Стоять насмерть! [Илья Борисович Мощанский] (fb2) читать онлайн

Илья Борисович Мощанский Стоять насмерть!

Горная война на Кавказе (июль 1942 — февраль 1943)

Эта работа посвящена противоборству советских и германских военных альпинистов на перевалах Главного Кавказского хребта. Именно такие поединки и стали катализатором появления особых горнострелковых отрядов Красной армии и войск НКВД, которые переломили ситуацию на высокогорье в нашу сторону. Представленный читателям труд не только связан с описанием хода боевых действий на перевалах Кавказа с лета 1942 года до начала весны 1943 года, но и содержит анализ развития военного альпинизма в СССР, а также штатной структуры, вооружения горных частей и соединений Красной армии и вермахта.

Силы сторон

В период Второй мировой войны германское командование не раз планировало захватить Кавказ. Уже в 1941 году оно предприняло для этого конкретные шаги. 21 ноября был захвачен Ростов-на-Дону, который противник не без основания считал воротами Кавказа. Однако уже 27 ноября армии Южного фронта нанесли мощный удар по ростовской группировке противника с севера, востока и юга и 29 ноября освободили город. Немцы были вынуждены поспешно отступить на правый берег реки Миус. Так была сорвана их первая попытка проникнуть на Кавказ. Не принесла успеха и другая попытка, предпринятая в том же году, когда германские войска попробовали прорваться на Кавказ через Крым.

А дальше ситуация в этом плане стала складываться вообще неблагоприятно для немецкого командования. Красная армия нанесла серьезное поражение вермахту под Москвой, Ростовом, Тихвином и похоронила германскую идею «молниеносной войны». Противостояние приняло затяжной характер. Поэтому, планируя летнюю кампанию 1942 года, немецкое командование решило захватить важнейшие экономические районы на юге СССР. «…Оставалась единственная возможность: подорвать экономическую мощь России, ударить по материальной основе ее вооруженных сил, — писал по этому поводу известный военный историк Фуллер. — Было решено, что для этого нужно лишить Россию донецкого промышленного района, кубанской житницы и кавказской нефти»^[1].

О том, какое значение придавали нацисты захвату Кавказа, свидетельствует заявление министра иностранных дел Германии Риббентропа: «Когда русские запасы нефти истощатся, Россия будет поставлена на колени»^[2]. А Гитлер по этому поводу высказался на совещании в Штабе группы армий «Юг» 1 июня 1942 года так: «Моя основная мысль — занять область Кавказа, возможно основательнее разбив русские силы… Если я не получу нефть Майкопа и Грозного, я должен ликвидировать войну…»^[3].

Тщательно был разработан противником план захвата Кавказа — «Эдельвейс». По этому документу немцы намерены были вначале оккупировать Северный Кавказ, а затем тремя путями проникнуть в Закавказье: обойти Главный Кавказский хребет с запада и востока и одновременно всеми силами горнопехотных частей преодолеть перевалы.

Осуществление плана по захвату Кавказа возлагалось на группу армий «А».

Группа армии «А» была создана на основании директивы Гитлера «О ведении войны на Востоке», изданной в апреле 1942 года. Организационно это объединение оформилось 9 июля, а еще 26 июня, до переименования так называемого «Берегового штаба Азов» в группу армий «А», командование над ней принял генерал-фельдмаршал Вильгельм Лист. В начале июля в состав группы армий «А» входили 1-я танковая армия генерал-полковника Эвальда фон Клейста, состоявшая из 11 дивизий, в числе которых были самые отборные кадровые танковые дивизии (3-я генерал-майора Бестгофена, 13-я генерал-майора Гера и 23-я генерала фон Мака), 17-я полевая армия генерал-полковника Рихарда Руоффа, состоявшая из 15 дивизий, пехотной и кавалерийской бригад (армия разделялась на корпус и особые группы). В группу армий «А» входили также 4-я танковая армия генерал-полковника Германа Гота (три танковые дивизии), 3-я румынская армия генерал-полковника Думитреску (7 дивизий) и находившаяся в Крыму 11-я полевая армия Эриха фон Манштейна (15 дивизий), готовившаяся нанести удар с Керченского полуострова^[4].

Группа армий «А» насчитывала в тот период 167 тысяч солдат и офицеров, 1130 танков, 4540 орудий и минометов, до 1 тысячи боевых самолетов. Общая численность войск группы армий «А», предназначенной для выполнения операции «Эдельвейс», по состоянию на 1 августа 1942 года уже составляла: офицеров — 12 719, чиновников — 3898, унтер-офицеров — 72 817 и рядовых 378 502 человека.

С воздуха наступление группы «А» прикрывал 4-й воздушный флот под командованием генерал-полковника авиации фон Рихтгофена^[5]. В его состав входили два авиационных корпуса, которые обычно поддерживали действия германской армии то под Сталинградом, то на Кавказе — в зависимости от обстановки.

Для боевых действий на высокогорных перевалах Главного Кавказского хребта группе армий «А» был придан 49-й горнопехотный корпус под командованием генерала горных войск Рудольфа Конрада, составной частью вошедший в 17-ю полевую армию. В 49-й корпус входили отборные 1-я и 4-я горнопехотные дивизии и эскадрилья дальней разведки B/F 121, а 97-я и 101-я легкопехотные (егерские) дивизии входили в 44-й егерский корпус генерала артиллерии де Ангелиса. 1-я горнопехотная дивизия вермахта, в советских источниках называемая «Эдельвейс», под командованием генерал-лейтенанта Губерта Ланца была гордостью германской армии. Она была укомплектована исключительно немецкими альпинистами. Символом дивизии было изображение цветка эдельвейса. 4-я горнопехотная дивизия генерала Эгельзеера, не менее известная, была укомплектована австрийцами — жителями горной области Тироль, — прирожденными альпинистами и охотниками. Символом этого соединения было изображение горечавки.

Кроме того, для действий на горных перевалах в распоряжении командования группы армий «А» находился румынский кавалерийский корпус в составе 5, 6-й и 9-й кавалерийских дивизий. В Крыму готовилась к форсированию Керченского пролива и затем к действиям в горах 3-я румынская горнопехотная дивизия генерала Фильчинеску.

Наличие в группе армий «А» большого количества специальных горных войск свидетельствовало о том, что противник придавал большое значение прорыву через Кавказский хребет в Закавказье и заранее готовился к проведению таких операций с учетом особенностей войны в горах.

Впоследствии стало известно, что еще до 1941 года немцы проводили разведку различных районов Кавказского хребта в целях детального изучения местности. Нацистский журнал «Кораллы», издававшийся во время войны, в одном из номеров прямо писал об интенсивной подготовке немецких горнопехотных войск: «Перед войной наших егерей часто можно было увидеть на учениях в Альпах. Правда, для того чтобы их увидеть, нужно было очень внимательно всматриваться. Тысячи туристов бродили тогда в Альпах, не замечая войск, ибо оставаться незаметным — важнейшее правило альпийского стрелка. Только перейдя удобные дороги и взобравшись по горным тропам вверх, вы могли натолкнуться на группу солдат, усердно занятых лазанием по скалам. Имея хороший бинокль, вы могли с какой-нибудь вершины наблюдать за тактическими занятиями: дерзкие маневры, захваты важных пунктов, молниеносные обходы следовали один за другим. Егеря, как кошки, взбирались на неприступные вершины диких скал, на секунду прилипали к острым карнизам и бесследно исчезали где-то в темных расселинах…

В самые холодные зимние дни в засыпанных снегом горах можно было видеть белые фигуры лыжников с тяжелым грузом на спине. Они неслись с отвесного склона, внизу стряхивали снег и снова пускались в бешеное преследование невидимого противника: на глетчерах (ледниках) они преодолевали глубокие ледяные овраги, на вершинах гор устанавливали орудия и минометы, искусно строили изо льда и снега теплые убежища…»^[6]

Основную боевую силу германской горнопехотной дивизии составляли два горнопехотных полка (до 1941 года в 1 гпд было даже 3 горнопехотных полка. — Примеч. авт.). Кроме того, в состав дивизии входил артиллерийский полк, саперный батальон, а также ряд вспомогательных частей: батальон снабжения, батальон связи, самокатный батальон, противотанковый дивизион, а также медслужба и полевая жандармерия.

Горнопехотный полк образца 1941 года состоял из трех батальонов, противотанковой и штабной рот. Батальон насчитывал около 900 человек и подразделялся на три роты по 150 человек каждая. Рота, в свою очередь, делилась на взводы, секции и отделения (группы), наряду со стрелковым оружием имеющие 12 ручных, 2 станковых пулемета, 3 50-мм миномета, 2 81-мм миномета, 3 ПТР Pz.B39. Кроме линейных подразделений в состав батальона входила рота тяжелых вооружений и пулеметная рота. В роте тяжелых вооружений был артиллерийский взвод с двумя 75-мм пушками и минометный взвод (6 81-мм минометов), а в пулеметной роте — пулеметный взвод с 12 пулеметами и саперный взвод. В противотанковой роте горнопехотного полка было 9 37-мм и 2 50-мм орудий.

Самокатный батальон горнопехотной дивизии состоял из трех самокатных рот (12 ручных, 2 станковых пулемета, 3 50-мм миномета в каждой) и роты тяжелого оружия (8 станковых пулеметов, 2 50-мм и 6 81-мм минометов, 2 75-мм пехотных и 3 37-мм противотанковых орудия). В саперном батальоне было три саперные роты. В артиллерийском полку — два легких (по две батареи с 4 75-мм горными пушками в каждом) и тяжелый (две батареи по 4 150-мм гаубицы) дивизионы. Разумеется, не все дивизионы имели одинаковый состав.

В 1-й горнопехотной дивизии (98, 99 гпп, 79-й горно-вьючный артиллерийский полк и другие части) в батальонах было: три горнопехотные роты (12 ручных и 2 станковых пулемета, 3 50-мм миномета), рота тяжелого оружия (6 81-мм минометов, 2 75-мм горных пехотных орудия), рота поддержки (4 станковых пулемета, саперный взвод). В каждом полку дополнительно имелся взвод пехотных горных орудий — 2 75-мм горных пехотных орудия. В противотанковом дивизионе — три батальона. В артполку — три легких дивизиона и во всех дивизионах — по три батареи. В 4-й горнопехотной дивизии (13, 91 гпп, 94-й горно-вьючный артполк и другие части) в артполку был дополнительно третий горный дивизион трехбатарейного состава, а вместо самокатного батальона был разведывательный из двух самокатных рот (9 ручных и 2 станковых пулемета, 3 50-мм миномета) и роты тяжелого оружия (6 81-мм минометов и 3 37-мм противотанковых орудия)^[7].

Действуя в горах, стрелкам приходилось носить с собой дополнительную экипировку: веревки, ледорубы и другие альпинистские принадлежности. Для ношения всего этого хозяйства использовался специальный рюкзак.

Вступая в горы, стрелки старались оставить в обозе все лишнее, иной раз снимая даже каски. С собой брали только теплую одежду, альпинистские принадлежности, оружие с боеприпасами, а также запас продовольствия. Таскать по горам лишнее снаряжение было непозволительной роскошью.

Немецкие солдаты имели при себе небольшое количество личных вещей, которые делали военный быт немного легче. Каждый располагал иголкой и ниткой, чтобы можно было починить одежду. В бакелитовой банке с закручивающейся крышкой хранилось сливочное масло или другой жир для приготовления пищи. В отсутствие масла в банке можно было хранить джем или мармелад. Кроме того, горные стрелки получали складную металлическую печку, размером чуть больше портсигара, в которой можно было жечь сухой спирт. С помощью этого нехитрого приспособления они могли обеспечить себя горячей или, точнее, разогретой пищей.

В горах невозможно было обойтись без альпинистского снаряжения: веревки, «кошек», ледоруба, снегоступов или лыж. Горные стрелки имели при себе запас сигарет, выдававшихся по отдельному табелю, а также мыло для умывания и бритья.

Иногда солдатам выдавали шоколад или конфеты, которые благодаря своей высокой калорийности были в горах очень необходимы.

В июле 1942 года в составе германской армии было сформировано два отдельных высотных горнопехотных батальона (Hochgebirgs-Jaeger-Bataillon). Они обычно комплектовались солдатами, имеющими навыки альпинизма, и предназначались для ведения боевых действий в условиях высокогорья. В августе — сентябре 1942 года л/с этих соединений был отправлен на доукомплектование 1 гпд.

Кроме горных частей в вермахте с конца 1940 года существовали легкопехотные дивизии, которые 28 июля 1942 года были переименованы в егерские. Каждое подобное соединение состояло из двух пехотных и одного артиллерийского полков, разведывательного и саперного батальонов, противотанкового дивизиона. Егерские дивизии предназначались для «маневренной войны» на пересеченной местности со слаборазвитой сетью автомобильных дорог и для этого имели в своем составе легкие конные повозки.

Как уже говорилось, в составе егерской дивизии было два пехотных полка, состоящих (каждый) из двух пехотных батальонов и противотанковой роты с 12 37-мм орудиями ПТО. В июне 1942 года в состав каждого егерского полка были введены 4 150-мм пехотных орудия. В каждом линейном батальоне егерского полка было 3 пехотных (12 ручных пулеметов и 3 50-мм миномета), пулеметная (8 станковых пулеметов, саперный взвод) роты и рота огневой поддержки (6 81-мм минометов и 2 75-мм пехотных орудия). Разведывательный батальон дивизии состоял из двух самокатных эскадронов (4 станковых и 12 ручных пулеметов, 3 50-мм миномета) и противотанкового взвода (3 37-мм противотанковых орудия), а двухротный дивизион ПТО имел 20 37-мм орудий и 4 20/28-мм противотанковых ружья. Саперный батальон дивизии был трехротного состава.

Два легких трехбатарейных артдивизиона артполка егерской дивизии имели на вооружении 12 75-мм горных орудий, трехбатарейный легкий дивизион — 12 105-мм гаубиц, двухбатарейный тяжелый дивизион — 8 150-мм гаубиц. Егеря ходили в обмундировании горных стрелков, но специального альпинистского снаряжения не имели, а на кепи и обмундировании носили свою особую символику^[8].

Горные стрелки и егеря вермахта располагали разнообразным арсеналом вооружения. Основной системой был карабин «Маузер» 98К. При массе 3,9 кг карабин стрелял 7,92-мм пулями (начальная скорость 745 м/с) и имел встроенный магазин на 5 патронов.

Существовал также чешский вариант этого карабина, так называемый Gewehr 33/40. Он был на 11,5 см короче немецкого, но стрелял теми же патронами, хотя и с чуть меньшей начальной скоростью.

Снайперы использовали при стрельбе телескопические прицелы. Имелось два типа наиболее распространенных прицелов:

2,5-кратный zF41 и 4-кратный zF4. Последний использовался в особых условиях.

На вооружении каждой горнопехотной дивизии вермахта находилось порядка 13 000 карабинов.

Офицеры, унтер-офицеры и солдаты некоторых воинских специальностей горнопехотных и егерских подразделений вооружались пистолетами. Как правило, это был восьмизарядный 9-мм полуавтоматический пистолет Р08 «Люгер» или Р38 «Вальтер». Р08 был довольно требовательным к чистоте, поэтому в боевых условиях по надежности уступал Р38. Всего горнопехотная дивизия имела на вооружении 2200 пистолетов.

Командиры отделений вооружались пистолетами-пулеметами МР-38 или МР-40 со складным прикладом. Эти довольно примитивные в конструкции и простые в производстве пистолеты-пулеметы использовали стандартный 9-мм «парабеллумовский» патрон. Коробчатый магазин вмещал 32 патрона. Масса пистолета-пулемета составляла 4,1 кг. Начальная скорость пули при выстреле у пистолетов-пулеметов этого семейства составляла 380 м/с, скорострельность — 500 выстрелов в минуту. По штату горнопехотной дивизии полагалось около 500 единиц МР-38/40.

Огневую поддержку обеспечивал универсальный пулемет MG-34 — лучший в своем классе. Он имел ленточное питание и использовал обычный 7,92-мм патрон. Скорострельность системы достигала 1500 выстрелов в минуту, масса — 12 кг. Пулемет мог использоваться с сошками или складным станком. Всего на вооружении горнопехотной дивизии находилось около 500 пулеметов.

В 1942 году на вооружение германской армии появился пулемет MG-42. Он представлял собой дальнейшее развитие MG-34. Основной упор разработчиков был сделан на упрощение конструкции пулемета и удешевление его изготовления. Удалось снизить массу пулемета более чем на килограмм, другой важной особенностью MG-42 была упрощенная процедура смены стволов, чтобы избежать перегрева при скорострельности 1550 выстрелов в минуту.

Пулемет мог использоваться с сошками (считался ручным), а также со складным станком (считался станковым), позволявшим вести огонь по воздушным целям.

Для стрельбы с глубокого снега к сошкам MG-34 и MG-42 крепились специальные подставки-снегоступы, исключающие какое-либо проваливание пулемета в снег.

Также для ближнего боя немецкие солдаты использовали ручные гранаты, в основном моделей М-24 и М-39. По сравнению с гранатами союзников немецкие гранаты отличались большим фугасным, но меньшим осколочным действием. В горах шрапнельный эффект гранаты обеспечивался за счет мелких обломков скалы, образующихся при взрыве.

Специальных горных минометов в вермахте не было. Всего на вооружении горнопехотной дивизии находилось порядка 100 минометов: 50-мм — в линейных подразделения, 81-мм — в батареях поддержки горнопехотных батальонов.

Кроме минометов германские горные стрелки и егеря располагали собственной артиллерией. Имелись как легкие, так и тяжелые пехотные орудия, а также тяжелые полевые гаубицы. Это были стандартные образцы, состоявшие на вооружении и обычных пехотных дивизий. Кроме этих артсистем существовали и специальные горные орудия.

Самое старое из них было разработано фирмой «Шкода» (Австро-Венгрия) еще в 1915 году. Это 75-мм орудие после Первой мировой войны находилось на вооружении Австрии, Венгрии и Чехословакии, а подобные артсистемы уже чехословацкого производства поставлялись в некоторые другие страны: Румынию, Югославию, Грецию, Турцию и Болгарию.

После аншлюса Австрии и захвата Чехословакии 75-мм горные пушки в количестве свыше 300 единиц-поступили на вооружение германской армии, в артдивизионы полков горнопехотных дивизий. Подобные артсистемы были в 4-й горнопехотной дивизии.

Горные пушки собственно немецкой разработки появились одновременно с первыми горнопехотными дивизиями вермахта — в 1935 году. В качестве прототипа было использовано 75-мм пехотное орудие LeIG 18, разработанное фирмой «Рейнметалл» в 1927 году. Конструкцию этой пушки переработали, облегчив систему, а также обеспечив возможность быстро разбирать ее на несколько частей, что упрощало перевозку пушки с помощью вьючных животных. Получившаяся горная артисистема под индексом 7,5 см GebIG 18 разбиралась на десять частей для перевозки на мулах и на шесть частей — при переброске по воздуху. Расчет пушки составлял 6 человек.

Боевая масса горной артсистемы составляла 410 кг, масса при транспортировке — 403 кг (конная тяга), 315 кг (тягач), максимальный угол возвышения — 750, сектор обстрела — 350. Начальная скорость снаряда GebIG 18 составляла 221 м/с, масса снаряда была 5,45 кг, дальность стрельбы пушки не превышала 3350 метров. Несмотря на морально устаревшую конструкцию (обычные деревянные колеса, одноярусный лафет, раздельное заряжание), это горное орудие довольно успешно справлялось с функциями поддержки пехоты и оставалось на вооружении на протяжении всей войны.

Однако разработка специального 75-мм горного орудия оригинальной конструкции на фирме «Рейнметалл» началась еще в 1936 году, а в 1937-м артсистема под индексом 7,5 см Geb К36 — Gebiergskanone 36 была принята на вооружение. Она предназначалась для поддержки действий горных стрелков на сильно пересеченной местности. Такие орудия входили в состав горноартиллерийских дивизионов артиллерийских полков горнопехотных дивизий. Созданные в 1942 году егерские дивизии тоже получили в состав своего артиллерийского полка по два двухбатарейных дивизиона таких орудий. Эта пушка имела более прогрессивную конструкцию, нежели GebIG 18. Раздвижные станины обеспечивали больший угол возвышения ствола, а противооткатное устройство автоматически уменьшало откат ствола при больших углах возвышения. Geb К36 могла использоваться как на обычном колесном лафете (пушка имела колеса, штампованные из листовой стали с резиновыми шинами, но иногда использовались старые деревянные колеса со спицами), так и на специальном лафете на салазках. Для облегчения конструкции пушка не имела щитка. Ствол заканчивался дульным тормозом. Для придания стволу равновесия использовалась пружина. Пушка Geb К36 разбиралась на 8 частей. Ее боевая масса составляла 750 кг, при транспортировке в разборке на 8 вьючных тюков — 715 кг. Дальнобойность артсистемы была 9250 м. Начальная скорость снаряда весом 5,7 кг (при длине ствола 193 калибра) равнялась 475 м/с. Скорострельность этой пушки, которую обслуживал расчет из 5 человек, составляла 6–8 выстрелов в минуту. Максимальный угол возвышения Geb К36 был 700, сектор обстрела — 400. При стрельбе прямой наводкой пушка отличалась некоторой неустойчивостью, хотя этот недостаток был обычен для облегченных артсистем. Кроме стандартных снарядов у пушки Geb К36 имелся бронебойный и кумулятивные боеприпасы. В производстве она находилась с 1937 по 1945 год. За это время было произведено 1209 орудий. Пушка Geb К36 пользовалась в немецких войсках популярностью и активно применялась до конца войны.

Тяжелым видом горной артиллерии вермахта являлись гаубицы. Горная гаубица калибра 105 мм была разработана в середине 30-х годов и выпускалась австрийской фирмой «Белер». На вооружение эта артсистема была принята в 1940 году под индексом Geb Н40, а в производство пошла только в 1942-м. Всего с 1942 по 1945 год было произведено 420 орудий этого типа.

При боевой массе 1660 кг гаубица разбиралась на 4 части, каждая из которых буксировалась на отдельном колесном прицепе полугусеничными мотоциклами типа «Кеттенрад» фирмы НСУ. При необходимости гаубицу можно было разобрать на пять частей, тогда артсистему можно было перевозить и на мулах. В собранном виде гаубица могла буксироваться с помощью механической или конной тяги (6 лошадей). Максимальная скорость возки доходила до 35 км/ч на колесах из легкого сплава с резиновым ободом, хотя иногда использовались и старые деревянные колеса со спицами. Станины были раздвижные, к их концам крепились съемные лемеха. Дальнобойность Geb Н40 при длине ствола в 32 калибра составляла 12 625 метров. Скорострельность пушки была 6–8 выстрелов в минуту, угол возвышения составлял 710, а сектор обстрела — 510. Расчет артсистемы состоял из 6 человек. Начальная скорость полета снаряда была 570 м/с при массе боеприпаса 14,5 кг.

В каждой горнопехотной дивизии по штату было 68 гаубиц, многие из которых впоследствии использовались до конца войны^[9].

Кроме артиллерийских систем огневой поддержки каждой горнопехотной дивизии могла придаваться зенитная рота с 12 штатными (зенитными) пушками. Как правило, это были специальные счетверенные 20-мм горные зенитные артсистемы 2 см Gebirgsflak 38 с облегченным лафетом. Боевая масса подобного орудия составляла 276 кг, масса при транспортировке — 315 кг. Имея начальную скорость в 900 м/с для осколочного боеприпаса и 830 м/с — для бронебойного, эта артсистема обладала очень большой плотностью огня. Теоретическая скорострельность каждого ствола счетверенной установки составляла 280 выстрелов в минуту, практическая — 120 выстрелов. Артсистему обслуживал расчет из 6 человек. Пушку с круговым сектором обстрела (360°) могли устанавливать в кузов автомобиля «Опель-Блиц» или «Мерседес-1500» или буксировать на колесном лафете.

Для перевозки личного состава и вооружений каждая горнопехотная дивизия располагала 1400 единицами автотранспорта и 6000 вьючными животными — лошадьми, мулами и иногда верблюдами.

Имевшийся транспорт и вьючные животные предназначались в основном для перевозки артиллерии. Горным стрелкам приходилось двигаться пешком.

Среди автотранспорта соединений имелись легковые автомобили («Фольксваген-Кюбельваген», «Хорьх») и грузовики распространенных германских марок («Опель», «Мерседес»). Кроме того, в горнопехотных дивизиях было заметное количество полугусеничных мотоциклов («Кеттенрад» — Kettenrad), выпускавшихся фирмой НСУ. Эта странная конструкция имела переднюю вилку мотоцикла и гусеничную тележку. «Кеттенрад» обладал неплохой проходимостью и мог пройти там, где застревали колесные автомашины. Полугусеничные мотоциклы использовались для буксировки разобранных пушек по узким горным дорогам.

Нельзя не отметить особого отношения германского командования к специальным горнопехотным соединениям своей армии во время войны: даже в самые тяжелые моменты их почти не вводили в бой в условиях равнины. Важно учесть и то, что многие офицеры таких соединений имели довольно солидную горную подготовку и обладали опытом ведения боев, приобретенным в период действий немецкой армии в горах Норвегии и на Балканах. К слову сказать, на Кавказе использовались и специальные горные соединения тогдашних союзников нацистской Германии — Румынии и, возможно, Италии, в армиях которых с давних пор готовили специально обученные соединения для действий в горных районах названных стран.

Несколько иначе обстояло дело с организацией и специальной подготовкой горных соединений Красной армии. К середине июня 1941 года в составе РККА имелось целых 19 горнострелковых и 4 горнокавалерийские дивизии.

По штату горнострелковой дивизии № 4/140, утвержденному 5 апреля 1941 года, численность соединения должна была составлять 8829 человек. Основой дивизии были 4 горнострелковых полка, в которых не было батальонов — они делились непосредственно на роты. Дивизионная артиллерия состояла из 24 122-мм гаубиц, 16 или 24 76,2-мм дивизионных пушек, 8 37-мм или 45-мм противотанковых пушек, 12 107-мм или 120-мм минометов и 48 82-мм минометов (всего с малокалиберными минометами 120). Автомобильный транспорт (203 автомашины) дополнялся вьючным (3160 лошадей). 101-я горнострелковая дивизия из Дальневосточного фронта дислоцировалась на Камчатке. Она была неплохо вооружена и поддерживалась в постоянной боевой готовности.

По военным округам горнострелковые дивизии распределялись следующим образом: 6 — в Киевском Особом военном округе, 7 — в Закавказском военном округе, по одной — в Одесском военном округе и Северо-Кавказском военном округе, три — в Среднеазиатском военном округе и одна — в составе Дальневосточного фронта. В КОВО это были 44, 58, 60, 72, 96, 192 гсд, в ОдВО — 30-я горнострелковая дивизия, в СКВО — 28-я горнострелковая дивизия, в ЗакВО — 9, 20, 47, 63, 76, 77, 138 гсд, из которых только 47-я горнострелковая дивизия находилась в кадрированном состоянии, в САВО — 68, 83, 194 гсд. Основным вооружением горных стрелков были винтовки и карабины (6960 единиц). Это прежде всего знаменитая «трехлинейка» — 7,62-мм винтовка системы Мосина образца 1891 года (прошедшая модернизацию в 1930 году) и карабин на ее базе, а также довольно большое количество 7,62-мм автоматических винтовок ABC и самозарядных СВТ. Станковых пулеметов «Максим» было 110, ручных ДП образца 1927 года — 314, а пистолетов-пулеметов ППД и ППШ — 788. Также использовались ручные гранаты: РГД-33, Ф-1 и противотанковая РПГ-40. Уже впоследствии, в 1941–1942 годах, на вооружение были приняты 14,5-мм противотанковые ружья ПТРД и ПТРС, а также ручная осколочная наступательная граната РГ-42.

Горнокавалерийские (так же как и горнострелковые) дивизии трехполкового состава по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 21 мая 1940 года должны были содержаться в развернутом состоянии. В Закавказском военном округе (г. Ленинакан) дислоцировалась 17-я Кавказская горная кавалерийская дивизия имени Закавказского ЦИК. Она состояла из 13, 91-го и 128-го горнокавалерийских полков, 22-го отдельного бронетанкового дивизиона (бронеэскадрона) и 6-го дивизиона горных орудий (26 орудий и минометов в 6 окгадн согласно штату). Командовал этим соединением полковник В. А. Гайдуков. В Среднеазиатском военном округе (г. Ташкент) дислоцировался 4-й кавалерийский корпус, состоявший в начале войны из управления, а также трех горнокавалерийских дивизий РККА: 18-й Туркменской горнокавалерийской краснознаменной дивизии, 20-й Таджикской ордена Ленина краснознаменной горнокавалерийской дивизии и 21-й горнокавалерийской дивизии. Кроме собственно конницы в составе дивизий были только артиллерийские части и бронеавтомобильные подразделения. Механизированные (танковые) полки горнокавалерийским дивизиям не полагались, только бронеэскадроны.

Внешние отличия советских горных стрелков от пехотинцев заключалось в ношении вместо фуражек и пилоток характерных панам и ботинок с обмотками, которые, впрочем, активно использовались и в пехоте. Стрелковое вооружение, как уже говорилось, было обычным, рассчитанным для стрельбы под небольшим углом к горизонту. Это снижало его эффективность, так как в горах приходится вести огонь вдоль крутых склонов, а порой и отвесно вверх и вниз. Единственным специальным вооружением горных частей РККА являлись артиллерийские пушки.

Основной артсистемой горных частей являлась 76,2-мм горная пушка образца 1909 года. Первоначально она была разработана греческим полковником Данглизом в 1893 году. Опытный образец пушки был реализован уже во Франции, на фирме «Шнейдер», в 1905 году. 26 февраля 1909 года, выиграв конкурс, 3-дюймовая пушка системы Шнейдера была принята на вооружение русской армии. Первый экземпляр пушки был изготовлен на Путиловском заводе в августе 1909 года. В войска пушки стали поступать в 1911 году. К началу Первой мировой войны в войсках находилось 440 таких орудий.

К 1 ноября 1936 года в частях РККА состояло 622 пушки, из которых исправными были 572 орудия. В Советско-финской войне 1939–1940 годов принимали участие 80 горных пушек этого типа. Потери составили 8 единиц. На 22 июня 1941 года на вооружении Красной армии состояла 1121 горная пушка образца 1909 года, хотя выпуск пушек был прекращен в 1939 году в связи с началом производства новых горных артсистем образца 1938 года.

Пушка обеспечивала достаточно крутую траекторию снаряда, что было необходимо для ведения боевых действий в горах. Это качество с успехом использовалось и на равнине для поражения противника, укрепившегося в окопах и складках местности. Существенным недостатком пушки как горного орудия было то, что она была малопригодна для перевозки на вьюках из-за их большого веса — от 120 до 240 кг. Этот недостаток исправили в новой 76,2-мм горной пушке образца 1938 года.

Прототип этого орудия был приобретен в 1938 году в Чехословакии в обмен на самолет-бомбардировщик типа СБ. Пушка была разработана заводом «Шкода». Этому решению предшествовали полигонные испытания в Чехословакии и на полигоне НИИАП, а также войсковые испытания в Закавказье.

Конструкция была переработана в КБ под руководством Л. И. Горлицкого с ориентацией на отечественные материалы и технологии. Чешская пушка была наследницей известной пушки «Шкода» образца 1915 года (удлинен ствол, увеличилась масса). Недостатком пушки было отсутствие раздвижных станин.

В остальном эта артсистема получила самые положительные отзывы. Начальник вооружения и технического снабжения РККА Халепский рапортовал, что принятие данной пушки на вооружение сэкономит год-полтора в развертывании горной артиллерии в СССР. Впоследствии оказалось, что это очень оптимистичная оценка: по готовому образцу и чертежам пушку доводили около четырех лет.

Чехословаки хотели за свое орудие крупносерийный заказ на 400 пушек и 400 тысяч выстрелов к ним (стоимость заказа — около 22 миллионов долларов). В целях сохранения валюты и была придумана комбинация «пушку за самолет».

На отечественном производстве орудие внедрялось очень тяжело: сказался низкий уровень технологии. Поэтому, хотя чехословацкие инженеры и старались адаптировать артсистему к условиям СССР — например, перешли от своего калибра 75 мм к нашему 76,2 мм, — но непосредственно воспроизвести без брака по их чертежам «горную пушку Г-36 особой доставки» не удавалось. Под руководством Горлицкого на заводе № 7 был создан отечественный аналог орудия — «7–1», но… он не прошел полигонные испытания. В 1938 году на испытания вышла усовершенствованная модель «7–2». И она испытания провалила — не работала автоматика, выходили из строя откатные приспособления, не удалось сохранить баллистические характеристики чехословацкого образца. Только в 1939 году орудие, ставшее из полуавтоматического «¼ автоматическим» было принято на вооружение как «76,2-мм горная пушка Е-2 обр. 1938 г.». Индекс Е-2 эта артсистема получила перед самой войной. Для транспортировки пушка разбиралась на 9 вьюков, наиболее тяжелый из которых (вьюк люльки с прицелом) имел массу 120 кг. Передок орудия разбирался на 6 вьюков. Всего для размещения пушки с передком и боекомплектом требовались 23 вьючные лошади.

76,2-мм горная пушка образца 1938 года выпускалась на заводе № 7 (бывший «Арсенал»), которому в дальнейшем присвоили имя М. В. Фрунзе. Е-2 поступала на вооружение артиллерийских батарей горнострелковых и горноартиллерийских полков и дивизионов горнострелковых и горнокавалерийских дивизий. К началу войны в Красной армии было 964 орудия данного типа, причем в западных приграничных округах находилось 234 орудия.

Также в 1938 году в СССР началось проектирование 107-мм горных гаубиц. В 1939–1940 годах проводились испытания 107-мм гаубицы конструкции Горлицкого. Масса гаубицы в боевом положении составляла 800 кг, в походном — 1300 кг. Масса снаряда была 17 кг, начальная скорость — 360 м/с, дальнобойность — 8000 м. Гаубицу предполагалось производить со второй половины 1941 года, но после начала войны с Германией все работы были прекращены.

В конце 30-х годов в СССР был разработан надежный и современный полковой миномет образца 1938 года. Однако масса элементов 120-мм миномета не позволяла переносить их на конских вьюках, поэтому возникла задача создания горно-вьючного полкового миномета промежуточного калибра, который в разобранном виде можно было переносить на конских вьюках в условиях гористой местности.

Такая артсистема была разработана в КБ завода № 7 в 1938 году. После испытаний в течение 1938 года миномет был принят на вооружение в феврале 1939 года. Параллельно проводились испытания новой 107-мм мины большой емкости весом 18 кг. Горно-вьючный полковой миномет 107-мм калибра имел массу 170 кг, и его основные части позволяли переноску на конских вьюках: для одного миномета с комплектом мин требовалось 9 вьюков, хотя возможно было и транспортирование в кузове автомобиля или конной тягой на колесном ходу (4 упряжных лошади). Миномет стрелял минами массой 8 кг и вел бой на дальности до 6100 м. Серийное производство миномета было налажено лишь в начале 1941 года. Всего за год производства выпустили 1547 минометов подобного типа. Минометы, хотя они и назывались полковыми, поступали на вооружение дивизионной артиллерии горнострелковых и горнокавалерийских дивизий.

Остальное артиллерийское и минометное вооружение, использовавшееся в горных частях КА, соответствовало системам, применявшимся в обычных стрелковых соединениях, и не имело специфических конструктивных особенностей для войны в горах^[10].

За боевую подготовку горнострелковых и горнокавалерийских соединений перед войной отвечало Управление горной, лыжной и физической подготовки РККА. В отличие от подготовки германских горнопехотных частей, ориентированных на специфическую войну в высокогорных условиях, советские горные стрелки тренировались в несложных предгорных районах и лишь изредка совершали походы на перевалы и на вершины. Альпинизм в Красной армии развивался скорее как спорт избранных, нежели составная часть боевой подготовки.

В 1927 году группа курсантов Тбилисской военной школы Кавказской краснознаменной армии под руководством В. К. Клементьева (одного из энтузиастов популяризации горной подготовки в РККА, впоследствии комдивом Клементьевым был написан и издан труд о тактике и оснащении горных стрелков. — Примеч. авт.) совершила восхождение на Казбек, а в 1928 году Клементьев возглавил группу курсантов, поднявшихся на вершину Эльбруса.

В 30-х годах предпринимались массовые восхождения на Эльбрус, называемые альпиниадами. В какой-то форме это действо скорее было сравнимо с пропагандистскими акциями.

Альпиниаду РККА сопровождали самолеты, совершавшие виртуозные полеты над склонами Эльбруса. Это был настоящий спортивный праздник в горах, мало похожий на боевую подготовку войск. Именно во время такой альпиниады летчик-испытатель М. Липкин пролетел на легком самолете У-2 над вершиной Эльбруса, намного перекрывая доступный для такой машины потолок. Это тоже был своеобразный рекорд, популяризирующий, с точки зрения организаторов альпиниад, мощь Красной армии.

В интересах обороны страны и развития народного хозяйства стала проводиться большая работа по топографическому обеспечению территории Закавказского округа. Наиболее важным мероприятием по картографированию Кавказа явилась организованная в 1935 году высокогорная экспедиция военно-топографического отряда штаба ЗакВО. Перед экспедицией ставилась задача: в один летний сезон осуществить связь закавказских триангуляций с общесоюзными прокладкой первоклассного звена Армавир — Зугдиди через Главный Кавказский хребет. Осуществление такой связи вызывалось необходимостью картографирования Кавказа, создания точных топографических карт, полностью отвечающих требованиям армии и народного хозяйства. Экспедицию в составе 7 геодезистов-топографов и 70 красноармейцев территориальных частей из числа жителей горных районов Грузии возглавил командир топоотряда военный инженер С. Ф. Гелашвили. В работах экспедиции приняли участие опытные мастера альпинизма: геологи Д. Церетели и А. Гвалия, инженер А. Джапаридзе, географы Б. Гриценберг и Л. Маруашвили, писатель А. Белиашвили.

Работа экспедиции протекала в тяжелых условиях. Строительный материал для постройки тригонометрических пунктов на высочайших вершинах Большого Кавказа — Кенделяр-Лер (3414 м), Ак (3702 м), Штавлер (3995 м), западная вершина Эльбруса (5633 м), Гамарда (2886 м) — удавалось поднимать на вьюках на высоту до 3000–3200 м, а выше, на самые вершины, тонны груза поднимали на руках. С такими же трудностями доставлялся на пункты многопудовый геодезический инструмент для производства точных геодезических наблюдений. Наступившая в горах зима и морозы, доходившие до 15–20°, еще больше затруднили работу наблюдателей, которые неделями не покидали горных вершин. Геодезист В. Чиджавадзе, например, пробыл на вершине горы Штавлер около месяца, а сигналисты красноармейцы Хуцишвили, Каргаев и Хугаев — 7 суток. В течение 22 дней наблюдения на западной вершине Эльбруса производили геодезисты Москвин и Екимов и 7 красноармейцев. Несмотря на горную болезнь, расшатанную нервную систему, обмороженные ноги, наблюдатели, преодолев все трудности, с честью выполнили свой воинский долг. Героическими усилиями командиров, красноармейцев и альпинистов топографического отряда штаба ЗакВО впервые в один сезон была осуществлена связь закавказских триангуляций с северокавказскими.

В сентябре — октябре 1935 года состоялось несколько высокогорных походов соединений и частей Закавказского военного округа. Конечно, они, как и альпиниады, в первую очередь являлись пропагандистскими акциями. Однако во время походов личный состав должен был обучаться ведению огня из всех видов оружия в горах, тактическим приемам действий во всех видах боя днем и ночью, технике преодоления различных препятствий.

В начале сентября 1935 года 1-я Грузинская стрелковая дивизия совершила высокогорный поход по маршруту Гори, перевал Зекарский. В походе участвовало 1550 воинов от всех частей дивизии, 549 лошадей, 5 орудий. При спуске с перевала бойцами были произведены боевые стрельбы. Происшествий и несчастных случаев в походе не случилось.

В это же время был организован поход сводного батальона 2-й Грузинской стрелковой дивизии на Казбек (5047 м). В состав сводного батальона входили по одной стрелковой роте от каждого полка дивизии, артиллерия, станковые пулеметы. Всего в походе участвовало 300 человек. Подъем на такую вершину был сопряжен с большими трудностями. Отряду пришлось преодолевать крутые склоны до 500–600 м, ледовые поля, трещины, опасные участки камнепадов. При большом морозе некоторые бойцы срывались с круч, но благодаря смелости и храбрости товарищей, находчивости и выдержке подвергавшихся опасности командиров батальон не имел человеческих потерь, хотя несколько бойцов временно и потеряли зрение.

3-я Кавказская стрелковая дивизия сводным подразделением совершила восхождение на гору Алагез (Арагац) высотой 4095 м. На высоте 2493 м дивизия провела боевые стрельбы. Кроме бойцов в походе участвовали жены комначсостава.

С 1 по 12 октября 1935 года Азербайджанская стрелковая дивизия в сложных и трудных условиях совершила переход по маршруту ст. Худаг, Лезе, Мачиха, Шемаха, Баку через восточную часть Большого Кавказа протяженностью 420 км. Наибольшие трудности для движения представлял высокогорный отрезок маршрута Лезе, Мачиха (116 км), в особенности перевальный участок Мыхеткен. Подъем на перевал проходил по обледенелой и покрытой снегом тропе шириной до 20 см, проходившей по кромке глубокого обрыва. Не менее серьезным препятствием на пути была долина реки Дамин-Опаран-Чай, которую до Мачихи дивизия форсировала 65 раз. Сама долина шириной 200–400 м, усыпанная большими булыжниками и валунами, допускала движение только вьючного транспорта. Остальной маршрут преодолевался с меньшими трудностями. По окончании похода дивизия была торжественно встречена жителями Баку.

В начале октября 1935 года 1-я Кавказская стрелковая дивизия в полном составе совершила скоростной высокогорный маршбросок Боржом, Батум через перевал Годердзский (высотой 2025 м) общей протяженностью 240 км. Этот марш дивизия совершила сразу же, без отдыха, после напряженной работы в лагерях и только что закончившихся междивизионных учений, на которых она в течение трех суток прошла с «боями» и ночными маршами более 150 км. Дивизия вышла из Боржома утром 2 октября и прибыла в Батум к исходу 5 октября, то есть весь марш совершила менее чем за четверо суток.

Конечно, личный состав горных дивизий, совершающий подобные марши, имел опыт боевых действий в горах, но красноармейцы через несколько лет службы увольнялись из РККА в запас, а больше подобныхкрупномасштабных учений в горах в Закавказском округе не проводилось.

В июле 1936 года все соединения и части ЗакВО получили новые наименования. Так, 1-я и 3-я Кавказские горнострелковые дивизии были переименованы соответственно в 9-ю и 20-ю горнострелковые дивизии; 1-я и 2-я Грузинские — в 47-ю и 63-ю Грузинские горнострелковые дивизии; Армянская — в 76-ю Армянскую горнострелковую дивизию, и Азербайджанская дивизия — в 77-ю Азербайджанскую горнострелковую дивизию; 2-я отдельная Кавказская кавалерийская бригада развернута в 17-ю Кавказскую горнокавалерийскую дивизию.

Последнее преобразование ЗакВО по подготовке командиров горных частей Красной армии было связано с учебным заведением. В мае 1937 года Закавказская объединенная военная школа была преобразована в Тбилисское военное училище имени 26 Бакинских комиссаров, а с 1 ноября 1938 года — уже в Тбилисское горноартиллерийское училище имени 26 Бакинских комиссаров. Это было единственное в РККА военно-учебное заведение подобного рода. Более крупных оргштатных изменений, связанных с горной спецификой, до начала Великой Отечественной войны в Закавказском военном округе не производилось^[11].

В Среднеазиатском военном округе (САВО) также велась активная работа по подготовке горных соединений и частей. В течение 1929–1934 годов ряд частей и соединений САВО перешли на штаты горнострелковых и горнокавалерийских:

7-й Туркестанский Краснознаменный стрелковый полк был преобразован в 9-й отдельный горнострелковый полк, 1-я Туркестанская стрелковая дивизия — в горнострелковую (с 1 июля 1936 года — 83-я горнострелковая); 7-я и 8-я отдельные Туркестанские кавалерийские бригады переформировываются в горнокавалерийские дивизии (соответственно в 7-ю Таджикскую Краснознаменную и 8-ю Туркестанскую горнокавалерийские дивизии). В конце 1934 года была сформирована новая 68-я горнострелковая дивизия особого штата (позже измененного) в составе двух горнострелковых и одного артиллерийского полков, батальона связи, саперного батальона, танковой роты, звена авиации, подразделений обслуживания и обеспечения.

С 1932 года начинается продуманная, систематическая тренировка войск в горах. В это время организуется первая научно-исследовательская экспедиция округа. Перед ней ставилась задача найти наиболее приемлемые образцы обмундирования и снаряжения для действий в горах, а также изучить степень выносливости человека и животных в различной боевой обстановке в условиях высокогорья. Участники экспедиции совершили 600-километровый переход, преодолевая горные реки, снежные перевалы и ледники. Поставленную задачу экспедиция выполнила успешно.

В 1933 году 7-я Таджикская горнокавалерийская Краснознаменная дивизия провела учение в Гиссарских горах на высоте 3000 метров над уровнем моря. А через два года Военный совет округа поставил уже более сложную задачу: провести опытное учение в особо сложных горных условиях с восхождением целыми отрядами на высоту 5000–6000 метров в полном боевом снаряжении и с вооружением. Наиболее значительным событием этого учения был памирский высокогорный поход. Его совершил в июле — сентябре 1935 года отряд, сформированный в основном из 13-го горнострелкового полка 68-й горнострелковой дивизии. В него входили горно-разведывательная и горнострелковая роты, горно-вьючная батарея, горнокавалерийский эскадрон, взводы связи, саперный, горнотранспортный взвод, отделение химиков, санитарная и ветеринарная части. В походе участвовало также 13 альпинистов, в том числе заслуженные мастера спорта СССР В. Абалаков, И. Лукин, Л. Саладин и несколько альпинистов из военных округов. Научно-исследовательскую работу проводила психофизическая лаборатория. Отряд возглавили командир полка H. A. Кичаев и военный комиссар Ф. П. Яковлев.

Отряд должен был подняться на высоту 5700–6100 метров в полном боевом снаряжении, провести стрельбы, исследовать ряд вопросов по связи, режим бойца и коня в условиях высокогорья, а также материально-технического и медицинского обеспечения войск.

Одновременно решалась задача по подготовке военных альпинистов-инструкторов. Главной целью похода являлось изучение условий ведения боевых действий в высокогорной местности и разработка практических рекомендаций по дальнейшему совершенствованию горной подготовки войск.

Сорок дней продолжался этот поход по маршруту — город Ош, озеро Каракуль и обратно. На высоте 5000–6000 метров проводились опытные стрельбы из винтовок, ручных и станковых пулеметов, горных орудий.

Во время памирского похода был установлен мировой рекорд массового восхождения в полном боевом снаряжении и с материальной частью. Многие участники похода получили государственные награды: командир отряда H. A. Кичаев был награжден орденом Красной Звезды, другие участники получили ценные подарки, грамоты и благодарность командования.

Летом этого же года все пулеметные подразделения 1-й Туркестанской горнострелковой дивизии (с 1936 года — 83-й горнострелковой) совершили восхождение на одну из вершин хребта Копетдаг в Туркмении (2942 м), а в 1936 году разведывательная рота дивизии под командованием капитана Ф. Мизевича поднялась на пик Парапамиза (6400 метров).

Некоторыми соединениями САВО руководили командиры, ставшие затем легендарными личностями. Так, в течение пяти лет (1932–1937 гг.) 9-м Туркестанским Краснознаменным полком командовал известный впоследствии командир 316-й стрелковой дивизии РККА генерал-майор И. В. Панфилов, а 21-й горнокавалерийской дивизией (1940–1941) — впоследствии командующий 5-й гвардейской армией, Герой Советского Союза, генерал армии A. C. Жадов.

Использование в САВО горных частей также было связано и со стихийными бедствиями.

В 1935–1936 годах на Памире неожиданно наступила суровая зима с обильными снегопадами. Снежные обвалы перекрыли автомобильную дорогу, соединявшую город Ош с Мургабом. Все попытки пробиться через Памир были безуспешными. Транспорт с хлебом, предназначенным для Мургаба, был погребен под глубоким снегом в горах.

Для обеспечения населения Памира продовольствием из частей Среднеазиатского военного округа была организована специальная экспедиция во главе с замкомандующего САВО комкором О. И. Городовиковым.

Экспедиция успешно преодолела первое препятствие — перевал Чигирчик. А впереди простирались перевал Катын-Арт, Алайская долина и Заалайский хребет. Машинам прокладывали путь саперы, которые ломами, лопатами, кирками и взрывчаткой расчищали завалы в глубоких снежных заносах. На некоторых участках машины проходили не более 100 метров в час.

В неимоверно тяжелых условиях, при ураганном ветре и трескучем морозе, доходившем до 45,5 градуса, экспедиция прошла через перевалы, снега Памира и, преодолев расстояние в 410 км, на двадцатый день доставила продовольствие в Мургаб.

В 1937 году 48-й Казахский кавполк и некоторые другие подразделения 21-й горнокавалерийской дивизии повторили поход через Памир, а в мае 1939 года бороться с наводнением рек Мургаб и Теджен был отправлен 45-й горнострелковый полк.

Таким образом, в САВО работа по горной подготовке велась с несколько своеобразным уклоном, смещенным к выполнению спасательных задач в чрезвычайных ситуациях^[12].

В Ленинградском военном округе (ЛВО) в преддверии «зимней» войны находились 54-я и 104-я горнострелковые дивизии, которые участвовали в Советско-финской войне в составе 9-й и 14-й армий. Летом 1940 года они были переведены на штат стрелковых дивизий.

Специальное горнострелковое соединение было сформировано также в составе Ленинградского военного округа (ЛВО), и сделано это было чисто по политическим мотивам.

На основе 106-й стрелковой дивизии РККА по указанию наркома обороны К. Е. Ворошилова от 23 ноября 1939 года в г. Петрозаводске началось формирование управления и частей Особого горнострелкового корпуса (гск), получившего затем название 1-го горнострелкового корпуса Финляндской народной армии (ФНА). Командовал корпусом комдив Аксель Моисеевич Анттила. Укомплектовывали это соединение финнами и карелами, а сам 1 гск должен был стать основой армии новой демократической Финляндии. Никакой горной подготовки в 1 гск не велось, а спецснаряжения не было — бойцов просто быстро переодели в трофейное польское обмундирование, заменив конфедератки на шапки-ушанки. Вместе с Красной армией части 1 гск участвовали в Советско-финской войне. Но из-за того, что создания Финской Демократической Республики так и не произошло, вскоре после окончания войны 1 гск ФНА был переформирован в 71-ю особую стрелковую дивизию ЛВО.

Для широкого развертывания работы по подготовке горных войск при Управлении тогда еще физической подготовки РККА в 30-х годах был образован отдел альпинизма, а в горах создавались учебные базы Центрального дома Красной армии, где круглогодично организовывались походы к вершинам воинских групп и подразделений. Однако такие группы были немногочисленны, и командование хотело от них главного — новых крупных акций, повышающих собственный престиж, — рекордов.

Среди гражданского общества массовое альпинистское движение развивалось более интенсивно. В 1936 году по решению Секретариата ВЦСПС при профсоюзах были образованы добровольные спортивные общества, в ведение которых перешли все учебно-спортивные альпинистские лагеря. При Всесоюзном комитете физкультуры и спорта была учреждена Всесоюзная альпинистская секция. И результаты не замедлили сказаться. Так, к 1940 году на Кавказе были покорены все крупнейшие вершины, в том числе и в трудное зимнее время. Уже в 1937 году советские альпинисты вышли на первое место в мире по числу спортсменов, поднявшихся на вершины, превышающие 7000 метров. К 1940 году в Советском Союзе насчитывалось более 50 тысяч человек, сдавших спортивные нормы на значок «Альпинист СССР» 1-й ступени. Когда же, еще в предвоенное время, спортсмены-альпинисты обращались в Управление горной, лыжной и физической подготовки Красной армии с предложением использовать их опыт для боевой подготовки войск, нередко они слышали в ответ: «Нам на Эльбрусах не воевать…»^[13]. Боевая подготовка горнострелковых соединений не была ориентирована на условия высокогорья — по мнению Управления горной, лыжной и физической подготовки РККА, действия в условиях, требующих специальной альпинистской подготовки, были маловероятны. Низкую горную квалификацию командиров и бойцов предполагалось заменить призывом в ряды горных стрелков и кавалеристов народов СССР, проживающих в горной местности, а также относительно большим количеством горнострелковых и горнокавалерийских соединений: 23 советские дивизии против 4 немецких, из которых 2 егерские дивизии вермахта горными назвать можно было только с большой натяжкой.

Советские бойцы и командиры элементами горной подготовки владели слабо. А ведь этот вид учебы для горнострелковых соединений, по существу, являлся главной составляющей боевой подготовки. Она была необходима для успешного ведения боя и в предгорьях, и на перевалах, и на вершинах. Ориентировка, проведение разведки, применение различного рода оружия, сами правила ведения огня — все это в горах имеет свою специфику. Знание гор позволяет уменьшить потери от естественных опасностей: мороза, лавин, камнепадов, закрытых трещин. Особенно сложны действия в горах в зимних условиях. Чтобы добиться успеха, необходимо владеть горными лыжами, уметь ходить на снегоступах. Ни того, ни другого в горных соединениях не было.

Специальная горная подготовка советских войск могла проходить только при наличии особого снаряжения и обмундирования. Снаряжения не было вообще, а обмундирование (за исключением панамы) соответствовало обмундированию стрелковых соединений: сапоги или ботинки с обмотками, обычные брюки, шинели. Эта одежда и обувь мало годилась для действий в условиях высокогорья.

С началом Великой Отечественной войны и продвижением противника обстановка по отношению к подготовке горных соединений стала понемногу меняться. Горнострелковые дивизии, входившие в состав Киевского Особого военного округа, были или уничтожены, или активно использовались в боях в качестве стрелковых соединений. Реорганизации могли быть подвергнуты только дивизии невоюющих округов и Дальневосточного фронта. Тем более, что враг все дальше продвигался в глубь территории нашей страны.

Горные части из тыловых округов уже летом 1941 года стали отправлять на советско-германский фронт. Первой из САВО отправили 21-ю горнокавалерийскую дивизию в составе 67-го краснознаменного, 17-го и 112-го горных кавполков, 22-го конноартиллерийского дивизиона и 23-го бронетанкового дивизиона (командир полковник Я. К. Кулиев, комиссар Г. Г. Белов). Она участвовала в Смоленском сражении, а в октябре 1941 года входила в Оперативную группу генерала А. Н. Ермакова в составе Брянского фронта.

27 августа 1941 года 53-я армия РККА, сформированная на базе Среднеазиатского военного округа, вступила на территорию Ирана для стабилизации обстановки в этой стране. 53-я Отдельная Среднеазиатская армия (командующий генерал-лейтенант С. Г. Трофименко, член Военного совета бригадный комиссар П. И. Ефимов, начальник штаба генерал-майор М. И. Казаков) состояла из трех группировок, действовавших на самостоятельных направлениях: 58-го стрелкового корпуса (68-я горнострелковая и 39-я горнокавалерийская дивизия, 123-й отдельный армейский артиллерийский полк) под командованием генерал-майора М. Ф. Григоровича; 83-й горнострелковой дивизии под командованием полковника A. A. Лучинского; 4-го кавалерийского корпуса (18-я и 44-я кавалерийские дивизии) под командованием генерал-лейтенанта Т. Т. Шапкина. 20-я горнострелковая ордена Ленина Краснознаменная дивизия составляла резерв армии.

17 сентября 1941 года некоторые части 53-й отдельной Среднеазиатской армии, Закавказского военного округа и британских войск вступили в Тегеран. С вводом советских войск в Иран были сорваны планы германского командования по превращению Ирана в плацдарм для вторжения в Советский Союз с юга. Так как опасность прогерманского переворота в Иране была ликвидирована, 18-я и 44-я кавдивизии, а также 20-я горнокавалерийская дивизия, а позднее и 83-я горнострелковая Туркестанская дивизия были отправлены на советско-германский фронт.

20-я горнокавалерийская Краснознаменная ордена Ленина дивизия (командир полковник A. B. Ставенков, позднее подполковник М. П. Тавлиев) сражалась под Москвой на клинско-солнечногорском направлении в 3-м (2-м гвардейском) кавкорпусе генерала Л. М. Доватора из 5-й армии Западного фронта.

83 гсд была переброшена в Закавказье. Части 9-й, 47-я и 63-я горнострелковые дивизии ЗакВО с конца 1941 года участвовали в боях в Крыму и на Крымском фронте^[14].

Однако в перспективе главной задачей горных дивизий была подготовка собственно к войне в горах.

Уже в июле 1941 года группа спортсменов обратилась в Генеральный штаб Красной армии с предложением использовать опытных альпинистов на соответствующих участках фронта в действующей армии или для обучения бойцов частей и соединений, дислоцированных в горных районах страны. Список желающих добровольцев составляли по памяти. Дело в том, что к началу войны альпинистов не регистрировали по особой военно-учетной специальности. Поэтому лишь некоторые спортсмены, и то случайно, находились к тому времени в горных соединениях.

Однако вопрос никак не решался до октября 1941 года. Только тогда, когда противник стал реально продвигаться на южном направлении, альпинисты были мобилизованы и отправлены в горные соединения Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Часть людей была отправлена в Приэльбрусье, где существовало несколько крупных спортивных альпинистских баз. В них было сосредоточено большое количество специального снаряжения и продовольствия. Такие лагеря-базы могли очень пригодиться советским войскам при ведении военных действий.

Лучшие специалисты по альпинистской подготовке были направлены в состав Закавказского фронта, туда, где было наибольшее количество горных соединений. В штабе фронта прибывшие спортсмены сразу получили назначение: Ю. Н. Губанов, Н. В. Хромов, A. C. Уваров, Б. М. Беркович были направлены в 7-ю горнострелковую дивизию 57-й армии; И. Л. Бадер и В. В. Молоканов — в 20-ю горнострелковую дивизию 46-й армии; A. M. Гусев — в 9-ю горнострелковую дивизию 46-й армии.

Вслед за альпинистами в горные соединения отправили специальное снаряжение: ледорубы, веревки, палатки, спальные мешки, горные лыжи, «кошки», высокогорные ботинки. Но, по правде говоря, его было немного.

Один из известных спортсменов-альпинистов — A. M. Гусев, гидрометеоролог по гражданской профессии, впоследствии ставший начальником альпинистского отделения штаба оперативной группы войск по обороне Главного Кавказского хребта Закавказского фронта, попал в 9-ю горнострелковую Кавказскую имени ЦИК Грузинской ССР, Краснознаменную, ордена Красной Звезды дивизию 46-й армии Закавказского фронта. Находилась она в районе Батуми и охраняла черноморское побережье Аджарии.

В соответствии с указанием из Москвы в штабе фронта был издан приказ, подписанный начальником штаба Закавказского фронта генерал-майором Ф. И. Толбухиным, о проведении сборов начсостава по горной подготовке. На дивизионные сборы привлекалось по 3 человека от каждой стрелковой роты и разведывательных подразделений всех полков. В 9 гсд в ноябре 1941 года к сборам привлекалось 75 человек. Они с помощью спортсмена-альпиниста A. M. Гусева должны были пройти обучение по расширенной программе и стать в дальнейшем инструкторами но технике движения в горах, чтобы затем обучать уже других военнослужащих. Подобные мероприятия проводились в этот период и в других соединениях Закавказского фронта.

Когда начались специальные занятия, возникла проблема особой горной обуви. Значительная часть бойцов горных дивизий РККА была обута в сапоги, и только некоторые — в обычные армейские ботинки с обмотками. Сапоги носил и весь командно-начальствующий состав. Большинство воинских начальников были уверены, что сапоги как армейская обувь универсальны. Однако для передвижения на лыжах подобная обувь была малопригодна. Сапоги неудобны и на высокогорном бездорожье, так как скользят не только по подтаявшему снегу и льду, но и по камням. По той же причине неудобны в горах и армейские ботинки. Здесь необходима высокогорная обувь со специальными шипами. А на очень крутых снежных и ледяных склонах помимо них требуются еще специальные «кошки», которые нельзя было надежно укрепить ни на обычных сапогах, ни на обычных ботинках. К слову сказать, неудобна в горах и шинель с длинными полами.

Горная обувь служит несравненно дольше обычной. Но главное ее достоинство не в этом. Благодаря тому что она сделана из толстой кожи со специальными прокладками в уязвимых местах стопы, эта обувь спасает ноги от травм, неизбежных при ударах о камни, выступы скал и неровности льда, встречающиеся в горах на каждом шагу.

На складах Закавказского фронта было достаточное количество горных ботинок, но многие бойцы, в том числе и на сборах по горной подготовке, отказывались от них, ссылаясь на тяжесть горной обуви. Однако первые же занятия заставили командиров и красноармейцев поменять свое мнение. И прежде всего это было связано с горными лыжами.

Например, в 9 гсд было сто пар простейших горных лыж. Универсальные армейские крепления, установленные на них, предполагалось переоборудовать с помощью специальных скоб, сделать их более жесткими. Ездить на лыжах с подобными креплениями (в то время их называли «кандахар») можно было только в горных ботинках. Горнолыжный спорт был тогда экзотикой, техникой скоростного спуска не владел даже инструктор. Но в горах на глубоком снегу боец без лыж беспомощен, так как не может ни активно наступать, ни эффективно обороняться. Поэтому стрелки начали учиться прочно стоять на лыжах и прокладывать горные маршруты.

Программой сборов предусматривались также стрельбы вверх и вниз по склону гребня под углом около 45° к горизонту. Намечалась атака нашими «лыжниками» противника, расположившегося в долине. Тех, кто не мог устоять на лыжах и падал, условились считать «выбывшими из строя»; они становились легко узявимыми для огня «противника».

Неожиданными для участников сборов оказались результаты стрельб. Они входили в повседневную боевую подготовку, и, в общем, были хорошие показатели, но в горах большинство пуль легло за пределами мишеней. В чем же было дело?

Причина сначала была ясна только специалистам. В горах при стрельбе под большим углом к горизонту траектория полета пули изменялась, становилась более пологой. Однако в наставлениях для стрельб об этом ничего не говорилось, и пули улетали в «молоко». Стало ясно, что на специальные занятия надо также привлекать снайперов и автоматчиков, проводить специальные стрельбы и составлять таблицы поправок до углов в 90° выше и ниже горизонта.

Так как сборы проводились в горных районах Аджарии, альпинисты подвергли активному изучению местные ступающие лыжи — тхеламури. Обода этих снегоступов, сделанные из расщепленных веток дерева и изогнутые в виде неправильного овала, были переплетены тугими жгутами из веток лавровишни, а потому были очень удобны для движения по глубокому снегу. В густом лесу или кустарнике, а также при крутом подъеме тхеламури имели явные преимущества перед горными лыжами. Командованием было закуплено несколько пар тхеламури, а горные стрелки научились пользоваться ими. В дальнейшем, когда военные действия развернулись на Главном Кавказском хребте, эти лыжи и подобные им снегоступы были в большом количестве изготовлены по указанию штаба фронта, ими снабжали части, сражавшиеся в высокогорных районах. Тхеламури оказались действительно значительно удобнее снегоступов, но делать их приходилось вручную, что требовало много времени. Впоследствии в комплект снаряжения наших специальных частей включались и ступающие, и горные лыжи. Горные части противника тоже использовали в зимний период точно такой же комплект лыжного снаряжения. Но их снегоступы были хуже аджарских тхеламури…

По итогам сборов, проведенных в горнострелковых дивизиях Закавказского фронта, осенью 1941 года было решено горную подготовку проводить одновременно со всем личным составом полков, непосредственно в районах их дислокации, а на сборах в горах — занятия со специальными подразделениями: взводами пешей разведки, ротами автоматчиков, командами снайперов.

Фактически по предложенному плану с декабря 1941 года по май 1942 года был проведен основной этап работы военных альпинистов — освоение горной подготовки всем личным составом соединений. В процессе обучения командование добавило новые задачи: разведку проходимости троп в бездорожных районах для различного рода частей, а также сборы по горной подготовке полковых команд снайперов.

Основные трудности в этот период обучения возникали из-за нехватки альпинистского снаряжения. На получение его со складов фронта в нужном количестве рассчитывать было нельзя. Пришлось изменить последовательность занятий по разделам программы в различных частях и организовывать переброску из части в часть необходимого снаряжения.

Для каждой воинской специальности разрабатывались собственные программы боевого обучения. Так, на занятиях с разведывательными подразделениями особое внимание уделялось изучению правил ориентирования в горах, технике движения по участкам с особо сложным рельефом. Для них были расширены программы походов. С ротами автоматчиков, которые штатно ввели в горнострелковые соединения, детально отрабатывались специальные приемы стрельбы в горах. А для стрелковых подразделений была разработана обширная программа стрельб под большим углом к горизонту.

Надо было также научить бойцов правильно определять на глазок расстояние в горах, где оно очень обманчиво: смотришь на склон — расстояние как бы сокращается, смотришь вниз — кажется большим.

Для выполнения каждого упражнения подбиралась такая обстановка, которая могла встретиться в реальном бою. Благодаря этому каждое упражнение превращалось как бы в небольшую индивидуальную тактическую задачу.

Когда на сборы пришли минометчики, особое внимание было уделено вопросам транспортировки тяжелого вооружения и выбора огневых позиций для минометов с учетом встречающихся в горах опасностей (камнепадов, снежных лавин).

Сборы по горной подготовке заканчивались итоговыми тактическими занятиями, включавшими штурм перевала, заход в тыл «противника», захват переправы через горную реку и некоторые другие действия, а также длительным походом. План похода и характер учения менялись в зависимости от специфики части.

Новизна программ и разнородность включенных в нее конкретных задач вызвали необходимость дополнительной подготовки инструкторов и командиров. Они сами тоже много тренировались в стрельбе, метании гранат и движении на лыжах.

Весной 1942 года горные соединения Закавказского фронта проверила инспекция из отдела горной подготовки Главного управления горнолыжной и физической подготовки Красной армии во главе с заслуженным мастером спорта старшим лейтенантом И. В. Юлиным. Лучшей была признана 9 гсд, на ее базе в начале лета 1942 года были проведены двухнедельные всеармейские (46 А) сборы командного состава по горной подготовке.

Вскоре Закавказский военный округ стал фронтовым — битва за Кавказ началась 25 июля 1942 года.

Сражение на перевалах

Прежде чем перейти к описанию событий непосредственно на перевалах Главного Кавказского хребта, необходимо хотя бы кратко познакомить читателей с географией района боевых действий.

Главный Кавказский хребет протянулся огромной грядой на 1200–1300 километров от Апшеронского полуострова на Каспии до берегов Черного моря. Хребет условно делится на три части: Восточный Кавказ — от Апшеронского полуострова до горы Казбек (около 500 км), Центральный Кавказ — от Казбека до Эльбруса (около 200 км) и Западный Кавказ — от Эльбруса до Анапы (около 500 км). Наиболее высокая часть хребта — центральная. Средняя высота гор достигает здесь 4 км. А вершины Эльбрус, Казбек, Дых-Тау, Каштан-Тау, Пик Пушкина, Джанги-Тау, Мижирги имеют высоту более 5 км.

Самая высокая гора — Эльбрус. Высота его западной вершины 5642 метра, восточной — 5621 метр. Снеговая линия на Кавказе проходит на уровне 3200 метров. Выше нее круглый год — царство снега и льда. Хребет от Эльбруса и Казбека постепенно снижается к берегам Каспия и Черного моря.

В районе южной границы центральной части хребта через перевал Крестовый пролегает Военно-Грузинская дорога, а через перевал Мамисон — Военно-Осетинская дорога. К западу от Эльбруса, через перевал Клухор, проходит Военно-Сухумская дорога. Эти дороги строились в XIX веке, и сами названия говорят об их стратегическом значении.

Кроме названных хребет пересекают с севера на юг другие, менее значительные дороги и тропы. Но только некоторые из них пригодны для движения колесного транспорта, да и то лишь в летнее время. Большая часть дорог и троп доступна главным образом для движения вьючного транспорта и пешеходов. Но на любом, даже самом трудном, участке хребет могут преодолеть группы опытных альпинистов.

На северных и южных отрогах Главного Кавказского хребта идут через перевалы дороги и тропы из одного ущелья в другое. Они пригодны в основном для вьючного транспорта и пешеходов.

Эти боковые перевалы приобретают огромное значение во время военных действий в горах, так как именно через них можно зайти во фланг или в тыл противника. Большую роль могут сыграть они и в случае партизанской войны.

Такова в общих чертах характеристика проходимости Главного Кавказского хребта и его отрогов. Она очень важна для оценки возможностей действия различных родов войск. Это хорошо понимали не только советское командование, но и противник.

Вряд ли следует перечислять и описывать все перевалы Кавказа. Но рассказать о перевалах, расположенных на участке хребта от Эльбруса до Маруха, где развернулись боевые действия, освещенные в этой книге, необходимо.

Массив Эльбруса расположен несколько к северу, в стороне от Главного Кавказского хребта. Он соединен с ним перемычкой, на которой находится перевал Хотю-Тау. Через него из Карачая по ущелью реки Кубань идет дорога в Кабардино-Балкарию — в Баксанское ущелье, ведущее к Нальчику. На этой перемычке, рядом с перевалом, лежит обширное снежное поле.

К юго-востоку от Эльбруса, на Главном Кавказском хребте, три перевала: Чипер-Азау, Донгуз-Орун и Бечо. Через них вьючные тропы ведут в Сванетию. Это наиболее простые перевалы Центральной части Главного Кавказского хребта.

К северо-западу от Эльбруса, на Главном Кавказском хребте, расположены перевалы Чипер-Карачай, Морды, Гандарайский, Нахар, Клухор, Марух. На пять из них дороги идут от Теберды и Учкулана. Основная дорога на Марухский перевал начинается из станицы Зеленчугской. Все эти перевалы в разной степени проходимы для вьючного транспорта. И что очень важно в военном отношении, дороги и тропы через все названные перевалы имеют выход на Военно-Сухумскую дорогу в различных ее участках.

До войны к Клухорскому перевалу с юга из Сухуми и с севера из Теберды вели автомобильные дороги. Но они доходили только до подступов к перевалу. Центральный участок дороги через перевал был пригоден местами для колесного, а в основном для вьючного транспорта, и то лишь в летнее время.

Оборона перевалов Главного Кавказского хребта была возложена на 46-ю армию Закавказского фронта еще в ноябре 1941 года, после вторжения германских войск в Крым. Но меры по ее укреплению были приняты недостаточные.

В июне 1942 года, когда началась битва за Кавказ (с 25 июня 1942 г. — Примеч. авт.), та же армия вновь получила задачу не допустить выхода противника к Черному морю и в Закавказье через перевалы Главного Кавказского хребта.

В тот период 46-й армией командовал генерал-майор В. Ф. Сергацков, членом Военного совета был бригадный комиссар В. Н. Емельянов, начальником штаба — полковник А. П. Рассказов.

С 30 июля 1942 года 46 А вошла в состав Закавказского фронта^[15] (командующий — генерал армии И. В. Тюленев, член Военного совета — бригадный комиссар П. И. Ефимов, начальник штаба — генерал-лейтенант П. П. Бодин). Перед фронтом были поставлены задачи: завершить подготовку обороны и занять оборонительные рубежи по рекам Терек, Урух и на перевалах Главного Кавказского хребта, а также создать многополосную оборону на направлении Грозный — Махачкала — Баку.

Полоса обороны 46-й армии в августе 1942 года была огромной и очень разнообразной по характеру местности (начиналась она от южного побережья Черного моря и тянулась до высокогорных областей). В состав армии входили следующие соединения: 9-я горнострелковая, 394-я стрелковая, 20-я горнострелковая дивизии и 51-я стрелковая бригада, объединенные в 3-й стрелковый корпус. Входившие в его состав соединения обороняли районы побережья от Поти до Гудауты и от Гудауты до Лазаревской. Кроме того, 20-я горнострелковая держала оборону от перевала Белореченского до перевала Аишха, 51-я стрелковая бригада вместе с 394-й стрелковой дивизией — от перевала Санчаро до Эльбруса. В зону ответственности 394 сд входили Клухорский и Марухский перевалы. На участке от Эльбруса до перевала Мамисон оборонялась 63-я кавалерийская дивизия, штаб которой расположился в Сванетии. Эта дивизия, ранее сформированная на территории Таджикистана, по приказу Ставки ВГК в мае 1942 года прибыла в Закавказье. Командовал 63 кд генерал-майор K. P. Белошниченко. Позже ее сменила 242-я горнострелковая дивизия. Оборона Мамисонского перевала и Военно-Осетинской дороги была поручена 351-й стрелковой дивизии, а на Военно-Грузинской дороге, в районе Кавбеги, обосновался штаб 267-й стрелковой дивизии, охранявшей Крестовый перевал. Один из полков 351-й стрелковой находился в Кутаиси в распоряжении штаба 46-й армии. Первоначально непосредственно за оборону перевалов отвечал зам. командующего войсками фронта генерал-майор A. A. Ходеев.

Задачи, возложенные на 46-ю армию, были очень серьезны, а сил для их решения было явно недостаточно. В какой-то мере это, видимо, объяснялось недооценкой возможности вторжения противника в Закавказье через перевалы Главного Кавказского хребта. В силу этого обстоятельства, а также в силу того, что многие наши командиры считали Главный Кавказский хребет непреодолимой преградой для неприятеля, подготовке перевалов к обороне не придавалось должного значения. В основном их обороняли силы от роты до батальона, а некоторые перевалы вообще не были заняты нашими войсками.

Так было, в частности, и на направлениях, где действовал 3-й стрелковый корпус. Северные склоны перевалов не оборонялись, разведка там не проводилась. Основные силы соединений расположились ближе к морю, а на перевалах находились лишь небольшие отряды, связь с которыми была не очень надежной. Личный состав таких отрядов не был подготовлен к действиям в горах, люди плохо знали местность и потому не могли ни создать надежную оборону, ни предвидеть возможные действия опытного противника. И это происходило в то время, когда весь личный состав 9-й и значительная часть бойцов и командиров 20-й горнострелковых дивизий уже прошли серьезную горную подготовку. А значит, эти соединения могли сыграть большую роль в обороне перевалов.

Прибывший на Кавказ представитель Государственного Комитета Обороны Л. П. Берия категорически противился предложению перебросить на перевалы не только всю 9-ю горнострелковую дивизию, но даже отдельные ее части.121-й горнострелковый полк из 9 гсд, например, был направлен на Клухорский перевал без его ведома. Однако командарма 46 генерал-майора А. Ф. Сергацкова он с должности снял.

А между тем наступал август, и уже в первых числах 49-й горнопехотный корпус генерала Конрада из района Невинномысской и Черкесска начал двигаться к перевалам. Как и предполагалось, в горы шли хорошо обученные, полностью укомплектованные, обеспеченные специальным альпинистским снаряжением соединения. В экипировку личного состава входили удобная крепкая горная обувь и верхняя одежда, палатки, спальные мешки, походные спиртовые индивидуальные кухни и примусы, темные очки. Снаряжение состояло из ледорубов, «кошек», веревок, скальных и ледовых крючьев и карабинов, горных спасательных средств. Высокогорные части обеспечивались также специальным высококалорийным питанием.

Германское командование ставило перед этим соединением следующую задачу: «49-й горнопехотный корпус должен был совместно с одной немецкой и одной румынской горными дивизиями пробиться через Кавказ западнее Эльбруса и в случае успеха выйти к Тбилиси». Тем более что в реальности путь на перевалы от Санчаро до Эльбруса оказался, по существу, открытым. В это же время 17-я армия вермахта должна была наступать на Туапсе.

