Последний знаменный [Алан Савадж] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Герои романа вымышлены, и любое сходство с людьми живущими или умершими — результат случайного совпадения.

Человеческая натура выработала средство защиты, от тирании, которое убережет нас при любой форме правления.

Самуэль Джонсон





Книга первая ВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА

О, заговор!

Стыдишься ты показываться ночью,

Когда привольно злу[1].

Вильям Шекспир. Юлий Цезарь

Глава 1 РЕЗНЯ В ТЯНЬЦЗИНЕ

С колокольни французского католического собора, возвышающегося на западном берегу Великого китайского канала напротив города Тяньцзинь, донесся заунывный удар колокола. Лето 1870 года выдалось жарким и влажным, и над величайшим в мире рукотворным водным путем в течение уже нескольких дней время от времени прокатывались скорбные звуки, сопровождающие панихиду. Заслышав их, кули, налегающие на длинные весла проходящих из Нанкина в Шанхай по рекам Янцзы и Вэйхэ сампанов, с тревогой вскидывали головы. Водным путем можно было добраться и до Пекина — столицы полновластной династии Цин, правящей всем Китаем.

Незатейливый колокольный звон раздражал стражу дворца наместника императора, что располагался на том же западном берегу канала неподалеку от собора. Побеспокоенные солдаты от злости топали ногами. Они могли позволить себе подобную вольность: хозяин дворца был в отъезде.

Звуки колокола нарушали покой также и обитателей узких улочек самого Тяньцзиня. Город раскинулся вдоль восточного берега канала, защищенный двумя стенами: внешней, глинобитной, и внутренней, каменной, с зубчатым верхом, окружающей Татарский город. Колокольный звон давно вызывал недовольный ропот среди жителей: все прекрасно знали, что он означает, — на католическом кладбище за собором совершается погребение.

Французский католический собор, освященный только в июне прошлого года, для большинства китайцев был точно бельмо на глазу. Это помпезное немыслимо дорогое строение, с непривычной для китайцев архитектурой казалось неоправданно огромным для малочисленной католической общины Тяньцзиня. Но каких затрат потребовало возведение собора — это забота французов. Местное же население волновал тот факт, что иноземцы дерзнули построить свою церковь на месте храма, сожженного ими и их союзниками англичанами во время войны 1861 года. Точно так же эти варвары построили свое консульство на месте бывшего императорского дворца, уничтоженного в ходе того же скоротечного конфликта, принесшего китайцам и их маньчжурским правителям столько бед.

Подобные чужие для ландшафта Китая строения постоянно напоминали о поражении двора династии Цян. Многие китайцы ненавидели маньчжуров, два столетия назад хлынувших с севера под своими Восемью знаменами, чтобы свергнуть династию Мин. Однако заокеанских дьяволов они ненавидели пуще того. Народ ждал от императора сигнала к восстанию и готовился сбросить варваров в море. Император же пока был еще ребенком, за которого страной управляли его мать и мачеха — обе вдовствующие императрицы. Но они ничего не предпринимали, оставаясь запертыми в Запретном городе среди высоких пурпурных стен, отгородивших Пекин от внешнего мира.

По городу ползли слухи, будто варвары приносили в жертву своему дьявольскому Богу китайских младенцев. А этот звон? Уж не по похороненному ли он младенцу? В течение месяца этот колокол звонил десятки раз. В городе свирепствовала холера, но многие сомневались, что каждый удар колокола извещал о естественной смерти, и хотели бы докопаться до истины.

В женском монастыре Святого Винсента де Поля, расположенного за городской стеной, звук колокола слышался еще громче. Без видимых причин местные жители относились к его монахиням с большой подозрительностью.

Сестра Франсуаза устало вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, с чувством отчаяния глядя на крошечное тело, распростертое на койке. Лицо ребенка исказилось от мук, он задыхался, широко открыв рот, — холера убивала его.

В дальнем конце комнаты коротко всхлипнула сестра Эме, самая молодая из десяти монахинь монастыря — ей было двадцать два года. Три года назад, сразу после завершения срока послушничества, она добровольно вызвалась отправиться в Китай.

Эта красивая девушка, не очень высокая, но стройная и выглядевшая элегантной даже в простой белой рясе, воспитывалась в хорошей семье и поехала на Восток, движимая романтическими порывами. Теперь ее иллюзии развеялись в атмосфере зловония и скорби.

Сестра Франсуаза пересекла комнату и встала рядом с девушкой. Самой Франсуазе только исполнилось тридцать лет, но в Китае она провела восемь из них. В отличие от Эме, она была высокой и статной женщиной. Мсье Фонтанье, консул Франции, который часто посещал монастырь, не уставал повторять, что преступно обрекать Франсуазу на вечную девственность — без сомнения, ее полногрудое тело Богом создано для материнства.

Визиты мсье Фонтанье немного развлекали монахинь: он был земным напоминанием о мире, который они отвергли. Но в последние несколько недель ничто не могло заставить их улыбнуться.

Дверь отворилась, и в комнату торопливо вошла сестра Адель, самая старшая из монахинь, маленькая и смуглая. Ее энергия, казалось, передается окружающим.

— Поторопитесь, мать игуменья хочет поговорить с вами.

Франсуаза и Эме сполоснули руки, спустились по лестнице к кабинету матери игуменьи и остались ждать у двери. Тем временем мать игуменья пыталась втолковать жене вновь прибывшего французского чиновника основы китайского языка.

— Понимаете, мадам, — объясняла она, — когда над буквой «ч» стоит апостроф, она произносится как «ц». Когда его нет — как мягкое «ш» или, точнее, «сь». Так, «ч'инг» произносится «цин», а «чинг» звучит как «син».

— Я никогда не пойму этих премудростей, — жаловалась мадам Дёнэ. — А что касается вдовствующих императриц, как их правильно называть?

— Их титулы соответственно: «Тз'уан» произносится «Цыань», то есть старшая императрица, и «Тз'уси» произносится «Цыси» — что означает младшая.

— А их настоящие имена?

— Их настоящие имена больше не используются, императриц называют по титулу.

Мадам Дёнэ выглядела крайне озадаченной.

— Никогда не слышала о двух вдовствующих императрицах одновременно.

— Эта Китай, мадам. Цыань была старшей, женой императора Сяньфэна, а Цыси — его младшая жена — является матерью нынешнего императора.

— Чье имя «Т'унгчи» произносится «Тунчжи», — гордо сказала мадам Дёнэ, видимо решив, что усвоила урок.

— Нет-нет, мадам. Это не его имя. Он — император Тунчжи.

— Как же тогда его имя?

— До вступления на престол его звали Цзайцюнь. Но это имя также больше не может использоваться.

— И он сын последнего императора Вэнь Цзунсянь хуанди. Но вы сказали, что его отца звали Сяньфэн.

Мать Станислава удрученно вздохнула:

— Его отец император Сяньфэн под этим титулом был известен только при жизни. После смерти ему присвоили другое имя, как вы сказали, Вэнь Цзунсянь хуанди. Понимаете, мадам, китайцы не имеют универсальной системы летосчисления, и все события, происшедшие в период правления императора, исчисляются относительно года его вступления на престол.

— Нет, я никогда этого не пойму, — огорчилась мадам Дёнэ.

— Хорошо. Попробую объяснить вам на конкретном примере. Наш император Наполеон III, так?

— Да.

— До того как стать императором, он звался Наполеоном Бонапартом. Но теперь он император, и никто не обратится к нему «мсье Бонапарт», ведь правда?

— Полагаю, что да.

— Это вы поняли. Но китайцы в своей системе идут дальше. Когда император умирает, ему присваивается посмертный титул, ну, скажем, Воссоздатель империй. Это будет его историческое имя. Так доходчивее?

— Пожалуй, да, — сказала мадам Дёнэ, — но хочется еще кое-что уяснить. Почему у китайцев два имени, а у маньчжуров только одно?

— Просто потому, что у маньчжуров нет фамилий, мадам. — Мать игуменья заметила наконец двух монахинь, ждущих у двери. — А, сестры! У меня для вас есть работа. Предстоит крещение: Лин привел двух сирот.

Она вернулась к своей ученице, а Франсуаза и Эме переглянулись. Обе они не одобряли политики матери игуменьи в отношении китайских детей, тем не менее признавали, что все помыслы этой доброй женщины направлены на спасение как можно большего числа местных язычников. Но она предлагала деньги за больных сирот только для того, чтобы окрестить их перед смертью, и это выглядело... не по-христиански.

Однако послушание было для них правилом, и молодые женщины поспешили вниз по лестнице на центральный двор, где привратник Лин Сучан ожидал их с двумя девочками примерно трех лет.

— Где ты их взял? — спросила Франсуаза.

— Их привел мой знакомый Сун, — ответил Лин.

— А ты уверен, что они сироты?

— Конечно, сестра. Иначе разве они попали бы сюда?

Франсуаза наклонилась и взяла на руки одну девочку.

— Тебе будет здесь хорошо, крошка. — Монахиня бегло говорила по-китайски.

— Я хочу домой, — захныкала девочка.

— Не бойся, здесь тебе будет хорошо, — повторила Франсуаза. Ей так хотелось верить, что она говорит правду.


Покинув монастырь во второй половине дня, Лин Сучан сразу пошел домой к Сун Ванли. Они давно дружили и время от времени становились любовниками — жена Суна не возражала, а Лин был холост.

— Мать игуменья очень довольна, — сказал Лин своему другу. — Ей хотелось бы знать, когда будут еще сироты для нас.

— Где мои деньги? — спросил Сун.

Лин передал ему мешок с серебряными монетами.

— Мне все труднее находить сирот, — сказал Сун. — Следующие будут дороже.

— Я передам матери игуменье, — согласился Лин.

Когда он ушел, жена Суна Тин Шань вышла посидеть рядом с ним.

— То, что ты делаешь, — отвратительно, — сказала Тин.

— Но ведь ты не чувствуешь отвращения, когда тратишь эти монеты? — возразил Сун.

— Это плохо кончится, — заключила она.


На следующий день Сун отправился по делам. Вдруг какие-то незнакомые люди, приставив ему к горлу нож, приказали не шуметь. Они быстро заволокли его в темную аллею, скрутили, надели на голову мешок и бросили в повозку, забросав тряпьем. В Татарском городе возле дома маньчжурского торговца Чанхуна его вытащили из коляски и провели к хозяину.

— Где мои дочери? — грозно спросил Чанхун.

— Дочери? Я ничего не знаю о твоих дочерях, — запротестовал Сун.

— Тебя вчера видели неподалеку от того места, где они играли, — сказал Чанхун. — А когда старшая сестра вышла забрать девочек домой, то не смогла их найти. Мы безуспешно искали их всю ночь. Мне сказали, что ты был последним, кто видел детей. Говори, где они!

Сун нервно облизнул губы и повторил:

— Я ничего не знаю о твоих дочерях.

Чанхун подал знак, и мгновенно его люди распластали Суна на полу и стянули с него панталоны.

— Я ничего не знаю о твоих дочерях, — прокричал несчастный.

Люди Чанхуна вызвали у Суна эрекцию, сдвинули крайнюю плоть и воткнули в отверстие головки острую бамбуковую щепку. Сун вскрикнул раз, еще раз и обмяк. Однако истязатели продолжали пропихивать щепку все глубже и глубже.

— Больше ты не узнаешь удовольствия, — пригрозил ему Чанхун.

— Я все скажу тебе! — закричал Сун. — Я скажу!

Чанхун подал знак, и орудие пытки, окрашенное кровью, было удалено.

— Мне заплатили, — с трудом выдохнул Сун, корчась на полу от нестерпимой боли. — Деньги передал Лин Сучан из монастыря. Их дали француженки, живущие там.

— За моих детей?

— Они платят за любых детей. Я не знал, что это были твои дети. Я увидел играющих без присмотра девочек и решил, что они сироты.

— И зачем им наши дети?

Сун опять облизнул губы. Он не имел ни малейшего представления, с какой целью мать игуменья просила доставлять ей детей. Но ясно, не для добрых дел — ведь она заморский дьявол. С другой стороны, если Чанхуну сказать, что его дети в опасности... Но вдруг их еще можно спасти?

— Вставьте щепку на место, — потребовал Чанхун.

— Нет! — взвыл Сун. — Я все скажу. Они охотятся за сиротами для своих извращенцев-священников. Я думал, те девочки сироты, я не знал, что они твои дочери.

— Над моими дочерьми надругались? — Лицо Чанхуна помрачнело. — Ты похитил моих детей для забавы заморских педерастов?

— Я не знал, — взмолился Сун. — Я не знал.

— Довольно, — бросил Чанхун. — Уберите эту падаль, и разберемся во всем сами.

Один из слуг набросил на шею Суна толстый шнурок и затянул его.


— Возмутительно, — заявил отец Морис. Его и так вечно красное лицо выглядело буквально пунцовым. Краска поднялась до самой лысины. — Я никогда ни о чем подобном не слышал. Вы должны что-нибудь предпринять, мсье Фонтанье.

— О, не беспокойтесь, я все улажу. — Высокий, сухощавый, с ощетинившимися усами бывший солдат, принимавший участие в покорении этой страны в составе войск генерала Монбата девять лет назад, оказался таким же вспыльчивым, как и священник, и по отношению к китайцам и маньчжурам испытывал абсолютное презрение. — Я кое-кому сверну шею. — Он поднялся из-за стола. — Дёнэ, принесите мои шпагу и пистолеты. Сами тоже вооружитесь. Эти дьяволы уважают только силу. Так. Теперь еще раз расскажите мне вразумительно, святой отец, что произошло.

Дёнэ, секретарь консульства, прибывший с женой в Китай совсем недавно, поспешил выполнять распоряжение начальника, перед которым прямо-таки трепетал.

Отец Морис шумно вздохнул.

— Группа людей под руководством этого плебея Чанхуна позавчера ночью осквернила наше кладбище. Они раскопали недавние захоронения, достали останки несчастных детей и принялись доказывать, будто эти младенцы принесены в жертву какому-то Богу варваров, после того как были изнасилованы нашими священниками. Им удалось завести толпу, и она направилась к магистрату с требованием обыскать монастырь. Чанхун набрался наглости утверждать, что его собственные дочери оказались среди жертв.

— И это неправда?

— Разумеется. Станислава занимается только сиротами и детьми крещеных. Она стремится сейчас, когда тысячи людей умирают от холеры, спасти как можно больше душ этих несчастных младенцев.

— Поистине благочестивая женщина, — набожно произнес Фонтанье.

— Да. Так вот, когда магистрат издал указ о проведении обыска в монастыре, я отказался повиноваться. Как можно допустить толпу китайских негодяев в наше святое место и подвергнуть опасности монахинь?

— Вы поступили абсолютно правильно, — заявил Фонтанье, застегивая перевязь шпаги и засовывая за нее револьверы. — Так что теперь он принес указ от самого Цюнхоу?

Цюнхоу был управляющим торговлей в северных портах, а в отсутствие наместника императора оставался за старшего маньчжурского чиновника в городе.

Отец Морис протянул Фонтанье свиток.

— Вот, читайте. Группа для обыска прибудет в три часа пополудни. Если их не пропустят добровольно, они грозят применить силу. Здесь так прямо об этом и сказано.

Фонтанье выхватил указ из рук священника и сунул его в карман.

— Мы позаботимся обо всем, святой отец. Возвращайтесь в монастырь и прикажите закрыть все ворота. Положитесь на меня: я запихаю эту бумагу Цюнхоу в глотку, клянусь Богом. Дёнэ, за мной!

Он вышел из консульства, вскочил на лошадь и поскакал по улице. Дёнэ, тоже вооруженный, следовал за ним. Прохожие разбегались, завидев всадников: крутой нрав французского консула был всем хорошо известен.

Фонтанье спешился перед конторой торгового управляющего и, с шумом распахнув дверь, стремительно вошел внутрь, сопровождаемый Дёнэ, который старался выглядеть спокойно, когда китайские клерки в смятении повскакали со своих мест.

— Его превосходительство занят, ваше превосходительство, — попытался один из них остановить Фонтанье, решительно направившегося к кабинету управляющего.

— Прочь с моего пути, болван! — разъяренно закричал консул, хватая клерка за плечи и отшвыривая в сторону. Он широко распахнул дверь в кабинет.

В комнате находились трое мужчин. Цюнхоу внешне выглядел как типичный маньчжур — невысокий, плотный человек со свисающими усами и выпяченной нижней губой. Как и китайцы, он носил длинный синий халат поверх панталон и круглую синюю шапку. Он сидел за столом, но, завидев незваных визитеров, возмущенно поднялся.

— Что вы себе позволяете? В чем дело?

Двое его собеседников — китайские торговцы — опасливо отошли к стене.

— Вот в чем дело, — перебил его Фонтанье, швыряя свиток с указом на стол. — Как вы посмели приказывать моим людям открыть ворота перед вами, паршивыми прихлебателями?

Цюнхоу взял в руки изрядно помятый пергамент, взглянул сначала на него, затем на разъяренного консула:

— Так будет лучше.

— Лучше?! — вскричал Фонтанье. — Лучше?

— Люди взволнованы. Они подозревают, что ваши монахини плохо обращаются с детьми и даже приносят их в жертву, пытаясь остановить эпидемию холеры. Озлобление не пройдет, пока люди собственными глазами не увидят, что слухи беспочвенны. А единственный путь для этого магистрат видит в проверке монастыря, чтобы доказать.

— Я этого не позволю. А что вы скажете по поводу осквернения наших могил?

— Я сожалею, мсье Фонтанье. Но поверьте, когда люди озабочены судьбой своих детей...

— Я требую, чтобы указ был немедленно отменен. В противном случае я вызову французские войска из мест дислокации для защиты монастыря.

В глазах Цюнхоу блеснула ярость.

— Ни один солдат варваров не войдет в мой город. Это условие закреплено в договоре.

— Вы думаете, меня удержат какие-то договоры, когда мои монахини подвергаются угрозе быть изнасилованными?

— Никто не собирается и пальцем тронуть ваших монахинь, мсье Фонтанье.

Фонтанье схватил со стола пергамент и поднес его к лицу Цюнхоу.

— Отмените указ немедленно. Я приказываю.

— Вы приказываете мне? — фыркнул Цюнхоу. — Ну, знаете, ваша наглость безгранична? Покиньте сейчас же мой кабинет или мне придется вас вышвырнуть.

— Силы небесные! Ах ты, дерзкий желтый дьявол! — вскричал Фонтанье, обнажая шпагу. Китайский чиновник резко отпрянул от него и свалился, споткнувшись, а шпага Фонтанье описала круг, сметая со стола стоящие на нем предметы.

— На помощь! — закричал Цюнхоу. — Помогите мне!

Дверь в кабинет распахнулась, и на пороге появились несколько клерков-китайцев. Торговцы тем временем попытались выбежать.

— На нас напали, мсье! — закричал Дёнэ.

— Ах вы, желтые дьяволы! — зарычал Фонтанье. Левой рукой он выхватил револьвер и выстрелил в Цюнхоу. Пуля просвистела рядом с головой чиновника и цокнула о стену за его спиной. Обернувшись, Фонтанье дважды выстрелил в китайцев, столпившихся в дверном проеме. Один из них упал, другие убежали. Дёнэ тоже вытащил свой револьвер, и они с консулом, стреляя на ходу, побежали к выходу на улицу. Еще один китаец вскрикнул от боли и упал на пол.

Фонтанье распахнул входную дверь и взглянул на толпу, собравшуюся снаружи. Пока это была мирная толпа зевак, собравшихся разузнать, что творится В помещении конторы.

— Прочь с моего пути! — закричал Фонтанье, угрожающе размахивая шпагой.

Какой-то мужчина выступил вперед:

— С уважением, ваше превосходительство...

— Нападают! — вскричал Фонтанье и выстрелил. Пуля миновала этого словоохотливого человека, но поразила кого-то за его спиной. Толпа качнулась назад, а затем угрожающе двинулась вперед. Дёнэ также выстрелил, и французы бросились к своим лошадям. Однако толпа настигла их, когда они пытались вскочить в седла. Фонтанье рубил налево и направо, выбросил разряженный револьвер и достал второй, но выстрелить не успел — его стащили с лошади на землю, вырвали из рук оружие. Китайцам не нужно было применять отобранное оружие. Взвинченные до предела, они стремились достать его руками. Консул открыл рот и закричал от ужаса, когда пальцы протянутых к нему со всех сторон рук стали рвать на нем одежду, выдавливать глаза и раздирать рот. В считанные секунды его вопли стихли, и он, как и Дёнэ, превратился в кровавое месиво.

Окровавленные руки продолжали терзать уже мертвую плоть.


В Китае не сыскать тихих городов. Здесь гул несмолкающей людской многоголосицы и собачий лай сливаются с треском фейерверков — выпускаемых по одной и целой очередью разноцветных ракет в ознаменование чьей-либо радости или в знак скорби.

Но сегодня в Тяньцзине творилось что-то необычное, и стен монастыря достигал небывалый для этих мест шум. Монахини были взволнованы. По указу магистрата им придется в три часа пополудни открыть ворота и допустить в свои кельи предназначенных для общения с Богом светских людей. Отец Морис поспешил вернуться в монастырь после утренней встречи с консулом, чтобы успокоить сестер, внушить надежду, что этого не случится. Но мать Станислава была из числа тех женщин, которые всегда готовятся к худшему. Всех обитателей монастыря — девять монахинь, более двадцати китайских мужчин и женщин, обращенных в христианство и служащих при монастыре, и нескольких европейцев, по случаю оказавшихся здесь с утра, — она призвала помочь как следует убрать помещения.

Здоровых детей искупали и переодели в лучшее из того, что нашлось в монастыре. Больных тоже помыли и поменяли им постельное белье.

Наконец работа была завершена. И все бы великолепно, думала сестра Франсуаза, если бы не отсутствие вестей от мсье Фонтанье. В добром расположении духа консул был очаровательным человеком, тем не менее Франсуаза считала его излишне вспыльчивым — этаким котлом пара, и его слова обычно мало чего стоили. Поэтому она ожидала появления судьи и его людей в любой момент.

Тем временем шум в городе нарастал. Сестра Эме, которая отличалась беспокойным характером, поднялась на крышу монастыря и с криком вернулась, сообщив, что горит собор.

— Эме, ты несносна, — укорила ее мать Станислава. — Зайдешь ко мне в кабинет после вечерни, и я как следует проучу тебя, дабы впредь ты не сеяла паники.

— Действительно горит собор, матушка, — настаивала Эме. — Почему бы вам самой не пойти и не удостовериться?

Остальные монахини уже торопились вверх по лестнице, чтобы к своему ужасу увидеть на западе поднимающийся к небу дым.

— Без сомнения, это горит собор, — заявил отец Поль, помощник отца Мориса.

— Что же нам делать? — спросила мать Станислава.

— Очевидно, следует молиться, — сказала сестра Адель.

Все повернулись к отцу Морису, который как раз присоединился к ним и тоже в отчаянии смотрел на собор.

— Я должен сходить к консулу, — вымолвил отец Морис. — Ему придется вызвать войска.

Он направился вниз, но Лин Сучан, стоявший у дверей, посоветовал ему не выходить на улицу.

— Мсье, там собралось слишком много народу, — объяснил он. — Боюсь, вам не удастся пройти. — Лин не на шутку встревожился, так как ничего не знал о судьбе Суна.

Отец Морис в нерешительности кусал губу, Затем, услышав стук в дверь, двинулся к выходу.

— Это, должно быть, мсье Фонтанье, — с надеждой в голосе предположил он.

— Это китайцы, — поправил Лин, прислушиваясь к проклятиям, доносившимся через деревянную дверь. — Они требуют впустить их.

— Но еще нет трех часов, — запротестовал отец Морис.

— Сомневаюсь, что это пришел судья, мсье.

Отец Морис обернулся и посмотрел на лестницу, где стояли мать Станислава и отец Поль. У подножия лестницы сгрудились новообращенные китайцы, а выше, у входа на половину монахинь, ожидали сестры монастыря.

— Что будем делать? — спросил отец Морис.

— Не пускайте их! — воскликнул отец Поль.

— Правильно! — крикнула сверху Эме. — Прикажите им убираться вон.

— Успокойся, Эме, — вымолвила мать Станислава. — Что они кричат, Лин?

— Угрожают, что, если вы не откроете, они снесут с петель двери.

— Неужели им это удастся? — встревожился отец Морис.

— Думаю, удастся, мсье. Собралась огромная толпа.

— В таком случае мы должны открыть двери, — решила мать Станислава. — Они хотят обыскать монастырь — ладно. Сестры, займитесь своим делом. Ступайте к больным и помните: что бы ни случилось, храните спокойствие и не выказывайте страха.

Франсуаза посмотрела на Эме, которая от досады кусала губы, но была вынуждена подчиниться матери Станиславе. Монахини поднялись наверх и разошлись по своим местам. Франсуаза и Эме пошли в палату к больным, где один ребенок был без сознания, а другой, напугавшись, попытался встать с кровати, но оказался слишком слаб — он упал на четвереньки и не мог двигаться.

— Какая ты непослушная, — строго сказала Франсуаза, поднимая девочку с пола.

Эме встряхнула простыни, поправила одеяло, и ребенка уложили на кровать.

— Не дай Бог сюда придут посторонние и увидят детей в их нынешнем состоянии, — проворчала Эме.

— Если это поможет унять глупые сплетни, пусть приходят.

— Нам бы лучше вернуться в кельи, а то китайцы, пожалуй, там все разворуют.

Франсуаза строго посмотрела на нее. Монахиня не должна обладать ценными вещами. Но для Эме, с разрешения матери Станиславы, было сделано исключение: она происходила из знатной семьи и имела дядю-графа. Все в монастыре знали, что у нее сохранились мелкие личные драгоценности, привезенные ею из Франции.

— Если этим делом займется судья, — сказала Франсуаза насколько могла убедительно, — он не допустит воровства.

Внезапно шум на улице стал громче — это Лин открыл двери. Монастырь огласился криками, улюлюканьем и топотом сотен ног. И вдруг сквозь этот шум послышался резкий, пронзительный крик.

— Это мать игуменья, — сдавленно вымолвила Эме.

Топот и гвалт приближались к палате.

— Нам надо прятаться, — с дрожью в голосе предложила Эме.

— Мы не можем уйти отсюда, — откликнулась Франсуаза.

Да и некуда им уже было уходить.

Эме опустилась на колени и принялась горячо молиться. Франсуаза застыла, левой рукой сжимая распятие и со страхом глядя на открытую дверь. Дикий вой обезумевших погромщиков раздавался уже совсем близко. Она слышала голос Эме, высокий до пронзительности, молящий о пощаде. Стоило ли ей молиться?

Несколько человек пробежали по коридору за дверью, затем они возвратились, заглянули в палату и, увидев монахинь, вошли. Франсуаза почувствовала, что ей стало трудно дышать. Казалось, грудь вот-вот разорвется.

— Пожалуйста... — начала Эме.

Незваные гости взвыли. Похоже, их разочаровали первые жертвы монастыря и вот теперь наконец им перепали «лакомые кусочки». Франсуаза и Эме были самыми симпатичными монахинями в монастыре. С сестер начали срывать одежду. Франсуаза ощущала огромное желание ударить нападавших распятием, но она заставила себя стоять спокойно.

— Дети! — кричала Эме. — Остановитесь, здесь же дети!

Но нападавших не интересовали дети. Сорвав с монахинь одежду, они некоторое время с удивлением глазели на их обритые головы, затем повалили на пол и принялись насиловать. Франсуаза не сопротивлялась. Эме же боролась с отчаянием человека, которому не верилось, что подобное может с ним случиться. Ее стройные белые ноги метались в воздухе, но в конце концов были схвачены и прижаты к полу. Франсуаза не пыталась отбиваться ногами, она покорилась судьбе. Ее переполняло отвращение, боль и ощущение близкой смерти.

Но не раньше, чем их истязатели как следует натешатся и соизволят убить свои жертвы. Когда насильники вволю насытились, монахинь подняли на ноги и повели по коридорам, затем вниз по лестнице, к толпе кричащих и беснующихся мужчин и женщин, у большинства из которых на руках и одежде виднелась кровь. Они тянули к белым телам руки, толкали девушек, хватали за грудь и ягодицы, лезли между ног. Задыхающихся и рыдающих, теперь даже Франсуаза не могла сдерживаться, их бросили на землю во дворе и начали насиловать вновь. До них едва доходило, что вокруг распластаны обнаженные, изуродованные тела матери игуменьи, отца Поля и отца Мориса, Лина и нескольких новообращенных.

Теперь пришел их черед. Франсуазу и Эме поставили на колени, и они увидели приближающиеся лезвия ножей. Их страдания только начинались.


— Ты слышала о событиях в Тяньцзине? — спросила Цыань.

К тридцати четырем годам старшая вдовствующая императрица несколько располнела, но прежде она была блестящей красавицей. В качестве леди Нюхуру ее представили императору Сяньфэну как претендентку в наложницы. Она приглянулась ему и весьма быстро продвинулась до положения императрицы. Однако так и не стала в полном смысле женой императора при его жизни и даже несколько утратила свои позиции после его безвременной кончины, когда осталась главной регентшей своего малолетнего племянника, императора Тунчжи. С тех пор минуло девять лет, девять долгих лет нескончаемых беспорядков и междоусобиц в империи, борьбы против варваров, которые громили селения на морском побережье и по берегам рек, требуя торговых привилегий. Ей же хотелось совсем немногого: ухаживать за своим садом и читать книги. Но теперь... Она нарушила традицию и без предупреждения пришла к своей сестре по несчастью.

Вывести Цыань из ее обычного безмятежного состояния было делом трудным, однако при всей внешней спокойной уверенности, с которой она шла по жизни, в душе ее постоянно таилась тревога. Если она оказалась не прочь переложить на плечи Цыси рутинное руководство империей, то это вовсе не означало, что Цыань забыла о своем положении старшей вдовствующей императрицы — титуле, присвоенном ей в соответствии с последней волей бывшего императора Сяньфэна. Именно на нее возлагалась вся ответственность за сохранение маньчжурской империи и Цинской династии, которая правила ею.

При всем этом она осознавала, что сохранять империю удается именно благодаря недюжинному уму второй императрицы и регентши.

Цыси, хотя и годом старше Цыань, но тем не менее под именем леди Лань Гуй была представлена при дворе в тот же день, что и Нюхуру, и это произошло восемнадцать лет назад. Отнюдь не разница в возрасте заставляла Цыань считаться с мнением Цыси. И не то, что она бесплодна, а Цыси — мать императора Тунчжи. Причина заключалась в личности каждой из императриц. Цыань всегда стремилась лишь к спокойным радостям жизни, Цыси же жаждала власти. Только ее злая энергия и решимость спасли обеих императриц от дворцовых интриг, направленных на то, чтобы повлиять на мнение лежащего на смертном одре императора Сяньфэна, и позволила им стать теми, кем они стали — разделяющими власть императрицами.

Цыси стояла у окна своих покоев, глядя на сына, играющего в саду, в глубине дворцового комплекса Запретного города в Пекине. Четырнадцатилетний император Тунчжи рос восторженным мальчиком, обожающим игры в войну с потешным войском, предпочитая их занятиям с учителями. К сожалению, под носом у него всегда было мокро и он постоянно кашлял. Мальчик унаследовал от отца слабое здоровье, поэтому ни у кого не вызывало сомнения, что империя вскоре вновь вступит в кризис, связанный с наследованием власти.

Цыси обернулась на вопрос старшей вдовствующей императрицы. В свои тридцать пять она тоже пополнела, и этого не могла скрыть даже свободная мантия. Ее лицо расплылось, щеки немного обвисли, но по-прежнему были хороши четко очерченный подбородок и блестящие черные волосы, свободно лежащие на плечах и спадающие за спину — в интимной обстановке личных апартаментов императрица не носила головного убора. Но самое главное — ее черные глаза остались неизменно глубокими, и по ним угадывалась напряженная работа мысли.

Она была не одна. Цыси никогда не оставалась наедине с собой. Всегда под рукой находился ее фаворит евнух Чжан Цзинь. Их дружба зародилась еще в детстве. Присутствовал также бывший солдат, а ныне генерал Жунлу, высокий мужчина с фигурой атлета. Ровесник Цыси, он дружил с ней еще с тех пор, как ее семья бежала из города Уху, спасаясь от восставших тайпинов в 1851 году. После смерти императора все считали его любовником Цыси, а кое- кто мрачно добавлял, что он был им и при жизни Сяньфэна. То, что он, плебей, получал доступ в Запретный город, обычно посещаемый только принцами дома Цин, свидетельствовало о готовности Цыси нарушить любые законы, поступить вопреки традициям, когда речь шла о ее личных потребностях.

Из-за всего этого Цыань ненавидела Жунлу. Она считала, что для вдовствующей императрицы иметь любовника — оскорбление императорской фамилии, однако никогда не смела перечить Цыси.

— Да, известия из Тяньцзиня дошли до меня. Французы — варвары, — заявила Цыси. — Разве их солдаты не сожгли Летний дворец девять лет назад? И то, что теперь чернь уничтожила их собор, — всего лишь справедливое возмездие.

— Многие их люди убиты, — сказала Цыань. — Не начнут ли они опять войну против нас?

— Теперь мы более подготовлены к этому, — ответила Цыси, многозначительно посмотрев на Жунлу, чье лицо светилось воинственной решимостью.

Цыань вздохнула. Она знала, что соотношение сил между маньчжурской армией и варварами осталось неизменным. Если война возобновится, заморские войска по-прежнему будут иметь превосходство. У них более грамотные генералы, совершенное вооружение и, главное, им присущ тот непередаваемый наступательный порыв, который, казалось, вел их от победы к победе.

— Ты имеешь в виду контрибуцию? — произнесла она с горечью.

— Мы сделаем все, что необходимо, — последовал ответ. — Ту резню затеяли китайцы, а не маньчжуры, варвары должны это понять. Может быть, нам придется для видимости казнить одного или двух головорезов, но войны не будет.

— Почему ты так считаешь? — повысила голос Цыань. — Разве война для варваров — не самое привычное дело?

Цыси улыбнулась, ее сжатые губы слегка расслабились.

— Ты права, Цыань, но я слышала, в настоящее время они сами вынуждены вести войну в Европе. Им некогда воевать с нами. Если они потребуют контрибуцию, мы станем им платить... до тех пор, пока не соберемся с силами сбросить их в море.

Это было ее заветной мечтой. Ей страстно хотелось, чтобы варвары поплатились наконец за все обиды, нанесенные династии за последние тридцать лет.


Ван Ли забормотал, подобострастно склонившись перед дамами, сидящими на веранде, выходящей в сад резиденции Баррингтонов в Шанхае:

— Маршал, маршал едет.

— Уже? — Джейн Баррингтон властно нахмурилась, а ее невестка вздрогнула и пролила чай в блюдце.

Обе дамы были одеты в накрахмаленные белые платья и широкополые белые шляпы. Туалет довершали белые ботинки и кружевные перчатки, считавшиеся обязательными предметами наряда европейских дам в китайских тропиках. На этом их сходство заканчивалось — во всем остальном они были абсолютно непохожи.

Джейн Баррингтон исполнилось шестьдесят лет, ее величественная голова с когда-то золотисто-каштановыми волосами стала совершенно седой, но фигура оставалась вызывающе совершенной, как в молодости. Она вышла замуж и стала членом этой семьи взрослеющим подростком, а когда ее муж, Адриан, старший из двух братьев Баррингтонов, принявший на себя руководство огромным торговым концерном, основанным его отцом-пиратом, был убит, она вышла замуж вторично — за его младшего брата.

Этот скандальный брак потряс британскую колонию на Дальнем Востоке, не меньше, чем отношения между Цыси и Жунлу, будоражащие их соплеменников. Многие решили, что Джейн и Мартин Баррингтон стали любовниками еще при жизни Адриана. Несмотря на семейные несчастья — тайпины захватили его приемную дочь и жестоко над ней надругались, а его сводный брат был казнен, — Мартин Баррингтон становился все богаче и могущественнее.

Мартин умер два года назад, в 1868 году, но торговый Дом Баррингтонов процветал более чем когда-либо благодаря дружбе его пасынка Джеймса — сына Джейн от Адриана — с младшей вдовствующей императрицей. Они подружились подростками, еще до того, как вспыхнуло кошмарное восстание тайпинов в долине реки Янцзы.

Жена Джеймса Люси, в отличие от Джейн, была полностью лишена какого-либо высокомерия. Дочь мелкого управляющего, она приехала в Шанхай, когда звезда Баррингтона взошла уже весьма высоко. Люси никогда не мечтала так возвыситься. Джеймс Баррингтон женился на ней, когда на него свалились многочисленные несчастья, причем далеко не финансового плана. Он глубоко переживал трагедию сестры, которую изнасиловали, и, возможно, из-за его далеко небезупречного поведения в схватке с тайпинами. Люси была благодарна Джеймсу за оказанное ей доверие и внимание, а потому стремилась быть услужливой и преданной женой. Жизнь ее полностью протекала в тени своей грозной свекрови. Люси родила четверых детей, но из-за смерти в младенчестве первенца, мальчика, она стала еще стеснительнее в отношении с остальными членами семьи. Она как бы со стороны наблюдала, как Джеймс восстановил свой авторитет, а затем вернул сестру и продолжал приумножать богатство семьи. Все это время Люси жила, замкнувшись в собственном мирке. В свои тридцать четыре года Люси Баррингтон выглядела скорее симпатичной, чем красивой — мягкие черты лица, нежное тело. Она до сих пор оставалась желанной для мужа в интимной обстановке их спальни.

Она так и не смогла привыкнуть к распорядку жизни семьи Баррингтонов. Скажем, чего стоит этот сегодняшний визит наместника императора, да к тому же без предупреждения... Когда китайский магнат проходил через гостиную, сопровождаемый взволнованным Ваном, Люси уже стояла на ногах, тяжело дыша, с пунцовыми пятнами на щеках.

Одним из самых выдающихся качеств Цинов было их умение находить и назначать на ответственные должности способных чиновников. Несмотря на все законы, по которым мужчины национальности хань — коренные китайцы — должны были носить косички (оскорбительные «поросячьи хвостики»), а женщинам навечно закрывались ворота в августейшую семью даже в качестве наложниц, Цины всегда с готовностью доверяли власть талантливым китайцам. В борьбе с тайпинами Цинам как никогда потребовалась помощь коренных жителей. Из их среды в ходе ожесточенного и кровавого противоборства и вознесся к высотам власти Ли Хунчжан.

Сам Ли не скрывал, что, формируя войско для разгрома так называемого «небесного короля», он воспользовался поучительным опытом сведущих людей. Он пристально следил, как американец Фредерик Вард и англичанин Чарльз Гордон обучили и вымуштровали разрозненные толпы мобилизованных ими людей, превратив их в легендарную Всепобеждающую армию. Применив их методы к своим подчиненным, он добился того, что его «Хуаньские храбрецы» тоже стали по-настоящему знамениты, а после смерти Варда и возвращения Гордона в Англию именно Ли Хунчжан покончил с тайпинами. Его заслуги были по достоинству оценены: он служил наместником в различных местах и пользовался все возрастающим доверием вдовствующей императрицы.

Сейчас, в возрасте сорока семи лет, Ли Хунчжан достиг вершины своей карьеры. Необычно высокий для китайца, плотно сбитый, с длинными усами и задумчивым лицом, он ни одеждой, ни манерой поведения не выказывал, что является одним из самых богатых и самых влиятельных людей в стране. К тому же он никогда не забывал преданность и постоянную поддержку со стороны торгового Дома Баррингтонов, предоставляемую ему в течение многих лет, и то, что Джеймс Баррингтон командовал его артиллерией на завершающем этапе войны.

Ли Хунчжан остановился на пороге веранды, держа руки глубоко в широких рукавах синего халата, и отвесил короткий поклон.

— Мадам Баррингтон. — И затем еще раз: — Мадам Баррингтон.

Дамы поднялись, но если Джейн ответила на приветствие легким кивком головы, то Люси сделала глубокий реверанс.

— Благодарим за честь, ваше превосходительство, — сказала Джейн. — К сожалению, мой сын на складе товаров. — Обе дамы бегло говорили по-китайски.

Ли кивнул:

— Знаю, зайду к нему попозже. Я пришел попрощаться.

— Вы покидаете Чжэцзян? — Люси так встревожилась, что только через мгновение добавила: — Ваше превосходительство. — Ли Хунчжан был одним из столпов меняющегося мира.

— К сожалению, это именно так, мадам Баррингтон. Меня вызывают в Пекин. Мне предложен пост наместника в провинции Чжили.

Джейн восторженно хлопнула в ладоши:

— Прекрасная должность!

— Лучше некуда, только при других обстоятельствах. Разве вы не слышали, что случилось в Тяньцзине?

— Нет. Расскажите, пожалуйста.

— Там произошли беспорядки. Монахов обвинили в изнасиловании и принесении в жертву китайских детей. Пострадали французы. Были сожжены собор и монастырь. Погибло много людей, в том числе девять монахинь, три священника, а также несколько других европейцев и десятки новообращенных китайцев.

— Это какое-то недоразумение, — запротестовала Джейн.

— Согласен с вами, — осторожно заметил Ли, — но простолюдины считают все это правдой, а то, во что уверуют простые люди, оказывается истиной. Обстановку усугубил своим возмутительным поведением консул Франции. И теперь он тоже мертв.

— Какой ужас! — воскликнула Люси. — Тех несчастных женщин... — Она прикусила губу и взглянула на свекровь.

Ли Хунчжан выждал, пока Ван внес поднос с чайными приборами и Джейн наполнила чашки, затем сказал:

— Да, к сожалению, мадам Баррингтон, их изуродовали до неузнаваемости. Что взять с черни?!

«Китайской Черни», — зло подумала про себя Люси.

— Приведет ли все это к войне? — Джейн интересовали более насущные проблемы. После страшного восстания тайпинов, унесшего жизни около двадцати миллионов человек и превратившего необыкновенно плодородные земли долины реки Янцзы в пустыню, которая теперь только-только начала оживать, меньше всего кому бы то ни было хотелось новой войны.

Ли Хунчжан криво усмехнулся — всю свою жизнь он был солдатом.

— Это как раз моя обязанность — попытаться не допустить худшего. Французы очень обозлились, но, насколько нам известно, они воюют в Европе с Германией. Мы надеемся урегулировать инцидент, возместить ущерб. Меня глубоко огорчает — надеюсь, и вас не меньше, мадам Баррингтон, — то, что Китай, такой огромный, такой богатый, в настоящее время стал слаб, слаб своей армией. Это надо исправить. А пока... нам остается платить контрибуции. — Он допил чай и встал. Дамы торопливо поднялись тоже. — Вам хорошо известно: я готов сделать для Дома Баррингтонов все, что в моих силах. Разрешите откланяться,дамы!

Ли поклонился и вслед за Ваном направился к выходу.


— Ты знаешь, наместник Ли приходил к нам, — взволнованно сказала Люси, как только ее муж переступил порог.

Джеймс Баррингтон остановился, чтобы обнять и поцеловать своих детей. Их было трое: Хелен семи лет, Роберт — пяти и Адриан — трех. Эти смешливые и жизнерадостные дети старались казаться серьезными только в присутствии отца, которого они больше боялись, чем любили.

Джеймс Баррингтон заслуживал того, чтобы его боялись. Он был высоким и широкоплечим, как все Баррингтоны. С длинными мощными ногами. Выступающий подбородок и орлиный фамильный нос придавали суровое выражение его лицу. Сомнения молодости остались для него уже далеко позади: он принимал активное участие в разгроме тайпинов и вышел из войны уверенным в себе, жестким человеком, сохранив при этом глубокую привязанность к семье, о которой проявлял постоянную заботу.

Наконец он поставил маленького Адриана на пол и выпрямился, чтобы обнять жену.

— Да, знаю. Он заходил ко мне.

— Разве это не ужасно?

— Мы же знали, что он не сможет оставаться в Шанхае до скончания веков.

— Я говорю о резне в Тяньцзине.

Держась за руки, супруги вошли в дом. За ними следовали дети. Мальчиков вела за руки сестра.

— Боюсь, французы сами накликали на себя беду отвратительной привычкой обращаться с китайцами как с низшей расой, как с невежественными дикарями.

— Но те несчастные женщины...

— Знаешь, ничего этого не произошло бы, не навязывай они китайцам свои религиозные взгляды. К тому же они ставили под сомнение вековые святыни буддизма и конфуцианства. — Джеймс сделал паузу и легко сжал ее пальцы. — Мне их жаль, поверь. Какой страшный жребий. Но теперь им не поможешь. — Джеймс увидел Джейн. — Мама! — воскликнул он и обнял ее.

— Ли был здесь.

Он кивнул:

— Люси сказала мне.

Джейн взяла сына за рукав.

— Как ты думаешь, будет война?

— Нет, если постараться. Нам не потянуть войны. — Джеймс хмуро улыбнулся. — Во всяком случае пока. Не переживай об этом. Вот письмо от Джоанны.

Джейн села и принялась читать. Общаться с дочерью Джоанной, разумной и рассудительной, было для нее отдохновением. Джоанна больше, чем любой другой член семьи, познала, каким был Китай десять лет назад. Захваченная тайпинами, она подвергалась неоднократному изнасилованию, всем мыслимым и немыслимым формам унижения и оскорбления, но чудом ей удалось бежать, да еще и сохранить здоровый рассудок.

Более того, по счастливому стечению обстоятельств, у нее появилась перспектива замужества. Никто в семье, даже брат Джеймс, с кем она была очень близка, не догадывался об ее истинных отношениях с выдающимся американским путешественником Фредериком Вардом. Разумеется, она глубоко и долго переживала гибель Варда, убитого при штурме Цзэки в 1862 году. Но, оправившись и от этой трагедии, она позволила себе принимать поклонников и, наконец, к величайшему облегчению матери и брата, приняла предложение преподобного Артура Дженкинса.

Дженкинс, несколькими годами старше Джоанны, слыл солидным и разумным мужчиной. Насколько удачно сложилась их частная жизнь, было трудно судить, так как их брак не принес детей. Во всяком случае внешне они выглядели вполне счастливыми, и Джоанна была рада, когда Артура назначили в миссию методистов в Порт-Артур — крупнейший порт на южной оконечности Ляодунского полуострова, замыкающего с севера-востока залив Чжили. Воды вокруг Порт-Артура не замерзали в зимний период, и он стал важным портом, бросающим вызов таким городам, как Шанхай и Кантон.

Джейн медленно откладывала прочитанные страницы.

— По ее словам, Порт-Артур просто мечта, — наконец сказала она. — Я хотела бы там побывать, Джеймс.

— Побываешь, — бодро ответил Джеймс, — как только выберешь время. Представляю, в какой восторг придет Джоанна.

Джейн оторвалась от письма:

— Так ты действительно уверен, что войны не будет?

— Уверен, — без колебаний ответил Джеймс.


— В дополнение к компенсациям и наказанию виновных французы требуют нашего признания их прав на Индокитай, ваше превосходительство, — объяснял Ли Хунчжан.

За два года после Тяньцзиньских событий, которые называли не иначе как резней, Ли Хунчжан сделал все от него зависящее, чтобы задобрить французов. Он казнил восемнадцать погромщиков и еще двадцать пять посадил в тюрьму. Была выплачена огромная контрибуция. Цюнхоу отправили в Париж для принесения личных извинений. Как и предвидела Цыси, дело несколько облегчалось войной, которую Франция вела против Германии, и особенно ее поражением в этой войне. Но война закончилась, и Франция стремилась восстановить престиж обычным для того времени путем — приобретением новых колоний или, на крайний случай, торговых привилегий.

— Так дайте их им, — заявил принц Гун, выступая как председатель Цзунлиямэня — вновь созданного департамента иностранных дел. Ли был удивлен демаршем принца. Гун, низкорослый, невзрачный, обычно сутулясь, сидел в своем кресле, выпятив нижнюю губу. Он заслужил репутацию надменного и вспыльчивого человека. Но Ли также знал и другое: принц не пользуется доверием Цыси в настоящее время. Их союз длился многие годы, точнее, с того времени, когда Цыси еще была всего лишь наложницей старшего брата Гуна, императора Сяньфэна, а сам Гун искал любой поддержки в своей борьбе с влиянием его дядьев на трон. Их отношения не всегда складывались гладко. Когда Цыси захватила власть в 1862 году, Гун преданно поддержал ее, но чуть позже они рассорились.

Среди прочего Цыси всегда мечтала о восстановлении Юаньминъюаня — легендарной летней резиденции, построенной императором Сяньлуном в нескольких милях к западу от Пекина. В Юаньминъюане когда-то высились изящно изукрашенные дворцы, изогнутые мосты нависали над тихой гладью вод и росли самые пышные в мире сады. Всю эту дивную красоту уничтожили британцы в 1861 году в отместку за жестокое обращение с их посланниками. Придя к власти, Цыси первым делом принялась изыскивать деньги для его восстановления. И тут принц Гун возглавил в Верховном совете борьбу против данного предприятия под тем предлогом, что деньги гораздо больше нужны для других целей. Цыси пришлось признать поражение, и тогда она стала искать поддержки в доме Цинов и нашла ее в лице младшего брата Гуна, принца Цюня — юноши с вечно заспанной физиономией. Она даже подыскала для него жену — свою младшую сестру, таким образом приближая императорскую семью к орбите собственных интересов. Она и Гун ссорились, иногда сильно. Говорят, один раз она даже была вынуждена выпроводить своего бывшего соратника из личных апартаментов силой.

С тех пор они вроде бы помирились, но Ли отказывался верить, что Гун мог без высочайшего одобрения принять решение развязать французам руки в обширном регионе Юго-Восточной Азии, куда входили древние королевства Вьетнам, Лаос и Камбоджа.

— Кстати, ваше превосходительство, — рискнул он заметить, — такое решение должна одобрить вдовствующая императрица.

Принц Гун мрачно усмехнулся:

— Вы имеете в виду императрицу Цыси, не так ли, маршал? Ведь Цыань редко занимается государственными делами. Тогда у вас будет оправдание в виде подписей императриц. Однако в настоящий момент они заняты — его величество собираются женить.


Вдовствующие императрицы сошлись вместе, чтобы опросить девушек, которых должны были сейчас к ним вывести. Девушек отобрали немного, потому что только дочери самых сановных и богатых маньчжурских мандаринов имели привилегию претендовать на высшую награду для маньчжурской женщины — стать наложницей императора, с последующей перспективой быть избранной императрицей.

Прием спланировала и организовала Цыси. Она прекрасно знала, что, будь правила настолько строги двадцать лет назад, ее бы здесь сейчас не было: ее отец не только был «пустым местом», но также обесчестил себя бегством из южной провинции Аньхой, где служил управляющим до прихода тайпинов. Но хотя в 1852 году империю расшатывали многочисленные восстания, император Сяньфэн и его мать безмятежно восседали на Троне Дракона. Сегодня Цыси окружало слишком много врагов, нажитых ею самой вследствие ее высокомерной решимости править от имени сына. Она нуждалась в постоянной поддержке грандов, которые в самом начале привели ее к власти. Унижение, испытанное ею после отказа выделить деньги на восстановление Юаньминъюаня, было не первым. Всего двумя годами ранее ей тоже пришлось уступить и дать согласие на казнь близкого ей евнуха, который, будучи направленным с миссией на юг, пытался командовать там наместником императора, за что и был обезглавлен. Теперь единственную надежду сохранить свое положение Цыси связывала с поддержкой со стороны собственного сына, который по возрасту вскоре вступал на престол.

Двенадцать девушек по очереди предстали перед императрицами и Чжан Цзинем. Это своеобразное испытание происходила в отдаленной от залы для аудиенций комнате. Девушкам пришлось отвечать на вопросы по китайской истории и искусству, цитировать наизусть классиков, затем они раздевались донага, и Чжан Цзинь под присмотром императриц выискивал у них изъяны.

Цыси вспомнилось ее собственное представление, как ее саму опрашивали и осматривали. Тогда на постель императора претендовали шестьдесят девушек, а отобрано было двадцать семь. Она оказалась последней, а Нюхуру — первой. Да, размышляла Цыси, возможно, Нюхуру по-прежнему остается первой леди империи, но она-то теперь стала второй.

Порядок экзамена имел целью не просто выявить изъяны либо определить образованность и физическое совершенство. В ходе осмотра по ее реакции определялся характер девушки. Большинство из них казались подходящими для своей роли. Цыси вспомнила, что ее старшая сестра от страха потеряла рассудок и поэтому лишилась всех шансов, в то время как она сама не только смело и уверенно ответила на все вопросы, но и перенесла ощупывания своего тела тогдашним старшим евнухом с легким румянцем стыдливости.

Представленные императрицам девушки являли собой жалкое зрелище: дрожащие конечности и трясущиеся волосы — вот главное впечатление, оставшееся от них. И лишь одна оказалась исключением. Ее звали Алюта. Она была редкостная красавица — худощавая, но не мускулистая, как большинство маньчжурских девушек, с миниатюрными привлекательными формами, стройными ногами и роскошной полной грудью. Ей уже исполнилось восемнадцать лет, хотя обычно в наложницы отбирались девушки гораздо моложе.

Алюта реагировала на все, что говорили, спрашивали и делали с ней, с легкой настороженностью и не проявляла никаких других эмоций. Одевшись, она покинула комнату. Цыань хлопнула в ладоши от радости:

— Из нее получится безупречная подружка императора.

«Она слишком, красива, — подумала Цыси. — Она красивее меня в ее возрасте и тем более красивее меня теперешней. А если характер ее настолько силен, как она его показала, то со временем Тунчжи может привязаться к ней настолько, что мне трудно будет влиять на него».

Вслух же она сказала:

— Ты уверена, Цыань? Я посмотрела ее родословную...

— Я тоже, — парировала Цыань. — Она дочь Цюньци, самого верного сторонника династии.

— Да, но, кроме того, она еще и праправнучка принца Чэна, — отрезала Цыси.

Принц Чэн являлся одним из тех, кто пытался захватить власть после смерти Императора Сяньфэна, и вынужден был покончить с собой, когда императрицы одержали верх.

— Та история забыта, — заметила Цыань, начиная упорствовать в присущей ей жесткой манере, хорошо известной Цыси.

— Тем не менее, я думаю, она не подойдет, — возразила Цыси. — Если ты хочешь девушку из семьи Цюньци, давай возьмем Ваньли. Она — тетя Алюты, хотя моложе ее. Против Ваньли я ничего не имею.

— Какая разница, пусть будет еще и Ваньли, — согласилась Цыань.

— Мы не можем взять и тетю, и ее племянницу, — запротестовала Цыси.

— Почему нет? Такое случалось раньше. Все дело в Алюте. — Цыань вскинула голову и твердо посмотрела на Цыси, встретив такой же твердый взгляд младшей императрицы. На публике вдовствующие императрицы старались демонстрировать единодушие. Наедине они часто расходились во взглядах, особенно по внутрисемейным вопросам: Цыань не интересовалась государственными делами и зачастую не имела о них представления, хотя как старшая вдовствующая императрица она скрепляла своей подписью все императорские декреты, причем ее подпись стояла выше подписи Цыси. Однако она всегда полагалась на мнение Цыси и принца Гуна, которые с легкостью убеждали ее, что тот или иной декрет послужит исключительно на пользу государства. Но зато благополучие императорского клана было ее заботой, и в этих вопросах она во весь голос заявляла о себе. Ее мнение всегда оказывалось решающим и будет таковым, пока она жива. И ждать каких-либо благоприятных для Цыси перемен не приходилось, поскольку по возрасту она была старшей.

Однако Цыань как всегда оказалась практичной и миролюбивой.

— У меня есть безупречное решение, — заявила она. — Почему бы императору не посмотреть девушек и не решить самому?

Цыси от досады стиснула зубы.


Император Тунчжи стоял у окна своих апартаментов и глядел в сад, где прогуливались девушки, проинструктированные перед смотринами. Выбор сделан еще не был. По бокам расположились его мать и Цыань. Чжан Цзинь скромно держался позади.

— Мы хотим, чтобы ты решил, которая из них самая красивая, — сказала Цыань.

— Кого бы ты предпочел видеть своей императрицей, — мягко поправила Цыси.

Ноздри Тунчжи раздувались. Ему было только пятнадцать лет, но выглядел он со своей одышкой и щуплым телом гораздо старше. Большинство знавших его с сожалением заключали, что он унаследовал от отца слабое здоровье и в детстве постоянно болел. Причем разрушительному естественному процессу помогали собственные пороки ребенка и готовность его окружающих потакать этим порокам.

