Сердце негодяя [Патриция Гэфни] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Патриция ГЭФНИ СЕРДЦЕ НЕГОДЯЯ
1.
Когда незнакомец, обвешанный оружием, въехал в Парадиз, часы на колокольне остановились. Ровно в три часа дня. Кое-кто из местных потом утверждал, будто они сломались по чистой случайности. Может, оно и так, но как объяснить, что городская водокачка дала течь в тот же самый день? А на кухне в закусочной Свенсона «Вкусная жратва и выпивка» загорелось сало? Не говоря уж о том, что Уолтер Райдаут откинул копыта в своем собственном нужнике. И все, заметьте, в один и тот же день. Тоже чистая случайность? Конечно, Уолтеру было уже под девяносто, но все-таки… уж больно много совпадений. Вот и смекайте, что к чему… Многие жители точно запомнили, где они были и что делали в тот день и час, когда впервые увидели незнакомца. Нестор Эйкс, к примеру, сидел у ворот недавно выстроенной платной конюшни, ел зеленое яблоко и просматривал «Реверберейтор», единственную городскую газету в Парадизе. — Вижу тень: поднимаю голову, а тут он надо мной. Одет во все черное и увешан амуницией. Два «кольта» за поясом, винчестер в седельной сумке, еще какой-то пистолет за голенищем, а из жилетного кармана — вот с места мне не сойти! — торчит «дерринджер». Впоследствии выяснилось, что, кроме двух шестизарядных «кольтов» и винтовки, у незнакомца другого оружия при себе не было, но никто не попрекнул Нестора за преувеличение, и никто не стал с ним спорить, когда он сказал: «Как будто целая армия вошла в город!» — Поставить вашу лошадку в стойло? — спросил Нестор. Согласно его версии, незнакомец презрительно скривил губы под длинными черными усами. — А что ж, по-вашему, я за стрижкой сюда прицел? — ответил он таким тихим шепотком, что пришлось вытянуться в струнку и не дышать, чтобы его расслышать. От этого шепота волосы на голове шевелились, признался Нестор. Говорил незнакомец медленно, врастяжку, словно хотел, чтобы до вас дошло каждое слово. А если вы сразу не додумались, он скорее пристрелил бы вас на месте, но не стал бы повторять. — Это Пегас, — сказал он Нестору (а Нестор потом пересказал всем, кто готов был слушать), представляя своего громадного вороного жеребца, словно на официальном приеме. — По утрам он ест цельный овес, а на ночь — дробленый. На обед — жмых из хлопкового семени и клевер. Две унции соли. Осота не давать. Только попробуйте дать ему осот, и мне придется вас прикончить. Нестор несколько раз открыл и закрыл рот, пока не сумел выдавить из себя: — Осота не давать. Понял, сэр. — Завтра загляну его проведать. И лучше бы вам постараться, чтобы он хорошо выглядел. Да, лучше бы он выглядел довольным. Лучше бы он напевал. —Н-напевал? — Угу. Какой-нибудь веселый мотивчик. Тут Нестор позволил себе улыбнуться, однако, увидев холодный огонек в сером, словно отлитом из стали, глазу незнакомца (в том глазу, что не был закрыт черной повязкой), так и примерз к месту. «Точно пуля на тебя глядит», — рассказывал он потом. Флойд Шмидт и его брат Оскар играли в шашки на пороге здания фермерской ассоциации, когда вооруженный незнакомец подошел к ним. Все отлично знали, что Флойд любит приврать, рассказывая очередную байку, чтобы выходило поскладнее, но на этот раз он нисколько не преувеличил. — На этом парне нитки не было другого цвета — все черное. Штаны, рубашка, жилет, куртка— ну все сплошь. Черные сапоги, черная шляпа. Черная цигарка. Не человек, а ходячий катафалк. — Приятель, — обратился незнакомец к Оскару таким жутким шепотом, что у бедняги, по его собственному признанию, последние волосенки встали дыбом, — где в этом городе самый лучший салун? У Оскара язык отнялся от страха, но Флойд был под хмельком и ответил за брата: — Есть тут у нас салун Уайли на въезде в город, вы его уже проехали. А на другом конце — «Приют бродяги», это вон там, прямо по Главной улице. Ну, по части салунов это, пожалуй, все. Незнакомец прищурил здоровый глаз: с порога фермерской ассоциации «Приют бродяги» едва можно было разглядеть. — Красные балконы на втором этаже? — уточнил он. — Там, где кресла-качалки? — Во-во! Там и комнату снять можно. Впоследствии. Флойд так и не смог объяснить, какой бес потянул его за язык, когда он это ляпнул. Вооруженный незнакомец ткнул большим пальцем в поля своей черной ковбойской шляпы в знак приветствия и вроде как даже ухмыльнулся. — Что-то мне захотелось посидеть в качалке, задрав ноги, и понаблюдать, как идут дела вокруг. Обоих братьев Шмидт пробрала дрожь, когда он добавил зловещим шепотом: — Никогда не знаешь наверняка: мало ли кто мимо пройдет? Разве не так? Они дружно покивали, соглашаясь, и проводили его взглядом, пока он не спеша шел по улице, позвякивая шпорами и перекинув седельную сумку с винтовкой через плечо. Леви Вашингтон, чернокожий бармен в «Приюте бродяги», чуть не уронил стакан из-под виски, который протирал в ту минуту, когда вооруженный незнакомец бесшумно, как призрак, прошел сквозь вращающиеся двери. — Слышно было, как пена лопается в кружке пива, — утверждал потом Леви, — когда он опустил приклад винтовки на пол и заказал двойную порцию лучшего бурбона [1]. В этот час посетителей у нас было немного, да и тех как ветром сдуло. Я даже порадовался, что мисс Кэйди в отъезде: тут ведь и до беды недалеко. Но все-таки жаль, что ее не было. Уж она бы справилась. Мисс Кэйди у нас такая — никому спуску не даст. Немного помолчав, Леви продолжил свой рассказ: — Я его спрашиваю: «Домашнего разлива сойдет?», а он голову повернул и шепчет: «Ты мне в это ухо говори, приятель, я тем не слышу». А шепот такой — ну прямо как из могилы. Я сразу начал смекать, что он за птица, а уж когда он потребовал комнату окнами на улицу, да еще уточнил, что хочет угловую, мне все стало ясно. Дал мне четыре серебряных доллара и говорит, что если кто будет его спрашивать, чтоб я всех посылал прямо к нему наверх. Не знаю, откуда только я духу набрался спросить, как его фамилия. Вот с места не сойти — ветер стих и где-то пес перестал лаять, когда он сказал этим своим страшным шепотом: «Голт. Моя фамилия Голт». — Да, — подвел печальный итог Леви, — тут-то я и понял, что мы влипли. Я такие штуки и раньше видел. Когда в городе появляется наемный убийца, тут уж ничего хорошего не жди.* * *
Кэйди Макгилл всегда устраивала себе выходной по пятницам после полудня. А в последнее время, когда наступили долгие погожие, в ярком золоте света весенние дни, она стала брать напрокат легкую двуколку и совершать одинокие прогулки на старую ферму Расселлов. Добравшись до места, распрягала лошадь и оставляла ее попастись, а сама отправлялась бродить по заглохшему саду. Она часто останавливалась, проводила рукой по растрескавшейся коре одичалых яблоневых, грушевых деревьев и шла дальше. В диких цветах, выросших по колено высотой, перепархивали бабочки, а сладкий воздух выдувал из ее легких весь тот дым, что ей приходилось вдыхать целую неделю в салуне. Она подходила к дому и, прижавшись носом к волнистому стеклу входной двери, начинала мечтать о том, что делала бы сейчас, принадлежи это место ей. Может, сидела бы в гостиной (от дверей просторная комната виднелась лишь на четверть) и пила послеполуденную чашку чаю, листала бы каталог семян и подбирала растения для своего сада. А может, читала бы книжку — какой-нибудь роман, ничего серьезного! — потягивая холодный лимонад из запотевшего стакана. М-м-м… нет, только не в такой чудесный день, как сегодня. В такой день она пошла бы сажать цветы или помогать рабочим в фруктовом саду. Да, у нее было бы двое наемных рабочих, может быть, даже трое, если бы финансы позволили. Но Кэйди, даже грезя наяву, оказалась достаточно практичной, чтобы учесть в своих мечтах по крайней мере двух платных садовников. «Le Coeur au Coquin». «Сердце бродяги». Тридцать лет назад, когда войны с индейцами, которых именовали племенем бродяг, закончились, семья Расселл именно так назвала свои три сотни акров [2] садов и пастбищ на крутом берегу реки. Теперь для людей это место было просто Речной фермой: мудреное французское название не по зубам простым жителям Орегона. Но Кэйди нравились оба имени: иногда она засыпала, шепча их и воображая себя на берегу Бродяжьей реки: будто стоит и смотрит, как сине-зеленые воды бушуют в крутых склонах каньона. Еечасть реки. Ее сад. Ее темные холмы и зеленые пастбища. Что ж, может быть. Когда-нибудь. Если все пойдет как надо. Но сейчас пора было возвращаться домой. Похоже, на западе собирался дождь, к тому же ее еще ждали дела. Она впрягла серую кобылу в двуколку и развернула ее, размышляя о последнем предложении Мерла Уайли выкупить у нее салун. Если добавить эту сумму к тому, что она отложила на черный день, возможно, ей хватит на покупку Речной фермы… Но больше уже ни на что не останется, а ведь поместье еще надо привести в порядок, чтобы оно приносило доход. И вообще, к чему все эти раздумья? Пусть Уайли треснет, пусть его на части разорвет, пусть поцелует ее в зад прежде, чем она продаст ему хотя бы пивную кружку! Ну почему этот единственный человек, который мог бы помочь ей осуществить заветную мечту, оказался ее заклятым врагом? Бывают же на свете такие забавные совпадения. Только вот над Кэйди жизнь подшучивает что-то уж больно часто. Пора бы уже оставить ее в покое. Давно пора. Хотя по нынешним временам ей вообще-то грех жаловаться. Не то что раньше. Можно даже сказать, что она добилась успеха (это если взглянуть со стороны). У нее несколько хороших друзей, свой дом, свое дело. Черт возьми, у нее есть даже золотой рудник! Кэйди улыбнулась, проезжая мимо изрытого ухабами и заросшего бурьяном поворота на шахту «Семь долларов» — второй подарок, когда-либо полученный ею от мужчины. Нет, третий, если учесть татуировку. «Заткнись, Кэйди Макгилл, и перестань себя жалеть. Если бы не мистер Шлегель, у тебя вообще ничего бы не было». Она напоминала себе об этом всякий раз, когда окружающие мужчины начинали действовать ей на нервы. В последнее время такое случалось с ней довольно часто. А поскольку она была хозяйкой салуна, это можно считать профессиональным недугом. Еще больше она помрачнела, когда проезжала мимо въезда на прииск «Радуга». Дорога к шахте Мерла Уайли не выглядела заброшенной и не заросла бурьяном; его рудник в отличие от ее собственного не истощился. А это само по себе доказывало, что в мире нет справедливости. Всевышний не должен был допустить, чтобы святой человек Густав Шлегель сошел в могилу, а такая никчемная крыса, как Мерл Уайли, продолжала бы тем временем добывать золото. Мистер Шлегель должен был бы жить припеваючи и владеть салуном «Приют бродяги». И таскать золото ведрами из своего рудника. Ну а кем стала бы сама Кэйди в этом случае? Его любовницей? А может, к этому времени уже женой? Ни в той, ни в другой роли Кэйди представить себя не могла, хотя об одной из них часто мечтала, пока мистер Шлегель был жив. Но что теперь толку пережевывать воспоминания? На них далеко не уедешь. Сколько ни бейся, прошлое уже не изменишь и не вернешь. Правда, будущее тоже не сулило особых радостей, но о нем хоть иногда помечтать можно! Для Кэйди идеальная картина будущего всегда рисовалась в образе заброшенной фермы с фруктовым садом в долине Бродяжьей реки.* * *
Джесс едва не спалил себе штаны, раскуривая одну из своих проклятых черных самокруток. Он сидел в кресле-качалке на красном балконе своей комнаты, изображая, как и было задумано, отъявленного негодяя, наемного стрелка-убийцу, нарушителя закона, по которому плачет виселица, когда на колени ему вдруг упал столбик докрасна раскаленного пепла в полдюйма высотой. Трудно выглядеть грозой прерий, подскакивая на месте и хлопая себя по причинным местам. Хорошо еще, что никто его не застукал за этим занятием! Это само по себе можно считать чудом, так как с первой минуты его появления в Парадизе добропорядочные граждане только тем и занимались, что глазели на него. Ему понравился Парадиз. На первый взгляд — ничего особенного, но это еще ни о чем не говорило. Такие городки, выросшие вокруг золотых приисков, внешне, как правило, ничем не примечательны. Однако Джесс не сомневался, что на пыльных, изборожденных глубокими колеями улицах валяются невидимые простому глазу большие деньги. Они лежали в глубоких карманах грубоватых на вид прохожих, топавших по деревянным тротуарам. Горы денег прятались за желтым кирпичным фасадом «Первого торгового банка и Трастовой компании». Такому предприимчивому парню, как он, оставалось лишь терпеливо дожидаться, пока эти капиталы не свалятся прямо ему в руки. Тук-тук-тук. Кто-то легок на помине! Джесс разогнулся в два приема и не спеша поднялся с кресла на случай, если бы кому-то вздумалось за ним понаблюдать. В его положении главное — не суетиться. — Мистер Голт? — промямлил кто-то из-за двери. — Можно с вами поговорить, мистер Голт? Застегивая на поясе ремень с кобурой, до этого переброшенный через столбик кровати, Джесс ответил своим патентованным леденящим душу шепотом: — Не заперто. Стук повторился. — Мистер Голт? Да, грозный шепот, конечно, хорошо, но у каждого патентованного средства свои недостатки. Прочистив горло кашлем, Джесс рявкнул: — Открыто! Ручка повернулась, и дверь приотворилась на дюйм. На два дюйма, три, четыре. Джессу надоело ждать, он рванул дверь на себя, и в комнату ввалился, едва не рухнув на пороге, кривоногий рыжеволосый субъект, от которого несло, как от околевшего бизона. — Не стреляйте, я безоружен! — прокричал он, вскинув обе руки. Телосложением он напоминал местную тягловую лошадку — низкорослый и коренастый, — но костюма не менял, наверное, последние года полтора-два. Не слишком многообещающая наружность, но Джесс давно уже усвоил, что счастливый случай может появиться в самом неожиданном обличье. — Назовите ваше имя, — зловеще прошипел он, привычным жестом положив пальцы на рукоять одного из «кольтов». — Мэлоун. Мэлоун по прозвищу Креветка. — Он и вправду походил на креветку — такой маленький, кругленький, с оранжевой головкой. Но еще больше ему бы подошло прозвище Мокрая Курица Мэлоун. Его белесые ресницы беспрерывно моргали, тонкие губы вздрагивали. — Я вас ждал, мистер Мэлоун, — заявил Джесс. — Закройте дверь. Багровая физиономия Креветки приобрела оттенок оконной замазки, отчего рыжая щетина и следы грязи проступили на ней еще заметнее. — Вы же не станете убивать меня прямо здесь? — Там видно будет. Закройте дверь и сядьте. Креветка рухнул на тонконогий стул с решетчатой спинкой, стоявший у самой двери. Джесс пришлось отодвинуться от него подальше, но с таким расчетом, чтобы его шепот все-таки был слышен. От посетителя несло сивухой и застарелым потом, но Джесс различил и запах глины, подсказавший ему, что мистер Мэлоун по профессии старатель, а следовательно, желанный гость для мистера Голта. Человека с нечистой совестью легче всего заставить заговорить, сохраняя молчание. Креветка Мэлоун выдержал секунд двадцать. Потом из него так и полилось: — Ну, вы ее видели? Разрази меня гром, она же страшна, как смертный грех! Я и полез-то к ней только потому, что был пьян в стельку. И она сама это знала, и вся ее тупоголовая семейка тоже! Просто они хотели меня подловить. Любой на моем месте задал бы деру! И вы тоже, если бы вы ее видели. Боже милостивый, она похожа на опоссума, и пахнет от нее, как из склепа! И два черных клыка торчат, как костяшки домино. Джесс сочувственно вздрогнул, вообразив себе женщину, которой Креветка Мэлоун побрезговал по санитарным соображениям. — Ну а мне-то что за дело? Ваша история гроша ломаного не стоит, — заметил он, решив, что пора затронуть в разговоре денежную тему. Уловка сработала. — Сколько эти полоумные вам посулили? И чего они от вас хотят? Чтобы вы силком притащили меня под венец или просто продырявили на месте и положили бы конец моим страданиям? По мне, разница невелика: лучше подохнуть, чем связаться на всю жизнь с этой кикиморой. На секунду Креветка расхрабрился и выпятил грудь, но тут же скис. — Ну ладно, ладно, вот вам мое предложение. — Он вскочил и вытащил из кармана темных, покрытых коркой грязи саржевых штанов замызганный узелок из мешковины. — Вот шестьдесят четыре унции [3] золотого песочка — все, что у меня есть на этом свете. Четыре месяца я его искал, собирал, промывал. Заберите и скажите семейству Уивер, что вы меня пристрелили. Возьмите с них обещанную плату, прихватите мое золотишко и поезжайте своей дорогой. Они вовек не дознаются: в округ Коуз я больше носа не суну до конца моих дней, вот вам святая истинная правда. Джесс подхватил узелок на лету и взвесил в руке, Около четырех фунтов [4]. Золото в эти дни шло по двенадцать долларов за унцию. Шестьдесят четыре на десять — это уже шестьсот сорок, да плюс еще сто двадцать восемь, это будет… верных семь сотен долларов, если не больше! Он не стал проверять, вправду ли там золото, а не песок. За время короткой, но прибыльной карьеры Голта еще никто не пытался его надуть, и Креветка Мэлоун вряд ли первым вступит на этот путь. Однако на всякий случай Джесс пригвоздил его к месту не скрытым под повязкой глазом. — Уж не хотите ли вы меня подкупить, мистер Мэлоун? — Что? О, нет, сэр, Боже упаси. Я бы не посмел ни за что на свете! — Надеюсь, что нет. Учтите, мне надо поддерживать свою репутацию. — Да, сэр. Считайте, что это… гм… подарок. Что-то вроде обмена. Золото за мою жизнь. Джесс задумался. — И как же я им докажу, что вы мертвы? — Чего? — Я говорю об Уиверах. Они потребуют доказательств. Как же мне их убедить? Креветка совсем смещался. — О, черт, — пробормотал он, вытаскивая из другого кармана нечто серое и мерзкое на вид. — Вот это сгодится. Только оно и больше ничего. Мой амулет. Свиное ушко. Джесс надеялся, что Креветка достанет часы или что-то в этом роде, но ему пришлось взять двумя пальцами щетинистую окаменелость. Казалось, этой штуке лет сто, значит, исходящая от нее вонь — всего лишь плод его воображения. — Меня на мякине не проведешь, Мэлоун. Если ты вздумал… — Богом клянусь, и в мыслях не держал! Любой, кто меня знает, вам подтвердит, что я скорей умру, чем расстанусь со своим свиным ушком. Джесс вопросительно выгнул бровь. — Ну… это присказка у меня такая, — пояснил Креветка Мэлоун с нервным смешком. — Спросите кого хотите. Джесс сделал вид, что обдумывает слова золотоискателя, пока тот беспокойно переминался с ноги на ногу. Выдержав томительную паузу, он прошептал: — Я сегодня в хорошем настроении. Пожалуй, я приму ваше предложение, мистер Мэлоун. У Креветки от волнения затряслись коленки. — Спасибо вам, мистер Голт. Клянусь, вы об этом не пожалеете. — Да вы уж постарайтесь. — Не пожалеете. — Да уж вы постарайтесь, а не то у меня испортится настроение. — Да, сэр. Нет, сэр, можете не сомневаться. — С робкой улыбкой надежды на губах Креветка попятился к дверям, на ходу приподнимая свою жеваную шляпу. — Ну, я скажу adios [5], мистер Голт… — Я собираюсь на некоторое, время задержаться в Парадизе, и мне бы не хотелось, чтобы до меня дошли слухи о нашей маленькой сделке. Почерневшим большим пальцем Креветка изобразил на сердце нечто вроде буквы «икс». — Вот вам святой истинный крест: от меня никто ни полсловечка не услышит. — Хорошо, если так. Потому что, если пойдут слухи, знаете, что тогда будет? Рыжий старатель оказался сообразительнее, чем представлялось, судя по виду. — У вас испортится настроение, — догадался он. — Точно. Про меня говорят, что в плохом настроении я за себя не отвечаю. — Да, сэр. На сей раз он приложил два пальца к губам и торжественно заявил: — Я нем, как могила. Джесс хотел сказать, что именно там мистер Мэлоун и окажется, если нарушит слово, но решил, что с Мэлоуна хватит. К тому же вонь становилась нестерпимой, хоть топор вешай. Когда Креветка нащупал наконец ручку у себя за спиной и открыл дверь, Джесс бросил на него последний стальной взгляд и дал ему уйти. Ему хотелось испустить победный клич или швырнуть шляпу в воздух, но стены были слишком тонкими, а потолок — слишком низким. Он удовлетворился тем, что бросился на кровать и торжествующе пропел: «Есть!» «ПАРАДИЗ. ВАМ ЗДЕСЬ ПОНРАВИТСЯ», — гласил щит при въезде на Главную улицу. Да, Парадиз оказался очень даже недурным городишкой. Голту здесь понравилось. Джессу — тоже.* * *
Кэйди проезжала мимо этого щита столько раз, что перестала его замечать. В этот день ее внимание привлекло нечто иное: Хэм Вашингтон, семилетний сынишка ее бармена Леви, летел ей навстречу по самой середине улицы. Можно было подумать, что за ним гонится стая бешеных собак. У нее даже мелькнула мысль, что в салуне начался пожар. — Мисс Кэйди, мисс Кэйди! Смирная кобылка шарахнулась от испуга и встала, едва не столкнувшись с Хэмом. — Абрахам! Сколько раз я тебе говорила: не смей вот так мчаться перед носом у лошади! Мальчик был так возбужден, что даже не извинился. — Мисс Кэйди, — задыхаясь, проговорил он, — там… у нас в салуне… бандит приехал… с «кольтами»! На черном коне… у нас остановился… Хэм схватил протянутую руку Кэйди, и она подсадила его в двуколку рядом с собой. Он был довольно высок для своих семи лет, но худ, как веточка, и, казалось, весь состоял из одних локтей, коленей и острых, торчащих лопаток. — Отдышись и давай по порядку, — посоветовала она, по привычке передавая ему вожжи. Хэм обожал лошадей: управление двуколкой помогло ему немного успокоиться. — Приехал человек, мисс Кэйди, — выдохнул он наконец. — Папа сказал — плохой человек. Он снял комнату над салуном. Весь обвешан оружием, и папочка говорит, что он прямо ходячая смерть. Прямо ходячая смерть, — с упоением повторил мальчик. — О чем ты говоришь? С чего ты взял, что он плохой человек? — Он вооруженный бандит, — мисс Кэйди. Наемный стрелок. Мистер Эйкс сказал: посмотри на него косо, и он тебя пристрелит на месте. Я его еще не видел, он наверху у себя в комнате, и дверь закрыта. Его зовут Голт. Они уже почти поравнялись с «Приютом бродяги». — Останови прямо здесь, — скомандовала Кэйди. Хэм послушно натянул вожжи. — Будь так добр, доставь повозку в конюшню, — продолжала она, спрыгивая на землю, — и передай мистеру Эйксу, что я расплачусь с ним позже, а сам возвращайся прямо домой и держись поближе к отцу, ты понял? — Да, мэм. Увидев, что она заспешила, Хэм еще больше разволновался: его худшие опасения подтвердились. Кэйди заметила на другой стороне улицы компанию мужчин. Она узнала Стоуни Дерна и Сэма Блэкеншипа; Гюнтер Дьюхарт коснулся полей шляпы, завидев ее, но не подошел. У французского ресторана на противоположном углу Ливви Данн и Адель Шитс разговаривали с какой-то третьей дамой; Кэйди могла судить о ней лишь по шляпке да по обтянутой серым платьем спине. Взоры всех трех дам, как, впрочем, и мужчин, были устремлены на выкрашенную в красный цвет, разделенную на балконы галерею, обрамлявшую с двух сторон второй этаж ее салуна. На галерее только ветер раскачивал пустые качалки, да черный дрозд хлопал крыльями на перилах. Кэйди оглянулась на Ливви и Адель: они, приметив ее, живо повернулись к ней спиной. Как всегда. Будь с ними дети, они похватали бы их и поскорее отправили домой, словно Кэйди — страшный серый волк, разевающий пасть на Красную Шапочку. Она вздернула подбородок, показывая всем своим видом, насколько ей на них наплевать. Как раз в эту минуту Леви высунул голову поверх низких вращающихся дверей салуна. Кэйди подхватила юбки и поспешила к нему. — Мисс Кэйди, — приветствовал ее Леви, придерживая дверь. Салун оказался почти пуст: только Стэн Моррис играл в покер сам с собой, а у стойки, как обычно, перебранивались уже успевшие набраться Леонард Берг и Джим Танненбаум. Обычно в это время дня по пятницам пивной зал бывал уже наполовину полон, и с каждой минутой дела шли все веселее. — Я только что видела Хэма, — сказала Кэйди. — Угу. Я заметил, как он проехал в двуколке. — Что это, Леви, он болтает о каком-то бандите с «кольтами»? Бармен погладил себя по затылку, проверяя, не отросла ли щетина. Каждое утро Леви брил голову, и она сияла, как бильярдный шар. — Сдается мне, что так оно и есть, мисс Кэйди. Говорит, его зовут Голт. Я о нем слыхал, он из плохих парней. На вид страшен. Всех распугал, кроме вот этих, — добавил Леви, кивнув на тройку забулдыг у стойки. — И ты сдал ему комнату? Бармен уныло повесил голову. — А что мне оставалось делать? Как ему откажешь? По приметам все сходится: крив на один глаз и глух на одно ухо. Ему человека убить — все равно что муху прихлопнуть. Но он пока еще ничего плохого не сделал, и потом… сказать вам по правде, мисс Кэйди, страх меня взял. Деваться было некуда. — Ладно, все в порядке, — торопливо заверила его Кэйди. — Я, наверное, поступила бы так же. Проследив за его испуганным взглядом, метнувшимся к лестнице в глубине зала, она уже решила, что там стоит Голт с обнаженной «пушкой» в каждой руке, но на ступенях никого не было. — Думаешь, Уайли его нанял? — Не знаю. Надеюсь, что нет. Кэйди тоже на это рассчитывала, но… откуда еще в Парадизе мог взяться наемный стрелок? — А где Томми? Леви пожал плечами и закатил глаза, что означало: «Какая разница?» В душе Кэйди не могла с ним не согласиться. Шериф Том Ливер (многие в шутку называли его Желтый [6] Ливер) имел два основных занятия: либо перебирал бумажки у себя в конторе, либо с собачьей преданностью глазел на Глендолин Шейверс, самую красивую подавальщицу в салуне Кэйди. Как бы то ни было, если человек наверху действительно наемный убийца, вряд ли шериф Ливер заставит его в скором времени убраться из города. На это можно не рассчитывать. Кэйди еще раз посмотрела на лестницу, потом обвела взглядом свой пустой салун. — Так дело не пойдет. Леви. — Нет, мэм. Она, нахмурившись, закусила губу. — Ну что ж, пожалуй, придется мне туда подняться. Леви тяжело вздохнул: ничего другого он и не ожидал. — Пожалуй, я пойду вместе с вами. Кэйди взглянула на него с сомнением. Леви чуть-чуть не дотягивал ростом до телеграфного столба, да и в обхвате от него не отличался. Он в жизни своей не прикасался к оружию, и не было в его длинном тощем теле ни единой жилочки, склонной к насилию. Порядок в баре он поддерживал только убеждением, взывая к разуму посетителей тихим, кротким, рассудительным голосом. Обычно ему удавалось утихомиривать самых упрямых и задиристых пьянчуг. А если нет, Кэйди лично выставляла их за дверь с помощью маленького пятизарядного «ремингтона», который носила за подвязкой. — В этом нет нужды, Леви. Я сама справлюсь. — Может, и так, но я все-таки пойду. Продолжая настаивать на своем, она только поставила бы его в неловкое положение, поэтому Кэйди решила пойти на компромисс: — Ладно, но только до дверей. Проводи меня до его комнаты и постой в коридоре. Услышишь пальбу — беги за шерифом, — проговорила она с улыбкой, сама, впрочем, не зная, шутка это или нет.* * *
Джессу снились женщины. Две женщины: блондинка и брюнетка. Брюнетка стягивала с него сапоги, блондинка сидела у него на коленях и скручивала для него папироску. Она раз за разом проводила языком по краю бумажной полоски, тихонько напевая себе под нос. Кто-то сказал: «Делайте ваши ставки», и вдруг у него в руке (в той руке, что не обнимала пышные бедра блондинки) оказались три короля и пара тузов. «Принимаю и ставлю еще сотню», — сказал Джесс, после чего все бросили карты. Он выиграл. Блондинка чмокнула его в ухо. Он начал сгребать деньги со стола… Тук-тук-тук. Джесс открыл глаза, улыбаясь со сна и не совсем понимая, где находится. Просторная комната, мягкая постель, желтые обои… Хватаясь за «кольты», он рывком сел в кровати и осипшим со сна голосом крикнул: — Кто там? — Кэйди Макгилл. Женщина. В таком случае оружие ему не понадобится, В висевшем над комодом зеркале Джесс заметил, что повязка сбилась ему на висок. Он поправил ее, провел пятерней по волосам, бесшумно подошел к двери и рванул ее на себя. И тотчас же расплылся в широкой довольной улыбке. Конечно, это неправильно, совсем не в духе Голта, но уж больно она ему понравилась. Малютка — она едва доставала ему до подбородка, — но, как говорится, все при ней. Ничем не обделена. Блестящие темно-каштановые волосы, перевязанные сзади ленточкой, блестящие карие глаза. Простая коричневая юбка без турнюра и выцветшая голубая блузка, украшенная на груди белым кружевом. Очевидно, чтобы привлечь внимание, хотя, по мнению Джесса, в этом не было необходимости. За спиной у нее болталась мужская фетровая шляпа; темный кожаный ремешок оттенял нежную белизну шеи. Тонкая россыпь веснушек на переносье придавала ей дружелюбный и свойский вид, но больше всего ему понравился рот — широкий, щедрый, чувственный. Правда, сейчас губы были строго сжаты в прямую линию. — Мистер Голт? Ах да, Голт… Он чуть было не забыл, что он Голт! Джесс превратил улыбку в наглую ухмылку. У хорошеньких девушек тоже бывают нехорошие секреты и нечистая совесть, это ему было доподлинно известно, поэтому он молча распахнул дверь пошире и отступил на шаг. Тут главное — не переусердствовать. Он ведь хочет, чтобы она вошла? Значит, нельзя запугивать ее до смерти на самом пороге. Она немного помедлила, но, оглянувшись через плечо, вздернула подбородок, как игрок, делающий вид, что держит «королевский флеш» [7], хотя у него на руках пара двоек, и отважно шагнула через порог. Перед тем как закрыть дверь, Джесс проверил, кто остался в коридоре. Ага, высокий негр-бармен несет караул на лестничной площадке. Казалось, он оцепенел от страха, но свой пост не бросил, как настоящий часовой. Джессу нравилась такая черта в людях. Кэйди замерла перед неубранной пуховой постелью. Черный, утыканный патронами пояс с двумя кобурами был переброшен через один из столбиков, кровати, а на другом лихо висела под косым углом черная ковбойская шляпа. Что-то заставило Кэйди сбиться с решительного настроя: уж слишком нелепо выглядел ремень с патронами на уютном фоне смятых простынь. «Итак, — отметила она про себя, — наемные убийцы тоже иногда любят часок вздремнуть. Под одеялом, как простые смертные. Может, они даже храпят во сне». Мысленно встряхнувшись, Кэйди велела себе оставить легкомысленные наблюдения, и повернулась лицом к незваному гостю. На вид он оказался еще страшнее, чем рисовался ей в воображении со слов Леви. Он, конечно, был выше ее ростом (ничего удивительного), но его нельзя назвать великаном: футов шесть [8], не больше. Волосы довольно длинные, волнистые, того же темно-каштанового цвета, что у нее, только в них пробивалась седина. Ранняя седина: на вид ему было не больше тридцати. Прямо у нее на глазах — видимо, из уважения! — он застегнул рубашку, но так и не позаботился о расстегнутой верхней пуговице черных штанов из «чертовой кожи», после чего застыл, прислонившись к дверям и скрестив руки на груди. Трудно было отвести взгляд от черной «заплатки», закрывавшей его правый глаз. Вдруг под ней какой-нибудь страшный шрам? А может, там вообще нет глаза? Сама мысль об этом показалась Кэйди в равной степени волнующей и жуткой. Ей уже приходилось слышать о нем раньше, но это были отрывочные и недостоверные сведения, главным образом сплетни. По слухам, его ранили в бою под Геттисбергом [9] (разумеется, еще до того, как он избрал карьеру наемного убийцы). Однако, глядя на него теперь, Кэйди решила, что все это вранье: в 1863 году ему не могло быть больше двенадцати-тринадцати лет. Говорили, будто несколько месяцев назад он погиб в Калифорнии во время какой-то стычки со стрельбой. Очевидно, и этот слух был несколько преувеличен. — Чем я могу быть вам полезен, мисс Кэти Макгилл? — Кэйди, — машинально поправила она. — Кэйди? — Это уменьшительное от Кэденс. Вот, оказывается, как надо разговаривать с бандитами, объявленными вне закона: первым долгом им полагается сообщить свое уменьшительное имя. — А как у вас обстоят дела? — спросила Кэйди, переходя в наступление. — Разве у вас нет имени? Голт долго молчал, изучая ее прищуренным глазом жутковатого серебристо-стального цвета. Пауза так затянулась, что у нее по всему телу выступил пот. — А мне оно ни к чему, — усмехнулся он наконец. Голт нарочно старался ее запугать, и это Кэйди разозлило. Она воинственно подбоченилась. — Я хозяйка этого заведения. — Вот как? — Он кивнул и огляделся. — Хороший отсюда вид. Мне особенно нравится сидеть в качалке. — Да, я тоже решила, что с ними как-то уютнее. — Она повела рукой в сторону низкой двери, ведущей на крытую галерею. — Чувствуется простор. — Очень даже чувствуется. Какой милый светский разговор у них завязался! Заметив прислоненный к стене в углу винчестер, Кэйди перешла прямо к делу: — Что вам здесь нужно, мистер Голт? Кто вас нанял? Он продолжал молча сверлить ее взглядом. — Уайли, — ответила она сама себе (ведь это так очевидно!). — Верно? Ведь это Уайли, не так ли? — А зачем ему меня нанимать? — Ну мало ли… Может, он хочет спалить мой салун, как уже спалил конюшню Логана? Сколько он вам платит? Вместо ответа он двинулся ей навстречу, неторопливо и бесшумно ступая босыми ногами по тонкому ковру. Кэйди не удержалась и отступила назад, потом вбок. Голт плавно прошел мимо и сел в изножии постели. Целую минуту ей пришлось дожидаться, пока сердце не перестало биться в горло. — Зарубите себе на носу, — заговорила она, справившись наконец с сердцебиением. — Я не стану вам платить и никуда отсюда не уеду. «Приют бродяги» принадлежит мне, и Мерлу Уайли не удастся наложить на него свои грязные лапы. Он не получит ни «Бродягу», ни «Семь долларов», ни меня. Так ему и передайте. С каждым словом ее гнев разгорался. Закончив свою маленькую речь, она стиснула руки, чтобы унять дрожь. Голт задумчиво разгладил усы, глядя на нее скорее с интересом, чем с угрозой. — Если хотите, я ему так и передам. Как он выглядит? Она заморгала. — Что? — Да этот парень, Уайли. Я его не знаю, но с удовольствием передам все, что вы просили. — Вы хотите сказать, что он не посылал за вами? — Я даже имени его не слыхал до сегодняшнего дня, пока не поставил своего жеребца в его конюшню. — В его конюшню? Ха! Две недели назад он спалил дотла конюшню Логана, — с горечью пояснила Кэйди. — Вот те на! А зачем ему понадобилось проделывать такую гнусность? Он что, шутить с ней вздумал, этот наемник? — Уайли хочет весь город прибрать к рукам, вот зачем! Голт встал и вновь направился к ней, но на это-раз она не отступила. — Странные штуки проделывает с человеком жадность, — заметил он хриплым шепотом, от которого у нее по плечам пробежал холодок. Он остановился так близко, что она различила его запах: табак, лавровишневая вода, седельная кожа… И угроза. Да, запах угрозы. — Как долго вы намерены задержаться в Парадизе? — спросила Кэйди, вскинув подбородок и с гордостью отметив, что голос у нее не дрожит. Голт повернул голову направо, и она вспомнила, что одним ухом он не слышит. — Пока не переделаю все свои дела, мисс Макгилл. Бесполезно спрашивать, какие у него здесь дела. С таким же успехом он мог написать у себя на груди: «Профессиональный стрелок». И все же: кто его нанял? За кем он охотится в Парадизе со своими «кольтами»? — Что ж, вы можете оставаться здесь сколько хотите, но мне не нужны неприятности, — твердо заявила Кэйди, задом отступая к двери. — Я не потерплю никаких беспорядков в моем салуне. — Бывает так, что неразбериха следует за человеком по пятам, и тут уж ничего не поделаешь. Кэйди лихорадочно принялась искать достойный ответ и наконец удовлетворилась следующим: — Полагаю, все зависит от человека, мистер Голт. — Да, мэм, похоже, что так. Они уставились друг на друга в растерянности. Потом Кэйди пробормотала: «Ну что ж…» — и принялась нащупывать ручку двери. — Знаете, что мне нужно? Вопрос ее встревожил. Но она лишь вопросительно взглянула на него. — Мне нужна горячая ванна, обед с бифштексом и игра в покер. Сама не зная почему, может, от облегчения, Кэйди одарила его улыбкой. — Извините, на втором этаже у нас водопровода нет. Жаль, что Леви не известил вас заранее. Вы можете принять ванну в парикмахерской за доллар. Обедов мы тоже не сервируем, но как раз напротив ресторан Жака. Он уверяет, что у него французская кухня, хотя на самом деле она креольская. Кроме того, на Главной улице заведение Свенсона, но я его не рекомендую. Разве что у вас луженый желудок. Эти слова заставили его улыбнуться — самой заразительной, почти сердечной улыбкой, которой он встретил ее на пороге. Та улыбка была мимолетной, но Кэйди ее не забыла и теперь подумала, что при его пугающей наружности она выглядит точно так же, как и шестизарядные револьверы на смятых простынях: как нечто постороннее. — Как насчет игры в покер? — напомнил он. — Вот в этом я действительно могу вам помочь. — Игра честная? — Абсолютно. В нашем городе честнее не найдете. Это, конечно, сомнительная рекомендация. Голт снова улыбнулся, как будто прочитал ее мысли. Они обменялись дружеским взглядом, полным взаимопонимания; на секунду он показался Кэйди даже заговорщическим. — Ну что ж, — повторила она, — увидимся. Он приложил два пальца ко лбу, словно шутливо взял под козырек, но, когда убрал руку, дружеский взгляд и улыбка исчезли. Он не сказал «увидимся». По правде говоря, он вообще промолчал. Чувствуя себя до странности разочарованной, Кэйди выскользнула за дверь и тихонько закрыла ее за собой. Леви все еще дожидался ее на лестничной площадке, и она направилась ему навстречу. У нее возникло необъяснимое ощущение: как будто она только что побеседовала с двумя разными мужчинами и понятия не имела, какой из них настоящий. Она даже не знала, какой из них вызвал у нее наибольший интерес.2.