^{Планы и положение сторон к моменту вступления войск Закавказского фронта в боевые действия на Северном Кавказе. Август 1942 года}

К сожалению, как уже говорилось, командование Закавказского фронта, готовясь в свое время к обороне высокогорных перевалов в центральной части Главного Кавказского хребта, недооценило всю важность укрепления этого района в инженерном отношении. Оно ошибочно считало, что горные вершины и высокогорные перевалы сами по себе — без дополнительного их укрепления скрытыми огневыми позициями, без минирования горных проходов, проезжих вьючных дорог и троп, — то есть без организации их обороны войсками, — являются непреодолимой обороной для врага.

Немецкое же командование, зная, что до начала зимы на высокогорных перевалах осталось менее 8 недель, планировало одержать победу на этом направлении до конца сентября.

Так сложилась общая обстановка на Кавказе к началу боев на перевалах. Используя сохранившиеся архивные фронтовые документы, записи и впечатления участников боев, а также их рассказы, автор намеревается на этом общем фоне подробно описать боевые действия на самих перевалах Главного Кавказского хребта и «под лупой» рассмотреть детали этих уникальных событий.

Согласно указанию ОКВ от 12 августа 1942 года генерал Конрад поставил перед дивизиями 49-го горнопехотного корпуса следующие задачи:

— 4-й горнопехотной дивизии действовать на правом фланге, захватить перевалы у истоков Большой Лабы. Сосед справа — 44-й егерский корпус.

— 1-й горнопехотной дивизии действовать на левом фланге, захватить перевалы в истоках Теберды и Кубани. Выделить отряд охранения на левом фланге в Баксанское ущелье и на. перевалы Эльбруса.

Передовые отряды и передовые группы были созданы в каждой из двух дивизий и в каждом из полков. Необходимое тыловое имущество и артиллерию перегрузили с грузовиков на лошадей и мулов. Громадные тюки и оружие (на сленге егерей называвшиеся «большая туча») несли на себе и сами солдаты.

1 гпд должна была наступать по Военно-Сухумской дороге, южная часть которой в Кадорской долине в 16 км юго-восточнее Сухуми соединяется с прибрежной дорогой. 4-й гпд предстояло продвигаться через труднодоступную долину Большой Лабы к истокам Бзыби, впадающей в 64 км северо-западнее Сухуми в Черное море.

По Военно-Сухумской дороге двинулся горнопехотный отряд фон Хиршфельда. Эта группа была укомплектована двумя лучшими ротами 98-го и 99-го горнопехотных полков и имела дополнительно специальное тяжелое вооружение. После того как 11 августа немцами был захвачен крупный промышленный поселок Микоян-Шахар, отряд фон Хиршфельда неотступно преследовал отступающие советские войска. 14 августа немцы устроили «частную битву на окружение» за овладение поселком Теберда. Отряду фон Хиршфельда досталось 23 орудия (среди них 7 тяжелых), два танка, 96 грузовиков и много стрелкового оружия. Вечером в расположение этой боевой группы прибыл генерал Конрад и лично приказал продолжать наступление.

Боевые действия на высокогорных перевалах Центрального Кавказа стали составной частью второго этапа (18 августа — 28 сентября) оборонительного сражения на Северном Кавказе, продолжавшегося с 25 июля 1942 года до 3 января 1943 года.

Итак, разделившись на несколько групп, войска генерала Конрада 15 августа начали продвижение и устремились по долине реки Большая Лаба в направлении перевалов Санчаро и Псеашха, по долинам рек Марух и Большой Зеленчук — к перевалам Наурский и Марух, а по долине реки Теберда — на перевал Клухорский и перевал Домбай-Ульген. Одна группа направилась по долине реки Кубань к перевалам Нахар, Гондарай, Морды, Чипер-Карачаевский на Главном Кавказском хребте и далее к Хотю-Тау, где вообще не было нашего гарнизона. Этому направлению противник придавал большое значение: путь через перевал вел к Эльбрусу и в тыл наших частей, отходивших вверх по Баксанскому ущелью. Именно в этой группе немцев находился отряд альпинистов капитана Грота (состоявший из альпинистов 99 гпп 1-й горнопехотной дивизии «Эдельвейс» и 5 егерей из 4 гпд), впоследствии занявший специальную высокогорную гостиницу «Приют Одиннадцати» (построена в 1939 году на высоте 4200 м, рассчитана на 200 человек), метеорологическую станцию на южных склонах Эльбруса и установивший на его вершинах 21–22 августа нацистские флаги и символику с эмблемами 1-й и 4-й горнопехотных дивизий. Само восхождение егерей никакого военного значения не имело. Но, заняв горный массив Эльбруса, противник мог господствовать над Баксанским ущельем и ставил под удар пути, ведущие на перевалы Донгуз-Орун и Бечо, а также получал возможность пройти по ущельям рек Ненскрыры и Секена на Ингурскую и Военно-Сухумскую дороги в глубокий тыл наших войск, оборонявших перевалы с юга.

После Второй мировой войны и у нас, и за рубежом было выпущено немало монографий и мемуаров о боевых действиях на Кавказе и, в частности, на перевалах Главного Кавказского хребта. Но описания боев непосредственно в горах часто грешат неточностями. Детали многих событий трактуются по-разному. И это не случайно. В условиях высокогорья связь между частями была крайне затруднена, отдельные подразделения нередко действовали в полной изоляции друг от друга. Вот почему даже сейчас неизвестны подробности многих событий, до сих пор не выяснены не только судьбы отдельных людей, но и некоторых подразделений.

О боях на Кавказе писал, в частности, генерал Рудольф Конрад в своей книге «Битва за Кавказ», изданной в 1954 году в Мюнхене. Поскольку, как известно, он командовал в то время 49-м горнопехотным корпусом, воспоминания Конрада представляются мне любопытными. И кое-где в своей книге я буду цитировать его мемуары. Это позволит осветить войну на Кавказе с разных позиций, что, на взгляд автора, даст возможность читателям лучше представить истинную картину тех уже далеких событий.

Конрад описывал продвижение сил своего корпуса через Черкесск, Микоян-Шахар, Теберду, Архыз к подступам на перевалы. Говорил о сопротивлении советских разрозненных частей, отходивших по этим же маршрутам, о нарастающих трудностях снабжения войск корпуса, растянувшихся при выходе на перевалы, и особенно в условиях бездорожья на их южных склонах. Надо отметить, что сведения о дорожных условиях, имевшиеся в его распоряжении, были точны и достоверны.

Итак, противник шел на перевалы. Но нельзя сказать, что его продвижение было беспрепятственным. По ущельям в сторону хребта отходили разрозненные части, отрезанные в предгорьях от основных сил нашей армии. Эти части оказывали сопротивление на наиболее выгодных для обороны участках.

Большинство отходивших двигались без карт, причем мало кто знал горы. Большую помощь в выборе правильного пути на перевалы оказывало им местное население и партизаны.

Таким образом, бойцы и командиры, отходившие по основным ущельям и дорогам, достигали перевалов, встречали там наши части и благополучно попадали на побережье, где происходило переформирование. Однако многие отряды постигла печальная участь. Преследуемые врагом, они попадали в боковые ущелья, заканчивающиеся отвесными скалами, крутыми снежными склонами и нагромождениями ледников. Тут могли пройти только опытные альпинисты. И люди гибли от лавин, камнепадов, гибли в бездонных трещинах ледников, гибли от пуль настигавших их немцев. Много лет прошло с тех пор, но и сейчасеще находят в горах останки бойцов и командиров, пытавшихся прорваться к своим через суровые заоблачные выси гор и погибших здесь, но не сдавшихся врагу.

В тот период в горах и предгорьях уже интенсивно развертывалась партизанская война. Партизанские отряды П. Грицая, Г. Царяпина и Пуда в Кабардино-Балкарии, отряды, возникшие в Карачае и других районах Северного Кавказа, активно помогали Красной армии на всех этапах оборонительных боев, не давали врагу покоя ни днем, ни ночью в течение всего периода оккупации, а затем громили его в дни начавшегося наступления Красной армии…

Однако основная роль в удержании перевалов Главного Кавказского хребта принадлежала регулярной Красной армии.

В качестве одной из первых экстренных мер для усиления обороны перевалов в горы были переброшены курсанты некоторых военных училищ. Выпускники 1-го Тбилисского пехотного училища РККА, дислоцировавшегося с мая 1942 года в Гаграх, к концу июля сдали все государственные экзамены и ожидали приказа НКО о присвоении офицерских званий и отправки на фронт. Но 2–3 августа по приказу командующего Закавказским фронтом это училище, а также Сухумское и некоторые другие, находившиеся на территории Закавказья, в экстренном порядке были отправлены на фронт, в район перевалов Санчаро, Чамашха и Оллоштраху. Они вошли в специальную сводную группу полковника (позднее генерал-майора) И. И. Пияшева. В одной из сводок германского Генерального штаба за 26 августа 1942 года отмечается: «115-е горнострелковое училище в Сухуми введено в действие у Клыдж (Кавказ). Состав — один батальон с горным оснащением. Винтовки частично с оптическими прицелами. Личный состав состоит из молодых, стойко сражающихся солдат»^[16].

Обстановка на Кавказском хребте становилась все более напряженной, и Ставка Верховного Главнокомандования 20 августа 1942 года дала Закавказскому фронту специальную директиву, требовавшую принять немедленные систематизированные меры по усилению обороны перевалов. В ней, в частности, говорилось:

«Враг, имея специально подготовленные горные части, будет использовать для их проникновения в Закавказье каждую дорогу и тропу через Кавказский хребет, действуя как крупными силами, так и отдельными группами… Глубоко ошибаются те командиры, которые думают, что Кавказский хребет сам по себе является непроходимой преградой для противника. Надо крепко запомнить всем, что непроходимым является только тот рубеж, который умело подготовлен для обороны и упорно защищается. Все остальные преграды, в том числе и перевалы Кавказского хребта, если их прочно не оборонять, легко проходимы, особенно в данное время года.

Исходя из этого, Ставка требует наряду с созданием прочной обороны на основных оперативных направлениях немедленно усилить оборону Главного Кавказского хребта, и особенно Военно-Грузинской, Военно-Осетинской и Военно-Сухумской дорог, исключив всякую возможность проникновения противника на этих направлениях»^[17].

В этой директиве указывалось на необходимость перекрыть и все другие перевалы через Главный Кавказский хребет.

Для усиления обороны Черноморского побережья в 46-ю армию передавались 61-я стрелковая дивизия и несколько частей, а в городах Закавказья и на побережье шло ускоренное формирование резервов.

На перевалах были усилены гарнизоны, а на северные склоны хребта на глубину до 20 км от 20-й горнострелковой и 394-й стрелковой дивизии были высланы разведывательные солдаты от взвода до роты.

Кроме того, было принято решение создать 10 отдельных отрядов по 50–150 человек в каждом, способных в отрыве от главных сил вести боевые действия в горах. Формирование этих отрядов из добровольцев запасных частей и внутренних войск НКВД было возложено на командующего 46-й армией.

Штаб 46-й армии был переведен из Кутаиси в Сухуми, а в Кутаиси осталась только оперативная группа. Сменился и командующий 46 А. 28 августа в должность командарма вступил бывший командир 3-го стрелкового корпуса генерал-майор К. Н. Леселидзе.

Начался отзыв альпинистов из воинских частей, где бы они ни служили. Их направляли в войска Закавказского фронта. Примерно тогда же на Кавказ для обороны перевалов была направлена группа альпинистов из состава отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН), сформированной в войсках НКВД из добровольцев-спортсменов различного профиля и находившейся под Москвой в распоряжении Ставки Верховного Главнокомандования. Решением штаба Закавказского фронта эти альпинисты были оставлены для организации горной подготовки. В то же время командование 46-й армии дало указание использовать для обороны на перевалах альпинистов, уже находившихся в ее соединениях.

Зона боевых действий охватила значительную территорию Западного и часть Центрального Кавказа — самый высокогорный, труднодоступный район. Бои развернулись на шести важнейших горных направлениях: Белореченском, Умпырском, Санчарском, Марухском, Клухорском и Эльбрусском. В тактическом плане по этим направлениям 49-й горнопехотный корпус вермахта должен был выйти к Черноморскому побережью в районе Адлер — Гудаута — Сухуми и в долину реки Риони, к Кутаиси, содействуя движению 17-й полевой армии по абхазскому и аджарскому побережьям Черного моря. Таким образом германское командование намечало перерезать основную приморскую коммуникацию, по которой шло снабжение Черноморской группы войск Закавказского фронта. По Военно-Грузинской дороге намечалось продвижение 2-й румынской горнопехотной дивизии, которая должна была прорваться на Тбилиси и соединиться там с войсками 17-й полевой армии вермахта.

Между тем части 1-й немецкой горнопехотной дивизии «Эдельвейс» из корпуса Конрада к середине августа продолжали продвигаться к перевалам и уже достигли юго-западных отрогов Эльбруса и Клухорского перевала, а 4-я горнопехотная дивизия пробивалась через перевалы и через несколько дней подошла к Сухуми на 30 км.

Наступление противника на клухорском направлении осуществлялось силами передовых отрядов (обер-лейтенанта Нойхаузера и капитана Пессингера), выдвигавшихся несколькими колоннами из района Хузрук, Теберда, вслед за разрозненными отрядами 242-й стрелковой и 30-й кавалерийских дивизий. Вместе с отступавшими войсками через перевалы устремилось гражданское население: одни из них спасали государственное имущество — гнали стада крупного рогатого скота, отары овец и табуны лошадей; другие сами спасались от зверств нацистов. Вместе с ними проникало немало немецких шпионов и диверсантов, которые сеяли панику и старались дезорганизовать тыл советских войск. В связи с этим командующему 46-й армией были даны указания «закрыть все перевалы и тропы и никого через них не пропускать».

К моменту подхода противника Клухор обороняли подразделения 1-го батальона 815-го полка 394-й стрелковой дивизии. Одна рота расположилась на седловине перевала, а две — на его южных склонах. 2-й батальон этого же полка находился в селении Ажары в средней части ущелья реки Кадор, 3-й — в Сухуми. 15 августа до двух полков противника с разных направлений атаковали 1-й батальон 815 сп 394 сд, который под давлением численно превосходивших сил врага отошел на южные скаты перевала.

Немцы наступали несколькими колоннами. С севера шли хорошо обученные уроженцы южных районов рейха, для которых горы были родным домом. Преодолев скалистые склоны, доступные только для обученных частей, они обошли с флангов наших оборонявшихся бойцов, неожиданно атаковали одну роту, находившуюся на перевале, потеснили ее на южные склоны и (17 августа вечером) захватили перевал. Самая высокая точка (2816 м) на Военно-Сухумской дороге была в немецких руках. Группа Нойхаузера получила двухдневный отдых, а группа Пессингера пошла по пятам за отступающими советскими войсками.

Неудача, которая постигла оборонявшихся, объяснялась двумя причинами: во-первых, незнанием гор (многие наши воины попали в горы впервые) и, во-вторых, неподготовленностью перевала к обороне. Оборонявшиеся считали, что скальные склоны непроходимы, а сам перевал, где шла тропа, надежно заперт ими. И вдруг увидели вражеских стрелков на флангах и даже в тылу выше перевала…

«Ввиду того, что большинство командного состава войск фронта, — писал впоследствии в своей книге „Битва за Кавказ“ Маршал Советского Союза A. A. Гречко, — не имело опыта боевых действий в горах, оборона и система ее огня организовывались, как правило, только непосредственно на перевале, вместо того чтобы выносить огневые средства на ближние и дальние подступы к нему. Ряд направлений, допускавших подход к перевалам не только отдельных групп, но и целых подразделений противника, не был обнаружен и никем не оборонялся. Это явилось следствием того, что детальная рекогносцировка районов, примыкающих к перевалам, не производилась. Более того, на позициях оставлялось лишь наблюдение, а сами гарнизоны располагались на южных скатах хребта, в населенных пунктах и кочевьях, удаленных от перевалов…»

Связь по ущельям рек Клыч и Кадор от Сухуми до перевала была налажена слабо, и в штабе армии узнали о боях на перевале только 16 августа. В помощь защитникам перевала были посланы 3-й батальон 815-го полка 394 сд, учебный батальон 394-й стрелковой дивизии, отряд Сухумского пехотного училища, о чем упоминалось выше, и отряд НКВД.

В то время автомобильная дорога из Сухуми, проходившая по ущелью, кончалась в Захаровке. Отсюда до перевала нужно было преодолеть еще около 80 километров. Продвижение больших воинских групп шло медленно. А в это время противник продолжал теснить подразделения 815-го полка. Подкрепление подошло тогда, когда был уже занят участок ущелья реки Клыч до водопада. Немного ниже от него по ущелью, в 13 километрах от перевала, находилась промежуточная туристская база «Южная палатка», состоявшая из нескольких небольших деревянных строений. Отсюда передовые отряды противника, уже из 4-й горнопехотной дивизии, используя теперь свое преимущество наступающих сверху, устремились к слиянию Клыча с Гвандрой, в район селения Генцвиш, находившегося в 30 километрах от Клухора по дороге в сторону Сухуми.

Вот что пишет по поводу этих событий в своих воспоминаниях Р. Конрад:

«16 августа, поднимаясь на Клухорский перевал, на развилке горных дорог я встретил командира 1-й горнопехотной дивизии, возвращающегося с рекогносцировки занятого противником перевала. „Обход перевала с запада почти завершен. Завтра мы его возьмем“, — доложил генерал-лейтенант Ланц. Он был уверен в успехе.

Накануне, 15 августа, командиру одной из частей 1 гпд — фон Хиршфельду удалось ввести противника в заблуждение. Дважды переходили его солдаты бурный, сковывающий движения, доходящий до пояса поток ледниковых вод на большом высокогорье. Им удалось обойти отсечные позиции врага. Теперь фон Хиршфельд стоял лицом к лицу с главными силами противника, владевшего седловиной перевала. Обходный отряд фон Хиршфельда силой до двух рот с тяжелыми пулеметами и гранатометами после многочасового восхождения, подвергаясь ежеминутной опасности, овладел господствующим над местностью крутым западным гребнем перевала. Отсюда можно было вести постоянное наблюдение за занятым противником перевалом.

Вскоре положение защитников перевала ухудшилось: опасаясь быть полностью отрезанными от своих и уничтоженными, с наступлением темноты они попытались отойти. В этих условиях фон Хиршфельд провел еще одну атаку, на этот раз с фронта, и в ночном бою овладел перевалом. Но он был недоволен ходом боя, ведь его целью было полное окружение и уничтожение противника. Эта задача не была выполнена…» Бои продолжались.

Против защитников перевала Клухор генерал Конрад послал полк майора Залминтера. О его действиях он пишет: «В последующие дни майор Залминтер в условиях нарастающего вражеского сопротивления прорвался к выходу из труднопроходимого, длиной 15 километров ущелья. 23 августа он выслал в обход 2–3 роты егерей под командованием Пессингера на крутые горные склоны с запада и высокие склоны, где никогда еще не ступала нога человека, с задачей ударить по противнику, оборонявшему выход из ущелья, с тыла…»

Однако противник не ограничился наступлением на Клухор. Немецкие части вышли на соседний с ним перевал Марух и двигались в сторону Хотю-Тау, занимая перевалы на Главном Кавказском хребте от Клухора к Эльбрусу. Этими действиями германские войска прикрывали свой фланг и тылы частей, продвигавшихся к Эльбрусу, и одновременно создавали угрозу тылам наших соединений, находившихся на Военно-Сухумской дороге.

Что касается действий на Клухорском и Марухском перевалах, то дороги, проходившие через них, сходятся в одном селении — Чхалте. Поэтому от успеха действий на одном направлении в значительной мере зависела судьба другого направления. Это учло командование 49-го горнопехотного корпуса, совершая при штурме Клухора обходной маневр через Марух.

Свое наступление на перевалы немцы сопровождали воздушной бомбардировкой Сухуми. Также их самолеты совершали авиаудары по войскам Красной армии, двигавшимся к перевалам.

Положение в районе Клухорского перевала было критическое. В штаб 394-й стрелковой дивизии (находившейся у селения Генцвиш), части которой обороняли Клухор, выехали тогда еще командир 3-го стрелкового корпуса генерал-майор К. Н. Леселидзе, члены Военного совета фронта, народный комиссар внутренних дел Грузии А. Н. Саджая. Ими был принят ряд мер, позволивших предотвратить сдачу перевалов.

Марух заняли для обороны подразделения 810 сп 394 сд. Продовольствие и боеприпасы нашим войскам, оборонявшимся на Клухорском и Марухском перевалах, стали более регулярно доставлять вьючным транспортом или сбрасывать с самолетов У-2. К перевалам на помощь нашим частям двигался хорошо подготовленный для действий в горах 121-й полк 9-й горнострелковой дивизии РККА под командованием майора И. А. Оршавы. 394 сд был передан отряд моряков под командованием старшего лейтенанта Лежнева (208 человек), который с боями с 23 августа продвигался к Марухскому леднику в район водопада.

Однако немцы подготовили советскому командованию новый сюрприз. Из германских горнопехотных частей, наступавших по Военно-Сухумской дороге, были сформированы и направлены через перевалы 3 специальных отряда общей численностью в 300 человек. Они должны были обойти по склонам ущелья фланги советских войск, встретиться у селения Генцвиш и, уничтожив штаб советских войск, начать активные действия. В отрядах имелись даже легкие минометы. Общее руководство осуществлял упоминавшийся в мемуарах Конрада германский офицер Пессингер.

Немецкая «тактическая задумка», скорее всего, удалась бы, если бы к штабу в районе Генцвиш не вышел в это же время 121-й горнострелковый полк. Германские солдаты были перебиты, а значительная часть немецких горных стрелков попала в плен.

Среди тяжелораненых немцев оказался один умирающий от ран офицер, в документах которого была обнаружена спортивная медаль альпиниста и горнолыжника, выдаваемая чуть ли не за 100 восхождений на сложные вершины. Красная армия в горах Кавказа имела дело с достойным противником.

Однако именно день 27 августа стал переломным в ходе боев на клухорском направлении. Именно тогда у селения Генцвиш наши подразделения сорвали попытку трех отрядов горных егерей разгромить штаб 394-й дивизии, окружить наши части под Клухором и поставить в тяжелое положение советские войска на Марухском перевале. Если бы противнику удалось выполнить задуманное, он получил бы возможность осуществить основными силами прорыв к морю, к Сухуми.

Боевые действия на клухорском направлении были тесно связаны с боевыми действиями в районе Эльбруса.

18 августа немецкие горные егеря капитана Грота (13-я рота 99 гпп 1 гпд, высокогорная рота 1 гпд и 5 человек из 4 гпд) вышли на южные склоны Эльбруса и захватили перевалы Хотю-Тау и Чипер-Азау. Германские солдаты были настолько уверены в прочности своего положения, что стали переименовывать перевалы, горные вершины, населенные пункты. Так, перевал Хотю-Тау они назвали «Перевал генерала Конрада».

16 августа капитан Гейнц Грот, бывавший до войны на Кавказе в качестве спортсмена, вывел альпийские части 49-го горнопехотного корпуса на перевал Басса к территории Грузии. У немцев появилась возможность совершить восхождение на Эльбрус. Такая акция носила прежде всего пропагандистский характер, хотя контроль над перевалом Хотю-Тау (перемычкой, соединяющей массив Эльбруса с Главным Кавказским хребтом — высота 3546 м над уровнем моря) и собственно Эльбрусом позволили германским войскам проникнуть в Баксанское ущелье в Кабардино-Балкарии. После падения Нальчика по Баксанскому ущелью отходили советские части, направлявшиеся через перевалы Донгуз-Орун и Бечо в Сванетию, в Закавказье. Через эти же перевалы эвакуировались жители ущелья, Тырнаузский молибденовый комбинат (который давал стране вольфрам и молибден для производства броневой спецстали), перегонялись огромные гурты скота.

Восхождение на вершину Эльбруса требовало определенных знаний и опыта. Поэтому впереди основных сил противника, двинувшихся после взятия города Микоян-Шахар (впоследствии Карачаевск) в направлении Эльбруса, шел упомянутый ранее специальный отряд капитана Грота, составленный из альпинистов 1-й и 4-й горнопехотных дивизий 49-го горнопехотного корпуса. Командовал этим сводным отрядом уже упоминавшийся капитан Грот.

В то время в верховьях Баксанского ущелья находились небольшие подразделения нашей 63-й кавалерийской дивизии, которые были развернуты на позициях 11 августа.

Основные же силы располагались по другую сторону хребта, в Сванетии. Командовал этим соединением генерал-майор K. P. Белошниченко. В его распоряжение Военный совет 46-й армии направил альпинистов Л. П. Кельса и Ю. Н. Губанова.

Кавалеристы периодически поднимались на склоны Эльбруса — на туристские базы «Кругозор» и «Новый кругозор», расположенные на высоте 3200 метров над уровнем моря. Старый путь представлял собой вьючную тропу. По новой дороге до «Старого кругозора» и по промежуточной к туристской базе «Приют Одиннадцати» — «Ледовой базе» мог подняться трактор. Все базы на Эльбрусе были законсервированы, а на базе «Приют Девяти» продолжала работать метеорологическая станция. Там было четыре сотрудника: два метеоролога и два радиста, у которых и останавливались иногда бойцы 214-го полка из состава 63-й кавалерийской дивизии. В горноспортивной базе ЦДКА, расположенной на поляне Азау, где летом 1941 года начали проводить сборы по горной подготовке командиров Красной армии, находились 20 средних командиров из Бакинского пехотного училища, прибывшие на сборы.

Некоторые из законсервированных альпинистских лагерей Приэльбрусья были открыты вновь, в них велась горная подготовка допризывников Кабардино-Балкарии. В лагере «Рот Фронт» у селения Тегенекли работали инструкторами А. И. Сидоренко, Г. В. Одноблюдов и другие альпинисты-профессионалы.

Перевалы Хотю-Тау, Чипер-Азау в этом горном узле никем не охранялись, и поэтому немцы беспрепятственно вышли на них 15 августа 1942 года. Видимо, капитан Грот и его офицеры знали географию этого района (точно известно, что за несколько недель до восхождения он облетал район Эльбруса на самолете).

В ночь на 17 августа отряд немецких военных альпинистов отправился с перевала Хотю-Тау на склоны Эльбруса к «Приюту Одиннадцати» и к метеорологической станции. Здесь в то время находились начальник станции А. Ковалев, его жена — метеоролог З. Ковалева и радист Я. Кучеренко. Второй радист станции — В. Кухтин отправился по делам в Баксанское ущелье. Метеорологи продолжали вести наблюдения и ждали указаний из Пятигорска, так как обстановка становилась все более тревожной.

Рано утром 17 августа они увидели поднимавшихся со стороны «Старого Кругозора» трех наших бойцов. Это была группа разведки. Около 10 часов, когда зимовщики и разведчики расположились позавтракать на скалах у станции, они заметили, что с перевала Хотю-Тау движется колонна вражеских солдат. Часть из них направилась к «Старому Кругозору», другая — к «Приюту Одиннадцати». Когда егеря скрылись за ближайшим склоном, метеорологи и бойцы, учитывая неравенство сил, решили спуститься в Баксанское ущелье, захватив с собой наиболее ценное оборудование. Их союзниками оказались облака, прикрывшие склоны. Люди вошли в облака и двинулись вниз, в обход «Старого Кругозора», не замеченные горными стрелками вермахта.

По немецким данным, гостиницу «Приют Одиннадцати» (на 200 мест в 40 помещениях; плюс запасы продовольствия и имущества) оборонял отряд из 45 человек 63-й кавдивизии, как указано в германских источниках: «киргизских горных стрелков с русскими командирами». Грот без оружия и с белым платком прошел в расположение советских войск и на ломаном русском убедил командира подразделения (его командный пункт находился на метеостанции), что он и его солдаты окружены со всех сторон, а он (Грот), направлен в качестве парламентера и уполномочен предоставить хозяевам свободное отступление, чтобы предотвратить кровопролитие.

Как вспоминали германские горные егеря — немыслимое свершилось. После долгого совещания, которое устроили гражданские метеорологи в своем рабочем штабе, советское подразделение и ученые, захватив оружие, начали спускаться в долину Баксана. Они оставили четырех вооруженных «узкоглазых» солдат. Задача им была поставлена шепотом, и немцы ее так и не поняли. Они (солдаты КА) продолжали оставаться на месте, рассказывая о том, как крестьянствовали на своей родине (советские бойцы были из Оша и Ферганы). Пока все пили чай с пирогами на кухне метеостанции, немцы подняли над ней нацистский флаг (дальнейшая судьба советских солдат автору неизвестна. — Примеч. авт.).

19 и 20 августа был сильный град и пурга. Несмотря на это, команда предприняла тренировочный марш до высоты 5000 метров, чтобы привыкнуть к разряженному воздуху. Вечером 20 августа отряду последовал категорический приказ командира 1 гпд через день покорить вершину Эльбруса.

21 августа группа немецких солдат (6 связок по 3 человека, из них 4 — из 4 гпд, всего 18 человек) под командованием капитана Грота поднялась «на вершину высотой 5633 м», и в 11.00 обер-фельдфебель Кюммерле водрузил там военный немецкий флаг и треугольные штандарты 1 и 4 гпд. Впрочем, военный флаг через несколько часов разорвало ветром. Эти факты преподносились во всех германских газетах и по Берлинскому радио как «покорение Кавказа и его народов». Военных альпинистов сделали в Германии национальными героями. Акцию показывали в выпусках кинохроники «Ди Дойче Вохеншау», их портреты печатали на страницах газет и журналов. Капитан Грот был награжден Рыцарским крестом, каждый из его подчиненных — Железным крестом.

1 сентября 1942 года газета 1-й немецкой танковой армии «Панцер форан», сильно преувеличивая трудности этого, по сути дела, летнего восхождения, хвастливо сообщала, что отряд под командованием капитана Грота в бушующую снежную бурю водрузил на Эльбрусе военный флаг и вымпел дивизии «Эдельвейс». Много хвалебных статей в адрес участников восхождения было опубликовано в европейских изданиях и после войны^[18].

Столь локальный факт, как захват вершин Эльбруса, германская пропаганда возвела в роковой этап для Красной армии, хотя с военно-стратегической точки зрения результат подобной акции был ничтожным. Понимали это и немецкие военные мемуаристы, германские генералы, да и сам Гитлер.

«Это значительное достижение альпинизма, — писал известный военный историк и генерал вермахта Курт Типпельскирх, — не имело ни тактического, ни тем более стратегического значения». Другой бывший германский генерал — Ганс Дерр отмечал: «Штурм вершины Эльбруса высотой в 5630 м был справедливо отмечен как выдающееся достижение, однако военного значения он не имел. Пехотные и горные дивизии западнее Эльбруса заняли горную цепь до рубежа р. Лаба, однако затем на пути к Черному морю застряли в дремучих лесах; они столкнулись с невообразимыми трудностями в ведении боевых действий». А вот как оценивает этот факт полковник Эмме Константини: «Во время самых активных действий XVII армии было захвачено несколько перевалов в горах, достигнут даже Эльбрус, но это была победа без будущего»^[19].

Во многих зарубежных источниках отражена крайне негативная реакция Гитлера по поводу «альпинистских упражнений» Грота. Это не совсем так. Вот что по этому поводу писал отечественный историк Д. М. Проэктор: «Гитлер выразил большое неудовольствие. 30 августа он вызвал в ставку генерал-фельдмаршала Листа. На следующий день фельдмаршал сошел с самолета на аэродроме в Виннице. Гитлер принял его немедленно. Разговор состоялся с глазу на глаз. Фюрер упрекнул фельдмаршала за ошибку: надо было горный корпус направлять не к Эльбрусу и Сухуми, а на Туапсе. Но сейчас поздно что-либо менять. Переброска сил — это „грабеж времени“. Тем более, что и у Сухуми появились кое-какие перспективы.

— Вы должны, — заключил Гитлер, — сосредоточить усилия группы армий на трех направлениях: Новороссийск, Туапсе, Сухуми»^[20].

Следует сказать, что материалы, посвященные выходу противника на южные склоны Эльбруса и восхождению на его вершину, опубликованные печатными органами многих стран в годы войны и после нее, были разноречивы, неточны, а порой просто походили на небылицы.

В это время на перевале Хотю-Тау сосредоточилась значительная часть горноегерского полка с артиллерией и минометами, противник занял «Ледовую базу», «Кругозор», «Новый кругозор» и перевалы Чипер-Азау, Чипер-Карачай и Басса. На самом «Приюте Одиннадцати» собралось 120 егерей с минометами и горной артиллерией. На вновь занятых базах и перевалах располагались силы от взвода до одной-двух рот. Эти базы, кроме самого «Приюта Одиннадцати», находились примерно на одной высоте, но были разделены глубокими ущельями. Перевал Чипер-Азау существенного значения для развивающихся военных действий не имел. Ущелье реки Ненскрыры за перевалом Чипер-Азау вело на Ингурскую дорогу, соединяющую Верхнюю Сванетию с побережьем Черного моря. Но это лесистое ущелье не имело сквозных троп и было труднопроходимо даже для мелких групп.

Взятие перевала Чипер-Азау было важно по другой причине. Сразу за ним начинался путь на перевал Басса, расположенный на боковом хребте, разделяющем ущелье Ненскрыры и реки Накры. По ущелью Накры шла хорошая тропа с перевала Донгуз-Орун в Сванетию. Овладев же перевалом Басса, нацисты могли угрожать тылам советских войск, оборонявшим Донгуз-Орун, так как основные силы 63-й кавалерийской дивизии находились тогда далеко внизу по ущелью Накры. К счастью, противник, видимо, недооценил в то время значение этого перевала. Действия егерей были нерешительными и при наступлении со склонов Эльбруса в верховье Баксанского ущелья. Захвати они его и перевал Басса, сразу были бы закрыты выходы через перевалы Донгуз-Орун и Бечо.

Главной базой противника в этом районе стал перевал Хотю-Тау. Немцы начали активно укреплять свои рубежи, ведя одновременно разведку по склонам восточных отрогов Эльбруса параллельно Баксанскому ущелью. Через эти отроги со стороны «пятигорья» можно было проникнуть в среднюю часть Баксанского ущелья, что существенно осложнило бы положение наших войск. Но серьезных попыток для этого противник, к счастью, так и не предпринял.

В сторону «пятигорья» направлялись для разведки специальные отряды из 8-го моторизованного полка войск НКВД, в составе которых находились альпинисты Л. C. Кропф, В. П. Никитин, К. В. Федоренко, B. Л. Ломако, Х. Ч. Залиханов, А. И. Сидоренко.

20 августа в центр Сванетии — село Местиа — прибыл отряд в 100 человек из состава 25-го полка внутренних войск. Командовал им младший лейтенант В. Гришилов. Его бойцам совместно с кавалеристами 63 кд поручалась охрана района перевалов Местиа, Твибера, Цаннера, троп, ведущих в Ингурское ущелье и дороги на Зугдиди.

Лишь укрепив перевалы и базы около Эльбруса, немцы впервые попытались спуститься в Баксанское ущелье. Случилось это 18 августа 1942 года. Отряд егерей напал на селение Терскол, которое обороняли 20 командиров из Бакинского пехотного училища. Пятеро из них погибли в бою. Нацисты, потеряв 12 солдат, отошли на склоны Эльбруса (в послевоенное время на месте боя над братской могилой командиров-бакинцев установлен обелиск). Разведгруппа (10 человек) 214 кп 63 кд под командованием техника-интенданта 2-го ранга М. М. Гроца установила наличие противника в районе «Ледовой базы». Враг продвигался к Баксанскому ущелью.

Действия противника встревожили командира 214-го полка 63-й кавалерийской дивизии. В Терскол были присланы эскадрон кавалеристов и два взвода войск НКВД — всего 100 бойцов с 3 минометами и 2 пулеметами. А сам 214-й полк срочно приблизился к подступам на перевал Донгуз-Орун с юга. Эскадрон возглавлял старший лейтенант М. И. Максимов, общее командование частями в этом районе осуществлял майор И. С. Ромазов. Немцы с помощью авиации бомбили наши позиции, шли ожесточенные оборонительные бои.

Именно в те дни в 63-ю кавалерийскую дивизию прибыли из штаба 46-й армии опытные спортсмены-альпинисты младшие лейтенанты Леонид Павлович Кельс и Юрий Николаевич Губанов. Кельса командир дивизии направил в 214-й полк под перевал Донгуз-Орун, а Губанова — на перевал Бечо. Позднее Кельса перевели в Терскол.

Здесь, на месте, майор Ромазов с помощью Кельса, отлично знавшего местность, разработал план наступательных действий на склонах Эльбруса. В первую очередь было намечено выбить егерей с базы «Новый кругозор». Опираясь на «Новый кругозор», можно было наступать на «Ледовую базу» и далее на «Приют Одиннадцати». После этого открывалась возможность для наступления на «Кругозор», а также на перевалы Хотю-Тау и Чипер-Азау. Наступать предстояло по очень сложному рельефу снизу вверх. В связи с этим планировались и фланговые удары по тропам, — и заходы прямо в тыл противника на господствующие высоты. Самым трудным являлся участок наступления на базу «Приют Одиннадцати». Подразделениям надо было двигаться по снежным полям, и негде было укрыться от вражеского огня. Задача осложнялась еще и тем, что наступать предстояло на высоте от 3300 до 4500 метров над уровнем моря, в зоне вечных снегов и льдов, где даже в июле — августе температура может падать до 15–20° ниже нуля.

Экипировав свой отряд альпинистским снаряжением, Кельс подготовил людей к походу. Пока разведчики дивизии под командованием лейтенанта И. Г. Григорьянца проводили разведку базы «Кругозор», отряд Леонида Кельса (35 человек из 214-го кавполка и 9-й роты 8-го полка НКВД под командованием лейтенанта И. Н. Дороганя) направлялся на перевал Басса. Дело в том, что 24 августа он получил от командира 214-го кавалерийского полка майора С. И. Степанова приказ выбить противника с этого перевала, откуда немцы обстреливали наши вьючные караваны, двигавшиеся по ущелью Накры из Сванетии к перевалу Донгуз-Орун, и могли выйти в тыл советских войск. Попытки выбить егерей с перевала Басса наступлением в лоб из ущелья Накры оказались неудачными.

Утром того же дня Кельс повел людей на перевал Басса по хребту от перевала Донгуз-Орун, чтобы оказаться выше егерей.

Вот что он позднее рассказывал об этих коротких по времени, но очень важных в тот период боевых действиях.

Вечером 24 августа, продвигаясь по хребту в сторону перевала Басса, отряд альпинистов подошел к снежной части хребта, ведущей непосредственно к перевалу. Еще перед ночевкой Кельс послал донесение в полк с просьбой начать в 11.00 демонстрацию наступления на перевал из ущелья Накры.

Следующее утро было облачным, моросил холодный дождь. К 10 часам отряд подошел к скалам, господствующим над перевалом. Видимость была плохой. Часть людей пришлось оставить для прикрытия тыла, а остальные начали подъем.

Демонстрация наступления имела успех. Немцы с перевала открыли огонь по наступающим кавалеристам, но удар отряда Кельса заставил их поспешно отступить в ущелье реки Ненскрыра. Два легких пулемета, автоматы и много боеприпасов стали трофеями альпинистов.

Часа через полтора-два на перевал поднялся командир кавалерийского полка майор Степанов. Он решил оставить здесь группу своих бойцов и заминировать подступы к перевалу со стороны противника, так как наша группировка усилилась — 25 августа к базе ЦДКА, где размещался КП обороны верховьев Баксанского ущелья прибыл отряд бойцов НКВД в составе двух взводов под командованием лейтенанта госбезопасности П. И. Долгополова, 3-й батальон из 8-го краснознаменного моторизованного полка внутренних войск во главе со старшим лейтенантом Р. Ф. Стешенко и 28-й отдельный стрелковый батальон старшего лейтенанта Юшкевича. Кельс с отрядом перешел обратно в Баксанское ущелье, чтобы в дальнейшем начать действовать против егерей, засевших в «Новом кругозоре».

Надо сказать, эта база находится в лощине между гребнем ущелья ледника Терскол и склонами Гара-Баши. Путь от селения Терскол идет туда сначала по сосновому лесу, а затем по травянистым склонам. Выход в лощину через «Волчьи ворота» в крутых скалах узок и труден. Пройти здесь с боем крайне сложно. Кельс знал об этом и потому решил подняться со своим отрядом прямо по склону от селения Терскол на гребень, господствующий над «Новым кругозором».

Они вышли 28 августа. Поднимались осторожно, подстраховывая веревками друг друга. Поздно вечером альпинисты, не замеченные противником, сосредоточились на гребне над базой.

Утром спешенный 2-й эскадрон 214-го кавполка старшего лейтенанта М. И. Максимова начал подниматься по дороге к «Новому кругозору». В небо взлетела ракета. Это был сигнал для начала атаки отряду Кельса. Альпинисты ринулись сверху на домик «Нового кругозора» и ворвались на территорию базы. Вскоре с егерями было покончено.

Кельс со своими альпинистами спустился в Терскол (там оборонительные позиции занимал отряд в 180 человек), а отряд Максимова остался на «Новом кругозоре». Получив подкрепление, он 1 сентября попытался овладеть «Ледовой базой», расположенной на высоте 3800 метров над уровнем моря, но вынужден был отойти, убедившись, что немцы основательно укрепили эту базу и что в лоб ее не возьмешь.

2 сентября на помощь Максимову по указанию командира кавалерийского полка вновь поднялся отряд Кельса.

Советское командование постоянно наращивало группировку войск в районе Эльбруса. 2 сентября в район Терскола прибыл из-за перевала Донтуз-Орун взвод минометчиков, имевший два 120-мм миномета, под командованием младшего лейтенанта H. A. Николенкова. Один миномет установили в лесу у базы ЦДКА, а второй бойцы сумели поднять по ледникам и скалам на вершину Азау-Чегет-Кара, оборудовав боевую позицию на высоте около 3500 метров. Глубоко внизу лежало Баксанское ущелье, а прямо перед бойцами на расстоянии менее 1,5 км возвышалась высота 3200 с расположенной на ней базой «Старый кругозор». Боеприпасы на позицию возили на ишаках. За несколько дней боев наш высокогорный миномет буквально парализовал немецкую оборону. На «Старом кругозоре» были уничтожены два блиндажа и около трех десятков немецких егерей.

7 сентября в верховья Баксанского ущелья прибыли два отряда с батареей 76,2-мм орудий, направленных штабом 37-й армии. Один из них, выделенный 392 сд, возглавлял лейтенант П. М. Костюк; другим — это был 3-й отряд внутренних войск, более чем наполовину состоявший из чекистов и сотрудников милиции Ставропольского края, — командовал лейтенант госбезопасности П. К. Кортунов.

Надвигалась осень, и командование торопило с наступлением на «Ледовую базу». Штурм ее был назначен на 9 сентября. За два дня до этого отряд Кельса, усиленный группой разведчиков лейтенанта Григорьянца, вышел в тыл немцев по ущелью ледника Терскол. Группа Максимова, которой предстояло наступать по дороге, была усилена отрядом НКВД и двумя стрелковыми взводами полка 242-й горнострелковой дивизии, которая в это время подошла в Сванетию на смену 63-й кавалерийской дивизии (полная смена соединений на позициях произошла только 18 сентября. — Примеч. авт.). Этим подразделениям были приданы два 120-мм миномета, два 50-мм миномета и два 76,2-мм орудия.

Альпинисты Кельса и разведчики Григорьянца, переночевав у ледника Терскол, на следующий день осторожно двинулись вверх по морене (скопление обломков горных пород, состоящих из смеси различной величины валунов, гравия, песка и глины, перемещаемых ледниками или отложенных ими при таянии. — Примеч. авт.). Вторая ночевка была уже в скалах над «Ледовой базой».

На рассвете отряд Максимова, предварительно обстреляв позиции противника из минометов, поднялся в атаку.

Даже сейчас трудно понять, как удалось остаться незамеченным отряду Кельса, который находился ниже «Приюта Одиннадцати», захваченного егерями. Наших, вероятно, скрыли облака, которые периодически проплывали по склонам Эльбруса.

Бой разгорелся. Альпинисты и разведчики осторожно пошли на сближение с противником, не открывая огня. При этом отряд Кельса двигался выше, в обход, чтобы ударить с тыла по обороне немцев и не допустить их отхода к «Приюту Одиннадцати». Старшему лейтенанту Максимову удалось под прикрытием камней сосредоточить значительную часть бойцов на близких подступах к «Ледовой базе». Он готовился к последнему броску.

Нацисты пошли в контратаку. Лучшего момента для удара с тыла трудно было ждать. В первые же минуты удалось уничтожить немецких пулеметчиков. Затем бойцы ворвались в траншеи и открыли огонь с тыла по наступающей цели. Этим и был решен исход боя. Советские бойцы освободили «Ледовую базу», и отряд Леонида Кельса был отозван в расположение кавалерийского полка.

Следующим этапом являлось наступление на «Приют Одиннадцати». Задача эта была, как уже говорилось, крайне трудной. К тому же ее осложняла начавшаяся непогода.

Взвесив все это, командование приказало попытаться войти с фланга на эту базу, подняться выше ее со стороны ущелья реки Ирик, и прислало для этого боевую группу майора И. А. Церетели. Из нее был выделен отряд внутренних войск под командованием капитана А. Юрченко. Ему первому была поставлена задача установить на Эльбрусе советский флаг, выбив немцев из «Приюта Одиннадцати».

В состав этого отряда (около 80 человек) вошли проводники-альпинисты А. Сидоренко, В. Кухтин (ранее начальник альпинистского лагеря «Рот Фронт»), Н. Маринец, Любовь Кропф и австрийский коммунист Рудольф Шпицер. Старший лейтенант А. И. Максимов опять должен был вести своих бойцов на «Приют Одиннадцати» прямо от «Ледовой базы».

Совместные действия двух этих групп намечалось начать 16 сентября, но этого не произошло: отряд А. Юрченко, двигавшийся по ущелью Ирик, поднявшись до снежных склонов, был застигнут бураном, а затем, напоровшись на трещину, вернулся в Баксанское ущелье.

20 сентября оборону на эльбрусском направлении заняла 242-я горнострелковая дивизия РККА полковника Г. Г. Курашвили. Это соединение действовало на фронте протяженностью 120 км — от реки Нескры до перевала Цаннер.

В оперативное подчинение 242 гсд были переданы 5-й и 6-й отдельные горнострелковые отряды, о структуре которых будет сказано ниже.

Боевые действия (еще с 18 сентября) в районе Эльбруса, в долине Нескры, на перевалах Донгуз-Орун и Басса вел 897-й горнострелковый полк майора П. И. Сироткина. Он имел 5 стрелковых рот, роту автоматчиков, пулеметную, 2 минометные и саперные роты, батарею 76,2-мм горных пушек, взводы пешей и конной разведки. В составе полка насчитывалось 1300 бойцов и командиров, большинство из которых были опытными солдатами. Там же находились подразделения из 8-го моторизованного полка НКВД и 28-го отдельного армейского батальона.

На перевале Бечо развернулись подразделения 900-го горнострелкового полка майора Л. Д. Гагиашвили, а горные проходы Местиа, Твибер, Цаннер оборонял 900 гсп совместно с 5-м горнострелковым отрядом.

В резерве находились 903 гсп и 769-й горный артполки, а также некоторые подразделения из 214-го кавполка 63-й кавалерийской дивизии.

Из кавалеристов 214 кп, которые поступили в оперативное подчинение командиру 242 гсд, и бойцов 897 гсп был создан спецотряд численностью «102 человека из числа лучших бойцов 1-го эскадрона 214 кп (30 человек) и остальных из стрелковых рот 897 гсп. На вооружении имелось не менее 25 автоматов, 4 ручных пулемета, 2 50-мм миномета и 5–6 снайперских винтовок». Командиром отряда был назначен заместитель командира эскадрона 214 кп лейтенант Г. Г. Григорьянц.

Командир 242 гсд решил не позже 26 сентября силами 897 и 900 гсп перейти в наступление, 769 гап должен был поддерживать наступающих огнем, а спецотряд Григорьянца — решительным броском захватить гостиницу «Приют Одиннадцати».

Однако когда 26 сентября наши войска перешли в наступление, немцам удалось отразить атаки 242 гсд и приданных ей частей. Обе стороны затащили на высокогорье орудия, огонь которых сводил на нет все атаки и контратаки друг против друга.

28 сентября лейтенант Григорьянц со своим отрядом попытался с «Ледовой базы» приблизиться к «Приюту Одиннадцати», чтобы взять объект штурмом. Но немцы быстро обнаружили группу и отрезали ее от основных сил. Тяжело раненный, лейтенант предпочел плену смерть… Из 102 человек вернулось только 4. Еще 57 человек немцы взяли в плен. Во время перестрелки был ранен и старший лейтенант А. И. Максимов, отряд которого пытался помочь разведчикам… Взять перевалы Чипер и Чипер-Азау не удалось.

А суровая осень в высокогорье вступила в свои права. Приближалась трудная эльбрусская зима. Гарнизоны КА на Бассе, Донгуз-Оруне и Бечо сократились до 60 человек, а на Местиа, Твибере и Цаннере оставались заставы в 20–25 бойцов. Активные действия с обеих сторон в этом районе прекратились 20 октября без реальных результатов для наших войск. Только авиация 366-го авиационного полка продолжала бомбить немецкие позиции.

База «Приют Одиннадцати», перевалы Чипер-Азау и Хотю-Тау так пока и оставались у противника. Время от времени нацисты повторяли попытки спуститься на поляну Азау и получали отпор. Для уничтожения же всех вражеских частей на Эльбрусе необходимых условий еще не было. Первым из них явилось бы окружение германских войск. Для этого требовалось проникнуть со стороны Военно-Сухумской дороги через перевал Морды в верховье ущелья Уллу-Кам^[21].

Умело былаорганизована оборона перевалов на умпырском направлении. Располагаясь на тактически выгодных рубежах, две роты 174-го горнострелкового полка 20-й горнострелковой дивизии (командир полковник А. П. Турчинский) 28 августа отразили все атаки превосходящих сил противника и нанесли ему большие потери. Противник дважды предпринимал наступление на перевал Умпырский, и оба раза неудачно. Тогда он решил обойти его по долинам рек Умпыр и Луга. Подтянув резервы, после мощного минометного огня вновь перешел в наступление и благодаря численному превосходству 31 августа все же овладел перевалом. Потеряв 500 человек убитыми и ранеными, противник добился лишь частного успеха, но ему так и не удалось овладеть перевалами на Главном Кавказском хребте — Псеашха и Аишха. Упорное сопротивление двух наших рот в течение длительного времени, вплоть до наступления зимы, явилось следствием высоких морально-боевых качеств наших горных стрелков, умелого использования местности, непрерывной разведки, активных и смелых действий руководства и рядовых воинов.

На белореченском направлении активные действия развернулись в конце августа, когда противнику сравнительно небольшими силами удалось занять горы Абадзеш и Туба. На помощь подразделениям 379-го горнострелкового полка из 20-й горнострелковой дивизии были брошены 23-й и 33-й полки НКВД, которые, преодолев очень упорное сопротивление 207-го горнопехотного полка 97-й легкопехотной (егерской) дивизии противника, отбросили его на север. Выбивая противника с гор и из ущелий, наши части вели наступательные бои до октября 1942 года, пока не была ликвидирована угроза выхода немцев к побережью Черного моря через перевал Белореченский.

В конце августа 1942 года ожесточенные бои развернулись также в районе Санчарских перевалов, через которые проходил наикратчайший путь к приморским городам Абхазии — Гудауте и Гаграм. Противник (из боевой группы 4 пгд полковника Штеттнера фон Грабенхофера) столкнулся на Санчарских перевалах со сравнительно слабым прикрытием советских подразделений (одна рота 808-го стрелкового полка и сводный отряд НКВД), которые он и захватил врасплох. Перейдя 25 августа в наступление силами до одного полка 4-й горнопехотной дивизии (батальоны 13 и 91 гпп), противник захватил перевал Санчаро (2592 м), вышел на его южные скаты и начал продвигаться на юг. Для восстановления положения была создана Санчарская группа войск, которой ставилась задача, действуя с трех направлений, атаковать противника, разгромить его основные силы и овладеть группой Санчарских перевалов. В состав группы вошли 307-й полк 61-й стрелковой дивизии, батальоны 155-й и 51-й стрелковых бригад, 25-й пограничный полк НКВД, сводный полк НКВД и отряд 1-го Тбилисского пехотного училища. Тем временем противник 28 августа овладел высокогорным селением Псху (Абхазия), которое было переименовано в «Айнедсбах» (пер. с нем. — заброшенный источник).

Командование 49-го горнопехотного корпуса еще 26 августа решило после подхода приданной артиллерии собрать все отряды в долине р. Архыз и нанести советским подразделениям, находившимся в селении Псху, удар всей группой, «захватить… селение и использовать его как надежную базу снабжения». Но германское командование, выделив передовой отряд от 13-го горнопехотного полка, тогда не смогло достигнуть поставленной цели. «Передовые подразделения при входе в долину реки Бзыби, — отмечал немецкий военный историк, — натолкнулись на просочившийся русский отряд, который… насчитывал 400–500 человек».

Отряд полковника фон Штеттнера был типовым для подобных условий и состоял из:

1. Штаба полка со взводом разведки, врачом и санитарным отделением, тремя высокогорными разведывательными отделениями и саперным взводом 1-й роты 94-го горного саперного батальона;

2. 3-го батальона 91-го горнопехотного полка в составе: штабной роты, состоящей из взвода связи, саперного взвода и взвода легких пехотных орудий (2 легких пехотных орудия калибра 75 мм); роты тяжелого оружия, состоящей из взвода станковых пулеметов, в каждом — по три пулеметных отделения (6 станковых пулеметов), и минометного взвода, состоящего из двух минометных отделений (по четыре 81-мм миномета); трех горнопехотных рот, в каждой по три взвода по четыре отделения (12 ручных пулеметов), в каждой роте — отделение станковых пулеметов (2 станковых пулемета). В каждой роте также находилось одно минометное отделение (два 81-мм миномета). Общая численность 3-го батальона 91-го горнострелкового полка составляла 900 человек, боевая численность — около 550 человек.

3. 2-й батальон 13-го горнопехотного полка — состав приблизительно такой же, как и у 3-го батальона 91 гпп.

4. Приданная артгруппа состояла из штаба и взвода связи, артиллерийского взвода 1-го артдивизиона 94-го горно-вьючного артполка (два 75-мм горных орудия), двух артиллерийских взводов 2-го артдивизиона 94-го артполка (четыре 75-мм горных орудия). Численность артиллерийской группы составляла 250 человек и 80 вьючных животных. Всего же численность боевой группы колебалась в пределах 1200–1300 человек.

В долине реки Бзыбь подразделения боевой группы Штеттнера были окружены и разгромлены сводным полком НКВД, который, с ходу развернувшись в боевой порядок, контратаковал противника и отбросил его на правый берег реки Бзыбь. «Когда командир полка, — вспоминал очевидец, — следовавший за 2-м батальоном 13-го полка, принял наконец решение, что 3-му батальону 91-го полка, окруженному подоспевшим противником, следует через высоту 1759 быстро попытаться овладеть долиной Бзыби, было уже слишком поздно». 28 августа немецкие саперы построили 22-метровый мост через Бзыбь и переправились через реку, но дальше уже существенно продвинуться не смогли. 31 августа Эгельзеер приказал фон Шернеру прекратить наступление.

В это же время на Клухорском и Марухском направлениях продолжались кровопролитные бои.

Под Клухором в это время (28 августа 1942 года) находились основные силы 815-го стрелкового полка, подразделения 256-го артиллерийского полка, 220-й кавалерийский полк, присланные недавно для подкрепления подразделения 155-й стрелковой бригады, отряд курсантов Сухумского пехотного училища и только что прибывший 121-й горнострелковый полк.

В районе базы «Южная палатка» располагался штаб полка 1-й горнопехотной дивизии вермахта, подразделения которой наступали на наш 815-й полк. Обходной маневр оказался для немцев легко осуществимым, так как командир 815 сп майор A. B. Коробов сосредоточил силы только на дне ущелья у дороги. А склоны и проходившие по ним тропы не были прикрыты.

Немецким автоматчикам удалось захватить мост у слияния рек и отрезать 815 сп от штаба дивизии. На гребне у слияния рек плотно расположились наблюдатели и корректировщики противника. Они радировали своим самолетам о появлении наших вьючных караванов.

Большую опасность для диспозиции советских войск представляло пока не занятое ущелье реки Гвандры, в которое противник мог проникнуть и из ущелья реки Клыч, через хребет Клыч.

Что же касается ущелья реки Секен, по которому шла тропа с перевала Морды в наши глубокие тылы, то оно пока не беспокоило командование, так как путь от перевала до выхода на Военно-Сухумскую дорогу был длинный. Не вызывало опасений и ущелье реки Чхелты — там на перевале Марух находился 810-й полк и все было пока спокойно.

Выше селения Генцвиш в ущелье располагался командный пункт 394 сд. На КП находился начальник штаба дивизии майор А. И. Жашко с группой штабных офицеров и комендантским взводом (начштаба, по воспоминаниям очевидцев, был смелый и грамотный офицер. — Примеч. авт.). Несмотря на то что 815 сп был сильно «потрепан», а часть 220 кп занималась разведкой ущелья реки Гвандры, получив подкрепление, командование 46-й армии решило взять инициативу в свои руки…

3 сентября 1942 года началась наступательная операция советских войск на Клухорском перевале, в котором главная роль отводилась 394 сд и оперативно подчиненным ей частям. Отряд 220-го кавалерийского полка 63-й кавдивизии, который должен был совершить обходной маневр и захватить важную высоту, вели опытные альпинисты старший лейтенант А. Гусев и лейтенант Н. Гусак.

Наступление в лоб вверх по ущелью реки Клыч, который обороняли 2-й батальон 98 гпп и 3-й батальон 99 гпп 1 гпд, было трудной задачей. Поэтому наше командование решило сочетать его с фланговыми обходами и с выходом в тыл основным силам противника. Командир корпуса поинтересовался у альпинистов, возможен ли переход из ущелья Гвандры в ущелье реки Клыч, где находился немецкий штаб. Они (альпинисты) знали, что недалеко от «Южной палатки» начинается тропа, ведущая в ущелье Гвандры. Этой тропой пользовались сваны для перехода на пастбища в зону альпийских лугов на хребте Клыч и в верховьях реки Гвандры. Там имелось несколько пастушьих хижин — кошей. По этой тропе можно было провести большой отряд с вооружением до батальонного 82-километрового миномета включительно.

Для выхода в тыл немецкому штабу требовалось около полутора суток при условии, что на пути не окажется заслонов. Но сведения, поступавшие от отряда разведки, ходившего в ущелье раньше, были туманны и разноречивы. 220-й кавполк, поднявшийся по ущелью Гвандры почти до кошей, откуда начинается тропа на гребень хребта, противника не встретил. Однако немцы могли с успехом замаскироваться на склонах.

В результате обсуждения сложился следующий план боевых действий на клухорском направлении. Отряд 220-го кавалерийского полка, вести который было поручено Гусеву и Гусаку, должен был проникнуть из ущелья реки Гвандры в расположение штаба полка немцев, находящегося в районе «Южной палатки». Подойдя к «Южной палатке» к 10 часам утра 31 августа, отряд начнет атаку штаба полка. За час до атаки артиллерия 394-й стрелковой дивизии, подтянутая к передовой в ущелье реки Клыч, произведет массированный обстрел расположения штаба и всей обороны противника. 815-й стрелковый полк вместе с его резервными подразделениями нанесет удар по немцам в направлении вверх по ущелью реки Клыч.

Провожал группу комиссар 394-й дивизии П. Я. Сячин, смелый, решительный и простой человек, горячо веривший, что отряд вместе с альпинистами, прибывшими в дивизию, сыграет большую роль в период боевых действий в горах.

В 220-м полку, куда альпинисты прибыли для комплектования отряда, они первым делом уточнили возможности перехода через хребет Клыч. В том случае, если противник окажется на хребте, целесообразно было идти двумя отрядами. А вероятность встречи с немцами была велика: там уже находились наблюдатели и корректировщики, поэтому меньший по численности отряд должен был прикрыть фланг основного отряда, который будет двигаться на хребет по тропе.

С меньшим отрядом в составе 25 человек шли лейтенант М. И. Максимов и Николай Гусак. Тропы на их маршруте не было, и бойцам предстояло подниматься по трудной дороге, в верхней части которой могли встретиться крутые скалы.

Лейтенанты Г. И. Хатенов, К. И. Голубев, С. И. Сали и сам Гусев с отрядом в 60 человек должны были проникнуть в глубь ущелья и перейти хребет по тропе через перевал Клыч. Провожать отряды до участка, где начинался подъем на хребет, решил сам командир 220-го кавполка Р. К. Ракипов с эскадроном. Бойцы обоих отрядов тоже были на лошадях.

Во время движения к цели штурмовые группы неоднократно попадали под обстрел противника. Двигались сначала на лошадях, а потом и пешим порядком. Наконец бойцы выбрались из леса и начали восхождение по травянистому склону.

На краю склона, в нескольких метрах от шалаша, находилось сложенное из камней укрытие для пулемета, обращенное в сторону ущелья. Вокруг было разбросано много уже окислившихся гильз — явные следы произошедший здесь стычки.

Прежде чем продолжать путь, требовалось изучить рельеф, чтобы не оказаться под огнем противника, как только уплывет со склона накрывавшее боевую группу облако. Автоматные очереди, прогремевшие недавно в горах, были явным свидетельством того, что немцы не отдадут без боя перевал Клыч.

Летний ветерок медленно гнал облака вверх по склонам, космы их цеплялись за выступы скал, гребни на склонах словно сопротивлялись действию ветра. Альпинисты укрылись в траве среди камней и стали ждать. Когда облако проплывало, им тут же открылся склон до самых подступов к гребню хребта. Только вечернее похолодание заставит облака опуститься вниз, и тогда можно будет узнать, что делается на гребне. А пока надо было всячески соблюдать осторожность.

Убедившись, что на видимом участке немцев нет, командир разделил отряд на четыре группы.

Первую группу повели по склону центрального травянистого гребня Гусев и Хатенов, лейтенант Сали вторую — по левой лощине, лейтенант Голубев третью — по правой. Четвертая группа — группа прикрытия, замаскировавшись, осталась у шалаша. Ей надлежало вступить в бой, если противник попытается окружить наступавший отряд.

Примерно через час группы без всяких приключений подошли к гряде скальных лбов и по травянистым склонам между ними вышли на участок, откуда можно было увидеть гребень. Но его по-прежнему скрывали облака. Здесь была намечена встреча трех групп отряда (четвертая должна была находиться возле шалаша). Группы Сали и Голубева тоже не встретили ничего подозрительного на своем пути. Тщательно замаскировавшись, наши бойцы стали ждать момента, когда очистится хребет. Не выяснив обстановку и характер рельефа, было рискованно двигаться дальше.

С приближением вечера становилось все холоднее, облака начали стекать вниз по лощинам. Гребень постепенно очистился, но за него зашло солнце, и поэтому наши альпинисты увидели только его контуры. Все, у кого были бинокли, не отрываясь следили за гребнем, пытаясь рассмотреть каждую извилину рельефа. И вдруг советские бойцы увидели на гребне людей. Приглядевшись, убедились, что это немцы. Решили, ничем не выдавая себя, продолжать наблюдение до наступления темноты, запомнить очертания хребта и оценить силы егерей, оборонявших перевал.

Наблюдения позволили зафиксировать три ясно выраженные перевальные точки. Центральная из них была наиболее низкой и доступной. Над перевальными точками поднимались довольно высокие скальные вершины с небольшими прожилками снега в кулуарах.

С наступлением ночи бойцы стали располагаться на отдых. Выставили боевое охранение, на всякий случай приготовились к круговой обороне.

Обстановка меняла планы советского командования. Гусев созвал командиров групп и сообщил, что перевал придется брать с боем.

Не дожидаясь утра, командование отряда направило к двум этим «соединениям» разведчиков. Им предстояло выяснить, есть ли немцы на подступах к гребню.

Пользуясь образовавшейся у наших групп цепочкой связи (шалаш — хижины в ущелье — группа бойцов кавполка в лесу), Гусев послал донесение в штаб дивизии. К рассвету связные должны были вернуться обратно.

Хорошо, что бойцы горного отряда успели сварить мясо еще внизу: тогда, после утомительного подъема и перед последующим не менее трудным днем, надо было как следует подкрепиться. Огня не разводили, разговаривали шепотом и курили, накрывшись шинелями.

Вместе с командирами групп Гусев расположился на отдых под скалой. Спать пришлось урывками, по очереди. Да и не спалось, несмотря на усталость: все с нетерпением ждали возвращения разведки. Часа в три ночи сверху послышались осторожные шаги и негромкий разговор — это красноармейцы боевого охранения встречали возвратившихся разведчиков. Группа, побывавшая под правой седловиной, не заметила никаких признаков присутствия противника. Те, кто направились на левую седловину, примерно на половине пути к ней обнаружили боевое охранение егерей.

До рассвета командование группы обсуждало, как лучше наступать на перевал. Об открытом штурме нечего было и думать. Значительное расстояние и характер склонов создавали неблагоприятную ситуацию для наступающих: их могли перебить на дальних подступах к гребню. Решили осторожно приблизиться к нему.

Едва посерело небо на востоке, командиры групп развернули бойцов в цепь, и отряд двинулся в сторону перевала. Гусев шел с группой Хатенова в центре; справа и слева, немного ниже их, двигались группы лейтенантов Сали и Голубева. На месте ночевки командование отряда оставило несколько человек с ручным пулеметом.

Гусев с Хатеновым шли в голове разведки, остальные бойцы — метров на пятьдесят ниже по склону. Вскоре он (Гусев) понял, что допустил оплошность, нельзя было находиться впереди сразу двум командирам: в первой же стычке оба могли погибнуть и отряд был бы обезглавлен.

Солнце уже освещало верхнюю часть склонов. Четкая граница света и тени, характерная для гор, находилась впереди отряда. Вскоре солнечные лучи осветили наших бойцов. Отряд советских альпинистов находился теперь на склоне, который вел непосредственно к гребню и седловине перевала. Впереди — никаких признаков противника. Не могли же немцы оставить перевал без боя. А между тем до него оставалось не более 600 метров. Видимо, сюда и добиралась ранее наша разведка, встретившая боевое охранение егерей. Склон, травянистый вначале, изобиловал дальше голыми скалами, верхняя часть которых могла служить хорошим укрытием для противника. Выше шла осыпь, подступавшая прямо к перевалу. Альпинисты продолжали очень осторожно продвигаться: немного впереди и по сторонам — два бойца, затем Гусев, Хатенов и чуть ниже — еще два бойца. Отряд двигался чуть позади командной группы, но в тот момент он скрылся в одной из складок местности.

Два бойца, шагавшие впереди, начали обходить скалы. Едва они скрылись, раздались два винтовочных выстрела… Другая группа в это время тоже обошла скалу и оказалась на пологом травянистом склоне, окруженном выступами скал. Бойцы лежали за камнями. Прогремел залп, началась беспорядочная стрельба. Гусев упал на землю и укрылся за небольшим камнем. Пули свистели где-то рядом и ударялись о камни, находившиеся вокруг него. Он стал осторожно оглядываться, чтобы хоть немного сориентироваться в обстановке. Наши не отстреливались. «Неужели убиты?» — с тревогой подумал Гусев. Впереди и левее его сзади ничком лежали в траве четверо бойцов. Хатенов успел укрыться за скалой и оттуда вел наблюдение. Немцы опять открыли огонь по неподвижно лежащим бойцам. Надо было немедленно отходить.

— Вы живы? — услышал командир тихий голос Хатенова.

— У нас надежное укрытие. Стреляйте, — так же тихо ответил Гусев. — Будем отходить за скалы.

Наметив скалу метрах в пятнадцати позади, Гусев осторожно отстегнул лямку тяжелого рюкзака, вскочил, быстро сбросил рюкзак и помчался к скале, каждую секунду ожидая пули в спину. Стрелял Хатенов, стреляли и немцы. А Гусев кубарем скатился по склону под скалу.

Хатенов продолжал стрелять короткими очередями. Немцы, видимо, засели метрах в шестидесяти. Четверо советских бойцов лежали без движения. Чтобы дать им возможность отойти, Гусев начал длинными очередями обстреливать точки, из которых вели огонь германские егеря. Трое наших бойцов, где перебежками, где ползком стали отходить к скалам. Один так и остался на склоне, в стороне виднелся его автомат.

Обстрел прекратился. Среди скал, за кустами рододендронов, появились две каски. Казалось, сейчас можно было расквитаться за погибшего товарища, но подвел автомат: заело забитый землей затвор. В этот момент к Гусеву подполз один из бойцов и протянул винтовку. За кустами мелькала уже только одна каска. После его (Гусева) выстрела каска исчезла.

Подошла остальная часть боевой группы. Немцы молчали. Было тихо и справа от Гусева, где находилась группа лейтенанта Сали.

Хатенов с частью подразделения пошел влево, в обход позиции егерей. Вскоре там послышались выстрелы, и Гусев поднял бойцов. Перебежками группа приближалась к скалам. А когда поднялись на них, то увидели, как под огнем Хатенова и его бойцов к перевалу бегом отходил десяток егерей в зеленоватых куртках. Туда же пытались пробраться несколько немцев с левой седловины. Наши тоже начали стрелять по отходящим, и они залегли за крупными камнями: то ли хотели выждать удобный момент для отхода, то ли решили отсидеться здесь до вечера.

До перевала оставалось метров четыреста. Оборонявшие гребень егеря вели себя довольно смело — поднимались во весь рост, спокойно прохаживались по гребню. Но после нескольких очередей из ручного пулемета два немца, взмахнув руками, исчезли, а остальные стали осторожнее.

Рубеж у наших бойцов был хороший: они видели оборону врага почти на всем ее протяжении, подходы к перевалу и, изучив их, могли начать наступление. Однако в тот момент силенок у командования отряда оказалось маловато: для активных действий можно было использовать только сорок человек, остальные прикрывали тыл и были расставлены по цепочке связи. На перевале же находилось не менее роты егерей. Особенно беспокоил командира отряда его тыл. Немцы могли спуститься в ущелье Гвандры и с других, более удаленных от перевала районов гребня. Если же учесть, что там осталось всего несколько бойцов, то наш отряд могли легко окружить и уничтожить. Обо всем этом Гусев послал подробное донесение в штаб 394-й дивизии. Срок намеченных совместных действий с частями дивизии миновал, и теперь надо было ждать новых указаний.

Наступила ночь. Выставив боевое охранение с ручными пулеметами на открытый склон, Гусев с Хатеновым возвращались к основной группе, когда со стороны ущелья выдвинулась гроза. Почти всю ночь лил дождь. Бойцы укрывались в расщелинах скал, но к утру все сильно промокли и промерзли.

За ночь немцы, видимо, забыли об опасности и утром опять стали расхаживать по гребню. Но огонь наших пулеметов разогнал их. Правда, командир отряда не разрешил много стрелять: неизвестно было, когда к нашим подойдет подкрепление, которое доставит боеприпасы.

Солнце освещало склоны с нашей стороны, и командование отряда в деталях могло изучить рельеф, что было просто необходимо для разработки плана штурма перевала.

Три седловины были видны теперь совсем близко. Левая представляла собой, очевидно, ложный перевал и вела через верхнюю часть бокового гребня в ущелье Гвандры. Вчера там были егеря, но к утру они, видимо, ушли на центральную седловину. Вот эта седловина и являлась, по существу, участком понижения гребня и имела многочисленные спальные зубцы — «жандармы». К ней вела 300-метровая осыпь. Слева от нее поднималась довольно высокая скальная вершина, нарезанная желобами и кулуарами, забитыми снегом. Справа виднелась небольшая скальная вершина, и дальше гребень опять резко понижался. Там и лежала основная седловина перевала, через которую шла тропа, находившаяся справа от советских позиций внизу на склонах. Руководство отряда предполагало, что основные силы противника и их огневые точки, оборудованные из обломков скал, располагались именно в центре, перед ними. Правда, основная седловина перевала была не видна командованию, ее закрывал травянистый гребень. Конечно, и там противник держал оборону. Это настораживало: ведь немцы могли скрытно спуститься оттуда и зайти в тыл отряда.

К перевалу надо было выслать дозор и держать там хотя бы небольшую группу бойцов в качестве заслона. Но взять людей было негде, и Гусев решил временно ограничиться разведкой. Вернувшийся из разведки Хатенов сообщил, что тропа идет к перевалу по узкой, с крутыми травянистыми склонами лощине. Склоны обращены в сторону перевала, на них нет ни одного камня, который можно было бы использовать для укрытия. На перевале были замечены несколько егерей, но основные их силы, очевидно, находились за перевалом.

Теперь становилось ясно, почему немцы организовали такую сильную оборону именно на среднем понижении хребта, как раз напротив наших войск: отсюда было проще наступать на гребень, а путь через эту часть хребта вел на тропу в тыл основной седловины перевала. Так, в ожидании известий из штаба дивизии, командование отряда постепенно уточняло обстановку и конкретизировало план штурма перевала.

Штаб 394-й дивизии прислал отряду не только необходимые указания, но и подкрепление — отряд численностью в тридцать человек, возглавляемый лейтенантом П. И. Петровым. Подразделение имело два ручных пулемета и ротный миномет.

Командир 394-й дивизии приказывал взять перевал и укрепиться на нем. Ущелье реки Гвандры приобретало все большее значение для развития наступления на клухорском направлении. Поэтому в район, где начинался подъем на перевал Клыч, передислоцировался 220-й кавалерийский полк, что было очень кстати. Теперь командование отряда альпинистов могло действовать, не оглядываясь на свои тылы, и смело штурмовать перевал.

Вечером Гусев собрал под скалой командиров групп и изложил им план наступления. На левую седловину шла группа лейтенанта Голубева с задачей взять ее. Это было необходимо для прикрытия левого фланга всего отряда. Поскольку перевал на левой седловине считался ложным, можно было полагать, что особого сопротивления там наши войска не встретят. Другую группу Гусев послал направо, чтобы закрыть лощину, где шла тропа на основную перевальную точку. По тропе можно было пройти в тыл наших войск к шалашу, где по-прежнему находилась только группа связных. На центральную седловину с основными силами отряда шли Хатенов, Сали, Петров и Гусев. Достигнув непосредственных подступов к перевалу, старший лейтенант Гусев с лейтенантом Петровым должны были остаться с центральной группой, а группам Хатенова и Сали предстояло разъединиться, чтобы наступать на перевал по скальным хребтам слева и справа.

На рассвете следующего дня началась реализация намеченного плана. Егеря заметили наши войска не сразу: к рассвету на хребте задержались облака. Они (облака) лежали на перемычках, а над ними возвышались собственно скальные вершины. До позиций противника было 300–400 метров.

Однако когда остатки облаков сдуло с хребта, немцы открыли по советским бойцам бешеный огонь. Фланговые группы продолжали продвигаться, а в центре наши войска попали в огневой мешок и залегли. Солдаты стали окапываться, что в тех условиях означало — сделать укрытия из камней. Но альпинисты знали, что после полудня облака, поднимающиеся из ущелий, вновь закроют хребты, вершины и весь массив Эльбруса сплошной пеленой.

В ожидании, когда наших бойцов накроет облако, Гусев приказал минометчикам (был всего один миномет) пристреляться по перевалу, чтобы вести затем огонь в облаках. Но удалось это не сразу, опять сказалась особенность, связанная с горами: минометчики не учли превышение цели, ведь сам гребень находился выше наших позиций.

После того как склон опять закрыло облаком, советский горный отряд снова двинулся вперед, но немцы продолжали стрелять и через облака. Из-за потерь в основной группе осталось только 26 человек. Одна из фланговых групп достигла своей цели, но вышла на ложный перевал, от второй не было вообще никаких вестей. В это время Гусеву поступило сообщение, что на помощь нашим бойцам из 220 кп движется еще один спешенный кавалерийский эскадрон.

В это время на склоне ниже войск КА начали рваться мины. Били два батальонных миномета. Очевидно, немцы пристрелялись к шалашу — не иначе как решили, что именно там находится командный пункт отряда.

