По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.
cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".
Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.
Итак: главный
подробнее ...
герой до попадания в мир аристократов - пятидесятилетний бывший военный РФ. Чёрт побери, ещё один звоночек, сейчас будет какая-то ебанина... А как автор его показывает? Ага, тот видит, как незнакомую ему девушку незнакомый парень хлещет по щекам и, ничего не спрашивая, нокаутирует того до госпитализации. Дальше его "прикрывает" от ответственности друг-мент, бьёт, "чтобы получить хоть какое-то удовольствие", а на прощание говорит о том, что тот тридцать пять лет назад так и не трахнул одноклассницу. Kurwa pierdolona. С героем всё ясно, на очереди мир аристократов.
Персонажа убивают, и на этом мог бы быть хэппи-энд, но нет, он переносится в раненое молодое тело в магической Российской империи. Которое исцеляет практикантка "Первой магической медицинской академии". Сукаблять. Не императорской, не Петербургской, не имени прошлого императора. "Первой". Почему? Да потому что выросший в постсовке автор не представляет мир без Первого МГМУ им.Сеченова, он это созданное большевиками учреждение и в магической Российской империи организует. Дегенерат? Дегенерат. Единица.
Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно
Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))
По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...
Сразу скажу — я
подробнее ...
довольно-таки не сразу «врубился» в весь этот хитроупный расклад (из-за которого автор видимо проделал просто титаническую работу) и в описания жизни всех эти «коронованных тушек» Лео ...(польды, Людовики и пр) начали складываться в немного понятную картину только (где-то) к тому №2. И как ни странно — но «в одолении данного цикла» мне очень помог тов.Стариков (с его: «Геополитика, как это делается) где и был вполне подробно расписан весь «реальный расклад» времен ...надцатого века))
В противном же случае, не являясь большим поклонником «средневековых тем» (и довольно посредственно участь в школе)) весьма трудно понять кто (из указанных персоналий) занимает какое место, и что это (блин) за государство вобсЧще?))
В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная оценка) состоит в том, что автор настолько ушел в тему «голой А.И», что постепенно поставил окончательный крест на изначальной «фишке» (а именно тов.Софьи).
Нет — она конечно в меру присутствует здесь (отдает приказы, молится, мстит и пр.), но уже играет (по сути) «актера второстепенного плана» (озвучивающего «общую партию сезона»)). Так что (да простит меня автор), после первоначальных восторгов — пришла эра «глухих непоняток» (в стиле концовки «Игры престолов»)) И ты в очередной раз «получаешь» совсем не то что ты хотел))
Впрочем нельзя не заметить и тот (многократно повторяемый мной) факт, что «весь рассказ об этом персонаже» все же НЕ свелся к очередному описанию «гламурно-понтовой» императрицы (сотворенной в «наивно-розовой вере», в подростковом стиле с большим непробиваемым апломбом)) А ведь это именно то — чего я изначально опасался (открывая часть первую))
Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))
С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно
подробнее ...
этого персонажа (Софьи), а не многочисленного сонма второстепенных персонажей («царь, царевич, король, королевич»)).
Конкретно в этой части тов.Софья «взбрыкивает» и … берет недрогнувшей рукой все бразды управления государством на себя!!! Я же (ожидая чего-нибудь эдакого) ожидал некой драмы в отношении всех остальных (более старших) членов династии — но автор все сделала гораздо изящней (и царевич в итоге «остался жив» и добрался таки до трона))
Но — помимо этой (пожалуй) «самой вкусной части» становления героини (государыни!)), в книге опять (чрезмерно много) всякой «другой политики» (брани — в смысле сечи, а не в смысле бранных слов)) и прочих сражений (и решений) в рамках своеобразной средневековой «Большой игры»))
P.S Самое забавное — что если я изначально боялся «слишком углубленного экскурса во всякие няшности» и некоего слишком восторженно-пафосного стиля (присущего многим авторам «женскАго полу»), то по итогу прочтения части третьей «стал понемногу страдать» от некой сухости (построения) очередной «чисто альтернативной истории» (что как раз, характерная черта авторов-мужчин)) Вот такой вот «казус-белли»))
Зинаида Николаевна Гиппиус
- 14 декабря 1918 г. - Все она - Грех - Дьяволенок - Если - Идущий мимо - Изнемогаю от усталости... - Крик - Любовь - одна - Между - Мера - Молодому веку - Мудрость - Надпись на книге - О вере - Пауки - Песня - Посвящение - Предел - Пыль - Сейчас - Сонет (Не страшно мне...) - Стихотворный вечер в "Зеленой Лампе" - У. С. - Часы стоят - Электричество
ОБРАТНО К СТИХИИ
ЧАСЫ СТОЯТ Часы остановились. Движенья больше нет. Стоит, не разгораясь, за онками рассвет.
