберет ее из приюта, который нашла Мици. Там ее ждут в любое время, и никто не узнает, где она находится. Потом Майкл отвезет ее в Нью-Мехико, где у него есть друг, который поможет нелегально перейти границу. А если Энгус пойдет по ее следу, он никогда не догадается, что Бонни пересекла границу нелегально. Они пробудут в Мексике несколько месяцев.

Бонни оторвалась от письма. Ее глаза горели.

— Он поможет, — сказала она Терезе, которая причесывалась перед зеркалом, — Я позвоню ему прямо сейчас, — Бонни увидела телефон. — Я подпишу чек на тебя, если ты дашь мне денег.

Тереза кивнула. Бонни разорвала письмо на мелкие кусочки и выбросила в корзину. Затем набрала номер Майкла.

— Бонни, я так рад тебя слышать.

— Не могу описать, как я рада слышать твой голос. Энгус мне уже не кажется всемогущим. Наконец у нас есть план, мне он нравится. А почему Мексика?

— Они не выдают беглецов. Даже если Энгус обратится в американский суд, нас не смогут вернуть.

— Понятно. — Бонни вспомнила, как боролась Бэл, чтобы укрыть матерей и их детей от насилия и жестокости. — Здесь часто для такой же цели используют Ирландию.

Вдруг ей очень захотелось домой. Бонни закончила разговор и вернулась к Терезе.

— Большое спасибо тебе за все. Мне лучше идти домой. Энгус ждет меня к ленчу.

Тереза обняла Бонни.

— Увидимся на следующей неделе.

— Замечательно. Дети уже будут в школе. Мне придется ждать Рождества.


Мора была очень рада Бонни.

— Ты намного лучше выглядишь.

— У нас были кое-какие проблемы, но сейчас все в порядке.

Бонни решила ничего не говорить до тех пор, пока она не окажется в Мексике. Чем меньше знакомых будет знать о ее планах, тем меньше шансов у Энгуса отыскать ее. К тому же Море будет трудно скрыть от Августины всю правду.

Энгус, Бонни и Мора поехали на неделю в Шотландию. На следующий же день после приезда Бонни отправилась в церковь. У нее была цель: поговорить с отцом Макбрайдом.

— Отец, — сказала она после исповеди, — вы помните, что когда я призналась в том, что хочу оставить Энгуса, вы простили мне этот грех?

— Я это хорошо помню. И я прощаю тебя за это вновь, тебе необходимо его бросить. Не то, чтобы я одобряю разводы, ведь клятва — это клятва, но она не исключает возможность раздельного проживания супругов. Энгус — опасный человек. Он опасен для тебя и детей. — Священник нежно улыбнулся Бонни. — Иди с миром, дитя мое. Мои молитвы будут с тобой.

Бонни склонила голову.

— Спасибо, отец. Мне нужно было ваше благословение.

Выйдя на солнце, она сощурилась. Здесь ее ждал Энгус.

— Откроешь мне свою тайну? — мягко спросил он.

Бонни засмеялась.

— Как от тебя можно что-то утаить?

— Это верно. Идем на прогулку.

Мора присоединилась к ним.

— Как здесь красиво, — сказала она. — Я хочу начать путешествие на севере Шотландии, в горах, и закончить в Девоне. Я слышала, что там просто шикарно.

— Да, тебе понравится. — Бонни улыбалась.

— Мы попрощаемся в воскресенье. И если мы не увидимся в Лондоне, встретимся в Лексингтоне, когда приедем туда в следующий раз, — добавил Энгус.

«Эта неделя прошла мирно. Но я чувствую, что что-то здесь не так», — думала Мора.

Они приехали в Лондон, а дома их ждали два письма. Одно — веселое — от Розмари. Другое было нацарапано рукой Эльсидера и залито слезами. «Бедный мой, — подумала Бонни. — Мой бедный мальчик». Энгус видел, что Бонни едва сдерживает слезы, читая письмо сына.

— Не будь такой сентиментальной, — резко сказал он. — Мы все прошли в свое время через это. Ты думаешь, кому-то было легче? Мальчишка — размазня. Это его проблемы.

Бонни вздохнула. Она не могла дождаться пятницы.

Снова Тереза протянула ей длинное подробное письмо от Майкла. Он закупал оборудование для кемпинга. «Если мы остановимся в кемпинге, у нас все будет с собой, и никто не сможет проверить ни имени, ни адреса». И снова Бонни позвонила ему.

— Майкл, придется ждать до Рождества. Энгус отправил детей учиться.

— Неважно, — спокойно сказал Майкл. — Когда-нибудь представится случай. Я жду.

— Майкл, ты прелесть, — голос Бонни дрожал, — не знаю, что бы я делала без тебя.

— Тебе без меня не обойтись. Но не волнуйся, все будет хорошо. Береги себя.


У Энгуса было уже несколько отчетов от детективов. Было ясно, что Бонни либо затевает что-то, либо у нее есть любовник. Мысль о том, что у нее есть любовник, была для него невыносимой. Он решил, что Тереза — почтовый голубь Джона. Детектив же предположил, что они наняли кого-нибудь из служащих магазина. Необходимо было проверить все версии.

«Я должен держать себя в руках», — внушал себе Энгус, пытаясь докопаться до истины. Но к воскресенью, после вечеров и приемов, Энгус был уже не в состоянии сдерживать свою ярость и подозрительность. Было семь вечера, и он заявился домой после того, как изрядно выпил с Зейкервелем и другими друзьями. Энгус повздорил с Кристофером, новым любовником Зейкервеля. Энгус взбесился оттого, что парень знал об отношениях Энгуса с Зейкервелем.

— Ну, Энгус, ведь это не секрет, — дразнил его Кристофер. — Не секрет и то, что ты бьешь свою жену, — ухмылялся он. — Другие могут на это не обратить внимание, но ведь мы в своем мире суперчувствительны. Ведь не играет роли и то, как Бонни удается скрывать свои синяки. У меня тоже был любовник, который меня бил. И я знаю, как накладывать пудру.

— Занимайся своими педерастическими делами и ко мне не лезь! — прорычал Энгус.

— Хорошо, утенок. Не расстраивайся, — Кристофер улыбался. — Вот однажды она выпорхнет из клетки, и что ты тогда будешь делать?

Энгус вдруг увидел себя беспомощно лежащим в комнате отца.


Бонни сидела у камина. На улице стояла хорошая погода, и окна были раскрыты. Энгус потерял над собой контроль. Он схватил Бонни за волосы и начал таскать ее по комнате, как куклу. Он кулаком ударил ее в лицо, затем, увидев хлынувшую из носа кровь, принялся душить ее. Он не слышал, как звонили в дверь. Он не слышал Мору, пока та не закричала:

— Энгус, что ты делаешь?

— Убирайся, — прорычал он.

Его свирепое, звериное лицо повернулось к Море. Он был возбужден от того, что в теле Бонни еще теплилась жизнь. Он хотел, чтобы этот акт насилия привел к блаженному оргазму. Это было его большим секретом, который знал только он и еще несколько надежных партнеров.

Энгус швырнул Бонни на пол и взял кочергу из камина.

— Это не твое дело! — орал он. — Убирайся отсюда!

Мора, охваченная ужасом, выбежала из дома. Она была одна, совсем одна в чужом городе. «Я должна лететь домой, — подумала она. — Я все расскажу Августине. Она знает, что делать».

В такси, отвозившем ее в аэропорт, Мора расплакалась: «Бедная Бонни! Если бы она только сказала нам раньше!»

— Я никогда такого не видела, — рассказывала Мора Августине. — Я ничего не могла сделать. Бонни была без сознания. — Она опять заплакала. — Никогда не смогу забыть его лицо. Он маньяк. Что нам делать? — Мора ломала руки и металась по комнате. — Он убьет ее, я знаю, что он убьет ее.

Августина почувствовала, как боль, словно тиски, сжала сердце: старая знакомая боль. Это была та самая бесконечная боль, которую она испытала, когда умер Джеймс.

— Иди наверх, — сказала она Море, — и умойся. Мы составим план действий.

Мора вышла. Старуха попыталась встать на ноги.

— Я не уберегла ее, — пробормотала она, — я не уберегла Бонни.

Тиски сжимали сильнее и сильнее. Она выкрикнула имя Бонни и повалилась на кресло. Августина умерла. Мора нашла ее в кресле, рука Августины крепко сжимала Библию.

Глава 32


Похороны были назначены через неделю. Бонни, все еще в синяках, расстроенная своей ужасной внешностью, понимала, что, возможно, это будет ее последний шанс. Она глубоко переживала смерть бабушки. Эта скорбь утвердила непреклонное убеждение в том, что она должна бежать.

Дети приехали из школы, чтобы поехать с родителями на похороны.

— Ты опять бил маму, — Розмари зло посмотрела на отца. — Ты обещал, что не будешь.

Энгус посмотрел на дочь.

— Она заслужила это.

— Никто не заслуживает такого, — поправила Розмари. — Мы были намного счастливее без тебя. Эльсидер перестал писаться в постель, и моя экзема прошла. Теперь ты будешь опять выходить из себя.