Гусев подготовил донесение в штаб дивизии, перечислил в нем потери, подробно описал обстановку, изложил суть плана наступления на перевал.

Близились сумерки. Собравшиеся у КП легкораненые готовились начать спуск. Тяжелораненых бойцов — кого на импровизированных носилках, а кого на себе — решили спускать после наступления темноты, чтобы, не опасаясь обстрела сверху, действовать не спеша, осторожно. Наибольшие потери, естественно, понесла центральная группа, но имелись раненые и в составе фланговых групп. Под вечер сверху пришел лейтенант Сали. У него была прострелена кисть правой руки. Рана оказалась рваная, поэтому Сали тоже пришлось отправлять вниз…

Командир кавалерийского полка не сообщил Гусеву о задании, которое получил направленный на помощь отряду эскадрон. Не ясен был и характер взаимоотношений комэска с командирами штурмового отряда. Гусеву предстояло встретиться с ним у шалаша и продумать общий план действий. Поскольку каждый человек был на счету, пришлось идти без сопровождающего.

Смеркалось. На перевале гремели одиночные выстрелы. Небо было еще безоблачным, но быстро холодало, и трава покрывалась росой. Ноги шагавшего вскоре промокли по колено. Гусев двигался не спеша, причем не по прямой, а все время уклоняясь влево, с тем чтобы разглядеть лощину, где шла тропа на перевал и где находился наш заслон. Неожиданно из-за склона перед ним возник человек. Гусев не сомневался, что это наш боец, связной, направляющийся от шалаша на КП отряда. Но боец, видимо, не был уверен, что встретил своего, ведь Гусев спускался сверху, а там находились не только войска КА. Смущала, видимо, его и форма Гусева: лыжные брюки, штурмовая куртка, немецкие альпинистские ботинки. Трофейный рюкзак необычной формы тоже, вероятно, заставил его призадуматься, прежде чем решить, кто стоит перед ним. Необычная форма уже вторично подводила командира горного отряда, но он не снимал ее: в горах она была очень удобна. Не хотелось отказываться и от ледоруба, который мог стать необходимым на трудных участках пути, да и рюкзак был несравненно удобнее вещевого мешка. Но в тот момент положение Гусева оказалось скверным. Боец стоял боком к нему, направив в его сторону ствол автомата. Надо было начать разговор.

— Откуда и куда направляетесь? — спросил Гусев, не придумав ничего иного.

— Наверх, — ответил боец.

— К Гусеву, что ли?

— Фамилии не знаю, — неохотно откликнулся боец.

— Если к Гусеву, то давай письмо мне — я и есть Гусев.

Ответа на его предложение не последовало. Показывать документы в наступившей темноте было бессмысленно, да боец и не подпустил бы Гусева к себе. Разговор явно не клеился. Что делать? Гусев знал, что встретил своего, русского человека, а он не верил ни одному его слову и в любой момент мог нажать на спусковой крючок. Крепко выругавшись с досады, командир отряда альпинистов решил идти вниз. Медленно, осторожно они обходили друг друга. Когда Гусев удалился шагов на десять, боец клацнул затвором автомата. Старший лейтенант быстро сбежал в лощину. Теперь боец не видел его. Чтобы как-то успокоить его, Гусев начал петь. Неизвестно почему, на ум пришла ария тореадора.

Потом выяснилось, что нерусское слово «тореадор», несколько раз повторяющееся в этой арии, окончательно убедило бойца, что перед ним — немец.

В полной темноте Гусев добрался до шалаша. Здесь, внизу, накрапывал дождь. При подходе никто не окликнул и не остановил его. Эскадрон отдыхал, не выставив боевого охранения. В шалаше командир альпинистов познакомился с комиссаром эскадрона П. К. Коханным, который временно возглавлял подразделение.

Его досыта накормили дымящейся бараниной, угостили водкой. На плечи Гусева кто-то из кавалеристов накинул сухую шинель. С полчаса отогревался, подсунув ноги под кошму, которой была прикрыта кучка тлеющих углей. Вокруг кошмы таким же образом обогревалось еще несколько человек (так пастухи на горных пастбищах поступают в холодную погоду).

Гусев ознакомил собравшихся командиров с обстановкой на перевале, рассказал о событиях последних дней. Самостоятельных решений пока не принималось, поскольку наутро Гусева вызывал для доклада командир 220-го кавалерийского полка майор Ракипов. Письменное распоряжение на сей счет как раз и нес старшему лейтенанту боец, с которым Гусев встретился во время спуска.

Лагерь затих. Приятно было засыпать в натопленном шалаше, под убаюкивающее шуршанье слабого дождика.

Проснулся командир горных стрелков от негромкого разговора. Уже рассвело. Боец, голос которого показался Гусеву знакомым, тут же в шалаше взволнованно рассказывал что-то командирам. Он, видимо, недавно вернулся, насквозь промокший. Четко расслышал старший лейтенант только конец его фразы:

— Тут он прыгнул в канаву и быстро пошел прочь. И что-то запел не по-русски…

Гусев сразу догадался, о ком рассказывал недавно пришедший боец. Сбросив чужую шинель, послужившую ему одеялом, Гусев приподнялся. Боец взглянул в его сторону, присмотрелся, и его лицо расплылось в улыбке.

— Так, значит, товарищ старший лейтенант, вы все же Гусев? А я не поверил. Думал, что встретил немца. Даже пожалел, что не выстрелил, когда вы прыгали в канаву…

Утром вместе со связным старший лейтенант быстро спустился по знакомой тропе; накануне командиру альпинистов не удалось попасть к Ракипову, поэтому надо было сделать это как можно скорей. После хорошего отдыха почти бегом преодолели спуск по извилистой дороге.

Коханный остался ждать возвращения старшего лейтенанта. Перед уходом Гусев направил связного к лейтенанту Хатенову. Связной должен был напомнить ему, чтобы тот не предпринимал активных действий, а держал оборону на занятых рубежах, стараясь не раскрывать своих сил.

В расположении кавалерийского полка выяснилось, что майора Ракипова вызвали в штаб дивизии. Полком временно командовал начальник штаба майор А. И. Курилов. Он сообщил, что получен приказ из штаба дивизии, и отряду предстоит 8–9 сентября захватить перевал. Для усиления отряда полк Ракипова выделял альпинистам подкрепление. Одновременно должно было начаться наступление и основных сил 394-й стрелковой дивизии по ущелью реки Клыч. После взятия перевала боевым группам (отряда) предлагалось преследовать противника в направлении «Южной палатки».

Тут же было получено подкрепление для горного отряда. В боевую группу влилось 80 бойцов с двумя батальонными минометами.

На вопрос Гусева о судьбе отряда Максимова майор Курилов сообщил, что здесь находится лейтенант Гусак. Радостной была встреча двух альпинистов. Николай Гусак сильно похудел, от истощения и холода покрылся фурункулами. Их отряд успешно поднялся на гребень, не встретив противника, и занял оборону. Вниз были посланы связные с донесением. Связные не вернулись. Шло время. Кончилось продовольствие. Отводить людей без приказа М. И. Максимов не решился. Еще дважды посылал он связных в штаб, но никто из них не вернулся. Тогда командир направил вниз, как наиболее опытного, Гусака. Николай добрался в полк вчера поздно ночью, не встретив по пути никого из ушедших связных. Не оказалось их и в полку. Люди, видимо, погибли то ли при спуске с крутых скал, то ли в стычке с егерями. С группой бойцов отряду тут же послали продукты. Николаю же необходима была передышка. Поэтому он должен был выйти чуть позднее с таким расчетом, чтобы нагнать товарищей у наиболее трудной части подъема.

Поскольку больше не требовалось оборонять гребень в этом районе, отряд лейтенанта М. И. Максимова отзывался на отдых в расположение кавалерийского полка. Но судьба бойцов Максимова сложилась трагически. Следившие за отрядом немцы напали на наших врасплох. На месте лагеря остались лишь разбитые о камни винтовки. Эту печальную картину увидели на следующий день Николай Гусак и поднявшиеся с ним на гребень бойцы. Тщательно осмотрев местность вокруг, наши солдаты нашли тело лейтенанта Максимова. Его отряд погиб, но до конца выполнил свою задачу: прикрыл левый фланг отряда Гусева и заставил уйти с хребта немецких корректировщиков…

Однако обо всем этом стало известно значительно позднее. Гусев провел с Гусаком около часа и стал собираться в обратный путь. Наверх с альпинистами решил подняться и исполнявший обязанности командира полка майор Курилов. На время предстоявшего вскоре штурма перевала он переносил свой КП в район шалаша, где стоял эскадрон Коханного.

После обеда командиры вместе с вновь сформированным отрядом направились на лошадях к перевалу. Там, где тропа была очень крута, они спешивались, чтобы облегчить подъем лошадям, и шли, держась за их хвосты. Такой способ подъема оказался очень удобным: выделенные командирам верховые лошади родились в степях и неуверенно шли под седоком по горной тропе.

Достигнув шалаша, Гусев с отрядом продолжил подъем на высокогорный КП теперь уже пешком. Комиссар Коханный с эскадроном должен был присоединиться к нам на другой день. Вслед за ним собирался подняться и майор Курилов. Это было 6 сентября, а штурм перевала предстояло начать в ночь на 9 сентября.

На КП горного отряда выяснилось, что немцы его обнаружили и обстреляли из автоматов. Прямым попаданием мины были убиты два пулеметчика и уничтожен станковый пулемет. Погиб старшина Хромов, смело дравшийся в первые дни наступления на перевал. Трое бойцов были ранены. Найти более подходящего места для КП не представлялось возможным. Пришлось скрыть его прямо под скалой и возвести защитную стенку из обломков камней. Весь резерв отвели в лощину и частью рассредоточили в скалах вокруг командного пункта.

Однако перед началом штурма оказалось, что эскадрон, который должен был усилить наступающую группу, попал в засаду и был уничтожен.

Гибель эскадрона осложнила предстоящее наступление на перевал. Немцы вели себя бдительно. Наши — тоже, но силы сводного отряда значительно поубавились. Для осуществления штурма у нашего командования было теперь всего 150 человек. Правда, майор Курилов обещал прислать еще один отряд, но он не мог прибыть немедленно, а поменять срок наступления на перевал было уже невозможно. Поэтому прок от подкрепления выходил небольшой, вновь прибывшие могли только увеличить резерв штурмовых сил.

Над центральной седловиной, куда наши войска собирались наступать, возвышалась вершина. Именно на ее крутых склонах расположились вражеские снайперы, огонь которых затруднял движение основной группы горного отряда. Поднявшись на вершину, можно было не только выяснить расположение сил противника на перевале, но и парализовать действия снайперов или уничтожить их. Захватив вершину, наши войска получили бы большие преимущества для развития дальнейших действий.

Несмотря на плохую погоду, вновь была проведена тщательная разведка местности. Штурм был назначен на четыре часа утра, но боевые группы готовились к операции всю ночь: подгоняли розданные бойцам трофейное горное снаряжение и ботинки, выходили на рубежи атаки.

Видимо, в связи с тщательной подготовкой к штурму уже через несколько часов перевал Клыч был в руках советских войск. Как и было предусмотрено приказом, одна часть отряда после взятия перевала начала преследовать противника, а другая — осталась на гребне для обороны на случай контратак.

Майор Курилов вскоре поднялся на перевал, но связной, присланный из полка, передал ему приказ вернуться вниз. Горному отряду командир дивизии приказал, преследуя противника, спуститься в ущелье и объединиться с основными силами соединения, продвигавшимися вверх по ущельям реки Клыч.

Именно в этот момент наши бойцы заметили в верховье ущелья, в том месте, где тропа шла серпантином прямо к Клухору, большой караван мулов и цепочек немецких солдат, направлявшихся к перевалу. Противник, видимо, опасался окружения и начал отходить. Можно было предположить, что ему удалось оторваться от 121-го горнострелкового полка, сменившего 815-й полк и наступавшего вверх по ущелью реки Клыч.

Командование отряда наших альпинистов наблюдало в бинокли за отходом егерей, с горечью сознавая, что бессильно достать их огнем. А в синем небе над «полем боя» стали появляться, точно куски белой ваты, облачка разрывов. Это немцы обстреливали советские позиции из ущелья шрапнелью, но обстрел, к счастью, не причинял нашим бойцам никакого вреда. Однако сам факт обстрела означал, что еще далеко не все солдаты противника покинули ущелье.

Егеря, видимо, и сами поняли бессмысленность предпринятого ими орудийного обстрела, потому что вскоре прекратили его.

И все же, к великой радости наших бойцов, врагу не удалось уйти от возмездия. Над перевалом вскоре появились три советских бомбардировщика, вызванные, очевидно, для поддержки начавшегося общего наступления 394-й стрелковой дивизии.

Советские летчики действовали не только умело, но и со знанием специфики гор. Сначала они ударили по самой колонне, но эффект оказался невелик, так как она была рассредоточена. Тогда последовал бомбовый удар по склонам гор над дорогой, где находились егеря. Взрывами оторвало множество огромных глыб. Увлекая все на своем пути, эта грозная каменная лавина понеслась на колонну немцев. Склон покрылся густым облаком желтой пыли. А когда облако рассеялось, наши бойцы увидели картину полного разгрома колонны. Каменная лавина смела почти всех егерей. А уцелевшие лошади и мулы, как безумные, метались по склону, растаптывая солдат, которые чудом остались в живых в том каменном хаосе…

Отгремели разрывы бомб, самолеты ушли в сторону моря. В ущелье опять воцарилась тишина. Теперь можно было осмотреть отбитый у врага перевал Клыч. Немцы основательно укрепили его в ходе боев. Удачно расположили пулеметные точки, хорошо защищенные обломками скал. Соорудили из них одиночные гнезда-окопы, искусно использовав при этом каждый естественный выступ гребня. За гребнем из камней были сложены небольшие склады для продовольствия и боеприпасов. Судя по числу окопов, эту перемычку обороняло около роты егерей. Примерно такое же количество солдат находилось и на основной седловине перевала.

По результатам этой операции было решено образовать в составе 394 сд внештатный отряд альпинистов во главе со старшим лейтенантом Гусевым и лейтенантом Хатеновым. В отряд отобрали тех, кто участвовал в боях за перевал Клыч, и обеспечили их трофейным горным снаряжением.

Общее наступление 394-й стрелковой дивизии продолжалось. Подразделения 121-го горнострелкового полка двигались без остановки — они стремились нагнать противника, арьергард которого, как доносила разведка, находился у тропы, ведущей на перевал Нахар. Бойцы спешили: нельзя было допустить, чтобы егеря укрепились на новых рубежах, тем более что отступая, немцы оказывали серьезное сопротивление. Так, во время одного из боев прямым попаданием мины в блиндаж был убит командир 121 гсп майор Оршава, а находящийся рядом с ним начальник штаба капитан Кожемякин получил тяжелое ранение. Майора Оршаву посмертно наградили орденом Ленина. Тело для захоронения отправили в Сухуми.

121-й горнострелковый полк поднимался по ущелью и вел бои с немецким арьергардом, который стремился задержать наше наступление, чтобы дать возможность своим основным силам укрепиться на самом выгодном рубеже. В качестве такового нацистское командование выбралотеснину, образованную в верховьях ущелья реки Клыч крутыми склонами хребта Клыч невдалеке от его соединения с Главным Кавказским хребтом (у перевала Нахар) и скалистым боковым хребтом, идущим от горы Хакель на юг. За тесниной находилось широкое, с пологим дном, открытое ущелье. Здесь река разделялась на большое количество проток и довольно спокойно несла свои воды к теснине. Дорога из долины серпантином поднималась на склон Главного Кавказского хребта, а затем уходила к Клухорскому перевалу.

Чуть выше теснины, через которую по узкому, пробитому в скалах выступу шла Военно-Сухумская дорога, тропа вела на перевал Нахар, и южные скаты Нахарского перевала как бы нависли над тесниной. За тесниной, над всем участком дороги до перевала Клухор, господствовали склоны Главного Кавказского хребта, занятые егерями. Наступать, имея постоянную угрозу сверху, было здесь чрезвычайно трудно. Выбранный противником рубеж для обороны подступов к перевалу оказался исключительно выгодным.

121-й горнострелковый полк с боем подошел вплотную к теснине, но был остановлен плотным огнем. Стало очевидно, что с ходу теснину не взять без крупных потерь. А для успеха дальнейшего продвижения за тесниной надо было сначала выбить немцев с перевала Нахар. Но пока наступать на него предстояло не по тропе, а в обход теснины справа по крутым склонам.

Рота из 121 гсп уже пыталась взять перевал Нахар лобовой атакой. Ей удалось подойти к нему (перевалу) вплотную незаметно, но ночевка в горах (был снегопад и мороз до -10 °C в начале сентября!) привела к обморожению части отряда. Наступление пришлось прекратить, пострадавших эвакуировали вниз. Оставшаяся часть роты получила подкрепление и обмундирование. Только после этого началась подготовка к новому наступлению.

На помощь роте 121 гсп с перевала Клыч должен был прибыть сводный отряд альпинистов 394 сд во главе со старшим лейтенантом A. M. Гусевым — всего около 30 человек, как уже говорилось, экипированных трофейным горным снаряжением.

Перевал Нахар надо было взять во что бы то ни стало. Но немцы успели основательно укрепить его. Вряд ли могла теперь принести успех атака в лоб. Командир 394 сд вызвал Гусева, расспросил о возможности захода в тыл Нахара для содействия нашим подразделениям, наступавшим с юга.

Обойти вражеские части можно было через ущелье реки Гвандра и перевал Гандарай, а затем — из ущелья того же наименования через боковой хребет в ущелье реки Нахар. Но перевал Гандарай, конечно, обороняли горные егеря. Следовательно, непосредственно в тыл Нахара надо было идти только через Главный Кавказский хребет в месте ответвления от него хребта Клыч. Можно было попытаться пройти от этого участка к перевалу Нахар и по самому хребту. Дорога к началу подъема на хребет лежала по уже знакомому нам ущелью Гвандры до самых его верховий. Пройти через хребет ночью было трудно, а днем с перевала Гандарай легко могли обнаружить немцы. Это обстоятельство серьезно осложняло выполнение задачи.

Таким образом, было принято решение о том, что рота 121 гсп атакует Нахар с фронта, а отряд альпинистов обойдет его с тыла и поддержит основной удар. Начало совместного наступления двух отрядов было назначено на 6.00 15 сентября 1942 года (на третий день после выхода альпинистов из расположения штаба 394 сд), где они находились на момент постановки задачи.

Рота 121-го горнострелкового полка, усиленная несколькими подразделениями из других частей, несмотря на плохую погоду, начала наступление на перевал Нахар несколько позже назначенного срока. Противник встретил наших солдат не очень интенсивным огнем. Вскоре наступающие услышали разрывы гранат и стрельбу за перевалом. Огонь с самого перевала ослаб, и рота, продолжая наступление, вскоре вышла на гребень, который приняла из-за плохой видимости за перевал, и обосновалась в оставленных егерями укрытиях и блиндажах. Позже выяснилось, что бойцы оказались не на перевале, а на правой части его седловины. Немцы, опасаясь окружения, отступили не за перевал, а за левую часть его гребня, идущего в сторону Клухорского перевала, и прочно укрепились там. Седловина перевала с тропой оказалась нейтральной зоной.

Подобная ситуация установилась 19 сентября и сохранялась довольно долго. Хотя перевал Нахар и не был занят советскими частями, условия для наступления войск Красной армии стали более благоприятными: подразделения, находившиеся на гребне у перевала Нахар, могли теперь прикрыть сверху продвижение главных сил группировки через теснину к перевалу Клухор.

Но взять Клухорский перевал в 1942 году советским войскам так и не удалось, хотя они подошли к перевалу почти вплотную. За Нахарский перевал, особенно в конце сентября 1941 года, шли тяжелые бои. Причем атаковавшие немцы, по некоторым данным, привлекли к боям на этом участке боевую группу итальянских альпийских стрелков «Белая лилия»^[22]. Однако советские войска сам перевал и ряд примыкающих к нему господствующих высот удержали. С 21 октября из-за наступивших холодов и обильных снегопадов боевые действия на этом участке были прекращены.

Если в целом оценивать обстановку начала осени 1942 года на перевалах Главного Кавказского хребта, то уже к концу августа командованию Закавказского фронта в общих чертах стал ясен замысел противника, и оно стало координировать действия всех армий нашей группировки на данном ТВД.

31 августа командующий Закавказским фронтом в приказе командующему Северной группой (Северная группа войск Закавказского фронта под командованием генерал-лейтенанта И. И. Масленникова была образована 8 августа 1942 года; 1 сентября 1942 года Северо-Кавказский фронт был преобразован в Черноморскую группу войск под командованием генерал-полковника Я. Т. Черевиченко) войск писал: «Противник, используя шоссейную дорогу Микоян — Шахар — Теберда, подбросил свои отряды на Клухор и Санчаро, пытаясь проникнуть через хребет в Закавказье. Ликвидация появившегося на перевалах Клухор и Санчаро противника ведется частями 46-й армии, действующими из района Сухуми, Гагра. В целях помощи 46-й армии в выполнении этой задачи и выноса борьбы за перевалы на их северные склоны приказываю: силами 37-й армии организовать операцию по уничтожению противника на Санчаро и по захвату коммуникаций противника в долине р. Теберда на перевал Клухор и в долине р. Кубань на перевал Санчаро».

Для проведения этой операции командующий фронтом выделил один полк 2-й гвардейской стрелковой дивизии, а также пять отрядов общей численностью до 1000 человек. Командование группой и руководство операцией возлагалось на майора Ш. О. Церетели; начальником штаба был назначен майор Никифоров. Штаб группы располагался в селении Нижний Баксан (Кабардино-Балкария).

Необходимо отметить, что немецкое командование постоянно варьировало направления своих ударов. После того, как германские войска заняли селение Псху, они оборудовали вблизи этого населенного пункта посадочную площадку для авиации. С помощью самолетов был переброшен десант, значительно усиливший наступательные группировки 1-й и 4-й горнопехотных дивизий вермахта, подступивших к перевалам Доу и Ачавчар. К 1 сентября группировка немецких горных войск численностью до 5 тысяч человек находилась в 20–25 км от Гудауты, рядом со Сванетией, Мамисонским перевалом и Дарьяльским ущельем. Создавалась прямая угроза прорыва противника в Закавказье.

Для спасения положения в район селения Псху, к перевалам Доу и Ачавчар была переброшена уже упоминавшаяся ранее сводная группа войск И. И. Пияшева, ядром которой стал сводный горнострелковый отряд 1-го Тбилисского пехотного училища и подразделения войск НКВД под командованием капитана В. И. Райзмана. В результате упорных оборонительных боев 1 сентября противник был остановлен и отброшен на северный берег реки Бзыбь. Началось сражение за селение Псху.

6 сентября части Санчарской группы перешли в наступление и в ходе двухнедельных ожесточенных боев ударом с юга овладели селением Псху. Но полностью окружить и уничтожить противника не удалось. С небольшими перерывами упорные бои на Санчарском направлении продолжались в течение месяца. Лишь 15 октября, после новой перегруппировки, нашим войскам удалось овладеть перевалом Санчаро, а к 20 октября — всей группой перевалов. Противник, понеся большие потери, отошел на северные склоны хребта.

С наступлением зимы активные действия прекратились. Уже 22 октября, согласно зимнему плану обороны Главного Кавказского хребта, наши части оставили на перевалах прикрытие и начали отход на юг для сосредоточения их в гарнизоны.

Другим очагом противостояния оставались Клухорский и Марухский перевалы.

Успешный бой на перевале Клыч и наступление основных сил 394-й дивизии полковника П. И. Белехова (прежний комдив был отозван в штаб армии. — Примеч. авт.) от селения Генцвиш по ущелью реки Клыч явились важной предпосылкой для развития дальнейших событий в районе Клухорского перевала. Теперь дивизия упорно продвигалась к нему. 121-й и 815-й полки, сменяя друг друга, буквально прогрызали оборону противника. Противник, фактически остановленный на всех перевалах, озлобленный неудачами и подхлестываемый директивами своего фюрера, отчаянно сопротивлялся, предпринимая частые контратаки с высот, которые он еще контролировал.

Однако наступательная активность врага по мере его отхода с южных склонов Главного Кавказского хребта постепенно уменьшалась. Этот процесс распространялся вдоль хребта от перевалов его центральной части на северо-запад, к району Туапсе. Такие действия противника определялись изменениями в оперативной обстановке и в какой-то мере и самой природой гор. В высокогорье холода наступают раньше, чем в более низких районах хребта, то есть к северо-западу от Эльбруса.

5 сентября 1942 года Гитлер направил Гальдеру новый план захвата Кавказа: после овладения Новороссийском немедленно перегруппировать силы для наступления на Туапсе.

Руководствуясь новыми поступившими приказами, на перевалах от Клухора до Чипер-Азау у Эльбруса нацисты оставили небольшие отряды. Это были заслоны, в задачу которых входило обеспечивать действия своих войск, вышедших на перевал Хотю-Тау и на массив Эльбруса. Снижение же активности действий противника в районе ущелья реки Гвандра, ведущего в тыл советских войск, объяснялось наступлением советских на перевал Клыч.

Бои на перевале Марух были тесно связаны с боями на Клухоре. Там дрались 810 сп 394 сд под командованием майора В. А. Смирнова и 2-й батальон 808 сп 394 сд под командованием капитана В. Р. Татарашвили. Как уже говорилось, этот 810-й полк подошел к перевалу Марух и усилил подразделения 808 сп. Более того, когда противник занял Клухорский перевал, подразделения полка были направлены по северным склонам хребта в тыл, к ущелью Гоначхир.

Уверовав в успех своих действий на Клухоре, немецкое командование первое время не придавало большое значение Марухскому перевалу, но, узнав о продвижении 810-го полка, оказало ему упорное сопротивление. 810-й не был подготовлен к такому сложному походу по отрогам хребта, имел плохую экипировку. Он попал в тяжелое положение на Марухском леднике и под ударами противника силой до полка (сводная группа подполковника вермахта Айсгрубера, состоявшая из 2-го высокогорного батальона и 1-го батальона 98-го горнопехотного полка) отошел на перевал, а затем был вынужден сдать его. Однако ожесточенные бои за перевал, который защищали подразделения 808 сп и 810 сп 394 сд, продолжались, и Марух несколько раз переходил из рук в руки. Четвертая рота 2-го батальона 808 сп погибла почти вся вместе с командиром батальона. Шестая рота во главе с принявшим командование батальоном старшим лейтенантом М. Е. Зайцем дралась в окружении. Затем немецкие атаки стала поддерживать артиллерия 2-й и 8-й батарей 79-го горно-вьючного артполка. Поэтому 5 сентября (в 18.45) перевал все-таки сдали. Для восстановления положения и ликвидации противника в район Марухского перевала срочно были направлены по одному батальону 155-й и 107-й стрелковых бригад, 2-го Тбилисского пехотного училища и артдивизион, которые 9 сентября вместе с 810 сп 394 сд перешли в наступление. В течение сентября шли упорные бои, но ни одна сторона не добилась перелома в свою пользу. В октябре наши войска предприняли еще одну попытку вернуть Марухский перевал. Преодолевая упорное сопротивление противника, закрепившегося на выгодных позициях, они вышли непосредственно к перевалу, но не захватили его. Пришла суровая зима, и активные боевые действия прекратились.

Возвращаясь к описанию этого глобального противостояния, можно сказать, что в начале сентября 1942 года обстановка в районе перевалов Главного Кавказского хребта становится для Красной армии все более обнадеживающей. Это чувствует и германское руководство. 8 сентября Гитлер обрушивается с обвинениями на органы управления и Генштаб, а также направляет начальника штаба оперативного руководства ОКВ генерала Йодля в группу армий «А» для выяснения причин неудач немецкого наступления на Кавказе.

Ведя переговоры с Листом в присутствии командира 49-го горнопехотного корпуса генерала Конрада, Йодль присоединился к их мнению, что они больше не могут нести ответственность за наступление корпуса и что, следовательно, Листу необходимо отказаться от решения задачи по выходу на Черноморское побережье. Йодль обещал Листу переговорить с Гитлером об отмене этого наступления и об отводе войск корпуса на перевалы Главного Кавказского хребта.

Возвратившись в ставку Гитлера, Йодль доложил ему о своих переговорах с Листом и о мрачных перспективах на Кавказе. О результатах поездки Йодля начальник штаба сухопутных войск (ОКХ) Гальдер писал: «Миссия Йодля к Листу привела к тому, что он (Йодль) требует теперь не выдвигать вперед горный корпус, а отвести его назад. Из-за этого у Гитлера совершенно испортилось настроение»^[23].

9 сентября 1942 года начальник Генерального штаба верховного (главного) командования вермахта (ОКВ) генерал-фельдмаршал Кейтель посетил Гальдера и заявил ему, что у Гитлера есть намерение отстранить Листа от должности. Из заявления Кейтеля Гальдер понял, что аналогичная участь в ближайшие дни ожидает и его. Приказом Гитлера от 9 сентября 1942 года генерал-фельдмаршал Лист был снят с поста командующего группой армий «А». Новый командующий — генерал-полковник Эвальд фон Клейст вступил в должность только 22 ноября 1942 года. Участь Листа разделил и Гальдер. 24 сентября 1942 года на должность начальника Генерального штаба сухопутных войск был назначен генерал К. Цейтлер, бывший до этого начальником штаба группы армий «Запад».

10 сентября 1942 года Военный совет Закавказского фронта докладывал Ставке ВГК: «На Главном Кавказском хребте наши войска вели наступательные действия на Сванетском, Клухорском и Санчарском направлениях, ограничившись на остальных перевалах поисками разведчиков… На Сванетском направлении части 63 кд возобновили бой за овладение базой „Кругозор“ и перевалом Чипер-Азау… Разведотряд 815 сп (Клухорское направление) достиг поляны, что северо-восточнее будки на р. Клыдж»^[24].

Командующий Закавказским фронтом в боевом донесении в Ставку докладывал 13 сентября 1942 года: «Войска Закфронта 13.9.42 г.: на Моздокском направлении развивали наступление по сев. берегу р. Терек на Савельевская, Ищерская…

Бои за перевалы на Главном Кавказском хребте… несмотря на сильное сопротивление противника, продолжали успешно развиваться — на Сванетском, Клухорском и Белореченском направлениях… На Санчарском направлении: первый отряд 1-го Тбилисского пехотного училища овладел перевалом Адзапш, закрыв противнику отход в долину Лаштрак. Второй отряд этого училища ведет бой у перевала Чмараха»^[25].

Соединения Красной армии измотали германскую группировку горно-альпийских частей и, преследуя ее, 16 сентября 1942 года в результате ожесточенных боев и исключительно труднопроходимой высокогорной и скалистой местности, покрытой вечными снегами и ледниками, овладели одним из перевалов — Чамашха. В этот же день горнострелковые подразделения совместно с отрядами 1-го Тбилисского пехотного училища (группа И. И. Пияшева) подошли к южным склонам высокогорных перевалов Цегеркер, Оллоштраху, Санчаро, Адзапш, Чмахара и др. Группе И. И. Пияшева командование фронта 13 сентября приказало: «Прикрывшись со стороны перевала Цегеркер, продолжать наступательные действия, уничтожить гарнизоны противника на перевалах Чамашха и Санчаро и к 15.9.42 г. овладеть всеми перевалами на Санчарском направлении»^[26].

Как уже говорилось, к 20 сентября войска 46-й армии, отряды 1-го Тбилисского пехотного училища и сводный полк НКВД нанесли поражение части 1-й горнопехотной дивизии вермахта «Эдельвейс» и другим горноегерским частям 49-го горнопехотного корпуса и овладели группой самых высокогорных и труднодоступных Санчарских перевалов.

Тяжелые бои продолжались на клухорском направлении, а также на Умпырском и Белореченском перевалах, расположенных в Адыгее. Немецкие войска или отходили на северные склоны перевалов, или продолжали удерживать высокогорные перевалы и пути подходов к ним, стремясь контролировать коммуникации, связывавшие Черноморскую группу войск с Закавказским фронтом.

Таким образом, на обширном фронте от Эльбруса до перевала Белореченский более двух месяцев шли кровопролитные бои. На огромной высоте, достигавшей порой 3000 м и более, по вечному снегу и ледникам, через неприступные скалы шли вперед советские солдаты, сержанты и офицеры. Идти вперед, особенно под губительным огнем врага, всегда нелегко. Но идти вперед и вперед и вверх, преодолевая ожесточенное сопротивление хорошо оснащенных и специально подготовленных альпийских стрелков противника, трудно втройне. Однако, преодолев первые трудности, привыкнув к новым условиям высокогорья, войска 46-й армии стали осваивать по-настоящему тактику горной войны. Первые, хотя и небольшие, успехи придали уверенность нашим бойцам.

В конце сентября 1942 года противник вновь пытался прорваться в Закавказье — на этот раз через Туапсе. Из состава 49-го горнопехотного корпуса туда была отправлена сводная горнопехотная боевая группа «Ланц», сформированная на базе частей 1-й и 4-й горнопехотных дивизий вермахта.

Обороняться в горах остались 99-й горнопехотный полк, 1-й и 2-й дивизионы из 79-го горно-вьючного артполка, разведбатальон, противотанковый дивизион под командованием полковника фон Ле-Сюра. В 4 гпд генерала Эгельзеера сменил Кресс, бывший до этого командиром 99 гпп.

Это относительное затишье советское командование быстро использовало для реорганизации системы управления, подготовки и комплектования специальных горных частей.

Созданную в составе Закавказского фронта оперативную группу по обороне Главного Кавказского хребта возглавил заместитель командующего фронтом генерал-майор И. А. Петров — опытный и вдумчивый военный руководитель. Командующему и штабу оперативной группы при Закавказском фронте подчинялись войска 46-й армии Закавказского фронта, а также некоторые части войск НКВД, привлеченные к борьбе за перевалы.

В составе оперативной группы впервые было организовано альпинистское отделение, которое возглавил опытный спортсмен, командир сводного горнострелкового (альпинистского) отряда, получивший новое звание военинженера 3-го ранга, A. M. Гусев. Там же еще служили политрук Е. А. Белецкий, старшие лейтенанты Е. В. Смирнов, А. И. Гволия, а также лейтенанты Л. П. Кельс, H. A. Гусак и Б. Ф. Кудинов. Отделение, учитывая специфику участков обороны и особые нужды горнострелковых частей и подразделений, разрабатывало наставления и памятки для действий войск в горах, инструкции для службы высокогорных гарнизонов, определяло рацион питания, создавало систему предупреждения о лавинной опасности и т. д. Альпинисты отделения занимались и организацией производства специального снаряжения и обмундирования горных войск.

Например, при создании высокогорных гарнизонов возникли трудности с обеспечением жильем бойцов и командиров в зимнее время. Построить жилище из камней или снежную пещеру было очень непросто, да и не везде возможно. Мало того — длительное пребывание в таких жилищах снижало боеспособность бойцов. Познакомившись с этим вопросом, альпинист A. A. Малеинов предложил проект разборного домика для высокогорных гарнизонов. Производство таких домиков наладили в Тбилиси. Позднее они были установлены на перевалах Басса, Донгуз-Орун, Бечо, под перевалами Твибер, Цаннер. Часть домиков удалось направить и на клухорское направление. Жизнь показала, что разборные домики полностью оправдали свое назначение.

Предметом наиглавнейшей заботы альпинистского отделения штаба опергруппы Закавказского фронта по обороне Главного Кавказского хребта стали отдельные горнострелковые отряды Красной армии.

Подобные подразделения были сформированы в составе Закфронта в сентябре — октябре 1942 года. Предназначались они для действий в высокогорной местности и должны были придаваться находившимся там частям или действовать самостоятельно, оставаясь в подчинении штаба 46-й армии. Всего было создано 16 отрядов. Сначала предполагалось включить в их состав стрелковую роту, пулеметный и минометный взводы и саперное отделение. Но в процессе комплектования отряды усилили. Каждый состоял из двух рот автоматчиков по 100 человек и одной пулеметно-минометной роты с приданными ей взводами саперов и противотанковых ружей. Общая численность подобного отряда составляла 300–320 человек. Укомплектовывались они курсантами военных училищ и альпинистами, присланными по указанию Наркомата обороны или прибывшими для проведения горной подготовки, а также альпинистами из Закавказья. В отрядах имелись штатные инструкторы альпинизма.

Экипировка наших бойцов из этих отрядов даже превосходила немецкую. Каждый боец имел все необходимое для боевых действий в горах: ледорубы, десятизубые «кошки», штормовые костюмы, спальные мешки, меховые жилеты, меховые носки, шерстяные и кожаные перчатки, подшитые валенки, лыжи с жестким креплением, снегоступы, рюкзаки, горнолыжные ботинки, лавинные шнуры, защитные очки. На каждое отделение в отряде имелись в соответствующем количестве альпинистские веревки, горные палатки, спиртовые кухни, скальные и ледовые крючья, скальные молотки и другое необходимое специальное снаряжение. На отряд полагалась одна вьючная кухня.

Личный состав отрядов носил особую горную форму, по покрою напоминавшую лыжный костюм и сшитую из более плотной ткани коричневатого оттенка: командиры — двубортный китель, лыжные брюки, горные ботинки; солдаты — лыжную куртку, лыжные брюки, горные ботинки. Форма эта была очень удобна, универсальна и отвечала всем требованиям техники движения в горах.

Это были первые в Красной армии первоклассные горнострелковые подразделения, ничем не уступавшие горнопехотным подразделениям других государств, и, в частности, германской армии^[27].

Поскольку горнострелковые отряды формировались и укомплектовывались в течение двух месяцев (местом формирования был центральный стадион «Динамо» в Тбилиси) по итогам боев, штатная структура последних по времени формирования подразделений была изменена. Одну роту автоматчиков заменили стрелковой ротой, вооруженной карабинами и имеющей в своем составе снайперскую команду с соответствующим вооружением. Саперный взвод и взвод противотанковых ружей заменили спецвзводом разведки, укомплектованным альпинистами высокой квалификации, и специальным транспортным взводом.

^{Боевые действия 46-й армии на перевалах Главного Кавказского хребта в августе — октябре 1942 года}

Первый отдельный горнострелковый отряд (командир — капитан П. П. Марченко, комиссар — политрук И. П. Голота, начальник штаба — капитан В. Д. Клименко) в начале октября 1942 года прибыл в расположение 815 сп 394 сд, чтобы на высоте 1360 сменить сводный горнострелковый отряд дивизии под командованием опытного альпиниста, тогда еще старшего лейтенанта A. M. Гусева. Никакой штурмовщины и спешки не было. Новичков ознакомили с обстановкой в районе Клухорского перевала и через несколько дней «обкатали» в локальной боевой операции по уничтожению отряда немецких горных егерей на левом фланге обороны 815-го стрелкового полка. Именно там находилось наиболее удобное место для захода в тыл противника. Выпавший недавно снег плотно накрыл не только все вершины вокруг, но и перевал. И хотя светило солнце, снег почти не таял, поэтому на перевале стало холодно. С высоты 1360, где еще приходилось держать оборону нашим подразделениям, бойцы спускались совсем окоченевшими.

Операцию, смысл которой заключался в занятии на высокогорье более выгодных позиций, чтобы не держать на перевале в районе высоты 1360 в зимнее время свой гарнизон, разработали командир спецотряда альпинистов A. M. Гусев и начальник штаба 815 сп капитан Н. Г. Каркусов. Вот что об этом вспоминал сам Гусев (события начинают разворачиваться с 6 октября 1941 года. — Примеч. авт.).

«В тот день у противника царило необычное оживление: некоторые егеря появлялись во весь рост над камнями морены, небольшая группа солдат возилась с рюкзаками, и было похоже, что они собираются спускаться вниз. По-видимому, пришла смена, и часть заслона уходила в ущелье.

До егерей было метров четыреста. Над мореной неожиданно показался солдат. Я выстрелил из снайперской винтовки. Он неуклюже упал с камня. Потом на фоне светлых камней снова появился силуэт егеря, но после второго выстрела он быстро исчез. В прицел я видел, как в расщелине скал недалеко от того места, куда стрелял, показалась каска и блеснула оптика. Значит, вызвали снайпера. Бью по нему и вижу, как бронебойно-зажигательная пуля дает у самой каски яркую вспышку. Это очень удобный способ корректировать свою стрельбу. Каска исчезает, однако тут же появляется правее, но еще более осторожно. Бью опять. Снайпер нервничает: я не даю ему осмотреться и обнаружить себя. Из-за выступа скал левее кто-то бьет в нашу сторону. Не то снайпер уже успел перебежать, не то подошел второй. Но бьет, явно не видя меня, так как пули ложатся метрах в трех правее. Наша дуэль продолжалась минут десять-пятнадцать. Внизу никто из егерей больше не появлялся, и снайперы замаскировались довольно ловко, но меня они, вероятно, толком не разглядели…

Вскоре мы с Каркусовым уточнили на командном пункте вопросы взаимодействия с полком. План выглядел так: 120 человек во главе с лейтенантом Худобиным спускаются ночью на ледник и небольшими группами проникают в ущелье реки Клыч. Так они занимают оборону, перекрывая ущелье выше каменной глыбы, под которой расположен штаб вражеской части. По сигналу 60 из них наступают вниз по ущелью, а остальные предотвращают попытки немцев оказать помощь окруженным со стороны перевала Клухор. Одновременно снизу на теснину начинает наступление 815-й полк.

К началу этих событий рота егерей и заслон, охраняющие выход с нашего перевала, должны были оказаться выше бойцов, спустившихся в ущелье. Немцы могли парализовать их действия. Допускать этого было нельзя. Поэтому, чтобы устранить самую опасность, на отвесных стенах высоты 1360, обращенных к немцам, над расположением их роты намечалось заложить заряд аммонала, взорвать скалу и обрушить на лагерь егерей каменную лавину. Взрыв заряда аммонала должен был явиться и сигналом к общему наступлению.

Однако каменная лавина, направленная на лагерь егерей, не могла причинить вреда их заслону, так как проходила в стороне. Для ликвидации этого заслона с перевала направлялась группа численностью 20 человек под командой сержанта Иванова. Сразу после взрыва скалы артиллерия полка должна была произвести короткий, но интенсивный огневой налет по теснине и по огневым артиллерийским и минометным точкам врага под высотой 1505.

На перевале в качестве резерва оставалось около двухсот человек под началом Хатенова.

После взрыва скалы я должен был спуститься в ущелье и присоединиться к Худобину. Командира группы в 60 человек, которой предстояло наступать вниз по ущелью, должны были прислать из 815-го полка.

Во второй половине дня капитан Каркусов вместе со мной поднялся на правый фланг нашей обороны, чтобы лучше разглядеть теснину.

В это время на перевал пришла одна из рот 1-го отдельного горнострелкового отряда. Одновременно с обороной новички в течение суток дублировали действия бойцов нашего гарнизона на всех основных рубежах.

Разобравшись во всем, капитан Каркусов спустился вниз.

Ожидая приказа командира дивизии, мы продолжали готовиться к окружению противника в теснине.

Погода испортилась. Весь день 8 октября лил дождь. На перевале было спокойно. Это позволило укрыться от дождя под камнями и плащ-палатками. В полдень на смену первой роте 1-го отдельного горнострелкового отряда пришла вторая, и я провел инструктаж бойцов. Ночью на перевал позвонил комиссар дивизии. Он передал, что командиру дивизии доложено о разработанном нами плане, что план одобрен и нам приказано окружить противника в теснине. Срок — 11 октября. Сигнал к началу боя — взрыв скалы на высоте 1380 в 4 часа утра того же дня.

После завершения боя в теснине я должен был явиться в соответствии с приказом командира дивизии вначале в штаб 815-го полка, а затем для доклада — в штаб дивизии. Худобин с бойцами переходил в прямое подчинение командира полка и вместе с присланным подкреплением должен был оборудовать на занятом рубеже долговременные оборонительные сооружения. Командиром гарнизона на перевале у высоты 1360 назначался Хатенов.

На подготовку к осуществлению нашего плана оставалось два дня. Теперь требовалось продумать все детали. В ночь на 9 октября наступило резкое похолодание. Продрогшие бойцы проснулись под слоем снега. Очень пригодилось тогда полученное нами теплое обмундирование.

На перевал доставили 100 килограммов аммонала. Его следовало заложить в скалы на высоте 1360. Но утро стояло ясное, и появляться на склоне, обращенном к егерям, да еще с таким грузом, было рискованно. Чтобы отвлечь внимание егерей, организовали разведку по гребню к вершине Хакель, которая была хорошо видна с позиции противника. Разведку поручили группе наиболее сильных альпинистов из 1-го отдельного горнострелкового отряда.

Закладывать аммонал пошли лейтенант Худобин, я и четверо бойцов. Путь предстоял сложный, в рюкзаки положили только половину аммонала.

После полудня над ущельем появились густые облака. Они порой закрывали массив высоты 1360. Это облегчало выполнение нашей задачи. Помогали и наши товарищи: те, что затеяли отвлекающую перестрелку с немцами на левом фланге, и те, что в составе разведки показались наконец на гребне горы Хакель.

Уложив в расщелины первую порцию аммонала, отправились на перевал за второй. Тут-то нас обнаружили егеря и открыли яростный огонь. К нашему счастью, ущелье начало заполняться облаками. Одно из них подплыло к вершине и скрыло нас. Воспользовавшись этим, мы отошли в безопасное место, а затем незаметно перетащили к месту взрыва остальную часть взрывчатки…

Выбравшись на гребень перевала, мы вдруг услышали беспорядочную стрельбу. Наш лагерь на перевале был чем-то взбудоражен. Вскоре мы разглядели горную козу — серну, появление которой всех переполошило. Испуганная перестрелкой, она очутилась на леднике между нами и немцами. Те открыли бешеную пальбу. Серне некуда было податься. Она бросилась туда, где было тихо — на перемычку нашего перевала, и молниеносно промчалась мимо ошеломленных бойцов заслона, которые не стали стрелять по ней. Под улюлюканье и подбадривающие крики животное промчалось через лагерь, пересекло склон и скрылось в скалах. Долго потом обсуждали бойцы это неожиданное происшествие и, шутя, жалели, что прекрасный шашлык ускакал в горы.

Итак, все было готово для наступления. Аммонал заложен, бойцы проинструктированы, розданы снаряжение, боеприпасы и продукты. Оставалось только дождаться ночи. А то, что противник обнаружил нас на скалах, не вселяло никаких опасений. Вряд ли егеря могли догадаться об истинных целях нашей вылазки.

Поздно вечером к нам пришел лейтенант Воробьев с двадцатью подчиненными. Этому обстрелянному, опытному командиру предстояло возглавить бойцов, которые должны были наступать на теснину вниз по ущелью с тыла навстречу воинам 815-го стрелкового полка.

Завтра на рассвете бой. Весь день мы отдыхали, пили чай, попахивавший дымком. Воду кипятили на кострах — теперь мы не опасались разжигать их днем. А за дровами ходили в ближайший лес в ущелье Симли-Мипари. Погода была неустойчивой: над горами бродили низкие облака, небо то прояснялось, то сеяло на землю мокрый снежок. В лагере стояла необычная тишина. Каждый думал о предстоящем наступлении. Для всех нас — и тех, кто пойдет вниз, и тех, кто останется на перевале, — завтрашний бой явится решающим из всех боев за перевал, начавшихся почти месяц назад… Судя по всему, мы покинем вскоре эти места, однако долго еще будем вспоминать наш перевал и высоту 1360 над ним…

В 23 часа бойцы подтянулись к гребню на левом фланге обороны. Я собрал командиров групп лейтенантов Хатенова, Воробьева, Худобина вместе, чтобы уточнить детали предстоящего боя. Бойцы, укрывшись в скальных выемках, докуривали последние закрутки. К месту, где заложен аммонал, заблаговременно отправили группу из трех человек. Они уверенно доберутся туда по оставленным на скалах приметным ориентирам. Связной вернется и доложит о прибытии подрывников к месту взрыва. В 4 часа утра прогремит взрыв…

Незадолго до полуночи возвратился связной. Он сообщил, что подрывники вышли к месту, где заложен аммонал, и готовы произвести взрыв.

С перевала по снежному кулуару спустились первые бойцы. Им надо было размотать веревку на всю длину, убедиться в безопасности и, закрепив веревку, принимать спускающихся товарищей, а затем размещать их в укрытиях, чтобы немцы, освещая местность ракетами, не обнаружили наших бойцов.

Для ускорения люди спускались вниз, держась за веревки всего в метре друг от друга.

Когда закончился спуск двух групп и бойцы во главе со своими командирами скрылись в темноте, ко мне подошел лейтенант Воробьев. Его отряду предстояло выполнить наиболее сложную часть задачи. Воробьев понимал это и перед уходом вынул из кармана и протянул мне заранее приготовленный пакет.

— В случае чего перешлите это родным, — тихо попросил он.

Я, конечно, взял пакет. Но мое место тоже было внизу. А потому, как только ушел Воробьев, я приложил к его посланию свое и передал все это Хатенову.

Вскоре спустили вниз группу, которой предстояло уничтожить заслон. Я вывел бойцов к исходному рубежу — под основание высоты 1360. Здесь всего метров 200 отделяло нас от передовых постов егерей. Идти надо было особенно осторожно, чтобы раньше времени не спугнуть их.

На перевал вернулся с бойцом Нурулиевым, который неотлучно следовал за мной. Когда мы начали подниматься, держась за веревку, сверху раздался условный свист. Наверху у веревки стоял поджидавший нас Хатенов (на случай вынужденного отхода веревки не поднимали). Пока все шло по плану. Помогала нам и ночная темень.

Началось томительное ожидание. Все, кто был в это время на перевале, напряженно вглядывались в темноту, пытаясь представить себе, что происходит в ущелье.

Поскольку все шло нормально, я с Нурулиевым и еще с двумя бойцами спустился на ледник. Мы залегли в камнях морены, откуда можно было увидеть взрыв. Остались буквально секунды до четырех часов, и удары сердца словно отсчитывали их.

Ровно в четыре яркая вспышка, подобная очень близкой молнии, возникла над нами, осветив вершину с белыми прожилками снега на темных скалах. „Молния“ на мгновение будто вырвала эту громаду из мглы, и тут же все исчезло вновь. Тьма после яркой вспышки стала еще непроглядней. Раздался страшный грохот. Эхо усилило его и повторило много раз. Нам казалось, что раскололись окружающие горы. Выбивая потоки искр при ударах друг о друга, с вершины в ущелье посыпались камни, образуя сплошную лавину. Непрерывно нарастая, она сметала все на своем пути. А ее огненный поток напоминал во тьме лаву, вырвавшуюся из кратера вулкана.

Сразу после взрыва 815-й полк начал интенсивный артиллерийский обстрел неприятеля.

Грохот и канонада затихли так же неожиданно, как начались. Но долго еще летели с вершины камни, прочерчивая свой путь в ночи пунктиром искр. Из стана врага донеслись крики и беспорядочная стрельба.

В том месте, где находился заслон егерей (а мы теперь были ниже его), замелькали огоньки фонарей. Это небольшая цепочка немецких солдат стремительно двинулась вниз по морене. Бойцы ударили по ним из автоматов.

Внизу, куда спустились группы Худобина и Воробьева, было пока тихо. Оттуда доносился лишь тяжелый топот. Это бойцы Худобина шагали к каменной глыбе, где по нашему предположению находился немецкий штаб.

Отряд Воробьева устремился к теснине. Позже мы узнали, что по пути он столкнулся с остатками немецкого гарнизона, уничтоженного лавиной под высотой 1360. Уцелевшие егеря пытались выйти на дорогу. В темноте разгорелся яростный бой. Только небольшой части егерей удалось пересечь ущелье и потом вместе с теми, кто уцелел в теснине, отойти на перевал Клухор. Воробьев ворвался с отрядом в теснину. После взрыва скалы немцы, не приняв боя с частями 815-го стрелкового полка, стали отходить. Но путь им преградил отряд Воробьева. В завязавшемся ближнем бою десятки германских солдат были убиты, двенадцать человек сдались в плен. Но все же небольшой группе егерей удалось вырваться на склоны перевала Нахар и высоты 1505.

Мы поспешили вниз и вскоре присоединились к отряду Худобина, перекрывшему дно ущелья и приготовившемуся к бою. Самого Худобина я разыскал за большим камнем у самой реки и прилег рядом. Тут же пристроился и Нурулиев.

Сзади раздалась интенсивная перестрелка. Видимо, это встретил противника отряд Воробьева. У каменной глыбы, куда направилась часть бойцов Худобина, все было тихо. И они вскоре вернулись назад. Оказалось, что у глыбы находилось всего несколько егерей, которые поспешно скрылись в темноте. Свой штаб немцы, судя по всему, успели эвакуировать.

Начинало светать, и мы с тревогой поглядывали назад и вверх — туда, где находился вражеский заслон. Если там уцелели солдаты, то мы здесь, внизу, окажемся незащищенными от их огня.

Вскоре впереди, со стороны перевала, показалась густая цепь немецкой пехоты. Солдаты шли во весь рост. Наши залпы заставили их залечь. Началась перестрелка. Немцы прощупывали нас, так как не знали наших сил. Потом передние егеря поднялись и перебежками от камня к камню двинулись на нас. Мы энергично отстреливались из автоматов, винтовок, пулеметов, открыли огонь и из ротного миномета. Меня беспокоило только одно: удар сверху. Но там было все спокойно.

Кто-то окликнул меня. Оказалось, к нам подошла группа, отправленная для уничтожения заслона. Как только грянул взрыв, бойцы бросились к месту расположения заслона. Однако в темноте невозможно было быстро передвигаться по скалам и среди трещин ледника. Со стороны врага ударило несколько выстрелов. Когда наши бойцы выскочили на площадку, где располагался заслон, там уже никого не было. Нацисты в панике бежали. Об этом свидетельствовало брошенное имущество: палатки, спальные мешки, шинели, брюки, ботинки, альпинистское снаряжение, продукты, боеприпасы, оружие…

Между тем на позициях, где залегли мы с Худобиным, перестрелка усилилась. Немцы короткими перебежками упорно приближались к нам и начинали группироваться слева, под большим камнем, видимо, затевая какой-то маневр. Вскоре оттуда выбрались несколько егерей и стали осторожно подниматься на склон. Не иначе как решили обойти наш левый фланг. Я сказал об этом Худобину и с группой бойцов подался влево. Два вражеских солдата, пробежав несколько метров в нашем направлении, быстро скрылись за камнями. Я взял у Нурулиева снайперскую винтовку и приготовился к стрельбе. В оптический прицел вижу: выскочил ефрейтор. Выстрелил. Ефрейтор на четвереньках попятился обратно. Но из-за камня тут же показался его напарник. После моего выстрела скрылся и он. Я продолжал наблюдать за группой, пытавшейся обойти нас. Еще один егерь решил перебраться от камня к камню, но после моего выстрела безжизненно распластался на земле.

На этом попытки немцев прекратились, но они еще долго следили за нами из-за камней, а мы методически стреляли. Такая „профилактика“ держала егерей в скованном состоянии, и они вскоре совсем отказались от своего первоначального намерения.

Было далеко за полдень, когда стрельба в теснине затихла. Отряд Воробьева сделал свое дело, думали мы, но сведений от него не поступало. Устали егеря, не добившиеся никакого успеха. Устали и мы. Перестрелка прекратилась, мы принялись улучшать свои укрытия.

Вскоре сюда должны были подойти подразделения 815-го полка для организации рубежей долговременной обороны: дальнейшее наступление на перевал Клухор в ближайшее время не планировалось.

Почти неделю находился я в штабе: рассказывал о всех деталях событий на перевале под высотой 1360, составлял описание перевала Клухор и ближайших к нему ущелий, занимался делами 1-го отдельного горнострелкового отряда, который еще находился при штабе дивизии (вскоре его должны были придать 815-му стрелковому полку).

Я уже совсем собрался уезжать и ждал только попутного транспорта, но новые дела задержали меня в 394-й дивизии.

Погода неожиданно и резко изменилась. Начался снегопад, продолжавшийся целых три дня. В этих условиях прежде всего следовало обеспечить безопасность людей и отвести в ущелье стоявшие на склонах и гребнях подразделения. Бойцы со склонов Нахара, невдалеке от которого находился штаб полка, уже спустились, а отряд Хатенова все еще оставался на перевале у высоты 1360. Телефонная связь с ним была прервана, и передать приказ об отходе не удалось. А между тем отряду Хатенова грозила большая опасность: после снегопада стала реальной возможность схода лавин, ожидалось также значительное понижение температуры.

Командир дивизии поручил мне взять в 815-м полку группу бойцов, захватить теплое обмундирование и идти к Хатенову, чтобы передать приказ о спуске.

Легкой теплой одежды в полку не оказалось. Пришлось взять с собой ватники,полушубки, валенки и с этим грузом подниматься на перевал через ущелье Симли-Мипари.

Это был трудный поход. Пока мы двигались по лесной тропе, сыпал густой снег вперемешку с дождем. Промокли наши плащ-палатки, начала промокать одежда, не говоря уже о грузе, который мы несли для бойцов Хатенова.

Миновав лес и заросли кустарника, мы вскоре застряли в снегу у начала подъема на крутые склоны. Снег местами доходил здесь до пояса. У нас, правда, было две пары лыж, но они оказались бесполезными, так как снег был очень рыхлый. Пришлось часто менять впереди идущих бойцов, которые пробивали тропу. Склон впереди нас был покрыт толстым слоем снега, который мог в любую минуту сорваться вниз, а потому нужно было как можно скорей миновать опасный участок.

Чем выше мы поднимались, тем становилось холоднее. Двигались очень медленно — проходили не более 200 метров в час. А мороз все крепчал. У многих бойцов стали терять чувствительность пальцы на ногах. Одежда на людях заледенела. Я понял, что, если мы к ночи не доберемся до перевала, нам не избежать потерь. О том, что ночь может застать нас на склоне, было страшно подумать…

Перевал уже можно было разглядеть, но путь к нему предстоял еще долгий и опасный. Я поднес к глазам бинокль и заметил словно какое-то движение под перевалом. Присмотрелся внимательней — вроде бы начала движение гряда камней ниже гребня. Такое может показаться в горах, когда над склоном проплывает пелена прозрачных облаков. Но в данном случае было что-то другое. Протер окуляры. Снова приник к биноклю… Цепочкой, друг за другом, чтобы не вызвать лавину, вниз шли бойцы отряда Г. И. Хатенова.

Радость, охватившую нас при встрече, я описать не могу. Хатенов рассказал, что всю прошлую ночь на перевале бушевала метель, и к утру лагерь оказался погребенным под толстым слоем снега. И хотя несколько бойцов получили обморожения, Георгий остался на перевале, так как не поступил приказ отходить. Опасаясь лавин, он не решился и посылать бойцов в полк для связи.

Заметив нас, Хатенов правильно оценил обстановку и без колебаний начал спускаться со своими людьми. Этим он спас и нас, и свой отряд.

До леса мы шли осторожно, помня об опасности появления лавин, а дальше до поляны, где находился медсанбат, буквально мчались.

Вскоре всех разместили в землянках, в палатках у хороших печей, у костров, а тем, кто получил обморожение, была оказана необходимая медицинская помощь…

На другой день после описанных событий я вернулся в штаб дивизии, который обосновался теперь поблизости от входа в ущелье Секен, куда лишь немного не доходили автомашины. Наш отряд был расформирован. Его заменил 1-й отдельный горнострелковый. Георгий Иванович Хатенов возвратился в родной кавалерийский полк.

Зима наступила в горах неожиданно. Снег лег на густую траву, хотя с деревьев еще не опала листва. Холода принесли много неприятностей войскам и особенно высокогорным гарнизонам. Но дело было не только в морозе. Очень усложнилось сообщение с войсками и их снабжение.

В штаб дивизии стали поступать сведения о засыпанных лавинами землянках, о погибших в лавинах людях.

С передовой докладывали, что у противника наблюдается та же картина. Однажды целый взвод егерей, пересекавший склон недалеко от перевала Клухор, был сметен снежной лавиной, вызванной их передвижением. Позднее мы узнали, что так же, как у нас, обстояло дело и на всех других перевалах Главного Кавказского хребта. Особенно существенны были потери от мороза и лавин в первый месяц после выпадения снега: люди не успели приспособиться к новым условиям, да и сама опасность лавин всегда очень велика именно в начале зимы.

На перевале Донгуз-Орун огромной снежной лавиной был снесен отряд в составе сорока шести бойцов и командиров, двигавшихся с грузом боеприпасов и продуктов. Двадцати шести бойцам удалось, хотя и с большим трудом, самостоятельно высвободиться из-под снега, а остальные остались в снежном плену. И произошло это потому, что спасшиеся не знали правил розыска людей, погребенных лавиной. Не обнаружив никого из товарищей на поверхности, уцелевшие бойцы вернулись в часть и сообщили о трагедии. Прибывший на место падения лавины спасательный отряд во главе с альпинистами откопал почти всех погребенных. Но помощь пришла слишком поздно… И подобных потерь в тот период было немало.

Встревоженный сложившейся ситуацией, командир дивизии поручил мне проинспектировать все наши части, дислоцированные выше штаба по направлению к Клухорскому перевалу. Требовалось оценить степень лавинной опасности в районе расположения этих частей и в случае необходимости передислоцировать их в другой район. Кроме того, предстояло произвести маркировку дороги на этом участке: указать опасные места, направления возможного схода лавин, наметить безопасные пути обхода. В мою задачу входили и беседы с личным составом о лавинной опасности, о способах постройки снежных пещер и укрытий от ветра и мороза, об утеплении землянок с помощью снега, а также о мерах, предупреждающих обморожения.

На задание отправился с неизменным моим спутником Нурулиевым. Обстановка, с которой я столкнулся в войсках, была везде примерно одинаковой: мороз и лавины угрожали многим частям и подразделениям. Пришлось принять ряд разных мер, предотвращающих гибель людей в сложившейся обстановке.

…На передовой, в низкой пещере командного пункта 815-го полка командиры и отдыхающие бойцы сидели согнувшись. Под ногами почти везде лежал снег. Каменный потолок заиндевел, и с него непрерывно капало. Обогревалось это убежище маленьким камельком. И все же здесь было лучше, чем на перевале под высотой 1360, который, кстати сказать, был виден отсюда. Там клубились облака и бушевали вздымаемые ветром снежные вихри…

Ознакомившись с состоянием нашей обороны на подступах к Клухорскому перевалу, я в конце октября вернулся в штаб дивизии, доложил о проделанной работе, написал отчет и стал собираться в Тбилиси в штаб фронта»^[28].

После этих событий, как уже упоминалось, военинженер 3-го ранга A. M. Гусев убыл в Тбилиси для назначения начальником альпинистского отделения оперативной группы по обороне Главного Кавказского хребта Закавказского фронта.

Если альпинистское отделение занималось в основном обеспечением боевой деятельности горнострелковых подразделений и частей, то на специальную группу инспекторов горнолыжной подготовки возлагалась организация и проведение специальной подготовки в горнострелковых соединениях фронта. Возглавил эту группу старший лейтенант К. Джавришвили.

В ведении отдела боевой подготовки штаба Закавказского фронта входила и созданная в ноябре 1942 года школа военного альпинизма и горнолыжного дела — ШВАГЛД. Первым начальником школы был капитан В. Андреев, его помощником стал воентехник 1-го ранга И. Черепов. Обучением альпинизму руководил капитан Е. Абалаков, занятия по горнолыжному делу вел лейтенант П. Родионов, методический материал разрабатывал политрук Е. А. Белецкий. Все эти руководители являлись мастерами и заслуженными мастерами спорта.

Подбор высококвалифицированных преподавателей, постоянная забота и внимание к школе со стороны отдела боевой подготовки фронта, и, в частности, его начальника полковника С. Шестакова, — все это способствовало успешной подготовке командиров для горных войск.

Таким образом, становится видно, что к концу 1942 года в составе Закавказского фронта была создана целостная и жизнеспособная система подготовки боевых горных подразделений Красной армии.

Трудная осень

Несмотря на неудачи в прорыве советской обороны на перевалах Главного Кавказского хребта, германское командование, реализуя указания Гитлера, вновь и вновь пыталось прорваться в Закавказье. Очередная попытка наступления через хребет по железной дороге, идущей в Туапсе, была предпринята в период с 25 сентября по 23 октября 1942 года (первый из нескольких этапов Туапсинской оборонительной операции). При этом военное германское командование, как уже говорилось, использовало в этой операции линейные части горнопехотных дивизий, 79-й и 94-й горно-вьючные артиллерийские полки, 1-й высокогорный батальон, 48-й саперный батальон, переброшенные на новый участок из районов Клухора и Эльбруса. Теперь командование группы армий «А» для выполнения задачи по овладению Туапсе в составе 17-й полевой армии вермахта генерал-полковника Руоффа создало две ударные группировки: первая — в районе южнее Нефтегорск, Хадыженская в составе 46-й пехотной, 97-й (204, 207 егп, артиллерийские, саперные части и др. подразделения) и 101-й (228, 229 егп, артиллерийские, саперные части и др. подразделения) егерских дивизий и дивизионной группы горнопехотных войск «Ланц» под командованием генерал-лейтенанта Г. Ланца; вторая — в районе н/п Горячий Ключ в составе 1-й мобильной словацкой дивизии, 198-й и 125-й пехотных дивизий вермахта. Все эти соединения образовали так называемую ударную группу «Туапсе».

14 сентября командир 49 гпк генерал Конрад был вызван в Ставку фюрера в Виннице, где Гитлер лично давал ему указания о сроках готовности наступления на Туапсе (25 сентября. — Примеч. авт.)

Переброска подразделений 1-й и 4-й горнопехотных дивизий из районов Клухора, Маруха и с других перевалов этой части Кавказского хребта на туапсинское направление подтверждала и то, что егеря, остановленные нашими войсками на южных склонах этих перевалов, отказались от дальнейших попыток прорваться в районе Сухуми к морю.

Об этом свидетельствуют и мемуары уже известного читателям генерала Конрада:

«… 18 сентября я поставил задачу командиру 4-й горнопехотной дивизии генерал-лейтенанту Эгельзееру на оборону западного нагорья Кавказа (район Туапсе. — Примеч. авт.)

Дивизия под командованием Ланца, скомплектованная из солдат и офицеров 1-й и 4-й горнопехотных дивизий, продвигалась несколькими походными колоннами и 19 сентября вышла в район Майкопа…

В течение последующих дней я проводил рекогносцировку местности на автомашине, с самолета и пешком. Здесь Западный Кавказ выглядел совсем иначе…»

В этой операции противнику противостояла Черноморская группа войск Закавказского фронта (18, 47, 56-я армии), оборонявшаяся на фронте в 250 км. Для усиления соединений Красной армии, действовавших на этом направлении, Ставка ВГК приняла решение организовать два оборонительных района: Пшадский и Туапсинский. В район боевых действий были переброшены 328-я и 408-я стрелковые дивизии, 10-я и 119-я стрелковые бригады и танки. Подступы к Туапсе обороняли бойцы 83-й горнострелковой Туркестанской дивизии — одного из старейших соединений Среднеазиатского военного округа, переброшенной по приказу Ставки ВГК из иранского города Мешхед в состав Черноморской группы войск. Командовал 83 гсд ветеран Среднеазиатского военного округа полковник A. A. Лучинский. В состав 83-й горнострелковой дивизии входили 45, 100, 150, 428-й горнострелковые полки, 67-й артиллерийский полк, 86-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион, 42-й кавалерийский эскадрон, 139-й саперный батальон, 137-й отдельный батальон связи, 40-й медико-санитарный батальон, 555-я отдельная рота химической защиты. Но 83 гсд непосредственно стала участвовать в боевых действиях только в конце ноября (22.11) 1942 года.

В Туапсинской оборонительной операции боевые действия развернулись в полосе обороны 18-й армии. Она была готова к 25 сентября встретить 17-ю полевую армию противника. Для поддержки соединений 18-й армии выделялась 5-я воздушная армия под командованием генерал-лейтенанта авиации С. К. Горюнова.

Пшадский и Туапсинский оборонительные районы были укреплены и усилены войсками 18-й армии. На внешнем и внутреннем обводах этих оборонительных районов командование Черноморской группы войск создало 26 батальонных районов обороны и 17 отдельных ротных опорных пунктов^[29]. Перед началом Туапсинской оборонительной операции 18-й армией командовал генерал-лейтенант Ф. В. Камков, членом Военного совета армии был бригадный комиссар Я. В. Гольденштейн, начальником штаба — полковник П. М. Чирков.

Еще в начале сентября 1942 года, учитывая возможность удара противника на прибрежном лазаревском направлении с целью отвлечь часть сил 18-й армии с основного туапсинского направления, по указанию командующего Закавказским фронтом была создана группа войск лазаревского направления под общим командованием генерал-майора В. А. Гайдукова. Для армий Черноморской группы войск (командующий — генерал-полковник Я. Т. Черевиченко, член Военного совета — дивизионный комиссар С. Е. Колонии, начальник штаба — генерал-лейтенант А. И. Антонов) с конца сентября 1942 года туапсинское направление стало главнейшим.

После массированной двухдневной авиационной обработки боевых порядков и коммуникаций 18-й армии немецкие войска 25 сентября перешли в наступление (операция под кодовым наименованием «Аттика»), однако встретили упорное сопротивление Красной армии. В задачи противника входило: раздробить оборону 18-й армии, окружить ее основные силы и уничтожить их по частям. С этой целью, отказавшись от фронтального удара, не увенчавшегося успехом, германское командование решило взять в клещи соединения наших войск. Осью этих «клещей» являлось Туапсинское шоссе. Но и этот маневр не имел успеха. Противник вынужден был отказаться от «клещей» и перешел к нанесению локальных ударов с целью захватить важнейшие узлы сопротивления частей 18-й армии вдоль железной и шоссейной дорог Хадыжевская — Туапсе, Однако и на этот раз не добившись выполнения поставленной задачи, 27 сентября противник ввел в бой против 18-й армии дивизионную группу генерала Ланца. Цель этого удара — прорыв на направлении г. Гунай, в обход позиций 32-й гвардейской и 236-й стрелковых дивизий, оборонявшихся на этом направлении.

Четыре дня 383-я стрелковая дивизия под командованием Героя Советского Союза генерал-майора К. И. Провалова героически отражала яростные многократные атаки врага. 10 дней стойко отбивала атаки противника 32-я гвардейская стрелковая дивизия под командованием генерал-майора М. Ф. Тихонова. Гвардейцы 32-й дивизии, о которой с восхищением отзывались даже немцы, сковали значительные силы противника из 44-го егерского корпуса и лишь на одиннадцатый день, после тяжелых боев с превосходящими силами противника, вынуждены были оставить станицу Хадыженская.

Как только советское командование выявило немецкое наступление вдоль дороги на Туапсе, оно сразу же подвело сюда дополнительные резервы. С 28 по 30 сентября эсминец «Незаможник» и сторожевик «Шторм» доставили из Поти в Туапсе 8 тыс. человек из 408-й стрелковой дивизии.

К исходу дня 30 сентября немецким войскам удалось на отдельных участках вклиниться в оборону 18-й армии на 5–10 км в глубину. Для отражения ударов дивизионной группы «Ланц» советское командование создало ударные группы за счет войск, действовавших в стороне от туапсинского направления. Это решение было продиктовано необходимостью не ослаблять войска, оборонявшие туапсинское направление. К этому времени противник захватил н/п Маратуки, Гунай, Котловина. 4–6 октября соединения 18-й армии отразили все атаки войск противника и 7 октября контратаковали его вклинившиеся части. В результате к 9 октября враг был остановлен на всех направлениях. Итак, первая попытка войск противника прорваться к Туапсе была сорвана именно благодаря стойкости и самоотверженности воинов 18-й армии.

В этот период в соединениях группы армий «А» противника и особенно в дивизиях 17-й полевой армии и 49-го горнопехотного корпуса постепенно происходило дальнейшее снижение дисциплины и боеспособности. Германское Верховное главное командование и командование группы армий «А» уже не помышляло о широких наступательных операциях. Еще 3 октября начальник оперативного отдела Генерального штаба сухопутных сил нацистской Германии генерал-майор Хойзингер сообщил по телефону начальнику штаба 1-й танковой армии «об известном беспокойстве в Генштабе сухопутной армии относительно того, удастся ли дальнейшее наступление 1-й танковой армии». Начальник штаба 1-й танковой армии в свою очередь заявил Хойзингеру, «что и штаб группы армий также, ввиду постоянных потерь, считает войска слишком слабыми для достижения решающего успеха…»^[30]. На вопрос Хойзингера, как развертываются события на туапсинском направлении, начальник штаба 1-й танковой армии сказал, что 17-я полевая армия «в состоянии осуществить прорыв к побережью». Но когда речь зашла непосредственно о захвате Туапсе, ответ был следующим: «Едва ли можно ожидать, что армия (17-я. — Примеч. авт.) сможет осуществить наступление на Туапсе и Геленджик»^[31].

К 10 октября 1942 года положение войск 17-й полевой армии и 49-го горнопехотного корпуса противника стало крайне напряженным. Это вызвало тревогу германского командования за свои войска, которые находились на перевале Санчаро и на других перевалах Главного Кавказского хребта, на туапсинском и грозненском направлениях.

10 октября начальник штаба группы армий «А» генерал Г. Грайффенберг отправился в г. Микоян-Шахар (впоследствии Карачаевск) на совещание. На это совещание был вызван и бывший командир 4-й горнопехотной «тирольской» дивизии генерал-майор Эгельзеер, который отвечал за оборонительные позиции сводной горнопехотной группы вермахта на перевалах. Здесь решался вопрос о размещении на зиму частей 4-й дивизии на перевалах Главного Кавказского хребта, а также о возобновлении наступательных операций весной 1943 года. Из Микоян-Шахара Грайффенберг направился в Пятигорск, в штаб 1-й танковой армии, где на совещании обсуждались планы дальнейших действий армии на грозненско-махачкалинском направлении^[32].

В тот же день подобное совещание состоялось в штабе 17-й полевой армии, где обсуждалась обстановка в районе ударной группы «Туапсе». На этом совещании мнения резко разошлись. Начальник оперативного отдела штаба группы армий «А», не зная истинного положения на туапсинском направлении, утверждал, что «до сих пор противник придерживался принципа ведения боя — немедленно бросать на фронт все имеющиеся в распоряжении силы» и что «он считает более вероятным, что противник в настоящее время просто не в состоянии проводить более или менее крупные операции». А начальник штаба 17-й полевой армии, непосредственный участник боевых действий на туапсинском направлении, познавший силу ударов советских войск и трезво оценивавший дальнейшие события, заявил, «что он считает не исключенной возможность, что русские снова перейдут зимой к значительным наступательным операциям: предположительно и на новороссийском направлении», не говоря уже о туапсинском.

Германское командование и после ощутимых ударов советских войск в сентябре — начале октября 1942 года все еще не имело реального представления о силах и возможностях Красной армии и продолжало недооценивать их. За редким исключением, представители высшего командования вооруженных сил нацистской Германии считали, что Красная армия на Кавказе истощена и командование советских вооруженных сил не в состоянии планировать сколько-нибудь серьезные контрнаступательные операции. Исходя из этого, командование группы армий «А» предполагало создать «тыловую оборонительную позицию на зиму». Об этом начальник оперативного отдела штаба группы армий «А» сообщил на совещании в штабе 17-й армии. Он заявил, «что фронт 1-й танковой армии в этом случае будет простираться до Черкесска, где должна быть установлена непосредственная связь с 17-й армией».

Германское командование в этот период прилагало все усилия, чтобы удержать в своих руках хотя бы захваченные участки высокогорных перевалов Главного Кавказского хребта как плацдармы для весенних наступательных операций группы армий «А». Планируя зимовку альпийских войск 49-го горнопехотного корпуса на высокогорных перевалах, немцы стремились создать сплошной фронт севернее высокогорного хребта, связывающий линией обороны соединения 1-й танковой армии с войсками 49-го горнопехотного корпуса и вплоть до района Туапсе с соединениями 17-й полевой армии, через Черкесск. 10 октября 1942 года генерал Йодль затребовал от начальника оперативного отдела подробного донесения о размещении на перевалах частей сводной горнопехотной группы генерала Эгельзеера. На вопрос начальника штаба группы армий «А» о том, «как будет организовано зимой снабжение остающихся в горах частей, начальник штаба 17-й армии ответил, что в этом направлении должно быть еще много сделано, в частности, предусматривается сооружение многочисленных канатных дорог».