На скатерти холодной наубранный прибор, Как саван белый, складки свисают на ковер.
И в лампе не мерцает блестящая дуга... Я слушаю молчанье, как слушают врага.
Ничто не изменилось, ничто не отошло; Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.
Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг.
И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим,Вдруг сделалось бессмертным, и вечным - и чужим.
Застыло, каменея, как тело мертвеца... Стремленье - но без воли. Конец - но без конца.
И вечности безглазой беззвучен строй и лад. Остановилось время. Часы, часы стоят! Поэзия Серебряного Века. Москва, "Художественная Литература", 1991.
* * * Изнемогаю от усталости, Душа изранена, в крови. Ужели нет над нами жалости, Ужель над нами нет любви?
Мы исполняем волю строгую, Как тени, тихо, без следа, Неумолимую дорогою Идем - неведомо куда.
И ноша жизни, ноша крестная, Тем далее, тем тяжелей, И ждет кончина неизвестная У вечно запертых дверей.
Без ропота, без удивления Мы сделаем, что хочет Рок. Кто создал нас без вдохновения, тот полюбить, создав, не мог.
Мы падаем, толпа бессильная, Бессильно верив в чудеса, А сверху, как плита могильная, Глухие давят небеса. Поэзия Серебряного Века. Москва, "Художественная Литература", 1991.
ПЫЛЬ Моя душа во власти страха И горькой жалости земной. Напрасно я бегу от праха Я всюду с ним, и он со мной.
Мне в очи смотрит ночь нагая, Унылая, как темный день. Лишь тучи, низко набегая, Дают ей мертвенную тень.
И ветер, встав на миг единый, Дождем дохнул - и в миг исчез. Волокна серой паутины Плывут и тянутся с небес.
Ползут, как дни земных событий, Однообразны и мутны. Но сеть из этих легких нитей Тяжеле смертной пелены.
И в прахе душном, в дыме пыльном, К последней гибели спеша, Напрасно в ужасе бессильном Оковы жизни рвет душа.
А капли тонкие по крыше Едва стучат, как в робком сне. Молю вас, капли, тише, тише... О, тише плачьте обо мне! Серебряный век русской поэзии. Москва, "Просвещение", 1993.
ВСЕ ОНА Медный грохот, дымный порох, Рыжелипкие струи, Тел ползущих влажный шорох... Где чужие? где свои?
Нет напрасных ожиданий, Недостигнутых побед, Но и сбывшихся мечтаний, Одолении - тоже нет.
Все едины, всё едино, Мы ль, они ли... смерть - одна. И работает машина, И жует, жует война... 1914 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ИДУЩИЙ МИМО У каждого, кто встретится случайно Хотя бы раз - и сгинет навсегда, Своя история, своя живая тайна, Свои счастливые и скорбные года.
Какой бы ни был он, прошедший мимо, Его наверно любит кто-нибудь... И он не брошен: с высоты, незримо, За ним следят, пока не кончен путь.
Как Бог, хотел бы знать я все о каждом, Чужое сердце видеть, как свое, Водой бессмертья утолить их жажду И возвращать иных в небытие. 1924 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ГРЕХ И мы простим, и Бог простит. Мы жаждем мести от незнанья. Но злое дело - воздаянье Само в себе, таясь, таит.
И путь наш чист, и долг наш прост: Не надо мстить. Не нам отмщенье. Змея сама, свернувши звенья, В свой собственный вопьется хвост.
Простим и мы, и Бог простит, Но грех прощения не знает, Он для себя - себя хранит, Своею кровью кровь смывает, Себя вовеки не прощает Хоть мы простим, и Бог простит. 1938 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ПЕСНЯ Окно мое высоко над землею, Высоко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею, С вечернею зарею.
И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным... Оно не сжалится над сердцем бедным, Над моим сердцем бедным.
Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю, Стремлюсь к тому, чего я не знаю, Не знаю...
И это желание не знаю откуда, Пришло откуда, Но сердце хочет и просит чуда, Чуда!
О, пусть будет то, чего не бывает, Никогда не бывает: Мне бледное небо чудес обещает, Оно обещает,
Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете... Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете. 100 Стихотворений. 100 Русски 1000 х Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.
СТИХОТВОРНЫЙ ВЕЧЕР В "ЗЕЛЕНОЙ ЛАМПЕ" Перестарки и старцы и юные Впали в те же грехи: Берберовы, Злобины, Бунины Стали читать стихи.
