Отец невесты [Барбара Делински] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Барбара Делински Отец невесты

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Двадцать пять лет разлуки с родным домом – не шутка, размышлял Рассел Шоу в понедельник днем, сидя в самолете, направляющемся на юг, к Сент-Луису. Он покинул город, когда ему было восемнадцать лет. Большую часть жизни он провел вдали от Сент-Луиса. Но частица души осталась в родном городе, и потому двадцать пять лет показались целой вечностью.

Вид из иллюминатора самолета ничем примечательным не отличался. С таким же успехом Рассел мог лететь в Чикаго, Денвер или Сан-Франциско, где за прошедшие двадцать пять лет не раз бывал по профессиональным делам. Несмотря на блеск полуденного солнца, толстый ковер облаков под самолетом скрывал знакомый ландшафт. Но разве можно забыть, куда он летит и зачем, когда в сердце заныла рана, которую Расс давно считал затянувшейся, а желудок болезненно сжался то ли от нетерпения, то ли от волнения. А главное – письмо в руке.

Расс развернул листок бумаги, сгибы которого за несколько недель успели обтрепаться. Бумага была роскошной, белоснежной и плотной на ощупь, верхнюю часть листа украшала тисненая надпись: «Дайана-Сара Бауэр». Почерк, уверенный и изящный, вполне подходил для молодой женщины из высшего общества, недавно начавшей собственное дело и влюбленной в своего избранника.

А в том, что любовь придает людям уверенность, Расс нисколько не сомневался. С тех самых времен, когда сам пребывал на верху блаженства. Тогда он считал, что любви подвластно буквально все и она способна крепко связывать людей, несмотря на различное социальное происхождение, неодинаковые суммы на банковских счетах и недовольство родителей.

Расс на собственном горьком опыте убедился, что любовь вовсе не всемогуща, и теперь молился, чтобы Дайане повезло. Несомненно, шансов у нее больше, чем было у него. Если Расс не ошибся, читая между строк письма, на стороне Дайаны была поддержка родных.

«Мы поженимся в церкви св. Бенедикта в субботу в два часа дня. Это будет шумная свадьба. Соберутся близкие знакомые бабушки и мамы, наши с Ником общие друзья и его родные – всего человек четыреста. Замечательные люди! Тебе они понравятся, вот увидишь».

В этом Расс не сомневался, особенно в отношении близких Ника. Когда будущие супруги приезжали в Нью-Йорк, Расс познакомился с Ником. Тот происходил из большой итальянской семьи, и хотя Гранателли считались состоятельными людьми, их поместье Хилл представляло собой лишь отдаленное подобие Фронтенака, богатого и тщательно ухоженного замка сент-луисской ветви рода Бауэров. Не случайно Рассу так легко было общаться с Гранателли: в роскошных апартаментах он тоже порой чувствовал себя не в своей тарелке.

Впрочем, столь же непринужденно Расс мог побеседовать и с остальными гостями. После отъезда из Сент-Луиса он заметно изменился. В коннектикутской частной школе, директором которой он был, добрую половину учащихся составляли сыновья и дочери наиболее влиятельных горожан. Расс научился общаться с сильными мира сего, не роняя собственного достоинства. Из восемнадцатилетнего паренька, который покинул Сент-Луис с разбитым сердцем и одной-единственной сумкой, вмещавшей все его нехитрое имущество, он превратился в уверенного в себе мужчину. Расс надеялся, что навыки светского общения помогут ему выдержать последующие пять дней, несмотря на неизбежные столкновения с Гертрудой Хоффман и Синтией.

Перспектива встречи с Синтией не радовала Расса. Именно поэтому он так долго и тщательно обдумывал, стоит ли возвращаться в Сент-Луис. Его вполне устраивала жизнь в Коннектикуте. И зачем бередить старые раны? Кроме того, Рассу вовсе не хотелось, чтобы его приезд вызвал какие-либо непредвиденные осложнения – натянутость, споры, упреки, – которые могли повредить Дайане. В конце концов, свадьба – ее день. Расс не желал портить его.

По этой причине ему следовало воздержаться от поездки, но он все-таки полетел в Сент-Луис. Дайана попросила его об этом в письме. И Расс уже в сотый раз прочел:

«Будь Мэттью жив, он не отказал бы мне. Но он умер, прежде чем мы с Ником помирились. Мама обратилась к Рею, брату Мэттью, тот всегда чудесно относился ко мне, но это все-таки не то, о чем я мечтаю. Приближается один из самых важных дней в моей жизни. Я хочу, чтобы он прошел безупречно, и именно поэтому надеюсь, что к алтарю меня поведешь ты. Ведь ты – мой родной отец. Знаю, возвращение для тебя станет нелегким, но, если ты согласишься, я буду безмерно счастлива!»

Расс верил ей. Добрый десяток встреч с Дайаной за последние шесть лет – сначала в Бостоне, где она училась в Рэдклиффе, затем в Нью-Йорке, после ее возвращения из-за границы, – убедил его в искренности дочери. Чувства Дайаны всегда ясно читались в ее глазах, в том, как она улыбалась, в голосе. И уже во время их первой встречи Расс отчетливо почувствовал, как настороженность дочери вскоре сменилась дружеской теплотой.

Каждый раз, вспоминая об этом, Расс с трудом сдерживал наворачивающиеся на глаза слезы. Попроси его Дайана пройтись босиком по раскаленным углям, он не раздумывая сделал бы это. Но до сих пор она никогда и ни о чем его не просила. Разве мог он поэтому сейчас отказать ей?

Облака в иллюминаторе постепенно редели и расступались; самолет начал снижаться. Расс свернул письмо и положил его на прежнее место – в нагрудный карман пиджака, поближе к сердцу. Кто ему ответит, заслужил ли он честь вести Дайану к алтарю, заслужил ли он право на ее привязанность? В последний раз он оказал дочери реальную помощь, когда той было три месяца, – события того вечера так живо стояли перед глазами Расса, будто все это случилось только вчера. Приняв решение покинуть Сент-Луис, он сам выкупал ребенка и уложил в кроватку. Какой же крохотной была тогда Дайана, как уютно и доверчиво она прижалась к нему! Расс помнил ее сладкий младенческий запах, шелковистую кожу и то, как, чуть слышно причмокивая, Дайана сосала большой пальчик. А потом Расс выключил свет, ненадолго задержался в нежных объятиях Синтии и выскользнул из дома в самую непроглядную ночь, какую ему только доводилось видеть. Такое не забудешь!

– Говорит капитан, – разнесся по салону самолета голос с отчетливым акцентом уроженца Среднего Запада. – Через двенадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Сент-Луиса. Погода в Ламберт-Филде ясная, солнечная, температура воздуха сорок два градуса тепла. Пользуясь случаем, я хотел бы поблагодарить всех вас за сегодняшний полет и пожелать приятного пребывания в Сент-Луисе.

Спокойный голос пилота вернул Расса из прошлого в настоящее, из тьмы к свету, превратив скорбь в радость, ибо повод для его визита в город был более чем обнадеживающим. Его единственная дочь выходила замуж. Конечно, приятно будет увидеться и с бывшим коллегой, ныне преподающим в Вашингтонском университете, но эта встреча казалась ему пустяком по сравнению со свадьбой Дайаны.

По мере снижения самолета тяжесть в желудке Расса усиливалась. Он понимал – это ощущение не имеет ничего общего с посадкой и всецело связано с возвращением в Сент-Луис. Некогда он был уверен, что покидает город навсегда. Мать Расса умерла задолго до его отъезда, а отец, которому даже в лучшие времена не сиделось на месте, исчез в неизвестном направлении вскоре после того, как Расс ушел в армию. Впрочем, после службы во Вьетнаме Расс вряд ли вернулся бы в Сент-Луис, даже живи его отец по-прежнему в этом городе. Воспоминания, сравнимые лишь с тем, что он вынес о войне, сделали бы поездку в Сент-Луис настоящим путешествием в ад.

Поэтому он отправился прямиком в Вашингтон, округ Колумбия, а оттуда – в Джорджтаун, где записывался добровольцем в армию. Четыре года спустя, имея в кармане диплом историка, он получил работу учителя в Коннектикуте и зажил там мирной жизнью, радуясь, что она ничуть не похожа на прежнее существование в Сент-Луисе.

Однако это вовсе не значило, что Расс забыл о Синтии и Дайане, не пытался представить себе, как им жилось бы втроем. Особенно часто он вспоминал о них в первые дни работы в Холлингсе, когда он получал довольно приличное жалованье, которого хватило бы на всю семью. Но Расс принял решение и не мог отказаться от него. Обратного пути не было. Синтия вернулась в лоно семьи Хоффман и получила развод. Позднее она вышла замуж за Мэттью Бауэра, который удочерил Дайану и стал растить ее как родную дочь.

На большее Расс и не рассчитывал. Наизусть, до последнего слова, он помнил не только письмо, лежащее сейчас в нагрудном кармане, но и другое – то, что он собственноручно написал двадцать пять лет назад. Он мучился над каждым словом, каждой фразой, стараясь как можно меньше ранить Синтию и объяснить, почему он поступает так, а не иначе.

«Это наш единственный выход, Син. Если я уеду, родные примут тебя обратно, и в этом случае вы с ребенком не будете ни в чем нуждаться. Я не в состоянии обеспечить вас. Я думал, что сумею прокормить семью, но, как выяснилось, ошибался. Даже устроившись на еще одну работу и вкалывая до седьмого пота, я все равно буду с трудом сводить концы с концами. Несправедливо, если ты станешь страдать по моей вине».

– Прошу прощения, сэр, – к Рассу подошла стюардесса, – начинается посадка. Поднимите, пожалуйста, спинку сиденья.

С виноватой улыбкой Расс нажал кнопку, возвращая спинку кресла в вертикальное положение, и снова взглянул в иллюминатор. При виде приближающегося города у него заколотилось сердце. Основным ориентиром служила Арка – Расс помнил, какой восторг испытал, когда ее достроили, – но в остальном ему казалось, что он приближается к новым, неизведанным землям. И вправду, ему еще не доводилось видеть Сент-Луис с высоты птичьего полета. Тем более что за двадцать пять лет город неузнаваемо изменился. На месте приземистых домишек вырос лес небоскребов: одни сияли стеклом сотен окон, другие были одеты в каменную броню, но все без исключения поражали разнообразием форм – округлых, квадратных или ступенчатых.

Расс не понимал, чему он, собственно, удивляется. За прошедшие годы он побывал во множестве городов, отличительной чертой которых являлся космополитизм, и знал, что Сент-Луис принадлежит к их числу. Благодаря газете «Пост диспетч» он хорошо знал, как менялся облик города и что происходит внутри выстроенных небоскребов. Но почему-то именно сейчас, созерцая город и сопоставляя его нынешний вид с тем, который запечатлелся в памяти, Расс наиболее остро осознал, сколько времени прошло со дня его отъезда.

Расс знал, что и сам он изменился. Стал выше ростом, шире в плечах. В уголках глаз появились расходящиеся веером морщинки, в некогда темных волосах заблестела седина, но этих перемен он ничуть не стыдился. За неделю Расс пробегал более тридцати миль и считал, что с годами не потерял форму.

Синтия тоже совсем не постарела – об этом красноречиво свидетельствовали фотографии, время от времени появлявшиеся в газетах. С возрастом она превратилась в эффектную женщину, чьи наряды, прическа и манеры, соответствовавшие ее положению в обществе, всегда радовали глаз. Несомненно, Гертруда Хоффман могла быть довольна дочерью.

Известно ли Гертруде о его приезде? – задумался Расс. Синтия знала об этом – Расс получил официальное приглашение на свадьбу с адресом, надписанным ее каллиграфическим почерком. Однако он ответил на приглашение согласием только после того, как получил письмо от Дайаны с просьбой быть ее посаженым отцом. Интересно, что думала по этому поводу Синтия? А Гертруда, которую многие считали мегерой?

Самолет слегка подпрыгнул, коснувшись посадочной полосы. Чтобы подавить тошноту, Расс на миг закрыл глаза и попытался представить свой дом в Коннектикуте и любимую, хотя и нелегкую работу. Когда самолет наконец подрулил к зданию аэропорта, Расс поднялся, снял ручной багаж с полки над головой и медленно вместе с другими пассажирами двинулся по проходу между креслами.

Аэропорт наводнили встречающие: родственники, друзья, деловые партнеры, любовники – Расс перечислял в уме всевозможные варианты, пробираясь сквозь толпу. Дайана предложила встретить его, но Рассу не хотелось, чтобы ради него ей пришлось толкаться в пробках, добираясь до аэропорта. Кроме того, он заранее взял напрокат машину.

Хотя оба аргумента были достаточно весомыми, имелась еще одна причина, о которой Расс умолчал в письме к дочери. Он заранее представлял, какой эмоциональной встряской станет для него возвращение в Сент-Луис. Рассу хотелось немного побыть одному, сопоставить прошлое и настоящее, собраться с силами, поскольку он надеялся произвести впечатление сильного и уверенного в себе человека. Он мечтал, чтобы Дайана гордилась им – и Синтия тоже. Ведь он – отец невесты, прелестной, умной девушки из высшего общества, и это положение обязывало. Он должен был доказать, что тоже кое-что значит. Двадцать пять лет назад Гертруда Хоффман сочла его недостойным любви ее дочери, не зная о нем ничего, кроме домашнего адреса. Расс хотел воспользоваться случаем и доказать Гертруде, что она заблуждалась, недооценивая его способность добиться успеха.

Агенту Расса удалось без проблем взять напрокат машину. С поразительной быстротой получив багаж и миновав таможенный контроль, Расс вначале решил отправиться прямо в отель, как делал всегда во время поездок, чтобы принять душ и немного отдохнуть после перелета. Но затем засомневался, поскольку на этот раз не чувствовал особой усталости, возможно, оттого, что был излишне возбужден. Пока Расс обдумывал, как же ему лучше поступить, он вдруг неожиданно для себя обнаружил, что едет в центр города, и невольно обрадовался этому, тем более что плотный, а потому неспешный поток машин позволял осматриваться по сторонам.

Арка и старый собор выглядели столь же внушительно, как прежде, но за ними теперь простиралась новая улица – Маркет-стрит. Промелькнуло здание суда, которое Расс хорошо помнил, затем остались позади универмаг «Кинер», который он видел впервые, и муниципалитет. Расс притормозил машину лишь на площади Алоэ-Плаза. Ему всегда нравился расположенный на ней фонтан. Подростком он часами разглядывал бронзовые фигуры: мужчину и женщину, символизирующие слияние двух рек – Миссисипи и Миссури; в глазах Расса они представляли счастье, свободу и любовь. А потом Расс подолгу сидел у фонтана вместе с Синтией, держа ее за руку и любуясь игрой струй, прикасался к ее животу и чувствовал, как внутри бьет ножкой ребенок. Несмотря на их печально закончившийся союз, Рассу и сегодня было приятно смотреть на фонтан. В конце концов, его брак не был из рук вон плох, ведь благодаря ему родилась Дайана. Ее существование стоило любых мук.

Со странной смесью неприязни и любопытства он взглянул в противоположную сторону, на здание вокзала. Здесь он провел свою последнюю ночь в Сент-Луисе, скрючившись на жесткой скамье в ожидании первого утреннего поезда. В то время он был уверен, что ему уже никогда не выпадет более тоскливой ночи, но потом, когда проходил армейскую подготовку, и позже, когда очутился за границей, понял, что ошибался. За все это время он не получил ни единой весточки от Синтии.

К своему удивлению, Расс обнаружил, что бывшее здание вокзала преобразилось в отель с комплексом магазинов и ресторанов, и не стал жалеть об этой перемене. Чем меньше напоминаний о горестной и одинокой ночи ему предстоит увидеть, тем лучше.

Медленно влившись в поток машин, Расс вскоре свернул на другую улицу. Прочитанные за эти долгие годы газетные статьи о родном городе ни в коей мере не подготовили его к столь разительным переменам. Даже старые, тщательно отреставрированные здания трудно было узнать. Увиденное произвело на Расса большое впечатление. За двадцать пять лет Сент-Луис определенно похорошел.

Каждая улица рождала, все новые и новые воспоминания. Вот за новым рестораном, которого четверть века назад и в помине не было, промелькнул еще один, и Расс тотчас его вспомнил, хотя ни разу там не бывал. Такую роскошь тогда он не мог себе позволить. Пределом его возможностей были покупка пиццы и поход в кино, но Синтия никогда ни на что не жаловалась. В этом отношении она была бесподобна. Родившаяся в «шелковой» сорочке, в обеспеченной семье, она без колебаний рассталась с богатством, чтобы быть рядом с Рассом. Они сидели в стареньком «форде» Расса, хрустя чипсами и потягивая молочный коктейль из одного пакета, или обнимались в темных углах дешевых кафе, поскольку не могли появиться в особняке ее родителей или в лачуге, принадлежащей отцу Расса, но даже в самой мрачной и удручающей обстановке рядом с Синтией Расс чувствовал себя на седьмом небе. Он безумно любил ее. Любил без памяти.

Поток машин поредел. Хотя до наступления сумерек оставалось больше часа, косые лучи солнца и толпы служащих, покидающих офисы, создавали атмосферу наступающего вечера. Повернув на запад, Расс направился в сторону Клейтона, пригорода, в котором он решил остановиться, поскольку оттуда было недалеко и до университета, где Рассу предстояло навестить коллегу, и до дома Синтии, где должна была состояться свадьба. Его выбор пал на отель «Семь фронтонов»: во-первых, своим внешним видом тот напоминал ему Новую Англию, а во-вторых, был небольшим и уютным. В огромном, обезличенном отеле во время такой поездки он не вынес бы ни минуты, особенно потому, что давно не чувствовал себя столь уязвимым.

Отель оказался опрятнее, чем дом Натаниэля Хоуторна, который Расс посетил в Сейлеме. Персонал выглядел вышколенным и доброжелательным. Снятый Рассом номер имел вполне европейский вид, и тем не менее здесь царила уютная домашняя атмосфера. Большая кровать с декоративными валиками в голове и ногах, застеленная стеганым сизо-голубым одеялом, под цвет обоев с цветочным рисунком и собранных пышными складками штор. От картин на стенах – танцовщицы, пейзажи – исходило спокойствие. На небольшом круглом столе стояла ваза с цветами и корзина со свежими фруктами.

Бросив на кровать пиджак, Расс расстегнул манжеты рубашки и завернул рукава. Взяв из корзины яблоко, он надкусил его, небрежной походкой подошел к окну, выходящему на улицу, и открыл его, впустив струю свежего вечернего воздуха.

Успев сделать лишь вдох-другой, Расс застыл на месте. Из светло-серого «линкольна», подрулившего к противоположному тротуару, вышла женщина среднего роста – пять футов и шесть дюймов[1], это Расс помнил точно, – и с горделивой осанкой. Расс не припоминал, однако, чтобы прежде она держалась так надменно. В гладком льняном костюме, со строгим узлом светлых волос, с поразительной грацией и серьезным выражением лица, она казалась воплощением деловитости.

При виде Синтии у Расса пересохло во рту. Некогда она олицетворяла для него весь мир. Он измерял дни временем, проведенным с ней. Она была его теплом, радостью жизни, надеждой. Он мечтал лишь об одном – заботиться об этой женщине, дарить ей счастье.

Но это ему не удалось.

Не в силах сдвинуться с места, Расс наблюдал, как Синтия перешла через улицу и скрылась под навесом крыльца отеля. Его сердце учащенно забилось – точно так же, как двадцать шесть лет назад, когда он впервые увидел ее в дешевом кафе, и потом, когда пригласил на свидание, поцеловал, познал блаженство любви… Расс всегда волновался, видя фотографии Синтии в газете, словно она по-прежнему принадлежала ему и лишь на время исчезла из его жизни.

И вот теперь их жизненные пути вновь пересеклись. Через несколько минут в дверь постучали. Расс тупо посмотрел на дверь и остался стоять на месте, и, лишь когда стук повторился, он, нервно сглотнув, расправил плечи, сделал медленный и глубокий вдох и пошел открывать.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Син Хоффман и Расти Шоу много лет учились вместе, но только перед самым началом последнего учебного года, в конце августа, они по-настоящему взглянули друг на друга и забыли обо всем на свете. Синтия до сих пор помнила тот день, когда вместе с подругами вошла в кафе и увидела Расти. Он споро работал за прилавком, разливая молочные коктейли и раскладывая банановые десерты. Синтия заказала напиток из лайма[2]. Карие глаза Расти казались бездонными, квадратный подбородок оттеняла щетина, чем могли похвастаться лишь немногие ее одноклассники. Но прежде всего Синтию заворожила улыбка Расти, от которой по ее телу от макушки до пят побежали горячие волны.

На следующий день Синтия снова зашла в то же кафе – и пошло-поехало! С каждым разом она приводила с собой все меньше и меньше подруг и наконец оказалась одна перед прилавком и заказала напиток из лайма, вкуса которого так и не ощутила, возбужденная близостью Расти.

Он был рослым и привлекательным, отлично учился и всерьез занимался спортом. Если бы он принадлежал к кругу общения Синтии, она обратила бы на него внимание гораздо раньше. Но Расти жил с отцом в той части города, в которой Син никогда не бывала, да и характер у него был несколько замкнутый.