В салуне «Приют бродяги» установилась мертвая тишина, как только вошел Джесс. Атмосфера сразу изменилась — с карнавально-праздничной на похоронную. Правда, по пути к стойке бара он едва не налетел на столб, вдруг оказавшийся в двух дюймах от его глаза, закрытого повязкой. Это немного сбило с него спесь, но он все возместил с лихвой, когда парни, осаждавшие стойку, едва не попадали с табуретов, освобождая для него место. — Бурбон, — произнес он шепотом, который в установившемся почтительном молчании был отчетливо слышен, — и на этот раз не разбавлять. Высокий бармен кивнул лысой головой и выставил перед ним стакан вместе с бутылкой. Заодно он принялся наполнять какой-то подозрительной шипучей дрянью, по виду напоминавшей сарсапарель [10], стакан тощего, костлявого, бледного господина, сидевшего по левую руку от Джесса, но тот закрыл стакан ладонью, бросил на стойку полдоллара и отшатнулся, словно его укусил скорпион. — Док? — удивленно окликнул его бармен. Что-то бормоча себе под нос, тощий господин устремился к дверям. Джесс налил себе на два пальца бурбона и задумчиво отхлебнул. — Эй, мы играем в карты или нет? — раздался женский голос в затянувшемся неловком молчании. — Чико, закончи эту песню, она мне нравится. Ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать голос мисс Кэйди (уменьшительное от Кэденс) Макгилл, хозяйки салуна, прервавшей его сладкий сон. Он думал о ней весь вечер, даже свой вкусный обед у Жака съел впопыхах, чтобы поскорее ее увидеть. Джесс питал слабость к хорошеньким женщинам и все же сам себе не мог объяснить, что его заставило упустить золотой шанс и не сказать, ей, что он работает на Уайли. Это на него совершенно не похоже. Неужели он становится сентиментальным? Об этом страшно было подумать. Ведь он совсем недавно вступил в игру! Невысокий красивый мексиканец в шляпе-котелке вновь начал наигрывать на пианино «Икоту пьяницы». Закрутилось колесо рулетки, кто-то швырнул игральные кости, умолкшие было разговоры возобновились. Джесс налил себе еще на дюйм выпивки и плавно повернулся спиной к стойке, опершись об нее локтями и поставив ногу в сапоге на медную перекладину. Ему пришлось зажмуриться, чтобы поберечь глаза, едва не выкатившиеся из орбит подобно бильярдным шарам. Мисс Макгилл переоделась. Воспоминание о девушке в простой коричневой юбке и выцветшей блузке, столь живо занимавшее его воображение до этой минуты, поблекло и растворилось в блестяще-красном взрыве. Джесс постепенно пришел в себя, по кусочкам складывая в уме ее образ, чтобы не ослепнуть окончательно. Она восседала на высоком табурете, закинув ногу на ногу, и раздавала карты четырем ковбоям, глазевшим на нее в телячьем восторге вместо того, чтобы играть в «блэк джек». Ничего удивительного. Платье облегало ее так, словно она растопила свечку красного воска и облилась им с головы до ног, пока он был еще теплым. Нет, не то чтобы с головы до ног — сказать так было бы явным преувеличением. Если бы кому-то из обалдевших от безответной любви ковбоев надоело поедать глазами ее обнаженные плечи и высокую белую грудь (невероятное предположение), они могли полюбоваться голой ножкой, дюймов на шесть видневшейся из-под оборок красного платья. Красная туфелька на высоком каблучке, покачиваясь, свисала с носка. «Убей меня», — молили их взгляды. Они нарочно сбрасывали карты, чтобы заставить ее наклониться и сдать по новой. Отвернувшись в целях самозащиты, Джесс окинул взглядом просторный зал с высоким потолком. По части салунов он считал себя знатоком, в некотором роде даже гурманом, и теперь решил оценить помещение. Все обычные атрибуты на своих местах: плевательницы, зеркала, висячие фонари, голова оленя, писанная маслом в полный рост обнаженная красавица над стойкой бара. Половину задней стены занимал сложенный из камня камин; до уровня груди стены были обшиты панелями темного дерева, а выше — до самого сводчатого потолка — покрыты штукатуркой цвета слоновой кости. Уютная, приветливая обстановка. Но было здесь что-то еще, чему он никак не мог найти определения. Что-то выделявшее «Приют бродяги» из обычного ряда. Джесс побывал в сотнях салунов, но такого не видел никогда. И тут его осенило: здесь было чисто. Зеркала не выглядели захватанными, стены без масляных следов, оставленных чьими-то затылками. Надраенная воском стойка бара сияла, как китайский лак. Он видел свое отражение в чисто вымытых оконных стеклах. А самое странное — легко дышалось, воздух не напоминал атмосферу в задымленной угольной штольне. Чего еще ждать от женщины? Джесс хотел посмеяться, назвать заведение Кэйди «Приютом кисейных барышень», порога которого не переступил быни один уважающий себя бродяга, но что-то ему помешало. Нет, «Приют бродяги» был отличным салуном. Конечно, ощущение чистоты оказалось непривычным, но — как ни странно — чертовски приятным. Видимо, по какой-то непонятной причине мужчинам легче наполнять свои легкие дымом, гробить печень спиртным и просаживать деньги, отложенные женой на хозяйство, в примитивные азартные игры, находясь в чистоте и уюте. Интуиция подсказывала Джессу, что от мисс Макгилл лучше держаться подальше, но ее красное платье манило его, как пение сирены. Для начала он добавил себе еще бурбона, сунул в уголок рта тонкую черную папиросу (свернутую заранее) и двинулся вперед, напустив на себя привычно свирепый вид, как бы говоривший: «Только тронь меня, и я вышибу тебе мозги», без которого человеку его профессии просто не обойтись. Никто не посмел глазеть на него открыто, но он чувствовал на себе опасливые взгляды исподтишка, пока пробирался среди пьющих и играющих в покер завсегдатаев к столу для «блэк джека»… Один из игроков уже начал подниматься с табурета, чтобы освободить ему место, но Джесс дружески хлопнул его по плечу (бедняга застыл как соляной столб) и хрипло шепнул: — Я только смотрю. Он не сомневался, что Макгилл знает о его присутствии, но нарочно делает вид, будто его не замечает. Ну что ж, это дало ему прекрасную возможность свободно понаблюдать за ней. Осанка у нее красивая, это точно. А на ногах — вблизи он ясно разглядел — чулочки телесного цвета. Темные вьющиеся волосы больше не падали ей на спину; она соорудила на макушке высокую колеблющуюся прическу «помпадур», производившую, пожалуй, чересчур сильное впечатление. Джесс никак не мог привыкнуть к волшебному превращению: перед ним была совсем не та женщина, которую он видел всего пару часов назад. Нет-нет, у него нет никаких претензий к этой новой женщине, но… даже веснушки куда-то подевались. На губах у нее помада, запах духов чувствовался даже на расстоянии. Все это просто прекрасно, ему нравились благоухающие духами женщины с накрашенными губами, но… Нет, ничего. Она выглядела великолепно, и он сказал себе, что, как только оправится от потрясения, тут же оценит ее по достоинству. Казалось, болтающаяся на большом пальце туфелька готова вот-вот слететь. Ему польстила мысль: ведь это его присутствие заставляет ее нервничать, но если бы не туфелька, взлетавшая все чаще и чаще, он бы и сам ни за что не догадался. Лицо у нее было невозмутимое, как у игрока в покер, она раздавала карты быстрыми, точными, ловкими движениями профессионала. — Ты проигрался, Гюнтер, — объявила она, обращаясь к типу в клетчатой ковбойке, похожему на дровосека, и наклонилась собрать его карты. Джесс устремил взгляд туда же, куда и все остальные. Тут-то он и увидел это. А может, ему просто почудилось? «Это» мелькнуло только на секунду, и он даже подумал, что видел всего лишь игру света. Поэтому в следующий раз нарочно дождался конца игры (банкомет опять выиграл) и приготовился смотреть. Вот она наклонилась и одним длинным движением руки сгребла со стола все карты. «Это» оказалось на месте — не мираж и не пьяная галлюцинация. Настоящая татуировка на левой груди. Изображение какой-то птицы, похожей на орла. Этот орел взмывал из тесной затененной лощины, устремляясь к вершине холма. У Джесса отвисла челюсть, и папироска выпала изо рта. Он раздавил ее сапогом, сделав вид, что так и задумано (хотя папироска даже не была зажжена), и от души надеясь, что никто не обратил на него внимания. Мог бы и не беспокоиться: кого интересовал он, когда глаза всех устремились на татуировку Кэйди? Она раздала карты по новой. Джесс так старался разглядеть неуловимую птицу, что совершенно позабыл о всяких попытках подметить передергивание или двойную игру. Вдруг ему пришло в голову, что именно в этом и состоит назначение татуировки. А что? Совсем неглупая мысль! Тут он подумал, что для наколки могло найтись и другое применение — менее практическое, но куда более интересное, — однако именно в этот момент высокая и тонкая, как ивовый прут, блондинка прижалась чересчур пышным напудренным бюстом к его плечу и выдохнула «Привет», обдав его перегаром джина и хинной настойки. Джесс ей обрадовался. Ему нравилось вселять страх Божий в сердца людей, но грустно то, что все обходили его стороной. Почти никто с ним не разговаривал. Ему становилось одиноко. — Привет, — ответил он. Зря. Следовало придумать что-то более угрожающее или зловредное. Но что? «А эти штуки не накладные?» Нет, можете говорить и думать о Голте все что хотите, но он всегда старался вести себя как джентльмен. — Я Глендолин, — представилась блондинка доверительным детским голоском, кокетливо потупив глазки и складывая губки бантиком, словно намеревалась наградить его поцелуем. — А ты Голт. Я о тебе слыхала. Теперь Джесс понял, с кем имеет дело. До начала карьеры Голта он и не подозревал о существовании подобных особ женского пола — женщин, которых влекло к опасным мужчинам. Но оказалось, что такие есть и что они готовы пуститься во все тяжкие, лишь бы заполучить желаемое. Если отбросить денежную сторону, ничто так не скрашивало жизнь наемного стрелка, как эти женщины. На первых порах Джесс вовсю пользовался их жадным интересом к своей персоне, не упуская ни единого случая. Однако в последнее время настроение стало пропадать. Их внимание уже не льстило ему. Все равно что носить парик и слушать комплименты своей роскошной шевелюре. — Хочешь присесть и выпить со мной? — продолжала мурлыкать Глендолин, указывая на пустой столик на двоих. — Может, покажешь мне свою пушку? Ее кукольные голубые глазки взирали на него с ангельской невинностью, поэтому Джесс решил, что она имела в виду пушку в буквальном смысле. — Почему бы и нет? — проговорил он своим замогильным шепотом. Глендолин в восторге закатила глаза и направилась к стойке бара. Джесс последовал за ней. Приятно для разнообразия полюбоваться на ее маленькую круглую попку, но он все-таки оглянулся, чтобы убедиться, что Кэйди на него смотрит. Так оно и было, но она сразу же отвернулась и принялась ожесточенно шлепать картами по столу. «Каждый в этом заведении играет свою роль», — философски отметил про себя Джесс. Просто в его игре риска гораздо больше, да и ставки куда выше, чем в любой другой. Джесс, разумеется, выбрал стул спиной к стене, чтобы следить за входом, а Глендолин, увидев это, едва не завизжала от восторга. Еще одна девица — рыжая полногрудая милашка по имени Уиллагейл — расставляла напитки на соседнем столике. Джессу вдруг пришло в голову спросить себя, что именно происходит в салуне «Приют бродяги». Он готов был побиться об заклад на последний доллар, что сидящая рядом с ним блондинка — шлюха. Выходит, и Макгилл — тоже?.. Разрази его гром! Да нет, быть того не может. Хотя… почему бы и нет? Если у девушки на носу веснушки, это еще не означает, что она воплощенная добродетель. Он медленно опустился на свой стул, наблюдая за ней через два ряда столов для игры в покер и пытаясь представить ее себе в роли «мадам» из борделя. Это было трудно, но… не исключено. Как же в таком случае к ней относиться? Джесс испытывал смешанные чувства. Он вообразил ее в своей широкой пуховой постели с тех самых пор, как впервые увидел. И ему почему-то стало неприятно при мысли, что надо только заплатить, чтобы мечта сбылась. Он купил Глендолин («Зови меня Глен, милый») порцию выпивки, потом еще и еще одну. Можно было не сомневаться, что бармен их разбавляет, и все же Джесс с удивлением спрашивал себя, куда в такое воздушное создание все это входит. Она задавала ему обычные глупейшие вопросы: как он стал профессиональным стрелком, сколько человек отправил на тот свет и какие чувства при этом испытывал. Джесс уклонялся от ответа, как всегда бросая зловещие взгляды и загадочно хмыкая. Глендолин была не слишком умна, но — несмотря на свое нездоровое любопытство к кровавым подробностям — показалась ему милой. Он вздохнул с сожалением, когда она, извинившись, отлучилась «по делам». «Дела», вне всякого сомнения, ждали ее в уборной позади салуна. После всего выпитого этому вряд ли стоило удивляться. Вдруг что-то легонько стукнуло его по ноге. Опустив взгляд, Джесс увидел чернокожего мальчика — укороченное издание бармена за стойкой, правда, снабженное приложением в виде курчавых волос на голове. Малыш сидел на корточках, наполовину скрывшись под столом. В одной руке он держал метелку, а в другой — наполненный окурками совок для мусора. — Привет, — сказал Джесс. Мальчик, не спуская с него испуганного взгляда, еще глубже спрятался под стол. — Как дела? Нравится тебе эта работа? Сколько платят? Помню, работал я когда-то давным-давно на конюшне, выгребал навоз из стойл. Мне тогда исполнилось… примерно столько же, сколько тебе сейчас — лет девятнадцать-двадцать, — шутливо уточнил Джесс (на вид мальчику было не больше семи). — Платили сущую мелочь: четвертак в неделю. А как, по-твоему, что хуже: вычищать лошадиный навоз или окурки и плевки? Что скажешь? Кто больше гадит — лошади или ковбои? — Лошади, — нерешительно ответил мальчик, вылезая из-под стола на несколько дюймов. — Ну не скажи, — задумчиво возразил Джесс. — Некоторые парни оставляют за собой страшно много мусора. — Да, но они хоть не делают все свои дела прямо на пол. — Это ты верно подметил. Очень точно схвачено. Хочешь папироску? Нет? Ну тогда скажи мне, что такой умный парень, как ты, делает в таком ужасном месте? Громадные черные глаза с перламутровыми белками округлились, как блюдечки. — Это хорошее место! Почему вы говорите, что оно ужасное? Он совсем вылез из-под стола, а когда Джесс широким жестом пододвинул ему стул Глендолин, робко уселся на самый краешек. Любопытство возобладало над страхом. — Тебе здесь нравится? В этой дыре? — спросил Джесс, оглядываясь вокруг с притворным удивлением. — Что здесь хорошего? — Ну… лучше всех, конечно, мисс Кэйди. И еще мне нравится, как Чико играет на пианино. А мисс Глен и мисс Уиллагейл — они тоже очень добрые. Иногда клиенты мне дают чаевые, или сладости, или кусочек лакрицы. А мой папа работает тут барменом, его все любят и меня тоже не обижают. — Ясно. А почему же все-таки мисс Макгилл лучше всех? Да, кстати, как тебя звать? — Абрахам. — Рад знакомству. Вы с ней женаты? — Нет… Мальчик захихикал, но сразу опомнился. — Просто она хорошая, вот и все. Она добрая. Все мне разрешает: править двуколкой, заходить к ней в комнату и играть разными вещичками. Всегда мне что-нибудь дарит — книжку, или яблоко, или еще что-нибудь. И еще она веселая, и от нее всегда хорошо пахнет. — Это я и сам заметил. Абрахам забарабанил пятками по ножкам стула. Он немного освоился, но по-прежнему пожирал Джесса глазами. Его снедало любопытство. — Папочка говорит, вы наемный стрелок, — застенчиво начал он. —Угу. — А почему? — Что «почему»? — Вам нравится стрелять в людей? — Ну… не скажу, чтобы мне это нравилось. И вообще я стреляю только в тех, в кого надо. — А в кого? В кого вы стреляете? — В плохих парней. В таких, которые сами напрашиваются. Они бы сами убили кого-нибудь, если бы я не застрелил их раньше. Рот Абрахама открылся в форме буквы О. — Значит, сами вы из хороших парней? Джесс стукнул кулаком по столу. — Точно. Я один из хороших парней. Только послушай меня внимательно. Он придвинулся ближе, и Абрахам испуганно заморгал, но не отшатнулся. — Никому не говори, слышишь? Не хочу, чтобы об этом болтали. Я из хороших парней, но никто об этом не знает кроме нас с тобой. Пусть это будет наш секрет. Идет? — Идет. Но почему? — Ну потому что… Он все еще раздумывал над ответом, когда вернулась Глендолин. — Хэм Вашингтон, твой папаша велел тебе сию же минуту очистить этот стул и заняться делом, а не то он тебе всыплет! — Ой-ей-ей… Подхватив на ходу метелку и совок, мальчик вскочил со стула и обеспокоенно скосил глаза в сторону бара. Его отец ответил ему грозным взглядом. Джесс разочарованно вздохнул: его маленький дружок сбежал, а на стул вновь уселась Глендолин. Эта была неравноценная замена. — Ну что, милый, покажешь ты мне свою пушку или нет? У него были при себе целых две пушки. Может, она действительно намекала на нечто третье? К счастью, их опять прервали прежде, чем он нашелся с ответом. Джессу, смотревшему вниз, даже не пришлось поднимать голову, чтобы узнать, почему в салуне вдруг стало тихо и чьи башмаки направляются прямо к нему от вращающихся дверей. Он готов был ставить двадцать к одному, что это представитель закона. Глендолин, уже успев подсесть поближе и упереться коленкой ему в бедро, виновато отодвинулась. — О, привет, Томми! — небрежно обронила она, поправляя закрученные штопором локоны на затылке. — Вот уж не ожидала увидеть тебя здесь! Перед ним, несомненно, стоял шериф: об этом говорил значок на груди белой накрахмаленной рубашКи, хотя в остальном вновь прибывший скорее напоминал банковского служащего или телеграфиста. Он явно нервничал, но старался держать себя в руках и был безукоризненно вежлив. — Добрый вечер, — сказал он. — Мистер Голт, если не ошибаюсь? Я шериф Ливер. При других обстоятельствах Джесс, который сам по натуре был человеком вежливым и приветливым, пожал бы протянутую ему изящную, лишенную мозолей руку. Но Голт не стал бы этого делать, тем более что посетители салуна поголовно навострили глаза и уши. Поэтому он проигнорировал руку шерифа и уставился на него своим леденящим взглядом, пока несчастный не залился краской. Глендолин нервно захихикала. — Глен, — обратился к ней шериф, — ты не могла бы извинить нас на минутку? — А что ты такого собираешься сделать за минутку? Она одна засмеялась своей дурацкой шутке, никто ее не поддержал. Шериф откашлялся, прикрыв рот ладонью. — Я хочу сказать, не могла бы ты оставить нас с мистером Голтом наедине? — Да ты не стесняйся, Томми, говори прямо при мне. У шерифа Ливера были рыжеватые волосы и нежная молочно-белая кожа. Для многих женщин такая кожа наверняка составляет предмет зависти. Увы, она подобна барометру. Белый цвет означает ужас, розовый — страх, красный — стыд и унижение. В эту минуту она напоминала цветом лососину, но стремительно темнела, приближаясь к свекле. Джесс не мог этого выдержать. — Пойди прогуляйся, — любезно предложил он. обращаясь к Глендолин. — Мой разговор с шерифом не предназначен для дамских ушей. Услышав слово «дамских», Глендолин сделалась почти такой же пунцовой, как сам шериф. — Ну тогда прошу меня простить, джентльмены, я вернусь, когда вы закончите ваш мужской разговор. Она бросила влюбленный взгляд на Джесса и торопливо поднялась с места, что-то бормоча под нос. Не прошло и секунды, как ее след простыл. Шериф проводил ее взглядом. Вид у него был такой, словно он попал молотком по пальцу, забивая гвоздь, и теперь пытался удержаться от слез. — Присядьте, — пригласил Джесс — Что-нибудь выпьете? — Нет, спасибо. Сесть он тоже не захотел. Не хуже Джесса сознавая, что разговор они ведут отнюдь не с глазу на глаз, шериф откашлялся, почесал свою жиденькую рыжеватую бородку и приступил к делу. — С вашего разрешения, мистер Голт, я хотел бы знать, что за дела у вас в Парадизе? — Сверкающий серебряный значок, начищенные до блеска ботиночки, штаны, натянутые чуть ли не до подмышек. Чистенький и благоухающий одеколоном. Белая шляпа, никакого оружия. Джесс быстро его раскусил: усердия много, но кишка тонка. Это само по себе не смертный грех, обычному человеку и в упрек не поставишь, но такому вряд ли можно доверить поддержание порядка в городе. Очевидно, других кандидатов не нашлось. Джессу ужасно не хотелось унижать шерифа, но в этот момент они находились в положении псов, обнюхивающих друг друга перед дракой. Чем раньше один из них повалится лапами кверху и признает себя побежденным, тем скорее они смогут перейти к делу. — А я не дам разрешения, — вызывающе отрезал Джесс, откинувшись на стуле, скрестив руки на груди и задрав ноги на стол. Может, он что-то упустил? Может, еще что-то следует сделать, чтобы выглядеть законченным хамом? Он бы сплюнул на пол, но тогда Хэму пришлось бы за ним подчищать. — Вы допрашиваете всех, кто приезжает в ваш город? Это не больно-то гостеприимно, шериф. Я бы даже назвал это открытой враждебностью. Ливер громко сглотнул. — Я просто хотел поинтересоваться, надолго ли вы здесь задержитесь. — Еще не решил. Милый городок, Приятные люди. Может, я тут осяду. Уйду на покой, куплю себе домик с белым заборчиком. Буду выращивать цветочки. Кто-то хихикнул, кто-то за соседним столиком прямо-таки прыснул со смеху. Щеки шерифа Ливера приняли аппетитный оттенок кизилового варенья. — Могу я, — он снова откашлялся, прикрывая рот рукой, — могу я спросить, зачем вы здесь? — По делам. — А… по каким делам? Пopa показать, что запал у него короткий. Джесс снял со стола одну ногу в сапоге и с грохотом опустил ее на пол. Все подпрыгнули, но шериф — выше всех. — По частным делам, — грозно пояснил Джесс. — Ты что-то против этого имеешь, дружище? Тогда давай продолжим разговор на улице. Он сцепил пальцы и захрустел суставами, сгибая их один за другим, чтобы никто не усомнился в смысле его слов. Только с третьей попытки шериф сумел выговорить: — Я ничего против вас не имею. — Вот и хорошо. Тогда можешь присесть и выпить со мной. Бармен! — Нет, спасибо, — отклонил приглашение шериф, оскорблённо раздувая ноздри. Он еще больше выпрямился, расправил плечи и выпятил грудь под безупречно белой рубашкой. — Я только хотел сказать, что нам не нужны неприятности, мистер Голт. Джесс понял, что большего на этот раз не добьется. — У меня и в мыслях не было кому-то доставлять неприятности, шериф, — прохрипел он голосом призрака. — Но если кто-то досадит мне, я положу этому конец. Поединок взглядов затянулся, как ему показалось, часа на полтора. Наконец кадык у шерифа задергался, как поплавок, а глаза заслезились. Он коснулся пальцами полей шляпы. — Желаю приятно провести вечер. Джесс не ответил. Шериф Ливер повернулся кругом и покинул салун «Приют бродяги» со всем возможным достоинством, какое удалось сохранить при столь плачевных обстоятельствах. «Для первого раза неплохо», — подумал Джесс. Постепенно общий разговор возобновился, и вскоре уровень шума поднялся до обычного. Вытащив из кармана колоду карт, Джесс начал раскладывать на столе пасьянс собственного изобретения. Ему хотелось поговорить с Хэмом. Присутствие Глендолин он заметил лишь в момент, когда она провела пальцами по его шее, просунув их под воротничок. — Привет, милый, — промурлыкала она пьяным шепотом прямо ему на ухо. Он поморщился, не зная, стоит ли пригласить ее присесть. По правде говоря, Глендолин его слегка разочаровала. Похоже, шериф имел на нее самые серьезные виды, а она не пожелала даже поздороваться с ним по-человечески. Джесс ничуть не удивился бы, узнав, что она смеется над честным простаком-шерифом у него за спиной: таких мужчин, как Ливер, некоторые женщины просто не воспринимают всерьез. Ладно, его все это не касается. Он снял ноги со стола и начал было: — Почему бы тебе… — Глен, будь так любезна, обслужи клиентов за задним столиком, если тебя не затруднит. Глендолин растерянно заморгала. — Это какие? Вон те? — Те самые. Видишь, они уже языки высунули от жажды? Сорок минут ждут обещанной выпивки. — Да, конечно, Кэйди. Я мигом, — добавила Глендолин, обращаясь к Джессу. Она кокетливо помахала ему рукой и отправилась выполнять поручение, покачивая на ходу своей маленькой круглой попкой. Кэйди устало повела глазами. Это легкое выражение досады прошло бы незамеченным, если бы Джесс не смотрел на нее так пристально. Ему приходилось встречать и более красивых женщин, чем Кэденс Макгилл, но не так уж много, и все они в чем-то уступали ей. Он не мог отвести от нее глаз. И дело даже не в том, как она выглядела в эту минуту. Главный секрет ее притягательности заключался в ином: каким-то непостижимым образом она умела сочетать в себе нынешнюю разряженную и накрашенную Кэйди с той девушкой в застиранной старой блузке, мужской фетровой шляпе и с веснушками на носу, которую он встретил днем. И как только женщинам это удается? Ну, разумеется, не всем, а только избранным. Джесс был уверен, что та же Глендолин, к примеру, — доведись ему увидеть ее в косынке и в фартуке с нагрудником, — вряд ли взбудоражила ему кровь. А вот эта Макгилл — совсем другое дело. Ему хотелось увидеть ее в каком-нибудь новом костюме, в другой обстановке. Интересно, как она выглядит в церкви или в бакалейной лавке? Или по утрам, когда встает с постели? — Мистер Голт, вы распугиваете моих клиентов. Заглянув ей за спину, Джесс убедился в ее правоте: с уходом шерифа салун наполовину опустел. Правда, тощий, бледный, похожий на покойника субъект, сбежавший от него раньше, вернулся к стойке бара. Джесс встретился с ним взглядом. Ходячий труп замер, не донеся стакан до рта, со стуком опустил его на стойку, бросил бармену монету и сломя голову кинулся к дверям, как будто за ним гнались демоны ада. Любопытно. Джесс встал и указал на второй стул. — Может, присядете, мисс Кэйди? Она перевела взгляд с него на стул и обратно. Он ясно видел, что на лице у нее написано: «Спасибо, я лучше постою». — Просто чтобы доказать вашим клиентам, что я не кусаюсь, — добавил Джесс, поведя подбородком в сторону кучки самых стойких посетителей. Обдумав это предложение, она кивнула и села. — Выпьете? — Нет. Потянувшись за бутылкой, чтобы налить себе, он промахнулся и едва не сбросил ее со стола, но Макгилл успела ее подхватить, на скатерть пролилось не слишком много бурбона. «Чертова повязка», — мысленно выругался Джесс, по крайней мере, в тысячный раз. Из-за этой проклятой «заплатки» он все видел не в фокусе и чувствовал себя полным идиотом. Однако промах сослужил ему хотя бы одну добрую службу: дал возможность еще раз взглянуть на ее татуировку. Увы, синеватый контур птицы на белой коже мелькнул лишь на мгновение, но дело того стоило. — Мистер Голт, мне придется просить вас об одном одолжении. — Только назовите. — Поймите меня правильно, — предупредила она, нервно перебирая звенья серебряной браслетки у себя на запястье, — лично против вас я ничего не имею, но… Не могли бы вы перебраться в другую гостиницу? Джесс недоуменно поднял бровь, и она заговорила быстрее: — Добб-Хауз расположен в двух шагах отсюда, вы его, наверное, просто не заметили, когда шли сюда. Там гораздо меньше шума, к тому же у них есть ресторан, вам бы не пришлось… — А мне нравится шум. В салуне я чувствую себя как дома. Она задумчиво посмотрела на него. — В таком случае вам, наверное, будет хорошо у Уайли. У него салун гораздо больше этого. И шума много — это самое подходящее место для вас. Он усмехнулся. — Чтобы я мог распугивать его клиентов? Кэйди ответила полуулыбкой: — Вы действительно на него не работаете? — Я его никогда не встречал. — Тогда кто вас нанял? Пора кончать, разговоры и показать зубы. Что-то она уж больно осмелела, эта Макгилл, задает слишком много вопросов. Она совсем перестала его бояться! Но он ограничился тем, что сказал: — С чего вы взяли, будто меня кто-то нанял? Может, не стоит спешить с выводами? Теперь уже она подняла бровь и не ответила. Джесс потянулся за одной из своих черных папиросок. Он взял себе за правило сворачивать их заблаговременно, без свидетелей. Ему эта работа быстро никак не давалась: на каждую приходилось затрачивать не меньше пяти минут упорного труда, сдвинув повязку с глаз на лоб. Прилепив папироску к нижней губе, Джесс вытащил из другого кармана деревянную спичку. Этот у маневр у него был отработан первоклассно: с величайшей небрежностью он чиркнул спичкой по ногтю большого пальца. Она зажглась с первой попытки. Глядя прямо в карие глаза Макгилл, он поднес спичку к кончику папироски и вдохнул. Ничего. Джесс — снова затянулся. По-прежнему ничего. Слегка повернув голову, чтобы понять, что, черт побери, происходит, он убедился, что держит спичку на дюйм ниже и левее, чем следовало. — Дерьмо. Потрясая в воздухе обожженными пальцами, он выронил спичку. Она все еще горела, и ее пришлось задуть, но при этом папироска выпала у него изо рта прямо на стол. О, черт, надо же так вляпаться! Ему хотелось в сердцах швырнуть незажженную папироску через весь зал, но вместо этого он сунул ее в карман, бросил погасшую спичку в пепельницу, потом собрался с духом и поднял глаза на Кэйди. Она смотрела на него, не мигая, почти без всякого выражения. Почти. Может, она улыбается? Он пригляделся внимательнее. Нет, она не улыбалась, но, похоже, прилагала все силы, чтобы удержаться. Джесс надвинул шляпу на глаза: это была самая, пугающая из отработанных им поз, в чем он не раз имел возможность убедиться, упражняясь перед зеркалом. Теперь следовало бросить какую-нибудь убийственную реплику, чтобы вновь вселить в нее страх перед Голтом. Увы, ему ничего не приходило в голову. — Что у вас с глазом? — спросила она с любопытством. — Когда это случилось? Вот дьявольщина! Еще пять минут назад она ни за что не посмела бы задать такой вопрос. Он лишился значительной части своей репутации плохого парня, но почему-то в глубине души не жалел об этом. — На войне. — Но вы же тогда были молоды! Я бы сказала, даже слишком молоды. Все верно, ему было лет девять, но ей об этом знать необязательно. — На войне человек быстро взрослеет, — буркнул он в ответ. — Вы уверены, что не хотите со мной выпить? — Нет, спасибо, я не пью. Ну, может, кружку пива в жаркий день, — уточнила она, — но это все. Раз уж они так душевно разговорились, Джесс решил спросить: — Мне бы хотелось узнать, если не возражаете, как это получилось, что вы занялись своей нынешней работой, мисс Макгилл? — А в чем дело? — тут же ощетинилась она. — Вы что-то имеете против моей работы? — Ничего. Ровным счетом ничего. — Мне это место досталось по наследству, — От отца? — Нет, от друга. — Ах вот как. От друга, — понимающе протянул Джесс. Кэйди одарила его саркастической усмешкой. — Может, вам тоже не стоит спешить с выводами, мистер Голт? Он сразу пожалел о своих словах. Не следовала разыгрывать из себя циничного всезнайку в разговоре с этой Макгилл. Маленький Хэм появился как раз вовремя. — Привет, — робко сказал он, прячась за спинкой стула Кэйди. Джесс подмигнул ему. В присутствии Кэйди мальчик расхрабрился, особенно когда она положила руку ему на затылок, но все-таки смотрел на Джесса расширенными и круглыми, как полтинники, глазами. — Привет, — ответил Джесс. — Гляди, что я только что поднял с пола. Не понимаю, как ты его проглядел, пока подметал? — Чье это? — спросил Хэм, уставившись на двадцатипятицентовик, который Джесс протягивал ему на ладони. — Понятия не имею. Думаю, теперь твое. — Вот это да! Спасибо, мистер Голт. — А я тут при чем? На полу валялось. Ты нашел, ты и забирай. Он заметил, что устремленный на него взгляд Кэйди смягчился. Это было что-то новенькое. Какие чудные у нее глаза, когда в них нет подозрительности и настороженности! Настоящие карие — теплые и бархатистые. В этих глазах можно утонуть с головой и при этом чувствовать себя очень даже уютно. — Вам удалось пообедать и принять ванну, мистер Голт? Он с трудом заставил себя очнуться, чтобы ответить утвердительно и рассказать ей, как ему понравился обед у Жака. Маленький Хэм жадно ловил каждое его слово, и Джесс вспомнил себя в семилетнем возрасте. Как-то раз его сестра сообщила ему на ухо в воскресной школе, что мать Мария-Алоизия ничем не отличается ото всех других людей: принимает пищу, спит в кровати, ходит в уборную, ну, словом, все. Наемный стрелок Голт, вероятно, казался Хэму легендой, как вдруг выясняется, что этот героический вымысел поглощает отбивные в ресторане напротив и принимает ванну в задней комнате парикмахерской Куомо! В душе Джесс не мог ему не посочувствовать. — Если вас все еще интересует игра в покер, — продолжала между тем Кэйди, — вон те парни делают весьма приличные ставки. Начинают каждый вечер около десяти. Они не транжиры и никогда не играют в долг. Все по-честному. Никакого шулерства я в своем салуне не допускаю. — Рад слышать. Судя по виду, она ему не поверила, но Джесс сказал правду. Он отлично умел играть в покер, но никогда не занимался шулерством. — Кроме того, у вас всегда есть возможность сыграть в «блэк джек», — добавила она с дерзкой улыбкой, словно бросая ему вызов. — Да нет, вряд ли, — покачал головой Джесс, улыбаясь в ответ. — Нет? — Полагаю, вероятность выигрыша слишком мала. — А вы попробуйте, тогда узнаете наверняка. — Я взял себе за правило никогда не играть против заведения. — Риск действительно выше, — согласилась Кэйди, — но и награда гораздо больше, если сумеете выиграть. Они оба умолкли, уставившись друг на друга. Разговор принял какой-то странный оборот, и дело было вовсе не в «блэк джеке». Даже Хэм это понимал. — Ну что ж, — сказала мисс Макгилл, отодвинув свой стул. Джесс готов был поклясться, что ей не хочется уходить. Поскольку она пришла, чтобы просить его съехать, можно считать, он одержал победу. Ему не хотелось оставаться одному: если не считать Хэма, он ни с кем так долго не разговаривал в течение многих недель. — Вы не могли бы завтра показать мне город, мисс Макгилл? Дурацкий ход. Выражение ее лица обрушило его с небес на землю. Кэйди стремительно поднялась с места, вдруг вспомнив, с кем имеет дело. — Мне очень жаль, — пробормотала она, причем по лицу было видно, что ей ничуть не жаль, — завтра я занята. — Завтра суббота, — вставил Хэм. — Чем вы хотите заниматься, мисс Кэйди? — Делами. — Какими делами? Она с досадой перевела дух. — Важными делами. Джесс поднял ноги на стул, который она только что освободила. — Не будем об этом, — бросил он небрежно. — Я совсем забыл, что у меня тоже завтра полно дел. Теперь она смутилась. А может, даже пожалела о своем отказе? — Ну что ж… — неуверенно повторила Макгилл. Он лишь окинул ее недобрым взглядом. — Прошу меня извинить, — она повернулась и ушла. Вскоре после этого Хэм тоже его покинул. «Не напиться ли с тоски?» — подумал Джесс, но решил, что не стоит. В самом паршивом настроении он бросил деньги на стол и вышел из салуна на свежий воздух. Это был тихий конец города. Издалека, откуда-то справа, доносились пьяные крики (вероятно, это веселились непуганые клиенты Уайли), но большинство добропорядочных жителей Парадиза в этот час уже досматривали третий сон. Тонкий серп едва народившейся луны, похожий на серебряную запятую, висел над церковным шпилем, почти не давая света. Широкий тротуар утопал в тени от навеса над крыльцом. Джесс подошел к ограждению. Лишь вспыхнувший в темноте огонек сигары подсказал ему, что рядом кто-то есть. И в самом деле какой-то человек стоял, прислонившись к столбу. — Добрый вечер, — рассеянно поздоровался Джесс, на всякий случай положив руки на рукоятки револьверов и глубоко вдохнув чистый ночной воздух. Незнакомец повернулся к нему. Замедленность его движений настораживала больше, чем любая спешка. Он словно готовился столкнуться лицом к лицу с самим дьяволом или с собственной смертью. В снопе света, падавшего из окна салуна, Джесс узнал его: это был человек с лицом мертвеца у стойки бара. Тот самый, что всячески пытался уклониться от встречи с у ним. — Док, — прошептал Джесс, вспомнив, что именно так обращался к нему бармен. — Спичка есть? — спросил он, просто чтобы завести разговор, и вытащил папироску из кармана. Казалось, прошла целая вечность, но в конце концов доктор (если он действительно был доктором) нащупал в кармане спичку и чиркнул ею по поручню ограждения. Его правая рука так тряслась, что ему пришлось поддержать ее левой. Он был чисто выбрит с гладко зачесанными назад от высокого лба черными волосами. В краткой вспышке пламени спички его глаза жутковато блеснули в глубоких орбитах на изможденном, белом как мел лице. Джесс глубоко затянулся папиросой, выжидая. Ждать пришлось недолго. — За восемь месяцев я не взял в рот ни капли, — заявил Док тихим голосом, обращаясь не к Джессу, а к двурогому серпу на небе. — Ни единой капли с той самой ночи. На сей раз молчание затянулось. — Он вам говорил, что она так и так могла умереть? Джесс благоразумно промолчал. — Скорее всего, нет, но это правда. Даже если бы я приехал вовремя, даже если бы я был трезв… Роды были такие тяжелые, что она бы, скорее всего не выдержала. А ребенок… Он ссутулил плечи, обеими руками ухватившись за поручень. — Он был уже мертв, он задохнулся. Пуповина обмоталась вокруг шеи. Так иногда бывает. Джефферс это знал, но он… Вы же его видели. Нет нужды объяснять вам, что он за человек. Доктор медленно выпрямился. — Как вы меня нашли? Джесс ничего не ответил. Тонкие губы доктора дрогнули в презрительной усмешке. — Вы небось гордитесь собой, мистер Голт? Вам нравится такой способ зарабатывать на жизнь? Я совершил ужасную ошибку, но я, по крайней мере, пытался спасти жизнь. А вы… Он отвернулся и сплюнул на мостовую. Джесс стоял, по-прежнему не двигаясь и храня молчание. Он просто не знал, что сказать. Доктор попятился и снова прижался к столбу. У него не осталось ни сил, ни воли к сопротивлению, он увял, будто сложился пополам. — Как вы собираетесь это сделать? — спросил он безучастно. — Выстрелите мне в спину? Вызовете на дуэль? Хриплый безнадежный смешок вырвался из его горла. — Пару раз я сам был близок к этому. Чуть было не сделал за вас вашу грязную работу. Да, не так давно… — пояснил он. — Но теперь… сказать вам по правде, я не хочу умирать. Это усложняет вашу задачу? А может, упрощает? Хотя вообще-то мне наплевать. — Послушайте, — начал Джесс. — Нет, это ты меня послушай, сукин ты сын! Вот смотри — это все, что у меня есть. Сто семьдесят долларов. Я сегодня забрал их из банка, как только узнал, что ты в городе. Больше у меня нет ни цента. Я собирался послать эти деньги… ладно, не имеет значения. Это немного, но, думаю, все-таки больше, чем стоит моя жизнь. Если ты их возьмёшь, меня к утру здесь не будет. Джесс не пошевелился. Тогда доктор с размаху шлепнул пачку денег на поручень прямо перед ним. — Тебе-то что? Джефферс ничего не узнает. А может, деньги тут ни при чем? Может, тебе просто нравится убивать? Или ты хочешь, чтобы я тебя умолял? В этом все дело? Что ж, ты можешь… — Я здесь не из-за вас. — Что? — Вы заблуждаетесь. Я не знаю никакого Джефферса. Держась за поручень и спотыкаясь, доктор добрался до ступеней крыльца и рухнул на нижнюю. Опершись локтями на колени, он уставился в землю у себя между ног. Плечи его сотрясались, То ли от озноба, то ли от смеха, но изо рта не вырвалось ни звука. Джесс взял деньги и положил их на ступеньку рядом с доктором. Долгое время ни один из них не произнес ни слова. Наконец Джесс тихо заговорил, глядя прямо перед собой, на погруженные в тень витрины на другой стороне улицы: — Полагаю, однажды вы совершили ошибку. Меня это не касается, но, похоже, в душе вы расплачиваетесь за нее до сих пор. Я ничего про вас не знаю, но если вы приехали сюда… работать, начать все сначала, у меня нет возражений. Это не мое дело. А то, что вы мне сейчас рассказали… этого просто не было. Мы с вами ни о чем не говорили. Мы даже не встречались. Все так же медленно доктор поднял голову и посмотрел на него. Впервые за все время разговора краска вернулась в его лицо, глубоко запавшие глаза заблестели. Неужели от слез? — Я… — Ну что ж, спокойной вам ночи. — Джесс ощущал мучительную, обжигающую, как кипяток, неловкость. — Пойду прогуляюсь, хочу немного размяться. Увидимся. Ему хотелось бежать со всех ног, но он заставил себя отойти от крыльца прогулочным шагом. Главное — уйти подальше и не слышать, как доктор произнесет роковые слова, которые прикончили бы его наверняка: «Благодарю вас».3.