В результате проведенных в октябре 1942 года совещаний был составлен план размещения войск группы армий «А» и их снабжения на зиму 1942–1943 годов. Такой же план составило командование 17-й полевой армии, который 12 октября по телефону был передан в штаб группы армий «А» и в тот же день получен и передан в оперативный отдел Генерального штаба.

На 180-км высокогорном фронте от каждой германской горнопехотной дивизии осталось по одному полку, которые с наступлением зимы были еще уменьшены. Командовал этими силами полковник Ле-Сюр.

Позиции горных егерей располагались от 2 до 4 тысяч метров, тогда как граница лесов доходила только до 1800 метров. Северные склоны гор обрываются очень резко, южные — более покаты. Позиции проходили по пикам, скалистым гребням, ущельям, ледникам и осыпям. Самыми высокогорными были немецкие позиции Кара-Кайа (3893 м), Аксаут (3908 м), на перевале Аманаус на Белала-Кайа (3919 м), Домбай-Ульгене (3915 м) и Нахарском перевале с Гвандрой (3988 м). У эльбрусской гостиницы «Приют Одиннадцати» на высоте 4300 м были оборудованы самые высокие позиции в немецкой военной истории. Под Азау-Баши на высоте 3800 м находилась артиллерийская позиция.

Однако наши бойцы не оставались «в долгу» у фрицев. С перевала Донгуз-Орун по «Приюту Одиннадцати» с позиции высотой около 3000 м вели огонь два 76,2-мм орудия 769-го артполка под командованием лейтенанта Пархоменко. Особенно удачной была стрельба в ясную погоду, когда представлялась возможность корректировать огонь с выдвинутого вперед наблюдательного пункта. Впоследствии, 25 октября, орудия открыли огонь по колонне из 30 лыжников, следовавшей от перевала Хотю-Тау к «Приюту Одиннадцати», и уничтожили 20 немцев, а 11 ноября, обстреливая «Приют Одиннадцати», истребили еще около 30 вражеских солдат.

В октябре 1942 года подразделения германских егерей трижды пытались захватить перевал Донгуз-Орун. Но его гарнизон, возглавляемый лейтенантом Н. П. Кузьмичевым, стойко удерживал свои позиции и отражал немецкие атаки.

Готовясь к зиме на высокогорных участках Кавказа, германское командование даже ввело 30 сентября 1942 года «особые надбавки для пехотных частей, действующих в особых условиях» (высокогорной и горно-лесистой местности)^[33]. Видимо, из-за больших потерь в горнопехотных частях немецкое руководство планировало заместить их егерями из легкопехотных дивизий или обычными пехотинцами.

11 октября 1942 года решением Ставки Верховного Главнокомандования на должность командующего Черноморской группой войск Закавказского фронта вместо генерал-полковника Я. Т. Черевиченко был назначен генерал-майор И. Е. Петров, командовавший до этого 44-й армией Северной группы войск того же фронта.

Наступила кратковременная пауза между боями. В эти дни командующий 18-й армией генерал-лейтенант Ф. В. Камков докладывал Военному совету Черноморской группы войск об обстановке, сложившейся на фронте перед армией. По состоянию на 13 октября 1942 года перед фронтом 18-й армии действовали немецкие 1, 4, 97-я и 101-я горнопехотные и егерские, 46-я пехотная дивизии, 1-я моторизованная дивизия словаков. Эта группировка противника была усилена специальными батальонами из корпуса особого назначения «Ф»^[34].

Главный удар германское командование решило нанести в юго-западном направлении — гора Лысая, гора Гейман, населенный пункт Шаумян. Одновременно противник планировал короткими ударами «выйти к шоссе (Туапсинскому. — Примеч. авт.) в районах южнее Куринская, Сосновка, Островская Щель, с целью „разрезать“ части левого крыла армии и уничтожить их по частям». Командующий 18-й армией докладывал: «Вспомогательный удар противник наносит с направления Куринская, стремясь вклиниться в наши боевые порядки и действовать вдоль шоссе». В этом же докладе говорилось о том, что действия немецких войск на протяжении 20 суток наступления поддерживала авиация (200–400 самолето-вылетов в день), которая наносила удары по боевым порядкам наших частей, органам управления и путям подвоза и эвакуации. «В непрерывных трехнедельных боях, — докладывал командующий 18-й армией, — противник понес значительные потери в живой силе и технике и его наступательные способности в последующие 3–5 дней ослабли; на отдельных участках противник перешел к обороне (Котловина, Шубинка, Сосновка)».

Сняв часть войск с клухорского направления, противник к 13 октября перешел к обороне на вожетском направлении и усилил свою группировку в районе Гунайкиа. Здесь он создал несколько специальных батальонов, направив их на туапсинское направление. Командование Закавказского фронта к этому времени усилило войска Черноморской группы за счет 353-й стрелковой дивизии 56-й армии. Кроме того, к району Туапсе в качестве резерва были подтянуты 83-я морская стрелковая бригада и 137-й полк морской пехоты из состава 47-й армии. На усиление 18-й армии из резерва фронта были переданы 107-я отдельная стрелковая бригада и четыре артиллерийских полка. В состав 5-й воздушной армии поступило еще 36 самолетов.

14 октября 1942 года немецкие войска из группы «Туапсе» нанесли по сходящимся направлениям одновременно два удара по обороне 18-й армии: из района Гунайка — гора Гейман и из района восточнее Фанагорийское на Шаумян, Садовое. Цель этих ударов состояла в том, чтобы окружить основную группировку 18-й армии и выйти на Туапсе. Одновременно часть сил противника нанесла удар по левому флангу 56-й армии, прорвала оборону 395-й стрелковой дивизии и, оседлав хребет Гойтх, вышла в долину р. Хатыпс. 15 октября для усиления обороны шоссе на Туапсе у железной дороги приказом командующего Черноморской группой войск была выдвинута 383-я стрелковая дивизия к перевалу Гойтхскому, а 26-й полк НКВД — за перевал Елисаветпольский. Вдоль шоссе было приказано создать опорные противотанковые пункты. На туапсинском направлении сложилась крайне напряженная ситуация: возникла угроза нашим последним черноморским военно-морским базам Поти и Батуми. Именно в середине октября 1941 года турецкие вооруженные силы, полностью отмобилизованные и развернутые вдоль советско-турецкой границы, были готовы к вторжению на территорию Советского Союза и к оккупации Закавказья.

В этот период Ставка Верховного Главнокомандования придавала серьезное значение туапсинскому направлению и событиям в полосе боевых действий Черноморской группы войск Закавказского фронта, в частности, 18-й армии. Ставка потребовала от командующего Закавказским фронтом генерала армии И. В. Тюленева коренным образом переоценить значение роли Черноморской группы войск и немедленно усилить оборону туапсинского направления. В своем приказе Ставка требовала в эти дни «принять все меры к немедленному усилению войск Черноморской группы и создать на Черноморском побережье сильные резервы, для чего: немедленно перебросить в состав 18-й армии три гвардейские стрелковые бригады из числа резерва Северной группы; взамен их одновременно перебросить и передать в состав войск Северной группы 34, 164-ю и 165-ю стрелковые бригады из Баку». Из 46-й армии Ставка требовала перебросить на туапсинское направление 63-ю кавалерийскую дивизию. В Черноморскую группу войск передавалась уже упомянутая ранее 83-я горнострелковая дивизия. Командованию Закавказского фронта разрешалось доукомплектовать шесть стрелковых дивизий. В распоряжение фронта были направлены четыре истребительных противотанковых артиллерийских полка, два полка ПВО и один зенитный дивизион.

Командующий 18-й армией генерал-лейтенант Ф. В. Камков был снят со своего поста. Новым командующим с 19 октября был назначен генерал-майор A. A. Гречко (членом Военного совета 18 А был бригадный комиссар П. В. Кузьмин, а начальник штаба — генерал-майор A. A. Харитонов).

Немецкое командование продолжало бросать в наступление против 18-й армии горнопехотные и егерские дивизии 17-й полевой армии. Направлением наступления противника был избран населенный пункт Шаумян. Однако особых успехов у немцев не было.

Несмотря на большие потери, германское командование не отказалось от захвата Туапсе и выхода на Черноморское побережье. В боевом распоряжении командующему 18-й армией говорилось: «Противник, стремясь добиться решающего успеха на туапсинском направлении, группой до четырех дивизий (46 пд, 1 гпд, 97, 101 егд) вышел на фронт Перевальный, Шаумян. Вспомогательный удар силою до двух дивизий (198, 125 пд) наносит в направлении Фанагорийское, Садовое. Главные усилия противника сейчас направлены с целью прорваться через главный хребет и овладеть Георгивское»^[35]. Перед нашей 18-й армией командующий Черноморской группой войск поставил следующие боевые задачи: «Основная задача 18-й армии с дополнительно приданными 383, 353-й стрелковыми дивизиями, 10-й стрелковой бригадой не допустить форсирования противником главного хребта и контрнаступлением отбросить главную группировку противника за р. Пшиш, восстановив фронт армии по рубежу Сеже, выс. 977, 0; 618, 7; (южн.) раз. Пшиш, Шаумян, рассматривая этот рубеж как исходное положение для последующих контрнаступательных операций»^[36].

Для усиления обороны на туапсинском направлении советское командование перегруппировало войска Черноморской группы. Части, обороняющие район северо-западнее Шаумян, были отведены на новый рубеж. Тем самым был сокращен фронт обороны и оперативное положение войск Черноморской группы значительно упрочено. Таким образом, Ставка и командование Закавказского фронта осуществили целый ряд мероприятий, создавших условия для нанесения контрудара по группировке германских войск, рвавшихся к Туапсе.

20 октября, после перегруппировки войск, в бой опять была введена дивизионная группа «Ланц», которая должна была наконец достичь Туапсе. 22 октября немцами была захвачена 1038-метровая гора Семашхо, последняя естественная преграда на пути к Туапсе, в 22 км по прямой от берега моря. Через несколько часов германские солдаты были уничтожены. 23 октября немцы снова пробились к Семашхо. Внизу был виден город Туапсе, но это был один из последних успехов германских войск. Немцы «выдохлись».

С 20 по 23 октября советские крейсеры «Красный Крым» и «Красный Кавказ», лидер «Харьков», эсминцы «Сообразительный» и «Беспощадный» доставили из Поти в Туапсе 8, 9, 10-ю гвардейские отдельные стрелковые бригады: 12 600 человек, 50 орудий, 65 минометов и около 100 тонн боеприпасов. И прибытие подкреплений продолжалось.

25 октября 1942 года (несмотря на то, что с 20 по 31 октября немцы вторично пытались прорваться к Туапсе) войска из Черноморской группы Закавказского фронта перешли в контрнаступление против германской группировки «Туапсе». Основную роль играли здесь соединения 18 А. За несколько дней контрударов войска 18-й армии нанесли существенный урон егерским и горнопехотным дивизиям противника и захватили несколько важных высот в долинах рек Пшиш и Хатыпс. На правом крыле Черноморской группы немецкие войска были отброшены на 5–6 км к северу, в центре 18-я армия разгромила противника и захватила долину р. Пшиш. В горах было уничтожено несколько подразделений 97-й егерской дивизии. В районе населенного пункта Шаумян войска 18-й армии основательно «потрепали» 101-ю егерскую дивизию и очистили от противника ряд важных высот. В районе селения Горячий Ключ был разгромлен полк 125-й пехотной дивизии.

^{Боевые действия противоборствующих сторон на туапсинском направлении в сентябре — декабре 1942 года}

В период контрнаступления в районе Шаумян — Горячий Ключ отважно сражались солдаты и офицеры 18-й армии. Здесь отличились воины 32-й гвардейской и 31-й стрелковых дивизий, 83-й морской, 119-й и 107-й отдельной стрелковых бригад, 11-й гвардейской казачьей кавалерийской дивизии, 40-й отдельной мотострелковой бригады, а также 8-й гвардейской стрелковой бригады, действовавшей во втором эшелоне.

31 октября на усиление частей 18-й армии прибыла 165-я отдельная стрелковая бригада, сформированная в Баку из курсантов 2-го и 3-го Бакинских пехотных училищ. Эта бригада успешно выполнила возложенные на нее боевые задачи и, «преодолевая упорное сопротивление противника, 1 ноября к 17.00 часам заняла частью сил юго-западные скаты Безымянной высоты, 1,5 км северо-восточнее отметки 795,8»^[37].

28 октября 1942 года в наступление на туапсинском направлении перешли ударные группировки 18-й армии. 10-я стрелковая бригада, наступая на Перевальный, 3 ноября после ожесточенного боя полностью изгнала врага и овладела им. В течение 28 октября — 3 ноября 9-я стрелковая бригада вела тяжелые бои за населенные пункты Гойтх и высоту 394,7. Овладев 1 ноября этим пунктом, подразделения 9-й стрелковой бригады были контратакованы и вынуждены отойти на исходные позиции. В связи с ухудшением погоды войска 18-й армии прекратили атаки вплоть до 26 ноября.

В конце октября 1942 года войска правого крыла 18-й армии, нанося контрудары по противнику, разгромили несколько пехотных и егерских дивизий и специальные подразделения противника. В результате контрудара по гойтхской группировке врага соединениями правого крыла 18-й армии было уничтожено свыше 8 тысяч солдат и офицеров противника, захвачено большое количество оружия и боевой техники. Благодаря активным действиям войск 18-й армии, стойкости и отваги бойцов, командиров и политработников, умелому управлению войсками и инициативе командования армии план немцев по захвату Туапсе и прорыву к побережью Черного моря потерпел полный провал. Советские войска сорвали еще одну попытку германских войск прорваться в Закавказье с севера и установить господство на Черном море. «В конце октября (начале ноября), — отмечают немецкие историки, — нацистские войска прекратили наступательные действия. Не увенчалось успехом и продвижение в направлении на Сухуми. Немецкие горные войска, достигшие южных склонов Северного Кавказа, не смогли преодолеть горные перевалы, ведущие к Черноморскому побережью… Все попытки подойти к Туапсе вдоль берега и через Северный Кавказ разбились о сопротивление Черноморской группы Закавказского фронта»^[38].

Однако командование вермахта не оставляло надежды на захват Туапсе. В первой половине ноября из отдельных групп, окруженных войсками 18-й армии в районе гор Семашхо и Два Брата, оно «сплотило» так называемую семашхскую группировку по прорыву к Туапсе в составе пяти полков с артиллерией и минометами (немецкие данные свидетельствуют о том, что эта группа была создана для предотвращения окружения. — Примеч. авт.). Уничтожение этой группировки и ликвидацию третьей попытки германских войск прорваться в Туапсе командование Черноморской группы войск Закавказского фронта возложило на 18-ю армию. Решение командующего армией было следующее: удерживая занимаемые рубежи, не допустить выхода немецких войск на гребень Главного Кавказского хребта, силами 383-й и 353-й стрелковых, 83-й горнострелковой дивизий, 8-й гвардейской и 165-й стрелковых бригад фланговыми ударами отсечь и последовательно уничтожить семашхскую группировку противника. Стремясь расширить плацдарм в районе гор Семашхо, Каменистая и восточнее горы Индюк, войска 17-й полевой армии противника неоднократно атаковали части и соединения 18-й армии, действовавшие на этом направлении. Усилив свою семашхскую группировку (две пехотные дивизии) 9-м горнопехотным полком 4-й горнопехотной дивизии, противник потеснил некоторые подразделения 9-й гвардейской стрелковой бригады и овладел горой Каменистая. В боях германские войска понесли значительные потери, а достаточного пополнения не получали и латали дыры как могли. В связи с этим, а также с наступлением глубокой осени с большим количеством осадков, противник временно отказался от наступательных действий и на ряде участков начал сооружение зимних укреплений. Войска 18-й армии в течение ноября 1942 года прочно обороняли занимаемые рубежи, прикрывая туапсинское направление.

26 ноября 1942 года ударные группы 18-й армии перешли в частное наступление, чтобы овладеть горой Семашхо. Дивизии 17-й полевой армии противника, стремясь удержать занимаемые рубежи в районе гор Семашхо и Индюк на туапсинском направлении (центральный участок фронта) и прикрыть свои коммуникации, оказывали упорное сопротивление наступающим частям 18-й армии.

На центральном участке туапсинского направления соединения и части 18-й армии — 353-я и 383-я стрелковые, 83-я горнострелковая дивизии, 8-я гвардейская и 165-я стрелковые бригады. 32-я гвардейская, 328-я стрелковые дивизии и 107-я отдельная стрелковая бригада продолжили оборонять прежние рубежи. На протяжении всего декабря артиллерия 18-й армии активно поддерживала огнем боевые действия общевойсковых соединений и частей, нанося мощные удары по живой силе, артиллерийско-минометным батареям и коммуникациям германских войск в районе действий семашхской группировки врага. К середине декабря противник стал выдыхаться^[39].

Командование 17-й полевой армии в начале декабря стремилось уничтожить плацдарм наших войск в районе горы Семашхо. Оно стало усиливать свою семашхскую группировку войск с целью дальнейшего перехода в наступление. Но уже к середине декабря 1942 года в результате больших потерь в живой силе, технике и вооружении противник был вынужден отказаться от наступательных действий и перейти к обороне. У немцев из-за проблем снабжения был недостаток продовольствия, большой падеж лошадей и мулов (до 60 единиц в день). Многие солдаты страдали желудочно-кишечными заболеваниями. Для сохранения своих позиций (по кривой образовавшегося клина) протяженностью в 20 км командование 17-й полевой армии оставило в этом районе 1, 4-ю горные и 97-ю егерскую дивизии^[40].

Советские войска получали подкрепление регулярно. С 1 по 12 декабря крейсер «Красный Крым», эсминцы «Незаможник», «Беспощадный» и тральщики перевезли из Батуми в Туапсе 9-ю горнострелковую дивизию, которая сразу же и была введена в сражение.

К 20 декабря (16 декабря немцы оставили Семашхо) войска 18-й армии полностью разгромили семашхскую группировку противника. Группа «Ланц» за время боев за высоту Семашхо с 21 октября по 16 декабря потеряла 823 человека убитыми, 2412 ранеными и 199 пропавшими без вести.

^{Нальчикская оборонительная операция Северной группы войск в октябре-ноябре 1942 года}

Бои на туапсинском направлении для германского командования, которое в течение сентября — ноября 1942 года пыталось организовать прорыв в Туапсе и овладеть побережьем Черного моря с дальнейшим наступлением на Батуми, Кутаиси и Тбилиси, закончились поражением. Горнопехотные и егерские дивизии генерала Руоффа в последней попытке прорваться в Туапсе с 15 по 22 ноября израсходовали все свои резервы и под ударами наших частей стали откатываться на север. Стрелковые и горнострелковые дивизии 18-й армии, поддержанные мощным огнем армейской артиллерии, как уже отмечалось, с конца ноября постепенно вырвали инициативу у германского командования и вынудили противника перейти к обороне на всем туапсинском направлении.

Интересно, что в боях под Туапсе были впервые массово применены горные малогабаритные установки PC, разработанные в подвижной ремонтной мастерской № 6 (ПРМ-6), обслуживающей гвардейские реактивные минометы Закавказского фронта.

По штату в составе мастерской было три ремонтных завода и взвод охраны. ПРМ осуществляли ремонт боевых машин, которые в полках и дивизионах гвардейских минометов нельзя восстановить своими силами. Как правило, в составе каждого фронта была одна подвижная ремонтная мастерская.

Разработкой конструкции, которую решили делать из водопроводных труб, занимались начальник ПРМ № 6 военинженер 3-го ранга А. Ф. Алферов и прикомандированные из войск офицеры X. Суляев и Л. Рипс. В металле конструкцию реализовывала бригада из семи наиболее опытных и квалифицированных слесарей. В нее вошли С. А. Губкин, A. M. Хазов, И. Г. Колесов, М. Т. Карабанов, В. И. Грязнов, И. П. Малахов и Е. С. Кошелев.

Созданная в течение недели горная установка была проста в обращении и надежна в работе. Залповый пуск восьми реактивных снарядов производился за 1–2 секунды. Вертикальный угол наводки составлял 45°, горизонтальный — 360°. Установка имела малые габариты, легко разбиралась на три узла-вьюка и быстро приводилась в готовность к бою. Изготовленная из подручных материалов — водопроводных труб, — она весила всего 68 килограммов (на 5 кг больше пулемета «Максим» образца 1910 года). На установке применялся снаряд калибра 82 мм, дальность стрельбы достигала 5,5 километра.

После испытаний и демонстрации образца командованию фронта было принято решение организовать в Сочи производство новых установок и на их основе сформировать 12 специальных горных батарей на конной тяге, а также вооружить установками PC четыре железнодорожных дрезины, предназначенных для охраны побережья.

Для выполнения этой задачи ПРМ-6 была размещена в гараже дома отдыха «Кавказская Ривьера» с сохранившимся оборудованием. Переоборудование дрезин возлагалось на бригаду депо Сочи во главе с начальником Е. М. Юровым. Из Москвы для оказания практической помощи от Главного управления вооружений ГМЧ прибыли военинженер 3-го ранга H. H. Юрышев и воентехник 1-го ранга Е. А. Доброхотов, а от СКБ завода «Компрессор» — конструктор Ф. И. Есаков. Именно с их помощью была решена главная проблема серийного производства горных спецустановок — отсутствие аккумуляторов для системы пуска. Частично на ПРМ-6 и сами решили эту задачу — на каждой направляющей был установлен особый упрощенный пистолет, реализующий систему пуска с применением винтовочногопатрона. Установками подобного типа были оснащены 1-я и 2-я батареи горных установок.

Познакомившись с системой пуска PC от винтовочного патрона, Е. А. Доброхотов предложил: вместо установки пистолетов на каждой направляющей соединить сопла реактивных снарядов дугообразными трубками, оставив один пистолет. При таком устройстве достаточно было поджечь воспламенитель одного снаряда — и пламя по трубкам распространялось и к другим снарядам. Так родилась и впервые получила применение система залпового пуска с использованием винтовочного патрона и «огневой связи». При этом восемь снарядов сходили с направляющих практически одновременно. Однако во избежание чрезмерного давления газов на установку, что вело бы к искажению вертикального угла наводки, пришлось «огневую связь» разорвать и на каждый ряд направляющих поставить по пистолету. В таком виде была выпущена основная серия горных установок.

Первая батарея горных PC под командованием лейтенанта Д. Ф. Андреева и вторая — под командованием старшего лейтенанта Б. Гуревича в конце сентября 1942 года были направлены в 18-ю армию под Туапсе, где на Гойтхском перевале нанесли по противнику огневой удар. В конце октября 1942 года под Туапсе в подчинении 383-й стрелковой дивизии был переброшен 2-й дивизион горных установок (всего кроме отдельных батарей было сформировано 4 дивизиона PC: 1-й дивизион с конца октября 1942 года находился на Большом Лазаревском перевале в подчинении 19 ск, 3-й и 4-й с января 1943 года — в Геленджике); значительно усиливший огневую мощь соединения, занимавшего один из ответственейших участков линии фронта. Горные «Катюши» прекрасно проявили себя в боях и внесли свой вклад в разгром противника на этом ТВД^[41].

Кроме обороны Туапсе осенью 1942 года советские и германские горные части вели противоборство еще на одном участке Северного Кавказа. И в нем самое активное участие принимали командиры из альпинистского отделения опергруппы по обороне Главного Кавказского хребта, которые нередко привлекались к операциям в горах в качестве консультантов, проводников и разведчиков.

Все попытки немцев достичь нефтяных районов Грозного терпели крах. Не удалось им пройти в Алхан-Чурскую долину Малгобека, не удалось прорваться и через Эльхотовские ворота. И все же, невзирая на потери, немецкое командование решило захватить Орджоникидзе. Отсюда можно было наступать на Кавказ и Закавказье по Военно-Грузинской дороге. Но путь к Грозному пересекали реки и горные хребты, в то время как в районе Нальчика и далее на восток от него вплоть до города Орджоникидзе местность сравнительно ровная. Это направление и выбрал противник для нанесения очередного удара.

Наступление началось 25 октября 1942 года. Вначале оно имело успех. Захватив Нальчик, нацисты продолжали двигаться к Орджоникидзе. Они действовали двумя наступательными группами. Наступательная группа «Запад» состояла из 2-й румынской горнопехотной дивизии вместе с 1-м батальоном 99-го горнопехотного полка 1-й горнопехотной дивизии вермахта и была сосредоточена в н/п Баксан. 13-я и 23-я образовали «наступательную группу Восток», которая находилась в районе Арика, Котляревского. Между ними находился оборонительный «охранный район Центр».

В эти трудные дни на наиболее угрожаемое направление командование фронта перебросило часть сил, и в том числе 155-ю стрелковую бригаду, сражавшуюся ранее в районах Клухорского и Марухского перевалов. В оборонительных боях 392-я стрелковая дивизия 37-й армии полковника И. Г. Купарадзе была прижата к горам. Оказывая сопротивление, она отходила в направлении Баксанского ущелья до селений Гунделен и Жанлотехо, расположенных в 60 км от Эльбруса. Ее преследовали немецкие горные егеря.

В течение 31 октября к «Старому кругозору» подошло с Хотю-Тау более 200, а к «Приюту Одиннадцати» от перевала Чипер — 125 егерей. Немцы двигались на лыжах, таща за собой сани с продовольствием и боеприпасами. Чтобы отвлечь внимание, противник во второй половине дня открыл интенсивный артиллерийский и минометный огонь по Терсколу и перевалу Донгуз-Орун. С 1 ноября немцы установили на «Старом кругозоре» три прожектора и по ночам освещали ими склоны гор и район поляны Азау.

По приказу командования 392-я должна была, пройдя через боевые порядки оборонявшей теперь Эльбрусский район 242-й горнострелковой дивизии, а также оперативно подчиненных ей 5-го и 6-го отдельных горнострелковых отрядов, отойти в Закавказье через перевал Донгуз-Орун. Приказ об оставлении Баксанского ущелья от командующего Закавказским фронтом полковник Купарадзе получил на рассвете 3 ноября.

Ноябрь в горах — это уже зима, особенно на перевале, высота которого достигает 3798 метров над уровнем моря. Сильные морозы и бураны в это время — обычное явление. Перевал часто засыпает глубоким снегом. Даже внизу в лесистой части ущелья не остается признаков троп.

В этих-то нелегких условиях совершала отход 392-я дивизия, в составе которой из 5 тысяч человек находилось к тому же 450 тяжелораненых бойцов и командиров из медсанбата дивизии и 2417-го полевого госпиталя 37-й армии. Несмотря на все трудности — этой дивизии было поручено переправить через перевал высотой 3200 м 18 тонн молибдена с Тырныаузского комбината (по несколько килограммов нес на себе каждый солдат дивизии) и около 30 тысяч голов рогатого скота, принадлежавшего племенным совхозам, переход был совершен всего за 10 суток.

Чтобы благополучно донести раненых, бойцы протаптывали в глубоком снегу широкую тропу, укладывали над большими трещинами настилы с перилами, навешивали веревки на крутых подъемах. Причем все делалось под непрерывной угрозой лавин. В этих сложных условиях неоценимую помощь дивизии оказали находившиеся в ущелье альпинисты: Георгий Одноблюдов, Александр Сидоренко, Виктор Кухтин, Любовь Кропф, Алексей Малеинов. Они были и советчиками и проводниками, а в трудный момент — и носильщиками.

В те дни через хребет уходили все, кто мог передвигаться. Ведь судьба Баксанского ущелья, по существу, была предрешена. И хотя было известно, что перевал Бечо труднее и круче перевала Донгуз-Орун, эвакуировать население решили именно через Бечо, так как этот путь в Сванетию был значительно короче, чем путь через Донгуз-Орун.

Нечеловечески трудным был этот переход. Альпинисты и воины 214-го полка 63-й кавалерийской дивизии (приданные 242 гсд) переправили через перевал более полутора тысяч местных жителей, в числе которых было много женщин и детей. Люди шли по снежным мостам, через страшные пасти бездонных трещин, по ступеням, вырубленным во льду на крутых склонах. Стариков и старух вели под руки, больных и детей несли на руках, а самых маленьких — в рюкзаках. А со склонов Эльбруса и перевалов противник непрерывно обстреливал отходившие части и эвакуируемое население.

В районе Терскола немцев, не оставлявших попыток помешать отходу 392 сд, сдерживали роты 897-го полка, а как только улучшалась погода, над горами появлялись наши самолеты, охраняя людей и уничтожая вражеские огневые точки.

11 ноября командир 242 гсд получил шифровку командарма 46 с приказанием предпринять атаку на «Старый кругозор» и «Приют Одиннадцати», выбить противника из этих опорных пунктов и тем самым надежно обеспечить отход 392 сд. В шифровке указывалось, что если эти высокогорные объекты взять не удастся, необходимо отвести из Баксанского ущелья подразделения 897-го полка, оставив гарнизон только на перевале Донгуз-Орун.

Атака 897 гсп при поддержке 7 орудий началась утром 13 ноября, но успеха не имела. Чтобы избежать возможного окружения в Баксанском ущелье, 897 гсп покинул его вместе с 392 сд в ночь на 16 ноября. Строения штаба полка на базе «Дом учителя» были взорваны. На перевале Донгуз-Орун осталась одна уцелевшая рота…

17 ноября после трехмесячной обороны Баксанское ущелье покинул последний советский солдат. В верховьях Баксана сосредоточилось до 300 спустившихся со склонов Эльбруса немцев и более батальона прибывших снизу по ущелью румын. Противнику удалось приблизиться к перевалам Бечо и Донгуз-Орун и через ущелья Кабардино-Балкарии — к горным проходам Твибер, Местиа, Цаннер. Однако дальше враг не прошел.

Положение в Баксанском ущелье, занятом противником, серьезно тревожило наше командование. В сложившихся условиях верховье ущелья можно было обезопасить, лишь окружив вражеские войска, расположенные на массиве Эльбруса. Выполнить эту задачу зимой было нелегко. Но усилившуюся активность немцев можно было ослабить не только их окружением. Хорошие результаты могла дать и разведка боем в тылу врага. С этой целью по предложению альпинистского отделения штаба фронта и была организована разведка в районе перевала Морды, через который с Военно-Сухумской дороги по ущелью реки Секен шла тропа в тыл эльбрусской группировки противника.

Для осуществления разведки оперативная группа по обороне Главного Кавказского хребта, действовавшая при штабе фронта, направила уже известных нам Гусева и Кельса в 46-ю армию. Чтобы выбрать место перехода отряда через Кавказский хребет, Гусев должен был участвовать в одной из авиаразведок.

Формирование разведывательного отряда поручалось штабу 394-й дивизии. Для оказания помощи в штаб направили Кельса.

Разведывательный отряд должен был выйти через ущелье реки Секен на перевал Морды, создать там гарнизон и определить силы противника в ущелье реки Морды и на дороге Хурзук — Хотю-Тау, то есть в тылу немецких частей, находившихся на Эльбрусе.

Получив соответствующие документы, Гусев направился из Сухуми в 23-й авиационный полк ВВС флота. Кельс выехал к месту формирования отряда — в штаб 394-й дивизии.

Во время предстоящей авиаразведки Гусеву нужно было также установить результаты бомбардировок советской авиацией (из 295-й авиадивизии) баз противника в районе Эльбруса. Сведения об этом поступали весьма разноречивые, так как летчикам трудно было ориентироваться в горах.

Вылететь на разведку сразу не удалось. Прифронтовой аэродром раскис от дождей, и с него не могли подниматься даже небольшие самолеты-разведчики типа Р-10.

Все в авиаполку с интересом относились к подобной разведке. А военного альпиниста авиаторы много расспрашивали о боях на перевалах, советовались по ряду вопросов, связанных с полетами в горах. Они давали высокую оценку действиям защитников перевалов на Главном Кавказском хребте.

Время шло, вылет задерживался, и Гусев волновался, поскольку Кельс с отрядом разведчиков, вероятно, уже достиг исходных рубежей, откуда должен был направиться к заслону 394-й стрелковой дивизии, который стоял в средней части ущелья реки Секен.

Но однажды в домике, где он (Гусев) жил вместе с членами экипажа «своего» самолета, перед рассветом появился связной из штаба.

— Над нами и в горах ни облачка, — с порога прокричал он. — Можно лететь!

Командир звена еще раз проверил маршрут полета, дал задание, и Гусев с летчиком Кудряшовым поспешили к самолету.

Чтобы не потерять скорости разбега по непросохшей части летного поля, Кудряшов несколько преждевременно оторвал машину от земли. Самолет начал было заваливаться на левое крыло. Но тут отчаянно взревел мотор, машина выровнялась и начала набирать высоту. А земля под ним стала напоминать карту.

С одной стороны, заняв половину горизонта, сверкало на солнце море. Линию горизонта скрывала летная дымка, такая же голубая, как море и небо. И они сливались в голубую бесконечность. С другой стороны четко обозначился причудливый контур горного хребта. Ледяные и фирновые грани его вершин отражали блики солнца.

По мере подъема самолета из-за хребта вставал ослепительно белый конус Эльбруса. Чем выше поднимался самолет, тем грандиознее становился снежный великан, доминировавший над всем хребтом, и Гусеву казалось, сколько ни поднимайся, все равно не сравняешься с его вершиной.

На высоте около 4500 метров самолет лег курсом на Эльбрус, и дальнейший полет продолжался уже с медленным набором высоты.

Гусев не надевал кислородную маску, надеялся, что прошел достаточную акклиматизацию в горах. Но подъем на самолете происходил быстро, не так, как при восхождении, поэтому самочувствие пилота-наблюдателя стало ухудшаться. Заболела голова, появилась слабость, участилось дыхание, ему не хотелось делать ни одного лишнего движения, даже перевернуть планшет, лежавший на коленях.

По совету летчика, с которым они переговаривались с помощью ларингофона, Гусев надел маску и сразу ожил.

Парашют очень стеснял движения и мешал Гусеву работать с картой. Еще на земле штурман рекомендовал ему отстегнуть его от лямок, отложить в сторону, а пристегнуться, когда понадобится. Но Гусев из осторожности отстегнул его только от одной лямки и повесил сбоку, рядом с сиденьем.

К вершине подлетели на высоте 5800 метров. Это было новое, но очередное «восхождение» Гусева на Эльбрус. Самолет, кружась, стал осторожно снижаться. От сильного мороза над Эльбрусом висела серебристая дымка. С восточной вершины длинным языком на юг сползало облако. По своему довоенному личному опыту Гусев знал, что такому явлению обычно сопутствуют сильные нисходящие потоки холодного воздуха. Так оно было и в этот раз.

На седловине под западной вершиной виднелся домик. Возле него, как показалось экипажу, пыталась укрыться в камнях группа егерей. Р-10 обстрелял седловину из пулеметов.

Экипаж разведчика тщательно изучил склоны и нанес на карту расположение частей противника. Хорошо был виден домик метеорологической станции и трехэтажное здание «Приюта Одиннадцати». Там, в скалах, просматривались укрытия и огневые точки. И у зданий на склонах виднелись группы лыжников. На перевале Хотю-Тау и на подступах к нему царило оживление: от блиндажа к блиндажу перебегали егеря, по тропам двигались караваны.

В Баксанском ущелье никакого движения заметить не удалось. Рядом дислоцировались только советские части. Их расположение было видно немцам со склонов Эльбруса, и те систематически подвергали наших бойцов артиллерийскому обстрелу.

Был сделан заход на Эльбрус со стороны Баксанского ущелья, от вершины Ушба, чтобы оказаться от егерей против солнца. Предварительно днем был дан сигнал нашим частям — выпустили в сторону перевала условленную красную ракету.

Пошли к Эльбрусу, держа курс на «Приют Одиннадцати». Высота 4800 метров — это как раз тот уровень, на котором расположен «Приют Одиннадцати». Громада Эльбруса стремительно надвигалась на самолет. Летчику показалось, что Р-10 слишком приблизился к снежным склонам.

— Отворачивать? Отворачивать?.. — спрашивал летчик в ларингофон.

Гусев, как умел, помогал ему ориентироваться.

При подходе к Эльбрусу Р-10 стало бросать из стороны в сторону, будто рядом рвались зенитные снаряды. Потом самолет бросило вниз, и он стал стремительно падать. Одна, две, три, пять секунд. Гусев невольно потянулся к ручке, чтобы открыть крышку кабины и приготовиться к прыжку. Но куда прыгать? В трещины, на скалы, к егерям? Да и летчик молчал — значит, рано.

Стремительно несся самолет к земле, пока не вырвался из объятий нисходящего потока холодного воздуха, в который Р-10 попал, близко подлетев к вершине. «Приют Одиннадцати» был совсем рядом. Внизу строчил зенитный пулемет и бегали среди скал люди. Летчик полоснул длинной очередью из пулеметов по егерям, скалам и зданию, а когда развернулся, Гусев продолжал стрелять из второго пулемета, пока скалы и здание не закрыло хвостовое оперение крылатой машины.

Чтобы скрыться от сильного ответного огня, Кудряшов повел самолет к западному плечу Эльбруса. Проплыла заснеженная стена вершины Кюкюртлю, и самолет нырнул в ущелье Уллу-Кам. Здесь экипаж был уже недосягаем с Эльбруса и с перевала Хотю-Тау.

Таким образом, экипаж произвел разведку вдоль ущельев Уллу-Кам и Морды. Разогнав в их верховьях небольшую группу егерей, Р-10 затем перевалил через Главный хребет и, снижаясь, пошел к синеющему на западе морю.

Разведчики вернулись из первого разведывательного полета обогащенные важными данными о расположении сил противника. Полет произвел на Гусева очень сильное впечатление. Впервые он летал так низко над горами, хорошо знакомыми по наземным походам. Карта боевых действий района разведки, отлично знакомая ему, тогда, после полета, как бы ожила. Гусев представил себе в полном объеме боевые действия, которые велись во всех ущельях и на всех перевалах. Он хорошо понял те трудности, с которыми столкнулись в период боевых полетов над горами наши летчики — разведчики, штурмовики, бомбардировщики. Тогда-то Гусев впервые подумал, что хорошо было бы прочитать авиаторам несколько лекций об особенностях ориентировки в горах с воздуха, о специфике природы гор, обо всем том, что полезно знать летчикам и штурманам, выполняющим боевые полеты в горах.

На земле экипаж Р-10 ждала новость: полк получил приказ перебазироваться на более совершенный аэродром.

С нового аэродрома Гусев с Германом Кудряшовым совершили второй полет, во время которого уже в деталях рассмотрели места возможного перехода через хребет, а также уточнили данные для эффективной бомбардировки «Приюта Одиннадцати» и гарнизона противника на перевале Хотю-Тау.

Вторая разведка прошла также удачно. Вскоре после этого советские самолеты вновь, теперь уже более успешно, бомбили гарнизоны егерей на Эльбрусе и на перевале Хотю-Тау.

На воздушную разведку ушло много времени, и Гусеву надо было спешить к отряду. Он договорился, чтобы его доставили на самолете как можно ближе к его расположению. Садиться предстояло, по существу, на нейтральной полосе. Твердой уверенности в том, что посадка окажется возможной, у летчика не было, поэтому было решено, что в случае необходимости он спрыгнет с парашютом. И тут-то Гусев опять пожалел, что до войны прыгал только с вышки.

Воздушная трасса вдоль Военно-Сухумской дороги была уже хорошо освоена, по ней успешно поддерживали регулярную связь между Сухуми и штабом 394-й стрелковой дивизии. Не долетая до аэродрома, Р-10 свернул в ущелье Секена. Летчик здесь еще не бывал, но вел машину уверенно, так как в горах летал давно. Там, где расположился отряд, горы затянуло облаками, погода, начавшая портиться вскоре после вылета, здесь, в горах, ухудшалась прямо на глазах.

До расположения отряда оставалось километров пять, и пилот стал искать площадку для посадки. Облака прижимали машину к горам, пошел снег. В таких условиях посадка была опасна. Но и возвращаться было нельзя, стало быть, выбора не было…

Парашют открылся, как показалось Гусеву, очень быстро. Наверное, он почти сразу дернул кольцо, что и советовал ему летчик, так как высота была небольшой. Летел Р-10 над довольно крутым чистым склоном, рассчитывая, что ветром Гусева снесет на дно ущелья, где виднелись поляны. Но снижался он как-то очень быстро и не туда, куда наметил. Не успел опомниться, как упал среди деревьев на снег. Спину пронзила острая боль. Парашют висел над ним на двух деревьях… Минут двадцать он лежал на снегу. Боль начала медленно ослабевать. Попробовал сесть. Получилось, но какая-то тяжесть давила на спину и плечи. Ноги работали, руки тоже, однако наклоняться было больно. Он вырезал ножом палку и начал спускаться к тропе, которая хорошо просматривалась со склона у реки. Тропа была пробита лыжниками. Он знал, что здесь проходил отряд Кельса, — по тропе передовое охранение держало связь с тылами дивизии. Ходьба разогрела его, неприятных ощущений в спине вроде бы не осталось. Ему хотелось надеяться, что все обойдется…

Вскоре Гусев встретил группу бойцов, направлявшихся в тыл. Оказалось, они ждали его. После того как Гусев рассказал о случившемся, двое вызвались его проводить…

Ожидая Гусева, Кельс учил бойцов ходить на горных лыжах. К большой радости Гусева, к ним уже прибыл старый горный кавалерист лейтенант Г. И. Хатенов. Штаб дивизии прикомандировал к отряду на время разведки и капитана Н. С. Златина.

Отряд, состоящий из 120 человек, был хорошо вооружен и экипирован. 394-я дивизия ничего не пожалела для его снаряжения, и людей подобрали крепких — многие из них входили в свое время в отряд альпинистов. Бойцы были тепло одеты, обуты, имели достаточное количество спальных мешков, сухой спирт для приготовления горячей пищи. Выдали отряду и два разборных домика, которые предстояло установить на подступах к перевалу. А пока отряд располагался вместе с находившимся здесь заслоном в одном из летних домиков, принадлежавших местным жителям. В нем было тесно, но тепло.

Отряду предстояло выступить через день. А пока надо было проверять лыжную подготовку бойцов. Утром Гусев чувствовал себя скованно, но к середине дня немного размялся.

Бойцы отряда уже неплохо владели лыжами, однако далеко не все могли успешно выполнить быстрые спуски с крутыми поворотами. Этим они занимались на тренировке.

Наконец выступили в поход. План движения был таков: за светлую часть суток пройти лесистый отрезок ущелья, где их не могут заметить нацисты. В случае если они находятся на перевале, отряд должен был пройти верховье ущелья ночью, к рассвету установить в укрытом от наблюдения месте домики и изучать в течение первой половины дня обстановку, ничем не выдавая себя.

Во время воздушной разведки, пролетая над этим районом, Гусев видел тропу, проложенную по ущелью Уллукам, и тропу, пробитую егерями к домику в начале ущелья, ведущего к перевалу Морды, и лыжню на перевале Гандарай.

Но на перевале Морды никаких следов противника не обнаружили, однако не исключалось, что егеря периодически поднимались туда из домика в ущелье.

Впереди отряда налегке шагали бойцы головного дозора во главе с Кельсом. В одном из донесений Кельс докладывал, что пересек лыжный след примерно двухнедельной давности, идущий поперек ущелья. Значит, сюда с перевала спускались враги. Когда отряд подошел к боковому ущелью, на землю опустилась ясная морозная ночь. Здесь отряд ждал Кельс. Ущелье вело к боковому хребту, перейдя который, можно было добраться до перевала Чипер-Карачай. Из этого же ущелья открывался путь и на гребень Главного Кавказского хребта между перевалами Морды и Чипер-Карачай. Склон ущелья закрывал боевую группу от противника. До начала подъема на перевал Морды отсюда оставалось два-три километра. Все это свидетельствовало о том, что место было удобно для организации подперевального лагеря.

К рассвету строительство лагеря было закончено. Установлены домики, вырыты в снегу пещеры, за камнями созданы укрытия для огневых точек. Весь день бойцы отряда поочередно отдыхали и вели наблюдение. Но ничто не нарушало тишину засыпанного снегом ущелья: на перевале никакого движения, в боковом ущелье ничего подозрительного. Однако разведка ущелья была необходима. Разведгруппе также надо было попытаться выйти на Главный хребет между упомянутыми перевалами, поскольку именно там была наименьшая вероятность встречи с противником.

В разведку с группой бойцов направились Гусев и Златин. Кельс и Хатенов с основной частью отряда остались в лагере.

Разведчики прошли ущелье до самого конца, не обнаружив никаких следов егерей. Начали подъем на Главный хребет. Ночь застала всех на скалах недалеко от гребня. Здесь и решили заночевать, так как на гребне ветер взметал космы снега. Мороз достигал 30 градусов. Они забрались в спальные мешки и зарылись в снег над скалами. А утром, взяв с собой несколько человек из группы, вышли на гребень. Отсюда разведчики увидели Эльбрус, перевал Хотю-Тау, ущелья за перевалом Морды. Ущелья были безлюдны, будто все живое спряталось от лютого мороза. Результаты разведки были очень важны: если на перевале Морды окажутся немцы, то отсюда, хотя это и нелегко, можно пробраться в их тыл и затем перерезать дорогу по ущелью Уллу-Кам. Разведчики начали спуск и через несколько часов вернулись в лагерь. Здесь было все спокойно.

На перевал Морды решили двинуться через день, то есть 1 января 1943 года. Кельс же с другой группой разведчиков, в которую входил и лейтенант К. Колобаев, должен был накануне вечером скрытно подойти к началу крутого подъема непосредственно на перевал, переночевать там, а на рассвете начать подъем по снежному кулуару. Однако наши командиры понимали: если перевал занят противником, то вряд ли удастся пройти незаметно. В таком случае придется вести разведку боем.

Но и на следующий день егерей на перевале обнаружить не удалось. Кельс с несколькими бойцами ушел, а те, кто остался, тесно набились в теплые домики и пещеры, чтобы отметить наступление Нового 1943 года и отдохнуть перед предстоящим походом.

Шел уже третий час ночи. Было очень тихо, и все услышали голос часового. Потом отворилась дверь домика и появился боец, с головы до ног покрытый инеем. Это был связной от Кельса. У Гусева впоследствии сохранилось его донесение, написанное карандашом на обрывке бумаги. Леонид сообщал, что во время разведки обнаружил вверху на перевале группу вражеских лыжников. Утром он собирался начать подъем на перевал и просил прислать пулеметчиков с ручным пулеметом.

«Эх, Леонид, Леонид! — подумал Гусев. — Храбрый и не в меру горячий человек! Ну как же ты пойдешь завтра наверх? Коли ты видел егерей снизу, то они-то уж наверняка рассмотрели вас и завтра из-за скал перестреляют всех, как зайцев, при подъеме по кулуару».

Надо было спешить на помощь Кельсу. Связного Гусев немедленно отправил обратно, чтобы он задержал выход разведки на перевал. Но уверенности в том, что связной успеет вовремя предупредить Кельса, у него не было. А потому они со Златиным отобрали восемь бойцов, взяли станковый пулемет, установленный на лыжах, и примерно через час вышли из лагеря. Хатенов же с остальными остался в лагере, чтобы обеспечить тыл группы.

Как группа ни спешила, рассвет застал ее в пути. Остановились, чтобы передохнуть и определить, где находится отряд Кельса. То, что они увидели через одну-две минуты, многим хорошо запомнилось…

Вытянувшись по кулуару цепочкой, наши бойцы поднимались наверх, а выше, на перевале, на снежном склоне, уже показались немецкие лыжники. Ловко поворачивая, они скатились к скалам, сняли лыжи и залегли. Появилась еще одна группа, за ней — следующая. Егеря отлично владели лыжами. Расчертив склон узорами лыжных следов, они быстро спустились к скалам и приготовились к стрельбе. А бойцы Кельса продолжали подъем.

Очередь нашего пулемета и выстрел из ракетницы прозвучали почти одновременно с разрозненными выстрелами егерей с перевала. Упал первый из цепочки поднимающихся, затем еще двое, остальные ринулись было вниз, но быстро опомнились и бросились за скалы. Наш огонь не доставал до егерей. Надо было сблизиться, и несколько бойцов, прихватив пулемет, побежали на лыжах к перевалу. Двигались до тех пор, пока не засвистели вокруг пули. А потом укрылись за камнями и стали бить по егерям. Стрельба с перевала усилилась. А к ведущей бой группе между тем стали подходить из лагеря бойцы во главе с Хатеновым.

Они стреляли по немцам, мысленно похоронив Леонида Кельса. Но из-за скалы в кулуаре вдруг выскочил лыжник и с нарастающей скоростью помчался вниз. Такое было под силу именно ему! Немцы, прижатые нашим огнем, некоторое время молчали, а потом принялись стрелять по Кельсу из автоматов. Пули взметали вокруг него снежные фонтанчики. Леонид двигался правым боком к склону. Впереди — огромный обрыв, левый поворот неизбежен, иначе Леонид не сумеет затормозить на такой скорости и сорвется в пропасть. Гусев в ужасе затаил дыхание: левый поворот на лыжах всегда у Кельса получался плохо. Значит, либо очередь в спину, либо его друг рухнет в пропасть…

Однако случилось иное. Повороту Кельса мог бы позавидовать опытный слаломист. На огромной скорости он развернулся у самого края обрыва. Только снежная пыль взметнулась за его спиной, то ли от лыж, то ли от новой автоматной очереди егерей. Теперь немцам попасть в Кельса стало намного труднее, да и наши бойцы усилили огонь по перевалу.

На склоне, куда мчался Кельс, лежал огромный обломок скалы. Сверху на нем был снег. Высота скальной стены, обращенной в «нашу» сторону, равнялась примерно пяти метрам, внизу под ней можно было укрыться от огня. Видимо, это правильно оценил Кельс. Он умышленно помчался к обломку скалы, наехал на него, кубарем полетел вниз в «нашу» сторону и по пояс погрузился в снег. Быстро выбравшись из снега, Леонид, не теряя времени, раскопал сорвавшийся с плеча автомат и, что-то прокричав наверх, стал стрелять по перевалу. Только тут все увидели, что из кулуара по прямой к обломку скалы мчатся еще три лыжника, а остальные, прижимаясь к скалам кулуара, осторожно отходят по глубокому снегу. Это означало, что Кельс не растерялся. Наметив путь отхода, он в нужную минуту подал команду и тем спас большую часть своих людей.

Противник вел себя вызывающе. Часть егерей спустилась с перевала. Их зеленоватые куртки показались на скалах, под которыми укрылся Кельс с бойцами. Зная, где они находятся, немцы начали бросать вниз гранаты. Но гранаты разрывались глубоко в снегу, не причиняя вреда. Кельс и его бойцы продолжали стрелять. Стоявший на скале егерь покачнулся и упал в сторону советских позиций. Трех срезал наш пулеметчик, а двое распластались в кулуаре, когда пытались приблизиться к убитым.

Перестрелка хотя и продолжалась, но становилась все менее интенсивной. Бой затихал. Гусев уже мог перекликаться с Кельсом. И одобрил его решение не отходить до темноты, чтобы не понести потерь.

Когда стемнело, стали подходить измученные разведчики Кельса. Последним появился и он сам. Леонид был бодр, еще не остыл после недавнего боя и потому немного больше, чем обычно, заикался…

Несколько бойцов послали ночью, чтобы они спустили вниз и захоронили погибших. Надо было также заминировать кулуар и лыжню, ведущую в наш лагерь…

Итак, часть задачи, стоявшей перед разведкой, группа выполнила. Установила, что на перевале есть немцы, нашла путь, чтобы проникнуть к ним в тыл, создала тревожную обстановку в тылу Эльбрусского гарнизона. Ночью из лагеря послали донесение в штаб дивизии.

Ответ пришел неожиданный. Отряду приказали подготовиться к отходу в расположение штаба дивизии, но предупредили, чтобы командиры группы ждали сигнала. Его должен был на следующий день подать самолет, который пройдет над позициями, возвращаясь с разведки эльбрусского района. Одна красная ракета означала, что надо возвращаться, одна белая — ждать письменного указания.

Самолет дал красную ракету, и отряд начал готовиться в путь.

В расположении заслона командование отряда узнало, что уже после выхода группы разведки наблюдатели, находившиеся на перевале Басса, заметили, что противник начал частично отходить с Эльбруса и с перевала Хотю-Тау. Эвакуация населения и отход 392-й стрелковой дивизии из Баксанского ущелья через перевалы Донгуз-Орун и Бечо закончились. Немцы продвигались по ущелью со стороны Нальчика. Оборонять верхний, безлюдный теперь участок ущелья в этой ситуации больше не требовалось. 242-й горнострелковой дивизии было приказано отойти и создать оборонительную линию на перевалах. В связи с этим дальнейшие действия отряда теряли смысл.

Гусева и Кельса отзывали в штаб фронта. Отряды Хатенова и Златина вернулись в 394-ю дивизию, которая готовилась к переброске на другой участок и снимала дальние гарнизоны. К перевалам выходили уже упомянутые выше отдельные горнострелковые отряды. Многие бойцы и командиры чувствовали, что на Кавказе готовится крупная операция, которая решит и судьбу перевалов.

Оставив Баксанское ущелье, 242-я горнострелковая дивизия заняла оборону на перевалах. Этот участок фронта был уникальным по своеобразию не только для периода Великой Отечественной войны, но и для всей истории войн в горах.

Линия фронта, если учитывать седловину Эльбруса, проходила здесь на высотах от 1800 до 5300 метров над уровнем моря, а перепады высот сложного рельефа (ущелья, хребты, ледники, снежные ноля) достигали 3500 метров.

Левый фланг наших войск — перевал Басса — обороняла одна рота 242-й дивизии, имевшая на вооружении автоматы, карабины, винтовки, пулеметы, четыре ротных и батальонных миномета, а также два 76,2-мм орудия. Главным звеном обороны являлся перевал Донгуз-Орун. На его седловине оборонялась другая рота, имевшая такие же огневые средства, что и на перевале Басса. В ущелье Донгуз-Орун находилось боевое охранение в составе одного взвода с двумя пулеметами. Смена охранения производилась с перевала. На южных склонах в ущелье Накры располагался взвод тылового охранения с пулеметом. Опорным пунктом гарнизонов на перевалах была база «Ташкент», расположенная у развилки троп, ведущих на перевалы Донгуз-Орун и Басса. Путь от базы до перевала Басса занимал четыре часа, а до перевала Донгуз-Орун — восемь часов. Здесь был резервный гарнизон, сменявший раз в пятнадцать дней гарнизоны на перевалах. Один из полков 242-й горнострелковой дивизии, оборонявший ущелье Накры, стоял в восьми километрах от этой базы в альпинистском лагере «Спартак».

От перевала Бечо шел кратчайший путь к штабу 242-й горнострелковой, в сванское селение Бечо. Силы и огневые средства на этом перевале, за исключением пушек, были такими же, как на перевале Донгуз-Орун. Северные подступы к перевалу минировались. Промежуточные тыловые подразделения гарнизона базировались в урочище Квиш. Путь от тыловой базы до перевала был значительно труднее, чем путь от перевала Донгуз-Орун до «Ташкента». Гарнизоны здесь сменялись примерно раз в десять дней, и все необходимое на этот срок доставляли на себе.

Перевалы Джантуган и Местийский — труднейшие в группе эльбрусских перевалов. Разными ущельями пути через них ведут в столицу Сванетии — Местию. По сути дела, сами перевалы здесь не охранялись. Линия обороны переходила южнее, в Сванетию. В ущелье Лекзыр, ведущем к Твиберу, находилось около двух наших взводов со стрелковым оружием, пулеметами, одной 76,2-мм пушкой и 120-мм минометом. Примерно такие же силы и огневые средства прикрывали перевал Местийский у слияния рек Тюибри и Чалаат.

Правым флангом дивизии являлся перевал Цаннер. На подступах к нему размещался небольшой гарнизон численностью около взвода. База снабжения этого гарнизона и гарнизона в ущелье Лекзыр находилась в селении Жабеш. Здесь были оборудованы огневые позиции горных орудий, пристрелянных по ущельям, идущим на перевалы Цаннер и Твибер. Однако за все время боев на Главном Кавказском хребте противник не сделал попыток пройти через эти перевалы. К юго-востоку от Цаннера Главный Кавказский хребет обороняла 351-я дивизия 46-й армии.

Зимой 1942 года немцы, опасаясь нашего удара с этих перевалов, держали небольшие гарнизоны у начала ущелий Адыр-Су и Адыл-Су, ведущих с севера к Местийскому перевалу и перевалу Джантуган.

На большом протяжении противник хорошо укрепил ущелье Юсенги, ведущее к перевалу Бечо. Оно было перекрыто проволочными заграждениями, тропа во многих местах завалена и заминирована. Базой частей, охранявших это ущелье, являлась метеостанция у селения Тегенекли. Ущелье обороняло около двух рот. Было также подготовлено к обороне ущелье Донгуз-Орун. Передний край обороны проходил по верхней границе леса. Здесь немцы завалили тропу камнями и заминировали ее. На переднем крае были установлены мощные прожекторы, освещавшие ночью спуск с перевала. Базой этого гарнизона служил альпинистский лагерь «Учитель» в Баксанском ущелье.

Поляну Азау, находившуюся на пути к эльбрусским базам и перевалам Чипер-Азау, Хоту-Тау, немцы пересекли проволочными заграждениями и густо заминировали. Для движения были оставлены только узкие проходы. Гарнизон противника численностью до роты размещался в лесу в землянках, построенных еще летом нашими частями. На «Кругозоре», «Новом кругозоре», «Ледовой базе» до начала наступления и после ухода наших войск на перевалы находились вражеские гарнизоны численностью от одного до двух взводов. Система их обороны включала большое количество пулеметных точек. Во время нашего наступления на эти базы осенью 1942 года их гарнизоны увеличивались за счет резерва, находившегося на перевале Хотю-Тау.

Большое значение придавал противник занятому им рубежу на «Приюте Одиннадцати» и на «Приюте Девяти». Этот рубеж господствовал над верховьем Баксанского ущелья и перевалами. Здесь была создана прочная и широко разветвленная система обороны. Она протянулась по скалам от нижнего края фирнового (фирн — вид зернистого льда) плато у начала ледника в направлении к «Приюту Одиннадцати», затем от него по льду до «Приюта Девяти» и далее по гряде скал, протянувшейся к восточному склону восточной вершины Эльбруса. Нижняя часть этой линии обороны прикрывала «Кругозор» от удара сверху и путь на перевал Хотю-Тау с «Ледовой базы». На всем протяжении линии обороны были установлены многочисленные стрелково-пулеметные и минометные точки. На льду между «Приютом Одиннадцати» и «Приютом Девяти» находились позиции тяжелых минометов, а на скалах выше «Приюта Девяти» и ниже «Приюта Одиннадцати» стояли горные орудия, из которых немцы обстреливали Баксанское ущелье, начиная от поляны Азау до Тегенекли и далее до подступов к перевалам. На этом рубеже противник держал не менее двух рот.

Все перечисленные пункты на Эльбрусе были обеспечены надежной телефонной связью на столбиках, которые одновременно являлись и указателями направления движения в непогоду.

Немцы, как известно, поднимались на седловину и вершины. Возможно, что на седловине в хижине находился наблюдательный пункт. Позже во время подъема советский горный отряд обнаружил здесь захоронения и трупы, хотя на этом участке наши части с противником не соприкасались. Ясность в эту ситуацию внес протокол допроса пленных. Многие из них рассказали об обстреле седловины советскими самолетами.

Перевал Чипер-Азау занимал гарнизон егерей численностью до роты, вооруженный пулеметами и минометами. Их задача заключалась в том, чтобы не допустить наступления наших частей с перевала Басса. На перевале Чипер-Карачай стоял один взвод, фактически являвшийся заслоном. С этих двух перевалов противник патрулировал верховье реки Ненскрыры.

На перевалах Морды, Гандарай, Нахар тоже находились небольшие гарнизоны егерей. Их тыловые базы располагались в ущельях, идущих к этим перевалам с севера. Эти подразделения охраняли войска, находящиеся на массиве Эльбруса и на перевалах Хотю-Тау и Чипер-Азау, от возможного окружения.

Основным узлом эльбрусской группы немецких войск являлся перевал Хотю-Тау. Там было построено более 20 утепленных каменных жилых помещений, укрытий и складов. Кое-где располагались минометы и орудия. По-видимому, здесь находился и штаб. Общая численность стрелковых подразделений, а также минометных и артиллерийских расчетов свидетельствовала о том, что в этом районе действовал горнопехотный полк.

По немецким данным, в конце декабря на фронте в высокогорье (группа Ле-Сюра) еще действовали (с востока на запад): 99-й горнопехотный полк (без 1-го батальона, выделенного в состав 1-й танковой армии), 94-й запасной полевой батальон, дивизион 94-го горно-вьючного артполка, 2-й высокогорный батальон, 1-й артдивизион 79-го горно-вьючного артполка и 2-й дивизион 94-го горно-вьючного артполка. Впрочем, данные по этой группировке довольно противоречивые.

Такова была обстановка на эльбрусском направлении к началу 1943 года.

В штабе фронта, куда Гусев вновь вернулся после разведки, шла напряженная работа. Настроение у всех было приподнятое: готовилось крупное наступление. Стрелковые соединения отводились из ущелий и с перевалов: они были нужны на других участках Кавказского фронта. А на рубежи этих стрелковых соединений выдвигались отдельные горнострелковые отряды, которые появились на хребте в районе перевалов Санчаро, Наур, Марух, Клухор, а также в районе Эльбруса и перевала Мамисон.

В этот период основные потери наших войск были связаны не с противником, а с климатическими условиями сурового высокогорья. Первый буран начался в горах Приэльбрусья еще 17 октября, а через 2 дня покров снега достигал уже 2 метров. 19 октября все тропы к перевалам Басса и Донгуз-Орун были завалены, телефонная связь с гарнизоном прервалась. Связь держали по радио. Обмороженных было столько, что на помощь гарнизонам двинулся 6 гсo (150 человек) и две горно-вьючные роты 897-го полка. С позиций пришлось вывезти около 125 обмороженных бойцов. После этого всему л/с на перевалах выдали теплое обмундирование и усиленный паек, а смену гарнизонов стали производить через 10 дней. Однако из-за лавин и буранов люди все равно продолжали гибнуть.

По указанию штаба фронта продолжалось строительство разборных домиков для высокогорных гарнизонов. Действовала школа военного альпинизма и горнолыжного дела, готовившая кадры для наступающей Красной армии, шло обучение горных войск Закавказского фронта. Поэтому у всех альпинистов, находившихся в Закавказье, было много дел.

После того как горные спецотряды заняли на большинстве участков высокогорные рубежи, их задачей стала разведка позиций неприятеля и подготовка к повсеместному переходу через Кавказский хребет на Северный Кавказ.

На клухорском направлении держал оборону 1-й отдельный горнострелковый отряд, находившийся за тесниной на подступах к Клухору. Отряд оттеснил немцев к самому перевалу и был готов к наступлению. Кроме того, подразделения этого отряда надежно прикрывали ущелья Секен, Гвандра и спуск с перевала Нахар.

На эльбрусском направлении всю систематическую разведку в Баксанском ущелье вели два отдельных горнострелковых отряда (5-й и 6-й) и другие оставшиеся здесь подразделения, в том числе отряд войск НКВД. Нередко на операции выходили и альпинисты 242 гсд, которых в соединении было 28 человек.

Горнострелковые отряды нередко проводили и глубокие рейды в тыл противника, чтобы выяснить его расположение в Баксанском ущелье и в районе Тырныаузского молибденового комбината. В конце декабря такая разведка была осуществлена отрядом лейтенанта Ф. А. Лебедева и инструктора альпинизма В. Кухтина. Местийский перевал участникам рейда пришлось переходить в очень неблагоприятных условиях. Две ночи они вынуждены были провести из-за бурана в снежных пещерах на большой высоте. В ущелье Адыр-Су разведчики обнаружили, что стоявший здесь вражеский заслон отошел, оставив на базе часть имущества, награбленного в советских альпинистских лагерях. Видимо, противник, готовясь к общему отступлению из ущелий, начал снимать дальние гарнизоны. Бойцам удалось также разведать дислокацию егерей вущелье Баксана ниже селения Верхний Баксан.

Зимой группы наших разведчиков не раз проходили и через перевал Твибер в Чегемское ущелье. Тогда-то и было установлено, что верховье его было оставлено противником примерно в середине декабря 1942 года…

Когда в конце 1942 года, после окружения немецких армий под Сталинградом, наши войска овладели Верхне-Курмоярской и Котельниково, создалась реальная угроза окружения вражеских частей на Кавказе. В это время по приказу Ставки Верховного Главнокомандования войска Закавказского фронта силами Северной группы войск должны были начать наступление от Орджоникидзе на Ставрополь, а силами Черноморской группы отрезать отход немцев на Ростов.

В конце декабря 1942 года началось наше наступление в долинах рек Терек и Ардон. Продвигаясь в предгорьях вдоль Главного Кавказского хребта, советские войска 3 января 1943 года освободили Моздок, а 4 января — Нальчик. Под ударами Красной армии германские войска начали поспешно отходить из ущелий, вливаясь в общий поток отступавших на Северном Кавказе вражеских соединений. В их преследовании приняли участие и отдельные горнострелковые отряды Красной армии.

Исход

Сталинградский разгром оказал громадное влияние на все войска противника. В первых числах января 1943 года вместе со всей германской группировкой на Кавказе началось отступление частей 49-го горнопехотного корпуса, которые покидали перевалы Главного Кавказского хребта. Шифрованный план отхода командиры дивизии 44 егк и 49 гпк получили 31 декабря 1942 года. После больших потерь л/с германское командование переименовало группу альпийских частей, называвшуюся «Ланц» (по фамилии командира 1-й горнопехотной дивизии генерал-лейтенанта Ланца, который получил более высокую должность), в боевую группу «Кресс» (по фамилии генерал-майора Кресса — нового командира 4 гпд). Эта группа, по советским оценкам, состояла из двух горнопехотных и одного моторизованного полков, запасного и усиленного пехотного батальонов, двух артиллерийских дивизионов и мотоциклетного полка^[42]. В январе 1943 года еще недавно отлично укомплектованные германские егеря представляли собой жалкое зрелище. Эти завернутые в байковые одеяла, с намотанными на ноги тряпками альпинисты и горные стрелки — бывшие «покорители Кавказа» — позорно отступали, не имея возможности даже забрать с собой свою артиллерию. Лошади и мулы егерей пали от голода, недоедания и болезней, а полугусеничных тягачей катастрофически не хватало.

На 3 января 1943 года штаб 242-й горнострелковой дивизии боевую обстановку в Приэльбрусье оценивал так:

«Боевое донесение № 01. Штадив 242. Бечо. 16.00.3.1 1943 г.

1. Противник активных действий не вел. С перевала Чипер-Азау на гост. „Приют Одиннадцати“ 2.1 1943 г. вышли 110 лыжников с грузами. 3.1 1943 г. с „Приюта Одиннадцати“ на перевал Хотю-Тау проследовала группа 76 человек с грузами. В Баксанском ущелье, по донесению разведки, в районе Тегенекли — до двух усиленных взводов противника, в районе Терскола, „Дома учителя“ — до усиленной роты и 7 орудий, в районе с. Верхний Баксан — до взвода…

2. Наблюдением замечены три наших самолета, обстрелявшие колонну противника, двигавшуюся с „Приюта Одиннадцати“ на перевал Хотю-Тау. Было выпущено 14 очередей. Самолеты ушли курсом на юг».

Это донесение было составлено по результатам действий разведгрупп старшего лейтенанта И. Хорошайлова из 897 гпп 242 гсд и лейтенанта А. Николаева. Во второй группе (из 14 человек) были два инструктора альпинизма — лейтенанты А. Грязнов и Л. Коротаева, одни из соавторов песни военных альпинистов — знаменитой «Баксанской».

Немцы, несмотря на сильнейшие бураны, покидали Приэльбрусье, видимо, боясь попасть в окружение. Уже 7 января долина Баксана оказалась свободной от противника. Поэтому два полка 242 гсд, части обеспечения и др. подразделения начали перебрасываться в район Туапсе. В Приэльбрусье остался 897 гсп майора Сорокина, усиленный двумя специальными горно-вьючными ротами снабжения (появились в 242 гсд в октябре 1942 года), 5-й и 6-й горнострелковые отряды и отряд 25-го полка внутренних войск.

В ночь на воскресенье 10 января 1943 года немцы покинули верховья Баксанского ущелья, уйдя из него через перевал Хотю-Тау в Прикубанье. Бегство егерей происходило глубокой ночью. А ранним утром с перевала Донгуз-Орун спустился советский горнострелковый отряд численностью 80 человек из 897 гсп под командованием старшего лейтенанта А. И. Николаева. Ему предстояло разведать, не остались ли немцы в Терсколе. Разведчики доложили: «Немцев нет!» На рассвете отряд вошел в Баксанское ущелье. Радостно встречали своих освободителей жители Иткола и Терскола. В одном из блиндажей нашими бойцами был обнаружен немецкий унтер-офицер, не пожелавший уходить со своими. При допросе выяснилось, что Карл Рейнике, так звали этого военнопленного, до войны бывал на Эльбрусе в составе горного германо-австрийского альпенферайна (альпийского клуба). Тогда, в сезон 1936 года, его оставили товарищи на спуске с Эльбруса: «Этот Карлхен оказался что-то не в форме, плелся как улитка». Пришлось отряду спасателей под руководством небезызвестного Николая Гусака уходить на поиск немецкого «камрада» и вызволять бедолагу из лабиринта трещин Терскольского ледника. И вот его знакомец опять попал «в лапы» советских военных альпинистов.

Два дня, 10 и 11 января, до поселка Терскол доносились взрывы со «Старого кругозора», «Приюта Одиннадцати» и перевала Чипер-Азау — немцы уничтожали свои склады и укрепления. В ночь на 12 января последние группы егерей оставили позиции в Приэльбрусье и ушли в сторону Черкесска.

Неделей позже горнострелковый отряд из 30 бойцов, возглавляемый Е. А. Белецким, на лыжах с юга вышел к Клухорскому перевалу. Германских егерей здесь не оказалось, блиндажи пустовали. Решили спуститься в Карачаево-Черкесию и разведать район Теберды. Выяснилось, что враг покинул селение два часа назад, когда узнал, что с Клухора спускаются «крупные» советские подразделения.

Местная больница н/п оказалась переполненной детьми, привезенных немцами из многих санаториев Кавказа. Более 2 тыс. человек! У них германские врачи брали кровь для своих раненых, а обессилевших уничтожали. Наши бойцы увидели на кроватях маленькие живые скелеты. Увидев солдат Красной армии, дети запели гимн Советского Союза — «Интернационал». Увиденное зрелище потрясло красноармейцев. Ежедневно нацисты увозили на уничтожение по несколько десятков детей. Белецкий приказал расстрелять предателя — заведующего больницей, лично курировавшего отбор.

25 января 1943 года остатки 49-го горнопехотного корпуса частично влились в 1-ю танковую армию генерала Макензена и отступали в направлении на Ростов-на-Дону, а остальная часть разбрелась по северным склонам Западного Кавказа и по долине р. Кубань, так что командование группой «А» не в состоянии было даже определить их точное местонахождение, хотя этого требовал Главный штаб сухопутных войск вермахта.

Для того чтобы эффективно вести противоборство и преследование бегущего с Кавказа 49-го горнопехотного корпуса, в составе советских войск была развернута Отдельная горнострелковая бригада особого назначения (ОГСБОН). Она была сформирована 22 января 1943 года постановлением Военного совета Закавказского фронта по предложению заместителя командующего фронтом по обороне Главного хребта генерал-майора И. А. Петрова. Структурно ОГСБОН была сформирована из 12 отдельных горнострелковых отрядов, ранее входивших в состав 46-й армии, подразделений 13-го стрелкового корпуса Северной группы войск и отрядов, сформированных Черноморской группой войск. ОГСБОН подчинялась непосредственно штабу Закавказского фронта. Штаб бригады размещался в Пятигорске^[43]. Впоследствии ОГСБОН собирались использовать для обороны и охраны Главного Кавказского хребта, его перевалов, стратегически важных высот и горных коммуникаций, а также для подготовки военных квалифицированных альпинистских кадров к действиям в горных районах.

Возвращаясь к описанию боевых действий, необходимо сказать, что для окончательного разгрома германских войск на Кавказе командование Закавказского фронта (командующий — генерал армии И. В. Тюленев, начальник штаба — генерал-майор С. Е. Рождественский) разработало операции «Горы» и «Море». 11 января 1943 года план был утвержден Ставкой ВГК. Черноморскую группу в этот период возглавлял генерал-лейтенант И. Е. Петров, Северную — генерал-лейтенант И. И. Масленников.

Окончательное освобождение от германских войск перевалов Главного Кавказского хребта стало составляющим элементом операции «Горы», которая реализовывалась с помощью войск Черноморской группы Закавказского фронта. Главный удар должна была наносить 56-я армия под командованием генерал-лейтенанта A. A. Гречко. В ее составе находились 83-я и 20-я горнострелковые дивизии. Остальные армии (18, 46, 47 А) должны были сковывать противника по всему фронту, не давая ему перебрасывать резервы на участок прорыва.

Черноморской группе войск из Закавказского фронта противостояла 17-я полевая армия под командованием генерал-полковника Руоффа, в составе которой было 17 дивизий, 5 отдельных полков и 12 отдельных батальонов. Эти войска занимали следующее положение. Рубеж на майкопском направлении (Нижегородская, Церковный, гора Оплепен) занимали 46-я пехотная дивизия и два батальона 4-й горнопехотной дивизии из 49-го горнопехотного корпуса. Рубеж Котловина, высота 977, станция Пшиш, северо-восточные скаты Сарай Гора обороняли остатки 1-й горнопехотной дивизии «Эдельвейс» и 101-й егерской дивизии. На краснодарском направлении (рубеж от северо-восточных скатов Сарай Гора, Киркорова, северо-восточнее склона горы Кочканова) оборонялась 198-я пехотная дивизия. Рубеж Горячий Ключ, высота 221 занимали 125-я немецкая пехотная и 1-я мобильная словацкая дивизии. Рубеж Ставропольская, Азовская, высота 314 обороняли 6-я и 9-я румынские кавалерийские дивизии. На новороссийском направлении (рубеж Черкасовский, Узун, Гостагаевский, гора Долгая, Новороссийск) оборонялись румынские 19-я пехотная и 3-я горнопехотная дивизии, 9-я и 73-я немецкие пехотные дивизии. Кроме того, новороссийский порт обороняли 2 портовые команды. Черноморское побережье от Станички до Анапы обороняла 10-я румынская пехотная дивизия.

Второй эшелон 17-й полевой армии составляла 97-я егерская дивизия, части которой занимали оборону в районе Георгие-Афипская, Северская. Во втором эшелоне находилась также 5-я авиаполевая дивизия, оборонявшаяся в районе Холмская, Ахтырская. В районе Анапы сосредоточился полк 381-й немецкой учебной полевой дивизии. Остальные два полка этой дивизии находились в гарнизонах Краснодара и станицы Усть-Лабинская. Соотношение сил разных сторон было с незначительным превосходством советских войск.

^{План советского командования и действия войск Закавказского фронта по разгрому группировки немецких войск на Кавказе в январе — феврале (с 3.01 по 2.02) 1943 года}

В этой операции 46-я армии (9 гсд, 31, 51 сд, отдельные отряды горных стрелков) Закавказского фронта под командованием генерал-лейтенанта К. Н. Леселидзе (с 24 января в командование 46 А вступил генерал-майор И. П. Рослый, которого 10 марта 1943 года сменил генерал-майор А. И. Рыжов) начала наступление первой. Это было сделано для дезориентации противника, чтобы его командование не могло определить место главного удара наших войск. 9-я горнострелковая и 31-я стрелковые дивизии нанесли главный удар на Нефтегорск, Апшеронская, а 15-й горный отряд, 32-й и 33-й пограничные полки НКВД (из состава 46-й армии) — на Майкоп.