Но куда только девалась вся его сдержанность, едва он заговорил с ней! С самого начала оба почувствовали, что их соединяют незримые узы. Они стали частью как бы единого целого – Расти и Син, Син и Расти – и, когда начинали болтать, смеяться и делиться сокровенными мыслями и мечтами, порой даже переставали обращать внимание на окружающих.

Когда Расти впервые поцеловал ее, Синтию переполнили острые и неведомые прежде ощущения. Ей и раньше случалось целоваться, но это было совсем не то. С Расти все ощущения многократно усиливались. Расти был способен воспламенить ее одним взглядом, а прикосновения его губ хватало, чтобы Синтия теряла всякий контроль над собой от возбуждения. Когда одних бесед в кафе им стало слишком мало, они начали встречаться в других местах, припарковывая скрипучий старенький «форд» Расти в укромных уголках. Поцелуи сопровождались все более смелыми и интимными ласками, пока не наступил тот день, когда и ласк оказалось недостаточно. Син была девственницей, да и Расс знал немногим больше, но любовь возместила недостаток опыта. От переполнявшего ее душу восторга Синтия не ощутила боли, и с каждым разом ощущения становились все восхитительнее, пока наконец они не поняли, что любовь необходима им как воздух.

К тому времени наступила весна. Единственным приемлемым исходом событий юная пара считала брак. Оба намеревались поступить в колледж; Расти надеялся получать стипендию, играя в баскетбольной команде, и вместе с Син рассудил, что этих денег и помощи от ее родителей вполне хватит им на жизнь.

Но Гертруда Хоффман была совсем иного мнения. По ее замыслу, Синтии следовало на год отложить поступление в колледж ради первого выхода в свет. Все мало-мальски влиятельные жители Сент-Луиса предвкушали ее дебют. Но замужняя дебютантка – неслыханный скандал, да и сам брак с Расти Шоу Гертруда считала недопустимым. Расти Шоу вышел из низов общества и, по ее мнению, не представлял собой ровным счетом ничего. Неподходящая партия для ее дочери!

Но Син обожала Расти. Ее восхищало буквально все: от ума Расти и его снисходительности до умения воспламенять ее единственным взглядом. А кроме того, Расс преклонялся перед ней – Синтия знала, что на это неспособны другие, более эгоистичные юноши. Синтия не представляла свою жизнь без Расти, поэтому через несколько дней после окончания школы влюбленные, по своей молодости и неопытности уверенные, что родители Синтии смирятся, стоит только поставить их перед фактом, тайно сочетались браком.

Но родители Син не сдались. Напротив, они выгнали дочь из дому без единого цента, лишив и пышных вечеринок по случаю окончания школы, и учебы в колледже. Син была готова отказаться не только от выходов в свет, но и от колледжа, лишь бы каждый день дожидаться возвращения Расти с занятий. Но ее беспокоило то, что и Расти пришлось на время забыть мечту о дальнейшей учебе. На свою стипендию он не мог содержать жену, а отец был не в состоянии помочь ему.

Вознамерившись обойтись без посторонней помощи, молодожены в конце концов решили поработать несколько лет, экономя каждый цент. Затем Рассу предстояло начать вечернюю учебу и добиться стипендии. Конечно, при этом учиться требовалось дольше, но трудности не пугали молодых супругов. Осуществлению их планов помешала беременность Син. Ребенок родился через девять месяцев после свадьбы. К тому времени Син и Расти исполнилось по восемнадцать лет.

Долгие месяцы до появления Дайаны и после него молодые родители трудились не покладая рук, чтобы свести концы с концами. Но обстоятельства были против них. Заработанных денег не хватало даже на жизнь, не говоря уж о накоплениях. Незадолго до рождения Дайаны Син была вынуждена бросить работу: счетов прибавилось, а денег для их оплаты стало вполовину меньше. День исполнения мечтаний постепенно отдалялся.

Но мечты еще не казались несбыточными – по крайней мере Синтии. Они помогали ей преодолевать усталость и тревогу. Она цеплялась за робкую надежду, убежденная, что главное – их любовь, а все остальное приложится.

Но когда Дайане исполнилось три месяца, Расс исчез и разбил все мечты Синтии. В своем горе она была безутешна. В первые одинокие дни ее спасали только заботы о Дайане. Со временем Синтию поддержала мать, а затем – Мэттью Бауэр, но прошло немало лет, прежде чем Синтия смогла без слез вспоминать дни, проведенные с Рассом.

И вот теперь он вернулся. Синтии казалось, что она как следует приготовилась к встрече. Она настраивалась на свидание с прошлым с той самой минуты, как увидела имя Расса в списке гостей, приглашенных на свадьбу Дайаны, и теперь искренне считала, что готова ко всему. Она давно преодолела гнев и боль разлуки, давно перестала скорбеть о несбывшихся мечтах. Синтия надеялась просто увидеться с Рассом в субботу в присутствии сотен гостей, напоминающих ей о том, кто она такая и где ее место. Она рассчитывала поздороваться с Рассом, обменяться с ним рукопожатием, даже улыбкой, а затем, как ни в чем не бывало, вернуться к привычной, размеренной жизни.

Синтия не рассчитывала, что при виде Расса, такого высокого, широкоплечего и на редкость привлекательного, у нее сожмется сердце. Ей и в голову не приходило, что прожитые годы мгновенно забудутся и она вновь почувствует себя так, как в ту минуту, когда их глаза впервые встретились в кафе, а потом перенесется в ужасное утро, когда, проснувшись, обнаружила, что от ее прежней жизни не осталось и следа. Синтия не ожидала вновь почувствовать себя брошенной и несчастной.

На минуту она лишилась дара речи. При виде ее потрясения Расс собрался с силами и постарался справиться с волнением. Вспомнив, какое удовольствие он всегда испытывал, глядя на Синтию, Расс улыбнулся.

– Ты выглядишь бесподобно, Син, честное слово.

Синтии хотелось ответить таким же комплиментом, но язык отказался повиноваться ей. Вид Расса ошеломил ее. Он почти не изменился и был так же хорош собой – рослый, смуглый, подтянутый. Однако в его наружности и манерах появилось нечто новое: пожалуй, уверенность и выдержка. Он приобрел внушительный вид.

Впрочем, это справедливо и для нее, напомнила себе Синтия. По крайней мере ей полагалось выглядеть внушительно, ведь она – миссис Мэттью Бауэр, дочь Гертруды Хоффман. Но самое главное, она – мать невесты, свадьбе которой предстояло стать одним из самых знаменательных и шумных событий, какие видел за последние годы Сент-Луис. Ей не пристало теряться или конфузиться при виде отца невесты, несмотря на то что в последний раз они виделись много лет назад.

– Как живешь, Расс? – спросила она, жалея о проскользнувшей в голосе дрожи. Синтия вовсе не намерена была уклоняться от разговора и была рада уже тому, что вообще сумела собраться с мыслями.

– Прекрасно.

Синтия невольно впала в тон гостеприимной хозяйки – потому, что он был ей привычен, а еще потому, что Сент-Луис давно перестал быть домом для Расса.

– Как прошел полет?

– Без приключений.

– Номер тебя устраивает?

– Вполне.

Синтия перевела взгляд на руку Расса.

– Может быть, я помешала?

Расс положил надкушенное яблоко на тарелку рядом с корзиной.

– Ничуть. – Опустив руки, он застыл, не зная, что нужно Синтии, а тем более – чего ждет он сам. Они могли сказать друг другу так много и так мало. Расс не знал, что ему делать, но понимал, что беседовать у порога не стоит. – Не хочешь войти?

Больше всего в эту минуту Синтии хотелось опрометью броситься во Фронтенак, где и дом, и сад, и прислуга вернули бы ей ощущение безопасности и уверенности. Но бегством она бы ничего не добилась. Она явилась сюда не просто так. Шагнув через порог, Синтия дождалась, когда Расс закроет дверь. Он жестом предложил ей сесть, но Синтия молча покачала головой. В присутствии Расса, да еще после стольких лет разлуки, даже самая удобная поза не помогла бы ей расслабиться.

Сжав губы, Синтия подошла к окну. Встав спиной к Рассу, чтобы чувствовать себя более непринужденно, она произнесла:

– Мне неприятно беспокоить тебя по этому поводу, особенно после утомительного дня, но Дайана должна была хорошенько подумать, прежде чем совершить такой поступок.

– Ты считаешь, что ей не следовало приглашать меня на свадьбу? – уточнил Расс.

– Ей не следовало просить тебя быть посаженым отцом. Об этом я узнала только сегодня. Я просила Дайану позвонить тебе, но она заявила, что уже слишком поздно – ты давно в пути. – Синтия повернулась лицом к собеседнику. Ее зубы были плотно сжаты, глаза вызывающе поблескивали. – Будь Мэттью жив, он сам повел бы ее к алтарю. Он вырастил Дайану, он любил ее. Словом, он был ей отцом – во всех отношениях, кроме биологического. Но поскольку Мэттью уже нет в живых, его заменит его брат.

От Расса не ускользнул упрек, прозвучавший в похвале Синтии в адрес Мэттью. Отчасти Расс понимал, что заслужил его, но был готов решительно воспротивиться. Так или иначе, промолчать он не смог:

– Да, Рей действительно должен был заменить Мэттью. Дайана упоминала, что ты просила его об этом, но умолчала об осложнениях, которые вызовет мой приезд.

– Осложнения тут ни при чем, – терпеливо разъяснила Синтия. – Речь идет только о разумности и справедливости того или иного решения. Мэттью и Рей всю жизнь были рядом с Дайаной, а ты – нет. Тебе не кажется, что запоздалое и внезапное желание вспомнить об отцовских обязанностях выглядит с твоей стороны несколько странно?

Пропустить упрек мимо ушей один раз было еще можно, но выдержать два удара подряд оказалось сложнее.

– Я вовсе не считаю свой поступок странным, – возразил он. – Учитывая обстоятельства, я нахожу его совершенно оправданным.

– Какие обстоятельства?

– Мое родство с Дайаной. Кроме того, об отцовских обязанностях я вспомнил не вдруг мы встречаемся с Дайаной уже шесть лет.

– Верно, – согласилась Синтия.

– Значит, ты была против наших встреч? – спросил Расс. Он часто размышлял над этим вопросом, но ответа на него так и не получил. Дайана ясно дала ему понять, что не намерена обсуждать с ним Синтию. Отец и дочь понимали, что становление взаимоотношений – нелегкое дело, и предпочли не открывать ящик Пандоры и не касаться других щекотливых вопросов.

– Я знала, что Дайана видится с тобой. Она взрослая женщина и имеет право поступать так, как считает нужным.

– Однако ты осуждала ее – разве не так?

– Одобрять или осуждать ее поступки – не мое дело.

– Не надо лицемерить, Син, – с упреком произнес Расс, смягчив печальным тоном язвительность слов. – Дайана – твоя дочь. Если она выросла, это еще не значит, что тебе нет до нее дела. Я спросил, хотела ли ты, чтобы она встречалась со мной. Похоже, ты была против – ведь по твоей милости Дайана считала меня умершим.

Синтия отрицательно покачала головой.

– Ничего подобного я ей не говорила!

– Значит, это сделал кто-то другой. Дайана была убеждена в том, что меня нет в живых. Когда я впервые созвонился с ней, она была настроена так скептически, что прежде, чем встретиться со мной, отправилась в Вашингтон, поискать мое имя на памятнике погибшим во Вьетнаме. Ты знала об этом?

Синтия опустила голову и уставилась на ковер. Она знала обо всем, хотя предпочла бы не знать. Дайана проявила настойчивость. Понадобились долгие часы бесед, объяснений и рассуждений, прежде чем дочь Синтии наконец успокоилась.

– О твоей «смерти» Дайана узнала от моей матери, – призналась Синтия.

– А ты не стала опровергать ее слова.

– Да, не стала.

– Напрасно.

– В отличие от тебя Дайана заявила об этом, не стесняясь в выражениях.

– Даже в разговоре с бабушкой?

– К ней Дайана отнеслась снисходительнее. Дайана всегда зависела от Гертруды в меньшей степени, чем я. Похоже, Гертруда ее побаивается. В некоторых отношениях они близки, но в целом Дайана держит Гертруду на расстоянии. Правда, она каким-то образом научилась сочувствовать Гертруде.

– А я – нет, – нахмурился Расс, – и вряд ли когда-нибудь научусь. Как она могла сказать моей дочери, что я погиб?

Синтия пожалела, что не может присоединиться к негодованию Расса: не опровергнув сразу ложь матери, она стала ее молчаливой союзницей.

– Такое объяснение было удобно для мамы. Все ее друзья знали о нашем браке. Все помнили, что родные отреклись от меня. Говорить о том, что ты ушел воевать, маме было легче, чем объяснять, что ты бросил меня. – Помолчав, Синтия сухо добавила: – Хоффманов никто не бросает. Нами дорожат.

Если бы Расс не был так поглощен гневом, он различил бы в словах Синтии самоуничижительные нотки. Однако он кипел, возмущаясь тем, что долгие годы его считали мертвым.

– Твоя мать ненавидела меня. С самого начала она считала, что я ни на что не гожусь. Чтобы доказать это, ей требовалось заявить только об одном: что я сбежал.

– Смерть на войне почетнее побега. – Синтия нахмурилась, вспоминая, что к тем же доводам прибегала сама шесть лет назад, споря с Дайаной. – Мама – гордая женщина. И руководствовалась не чем иным, как стремлением «сохранить лицо». Она ясно дала понять своим друзьям и знакомым, что я совершила глупость, выйдя за тебя замуж. Но как только я вернулась домой, мама поспешила оправдать меня. Она не стала оповещать о твоей смерти весь город – Боже упаси! Боялась, что ее уличат во лжи те, кто знал, что на самом деле ты жив. И, не вдаваясь в подробности, отвечала на вопросы лишь некоторых близких знакомых.

– Например, Дайаны… – пробормотал Расс, стараясь сдержать гнев. – Разве в детстве она не расспрашивала обо мне?

Синтия взглянула на него в упор.

– Она считала своим отцом Мэттью. Он официально удочерил ее, она носит его фамилию. Я сказала Дайане правду, когда ей исполнилось восемь лет.

– Как же ты объяснила мое отсутствие?

– Сказала, что ты не захотел жить с нами. Обычное объяснение.

Но Расс знал, как ведут себя дети, в особенности смышленые, к числу которых принадлежала Дайана.

– Неужели она не спрашивала, куда я исчез?

– Я сказала, что ты ушел воевать.

– Но к тому времени, как ей исполнилось восемь лет, война закончилась.

– Мама объяснила Дайане, что ты погиб.

– А разве она никогда не спрашивала об этом у тебя? В таком возрасте она наверняка засыпала тебя вопросами о моей смерти. Что же ты ей отвечала?

– Просто уклонялась от ответа. И никогда не говорила ей напрямую, что ты мертв.

– Но и ничего не отрицала.

Укоризненно взглянув на Расса, Синтия выпалила:

– В моем положении отрицать что-либо было немыслимо, особенно слова моей матери. Может, ты забыл, в какой нужде я жила? Меня вышвырнули из дома, от меня отреклись. У меня не было денег, кроме тех, что оставил ты. Тебе известно, что почти месяц после твоего исчезновения я жила в нашей прежней квартире? – При этом воспоминании на глаза Синтии навернулись слезы.

Гнев Расса мгновенно утих.

– Я же велел тебе отправляться домой!

– Мне нужен был не дом, а ты! – выкрикнула она, не обращая внимания на собственную несдержанность. Очевидно, Расс считал, что она без всяких проблем вернулась к роскошной жизни. Ему следовало узнать, сколько страданий она вынесла! – Я надеялась, что ты передумаешь и вернешься. Я любила тебя, а ты – меня. Мне хотелось верить, что со временем все уладится. А потом кончились деньги, и мне не осталось ничего другого, кроме как с покаянием приползти к матери.

– Она не заставила тебя долго каяться.

– К ее чести, она сразу приняла нас, – подтвердила Синтия, вновь обретая сдержанность. – Не стала попрекать меня прошлым. И, видя мое горе, взяла на себя многие мои обязанности. Вздумай она сказать, что ты умер где-нибудь под забором с перепоя, я не стала бы возражать.

– И ты позволила бы ей сказать такое Дайане?!

Синтия долго медлила с ответом. Ей хотелось отомстить Рассу за причиненную боль, но мстительность была не в ее характере. Наконец, устав от внутренней борьбы, она покачала головой:

– Вряд ли. Я не допустила бы, чтобы Дайана считала тебя никчемным пьяницей. И не разрешила бы оклеветать тебя.

Выслушав это признание, Расс понял, что ненависть не убила в Синтии все чувства к нему.

– Спасибо, – еле слышно произнес он.

В наступившем молчании Расс внимательно вгляделся в ее лицо, заново привыкая к знакомым чертам. Кожа Синтии, несмотря на возраст, осталась прежней – гладкой и шелковистой, и, хотя Расс видел, что она пользуется косметикой, ее макияж был искусным и почти незаметным. Время не тронуло скульптурную выразительность линий ее лица, не лишило губы мягкости, а изумрудные глаза и медовые волосы – ярких, насыщенных оттенков. Расс помнил, как эти волосы укрывали их обоих живой завесой во время поцелуев. Сейчас они были убраны в тяжелый узел, если не считать нескольких выбившихся прядей. Расс задумался о том, остались ли волосы Синтии такими же длинными, как прежде.

– Пожалуй… – хрипло выговорила она, прокашлялась и начала снова: – Пожалуй, я все-таки сяду. – Ноги держали ее не так надежно, как хотелось бы – взгляд Расса всегда оказывал на нее подобное действие, – и, кроме того, вопрос о его роли на свадьбе остался открытым. Усевшись на предложенный Рассом стул, Синтия положила ногу на ногу, сложила руки на коленях и вскинула голову, надеясь, что держится невозмутимо и с достоинством. – Что касается твоих взаимоотношений с Дайаной…

– Я не брошу Дайану, – твердо заявил Расс, – и никогда не откажусь от нее. Однажды мне уже пришлось покинуть ее – потому, что у меня не было выбора, – но больше такое не повторится. Дайана – моя дочь. Всякий скажет это, увидев нас вдвоем.

Последнее заявление Расса Синтия не собиралась оспаривать. Она помнила, с какой болью, особенно в первые тягостные годы, отмечала сходство Дайаны с отцом. Со временем яркая индивидуальность Дайаны оттеснила это сходство на второй план, но бывали моменты, когда взгляды или жесты дочери вновь напоминали Синтии бывшего мужа.

– Я вовсе не пыталась отрицать, что она твоя дочь, и не прошу тебя расстаться с ней. Я всего лишь хочу знать, разрешишь ли ты моему деверю повести ее к алтарю.

– Почему для тебя это так важно?

– Дайана всегда была близка с Реем и его дочерью Лайзой, которая будет одной из подружек невесты. Рей был внимателен и добр к нам – в особенности после смерти Мэттью. По-моему, мы должны оказать ему такую честь. Кроме того, я уже попросила Рея об этом одолжении. Мне неудобно говорить ему, что я передумала.

– Ты можешь просто объяснить, в чем дело.

– Я бы предпочла этого не делать.

Расс сел на стул напротив Синтии, положив руки на колени.

– Я могу понять, что тебе неудобно отказывать ему. Но неужели так трудно объяснить причину отказа? Если Рей любит Дайану, он должен считаться с ее желаниями. – Внезапно у Расса возникла неприятная догадка: – Может, ты встречаешься с ним?

– Разумеется, нет! Он мой деверь, к тому же он женат.

– Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Сейчас речь не об этом.

Расс понимал, что Синтия права, но, затронув скользкую тему, не хотел идти на попятный. Он хотел узнать, что ждет его в субботу.

– Мне просто любопытно.

– Ты лишил себя права на любопытство в ту ночь, когда бросил меня. – Эти слова Синтия выпалила резче, чем намеревалась. При виде Расса в ней проснулись давние чувства, самым сильным из которых был гнев, вызванный его предательством. Прежде Синтия не подозревала, что гнев так прочно поселился в ее душе.

Расс повернул руки ладонями вверх и принялся разглядывать их, мрачно заметив:

– Я не бросал тебя. По крайней мере по тем причинам, которые ты подразумеваешь.

– Ты сбежал. А я осталась с трехмесячным ребенком на руках, в однокомнатной квартире с чужой мебелью и двумя сотнями долларов в кармане!

– У меня было и того меньше. – (Расс взял деньги только на билет, желая оставить как можно больше жене и ребенку.)

– Но в отличие от тебя я не могла работать! Ты был обязан обеспечивать меня.

– Каким образом? – Расс вскинул глаза. – Я имел свидетельство об окончании школы и никакого опыта. Я крутился на двух работах, каждая из которых изматывала меня, а в свободное время помогал тебе растить ребенка. Я был измучен, испуган и ненавидел себя за беспомощность. Поэтому и уехал. Можешь обвинять меня сколько угодно, но это решение далось мне нелегко. Я долго мучился, вновь и вновь перебирал варианты, пытался найти способ выкрутиться, не прибегая к решительным мерам, но каждый раз порочный круг замыкался. Без высшего образования у меня не было шансов заработать хорошие деньги, а получить высшее образование я не мог, поскольку у меня не хватало денег, чтобы перестать работать и начать учиться. – Он провел рукой по волосам. – Думаешь, мне не хотелось остаться? Я обожал и тебя, и ребенка, вы были моей единственной отрадой, светом в окне! Мне хотелось полностью обеспечить вас, но, если бы мы продолжали жить как раньше, я бы ничего не добился – кроме одного: приговорил бы тебя к тяжелому труду до конца дней. При мысли об этом у меня разрывалось сердце. Вот я и решил отослать тебя домой.