Чжан Цзинь, старший евнух, был наставником мальчика. Тунчжи еще не достиг половой зрелости, когда евнух начал водить к нему проституток — как женщин, так и мужчин. Через несколько лет император и его фаворит стали тайно покидать Запретный город и в поисках удовольствий посещать бордели для извращенцев.

Чжан Цзинь поощрял эти приключения с ведома и полного согласия, даже, точнее, одобрения со стороны своей госпожи. Цыси знала об иллюзорности своего превосходства над сыном: император Тунчжи вырос человеком высокомерным, убежденным в своих привилегиях, с каждым годом все более и более самоутверждаясь. Однако он был рабом своей похоти, и Цыси хотела еще раз в этом убедиться, поскольку именно она контролировала, как эта похоть удовлетворяется. Цыси и мысли не допускала, что раннее половое развитие может повредить его здоровью. Всех императоров сводили с женщинами члены их семьи, обычно матери или мачехи, и большинство вырастали здоровыми и сильными. Нездоровье Тунчжи, по мнению Цыси, было вызвано физическими недостатками, унаследованными от отца. Выживет он либо нет — все в руках Господа. Цыси ясно осознавала, что никогда не испытывала слишком сильной материнской любви и находила себе великолепное оправдание: но конфуцианским канонам, долгом сына было любить ее, а ответное чувство с ее стороны считалось вовсе не обязательным.

Цыси, сколько она себя помнила, волновало и заботило только ее собственное будущее. В свое время, когда этот красавец варвар Джеймс Баррингтон предложил ей замужество, она загорелась желанием заполучить богатство, которое такой муж мог ей принести, и запрет отца привел ее в неуемную ярость.

Теперь она благодарила счастливую судьбу, своевременно вмешавшуюся в ее жизнь и не покидавшую даже тогда, когда ее положение казалось отчаянным. Цыси поднималась вновь и вновь, отвергнутая мужем, осужденная его дядьями, оказываясь в изгнании... Однако она всегда оказывалась в нужное время в нужном месте, и теперь все преклонялись перед ней — могущественной и вдовствующей императрицей.

Цыси не собиралась уступать свои исключительные права... особенно какой-то девушке, да к тому же праправнучке одного из своих заклятых врагов. Вопрос лишь в том, кому верить. На деле единственным мужчиной во всей империи, кому она могла абсолютно доверять, был Жунлу.

Возможно, были и другие. Она едва заметно улыбнулась, глядя на прохаживающихся девушек. Нет ни малейшего сомнения в том, что Джеймс Баррингтон до сих пор любит ее. Фактически он и сам это подтвердил, находясь в Пекине, когда его вызвали получить награду за участие в разгроме тайпинов. Но Джеймс Баррингтон — варвар, и в стенах Запретного города он ей не помощник.

— Ну как, ваше величество? — спросила Цыань. — Вы сделали свой выбор?

— Выбор может быть только один, мама. — Тунчжи обеих императриц называл мамами, и Цыси иногда казалось, что он толком и не знает, кто на самом деле его родил. — Девушка по имени Алюта.

Цыси от досады сломала ноготь.

(обратно)

Глава 2 ЧАЕПИТИЕ

Чжан Цзинь открыл дверь спальни Цыси и поморщился от тяжеловатой атмосферы. Обычно он и сам спал здесь, на полу, у изножия кровати, за исключением тех случаев, когда императрица развлекалась с Жунлу.

То, что младшая вдовствующая императрица имела любовника, было хорошо известно в Пекине: в обществе, где доминировали гораздые посплетничать евнухи, невозможно было что-либо утаить. Большинство людей осуждали ее, причем куда строже за оскорбление престола, чем за аморальность. Женщина, разделявшая ложе с императором, не имела права настолько опускаться, чтобы находить утешение в объятиях простолюдина, даже если он — прославленный генерал, однажды спасший ей жизнь. Чжан Цзинь лучше других знал, что Цыси с ее неуемной страстью может иметь сотню любовников — и все равно не получит удовлетворения. Поэтому она оставалась верной только одному мужчине, которого знала и, как подозревал Чжан Цзинь, любила задолго до того, как ее затянула бурная жизнь двора. Жунлу был тем человеком, за которого Цыси могла выйти замуж, но он никогда не дал бы ей, той власти, к которой она так страстно стремилась и которую теперь должна была всеми силами сохранять.

Переступив порог, Чжан Цзинь деликатно кашлянул. Покрывала поднялись, и Цыси села на кровати, а Жунлу, который всегда смущался, застигнутый в постели со своей госпожой, пусть даже евнухом, натянул простыни повыше.

Для старшего евнуха Жунлу — не более чем пустое место. Цыси на самом деле принадлежала ему, Чжан Цзиню, и он самозабвенно любил ее. Любил еще ребенком, когда она была дочерью мандарина, а он всего лишь мальчиком-рабом для ее увеселения. И пострадал за свою любовь: он был кастрирован и продан в рабство. Однако Цыси его не забыла и, как только обрела власть, вернула его и сделала самым могущественным евнухом в империи.

Правда, поэтому он и нажил себе врагов куда больше, чем любой другой евнух. Его звезда неразделима с ее: если Цыси падет, то и ему несдобровать. Без сомнения, рано или поздно это должно произойти, но пока его гораздо больше заботило обладание ею. Пусть Жунлу делил с ней ложе и, как предназначено природой мужчине и женщине, засовывал свою торчащую колотушку в столь желанную щель, все равно ему отводилась роль не большая, чем дилдо[2]. А Чжан купал свою госпожу, одевал ее и прислуживал ей, своими нежными пальцами он удовлетворял ее желания так умело, как Жунлу никогда не смог бы. Именно Чжан Цзинь по-настоящему владел ею.

Наиболее близка она была ему в утренние часы. Но по мере того как тянулся день, она постепенно отдалялась. Сначала она накладывала блестящий грим, надевала тяжелые платья, заправляла свои неправдоподобной длины ногти в серебряные напальчники, украшенные перьями зимородка, вставляла сердоликовые и золотые булавки в поднятые в причудливой прическе волосы, а потом становилась почти чужой, подписывая декреты и размышляя о государственных делах.

Она возвращалась к нему в полдень, с большим удовольствием участвуя в любительских постановках — в развлечении, которое также нравилось и ее сыну-императору, где евнухи исполняли роли почти всех персонажей.

Но теперь ее приходилось делить со многими другими, прежде всего с Тунчжи.

А утром... Она сидит в постели обнаженная, и роскошные волосы распущены и прикрывают лицо, спускаясь ниже плеч. Ее грудь, довольно большая для маньчжурки, еще высокая и упругая, слегка колышется, и тело — теплое и румяное. Самая желанная женщина в мире! Разве не мог евнух испытывать желание, даже если и не мог удовлетворить его?

— Что там, Цзинь? — Голос Цыси звучал низко.

— Маршал прибыл.

— В такое-то время?

— У него важное сообщение, ваше величество.

— Как себя чувствует император?

— Пока не могу ответить, ваше величество. Доклада из императорских апартаментов еще не поступало.

Цыси прислушалась к свисту ветра снаружи. Шел январь 1875 года по варварскому календарю. Императору должно было исполниться девятнадцать лет, и последние два года он, во всяком случае формально, правил Китаем. Однако самочувствие его ухудшалось, много времени отнимали развлечения с красавицей женой. А тут еще нарастал кризис в отношениях с Францией из-за резни в Тяньцзине. Поэтому вся полнота власти постепенно перешла в руки его матери.

Цыси такое положение вполне устраивало, даже несмотря на то, что строптивый сын время от времени заявлял о себе. Как это случилось, например, когда Цыси начала изыскивать средства на восстановление Юаньминъюаня, а император распорядился все работы прекратить.

Императрица не на шутку разозлилась. Не меньше она была раздосадована и когда он, в нарушение правил, давая аудиенцию послам варваров, не потребовал у них выполнить ритуал коутоу встать перед ним на колени и стукнуться девять раз головой об пол. Он даже позволил им обосноваться в Пекине — в Татарском городе, — хотя их дома были названы дипломатическими миссиями, а не посольствами.

Цыси пришлось стерпеть эти оскорбления: сын был единственным источником ее власти. Она ничуть не сомневалась в том, что Алюта, которая была на три года старше мужа, подбивает его взять на себя все полномочия и отправить обеих вдовствующих императриц в почетную отставку.

Цыси считала свою ненавистную невестку достойным потомком предателя Чэна, и поскольку она, не в пример своему болезненному мужу, отличалась крепким здоровьем, недалек уже тот день, когда она сама возьмется править страной как вдовствующая императрица.

Цыси была крайне этим обеспокоена. К тому же императора посетили «небесные цветы» в прошлом декабре, хотя в детстве его привили от оспы китайским методом, поместив струп больного в его ноздрю, но после болезни он стал еще слабее, чем прежде.

Цыси встала с постели, и Чжан Цзинь помог ей одеться. Затем она села, а он надел ей на ноги шлепанцы, собрал волосы с ее лица и завязал их лентой из желтого шелка. Вдовствующая императрица обычно не считала возможным появиться на людях в таком дезабилье, но если того требовали интересы государства...

Простыни приподнялись вновь.

— Оставайся, — сказала Цыси и направилась к двери, которую Чжан Цзинь торопливо открыл для нее.


Ли Хунчжан в одиночестве ждал посреди вестибюля. Только он единственный из всего населения Китая мог осмелиться поднять вдовствующую императрицу с постели, осмелиться ожидать, что она выйдет к нему, не задерживаясь на предусмотренный придворным этикетом двухчасовой туалет.

Завидев ее, он упал на колени и прижал голову к полу.

— Встань, — приказала Цыси. — Что стряслось на этот раз?

До резни в Тяньцзине она знала этого человека лишь мимолетно, больше по слухам. Но с началом этого кризиса, когда французские, британские и американские канонерки засновали вверх и вниз по рекам, когда одна за другой зазвучали угрозы, она в полной мере оценила Ли и как пламенного патриота, и как искусного дипломата. После смерти Цзэн Гофаня, случившейся годом раньше, Ли Хунчжан стал самым видным из ее китайских министров. Возможно, он слишком любил вносить поправки, она же инстинктивно обычно принимала прямой вызов. Но все его методы оказывались на удивление успешными. И если сейчас французы осуществляли широкое вторжение в Индокитай, то им переходили по наследству кровавые неудачи политики Пекина в отношении вьетнамского народа, который, насколько знала Цыси, был самым непокорным в империи. К ее глубокому удовольствию и радости, французы ни в коей мере не могли обвинить ее правительство в откровенном подстрекательстве вьетнамцев к сопротивлению, даже если она тайно и поощряла «повстанцев» громить варваров там, где это возможно. Более того, чтобы их продвижение во Вьетнаме не сдерживалось официальными властями Китая, французы попытались подружиться с Цинами, даже прислали офицеров для обучения новой китайской армии и построили огромный арсенал в Фучжоу для ее снабжения.

Вот если бы ей удалось создать еще и флот...

— Сегодня боги с нами, ваше величество, — сказал Ли, поднимая голову. — Неделю назад в Тяньцзинь пришел корабль, и почта доставлена в Пекин. Ваше величество, Британия согласилась направить миссию для оказания помощи в создании флота.

— Можем ли мы им верить на этот раз?

Она не могла забыть, как десять лет назад, когда она впервые попыталась заручиться помощью Британии в строительстве боевых кораблей, агент Лондона просто-напросто сбежал, прихватив миллион таэлей китайского серебра.

— Я уверен в этом, ваше величество. Этот Лей оказался отъявленным мошенником и подлецом... Теперешнее же соглашение заключено с британским правительством.

Цыси села.

— Итак, французы дадут нам армию, британцы — флот. Однако когда последний раз мы оказались в состоянии войны, британцы и французы объединились в борьбе против нас.

— Вы правы, ваше величество. Но мне известно из высшей степени авторитетного источника о взаимной ненависти Британии и Франции. Они готовы сделать все, чтобы нанести ущерб друг другу.

— Будем это иметь в виду. Нам следует встретить британскую миссию должным образом. Надо еще подумать, как лучше ее использовать. Передайте в Шанхай Джеймсу Баррингтону нашу волю: прибыть к нам в Пекин для встречи.

Ли помрачнел. Лично ему нравился Джеймс Баррингтон, и он в высшей степени уважал его как человека, как солдата и как предпринимателя. Но ему пришлось не по душе намерение императрицы ввязывать варвара в чисто китайские дела. И больше всего не понравилось ее слишком явное расположение к варвару.

— Он нам посоветует, как лучше вести себя с англичанами, — пояснила Цыси. — У вас что-то еще?

— Британцы наверняка потребуют определенных концессий, ваше величество. Скорее всего попросят разрешения построить железную дорогу.

Цыси видела фотографии железных дорог, существующих в Англии и в Соединенных Штатах. До сих пор ее отношение к ним не определилось.

— Зачем?

— Соединив наши главные города, ваше величество, они облегчают перевозку грузов и людей из одного места в другое.

— Существует ли при этом какая-либо опасность для нас?

— Британцы ответят — «нет», ваше величество. Тем не менее они потребуют права на эксплуатацию этих дорог и, я подозреваю, используют их для проникновения в глубь Китая.

— Мы должны тщательно изучить этот вопрос, — сказала Цыси, — а пока не будем отвечать ни «да», ни «нет», — Она обернулась на стук во внешнюю дверь. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее.

Чжан Цзинь открыл дверь и впустил одного из евнухов императора, который боязливо вошел и рухнул на колени.

Цыси поднялась, задрожав всем телом:

— Говори!

— Ваше величество! Император...

Цыси выбежала из комнаты. Чжан Цзинь следовал по пятам. За ними поспешил и императорский евнух.

Ли Хунчжан посмотрел им вслед, затем взглянул на Жунлу, который, полностью одетый, стоял в проеме внутренней двери.

— Что-то с императором? — спросил Жунлу.

— Похоже, кризис.

Подобно судьбе Чжан Цзиня, будущее Ли и Жунлу зависело от способности вдовствующей императрицы сохранить за собой власть.


— Он задыхается, — рыдала Алюта. — Задыхается!

Император Тунчжи беспомощно открывал рот в удушье и стонал. Его изможденное тело сотрясали конвульсии. Цыси склонилась над ним. Чжан. Цзинь как всегда стоял рядом с ней. В комнате находились еще три евнуха.

Оценив ситуацию, Цыси помрачнела: постель в беспорядке, император и Алюта — обнаженные.

— Что ты наделала? — грубо потребовала ответа императрица.

— Он прислал за мной, ваше величество, — заявила Алюта. — Он хотел меня. Мы... мы занимались любовью. И вдруг он начал кашлять...

— Ты убила моего сына! — заявила Цыси. — Убила его своей ненасытной похотью.

— Я его жена. Он сам прислал за мной!

Цыси зло фыркнула.

— Ты сообщила Цыань? — спросила она.

— Я сначала послала за вами, — ответила Алюта. — Вы же его мать. — Она сквозь слезы взглянула на Цыси: — Неужели вы его совсем не любите? Это противоестественно!

Цыси не обиделась. Ее мысли уже устремились в будущее. Алюта и еще три наложницы делили ложе с императором уже два года, однако о детях и речи не было. Как только император умрет, предстоят тяжкие времена. Но, довольно часто преодолевая трудности в прошлом, она знала: все, что требовалось для успеха, — это безотлагательные действия.

— Да, — сказала она, — он мой сын. Но еще и император, а Цыань — старшая вдовствующая императрица. Пошлите за ней немедленно.

Цыань поддержала ее во время последнего кризиса престолонаследования. На этот раз ее содействие окажется еще более желанным, каким бы ни были их недавние разногласия.

К приходу Цыань император Тунчжи уже был мертв. Как и следовало ожидать, старшая вдовствующая императрица разыграла припадок глубокого горя, искусно поддержанный Алютой и тремя другими наложницами императора. Цыси почувствовала, что подлинное горе переживает только Алюта.

И сама Цыси. Император был плодом ее чрева, единственным мальчиком, рожденным от императора, единственным от шестидесяти его наложниц. Император Сяньфэн был уже болен, когда она попала к нему в постель. Ей приходилось использовать все свое искусство, умение продажной девки в не меньшей степени, чем достоинство порядочной женщины, чтобы заставить его хотя бы войти в нее. Но вмешалась судьба, и ее усилия принесли этот жалкий плод, лежащий сейчас перед ней.

Он рождался в муках и прожил жизнь в муках. Постороннему, такому же здоровому и сильному, как она, человеку трудно было поверить, что это — ее сын. Действительно ли ее поведение противоестественно? Любила ли она его когда-нибудь? Тогда, спрашивала она себя, любил ли он ее? Они были партнерами, соединенными судьбой теснее, чем мать и сын.

Разумеется, она знала, что этот день придет, знала давно, долгие годы.

Цыси немедленно созвала Верховный совет, в который входили верховные принцы, а также наиболее родовитые мандарины Пекина. Только-только занимался рассвет этого тяжелого зимнего дня. Ледяной ветер дул с гор Жэхэ, град стучал по крышам пагод императорского дворца, когда великие государственные мужи с трудом снимали промокшие одежды и занимали свои места.

Среди присутствующих был принц Гун с младшим братом принцем Цюнем. Гун выглядел настороженным, в то время как Цюнь как всегда просто заспанным. Поскольку, женившись на сестре Цыси, он оказался дважды ее зятем, приобретя тем самым больший вес, чем было у дядьев покойного императора; то в его привычку вошло оставлять наиболее важные решения на усмотрение императрицы.

Ли Хунчжан также оказался на месте. Цыси знала, что в его лице она найдет верного соратника. Жунлу отсутствовал, но находился в вестибюле и в случае необходимости мог быть немедленно вызван. Вместе с ним дожидался отряд Пекинского полевого войска — элита императорской гвардии.

Другие мандарины, всего их было двадцать пять, выглядели озабоченными. Впервые в истории Цинской династии император умер, не оставив ни одного наследника. Обычно в прошлом претендентов на престол объявлялось даже чересчур много.

— Позвольте выразить вашему величеству наши глубочайшие и самые искренние соболезнования, — сказал ученый Вань Лицюнь.

Цыси грациозно наклонила голову: — Благодарю. Спасибо вам всем. Но сейчас время подумать о будущем.

— Покорнейше прошу слова, — обратился к присутствующим принц Гун. — Среди нас нет императрицы Цыань.

Цыси вскользь взглянула на него.

— Ее величество пребывает в глубочайшем горе в связи со смертью императора. Она согласится с любым нашим решением, принятым сегодня.

Присутствующие мандарины недоуменно переглянулись. Расхождения во взглядах между Цыань и Цыси, особенно по связанным с династией вопросам, были всем хорошо известны.

— Мы много думали по поводу титула, который необходимо присвоить императору, — начал принц Гун.

— Это мы рассудим позднее, — оборвала его Цыси, — а в настоящий момент империя осталась без императора. Вот что должно стать нашей первоочередной заботой.

Присутствующие вновь переглянулись.

— Покорнейше прошу слова. Ваше величество, почему бы нам не подождать? — спросил Цюньци, отец Алюты. — Хотя бы несколько недель. Возможно, новая вдовствующая императрица беременна...

Цыси стрельнула в него глазами.

— Нет никакой вдовствующей императрицы, — отрезала она. — Вдовствующая императрица может быть назначена только по воле больного императора. Тунчжи такого завещания не оставил. Нам нужен новый император. И немедленно.

Цюньци оглядел сидящих за столом, но, похоже, мало кто собирался поддержать его или, по крайней мере, лишь немногие вознамеривались бы противиться Цыси. Он решил было отказаться от своих притязаний, однако искушение взяло верх.

— Тогда старшим живым принцем рода является принц Пулунь.

— Что вы говорите? — вступил в разговор принц Гун. Принцу Пулуню нет и двух месяцев от роду. Моему старшему сыну Цайчэну восемнадцать лет. И он старший принц нашего рода. — Он оглядел сидящих за столом. Никто не сомневался, что принц Цайчэн унаследовал от отца многие таланты и сильные личностные качества.

— Покорнейше прошу слова, ваше величество. Принц Пулунь все-таки более достойный кандидат, — настаивал Цюньци. — Принц Цайчэн — всего лишь двоюродный брат Тунчжи. Не было еще прецедента, чтобы первый двоюродный брат наследовал трон. Наоборот, в прошлом этого всегда избегали. Принц же Пулунь приходится внуком старшему сыну Сюань Цзунцянь хуанди, великому императору Даогуану.

— Он не подходит, — объявила Цыси.

Цюньци посмотрел на нее с ужасом. Он понял, что перечит уже принятому ею решению.

— Его отец не был родным внуком императора Даогуана, — сказала Цыси. — Он усыновлен.

— Приемные дети обладают теми же законными правами, что и кровные, ваше величество, — мягко заметил Вань Лицюнь, подхватив мысль Цыси. — Что касается престолонаследования, то во времена династии Мин был случай, когда сын приемного сына стал императором.

— И его правление принесло одни беды, — сообщила Цыси и затем почти улыбнулась: — Разве не его взяли в плен наши маньчжуры?

Несколько мандаринов одобрительно закивали головами....

— Что же тогда делать, если и принц Цайчэн не подходит как преемник? — спросил Цюньци.

— Вступление на престол первого двоюродного брата, — спокойно произнес Ли Хунчжан, — как вы сказали Цюньци, противоречит традиции. Но это и не запрещено законом.

Все присутствующие повернули головы к принцу Гуну.

— Этого я позволить не могу, — сказала Цыси. Все опят обратились к ней. — Принц Гун — мой советник, которому я больше всех доверяю и высоко ценю его мнение, — сообщила она присутствующим.

Принц сглотнул, вспомнив об их жестком противостоянии десять лет назад.

— Империя не может позволить себе отказаться от его услуг, — продолжала Цыси.

Все ощутили весомость этого аргумента: по конфуцианскому закону отцу не разрешается осуществлять ритуал коутоу перед своим сыном. Если принц Цайчэн становится императором, то принц Гун должен прекратить участие в общественной жизни двора. Но не многие из мандаринов сомневались, что у Цыси имелась более веская причина отклонить Цайчэна: ему было уже восемнадцать лет. Стань он императором — и закулисному правлению Цыси наступит неминуемый конец.

— В сложившейся ситуации, — начала Цыси, — я решила, что наследником моего сына должен Стать принц Цайтянь.

В комнате наступила полная тишина, и все обернулись на принца Цюня, потому что принц Цайтянь был сыном Цюня... от сестры Цыси Гай Ду. И, что более важно, ему исполнилось всего четыре года от роду.

Наконец до Цюня дошла суть предложенного.

— Ваше величество! — вскричал он. — Мой сын не может быть императором?

— Почему?

— Ну... Потому... — Он беспомощно уставился на мандаринов. — Он тоже первый двоюродный брат Тунчжи.

— Принц Цюнь прав, ваше величество, — сказал Вань Лицюнь. — Назначение наследником первого двоюродного брата будет означать полное пренебрежение традициями, и это обидит народ. Но если нет другого выбора, тогда, без сомнения, следует остановиться на самом старшем двоюродном брате императора.

— Я уже изложила причины, по которым не могу принять кандидатуру Цайчэна, — сказала Цыси. — Что же касается традиций, то, как говорил Ли Хунчжан, традиции и законы — не одно и то же.

— Я не знаю, что делать, — пробормотал Цюнь.

— А тебе ничего и не надо делать, — сказала ему Цыси, — только гордиться собой как отцом императора двора Цинов. Ты отойдешь от общественных дел, о чем, кстати, всегда и мечтал. Ничего не изменится. Цыань и я останемся регентшами при императоре. Ничего не изменится.

В ответ — тишина. Все присутствующие понимали, что это был желанный для Цыси конец. Ничего не изменится, по крайней мере на ближайший десяток лет.

— Это предложение следует обсудить ученым, — сказал Вань Лицюнь.

— А это уже нам решать, — продолжала настаивать Цыси.

— Предложение столь необычное, ваше величество...

Цыси взглянула на Ли Хунчжана. Он ее не подвел. Во время спора он оценивал обстановку и делал выводы.

— Цыси права, — сказал он. — Нам решать. Почему вы боитесь принять такое решение? Разве мы не имеем права на собственное мнение? Давайте поставим вопрос на голосование, прямо здесь, сейчас, чтобы узнать мнение каждого и выразить свое уважение ему. Таким образом мы сможем принять достойное решение.

Цыси нахмурилась, а он мягко улыбнулся.

— Ты предлагаешь голосовать сейчас, открыто? — беспокойно спросил Вань Лицюнь. Как и любой из присутствующих, он знал, что в вестибюле ждет сигнала Жунлу... и что у Цыси долгая память.

— Да, — сказал Ли, — Давайте устроим конкурс и выберем достойного претендента. Было названо три имени возможных кандидатов на престол. Первым — принц Пулунь. Пусть те, кто поддерживает идею выбрать принца Пулуня императором, поднимут руки.

Наступило минутное замешательство, во время которого у Цыси перехватило дух. Она абсолютно доверяла Ли и знала: он отдавал себе отчет в том, что именно она была источником его власти, однако события приняли слишком рискованный поворот. Поднялось семь рук, среди них рука Вань Лицюня. Цюньци не голосовал.

— Можно считать, — спокойно проговорил Ли Хунчжан, — что большинство не желают, чтобы принц Пулунь стал нашим императором. Следующим было названо имя принца Цайчэна. Все присутствующие, кто хочет видеть его императором, поднимите руки.

Сразу поднялись три руки. Остальные выжидательно смотрели на принца Гуна. Но рука его оставалась лежать на столе, глаза были прикрыты. Он ясно осознавал: если кто-то должен выступать противовесом Цыси, то ему самому необходимо оставаться в центре правительства.

Те трое, что инстинктивно подняли руки за само собой разумеющийся выбор, виновато оглядывались влево и вправо, а затем медленно опустили их под стол.

Цыси довольно улыбнулась.

— Остается третий кандидат, принц Цайтянь, — проговорил Ли Хунчжан. — Кто «за»? — И поднял руку.

Поднялись четырнадцать рук, в том числе и рука принца Гуна, а затем, после легкого колебания, к ним присоединился принц Цюнь.

— Решение принято, — подвел итог Ли Хунчжан. — Волей Верховного совета государства принц Цайтянь будет новым Сыном Небес. Остается выбрать его титул при правлении.

— Позвольте, я предложу, — сказал Цюньци. — Чтобы новый император носил имя Гуансюй. Славное наследие, Подходит?

Остальные мандарины и принцы удивленно уставились на него. Но Цюньци был далек от сарказма. Он искренне считал этот титул подходящим.

— Гуансюй, — повторила Цыси. — Подходящий титул.


— Вы великий ученый, Ли, — заметила Цыси, когда они вернулись в ее апартаменты и остались вдвоем. — Скажите, когда-нибудь император избирался таким эгалитарным способом?

— Сомневаюсь, ваше величество. Больше подходит определение демократический. Его используют западные варвары.

— Чтоб вас с вашими варварами! Это же непристойно! Почему вы были уверены, что мы победим на голосовании?

— А разве это не моя обязанность, ваше величество? Что же касается непристойности... то важен результат, а не средство его достижения. Смею надеяться, вы добились того, чего хотели.

— Да, — согласилась Цыси. — Я получила именно то, чего хотела.

— Однако остается последняя проблема, ваше величество. И здесь я помочь бессилен.

— Ну?

— В соответствии с волей бывшего императора Сяньфэна любое решение Верховного совета обретает силу закона только при наличии подписи Цыси внизу... и Цыань вверху. Подпишет ли Цыань декрет, ваше величество?

Цыси кивнула.

— Позаботиться об этом — моя первейшая задача, — согласилась она.


Цыань выслушала все, что говорила ей Цыси, молча. После смерти императора она не мылась, не меняла одежду, на лице ее отсутствовала какая-либо краска, а глаза опухли от слез. В отличие от нее, Цыси нарядилась в желтые одежды императрицы, украшенные алыми драконами, волосы были уложены в высокую прическу и закреплены огромной заколкой в форме крыла, щеки и губы ярко краснели, а глаза скрывались за густыми тенями.

— Я не согласна, — наконец сказала Цыань, — это противоречит традиций.

— Традиция происходит от воли случая, — терпеливо объяснила ей Цыси. — Какое-то событие впервые случается в силу обстоятельств, потом входит в норму и в дальнейшем становится традицией. Единственной нашей традицией должно быть то, что наиболее полезно для династии и империи.

Цыань презрительно фыркнула:

— И что же полезного ты находишь для династии и империи?

— Важно поддерживать преемственность нашей политики, которая послужит усилению могущества империи до такой степени, чтобы она оказалась в состоянии дать достойный отпор любым поползновениям варваров. И добиться этого удастся только в том случае, если ты и я продолжим управлять ситуацией.

Цыань вздохнула:

— Я больше не хочу управлять ситуацией и предпочту отставку.

Цыси так и подмывало напомнить своей соимператрице, что та уже давно в отставке.

— Ты можешь делать что угодно, только ставь свою печать на императорские декреты, когда требуется.

— На декреты, одобренные тобой?

— На декреты, одобренные нами, Цыань. Как вот этот. — Она подала бумагу Цыань. — Так ты поставишь свою печать?

Цыань взяла документ, пробежала его глазами, затем вздохнула еще раз и понесла его к письменному столу.

Цыси удовлетворенно улыбалась.


— Я считаю, все прошло в высшей степени удовлетворительно, — сказала Цыси, когда Чжан Цзинь раздевал ее на ночь. — Теперь, после одобрения императорского декрета, мы выждем необходимое время и объявим наследником императора Гуансюя. Думаю, месяца будет достаточно.

— Простите великодушно, ваше величество, но ждать месяц — слишком долго.

— Вряд ли удастся раньше, Цзинь, иначе люди обвинят меня в чрезмерной торопливости. Меня и так уже в чем только не обвиняют. — Она вздохнула и вытянулась посередине огромной кровати с пологом на четырех столбах. — Иди ко мне. Сегодня я хочу ласки.

Чжан Цзинь опустился перед ней на колени, но не сразу прикоснулся к ее телу.

— Это надо сделать пораньше, ваше величество. Пошли разговоры, что принцесса Алюта беременна.

Цыси резко повернула голову.

— Разговоры? Болтовня евнухов?

— Ее евнухов, ваше величество. Через месяц слухи могут подтвердиться.

Цыси села.

— Это ее проделки. Она пытается оттянуть объявление наследника.

— Вы только что сказали о своем желании отложить объявление на более поздний срок, Ваше величество. Но... предположим, она и на самом деле зачала?

— Это возможно?

— Все возможно.

Цыси выпрыгнула из постели.

— Дай мне одежду и сходи за Цюньци.

— За Цюньци, ваше величество?

— Она его дочь.

— Но... он очень обрадуется такому известию.

— Ему недолго придется радоваться, — отрезала Цыси. — Поторопись!

Чжан Цзиня мучили сомнения, но Цыси была настроена так решительно, что с ней не имело смысла спорить, — он знал это ее упорство с самого детства.

— Также вызови принца Цюня.

— И принца Гуна, ваше величество?

— Нет, Цзинь. Я хочу видеть принца Цюня, отца нового императора. Заодно пошли за Жунлу, — добавила Цыси, когда Чжан Цзинь повернулся к двери.

Первым прибыл Жунлу. Он выглядел разгоряченным и недовольным.

— Я думал, вы будете спать в одиночестве, ваше величество.

— И поэтому устроился с другой женщиной?

— Ваше величество... — попытался возразить неверный возлюбленный, однако явное смущение выдало его.

Цыси улыбнулась и положила свою ладонь на его руку.

— Разве ты еще не понял до сих пор, что я прощу тебе все, пока ты честно служишь мне, Жунлу? Подожди в соседней комнате и слушай внимательно все, о чем пойдет речь. Будь готов действовать.

— Ожидаются неприятности?

— Не думаю. Я собираюсь припугнуть уже напуганного старика. До смерти припугнуть.

Следующим пришел принц Цюнь, как всегда дрожащий от мрачных предчувствий.

— Наметился кризис, — проинформировала его Цыси. — Я надеялась решить проблему с соблюдением должных приличий, но теперь это уже невозможно. О смерти моего сына необходимо объявить немедленно и без проволочек сообщить имя нового императора. Принц Цюнь, вы сейчас же пойдете домой к моей сестре в сопровождении солдат Пекинского полевого войска Жунлу, завернете своего сына так, чтобы никто не мог его опознать, и принесете его мне, сюда, в Запретный город.

— Но, ваше величество... может, утром?

— Утром не останется времени. С объявлением о смерти Тунчжи его преемник должен быть тут же возведен на престол. Это крайне важно.

— Но, ваше величество, императрица Алюта...

— Этим я и собираюсь сейчас заняться. Иди и возвращайся с императором Гуансюем.

Принц Цюнь поспешил удалиться. Цыси присела в передней на кресло с высокой спинкой. Ушел час на то, чтобы Чжан Цзинь добрался от Запретного города до дома Цюньци, поднял старика с постели и доставил его во дворец, однако Цыси была готова ждать. Ожидание укрепило ее решимость.

В детстве она была наивной, чистой девочкой, которой просто хотелось доставлять окружающим удовольствие, тем самым обеспечивая себе безмятежное существование. Чувства величия, ответственности за принадлежность к династий вызревали в ней медленно. Они проявились в полной мере, когда британцы и французы начали наступление на Пекин в 1861 году. Только она и принц Гун, двое из членов императорского дома, пожелали остаться и встретиться с варварами лицом к лицу в бою, остальные бежали в горы Жэхэ.

Этим она завоевала уважение к себе принца Гуна и в равной степени — ненависть других советников императора Сяньфэна, в большинстве своем его дядьев. Тогда юная Цыси осознала, что жизнь ее в опасности из-за беспокоящего окружающих ее огромного влияния на Сына Небес.

Больше года ее единственным устремлением оставалось просто выжить. Но когда со смертью Сяньфэна и покушением на ее жизнь кризис все-таки настал, она реагировала жестоко и с непоколебимой решительностью. Тогда же она впервые вынесла смертный приговор, и рука у нее не дрогнула: выбор был однозначный — или они, или она. Она и ее сын.

Уже тогда она допускала, что подобная ситуация может возникнуть снова. Время настало, и Цыси была готова действовать столь же безжалостно, как и в прошлом. Она не сомневалась, что даже будь ее отношения с Алютой добрыми и сердечными, если девушка родит и ее ребенок станет императором, а она сама — новой вдовствующей императрицей, тем самым отстранив от власти двух старых, то ее первыми действиями, поскольку она окажется под контролем тех родственников, которые никогда не забудут, что Цыси казнила ее прадеда, будут месть, месть и месть.

Месть коснется не только ее самой, осознавала. Цыси. Она обязательно распространится на императора Гуансюя и всю его семью. Поэтому сейчас нельзя позволить никаких послаблений.

Цюньци пребывал в приятном возбуждении и с желанием угодить ей, он надеялся, что причиной его вызова глубокой ночью в личные апартаменты императрицы стала необходимость обсудить государственные проблемы, сулящие ему столь головокружительное продвижение по службе, о котором он не загадывал и в самых смелых мечтах.

Но она была недовольна...

С первого взгляда на ее лицо он понял, что она недовольна. Старик упал на колени перед ее креслом.

— Твоя дочь, жена моего покойного сына, — начала Цыси, роняя словах едким сарказмом в голосе, — распространяет слухи, будто она беременна.

Цюньци поднял голову и беспокойно взглянул на Цыси.

— Я все выясню, ваше величество.

— Нет необходимости, — отрезала Цыси. — Я знаю, что эти слухи фальшивы. Мой сын был импотентом.

Цюньци открыл было рот, но тут же его захлопнул, как рыба, вытащенная из воды. Он никогда не слышал об этом раньше: об этом не сообщалось, когда Алюту направляли в императорскую опочивальню.

— Это известно мне одной, — сказала Цыси. — Мне и некоторым доверенным слугам. — Она посмотрела на Чжан Цзиня. — Поведение твоей дочери достойно самого серьезного порицания.

— Я поговорю с ней, строго поговорю, ваше величество.

— Сомневаюсь, что это сейчас поможет, Цюньци. Как ты прекрасно знаешь, новый император избран и уже находится в Запретном городе. — Считать это ее заявление правдоподобным можно было с большой натяжкой. — О смерти императора будет объявлено сегодня, одновременно с передачей престола Гуансюю.

— Сегодня, ваше величество? — Цюньци был поражен такой ничем не оправданной спешкой.

— Сейчас трудные времена, — продолжала Цыси, — и ты должен понимать, что притязания твоей дочери могут легко разжечь ненужные эмоции и вызвать волнения в народе.

— Я запрещу ей вообще говорить об этом, ваше величество.

— А если, невзирая на запрет, она станет говорить об этом тайком? Она будет язвой, разъедающей нашу династию и империю изнутри.

— Ваше величество, — взмолился Цюньци, — что же я должен делать?

Цыси несколько секунд пристально смотрела на него и затем заговорила вкрадчивым голосом:

— Без сомнения, Алюта переживает утрату моего сына, возможно, даже более глубоко, чем сама это осознает. Я уверена, с годами ее скорбь станет непереносимой, и она станет в тягость своей семье, но в неизмеримо большей степени — себе самой.

Цюньци сглотнул.

— Ваше величество...

— Поэтому, я уверена, будет самым лучшим откровенно сказать об этом императрице, — спокойно продолжала Цыси.

— Ваше величество, вы не можете просить меня сказать такое собственной дочери.

— Даже ради нее самой? У тебя есть еще дочери, не так ли, Цюньци?

— Есть, ваше величество. — Цюньци трясло.

— И сыновья тоже.

Цюньци так дрожал, что не мог произнести больше ни слова.

— Отец должен постоянно помнить, что он отвечает за всех своих детей, а не за одного, — увещевала Цыси. — Так же, как ребенок обязан всегда знать о его или ее долге перед всей семьей. В данном случае ты как отец должен знать: если императрица действительно беременна, то исключительно от кого-то помимо императора. И это означает измену, а в подобном преступлении повинной считается вся семья.

Цюньци готов был разрыдаться.

— Теперь иди и подумай обо всем хорошенько, — сказала ему Цыси. — Помни о своем долге перед семьей. И напомни своей дочери о ее долге.

Чжан Цзинь открыл внешнюю дверь, и Цюньци увидел стоящего снаружи Жунлу со скрещенными на груди руками и висящим на боку мечом. Старик покинул комнату с низко опущенной головой.


— Баррингтон! — Цыси улыбнулась своему фавориту. — Разлука была слишком долгой для меня.

— Для меня тоже, ваше величество.

Джеймс распрямился после глубокого поклона и посмотрел на женщину, которую когда-то целовал и которой предлагал замужество. Она же тогда только спросила в ответ, сделает ли он ее очень богатой. Он обещал, и хотя она сказала «да», у него оставались подозрения, что Цыси никогда бы не вышла замуж за него, даже если бы не вмешался ее отец. Очень богатая — относительное понятие.

Когда он делал свое предложение, Лань Гуй исполнилось шестнадцать лет. Весной 1875 года ей было уже под сорок. Скрытая гримом императрицы, она мало напоминала ту девушку, которую он любил и к которой сватался. Джеймс предположил, что и без макияжа немногое осталось от когда-то дорогих ему черт. Она, без сомнения, располнела, что и следовало ожидать. В ее глазах появилась твердость, которую он впервые заприметил во время их последней встречи, когда после смерти своего мужа, императора Сяньфэна, она устроила тот невероятный политический переворот, который сделал ее самой властной женщиной в империи и, возможно, во всем мире. Королева Виктория правит величайшей империей на планете, но делает это с согласия своих министров, Цыси же казнила тех своих министров, которые противились захвату ею власти.

Она указала на стул рядом с собой:

— Ваша семья в порядке?

— Разумеется, ваше величество.

— Вы должны держать меня в курсе того, как здоровье ваших близких. Недавно я узнала, что жена осчастливила вас еще одной дочерью?

— Она родилась всего четыре месяца назад, ваше величество.

— Малышка здорова?

— Во всяком случае, выглядит такой, ваше величество.

— Я же сказала: вы — счастливый человек. Как назвали дочь?

Джеймс прекрасно знал, что Цыси не чуралась устраивать ловушки, даже для него.

— Империя в трауре, ваше величество. Нельзя давать имя ребенку до истечения двадцати семи месяцев. — Точно так же нельзя было устраивать свадьбы и похороны с традиционно принятыми церемониями.

Цыси едва заметно улыбнулась:

— Но вы наверняка выбрали имя, Баррингтон, чтобы дать его ребенку, когда придет время.

— Да, ваше величество. Мы назовем ее Викторией.

— В честь вашей императрицы? — Ее губы презрительно скривились. — Без сомнения, она со временем станет красавицей. Сообщайте мне, как она будет расти. Пишите Чжан Цзиню.

Евнух поклонился. Они с Джеймсом Баррингтоном тоже были давними друзьями.

— Будет исполнено, как вы сказали, ваше величество. Позвольте выразить мои самые глубокие соболезнования в связи с кончиной императора Тунчжи. — Цыси склонила голову. — И императрицы Алюты тоже, ваше величество.

— Это очень грустно, — сказала Цыси. — Бедная девочка так глубоко переживала. Очень грустно. Насколько мне известно, на Западе самоубийство считается преступлением против религии, но здесь, на Востоке, все обстоит несколько иначе. У нас более утилитарные взгляды на вещи. Мне жаль, что Алюта мертва, но таково ее решение, и я должна уважать ее за это.

— Конечно, ваше величество. Могу ли я поинтересоваться здоровьем императора?

— Он очаровательный, крепкий мальчик, — гордо сказала Цыси, — Вы знаете, я привязалась к нему как к собственному сыну.

— Разумеется, ваше величество.

— А как же иначе? — продолжала она. — Мы с ним одних кровей.

— Без сомнения, ваше величество, — снова дипломатично согласился Джеймс.

— Однако я вызвала вас в столицу, потому что вы можете оказать мне помощь. — Ее лицо смягчилось почти до полуулыбки. — Очередной раз, Джеймс. Из Британии прибывает миссия для консультаций по созданию современного флота. — Рот ее горько скривился: воспоминания об афере Лэя до сих пор саднили душу.

— Прекрасное известие, ваше величество.

— Я назначу вас министром по связям с ними. Они ваши люди, а вы — мой человек. Вы меня не подведете?

Джеймс поклонился.


Джеймс не мог не почувствовать, сколь накалена политическая атмосфера Пекина. Большинство мандаринов и крупных маньчжурских полководцев роптали по поводу того, что Цыси сметает все препятствия, стоящие на ее пути, не гнушается и нарушением в своих целях тысячелетних традиций. Это подтвердилось во время его посещения Роберта Харта, ирландца, назначенного декретом Цзунлиямэнь контролером таможни — нового управления, созданного Ли Хунчжаном для работы с варварами. Различные контрибуции, назначенные Китаю за последние тридцать лет, выплачивались за счет таможенных поступлений, и Ли решил, что именно варвар лучше всего справится с этой важной сферой императорского бизнеса, работая честно и эффективно.

Харт, высокий, сухопарый мужчина, уверенный и прагматичный, был тем типом варвара, который пользовался уважением среди китайцев, даже несмотря на их недоумение по поводу его исключительной честности.

— Поверьте мне, Баррингтон, — отметил Харт, — ваш друг, вдовствующая императрица, намерена править своей страной на пользу Цинов как никто другой.

Джеймс был вынужден согласиться с ним. Кроме того, он прекрасно знал, что ее положение останется непоколебимым до тех пор, пока по правую руку от нее стоит Жунлу с его отрядом Пекинского полевого войска, а по левую — Ли Хунчжан, имеющий репутацию дальновидного государственного деятеля и обладающий поддержкой коренных китайцев — ханьцев, как они себя называют. И даже при такой мощной поддержке она по-прежнему будет править не от своего имени, а от имени приемного сына. И только через десяток лет, когда Гуансюй достигнет монаршего возраста, Цыси придется уйти в отставку почетную либо позорную. Для китайского прагматического менталитета развязать гражданскую войну, чтобы приблизить на двенадцать лет само собой достижимую цель, выглядело бессмысленным.

Однако и Джеймс был убежден в том, что, как и будущее Жунлу и Ли, его собственное будущее зависит, во-первых, от поддержки императрицы, во-вторых, если в свое время удастся заручиться поддержкой при переходе на службу к Гуансюю. Некоторое время придется испытывать определенную враждебность, которая непременно возникнет в связи с желанием Цыси создать современные армию и флот. Дело в том, что китайцы негативно относились ко всему военному. Их конфуцианские идеалы ставили солдата на низшую ступень общественной лестницы, в то время как поэты и художники буквально возносились на пьедестал для поклонения. С таким взглядом на вещи уживалось желание, чтобы их оставили в покое, и глубоко укоренившаяся ненависть к варварам, которые мечом и огнем покорили их порты и теперь стремятся править ими даже в глубинных районах страны. Поэтому они хотели, чтобы маньчжуры, столь жестоко поработившие их двести лет назад, теперь защитили их и разгромили варваров, даже несмотря на то, что китайцы гордились тем, до какой степени они ассимилировали захватчиков. Если бы не закон, требующий от китайцев носить «поросячьи хвостики» — символ их позора, — трудно было бы отличить их от маньчжуров.

Джеймс должен был объяснить все это капитану Лангу — главе советнической миссии из Британии, когда тот прибудет. Дать ему понять, что богатства Китая далеко не столь безграничны, как думают варвары, и Лангу придется довольствоваться весьма ограниченным бюджетом. На самом деле в Китае имелись огромные богатства, но большая часть налогов оставалась в руках провинциальных наместников, а деньги, которые все-таки достигали Пекина, обычно растаскивались алчными евнухами или тратились на нужды младшей вдовствующей императрицы. «Сделаешь ли ты меня богатой?» — когда-то спросила она его. С тех пор она сама успешно позаботилась о своем благополучии.

Цыси не оставила своей мечты восстановить Юаньминъюань. Джеймс знал это, и ему оставалось надеяться, что у нее хватит здравого смысла сначала заняться армией и флотом.

Ланг не успел прибыть в Китай, как разразился новый кризис. Цюнхоу, печально отличившийся в событиях, спровоцировавших тяньцзиньскую резню, был послан в Москву для переговоров по согласованию линии русско-китайской границы после подавления длившегося продолжительное время восстания мусульман Тибета на северо-западе. К ужасу маньчжурских правителей, этот наивный мандарин, одураченный русскими, уступил обширные территории, прежде всегда считавшиеся неотъемлемо китайскими.

Цыси была вне себя, и голову Цюнхоу спасло только покровительство западных держав, выступивших в его защиту, — даже королева Виктория прислала личное письмо вдовствующей императрице, к великому удовлетворению последней. Однако зародились подозрения, что война с Россией вот-вот разразится. Цыси решительно выступала за войну. Ли Хунчжан склонялся к переговорам, но, узнав, что Чарльз Гордон находился в Индии, пригласил героя тайпинского восстания в Пекин для консультации по военным вопросам.

Гордон приехал и воспользовался случаем, чтобы посетить своего старого друга и товарища по оружию Джеймса Баррингтона в Шанхае.

— В военном отношении обстановка, разумеется, безнадежная, — сказал он. — С одной стороны, Китай — огромный, вялый, беспомощный дракон, с другой стороны, эту страну нельзя покорить просто из-за ее грандиозных масштабов.

То же суждение он высказал и Верховному совету.

— Если вам и вправду хочется воевать, — сказал он присутствующим, — объявите войну, позвольте русским вторгнуться в глубь страны, оставьте Пекин, уйдите в горы и за реки, а затем дождитесь, пока ваши враги утратят боевой дух, и уничтожьте их.

Верховный совет ужаснулся, а Харт, такой же китаефил, как и сам Джеймс, осудил Гордона и назвал его сумасшедшим. Гордон отбыл домой, то есть в Хартум, где вскоре умер. Ли Хунчжан договорился об обычной контрибуции и вернул спорные территории, после чего все вздохнули с огромным облегчением.

Даже тайком от всех — Цыси.

Войны с Россией вроде бы удалось избежать, но война со стихией продолжалась как всегда. Нагрянувшая зима оказалась самой неблагополучной из всех известных в истории Китая. Река Хуанхэ вышла из берегов, и ее воды затопили миллионы акров земли на севере страны. Тысячи людей погибли, тысячи лишились всего своего имущества. Когда вода спала, стало ясно, что река изменила русло, причем не в первый раз за обозримое прошлое.

Однако несмотря ни на что Китай, этот огромный вялый дракон, как именовал его Гордон, отряхнулся, подсох и продолжил борьбу за выживание.

В последние годы новые обязанности требовали, чтобы Джеймс проводил много времени вдали от дома. Это не слишком сильно беспокоило его, так как с делами торгового Дома Баррингтонов хорошо справлялись клерки-китайцы, подготовленные лично им. К тому же он мог надеяться на двух своих сыновей, которые в будущем заменят его. В конце концов он планировал передать им свое дело.

Роберт, ставший уже подростком, демонстрировал недюжинные таланты, но его пристрастия тяготели к военной стезе, а не к коммерции, и он осознавал себя воплощением своего прадедушки, основателя дома, чье имя он и носил. Это был энергичный, не лишенный чувства юмора молодой человек.

Совсем другое дело был его младший брат. Взрослея, Адриан Баррингтон становился излишне замкнутым, стремящимся к уединению мальчиком, у которого, казалось, не было друзей даже среди собственных братьев и сестер, не говоря уже о детях английских торговцев, посещавших школу в Международной концессии в пригороде Шанхая. Только один человек — его бабушка — могла вызвать в нем некоторое воодушевление.

Однако Джеймса больше радовали дочери. Виктория, несколько задержавшаяся с рождением — она была на семь лет моложе Адриана, — со всей очевидностью превращалась в удивительную красавицу. Формы ее выглядели безупречно точеными, а глубокие синие глаза удивительно контрастировали с роскошными темными волосами. Хелен, которой в 1880 году исполнилось семнадцать лет, была не столь яркой со светлыми, как у матери, волосами и искрящимися зелеными глазами, но она привлекала мужчин, как мед привлекает пчел, и когда Джеймс приезжал домой, то гадал, какого ее очередного горячего поклонника встретит на этот раз.

Однако прежде Хелен обращалась со всеми своими поклонниками одинаково прохладно, но с начала этого, 1880 года Джеймс обнаружил, что она чаще других встречается с одним американским миссионером.

— Муррей Скотт, сэр, — представился молодой человек, энергично пожимая руку Джеймсу, — Балтимор.

— Где находится ваша миссия?

— Ну что вы, сэр, мы еще ее не открыли. Мистер Баррингтон, я здесь с Джонасом Эпплби... Вы слышали о Джонасе Эпплби, сэр?

Джеймс нахмурился. Разумеется, он слышал о Джонасе Эпплби, этом весьма агрессивном человеке, считающем, что следует идти в глубь Китая и, если потребуется, прокладывать себе путь штыками, но донести до этих «языческих дикарей» слово Господа.

— Мистер Эпплби планирует открыть миссию в верховьях реки Хуанхэ, которую тамошние жители называют Желтой рекой, — с энтузиазмом сообщил Скотт. — Для меня великая честь помогать ему.

Джеймс еще больше нахмурился.

— Хуанхэ всегда оставалась закрытой для европейцев.

— Разве можно удержать слово Господа упрямством нескольких желтолицых?

— Нескольких сот миллионов человек, заметьте, мистер Скотт, которым принадлежит эта земля.

— Наш долг, сэр, донести преимущества цивилизации варварам.

— Мистер Скотт, — сказал Джеймс, — вы явно стараетесь меня разозлить?

— Папа! — запротестовала Хелен.

— Нет, пусть он меня выслушает, — настаивал Джеймс. — Китайцы, возможно, и выглядят дикарями в глазах нескольких заблуждающихся европейцев, мистер Скотт, но их цивилизация в десятки раз древнее нашей и их религиозные взгляды, которые к тому же гораздо более приемлемы, чем многие догматы христианства, тоже.

— Сэр! — Скотт вскочил на ноги. — Вы богохульствуете!

— Так же, как и вы, когда насмехаетесь над буддийским священником.

— Заявляя об их цивилизованности, как могли вы забыть ту ужасную резню в Тяньцзине десять лет назад?

— Ничего подобного. А не могли бы вы мне рассказать о бойне, постигшей негров в южных районах Соединенных Штатов после вашей гражданской войны? Монахини Тяньцзиня были, по крайней мере, заподозрены в колдовстве.

Лицо Скотта стало пунцовым от злости.

— О, садитесь, садитесь, молодой человек, — миролюбиво пригласил Джеймс, — и пропустите глоток.

— Я не употребляю алкоголя, сэр.

— Напрасно. Он расширяет взгляд на вещи.

— Я вынужден вас покинуть. Всего доброго, сэр. Мое почтение, госпожа Баррингтон! Госпожа Баррингтон! — Последнее предназначалось Джейн.

— Я провожу вас, — сказала Хелен.

— Уверена, все эти твои высказывания были неуместны, Джеймс, — упрекнула мужа Люси, как только молодые люди вышли из комнаты.

— А я считаю, очень даже уместны, — парировала Джейн. — Некоторые из этих миссионеров, похоже, упорно накликают беду.

— А потом, когда добьются своего, начнут призывать на помощь, — проворчал Джеймс.

— Кстати, должна тебе сказать, что Хелен очень расстроится, — заметила Люси. — Господин Скотт, как она мне призналась, нравится ей больше всех остальных кавалеров.

— Этот? — воскликнул Джеймс. — Не хочешь ли ты сказать...

— Возможно, теперь он переменит свое решение, но я не сомневаюсь, что он намеревался просить руки Хелен.

— Намеревался? Это ничтожество? И ты серьезно собираешься позволить своей дочери выйти замуж за миссионера? А затем скрыться где-то, в китайской глубинке?

— Если она этого хочет, то да, — сказала Люси с несвойственной доселе решимостью.

Оказалось, что Хелен как раз именно этого и хотела. Джеймс собрался было разыграть из себя строгого папашу и запретить ей, но затевать семейные распри он желал меньше всего.

— Я бы только хотел убедиться, — сказал он ей, — что ты по-настоящему его любишь, а не просто пытаешься досадить мне или как-то загладить прошлые трения в наших отношениях.

— Я и в мыслях никогда не держала досадить тебе, папа. Я люблю Муррея, и он любит меня. Что касается наших с тобой предшествующих отношений, ну... они были несколько нецивилизованными, не так ли? Кстати, и тетя Джоанна вышла замуж за миссионера.

— Я-то считал, что одного такого замужества на семью вполне хватит, — пробормотал Джеймс. — Очень хорошо, Хелен. Если ты настаиваешь, я дам свое благословение. И помни: мы всегда будем рады тебе помочь, если что-то сложится не так, как тебе хотелось бы.

— Я так и сделаю, — согласилась она, однако злость ее не прошла, и она не поцеловала его на ночь.


О помолвке Хелен еще не было объявлено, когда пришло тревожное сообщение от Чжан Цзиня: Цыси заболела. Чжан не очень распространялся о причине и симптомах болезни, его больше заботила утрата ею власти. Цыань и ее евнухи вынуждены были взять под свой контроль правительство, и он опасался, что это положение примет необратимый характер.

Джеймс прекрасно понимал: смерть Цыси или ее неспособность вернуться к правлению империей весьма отрицательно повлияют на его собственные дела. Самому ехать в Пекин не имело резона, поскольку только одна Цыси могла позволить ему пройти в Запретный город, на что в нынешнем состоянии она была неспособна. Тем не менее он постарался разузнать все что только можно через своих агентов. Оказывается, непосредственно перед болезнью Цыси дала отставку Жунлу, в пух и прах рассорившись с ним. По поводу чего? Может, Жунлу слишком блудил от нее? Или он осмелился чересчур часто критиковать ее? Поскольку никто не мог описать точных симптомов ее болезни, наиболее вероятным представлялось, что Цыси переживала климактерический срыв.

Джеймс испытал несказанное облегчение, получив в октябре еще одно письмо от Чжан Цзиня, в котором тот сообщал, что его хозяйка оправилась от болезни и вновь заправляет всеми делами.


Обручение Хелен Баррингтон и Муррея Скотта было отпраздновано в лучших традициях, хотя, к неудовольствию Джеймса, Хелен настояла на том, чтобы их венчал сам Джонас Эпплби.

— Благодаря Хелен местное население, там, в верховьях реки, проникнется доверием к нашей маленькой компании, — поделился Эпплби с Джеймсом. — У вашей девочки, господин Баррингтон, есть все для этого: внешность, талант, энтузиазм. К тому же она говорит по-китайски, как местная жительница.