Лицо Энгуса передернулось.

— Не буду, — сказал он.

Ему повезло, что они летели на похороны. У Бонни просто не было времени на адвоката.

Бонни не выходила из дому неделю. Когда они приземлились в Бостоне, она сказала Энгусу, чтобы он купил детям мороженое, а сама пошла в туалет. Оттуда она позвонила Майклу. Быстро рассказала ему о том, что произошло, и что ей придется бежать сейчас. Майкл согласился.

— Как ты собираешься сделать это? — спросил он.

— Еще не знаю, но я что-нибудь придумаю.

На похоронах присутствовали члены избранных семей Бостона. Августина лежала в скромном гробу у подножия алтаря. Бонни горько плакала, и перед тем, как гроб с телом покойной опустили в могилу, где были захоронены Малкольм Фрейзер, Дункан Фрейзер — отец Августины, и Джеймс Фрейзер — ее сын, бросила печальный взгляд на бабушку. Ясное и твердое решение укрепилось в сердце Бонни. «Твоя смерть даст мне жизнь», — пообещала Бонни, когда дверь гробницы закрылась.

Невдалеке от нее, склонив голову, стояла Мора. «Я должна поговорить с Морой, — подумала Бонни, — нужно, чтобы она отвезла меня в Бостон».

— Единственный способ отделаться от Энгуса — напоить его снотворным, — Бонни рассказывала о своем плане Море. — После того, как адвокат зачитает завещание, мы должны будем лететь в Лондон. Энгус хочет поехать в Ньюпорт, а мне нужно будет везти детей в школу. Поэтому, нужно выбрать момент завтра.

— Хорошо. — Мора нахмурилась. — Но у нас в доме нет снотворного.

— У меня есть большая упаковка, спасибо доктору Симпсону. Я попрошу приготовить что-нибудь горячее с кэрри.[8] Энгус это любит. И тогда я положу туда большую дозу лекарства.

Мора повторила план.

— Я не буду с вами обедать — не могу смотреть на него после всего, что произошло. Но будь внимательна: сама не ешь блюда с кэрри.

Все должно было сработать. Бонни очень боялась. Она и понятия не имела, сколько зелья потребуется, чтобы свалить Энгуса, но знала, что чем больше он выпьет за обедом, тем лучше. Снотворное, смешанное с алкоголем, подействует, и она сможет спокойно уехать.

— Ты можешь позвонить Майклу? — спросила Бонни. — Пусть он встретит меня в аэропорту Мерилла. Нет, в аэропорту Алекстона. Энгус не будет искать там. Я убегу с детьми около двух ночи и буду в Алекстоне к шести утра. Скажи это Майклу. — Бонни была полна решимости. — Я сделаю это. — Она сжала кулаки. — Я должна сделать это. Я не имею права все провалить.


Бонни взялась разобрать бумаги Августины, вникая во все детали. Энгус без дела шатался по дому.

— Тебе придется избавиться от Моры. Я не хочу, чтобы она жила в моем доме.

Бонни вздохнула. Теперь это был его дом. С самыми лучшими намерениями Августина оставила Бонни ни с чем. Все ее огромное наследство досталось Энгусу.

— Хорошо, — сказала она. — Августина оставила Море большую сумму. Может, она будет рада уехать к себе. — Бонни мечтала о том, что Мора будет содержать этот дом, где они будут проводить много времени вместе. Она вздохнула и оглядела гостиную. — Знаешь, Энгус, почему бы тебе не посмотреть на картины? Может, ты захочешь взять какие-нибудь с собой.

Энгус улыбался.

В тот вечер один из друзей Энгуса, торговец картинами, пришел к ним на обед. Из-за нового человека Мора не смогла подмешать лекарство. Видя, что ее план срывается, Бонни пришла в отчаяние. Энгус и Джонни весь обед спорили об одном испанском художнике.

— Скажу тебе, что он гений, — сказал Джонни.

— Дерьмо, — Энгус был в хорошем расположении духа, — он шарлатан. Ему не нужно рисовать, чтобы прокормить себя.

Оба изрядно пили.

— Я вот что скажу, — Джонни был воинственно настроен. — Спорим, ты изменишь свое мнение, когда увидишь его новые картины в моей галерее. — Он встал и подал ему руку.

— Идет, — согласился Энгус.

— Тогда едем, — Джонни похлопал его по плечу. — Едем в город, и я помогу тебе облегчить кошелек.

— Отлично, — Энгус был слишком пьян, чтобы хорошенько подумать. Он забыл, что стережет Бонни.

— Отправляйся в постель, — приказал он. — Я буду поздно.

Бонни сидела за столом, ее мозг напряженно работал.

— Сейчас. Я должна уйти сейчас, — она побежала наверх. Мора была у себя. — Он уехал в Бостон вместе с Джонни, — выдохнула Бонни. — Их не будет несколько часов. Если ты отвезешь меня на вокзал, я сяду в поезд до Бостона и сама доберусь до аэропорта. Я могу позвонить Майклу отсюда… О Боже, — вдруг она вспомнила, что у нее нет денег.

— Не волнуйся, — сказала Мора. — Я сняла деньги для тебя сегодня днем. Вот. — Она вытащила пачку двадцатидолларовых банкнот.

— Спасибо, Мора, идем, — Бонни паниковала. — Он может передумать и вернуться.

— Может, но не вернется. — Мора была спокойна. — Ты знаешь, какой он. Он пробудет с Джонни до рассвета, Джонни будет болтать всю ночь.

Они побежали в детскую.

— Розмари, вставай скорее.

— Что случилось, мама?

— Мы уезжаем, дорогая, — она обняла девочку.

— Все будет хорошо? — осторожно спросила Розмари.

— Да, хорошо.

— Ладно, — девочка села и немного подумала. — Я рада. Я буду скучать по отцу, но без него ты будешь намного счастливее. — Она обняла Бонни. — А куда мы едем? — спросила она.

— Секрет. Я скажу в самолете. А теперь быстрее одевайся.

В дверях появилась Мора с Эльсидером. Мальчик улыбался.

— Я рад, что мы уезжаем. Мне не нужно будет ходить в ту школу?

— Нет, дорогой. Никогда. — Бонни обняла его.

— Я позвоню экономке и скажу, что уехала к больной подруге, — сказала Мора, высаживая Бонни на вокзале. — Мне лучше спрятаться, пока Энгус не уедет.

— Спасибо, Мора. Спасибо за все, — Бонни поцеловала ее в щеку.

— У тебя все получится, — сказала Мора со слезами на глазах.

— Обязательно. — Бонни поспешила к поезду, а за нею дети.

— Я приеду, — сказал Майкл, когда она позвонила ему из аэропорта. — Я позвоню в приют и скажу, чтобы тебя ждали. Мы переждем несколько дней и потом поедем в Мексику. На работе знают, что я уезжаю надолго.

— Позвони Мици, Майкл.

— Ладно, но не скажу ей всего. Энгус обязательно ее проверит. Встретимся в аэропорту.

В самолете Бонни почувствовала себя спокойнее. Америка — такая большая страна, и Бонни не думала, что Энгус сможет найти ее. В Алекстоне ее встретил Майкл. Дети смотрели на него.

— Это Майкл, — представила его Бонни.

Розмари мило улыбнулась.

— Мы убегаем от папы. Если он найдет нас, то убьет, — и посмотрела на Майкла.

— Нет, этого не случится, — твердо сказал он, — я с вами. Я буду с вами и этого не случится.

Майкл повез Бонни в приют. Когда они приехали, было восемь утра. Бонни была рада тому, что окажется среди женщин, которые поймут ее состояние.

— Я оставлю тебя у дверей. Не думай, что я невежлив и не хочу проводить тебя, но говорят, что в такие места мужчин не пускают. — Он усмехнулся. — Лично я думаю, что это глупо. Я думаю, что женщинам и детям нужно знать, что в мире есть хорошие и нежные мужчины.

— Не во все приюты не пускают мужчин. — Она поцеловала Майкла и позвонила в дверь. Дверь открылась. Старая няня улыбалась Бонни.

— Входите, дорогая. Мы вас ждем. Вас привез тот мужчина, что звонил нам?

— Да, это мой друг Майкл.

— Жаль, что он не зашел на чашку кофе. Он такой приятный человек, судя по голосу.

Бонни было приятно слышать это. Дом был большой, с хорошей обстановкой.

— Да, у нас хорошо, — сказала няня. — У нас хорошая группа поддержки. Это мужчины и женщины, которые занимаются интерьером и жертвуют нам деньги. — Она шла впереди, держа детей за руки. — Это зал. — У телевизора сидели две женщины. — Садитесь, Бонни. Это Эйприл и Сью.

— Боже мой, — засмеялась Сью. — Подумать только, какие у нее могут быть глаза за этими очками.

Бонни сняла очки. Опухоль спала, но около глаз еще виднелись синяки. Розмари села рядом.

— Он всегда бьет ее, — объяснила девочка.

Эльсидер подтвердил это, кивнув головой.

— Мы дали ему шанс исправиться, но он опять делает это.