16 января, после упорных боев, войска 46 А освободили станицы Даховская, Нижегородская, хутора Армянский, Черниговский, овладели горами Оплепен и Маратуки и погнали войска противника на север. Затем была освобождена станица Апшеронская.

Развивая успех, войска 46-й армии овладели 24 января станицей Самурская и продолжали наступление в направлении Белореченской, а 26 января соединения армии заняли рубеж Ширванская, Нефтегорск, Нефтяная.

46-я армия, ведя тяжелые бои в горно-лесистой местности, полностью очистила от врага Майкопский нефтеносный район и 30 января освободила административный центр Адыгеи г. Майкоп. Пройдя с боями 70 км, 46 А форсировала р. Кубань. В это же время 9 гсд овладела населенным пунктом Усть-Лабинская, а 31 сд освободила станицу Васютинская. На перевалах Главного Кавказского хребта Отдельная горнострелковая бригада особого назначения занимала позиции, брошенные отступившими германскими солдатами из 49 гпк вермахта.

На участках наступления других армий также происходили ожесточенные бои. К 2 февраля Черноморская группа войск Закавказского фронта хотя и вышла своими армиями правого крыла к реке Кубань, но переправами через нее на участке Пашковская, Елисаветинская овладеть не смогла. Соединениям группы не удалось также овладеть Новороссийском и Таманским полуостровом. Наступательная операция Черноморской группы войск на краснодарско-тихорецком направлении временно прекратилась. На основании директивы Ставки ВГК от 4 февраля 1943 года Черноморская группа была передана в состав Северо-Кавказского фронта, готовившегося к уничтожению северокавказской группировки германских войск.

На командование Закавказского фронта были теперь возложены задачи по охране побережья Черного моря от н/п Лазаревское до Батуми, прочному обеспечению советско-турецкой границы и руководству советскими войсками, находившимися в Иране.

В конце февраля 1943 года оперативная группа по обороне Главного Кавказского хребта при Закавказском фронте была расформирована. Альпинисты перешли в распоряжение отдела боевой подготовки штаба Закавказского фронта.

Некоторые горнострелковые отряды в первое время после освобождения Кавказа несли охранную службу на перевалах и в ущельях. Весной вместе с саперными подразделениями они участвовали в разминировании троп, сборе трофеев, захоронении погибших. Однако летом 1943 года и эти отряды были расформированы.

В 1943 году работа по горной подготовке начала постепенно свертываться, была расформирована школа военного альпинизма в Бакуриани, стали разъезжаться альпинисты. Одних отзывали на работу в гражданские учреждения, другие уходили вместе с войсками на запад. Большая часть советских горнострелковых и горнокавалерийских дивизий были переформированы в пехотные и кавалерийские соединения. Однако некоторые сохранились в качестве специальных частей для действий на пересеченной местности, которые активно использовались при освобождении Кавказа, Крыма, Западной Украины и Чехословакии. Одним из самых известных соединений стала 128-я гвардейская (бывшая 83-я) горнострелковая Туркестанская Краснознаменная дивизия генерал-майора М. И. Колдубова, завершившая свой боевой путь в мае 1945 года боями за города Оломоуц и Моравска-Острава в Чехословакии.

Недолго продержались на вершинах двуглавого Эльбруса последние символы германского присутствия на Кавказе — флаги с нацистской свастикой, водруженные «эдельвейсами» летом 1942 года на придуманной немцами высоте 5633 м (на самом деле флаги стояли на высоте 5621 м).

В середине февраля 1943 года специальная штурмовая группа советских военных альпинистов во главе с военинженером 3-го ранга А. Гусевым, выполняя приказ командования Закавказского фронта, в тяжелейших зимних условиях поднялась на обледенелые вершины Эльбруса и сняла нацистские флаги, установив на их место знамена нашей родины. Снятые германские флаги были переданы командованию фронта.

Сама операция по снятию флагов происходила следующим образом. Решение о ее проведении было принято еще в январе 1943 г., а 2 февраля 1943 года появилось предписание № 210/ог штаба опергруппы Закавказского фронта по обороне Главного Кавказского хребта, в котором начальнику альпинистского отделения военинженеру 3-го ранга Гусеву A. M. «с группой командиров опергруппы в составе политрука Белецкого, лейтенантов Гусака, Кельса, старшего лейтенанта Лубенца, военнослужащего Смирнова на машине ГАЗ № КА-7-07–44 (шофер Марченко) предписывалось выехать по маршруту Тбилиси — Орджоникидзе — Нальчик — Терскол для выполнения специального задания в районе Эльбруса по обследованию баз укрепления противника, снятию фашистских вымпелов с вершин и установлению государственных флагов СССР». Предписание было подписано заместителем командующего войсками Закавказского фронта генерал-майором И. А. Петровым. От политического управления Закавказского фронта, по инициативе которого и проводилась данная операция, к группе были прикомандированы старший лейтенант В. Д. Лубенец и фронтовой кинооператор инженер-капитан H. A. Петросов.

Сам Гусев со второй половины января до начала февраля 1943 года находился в госпитале в Тбилиси по поводу травмы, полученной во время неудачного приземления с парашютом. Позже оказалось, что у него компрессионный, без смещения перелом позвоночника, но тогда, к счастью, об этом не знали, командиры-альпинисты с предписанием при всех наградах и в специальной форме явились за ним прямо в госпиталь, и на следующий день военинженер 3-го ранга A. M. Гусев был выписан из больницы.

Вскоре группа уже ехала на машине по Военно-Грузинской дороге к Крестовому перевалу, с тем чтобы следовать далее через Орджоникидзе и Нальчик в Баксанское ущелье. В это время Николай Гусак находился в Сванетии и формировал там из состава альпинистов 242-й горнострелковой дивизии вторую группу отряда, которая должна была, перейдя через хребет, присоединиться к основной группе в Баксанском ущелье или на «Приюте Одиннадцати».

Военно-Грузинская дорога, идущая через Крестовый перевал, сложна для проезда в зимних условиях, но воинские подразделения и местные жители поддерживали ее в хорошем состоянии. Противолавинные туннели охранялись, а в лавиноопасных районах (дороги) дежурили специальные подразделения. Дорога была отлично укреплена: на каждом повороте в скалах виднелись амбразуры огневых точек. Военно-Грузинская дорога в то время имела большое значение. И не потому, что по ней поступали грузы, обеспечивавшие боевые действия наших войск на Северном Кавказе. В случае прорыва противника в районе Орджоникидзе она могла превратиться в арену боев.

На Северном Кавказе дороги были разрушены. Разрушена и дорога от Нальчика к Эльбрусу по Баксанскому ущелью, мосты взорваны. Их только начали восстанавливать. Поэтому продвигались первая группа медленно.

Восхождение на Эльбрус, которое предстояло совершить в зимних условиях, являлось делом не простым, особенно в период войны.

Что такое Эльбрус зимой? Это километры отполированных ветром, порой очень крутых ледяных склонов, преодолевать которые можно только на острых стальных «кошках», в совершенстве владея альпинистской ледовой техникой движения. Это метели и облака, надолго окутывающие плотным покровом вершину, сводящие к нулю видимость, а значит, исключающие необходимую в условиях сложного рельефа визуальную ориентировку. Это ветер ураганной силы и мороз, превышающий 50°. Эльбрус зимой — это маленькая Антарктида, и в ветряном режиме он порой не уступает этому материку.

Поднимаясь на вершину Эльбруса, человек кроме всего проходит через все климатические зоны от обычной до полярной, преодолевает горную болезнь, которая порой валит с ног абсолютно здоровых людей.

По технике восхождения летом Эльбрус расценивается как вершина второй категории трудности. Зимой трудность восхождений на вершины возрастает по этой шкале на единицу. И это при наличии хорошей, а главное — ясной погоды. В плохую погоду зимой на Эльбрус альпинисты вообще не ходят. Ну а уж если пойдут, то такой поход может оказаться неповторимым по сложности.

Первое зимнее восхождение на Эльбрус в феврале 1934 года совершили А. Гусев и В. Корзун. Это произошло примерно за 10 лет до описываемых событий, такие походы повторили всего пять групп. Те, кому благоприятствовала погода, возвращались благополучно с победой. Однажды довольно многочисленная группа армейских альпинистов была застигнута на Эльбрусе непогодой, и один участник похода погиб. Позднее Гусев повторил зимнее восхождение и повел на Эльбрус группу студентов Московского гидрометеорологического института и комсомольцев Бауманского района Москвы. Во время восхождения начался буран, но все же группа поднялась на вершину. Правда, при этом пострадал комиссар группы Борис Бродкин. Доставая из рюкзака бюст В. И. Ленина, предназначенный для установки на вершине, Борис на какой-то миг снял рукавицу. Этого оказалось достаточным, чтобы кисть руки стала беломраморной. В Нальчике ему ампутировали обмороженные фаланги пальцев правой руки. С такой вершиной, как Эльбрус, шутить было нельзя.

В Баксанском ущелье регулярных вражеских войск уже не было. В боковых ущельях бродили отставшие при отступлении мелкие подразделения и группы егерей. Они, видимо, не потеряли надежды прорваться к своим и действовали довольно активно. Объединившись, егеря нападали на мелкие подразделения наших войск и терроризировали местных жителей, добывая себе пропитание.

Не исключалась встреча с егерями и для групп восхождения. Поэтому отряд был основательно вооружен. И все же, когда все были уже на «Приюте Одиннадцати», по радио из Нальчика им порекомендовали не спешить со спуском в ущелье до подхода туда войск НКВД. Видимо, ожидалась активизация егерей, превратившихся, по существу, в бандитов.

Многие тропы, идущие из верховий Баксанского ущелья к базам на склонах Эльбруса, сами базы, полуразрушенные землянки, укрытия и укрепления были заминированы. Поэтому двигаться приходилось осторожно, в обход, по скалам, по лавинным склонам, по сложной эльбрусской целине, что весьма затрудняло восхождение.

В селении Тегенекли, находящемся в верховье Баксанского ущелья, группу встретил местный житель балкарец Хусейн, сын старейшего жителя ущелья — Чокки Аслановича Залиханова.

Альпинисты остановили машину у моста через реку Баксан. Селение, расположившееся на другом берегу, казалось безлюдным. Шофера и одного альпиниста из группы оставили с ручным пулеметом у машины. Остальные, подготовив автоматы к бою, зашагали через мост к селению. Тут-то все и увидели Хусейна, вышедшего из своего дома на костылях. Оказалось, что он участвовал в стычке с отступавшими егерями и был ранен в обе ноги.

Увидев советских горных стрелков, жители селения стали выходить из своих домов.

Хусейн описал альпинистам обстановку в ущелье, рекомендовал быть осторожными и быстрее соединиться со своими. Он узнал от балкарцев, живущих выше по ущелью, что две группы наших альпинистов перешли через перевалы и начали подъем к «Приюту Одиннадцати».

…По поляне Азау, расположенной у самого подножия Эльбруса, группа шла на базу «Кругозор» особенно осторожно. Здесь можно было попасть и на наши минные поля, и на мины, установленные противником. Здание туристской базы было разрушено, а потому альпинисты ночевали в каменных убежищах, построенных егерями.

Группы, пришедшие из Сванетии, альпинисты Гусева догнали на «Приюте Одиннадцати» 9 февраля. Они двигались двумя группами: одна под руководством H. A. Гусака — через перевал Бечо, другая, возглавляемая А. И. Грязновым, — через перевал Донгуз-Орун. В группе Грязнова находилась единственная девушка — отважная разведчица-альпинистка Люба Коротаева.

Здесь, на «Приюте Одиннадцати», все группы объединились в отряд. Всего было двадцать человек: военинженер 3-го ранга A. M. Гусев, политрук Е. А. Белецкий, инженер-капитан H. A. Петросов, старшие лейтенанты В. Д. Лубенец и Б. В. Грачев, лейтенанты H. A. Гусак, Н. П. Персиянинов, Л. Г. Коротаева, Е. В. Смирнов, Л. П. Кельс, Г. К. Сулаквелидзе, Н. П. Маринец, A. B. Багров и А. И. Грязнов, младшие лейтенанты А. И. Сидоренко, Г. В. Одноблюдов и A. A. Немчинов, рядовые В. П. Кухтин, братья Габриэль и Бекну Хергиани.

В составе подразделения находились такие опытные альпинисты, как Е.А Белецкий, H. A. Гусак, А. И. Сидоренко, Габриэль и Бекну Хергиани, за плечами которых насчитывались многие годы занятий этим видом спорта и десятки, а у некоторых до сотни, покоренных на Кавказе, Памире, Тянь-Шане вершин. H. A. Гусак до этого имел 12 восхождений только на Эльбрус и в 1935 году первый поднялся на западную вершину Эльбруса в зимнее время. A. M. Гусев поднимался на эту вершину уже 10 раз.

Здание «Приюта Одиннадцати» было повреждено бомбами, фасад его весь изрешечен пулями, исковеркан осколками, крыша с дизельной станции снесена взрывом. Все это — следы ударов с воздуха. Метеорологическую станцию на «Приюте Одиннадцати» нацисты разрушили. Когда Гусев и Гусак, который тоже зимовал здесь после него, подошли к развалинам станции, печаль охватила их сердца. Германские варвары разрушили высочайшую в мире метеорологическую станцию — научное учреждение, не имевшее никакого военного значения.

На «Кругозоре» и здесь, в скалах, валялись боеприпасы и исковерканное оружие. Повсюду видны были многочисленные полуразрушенные укрепления и огневые точки. Продуктовые склады оказались взорванными или были залиты керосином.

Со склонов Эльбруса вновь открылась перед альпинистами грандиозная панорама Главного Кавказского хребта с его вершинами и перевалами. Здесь в походах и восхождениях прошла юность большинства из них. Здесь завязалась их дружба, затем окрепшая в боях.

На миг все показалось им далеким, прежним. Собрались в хижине и только тут, присмотревшись друг к другу, заметили, как все они изменились, пройдя тяжелые испытания войны…

Именно тогда впервые прозвучала военная песня альпинистов. История ее такова. Альпинисты Грязнов и Коротаева с группой разведки 897 гсп 2 января 1943 года поднялись на гребень вершины Донгуз-Орун и Малый Когутай над Баксанским ущельем. Там они решили оставить как памятку для «грядущих дней» гранату с запиской вместо детонатора. В записке были простые слова: «Ребята, мы сейчас бьемся с фашистами. Нам тяжело. Мы вспоминаем и нашу счастливую довоенную жизнь… Желаем вам быть более счастливыми, чем были мы». Они сложили тур из камней и спрятали там гранату. Между собой альпинисты договорились, что после войны тот из них, кто останется жив, придет и возьмет памятную записку.

После удачного выполнения задачи разведчики отдыхали в ущелье, вспоминая тяжелый зимний поход. Грязнов произнес первую стихотворную строчку, кто-то добавил вторую. Так и сложилась песня, ставшая очень популярной среди военных альпинистов под названием «Баксанская». Ее пели на мотив довоенной песни композитора Б. Терентьева «Пусть дни проходят».

Трехэтажное здание гостиницы «Приюта Одиннадцати», обитое оцинкованным железом, своими обтекаемыми формами напоминало гондолу огромного дирижабля. Это здание было построено взамен старой деревянной хибары и открыто в 1939 году. Много изобретательности и труда вложили архитекторы и строители в создание такого «отеля над облаками». К слову сказать, главным инициатором строительства и архитектором здания являлся известный отечественный альпинист Н. М. Попов.

Немцы запакостили все помещения до предела. Рамы гостиницы пустили на дрова. Отряду удалось разместиться в нескольких уцелевших комнатах. И это было весьма кстати — надвигалась непогода. Среди альпинистов были инженеры, сумевшие наладить один из немецких приемников на батареях. Отряд мог теперь слушать последние известия, узнавать новости о положениях на фронтах.

Ветер бушевал почти неделю. Кончились продукты. И не только те, что принесли с собой, но и те, что случайно уцелели после взрыва склада отступавшими егерями. Положение становилось критическим: подъем на Эльбрус в такую непогоду был крайне рискованным, а задание надо было выполнить во что бы то ни стало. Однако после того, как альпинисты узнали, что 12 февраля был освобожден город Краснодар, было решено идти в любую погоду.

Для штурма вершин Гусев разделил отряд на две группы. Первую в составе шести человек 13 февраля в 2 часа 30 минут повели на западную вершину Н. Гусак и замполит Е. Белецкий. Они скоро исчезли из виду в сером хаосе бурана.

В нормальную погоду группа сильных альпинистов может дойти от «Приюта» до вершины за 8–10 часов. Прошло более 15 часов, а ушедшие все еще не возвращались. Мысленно остальные представляли себе, как они пробиваются сквозь облака и метель, как валит их с ног ураганный ветер. Каждые 15 минут дежурившие посменно вне дома товарищи подавали сигналы сиреной, стреляли из автоматов, пускали ракеты. Но разве «перекричишь» разгулявшийся буран? Разве будет заметна сигнальная ракета в плотном слое облаков, окутавших весь массив Эльбруса?

«Надо идти на помощь!» — решили остальные.

Был сформирован спасательный отряд, который быстро собирался в путь. Но куда направиться? Где лучше искать ушедших? Неожиданно все услышали крик дежурившего в укрытии под скалой альпиниста. Выбежали из дома. Из серой мглы один за другим появились Н. Гусак, Е. Белецкий, Габриэль и Бекну Хергиани, Е. Смирнов, А. Сидоренко. Они еле шли, шатаясь от усталости. Ребят подхватили и чуть ли не на руках внесли в здание. Здесь они швырнули на пол обрывки германских военных флагов. В доме, заглушая шум бурана, долго гремело общее дружное «ура!»…

Восхождение оказалось очень трудным. Видимость почти все время была менее 10 метров. У альпинистских «кошек» Белецкого и Сидоренко раздвигались звенья. Альпинисты ориентировались лишь по направлению юго-западного ветра, который очень устойчив здесь в это время года. Если идешь на вершину правильно, он должен обдувать левую щеку. Такой ориентир в непогоду, пожалуй, надежнее компаса.

Минуя опасные районы, группа альпинистов довольно точно вышла к седловине. Помогло и знание до мельчайших подробностей рельефа склонов. Здесь ветер был особенно жесток. Западная вершина немного прикрыла группу от ветра. Но при выходе на вершинную площадку поток воздуха набросился на людей с новой силой. Им долго не удавалось обнаружить металлической триангуляционный пункт, установленный на высшей точке площадки. Но вышедшие вперед А. Сидоренко и братья Хергиани разыскали его.

Ветер бешено трепал на вершине привязанный к ферме триангуляционного знака растерзанный нацистский флаг. Наши альпинисты сорвали его и установили советский флаг и произвели салют из наганов. Затем они оставили в камнях записку о своем восхождении и направились вниз, ориентируясь по выстрелам из автоматов из базового лагеря.

Половина дела была сделана. Теперь предстояло сделать то же самое на восточной вершине.

Буран и метель продолжались еще трое суток. А когда стало проясняться, то усилился мороз; на уровне «Приюта» он достигал почти 40°. Дул порывистый ветер силой 25–30 метров в секунду. В воздухе над склонами неслись ледяные кристаллы, которые иглами кололи лицо. А группе надо было подняться над «Приютом» еще на 1400 метров. На вершине же, как все понимали, мороз мог превышать 50°. Такая обстановка заставляла группу серьезно позаботиться об одежде. Тулупы были тяжеловаты для восхождения, но зато надежно защищали и от холода и от ветра. Маски на шерстяных шлемах, надетых под армейские шапки-ушанки, должны были предохранить от обморожения лица. На ногах у всех были валенки. Надо сказать, что валенками потом пользовались по примеру группы почти все, кто намеревался совершить зимнее восхождение на Эльбрус, и это спасало людей от обморожения ног.

17 февраля А. Гусев повел 14 человек на восточную вершину Эльбруса. Замполитом у него был Вячеслав Диомидович Лубенец. В его рюкзаке хранился флаг, который предстояло установить на вершине.

Вышла группа ночью. Закрыв большую часть звездного неба, над ними нависла громада Эльбруса. Путь держали на Полярную звезду — она стоит почти над самой вершиной. Ветер мел ледяную поземку. Временами слышались громкие удары, похожие на глухие пушечные выстрелы: это лопалась от сильного мороза «ледяная броня» горы.

Наступал рассвет. Сначала вершина стала как бы прозрачной, будто ее осветил внутренний свет. Затем заалела, потом превратилась в оранжевую. А когда совсем рассвело, Эльбрус заблестел зеркально отполированными ледяными склонами. Даже острые «кошки» порой скользили по нему, как по стеклу. На крутых местах шли серпантином: то левым, то правым боком к вершине. Долго двигаться одним «галсом» было невозможно: «кошки» на неподшитых валенках начинали сползать набок. Идти становилось все опасней, и останавливаться нельзя — мороз усилился, замерзнешь.

Но, как бы там ни было, группа уже прошла скалы «Приюта Пастухова» (4800 метров). Многих стало клонить ко сну — это проявлялись признаки горной болезни. Однако останавливаться нельзя, хотя на этом участке горная болезнь особенно ощутима. Такой же порог ожидал группу и на седловине (5300 метров). Вершина — почти над альпинистами, но до нее еще очень далеко. Над ней быстро проносятся тонкие струи прозрачных облаков. Далеко внизу виден «Приют одиннадцати». Там была резервная группа. И от этого становилось теплее и спокойнее.

Вышли все налегке, только у Петросова кинокамера, штатив да еще запас кинопленки. Он был новичок в горах, а потому остальные несли его груз по очереди. Кроме того, силы оператора группы надо беречь: на вершине он должен был снимать все события. Во время движения Петросов пытался снимать отдельные этапы восхождения, а это было очень нелегко в такой обстановке. Такой поход — событие историческое, и каждый кадр будет уникальным.

Чтобы сократить путь, группа не пошла на седловину, а начала подъем по западному гребню вершины. Здесь ветер хлещет альпинистам в спины, но от этого идти не легче. Высота уже более 5400 метров, и каждый шаг дается с огромным трудом.

На вершинной площадке гуляют снежные вихри, но видимость отсюда — до самого горизонта, а на юго-западе — до Черного моря. У геодезического пункта (5621 м) наши альпинисты выдернули изо льда обломки древка с обрывками нацистского флага и установили алый стяг Родины. Прогремел салют из наганов и пистолетов. И все это снял кинооператор.

Чувство огромной радости охватило всех участников восхождения. Флаг водружен! Победа! Они ощущали это с огромной силой. И ощущение было удивительно ярким. Такое бывает только раз в жизни!..

Спускались с заходом на седловину, так было безопаснее: все люди устали, а склоны там более коротки и пологи. У хижины на седловине увидели двух мертвых егерей. Они замерзли, причем один из них имел ранение. Видимо, хижину обстреливали с самолета. Как же высоко в горы поднялась война — 5500 метров!

На вершину вторая группа поднялась за 8 часов. Теперь одна мысль: скорее вниз, но нельзя терять бдительности! Впереди ледяные склоны в несколько километров, а сорваться с них при спуске больше вероятности, чем при подъеме, да и силы у всех заметно поубавились.

Но спуск прошел благополучно.

Внизу у домика уже виднелись люди. Приветственно зазвучал сигнал сирены, стали слышны очереди автоматов, над домиком взлетали разноцветные ракеты, а из трубы густо валил дым, предвещавший праздничный обед.

И вот альпинисты в объятиях друзей. А над всеми сияет, освещенный солнцем, великий, ослепительно чистый Эльбрус, на вершинах которого развеваются флаги любимой страны.

Обрывки германских штандартов альпинисты доставили в Тбилиси и передали командующему Закавказским фронтом генералу армии Тюленеву. В штабе фронта всем альпинистам вручили награды: A. M. Гусеву, H. A. Гусаку и Е. А. Белецкому — орден Красной Звезды, остальным — медаль «За отвагу». Впоследствии за организацию этой операции военинженер 3-го ранга A. M. Гусев получил орден Великой Отечественной войны 2-й степени.

А записка, послужившая катализатором к созданию песни, еще много лет пролежала на гребне горы. Случилось так, что вскоре после войны погиб в экспедиции геолог Андрей Грязнов, а Любовь Коротаеву несколько лет не отпускала тяжелая болезнь. И только в 1956 году один из московских альпинистов случайно обнаружил тур военных лет, а в нем гранату с запиской…

Корпус особого назначения «Ф» (в операциях на Кавказе)

История создания и гибель уникального Корпуса особого назначения «Ф» до настоящего времени являются «белым пятном» в биографической летописи вермахта. Эта глава посвящена всем политическим и военным хитросплетениям, напрямую связанным с его формированием и применением в германских операциях на Кавказе.

Цели и задачи «Особого штаба Ф» и «соединения 288»

Известно, что еще задолго до вторжения в СССР главное командование вооруженных сил Германии — вермахта (ОКВ) при участии Министерства иностранных дел рейха планировало проведение многоплановых стратегических операций по всему земному шару. В директиве ОКВ № 32 от 11 июня 1941 года, которая называлась «Подготовка к периоду после осуществления плана „Барбаросса“», германской армии предписывалось в конце осени 1941 года и зимой 1941–1942 годов продолжать борьбу с Англией на Ближнем и Среднем Востоке «путем скоординированных наступлений из Ливии через Египет, а также из Болгарии через Турцию и с Кавказа через Иран в Ирак»^[44].

Именно для реализации этих целей еще в мае 1941 года был создан рабочий «Особый штаб Ф» во главе с генералом авиации Гельмутом Фельми^[45]. В задачи штаба входило руководство диверсионной деятельностью, агентурной разведкой, специально сформированными особыми национальными воинскими частями и подразделениями на Ближнем и Среднем Востоке, а также на Кавказе. Местом дислокации «Особого штаба Ф» был избран лагерь на мысе Сунион в Южной Греции.

21 июня 1941 года в дополнение к директиве № 32 была выпущена директива № 32а «Обязанности зондерштаба Ф» (генерал авиации Фельми). В этом документе подчеркивалось, что военное вторжение на Ближний и Средний Восток в нужное время предполагается дополнить специально спровоцированными волнениями и восстаниями^[46].

Генерал Фельми, по первой букве фамилии которого штаб и получил свое наименование, считался в нацистской Германии знатоком Востока. Он долго служил военным инструктором в Турции и некоторое время — в странах тропической Африки^[47]. Начальником штаба у Фельми был майор Рикс Майер, в некоторой степени авантюрист, с претензией на блестящее знание Ближнего Востока, как и сам Фельми. Он также служил в Турции, полулегально действовал в Палестине, Иране, Алжире. К «штабу Ф» был прикомандирован представитель армейской контрразведки, офицер по особо важным поручениям полковник Риттер фон Нидермайер. В этот период в составе «Особого штаба Ф» помимо контингента из арабских и других ближневосточных националистов (первоначально в лагерь на мыс Сунион прибыли 27 арабов-националистов для прохождения военной подготовки, а в дальнейшем намечалось довести их число до 200) было 20 офицеров, 200 унтер-офицеров и рядовых вермахта.

По рекомендации Министерства иностранных дел Германии и лично самого министра Риббентропа «особоуполномоченным по арабским странам» при «Особом штабе Ф» был назначен генерал Гробба. В его обязанности наряду с другими вменялась довольно ответственная миссия — обеспечение координации действий двух конкурирующих и даже иногда враждующих между собой ведомств рейха: Верховного главного командования вооруженных сил (вермахта) и Министерства иностранных дел. В вопросах политики Германии на Ближнем и Среднем Востоке генералу Гробба отводилась не последняя роль. Выбор Риббентропа не был случайным. С октября 1932 года Гробба занимал пост германского посланника в Багдаде, с 1 января по 3 сентября 1939 года — посланника в Саудовской Аравии. С начала Второй мировой войны до февраля 1943 года, то есть до сталинградского поражения вермахта и разгрома группы армий «А» на Кавказе, Гробба квалифицированного выполнял свои обязанности на посту «особоуполномоченного по арабским странам». Кроме того, он был ответственным за пребывание в нацистской Германии муфтия Палестины Амина аль-Хусейни, бывшего премьер-министра Ирака Рашида Али аль-Гайлани и одного из лидеров сирийских националистов майора Фаузи Каукджи. Гробба одновременно занимал также и другие, не менее важные посты. Так, он был ответственным по вопросам Ирака, а с начала 1942 года стал председателем «арабского комитета» в Министерстве иностранных дел Германии.

Главным руководящим документом для Фельми являлась «Служебная инструкция „Особому штабу Ф“», разработанная и подписанная 21 сентября 1941 года заместителем — начальником штаба оперативного руководства вермахта генералом Варлимонтом. Согласно инструкции, «Особый штаб Ф» с его многочисленными учреждениями и разведывательно-войсковыми подразделениями включался «в планирование всех мероприятий на арабской территории», иначе говоря, был наделен и «правами центральной инстанции, занимающейся всеми вопросами арабского мира, касающимися вермахта»^[48]. В инструкции имелся раздел«Использование арабского освободительного движения», в котором давались указания о действиях в Ираке, Сирии, Палестине, Трансиордании и других странах Арабского Востока. Этот раздел, в отличие от директивы ОКВ № 32, с предельной ясностью свидетельствовал о том, что вкладывали нацисты в понятие «германо-арабское военное сотрудничество»^[49].

Создание «Особого штаба Ф» было напрямую связано с попыткой пронацистских сил совершить переворот в Ираке.

Англо-иракский договор 1930 года предоставлял британцам, в частности, право держать в мирное время авиабазы близ Басры и в Хаббании и перевозить в любое время вооруженные силы и грузы. Договор предусматривал также предоставление английскому командованию во время войны всех условий для переброски королевских вооруженных сил, включая использование железных дорог, рек, портов и аэродромов. Когда началась война, Ирак разорвал дипломатические отношения с Германией, но не объявил ей войны, а когда в войну вступила Италия, иракское правительство даже не порвало с ней отношения. Таким образом, итальянская миссия в Багдаде стала для держав «оси» главным центром пропаганды и разжигания антианглийских настроений. В этом ей помогал небезызвестный иерусалимский муфтий Амин аль-Хусейни, бежавший из Палестины незадолго до начала войны, а затем получивший убежище в Багдаде. В марте 1941 года сотрудничавший с немцами Рашид Али аль-Гайлани стал премьер-министром Ирака и начал с тремя видными иракскими офицерами подготавливать заговор. Эту четверку прозвали «золотым квадратом». В конце марта регент Ирака Эмир Абдулла Илах, сочувствовавший англичанам, бежал из Багдада.

Британское военно-политическое руководство, аппелируя к договору 1930 года, решило защитить свои объекты в Ираке. 18 апреля пехотная бригада и полк тюлевой артиллерии, не встретив никакого сопротивления, высадились в Басре под прикрытием английского батальона, который накануне был доставлен в Шуайбу на самолетах. Более крупные силы находились на подходе.

Иракское руководство, по-своему трактуя договор 1930 года, запретило англичанам новые высадки и решило силой ликвидировать британские базы.

Первое сражение произошло за учебную авиабазу в Хаббании (Иракская пустыня). В полевом лагере этой авиачасти находилось не только 2200 военных, но и 9000 штатских лиц, в том числе женщины и дети, эвакуированные из Багдада. Сухопутная оборона 7-мильного плацдарма, обнесенного одной лишь проволочной изгородью, осуществлялась только одним пехотным батальоном. На аэродроме базировались 82 самолета устаревших марок. 30 апреля иракские войска из Багдада появились на плато, с которого просматривались и аэродром, и лагерь на расстоянии какой-нибудь мили. Общая численность иракцев составляла около 9 тысяч человек при 50 орудиях. Следующие два дня прошли в бесплодных переговорах, а на рассвете 2 мая сражение началось. Эскадрильи летной школы вместе с бомбардировщиками «Веллингтон», прилетевшими с другой авиабазы — Шуайба в Персидском заливе, — атаковали иракские войска на плато. Те ответили обстрелом лагеря и налетами своей авиации, сбросившей бомбы и обстрелявшей лагерь из пулеметов. 22 британских самолета было выведено из строя, 40 солдат погибло. Но самолеты авиашколы продолжали вылетать для обстрела иракских позиций. Арабы так и не развернули наступления пехоты, и постепенно иракские батареи были подавлены. Более того — завидев самолеты, арабские части поспешно разбегались. Ночью 3 и 4 мая подразделения британских войск из Хаббании нанесли удар по иракцам, а к 5 мая, после четырехдневных атак английской авиации, противник не выдержал. В эту ночь он отступил с плато. Его преследовали, и в результате весьма успешного боя было захвачено 400 пленных, 12 орудий, 60 пулеметов и 10 бронеавтомобилей. Неприятельская колонна, двигавшаяся на помощь из Эль-Фаллуджи, была перехвачена в пути и уничтожена 40 английскими самолетами, посланными с этой целью из Хаббании. Таким образом, к 7 мая осада Хаббании была снята. Защитники получили в помощь истребители из Египта; английские женщины и дети были вывезены на самолетах в Басру. Иракская авиация, насчитывавшая около 60 самолетов, была фактически уничтожена.

Однако еще 2 мая Рашид Али обратился к Гитлеру с просьбой о вооруженной помощи. Немцы решили осуществлять ее с территории Сирии, которая контролировалась властями Виши. Уже 3 мая германскому посольству во Франции было поручено получить от вишистов разрешение на переброску через Сирию самолетов и военных материалов для войск иракского режима. 5 и 6 мая адмирал Дарлан заключил с немцами предварительное соглашение, по которому три четверти военной техники, собранной в Сирии под контролем итальянской комиссии по перемирию, переправлялось в Ирак, а германская авиация получала возможность пользоваться взлетно-посадочными площадками в Сирии. Вишистскому комиссару и главнокомандующему генералу Денцу были даны соответствующие инструкции, и с 9 мая до конца месяца на сирийских аэродромах приземлилось около 100 немецких и 20 итальянских самолетов. 13 мая германская авиация стала садиться уже на территории Ирака — на Мосульском аэродроме.

Но британцы «закусили удила», решив даже ценой больших потерь сбросить прогерманский режим в Ираке. 14 мая королевским ВВС было приказано действовать против германских самолетов в Сирии и на французских аэродромах. 18 мая в Хаббанию прибыл авангард так называемого «хаббанийского отряда» — моторизованной бригадной группы из Палестины, чтобы возобновить наступление на противника, удерживающего в Эль-Фаллудже мост через Евфрат. Наступление на Эль-Фаллуджу авангарда «хаббанийского отряда» и сухопутных частей гарнизона Хаббании произошло 19 мая. Наводнение закрыло прямой доступ с запада, и поэтому небольшие колонны переправились через реку выше города на пароме, чтобы отрезать защитникам путь отступления. Другой отряд высадил авиадесант, чтобы перерезать дорогу на Багдад. Ожидалось, что это наряду с воздушной бомбардировкой заставит иракцев, силы которых составляли примерно одну бригаду, сдаться или разбежаться. Но в конце концов позиции неуступчивого противника пришлось штурмовать пехоте, а мостом овладел специально подготовленный отряд. Было взято около 300 пленных. Предпринятая через три дня контратака иракских войск была отбита.

Пока англичане готовились к сухопутному наступлению на Багдад, королевская авиация уничтожила почти все германские самолеты, базировавшиеся на северных аэродромах Ирака. Позже появилась эскадрилья итальянских истребителей, но она ничего не добилась.

Германский офицер, которому было поручено координировать действия авиации стран «оси» с проводимыми операциями иракских войск, сын генерал-фельдмаршала Бломберга, из-за ошибки своих же союзников приземлился в Багдаде с пулей в голове. Но немцы еще надеялись на успех.

21 мая 1941 года Гитлер решил направить в Ирак германскую военную миссию под командованием генерала Фельми. Вместе с военными инструкторами она составляла около 40 офицеров, унтер-офицеров и рядовых. Но сделать что-либо существенное было уже поздно. Полученные Фельми от «фюрера» строжайшие инструкции датировались 23 мая (следовательно, миссия прибыла в Ирак еще позднее), а к этому времени все шансы на успешное вмешательство держав «оси» были исчерпаны.

Наступление британских войск на Багдад, начавшееся ночью 27 мая, развивалось медленно из-за сильных разливов и взорванных мостов через многочисленные оросительные каналы. Около 30 мая передовые части англичан достигли окраин Багдада. Хотя войска были малочисленны, а в городе находилась иракская дивизия, появление их настолько напугало Рашида Али аль-Гайлани и его компаньонов, что они в тот же день бежали в Иран в сопровождении других заговорщиков — германского и итальянского посланников и бывшего иерусалимского муфтия Амина аль-Хусейни. На следующий день, 31 мая, было подписано перемирие, регент Ирака был восстановлен на своем посту, а к власти пришло новое правительство.

Оккупировав Ирак, британцы принялись за Сирию. Войска Британского Содружества, сосредоточенные для оккупации этой страны, состояли из 7-й австралийской пехотной дивизии, частей 1-й моторизованной кавалерийской дивизии, индийской 5-й пехотной бригады и войск Свободной Франции, состоявших из 6 батальонов. Для обеспечения операции привлекалось около 70 самолетов, 2 крейсера, 10 эсминцев и мелкие суда. Силы Виши состояли из 18 батальонов со 120 орудиями и 90 танками — в общей сложности 35 тысяч человек, — авиации, насчитывавшей 90 самолетов, и военно-морских сил в составе двух эсминцев и трех подводных лодок, базировавшихся на Бейрут (ныне Ливан). Немцы были поглощены сражением за Крит и встревать в это сражение не хотели. Более того, 2 июня ответственному сотруднику МИДа Германии Р. Рану было поручено передать Фельми решение Гитлера, в котором содержался приказ отозвать немецких специалистов из Сирии^[50]. Без германо-итальянской поддержки вишистский режим в Сирии не смог оказать длительного сопротивления, тем более что на помощь британской наступательной группировке двигались дополнительные силы из Ирака — две бригады 6-й британской пехотной дивизии, две бригады 10-й индийской пехотной дивизии и бригадная группа из 1-й кавалерийской дивизии. 21 июня, после трехдневных ожесточенных боев, австралийцы захватили столицу Сирии — Дамаск. Их наступлению помог смелый рейд отряда «коммандос» за номером 11, высадившихся с моря в тылу врага.

12 июля в 8 часов 30 минут вишистские посланцы явились просить перемирия. Оно было заключено, а Сирия перешла под оккупацию союзников. Но арабский контингент для усиления «Особого штаба Ф» был сохранен. Сирийских арабов, вербовкой которых специально занимался Ран^[51], после прохождения специальной военной подготовки, включили в состав воинских подразделений Корпуса особого назначения «Ф».

ОКВ установило в странах арабского Востока тесные контакты с лидерами пронацистских правительств и главами мусульманского духовенства, используя их антибританские настроения в своих целях. Войдя в сговор с немцами, эти арабские деятели, в частности вышеупомянутые Рашид Али аль-Гайлани и великий муфтий Палестины Амин аль-Хусейни, готовили создание новой «иракско-арабской армии» под эгидой вермахта и под его руководством, с использованием при этом Германией национальных материальных средств и природных ископаемых этих стран^[52]. В этом деле весьма важную роль играл генерал Гробба, от имени Гитлера сообщивший, что в соответствии с директивами ОКВ «Особый штаб Ф» в Греции может считать «Арабский легион», который предполагалось создать, ядром будущей «иракско-арабской армии». В эту армию, предназначенную для борьбы против британских протекторатов и колоний на Ближнем и Среднем Востоке, намечалось включить три иранские, одну сирийскую и одну палестинско-трансиорданскую дивизии^[53].

Об агрессивных, захватнических задачах Третьего рейха на Ближнем и Среднем Востоке в 1941 году свидетельствует вся история его политики в этом районе — от появления военной миссии во главе с генералом Фельми в Ираке и использования «национально-освободительного восстания» под руководством аль-Гайлани в интересах Германии до создания арабских националистических формирований и планов наступления в направлении Персидского залива и Египта для соединения с африканской армией генерала Роммеля. С крахом прогерманского путча в Ираке, который попросту оккупировали британцы, первоначальная задача «Особого штаба Ф», руководимого генералом Фельми, перебраться в Ирак под видом военной миссии также оказалась невыполнимой. Уже в директиве № 30 от 23 мая 1941 года ОКВ подчеркивало, что наступление в направлении Персидского залива и Суэцкого канала «встанет на повестку дня только после реализации плана „Барбаросса“». А 11 июня 1941 года появилась уже упоминавшаяся директива ОКВ № 32, касавшаяся «приготовлений на период после „Барбароссы“»^[54]. Однако этого периода мечтатели о «мировом господстве» так и не дождались — Красная армия намертво сковала на себе нацистскую военную машину.

В соответствии с директивой № 32, «штабу Ф» были приданы «лучшие специалисты и агенты»^[55]. «Особый штаб Ф» подчинялся непосредственно ОКВ, а в вопросах внешней политики его действия согласовывались с Министерством иностранных дел. Согласно «Служебной инструкции „Особому штабу Ф“», в порядке подчиненности его руководство получало указания от следующих отделов штаба Верховного главного командования вермахта: штаба оперативного руководства, отдела «обороны страны», отдела пропаганды и управления разведки и контрразведки^[56].

В обязанности «Особого штаба Ф», согласно той же инструкции, входило формирование особого «соединения 288».

В инструкции указывалось: «2а) Подготовка подчиненного особому штабу особого „соединения 288“. Соединение должно иметь такую структуру, чтобы оно могло (независимо от того, действует ли оно в полном составе или группами) выполнять особо тяжелые задания, в том числе и в пустыне. Одновременно „соединение 288“ служит главному командованию сухопутных сил (ОКХ), а в случае необходимости — и ВВС, находясь в непосредственном взаимодействии с особым штабом и главным командованием и выполняя роль экспериментальных и учебных частей для соединений, подготавливаемых к условиям ведения боевых действий в тропиках»^[57].

Подчеркивая цели и задачи «соединения 288», составители инструкции указывали, что «в особенности важно приобретение опыта для боевого применения войск в условиях пустыни»^[58]. Как явствует из этого пункта инструкции, ОКВ готовило ударную силу для захвата стран Ближнего и Среднего Востока и возможной колонизации народов этого района. Причем этой ударной силой и должно было стать особое «соединение 288», в состав которого входили главным образом националистически настроенные войсковые формирования арабов из британских или французских колоний.

Германское руководство готовило новую колонизацию народов Ближнего и Среднего Востока прежде всего руками самих арабов, курдов и представителей других этносов этого региона. Нацисты в своей политике не были оригинальны, ибо история экспансии европейских государств в страны Азии и Африки в XVII–XIX веках изобилует фактами контроля народов этих континентов с помощью вооруженных сил, сформированных из местного населения. Достаточно вспомнить историю завоевания Индии английскими колонизаторами в XVII–XIX веках. Известно, что англичане поработили индийский народ, опираясь на созданные ими из местного населения вооруженные силы. Сипайские полки Ост-Индской компании входили тогда в три армии: Бенгальскую, Мадрасскую и Бомбейскую, в которых местные национальные войска во много раз превосходили европейские, в частности английские формирования. Кроме того, английские колонизаторы использовали туземные войска для захвата других территорий. Так, Бомбейскую и Мадрасскую армии они направляли в Бирму, в Китай и другие азиатские страны^[59].

В сочинении английского историка Гобсона, опубликовавшего в 1902 году работу «Империализм», имеется следующее его признание: «Большую часть тех сражений, которыми мы (англичане. — Примеч. авт.) завоевали нашу индийскую империю, вели наши войска, составленные из туземцев; в Индии, как в последнее время и в Египте, большие постоянные армии находятся под начальством британцев; почти все войны, связанные с покорением нами Африки, за исключением ее южной части, проведены для нас туземцами»^[60].

Действительно, вооруженные силы Британского Содружества имели очень сложную структуру, состоящую собственно из британских соединений, войск доминионов (Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южно-Африканский союз), Индийской армии, Бирманского командования и африканских колониальных частей. Индийцы, бирманцы, гуркхи, жители Экваториальной и Северной Африки наряду с «белыми» подразделениями Великобритании и доминионов использовались в период Второй мировой войны на различных театрах военных действий. В обобщенном плане подобная английской система колониальных войск была и во французских владениях.

Германские стратеги, мечтая о «мировом господстве», также создавали в странах Ближнего и Среднего Востока местные воинские формирования, всевозможные команды и отряды, шпионские центры, в которые различными путями вербовали наиболее антибритански и антифранцузски настроенную часть населения стран этого региона, националистические элементы из местной буржуазии и всевозможные деклассированные элементы. Кроме того, в них входила и та часть населения стран Востока, которая была недовольна колониальным господством Великобритании и Франции, да к тому же одурманена нацистской пропагандой о «германской помощи народам Арабского Востока и их антиколониальном освободительном движении».

Именно таким путем «Особый штаб Ф» и создавал специальное войсковое «соединение 288». Упомянутая инструкция Верховного главного командования вермахта о подготовке «соединения 288» предусматривала такие вопросы, как «обмундирование, вооружение, снаряжение, санитарные мероприятия, транспорт, организация и состав организационных единиц»^[61]. Во время дислокации «штаба Ф» в Южной Греции генерал Фельми уже в июле 1941 года сформировал «для дальнейшего использования в Большой сирийской пустыне» учебную группу из арабов. В нее входили студенты-арабы, обучавшиеся в Германии, а также вывезенные из Сирии бывшие французские военные — сторонники муфтия Палестины Амина аль-Хусейни и майора Фаузи Каукджи. Свыше 300 арабских националистов с немецкими паспортами в этот период были переправлены в Турцию начальником штаба «Особого штаба Ф» майором Риксом Майером^[62].

Арабские добровольцы, которых большей частью заманивали возможностью учиться в Германии, должны были войти в состав создаваемых нацистами частей пропаганды, саботажа и шпионажа, которых называли «командами смертников»^[63]. На эти команды ОКВ возлагало большие надежды. В восьми учебных группах разных родов войск «команды смертников», одетые в военную форму германской армии, обучались немецкими офицерами, владевшими арабским языком.

В конце лета 1941 года в Берлин был доставлен тяжело раненый в Сирии майор Фаузи Каукджи. В декабре 1941 — январе 1942 года «Особый штаб Ф» наладил контакты с аль-Гайлани и муфтием аль-Хусейни после их прибытия в Германию. В это же время генералы Фельми и Гробба обсуждали с лидерами арабских националистов «основы германо-арабского военного сотрудничества»^[64]. «Особый штаб Ф» связался с Фаузи Каукджи и, получив согласие на сотрудничество, информировал его о своих задачах.

Еще 29 августа — 2 сентября 1941 года Гробба совершил поездку на мыс Сунион в «Особый штаб Ф», где на месте ознакомился с организацией и ходом боевой подготовки «соединения 288», которое было сформировано в Потсдаме и полностью моторизовано. Поначалу оно насчитывало 2200 солдат и офицеров. Впоследствии, когда «соединение 288» было преобразовано в «Корпус особого назначения Ф», численность его намного возросла: кроме трех пехотных рот, в большинстве своем состоявших из палестинских немцев, в него входили еще несколько подразделений различных родов войск, оснащенных самым современным вооружением и снаряжением. «Соединение 288» было предназначен «в первую очередь для использования впоследствии» (после выполнения плана «Барбаросса») в боевых действиях «в Сирийской пустыне, в районе между Сирией и Ираком, где оно, будучи разделено на более мелкие боевые единицы, должно будет оперировать совместно с арабскими кадровыми и добровольческими силами»^[65].

В конце октября 1941 года «соединение 288» было переведено в Афины, где в течение нескольких месяцев проходило особую боевую подготовку. В дальнейшем планировалось, что в 1942 году «Особому штабу Ф» должны были быть «приданы еще два-три подобных соединения»^[66].

Помимо изложенных выше задач в функции «Особого штаба Ф» вменялось следующее:

«в) обеспечение документов для операций на Среднем Востоке через штаб Роде (генерал Роде был германским военным и военно-воздушным атташе в Турции, одновременно исполняя обязанности военного и военно-воздушного атташе в Иране; основная задача этого крупного разведчика заключалась в подготовке любыми средствами благоприятных условий для нацистской Германии в ее захватнических действиях на Ближнем и Среднем Востоке. Деятельность Роде сыграла определенную роль в подготовке Третьего рейха к агрессии против СССР^[67]) в Анкаре в служебные инстанции в Афинах;

с) установление связи и развитие отношений с арабскими племенами и отдельными лицами в арабском районе по указаниям управления разведки и контрразведки, чтобы впоследствии при взаимодействии с этими племенами можно было оказывать на них влияние»^[68].

Следует упомянуть, что «Особый штаб Ф» в рассматриваемый период на основе указаний ОКВ имел агентурные связи почти во всех странах Ближнего и Среднего Востока. Разведывательные сводки, поступавшие в «штаб Ф», обрабатывались службами под общим руководством полковника фон Нидермайера. При этом генерал Гробба обменивался с ним сведениями о «ценности внедренных агентов и связников», предупреждая «относительно людей, вызывавших сомнения». В конце сентября 1941 года снабжение «Особого штаба Ф» шпионскими сведениями перешло в ведение абвера и Министерства иностранных дел^[69].

Одной из немаловажных задач «Особого штаба Ф» была «подготовка арабов, враждебно настроенных по отношению к Англии». Включив этот пункт в инструкции для «Особого штаба Ф», нацисты предусматривали доставку в лагерь на мысе Сунион новых групп подходящих арабов, особенно сторонников Фаузи Каукджи. В пропагандистских целях организовывались передачи на арабском языке через радиостанцию в Афинах, которая была в ведении управления военной радиопропаганды.

При «Особом штабе Ф» находился офицер отдела пропаганды вермахта, отрабатывавший «все вопросы, связанные с пропагандой по Среднему Востоку согласно директивам Верховного главного командования вермахта (отдела пропаганды ОКВ)». По отдельным вопросам арабской пропаганды этот офицер обязан был «держать связь с уполномоченным Министерства иностранных дел в Афинах». В пункте 3 инструкции было сказано: «В вопросах контрразведки, относящихся к Среднему Востоку, управление разведки и контрразведки работает в тесном сотрудничестве с особым штабом и дает ему все полученные разведкой данные… Пожелания в отношении контрразведки высказывает „Особый штаб Ф“… (непосредственно) управлению разведки и контрразведки за рубежом. Служебная инстанция в Афинах подчиняется генералу Фельми»^[70].

Германская агентура и арабское освободительное движение

В прямом контакте с «Особым штабом Ф» в вопросах агентурной разведки в странах Арабского Востока и одурманивания арабов, особенно молодежи и студентов, находилось Министерство иностранных дел нацистской Германии. Министерство поддерживало тесную связь с лидерами арабских националистов, главами мусульманского духовенства и другими националистически настроенными деятелями.

Свою деятельность нацисты демагогически прикрывали лозунгом об «использовании арабского национально-освободительного движения». В этой связи обратимся к упоминавшейся уже директиве ОКВ№ 32 от 11 июня 1941 года, в которой было сказано: «Положение англичан на Среднем Востоке при проведении крупных немецких операций станет тем затруднительнее, чем больше они будут в нужное время скованы очагами волнений и восстаниями». Гробба получил непосредственно от Риббентропа особое задание «обхаживать» Фаузи Каукджи. В связи с необходимостью иметь при «Особом штабе Ф» связного от Министерства иностранных дел, Гробба предложил кандидатуру доктора Гранова, который знал арабский язык и в 1932–1934 годах работал советником германского посольства в Багдаде.

К концу 1941 года в Министерстве иностранных дел немало должностей занимали разведчики и контрразведчики. В частности, одним из них был статс-секретарь Кеплер, осуществлявший пропаганду на Индию, формирование «Индийского легиона» из пленных, захваченных немцами в Северной Африке, посланник фон Хантиг, в чьи функции входили «пантуранистский вопрос, руководство экс-хедивом Египта, связь с иракскими националистами». В задачи особого политического отдела по делам Ближнего Востока МИДа входило «суммирование и оценка ближневосточных дел и проблем при руководителе политического отдела». Этими вопросами занимался генеральный референт советник Мельхерс в сотрудничестве с советником Шлобнесом. Для обработки и обобщения материалов по Ближнему Востоку в начале 1942 года при министерстве был создан «арабский комитет», председателем которого, как уже указывалось выше, стал Гробба.

Еще 28 ноября 1941 года в Берлине состоялась встреча Гитлера с великим муфтием Палестины аль-Хусейни. Стремясь добиться согласия на провозглашение Третьим рейхом декларации, которая гарантировала бы независимость арабских стран, муфтий предложил сформировать «Арабский легион» и включить его в состав германских вооруженных сил для совместной борьбы против Англии. При этом он просил Гитлера признать его, муфтия, политическим лидером всего арабского мира. Гитлер в ответ заявил, что войска вермахта ведут тяжелые бои за выход на Северный Кавказ и что пока Германия не захватит этот рубеж, о декларации не может быть и речи. Свое заявление Гитлер заключил следующими словами: «В противном случае преждевременная декларация сделает французскую колониальную империю союзницей де Голля и Англии и отвлечет германские войска с главного Восточного фронта в Западную Европу»^[71].

К идее создания «Арабского легиона» Гитлер отнесся с интересом, ибо использование иностранных националистических воинских формирований отвечало задачам, указанным в директиве ОКВ № 32.

Аль-Хусейни в беседе с Гробба предложил для укомплектования «Арабского легиона» следующие категории населения: а) палестинских арабов, попавших в плен к немецким войскам; б) арабских офицеров из Сирии, Палестины и Ирака, нуждавшихся в нелегальном переходе из Турции в Германию; в) военнопленных арабов из французской Северной Африки, находившихся на территории оккупированной Франции; г) арабов — выходцев из Северной Африки, проживавших во Франции; д) связанных с муфтием «надежных» арабов из Марокко. Военное руководство нацистской Германии к идее использования в составе «Арабского легиона» североафриканских арабов отнеслось отрицательно и по рекомендации Гробба ограничилось лишь иракскими, сирийскими и палестинскими студентами, обучающимися в учебных заведениях стран Европы, порабощенных германским режимом. Гробба рекомендовал направить будущий «Арабский легион» на мыс Сунион и подчинить его генералу Фельми. Дело в том, что высшее военно-политическое руководство Германии не было заинтересовано в культивировании арабского национализма в североафриканских странах, учитывая отношения на данном этапе с вишистской Францией, Италией и Испанией^[72]. Одну из главных причин этого «следует видеть в том, что планирование нападения на Советский Союз не позволяло усилить военные действия где-либо в другом месте», а следовательно, и не было необходимости разворачивать вербовку арабских националистов из испанского и французского Марокко, Алжира, Туниса и Ливии, а также полузависимого от англичан Египта.

Из сказанного следует, что директива ОКВ № 32 представляла собой последнюю попытку перспективного военного планирования в рамках общей концепции.

Определить свои позиции в разразившейся войне народам колониальных и зависимых стран, где национально-освободительное движение являлось одним из важнейших факторов общественного развития, оказалось значительно сложнее, чем народам Европы. Именно те страны, которые выступали против держав «оси» (Германия, Италия, Япония. — Примеч. авт.), были для народов Ближнего Востока и Индии давними заклятыми врагами, поработителями. Вопрос, на чью сторону встать, следовало решать немедленно, ибо пожар войны уже подступал к этим территориям. Во многих из них наступила растерянность. Этим тотчас воспользовалось военно-политическое руководство стран нацистского блока^[73].

В конце 1941 года в странах Арабского Востока еще продолжалась национально-освободительная борьба против английского колониального господства, которой нацисты стремились воспользоваться в своих целях. Следует сказать, что, значительно расширив свое политическое, экономическое и военное проникновение в страны Ближнего и Среднего Востока с началом Второй мировой войны, германский рейх нашел себе здесь опору в лице реакционных кланов, стоявших во главе прогнивших феодальных режимов. «Фашистские державы пытались использовать устойчивые антибританские и антифранцузские настроения в этих странах в своих целях. Спекулируя на стремлении угнетенных народов к национальной независимости, фашистская пропаганда представляла Гитлера и Муссолини „освободителями“ народов Востока, сторонниками арабского единства»^[74]. В этой связи напомню, что в начале декабря 1941 года в Берлин прибыл бывший премьер-министр Ирака Рашид Али аль-Гайлани, который был принят Риббентропом. Аль-Гайлани выразил согласие на сотрудничество с нацистами и просил Риббентропа о провозглашении «декларации независимости» арабских стран под эгидой Германии и об официальном признании его премьер-министром Ирака. Миссия аль-Гайлани в Берлин по своему содержанию явилась повторением недавнего визита муфтия аль-Хусейни. Так же как и муфтию, аль-Гайлани было отказано в его просьбе, однако впоследствии, преодолев колебания, Риббентроп 22 декабря все же подписал и вручил ему письмо, в котором заверял о готовности как можно скорее «обсудить условия будущего сотрудничества между Ираком и нацистской Германией»^[75]. Разумеется, под понятием «сотрудничество» подразумевалось полное подчинение Третьему рейху всего арабского мира. Но пока эти «сокровенные чаяния» нацистов для аль-Гайлани, так же как и для муфтия аль-Хусейни, Фаузи Каукджи и других лидеров арабского национализма, были тайной. Германские и итальянские фашисты, изображая из себя «друзей ислама», стремились поставить себе на службу религиозный фанатизм и национальную рознь^[76]. Заметим, что муфтию нацисты оказали большее предпочтение, нежели бывшему премьеру Ирака. Аль-Хусейни был принят лично Гитлером, а аль-Гайлани не был «осчастливлен» германским «фюрером», которому в тот период уже было не до арабских проблем.

Первое крупное поражение вермахта под Москвой получило огромный международный резонанс. Это заставило германское руководство умерить свои глобальные планы. Победа Красной армии под Москвой также способствовала развертыванию движения Сопротивления в порабощенных фашизмом странах.

В свою очередь, крах «блицкрига» отрезвляюще подействовал на правящие реакционные круги милитаристской Японии и нейтральной Турции, вынудив их воздержаться от нападения на Советский Союз. О несгибаемой стойкости и мужестве героической Красной армии были вынуждены заговорить даже западные историки. Описывая последние дни германского наступления под Москвой, известный немецкий историк Пауль Карель писал, что «противник стоял так, будто он сделан из железобетона. В течение четырех дней… невозможно было захватить ни одного квадратного метра земли»^[77].

События под Москвой оказали огромное влияние и на народы Ближнего и Среднего Востока, в частности Ирака, Сирии, Палестины и Трансиордании. 19 января 1942 года, когда уже всему арабскому Востоку стало известно о разгроме германских армий под Москвой, один из нацистских агентов «Особого штаба Ф», прибывший из Сирии в Анкару, доложил информационному центру III, размещенному в столице Турции, что «арабы в Сирии и Ираке недовольны немецкой пропагандой, предназначенной для арабских стран». Далее этот агент в качестве основной причины недовольства выдвигал, «во-первых, отношение Германии к объявлению независимости Сирии и Ливана, во-вторых, отступление германских войск в России… в-третьих, бестактность, допущенную берлинским радио, распространявшим неточные сведения, касающиеся арабских стран, которые (сведения) слушают на местах и которые не соответствуют действительности». Эти факты «разочаровали» и «обескуражили» даже симпатизирующих нацистам арабских националистов.

Заметим, что в этот период советские и английские войска уже были в Иране. Следовательно, престиж фашистской Германии в глазах арабских националистов в не меньшей степени пал и из-за провала иранской авантюры нацистов. Тем не менее вопрос о создании «Арабского легиона» и последующем подчинении его «Особому штабу Ф» даже в этой обстановке не снимался с повестки дня. Как представитель ОКВ полковник Лахаузен, так и представитель абвера — начальник штаба «Особого штаба Ф» майор Рикс Майер включились в активную подготовку по созданию «Арабского легиона». Они считали, что после сформирования «Легиона» главное командование сухопутных сил вермахта срочно должно придать и подчинить его «Особому штабу Ф» в Афинах.

4 января 1942 года генерал Фельми посетил Рашида Али аль-Гайлани и муфтия аль-Хусейни. Во время встречи, в которой участвовал и генерал Гробба, аль-Гайлани, как уже отмечалось выше, выразил желание заключить соглашение о «германо-иракском военном сотрудничестве». Гробба и Фельми после переговоров с лидерами арабского националистического движения составили проект военного соглашения. Аль-Гайлани и аль-Хусейни рассчитывали на то, что при вступлении германских войск «в арабское пространство» почти вся иракская армия в составе трех дивизий присоединится к ним. При этом они считали, что еще одну-две дивизии арабских добровольцев можно будет сформировать в Сирии. Арабские лидеры надеялись и на племена зоны Персидского залива, среди которых, по их мнению, можно было бы завербовать более 10 тыс. человек, «готовых сотрудничать с германскими войсками». Гробба и Фельми исходили из вероятности того, что переход арабов на сторону нацистов, прежде всего мелкими группами, вызовет необходимость формирования новых соединений иракской армии. Надежные, как это понимали нацисты, кадровые дивизии и соответствующие кадры младших командиров для этих новых формирований должны были «создаваться целенаправленно уже теперь (то есть в январе 1942 года. — Примеч. авт.) путем формирования „Арабского легиона“».

Аль-Гайлани и аль-Хусейни обязывались поставлять для «Арабского легиона» людские ресурсы. Все остальные задачи брал на себя «Особый штаб Ф» (впоследствии выполнявший функции военной миссии в Ираке). По «германо-иракскому военному соглашению», германские войска «должны были оставить территории Ирака и Великой Сирии через шесть месяцев после окончания войны». Несомненно, этот пункт «соглашения» был введен немцами не случайно, а с целью дезориентации арабов относительно своих ближневосточных агрессивных планов. В этом нетрудно убедиться, если ознакомиться с «соглашением» более детально. Достаточно следующих строк, дополняющих пункт о «шести месяцах после окончания войны»: «Исключение составляют соединения (дивизии), остающиеся там по желанию Ирака и Великой Сирии».

Что касается договоренности немцев с лидерами арабских националистов о создании «Арабского легиона», то он был задуман в первую очередь как «школа младших командиров», которая должна была первоначально подготовить из арабов 100 унтер-офицеров и младших лейтенантов. Последние, в свою очередь, должны были взять на себя подготовку следующей группы из 500–1000 человек. В дальнейшем большая часть младших командиров, согласно планам немцев, должна была стать инструкторами вновь формируемых иракских и сирийских дивизий.

В этот период военные поражения Англии и Франции значительно подорвали авторитет силы, на которой держалось господство старых колонизаторов. Кризис британской колониальной политики на Ближнем и Среднем Востоке еще более углубился. В начале 1941 года, уже в ходе войны в Северной Африке, часть египетских офицеров и религиозная организация «Братья-мусульмане» вынашивали планы антибританского восстания. В княжестве Кувейт члены «Партии молодых борцов за свободу» пытались свергнуть проанглийски настроенного шейха^[78].

Германо-итальянские противоречия

Следует сказать, что внутри лагеря стран «оси» не было необходимого единства, а в ходе Второй мировой войны державы «оси» помимо общих агрессивных планов преследовали каждая и свои тайные цели. В частности, в ближневосточной политике Верховное главное командование вермахта отнюдь не во всех случаях посвящало в свои планы партнеров по блоку. В этой связи напомним, что, создавая «Арабский легион», нацисты не поставили об этом в известность даже своих итальянских союзников. Генералы Гробба и Фельми, как и руководящие лица из ОКВ и Министерства иностранных дел Германии, опасались, что итальянские союзники — и соперники — не согласятся с формированием «Арабского легиона» и заключением «германо-иракского военного соглашения». Поэтому они советовали обосновать эти мероприятия в крайнем случае тем, что военные действия на территории арабских стран в первую очередь будет вести сама Германия.

Уверовав в свое влияние на аль-Хусейни и аль-Гайлани, немцы не без иронии отмечали, что «итальянцам можно предоставить возможность заключить соответствующее соглашение с аль-Гайлани и великим муфтием и сформировать „Арабский легион“». Известно, что основная роль в осуществлении захватнических планов в Африке и на Средиземноморье отводилась партнерами по блоку именно Италии. Во исполнение «глобальной стратегии» гитлеровцев итальянские фашисты должны были в начале войны вести единоборство в указанных районах против Англии и Франции с целью создать Германии благоприятные условия для разгрома этих европейских стран^[79]. Но сама концепция национал-социализма не позволяла проявлять умеренность и честность даже в отношениях между партнерами.

Замыслы главарей итальянского фашизма не ограничивались предначертаниями Гитлера. Они мечтали о создании «Великой Римской империи», рассчитывая на обширные колониальные приобретения в Африке и в бассейне Средиземного моря. К своим агрессивным акциям итальянские фашисты приступили задолго до начала Второй мировой войны. По их планам, в состав «империи» должны были войти Албания, Турция, Ливия, Эфиопия (последние две были захвачены ранее), значительная часть Египта, англо-египетского Судана, британское и французское Сомали. Итальянские фашисты планировали вовлечь в сферу своего влияния и многие страны Арабского Востока, на большинство которых несколько позднее стала претендовать нацистская Германия. В частности, в итальянские планы захвата были включены Аден, Хадрамаут, Ирак, Йемен, Палестина, Саудовская Аравия, Трансиордания и другие страны и территории Арабского Востока^[80]. Италия, располагая миллионной сухопутной армией (71 условная дивизия), большим числом самолетов (2132), надводным (149 крупных кораблей) и подводным (115 подводных лодок) флотами и распространив свою активность на обширные районы Средиземноморья, Северо-Восточной Африки и часть арабского Востока, считала сферой своего господства все Средиземное море и ключевые позиции, контролирующие выходы из него в Атлантический и Индийский океаны.

Сделав этот небольшой экскурс в историю, напомним, что Рашиду Али аль-Гайлани в короткий срок удалось добиться от Риббентропа письма, где он признавался будущим главой «нового» Ирака. А аль-Хусейни, хотя и был принят самим Гитлером, однако ничего от него не получил. Естественно, что предпочтение, отданное немцами будущему иракскому «премьеру», углубило и без того острые противоречия между светским лидером арабских националистов и «духовным отцом» мусульман Палестины. Это обстоятельство толкнуло аль-Хусейни на поиски новых хозяев. И выбор муфтия пал на дуче. Аль-Хусейни отправился с визитом в Рим, где 7 мая 1942 года встретился с Муссолини и в ходе беседы с ним также предложил создать «Арабский легион», но с немаловажными коррективами. В то время как в Берлине муфтий даже не заикнулся о самостоятельности «Арабского легиона», в Риме он предложил создать его как «независимое арабское воинское формирование» под командованием арабских офицеров и с арабским знаменем. Аль-Хусейни просил Муссолини позаботиться о том, чтобы в качестве унтер-офицеров «легиона» были использованы те молодые арабы, которые проходили специальную военную подготовку в Южной Греции при «Особом штабе Ф».

Итальянское военно-политическое руководство приняло решение дождаться официального заявления правительства Третьего рейха о планах Германии по «использованию арабских добровольцев в борьбе против Англии». Разумеется, итальянская разведка давно осведомила Муссолини и итальянский Генеральный штаб о существовании «Особого штаба Ф» на мысе Сунион и о прохождении там арабским подразделением специальной военной подготовки.

К этому времени Верховное главнокомандование вермахта и Министерство иностранных дел нацистской Германии столкнулись с большими трудностями в вопросе формирования и доукомплектования подразделений «Особого штаба Ф». Секретный военный лагерь на мысе Сунион немцы стали называть «германо-арабским учебным подразделением». Арабская молодежь, прибывавшая в Германию для обучения в высших учебных заведениях и завербованная германской разведкой, очень скоро разгадывала настоящие намерения нацистов иотказывалась вступать в это «учебное подразделение». Настроения таких арабов было обусловлено прежде всего неудачами вермахта на советско-германском фронте в зимней кампании 1941–1942 годов; кроме того, влияли и другие факторы, в частности вступление США во Вторую мировую войну, а также то, что германские и итальянские правящие круги водили за нос аль-Гайлани и муфтия в вопросе провозглашения декларации о независимости Ирака и Палестины.

Разумеется, ни Верховное главнокомандование вермахта (ОКВ), ни ведомство Риббентропа (МИД), ни служба Канариса (абвер) не могли оставаться равнодушными к провалу плана создания этого секретного «учебного подразделения». Обстоятельства вынудили нацистов принять более жесткие меры по отношению к арабским студентам: разведывательный отдел ОКВ потребовал от руководства высших учебных заведений уменьшить размеры стипендий или вовсе лишить их денежной поддержки. Нажимом и шантажом занималось не только военное ведомство рейха, но и Министерство иностранных дел.

Однако существенных результатов это не принесло. В первой половине 1942 года лишь немногие арабские студенты вступили в «учебное подразделение». Эти антианглийски настроенные молодые люди были искателями политических приключений, а многие из них имели политические программы: один предлагал выселить англичан из Ирака, другой составил проект уничтожения евреев в Палестине, третий лелеял мечту о «Великом Арабистане». Все эти «радикальные» элементы подолгу жили в Германии, обучились немецкому языку, приобрели навыки солдат, дипломатов и профессиональных провокаторов.

Немцы стали изыскивать и другие источники пополнения «соединения 288» и «Особого штаба Ф». Таким источником оказались бывшие солдаты и офицеры французского Иностранного легиона, в 20-х годах дислоцировавшегося в Алжире, а затем в других странах Северной Африки и выполнявшего полицейские функции в колониальных владениях Франции. В этой связи приведем признание солдата 3-й роты 2-го батальона корпуса особого назначения «Ф» Курта Мауля (немецкого подданного), плененного советскими войсками в 1942 году на Кавказе. «В Африку я попал в двадцатом году, — говорил К. Мауль, — после Версаля, когда солдату в Германии нечего было делать, а ничего другого я делать не хотел. Французы завербовали меня в Иностранный легион, и летом двадцатого года мы отплыли из Тулона в Алжир. В Африке я делал все, что приказывали офицеры: возил контрабандой золото, добывал страусовые перья и слоновую кость, расстреливал мятежных берберийцев, охранял копи между Браззавилем и Пуэнт-Нуаром»^[81]. Курта Мауля, как и многих солдат Иностранного легиона, немцы в 1936 году посадили в тюрьму «за измену родине и службу под знаменами Франции». Перед началом Второй мировой войны их освободили, а в августе 1941 года призвали в ряды вермахта и отправили в город Райне. Из таких, как Курт Мауль, и состоял основной костяк корпуса особого назначения «Ф».

Первоначально было призвано до 200 бывших солдат Иностранного легиона. Все они были зачислены в «соединение 288». Об этом периоде службы тот же Курт Мауль говорил: «Все мы прекрасно знали жаркие страны и были счастливы тем, что нас не пошлют в дьявольские снега России. Кроме того, мы любили хорошее вино, женщин, деньги и готовы были идти за нашим генералом хоть к черту в зубы».

«Да, мы все были отборными солдатами, — продолжал свои показания Курт Мауль, — к нам брали только тех, кто безукоризненно владел английским или французским языком… Кроме того, в Райне нас начали обучать арабскому языку… учителей у нас оказалось очень много, потому что весь третий батальон нашего соединения состоял из арабов… Фюрер обещал всем нашим арабам высокие посты в „свободной Аравии“, которую мы должны были создать после победы Германии».

В это время фашистская Италия втайне от своего старшего партнера по «оси» — нацистской Германии — изучала положительные и отрицательные стороны создания «Арабского легиона». Наконец, 7 апреля 1942 года итальянское правительство предложило аль-Гайлани и аль-Хусейни сформировать под их руководством в Италии «самостоятельное и независимое» учебное подразделение «с национальными знаками различия». Хотя это предложение по всем внешним признакам отвечало желаниям арабских националистов, по своей сути оно было столь же антиарабским, как и принципы подготовки, изложенные в свое время германским военно-политическим руководством.

В проекте главного командования вооруженных сил фашистской Италии о создании «Арабского легиона» предусматривалось: «Сбрасывание с парашютом, акты саботажа, вывод из строя радиостанций, разведка, распространение слухов и сбор сведений, а также пропаганда». Разумеется, под словом «пропаганда» германское высшее командование подразумевало активные действия разведки и контрразведки совместно с арабскими националистами во вред Англии, Франции и, конечно, СССР. «В случае боевого использования такое подразделение (то есть „Арабский легион“. — Примеч. авт.) стало бы командой смертников».

Не следует забывать, что колониальные интересы Италии в бассейне Средиземного моря касались почти исключительно арабского мира. Итальянский экспансионизм нацеливался на страны, которые находились в основном под английским или французским господством и боролись за свою независимость^[82].

Что касается Гитлера, то его позиция в этом вопросе была выражена еще 24 октября 1936 года во время встречи в Оберзальцберге с зятем Муссолини — графом Чиано, бывшим в то время министром иностранных дел Италии: «Средиземное море — это итальянское море. Всякое изменение средиземноморского равновесия в будущем должно происходить в пользу Италии. Таким образом, поскольку Германия должна иметь свободу действий на Востоке и на Балтике, нацеливая свои силы на этих двух разных направлениях, интересы Германии и Италии никогда не будут сталкиваться». Как видно из заявления Гитлера, агрессоры тогда пришли к полному согласию в определении сфер взаимных интересов: «В то время как Германия должна была увеличить свою территорию за счет восточных земель, Италии отводился средиземноморский сектор, и это означало, что арабский мир, находившийся к тому времени под английским и французским контролем, должен будет войти в сферу влияния Италии».

Это соглашение держав «оси» относительно разделения сфер влияния вскоре получило наглядное подтверждение. «С присущей ему любовью к позе Муссолини выразил свои симпатии исламу, позволив надеть на себя 18 марта 1937 года в Триполи „исламский меч“»^[83]. В том же году итальянские фашисты объявили о создании в Сане разведывательного центра под видом санэпидстанции, которая «маскировала выгодно расположенный центр пропаганды и шпионажа против англичан». Строительство «безобидной» санэпидстанции было произведено с ведома правителя Йемена имама Яхьи, с которым итальянские фашисты в 1937 году заключили «договор о дружбе и торговое соглашение». С момента заключения альянса держав «оси» Италия стала решительно проводить проарабскую политику. И отправными пунктами этой политики явились Палестина и Йемен.

Известно, что накануне Второй мировой войны в британской политике по отношению к Палестине, где все более усиливалась национально-освободительная борьба, произошел резкий поворот. Английские колонизаторы в мае 1939 года опубликовали официальный документ — «Декларацию о политике в Палестине» («Белую книгу»), в которой отказывались от просионистской линии. Прежде всего это выразилось в обнародовании новых правил о передаче земель, по которым для евреев были установлены значительные ограничения в приобретении земли. Такой поворот в политике английского правительства вызвал недовольство сионистов, которые начали устраивать демонстрации, диверсии, террористические акты и даже вооруженные нападения на британские войска и полицию. Кровавые события в Палестине прекратились лишь в сентябре 1939 — начале 1940 года в связи с началом Второй мировой войны и угрозой агрессии Германии и Италии в страны Ближнего и Среднего Востока, в том числе и в Палестину^[84].

Что касается Йемена, то это арабское феодальное государство, освобожденное от ига Османской империи после Первой мировой войны, привлекло мировые державы своим важным стратегическим положением. Прежде всего, здесь скрестились интересы соперничавших между собой Англии и Италии. Начиная с 1918 года йеменский народ вступил в жестокую и неравную борьбу с английскими колонизаторами. Англо-йеменские противоречия весьма выгодно использовала Италия. Признав в 1926 году независимость Йемена и обещав ему широкую экономическую помощь, фашистская Италия стала направлять туда «специалистов», которые занимались шпионажем и политическими интригами. Позиции Италии в Йемене, ослабленные в 1928–1934 годах британскими колонизаторами, резко изменились накануне Второй мировой войны. Возросла угроза независимости и целостности Йемена со стороны Италии. Пользуясь «договором о дружбе и торговом соглашении» 1937 года с Йеменом, итальянский фашизм все более и более подчинял его своему диктату.