— Да, мистер Голт, Пег чувствует себя отлично, просто цветет. Я дал ему овса и клевера, как вы велели, сэр, и никакой тимофеевой травы. Он… — Как вы назвали моего коня? Содержатель конюшни не донес до рта плитку жевательного табака. — Пег? Я думал, вы… — Надеюсь, вы его так называли за глаза? Он вас не слышал? — А… а что? В чем дело? Да, слышал, потому что я его чистил скребницей и вроде как разговаривал с ним потихоньку, хотел… — И он вас не убил? — Что? Как? Нет, он… — Мистер, вам чертовски повезло. — Повезло? Джесс прошел, нагнув голову, в темный дверной проем и направился по пыльному проходу к стойлу Пегаса. Нестор Эйкс растерянно поспешил следом. — Был как-то случай, когда один тип позволил себе фамильярничать с моим конем. Назвал его Пегом. Но это было только раз. После этого он уже никого и никак не называл. «Бедный Пег, — подумал при этом Джесс, — он бы обиделся, если бы знал, как хозяин на него клевещет». — Здравствуй, приятель, — произнес он вслух. Жеребец трижды кивнул в ответ красивой черной головой над дверцей стойла, а потом положил ее на плечо Джессу и фыркнул ему в ухо. «Ты мой красавчик, — сказал бы ему хозяин, если бы они остались наедине, — ты моя деточка». Увы, в присутствии Нестора он не мог себе позволить разговаривать с жеребцом как с малым дитятей: подобные нежности сразу уничтожили бы его репутацию, не говоря уж о репутации самого Пегаса. — Тимофеевой травой не кормили? — грозно осведомился Джесс, проводя ладонью по круто выгнутой лоснящейся шее коня. — Ни Боже мой! — поклялся Нестор, сплюнув на пол для пущей убедительности. — Ну что ж, выглядит он неплохо, — неохотно признал Джесс. — Совсем неплохо. Пожалуй, он всем доволен. Видите блеск в глазу? Это значит, что он доволен. — Да, сэр, я и сам заметил! Сказать по правде, вчера вечером, когда я задал ему толченого овса, он даже улыбнулся. Джесс с подозрением покосился на круглую, заросшую щетиной физиономию содержателя конюшни, спрашивая себя, кто тут над кем подшучивает. — Устройте ему сегодня пробежку. После обеда, когда жара спадет. — Вы хотите, чтобы я поехал на этом коне? — изумился Нестор и даже указал на него пальцем. — Вы же ездите верхом, разве не так? — Да, верно, но… — Просто не забудьте, что я сказал, и все будет в порядке. — Не называть его П-пегом? — опасливо прошептал Нестор, — Точно. Если, конечно, вам дорога жизнь. Он чертовски умен, и сердце у него доброе, но есть такие вещи… Джесс осекся на полуслове, прищурившись в сумраке на соседнее с Пегасом стойло. — Какого дьявола? Что это такое? Нестор опустил глаза, переминаясь с ноги на ногу, и снова сплюнул. — Лошадь, — промямлил он. — Кличка у нее мудреная. Белый Флер или что-то в этом роде. Она… — Он вскинул голову, когда Джесс стремительно двинулся к нему. — Это не я! Я этого не делал! Я как раз начал смазывать ее мазью, когда вы вошли! Джесс оттер его плечом, тихонько бормоча себе под нос цепь грязной ругани. Он протянул руку к голове крупной золотисто-гнедой кобылы, и животное мгновенно взвилось на дыбы с паническим ржанием. Недоуздок, затянутый на шее и прикрепленный к стене, заставил кобылу опуститься на все четыре ноги. — Тихо, тихо, — принялся уговаривать ее Джесс, — все в порядке. Ты же у нас умница, ты большая девочка, никто тебя не обидит, вот так, стой спокойно. Он терпеливо повторял слова утешения, пока испуганно прижатые золотистые уши не распрямились и дыхание не выровнялось. — Кто это сделал? — обратился он к Нестору, бережно проводя кончиками пальцев по окровавленным, с запекшейся в уголках пеной губам кобылы. Не успел конюх ответить, как Джесс заметил свежие кровавые рубцы на ее боках и вновь принялся изрыгать проклятия. Нестор помедлил всего секунду. — Это лошадь Линдона Черни. Он купил ее в Сан-Франциско еще на Пасху. Говорят, заплатил тысячу долларов. Породистая лошадь, с арабской кровью. — Кто такой Линдон Черни? Нестор вздрогнул от его грозного тона, но ответил без промедления: — Вице-президент Торгового банка. Важная шишка. Один из отцов города. — Это его рук дело? Окровавленные бока кобылы, кровавые следы в чувствительных уголках ее рта не были следствием неумелости всадника: они свидетельствовали о его жестокости. Джесс провел рукой по вздрагивающему крупу лошади, пытаясь ее успокоить, прогнать обезумевшее выражение из глаз. — Он не больно-то знатный ездок, — уклончиво ответил конюх, откусывая от плитки табака еще кусочек и с сомнением глядя на Джесса. Джесс продолжал терпеливо ждать дальнейших разъяснений. — Дело в том, — продолжал Нестор, выпрямляясь, словно наконец принял решение, — дело в том, что он подлый. Загубил коня, что был у него до этой кобылы. Серый в яблоках, настоящий красавец. Черни заявил, что он не слушается поводьев, и загнал его к чертовой матери. В конце концов, спустил живодеру за гроши на мясо. Такая жалость! Но к тому времени от коня уже не было никакого проку. Этот негодяй его запорол. Вот и этой кобылке прямая дорога на живодерню. Уж я-то знаю. — Где он? — Черни? Нестор отступил на шаг и смерил Джесса быстрым взглядом. Он опять принял решение, только теперь в его глазах появился довольный блеск. — Сейчас он, надо полагать, у себя в конторе. С утра загнал лошадь, переоделся в костюм банкира и теперь пересчитывает свои денежки. — Ну ему недолго осталось, — сказал Джесс, и на этот раз его фирменный «голос мертвеца» не только не испугал, но еще больше развеселил Нестора. — Задайте ему жару, — крикнул он вслед Джессу, пока тот шел, по пыльному проходу между стойлами к дверям. — И от меня тоже привет передайте! Отстрелите ему яйца по одному и скажите… — Вы лучше позаботьтесь об этой лошади, — перебил его Джесс, оглянувшись через плечо. — Есть, сэр! Трудно было разглядеть в полумраке, но, похоже, Нестор отсалютовал. Все утро сияло солнце, но теперь как нарочно небо затягивали пришедшие с запада тучи, на землю упали, поднимая фонтанчики пыли, первые крупные капли дождя. Женщины пораскрывали зонтики, мужчины пониже надвинули шляпы; все, кто раньше прогуливался, перешли на бег. Джесс знал, где находится банк, потому что проезжал мимо него вчера утром. Желтое кирпичное здание с каменным порталом в самом центре города, на пересечении Главной улицы с Сосновой. Дождь хлынул вдруг как из ведра, Джессу пришлось мчаться под навес магазина «Тенты и палатки, охотничье и рыболовное снаряжение Бейкера». Он не обратил внимания на трех мужчин, слонявшихся у входа в магазин, пока один из них не отделился от обшитой тесом стены и не вышел вразвалочку на середину тротуара. Бросив на него взгляд, Джесс сразу понял, с кем имеет дело. Вот дерьмо! Это должно было случиться рано или поздно, ноон надеялся, что все-таки не на следующий день после приезда. — Привет, мистер Голт, как поживаете? Мысленно Джесс называл таких вот подонков, желавших во что бы то ни стало произвести на него впечатление, шутниками. Тот, что сейчас преградил, ему дорогу, был тощим, жилистым, кривоногим и злобным. Он передвинул зубочистку из одного угла рта в другой, и Джесс пожалел, что сам до этого не додумался. Зубочистка во рту — какой гениальный штрих! Она моментально придавала своему обладателю вид законченного негодяя. К тому же ее не надо было сворачивать, зажигать и курить. Увы, теперь слишком поздно. Голт курил тонкие черные папироски; об этом было известно всем. — Да ладно тебе, Уоррен, — с вялой извиняющейся улыбочкой протянул один из дружков главного шутника. — Заткнись, Клайд, — оборвал его тот, кого назвали Уорреном, не сводя глаз с Джесса. — Ну, мистер Голт, как вам понравился наш городок? Славное, тихое местечко, полный покой. Вот таким он и должен оставаться. — Что-то я не уловил твоей фамилии, приятель, — загробным голосом прошептал Джесс. — А может, я ее не ронял? Третий придурок хихикнул, и Джесс медленно повернул к нему голову. Их взгляды скрестились. Краснощекая физиономия весельчака утеряла свой цветущий вид. — Уоррен, пошли, — вновь заскулил Клайд. Уоррен не обратил на него внимания. — Говорят, вы здорово управляетесь с пушкой, мистер Голт. Джесса уже тошнило от этой фразы, он даже не смог бы припомнить, сколько раз слышал ее раньше. «Говорят, вы здорово управляетесь с пушкой, мистер Голт» или еще что-нибудь столь же дурацкое в том же роде. Между тем вокруг них уже понемногу собирались любопытные, хотя кое-кто из прохожих, наоборот, спешил убраться подальше. — Меня тоже считают неплохим стрелком, — упрямо гнул свое Уоррен. — Быстрым и метким. Джесс неторопливо развернул на лице самую гнусную из своих ухмылок, словно намекая, что ему только что преподнесли особенно отвратительный подарок, который он всю жизнь мечтал получить. — Это хорошая новость, — прохрипел он. — Рад слышать. Очень рад. Дело в том, что я вот уже дней десять как не встречал ни одного меткого стрелка, Уоррен. Когда так много времени проходит, мне словно чего-то не хватает. Как будто выбился из колеи. Ты меня понимаешь? Уоррен отвел в сторону правую полу куртки, демонстрируя свою пушку. Судя по рукоятке, это был самовзводный револьвер 45-го калибра. Небольшая игрушка, приспособленная для маленьких ручек, но быстрая и бьющая без промаха. Те, кто еще любопытствовал, кинулись врассыпную. Джесс оскалил зубы. — Симпатичный у тебя пугач. А чем заряжен? Горохом? Может, выйдем на середину улицы? Хочу посмотреть, как он работает. Сердце у него стучало молотом; все его силы — душевные и физические — были обращены на то, чтобы держать остренькую крысиную мордочку шутника Уоррена под прицелом не закрытого повязкой глаза и при этом не моргать. Пот струйкой потек у него между лопатками. На верхней губе тоже выступила россыпь испарины, но ее, слава Богу, скрывали усы. И тут Уоррен сглотнул. Джесс заметил, как у него дрогнул кадык и челюсть дернулась. Злобная улыбочка увяла, глазки-бусинки забегали. Вот в такие минуты он всегда отпускал их душу на покаяние, давал им уйти под каким-нибудь благовидным предлогом, хотя его собственные внутренности содрогались от облегчения. Но этот Уоррен здорово его разозлил. Он был не только ублюдком, но к тому же еще и трусом. — Я задал тебе вопрос, — напомнил Джесс, решительно направляясь к нему. — Хочешь показать мне, как работает твоя пукалка? Или предпочитаешь заткнуть пасть и держаться от меня подальше, если твоя никчемная жизнь тебе дорога? Так что ты выбираешь, Уоррен? И опять третий из парней захихикал, но на этот раз он совершил ошибку. Стремительным движением Уоррен развернулся и врезал приятелю по подбородку. Тот отлетел к стене, стукнулся об нее спиной и сполз на землю. Глядя, как он оседает, Джесс мысленно застонал вместе с ним, но не двинулся с места, только положил пальцы на рукоятки револьверов. Яблочный румянец бессильной злости выступил на щеках Уоррена, когда он вновь повернулся лицом к Джессу. Джесс напрягся, в голове внезапно образовалась паническая пустота. Неужели этот сукин сын все-таки вытащит свою пушку? Но тот этого не сделал. Его борцовская стойка не изменилась, но огонек в глазах погас. Подобно злобному псу, который поджимает хвост, видя, что его не боятся, Уоррен в один миг превратился из убийцы в жалкого труса. На этот раз Джесс не дал ему возможности передумать. Он пошел прямо на подонка, в последнюю секунду обманным движением качнулся влево и нарочно толкнул его в правое плечо, проходя мимо. Не обращая внимания на возмущенный возглас, он не остановился и даже не обернулся, а продолжил путь прямо вперед неторопливым фланирующим шагом, доводившим таких типов, как Уоррен, до белого каления. По походке невозможно было догадаться, что сердце Джесса грозит проломить грудную клетку и вывалиться на тротуар. Опять он одержал победу. Однако в один прекрасный день (в этом можно было не сомневаться) удача Голта должна ему изменить.* * *
В помещении «Первого торгового банка и Трастовой компании» было прохладно и полутемно из-за дождя. К тому же здесь властвовала тишина, как в первоклассной библиотеке. Два клерка были заняты с посетителями, но третий кивнул Джессу, давая понять, что готов его выслушать. — Линдон Черни здесь? Я хочу его видеть. — Он выпалил это напрямую, не прибегая к шепоту. Столкновение с Уорреном вывело его из себя, ему никак не удавалось вернуться в шкуру Голта. Лицо клерка побелело, когда до него дошло, кто перед ним. — Э-э-э… Как ваше имя, сэр? — безнадежно пролепетал он. Вот так, наверное, про висельника, проболтавшегося в петле полтора дня, спрашивают: «Он мертв?» Джесс представился. Клерк повернулся и поплелся к закрытой двери в задней части здания, отгороженной невысоким барьером. Прошла целая минута, прежде чем он вновь появился из-за заветной двери. Вид у него был болезненный. — Мне очень жаль, сэр, правда, очень жаль, но мистер Черни сейчас не сможет вас принять. У него совещание. Совещание? Если это правда — прекрасно, значит, у них будут свидетели. Для разговора, задуманного Джессом, ничего лучшего нельзя было пожелать. — Спасибо, — сказал он клерку. Тот улыбнулся с облегчением. До него слишком поздно дошло, что Джесс не собирается отступать. Как ни в чем не бывало он перешагнул через низенький барьерчик и прошел, позвякивая, шпорами по мраморному полу, к закрытой двери кабинета Черни. — О, сэр! Прошу вас, мистер Голт… Джесс успел толкнуть дверь в тот самый миг, когда обитатель кабинета потянулся с другой стороны, чтобы ее запереть. Это мог быть только Черни: больше в кабинете никого не было. Он явно солгал насчет совещания. — Доброе утро, — любезно поздоровался Джесс, одновременно оттесняя Черни к его столу и захлопывая дверь сильнейшим пинком, от которого едва не вылетело матовое стекло. Черни подскочил как подстреленный. Джесс легонько ткнул его в грудь, и он рухнул своим внушительным задом на край стола. — Не нравишься ты мне, Линдон. Ты меня раздражаешь. Он вспомнил израненный рот кобылы, и в нем вспыхнул подлинный гнев. — Знаешь, как я поступаю с мерзкими маленькими букашками вроде тебя? Я их давлю. Люблю смотреть, как из них сок течет. И он оскалил зубы в волчьей ухмылке. От страха выцветшие голубые глазки банкира выпучились за толстыми стеклами очков без оправы. Он беззвучно открывал и закрывал рот, как рыбка гуппи. Его пухлые ручки с ухоженными и отполированными ногтями непрерывно двигались в воздухе, словно стирая с невидимой грифельной доски какую-то колоссальную ошибку. — Я тут ни при чем, — проговорил он наконец. — Говорю вам, я ни в чем не виноват! «Ну и ну, — подумал Джесс, — быстро же истовости распространяются в Парадизе». — Ни в чем не виноват, говоришь? — переспросил он вслух. — Скажешь, у тебя просто выдался неудачный день. И ты решил сорвать зло на… — У меня не было выбора! Джесс выругался, чувствуя, что теряет терпение. Этот расфранченный кусок дерьма ничем не лучше Уоррена. Нет, хуже: Уоррен все-таки бил людей, которые в конце концов могли и сдачи дать, а не беззащитных животных. Черни съежился и опять вскинул руки. — Это была его идея, — захныкал он, как ребенок. — Я взял совсем немного. По сравнению с тем, что он сам нахапал, это просто семечки! — По сравнению… Джесс чуть было не спросил «С кем?», но вовремя прикусил язык. — …с ним? По сравнению с ним? Ты в самом деле так думаешь? — Точно вам говорю! — Что ты мне говоришь? Он отступил на шаг, чтобы дать банкиру возможность сесть прямее. Следовало раньше почуять и взять след. Все признаки налицо, Джессу — Бог свидетель! — не раз приходилось сталкиваться с ними раньше, но сейчас он был в таком бешенстве, что не сумел распознать их вовремя. Тут крылось нечто большее, чем можно было увидеть беглым взглядом. — Я просто шел по его стопам. Я делал только то, в чем замешан он сам. — Ну а мне-то что? Банкир трясущимися руками поправил галстук с бриллиантовой булавкой. Его волосы соломенного цвета, аккуратно расчесанные на прямой пробор, были столь щедро смазаны бриолином, что составляли одно целое с головой. — Думаете, я один снимаю сливки? Ха! Да у Уайли повсюду полно фальшивых счетов. И вообще, я брал только у него, — добавил Черни, поправляя манжеты с видом оскорбленного достоинства, — а он обкрадывал всех. Стало быть, опять Уайли. Так-так-так. — О Господи, неужели вы застрелите меня прямо здесь? — вскричал Черни. Джесс рассеянным жестом положил руку на один из «кольтов» и даже сам этого не заметил. Зато теперь он многозначительно побарабанил пальцами по рукоятке. — Заманчивая мысль. Ее стоит обдумать. — Я же не стану с вами стреляться! — еле выговорил Черни сведенными судорогой губами и вновь замахал руками в воздухе. — Я банкир, а не налетчик! Если вы в меня выстрелите, это будет убийством! Джесс ухмыльнулся. — Я вам заплачу. Сколько Уайли вам платит, чтобы меня убрать? Я дам вдвое больше. О, черт, втрое! Прошу вас… Вам-то какая разница? Я открою счет на ваше имя и переведу на него деньги. Все, что хотите. — И что потом? — Потом? Потом я уеду. — Гм… Джесс расправил усы и прищурил глаз, всячески преувеличивая свою озабоченность. Продержав Черни в неизвестности еще минуты две, он наконец проворчал: — О каких деньгах мы говорим? Черни едва не свалился со стола от облегчения. Он как будто лишился костей. — Все, что хотите, — выдохнул он, еле ворочая языком. — Двадцать, двадцать пять тысяч. Только назовите сумму. — Все это Уайли украл у банка? Несчастный кивнул. — И куда ты их спрятал? — На разных счетах, под разными именами. Они все еще здесь. Никто их не хватился. — Мне понадобится список этих имен. Банкир опять покорно кивнул. — Ладно. — А сколько ты сам спер у Уайли? —Что? — У него лично, а не у банка? Черни начал ыло отрицать, но быстро сдался. — Немного. Четыре или пять. — Четыре или пять тысяч долларов? — Да. Вот это куш! — Ладно, вот на чем мы остановимся. У тебя есть семья, Линдон? — Прошу прощения? Джессу не хотелось выживать из города человека, обремененного семьей. — Жена? Дети? — пояснил он. — Нет. Я в разводе. Ну конечно. Чего же еще ждать от такого, как Черни? — Вот и хорошо. Как только я отсюда выйду, ты откроешь счет на мое имя и положишь на него пять тысяч. Понял? — Да, да, — с готовностью закивал банкир. — Это займет не больше десяти минут. — Отлично. Времени в обрез. У тебя остается примерно девять часов до темноты, чтобы вернуться домой и собрать свои пожитки. И чтоб к десяти вечера духу твоего здесь не было. — Меня здесь не будет. Вы не пожалеете о своем решении, мистер… — Много вещей не бери, потому что ты уйдешь на своих двоих. — Я… как? — Последняя часть сделки: твоя лошадь остается здесь. Я освобождаю ее от твоего присутствия. — Моя лошадь? — Мне понадобится купчая на нее и родословная. Запечатай все в конверт и оставь у бармена в «Приюте бродяги», когда будешь уходить из города. Ты никогда больше не сядешь на лошадь. Банкир начал заикаться. — Н-но я… В-вы же не можете… — Отныне и вовек, Линдон, ты будешь путешествовать только в карете или пешком… Если до меня дойдут слухи, что ты оседлал четвероногого, я тебя из-под земли достану. Понятно? И никаких сделок, я тебя просто убью. Ну как, дошло до тебя? — До-до-дошло. — Прекрасно. А теперь пошли открывать счет.* * *
В следующий раз Джесс разозлился и чертыхнулся, обжегшись едкой черной жидкостью, подаваемой в закусочной Свенсона под видом кофе. Он решил, что отныне будет более внимательно прислушиваться к кулинарным советам Кэйди Макгилл. Между глотками огненной жидкости его непрерывно мучила отрыжка, и он всерьез стал спрашивать себя, стошнит ли его от «пастушьего пирога», или эта гадость останется в желудке и отравит его постепенно. — Тьфу, — повторил он, закатывая глаза и давая понять Хэму, своему новому лучшему другу и напарнику, что сейчас умрет. Хэм тоже закатил глаза и засмеялся. — Ну, мистер Голт, ну пожалуйста; покажите их мне! — Нет. — Пожа-а-алуйста! — Нет. — Только один! Ну, пожалуйста, только один! — канючил Хэм. — Я его даже не трону, я только посмотрю, хорошо? Ну только один разочек! Джесс тихонько ругнулся (впрочем, довольно мягко, с учетом аудитории), а Хэм восторженно улыбнулся в ответ. Никакого страха перед Голтом у него не осталось: теперь ему нравилось поддразнивать его, подшучивать над ним, расставлять ему по-детски бесхитростные словесные ловушки, а Джесс делал вид, что попадается в них, как деревенский простачок, и это неизменно вызывало у мальчика взрывы хохота. — Вот пристал, как клещ! Ладно, только отвяжись. — Ура! — Если ты хоть словом обмолвишься… — Никому не скажу! Хэм придвинулся ближе, они сидели на скамье, как заговорщики, скрытые от посторонних глаз в дальней кабинке закусочной Свенсона «Вкусная жратва и выпивка». Вдруг прелестное и озорное детское личико озабоченно нахмурилось. — А почему? — Что «почему»? — Почему я не могу никому сказать? — Потому что это секрет. Такой ответ привел Хэма в восторг. Пока Джесс доставал один из своих «кольтов», мальчик ерзал от нетерпения. — Это «миротворец», — объяснил Джесс, положив револьвер рукоятью вперед на подставленные детские ладошки. — Рукоятка из слоновой кости. Настоящий бивень, можешь не сомневаться. Сделано на заказ. Вот эмблема с мексиканским орлом. Правда, красиво? Сорок пятый калибр простого действия. Лучший револьвер, когда-либо изготовленный мистером Кольтом, конструктором стрелкового оружия. — Вот это да! Выражение лица Хэма мало назвать восторженным, на нем был написан священный трепет. — Вот это да! — повторял он без конца, держа тяжелый револьвер с той же бережностью, с какой священник держит в руках потир [11]. — Вот это я понимаю! — Открой его. Откинь вот эту защелку. — Барабан открылся, и Хэм осторожно покрутил его, убедившись, что все шесть патронных гнезд пусты. — Нравится мне этот звук, — заметил он. Джесс хмыкнул в знак согласия. Короткие, четкие металлические щелчки вращающегося барабана и впрямь приятно слушать. Хэм вернул барабан на место и сделал вид, что целится в противоположную стену через проход. — Паф! Паф! — Попал в него? — спросил Джесс. — Прямо промеж глаз! — Отличный выстрел. — Хотел бы я уметь стрелять. Вы научите меня, мистер Голт? Мальчик прижал револьвер к бедру, вскинул его и снова спустил курок, целясь в стену. Громадный «кольт» был едва ли не длиннее его руки. Когда он поднес дуло к носу и понюхал воображаемую пороховую гарь, Джесс, не удержавшись, расхохотался. — И в кого бы ты стал стрелять? — спросил он, развалившись на скамье и скрестив руки на груди. — В плохих парней. — Например? — В грабителей банков, в конокрадов… В тех, кто обзывает моего папочку нехорошими словами. В тех, кто обижает мисс Кэйди. Джесс задумчиво кивнул. — Значит, ты их всех просто перестреляешь, так? — Нет, это будет честный бой, на равных. А может… — Хэм опять прицелился в стену. — Может, я их просто раню. Паф! Отстрелю руку или ногу. — Пожалуй, так даже лучше. — Да, потому что тогда они будут меня бояться и перестанут делать нехорошее. — Вот видишь! И тогда тебе не придется… Вихрь зеленовато-голубых юбок, взметнувшиеся руки и молнии, сыпавшиеся из прекрасных карих глаз, прервали его рассуждения на полуслове. Кэйди набросилась на него, как разъяренная тигрица. Джессу показалось, что его затягивает мощный смерч. — Что, черт побери, вы делаете? Как вы посмели? Да вы в своем уме? Джесс понял, что ответов на свои вопросы она не ждет, потому что всякий раз, как он пытался открыть рот, она прерывала его на первом же слоге. — Дай сюда, — рявкнула она на Хэма, выхватив «кольт» у него из рук. Ее гнев рос неудержимо, пока она, не веря своим глазам, смотрела на оружие. В ее хрупкой ладони револьвер казался особенно грозным и почти непристойным. Джесс потянулся за ним, но Кэйди отдернула руку и швырнула «кольт» на стол, давая понять, что ей противно даже прикоснуться к нему. — Как вам только в голову взбрело? О чем вы думали? — Я… — Ему всего семь лет! — Он… — Что за человек может дать оружие ребенку? — Он не… — Стыдитесь! Вас самого убить мало! Джесс понурил голову. — Он не заряжен, — пробормотал он в свое оправдание. — Не заряжен? Она едва не перешла на визг, но усилием воли заставила себя удержаться. — Идем отсюда, Хэм. — Но, мисс Кэйди… — Слушать ничего не хочу. — Кэйди решительно дернула его за локоть, потом опять повернулась к Джессу. Она еще не все сказала. — Если вы еще хоть раз позволите этому мальчику играть с оружием, вам придется иметь дело со мной, мистер Голт. Я этого не потерплю. Яростно взметнув подолом, она удалилась, таща за собой Хэма. Джесс проводил ее взглядом, угрюмо оглядел остальных посетителей. Они переглядывались и перешептывались. Черт бы ее побрал с ее проклятым норовом! Как ему теперь выбраться из этой передряги? Джесс машинально потянулся за папироской и сунул ее в угол рта. Зажег с первой попытки. Выпустил струю дыма к потолку, старательно изображая из себя отчаянного наемного стрелка, но при этом он мысленно молился, чтобы никто не заметил, как у него трясутся руки.4.