— И из-за этого Эльсидер писается, — добавила Розмари.

Сью улыбнулась детям:

— Все ясно, милые. Мои дети тоже писаются, а мой старший мальчик все время трясется.

Бонни расслабилась.

— Спасибо Богу за приюты, — сказала она.

Эйприл, пухлая розовощекая женщина, улыбнулась Бонни:

— Да, здесь особенно хорошо. Я была во многих приютах и знаю. Сестра Норман знает, что такое жестокость и насилие. Она не осуждает никого, даже лесбиянок. Некоторые ненавидят мужчин. Я не ненавижу мужчин. Я ненавижу только одного мужчину.

— Эйприл, — сестра Норман принесла кофе, — пока ты будешь ненавидеть Рэнди, ты будешь привязана к нему. Ненависть — очень сильное чувство.

— Знаете, вы правы. Я ничего не чувствую к Энгусу. Может быть, жалость, — сказала Бонни.

— Мне тоже жаль Эда. Он проиграл, а я хочу быть победителем, — поддержала разговор Сью.

— Дети! Пора в школу. — Целая стая маленьких ребятишек забежала сюда поцеловать матерей перед школой. В школу их отвозил автобус приюта.

— Боже мой, — сказала Бонни, — как их много.

— Ты мне это говоришь? — Сью обнимала и целовала их. — Ладно, ладно, дети. Счастливо всем.

Дети выбежали за дверь и направились к автобусу.

— Ладно, — сказала Сью. — Я сегодня дежурю по кухне. А ты отдыхай, потому что ты новенькая. Идем, я покажу тебе твою комнату.

В отличие от лондонского приюта, здесь было не только уютно, но и просторно. В этом милом доме хватало отдельных комнат на всех матерей с детьми. Но к своему изумлению Бонни поняла, что лучше спать на полу на матрасе среди множества других таких же несчастных. Уединение в этом приюте оставляло каждую женщину со своим страхом наедине. Без постоянного контакта с другими, без детской суеты, начинала пробуждаться знакомая паника. Страх охватил Бонни, когда она лежала в чистой удобной постели. Дети крепко спали после трудного дня.

Пытаясь избавиться от ужаса, Бонни пошла вниз. Но когда она снова улеглась, мысли вновь и вновь возвращались к тому, что же сейчас делает Энгус.


Энгус, как Мора и сказала, вернулся под утро. Он был в хорошем настроении, так как провернул выгодное дельце. Он ворвался в спальню к Бонни, чтобы сообщить ей эту приятную новость, но Бонни там не было. Он замер, потом понесся в детскую. Может, она спит с детьми? Пустая комната мгновенно отрезвила его.

Энгус взял телефон и набрал номер Руперта.

— Да? — бодро отозвался адвокат. — В чем дело?

Энгус быстро все объяснил.

— Нам нужно обратиться в суд, — сказал он.

— Нет, — запротестовал Руперт. — Я бы этого не делал. Суд в этой игре не поможет. Она в Америке, и так просто они не выдадут детей даже отцу. Кроме того, если ей придется переезжать из одного штата в другой, ты столкнешься с совершенно разными системами законов. Нет, ты можешь попасть в очень серьезное положение. Не забудь и о том, что Бонни провела несколько месяцев в приюте. Вот и будешь стоять перед каким-нибудь американским судьей и объясняться.

Энгус нетерпеливо вздохнул.

— Что мне делать? Где ее искать?

— Подожди минуту. Там есть организация, в которую я обращался раньше. Она называется СД — спасение детей. Это своего рода наемники. Солдаты фортуны. Очень бойкие. Для тебя они разыщут твоих детей. Вот их телефон. — Энгус записал номер. — Они находятся в Нью-Йорке, но у них повсюду есть филиалы. Они найдут ребенка тому, кто много заплатит. Они очень много берут за услуги и не задают вопросов. Думаю, тебе стоит туда позвонить.

— Хорошо, старик. Спасибо за помощь. — Вдруг силы покинули его. — Мне нужна Бонни, — сказал он.

Руперт засмеялся.

— Энгус, успокойся.

— Нет, я серьезно. Я люблю ее, Руперт, на самом деле люблю. — Энгус плакал. — Почему я так ужасно с ней обхожусь?

Он потерянно бродил по комнате. Затем остановился перед зеркалом: глаза опухли от слез, нос покраснел, а лицо отекло за ночь от алкоголя. Энгус смотрел на себя с ужасом. «Я становлюсь похожим на отца — подумал он. — Если это случится, я покончу с собой. В памяти всплыла простреленная голова Моргана. Энгус нахмурился. Он пошел наверх, лег в ванну и стал ждать часа, когда откроется СД.

Он позвонил в Нью-Йорк ровно в девять.

— Билли Броуди слушает вас. Чем я могу помочь? — спросили по телефону.

— Я хочу поговорить с кем-нибудь насчет работы, которую нужно выполнить.

— Да, — вежливо ответили ему.

— Мне нужно что-то объяснять?

— Будьте так любезны.

— Моя жена сбежала с двумя детьми. У меня на них оформлено опекунство.

— Для нас это не имеет никакого значения. Вы можете заплатать две тысячи долларов плюс расходы?

— Да.

— Тогда все прекрасно, — любезно ответили ему. — Давайте встретимся. Откуда вы звоните?

— Я в Лексингтоне, Массачусетс.

— Через пару часов к вам приедут двое мужчин. У нас большой офис в Бостоне.

— Спасибо. — Энгус дал свой адрес.

— Ни о чем не волнуйтесь. Мы — то, что вам нужно.

Энгус тут же успокоился. Он распорядился, чтобы ему принесли кофе и газеты.


— Мици, — сказал Майкл, торопясь. — Она в приюте, а я делаю последние приготовления. Мне нужно, чтобы кто-то присмотрел за моими котами. Собаку заберу с собой. — Они сидели за кухонным столом. — Как хорошо, что Бонни вернулась.

— Ты в самом деле любишь ее, Майкл? — глаза Мици сверкнули.

— Да. Но я не буду сейчас нагружать ее этим. С нее и так пока хватит. Ее дети просто прелесть. Только их английский акцент меня смешит.

— Можно с ней поговорить?

— Боюсь, их номера телефона нет в справочнике.

Эту же информацию доложил Энгусу маленького роста, энергичный молодой человек.

— Они прячутся в каком-то приюте. И туда проникнуть мы не можем. Но у нас есть женщины с детьми, которые сидят в таких местах как осведомители. Правда, многие из них уже сдружились с теми, кто в приютах, так что это все сложно.

Энгус застонал.

— Не волнуйтесь, — сказал второй мужчина. Мы ее найдем. Единственная проблема состоит в том, что в стране сотни таких приютов. Она могла укрыться в любом из них. Но для начала проверим все здесь, поблизости. Где, вы говорите, живет ее подруга? — Он достал записную книжку. На обратной ее стороне была изображена эмблема СД: человек, похожий на эльфа с большущим мешком на плече.

— Мне нужны детали, их фото. У нее паспорт с собой?

— Нет. Он у меня.

— Хорошо. Дайте нам сорок восемь часов. — Он посмотрел на Энгуса. — Вы хотите быть там, когда мы их схватим, или чтобы мы доставили детей сами? — Энгус колебался. — За небольшую дополнительную сумму мы можем так ее отделать, что она никогда вас больше не будет беспокоить.

— Нет, — Энгус внимательно посмотрел на них. — Я не хочу, чтобы ее трогали. — Увидев то, как они оба настроены, он добавил. — Я поеду с вами.

— Хорошо. Выезжаем завтра утром.

— Ладно.

Энгус вдруг невыносимо захотелось спать. Он проводил представителей СД и рухнул в постель. Он уснул сразу же, как только его голова коснулась подушки. Ему снилось оружие и Бонни, которую он, наконец, нашел. Она улыбалась ему во сне. Энгус закричал.

Глава 33


В то время как два наемника постучались в дверь Мици, Майкл отъезжал вместе с Бонни и детьми от приюта в своем огромном зеленом «Вольво». Бонни сидела рядом с Майклом, а дети прыгали на заднем сиденье.

— Мы едем в кемпинг! Мы едем в Мексику на каникулы!

Майкл взглянул на Бонни.

— Ты рассказала им.

— Не волнуйся. Я им сказала про Мексику только вчера ночью.

— Тогда все в порядке. Первая остановка, — сказал он с улыбкой, — будет в Национальном парке Чероки, в Теннеси.

Бонни усмехнулась.

— Я не была в кемпинге с детства.

Дети играли с Плато, огромным псом.

— Чувствуешь себя спокойно?

— Да, — сказала Бонни. — Они никогда не найдут меня. — И улыбнулась Майклу. — Я просто наслаждаюсь поездкой.

— Это будет замечательное путешествие. Выедем из Пенсильвании в Мериленд, затем поедем по Вирджинии. Там великолепная дорога. В кемпинге в Теннеси мы будем ночью. — Он положил руку на ее колено. — Не волнуйся. Я все обдумал.