После поражения Франции отношения Германии и Италии с арабским миром вступили в новую фазу. Это было обусловлено необходимостью «урегулирования вопроса» о французских колониях, протекторатах и подмандатных территориях на Ближнем Востоке и в Африке. Муссолини планировал создание опорных пунктов в районах Алжира, Орана и Касабланки, а также оккупацию Корсики, Туниса и французского Сомали. В конце июня 1940 года за Италией было признано право контроля над французскими вооруженными силами, дислоцировавшимися в средиземноморских портах (в Алжире, Марокко, Тунисе и Сирии). После этого итальянские фашисты и вовсе обнаглели. Теперь притязания Муссолини распространились на Ниццу, Корсику, Мальту, Тунис, часть Алжира (район Константины), широкую полосу, соединявшую Ливию с Эфиопией, значительную часть англо-египетского Судана, британское и французское Сомали, Аден, острова Перим и Сокотра, а также на расширение территории Ливии (за счет французской Экваториальной Африки) вплоть до озера Чад. В сферу влияния фашистской Италии по сговору с Гитлером попадали, кроме того, остров Корфу (за это Греции отдавался Кипр), Хадрамаут, Йемен, весь Синайский полуостров. Партнеры по «оси» планировали отдать Турции Халеб в Сирии, а в Саудовской Аравии — Акабу и Трансиорданию.

После осуществления своих замыслов, санкционированных старшим партнером по «оси», фашистская Италия собиралась (что было предусмотрено планом агрессии) заключить двусторонние соглашения с новыми «союзниками» — Египтом, Палестиной, Трансиорданией и Ираком. С последним планировалось достигнуть соглашение об установлении контроля Италии над нефтеносными районами ценой уступки Ираку района Джазиры в Сирии.

В августе 1940 года итальянские фашисты, после ряда захватов в Восточной Африке и на побережье Красного моря, оккупировали британское Сомали и окружили французское Сомали с суши. В результате дальнейших агрессивных действий все африканское побережье Красного моря и Аденского залива было захвачено итальянцами. Весьма значительное место в планах Италии занимал теперь Йемен, который они рассчитывали превратить в плацдарм будущей агрессии на Аравийском полуострове^[85].

К 1941 году в отношениях между Германией и Италией стала вырисовываться тенденция к взаимному обману и совершению секретных акций в странах Ближнего и Среднего Востока. Гитлер не очень баловал Муссолини откровениями, и многое для последнего оставалось тайной. От итальянских фашистов не ускользнул, однако, тот факт, что их партнеры по «оси» взяли курс на ускоренное расширение «германо-арабского учебного подразделения при „Особом штабе Ф“» и одновременно форсировали вывод из Италии находившихся там индийских солдат, которые, сражаясь в рядах английской армии, попали в плен к итальянцам в Северной Африке. Немцы, после соответствующей обработки, намеревались использовать этих военнопленных в национальных подразделениях, готовившихся на мысе Сунион, в частности, планировалось сформировать «Индийский легион» (впоследствии 950-й Индийский полк вермахта). Со своей стороны, итальянское правительство обратилось к Гитлеру с просьбой, чтобы находящиеся в руках немцев военнопленные и другие арабы возможно скорее были отправлены в Рим. Эта просьба была вызвана решением итальянских фашистов создать «Арабский легион» после их сговора с муфтием аль-Хусейни и другими арабскими националистическими лидерами.

Следует сказать, что антибритански настроенные арабские националисты охотнее прислушивались к Гитлеру, нежели к Муссолини. Аль-Хусейни, аль-Гайлани и другие арабские националистические лидеры надеялись, что победа германского фашизма над Великобританией освободит их страны от английского колониального господства. Но они опасались (и не без оснований), что Италия задастся целью занять место Англии на Арабском Востоке.

В своей ближневосточной политике итальянский фашизм щедро рассыпал обещания предоставить независимость всем арабским странам. Об этом, в частности, свидетельствует следующий факт. 6 августа 1940 года личный секретарь аль-Хусейни, платный агент Министерства иностранных дел Третьего рейха Осман Кемаль Хаддад информировал германского посла в Турции Палена, что «в ходе переговоров с иракским правительством Италия дала письменное обязательство предоставить независимость всем арабским странам, которые находятся еще под протекторатом Англии или Франции». Хаддад сообщил, что, «вооружившись этим обязательством, иракское правительство желает возобновить отношения с Германией, разорванные 19 сентября 1930 года».

В конце концов Верховное главнокомандование вермахта и Министерство иностранных дел признали весьма целесообразным сотрудничество с Италией в создании «Арабского легиона». Однако фактически дело обстояло совершенно иначе. В этой сложной дипломатической игре не последняя роль отводилась аль-Гайлани и аль-Хусейни: и ОКВ и ведомство Риббентропа в вопросе формирования «Арабского легиона» пытались заручиться согласием великого муфтия и аль-Гайлани на сотрудничество исключительно с Германией.

Заметим, что в этот период генералы Гробба и Фельми, ответственные за проведение всех мероприятий Третьего рейха на Ближнем Востоке, предпринимали неоднократные попытки достигнуть необходимого для Германии соглашения с муфтием и аль-Гайлани. Последние к тому времени (весна 1942 года) вернулись из Рима в Берлин. Однако попытки Гробба и Фельми не увенчались успехом. Главной помехой для реализации планов «Особого штаба Ф» было категорическое условие великого муфтия и аль-Гайлани о предварительном подписании договора «о военном сотрудничестве». Не меньшим препятствием было дальнейшее ухудшение отношений между муфтием аль-Хусейни и аль-Гайлани^[86].

14 мая 1942 года между Риббентропом, Гробба и Фельми состоялась встреча, на которой обсуждался вопрос о «германской подготовке к вступлению в арабские страны». При этом главное внимание было уделено подогреванию антианглийских настроений, расширению очага беспорядков в Ираке посредством воздействия германской пропаганды, проводимой по инициативе «арабского комитета» по радио и путем разбрасывания с самолетов листовок. На этой встрече рассматривался также вопрос о «безоговорочном включении аль-Хусейни и аль-Гайлани в состав группы по ближневосточной пропаганде».

Активное заигрывание нацистской Германии с лидерами арабского националистического движения, мероприятия по дальнейшему формированию подразделений и частей «Особого штаба Ф» на мысе Сунион и ряд других факторов, имевших место в начале лета 1942 года, вселили тревогу в Муссолини и его окружение, несмотря на то что дуче вновь получил от Гитлера во время их встречи в Оберзальцберге подтверждение прав Италии на гегемонию в арабских странах.

Расхождение между словами и делами немцев толкнуло итальянских фашистских лидеров на контрмеры вполне определенного характера, далеко не дружественные и не союзнические. По договоренности в декабре 1941 года итальянцы были обязаны отправить в Берлин из Италии индийских военнопленных для комплектования «Индийского легиона». В феврале 1942 года было отправлено 6 человек, в марте — около 40. Германское руководство в предвкушении приближавшегося вторжения группы армий «А» на Кавказ, то есть выполнения операции «Эдельвейс», стремилось как можно быстрее сформировать «Индийский легион» и использовать его в составе войск «Особого штаба Ф» на Ближнем и Среднем Востоке и далее в самой Индии. После долгих колебаний дуче передал фюреру 500 индийских военнопленных, однако «еще 500 оставил у себя с целью разведки, пропаганды и переводческой деятельности».

Напомним, что еще 17 февраля 1941 года Гитлер приказал оперативному отделу ОКВ изучить вопрос о продвижении германских армий от Афганистана к Индии после успешного «завершения операции „Барбаросса“». При этом Гитлер считал, что «Индию следует рассматривать как магический центр самой большой империи, которую когда-либо видел мир, и как самый необходимый источник богатства и мощи Великобритании»^[87].

Как ранее отмечалось, в планах расширения дальнейшей агрессии после осуществления плана «Барбаросса» нацисты предусматривали наступательные операции в направлении к Персидскому заливу, Афганистану и, если возможно, к северо-западной границе Индии^[88]. Правительство нацистской Германии и Верховное главное командование вермахта попыталось в этот период убедить правительство Японии, еще не вступившее в войну, предпринять наступление против английских форпостов в Юго-Восточной Азии. По планам японских агрессоров, военные действия это государство должно было начать с нападения на Перл-Харбор и впоследствии вести наступление на Индию с востока, тогда как германские войска будут наступать с запада. Когда 25 июля 1942 года советские части после тяжелых боев оставили Ростов-на-Дону и город заняли войска армейской группы «Руофф» (в нее входили 17-я немецкая полевая армия под командованием генерал-полковника Р. Руоффа и 3-я румынская армия под командованием генерал-полковника Думитреску), командующий группой генерал-полковник Руофф пригласил японского военного атташе подняться на высокий пролет взорванного моста и, указав в сторону Батайска, воскликнул: «Ворота на Кавказ открыты! Близится час, когда германские войска и войска вашего императора встретятся в Индии» (как уже говорилось, в директиве ОКВ № 32 от 11 июня 1941 года после победы над СССР намечалось вторжение и в Индию, одновременно Япония должна была овладеть Бирмой и Малайей и также начать продвижение в Индию; кроме того, в связи с ожидавшимся распадом Британской империи был разработан специальный план захвата колониальных владений Англии и Франции, разработанный по указанию Гитлера гауляйтером для особых поручений фон Корсвантом, предусматривавший включение в состав Германской империи огромных территорий в Африке и Азии, в частности, в Африке нацистская Германия планировала захватить Сенегал, французское Конго, Гвинею, Сьерра-Леоне, Золотой Берег, Нигерию, Южный Судан, Кению, Уганду, Занзибар, часть бельгийского Конго; в Азии — Индонезию, Новую Гвинею, британское Борнео, острова в Океании, Сингапур, Малайю, французские владения в Индокитае; на арабском Востоке — Палестину, Трансиорданию, Кувейт, Бахрейн, Ирак^[89].

А вот что содержалось в телеграмме посла Японии в Берлине Осимы, отправленной в Токио 28 сентября 1942 года: «Япония, Германия и Италия должны продемонстрировать непоколебимую готовность вести войну. Необходимо активно осуществлять связи между Японией и Германией через Индийский океан, создать общий несокрушимый оплот в военной системе стран „оси“. Весной будущего года (1943 года. — Примеч. авт.) Япония неожиданно нападет на Советский Союз, а Германия произведет высадку на Британские острова». Кстати, в этот период германское военно-политическое руководство вводило в заблуждение своих японских партнеров по «оси», дезинформировав их о положении дел на Кавказе с целью ускорения нападения Японии на СССР. Осима сообщал: «Риббентроп, говорит, что немецкие и итальянские войска заняли весь Кавказ, а военный атташе Саканиси и военно-морской атташе Номура сообщают, что, по словам Йодля, немецкие войска заняли только Северный Кавказ». Японский историк полковник Такусиро Хаттори подчеркивал, что поражение вермахта под Сталинградом «в корне перевернуло планы трех стран, рассчитанные на покорение Англии путем совместных активных действий в направлении Индии и Аравии»^[90]. Как видим, Т. Хаттори невольно признает решающее влияние событий на советско-германском фронте на общий ход войны.

Говоря о событиях периода битвы за Кавказ и о ходе войны после Сталинграда, американский историк Милан Хаунер отмечал: «Стратегическая инициатива „оси“ стала уменьшаться по мере того, как война обратилась против Германии и Японии. Если бы в один из этих периодов (то есть в Сталинграде или на Кавказе. — Примеч. авт.) события приняли другой оборот, то можно предполагать, что Индия стала бы полем сражения и английское господство оказалось бы в такой опасности, что достаточно было одновременных усилий национального восстания и наступления стран „оси“, чтобы Великобритания оставила свой индийский доминион».

Но вернемся к событиям, предшествовавшим вторжению германских армий на Кавказ, — к весне-лету 1942 года Напомним, что Италия в этот период настойчиво добивалась получить от Германии всех арабов, которые были завербованы для выполнения частей и подразделений «Особого штаба Ф». 12 мая 1942 года итальянцы направили Риббентропу «памятную записку», в которой уведомляли о том, что в интересах обоих партнеров «Италия желает создать учебный лагерь для арабов» в целях использования их в будущих операциях в Африке и Азии по согласованию с Третьим рейхом. Исходя из этого, итальянское руководство вновь просило Риббентропа направить в Италию всех арабов-военнопленных.

В это время военно-политическое руководство нацистской Германии интенсивно готовилось к двум весьма серьезным акциям на различных, значительно удаленных друг от друга территориях, но составлявших звенья одной цепи, — вторжение на Кавказ и новому антибританскому выступлению в Ираке.

Для рассмотрения этих задач 14 мая 1942 года состоялась встреча Риббентропа с Гробба и Фельми. Немцы высоко оценили позицию муфтия и аль-Гайлани, вершиной пропагандистской деятельности которых они считали «призыв, обращенный к арабским народам», восстать против англичан. Сигналом к началу восстания, по планам ОКВ и ведомства Риббентропа, должно было послужить вступление германских армий в Тбилиси. Что же касается агентурных, диверсионных и боевых задач «Особого штаба Ф» и договоренности с итальянским партнером по вопросу создания «Арабского легиона», то было решено, что численность арабов-добровольцев на мысе Сунион со 130 человек в ближайшее время должна увеличиться до 180 за счет студентов, обучавшихся в высших учебных заведениях стран Европы. Как уже отмечалось, между ведомством Риббентропа и «Особым штабом Ф», с одной стороны, и муфтием аль-Хусейни и аль-Гайлани — с другой, существовала договоренность, что арабы-добровольцы составят ядро «иракско-арабской армии», которая будет сформирована позднее. Но при этом нацисты не сбрасывали со счетов и «Индийский легион». Он также должен был подчиняться «Особому штабу Ф» и использоваться «в военных действиях в арабском регионе».

После захвата Ростова-на-Дону, накануне прорыва группы армий «А» на Кавказ, на советско-германском фронте для немцев сложилась выгодная обстановка, ободрившая руководство вермахта и позволившая ему строить далеко идущие планы, связанные с вторжением в Иран, Ирак и затем в Индию. В таких благоприятных условиях высший генералитет, абвер и ведомство Риббентропа не считали нужным обострять отношения с Муссолини. Поэтому германское руководство решило отправить в Италию всех военнопленных арабов. Между Канарисом и итальянским военным атташе — фактическим начальником итальянской военной разведки — генералом Маррасом существовала договоренность, что «Арабский легион» под арабским знаменем и под командованием офицеров-арабов будет сформирован только на территории Италии, и с этой целью до 250 военнопленных арабов, находившихся еще в Германии, будут переданы Италии. В результате немцы вместо 200 военнопленных арабов, вовсе не желавших участвовать в войне, получали 1000–1200 военнопленных индийцев, обученных военному делу и имевших боевой опыт.

Согласившись обменять арабских военнопленных на индийских, находившихся в Италии, ОКВ, однако, затягивало выполнение договоренности с итальянским Верховным командованием. Представители итальянской стороны предложили немцам произвести передачу им арабских военнопленных на Бреннерском перевале в Альпах. Однако Верховное главное командование вермахта заявило о своей неподготовленности к этому из-за разрозненного размещения арабских военнопленных по различным лагерям Германии. Министерство иностранных дел Италии поставило в свою очередь в известность германского посла в Риме о невозможности отправки индийских военнопленных до получения арабских. Хотя германское военно-политическое руководство и заявило впоследствии итальянцам о своей готовности передать арабских военнопленных, однако итальянцам еще долго пришлось ждать обещанного. Более того, не выполнив своих обязательств, ОКВ и ведомство Риббентропа продолжали бесцеремонно требовать передачи военнопленных для «Индийского легиона».

Как же обстояло дело с формированием «Арабского легиона» под эгидой Италии? Итальянский центр подготовки насчитывал к весне 1942 года всего 20 человек. Он и должен был преобразоваться в «Арабский легион». Путем широкой пропаганды итальянцы старались обеспечить переход как можно большего числа арабов на сторону «легиона», возлагая при этом надежды на аль-Хусейни и аль-Гайлани.

Генералы Гробба и Фельми поддерживали версию, выгодную Министерству иностранных дел, согласно которой формирование «Арабского легиона» только в Италии якобы не импонировало ни аль-Хусейни, ни аль-Гайлани. Однако это не соответствовало действительности. Если в отношении аль-Гайлани трудно отрицать его исключительно прогерманскую ориентацию, то об аль-Хусейни этого сказать нельзя. Великий муфтий ориентировался и на Германию и на Италию, причем склонялся, как правило, в ту сторону, которая больше обещала.

Страстное желание нацистов иметь под эгидой вермахта свой «Арабский легион» с перспективой расширения его до «иракско-арабской армии» подтверждается и в «Записке генерала Гробба от 30 мая 1942 года», где сказано, что оба арабских политика — и муфтий, и аль-Гайлани — предпочли, чтобы соответствующее подразделение было сформировано и в Германии. «Записка» Гробба содержала весьма глубокий смысл, раскрывавший широкие и многоплановые перспективы завоевания мирового господства. «В вопросе о предстоящем формировании „иракско-арабской армии“, — говорилось в конце „записки“, — между державами „оси“ должна быть достигнута договоренность, равно как и о „новом государственном устройстве в арабском регионе“». Как видно, последнее определение — не что иное, как завуалированное название германского «нового порядка», который планировал установить Гитлер в арабских странах, на всем Ближнем и Среднем Востоке. Отметим, что и глава абвера Канарис недвусмысленно дал это понять генералу Маррасу во время их встречи 20 мая 1942 года. По поводу «Особого штаба Ф» в лагере на мысе Сунион Канарис заявил, что в этом лагере находятся в основном солдаты из числа палестинских немцев и до 120 арабов из различных стран Аравийского полуострова, составлявших подразделение сухопутных войск вермахта. Это подразделение готовилось специально для ведения боевых действий в пустынях Ближнего и Среднего Востока. Канарис дал понять своему собеседнику, что о передаче Италии этих арабов речи быть не может. Как он заявил Маррасу, на мысе Сунион формируется не «Арабский легион», а собственно боевое соединение германских сухопутных сил, предназначенное «для предстоящего боевого использования в пустыне на Среднем Востоке». А приданных этому соединению арабов предусматривалось использовать «в случае необходимости и во взаимодействии со II контрразведывательным отделом вермахта для саботажа, выполнения повстанческих заданий», как лиц, знающих местные условия, язык, нравы, обычаи и т. п.

Таким образом, немцы, создав видимость полного согласия с итальянцами в вопросе формирования «Арабского легиона» только в Италии, тем временем в широких масштабах продолжали свою подготовительную, разведывательную деятельность в арабских странах. Об этом свидетельствует неопровержимый факт. Известно, что еще 7 февраля 1942 года генерал Гробба в своей «Записке о продвижении Германии в арабский регион» сообщал о «работе и задачах штаба уполномоченного по арабским странам». Согласно этому документу, для нацистской пропаганды существовал «арабский комитет», в состав которого входили: генерал Гробба (председатель), генеральный консул Капп, советник посольства доктор Мельгерс, советник миссии доктор Гранов, секретарь посольства Каспар, научные помощники Минцель и Штеффен. Как видно, помимо «Особого штаба Ф», который являлся центром всех агентурно-разведывательных и подготовительных военных мероприятий Третьего рейха на Ближнем и Среднем Востоке, немаловажное значение имел и специальный «арабский комитет».

Чтобы окончательно убедиться в фальшивости взаимоотношений между партнерами по «оси», автор приводит несколько строк из одной дипломатической телеграммы от 15 мая 1942 года, адресованной германскому посольству в Риме и подписанной Верманном (помощником статс-секретаря германского МИДа). Помимо общих установок и указаний о том, что вопрос о создании «Арабского легиона» в Италии ввиду его принадлежности к сугубо военному профилю в дальнейшем будет рассматриваться в «военном секторе» Министерства иностранных дел, в телеграмме сообщалось:

«1. Мы постараемся передать Италии как можно больше арабов.

2. Мы не формируем „Арабский легион“.

3. В небольшом арабском учебном подразделении в Греции проходит специальную подготовку некоторое количество арабов с целью их последующего использования в немецких подразделениях».

Нужно полагать, что телеграмма была рассчитана на доверие итальянцев, что и было достигнуто. Можно себе представить, что творилось в Риме, когда сюда поступило сообщение, что по инициативе Гробба с германской стороны решено в течение 24 часов сформировать «Арабский легион». Причем итальянцы представили дело так, будто муфтий и аль-Гайлани возмущены таким решением Германии и с большим трудом согласились с ним. Министр иностранных дел Италии Чиано немедленно сообщил об этом Муссолини. Дуче выразил свое «чрезвычайное удивление», тем более что он совсем недавно договорился с аль-Хусейни о формировании «Арабского легиона» и уже согласовал с ним отдельные детали.

Итальянское военно-политическое руководство, очевидно, допускало, что Германия «удовлетворится небольшим центром подготовки в Греции», но продолжало интересоваться деятельностью немцев на мысе Сунион. Вскоре итальянская разведка установила, что немцы самым беззастенчивым образом обманывают своих союзников и что под руководством генерала Фельми в Греции начато формирование «Арабского легиона». Итальянскому Министерству иностранных дел стало известно, что «Гробба предпринимает попытки склонить муфтия и аль-Гайлани сконцентрировать свою деятельность исключительно в пользу Германии». Об этом поставлен в известность германский посланник фон Бисмарк. Но ни генерал Маррас, ни Чиано, ни сам Муссолини так и не добились истины от германского руководства.

Руководители немецкой разведки сообщили итальянцам, что вербовка находящихся в Германии военнопленных арабов приостановлена. Однако это не соответствовало действительности. Фактически в этот период нацисты стремились к ускоренному и весьма значительному увеличению германо-арабских сил под замаскированным названием «германо-арабского учебного подразделения».

Германо-итальянское соглашение относительно арабских и индийских военнопленных не устранило разногласий между двумя агрессорами. Это обнаружилось сразу же после того, как державы «оси» перешли в наступление на советско-германском фронте и в Северной Африке. Успешно начавшееся для Третьего рейха летнее наступление 1942 года и связанные с ним экспансионистские устремления правящих кругов Германии и Италии в военном, экономическом и политическом отношениях еще более углубили противоречия между ними.

Как отмечал Т. Хаттори, «возможности ведения войны Италией во многом „зависели“ от Германии»^[91]. Еще весной 1941 года ОКВ перебросило на север Африки, в Ливию, танковый корпус под командованием генерала Роммеля, который в январе 1942 года вытеснил английские войска из Бенгази. Египет оказался под угрозой итало-германского завоевания. К лету 1942 года германское командование подготовило новое наступление на Египет. Известно, что Африканский корпус генерала Роммеля после захвата Тобрука 20 июня 1942 года и вклинения в глубь Египта на 400 км (до Эль-Аламейна) готовился к прорыву в страны арабского Востока и выходу на подступы к Индии^[92]. Российские историки дали правильную оценку событиям 1941–1942 годов на северо-западе Африки. В частности, Б. Г. Сейранян писал: «Убедившись в полной неспособности итальянской армии изменять соотношение сил в пользу держав „оси“ на Ближнем Востоке, в марте 1941 года Гитлер перебросил в Ливию Африканский танковый корпус во главе с генералом Роммелем». Как видим, одна Италия, без вмешательства германских войск, не смогла добиться успеха на севере Африки.

Хотя Северная Африка де-юре находилась под итальянским Верховным командованием, де-факто было совершенно иначе: Генеральный штаб сухопутных сил нацистской Германии обеспечил себе руководящую роль и на этих театрах войны. Отечественные военные историки трактуют эти события так: «В военных действиях на Средиземноморском театре с 10 июня 1940 года до лета 1941 года воюющие стороны не смогли достичь поставленных целей. Фашистская Италия, стремившаяся установить господство на Средиземном море и захватить выход из него через Суэцкий канал, терпела поражение. Нацистская Германия была вынуждена посылать ей на помощь свои силы с других театров».

Поэтому в агрессии на Ближний и Средний Восток через Кавказ — Иран, Германия наряду с другими важными задачами преследовала еще одну важную цель — овладеть без Италии богатейшими нефтеносными районами^[93].

В этой связи небезынтересно проследить позицию нацистской Германии по отношению к предложению Рашида Али аль-Гайлани на присоединение к Ираку территорий иранской провинции Хузестан, богатых нефтью. Дело в том, что еще 31 мая 1942 года Риббентропу вместе с запиской «О странах арабского региона на Ближнем Востоке» посланником Германии в Тегеране бригадефюрером СС Эттелем был представлен и другой документ — записка «О территориальных притязаниях Ирака к Ирану», из которой вытекала еще одна чрезвычайно важная для германского режима проблема, раскрывавшая его экспансионистские планы на Ближнем и Среднем Востоке.

Прежние иракские правительства желали включить значительную часть иранской провинции Хузестан в состав Ирака. Рашид Али аль-Гайлани еще во время переговоров с Муссолини в Риме поднимал вопрос о присоединении части Хузестана к Ираку, делая упор на то, что река Шатт-аль-Араб должна стать арабской рекой. Дуче положительно отнесся тогда к этой идее. Однако Гитлер в этом вопросе занимал осторожную позицию в силу того, что указанный пункт противоречий между двумя странами представлял собой проблему большой политической важности. В Хузестане находилась богатейшая нефтеносная область Ирана с центром в Абадане, являвшаяся вотчиной англо-иранской нефтяной компании. Из абаданских месторождений «ежегодно» выкачивалось свыше 12 млн тонн нефти.

Для Англии «потеря Абадана и островов Бахрейн вызвала бы катастрофические последствия, поскольку это резко сократило бы ее военный потенциал» и, вероятно, «сделало бы невозможным продолжение боевых действий в некоторых районах». О том, какое громадное значение придавало правительство и высшее военное командование Великобритании нефтеносному району Абадана, свидетельствует следующая оценка Комитета начальников штабов, данная в июле 1942 года: «Захват Киренаики и Триполитании явился бы лучшим вкладом в дело обеспечения безопасности на Среднем Востоке. Но даже в худшем случае, если русский фронт все-таки был бы прорван, а достаточные резервы не удалось бы перебросить, целесообразнее было удерживать район Абадана, даже рискуя потерей Египта, поскольку главная цель всех наших усилий на Среднем Востоке заключалась в обороне источников нефти и морских коммуникаций, по которым она вывозилась в метрополию». Уже после вторжения германских армий на Кавказ на совещании Комитета начальников штабов в Каире (начало августа 1942 года) было единодушно решено, что «Абадан имеет гораздо большее значение, чем Египет», и потому «Комитет начальников штабов считал необходимым любой ценой удержать Абадан»^[94].

Если бы притязания аль-Гайлани были одобрены Третьим рейхом и Шатт-аль-Араб стал бы «арабской рекой», это означало бы, что центр тяжести нефтяной индустрии переместился из Ирана в Ирак, то есть в страну арабского региона. И тогда Италия получила бы право на долю нефтяных богатств Абадана, что было «несовместимо с интересами» нацистской Германии. Военно-политическое руководство Третьего рейха было заинтересовано в том, чтобы богатая нефтью территория Хузестана оставалась под властью Ирана, не относившегося к странам арабского региона и потому не подлежавшего дележу с итальянским партнером по «оси».

Изложенное позволяет сделать вывод, что почти все военно-политические мероприятия германского высшего военного, политического и дипломатического руководства на Ближнем и Среднем Востоке в 1941–1942 годах были тесно связаны с планами захвата Кавказа, находились в прямой зависимости от осуществления плана операции «Эдельвейс».

Что касается итальянского фашистского руководства, то оно, напротив, связывало реализацию своих планов завоевания Ближнего и Среднего Востока с продвижением своих войск к Египту и полной его оккупацией. Такая тенденция была обусловлена тем, что Муссолини и итальянский Генеральный штаб считали ключом к арабскому Востоку Египет. Именно поэтому, окрыленный идеей создания «Великого арабского государства» и мечтавший возглавить его, аль-Хусейни от прогерманской ориентации, не приведшей к желаемым им результатам, переориентировался на Италию.

Аль-Хусейни, уверовавший в свою исключительность как президент надгосударственного религиозного «Мусульманского конгресса» и лидер тайной националистической организации, зараженной идеей панарабизма, не сомневался, что с помощью фашистской Италии и «друга арабских народов» Муссолини он объединит Ирак, Ливан, Палестину, Сирию и Трансиорданию в единое арабское государство под эгидой Италии. Именно во исполнение своих панарабистских планов и встретился великий муфтий аль-Хусейни с Муссолини 7 мая 1942 года.

О беседе Муссолини с муфтием германское военно-политическое руководство не было осведомлено. Лишь 8 июня 1942 года помощник статс-секретаря германского Министерства иностранных дел Верман сообщил своему непосредственному шефу Вейцзекеру и Риббентропу о том, что «министерство не было официально информировано о последнем приеме муфтия у Муссолини» ни итальянской стороной, ни аль-Хусейни. Последний объяснял это тем, что его приняли в Италии только при условии, что он обязуется молчать о встрече с дуче. Но это было не все. Аль-Хусейни много месяцев назад обратил внимание статс-секретаря германского Министерства иностранных дел Вейцзекера на «нездоровые отношения», сложившиеся с некоторых пор между ним (муфтием) и генералом Гробба. Муфтий аль-Хусейни, пользуясь заинтересованностью в нем ведомства Риббентропа, постарался показать, что оно много теряет, пренебрегая сотрудничеством с ним в угоду его сопернику — аль-Гайлани.

При встрече с Вейцзекером и Верманом муфтий вновь вернулся к вопросу о его взаимоотношениях с Гроббой, квалифицировав их как лично неприязненные. Для убеждения германских дипломатов в недооценке ими его роли и возможностей муфтий заявил, что Гробба специализировался по Ираку и проблемы других арабских стран ему недостаточно хорошо знакомы. В силу этого, считал муфтий, Гробба преувеличивал роль и значение Ирака в арабском мире, и поэтому его позиция по отношению к другим странам арабского Востока, а также к самому аль-Хусейни была крайне неправильна и вредна якобы для самой Германии. Одновременно муфтий убеждал Вейцзекера, Вермана и Эттеля в том, что он пользуется значительно большим влиянием на арабском Востоке и большей силой, нежели аль-Гайлани, и, следовательно, Германия извлечет для себя гораздо больше пользы от сотрудничества с ним. Великий муфтий аль-Хусейни очень болезненно переносил «серьезный кризис», наступивший, как он считал, в «германо-арабском сотрудничестве». И поэтому он при сложившихся обстоятельства намеревался просить аудиенции у Риббентропа.

В этот период взаимная неприязнь двух лидеров арабского националистического движения настолько обострилась, что переросла в открыто враждебные взаимоотношения. Борьба за лидерство отвлекла их от национально-освободительной борьбы против колониального господства Англии. Как Германия, так и Италия в этой выгодной для них ситуации стали добиваться своих политических целей, ничего не обещая арабским лидерам взамен.

Но в одинаковой мере, считая своим врагом Гробба, итальянские фашисты и аль-Хусейни преследовали, однако, совершенно различные цели. Рим стремился нанести поражение тому, кто противилсяпритязаниям Италии на лидерство и господство в странах арабского Востока. Муфтий аль-Хусейни боролся против Гробба прежде всего потому, что не хотел, чтобы аль-Гайлани, а точнее Ирак, находился в центре внимания отдельных военных и дипломатических представителей нацистской Германии. Таким образом, хотя средства и возможности были различны, но как муфтий, так и аль-Гайлани стремились к лидерству на арабском Востоке под покровительством агрессоров. Последние хотя и создавали видимость своего участия и помощи арабским лидерам в антибританском движении, фактически преследовали свои экспансионистские цели, направленные на вытеснение Великобритании и установление «нового порядка» в странах Ближнего и Среднего Востока и превращение их в колониальные придатки будущих «Германской» и «Великой Римской» империй.

Что касается взаимоотношений двух агрессоров, то они внешне также характеризовались единомыслием и сотрудничеством в устремлениях к захвату чужих территорий в ходе Второй мировой войны, однако когда речь заходила о регионах, богатых ресурсами и имевших глобальное значение в комплексе военно-стратегических планов агрессии, военно-политическое руководство нацистской Германии выступало как гегемон с правом последнего слова, оставляя своего итальянского партнера на заднем плане. Наиболее остро это проявилось в вопросе создания «Арабского» и «Индийского» легионов.

Вражда между двумя арабскими лидерами, равно как и отношение к ним держав «оси», отражались на положении «германо-арабского учебного подразделения» на мысе Сунион. Аль-Гайлани не соглашался на сотрудничество с этим «подразделением» без подписания военного соглашения с нацистской Германией. Верховное главнокомандование вермахта и Министерство иностранных дел не возражали против такого соглашения, но считали преждевременным запустить его реализацию. Наиболее удобным моментом для заключения соглашения германское военно-политическое руководство считало планировавшееся вторжение в страны арабского Востока армий вермахта после окончательного захвата Кавказа и Ирана.

Но осложнения с созданием «германо-арабского учебного подразделения» этим не ограничивались. Более значительные преграды создавала позиция, которую занял летом 1942 года аль-Хусейни. Не получив реальной помощи ни от нацистской Германии, ни от фашистской Италии в своем стремлении к единоличному лидерству в арабском мире, аль-Хусейни прекратил вербовку арабов (которой весьма активно занимался) для военного лагеря стран «оси». Более того, муфтий предъявил германскому командованию требование о передаче ему всех сирийцев и палестинцев, ранее им завербованных и включенных в «германо-арабское учебное подразделение».

В канун вторжения германской группы армий «А» на Кавказ, то есть к июлю 1942 года, в этом «подразделении» проходили специальную военно-разведывательную подготовку 24 иракца, 112 сирийцев и палестинских арабов и 107 арабов из стран Магриба (территории Северной Африки). Впоследствии они должны были выполнять роль инструктора при создании многочисленных арабских частей и подразделений.

Выполнение требования муфтия не только нанесло бы существенный ущерб деятельности «Особого штаба Ф» и выполнению им конкретных задач, но могло бы привести даже к срыву общих планов военно-политического руководства Третьего рейха. Как уже отмечалось, ОКВ, ведомство Риббентропа и абвер возлагали на «подразделение» большие надежды, рассчитывая при его активном содействии привлечь на сторону нацистской Германии вождей племен Аравийского полуострова для борьбы против Великобритании. Другой задачей этого «подразделения» должна была быть, по планам ОКВ и абвера, контрпропаганда среди арабов полуострова.

Несомненно, Верховное главнокомандование вермахта, Риббентроп, Канарис, а также Фельми прекрасно понимали, как много они теряют, игнорируя услуги муфтия, который, имея многочисленных единомышленников и оказывая большое влияние на арабских националистов, смог бы самым эффективным образом повлиять на ход военно-политических событий в пользу нацистской Германии после вступления германских войск в арабские страны.

Рождение и гибель корпуса «Ф»

В июле 1942 года группа армий «А» приступила к реализации операции «Эдельвейс» и к концу месяца прорвалась в донские и кубанские степи, нацелив свои танковые и горнопехотные соединения на нефтяные районы Майкопа, Грозного и Баку.

В то время, когда части 49-го горнопехотого корпуса генерала горных войск Конрада оказались у предгорий Главного Кавказского хребта, когда дивизии 1-й танковой армии вермахта генерал-полковника Клейста, преодолевая упорное сопротивление советских войск, ценою огромных потерь медленно продвигались на грозненском направлении, а Африканский корпус генерала Роммеля находился в 100 км от Александрии, Верховное главнокомандование вермахта, Генеральный штаб сухопутных сил (ОКХ), ведомства Риббентропа и Канариса решили, что настал момент использовать вооруженные формирования «Особого штаба Ф».

5 августа 1942 года началась переброска этих формирований из лагеря на мысе Сунион в Болгарию, а затем в Румынию.

Временные неудачи героически сопротивлявшейся Красной армии и продвижение группы армий «А» вермахта на Северном Кавказе в августе 1942 года укрепили надежду германских генералов и дипломатов на скорейший захват Тбилиси и на прорыв в ближайшее время в Ирак через Иран.

20 августа 1942 года ОКВ приняло решение приступить к развертыванию «Особого штаба Ф» в Корпус особого назначения «Ф» и перебросить его в резерв штаба группы армий «А» в Сталино (Донецк). Согласно планам ОКВ, корпус «Ф» под командованием генерала авиации Фельми после вступления германских войск группы армий «А» в Тбилиси подлежал переброске по железной дороге через Ростов-на-Дону на Кавказ и в дальнейшем должен был наступать по направлению Западный Иран — Ирак с выходом к Персидскому заливу, а именно к Басре. Согласно германскому плану «больших клещей», корпус «Ф» после захвата Кавказа должен был соединиться на Ближнем Востоке с итало-немецкими войсками, которые к тому времени овладели бы Суэцким каналом.

29 августа основная часть корпуса «Ф» прибыла в селение Майорское, близ Сталино, а к 3 октября корпус полностью был уже в Сталино и формально вошел в состав группы армий «А» (фактически подчиняясь ОКВ). Впоследствии (с 31 октября 1942 года) корпус «Ф» учитывался как армейский корпус^[95] — самостоятельное моторизованное соединение.

В корпусе «Ф» имелись подразделения и части всех родов войск, что позволяло ему действовать совершенно самостоятельно, без помощи и поддержки других соединений. В соединение входили три усиленных моторизованных батальона, каждый из которых насчитывал до 1000 солдат и офицеров; 1-й и 2-й батальоны были укомплектованы исключительно солдатами и офицерами вермахта; 3-й батальон состоял полностью из арабов (иракцев, сирийцев, палестинцев, трансиорданцев, ливийцев и арабов из стран Магриба). Каждый моторизованный батальон по составу и вооружению, по своим тактическим и огневым возможностям приравнивался к полку. Кроме того, в корпус входили: приданный отдельный танковый батальон (25 средних и легких танков), авиационный отряд (25 самолетов), рота связи, саперная рота, минометная рота, разведывательный отряд на бронемашинах и мотоциклах, кавалерийский эскадрон, взвод метеорологической службы, колонна автомобилей (в основном модели «опель-блиц»). Артиллерия состояла из дивизиона пушек четырехбатарейного состава, приданной батареи 105-миллиметровых штурмовых орудий, тяжелого зенитного дивизиона трехбатарейного состава и легкого зенитного дивизиона 20-миллиметровых пушек. Разумеется, имелись штаб и тыловые подразделения (санитарная часть, хлебопекарня, мясобойня, различные мастерские и т. п.).

Корпус особого назначении «Ф» был полностью механизирован и располагал возможностью при наступлении германских армий на Ирак вооружить целую дивизию из «добровольцев» и перебежчиков. В составе корпуса «Ф» были и специальные подразделения, укомплектованные немцами — бывшими солдатами французского Иностранного легиона. Как было сказано выше, эти солдаты были зачислены в Африканский корпус Роммеля, а затем, 15 января 1942 года, переброшены в Южную Грецию, в лагерь на мысе Сунион.

Опознавательным знаком личного состава корпуса «Ф» было изображение «овального венка, в венке — склоненная пальма, восходящее солнце над желтым песком пустыни, а внизу изображение черной свастики».

Численность корпуса (реально усиленной бригады) первоначально составляла около 6 тысяч солдат и офицеров. После переброски корпуса на Кавказ он был развернут в еще большее соединение; ему были дополнительно приданы танковый батальон, кавалерийский полк и другие подразделения. Личный состав корпуса «Ф» помимо военной и политической подготовки занимался изучением географии и истории стран Ближнего и Среднего Востока (особенно Ирана и арабских стран, а также Индии). За короткий срок солдаты изучили рельеф и природные условия этого региона, начиная от советско-иранской границы и кончая Индией. Солдаты и офицеры были обучены турецкому, персидскому, арабскому и другим восточным языкам; кроме того, они знали французский и английский, а солдаты — выходцы из ближневосточных стран (кроме студентов) были обучены немецкому языку.

Первоначально корпус особого назначения «Ф» должен был выступить как ударно-штурмовое соединение и политический центр похода германских войск на Кавказ и страны Ближнего и Среднего Востока. Личному составу корпуса вменялось в обязанность проводить разведывательно-диверсионную, пропагандистско-агитационную работу, заниматься подготовкой антисоветских восстаний на Кавказе.

Верховное главное командование вермахта поставило перед командиром корпуса генералом Фельми двойную задачу: 1) двигаться под строжайшим секретом вслед за группой армий «А» на Иран двумя путями — через Баку и по Военно-Грузинской дороге, в зависимости от того, где быстрее обозначится успех; 2) оказать помощь 1-й танковой армии, встретившей упорное сопротивление советских войск Северной группы Закавказского фронта и двух гвардейских казачьих кавалерийских корпусов (Кубанского и Донского) генералов Н. Я. Кириченко и А. Г. Селиванова.

1 октября 1942 года в Сталино в штабе группы армий «А» состоялось совещание, на котором присутствовали начальник штаба группы, начальник оперативного отдела штаба группы, начальник штаба корпуса особого назначения «Ф» и другие генералы и офицеры штаба группы армий «А». На этом совещании наряду с прочими неотложными вопросами по дальнейшим действиям на Кавказе стоял и вопрос о вводе в бой корпуса «Ф». Начальник штаба корпуса «Ф» подполковник Рикс Майер сделал доклад, в котором заявил, что корпус будет в боевой готовности не позднее 13 октября 1942 года, причем «в качестве центра развертывания корпуса… предполагается район Буденновска»^[96]. Об этом штаб группы армий «А» сообщил командующему 1-й танковой армией.

3 октября штаб группы армий «А» сообщил в штаб 1-й танковой армии о том, что Корпус особого назначения «Ф» «переходит в подчинение командующему 1-й танковой армии», а 5 октября отправил командованию Корпуса особого назначения «Ф» приказ о выступлении и предстоящем оперативном подчинении 1-й танковой армии, а также сводку размещения частей резерва ОКВ по состоянию на 5 октября.

Верховное главнокомандование вермахта имело в виду в случае успешного выполнения плана «Эдельвейс» «направить моторизованный экспедиционный корпус (корпус „Ф“. — Примеч. авт.) через Закавказье, в направлении Персидского залива, Ирака, Сирии, Египта, то есть в тыл английским войскам на Ближнем Востоке и в Северной Африке». И хотя корпус «Ф» был предназначен для ведения боевых действий в странах Ближнего и Среднего Востока после захвата Кавказа (в силу чего он двигался вслед за группой армий «А», во втором эшелоне), уже 6 октября нетерпеливый Гитлер приказывает бросить части корпуса на выполнение важной операции — «как можно скорее перерезать железную дорогу, идущую от Кизляра на север».

14 октября начальник оперативного отдела штаба группы армий «А» выехал с начальником штаба корпуса «Ф» на совещание в штаб 1-й танковой армии. На совещании решался вопрос о переброске корпуса «Ф» походным порядком в Батайск, где части корпуса должны были погрузиться в железнодорожный состав. Решение было обусловлено пробкой на железной дороге. В этот же день был издан приказ командующего группой армий «А» о переброске корпуса «Ф» 15 октября 1942 года к району военных действий.

К середине октября войска группы армий «А» изрядно поредели. Еще по состоянию на 1 октября в них насчитывалось 57 974 офицера, унтер-офицера и рядовых. Учитывая это, штаб группы армий «А» обратился 15 октября 1942 года в организационный отдел Генерального штаба сухопутных сил вермахта с просьбой о пересылке новых запасных полевых батальонов. В этот период командование группы армий «А» намеревалось продолжать наступление на Вознесенское и занять наиболее выгодные исходные позиции, с тем чтобы, как было записано в журнале боевых действий группы армий «А», после прибытия пополнения организовать «внезапный разгром сильной группировки» советских войск «в районе Нальчика с целью освобождения значительных скованных сил, находящихся в этом районе в обороне и охранении, а также ликвидации угрозы нашим коммуникациям в тыловом районе армии». В этом же журнале в записи от 14 октября 1942 года сказано: «Наступление с горного массива Малгобек — Вознесенское на Орджоникидзе проводится с целью пресечения военных сообщений. Наступление с задачей овладения Грозненским нефтяным районом и форсирования рек Артун и Сунжа имеет конечной целью, преследуя противника, достичь моря».

Несмотря на то что силы противника перед фронтом Северной группы войск Закавказского фронта и на туапсинском направлении были значительно истощены и советские войска выбивали его с занимаемых позиций, немцы продолжали еще питать надежды на возобновлении наступательных операций как в районе Туапсе, так и на грозненско-махачкалинском направлении. Большие надежды ОКВ возлагало на корпус особого назначения «Ф».

В ходе боевых действий на грозненско-махачкалинском направлении корпусу «Ф» в порядке усиления придавались дополнительные танковые батальоны из состава 1-й танковой армии кроме того, германское командование намечало перебросить на Северный Кавказ специально подготовленные соединения. В приказе Гитлера от 13 сентября 1942 года указывалось: «С января 1943 года восемь механизированных соединений, пригодных для службы в тропических условиях, должны быть переведены с Запада на Восток, на Кавказский фронт». Эти соединения, несомненно, предназначались для корпуса «Ф». Однако они также планировались для резерва, «который Роммель тщетно ожидал в Северной Африке». Из этих действий немецкого командования следует, что главный успех по прорыву германских сил на Ближний и Средний Восток ожидался именно на кавказском направлении.

15 октября 1942 года корпус особого назначения «Ф» под командованием генерала Фельми впервые вступил в бой на северном фланге 1-й немецкой танковой армии и севернее Ачикулак «вошел в боевое соприкосновение с сильной кавалерией» 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса. Здесь против корпуса «Ф» сражался также сводный Ставропольский партизанский полк под командованием А. Г. Однокозова.

Пока корпус особого назначения «Ф» в течение августа — сентября 1942 года перемещался с мыса Сунион на советско-германский фронт, во взаимоотношениях двух партнеров по «оси» и их арабских пособников произошли следующие события. После отправки корпуса «Ф» (в том числе и «германо-арабского учебного подразделения») в Россию ОКВ поставило в известность об этом ведомство иностранных дел Риббентропа, который не замедлил сообщить об этом муфтию аль-Хусейни. Заметим, что до переброски «германо-арабского учебного подразделения» на советско-германский фронт муфтий собирался посетить лагерь на мысе Сунион. Накануне Верховное главное командование вермахта отказало ему в выдаче сирийцев и палестинцев. Узнав еще о передислокации «германо-арабского учебного подразделения», аль-Хусейни 29 августа 1942 года обратился с письмом к Кейтелю, в котором в весьма резких тонах возражал против такого решения ОКВ. Будучи уже давно склонным к арабо-итальянскому сотрудничеству, муфтий в конце августа 1942 года обратился к начальнику разведки Верховного командования итальянских вооруженных сил с предложением создать «пропагандистский центр в Северной Африке» под его, муфтия, руководством, ссылаясь на свой большой авторитет в арабском мире, включая и страны Магриба, где его якобы знали как мусульманского лидера арабского региона. В качестве предварительного условия для создания такого центра он потребовал признать его руководителем «тайной всеарабской организации».

Не дремал в это время и аль-Гайлани. Но он, как уже отмечалось, опирался на немцев. Выразив желание сотрудничать с нацистами, аль-Гайлани выдвинул лишь одно условие: он просил письменного заверения в том, что командование иракской армии (новую иракскую армию арабские националисты во главе с Рашидом Али аль-Гайлани и четырьмя полковниками, составлявшими так называемый «золотой квадрат», проектировали создать с помощью вермахта после осуществления плана «Эдельвейс» и вступления германских войск в Ирак) после овладения Кавказом и вступления войск вермахта в Ирак будет передано в руки иракских высших офицеров, а иракские «добровольцы», состоявшие на службе в корпусе особого назначения «Ф», — откомандированы. Что касается взаимоотношений двух арабских лидеров, «духовного» и «светского», в этот период, то они характеризовались дальнейшим обострением, что было на руку как германским, так и итальянским руководящим инстанциям.

Против притязаний муфтия на монопольное лидерство в антибританском освободительном движении выступали и влиятельные националисты из Ирака, Ливана, Палестины, Сирии и других арабских стран. Этим воспользовался аль-Гайлани, собравший вокруг себя большинство влиятельных арабских националистов. Среди них оказались, в частности, майор Фаузи Каукджи (бывший сторонник муфтия) и Юнис Бахри, комментатор берлинского радио на арабском языке (давний противник аль-Хусейни).

В начале сентября 1942 года части и соединения группы армий «А», понеся большие потери в личном составе, технике и вооружении, оказались в 66 км от Буденновска, 40 км — северо-западнее Кизляра, 24 км — северо-восточнее Грозного, 27 км — северо-восточнее Гудауты, 60 км — северо-восточнее Адлера, 7 км — северо-восточнее Новороссийска и 15 км — юго-восточнее линии Анапа — Темрюк. Несмотря на сопротивление наших войск, наступление противника продолжалось.

О продвижении германской армии на Кавказе знали и профашистские круги ближневосточных стран, об этом знал и аль-Гайлани вместе с группой арабских националистов. В предвкушении скорейшего вступления немецких войск в Иран и Ирак аль-Гайлани 18 сентября 1942 года собрал совещание всех противников муфтия аль-Хусейни. На этом совещании, проходившем на частной квартире майора Фаузи Каукджи, была принята резолюция, требовавшая от руководства Третьего рейха иметь официальные отношения и вести соответствующие переговоры исключительно с аль-Гайлани, но никак не с аль-Хусейни. Основанием для такой резолюции послужил тот факт, что аль-Хусейни не являлся официальным должностным лицом в руководстве какого-либо арабского государства ни в прошлом, ни в настоящем, а был лишь главой мусульманского суннитского духовенства в Палестине.

Разумеется, группировка аль-Гайлани в своих признаниях на лидерство в арабском мире и на право официального представительства арабских стран в нацистской Германии опиралась на своих покровителей из высших военно-политических кругов Третьего рейха. Кроме того, разногласиям лидеров арабских националистов и их размежеванию на две враждующие группировки способствовало то, что каждая из них пользовались поддержкой своих покровителей в партийном, военном и государственном руководстве нацистской Германии. Но при этом каждая группировка имела в этих инстанциях и своих противников. Руководящие военно-политические ведомства Германии, а также должностные лица (Риббентроп, Канарис, Гробба и др.) покровительствовавшие аль-Гайлани и рассчитывавшие на его содействие в реализации захватнических планов на Ближнем и Среднем Востоке, ставили свои взаимоотношения с аль-Гайлани в зависимость от продвижения германских армий через Кавказ и Иран в Ирак, Сирию, Палестину, Трансиорданию, а также в Индию. Но были и такие деятели Третьего рейха, которые отдавали предпочтение иному варианту агрессии в указанном регионе — наступлению войск вермахта из Северо-Восточной Африки (из Ливии и Египта) и удару с тыла путем организации антибританских восстаний в странах арабского Востока. Этот вариант одобряли руководящие деятели НСДАП, СД, ведомства по ведению войны на море. Регулятором позиций обеих группировок была стратегическая обстановка на главном и решающем фронте Второй мировой войны — советско-германском. В более конкретном плане основным фактором, влиявшим на позиции двух группировок арабских националистических верхов, являлись ход и исход битвы за Кавказ.

Между флангами Сталинградского и Закавказского фронтов в сентябре 1942 года образовался разрыв более чем в 200 км. Тяжелые условия местности (безводные полупустынные степи) не позволяли сомкнуть фланги этих фронтов, и потому советское командование ограничивалось лишь наблюдениями авиации над этим пространством, действиями кавалерийских разъездов, прикрывавших железную дорогу Кизляр — Астрахань, и небольших партизанских отрядов. С другой стороны, был открыт левый фланг 1-й немецкой танковой армии из группы армий «А», действовавшей против сил Северной группы войск Закавказского фронта. Между левым флангом 1-й немецкой танковой армии севернее станицы Ищерская в степи, где находились части ее 3-й танковой дивизии, и флангами армий противника, действовавших на Сталинградском направлении, также образовался большой разрыв. Левый фланг противника прикрывался незначительными моторизованными отрядами и кавалерийским полком фон Юнгшульца. Слабые гарнизоны немцев имелись в населенных пунктах Левокумское, Владимировка, Ачикулак^[97].

8 октября 1942 года в Генеральном штабе сухопутных войск противника обсуждался вопрос о дальнейших боевых действиях севернее реки Терек. На этом совещании высказались за наступление «в районе 40-го танкового корпуса севернее реки Терек вдоль железной дороги на восток танковыми войсками, имеющимися в этом районе в большом количестве».

Главное командование сухопутных войск нацистской Германии лелеяло мечту, овладев Сталинградом, перебросить на Кавказ подвижные соединения для усиления 1-й танковой армии. 10 октября в штаб группы армий «А» по телеграфу из Генерального штаба сухопутных войск (в этот период начальником Генерального штаба сухопутных войск Германии был уже назначенный 24 сентября 1942 года вместо снятого с должности генерал-полковника Ф. Гальдера генерал К. Цейтцлер, бывший до этого начальником штаба группы армий «Запад»), лично от Гитлера, поступило распоряжение, в котором было указано: «Тотчас после улучшения положения под Сталинградом планируется в конце месяца перебросить из группы армий „Б“ в 1-ю танковую армию 1–2 подвижных соединения, чтобы этим создать предпосылки для овладения, после блокировки военных дорог, районом Грозного и для дальнейшего наступления в направлении Махачкалы». В свою очередь 13 октября в штаб группы армий «Б» из Генерального штаба сухопутных войск (ОКХ) было отправлено указание о «запланированной переброске после падения Сталинграда передаваемых группе армий „А“ соединений».

Исходя из всех этих обстоятельств и из сложившейся севернее Терека обстановки, командование Закавказского фронта выдвинуло в степной район 4-й гвардейский Кубанский казачий кавалерийский корпус (командир — генерал-лейтенант Н. Я. Кириченко), сосредоточенный к концу сентября в районе Кизляра. В задачи корпуса входило нанести удар во фланг 1-й танковой армии врага. Корпус должен был активными действиями на открытом фланге германских войск более прочно прикрыть Кизлярско-Астраханскую железную дорогу и отвлечь внимание противника от малгобекско-моздокского направления, где войска Северной группы Закавказского фронта готовились к переходу в наступление.

В начале октября 1942 года 4-й гвардейский кавалерийский корпус начал свой марш-маневр от Кизляра в общем направлении на Терекли-Мектеб (Дагестанская АССР) и далее на Ачикулак. Путь корпуса лежал по безводной и бездорожной полупустыне, почти не имеющей никаких населенных пунктов. Марш казачьей конницы с воздуха прикрывала авиация.

Из данных разведки стало известно, что движение корпуса по степи обнаружено командованием 1-й танковой армии и противник тщательно готовит сильную оборону на рубеже Ачикулак — Каясула.

10–12 октября полки 4-го гвардейского Кубанского кавалерийского корпуса были контратакованы танковыми частями 1-й танковой армии, выделенными для наступления на Кизлярско-Астраханскую железную дорогу и подготовившими к обороне населенные пункты Махмуд-Мектеб, Тукуй-Мектеб и Березкин. Однако попытка остановить наступление войск 4-го гвардейского кавалерийского корпуса и разгромить его передовые эскадроны не удалась. В результате короткой артиллерийской подготовки и стремительного удара в сабли оборона дрогнула и войска противника, засевшие в укрепленных селах, были разгромлены: казаки-кубанцы захватили населенные пункты Махмуд-Мектеб, Тукуй-Мектеб и Березкин.

4-й гвардейский Кубанский казачий кавалерийский корпус с артиллерией, минометами и другими приданными средствами продолжал наступление в направлении Ачикулак — Степное, но уже 16 октября встретил организованное сопротивление крупных танковых и мотопехотных частей, специально выделенных германским командованием. С целью предотвратить дальнейшее наступление и разгромить 4-й гвардейский кавалерийский корпус командование 1-й немецкой танковой армии по указанию свыше, не имея других резервов, бросило в степь весь корпус особого назначения «Ф». В тот же день разведка корпуса «Ф» в районе населенных пунктов Владимировка и Урожайное натолкнулась на передовые эскадроны 4-го гвардейского кавалерийского корпуса. Корпусу «Ф» спешно был придан 1-й танковый батальон 201-го танкового полка из 1-й танковой армии с задачей разгромить конную группировку советских войск.

«17 октября корпус особого назначения „Ф“ под сильным огнем противника, — как записано в журнале боевых действий группы армий „А“, — в густом тумане перешел в наступление на Андреев Курган, прорвался на север и к концу дня вел наступление на Урожайное», однако впоследствии особых успехов не добился. В этот же день, 17 октября, к исходу дня начальник оперативного отдела штаба группы армий «А» отмечал в журнале боевых действий: «Наступление против крупных сил противника захлебнулось на рубеже р. Кума».

Части корпуса «Ф» застряли на рубеже Ачикулак — Андреев Курган, восточнее н/п Урожайное, Левокумское. Генерал Фельми со своим штабом расположился в населенном пункте Прасковея. На этом рубеже командование корпуса «Ф» организовало сильную оборону, подготовило ее в инженерном отношении и расположило на ней отборные моторизованные части, которыми корпус «Ф» был усилен во исполнение решения Верховного главного командования вермахта от 18 сентября 1942 года. Попытки частей 4-го гвардейского кавалерийского корпуса прорвать эту оборону не увенчались успехом. К этому времени части корпуса «Ф» заняли населенные пункты Владимировка и Урожайное, но продвинуться дальше не смогли, так как встретили упорное сопротивление советской кавалерии, поддержанное артиллерией и минометами. 18 октября начальник оперативного отдела 1-й танковой армии сообщил по телефону начальнику оперативного отдела группы армий «А», «что в действительности силы противника (то есть 4-й гвардейский кавалерийский корпус. — Примеч. авт.) перед фронтом корпуса особого назначения оказались сильнее, чем ожидалось».

Таким образом, корпус «Ф» не смог осуществить против 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса сколько-нибудь эффективных боевых действий. Это вполне успешно мог бы сделать 4-й гвардейский кавалерийский корпус, либо выход его кавалерийских дивизий в район Ачикулака создавал весьма выгодные условия для дальнейшего наступления по тылам 1-й танковой армии противника и, следовательно, мог бы оказать значительное влияние на общую обстановку на фронте Северной группы войск. Следует добавить, что положение корпуса особого назначения «Ф» на занимаемом им рубеже осложнялось еще и тем, что 1-я танковая армия не имела возможности усилить его танковыми частями и подразделениями. Напротив, в связи с намеченным на 25 октября 1942 года наступлением 1-й немецкой танковой армии на Нальчик и планируемой главным командованием сухопутных войск ликвидацией вклинившихся советских войск на стыке 52-го армейского корпуса и группы фон Брюкнера, выделенный в район действия корпуса «Ф» из 23-й танковой дивизии танковый батальон должен был поспешно отводиться для усиления войск 1-й танковой армии. Затруднительность положения германских частей и соединений перед фронтом Северной группы войск усугублялась еще и тем, что они испытывали острую потребность в запчастях и горюче-смазочных материалах, — имевшихся на 18 октября 1942 года запасов не хватало для намеченного наступления. А положение корпуса «Ф» было настолько критическим, что его командир просил у командования группы армий «А», чтобы «возможно скорее были подвезены запасные части для корпуса особого назначения».

К сожалению, командование 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса не использовало благоприятные условия, сложившиеся на северном фланге 1-й танковой армии. Вместо стремительного прорыва в расположение германских войск между его опорными пунктами и действий по тылам противника части 4-го гвардейского кавалерийского корпуса вступили в бой с целью уничтожить противника в укрепленных населенных пунктах Ачикулак, Владимировка, Каясула. Совершенно не имея танков и достаточного количества артиллерии, они не смогли с ходу захватить опорные пункты противника и были вынуждены вести длительные бои в неравных условиях. Части корпуса «Ф», усиленные танками, потеснили 4-й гвардейский кавалерийский корпус и вновь заняли Урожайное. В этих боях действия наших кавалеристов поддерживала штурмовая авиация, которая совершила многочисленные налеты на боевые порядки и опорные пункты корпуса «Ф», понесшего большие потери в личном составе и технике. Действия конников были также поддержаны партизанами Ставрополья, сражавшимися вместе с 10-й и 30-й кавалерийскими дивизиями.

В течение последующих дней, вплоть до 31 октября 1942 года, части 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса храбро сражались с превосходящими танковыми и моторизованными соединениями корпуса особого назначения «Ф». Об этом свидетельствуют записи в журнале боевых действий группы армий «А» за последние дни октября 1942 года. Когда 25 октября в 8 часов утра 3-й танковый корпус 1-й немецкой танковой армии совместно с частями 2-й румынской горнопехотной дивизии и 1-м батальоном 99-го германского полка после сильного артиллерийского налета и поддержки крупных сил авиации перешел в наступление в направлении Нальчика, казачьи части 4-го гвардейского кавалерийского корпуса при поддержке артиллерии и бронемашин атаковали Урожайное.

Командование корпуса особого назначения «Ф» в этот период стремилось как можно скорее перебросить из Сталино подразделения, укомплектованные арабами («Арабский легион»). Об этом начальнику оперативного отдела штаба группы армий «А» сообщил 25 октября начальник тыла корпуса «Ф» полковник Круммахер. Эти арабские батальоны предназначались, как уже было отмечено, для наступательных действий в Иране, Ираке и в других странах Ближнего и Среднего Востока. Но, оказавшись в тяжелых условиях, командование корпуса «Ф» вынуждено было вести в бой арабские батальоны. Пока арабские подразделения держали в Сталино в состоянии боевой готовности для использования на Южном Кавказе, особые соединения «Особого штаба Ф», трансформированные в корпус и несшие значительные потери, использовались в калмыцких степях, муфтий аль-Хусейни продолжал добиваться от держав «оси», особенно от Германии, признания его руководителем арабского движения за независимость и владельцем «центра» в Северной Африке, а также перевода «своих» сирийских и палестинских арабов из «германо-арабского учебного подразделения» в Италию, «иными словами, на Египетский фронт». Немцы уже однажды обманули муфтия в этом вопросе, когда он еще 29 августа 1942 года заявил протест Верховному главному командованию вермахта против передислокации «Арабского легиона» на Кавказ и предложил перевести его под свое командование в Египет. Чтобы не потерять муфтия и «Легион» (или, как его называли немцы, — «Арабский корпус освобождения»), муфтия тогда собирались уверить в том, что с ним согласны. Аль-Гайлани тоже были даны обещания, что все иракцы после взятия Тбилиси будут переданы ему. Также собирались успокоить и итальянцев. Однако германские войска до Тбилиси не дошли, а застряли на Тереке и были разгромлены в районе начала Военно-Грузинской дороги. Но в связи с тем, что для немцев их исходные позиции на Кавказе с целью пробиться к Ирану и Ираку были важнее, чем дела в Африке, они воздержались от передачи сирийцев и палестинцев муфтию уже тогда, когда танковые дивизии 1-й танковой армии приступили к выполнению операции по прорыву к Нальчику и Орджоникидзе.

После тяжелых боев командование 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса, учитывая неспособность конницы в силу ее специфики прорывать сильно укрепленные позиции и имея в виду труднейшие условиях степного — безводного и полупустынного — театра военных действий, решило отвести части корпуса в район населенных пунктов Махмуд-Мектеб, Тукуй-Мектеб и Березкин. Впоследствии части корпуса были отведены в район Терекли-Мектеб (Дагестанская АССР), откуда планировалось прикрытие Кизлярско-Астраханской железной дороги. После того как командование группы армий «А» обнаружило передислокацию 4-го гвардейского кавалерийского корпуса, оно также изменило свои цели, поняв, что главная задача, стоявшая перед корпусом «Ф», — разгромить и уничтожить 4-й гвардейский кавалерийский корпус, а также прикрыть левый фланг 1-й танковой армии — им не выполнена. 4-й гвардейский кавалерийский корпус при поддержке авиации в течение октября 1942 года нанес корпусу особого назначения «Ф» значительные удары, в результате которых последний потерял большое количество солдат, офицеров, боевой техники и вооружения. В районе Буденновска первые солдаты-арабы из корпуса «Ф» были захвачены в плен. В журнале боевых действий группы армий «А» за эти дни зафиксировано: «Корпус особого назначения, ведя разведку боем, натолкнулся на сильного противника. Артиллерия русских вела огонь по н/п Урожайное». Следующая запись за 28 октября свидетельствует: «В полосе корпуса особого назначения противник численностью до двух рот атаковал Ачикулак».

29 октября 1942 года, когда корпус генерала Н. Я. Кириченко в полном порядке направился в район населенного пункта Терекли-Мектеб, оперативный отдел штаб группы армий «А» затребовал от начальника оперативного отдела 1-й танковой армии донесения о запланированном ведении операций и о сложившейся в районе корпуса особого назначения «Ф» обстановке. Начальник оперативного отдела 1-й танковой армии заявил, «что было запланировано начать наступление этим соединением на северо-восток с целью разгрома находящейся в этом районе группировки противника (имеется в виду 4-й гвардейский Кубанский казачий кавалерийский корпус. — Примеч. авт.), однако этот план был оставлен в результате совещания командующего армией с начальником Генштаба сухопутной армии генералом Цейтцлером, так как последний сказал, что корпус должен наступать лишь в пределах предстоящих крупных операций в восточном направлении. Таким образом, в настоящее время соединение находится в ожидании, чтобы „позднее — одновременно с запланированным ударом на Грозный — наступать на Восток“». На запрос штаба группы армий «А» о возможности провести наступление на железную дорогу Кизляр — Астрахань начальник оперативного отдела 1-й танковой армии ответил, что «командующий корпусом особого назначения генерал Фельми был сегодня на совещании в штаб-квартире 1-й танковой армии и указал, что группировка противника перед его соединением насчитывает до 4000 человек. Ввиду недостатка артиллерии и превосходства в воздухе провести наступление в настоящее время не представляется возможным. Кроме того, корпус уже понес значительные потери, например, из 23 наличных бронемашин 10 уже подбиты и выведены из строя в результате воздушных налетов…»

В ноябре корпус «Ф» был настолько потрепан в боях, что германское командование всерьез встревожилось, достаточной ли окажется его боеспособность в предстоящих боевых действиях на грозненско-махачкалинском направлении и тем более в странах Ближнего и Среднего Востока в трех основных операциях, для которых, собственно, он и был предназначен. 30 октября штаб 1-й танковой армии сообщил в штаб группы армий «А», что «корпусу необходимо впоследствии придать тяжелую артиллерию, а по возможности и танки, чтобы сделать его способным наступать».

Активными боевыми действиями 4-го гвардейского казачьего кавалерийского корпуса наступление корпуса «Ф» с целью перерезать железную дорогу Кизляр — Астрахань было сорвано, и германское командование уже не стремилось к осуществлению поставленной фюрером важной задачи стратегического значения. Генеральный штаб сухопутных войск вермахта вынужден был лишь констатировать, что «наступление с целью перерезать железнодорожную линию Кизляр — Астрахань в настоящее время не может быть проведено».

Главное командование сухопутных войск вермахта было крайне озабочено сложившимся критическим положением в районе боевых действий корпуса «Ф» и утром 31 октября 1942 года приказало командованию 1-й танковой армии представить подробное донесение о противостоящих советских войсках, о своих войсках и о дальнейших планах действий корпуса «Ф». Такое донесение после соответствующего доклада из штаба 1-й танковой армии было передано штабом группы армий «А» к исходу дня по телефону в Генеральный штаб сухопутных войск.

Следует сказать, что части корпуса особого назначения «Ф», введенного в действие еще 15 октября в районе железной дороги Астрахань — Кизляр, 21 октября поступили в распоряжение 1-й танковой армии и провели разведку боем в полосе подготовлявшегося наступления 1-й танковой армии на нальчикско-орджоникидзевском направлении. Как уже отмечалось, несмотря на то что корпус «Ф» решением ОКВ был передан в подчинение командующего 1-й танковой армией, назначение его оставалось неизменным: он по-прежнему находился в непосредственном подчинении Генерального штаба ОКВ и, как записано в журнале боевых действий группы армий «А», «для осуществления своих задач военно-политического характера» должен был «получать указания от управления разведки и контрразведки».

Перед началом наступления 1-й немецкой танковой армии корпус особого назначения «Ф» «вел разведку боем в восточном направлении». Уже 23 октября корпус, введенный в боевые действия, в результате налетов советской авиации понес большие потери в живой силе и технике. Когда 25 октября началось наступление соединений 1-й танковой армии, корпус «Ф», действовавший в районе Урожайного, как уже отмечалось, был подвергнут атаке советских войск, поддержанных артиллерией и бронемашинами. Наступление на первом этапе не принесло войскам противника ожидаемого успеха.

30 ноября 1942 года войска ударной группы 44-й армии перешли в наступление в направлении на Моздок и южнее н/п Ищерская. Цель этого удара — ослабить корпус особого назначения «Ф» (который к этому времени вновь получил свежее пополнение) и другие соединения и части 1-й танковой армии на направлении главного удара наших войск и создать им (войскам Красной армии) благоприятные условия для наступательных операций. С первых дней наступления бои носили ожесточенный характер. Германским силам, так называемой «степной» группе противника, которой командовал командир корпуса «Ф» генерал Фельми, были приданы три дивизиона артиллерии из резерва главного командования.

Главными пунктами сосредоточения группировки генерала Фельми и их опорными узлами были укрепленные населенные пункты Ага-Батырь, Нортон, Сунженский, Иргакли, Ачикулак. Германское командование, опасаясь окружения своих войск, любой ценой стремилось удержать занимаемый рубеж. Ввиду невыгодного для советских войск соотношения сил (в танках противник имел превосходство), наступление советских войск на моздокском направлении развивалось медленными темпами.

Для усиления правого фланга Северной группы войск Закавказского фронта и наращивания сил при развитии наступления командующим фронтом на северный берег реки Терек 1 декабря 1942 года были выдвинуты 320-я и 233-я азербайджанская стрелковые дивизии. С этой же целью из 44-й армии была переброшена в район станции Терек 409-я армянская стрелковая дивизия. «Для удобства управления, — писал генерал армии И. В. Тюленев Верховному Главнокомандующему, — все войска, действующие на северном берегу реки Терек (402, 416 сд, 9 ск, 320, 223 и 409 сд), с 3.12 объединяются под управлением командарма 58 (ВПУ в районе Калиновская). Переброска 409 сд начнется 3 декабря»^[98].

17 декабря Военный совет Закавказского фронта в своей директиве командующему Северной группой войск указывал: «1. Наступательным действиям наших войск севернее р. Терек противник противопоставил оборону с широким применением контратак танков и пехоты частей группы „Ф“ (корпуса особого назначения „Ф“. — Примеч. авт.) на рубеже —Морозовский, Нортон, Киров — и 3 тд с частями 111 пд и отдельными специальными формированиями, на рубеже — Кизилов, Томазов, Авалов, Шефатов». Далее командующий фронтом ставил следующую задачу: «В целях лучшего использования конницы и приданной ей техники, для усиления и развития наступательных действий правого крыла фронта, приказываю:

а) вывести в район действий 4 гв. ккк одну стрелковую дивизию и за счет этого высвободить корпус для обхода основных сил группы „Ф“ противника с юга и удара в направлении Эдиссия — Каново;

б) 5 гв. Донскому ккк направить свои главные усилия на окружение совместно с 9 ск аваловской группировки противника, нанося удар в направлении на Хотаев, Дортуев, Русский 2-й.

В район Бол. Осетинский, Дыдымка — выдвинуть одну-две стрелковые дивизии из второго эшелона, передав их в состав 9 ск».

В этой же директиве ставилась задача и другим соединениям по разгрому аваловской группировки противника.

Разведав появление в степях 5-го гвардейского Донского казачьего кавалерийского корпуса, генерал Фельми стал тщательно готовиться к выполнению поставленной ОКВ задачи: перебросить все танки и орудия на свой левый фланг, ударить по 5-му гвардейскому кавалерийскому корпусу с целью его полного разгрома. Во исполнение приказа ОКВ командир 8-го авиационного корпуса генерал Мартин Фибих связался по радио с Фельми, которому «дал слово, что в ближайшие три дня все железнодорожные пути подвоза в районе действии донских казаков будут уничтожены». Теперь Фельми не сомневался, что казаки, лишенные боеприпасов и хлеба, вынуждены будут сдаться. Но начало германского наступления несколько запоздало. Группировка Красной армии нанесла удар на упреждение.

Воины нашей наступавшей группы, многие из которых вступили в бой впервые, сражались с исключительной храбростью. В этих кровопролитных боях покрыли свои знамена неувядаемой славой бойцы 10-го гвардейского стрелкового корпуса (командир — генерал-майор В. В. Глаголев), танкисты части под командованием подполковника Титова, воины 5-го гвардейского Донского казачьего кавалерийского корпуса под командованием генерал-майора А. Г. Селиванова.

Казаки генерала Н. Я. Кириченко, против которых действовали большие силы германских войск, отбросили противника и продвинулись вперед, прикрывая правый фланг корпуса генерала А. Г. Селиванова, овладевшего н/п Ага-Батырь. В этих боях особо отличился казак из 4-го гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса 60-летний П. Г. Камнев, награжденный орденом Ленина.

О том, как дрались казаки Кириченко и Селиванова, свидетельствуют помимо многочисленных документов и материалов показания взятого в плен под хутором Чернышов штурмшарфюрера Иоганна Эрле: «Как жестоко мы ошиблись, надеясь на казачество… Ведь мы все рассчитывали на то, что казаки выступят против большевиков. Но теперь я вижу, что мы не поняли душу русского казака и не учли тех двадцати пяти лет, которые сформировали характер новых казаков». Конечно, подобные слова не полностью отражают все перипетии истории казачества. Но говорить о том, что подавляющее большинство казаков, отбросив былые обиды, нанесенные советской властью, в тяжелые годы отважно и мужественно сражались в рядах Красной армии, можно со всей определенностью.

Согласно советским источникам, отдельные подразделения корпуса «Ф» также действовали в составе немецкой группировки (1, 4 гпд; 97, 101 егд; 46 пд; 1-я словацкая моторизованная дивизия), оперировавшей против 18-й армии Черноморской группы Закавказского фронта в октябре — декабре 1942 года на туапсинском направлении.

Корпус особого назначения «Ф», несмотря на его усиление танковыми, моторизованными и кавалерийскими частями и подразделениями из 1-й танковой армии, в декабрьских боях был основательно потрепан советскими войсками, а в конце 1942 года и вовсе отведен в резерв группы армий «А».

В январе 1943 года корпус «Ф» вновь был преобразован в «Особый штаб Ф» и передан в распоряжение командующего группой армий «Дон». А в феврале 1943 года остатки личного состава корпуса были переброшены в Тунис для усиления итало-немецкой группировки в Африке. Три подразделения из бывшего корпуса пополнили за счет арабов — выходцев из Ирака, Сирии, Трансиордании, Ливии, а также из Северной Африки (скорее всего, это был личный состав двухротного немецко-арабского учебного подразделения, иногда неофициально называемого добровольческим арабским корпусом или легионом — всего около 600 человек), и включили в состав гренадерского моторизованного (панцер-гренадерского) полка «Африка» из 90-й легкой (егерской) дивизии вермахта (в начале апреля 1943 года численность 90 егд составляла около 5700 человек), которой командовал генерал-лейтенант граф Теодор фон Шпонек. Полком «Африка» (ранее именовался 288-м отрядом особого назначения) командовал полковник Ментон. Эта часть, ранее представлявшая из себя боевую группу соединения 288 — отряд 288, также предназначалась для заброски в Ирак (в районе Рахид-Али), но не с Кавказа, а из Северной Африки. Подняв восстание, немцы должны были вести повстанческую армию на Запад через Палестину и Египет и достичь зоны Суэцкого канала. Спецподразделение насчитывало 12 рот, каждая из которых могла вести боевые действия самостоятельно. Личный состав батальона набирали среди немцев, долго живших на Востоке, треть солдат была арабской национальности. После разгрома Роммеля под Эль-Аламейном такой задачи уже не стояло, и 288-й отряд 31 октября 1942 года реорганизовали в панцер-гренадерский полк «Африка». Вместе со своей дивизией эта часть сражалась в Тунисе за Кассеринский перевал. 12 мая 1943 года у мыса Бон бывшие подразделения корпуса «Ф» капитулировали в составе 250-тысячной итало-немецкой группировки к северу от Анфидавилля. Только немногим удалось эвакуироваться на судах в Сицилию, а затем продолжить свой боевой путь в Италии и Греции, но уже в составе других частей и соединений.