— Добрый вечер, мисс Кэйди. Не лучше ли вам поторопиться? Знаете, уже скоро пять. Энергично тряхнув головой, Кэйди откинула с лица волосы и кивнула Леви, глядя на него через зеркало над баром, которое полировала. — Знаю. Я и так спешу. В этот момент в салуне почти никого не было, кроме Стэна Морриса да пары поденщиков с фермы Салливана, но через полчаса начнут собираться посетители. Ведь сегодня субботний вечер! Кэйди старалась не допускать, чтобы клиенты, приносившие ей наибольший доход, застали ее за таким неподобающим занятием, как полировка зеркал. Или, к примеру, мытье окон и уборка столов. Это могло бы разрушить иллюзию. Одни видели в ней заботливую мать, другие — возлюбленную, третьи — языческую жрицу, четвертые — «мадам» из борделя и карточную мошенницу, но никто из них не мог бы представить ее в роли поломойки. Она протерла бутылки со спиртным, выстроенные батареей на полке перед зеркалом, потом принялась за стойку бара. — Я сам, — запротестовал Леви, пытаясь одной рукой завязать на спине фартук, а другой отнять у нее тряпку. — Нет, все в порядке. Видишь вон тот ящик у дверей? Сегодня прислали почтой. Я думаю, это новые стаканы. Пойди распакуй их, а я пока тут закончу. Он втащил ящик за стойку бара, вскрыл его и начал разворачивать тщательно упакованное стекло. Только после этого Кэйди заговорила: — Леви, мне не хотелось бы тревожить тебя понапрасну, я даже уверена, что беспокоиться в общем-то не о чем, но считаю, что тебе следует знать. Сегодня я застала Хэма вместе с этим наемником у Свенсона. Они сидели в задней кабинке и общались как закадычные дружки, вспоминающие старые добрые времена. Сидя на корточках возле ящика, Леви оглянулся на нее и сказал «гм». — Это не все, Леви. — Мэм? — Мистер Голт показывал Хэму свой револьвер. Револьвер, — повторила она, когда он снова лишь хмыкнул в ответ. — Ох уж этот мальчишка, — покачал головой Леви. Кэйди возмущенно уставилась на него, скрестив руки на груди. — Я думала, ты придешь в ярость. Боже мой, Леви, неужели тебя не волнует, что Хэм якшается с наемным убийцей? — Еще неизвестно, так это или нет. — Что? Леви выпрямился: шесть футов три дюйма [12] тонких костей и красивой шоколадной кожи. — Может, так оно и есть. Все говорят, что он такой. Но я видел его с Хэмом вчера вечером и ничего плохого не заметил. Кем бы он ни был, этот мистер Голт, он явно питает слабость к детям. — Ну и что? Даже если так… разве это имеет отношение к делу? — А что имеет отношение к делу? — Допустим, он обожает детей, что с того? Может, Джесси Джеймс, знаменитый американский бандит-налетчик, был лучшим в мире отцом, но ты хотел бы, чтобы он воспитывал Хэма? Леви усмехнулся, а Кэйди в недоумении покачала головой. — Говорю тебе, Леви, Хэм сидел в закусочной Свенсона и палил по стенам! —Что? — Ну… я хочу сказать, понарошку. — Ах, понарошку… — Палил по стенам из шестизарядного «кольта», как будто это игрушка! — Мне это не нравится. — Я так и думала. Я схватила его за шиворот и вытащила оттуда. Мне хотелось как следует надавать ему по заднице, но я решила, что лучше тебе самому с ним разобраться. — Понятно, — уклончиво ответил Леви и вернулся к распаковке бокалов. Кэйди пожала плечами, не понимая, почему он так спокоен. Леви, самый добрый и любящий отец на свете, был всегда неизменно строг. Строг, принципиален и справедлив; Он позволял Хэму подметать и подрабатывать в салуне, но любое дурное слово или поступок незамедлительно влекли за собой наказание. Так почему же Леви столь спокойно воспринял новость о том, что его сын водит дружбу с отъявленным негодяем, наемным убийцей? У нее это в голове не укладывалось. — «Фи-ло-со…» Что это, Леви? «Фи-ло-со-фия Буд…», Поняв, что ей не совладать с названием, Глендолин вернула книгу на стойку бара: — Это по-китайски? — Ты опоздала, — машинально заметила Кэйди. Глендолин вечно опаздывала, но всякий раз пыталась сделать вид, будто она здесь уже давным-давно. Кэйди взяла книжку со стойки и попыталась прочитать заголовок, однако ей повезло не больше, чем Глен. «Философия Будды». Она вопросительно подняла взгляд. — Нет, это не по-китайски, — с достоинством ответил Леви. — Это про Будду. — Ах, про Бу-у-удду, — понимающе протянула Глен, шевеля светлыми бровками. — Да-да, я знаю. Будда — это такая религия, и по чистой случайности ее исповедует одна китайская леди, проживающая на Сосновой улице. Как раз над прачечной своего папочки, — пояснила она, чтобы никто не сомневался, о какой именно китайской леди идет речь. Леви обиженно отнял у Кэйди книгу и спрятал ее под стойку, не глядя ни на одну из женщин. Ему не нравилось, когда над ним подшучивали, особенно по поводу Лии Чанг, поэтому Кэйди перестала ухмыляться и добродушно подмигнула Глендолин у него за спиной. Она тут же спохватилась: Глен заслуживала хорошей выволочки. — Насколько я могла заметить, ты вчера славно повеселилась, — сурово начала Кэйди. — Так, между делом. — Верно, — как ни в чем не бывало согласилась Глен, прихорашиваясь перед зеркалом и поправляя локоны. — Вчерашний вечер прошел очень весело. Честное слово… — Глендолин. — Что? — До нее наконец дошло. — Ты злишься, потому что я сидела на коленях у Сэма Блэкеншипа? — Я этого даже не заметила, — сухо отрезала Кэйди. — Нет? Глендолин прижала палец к щеке. Это означало, что она в глубоком раздумье. — В чем еще я провинилась? Кэйди пришлось бы загибать пальцы, чтобы не сбиться со счета ее провинностей: «Ты пришла не вовремя, ты опять напилась на работе, ушла раньше времени, и притом не одна, а с Гюнтером Дьюхартом». — Я говорю о тебе и об этом наемнике. — Ты имеешь в виду мистера Голта? М-м-м… — промяукала Глен, как сытая кошка. — Не мужчина, а просто мечта, правда? — Мечта? Ну, если ты мечтаешь о наемных убийцах, тогда… пожалуй. Глен, когда же ты наконец поумнеешь? Ладно, черт с тобой, это не мое дело. — Вот именно, — нахально заявила Глен. — Я знаю, что ты обо мне думаешь, — продолжала она после небольшой паузы, повернувшись ко всем спиной, чтобы запихать вату за корсаж желтого атласного платья. — Думаешь, я все делаю нарочно? Путаюсь со всякими подонками и позволяю им вытирать об себя ноги. Разве не так? Кэйди лишь пожала плечами. Ей вспомнился тот день, восемь месяцев назад, когда Глендолин впервые появилась на пороге «Приюта бродяги» в поисках работы. У нее была разбита губа, под глазом светился фонарь, об остальном можно было только догадываться. Все пришли в ужас, но никто особенно не удивился: многие знали, как Мерл Уайли обращается с женщинами, а Глендолин проработала в его салуне чуть ли не год. За это время она вполне могла стать для него чем-то большим, нежели просто одной из подавальщиц. Всех удивило другое: как это ей наконец хватило ума уйти от него. — Мы об этом говорили уже не раз, — устало возразила Кэйди. — В свободное время можешь делать все, что заблагорассудится, я слова не скажу. Но здесь, в моем салуне, ты должна соблюдать правила. — Но я их соблюдаю! Никто не умел изображать оскорбленную невинность лучше, чем светловолосая и голубоглазая Глен. Неудивительно, что шериф влюбился в нее без памяти. Это напомнило Кэйди еще об одном прегрешении Глен. — Между прочим, ты вчера не очень-то любезно обошлась с Томом. — Не знаю, о чем ты говоришь. Глендолин закончила набивать бюст ватой и обернулась в поисках выпивки. — И вообще я обращаюсь с Желтым Ливером вполне прилично. Не хуже, чем он заслуживает. — Зачем ты его так называешь? Ты же знаешь, он этого терпеть не может! — Ну и что? А по-моему, это забавно! — Забавно? Да ты… Кэйди тяжело вздохнула. Они с Глендолин были примерно одного возраста, а уж по части опыта в отношении мужчин Глен обогнала ее на миллион лет. Так почему же у Кэйди часто возникало такое чувство, будто она годится Глен в бабушки? Как-то раз она задала этот вопрос Леви, и он ответил двумя словами: «Она глупа». Но Кэйди с ним не согласилась. На самом деле Глендолин просто не хотела думать. — Мы говорили о Голте, — напомнила Кэйди им обоим. — Похоже, он застрял здесь надолго. — Правда? — оживилась Глен, пощипывая щеки, чтобы вызвать румянец, и пристально изучая свое лицо в зеркале. — Да. И мне кажется, тебе следует держаться от него подальше. Ты знаешь, о чем я говорю, — повысила голос Кэйди, увидев, что Глен приготовилась возражать. — Он опасный человек, достаточно взглянуть на него. Оставь его в покое, Глен. Ее подмывало добавить: «Не води его к себе домой», — но она промолчала. Они действительно говорили об этом уже не раз. — Ты тоже с ним вчера беседовала, — обиженно бросила Глен. — Это не имеет отношения к нашему разговору. О, черт, они уже здесь! Кэрли Боггз и все эти парни с фермы Уиттера! Живо займись ими, Глен, а я пока пойду переоденусь. Кэйди сняла фартук и засунула его на полку под стойкой. — Ты ему улыбалась! — бросила Глен ей вслед. — Ты даже смеялась вместе с ним. Я сама слышала! — Это прерогатива хозяйки заведения, — на ходу ответила Кэйди. Прощальная реплика могла бы прозвучать куда более эффектно, имей Глен хоть малейшее понятие о том, что такое «прерогатива». В своей комнате Кэйди принялась тщательно выбирать платье на вечер. В ее гардеробе не меньше десятка разноцветных «карнавальных костюмов», как она их мысленно называла, и обычно она просто вытаскивала из гардероба тот, который давно не надевала. Однако на этот раз Кэйди отступила от традиции: она долго и придирчиво разглядывала платья, пробовала на ощупь украшенные перьями или расшитые блестками лифы, но ни на одном не могла остановиться. И откуда вдруг эта девичья нерешительность? Ответ ей известен, но она не желала взглянуть правде в глаза. Боже милостивый, неужели она сама становится похожей на Глен? В конце концов Кэйди выдернула из шкафа платье из темно-зеленой тафты и швырнула его на кровать. Нашла дополнявшие его зеленые туфельки на высоком каблучке и диадему из фальшивых изумрудов (завсегдатаи салуна обожали драгоценности — чем больше пестроты и блеска, тем лучше). Постирать черные чулки в сеточку она не успела, значит, придется надеть другие, телесного цвета, хотя они не так здорово смотрятся с черной кружевной отделкой зеленого платья. Так, теперь зеленый браслет из чего-то похожего на нефрит, черные агатовые сережки, колечко с ониксом на мизинец… Может, хватит? Как насчет бледно-зеленой камеи на черной бархатной ленточке? Нет, решила Кэйди, довольно. Даже если играешь в «блэк джек» с завсегдатаями салуна в провинциальном городке и продаешь им выпивку, вовсе не обязательно обвешивать побрякушками все, что торчит, включая шею. Надо и меру знать. Раздевшись за ширмами, Кэйди набросила халат поверх белья. У нее еще осталось немного времени: ванну она успела принять раньше, а процесс одевания занимал у нее не больше десяти минут — своего рода рекорд с учетом того, что у нее не было горничной. — А ну-ка убери отсюда свою жирную задницу! — скомандовала Кэйди, обращаясь к Страшиле, который не удосужился даже открыть глаза или шевельнуть хвостом с тех самых пор, как она появилась в комнате. Она схватила кота за шкирку и выдворила его с кресла. Он зашипел, будто его прошибло электрическим током, и злобно выгнул спину. — Ах, извините, ваше высочество, — язвительно обратилась к нему Кэйди, — прошу прощения за беспокойство, но это мое кресло! Оскорбленный в лучших чувствах, Страшила позволил взять себя на руки и устроился у нее на коленях, после чего незамедлительно впал в спячку. — Тоже мне домашний питомец, — проворчала Кэйди. Она почесала его за ухом, но он так и не проснулся. Кот появился у нее на пороге прошлой зимой — тощий, паршивый, только что после драки, победа в которой явно досталась не ему. Кэйди его вылечила, выходила и откормила. В благодарность он стал ходить за ней тенью. Тяжелая, черная, раскормленная до отказа тень. Но Кэйди несколько переусердствовала в своих стараниях: отъевшись на вольных хлебах, Страшила разленился и теперь только и делал, что спал в ее кресле или у нее на коленях в тех редких случаях, когда ей удавалось согнать его с кресла. — Ах, Страшила, ты самое жестокое разочарование моей жизни, — прошептала Кэйди. Ей наконец удалось вытянуть из него тихое урчание, но он тут же снова уснул. Она откинулась затылком на высокую спинку качалки с мягким подголовником. Как хорошо! Через час шум в салуне станет оглушительным, но пока еще тихо. А все-таки лучше всего бывало по воскресеньям, когда «Приют бродяги» закрывался на выходной, в отличие от салуна Уайли, работавшего даже в Рождество. Воскресное утро Кэйди посвящала счетам, а также осмотру и исправлению повреждений, нанесенных накануне вечером: починке сломанных стульев, замене разбитых зеркал. К трем часам она обычно освобождалась от дел, но не ходила гулять и не ездила на Речную ферму, чтобы побродить по саду (это удовольствие она позволяла себе только по пятницам). По воскресеньям Кэйди оставалась у себя в комнате и наслаждалась тишиной. Сидела в этом кресле, вытянув ноги на вышитый тамбуром пуфик, зажигала лампу под абажуром с бахромой, надевала выписанные по почте очки и открывала книгу. Или писала письмо своей единственной подруге, оставшейся в Портленде, с которой до сих пор поддерживала связь. Или просматривала прибереженный с пятницы экземпляр «Реверберейтора», знакомясь с местными сплетнями и подборкой «мировых новостей». — Да, — мечтательно повторяла она время от времени, обращаясь к Страшиле, — вот это жизнь… Иногда Кэйди приходило в голову спросить себя, так ли уж крупно ей в жизни повезло, если свои лучшие часы она проводит в четырех стенах, сидя в качалке наедине с ленивым, вечно сонным котом. Но такое случалось очень-очень редко: обычно она бывала слишком занята или чувствовала себя слишком усталой и не хотела портить себе настроение, наслаждаясь заслуженным отдыхом после дел и забот. А когда тоска все-таки одолевала ее (по счастью, совсем не часто), у нее было наготове мудрое изречение, помогавшее увидеть любые невзгоды в истинном свете: «Это все же лучше, чем консервировать лососину!» Порой она просиживала в кресле весь воскресный вечер, ничего не делая. Вот уже два года прошло, а Кэйди все никак не могла привыкнуть к мысли, что она полная хозяйка этой комнаты и всего, что в ней находится. Например, что ей принадлежит эта кровать с бронзовыми накладками, застеленная одеялом в синий цветочек, эти подушки с вышитыми изречениями на наволочках, это старинное деревянное кресло-качалка, фонограф и четыре пластинки с записями оперных арий, заигранные до того, что уже почти невозможно разобрать музыку. Это было ее окно с видом на виргинский дуб в крошечном, как почтовая марка, дворике и ее собственная, обшитая кедровым тесом уборная. А ведь Кэйди почти ничего не сделала, чтобы все это заслужить (она, безусловно, не делала того, в чем почти все вокруг ее подозревали). Она только проявила заботу и внимание к умирающему старику. В результате к ней перешло все, что когда-то принадлежало ему. Несколько недель назад она случайно услышала разговор двух дам, остановившихся у витрины магазина Юргена «Оптовая и розничная продажа мебели». «Очень приличная тахта, — заметила одна из дам, — но не вполне в моем вкусе». Об этой фразе Кэйди вспоминала весь остаток дня, да и после не раз возвращалась к ней мыслями, завороженная совершенно непривычным для нее понятием «вкус». Подумать только: выбирать себе тахту, или, скажем, шифоньер, или кресло в зависимости от того, отвечают они твоему вкусу или нет! А как же узнать, какой у тебя вкус? С тех самых пор она изучала свою спальню, вернее, спальню Густава Шлегеля, новым взглядом, впервые понимая, насколько эта комната выглядит по-мужски, подмечая множество мелочей, которые распределила бы иначе, если бы это пришло ей в голову раньше. Случайно услышанное замечание незнакомой дамы не помешало ей наслаждаться комнатой, но дало пищу для размышлений. Услышав стук в заднюю дверь, Кэйди подскочила от неожиданности. Страшила тоже проснулся и вцепился когтями ей в колено, а потом соскочил на пол. — Ай! Черт бы тебя побрал, Страшила! Она потуже затянула кушак халата и подошла к двери. — Кто там? — Никакого ответа. — Хэм, это ты? Кэйди приоткрыла дверь на дюйм и выглянула в щелку. — Хэм? Что ты… — А вот и сама мисс Кэйди! Глумливо ухмыляясь, перед ней предстал Уоррен Тэрли. Не успела она захлопнуть дверь, как он навалился на нее всем своим весом и распахнул настежь. — Эй! — Эй? Разве так встречают старых друзей? Мы с Клайдом как раз проходили мимо и решили засвидетельствовать свое почтение. Кэйди загородила ему дорогу, но он отпихнул ее и вломился в комнату, продолжая скалиться. Клайд Гейтс следовал за ним. —Убирайтесь отсюда оба! Что вам здесь нужно? Хотите выпить — зайдите с парадного входа, как все люди. Послушай, Тэрли… — Ну-ну, Кэйди, не кипятись, мы просто хотим с тобой потолковать. Полюбуйся, Клайд, какая она хорошенькая! А сюда погляди: ну и красотища! Вот что она сегодня собирается надеть! Нет, ты только… — А ну не лапай! Кэйди оттолкнула его от кровати и шлепнула по рукам, когда он схватил ее зеленое платье. — Тебя послал Уайли, верно? Она пыталась оттеснить Тэрли к открытой двери, не прикасаясь к нему. Кэйди чувствовала себя скорее разъяренной, чем испуганной, однако что-то подсказало ей, что лучше не подходить к наглецу близко. — Мистер Уайли просил кое-что передать тебе на словах, — вступил в разговор Клайд, здоровый и глупый верзила-ковбой не то из Техаса, не то из Оклахомы. Кэйди относилась к нему чуточку лучше, чем к Уоррену Тэрли, другими словами, ненавидела его не так сильно, как бубонную чуму. Но он вместе с Уорреном работал на Уайли. — А ну-ка живо убирайтесь отсюда! — А если нет? Что ты сделаешь? Пристрелишь нас из своего пугача? Кстати, где он? Злорадный огонек вспыхнул в прищуренных глазах Тэрли. Подленькая усмешка, игравшая у него на губах с появления на пороге, стала поистине сатанинской, когда он направился к ней. В это время Клайд прошмыгнул к хозяйке за спину. — Пугач при вас, мисс Кэйди? — спросил Тэрли, поводя остреньким носиком, как крыса, вынюхивающая добычу. — Ну-ка посмотрим, где вы его прячете! Кэйди знала множество ругательств, но воспользоваться своим запасом не успела: Клайд зажал ей рот ладонью, а Уоррен схватил ее, ухмыляясь, как сам дьявол.* * *
— Смотри не лопни, — пробормотал бармен в ответ на громогласные призывы пьяного ковбоя пошевеливаться и немедленно принести ему еще порцию. Джесс готов был поклясться, что расслышал, как Леви сказал, наливая пьянчуге кружку пива: «Нетерпение есть не что иное, как проявление эгоцентризма. Терпение противостоит себялюбию, ибо все в этом мире непостоянно и лишено сущности». — Что вы говорили? — растерянно спросил Джесс, когда бармен вернулся на его конец стойки. — Вы не могли бы повторить? Леви посмотрел на него с легкой спокойной полуулыбкой. Казалось, ему известен какой-то замечательный секрет, которым он может поделиться или не поделиться по своему усмотрению. — Каждый из нас страдает, — веско отчеканил он глубоким проникновенным голосом. — Страдание удваивается, когда мы сопротивляемся ему. Надавите посильнее рукой на стену, и вы повредите руку. Легонько приложите ее к стене или к двери, и вы не пострадаете. Сопротивление и стремление — вот источник страдания. Его лицо расплылось в улыбке: все прямые линии и острые углы поднялись, как стрелки часов, показывающих без десяти два. Джесс не смог удержаться от ответной улыбки. — Откуда вы набрались всей этой премудрости? — От Будды. — Бармен! — надрываясь, заорал другой забулдыга, сидевший за столиком через проход. — Налей мне виски! Давай скорей! Шевели своим тощим задом! Леви перевел на него глубокий умиротворенный взгляд темных глаз. Улыбка не сошла с его лица, но в ней появилось что-то страдальческое. — Но иногда, — добавил он, переходя на шепот, — хочется от души врезать этой самой рукой кому-нибудь по башке, и плевать на страдание. Джесс засмеялся. — Погодите, — окликнул он бармена. Леви замер на полпути к столику с бутылкой в руке и вопросительно повернулся к нему. — Мисс Макгилл сегодня здесь? — Да, она готовится к выходу. — У нее тут контора или кабинет? Мне надо переговорить с ней по делу. — Бармен! Леви поставил перед клиентом бутылку и вернулся за стойку. Он больше не улыбался, его глаза не лучились добродушным лукавством. Он выглядел как настороженный отец, встретивший на пороге сомнительного соискателя руки своей дочери. Джесс вспомнил, как Леви стоял на часах, пока Кэйди впервые встречалась с Голтом. Он был напуган до смерти, но не оставил свой пост. — Это личное дело. Мне надо сказать ей одну вещь. — Джесс хотел извиниться и признать ее правоту: нельзя было позволять Хэму играть с оружием. Тут ему пришло в голову, что перед отцом мальчика, наверное, тоже следовало извиниться. Он нахмурился. Что-то жизнь стала чересчур запутанной и сложной в последнее время. И вообще наемные стрелки прощения не просят, А уж тем более на людях. Леви с сомнением оглядел его, но в конце концов принял решение. — Она в своей комнате. Вот через эту дверь и прямо по коридору. Загляните сперва в кабинет: это в самом торце. Вторая дверь из кабинета ведет в спальню. Она вас услышит и скажет, можно ли вам войти. — Спасибо. Леви кивнул, бросив на Джесса предупреждающий взгляд. «Мне бы очень не хотелось идти за тобой, — говорил этот взгляд, — потому что ты наверняка меня убьешь. Но я пойду, если придется». Да, такой человек, безусловно, заслуживал уважения. Пробираясь сквозь густеющую на глазах толпу азартных игроков и пьяниц, Джесс случайно толкнул одного из них, не заметив его закрытым повязкой глазом. До чего же ему надоела эта «заплатка»! — Извините, я вас не видел. Задетый вскинул руки и раз двадцать успел повторить: «Нет, это вы меня извините!», пятясь от него задом. Неприметный проход, на который он раньше даже не обратил внимания, находился в углу за стойкой бара. Джесс вошел и сразу заметил открытую дверь слева от себя. Внутри полно ящиков, предметов мебели и всяких мелочей. Очевидно, что-то вроде складского помещения. Другая дверь по правую руку была закрыта. Скорее всего, за ней хранились запасы выпивки. Короткий коридор заканчивался еще одной закрытой дверью. Кабинет мисс Кэйди. Джесс постучал. Никто не ответил. Он открыл дверь и всунул голову. Кабинет? Эта каморка скорее напоминала стенной шкаф, притом не из самых просторных. Насколько он мог судить в темноте, тут помещался письменный стол со стулом, низенький конторский шкафчик, и все. Чья-то фотография в рамке на столе. Джесс поднял ее и поднес к полоске света, которая просачивалась из открытой двери. Какой-то симпатичный старикан с пухлыми щечками и окладистой седой бородой. Может, ее папаша? Если так, она на него ничуть не похожа. Вдруг из-за последней двери, из-за той, что должна вести из кабинета к ней в спальню, раздался голос. Мужской голос. — Дерьмо! — негромко выругался Джесс. У него заныло под ложечкой — совершенно незнакомое чувство, заставшее его врасплох. Мужчина в ее комнате. А ведь на дворе еще светло! Если она собирается и дальше продолжать в том же духе, могла бы по крайней мере дождаться темноты. Он уже стал потихоньку поворачиваться, чтобы уйти, когда мужской голос внезапно пролаял какой-то отрывистый приказ. Джесс остановился в нерешительности. Послышался голос Кэйди, но слов он не разобрал. И вдруг раздался женский визг. «Ах ты, мерзавец! — четко расслышал Джесс. — Прекрати немедленно!» Джесс одним прыжком пересек тесную комнатушку и с такой силой рванул дверь, что она распахнулась и хлопнула по стене со звуком, похожим на выстрел. Спальня. Обои в полосочку, красный ковер, большая, манящая, отделанная бронзой кровать. Все эти несущественные детали запечатлелись у него в мозгу за миг до того, как его взгляд упал на Кэйди и двух мужчин. Он их узнал. Клайд, тот, что отличался благоразумием, держал Кэйди сзади за локти, предоставив возможность Уоррену, гнусному недомерку, задиравшему Джесса этим утром,залезть за пазуху ее халата с пестрым пейслийским узором [13]. При этом Уоррен держался на расстоянии вытянутой руки, оттопырив зад, чтобы избежать удара по самому чувствительному месту, а голые ноги Кэйди тем временем работали, как крылья мельницы. При его появлении все застыли. — Та-ак, что мы тут имеем? — грозным шепотом, заставлявшим холодеть его самого, протянул Джесс. — А знаешь, чего я не переношу, Уоррен? Когда здоровые парни пристают к женщине. Клайд разжал руки и отступил на шаг. Кэйди вырвалась, яростно поводя плечами, и поспешила запахнуть халат. Длинные пушистые волосы рассыпались по плечам, доставая чуть ли не до локтей. Ее душил гнев, но Джесс заметил, что она сильно напугана. У него же не было времени осознать свой страх. — Когда пристают к женщинам и бьют лошадей — вот две вещи, которых я не выношу. Я начинаю злиться. А знаете, что бывает, когда я злюсь? — Это не твое дело, — расхрабрился кривоногий зловонный гнойник Уоррен. Тут Кэйди пнула его по колену со всей силой, на какую была способна, не рискуя при этом сломать себе ногу. — А-а-а! Вот сволочь! — Завопил он, схватившись за колено. — Убирайся отсюда, Тэрли, и никогда не возвращайся! Кулаки у нее были стиснуты, глаза сверкали. Казалось, она готова на все. — Можете его не убивать, — бросила она Джессу. — Вообще-то мне все равно, но он этого не стоит. И Клайд тоже. — Вашу амуницию я заберу, — зловеще прошептал Джесс. — Давайте ее сюда. Оба. Тэрли, он же Уоррен, откинул в сторону полу куртки, демонстрируя свою пушку точно так же, как и утром. — Мой револьвер ты не получишь. Но уж теперь, парень, считай, что ты сам напросился. — Ошибаешься, я ничего не прошу. Я пристрелю тебя на месте. Сейчас ты жив, через пять секунд будешь мертв. Считаю до пяти. Раз. Джесс и сам не понимал, каким образом такие слова свободно выходят у него изо рта, пока сердце замирает от страха. Боже милостивый, он рожден для этой жизни! Протянув руку, он пробормотал: — Рукояткой вперед. Безобразная рожа Тэрли побагровела, но он подчинился, непрерывно изрыгая проклятья. — Ш-ш-щ, — зашипел на него Джесс, и Уоррен замолчал. — Так, теперь ты. Клайд отдал пушку, не пикнув. На комоде у Кэйди стоял аквариум с золотыми рыбками. Тэрли едва не раскололся пополам, когда до него дошло, что намеревается сделать Джесс. Он согнул колени и даже вскинул руки, словно собираясь прыгнуть. Но Джесс подзадорил его улыбкой, давая понять, что ждет только повода, одного неверного движения, и Тэрли струсил. Плюх! Плюх! Три оранжевые рыбки в панике брызнули во все стороны. Пузырьки воздуха выплыли из стволов двух шестизарядных револьверов, подчинялись к поверхности и лопнули. — А теперь убирайтесь. Только посмейте еще раз побеспокоить эту леди, и я вас убью. Не спеша. Вы меня понимаете? Тэрли ощерился в бессильной ярости. Если бы взгляды могли убивать, Джесс уже валялся бы на полу бездыханным и Кэйди тоже. Но у Тэрли не хватило смелости даже выругаться на прощание. Он молча повернулся и вышел через заднюю дверь. Клайд поплелся за ним. Кэйди никак не могла опомниться. «Он даже не вытащил свою пушку», — повторяла она про себя, судорожно стягивая на груди полы халата и глядя на Голта как на второе пришествие. Нет, в самом деле, Уоррен Тэрли был, конечно, продажным и злобным сукиным сыном, но его никак нельзя было назвать трусом. А Голт отобрал у него револьвер. Она скосила глаза на аквариум и успела заметить, как последний пузырек вырвался из дула и всплыл к поверхности. Моди, Грэйси и Сесил плавали вокруг, с любопытством тычась носами в непонятные предметы. Кэйди хотела сказать «спасибо», но выговаривались почему-то только согласные. Колени у нее тряслись. — Подышим воздухом, — вышло у нее со второй попытки. Все бы было ничего, да только голос прозвучал на октаву выше обычного. Мистер Голт самым почтительным и деликатным образом предложил ей руку, словно церковный служка, помогающий пожилой даме добраться до молельной скамьи. Кэйди ответила ему дрожащей улыбкой, давая понять, что справится сама. Каким-то чудом ей удалось выбраться на заднее крылечко и опуститься на верхнюю ступеньку, не упав в обморок. Голт обошел ее и сел на вторую ступеньку. У него были длинные-предлинные мускулистые ноги, плотно обтянутые черными штанами из «чертовой кожи», он согнул одну из них в колене и обхватил ее руками, а другую вытянул вперед. Кэйди заметила, что край ее халата касается его бедра, и тщательно подобрала полы вокруг себя, вдруг вспомнив, что она настоящая леди, и стараясь вернуть себе способность ясно мыслить. Сердце у нее все еще бешено колотилось и никак не желало уняться. Не в первый раз Уоррен Тэрли пытался устрашить ее по приказу Уайли, но до сих пор дальше слов дело не заходило. Новая тактика напугала ее так сильно, что она себе самой не хотела признаться в этом. — Такое часто случается? Голт снял шляпу и положил ее рядом с собой. Лучи заходящего солнца, проникшие сквозь листву виргинского дуба, превратили серебро в его темных волосах в золотую канитель. — Нет, — она энергично покачала головой. — Безусловно, нет. — Они… м-м-м… не сделали вам больно? Она поняла, о чем он думает, поняла, как все это должно было выглядеть со стороны, когда он вышиб дверь. — О, нет, вовсе нет! Они просто искали мой пистолет. — Это было правдой лишь отчасти: Тэрли успел ее потискать, но она не собиралась об этом распространяться. — Искали ваш пистолет? Голт так удивился ее словам, что она улыбнулась. — Да. И если бы он был у меня под рукой, я бы продырявила их обоих, — хвастливо добавила Кэйди. На самом деле у нее вряд ли бы хватило смелости, но так приятно произнести эти слова вслух! Они помогли ей немного успокоиться. — Я держу пистолет 22-го калибра в… я держу его при себе, — осторожно пояснила Кэйди. — Какой марки? — «Ремингтон-эллиот». Пятизарядный. — С колесным курком? Она кивнула, и он одобрительно присвистнул. — Да, при вашей работе всякое может случиться. Только и жди неприятностей. «Кто бы говорил! — подумала Кэйди. — Как насчет твоей работы, приятель?» — Да, всякое бывает, но я справляюсь. И вообще Уоррен и Клайд хотели просто попугать меня. — Зачем? Кэйди подняла брови. Как это странно — объяснять Голту, кто ее враги. До этой минуты она была уверена, что он один из них. — Потому что Мерл Уайли им велел. — Но почему? Она положила подбородок на сплетенные пальцы и взглянула на него. — Потому. Его серый глаз смотрел на нее с любопытством. Он ждал дальнейших объяснений. — Уайли хочет заполучить «Бродягу», — со вздохом пояснила она. — Хочет, чтобы я продала ему «Бродягу» и «Семь долларов». Он жаждет заполучить все. — Что такое «Семь долларов»? — Это шахта. Она истощилась и теперь ничего не стоит. — Тогда зачем она ему понадобилась? — От жадности. Уж такой он от рождения. Голт задумался. — Я уже кое-что слышал про Уайли, — признался он после недолгого молчания. — Держу пари. Разве я вам не говорила, что он спалил конюшню? — Что? Кэйди коснулась его плеча, когда он начал подниматься с места. — Старую конюшню, — добавила она, — новая принадлежит самому Уайли. Нестор Эйкс просто управляющий. Он прислонился спиной к ступеньке. — А-а, понятно. Да, я вспомнил, вы мне вчера говорили. Но какого черта ему было надо? — Боб Логан не хотел ее продавать. Уайли не мог отнять ее через банк: она не была заложена, а это значит, он не мог лишить Логана права выкупа. Поэтому он просто сжег ее. Голт выругался. Похоже, эта новость потрясла его — Стало быть, этот Уайли — банкир? — Нет, но у него есть свой карманный банкир. — Черни. У нее открылся рот. — Да, Черни. Вы с ним знакомы? — Мы встречались, — ответил он, улыбнувшись какой-то шутке, понятной только ему одному. — Что ж, могу сказать, что Черни один из его прихвостней. Форресту Салливану пришлось заложить свою овечью ферму, а Уайли заставил Черни лишить его права выкупа. Просто так, по злобе. У Салливанов четверо детишек, старшему семь. Не представляю, что они теперь будут делать. Голт вынул из кармана папироску и начал рассеянно перекатывать ее между пальцами. Кэйди исподтишка наблюдала за ним. Чем больше времени она проводила в его обществе, тем более загадочным и непонятным он ей казался. Ему с трудом удавалось поднести спичку к папироске, однако он был так уверен в себе, что не счел нужным обнажать оружие. «Он даже не вытащил пушку», — вновь подумала Кэйди. Она никак не могла опомниться. Как он сумел окоротить Уоррена Тэрли — отъявленного негодяя Уоррена, для которого не существовало ничего святого! Она сама испугалась, когда Голт распахнул дверь, хотя и знала, что он пришел ей на помощь (кстати, откуда она это знала?). Есть в нем что-то такое… Ему стоило только прищурить глаз, или произнести пару слов этим своим замогильным шепотом, или растянуть губы в зловещей улыбке, чтобы нагнать страху Божьего на кого угодно. Однако под настроение он мог быть очень милым, обходительным, даже игривым. И улыбка у него тогда другая — добродушная и веселая, — когда он разговаривает с Хэмом. А как-то раз (нет, даже пару раз!) он точно так же улыбнулся ей. — Парадиз, в общем-то, неплохой городок, — заметила она ни с того ни с сего, наклонившись и обводя кончиком пальца контур своей босой ноги на разогретой солнцем деревянной ступеньке. — Но раньше тут было гораздо лучше… С тех пор как Уайли вбил себе в голову дурацкую мысль, что ему непременно надо прибрать к рукам весь город, тут многое изменилось. Люди стали бояться. Когда вы появились в городе, все решили, что это он вас нанял. Но вы утверждаете, что это не так… Она покосилась на него. Голт сидел, задумчиво глядя на нее и поглаживая усы над полной и чувственной верхней губой. Она опять отвернулась и уставилась на собственные ноги. — Дело в том, что порядочные люди остались в меньшинстве. Они чувствуют себя беззащитными. Томми… Я хочу сказать, шериф Ливер… Кэйди долго искала подходящее слово, но так и не нашла. — Ему бы не помешала помощь. Нам всем нужно… чтобы кто-то был на нашей стороне. Она замолчала, надеясь, что сейчас он скажет: «Я готов помочь! Вы бы раньше попросили. Я понятия не имел, что в городе творятся такие безобразия». Но пауза затянулась, и Кэйди поняла, что глупо рассчитывать на такой ответ. Голт вытащил спичку, чиркнул ею о ступеньку и на этот раз сумел зажечь свою тонкую черную папироску с первой попытки. Вытянув обе ноги и опершись локтями о верхнюю ступеньку, он как ни в чем не бывало выпустил к небу струйку дыма. — Зачем вы хотели меня видеть? — раздраженно спросила Кэйди, — Зачем пришли ко мне в комнату? — Ах да! Я хотел вам сказать… Голт повернулся на локте лицом к ней и начал перебирать свисающие концы кушака ее халата. Вероятно, он делал это машинально, но она всем телом ощущала каждое движение его пальцев. — Хотел сказать, что я… ну… понимаете… хотел извиниться. — За что? — За сегодняшнее. Несмотря на злодейскую черную «заплатку» на глазу и вьющийся дымок от папироски, было что-то мальчишеское в том, как он взглянул на нее исподлобья сквозь густые черные ресницы и сразу же отвернулся. — Я имею в виду Хэма, — пояснил Голт, еще больше смущаясь. — Вы правы. Нечего было давать ему револьвер, это не игрушка для семилетнего сопляка. Хотя он и не был заряжен. — Говорят, даже незаряженное ружье раз в жизни стреляет, и детям… — Знаю, знаю. Детям нельзя баловаться с оружием, это рискованно. Сам не знаю, что на меня нашло, Кэйди. Это больше не повторится. Она так и растаяла, когда он назвал ее Кэйди. Ей захотелось провести рукой по вихру косо упавших ему на лоб, черных, тронутых серебром волос. Отбросить их на лоб, прижать ладонь к его уху. — Ладно, мистер Голт, вы прощены. — Кэйди рассмеялась коротким смешком. — Как странно: вы знаете мое имя, а я ваше — нет. Он бросил окурок в траву. Она ждала ответа, глядя на тлеющий красный огонек. Папироска успела потухнуть прежде, чем Голт заговорил. — Человеку моей профессии… — начал он и смолк. — Да ладно… Я понимаю. Однако на самом деле она ровным счетом ничего не понимала и чувствовала себя глубоко разочарованной. Настолько, что никак не могла прийти в себя. — Джесс. — Что? Он говорил так тихо, что Кэйди засомневалась, не почудилось ли ей. — Меня зовут Джесс. Можете называть меня так. Мне бы этого хотелось. — Хорошо. Лицо Кэйди расцвело в улыбке. — Но я буду вам благодарен, если вы никому больше не скажете. — Не скажу. Обещаю. При мысли о том, что у них теперь есть общий секрет, она ощутила дрожь волнения и крепко обхватила колени руками. Джесс Голт. Какое мужественное имя! Очень ему идет. «Голт» звучало грозно, но вот «Джесс»… Это можно было трактовать и так и этак. — А вы красивая, когда улыбаетесь. — О! Кэйди торопливо отбросила назад упавшие на грудь волосы, изо всех сил стараясь не краснеть. Ей пришло в голову, что она могла бы вернуть ему комплимент. Теми же самыми словами. — Вы вообще красивая, но особенно, когда улыбаетесь. У вас в глазах появляются огоньки и такие веселые морщинки вокруг. И уголки рта совсем чуть-чуть приподнимаются. Теперь она точно знала, что краснеет, и ничего не могла с этим поделать. Казалось, Голт искренен, хотя на его лице играла улыбка. Мужчины постоянно говорили ей разного рода глупости, на которые она не обращала внимания. Но до сих пор ни один из них так не углублялся в детали. «Мистер Голт, вы мне льстите». Однажды Кэйди слышала, как какая-то девица бросила такую фразу своему кавалеру воскресным утром на ступенях церкви. Эти слова показались ей глупыми, но почему-то застряли в памяти. И вот теперь она сама, словно какая-нибудь красотка довоенных времен в платье с кринолином, воспользовалась ими, чтобы дать ответ Джессу Голту. Щеки у нее горели. — И где берут такую кожу? — прошептал он. Но это был совсем не тот страшный шепот, которым Голт пользовался в разговорах с мужчинами. Скорее он походил на ласку. — Я даже слов не знаю, чтобы описать цвет вашего лица. Вот сейчас, например. Как персик… Нет, светлее. Нежнее. Мисс Кэйди Макгилл, я в жизни не встречал девушки красивее вас. Она оперлась подбородком о колено, он придвинулся ближе. Теперь их лица находились на расстоянии пяти дюймов друг от друга. Голт опустил взгляд на ее губы, и Кэйди вообразила, как их уголки приподнимаются «совсем чуть-чуть». В точности, как он сказал. Казалось, они вот-вот поцелуются. Прямо здесь, у нее на заднем крыльце. Интересно, как это будет? Под черными усами у него красивый рот — полный и мужественный. И усы вроде бы не колючие. Дюйм за дюймом их лица сближались. Вот его дыхание защекотало ей щеку. Она закрыла глаза. — Мисс Кэйди? Леви. Зовет ее из-за закрытой двери кабинета. Джесс не двинулся с места, только улыбнулся ленивой, волнующей улыбкой, но Кэйди выпрямилась, словно ее стегнули крапивой, и схватилась рукой за плотно запахнутый ворот халата. — Да? — Мисс Кэйди, с вами все в порядке? — Да, все в порядке. — Парни вас заждались, хотят играть в карты. Я им сказал, что вы сейчас придете. — Да, я сейчас приду. Спасибо, Леви. — Да, мэм. Кэйди прислушалась к его легким удаляющимся шагам. — Ну что ж… — начала она. — Ну что ж, — улыбнулся Джесс. Ей почему-то захотелось смеяться. Нервы, наверное. Она встала, а Голт остался на месте. Секунду он изучал ее босые ноги, потом откинулся назад и заглянул в лицо. Никогда раньше ей не приходилось видеть в глазах мужчины такой… высокой оценки. Жара уже спала, но ей вдруг стало жарко. — Ну что ж, мне, пожалуй, пора одеваться… — Да, пожалуй. Он по-прежнему не двигался, поэтому Кэйди оставила его на крыльце и ушла одеваться за ширмой, захватив зеленое платье и все остальное. Это была красивая, складывающаяся в три раза ширма с изображением Венеры, купающейся в лесу в окружении обнаженных нимф. Нечего и говорить, ее не было в этой комнате, когда здесь жил мистер Шлегель. Кэйди нашла ширму на чердаке и принесла вниз. За ней она переодевалась, когда у нее в комнате бывали посетители — Хэм, или Леви, или одна из девушек. Кэйди надеялась, что Джессу ширма тоже понравится. Ей не хотелось спешить: ее охватила приятная сонливость, руки и ноги как-то странно отяжелели, но она слышала, как Чико наигрывает на пианино «Ковбойских девушек» — верный знак, что субботний вечер в разгаре. — Нравится вам ваша комната? — спросила Кэйди, просто чтобы что-нибудь сказать, пока натягивала чулки и закрепляла подвязки. — Очень нравится. Голос прозвучал совсем рядом, Кэйди вздрогнула. Выглянув из-за ширмы, она убедилась, что Джесс уже не на крыльце. Он сидел на краю ее кровати. — Я рада, — сказала она. — Мне особенно нравится балкон. Люблю сидеть в качалке и наблюдать, как весь мир проходит мимо. — Весь мир? — засмеялась Кэйди. Все население Парадиза не превышало четырех сотен человек. — Да, это в самом деле прекрасная комната. Но иногда в ней одиноко. Расправляя на бедрах тесный наряд из зеленой тафты, Кэйди услышала, как заскрипели пружины, и отвернулась к висевшему на стене овальному зеркалу. В зеркале она увидела отражение мужской пятерни, взявшейся за край ширмы, и ее, сердце, только-только успевшее немного успокоиться после несостоявшегося поцелуя, вновь пустилось вскачь. — Особенно поздней ночью, когда я лежу один в этой широкой постели. Вчера я думал о вас, Кэйди, и не мог уснуть. Никак не мог выбросить вас из головы. Джесс возник у нее за спиной, как призрак, выросший из-под земли, и положил руки на ее голые плечи. Сама не зная почему, Кэйди закрыла глаза. Возможно, ей хотелось ощутить всю полноту его прикосновения, не отвлекаясь. Бог ей свидетель, его внешний вид сам по себе мог отвлечь от чего угодно. — Мистер Голт, я полагаю… — Кэйди улыбнулась с закрытыми глазами: ей пришло в голову, что прижаться к Джессу все равно что прислониться к крепостной стене. — Я полагаю, что вы пытаетесь играть моими чувствами. Его теплое дыхание согрело ей щеку, раздался негромкий заразительный смешок. Это ей понравилось. Его руки скользнули с ее плеч к локтям, потом к талии. — Больше всего на свете, мисс Макгилл, — сказал он, прижимаясь губами к ее волосам, — мне хотелось бы поиграть вашими чувствами. Он смотрел в зеркало, на ее грудь. Кэйди никак не могла привыкнуть к мысли о том, как сильно ей нравится то откровенное, бесстыдное… то, что они делали. До сих пор она никогда не поощряла мужчин, ни одному из них не позволяла зайти так далеко… она не потерпела бы этого от любого другого. Но этот… этот наемный стрелок, с которым она знакома всего сутки… с ним ей очень хотелось зайти еще дальше. Она откинула голову ему на плечо, следя из-под полуопущенных отяжелевших век, как его широкие ладони неторопливым ласкающим движением скользят по ее спине. На нее накатило безрассудство, она потеряла голову и чувствовала себя пьяной. — Мисс Кэйди, — прошептал он, наклоняя голову, чтобы поцеловать ее в шею, — когда вы сегодня заканчиваете работу? — М-м-м? — Если у вас не будет других клиентов… Кэйди почувствовала его губы, а потом зубы, легонько покусывающие ее ухо. — Клиентов? — переспросила она, положив ладони поверх его рук и стараясь его остановить. — Я был бы вам очень признателен, если бы вы приберегли эту ночь для меня. Она искоса бросила на него взгляд в зеркало. Глаза Голта были закрыты, улыбающиеся губы прижимались к ее виску. — Не знаю, сколько вы берете за игру с вашими чувствами, — продолжал он, — но, сколько бы ни было, этого недостаточно. В любом случае мне это по карману. Ее глаза широко раскрылись. Все изменилось. Секунду назад ей нравилось, как он выглядит и как прикасается к ней. Без шляпы, длинноволосый, одетый в черное, он представлялся ей теплой и крепкой живой стеной, за которой можно надежно укрыться. А теперь он напоминал хищника, его рыскающие руки готовы были без спросу схватить то, что она уже не хотела отдавать. Даже его красивый профиль показался ей отвратительным. «Не устраивай сцену», — приказала она себе. В конце концов, такое случалось уже не в первый раз. — Вы совершили ошибку, — мягко и спокойно сказала Кэйди. — Я так не думаю. Вид у него был по-прежнему мечтательный и умиротворенный. — О, да, уверяю вас. Выскользнув из его объятий, Кэйди прошла к открытой задней двери и остановилась, приглашая его выйти. — Прошу меня извинить, мистер Голт, но я тороплюсь. У меня много дел. Он неуверенно подошел к ней. Он все еще ничего не понимал. — В чем дело? — Ни в чем, все в полном порядке. Я же вам сказала, вы совершили ошибку. — Какую? В чем я ошибся? — Его полнейшее недоумение подрывало ее решимость не выходить из себя. — Это не продается, — проговорила она сквозь зубы, изо всех сил удерживая на лице улыбку. — Все, что вы можете купить в «Приюте бродяги», это кружку пива, стакан виски, партию в бильярд или в покер. Вот и все. Больше здесь ничем не торгуют. Извините, если я невольно ввела вас в заблуждение. — Вот как. Я не знал. Он наклонил голову и почесал затылок, бросив на нее взгляд из-под ресниц. Губы у него дрогнули в кривой виноватой усмешке. — Прошу вас, — она махнула рукой, указывая на открытую дверь. Две секунды прошли в напряженном молчании. Голт как будто пытался собраться с силами и что-то ей сказать, но в конце концов просто вышел. Она начала закрывать за ним дверь, но он вдруг обернулся: — Извините. Надеюсь, я не очень сильно вас обидел. — Вовсе нет. Ни капельки. — Вот и хорошо. Рад слышать. С какой стати Кэйди обижаться? Она к этому привыкла. Нечто подобное случалось не реже чем раз в неделю. — Кэйди… — Прощайте. Нет, она вовсе не рассердилась. Просто случайно хлопнула дверью у него перед носом.5.