— Она и есть местная жительница, господин Эпплби, — напомнил ему Джеймс.

Он чувствовал, что, похоже, излишне бурно реагировал на выбор Хелен. Люси, по крайней мере, была согласна, а Джейн, исходя из своего опыта, считала: люди должны делать то, что им нравится. В новом году все волнения по поводу Хелен были и вовсе забыты, так как пришло новое тревожное письмо от Чжан Цзиня, который в последнее время стал постоянным корреспондентом Джеймса.

«Хочу просить вас, Баррингтон, — писал евнух, — помнить, что величие всегда окружено слухами и что по своей природе величие никогда не может опровергать клевету. Имейте в виду следующее: наша вдовствующая императрица виновна только в одном преступлении — если это можно назвать преступлением: она стремится к возвышению династии, а путь этот лежит через возвышение империи».

Это таинственное послание вначале вызвало у Джеймса недоумение. Хорошо, что слухи вскоре достигли Шанхая, и все зазвучало совсем иначе после сообщения о смерти императрицы Алюты.


— Он брехло, — объявила Цыси, — и всегда был брехуном.

— Но теперь он мертв, ваше величество, — сказал Ли Хунчжан.

— Сказать такое... — пробормотала Цыси.

— Люди верят в то, что человек говорит на смертном одре, ваше величество.

— Все это набор лжи, клевета.

— Тем не менее, ваше величество...

Цыси взорвалась в гневе.

— И ты веришь в эту клевету! — воскликнула она. — Ты, именно ты, Ли! На кого же тогда мне надеяться, как не на тебя! Вокруг меня собрались сплошные негодяи.

Ли Хунчжан, несмотря на свою внушительную комплекцию и уравновешенный характер, казалось, готов был бежать. Он никогда прежде не видел свою госпожу в таком состоянии. Вены вздулись у нее на лбу, обнажившиеся в оскале зубы сверкали белизной.

— Сообщи всем! — закричала она. — Я сниму головы с плеч этих клеветников. Даже самых высокопоставленных! Пусть знают! И запомни это сам!

Ли Хунчжан поднялся с колен и, пятясь, двинулся из залы для аудиенций. Чжан Цзинь ждал у двери и вышел вместе с ним.

— Она очень, разгневана, — с трудом выдавил Ли, — с ней может случиться припадок. Я только доложил ей: на базарах, мол, шепчутся о том, что Вань Лицюнь якобы рассказал перед смертью. И это вызвало такой бурный гнев ее величества...

Ли был в ужасе.

— Просто у нее сегодня такое настроение, — заверил его Чжан Цзинь. — Поверьте мне, маршал Ли, Цыси слишком высоко ценит ваш талант и лояльность, чтобы по-настоящему разозлиться на вас. Обещаю, в следующий раз, когда вас примет ее величество, она будет такой же любезной, как и прежде.

Ли отбыл, удрученно качая головой, а Чжан Цзинь поспешил в залу для аудиенций. Цыси поднялась со стула и стояла у окна, медленно помахивая веером. За время болезни она похудела, однако выглядела даже лучше и здоровее, чем прежде.

— Его превосходительство очень расстроен, ваше величество, — сообщил Чжан.

— Иначе и быть не могло. Ему поделом досталось за те слухи, что он мне принес, — ответила Цыси. Казалось, она полностью восстановила контроль над собой, но Чжан Цзинь прекрасно знал, что она ни при каких обстоятельствах не теряла самообладания. Гнев Цыси был всегда очень тщательно отмерен.

— Тем не менее, ваше величество, не верится, чтобы Вань Лицюнь выболтал содержание вашей беседы с Цюньци незадолго до смерти императрицы.

— А как он узнал об этом? Ему что, сказал сам Цюньци?

— Старик клянется, что не рассказывал никому о той беседе, ваше величество.

— Могу ли я ему верить?

— Кто знает? Последние события тяжело отразились на его рассудке. Нелегко приучать собственную дочь к опиуму, а затем следить, чтобы она принимала его смертельными дозами. Но несмотря ни на что он клянется в своей вечной преданности вам и династии, ваше величество. То, что Вань Лицюнь выступил с подобным обвинением, а затем покончил с собой — чистая случайность. Оно не может быть не чем иным, кроме клеветы.

— Слухи, наветы, — пробормотала Цыси. — Люди обычно безоговорочно верят тому, что кто-либо говорит, перед тем как убить себя. А вот то обстоятельство, что слухи стали распространяться именно в то время, когда я болела и мои враги считали меня обреченной, не может быть случайным совпадением. Хорошо, я докажу, что они заблуждались, все до единого. Ты принял меры против этих измышлений?

— Я написал всем, кому следовало, ваше величество.

— Ты написал Баррингтону?

— Конечно, ваше величество.

— И что он ответил?

— Ответ я еще не получил, ваше величество. Но Баррингтон, как и Ли, как все великие мандарины, на вашей стороне. В этом я уверен.

— Потому что у них нет выбора? Но ты прав. Никто не может доказать мою причастность. Мы достойно выйдем из этого положения, как выходили из многочисленных передряг в прошлом — ты и я. А теперь займемся поиском виновных и накажем их.

— Хорошо, ваше величество. Только возникла одна проблема.

Цыси обернулась к нему.

— Слухи дошли до Цыань. Мне Чжун Гофань передал. — Чжун Гофань был старшим евнухом Цыань.

— Продолжай.

— Чжун Гофань сказал мне, что Цыань очень огорчена. Что... — Он заколебался.

— Продолжай, — повторила Цыси.

— Он сообщил неприятные вещи. Она вспомнила, как вы сделали своего племянника императором, что вы нарушали и другие традиции. И это разгневало ее. Теперь она заявляет, что вы повинны в смерти императрицы Алюты. Она при евнухах назвала вас убийцей.

Чжан Цзинь склонил голову в ожидании вспышки раздражения, но Цыси несколько минут хранила молчание. Когда она наконец заговорила, голос ее звучал спокойно:

— Как она посмела сказать такое обо мне? У нее есть доказательства?

— Она сказала своим евнухам, что ей не требуется доказательств, потому что она прекрасно знает вас, ваш характер, ваше величество. Чжун Гофань сообщил мне все это.

— Ха! Она может делать все, что ей угодно, с такого рода доказательствами! Вместе со своими евнухами! — Тон Цыси был пренебрежительным.

— Она также сказала, будто вы заставляли ее соглашаться с нарушением законов и традиций с самой смерти Сяньфэна, ваше величество.

— Заставляла ее? Как же иначе я могла получить ее подпись под нашими декретами? Ей и дела нет до управления страной. Ни для кого не секрет, что она совершенно ничем не занималась в последние месяцы, когда я болела.

— Чжун Гофань сказал, что она особенно много времени уделяет критике избрания императора Гуансюя. Она даже назвала это преступлением.

Цыси уставилась на него.

— Зачем ты мне все это рассказываешь, Цзинь? Ты полагаешь, меня интересует, в чем Цыань признается своим евнухам?

— Цыань угрожает не подписывать больше ни одного декрета, и все только потому, что именно вы представляете их, ваше величество. И собирается не делать этого до тех пор, пока не прогонит принца Цюня.

Цыси нахмурилась.

— Так и сказала? Она собралась парализовать работу правительства?

— Я думаю, быть может, она почувствовала вкус власти в прошлом году и хочет продлить удовольствие от участия в правлении страной, ваше величество. Можно предположить, что она хочет власти, поскольку имеет на это право. Кроме того, ваше величество, Чжун Гофань сообщил мне, что у Цыань якобы есть документ, подписанный императором Сяньфэном перед смертью, который дает ей право как старшей вдовствующей императрице приказать казнить вас, если вы попытаетесь править как деспот. По словам Чжун Гофаня, его госпожа задумалась, не стоит ли использовать этот документ. -

И опять Чжан Цзинь ждал взрыва эмоций, но Цыси спокойно вернулась в свое кресло.

— Твой друг все выдумывает, — хладнокровно сказала она. — Я знала бы о существовании такого документа.

— Даже слухи о существовании этого документа сами по себе, ваше величество, могут оказаться на руку вашим врагам.

Цыси некоторое время размышляла.

— Цыань ни к чему распространять такие слухи, — наконец сказала она по-прежнему спокойно. — Как ты сам говоришь, у нее и так есть право на власть. Она останется старшей вдовствующей императрицей до смерти. — Цыси посмотрела на евнуха и весело улыбнулась. — Однако мы должны навести мосты в наших взаимоотношениях с Цыань. Вместе — мы всё, врозь — ничто, так же и Китай. Чжан Цзинь, ты отнесешь Цыань послание от меня, пригласишь ее величество Выпить со мной чаю, чтобы вместе обсудить распространяемую обо мне клевету. Скажи ей, что я жду ее, чтобы доказать свою невиновность. Иди сейчас же.


Цыси напевала про себя, сидя в саду, окруженная дамами. С некоторых пор у нее появилась привычка заниматься рисованием в редкие минуты отдыха, и сейчас она сидела перед мольбертом, нанося мазки на холсте. Маленькие собачки, называемые пекинесами, так как эта порода была выведена в столице, возились у ее ног. На полотне в полыхании красок проявлялись Орнаментальные Воды — их многочисленные арочные мосты, летние дворцы, увенчанные многоярусными крышами, усыпанные цветами берега.

Дамы перешептывались между собой о том, что никогда не видели Цыси такой умиротворенной, такой поистине домашней, как в последние пару дней. Невероятно, но, готовясь к встрече с Цыань за чашкой чая, она даже пришла на кухню и собственноручно приготовила несколько пирожных.

— Это только для ее величества, — предупредила она их. — Ее любимые молочные пирожные.

Конечно же, дамы прекрасно знали о наводнивших не только Запретный город и Пекин, но и едва ли не весь Китай слухах о том, что Цюньци приучил свою дочь к опиуму и довел ее опиекурением до смерти. И что великий ученый Вань Лицюнь, старый друг Цюньци, поклялся на смертном одре, что старика заставила сделать это Цыси. Они бы нисколько ее не осуждали, даже зная за ней вину, так как были ее дамами. С падением Цыси им тоже несдобровать. В такой ситуации они восхищались ее самообладанием, к тому же выяснилось, что за время болезни младшей императрицы сформировалась группировка знати, оппозиционная ее правлению, и что члены этой группировки добивались, чтобы ее возглавил единственный в империи человек, способный открыто выступить против Цыси, — императрица Цыань.

Цыси слушала их шепот и, хотя слов было не разобрать, понимала, о чем шла речь. Но поскольку все они были ее ставленницами, Цыси не волновало, что бы они там ни говорили или ни думали. Только династия, только империя имели для нее значение. Исходя из этой нехитрой философии, все, что она делала и что должна будет сделать, предопределено богами.

Чжан Цзинь вошел в сад.

— Императрица на подходе, ваше величество.

Цыси встала с табурета и положила кисть. Собаки залаяли, когда хозяйка медленно направилась по траве к галерее, в конце которой в этот момент показалась Цыань в сопровождении двух евнухов и дам свиты.

— Цыань, — приветствовала Цыси, — я так рада тебя видеть. Как же давно ты не навещала меня!

— Да, прошло немало времени после твоего последнего визита ко мне, — парировала Цыань.

— Знаю. Я очень занята делами государства. Но теперь, насколько я понимаю, ты хочешь занять подобающее тебе место рядом со мной в управлении нашей великой империей.

Цыань возмущенно взглянула на нее, но врожденная тактичность не позволила ей напомнить своей напарнице, вдовствующей императрице, что подобающее ей место не рядом, а впереди Цыси.

— Мы должны многое обсудить, — заметила она.

— Для этого я тебя и позвала. Но сначала давай сядем и попьем чаю, тогда беседа пойдет легче. — Цыси села рядом с Цыань. — Мне удалось раздобыть немного молочных пирожных для тебя.

— Очень любезно с твоей стороны. — Цыань взяла пирожное, надкусила его и тут заметила, что Цыси не ест. — А ты сама не попробуешь?

— Я не люблю молочные, — сказала Цыси. — Все они для тебя. Итак, я знаю, о чем ты хочешь поговорить: о слухах, распространяемых евнухами Вань Лицюня. Ох уж эти евнухи! От них все беды нашего общества.

Цыань съела еще одно пирожное. Всегда склонная к полноте, овдовев, она оставила все попытки сохранить фигуру и выглядела теперь поистине тучной.

— Дыма без огня не бывает, Цыси, — заметила она.

— Не спорю. Вполне возможно, Цюньци и на самом деле предложил своей дочери принять чрезмерную дозу. Но ведь он, без сомнения, видел, как сильно она скорбела по своему мужу, и очень переживал за нее сам.

— А в чем заключалось твое участие?

— Я тоже видела ее горе, очень беспокоилась и даже как-то обратила внимание отца на страдания дочери.

— Ты признаешь это? — Цыань так удивилась поведению Цыси, что съела третье пирожное.

— Я признаюсь тебе, Цыань, поскольку мы были подругами столько лет и пережили так много трудностей вместе. Никому другому я не сознаюсь.

— Но ты призналась мне, — сказала Цыань.

— Потому что я очень сожалею о случившемся. Оставленная в одиночестве вершить власть от имени нас обеих и нашего приемного сына Гуансюя, наверное, я забыла, с каким подобострастием люди ловят каждое мое слово и иногда неправильно его толкуют. Когда я вспоминаю о несчастной Алюте... Но что теперь говорите об этом! Если ты разделишь мои заботы, как однажды уже сделала это, мне будет значительно легче.

— Тогда я согласна. Для меня тоже большое облегчение услышать твое сожаление о случившемся. Но что делать с Цюньци? Он должен быть наказан. Негодяй совсем потерял стыд.

— Только на людях, Цыань. Поверь мне, что наедине с собой он прямо-таки не находит себе места от угрызений совести. И не забывай, он самый верный сторонник династии. Поэтому сердце мое протестует при одной мысли о его наказании.

— Ты бываешь иногда слишком мягкой, Цыси, — сказала Цыань. — Ну хорошо, мы обмозгуем это дело. Одновременно мы обязаны сделать все, чтобы подобные досадные происшествия не повторялись.

— Значит, мы дружны по-прежнему, — сказала Цыси.

— Мы всегда были подругами, Цыси. Мы стали ими с того момента, когда ждали встречи с матерью Сяньфэна и ты обнаружила, что я родственница твоей матери.

— Счастливые дни, — молвила Цыси. — Наш Сяньфэн. Мне так жаль, что его нет с нами.

— Мне тоже, — согласилась Цыань.

— Ты была его любимицей. Его императрицей.

— Я была его императрицей, — подтвердила Цыань, — но я так думаю, больше всех он всегда любил тебя, Цыси.

— От случая к случаю, — заметила Цыси. — Сомневаюсь, что он мне доверял.

— Как ты можешь такое говорить!

— Могу. Разве не правда, что он вручил тебе документ, разрешающий казнить меня, еслия попытаюсь захватить власть?

Цыань рассмеялась:

— Да, он оставил мне такой документ.

— А вот мне он такого документа относительно тебя не давал, — проворчала Цыси.

— Ну, он прекрасно знал, что ничего подобного мне и на ум не придет. Только твоих амбиций он опасался, Цыси.

— И все равно мне очень больно думать, что наш муж до такой степени не доверял мне, — сказала Цыси. — Я бы хотела посмотреть этот документ, если можно.

Цыань опять рассмеялась.

— Его больше не существует. Я уничтожила его, причем много лет назад. Разве могла я когда-нибудь желать твоей казни, Цыси?

— Ах, — воскликнула Цыси, — как ты добра ко мне, Цыань! Ты уверена, что документ уничтожен?

— Да, уверена. Я сожгла его лично.

— Ты не представляешь, какой камень свалился с моей души, — сказала Цыси. — Не хочешь ли еще молочное пирожное?

(обратно)

Глава 3 ВЫЗОВЫ К ИМПЕРАТРИЦЕ

Джеймс Баррингтон поклонился, входя в залу для аудиенций.

— Ваше величество, я счастлив видеть вас в добром здравии после болезни.

Цыси сидела в своем кресле с высокой спинкой, лицо ее выглядело умиротворенно. Вместо привычного желтого одеяния с зеленым шитьем на ней было гладкое белое платье.

— Баррингтон! Рада видеть вас. Всегда рада.

— Позвольте выразить мои искренние соболезнования, ваше величество.

— Грустные времена. За короткий срок случилось столько печальных событий, Баррингтон. Моя страна переживает трудный период, и я тоже. Вы знаете, я тяжело пережила смерть сына, в равной мере горевала по его вдове. Но я отдавала себе отчет, что он в этом мире ненадолго: сын всегда был слабым, болезненным человеком. А Алюта... Я видела, как скорбь сжигает ее, делала все, чтобы помочь ей, но она оставалась безутешной. Другое дело — Цыань. Заболеть так внезапно, без видимых причин! Только что была жизнерадостной и веселой, какой мы привыкли ее видеть на протяжении многих лет, и вдруг — мертва. Попробуй после такого верить в логику жизни.

— Все же из-за чего она умерла, ваше величество?

— Кто знает, Баррингтон. Какой-то внутренний разрыв. Конец наступил очень быстро. На все воля Божья.

— В Европе, ваше величество, непременно произвели бы посмертное вскрытие тела, чтобы установить причину смерти.

Глаза Цыси сверкнули недобрым огнем.

— Нечестивые европейцы! — отрезала она. — Вот уже поистине варвары. Вы хотите, чтобы простой хирург копался в теле императрицы? — Тон ее голоса смягчился. — Мы не делаем этого в Китае, Баррингтон, и вам это прекрасно известно. Существует определенный порядок вещей, и он должен соблюдаться. Мы скорбим по вдовствующей императрице. Но все же должны постоянно помнить, что главная наша забота — о живущих и об империи. Расскажите мне об этом капитане Ланге.

— Капитан Ланг в высшей степени квалифицированный специалист, ваше величество. Он уже обучает моряков и, что более важно, офицеров.

— А что корабли? Он нашел для нас корабли?

— Капитан знает, где искать корабли, ваше величество, но они стоят денег.

— Будут найдены корабли — будут найдены и деньги. Не беспокойтесь о деньгах. Меня больше волнуют люди. Команды во главе с офицерами, как вы сказали. По происхождению вы из семьи мореплавателей, Баррингтон. Вы сами командовали кораблями, кораблями своего отца.

— Совершенно справедливо, ваше величество. Но, увы, я уже староват...

— Староват? Ба! Да вам пятьдесят один год. Мне ли этого не знать? Мне самой сорок шесть. Вы забыли?

— Нет, ваше величество. Все связанное с вами навсегда сохранится в моей памяти.

На лице Цыси мелькнула кокетливо-шаловливая улыбка.

— Вы сожалеете, что никогда не были со мной в постели, Баррингтон?

— Ваше величество!

Цыси расхохоталась.

— Разве старые друзья не могут поговорить об интимных вещах? Но я понимаю, вы хотите провести остаток своей жизни, наслаждаясь плодами своих успехов. Следующее, что вы скажете: «Хочу уехать в Англию», не так ли?

— Нет, нет, ваше величество, — запротестовал Джеймс.

— Вы мне должны рассказать об Англии, — потребовала Цыси. — Я мало о ней знаю. Мне приходилось читать о Франции и Германии, о России, нависшей над нашими границами. Я прочитала книги об Испании и Португалии, но об Англии — нет. Англия никогда не участвует в войнах, но англичане — везде, как муравьи.

— Великобритания достаточно повоевала в свое время и сейчас контролирует могучую империю, ваше величество.

— Равную Китаю? Не может быть империи, сравнимой по мощи с Китаем.

— Очевидно, нет, ваше величество, — сказал Джеймс, осторожно подбирая слова.

— Я так и не смогла прочитать о британской армии. Французы утверждают, что у Британии вообще нет армии.

— У англичан нет такой армии, какая есть у французов или немцев, ваше величество.

— Тогда как они могут называть себя великими? И откуда у них империя?

— Британская империя разбросана по всему свету и существует благодаря успешным действиям Королевского военного флота, ваше величество, самого крупного военного флота в мире.

— Военный флот, — задумчиво повторила Цыси. — Да, я наслышана об этом. Ответьте мне, Баррингтон, не кажется ли вам достойным внимания то, что Британской империй, как и Китайской, правит женщина?

— Поистине удивительно, ваше величество.

— Две женщины правят двумя величайшими империями в мире, — отметила Цыси с видимым удовлетворением. — Наверное, это неправильно.

«Императрица в хорошем настроении, — подумал Джеймс. — Никогда раньше она не была так спокойна й довольна».

— Я слышала, что ваша английская императрица тоже вдова, — продолжала Цыси.

— Истинная правда, ваше величество.

— Две женщины — и столько общего... Королева Виктория писала мне, вы знаете, по поводу Цюнхоу. Я удовлетворила ее просьбу и сохранила негодяю жизнь. Разве не прекрасно было бы, — предположила она, — нам с ней встретиться?

— А... я уверен, что прекрасно, — согласился Джеймс, пытаясь, впрочем, безуспешно вообразить королеву Викторию и Цыси вместе за чаем.

— Разве нельзя организовать такую встречу?

— Сомневаюсь, ваше величество. Королева Виктория никогда не покидает пределов Британии.

— А я никогда не покидаю пределов Китая. Очень жаль. — Неожиданно она оживилась: — Но у меня будет флот, равный морским силам Британии. И командовать им будет Баррингтон, как при моих предках.

«Рассуждает, будто она маньчжурская принцесса по праву крови», — подумал Джеймс.

— Я понимаю ваши чувства по поводу возраста. Ваше место займет ваш сын.

— Мой сын, ваше величество?

— У вас есть сын по имени Роберт. Сколько ему лет?

— В этом году исполняется шестнадцать.

— Идеальная кандидатура. Пришлите его ко мне, хочу на него взглянуть. Затем он станет офицером моего флота.

— Ваше величество, шестнадцатилетний юноша не может командовать флотом.

— Я и не считаю, что он сразу станет это делать. Ему придется сначала выучиться, чтобы к сорока годам принять командование. Пришлите ко мне младшего Баррингтона, Баррингтон, мне надо убедиться, что он достойный ваш сын. Если Роберт под стать вам, то он станет офицером моего флота.

Джеймс судорожно искал выход из неприятной для него ситуации: командование китайским флотом обернулось бедой для его дяди и стало причиной смерти отца.

— Ваше величество, мой сын Роберт обучался торговому делу. Он готовился после меня стать хозяином Дома Баррингтонов.

— Но он ведь также получил образование моряка? — спросила Цыси с тревогой в голосе.

— Ну да, конечно, ваше величество. Все Баррингтоны учатся на моряков.

— Тогда он будет служить в моем флоте. У вас же есть еще один сын, не так ли?

— Да, ваше величество, но...

— Вот он и заменит вас, возглавив торговый дом.

— Сомневаюсь, что он подойдет для этой роли, ваше величество.

— Это ваш-то собственный сын? Баррингтон, вы начинаете вилять. Больше я ничего не желаю слышать. Уж не котите ли вы сказать, что для вас Дом Баррингтонов важнее интересов Китая?

— Нет, ваше величество, конечно нет.

— Тогда на этом закончим. Пришлите ко мне своего сына, и побыстрее. — Она взмахнула веером, что означало: он свободен.


Чжан Цзинь дожидался в приемной, но Джеймс не сомневался, что тот слышал каждое слово из их разговора с императрицей. Джеймс Баррингтон и Чжан Цзинь дружили долгие годы, с тех пор, когда Цыси, или Лань Гуй, что означает Маленькая Орхидея — как ее тогда звали, — была всего лишь дочерью богатого маньчжурского даотая, управляющего в Уху, а Чжан Цзинь прислуживал ей. С той поры они оба испытывали немало взлетов и падений в жизни. Джеймс знал, что Чжан Цзинь, проданный для кастрации, пострадал больше него, но сейчас, видимо, преуспел куда больше. Халат и панталоны евнуха были сшиты из лучшего шелка светло-синего цвета, а пальцы унизаны кольцами с баснословно дорогими камнями.

Хотя манеры его неуловимо изменились, раболепство слуги оставалось видимой чертой его поведения на людях, однако чаще оно явно уступало место уверенности его как наперсника Цыси, человека, который фильтровал и подвергал цензуре всю информацию, попадающую ей на стол, который разделял с ней самые интимные моменты и который к тому же пользовался с ней на равных непомерными личными богатствами.

Итак, Чжан Цзинь поклонился своему старому другу, держа руки глубоко в рукавах халата.

— Поужинайте со мной, Баррингтон. — Это была не просьба, это был совет.

К удивлению Джеймса, Чжан Цзинь вывел его за пределы Запретного города в лежащий южнее Татарский город. На Тяньаньмэнь, воротах, ведущих в императорский дворцовый ансамбль, они взяли отделение маньчжур, которые двигались впереди и позади них, разгоняя с пути прохожих и с помощью плетей обращая в бегство нищих. Прохожие выкрикивали им вслед ругательства, выбираясь из сточных канав, но ни у кого не возникало сомнения, что Чжан Цзинь очень влиятельный человек.

Наконец он подвел Джеймса к великолепному дому, расположенному в отдалении от вечно запруженных народом улиц Пекина в глубине ухоженного сада. Это оказался поистине райский уголок с плакучими ивами и изогнутыми мостами, маленькими озерцами, где плескались разноцветные рыбки, с лужайками, по которым прогуливались павлины, нарушая тишину своим хриплым клекотом.

— Вам нравится здесь, Баррингтон? — спросил Чжан Цзинь, когда они шли через сад к миниатюрной беседке, где две служанки поджидали их, чтобы подать чай.

— Очаровательно.

— Я только недавно купил все это.

— Вы, Чжан?

— Разве я не могу иметь собственный дом?

— Ну... Я считал, что ваш дом в Запретном городе.

— Там я работаю, там обязан проводить большую часть времени. Но мне нужно место, где можно время от времени отдыхать.

— Цыси не была против?

— Почему она должна быть против, если я всегда на месте, когда ей это нужно? — Чжан Цзинь сел и жестом пригласил Джеймса последовать его примеру. Он позвонил в маленький золотой колокольчик и отхлебнул чаю. — Расскажите о сестре. У нее все в порядке?

Именно Чжан Цзинь в свое время спас Джоанну из рук тайпинов и поэтому пользовался особой любовью в семье Баррингтонов.

— У нее все очень хорошо. Порт-Артур — красивый город.

— Я слышал. Но никогда там не был. Передайте ей привет от меня, когда будете писать.

— Обязательно передам. Могу я спросить, есть ли какие-нибудь основания для слухов, которые доходят до меня отовсюду?

— Пекин всегда полнится слухами, Баррингтон. Разве в ваших крупных городах не так же?

— Абсолютно одинаково. Однако... вы не находите слухи тревожными?

Чжан Цзинь посмотрел в сторону, на тропинку, ведущую к дому.

— Что вы думаете о тех девушках?

Перед ним стояли три девушки, хорошо одетые и ухоженные. По оценке Джеймса, две еще девочки-подростки, тогда как третья выглядела зрелой женщиной лет тридцати.

— Это ваши служанки? — Джеймс взглянул на тех двух, что прислуживали им за чаем и теперь, выйдя из беседки, сидели на коленях, склонив головы.

— Нет, нет, — объяснил Чжан Цзинь. — Старшую из них я думаю взять в жены.

— А... — только и сказал Джеймс. Он знал, что многие богатые евнухи имели жен, а вот что они с ними делали, для него всегда оставалось загадкой.

— Она жила со мной последние несколько недель, — объяснил Чжан Цзинь. — Я хотел проверить, достаточно ли ее люблю.

Джеймс был изумлен.

— И ее семья позволила? Что будет, если вы примете решение не в ее пользу?

Чжан Цзинь пожал плечами:

— Тогда я верну ее. Ее семья знает, что она останется девственницей. Подойди, У Лай.

Женщина приблизилась и поклонилась.

— Это мой большой друг Джеймс Баррингтон, — объяснил ей Чжан Цзинь.

— Для меня большая честь, господин. — Женщина еще раз поклонилась.

— Для меня тоже, У Лай, — сказал Джеймс и вопросительно посмотрел на девочек.

— Они будут моими дочерьми, — пояснил Чжан Цзинь. — Это сироты. Как вы думаете, им понравится быть моими дочерьми?

— Я нисколько не сомневаюсь, — подтвердил Джеймс, — но разве вам не хочется сына?

Чжан Цзинь вздохнул.

— Да, сын — это то, чего я хочу больше всего на свете. После долгой жизни и нескончаемого процветания, конечно. Вся проблема — найти его. Сын должен быть любящим и храбрым, мужественным и сильным. Но прежде всего любящим. Я посмотрел нескольких мальчиков, но в глубине души не почувствовал привязанности к ним, не нашел среди них своего идеала.

— Сыновья редко бывают идеальными, — заметил Джеймс.

— Но у вас их двое, и оба от вас. Судьба благосклонна к вам больше, чем к кому-либо, Баррингтон.

— Похоже, одного из сыновей я теряю, — предположил Джеймс.

Джеймс понимал, что противиться решению Цыси бессмысленно, если он собирался остаться в Китае. А ему некуда было ехать. Дом Баррингтонов торговал в бассейне Янцзы уже семьдесят лет, и он стоял у его руля в третьем поколении. Роберт должен был стать четвертым поколением. Возможно, так и будет со временем.

Он утешал себя тем, что, родись и живи Роберт в Англии и свяжи он свою судьбу со службой на флоте, ой уже был бы в море. Однако Вступление в Королевский флот не сопровождалось личной встречей с королевой, а значит, и не влекло за собой то добро и зло, которое сулят последствия такой встречи.


Сам Роберт пришел в восторг от открывающейся перед ним перспективы, считая свой визит в Пекин пустой формальностью.

— Военный флот, — зачарованно произнес он. Его глаза сияли радостью. — Баррингтоны всегда воевали на море.

— Я не воевал, — отметил Джеймс. — К тому же этот флот пока не существует.

— Рано или поздно он будет. И я окажусь у его истока.

— Ты прав. Я дам тебе рекомендательные письма... — Он хотел кое-что рассказать о Цыси, но не отважился. Как не отважился задать и Чжан Цзиню несколько вопросов, которые буквально обжигали его язык, о тех слухах, которые доносились со всех сторон в Пекине. Он только попытался намекнуть, но Чжан Цзинь ушел от ответа с блестящей легкостью.

Еще до встречи с Хартом Джеймс совершенно не сомневался в решимости Цыси достичь самой вершины власти и закрепиться на ней. Если бы все, что говорили о перевороте, который она подготовила и осуществила после смерти императора Сяньфэна, было правдой, то тогда девочка, которую он знал и любил, превратилась в храбрую и жестокую женщину. Какая же пропасть отделяла ту Цыси, которая боролась и побеждала многочисленных соперников, причем не однажды, от Цыси, готовой убить собственную невестку и ближайшую подругу, если это необходимо для упрочения своего положения в обществе?

Сама бы она ответила, что этого требуют интересы государства.

Однако у Джеймса не хватило смелости сказать обо всем этом своему сыну. Роберт должен сам решить, как относиться к слухам. А что касается ее как императрицы...

— Ты должен быть очень предусмотрительным в присутствии вдовствующей императрицы, — сказал он.

— Разумеется, отец. Но разве она не старый друг нашей семьи?

— Это так, иначе она не послала бы за тобой. Похоже, отношения между нами изменились с тех пор, когда мы были друзьями, в 1850 году живя в Уху. Сегодня она фактически единоличный правитель Китая. А я — тот, кем и был прежде, — преуспевающий торговец. Она имеет власть над жизнью и смертью каждого живущего в стране, включая нас. Запомни это.

— Запомню. — Было ясно: парень не ожидает каких-либо проблем с женщиной, которую когда-то любил его отец. — Ты считаешь, я смогу увидеться с Чжан Цзинем?

— Я в этом уверен, только... не доверяй ему своих сокровенных мыслей.

— Я думал, он тоже друг, отец.

— О, разумеется. Но и его положение тоже изменилось.

Роберт изобразил легкомысленную улыбку:

— С годами ты становишься подозрительным, отец.

— Возможно, — задумчиво произнес Джеймс. — Возможно.

Люси пришла в ужас от известия, что Роберт покидает их и отправляется служить на флот, на несуществующий военный флот.

— А если, предположим, Китай и Британия снова начнут войну? — спросила она.

В отличие от Баррингтона Люси Мэйхью родилась в Англии и прибыла в Китай с родителями подростком.

— Этого не случится, по крайней мере на море, в обозримом будущем. С Робертом все будет в порядке, пока он на хорошем счету у Цыси.

Люси поежилась.

— У убийцы. От этого приходишь в отчаяние.

— На твоем месте я бы предпочел, чтобы такие мысли высказывали другие, — прокомментировал Джеймс.

— Ты, должен писать нам каждую неделю и рассказывать о своих делах, — наставляла Люси своего старшего сына.

— А также о том, сколько пиратов ты казнишь, — добавила Виктория. В свои семь лет она была необычайно красива, с длинными темными волосами и яркими синими глазами. Как все считали, она обожала своего старшего брата.

— Непременно каждую неделю, — пообещал Роберт и обменялся рукопожатием с Адрианом.

— Ты уезжаешь за славой и известностью, а я остаюсь здесь клерком, — с завистью напутствовал Адриан.

— ...Остаешься, чтобы преумножить процветание Дома Баррингтонов, — напомнил Роберт, — потому что я вернусь. Не забывай об этом. — И пошел проститься с бабушкой.

Джейн исполнился семьдесят один год. Она страдала артритом, а потому большую часть времени проводила в кровати и только изредка с трудом выходила на террасу, чтобы посмотреть на суда, проходящие вниз и вверх по реке. Но рассудок ее был ясен, как прежде.

— Мы добыли наше благополучие на море, — сказала она Роберту. — Оттуда же и все наши беды. Однако сейчас главное — твое благополучие. Ступай и удачи тебе.

— А вы берегите себя, бабушка.

Ее глаза затуманились.


Роберт путешествовал с единственным слугой. Люси хотела послать соответствующую его положению свиту, но Джеймс не позволил. Он не хотел никакой показухи ни при вступлении Роберта на флотскую службу, ни при появлении его в своеобразном мире Запретного города, который по требованию Цыси был первым пунктом назначения его старшего сына.

Поэтому он настоял, чтобы Роберт носил китайское платье-халат и панталоны, ботинки и плоскую шляпу, предохраняющую от солнца. Джеймс дал юноше рекомендательные письма к Чжан Цзиню и капитану Лангу, а также позволил путешествовать на принадлежащем торговому дому транспорте. Немного поразмыслив, он решил, что самым подходящим судном будет сампан, а наилучшим водным путем — Великий канал. Наступала зима, и внутренние трассы сулили большую безопасность, чем путешествие вдоль морского побережья на джонке или даже на пароходе: в то время под флагом с фениксом Дома Баррингтонов их ходило четыре.

Роберт уже несколько раз путешествовал вверх и вниз по реке по делам Дома, но не дальше Нанкина. Теперь же он впервые должен был войти в Великий канал. Юноша много слышал о Великом канале и не был в нем разочарован. Величайший в мире рукотворный водный путь был построен более тысячи лет назад, в эпоху династии Тан, называемой китайцами золотым периодом мира и процветания. С той поры канал несколько раз выходил из строя в связи с гражданскими войнами, прокатившимися по империи, однако в значительной степени был восстановлен при маньчжурах. И хотя местами берега оставались осыпавшимися, а кое-где гребцам приходилось пробиваться сквозь обширные заросли тростника или поля водяных лилий, каждое растение которых достигало нескольких футов в поперечнике, канал оставался все-таки самым доступным путем на протяжении пятисот с лишним миль до реки Хуанхэ — Желтой реки, — другого огромного водного пути, о котором Роберт знал только по рассказам.

Течение в канале оказалось спокойным, и швартовка к берегу на ночь не составляла особого труда. Экипаж был хорошо вооружен. У Роберта самого имелись револьвер и винтовка. Так что путешественники не боялись неприятностей от экипажей проплывающих рядом сампанов или людей на берегах, которые могли легко перевоплотиться из совершенно безобидных торговцев и крестьян в бандитов или речных пиратов в зависимости от представляющейся возможности. По мере продвижения сампана на север менялась и местность: плоские рисовые поля долины Янцзы уступили место более холмистому ландшафту. Теперь по берегам росли пшеница и ячмень, а сам канал перед Желтой рекой, названной так из-за огромного количества желтого ила, сносимого водой с гор на западе, исчез в цепочке больших озер, где путники вставали на якорь, не видя берега ни в одном направлении.

Сама Хуанхэ, самая большая река в Китае после Янцзы, огромным бурным потоком неслась к морю. Пересечь ее становилось сродни подвигу, так как на реке началось половодье и надо было, держа сампан под углом к течению, грести изо всех сил, чтобы попасть в противоположный вход в канал.

К счастью, капитан Шан не раз проделывал этот путь, а лоцман знал все опасности и имел наготове мощный перлинь, чтобы бросить его на сушу, как только сампан приблизится к северному берегу на достаточное расстояние. Закрепленный с помощью канатов сампан было уже легко направить в спокойные воды.

Последний отрезок Великого канала от Желтой реки до входа в реку Вэйхэ не превышал сотни миль, и они прошли его в четыре дня. Приближаясь к Тяньцзиню, расположенному у слияния канала и реки, Роберт заметил восстановленный французский собор на западном берегу, а затем стены, башни и пагоды самого города. Тяньцзинь был первым встреченным путешественниками городом с тех пор, как они покинули Чэньцзян, но Роберт не собирался осматривать никакие города, кроме Пекина.

Канал, после пересечения Вэйхэ ставший значительно уже, теперь поворачивал на северо-запад и выводил сампан как раз к стенам Пекина. Роберт неотрывно смотрел на приближающуюся столицу, ощущая смешанные чувства: Пекин казался немногим больше или многолюднее Шанхая или даже Нанкина, но это была столица Цинского правительства, нервный центр обширной империи, которой, по общему мнению, сейчас правила одна-единственная женщина — и эту женщину когда-то поцеловал его отец!

(обратно)

Глава 4 НЕВЕСТА

Документы Роберта позволили ему войти в город без особого труда, хотя все бумаги были тщательно изучены, прежде чем его впустили в ворота. Вторично молодого человека остановили перед Тяньаньмэнь — воротами в Запретный город. Ни один человек не мог пройти дальше без курьера императора или, как в данном случае, вдовствующей императрицы. Передав письма и документы охране, Роберт стал терпеливо ждать.

Ему не пришлось долго томиться в ожидании. Вскоре пришел евнух, весьма элегантно выглядевший в красных одеждах.

— Вы молодой Баррингтон, сын Баррингтона Великого? — обратился он к Роберту резким высоким голосом.

— Да.

— Идите со мной, пожалуйста.

Роберт последовал за евнухом через ворота.

— Меня зовут Вань Кайсань, — важно заявил тот. — Я второй после Чжан Цзиня.

— Чжан Цзиня? — переспросил Роберт. — Он старый друг моей семьи.

— Чжан Цзинь очень влиятельный человек, — заметил Вань Кайсань. — Полезно иметь такого друга.

Глядя по сторонам, Роберт шел по широкой улице, разительно отличающейся от улиц за воротами прежде всего тем, что они с евнухом были единственными прохожими на ней, в то время как снаружи Роберту приходилось с трудом прокладывать себе путь в толпе.

Справа и слева от дороги стояли дома. И здесь бросалось в глаза отличие от внешнего города. В Китайском и Татарском городах встречалось достаточно много роскошных домов, но к ним, почти стена к стене, лепились лачуги и даже палатки. В Запретном городе каждый дом был окружен верандой и приподнят на сваях на случай наводнения в сезон дождей. Они расположились на значительном удалении друг от друга, в окружении зеленых лужаек и тщательно подстриженных кустов.

Все дома оказались обитаемыми, и Роберт почувствовал на себе взгляды многочисленных женщин, вышедших на веранды полюбоваться необычным зрелищем — появлением постороннего мужчины, который не был ни мандарином Верховного совета преклонных лет, ни членом императорского клана.

До Роберта доносился возбужденный женский говор. Он видел, сколь явный интерес у них вызывает, и в нем росло беспокойство.

— Не обращайте на них внимания, молодой Баррингтон, — сказал ему Вань Кайсань. — Они так истомились по сексуальному разнообразию, что, дай им волю, разорвут вас на куски, чтобы завладеть вашей мужской принадлежностью.

«Слабое утешение», — подумал Роберт.

— К ним вообще допускают мужчин?

— В Запретном городе живет только один мужчина, молодой Баррингтон, и он — император. А императору всего одиннадцать лет от роду. К тому же, — добавил евнух, — он, в отличие от предшественника, совсем не озабочен проблемой плоти. Нет, нет, большинству этих женщин приходится обходиться с помощью пальцев и дилдо. А это не приносит полного удовлетворения.

Наконец они миновали дома, и взору Роберта открылся дворцовый ансамбль. Прямо перед ним высились огромные храмы, а слева, чуть в отдалении, — императорский Дагоба, сверкающий из-за деревьев, окружающих Орнаментальные Воды, точно громадная беломраморная бутылка.

— Это, должно быть, самый красивый город в мире, — предположил Роберт.

— Город действительно красивый, — согласился Вань Кайсань. — И вам посчастливилось его увидеть, молодой Баррингтон.

Роберт приходил все в большее восхищение от дворцового ансамбля. Он увидел знаменитую Лестницу Дракона, на ступенях которой, ведущих к Алтарю Неба, желтый дракон изображен с таким мастерством, что возникала иллюзия, будто он движется, непрерывно извиваясь, вниз по лестнице.

— Только императору позволено ступать на Лестницу Дракона, — сообщил Вань Кайсань.

По обе стороны высились и другие храмы, но Вань Кайсань повел Роберта между ними к дворцовому ансамблю. Теперь им попадалось больше евнухов и меньше женщин, однако евнухи проявляли живой интерес к чужаку. У Роберта же дух захватило от несказанной красоты Орнаментальных Вод — огромного искусственного озера, питаемого водами многочисленных каналов, окружающих город, и усеянного островами, к которым вели украшенные тонкой резьбой изогнутые мраморные мосты. Мосты и маленькие пагоды, построенные на островах, а также сверкающая гладь озера были и сами по себе прекрасны, но абсолютную завершенность этой красоте придавали деревья и кустарники, расцвечивающие окрестности осенним разноцветьем со всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками.

Вань Кайсань подвел Роберта к одному из мостов — теперь ясно слышался лай маленьких собак, — и, перейдя его, они увидели группу дам и нескольких евнухов, сгрудившихся вокруг довольно-таки маленькой фигурки женщины. Цыси сидела перед мольбертом. Она рисовала.

Дамы и евнухи обернулись взглянуть на Роберта, а собачки с возбужденным лаем помчались ему навстречу, но поскольку тот не выказал страха, нападать не стали. Цыси, однако, не повернула головы и продолжала наносить на полотно уверенные короткие мазки.

Один из евнухов отделился от перешептывающейся свиты и направился поприветствовать Роберта. Несмотря на густой грим, видно было, что он уже далеко не молод. Джеймс Баррингтон говорил Роберту, что Чжан Цзиню немного за пятьдесят, но евнухи всегда выглядят старше своих лет. Роберт впервые видел столь дорогую одежду, как та, в которую облачился этот евнух.

— О, молодой Баррингтон! — Он взял Роберта за руки. — Рад вас видеть. Вы очень похожи на отца.

— Вы мне льстите, Чжан Цзинь.

— Я говорю правду. Пошли. — Держа Роберта за руку, он повел его вперед. Дамы, обмахиваясь веерами, смотрели на него огромными глазами, и Роберт вспомнил слова Вань Кайсаня о том, что они разорвут его на части, если им будет позволено. Трудно было поверить, что эти нежные, симпатичные, ярко изукрашенные создания способны на такое.

Ну, да Бог с ними. Роберт стоял у плеча Цыси, и наконец вдовствующая императрица повернула голову, чтобы взглянуть на него.

Его отец рассказал, какой красотой отличалась эта женщина в юности, и, без сомнения, следы былого очарования сохранились в ее лице правильной формы, хотя и сильно нарумяненном. Глубина темных глаз, рисунок маленького рта и, прежде всего, глянец дивных черных волос — только их очертания угадывались под громоздким головным украшением, но выглядели они притягательно. Какова ее фигура, скрытая под несколькими желто-красными одеяниями, оставалось только догадываться, но, судя по полноте лица, Цыси была плотной женщиной.

— Мне тоже нравится то, что я вижу перед собой, молодой Баррингтон, — сказала она тихим голосом.

Роберт покраснел и, запинаясь, извинился:

— Простите меня, ваше величество.

— Вам нравится мой рисунок, молодой Баррингтон?

Роберт сглотнул. На холсте был изображен фрагмент окрестностей Орнаментальных Вод. Цветовая гамма казалась привлекательной, а изображение деревьев и домов выглядело просто мазней.

— Это прекрасно, ваше величество, — бодро соврал он.

Цыси улыбнулась.

— Я иногда подозреваю, что мое истинное призвание — искусство, и моя жизнь потрачена даром. Ваш отец много рассказывал обо мне, я думаю. А вот о вас он мне поведал мало. Этот пробел вы должны восполнить, молодой Баррингтон. Мы еще поговорим.

Она вернулась к мольберту, а Роберт в ужасе взглянул на Чжан Цзиня: неужели он проделал весь этот путь только ради обмена накоротке ничего не значащими словами? Возможно, он сделал что-нибудь не так? Роберт опять взглянул на императрицу.

Похоже, он проклят навек.

Однако Чжан Цзинь улыбался. Он подошел, чтобы проводить Роберта к мосту.

— Вы понравились Цыси, — мягко произнес он. — Ваша судьба решена, молодой Баррингтон.

— Но... она отпустила меня.

— А как же иначе? Она пришлет за вами вновь, когда будет готова. — Они подошли к мосту, и Чжан Цзинь открыто посмотрел в глаза Роберта. — Вам следует знать, молодой Баррингтон, следующее: Цыси вдовствует уже двадцать лет. Женщине такое продолжительное одиночество дается с трудом, еще труднее переживать одиночество императрице. Запомните это, а также имейте в виду, что единственный человек, который может помешать вам достичь вершины успеха, — это... вы сами. А теперь идите с Ванем. Увидимся позже.


Гадая, добился ли он успеха или потерпел фиаско, Роберт проследовал за Ванем из Запретного города и вновь оказался в суете и толкотне Татарского города. Было уже поздно, смеркалось, но улицы выглядели еще более оживленными, чем днем.

— Я голоден, — сказал Роберт, когда они проходили мимо торговцев мясом. — Не могли бы мы остановиться поесть?

— Нет, нет, — ответил Вань. — Вы поедите, когда мы придем на место. Это уже недалеко.

Он провел Роберта по еще нескольким улицам и затем остановился у ворот, за которыми в отдалении виднелся дом. Охранявшие ворота четыре маньчжура недружелюбно посмотрели на Роберта. В их глазах он был посторонним варваром.

— Здесь вы будете жить до отъезда из Пекина, — сказал ему Вань. — Это дом Чжан Цзиня.

Роберт удивился. Но еще большее удивление ожидало его после того, как они поднялись на крыльцо и прошли в зал, где их приветствовала красивая величавая женщина.

— Меня зовут У Лай, — представилась она — Я жена Чжан Цзиня. А это — мои дочери, Чжан Су и Чжан Ли.

Девочки примерно девяти и десяти лет были красивы, с умными личиками.

Роберт взглянул на Ваня не в силах вымолвить ни слова. Если отец и рассказывал ему что-то о частной жизни преуспевающих евнухов, то о таких деталях даже не упоминал.

— Идите со мной, пожалуйста, — сказала У Лай и повела его через второй зал, комнату предков, где находился алтарь поклонения предкам Чжан Цзиня с горящей свечой — в обязанности У Лай входило следить, чтобы она всегда горела, — в спальню в задней части дома. Роберт вполне мог чувствовать себя здесь как дома, так как вся мебель, от большой кровати под балдахином до кресла-качалки, была изготовлена из массивного дерева.

— Вам здесь будет удобно, — заверила У Лай.


Вечером к обеду пришел Чжан Цзинь. Трапезничали втроем: Чжан Цзинь, его жена и гость. Дочери отсутствовали.

— Когда я увижу капитана Ланга и приступлю к своим обязанностям? — спросил Роберт.

Чжан Цзинь улыбнулся.

— Вы нетерпеливы. И это хорошо. Возможно, завтра вы отправитесь в Тяньцзинь. Капитан Ланг находится в Дагу — так называются форты, прикрывающие устье реки.

— Но я проплывал Тяньцзинь по пути сюда, — удивился Роберт.

— Совершенно верно. Вашей обязанностью было сначала прибыть сюда. Здесь определяется ваше будущее. А теперь слушайте внимательно, молодой Баррингтон. Ешьте умеренно и не пейте вина: сегодня ночью вам понадобятся все шесть чувств.

— С кем мне предстоит встретиться? — спросил заинтригованный Роберт.

— Не важно. Как стемнеет, вы вернетесь в Запретный город.

К Роберту вернулись все его опасения, однако ему не оставалось ничего иного, как повиноваться. Наконец обед был закончен, Чжан Цзинь предложил Роберту очень тщательно побриться и снабдил его одеждой евнуха и плоской шляпой, какую носил сам.

— Вам не следует разговаривать до тех пор, пока мы не придем на место, — предупредил Чжан Цзинь. Все, что нужно, скажу я сам.

— Мне взять с собой оружие?

Чжан Цзинь взглянул на револьвер с неодобрением:

— Ни под каким предлогом. Пошли.

Для Чжан Цзиня не существовало никаких проволочек, а если один или два часовых и посмотрели дважды на непривычно высокого молодого евнуха, сопровождающего его, то тем не менее никому и в голову не пришло расспрашивать такого влиятельного человека. Евнух и Роберт вошли в Запретный город и продолжили путь по внутренней улице. Веранды домов были безлюдны в это время, хотя свет в окнах горел.

Они обогнули храмовый комплекс и подошли к дворцам. Чжан Цзинь впустил Роберта во дворец через боковую дверь и повел по лабиринту коридоров. Наконец они дошли до вестибюля, охраняемого евнухом. Здесь Чжан Цзинь остановился.

— Снимите одежду, — приказал он.

— Что?

— Делайте, как я сказал.

Сердце Роберта тревожно забилось, когда он наконец осознал, зачем его сюда привели. Раздевшись, юноша одновременно испытал ужас и возбуждение. Его опыт сексуальных отношений ограничивался единственным посещением несколько месяцев назад шанхайского борделя в компании своих друзей. Причем визит увенчался полным провалом. Все оказалось слишком публично, совсем не по-людски. Друзья потом даже насмехались над ним.

И вот его отдавали императрице?

— Войдите в эту дверь, — приказал Чжан Цзинь, — и помните, о чем я вам говорил. Только вы сами можете помешать своему будущему продвижению, будущему величию, молодой Баррингтон. Также имейте в виду следующее: мужчина добивается успеха, сочетая смелость с осторожностью, агрессивность со смирением, когда оно от него требуется. Но главное — это осознание своей цели.

Чжан Цзинь вышел, и дверь за ним закрылась. Роберт взглянул на евнуха. Тот тоже посмотрел на него или, скорее, сквозь него, как показалось юноше. Роберт ждал дальнейших указаний. Подойдя к внутренней двери, он остановился и еще раз взглянул на евнуха. Тот одобрительно кивнул, и Роберт, глубоко вздохнув, повернул ручку и переступил порог.

У него опять перехватило дыхание. Комната, в которую он вошел, была гораздо больше вестибюля. В самом центре высилась огромная кровать под балдахином. Кроме сундука у изножия кровати и четырех подсвечников, освещавших пространство перед ним, другой мебели не было. На кровати, скрестив ноги, сидела Цыси.

Вдовствующая императрица тоже была обнажена. Ее распущенные волосы покрывали плечи и спину, спускаясь на желтую простыню. Невероятно, но хотя предположением Роберта по поводу предрасположенности Цыси к полноте и оказалось правильным, вдовствующая императрица выглядела молоденькой девушкой со своей миниатюрностью, своей грацией... почти невинностью.

Дверь за юношей закрылась мягко, без стука.

— Подойдите, молодой Баррингтон, — сказала Цыси спокойным голосом. — Или вы боитесь меня?

Только вы сами можете разрушить свое будущее, говорил ему Чжан Цзинь. Роберт не сомневался, что это предупреждение касалось как слов, так и поступков. И он отчаянно искал эти нужные слова. Цыси не должна догадаться, что он девственник.

— Стоит ли короткому мигу страшиться вечности, ваше величество? — спросил он, приближаясь к кровати.

— Прекрасно сказано. — Она взглянула на него, затем глаза ее скользнули вниз по его телу. Неожиданность и сам характер его положения повлияли на мужскую реакцию Роберта. — Вы не знакомы с женщинами?

— Я мало знаю о женщинах, ваше величество. — Он стоял рядом с кроватью.

— Вполне возможно. Вы говорите слишком умно, Роберт, — предостерегла она. — Императрицы тоже женщины. Вы знаете, сколько лет я уже томлюсь вдовьей долей?

— Слишком много, ваше величество.

— В общей сложности двадцать. — Она выпрямилась, вытянула ноги и прилегла на подушку. Так она и лежала: половина тела на подушке, ноги скрещены, подбородок на ладони. — Вдова ищет утешения. Но как его найти в мире, где все мужчины думают только о похвальбе своими успехами у женщин?

Роберт коснулся коленями кровати и медленно опустился на нее. Теперь он стоял на коленях, возвышаясь над императрицей. Ее близость, тонкий аромат духов, природная красота наконец начали оказывать на него должное воздействие.

— Только дети похваляются, ваше величество.

— А вы и есть молодой мужчина, когда-либо входивший в эту комнату, не считая моего сына.

Роберт глубоко вдохнул воздух:

— Я здесь по вашему вызову, ваше величество. Вам остается только верить мне или снести голову.

Говоря это, он протянул руку и погладил ее плечо. Затем отодвинул волосы и, скользнув рукой по груди, коснулся соска, который сразу напрягся. Прикосновение к телу Цыси вызвало у Роберта полную эрекцию, и он готов был овладеть императрицей.

Мужчина добивается успеха, сочетая смелость с осторожностью, агрессивность со смирением, когда оно от него требуется. Но главное — это осознание своей цели. Так советовал Чжан Цзинь. И Роберт мог только молить Бога, чтобы евнух оказался прав.

— Вы знаете китайскую Книгу любви? — спросила Цыси.

— Да, ваше величество.

Императрица подняла руку и нежно взяла его за плоть.

— Ваш отец так и не узнал вершины любовных чувств со мной. Мы оба хотели этого, но случай так и не представился. Но однажды он коснулся меня так, как никогда до этого никто не касался. Такого прикосновения нет в Книге любви.

Цыси взглянула на него. Ее губы были приоткрыты, и Роберт понял, чего она хочет. Он наклонился и поцеловал ее с такой пылкой страстью, какой сам от себя не ожидал. Эта женщина годилась ему в матери. По китайским меркам, когда тринадцать лет считается подходящим возрастом для замужества, она могла быть даже его бабушкой! Тем не менее он никогда не чувствовал такого сильного влечения.

Цыси была поражена его страстью. Она откинулась назад, а он опустился на нее. Императрица позволила целовать себя несколько секунд и затем похлопала его по плечу. Роберт тут же скатился с нее, встал на колени, пытаясь понять, не обидел ли чем императрицу.

Она улыбнулась:

— Я вспомнила, как еще совсем девочкой меня вызвали в постель к моему господину императору Сяньфэну. Я была точно такой же нетерпеливой, как и ты, и точно так же боялась обидеть неопытностью. Ты знаешь, Роберт, что я поцеловала императора? Он был удивлен. Но ему понравилось. А через девять месяцев я родила императора Тунчжи, и моя судьба решилась. — Ее пальцы вновь искали его плоть. — Я распутная девочка, и мне хочется поиграть на флейте.

Роберт лег на спину, хотя ему слабо верилось, что императрица Китая кого-то захочет ласкать именно так, тем более шестнадцатилетнего юношу.

Ее ласки были изысканными, прикосновения губ Цыси приводили юношу в трепет.

— Не разочаровывай меня, Роберт, — мягко сказала она, поняв, что он не сможет больше сдерживаться.

Она встала на колени и уселась на него верхом. Держа в руках ее груди, Роберт любовался, как Цыси с тихим стоном наслаждения поднимается и опускается телом на его плоть, а ее волосы колышутся в такт движениям. Наконец она опустилась ему на грудь.