Той ночью, сидя у костра рядом с маленькой палаткой, Майкл рассказывал Бонни о том, что последняя часть их поездки будет организована с помощью Чаки, его друга, который живет в Санта Фе в Нью-Мехико.

— Он знает абсолютно все. Смешной парень. Очень умный. Он очень хорошо учился, но потом подумал, что профессия адвоката не для него, все бросил и вернулся в Санта Фе. Он содержит мастерскую по ремонту старых автомобилей. И, кажется, абсолютно счастлив. Говорят, знает свое дело. Я позвонил ему, и он ждет нас. Он нашел нам проводника до мексиканской границы, затем этот парень отгонит машину назад Чаку. Мы пешком перейдем границу, и на той стороне нас будет ждать машина с мексиканским номером. Все, что нам нужно, — пройти вместе с этим парнем через несколько полей и Рио Гранде. Чаки нашел место, где река мелкая, и на этом участке нет пограничников. Честно говоря, в Калифорнии есть одно нелегальное бюро, которое платит пограничникам, чтобы они смотрели на этот участок сквозь пальцы.

Бонни устала.

— Хорошо.

Майкл обнял ее.

— Заползай в палатку и спи крепко. Завтра мы едем в Арканзас, а потом в Оклахому.

Бонни улеглась между детьми. Она поцеловала их и улыбнулась звездам, которые глядели на нее. Заухала сова.


Мици была удивлена, увидев таких враждебно настроенных гостей.

— Нет, я не знаю, где Бонни, — с негодованием ответила она.

— Прижмем ее немного, Тони? — спросил невысокий мужчина своего рыжеволосого друга.

— Ну да, — Тони явно скучал. Дом был крошечным, детей не было, да и Бонни тоже. Мици, похоже, собиралась поднять шум, а Тони не хотелось начинать свою охоту с трупа. Только полиции им не хватает.

— Да ладно, Джерри. Оставим ее. Извините, что побеспокоили вас, — сказал Тони, и они вышли из дома.

Мици расплакалась. Ей стало очень страшно за Бонни. Рей потом долго ее успокаивал.

— С ней все будет в порядке. Майкл — хороший человек, надежный. Ничего с ними не случится.


Энгус позвонил Лоре.

— Она опять сбежала, — мрачно заявил он. — Слушай, Лора, я положу четверть миллиона долларов на твой счет, если ты наведешь меня на след Бонни. Только на след. У меня есть люди, которые ее найдут, но они уже потерпели неудачу у Мици. Там Бонни нет, и нет ни в одном из бостонских приютов. Ты можешь проверить приюты, которые поблизости от тебя?

Лора онемела. Четверть миллиона долларов! С ума можно сойти.

— Ладно, я попытаюсь, — спокойно сказала она. — Отец Джон может сходить в некоторые приюты, и я тоже. Один такой есть в Мерилле, думаю, что в соседних городах есть еще несколько.

— Спасибо.

— Не волнуйся, дорогой. Я сделаю все, что смогу. В конце концов мы ее найдем.

Лора знала, что в местном приюте у отца Джона имеются связи. Хотя лично он не одобрял идею приютов, его знакомый священник, с которым они изредка виделись, оказывал помощь матерям-католичкам в этом приюте. Отец Джон попросил проверить, нет ли там Бонни.

— Я ищу Бонни потому, что ее мать очень больна. Старая женщина перед смертью хочет увидеть свою дочь.

Тронутый этим рассказом, священник взялся помочь. Лора была разочарована, когда стало известно, что друг отца Джона пришел ни с чем.

— Может, стоит узнать в Хаддингли, — сказал отец Джон.

Лора собрала ворох старой одежды, которую берегла к церковному базару. Она положила все это в свою маленькую машину и отправилась по адресу, который вручил ей отец Джон. Она приехала в Хаддингли и пробралась в приют. Там Лора вручила одежду хозяйке, поиграла с детьми.

— Я хочу у вас поработать, — сказала она одной из матерей. — У меня много свободного времени.

— Все приюты обходятся собственными силами. Правительству наплевать, живы или умирают матери и дети, — ответила женщина.

— А может, вы знаете приюты поближе к Мериллу?

— О да, здесь. — Эта женщина была новенькой. Она подвела Лору к карте. — Смотрите.

Лора обрадовалась. Она быстро записала столько адресов, сколько смогла.

— Спасибо, дорогая, — она сунула в руку женщины десяти долларовую бумажку. — Купите что-нибудь своим детям.

— Спасибо, — обрадовалась та.

— Мне не понравилась эта женщина, — сказала хозяйка приюта, после того, как Лора ушла.

— Она просто хотела помочь, — сказала женщина, сжимая десятидолларовую бумажку.

— Не думаю, что она хотела помочь. — Зазвонил телефон и хозяйка взяла трубку. — Ага, — сказала она и что-то записала. — Понятно. Большое спасибо.

— Идите сюда, — позвала она всех. — Мне только что позвонили из приюта Эпил. Говорят, СД ищут женщину с двумя детьми. Они проверяют все приюты. Я хочу, чтобы были особенно внимательны к новеньким.

Все женщины знали о том, какой ужасной репутацией пользуется СД.

— Боже мой, — сказала одна из матерей, — я рада, что они охотятся не за мной. — И пошла разбирать белье, которое принесла Лора.


Лоре потребовалось два дня, чтобы напасть на след. Наконец, она добралась до Алекстона. Она разработала прекрасный способ выуживания информации. Он состоял в том, что она примеряла детям одежду. Таким образом она невинно спрашивала детей, играли ли с ними Розмари и Эльсидер.

— Они еще так смешно говорили? — спросил один мальчик, застегивая молнию на джинсах, которые Лора купила, как приманку.

— Да, у них был английский акцент.

— Точно, я слышал, так говорят по телевизору. Да, они ночевали здесь.

— В самом деле? И мама с ними была тоже?

— Да. И за ними приехал мужчина. У него большая машина, я себе тоже куплю такую, когда вырасту.

— Какая машина?

— Зеленая.

— Зеленая? Какой марки?

— Зеленая. А можно я возьму вон ту футболку?

Лора скрыла свое нетерпение.

— Предлагаю сделку. Ты скажешь марку машины, а я дам тебе футболку.

— Мне кажется, она называется «Вольво». Теперь можно взять футболку?

— «Вольво»? Какой же ты хороший мальчик. Вот твоя футболка. Ой, как она тебе идет.

— Эльсидер — мой друг, — сказал мальчик.

— Ты знаешь, куда они уехали?

— Нет. — Ребенок потерял интерес к разговору. — А вы старше, чем моя мама? — спросил рассеянно он.

— Смотри, — Лора вытащила кошелек. — Дам тебе целых два доллара, если вспомнишь, куда они уехали.

— Ого! Два доллара! И я смогу купить, все что захочу!

— Да, но только если скажешь, куда они уехали, — вкрадчиво сказала Лора.

Мальчик наморщил лоб.

— Мне кажется, он говорил, что у них каникулы. Он сказал — Мексика. Это там носят большие шляпы? — Лора кивнула. — Значит, он сказал Мексика. Потому что он обещал привезти мне большую шляпу.

— А когда они уехали? Ты помнишь?

— Я еще не знаю дни недели. — Мальчик потер нос. — Подождите. Вы знаете, в какой день показывают мультфильм про космических кроликов? В тот день они и уехали. Мы собирались смотреть мультфильм, но они уехали.

— Умница, — Лора поцеловала его и пошла в супермаркет. Там она купила программу. «Космические кролики», — бормотала она, пролистывая страницы. — Вот, три дня назад».

Лора была довольна собой.

— Они едут в Мексику на зеленом «Вольво», — доложила она Энгусу. — Ее забрали из приюта три дня назад.

Лицо Энгуса прояснилось.

— Спасибо, Лора. Деньги будут на твоем счете сегодня же днем.

— Ты так добр. Спасибо. — Лора торжествовала.

— Ага, — сказал Тони, когда Энгус перезвонил ему в офис в Бостоне. — Они едут к границе. Это замечательно. Так вы говорите, паспорт жены у вас?

— Да, — Энгус напрягся.

— Тогда они будут пытаться сами перейти границу. Может, они уже перешли ее где-нибудь в районе Ларедо, если выехали три дня назад, но я чую, что ещё не успели. Давайте посмотрим, скорее всего это будет где-нибудь на западе, в Калифорнии, между Тиюана и Мексикали. Там есть несколько абсолютно спокойных участков. Подождите минуту. — Тони быстро переговорил с коллегой. — Да. Нам придется подключить еще пятьсот человек, чтобы прочесать две тысячи миль границы. Это будет стоить пять тысяч в день.

— Я плачу.

— Отлично. Собирайтесь. Мы летим в Калифорнию. Я сейчас сделаю звонок и проверю, где заправлялись все зеленые «Вольво».

— Правильно, — сказал Энгус.

Тони повернулся к Джерри:

— Надо действовать. Пусть он почувствует, что платит не зря. — Тони дал распоряжение секретарю. — Позвоните в салон «Вольво» в Мерилле. Узнайте, кто покупал «Вольво» за последние пять лет. Позвоните мне в Лексингтон до ленча.