Прошло два дня. Еще несколько человек заплатили деньги Джессу, чтобы он их не убивал. Мирный город Парадиз прямо на глазах превращался в рассадник нечистой совести. Ему так не везло даже в более крупных городах, например, в Медфорде или Крессент-Сити. Один из грешников два года назад в Сильверадо обокрал своего напарника по прииску, присвоив все добытое вместе серебро, и с тех пор находился в бегах. Еще одной кающейся душой оказалась женщина, которая опустошила банковский счет своего мужа и сбежала с настройщиком пианино, а он, в свою очередь, позабавился с ней да и бросил в Парадизе в декабре прошлого года. Ее звали Этель Пэйн. Ей удалось приземлиться на обе ноги, и теперь у нее хорошая работа в конторе местного страхового агента. Но она до смерти боялась мужа, и, когда порассказала кое-что о нем Джессу, он тоже испугался. Поэтому он взял только десять долларов и уверил Этель, что они в расчете. Голт не был ангелом, но надувать перепуганную женщину, сбежавшую от жестокого мужа, ему не хотелось. К тому же теперь он стал богат до неприличия и мог себе позволить проявить великодушие. Он мог бы основать какой-нибудь благотворительный фонд, черт бы его побрал, но пока что занимался перераспределением средств, проигрывая деньги в покер. Не нарочно: ему просто не везло, но он не сетовал на судьбу. Это были шальные деньги — легко пришло, легко ушло. К тому же игра значительно расширяла круг его знакомств и таким образом давала побочные преимущества. Поначалу мужчины, с которыми Джесс садился играть, боялись ему проигрывать, но страх проходил по мере того, как они убеждались, что он не собирается в них стрелять. Ему приходилось подавлять свое природное дружелюбие, строить из себя жестокого и опасного заядлого дуэлянта, но он делал это без особой охоты. Ему было одиноко. И все из-за Кэйди. При каждой встрече она приветствовала его безукоризненно вежливой ледяной улыбкой и проходила мимо. Если ему удавалось загородить ей дорогу, она с той же холодной вежливостью неизменно отклоняла его настойчивые приглашения присесть и выпить с ним. Она просто убивала его своей любезностью. Однажды вечером Джесс попытался ее расшевелить и даже помучить немного, заняв место за столом для игры в «блэк джек», но она не желала даже взглянуть на него. Шлепала картами по столу с такой силой, словно била мух, и выставила его на двести тридцать долларов прежде, чем он успел понять, что происходит. После этого он решил держаться своих новых партнеров по покеру, мрачно пожирая ее единственным глазом поверх кружки пива или стакана виски. Ну ладно, ладно, он ошибся на ее счет. Ну застрелите его за это! В чем, собственно, дело? Если бы он сформулировал свое предложение чуточку иначе, если бы не упомянул о коммерческой стороне, она могла бы сказать «да». Джесс вспомнил, как она стояла, прислонившись к нему, — такая нежная, гибкая, без корсета, с красивыми распущенными волосами. Он видел ее лицо в зеркале: она улыбалась, и глаза у нее были мечтательные. И еще ему много раз мерещилась ее постель — широкая, удобная, мягкая… и пружины наверняка не скрипят. Кэйди Макгилл. Хозяйка салуна, крупье по «блэк джеку», и точка. Не «мадам» и не шлюха. Она этим не торговала, она давала бесплатно. Вот только жаль, что не ему. Во всяком случае, пока еще нет. Шестое чувство, которое никогда его раньше не подводило, подсказывало Джессу, что больше его здесь ничего не ждет: он выжал из Парадиза все, что мог, и — будь у него хоть капля здравого смысла — ему бы следовало уехать прямо сегодня. Зато все остальные чувства, те самые, которыми завладела мисс Макгилл, твердили, что он не может уехать. Пять против одного.* * *
— Э-э-э, мистер Голт, я вижу, вы читаете нашу местную прессу. Какое лестное внимание, сэр! Джесс дремал и грезил о Кэйди. Он приподнял край горячего полотенца, которое парикмахер Куомо набросил ему на лицо, и заморгал, увидев пару очков в роговой оправе на тонком носу и реденькие усики. — Вы кто? — Уилл Шортер, мистер Голт. Работаю в редакции «Реверберейтора». — Младший, — вставил Куомо, продолжая править бритву на ремне за левым плечом Джесса. — Уилл Шортер-младший. Уилл Шортер-младший признал поправку раздраженным кивком и протянул руку. Джесс не обратил на нее внимания, и парнишка — на вид ему было не больше двадцати — опустил голову в страшном смущении. — Извините за беспокойство, мистер Голт, но я подумал… Вдруг вы согласитесь попозировать для фотографии? Для «Реверберейтора». И он указал на газету, лежавшую на закрытых простыней коленях Джесса. — А зачем? — Зачем? Ну как «зачем»? Наши читатели были бы заинтересованы. У вас такая скандаль… такая громкая слава и все такое. Это займет не больше двух минут. В любое удобное для вас время. Сегодня прекрасный солнечный день, мы могли бы устроить съемки на свежем воздухе. — И кто будет снимать? — Как это «кто»? Снимать буду я. Я младший репортер и официальный фотокорреспондент «Реверберейтора». — Гм, — скептически хмыкнул Джесс. Куомо подравнивал ему усы. — И что мне за это будет? «Фотокорреспондент» (слово было едва ли не длиннее его самого) едва не лишился чувств. — Мы не можем за это платить, — пролепетал он. — Почему нет? — Э-э-э… это вопрос этики, сэр. Джесс громко чихнул, сдувая с груди только что состриженные волоски. — В таком случае меня это не интересует. — Как насчет ленча? — опять вмешался Куомо. — Угости его ленчем у француза. Глаза Уилла Шортера-младшего вспыхнули надеждой и округлились за стеклами очков в роговой оправе. — Ленч за два доллара, мистер Голт. Бифштекс с картошкой, лучший в городе. Джесс задумчиво провел ладонью по чисто выбритому подбородку, пока Куомо обмахивал ему плечи щеткой. — И яблочный пирог на десерт? — Безусловно. — Пошли.* * *
Съемки заняли несколько больше времени, чем было обещано. Уиллу пришлось сбегать за фотоаппаратом в редакцию «Реверберейтора», потом повозиться, устанавливая его на солнечном углу Главной и Сосновой улиц. Пока он хлопотал вокруг аппарата, Джесс праздно стоял в тени, покуривая папироску и провожая взглядом прохожих, которые, в свою очередь, глазели на него. В отношении жителей Парадиза к нему ощущалось заметное потепление: лишний довод в пользу того, что Голту пора убираться из города. Люди больше не боялись его, как раньше. Он пробыл здесь несколько дней и еще никого не застрелил; теперь на него смотрели скорее с любопытством, чем со страхом. Ему следовало что-то предпринять, чтобы вернуть себе прежнюю славу, но не то у него настроение. По правде, Голт начал надоедать ему самому. Конечно, Джессу нравилось пугать людей: приятно войти в помещение и услышать вокруг благоговейную тишину. Все украдкой бросают на него взгляды и решают, что с ним лучше дела не иметь. И все-таки многое в Голте его раздражало. Если хорошенько подумать, он, Джесс, считал своего Голта настоящей ослиной задницей. По улице навстречу ему ковылял, опустив голову, человек на костылях, он старался опираться только на здоровую левую ногу. Правая в лубках неловко дергалась и раскачивалась на каждом шагу между грубо сколоченных самодельных костылей. Джесс узнал его, лишь когда он прошел мимо, да и то скорее по запаху. — Креветка Мэлоун! Рыжий старатель остановился и вприпрыжку совершил пол-оборота, щурясь на солнце. — Мистер Голт? — Что с вами произошло? — Сорвался с обрыва, сломал эту чертову ногу. Вы же не станете в меня стрелять, правда? Уилл Шортер-младший наблюдал за ними с нескрываемым интересом. — Я сейчас вернусь, — предупредил Джесс и подошел к Креветке. Они двинулись вперед вместе. — Куда путь держите? — спросил Джесс, выравнивая шаг по ковыляющей походке старателя. — В церковь. — В церковь? Креветка бросил на него странный взгляд из-под кустистых рыжих бровей. — От них можно кое-что получить. — Что получить? — Суп, — кратко пояснил Креветка. — Раз в день. Раздают суп бедным и увечным. Ну а я теперь, можно сказать, и то и другое. Стиснув тонкие губы. Креветка Мэлоун продолжил путь. Выглядел он ужасно — куда хуже, чем в день первой встречи. И пахло от него еще забористее, чем раньше. Он вспотел, передвигаясь на костылях по солнцепеку, грязная рубаха взмокла у него на спине. — Когда это случилось? — В прошлую субботу. На следующий день после того, как я отдал вам все свои сбережения до последнего цента. Мэлоун отвернулся и сплюнул табачную жижу. — Где вы живете? Креветка остановился и повернулся к Джессу, слегка покачиваясь и согнув в колене сломанную ногу. — Послушайте, мистер Голт. Не обижайтесь, но из камня крови не выжать. Я уже отдал вам все, что у меня было, стало быть, мы квиты. Мои личные дела вас больше не касаются. Он величаво распрямил плечи, повернулся и захромал прочь. Джесс нагнал его в три шага. — Спите на воздухе, да? Креветка фыркнул и даже не взглянул в его сторону. — Скверное дело, — походя заметил Джесс. — Как-то раз со мной тоже такое было: проигрался в покер в Сан-Франциско и остался без гроша. Не скажу, что я был от этого в восторге. Кстати о покере, давайте-ка на минутку присядем — вот тут в тенечке, если не возражаете, а то солнце уж больно печет. Вот так гораздо лучше, а? Садитесь, в ногах правды нет. — У меня всего минута, — угрюмо проворчал старатель, опускаясь на край тротуара. — Суп, знаете ли, раздают не целый день. — В таком случае я вас надолго не задержу. Просто хотел сказать: помните те семь сотен, что вы мне отдали золотым песочком? — Что-то припоминаю. — Представляете, вчера я их утроил. Три валета и пара дам. — Да что вы говорите! Как бы мне сейчас не расплакаться от радости, мистер Голт. А теперь, если не возражаете… Джесс положил руку ему на плечо. Мэлоун замер. — Прошу на меня не обижаться, — проворчал он. — Я могу сидеть тут и трепаться хоть целый день, если хотите, мне все равно больше делать нечего… — Так вот, я считаю, что вы принесли мне удачу, мистер Мэлоун. —Я? — И учтите: я всегда плачу по долгам. Понимаете, что я имею в виду? — Гм… — Если кто-то переходит мне дорогу или пытается навредить, таких убиваю на месте. Или раню. Знаете, иногда достаточно человека изувечить. — Н-да… — И то же самое, когда человек оказывает мне услугу. Креветка начал озираться по сторонам. — Вы в него стреляете? — Да нет же, болван. Я плачу ему тем же. — О? — Поросячьи глазки старателя загорелись. — Вы ему платите? — Только это должно остаться строго между нами. — Да-да, конечно. Но почему? — Вы что, не соображаете? Мне надо поддерживать свою репутацию! Представляете, что будет, если люди узнают, что я помогаю немощным и неимущим? Кто-то может решить, что раз уж я так подобрел, со мной вообще можно не считаться. А кто-нибудь просто захочет меня вызвать. И тогда мне придется пристрелить их обоих, хотя вполне может статься, что мне это будет совсем не с руки. Может, я буду не в настроении. — Ну да, — задумчиво проговорил Мэлоун. — Да, я понимаю, это может здорово осложнить жизнь. Джесс огляделся по сторонам. Горизонт был чист… — Так вот, — продолжал он, вытащив из кармана пачку банкнот и сунув их в протянутую руку старателя, — прячьте быстрее. Если кто-то спросит, откуда они у вас, придумайте что-нибудь поубедительнее. — Непременно. Креветка Мэлоун сунул деньги в карман своих замызганных рабочих штанов. Поведение Джесса его оглушило, и двигался он как в тумане. До старателя еще не дошло, что его материальное положение только что коренным образом изменилось. — Спасибо, мистер Голт, спасибо вам большое. Вы настоящий… — Ладно-ладно, главное, держите язык за зубами. Меньше всего на свете мне нужно, чтобы кто-то слышал, как меня благодарят. — Да-да, конечно. Пока они поднимались с тротуара, Джессу пришлось напрячь все силы, чтобы удержаться и не протянуть охромевшему руку помощи. Голт уже сыграл роль доброго самаритянина, на один день это больше чем достаточно. — Ну пока. — Пока. Но Креветка не двинулся с места. — Э-э-э… мистер Голт? — Да? — Вы, конечно, поступили, как настоящий джентльмен, тут спору нет, и я вам очень благодарен… — Ну и что дальше? — Ну… я просто подумал, вдруг мое ушко все еще у вас? А если так, может, вы согласитесь и его вернуть? — Вы о чем? Золотоискатель недоверчиво нахмурился. — Да о моем свином ушке, о чем же еще? Мой амулет! Вы меня заставили его отдать, и с тех пор у меня кругом одно сплошное невезение. — Ax вот оно что! Свиное ушко! — Что он с ним сделал? Выбросил в окно, насколько ему помнилось. — Извините, приятель, но мне пришлось отослать его Уилсонам. — Кому? Ой-ей-ей. Как же их звали? — Ну этим, как их… — Уиверам? — Во-во, Уиверам. Пришлось отослать им ваш талисман в доказательство того, что я вас убил. Помните? Такой у нас с вами был уговор. Вот тогда-то они мне и заплатили. И теперь ваши жалкие семь сотен мне совершенно ни к чему, поэтому я их и вернул. Джесс продолжал говорить, но на уродливой, заросшей щетиной физиономии Креветки появилось не свойственное ему выражение подозрительности. — Так что нет его у меня, вашего свиного ушка. Я отослал его им, а они тотчас же выслали мне мой заработок. На мой взгляд, это отличная сделка. Мне даже не жаль, что я вас не пристрелил, вы неплохой парень. Ну, желаю удачи, увидимся… — Как ее звали? — Кого? — Ту девку, на которой они хотели меня женить. Вы часом не помните, как ее звали, мистер Голт? — Это что, шутка? Разве у этой кикиморы есть имя? Креветка Мэлоун, тихонько усмехнувшись, посмотрел на землю. На миг подозрительность у него на лице сменилась сомнением. Он склонил голову набок. — В каком городе округа Коуз живут Уиверы? Джесс перестал улыбаться. Казалось, черная туча постепенно закрывает солнце. Он прищурил свой единственный глаз, уставившись на Креветку Мэлоуна ледяным взором, способным заморозить воду в горячей ванне. — Что вы сказали? — Что? Я… я н-ничего не говорил. — А мне показалось, вы задали мне вопрос, мистер Мэлоун. — Нет, я ничего не делал. — А я думаю, что это был вопрос с намеком, — Джесс сделал шаг вперед. Креветка, подпрыгнув, отступил. — Нет, я… — Да, не доверяете. Иначе говоря, вы намекаете, что я лгу. — Нет! Нет! Ничего такого я не думал! Он вскинул руки. Костыли простояли секунду сами по себе и упали. Креветка тупо проводил их взглядом и рухнул лицом в пыль. — Вот дерьмо, — привычно выругался Джесс, поднимая старого дурака за шиворот и за брючный ремень. — Ты цел, болван? — Разрази меня гром, кажется, я опять сломал эту чертову ногу. — Ничего ты не сломал. Джесс поднял костыли и сунул их под мышки Мэлоуну. — Хватит скулить, с тобой все в порядке. Да, так на чем мы остановились? Креветка вдруг понял, что никогда в жизни не чувствовал себя здоровее, чем в эту минуту. — Я не помню. Разве мы о чем-то говорили? Ну пока, мистер Голт, рад был с вами повидаться. — Может, еще увидимся. Поминутно бормоча: «Да, конечно, увидимся, мир тесен, мало ли чего на свете не бывает». Креветка заковылял вниз по улице со всей прытью, какую только могла развить его здоровая нога. «Вонючий старый козел, — подумал Джесс. — Даже спасибо не сказал». Семь сотен, хромая, скрылись из вида. Он готов был побиться об заклад, что Креветка Мэлоун даже выпивкой его не угостит, если им доведется встретиться вновь. Неблагодарная скотина.* * *
Уилл Шортер тем временем успел установить и подготовить фотоаппарат. Джесс позировал стоя, сидя, куря папиросу, целясь в объектив из револьвера. Вокруг собралась толпа, со всех сторон посыпались творческие предложения. Кто-то посоветовал ему снять шляпу, одна старая леди спросила: — Не могли бы вы улыбнуться хоть разок? — Хватит, — решил Джесс, нарушив особенно злодейскую позу и отходя от объектива. Уилл с растерянным видом вылез из-под черной кожаной накидки. — Мы закончили работу, Шортер. Где мой ленч? — Они пошли в ресторан Жака и заняли угловой столик. Возможно, все дело было в ледяном пиве, которое он вливал в себя кружками, чтобы заглушить жажду, замучившую его на солнцепеке, а может, Уилл Шортер оказался куда хитрее, но, как бы то ни. было, когда он небрежно вытащил из кармана блокнот и спросил: «Итак, мистер Голт, что заставило вас избрать профессию наемного стрелка?», Джесс начал рассказывать.* * *
ОБЪЯВЛЕННЫЙ ВНЕ ЗАКОНА ПОЯВИЛСЯ В ПАРАДИЗЕ Экстренное интервью — Разоблачение тайн — Откуда пошли все беды — Изувеченный ветеран выходит на тропу войны — Нет, вы только послушайте, — сказала Глендолин, обращаясь к Хэму и Уиллагейл. Все трое забрались с ногами на кровать Кэйди, пока она сидела у туалетного столика, пытаясь сосредоточиться на прическе. — «Никто не рождается наемным стрелком, но иногда обстоятельства не оставляют человеку выбора, — заявил Голт вашему корреспонденту. — Я сражался за Соединенные Штаты, но, когда вернулся домой инвалидом, оказалось, что „саквояжники“ [14] захватили наши земли и поселились в доме моего отца. Это было незаконно, но на помощь закона я не рассчитывал. Предатели из числа южан нашли способ согнать нас с нашей земли и оставить ни с чем, поэтому я решил ответить им тем же. Кол… Колла…» — Коллаборационисты, — машинально подсказала Кэйди. —Ха! — набросилась на нее Глендолин. — Ты же говорила, чтобы мы не морочили тебе голову этим чтением! Что тебя это не интересует! —Так и есть. Поверить не могу, что история этого бахвала напечатана на первой странице, а сообщение о Линдоне Черни, который выудил из банка Бог знает сколько тысяч и удрал среди ночи, упоминается только на третьей! — Давай, Глен, — поторопила подругу Уиллагейл, — переходи к самому интересному. — Да, — поддержал ее Хэм, — прочитайте, как мистеру Голту пришлось кое-кого пристрелить, чтобы вернуть себе родной дом. — И многого он добился, пристрелив кого-то? — ядовито спросила Кэйди. — Ему пришлось уехать из Кентукки, чтобы избежать ареста, а дома у него как не было, так и нет. Глендолин отмахнулась от нее и вернулась к чтению «Реверберейтора». Обычно газета выходила раз в неделю, по пятницам, но эту историю сочли достойной специального выпуска, напечатанного в среду. — «Не стану вас обманывать, — заявил нам мистер Голт, — во имя справедливости мне пришлось взять закон в свои руки. Я исправил зло единственным доступным мне способом: моим револьвером. Но я никак не ожидал, что правительство, за которое я проливал кровь, встанет на сторону воров, обокравших мою семью. — Это нечестно, — заявил Хэм. — Что еще ему оставалось делать? — вздохнула Уиллагейл, откинувшись на подушки и устраиваясь поудобнее на постели Кэйди. — Я его не виню. По-моему, он заслуживает восхищения. Кэйди презрительно фыркнула. — Он застрелил человека и сбежал. По-твоему, это заслуживает восторга? — Но это же был честный поединок. Ему не оставили другого выбора. Я думаю, он поступил мужественно. И все это очень грустно, потому что теперь ему не суждено вернуться домой. Никогда. — А он так любил свой дом, — добавила Глендолин. — Кентуккийский пырей [15]… Правда, красиво звучит? Обожаю слово «пырей». А его отец разводил лошадей… Вот это жизнь! — И он все потерял, — с закрытыми глазами заметила Уиллагейл. Казалось, она вот-вот заплачет. — Ну а я вот, к примеру, считаю, что если кто-то что-то потерял, так это Уилл Шортер — свой рассудок, — отрезала Кэйди. Она вытащила шпильки из своего «помпадура» и позволила волосам рассыпаться по плечам. Ей надоела эта прическа. Может, сделать овальный пучок на затылке? — Заметьте, Уилл не задавал никаких трудных вопросов, — продолжала она упрямо. — Просто позволил Голту болтать, о чем вздумается, и в результате получилась история благородного разбойника Робин Гуда. Как будто он герой, а не наемный убийца! — Я не верю, что он наемный убийца, — обиженно вступился за друга Хэм, выдирая пух из дырки в ее перине. — Почему вы думаете, что он плохой, мисс Кэйди? —Потому что он убивает людей. По крайней мере хоть это он признает. — Да, но он убивает только плохих парней. — И они всегда первыми наставляли на него револьвер. Смотри, тут прямо так и написано… Глендолин провела пальцем вниз по газетной колонке, пытаясь отыскать то место, где Голт говорил о своей невиновности. — Ну, раз он сам так говорит, значит, это чистая правда? — насмешливо подхватила Кэйди. — Не морочьте мне голову. Мне плакать хочется, глядя на вас троих. — Прочтите там, где его ранят в глаз. мисс Глен, — попросил Хэм— — И где он говорит, что теперь пошел на поправку. Даже Кэйди перестала делать вид, будто возится с прической, и повернулась кругом, чтобы послушать. Это место в статье она прочитала и перечитала несколько раз, как волшебную сказку. Ей хотелось верить, но все казалось слишком уж невероятным. — «Это случилось во время боя при Кинсоу-Маунтин в Джорджии. Мистер Голт получил страшное ранение в голову,последствиями которого стали частичная потеря зрения и слуха. Вот его собственные слова: „Я был совсем еще мальчишкой и соврал про возраст, чтобы записаться в Первый полк кентуккийских добровольцев. Меня зачислили в артиллерийский расчет. Снаряд конфедератов ударил в фургон с амуницией, который я разгружал, и ящик картечи взорвался перед моим лицом. Но мне повезло: наш командир генерал Маккук в тот день сложил голову в бою. Пока я поправлялся в федеральном госпитале, война закончилась. Покрытый шрамами и увечьями, я вернулся домой лишь затем, чтобы узнать, что у меня больше нет дома…“ Глен прервала чтение и, выудив из кармана платочек, прижала его к глазам. — Давайте дальше, — нетерпеливо торопил ее Хэм. Кэйди от души согласилась с ним: они как раз подошли к самому волнующему месту. — «В ходе интервью мистер Голт доверил вашему корреспонденту один секрет, до сих пор никому неведомый» и не упоминавшийся ранее не только в печати, но даже в легендах и многочисленных слухах, окружавших имя нашего героя: «Примерно год назад я снова начал понемногу видеть правым глазом. Поначалу это было лишь размытое пятно, что-то вроде тумана, но в последнее время он начал рассеиваться. Я обратился к глазному специалисту в Сан-Франциско, и он посоветовал тренировать глаз, снимая повязку на несколько часов каждый день до утомления. Я уже по полдня могу ходить без повязки. Правым глазом я вижу неважно, и вряд ли зрение восстановится полностью, но я все-таки кое-что различаю и. считаю это чудом, которым Господь вознаградил меня за здоровый образ жизни». Именно эти последние слова, по мнению Кэйди, портили все впечатление. Она перечитывала интервью, восхищаясь и думая: «Ну разве это не замечательно?» — но стоило ей дойти до «здорового образа жизни», как ее разбирал смех. — Что тут такого смешного? — удивилась Уиллагейл. — В самом деле чудо. Хэм соскочил с постели и подбежал к Кэйди. — Скорей бы он наконец снял эту повязку! Держу пари, без повязки он вам больше глянется, мисс Кэйди… Мальчик повис у нее на коленях и начал раскачиваться из стороны в сторону. — Вчера вечером он опять дал мне четвертак.. Говорит, на полу нашел, но мне кажется, он просто любит раздавать деньги. Он мне очень нравится, а вам разве нет? Он со мной говорит, как будто мы с ним старые друзья. — Старые друзья? — Кэйди, улыбаясь, пощекотала ему спину. — «Не пропустите вторую часть сенсационного интервью, — закончила Глендолин. — В ближайшую пятницу: драматический рассказ о карьере наемного стрелка, живой легенды Дикого Запада. Вы узнаете, как Голт впервые убил по заказу, прочтете о том, как он расправлялся с каждым, кто пытался усомниться в его искусстве владения оружием. Читайте, как однажды заклинивший барабан едва не положил конец его карьере и его жизни!» — Да уж, могу себе представить, — усмехнулась Кэйди и шлепнула Хэма по попке, чтобы он слез с ее коленей и дал ей возможность закончить туалет. — Нет, Уилл Шортер точно с ума спятил.* * *
— С ней или без? — С ней, — решил Нестор Эйкс после минутного размышления. Джесс снова надел повязку на глаз. Засунув большие пальцы за пояс с револьверами, он уставился левым глазом в фотоаппарат. Нестор Эйкс, вырядившийся по такому случаю в свой лучший выходной костюм с цветком в петлице, встал рядом, прижимая шляпу к груди и ухмыляясь. — Та-ак, хорошо, теперь застыли… держим позу… держим… так, снято! Уилл вылез из-под черного кожаного «фартука» камеры, обливаясь потом. Крупные капли скатывались у него со лба и срывались с чахлой растительности над верхней губой. — Ну ладно, пока хватит. Мне надо срочно уйти в тень, я перегрелся. — Я не против, — согласился Джесс. Он вытер лоб рукавом и прошел к скамье под навесом «Приюта бродяги». Нестор поплелся за ним. — Когда, снимок будет готов, как вы думаете? — спросил он, по-прежнему ухмыляясь. — Спросите Уилла, он же у нас фотограф. Однако Джесс получал восемьдесят процентов — четыре доллара — с каждой фотографии, которую Уилл продавал за пятерку. Мелочь, конечно, но от старых привычек нелегко избавиться. Совсем не так давно ему приходилось шарить по карманам и благодарить судьбу за каждый украденный десятицентовик. И это еще не самое худшее. О некоторых способах добывания средств к существованию он и сам предпочел бы поскорее забыть. В те дни пятерка за то, чтобы постоять перед фотоаппаратом на пару с каким-нибудь обалдевшим от счастья деревенским простофилей, показалась бы ему чудом. — Я сегодня выводил Белый Флер на пробежку, мистер Голт. — Бэлль-Флер — Прекрасный цветок, — машинально поправил его Джесс. — Да, я вас видел. Он заметил Нестора, скакавшего на золотистой кобыле, конфискованной у Линдона Черни, сидя в качалке у себя на балконе. — Ну и как она? — Лучше, чем думал. Нервная, конечно. По правде говоря, вряд ли она когда-нибудь до конца оправится от испуга, но поводьев слушается хорошо а это добрый знак. Слава Богу, Черни не сумел надорвать ей сердце. Не успел. Джесс хмыкнул. Внешне Нестор ничего собой не представлял и не был боек на язык, но он умел обращаться с лошадьми, и уважение Джесса к нему возрастало с каждым днем. — Я хотел сказать… Мне понравился ваш поступок, мистер Голт. — Да ладно. Ничего особенного я не делал. — Он начал рыться по карманам в поисках спички. — Уж не знаю, как вам это удалось, но я восхищаюсь тем, что вы сделали. — Ладно. Я бы вас попросил вывести на прогулку Пега сегодня вечером. Ему надо размяться. А потом почистите его хорошенько скребком. Завтра надо будет сводить его искупаться. Пег любит купаться раз в неделю. Весь в меня. Нестор захохотал и выплюнул табачную жижу. — Будет исполнено. Все будет исполнено в точности, мистер Голт. Как и большинство горожан, Нестор больше не испытывал к нему страха. Джесс понимал, что ему следовало что-то предпринять, но у него не было никакой охоты. Он отлично провел время, позируя перед фотоаппаратом в компании местных жителей. Запечатлеть себя для вечности рядом с Голтом пожелал не только респектабельный Сэм Блэкеншип, страховой агент, занимавшийся также продажей недвижимости, но и братья Шмидт, Флойд и Оскар, пара бездельников, которые торчали целыми днями на пороге фермерской ассоциации и совали нос в чужие дела за неимением собственных. Стэн Моррис, задолжавший Джессу в покер, выбрался из прохладных полутемных недр «Приюта бродяги», снялся вместе с ним и опять скрылся в помещении, как крот, испугавшийся яркого света. Даже, Креветка Мэлоун прихромал сделать снимок: после того, как Джесс отдал ему деньги, он вернулся в меблированные комнаты и выглядел теперь почище и поздоровее. Трехразовое питание явно пошло ему на пользу. Уилл Шортер подошел и плюхнулся на скамью рядом с Джессом. — Не пора ли нам продолжить интервью, мистер Голт? — вежливо спросил он, вытирая шею большим носовым платком. — Весь город с нетерпением ждет завтрашнего выпуска. — Ладно, стреляйте, — добродушно согласился Джесс. — Хе-хе. — Уилл всегда смеялся перед тем, как отпустить шутку, опасаясь, что иначе до собеседника не дойдет. — Я бы попросил вас выразиться как-нибудь иначе, мистер Голт. Когда вы говорите о стрельбе, я начинаю нервничать. Джесс усмехнулся в ответ. Уилл весь день забрасывал его вопросами в перерывах между съемками, и отвечать на них оказалось совсем не так легко, как в прошлый раз. Джесс догадался, что кто-то, должно быть, нажал на Уилла Шортера-младшего, чтобы он не валял дурака и вел допрос пожестче. Скорее всего это был Уилл Шортер-старший. Газетчик вытащил блокнот. Снял колпачок с самопишущей ручки, откашлялся. Бросил многозначительный взгляд на Нестора. Тот сделал вид, что его не касается, и навострил уши. Уилл нахмурился и еще раз откашлялся, но Нестор остался глух. Наконец репортер пожал плечами и приступил к делу. — Мистер Голт, многие люди спрашивают, как вам удалось столь чудесным образом исцелиться от ваших страшных ран. Всего три месяца назад, по сообщению оклендского «Курьера», вы были так тяжело ранены в правую руку, что заявили, будто собираетесь оставить профессию наемника. По вашим собственным словам, «повесить „кольты“ на гвоздь и уйти на покой». Да, Уилл неплохо подготовил домашнее задание. — А кто проявляет такой интерес к моим планам? — осведомился Джесс, прикидываясь возмущенным. — Вы хотите сказать, что кто-то считает меня лжецом? — Нет, что вы! Нет-нет-нет! — Мне бы очень хотелось знать, кто это? Пусть скажут мне все прямо в глаза. — Да нет же, нет! Никто так не думает. — Уилл яростно откашлялся и развернул газетную вырезку, засунутую под страницы блокнота. — Просто вот здесь, в «Курьере», вы говорите… — Он пробежал глазами заметку. — Вот: «Рука прострелена на…» Наверное, вы сказали «навылет», но они тут почему-то поставили многоточие. На этот раз ему пришлось самому смеяться своей шутке: Джесс даже не улыбнулся в ответ. — Э-э-э… «Рука прострелена навылет. Я никогда больше не прикоснусь к „шестизаряднику“. Многие скажут, что мне повезло, но я так не считаю. Не знаю, где и когда, но точно знаю, как я умру: от пули, выпущенной кем-то, кто раньше меня сумеет вытащить и разрядить револьвер. Однако теперь мне придется заново подсчитать свои шансы…» — Не только шансы, мне многое пришлось подсчитывать заново. Видите эту руку? Джесс согнул и разогнул пальцы, повернул руку ладонью вверх, Потом вниз. — Три месяца назад она была парализована. Но в газетах все переврали: пуля попала мне вот сюда, выше запястья, и прошла вот тут, как раз между этими двумя сухожилиями. Он указал место, не закатывая рукав. — Оказалось, что это временный паралич. Когда рана зажила, я восемь недель только и делал, что тренировался в стрельбе по мишеням. И знаете, я стал действовать еще быстрее, чем раньше. Если кто-то в этом сомневается, приглашаю меня испытать. Джесс подпустил рыка в голос, но Уилл, кажется, ничего не заметил: он слишком торопился все записать. — А что стало с человеком, который вас ранил? — задал он следующий вопрос. — Я бы многое отдал, чтобы узнать ответ на этот вопрос. — Похоже, он просто исчез. Вы знали, кто он, такой? Как его звали? Куда он делся? — Думаю, сбежал от греха подальше и теперь прячется. Ему не удалось меня опередить: я обнажил ствол первым. Он сумел меня подстрелить только потому, что у меня барабан заело. С этими словами Джесс выхватил из правой кобуры «кольт». Уилл и Нестор подпрыгнули от неожиданности. Он несколько раз крутанул барабан. — Эта крошка меня подвела. Ее вины тут, ясное дело, нет. Я подал в суд на «Винчестер компани», разве я вам не говорил? Нет? Вот вам сенсация для вашей газеты: я покупал патроны сорок пятого калибра прямо на фабрике в Нью-Хейвене, штат Коннектикут, и видите, что случилось? Он возмущенно покачал головой. — А ну-ка покажите вашу руку, — сказал Нестор. — Шрам, наверное, здоровый. Уилл поднял голову и насторожился. — Ничего «здорового» в шрамах нет, и я не собираюсь ими щеголять. Мои увечья — это мое частное дело. Уилл и Нестор продолжали пялиться на него. — Это особенно не к лицу человеку в моем положении. И я говорю не только о своей репутации. Джесс посмотрел на свою руку и медленным, полным драматизма жестом сжал ее в кулак. — Да, этот шрам у меня не единственный, и других я тоже не показываю. Не знаю, как объяснить, чтобы вам было понятнее. Я мужчина. У меня есть… гордость. Нестор торжественно и важно кивнул, крепко сжав губы в знак того, что он тронут, но по-мужски. Уилл дописал до конца и поднял голову. Голубые глаза за стеклами очков смотрели доверчиво, как у новорожденного олененка. Он поверил каждому слову. Заглотил всю эту требуху и не поморщился. А ведь Джесс, открывая рот, не знал, что скажет в следующую секунду. — Привет, мистер Голт! Как раз вовремя, обрадовался Джесс, глядя, как маленький Хэм вприпрыжку несется к нему по тротуару. Потом он увидел, кто идет следом, и встал. — Мне сказали, что вы делаете снимки, — воскликнул Хэм, запыхавшись и едва не налетев на Джесса с разбегу. — А можно мне сняться вместе с вами? Можно? Одну руку Джесс положил на голову Хэму, а другой стащил с себя шляпу. —Добрый день, мисс Макгилл. — Он послал ей самую неотразимую из своих улыбок. — Как поживаете? Сегодня довольно жарко, хотя к вечеру, похоже, дождь будет. Ходили за покупками? Наконец она все-таки вынуждена была остановиться: Джесс обрушил на нее столько слов сразу, что пройти мимо стало невозможно. К тому же ей приходилось удерживать на месте Хэма, а уйти без него она не могла. — Добрый день, мистер Голт, — холодно обронила Кэйди. — Да, сегодня жарко. В одной руке она несла большую шляпную коробку, в другой держала носовой платок и теперь воспользовалась им, чтобы утереть пот со лба и с верхней губы. На ней было очень скромненькое голубое платьице с маленьким фартучком и накрахмаленным белым воротничком (правда, совершенно размокшим от жары). Волосы перевязаны сзади белой ленточкой с бантиком. На вид ей можно было дать лет восемнадцать. Эх, если бы взять ее на прогулку! Прямо, сейчас: подхватить на руки, посадить на Пегаса и отправиться вместе с нею вскачь по берегу реки, обгоняя ветер. — Я же вам говорил, без повязки ему лучше, — сказал Хэм, повернувшись к Кэйди. По какой-то необъяснимой причине она вспыхнула на глазах у Джесса. Залилась румянцем и стала прелестной, как роза. — Можно мне сняться с мистером Голтом, мисс Кэйди? — захныкал Хэм, умоляюще глядя на нее громадными и влажными черными глазищами. Румянец смущения постепенно сходил с ее лица. Она ответила Хэму недовольным взглядом. — Разве у тебя есть пять долларов? Ведь вы берете по пятерке за снимок, не так ли, Уилл? Вы бы постыдились! Держу пари, ваш отец ничего не знает об этой сделке. Уилл обиженно насупился. — А что в ней плохого? До сих пор никто не жаловался. Мой отец ничего не имеет против свободного предпринимательства. И вообще львиную долю забирает мистер… — Хэм мой близкий друг, — поспешно перебил его Джесс. — Сделаем для него исключение, ладно, Уилл? — Да, конечно, — согласился Шортер. — Как скажете. Хэм так и заплясал на месте от возбуждения. — А вы, мисс Кэйди? — любезно предложил Джесс. — Не желаете сняться вместе с нами? — Нет, спасибо. Но она не удержалась от улыбки. — Точно не хотите? Вы могли бы надеть свою новую шляпу по такому случаю. — Да! — в восторге запрыгал Хэм. — Это самая красивая шляпа на свете — с желтыми перьями, с ленточками, с птичьим гнездом… Наденьте ее, мисс Кэйди! — Нет. — Ну пожалуйста! — Нет. — Ну я вас очень-очень прошу! — канючил Хэм. — Хэм, не начинай. Я не буду надевать шляпу и не стану позировать для фотографии. Теперь она не просто улыбалась, она смеялась. Джесс так обрадовался, увидев ее смеющейся, что запрокинул голову и расхохотался вместе с ней. Он слишком поздно осознал свою ошибку: все замерли, глядя на него с открытым ртом, как будто он только что перечислил русский алфавит или столицы всех тридцати восьми штатов. — Так мы будем фотографироваться или нет? — ворчливо буркнул Джесс, сорвав с себя шляпу и напяливая повязку на глаз. — Ставь аппарат, Уилл. Ты готов, Хэм? Я не собираюсь торчать тут целый день. Однако потребовалось не меньше полдня, чтобы Хэм остался доволен. Сначала он потребовал, чтобы Джесс сидел, а он, Хэм, стоял у него между колеи. Но нет, он тут же решил, что это слишком по-детски. Лучше, он сядет на скамью рядом с прославленным стрелком, как и Джесс, скрестив ноги. А вообще-то нет, надо им обоим встать лицом к фотоаппарату или лицом друг к другу и сделать вид, что у них поединок. Да! Джесс одолжит ему один из своих револьверов, и Хэм засунет его за пояс, а потом… —Хэм, я этого не допущу, — сказала Кэйди строгим голосом, заставившим Джесса вспомнить о матери. Его мать говорила точно так же в тех редких случаях, когда решалась настоять на своем. Но Кэйди видимо, была в этот день в добром расположении духа: она не ушла в дом, а осталась стоять на солнце, глядя на проделки Хэма и слушая притворное ворчание Джесса. Правда, в какой-то момент она вошла в салун; но сразу же вышла, неся в руках целую батарею бутылочек крем-соды. Пять штук: она не забыла даже Нестора. Джесс строил рожи в камеру, щекотал Хэма за секунду до того, как Уилл щелкал затвором, — словом, всеми силами пытался ее рассмешить. Потом он растянулся на земле и велел Хэму поставить ногу себе на грудь, целясь из воображаемого револьвера. Тут она не выдержала. — Не шевелитесь! — скомандовал Уилл. Но Джесс не смог удержаться: увидев, как Кэйди сгибается пополам, хихикая, отфыркиваясь и хватаясь за коленки, он должен был разделить веселье с ней. Грудь у него вздымалась, колено Хэма стало подпрыгивать, все засмеялись еще громче, в конце концов Хэм потерял равновесие и свалился прямо на Джесса. После этого им, разумеется, ничего иного не осталось, как устроить состязания в вольной борьбе. — Надо же, как мило мы проводим время! Смех замер в груди у Кэйди. Джесс выпустил Хэма из свободного захвата и поверх его плеча, увидел глазки-бусинки и гнусную ухмылку Уоррена Тэрли. Клайд, как тень, стоял у него за спиной, отступив на полшага. Хэм вскарабкался на ноги и бросился к Кэйди. Она обняла его и прижала к себе. Джесс поднялся нарочито медленно, похлопал по коленям шляпой, чтобы стряхнуть с них пыль, и наконец удостоил взглядом Тэрли. — Тебе что-то нужно, Уоррен? Может, хочешь получить назад свою пушку. Кэйди ахнула, услышав это. Безобразная рожа Тэрли потемнела. — Мистер Уайли хочет поговорить с тобой, Голт. — воинственно заявил Уоррен. — Он сейчас в салуне и ждет тебя. В салуне Уайли, — уточнил он, бросив уничтожающий взгляд на Кэйди. — Да что ты говоришь! — Джесс повернулся к нему спиной и вразвалочку направился к скамье. Он опустился на сиденье, привалился спиной к стенке и задрал ноги на перила крыльца. — Передай ему, что я занят. Нестор хмыкнул. Уилл Шортер, торопливо складывал фотографические принадлежности, делая вид, что ничего не слышит. Кэйди застыла как статуя, по-прежнему прижимая к себе Хэма. — Он тебя ждет, — лиловея от злости, повторил Тэрли. — У него важное дело. Этого болвана так легко было вывести из себя, что Джессу стало скучно над ним издеваться. — Слушай, Уоррен, давай поступим вот как: ты вернешься к своему хозяину и передашь ему, что я сказал. У меня сейчас слишком много дел, мне некогда с ним встречаться. Чтобы Уоррена окончательно проняло, Джесс закурил папироску и выпустил к небу лениво вьющееся колечко дыма. — Если он хочет поговорить, пусть перетащит свой важный зад прямо сюда. Я пробуду здесь еще какое-то время. Пока не докурю. Он еще раз затянулся и сбросил пепел на деревянный пол крыльца. — Это займет минут пять-шесть. Пожалуй, тебе стоит поторопиться. Бедный Уоррен Тэрли! Его раздирало возмущение, и перед уходом он бросил на своего обидчика взгляд, полный такой лютой злобы, что Джесс струхнул. Но тут он увидел лицо Кэйди — взволнованное, довольное, даже восхищенное. У него сразу стало легче на душе.* * *