– Не спрашивая моего согласия, – добавила Синтия, но Расс мгновенно подхватил брошенную ею перчатку:

– Разумеется, тебе не хотелось возвращаться домой. Я знал об этом. Знал с самого начала, что твое место – рядом со мной. Но твоя мать не приняла меня и из-за меня отреклась от тебя и от ребенка. И ты незаслуженно пострадала. Вспомни, в какой нищете мы жили!

– По-моему, все было не так плохо.

– Ты продержалась бы не больше года, в лучшем случае – года два-три. Со временем ты бы все чаще вспоминала о том, в какой обстановке выросла, и жалела бы о собственном поступке. А потом возненавидела бы меня.

– Нет!

– Да, Синтия, да. – Расс решил во что бы то ни стало объяснить ей, что заставило его исчезнуть в ту далекую роковую ночь. – То же самое случилось с моими родителями. Мама надеялась, что со временем их жизнь наладится, но этого так и не произошло. Нищета убивает привязанность, как ничто другое. И последние годы перед смертью мама не могла даже видетьотца.

– Но мы любили друг друга!

– Мои родители тоже были влюблены, когда поженились. Я думал, у нас все будет по-другому благодаря твоим родным. Надеялся, что сумею прожить на свою стипендию, а они помогут тебе, пока я учусь, и все будет замечательно. Я просчитался.

– Мы оба просчитались, – возразила Синтия. Ей не нравилось, что Расс разыгрывает из себя мученика, ведь решение принимали они вдвоем.

– Итак, мы ошиблись. Просто попытались плыть против течения, Син. Но с такой скоростью, на которую мы были способны, нам ни за что не удалось бы удержаться на плаву. Я шел ко дну и тянул тебя за собой. Я должен был избавить тебя от обузы.

– И потому ты сбежал.

Расс вздохнул и выпрямился.

– Я ушел в армию. Ничего другого я не мог себе позволить.

– Ты ни разу не написал мне.

– Насколько мне было известно, ты вернулась домой. Мое письмо только осложнило бы тебе жизнь.

Синтия понимала, что он прав, но не могла признать это вслух. Годами ее мучила мысль о том, что Расс ни разу не попытался связаться с ней.

– Ты мог бы написать Дайане.

– Сначала она не умела читать, а к тому времени, как подросла, ты вышла замуж за Бауэра.

– Ты все равно мог бы прислать ей письмо, узнать, как она живет. Дать ей понять, что ее судьба тебе небезразлична.

– И ты думаешь, от этого ей жилось бы легче?

– Да! – выкрикнула Синтия, но выражение лица опровергло ее заявление.

– Вряд ли, – покачал головой Расс. – Ее жизнь и без того была чудесна. У нее были ты и Бауэр. Она училась танцевать, ходила в частную школу, а в дни рождения устраивала шумные праздники на лужайке перед домом. У нее была даже собственная лошадь!

– В то время ты об этом не знал.

– Ошибаешься. Семейство Бауэр принадлежит к высшему обществу. «Пост диспетч» постоянно освещал подробности вашей жизни.

– Ты читаешь «Пост диспетч»? – удивилась Синтия. Она знала, что Расс давно уже живет в Коннектикуте, и не могла представить, что и там продается сент-луисская газета.

– Я подписался на нее в тот же день, как демобилизовался из армии. Это был единственный способ оставаться в курсе твоих дел.

У Синтии сжалось сердце. За годы она смирилась с мыслью, что Расс давно вычеркнул ее из своей жизни. Поверив в это, она сумела последовать его примеру. А теперь, узнав, что Расс все эти годы помнил о ней, Синтия ощутила прилив пугающих чувств. Чтобы справиться с ними, она пропустила слова Расса мимо ушей и с неподдельным любопытством поинтересовалась:

– Почему же ты в конце концов связался с Дайаной?

– Из газеты я узнал, что она окончила школу и собралась поступать в Рэдклифф. Время учебы в колледже показалось мне подходящим для знакомства.

– Потому что, учась в колледже, она жила вдали от меня?

Синтия всегда говорила напрямик то, что думала, и Рассу нравилось это. Она не строила из себя милую глупенькую простушку, как другие девушки. Она стремительно делала выводы, часто угадывая мысли Расса до того, как он высказывал их вслух. Очевидно, Синтия совсем не изменилась.

– Я не знал, что ты говорила ей обо мне, – объяснил Расс. – Не представлял, какие чувства остались у тебя ко мне, и потому решил дождаться, когда она покинет родительский дом. Я надеялся, что в этом случае мне удастся пощадить твои чувства.

– Но ты ждал слишком долго – пока Дайана не перешла на последний курс.

– Первые годы учебы в колледже и без того слишком трудны, новичкам приходится ко многому привыкать. Я дал ей возможность освоиться в колледже. Только поняв, что отчисление Дайане не грозит, я сообщил ей неожиданную новость. – Он слегка приподнял бровь. – И она восприняла ее совершенно спокойно – разве что не сразу поверила мне.

– Она всегда отличалась рассудительностью. – «Унаследованной от тебя», – хотела добавить Синтия, но удержалась.

– Дайана – чудесная девушка. Ты прекрасно воспитала ее, Синтия.

Комплимент прозвучал искренне. Синтия почувствовала это и была тронута, хотя и не пожелала признаваться. Опустив голову, она завертела кольца на пальце. А всего их было три: два золотых, а посередине – тоже золотое с бриллиантами и сапфирами, которое Мэттью подарил ей в честь помолвки. Вид колец напомнил Синтии о том, кто помог воспитать Дайану.

Не поднимая глаз, она произнесла:

– И все-таки я предпочитаю, чтобы посаженым отцом был Рей.

Расс, который считал, что Синтия мало-помалу поддается его доводам, испытал горькое разочарование.

– Если ты стыдишься меня, – выпалил он, подавшись вперед, – то совершенно напрасно. Я – доктор философии, занимаю престижный пост и могу похвастаться безупречной репутацией. Умею держаться в обществе, даже танцевать. А кроме того, уже заказал напрокат костюм и все остальное, поэтому буду выглядеть на церемонии ничем не хуже остальных мужчин, а если для тебя имеет значение сумма, лежащая в банке на моем счету…

– Деньги тут ни при чем, – прервала Синтия.

– Тогда в чем же дело? Может, ты боишься, что Рей обидится?

– Ничуть.

Расс бросил на собеседницу холодный взгляд.

– Значит, вся беда во мне. В моем существовании – не так ли? Ты заняла свое место в обществе и опасаешься потерять его. Ты не хочешь, чтобы окружающие вспоминали о твоем мезальянсе и о том, что отец Дайаны бросил ее. На церемонии будут присутствовать гости, не подозревающие о моем существовании, и ты желаешь, чтобы они и впредь ни о чем не знали.

– Неправда! – воскликнула Синтия. Выдержка начинала изменять ей – не столько из-за слов Расса, сколько из-за его взгляда. Прежде Синтия не замечала ледяного холода в его глазах. Никогда еще он не смотрел на нее так. В прошлом его взгляд выражал только нежность, понимание и любовь. Несмотря на всю нелепость происходящего, несмотря на то что они давно стали чужими, взгляд Расса ранил Синтию – так же мучительно, как его исчезновение двадцать пять лет назад.

Порывисто вскочив, она выпалила:

– Дело не в тебе, а во мне! Да, да, во мне! Мне больно видеть тебя! Я потратила несколько месяцев, планируя свадьбу до мелочей, желая, чтобы она прошла безукоризненно, поэтому я не только радуюсь, но и умираю от усталости. Когда Дайана внесла твое имя в список гостей, я сразу поняла, что мне предстоят неприятности, но смогла уверить себя, что справлюсь с ними. В конце концов, я взрослая, рассудительная женщина. Годы закалили меня. – На миг она умолкла и покачала головой. – Но видеть, как ты ведешь Дайану к алтарю, будет для меня невыносимо.

– В конце концов, я ее отец, а свадьба – одно из самых важных событий жизни!

– А где ты был, когда Дайана пошла в школу? Или впервые участвовала в состязаниях по верховой езде? Или впервые танцевала на сцене?

– В то время я не мог разделить с ней радость, – тихо произнес Расс, глядя на Синтию. – Я уже объяснял почему.

Но Синтия не помнила его доводов – она вновь переживала прошлые обиды.

– Тебя не было рядом, когда у меня кончились деньги. Тебя не было со мной, когда я поняла, что у меня остался только один выход. Тебя не было рядом, когда я думала, что снова жду ребенка!

Расс вздрогнул.

– Ребенка?

– Да!

– Второго ребенка от меня?

– А от кого же еще? – выкрикнула она. – Об этом свидетельствовали все признаки. Я не сомневалась в том, что беременна, и не знала, радоваться мне или горевать!

Услышав об этом, Расс словно перенесся в прошлое, и пережил вместе с Синтией весь ужас ее тогдашнего положения, и ощутил гнетущее чувство полной беспомощности.

– Об этом я не знал…

– Разумеется! Ты был слишком занят, играя в солдатики, уверенный, что совершаешь благородный поступок!

Глаза Расса широко раскрылись.

– Играя в солдатики? Да я был в отчаянии!

– Но не вернулся.

– Я просто не мог!

– А я так нуждалась в тебе!

Слушая ее упреки, видя выражение глаз, ясно свидетельствующее о том, что Синтия до сих пор остро переживает предательство, Расс понимал: вспышка эмоций неизбежна. Но они все ходили вокруг да около, и это было мучительно. Расс не знал, сколько еще сумеет продержаться.

Синтия мысленно задавала себе тот же вопрос. Она не собиралась терять самообладание. Нет, она не солгала, говоря, что в последнее время испытывала нешуточное напряжение, но это не оправдывало ее слова и поступки. Бессмысленно скандалить по поводу событий двадцатипятилетней давности.

– Вернемся к свадьбе… – начала она со вздохом, но осеклась, когда Расс резко поднялся со стула и направился к кровати. Он наклонился за лежащим на кровати пиджаком, и на его спине заиграли мускулы. Синтия перевела взгляд чуть ниже, на модные саржевые брюки, подчеркивающие упругость ягодиц и длину ног Расса. Синтии всегда нравились его ноги – сильные, стройные, но не чрезмерно мускулистые, поросшие волосками, но не густыми и жесткими, а мягкими и редкими. Она вспомнила, как сидела, обнаженная, рядом с Рассом, водя ладонью вверх-вниз по его ногам…

– Син, прочти вот это, прежде чем скажешь еще хотя бы слово о свадьбе.

Синтия перевела взгляд на свернутый листок бумаги, протянутый Рассом. А затем взяла его и положила к себе на колени, воспользовавшись этим предлогом, чтобы опустить голову и скрыть густой румянец, вспыхнувший на щеках. На ощупь бумага показалась ей знакомой. Не успев развернуть листок и прочесть отпечатанное вверху имя, Синтия уже поняла, что именно такую бумагу она заказывала для Дайаны полгода назад, одновременно с приглашениями на свадьбу, рассылка которых началась задолго до знаменательного дня.

Письмо она прочла неторопливо и внимательно. Его тон был непринужденным, дружеским, почти насмешливым. В письме рассказывалось о вечеринках и ужинах нескольких прошедших месяцев, а затем о самой свадьбе. Постепенно стиль письма становился все более серьезным – Дайана признавалась в своих чувствах к Нику, писала о том, что с нетерпением ждет свадьбы, делилась надеждами на будущее. И наконец совсем нежными и умоляющими словами попросила Расса повести ее к алтарю.

Не поднимая глаз, Синтия некоторое время держала письмо в руках, прежде чем вернуть его. Она поняла, почему Расс предложил ей прочесть это письмо. Никаким другим способом он не сумел бы яснее дать ей понять, какие отношения установились между ним и Дайаной за последние шесть лет. Кроме того, имелась и другая причина, непосредственно касающаяся вопроса о свадьбе. Дайана сама попросила Расса отвести ее к алтарю. Эта мысль исходила от нее. И не вызывало никаких сомнений, что в своем желании Дайана была искренней.

Возражения Синтии вдруг потеряли всякий смысл. Большинство поступков в своей жизни – в том числе и возвращение к матери после того, как исчез Расс, – она совершала ради Дайаны. Если бы не дочь, Синтия, вероятно, бросилась бы на поиски мужа. Но Дайана нуждалась в заботе и защите, и Синтия была обязана предоставить ей и то, и другое. Она любила свою дочь и хотела ей счастья. От своих принципов она не собиралась отступать.

Синтия протянула письмо Рассу, но отпустила его не сразу. Тихо и задумчиво, не сводя глаз с большой ладони Расса с зажатым в ней письмом, она произнесла:

– Когда Дайана была маленькой, я безмерно баловала ее. Впрочем, при ее нетребовательности избаловать ее было крайне сложно. Она просила только о том, что действительно хотела получить, а когда я исполняла ее просьбу, Дайана была бесконечно благодарна. И никогда ничего не принимала как само собой разумеющееся. Безусловно, она не помнит, в какой нужде мы маялись первые три месяца ее жизни, но бывали минуты, когда я была готова поверить, что давние события прочно засели в ее подсознании.

Отдернув руку от письма, она осмелилась поднять взгляд.

– Я поговорю с Реем, – пообещала Синтия и покинула комнату, не добавив ни слова.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На следующее утро Расс немало успел сделать, прежде чем в половине десятого подъехал к дому Бауэров. Он проснулся в шесть, за сорок минут совершил пробежку по маршруту, порекомендованному служащим гостиницы, вернулся в номер и принял душ. Плотно позавтракав в ресторане при отеле, он сел в машину и отправился туда, где не сумел побывать днем раньше, – в район, в котором он вырос.

Увиденное вызвало у Расса смешанные чувства. Школа, в которой он учился, библиотека и супермаркет ничуть не изменились, но в здании, где раньше находилось дешевое кафе, теперь разместился магазин видеокассет, а лачугу, которую Расс когда-то называл своим домом, снесли.

Медленно проезжая по улицам, Расс оглядывался по сторонам, разыскивая знакомые ориентиры и воскрешая давние воспоминания. Некоторые из них относились ко временам, когда он познакомился с Син, но большинство касалось последующего периода его жизни. Он помнил, как хорошо ему было вместе с Син. Простая прогулка с ней по улицам превращалась в радостное событие. Синтия прижималась к нему, обнимала за талию и подстраивалась к его широким шагам. Но чаще всего Рассу вспоминалось, какими счастливыми и доверчивыми глазами Синтия смотрела на него. С ней Расс чувствовал себя способным горы свернуть, но, как вскоре выяснилось, сильно ошибался. Будь он настроен более реалистично, возможно, сумел бы избежать боли.

Расс часто размышлял над тем, что случилось бы, знай они с Синтией заранее, как поступит ее мать, услышав об их браке. Пожалуй, они решили бы подождать, поступили бы в колледж и продолжали встречаться урывками. В конце концов он получил бы диплом, устроился на работу и, лишь когда понял бы, что сумеет обеспечить Синтию без помощи Гертруды, женился бы на своей избраннице. Но за годы ожидания Синтия могла увлечься светской жизнью и забыть о нем. Эта мысль приводила Расса в ужас.

По иронии судьбы, продолжал размышлять он, направляясь к Фронтенаку, прежние опасения ожили в нем, когда Синтия вышла замуж за Мэттью Бауэра. Бауэр не только был старше, но и обладал всеми достоинствами, которых недоставало Рассу. Он был образован, воспитан, богат – словом, являл собой идеальную партию для Синтии. Но сумел ли он сделать ее счастливой?

Если бы для счастья было достаточно жить в роскошном доме, на последний вопрос Расс ответил бы утвердительно. Он знал, что Бауэры живут в фешенебельном районе, но, когда разыскал нужную улицу и дом, увиденное ошеломило его. Подъездная аллея начиналась воротами с двумя кирпичными столбами, увитыми плющом, чуть в стороне за ними размещалась сторожка привратника. Поскольку черные чугунные ворота были распахнуты, Расс въехал в них и медленно двинулся по аллее к дому.

Это медленное продвижение помогло ему многое понять. Аллея была окаймлена ровными бордюрами и посыпана гравием, который недавно частично заменяли – на это указывал светло-серый цвет камушков. Лужайки, поросшие сочной травой, тянулись вдоль аллеи с обеих сторон, заканчиваясь у рощи из кленов и берез слева и яблонь – справа. Судя по тщательно продуманному расположению деревьев и кустов, работавший здесь специалист по ландшафтным садам получил кругленькую сумму. По подсчетам Расса, почти в такую же сумму обходилось и содержание сада. Расс заметил не менее трех садовников: один косил траву на лужайке, двое других подстригали кусты перед домом.

Стены кирпичного дома увивал плющ, как и сторожку привратника, но на этом их сходство заканчивалось. По фасаду огромного особняка Бауэров, выстроенного в георгианском стиле, располагалось не менее двадцати окон, отражавших слепяще-яркие лучи солнца.

Расс сам жил в районе, где кирпичные дома, увитые плющом, были обычным явлением. К их числу принадлежал и его собственный дом, однако он казался скромным жилищем по сравнению с этим особняком. Впрочем, дом Бауэров не отличался крикливой роскошью. Его содержали в безукоризненном порядке – от аккуратно выкрашенных водосточных труб и ставен на окнах до чистой дорожки из темно-серого камня и отполированного медного номера на одной из колонн фасада. Очевидно, дом подновили в преддверии свадьбы. Расс порадовался за Дайану. И за Синтию.

Аллея раздвоилась, образуя кольцо перед парадным входом. Расс свернул вправо, остановил машину неподалеку от дома и выключил зажигание. Он пообещал Дайане приехать – и приехал, хотя сейчас понимал, что ему следовало бы отказаться от приглашения. Упреки Синтии по-прежнему звенели в ушах Расса и больно ранили его. Он надеялся лишь на то, что со временем боль утихнет.

«Дайана. Думай о Дайане. В эту неделю ничто не имеет значения, кроме Дайаны», – уговаривал он себя. Но, несмотря на уговоры, мысли о Синтии не покидали Расса, пока он выбирался из машины и приближался к дому. Он гадал, когда Бауэр приобрел этот дом – до знакомства с Синтией или после него, приложила ли она руку к этому саду, помнит ли Синтия, как мечтала вместе с Рассом жить в собственном доме, окруженном деревьями.

Медный дверной молоток был отполирован до блеска, как и номер на колонне. Расс дважды постучал в дверь и прислушался. Спустя минуту дверь открыла молодая негритянка в простом льняном костюме, туфлях на низких каблуках и жемчужном ожерелье, не менее элегантная, чем сам дом.

– Доктор Шоу? – осведомилась она и с улыбкой отступила, пропуская его в дом. – Ну конечно! Дайана поразительно похожа на вас. – Негритянка протянула руку. – Дайана предупредила меня о вашем приезде. Я – Мэнди Джонсон, личный секретарь миссис Бауэр.

– Личный секретарь… – эхом повторил Расс, пожимая руку Мэнди. Он ожидал увидеть в этом доме экономку, кухарку или горничную, но уж никак не личного секретаря.

– Я помогаю миссис Бауэр готовиться к свадьбе, – объяснила Мэнди, – а вообще я работаю у миссис Хоффман.

Это известие стало для Расса вторым сюрпризом. Гертруду Хоффман он считал отъявленной расисткой. Если стоящая перед ним молодая женщина отнюдь не видение, значит, впечатление, которое сложилось у Расса о Гертруде Хоффман, было ошибочным. Он хотел было спросить, давно ли Мэнди работает у Гертруды, но тут его внимание привлек радостный возглас, донесшийся со стороны изогнутой лестницы:

– Расс!

Дайана стремительно сбежала по ступеням, бросилась к нему и обняла за шею. Расс ответил дочери крепким объятием, а затем слегка отстранил ее от себя и внимательно оглядел. От ореола прямых темно-русых волос до кончиков белых туфелек на плоской подошве она была самим воплощением красоты. Расс задержал взгляд на простеньком сарафане дочери, узнав излюбленный стиль старших учениц школы, в которой он работал.

– От Лоры Эшли[3]? – насмешливо осведомился он, указывая на сарафан.

Дайана рассмеялась.

– Знаю, знаю: этот стиль мне совсем не идет. Будь я в Нью-Йорке, я выбрала бы джинсы или шелковый костюм, но мы в Сент-Луисе, во владениях бабушки. Позднее я собиралась повидаться с ней.

– Ясно, – глубокомысленно отозвался Расс. Мэнди Джонсон бесшумно удалилась, оставив его наедине с Дайаной. – Ты великолепно выглядишь.

Дайана усмехнулась.

– Спасибо, и ты – тоже. Тебе идет эта рубашка. Я впервые вижу тебя без галстука и пиджака.

Расс был одет в мягкую мешковатую белую трикотажную рубашку, заправленную в облегающие хлопчатобумажные брюки, и сандалии без носков.

– Даже надутым старым профессорам иногда не мешает расслабиться.

– Надутым? – с сомнением и насмешкой переспросила Дайана. – Старым? Да если бы ты выглядел чуть моложе, никто не поверил бы, что ты – мой отец!

– Я стал отцом слишком рано – можно сказать, в детстве.