— Ты будешь любить меня всегда, молодой Баррингтон? — услышал Роберт шепот у своего уха. Юноша чувствовал себя опустошенным после трех часов любовных игр, во время которых он дважды испытывал оргазм, а императрица — по меньшей мере четырежды.

— Всегда, ваше величество.

И тут же почувствовал, будто игла впилась ему в ухо: Цыси ударила его.

— Ты лжец, — сказала она. — Все мужчины лжецы, а молодые — тем более. Ты забудешь меня, как только другая женщина уступит твоим ласкам. Разве что мне придется оставить тебя здесь навсегда. Как тебе это понравится, Роберт?

— Ах... если вам этого хочется, ваше величество, — неуверенно пробормотал он в ответ. В настоящий момент юноша не видел ничего страшного в таком повороте судьбы.

— Однако удел твой в другом. — Она легла на него без малейшего намека на сексуальные намерения. — Слушай меня, Роберт Баррингтон. У тебя белая кожа, но ты китаец. Или, может быть, ты считаешь себя маньчжуром? А? Так было бы лучше. Ваша семья стала маньчжурами с того момента, как первый Роберт Баррингтон согласился служить моим великим предкам. Ты знаешь, как это произошло?

— Да, ваше величество.

— Тогда ты должен понимать, что будущее твое и твоих потомков в процветании, величии и мощи маньчжурского Китая.

— Да, ваше величество. — Роберт почувствовал беспокойство: довольно часто от отца он слышал рассуждения о закате династии, равно как и империи.

— Процветание, величие и мощь Китая, Роберт, это моя забота, — сказала Цыси. —Моим министрам верить нельзя. Даже принцы двора Цин плетут против меня заговоры. Поэтому мне нужны люди, кому бы я могла доверять и кто придет мне на помощь, на помощь династии и империи, когда их призовут. И выполнят волю империи. Твой отец был таким человеком, Роберт. Но он стареет. Готов ли ты его заменить?

— До конца моей жизни, ваше величество, — пылко поклялся юноша.

— Я и не сомневалась. Тебе я вверяю мой военный флот. Я доверяю тебе тайну, и никто не должен знать о ней. Слушайся капитана Ланга, помогай ему обучать моих моряков. Со временем ты будешь командовать ими. Запомни это. Предашь меня — я отрублю твою голову. И никто тебе не поверит. Критиканы и памфлетисты убивают время на писанину оскорбительных обвинений в моем моральном падении — еще одно немного значит. Теперь иди, скоро рассвет, а на рассвете я... — она улыбнулась, — я должна быть на Верховном совете.

— Мы увидимся еще, ваше величество?

Она погладила его по щеке:

— Все возможно, Роберт. В твоем случае я бы сказала: все вероятно.


Чжан Цзинь встретил Роберта в вестибюле. Похоже было, что он заждался.

— Вы прикоснулись к величию, молодой Баррингтон, — сказал он. — Теперь вы обязаны служить.

— Я это обещал, — ответил Роберт, — но, боюсь, пройдет время, прежде чем я стану полезным ее величеству.

— Этот момент может настать раньше, чем вы думаете, — сообщил ему евнух. — Разве вы не понимаете, что через семь лет императора провозгласят достигшим возраста, и он начнет домогаться власти?

Роберт об этом еще не думал.

— И что тогда станет с Цыси?

Чжан Цзинь прикрыл глаза.

— Или с династией. Или с империей. Вы можете адресовать эти вопросы себе, молодой Баррингтон. Поскольку, без сомнения, Цыси не сдастся без боя.

Когда Роберт вышел в холодную сырость занимающегося рассвета, он впервые задумался о том, что он с собой сделал.


Капитан Ланг оказался англичанином с грубоватым лицом и тяжелым характером, испортившимся за время пребывания в Китае.

— Мальчишка, — заметил он с отвращением. — Мне прислали ребенка. Надеюсь, вы хоть бы имеете понятие о пароходах, господин Баррингтон?

— Да, сэр. Мой отец владеет четырьмя колесными пароходами.

— Это уже хорошо. Думаю, вы будете выполнять обязанности инженера, пока я не найму специалиста в Англии: китайцы не понимают элементарных принципов парового движения. В остальном я в отчаянии. Но попытаемся выполнить данные нам указания. Должен вам представить этих джентльменов. Имя этого — Дин Цзюцян. Надеюсь, вы говорите по-китайски?

— Да, сэр. — Роберт поклонился Дину, очень крепкому, с тяжелым взглядом, лет сорока северному китайцу.

— Я назначил господина Дина адмиралом флота, — сказал Ланг. — И не спрашивайте меня, какого флота, поскольку его пока нет и в помине. Адмирал Дин, не проводите ли вы господина Баррингтона на его квартиру?

Роберту подумалось, что он попал в безумный мир, где капитан отдает приказы адмиралу, а адмирал провожает шестнадцатилетнего юношу, которому даже не присвоено никакого звания, на его квартиру. Но Дин и не помышлял о каком-либо нарушении дисциплины. Он был даже рад потереться рукавами с носителем столь известной фамилии.

— Я знал вашего отца, молодой Баррингтон, — сообщил Дин, когда они направились к берегу реки. В этом месте Вэйхэ впадала в залив Чжили, образуя у устья обширные болота. Болота отделяла от моря низкая дамба, призванная сдерживать морскую воду, но справлялась она со своим предназначением весьма неважно, а форты возвышались по обеим сторонам дамбы. Эти форты подвергались штурму англичан в 1861 году, который стоил жизней многим китайцам. С той поры форты были укреплены и вооружены современной дальнобойной артиллерией, поэтому теперь выглядели довольно грозными.

— И вот теперь я рад знакомству с вами, — продолжил Дин — Этот капитан Ланг, у него совсем нет терпения. Разве у нас уже нет флота?

Они дошли до доков, и Дин жестом показал в сторону десятка вооруженных джонок, стоящих на якоре возле берега. Имея малую осадку, они легко могли пересечь отмель в случае ухудшения погоды.

— Капитану нужен десяток вон таких. — Роберт указал на британские и французские боевые корабли, стоящие на рейде залива. Все они были паровыми.

— Они у нас будут, — уверенно сказал Дин. — Цыси обещала.

Роберт продолжал смотреть на британский отряд кораблей. Он знал, что это всего один процент от общего числа кораблей Королевского флота.

— У нас никогда не будет достаточно кораблей, чтобы воевать с британцами, — предположил он.

Дин рассмеялся:

— Да мы и не собираемся воевать с Британией. Японцы — вот о ком нам следует беспокоиться.

Роберта удивила озабоченность Дина по поводу японцев. Но когда он стал вникать в политические проблемы Китая — в Шанхае и на юге все разговоры крутились в основном вокруг торговли и частной жизни известных людей, — то скоро осознал, что адмирал был, вероятно, прав.

Япония тоже испытала тяжесть руки западного империализма в последние тридцать лет, начиная с высадки американского адмирала Перри в 1853 году. И японцам пришлось пережить бомбардировки с британских кораблей, после чего согласиться на концессии. Но японцы реагировали по-иному, нежели маньчжуры или китайцы, которые пытались организовать национальное сопротивление и потерпели сокрушительное поражение. Когда гордые самураи поняли, что их устаревшее оружие и военная система не оставляют надежды на победу в соперничестве с варварами, они осуществили революцию. Сегун, этот устраивающий варваров всевластный генерал, правивший островной империей от имени Микадо — императора — шестьсот лет, был отстранен от власти, а император восстановлен во всех правах и привилегиях.

А императором стал не робкий старец, а храбрый молодой Мацухито. Возрастом не старше Роберта, он решительной рукой втащил нацию в XIX век, изучая и используя все лучшее, что отыскал в европейском опыте. Мацухито позаимствовал политическую систему у Германии, законодательство у Италии, принципы военно-морской подготовки у Британии, военную теорию у Франции — и не сомневался, когда менял французских инструкторов на немецких после поражения Франции в 1870 году. Под руководством Мацухито Япония превратилась в очаг бурного развития промышленности, прогресса и... территориальных амбиций. К 1884 году японцы установили протекторат над островами Рюкю, которые платили дань Трону Небес с древних времен. Теперь они намеревались двинуться на Корею — королевство-отшельник, — опять же с незапамятных времен слугу китайских императоров.

Ланг вместе с Робертом и Дином был вызван в Пекин, чтобы встретиться с Ли Хунчжаном и выслушать пламенную речь императрицы. Для Роберта выпал случай еще раз попасть в императорскую постель, к его огромному удовольствию. Однако Цыси уже не была расслабленной любовницей, как три года назад.

— Они хотят войны, — заявила императрица. — Ладно, тогда я — тоже. Мы, конечно же, не можем уступить японцам. Мой флот готов к войне, Роберт?

— Нет, ваше величество, не готов. — Хотя они и приобрели пару паровых кораблей, но юноша знал, что японцы имели их куда больше.

Цыси сверкнула глазами.

— Ты такой же пацифист, как твой отец. И как маршал Ли.

— Я предпочитаю быть реалистом, ваше величество. Нам нужны более крупные и современные корабли, чем у японцев, и числом поболее, чтобы иметь какую-либо надежду на успех.

Негодующий взгляд Цыси упал на Роберта, и глаза ее постепенно потеплели.

— Если так, у тебя будут эти корабли. Но пока...

Он с другими морскими офицерами присутствовал на заседании Верховного совета, где обсуждалась обстановка, сложившаяся вокруг Китая. Цыси вела заседание, переводя взгляд с одного лица на другое.

— Японцы не проявляют себя открыто, — сообщил Ли Хунчжан, — но они методично наращивают свои силы и провоцируют волнения. Все идет по классическому сценарию, ваше величество. Скоро следует ожидать восстания, во время которого будет убит японец, и Токио потребует права вмешательства в дела правительства Кореи.

— И тогда мы должны будем послать войска, — сказала Цыси.

— Они воспримут это как повод для войны, ваше величество, — мягко заметил Ли, — а мы не готовы к войне. Даже с японцами.

— Уж не хотите ли вы сказать, что мы вообще ничего не можем предпринять?

— Мы можем переиграть японцев в их же собственной игре, — раздался спокойный голос.

Все головы повернулись к говорящему — невысокому, несколько полноватому и весьма молодому армейскому офицеру.

— Ждите своей очереди, Юань, — пробормотал Ли.

— Пусть говорит, — распорядилась Цыси. — Как ваше имя?

Офицер встал.

— Меня зовут Юань Шикай, ваше величество.

Цыси нахмурилась: молодой человек был китайцем, о чем свидетельствовало его имя и «поросячий хвостик». Она строго взглянула на Ли.

— Полковник Юань — один из наших лучших офицеров, ваше величество, — сказал Ли. — Я пригласил его на заседание, потому что у него есть соображения, которые могут пригодиться.

— Соображения? — Цыси вновь обратила свой взгляд на полковника.

— Направьте меня в Сеул, ваше величество, — сказал Юань, — начальником китайского гарнизона.

— Вас? И сколько воинов-маньчжур?

— Я не прошу дополнительных, людей, ваше величество. Тех, что уже сейчас находятся в Корее, будет достаточно. С вашего позволения я буду их знаменным.

Взгляд Цыси прошелся вдоль стола, так как среди присутствующих возникло движение и ропот. Маньчжурские гранды были явно возмущены наглостью молодого человека.

— Ответьте, полковник Юань, — сказала Цыси, — сколько вам лет?

— Мне двадцать пять лет, ваше величество.

— Вы метите очень высоко для такого молодого человека.

— Если не целить высоко, ваше величество, не поднимешься вообще.

Цыси почти улыбнулась.

— Если целить слишком высоко, полковник, велика вероятность упасть. — Ее взор еще раз прошелся по комнате. — Я выполню ваше желание и назначу командующим и полномочным представителем при дворе короля Кореи. Но цельтесь хорошенько, полковник, если вы промахнетесь и японцы овладеют ситуацией, прощайтесь с головой.

Юань поклонился. А Роберт тем временем размышлял, пригласит ли императрица, с ее пристрастием к молодым людям, полковника в постель.

Юань Шикай оправдал доверие своей императрицы. Когда предсказания Ли Хунчжана сбылись и в начале года японцы, спровоцировав инцидент, в котором погиб их соотечественник, попытались захватить власть, молодой полковник действовал блестяще. Смело похитив корейских короля и королеву, он принудил их подписать новый договор, подтверждающий верховенство Китая. В рапорте о своих действиях он подписался: «Последний из знаменных».

— Нахальство с его стороны, — проворчал Чжан Цзинь. Только маньчжур мог быть знаменным, кроме... — Он считает себя главнее любого из ваших солдат.

Но Цыси улыбнулась.

— Хотелось бы надеяться, что у нас наконец появился генерал, который способен со временем заменить Ли Хунчжана, — сказала она.

То, что Япония продолжает искать новые пути экспансии за счет, как считало руководство этой страны, угасающей Империи Дракона, ни у кого не вызывало сомнения. Не имея военного флота, Китай был беспомощен перед нахальными островитянами.

— У ее величества есть власть, — жаловался Дин, — чтобы изменить Китай по японскому образцу. Наша самая населенная страна в мире по желанию Цыси могла бы превратиться в могущественнейшую на планете державу. Но императрица не использует всю полноту своей власти.

— Я подозреваю, что Цыси считает Китай уже и сейчас самой мощной державой, — предположил Роберт.

Он прекрасно знал, что положение императрицы было далеко не таким прочным, как у императора Мацухито. В глазах многих людей она удерживала власть незаконно. Блюстители нравов и знатнейшие мандарины выжидали, причем с долей нетерпения, а подчас и с тайными планами, как она себя поведет с приближением самостоятельного возраста императора.

Вскоре помимо проблем с японцами возникли еще и трудности с французами. Несмотря на компенсации и казни французы не переставали вспоминать тяньцзиньскую резню, выжидая случай прибегнуть к дипломатии канонерок и откромсать себе кусок китайской территории, и предпочтительно побольше. После сокрушительного поражения в войне с Германией Франция постепенно восстанавливала силы и испытывала желание поиграть мускулами. Французы нашли данный момент подходящим.

Франция давно вела торговлю с государствами Индокитая — Вьетнамом, Лаосом и Камбоджей, расположенными на самой южной оконечности Азии. Эти страны с незапамятных времен считались частью Китайской империи и регулярно присылали дань Трону Небес. Теперь французы убедили местных королей заключить с ними договор, закрепляющий верховенство Франции. Париж негодовал, а вьетнамцы продолжали слать дань Пекину. В результате в 1884 году французы предприняли полномасштабное вторжение во Вьетнам. Весь Китай кипел от возмущения, а Цыси, как всегда в последнее время, была самым воинственно настроенным человеком в империи. Она объявила мобилизацию и послала войска, куда только могла. Но все безрезультатно. Несмотря на все попытки Лю Юнфу, бывшего тайпинского генерала, которого Цыси послала командовать войсками во Вьетнаме, французы неуклонно добивались своего.

Окончательная катастрофа разразилась, когда французская эскадра без объявления войны беспрепятственно вошла в бухту Фучжоу и, тщательно заняв позиции, открыла огонь, уничтожив не только китайские корабли, находящиеся в бухте, но и огромный арсенал, созданный с целью перевооружить маньчжуров и фактически построенный с помощью той же Франции.

Весь Китай впал в шок, и флот прежде всего. Однако Цыси ловко использовала сложившуюся ситуацию в свою пользу. Объявив, что министры двора предали ее, императрица уволила всех до единого, и в том числе и принца Гуна, бывшего, как считали многие, ее правой рукой, но который также и подозревал Цыси в причастности к смерти Алюты, заменив его принцем Цюнем, отцом императора. Это беззастенчивое нарушение конфуцианской этики поразило ученую элиту, а один из самых выдающихся ее представителей Вень Диншэ последовал примеру Вань Лицюня и в знак протеста покончил с собой.

Ли Хунчжан, как всегда влиятельный и умиротворяющий, согласовал с французами привычные компенсации, на том война и была окончена.

— При этом нам не разрешается сделать ни одного выстрела, — со злостью сообщил Ланг своим Офицерам. — А теперь еще и это... — Он указал на бумагу, лежавшую перед ним на столе. — Ее величество направляет средства, предусмотренные для военного флота на будущий год, на строительство нового Летнего дворца.

Офицеры не знали, что сказать.

— Надо что-то делать, — заявил Ланг.

— Возражать Цыси бессмысленно, — заметил адмирал Дин. — Она — женщина с железной волей.

— Вы хотите сказать, что она — женщина без чувства ответственности. Нет плана для империи, нет плана! — Ланг продолжал горячиться. — Так, я не могу больше пытаться создать современный флот в таких условиях. Вы! — он указал пальцем. — Баррингтон! Ваша семья дружна с императрицей, насколько я знаю.

Роберт сглотнул:

— Да, сэр.

— Тогда отправитесь в Пекин и сообщите ее величеству, что я уйду в отставку, если в мои дела будут вмешиваться. Нам нужны корабли, и нам нужны пушки, а следовательно — и все деньги, которые удастся собрать. Эти деньги были выделены на флот. Направлять их на воплощение ее грандиозных и неуместных фантазий не просто безответственно, это... бесчестно! Отправляйтесь завтра же.

Роберт получил приказ и обязан был подчиниться, несмотря на ощущение, будто едет на собственную казнь. Для себя он решил, что лучше всего отправляться прямиком домой к Чжан Цзиню. Так он и сделал, встретив самый радушный прием со стороны У Лай и ее дочерей.

— Я пошлю в Запретный город весточку Чжан Цзиню о том, что вы здесь, — пообещала У Лай.

Чжан Цзинь пришел вечером, уединился с Робертом и выслушал все, что должен был сказать молодой человек императрице.

— Этот капитан Ланг много на себя берет, — заметил евнух. — С такой миссией мог бы приехать и сам.

— Он опасается, что Цыси его не примет.

— А он уверен, что она примет вас, молодой Баррингтон? Вы считаете, однажды пригласив разделить с ней постель, она не обезглавит вас в тот же момент, как вы вызовете у нее гнев?

— Даже если я обращусь к ней от лица военного флота, который важен для защиты Китая?

Чжан Цзинь мрачно усмехнулся:

— Многие обращались к вдовствующей императрице во имя «блага Китая». Однако во всем она следует своему синедриону. Мой вам совет, молодой Баррингтон, откажитесь от своей миссии и возвращайтесь в Дагу.

— Я не вправе это сделать, пока не увижусь с императрицей. Мне приказал старший начальник.

Чжан Цзинь пожал плечами.

— Запомните, что я вам скажу: только вы сами можете воспрепятствовать процветанию в жизни, которое ожидает вас. Но если настаиваете, вам лучше идти со мной. Ее величество — женщина настроения, она может согласиться принять вас, но к моменту, когда я вас приведу, ее решение может радикально измениться. Если вы будете, рядом, то все возможно. — Он усмехнулся. — В том числе и самое худшее.

Как и раньше, Чжан Цзинь дал Роберту тщательно побриться, переодеться в одежду евнуха и, когда стемнело, провел его в Запретный город. Однако в этот раз Роберта не повели сразу в спальные покои. Вместо этого его оставили в маленькой комнате без окон, лишенной сообщения с внешним миром, и приказали ждать. Молодой Баррингтон не имел представления о том, что случится дальше. Он смотрел на дверь, которая в любой момент могла открыться и впустить его палачей.

Потянулись часы ожидания, и, утомившись, Роберт почти задремал. Ни звука не проникало через закрытую дверь. Наконец она открылась, И Чжан Цзинь поманил его:

— Молчите и будьте очень осмотрительны.

Они шли по коридору, окна которого выходили во внутренний сад — гордость дворцового ансамбля. За окнами занимался рассвет.

— Ее величество еще не ложилась спать? — спросил Роберт.

— Она принимает ванну, чтобы одеться к встрече с Верховным советом, который собирается на рассвете, — сказал ему евнух. — Это время, когда человеческий мозг работает плодотворнее всего. Разве не так?

— Разумеется, — согласился Роберт, хотя и знал, что в Европе поступают наоборот, да и капитан Ланг не относился к «жаворонкам».

Они подошли к двери, охраняемой евнухом. Им позволили войти в следующий вестибюль, наполненный приятными запахами. За дверью Роберт услышал голоса.

— Ждите здесь, — сказал ему Чжан Цзинь и прошел через внутреннюю дверь. Роберту показалось, что в той комнате находится несколько человек. Однако дверь открылась и закрылась слишком быстро.

Сердце молодого человека сильно билось, и его прошиб пот: возможно, ему осталось жить считанные минуты. Он повернулся к открывающейся двери. Первым вошел Чжан Цзинь и придержал дверь для Цыси.

Императрица, распаренная после ванны и источающая благовония, была одета по-домашнему, с распущенными волосами. Без грима Цыси выглядела молоденькой девушкой. По ее лицу нельзя было определить, рада она видеть Роберта или нет.

Голос ее звучал спокойно:

— Разве я уже не твоя госпожа, что ты вызываешь меня, когда заблагорассудится, молодой Баррингтон?

— Это очень срочное дело, ваше величество!

Цыси с шумом вдохнула воздух:

— Чжан Цзинь доложил мне это якобы срочное дело. Могу ли я верить своим ушам, что двадцатилетний мальчишка осмеливается допрашивать вдовствующую императрицу по поводу выделения фондов?

— Ваше величество, капитан Ланг мечтает только об одном — повести ваш флот в бой с вашими врагами. Флот, способный разгромить врагов.

— Капитан Ланг! Он разве знает, что ты посещал меня раньше?

— Нет, ваше величество. Клянусь, нет. Он знает о вашей дружбе с моим отцом.

— Не клянись. Клянутся те, кто лжет или собирается солгать. Я считаю, капитан Ланг свое дело сделал. Такие люди мне не нравятся. С настоящего момента он уволен.

— Но, ваше величество... все, чего он хочет, — поговорить с вами.

— Я не хочу с ним разговаривать, молодой Баррингтон.

— А... кто будет командовать флотом?

— Я слышала позитивные отзывы о Дин Цзюцяне. Что ты можешь сказать о нем?

— Он хороший моряк, ваше величество. Но он ничего не смыслит в управлении пароходами и в боевых порядках кораблей.

— Вот ты его и научишь, молодой Баррингтон. Я назначаю тебя... — Она взглянула на Чжан Цзиня.

— Флаг-капитан при адмирале — наиболее подходящая должность, ваше величество.

— С этой минуты ты флаг-капитан при адмирале Дине.

— Ваше величество...

— Ты не рад, Роберт?

— Я потрясен, ваше величество. Но боюсь, я не подойду для такой должности. Мне не доводилось участвовать ни в одном бою на море. — «Равно как и на суше», — подумал он.

— Тогда обратись к знаниям и опыту своего отца. Он ведь не откажет сыну.

Роберт никак не мог осмыслить происходящего.

— А капитан Ланг?

— Капитан Ланг отправится в Англию, которой принадлежит. Китайским флотом будет командовать китаец или маньчжур. — Она улыбнулась. — И ты. — Цыси пристально посмотрела на Роберта, легкая морщинка пролегла на переносице. — Ты боишься командовать?

— Ваше величество...

— Ты боишься служить мне?

— Это все, чего мне хочется, ваше величество.

— Помни об этом всегда. Но, — она наполовину отвернулась от него, затем посмотрела в его сторону вновь, — я придумала для тебя еще одну награду, более личного характера, которая откроет всему миру степень моего уважения к тебе, Роберт. Тебе пора взять жену. Я для тебя ее как раз подобрала.

Роберт в ужасе посмотрел на Чжан Цзиня, евнух ответил доброй улыбкой.

— Ты женишься на Чжан Су. — Роберт открыл и закрыл рот. — Она красива, — сказала Цыси. — И умна. Чжан Цзинь рассказал мне, как она тебе нравится.

Роберт опять взглянул на евнуха: за все время он провел в компании Чжан Су не более пяти минут и не был уверен, что отличит ее от сестры. Знал же он о ней только то, что ей тринадцать лет.

Жениться? На дочери евнуха? Даже самого влиятельного в империи? Отец будет поражен. А что скажет мать...

— Мое почтение, ваше величество, — сказал он. — Но я не могу жениться без согласия родителей.

— Конечно, — ответила Цыси. — Я пошлю за ними, чтобы они прибыли в Пекин и дали свое благословение. Это будет важное событие.


— Роберт! Женатый на китаянке? — Люси с ужасом уставилась на мужа. — На дочери евнуха к тому же.

— Ну, разумеется, она не дочь евнуха, — поправил Джеймс. — Она его приемная дочь.

— Все презирают евнухов, — заявила Люси. — Джеймс, ты не можешь допустить этого.

— Я ничего не могу поделать, так как, без сомнения, это желание Цыси.

— Вы были друзьями когда-то. Неужели ты не можешь высказать ей наши аргументы? Джеймс, наша семья с самого начала блюла расовую чистоту.

— Не совсем так, — возразил Джеймс. — Дедушка Роберт после смерти бабушки взял себе любовницу китаянку.

— Любовницу. Но он же не женился на ней.

— Они были настолько женаты, насколько это только возможно.

— А что было потом? У них родился сын, который примкнул к повстанцам, изнасиловавшим твою сестру, Джеймс, и окончил жизнь на эшафоте. Ты хочешь, чтобы нечто подобное случилось с семьей нашего сына?

— Я не вижу для этого никаких причин, — сказал Джеймс. — Это совсем другой случай. Первый Роберт был очень старым человеком, когда взял Цзэньцзин в свою постель. Он не воспитывал своего сына и не пытался прививать Джону христианские добродетели. Наш Роберт молод. Он сумеет научить и жену и детей быть настоящими Баррингтонами.

— Полукровки, — горько сказала Люси.

— Люси... — Джеймс взял жену за руки. — Мы — китайцы. Или, по крайней мере, маньчжуры, если тебя это больше устраивает. Наше будущее связано с этой страной и было бы глупо сейчас трубить о расовой чистоте. Еще глупее перечить Цыси на данном этапе. Ты, надеюсь, хорошенько осознала, что Роберта сделали флаг-капитаном в его- то двадцать лет? Нельсону такое даже не снилось. К тридцати он станет адмиралом, если, конечно, Цыси останется нам другом.

— Адмирал флота, существующего лишь на бумаге, — презрительно отрезала Люси. — Что же до Цыси... Почему ты думаешь, что она останется у власти так надолго?

— Я думаю, она сумеет удержать власть, — сказал Джеймс.

Одиннадцатилетняя. Виктория с удивлением переводила взгляд с отца на мать и обратно: она никогда прежде не слышала, чтобы родители спорили.

— Мы должны ехать в Пекин, папа? — спросила она.

— Конечно, должны.

— Я всегда мечтала съездить в Пекин.

(обратно)

Глава 5 ЛЮДИ, КОТОРЫМ ПРЕДСТОИТ ИЗМЕНИТЬ МИР

Муррей Скотт прибыл из Лошани для проведения христианской церемонии бракосочетания Роберта, которая следовала за китайской. Его сопровождала Хелен. Она еще не утратила очарования невесты и выглядела абсолютно счастливой. Супруги Скотт говорили только о том, что касалось миссии, которую они как раз сейчас строили собственными руками с помощью сорока новообращенных ими китайцев.

— Я так беспокоюсь о вас, как вы там, в глубинке, вдалеке от нас, — сказала Люси.

— Иногда там одиноко, мама. Но новообращенные такие милые люди!

— Но все эти разговоры о том, что китайцы ненавидят миссионеров.

— Отчасти это так, я думаю, некоторые китайцы действительно ненавидят нас. В Лошани же нет ничего похожего, а это самое благословенное место на земле.

— Подходящее место, чтобы завести детей, — пошутил Джеймс.

Хелен покраснела:

— У нас еще есть время, папа, еще есть время.

— А как вы относитесь к тому, что ваш брат женится на китаянке? — спросила Люси.

— Я считаю, смешанные браки — лучшее средство для лечения ксенофобии в этой стране.

Люси посмотрела на Муррея Скотта с неодобрением, а тот одарил ее обезоруживающей улыбкой единомышленника: миссионер явно не полностью разделял либеральные взгляды своей жены на обсуждаемый вопрос.

Джоанна и Артур Дженкинсы также присутствовали на свадьбе, приехав из Порт-Артура; путешествие было непродолжительным — через залив Чжили до Тяньцзиня, оттуда по реке до Пекина. Джоанне исполнилось пятьдесят три, но она сохраняла все черты Баррингтонов, и прежде всего внушительную фигуру. Видимых следов страданий, пережитых в юности, заметно не было.

— Где вы собираетесь провести медовый месяц? — спросила она Роберта. — Мы хотели бы принять вас в Порт-Артуре. Это поистине самый чудесный уголок на земле.

— Боюсь, у нас не будет медового месяца, тетя Джо. Дела службы требуют моего немедленного возвращения на флот. Но я скоро навещу вас. Обещаю.

«Джоанна тоже не находит ничего плохого в том, что Баррингтон женится на китаянке», — подумала Люси. В собственной семье она оказалась в одиночестве.

За исключением, быть может, Адриана, который смотрел на брата с затаенной ненавистью. Дай Бог, чтобы это была лишь ревность.

Брак дочери со старшим сыном Джеймса Баррингтона было самым важным событием в жизни Чжан Цзиня, не считая разве возвышения до наперсника Цыси. Сама императрица не смогла присутствовать на церемонии венчания одного из своих подданных, но прислала роскошные подарки — клаузоне, фарфор, огромный рубиновый перстень и шпагу в золотом окладе Роберту. Чжан Цзинь знал, разумеется, что его приемную дочь императрица всего лишь использует в своих интересах. Цыси старалась удержать преданных людей, таких как Юань Шикай и Роберт Баррингтон, в надежде, что они станут ее опорой в старости, когда не станет Ли Хунчжана. Юань, вероятно, будет командовать армией, молодой Баррингтон — флотом. И оба останутся до конца преданы ей при любых обстоятельствах... Верность Юаня придется поддерживать повышением по службе и денежными наградами (даже Цыси не могла позволить себе пустить китайца с хвостиком в свою постель), а Роберт уже был привязан более интимными узами. Сейчас она хотела упрочить эти узы.


Чжан Цзинь переживал триумф. Ему нравилась Чжан Су, но он не любил ее так, как любят свою плоть и кровь. Купленная с целью подчеркнуть богатство и власть, сейчас она входила в одну из самых влиятельных семей империй, тем самым упрочивая его положение. Чжан Цзинь прекрасно знал, как сильно многие его ненавидели. И если Цыси подаст малейший знак, даже ненароком, что он перестал быть ее фаворитом, мгновенно выстроится очередь мстителей, ожидающих сигнала вцепиться ему в глотку. Но никто во всем Китае не осмелится скрестить шпагу с Домом Баррингтонов.

Евнух взял за руки дочь, взволнованную предстоящим венчанием. — Тебя ждет величие, Су.

— Я боюсь, — призналась она.

— Чего?

— Баррингтон такой большой. Он не разорвет меня?

Чжан Цзинь улыбнулся и обнял ее:

— То, чего ты опасаешься, у него не больше, чем у других мужчин. Став его женой, ты окажешься среди первых дам страны.

И вот свадебное празднество в разгаре.

Треск фейерверка, гул людских голосов. Угощения съедаются и разбрасываются, собаки рычат над объедками, дета кричат от радости и воют от усталости. Чжан Цзинь, глядя на все это, довольно улыбался.

— Сегодня, Баррингтон, — поделился он с Джеймсом, — у меня такое чувство, что все наши с вами приключения в конце концов приносят плоды. — Он улыбнулся Джоанне и взял ее за руку: — И наши с вами, Джоанна.

Впервые с момента приезда Джоанна выглядела смущенной. Никто еще не дознался всей правды о ее побеге от тайпинов с Чжан Цзинем. Никто и не пытался копать слишком глубоко, так как тот был уже евнухом.

— У меня есть общие тайны со всеми членами вашей семьи, — сказал он Роберту. — Но самая важная — с вами.

Из сказанного Роберт заключил, что его новый тесть не настолько пьян, как кажется.

По традиции, жених приводил невесту а свой дом, но у Роберта не было дома в Пекине, поэтому решили, что он и Чжан Су проведут свою первую ночь в доме Чжан Цзиня. У Лай все приготовила и даже поставила серебряный кувшин в спальне, чтобы ее дочь могла строго придерживаться конфуцианских законов.

Гости продолжали веселиться, когда молодых родители проводили наверх. Виктория, великолепная в светло-синем сатине, с темными волосами, стянутыми огромным сатиновым бантом, тоже пошла с ними; никогда прежде она не прибывала в таком возбуждении.

— В обряде венчания перемешались европейские и китайские традиции, — призналась У Лай Люси. — Не знаю, как и поступить дальше.

— Я считаю, лучше всего оставить молодых одних, — предложил Джеймс.

Люси все это время держалась вежливо, но неприступно и не выказывала особой радости по поводу женитьбы сына.

У Лай поклонилась дочери:

— Вверяю тебя в добрые руки, дитя мое, — сказала она Су.

Наконец дверь за родными затворилась. Чжан Су встала на колени перед мужем. Она была в синем шелковом платье, уже без обуви. Волосы ее удерживала фарфоровая брошь, украшенная изображениями крошечных птиц. От девушки исходил аромат духов, сладостей и невинности.

Роберт расстегнул брошь, и волосы заструились ей по плечам, упали на спину. Су не двинулась. Она еще ни разу на него не взглянула с самого начала церемонии и на протяжении всего застолья. Когда он коснулся ее щеки, а затем взял за подбородок, чтобы поднять ее лицо, она едва заметно вздрогнула.

— Ты боишься? — спросил Роберт.

Она подняла на него угольно-черные глаза.

— Мужчин? Или меня конкретно?

— Я хочу быть вашей женой, мой господин.

— Ты и будешь ею, жена. — Он помог ей встать, затем наклонился и поцеловал в губы. Она стояла тихо, не шевелясь, лишь слабая дрожь пробегала вверх и вниз по ее телу. — Так мы занимаемся любовью в моей стране, — сказал он ей.

Она облизнула губы, Чжан Цзинь рассказывал ей об этом, но он не знал, что еще делают варвары со своими женщинами.

Чжан Су была такой маленькой, что едва доставала Роберту до середины груди, и легкой, как перышко. Он ощутил это, когда приподнял ее с пола и поставил на кровать. Она стояла на матраце и не ведала, что он от нее хочет.

— Сними платье.

Неожиданно ощутил влечение, которого раньше не испытывал. Влечение возросло, когда Су расстегнула платье и спустила его с плеч. Платье скользнуло вниз, задержавшись на мгновение на бедрах, и легло у щиколоток.

Какая же она, оказывается, тоненькая! Грудь — чуть заметные бугорки, бедра узкие, лобок едва покрыт легким пушком, а ягодицы — маленькие и тугие. Тем не менее в сочетании с худенькими руками и ногами и даже проступающими сквозь тонкую плоть ребрами ее тело идеальных пропорций обещало великолепие в расцвете женской красоты.

Но лечь на нее — раздавить насмерть. Даже крепко обнять боязно, как бы не повредить ей что-нибудь.

Он разделся вслед за ней. Су взглянула на него. Лицо не выразило никаких эмоций, но глаза медленно расширились. Роберт знал, что Су была дочерью Чжан Цзиня лет пять. Вполне вероятно, до того, как евнух купил девочку, ее окружали нормальные мужчины и мальчики. Но тогда ей было лет пять или семь, и она вряд ли обращала на них внимание. С тех пор она наверняка не видела обнаженного мужчину и уж тем более возбужденный член, как сейчас у Роберта.

Су опять задрожала.

Он испытывал желание, но она не была готова, и Роберт не хотел понапрасну причинять ей излишнюю боль. Он подошел к ней, заключил ее в свои объятия и поцеловал, легонько прижимая к себе. Роберт нежно гладил ее ягодицы и грудь, нагнулся, чтобы поцеловать пах. Когда он наконец решил, что момент настал, то распрямился.

— Я приступаю к «Ароматному Бамбуку», — сказал он.

Конечно, она изучала Книгу любви, и ее глаза стали еще шире, когда он тесно прижал ее к себе. Су обвила руками его шею, ногами его бедра и прильнула к нему всем телом, когда Роберт, поддерживая бедра девушки, соединил свою плоть с ее. На щеке он почувствовал выдох боли.

Теперь она принадлежала ему, и он знал, что испытает с ней много счастливых мгновений.


Жених и невеста ушли, а пир продолжался своим чередом.

— Мама сказала, что в Англии, — сообщил Адриан Виктории, — во время свадьбы бывают танцы.

— Но китайцы не танцуют, как европейцы, — заметила Виктория.

— Это точно. Китайцы такие скучные.

— Да ты все равно не знаешь, как танцевать. — В свои одиннадцать лет она переживала тот период, когда логика стоит превыше всего.

— Я бы научился, дура, если было с кем танцевать. В европейских танцах никаких перемещений на китайский манер, мужчина обнимает женщину и держит...

— Ух! — прокомментировала Виктория.

— Попробуй, и тебе понравится. — Адриан изрядно выпил рисовой водки и сливового вина, и его одолевали похотливые чувства. Вообще-то он ощущал влечение к женщинам почти постоянно и для разрядки в сопровождении младшего слуги отправлялся в шанхайский бордель.

Но подобные похождения всегда оставляли у него глубокую неудовлетворенность. Он неизменно испытывал потребность совершить жестокость, которая не пропадала после обычной эякуляции. Девушки были всегда достаточно старательными и некоторые даже привлекательными, но они делали только то, чему их учили, а Книга любви не выходила за рамки сексуальных отношений.

Адриан не любил, а скорее не стремился любить никого из своих партнеров. Он хотел обладать женщиной, причем не одной, а как можно большим их числом, но чтобы она при этом беспрекословно выполняла все его прихоти, ему хотелось видеть ее унижение и, желательно, ужас перед ним. Он мечтал о правах азиатского деспота: хлестать, бить, пытать и даже калечить или убивать по своему усмотрению.

Эти желания он держал в тайне. Юноша и представить себе не мог, что скажут его отец и мать или старший брат и сестра, узнай они обо всем. Баррингтоны, что бы ни шептали у них за спиной, считали себя островками порядочного поведения в море коррупции и разврата.

Роберт же теперь обладал женщиной. Чжан Су всего тринадцать лет, и Роберт мог бы воспитать ее по-своему. Однако Адриан знал, что не только желание закабалить, но даже и мысль воспитывать ее в соответствии со своими взглядами не придет брату в голову.

Он посмотрел на сестру. Виктория была всего на два года младше Чжан Су, но выглядела старше. Адриан обожал ее, она уже стала для него самой желанной рабой, более сильного желания в жизни он не испытывал.

И если он был опьянен рисовой водкой, то она захмелела ничуть не меньше, судя по разрумянившимся щекам и бесшабашной улыбке.

— Пойдем на воздух, — предложил он.

Виктория последовала за ним без колебаний. Некоторые гости тоже вышли проветриться, но у Чжан Цзиня был большой сад, и вскоре Адриан нашел укромное место со скамейкой, где они могли посидеть рядом.

— Как ты думаешь, что сейчас делает Роберт? — спросил он.

Виктория закатила глаза:

— Он лежит с женой.

— Ты знаешь, что это означает?

— Это то, что мужья делают со своими женами, — объяснила Виктория, удивленная его неосведомленностью. — Син Шоу рассказала мне.

Син Шоу была ее нянькой.

— О чем еще она тебе рассказала? — настаивал Адриан.

Виктория смутилась.

— Давай же, не стесняйся — упрашивал Адриан. — Мне-то ты можешь сказать.

Виктория покраснела:

— Они раздеваются и затем ложатся вместе.

— А потом?

— Больше она мне ничего не говорила.

— О, они еще много чего делают, — сказал Адриан. — Хочешь, я покажу, что они делают?

— Ну...

Адриан взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы, которые не успели сомкнуться, и просунул свой язык внутрь.

Виктория отстранилась:

— Фу!

— Тебе не понравилось? Придется полюбить, так будет делать муж.

— В таком случае я не выйду замуж.

— Не будь дурочкой. Тебе придется выйти замуж. Все женщины выходят замуж. Знаешь, я выберу мужа для тебя. Ты согласна?

— Мне кажется, папа захочет это сделать, — сказала Виктория.

Но папа может к тому времени умереть.

— Не говори так, — оборвала его Виктория. Ее глаза наполнились слезами. — Никогда не говори так.

Адриан усмехнулся:

— Хочешь, я покажу тебе, что еще делает мужчина с женщиной, когда они занимаются любовью?

— Нет, — ответила Виктория, — я совершенно не хочу этого знать.

— Ты хочешь. Он будет трогать твою грудь. У тебя пока нет грудей, ведь так?

— У меня есть, — со злостью возразила Виктория.

— Тогда дай мне их потрогать. — Он прижал руку к ее телу.

Она вскочила со скамейки:

— Отстань!

Адриан только ухмыльнулся:

— А затем он захочет запустить руку тебе под юбку, как раз к твоему разрезу. Подойди, и я тебе покажу.

— Фу! Это отвратительно. Ты отвратителен! Больше никогда не прикасайся ко мне.

Она убежала в дом к гостям. Адриан проводил сестру взглядом, в котором тлела ненависть. Однажды, подумал он, ты будешь лежать голой у меня в объятиях, сестричка. Но пока этот момент настанет, ему нужен был кто-то другой.


Он начал обрабатывать родителей уже по пути домой, когда они плыли по Великому каналу. Джеймс недоуменно потер щеку.

— Жить отдельно? В восемнадцать лет?

— Роберт стал самостоятельным в шестнадцать, — напомнил Адриан.

Джеймсу пришлось согласиться. Не решился он сказать своему сыну, что усматривает огромную разницу в характере его и Роберта. Роберт обладал сильной волей, целеустремленностью, в то время как Адриан... Джеймс не был уверен в нем, он подспудно ощущал порочные черты в характере Адриана, но не мог их до конца понять, а потому и решить, как к ним относиться.

Может быть, мальчику нужен собственный угол, чтобы почувствовать себя самостоятельным. Под присмотром, конечно.

— Тогда мы поищем для тебя дом, — заверил он сына. — Цян Лу займется этим.

Цян Лу, китаец двадцати пяти лет, работал в Доме Баррингтонов с детства. Он был высокий, худой и мрачный. Джеймс решил, что он станет идеальным надзирателем за домом Адриана.

Люси, как обычно, настороженно отнеслась к очередной идее Адриана: как и ее мужу, ей никак не удавалось добиться духовной близости с младшим сыном. В конце концов был найден маленький дом в Международной концессии ниже по реке особняка Баррингтонов.

— Ты обязательно должна навестить меня, — сказал Адриан с гнусной ухмылкой Виктории.

Та показала ему язык.

Адриан не слишком огорчился, ему нужно было пока позаботиться о других важных вещах.

— Первое, чем следует заняться, Цян Лу, это найти подходящих слуг.

— Я об этом позабочусь, хозяин Адриан.

— Нет, я сам выберу себе слуг, Цян Лу. Однако ты можешь мне помогать, если хочешь. Но прежде всего задам тебе вопрос.

— Слушаю, хозяин.

— Чего тебе хочется больше всего на свете?

Цян Лу задумался:

— Долгой жизни и достатка.

— Ты уверен, что достигнешь своей цели?

— Если судьбе будет угодно, хозяин.

— С этого момента — я твоя судьба и твое будущее, Цян Лу. Помни это, и будешь жить в достатке. Забудешь хотя бы на минуту — и окажешься в сточной канаве.

Цян Лу обдумал услышанное и сказал:

— Что вы от меня хотите, хозяин?

— Хочу, чтобы ты подчинялся мне во всем. Ты больше не работаешь на Дом Баррингтонов, а работаешь на меня. Понял?

— Я все понял, хозяин.

— А теперь отправимся обзаводиться слугами. Мы их купим, Цян Лу. Ты знаешь, где это можно сделать без лишней огласки?

— Да, хозяин. Я знаю дом, где есть девушки для продажи.

— Отведи меня туда. Мы, Цян Лу, купим одну и для тебя.

Адриан и Цян Лу входили в город, глядя вверх на оскаленные головы, надетые рядком на прутья ворот. А по обе стороны входа они увидели двоих мужчин, подвешенных в клетках. Оба были еще живы, но обречены на смерть; по размеру клетки едва вмещали одного человека, голова которого просовывалась между прутьями верха. Прутья были придвинуты вплотную к шее человека, его подбородок лежал на пруте, подпирающем глотку, и, чтобы не задохнуться, осужденному приходилось стоять на цыпочках. Судя по вывалившимся языкам и страшному хрипу, оба находились в таком положении уже весьма продолжительное время. Жертвам не давали еды и воды с момента вынесения приговора. Дети мучили их, тыкая палками, девочки и мальчики заключали пари, который из двоих умрет первым. И это была привычная картина для всех городов Китая, где конфуцианский идеал мирного, образованного гражданина уживался с самым жестоким криминальным правом.

Цян Лу вел своего хозяина к центру города через толпы людей: мимо Толкователей судьбы и уличных стригалей, торговцев мясом и продавцов навоза — человеческого и от скотины, — мимо суровых зубодеров и женщин, покупающих шелк, лающих собак и кричащих детей. Наконец они остановились у двери, охраняемой евнухом.

— Этот малый поможет нам.

Евнух проводил их в вестибюль, за стенами которого слышались музыка и смех. Однако он провел Адриана и Цян Лу к боковой двери и впустил в маленькую комнату, где за столом сидела женщина и что-то подсчитывала на счетах.

— Это молодой Баррингтон, мадам Цинь, — представил гостей евнух. — Сын Баррингтона Великого.

Женщина встала. В глазах Адриана она была весьма немолодой, вдвое старше его, но со вкусом загримирована и одета. Ее черные волосы подняты кверху и заколоты, лицо чистое, с чертами если не красивыми, то правильными и волевыми, однако фигура, затянутая в синее платье, выглядела излишне полной.

— Молодой Баррингтон, — приветствовала она. — Ваше присутствие — честь для моего дома.

— Моему хозяину нужно несколько женщин, — объяснил Цян Лу.

Мадам Цинь смерила его презрительным взглядом.

— Зачем еще он мог сюда прийти? — спросила она.

— Он хочет их купить, — сказал ей Цян. — Двух девушек. Девственниц. Чтобы оставить себе.

Мадам Цинь смерила Адриана взглядом, затем раздвинула шторы из бусин позади стола и открыла внутреннюю дверь. Евнух тем временем вернулся на свое место на улицу.

— Садитесь, — пригласила мадам Цинь Адриана, указав жестом на диван у стены. Адриан сел, а Цян Лу встал рядом. — Хотите выпить? — спросила Цинь.

— Да, с удовольствием, — впервые после прихода нарушил молчание Адриан. Он чувствовал растущее волнение от того, что ему предстояло сделать, и у него пересохло в горле.

Мадам Цинь позвонила в маленький колокольчик, и в комнату вошла женщина. По оценке Адриана, она тоже была старше его, но не менее привлекательна, чем Цинь, и явно относилась к прислуге. Он наблюдал, как она готовила горячую воду, чтобы опустить в нее бутылку с рисовой водкой, тогда как мадам Цинь вышла из комнаты. Служанка подала Адриану горький, похожий на шерри, ликер, и он, потягивая его, наблюдал за ней. Его возбуждение росло по мере того, как он обнаруживал ум в ее глазах, серьезную сосредоточенность, с которой женщина выполняла свою работу. Он пришел сюда купить себе раба, чтобы обращаться с ним по своему настроению. И он хотел, чтобы этот раб был способен чувствовать.

Дверь отворилась, и вошла мадам Цинь. За ней следовали шесть девушек, одетые лишь в панталоны, их распущенные черные волосы свисали за плечами. Судя по их маленьким грудям, Адриан решил, что им от тринадцати до пятнадцати лет. Они прошлись, скромно опустив головы, но каждая по хлопку мадам Цинь поднимала лицо, которое тут же расплывалось в улыбке, одновременно они начинали вращать задиками, а пальцами терзать грудки со всей полнотой искушения.

— Это хорошие девушки, — сказала мадам Цинь. — Они чисты, здоровы и к тому же обучены музыке, кулинарии, садоводству, знают Книгу любви. Я сама их учила. Во всем Китае вы не найдете девушек лучше. Если хотите, можете их проверить. Но помните, что они девственницы.

Адриан взглянул на череду лиц. Девушки во многом походили друг на друга. И он, разумеется, предпочтет самую непохожую на ту, которую держал в мыслях.

— Вот эта. — Он указал на девушку с самой большой грудью.

— Ее зовут Шу Лайти, — представила мадам Цинь. — Выйди вперед, девочка.

Шу Лайти вышла на середину комнаты, улыбнулась Адриану и быстрым движением развязала панталоны: они упали к ее ступням. Адриан облизал губы: ее несозревшая женственность выглядела многообещающе.

— Вы проверите ее? — предложила мадам Цинь.

— Она выглядит удовлетворительно, — сказал Адриан. Он знал о женщинах недостаточно и предпочел не рисковать, чтобы не свалять дурака. Но ничего, он многому научится на этой девочке.

— Позвольте, я ее проверю, хозяин. — Цян Лу горел желанием услужить. Он приказал Шу Лайти расставить ноги и нагнуться, чтобы заглянуть в промежность, раздвинув ягодицы. А девочка тем временем продолжала улыбаться Адриану, не выказывая ни малейшего стеснения или стыда. — Я думаю, она подойдет, хозяин, — наконец сообщил Цян Лу, успев приласкать девочку. Шу Лайти выпрямилась и захлопала в ладоши от радости.

— Я предупредила девушек, что две из них, возможно, пойдут жить к влиятельному господину, — объяснила мадам Цинь.

Адриан и Шу Лайти посмотрели друг на друга, и девочка рассмеялась. Обладание ею сулило наслаждение, но ему показалось, что все ее помыслы нацелены на то, чтобы доставлять мужчинам удовольствие, поэтому она будет смеяться, даже когда ее станут избивать.

— Иди и соберись, — приказала мадам Цинь. — Вы говорили о двух девушках, молодой Баррингтон.

Адриан сделал вид, будто смотрит на одну из девушек. Даже если бы он еще не принял решения, все равно оставался малый выбор между оставшимися и Шу Лайти. Ни одна из них не обладала ни даже малейшим проблеском интеллекта, ни способностью чувствовать.

— Я возьму эту. — Адриан указал на прислугу.

— Вы хотите У Пин? — удивилась мадам Цинь. — Но она прислуга.

— Мне и нужна прислуга.

— Но ей двадцать восемь лет, — предупредила мадам Цинь.

Цян Лу от досады хлопнул ладонью по лбу.

— Я сказал, что хочу ее, — упрямо повторил Адриан.

У Пин почти годилась ему в матери и от этого становилась для него еще более желанной.

— Она не может, — заявила мадам Цинь почти со слезами в голосе.

— Она больна? — быстро спросил Цян Лу. Ему хотелось другую.

— Все мои девушки здоровы, — отрезала мадам Цинь. — У нее физическое уродство. Мужчина не может войти в нее как обычно это делается. Оба испытывают боль.

— Хозяин, — сказал Цян Лу предостерегающе. — Покончим с этим безумием. Возьмите одну из девочек.

У Пин, смущенная разговорами о ней, причем столь откровенными, стояла в углу комнаты с опущенной головой, являя собой весьма жалкую картину.

— Правда, вы всегда можете пользоваться ею анально или орально, — предложила мадам Цинь, пытаясь спасти сделку. — Это вас устроит, молодой Баррингтон?

— Вполне устроит, — ответил Адриан. — Сколько она стоит?

— Девушки стоят по десять слитков серебра каждая, неуверенно вымолвила мадам Цинь, готовясь отчаянно торговаться.

Адриан ни слова не говоря открыл кошелек и отсчитал двадцать слитков серебра. Мадам Цинь некоторое время оторопело смотрела на деньги, потом быстро сгребла их, пока молодой человек чего доброго не передумал. У Пин уставилась на Адриана, губы ее дергались одновременно от страха и смущения.

— Ваше превосходительство попробует купленных девушек сейчас? — спросила мадам Цинь. — Быть может, предложить других девушек моего заведения? Дополнительной оплаты не потребуется.

— Нет, — отказался Адриан. — Мы возьмем их с собой немедленно.

Мадам Цинь поклонилась и хлопнула в ладоши.

— Собери свои вещи, У Пин, — приказала она. — Все остальные вернитесь в свою комнату.

У Пин выбежала из комнаты, девушки нехотя последовали за ней.

— Они очень огорчены, что их не выбрал такой важный господин, — объяснила мадам Цинь. — А вы выбрали умно, молодой Баррингтон. У Пин будет хорошей прислугой. Она прекрасно обучена. А Шу Лайти доставит вам массу удовольствия.

— Я не сомневаюсь, — согласился Адриан и взглянул на заметно помрачневшего Цян Лу. — Не грусти, Цян. Они твои, когда я ими не пользуюсь. Или мы, может, станем располагать ими вместе.

Мадам Цинь брезгливо скривила губы.


Капитан Ланг, как и было решено, покинул Китай, а Дин Цзюцян стал адмиралом и по званию, и фактически. Постепенно флот набирал силу. К концу десятилетия Дин и Роберт уже могли гордиться двумя линкорами, названными «Дин Юань» и «Цянь Юань». Эти стальные монстры имели водоизмещение более семи тысяч тонн каждый и были вооружены четырьмя мощными двенадцатидюймовыми орудиями в башнях с броней толщиной в 14 дюймов. Двенадцатидюймовая броня защищала и батареи в отдельных барбетах. Линкоры представляли собой самые крупные корабли в Японском море и в значительной степени поднимали дух флота, поскольку давали ощущение превосходства над Японией.

Кроме того, основу флота составляли несколько крейсеров и кораблей более мелкого класса, все паровые и изготовленные из стали. Но, вероятно, самым позитивным оказалось то, что командование флотом было поручено европейским офицерам, в основном шотландцам, добровольно поступившим служить на самый молодой в мире военный флот. Для Роберта подлинным триумфом стал тот день, когда он стоял рядом с Дином на мостике флагманского линкора «Дин Юань», который прошел перед европейскими эскадрами, стоящими на якорях в заливе Чжили.

— Наш мальчик справляется со своими делами прекрасно, — сообщил жене Джеймс, вернувшись однажды из Тяньцзиня. — Ему удаются все замыслы, он счастлив, а его жена просто маленькое чудо.

— Но еще не мать, — заметила Люси.

— Мала еще, — сказал Джеймс и отправился проверять книги учета вместе с Адрианом.


Роберт чувствовал себя в высшей степени счастливым. Для флота была выбрана подходящая база в просторной, почти замкнутой сушей бухте Вэйхайвэй. Здесь Роберт купил себе дом и перевез Су. Теперь они могли проводить все ночи вместе.

Его в равной степени удовлетворял ход развития флота и собственная роль в нем. Адмирал Дин считал его, и считал справедливо, наиболее надежным и толковым помощником, и они стали добрыми друзьями, хотя Дин, похоже, не подозревал, что Роберт имеет доступ к вершинам руководства страны. Цыси, как казалось на первый взгляд, уступила неизбежному и ушла в тень после достижения императором Гуансюем совершеннолетия. Но каждый знал, что она продолжает править страной «из-за кулис», и лишним свидетельством тому стал декрет, предписывающий Гуансюю жениться накануне формального принятия всей полноты власти.

Император, вовсе не такой распутник, как его предшественник, все же очень обрадовался этому решению, а Цыси вновь рискнула, позволив ему, как и Тунчжи, самому выбрать претендентку в будущие императрицы. Однако Гуансюй выбрал четырнадцатилетнюю девушку из клана Татала, к которому принадлежала и Алюта. Цыси немедленно вмешалась. Девушка была объявлена непригодной, ее сестра тоже. Однако их обеих взяли в императорский гарем. Первую в качестве Жемчужной, вторую — Блистательной наложницы. Гуансюй смирился с судьбой и передал право выбора своей «матери». Цыси предпочла всем остальным принцессам Лунъюй, непривлекательную девушку с торчащими зубами и к тому же тремя годами старше императора. Зато она была племянницей Цыси, дочерью спасшегося брата Гуйсяна. Таким образом она обеспечила себе преданность будущей императрицы.

Цыси установила контроль над отношениями императора с его гаремом. Она приказала проделать дверь между апартаментами императора и императрицы, а ход к наложницам замуровать. Теперь, когда император вызывал к себе наложницу, той приходилось проходить через веранду Цыси, полы которой скрипели при малейшем прикосновении. Таким образом, вдовствующая императрица точно знала, когда император спал с одной из своих женщин, и могла легко выяснить ее имя.