Уайли так и не появился к тому времени, как Джесс докурил папироску и перебросил окурок через перила. Он встал, потягиваясь. Кэйди уже успела увести Хэма внутрь; Уилл давно ушел. Нестор задумчиво почесал под мышкой, пробормотал: «Похоже, он не придет», тронул на прощание поля шляпы и отправился в конюшню. У Джесса заурчало в животе. Солнце уже садилось за крышей двухэтажного французского ресторана. Он решил, что пора пообедать. У Жака ему подали «форель в миндальном соусе», приготовленную, как утверждал Жак, по особому парижскому рецепту. Джесс сразу решил, что это брехня, но блюдо оказалось вкусным, хотя «форель» была треской, а «миндаль» — мелко нашинкованным арахисом. Ему нравилось, как готовят у Жака, он ел здесь два раза в день. Мерл Уайли прошел мимо, пока Джесс, всегда, занимавший столик у окна, допивал кофе. Он сразу понял, что это Уайли: его сопровождали Уоррен Тэрли и Клайд Гейтс, он шел между ними и на шаг впереди. Уоррен и Клайд вошли в «Приют бродяги», а Уайли прислонился к коновязи, поджидая их. Джесс тем временем принялся его изучать. Он был похож на сильную, чересчур хорошо откормленную лошадь с густой лоснящейся гривой цвета красного дерева. Сюртук дорогого тонкого сукна плотно облегал его воинственно широкие плечи и бочкообразную грудь. Он был примерно одного роста с Джессом, но весил, наверное, фунтов на сорок [16] больше. Черты лица не очень-то разглядишь в сгущающихся сумерках, но, насколько Джесс мог судить, оно соответствовало характеру владельца: мясистое, грубое и властное. Уайли вытащил из жилетного кармана часы на длинной цепочке, взглянул на циферблат и вновь затолкал их в карман нервными угловатыми движениями. Он был вне себя. Клайд вышел и что-то сказал ему. Уайли повернулся спиной к своему сторожевому псу, потоптался на месте. Долговязый Клайд съежился и стал как будто меньше ростом. Джесс поднялся из-за стола и проверил свое отражение в темнеющем окне. Вид как у плохого парня, но чего-то не хватало. Ах да, повязки. Он нащупал ее в кармане и нацепил на правый глаз. Вот так гораздо лучше. Как раз в эту минуту Тэрли вышел через вращающиеся двери «Приюта бродяги» и принялся что-то возбужденно объяснять хозяину. Уайли слушал, не глядя на него. Он чувствовал себя королем в своем маленьком королевстве воров, жуликов и поджигателей. Бросив доллар на стол, Джесс вышел из ресторана, чтобы предстать пред светлые очи Их Королевского Величества. Клайд заметил его первым. Он, конечно, говорил шепотом, но в сумеречном затишье Джесс ясно расслышал каждое слово: — Вон он. Идет сюда. Уайли медленно развернулся. Джесс заметил, что ноги у него удивительно маленькие, несоразмерны массивному туловищу. Сам он тоже замедлил шаг, приближаясь к Уайли с нарочитой неторопливостью. Настолько нарочитой, что ему стало смешно. Они как будто изображали из себя пару каких-то парнокопытных — лосей или оленей, — которые сцепляются рогами и бьются насмерть. Мысль об этом едва не заставила Джесса расхохотаться прямо в лицо Уайли, но он вовремя спохватился. Ему пришло в голову, что если кто-то тут кого-то изображает, то, только он один: Мерл Уайли вел себя на полном серьезе. Джесс остановился в двух шагах от него. Нетрудно было представить, как детская игра в «молчанку» растягивается до бесконечности, пока каждый из них ждет, чтобы другой заговорил первым. Поэтому он прервал молчание прежде, чем игра началась, произнеся мертвенным шепотом: : — Уайли. Уайли выпятил подбородок в знак приветствия. Уоррен и Клайд прикрывали его с флангов. — Мистер Голт, — сказал он. — Хотите со мной поговорить, — не слушая его, продолжал Джесс, — избавьтесь от Малыша Билли [17] и его милого дружка. Пока Уайли обдумывал его слова, Уоррен Тэрли медленно закипал. Джессу казалось, что еще минута — и пар пойдет у него прямо из ушей. — Ладно, — согласился Уайли. Он бросил взгляд на Тэрли, и тот покорно, как собака, выдрессированная хлыстом, поплелся прочь. Клайд последовал за ним. Впрочем, они дошли только до угла и остановились у седельной и сапожной мастерской Старка, не сводя глаз с хозяина и заткнув большие пальцы за пояса с револьверами. Джесс решил, что они похожи на пару обиженных ребятишек, которых слишком рано отослали спать. Что теперь? — Давайте зайдем в мой салун, мистер Голт. Ставлю вам выпивку. И голос у Уайли оказался не такой, какого можно было ожидать при его внешности: высокий тенор. Глаза слегка навыкате, нависающий лоб, челюсть, будто вытесанная из скальных пород. Джесс подумал, что его можно даже счесть привлекательным. Если, конечно, кому-то нравятся громоздкие предметы. Валуны, жернова, бетонные плиты… — «Бродяга» ближе. — И в самом деле, салун располагался у них за спиной. Тихие и печальные звуки песни «Лежит любимый мой в земле сырой», которую Чико наигрывал на пианино, доносились до них из-за вращающихся дверей. — Я предпочитаю свое заведение. — А я — заведение Кэйди Макгилл. — Тупик. Они мерили друг друга бойцовскими взглядами, стараясь ничем не выдать своих мыслей. Джесс добавил к свирепому взгляду оскаленную усмешку вурдалака, и это решило исход спора. — Хорошо, — рявкнул Уайли и, распрямив плечи, двинулся к салуну. Однако Джесс понимал, что праздновать победу пока рано. Интуиция подсказала ему, что Уайли не похож на других. Его нельзя просто взять на испуг. В этот вечер в «Приюте бродяги» было довольно тихо. Пару столов занимали самые заядлые игроки в покер, несколько ковбоев в глубине зала гоняли бильярдные шары, но столы для игры в рулетку и в «блэк джек» были пусты. Леви читал книгу за стойкой бара; Чико больше не наигрывал молодий, а просто валял дурака, подбирая аккорды. Джесс оглянулся в поисках Кэйди и обнаружил ее за столиком у задней стены. Она разговаривала с Уиллагейл. Увидев его, а может, Уайли (трудно сказать наверняка), вскочила на ноги. Она уже успела сменить простенькое голубое платьице с фартучком на нечто куда более импозантное. Ее облегающий, переливающийся блестками серебристо-зеленый наряд был, очевидно, снабжен каким-то потайным пружинным устройством, поднимающим грудь чуть ли не к самому подбородку. Возможно, она чувствовала себя в этой кольчуге не более комфортно, чем средневековый рыцарь, но со стороны было на что поглядеть. — Добрый вечер, Кэйди, — процедил Уайли, не разжимая губ. Она прищурилась и коротко кивнула в ответ. — Что тебе нужно? — В этом заведении нет ничего из того, что мне нужно. Комфорта. Приличной компании. Неразбавленного виски. Джесс поежился. Температура опустилась ниже нуля и продолжала стремительно падать. И вдруг его подобно пощечине обожгла догадка: когда-то они были любовниками. Иначе и быть не могло. Такая острая, яростная, неприкрытая враждебность… чем еще ее можно объяснить? Раньше он из принципа испытывал неприязнь к Уайли, теперь она переросла в ненависть. Теперь у него с Уайли личные счеты. Кэйди повернулась на каблуках и отошла от них. У стойки она что-то сказала Леви. Джесс и Уайли тем временем уселись за дальним столиком. Вскоре Леви подошел к ним и спросил, что они желают заказать. Уайли разразился коротким презрительным смешком. — Знаешь, черномазый, в этой дыре я даже воды не выпью. Ясные глаза Леви под тяжелыми веками терпеливо, не мигая, смотрели на него. — Как угодно, босс, — ответил он странным, как будто даже жалостливым голосом. Может, по буддистским правилам так полагается отвечать на оскорбление? Джессу никогда раньше не приходилось слышать, чтобы Леви называл кого-нибудь боссом. — Я возьму двойную порцию того же отличного марочного бурбона, что вы подавали мне вчера, Леви, — сделал заказ Джесс. — И кружку пива на закуску. Они сидели молча, пока Леви не вернулся с заказанными напитками. Джесс развалился на стуле в самой вызывающей позе, яснее всяких слов говорившей собеседнику: «Плевал я на тебя». Уайли напряженно застыл, сложив на мощных ляжках до странности маленькие ручки. Джесс опять поискал глазами Кэйди. Она стояла у стойки бара, повернувшись к ним спиной и делая вид, будто их вообще здесь нет. Но он заметил, что она наблюдает за ними, глядя в зеркало. — Итак, Уайли, — начал он, отхлебнув глоток из стакана, который поставил перед ним Леви, — выкладывайте, что у вас на уме. Уайли выждал целую минуту. — Кто тебя нанял? — спросил он, словно не слышал слов Джесса. Очевидно, таким образом Уайли привык брать верх в разговоре. Однако он не учел, что в эту игру могут быть задействованы двое. — А знаешь, я на днях прочел в газете, что твой старый дружок Черни удрал из города. Такой мировой парень! Ты небось будто брата потерял, правда, Мерл? Брата-близнеца. — Что тебе известно о Черни? Мясистое шишковатое лицо Уайли, красное от природы, приобрело оттенок седельной кожи. — Мне? Ничего. Говорю же тебе, я просто читаю газеты. Но по манере Джесса было ясно видно, что он лжет. Он этого не скрывал. Просто хотел еще больше разозлить противника; Уайли ухватился руками за край стола. У него были чистые, отполированные, коротко подстриженные ногти. — Что ты делаешь в Парадизе, Голт? Кто тебя нанял? Джесс глотнул еще виски, поставил стакан на стол, взял кружку пива и отхлебнул из нее с наигранно протяжным вздохом полного блаженства. Наверняка Уайли уже жалеет, что не заказал выпивку. Любую. Джесс готов побиться об заклад на любую сумму, что это так. — С чего ты взял, будто меня кто-то нанял? Парадиз — славное местечко. Мне здесь нравится. Может, я даже… — Кэйди, верно? Признавайся! Я знаю, что это она. Джесс сунул в рот папироску и поднес к ней зажженную спичку. Выдохнул дым к потолку. Уайли еще крепче ухватился за стол, костяшки пальцев у него побелели. Внезапно он с фальшиво улыбкой откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу, хотя при его комплекции это далось ему с трудом. Прежде чем брючина скользнула на место, за голенищем сапога блеснула рукоять пистолета. Он пригладил темно-рыжие, густые, как бобровый мех волосы, и на среднем пальце засветился под лампой рубиновый перстень. — Сколько она тебе платит? — спросил он серебристым тенорком. — Ну? Да ладно, мне-то ты можешь сказать! — А зачем? Если допустить, что она вообще мне платит, с какой стати я должен сообщать тебе сумму? — С такой, что я могу перекрыть любую. — Он с презрительной усмешкой окинул взглядом чистенький уютный салун Кэйди. —Я могу ее удвоить. Утроить. Всем телом качнувшись вперед, Уайли заговорил вежливо: — Назовите вашу цену, мистер Голт. Просто скажите, сколько вам нужно. «Ах, — подумал Джесс, — вот они, волшебные слова». Теперь, когда они наконец прозвучали, он почувствовал разочарование. В конце концов, Уайли ничем не лучше остальных. С такой же легкостью клюнул на приманку. Джессу хотелось бросить окурок на пол, но он вовремя вспомнил о Хэме и швырнул его в ближайшую плевательницу. — Сколько нужно, чтобы сделать что? Уайли понизил голос. — Спалить ее. «Спалить ее». В мозгу у Джесса мелькнула картина: изящный, сверкающий чистотой, любовно выкрашенный красной краской «Приют бродяги» лежит в руинах, а Кэйди стоит на улице в своем пестром восточном халате, смотрит на дымящиеся обломки, стараясь не заплакать. — Спалить ее? — повторил он потрясенным, чересчур громким голосом. Уайли отшатнулся, словно Джесс выплеснул ему в лицо содержимое своего стакана. — Тише! — прошипел он, багровея и опасливо оглядываясь по сторонам. — Тише, черт бы тебя побрал! Ты что, с ума сошел? Пожалуй, последнее предположение было близко к истине. Ни за что на свете Джесс не стал бы поджигать салун Кэйди (он вообще ничего не стал бы поджигать, если на то пошло), но он мог бы солгать, шантажировать Уайли. Или взять с него деньги вперед и натянуть ему нос без малейших угрызений совести. Так ему и надо, этому мерзавцу Уайли. Но Джесс знал, что не сделает ни того, ни другого. Должно быть, он и в самом деле сошел с ума. — Очень может быть, — ответил Джесс жутким шепотом Голта. — Ты тут главный по поджогам, не так ли? Я слыхал про старую конюшню. А кто выполнял заказ? Тэрли? Клайд? И сколько лошадей они при этом пустили на жаркое? Уайли шаркнул стулом по полу и начал подниматься. — Сидеть! Нацепив на лицо небрежную ухмылку, чтобы никто не подумал, что он действует по приказу, а не по своей воле, Уайли повиновался. Нет, ей-богу, уже не в первый раз подумал Джесс, по зрелости поступков большая часть взрослого мужского населения страны ничем не отличается от малолетних детишек. — Я должен сказать тебе одну вещь, Мерл. Когда закончу, можешь встать и уйти. Уайли предложил ему отправиться по тому же анатомически недостижимому адресу, по которому Кэйди послала его самого. По-видимому, пример сказался заразительным. Не обращая внимания на его слова, Джесс медленно отчеканил: — Если что-то случится в этом салуне, если хоть оконное стекло разобьется, я тебя из-под земли достану. Можешь сколько угодно прятаться за спиной у пары громил, что сейчас ждут за порогом, тебе это не поможет. Рано или поздно мы с тобой останемся один на один. А потом останусь один я. — Нет! Нет! Все будет не так! Белая слюна пузырилась у него в углах губ, он был настолько разъярен (а может, и просто безумен), что мог начать плеваться. Похоже, в голове у него действительно не хватало туза до полной колоды. — Я найму своего собственного стрелка, попроворнее, похитрее тебя. Настоящего убийцу. И тогда тебе придет конец. Советую почаще оглядываться, Голт. Ты даже не узнаешь, что тебя стукнуло, ты будешь… — Нет, это я тебе советую смотреть прямо вперед, потому что я в спину не стреляю. А знаешь почему? Мне нравится глядеть в глаза тем, кого я убиваю. Видеть, как их глаза затуманивает страх, как приходит отчаяние. А потом его сменяет пустота. Холод. Конец. Уайли с грохотом отодвинул стул. Слов у него больше не было; охрипшим, сорванным голосом он изрыгал одни лишь грязные ругательства. Джесс засмеялся ему в лицо, но, когда Уайли наконец иссяк и возмущенно прошествовал к выходу, он чуть не застонал от облегчения, вспомнив о пистолете за голенищем сапога, о котором сам Уайли, видно, позабыл. Если у Кэйди еще имелись сомнения насчет того, что Джесс работает на Уайли, теперь они должны были рассеяться. Как и все, кто находился в салуне, она ясно слышала, какими словами костерил его Мерл. Да и лицо его говорило само за себя. Она стояла у него на дороге. Он прошел мимо, пробираясь к дверям, и ей пришлось усилием воли заставить себя не отшатнуться к стойке бара от искр бешеного гнева, полыхавшего в его бульдожьих черных глазах. И как она могла когда-то находить его привлекательным? И даже обаятельным — подумать только! А ведь это было не так уж давно! То ли она была слепа и безумна, то ли он изменился. Скорее всего и то и другое. Кэйди увидела, как Джесс снимает шляпу и обеими, руками сильно потирает лоб. — Сыграй что-нибудь негромкое, Чико, — попросила она, проходя мимо пианиста и коснувшись его плеча. Увидев ее, Джесс выпрямился на стуле. Как он посмотрел на нее… Кэйди вдруг почувствовала, что уж слишком вихляет бедрами, лавируя между столиками, по большей части пустыми. «Привет, Стоуни», «Как поживаешь, Бэйли?» — здоровалась она на ходу со своими немногочисленными посетителями, но при этом ни на минуту не теряла из виду Джесса. Чем ближе она подходила, тем нежнее он ей улыбался. И на душе у нее становилось все радостнее. — Привет, — сказала Кэйди. Несколько секунд прошло в полном молчании: они просто обменивались сияющими улыбками. Он был в черном, как всегда, — штаны из «чертовой кожи», мягкие кожаные сапоги, многократно стиранная льняная рубашка. На штанах еще виднелись следы пыли после возни с Хэмом на земле (Кэйди ни за что бы не поверила, что такое возможно, если бы не видела собственными глазами). — Что вы сказали Мерлу? — спросила, она, перестав улыбаться. — У него был вид человека, проглотившего горсть рыболовных крючков. — Он сделал мне деловое предложение, но я сказал, чтобы он на меня не рассчитывал. — Джесс отодвинул от стола свободный стул и жестом пригласил ее присесть. — Какое предложение? — Большие деньги в обмен на небольшой огонек. — Небольшой огонек? А где? Он окинул зал неторопливым праздным взглядом — Ну, может, вон у той стены? Да, безусловно, за стойкой бара. Из всей этой выпивки получился бы отличный фейерверк. Ей не следовало принимать его слова так близко к сердцу, но она ничего не могла с собой поделать. Уайли ненавидел ее так люто, что готов был пуститься во все тяжкие, лишь бы с ней поквитаться. Кэйди давно это знала. Уже много месяцев. С того самого дня в его салуне, когда она вытащила пистолет и велела ему держаться от нее подальше, грозя его продырявить. Теперь тот поступок представлялся ей довольно глупым, но Уайли вывел ее из себя. —Что ж, — сказала Кэйди, ощутив странную слабость, — пожалуй, я должна вас поблагодарить. — Почему бы вам не присесть? — Джесс опять указал на стул, и на этот раз она обошла стол и села. — Хотите выпить? — Вы опять надели повязку? — заметила Кэйди. Джесс потрогал «заплатку» кончиками пальцев. — Теперь могу снять. Он так и поступил, но ему сразу же пришлось прикрыть правый глаз ладонью. — Поначалу всегда немножко щиплет. — Через несколько секунд он отнял руку, часто моргая и щурясь. — Я все еще вижу не так хорошо, но это гораздо лучше, чем совсем ничего. Его правый глаз выглядел в точности так же, как и левый. Кэйди не заметила никакой разницы. Но Джесс произвел на нее такое же впечатление, как и на улице, когда она впервые увидела его без повязки. Он был великолепен. — Я думала, у вас шрам, — растерянно протянула Кэйди. — Он у меня есть. Разве вы не видите? — Я немного близорука. Но, даже оказавшись на расстоянии семи дюймов от него, она не смогла разглядеть этот шрам. Перед ней был только глаз — прекрасный серый миндалевидного разреза, в окружении длинных черных ресниц — и прямая, ровная, очень мужественная бровь над ним. — С годами он стал незаметным, но я до сих пор его чувствую. Вот здесь, — Джесс обвел пальцами глазницу. Кэйди по-прежнему ничего не видела. — Наверное, только вы его и различаете, — предположила она, и Джесс с ней согласился. — Хотите выпить? — вновь спросил он и сделав знак Леви, которому у стойки что-то возбужденно говорил Док Мобайес. — О чем вы говорили? — спросила Кэйди, когда бармен подошел, вытирая руки о фартук. — Ужасные новости, мисс Кэйди. Док только что сказал мне, что мистер Форрест Салливан покончил с собой. Он застрелился. — О Господи, нет! — Может, это несчастный случай, а может, и нет. Док не хочет говорить. Это случилось в сарае мистера Салливана. Старший сынишка нашел его там сегодня после обеда. — О Боже, Леви, у него же четверо детей. — И миссис Салливан, которая иногда раскланивалась с Кэйди в церкви. Что с ними теперь будет? — Хотите еще выпить, мистер Голт? — сурово спросил Леви. — Да, спасибо. Выпьете что-нибудь, Кэйди? — Он задал вопрос так мягко и ласково, словно тихонько прикоснулся к ее плечу. — Да. Нет. — Кэйди никак не могла решиться. — Леви, — сказала она наконец, — я выпью пива. — Тащите сразу два. Леви кивнул и направился к стойке. — Форрест Салливан, — задумчиво произнес Джесс. — Это не тот, о котором вы мне говорили? Тот, которого банк лишил права выкупить ранчо? — Да, тот самый. Теперь его ранчо заграбастает Мерл Уайли. Он давно этого добивался, будь он проклят! Кэйди могла бы добавить что-нибудь похлеще, но не стала. Джесс уже слышал, как она ругается, хватит с него на сегодня. Мерл Уайли удивительным образом умел пробуждать в ней худшее. — Мне нравился Форрест Салливан, — сказала она. — Он не часто сюда приходил… почти не пил, и не помню случая, чтобы хоть раз сел за карточный стол. Но он не осуждал тех, кто играет. Вы понимаете? Он не считал салуны рассадниками греха, хотя сам не посещал их. Он никого не судил. Джесс кивнул. — И миссис Салливан тоже такая. Хотела бы я чем-то помочь, но… я ее почти не знаю. Луиза Салливан пела в церковном хоре, преподавала в воскресной школе, принимала деятельное участие в работе городского женского комитета. Она была уважаемой дамой. Да, миссис Салливан изредка здоровалась с Кэйди, когда они встречались в церкви, но она вряд ли стала бы принимать соболезнования от хозяйки салуна. Ни в письменной, ни — тем более — в устной форме. Кэйди вздохнула. — Если он действительно покончил с собой, то виноват в этом Уайли. Все равно как если бы он сам спустил курок. Джесс ничего не ответил, но его молчание показалось ей сочувственным. Когда Леви принес пиво, он чокнулся с ней, и Кэйди улыбнулась. Крепкое пенистое пиво было отличным на вкус и легко прошло в горло. Удивительно легко, если учесть, как давно она не прикасалась к спиртному. С прошлого лета, насколько ей помнилось. — Что вам известно о докторе Мобайесе? — спросил Джесс. — О Доке? Пожалуй, немного, а что? — Простое любопытство. Он очень молчалив. — Верно. Он приехал сюда где-то года два назад. Словом, вскоре после меня. Раньше в городе не было доктора: тем, кто заболевал, приходилось ехать в Джексонвилл. — Она оглянулась на стойку, где доктор стоял в своей обычной позе, склонившись над стаканом сарсапарели. — Это верно, он держится очень замкнуто, но мне кажется, он хороший человек. Мистер Шлегель (он владел этим салуном до меня) несколько раз обращался к нему. Но мистер Шлегель был тяжко болен, Док послал его к специалисту в Юджин. И еще я знаю, что Глен однажды ходила к нему… за помощью. Речь шла о подбитом глазе и сломанном запястье, но Кэйди решила не вдаваться в подробности. — Глен сказала, что Док отнесся к ней очень внимательно. — А вы когда-нибудь обращались к нему? — Я? О, нет, я никогда не болею. Это было правдой. Кэйди гордилась своим крепким здоровьем, но на всякий случай все-таки шутливо постучала кулачком по столу. Джесс отхлебнул из кружки. Кэйди последовала его примеру. Они обменялись взглядами в дружеском молчании. На столе лежала колода карт. Джесс взял ее и принялся тасовать. Сразу было видно, что он не профессиональный игрок, но руки у него были сильные, с длинными ловкими пальцами. Кэйди наблюдала, как он раскладывает карты в четыре равные стопки, потом снова собирает их вместе. — Сыграем в «хай-лоу» [18]? — предложил он с улыбкой. Она пожала плечами. Почему бы и нет? Джесс сдал по карте: ей досталась десятка, он побил ее дамой. — Вы проиграли. —А на что мы играем? — Он потянул себя за ус. У обоих на губах играла одинаковая потаенная улыбка. «Мы флиртуем», — подумала Кэйди. — Давайте сыграем на откровенность, — предложил Джесс. — Тот, кто выигрывает, задает проигравшей стороне вопрос, и она обязана ответить. — Или он. — Или он. — Я не уверена, что мне нравится эта игра, — призналась Кэйди. — Проигравший обязан отвечать правдиво? — Безусловно. — Нет, эта игра мне точно не нравится. — Ничего не поделаешь, вы уже проиграли. Теперь отвечайте на вопрос. Оглядевшись по сторонам, Джесс наклонился к ней и пригвоздил ее к месту стальным взглядом прищуренных серых глаз. — Скажите мне, — спросил он очень медленно и тихо, — какой ваш любимый цвет? Кэйди так поразил вопрос, что она даже рассмеялась — слишком громко, как не подобало смеяться благовоспитанной леди. Он усмехнулся в ответ, и две веселые морщинки образовались в уголках его мужественного рта. Ей очень нравилась его улыбка. — Мой любимый цвет… — вслух задумалась Кэйди. — Когда-то был синий, но теперь — зеленый. — Да неужто? Какое совпадение — я тоже люблю зеленый. Только я никогда ему не изменял. Онасостроила ему глазки. — Значит, у нас есть что-то общее. Джесс передал ей колоду. Кэйди сняла, он вытащил по карте себе и ей. Она опять проиграла. — Сколько вам лет? — Нет, так не пойдет, это невоспитанно. Нельзя задавать такой вопрос даме. — Нет? Ладно. Сколько вы весите? Она снова рассмеялась весело и беспечно. Может, пиво в голову ударило? Что бы он ни сказал, все казалось ей потешным. — Понятия не имею. — Ну что ж, придется мне спрашивать, пока вы не ответите прямо. Он в задумчивости задрал голову к потолку. — Можете вспомнить самый неловкий поступок за всю вашу жизнь? Кэйди захихикала: опять ему удалось ее обезоружить. Она-то была уверена, что он будет задавать настоящие сложные вопросы, требующие уверток или прямого обмана. Конечно, ее тянуло к нему, не было смысла это отрицать, но сейчас она ощущала подлинную симпатию, а не просто влечение. Ради своего собственного блага Кэйди надеялась, что он никогда не догадается, насколько веселый, легкомысленный Джесс опаснее угрюмого, твердого, как кремень, Голта. — А ну-ка дайте сюда колоду, — потребовала Кэйди. — По-моему, вы жульничаете. Она сама перетасовала карты и дала ему снять. — Ха! Я так и знала! Теперь я выиграла. Джесс покачал головой, тихонько посмеиваясь. — Ваш вопрос? У нее в голове теснился миллион вопросов. — Где и когда вы родились, были ли вы счастливы в детстве. — Это целых три вопроса! Она подняла бровь, бросая ему вызов. Джесс задумчиво расправил усы. — Лексингтон, Кентукки, 1846. Да, я был счастлив… в основном. Пока не началась война. Кэйди пристально поглядела на него, опершись подбородком на руку. В сорок шестом? Значит, ему тридцать восемь лет. А ей он казался ровесником: лет двадцать пять. Ну от силы двадцать семь или восемь. А седину в волосах Кэйди считала ранней, преждевременной, но она, похоже, ошиблась. И все равно ей нравилась его седина, придававшая черным волосам благородную серебристость. Особенно в свете лампы. Опять сдали по карте, и на этот раз он выиграл. — Нравится вам управлять салуном? — Какой приятный вопрос! Если не считать Леви, ей не с кем было поговорить о работе. — И да и нет. — Вспыхнувший в его глазах интерес подвиг ее на разъяснения. — Женщина, владеющая салуном, должна рассуждать как мужчина, в этом все дело. Допустим мне хотелось бы украсить бар цветами, повесить занавески на окнах, поменять картины на стенах. Кэйди бросила выразительный взгляд на обнаженную даму над стойкой бара. — Но произвести все эти перемены я не могу, потому что моим клиентам это не понравится. Они этого просто не поймут. И мне приходится думать совсем о другом: о плевательницах, бильярдных столах, марках виски и покерных фишках. О пепельницах. — Мужской подход. — Верно. Но мне нравится деловая сторона. Надо все записывать, аккуратно вести счета, проявлять осмотрительность. Но особенно, — призналась она с усмешкой, — приятно смотреть, как прибыли каждый месяц понемногу растут. Это означает, что я проявила смекалку и все сделала правильно. — Я в этом не сомневаюсь. — Иногда я устаю от ежедневной работы в салуне. Вы только не подумайте, я не жалуюсь, но это мужское дело, и я всегда… Она не знала, как это выразить. Просто ей казалось, что работа в салуне вынуждает ее постоянно подавлять в себе женское начало. — Вы всегда остаетесь женщиной. Чувствуя себя законченной дурой, Кэйди покраснела. — Ну, да. — Хотите еще пива? — Ладно, но только одно, — решительно предупредила она. В салуне почти никого не осталось. Лишь самые неисправимые забулдыги по временам бросали на нее и Джесса любопытные взгляды. К завтрашнему дню весь Парадиз будет знать, что Кэйди Макгилл провела вечер, смеясь и выпивая в обществе наемного убийцы. — Сдавайте, — предложил Джесс. Кэйди застонала, вытащив пятерку, потом захлопала в ладоши, когда ему выпала четверка. — Расскажите о вашем детстве. Он послал ей кривую улыбку. — И почему это вас так интересует? — Просто хочу знать, вот и все. У вас есть братья или сестры? — Нет. Он помедлил, но потом добавил, не глядя на нее: — Разве что двоюродные. — Кузен или кузина? — Кузен. — Вы были близки? — Да. Мы были очень близки, — вдруг добавил Джесс, загадочно усмехнувшись. — Расскажите мне о нем. Как его звали? — Мэрион. Мэрион Голт. — Он был старше или моложе вас? — Моложе на десять лет. — Вы с ним похожи? Джесс опять улыбнулся. — Нет, мы с Мэрионом совсем не похожи. Скорее наоборот. По правде говоря… из него так и не вышло ничего путного. Когда мы были детьми, он меня обожал, бегал за мной хвостиком. Ну… вы же знаете, как это бывает с детьми. Как будто на мне свет клином сошелся. Когда мы все пошли на войну — я, мой отец и его отец, — он остался на ферме, попытался сам вести хозяйство. Мы разводили лошадей: скаковых чистокровок. Но у него ничего не вышло. Его отец погиб под Виксбергом, а через год заболела и умерла его мать. К концу войны лошадей не осталось: обе армии конфисковывали их понемногу. И денег не было, чтобы закупить новых. — Что же он предпринял? — Отправился на запад. Брался за всякую случайную работу, У него не было никакой определенной цели. Его странная подавленность встревожила Кэйди. — Вы не пытались ему помочь? Она вдруг смутилась и опустила глаза. — Извините, меня это совершенно не касается. — У меня была своя жизнь. К тому же я был не в ладах с законом, мне пришлось бежать из Кентукки, потому что… ну, вы, наверное, уже прочли все это в газете. Тут она вспомнила. — Вы все еще в бегах? — Нет-нет, это было пятнадцать лет назад, срок давности истек. Как бы то ни было, с тех пор мы с Мэрионом пару раз сталкивались. Последний раз я видел его не так давно. В Окленде, — пояснил он, снова улыбнувшись своей загадочной улыбкой. — Это ведь там вас ранили? Он отхлебнул еще пива. — Это случилось позже. Мой кузен нашел там работу: его наняли объезжать мустангов для владельца богатого ранчо в Сономе. — Что ж, — нерешительно протянула Кэйди, — по крайней мере он нашел работу с лошадьми. Джесс безрадостно рассмеялся. — Он терпеть не может свою работу. Ему не нравится укрощать мустангов. К тому же работать не на себя, а на дядю… — Он покачал головой. — Его это с ума сводит. Наступило молчание. — Хватит об этом, — внезапно оборвал себя Джесс, выходя из задумчивости и тасуя карты. — Вы слишком много из меня выжали за одну жалкую четверку треф. Сдавайте. Она проиграла. Его ленивая коварная усмешка заставила ее задрожать. — Мисс Макгилл. — Да? — Откуда у вас эта татуировка? Его глаза искрились весельем, сама она тоже едва не рассмеялась. — Какая татуировка? — И что за безумие на нее нашло? Ей хотелось, чтобы он опустил глаза и посмотрел на нее там. Он так и сделал. — Вот эта, — тихо пояснил он. Она отвела взгляд с самым невинным видом, прекрасно зная, что в этом платье татуировка не видна, если только не наклониться низко-низко. — Откуда вы знаете, что она у меня есть? — Я ее видел. Можно даже сказать, я с нее глаз не сводил. Что там изображено: какая-то птица? —Орел, — ответила Кэйди, вздымая грудь глубоком вздохе, чтобы ему было чем полюбоваться. Господи Боже, она не кокетничала с мужчиной столь откровенно с… она сама не смогла бы вспомнить, с каких пор. Даже с Джейми О’Дулом она не позволяла себе подобной разнузданности. — Это символ свободы. Я ношу его в память… об одном человеке. — Кто это? — Его звали Джеймс. Джеймс О’Дул. Он уже умер. — Кэйди уставилась в кружку с пивом и принялась с грустью изучать пену. — Примите мои соболезнования. Она дерзко вскинула голову. — Он был солдатом удачи, воевал в армии краснорубашечников Гарибальди [19]. Пал в сражении за освобождение Неаполя. А это… — она провела рукой по лифу платья, — это память о нем. — Выждав несколько секунд для приличия, Кэйди подняла голову и посмотрела на Джесса. Настал его черед хмуриться, глядя в кружку с пивом. Ей показалось, что вид у него… раздосадованный. Неужели ее рассказ вызвал у него ревность? Полная нелепость: ведь всего несколько дней назад он считал ее проституткой! И его это ни капельки не смутило. И все-таки… он ревнует? Какая заманчивая мысль. — Уже поздно, — заметила Кэйди. — Да. Джесс поднял голову, и у нее сердце защемило от его улыбки. — Осталось время для последнего вопроса. Он перевернул колоду. Оказалось, что снизу лежит туз пик. — Вы только посмотрите! — Вы это подстроили. — Не докажете. Она с безнадежным видом откинулась на спинку стула. — Ладно, валяйте. — Почему вы так разозлились на меня? Ну… вы же знаете. В тот день, в вашей комнате. — Я не злилась. — Вы были вне себя. — Ничего подобного. — А вот и да. — А вот и нет. — Ну допустим. Он поставил локти на стол и наклонился к ней. — Я хочу извиниться за свои слова, Кэйди. За то, что тогда подумал. — Поверьте, это не имеет никакого значения. — Для меня имеет. Я совершил ошибку и хочу, чтобы вы знали: вашей вины тут нет. Вы ничего такого не сделали и не сказали, чтобы навести меня на эту мысль. И ваша внешность тут тоже ни при чем. И манера одеваться. Просто я свалял дурака. Кэйди заглянула в его серые глаза и почувствовала, что ее затягивает в омут. Они сидели в салуне, пили пиво, она в бесстыжем платье едва могла присесть, настолько оно тесно в бедрах, а он заявляет, что принял ее за шлюху по недоразумению и что это он сам во всем виноват. Ей хотелось рассмеяться, но еще больше заплакать. Разумеется, она не сделала ни того, ни другого. — Я же сказала, вам нет нужды извиняться. Уже не в первый раз люди… ошибаются на мой счет. И скорее всего не в последний. Но все равно… спасибо вам за эти слова. Для меня они очень много значат. Бар был пуст; даже Чико ушел домой. Леви уже гасил лампы. — Я провожу вас до задней двери, — предложил Джесс. — Хочу пожелать вам спокойной ночи. «Хочу поцеловать вас на ночь», — вот что он хотел сказать на самом деле. Кэйди попыталась что-то возразить, но в голове у нее было пусто. Она выдержала небольшую паузу. Пусть он думает, будто она размышляет. —Ну… Хорошо. Леви не стал на них глазеть, не подмигнул с многозначительным видом, не отпустил никакой шуточки, просто попрощался. Вот за это она его и любила (помимо всего прочего). Он всегда следовал правилу: живи и давай жить другим. Полумесяц разливал по темно-синему небу мутноватый свет, прячась за клочковатыми облаками. Где-то вдалеке заухал филин, в дальнем конце Сосновой улицы лаяла, не умолкая, собака Стоуни Дерна. Кэйди и Джесс молча завернули за угол. Их шаги звучали слишком громко по деревянному тротуару, и она обрадовалась, когда они вступили на заросшую травой тропинку, ведущую к ее задней двери. Откуда ни возьмись, появился Страшила. Не обращая внимания на Джесса, кот выгнул спину и потерся о ноги Кэйди. — А это кто? — спросил Джесс. Кэйди наклонилась и погладила голову Страшилы. — Сплошное недоразумение, доставшееся мне вместо кота. Она открыла дверь, и Страшила шмыгнул внутрь. — Вам следует ее запирать, Кэйди. — Да, я знаю. Я собиралась, но просто забыла. Джесс заглянул в комнату. Даже в неярком лунном свете было видно, что маленькая спальня пуста и все в ней в порядке. — Ну что ж, — сказала она, — спокойной ночи. — Спокойной ночи. Он понимающе улыбнулся, и Кэйди не удержалась от ответной улыбки. Может, все дело в нервах, но… нет, ей просто хорошо с ним. Так хорошо, что хотелось смеяться. Затаив дыхание, она ждала первого мгновения, первого движения… Вот сейчас он наклонится… Совершенно для нее неожиданно он снял шляпу и повесил ее на колышек, который Кэйди только вчера вбила в землю, чтобы подвязать пышный георгин. Ее охватила дрожь при мысли, что он хочет освободить себе руки. — Вам холодно? — Нет. Что за дурацкий вопрос! Можно подумать, что она обхватила себя руками просто шутки ради! Джесс накрыл ее руки своими широкими ладонями. Очень медленно, чтобы она могла отстраниться, если бы захотела, он положил ее руки к себе на плечи. Крепко сжал их, слегка похлопал, потом сцепил длинные пальцы, которыми она любовалась весь вечер, у нее на шее и привлек к себе. Впервые за все время Кэйди прикоснулась к нему. Мысль об этом поразила ее с особой остротой, пока ладони ощупывали твердые, как камень, мускулы и разгоряченную кожу под мягкой льняной рубашкой. Он вплел пальцы ей в волосы, обхватил затылок. Она подняла голову, и он, к ее удивлению, поцеловал подбородок. Кэйди улыбнулась, и Джесс поцеловал уголки ее рта — один, потом другой. От его усов было щекотно. Он был как раз подходящего роста: высокий, но не слишком. Даже на таком близком расстоянии ей не приходилось вытягивать шею или вставать на цыпочки, чтобы взглянуть на него. Поцеловать его. Ей не терпелось приступить к делу. Она его поцеловала. Обхватила лицо ладонями, провела губами по его губам. Кто-то сказал «М-м-м…», но кто именно из них двоих, Кэйди не могла бы утверждать с уверенностью. Может быть, оба сразу. Мысли у нее стали разбегаться. — Кэйди, — прошептал Джесс, крепко обнимая ее. Приглушенный хриплый шепот, похожий на вздох. Ей все это нравилось. Позади нее, зиял темный дверной проем, впереди выросла живая стена — длинное, сильное тело Джесса. На него можно опереться, к нему можно прижаться. Кэйди крепко стиснула его в объятиях и прошептала: «Джесс…», чувствуя себя всемогущей хозяйкой положения, но уже в следующую минуту ее охватила восхитительная слабость. Она со вздохом запрокинула голову. Он просунул носок сапога между ее туфель, заставляя ее чуть-чуть развести ноги. Только носок сапога, больше ничего, но в груди у нее все оборвалось. Она прижималась к нему и таяла от восторга, поворачивая голову, пока его горячие губы скользили по ее горлу. Нет, ничего подобного она не ожидала. Прощальный поцелуй на ночь — да, но уж никак не эта затянувшаяся сладкая пытка. Как положить этому конец? — Джесс… Его рот, не прерывая поцелуя, спустился еще ниже. Кэйди погрузила пальцы ему в волосы, выгнула спину. Он широко и мягко захватил зубами ее вздымающуюся грудь в шутливом лошадином укусе, заставившем ее рассмеяться, а потом задохнуться, когда искра наслаждения стрельнула прямо вниз, туда, где притаилось готовое взорваться желание. Одним плавным движением он просунул руку за вырез ее платья, обхватил обнаженную грудь и в ту же секунду поднял голову и страстно поцеловал ее в губы. Кэйди застонала. Джесс прошептал что-то, но слов она не разобрала. Что-то ласковое. Она знала, он взволнован, возбужден, ошеломлен происходящим не меньше ее. Но она сказала «Погоди, Джесс… погоди…», когда его рука скользящим движением с талии опустилась и запуталась в складках платья, пытаясь пробраться между ног. Слишком быстро. Слишком рано. Мужчины вечно спешат. — Ну ладно, — уступил Джесс, тяжело дыша прямо в горячую впадинку между ее плечом и шеей, — ладно. Он убрал руку. И опять поцеловал ее в губы, проникнув языком ей в рот. О Господи. Нет-нет, она не потеряла голову, она точно знает, что делает. Еще несколько секунд — вот все, что она могла ему позволить, а потом… этому надо положить конец, потому что… — Хватит. Кэйди не могла поверить, когда он ее послушался и прервал поцелуй. Сразу, немедленно. Он отступил на шаг, держа ее только за руку. — Хочешь поехать со мной завтра на прогулку? — М-м-м… — О чем это он? Что еще за «прогулка»? Что значит «завтра»? — Ты же умеешь ездить верхом? На лошади, — пояснил он, видя, что она продолжает недоуменно хмуриться. — Очнись! Джесс наклонился и шутливо чмокнул ее в нос. Верно, ей следовало очнуться. У нее было такое чувство, словно ее внезапно разбудили и заставили оторваться от чудесного сна. Она никак не могла прийти в себя. — Я не очень хорошо езжу верхом. Надо еще что-то добавить. Ах да, вспомнила! — И у меня нет лошади. — А у меня есть. Потрясающий конь! Кэйди улыбнулась: он был так доволен собой! — Но ты могла бы взять лошадь напрокат у Нестора. Куда бы нам съездить, Кэйди? Может, покажешь мне окрестности? Я ни разу нигде не был с тех пор, как поселился здесь. Ну вот, теперь она наконец опомнилась. — Джесс… Завтра я занята. — Весь день? Она кивнула. — А как насчет субботы? — Нет, не могу. — Но почему? — Дела. Продолжая улыбаться, Джесс отпустил ее руку. — В воскресенье, — предложил он тихо, на этот раз даже не спрашивая. Она опустила голову. — Может, имеет смысл перечислить остальные дни недели? Я готов, если это поможет. — Послушай, Джесс… Кэйди обрадовалась, когда он отступил еще на шаг: ей стало легче думать. — Я просто… Я не вижу в этом смысла. Нам с тобой незачем ездить на прогулку и вообще… — Но почему? «Потому что ты наемный убийца! Как ты можешь хладнокровно убивать людей за деньги? Сколько человек ты застрелил?» — вот о чем следовало его спросить вместо того, чтобы выяснять, был ли он счастлив в детстве! — Почему, Кэйди? Она покачала головой. Объяснить ему? Он улыбался ей печальной, несколько вымученной улыбкой, которая могла бы растопить ей сердце, если бы не вызвала кое-что в памяти. Кэйди где-то слышала или читала, что Малыш Билли всегда улыбался. Такой обаятельный и дружелюбный парень. Он неизменно был приветлив даже с теми, в кого целился и стрелял. Насмерть. — Знаешь, уже поздно, — заторопилась она. — Нам пора попрощаться. Леви должен запереть входные двери. Джесс шагнул к ней. Она инстинктивно отпрянула в раскрытую дверь своей комнаты и с упавшим сердцем проследила, как удивление у него на лице сменилось пониманием и горечью. Его губы презрительно скривились. — Ах вот в чем дело! Можно целоваться со мной здесь в темноте, но поехать на прогулку посреди бела дня — нет, это невозможно! Что ж ты сразу не оказала? Кэйди в отчаянии ломала руки. — Очень хорошо. Прекрасно. Поверь, мое сердце не разбито. Он попятился от нее. — К тому же тебе надо беречь белоснежную чистоту своей репутации! Как же я мог об этом забыть? Что люди скажут, если узнают, что благородная дама из высшего общества, владелица салуна, играющая с клиентами в «блэк джек», поехала кататься верхом с Джессом Голтом? Крутанувшись на каблуках, он отошел на несколько шагов, потом, повернувшись, снова направился к ней. Кэйди решила, что он хочет забрать свою шляпу, все еще висевшую на колышке для георгина. — Беру свои последние слова назад. Все это не всерьез. Забудь, что я это говорил. Она лишь посмотрела на него. — Забудь, ладно? — Ладно. — Вот и хорошо. Спокойной ночи. Нахлобучив, шляпу на лоб, Джесс поспешил прочь. На этот раз он не остановился. Кэйди без сил опустилась на крылечко. — Страшила? — жалобно позвала она. Проклятый кот не удостоил ее вниманием, не вышел, чтобы утешить, хотя она остро нуждалась в сочувствии. Кэйди несколько раз проиграла в уме сцену с Джессом, только в ее воображении конец с каждым разом становился все более смелым, все более опасным для белоснежной чистоты ее репутации. Вздыхая и тоскуя, хмурясь и томясь, Кэйди прострадала на крыльце, пока не зашла луна. Наконец, отсидев себе зад, она поднялась, вошла в .комнату, разделась и легла в постель. «Забудь об этом, — сказала она себе, покрепче закутавшись в одеяло. — Просто усни и забудь обо всем». Этот благой совет ей пришлось повторять до самого рассвета.7.