Умных и средних и глупых, Ходасевичей и Оцупов Постигла та же беда.
Какой мерою печаль измерить? О, дай мне, о, дай мне верить, Что это не навсегда!
В "Зеленую Лампу" чинную Все они, как один,Георгий Иванов с Ириною; Юрочка и Цетлин,
И Гиппиус, ветхая днями, Кинулись со стихами, Бедою Зеленых Ламп.
Какою мерою поэтов мерить? О, дай мне, о, дай мне верить Не только в хорей и ямб.
И вот оно, вот, надвигается: Властно встает Оцуп. Мережковский с Ладинским сливается В единый небесный клуб,
Словно отрок древне-еврейский, Заплакал стихом библейским И плачет, и плачет Кнут...
Какой мерою испуг измерить? О, дай мне, о, дай мне верить, Что в зале не все заснут. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
МЕРА Всегда чего-нибудь нет,Чего-нибудь слишком много... На все как бы есть ответ Но без последнего слога.
Свершится ли что - не так, Некстати, непрочно, зыбко... И каждый не верен знак, В решеньи каждом - ошибка.
Змеится луна в воде,Но лжет, золотясь, дорога... Ущерб, перехлест везде. А мера - только у Бога. 1924 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
МОЛОДОМУ ВЕКУ Тринадцать лет! Мы так недавно Его приветили, любя. В тринадцать лет он своенравно И дерзко показал себя.
Вновь наступает день рожденья... Мальчишка злой! На этот раз Ни празднества, ни поздравленья Не требуй и не жди от нас.
И если раньше землю смели Огнем сражений зажигать Тебе ли, Юному, тебе ли Отцам и дедам подражать?
Они - не ты. Ты больше знаешь. Тебе иное суждено. Но в старые мехи вливаешь Ты наше новое вино!
Ты плачешь, каешься? Ну что же! Мир говорит тебе: "Я жду". Сойди с кровавых бездорожий Хоть на пятнадцатом году! 1914 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
МУДРОСТЬ Сошлись чертовки на перекрестке, На перекрестке трех дорог Сошлись к полночи, и месяц жесткий Висел вверху, кривя свой рог.
Ну, как добыча? Сюда, сестрицы! Мешки тугие,- вот прорвет! С единой бровью и с ликом птицы,Выходит старшая вперед.
И запищала, заговорила, Разинув клюв и супя бровь: "Да что ж, не плохо! Ведь я стащила У двух любовников - любовь.
Сидят, целуясь.. А я, украдкой, Как подкачусь, да сразу - хвать! Небось, друг друга теперь не сладко Им обнимать да целовать!
А вы, сестрица?" - "Я знаю меру, Мне лишь была б полна сума Я у пророка украла веру,И он тотчас сошел с ума.
Он этой верой махал, как флагом, Кричал, кричал... Постой же, друг! К нему подкралась я тихим шагом Да флаг и вышибла из рук!"
Хохочет третья: "Вот это средство! И мой денечек не был плох: Я у ребенка украла детство, Он сразу сник. Потом издох".
Смеясь, к четвертой пристали: ну же, А ты явилась с чем, скажи? Мешки тугие, всех наших туже... Скорей веревку развяжи!
Чертовка мнется, чертовке стыдно... Сама худая, без лица "Хоть я безлика, а все ж обидно: Я обокрала - мудреца.
Жирна добыча, да в жире ль дело! Я с мудрецом сошлась на грех. Едва я мудрость стащить успела,Он тотчас стал счастливей всех!
Смеется, пляшет... Ну, словом, худо. Назад давала - не берет. "Спасибо, ладно! И вон отсюда!" Пришлось уйти... Еще убьет!
Конца не в 1000 ижу я испытанью! Мешок тяжел, битком набит! Куда деваться мне с этой дрянью? Хотела выпустить - сидит".
Чертовки взвыли: наворожила! Не людям быть счастливей нас! Вот угодила, хоть и без рыла! Тащи назад! Тащи сейчас!
"Несите сами! Я понесла бы, Да если люди не берут!" И разодрались четыре бабы: Сестру безликую дерут.
Смеялся месяц... И от соблазна Сокрыл за тучи острый рог. Дрались... А мудрость лежала праздно На перекрестке трех дорог. 1908 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ДЬЯВОЛЕНОК Мне повстречался дьяволенок, Худой и щуплый - как комар. Он телом был совсем ребенок, Лицом же дик: остер и стар.
Шел дождь... Дрожит, темнеет тело, Намокла всклоченная шерсть... И я подумал: эко дело! Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.