Рассмеявшись, Дайана вновь обняла его и опустила руки.

– Хочешь перекусить?

– Спасибо, я уже позавтракал.

– А кофе?

– Не откажусь, если он уже готов.

Обняв отца, Дайана повела его по коридору.

– В нашем доме кофе всегда готов. Об этом заботится миссис Фриц.

– Насколько я понимаю, миссис Фриц – кухарка?

– Ты не ошибся. – Они вошли в кухню, где приземистая пухленькая женщина месила какую-то густую массу – тесто для хлеба, догадался Расс. – Миссис Фриц, познакомьтесь с доктором Шоу.

Кухарка нахмурилась и произнесла с резким немецким акцентом:

– Как поживаете, доктор Шоу? Боюсь, мне придется вновь извиниться за мисс Бауэр. Сколько раз я твердила ей, что гостей неприлично вести на кухню! Если вы хотите перекусить, я с удовольствием накрою для вас стол в столовой.

Не обращая внимания на ворчание кухарки, Дайана выпустила руку Расса и направилась к кофеварке.

– Не беспокойтесь, миссис Фриц, мы хотим только выпить кофе. – Она наполнила темной жидкостью две кружки, помня, что Расс пьет только черный кофе, и поманила его за собой к боковой двери. Спустя минуту она поставила кружки на стол и устроилась на белом плетеном стуле.

– Чудесный уголок, – заметил Расс, оглядев вымощенный камнем внутренний дворик. Помимо шести стульев у столика, за который они сели, по двору среди больших растений в кадках было расставлено еще несколько кресел и шезлонгов. Каменные плиты двора окаймлял бордюр из ярких цветов, прерывавшийся лишь в том месте, где начинались широкие ступени, что вели на лужайку. Неподалеку поблескивала под солнцем бирюзовая вода в бассейне. По другую сторону бассейна виднелся цветник, сплошь засаженный розами. Остальное пространство до расположенной поодаль беседки, окруженной рощей грациозных ив, занимала поросшая изумрудной травой лужайка.

– Полюбуйся на эту красоту, – со вздохом посоветовала Дайана. – Теперь мы долго ничего этого не увидим. Завтра здесь начнут ставить тенты и сооружать площадку для танцев. Боюсь, эта лужайка, уставленная пятьюдесятью столами и четырьмя сотнями стульев, потеряет всю свою прелесть.

– Она все равно будет изумительна. – Расс отвел глаза от живописного пейзажа и вгляделся в лицо Дайаны. – Как поживает Ник?

Она улыбнулась.

– Прекрасно.

– А ты? Волнуешься?

– Невероятно! Нам предстоит еще столько дел. Мэнди стала для нас настоящим спасением, и Тэмми тоже – она занимается организацией торжества. Тэмми знает толк в своем деле и не зря получает деньги. В последние дни телефон в доме не умолкает – звонит то поставщик провизии, то флорист, то фотограф, то оператор, то портниха, то ювелир… Если бы я знала, сколько хлопот мне предстоит, клянусь, уговорила бы Ника пожениться тайно! Об этом я размышляла вплоть до того дня, когда мы начали рассылать приглашения. И если бы не бабушка… – Дайана вдруг замолчала.

Расс поднес кружку к губам и отпил глоток. Кофе оказался на редкость вкусным, но еще больше Расса радовало общество дочери. Прожив столько лет в одиночестве, вдали от Дайаны, он до сих пор не мог справиться с волнением, встречаясь с ней, и поверить, что она – его дитя.

– Значит, ты согласилась на пышную свадьбу ради Гертруды?

– Отчасти – да. Она любит помпезные торжества. – Дайана виновато взглянула на отца. – Знаю, у тебя нет причин питать к ней теплые чувства, но, поверь, за годы она смягчилась. Бабушку есть за что пожалеть – она уже стара и одинока. У нее уйма всяких знакомых, но каждую ночь она остается совсем одна в доме, если не считать прислуги. Это очень грустно.

Расс не испытывал к Гертруде никакого сочувствия.

– Странно, что она не живет здесь, с тобой и твоей матерью.

Дайана чуть не поперхнулась кофе. Прижав ладонь к груди, она изумленно спросила:

– Ты шутишь? Да, с годами Гертруда смягчилась, но не настолько же! Живи она здесь, наверняка свела бы всех нас с ума – скажем, заспорила бы с фотографом или оператором, настаивая, чтобы во время свадебной церемонии они спрятались за цветами или решетками сада. – Дайана фыркнула. – Тогда мне и вправду пришлось бы выйти замуж тайно.

– Ну и совершенно напрасно, – возразил Расс.

– Но ведь ты поступил именно так.

– У нас не было другого выхода. Если бы твоя бабушка узнала о наших намерениях, она ни за что не позволила бы нам пожениться. И самое худшее – в этом случае у нас не родилась бы ты.

Дайана долго смотрела на него, прежде чем расцвести в нежнейшей, искренней улыбке.

– Как я рада, что ты приехал! Мне все равно, что она злится…

– Мать?

– Нет, бабушка.

– А мама? – встревоженно спросил Расс. Ему хотелось знать, делится ли Синтия своими чувствами с Дайаной.

– Вчера днем она была сердита, но вечером вернулась успокоенной. – Дайана отвела взгляд. – Извини за ее приезд – я не думала, что она решится встретиться с тобой. Разговор был очень неприятным?

– Ничего, могло быть и хуже. А ей было неприятно?

– Пожалуй, немного. – Дайана вновь взглянула в лицо Рассу. – Именно поэтому я и просила тебя приехать в понедельник. За неделю мама успеет свыкнуться с твоим присутствием и на свадьбе не упадет в обморок.

– В обморок? – воскликнул Расс. – Твоя мама? – С чего бы это – выдержанной, холодной Синтии Хоффман лишаться чувств? – С какой стати?

– Потому что ты чересчур красив – даже в рубашке или в простом пиджаке с галстуком. А нарядившись к свадебной церемонии, и вовсе сразишь ее наповал.

Расс усмехнулся.

– Неужели все дочери так снисходительны к мужскому «эго» своих отцов? Или мне досталось сокровище?

– Просто я пытаюсь наверстать упущенное, – мягко пояснила Дайана, и у растроганного Расса к горлу подкатил ком.

Протянув руку, он обнял ее за шею.

– Не только ты, но и я.

Придвинувшись, он поцеловал Дайану в щеку и едва успел отстраниться, заметив, что Дайана смотрит мимо него. Удивление на ее лице стремительно сменилось удовольствием, а затем растерянностью.

Из-за угла дома показалась Синтия. Завидев ее, Расс невольно вскочил и затаил дыхание. Она только что закончила пробежку – по крайней мере так показалось Рассу, который занимался бегом достаточно давно, чтобы распознать знакомые симптомы. Синтия неподвижно стояла и тяжело дышала. На ней были суперсовременные, изрядно поношенные кроссовки, короткие зеленые нейлоновые шорты и такая же майка. Из конского хвоста, собранного на самой макушке, выбились тонкие пряди волос медового оттенка. Вместе с челкой они обрамляли лицо Синтии, липли к щекам, по которым стекали струйки пота. Синтия разрумянилась, а в ее глазах Расс прочел изумление.

– Привет, мама! – воскликнула Дайана. – Ты как раз вовремя – мы пьем кофе. Присоединяйся.

Расс с трудом вспомнил, как надо дышать. Увидев Синтию вчера вечером в официальном костюме, он счел ее неотразимой. Но теперь, в скудном одеянии, она выглядела ослепительно. Ее стройные руки и ноги были покрыты легким загаром, и если за двадцать пять лет на них и появились шрамы, проступающие вены или признаки целлюлита, Расс их не заметил.

Сознавая собственное возбуждение, Расс принудил себя сделать выдох. Воздух с присвистом вырвался из его губ.

– Дайана, неужели эта женщина приходится тебе матерью? Быть того не может! Она годится тебе в ровесницы.

– И тем не менее она – моя мама. Ты прав, внешностью она затмевает меня. Она до неприличия хорошо сохранилась.

– С каких это пор она занимается бегом?

– Мама всегда занималась им, сколько я себя помню. Она говорит, что во время бега у нее проясняются мысли.

Расс был готов присоединиться к утверждению Синтии, но сейчас от ясности, вызванной утренней пробежкой, в голове у него не осталось и следа. Перед его мысленным взором теснились образы прошлого, когда Синтия в последний раз представала перед ним в подобном одеянии, и тело привычно отозвалось на ее красоту. Расс не мог сесть, видя, что Синтия по-прежнему стоит на месте, но еще больше он опасался, что его возбуждение будет замечено, и потому не знал, что делать. Он вздохнул с облегчением, когда миссис Фриц отвлекла Синтию, выйдя из кухни и хлопнув дверью.

Синтия с не меньшим облегчением приняла из рук кухарки полотенце и вытерла лицо. Встреча с Рассом стала для нее полной неожиданностью. Синтия даже не попыталась проанализировать свои чувства, которые заставили ее проворочаться в постели без сна добрую половину ночи. Измученная, она наконец заснула и проснулась позже, чем обычно, а поэтому позднее вернулась с пробежки и столкнулась с Рассом, не успев переодеться. Впрочем, это зрелище было ему не в новинку. Он видел тело Синтии обнаженным, усыпанным капельками пота, а она не раз созерцала свидетельство его возбуждения. Но сейчас об этом не следовало вспоминать.

Вытерев шею и руки, Синтия взяла поданный миссис Фриц стакан ледяной воды и жадно осушила его.

– Кофе, мэм? – спросила кухарка.

– Нет, спасибо, – отказалась Синтия, дождалась, когда миссис Фриц скроется на кухне, и повернулась к Рассу. Она держала полотенце перед собой, отгораживаясь им, словно щитом, от пристального взгляда Расса. – Прошу прощения, – негромко произнесла Синтия. Ее дыхание уже выровнялось, но тело, казалось, дрожало от волнения. – Если бы я знала о твоем приезде, не стала бы врываться сюда без предупреждения.

– Ты у себя дома, – мягко возразил Расс. Он не сводил глаз с Синтии – впрочем, такое с ним случалось и раньше. – Ты имеешь право входить куда пожелаешь. Непрошеный гость – это я. Мне просто захотелось заехать к вам, повидаться с Дайаной, а заодно узнать, все ли хорошо у тебя.

– Я в полном порядке.

Но вид Синтии свидетельствовал об обратном – казалось, она парализована страхом. Нет, тут же понял Расс, не парализована, а скорее загипнотизирована. С той памятной встречи в кафе они принадлежали друг другу так безраздельно, что остальной мир для них перестал существовать, а неведомая сила непрестанно влекла их друг к другу. Кто знает, быть может, это влечение вызвано неким химическим процессом в их организме, воздействие которого они не в силах обуздать. Расс догадывался, что сейчас желание обуревает Синтию не меньше, чем его самого.

А Синтия в этот момент не думала ни о встрече в кафе, ни о непреодолимом влечении. Она понимала, что должна извиниться и уйти в дом, но сделать это не могла. Ничем не лучше было стоять столбом. Недовольная жалким прикрытием, которое обеспечивало полотенце, Синтия пересекла дворик и села за стол напротив Расса, прикрыв полотенцем шею и грудь. Только после этого она сумела вздохнуть свободно.

Расс тоже сел.

– У тебя чудесный дом, Син. Он принадлежал Мэттью до того, как вы поженились?

– Нет, мы купили его после свадьбы. Хозяйка этого дома скончалась как раз в то время, когда мы подыскивали себе жилье. Дом требовал серьезного ремонта.

Немногочисленные помещения дома, которые удалось увидеть Рассу, находились в безупречном состоянии. Он догадывался, что после покупки дом не раз ремонтировали и отделывали заново.

– Должно быть, и с садом пришлось немало повозиться?

– Да, он был совсем запущен. Некоторые растения удалось сохранить, но большинство мы заменили.

– Твой специалист по ландшафтным садам на редкость талантлив.

– Я не обращалась к специалисту по ландшафтным садам. Те из них, с кем я беседовала, предлагали устроить множество милых мелочей, которые придали бы саду стандартный чопорный вид. А мне хотелось, чтобы он поражал обилием растительности, и, веришь или нет, добиться этого оказалось гораздо проще, чем я думала. Поэтому я сама руководила всеми работами.

Это признание произвело впечатление на Расса, но не удивило его. Он знал, что Синтия способна осуществить все, что ни задумает, и деньги или самоуверенность, которую придает богатство, тут ни при чем. Синтия умела работать. Училась ли она готовить, поддерживала ли порядок в их крохотной квартирке, ухаживала ли за ребенком или за мужем – все получалось у нее превосходно.

– Должно быть, ты уже тогда планировала предстоящую свадьбу, – заметил он. – Эта лужайка – идеальное место для проведения свадебного торжества. И если солнце согласится выйти из-за туч…

– Непременно, – живо перебила Синтия и улыбнулась. – Оно всегда покровительствует новобрачным.

Расс медленно расплылся в улыбке.

– Ты всегда умела надеяться на лучшее – пожалуй, как никто другой. В школе ты готовилась к экзаменам, буквально не отрываясь от книг, но, когда закрывала учебники, уже твердо знала, что без труда сдашь экзамен. Когда мы подыскивали себе квартиру, ты была уверена, что мы найдем подходящую и недорогую, – так и вышло. Когда мы искали работу, ты не сомневалась, что мы будем работать неподалеку друг от друга, чтобы каждый день встречаться за ленчем, – и ты действительно оказалась права. – Он отчетливо помнил эти встречи за ленчем. Судя по мечтательному выражению на лице Синтии, она тоже помнила их.

– Коричневые бумажные пакеты… – задумчиво проговорила она, вспоминая. – Сандвичи с арахисовым маслом и желе, с творогом, оливками или тунцом – два тебе, один мне. Картофельные чипсы обычно ломались и мялись при перевозке. Яблоко и термос шоколадного молока…

– Шоколадного крема, размешанного в молоке, – с усмешкой поправил Расс. – Помнишь?

Она усмехнулась в ответ и кивнула.

– Я всегда уверяла тебя, что они как следует перемешаются, – так и выходило.

– А еще ты твердила, что незачем спешить в больницу после того, как у тебя отошли воды. Мы медлили так долго, что едва не опоздали, – Расс повернулся к Дайане, – и ты чуть не родилась на переднем сиденье… – Он осекся, видя, что в глазах дочери блестят слезы. – Что случилось? – встревоженно спросил он.

Она улыбнулась.

– Ничего. Просто приятно видеть вас вдвоем… – Она метнула быстрый взгляд на Синтию и снова уставилась на отца. – Похоже, жизнь вернулась на круги своя – как раз накануне моей свадьбы.

В эту минуту Синтия окончательно уверовала, что Дайана – настоящее сокровище. Другая дочь на ее месте злилась бы на мать – за то, что свадьбы пришлось ждать так долго. А Дайана, казалось, была всем довольна, подтверждая то, что объяснила Синтия Рассу вчера вечером, в номере отеля. Дайана всегда была послушным ребенком. Она довольствовалась тем, что получала, и умела быть благодарной, как никто другой.

Должно быть, те же мысли посетили и Расса, поскольку, прежде чем Синтия взяла себя в руки, он обнял Дайану за плечи и привлек к себе. Синтия почувствовала резкий укол, а затем – судорожное биение сердца. Она впервые видела отца и дочь рядом, и это зрелище поразило ее сильнее, чем можно было предположить. Расс вел себя непринужденно, и сразу было видно, как сильно любит он Дайану, – из него мог бы получиться замечательный отец. Синтия даже немного приревновала дочь к Рассу.

Мимоходом отметив в этой ревности оттенок зависти, Синтия поднялась и направилась к дому.

– Син, ты куда?

– Принять душ, – отозвалась она и устремилась к двери, не обращая внимания на скрип плетеного стула за спиной. Но Расс догнал ее прежде, чем она успела открыть дверь.

– Подожди, – приглушенно произнес он. – Я хочу кое о чем спросить тебя.

Синтия стояла, уставившись себе под ноги, но это не помогало. Она боялась поднять глаза и вновь обнаружить, насколько высок Расс. Он всегда возвышался над ней, как башня. Когда им было по восемнадцать лет, отчасти именно из-за роста Синтия находила Расса таким привлекательным. Она благоговела перед ним, сочувствовала – такое трудное детство! – и восхищалась тем, каким он стал, несмотря ни на что, но главное – она была влюблена. Синтии хотелось верить, что она давно убила в себе это благоговение и любовь, но рост Расса остался прежним…

– Я вся растрепана, – объяснила она. – Мне неловко сидеть с тобой в таком виде.

– Я повидал тебя всякой.

– Тогда мы были детьми. А теперь все изменилось.

– На церемонии тебе незачем стоять рядом со мной. Я – всего лишь один из родственников.

Синтия вскинула голову.

– Для меня – нет. Наш брак был расторгнут много лет назад.

Расс прочел обиду и боль на ее лице и, как вчера вечером, удивился силе этих чувств. Он думал, что пережитое для Синтии давно в прошлом. В конце концов, она вышла замуж во второй раз.

– Потому я и завел этот разговор, – негромко заявил он.

У Синтии удивленно раскрылись глаза.

– Ты имеешь в виду расторжение брака? Решил жениться?

– Нет, что ты! Просто один из священников, который будет участвовать в обряде венчания Дайаны, – мой давний друг.

– Джекки Флинн, – еле слышно пробормотала Синтия, а Расс заулыбался.

– На баскетбольной площадке его называли иначе.

– На твоем месте я не стала бы вспоминать его прежнее прозвище. Для своих друзей он давно стал отцом Джоном.

– Отец Джон… – почтительно повторил Расс. – Я написал ему и сообщил, что приеду на свадьбу, а он попросил сразу же позвонить, что я и сделал сегодня утром. Он пригласил нас поужинать в «Ритц».

– Нас?

– Вот именно.

– Поужинать?

– Да, так он и сказал.

– В «Ритц»?

Расс кивнул.

– Это возмутительно, – выпалила Синтия. – Мне казалось, церковь тратит деньги на более благопристойные цели.

– Именно так я и ответил ему.

– И что же он?

– Сказал, что мы оба сделали такие щедрые пожертвования церкви в честь свадьбы Дайаны, что он просто обязан отблагодарить нас. А еще он добавил, что давно мечтал поужинать в «Ритце», и под конец признался, что предстоящий ужин не будет стоить ему ни единого цента. Оказывается, он выиграл пари, заключенное с менеджером ресторана.

– Каков прохвост! – тоном дружеского упрека пробормотала Синтия.

– И я того же мнения. Так ты согласна? Сегодня вечером ты свободна?

– Да, но…

– Он предложил нам заехать за ним в семь часов. Может, тебя не устраивает время?

– Нет, но…

– Вот и хорошо, – со вздохом перебил Расс. – Он так настаивал, что мне было бы жаль разочаровывать его отказом.

– Но ведь с отцом Джоном дружил только ты, – возразила Синтия, считая неразумным проводить рядом с Рассом даже несколько лишних минут. Чутье подсказывало ей, что ничего хорошего из этого не выйдет. – Вы наверняка захотите поговорить о прошлом. По-моему, будет лучше, если вы поужинаете вдвоем.

– Он сказал, что хочет обсудить кое-какие детали свадебной церемонии.

– Я уже обсудила с ним все, что требовалось.

– Но отец Джон хотел поговорить с нами обоими.

Синтия крепко зажмурилась. Расс настаивал, а она никак не могла найти предлог, чтобы отказаться от ужина.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – произнес Расс интимным, приглушенным тоном, – поверь, отчасти я согласен с тобой.

– В том, что нам не следует принимать приглашение? – уточнила Синтия, не открывая глаз.

– В том, что нам не следует искушать судьбу и проводить вечер за одним столом. – В сущности, в эту минуту он как раз искушал судьбу, придвинувшись вплотную к Синтии и обнаружив, что от нее исходит прежний, сладкий и соблазнительный, аромат. Расс резко выпрямился и сделал шаг назад. – Но ведь отец Джон – священник. По-моему, лучшего буфера нам не найти.

Синтия беззвучно повторила слово «буфер», словно пробуя его на вкус, и открыла глаза. Пожалуй, лучше было бы сказать «рефери», если Им предстоит столь же бурный спор, как вчера вечером. Или «компаньон» – поскольку Синтия давно отвыкла беседовать с Рассом наедине. Она понимала, что избежать воспоминаний о прошлом и о том, что сексуальность играла главную роль в их взаимоотношениях, им не удастся. Но все это осталось в прошлом. Всем чувствам давно пора умереть. Иначе и быть не могло.

Именно поэтому Синтия решила принять приглашение.

– Хорошо. К какому времени я должна собраться?

– Без четверти семь тебя устроит?

Она кивнула.

– Увидимся вечером.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Весь день Синтия провела как на иголках, пытаясь найти предлог, чтобы избежать ужина. Но несмотря на то, что она умышленно оставила свободными вечера предсвадебной недели на случай возникновения непредвиденных хлопот, их скопилось на удивление мало. Ежедневно она встречалась с флористом и поставщиком провизии – оба они были знатоками своего дела и держались с непоколебимым спокойствием. Тэмми Фарентино позаботилась о том, чтобы приглашенный струнный квартет и джаз-банд точно знали, когда и что они должны исполнять; кроме того, Тэмми взяла на себя заказ скатертей, лимузина, фотографа и оператора. Мэнди Джонсон не только привезла заказанную Синтией книгу в кожаном переплете, в которой гостям предстояло записывать пожелания при входе в церковь, но и договорилась с каллиграфом, тот записывал на карточках номера мест за столом по мере того, как Синтия и Дайана решали, как следует рассадить гостей. Почти ежедневно Дайана встречалась со своими подружками и бывала на примерках свадебного платья. Маленькая неувязка возникла с выбором золотых сережек в виде бутонов роз, которые Дайана хотела преподнести в подарок каждой из подружек, но затруднение быстро разрешилось.