Тони и Джерри ехали к Энгусу молча.

— Я связался с продавцом «Вольво», — сообщил Тони Энгусу, когда они приехали, — если машина новая, мы найдем владельца и номер машины. Это будет легче, чем преследовать их.

Энгус был нетерпелив.

— Она могла договориться с кем угодно и где угодно.

— Нет, — серьезно ответил Тони. — Обычно для таких дел выбирают друзей. У нее есть какой-нибудь друг — мужчина?

Энгус был сбит с толку. Он подумал о Джоне.

— Нет, насколько я знаю. Есть одна семья в Англии, к которой она очень привязана. У нее есть там подруга, ее кузина по имени Тереза. Я узнал, что они встречаются тайком. Тереза передавала ей письма… — он замолчал.

— Итак, возможно у нее был друг, — предположил Джерри.

— Почему вы нам не сказали раньше? — спросил Тони.

— Я просто не подумал, — Энгус чувствовал, как у него разрывается сердце. Плохо, что Бонни сбежала, но мысль о ее побеге с другим мужчиной была вообще невыносимой.

— Эта Тереза, — спросил Джерри. — Какая она?

— Ну, — Энгус минуту подумал. — Не очень умная.

— Все понятно, — сказал Тони. — Картина ясна. Давайте позвоним ей и выясним все, что можно.

Тони взял трубку и набрал номер, который продиктовал ему Энгус.

— Миссис Терезу Фитцгиббон, пожалуйста, — попросил он, насвистывая что-то и постукивая по столу ручкой.

— Привет, — сказал он очень мягко и вежливо. — Это Тереза?

— Да, — Тереза была удивлена.

— У меня к вам сообщение от Бонни. — Тони подмигнул Энгусу.

— Как здорово.

— Да, она просила вам передать, что сбежала от мужа и теперь в безопасности.

— Слава Богу, Майкл нашел ее. Где она сейчас?

— Сейчас они путешествуют.

— Вы с ней скоро увидитесь?

— Надеюсь. — Тони улыбнулся.

— Передайте ей большой привет и спасибо, что дала знать о себе. Я рада, что она в безопасности и рядом с ней нет этой скотины. Майкл Эдвардз — замечательный человек, — продолжала она, но Тони уже не слушал. Он положил трубку, а Тереза все еще болтала.

— Ясно? — спросил он Энгуса и покачал головой. — Люди не думают. Но теперь мы знаем его имя. Вы знаете Майкла Эдвардза?

Энгус задумался.

— Да. Он учился с Бонни в университете. Я видел его один раз на хоккейном матче. Да… это так. Он из Мерилла.

Ему хотелось кричать и кататься по полу. Как могла Бонни так поступить?

Тони уже опять звонил по телефону.

— Университет Браун, пожалуйста. Здравствуйте. Я выпускник университета, пытаюсь отыскать своего старого друга Майкла Эдвардза, выпуска 1967 года. Мы потеряли друг друга, знаете, как это бывает. Нельзя ли узнать его адрес? Да, я подожду. — Он повернулся к Энгусу. — Я же говорю, люди не думают. Да, да, а его рабочий телефон? Спасибо. Черт возьми, спасибо большое. Я знаю, как обрадуется Майкл, когда услышит меня. Пока.

Он набрал офис Майкла.

— Мистер Эдвардз в отпуске, — сказал его секретарь. — Его некоторое время не будет.

— А вы не подскажете, где он? — вкрадчиво спросил Тони.

— Да. Но если это по делу…

— Нет, это по семейному вопросу, но очень срочно… Да, спасибо. — Тони записывал адрес. — Он едет в Санта Фе, — прошептал Тони. — Да, спасибо, — сказал он секретарю. — Да, послушайте, мне всегда хотелось купить его «Вольво». Знаете, зеленого цвета?

— Да, у него зеленое «Вольво», но уже не та старая модель, о которой вы говорите. Ту машину он продал и с год назад приобрел новую.

— Вот всегда так. Какой-то счастливчик сидит в той машине, а ведь им мог быть я, если бы позвонил ему. Но неважно. Будут другие машины.

Тони был великолепен. Он посмотрел на Энгуса.

— Ясно. Она убегает со своим любовником. Женщины. Как можно им доверять? — сказал Тони.

— Я стараюсь держаться от них подальше, — засмеялся Джерри. — Поедем, я всегда хотел побывать в Санта Фе. Говорят, там самые красивые мальчики.

— Звонит ваш секретарь, — сказал Энгус.

— Скажите, что мне не нужна никакая информация. Я позвоню ей завтра. — Тони был настроен по-деловому.

Они уселись в «Мерседес 300».

— Все наши сотрудники ездят на таких, — объяснил Тони Энгусу. — Очень быстрая машина.


Три дня прошли для Бонни как во сне. Рядом с Майклом она отдыхала. Дети то играли с собакой, то ужасно ссорились. Если они не были заняты ни тем, ни другим, они спали или читали, загадывали загадки. Каждый вечер Майкл устанавливал палатки и разжигал костер, на котором они жарили мясо.

— Да, — сказала она на третью ночь, когда они были у Оклахома-Сити. — Я чувствую себя воскресшей.

— Ты выглядишь намного лучше. Тебе идет на пользу такая жизнь.

— Ты прав, Майкл. Я простая женщина в душе. Мне нравятся хорошие книги. Я люблю сад. Я хочу, чтобы рядом был любимый человек. — Она замолчала.

Майкл посмотрел на нее. Она только что вышла из душа, и ее волосы были завязаны в хвост. Бонни улыбалась. Ее синие глаза блестели. Дети играли у ручья, который журчал позади палаток.

— Я буду с тобой, Бонни. — Он нежно притянул ее к себе. — Я знаю, что сейчас не время для романтики, но я хочу, чтобы ты знала: я всегда буду надеяться, что наступит день, когда ты избавишься от этого ужасного человека, приедешь в Мерилл и выйдешь за меня замуж.

Бонни было спокойно с ним. «Вот какая бывает любовь», — подумала она.

— Майкл, давай не будем говорить про это, пока не доберемся до Мексики. Я не понимаю, что сейчас чувствую.

— Ладно, — Майкл поцеловал ее в лоб. — Что сегодня на ужин?

После ужина дети улеглись спать. Бонни вытянулась на матрасе.

— Ну не божественно ли все это? — Она лежала, подложив руки под голову. — Майкл, я хочу, чтобы ты знал. Я никогда не была еще так счастлива.

Майкл лежал рядом.

— Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он абсолютно серьезно, — я тоже никогда не был так счастлив.

— Я рада. — Она нежно поцеловала его. Они долго смотрели на звезды.


Майкл был за рулем четвертый день. Они ехали по двадцать пятому шоссе по направлению к Мексике. Пейзаж привел Бонни в восторг. Они ехали по равнине, покрытой скудной зеленью. Вдалеке виднелись цепи гор.

— Совсем не похоже на Африку, — сказала Бонни.

— Не похоже, — согласился Майкл. — Мне кажется, здесь похоже на Европу.


Тони собирал информацию по радиоприемнику.

— На заправочной станции в Оклахома-Сити видели зеленую «Вольво». Звонил один полицейский, который видел, как их машина проехала через Амарильо.

— Полиция работает на вас? — удивился Энгус.

— На нас работают все, — ответил Тони. Он посмотрел вперед. — Помните Пинкертонов? Много лет назад это была настоящая частная армия. Мы тоже что-то типа этого. Только нас больше. Мы можем найти кого угодно, когда угодно и где угодно. Вы знаете, что каждый год в США пропадает около двух тысяч детей? Большинство из них похищается одним из родителей. Знаете, сколько денег оседает в наших карманах?

Энгус удивился еще больше. Теперь, когда он знал, где Бонни, даже несмотря на то, что она предала его, он был готов дать ей еще один шанс. Сидя на заднем сиденье, он строил планы. Радио шумело. Тони и Джерри внимательно слушали и давали команды людям по всей Америке, которые были глазами и ушами СД для тех, кто хорошо платит. Энгус не вмешивался в их работу. «Я верну ее в Драмосси, — думал он. — Мы будем счастливы там». И он уснул.


Майкл решил остановиться на ночевку перед Санта Фе.

— Конечно, можно доехать эти последние мили, но честно говоря, я очень устал.

Бонни взяла его за руку.

— Давай посидим еще одну ночь у костра.

— Хорошая идея, — сказал Майкл. — Потом мы остановимся у Чака в Санта Фе, а в Мексике будем останавливаться в мотелях. Мне кажется, что кемпинги там грязные. К тому же, поселиться в мотеле не проблема. Мы будем за границей, и нам не надо прятаться.

— Интересно, вернулся ли Энгус в Англию. Знаешь, адвокат Энгуса, Руперт, может горы сдвинуть с места.

— Пусть попробует, он не сможет достать нас. Они нас не найдут. Никто не знает, что мы едем в Мексику.

— Я куплю в Мексике большую шляпу для моего друга из приюта? — спросил Эльсидер.

— Какую шляпу? — удивилась Бонни.

— Ну, знаешь, большую мексиканскую шляпу.