Твердят: любовь, любовь! Не знаю. Не слышно что-то. Не видал. Вот жалость... Жалость понимаю. И дьяволенка я поймал.
Пойдем, детеныш! Хочешь греться? Не бойся, шерстку не ерошь. Что тут на улице тереться? Дам детке сахару... Пойдешь?
А он вдруг эдак сочно, зычно, Мужским, ласкающим баском (Признаться - даже неприлично И жутко было это в нем)
Пророкотал: "Что сахар? Глупо. Я, сладкий, сахару не ем. Давай телятинки да супа... Уж я пойду к тебе - совсем".
Он разозлил меня бахвальством... А я хотел еще помочь! Да ну тебя с твоим нахальством! И не спеша пошел я прочь.
Но он заморщился и тонко Захрюкал... Смотрит, как больной... Опять мне жаль... И дьяволенка Тащу, трудясь, к себе домой.
Смотрю при лампе: дохлый, гадкий, Не то дитя, не то старик. И все твердит: "Я сладкий, сладкий..." Оставил я его. Привык.
И даже как-то с дьяволенком Совсем сжился я наконец. Он в полдень прыгает козленком, Под вечер - темен, как мертвец.
То ходит гоголем-мужчиной, То вьется бабой вкруг меня, А если дождик - пахнет псиной И шерстку лижет у огня.
Я прежде всем себя тревожил: Хотел того, мечтал о том... А с ним мой дом... не то, что ожил, Но затянулся, как пушком.
Безрадостно-благополучно, И нежно-сонно, и темно... Мне с дьяволенком сладко-скучно... Дитя, старик,- не все ль равно?
Такой смешной он, мягкий, хлипкий, Как разлагающийся гриб. Такой он цепкий, сладкий, липкий, Все липнул, липнул - и прилип.
И оба стали мы - едины. Уж я не с ним - я в нем, я в нем! Я сам в ненастье пахну псиной И шерсть лижу перед огнем... Декабрь 1906, Париж Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
СЕЙЧАС Как скользки улицы отвратные, Какая стыдь! Как в эти дни невероятные Позорно - жить!
Лежим, заплеваны и связаны По всем углам. Плевки матросские размазаны У нас по лбам.
Столпы, радетели, водители Давно в бегах. И только вьются согласители В своих Це-ках.
Мы стали псами под заборными, Не уползти! Уж разобрал руками черными Викжель - пути... 9 ноября 1917 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ПОСВЯЩЕНИЕ Небеса унылы и низки, Но я знаю - дух мой высок. Мы с тобой так странно близки, И каждый из нас одинок.
Беспощадна моя дорога, Она меня к смерти ведет. Но люблю я себя, как Бога, Любовь мою душу спасет.
Если я на пути устану, Начну малодушно роптать, Если я на себя восстану И счастья осмелюсь желать,
Не покинь меня без возврата В туманные, трудные дни. Умоляю, слабого брата Утешь, пожалей, обмани.
Мы с тобою единственно близки, Мы оба идем на восток. Небеса злорадны и низки, Но я верю - дух наш высок. 1894 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
ЛЮБОВЬ - ОДНА Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь - одна.
Мы негодуем иль играем, Иль лжем - но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна - любовь одна.
Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь... И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна.
Лишь в неизменном - бесконечность, Лишь в постоянном - глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна.
Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа - верна, И любим мы одной любовью... Любовь одна, как смерть одна. 1896 Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.
КРИК Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови... Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?
Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа, Неумолимою дорогою
Идем - неведомо куда.
И ноша жизни, ноша крестная.
Чем далее, тем тяжелей... И ждет кончина неизвестная
У вечно запертых дверей.
Без ропота, без удивления
Мы делаем, что хочет Бог. Он создал нас без вдохновения
И полюбить, создав, не мог.
Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно веря в чудеса, А сверху, как плита могильная,
Слепые давят небеса. 1896 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
ПРЕДЕЛ
Д.В.Философову
Сердце исполнено счастьем желанья, Счастьем возможности и ожиданья,Но и трепещет оно и боится, Что ожидание - может свершиться... Полностью жизни принять мы не смеем, Тяжести счастья поднять не умеем, Звуков хотим,- но созвучий боимся, Праздным желаньем пределов томимся, Вечно их любим, вечно страдая, И умираем, не достигая... 1901 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
СОНЕТ Не страшно мне прикосновенье стали И острота и холод лезвия. Но слишком тупо кольца жизни сжали И, медленные, душат как змея. Но пусть развеются мои печали, Им не открою больше сердца я... Они далекими отныне стали, Как ты, любовь ненужная моя!