Поэтому во вторник вечером Синтии было решительно нечем заняться, кроме как нервно ерзать на кушетке в стиле Людовика XVI, стоящей в глубине гостиной. Синтия была одета в простое платье абрикосового цвета и беспокойно теребила узорчатую шаль. И платье, и шаль она выбрала в основном из соображений скромности и благопристойности. Представ сегодня утром перед Рассом в весьма неприглядном виде, Синтия испытывала желание реабилитироваться.

Расс позвонил в дверь, когда на часах было без двадцати семь. Синтия ничуть не удивилась, помня о давней привычке Расса приходить чуть раньше назначенного часа. Именно поэтому она была готова уже в половине седьмого. Услышав звонок, Синтия вскочила так порывисто, что была вынуждена простоять на месте не меньше десяти секунд, размеренно дыша и пытаясь утихомирить лихорадочно бьющееся сердце. Немного овладев собой, Синтия направилась к двери.

Дворецкий Роберт опередил ее. Его высокий рост, стройность и гибкость подчеркивались безупречной осанкой и темно-серыми жилетом и брюками.

– Миссис Бауэр, к вам пришли.

Синтия вышла в фойе и пробормотала, глядя на дворецкого:

– Благодарю, Роберт.

Роберт учтиво кивнул ей, затем Рассу, повернулся и с гордо выпрямленной спиной удалился на кухню.

– Он держится с редкостным достоинством, – заметил Расс.

– Это муж миссис Фриц.

Расс изумился – такое ему ни за что не пришло бы в голову.

– Ты шутишь?

– Нет. Они давно работают у нас. Роберт исполняет обязанности не только дворецкого, но и водителя, курьера и ремонтника. А еще он ухаживает за розами.

Расс поднял бровь.

– Мастер на все руки!

– Можно сказать и так, – кивнула Синтия.

Расс улыбнулся.

– Но я предпочел бы делать комплименты тебе. Ты великолепно выглядишь.

Синтия смущенно поблагодарила, мысленно напоминая себе, что такие комплименты раздают налево и направо из простой вежливости. Ее сердце громко колотилось и никак не хотело успокаиваться. Неожиданно Синтия услышала собственные слова: «Ты тоже выглядишь бесподобно» – и с удивлением оглядела темно-синий летний костюм Расса, накрахмаленную белую рубашку и шелковый галстук.

– Ты хотела что-то сказать?

– Ты стал таким… – она взглянула ему в глаза, – взрослым.

Расс усмехнулся.

– Да, я постарел.

– Знаю, но в моей памяти ты остался восемнадцатилетним юношей. Как странно вдруг увидеть тебя сорокатрехлетним мужчиной! – Синтия слегка нахмурилась, озадаченно продолжая: – Кажется, я впервые вижу тебя в костюме.

– Раньше у меня не было ни одного костюма – ни в то время, когда мы познакомились, ни позже, пока мы жили вместе.

– Он выглядит… – Синтия замялась, подыскивая нужное слово, и закончилапросто, но красноречиво: —…великолепно.

Расс криво усмехнулся.

– Благодарю. – Он казался слегка смущенным, но был очарователен в своей неловкости. Он всегда отличался застенчивостью. Синтия помнила, как краснел Расс, когда она осыпала его ласковыми, интимными прозвищами. Как она любила, когда он отвечал ей тем же. Хотя сейчас Расс не покраснел, Синтии понравилось смущенное выражение на его лице – импозантный мужчина, похоже, растерял всю свою уверенность в себе. Ей казалось, что она вновь пробудила в нем робкого юношу, которым он когда-то был. Синтия не жалела об этом, поскольку сама в душе осталась юной жизнерадостной девушкой, опьяненной первой любовью.

Воспоминания… Все, что было между нами, давно в прошлом, убеждала себя Синтия. С трудом отведя взгляд от Расса, она посмотрела на свои маленькие золотые часики.

– Не хочешь выпить перед отъездом?

– Нет, спасибо. Джон наверняка предложит нам выпить – еще слишком рано, столик заказан на восемь часов. Ты готова?

Взяв маленькую вечернюю сумочку с антикварного столика, стоящего у двери, Синтия кивнула. Несколько минут спустя она уже сидела в машине Расса, направляющейся к дому священника.

Джон Флинн жил в скромном каменном коттедже позади церкви. Он уже ждал гостей, но, судя по выражению его лица, нервничал, что удивило Синтию. Принужденно улыбнувшись и дружески пожав ей руку, Джон с радостно вспыхнувшими глазами повернулся к Рассу и крепко обнял его.

– Как я рад тебя видеть, Расс! – восклицал он, похлопывая друга по плечу. Но внезапно его улыбка угасла, он виновато перевел взгляд с Расса на Синтию. – Я так ждал этого вечера, но похоже, сегодня мне не удастся побывать в «Ритце». Минут двадцать назад мне позвонил один из прихожан. Произошла серьезная авария.

– О Господи! – ахнула Синтия, лихорадочно соображая, кто из прихожан мог попасть в беду и знакома ли она с этим человеком. В городе у нее была масса знакомых, и отец Джон знал об этом. Синтия поняла: если бы отец Джон хотел поставить ее в известность, он назвал бы ей имя пострадавшего. – Автомобильная авария?

– Нет, несчастный случай на стройке. Насколько мне известно, все обошлось, но мой прихожанин чрезвычайно взволнован, и я пообещал как можно быстрее приехать в больницу. Я пытался дозвониться до вас и предупредить, но оказалось, что вы уже уехали, и потому я решил дождаться и лично объяснить вам, в чем дело. – Он повернулся к Рассу: – Извини. Мне очень жаль, что я вас подвел.

Расс знал, что беда всегда приходит без предупреждения.

– Тебе не за что извиняться, Джон. За последний год мне не раз приходилось менять планы в последнюю минуту из-за неожиданных происшествий в студенческом общежитии. Есть профессии, с которыми никогда не знаешь, что ждет тебя в следующую минуту, твоя работа относится к таким. Я жалею только о том, что нам так и не удастся поговорить.

– Можно перенести встречу, только и всего, – предложил Джон. – А сегодня поезжайте в «Ритц» вдвоем.

Синтия встрепенулась.

– Нет-нет, отец Джон, это невозможно!

– Но столик уже заказан, – принялся настаивать священник. – А менеджер – мой должник. Я предупредил его, и он ждет вас.

Расс чувствовал себя так же неловко, как и Синтия.

– Почему бы нам просто не перенести ужин на другой день? Завтра вечером ты свободен, Джон?

Священник покачал головой.

– Увы! А в четверг вечером состоится репетиция свадебной церемонии, а затем – ужин в ресторане Гранателли. – Он обратился к Синтии: – Да и вам, наверное, не захочется уходить из дома накануне свадьбы.

– Я просто не смогу, – виновато призналась она. – У нас в гостях будет Энни Д'Анджело и еще Бог весть сколько подружек невесты. Возможно, Дайана начнет нервничать. Я должна быть рядом – на случай, если ей понадобится моя помощь.

– Значит, вам надо побывать в «Ритце» сегодня, – подытожил отец Джон, – а потом рассказать мне, как прошел вечер. – Он повернулся к Рассу: – Мы сможем поговорить за ужином после репетиции?

– Разумеется.

– По-моему, нам все-таки не стоит ужинать без вас, отец Джон, – заметила Синтия. При мысли о том, что ей придется провести весь вечер вдвоем с Рассом, у Синтии екнуло сердце. – Что толку выигрывать пари, если нельзя получить выигрыш?

– Я получу его, – заверил ее Джон.

– Выигранное пари принесет пользу не вам, а нам.

– Я – священник. Поужинав в «Ритце», я нарушил бы обет. И кроме того, – добавил он с лукавой улыбкой, – я выиграл пари только благодаря победе любимой команды. В следующий раз я снова поставлю на «Кардиналов» – они наверняка победят. – Отец Джон обнял Синтию и Расса за плечи и повел их к машине. – Сегодня мне предстоит трудный вечер. Мне будет приятно вспоминать о том, что вы ужинаете в «Ритце». Неужели вы откажете мне в таком удовольствии?

– Это шантаж, – дружески упрекнула священника Синтия.

Расс добродушно добавил:

– Я рад, что под твоей сутаной по-прежнему бьется сердце Джекки Флинна.

Лукаво усмехаясь, Джон убрал руки с плеч друзей, чтобы открыть дверцу машины перед Синтией.

– Господь понимает, что даже самые набожные из людей – отнюдь не святые.

Синтия устроилась на пассажирском сиденье.

– Боюсь, без вас ужин пройдет невесело.

Джон захлопнул дверцу и склонился к открытому окну.

– Все зависит только от вас. Помню, когда-то вам было достаточно только общества друг друга.

– Эти времена давно в прошлом, – с оттенком грусти отозвалась Синтия и прежде, чем священник успел ответить, накрыла ладонью его руку. – Сегодня мы будем вспоминать о вас. Надеюсь, все обойдется.

– Я тоже надеюсь, – кивнул он и повернулся к Рассу. – Значит, до четверга?

– Договорились. – Расс завел машину и тронулся с места. Лишь проехав целый квартал, он понял, что задумал его бывший товарищ по футбольной команде. Перепасовав Рассу мяч, Джекки Флинн явно надеялся на гол. Он не учел только одного: Расс давно потерял форму, а ставки в этой игре были чересчур высоки.

В молчании спутники проехали еще один квартал. К этому времени желание узнать, о чем думает Синтия, окончательно измучило Расса. Наконец он решился заговорить:

– Досадно… Мне не терпелось поболтать с Джоном. Хотел бы я знать, с кем случилось несчастье?

Мысли Синтии были полностью поглощены сидящим рядом с ней мужчиной и предстоящим вечером в его компании. Услышав слова Расса, она почувствовала укол совести. Неизвестный ей несчастный человек боролся со смертью, пока она обсуждала все «за» и «против», не зная, стоит ли появляться в новом сент-луисском «Ритц-Карлтоне» под руку с бывшим мужем. Отвернувшись к окну, чтобы избавиться от беспокойного ощущения присутствия Расса, она пожала плечами.

– Отец Джон сказал, что все обойдется. Я всегда опасалась несчастного случая с Дайаной. – Она задумалась. – Впрочем, я боялась не только несчастных случаев. – Снова поразмыслив, она наконец призналась: – Я просто боялась за нее. И до сих пор боюсь. Знаю, ей уже двадцать пять лет, она вполне самостоятельная женщина, но стоит мне подумать о том, сколько опасностей грозит ей в Нью-Йорке, и мне кажется, что я сойду с ума от страха. Хорошо, что теперь с ней рядом будет Ник.

– Не говори об этом Дайане. Она ответит, что вполне способна самостоятельно позаботиться о себе.

– И все-таки я боюсь за нее – не постоянно, нет, а только когда задумываюсь об этом.

Расс собирался ответить, что такова участь всех матерей, но взглянул на Синтию и промолчал. Она умышленно не поворачивалась к нему лицом, но ее профиль на фоне окна был так прелестен, что заготовленные слова вылетели из головы Расса. Еще долгое время после того, как он перевел взгляд на дорогу, Расс видел перед глазами профиль Синтии, и им постепенно овладевало смущение. Он с нетерпением ждал этого вечера, а сейчас ожидание стало невыносимым.

– Син, если тебе не хочется ужинать… я хотел сказать, если мое присутствие вызывает у тебя неловкость, я могу отвезти тебя домой.

Она опустила глаза. Неловкость? Нет, чувство, которое она испытывала, называлось иначе. Однако Синтия нисколько не сомневалась, что вскоре ее смущение в присутствии Расса исчезнет без следа. С ним она всегда чувствовала себя легко и спокойно. Когда они познакомились, Синтии хотелось до мелочей знать жизнь Расса, быть посвященной во все подробности его дел в школе и дома. Теперь, двадцать пять лет спустя, у нее возникло то же самое желание.

В этом и состояла опасность. Расс по-прежнему был ей небезразличен. Синтия с изумлением поняла, что она возбуждена, несмотря на то что Расс ни разу не прикоснулся к ней с тех пор, как двадцать пять лет назад они в последний раз занимались любовью. Вчера вечером, встретившись в отеле, они даже не обменялись рукопожатием. Расс не попытался взять Синтию за руку и сегодня утром, чтобы помешать ей уйти из внутреннего дворика, не попробовал обнять ее за талию, помогая вечером сесть в машину.

– Ну, что скажешь, Син?

Влечение до сих пор не угасло. Голос Расса Синтия ощущала как физическое прикосновение, его взгляд ласкал ее. Но она была в состоянии совладать с собой. Она твердо решила не поддаваться чувствам. После утомительных приготовлений к свадьбе она заслуживала мирного, интимного ужина, а с кем еще она могла поужинать в тихой обстановке, как не с отцом невесты? Кроме того, Синтию мучило любопытство. Увиденное убеждало ее, что Расс заметно изменился. Ей хотелось услышать подробности его жизни.

– Ничего, переживу, – вздохнула она, обращаясь скорее к себе, чем к своему спутнику.

Расс неверно истолковал ее вздох.

– Мне не нужны одолжения, – буркнул он.

Синтия метнула в его сторону удивленный взгляд.

– При чем тут одолжения?

– Я не нуждаюсь в обществе и вполне могу поужинать в одиночестве.

– Я же сказала: еду с тобой.

Расс не сводил глаз с дороги, крепко сжав руль.

– Судя по твоему голосу, меньше всего на свете тебе хочется ужинать со мной, и если так, я предпочту перекусить один.

– Пожалуй, в конце концов тебе действительно придется ужинать в одиночестве. Наверное, тебе недостает только подходящего предлога, чтобы отделаться от меня.

– Мне – нет, а вот ты, похоже, именно об этом и мечтаешь.

Синтия развернулась лицом к Рассу.

– С какой стати?

– Потому, что рядом со мной ты чувствуешь себя неловко.

– Ничего подобного я не говорила.

– Еще бы! Ты давно отвыкла говорить об этом вслух.

– Когда речь идет о тебе, я говорю то, что думаю!

Расс нахмурился.

– Верно. Именно поэтому нам не следует сегодня ужинать вдвоем. Ты по-прежнему злишься на меня за то, что случилось двадцать пять лет назад. Вчера вечером ты не смогла сдержать обиду, не удержишься и сегодня.

– Потому, что мне до сих пор больно!

– Двадцать пять лет спустя?

– Да!

– Тебе давно пора забыть о прошлом.

– Я надеялась, что забыла о нем, но, увидев тебя, снова все вспомнила.

– Напрасно, – заметил Расс, с трудом сдерживая раздражение. – Двадцать пять лет – слишком долгий срок, чтобы помнить обиды.

– Двадцать пять лет – ничтожно малый срок для людей, которые пережили то же, что и мы! Или ты пытаешься убедить меня, что не испытывал ровным счетом никаких чувств после того, как сбежал? Что за эти годы ни разу не вспоминал о нас и не тосковал? Что никогда не просыпался среди ночи, сгорая от вожделения, способного превратить айсберг в облачко пара? – Едва успев выпалить эти слова, Синтия пришла в ужас, но сказанного было не вернуть – впрочем, этого ей и не хотелось. В жизни Синтии еще не было случая, чтобы кто-то упрекнул ее в нечестности. – Но если ты действительно считаешь, что между нами все кончено… – она щелкнула пальцами, – значит, между нами с самого начала было что-то не так. Неужели все наше прошлое – ложь?

Расс ответил не сразу. Наконец, овладев собой, он свернул на обочину и остановился, не выключая двигатель. Уронив руки на колени, Расс уставился в центр рулевого колеса, где помещалась туго свернутая воздушная подушка. В случае аварии она надулась бы и спасла ему жизнь. А как раз сейчас Рассу очень нужна была помощь. Но спасение не всегда приходит вовремя.

– Нет, не ложь, – тихо ответил он. – Я не знаю ничего прекраснее нашей любви. Бывали минуты, когда тяжесть потери становилась для меня почти невыносимой. На войне я иногда думал, что мне абсолютно наплевать, вернусь я домой или нет. Но неведомая сила заботилась обо мне, поскольку сам я напрочь забывал об осторожности. Вернувшись домой целым и невредимым, я принялся усердно учиться, а после занятий работал, хотя стараться мне было не для кого. Я собственными руками уничтожил наше счастье, и если ты считаешь, что только одна мучилась бессонными ночами, то глубоко ошибаешься. Бывали ночи, когда меня влекло к тебе с такой силой, что я готов был немедленно примчаться сюда.

Расс замолчал и прикусил губу, а затем медленно продолжал:

– Ты права: двадцать пять лет – ничтожный срок, если чувства так сильны. Несмотря на это, я пытался отрицать их с тех пор, как мы встретились вчера вечером. – Расс помедлил, опасаясь сказать лишнее. Но самым чудесным даром его любви к Синтии была откровенность: они без смущения изливали друг другу душу. Они поверяли друг другу все мысли, делились планами – кроме одного раза, когда Расс принял решение уехать. Расс был обязан честно ответить на искренний порыв Синтии, поэтому он признался: – Чувства вернулись. На это я не рассчитывал. Я надеялся, что ничего не произойдет, но, как выяснилось, просчитался.

Синтия сидела в такой же позе, как Расс, сложив ладони на коленях и глядя прямо перед собой. Ей хотелось повернуться к нему, но она не осмеливалась – и без того слова Расса привели ее в смятение.

– Должно быть, во всем виноваты воспоминания. Возможно, все чувства, которые мы испытываем сейчас, – лишь воспоминания о том, что мы чувствовали раньше.

– Может быть.

– А может, это всего лишь последствия недосказанности, оставшейся между нами.

– Вполне возможно.

– Наверное, мы с тобой не испытываем никаких чувств друг к другу – ведь и ты, и я так изменились. Мы просто вспоминаем о том, какими были раньше.

– Пожалуй, да. – Расс устремил взгляд на ветровое стекло. – И что же нам теперь делать?

– Не знаю. – Не поворачивая головы, Синтия ответила вопросом на вопрос: – Ты всегда был рассудительным, Расс, вот и скажи: что нам теперь делать?

Расс задумался, пытаясь отделить совет разума от настойчивых уверений сердца, но вскоре понял, что между тем и другим почти нет разницы.

– По-моему, нам надо поговорить. Мы оба должны узнать, какими стали теперь. Надо противопоставить прошлому реальность. Может статься, мы обретем твердую почву под ногами, как следует узнав друг друга.

– Ты предлагаешь найти золотую середину между влечением и антагонизмом?

– Верно.

– И ты думаешь, это возможно?

– Да. Мы никогда не питали враждебности…

– …друг к другу, – подхватила Синтия слабым голосом, поскольку по-прежнему наряду с влечением ощущала отсутствие вражды.

Расс без лишних расспросов понял, что она имеет в виду. Он сам испытывал те же чувства. Медленно повернув голову, Расс вздрогнул, вновь увидев Синтию. Долгие годы он мечтал о ней, хотя по утрам всегда старался вытеснить возбуждающие желание мысли из головы. Но сейчас она была рядом. С ним. После многолетних мечтаний.

– По-моему, между нами ничего не изменилось, – произнес он так тихо, что в уличном шуме Синтия могла бы его не услышать. Но наступил беспечный июньский вечер, поток машин постепенно редел. Единственным шумом, заглушающим голоса, был шелест прохладного ветра, но его прохлады не хватало, чтобы остудить пыл Расса. – Посмотри на меня, Син.

После минутных колебаний она повернула голову. Заметив в глазах Расса отражение ее собственных чувств, Синтия ощутила, как у нее сжалось сердце. Расс поднял руку, и Синтия затаила дыхание. Задержав ладонь на секунду в воздухе, Расс легко коснулся ее щеки и провел по шее. Большим пальцем он осторожно задел ее губы.

– Да, ничего не изменилось, – хрипло повторил он.

– Знаю, – прошептала Синтия.

– Но мы повзрослели. Мы сумеем сдержаться.

– Иначе нельзя. Больше я не вынесу этой боли.

– А как же радость? – Расс вспомнил, как Синтия возносила его на вершину, откуда мир казался захватывающе прекрасным. – Неужели ты больше не хочешь вкусить ее?

– О Господи! – Ее неудержимо влекли эти затуманенные глаза, хрипловатый голос, серебристые нити в волосах – прежде их не было, значит, причиной влечения были отнюдь не воспоминания. Синтии хотелось, чтобы Расс поцеловал ее – ради исполнения этого желания она была готова пожертвовать чем угодно.

Пришла очередь Синтии поднять руку и застыть в нерешительности. Наконец она провела кончиками пальцев по губам Расса, коснулась щеки, виска и спустилась к уху.

Прерывисто вздохнув, Расс прижал ее ладонь к шее.