— Но мы не вернемся назад в приют, — ответила Бонни.

— Вот, смотрите! — Розмари показала на дорожный знак. — Я нашла кемпинг.


Они ехали, не останавливаясь. Джерри спал, пока Тони вел машину, затем они менялись.

— У нас есть адрес в Санта Фе. Должно быть, друг нашего Майкла.

— Да, мы догоним их без проблем, если они решат навестить своего друга. Это не по пути в Мексику. — Тони надул огромный шар из жвачки, которую жевал.

— Почему мы не можем взять их в Санта Фе? — спросил Энгус. — Он хотел, чтобы вся эта чепуха быстрее кончилась. Он скучал по Бонни. Он хотел обнять ее. Он хотел, чтобы она была рядом с ним.

— Потому что, — медленно, как объясняют ребенку, сказал Тони, — она может не захотеть оставить своего любимого и могут быть неприятные сцены. И мы не хотим, чтобы друг этого Майкла помогал им. — Он надул еще один шар и хлопнул его. — Нет, мы будем сторожить их на границе от Эль Пасо. Может, они будут пытаться перейти через Эль Галио. Это для них лучшее место. Когда доберемся до Санта Фе, я поговорю с проводниками. Мы их обгоним и будем ждать. — Тони засмеялся. — Могу представить себе их лица.

— Я тоже, — хмуро сказал Энгус.

«А что, если у Бонни на самом деле есть любовник? Что если она не согласится вернуться?» — Энгус схватился за голову.

— Вы хотите, чтобы мы разделались с любовником?

— Нет, — Энгус покачал головой. — Я не хочу никакого шума. Я просто хочу уехать домой со своей женой и детьми. В любом случае, он не будет ее любовником. Бонни любит только меня.

Тони искоса посмотрел на Джерри.

— Все они так думают, — сказал он, Энгус ничего не слышал из-за рева мотора.


Чаки оказался открытым дружелюбным человеком со светлыми волосами и серыми глазами.

— Заходите, — он пожал Майклу руку и похлопал его по плечу, затем повернулся к Бонни. — У меня есть для вас хорошая машина. — Он посмотрел на детей. — Идемте, я покажу вам наши новые модели.

— Смотри, мама, какая красивая машина, — воскликнул Эльсидер.

— Да, она принадлежит одной певице.

— Посмотри туда! — Эльсидер побежал в гараж, в котором было множество автомобилей старых марок. Одни стояли на полу, другие были подняты на гидравлических лифтах, а третьи даже свисали на металлических канатах с потолка.

— Идем, — сказал Чаки Майклу. Я хочу купить для вас кока-колу. — Да, Майкл, я нашел покупателя для твоей машины. Санчес проведет вас через реку. Он говорит, что лучше всего идти через Эль Галио.

— Сколько он хочет?

— Он говорит, что это стоит две тысячи долларов сразу…

— У меня они есть, — сказал Майкл, доставая толстую пачку денег. — Ты ведь говорил, что нужны наличные.

— И еще две тысячи, когда перейдете.

Майкл покачал головой.

— Боже мой, такая сумма за такой короткий переход.

— Что я могу тебе сказать? Такова такса. Но зато вы будете в безопасности.

Майкл положил руку на плечо друга.

— Не совсем в безопасности, но с женщиной, которую я люблю. Кстати, а где они все? Бонни! — позвал он.

Она не слышала его. Она рассматривала машины и отключилась от всего. Дети лазили по старинному «Кадиллаку».

Чаки усмехнулся.

— Вот, бери ключ и отдыхайте. Я приду домой после пяти. Элла, моя домохозяйка, ждет вас с нетерпением.

— Здорово. — Майкл устал от долгой дороги. — Мы можем отдохнуть пару дней.

Бонни позвала детей.

— Спасибо большое, Чаки, за помощь.

Чаки покраснел.

— Не стоит, — сказал он и скрылся в гараже. «Майкл — счастливый человек», — подумал он и положил деньги в сейф. Нахмурился. Санчес — известный пьянчужка, но и лучший проводник во всей округе.


На следующий день быстрый «Мерседес» добрался до Санта Фе. Мужчины очень устали и остановились в мотеле.

— Я не хочу, чтобы вы столкнулись с женой. Санта Фе — маленький город, — объяснил Тони Энгусу.

Энгус согласился, хотя ему до боли хотелось увидеть Бонни, прижать ее к себе.

— Вы вдвоем оставайтесь здесь, а я отправлюсь в город посмотреть что и как. Узнаю, кто здесь проводники. Так что отдыхайте, — сказал Тони и уехал.

Энгус очень устал. Он заказал омлет и бутылку калифорнийского вина, но уснул, так и не закончив ее.

В городе Тони чувствовал себя, как рыба в воде. Он любил хорошую охоту. Ему не потребовалось много времени, чтобы отыскать «глаза и уши» СД этого города — Хулио Кастилло. Хулио был огромным толстяком с бородавками на лице.

— Не мешай нам, — сказал он своей жене.

— Ну и кто есть в городе? — спросил Тони, пожав влажную руку Хулио.

— Так. Марио Феруцци переехал в северную часть города. Он заработал пять миллионов долларов на последней картине. Держу пари, что он сейчас развлекается наркотиками и девочками. Кто еще… Джоан Патрисия приехала неделю назад. Ее слуга говорит, что у Джоан с собой есть бриллианты.

— Да, интересно. Сколько он хочет за помощь, чтобы сбыть их?

— Ну, он говорит, что хочет десять процентов от продажи.

— Ну, это неразумно. Но думаю, правильно будет устроить этому предприимчивому человеку еще что-нибудь. — Он подмигнул Хулио. — Ведь с ним может случиться несчастный случай на охоте в горах. — Он похлопал старого мексиканца по спине. — Как приятно быть здесь снова. Много дел, много сделок. Люблю такие места. Есть сейчас проводники? Я хочу знать все.

— На днях я случайно видел Санчеса, — сказал Хулио. — У него должна быть работа. Он пьянствует уже целую неделю и всех угощает, хотя на него это не похоже.

— Это интересно, — сказал Тони. — Думаю, мне стоит переговорить с ним. Большие деньги… Может, мы заключим небольшое деловое соглашение?

— Я очень старый. Кроме того, у меня семья.

— Не говори о своем гареме.

— Да, но это моя семья, — улыбнулся Хулио. — Ты хочешь, чтобы я подобрал тебе компанию в честь того, что ты вернулся?

— Нет, спасибо. А ты береги себя, амиго. Я здесь по делам, но загляну к тебе через пару дней.

Тони нашел Санчеса, который, как и предсказал Хулио, был сильно пьян и очень хотел говорить о делах.

— Да, — сказал Санчес. — Я собираюсь перевести одну семью через реку Эль Галио. Мы отправляемся послезавтра утром и границу перейдем после обеда.

— Опиши, где вы оставите машину.

Санчеса шатало.

— Это просто река. Для вас ничего интересного.

— Мне интересно, — серьезно сказал Тони.

— Ладно. Это одна местность… Нам нужно идти около четверти мили до деревьев и реки. Вам нужны эти люди?

— Нам нужна женщина и дети. Мужчина не нужен.

Санчеса это заинтересовало.

— Ее хочет вернуть муж.

— Она сбежала с любовником? — Санчес был разочарован.

— Да, что-то вроде этого. Сколько они платят тебе? — Санчес нахмурился. — Три тысячи долларов сразу и три потом.

— Ладно, я дам тебе три тысячи долларов сейчас и пять тысяч потом, но никакого перехода не должно быть. Идет?

Санчес был доволен. Эти деньги ему пригодятся.

Рано утром Тони разбудил Энгуса.

— Нам пора ехать. Твоя жена и дети выедут завтра утром. Я хочу быть на месте, чтобы захватить их без шума. Там есть деревья, где мы будем ждать Санчеса. Он говорит, что поведет их завтра днем.

— Отлично, — сказал Энгус. — Вы можете вызвать транспорт?

Джерри почесал затылок.

— Да. Я вызову вертолет, на нем мы вас и отправим. Куда вы направитесь после всего?

— В Шотландию.

— Отлично. Мы скажем пилоту доставить вас в аэропорт, а оттуда вы улетите домой.

— Хорошо. — Энгусу стало легче. Завтра вечером его любимая Бонни будет в его руках.

Тони улыбнулся.

— Теперь, когда мы знаем, где они будут, нам не нужно патрулировать всю границу. Проводник хочет восемь тысяч долларов. Очень дорого.

Энгус покачал головой.

— Меня это не волнует.

— Вас, может быть, и нет, но вашего бухгалтера да. Он жаловался на нас.

— Ерунда. Пока он платит, не волнуйтесь.

Тони был серьезен.

— Он заплатит. Нам всегда платят.

— Я вам верю. — Энгус посмотрел на них. Оба были похожи на двух безжалостных животных. «У меня есть хотя бы чувства», — подумал Энгус.

«Мерседес» покатил от Санта Фе в сторону мексиканской границы.

Глава 34


— Вставай, дорогая, — Майкл склонился над Бонни. — Пора вставать. Пришел проводник, он хочет, чтобы мы шли сегодня.