Закавказский и Северо-Кавказский фронты в борьбе за Крым

В истории Великой Отечественной войны Крым и Кавказ были неразрывно связаны между собой. Так получилось, что дважды — сначала в 1941, а затем и в 1943 году Закавказский и Северо-Кавказский фронты реализовывали планы по высадке советских войск в Крыму.

Керченско-Феодосийская десантная операция (25 декабря 1941 — 2 января 1942 года)

Керченско-Феодосийская операция — самая значительная десантная операция в Великой Отечественной войне. Несмотря на то что нашим войскам не удалось полностью решить поставленных перед ними задач, эта десантная операция явилась одной из героических страниц в летописи Великой Отечественной войны, символом мужества воинов Закавказского фронта, штурмовавших в декабрьскую стужу 1941 года скалистые берега Крыма, не имея специальных десантных средств и какого-либо опыта в проведении подобных операций.

Высадка десанта в Крыму диктовалась обстановкой, сложившейся на советско-германском фронте в конце 1941 года, и, в частности, на его левом крыле, после разгрома немцев под Ростовом. Основной целью планировавшейся операции было овладение плацдармом, с которого должны были начаться действия по освобождению Крыма. Кроме того, десант должен был оттянуть силы противника от Севастополя и тем самым облегчить положение защитников города, а затем полностью деблокировать его. Успешные действия ликвидировали бы угрозу вторжения германских войск на Северный Кавказ через Керченский пролив.

Всего в Крыму противник имел силы, эквивалентные 10 дивизиям. При этом две трети своих войск он сосредоточил под Севастополем, а одна треть выделялась для противодейственной обороны Керченского полуострова (42-й армейский корпус в составе 46-й и 73-й пехотных дивизий, 8-й кавалерийской бригады румын и двух танковых батальонов). Общая численность вражеских войск на Керченском полуострове составляла около 25 тыс. человек, около 300 орудий и минометов, 118 танков. Возможности керченской группировки в значительной мере возрастали благодаря господству авиации противника, которая насчитывала в Крыму свыше 500 бомбардировщиков и около 200 истребителей.

Планируя Керченскую операцию, командование Закавказского фронта первоначально ставило перед войсками весьма узкую задачу, сводящуюся, в сущности, к занятию лишь восточного побережья Керченского полуострова с последующим методическим наступлением на запад с целью выхода на фронт Джантара, Сейтджеут.

Тогда эта операция мыслилась в виде выброски морского и парашютных десантов на восточный берег Керченского полуострова (мыс Хорни, маяк Кизаульский) с последующей переброской на полуостров главных сил для развития общего наступления на фронте Тулумчак, Феодосия. Ее (операции) разработка началась 3 декабря 1941 года.

Операцию предполагалось осуществить силами 56-й и 51-й армий (7–8 стрелковых дивизий, 3–4 артиллерийских полка резерва Главного командования, 3–4 танковых батальона, авиация обеих армий и 2 авиадивизии дальнего действия).

Морской флот должен был содействовать высадке десанта и обеспечивать фланги наступающих армий.

В дальнейшем план операции претерпел некоторые изменения. Окончательный вариант действий был выработан к 13 декабря командованием Закавказского фронта после согласования с командованием Черноморского флота. Предусматривалось одновременно с форсированием Керченского пролива произвести высадку нескольких десантов — морского (2 дивизии и бригада со средствами усиления) в районе Феодосии, авиадесанта в районе Владиславовки, вспомогательного морского десанта в районе Арабата и Ак-Моная. Задача десантов — овладеть Ак-Монайским перешейком и нанести удар в тыл керченской группировке противника.

Осуществление этого плана должно было привести к оперативному окружению противника в западной части Керченского полуострова.

В операции должны были участвовать 51-я и 44-я армии (в составе 9 стрелковых дивизий и 3 стрелковых бригад) и средства усиления — 5 артиллерийских полков, мотопонтонные и инженерные батальоны, 2 авиадивизии дальнего действия и 2 авиаполка.

В состав 51-й армии перед началом операции входили 224, 396, 302, 390-я стрелковые дивизии, 12-я и 83-я стрелковые бригады, батальон морской пехоты Азовской военной флотилии, 265, 457, 456, 25-й корпусные артиллерийские полки, 1-й дивизион 7-го гвардейского минометного полка, 7-я отдельная огнеметная рота, 75, 132, 205-й инженерный батальоны, 6-й и 54-й мотопонтонные батальоны Азовской военной флотилии, Керченская военно-морская база.

Армией командовал генерал-лейтенант В. Н. Львов.

В состав 44-й армии перед началом операции входили 236, 157-я стрелковые дивизии, 63-я горнострелковая дивизия, 251-й горнострелковый полк, 105-й горнострелковый полк с дивизионом легкого артиллерийского полка, 1-й дивизион 239-го артиллерийского полка, 547-й гаубичный артиллерийский полк, 61-й инженерный батальон.

Армией командовал генерал-майор А. Н. Первушин.

В резерве находились 400, 398-я стрелковые дивизии и 126-й отдельный танковый батальон, который в конце декабря 1941 года отдельными подразделениями участвовал в десанте.

156-я стрелковая дивизия из состава Закавказского фронта была выделена для обороны побережья Азовского моря.

Общее руководство операцией осуществлял командующий Закавказским фронтом (с 30 декабря — Кавказским фронтом) генерал-майор Д. Т. Козлов. Высадка войск была возложена на Черноморский флот под командованием вице-адмирала Ф. С. Октябрьского и входившую в его состав Азовскую военную флотилию, возглавлявшуюся контр-адмиралом С. Г. Горшковым.

Десантирование возлагалось на Азовскую военную флотилию, Керченскую военно-морскую базу и Черноморский флот.

На 1 декабря 1941 года в обороне на Керченском полуострове находились 46-я пехотная дивизия вермахта и 8-я кавалерийская бригада румын. В период с 11 по 13 декабря немецкое командование перебросило сюда 73-ю пехотную дивизию и дивизионы штурмовых орудий.

Общая численность полевых войск противника на Керченском полуострове составляла 10–11 тысяч человек. Они входили в состав 11-й немецкой армии (штаб — город Симферополь).

Оборона противника состояла из укреплений полевого и долговременного типа. Глубина оборонительной полосы равнялась 3–4 км. Город Феодосия и прилегающий к нему район были оборудованы как сильный узел сопротивления.

Противодесантная оборона создавалась в местах, удобных для высадки десантов и строилась по системе опорных пунктов. Она эшелонировалась на значительную глубину и состояла из укреплений полевого и долговременного типа с огневой связью между ними. Укрепления прикрывались проволочными заграждениями. Основные опорные пункты были созданы в северо-восточной части полуострова от мыса Хрони до Александровки, а также в районах мыса Такыл и горы Опук. Феодосия с гарнизоном более 2 тыс. человек была превращена в узел противодесантной обороны. Значительное количество наземной и зенитной артиллерии размещалось в населенных пунктах, превращенных в сильные узлы сопротивления с круговой обороной. Подходы к Феодосии с моря были заминированы.

Наиболее сильно был укреплен район Еникале, Капканы, Керчь. Здесь было максимальное количество пехоты и огневых средств.

С 3 по 25 декабря войска 51-й и 44-й армий, средства усиления и военно-воздушные силы, предназначенные для участия в предстоящей операции, производили перегруппировку и сосредоточение в районы погрузки, на корабли и суда.

Плохие метеорологические условия этого периода осложнили проведение перегруппировки, и особенно перебазирование авиации с аэродромов Кавказа.

Поддерживающие военно-воздушные силы (132, 134-я дивизии авиации дальнего действия, 367-й бомбардировочный полк СБ, 792-й полк пикирующих бомбардировщиков Пе-2, 9 истребительно-авиационных полков) были недостаточно укомплектованы материальной частью. На вооружении состояли устаревшие типы самолетов (ТБ, СБ, И-153, И-16). Скоростных истребителей и бомбардировщиков в составе военно-воздушных сил было не более 15 %, и то часть из них находилась в тылу на аэродромах дивизий дальнего действия (132-й и 134-й), входя органически в состав последних, и самостоятельного участия в операциях не принимала.

702-й полк пикирующих бомбардировщиков на Пе-2 бомбометанию с пикирования обучен не был и использовался как разведывательный.

Аэродромная сеть Краснодарской области была абсолютно не подготовлена для приема большого количества самолетов. Прибывшее на этот театр командование военно-воздушных сил Закавказского фронта плохо знало местные условия. Огромный аппарат военно-воздушных сил Северо-Кавказского округа не был использован в помощь командованию и зачастую даже мешал работе штаба фронта.

Военно-воздушные силы Черноморского флота сразу не были подчинены фронту оперативно и в основном продолжали обеспечивать оборону Севастополя. Активное участие в действиях на Керченском полуострове они принимали только от случая к случаю. Вследствие плохой организации и тяжелых метеорологических условий перебазирование сопровождалось многочисленными авариями и вынужденными посадками. В начальной стадии операции смогло принять участие фактически только 50 % авиачастей, предназначавшихся для ее осуществления. Остальные 50 % продолжали оставаться на тыловых аэродромах и на трассе. Необходимых транспортных средств для высадки десанта во Владиславовке фронт к началу операции не получил.

В составе десанта планировалось иметь свыше 40 тыс. человек, около 770 орудий и минометов и несколько танков. Таким образом, соотношение сил предполагалось в пользу Закавказского фронта: по пехоте — в 2 раза, по артиллерии и минометам — в 2,5 раза. В танках же и авиации преимущество оставалось на стороне противника. Перед высадкой цифры несколько изменились.

Черноморский флот и Азовская военная флотилия по корабельному составу многократно превосходили врага, но у наших моряков практически полностью отсутствовали специальные десантные и высадочные средства, что в свою очередь влияло на быстроту высадки (десанта) на берег. Оказалось, что паромы, баржи и катера тут не в состоянии заменить никакие линкоры и крейсеры.

Соотношение сил и средств сторон перед началом десантной операции

Силы и средства	СССР	Германия	Соотношение
Соединения	6 сд, 2 сбр, 2 гсп	2 пд, 1 кбр, 2 отб
Личный состав*	41,9	25	1,7:1
Орудия и минометы	454	380	1,26:1
Танки	43	118	1:2,7
Самолеты	661	100	6,6:1
Корабли и суда	250	—

* тысяч человек.

Тренировка войск к предстоящим действиям (погрузка, выгрузка, действия десанта) была проведена наспех и недостаточно организованно. Кроме того, эффект специальных тренировочных занятий был сильно снижен, так как часть соединений, прошедших эту специальную подготовку, затем была отстранена от участия в операции (345-я стрелковая дивизия, 79-я стрелковая бригада, которые были переброшены на усиление Севастопольского гарнизона) и заменена соединениями, которые пройти специальной подготовки не успели.

Инженерные части проделали огромную работу по устройству путей, ремонту пристаней, изысканию ресурсов и подготовке плавучих средств, а также средств погрузки и выгрузки войск (сходни, лестницы, лодки, плоты и т. д.). Войска получили большое количество средств заграждения: мины, малозаметные препятствия, взрывчатые вещества — для закрепления занятых рубежей по высадке десанта. Для усиления льда Керченского пролива были собраны и подготовлены местные средства (камыш), ремонтировались пристани Темрюк, Кучугуры, Пересыпь, на косе Чушка, Тамань, Комсомольская и другие.

^{Схема высадки и действия десантов Красной армии, Черноморского флота и Азовской флотилии с 25 декабря 1941 года по 2 января 1942 года}

В первые и последующие эшелоны войск обязательно включались саперные подразделения.

Однако при определении соотношения сил в десантной операции следовало бы исходить из того, сколько войск позволяют высадить переправочные средства в первом эшелоне. В данном случае многое зависело также и от погоды.

Подготовка к проведению десантной операции, как уже отмечалось, началась с 3 декабря. Командующий 51-й армией высадку передовых десантов со стороны Азовского моря решил произвести в следующих пунктах: у Ак-Моная — 1340 человек, у мыса Зюк — 2900 человек, у мыса Тархан — 400 человек, у мыса Хрони — 1876 человек, у мыса Еникале — 1000 человек. Всего намечалось высадить 7616 человек, 14 орудий, 9 минометов калибра 120 мм, 6 танков Т-26.

Согласно «Рассчету сил и средств для высадки морских десантов Азовской военной флотилией», для высадки в район Казантипского залива предназначалось 530 человек, для высадки на мысе Зюк в западной группе — 2216 человек, две 45-мм пушки, две 76-мм пушки, четыре 37-мм пушки, девять 120-мм минометов, три танка Т-26, а также 18 лошадей и одна радиостанция (танки были переправлены на барже «Хопер», которая буксировалась пароходом «Никополь». — Примеч. авт.), для высадки в восточной группе — 667 человек и две 76-мм пушки. В район мыса Хрони высаживалось 1209 человек, две 45-мм пушки, две 76-мм пушки, три танка Т-26 (доставлены буксирным пароходом «Дофиновка» и баржей «Таганрог». — Примеч. авт.) и одна автомашина в составе западной группы, 989 человек, две 76-мм пушки и две 45-мм пушки в составе восточной группы. В Еникале планировалось высадить 1000 человек. На суда Азовской военной флотилии были погружены части 244-й стрелковой дивизии и 83-й стрелковой бригады.

Посадка десанта должна была производиться ночью, высадка — за 2 часа до рассвета. Каждому отряду были приданы боевые корабли, которые должны были огнем своих орудий поддержать высадку.

Районом погрузки для соединений 51-й армии назначался Темрюк и, частично, Кучугуры. Керченская военно-морская база силами 10 групп трех отрядов должна была высадить десант из состава 302-й стрелковой дивизии (3327 человек, 29 орудий, 3 миномета) в районе маяка Нижне-Бурунский, станции Карантин, Камыш-Бурун, Эльтиген и коммуны «Инициатива».

В состав первого броска входило 1300 человек. Высадка должна была производиться внезапно, без артиллерийской подготовки, под прикрытием дымовой завесы с торпедных катеров.

Погрузка войск на суда производилась в Тамани и в Комсомольской.

10 декабря в Новороссийск прибыл командующий Черноморским флотом с оперативной группой для руководства подготовкой и непосредственным ходом операции. Сама высадка планировалась на 21 декабря.

В это же время германское командование готовило свои войска к повторному штурму Севастопольского оборонительного района, а на рассвете 17 декабря начало наступление на Севастополь. В ходе ожесточенных боев, несмотря на упорное сопротивление наших войск, противнику, обладавшему на направлении главного удара большим превосходством в силах, удалось за четыре дня продвинуться на 4–6 км, вклинившись в направлении Северной бухты.

Для небольшой территории, удерживаемой защитниками Севастополя, это было архиопасно. Наши войска тут же нанесли контрудар и приостановили вражеское наступление, но надо было переломить ситуацию. В этих условиях Ставка ВГК подчинила Севастопольский оборонительный район командующему Закавказским фронтом и потребовала от него немедленно направить в Севастополь способного общевойскового командира для руководства сухопутными операциями, а также одну стрелковую дивизию или две стрелковые бригады и не менее 3 тыс. человек маршевого пополнения. Кроме того, ЗКФ должен был усилить авиационное обеспечение обороны Севастополя, выделив для этого не менее 5 авиаполков, и наладить бесперебойное снабжение оборонительного района боеприпасами и всем необходимым для боя.

По указанию Ставки в Севастополь на боевых кораблях направили 345-ю стрелковую дивизию из Поти, 79-ю курсантскую бригаду морской пехоты из Новороссийска, танковый батальон, вооруженный маршевый батальон, дивизион 8-го гвардейского минометного полка PC. В течение декабря в Севастополь было доставлено 5000 т боеприпасов, 4000 т продовольствия, 5500 т других грузов, 26 танков, 346 орудий и минометов. Корабли Черноморского флота усилили поддержку защитников Севастополя своим огнем. Правда, делалось это с переменным успехом.

После «взбучки» от Ставки ВГК командование Черноморского флота, а затем и Закавказского фронта, стало оперативно усиливать Севастопольский оборонительный район. Указания на этот счет они получили 20 декабря, а 22 декабря части 345 сд и 79-й бригады морской пехоты контратаковали возобновившую наступление группировку германских войск во фланг и восстановили положение.

Командир 345-й стрелковой дивизии подполковник О. Н. Гузь, обращаясь к воинам-закавказцам, направляющимся в бой, говорил: «Все — до единого — ляжем здесь, костьми усеем эти холмы и долины, но не отступим. Такого приказа ни от меня, ни от командующего не будет». Призыв комдива выражал настроение всех защитников города-героя.

Вторая попытка противника прорваться к Севастополю, предпринятая 28 декабря, также не имела успеха.

В связи с переброской части войск Закавказского фронта и сил Черноморского флота для усиления обороны Севастополя потребовалось уточнить план десантной операции. Высадка войск планировалась уже не одновременно, а последовательно: на северное и восточное побережье Керченского полуострова — на рассвете 26 декабря, а в Феодосию — 29 декабря. Соответственно изменившемуся плану были уточнены задачи войскам фронта.

51 А теперь ставилась задача: одновременно высадить десанты на северном и восточном побережье полуострова, а затем ударами с севера и юга овладеть городом Керчь. В дальнейшем овладеть Турецким валом и наступать в направлении ст. Ак-Монай. Высадка десантов возлагалась на Азовскую военную флотилию и Керченскую военно-морскую базу, которые на время операции подчинялись командующему 51-й армией.

44 А получила задачу во взаимодействии с Черноморским флотом основными силами высадиться в районе Феодосии, овладеть городом и портом, уничтожить феодосийскую группировку противника и, перехватив Ак-Монайский перешеек, отрезать ему путь на запад. Частью сил армия должна была наступать на восток с задачей во взаимодействии с 51 А рассекающими ударами уничтожить окруженную группировку немцев. С выходом частей 51-й армии на ак-монайскую позицию 44-й армии ставилась задача быть в готовности к развитию успеха в направлении Карасубазара. Кроме того, 44-й армии приказывалось высадить десант в районе горы Опук с задачей ударом на север содействовать 51-й армии в форсировании Керченского пролива и в районе Коктебеля с целью не допустить подхода резервов противника со стороны Судака.

Из-за невозможности прикрыть войска, высаживаемые в районе Феодосии, истребительной авиацией с дальних кавказских аэродромов было решено в район Владиславовки в ночь на 30 декабря высадить воздушный десант в составе парашютного батальона с задачей захватить аэродром и обеспечить посадку и дальнейшие действия с этого аэродрома фронтовой авиации. Однако уже в ходе боевых действий от плана отказались — в распоряжении нашего командования почти не было исправных транспортных самолетов.

Решением командующего Черноморским флотом наличные силы флота были разделены на 2 группы. Группа «А» предназначалась для высадки десанта в Феодосии и группа «Б» — у горы Опук^[99]. Существовали также и силы прикрытия.

В состав группы «А» входил отряд корабельной поддержки: крейсер «Красный Кавказ», крейсер «Красный Крым», эскадренные миноносцы «Незаможник», «Шаумян», «Железняков». На эти корабли было погружено 5419 человек, 15 орудий, шесть 107-мм минометов, 30 автомашин и 100 т боеприпасов. Данная материальная часть принадлежала 251-му стрелковому полку 9-й горнострелковой дивизии, 633-му стрелковому полку 157-й стрелковой дивизии, батальону морской пехоты, двум батальонам 716-го стрелкового полка 157-й стрелковой дивизии, 256-му артиллерийскому полку. Остальные корабли группы «А» были объединены в 2 отряда транспортов и 2 отряда их охранения.

1-й отряд транспортов перевозил 236-ю стрелковую дивизию. На эти корабли (8 транспортов) было погружено: 11 270 человек, 572 лошади, 26 45-мм орудий, 18 76-мм орудий, 7 122-мм орудий, 199 автомашин, 20 танков Т-37/Т-38, 18 тракторов, 43 повозки, 6 двуколок и 313 т боеприпасов.

2-й отряд транспортов (7 кораблей) перевозил 63-ю горнострелковую дивизию (без 246-го горнострелкового полка).

Для организации самой высадки группе «А» был придан отряд высадочных средств: 2 тральщика, 2 буксирных парохода, 15 катеров типа МО, 6–10 самоходных баркасов.

В состав группы «Б» входили корабли высадки и силы прикрытия.

На корабли высадки (канонерские лодки «Красный Аджаристан», «Красная Абхазия», «Красная Грузия», один буксир, один болиндер, несколько катеров МО) было погружено 2493 человека, 42 лошади, 14 орудий, 6 120-мм минометов, 8 автомашин, 230 т боеприпасов и продовольствия из 105-го горнострелкового полка и 1-го дивизиона 239-го артиллерийского полка.

На транспорт «Кубань», перешедший из группы «А» в состав отряда «Б», погружено 627 человек, 72 лошади, 9 орудий 814-го полка.

Корабли высадки поддерживали силы прикрытия: крейсер «Молотов», лидер «Ташкент» и эскадренный миноносец «Смышленый».

Пункты погрузки — Новороссийск, Анапа и Туапсе. Погрузка должна была производиться только ночью, высадка первого броска — до рассвета, после мощного огневого шквала судовой и корабельной артиллерии по порту и городу Феодосия.

Выгрузку трех дивизий (236, 63-й и 157-й) в районе Феодосии предполагалось осуществить в течение двух суток.

Командование и штабы Закавказского фронта, Черноморского флота и армий при подготовке к операции соблюдали чрезвычайную секретность. Кроме ограничения круга лиц, привлекаемых к разработке плана операции, категорически воспрещалось до выхода в море объявлять частям пункты высадки, а высадка на северное и восточное побережье планировалась одновременно за 2 часа до рассвета без артиллерийской и авиационной подготовки.

В связи с тем что высадка войск 51 А планировалась без артподготовки, транспорты вооружались собственной артиллерией, которая устанавливалась на палубах и предназначалась для немедленного подавления всех огневых точек противника, которые бы могли помешать высадке десантов^[100]. На каждом корабле имелись также приспособления для стрельбы из ПТР, ручных и стрелковых пулеметов, отлично подготовленные расчеты, которые своим огнем должны были прикрыть и обеспечить высадку первых эшелонов^[101].

Были согласованы действия дивизионной артиллерии (группы поддержки пехоты), артиллерии усиления и береговой артиллерии Керченской ВМБ (группы артиллерии дальнего действия). Действия корабельной артиллерии согласовывались с действиями десантников на берегу.

Изыскивались дополнительные средства. Инженерными войсками было подготовлено 176 байд, 58 баркасов, 17 дубков, 64 рыбачьих шлюпки.

Штурмовые отряды укомплектовывались только добровольцами, что позволило отобразить в них наиболее смелых, дерзких и инициативных бойцов.

Подготовка операции завершилась. Но накануне высадки погода резко ухудшилась. Создались дополнительные трудности. И все же в связи с тяжелым положением наших войск под Севастополем и в интересах достижения внезапности было решено десантирование не откладывать.

В ночь на 25 декабря войска 51-й армии (224-я стрелковая дивизия и 83-я бригада морской пехоты) начали погрузку на корабли. Сильный ветер и волна мешали приему на суда бойцов и грузов, что уже нарушало график выхода кораблей в море.

25 декабря 5 отрядов, посаженных на суда Азовской военной флотилии в районах Кучугуры и Темрюк, с 13 часов до 16 часов 40 минут один за другим по направлению к северному побережью Керченского полуострова вышли в море для выполнения поставленной задачи. Несмотря на сильный шторм при подходе к берегу и противодействие со стороны противника, отрядам удалось 26 декабря высадиться в районе мыса Зюк и в районе мыса Хрони.

Высадка проходила очень тяжело, так как шторм на море достигал семи баллов. Из-за этого заданный строй отрядов все время рассеивался. Сейнеры, на которых находились войска, в условиях сильного волнения на море не могли самостоятельно бороться с непогодой. Большинство мелких судов, байд и шлюпок просто разбилось. Буксиры разыскивали уцелевшие баржи и упрямо тащили их к крымскому берегу. Вблизи него бойцы прыгали в воду, а снаряжение, боеприпасы и легкие орудия несли на руках по 10 метров и более. И стихия поддалась.

У мыса Зюк из состава 1-го и 2-го отрядов было высажено 1378 человек, 3 танка Т-26, 4 орудия и девять 120-мм минометов. На захваченный плацдарм у мыса Хрони было высажено 1452 человека, 3 танка Т-26, 4 орудия, штабы 143-го стрелкового полка и 83-й бригады морской пехоты из четвертого отряда.

Отряду № 3 из-за больших потерь в кораблях и л/с высадить десант у мыса Тархан не удалось. Такая же участь постигла и пятый отряд, который из-за сильного шторма до Еникале не дошел и повернул обратно.

На следующий день противник отчаянно бомбил корабли 1-го и 2-го отрядов высадки и уничтожил несколько из них, в том числе транспорт «Пенай».

Основные силы десанта на северное побережье Керченского полуострова высадились у мыса Хрони. В течение 27 и 28 декабря здесь продолжалась высадка вторых эшелонов и части тех сил и средств, которые не удалось высадить у мыса Зюк и мыса Тархан.

В последующие дни из-за шторма высадка не производилась. Лишь 31 декабря началась массовая высадка десантов. За 26 и 31 декабря всего здесь было высажено около 6 тыс. человек, 9 танков Т-26, 9 орудий и 10 минометов и 204 т боеприпасов^[102].

Немцы довольно быстро оправились от шока и при поддержке своей господствующей в небе авиации перешли в контрнаступление. В результате места высадки у мыса Зюк и мыса Хрони быстро были ими захвачены, а наши десанты, продвинувшиеся на юго-запад от побережья, оказались отрезанными от каналов снабжения. Шли ожесточенные бои. В одном из них отличился красноармеец Георгий Воронцов. Танк Т-26, на котором он двигался в составе десанта, подорвался на вражеских минах и остановился. Немцы решили захватить экипаж боевой машины. Но попытки подобраться к танку неизменно срывались автоматным огнем Воронцова. Тогда германские солдаты залегли и стали бросать в Т-26 связки гранат. Рискуя жизнью, Воронцов проворно подхватывал их и отбрасывал в сторону. Ни одна граната не разорвалась у танка. Мужественный солдат 132-го отдельного мотоинженерного батальона надежно охранял танк до подхода подкрепления, за что впоследствии был награжден орденом Ленина. Несмотря на мужество отдельных бойцов, десанты «северного побережья» не выполнили поставленных перед ними задач, но привлекли к себе значительные силы противника и тем облегчили действия других десантов.

Десантные отряды из состава 302-й стрелковой дивизии, предназначенные для высадки на восточное побережье Керченского полуострова и грузившиеся в Тамани и бухте Комсомольская, в основном вовремя закончили посадку. Но из-за сильного шторма кораблям Керченской военно-морской базы своевременно выйти в море не удалось. Высадка десантов началась 26 декабря незадолго до рассвета^[103]. Здесь особенно отличились своим мужеством и боевым мастерством экипажи сторожевых и торпедных катеров. Действуя парами, они оказывали друг другу взаимную огневую поддержку: пока один из них производил высадку, другой прикрывал его огнем. Подавляя и уничтожая огневые точки противника, прикрывая высадку дымзавесами, катера помогали десантникам закрепляться и расширять захваченный плацдарм. Большую помощь десантным группам оказала артиллерия 51-й армии и Керченской военно-морской базы, которая мощными ударами подавляла огневые точки врага в Камыш-Буруне, Еникале, Керчи и других пунктах.

Преодолевая сильное огневое сопротивление противника, отряды 302-й стрелковой дивизии высадились и закрепились в районе Камыш-Буруна. В первый день была высажена половина запланированного десанта. Наращивание сил стало возможным лишь через день — 28 декабря, когда шторм несколько утих. К исходу 29 декабря в районе Камыш-Буруна высадились почти все главные силы десанта (11 225 человек, 47 орудий, 198 минометов, 229 пулеметов, 12 автомашин, 210 лошадей). Сюда же 28 декабря вышел на берег десант, предназначенный для действий в районе горы Опук, куда отряд высадки «Б» направлялся из Анапы дважды, но шторм и некоторые другие причины, связанные с организацией перехода, помешали ему осуществить высадку.

Операция по высадке десантов в районе Камыш-Буруна также полна примерами храбрости и массового героизма во имя Родины. Вот один из них. Матросы с канонерской лодки «Красный Аджаристан» мужественно вели себя в море, они же первыми сошли в студеную воду и помогли десантникам переправиться на берег. Настоящими патриотами показали себя и жители рыбацкого поселка на Камыш-Бурунской косе. Обрадованные возвращением родной армии, они, не страшась вражеского огня, бросились на помощь десантникам и вместе с ними выгружали с подходивших судов оружие и боеприпасы. Женщины с санитарами подбирали раненых бойцов и уносили к себе домой, где по-матерински заботились о них.

Высаженные на северное и восточное побережье Керченского полуострова десанты заняли плацдармы и развернули бои по их расширению. Однако, не имея достаточного количества танков и артиллерии, они скоро вынуждены были перейти к обороне. К этому их вынудила и недостаточная поддержка нашей авиации. Даже в самый ответственный — первый — день операции она совершила всего лишь 125 самолето-вылетов.

Значение героических действий десантников на северном и восточном побережье Керченского полуострова невозможно умалить. Они сковали значительные силы противника, его резервы и создали условия для успешной высадки десанта в Феодосии. К исходу 28 декабря скрытно от противника в Новороссийске и Туапсе была завершена погрузка войск 44-й армии, предназначавшихся для высадки. На суда отряда корабельной поддержки был посажен первый бросок десанта — два стрелковых полка, а на 12 катеров отряда высадочных средств — штурмовой отряд в составе 300 моряков. В 3 часа 29 февраля корабли ЧФ из группы «А» с десантом были у цели.

Около 4 часов утра 29 декабря отряд корабельной поддержки открыл огонь по порту Феодосия. Одновременно с этим ко входу в порт направился отряд высадочных средств. Ринувшись в проход между маяком и бонами, сторожевые катера прорвались в порт и высадили штурмовую группу моряков для захвата причалов. Ошеломленные дерзостью советских моряков, нацисты заметались. Этим воспользовались краснофлотцы. Они уничтожили противника на причалах, на молу порта. В этот период особенно отличился экипаж сторожевого катера под командованием младшего лейтенанта Черняка, который под огнем противника высадил штурмовую группу и захватил маяк. Другой сторожевой катер во главе с командиром отряда высадочных средств старшим лейтенантом А. Ф. Айдиновым, ворвавшись в гавань, прочесал огнем все причалы и подал сигнал «Вход в гавань свободен». По этому сигналу корабли с первым броском десанта направились к причалам.

Катера отряда высадочных средств начали переброску с крейсера частей передового отряда (663-й стрелковый полк 157-й стрелковой дивизии, 251-й горнострелковый полк 9-й горнострелковой дивизии), возглавляемого майором Г. И. Андреевым. Противник сосредоточил по гавани огонь артиллерии. Командиры баркасов под ураганным огнем и при непрекращающемся шторме перебрасывали десантников с кораблей на причалы порта. Старшина 1-й статьи Иван Дибров, обладавший большой силой, переносил десантников на руках в шлюпку, а затем высаживал их на причал. Когда же у баркаса вражеским снарядом сбило руль, Дибров куском доски вместо руля в течение четырех часов управлял баркасом.

Несмотря на сильный огонь противника и шестибалльный шторм, затруднявший швартовку кораблей к стенке, к 5 часам три эскадренных миноносца прорвались в порт и стали высаживать войска с их боевой техникой на широкий мол. Вскоре здесь же пришвартовался крейсер «Красный Кавказ», который менее чем за час высадил десант прямо на мол без помощи катеров. Вслед за ним в гавань вошел транспорт «Кубань» и к 11 часам 30 минутам закончил высадку десанта непосредственно на причал. К этому времени уже было высажено 1700 человек. Высадка первого отряда десанта с боевых кораблей непосредственно на причалы порта позволила резко сократить время высадки и способствовала достижению успеха. В 9 часов 15 минут также закончил выгрузку крейсер «Красный Крым».

Кораблям приходилось швартоваться и высаживать десанты под огнем и бомбовыми ударами авиации противника и одновременно самим вести огонь с целью подавления батарей и других огневых точек. Во время высадки десанта крейсер «Красный Кавказ» получил несколько пробоин. Когда вражеский снаряд пробил башню, загорелись боевые заряды. Возникла угроза взрыва и гибели корабля. Личный состав башни начал самоотверженную борьбу с этим пожаром. Матрос Пушкарев, рискуя жизнью, хватал горящие заряды и выбрасывал их за борт. Благодаря самоотверженности наших моряков крейсер был спасен. Однако усилившийся огонь врага вынудил его и другие боевые корабли отойти от мола и причалов. Маневрируя в заливе, они вели артиллерийский огонь, поддерживая действия десантных войск. Все это происходило днем под непрерывным воздействием вражеской авиации. Только крейсер и эскадренные миноносцы были атакованы с воздуха тринадцать раз.

Весь день в Феодосии шли уличные бои. Передовой отряд, не ожидая полного очищения города, атаковал противника на примыкающих к нему высотах, захватил их и отрезал немцам пути отхода. Тем временем моряки из штурмовой группы продолжали очищать город от остатков вражеских войск. К исходу 29 декабря в городе не осталось ни одного оккупанта.

В ночь на 30 декабря в Феодосию пришел первый отряд транспортов. В течение дня он высадил 236-ю и часть сил 157-й стрелковой дивизии. Второй эшелон десанта — 63-я горнострелковая дивизия — высадился 31 декабря. С 29 по 31 декабря в район Феодосии было высажено и выгружено 23 000 человек, 34 танка, 133 орудия и миномета, 334 автомашины и транспортера, 1550 лошадей и около 1000 т боеприпасов и других грузов.

Для того чтобы внести ясность в ситуацию, еще раз коснемся судьбы двухтысячного десанта, который группа «Б» из кораблей Черноморского флота должна была высадить у горы Опук. Из-за неорганизованности и перипетий погоды высадку десанта, но уже у Камыш-Буруна, удалось осуществить только 28 декабря.

В результате героических усилий воинов Закавказского фронта и моряков Черноморского флота, а также тщательно организованной и хорошо осуществленной высадки в Феодосии советские войска закрепились на Керченском полуострове и создали угрозу окружения и уничтожения всей керченской группировки врага. Командующий 11-й немецкой армией генерал Манштейн так оценивал обстановку, сложившуюся после высадки советских десантов: «Это была смертельная опасность для армии в момент, когда все ее силы, за исключением одной немецкой дивизии и двух румынских бригад, вели бой за Севастополь»^[104]. Чтобы предотвратить окружение, германское командование вынуждено было спешно отвести свои войска из-под Керчи и одновременно усилить их на феодосийском направлении. В начале января здесь кроме 46-й пехотной дивизии действовали части 73-й пехотной дивизии и румынского горнопехотного корпуса. Наподходе к этому району находились также 132-я и 170-я пехотные дивизии, перебрасывавшиеся из-под Севастополя.

Этими силами противнику удалось организовать сильную оборону в районе Феодосии. Между тем наша 44-я армия, которая могла сыграть решающую роль в отсечении керченской группировки немцев, продвинулась вперед лишь на 10–15 км, что позволило основным силам противника выскользнуть с Керченского полуострова. Этому способствовали и нерешительные действия командования 51-й армии, которое не использовало ранее высадившиеся части 224-й стрелковой дивизии и 83-й бригады морской пехоты для немедленного преследования отходившего противника.

Были и другие серьезные причины, не позволившие отрезать противнику пути отхода. Одной из них является неудавшаяся попытка высадить 1 января 1942 года морской десант в районе Ак-Моная. Зима была холодной, и корабли с десантом, зажатые льдом, не смогли выйти в район десантирования. Не достиг цели и воздушный десант на Арабатскую стрелку, так как он был выброшен с опозданием и в стороне от основных путей отхода врага.

В ходе боев 44-й армии удалось, преодолевая отчаянное сопротивление противника, расширить плацдарм в северном и западном направлениях. Ко 2 января фронт ее действий проходил по линии Кулепа-Мечеть, Карагоз, Коктебель. Севернее — на рубеж Киет, Сент-Асан — вышли части 302-й стрелковой дивизии 51-й армии.

Крупнейшая в истории Великой Отечественной войны десантная операция была осуществлена дорогой ценой. Безвозвратные потери составили 32 453 человека, из них Закавказский фронт имел 30 547 погибших, а Черноморский флот и Азовская военная флотилия — 1906 человек^[105].

Керченско-Эльтигенская десантная операция (31 октября — 11 декабря 1943 года)

Подготовка к форсированию Керченского пролива

Еще в ходе Новороссийско-Таманской наступательной операции командующий Северо-Кавказским фронтом получил указания Ставки ВГК о подготовке к форсированию Керченского пролива и разгрому вражеской группировки в Крыму совместно с войсками Южного фронта. Удерживая Крым, противник прикрывал приморский фланг своего фронта. Крым имел большое значение и для сохранения позиции Германии на Балканах и в Турции, для обеспечения господства в Черном море и прикрытия территории Румынии от ударов с моря. Поэтому Ставка не могла оставить оккупированный Крым в тылу советских фронтов, развернувших битву за Днепр. Его освобождение стало одной из первоочередных задач Советских Вооруженных сил.

План освобождения сильно укрепленного Крымского полуострова сложился не сразу. 30 сентября командующий войсками Северо-Кавказского фронта И. Е. Петров и командующий Черноморским флотом Л. А. Владимирский представили в Ставку ВГК свои соображения, где предлагали высадить на Керченский полуостров войска 18-й армии, захватить побережье и порт Керчь, а затем освободить от врага весь Керченский полуостров. Параллельно с этим предлагалось готовить операцию по высадке войск 56-й армии на южное побережье Крыма в район Ялты, Алушты иди непосредственно в Севастополь.

Такое предложение было основано на разведывательных данных о тщательной подготовке германских войск к обороне Крыма. В то время, как стало известно позднее, мнения некоторой части генералитета — немедленно эвакуировать войска из Крыма — были полностью отвергнуты. Гитлер, Дениц и другие считали необходимым удерживать Крым как гарантию дружественного отношения Турции и верности союзным обязательствам Румынии и Болгарии. Ради такой политической цели они готовы были пожертвовать войсками 17-й армии, поэтому Ставка вермахта решила оборонять Крым любой ценой^[106]. 4 сентября 1943 года Гитлер приказал готовить Крым к длительной обороне. После отхода с Таманского полуострова все высвобождающиеся строительные силы и весь строительный материал решили централизованно использовать таким образом, чтобы в первую очередь были обеспечены наиболее угрожаемые участки (Керченский полуостров, Феодосия, Судак и т. д.). Предполагалось в короткое время перейти от строительства оборонительных сооружений полевого типа к строительству сооружений крепостного типа.

Советскому командованию стало известно, что противник не собирается оставлять Крым и что в составе 17-й немецкой армии находится значительное число соединений немецких и румынских полевых войск, частей береговой обороны. Керченский полуостров оборонял отошедший с Таманского полуострова 5-й армейский корпус в составе 98-й пехотной дивизии, боевой группы полковника Кригера, румынских 3-й горнопехотной и 6-й кавалерийской дивизий. Здесь же действовали четыре отряда морской пехоты, портовые команды, 16 батарей береговой и 29 батарей полевой артиллерии, саперные и другие специальные войска. В составе танковой группы насчитывалось свыше 40 боевых машин^[107]. Всего на полуострове находилось приблизительно 85 тыс. солдат и офицеров противника. И хотя эти войска обороняли морское побережье на широком фронте, они имели возможность гибко маневрировать для сосредоточения превосходящих сил против наших десантов, высадившихся на берегу. В глубине были подготовлены три оборонительные позиции. В проливе действовали немецкие торпедные катера и самоходные артиллерийские баржи. На подходах к берегу были поставлены минные заграждения. Советское командование знало, что боевые порядки войск и военно-морские базы в Крыму противник прикрывал 23 батареями зенитной артиллерии и авиацией 4-го воздушного флота с аэродромов, расположенных как в Крыму, так и на юге Украины. Всего в распоряжении противника было 470 самолетов^[108].

12 октября 1943 года командующий войсками Северо-Кавказского фронта подписал план десантной операции, который учитывал сильную оборону Керченского полуострова. В соответствии с планом две армии высаживались одновременно на керченский берег. 56-я армия и Азовская военная флотилия высаживали десант в районе северо-восточнее Керчи, 18-я армия и силы Черноморского флота — южнее Камыш-Буруна. В дальнейшем армии, накопив силы, должны были совместно наступать на запад и освободить Керченский полуостров. 13 октября Ставка ВГК утвердила план операции, которая вошла в историю войны как Керченско-Эльтигенская десантная операция.

Операцию по освобождению Керченского полуострова было решено подготовить и провести в сжатые сроки в связи с прорывом войск Южного фронта на северные подступы к Крыму. Первым этапом фронтовой операции становилась десантная операция с целью захвата двух плацдармов. 18-я армия во взаимодействии с Черноморским флотом и под прикрытием его авиации (с оперативно приданной 214-й штурмовой авиадивизией 4-й воздушной армии) с исходного положения Тамань, Кротков, озеро Соленое должна была высадить десант и захватить плацдарм в районе поселок Эльтиген, порт Камыш-Бурун. Удерживая этот порт и установив сообщение с Таманским полуостровом, надлежало переправить в Крым главные силы армии, которые затем должны развить наступление на северо-запад в направлении Багерово в тыл керченской группировки врага. Справа 56-я армия во взаимодействии с Азовской военной флотилией и 4-й воздушной армией высаживались позднее с задачей овладеть северо-восточной частью Керченского полуострова, городом и портом Керчь, установить сообщение с Таманским полуостровом и в дальнейшем наступать на запад в направлении Багерово, Владиславовка.

Несмотря на то что район Керчи обороняла наиболее боеспособная 98-я немецкая пехотная дивизия, по условиям высадки и дальнейшего развития наступления направление, где высаживалась 56-я армия, считалось более перспективным в операции. Сложные условия высадки и наращивания сил в полосе действий 18-й армии и Черноморского флота в районе Эльтигена вынуждали считать его вторым направлением.

Этап фронтовой операции по освобождению Керченского полуострова — высадка десанта и захват плацдармов — была положена в основу планирования армейских операций. Через неделю после завершения боевых действий по освобождению Таманского полуострова, 16 октября в 19 часов командующий 18-й армией подписал боевой приказ на подготовку и проведение десантной операции с целью захвата плацдарма на Керченском полуострове на участке маяк Нижне-Бурунский, коммуна «Инициатива».

К середине октября 18-я армия состояла из трех стрелковых корпусов. 20-й стрелковый корпус, имевший опыт боев за Новороссийск и высадки морских десантов, включал 117-ю гвардейскую, 129-ю гвардейскую и 318-ю Новороссийскую стрелковые дивизии. 11-й стрелковый корпус имел в своем составе 304-ю, 316-ю стрелковые и 414-ю Анапскую стрелковую дивизии. Вновь вошедший в состав армии 22-й стрелковый корпус состоял из 89-й Таманской стрелковой, 317-й стрелковой и 395-й Таманской стрелковой дивизий. Кроме того, в состав армии входили 255-я Краснознаменная морская стрелковая бригада, 5-я гвардейская танковая бригада, пять артиллерийских и семь зенитных артиллерийских полков, три зенитных артиллерийских дивизиона, четыре полка гвардейских минометов и другие части усиления^[109].

Для захвата плацдарма был выделен 20-й стрелковый корпус под командованием генерала Д. В. Гордеева (с 4.11.1943 года — H. A. Шварева), который должен был форсировать пролив и высадиться на восточный берег Керченского полуострова тремя эшелонами. В первый эшелон была назначена 318-я стрелковая дивизия (командир — полковник В. Ф. Гладков), которой были приданы 386-й отдельный батальон морской пехоты Новороссийской военно-морской базы (командир — капитан H. A. Беляков), батальон 255-й морской стрелковой бригады (командир — майор С. Т. Григорьев). По решению Военного совета армии от 16 октября 1943 года этот батальон в составе 500 человек был сформирован из добровольцев — лучших бойцов бригады.

Войска первого эшелона должны были высадиться на участке маяк Нижне-Бурунский, коммуна «Инициатива», захватить плацдарм между озерами Чурубашское и Тобечикское и обеспечить прием главных сил корпуса на удерживаемый плацдарм. Один полк дивизии сразу же должен был наступать на север с целью захвата порта Камыш-Бурун^[110].

Во втором эшелоне десанта должны были высадиться 117-я гвардейская стрелковая дивизия^[111] и штаб 20-го стрелкового корпуса. В третьем эшелоне на плацдарм перебрасывалась 129-я гвардейская стрелковая дивизия. По выходе главных сил корпуса на рубеж Чурубаш, Михайловка войска должны были наступать в общем направлении на Багерово. Два других корпуса армии (22-й и 11-й стрелковые) должны были быть готовы к переправе через Керченский пролив в порт Камыш-Бурун и дальше действовать в полосе 20-го корпуса по обстановке. 255-я морская стрелковая бригада (без одного батальона) оставалась в Геленджике в готовности к погрузке на плавсредства для переброски в Крым, то есть составляла резерв командующего армией.

Перед штабом армии во главе с генералом Н. О. Павловским стояла сложная задача спланировать операцию, организовать управление войсками и взаимодействие с флотом и авиацией. Для обеспечения десантной операции создавалась армейская артиллерийская группа в составе 69-го Краснознаменного гвардейского пушечного артиллерийского полка, береговых батарей флота, 108-го гвардейского истребительно-противотанкового полка, который был переправлен на косу Тузла, расположенную в середине Керченского пролива, и получил возможность перекрыть его огнем. Группа состояла из 93 орудий, в том числе 46 полевых и 47 орудий береговой обороны. В середине ноября число морских орудий было увеличено до 55. Группа должна была подавить огонь противника на участке высадки, вести борьбу с его боевыми кораблями и плавсредствами.

Командиру высадки — начальнику Новороссийской военно-морской базы контр-адмиралу Г. Н. Холостякову предписывалось обеспечить своевременную высадку первого и последующих эшелонов десанта.

Большие задачи стояли перед 19-м отдельным понтонным батальоном, саперным батальоном 318-й дивизии и инженерным отделом Новороссийской военно-морской базы. Они должны были оборудовать причалы в местах посадки десанта (Тамань, мыс Тузла, озеро Соленое), а также снабдить суда трапами, щитами и другими подручными средствами для выгрузки орудий, груза и высадки личного состава.

В боевом приказе большое внимание уделялось обеспечению надежного управления войсками, особенно использованию радиосредств и световых сигналов. Было обращено особое внимание на тщательную отработку взаимодействия десанта с кораблями и военно-воздушными силами Черноморского флота, соединениями 4-й воздушной армии.

После принятия решения на операцию началась напряженная целеустремленная работа командования, штаба и политотдела по организации сил, установлению взаимодействия между ними, обучению и тренировке командиров, штабов и войск. Для 20-го стрелкового корпуса, высаживающегося в первом эшелоне, готовность устанавливалась к исходу дня 18 октября, то есть на окончательную подготовку к высадке отводилось всего двое суток. Организация форсирования пролива и боя за высадку 318-й стрелковой дивизии и приданных ей частей зависела от количества и тактико-технических качеств высадочных средств, которые могло собрать военно-морское командование. Успех операции зависел от согласованных мероприятий армии, флота, авиации. Особенно трудной проблемой было быстрое наращивание войск на захваченном плацдарме в условиях недостаточного количества транспортных судов, превосходства морских и воздушных сил противника в районе пролива, если не удастся овладеть портом выгрузки.

При организации боя за высадку и на плацдарме приходилось учитывать, что немецкое командование выселило население Керчи, Феодосии, сел и деревень, расположенных на побережье, в глубь полуострова^[112]. Это обстоятельство затрудняло ведение разведки и действия партизанских групп.

Южная часть Керченского пролива, которую предстояло форсировать 18-й армии, имеет ширину около 8 миль (до 15 км). Десантным отрядам необходимо было пройти до вражеского берега от Тамани 24 км, от Кроткова 15 км, от озера Соленое 36 км. В мелководном проливе обе стороны поставили множество мин, главным образом трудновытраливаемых донных. В целом минная обстановка была сложной, а минная опасность очень велика. В избранном для высадки десанта районе Эльтигена прибрежные глубины колебались от 0,6 до 1,6 м. Невозможно было учесть в полной мере погоду, которая осенью здесь часто меняется, внезапно может разыграться шторм и помешать плаванию десантно-высадочных средств и действиям боевых катеров.

Местность Керченского полуострова, на которой предстояло действовать войскам армии, — безлесная, открытая, степная. Многочисленные озера — соленые, колодцев мало, и вода в них тоже солоноватая. Советское командование понимало, насколько трудной была задача высадить десант в такой местности.

Для обороны Керченского полуострова противник сосредоточил в Феодосии, Камыш-Буруне и Керчи 30 быстроходных десантных барж, 37 торпедных катеров, 25 сторожевых катеров и 6 тральщиков^[113]. В конце октября эти силы были пополнены за счет отошедших из Геническа немецких кораблей, действовавших до этого в Азовском море, а в ноябре — за счет 1-й флотилии десантных барж, перешедшей из Севастополя. Десантные баржи имели сравнительно сильную артиллерию, достаточно высокую скорость и представляли большую опасность для наших боевых катеров и десантно-высадочных судов. Наиболее успешно с ними могли бороться штурмовая авиация и эскадренные миноносцы.

Командование и штаб 18-й армии, планируя и подготавливая десантную операцию, стремились учесть все эти объективные неблагоприятные обстоятельства. Кроме того, наши войска располагали ограниченными возможностями для скрытия приготовлений армии к высадке десантов, для достижения внезапности. Поэтому расчет был построен на эффективном использовании боевых возможностей авиации и артиллерии при переходе морем и в бою за высадку десанта, на высадке в первом эшелоне наибольшего количества самых боеспособных частей, имеющих опыт боев с превосходящими силами противника в тяжелых условиях. Командование надеялось также на быстрый захват порта выгрузки, планомерное наращивание сил и стремительное развитие наступления. В значительной мере расчет делался на внезапность, самоотверженность и героизм бойцов, командиров и политработников.

Для высадки войск 18-й армии в районе Эльтигена и Камыш-Буруна Черноморский флот смог выделить 82 боевых катера (18 малых охотников, 16 сторожевых катеров, 19 торпедных катеров, 29 катеров-тральщиков) и 53 единицы десантно-высадочных средств (24 десантных бота, 13 моторных баркасов, 8 гребных баркасов, 8 понтонов)^[114]. Выделенные суда нуждались в дооборудовании и приспособлении для перевозки оружия и личного состава. Командование не имело резерва десантно-высадочных средств.

Командующий 18-й армией генерал К. Н. Леселидзе решил первый эшелон десанта — 318-ю стрелковую дивизию с приданными частями — высадить в первую ночь операции. В соответствии с решением командира дивизии на бой за плацдарм она высаживалась тремя тактическими группами: 1331-й стрелковый полк с штурмовым батальоном 255-й морской стрелковой бригады из района озера Соленое — на южный участок высадки, в район коммуна «Инициатива», 1337-й стрелковый полк и управление дивизии из Кроткова — на средний участок, южнее Эльтигена, 1339-й стрелковый полк с 386-м отдельным батальоном морской пехоты из порта Тамань на северный участок, в поселок Эльтиген. Второй эшелон десанта — 117-ю гвардейскую стрелковую дивизию планировалось высадить на плацдарм ориентировочно на вторые сутки, а третий эшелон — 129-ю гвардейскую стрелковую дивизию — на третьи сутки операции.

В соответствии с решением командира дивизии личный состав полков первого эшелона был разделен на штурмовые отряды, каждый из которых состоял из стрелкового батальона, приданного саперного взвода, противотанкового 45-мм орудия. Отряды, в свою очередь, делились на штурмовые группы, включавшие стрелковую роту, 10–15 бойцов-саперов для устройства проходов в заграждениях и подрыва ДОТов, станковые пулеметы, противотанковые ружья. Группа должна была размещаться, как правило, на одном или двух рядом идущих судах^[115].

В соответствии с решениями командующего армией и командира дивизии командир высадки контр-адмирал Г. Н. Холостяков разделил десантно-высадочные средства на шесть отрядов (по два на каждую тактическую группу десанта). Каждую группу сопровождали два торпедных катера. Девять торпедных катеров под командованием капитана 1-го ранга М. А. Филиппова, составлявшие отряд прикрытия, с наступлением темноты занимали позицию к югу от Керченского пролива с задачей не допустить вражеские корабли к месту высадки; четыре торпедных катера с такой же задачей занимали позицию к северу от места высадки, между косой Тузла и портом Камыш-Бурун. Посадка десанта на суда в разных пунктах проходила с таким расчетом, чтобы все отряды могли выйти в одно и то же время («Ч») на линию старта — линию створных красных огней, установленных на косе Тузла (2 км западнее таманского берега) — и одновременно начать движение к местам высадки. После высадки войск все отряды кораблей должны были возвратиться в порты для исправления повреждений, чтобы с наступлением темноты начать переправу 117-й гвардейской стрелковой дивизии.

Указаниями Военного совета фронта в развитие основной директивы от 12 октября был определен порядок подчинения на период высадки десанта: с началом посадки на суда подразделения и части подчинялись командиру высадки и соответственно морским начальникам, командирам кораблей и судов. После окончания высадки управление частями на берегу осуществлял командир десанта через командиров полков, батальонов и рот или командиров тактических групп. Командующий армией осуществлял управление высаженным десантом через командира высадки до установления десантом надежной связи со штабом армии.

Войска первого эшелона особым расписанием были распределены по плавсредствам. Было проведено пять специальных тренировочных учений для отработки быстрой погрузки, целесообразного и удобного для высадки расположения оружия, боеприпасов и других грузов, организованной и быстрой высадки на необорудованный берег. Стремились к тому, чтобы на каждое судно посадить целое подразделение во главе с командиром. Было обращено внимание командиров отрядов кораблей на необходимость компактной высадки целых подразделений в одном береговом пункте.

По плану штаба армии в 318-й и других дивизиях корпуса были проведены тактические учения на темы: «Бой за захват, оборону и расширение плацдарма высадки на сильно укрепленном побережье противника» и «Блокирование и уничтожение опорных пунктов и ДОТов противника». Офицеры армии и флота приняли участие в совместном групповом упражнении на тему «Высадка тактического десанта на сильно укрепленное побережье противника». Была проведена рекогносцировка маршрутов движения войск от мест сосредоточения к местам посадки на суда.

В дни подготовки к форсированию пролива войска армии планомерно и целеустремленно готовились к десантной операции. На побережье Таманского полуострова был создан макет вражеских укреплений района Эльтигена. Бывалые десантники учили здесь людей искусству боя. На кораблях выходили в море, бросались в ледяную воду, штурмовали «укрепления» на берегу. За подготовкой дивизии следили представитель Ставки ВГК Маршал Советского Союза Тимошенко, генералы Петров и Леселидзе. Они интересовались всем: выучкой и экипировкой людей, запасом патронов, гранат, продовольствия, организацией санитарного обеспечения, порядком посадки и десантирования, разгрузкой кораблей, разъясняли командирам, политработникам, воинам, что делать при подходе к берегу в различных условиях обстановки, как вести бой, если подразделение окажется в окружении, как держать связь с соседями и взаимодействовать с ними^[116].

В течение трех недель перед операцией в 318-ю стрелковую дивизию прибыло 1430 человек пополнения. Большое пополнение получили и другие соединения армии, например, 395-я (683 человека) и 304-я (750 человек) стрелковые дивизии^[117]. Поэтому особое внимание обращалось на обучение вновь прибывших бойцов. Подразделения изо дня в день учились занимать свои места на десантных судах, в любую погоду выходили в море.

В период подготовки операции вся крупнокалиберная артиллерия армии, а также 47 орудий береговой артиллерии Новороссийской военно-морской базы были установлены на позициях западнее города Тамань и на косе Тузла. Штабы артиллерии армии и начальника береговой обороны флота разработали план использования артиллерии в операции. Решением командующего армией кроме армейской артиллерийской группы были созданы группы поддержки и непосредственного сопровождения пехоты.

Подавление опорных пунктов противника было начато 20 октября, а пристрелка участков высадки — 25 октября. Открытие огня непосредственно перед высадкой десанта предусматривалось по радиосигналу командиров отрядов высадочных средств и залпу PC с флагманского корабля, который должен был служить визуальным сигналом. Командиры отрядов должны были дать сигнал о переносе огня в ближайшую тактическую глубину. При обеспечении боя десанта на берегу предусматривалось последовательное сосредоточение огня по целям и площадям. К борьбе с артиллерией противника привлекались батареи береговой обороны и армейские пушечные артиллерийские полки, а также авиация. С первым эшелоном высаживались корректировочные посты от артиллерии и авиации со своими средствами связи.

Подготовка военно-воздушных сил флота и 214-й штурмовой авиадивизии проводилась одновременно с повседневной боевой деятельностью и заключалась главным образом в отработке взаимодействия с войсками, кораблями и артиллерией. Последняя в особенности нуждалась в корректировке огня из-за большой дальности стрельбы. За трое суток до высадки предполагалось штурмовыми ударами вскрыть систему противодесантной обороны противника и за сутки до высадки уничтожить его боевые корабли в ближайших портах от места высадки. На этапах перехода и высадки десанта предусматривалось использование дымовых завес, подавление опорных пунктов и уничтожение огневых точек врага.

Противовоздушное прикрытие десанта во время посадки на суда осуществляли свыше 100 орудий зенитной артиллерии и наряды истребителей, барражировавшие в воздухе.

Противоминное обеспечение заключалось в предварительном протраливании фарватеров для перехода десантно-высадочных средств к участкам высадки. Суда должны были следовать от буя к бую и по специально установленным створным знакам. Движение судов к избранным местам высадки войск обеспечивала военно-лоцманская служба.

В период подготовки к операции напряженно трудились инженерные войска армии под руководством полковника Е. М. Журина. В течение десяти дней и ночей они восстановили разрушенные и построили новые причалы, используя для этого главным образом подручные средства и материалы. Только благодаря инициативе и самоотверженности подразделений инженерных войск и приданных им частей были приготовлены к погрузочным работам причалы: два в порту Тамань, два в районе селения Гадючий Кут, три у Кроткова и три у озера Соленое. В то же время были изготовлены 34 парома, на которых должны были буксироваться через пролив танки, орудия, автомашины и другие тяжелые грузы. Для обеспечения высадки с судов на берег было изготовлено 30 тяжелых и 370 средних и легких сходней^[118].

Материально-техническое обеспечение частей первого эшелона десанта имело некоторые особенности. 318-я стрелковая дивизия с двумя батальонами высаживалась без тылов. Бойцы брали с собой запас продовольствия на трое суток и 1,5–2 комплекта боеприпасов для винтовок, автоматов и пулеметов. Со вторым эшелоном десанта предполагалось переправить на плацдарм двухсуточный запас продовольствия, кухни и котлы для варки пищи. Доставка питьевой воды на плацдарм планировалась наравне с доставкой боеприпасов и продовольствия. Снабжение последующих эшелонов предполагалось совместить с перевозками войск. Полковые и дивизионные тылы было намечено переправить позже, сообразуясь с обстановкой. Всему личному составу десанта было выдано зимнее обмундирование.

Медико-санитарная служба дополнительно развертывала у пристаней, в местах посадки и высадки пункты медицинской помощи, а также формировала специальные медицинские отряды для эвакуации раненых. Однако из-за общего недостатка кораблей специально оборудованных санитарных судов не было. Не были предусмотрены запасы обмундирования и пункты обогрева для потерявших обмундирование в воде во время высадки.

Всем работникам тыла армии во главе с генерал-майором A. M. Барановым из-за крайне скудных морских транспортных средств предстояла напряженная работа по снабжению через пролив высаженных войск, а затем по переправе на Керченский полуостров всех тыловых учреждений армии.

Военный совет армии, штаб и политический отдел ясно представляли себе все трудности осуществления предстоящей десантной операции. В условиях долговременной мощной обороны врага на Керченском полуострове и в связи с его решимостью драться до конца в изолированном Крыму можно было рассчитывать на успех лишь при хорошей организации операции и высоком боевом наступательном порыве бойцов и командиров, их героизме и самоотверженности, использовании опыта и воинского мастерства. На достижение этого в войсках армии, взаимодействующих частях флота и авиации была нацелена идеологическая работа. Весь арсенал ее средств был направлен на поднятие наступательного порыва соединений, частей и кораблей, мобилизацию бойцов и командиров на смелые и решительные действия. Главное внимание было обращено на расстановку политработников, распределение по подразделениям партийного и комсомольского актива, оказание помощи командирам в организационном сколачивании десантных отрядов, в передаче личному составу боевого опыта высадки десантов. У личного состава воспитывалось сознание необходимости соблюдать бдительность, хранить военную тайну. Обеспечение скрытности подготовки частей и кораблей к десантной операции рассматривалось как необходимое условие ее успеха. При этом усилия были направлены на сохранение в тайне времени начала операции и направления высадки.

За сутки до начала форсирования Керченского пролива офицерскому составу первого эшелона десанта был зачитан приказ командира дивизии, выданы карты района Эльтигена с указанием участков высадки и направлений действий частей и подразделений. Перед началом операции командование армии считало своим долгом лично встретиться с теми, кто первыми шли к вражескому берегу. Выезжая в части, командарм К. Н. Леселидзе, член Военного совета С. Е. Колонии и начальник политотдела Л. И. Брежнев проверяли готовность войск к выполнению сложной задачи, вникали во все крупные и мелкие вопросы, от которых зависел успех предстоящего боя; если это требовалось, тут же, на месте, вносили изменения в ранее принятые решения, устраняли выявленные недостатки. Они беседовали с солдатами и матросами, решали возникшие вопросы, заслушивали доклады командиров, политработников и хозяйственников, давали рекомендации, как лучше вести бой.

Накануне высадки десанта в частях и подразделениях были проведены митинги, на которых обсуждалось обращение Военного совета Северо-Кавказского фронта к войскам. «Вы одержали огромную победу, очистив полностью Кавказ и Кубань от проклятого и подлого врага, — говорилось в воззвании. — В борьбе с фашистскими палачами вы показали чудеса храбрости, героизма и самоотверженности. На долгие годы не померкнет ваша слава, слава героев битвы за Кавказ и Кубань. Вы честно и храбро выполнили одну боевую задачу. Перед нами стоит вторая, не менее ответственная и не менее важная задача — ворваться в Крым и очистить его от немецко-фашистских захватчиков… В данный момент самое главное и важное — форсировать и преодолеть Керченский пролив»^[119].

В торжественной обстановке на митингах десантникам передовых отрядов вручались красные знамена с наказом водрузить их на крымской земле. Система идеологической работы и боевой подготовки давала свои плоды. К концу октября выделенный в десант личный состав частей с нетерпением ждал прибытия катеров и плавучих средств. Каждый знал свою задачу, знал свое место в предстоящем тяжелом бою и был готов мужественно встретить испытание, выполнить свой долг и победить.

Вечером 31 октября в 1331-й стрелковый полк приехал представитель Ставки ВГК Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, к воинам 1339-го стрелкового полка прибыл генерал армии И. Е. Петров. Они еще раз убедились в высоком наступательном порыве бойцов и командиров. В штаб 318-й стрелковой дивизии, который располагался на крутом берегу пролива недалеко от пристани Кротков, прибыли командующий армией и начальник политотдела. Бойцы и командиры 1337-го стрелкового полка ожидали посадки на суда. К. Н. Леселидзе высказал опасение, не сорвет ли начавшийся шторм высадку десанта. Отменять намеченную операцию было нельзя. Командир дивизии В. Ф. Гладков, а также находившиеся рядом бойцы заверили командарма, что они готовы к выполнению поставленной задачи и никакие трудности их не остановят. Только бы зацепиться за крымский берег, а уж там они все сделают для того, чтобы захватить и удержать плацдарм^[120]. Высокий наступательный порыв бойцов и командиров помог десанту при высадке преодолеть такие трудности, которые превзошли все предположения.

На огненной земле

Высадка войск 18-й и 56-й армий первоначально была назначена в ночь на 28 октября 1943 года. Однако резкое ухудшение погоды заставило командующего фронтом отложить операцию. Семибальный шторм не утихал трое суток. В то же время активные действия войск 4-го Украинского фронта на северных подступах к Крыму требовали начать наступательные действия также и через Керченский пролив. Поэтому, как только шторм начал стихать, 30 октября командующий фронтом назначил высадку десантов обеих армий в ночь на 1 ноября 1943 года и определил начало высадки на крымский берег в 3 часа утра, что давало возможность до рассвета закончить высадку первых эшелонов. Начало движения судов от линии старта было назначено на 2 часа.

Чтобы не привлекать внимания разведки противника, командующий армией только со второй половины дня 31 октября разрешил производить сосредоточение десантно-высадочных средств в местах посадки десанта — в Тамани, Кроткове и у пристани озера Соленое. Исходя из необходимости достижения скрытности сосредоточения и посадки войск, он разрешил приступить к посадке только с наступлением темноты.

Между тем сильный северо-восточный ветер (до 5 баллов) и волнение затрудняли сосредоточение малотоннажных судов, их стоянку у открытых пристаней, заправку горючим. Прием десантных войск, вооружения и грузов затянулся. К 2 часам 1 ноября часть судов, закончивших погрузку, уже находилась на линии старта, другая часть еще производила погрузку. Задержалась погрузка личного состава 1337-го стрелкового полка у пристани Кротков, где во изменение графика вначале на восемь бочечных плотов был погружен артиллерийский дивизион: двенадцать 76-мм орудий, шесть автомашин «виллис», 25 тонн боезапаса, 4 тонны продовольствия и 748 человек личного состава. На буксире восьми тральщиков плоты медленно двигались на запад. Эта группа составляла дополнительный — 7-й отряд десантных судов.

Несмотря на очень тяжелые для таких малых судов погодные условия, 1-й и 2-й отряды, перевозившие от пристани озера Соленое 1331-й стрелковый полк и батальон 255-й морской стрелковой бригады, около 3 часов прошли линию старта. Примерно в то же время линию старта пересекли вышедшие из Тамани 5-й и 6-й отряды, на борту которых находились 1339-й стрелковый полк и 386-й отдельный батальон морской пехоты. 3, 4-й и 7-й отряды кораблей, вышедшие из Кроткова, с 1337-м стрелковым полком и артдивизионом на борту, линию старта прошли примерно часом позже. При переходе в темноте суда разбросало штормом, но они продолжали двигаться к назначенным участкам высадки. Из состава 1-го отряда три катера подорвались на минах. На одном из них погибли командир 1331-го стрелкового полка полковник А. Д. Ширяев и офицеры штаба полка.

Несмотря на то что походный строй судов был нарушен, десантные отряды под командованием капитанов 3-го ранга Д. А. Глухова, A. A. Жидко, Н. И. Сипягина, капитан-лейтенанта М. Г. Бондаренко, старшего лейтенанта В. Е. Москалюка, капитана 3-го ранга Г. И. Гнатенко, имея на борту более 5700 человек десанта, настойчиво двигались к вражескому берегу. Авиация флота периодически бомбардировала объекты в районе высадки и тем самым маскировала шум моторов приближающихся судов. Противник не проявлял никаких признаков беспокойства. Штормовая погода, очевидно, его успокоила.

Получив донесения командиров отрядов о прохождении линии старта, командир высадки просил командующего операцией назначать начало артиллерийской подготовки на 4 часа 30 минут и перенос огня в глубину обороны противника на 500 м через 15 минут. Расчет оказался правильным. Около 4 часов 50 минут катера 3, 4, 5-го и 6-го отрядов приблизились к берегу на дистанцию 5–6 кабельтовых (около 1 км). Шедшие на буксирах десантные боты и моторные баркасы отдали буксиры и устремились к берегу.

Первыми высадились бойцы правофлангового отряда в районе поселка Эльтиген, не встретив значительного сопротивления. После его высадки, примерно в 5 часов 20 минут, противник осветил район прожекторами и открыл по судам сильнейший ружейно-пулеметный, минометный и артиллерийский огонь. 1-й и 2-й отряды судов, несколько отставшие на переходе из-за большой волны в открытой части пролива, начали высадку на левом фланге у коммуны «Инициатива» под сильным огнем противника.

Часть катеров и судов, имевших большую осадку, маневрировала на рейде в ожидании возвращения ушедших к берегу мотоботов, баркасов и других средств высадки. Но последние при подходе к берегу понесли значительные потери от огня противника, некоторые были выброшены на берег или разбиты о скалы большой накатной волной. Не дождавшись возвращения высадочных средств, без которых невозможно было выгрузить на берег орудия и тяжелые грузы, некоторые командиры направили катера к берегу, чтобы самостоятельно высадить войска и выгрузить технику. Если это им и удавалось, то ценой тяжелых повреждений или гибели судов.

В Керченском проливе под действием прибоя у берега иногда возникают, а затем исчезают песчаные мели, так называемые бары. Такая отмель оказалась в нескольких десятках метров от берега перед участком высадки. Она не позволяла катерам подойти к берегу вплотную. С рассветом эффективность огня противника возросла. Высадочных средств для перегрузки с катеров на берег ожидать было неоткуда. Командир высадки после доклада генералу И. Е. Петрову с его разрешения приказал всем судам отойти к восточному берегу пролива.

На керченский берег было высажено свыше 2500 человек, 17 противотанковых пушек, 15 минометов, 19,5 тонны боеприпасов. Почти половина личного состава частей первого эшелона оказалась невысаженной^[121]. Не смог сойти на берег командир 318-й стрелковой дивизии полковник В. Ф. Гладков и начальник политотдела полковник М. В. Копылов. Сторожевой катер № 044, на котором они находились, получил повреждения от попадания снарядов и вместе с другими судами возвратился в Тамань^[122]. По аналогичным причинам оказались невысаженными командиры полков, начальник штаба дивизии полковник П. Ф. Бушин, который шел с 1339-м стрелковым полком, и заместитель командира дивизии полковник В. Н. Ивакин, который шел с 1331-м стрелковым полком.

Таким образом, из-за шторма и сильного противодействия противника, недостаточного количества высадочных средств и неразведанной отмели перед участком высадки десант попал в трудные условия и не смог высадить всех войск. Темп высадки оказался в два раза меньшим, и не было возможности увеличить его из-за общего недостатка десантных судов и высадочных средств.

В самый ответственный — начальный — момент боя за плацдарм высадившиеся подразделения оказались на берегу разрозненными, и им пришлось драться самостоятельно. Однако командиры батальонов и рот проявили себя вполне подготовленными к организации боя в самых тяжелых условиях.

Штурм Эльтигена первыми начали на северном участке высадки воины 2-го стрелкового батальона капитана П. К. Жукова 1339-го стрелкового полка и 386-го батальона морской пехоты капитана H. A. Белякова^[123]. Их доставили к берегу и высадили почти без потерь корабли отряда под командованием капитана 3-го ранга Г. И. Гнатенко, показавшего образцы мужества еще в Новороссийской операции. Бойцы батальона Жукова были уже на берегу, когда справа послышалось матросское «полундра» и раздались разрывы гранат. Воины этих двух батальонов смело ворвались в окопы и на огневые позиции врага, завязали ближний бой.

Рота лейтенанта Д. В. Тулинова вплавь добралась до берега и, уничтожив огневые точки немцев, захватила небольшой плацдарм в поселке Эльтиген. Пулеметчики во главе со старшиной И. Н. Ильевым уничтожили 10 солдат и выбили немцев из первых ДЗОТов и траншей. Минометный взвод лейтенанта H. H. Топольникова вынес свои минометы на руках и быстро открыл огонь по траншеям противника. Воспользовавшись этим, старшина В. Е. Фурсов с группой бойцов своей роты организовал преследование врага. Когда противник начал первую контратаку, бронебойщик 1-го стрелкового батальона 1339-го стрелкового полка рядовой П. Г. Бутов подбил танк, который был первым танком, уничтоженным десантниками. Выбив противника из северной части Эльтигена, батальон Жукова развернул бои за высоты к северо-западу от поселка.

На правом фланге высадились подразделения 386-го отдельного батальона морской пехоты. Первым достиг берега и начал бой с врагом взвод автоматчиков лейтенанта К. Ф. Стронского. Он стремительно повел наступление на северную окраину поселка. Взвод автоматчиков старшины В. Т. Цымбала наткнулся на проволочные заграждения и минное поле. Санитарный инструктор батальона главный старшина Г. К. Петрова на глазах у автоматчиков побежала по минному полю и увлекла за собой в атаку остановившихся было бойцов. К утру подразделения морских пехотинцев во главе с командирами рот лейтенантом Л. И. Новожиловым и старшим лейтенантом И. А. Цибизовым захватили две 75-мм артиллерийские батареи и взяли в плен трех немецких офицеров.

С 386-м отдельным батальоном морской пехоты высадился корреспондент армейской газеты «Знамя Родины» капитан С. А. Борзенко. Когда катер в сорока метрах от берега сел на мель против ДЗОТа, из которого бил пулемет, Борзенко с возгласом «За мной!» первым прыгнул за борт. На берегу, преодолев минное поле, его группа зашла с тыла и обезвредила ДЗОТ. Затем она выбивала немцев из домов на северной окраине поселка Эльтиген.

С рассветом подразделения морских пехотинцев начали бой за важнейшую позицию — противотанковый ров и дружной атакой захватили его. Немцы непрерывно контратаковали, стараясь вернуть утраченную позицию. Десантники на исходе дня, оставшись без боеприпасов, вынуждены были отступить. Но утром 2 ноября рота лейтенанта П. Г. Дейкало пошла на повторный штурм рва. Атака была поддержана самолетами-штурмовиками и увенчалась успехом. Положение было восстановлено. Оборону противотанкового рва в дальнейшем возглавлял комсорг батальона лейтенант Ф. А. Калинин, назначенный затем начальником штаба батальона.

За рвом поднималась высотка (с отметкой 47,7), являвшаяся опорным пунктом противника. Обороняло ее не менее роты германских солдат. Чтобы просматривать дорогу, идущую из Камыш-Буруна, и лишить противника места сосредоточения сил для контратак, лейтенант А. Д. Шумских со своим взводом, использовавудачную атаку самолетов-штурмовиков, стремительно атаковал высоту и в ближнем бою захватил ее. Чтобы вернуть ее, противник несколько раз контратаковал взвод, насчитывавший 18 человек. К вечеру, когда во взводе осталось несколько бойцов, по приказу командира батальона они отошли с высоты.

Северо-западнее поселка Эльтиген бои за важную высоту вела рота 1339-го полка под командованием капитана A. C. Мирошника. Бронебойщики во главе с младшим сержантом В. Н. Толстовым захватили и укрепили высотку, которая контролировала подход к поселку. Противник перешел в контратаку. Бронебойщики отразили ее, подбив три танка. Сержант оставался вдвоем с напарником рядовым С. Фуниковым, когда к ним на помощь подоспела группа бойцов во главе с представителем политотдела армии майором A. A. Мовшовичем. За эту высотку затем два дня шли упорные бои. Роте капитана Мирошника, который отлично организовал оборону, удалось отбить все атаки и удержать важную позицию.

Руководство высадившимися подразделениями и группами принял на себя энергичный и смелый офицер — начальник штаба 1339-го стрелкового полка майор Д. С. Ковешников. Он установил связь с отдельными группами, организовал взаимодействие между ними, дал указания, как лучше организовать оборону и отражение контратак. Ему помогал майор A. A. Мовшович, вступивший в должность заместителя командира полка по политической части. К 9 часам 45 минутам 1339-й стрелковый полк установил радиосвязь со штабом 18-й армии. Ковешников доложил обстановку на плацдарме, просил открыть артиллерийский огонь по батареям противника и скоплению его войск. Командующий армией теперь непосредственно мог влиять на ход боя на плацдарме.

На центральном участке высадки боевые действия вели отдельные малочисленные группы 1337-го стрелкового полка. Старшим на этом направлении оказался командир батальона капитан Киреев, который сумел объединить разрозненные группы и организовать оборону участка.

Высадившиеся южнее Эльтигена подразделения и группы 1331-го стрелкового полка объединил командир батальона майор А. К. Клинковский. Десантники выбили врага с небольшой высоты и оборудовали на ней свой опорный пункт. Вскоре они обнаружили опорный пункт врага, господствовавший над местностью, — школу с вырытыми вокруг нее траншеями. Весь день десантники вели бой и только под вечер овладели зданием. При этом они использовали огонь артиллерии с таманского берега, которым управляли высадившиеся корректировочные посты. На следующий день, имея всего по несколько гранат и ограниченное количество боеприпасов, они отразили все атаки врага и школу удержали.