– Не искушай меня, Син. Не пытайся объяснить, что между нами все в прошлом. Мои чувства к тебе ничуть не изменились. Мне никогда не удавалось сохранить сдержанность, ощущая твои прикосновения. Будь у меня выбор, я немедленно увез бы тебя ко мне в отель, забыв про ужин. Но, по-моему, это неразумно.

Внутренне Синтия разрывалась надвое: одна ее часть предпочла бы номер в отеле, полагая, что нарастающей в них страсти просто необходимо дать выход. С другой стороны, Синтия опасалась, что даже после этого страсть не угаснет, и не знала, как следует поступить.

Отдернув руку и положив ее на колено, она произнесла:

– Ты прав. Едем ужинать.

Эти слова вырвались у нее слишком поспешно – Расс наверняка понял, какие чувства раздирают ее. Однако он не сказал ни слова. Синтия исполнилась бесконечной благодарности к Рассу, когда он без возражений тронул машину с места.


– Расскажи, как ты жила, – попросил Расс. Прибыв в «Ритц» чуть раньше назначенного часа, они решили посидеть в баре.

Синтия неторопливо отпила глоток мартини из своего бокала. Вырвавшись из тесного салона машины и оказавшись в окружении людей, она почувствовала себя гораздо увереннее.

– Это долгий разговор. С чего мне начать?

– С самого начала. – Рассу хотелось знать все подробности жизни Синтии, о которых умалчивали газеты. – С того дня, как я уехал.

Синтия обвела край бокала кончиком пальца.

– В то время мне казалось, что моя жизнь кончена. Я была так счастлива с тобой, и вдруг ты исчез. У меня возникло ощущение, будто я падаю в пропасть.

Расс понимал, что эти воспоминания причинят Синтии боль, но не отказался от своих намерений. Именно из-за событий, произошедших после его отъезда, Синтия стала иной.

– Что сказала твоя мать, когда ты вернулась домой?

– Прежде я позвонила ей. Мне не хватило смелости явиться домой, не зная, примут ли там меня. Если бы меня отвергли один за другим и ты, и она…

– Я не отрекался от тебя.

– В то время я считала иначе, – возразила Синтия, но тут же намеренно смягчила тон. Сердиться на Расса было бессмысленно. Синтии хотелось только одного: чтобы он понял ее. – Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Поэтому сначала я позвонила маме… – она осеклась: мысленно перенеслась в прошлое, в знойный июльский день, и оказалась в телефонной будке, немыслимо грязной по сравнению с чистой младенческой кожей Дайаны.

– И что же ты ей сказала? – тихо спросил Расс.

Синтия вздохнула.

– По правде говоря, ничего. Я расплакалась, и мама все поняла. Я сумела объяснить, где нахожусь, и она приехала за мной через десять минут.

– Тебе следовало позвонить ей пораньше.

Синтия покачала головой.

– Я не могла. Только после того, как целый месяц прожила в одиночестве, я решилась встретиться с ней.

Расс глотнул скотча и несколько секунд гонял в своем стакане льдинку, прежде чем произнести:

– Я хотел, чтобы ты вернулась домой, потому, что знал: мать позаботится о тебе. Но я опасался, что она сделает твою жизнь невыносимой.

– Например, будет пилить меня за глупость?

– Вот именно.

– Этого мама не сделала. Она ни словом не напомнила мне о случившемся. Она решила вести честную игру. После твоего отъезда я совсем пала духом, и мама поняла это. Она окружила меня такой заботой и вниманием, что, когда депрессия наконец миновала, я была готова стать примерной дочерью.

Расс задумался о том, кто ухаживал за Дайаной, пока Синтия избавлялась от депрессии. Пока Расс жил с семьей, Синтия производила впечатление самоотверженной матери.

– Должно быть, ты сразу отняла Дайану от груди и перевела ее на искусственное кормление?

– Я перестала кормить Дайану грудью, когда ей исполнился год.

Это заявление доставило Рассу безмерное удовольствие, но, поразмыслив, он недоверчиво усмехнулся.

– А как отнеслась к этому Гертруда?

Синтия скривила губы.

– А ты как думаешь?

– Должно быть, она считала, что кормление грудью – вульгарный обычай, допустимый разве что для крестьян.

– Почти угадал. – Глаза Синтии погрустнели. – Но когда речь шла о Дайане, ее мнение не имело для меня никакого значения. Дайана – моя дочь. Я всеми силами старалась заботиться о ней. В те дни она была моей единственной отрадой.

Боль вернулась. Расс задумался, не зная, перестанет ли он когда-нибудь ощущать ее.

– Когда ты познакомилась с Мэттью?

– Еще в детстве, задолго до встречи с тобой. Он был на шестнадцать лет старше меня, но вращался в тех же кругах, что и мои родные. Однажды мы с Дайаной – к тому времени ей исполнилось восемнадцать месяцев – отправились в клуб, там я встретилась с Мэттью и разговорилась с ним. Спустя два месяца мы объявили о своей помолвке, а поженились через семь месяцев.

– Зачем вам понадобилось ждать семь месяцев? Чтобы Дайана успела привыкнуть к Мэттью?

Синтия покачала головой.

– Они сразу привязались друг к другу. – Она повертела бокал, стоящий на салфетке. – Просто маме захотелось осуществить все, чего мы с тобой лишили ее, поженившись тайно. Для нас устраивали вечеринки в честь помолвки и перед свадьбой, приемы и ужины. Мама была на вершине триумфа.

– А ты? – спросил Расс. Вопрос был провокационным, но ответ имел слишком большое значение.

Синтия вскинула голову и уставилась на него в упор.

– Ты хочешь знать, была ли я на вершине триумфа? Нет. Радовалась ли я? Да. Выходя за тебя замуж, я не отрекалась от привычного мира. Из-за мамы этот мир сам отверг меня. Но я выросла среди этих людей. Рядом с ними чувствовала себя в своей тарелке. Многих из них по-настоящему любила и до сих пор люблю. Разумеется, мне пришлось дать отпор низким и мелочным людям, но такие встречаются во всех слоях общества. Я окружила себя знакомыми, с которыми мне было приятно общаться. Они вместе со мной собирали средства на строительство музея искусств, создавали общество борьбы с раком, помогали бездомным задолго до того, как благотворительность стала модным занятием. – Она медленно, но решительно покачала головой. – Я не стану извиняться за то, чем занималась тогда и занимаюсь до сих пор.

Некоторое время Расс не знал, что ответить. Ему хотелось упрекнуть Синтию за то, что она развлекалась. В конце концов, пока она брала пирожные с серебряных подносов, он брел по залитым жидкой грязью рисовым полям. Но Синтия проявила пыл и красноречие, защищая собственную жизнь. Поскольку она воспользовалась обстоятельствами и своим положением в обществе, чтобы принести кому-то пользу, Расс не мог винить ее. Он уважал Синтию за верность принципам.

– Доктор Шоу, если не ошибаюсь?

Расс повернулся и оказался перед человеком, лицо которого показалось ему знакомым. За считанные секунды Рассу удалось узнать в нем отца одного из своих учеников. С улыбкой поднявшись с табурета, Расс протянул руку.

– Нелегко узнать человека вне привычной обстановки. Я видел вас только в Коннектикуте, в знакомых местах. И не сразу вспомнил, что Крис родом из Сент-Луиса. Как поживаете, мистер Мейсон?

– Прекрасно, благодарю. Я тоже узнал вас не сразу, хотя долго сидел в компании знакомых, наблюдая за вами и размышляя, где я мог видеть ваше лицо. Никак не ожидал встретить вас так далеко от дома.

– Я приехал сюда на свадьбу, – объяснил Расс. – Вы знакомы с Синтией Бауэр? Син, это Филипп Мейсон, отец одного из моих самых многообещающих учеников старшего класса.

Синтия с улыбкой протянула Мейсону руку.

– Если не ошибаюсь, мы знакомы. – Она нахмурилась, пытаясь припомнить точно, при каких обстоятельствах состоялось знакомство. – По-моему, вы сидели за столиком Грехэмов в Пауэлл-Холле.

– У вас прекрасная память, – заметил Мейсон. – Именно в Пауэлл-Холле. Кажется, это вы устраиваете свадьбу?

– Верно.

Мейсон указал на Расса:

– При чем же тут доктор Шоу?

Синтия ответила с невозмутимостью, потрясшей Расса:

– Он отец невесты.

Синтия никогда не скрывала, что отцом Дайаны был ее первый муж. Но человеку вроде Филиппа Мейсона, который знал Синтию только как миссис Мэттью Бауэр, а Дайану – как Дайану Бауэр, было вовсе незачем знать правду. Выражение, возникшее на лице Мейсона в эту секунду, было неописуемым. Его глаза удивленно вспыхнули, затем подозрительно потемнели, а когда Мейсон открыл рот, чтобы произнести какую-нибудь вежливую банальность, дар речи изменил ему.

Расс, который ценил Мейсона за ежегодный щедрый вклад в фонд школы, сжалился над ним.

– Мы с Синтией поженились сразу после школы. Дайана родилась незадолго до того, как мы расстались.

– Понятия не имел… – пробормотал Мейсон и добавил, обращаясь к Синтии: – Я думал, Дайана – дочь Мэттью.

– Вы не одиноки в своем заблуждении, – кивнула она.

Тон Синтии успокоил Расса – и, очевидно, Филиппа Мейсона, который вновь обрел уверенность в себе.

– Значит, Дайане повезло, если у нее такой отец. Он был одним из лучших учителей в Холлингсе, а теперь стал замечательным директором. Прошу вас, передайте это Дайане от моего имени. – Мейсон повернулся к Рассу: – Вы надолго приехали к нам?

– В воскресенье уезжаю.

– Если у вас найдется время, мы будем счастливы пригласить вас в гости.

– Боюсь, мне будет нелегко принять ваше приглашение – времени у меня слишком мало, а дел – уйма, но все равно спасибо. Крис еще не уехал на Юго-Запад? – Расс пытался вспомнить, как собирался провести лето младший Мейсон. Помнить увлечения каждого из трех сотен учеников школы было нелегко, но, кажется, Крис Мейсон что-то говорил об археологических раскопках в Аризоне.

– Крис уезжает в следующий вторник. Он с нетерпением ждет поездки.

– Пожалуйста, передайте ему привет от меня и пожелайте приятного путешествия.

– Непременно. – Мейсон дружески хлопнул его по плечу. – Надеюсь, вы удачно проведете лето. Поздравляю вас обоих… – он перевел взгляд на Синтию, – со свадьбой дочери.

– Спасибо, – отозвалась Синтия.

Когда Мейсон отошел, она невольно задумалась об иронии судьбы: она оказалась в одном из самых новых и роскошных отелей Сент-Луиса в обществе Рассела Шоу и сразу наткнулась на его знакомого. Эта встреча не беспокоила Синтию – совсем напротив. Она ощутила прилив гордости. По-видимому, Расс действительно многого добился в жизни. Синтии хотелось узнать об этом поподробнее.

– А теперь ты расскажи мне, как жил, – попросила Синтия.

Они сидели в уютном уголке, за отдельным столиком, но уединение не смущало Синтию. К ним поочередно подходили менеджер ресторана, метрдотель, официант для вин, второй официант и его помощник. Когда ужин был наконец заказан, Синтия порадовалась минутной передышке, надеясь за это время узнать судьбу отца своей дочери.

– Долго рассказывать, – пробормотал Расс, эхом повторяя слова, произнесенные Синтией ранее. – С чего начать?

– С демобилизации.

– Ты что-нибудь слышала обо мне? – Меньше всего Рассу хотелось повторять подробности, уже известные Синтии, – это напоминало бахвальство.

– Только то, что ты – доктор Шоу, директор частной школы Холдингс в Коннектикуте.

Расс удивился скудости сведений, известных Синтии. Дайана знала о нем гораздо больше. Его уязвила мысль, что за все эти долгие годы Синтия ни разу не поинтересовалась его судьбой – в отличие от самого Расса.

– Говоря вкратце, я получил диплом бакалавра гуманитарных наук в Джорджтауне и отправился преподавать историю в Холдингс. Через несколько лет я получил степень магистра, а затем – доктора философии. Год назад я стал директором школы.

Похоже, краткость этого повествования ничуть не смутила Синтию. Она выжидательно смотрела на Расса широко распахнутыми глазами.

– Рассказывай дальше.

– О чем?

– Почему ты выбрал профессию учителя, почему именно учителя истории, почему отправился в Холдингс, как стал директором, нравится ли тебе эта работа?

– Отвечать в таком порядке я не могу.

– Почему же?

– Потому, что тогда мои ответы прозвучат словно хронологическая таблица, а это неправда. Я выбрал историю потому, что увлекался ею.

– Ты всегда любил историю, – припомнила Синтия, – и прекрасно знал ее.

– Потому, что эта наука привлекала меня. Поэтому я закончил колледж, специализируясь на истории, и самое очевидное, что мог сделать дальше, – стать учителем. Но мне было неспокойно. Я чувствовал себя бездомным и беспомощным и поступил в колледж сразу же, как только демобилизовался из армии, а после получения диплома впервые за шесть лет растерялся, не зная, что делать дальше. Но затем услышал об открытии школы Холлингс и отправился туда. Увидев ее, я сразу принял решение.

– Как выглядит эта школа?

Воспоминания о Холлингсе смягчили голос Расса.

– Уютно, почти по-домашнему. Там всюду зелень, масса зелени. Территория школы напоминает кампус колледжа в миниатюре, от одного старого кирпичного корпуса до другого тянутся обсаженные деревьями аллеи. Там чувствуется дыхание времени. И ощущение заботы. Сначала в Холлингсе учились только мальчики. Больше половины их жило в интернате. Это означало, что школа должна заменить им родителей. Так и было. Думаю, прежде всего меня привлекла именно забота, чувство товарищества между учащимися и преподавателями. Холлингс стал моей семьей. И домом.

– Ты живешь в кампусе?

– Поначалу мне предоставили двухкомнатную служебную квартиру в одном из общежитий. В ней имелась мебель, и потому мне не пришлось ничего покупать. Я получал прибавку к жалованью, выполняя обязанности воспитателя.

– Это трудная работа?

– Для человека, любящего детей, – нет, а я люблю их.

– Вот бы не подумала… – удивленно пробормотала Синтия.

– Я тоже не подозревал об этом, пока жил с тобой. Мы сами были еще детьми.

– Когда же ты открыл в себе любовь к детям?

– Пока жил в Джорджтауне. Я принимал участие в проекте по работе с городскими детьми. Этих детей нельзя было назвать послушными, но они умели быть благодарными. В Холлингсе дети оказались совсем другими, но мне было интересно работать с ними.

– И потому ты остался в школе. Ты брал отпуск, пока писал диссертацию?

Расс покачал головой.

– Я занимался ею по вечерам и в летние каникулы.

– Должно быть, тебе пришлось нелегко.

Расс пожал плечами.

– Мне требовалось чем-нибудь себя занять.

– Ты с кем-нибудь встречался? – спросила Синтия. По ее мнению, Расс стал на редкость привлекательным мужчиной. Должно быть, ни одна женщина не могла пройти мимо него, не оглянувшись.

– Изредка.

– В школе были преподаватели-женщины?

– Да, несколько. Сейчас, после объединения с женской школой, их стало больше.

– Когда это произошло?

Расс ответил и на этот вопрос, и на все последующие. Ощущая естественное любопытство со стороны Синтии, он расслабился. Официант принес рогалики, затем салаты, а Синтия неутомимо составляла из обрывочных сведений картину жизни Расса. Поддавшись ее энтузиазму, Расс мысленно унесся в прошлое. В прежней жизни именно энтузиазм был основной чертой характера Синтии. Расс вздохнул с облегчением, в очередной раз убедившись, что она ничуть не изменилась.

Им вновь помешали – даже не один раз, а дважды: к столику подходили знакомые Синтии. Хотя Расс охотнее обошелся бы без непрошеных гостей, на лице Синтии всякий раз появлялось такое виноватое выражение, что его раздражение улетучивалось. Кроме того, Синтия возобновляла разговор с того места, на котором их прервали, давая Рассу понять, что действительно интересуется его прошлым. Расс чувствовал себя на седьмом небе.

Вечер завершился столь же приятно. К тому времени, как Расс подвез Синтию к ее элегантному, увитому плющом дому, он чувствовал себя так, словно провел целый час в ее обществе в дешевом кафе их юности. За вечер его возбуждение возросло: просидев напротив Синтии добрых три часа, наблюдая за грациозными жестами ее рук, движениями губ и пожатием плеч, Расс не мог остаться безучастным. Разгоряченная кровь стремительно струилась в его жилах.

Та же участь постигла и Синтию. Когда Расс проводил ее до двери, сердце Синтии билось быстрее, чем ей хотелось бы. Шагнув за порог, она неловко оглянулась.

– Спасибо тебе, Расс, – мягко произнесла она. – Это был чудесный вечер.

– И я так думаю. – Рассу хотелось поцеловать ее, но он не осмелился. Одного поцелуя ему бы не хватило. Когда речь шла о Синтии, ему не удавалось ограничиться одним поцелуем. Но к большему никто из них не был готов: их разделяла слишком высокая стена обид. И все-таки мысль о том, что он увидит Синтию не раньше чем через два дня, на репетиции в четверг, ужасала Расса. У него не было ни малейшего желания терять попусту драгоценное время. – Завтра утром я завтракаю с Дайаной и Ником. Не хочешь присоединиться к нам?

Синтия с удовольствием согласилась бы, если бы доверяла себе, но рядом с Рассом она теряла всякую уверенность. Чувства из давнего прошлого ошеломили ее. Ей требовалось время, чтобы освоиться с ними.

Стараясь не поддаться затягивающему водовороту его взгляда, Синтия ответила:

– Пожалуй, нет. Утром я встречаюсь с Тэмми. И потом, у тебя и без того мало времени, чтобы поговорить с молодоженами. Я не хочу отнимать его у тебя.

– Ты ничего у меня не отнимешь – напротив, только поможешь.

– И все-таки я откажусь от приглашения.

– Если ты передумаешь, я буду рад видеть тебя.

Но Синтия молча покачала головой. Ей надо быть решительной, надо доверять рассудку, а не сердцу. Синтия была не в силах позволить себе пережить второй сокрушительный удар. На этот раз она могла его не вынести.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Расс знал, что значит подчиняться рассудку, а не сердцу. За прошедшие годы он не раз беседовал с учениками на эту тему. В ту ночь, когда Расс ушел от Синтии, он повиновался рассудку, точно так же он поступал, отправившись в армию, учась в Джорджтауне и найдя работу в Холлингсе. Теперь ему следовало рассмотреть ситуацию со всех сторон и принять взвешенное решение.

Расс считал, что поступил разумно, удержавшись и не поцеловав Синтию на прощание у двери ее дома. Они были не готовы к более близким отношениям после двадцатипятилетней разлуки – ситуация, что и говорить, не из простых. Напряжение усиливала предстоящая свадьба дочери. Им ничего не стоило оступиться и совершить непоправимую ошибку.

В этом Расса убеждал рассудок.

Но сердце уверяло, что это будет вовсе не ошибка, а исправление давнего промаха.

Заехав за Дайаной, Расс надеялся увидеть Синтию, но та не показалась. Расс вспомнил: Синтия говорила, что у нее назначена встреча с Тэмми. Поэтому Расс решил дождаться ее, привезя Дайану домой после приятного завтрака в компании с ней и Ником.

– Как думаешь, твоя мама уже дома? – словно невзначай спросил он, так и не увидев Синтию после завтрака.

– Вряд ли, – ответила Дайана. – На утро у нее был намечен целый список дел. – Внезапно она насторожилась. – Что-нибудь случилось?

– Ровным счетом ничего. Я просто хотел предложить ей помощь.

– Разве ты не сегодня встречаешься со своим другом-профессором?

Расс кивнул.

– Сегодня, но к четырем часам я освобожусь. По-моему, это нечестно – принять титул отца невесты, не ударив палец о палец. Неужели я ничем не могу помочь тебе?

– Ты – наш гость. Мы справимся без твоей помощи.

– Я не гость, а отец невесты, и не желаю сидеть сложа руки.

– Большая часть работы уже сделана. Мама обо всем позаботилась.

– Замечательно!

– Ты прав.

Расс нахмурился в легком раздражении.

– Дайана, поверь мне: взваливать все хлопоты на себя – плохая привычка. Мне кажется, в присутствии Ника тебе будет полезно иногда проявить беспомощность. Мужчинам это нравится.

Дайана криво усмехнулась.

– Современные женщины не бывают беспомощными – впрочем, это относится и к женщинам традиционных взглядов. Они только притворяются беспомощными ради мужчин. Ник не из таких. Ему по душе моя независимость.

– В тебе ему нравится все, – поправил Расс. Завтрак с будущими супругами подтвердил его первое впечатление о Нике. Дайане достался добрый, заботливый, умный мужчина, которому ничуть не претила ее самостоятельность. Дайане был необходим именно такой муж.

Эти мысли вертелись в голове Расса целый день, переплетаясь с размышлениями о Синтии. Он встретился с Эваном Уолдменом, который преподавал в Холлингсе до того, как перебрался в Сент-Луис, но каким бы увлекательным ни становился разговор, стоило ему прерваться хотя бы на секунду, и Расс обнаруживал, что его мысли витают неизвестно где. На обратном пути в отель он сделал крюк и проехал мимо дома Синтии, но не остановился. Его никто не приглашал в гости, его никто не ждал, и Расс не хотел попадать в нелепое положение.