Теперь вдовствующая императрица не присутствовала на утренних заседаниях Верховного совета, но тем не менее на них заседал Ли Хунчжан, который подробно докладывал ей все, о чем говорилось и что решалось на них. Император, лишь на бумаге обладающий всей полнотой власти, не мог проводить самостоятельный курс, не совпадающий с желаниями своего дяди и приемной матери. Внешне казалось, Цыси ограничила свои обязанности лишь рисованием да завершением Ихэюаня, ее нового летнего дворца. Однако, когда чувствовала необходимость, она занималась воспитанием преданных ей молодых людей, которых намеревалась использовать для удержания своей власти в случае смерти Ли Хунчжана, который был уже глубоким стариком.

Таким образом, по крайней мере, при поверхностном взгляде, Китай, казалось, процветал и даже приближался, хотя и медленно, к современному миру.

Весной 1887 года в возрасте семидесяти семи лет умерла Джейн Баррингтон. Незадолго до этого она осуществила долгожданное путешествие в Порт-Артур, убедилась, что Джоанна здорова и довольна судьбой, после чего потеряла всякий интерес к жизни, перестала вникать даже в дела торгового дома. Джеймс и Джоанна, конечно, горевали, но одновременно и понимали, что грех жаловаться, их мать прожила долгую, полную приключений жизнь.

Однако утратила она интерес к жизни или нет, но умереть должна была, твердо зная, что дела ее семьи в надежных руках. Джеймс считал положение Дома прочным как никогда. Даже Адриан оказался лучше, чем он когда-то подозревал. Сын его по-прежнему отдавался настроениям мрачного самокопания, оставался необщительным, как и прежде, и почти не участвовал в общественной жизни Шанхая. Джеймс нисколько не сомневался, что он курит опиум, но решил не вмешиваться и не допытываться о происходящем в доме Адриана. Обязанности свои сын выполнял исправно, и у него было достаточно денег, чтобы не деградировать окончательно, как многие наркоманы.

Конечно, не дай Бог Люси дознаться...

А так, Джеймс был доволен своей семьей. Наперекор всем трудностям Хелен выглядела счастливой, Роберт оказался просто молодцом, а Виктория... Достигнув середины подросткового возраста, она превратилась в чрезвычайно красивую девочку с длинными темными волосами и сверкающими глазами, а также на удивление роскошными для ее возраста формами.

На нее оборачивались на улице, а молодые люди использовали любой предлог, чтобы лишний раз зайти в поместье Баррингтонов в Международной концессии и оставить визитную карточку в надежде получить приглашение на званые вечера Люси и посидеть рядом с дочерью главы дома.

Молва о красоте Виктории достигла даже Пекина.

— Я слышу отовсюду о редком очаровании вашей дочери, — поделилась Цыси, когда Джеймс приехал в столицу весной 1892 года.

Такие визиты стали ежегодной традицией. Но всегда происходили по указанию императрицы. Тем не менее Джеймс непременно привозил дорогие подарки, которые должным образом направлялись в имперскую казну.

Старея, Цыси становилась всё более жадной. Похоже, деньги стали ее единственным интересом в жизни. Джеймс оправдывал эту слабость удручающей бедностью ее отца, пытавшегося сохранить честность в сверху до низу коррумпированном китайском обществе. Теперь, имея репутацию самой богатой женщины в мире, Цыси продолжала собирать деньги на личные нужды и постоянно придумывала себе новые титулы, каждый из которых приносил ей дополнительные доходы. Однако жадность не мешала вдовствующей императрице одновременно тратить огромные суммы на обожаемый ею Ихэюань. Характер ее с годами делался все капризнее и противоречивее. Она могла с легкостью наложить вето на указ императора, а затем на следующий день одобрить его только оттого, что у нее переменилось настроение или, что случалось куда чаще, Чжан Цзинь его переменил.

Все возрастающее влияние евнуха на императрицу становилось опасным. Он, бесспорно, был откровенно доволен своей старой подругой по детским играм. В кругу своей семьи он называл ее «Старый Будда», так как она становилась все полнее и неповоротливее. Однако главенствовал во всех его помыслах и деяниях лишь корыстный интерес и увековечение личной власти. Это было широко известно, особенно среди верховных советников и ученых, но пока никто не обладал достаточным могуществом, чтобы бороться со сложившимся положением вещей. Даже если бы нашелся смельчак восстать против Трона Дракона под угрозой незамедлительно лишиться головы в случае провала, то ни о какой достойной замене думать не приходилось. Качества Гуансюя оставались неизвестными, так как он никогда не покидал Запретного города, как и его двоюродный брат, которого он сменил, окруженный евнухами и женщинами. Его наставник Вэнь Тунхэ, один из немногих обычных людей, имевших доступ к нему, оптимистически отзывался о его уме и клялся, что император интересуется только книгами и знаниями, обладает светлым умом. Но кто мог это подтвердить?!

По крайней мере, под управлением Цыси, в каких бы преступлениях ее не подозревали и сколько бы не шептались о ее аморальности в личной жизни, империя пребывала в мире и спокойствии. А если варвары и продолжали вмешиваться в повседневную жизнь китайцев со своими железными дорогами и миссиями, своими пароходами и надменным изучением местного быта, то они, как и императрица, давно стали привычными и неотъемлемыми атрибутами империи.

Так же, как и Дом Баррингтонов, думал Джеймс. Более того, даже сама Цыси. Но он по-прежнему оставался зависим от ее милости, и не только в вопросах благополучия Дома или карьеры Роберта. Вся его семья находилась в зависимости от настроений императрицы.

Итак, он улыбался. Осторожно.

— Да, Виктория красива, ваше величество.

— И названа в честь королевы Великобритании. А королева очень красива?

Хотя Цыси было далеко за пятьдесят, она оставалась тщеславной, как в молодости.

— Я не думаю, что королеву Викторию можно назвать красавицей, ваше величество. Разве что королевы всегда красивы.

Цыси недоверчиво взглянула на него:

— Я хочу видеть вашу красивую дочь.

— Ваше величество?!

— Возможно, я подыщу ей место среди своих дам.

— Ваше величество, это невозможно.

Цыси свирепо посмотрела на него.

Джеймс лихорадочно искал подходящие слова.

— Виктория воспитана англичанкой. Она приучена к свободе. Свободе мысли и тела. Заточить ее в монастырь равнозначно смертному приговору.

— Не думаете ли вы, что я никогда не имела свободы, как вы говорите, мысли и тела? Вы-то должны знать, Баррингтон.

— Я все помню, ваше величество. Вы отказались от этих свобод, чтобы стать величайшей дамой на земле. Моя дочь не откажется от свободы даже ради этого.

— Разве она не слушается вас?

— Я никогда не прикажу ей ничего подобного, ваше величество.

Глаза Цыси сузились.

— Вы осмеливаетесь не повиноваться мне?

— Первый долг человека — перед его семьей, ваше величество. Это закон Конфуция, равно как и закон природы. Второй долг — перед страной. Я отдал вам своего старшего сына, ваше величество. Вы не вправе требовать от меня других детей.

Они не отводя взгляда смотрели друг на друга, и он увидел внезапный прилив крови к ее щекам, заметный даже под толстым слоем белил и румян. Глаза ее сверкнули, а все тело напряглось.

Он вспомнил, что у императрицы всегда был неуправляемый темперамент.

Ее речь перешла в высокий крик:

— Вы осмеливаетесь перечить мне, Баррингтон? Вы забыли, что мне ничего не стоит приказать вас немедленно казнить?

Джеймс выдержал ее взгляд.

— У вас достаточно власти для этого, ваше величество.

Некоторое время она молчала. Затем указала на дверь:

— Покиньте меня. Уходите и больше никогда не возвращайтесь. Вы ненавидите меня. Ненавидите! Идите!

Джеймс поклонился и, пятясь, вышел из комнаты.

— Вы глупец, Баррингтон, — сказал ему Чжан Цзинь. Долг дочери — служить своему отцу, выходить замуж за того, кого он ей выберет, идти туда, куда он ей скажет. Даже если ей вообще не придется создать семьи. Разве это не так в Англии?

— Думаю, в определенных кругах это так, — согласился Джеймс. — Я же придерживаюсь других взглядов и буду поступать иначе.

— Надо так понимать, вы хотите погубить себя?

— Вы серьезно так считаете, мой старый друг?

Чжан Цзинь пристально смотрел на него несколько секунд, затем улыбнулся.

— Нет. Дом Баррингтонов слишком дорог империи, чтобы ее величество решилась мешать ему, тем более закрыть.

— Я опасаюсь только за Роберта.

— Нет причин. Роберт одинаково дорог и ее величеству, и мне тоже, поскольку он теперь и мне как сын. Однако, Баррингтон, будьте осторожны. Цыси способна глубоко ненавидеть тех, кто противится ей.

— Я позабочусь, чтобы не оказаться на ее пути, — пообещал Джеймс и прошел во внутреннюю комнату посидеть с У Лай, с которой успел подружиться.


Люси не на шутку встревожилась, когда по возвращении в Шанхай Джеймс рассказал об инциденте, произошедшем в Пекине.

— Мой Боже! Представить Вики запертой в логове беззакония... Джеймс, может, нам уехать?

— Что ты! Любому понятно, что это невозможно, Люси.

— Я ненавижу здешнюю жизнь. Ненавижу Китай. И больше всего ненавижу эту ужасную старуху.

Виктория восприняла это известие неоднозначно. Подспудно она, пожалуй, даже и хотела, чтобы отец уступил вдовствующей императрице и отослал ее в Пекин. Конечно, перспектива быть запертой в Запретном городе и никогда не видеть мужчин казалась ужасной... Но разве не менее ужасно сидеть взаперти в Международной концессии под Шанхаем?

Цыси хотя бы считалась яркой личностью. В концессии же было так мало интересных людей. В маленьком мирке английской общины Виктория чувствовала себя словно в ловушке. Баррингтоны не общались с представителями других национальностей, торгующих на Янцзы, и даже британцы привыкли считать их чужаками. Полезными чужаками, разумеется, благодаря их знанию Китая и их влиянию на местные власти. «Местные», то есть те, что находятся вверх по реке от Ханькоу и дальше. К тому же они давали повод для нескончаемых сплетен среди соотечественников ввиду их пиратских корней, вмешательства в дела китайцев и широко известной дружбы с вдовствующей императрицей. В концессии было несколько английских семей, которые прожили в Китае большую часть своей жизни, и каждая из них без колебаний вернется в Англию, завершив свою работу здесь, Баррингтоны же оставались в Китае, где уже провели в общей сложности почти сто лет.

Виктория знала, что мать постоянно твердила о возвращении в Англию и несколько раз предлагала отвезти туда Вики, чтобы найти для нее мужа. Но отец отказывался терпеть столь долгую разлуку с женой и любимым ребенком, и сама Вики вскоре согласилась с ним. Англия казалась ей очень привлекательной, судя по тому, что она слышала о ней, но одновременно и очень скучной. Она всех англичан, которых встречала в Шанхае и во время редких визитов в Гонконг, нашла одинаково скучными.

Однако и ее теперешняя жизнь казалась сплошной скукой от начала и до конца. Когда она думала о Хелен, бывшей замужем за этим твердолобым миссионером и жившей в бедной деревушке за сотни километров по реке Хуанхэ, вкалывающей как прислуга, теряя привлекательность и стремительно старея, у нее мурашки пробегали по коже. Но и ее собственный выбор мужа не отличался разнообразием кандидатов: миссионер, торговец, морской офицер, да и они все слишком заняты своим делом. Ну почему она не могла выйти замуж за Баррингтона?!

Адриан — тот известный волокита. Ей никогда не забыть, как он пытался флиртовать с ней — и лапать ее! — на свадьбе Роберта, пусть даже она не знала наверняка, всерьез ли все это было. Но она ненавидела то, как он смотрел на нее, его попытки непременно остаться с ней наедине, постоянные скабрезные замечания по поводу ее растущей груди или попытка ущипнуть за зад, двусмысленные приглашения зайти к нему домой. Она никогда не жаловалась, родителям, стараясь избегать его по возможности. Что же касается посещения его дома... Как и все, она слышала, что он бьет своих слуг.

Но неужели нет на свете других Джеймсов Баррингтонов или даже Робертов, как ее старший брат?! Она читала и перечитывала рассказы Фредерика Варда и Чарльза Гордона — паладинов, которые служили в Китае как раз перед ее рождением. Вард был убит в 1862 году, но она плакала, когда пришло сообщение о смерти Гордона в Хартуме.

Сегодня не было таких людей. Возможно потому, что империя жила мирной жизнью. Без сомнения, это было самое подходящее для торговли время, но ходили слухи, что войны не было лишь по одной причине: на ее ведение не хватало денег. Видит Бог, у Китая достаточно врагов. И Япония, и Франция, и Россия шныряли у границ империи, ожидая подходящего случая отторгнуть кусок китайской территории.

Вот бы услышать, как Роберт воюет с ними всеми, брат давно не приезжал в Шанхай. Он был слишком занят своими кораблями. И своей кукольной женой.

Последнюю она нашла чарующей. Завораживала мысль быть отданной мужчине, которого видела раз или два в жизни, стать его полной собственностью. И какой собственностью! Однажды, когда матери не было дома, она нашла в спальне родителей Книгу любви, перелистала страницы, и у нее захватило дыхание от различных рекомендаций, графически обозначенных и также графически проиллюстрированных.

В книге описывались различные позы: «Повороты Дракона» — мужчина сверху, «Прыжки Белого Тигра» — мужчина заходит сзади, «Взвешивание Рыб» — женщина сверху, «Рыбы глаз к глазу» — лежа рядом, «Подступы к Ароматному Бамбуку» — оба стоя, «Потаскушка играет на флейте» — женщина сосет мужской член. И многие другие. Самой волнующей, на взгляд Виктории, была позиция «Два Дракона пристают к Фениксу» — женщиной овладевали двое мужчин одновременно. Не менее впечатляла и поза «Голубые Фениксы пляшут в парах».

Виктория обнаружила эту книгу в четырнадцать лет. Несколько дней после этого она пребывала в состоянии лихорадочного возбуждения, и ей казалось невозможным представить свою мать в любой из поз, разве что в «Поворотах Дракона» — позиции миссионеров. На отца она с тех пор смотрела иначе. И подумать боялась относительно того, что проделывал Адриан с теми своими служанками, когда не бил их...

Узнав содержание Книги любви, она теперь оценивала мужчин, молодых и старых, которые заходили к ним и сидели на веранде, уставившись на нее обожающими глазами, и приходила к выводу, что чрезвычайно маловероятно, чтобы кто-нибудь из них позволил себе столь необычную сексуальную деятельность.

В таком случае принадлежать китайцу... Разумеется, мама и папа не захотят и слышать об этом; нужно только вспомнить о многочисленных спорах по поводу женитьбы Роберта. Но то было совсем другое дело. Многие европейские мужчины держали любовниц-китаянок, но мысль о том, чтобы белая женщина принадлежала китайцу, считалась совершенно неприемлемой. «Такая судьба хуже смерти» — вычитала она в повести Мари Корелли.

Дело в том, что она не хотела принадлежать китайцу, чтобы с ней обращались как с рабой, лишили возможности участвовать в жизни сколько-нибудь стоящего общества — даже если он и будет любовником мечты. Ну почему, досадовала она, нельзя найти партнера, сочетающего качества двух наций: белого мужчину со страстью китайца — как ее отец и брат — или, если такое вообще возможно, китайца с теми же страстью и знаниями, но со взглядами и образованием европейца... и с европейским же обхождением с женой вне постели. Наблюдая мужчин на улицах Шанхая, когда ходила на рынок прежде с матерью, а повзрослев сама, хотя и всегда в сопровождении слуг, Виктория чувствовала, что ее мечта неосуществима. Все переменилось февральским утром 1894 года. Это произошло на рынке, где она покупала шелк с помощником дворецкого Цин Санем и следовавшим на почтительном удалении Кай Ваном с рикшей. Виктория увидела китайца, в чем сомневаться не приходилось, в нескольких метрах от себя, одетого в европейский костюм — от цилиндра и утреннего пальто до брюк в полоску и коротких гетр.

Девушка была настолько удивлена, что обернулась и на несколько секунд задержала на нем взгляд. Мужчина оказался очень молод и обезоруживающе красив: достаточно высокий для китайца — почти ее роста, с мягкими и живыми чертами лица, на котором выделялись тонкие черные усы, подбородок был чисто выбрит.

В это время он посмотрел в ее сторону, их глаза встретились. Мгновение они глядели друг на друга, затем он в знак приветствия приподнял цилиндр и легкая улыбка тронула края его рта. Виктория склонила голову и отвернулась к куску шелка, предложенному ей, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. Впервые она в одно мгновение почувствовала тягу к незнакомому мужчине. И он улыбнулся ей,

— Кто этот человек, Цин Сань? — спросила она тихо. — Ты знаешь, как его зовут?

— Тот? О да, мисс Виктория. Я знаю его имя. Это Тан Личунь. У него плохая репутация.

— Неужели! Мне он кажется достойным молодым человеком, Цин.

— Он связан с доктором Сунь Ятсеном, — мрачно сообщил Цин. — Революционером!

Виктория решила оставить в покое Цин Саня и больше его ни о чем не расспрашивать. Революция всегда витала в воздухе китайских провинций и сулила опасность для всех, с ней связанных даже неумышленно, поскольку повсюду сновали агенты наместников, а значит — Цыси. Вечером того же дня она спросила отца, слышал ли он имя Сунь Ятсена.

— Да, слышал.

— Расскажи мне об этом человеке, папа.

— Ну, он — неизбежный результат либерализации режима. Богатые родители, образование в США, звание доктора медицины. Там он набрался в полной мере «демократических» идей, которые и привез с собой в Китай.

— Ты не одобряешь идеи демократии? — удивилась дочь.

— О, я одобряю, но только там, где им суждено быть. Соединенные Штаты — это оплот демократии, Китай же — автократии. И она здесь нужна. Ты представляешь себе хаос, который воцарится, если кто-нибудь попытается провести всеобщие выборы в Китае? А не абсурдно ли предполагать, что империю способен удержать в руках выборный президент, когда это под силу только династии... Боже сохрани!

— Именно это и предлагает доктор Сунь?

— Предлагал. Надеюсь, ты понимаешь, он имел не слишком много времени для своих предложений до того, как было отдано распоряжение о его аресте.

— Ты хочешь сказать, что его казнили?

— Нет. Он покинул страну и теперь действует извне, главным образом из Гонконга и с Гавай, везде, где возможно, сеет беспорядки. — Джеймс нахмурился. — А где ты слышала это имя?

— О, да на рынке.

— Это точно? Я не знал, что его люди есть здесь, в Шанхае. Надо переговорить с Цзэн Цзинфанем.

С наместником! Виктория сглотнула; она, возможно, ненароком приговорила красивого мужчину к смерти.

— Зачем тебе все это, папа?

— Нам не нужны новые неприятности на Янцзы, дорогая. Нам их с лихвой хватило во время восстания тайпинов.

Виктория испугалась. Она выросла в Китае, и страшные наказания, назначаемые преступникам, стали для нее привычным, заурядным, когда им подвергались незнакомые люди. Но представить Тан Личуня задыхающимся в подвешенной клетке или обезглавленным его красивое тело...


На следующий день она решила вновь отправиться на шанхайский рынок. Цин Сань недоуменно поднял брови, узнав, что Виктория хочет пойти на рынок второй день подряд. Но не его забота ставить под сомнение решение своей полновластной молодой хозяйки. Итак, опять вызвали Кай Вана, и она поехала в город. Цин Сань трусил сбоку.

— Вам нужно еще шелку? — на бегу спросил он.

— Нет. Я хочу поговорить с тобой.

Цин Сань от удивления остановился как вкопанный и вынужден был, опомнившись, бежать во весь дух, чтобы догнать рикшу. Почему бы хозяйке не поговорить с ним дома? Зачем для этого отправляться на рынок?

— Останови здесь, — приказала Виктория Кан Вану, который мгновенно подчинился. Они были как раз внутри ворот старого города, и люди улыбались и кивали ей, проходя мимо. Викторию Баррингтон знал каждый в Шанхае, и она стоила того, чтобы взглянуть на нее дважды.

Цин Сань догнал их, задыхаясь от бега как никогда прежде.

— Цин Сань, — обратилась к нему Виктория, — я могу тебе доверять?

— Мне, мисс Виктория? Вы можете доверить мне все, что угодно.

— Я не хочу, чтобы ты рассказывал родителям о том, чем мы сегодня займемся.

— Нет-нет, мисс Виктория, я им ничего не скажу. — Он в задумчивости почесал свой хвостик. — А что мы будем делать?

Виктория перешла на английский, который Цин Сань знал достаточно хорошо, но зато Кай Ван не понимал вовсе.

— Ты помнишь мужчину, которого мы видели вчера? Тан Личуня. Ты сказал, что как будто знаешь его.

— Я, мисс Виктория? Нет, что вы, нет. Я сказал, что слышал о нем.

— А ты не знаешь, где его можно найти?

— Ох, мисс Виктория...

— Ты знаешь, — уверенно сказала Виктория, — и я хочу, чтобы ты отвел меня к нему.

Цин Сань от испуга вытаращил на нее глаза.

— Причем немедленно, — добавила Виктория. Она сошла с рикши, ниже надвинула соломенную шляпу и раскрыла зонтик от солнца.

— Мисс Виктория, если хозяин узнает, он до смерти забьет меня палкой или выгонит. — Последнее было для него, похоже, более серьезным наказанием.

— Послушай, ну откуда он узнает, Цин Сань, если ты ему ничего не скажешь? — спросила Виктория.

Цин Сань вновь почесал хвостик.

— Оставайся здесь, Кай Ван, — приказала Виктория рикше, переходя на китайский. — Нам с Цин Санем надо кое-куда сходить. Мы скоро вернемся.

Кай Ван заскучал.

Виктория подняла зонтик над головой:

— Пошли, Цин Сань.

— Это очень плохо, мисс Виктория, — пробормотал Цин по-английски. Однако он знал, что ему придется подчиниться: спорить с госпожой Викторией было бесполезно.

Он повел ее мимо рынка по главной улице города, мимо магазинов, нищих и собак, затем свернул на одну из улиц, перпендикулярных главной. Она оказалась значительно уже, но и вдоль нее попадались дома состоятельных людей. Прохожие останавливались поглазеть на девушку варваров: ей позволительно было беспрепятственно ходить по рынку и главной улице, здесь же она находилась на запретной территории.

Виктория отвечала на любопытные взгляды холодным взором. Все знали, что она Баррингтон, и это имя обеспечивало ей безопасность повсюду в Китае.

Цин Сань заволновался, когда на следующем перекрестке они повернули в еще более скромный переулок. Неожиданно их окружило полдюжины мужчин, выглядевших очень недружелюбно.

— Тебе что здесь нужно, — потребовал ответа один из них, — да еще с ней?

Цин Сань растерялся и не нашел сразу, что ответить. Виктория опередила его:

— Я хочу поговорить с господином Тан Личунем. Это очень важно.

— Ты Баррингтон, — уверенно сказал тот же человек. — Твой отец друг Цыси. Тебе здесь нечего делать.

— Есть, и это крайне срочно. Вопрос жизни и смерти.

Китайцы переглянулись, затем старший из них принял решение:

— Пойдемте.

Виктория кивнула, но Цин Сань поймал ее за руку — неслыханный жест для слуги.

— Вам нельзя туда, мисс Виктория. Эти люди не позволят вам выйти назад.

— Не говори глупости, Цин, — резко осадила его Виктория. — Если ты боишься, можешь ждать меня здесь. Мой отец знает, где я, — предупредила она китайцев.

Они только усмехнулись, неясная тревога за себя кольнула сердце Виктории. Но тут же вспомнив, кто она есть, девушка гордо расправила плечи. К тому же у Тана такая добрая улыбка. Он покажет этим грубиянам, как следует себя вести. Цин Сань, поняв, что ему не сносить головы, случись с госпожой худшее по его вине, предпочел идти с ней. Они углубились в переулок, и один из мужчин наконец открыл дверь в зажиточный дом с надстроенным вторым этажом. Внутри царил полумрак, так как горели только пара светильников. В комнате оказалось несколько мужчин и женщин.

— Проходите, — сказал все тот же старший.

Виктория закрыла зонтик и наклонила голову, чтобы пройти в комнату. Здесь она выпрямилась и поправила шляпу.

— Подождите, — распорядился мужчина и пошел по лестнице наверх. Виктория услышала, как за ними закрылась дверь.

— Они нас убьют, — сказал Цин Сань грустно.

— О, это абсурд, Цин, — заявила Виктория и попыталась улыбнуться окружающим ее людям, но никто не улыбнулся в ответ. Тем не менее она заметила, что эти люди были в большинстве своем хорошо одеты и к тому же выглядели скорее встревоженными ее приходом, чем озлобленными.

На верхней площадке лестницы появился мужчина.

— Поднимитесь сюда, — сказал он. — А ты останься, — осадил он Цин Саня, пытавшегося сопровождать Викторию.

Цин Сань издал воеподобный возглас, но Виктория улыбнулась ему и направилась вверх по лестнице. Китаец открыл дверь, и она оказалась в маленькой комнате, лицом к лицу с Тан Личунем. Дверь за ней, щелкнув, захлопнулась.

Виктория огляделась: кроме них, в комнате никого не было; обстановка аскетичная: стол, заваленный газетами и картами, два простых стула да кровать в углу. Единственная лампа свешивалась с потолка.

Ее сердце опять сильно забилось при виде кровати от осознания того, что она находится наедине с этим мужчиной, однако при этом ей удалось изобразить подобие улыбки.

— Господин Тан?

— Мисс Баррингтон. Как я понимаю, вы хотели меня видеть. Не желаете ли сесть? — Его английский оказался безупречен.

— Спасибо. — Она села на стул возле стола, он же опустился на другой, в противоположном от нее углу.

— Вам грозит большая опасность.

Он выжидал с непроницаемым выражением лица.

— Мой отец знает, что вы в Шанхае, и собирается сообщить об этом наместнику.

— А кто проинформировал вашего отца?

— Я... — Она закусила губу. — Поверьте, не нарочно. Я только спросила его о Сунь Ятсене.

— Что именно о докторе Суне?

— Ну... все, я думаю.

— Это случилось после того, как вы увидели меня вчера на рынке?

— Да. Слуга сказал мне, что вы работаете на доктора Суня. Я тогда не знала, что вы революционер.

— Желать свободы своему народу, по-вашему, значит быть революционером? — спросил он сразу ставшим резким голосом.

— Вы имеете в виду свободу для ханьцев. С точки зрения маньчжуров, я думаю, желать им свободы может именно революционер.

— По мнению деспотов и захватчиков, режим которых поддерживает ваш отец, мисс Баррингтон.

Виктории его слова вначале показались обидными, но, подумав немного, она осознала: маньчжуры и в самом деле деспоты и захватчики.

— Моя семья знает Китай только под маньчжурами, — заметила она. — Так же, как и вы.

— Это вовсе не означает, что любая диктатура должна существовать вечно. Они, погубили империю, а значит, утратили доверие Небес. Вы понимаете это?

Виктория знала принципы конфуцианской этики, предполагавшей рассогласованный, но удобный путь, разрешая свободу совести. В приложении к данному случаю непременной обязанностью каждого человека было лояльно поддерживать сложившуюся систему управления своей страной до тех пор, пока она оставалась приемлемой, справедливой и сильной. Если же она переставала соответствовать одному из этих требований, непременной обязанностью каждого становилось свержение правительства и замена его другим — способности править в соответствии с конфуцианскими идеалами. К сожалению, определять, что составляет приемлемое, справедливое и сильное правление, в большей степени должен был сам индивидуум.

— Вам решать, господин Тан, — уклончиво сказала она и встала. — Я пришла сюда, так как подозреваю, что ваше местонахождение раскрыто из-за моей оплошности. Теперь мне надо идти.

— Почему вы думаете, что я позволю вам уйти, мисс Баррингтон?

Виктория вскинула голову со смешанным чувством тревоги и злости.

— Вы легкомысленная молодая женщина, — сказал Тан, — и все потому, что излишне самонадеянны, и потому, что красивы. Вы сказали моим людям, будто ваш отец знает, куда вы пошли. Я этому не верю. Знай он, ни за что не пустил бы вас, а пришел бы сам.

Виктория взглянула на него:

— Если со мной что-то случится, отец найдет меня. И вас. Даже если ему придется камня на камне не оставить от Шанхая. И наместник поможет ему.

— Я уже сказал, вы очень самонадеянны, мисс Баррингтон. Когда, по-вашему, мистер Баррингтон увидится с наместником?

— Во второй половине дня.

— Тогда я должен покинуть Шанхай в ближайшие часы. И как только я окажусь далеко отсюда, как вы думаете, будет ли для меня иметь значение то, что ваш отец, по вашим словам, не оставит от Шанхая камня на камне, обнаружив ваше мертвое тело среди развалин?

Виктория почувствовала, что близка к обмороку. Он говорил столь убедительно, будто о само собой разумеющемся.

— Понимаете, — продолжал Тан, — я не могу позволить вам уйти. Вы знаете, где я остановился. И даже если я скроюсь, вы можете выдать моих товарищей. Поэтому мои люди были бы вне опасности, только если бы вас здесь не было или вы не могли рассказать обо всем здесь увиденном.

Виктория судорожно сглотнула и села на место.

— Скажите, как вы узнали, где меня искать? — спросил Тан.

— Меня... меня привел мой слуга. — Она знала, что выдает Цин Саня, но была слишком напугана, чтобы выкручиваться.

— Тот парень внизу? А откуда он узнал?

— Не имею представления. Я попросила его отвести меня к вам, он, похоже, и сам не знал точно, только приблизительно улицу. Затем к нам пристали ваши головорезы.

Тан улыбнулся,

— Мои телохранители, мисс Баррингтон. Итак, вы сами видите, я не могу вас отпустить. — Он встал и обошел стол. Виктория следила за ним как завороженная. Молодой человек присел на край стола напротив нее, протянул руку и осторожно приподнял шляпу с ее головы. — Вы очень красивы. Когда я был в Англии, то видел много красивых женщин. Но ни одной равной вам.

— Вы были в Англии?

— Конечно. А вы?

— Нет.

Снова улыбка.

— Похоже, вы в большей степени китаянка, чем я — китаец. Позвольте заметить: если уж вы не можете покинуть этот дом, то я вполне могу овладеть вами.

Виктория прижалась спиной к спинке стула.

— Я... Я не выдам вас. Имей я намерения вас выдать, разве пришла бы предупредить об опасности?

Он взял ее за подбородок и повернул лицо сначала вправо, потом влево. Никто прежде не позволял себе обращаться с ней так фамильярно. Она должна была бы, казалось, разозлиться, но не могла. Его прикосновение было вежливым.

— Значит, как вы сейчас сказали, слуга не знал точно, где меня найти, только район. Но когда вы сюда пришли, мои люди по глупости привели вас в этот дом. И здесь вы нашли то, что искали.

— Нет, — заявила она, — я пришла предупредить вас. Именно ради этого.

— Скажите мне, почему вы пошли на столь отчаянный риск, чтобы предупредить человека, которого никогда не знали, всего лишь однажды видели, причем человека, и вы это прекрасно знали, враждебного правительству, которое поддерживает ваша семья, а следовательно, враждебного вам?

Виктория с трудом сглотнула еще раз:

— Мне... мне подумалось, что вы хороший человек. Я не хочу, чтобы вас арестовали и казнили.

Виктория и Тан несколько секунд молча смотрели друг на друга. Затем он сказал:

— Очень европейская точка зрения, мисс Баррингтон. Примите мою признательность. — Он отпустил ее и встал.

— Вы... вы отпустите меня?

— Мои люди не позволят этого сделать. Они тоже рискуют быть арестованными и казненными.

— Я поклянусь.

— На чем? На христианской Библии? Это вряд ли возымеет для них значение.

— Я поклянусь на чем скажете.

Он вновь смотрел на нее несколько секунд.

— Вам придется вступить в нашу тайную организацию — тун, — сказал наконец он.

Виктория облизнула губы. Она мало знала о тунах итриадах; все ее знакомые старались о них не говорить, даже Джеймс Баррингтон. Тем не менее все знали об их существовании, знали о тайных сообществах, ставящих своей целью свержение власти маньчжуров... Фактическая принадлежность к одному из этих обществ сулила захватывающее приключение, кроме того, она будет работать на этого симпатичного ей человека, станет его соратницей.

— Я готова, — с легкостью согласилась она. — Если вы этого хотите.

— Вы уверены? Вас ждет нелегкое дело, мисс Баррингтон, учтите, тун потребует вашу душу.

— А у меня есть выбор?

Он улыбнулся:

— Нет. Но все же вы могли бы предпочесть смерть посвящению.

Она вскинула голову:

— Я вступлю в ваш тун, господин Тан,

— И будете служить доктору Суню до самой смерти?

— Да. Если вам так хочется.

«Удачнее даже и быть не могло», — подумала Виктория. Именно человеку, стоящему перед ней, она собиралась служить. Может, она сошла с ума? Или просто ощутила пульс жизни, сделав неожиданный шаг от беспросветной скуки к полной самоотдаче конкретному делу?

Он вновь задумался ненадолго и спросил:

— Потребуется некоторое время. У вас оно есть?

Виктория взглянула на свои часы. Было еще рано, всего начало одиннадцатого.

— Я должна быть дома к ленчу.

— Ленч, — заметил он, — непременный атрибут великой Англии. Когда у вас время ленча?

— Обычно в два часа.

— Ну, тогда у нас достаточно времени. Возможно, вам не захочется есть после посвящения.

Она задорно тряхнула головой: Тан начинал ее веселить.

— Посмотрим, сэр.

Последний оценивающий взгляд, и он кивнул в знак согласия:

— Попытаюсь организовать это, мисс Баррингтон.

Тан покинул ее и спустился на первый этаж, вероятно, чтобы сделать приготовления. Она поднялась со стула и стала прохаживаться по комнате. Ничего, кроме смены белья, на глаза не попалось.

Виктория пребывала в возбужденном состоянии, но не теряла рассудительности. Он предположил, что церемония посвящения потрясет ее, но она готовилась спокойно воспринять грядущее. Если ее не потрясла сама идея принадлежности к триаде, с какой стати должна беспокоить церемония вступления в нее?

Дверь за ее спиной открылась, и, резко обернувшись, она увидела входящих женщин. Они были старше ее по возрасту, и их лица выглядели серьезно, даже зловеще.

— Ты говоришь по-китайски, женщина Баррингтон? — спросила одна из них на местном шанхайском диалекте.

— Да.

— Раздевайся.

У Виктории перехватило дыхание:

— Зачем?

— Ты вступаешь в триаду, поэтому раздевайся.

— Ты придешь к нам голой, — сказала другая.

Виктория облизала мгновенно пересохшие губы:

— Я приду к вам здесь?

— Внизу.

Виктория попыталась обдумать ситуацию. Внизу находились мужчины. Среди них и господин Тан. Но она согласилась сделать то, что он захочет. Значит, и предстать перед ним обнаженной?

— У нас мало времени, — предупредила первая женщина.

Виктория повернулась к ним спиной и стала раздеваться, складывая одежду на кровать. Женщины бесстрастно наблюдали за ней. Неожиданно для себя она подумала, видели ли эти женщины раньше европейское белье?

Она положила свои трусы поверх остальной одежды, расшнуровав, скинула ботинки, затем скатала чулки. Она слышала собственное дыхание и чувствовала себя почти больной от страха: ее что, собираются изнасиловать все те, внизу? Но отступать было уже поздно.

— Спускайся вниз, — приказала одна из женщин и отворила дверь.

Виктория на миг заколебалась, но все же расправила плечи и вышла в дверь. Она внезапно почувствовала холод, и ей пришлось призвать на помощь все самообладание, чтобы унять дрожь.

Внизу находилось не менее двадцати мужчин, собравшихся перед занавесом, и среди них Тан Личунь и Цин Сань. Она совсем забыла о Цине, ее собственном слуге. У нее перехватило дыхание, когда она увидела, что он тоже обнажен. Впервые перед ней предстал полностью обнаженный китаец, и был он слишком перепуган, чтобы выглядеть хоть немного привлекательным.

И в то же время она, без сомнения, оказалась первой обнаженной белой женщиной для всех присутствующих, за исключением разве что самого Тана.

Позже она разглядела еще четырех обнаженных мужчин рядом с Цин Санем. Похоже, предстояло групповое посвящение.

— Спускайся, — скомандовала одна из женщин.

Виктория пошла по лестнице, подгибая большие пальцы стопы на каждой подступени. Она не могла даже для самой себя уяснить испытываемые в тот момент ощущения. Она смотрела прямо перед собой, стараясь избегать чужих, особенно Цин Саня, взглядов. Девушка чувствовала, что женщины сошли вместе с ней и расположились по бокам. Теперь, поддерживая Викторию за руки, они вывели ее вперед, поставив перед Таном, который ждал ее возле той части комнаты, которую отгораживал занавес.

Ей пришлось взглянуть на него. Тан выглядел роскошно, переодетый в желтое платье, украшенное красными драконами, — поистине маньчжурский принц, которого неумышленно копировал.

Он заглянул ей в лицо:

— Вы готовы?

— Да, — ответила Виктория.

За спиной она услышала шарканье ног и поняла, что Цин Саня тоже ведут на место. Так случилось, что его поставили рядом с ней; их плечи соприкоснулись, и Цин бросил на нее быстрый взгляд, но она не ответила. Она старалась не думать о последствиях.

— Дайте мне ваши руки, — приказал Тан.

Они вытянули правые руки, и он взял их в обе свои ладони.

— Вы клянетесь в вечной преданности Городу Ив, доктору Сунь Ятсену и всему, за что он выступает?

— Я клянусь в вечной преданности Городу Ив, доктору Сунь Янсену и всему, за что он выступает.

То же самое сделала Виктория.

— Вы клянетесь в вечной враждебности к маньчжурам, клянетесь посвятить свою жизнь борьбе за их свержение?

Цин Сань и Виктория повторяли за ним слово в слово, и Виктория начала чувствовать, что ее оскорбили и обманули одновременно. Если ее вынудили обнажиться перед этими людьми только для того, чтобы принять клятву...

Но церемония только начиналась. Занавес раздвинулся, и она взглянула на внутреннюю половину комнаты, где находилось несколько странных предметов и причудливо расставленная мебель, а позади всего этого — алтарь, на котором курились пахучие палочки, стояли всевозможные чаши и от них поднимался странный запах.

Тан прошел к алтарю, повернулся и кивнул первому посвящаемому:

— Начинайте ваше путешествие, — приказал он.

Мужчина медленно пошел вперед, остановился сначала у «Горы ножей», представлявшей собой несколько ножей, составленных в пирамиду, дальше перед «Павильоном красного цветка», затем перед «Кругами неба и земли», где ему пришлось пролезать через бамбуковое кольцо, потом у «Огненного очага», где он вдыхал дым от горящей пахучей бумаги, затем у «Ступных камней» — тут он взобрался на стул и переступил на другой, и, наконец, возле «Моста из двух досок» — по двум тонким доскам между стульями он подошел как раз к алтарю. Сама прогулка напоминала детскую игру и могла показаться забавной, если бы не смертельная серьезность посвящаемого и наблюдавших.

У алтаря к Тану присоединились еще трое облаченных для церемонии людей из триады. Теперь он кивнул следующему посвящаемому. Цин Сань был пятым, а Виктория — последней. Она чувствовала себя дурой, выставленной напоказ самым гадким образом, особенно когда ей пришлось задирать ноги, пролезая через кольцо и забираясь на стулья, выставляя себя на обозрение присутствующих в комнате. Но наконец она стояла у алтаря с пятью другими посвящаемыми.

— Вытяните ваши правые руки ладонью вверх, — приказал Тан.

Они выполнили его команду. Один из помощничков взял с алтаря чашу и поднес ее к посвящаемым. Чаша была пуста, но вот из-за алтаря появился еще один человек, держащий, к ужасу Виктории, петуха на привязи. Петух бил крыльями и бешено вращал глазами при виде людей. Один из помощников поднял петуха над чашей, а другой взял с алтаря нож и одним движением перерезал несчастной птице горло.

Люди вокруг Виктории зашипели, и ей показалось, что она тоже шипит. Кровь умирающего петуха полилась в посудину. Затем труп птицы отбросили в сторону, а Тан подошел к первому из посвящаемых, взял иголку с алтаря, затем руку человека и проколол безымянный палец. Появилась кровь. Тан поднес палец к чаше и выдавил несколько капель в нее. Затем подошла очередь второго человека, затем третьего... Виктория завороженно наблюдала за приближением Тана. Он никому не смотрел в лицо, не посмотрел и на нее, когда взял ее руку и, проколов, надавил на палец.

Чаша была поставлена на алтарь, и в нее опустили кружку, чтобы наполнить смесью из человеческой и петушиной крови. Поверх чаши был положен нож с широким лезвием, а на него поставлена кружка с кровью. Первому мужчине связали за спиной руки и приказали пить. Он смог это делать только перегнувшись через алтарь и опуская свой язык в отвратительную жидкость.

«О Господи», — подумала Виктория. Но больше всего ее беспокоило то, что руки посвящаемого оставались связанными за спиной, когда у его лица держали пахучую палочку и внезапно ее гасили.

— Если я нарушу мою клятву и тайну Города Ив, — сказал он, — то пусть моя жизнь угаснет, как эта палочка.

Вскоре пришла очередь Виктории. Руки были связаны за спиной, она нагнулась над чашей, и, чтобы достать ее, девушке пришлось наклониться всем телом, с отвращением осознавая, что сзади стоят люди. Виктория чуть не упала, но огромным усилием удержалась. Волосы ее свесились ниже подбородка, когда она опустила язык в кружку. Кровь оказалась отвратительной на вкус. Виктория подавилась, и ее чуть не стошнило. Заставив себя проглотить, она выпрямилась, ловя воздух ртом. Она не узнала своего голоса, когда произносила клятву.

Но это была лишь первая клятва. Всего они произнесли тридцать шесть клятв: клятвы о дружбе и ненависти, о верности и предательстве, о жизни и смерти. Наконец им развязали руки и вновь обретенные ими товарищи, окружив новых соратников, предложили стаканчики с теплой рисовой водкой. Комната кружилась перед глазами Виктории, и ей казалось вполне естественным стоять голой среди толпы людей, из которых до этого утра она прежде видела только двоих. И никто не предпринимал ни малейшей попытки прикоснуться к ней с сексуальными намерениями. Но все-таки атмосфера комнаты, казалось, была пропитана сексом.

Тан взял ее за руку.

— Каждая женщина — участница триады — должна принадлежать мужчине, — сказал он. — Выбери, кто из нас станем твоим мужчиной. — Он указал на лестницу. — Можете воспользоваться комнатой наверху.

Виктория поднималась по лестнице впереди Тана. Все в комнате, включая Цин Саня, знали, куда она идет и что там случится. Но Цин Сань принял ту же клятву, что и она.

Сейчас ее изнасилуют. «Нет, — подумала она, — я делаю это добровольно. Потому что хочу принадлежать этим людям, потому что хочу принадлежать этому человеку!»

Она открыла дверь и вошла в спальню. Тан Личунь закрыл за собой дверь. Виктория повернулась к нему.

— Вы все-таки покидаете Шанхай сегодня?

— Я думаю, так будет лучше всего.

— Когда я вновь увижу вас?

— Когда будет можно.

— Вы собираетесь... взять меня и затем просто покинуть, возможно, навсегда?

— Не я беру вас, Виктория, — поправил он ее. — Это — триада. Я же всего лишь ее символ.

Несколько секунд она смотрела на него. Водка все еще немного дурманила ей голову. Она боялась думать о последствиях, гнала от себя эти мысли.

— Вам придется показать мне, что вы хотите от меня, — сказала она.

(обратно) (обратно)

Книга вторая ЗАМОРСКИЕ ДЬЯВОЛЫ

Проедется ль у воина по шее —

И рубит он во сне врагов... [3]

Вильям Шекспир. Ромео и Джульетта

Глава 6 ВОСХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ

Син Шоу пребывала в смущении. Она попросила о встрече с госпожой, так как была обязана это сделать, являясь домоправительницей и по своей должности отвечая за женский персонал поместья Баррингтонов. А посему она всегда считала себя также ответственной и за дочерей хозяев. За тридцать лет службы в Доме Баррингтонов она присутствовала при рождении Хелен и Виктории и нянчила их в детстве.

В данный момент ее чувство долга вступало в конфликт с защитным инстинктом. Она боялась реакции Люси на известие, которое ей предстояло сообщить, но и умолчать об этом было нельзя. Люси подняла голову от газеты, которую читала.

— Итак, в чем дело, Син Шоу? Только не говори мне, пожалуйста, что одна из девушек беременна.

Син Шоу тяжело вздохнула. Люси, конечно же, имела в виду служанок.

— Да, именно Так и есть, госпожа.

— Честно говоря, Син Шоу, моральные устои ваших людей меня возмущают. Или это как раз недостаток морали? Ладно, ты знаешь наши правила, они их тоже знают. Ей придется уйти. Никаких исключений быть не должно.

Син Шоу переминалась ноги на ногу.

— Хорошо, встречусь с девушкой перед ее уходом, — сказала Люси. — Которая из них?

Син Шоу набрала побольше воздуха:

— Это мисс Виктория, госпожа.

Люси вернулась к своей газете. Затем подняла голову, Нахмурив брови:

— Что ты сказала?

Син Шоу облизнула губы:

— Мисс Виктория три месяца не пятнала свое белье, госпожа.

Люси резко встала, а затем бессильно опустилась в свое кресло. Син Шоу отвечала за работу прачечной и дотошно вникала во все мелочи.

— Почему ты не сказала мне об этом раньше? — низким от волнения голосом спросила Люси.

— В первый месяц причиной могла быть лихорадка или расстройство желудка, да и второй месяц — тоже. Но три месяца подряд...

Люси знала, что с Викторией ничего плохого быть не могло. В самом деле, никогда девушка не была такой живой и довольной, как в последние три месяца. И никогда не выглядела такой красивой.

Люси почувствовала боль и посмотрела на свои руки; она, оказывается, так сильно сжала их, что ногти прорезали ладонь.

— У вас кровь, госпожа, — сказала Син Шоу заботливо. — Позвольте мне принести мазь.

— Ерунда. Кто еще знает об этом?

— Никто, госпожа.

— Пока никто, — заметила Люси. — Очень хорошо, Син Шоу. Спасибо за сообщение. Попросите мисс Викторию ко мне, пожалуйста.

— Она катается на лошади, госпожа.

Люси резко вскинула голову. Черты ее лица немного смягчились.

— Ну, когда она придет. Сразу как только придет.

Син Шоу поклонилась и поспешила из комнаты. Ей было любопытно «придется ли уйти» мисс Виктории.

Люси ходила взад и вперед по швейной комнате, пытаясь хотя бы успокоиться. Ей не терпелось послать в контору за Джеймсом, но она решила не делать этого до тех пор, пока сама не поговорит с дочерью. Как ей сейчас хотелось, чтобы была жива Джейн! Люси впервые со дня смерти старой леди почувствовала, как ей недостает свекрови.

Что могло подвигнуть девушку на такой поступок? Похоже, всему виной недостаточный присмотр и позиция Джеймса в этом вопросе. Он должен был все предвидеть. Это его родители решили, что он и его сестра должны в раннем возрасте взять на себя ответственность за управление отделением торгового дома в городе Уху. И что же? Все закончилось похищением и изнасилованием Джоанны. И пусть старшие Баррингтоны не смогли предусмотреть восстания тайпинов, но все равно поступали они неразумно.

Однако Джеймс ничему так и не научился. Он всегда давал своим детям слишком много свободы. А что в результате? Хелен вышла замуж за какого-то вспыльчивого миссионера и пропала в верховьях Желтой реки. Одно время Люси, если честно, признаться, одобряла этот брак, но она не ожидала, что ее старшая дочь исчезнет так насовсем. Роберт женился на китаянке. Адриан живет точно деспот, она не любила посещать его, так как всегда чувствовала, что он и его слуга повязаны какой-то гнусной общей тайной, о которой она ничего не знала и боялась что-либо узнать. И вот теперь...

Она взглянула на свою младшую дочь, которая, постучав, вошла в комнату. Виктория оставила свою шляпу в прихожей. На ней был костюм для верховой езды, а хлыст держала в руках, волосы покрывала сетка. Блузка девушки промокла от пота, щеки горели. Виктория излучала доброе здоровье.

— Мама? Что-нибудь случилось?

Люси села в кресло.

— Тебе не кажется неблагоразумным ездить верхом в твоем положении? Или ты надеешься на выкидыш? — Виктория сглотнула. — Похоже, именно на выкидыш, — сделала заключение Люси.

Виктория села без приглашения.

— Как ты узнала?

— Глупая девчонка! Ты, выходит, не предполагала, что Син Шоу знает, когда у нас бывает менструация? Или не бывает, как в данном случае?

Виктория закусила губу.

— Теперь все знают!

— Син Шоу клянется, что нет. Я ей верю. Но это до поры до времени. Нам следует действовать очень быстро. Как имя отца?

Виктория подняла голову. На щеках у нее пылали красные пятна и не было никаких признаков других эмоций.

— Это мое дело.

— Ты и вправду так считаешь? Он собирается жениться на тебе?

— Нет. Он не может.

— Ты отдалась женатому? — Люси была ошеломлена.

— Я не знаю, женат ли он, — ответила Виктория. Ей даже в голову не пришло спросить.

— Боже мой! — Люси воздела руки ко лбу.

Виктория встала и прошлась по комнате. Ее каблуки спокойно стучали по полу.

— Извини, мама.

— Извини?! — закричала Люси. —Ты отдалась какому-то... какому-то клерку, который не собирается на тебе жениться... — Мимолетная тень, промелькнувшая на лице дочери, заставила ее нахмуриться. — Назови хотя бы его профессию.

— Нет, — последовал категоричный ответ.

— Очень хорошо, — сказала Люси. — Ты пойдешь в свою комнату и останешься там до прихода отца. Он даст необходимые распоряжения для аборта...

— Нет, — повторила Виктория еще более решительным голосом.

Люси была поражена:

— Ты собираешься сохранить этого ребенка?

— Пойми, мама, я принадлежу этому человеку.

— Что за глупость. Ты хочешь сказать, что любишь его. Но совершенно очевидно, что он тебя не любит.

— Я принадлежу ему, — повторила Виктория. Ее голос звучал низко, но решительно. — Теперь ничего не изменить. Я собираюсь родить этого ребенка.


— И что ты предпримешь? — потребовала ответа Люси.

Джеймс прикурил сигарету; он старался выиграть время на размышление.

— Она полностью потеряла рассудок, — продолжила Люси, — грозит самоубийством, если мы вынудим ее на аборт. Боже мой! Я удивляюсь, как ты не вложил ей ума хлыстом.

— Сомневаюсь, что это принесет что-нибудь, кроме окончательного отчуждения, — спокойно сказал Джеймс. — Виктория не та послушная девочка, готовая спокойно сносить наказания, она человек сильных страстей.

— Ха! — прокомментировала Люси.

— Мы должны подумать, как устроить все наилучшим для нее образом. Без сомнения, идеальным решением вопроса было бы для нее выйти замуж за того человека, даже если сразу после этого мы оформим развод. Но, поскольку она не хочет или не может назвать нам его имя, такой вариант невозможен. Однако я считаю, убив ребенка, мы тем самым убьем и Викторию.

— Ты имеешь в виду, что нужно позволить ей родить? — Люси вновь пришла в ужас.

— Поскольку я не нахожу ничего лучшего, то да. После рождения ребенка Виктория станет более ответственной. А может быть, удастся отдать ребенка приемным родителям.

— Но вся эта история поставит крест на ее репутации. И на нашей тоже.

— Думаю, скандала можно избежать. Прежде чем положение станет заметно окружающим, мы отправим ее куда-нибудь. А когда все будет уже позади, она вернется.

— Куда отправим? В Англию? — оживилась Люси.

— Нет. Это будет слишком откровенно.

Лицо Люси омрачилось.

— Тогда куда же?

— У нас всего два варианта. Один — отправить ее в верховья Хуанхэ к Хелен. Но я против. Хелен или по крайней мере ее муж могут занять непримиримую позицию по отношению к Виктории. И это вызовет ссору.

— Ты можешь предложить что-нибудь другое?

— Мне кажется, что лучший выход — Джоанна, — сказал Джеймс, как будто его и не перебивали. — Мы можем рассчитывать на ее симпатии, да и Виктории у нее понравится.

— Джоанна! — Люси вложила в свое восклицание столько презрения, насколько осмелилась в данной ситуации. Разумеется, в свете своего мрачного прошлого Джоанна с симпатией отнесется к племяннице.

— Я немедленно займусь приготовлениями, — сказал Джеймс.

— А захочет ли Виктория ехать к Джоанне?

— Виктория только обрадуется, — уверенно заявил Джеймс. — Она давно хотела увидеть Порт- Артур.


«Это поистине райский уголок», — не раз писала Джоанна. И по мере того, как пароход «Гоусин» приближался к входу в огромную бухту под названием Тигровый Хвост, Виктория все больше верила своей тете. Но для Виктории в ее нынешнем положении после Шанхая любая точка на земле показалась бы раем. Особенно после Шанхая без Тана, которому она принадлежала. Она не обманывала мать, делая такое заявление. Мама, бедная недалекая мама, решила, что ее глупая девчонка влюбилась по наивности. Мама ничего не знала о тех непотребных церемониях в затемненных комнатах, но если бы и узнала, то сочла бы их глупыми бреднями. Более сведущий в китайских нравах папа понял бы, но вряд ли простил.

Виктория отдала себя Тану без остатка, до самого укромного уголка души. Она немного знала о себе — возможно, вообще ничего не знала, — пока его ласковые пальцы не пробудили в ней бурный взрыв страсти, пока не вызвали нестерпимого желания отдаться и быть взятой, быть переполненной его мужской плотью.

По-видимому, ее беременность была неизбежной, хотя такая возможность в то время не приходила ей на ум. Даже осознав свое положение, а это случилось задолго до того, как Син Шоу все разболтала, Виктория спокойно продолжала жить обычной, привычной для нее жизнью, уверенная в том, что Тан вернется к ней вовремя и спасет от катастрофы.

Но он не вернулся. Фактически она даже не знала, жив ли он. После того как Тан закончил ритуал, она в сопровождении Цин Саня вернулась в Международную концессию, в почти ирреальную элегантность европейской цивилизации. С тех пор они с Цин Санем почти не разговаривали, старались избегать друг друга. Их объединяла страшная тайна, и им больше не о чем было говорить. Разумеется, самым важным было молчание. Ведь папа побывал у наместника в тот день три месяца назад, и прислуга последующие несколько дней только и делала, что обсуждала рейды знаменных маньчжуров, аресты и казни.

— Ты должен все узнать, — приказала она Цин Саню, и, вернувшись, он рассказал ей, что Тан скрылся из города до начала облав, и больше о нем ничего не слышно. Ничего не знала она и о туне. Возможно, он был разгромлен. Она не могла подавить в себе тайную надежду, что все именно так и есть. Ее любимый Тан скрылся, а о ее тайне знают только двое — Тан и Цин Сань. Теперь и сама она скрылась от Цин Саня. Но она носила ребенка Тана и собиралась заботиться о нем, воспитывать его, чтобы свергнуть Цинов! Теперь ей непременно нужно найти союзника, поскольку после рождения ребенка скрыть его происхождение не удастся. Более чем кто-либо для этой роли подходил Роберт, женатый на китаянке. Однако ей не дали времени увидеться с ним, а писать ему письмо она нашла слишком рискованным. Адриан, хотя и громко возмущавшийся, узнав о положении Виктории, мог бы помочь ей — но, конечно, не задаром. И для Виктории были неприемлемы его условия; она не доверяла брату и боялась его. Ну что ж, раз братья ей не помощники, то вся надежда на тетю Джоанну. Папа, сам того не ведая, сделал наилучший выбор. Но и с тетей Джоанной нужно держаться настороже, ведь она никогда не рожала китайского ребенка. Хотя и была изнасилована китайскими подонками.