Пусть душит жизнь, но мне не душно. Достигнута последняя ступень. И, если смерть придет, за ней послушно Пойду в ее безгорестную тень:Так осенью, светло и равнодушно, На бледном небе умирает день. 1894 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
НАДПИСЬ НА КНИГЕ Мне мило отвлеченное: Им жизнь я создаю... Я все уединенное, Неявное люблю.
Я - раб моих таинственнхых, Необычайных снов... Но для речей единственных Не знаю здешних слов... 1896 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
ЭЛЕКТРИЧЕСТВО Две нити вместе свиты, Концы обнажены. То "да" и "нет" не слиты, Не слиты - сплетены. Их темное сплетенье И тесно, и мертво, Но ждет их воскресенье, И ждут они его. Концов концы коснутся Другие "да" и "нет" И "да" и "нет" проснутся, Сплетенные сольются, И смерть их будет - Свет. 1901 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
О ВЕРЕ
А. Карташеву Великий грех желать возврата Неясной веры детских дней. Нам не страшна ее утрата, Не жаль пройденных ступеней.
Мечтать ли нам о повтореньях? Иной мы жаждем высоты. Для на 1000 с - в слияньях и сплетеньях Есть откровенья простоты.
Отдайся новым созерцаньям, О том, что было - не грусти, И к вере истинной - со знаньем Ищи бесстрашного пути. 1902 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
ПАУКИ Я в тесной келье - в этом мире И келья тесная низка. А в четырех углах - четыре Неутомимых паука.
Они ловки, жирны и грязны, И все плетут, плетут, плетут... И страшен их однообразный Непрерывающийся труд.
Они четыре паутины В одну, огромную, сплели. Гляжу - шевелятся их спины В зловонно-сумрачной пыли.
Мои глаза - под паутиной. Она сера, мягка, липка. И рады радостью звериной Четыре толстых паука. 1903 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
14 ДЕКАБРЯ 1918 Г. - ? , , , ,
.
,
...
.
-,
.
, , ...
, . , :
!
- , ... ,
,
.
f44 ;
.
, - .
, , - ,
, , .
,
... ,
!УжельпрошлоинетвозвратаВморозныйденьзаветныйчасОнинаплощадиСенатаТогдасошлисявпервыйразИдутнавстречуупованьюКступенямЗимнегокрыльцаПодтонкоюмундирнойтканьюТрепещутжадныесердцаСвоеюмолодойлюбовьюИхподвигрежущеостерНобылпогашенихжекровьюОсвободительныйкостерМинулигодыгодыгодыАмывсетамгдебыливыСмотритепервенцысвободыМорознаберегахНевыМывашидетивашивнукиУнеоправданныхмогилМыкорчимсявсевтойжемукеИскаждымднемвсеменьшесилИвденьдекабрьскойгодовщиныМытенимилыезовемСойдитевсмертныедолиныДыханьемвашиможивемМыслабыеваснезабылиМывосемьдесятстрашныхлетНеслилелеялихранилиВашослепительныйзаветИвашимипойдемстопамиИвашебудемпитьвиноОеслибначатоевамиСвершитьнамбылосуждено Декабрь 1918, СПб. Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
У. С. Наших дедов мечта невозможная, Наших героев жертва острожная, Наша молитва устами несмелыми, Наша надежда и воздыхание,Учредительное Собрание,Что мы с ним сделали...? 12 ноября 1917 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
ЕСЛИ Если гаснет свет - я ничего не вижу. Если человек зверь - я его ненавижу. Если человек хуже зверя - я его убиваю. Если кончена моя Россия - я умираю. Февраль 1918, СПб Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.
МЕЖДУ
Д.Философову
На лунном небе чернеют ветки... Внизу чуть слышно шуршит поток. А я качаюсь в воздушной сетке, Земле и небу равно далек.
Внизу - страданье, вверху - забавы. И боль, и радость - мне тяжелы. Как дети, тучки тонки, кудрявы... Как звери, люди жалки и злы.
Людей мне жалко, детей мне стыдно, Здесь - не поверят, там - не поймут. Внизу мне горько, вверху - обидно... И вот я в сетке - ни там, ни тут.
Живите, люди! Играйте, детки! На все, качаясь, твержу я "нет"... Одно мне страшно: качаясь в сетке, Как встречу теплый, земной рассвет?
А пар рассветный, живой и редкий, Внизу рождаясь, встает, встает... Ужель до солнца останусь в сетке? Я знаю, солнце - меня сожжет. 1905 Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.
Последние комментарии
3 часов 43 минут назад
21 часов 3 минут назад
21 часов 26 минут назад
21 часов 41 минут назад
21 часов 42 минут назад
21 часов 43 минут назад