Его рассудок вновь вступил в борьбу с сердцем. Расс держался до ужина, пока одиночество не подточило его решимость. Отправившись к дому Синтии, он подъехал прямо к двери и остановился.

Роберт приветствовал его любезным «добрый вечер, сэр».

– Как дела, Роберт?

– Прекрасно, благодарю вас, сэр.

– Миссис Бауэр дома?

– Да. Будьте любезны присесть, – Роберт провел Расса в гостиную, – а я доложу миссис Бауэр о вашем приходе.

– Спасибо. – Расс присел на край кушетки, поставив локти на колени. Напрасно он явился сюда. Синтия будет недовольна.

К его удивлению, Синтия не проявила ни малейших признаков недовольства – напротив, похоже, она весь день мечтала увидеть его. С усталой улыбкой она прислонилась к косяку на пороге гостиной.

– Привет!

Расс поспешно поднялся.

– Привет. – Он встревоженно вгляделся в ее лицо. – Что случилось?

Синтия сморщила нос и тяжело вздохнула.

– День выдался слишком суматошным.

– Хлопоты в последнюю минуту?

– В некотором роде – да. – Она скрестила руки на груди. – Помнишь, вчера вечером отец Джон упоминал о несчастном случае?

Расс кивнул.

– Пострадал сын одного из моих друзей.

Расс шагнул ближе.

– Прости, Син, я не знал. Сегодня утром Дайана ничего не сказала мне.

– Она ничего не знала – вернее, никто из нас не знал. Родные пострадавшего держали все в секрете до полудня.

Сунув руки в карманы брюк, Расс подошел еще ближе.

– Так что же случилось?

– Отец юноши, друг моего покойного мужа, занимается строительством. Джимми решил летом поработать на одном из объектов отца. Леса обвалились, и Джимми упал.

– Он сильно пострадал?

– Никто еще не знает наверняка. Он без сознания. – Глаза Синтии наполнились слезами. – Ему всего двадцать лет, впереди у него целая жизнь… если он придет в себя. А родители опасались сообщить мне о случившемся, не желая портить день свадьбы Дайаны. – Она прижала ладонь к задрожавшей верхней губе.

Не придумав другого способа утешить Синтию, Расс протянул руки и привлек ее к себе.

– Хорошие друзья боятся огорчить тех, кто им дорог.

Уткнувшись лицом в грудь Расса, Синтия прошептала:

– Я провела в больнице почти целый день. Им не остается ничего другого, кроме как ждать и надеяться. Они убиты Горем.

Расс понимал, что Синтия в панике. Он принялся поглаживать ее по спине, помогая расслабиться, и вскоре наградил за послушание поцелуем чуть ниже уха.

– Уверен, твое присутствие многое значило для них.

– Я просто не могла сидеть дома, – простонала Синтия. – Но они говорили только о том, что им придется отказаться от приглашения на свадьбу, а мне – заново рассаживать гостей, представляешь? Господи, да я готова хоть десять раз заново рассаживать их, лишь бы Джимми выжил!

– В этом я не сомневаюсь, – заверил ее Расс, не размыкая объятий. Синтия удобно устроилась в его руках – так бывало всегда, а теперь – в особенности. До сих пор Расс не сознавал, как сильно стосковался по ее телу. Срывающимся голосом он прошептал:

– Хочешь прогуляться?

Синтия не подняла головы.

– Сейчас?

– Да, сейчас.

– Но ведь скоро стемнеет.

– У нас в запасе есть целый час. А еще лучше – как насчет пробежки?

– Пробежки?

– Сегодня ты уже успела пробежаться?

– Да, рано утром, – Синтия вздохнула, – а кажется, что с тех пор прошла вечность.

– Тогда скорей иди переодеваться. Мы заедем в отель, я переоденусь и покажу тебе маршрут, которым бегаю.

Синтия вскинула голову.

– Ты занимаешься бегом?

– Конечно. – Расс слегка подтолкнул ее и отстранился. – Поторопись. Пробежка пойдет тебе на пользу.

Настроение Синтии поднялось, едва она поняла, что, несмотря на долгую разлуку, между ними осталось много общего. Она была не прочь размяться, но не решалась бегать в одиночестве в такой поздний час. Компания Расса была весьма кстати.

Меньше чем через тридцать минут они уже бежали бок о бок по выбранному Рассом маршруту. Сначала он старательно подстраивался под темп Синтии, а потом, убедившись в ее выносливости, прибавил скорость. Наконец, сочтя, что пора переходить на шаг, Расс спросил:

– Ну, как ты себя чувствуешь?

– Замечательно, – без малейших признаков одышки отозвалась Синтия. – Великолепно.

– Бег всегда помогает.

– Особенно в минуты депрессии. Сегодняшнее известие потрясло меня.

– Так я и понял.

Помолчав минуту, Синтия добавила:

– Жизнь – хрупкая штука. То, что кажется таким прочным, через мгновение может разбиться.

– Так случилось с Мэттью?

Расс знал, что причиной смерти Мэттью стал сердечный приступ.

– Да, этот приступ застал нас врасплох.

– А разве кто-нибудь успевает приготовиться к смерти? – Расс жестом предложил Синтии повернуть направо. – Должно быть, вам с Мэттью неплохо жилось вдвоем.

– Он был добрым человеком.

– Странно, что у вас не было детей.

Синтия помедлила, прежде чем ответить.

– Меня это тоже удивляло – тем более после того, как я сразу забеременела. Похоже, подсознательно я запретила себе иметь детей.

– Но тебе хотелось их иметь?

Синтия утвердительно кивнула, но тут же смутилась. Несмотря на то что при жизни Мэттью она никогда не предохранялась, никого из них не встревожило, что она так и не забеременела.

– Мэттью был гораздо старше меня.

– А ты до сих пор молода.

Синтия с сомнением взглянула на спутника.

– Мне уже сорок три.

– В наше время люди в таком возрасте запросто обзаводятся детьми.

За эти слова Расс был удостоен укоризненным взглядом.

– Ты рассуждаешь как мужчина. – Впрочем, он действительно был настоящим мужчиной.Даже не поворачивая головы, Синтия отчетливо представляла себе темные волны его волос, широкие плечи, мускулистые ноги. – А как насчет тебя самого? Ты больше не хотел иметь детей?

– За эти годы их у меня перебывало несколько сотен.

– Я имела в виду твоих собственных детей.

Расс задумался.

– Я считал, что недостоин стать отцом.

– Ты шутишь? – Синтия всмотрелась, пытаясь разгадать выражение глаз Расса, но на его лицо легли сумеречные тени.

Его голос, подчеркнутый ритмом шагов, прозвучал печально:

– Я бросил Дайану. И не заслуживал второго ребенка. Мне понадобилось шесть лет, чтобы завязать дружбу с дочерью и вернуть себе хотя бы толику самоуважения.

– Значит, теперь ты мечтаешь о детях?

Расс пожал плечами, оглянулся, проверяя, нет ли сзади машин, и жестом предложил Синтии повернуть налево.

– Я не женат.

– Это-то меня и удивляет. Тебе следовало жениться во второй раз.

– Зачем? На свете нет женщин, достойных занять твое место.

Синтия задохнулась.

– Не надо так говорить.

– Это правда.

– У меня полно недостатков.

– Каких?

– Например, трусость.

– Когда это ты трусила?

– Когда ты исчез. – Синтия перевела дыхание. – Мне следовало научиться противостоять матери.

– В твоем положении это было слишком рискованно – ты сама так говорила.

– Знаю, и все-таки я сдалась без боя, а жаль.

Это признание было переполнено сожалением и разительно отличалось от гнева, который слышался в голосе Синтии два дня назад. Исчезла горечь, которую Расс ощущал в минуты жалости к самому себе, размышляя, что Синтия могла бы попытаться вернуть его. Они преодолели боль и горечь – иначе нечего было надеяться узнать, какими они стали.

Однако одна из теней прошлого не спешила растаять.

– Син…

– Что?

– Твоя мать знает, что я здесь?

– Еще нет.

– Но ей известно, что я приеду на свадьбу?

– Да.

– И ей сообщили, что я поведу Дайану к алтарю?

Синтия бежала молча.

– Значит, об этом вы умолчали, – подытожил он.

– Видишь, какая я трусиха?

Расс решительно встал на защиту Синтии:

– Ты сама узнала о желании Дайаны только в понедельник.

– Мне следовало немедленно позвонить матери. – Некоторое время оба слышали только постукивание подошв по тротуару. – А может, это даже к лучшему, что она ничего не знает. Надеюсь, во время свадебной церемонии, на виду у гостей, она не станет устраивать скандал. – Помедлив еще минуту, Синтия нерешительно взглянула на Расса: – Или я ошибаюсь?

Расс не знал, что ответить, но чем дольше он размышлял о последних словах Синтии – а эти размышления продолжались после того, как он доставил ее домой, – тем яснее понимал, что полагаться на волю случая не стоит. Гертруда Хоффман была способна на многое. Именно она испортила свадьбу Расса. И он ни за что не позволит ей омрачить свадьбу его дочери.

Поэтому на следующее утро Расс первым делом отправился к дому Гертруды Хоффман. Он хорошо помнил дорогу туда, поскольку десятки раз подвозил Синтию к дому. Чаще всего он останавливал машину поодаль, а потом пешком провожал Синтию, чтобы Гертруда не слышала громыхание подержанной дешевой развалюхи. Только однажды ему довелось побывать в гостях у Синтии.

Расс вспомнил, какое неизгладимое впечатление произвели на него размеры дома, изысканность и утонченность обстановки. Но в то время он был еще незрелым юнцом. С годами он сам приобрел лоск и, несмотря на то что мог оценить величие дома Гертруды Хоффман, особого трепета не почувствовал. Уютный и приветливый дом Синтии в большей степени удовлетворял вкусу Расса.

– Меня зовут Рассел Шоу, – сообщил он горничной в форменном платье, открывшей дверь. – Миссис Хоффман не ждет меня, но, если она дома, я хотел бы с ней поговорить.

Горничная провела Расса в гостиную, и это его позабавило. Девушка не знала, кто он такой, но, оценив одежду, манеру держаться и уверенность, решила, что вполне можно впустить неизвестного посетителя в дом. Стало быть, за двадцать шесть лет он ухитрился перейти из одного социального слоя в другой.

Горничная вернулась, не прошло и минуты.

– Будьте любезны следовать за мной, мистер Шоу.

Она провела его через холл, а затем по коридору к двери столовой. Там, в конце стола, накрытого белоснежной скатертью, уставленного настоящим китайским фарфором и столовым серебром, сидела Гертруда Хоффман. Увидев ее, Расс на долю секунды понял, почему Дайана считала бабушку одинокой и несчастной женщиной. Невозможно было представить себе зрелище печальнее, чем одинокая фигура за длинным столом, в окружении роскоши.

Но прошла секунда-другая, и Расс отчетливо увидел перед собой хорошо сохранившуюся, еще эффектную женщину лет шестидесяти. Ее совершенно седые волосы были уложены в безукоризненную прическу, красоту лица подчеркивала тщательно нанесенная косметика, голубая накрахмаленная блузка свидетельствовала о безупречном вкусе и аккуратности хозяйки дома. Очевидно, до прихода Расса Гертруда завтракала яичницей и тостом. Но сейчас ее вилка лежала поперек тарелки. Гертруда сидела, откинувшись на спинку кресла, поставив локти на подлокотники, переплетя пальцы и устремив взгляд на Расса.

– Я пыталась угадать, придете ли вы сюда, – резким тоном начала она. – И, признаюсь, проиграла бы пари. Мне казалось, вам не хватит смелости встретиться со мной лицом к лицу.

Ее резкость не обескуражила Расса. Гертруда избавила его от вежливых приветствий и сразу попыталась поставить на место.

– Как видите, мне хватило смелости. В ней я никогда не испытывал недостатка.

– Даже когда бросили мою дочь и внучку? – язвительно осведомилась Гертруда.

Не теряя уверенности, Расс ответил:

– В это время – в особенности. Расставание с Синтией и Дайаной оказалось самым трудным шагом в моей жизни. Они были единственными близкими мне людьми. Больше всего на свете мне хотелось остаться с ними, но такой поступок стал бы проявлением эгоизма и трусости. Я не мог дать им то, в чем они нуждались, то, чего они заслуживали и что должны были иметь. Без вашей помощи это было немыслимо, и поэтому я заставил их вернуться к вам. Такое решение требует недюжинной силы воли. Уверен, вам следовало бы поблагодарить меня.

Гертруда надменно вскинула подбородок.

– За то, что вы выставили меня на посмешище? За то, что внесли хаос в мой дом?

– За то, что я вернул вам дочь и подарил вам внучку, которая лучше всех нас. Именно из-за нее я сегодня пришел сюда. Я люблю Дайану. У нее впереди особое событие. И если без скандала не обойтись, я предпочел бы, чтобы он произошел здесь и сейчас. Дайане незачем становиться его свидетельницей.

Взгляд Гертруды не дрогнул, но подбородок слегка опустился.

– Некоторое время она сердилась на меня – и все по вашей вине.

– И недаром: как вы посмели утверждать, что я мертв? Дайана имела право знать истину.

– Зачем? Чтобы добиваться внимания человека, который ясно дал понять, что ему нет дела до собственного ребенка? Вы ни разу не попытались связаться с моей дочерью после того, как сбежали, бросив ее. Ни разу!

– Вы хотели, чтобы я продолжал общаться с ней?

– Боже упаси!

– Что бы вы сделали, если бы я попытался связаться с ней?

– Подала бы на вас в суд.

С укоризненной рассудительностью Расс отозвался:

– А вы представляете себе, что тогда стало бы с Синтией? Или с Дайаной? – Гертруда не ответила, и он продолжал: – Я уехал потому, что считал: так будет лучше для них обеих. По той же причине я не пытался связаться с ними. Шесть лет назад я известил Дайану о своем существовании только потому, что считал ее достаточно взрослой, и потому, что разлука стала невыносимой. Дайана – моя дочь, и отрицать это бессмысленно.

Судя по виду Гертруды, она взялась бы отрицать этот факт, если бы смогла. Ее раздражение прорывалось сквозь маску невозмутимости, сквозило в слегка сжатых губах, подергивающихся пальцах, немигающем взгляде.

Но немигающий взгляд Гертруды не внушал Рассу робости.

– Не знаю, что вы наговорили Дайане о наших отношениях с Синтией. Каждые несколько месяцев мы встречались с Дайаной за ленчем. Мы научились дорожить нашей дружбой. Мне нравится узнавать о событиях ее жизни, а она с удовольствием выслушивает рассказы о моих делах. Вам известно, где я живу?

Морщинистая щека Гертруды дернулась – это движение могло быть либо результатом тика, либо недовольной гримасой.

– Дайана говорила, что вы живете при школе в Коннектикуте.

– А она не упоминала, что я директор этой школы? В прошлом году меня выбрали из трехсот кандидатов. Это ответственная и престижная должность.

Гертруда приподняла седую бровь.

– К чему эта самореклама, мистер Шоу?

Расс улыбнулся, внезапно осознав, что эта женщина безобидна – несмотря на иронически поднятую бровь, поджатые губы и жесткую, накрахмаленную блузку. Он мягко поправил:

– Доктор Шоу. Добрую половину прошедшей ночи я провел без сна, обдумывая предстоящий разговор. Мне хотелось плюнуть вам в лицо… – он предупреждающе поднял руку, – понимаю, столь непристойное выражение из уст образованного человека звучит нелепо, но иначе не скажешь. Покидая город двадцать пять лет назад, я пылал ненавистью к вам. С тех пор многое изменилось – я сам, моя работа и мой заработок. Теперь у меня нет к вам ненависти, но и уступать я не собираюсь. Я приехал сюда по просьбе Дайаны. Но если бы она не пригласила меня на свадьбу, вероятно, я все равно явился бы и стоял в глубине церкви – как во время выпускной церемонии Дайаны. Тогда она еще ни о чем не подозревала, а я жалел, что по вашей вине она считает меня умершим. Узнав правду, она бы встревожилась, а мне не хотелось волновать ее. Всю жизнь я желал только одного: чтобы Дайана была счастлива.

Сделав краткую паузу, Расс перешел к цели своего визита:

– Дайана попросила меня принять участие в церемонии, и я согласился. Синтия узнала об этом недавно. Она уже предложила Рею Бауэру быть посаженым отцом и была не в восторге от идеи Дайаны, но согласилась исполнить ее желание. Я бы хотел, чтобы вы последовали ее примеру.

В столовой воцарилась неожиданная тишина. Расс не сделал ни малейшей попытки нарушить ее. Он ждал согласия Гертруды, и то, что она медлила с ответом, не удивило и не встревожило его. Синтия не раз говорила, что ее мать невероятно горда. Пусть Гертруда ответит ему, когда сочтет нужным. Расс не протестовал, надеясь, что ответ его устроит.

Он не ожидал, что выражение лица старухи неуловимо изменится, но на этот раз на нем читалось не раздражение, а чувство, на редкость близкое к раскаянию.

– Многие, – заговорила она тише, чем прежде, – считают меня надменной, властной и нетерпимой, и в целом они правы. Когда кто-то встает у меня на пути, я становлюсь невыносимой, и даже когда мне никто не перечит, мне трудно избавиться от досадных черт характера. Но во всех случаях я искренне считала, что поступаю справедливо. – Она отвернулась и сжала губы, всем видом показывая, что не собирается извиняться. – Признаюсь, я жестоко обошлась с Синтией, выгнав ее из дому без гроша, когда вы тайно поженились, но я была возмущена и оскорблена тем, что она не послушалась моего совета, и искренне верила, что только решительные меры помогут мне вернуть дочь.

– У нее родился ребенок. За три месяца вы ни разу не проведали Дайану.

– За четыре, – поправила Гертруда, вновь устремив взгляд на Расса. – После вашего отъезда Синтия еще месяц жила на прежней квартире, ожидая, что вы вернетесь, а потом долго не могла оправиться от горя. Я покривила бы душой, сказав, что ее чувства меня ничуть не тревожили.

– Неужели вы настолько сильно ненавидели меня?

– Нет, я настолько крепко любила Синтию. Мне было больно видеть, что моя единственная дочь убита горем.

– Однако вы не стали разыскивать меня и просить вернуться.

– Разумеется. Я считала, что в интересах самой Синтии поскорее забыть о вас. Мэттью был для нее гораздо более подходящей партией. Благодаря ему Синтия обрела уверенность, которой никогда не дождалась бы, живя с вами. Но суть не в этом. Дело в том, что я люблю дочь и желаю ей счастья. То же самое касается и моей внучки. Вот так. Если ваше участие в церемонии осчастливит Дайану, я не стану противиться.

Расс не смог заставить себя поблагодарить Гертруду, хотя испытал невероятное облегчение. Внезапно он понял натуру этой женщины. Сжав губы, он на минуту задумался, затем кивнул и повернулся к двери, но уже на пороге оглянулся и осторожно спросил:

– Скажите… неужели вы не стали бы разыскивать Синтию, если бы она не позвонила вам?

Гертруда вновь вздернула подбородок.

– Я выяснила, где живет Синтия, задолго до того, как она позвонила мне. И увидела Дайану почти сразу после рождения. По выходным я часто сидела в машине у входа в парк и наблюдала, как вы передаете малышку из рук в руки.

У Расса перехватило дыхание. Он долго смотрел на Гертруду, размышляя о ее упрямстве, гордости и потерянных годах. Затем кивнул, повернулся, но и на этот раз не ушел. И не оглядываясь, проговорил:

– Последний вопрос… Как бы вы отнеслись к тому, если бы мы с Синтией вновь стали встречаться, если бы она навестила меня в Коннектикуте?

После минуты, показавшейся Рассу вечностью, Гертруда ответила:

– Синтия – взрослая женщина. Она вдова. Я не вправе распоряжаться ее жизнью.

– Она любит вас и потому не захочет причинять боль. Неужели вы намерены устраивать ей скандалы?

Голос пожилой женщины прозвучал еле слышно:

– Разве это пойдет мне на пользу?

Недоумевая, Расс обернулся.

– Что вы имеете в виду?

– Мне нечем удержать Синтию. Она надежно обеспечена, занимает прочное положение в обществе. Теперь она не нуждается в моей помощи, как двадцать пять лет назад. Если она решит встречаться с вами, а я стану возражать, вполне возможно, она вновь пренебрежет моим советом, только на этот раз у нее не будет никаких причин вернуться. Откровенно говоря, сейчас мне бы не хотелось потерять дочь.

Смысл ее слов не сразу дошел до Расса. Он спросил, желая убедиться, что не ослышался:

– Значит, вы не станете ссориться с ней?

– По этому поводу – нет. – Уголок рта Гертруды дрогнул, и Расс был готов поклясться, что видел подобие улыбки. – Но что касается других – ручаться не стану. Ведь я – Гертруда Хоффман. Я по натуре требовательна и своевольна, временами даже чересчур. Возмущаться по тому или иному поводу я перестану лишь в день своей смерти. У вас есть еще вопросы?