Бонни зевнула и потянулась. Она обняла Майкла за шею и прижалась к нему.

— А в другой день нельзя?

— Нет. Надо скорее отправляться. А там искать дом и хорошую школу для детей.

— Тогда ладно, — Бонни поцеловала его. — Я встаю.

После завтрака Чаки и Элла помахали им на прощание.

— Счастливо, — сказал Чаки.

— Приезжайте, — улыбнулась Бонни.

— Приеду. — Чаки отправился в гараж. Довольный собой, он насвистывал, сидя в машине.

Санчес взял Майкла за плечо.

— Туда, — показал он на убегающую в сторону дорогу.

— Ладно, — сказал Майкл, — ну вот, дорогие мои, это Рио-Гранде, а там Мексика.

Дети были взволнованы.

— Нам нужно снимать обувь, чтобы переходить реку? — спросила Розмари.

Санчес кивнул. Он пожалел, что согласился предать этих людей. Ему понравились Бонни и Майкл. Всю дорогу от Санта Фе он играл с детьми и был в восторге от их пушистого пса.

Но он прекрасно знал, что такое СД. Если он не сдержит слово, его найдут мертвым. Может, не сегодня и не завтра. Но в какой-нибудь другой день — это точно.

Майкл щурился от солнца. Они ехали по пыльной дороге около четверти часа. Затем они подъехали к пустынной местности.

— Оставим машину здесь, — сказал Санчес. — Машина дальше не пройдет. Идем пешком.

— Ну не восхитительно ли это, — сказала Бонни. — Я чувствую себя настоящим беглецом. Знаешь, однажды я видела фильм, в котором женщину при попытке к бегству поймал мужчина.

Она продолжала рассказывать Майклу про фильм с большим энтузиазмом. Майкл вел за руку Эльсидера, в другой руке он нес чемодан.

Санчес нес Розмари. Собака носилась кругами. Они шли по направлению к большим деревьям, что росли у реки. Майкл улыбнулся Бонни.

— Мы почти пришли.

Из-за деревьев вышли двое мужчин. Майкл и Бонни остановились. В руках у незнакомцев было оружие.

— Леди Макфирсон? — спросил один из них.

Бонни побелела.

— Да, — сказала она как можно тверже.

— Здесь ваш муж, он хочет забрать вас домой.

Из-за дерева вышел Энгус.

— О Боже! — На нее смотрел Энгус.

Мухи роем вились над его головой.

— Я не хочу с тобой возвращаться, — сказала Бонни.

Дети присели на землю. Энгус протянул руки.

— Ты должна вернуться со мной в Англию, — сказал он.

Розмари принялась плакать.

— Я не хочу возвращаться. Я хочу остаться с Майклом, — всхлипнула она.

Лицо Энгуса было непроницаемым.

— Хорошо, если ты так все усложняешь… Я не могу заставить тебя вернуться со мной, но если ты сейчас не поедешь, то я заберу детей, и ты их никогда больше не увидишь.

Тони сказал что-то по радиотелефону. За деревьями взревел мотор вертолета. Майкл посмотрел на Бонни, затем заявил Энгусу:

— Ты не можешь ее так шантажировать. Ты ее чуть не убил.

Бонни сжала руку Майкла. Она знала характер Энгуса и боялась за Майкла.

— Нет, Майкл, нас обманули. Мне придется вернуться.

Тут появился Плато. Почуяв опасность, он начал выть. Вертолет поднялся над их головами и перемалывал огромными лопастями воздух. Майкл нагнулся и пристегнул Плато. Энгус подошел к детям и взял их за руки.

— Идемте, — грубо сказал он.

Вертолет опустился. Энгус забрался в вертолет. Бонни стояла с Майклом, она плакала.

— Мне придется идти, Майкл, у меня нет выбора. Но знай, что я люблю тебя.

— Я буду ждать тебя, — сказал Майкл. Он смотрел, как она идет к вертолету, садится в него. Два наемника отошли от вертолета, который медленно поднимался в облаке пыли. Они пошли к своему «Мерседесу» и быстро уехали.

Санчес, незамеченный никем, удрал в Мексику. Майкл стоял один.

«Я буду ждать ее», — пообещал он себе, идя к своей машине.


Часть пятая В ТЕНИ ЗАМКА

Глава 35


Бонни знала, что она пленница замка. Всю осень и начало зимы Энгус был насторожен, молчалив и отдален. Детей опять отправили в школы. Бонни была совершенно одна. Энгус никому больше не доверял. Только Гарри болтался по замку.

Бонни призналась отцу Макбрайду в своей любви к Майклу. Священник был уже слишком стар.

— Дитя мое, есть много грехов, которые Господь не простит. Но твоя любовь к Майклу — чистая любовь. И в этой чистой любви ты совершаешь меньше греха, чем когда подчиняешься своему мужу.

Голос Бонни дрогнул.

— Я знаю. Я пыталась освободиться, но каждый раз, кроме последнего, меня опять тянуло к нему, стоило мне только увидеть его лицо или услышать его голос. Теперь я понимаю, что на самом деле не любила Энгуса. Он действовал на меня, как наркотик на наркомана. Валери подсказала мне это в приюте.

Она покачала головой.

— Я так противна сама себе.

— Нет, Бонни. Отвращение — это грех. Вся эта боль в прошлом. И останется в прошлом. Я не знаю, что будет в будущем, но могу сказать тебе одно: как человек он сломлен.

— Да, он на самом деле изменился. Он злится, кричит, ругается, но уже не бьет меня. Более того, что-то происходит с ним. Ему кажется, что он что-то слышит. Он часто говорит, что с ним разговаривает телевизор, и тогда становится очень загадочным. А я беспокоюсь за него.

Священник молчал.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала Бонни, — так его отец сошел с ума.

— Да, — сказал священник, вздохнув. — Все мужчины этого рода сходят с ума и умирают. Медленно…

— С Эльсидером никогда такого не произойдет. Он совсем не злой.

Отец Макбрайд улыбнулся.

— Это благодаря твоей любви. Твои дети — просто чудо.

Бонни исповедалась и встала на колени перед алтарем.

— Я буду ждать, пока Эльсидер и Розмари устроят свою жизнь, а потом уеду к Майклу. Я знаю, что не могу вторично выйти замуж, но не думаю, что будет лучше, если Энгус убьет меня. Я не верю, что супружеская клятва более свята, чем моя любовь к Майклу.

Обратившись к Богу, Бонни почувствовала успокоение души. Ей придется ждать, но однажды она будет счастлива.

— Мы никогда не были женаты, — сказала она, выходя из церкви. — Мы никогда не знали друг друга.


В Мерилле Лора была рада чеку на две тысячи долларов от Энгуса. К чеку прилагалось сообщение о том, что Бонни в Шотландии. Лора поспешила к телефону. Отец Джон внимательно слушал: две тысячи долларов. Как он мог устоять? Он назначил встречу на полседьмого в его доме, когда тетушка уйдет к соседям посплетничать. Несколько недель назад Лора предложила отцу Джону огромную сумму, которую ей обещал Энгус за помощь в поисках Бонни.

— Я хочу, чтобы ты бил меня кнутом, — сказала она ему. — Я хочу принести кнуты к тебе домой и хочу, чтобы ты наказывал меня за мои грехи, пока кровь не потечет по спине.

У отца Джона было совсем другое желание. Он хотел обновить церковь. Это был убедительный довод получать деньги от Лоры, и каждую неделю он бил ее за все прегрешения. На банковском счете отца Джона было уже около четверти миллиона долларов. Теперь он ездил в «Пепсо» и великолепно питался. Он регулярно посещал епископа, который сам все эти годы говорил о Риме. Епископ был благодарен за деньги, которые отец Джон приносил в церковь. Оказывая финансовую поддержку собственной церкви, отец Джон заручился обещанием епископа, что будет выделена определенная сумма для того, чтобы послать его в Рим. Его тщеславная мечта была уже совсем близко. Этой последней суммы Лоры будет достаточно, и он больше никогда не увидит ее.

Каждый раз на встречу со священником Лора приносила новые плети. Она всегда была очень прилично одета. Лора становилась перед ним на колени и склоняла голову.

— Простите меня, отец, — говорила она.

Этой ночью отец Джон был сильно раздражен. Он устал, потому что целый день был занят приготовлениями к Рождеству, еще нужно было подписать поздравления, а Лора исповедовалась особенно извращенно. Отец Джон почувствовал непреодолимое желание быть где угодно, только не в этой комнате, только бы не видеть ее оголенных плеч, спину, сплошь покрытую свежими и старыми рубцами.

У отца Джона появилось нехорошее предчувствие. Он опасался быть пойманным. Пойманным Лорой, ее отвратительными желаниями. Он нахмурился. Он чувствовал, что в нем нарастает злость. С огромной силой он принялся хлестать покорное и молящее тело Лоры. Несмотря на пот, заливавший его лицо, он видел ее глаза, сияющие от экстаза. Она улыбнулась ему.

— Я никогда не знала, что ты такой, — нежно сказала она.

Он начал ругаться.