Виктория стояла на палубе, глядя на приближающийся берег. Ее восхищенному взору предстала захватывающая дух красота. Пароход миновал узкий вход в Тигровой Хвост и оказался в огромном внутреннем море с ответвлениями всевозможных бухточек и заливчиков. Небольшая речка стремительно сбегала с крутого берега в середине залива.

Город раскинулся по обе стороны этой речки; дома карабкались вверх по крутым берегам, а кромку берега оккупировали доки, склады и другие портовые сооружения, принадлежащие торговцам, для которых Порт-Артур, незамерзающий круглый год, был поистине находкой. За чертой города на высоких холмах Виктория разглядела контуры фортов, расположенных с обеих сторон от входа в бухту, — Порт-Артур считался неприступной крепостью.

Увидев несколько боевых кораблей, Виктория несказанно обрадовалась: возможно, Роберт когда-нибудь посетит порт на своем линкоре. Вокруг сновала и множество других судов всевозможных размеров, некоторые из них под парусами, другие — с паровыми силовыми установками: они подходили к берегу и покидали бухту, стояли под разгрузкой у причалов или ждали своей очереди на рейде. Когда улеглось первое впечатление о Порт-Артуре как о городе, предназначенном для торговли и обороны, Виктории открылась непередаваемая красота покрывавших склоны лесов. За городской чертой огромные дома утопали в зарослях деревьев. Для «Гоусина» был подготовлен причал, и зарегистрированный за Великобританией, укомплектованный английским экипажем пароход сразу подошел к причальной стенке. Подали сходни, и Виктория поспешила на берег — она уже заметила свою тетю, поджидавшую в толпе встречающих. Ступив на землю, девушка засомневалась: как-то ее встретят!

— Вики, моя дорогая девочка! — обрадованно обняла ее Джоанна. — Идем, нас ждет коляска.

— А как же мои вещи?

— Цань, позаботьтесь, чтобы багаж мисс Виктории доставили домой, — приказала Джоанна.

Слуга тотчас направился на борт корабля выполнять распоряжения хозяйки. Джоанна провела Викторию через толпу к месту, где под присмотром двух маленьких мальчиков стоял пони, запряженный в коляску. Джоанна заплатила им и села на место кучера.

— Я всегда управляю сама, — сказала она, — хотя некоторые считают это непристойным. Ты можешь сесть сзади, если хочешь.

— Я лучше сяду с вами, — решила Виктория, усаживаясь рядом с теткой, к которой уже успела проникнуться доверием. Здесь она, без сомнения, получит поддержку.

Джоанна взглянула на племянницу, чтобы убедиться, хорошо ли та устроилась, затем отпустила тормоз и взмахнула кнутом. Пони взял с места рысью, подпрыгивая на неровной мостовой. Собаки залаяли, а дети побежали перед коляской.

— Не слишком быстро для тебя? — спросила Джоанна.

— Нет, честное слово.

— Тебе следует быть осторожной, — заметила Джоанна. — Если у тебя серьезные намерения. Я имею в виду ребенка.

— У меня серьезные намерения, тетушка Джо.

Джоанна сменила тему:

— Как ты находишь Порт-Артур?

— Прекрасное место.

— Я всегда так считала. Когда ты устроишься и отдохнешь, мы съездим через горы к перешейку. Это там, где Ляодунский полуостров: соединяется с материком. В самом узком месте он всего лишь в несколько метров шириной. Перешеек защищен фортом, поэтому полуостров и Порт-Артур неприступны с суши. А теперь он, разумеется, неприступен и с моря.

— Кто же собирается нападать на город? — спросила Виктория.

— Японцы, моя дорогая. Они давно на него зарятся. Но ведь ты приехала не о войне говорить. Я считаю, что здесь ты в большей безопасности, чем где-либо еще в Китае.

Беседуя, они поднимались на холм, путь их лежал выше и восточнее города. Затем начался спуск, и, миновав шеренгу кипарисов, коляска остановилась в небольшом дворе напротив чудесного маленького двухэтажного дома.

— Боюсь, это не дворец важного мандарина, — заметила Джоанна. — Но мы чувствуем себя в нашем доме уютно, да и от миссии недалеко.

— По-моему, здесь очаровательно! — воскликнула Виктория, спрыгивая со своего места и подбегая к ступеням парадного входа. Обернувшись, она увидела сквозь ветви деревьев далекие воды залива. — Просто чудесно!

Появились слуги, их заботе Джоанна поручила пони и коляску, а сама проводила племянницу в дом и показала свободную комнату в задней части дома с окнами, выходящими на море, правда, между домом и морем лежали не менее живописные волны зеленых холмов.

— Надеюсь, тебе здесь понравится.

— Все превосходно, тетя!

— Когда прибудут твои сундуки, я помогу тебе распаковать их. — Джоанна направилась к двери и у порога остановилась. — Твой отец не сообщил, ну...

— Я на пятом месяце, тетушка Джо.

— Понятно.

— Простите, но мне придется побыть здесь немного.

— Моя дорогая, мы тебе очень рады.

Виктория достала конверт из сумочки:

— Папа прислал вам это...

Джоанна разорвала конверт и достала лист плотной бумага.

— Это ордер от торгового дома. В этом, однако, нет абсолютно никакой необходимости.

Джоанна, хотя и состояла в браке с миссионером, регулярно получала доход от прибылей Дома и была достаточно состоятельной.

— Это не очень-то много за мое проживание, — посетовала Виктория. — Мама не хотела, чтобы кто- нибудь в Шанхае узнал о случившемся со мной, поэтому... понимаете, у меня нет приданого для ребенка.

— Разумеется, как глупо с моей стороны. Не беспокойся, дорогая, моя швея обеспечит тебя всем необходимым. И твоего ребенка.

— Как я благодарна вам, тетушка Джо, — сказала Виктория.

— За то, что ты побудешь с нами? Моя дорогая, да для меня это радость.

— Я имела в виду то, что... вы никому не скажете.

— Мы еще успеем обо всем поговорить, когда ты устроишься, — остановила ее Джоанна. — Артур приходит около шести вечера.

— Ах... дядя Артур тоже знает...

— Да, — сказала Джоанна. — Ведь он должен знать, разве не так? Не бойся, Вики. Мы просто собираемся тебе помочь, а не учить уму-разуму.

Тем не менее встреча вечером с дядей Артуром казалась Виктории суровым испытанием. Дяде перевалило за шестьдесят, он уже совсем облысел, только над ушами серебрился легкий пушок, и неважно слышал. Виктория всегда смутно опасалась его. Но, как и обещала Джоанна, Артур Дженкинс ни словом не обмолвился о причине приезда Виктории: он в этом вопросе полагался на жену. Прошло несколько дней, и Виктория почувствовала, что нервы ее постепенно успокаиваются. Джоанна старалась по возможности ее развлечь. Сначала они поехали в город посетить швею и заказать все, что им нужно, затем она показала Виктории полуостров, сводила на перешеек, откуда они полюбовались поднимающимися на севере горами.

— И все это Китай, — сказала Джоанна.

— И правят им маньчжуры, — подхватила Виктория.

— Ну да, именно так. — Она взглянула на племянницу. — Тебе не нравятся маньчжуры?

— Они тираны. Цины во всяком случае.

— Тебя интересует политика? — спросила Джоанна с улыбкой. — Это твои мысли или заимствованные?

Виктория прикусила губу. Но ей когда-то пришлось бы поговорить с этой женщиной, и ее тетя, бесспорно, так по-доброму отнеслась к ней, что заслуживала откровенности. Виктория подождала, пока Джоанна развернула коляску и направила ее к городу, скрытому за холмами, окружающими бухту, затем ответила:

— Они заимствованы. Но теперь они мои.

— Тогда хорошенько держи их при себе.

— Цины не могут править вечно, — настаивала Виктория.

— Наверное, нет. Но нам лучше надеяться, что они сумеют править еще долго. Без Цинов не будет и Дома Баррингтонов. А что касается китайской революции... — Она передернулась, как от озноба, и Виктория поняла, что она вспомнила себя в руках тайпинов.

— Эта революция будет другой, — сказала Виктория.

На этот раз Джоанна взглянула на Вики хмуро:

— Можно подумать, будто ты что-то о ней знаешь.

— Знаю.

Джоанна неотрывно смотрела на дорогу:

— А твой отец?

— Ну, все знают о существовании антицинского движения.

— И он тоже его одобряет?

— О нет. Будь его воля, он бы его подавил.

— А ты нет, — задумчиво произнесла Джоанна. — Но это тебе решать. А что твой... отец твоего ребенка думает об этом?

Именно этого вопроса и ждала Виктория.

— Он убежденный революционер. Цель его жизни — свержение Цинов. Теперь это и моя цель.

Джоанна остановила коляску и повернулась к Виктории. Они были на дороге совершенно одни, вокруг — ни души.

— Мне кажется, ты должна все рассказать. И о нем в первую очередь. Похоже, он — опасный человек. Не дело варваров вмешиваться в политику китайцев. Твой отец всегда следовал этому правилу, если не получал указаний от императрицы нарушить его.

Виктория глубоко вдохнула:

— Человек, о котором я говорю, не варвар, тетушка Джо.

Джоанна несколько минут молча смотрела на нее, а Виктория готовила себя к взрыву негодования из-за того, что она носит китайского ребенка. Но Джоанна восприняла сообщение бесстрастно.

— Понятно, — наконец сказала она. — Так поэтому ты и отказалась назвать родителям его имя?

— Да, тетушка Джо, только он не... ну, не как все. Он получил образование в Америке, безупречно разговаривает по-английски. Почти всегда одевается как варвар.

— И вынашивает замыслы о свержении Цинов. Уж не собираешься ли ты сказать, что он последователь Сунь Ятсена?

Виктория не верила своим ушам.

— Вы знаете доктора Суня?

— Слухи дошли и до нас Вики, ты должна понимать — это безумие. Не знаю, как ты и этот человек встретились, но когда-нибудь его все же схватят и казнят. Так бывает всегда. И если ты замешана...

— Замешана. Больше того, я приняла клятву... Вы обещаете никогда не повторять то, что я собираюсь вам сказать?

Джоанна всю свою жизнь провела в Китае: Виктория итак сказала ей достаточно, упомянув слово «клятва».

— О Боже! — воскликнула она. О Боже! Нет, я ничего не обещаю, а ты не должна мне говорить. Так мы обе защитим себя.

Виктория прикусила губу.

— А ребенок? — спросила Джоанна.

— Если вы мне поможете...

— Чем я могу помочь тебе? Ты всерьез надеешься, что тебя кто-нибудь не выдаст в один прекрасный момент? Неужели действительно считаешь, что сможешь вырастить китайского ребенка в таких условиях? Я могу дать тебе единственный совет — как можно скорее покинуть Китай. И никогда не возвращаться.

— Я не могу сделать этого. Во всяком случае, пока Тан жив.

— Тан? — переспросила Джоанна.

— По крайней мере, это я умоляю вас держать в тайне, тетушка Джо.

— Хорошо, — пообещала Джоанна. — Я сохраню эту тайну.

— Вы позволите мне остаться здесь и родить ребенка?

Джоанна подобрала вожжи, и коляска двинулась дальше.

— Я уже согласилась, Вики.

— А потом?

— Да снизойдет Божья милость на тебя, девочка.


— Маршал Ли просит о встрече с вами, ваше величество, — сказал Чжан Цзинь, закончив туалет императрицы.

— Что он от меня хочет в такую рань? — спросила Цыси.

Только-только рассвело, и через несколько минут, по давней традиции, должен был собраться Верховный совет. Ли обычно приходил к ней после заседания, чтобы немедленно сообщить ей обо всем сказанном на нем и о принятых решениях. Вероятно, император Гуансюй знал об этом, и когда сам посещал ее, то заведомо считал, что ей известно о последних решениях совета, хотя никогда и не спрашивал ее формального одобрения.

Императрица испытывала удовлетворение. Ихэюань был официально завершен, но для нее он никогда не будет закончен, ей все время хотелось что-то достраивать и совершенствовать. Это и другие развлечения — занятия театром и азартные игры — занимали все ее время или, скорее, она притворялась, что занимали. Но даже и продолжай она править, мало что могло бы оторвать ее от беззаботного времяпрепровождения. Империя пребывала в мире, столь редком в прошлом и весьма желанном в будущем. Она чувствовала доверие к окружающим. Хотя многие вельможи отдалились от ее персоны, однако с похвальным рвением служили императору. Достаточным подтверждением этому могли бы служить безотлагательные действия Джеймса Баррингтона, который своевременно оповестил наместника о существовании революционного кружка в Шанхае всего несколько месяцев назад.

По имеющимся сведениям, кружком руководили обучавшиеся на Западе китайцы. Цыси это здорово разозлило. Как же они ошиблись, позволив одаренным молодым людям официально отправиться в Европу и Америку, дабы постичь достижения западной культуры, а на деле вышло — для заражения революционными идеями. И основной виновник этой ошибки Ли. Однако кучка смутьянов не представляла для династии реальной угрозы благодаря бдительности наместников.

Тем не менее желание Ли встретиться с ней до начала заседания свидетельствовало о каком-то серьезном кризисе. Чжан Цзинь завернул Цыси в желтое императорское платье, и она вышла в вестибюль. Еще более располнев за последние годы, Цыси стала ходить вперевалку, сильно шелестя шелком. Однако она нисколько не сомневалась, что остается по-прежнему красивой для тех, кто преданно служит ей.

Ли Хунчжан поклонился императрице, он выглядел старым и уставшим. Ли верой и правдой служил ей уже более тридцати лет, преданно защищал империю от вторжений западных варваров. Он старательно сдерживал все попытки этой женщины ввязаться в войну и при этом всегда выступал за подготовку к ней... И теперь ему приходилось признать поражение.

— У тебя огорченный вид, — отметила Цыси, садясь. Чжан Цзинь занял свое обычное место у ее плеча. — Чем ты встревожен, Ли?

— Ваше величество, я принес плохие известия. Юань Шикай обладает достоверной информацией о том, что японцы готовят вторжение в Корею.

Цыси нахмурилась:

— Они способны на это?

— Разумеется, у них достаточно войск, ваше величество, есть корабли. Все зависит от их решимости не только пойти против нас, но и проигнорировать осуждение со стороны западных держав.

— Что советует Юань?

— Генерал Юань считает, что японцы, вероятно, используют ту же тактику, что и в 1885 году. Их провокаторы организуют беспорядки, в которых погибнут несколько их соотечественников, и таким образом получат предлог послать армию для защиты своих людей и своих интересов. Они заявят, что то же самое сделали бы и западные державы, которые действительно поступали так частенько в последнее время.

— Они дьяволы.

— В связи с этим генерал Юань предложил усилить наши гарнизоны в Корее. Он считает, тогда японцам придется пересмотреть свои планы, а корейцев, которых те хотят втянуть в восстание, это заставит хорошенько подумать, прежде чем бунтовать.

— Условия договора с японцами позволяют нам это сделать?

— Позволяют в случае возникновения серьезных беспорядков. Сейчас нам придется сослаться на имеющуюся информацию о том, что они назревают в ближайшее время. В любом случае, если наши люди окажутся в Корее до того, как японцы об этом узнают, им не останется ничего другого, разве что протестовать. Тогда мы начнем переговоры о выводе наших войск. Однако сам факт того, что мы действовали, и действовали решительно, остановит их.

— Вы выдаете желаемое за действительное, — сказала Цыси, — Сколько времени уйдет на перемещение армии из Пекина в Сеул? Переход через горы Маньчжурии займет три месяца, не меньше. Весь мир будет знать об этой акции еще до того, как наши войска выйдут за пределы Великой стены.

— Никто не узнает, если мы отправим войска морем, ваше величество. Из Тяньцзиня через пролив Чжили, мимо Порт-Артура в Инчхон переход займет менее недели. Даже если японские агенты увидят войска при посадке на корабль, все равно не успеют вовремя донести в Токио.

— В нашем распоряжении есть корабли?

— Пароход «Гоусин» стоит на якоре в заливе, он недавно вернулся из Порт-Артура. Я отдал его капитану распоряжение оставаться на якоре в ожидании указаний из Пекина. Это большой корабль, ваше величество, который берет на борт две тысячи человек с полным вооружением, включая артиллерию. Более того, он ходит под британским флагом, и его офицеры британцы. Японцы, предвидя негативную реакцию Великобритании, вряд ли вздумают остановить его.

Цыси улыбнулась:

— Ты коварный мошенник, Ли. Но почему ты пришел ко мне? Теперь я не имею голоса по таким вопросам.

— Я должен сообщить эти известия и свои предложения императору, ваше величество. Мне хотелось сначала поставить в известность вас, чтобы вы могли помочь императору, если его величество придет к вам за советом.

— Ты прав, — сказала Цыси задумчиво. — Думаю, в условиях такого кризиса он вполне может прийти за советом. Ты поступил как всегда мудро, маршал Ли. — Ли просиял и поклонился. — У меня еще маленький совет, — добавила Цыси. — Надо бы сообщить в Вэйхайвэй, чтобы они там подняли флот по тревоге.

Ли поклонился еще раз.

Неделю спустя пароход «Гоусин» снялся с якоря и вышел в море. На его борту находились две тысячи китайских солдат с полным вооружением. Через два дня пути на траверсе Порт-Артура, но вне его видимости, пароход нагнала японская эскадра и приказала остановиться.

Английский капитан «Гоусина» отказался подчиниться, указав на английский торговый флаг на мачте. Командир японского флагманского крейсера Того Хейхатиро выдал прямое предупреждение, что неподчинение грозит потоплением корабля. Капитан «Гоусина» проигнорировал и этот сигнал. Через несколько минут японский боевой корабль открыл огонь. Получив несколько пробоин, «Гоусин» перевернулся и затонул.

С японского крейсера спустили шлюпки и спасли английских офицеров. Китайских солдат бросили тонуть.

(обратно)

Глава 7 РАНЕНЫЙ ДРАКОН

Сообщение о потоплении «Гоусина» произвело в Китае эффект разорвавшейся бомбы.

— Война! — вскричала Цыси. — Они хотят войны, и они ее будут иметь. Отошлите генералу Юаню все, что ему нужно. И прикажите адмиралу Дину вывести флот в море.

— Ваше величество! — осмелился подать голос Чжан Цзинь.

Цыси фыркнула:

— Знаю, я больше не правлю Китаем. Но император должен согласиться, что война неизбежна. Я встречусь с ним безотлагательно. Предупредите его о моем приходе.


— О Боже! — воскликнула Люси. — О Боже! Роберт! Что же будет?

— Мне представляется, что Роберт в безопасности, — заявил Джеймс. — Китайский флот неизмеримо превосходит японский своей мощью. У японцев нет линкоров, а у китайцев их два. Меня как раз больше заботит судьба Вики.

— Порт-Артур? Но Порт-Артур неприступен!

— Все-таки я думаю, она будет слишком близко к театру военных действий. Я вынужден вернуть ее домой.

Люси ужаснулась:

— Джеймс, но...

— Я знаю, ребенка у нее пока нет. Что ж, придется смириться со скандалом, дорогая. Я не собираюсь рисковать ее жизнью.


— Война, — радостно произнес адмирал Дин. — Я уже боялся, что так и умру, ни разу не повидав свой флот вделе. Потягаемся с японцами! Капитан, отдайте распоряжение немедленно выйти в море. Мы идем в Японское море.

— Слушаюсь, сэр! — ответил Роберт с энтузиазмом. Он тоже сомневался, что два их грозных линкора когда-либо вступят в бой.

— Мы не можем воевать, не имея боеприпасов, — заметил капитан третьего ранга фон Ханнекен. — Нам необходимо гораздо больше снарядов для двенадцатидюймовых орудий.

Этот немецкий офицер официально числился инспектором китайской береговой обороны, но будучи по специальности артиллеристом, он большую часть времени проводил на линкорах, подготовил высокопрофессиональные орудийные расчеты, однако раздражал всех постоянными жалобами на недостаток боеприпасов.

Роберт пошутил над ним:

— Проще всего получить сколько угодно снарядов, капитан третьего ранга, — самому выпустить несколько.

Баррингтон поспешил отдать распоряжения о подготовке кораблей к выходу в море. Однако только он успел подняться на палубу, как увидел паровой полубаркас под флагом наместника провинция Чжили, приближающийся со стороны берега, и почувствовал, как напряглись мышцы живота. Что это, заключительная проверка перед выходом в море или... Роберт вернулся в каюту адмирала, где Дин сосредоточенно изучал карты.

— К нам наместник, сэр.

Они с Дином поднялись на капитанский мостик. Дежурный лейтенант уже собирал впередсмотрящих, повсюду слышались трели боцманских дудок. Командир машинного отделения Макинтош появился из бойлерной посмотреть, что происходит, и присоединился к Роберту, адмиралу Дину и фон Ханнекену, стоявшим на квартер-деке. Все вместе они приветствовали Ли Хунчжана, когда тот ступил на борт, двигаясь медленно и несколько неуверенно.

— Ваше превосходительство, — учтиво поклонился Дин, — добро пожаловать на борт «Дин Юаня». Мы готовимся выйти в море в соответствии с полученным приказом.

Ли кивнул ему, затем Роберту — он знал его еще мальчиком — и наконец с отвращением посмотрел на лестницу, по которой ему предстояло карабкаться на мостик. Поднявшись по лестнице в сопровождении старшего офицера, наместник уселся в каюте Дина. Сам Дин и Роберт нетерпеливо переминались перед ним. Фон Ханнекен и Макинтош, нелепо выглядевшие в своих синих форменках и высоких кепи среди пышно одетых китайцев, в том числе и Роберта, ждали за дверью так же, как и их командиры, сгорая от нетерпения узнать причину столь неожиданного визита.

— То, что я собираюсь сказать, должно остаться абсолютно конфиденциальным, — предупредил наместник.

У Роберта еще сильнее напряглись мышцы живота.

Дин также был озабочен:

— Наши приказы отменены?

— Нет, — сказал Ли. — Я пришел не отменять приказы, адмирал. Я здесь, чтобы... — он заколебался на мгновение, — истолковать их.

Дин и Роберт обменялись понимающими взглядами.

— Флот выйдет в море, как предписывалось, — продолжил Ли. — Однако по решению Верховного совета, одобренному императором, вы в любой ситуации обязаны действовать оборонительно. Вашей базой станет Порт-Артур, и оттуда вы не только будете защищать Ляодунский полуостров, но и прикроете залив Чжили, а также не допустите вторжения противника с моря на полуостров Шаньдун или территорию южнее него. Это понятно?

— Но... театром войны является Корея, ваше превосходительство, — удивился Дин. — Японцам придется перевозить свои войска морем, и если мы разгромим их флот в Японском море, они не смогут этого делать.

— Верховный совет не боится высадки японской армии в Корее, — сказал Ли. — Генералу Юань Шикаю направлено достаточно войск для ее разгрома. Ваше дело — не позволить японцам осуществить фланговый удар с моря по континентальной части Китая.

Роберт подозревал, что стареющий государственный муж сам не верил во все им же сказанное.

— Нижайше прошу слова, ваше превосходительство, — отважился Баррингтон. — Каким путем идет подкрепление к генералу Юаню?

— Через Маньчжурию. Армия уже на марше.

— Но, ваше превосходительство, если мы разгромим японский флот, войска можно будет направить морем, что гораздо быстрее.

— А если вас разгромят, капитан Баррингтон?

Роберт многозначительно посмотрел на Дина.

— У нас два самых мощных корабля в Азии, ваше превосходительство, — высказал свою точку зрения адмирал.

— Морские баталии имеют малый вес в военных действиях, — отметил Ли. — Выполняйте приказ, адмирал. Более того, помните: если вас атакуют японцы — только обороняйтесь. Дайте им подойти и полагайтесь на свои тяжелые орудия при уничтожении противника. Не вступайте в маневренные сражения. Ваши корабли, возможно, более мощные, но их — более скоростные. Подпускайте их к себе ближе, адмирал. — Ли встал. — Пожелаю вам удачи.


Роберт сошел на берег проститься с Чжан Су. За годы, прошедшие со дня их свадьбы, жена заметно располнела. Она давно оставила надежду иметь детей, в известной мере и из-за того, что Роберт в последнее время стал редко с ней спать. Однако все это, похоже, мало ее беспокоило, она даже частенько подшучивала над собой:

— Ты женился на дочери евнуха, которая и сама оказалась евнухом.

Чжан Су не утратила способности плакать при мысли, что ее муж отправляется на войну.

— Тебя убьют, — простонала она, крепко обнимая Роберта.

— Думаю, что такой исход маловероятен, — успокаивал ее муж. Роберт не имел возможности объяснить ей свой оптимизм, но если флоту придется ждать нападения японцев, то, может статься, он вообще не увидит боя.

На следующий день китайский флот двинулся в путь. Десять крейсеров водоизмещением от одной до трех тысяч тонн, вооруженных старыми пушками и современными пулеметами, возглавляли боевой порядок. Только два из них — «Бинь Юань» и «Цзи Юань» — имели какую-то броню. Но это не очень огорчало командование, так как ожидалось, что тяжелые орудия японцев сосредоточат огонь на линкорах, поскольку, пока они не будут потоплены или выведены из строя, китайцев не победить. За крейсерами шли два линкора. Вид огромных артиллерийских башенных установок, — а их было по четыре на каждом корабле: по одной на корме и носу и две у миделя, — вмещающих по одному двенадцатидюймовому орудию, внушал благоговейный страх зевакам, многочисленные толпы которых собрались их проводить.


— О, какая мощь! — Джоанна стояла на веранде своего дома. Они с Артуром и Викторией смотрели сквозь деревья на приближающийся к Тигровому Хвосту китайский флот.

Даже Виктория вынуждена была согласиться, что флот выглядел внушительно. И он являл собой мощь Цинов. А на борту флагманского корабля находился ее собственный брат. Как же сильно она по нему соскучилась! И не только потому, что не видела его несколько лет. Она надеялась, что Роберт тоже примет участие в ее судьбе, посоветует, как поступить.

Письмо от отца с требованием вернуться в Шанхай пришло лишь несколько дней назад. Его привез капитан маленькой каботажной джонки, который рассказал, будто несколько раз в тумане видел силуэты японских кораблей. Никто не мог подтвердить, правда ли это, хотя наблюдатели на фортах Тигрового Хвоста также уверяли, что видели серые корпуса японских крейсеров и патрульных кораблей. Поступали и сообщения о столкновении между китайской эскадрой и японскими кораблями, в котором получил серьезные повреждения крейсер «Гуан», едва избежавший уничтожения. Следовательно, морское путешествие виделось весьма опасным предприятием, нечего было думать и о переезде через горы Жэхэ в ее положении. Виктория была на шестом месяце беременности, что уже и внешне стало хорошо заметно.

Джоанна терзалась раздумьями, что предпринять. Они никогда не говорили о будущем с того дня, когда вернулись с перешейка. Джоанна по-прежнему держалась ровно и добросердечно, но Виктория знала, что ее тетя глубоко обеспокоена и с удовольствием сняла бы с себя бремя ответственности за нее. Но и она считала возвращение в Шанхай слишком рискованным. Тетя тоже хотела обсудить положение Вики с племянником.

— Цань, — обратилась она к слуге, — запрягайте коляску.

Джоанна правила, Артур и Виктория сидели позади; Виктория уже не отваживалась сесть на скамейку возницы. Потребовалось определенное время, чтобы добраться до доков, так как все жители Порт-Артура двигались в одном направлении, горя желанием поприветствовать великолепные корабли. Шум стоял невообразимый. Грохот якорных цепей перекрывали приветственные крики и разрывы петард на берегу, со стороны фортов грохотали залпы салюта, которым вторили орудия кораблей. Вся эта какофония, эхом отражаясь от гор, окружающих бухту, подняла в воздух несметное число перепуганных птиц. Виктория захлопала в ладоши, увидев на топ-мачтах трепещущие на ветру флаги с драконами и фениксами, и, взяв у дяди Артура подзорную трубу, принялась разглядывать деревянные панели, украшающие нос линкоров, и огромные пушки, мрачно уставившиеся своими жерлами в море.

С кораблей спустили шлюпки, и команды сошли на берег. Роберт оказался в первой группе прибывших: адмирал Дин знал, что у него родственники в порту.

— Роберт, мой милый мальчик! — Джоанна обняла племянника. Затем он обменялся рукопожатием с Артуром. Все это время Виктория не сводила с брата восхищенных глаз. Роберт был в китайской форме: красная форменка поверх синих блузы и штанов, красные ботинки и шляпа того же цвета. Он совершенно не походил на британских морских офицеров с заходящих в Шанхай кораблей. Рослый, выше шести футов, могучего сложения — вот он, ее брат, капитан самого крупного корабля китайского флота. И как слуга маньчжуров — он ее враг. Но до поры до времени он не должен этого знать. Поприветствовав тетю и дядю, Роберт подошел к ней, лицо его выражало смесь радости и досады, ведь она всегда была его любимой сестрой.

— Здравствуй, Вики!

Она прильнула к нему:

— Рада видеть тебя.

— А как я рад, что... ты выглядишь прекрасно. — Отступив от нее на шаг, он не мог отвести взгляда от ее живота.

— Нам надо поговорить, — сказала Виктория.

— Ты можешь прийти к нам пообедать? — спросила Джоанна.

— С удовольствием. Знаете, я еще успею вам надоесть. Порт-Артур становится нашей базой на последующие несколько недель. Во всяком случае, до разгрома японцев.

— Ты считаешь, вы их разгромите? — спросила Джоанна.

— Без сомнения, тетя Джоанна, — заверил ее Роберт.

Виктория показала Роберту письмо Джеймса. Прочитав его, он нахмурился.

— Разумеется, я понимаю озабоченность отца, — сказал он. — Но я согласен и с твоими доводами. Находиться здесь более безопасно, чем пытаться вернуться в Шанхай. Японские крейсера уже там, и, вспомни о судьбе «Гоусина», они не брезгуют топить торговые суда.

— Несчастные люди, — вздохнула Джоанна. — Бывшие на месте его гибели рыбаки рассказали, что море кишит трупами. И акулами...

— Согласен с вами, то был подлый поступок, особенно учитывая то, что не было объявлено войны.

— Похоже, у папы есть серьезные подозрения о возможных боях здесь, на полуострове, — сказала Виктория.

— Я не стану вас уверять, что звуки артиллерийской стрельбы время от времени не достигнут ваших ушей, — признал Роберт. — Японцы, возможно, устроят демонстрацию силы. Но мы здесь именно на этот случай и для прикрытия Ляодунского полуострова, а также всего залива Чжили. Ты ведь не боишься небольшой артиллерийской перестрелки, Виктория?

— Нет, не боюсь. Итак, если все в порядке, тетушка Джо, мы остановимся на первоначальном плане.

— Разумеется, моя дорогая, — согласилась Джоанна. — Я думаю, вам с Робертом есть о чем поговорить.

После обеда Джоанна пригласила Артура в сад прогуляться, деликатно оставив молодых людей наедине.

— Портвейн наливайте себе сами, — поручила она Роберту перед уходом.

Роберт налил себе и Виктории.

— Отец писал мне, — сказал он. — И рассказал. Ну, то что знал сам. Воспринимается тяжко, знаешь ли. — Он подсел к сестре. — Если бы я сделал девушку беременной, то меня потрепали бы по голове и пожурили: ну ты и озорник... но при том все тайком еще и гордились бы мной. Стоило тебе забеременеть, и поднялся грандиозный шум. То, что этот шустряк не женится на тебе, выглядит позором. Или это невозможно?

— Вероятно и то, и другое.

— Ты не согласишься объяснить мне почему?

— Я бы очень хотела этого, Бобби. Но если я тебе все расскажу, ты сочтешь своей обязанностью разыскать этого человека или попросить об этом папу. Я не могу такого позволить.

— Тебе не кажется, что этот человек вывалял тебя в грязи?

— Нет, не кажется.

— Да... ничего не скажешь. Так о чем бы ты хотела поговорить?

Он начинал сердиться, да и в любом случае говорить ему правду было безумием. Тем не менее ей крайне необходима его поддержка, даже если он узнает половину правды.

— Мне нужна твоя помощь, — сказала она.

— Я не могу тебе ее оказать, если ты не хочешь быть со мной откровенной, Вики.

Виктория медленно набрала воздуха.

— Мой ребенок будет наполовину китайцем, Бобби. — Несколько секунд он молча таращился на нее, затем встал и наполнил свой бокал. — Я тоже немного выпью, — неуверенно сказала она.

— А стоит ли?

— Немного портвейна ему не повредит.

Он наполнил и подал ей хрустальный бокал.

— Теперь ты просто не можешь не сказать мне его имя. — Роберт опять подсел к ней.

— Его имя не имеет значения, оно ничего тебе не скажет. Ты с ним не знаком и никогда не познакомишься.

«Дай Бог», — подумала она про себя.

— Ты хочешь сказать... это был странствующий китаец? Или он маньчжур?

— Нет, китаец. Не имеющий постоянного места жительства... — Она пожала плечами. — Возможно, это всего лишь временное помрачение рассудка, но когда все случилось, я его хотела. Очень. Можешь считать меня распутницей, но единственная моя забота — ребенок.

— Отец и мать не знают?

— Конечно нет. Но я думала, что ты...

— О, я не собираюсь воздевать руки к небесам в ужасе от мысли, что ты занималась любовью с китайцем, Вики. Но ты выбираешь слишком трудный путь, если собираешься растить плод своей страсти как собственного ребенка. Мама и папа порвут с тобой, ты будешь отвергнута сообществом европейцев...

— Роберт... — Виктория допила свой портвейн, при этом ей пришлось держать бокал обеими руками, чтобы унять дрожь. — Ты не возьмешь его?

Роберт помрачнел.

— У тебя нет детей. Ты можешь его усыновить. И твоя жена — китаянка, поэтому никто тебя не осудит, если ты возьмешь приемного ребенка. — Роберт допил свой бокал. — В его жилах будет кровь Баррингтонов, — настаивала Виктория.

— А чья еще? — Виктория поставила свой бокал. — Считаю, что я имею право знать это, Вики, поскольку принимаю ребенка как своего собственного.

Виктория колебалась, но в конце концов оставался только один путь.

Роберт выслушал молча, затем встал и наполнил бокалы.

— Я должен арестовать тебя.

— Я не совершала преступлений.

— Ты вступила в тун, Вики. В подпольную организацию. И ты приняла нелегальную клятву.

— Тогда арестовывай.

— Неужели ты и вправду желаешь падения Цинов? Но ведь это будет означать и конец Дома Баррингтонов, надеюсь, ты понимаешь. И мой конец. Я же поклялся умереть, если потребуется, защищая династию.

— Не обязательно все случится, как ты говоришь. Доктор Сунь может заручиться достаточной поддержкой и вынудить императора отречься.

— Такая возможность не исключается, но он никогда не заставит уйти в отставку вдовствующую императрицу.

— Она на отдыхе и, я уверена, утратила свое влияние.

— Цыси так же влиятельна, как и всегда. И думать иначе — большое заблуждение.

— Что ты собираешься делать?

Он вздохнул, допил портвейн.

— Забыть все, что ты мне сказала. Но, как ты и сама, наверно, понимаешь, этот Тан и его хозяин скоро будут схвачены и казнены.

— Я не исключаю такого исхода.

— И если всплывет твое имя... да самое малое — ты покроешь всех нас позором, и мы будем изгнаны из Китая.

— Никто не выдаст меня, Бобби. Ради этого мы и давали клятву.

— О Вики, Вики, каким же ребенком ты можешь еще быть. Разве ты не предала их всех мне?

Виктория открыла рот и закрыла его вновь.

— Я знаю, тебе можно доверять.

— Тем не менее ты нарушила клятву. А сколько членов вашего туна имеют братьев или сестер, жен или любовников, которым, как они считают, можно доверять?

— Так ты возьмешь ребенка? — Виктория не хотела вникать в суть того, что он сказал, — это было слишком неприятно.

Роберт пожал плечами:

— Да, я возьму ребенка, если ты этого хочешь.

Она крепко обняла и поцеловала брата, испытав огромное облегчение. Его ответ означал, что она спокойно может готовиться к рождению ребенка.

Виктория радовалась, что все рассказала Роберту. Теперь они действительно сблизились. Что же касается вероятности предательства со стороны членов туна, если даже кто-то из них выжил, то она отказывалась принимать такую возможность во внимание, равно как и тот факт, что она сама с такой легкостью нарушила священное слово. Сделав это, она возможно приговорила себя к смерти, но, без сомнения, никого не предала, потому что знала: Роберту можно верить, верить абсолютно.

Джоанна по приподнятому настроению Виктории догадалась, что брат с сестрой приняли решение. Однако вскоре проблемы Викторий отошли на второй план, вытесненные ее собственными, общими, впрочем, для всех проживающих на севере Китая. Для китайцев стратегия отказа от риска наступательных действий флота очень скоро обернулась трагедией. Японцы высадили огромную армию в Корее, практически не встретив сопротивления, и вскоре установили контроль над большей частью территории страны. Генерал Юань Шикай пытался сделать все возможное и невозможное с имеющимися в его распоряжении войсками, однако к началу сентября противник, наступая несколькими колоннами, подошел к стратегически важному городу Пиньяну, контролирующему подходы к реке Ялу — фактически границе между Кореей и Маньчжурией. Всем стало ясно, что с падением Пиньяна Корея будет потеряна.

Позднее китайское правительство осознало свою ошибку. Подкрепление следовало перебросить в Пиньян максимально быстро, поэтому было решено послать войска морем. В Порт-Артур поступили приказы флоту занять позиции возле устья реки Ялу с целью обеспечить прикрытие транспортов. Мало кто сомневались, что японский флот попытается предотвратить доставку свежих войск в осажденный город, и вполне реальной стала перспектива морского сражения.

Весь месяц в Порт-Артуре флот активно готовился к выходу в море. Фон Хеннекен продолжал выказывать беспокойство по поводу неудовлетворительного снабжения снарядами.

— Нам необходимо иметь по меньшей мере сотню снарядов на ствол, жаловался он, — а у нас всего сорок.

— Это сто шестьдесят на корабль, — заметал Роберт. — Затем «Цянь Юань» имеет подобное вооружение, значит, уже триста двадцать двенадцатидюймовых снарядов. Между нами говоря, мы можем уничтожить весь японский флот.

— Это далеко не так легко, как вам кажется, — проворчал немец.

Но в Порт-Артуре недостаток снарядов пополнить было нечем, а поскольку приказ начать боевые действия против врага был получен, то о нехватке боеприпасов оставалось только забыть. Роберт сосредоточился на более неотложных проблемах. Судя по печальному опыту крейсера «Гуан», тонкие стальные плиты, предназначавшиеся для защиты орудийных расчетов, оказались не просто бесполезными, а опасными. С легкостью разорванные на куски огнем японских кораблей, они поразили своими осколками столько же китайских моряков, сколько и снаряды противника. Поэтому он приказал снять такие плиты с остальных кораблей и вместо них уложить баррикады из мешков с углем, которые по его расчетам могли поглотить огневые удары противника. Он также распорядился оставить на кораблях по одной шлюпке, а остальные отправить на берег.

— Никто не покинет кораблей, — объявил он своим офицерам.

В довершение ко всему он распорядился подсоединить рукава брандспойтов к гидрантам, чтобы они были готовы смочить палубы непосредственно перед боем, а также наполнить корзины песком для тушения пожаров.

— Было бы неплохо убрать все эти лакированные украшения с надстройки, — предложил он Дину, — эти штуки загорятся, как порох.

— Я не могу наносить кораблям ущерб, — воспротивился адмирал, — к тому же убрать их — значит подорвать моральный дух моряков, — и лакированные украшения остались на месте.

Сам Дин сосредоточился на воспитании высокого морального духа у личного состава.

— Пощады врагу не будет, — объявил он в циркуляре для флота. — Даже если на корабле противника вывесят белый флаг, вы должны обстреливать его до тех пор, пока он не затонет.

Роберту хотелось выступить с протестом против такого безжалостного подхода, но он решил не вмешиваться.

В субботу 15 сентября 1894 года провожаемые всем населением Порт-Артура, двенадцать кораблей китайского флота в сопровождении нескольких канонерских лодок и торпедных катеров покинули бухту и вышли в открытое море. В бухте Даляньвань они соединились с шестью транспортами, предназначенными для перевозки четырех с половиной тысяч воинов и восьмидесяти полевых пушек. Там же находился дивизион углевозов, и следующее утро было посвящено погрузке на корабли угля с таким расчетом, чтобы каждый из них имел запас на максимально дальний переход.

В воскресенье вечером они опять вышли в море и к утру следующего дня достигли устья реки Ялу. Немедленно началась разгрузка транспортов — людей и вооружений. Боевые корабли Дина расположили поперек устья: два линкора в середине, крейсера и меньшие корабли по бокам. Были даны распоряжения проводить занятая с артиллерийскими расчетами. Когда боцманские дудки начали созывать команды на обед, наблюдатели нескольких кораблей доложили о дымах, приближающихся с юго-востока.

Дин и Роберт одновременно подняли подзорные трубы, но увидели только дымы, растущие с каждой минутой.

— Это, должно быть, противник, сэр, — сказал Роберт.

— Согласен. Передайте приказ, капитан. Флоту сняться с якорей и выйти в море. Поднять все боевые флаги.

— А боевой порядок, сэр? Линия вперед?

— Нет, нет. У нас приказ ждать противника. Мы пойдем в таком порядке, в каком находимся сейчас, — медленно, развернутым строем, скорости шесть узлов будет достаточно.

Роберт собрался было спорить: насколько он знал, единственным флотом, который вышел в бой развернутым строем, была испанская армада, но такое построение не оправдало себя. Но потом раздумал, поняв, что не имело значения, какой боевой порядок примет Дин, ведь все, что от них требовалось, — это подпустить японские корабли на дальность стрельбы своих двенадцатидюймовых орудий.

Подняв якоря, корабли устремились в море. Сразу после полудня появились японские корабли, следовавшие в боевом порядке линия вперед. Они были прекрасно видны в лучах полуденного солнца — все выкрашенные в белый цвет, на носу каждого сияла золотая хризантема — символ японского флота, красное солнце расцветило боевые флаги, развевающиеся на ветру. Роберт взглянул на часы и послал лейтенанта на мачту определить дистанцию с помощью секстанта. Фон Ханнекен находился в носовой башне с расчетом. Дин прохаживался по. мостику.

Море было спокойным, небо — ясным. Стоял прекрасный сентябрьский день. И двадцать два корабля неотвратимо шли навстречу друг другу, а их встрече предстояло стать первым в истории сражением бронированных паровых кораблей. Китайцы, двигаясь медленно, старались выдержать линию, но отдаленные от центра корабли начали отставать, и постепенно (опять, как у испанской армады, подумал Роберт) образовался полумесяц. На борту «Дин Юаня» все казались спокойными: флагманский корабль и корабли сопровождения выглядели столь величественно, что не было причины сомневаться в благоприятном исходе боя.

— Дальность шесть тысяч метров, — доложил лейтенант с боевой рубки над мостиком. — Пять тысяч шестьсот. Пять тысяч четыреста...

— Капитан Баррингтон, скажите капитану третьего ранга фон Ханнекену, что он может открывать огонь, — распорядился Дин и, не удержавшись по причине неудовлетворимого любопытства китайца, сам пошел вниз посмотреть на стрельбу орудий. Роберт передал команду, и минутой позже носовая барбетта полыхнула дымом и пламенем, а весь корабль содрогнулся, когда снаряд весом восемьдесят сорок фунтов вылетел из ствола. Роберт сделал запись в вахтенном журнале: было без десяти час, и битва у реки Ялу началась.

Первый снаряд упал с недолетом перед лидирующим японским крейсером, взметнув высокий столб белой воды. Теперь и «Цянь Юань» открыл огонь, его примеру последовали крейсера, хотя дистанция была слишком велика для их более легких орудий. Японская артиллерия не отвечала, но корабли приближались на всех парах. Лейтенант связи Роберта занимался идентификацией кораблей и докладывал их названия и характеристики своему гардемарину.

— Лидирующий корабль — «Есино», четыре тысячи тонн водоизмещение, может развивать скорость двадцати три узла, опережая любой из наших кораблей. Затем «Такатико» и «Нанива», корабли одного типа, водоизмещением по три тысячи пятьсот тонн; «Нанива» потопил «Гоусин». Следующий «Акицусима», три тысячи тонн, вооружен одним французским длинноствольным тринадцатидюймовым орудием. За ним флагманский корабль «Мацусима» и два корабля того же типа «Итсукусима» и «Хасидатэ», водоизмещением более четырех тысяч тонн. На них также установлены тринадцатидюимовые орудия и двенадцатидюймовое бронирование батарей.

Это были самые грозные их соперники. Не вызывало сомнений, что японские крейсера превосходят по мощи китайские. Следовательно, решить исход схватки предстоит линкорам, которые отсутствовали в японском флоте, они — единственное средство избежать неминуемого поражения.

Роберт видел, как «Есино», подойдя на три тысячи ярдов, изменил курс таким образом, чтобы пройти по касательной перед фронтом китайской линии кораблей. Остальные японские корабли повторили маневр лидера и одновременно открыли огонь, мгновенно море вокруг вскипело от разрывов снарядов. Роберт поразился точности и скорострельности японских орудий. И хотя первые снаряды легли с недолетом и только обдали линкоры потоками воды, дальность была быстро скорректирована. Теперь, когда оба флота находились на короткой дистанции, в артиллерийскую дуэль вступили орудия малого калибра — пушки Гочкисса и скорострелки Норденфельта, — а также многочисленные пулеметы.

— Попадание! — закричал Дин, увидев пламя и дым на фордеке «Есино».

Но повреждение не повлияло на маневренность и огневую мощь японского крейсера. А через минуту раздался крик:

— Адмирал ранен!

Озабоченный этим известием, Роберт спустился на главную палубу. Следов попадания вражеского снаряда нигде видно не было, но Дин лежал на палубе без сознания, из носа у него шла кровь. Рядом стоял фон Ханнекен.

— Что произошло? — прокричал Роберт.

— Он подошел слишком близко к орудию, и во время выстрела его ударило при откате, — объяснил немец.

Роберт склонился над адмиралом. Дин был жив и, вероятно, больше страдал от шока, чем от ранения. Баррингтон подозвал двух моряков.

— Отнесите адмирала в его каюту и останьтесь около него, — приказал он.

Затем посмотрел на фон Ханнекена.

— Вы должны принять командование, — сказал немец. — Больше некому.

— А Макгиффем? — Имелся в виду капитан «Цянь Юаня».

— Вы китаец, — заметил фон Ханнекен. — Какого бы цвета не была ваша кожа, а Макгиффем — шотландец. Это ваш долг, Баррингтон.

«Мне всего тридцать лет, — в отчаянии подумал Роберт. — И до сегодняшнего дня я ни разу не участвовал в морском бою». Но затем он вспомнил, что в таком же положении находился и Дин, и любой моряк китайского флота. Он расправил плечи.

Фон Ханнекен улыбнулся и козырнул:

— Какие будут распоряжения, адмирал?

— Выполняйте приказ Дина. Держите прежний курс и ту же скорость, не ослабляйте огня.

Роберт вернулся на мостик. Японцы тоже продолжали вести прицельный огонь. «Дин Юаня» окутывал дым от разрывов, как он и предвидел, лакированные украшения дымились, слышались частые удары снарядов по броневым листам надстройки. Удивительно, но японские снаряды не могли пробить корабельную сталь, это его немного утешило.

Насколько мог судить Роберт в нескончаемом грохоте, по мере того, как весь японский отряд прошел перед носами китайских кораблей, противник производил по двенадцать выстрелов на каждое орудие и, поддерживая такой замечательный темп стрельбы, обошел правое крыло китайского флота, а затем атаковал с тыла, находясь между китайскими кораблями, сушей — и транспортами.

Фон Ханнекен поспешил на мостик за распоряжениями. Но Роберт понимал, что безнадежно пытаться развернуть флот, не вызвав при этом неразберихи и хаоса.

— Используйте кормовые орудия, капитан, — приказал он.

Фон Ханнекен побежал на корму и возобновил стрельбу, а Роберт послал матроса определить ущерб, нанесенный кораблю, вышел и сам на крыло мостика оценить обстановку. На надстройке «Дин Юаня» во многих местах виднелись вмятины, но серьезных повреждений не было. Мешки с углем сыграли-таки свою роль, хотя некоторые из них разорвались, и уголь разлетелся по всей палубе. Но там, где бронирование отсутствовало, японские скорострельные пушки порвали тонкое железо на ленты, пострадало много моряков. Носовые лакированные украшения продолжали гореть, и их дым мешал наблюдению.

Оглядевшись, Роберт определил, что «Цянь Юань» хотя и был помят, но серьезных повреждений также не получил. Меньшие корабли пострадали более существенно, но и они сохранили полную боеспособность. Он почувствовал прилив уверенности, которая, однако, немедленно испарилась при звуках возобновившейся с кормы канонады. Но японцы, похоже, уже израсходовали на китайцев весь свой боезапас и при этом ни только не потопили, но даже не вывели из строя ни одного корабля, в то время как несколько японских крейсеров горели. Теперь, судя по всему, последнее слово оставалось за более мощной сталью китайских кораблей.

И тут он услышал тревожный крик своего офицера оперативной связи, капитана третьего ранга Суна, и поспешил к нему. Оказывается, левофланговый корабль, бронированный крейсер «Цзи Юань», увеличив скорость, покинул китайский боевой порядок и направился на юг. В этот момент на мостике появился адмирал Дин. Выглядел он несколько хуже, чем можно было ожидать после того, что с ним случилось, и кипел в бессильной злобе от происходящего.

— Негодяй! — ревел он. — Трусливый негодяй! Я сниму с него голову, Баррингтон! Я сниму с него голову!

Роберт задохнулся от гнева: вот и соседний с крейсером «Цзи Юань» корабль «Гуан Ця», тоже увеличив скорость, бросился наутек.

— Мы потеряли два корабля, — грустно констатировал фон Ханнекен, тяжело дыша после подъема на мостик.

— Трусы получат свое, — взвыл Дин.

Фон Ханнекен посмотрел вслед уходящим кораблям:

— Я имел в виду другое.

Они пристально всмотрелись в даль сквозь завесу дыма и увидели, что на крайнем правом фланге флота, где напор японских кораблей достигал наивысшего накала после обходного маневра, корабли «Чао Юн» и «Ян Вей» пылали от носа до Кормы.

— У нас есть еще шесть кораблей, — заявил Дин. — Продолжайте вести огонь.

Бой продолжался. Несколько японских кораблей тоже получили серьезные повреждения. Роберт почувствовал великое облегчение от того, что Дин опять принял на себя командование. Ему казалось, что исход сражения еще не предрешен. И тут китайскую эскадру постигла подлинная катастрофа: крейсер «Цзи Юань» на правом фланге поредевшей линии китайского боевого порядка был поражен тринадцатидюймовым снарядом прямо в ватерлинию. Прежде чем кто-либо успел понять, что случилось, двухтысячетонная громадина перевернулась и скрылась в волнах. Находящиеся на мостике «Дин Юаня» остолбенели от ужаса, даже огонь с обеих сторон ослаб.

— Возобновить огонь! — закричал Дин. — Немедленно возобновить огонь! Где фон Ханнекен?

Он еще не успел закончить фразу, как немец появился из клубов дыма. Кровь струилась у него по правой руке. Форменка была порвана.

— Вы ранены! — воскликнул Роберт.

— Ерунда, царапина. У меня серьезное сообщение: у нас кончились боеприпасы к двенадцатидюймовым орудиям.

Роберт и Дин, будто молнией пораженные, уставились на него.

— Я предупреждал вас о таком исходе — сказал фон Ханнекен. — Теперь остается сидеть и ждать, когда нас разорвут на куски.

Дин побежал вдоль мостика посмотреть на корабли японцев, которые, изрыгая огонь, обходили левое крыло поредевшего китайского флота, замыкая круг.

— «Цянь Юань» пока сражается, — прокричал он. — О, храбрый Макгиффем!

Не успел он договорить, как тяжелые пушки «Цянь Юаня» тоже смолкли.

— Мы проиграли, — заявил Дин, вернувшись на командный пост с унылым видом.

— Только чудо нас спасет, — согласился фон Ханнекен.

Роберт спустился на главную палубу, чтобы отдать приказ провести торпедную атаку. До сих пор ни один японский корабль не потоплен, поразить бы хоть один из них... Как только смертоносные трубы ударились о воду, ему показалось, что буквально на глазах происходит чудо. Замкнув круговой маневр и тем самым наполовину сократив численность китайского флота, японцы внезапно заглушили главные калибры и теперь на полной скорости уходили на юго-восток.

Торпеды бесцельно канули в море. Китайцы изумленно переглядывались.

Роберт вернулся на мостик.

— Какие будут приказания, адмирал?

Дин молча теребил усы, он, как и все, недоумевал по поводу случившегося.

— Мы возвращаемся в Вэйхайвэй, — сказал он наконец, — снять с кораблей раненых и пополнить запасы. А также разобраться с трусами, сбежавшими с поля сражения.

Крейсер «Цзи Юань» вечером того же дня пришел в Порт-Артур. В него попал один тринадцатидюймовый снаряд, превратив афтердек в обломки, но тем не менее крейсер вовсе не был выведен из строя.

— Сражение проиграно, — сообщил капитан Сэнь толпе, собравшейся на причале. — Наш флот разгромлен.

Новость мгновенно разлетелась по городу и окрестностям. Позже Джоанна и Виктория поехали в город попытаться узнать о потерях. Обе чувствовали себя больными. Когда они прибыли в порт, крейсер уже ушел, а вместо него стоял торпедный катер, экипаж которого опроверг сообщение Сэня и заявил об одержанной победе.

— Японцы беспорядочно отступили, — заявил капитан катера. — Адмирал Дин остался хозяином залива Чжили.

— Велики ли потери? — спросила Виктория. — Какова судьба флагманского корабля?

— Кораблю досталось, мисс Баррингтон, очень сильно досталось. Не знаю, сколько членов экипажа погибло, но думаю, много.

На этом закончилась их недолгая эйфория. Ночью они почти не спали, а на следующее утро Джоанна позвала Викторию на веранду, чтобы показать ей флот, или, вернее, то, что от него осталось: пять кораблей, уходящих на юг в нескольких милях от берега. Линкоры были легко узнаваемы, но даже в подзорную трубу не удалось определить, насколько серьезно они повреждены.

— Почему корабли уходят? — спросила Виктория. — Они должны защищать нас, разве не так?

Никогда она не чувствовала себя такой всеми покинутой, и не только из опасения, что японцы могут атаковать Порт-Артур. Она глубоко переживала уход корабля Роберта, не зная даже, жив ли ее брат.


А тем временем угроза нападения японцев становилась все более реальной. Битва за Пиньян развернулась еще до того, как два флота встретились у реки Ялу, и японцы одержали победу. Теперь они претендовали на всю Корею, и спустя месяц после морской битвы вторая армия маршала Оямы высадилась севернее Порт-Артура.

— В ноябре в Порт-Артуре всегда дождливо, — сказала Джоанна. Они с Викторией сидели на веранде, глядя на струи дождя. Ветра не было, поэтому сама веранда оставалась сухой. Вдалеке постоянно слышались раскаты, но это был не гром. То доносилась канонада японских пушек, обстреливающих перешеек.

Виктория была уже на восьмом месяце беременности, и ей казалось, что она стала огромной, как дом. Время для нее тянулось болезненно медленно, самочувствие стало отвратительным. Но самым отвратительным было ощущение полной изоляции, в котором находилась не только она, но и десять тысяч обитателей Порт-Артура. В город не поступало никаких сообщений после ухода последней канонерской лодки 19 сентября, то есть шесть недель назад. Японский флот, оправившийся после необъяснимого ухода из боя, позволившего Дину вывести свои линкоры в Вэйхайвэй, теперь постоянно бороздил морские просторы вблизи Тигрового Хвоста. Японцы контролировали залив Чжили. Иногда их корабли подходили достаточно близко к берегу и обстреливали бухту: очевидно, они получили приказ не разрушать сам город. Орудия китайских фортов редко отвечали им огнем. Причиной тому была, конечно, и необходимость беречь снаряды, но в куда большей степени, и Виктория это хорошо понимала, — низкий боевой дух бойцов местного гарнизона.

Японцы отрезали город от внешнего мира, и с севера, окопавшись на самом перешейке в ожидании приказа к штурму, их артиллерия продолжала вести выматывающий противника огонь. А в это время городские власти от губернатора и ниже продолжали твердить, что Порт-Артур остается неприступным. Но как можно было верить в это, если даже флот ушел.