Подумав, Расс покачал головой. В последний раз кивнув и взмахнув на прощание рукой, он скрылся за дверью, вышел из дома и направился к машине. Внезапно день показался ему небывало солнечным и ясным.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Репетиция свадебной церемонии в четверг вечером прошла без сучка, без задоринки, полностью удовлетворив Синтию. Прежде всего, незадолго до репетиции Синтии сообщили, что Джимми Шуллер пришел в сознание. Кроме того, все подружки невесты и шаферы – за исключением одного Джареда Флинна – благополучно прибыли в Сент-Луис, девочки-цветочницы вели себя прилично, не вызывая нарекания матерей, а Гертруда ничем не выразила удивления, увидев, как Расс ведет Дайану к алтарю по центральному проходу между скамьями. Словом, Синтия осталась всем довольна.

Ее настроение улучшилось, когда вся компания отправилась из церкви в ресторан в Хилле, принадлежащий семье Ника, где должен был состояться предсвадебный ужин. Ресторан был небольшим, но элегантным – с белыми скатертями, белыми льняными салфетками и свежими цветами. Свечи на каждом столике, картины и фотографии на стенах создавали уютную, домашнюю атмосферу.

Синтии нравилось семейство Гранателли, с которым она была давно знакома. Она любила Терезу – дородную, величавую женщину, способную статью и достоинством поспорить с Гертрудой, по-дружески относилась к Дому, пожилому красавцу с седыми усами и ястребиным носом, и дядюшке Вито с неизменной сигарой, которая казалась настолько неотъемлемой принадлежностью этого мужчины, что никто и не думал жаловаться. Синтии нравились сестры Ника: Паола, Фрэнки и София – и его братья: Карло и Винни – блондины, как и сам Ник, которого Синтия уже успела полюбить, как родного сына. Но больше всего Синтию радовало, что Ник и Дайана влюблены и что их любовь преодолела различия в происхождении, которые доставляли столько мук старшему поколению. Если Гертруда и была против этого брака, она благоразумно промолчала, должно быть понимая, что Синтия всеми силами будет бороться за право дочери на счастье.

По всем этим причинам Синтия пребывала в хорошем настроении. Кроме того, в ресторане Расс ни на секунду не отходил от нее, и Синтия не скрывала радости. Ей нравилось знакомить Расса с родными Ника, нравилось, что Расс сразу пришелся ко двору в их компании, умело и непринужденно поддерживая разговор. Синтия восхищалась его поступками, вплоть до мелочей – например, тем, как он стоял, касаясь ее руки или плеча, как принес ей стакан со стойки бара, как обнял ее за талию, сопровождая к столу, и, галантным жестом придвинул стул. Расс был истинным джентльменом, и, хотя умением держаться в обществе он обладал еще в юности, с возрастом он приобрел заметный лоск. Большей обходительности и любезности Синтия не могла бы пожелать. Двадцать шесть лет назад она преклонялась перед юношей, работавшим в дешевом кафе, а теперь – перед видным мужчиной, в которого превратился этот юноша.

Когда вечер завершился, Синтия пожалела о том, что он промелькнул так быстро. Слишком рано Расс отвез ее домой и проводил до двери. Синтия ждала особого знака внимания, и хотя жаждущий взгляд Расса дал ей понять, что она не одинока в своем желании, он не поцеловал ее. Вместо этого Расс предложил заехать за Синтией на следующий день и помочь с хлопотами, неизбежными в последние часы перед свадьбой. Поскольку другой причины побыть рядом с ним у Синтии не нашлось, она приняла предложение.

Последствием этого решения стали блаженство и мука: вместе с Синтией и Дайаной Расс вскрывал подарки, следил за тем, как во дворе расставляют тент и столы, деятельно участвовал в последнем обсуждении свадебной церемонии вместе с Тэмми. Он терпеливо ждал, пока Синтия принимала первых гостей, явившихся издалека. Расс отвез ее к ювелиру, за подарками для подружек невесты, затем в химчистку, чтобы забрать вещи, которые потребуются Дайане во время медового месяца, и в больницу, проведать Джимми. Наконец Синтия отправилась к маникюрше, и Расс терпеливо ждал ее у салона.

И все-таки, несмотря на то что Синтии нравилось общество этого уравновешенного, услужливого и терпеливого мужчины, его присутствие стало для нее пыткой. Его прикосновения были слишком мимолетными. Расс с вожделением смотрел на нее, но не выдавал своих чувств ничем, кроме взгляда. Он обращался к ней приглушенным, интимным тоном любовника, который опалял Синтию, но отстранялся, едва в ней вспыхивал огонь. К концу дня Синтия не знала, чем вызвана ее внутренняя дрожь: обычными переживаниями матери невесты или страстью.

Едва Расс привез Синтию домой, телефон начал звонить не умолкая. Прикрывая ладонью трубку, Синтия объясняла Рассу, кто звонит, и беседовала то с кузиной, прибывшей вместе с семьей из Кливленда, то с бывшим деловым партнером Мэттью, приехавшим с женой из Денвера, то с подругой Гертруды, которую Синтия помнила с детства. Затем позвонила Дайана, сообщила, что гости уже собираются в доме Гранателли, и попросила Расса и Синтию поторопиться. Этот звонок стал идеальным решением проблемы, вставшей перед Синтией: теперь она могла находиться рядом с Рассом, но чувствовать себя в безопасности. Чем больше людей окажется вокруг, тем спокойнее она будет выдерживать близость Расса.

Однако расчеты Синтии не оправдались. Сборище у Гранателли было шумным и веселым, но Синтия ни на минуту не забывала о мужчине, стоящем рядом. Они вместе беседовали с гостями, переходили от группы к группе, смеялись естественно и беззаботно, как в юности. Временами, когда темп вечеринки утихал, они обменивались парой фраз, делились мыслями или впечатлениями, словно, кроме них, в комнате никого не было.

Вечер продолжался. К одиннадцати часам Расс испытал нестерпимое желание остаться наедине с Синтией, пусть даже ненадолго. Склонившись к ней, он спросил:

– Ты не устала?

Синтия понимала, что просто не могла не устать. Ей давно нужно было уехать домой, чтобы как следует выспаться перед предстоящим утомительным днем. Но все ее тело дрожало от возбуждения, какого Синтия давно не ощущала.

– Вряд ли мне удастся заснуть, несмотря на усталость.

– Не хочешь проехаться?

– С удовольствием.

– Как думаешь, кто-нибудь хватится нас?

Синтия огляделась. Вечеринка была в самом разгаре.

– Вряд ли. – Подав Рассу руку, Синтия повела его сквозь толпу туда, где в кругу друзей смеялась Дайана. – Дорогая, мы уезжаем. Ты зайдешь ко мне перед сном?

– Пожалуй, да, но попозже. А еще лучше – ложись, не жди меня, ладно? Так мне будет спокойнее. Я вернусь, когда получится, и постараюсь не разбудить тебя.

Синтия пригладила волосы Дайаны, не веря, что завтра утром ее малышка выходит замуж. Впрочем, поверить в это событие было нетрудно – стоило только вспомнить о приготовлениях к свадьбе.

– Не забудь: парикмахер Франко и его ассистенты приглашены к десяти. Сообщи об этом всем, кого потребуется причесать.

Дайана улыбнулась.

– Уже сообщила. – Она поцеловала Синтию и Расса. – Увидимся утром!

На улице было так душно, что Расс сразу понял – надвигается гроза. Это мог безошибочно определить любой, почувствовав влажность воздуха и взглянув на темное, беззвездное небо, – даже человек, который несколько часов провел в неослабевающем смятении чувств. Кровь Расса была горячее воздуха, а что касается мрачного неба, Расс уподоблялся ему, вспоминая о намеченном на воскресенье отъезде. Ему предстояло слишком многое сказать, но еще больше сделать.

Усадив Синтию в машину, он подошел к дверце со стороны своего сиденья и сел за руль, но не включил зажигание. Взяв ладонь Синтии, он поднес ее к губам.

– На самом деле мне вовсе не хочется кататься по улицам, – пробормотал он.

Синтия смотрела на Расса не отрываясь, уверенная, что умрет, если не поцелует его в ближайшие несколько минут.

– И мне тоже.

Расс потерся губами о ее пальцы.

– Я так люблю тебя…

– О Господи… – прошептала она и высвободила ладонь. Она обвела пальцем губы Расса, заставив их приоткрыться. Их губы соприкоснулись и слились в жгучем поцелуе, словно между ними и не было двадцати пяти лет разлуки. Блаженство этого поцелуя, соединяющего обжигающее пламя и исцеляющий бальзам, было настолько острым, что вскоре оба чуть не задохнулись, а на глазах Синтии выступили слезы.

– Поедем куда-нибудь, – хрипло прошептал Расс.

– Да, пожалуйста, – шепнула в ответ Синтия, – только побыстрее.

Расс вел машину одной рукой, а другой обнимал за плечи Синтию. Она не сводила с него взгляда. Время от времени Расс поглядывал на нее, отрываясь от дороги. Глаза Синтии лучились возбуждением и страстью, сияя в ночном мраке. Расс поспешно свернул на обочину и поцеловал Синтию, и, несмотря на то что в его поцелуе было больше острого вожделения, чем нежности, та не противилась. Расс ощущал жажду ее губ, чувствовал прилив желания в дрожи ее стройного тела.

К тому времени, как они подъехали к отелю, по ветровому стеклу машины расплескалась россыпь крупных дождевых капель. Поручив швейцару поставить машину на стоянку и дав ему десять долларов на чай, Расс схватил Синтию за руку и бросился под навес. Они поднимались по лестнице так стремительно, как только позволяли шпильки Синтии, а когда медлить стало невозможно, Синтия сбросила туфли и взбежала по ступенькам босиком.

Повозившись с ключом, Расс наконец отпер дверь и толчком распахнул ее. В его отсутствие прислуга отеля аккуратно разобрала постель и включила ночник, но Расс не заметил этого. Едва за ними закрылась дверь, он запустил пальцы в волосы Синтии и впился в ее губы, а потом покрыл пылкими поцелуями ее щеки.

– Не могу поверить, что ты здесь, – прошептал он.

– Я здесь. – Синтия расстегивала рубашку Расса, сгорая от желания коснуться его тела. Плавным движением спустив с плеч Расса тонкую хлопчатобумажную ткань, она провела ладонями по его груди и спустилась ниже, к талии. В следующий миг ее губы последовали по пути, проторенному руками.

Расс задыхался от наслаждения. Упершись дрожащими ладонями в дверь над плечами Синтии, он склонился к ней.

– Милая, милая… что ты делаешь со мной!

– Я люблю тебя, Расс, – произнесла она, запрокинув голову. Их губы вновь встретились. Через минуту-другую вечернее платье Синтии смятым ворохом ткани упало на пол рядом с рубашкой и брюками Расса. Расстегнув ее лифчик, Расс подхватил груди руками, пока Синтия спускала по бедрам его трусы. – Быстрее… – выдохнула Синтия и прижалась к нему, обезумев от вожделения.

Теряя голову, Расс подхватил Синтию на руки и отнес на постель. Встав на колени напротив нее посреди кровати, Расс потянулся к шпилькам в ее волосах, задыхаясь, словно после долгого бега.

– Я хочу, чтобы твои волосы укрыли меня. Я мечтал об этом целую вечность. Они прекрасны!

Синтия помогла ему вынуть шпильки и пригладила ладонями волосы, мягкой волной рассыпавшиеся по плечам. Затем, обняв Расса за плечи, она подставила ему губы. Одновременно он крепко прижал Синтию к себе, слегка приподнял и тотчас вошел в нее.

Поцелуй приглушил ее стон. Спустя секунду спина Синтии коснулась постели, а Расс начал проникать в нее все глубже плавными, страстными ударами. Синтии хотелось бесконечно ощущать их, наслаждаться прикосновением его тела, но страсть была слишком остра. Не прошло и нескольких минут, как Синтия взорвалась в экстазе – таком мощном и продолжительном, что она так и не поняла, в какой миг один оргазм сменился другим.

Рассу блаженство тоже казалось бесконечным. Воспоминания о прежней любви, которые годами будили его по ночам, оказались лишь бледным подобием реальности. К тому времени, когда он обессиленно перекатился на бок, его тело стало скользким от пота. Притянув к себе Синтию, Расс стиснул ее в объятиях. Она неожиданно расплакалась.

– Что случилось, милая? Что с тобой? – Но Расс и без расспросов знал, в чем дело. Он сам ощущал тот же ошеломляющий взрыв чувств.

– Как я тосковала по тебе! – всхлипнула Синтия, вытирая крупные слезы, при виде которых у Расса перехватило горло. – Казалось, я потеряла частицу души…

– …которая нашлась только сейчас. – Расс сжал ее в объятиях, его горячее дыхание обжигало висок Синтии. – До сих пор на ее месте оставалась пустота. Мне казалось, что со временем она заполнится…

– …но этого не произошло. Я пыталась заполнить ее чувствами к Мэттью и друзьям, хлопотами по дому…

– …учениками и занятиями, но все напрасно. Пустота не исчезала, более того – она ранила…

– … ужасно!

– Родная… – прошептал он, потянувшись к ее губам. – Я люблю тебя, Син… люблю… – Он покрывал ее лицо нежными поцелуями, прижимаясь к податливому телу, лаская и пробуя на вкус все укромные местечки, по которым так долго тосковал.

Наконец сладкая боль стала нестерпимой.

– О, Расс!

Сгорая от вожделения, он излился в нее и, словно пытаясь наверстать упущенное время, продолжал любить, пока она вновь не задрожала в экстазе, но этого обоим показалось слишком мало. Желание не угасло. Стоны Синтии, ласки ее рук и движения тела подсказали Рассу, что их ощущения совпадают.

Они предавались любви всю ночь. Прошло несколько часов, прежде чем они затихли на влажных скомканных простынях, но эту неподвижность вызвало не изнеможение, а взрывы тихого смеха – привилегия двух близких людей, счастливых своей любовью.

– Ты ничуть не изменился, Рассел Шоу, – пробормотала Синтия, уткнувшись в плечо Расса. – Все такой же ненасытный.

Расс обнял ее за плечи и придвинул ближе.

– Ты тоже, любимая. Такого со мной не случалось уже много лет.

– Сколько?

– Двадцать пять.

– Правда? Хорошо.

– А с тобой? Неужели и Мэттью ты доводила до безумия, как меня?

– С Мэттью все было иначе – приятно, но спокойно. Словом, сравнивать вас невозможно.

– Да? Вот и хорошо.

– Но он был замечательным человеком, Расс. Он был добрым, любил меня и Дайану. Я старалась стать ему хорошей женой.

– Судя по тому, что я читал и слышал, это тебе удалось.

Синтия вздохнула.

– Но любила ли я его? Сложный вопрос… Пыталась, но никогда не испытывала к нему такой всепоглощающей любви, как к тебе. – Откинув голову, она взглянула Рассу в глаза. – Я молилась, чтобы наши с тобой пути больше никогда не пересеклись. С годами я пересилила себя, поборола желание узнать, где ты живешь, чем занимаешься. Но я не доверяла самой себе, опасаясь сбежать с тобой после первой же встречи. – Ее глаза вдруг затуманились, голос понизился до робкого шепота. – Расс, ты ведь не покинешь меня снова, правда?

Расс притянул ее к себе.

– Никогда, любимая. – Он поочередно поцеловал ее в закрытые глаза. – Я просто не смогу.

– Такого удара я не переживу.

– И я тоже.

– Так что же нам делать? Ведь ты уезжаешь в воскресенье.

– Только в том случае, если у тебя в доме не найдется комнаты для меня.

Сердце Синтии радостно дрогнуло.

– Ты останешься со мной?

– Почему бы и нет?

– А как же школа?

– На время летних каникул я в отпуске.

– Значит, ты свободен на все лето? – Синтия с наслаждением представила себе бесконечную череду дней.

– И да, и нет.

– Что это значит? – Она затаила дыхание.

– Пятого июля мне предстоит отправиться в Англию. Я проведу лето в Оксфорде, работая над книгой о системе образования вместе с одним из тамошних преподавателей.

Синтия слушала его не дыша.

– Хочешь поехать со мной? – спросил он и заулыбался, заранее зная ответ Синтии.

– С удовольствием!

– Но имей в виду – у меня будет немало работы. Написание книги потребует времени и сосредоточенности.

– Это не страшно. Я наконец-то займусь чтением, буду писать письма и гулять.

– Я собирался снять дом в Котсуолдсе. Ты не против?

Синтия усмехнулась.

– Пожалуй, такой удар судьбы я переживу.

– А потом, когда работа будет завершена, мы проведем несколько дней в Лондоне и, может быть, успеем побывать на севере, в Шотландии. Ты согласна?

– Еще бы!

– Но ко Дню труда[4] я должен вернуться домой, – предупредил Расс. – До начала занятий в школе останется неделя, поэтому у меня будет уйма дел.

Синтия уперлась подбородком в грудь Расса.

– Скажи, каков твой дом в Холлингсе?

– Он старомодный – в стиле эпохи Тюдоров, кирпичный, увитый плющом и окруженный деревьями. – Расс запустил пальцы в волосы Синтии, расправляя их. – Он тебе понравится, Син. Дом стоит на территории кампуса, но в стороне, так что нам никто не помешает. О таком доме мы часто мечтали в юности. Конечно, он не такой роскошный, как твой…

Синтия прикрыла его рот ладонью.

– Мне нужна не роскошь, а ты. Я последовала бы за тобой, даже если бы ты жил в лачуге среди голой степи. Именно это я и пыталась объяснить тебе в понедельник вечером. По этой причине я и была так ошеломлена, когда ты покинул меня. Да, богатство облегчило мне жизнь, но оно не стоило разлуки с тобой. Не надо доставлять мне таких страданий, Расс. Никогда больше так не делай, слышишь?

Обхватив Синтию за талию, Расс привлек ее к себе. Он не успел объяснить, что больше никогда, ни за что на свете не расстанется с ней, – жаркий поцелуй помешал ему, и они вновь слились в объятиях.

Прошло немало времени, прежде чем Расс сумел произнести приготовленные слова, но у обоих слипались глаза, и слова получились невнятными. Несмотря на это, Синтия поняла, о чем говорит Расс, и со счастливой улыбкой заснула в его объятиях. Чтобы окончательно успокоить Синтию, Расс повторил те же слова несколько часов спустя, когда отвез ее домой и проводил до крыльца под светлеющим предрассветным небом.


После ночной грозы день выдался бесподобным, солнечным и ясным. Глубокий бархатистый голос органа далеко разносился в неподвижном воздухе. Церковь, переполненная розами нежных сливочных, розовых и персиковых оттенков и увитая гирляндами, была великолепна. Гости, заполнившие скамьи, застыли в ожидании начала церемонии.

Сердце Синтии стремительно колотилось под корсажем бледно-розового платья. Она только что прошла между скамьями и теперь стояла рядом с Гертрудой, которая выглядела на удивление покладистой и миролюбивой в серебристо-сером платье. Заиграла другая мелодия, и Синтия обернулась навстречу живописной группе шаферов. Она улыбнулась каждому из них, но ее взгляд неудержимо влекло дальше, в глубину церкви. Одна за другой появились подружки невесты, изысканные в нарядах персикового, бледно-розового и серого тонов. Шествие подружек сменилось вереницей девочек-цветочниц, оставляющих за собой дорожку розовых лепестков.

Музыка вновь переменилась, и на этот раз, оглянувшись, Синтия затаила дыхание. По проходу между скамьями шагали два самых дорогих для нее человека – Дайана с искусно составленным букетом, в платье из атласа и кружева, венке и фате, из-под которой поблескивали бриллиантовые серьги в форме капелек, подаренные сегодня утром ее отцом, и Расс в рубашке с белым высоким воротничком и бледно-серой визитке с кремовой бутоньеркой.

Наблюдая за неторопливым приближением великолепной пары, Синтия почувствовала, как на ее глаза навернулись слезы. Она смахивала их, но крупные капли вновь скатывались по щекам. Улыбаясь сквозь слезы, Синтия кивнула Дайане, а когда обнаружила, что Расс не сводит с нее глаз, ее лицо засияло любовью. Среди всех собравшихся в церкви не было более красивого мужчины и более очаровательной девушки, которая на протяжении двадцати пяти лет была средоточием забот и тревог Синтии. Но теперь Расс вернулся, и круг ее забот и интересов расширился. Синтия чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете.

Должно быть, Расс читал это чувство в ее глазах, поскольку его взгляд излучал обожание. Синтия повернулась к алтарю, к которому как раз приближался Ник. Осторожно приподняв фату Дайаны, Расс поцеловал ее в щеку и вложил ее руку в ладонь Ника. К тому времени, как Расс занял свое место рядом с Синтией, церковь огласил голос священника.

Пальцы опущенных рук Синтии и Расса крепко сплелись. Сквозь слезы Синтия увидела блеск глаз Расса и в этот миг поняла, как драгоценен второй шанс, дарованный им. Пальцы Расса успокаивающе сжались, и пока Дайана и Ник обменивались клятвами, Синтия и Расс безмолвно последовали их примеру.

Каждое слово эхом отзывалось в их сердцах.

Примечания

1

1 м 67 см.

(обратно)

2

Разновидность лимона.

(обратно)

3

Лора Эшли – дизайнер, создательница неовикторианского «деревенского» стиля одежды и аксессуаров.

(обратно)

4

Отмечается в первый понедельник сентября.

(обратно)

Оглавление

  • ГЛАВА ПЕРВАЯ
  • ГЛАВА ВТОРАЯ
  • ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  • ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  • ГЛАВА ПЯТАЯ
  • ГЛАВА ШЕСТАЯ
  • *** Примечания ***