— Ты ведьма! Ты демон!

Лора улыбалась. Он поднимал кнут и хлестал ее вновь и вновь с безжалостной силой. Но она только улыбалась. Вдруг священник замер. Резкая боль пронзила его сердце, и он упал на пол.

Лора вскочила и склонилась над ним. «Умер», — подумала она. Она натянула свитер, и схватив чек со стола, выскочила из дома. Она огляделась — в переулке никого не было. Она медленно пошла к машине, припаркованной в нескольких кварталах отсюда. «Вот дерьмо», — подумала она.


— Боже мой, — удивился врач, — повсюду эти извращенцы.

Он успокаивал тетушку отца Джона:

— Он умер очень быстро.

Тетушку Айлин трясло.

— Я плачу не по этому грязному ублюдку. Просто меня это шокировало.

— Хорошо, я думаю, что вам следует избавиться от бюстгальтера и кнутов, чтобы избежать многих неприятных вопросов, — сказал врач. Он собрал свою сумку и вышел из дома. — Плохи дела, — пробормотал он, — дела в самом деле неважные.

Позже, той же ночью, новость о смерти священника облетела весь город.

Врач, не умевший хранить профессиональные тайны, привлек внимание всего бара.

— Да, — сказал он, потягивая красное вино, — парень лежал на полу среди кнутов.

— Я не удивлена, — вступила в разговор невысокая женщина. — Когда я была маленькой, в монастырь, где я жила, часто приезжал архиепископ. Он всегда щупал девочек, когда они становились на колени, чтобы поцеловать его кольцо.

— Правда? — удивился доктор.

— Просто ужасно, когда такими вещами занимаются священники, — сказал бармен, грустно покачав головой.

— Не могу с вами согласиться, — ответил врач, — я думаю о том, что священники — тоже люди. Хотя этот мне никогда не нравился.

Разговор переключился на политику.

Отец Джон в это время лежал в морге Мерилла. Его жестокие глаза были закрыты навечно. Его тонкие пальцы, скрещенные на груди, сжимали распятие.

Глава 36


Рождество в Драмосси угнетало Энгуса. Накануне праздника он отправился к отцу Макбрайду. Старик сидел в уютной скромной гостиной, держа ноги в тазу с горячей водой.

— Заходи, сын мой, — отец Макбрайд очень тревожился за Энгуса.

— Отец, — сказал Энгус, садясь напротив старика, — я принял решение.

Отец Макбрайд поднял брови.

— Да?

— Да, — спокойно ответил Энгус, глядя на горящие угли в камине. — Я понял, что потерял Бонни. Я потерял любовь своих детей. А сейчас со мной происходит то же самое, что и с отцом. Я консультировался с доктором, но он не может помочь. Таблетки только хуже действуют на меня. — Он замолчал. — Я сказал, что принял решение. Нет, — он посмотрел на священника. — Я не хочу обсуждать это с вами. Я только хочу, чтобы вы запомнили наш разговор.

— Хорошо, Энгус. Но надеюсь, что ты поправишься.

— Да, — Энгус встал и улыбнулся. — Отпустите меня с миром.

— Да, иди с миром, дитя мое. Да благословит тебя Господь.

— Спасибо, отец.

В праздник Рождества Энгус был необычайно добр и нежен с детьми. Он взял Эльсидера на прогулку.

— Я знаю, что не всегда был хорошим отцом, — начал Энгус.

Эльсидер взглянул на него:

— Ты больше не будешь бить маму?

— Нет. — Энгус посмотрел в доверчивые глаза сына. — Я больше никогда не буду бить твою маму. И всегда помни: что бы ни случилось, я очень тебя люблю. Я всех вас очень люблю.

Эльсидер улыбнулся и осторожно взял отца за руку.

— Хорошо, папуля. Идем домой, я замерзаю.

Энгус знал, что он будет таким же, как и его отец. Голос матери постоянно звал его к себе.

— Я жду тебя, Энгус. Я жду тебя.

Энгус слышал и другие голоса. Он ругался, бранился, как будто его окружали злые духи. Он знал, что ему придется покончить с собой, или его заточат туда, где был его отец — в отдаленное крыло замка. Эта мысль для гордого Энгуса была просто невыносимой. Быть обреченным, зависимым от транквилизаторов, от которых распухнет лицо и расползется фигура, — ужасно. Лучше немедленная смерть.

Энгус сторонился всех. Бонни, поглощенная собственной болью и потерями, была благодарна мужу за то, что он оставил ее в покое. Они по-прежнему спали вместе. Голоса, которые слышал Энгус, по-прежнему угрожали ему. Стены замка обвиняли его в дьявольских грехах. Ему казалось, что за ним следят.

Накануне Нового года дети вошли в гостиную, чтобы пожелать спокойной ночи. Энгус поцеловал их очень нежно.

— Я люблю тебя, папочка. — Розмари посмотрела в мертвенно-бледное лицо отца, в его безжизненные погасшие глаза. — У тебя усталый вид, — сказал она.

— Я устал, Розмари, я очень устал.

Дети вышли из комнаты.

Тишина становилась зловещей, и Бонни нервничала. Она боялась, что такое затишье предвещает бурю. Она взглянула на Энгуса:

— Я тоже пойду лягу.

— Хорошо, — сказал Энгус. Он подошел к Бонни и поцеловал ее в макушку. — Спокойной ночи, дорогая.

Бонни вышла, оставив Энгуса одного.

Перед полуночью Энгус взял в своем кабинете любимую винтовку. По снегу он пошел к часовне. Там он встал перед алтарем, и, когда в башне колокола стали отбивать полночь, Энгус нажал на курок. Звонари слышали выстрел. Они перестали звонить и побежали вниз. Там перед алтарем лежал Энгус. Кровь стекалась в лужицу на каменном полу. Спотыкаясь, сюда приковылял отец Макбрайд.

— Боже мой! — сказал он, увидев кровь. Священник стоял у тела Энгуса и вспоминал, как много лет назад, когда был еще молодым, он крестил Энгуса. — Боже мой!

Отец Макбрайд распорядился завернуть тело Энгуса в одеяло и внести в замок. Он медленно шел к замку и смотрел, как звонари несли тело. Ярко светила луна. От облаков на лужайку падали огромные тени. Под ногами звонарей шуршал гравий. Огромная дверь со скрипом открылась, принимая тело своего хозяина. Энгус ушел из жизни.

Бонни выслушала новость молча. Она стояла у окна. Она ждала наступления Нового года, надеясь, что он будет более счастливым. Старый священник взял ее за руку.

— Он говорил мне о том, что хочет покончить с собой, но тогда я этого не понял. Только сейчас я понимаю, что он имел в виду.

Бонни ничего не смогла ответить.

— Я вызову врача, — сказал отец Макбрайд.

Его напугала бледность Бонни.

— Пожалуйста, — слабо кивнула она.

В своей комнате она долго стояла у окна, глядя на белый снег. Она думала. Она почувствовала, что огромная стена страха, которая стояла перед ней все эти годы, начала рушиться. Понадобится много времени, чтобы осыпались последние камни этой стены. Но теперь у нее было время. Смерть Энгуса вернула ее к жизни. Она поедет к Майклу и начнет жизнь с ним, жизнь без боли. Эльсидер унаследует фамильную собственность, но кроме наследства еще и страдания. Нет, они больше не будут страдать!

Бонни смотрела на снег. Вдруг она вспомнила, как Энгус пришел за ней на бал в дом Макгрегора. Она отчетливо помнила, что это было в новогоднюю ночь. Она видела его бархатный жилет, кружево у шеи, помнила сверкание серебряных пуговиц. Она видела, как он стоит на заснеженной лужайке. Он улыбался. Она помнила ту странную улыбку, с которой он подошел к ней в зале у Макгрегора.

— Спасибо, — нежно сказала она.

Бонни отвела глаза от окна и вытерла слезу со щеки. Энгуса больше не было.

— Это конец, — прошептала она. — Это действительно конец.


Примечания

1

Бугенвилил, гибискус — растения (прим. пер.).

(обратно)

2

Сказка Л. Кэролла «Алиса в стране чудес» (прим. пер.).

(обратно)

3

Кильт — юбка в складку (прим. пер.).

(обратно)

4

Жадеит — минерал (прим. пер.).

(обратно)

5

Кокни — лондонское просторечие, преимущественно Ист-Энда (прим. пер.).

(обратно)

6

Бонни — с шотл. красивый (прим. пер.).

(обратно)

7

Тапиока — крупа (прим. пер.).

(обратно)

8

Кэрри — приправа, приготовленная из кукурузного корня, чеснока и пряностей (прим. пер.).

(обратно)

Оглавление

  • Часть первая ПО ОБЕ СТОРОНЫ ПУТИ
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  • Часть вторая ПУТЬ, УСЫПАННЫЙ РОЗАМИ
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  • Часть третья В СЧАСТЛИВОМ БРАКЕ
  •   Глава 15
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  • Часть четвертая ПОБЕГ
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  •   Глава 34
  • Часть пятая В ТЕНИ ЗАМКА
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  • *** Примечания ***