Джоанне или Артуру приходилось каждый день ездить в город, поскольку то и дело требовалось пополнить запасы тех или иных продуктов, а городские жители с большей готовностью продавали товары варварам, имеющим деньги, нежели своим соотечественникам. Сегодня Артур вернулся из города обеспокоенным.

— Город наводнен листовками, — сообщил он — Подписанные маршалом Оямой, они призывают сдать Порт-Артур.

— Листовки? — удивилась Джоанна. — Как они туда попали?

— Никто не знает. Но присутствие японских агентов в городе вызвало панику. Меня беспокоит содержание листовок. В них говорится, что нет никакой надежды на спасение, что и армия и флот Китая разгромлены. Японское командование обещает, что, если мы сдадимся, никому не причинят никакого вреда, частная собственность будет сохранена. Но если не сдадимся... город будет отдан на разграбление.

Виктория услышала, как тетя шумно втянула воздух. Джоанна уже пережила разграбление, когда город Уху попал в руки Тайпинов. Но это произошло более сорока лет назад, когда она была девушкой, не старше самой Виктории, молодой и сильной...

— Как отреагировал губернатор? — спросила Джоанна низким голосом.

— Он ответил, что будет защищать город до конца, — сообщил Артур. — Несчастный малый, у него нет выхода. Если он будет обороняться и потерпит поражение, его убьют японцы, если же сдастся и вернется в Пекин, его казнят Цины. — Он сел рядом с женой и взял ее руки. — Те, о ком мы говорим, — цивилизованные люди, Джо. Разговоры о разграблении имеют лишь одну цель: запугать обороняющихся.

Обе женщины с недоверием посмотрели на него. Они прекрасно помнили потопление парохода «Гоусин», когда две тысячи человек были брошены тонуть. Японцы умеют вести себя цивилизованно, но они совершенно безжалостны, когда дело касается достижения ими своих целей. Артур понял, о чем думают женщины.

— Они спасли британских офицеров, не так ли? И они, безусловно, не тронут европейцев.


— Надо что-то делать, — настаивал Джеймс Баррингтон. — Вы не можете просто оставить порт.

Ли Хунчжан наблюдал за взволнованным варваром. Он знал этого человека много лет, видел его восхождение от неуверенного в себе мальчика до той влиятельной личности, которой тот теперь был. Его сердце обливалось кровью, когда он видел Джеймса таким. Но у него был не один ребенок, и в любом случае...

— Порт-Артур неприступен, Баррингтон.

— Вы действительно в это верите, Ли? Верите?

Ли развел руками по столу:

— Мы должны верить. И даже если он падет в конце концов, каждый день его обороны дает нам отсрочку. Он оттягивает на себя всю японскую армию. Как бы мы не переживали, ничем не можем помочь, Баррингтон. Генерал Юань Шикай отступает в Маньчжурии. У нашего флота нет боеприпасов, чтобы продолжать войну. Нам остается единственное: держаться и надеяться, что японцы в конце концов надорвутся.

— Мне нужно видеть Цыси, — сказал Джеймс.

— Она не хочет встречаться с вами. Как и все, она расстроена происходящим. Да и что вам даст эта встреча? Цыси больше не владеет ситуацией в стране. Вам бы уж скорее следовало повидаться с императором. — Он кисло улыбнулся. — Однако и он не хочет вас видеть.

— Вы знаете не хуже меня, Ли, что на самом деле Цыси полностью контролирует события.

— Это не так, Баррингтон. Ее величество отдыхает от общественной жизни.

— Тогда скажите, мне, действительно ли она истратила фонды флота на строительство для себя каменной копии колесного парохода «Миссисипи» на Орнаментальных Водах? Именно те фонды, которые позволили бы пополнить недостаток боеприпасов наших кораблей?

— Я ни о чем подобном не слышал, — ушел от ответа Ли. — За департамент флота отвечает принц Цюнь. Вам следует обратиться к нему.

— И он, конечно, тоже не хочет меня видеть. А вы, Ли, начали кривить душой.

Ли старательно прятал глаза.

— Порт-Артур неприступен, — повторил он. — Возложите свои надежды на это, Баррингтон.


Виктория проснулась. Удивительно, что она вообще могла спать, поскольку стоял непередаваемый и к тому же непрекращающийся шум. К непрерывному обстрелу с севера присоединился грохот орудий кораблей японского флота, подошедших к побережью и непрерывно бивших над городом по фортам на холмах. Вой снарядов, грохот разрывов и приглушенные расстоянием голоса усталых и перепуганных людей слились в жуткую какофонию. Но оттого, что все это носило постоянный характер, она перестала обращать на шум внимание, привыкла, как привыкают к постоянной головной боли. Тогда что же разбудило ее так внезапно?

Она села в постели и прислушалась к душераздирающим воплям, доносившимся из города. Виктория встала и подошла к окну — вопли стали громче. За спиной открылась дверь, и вошла Джоанна:

— Японцы преодолели перешеек.

Виктория обернулась к ней:

— Вот мы и пропали!

— Но на горах еще остаются форты...

— Если форты позволили японцам перейти перешеек, то не помешают им взять Порт-Артур, тетушка Джо.

— Послушай, — попыталась успокоить племянницу Джоанна. — Нам ничего не угрожает. Запомни это. Конечно, придется не выходить из дома несколько дней, пока не решится исход боя.

«Хорошо, еслитолько не выходить из дома», — подумала Виктория. Пока дом Дженкинсов казался прибежищем если не мира и спокойствия, то, по меньшей мере, надежды укрыться от войны. Ни один японский снаряд не разорвался поблизости; все они летели выше, минуя город. Это обнадеживало. Судя по всему, японские командиры, несмотря на рассказы об их бесчеловечности и маниакальной решимости взять Порт-Артур штурмом, если потребуется, не собирались понапрасну убивать мирных граждан.

Деревья, среди которых располагался дом, полностью скрывали его от разрушительных свидетельств войны. В душах его обитателей тлела надежда, что ужасы войны минуют стороной этот маленький островок Англии — Артур Дженкинс вывешивал флаг Сообщества над домом — и оставят его нетронутым. Но надежда эта таяла с каждым днем. На третье утро после падения перешейка Виктория сидела на веранде и ей казалось, будто она слышит предсмертные крики сражающихся. Несмотря на то что дядя Артур Давно не покидал дом, а слуги не приходили, оставив дела на Джоанну, все знали: японцы с боями продвигаются по холмам и сейчас остановились, готовясь к решающему штурму. Как ей хотелось, чтобы губернатор капитулировал! Без сомнения, за все сделанное им его хозяева в Пекине сохранят жизнь ему и тем, кем он командовал. Однако артиллерийская канонада продолжалась.

Вдруг Виктория заметила движение между деревьями и взволнованно встала с места. По склону холма сразу за пределами поместья бежали люди. Даже на таком расстоянии она узнала в них китайских солдат, изможденных, грязных и напуганных, лишь немногие были при оружии. Зато несколько из них прикрывались от дождя зонтами. Эти зонтики стали для Виктории решающим показателем их боевых качеств. Они олицетворяли собой поражение, напоминая первые струйки воды, просачивающиеся через поврежденную плотину, которые предвосхищают наводнение. Тетя Джо тоже увидела солдат.

— Трусы! Их непременно расстреляют, — предположила она, выйдя на веранду.

— Они утратили надежду на победу, — возразила Виктория. — Я думаю, чем раньше все кончится, тем лучше.

Все утро мимо их имения непрерывно шли солдаты. Сначала никто из них не обращал ни малейшего внимания на дом среди деревьев: все жители Порт- Артура знали, что он принадлежит преподобному Дженкинсу, который с годами стал очень уважаемым человеком в общине, и вовсе не оттого, что женился на женщине из семьи Баррингтонов.

Но вот когда семейство собралось за скромным ленчем, так как запасы продовольствия постепенно истощались, три солдата перелезли через забор и подошли к крыльцу. Джоанна вышла к ним поговорить.

— Что вам нужно? — спросила она.

— Мы останемся здесь, — ответил один из них — капрал.

— Ваше место в городе, — напомнила Джоанна.

— Нам туда нельзя — убьют. Мы останемся. Японцы здесь нас не потревожат. — Он показал на британский флаг. — Они не станут воевать с британцами.

Джоанна в нерешительности посмотрела на Артура, который вышел на веранду узнать, что происходит.

— Формально это будет означать, что мы укрываем солдат во время военных действий, — сказала она.

— Они — наши люди, — заметил Артур.

— А если вся армия решит встать лагерем на нашей земле?

— Не стоит утрировать, — возразил ей Артур, затем обратился к солдатам: — Вас не должны видеть. Пройдите в дом и спуститесь в погреб.

— Есть, мы все сделаем, как вы говорите, — радостно согласился капрал.

Они цепочкой прошли через дом, бросая любопытные взгляды на Викторию.

— Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, — сказала Джоанна.

— Мы представляем христианскую церковь и, таким образом, учение Христа, — строго одернул ее Артур.

Шло время, и крики продолжавших сражаться слышались совсем близко, на фоне артиллерийских разрывов отчетливее зазвучали винтовочные выстрелы. Дом Дженкинсов окружили смерть и разрушение. Джоанна отнесла воды и немного еды в подвал солдатам, а Виктория вернулась на веранду, чтобы иметь хоть какое-то представление о происходящем. Вскоре она увидела четырех женщин, спешащих среди деревьев, и в ближайшей из них узнала повариху Джоанны Чутэ.

Женщины выглядели очень напуганными; волосы Чутэ, всегда аккуратно уложенные на затылке, растрепались на одежде, зияли прорехи, так как им пришлось продираться через лес. Одна из них, достаточно старая, едва держалась на ногах от усталости.

— Это моя мать и сестры. Японцы в городе, мисс, — сообщила Чутэ Виктории. — Они убивают всех без разбору.

Виктория не поверила ей, но и прогнать не решилась.

— Лучше вам пройти в дом, — сказала она. — И не попадайтесь никому на глаза.

Джоанна направила их в подвал, где уже были солдаты.

— Как вы думаете, она сказала правду? — спросила Виктория.

Ее тетушка выглядела неуверенной.

— Они считаются цивилизованными...

Тут она взглянула мимо племянницы, на ворота.

— О Господи, — только и произнесла Джоанна.

Она увидела группу людей, спорящих напротив входа. Они были одеты не в синюю с белым униформу и высокие кепи японских солдат, а в довольно свободную одежду и вместо винтовок со штыками вооружены страшными двуручными мечами, засунутыми за пояс. И это явно были японцы.

— Они показывают на флаг, — уверенно сказала Виктория.

В этот момент Джоанна, удивив и встревожив Викторию, упала на колени и начала молиться. Виктория вбежала в дом.

— Дядя Артур! Тетушка Джо... — Артур Дженкинс поспешил за ней на веранду и взглянул на жену. — Я только сказала, что они показывают на флаг, — объяснила Виктория.

— То же самое, что делали тайпины перед тем, как взять ее, — пробормотал Артур.

— О Боже мой! Извините, дядя Артур, я не знала.

— Как ты себя чувствуешь? — Артур обнял жену за плечи и медленно поднял на ноги. — Пойдем, дорогая, пойдем... — Он увидел, как ворота широко раскрылись и японцы — с десяток не меньше — вошли во двор. — Отведи тетю в дом, — сказал Артур вполголоса и повернулся к непрошенным гостям.

Виктория хотела остаться с ним, но нужно было отвести Джоанну в дом. Слезы текли по лицу Джоанны, но она не произнесла ни слова. Виктория усадила ее и вернулась к двери, прислушиваясь к голосу дяди.

— Что вам нужно? — Артур спрашивал по-китайски. — Разве вы не видите флаг? Это британский флаг. Британский!

— В дом есть китайцы? — спросил один из японцев на ломаном мандаринском диалекте.

— Здесь нет китайцев, — убеждал их Артур, — вы...

Виктория услышала, шорох рядом с собой. Один из китайских солдат, заслышав голоса, высунулся из-за двери подвала.

— Вернись, — тихо предупредила она его. — Закрой дверь.

Но японцы уже увидели его через открытую входную дверь. Со звериным рыком они оттолкнули в сторону Артура — он тяжело упал — и ринулись к дому, вытаскивая на ходу страшные мечи.

— Стойте! — закричала Виктория. — Остановитесь! От неожиданности они действительно остановились, чтобы взглянуть на нее, и она увидела звериный огонь в их глазах. В их глазах она была не только беременной женщиной, но и безошибочно относилась к длинноносым европейцам. — Стойте, — повторила она, полагая, что они и вправду ее послушаются.

Японцы топтались в нерешительности, а солдат, замеченный в дверном проеме, выбежал, надеясь выбраться из дома и скрыться в лесу. Японцы вновь закричали и погнались за ним. Виктория невольно схватилась за шею, когда огромное лезвие меча, просвистев, начисто снесло голову китайца с плеч. Китаец даже не вскрикнул, его голова покатилась через комнату и ударилась о ножку стола, тело упало на пол, заливая все вокруг кровью.

У Виктории подкосились колени, и она опустилась в кресло. Точно сквозь туман она увидела, что Джоанну, сидящую на диване неподалеку от нее, начало тошнить. Японцы вбежали в дверь подвала и загрохотали башмаками по лестнице. Послышались вопли ужаса, дьявольские крики и смех, мольбы о пощаде. Одна из китайских женщин выскочила из двери и побежала через холл. Но два японца настигли ее. Поймав девушку, они расстегнули кимоно и нательное белье, обнажив торчащую от возбуждения плоть, бросили свою жертву на пол и сорвали с нее одежду. Виктория хотела закрыть глаза и не смогла. В ужасе глядя на происходящее, она думала, напоминали ли они с Таном хотя бы отдаленно все это тогда, в сладких муках взаимной страсти.

Но для китайской девушки не было никакой страсти; когда мужчины закончили с ней, они изрезали и исполосовали ее тело мечами и бросили на полу. Виктория стремилась попытаться остановить их, но не могла и пошевелиться. Она хотела закричать, но горло сжал спазм. Она сидела недвижимо и смотрела, ощущая, как в животе у нее будто что-то оборвалось.

Из подвала появились другие японцы, одеваясь на ходу. Их мечи были влажными от крови, а сами они возбужденно пересказывали друг другу и вновь переживали то, что сделали. Они вытерли мечи о клочья одежды девушки, изнасилованной и убитой в холле. Затем, к ужасу Виктории, японцы заправили мечи за пояса, выстроились перед ней в ряд и поклонились.

— Китайц больше нет, — доложил японец, говорящий по-китайски. — Мы идти. Китайц больше нет.

Они строем вышли из комнаты, спустились по ступеням веранды и пересекли двор. Виктория слышала собственное дыхание даже сквозь рыдания Джоанны. Она встала и, шатаясь, пошла к двери. Японцы скрылись за деревьями, остался только дядя Артур, лежащий на том же месте, куда его толкнули непрошенные гости.

Виктория опустилась возле него на колени, попыталась приподнять его голову и поняла, что он мертв. Несколько минут она так и стояла перед ним на коленях не в силах шевельнуться, движение в ее животе перерастало в боль.


— Входи, Роберт. — Дин Цзюцян расположился у стола в адмиральской каюте на линкоре «Дин Юань». — Садись. — Роберт козырнул и сел напротив него. — Порт-Артур пал...

Роберт сглотнул. Он знал, это неминуемо случится. Но чтоб так скоро?..

— Город был отдан на разграбление, — продолжал Дин. — По поступающим данным, там произошла жуткая резня. Подробностями я не располагаю, но уверен, что европейцам сохранили жизнь, ведь это война между Китаем и Японией. У меня нет никакой информации о твоей сестре или тете с дядей. И отпуск тебе предоставить я не могу, Роберт.

— Я все понимаю, сэр.

Они всегда были друзьями, а за последние несколько трагических месяцев их дружба стала еще крепче, Роберт стоял плечом к плечу, когда Дин осудил капитана крейсера «Цзи Юань» за проявленную трусость и приговорил к немедленной казни. Капитан был тут же обезглавлен. Но он знал, так же как знал и Дин, что причина их поражения при Ялу вовсе не в бегстве китайских крейсеров, а в преступной халатности, из-за которой они остались без боеприпасов... и до сих пор оставались без этого корма для своих орудий.

— Я собираюсь сделать запрос, есть ли у нас хоть какая-нибудь надежда пополнить боезапасы, чтобы выйти в море.

— Ни малейшей, как я полагаю.

Роберт не знал доподлинно, насколько адмирал осведомлен о его личной жизни.

— Моя семья имеет определенное влияние на вдовствующую императрицу. Может быть, я должен поехать в Пекин...

Дин мрачно усмехнулся:

— Не думаешь ли ты, что я не рассматривал такой вариант, Роберт? Я даже написал обо всем наместнику Ли Хунчжану. Он ответил, что это ничего не даст. Ее величество больше не контролирует Пекин. Император проводит свой курс. И он не дружит с теми, кто когда-то имел дело с его тетей. Мы должны надеяться на лучшие времена. Это все, что нам остается.

Дин, как почувствовал Роберт, сдался. И его трудно было винить, ведь хозяева так его подвели. Но сам Роберт не имел намерения опускать руки. Кроме того, он остро нуждался в информации. Сойдя на берег, Роберт написал письмо отцу, но только в середине декабря, когда уже изредка шел снег, получил ответ.

«Виктория и Джоанна вернулись в Шанхай благодаря учтивости японцев, — писал Джеймс, — если это можно так назвать. Они стали свидетелями только одной сцены резни, но этого хватило, чтобы с Артуром Дженкинсом случился сердечный удар, от которого он умер. Смерть мужа и все пережитое ввели Джоанну в состояние шока, из которого она, по нашему мнению, вряд ли когда-нибудь выйдет.

Японцы приносят извинения во все стороны. Они заверяют, и это подтверждают некоторые свидетели, например корреспондент «Таймс» Виллиерс, что их регулярные войска вели себя безупречно. К несчастью, в армию Оямы, похоже, были включены подразделения так называемых самураев. В Японии с этим классом официально покончено, но осталось еще много приверженцев древнего кодекса чести воина «бусидо», который, как я понимаю, обладает многими достоинствами, но в котором также воплощается порочная мысль о том, что побежденный не заслуживает снисхождения. Эти необузданные самураи, незнакомые с дисциплиной и по этой причине неподвластные никакому боевому командованию, использовались в качестве носильщиков и ординарцев. По традиции, они постоянно носят при себе грозные мечи, и с этим ужасным оружием их выпустили на несчастных жителей Порт-Артура. Говорят, их будто бы наказали за имевшие место эксцессы, но это слабое утешение для убитых и покалеченных.

Но тебе, конечно, хотелось бы побольше услышать о Виктории. Она пережила выпавшее на ее долю испытание со всей стойкостью и мужеством, которые я мог бы ожидать от своей дочери. События Того дня вызвали преждевременные роды, с которыми, в отсутствие какой-либо помощи, — тетя находилась в состоянии прострации, пережив боль и шок, — Виктории пришлось управляться одной.

За это и за рождение здорового ребенка я горжусь ею, но должен сказать, что факт китайского происхождения дитя безмерно расстроил твою мать. Она едва смогла заставить себя взглянуть на внука, а Виктория до сих пор отказывается раскрыть имя отца. Нам остается только сделать пренеприятное предположение, что он — один из наших слуг. Тем не менее она сказала нам, будто бы ты выразил желание усыновить ребенка. Если это правда, я бы хотел услышать подтверждение от тебя самого как можно скорее, поскольку тогда наше положение значительно облегчится...»

Письмо было адресовано на дом Роберта в Вэйхайвэй, и он сошел на берег, чтобы получить его. Сейчас, прочитав письмо отца, он улыбался Чжан Су через комнату.

— У нас будет приемный сын, — сообщил он.

— Ты мне ничего не говорил об этом.

Я хотел сделать тебе сюрприз, поэтому молчал, пока все до конца не решилось. Сын. Разве это не прекрасно? Как только война закончится, мы поедем в Шанхай и заберем ребенка.

— Я не понимаю, — запротестовала Чжан Су.

— Тут нечего и понимать. Как только закончится война, ты станешь мамой. Так что радуйся.


— Ты, — заявил Адриан своей сестре, — дерьмо!

Виктория отвернулась. После возвращения домой она избегала оставаться с ним наедине. Сначала это не составляло труда, так как она пребывала в таком состоянии, что была сразу направлена в постель с ребенком и не выходила из спальни несколько недель. Сейчас она чувствовала себя здоровой, как прежде. И он воспользовался первой же возможностью застать ее в саду, где она гуляла с сыном.

— Забеременеть без мужа само по себе плохо, — сказал Адриан, — но от китайца... Ты знаешь, что бы я сделал на месте нашего отца? Я бы привязал тебя и того мерзавца друг к другу и бросил вас обоих в реку.

— Мне только остается радоваться, что ты не мой отец, — спокойно отозвалась Виктория. Она ничуть не сомневалась, что возмущение его вызвано отнюдь не попранной честью семьи. Его бесила мысль, что она позволила другому человеку залезть в свою постель. Он возненавидел бы любого человека, а уж китайца... И это все, что он знал об отце ребенка. Цин Сань таинственно исчез из Дома Баррингтонов, пока Виктория была в Порт-Артуре, поэтому Адриан никак не мог докопаться до тайны сестры.

— Точно, — согласился Адриан. — Считай, тебе повезло, поскольку я могу вскоре занять место отца. Настанет такой день, отец, заметь, не молодеет.

— Ты непристоен. И почему ты думаешь, что когда-нибудь станешь хозяином Дома? Роберт...

— Роберт? — Он презрительно прищурился. — Роберт далеко, дражайшая сестричка. Участвует в войне, которая, вероятно, никогда не кончится. И в которой он, вероятно, не выживет.

То, что конец не заставит себя ждать, было очевидно всем. Всем, кроме, казалось, властителей Пекина. Возможно, они надеялись на приход зимы, которая остановит продвижение японцев и боевые действия в Маньчжурии. Но несмотря на штормовую погоду в заливе Чжили и в Японском море, установившуюся к концу года, японцы, обладая тотальным морским превосходством, не давали передышки своему противнику.

Невзирая на обильные снегопады и штормовые ветры, на Шаньдунском полуострове была высажена и вскоре там закрепилась японская армия; Вэйхайвэй, считавшаяся даже более неприступной, чем Порт-Артур, была теперь открыта для атаки с суши.

— Нам следует выйти в море, есть у нас боеприпасы или нет, и попытаться разгромить японцев таранными ударами, — сказал Роберт. Фон Ханнекен самовольно покинул флот, поскольку отпала необходимость обслуживать орудия крупного калибра.

— У меня нет на это приказа, — ответил Дин. — Мне приказали оставаться в Вэйхайвэй и оборонять базу до последней возможности. У нас еще есть боеприпасы для пушек Гочкисса. Мы — плавающие форты. И нас не смогут атаковать с моря.

Безусловно бухта выглядела хорошо защищенной. Ее прикрывали два острова, на одном из которых, Логундао, относительно большом, располагалось два форта. Между этим островом и континентом и от него до маленького укрепленного острова Идао и дальше до южного окончания бухты были натянуты плавучие боны. Внутри этих оборонительных сооружений находилось около восемнадцати квадратных миль защищенной акватории.

Защищенной с моря. Но японцы упорно продвигались по суше, и через несколько дней снаряды стали перелетать через холмы и ложиться в бухту. Орудия фортов — их было несколько на континенте и на островах — давали энергичный отпор противнику в то время, как корабли стояли на якорях, словно мишени.

Вскоре японцы начали обстреливать город Вэйхайвэй, и Роберт поторопился на берег проведать семью. Чжан Су и ее служанки были в ужасе, поскольку все уже знали о случившемся в Порт-Артуре.

— Именно поэтому вам не грозит разграбление, — сказал им Роберт насколько смог убедительно. — Японцы никогда больше не осмелятся бросить подобный вызов мировому сообществу. Укрывайтесь в подвалах. Я приду к вам, как только смогу.

Возвратиться на линкор «Дин Юань» оказалось непросто, так как после захода солнца температура упала значительно ниже нуля, и море начало покрываться льдом. Но нет худа без добра. Его каюта на корабле была теплой, а холод, похоже, подействовал и на японцев: их орудия молчали. Он пообедал с Дином, как и обычно, проверил службу наблюдателей и рано лег спать. Разбудил его сразу после полуночи 4 февраля тревожный трезвон судовых колоколов.

Роберт выпрыгнул из постели, натянул одежду и взлетел на мостик. Стало еще холодней, а ночь, казалось, рассыпалась калейдоскопом сверкающих огней и грохотом пальбы стреляющих во всех направлениях пулеметов и взлетающих в небо сигнальных ракет.

— Они пытаются пробить плавучие боны, сэр, — выпалил капитан третьего ранга Сун.

Роберт поднял подзорную трубу, но ничего не смог разглядеть в темноте за пределами освещаемого сигнальными ракетами пространства.

— Торпедные катера, — пробормотал Дин, присоединяясь к ним. — Если они пройдут...

Роберт понял, что тот имел в виду. Бухта Вэйхайвэй была длиной шесть и шириной четыре мили, при этом глубины имела небольшие, с частыми мелями, и здесь не нашлось бы пространства для маневра линкора.

— Мы должны выйти в море. — Роберт почти умолял.

— Давайте посмотрим сначала, смогут ли они пройти. Давайте... — Один за другим прогремели несколько взрывов. Японские торпедные катера миновали боны и пускали свои смертоносные стальные рыбины во всех направлениях.

— Капитан третьего ранга Сун! — скомандовал Роберт. — Максимально поднимите пары и затем выбирайте якорь.

— Слушаю, сэр. — Сун побежал к лестнице и возле нее застыл, выбросив руку в сторону. В темноте показался силуэт двухтрубного японского торпедного катера.

— Огонь! — закричал Роберт. — Немедленно, из всего, что у нас есть.

Пушки Гочкисса и пулеметы изрыгнули пламя и свинец, но им не хватило мощи остановить японский катер, который, подойдя на дистанцию триста ярдов, резко ушел в сторону порта. Роберт уставился на катер, и сердце его ухнуло. Катер был подбит, на носу разгорался пожар, но торпеды он успел-таки выпустить. Баррингтон поймал себя на том, что считает секунды. На шестой секунде с кормы послышался мощный глухой удар, и в небо поднялся высокий столб воды.

Линкор только вздрогнул, будто в море встретил очень сильную волну. Но никакая волна не смогла бы пробить его корпус.

— Рожками играть команду задраить переборки, — приказал Суну Роберт, удовлетворенный уверенным звучанием собственного голоса. Затем он спустился навстречу поднимающемуся начальнику машинного отделения Макинтошу.

— Машинное отделение по левому борту затапливает, сэр, — доложил Шотландец. — Вода поступает с кормы.

— У вас хватит пару для двигателя по правому борту?

— Пока да, сэр. Но переборки дали течь.

— Максимально поднимите пары и ждите приказов.

Роберт вернулся на мостик, где его ждал Дин.

Слушая его доклад, адмирал тянул себя за усы.

— Телеграфируйте, капитан. Мы атакуем эти канонерские лодки.

Роберту стало не по себе.

— Должен сказать вам, сэр, нашему кораблю жить осталось десять минут.

Дин уставился на него:

— Тогда что ты предлагаешь?

— Пока есть пар, выброситься на берег. В этом случае мы сможем хотя бы использовать свои орудия.

Дин не решался отдать подобное приказание. Подошел к поручню, посмотрел на рвущуюся взрывами ночь; линкор начинал крениться.

— Хорошо, капитан Баррингтон, — сказал адмирал. — Используйте все средства для спасения корабля. — Он повернулся к своему другу и протянул руку. — Боюсь, мы провели последний бой вместе, Роберт.

(обратно)

Глава 8 СТО ДНЕЙ

— Флот разгромлен, ваше величество, — докладывал Чжан Цзинь. — Линкор «Дин Юань» превращен в ржавеющие обломки, разоружаемые японцами после захвата Вэйхайвэй.

— У нас было два линкора, — холодно заметила Цыси. Все ее существо, чувствовалось, переполнял такой гнев, что дамы, стоящие как всегда за ее спиной во время рисования на берегу Орнаментальных Вод, дрожа, жались друг к другу.

— Линкор «Цянь Юань» попал в руки японцев после сдачи порта, ваше величество.

— Я никогда раньше не слышала, чтобы линкоры сдавались.

— Были израсходованы все боеприпасы, ваше величество.

— Мы стали жертвами вероломства и предательства. Вызовите адмирала Дина в Пекин. Я сниму с него голову.

— Адмирал Дин мертв, ваше величество. Он покончил с собой после сдачи флота, как и все старшие офицеры.

Цыси пронзила его быстрым тревожным взглядом:

— Все?

— Все за исключением коммодора Баррингтона, ваше величество.

— Ха! — Сообщение ее явно успокоило. — Он предпочел позор!

— Лишать себя жизни противоречит традициям христианства, ваше величество.

— Не по-христиански, — пробормотала Цыси. — Война идет плохо для нас.

— Боюсь, она проиграна, ваше величество. Ли Хунчжан сказал, что необходимо искать мира, пока японцы не завоевали Маньчжурию и не вышли к Великой стене.

— Никогда, — заявила Цыси. — Искать мира с японцами? Я не позволю! Это будет означать конец нашего господства в Азии.

Чжан Цзинь прочистил горло. Не опасайся он смертельно своей госпожи, непременно напомнил бы ей, что китайское господство в Азии было утрачено еще во время англо-французского вторжения тридцать пять лет назад. Вместо этого он заметил:

— Император уже направил послов обговорить условия с японцами, ваше величество.

— Без согласования со мной?

Чжан Цзинь с тревогой наблюдал слишком памятные ему признаки ярости, проявляющиеся на лице императрицы: расширившиеся глаза, проступившие на лбу вены, подергивающиеся пальцы рук. С момента отставки она еще ни разу не теряла самообладания. Вообще-то ее ярости он боялся куда меньше, чем того, как бы от переизбытка эмоций с ней не случилось удара.

Внезапно Цыси обернулась к своим дамам, которые в страхе попятились.

—Ты! — указала она на одну из них. — И ты! Подойдите!

Две молодые женщины подошли и встали перед ней, заметно дрожа.

— Теперь ты, — приказала Цыси. — Ударь ее по лицу! — Девушка вытаращила глаза. — Ты что, не слышишь меня? — удивилась императрица. — Бей ее по лицу!

Девушка облизнула губы, глубоко вдохнула, затем приложилась открытой ладонью к щеке своей подруги. Вторая девушка пошатнулась и издала приглушенный вскрик боли и страха.

— Ты можешь ударить сильнее? — грозно спросила Цыси. Она указала на вторую девушку. — Бей ее в ответ. Со всей силы!

Вторая девушка мгновение колебалась, затем ответила пощечиной такой силы, что она сама и ее жертва отшатнулись в сторону.

— Еще! — приказала Цыси. — Бейте друг друга по лицу, бейте!

Девушки подчинились, слева и справа нанося удары по щекам друг друга. Они начали задыхаться, пот и слезы текли по щекам, смывая грим, замысловатые прически растрепались, и волосы сползли им на уши. Вскоре они разбили друг другу губы, и кровь смешалась с потом, слезами и гримом. Другие женщины жались в ужасе за спиной императрицы. Чжан Цзинь изо всех сил изображал безмятежность. Девушки уже едва могли двигать руками от изнеможения. Они, громко рыдали.

— О! Убирайтесь обе, — буркнула Цыси, возвращаясь к мольберту. — На вас страшно смотреть. Где молодой Баррингтон? — спросила она низким голосом.

— Он вернулся в родительский дом в Шанхае, ваше величество.

— Ты хочешь сказать, он покинул свой пост?

— Военно-морского флота больше нет, ваше величество. Все, кто выжил, разошлись по домам.

— Все они дезертиры. Я сниму с них головы. Отправьте послание в Шанхай и прикажите молодому Баррингтону прибыть в Пекин.

Чжан Цзинь опешил:

— Вы намерены казнить молодого Баррингтона, ваше величество?

— Что я намерена сделать, тебя не касается, мошенник! — закричала Цыси. — Пошлите немедленно за молодым Баррингтоном!


— Чудесный мальчик, — произнесла Чжан Су, держа младенца на руках. — Как его звать?

— Мартин, — ответила Виктория. — Так звали моего дедушку.

— Не родного дедушку, — заметила Люси холодно. Если она постепенно примирялась с существованием этого внука, которого почти усыновили, то по-прежнему не могла простить Виктории то, «что она сделала с семьей», вернувшись домой до того, как избавилась от младенца. То, что японцы сорвали все их планы, или то, что Виктория проявила исключительное мужество при родах, спасла и ребенка и себя, она в расчет не брала. Ее даже не успокаивала придуманная Викторией для знакомых история о сиротке, которого она якобы спасла, приняв из рук умирающей матери во время погрома в Порт-Артуре, о котором ходило более чем достаточно слухов.

Что же касается заботы о своей невестке Джоанне, которая по-прежнему находилась в состоянии затяжного нервного срыва...

— Его зовут Мартин, — повторила Виктория с тем упрямством, с которым только начала знакомиться мать... и не просто знакомиться — бояться. — Хорошенько заботься о нем, Су.

— О да, пообещала Су. — Я буду присматривать за ним, как за собственным ребенком.

Присутствие невестки причиняло Люси неудобства. Но позже она почувствовала то же самое с приездом Роберта. С ним прибыли слуги — мужчины и женщины, с которыми, она не сомневалась, он спал в зависимости от настроения. Он стал более циничным, чем кто-либо из его предков — потому что родители разрешили ему жениться на китаянке. Ей невыносима была даже мысль об этом. А что делать с Викторией, которая теперь, когда перестала кормить ребенка, возможно, будет готова прыгнуть в постель к любому поманившему ее китайцу? Эти вопросы ей очень хотелось обсудить с мужем. Но Джеймс был слишком занятым человеком, он старался вникнуть в суть сообщений о войне и по слухам, доходящим из Пекина, пытался определить содержание Симоносекского договора.

— Условия совершенно потрясающие, — сказал он своим сыновьям, — Китай обязуется признать независимость Кореи, а по сути, принять гегемонию там японцев и в дополнение уступить им Формозу, Пескадорские острова и Ляодунский полуостров. То есть японцы устанавливают контроль над заливом Чжили и, таким образом, над морскими подходами к Пекину, а также получают огромный плацдарм, с которого смогут проводить операции на континенте, как и когда сочтут необходимым. И все это сверх контрибуции в триста миллионов таэлей серебра. В свете этого условия Германии, предъявленные Франции двадцать пять лет назад, кажутся просто подарком.

— Мы сможем выжить? — спросил Адриан. Адриану Баррингтону исполнилось двадцать восемь лет, Джеймс был бы счастлив признать, что его мальчик доказал свою способность руководить торговым домом. Однако он до сих пор не женился, по-прежнему курил опиум в уединении своего дома и пребывал в состоянии мрачной депрессии, без сомнения, вызванном наркотиками.

Джеймс всегда старался одинаково любить всех своих детей, но не мог скрыть особую радость от того, что Роберт вернулся. Если бы он мог остаться...

— Каковы твои планы? — спросил он сына, когда они вдвоем сели на веранде, глядя на реку и корабли, многие из которых ходили под флагами Дома Баррингтонов.

— Я приехал только устроить Су в безопасное место, — ответил Роберт. — Сам же собираюсь вернуться в Пекин узнать, что еще на уме у людей Цзунлия. Теперь, когда Дин и его старшие офицеры мертвы, я считаю себя командующим китайским военным флотом.

— Которого уже нет.

Роберт вздохнул:

— Мне следовало умереть с Дином?

— Это бессмысленный жест. Он в любом случае лишился бы головы.

— То было бы преступлением. Он воевал превосходно. Но мы ощущали недостаток во всем, чтобы сражаться успешно.

— Таков китайский путь. Я не очень-то уверен и по поводу твоей головы, Роберт. Быть может, тебе лучше покинуть Китай.

— Бежать? А как же Су и мальчик?

— Бери их с собой.

— И оставить вас расплачиваться за мое преступление? Не говоря уже о Чжан Цзине и его семье.

— Что ж, тогда поживи дома, пока дым уляжется.

Шанхай оставался оазисом стабильности в меняющемся мире. Здесь не праздновали свой триумф японцы, не стреляли пушки, не гибли люди. А если и гибли, то не больше, чем обычно, во всяком случае и к их числу никогда не относились Баррингтоны.

У Роберта даже проснулась прежняя привязанность к Су, поскольку она посвежела и похорошела в атмосфере изысканной, спокойной жизни поместья Баррингтонов и явно полюбила малыша, которого таким необычным образом приобрела. Она и Виктория проводили дни напролет с ребенком, суетясь над ним, меняя пеленки, разговаривая с младенцем... Вероятно, самым трогательным во всей ситуации была дружба, вспыхнувшая между двумя женщинами, Чжан Су и Викторией.

Разумеется, среди знакомых не прекращались самые нелепые сплетни. Однако Роберт считал, что его мать излишне драматизирует ситуацию. Его предок, Роберт Баррингтон, первым нарушил все правила и своим пиратством, и последующим принятием китайского гражданства в маньчжурском государстве. Потомки его ничего не могли сделать, чтобы изменить положение, когда настоящей сенсацией в Шанхае стало бы отсутствие сплетен о Баррингтонах. А если когда-нибудь их заставили покинуть Китай, возник бы настоящий кризис.

Он был полон решимости не допустить этого. Поэтому предпочел пересидеть период неразберихи на севере. Но он не мог просто скрываться. Роберт написал письма Ли Хучжану и Чжан Цзиню, объявив о своей готовности служить и ожидании распоряжений. Уже отправив письма, он получил послание от Чжан Цзиня с вызовом в Пекин.

— Как ты думаешь, что бы это значило? — спросил Роберт отца.

Джеймс перечитал письмо.

— Это от Чжан Цзиня, но он писал по поручению вдовствующей императрицы. Она официально в отставке. Так что, я полагаю, это не вызов для допроса о причинах ваших военных неудач. Здесь личный вопрос.

— Мне отказаться?

— Думаю, так поступать неразумно, Роберт. Если ты все-таки собираешься в Пекин, хорошо бы увидеться с ней. Я не допускаю, чтобы она добровольно ушла со сцены. Это не в ее характере. Ты оставишь у нас Су и мальчика? Им было бы безопаснее здесь.

Но Су отказалась остаться в Шанхае.

— Ты мой муж и едешь повидаться с моим отцом, — заметила она.

— А мальчик?

— Он мой сын, Роберт.

Роберт взглянул на Викторию. Но она всегда знала, что этот момент рано или поздно придет.

— Можно я буду его навещать? — только и спросила она.

— Конечно, — заверила ее Су. — Я буду писать и рассказывать тебе о нем.


Они отправились в путь по Великому каналу, который Роберт счел наиболее безопасным, несмотря на мирный договор, подписанный в Симоносеки. Как оказалось позже, он ошибся. На третий день после выхода из Чжэцзяна они пришвартовались на ночь неподалеку от маленького городка, где канал соединялся с Янцзы. Роберт отправился на берег, как обычно пройтись перед сном. Су предпочитала не сопровождать его, поэтому он взял с собой своего доверенного слугу Чжоу Лидина.

Мужчины не торопясь шли в сторону городка, когда их внимание привлекла группа молодых людей, занимавшихся гимнастическими упражнениями в поле у городской стены. Выстроившись в шеренгу, они по команде старшего проделывали серию упражнений: выбрасывали ногу вперед и резко ударяли ею о землю, затем вращали другой ногой вокруг тела и перемещали ее вперед, при этом тело оставалось прямым, после этого они выбрасывали руки вперед и попеременно сжимали кулаки, издавая при этом воинственный клич.

— Их называют ихэцюани. Общество кулаков справедливой гармонии, — объяснил капитан охраны у ворот. — Они ставят своей целью отомстить японцам за наше поражение.

— Ну что ж, они пригодятся, если речь пойдет о новой схватке, — заметил Роберт.

— Слишком уж от них много беспокойства, — пожаловался капитан. — Эти юнцы считают: чтобы разгромить японцев, прежде необходимо искоренить все элементы китайского общества, которые ослабляют нацию, и вернуться к нетронутой чистоте прошлого.

— Когда это Китай был нетронуто чист? — усмехнулся Чжоу Лидин.

— Кулаки справедливой гармонии заявляют, что ослабил Китай приход иностранных дьяволов. По их словам, первый долг китайцев — изгнание варваров. — Он запнулся, вспомнив, с кем разговаривает, хотя Роберт и носил китайскую одежду.

Роберта рассказ капитана не очень-то и тронул. Всю свою жизнь он знал о пресловутых группах фанатиков, требующих изгнания длинноносых, волосатых варваров, которых теперь называли заморские дьяволы. Фанатики появлялись и исчезали. Он не считал, что эти молодые люди, похожие на боксеров во время тренировки, чем-либо опаснее предшественников.

Однако когда они подошли к воротам, один из молодых людей взглянул на Роберта и по его белой коже и высокому росту признал европейца.

— Смотрите! — закричал он, указывая пальцем. — Заморский дьявол среди нас.

— Шпионит! — добавил кто-то.

— Смерть заморским дьяволам! — взвизгнул третий.

Упражнения тут же прекратились, и вся группа, численностью около сорока человек, злобно уставились на Роберта и Чжоу Лидина. Они, ко всему прочему, были вооружены, и некоторые подняли с земли длинные палки с привязанными на концах ножами и серпами.

— Вы должны уйти, хозяин, — тревожно попросил Чжоу.

— По-твоему, я должен бежать от этих невежд? — Роберт уже набегался за последние месяцы. — Вы бы разогнали этих людей, капитан, прежде чем кто-нибудь пострадает.

Молодые люди топали ногами и размахивали оружием, явно заводя себя.

— Ваш слуга прав. Вам следует уйти, — пробормотал капитан.

— Значит, вы отказываетесь устанавливать законный порядок?

— Боюсь, что так, Баррингтон. Я не думаю, что мои люди решатся по ним стрелять. Большинство имеет родственников среди них.

— Будь я проклят, если побегу от банды головорезов, — заявил ему Роберт. — Если ваши люди не будут защищать нас, дадут ли они нам самим защищать себя?

— Думаю, что дадут.

— Позаботьтесь хотя бы об этом, — потребовал Роберт и выступил вперед. — Будь рядом, Чжоу.

Группа беснующихся молодчиков была очень близко. Роберт двинулся к ней.

— Смерть заморским дьяволам! — закричали в толпе.

— Вы глупые юнцы, — сказал им Роберт. — И все закончите в тюрьме. А теперь убирайтесь по домам.

«Боксеры» уставились на него в изумлении. По- видимому, никто еще не осмеливался так с ними обращаться. Но тут один из них издал вопль и бросился на Роберта с самодельной пикой наперевес. Баррингтон ни мгновения не колебался. Из-под халата он выхватил свой револьвер системы «Кольт», прицелился и выстрелил нападавшему в ногу. Тот упал и перекатился через голову, пронзительно крича от боли; пика выпала из рук.

Стоявшие за ним соратники опешили.

— Доставай пистолет, Чжоу, — едва слышно скомандовал Роберт, затем громко обратился к притихшим ихэцюаням: — Кто еще приблизится ко мне — будет мертв. Отнесите своего друга к врачу. И покончим с этим.

Молодые люди некоторое время пребывали в замешательстве, затем один, похоже, самый отчаянный, опять закричал:

— Смерть заморским дьяволам!

И бросился вперед в сопровождении нескольких друзей.

— Стреляй, Чжоу! — воскликнул Роберт и выстрелил сам. Прозвучало шесть выстрелов, и пятеро нападавших упали на землю всего в нескольких футах от них. Двое были убиты, остальные корчились в пыли, истекая кровью.

За спиной Роберта Солдаты охраны переговаривались и переминались с ноги на ногу. Они знали, что Роберт был коммодором флота и считался своим при дворе. Но, как сказал капитан, у солдат были друзья и родственники среди ихэцюаней.

— Именем небес, вернитесь на свой корабль, — попросил капитан. — Вы же не сможете убить их всех.

— Я думаю, он прав, хозяин, — произнес Чжоу. — Скоро у нас кончатся патроны.

Делать нечего, понял Роберт. Он и Чжоу стали пятиться по тропе, оставаясь лицом к лицу с враждебной группой. Толпа последовала за ними, крича и ругаясь. Но, не имея огнестрельного оружия, они не отважились напасть вновь.

На сампане экипаж, услышав стрельбу, вооружился винтовками, женщины в страхе сгрудились под центральным навесом.

— Отчаливаем, Шан, — приказал Роберт капитану, как только они ступили на борт. — Нам придется поискать другое место для ночевки.


— Роберт! — Чжан Цзинь обнял зятя. — Сколько лет, сколько зим! А это мой внук? — Он начал рассматривать Мартина на руках Су. Подошла У Лай, жаждущая подержать ребенка.

Чжан Цзинь взял Роберта за руку и отвел в сторону.

— Грустные времена настали.

— Я бы сказал, оглядываться через плечо — напрасная трата времени, — заметил Роберт. — Сейчас пришла пора позаботиться о будущем.

— Согласен. Но как? Ее величество вдовствующая императрица взбешена нашим поражением. Да еще от японцев! Она считает, что, если бы ей удалось сохранить власть, такой катастрофы не случилось.

— Хотелось бы верить, — заметил Роберт. — Но не верится.

— В нынешней обстановке император ведет себя неразумно. Он окружает себя учеными и профессорами, когда ему бы лучше проводить время с генералами, с людьми вроде тебя, которые воевали. Страна постепенно скатывается к анархии.

— Я наблюдал это по пути сюда, — подтвердил Роберт. — Вы слышали об обществе кулаков справедливой гармонии?

— Да, я слышал. — Чжан помрачнел. — Ты сталкивался с ними?

Роберт рассказал об инциденте на канале.

— Они принесут нам много бед, — мрачно сказал Чжан, — в то время, как нам их иметь непозволительно. Роберт, прошу тебя, будь благоразумным при встрече с Цыси.

Уже не требовалось переодеваться, чтобы пройти в Запретный город: Роберта вызвали к императрице как коммодора флота. По прибытии в дворцовый комплекс его провели прямо в апартаменты вдовствующей императрицы, где Цыси сидела за полуденной трапезой, окруженная дамами и евнухами, которые, конечно, стояли. Сразу за ее креслом стоял Жунлу, вызванный из ссылки и выглядевший как всегда воинственно. Роберт не знал, что означает для него присутствие старого бойца: хороший это или тревожный знак.

Впервые Роберт встречался с Цыси в такой обстановке. Но его внимание больше привлекли яства, стоявшие перед императрицей: более сотни различных блюд. Он поклонился, а она махнула ему рукой.

— Молодой Баррингтон, — заметила она удовлетворенно. — Пойди и встань рядом.

Он подчинился и стал наблюдать, как она взяла кусок хлеба в форме бабочки и медленно начала его жевать.

— Меня преследуют катастрофы, как всегда. Выпей вина.

Один из евнухов торопливо наполнил золотой кубок и подал ему. В кубке была не слабая рисовая водка, а самшу — очень крепкий напиток. Но он послушно отпил.

— Расскажи мне, что случилось в Вэйхайвэй, — приказала Цыси. — Только правду.

Роберт начал говорить обо всем по порядку, а Цыси обратилась к трапезе и наконец выбрала особый вид грибов, называемых «обезьянья голова», которые набухают во время приготовления в воде. Роберт знал, что эти грибы растут только в южных провинциях страны, откуда их поставляют специально к ее столу.

— Значит, не хватило боеприпасов. Это преступление, — последовал комментарий Цыси, когда Роберт закончил доклад. — Кого вы обвиняете? Я сниму с него голову.

Роберт раскрыл было рот, но тотчас закрыл его.

— Ешь, — приказала Цыси, сама выбрала лист магнолии, поджаренный в масле, и подала ему.

Роберт прожевал и проглотил его.

— Я моряк, ваше величество, и понятия не имею, кто руководит нашим снабжением.

— Я выясню, — мрачно пообещала Цыси, откусывая кусочек свиной кожи, которая была порезана и зажарена — блюдо называлось «бренчащие колокольчики». — А теперь иди. — Она махнула рукой, и евнух поспешил к ней с чашкой чая, ароматизированного лепестками розы. Остальное принялись убирать со стола, а Роберта повели к двери.

— Что дальше происходит со всей этой едой? — спросил он Чжан Цзиня. — Ее величество съела пять или шесть кусочков.

— Кое-что будет выброшено после того, как мы возьмем свою долю, — ответил евнух с ухмылкой. — А некоторые из блюд подадут вновь завтра утром. Но ты... я боялся за тебя, Баррингтон. Теперь я спокоен.

Роберт усмехнулся:

— Я тоже слегка тревожился.

Чжан подвел его к главным воротам.

— Однако все прощено, во всяком случае тебе.Она ожидает тебя сегодня вечером. — Он взглянул на Роберта, когда тот остановился, пораженный, и хитро ему улыбнулся. — Ей шестьдесят лет. Разве тебе не известно, что женщина в шестьдесят также распутна, как в двадцать? Даже более распутна, поскольку более опытна и жаждет этот опыт совершенствовать.

Роберт не ожидал такого вызова. Он был абсолютно уверен, что его мать, ровесница Цыси, уже не рассчитывает, да и не желает, чтобы его отец посетил ее в постели. Кроме того, четырежды мать, Люси Баррингтон, возможно, никогда и не относилась с таким энтузиазмом к сексу. Не было секретом, что его отец содержал не одну китайскую любовницу, хотя, не будучи китайцем или женатым на китаянке, он не приводил их в свой дом.

Но женщина за шестьдесят... Он не имел представления, что должно произойти, и был крайне удивлен, когда его впустил в спальню дежурный евнух. Цыси ожидала его, как всегда в прошлом, сидя обнаженной, скрестив ноги, в своей постели. Она выглядела скорее толстой, чем полной. Лицо ее стало морщинистым и, пожалуй, несколько погрубело, однако полная грудь и еще более полные бедра оставались столь же упругими, какими он знал их прежде; без сомнения, тело поддерживалось в таком состоянии благодаря массажу Чжан Цзиня.

— Я соскучилась, Роберт, — сказала она. — Иди сюда и поцелуи меня. Обними меня крепко, я хочу почувствовать тебя, Роберт.

Желание сделало ее красивой, и, обнимая столь страждущую, возбуждающую плоть, он ощутил прилив своей молодой силы. Они любили друг друга с бурной страстью несколько неистовых минут, затем она упала на спину обессиленная, а он лег рядом с ней.

— Ты моя истинная любовь, — призналась она.

— Вы льстите мне, ваше величество.

— А ты не любишь лести? — спросила она его с шаловливым смешком и сразу стала серьезной. — Тебя разгромили. Китай разгромлен.

— Китай терпел поражения и раньше, ваше величество.

— От таких варваров, как ты. Но от японцев... Когда японцы в последний раз вторгались в Корею, мы их побили.

— Это было четыреста лет назад, ваше величество.

— Выходит, мы сейчас слабее, чем были тогда? — Она беспокойно села. — Мой племянник капитулировал без моего разрешения.

— Он император, ваше величество.

Цыси фыркнула:

— Он простак, думающий, что миром можно управлять с помощью слов, а не поступков.

— Он император, ваше величество, — осторожно повторил Роберт.

Цыси перекинула через него ногу и уселась верхом, как ей всегда нравилось.

— Когда ты сражался с японцами, Роберт, ты воевал за меня или за императора?

— За империю, ваше величество.

— Я — это империя.

Он не мог больше рисковать, уходя от прямого ответа.

— Следовательно, я воевал за вас, ваше величество.

— Тогда тебе еще придется повоевать. Когда придет время. Я хочу, чтобы ты отправился в Вэйхайвэй и начал строительство нового флота. Я назначаю тебя адмиралом. Ты получишь все, что попросишь. Продолжай, как будто ничего не произошло. И будь готов к моим вызовам. Но сначала... — Она улыбнулась и опустила свое тело на его.


— Я уверен, она собирается восстановить свой контроль над правительством, — сообщил Роберт своему тестю. Чжан Цзинь был одним из немногих, с кем он мог поделиться своим страшным секретом. — А это, без сомнения, означает гражданскую войну.

— Я не могу поверить, что Цыси пойдет на это, — возразил Чжан. — Она прекрасно знает, насколько люто ее ненавидят слишком уж многие из мандаринов. Это было бы чересчур опасно.

— Тогда что она имеет в виду?

— Я не знаю, Роберт. Но тебе лучше всего подчиниться ей.

Роберт написал отцу и Адриану, объяснив ситуацию, и вернулся в Вэйхайвэй. Его дом стоял не тронутый, Чжоу Лидии открыл ставни, и женщины начали вновь обустраивать его. Роберт прежде всего поставил себе задачу попытаться вернуть экипажи, которые разбрелись по домам, и определить, какие корабли не погибли в войну и где они находятся. Он написал письма и разослал курьеров куда только мог. Спустя некоторое время его посетил сам Ли Хунчжан. Наместнику было семьдесят три года, и он заметно постарел после их последней встречи два года назад, в начале войны.

— Могло бы случиться и хуже, — сказал он. — Варварские державы заставили японцев отдать Ляодунский полуостров и Порт-Артур в обмен на дополнительные контрибуции.

— Вот это прекрасная новость, — обрадовался Роберт. — Если бы у японцев оставался Порт-Артур, это было бы как орудие, нацеленное в залив Чжили.

— Согласен. Но новость эта не столь уж хороша. Мы сдали его русским на двадцать пять лет. — Ли едва заметно пожал плечами. — Они «попросили» об этом.

— А мы, конечно, не могли отказать. Мы когда-нибудь будем способны настоять на своем, ваше превосходительство?

Ли развел руками.

— Мы должны следить за обстановкой, работать и надеяться. — Он изобразил одну из своих мимолетных улыбок. — И, наверное, молиться. Я очень надеюсь на его величество.

Роберт помрачнел.

— На императора?

— Да. Я знаю, что многие расценивают его мир с Японией проявлением малодушия. Но это было необходимо Я и сам рекомендовал ему.

Роберт вспомнил, что Ли Хунчжан всегда стремился к миру, а не к войне: страшные эксцессы тайпинского восстания оставили неизгладимые отметины на его личности.

— Сейчас, я считаю, император решительно берет в свои руки все дела, — продолжил Ли. — Он еще очень молод, но, коль скоро вдовствующая императрица отошла от дел и больше не вмешивается в решения правительства, я думаю, он будет быстро набирать силу. Его величество полон решимости реформировать страну, и он прав, считая, что будущая наша мощь станет результатом внутренней стабильности, устойчивых финансов, что подразумевает справедливое и честное правительство. Без сомнения, это путь к грядущему процветанию. — Ли взглянул на Роберта. — Ее величество не согласно, разумеется.

Роберт не стал спорить.

— Но она в отставке, как вы сказали, ваше превосходительство.


В течение следующего года обстановка ухудшилась. Германия, Франция и Великобритания и даже малые страны, такие как Бельгия, требовали концессий от умирающего дракона. Роберту пришлось покинуть Вэйхайвэй и переехать в Тяньцзинь, так как британцы выставили условие отдать бухту для своей военно-морской базы. После убийства двух германских миссионеров в Шаньдуне, кайзер потребовал предоставить военно-морскую базу в Циндао и, разумеется, большую часть полуострова в придачу. «С трудом верится, что Китай сможет выжить как суверенное государство, — написал Роберт своему отцу. — Разумеется, в прибрежной его части. Самое прискорбное, что никто, кажется, не в силах ничего изменить. А люди прекрасно осведомлены обо всем происходящем. Я очень опасаюсь, что в скором будущем произойдет огромный взрыв гнева и возмущения в отношении династии».

Джеймс Баррингтон полностью разделял озабоченность сына. Джеймсу исполнилось шестьдесят семь лет, и под напором постоянных назойливых просьб жены он готов был оставить дела... и даже уехать в Англию, в страну, которую никогда не видел, но которую все-таки считал своей родиной. Однако пока он находил преждевременным оставить дом и до сих пор не был уверен, что Адриану можно передать всю полноту ответственности за его судьбу.

«Ты не мог бы, — писал он в ответном письме Роберту, — вернуться и принять управление домом на себя? Совершенно очевидно: новый китайский флот никогда не состоится. Я сомневаюсь, что иностранные державы согласятся с его возрождением, даже если подыщется порт для его базирования».