На следующий день Джесс вошел в ресторан Жака, когда Кэйди доедала ленч. Машинально, просто по привычке, она улыбнулась ему, даже передвинула стакан и солонку, чтобы освободить для него место за столом, но он коснулся полей шляпы и прошел мимо, направляясь к пустому столику в углу. Она вспыхнула, как зарево. Мужчины нечасто выказывали ей свое небрежение так открыто. Женщины — да. «Ты это заслужила», — напомнил тихий, но настойчивый внутренний голос. Голос совести. «Заткнись», — ответила Кэйди, разворачивая газету. Если ей и надо было как-то оправдать свое решение держаться подальше от Джесса Голта, вторая часть интервью, взятого у него Уиллом Шортером, сослужила ей отличную службу. Ну, разумеется, если только поверить газете, то каждый из них первым хватался за оружие, все, как один, были подонками, карточными шулерами, ворами и выродками, получившими по заслугам. А сам Голт представал жертвой обстоятельств, героем поневоле, случайно втянутым в круговорот событий. Просто ангел мщения с дымящимися шестизарядными «кольтами» в руках. Кэйди прекрасно помнила, как он предстал перед ней в образе беспощадного и хладнокровного убийцы, готового пристрелить любого, кто придется ему не по вкусу. Когда это было? Неужели всего неделю назад? А потом он позировал перед фотоаппаратом вместе с обалдевшими от такой неслыханной чести жителями города. А в перерывах между съемками возился с Хэмом в пыли. И ослеплял своим обаянием видавшую виды хозяйку салуна… Она по-воровски скосила на него глаза поверх кофейной чашки. Оказалось, что Джесс тоже смотрит на нее. Он кивнул ей с холодной улыбкой на губах, так и не добравшейся до глаз, и углубился в меню. Поскольку он обедал в этом заведении каждый день, а меню у Жака не менялось с 1878 года, Кэйди поняла, что он притворяется. Ну и глупо. Вчера они целовались, а сегодня даже словом обменяться не могут? Дочь Жака Мишель, застенчивая простоватая толстушка, подошла, чтобы принять у него заказ. Джесс сказал что-то такое, отчего она запрокинула голову и расхохоталась в голос. У Кэйди от неожиданности открылся рот. Ей самой почти никогда не удавалось вызвать у Мишель даже улыбку, до того эта девушка была робкой. Что ж, удивляться нечему. Глендолин с каждым днем все больше сходит с ума по Голту, а теперь и Уиллагейл вступила на тот же путь. Мэгги Маккормик, девушка, которую Кэйди наняла, чтобы менять постельное белье и прибирать в номерах постояльцев, ежедневно спускалась вниз со свежей историей о том, что он ей сказал, как он с ней шутил, как заигрывал. А этим утром даже почтмейстерша Инид Дафф, старая дева без каких-либо надежд или перспектив, попыталась выпытать у Кэйди хоть какие-нибудь сведения о нем. До того дошла, что спросила напрямую, женат ли он! Но «последней каплей», подточившей терпение Кэйди, стала Лия Чанг, дочь владельца прачечной, та самая, за которой Леви Вашингтон ухаживал, читая книги о Будде. — Оцень класивый целовек, — призналась она за спиной у отца, передавая Кэйди тюк чисто постиранного белья. — Оцень доблый целовек. — Добрый? Лия, он же убийца! — О, нет, — ответила Лия с безмятежной улыбкой, — он не убийса. — Но он сам так говорит! Он этого не скрывает. Прелестное, круглое, как луна, личико китаянки осталось невозмутимым. Она промолчала, но у Кэйди сложилось стойкое впечатление, что Лия просто не хочет с ней спорить. До чего же все это нелепо! Как могут взрослые женщины отбросить здравый смысл только потому, что мужчина хорош собой? Пусть даже он загадочен и чертовски привлекателен, пусть умеет быть веселым и волновать глупое женское сердце, все равно так нельзя. Улучив момент, пока он намазывал масло на хлеб, Кэйди стала украдкой наблюдать за ним. Ей нравились его волосы. Да, они были слишком длинными, но всегда выглядели опрятно. Блестящие черные волосы, подернутые серебром и скользящие сквозь пальцы, как… как шелковая бахрома на ее кашемировой шали. И его осанка ей тоже нравилась: он умел, и развалившись, держать свои широкие сильные плечи прямо. Вот сейчас он сидел нога на ногу, и Кэйди глаз не могла отвести от туго натянутого черного шва у него на бедре. — Он спит, в чем мать родила, — поделилась Мэгги Маккормик последними новостями с ней и Уиллагейл нынешним утром. Кэйди открыла рот, чтобы спросить «Откуда ты знаешь?», но передумала. Она не хотела знать. Теперь он сидел, поставив локти на стол, сплетя пальцы «домиком» и уставившись в пространство. Виду него был… о, Кэйди понимала, что это глупо, но… вид у него такой, словно он тосковал в одиночестве, но не хотел этого показывать. Вот это ее и подкупило. Джесс бесцельно выровнял приборы на столе, поднял свой пустой стакан, изучил фабричную марку на донышке и поставил его обратно. Сложил руки на краю стола и глубоко задумался. Кэйди вспомнила его извинения, принесенные прошлой ночью. «Беру свои последние слова назад. Все это не всерьез. Забудь, что я это говорил». То, что он сказал, причинило ей боль. Но он не хотел, чтобы она переживала. Не прошло и полминуты, как он одумался и взял свои слова назад. Она встала из-за стола. Судя по тому, как быстро Джесс поднял голову и посмотрел на нее, Кэйди поняла, что он следил за ней все это время. Несколько человек посмотрели ей вслед, пока она шла к его столику. Что же ему сказать? Она сама не знала, пока не заговорила. — Вчера вечером я неловко выразилась и невольно ввела тебя в заблуждение. Он отодвинул стул и поднялся на ноги: Кэйди не привыкла к подобным проявлениям вежливости. — Честно говоря, — нервно добавила она, — я совершенно сбила тебя с толку. — Это не имеет значения, — беспечно отмахнулся Джесс. Но его серые глаза пронзили ее насквозь. Кэйди все еще держала в руках газету. — Я читала о тебе. О твоей жизни. Обо всех этих людях, которых ты… Ей показалось, что говорить об этом вслух стыдно, и она оставила фразу незаконченной. Джесс усмехнулся, глядя на нее. — Здорово захватывает, верно? — По-моему, это варварство. Его лицо вытянулось. — Даже если сделать скидку на преувеличение и хвастовство… — Я не хвастал! — обиженно перебил ее Джесс. — И я никогда не преувеличиваю. — Тогда дела обстоят еще хуже. Я считаю женщину, которая захочет иметь дело с Джессом Голтом, просто сумасшедшей. Бросив сложенную газету на стол, Кэйди постучала по ней костяшками пальцев, словно хотела сказать: «С таким Джессом Голтом». — Нет, погоди! Ты же знаешь, что нельзя верить всему, что пишут газеты! — Ну это уж тебе виднее, что тут написано: правда или нет! Он почесал затылок и поглядел на нее исподлобья, сквозь опущенные ресницы. — Да, конечно. Все это правда, я же говорил. И все-таки… — Все-таки? Кэйди оглянулась и понизила голос; —Джесс, ты убиваешь людей! — Ну да, все верно, но…— Джесс запустил пальцы себе в волосы и потянул такой силой, словно пытался подобным образом вытащить мысли наружу. — Черт возьми, Кэйди, я же не собираюсь убивать тебя! У нее от удивления открылся рот. Джесс склонил голову, пробуя на ней силу своей мальчишеской улыбки, стараясь заставить ее улыбнуться в ответ. — Никогда в жизни, — заметила Кэйди, чопорно выпрямляясь, — у меня не было более странного разговора. — Подожди. А может, я хочу вступить на путь исправления? А, Кэйди? Погоди, не уходи! Задержись на минутку. Давай это обсудим. Но она поспешила к своему столу, оставила на нем деньги для Мишель и вышла из ресторана, не оглядываясь и ни с кем не прощаясь. Ей нужен был свежий воздух, пыльная улица под ногами — словом, повседневная реальность. Он слишком хорош собой: должно быть, все дело в этом. Ведь — пусть на долю секунды — его слова «Я же не собираюсь убивать тебя» показались ей вполне разумными. Нет, от Джесса Голта надо держаться подальше! В сравнении с ним заряженный револьвер мог бы показаться невинной игрушкой? На следующий день мысли Кэйди были по-прежнему заняты Джессом Голтом. Она сидела за столом в своем тесном, как спичечный коробок, кабинете, уставившись в пространство, хотя ей следовало составить список необходимых закупок и проверить счета. Этими делами она всегда занималась по субботам и обычно управлялась с ними к полудню, однако в этот день столбики цифр расползались, словно муравьи, всякий раз, как она пыталась сосредоточить на них взгляд. Наконец Кэйди оставила свои бесплодные усилия и предалась грезам наяву, рассеянно поглаживая у себя на коленях урчащего во сне Страшилу. — Мисс Кэйди? Она подняла голову и улыбнулась Хэму, радуясь возможности отвлечься. На его чистенькое личико с широко распахнутыми, полными детского любопытства глазами всегда приятно было смотреть. За два года работы в салуне Кэйди всем сердцем привязалась к сынишке Леви. — В чем дело? Давай заходи. Что ты на этот раз задумал, проказник? — Папа велел пойти и сказать вам. Подобравшись к ней боком, Хэм заглянул в бумаги. — Платите по счетам? Его громадные влажные глаза наполнились сочувствием: он знал, что она терпеть не может эту работу. — Нет, пока нет. Как от тебя вкусно пахнет малыш! Ты что, ванну принял? Кэйди обняла его и даже украдкой поцеловала сладко пахнущую детскую шейку. Хэм сделал вид, что смутился, но она знала, что ему это нравится. — Так что ты должен мне сказать? — Ах да. Джо Редлиф вернулся. Сказал, хочет вас видеть. — Джо? Он здесь? — Угу. В костюме, как у банкира. — Боже милостивый! Кэйди вскочила из-за стола, стряхивая с платья соринки от ластика и поправляя волосы. — Он вам нравится? — ревниво спросил Хэм, наблюдая за ее торопливыми прихорашиваниями. — Ну конечно! Она пощекотала Хэма под подбородком, но сказала вслух то, о чем подумала: «Но не так сильно, как я сама ему нравлюсь». — Джо! Он стоял у бара и разговаривал с Леви, но, услышав ее возглас, обернулся. Его сильное, всегда серьезное лицо расплылось в одной из редких улыбок. Кэйди подбежала и от души обняла его, однако, когда он попытался поцеловать ее в губы, засмеялась и подставила ему щеку. — Ну-ка дай на тебя посмотреть! Мы с тобой не виделись… дай подумать… с Рождества! О, ты замечательно выглядишь! Она держала его на расстоянии вытянутой руки, окидывая долгим оценивающим взглядом с головы до ног. Он возмужал и уже ничем не напоминал прежнего мальчика. И он действительно был в костюме, хотя и не походил на банкира: рукава потерлись, воротник выносился. Стало быть, куплен в магазине подержанной одежды. Но почему-то это придавало Джо еще больше солидности. — Нет, это ты выглядишь замечательно, — возразил он с чувством. Кэйди опять засмеялась, купаясь в жарких лучах его восхищения, к которому уже успела привыкнуть, но тем не менее никогда не воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Она вдруг поняла, что соскучилась по Джо. Взяв Джо под руку, Кэйди повела его к свободному столику. — Леви, — бросила она через плечо, — принеси Джо пива, а мне лимонаду. И, вновь повернувшись к Джо, спросила: — Давно ты дома? — Со среды. — Со среды? — А в понедельник опять придется ехать. — О-о-о, — разочарованно протянула Кэйди. — А как поживают твои родители? Джо закатил глаза. — Все так же. Теперь стало понятно, почему он пробыл в городе три дня, но до сих пор так и не зашел ее навестить. Редлифы жили в отчаянной нищете, но при этом отличались неприступной гордостью и питали непомерные надежды на будущее своего сына. У Джо были такие блестящие способности, что они его даже побаивались. По совести Кэйди не могла их винить за то, что они не пришли в восторг, когда два года назад, в восемнадцатилетнем возрасте, их ненаглядный сыночек без памяти влюбился в нее, девушку из салуна. Правда, теперь она стала владелицей салуна, но в глазах Редлифов это не возвысило ее ни на дюйм. Напротив, они стали думать о ней еще хуже. — Они знают, что ты здесь? — спросила она. Джо пожал плечами, что означало «нет». Леви принес им напитки, и Кэйди подняла свой стакан. — За тебя, Джо. За старых друзей, — За старых друзей. Его темные глаза пожирали ее; этот жадный взгляд мог бы ее смутить, если бы она не знала его так хорошо. — Расскажи, как тебе тут жилось, Кэйди. — О, моя жизнь скучна, как стоячая вода. Лучше расскажи о себе, о колледже. Ты по-прежнему отличник по всем предметам? Он кивнул, старательно делая вид, что все это ерунда, хотя Кэйди знала, как много значат для него хорошие отметки. Он был обязан учиться на «отлично», потому что иначе лишился бы своей стипендии в Беркли [20]. Когда-нибудь он станет адвокатом и воплотит свою мечту: будет защищать бедных, а в особенности индейцев. В жилах самого Джо текла только одна шестнадцатая индейской крови (как-то раз в минуту откровенности он рассказал ей об этом), но по духу он был куда большим индейцем, чем самые стопроцентные краснокожие. — Значит, тебе нравятся предметы и преподаватели? Разве у вас и летом есть занятия? Джо начал объяснять. Пока он говорил, его лицо менялось на глазах у Кэйди: тонкий налет возмужалости и светскости, свойственной образованному человеку, становился все прозрачнее. И пяти минут не прошло, как он превратился в прежнего Джо — милого, наивного, восторженного парня, все принимающего болезненно близко к сердцу. За шесть месяцев он вырос и раздался в плечах. Густые черные брови, сросшиеся над орлиным носом, придавали ему грозный вид, но аккуратно подстриженные и расчесанные на прямой пробор волосы смягчали впечатление. С такой прической, да еще в очках со стальной оправой он походил на серьезного молодого человека с ясной целью в жизни. Таким он и был. — Так расскажи мне об этом Голте, — вдруг попросил Джо. — Да что о нем говорить, — уклончиво засмеялась она. — Весь город только о нем и шумит, — Он уголовник, — безапелляционно заявил Джо. — Говорят, он крутится вокруг тебя днем и ночью. — Это неправда! Кэйди возмущенно прищелкнула языком. — «Днем и ночью». Какая нелепость! Кто тебе это сказал? Уголовник. Именно об этом она твердила всем и каждому, особенно потерявшим голову дамам, поклонницам Голта, коих в Парадизе развелось неслыханное множество. Так почему же ей захотелось его переубедить? — Слухом земля полнится. Но он невольно скосил глаза к стойке бара, где Леви как ни в чем не бывало перетирал стаканы. Родители Джо не одобряли его дружбы с Леви (а уж его влюбленности в Кэйди и подавно!), но ему нравилось называть себя «краснокожим», а поскольку Леви безусловно был чернокожим, Джо считал, что их связывает некое братство. Кэйди опять прищелкнула языком. — Он здесь остановился, вот и все. Время от времени я на него натыкаюсь. — Почему ты разрешаешь ему тут оставаться? — Это же свободная страна. — Если бы Том Ливер не был таким трусом, он давным-давно выставил бы этого мерзавца вон из города. — Но, Джо, он же ничего не сделал! — Кто его нанял? Уайли? — Безусловно, нет. — Тогда кто? — Думаю, никто его не нанимал. — Если бы этот город не населяли трусы, его бы выгнали отсюда в два счета! — Очень демократично! — Что это значит? — нахмурился Джо. — Ну я же сказала: он ничего плохого не сделал! Разве это ничего не значит? — Ты его защищаешь? — Я… — Змею убивают, не дожидаясь, пока она укусит. — Он упрямо выдвинул челюсть — это означало, что спорить с ним бесполезно. — Кто хозяин чалой кобылы? Знакомый негромкий голос. Кэйди вздрогнула от неожиданности. Легок на помине! Джесс стоял в пятне солнечного света, опираясь локтями на низкие вращающиеся двери и оглядывая полупустой салун. — Это он? — спросил Джо недоуменным шепотом. Его замешательство не удивило Кэйди. Если не считать черной повязки, Джесс в этот день ничуть не походил на наемного стрелка. Выглядел он отлично, но не опасно. «Кольты» при нем, он, как всегда, в черном, но сдвинутая на затылок ковбойская шляпа необъяснимым образом изменила его облик. К тому же он снял шпоры. А то и взрослых мужчин бросало в дрожь, когда он — топ-дзинь, топ-дзинь — проходил по умолкшему салуну. Словом, сегодня он выглядел… как обычный посетитель. Какой-нибудь десятник с ранчо. Крепкий, неглупый и дружелюбный. Он безусловно не походил на хладнокровного убийцу. Кэйди уже хотела улыбнуться и сказать «Привет», но вовремя спохватилась. Она же больше не собиралась иметь с ним ничего общего! Джо не спеша отодвинул стул и встал. — Хозяин чалой — я. А тебе-то что? Джесс отпустил двери и направился к ним. Его улыбка угасала по мере того, как он подходил ближе. — Она красавица, — ответил он тихо, остановившись возле стула Кэйди. — Похоже, чистокровка. Он бросил взгляд на нее, на Джо. Потом на два стакана, стоявших между ними на столе. Выгнул бровь и саркастически усмехнулся. Джо спросил: — Долго ты намерен торчать в Парадизе, Голт? В ту же самую минуту Кэйди сказала: — Джо, познакомься, это Дж… мистер Голт. — Получилось так, что «Голт» они произнесли одновременно. Ни тот, ни другой больше не обращали на нее внимания. Ей не понравилось, как они мерят друг друга взглядами. — Мистер Голт, — упрямо продолжала она, — это мой друг Джозеф Редлиф. Джо учится в Калифорнийском университете. Он изучает… — А тебе-то что? — откликнулся Джесс на вопрос Джо, как будто ее вообще не было в зале. Кэйди встала, чтобы напомнить им обоим о своем существовании. С таким же успехом она могла в кабинете проверять счета. — Он изучает… — повторила она, но на этот раз ее перебил Джо: — Нам не нравится, когда такие типы, как ты, сшиваются поблизости. — Кому это «нам»? — Погодите! — воскликнула Кэйди с нервным смешком и протянула руку через стол, чтобы, коснуться рукава Джо. — Послушайте, давайте… Но он отмахнулся от нее и пошире расставил ноги. — Порядочным людям, — ответил Джо в наступившей напряженной тишине. Улыбка вернулась на лицо Джесса. Теперь она казалась воплощением зла. — Да что ты говоришь? — произнес он своим замогильным шепотком, от которого у Кэйди волосы шевельнулись на голове. — А тебе есть чем подкрепить свои слова, щенок? Или ты умеешь только тявкать? — Погодите, погодите, — она, заикаясь, попыталась встать между ними. — Если ты хочешь знать, есть ли у меня оружие, ответ утвердительный. — Джо, ради всего святого! Джесс… мистер. Голт, — торопливо поправилась Кэйди, — прекратите немедленно. Давайте сядем. Леви, принеси… — Я не вступаю в перестрелку с малолетками, — прошептал Джесс. Джо вспыхнул румянцем и стиснул кулаки. — Может, ты просто трус, — бросил он. Кэйди хотелось зажать ему рот ладонью. Джесс лишь усмехнулся в ответ, и у нее мурашки пошли по коже от его зловещей ухмылки. — Ты так думаешь? — Нет, он так не думает, он это сгоряча брякнул, это просто… — Мы могли бы уладить этот спор другим способом, — предложил Джесс через ее голову. Они собираются схватиться в рукопашную. Кэйди мысленно застонала, но колени у нее подогнулись — от облегчения. — Ладно, только не здесь, — сказала она. — Мне не по карману… — Ты усидишь на своей чалой, щенок? Джо наконец перестал разминать пальцы. — Ну да, если ветра не будет и если папаша поможет мне взобраться в седло. Что ты задумал? — Скачку. — Расстояние? — Как насчет мили? Или четверть мили? Решай сам, мальчик из колледжа. Может, взглянешь для начала на моего коня? А то как бы ты потом не передумал. Джо засмеялся ему в лицо. — Да я-то не передумаю; не беспокойся. — Его темные глаза заблестели от возбуждения. — Какая ставка? — Проигравший едет дальше без остановки. Уезжает из города, оставив всех этих порядочных людей в покое. — Нет, послушайте, — опять начала Кэйди, не зная, что еще сказать. Джо уже приходилось участвовать в любительских состязаниях: никто и никогда не мог за ним угнаться. Если он выиграет, а Джесс сдержит слово… — Это дурацкое пари, — заявила она, стараясь говорить шутливо. — Послушайте, у меня идея. Почему бы нам всем не выпить пива? Я угощаю. Давайте… — Когда ты хочешь устроить скачку? — Почему бы не сейчас? — Верно, почему бы и нет? — Пошли. Они дружно направились к выходу. В дверях произошла небольшая заминка: оба пытались выйти одновременно. Джессу удалось опередить соперника, но Джо едва не наступил ему на пятки.* * *
…Новость облетела город подобно смерчу. И десяти минут не прошло, как все население Парадиза — мужчины, женщины и дети (за исключением разве что грудных) — высыпало на Главную улицу. Ничего более интересного в городе не наблюдалось с прошлой осени, когда здесь проходил съезд членов религиозной секты «возрожденцев» [21]. Нестор Эйкс взял на себя обязанности секунданта Джесса: рассказал ему о всех препятствиях и подвохах, ожидавших участников скачки по ходу выбранного ими трехмильного маршрута со стартовой и финишной чертой на углу пересечения Главной улицы с Сосновой, а потом стал принимать у всех желающих поучаствовать в пари ставки из расчета пять к одному на лошадь Джесса — великолепного вороного жеребца по кличке Пегас. Нестор хорошо разбирался в лошадях, и его вера в вороного заставила горожан серьезно призадуматься. Но они уже раз двадцать видели, как Джо Редлиф на своей чалой кобыле неизменно выходил победителем! И вообще, разве они могли поставить на чужака против одного из своих? Оказалось, что кое-кто смог. Кэйди видела собственными глазами, как по крайней мере четверо мужчин, включая Стоуни Дерна и Гюнтера Дьюхарта, украдкой сунули деньги Нестору, что-то шепча и кивком указывая на Пегаса. — Без седла? — изумился Джесс, глядя, как Джо проводит свою расседланную чалую к «стартовому столбу» — воображаемой линии между лавкой готового платья и универсальным магазином Дигби. — Так ездят настоящие мужчины, — заявил в ответ Джо презрительным, официально вежливым тоном, к которому прибегал в тех случаях, когда верх в нем брала одна шестнадцатая индейской крови. Он не только снял седло с лошади, но и сбросил с себя рубашку и сапоги, а голову повязал красное косынкой, низко надвинутой на высокий умный лоб. Кэйди догадалась, что Джо хочет походить на индейца, но, поскольку он оставил на носу очки в стальной оправе, попытка вышла не слишком убедительной. — Нестор, снимите с Пега седло, — скомандовал Джесс, продолжая улыбаться, как если бы все это было шуткой. Он притворялся; Кэйди ясно видела, что он возбужден не меньше Джо. Казалось бы, взрослые мужчины, а ведут себя как дети малые! Но они хоть не стали стреляться, и на том, как говорится, спасибо. — Хэм, поди сюда, — позвала она. — Живо! Не путайся у них под ногами. Неохотно мальчик подошел к ней. Кэйди поставила его впереди себя и обняла обеими руками, прижимая к своим юбкам и чувствуя, как его худенькие плечики вздрагивают от волнения. — Кто победит, мисс Кэйди? Как вы думаете? —А кому ты желаешь победы? Он повернул голову и ответил шепотом: — Мистеру Голту. — Вот те на! Я думала, ты будешь за Джо, — возразила она тоже шепотом. — Да, он мне нравится, очень нравится! Но мистер Голт такой добрый! И теперь мы с ним друзья. — Ясно. Джо Редлифа он знал всю свою жизнь, а Джесса Голта всего десять дней. Вот вам детская логика плюс пара подаренных четвертаков. — А вы на кого ставите, мисс Кэйди? — О, мне совершенно все равно. У кого лошадь резвее, тот и… — Ах, Господи, Господи, — причитала Уиллагейл справа от нее. — Ух ты, — мечтательно и протяжно вздохнула Глендолин, стоявшая слева. Проследив за их взглядами,Кэйди поняла, что привело их в такое смятение: Джесс Голт снимал рубашку. — Нет, ей-богу, — пробормотала она, качая головой, — совсем с ума свихнулись. Что ж… кто сказал, что женщины умнее мужчин? Просто и те и другие сходили с ума по-разному. Джесс бросил свою черную рубашку на тротуар и начал стаскивать сапоги от каблука к носку, держась за коновязь. «Большой, как глоток воды в жаркий день», — неожиданно для себя подумала Кэйди. Когда-то давным-давно она подслушала эту фразу у своей матери. Кожа у него была не такой загорелой, как у Джо, и бицепсы не выпирали пушечными ядрами. Он казался суше, стройнее, изящнее, если можно так выразиться, рассуждая о мужском теле. Он был… красивее. Он прошел босиком к своему скакуну, погладил длинную, лоснящуюся черным атласом шею, что-то шепнул в чутко вздрагивающее ухо. Кэйди с откровенным интересом изучала его красивую спину, лопатки, стройную колонну позвоночника. Он снял пояс с револьверами. Штаны из «чертовой кожи» низко сидели на бедрах: она проследила взглядом намеченную словно пунктиром линию позвонков, исчезающую под черной тканью. Вдруг Хэм обернулся и вопросительно взглянул на нее, вытянув шейку. Кэйди смутилась, сообразив, что напевает себе под нос. Она только чтопротянула «м-м… м-м-м…» прямо вслух. Погода стояла как по заказу: на небе ни облачка, голубой воздух чист и свеж без особой жары. Горожане вытянулись по двое, по трое в ряд вдоль Главной улицы до самого пансиона Элизабет Уэйман на восточном конце города. Маршрут скачки представлял собой овальную петлю протяженностью примерно в три мили и пролегал по старой проселочной дороге от Парадиза до Бродяжьей реки и обратно. Этим же самым путем — по плоскогорью, мимо ее собственного рудника и рудника Уайли, к скалистому берегу и к Речной ферме, а потом домой по лесистым холмам на западе — ездила по пятницам сама Кэйди. Ее тревожило, что Джесс совсем не знает местности, в то время как Джо исходил ее с детства. Интересно, сдержит ли Джесс свое слово, если проиграет? Неужели он поедет дальше, не останавливаясь, и никогда больше не вернется? Неужели она видит его в последний раз? — Джесс! Он обернулся. Все обернулись. Кэйди стала пунцовой. Она вслух назвала его по имени! Он улыбнулся ей, и сердце у нее замерло на две секунды. Джесс сдернул с головы шляпу и, расшаркавшись в пыли, отвесил ей шутовской босоногий поклон. Ее охватило безумное, совершенно нелепое желание заплакать. — Желаю удачи! — задыхающимся от подступающих слез голосом крикнула Кэйди. — И тебе, Джо! — добавила она, спохватившись. Тут Сэм Блэкеншип скомандовал: «По коням!», и участники скачки взлетели на своих лошадей. — На старт! Приготовиться! Хэм начал подпрыгивать от нетерпения и наступил ей на ногу в тот самый момент, когда Сэм крикнул: «Марш!», поэтому момент старта Кэйди пропустила и увидела лишь галопирующие зады вороного и чалой, исчезающие в облаке пыли в конце Главной улицы. В несколько мгновений волнение улеглось, шум и крики затихли. Интересно, все чувствуют себя глупо или только она? Люди бесцельно бродили кругами, не зная, чем себя занять. И тут случилось чудо: в кои-то веки Глендолин пришла в голову отличная мысль. — Давайте поднимемся и посмотрим, не видно ли их с балкона. —Да! — вскричал Хэм, начиная приплясывать. — Можно, мисс Кэйди? Можно? Кэйди благоразумно попятилась от него. — Конечно, можно, хотя вряд ли мы… — Никто ее больше не слушал. Глен, Уиллагейл, Хэм, даже Леви — все со всех ног помчались к «Бродяге». — …сумеем что-нибудь разглядеть, — закончила Кэйди, обращаясь исключительно к себе самой; подхватив подол, она побежала следом. Правда, с балкона мало что можно разглядеть, но зато открывалась рассеянная даль до горизонта. К тому же с балкона они могли увидеть участников скачки, как только те покажутся из-за деревьев в дальнем западном конце города. — Скоро они вернутся? — спросил Хэм. — Думаю, минут через десять-пятнадцать, — предположил Леви. — Десять минут? — Хэм никак не мог опомниться. — Десять минут, чтобы проскакать три мили? Я думал, не меньше часа… — Нет. Минут двенадцать-пятнадцать. Я как-то раз видел скачку в Санта-Барбаре. Один жеребенок пробежал милю ровно за две минуты. Его звали Равный. Хэм, сидевший на плечах у отца, надул губки и попытался присвистнуть. — Но это происходило на настоящей скаковой дорожке, и ехал на жеребенке такой ма-а-ахонький парнишка — с тебя ростом, не больше. И на нем были такие блестящие штаны из желтого шелка. — Потому что он жокей, да, папа? — Верно. — Жокей… — мечтательно вздохнул Хэм. Леви подмигнул Кэйди. Они одновременно подумали об одном и том же: Хэм нашел новую цель в жизни, с ковбоем или морским капитаном покончено. Теперь он будет месяцами рассказывать им о карьере жокея. Минуты ползли улиткой. Кэйди стало жарко, а на балконе ни клочка тени. К тому же ей приходилось, слушать бесконечную трескотню Уиллагейл и Глен о фигуре Джесса, и это ее раздражало. Можно подумать, что они впервые увидели голого по пояс мужчину. — А почему вы называете его Джессом? — вдруг спросил Хэм, прервав беспорядочный ход ее мыслей. Уиллагейл и Глен умолкли. Даже Леви повернул голову и посмотрел на нее. Что она могла ответить? — Так его зовут. Он мне сам сказал. — Он тебе сказал? —переспросила пораженная Глендолин. — Джесс, — повторила Уиллагейл, задумчиво улыбаясь и словно пробуя слово на вкус. — Джесс Голт. Джесс… Да-а-а… — Едут, едут! Леви чудом успел подхватить Хэма за ноги, пока тот не ухнул вниз, слишком резко подавшись вперед. Все столпились на левом конце балкона, поднимаясь на цыпочках и вытягивая шеи. — Кто впереди? Они идут голова в, голову! Нет, Джо на ноздрю впереди… Нет, это мистер Голт… Я не вижу, кто это! —Джесс впереди! — закричала Кэйди. Ее голос потонул в воплях и свисте, раздавшихся снизу. Не помня себя, она колотила кулаками по деревянным перилам и кричала во весь голос: — Давай, давай, давай! И вдруг, увидев кровь, в ужасе схватилась за голову. Вороной жеребец летел мимо в облаке пыли, опережая чалую на целый корпус, но Кэйди не стала дожидаться финиша. Молнией метнувшись к выходу, она проскочила по темному коридору, одним духом слетела по лестнице, вырвалась из салуна на улицу и, задыхаясь, бросилась по гулкому дощатому тротуару к финишной черте. Его окружали ликующие зрители. Кэйди видела, как деньги переходят из рук в руки, слышала, как мужчины кричат: «Вот черт!» Выяснилось, на Джесса ставили гораздо больше, чем она могла предположить. Ей удалось мельком увидеть его со спины, пока он не соскользнул с коня. Десятки рук протянулись со всех сторон, чтобы его поддержать, и он исчез из вида. — Пропустите меня. Пожалуйста, пропустите. — Настойчивость помогла ей проложить дорожку, и она побежала к нему. — Джесс! Джесс, ты ранен? — Да нет. Напоролся на сук, не успел пригнуться. Все в порядке. Нестор тряс ему руку, словно это была ручка водокачки, хлопал его по плечу, по спине. Джесс обхватил рукой взмыленную шею коня. Сначала Кэйди подумала, что это жест любви, и тут же заметила, что колени у него подгибаются. Она взвизгнула, попыталась его подхватить, но он медленно сполз на землю. Стукнулся он при этом довольно крепко, однако на лице отразилось только удивление. Пегас вежливо отступил на два шага вбок, и Джесс опрокинулся на спину. Откуда ни возьмись появился Док Мобайес. — Отойдите, — скомандовал он, — ему нужен воздух. Все повиновались, кроме Кэйди: она опустилась на колени и склонилась над Джессом, ломая руки. — Это поверхностная рана, — проворчал Док, ощупывая голову Джесса. — Только кожа рассечена. Такие раны обычно сильно кровоточат, — пояснил он. Док воспользовался своим носовым платком, стер кровь со лба Джесса, и Кэйди с огромным облегчением, от которого подломились колени, убедилась, что рана и близко не подходит к правому глазу. Значит, ее постояльцу не грозит частичная слепота. Джесс пришел в себя, пока они несли его в «Приют бродяги». Весил он куда больше, чем можно было предположить по виду, поэтому тащили его втроем, причем одним из «санитаров» был Джо. Они вошли в салун и даже успели добраться до лестницы, решив, что ему будет удобнее у себя в комнате, когда он очнулся и стал уверять, что с ним все в порядке; и пусть его, удобства ради, посадят прямо тут, у стойки бара, который он в этот вечер намерен опустошить в одиночку, но, если остальные готовы ему в этом помочь, он платит за всех. Док Мобайес наконец дал согласие, поддавшись на уговоры двух десятков мужчин. Через минуту Джесс уже сидел за угловым столиком рядом с пианино и заказывал две кружки пива: одну для себя, другую для Джо. — Все-таки вы пропахали на голове здоровенную борозду, — заметил Док. — Я должен вас заштопать. — Прекрасно, давайте прямо здесь. Кто-то услужливо сбегал за чемоданчиком Дока, и на глазах у сорока посетителей, предлагавших свой бесплатные советы, он зашил рану Джесса. Уиллагейл оказалась отличной сестрой милосердия. Кэйди хотела сама помочь Доку, подержать Джесса за руку, но при первом же уколе иголки ей пришлось покинуть помещение.8.