На южном фланге у моря оборону занял батальон 255-й бригады майора С. Т. Григорьева. Он продвинулся от берега всего на 800 м и вынужден был перейти к обороне и закрепиться. После ранения Григорьева в командование батальоном вступил заместитель по политической части капитан 3-го ранга Громов. Батальон успешно действовал вместе с 1331-м полком. На господствующих высотах проходила позиция, с которой противник вел сильный огонь. С этого направления враг предпринял наступление, чтобы отрезать десант от берега и уничтожить. Здесь развернулись тяжелые, кровопролитные бои. Успех высадки и захват плацдарма на керченском берегу в районе Эльтигена обеспечили умелые и мужественные действия командиров рот и батальонов, решительность и самоотверженность всех солдат и матросов. Помощь командирам в сплочении боевых групп на плацдарме оказали работники политотдела армии И. И. Трескунов, М. М. Левин, И. И. Павленко. Многие из героев были награждены высокими правительственными наградами; некоторым командирам и бойцам было присвоено звание Героя Советского Союза.

Во второй половине дня 1 ноября из Тамани вышел мотобот и направился к крымскому берегу. На подходе к плацдарму его атаковали вражеские самолеты, но бомбы легли сзади и в стороне. Риск, на который пошел командующий фронтом генерал И. Е. Петров, разрешивший полковнику В. Ф. Гладкову переход на плацдарм днем на невооруженном баркасе, оказался оправданным. С мотобота высадилось командование 318-й стрелковой дивизии и командиры полков. В командование левофланговым 1331-м стрелковым полком вступил заместитель командира дивизии полковник В. Н. Ивакин.

Командир дивизии с удовлетворением констатировал, что высадившиеся войска захватили плацдарм до пяти километров по фронту и полтора километра в глубину с поселком Эльтиген в центре. С запада, севера и юга плацдарм прикрыт возвышенностями с небольшими высотами. Командиры батальонов и рот, руководившие первым боем и отражением во второй половине дня вражеских контратак, показали зрелость и мастерство. Укрепленная позиция врага была прорвана атакой с моря. Все важные в тактическом отношении позиции были отвоеваны и приспособлены для обороны плацдарма, за исключением района коммуны «Инициатива», господствовавшего над местностью и дававшего противнику хорошие возможности для атаки. Всю ночь на 2 ноября шла напряженная работа по организации обороны, установке минных заграждений, налаживанию огневой связи и взаимодействию. На плацдарме готовились с утра вновь отражать атаки противника.

Дальнейший ход борьбы на плацдарме и полное решение поставленной армии задачи зависели от надежности коммуникации с таманским берегом и быстроты наращивания сил в Эльтигене. Поэтому Военный совет армии принимал меры для развития успеха. В 8 часов 30 минут 1 ноября 1943 года он приказал командиру 20-го стрелкового корпуса выделить один полк 117-й гвардейской стрелковой дивизии, переправить его на плацдарм, чтобы в последующем использовать в качестве моторизованного отряда.

Для мобильности и усиления огневой мощи ему придавались 1174-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк, рота 5-й гвардейской танковой бригады (10 танков), разведывательный отряд, авторота. Командиру высадки предписывалось сосредоточить в Тамани к 19 часам средства для их перевозки. Предполагалось, что по выходе 318-й стрелковой дивизии к Чурубашу мотоотряд будет наступать вдоль дороги Марфовка — Феодосия и овладеет городом и портом Феодосия^[124]. Однако это боевое распоряжение оказалось несколько преждевременным.

В ходе высадки десанта противником в первую ночь было уничтожено значительное количество десантно-высадочных средств. К утру 1 ноября из 121 единицы различных катеров и высадочных средств, принимавших участие в переброске войск, погибли 37 единиц и 29 вышли из строя, получив различные повреждения. К вечеру 1 ноября командир высадки имел в своем распоряжении только 46 малотоннажных судов, способных принять до 2 тыс. бойцов. Из состава Азовской военной флотилии для осуществления перевозки прибыли шесть бронекатеров, каждый из которых мог принять на борт 60 бойцов, но не мог перевозить технику. Десантно-высадочные средства нужны были для доставки на плацдарм тех войск первого эшелона, которые остались невысаженными в первую ночь. После 18 часов десантно-высадочные отряды начали движение из Тамани, Кроткова и с пристани озера Соленое. При подходе судов к берегу противник открыл интенсивный артиллерийско-минометный огонь, нанося им значительный урон. Несмотря на это, в течение ночи десантные отряды совершили по два рейса. К утру 2 ноября на плацдарм было дополнительно перевезено 3270 солдат и офицеров, четыре 45-мм орудия, 9 минометов, 22,7 тонны боеприпасов и 2 тонны продовольствия^[125]. В результате этого высадка 318-й дивизии и приданных ей частей в основном была завершена.

Перевозку на плацдарм 117-й гвардейской стрелковой дивизии было намечено осуществить в течение дня 2 ноября. Но противник вел сильный артиллерийский огонь по судам в местах посадки, авиация атаковала их на переходе. От ударов противника в Тамани сгорело несколько причалов, погибли четыре катера и четыре мотобота получили серьезные повреждения. Предпринятая все же попытка переправить 1-й стрелковый батальон 335-го гвардейского стрелкового полка в дневное время не принесла успеха. На подходе к берегу противник сосредоточил огонь такой плотности, что катера не смогли подойти к пунктам высадки. Лишь около ста человек во главе с начальником политотдела дивизии полковником B. B. Кабановым вплавь добрались до берега. От перевозки войск и снабжения их на плацдарме в Эльтигене в дневное время пришлось отказаться.

Для высадившихся второй день был особенно трудным, так как противник подтянул к Эльтигену части 98-й пехотной дивизии с керченского направления и при поддержке авиации пытался ударом с юга отрезать десант от берега. Второй удар он нанес с запада в центр, пытаясь рассечь плацдарм и уничтожить его защитников по частям. В течение дня десант отразил двенадцать атак. Бои переходили в рукопашные схватки. Из-за больших потерь 1331-й стрелковый полк на левом фланге оставил свои позиции, но, усиленный резервом командира дивизии, к исходу дня контратакой восстановил положение. На других направлениях все атаки врага также были отражены. Большую помощь десантникам оказала артиллерия с таманского берега, которая сосредоточила огонь по местам скопления противника. Успешно действовала и штурмовая авиация. Командир дивизии по просьбе командиров полков передал: «Солдаты переднего края горячо благодарят артиллеристов и летчиков за помощь!»^[126].

В донесении политотдела армии сообщалось: «Настроение в действующих частях, несмотря ни на что, бодрое, боевое. Все уверены в победе. Бойцы, сержанты и офицеры проявляют исключительное мужество и отвагу. На одном небольшом участке противник бросил против наших подразделений 7 танков и большое количество пехоты. Наши бойцы, сержанты и офицеры в исключительно тяжелой обстановке отбили контратаки танков и нанесли противнику большой урон в живой силе. Сержант Хасанов пошел на танк с противотанковой гранатой и подбил его. В это время Хасанов был ранен, но продолжал наступать. Второй гранатой он подбил еще один танк. Силой огня из всех видов оружия остальные танки и пехота противника были обращены в бегство»^[127].

Пленный немец показал, что на Керченский полуостров (в район Багерово) приезжал командующий 17-й армией генерал-полковник Э. Енеке, который приказал не позднее 3 ноября уничтожить эльтигенский десант^[128].

На клочке освобожденной крымской земли всю ночь шла напряженная работа: бойцы углубляли и рыли новые окопы, устанавливали огневые средства, тянули линии связи. Ответственное и опасное задание выполняли саперы под руководством дивизионного инженера майора Б. Ф. Модина. Они снимали установленные на берегу немецкие мины и затем их же устанавливали перед передним краем обороны на танкоопасных направлениях. Артиллеристы под руководством командующего артиллерией дивизии полковника Новикова готовили к бою трофейные орудия.

Командир дивизии вывел в свой резерв 386-й отдельный батальон морской пехоты. К утру прибыл с таманского берега 335-й гвардейский стрелковый полк 117-й стрелковой дивизии, который был поставлен во второй эшелон за 1331-м стрелковым полком, что дало возможность уплотнить боевые порядки на этом направлении. Именно здесь ожидался наиболее сильный удар противника. Несмотря на то что в составе 335-го полка было переброшено всего 840 бойцов, четыре 76- и три 45-мм орудия, 18 тонн боеприпасов и продовольствия, это явилось существенной помощью десанту. Полк этот, сформированный из остатков 81-й отдельной морской стрелковой бригады, был закален в боях. Им командовал бывший комиссар бригады, опытный и отважный офицер полковник П. И. Нестеров.

Между тем противник старался как можно скорее ликвидировать десант. В ночь на 3 ноября быстроходные десантные и артиллерийские баржи противника впервые пытались помешать доставке подкреплений на плацдарм. Утром 3 ноября командующий 18-й армией генерал К. Н. Леселидзе приказал командиру высадки адмиралу Г. Н. Холостякову возобновить дневные перевозки войск и техники на плацдарм. Это решение учитывало возможные изменения обстановки в Керченском проливе в связи с высадкой войск 56-й армии северо-восточнее Керчи. Отряд из семи быстроходных катеров, приняв в Кроткове 309 человек и одно орудие, старался прорваться через завесы артиллерийского огня, но приблизиться к берегу не смог. Один катер погиб, два получили тяжелые повреждения и вышли из строя. Огонь противника по кораблям был хорошо организован, и это исключало дневные перевозки. Началась организованная блокада плацдарма, что представляло серьезную угрозу в связи с большой потерей десантно-высадочных средств за первые три дня операции, отсутствием резерва судов и боевых катеров.

С утра 3 ноября на земле и в воздухе завязались упорные бои. Южный участок плацдарма атаковали пехотный полк и 15 танков противника; в центр плацдарма одновременно наносила удар пехотная группа полковника Кригера при поддержке 10 танков. Самолеты на бреющем полете и с пикирования бомбили плацдарм. Весь день маленький клочок отвоеванной земли был в дыму и огне. Ожесточенность и настойчивость атак противника объяснялись тем, что в ночь на 3 ноября северо-восточнее Керчи на Еникальский полуостров успешно высадился десант 56-й армии и вел бои за расширение плацдарма. Чтобы не оказаться под двойным ударом, германское командование стремилось ликвидировать эльтигенский плацдарм, который оно считало основным и против которого уже были развернуты значительные силы. Обстановка сложилась так, что упорная борьба 18-й армии за эльтигенский плацдарм способствовала успешной высадке войск 56-й армии.

В оперативной сводке штаба фронта за этот день сказано, что 98-я пехотная дивизия при поддержке танков, самоходных штурмовых орудий и авиации 10 раз переходила в атаку с целью уничтожить десантные части^[129]. По оценке руководившего боем полковника В. Ф. Гладкова, в течение 3 ноября защитники плацдарма отбили 19 атак. Ценой огромных потерь противнику удалось несколько потеснить наши части на южном участке. Его танки и пехота прорвались вдоль берега, смяли 3-й батальон 1331-го полка и продвинулись до южной окраины Эльтигена. Немецкое командование старалось развить успех. Оно спешно посадило на танки десант, который наносил удар во фланг соседнего батальона майора Клинковского. Полку грозила опасность окружения. Подполковник Н. М. Челов, накануне вступивший в командование 1331-м полком, собрал группу бойцов и сам повел ее в контратаку. Вместе с подоспевшей резервной ротой командира дивизии они остановили танки противника, огнем автоматов прижали вражескую пехоту к земле. Действовали они при этом не только самоотверженно и искусно, но и хитро. Об одном таком героическом подвиге сержанта П. А. Кривенко сообщал Л. И. Брежнев в политдонесении армии от 7 ноября: «Когда на подразделение пошел немецкий танк, Кривенко поднялся и смело пошел навстречу вражеской машине. На немецком танке сидели автоматчики. Из танка по герою немцы дали длинную пулеметную очередь. Кривенко упал и притворился мертвым. Когда танк подошел совсем близко, Кривенко поднялся и быстро швырнул гранату под гусеницу. Вражеская машина завертелась на месте и остановилась. Фашистские автоматчики обратились в бегство. Бойцы подразделения, видевшие этот изумительный поединок, кричали: „Слава богатырю-новороссийцу, слава сержанту Кривенко!“»^[130]

В этот день радиосвязь действовала надежно и бесперебойно. Артиллеристы быстро сосредоточивали мощный огонь по любой указанной точке. Точные бомбо-штурмовые удары с бреющего полета самолетов-штурмовиков Ил-2 вызывали восхищение десантников. Командир эскадрильи 47-го штурмового авиационного полка лейтенант Б. Н. Водоводов и стрелок-радист В. Л. Быков на глазах всех защитников плацдарма таранили немецкий самолет Ю-88. Командир батальона 1331-го стрелкового полка А. К. Клинковский вызвал огонь тяжелой артиллерии с Тамани по высоте, которую он удерживал с горсткой бойцов. Огонь на себя помог отразить атаку немцев и удержать высоту.

В конце дня артиллерия и авиация нанесли массированный удар по противнику южнее Эльтигена. 335-й гвардейский полк и морские пехотинцы решительно контратаковали врага, навязали ему рукопашную схватку и, отбросив его, восстановили частично утраченные утром позиции.

Германское командование не достигло поставленной цели — эльтигенский плацдарм, названный в тот день «огненной землей», воины 18-й армии удержали. Упорными боями за Эльтиген армия сковала свыше трех полков и танковую часть врага, которые не могли быть использованы против войск 56-й армии, захвативших плацдарм северо-восточнее Керчи. Противнику был нанесен большой урон. Защитники плацдарма также понесли немалые потери: к концу дня насчитывалось свыше тысячи раненых, не хватало боеприпасов, воды, продовольствия. В этот кризисный момент командование и политотдел 318-й Новороссийской стрелковой дивизии обратились к защитникам плацдарма: «Боевые друзья, офицеры, сержанты, рядовые! Сегодня 3 дня, как вы ведете героический бой с фашистскими извергами. Враг пытается ликвидировать завоеванный нами плацдарм и тем самым продлить свое подлое существование на Крымском полуострове. Против нас он бросает пехоту и технику. За истекшие 3 дня нами отбито до 50 контратак противника и уничтожено свыше 1500 немецких бандитов…

Военный совет армии и Военный совет фронта принимают все возможные меры к тому, чтобы оказать нам всемерную помощь и поддержку в выполнении задач… Мы уверены в вас и в нашем грозном оружии, уверены, что отвоеванный плацдарм вы не отдадите и этим создадите условия для высадки наших главных сил. Вперед, на полный разгром немецко-фашистских оккупантов!»^[131].

Текст обращения был размножен и зачитан во всех подразделениях. Оно воодушевило бойцов и командиров, подняло их боевой дух. Было очевидно, что, пока будет кому и чем защищать плацдарм, противник не сможет его ликвидировать. 3 ноября Военный совет 18-й армии отметил хорошую боевую работу артиллеристов и летчиков. Он прислал на имя командующего военно-воздушными силами Черноморского флота телеграмму: «Передайте летному составу, поддерживающему нас в бою за восточный берег Керченского полуострова, спасибо от пехоты нашей армии. Летчики оказали нам большую помощь в отражении 37 контратак противника с танками, которые противник предпринял в течение двух дней. Имена лейтенанта Водоводова Б. Н. и младшего лейтенанта Быкова В. Л., таранивших немецкий самолет „Юнкерс-88“, мы запишем в списки героев нашей армии»^[132].

Блокировавшие ночью район Эльтигена немецкие быстроходные десантные баржи превосходили наши катера в артиллерийском вооружении и были частично бронированы (рубка, моторный отсек). С наступлением темноты они выходили из Камыш-Буруна и Феодосии в пролив и маневрировали перед плацдармом, не допуская подхода к нему десантно-высадочных средств. Им помогала авиация, сбрасывавшая на подходе осветительные авиабомбы. Иногда, при отсутствии в проливе советских кораблей, немецкие десантные баржи подходили к плацдарму и обстреливали позиции наших войск и тыловые органы, размещавшиеся у обрывистых берегов. У командира высадки адмирала Холостякова не было необходимых корабельных сил для борьбы с немецкими баржами и торпедными катерами. Лишь 8 ноября боевым катерам и транспортным средствам Новороссийской базы удалось с боем прорваться к керченскому берегу и доставить на плацдарм 392 человека, 6 тонн боеприпасов и 8 тонн продовольствия. Обратным рейсом они эвакуировали 167 раненых^[133]. В эту ночь два катера подорвались на минах, один был потоплен вражескими кораблями и один при разгрузке у берега был разбит вражеской артиллерией. Стало очевидно, что для снабжения высаженных войск, расширения плацдарма и перевозки основных сил армии необходимы новые транспортные средства, более крупные силы флота и авиации.

Начиная с 9 ноября, наращивание сил и доставка снабжения на плацдарм фактически прекратились. С 9 ноября по 6 декабря на плацдарм было перевезено морским транспортом лишь 438 человек, до 45 тонн боеприпасов и 17 тонн продовольствия. За это же время было эвакуировано с плацдарма 462 раненых^[134].

В целях уничтожения вражеских кораблей и прорыва блокады артиллерия нанесла два массированных удара по порту Камыш-Бурун (19 ноября и 8 декабря), а авиация — четыре удара (9 и 20 ноября, 1 и 6 декабря). Кроме того, авиация нанесла 16 ударов по кораблям в море. Группы торпедных и бронекатеров трижды производили поиск вражеских кораблей (16 ноября, 5 и 9 декабря). На выходе из Камыш-Буруна было поставлено минное заграждение. В результате всех этих действий было потоплено свыше 20 самоходных барж и различных катеров, 32 корабля получили значительные повреждения, но ликвидировать блокаду пока не удалось.

Тем временем на эльтигенском плацдарме продолжались ожесточенные бои с превосходящими силами врага. В течение 4 ноября войска армии отразили атаку противника на левом фланге. В ночь на 5 ноября десантные части сами перешли в наступление с целью улучшения своих позиций. Они овладели высотой и группой курганов, захватили оружие и боеприпасы. При дальнейшем продвижении десантники вышли бы за предел дальности стрельбы артиллерии с таманского берега и лишились бы ее поддержки. Учитывал это и общий недостаток боеприпасов, наступление было приостановлено.

Военный совет 18-й армии 5 ноября принял решение о снабжении десанта воздушным путем. Для этой цели был выделен 47-й полк штурмовиков Ил-2 11-й штурмовой авиадивизии флота. 6 ноября, накануне празднования 26-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, состоялась первая выброска грузов на плацдарм. Было сброшено 6 тонн продовольствия и 7 тонн боеприпасов. Однако выяснилось, что продукты, даже консервированные в металлических банках, при ударе о землю разбивались, смешивались с грунтом и становились непригодными для употребления. Тылу армии пришлось организовать две базы для специальной упаковки продуктов и боеприпасов^[135]. Кроме того, самолеты-штурмовики имели большую скорость, и тюки с грузом иногда падали в море или на территорию противника. Огонь зенитной артиллерии врага также затруднял прицельное сбрасывание грузов. Поэтому 10 ноября по решению Военного совета армии для снабжения десанта были выделены два полка Ил-2 214-й штурмовой авиадивизии, которые сбрасывали груз днем с парашютами, и два полка ночных бомбардировщиков У-2, сбрасывавших груз ночью без парашютов. Особенно успешно действовал 46-й гвардейский Таманский женский авиаполк под командованием майора Е. Д. Бершанской. Каждый экипаж этого полка за ночь совершал по несколько вылетов, иногда полк в целом делал до 140 вылетов за ночь.

С 1 ноября по 6 декабря на плацдарм было отправлено морским и воздушным путем 753 тонны всех видов снабжения, однако десантники получили всего 276 тонн^[136]. Тем не менее это помогло защитникам «огненной земли» продержаться в блокаде.

К 7 ноября, когда десант 56-й армии закрепился на плацдарме севернее Керчи, десант 18-й армии удерживал плацдарм в районе Эльтигена размером три километра по фронту и два в глубину. Подразделения и части совершенствовали оборону и отражали ожесточенные атаки врага. С утра 7 ноября противник провел артиллерийскую подготовку и двумя батальонами перешел в наступление на правом фланге плацдарма. Огнем стрелковых подразделений противник был отброшен с большими потерями.

К 8 ноября на плацдарме находилось 3668 человек — 1331-й стрелковый полк (301 человек), 1337-й стрелковый полк (481 человек), 1339-й стрелковый полк (848 человек), 335-й гвардейский стрелковый полк (731 человек), 386-й батальон морской пехоты (386 человек), штурмовой батальон 255-й бригады (232 человека), 490-й противотанковый артполк (158 человек), 6 отдельных рот (317 человек), медико-санитарный батальон (105 человек) и управление (109 человек). Вооружение десанта составили 23 станковых пулемета, 61 ручной пулемет, 1121 винтовка, 1456 автоматов, 53 противотанковых ружья, четыре 76- и двенадцать 45-мм орудий, а также 53 миномета^[137]. Из-за нехватки боеприпасов была введена их строжайшая экономия.

Войска 56-й армии готовились к наступлению с плацдарма, захваченного севернее Керчи. Командование 18-й армии получило указание в течение 4–5 суток прочно удерживать позиции в Эльтигене, накапливать боеприпасы и готовиться к наступлению. Заместителю командующего армией по тылу генералу A. M. Баранову было приказано в течение 3 дней вывезти с плацдарма всех раненых и подавать в Эльтиген 70 тонн боеприпасов и 15–20 тонн продовольствия ежедневно. Но наступление соседней армии привело лишь к незначительному расширению северного плацдарма. В то же время блокада южного — эльтигенского — плацдарма усилилась настолько, что попытки, предпринятые 9, 10 и 11 ноября доставить в Эльтиген грузы морским путем, оказались безуспешными^[138]. Положение десантной группы становилось очень тяжелым: не хватало боеприпасов, берегли каждый патрон, в то время как противник простреливал плацдарм из всех видов оружия; не хватало медикаментов, теплого обмундирования; суточный рацион состоял из 100–200 граммов сухарей, полбанки консервов и кружки кипятка. Но ничто не могло сломить волю десантников. Это признавал и противник. В донесении 5-го армейского корпуса, например, говорилось: «Большевистская идеология, которой сильно пропитан весь офицерский состав, моральный подъем в связи с успехами Красной армии в этом году — все это способствует тому, что войска противника способны творить чудеса»^[139]. Это признание врага — не только высочайшая оценка морально-боевых качеств бойцов и командиров, но и признание непобедимости солдата, защищавшего свою родину.

Несмотря на крайне тяжелые условия борьбы, весь личный состав, принимавший участие в десанте, проявил исключительно высокие политико-моральные качества, мужество и военное искусство. Советское Верховное Главнокомандование внимательно следило за драмой на керченской земле. 18 ноября 1943 года «Правда» опубликовала Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза офицерскому, сержантскому и рядовому составу Красной армии за форсирование Керченского пролива, захват плацдарма на Керченском полуострове. Высокого звания были удостоены 58 человек, в том числе командир дивизии полковник В. Ф. Гладков, командиры батальонов H. A. Беляков, П. К. Жуков, А. К. Клинковский, начальник штаба полка Д. С. Ковешников, командиры рот и взводов П. Г. Дейкало, Ф. А. Калинин, A. C. Мирошник, Л. И. Новожилов, К. Ф. Стронский, Д. В. Тулинов, П. Л. Цикоридзе, А. Д. Шумских, сержанты и рядовые С. Г. Абдуллаев, П. Г. Бутов, H. A. Дубковский, В. П. Закудряев, И. Н. Ильев, К. И. Исмагулов, H. A. Кривенко, Н. Д. Киселев, Г. К. Петрова, В. Н. Толстов, В. Е. Фурсов, М. Ю. Хасанов, В. Т. Цымбал, В. М. Есебуаи другие. В роте капитана A. C. Мирошника стало 11 Героев Советского Союза, в 1339-м стрелковом полку — 22. А всего в 318-й стрелковой дивизии за подвиги при освобождении Новороссийска и в районе Эльтигена звание Героя Советского Союза было присвоено 38 воинам. В 386-м отдельном батальоне морской пехоты капитана H. A. Белякова этого высокого звания удостоились 12 бойцов и командиров. Орденом Ленина были награждены полковники М. В. Копылов, В. Н. Ивакин, подполковник И. Х. Иванян, капитан Н. В. Рыбаков. Орденами и медалями были награждены все бойцы и командиры, принимавшие участие в боях на «огненной земле». Военный совет 18-й армии наградил орденами и медалями 99 моряков, отличившихся в первые дни высадки десанта, а также большую группу артиллеристов и летчиков, содействовавших успешной борьбе десантников.

В связи с изменением обстановки 15.11.1943 года Ставка Верховного Главнокомандования расформировала управление Северо-Кавказского фронта, а 56-ю армию преобразовала в Отдельную Приморскую армию, куда вошел и 20-й стрелковый корпус в составе 318, 89-й и 414-й стрелковых дивизий, 83-й и 255-й морских стрелковых бригад. 18-я армия выводилась в резерв Ставки ВГК. Было запланировано снять с плацдарма управление 117-й гвардейской стрелковой дивизии, перевезенное туда 8 ноября. 335-й гвардейский стрелковый полк, 115-я отдельная гвардейская разведрота, 129-й отдельный гвардейский саперный батальон 117-й гвардейской стрелковой дивизии переходили в полное подчинение командиру 318-й стрелковой дивизии^[140].

В 4 часа 15 минут 17 ноября в густом тумане десять катеров вышли из Кроткова и благополучно достигли плацдарма. Высадив 52 человека и выгрузив 11 тонн грузов, они приняли на борт 62 раненых бойца и 60 человек из управления 117-й стрелковой дивизии. При возвращении катер № 10 подорвался на мине. В числе погибших был и командир дивизии полковник Л. В. Косоногов, которому в тот день было присвоено звание генерал-майора. Используя темное время, катера совершили еще один рейс, доставив на плацдарм 32 человека и 6,5 тонны боезапаса. С плацдарма были эвакуированы 27 раненых и 82 человека из управления дивизии.

20 ноября Отдельная Приморская армия двумя корпусами (11-й гвардейский и 16-й стрелковый) с плацдарма севернее Керчи перешла в наступление с целью освобождения всего Керченского полуострова. Но к этому времени из центральной части Крыма на Керченский полуостров были подтянуты части 50-й немецкой пехотной дивизии, артиллерийские и танковые подразделения. Был подготовлен и занят войсками второй рубеж обороны, проходивший через весь полуостров от Аджибая через Марфовку до Узунлара. Оборонявшиеся в Крыму пять дивизий и части усиления поддерживал 4-й воздушный флот. Поэтому, несмотря на то, что наступавшие войска Отдельной Приморской армии дрались хорошо, продвинуться они не смогли. Для преодоления мощной обороны считалось необходимым создать двойное превосходство в живой силе и танках и тройное в артиллерии, а также иметь господство в воздухе. Наступательные действия на Керченском полуострове и на Перекопе планировалось начать позже и согласованно по времени. В сложившейся на Керченском полуострове обстановке дальнейшее удержание эльтигенского плацдарма становилось нецелесообразным.

Прорыв на соединение с Отдельной Приморской армией

Положение германских войск в Крыму в течение всего ноября непрерывно осложнялось, так как под ударами советских войск назревало крушение фронта на Керченском полуострове или на северных перешейках Крыма. Верховное главнокомандование вермахта оказывало помощь войскам всей мощью 4-го воздушного флота и военно-морскими силами. Только к концу ноября врагу удалось упрочить свои позиции.

Остановив продвижение войск 56-й армии с плацдарма севернее Керчи, противник получил возможность сосредоточить во много раз превосходящие силы против группировки советских войск на эльтигенском плацдарме. Эта группировка была малочисленнее керченской, в отличие от последней не имела танков, поддерживалась небольшой артиллерийской группой и, самое главное, снабжалась нерегулярно и скудно. Несмотря на удары советской авиации по порту Камыш-Бурун и кораблям в море, противник продолжал блокаду эльтигенского плацдарма с моря^[141].

Командир 5-го немецкого армейского корпуса генерал Альмендингер решил уничтожить плацдарм в Эльтигене. В этот район были подтянуты 6-я румынская кавалерийская дивизия, дивизионная группа полковника Кригера, батальон 98-й немецкой пехотной дивизии, а также 45 танков и штурмовых орудий.

Эльтигенский плацдарм к началу декабря удерживали до 4 тыс. бойцов и командиров, четвертая часть которых имела различные ранения. С наступлением темноты «огненная земля» оживала: активизировалась разведка, люди вылезали из щелей и блиндажей, чтобы проверить и укрепить сооружения, совершенствовать оборону, проводили занятия, собирались на партийные и комсомольские собрания. В тылу полков все подвалы домов были подготовлены в качестве ДОТов и соединены между собой траншеями.

На плацдарме было тяжело не только с боеприпасами, питанием, водой, теплым обмундированием. Очень тяжелыми были условия для ухода за ранеными. Вначале учреждения санитарной службы размещались в уцелевших домах и подвалах. С течением времени все они были разрушены артиллерией и авиацией. На обрыве берега и крутых склонах высоток отрыли операционную и ниши для раненых.

Хирург майор В. А. Трофимов записал в дневнике: «В сарайчике темно. Нет окон. Проломанная на север дверь закрыта плащ-палаткой, чтобы немного защитить раненых от пронизывающего ветра. Вблизи беспрерывно рвутся снаряды, и пыль клубами крутится над столами.

…Около 16.00 появился немецкий бомбардировщик. Сделав два захода, сбросил бомбы. Попадание в школу и сарайчики с ранеными. Убито несколько человек. Артобстрел. Снова попадание в операционную. Пыль слепит глаза. Помещения в горе будут готовы к двадцатому числу. Из-за интенсивного обстрела невозможно работать. Решили перенести работу операционной на вечер.

…Исключительно хорошее состояние ран, несмотря на исключительно неблагоприятные условия. Газовая инфекция наблюдалась в 5–6 случаях. На повторных перевязках изредка приходится исправлять ошибки — добавлять разрезы. Перевязки стараюсь делать как можно реже. Обход — ежедневно. И все же до 40 перевязок в день.

Море очень бурное. Воздушный бой. Подход четырех катеров. Первая эвакуация раненых за десять дней.

…Положение без перемен. Справа никаких известий. Экстренное партсобрание. Поймали двух румын. Противник собирается наступать…»^[142].

На «огненной земле» знали о подготовке противника к решительному удару по плацдарму. Знали и готовились к новым боям: создавали резерв боеприпасов, минировали опасные направления, используя для этого немецкие мины; провели партийный актив, на котором обсудили создавшееся положение. В ходе операции коммунисты были впереди, и многие из них пали смертью храбрых. Их места занимали новые товарищи. За полмесяца было принято в партию 120 новых членов. Все участники партактива высказали твердое убеждение в необходимости и возможности удерживать плацдарм. Было очевидно, что защитников плацдарма ничто не сломит — ни голод, ни психические атаки. Пока у них в руках будет оружие, они не оставят своих позиций.

1 декабря авиация противника нанесла мощный удар по плацдарму, на котором не было зенитной артиллерии. Около 80 самолетов точно сбросили бомбы с пикирования. Но благодаря тому, что защитники плацдарма хорошо укрылись, потери были небольшими.

Командование армии видело угрозу, которая нависла над защитниками плацдарма. Обеспеченность боеприпасами составляла от 0,1 до 0,5 боевого комплекта. Доставка продовольствия самолетами покрывала только одну суточную дачу. Поэтому командующему 4-й воздушной армией было приказано увеличить переброску боеприпасов и продовольствия для десанта до 25 тонн в сутки; увеличить число вылетов на подавление пехоты, артиллерии и танков до 150 в сутки. Силам Новороссийской военно-морской базы было предписано активизировать борьбу с кораблями противника, с тем чтобы катера и мотоботы могли доставить в Эльтиген не менее 100 тонн боеприпасов.

3 декабря командир десанта послал командующему операцией генералу Петрову тревожную телеграмму: «Изучение противника и его сосредоточения дает право сделать вывод, что противник завтра, видимо, перейдет в наступление с целью уничтожить наш десант. Прошу оказать нам помощь огнем артиллерии, авиацией, а также не допустить атак с моря».

И. Е. Петров не имел возможности ни увеличить силы на плацдарме, ни снабдить их необходимым количеством средств борьбы. Поэтому командиру дивизии он немедленно ответил: «Товарищ Гладков, я тоже это предвижу. Рекомендую вам собрать военный совет, где решить, куда вам пробиваться. Помочь вам живой силой не могу. Артиллерия и авиация будут действовать по вашему указанию. Рекомендую маршрут через Камыш-Бурун — Горком на мыс Ак-Бурун»^[143].

Это не было приказом оставить плацдарм, а всего лишь разрешением сделать это в крайнем случае; это не было и приказом прорываться к главным силам армии, а всего лишь рекомендацией рассматривать прорыв как выход из создавшегося трудного положения. В необыкновенно тяжелой обстановке командующий предоставлял право защитникам самим избрать дальнейший план действий с учетом всех обстоятельств. Предоставление им свободы действий исходило также из веры в храбрость людей, зрелость командного состава, находившегося на плацдарме, безусловной убежденности в спаянности десанта как боевого организма, в высоких патриотических качествах воинов и их преданности своей Родине.

Перед командиром десанта встало много трудных проблем. Что делать с ранеными, которых было до тысячи человек, при прорыве с плацдарма? Средств для их эвакуации не было. Куда прорываться с плацдарма? Пробиваться к Керчи на соединение с основными силами армии означало идти в тактической зоне противника, в непосредственной близости от его войск, подвергаясь опасности уничтожения. Уходить в горы к партизанам сравнительно большой массой по открытой местности без боеприпасов, продовольствия, обмундирования означало подвергнуть людей новым тяжелым испытаниям с совершенно незначительными шансами на успех. Когда следует покидать плацдарм? Можно прорываться немедленно, пока люди окончательно не изнурены боем и не израсходованы последние боеприпасы, но и противник, не втянувшись в бой за плацдарм, сохранял большую возможность к маневру. В случае затяжного боя у бойцов и командиров может не хватить физических сил для прорыва. Наконец, как достичь скрытности и в то же время подготовить людей, как построить боевой порядок для прорыва, сберечь средства и боезапас для ближнего боя?

Ночью, перед началом наступления противника, командующий армией приказал командиру десанта: «1) Ни в коем случае не допускать рассечения вас на части; 2) при невозможности удерживать район отряду в полном составе, ничего не оставляя врагу и обязательно вынося с собой раненых, ударом в направлении Камыш-Бурун прорвать оборону противника между морем и озером Чурубашское и, двигаясь через Камыш-Бурун на Горком, идти на соединение с главными силами армии.

Первый рубеж, которого должен достигнуть отряд, — мыс Ак-Бурун, захватив который дивизия может остановиться на оборону фронтом на запад от Боч. завода (бочарный завод. — Примеч. авт.) до маяка Нижне-Бурунский. В этом районе вы будете надежно прикрыты огнем артиллерии армии с косы Тузла, косы Чушка, из Еникале и обеспечены надежным сообщением по морю»^[144]. Это была обоснованная наметка к разработке плана действий.

Рано утром 4 декабря после 45-минутной артиллерийской и авиационной подготовки противник начал наступление на плацдарм, нанося концентрические удары с разных направлений. Наиболее мощный удар он наносил, как и прежде, с юга силами 6-й румынской кавалерийской дивизии и немецкой танковой группы туда, где держал оборону 335-й гвардейский полк П. И. Нестерова. Другой удар наносился немецкой пехотной группой Кригера с запада по остаткам 1337-го стрелкового полка Г. Д. Булбуляна. Прикрывая свои войска и действуя по наступающим частям противника, наша авиация произвела около 600 самолето-вылетов. Было проведено 25 воздушных боев, в ходе которых сбито 20 вражеских самолетов. На земле подбито 12 танков и уничтожено до 300 немцев^[145]. К исходу дня 335-й гвардейский полк отразил 12 атак, 1337-й стрелковый полк — 8 атак, остальные части оборонялись так же успешно. Кое-где пришлось оставить первые позиции. В обороне образовались небольшие вклинения врага. Пришлось перенести командный пункт дивизии. Поредели ряды защитников. Мало оставалось боеприпасов. Ночью на партсобраниях в частях было принято решение: «Коммунистам беречь боеприпасы, поражать цели только наверняка».

В 23 часа 4 декабря у командира дивизии собрались командиры частей и начальники служб на военный совет. Это были тридцать четвертые сутки на плацдарме, все хорошо знали боевые возможности своих войск. Командир изложил обстановку, из которой следовало, что десант выполнил свои задачи, необходимости в дальнейшей обороне плацдарма нет, силы десанта подходят к концу, эвакуация морем исключена и, следовательно, надо прорываться с плацдарма по суше. Он предложил ночью без выстрелов прорвать оборону на правом фланге, в быстром темпе пройти 20-километровый путь до Керчи, занять плацдарм на берегу пролива и затем оттуда пробиваться к основным силам армии.

Не сразу все одобрили этот план. Некоторым он показался слишком рискованным, нереальным. Они полагали, что десант способен драться на плацдарме, используя оборонительные позиции, при поддержке артиллерии и авиации. Можно было удерживать плацдарм до конца и нанести противнику возможно больший урон. Большинство же склонялось к прорыву. Но не все считали возможным еще раз прорваться через боевые порядки противника, особенно в районе Керчи. Казалось, проще, надежнее уйти в каменоломни к партизанам. В конце концов доводы и авторитет командира дивизии В. Ф. Гладкова и начальника политотдела М. В. Копылова, которые опирались на рекомендации командарма, убедили большинство. Было решено завтра, в ночь на 6 декабря, прорываться с плацдарма к Керчи. Но командующий операцией приказал весь день 6 декабря прочно удерживать занимаемый район, не давая противнику разрезать плацдарм, расчленить гарнизон на части, тщательно готовя прорыв, осуществить который надлежало в ночь на 7 декабря. Позже была получена вторая радиограмма от Военного совета армии: «Гладкову. Держаться до вечера. С наступлением темноты собрать все боеспособное для действия по 005 (боевое распоряжение от 4.12.1943. — Примеч. авт.). Время начала определите сами и донесите. При отсутствии донесения буду считать, что начинаете в 22 часа. Авиация, артиллерия будут действовать, как указано в директиве. Делаю все, что могу. Уверен, бойцы, сержанты и офицеры выполнят свой долг до конца. Петров, Баюков. 6.12.1943. 11.00»^[146].

Между тем противник усиливал блокадные действия Керченского пролива и в воздухе. В ночь на 5 декабря 12 боевых катеров пытались пробиться кЭльтигену. Произошел бой. К берегу прорвался только один катер, который выгрузил 4,2 тонны боеприпасов и высадил 12 человек. Приняв 26 раненых, катер возвратился в Кротков.

С утра 5 декабря пехота и танки противника при поддержке авиации снова перешли в наступление, нанося главный удар с запада. 1337-й стрелковый полк Булбуляна отразил 6 атак. Враг продвинулся в этот день на 150 м и вышел к окраине поселка. В конце дня он применил огнеметы, выжигая подвалы зданий. У десантников уже не было сил для проведения контратак. Огромную помощь защитникам плацдарма оказала авиация, совершившая более 800 самолето-вылетов. Летчики уничтожили 9 танков, 6 орудий, сбили 19 самолетов, потеряв при этом 11 своих машин^[147]. В ночь на 6 декабря летчицы 46-го авиаполка в последний раз сбрасывали в Эльтиген боеприпасы, медикаменты, продовольствие.

6 декабря, на третий день наступления противника, атаки его были особенно настойчивыми и ожесточенными. Используя танки и танковые десанты, врагу удалось во второй половине дня прорвать оборону на южной окраине. Половина поселка оказалась в его руках. Командир десанта решил последними силами перейти в контратаку. Генералу И. Е. Петрову он послал радиограмму: «В 17 часов противник овладел Эльтигеном от школы на юг. Половина раненых попала к противнику. С 22 часов выполняю Ваш приказ. Гладков»^[148]. Контратака получилась стремительной, отчаянной, перешла в рукопашную схватку. Противник отошел, и это дало возможность восстановить положение на плацдарме.

Военный совет армии вечером получил с плацдарма последнюю радиограмму, которая была подписана Гладковым и Копыловым: «Яростные атаки отбивать больше не в силах. Вступаем в неравный бои. Идем во славу нашей любимой Родины. Героический десант шлет Вам привет!»^[149].

В 21 час 30 минут 6 декабря в северной части плацдарма собрались остатки полков и батальонов. В соответствии с принятым решением 1339-й полк и 386-й батальон морской пехоты составляли группу прорыва, 1337-й полк должен был прикрывать основные силы слева, 1331-й полк — справа, 335-й гвардейский полк являлся арьергардом. Медсанбат и около 200 раненых должны были идти в центре боевого порядка.

Ночь была темная, моросил дождь. В 22 часа по сигналу «красная ракета» десантники начали движение. Атака вражеской позиции большой массой людей была неожиданной и стремительной. Противник не успел открыть организованного огня — штурмовые группы гранатами и штыками смяли две оборонявшиеся роты, расчистили путь. Преодолев топкие берега и озеро с очень илистым и вязким дном, десантники выбрались в степь севернее озера Чурубашское.

В это время в Эльтигене грохотал бой: по его южной и западной окраинам била артиллерия с таманского берега, в проливе сражались наши катера с немецкими десантными баржами, на позициях в южной части Эльтигена оставались отдельные группы бойцов из состава 335-го гвардейского и 4331-го стрелковых полков общей численностью до 100 человек. Они вели огонь из пулеметов и автоматов до израсходования боеприпасов^[150]. Тяжелораненые, которые не могли участвовать в прорыве и 20-километровом переходе, не хотели сдаваться врагу. Многие попросили оставить им оружие и боеприпасы, чтобы огнем сковать противника и тем облегчить прорыв своих боевых товарищей. Они знали, на что шли, и хотели заставить врага подороже заплатить за свою жизнь. Даже на войне не часто встретишь такое высочайшее проявление морального духа, преданности Родине.

Утром 7 декабря из Эльтигена в Кротков возвратился единственный прорвавшийся туда ночью катер — № 18. Он вывез с плацдарма 29 человек, в том числе 15 тяжелораненых. В течение дня командир высадки направлял катера в пролив для поиска бойцов, переправлявшихся на плотах и других подручных средствах. Им удалось подобрать 125 человек. Экипажи катеров наблюдали, как в Эльтигене и на берегу ружейно-пулеметная перестрелка продолжалась в течение первой половины дня.

Бывший командир отделения 255-й морской стрелковой бригады Ф. С. Чинякин, в тяжелом состоянии попавший в плен и чудом выживший, после войны писал: «В Эльтигене оставались только мы, тяжелораненые, и медицинские сестры. Нас намеревались вывезти на Большую землю. И катер прорвался к Эльтигену, дошел до самого берега, но враги потопили его.

Все мы, красноармейцы и краснофлотцы, были молоды, но другого выхода, как принять смерть, у нас не было.

Я вынул из нагрудного кармана партийный билет. Не хотел, чтобы после моей гибели он достался фашистам. Но и уничтожить его не мог. Не мог!.. Он мне — вроде боевого знамени в жизни. Есть билет — я существую, нет билета — и меня нет.

Смотрю на него, стараюсь запомнить каждый штрих на листочках. Неужели в последний раз вижу?.. Да, дорогие товарищи, действительность бывает иногда очень суровой…

Потом опустил партбилет опять в карман, с трудом выполз из-под нар к двери, взобрался на единственную стоявшую там табуретку. Сидел и держался за нары, чтобы не упасть. Сидел и ждал, когда ворвется первый фашистский солдат и очередью из автомата или гранатой оборвет мою жизнь.

Раненые лежали молча. О чем думали они? Наверно, как и я, мысленно прощались с теми, кого в тот страшный час удерживала память. Я подумал о нашем замполите, капитане 3-го ранга Громове. Не мог он покинуть боевого поста, боевой своей позиции, ежели еще дышал. Где он? Погиб?.. Или его вынесли товарищи на руках, когда прорывались в Керчь? Он заслужил это.

Артобстрел усилился. Самолеты врага на бреющем полете проносились над нами, поливали изрытую землю ливнем пуль, сбрасывали бомбы. Значит, думал я, там еще кто-то из наших есть… Землянка вздрагивала, с потолка сыпался песок. При каждом взрыве бомбы горячий воздух с пылью отбрасывал плащ-палатку, которой был завешен дверной проем, врывался к нам.

Слева донесся нарастающий гул от топота множества кованых солдатских сапог. И когда этот гул приблизился уже к землянке, неожиданно рядом, на высотке, размеренно, по-хозяйски заработал станковый пулемет. Он разразился длинной очередью. Это кто-то из десантников в упор расстреливал ворвавшихся в наше расположение гитлеровцев. Тогда я удовлетворенно, даже с гордостью подумал, что наш десантник дорого отдает свою жизнь. Какой молодец!

Но, должно быть, все патроны вышли. Стали слышны только одиночные выстрелы и взрывы гранат.

Потом наступила такая непривычная, такая жуткая тишина…»^[151].

Тем временем десантники в ночной степи шли форсированным маршем по бездорожью, чтобы до рассвета прорваться к Керчи, захватить приморский плацдарм и закрепиться на нем. Путь обессиленных людей оказался трудным. Вначале они наткнулись на зенитную батарею и в короткой схватке уничтожили орудийную прислугу, испортили орудия. Затем на пути оказались две тяжелые артиллерийские батареи, которые также были ликвидированы. В Солдатской Слободке десантники уничтожили тыловые подразделения врага, захватили хлеб, консервы и другое продовольствие. Не останавливаясь на привал, на ходу покормили людей, физические силы которых иссякали.

Перед рассветом основная часть десантников подошла к южной окраине города. В предрассветной мгле вырисовывались очертания горы Митридат. Она господствовала над городом и всей окружающей местностью. Рекомендованный командующим армией к удержанию плацдарм южнее бочарного завода простреливался бы с горы из всех видов оружия.

Поэтому было решено захватить гору Митридат и примыкающий к ней с востока участок берега и удерживать эту выгодную позицию. После непродолжительного отдыха без выстрела начали штурм горы. Противник был застигнут врасплох. За час боя десант занял Митридат, южное предместье Керчи и пристань Угольная. В 7 часов была установлена радиосвязь с командующим операцией. Генерал Петров ответил: «Ура славным десантникам! Держите захваченный рубеж. Готовлю крупное наступление. Вижу лично со своего НП ваш бой на горе Митридат. Даются распоряжения командиру 16-го стрелкового корпуса генералу Провалову о переходе в наступление для захвата Керчи и соединения с вами. Петров»^[152].

Десант закрепился на новом плацдарме. Вконец обессилевшие бойцы и командиры засыпали сидя, стоя, на ходу. Для обороны захваченного плацдарма сил было явно мало. Почти не оставалось боеприпасов. В это время передовой отряд, в который входило до 200 человек, продвигался по городу, подавляя сопротивление отдельных огневых точек, патрулей, часовых.

Поднялась беспорядочная стрельба, завязались уличные бои, в результате чего отряд разделился на отдельные группы. Наиболее многочисленная из них повернула на восток и присоединилась к основным силам на горе Митридат^[153]. Восемнадцать десантников во главе с майором P. Л. Григоряном на рассвете на северной окраине Керчи с боем пересекли позицию германских войск и вышли в расположение Отдельной Приморской армии. Позже с небольшой группой линию фронта перешел майор медицинской службы В. А. Трофимов. Шедший в арьергарде с небольшой группой гвардейцев 335-го полка полковник П. И. Нестеров отклонился от маршрута и попал в каменоломни к партизанам. Эта группа в течение двух месяцев действовала вместе с партизанами и затем, перейдя линию фронта, соединилась с войсками Отдельной Приморской армии.

Генерал И. Е. Петров, знавший, на что способны советские воины, все же не ожидал такого успеха. Войска армии утром 7 декабря не были готовы немедленно перейти в наступление и поддержать отважных десантников. Он экстренно готовил силы, чтобы помочь десанту удержать гору Митридат — ключ к Керчи, обеспечивавший дальнейший успех всей операции. Но противник упредил мероприятия советского командования, направив против десанта 180 самолетов 4-го воздушного флота, организовал огневую блокаду плацдарма с моря, срочно перебросил части из-под Эльтигена к подножию горы Митридат, усилил оборону севернее Керчи. В течение дня вражеские войска захватили одну из господствовавших высот и создали выгодные условия для атаки десанта.

В то же время была налажена связь десанта с артиллерией, находившейся на косе Чушка и на Еникальском полуострове. Это имело первостепенное значение, так как у десантников оставалось только стрелковое оружие и гранаты. Самолеты 4-й воздушной армии совершили по вызову десанта около 340 самолето-вылетов, сбросили 3 тонны боеприпасов, помогли отбить несколько вражеских атак. В ночь на 8 декабря на южные склоны горы было сброшено 4 тонны продовольствия и свыше 7 тонн боеприпасов^[154].

Перед рассветом 8 декабря отряд бронекатеров и тендеров Азовской флотилии подошел к берегу Керченской бухты, быстро высадил батальон (380 человек) 83-й морской стрелковой бригады и выгрузил продовольствие и боеприпасы. Приняв 165 раненых митридатской группы, отряд около 7 часов начал отход, но подвергся сильному артиллерийскому удару. Некоторые суда получили повреждения.

Высадившийся батальон был прижат огнем противника к земле и оставался в укрытиях до темноты. С утра 9 декабря враг настойчиво атаковал важную высоту 91,4 и в результате двухчасового боя овладел ею. Были окружены остававшиеся там бойцы 1331-го стрелкового полка и штаб дивизии. Полковник Гладков с группой бойцов прорвал кольцо и, выйдя в расположение других подразделений, организовал штурмовую группу, которая в рукопашной схватке выбила немцев с высоты и деблокировала подразделения и штаб дивизии^[155]. Оборону высоты принял батальон 83-й бригады, но был выбит оттуда.

В ночь на 9 декабря десантные корабли снова прорвались к подножию горы Митридат. На этот раз высадка батальона и выгрузка снаряжения проходила в условиях еще более сильного противодействия. Почти все корабли получили повреждения, но к рассвету возвратились к пристани Опасная, эвакуировав с плацдарма около 300 раненых.

Доставленное пополнение едва восполняло понесенные потери. А 16-й стрелковый корпус не смог прорвать вражескую оборону севернее Керчи и соединиться с десантом, В этих условиях, несмотря на эффективную поддержку артиллерии и авиации, десант не мог продолжать борьбу против превосходящих сил противника с танками и штурмовыми орудиями. 8 декабря Военный совет армии послал полковнику Гладкову телеграмму: «По условиям сложившейся обстановки держать десантную группу войск даже на такой весьма выгодной позиции, какой является г. Митридат, Военный совет армии находит нецелесообразным, так как в дальнейшем не гарантируется нормальная подача пополнения и снабжение»^[156].

В ночь на 10 декабря отряд катеров и мотоботов (всего 22 единицы) прорвался к участку приема войск и под огнем взял на борт 1080 человек. При этом 2 катера были потоплены и 8 получили повреждения. В ночь на 11 декабря отряд катеров вновь пробился к побережью у горы Митридат. На пляже уже действовали вражеские танки и штурмовые орудия. Посадка на суда происходила в ходе огневого боя. Часть бойцов переправлялась с плацдарма вплавь на бревнах и других подручных средствах. В течение ночи было снято с берега и подобрано из воды 360 человек.

Так закончилась героическая беспримерная сорокадневная эпопея морского десанта 18-й армии на керченской земле. Десант полностью выполнил свои задачи на плацдарме, сковал значительные силы врага и облегчил высадку основных сил фронта севернее Керчи. Многочисленные попытки противника превосходящими силами сбросить десант в море были отбиты с большими для него потерями. Очевидно, чтобы оправдать свои неудачи, командование 17-й немецкой армии 12 декабря доносило в штаб вермахта, что «в ходе ликвидации плацдарма Эльтиген взято 2860 пленных, захвачено или уничтожено 38 танков, 17 полевых орудий, 61 противотанковое орудие и большое количество легкого пехотного оружия». В действительности на плацдарме не было ни танков, ни полевых орудий, в плен же было захвачено лишь несколько десятков тяжелораненых, и, наконец, плацдарм не был ликвидирован — его оставили сами десантники в соответствии с планами командования, когда необходимость в нем фактически отпала.

В битве за Крым, которая продолжалась с сентября 1941 года по май 1944 года, особенно ожесточенными были бои за Севастополь и на Керченском полуострове. Наш народ помнит подвиги героев и чтит память погибших. В 1973 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Керчи было присвоено почетное наименование «Город-герой».

Величайший героизм и самоотверженность, проявленные воинами 18-й армии в Керченско-Эльтигенской десантной операции, вошли в золотую книгу беспримерных подвигов Великой Отечественной войны.

Результаты Керченско-Эльтигенской десантной операции имели важное военно-политическое значение. Активными действиями наши войска оттянули на себя с перекопского направления значительные силы врага и сорвали его намерения нанести контрудар по войскам 4-го Украинского фронта. Захваченный северо-восточнее Керчи плацдарм был использован в последующем для полного освобождения Крымского полуострова.

Источники и литература

1. Документы Центрального Архива Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО) и Архива института Военной истории МО РФ.

2. История Второй мировой войны 1939–1945. М., Воениздат, 1973–1976. 618 с. с ил. и к.

3. Фуллер Дж. Вторая мировая война 1939–1945 гг. М., 1956.638 с.

4. Краснознаменный Закавказский. Очерки истории Краснознаменного Закавказского округа. М., Воениздат, 1969. 448 с.

5. Краснознаменный Туркестанский. М., Воениздат, 1976. 438 с.

6. Боевая техника и оружие. 1939–1945. Коллектив авторов. М., Воениздат, 2001. 592 с.

7. Оружие победы 1941–1945. Под общей редакцией В. Н. Новикова. М., «Машиностроение», 1985. 304 с.

8. Вышли на фронт «Катюши»: Воспоминания ветеранов гвардейских минометных частей/Сост. Шмакрв В.А. М., «Московский рабочий», 1982. 304 с., 2 л. ил.

9. Гречко А. А. «Битва за Кавказ». М., Воениздат, 1973. 496 с.

10. Ибрагимбейли Хаджи Мурат. Крах «Эдельвейса и Ближний Восток». М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1977. 319 с. с ил. и карт.

11. Завьялов A. C., Калядин Т. Е. «Битва за Кавказ». М., Воениздат, 1957. 216 с.

12. Ленский А. Г. Сухопутные силы РККА в предвоенные годы. Справочник. Санкт-Петербург. 2000. 194 с.

13. Шишкин К. Вооруженные силы Германии. 1939–1945 годы. Справочник. Санкт-Петербург, 2003. 184 с.

14. Кащеев Л. Б. Советская артиллерия 1941–1945. Киров, 2000. 60 с.

15. Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. Санкт-Петербург, Издательский дом «Нева», 2003. 64 с.

16. Иванов А. Артиллерия Германии во Второй мировой войне. Санкт-Петербург, Издательский дом «Нева», 2003. 64 с.

17. Гнеушев В., Попутько А. Тайна Марухского ледника. М., 1966. 204 с.

18. Гусев A. M. «Эльбрус в огне». М., Воениздат, 1980. 208с. с ил.

19. Опрышко О. Л. Заоблачный фронт Приэльбрусья. М., Воениздат, 1976. 149 с. с ил.

Иллюстрации

^{Группа бойцов-альпинистов Среднеазиатского военного округа на ташкентском вокзале после возвращения с подъема на пик Ленина. Узбекская республика, 1936 год (РГАКФД)}

^{Помощник командующего войсками САВО О. И. Городовиков на учениях. Представлен предвоенный снимок (АВЛ)}

^{Германская 75-мм горная пушка образца 1915 года (австрийской разработки) на боевых стрельбах. Предвоенный снимок (АВЛ)}

^{Командующий 49-м горнопехотным корпусом вермахта генерал горных войск Рудольф Конрад (АВЛ)}

^{Местный житель рассказывает нашим бойцам о тайной тропе через перевал. Закавказский фронт, 242-я горнострелковая дивизия, сентябрь 1942 года (АВЛ)}

^{Командование 1-го горнострелкового отряда Красной Армии. Командиры одеты в специальную горную форму, на которой закреплены знаки различия. Закавказский фронт, сентябрь 1942 года (АВЛ)}

^{Немецкие горные егеря из группы капитана Грота фотографируются на фоне гостиницы «Приют Одиннадцати». Эльбрус, сентябрь 1942 года (АВЛ)}

^{Участники восхождения на западную вершину Эльбруса. Первая экспедиция (слева направо): Н. Маринец, Г. Одноблюдов, Н. Гусак, Б. Грачев, В. Кухтин, И. Персианинов, А. Сидоренко. На заднем плане видна гостиница «Приют Одиннадцати». 15 февраля 1943 года (АВЛ)}

^{Групповой снимок командиров альпийских отрядов Закавказского фронта. Апрель 1943 года (АВЛ)}

^{Фотоснимок 82-мм горной переносной ракетной установки. Также она могла монтироваться на легкие автомобили. 1942–1943 годы (АВЛ)}

^{Отряд казачьей кавалерии совершает переход в предгорьях Кавказа. Август 1942 года (РГАКФД)}

^{Эмблема корпуса особого назначения «Ф»}

^{Символика немецко-арабского учебного батальона (добровольческого арабского корпуса)}

^{Солдат Курт Mayль из особого штаба Фелми, попавший в плен 17.10.1942 г., обращается к сослуживцам-арабам (листовка распространялась в декабре)}

^{Крейсер «Красный Крым» на рейде, 1942 год (РГАКФД)}

^{Корабли с десантом в море. Черноморский флот, декабрь 1941 года (АВЛ)}

^{203-мм пушка-гаубица Б-4 образца 1931 года под командованием лейтенанта А. Л. Набилкова ведет огонь по позициям немецких войск в районе города Керчь через пролив. Северо-Кавказский фронт, ноябрь 1943 года(АВЛ)}

^{Герой Советского Союза пулеметчик гвардии младший сержант Мехти Гулиев и второй номер расчета гвардии сержант В. И. Ломтев около своего 7,62-мм пулемета «максим». Северо-Кавказский фронт, 56-я армия, севернее Керчи, ноябрь 1943 года (АВЛ)}

Примечания

1

Фуллер Дж. Вторая мировая война 1939–1945 гг. М., 1956, с. 138.

(обратно)

2

Там же, с. 239.

(обратно)

3

Гречко А. А. Битва за Кавказ. М., 1973, с. 239.

(обратно)

4

История Второй мировой войны 1939–1945. М., Воениздат, 1973–1976, т. 5, с. 201.

(обратно)

5

16 февраля 1943 года, когда группа армий «А» поспешно отступала с занимаемых позиций, произведен в генерал-фельдмаршалы.

(обратно)

6

Гнеушев В., Попутько А. Тайна Марухского ледника. М., 1966, с. 131.

(обратно)

7

Шишкин К. Вооруженные силы Германии 1939–1945. Справочник. Санкт-Петербург, 2003, с. 6.

(обратно)

8

Там же, с. 7.

(обратно)

9

Иванов А. Артиллерия Германии во Второй мировой войне. Санкт-Петербург, Издательский дом «Нева», 2003, с. 9–11.

(обратно)

10

Иванов А. Артиллерия СССР во Второй мировой войне. Санкт-Петербург, Издательский дом «Нева», 2003, с. 9, 10.

(обратно)

11

Краснознаменный Закавказский. М., Воениздат, 1969, с. 135–143.

(обратно)

12

Краснознаменный Туркестанский. М., Воениздат, 1976, с. 150–159.

(обратно)

13

Гусев A. M. Эльбрус в огне. М., Воениздат, 1980, с. 11.

(обратно)

14

Краснознаменный Туркестанский. М., Воениздат, 1976, с. 175–179.

(обратно)

15

На вооружении соединений фронта к концу июля 1942 года имелось: 746 минометов (82, 120 мм), 926 орудий (из них только 227 — калибра 122 мм и выше) и 220 танков (в том числе 10 KB и 20 Т-34). Фронту недоставало около 75 000 винтовок, 2500 противотанковых ружей, 2900 станковых и ручных пулеметов, 350 орудий. Аналогичное положение было с боеприпасами, инженерным обеспечением, средствами связи.

(обратно)

16

Архив Института военной истории МО РФ, ф. 191, оп. 233, д. 114, кор. 99, л. 101.

(обратно)

17

ЦАМО, ф. 132а, оп. 2642, д. 31, л. 243–245.

(обратно)

18

Гусев A. M. Эльбрус в огне. М., Воениздат, 1980, с. 166–167.

(обратно)

19

Ибрагимбейли Хаджи Мурат. Крах «Эдельвейса» и Ближний Восток. М., «Наука», 1977, с. 107.

(обратно)

20

Проэктор Д. М. Агрессия и катастрофа. Высшее военное руководство фашистской Германии во Второй мировой войне 1939–1945 гг. М., 1972, с. 416.

(обратно)

21

Гусев A. M. Эльбрус в огне. М., Воениздат, 1980, с. 170–173.

(обратно)

22

Там же, с. 133.

(обратно)

23

Гальдер Ф. Военный дневник, т. 3, пер. с нем. М., 1971, с. 229.

(обратно)

24

ЦАМО, ф. 209, оп. 1060, д. 14, л. 88–89.

(обратно)

25

Там же, л. 126–127.

(обратно)

26

Там же.

(обратно)

27

Гусев A. M. Эльбрус в огне. М., Воениздат, 1980, с. 144.

(обратно)

28

Там же, с. 152–162.

(обратно)

29

Краснознаменный Закавказский. М., 1969, с. 239.

(обратно)

30

Архив Института военной истории МО РФ, ф. 191, оп. 233, д. 118, кор. 100, л. 17.

(обратно)

31

Там же.

(обратно)

32

Там же, л. 63.

(обратно)

33

Там же, л. 215.

(обратно)

34

Особое соединение силой около бригады, укомплектованное арабами и немцами, владеющими арабским языком. Предназначалась для боевых действий на Ближнем Востоке и в Северной Африке.

(обратно)

35

ЦАМО, ф. 371, оп. 6367, д. 53, кор. 17989, л. 211.

(обратно)

36

Там же.

(обратно)

37

Там же, д. 101, кор. 17994, л. 36.

(обратно)

38

Foerster G., Helmert H., Schnitter H. Der zweite Weltkrieg. Berlin, 1972.

(обратно)

39

ЦАМО, ф. 371, on. 6367, д. 102, л. 186.

(обратно)

40

Там же.

(обратно)

41

Вышли на фронт «Катюши». Воспоминания ветеранов гвардейских минометных частей / Сост. Шмаков В.А. М., «Московский рабочий», 1982, с. 239–245.

(обратно)

42

Архив Института военной истории МО РФ, оп. 223, д. 121, кор. 100, л. 36.

(обратно)

43

ЦАМО, ф. 209, оп. 1063, д. 5091, л. 51–53.

(обратно)

44

Hubatsch W. Hitlers Weisungen fuer die Kriegsfuehrung 1939–1945. Dekumente des Oberkommandos der Wehrmacht. Frankfurt а. M., 1962, s. 131–132.

(обратно)

45

Гальдер Ф. Военный дневник. Т. 2, пер. с нем. М., 1968–1969, с. 509–510.

(обратно)

46

Hubatsch W. Hitlers Weisungen fuer die Kriegsfuehrung 1939–1945. Dekumente des Oberkommandos der Wehrmacht. Frankfurt а. M., 1962, s. 151.

(обратно)

47

Закруткин В. Кавказские записки. 1942–1943. M., 1962, с. 313.

(обратно)

48

Hitlers Weisungen fuer die Kriegstuehrung 1939–1945. Frankfurt а. M., 1962, s. 134–135.

(обратно)

49

Tillman H. Deutschlands Araberpolitik im Zweiten Weltkrieg. Berlin, 1965, s. 315.

(обратно)

50

Там же, s. 239, 250.

(обратно)

51

Там же, s. 256.

(обратно)

52

Там же, s. 288.

(обратно)

53

Там же.

(обратно)

54

Там же, s. 314.

(обратно)

55

Jacobsen Н.А. 1939–1945. Der Zweite Weltkrieg in Chronik und Dokumenten, Hg. V. 4. Augl. Darmstadt, 1959, s. 222.

(обратно)

56

Tillman H. Deutschlands Araberpolitik im Zweiten Welkrieg, Berlin, 1965, s. 315.

(обратно)

57

Там же.

(обратно)

58

Там же.

(обратно)

59

Новая история Индии. М., 1961, с. 187–188.

(обратно)

60

Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма. (Популярный очерк), т. 27, с. 400.

(обратно)

61

Tillman H. Deutschlands Araberpolitik im Zweiten Weltkrieg. Berlin. 1965, s. 315.

(обратно)

62

Там же, s. 314.

(обратно)

63

Там же, s. 316.

(обратно)

64

Там же, s. 315.

(обратно)

65

Там же.

(обратно)

66

Там же.

(обратно)

67

Kriegstagebuch des Oberkommandos der Wehrmacht (Wehrmachtfuehrungsstab) 1940–1945, Bd I. Frankfurt a. M., 1965, s. 165,429, 748.

(обратно)

68

Tillman H. Deutschlands Araberpolitik im Zweiten Weltkrieg. Berlin, 1965, s. 315.

(обратно)

69

Там же, s. 316.

(обратно)

70

Там же.

(обратно)

71

Staatsmaenner und Diplomaten bei Hitler, Hg. V. Munchen, 1969, s. 330–336.

(обратно)

72

Akten zur deutschen auswaertigen Politik 1918–1945. Serie E (1941–1945), Bd I, Doc. 41, 59, 264. Goettingen, 1969.

(обратно)

73

Пробуждение угнетенных. M., 1968, с. 420–426.

(обратно)

74

История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 1–7. М., 1973–1976, с. 158.

(обратно)

75

Akten zer deutschen auswaertigen Politik 1918–1945. Serie E (1941–1945), Bdl, Doc. 41, 59, 264. Goettingen, 1969, doc. 41.

(обратно)

76

Пробуждение угнетенных. M., 1968, с. 422.

(обратно)

77

Carell Р. Unternehmen Barbarossa der Marsch nach Russland. Frankfurt a. M., 1963, s. 162.

(обратно)

78

История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 1–7. М., 1973–1976, т. 3, с. 146.

(обратно)

79

Там же.

(обратно)

80

Hillgruber А. Hitlers Strategie. Politik und Kriegsfuehrung 1940–1941. Frankfurt a. M., 1965, s. 130.

(обратно)

81

Закруткин В. Кавказские записки 1942–1943. M., 1962, с. 311.

(обратно)

82

La guerre en Mediterrannee 1939–1945. Actes du Colloque International tenu a Paris du 8 au 11 avril 1969. Paris, 1971, p. 609.

(обратно)

83

Opera omnia di Benito Mussolini. Acura di Edvardo a Duilio Susmel. XXVIII. Dalia Proclamazione dell impero al Viaggio in Germania. (10.V.1936—10.IX.1937), p. 611–612.

(обратно)

84

Новейшая история арабских стран (1917–1966). M., 1968, с. 128.

(обратно)

85

Там же, с. 251.

(обратно)

86

Grobba F. Maenner und Maechte im Orient. Goettingen, 1967, s. 259–274.

(обратно)

87

«Revue d'histoire de la deuxieme guerre mondiale», 1971, № 96, p. 43.

(обратно)

88

Там же, p. 47.

(обратно)

89

Еремеев Л. M. Глазами друзей и врагов. О роли Советского Союза в разгроме фашистской Германии. М., 1966, с. 27–28.

(обратно)

90

Хаттори Т. Япония в войне 1941–1945. Сокр. пер. с яп. М., 1973, с. 292–294.

(обратно)

91

Там же, с. 298.

(обратно)

92

Новейшая история Африки, изд. 2-е. М., 1968, с. 158–159.

(обратно)

93

Hirszowiez L. The Third Reich and the Arab East. London, 1966, p. 265–268.

(обратно)

94

Батлер Дж., Гуайер Дж. Большая стратегия. Июнь 1941 — август 1942. Пер. с англ. М., 1967, с. 498–499. 276

(обратно)

95

Военно-научное управление Генерального штаба. Военно-исторический отдел. Сборник материалов по составу, группировке и перегруппировке войск фашистской Германии и войск бывших ее сателлитов на советско-германском фронте на период 1941–1945. Вып. II. М., 1956, с. 137.

(обратно)

96

Архив Института военной истории Министерства обороны РФ, ф. 191, оп. 233, д. 118, кор. 100, л. 5.

(обратно)

97

Завьялов A. C., Калядин Т. Е. Битва за Кавказ. 1942–1943. М., 1957, с. 100.

(обратно)

98

Центральный Архив Министерства обороны РФ (ЦАМО РФ), ф. 209, оп. 1060, д. 13, л. 428.

(обратно)

99

Замятин М. Н. Керченская операция (декабрь 1941 г. — январь 1942 г.). Военное издательство НКО, 1943, с. 12.

(обратно)

100

ЦАМО РФ, ф. ЗКФ, оп. 1185, д. 1, л. 9.

(обратно)

101

ЦАМО РФ, ф. ЗКФ, оп. 1089, д. 5, л. 65.

(обратно)

102

Замятин М. Н. Керченская операция (декабрь 1941 г. — январь 1942 г.). Военное издательство НКО, 1943, с. 18.

(обратно)

103

Керченская военно-морская база действовала тремя отрядами. За период до 30 декабря, несмотря на сложные условия десантирования и выгрузки войск, она высадила в районе Камыш-Буруна, Эльтигена и Старого Карантина 13 225 человек и выгрузила 47 пушек и 198 минометов.

(обратно)

104

Манштейн Э. Утерянные победы. Перевод с немецкого. М., Воениздат, 1957, с. 217.

(обратно)

105

Россия и СССР в войнах XX века: Статистическое исследование. M., ОЛМА-ПРЕСС, 2001, с. 276.

(обратно)

106

См.: «Военно-исторический журнал», 1964, № 5, с. 3–5.

(обратно)

107

См.: Кононенко В. М. Керченско-Эльтигенская десантная операция. М., 1954, с. 138.

(обратно)

108

См.: Вершинин К. А. Четвертая воздушная. М., 1975, с. 282.

(обратно)

109

ЦАМО, ф. 371, оп. 6367, д. 198, л. 1–2.

(обратно)

110

ЦАМО, ф. 371, оп. 6367, д. 300, л. 51.

(обратно)

111

117-я гвардейская стрелковая дивизия была сформирована 18 октября 1943 года из 8-й гвардейской, 81-й морской и 107-й отдельной стрелковых бригад.

(обратно)

112

См.: Крым в период Великой Отечественной войны 1941–1945. Сборник документов и материалов. Симферополь, 1973, с. 291.

(обратно)

113

См.: Кузнецов Н. Г. Курсом к победе. С. 331.

(обратно)

114

См.: Кононенко В. M. Керченско-Эльтигенская десантная операция. С. 140, 141.

(обратно)

115

ЦАМО, ф. 288, оп. 9921, д. 8, л. 2.

(обратно)

116

См.: Керчь героическая. Воспоминания, очерки, документы. Симферополь, 1974, с. 96.

(обратно)

117

ЦАМО, ф. 371, оп. 6367, д. 300, л. 82.

(обратно)

118

См.: Кононенко В. М. Керченско-Эльтигенская десантная операция. С. 50.

(обратно)

119

Цит. по: История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945, т. 3, с. 355.

(обратно)

120

См.: Гладков В. Ф. Десант на Эльтиген. М., 1972, с. 23.

(обратно)

121

ЦАМО, ф. 42, оп. 350, д. 3, л. 247; Отделение ЦВМА, ф. 10, д. 32724, л. 126–131.

(обратно)

122

На этом катере погиб командир 3-го отряда Герой Советского Союза капитан 3-го ранга Н. И. Сипягин.

(обратно)

123

ЦАМО, ф. 371, оп. 6367, д. 198, л. 123–125.

(обратно)

124

ЦАМО, ф. 371, оп. 6367, д. 300, л. 99.

(обратно)

125

См.: Кононенко В. М. Керченско-Эльтигенская десантная операция. С. 79.

(обратно)

126

Цит. по: Гладков В. Ф. Десант на Эльтиген, с. 71.

(обратно)

127

ЦАМО, ф. 371, оп. 6386, д. 21, л. 385, 386.

(обратно)

128

См.: Гладков В. Ф. Десант на Эльтиген, с. 92–93.

(обратно)

129

ЦАМО, ф. 42, оп. 350, д. 3, л. 248.

(обратно)

130

ЦАМО, ф. 371, оп. 6386, д. 21, л. 386.

(обратно)

131

Там же.

(обратно)

132

Телеграмма была продублирована командиру 214-й штурмовой авиадивизии 4-й воздушной армии генерал-майору авиации С. У. Рубанову.

(обратно)

133

ЦАМО, ф. 371, оп. 6386, д. 21, л. 405.

(обратно)

134

См.: Кононенко В. М. Керченско-Эльтигенская десантная операция. С. 198–199.

(обратно)

135

ЦАМО, ф. 1629, on. 1, д. 122, л. 4.

(обратно)

136

Там же, л. 5.

(обратно)

137

ЦАМО, ф. 371, оп. 6367, д. 169, л. 62.

(обратно)

138

В этих боях многие катера получили повреждения. Погибли командиры отрядов капитан 3-го ранга Д. А. Глухов и капитан-лейтенант М. Г. Бондаренко.

(обратно)

139

Цит. по: История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т. 3, с. 356.

(обратно)

140

ЦАМО, ф. 1322, on. 1, д. 1, л. 1.

(обратно)

141

ЦАМО, ф. 288, оп. 9921, д. 14, л. 12.

(обратно)

142

Цит. по: Гладков В. Ф. Десант на Эльтиген. С. 144–146.

(обратно)

143

Цит. по: Гладков В.Ф. Десант на Эльтиген. С. 172.

(обратно)

144

ЦАМО, ф. 288, оп. 9921, д. 14, л. 40.

(обратно)

145

См.: Вершинин К. А. Четвертая воздушная. С. 293.

(обратно)

146

ЦАМО, ф. 288, оп. 9929, д. 10, л. 97.

(обратно)

147

См.: Вершинин К. А. Четвертая воздушная. С. 293.

(обратно)

148

ЦАМО, ф. 288, оп. 9929, д. 6, л. 169.

(обратно)

149

ЦАМО, ф. 288, оп. 9921, д. 14, л. 53.

(обратно)

150

ЦАМО, ф. 1629, оп. 1, д. 24, л. 103.

(обратно)

151

Керчь героическая, с. 152–153.

(обратно)

152

Цит. по: Гладков В. Ф. Десант на Эльтиген. С. 214.

(обратно)

153

ЦАМО, ф. 1629, оп. 1, д. 24, л. 104.

(обратно)

154

См.: Вершинин К. А. Четвертая воздушная. С. 296.

(обратно)

155

ЦАМО, ф. 288, оп. 9921, д. 8, л. 9.

(обратно)

156

ЦАМО, ф. 288, оп. 9921, д. 3, л. 78.

(обратно)

Оглавление

Горная война на Кавказе (июль 1942 — февраль 1943)

  Силы сторон

  Сражение на перевалах

  Трудная осень

  Исход

Корпус особого назначения «Ф» (в операциях на Кавказе)

  Цели и задачи «Особого штаба Ф» и «соединения 288»

  Германская агентура и арабское освободительное движение

  Германо-итальянские противоречия

  Рождение и гибель корпуса «Ф»

Закавказский и Северо-Кавказский фронты в борьбе за Крым

  Керченско-Феодосийская десантная операция (25 декабря 1941 — 2 января 1942 года)

  Керченско-Эльтигенская десантная операция (31 октября — 11 декабря 1943 года)

    Подготовка к форсированию Керченского пролива

    На огненной земле

    Прорыв на соединение с Отдельной Приморской армией

Источники и литература

Иллюстрации

*** Примечания ***