Чико играл «Ворожбу цыганки» в своей обычной манере: колотил по клавишам в три раза быстрее положенного и глотал строфы. Пусть тебя он сладко молит, Ты не верь его словам, Нежных клятв его не слушай, Ведь они ведут к слезам… Этот бешеный темп сам по себе оказывал завораживающее воздействие на некоторых мужчин. Нестор Эйкс, который, насколько было известно Кэйди, вообще никогда не танцевал, лихо отплясывал тустеп с Уиллагейл, и даже старые бездельники Флойд и Оскар Шмидты носились в обнимку по всему салуну. За такое зрелище не грех и приплатить. — Потанцуй со мной, Кэйди, — с улыбкой попросил Джесс, шутливо обхватив ее за талию, пока она пробиралась мимо него к боковому столику с подносом, уставленным пивными кружками. Она засмеялась, как девчонка, и кокетливо тряхнула головой, но продолжила свой путь, хотя искушение было велико. В воздухе в этот вечер порхало такое оживление, такое чистосердечное веселье, что ему невозможно было противиться. Отчасти это объяснялось тем, что в салуне собралась неслыханная толпа («В заведении Уайли, должно быть, пусто, как в склепе», — злорадно подумала Кэйди), но главным источником радости оставался Джесс. Было в нем что-то такое… Дело не только в том, что он беспрерывно ставил выпивку всем желающим. Нет, секрет заключался в нем самом. Он умел развеселить кого угодно. Даже Док Мобайес, мрачный, как похоронная процессия, от души засмеялся, когда Джесс стал подшучивать над ним, уверяя, что не лишился головы по чистой случайности, потому что все доктора — идиоты, и глупее их только те, кто доверяет им свою жизнь. Кто бы мог подумать? Оказалось, что Джесс Голт, изгой и наемный убийца, облагает недюжинным комедийным талантом. Еще один барьер рухнул, когда все узнали, что у него есть имя — обычное, как у всех, а не «Дьявол» и не «Дракон». В этот вечер он был просто неузнаваем. Кэйди не могла отвести от него глаз (как, впрочем, и все остальные). Может, все дело в выпивке? Нет, он провозглашал тост за тостом, но потом почти не притрагивался к своему стакану. Но самое удивительное заключалось в том, как он общался с Джо. Нет, еще поразительнее было то, как Джо вел себя с ним. Она бы не поверила, если бы не видела собственными глазами. Они стали приятелями… они по-настоящему подружились. Закадычные друзья! Обнявшись и раскачиваясь из стороны в сторону, соперники распевали во всю глотку «Бунт среди новобранцев». Как и всем окружающим, ей уже раз двадцать пришлось выслушать рассказ об их состязании: как Джесс вел первым скачку до самой реки, как Джо обогнал его, как они оба перелетели, словно птицы, через огромный поваленный дуб, лежавший поперек дороги, как Джесс медленно сократил расстояние между ними, как низко висящий кленовый сук едва не убил его, но не смог остановить и как он наконец опередил Джо на прямом отрезке по дороге домой, хотя кровь заливала ему глаза и он чуть не падал с коня от головокружения. Если бы это героическое повествование вышло только из его уст, она бы ему не поверила, но Джо подтвердил каждое его слово и даже сам добавил несколько красочных деталей, о которых Джесс умолчал из скромности или просто забыл. Первоначальные условия пари были позабыты: никто даже не заикнулся о том, что Джо должен уехать из города. — Он даже не похож на себя прежнего, верно? — заметил Леви, наполняя кружку за кружкой из пивного бочонка и выставляя их ей на поднос. — Прямо-таки другим человеком стал, точно его подменили. — Верно. Слышал бы ты, что за глупости болтают о нем Уиллагейл и Глен. — Я все слышу. Леви скорчил гримасу, и они оба рассмеялись. — Только для него они — пустое место, — добавил он. — Не то что вы, мисс Кэйди. —Я? Она фыркнула и уже хотела отпустить какую-то шутку по этому поводу, но тут ее взгляд случайно встретился со взглядом Джесса. Он улыбнулся ей поверх множества голов. Его улыбка пробилась сквозь тучи сигарного дыма, сквозь все убыстряющуюся мелодию песни «Там впереди, в багажном вагоне» и согрела ей сердце. Кэйди позабыла, что хотела сказать. Бог ей свидетель, Джесс был неотразим. Он натянул рубашку, но забыл ее застегнуть, а сапог так и не надел. Стоило ей взглянуть на него, пока он сидел с незажженной папироской в зубах и обменивался байками со своими новыми приятелями, и Кэйди понимала, что ей конец. И с чего она взяла, будто она чем-то лучше Глен или Уиллагейл? Разница лишь в одном: в отличие от них ей хватало ума держать язык за зубами.* * *
«Я ей нравлюсь, — торжествовал Джесс. — Сегодня она от меня без ума». Если бы он мог предположить заранее, что потребуется конное состязание, чтобы ее покорить, он устроил бы скачку давным-давно. Если не с Джо, так с кем-нибудь еще. — Ну давай, Кэйди, присядь с нами, — пригласил он в следующий раз, когда она проплыла мимо с очередным подносом. — Не могу, времени нет. Кэйди отказалась с улыбкой и даже весело подмигнула. Джесс понял, что она приняла бы приглашение, но с этим наплывом посетителей ей пришлось работать подавальщицей, как другим девушкам, и времени не осталось ни посидеть с друзьями, ни пофлиртовать, ни сыграть в «блэк джек». Она не успела даже переодеться в один из своих обтягивающих и сверкающих вечерних нарядов, хотя сам Джесс в общем-то ничего не имел против ее повседневной одежды. Пожалуй, она нравилась ему даже больше в юбке с кофточкой, чем в платье с мишурой. В черной юбке и жилете в черно-белую клеточку поверх простой белой блузки, она выглядела как картинка. Блузка завязывалась под воротничком маленьким черным галстучком, но Кэйди его развязала и даже расстегнула верхние пуговички. Не настолько, чтобы можно было увидеть крылатую татуировку на груди, но достаточно, чтобы напомнить, если вы забыли (вряд ли тот, кто хоть раз видел, мог бы забыть, но на всякий случай), что она там есть. Джессу нравилось, как выбиваются густыми локонами из узла на макушке ее волосы. Очень скоро все ее замысловатое сооружение рухнет и кудри рассыплются у нее по плечам блестящими темно-каштановыми прядями. И тогда она станет совершенно неотразимой. Загвоздка в том, что он не хотел, чтобы все видели ее растрепанной. Пусть это будет только он один. Когда же все так повернулось? — Парадиз раньше назывался Кокен, — объяснял ему шериф Ливер. — Это означает «бродяга» по-французски. Так они называли живших здесь индейцев. В прежние времена с ними не очень-то церемонились. Джо, погруженный в разговор с Сэмом Блэкеншипом, агентом по недвижимости и страхованию, обернулся, заслышав эти слова. Любое упоминание об индейцах тотчас же привлекало его внимание. — Верно, — подтвердил он, — французы с индейцами совсем не церемонились, присваивали их земли, истребляли животных, помогавших им выжить, а потом пришли англосаксы и закончили то, что начали французы. Шериф застонал и крепко потер лицо обеими руками. Сэм Блэкеншип ниже соскользнул со своего стула. — Бога ради, Джо, уж хотя бы сегодня не заводись, ладно? Том просто хочет посвятить Джесса в историю нашего города, — Продолжай, — с достоинством ответил Джо. — Но не забудь сказать ему, как целое племя моего народа вырезали на Золотом Берегу. — Твоего народа! — хмыкнул Стоуни Дерн. — Побойся Бога, Джо, ты же белее меня! — Со стороны прапрадеда по мужской линии у меня одна тридцать вторая доля крови шошонов и столько же — племени Проколотых Носов. — Ну а я вот ирландец на все сто, — вступил в разговор Креветка Мэлоун, — но я ведь не трещу без умолку о пиве с картошкой и не распеваю «Кэтти, красотка моя»! Все рассмеялись. Даже Джо. — Словом, — продолжал шериф, — как я уже говорил, здесь, в Кокене, нашли золото еще в 1852-м. Целых четыре года город переживал бум. — А потом что случилось? — Золото истощилось. Старатели ушли, а остальных разогнала эпидемия оспы. На долгие годы Кокен превратился в город-призрак. — Это правда? Я не знал, — вежливо заметил Джесс. — Я думал, город был всегда и всегда назывался Парадизом. Гордость шерифа Ливера за свой город немного удивила его. И шериф оказался не одинок: Стоуни и Сэм, братья Флойд и Оскар, Гюнтер Дьюхарт, даже старый грязнуля Мэлоун — все они были искренне привязаны к Парадизу, все жаждали поведать ему о красочном прошлом здешних мест. — Что было дальше? — предупредительно спросил он. — Что ж, в… — Они опять нашли золото, — радостно сообщил Креветка, не дав Тому открыть рот. — Не дальше мили к северу отсюда. Вы с Индейцем Джо проскакали мимо старой шахты «Колодец». Разве вы не слышали шум дробилки? Нет, это больше не «Колодец». Уайли купил рудник, теперь он называется «Радуга». Он наклонился и сплюнул на пол. — Эй, Креветка, а плевательница на что? — одернула его Кэйди. Старатель виновато вздрогнул. — Извините, я забыл. Кэйди прошла мимо, не останавливаясь: она опять спешила к бару с опустевшим подносом. Но Джесс перехватил ее взгляд, и она послала ему тайную улыбку, едва не лишившую его, зрения. Слуха тоже: завершение истории Парадиза он пропустил. — …но теперь бум уже позади, — донеслись до него последние слова шерифа. — Люди, приехавшие сюда пятнадцать лет назад добывать золото, полюбили здешние места и нашли себе другие занятия. Стали пахать землю, разводить коров и овец. Заготавливать лес. Говорят, скоро через Грантс-Пасс проведут железную дорогу, и тогда наш городок начнет расти как на дрожжах, вот увидите. —Надеюсь, до нас она не дойдет, — сказал Флойд. — Эй, что ты за вздор несешь? — возмутился Оскар. — Уайли только этого и ждет. Когда иссякнет «Радуга» и прииск Кларенса Картера, и «Сирена», и «Орел», и «Кайло»… Так вот, когда все они высохнут, устоит один только Уайли, потому что к тому времени он успеет скупить весь Парадиз вместе с округом. Все и всех. Молчание. — Черт бы тебя побрал, Флойд. Всем настроение испортил. Раздались вялые смешки. Джесс обвел взглядом, внезапно вытянувшиеся физиономии своих новых друзей (многих из них он и в самом деле уже считал друзьями). Стоило упомянуть имя Уайли, как люди начинали чувствовать себя подавленно. Он чуть было не спросил: «Почему же вы ничего не предпримете против него?», но вовремя удержался, вспомнив, что на этот счет существуют трения между горожанами и шерифом. К тому же кто-нибудь из его новых приятелей мог бы возразить: «А почему бы тебе самому не предпринять что-нибудь?» Джесс разогнал уныние единственным доступным ему способом: — Эй, Леви! Всем еще по одной! — Веселье возобновилось. Часы с маятником, висевшие за стойкой, пробили десять. Одни из посетителей, покачиваясь, выбирались из салуна, другие начали напиваться всерьез. Кэйди работала живо и проворно, порой пускала в ход свой острый язычок, порой мило улыбалась посетителям, прямо как младшая сестренка. Но постепенно плечи у нее поникли, в неизменной улыбке чувствовалась усталость. Дожидаясь, пока Леви наполнит кружки, она машинально растирала рукой поясницу. Да, Кэйди выбивалась из сил. Уиллагейл и Глендолин тоже чуть не падали с ног, но за них у него сердце не болело. Когда она отошла от стойки, Джесс поднялся и загородил ей дорогу. Кэйди улыбнулась, ожидая, что он сейчас отойдет, и — поскольку руки у нее были заняты — потерлась взмокшей щекой о плечо. Джесс забрал у нее поднос, обошел ее кругом и направился к бару. Она, смеясь, пошла следом. — Ты куда? Что ты делаешь? — Слушайте все! — крикнул он, и в салуне мгновенно установилась тишина. — С этой минуты каждый, кто хочет выпить за мой счет, должен сам подойти к бару и взять себе выпивку! — Джесс, так нельзя… — Все поняли? Эта леди закончила работу. Она начала было протестовать, но он не дал ей говорить: внезапно наклонился и подхватил ее на руки. Кэйди завизжала. Весь зал взорвался добродушным смехом и аплодисментами. — Ты пьян, — с упреком заметила Кэйди, сцепив руки у него на шее. В ее дыхании слышался запах лимонов. Ну конечно! Она же пила лимонад! — Вовсе нет. Сам он выпил ровно столько, чтобы голова перестала болеть, но не так много, чтобы она затуманилась. По правде говоря, никогда в жизни ему не было так хорошо. Джесс отнес ее к своему столу. Кэйди вырывалась, решив, что ему вздумалось усадить ее к себе на колени, но он ее удивил. — А ну вставай, Мэлоун, — скомандовал он и пнул ножку стула, на котором сидел старатель. Креветка поднялся со всем возможным проворством, на какое был способен при зажатой в лубках ноге, а Джесс бережно опустил Кэйди на освободившееся место. Потом пододвинул свой стул поближе, сел и уложил ее ноги к себе на колени. — Эй! Ты что… — Ш-ш-ш, тихо! Подоткнув черную юбку с белыми оборками вокруг ее лодыжек, чтобы все выглядело скромно, он как ни в чем не бывало принялся распутывать шнуровку на сапожках с высокими каблуками. Джо, который, как обычно, повествовал, ни к кому в особенности не обращаясь, об индейских войнах и зверствах бледнолицых, умолк на полуслове и вытаращил глаза. Все остальные сделали то же самое. Не обращая на них внимания, Джесс стянул с нее сапожки один за другим и бросил их на пол. — М-м-м, какие ножки! — воскликнул он, наклонившись и сделав вид, будто обнюхивает ее пальцы, обтянутые чулочками. Кэйди попыталась скинуть ноги на пол, но Джесс ее удержал. — Сиди смирно. Он обхватил ладонью все пять пальцев на одной ноге, отогнул их, сколько было можно, назад, потом вперед, снова и сновав вперед-назад, вперед-назад, сильно надавливая рукой. Кэйди запрокинула голову и блаженно застонала. Кто-то из мужчин отвернулся, кто-то смущенно засмеялся. Джесс знал, что у них на уме. Он и сам думал о том же. Странно: ему приходилось видеть, как мужчины в подобных ситуациях становятся опасными, но здесь ничего подобного не наблюдалось. Каждый из них мечтал оказаться сейчас на его месте, но никто не стал бы за это драться. Никто не желал ему зла. Ему или Кэйди. И все это ее заслуга. Прикасаться к ней подобным образом не разрешалось: сколько они ее знали, Кэйди всегда была неприступной. Однако в этот вечер она позволила мужчине такую вольность, и счастливчиком оказался Джесс. Конечно, все ему завидовали, но все признали за ней право выбирать. Потому что ее все уважали. Постепенно общий разговор возобновился. Джесс держал ноги Кэйди у себя на коленях, массируя и разминая ступни, давая ей почувствовать, как это здорово. В конце концов она все-таки спустила ноги на пол. — Спасибо, это было великолепно. Хорошие у тебя руки. Они почти все время молчали, просто сидели рядом и слушали чужую болтовню, пение, шутки, пьяную ругань. Улыбались и кивали, изредка вставляя словечко в разговор. Чтобы никто не заметил, насколько они поглощены друг другом. Джо Редлиф встал, держась за стол. Покачиваясь, но сохраняя достоинство, он подошел к ним и отвесил шаткий поклон. — До свидания, спокойной ночи. До новой встречи, друзья мои. Джесс поднялся, чтобы пожать ему руку. — Ты не должен уезжать. Ну… ты знаешь. Покидать город. Это была просто шутка. — Да, я знаю. Но мне все равно придется уехать. — Почему-то последнее замечание показалось им обоим безумно смешным: они принялись хлопать друг друга по спине, подмигивать и смеяться. Кэйди тоже встала. — Я провожу тебя, Джо. — Они вместе двинулись к выходу. У вращающихся дверей она обернулась, чтобы взглянуть на Джесса. Никакой ревности. Как если бы она сказала вслух: «Ты мой избранник». Он знал это так же твердо, как и то, что день стоял субботний. Да, все должно решиться сегодня ночью. Неизбежно. Это не могло случиться ни раньше, ни позже, только сейчас. Все, что произошло за весь этот долгий прекрасный день, вело в одном направлении. К этой ночи. Кэйди вернулась. Она выглядела спокойной и уверенной. Она шла к нему. — Хочешь пойти прогуляться? — спросил он. Она наклонилась и подобрала свои сапожки. — Я только предупрежу Леви. Джесс пожелал друзьям спокойной ночи и вышел подождать ее снаружи. Его силуэт, освещенный лунным светом, казался еще стройнее и выше, чем обычно. Кэйди остановилась в дверях полюбоваться на него. Он стоял, обхватив рукой столб крыльца, и смотрел на луну. Серебристый лунный диск напоминал женское лицо с открытым в безмолвном крике ртом. Джесс сунул руку в карман штанов. Рубашка у него была расстегнута, и на мгновение блеснула белая кожа с рельефно обозначенными мышцами и ребрами. Кэйди поежилась. Единственная вспышка бледной голой кожи, светящейся серебром на черном фоне, — и у нее сдавило грудь, а сердце отчаянной забилось. Предвкушение страсти… Как быстро оно проникает и захватывает целиком! Она не могла поверить, что это происходит с ней, и подумала: «Я не такая». Джесс обернулся, и давящая тяжесть у нее в груди стала нестерпимой. Она подошла к нему, стараясь двигаться спокойно и легко, как будто ничего не случилось. — В воздухе хорошо пахнет, правда? Он кивнул, потом добавил: — От тебя хорошо пахнет. Кэйди рассмеялась: — От меня пахнет куревом. Но Джесс отрицательно покачал головой. Он наконец улыбнулся, и она с готовностью просияла в ответ, старательно отводя глаза от его голой груди. Обнаженная кожа весь вечер мелькала у него под рубашкой, но сейчас они стояли вдвоем в лунном свете. Нагота Джесса смущала ее, как если бы… как если бы она сама оказалась голой. — Джо рассказал мне, что ты сделал, — сказала Кэйди. Он потер переносицу, словно вспоминая, о чем идет речь. — Ты дал ему денег. — А-а-а… Вид у него стал слегка раздосадованный. Должно быть, он велел Джо никому ничего не говорить. — Это очень благородно с твоей стороны. — Да ну брось, — отмахнулся он от ее слов и прищурился на луну. — Джо так беден, ты и представить себе не можешь. Деньги ему очень кстати. А ты его даже не знаешь. Джесс грубовато рассмеялся, не желая ничего слушать. — Я же богат, мне эти деньги все равно не нужны. И вообще… я дал ему их просто по пьяной лавочке. Он не был пьян, но Кэйди не стала спорить. Они взялись за руки и вместе сошли с тротуара на грунтовую дорогу. Земля приятно холодила ее босые ступни. Кэйди опустила взгляд. Джесс тоже не надел сапог, его голые стопы белели из-под черных штанин и как будто вспыхивали при каждом шаге. И ее собственные беленькие пальчики тоже поминутно мелькали под подолом черной юбки. Как приятно, как весело идти вместе босиком, держась за руки! Словно пара ребятишек, собравшихся искупаться. Но когда они, не сговариваясь и не медля, свернули на тропинку, ведущую сквозь кусты жимолости к ее задней двери, образ ребятишек растворился. В эту ночь им предстояло играть во взрослые игры. Давящее ощущение в груди вернулось. Кэйди не хватало воздуха. — Ты же говорила, что собираешься ее запереть. — Забыла. День выдался жаркий, она с утра открыла дверь, чтобы проветрить комнату, да так и оставила ее. Ей вспомнилось, как Хэм вбежал к ней в кабинет и сказал, что Джо приехал. Неужели все. это случилось за один день? — Ты не зайдешь? Она смутилась и покраснела в темноте. Надо же было сморозить такую глупость! — Спасибо. Уголки рта у него подергивались от смеха: Кэйди почувствовала себя еще глупее. Но в то же время она была счастлива. По правде говоря, ей хотелось смеяться. Может, это истерика? — Итак… Подойдя к столу и чиркнув спичкой, Кэйди поднесла ее к фитилю масляной лампы. — Вот здесь я живу. — Как будто он никогда не заходил сюда прежде! — Но тебе это уже известно, — спохватилась она. Одна бессмыслица за другой! Куда подевались ее спокойствие и уверенность в себе? Они предательски покинули ее в тот самый миг, когда она увидела Джесса в лунном свете. Господи, до чего же она глупая! — Хочешь выпить? Прижимая ладони к горящим щекам, Кэйди повернулась к нему спиной. Надо взять себя в руки. Они только что вышли из салуна, а она спрашивает, не хочет ли он выпить! Она даже не держала спиртного в комнате. К счастью, Джесс отказался. Кэйди не знала, что еще предпринять, чтобы потянуть время. Может, спросить: «Не послушаешь ли мой граммофон»? Хорошо еще, что он вовремя поймал ее руку и заставил повернуться к себе лицом. — Мне нравится, когда ты так выглядишь. Она растаяла. — Как дикобраз. — Ну и что? — Они улыбнулись друг другу. Джесс погрузил руки в густые мягкие пряди у нее на затылке, а Кэйди позволила себе откинуть голову, опираясь на его ладони, как на подушку. Теперь у него появился косой чубчик в том месте, где Док Мобайес выстриг волосы вокруг раны. Черная прядь наискосок пересекала высокий белый лоб. Кэйди провела по ней пальцами и выровняла. — Я с тебя глаз не сводил весь вечер. — Да, я знаю. Я… я это чувствовала. — Все время думал об этом, ну… как я тебя поцелую. —Можешь меня поцеловать. Но перед тем, как их губы встретились, Кэйди шепнула: — Джесс… — Знаешь… многие люди думают, что я такая… Но я этим не занимаюсь. — Чем? — Этим. Джесс прижался лбом к ее лбу, но она успела различить искру понимания в его серых глазах. Он крепко сжал в руках ее руки. — Что ж, тем лучше. Значит, мне особенно повезло. Кэйди встала на цыпочки и обвила руками его шею. — О, Джесс… Когда он ее поцеловал, ослепительно разноцветные огни вспыхнули, мигая и переливаясь, за ее крепко зажмуренными веками; маленькие бесшумные взрывы прокатились по всему телу. И зачем она оттягивала это блаженство? Чего ждала? Кэйди запрокинула голову, чтобы поцелуй стал еще сильнее и глубже. Вот его руки скользнули от подмышек на талию. Не отпуская ее, Джесс пошел спиной вперед, и Кэйди слепо двинулась за ним, не отрываясь от его губ. Ей не хотелось прерывать поцелуй ни на секунду. Но вот он налетел на спинку кровати, и им пришлось разомкнуть объятия. У обоих блестели глаза, оба задыхались. Они сели на край постели и тотчас же обнялись снова. Она только не знала, чье это сердце так бьется: его или ее собственное. — «Жизнь — это…» Что это такое? Кэйди проследила за его недоуменным взглядом. — О! — воскликнула она, улыбаясь с закрытыми глазами, пока он откидывал непослушный локон и целовал ее в висок. — Их вышила моя мать. Это ее жизненный девиз. Девиз был вышит на двух наволочках, которые Кэйди всюду возила с собой на протяжении последних пятнадцати лет. Вот и сейчас они были натянуты на две подушки, лежавшие в изголовье ее кровати. Она сохранила их не потому, что они красивы, нет, они ей даже не нравились. Но это единственное оставшееся напоминание о матери. — Так что там говорится? Она даже не замечала, насколько нитки обветшали и поблекли, а местами и порвались от многочисленных стирок: Джесс не смог разобрать вышитые надписи.«Жизнь — это Красота», — твердило Сновидение. «Жизнь — это Долг», — сказало Пробуждение.
— Мамочкина философия, — тихонько засмеялась Кэйди. Джесс больше не смотрел на наволочки, он пристально вглядывался в полумраке в ее лицо, стараясь понять, не грустно ли ей. — Я ничего о тебе не знаю, — заметил он с удивленной ноткой в голосе. — Ты знаешь обо мне гораздо больше. — Ну и что? Во мне нет ничего занимательного. — Ха-ха. На самом деле она считала себя очень даже интересной особой. — Ну а я вот хочу знать о тебе все. — Ладно, расскажу тебе историю своей жизни. Прямо сейчас. Только имей в виду: она очень длинная. Это заставило его расхохотаться. Он повалился на спину, отфыркиваясь и задыхаясь от смеха. Кэйди тоже опустилась на постель рядом с ним, чувствуя, как трясется матрац под их телами. Сердце не умещалось у нее в груди. — Я всегда этого хотела, — призналась она, стирая выступившую от смеха слезу, скользившую по виску. Джесс не спросил, чего именно она хотела, поэтому Кэйди так и не узнала, понял он или нет, что она имеет в виду: ей нужен был кто-то, кому она могла доверять. Она сама не додумала эту мысль до конца, но инстинктивно чувствовала, что довериться следует только такому любовнику, с которым можно вместе посмеяться, лежа в постели. Он перекатился на бок, подпирая голову рукой, а другую положил ей на живот. Ее огромное сердце, не умещавшееся в груди, подскочило и застряло в горле. Удерживая взглядом ее взгляд, Джесс развел полы жилетки в черно-белую клеточку в стороны, взялся за свободно висящий кончик уже развязанного черного галстучка и начал медленно вытягивать его из-под воротника блузки. Кэйди молча прислушивалась к шелесту туго натянутого шелкового лоскута и всем своим существом ощущала, как он ползет по ее шее. — Я тебя раздеваю. Я собираюсь снять с тебя все до последней нитки. Через две минуты ты останешься голой. — Да. — Вот и все, что она смогла выговорить. Джесс начал расстегивать пуговички на блузке, и Кэйди проследила взглядом за движением его загорелых рук, спускавшихся все ниже и ниже. Он вытянул блузку из-под пояса юбки и отогнул полы в стороны, обнажив сорочку. Простой хлопок. Вот черт! У нее полным-полно тонкого, куда более соблазнительного белья. Весь комод им забит, и никто его никогда не видел. Надо же было вырядиться в хлопок именно сегодня! Такое вот черное невезение. Но Джесс вроде бы ничего не имел против: — Как красиво! Он приподнялся на локте и склонился над ней. Длинные черные волосы упали на лоб, пока он прилежно трудился над крючками и кнопками. — Та-а-ак, теперь корсет. Ты мне когда-нибудь объяснишь (только не сейчас, а в другой раз), зачем такие женщины, как ты, носят эти штуки? — Чтобы такие мужчины, как ты, могли освободить нас от этих штук. Щелк, щелк, щелк — крючки корсета расстегивались один за другим. Кэйди ощутила прохладный воздух на груди, потом прикосновение горячей руки Джесса. И в последний раз — щелк! Она свободна. — А-а-ах, — протянула она с глубоким вздохом. Джесс накрыл ее груди ладонями и тихонько сжал. Его взгляд устремился на татуировку под левым соском. Нахмурившись, он потер рисунок большим пальцем, словно хотел его стереть. Кэйди ждала, что сейчас он что-то скажет, но Джесс промолчал, а выражение его лица она разгадать не смогла. Да и что тут, собственно, можно было сказать? Он наклонил голову и лизнул сосок языком. Кэйди тихонько вскрикнула, чувствуя, как у нее непроизвольно поджимаются пальцы на ногах. А Джесс приступил к делу всерьез, лаская ее языком, втягивая губами, слегка покусывая. Ей казалось, что ее тело само по себе удлиняется, пока она вытягивалась и изгибалась под ним. Ощущения, которые она испытывала, напоминали удары молний, заставляя ее мышцы сокращаться и вновь растягиваться, разжигая огонь глубоко внутри. «Надо было закрыть дверь, — подумала Кэйди в каком-то тумане. — От меня слишком много шума». Наконец Джесс — слава Богу! — остановился. Иначе она сошла бы с ума. — Слишком много одежды, — пробормотал он влажными от поцелуев губами и соскользнул с нее. Они встали. Джесс подхватил ее под руку, помогая подняться. Ей нужна была помощь: колени совершенно перестали ее слушаться. Он начал было возиться с поясом ее юбки, но Кэйди поторопилась стянуть рубашку с его плеч до локтей и провела по гладкой разгоряченной коже, ощущая под ладонями игру сокращающихся мускулов. Волосы у него на груди росли аккуратным черным треугольником вершиной вниз. Обхватив его голые плечи, Кэйди прижалась лицом к его груди над сердцем и глубоко вдохнула запах пыли и пота. Запах лошадей. Мужской запах. Запах Джесса. — По правде говоря, я… Я не слишком чист, — сокрушенно признался он. — Верно. Но Кэйди все-таки поцеловала его в шею и лизнула языком, пробуя на вкус. Соленый. — Да, ты не слишком чист, — прошептала она, крепко обнимая его. — Зато ты очень вкусный. Выглядывая из-за его плеча, Кэйди видела в зеркале над своим туалетным столиком отражение Джесса от коленей до лопаток и свои белые руки, обнимающие и гладящие его. Она сунула пальцы за пояс его штанов, ей особенно понравилось ощущать, как напрягаются под ее прикосновением тугие мышцы ниже поясницы. Боже, Боже… Вот и все, что промелькнуло у нее в голове в эту минуту: «Боже, Боже…» Джесс довольно резко отодвинул ее, проговорив что-то невнятное (как ей показалось: «Это дело серьезное»), и опять занялся ее юбкой. Теперь его пальцы двигались уже не так ловко и уверенно. Если уж честно — совсем неуклюже. Пришлось ей прийти ему на помощь. Как быстро управлялся с этим делом Джейми. Похоже, Джесс не обзавелся невестой в каждом порту. Какая волнующая мысль! В себе Кэйди тоже не была уверена. Она осталась без юбки, без блузки, без белья и без корсета. Если не считать чулок, на ней вообще ничего не было. Джесс не сводил с нее глаз. Холодок беспокойства закрался ей в грудь. Мужчинам нравилось буквально все: они были так нетребовательны. По крайней мере те, кого она раньше знала. Но Джесс… Он ничего не говорит. Ни слова. Нравится ли ему, как она выглядит? Ростом она не вышла. Груди у нее ничего, не слишком маленькие, но в остальном… Чувствуя, что больше не выдержит ни секунды затянувшегося молчания, Кэйди с искусственным смешком спросила: «Итак?» Просто чтобы показать ему, что она принимает все не слишком близко к сердцу. Из горла Джесса вырвался хриплый звук. Он не был разочарован. Кэйди ощутила, как тело вновь начинает ей повиноваться, становится женственным, обретает чувственность. Она всем телом прижалась к Джессу, потерлась об него. Вот бесстыжая! — Раздевайся, — прошептала она ему на ухо. И забралась в постель, оставив его стоять посреди комнаты. Он не стал терять время. Может, ему и пришлось немного повозиться с ее пуговицами, но со своими он справился в одно мгновение. Одним плавным движением наклонился и стащил брюки вместе с белыми фланелевыми подштанниками, отбросив их на другой конец комнаты. Какой дерзкий, какой волнующий жест! И ей понравилось то, что она увидела. «Вот это да, — подумала Кэйди в приступе какого-то сладострастного безумия, — это я понимаю. А ну-ка поди сюда». Умирая от волнения, она похлопала по постели рядом с собой. Укрываться не хотелось, ночь была слишком жаркой. К тому же ей хотелось смотреть на него. Оказалось, это желание взаимно. — О, Кэйди, какая ты красивая! Ты только взгляни на себя, — повторял он без конца, пытаясь обхватить руками ее всю сразу. Им обоим недоставало ощущения близости: сколько они ни обнимались, сколько ни прижимались друг к другу, все казалось мало. — Давай быстрее, — торопила Кэйди, с нажимом проводя ладонями по его спине и пытаясь поцеловать в губы, хотя это не представлялось возможным: он прижимался лицом к её плечу. Джесс поднял голову. — А куда ты так спешишь? — Просто я подумала, что мы могли бы покончить с этим поскорее и все начать сначала. Он обхватил ее руками и ногами, трясясь от смеха. Кэйди тоже засмеялась, хотя она вовсе не шутила. Держа ее прижатой к постели, Джесс слегка приподнялся и посмотрел на нее. Постепенно лихорадочная поспешность уступила место другому чувству. Он отпустил ее и, осторожно взяв двумя пальцами за подбородок, повернул лицом к себе. Его глаза… Кэйди утонула, глядя в них. — Джесс, Джесс, — вздохнула она. — Ах, Джесс… Они поцеловались. Ее этот поцелуй буквально сразил, настолько он был глубок и нежен. Может, это нечто большее? Может, любовь? Ее перепуганное сердце забилось еще сильнее от этой мысли. Джесс ее ласкал. Ничего подобного ей раньше испытывать не приходилось. О, ее опыт был совсем невелик, но кое-что она все-таки знала, однако то, что происходило сейчас, сравнивать было просто не с чем. Его руки так необыкновенно чутки, он так внимательно прислушивается к ее ощущениям! Да, он прикован. Прикован к ней. На нее вновь накатила волна нетерпения. Господи! — до чего же трудно ждать! Странно: ведь обычно именно женщинам не нравится спешка. Кэйди знала это по собственному опыту, а еще больше — по рассказам Глендолин, которая делилась с ней такими подробностями, что Кэйди не знала, стоит ли ей верить. Оказалось, что мужчины и женщины (по крайней мере, мужчины и Глен) могут проделывать в постели совершенно невероятные вещи. Кэйди вспомнила, что и сам Джесс в предыдущий раз проявил покоробившую ее поспешность. В тот единственный раз у нее на крылечке. Может, с тех пор он усвоил урок? Ну и зря. О, черт! — О, черт! Она сказала это вслух! Да что с ней такое происходит? Почему ей не удается держать рот закрытым? Но Джесс щекотал языком ее пупок, и этого она вынести не могла. И еще руки… Он крепко держал руками ее бедра и соскальзывал все ниже. Боже! Он зарылся носом и ртом в треугольник там внизу. — О, Джесс, Джесс, что ты делаешь? — Содрогаясь от ужаса, Кэйди тем не менее ощутила желание развести ноги и даже попыталась это сделать, но он держал их крепко сжатыми. И даже в этом она нашла глубокое томительное наслаждение. — Ну погоди, я тебе еще покажу, — бросила она пустую бессильную угрозу, проводя пальцами по его густым, прямым и длинным волосам на затылке. — Ты еще пожалеешь! Ты у меня… Внезапно Джесс резким движением раздвинул ее ноги и навис над ней, опираясь на локти, И опустился на нее. Потом он просунул руки ей под плечи и улыбнулся, глядя в глаза — такой счастливый, довольный собой. «Для тебя все так просто, — подумала Кэйди. — Хотелось бы мне походить на мужчину». Она обвила ногами его ноги. Они поцеловались, и Джесс вошел в нее плавным, скользящим, как шелк, движением. Протяжный, громкий, из глубины души идущий стон замер внутри ее. — Я больше не мог ждать. Прости, Кэйди. — Я тебя прощаю. Они начали двигаться вместе. Вначале выходило не очень складно: оба слишком пытались угодить друг другу. Но вскоре они догадались, что их обоих увлекает одно и то же, во всяком случае, сейчас, в эту минуту. Длинные, медленные, глубоко проникающие скольжения, крепкие объятия без поцелуев. Сосредоточенность. И еще ему нравилось говорить: для Кэйди это стало откровением. Джесс пояснял то, что они делали прямо во время того, как они это делали. Он все называл своими именами. Ей даже в голову неприходило, что такое возможно. Но ей понравилось. Опомнившись от первоначального шока, Кэйди пришла в настоящий восторг. Джесс начал спрашивать, чего бы она хотела. — Так? Вот так? Вскоре она как будто разучилась говорить. «Н-н-н…» или «А-а-а…» —вот и все, что ей удавалось из себя выдавить. Кэйди плавилась, вот-вот… сейчас… Боже, они только начали, и она уже… Вот и хорошо, вот и прекрасно, потому что иногда у нее не получалось, иногда она… Щелк! Мозг отключился. Горячий, сильный, гладкий, ну давай, возьми меня, прямо сейчас, ну же, Джесс, давай скорее, скорее, Джесс… Есть! Взрыв, полет… Вверх и поверх… Вот так. Да, бесподобно. Все сошлось в точности. Конец. Джесс сказал: — Попалась! И она ответила «да», думая, что все кончено. Как бы не так! Он начал сначала. Даже позы не переменил, просто снова начал двигаться — А? — Кэйди. — Вот и все, что он мог сказать. Глаза у него были закрыты, он блаженно улыбался и несколько раз повторил ее имя. Кэйди решила, что это добрый знак.
Последние комментарии
2 часов 15 минут назад
2 часов 35 минут назад
3 часов 55 секунд назад
3 часов 4 минут назад
12 часов 35 минут назад
12 часов 38 минут назад