Как и указывал Роберт в письме отцу, вся нация была прекрасно осведомлена о происходящем. Настроения народа отразило «Письмо из десяти тысяч слов», написанное радикально настроенным ученым мужем Кан Ювэем. В нем Кан призывал ни больше ни меньше к политической революции, хотя всегда декларировал непоколебимую преданность династии. Он требовал аннулировать Симоносекский договор, даже если бы это означало возобновление войны, отменить традиционную проверку при назначении на должность, а также перенести столицу из Пекина, столь уязвимого в случае вторжения с севера, такого консервативного, в современный и динамичный Шанхай.

Многие отвергли Кана и его яростного сторонника Лян Цичао, называя их искажающими действительность наемными писаками. Кан, в частности, в последние годы произвел на свет огромное множество литературной продукции. В его работах рассматривались явления в широчайшем диапазоне. Это был и «Китайский прогресс» — по большей части перепечатка миссионерских трактатов, и «Законы и расписания Британских железных дорог» и многое другое, вплоть до перевода «Приключений Шерлока Холмса». То есть все, что попадалось под руку и было абсолютно чуждо китайскому образу жизни. Ходили слухи, что император, ознакомившись с «Письмом из десяти тысяч слов», пригласил Кана в Пекин, где тот был принят в круг избранных литераторов, которые теперь окружали Трон Дракона.

Подобные слухи появлялись один за другим и в следующем году. Произошли и некоторые весьма любопытные события. Главным среди них стала отставка Ли Хунчжана. На посту наместника провинции Чжили его сменил... Жунлу. Все были изумлены, поскольку никто, в том числе, конечно, и Роберт, не сомневался, что старый солдат по-прежнему оставался первым фаворитом Цыси. Роберт мог только догадываться, какая внутренняя борьба и политические интриги раздирают высшие власти Пекина по мере того, как Гуансюй добивался окончательного контроля над государством и постоянно при этом сталкивался с тетушкиными людьми и тетушкиными идеями, куда бы ни повернулся. Как бы там не было, Ли Хунчжан, похоже, полностью лишился доброго расположения к нему Цыси; и причиной тому, без сомнения, стала его роль в заключении мирного договора с Японией.

Затем умер принц Гун. Пусть более десяти лет он уже не был правой рукой трона, но тем не менее оставался главой Цзунлиямэнь — департамента иностранных дел — и его влияние, часто в противовес вдовствующей императрице, все еще оставалось значительным.

Решающий момент, когда Цыси должна была либо отстоять собственное лидерство, либо окончательно порвать с государственными делами и замкнуться в собственном мирке, довольствуясь интересами личной жизни, стремительно приближался. И это казалось очевидным всем, а не только Роберту. В относительно спокойный Тяньцзинь одно за другим поступали известия о волнениях по всей империи, вызванных противоборством тех, кто поддерживал мечту императора о реформах, и традиционалистов, которые считали, что Китай не должен меняться. Продолжало расти и число тех, кто извергал проклятия на головы заморских дьяволов, судя по участившимся сообщениям о нападениях на христианские миссии или китайских новообращенных. К нападениям все чаще прибегали члены постоянно расширяющегося Общества кулаков справедливой гармонии, участники которого в иностранной прессе презрительно именовались «боксерами». Роберт с беспокойством думал о Хелен и ее муже, застрявших в верховьях Хуанхэ. Однако письма из миссии не содержали и намека на тревогу, и, похоже, у них не возникало даже мысли оставить свой пост.

Впрочем, и сам Роберт считал невозможным оставить свой пост, несмотря на желание отца, хотя и затруднялся определить, сколь долго продлится нынешний вяло текущий кризис. Забрезжило переменами, когда 11 июня 1898 года император неожиданно объявил о целой серии по-настоящему далеко идущих реформ.

Первые предложения оказались просто превосходными и получили всеобщее одобрение. Император намеревался ускорить строительство железной дороги из Пекина в Ханькоу; расположенный в нескольких сотнях километрах вверх по Янцзы, таким образом открывая наконец доступ во внутренние районы. Он объявил о своих намерениях оснастить Знаменную армию самым современным западным вооружением, открыть военно-морское училище для подготовки офицеров, а также основать университет в Пекине, одновременно расширив образовательную систему по всей стране. «Как раз то, за что мы все выступали», — написал Роберт отцу.

Однако вторая половина программы, обнародованная 30 августа, подсекала под корень традиции китайского конфуцианского общества. Было объявлено о грядущих реформах: о скорой отмене теплых мест для бюрократов и системы проверки при назначении на должность, как рекомендовал Кан Ювэй; о расформировании милицейских подразделений Зеленого знамени, которые всегда поддерживали знаменных в последних войнах и были основными вооруженными формированиями под командованием провинциальных наместников; о введении бюджетной системы финансирования. Теперь оставалось ждать реакции со стороны великих мандаринов, провинциальных наместников и, что наиболее важно, самой вдовствующей императрицы. Однако Роберт оказался застигнутым врасплох, когда утром 16 сентября ему доложили о прибытии Юань Шикая.

Роберт встал, чтобы поприветствовать прославленного солдата, который, несмотря на поражение в сражениях против японцев в Корее три года назад, оставался национальным героем, почитаемым за его храбрость, проявленную в боях при отходе через Маньчжурию. К тридцати девяти годам Юань, который был невысоким, несколько располнел. Голова его с коротко остриженными волосами походила на ядро, из которого торчал нелепый «поросячий хвостик».

Он занимал должность наместника провинции Шаньдун, и поэтому не было ничего странного в том, что он находился в Тяньцзине, но до сих пор не находил нужным зайти к адмиралу Баррингтону.

Мужчины поклонились друг другу, затем обменялись рукопожатиями. Дверь в кабинет Роберта оставалась открытой, и Юань многозначительно посмотрел на нее.

— Закройте дверь, — приказал Роберт своему секретарю.

Юань сел.

— Мне сказали, Баррингтон, что вы питаете глубокое уважение к Цыси, — заметил он без всякой преамбулы.

Роберт тоже сел.

— Ее величество уважительно относилась к моей семье многие годы, ваше превосходительство.

— Я веду речь о вас лично, Баррингтон.

— Ее величество достаточно щедро одарила меня своей благосклонностью, — осторожно произнес Роберт.

— Это хорошо известно. Ее величество ожидает полнейшей преданности и верности от тех, к кому была благосклонна.

— Это тоже хорошо известно, — парировал Роберт.

— Как вы прореагируете, если я вам скажу, что она в опасности?

Роберт помрачнел. Ему было трудно представить, чтобы Старый Будда позволил такой ситуации возникнуть.

— Она категорически против реформ, объявленных императором, — сказал ему Юань. — Император боится своей тетки. Он понимает, что не может быть спокоен до тех пор, пока она имеет власть.

— Откуда вам это известно?

— Меня пытались привлечь на свою сторону члены его клики, приглашали помочь им обуздать вдовствующую императрицу.

— И вы говорите мне об этом? — удивился Роберт. — А вы уверены, что те сатрапы императора не пытаются действовать самостоятельно?

— Эта мысль и мне приходила в голову, — согласился Юань. — Поэтому я прикинулся сторонником их планов, но сказал им, что не стану действовать, пока не получу на то инструкции от самого императора. И вот два дня назад я получил его указания использовать свою армию и посадить под арест его тетку и ее сторонников. — Из кармана он достал сложенный лист бумаги и положил его на стол Роберта.

Роберт развернул и прочитал бумагу. Текст был явно написан дворовым каллиграфом и подписан Гуансюем. Однако... Он поднял голову:

— Император подписал это черными чернилами, а императорские декреты всегда подписываются ярко-красными. — Юань кивнул в знак согласия. — Тогда это подделка?

— Нет. То настоящая подпись Гуансюя. Перед вами пример, колебаний императора. Он желает убрать Цыси со своего пути, но не может заставить себя сделать это императорским декретом.

— Мы говорим о предательстве.

— Что вы считаете предательством, Баррингтон? Нелояльность по отношении к трону или нелояльность к империи?

— Типичная конфуцианская головоломка, ваше превосходительство.

— Настало время для меня, да и для вас, принять решение, Баррингтон. Если я выполню «просьбу» императора, ее величество уйдет, будет сметена навсегда. У меня нет ни малейшего сомнения, что, как только ее переведут в подходящее место заключения, сразу же найдутся средства отправить ее на тот свет. В конце концов, она старая женщина. Через три месяца ей исполнится шестьдесят три года, поэтому никто не удивится. И тогда император станет единоличным правителем империи. Но я сомневаюсь, что он подходит для такой роли. Мне кажется, им станут управлять ученые типа Кана и его клики. А это будет означать расчленение Империи Дракона.

— Цинской империи — без сомнения. Но разве вы, китаец, ваше превосходительство, действительно хотите увековечения Цинов?

— Я хочу спасти империю, Баррингтон. И только Цины удерживают ее в едином целом. По крайней мере, в настоящий момент, — добавил он в раздумье. — А теперь об альтернативе. Если мы пойдем к императрице, расскажем ей все, что знаем, и она решит действовать, в чем нет ни малейшего сомнения, то дни императора сочтены. Разумеется, он будет смещен. Затем нам придется искать нового императора, и я уверен, Цыси с такой задачей справится. Понятно, что кого бы она не выбрала, это будет наверняка маленький мальчик, и таким образом она возобновит свое правление на последующие десять лет, не меньше. Такой шаг может стать судьбоносным для империи. Для всего Дальнего Востока. — Он взглянул на Роберта. — Императрица, к слову, никогда не пойдет на мировую с Японией.

— Почему вы говорите все это мне? — спросил Роберт. — У меня нет вооруженных сил, с которыми я мог бы поддержать одну из группировок.

— Я говорю это вам, потому что вы Баррингтон. Потому, что у вас в распоряжении Дом Баррингтонов.

— Дом Баррингтонов находится в распоряжении моего отца.

Юань прикрыл глаза:

— Разве он не требует постоянно, чтобы вы вернулись и взяли на себя управление? — Мимолетная улыбка. — Это моя работа — знать, что происходит вокруг меня, Баррингтон, даже если моим людям приходится вскрывать письма. Итак, если мы поддержим вдовствующую императрицу, вашей задачей будет взять на себя руководство Домом и использовать его авторитет в интересах нового режима. Или, я бы сказал, старого режима. Более того, вашей задачей, как англокитайца, будет убедить западные державы в том, что Китай стремится только к миру — хотя бы до тех пор, когда мы будем готовы к войне.

— И вы считаете, что я соглашусь на эту двуличную роль? Почему?

Опять мимолетная улыбка.

— Потому что вы один из тех, к кому императрица особенно благосклонна. Или, если позволите сказать, вы возлежали на ее благосклонности.

Был неподходящий момент, чтобы обижаться.

— Итак, вы говорите, будто приняли свое решение, ваше превосходительство.

— Да, — подтвердил Юань. — Вы на моей стороне?

(обратно)

Глава 9 «БОКСЕРЫ»

Юань Шикай разработал хитроумный план. На некоторое время он решил сделать вид, что примкнул к лагерю императора в качестве его сторонника, а на самом деле с тайными намерениями. Он ездил в Пекин, окруженный мощной личной охраной.

Накануне в Пекин тайно прибыл Роберт без всякого сопровождения и сразу направился домой к Чжан Цзиню. Старый евнух находился в Запретном городе, и У Лай развлекала своего зятя до его возвращения.

Чжан Цзинь помрачнел:

— Ты выглядишь загадочно, как будто заговорщик. Су здорова? Как малыш?

— С ними все в порядке. Чжан, я должен обязательно сегодня ночью переговорить с императрицей.

Чжан еще сильнее помрачнел:

— Не знаю, возможно ли это.

«Без сомнения, Цыси собирается развлечься с очередным молодым человеком, которого, хочет привлечь к своему делу», — подумал Роберт.

— Обязательно, Чжан, — повторил он. — Речь идет о жизни и смерти всех нас. Включая вас и вашу семью.

Такой аргумент убедил Чжана, и переодетый Роберт попал в Запретный город тем же вечером. Однако Чжан не осмелился побеспокоить Цыси во время просмотра ею спектакля, разыгранного для нее дамами и молодыми евнухами, а также пока она ужинала. Близилась полночь, когда дверь отворилась и Роберта впустили в опочивальню императрицы. Он расстроился, увидев, как сильно пополнела его старая любовница, к тому же у нее не хватало несколько зубов. Но характер императрицы не изменился.

— Ты слишком много на себя берешь, Баррингтон. Тебе не терпится опять попасть ко мне в постель?

— Разве Чжан Цзинь не сказал вам, что дело у меня крайне важное, ваше величество?

— Что может быть важнее любви? Однако у меня сегодня нет настроения.

— Жизнь важнее любви, ваше величество.

Цыси нахмурилась:

— Твоей жизни угрожает опасность, Роберт?

— Я беспокоюсь за вашу жизнь, ваше величество.

Цыси судорожно дернула головой:

— Говори!

Роберт повторил все, что ему рассказал Юань Шикай.

Цыси не перебивала.

— Юань, — произнесла она с теплотой, когда рассказ закончился. — И Баррингтон. Мои люди.

— Мы ждем ваших указаний, ваше величество.

Императрица взглянула на него:

— Ты сомневаешься, что они будут?

— Они должны быть изложены в письменном виде, ваше величество.

Цыси встала с постели.

— Позови Чжан Цзиня, — приказала она. — Он должен быть в соседней комнате.

Роберт открыл дверь и увидел нетерпеливо расхаживающего из угла в угол евнуха. Цыси запахнулась в халат.

— Принеси бумаги, — сказала она евнуху. — Я собираюсь отдать распоряжения.

Чжан Цзинь не спешил:

— И чернила, ваше величество?

— Это будет императорский декрет, — ответила Цыси. — Мне нужны красные чернила. Затем вызови Жунлу.

Цыси сама повела Жунлу, Роберта и Юань Шикая в императорские апартаменты, как только Юань заверил ее, что все городские ворота находятся в руках его людей. Евнухи беспокойно засуетились, но Жунлу сопровождал отряд личной охраны, и они ничего не могли поделать. Гуансюй в ужасе уставился на свою тетку: его вытащили прямо из постели.

— Ты знаешь, — требовательно спросила она, — что по закону императорского дома грозит тому, кто поднял руку на свою мать? — Она ударила его по лицу с такой силой, что он пошатнулся. — Арестуйте эту шавку, — сказала Цыси. — Отправьте его на остров Интай. — Это был остров на озере Морских дворцов, соединенный с берегом единственным подъемным мостом, и при необходимости сообщение с ним можно было легко прекратить. — Он останется там, — приказала императрица, — пока мне так хочется. — Она оглядела дрожащих евнухов. — Казните всю эту падаль, — бросила она.

Евнухов быстро вывели из комнаты.

— Вы совершаете преступление, — запротестовал Гуансюй.

— Я спасаю империю и династию, — ответила ему Цыси. — Можешь взять с собой в тюрьму Лунъюй.

Женщины императора, потревоженные шумом, столпились в дверях. Услышав слова Цыси, Лунъюй издала крик радости.

— А как же я? — взмолилась Жемчужная наложница. — Вы не можете взять его величество от меня.

— Арестуйте эту женщину, — приказала Цыси. — Она мне не нравится.

Одновременно пришлось заняться императорской «бандой». Большинство успело сбежать, но шестерых из них, известных, как «Шестерка движения реформ», схватили. Состоялся скорый суд под председательством Жунлу, и все они были обезглавлены. Кан Ювэй тем не менее скрылся на британском судне в Гонконг.

Переворот завершился изданием декрета от имени императора: «С этого дня ее величество будет вести дела правительства в Боковом зале дворца, а послезавтра мы сами во главе Наших принцев и министров выразим ей почтение в Зале усердного правительства...»

— Предстоит еще много сделать, — сообщила Цыси своим сторонникам. Переворот, казалось, вернул ей молодость, и она искрилась энергией. — Жунлу, ты будешь отвечать за Пекин и провинцию Чжили, как и раньше, но с большим рвением. Я не хочу никаких мятежей.

— Их не будет, ваше величество, — пообещал старый солдат.

— Юань Шикай. — Она улыбнулась. — Мой последний, самый знаменитый и преданный знаменный. Ты займешься провинциями.

Юань поклонился.

— И ты, Баррингтон... — Она замолчала, чтобы поразмышлять.

— Позвольте мне вернуться в Шанхай, ваше величество.

— Зачем?

— Очевидно, чтобы занять свое место хозяина Дома Баррингтонов, ваше величество. Но также еще, — поспешно добавил он, поскольку императрица фыркнула, — чтобы разъяснить случившееся англичанам и, разумеется, всему сообществу варваров.

— Это сообщество предоставлено дипломатическими миссиями в Пекине, — возразила Цыси.

— Варвары скорее послушают мои объяснения, чем Цзунлиямэнь. Но важнее будет то, что они увидят меня свободно покинувшим Пекин.

— И меня, — проворчала она.

— Разве вы сомневаетесь, ваше величество, что по первому требованию я не окажусь рядом?

Она улыбнулась.

— Нет, теперь — не сомневаюсь. Иди и процветай, Баррингтон. И позаботься о моем процветании.

Несколькими днями позднее на дне колодца в Запретном городе было найдено тело Жемчужной наложницы. Официальный вердикт гласил, что наложница покончила с собой, не перенеся разлуки с хозяином, но никто не сомневался: ее бросили в колодец по приказу Цыси.

Сообщение о политическом перевороте облетело весь мир, но никто не выразил ни протеста, ни осуждения. Жаждущих торговли с Китаем варваров устраивало, что империя вновь оказалась в, твердых руках и были подтверждены их всевозможные концессии и привилегии. Все приняли как должное, когда в начале 1899 года было объявлено, что в связи с болезнью император Гуансюй не намерен больше подписывать императорские декреты и появляться на публике. Вдовствующей императрице вменялось в обязанность подписывать все документы, а когда император требовался для отправления религиозных обрядов, его место занял принц Пучунь, подросткового возраста сын принца Дуаня из династии Цин, который также приходился племянником Цыси.

— Ты считаешь, она сватает следующего императора? — спросил Джеймс Баррингтон своего старшего сына.

— Сомневаюсь, — ответил Роберт. — Только не Пучунь. Через три-четыре года он сможет править самостоятельно, и я не верю, что Цыси собирается опять отдать власть так скоро.

— С нашей точки зрения, пусть она правит вечно.

Роберт усмехнулся:

— Даже зная ее как необузданного деспота, который совершил Бог знает сколько убийств?

— Ты не знаешь ее так, как знаю я, Роберт.

Его отец, такой гордый от того, что когда-то предлагал Маленькой Орхидее выйти за него замуж и поцеловал ее в губы, даже и не подозревал о его, Роберта, отношениях с вдовствующей императрицей. И никогда не узнает — в этом Роберт был убежден. Более того, он согласился с пожилым человеком, хотя и прекрасно знал, какой «драконовской дамой» стала Цыси. Как гордо признала она сама, он был ее человеком, сейчас и всегда. И он ничего тут не мог изменить, даже если бы хотел.

Итак, он защищал ее интересы перед европейцами, которые толпились теперь в Международной концессии, расположенной в пригороде Шанхая, и заверял их в том, что империя вступает в период стабильности и доброжелательности к иностранцам. Одновременно он начал учиться искусству жить мирной жизнью после того, как долгое время посвятил военной карьере.

Джеймс обнаружил, что его собственная империя заждалась его. Пока на севере происходила вся эта суета и безумие, Дом Баррингтонов продолжал расти. Ему теперь принадлежали семь пароходов под флагом феникса, около двадцати джонок и почти сотня сампанов. Дом вел торговлю в своем «заповеднике» — вверх по течению реки Янцзы, а также, разумеется, вдоль Великого канала и на побережье до Гонконга, Макао и Кантона. Кроме того, его корабли курсировали между Шанхаем и Сингапуром, Манилой и даже Австралией и Новой Зеландией, имелся ежемесячный рейс между Шанхаем и Сан-Франциско.

— Тебя следует поздравить, — сказал Роберт своему брату.

Вернувшись в качестве хозяина, он ожидал со стороны брата известной доли ревности и даже затаенной враждебности, однако Адриан никак не выразил своих чувств. А Роберт и не собирался отстранять его от дел, даже если бы и догадался о тех эмоциях, которые скрывают темные глаза брата. Ходили слухи, будто в тиши собственного дома Адриан испытал все известные человеку излишества, но сплетники всегда были чересчур внимательны к Баррингтонам; если бы у Роберта возникло желание посетить своего брата, он, без сомнения, не нашел бы у него дома ничего необычного.

С другой стороны, Адриан, которому уже исполнилось тридцать два года, никогда не лелеял мечту и даже не проявлял ни малейшего желания найти себе невесту — ни европейку, ни китаянку; общественное мнение постановило; что он никогда не женится. Сейчас он выглядел полностью смирившимся с тем, что его брат должен вернуться и взять на себя управление Домом. Джеймс не скрывал своей радости. В свои шестьдесят девять лет ему очень хотелось, чтобы будущее семейного предприятия оказалось в надежных руках.

Роберт был счастлив вернуться домой и еще по одной причине: требовалось присматривать за Викторией, так как их мать последнее время постоянно болела и через несколько месяцев после приезда старшего сына умерла. Ее кончина глубоко затронула всех родных, хотя при жизни она никогда не была особенно близка ни с кем из членов семьи. В связи с этим грустным событием из Лошани приехала Хелен, и Роберт крайне обеспокоился, увидев, как постарела его все еще красивая старшая сестра. Да и выглядела она не такой счастливой, как в последнюю их встречу, и даже не пыталась сделать вид, что ей хорошо живется. Однако она предпочла не обсуждать семейную жизнь и сразу после похорон вернулась в свою далекую миссию.

Роберт считал себя единственным членом семьи — за исключением разве что тети Джоанны, — кто знал о принадлежности Вики к туну. Все сообщество европейцев вполне удовлетворила версия, что ребенок, усыновленный им и Су, был сиротой, которого его младшая сестра спасла во время погрома, устроенного японцами в Порт-Артуре.

Вики, разумеется, пребывала на вершине счастья от воссоединения со своим мальчиком, даже несмотря на то, что Мартин, которому исполнилось четыре года, стал в полном смысле сыном Чжан Су и, естественно, по воспитанию больше китайцем, чем англичанином. Но зато Вики могла посещать дом Роберта каждый день.

Роберт не раз пытался приватно побеседовать с ней.

— Чем ты живешь? — не мог не спросить он ее.

— Я много читаю, занимаюсь по мере сил благотворительностью в Шанхае... — Она взглянула на него.

— И никаких мыслей о замужестве?

— У меня есть муж.

— О, неужели, Вики, ты не понимаешь, что это абсурд? Ты собираешься остаток жизни провести в ожидании этого негодяя?

— Он не негодяй. Он преданный человек. Да. Я жду его. И однажды он вернется.

— Удивительно. Хотя бы по двум причинам. Если он, как ты говоришь, преданный человек, то он предан революции, а не тебе. Извини, но ты не можешь это опровергнуть.

— Я согласна, Роберт, но это не причина, чтобы я не могла быть в свою очередь преданной ему. Какова же, по-твоему, вторая причина?

— Этот Сунь Ятсен почти пропал из поля зрения, согласна?

— И неудивительно. Ты знаешь, что агенты твоей любимой императрицы пытались похитить его в Англии. И они его таки похитили, держали под арестом в китайском посольстве в Лондоне, ожидая случая переправить сюда на корабле. Ты можешь себе представить, что с ним здесь сделали бы?

— Его бы казнили.

— После страшных пыток, разумеется. Тем не менее ему удалось выбросить из окна записку, и британская полиция смогла его освободить. Спасибо Богу за британскую полицию.

— Ты понимаешь, что, если бы его доставили сюда и, как ты выразилась, подвергли страшным пыткам, он мог выдать своих соучастников? И твое имя оказалось бы среди них.

— Доктор Сунь никогда никого не выдал бы, — заявила Виктория. — Что бы они с ним ни делали. Даже если предположить, будто он знает о моем существовании, в чем я очень сомневаюсь.

Роберт решил переменить тему разговора.

— Все равно абсурд, когда такая красивая девушка, как ты, губит свою жизнь в ожидании воплощения в реальность несбыточной мечты. Уверен, в Шанхае найдется достойный человек, за которого ты могла бы выйти замуж.

— Уже несколько «достойных» людей в Шанхае предлагали мне это в надежде заполучить себе в жены самую печально известную женщину семейства Баррингтонов. И, вероятно, удобно устроиться под прикрытием имени Баррингтон. Я довольна своей жизнью. А уж после того, как ты вернулся домой...

— С маленьким Мартином.

Виктория улыбнулась:

— Не стану отрицать.

Роберту пришлось оставить все как есть, по крайней мере на время. А в конце года его внимание полностью переключилось на другие проблемы. Однажды утром Адриан пришел в его кабинет явно расстроенным.

— Эти «боксеры» начинают представлять нешуточную опасность, — сообщил он. — Ты знаешь, что они напали на один из наших сампанов? Похоже, имела место настоящая схватка. Наши люди едва унесли ноги, но двое все же были убиты. И это произошло всего в двадцати километрах от Шанхая.

Роберт помрачнел:

— «Боксеры»? Здесь, в Шанхае?

— Ты живешь как страус, Бобби. Они распространились везде.

— Ну, их нет пока на побережье. — И все же он отправился на встречу с Сяо Синьлу, наместником императора, маленьким, тщедушным человеком с вечно перепуганным выражением лица.

— Я знаю, Баррингтон. Они совершенные негодяи.

— Которым, однако, по какой-то неясной причине удается уходить безнаказанными, даже после убийства, отметил Роберт. — Не поймите меня превратно. Я ничего не имею против того, чтобы ваши люди поддерживали себя в хорошей физической форме, если этим все и ограничивается. Но когда они начинают нападать на моих соотечественников... Как вы знаете, я и сам однажды подвергся их нападению. И пристрелил пару из них.

— Да, — согласился Сяо с удрученным видом.

— Итак, я прошу арестовать эту банду и хотя бы отдать под суд.

Сяо развел руками по столу:

— Я не могу этого сделать, Баррингтон.

— Не можете? Если вам не хватает людей, это не повод для беспокойства, — я дам людей. Вы только скажите, и я готов взяться за дело сам.

— Я вам ничего не могу сказать, Баррингтон. — Сяо выглядел так, будто его мучила физическая боль. — Согласно директиве Пекина нам запрещено вмешиваться в деятельность «боксеров». — Он вздохнул. — Разве вы не знали об этом?

Роберт не верил собственным ушам:

— Директива из Пекина? Нет, я не знал об этом, да и поверить не могу, что такое возможно.

— Вы должны поверить, Баррингтон. Директива подписана вдовствующей императрицей Красными чернилами.

Роберт поспешил вернуться в контору и сел за письмо к Чжан Цзиню. «Я не понимаю, что происходит, — писал он. — Но могу только предположить, что императрицу ввели в заблуждение и заставили поддержать опасное предприятие, о котором она ничего не знает. В таком случае я умоляю вас, Чжан, убедить ее изменить указания. Эти люди представляют опасность, и численность их растет. Если их немедленно не остановить, немедленно не подавить, нам предстоит иметь дело с новыми тайпинами. Мы уже прежде обсуждали это, и вы согласились со мной. Теперь вы должны действовать, пока еще не поздно».

Ему не оставалось ничего другого, как ждать ответа, который пришел сразу после новогодних праздников. Варвары встречали Новый год — последний год столетия — грандиозными застольями и даже превзошли китайцев по числу фейерверков. Китайцы, система летосчисления которых отличается от европейской, разумеется, проявили вежливую терпимость. Для Роберта праздничное настроение закончилось после получения письма от Чжан Цзиня. «Боюсь, ее величество прекрасно информирована по поводу «боксеров» и их настроений, — писал Чжан. — Их главной чертой видится ксенофобия, поэтому ее величество считает, что попытка подавить движение «боксеров» будет истолкована как неприятие вполне естественного ощущения враждебности к варварам, которые дали себе слишком много свободы в нашей стране. Подобное мнение разделяют также и многие маньчжуры. Смею вас заверить, Баррингтон, что ситуация тщательно контролируется, и если потребуются соответствующие меры, они будут приняты».

Роберт показал письмо отцу. Джеймс уже полностью ушел от дел, но после смерти жены даже и не помышлял об отъезде из Китая, который он любил и где прожил всю свою жизнь. Он нахмурился, прочитав письмо.

— Ты понимаешь истинное значение всего этого?

— Разумеется, Цыси всегда ненавидела варваров. Она не простила им уничтожение Юаньминъюаня в 1861 году. Теперь у нее появилась новая причина для личной ксенофобии: они наперегонки расхватывают китайские территории, оглядываясь только друг на друга и не обращая внимания на Пекин. И она знает, что не может открыто противостоять им, а вышвырнуть вон — у нее нет достаточной силы. Поэтому она поощряет движение сопротивления варварам на местах, — продолжил Джеймс. — Но неужели она всерьез надеется добиться своей цели таким путем? Достаточно, чтобы один-единственный европеец был убит...

— Я еду в Пекин для встречи с ней, — объявил Роберт свое решение. — Пока не разразилась новая катастрофическая война.

Роберт объявил домашним о своей поездке в Пекин, и Чжан Су выразила желание сопровождать его — уже прошло много времени с тех пор, как она последний раз виделась со своими родителями. Роберта это вполне устроило, так как он не хотел, чтобы кто- нибудь догадался об истинных причинах его путешествия прежде, чем он прибудет в столицу. То, что он и его жена едут погостить к родителям, было в высшей степени естественным, а Виктория с радостью согласилась приглядеть за Мартином.

Они погрузились на сампан и отправились знакомым путем вверх по Великому каналу. На всякий случай помимо экипажа судна Роберт взял с собой Чжоу Лидина и шестерых слуг, которых он лично обучил обращаться с винтовками. Теперь он был уверен, что им удастся отразить возможное нападение бандитов. Во время путешествия они постоянно держали на виду свое оружие, демонстрируя серьезность намерений в случае нападения. Тем не менее Роберт был обеспокоен значительно возросшей численностью «боксеров», которых он видел по берегам, занимающихся своими на первый взгляд безобидными гимнастическими упражнениями, однако временами они весьма воинственно размахивали самодельным оружием.

Их становилось все больше и больше по мере продвижения на север, и когда Роберт остановился В Тяньцзине, губернатор Лаосин всерьез его предостерег.

— Вы должны быть внимательны, Баррингтон, — сказал он. — До Пекина вы встретите много этих людей. Они могут доставить большие неприятности.

— И я так думаю, но вы получили указания не вмешиваться, — мрачно заметил Роберт. — А что варвары думают по этому поводу?

— Они крайне озабочены. Ко мне постоянно приходят их представители с жалобами. Но я ничего поделать не могу, ведь у меня есть соответствующие указания.

На следующее утро Роберт продолжил свое путешествие. Они пересекли Вэйхэ и вновь вошли в канал, проложенный параллельно реке. Однако вскоре путники услышали пальбу.

— Выстрелы доносятся вон оттуда, — сообщил шкипер сампана Шан Лисюнь, указывая направление.

Роберт осмотрел берег. В некотором удалении виднелась деревня, казавшаяся безлюдной. Справа от нее, в направлении, откуда слышались выстрелы, виднелись холмы — пальба доносилась именно из-за них.

— Что находится за холмами? — спросил Роберт.

— Строительный лагерь варваров, — ответил Шан. Он каждый месяц ходил этим путем с грузом товаров Дома Баррингтонов в столицу. — Они строят железную дорогу.

— Бельгийская компания, — вспомнил Роберт. Шум накатывал точно волны, бьющиеся о скалистый берег: крики людей, треск петард и резкие щелчки винтовочных и револьверных выстрелов. — Подойди к берегу, Шан, — приказал он.

— Уж не собираешься ли ты сойти на берег? — спросила Су с ужасом в голосе.

— Я хочу разобраться, что там происходит. — Если, как он подозревал, «боксеры» напали на лагерь строителей железной дороги, тогда у него будет конкретное свидетельство для доклада императрице, и, возможно, это подвигнет Цыси принять меры до того, как варвары решат действовать сами. — Когда мы сойдем на берег, Шан, — сказал он капитану, — отведи сампан на середину канала и стань на якорь. Не подходи к берегу, пока я не вернусь. Если кто- нибудь попытается приблизиться к тебе — стреляй.

Шан согласно кивнул головой, а Су с прислугой спрятались под навесом в центре сампана.

Роберт взял с собой Чжоу и шестерых телохранителей, у каждого было по полному патронташу, а у Роберта кроме винтовки — еще и револьвер. Все поспешили на вершину холма. С каждой секундой шум становился громче, и вдруг послышался своего рода победный пеан. Однако когда они поднялись на вершину, он внезапно стих. Роберт стоял на холме и смотрел вниз в долину. Справа от него темнели стальные рельсы, уходящие к реке и Тяньцзиню, часть из них находилась на месте, в то время как большое количество шпал было выкопано и сброшено с насыпи.

Слева он, к великому возмущению, увидел довольно большой отряд всадников, судя по знаменам и вооружению без сомнения принадлежавших знаменному войску. Но этот отряд в бездействии наблюдал за происходящим внизу, как и Роберт, Прямо перед ним лежал разгромленный лагерь. Между домами — некоторые из них были подожжены — мелькали разноцветные куртки бегающих туда-сюда «боксеров» и развевались, также разноцветные, флаги. Шло разграбление.

Большинство нападавших собралось перед самым большим зданием, где, похоже, происходили какие-то переговоры. Роберт поднес глазам бинокль и разглядел троих белых мужчин, которые беседовали с лидерами толпы. По бурной жестикуляции с обеих сторон Баррингтон предположил, что бельгийцы после ожесточенной схватки сдавались с условием свободно покинуть лагерь.

Через несколько минут его предположение подтвердилось. Еще несколько мужчин и, к растущему беспокойству Роберта, три женщины вышли из дома. Он наблюдал, как мужчины по требованию «боксеров» бросили оружие на землю. Затем вся группа — с десяток европейцев начала свой путь от дома к холму, на котором ожидал Роберт с телохранителями. Они, видимо, сочли более безопасным попытаться достичь канала, чем идти вдоль железной дороги, где была вполне вероятной встреча с другой группой «боксеров».

«Боксеры» расступились, давая европейцам дорогу, но в бинокль Роберт видел, как китайцы трясут кулаками перед лицами строителей, и слышалоскорбительные выкрики. Он в волнении кусал губы, наблюдая за приближением группы, по-прежнему сопровождаемой значительной толпой «боксеров». Шум нарастал. И тут случилось неизбежное. Какой-то китаец схватил одну из бельгийских женщин за волосы, длинные золотисто-каштановые пряди которых развевались по ветру, когда она спешила за своими товарищами. Женщина издала короткий вопль ужаса, и мужчина, шедший рядом с ней, инстинктивно ударил нападавшего по руке.

Мгновенно толпа сомкнулась вокруг маленькой группы несчастных. Невнятный гул перерос в рев, который перекрывали вопли женщин. На солнце засверкали ножи.

Знаменные продолжали безучастно наблюдать за происходящим. Роберт глубоко вздохнул. Находясь здесь, он уже рисковал жизнью, но и смотреть, как европейцев на его глазах режут на части, не мог.

— На изготовку! — приказал Роберт своим людям. — Прицел по «боксерам». — Он построил слуг в шеренгу, сам прицелился и выстрелил в толпу. Соратники последовали его примеру, затем все вместе они побежали вперед, издавая угрожающие крики. Застигнутые врасплох «боксеры» бежали. Они не имели собственного огнестрельного оружия, а сданные бельгийцами винтовки и пистолеты остались в лагере.

Роберт взмахом руки с револьвером подозвал своих.

— Прицел! Огонь! — прокричал он, и новый залп ударил в толпу.

Теперь «боксеры» начали разбегаться, а Роберт вновь повел стрелков вперед, чтобы взглянуть на катастрофу. Тела бельгийцев лежали в беспорядке, истыканные и исполосованные ножами и серпами нападавших; раны были чудовищны и большинство варваров уже умерли.

— Прикройте меня! — распорядился Роберт и стал искать, не подает ли кто признаков жизни среди окровавленных тел. Он услышал, как вскрикнул от боли человек, лишившийся руки. — Может кто-нибудь самостоятельно идти? — спросил Баррингтон.

Одна из женщин с трудом поднялась на ноги. Это оказалась девушка, не старше двадцати лет, с длинными золотисто-каштановыми волосами. Девушка, из-за волос которой началась резня! Ее лицо, усеянное легкими веснушками, покрывала смертельная бледность, глаза расширились от ужаса. Одежда на ней была порвана и вся вымазана кровью, но, судя по уверенным движениям, пострадала она не сильно.

— Оставайтесь рядом, — приказал ей Роберт и стал поднимать одного из мужчин. Этот получил удар ножом в живот, и хотя был жив, кровь лилась из него рекой, он громко стонал от боли. Мужчина, лишившийся руки, уже потерял сознание от большой потери крови, которая струилась из обрубка. Он умирал. Минуты его были сочтены. Из двух других женщин одна была мертва — ей раскроили череп, другая — пока еще жива, однако в ее спине торчал нож. Когда Роберт попытался поставить ее на ноги, она издала нечеловеческий вопль агонии.

— Мама! — закричала девушка и удержала ее, когда та стала оседать на землю. Платье девушки тут же напиталось кровью, а женщина выскользнула из ее рук.

Роберт обнаружил еще одного живого мужчину, но и тот едва дышал.

— Они опять идут, хозяин! — предупредил Чжоу.

— Отходим к каналу. — Раненых подхватили слуги. Роберт склонился к девушке, стоящей на коленях перед бездыханным телом матери. Теперь ей не поможешь, — сказал он. — Спасайте свою жизнь, пойдемте со мной.

Девушка подняла голову, и он понял, что в данный момент она не способна что-либо сообразить. Роберт поднял ее с земли. Обезумевшая от пережитого, девушка принялась колотить его кулаками. Не долго думая, он перебросил ее через плечо, на другое плечо вскинул винтовку и вытащил револьвер. «Боксеры» подошли уже близко и воинственно размахивали оружием.

— Огонь! — приказал Роберт своим людям, одновременно бросая взгляд на наблюдавших за происходящим знаменных: они по-прежнему не двигались. «Боксеры» опять остановились. Потеряв еще троих, распростершихся на земле, толпа не проявляла больше желания преследовать на слишком близком расстоянии решительную группу вооруженных людей, и многие предпочли вернуться к мертвым бельгийцам или в лагерь строителей железной дороги, дабы продолжить грабеж. Роберт со своим маленьким отрядом благополучно добрался до берега, где Шан, внимательно вслушивавшийся в звуки сражения, причалил к берегу сампан, как только они появились в поле зрения.

— Ты весь в крови! — вскрикнула Су.

— Это не моя кровь, — заверил ее Роберт и снял девушку с плеча. Она оказалась без сознания и не могла стоять, поэтому он перенес ее на сампан и уложил на диван в каюте.

— Кто она? — спросила Су, глядя из-под его руки.

— Не имею ни малейшего понятия. Но она во всяком случае жива.

Су фыркнула:

— Она очень красивая. — Ей бы никогда не пришло в голову ревновать мужа к китайским служанкам, к девушке же варваров она сразу почувствовала враждебность.

Неужели она ревнует? Роберт только успел подумать об этом, как увидел, что его жена совершенно права. Лицо девушки было очень милым, фигура по-молодому зрелой, а волосы просто великолепными. Веки девушки начали подрагивать, значит, обморок проходит. И вот она открыла наконец огромные зеленые глаза.

— Дай ей попить и побудь возле нее, — сказал жене Роберт.

Он вернулся на берег, где его встретил Чжоу с вытянувшимся лицом:

— Эти люди умерли, хозяин.

Роберт взглянул на неподвижные тела, затем на вершину холма, где появилось несколько «боксеров». Один из них выстрелил из захваченной винтовки. Хотя это был неприцельный выстрел, Роберт не мог подвергать опасности своих людей.

— Тогда продолжим путь, — распорядился он.

Когда они отошли достаточно далеко, чтобы «боксеры» не могли их догнать, а последние, кстати, и не проявили такого желания, Роберт отправился навестить спасенную девушку. Она уже сидела, а внимательная Су предлагала ей рисовую водку.

— Вы спасли мне жизнь, сэр, — запинаясь, сказала девушка по-китайски. — Однако... — И, переведя взгляд с китайской одежды на его лицо, спросила: — Вы не китаец?

— Мое имя Роберт Баррингтон, — представился Роберт по-английски.

Девушка сглотнула и ответила на том же языке, но с заметным акцентом.

— Я слышала о вас. Мой отец... — Губы ее задрожали. — Мой отец!

— Он был на железной дороге? — Она кивнула. — Тогда, боюсь, он мертв. Как и дама, которую вы называли матерью.

Слезы собрались в ее огромных зеленых глазах и потекли по щекам. Роберт понимал, что она еще не осознала весь трагизм своего положения, только почувствовала огромную скорбь. И он был обязан позаботиться о ней.

— Вы не скажете мне свое имя? — спросил Роберт.

Она шмыгнула носом:

— Моника. Моника Карреманс.

— А есть ли у вас другие родственники в Китае? — Она отрицательно покачала головой. — Ну, тогда в Бельгии?

— У меня дяди в Брюсселе, мсье.

— Хорошо, Моника, сейчас я еду в Пекин и доставлю вас в бельгийское представительство, там о вас позаботятся барон де Винк и его жена. Они же организуют ваше возвращение к семье, в Бельгию.

Она взглянула на него огромными, полными страха глазами.

— Больше я ничего сделать не могу, — объяснил он.

— А люди, убившие моих отца и мать, мсье... их покарают?

— О да, — пообещал ей Роберт. — Они получат по заслугам.

К своему ужасу Роберт обнаружил бесчисленное множество «боксеров», сбившихся группами у самых стен столицы. Войдя в город, он направился прямо в бельгийское представительство и передал Монику Карреманс на попечение министру.

— Но это очень серьезно, — забеспокоился барон де Винк де Дьюкс-Орп. — Мы все слышали, об этих «боксерах» и считали их всего лишь бродягами. Но напасть на железнодорожную компанию... И вы говорите, что за всем этим безучастно наблюдали знаменные? Мы потребуем принять меры. Виновные должны быть наказаны и выплачены компенсационные...

— Да, — устало согласился Роберт. — А сейчас мне надо идти на встречу с вдовствующей императрицей.

— Но вы, надеюсь, понимаете, что я обязан немедленно составить доклад моему правительству. А также оповестить другие представительства в Пекине?

— Разумеется, — согласился Роберт. — Вы должны делать то, что сочтете необходимым. Я только умоляю вас позаботиться о несчастной девушке. Ее родителей убили прямо у нее на глазах.

— Моя жена и я станем заботиться о ней, как о собственной дочери, — пообещал барон.


После этого Роберт встретился с Чжан Цзинем и рассказал ему о случившемся. Чжан слушал с таким же серьезным видом, как и де Винк.

— Это должно было случиться, — сказал он Роберту, когда тот закончил.

— Как я и предупреждал вас несколько месяцев назад, — напомнил ему Роберт. — Сейчас единственная надежда на то, что Цыси объявит этих людей повстанцами и бандитами, кем они на самом деле и являются, поднимет армию и прекратит их бесчинства до того, как европейские державы перехватят у нее инициативу. Кто командует войсками здесь, в Пекине?

— Отрядом Пекинского полевого войска по-прежнему командует Жунлу, — сообщил Чжан. — Однако командующим Знаменной армии провинции Чжили является генерал Нием. Тебе придется обсудить все это с Цыси, Баррингтон. Но будь осторожен, я умоляю об этом. Сейчас опасное время.

Чжан всегда был подозрителен и осторожен, вспомнил Роберт. Для него все времена опасные. Однако в данном случае он, похоже, прав. Но опасность угрожала династии, самим основам маньчжурского владычества в Китае.

Для хозяина Дома Баррингтонов не требовалось переодеваний. Евнухи проводили его до парадных ворот Запретного города. Все встречные — женщины и евнухи — приветственно кланялись ему. Ведь он обладал статусом старшего мандарина империи.

Цыси устроила прием в соответствии с его рангом, сидя во всем великолепии своего крылатого головного украшения и императорского желтого плаща с алыми драконами поверх зеленого шелкового платья. Напальчники среднего и безымянного пальцев ее рук были не менее двенадцати дюймов длиной, а лицо представляло собой маску белого грима. Однако огромные глаза оставались такими же ясными и сверкающими, как и тогда, когда впервые взглянули в его глаза.

В зале также находились четыре ее дамы, двое евнухов, рядом с которыми встал и Чжан Цзинь. И... Жунлу. Роберт не мог точно определись, рад он видеть старого солдата или нет.

— Баррингтон, — сказала императрица. — Рада тебя видеть. Скажи, какие подарки ты принес мне.

— У меня нет подарков, ваше величество. — Под слоем грима было не разглядеть выражение лица Цыси, но глаза ее потемнели. — Я не привез никаких подарков, ваше величество, потому что не собирался беспокоить вас своим визитом. Я ехал в Пекин к моему тестю Чжан Цзиню. Но крайне тревожная ситуация заставила меня просить у вас приема. Ваше величество, «боксеры» становятся неуправляемой силой, не менее опасной, чем тайпины в прошлом.

Если он надеялся вызвать в ее памяти то трагическое восстание, из-за которого ее отец впал в немилость и которое ставило своей целью свержение династии, то его ожидало разочарование — Цыси только фыркнула.

— Ваше величество, эти злодеи рыщут по всей стране, нападая на любого, связанного с иностранцами. Они даже появились в Чжэцзяне и атаковали сампан под флагом Дома Баррингтонов. Ваше величество, мои люди смогли постоять за себя, хотя пришлось убить несколько бандитов. Но вчера я столкнулся с бесчинствующей группой этих людей, напавших на бельгийский железнодорожный лагерь всего в нескольких милях от Пекина. Почти все бельгийцы перебиты. Вспомните, ваше величество, что случилось три года назад, когда погибло два немецких миссионера. Это стоило империи почти всей территорий Шаньдунского полуострова. Что, как вы думаете, произойдет сейчас, если варвары увидят, что эти люди останутся безнаказанными?

Цыси несколько секунд смотрела на Роберта. Затем произнесла:

— Мне сообщили, что Бельгия очень маленькая страна.

— Это правда, ваше величество. Но они могут попросить помощи у своих собратьев европейцев.

— Насколько я знаю, британцы втянуты в войну в Южной Африке, причем терпят там поражение.

— Да, ваше величество, и это тоже правда. Но...

— Однажды британцы и французы вторглись в нашу страну. Император, мой муж, был слаб, и потому потерпел поражение. Варвары спалили Юаньминъюань. — Глаза Цыси зло сверкнули, но голос остался спокойным. — С тех пор в империи произошли многие перемены. Похоже, наши армия и флот не способны бить варваров. И слишком долго наша внешняя политика находилась в руках таких людей, как принц Гун и Ли Хунчжан. Теперь все иначе. Главой Цзунлиямэнь назначен принц Дуань, и он посоветовал мне много нового. — Она сделала паузу, и Роберт почувствовал растущее негодование — он знал, что принц Дуань ненавидит заморских дьяволов так же люто, как и самый неистовый боксер». — Принц Дуань тщательно исследовал взаимоотношения варваров, — продолжала Цыси. — Он сообщил мне, что все они ненавидят друг друга. Да, сорок лет назад британцы и французы вместе воевали против нас, потому что хотели навязать нам свою волю и захватить для себя участки нашей территории. Теперь же и русские, и немцы, и даже бельгийцы, не упоминая уже японцев, хозяйничают на нашей земле. Принц Дуань считает, что все эти народы ненавидят друг друга. Он мне рассказал, что два года назад чуть было не разгорелась война между Британией и Францией. Как я уже упоминала, Британия находится в состоянии войны с народами Южной Африки. Принц Дуань заверяет меня, что в скором времени между Францией и Германией может разразиться новая война и что Бельгия — маленькая страна. Он также сказал, сегодня варвары не смогут выступить вместе против империи. Разве это не правда, Баррингтон?

— Хорошо, ваше величество, да, в основном это — правда. Но...

— Ты хочешь, чтобы я подавила «боксеров»? Но «боксеры» — это патриотическая молодежь, которая возьмет реванш за позор и унижения империи, накопившиеся за последние сорок лет. Ты разве не хочешь отмщения за позор, Баррингтон? Это наша воля, чтобы «боксеры» не испытывали затруднений в своей борьбе, а мы подождем и посмотрим на реакцию варваров. «Боксеры» — не официальные войска империи, и маньчжуры ими не командуют. Более того, я не думаю, что среди них попадаются маньчжуры. Мы подождем и посмотрим, Баррингтон. Мне жаль, что твои люди подвергались нападению. Я даю тебе право защищать себя и возмещу возможные потери.

Роберт взглянул на Жунлу и затем на Чжан Цзиня, но эти два верных столпа империи молчали с бесстрастными лицами.

— Таким образом, нападения на варваров продолжатся?

— Как сказать? Я не командую «боксерами». Насколько я знаю, мне никогда не приходилось разговаривать ни с одним из ихэцюаней. Но думаю, что нападения будут продолжаться, — сказала Цыси. — Принц Дуань обсудил этот вопрос с министрами варваров в представительствах. Он проинформировал их, что все происходящее явилось плодом мощной ксенофобии, вызванной их же собственными действиями, и предупредил, что самым мудрым в их положении было бы покинуть Пекин и переехать на побережье. Хотя было бы идеальным, если они вообще уберутся из Китая. Варвары отказались последовать совету принца. Наоборот, по имеющимся у нас данным, они послали за дополнительной охраной представительств. Я запретила им это, так как подобные действия противоречат условиям договоров, одобренных императором Гуансюем. Если варвары пришлют новые подразделения войск в Пекин, мы будем рассматривать это как объявление войны. И я приказала командующему моей армией генералу Ниему и начальнику пекинского гарнизона... — она взглянула на Жунлу, — чтобы подобным действиям варваров оказывалось всяческое противодействие.

Роберт сделал глубокий вдох:

— Ваше величество, варвары будут оборонять свои представительства. Они пошлют войска, даже если им придется преодолевать сопротивление китайской армии.

— И они будут разгромлены, — уверенно заявила Цыси. — Сейчас не та ситуация, что складывалась сорок лет назад, Баррингтон. Тогда варвары имели современное оружие, а мои люди его не имели. Но теперь у нас тоже есть такое оружие, и они знают, как поступать с дерзкими заморскими дьяволами.

Роберт предпринял новую попытку убедить ее:

— Ваше величество, долг вашего правительства — предохранять представительства от ущерба, а их обитателей — защищать от опасности. Это общепринятое международное правило.

— Защищать их? — возмутилась Цыси. — Как же я должна их защищать, Баррингтон? «Боксеров» слишком много.

— У «боксеров» отсутствует дисциплина, они практически безоружны, ваше величество. Маршал Жунлу рассеял бы их в течение часа.

— Баррингтон, — сказала Цыси. — Ты служишь мне давно и преданно. Но я всегда помню, что ты сам варвар по происхождению. Теперь ты хочешь заставить меня воевать с моим собственным народом, который всего лишь следует своему природному инстинкту? Тебе должно быть стыдно. Я предупредила министров варваров: покиньте Пекин, пока не улягутся волнения. Если они откажутся следовать моему совету, я не могу принять на себя ответственность за них. Их кровь падет на их же собственные головы.

(обратно)

Глава 10 НЕИСТОВСТВО ИМПЕРАТРИЦЫ

Жунлу и Чжан Цзинь проводили Роберта в вестибюль.

— Как вы не видите, это же безумие, — убеждал их Роберт. — Цыси обманывает себя надеждой, что варвары поверят, будто она не имеет контроля над «боксерами».

— Она права, считая, что в Китае мало войск варваров, — настаивал Жунлу.

— Да поймите, они вызовут столько войск и кораблей, сколько потребуется! — воскликнул Роберт.

— Ее величество окончательно решила закрыть все представительства европейских государств в Пекине, — начал Чжан Цзинь. — Она давно считает их присутствие оскорблением для династии.

— А если они не уйдут добровольно? — Маньчжурский генерал и старый евнух молча переглянулись. — Тогда нам остается только уповать на милость Божью, — заключил Роберт.

— Ты слишком все драматизируешь, — сказал Чжан Цзинь, когда они сели обедать в его доме. — Варвары в свое время поняли, что династия не может нести ответственность за тайпинов. И тогда они выступили на стороне династии, помогли подавить восстание. Почему бы им не сделать это теперь?

— Отец, это было сорок лет назад.

— Что такое сорок лет? Тайпины развернули борьбу одновременно и против варваров, и против маньчжур.

— Перед нами новое поколение. Варвары лучше изучили Китай, чем сорок лет назад. Они лучше познакомились с Цыси. Вы считаете, варвары не ведают о данных наместникам инструкциях не препятствовать «боксерам»? Как они могут не знать, что эти приказы поступили из Пекина? А что думает Юань Шикай по этому поводу?

— Маршал Юань всего лишь провинциальный наместник, — заметил евнух. — Ему не положено иметь собственное мнение.

— Вы подразумеваете, что он тоже против подобной политики?

— Он выполняет приказы. — Чжан Цзинь уставился на зятя. — Что ты намерен делать?

— Я должен все обдумать.

— Тебе следует вернуться в Шанхай и заняться делами Дома Баррингтонов, ее величество разрешила тебе защищать себя.

— Я бы это сделал и без ее разрешения. Но если вы не против, отец, мне бы хотелось остаться в Пекине еще месяца на два. Здесь я могу быть более полезным, чем в Шанхае. Надо только отправить пару писем.


Хелен вошла в кабинет своего мужа Муррея Скотта. Вид у нее был взволнованный. За пятнадцать лет замужества она прекрасно изучила вспыльчивый характер мужа и отлично знала, что он терпеть не может, когда его беспокоят, особенно во время составления проповеди. Муррей, хотя выучился бегло писать по-китайски, однако до сих пор устная речь давалась ему с трудом, и в связи с этим приходилось тщательно подбирать слова проповеди, чтобы; их легче было произносить.

Однако дело, с которым она пришла, казалось ей слишком важным, чтобы ждать, пока он закончит. Муррей поднял голову от стола и хмуро взглянул на жену:

— Что случилось, женщина?

— Принесли почту. Я получила письмо от Роберта.

Муррей Скотт усмехнулся:

— Опять семейные проблемы? Уж не родила ли Твоя сестра очередного полукровку?

Хелен вспыхнула: сколько раз она уже себя ругала за то, что раскрыла ему тайну! Сдержав эмоции, чему отлично научилась за годы замужества, она спокойно объяснила:

— Все гораздо серьезнее. Ты слышал об ихэцюанях?

— Об Обществе кулаков справедливой гармонии? Да, я слышал о них. Это псевдорелигиозная секта с побережья.

— Роберт пишет, что они превратились в довольно влиятельную политическую силу и распространили свою деятельность по всей стране. По его данным, участились нападения на европейцев.

— Боюсь, моя дорогая, европейцы сами накликают на себя беду вызывающим высокомерием.

— Я знаю, — согласилась Хелен. — Но теперь стали нападать и на миссии. Роберт предлагает нам вернуться на побережье. Временно соединиться с семьей, пока все не успокоится.

— Ты меня удивляешь, — заявил Муррей. — Тебе слишком хорошо жилось, и в этом твоя беда. Все эти годы тебе слишком хорошо жилось.

Хелен недоуменно вздернула брови, затем взглянула на голый деревянный пол, стены, единственным украшением которых были богословские брошюры, и свое собственное платье, штопаное-перештопаное десятки раз. Это ей-то слишком хорошо жилось?! Как член семьи она получала долю дохода от Дома Баррингтонов, однако Муррей не позволял ей тратить эти деньги на создание в их доме уюта и комфорта.

— Мы приехали сюда не для того, чтобы нежиться в роскоши, — обычно говорил он. — Мы приехали, чтобы служить Богу. — Теперь он заявил: — Наша миссия самая спокойная, а новообращенные — добрые и работящие люди. Здесь, в верховьях Хуанхэ, мы оградили себя от суеты, царящей на побережье. И вот ты предлагаешь все бросить и бежать только оттого, что твой брат испугался какого-то незначительного религиозного движения язычников?

— Роберт волнуется за нашу безопасность, — отрезала Хелен. Муррей не имел права обвинять кого бы то ни было в самонадеянности. — Он пишет, что «боксеры» появились повсюду и в таком удаленном месте, как наше, мы можем попасть в беду.

— Итак, ты предлагаешь собрать вещи и уехать. А что будет с домом, который мы здесь построили? Что будет с новообращенными? Ты хочешь бросить их на произвол судьбы?

— Новообращенные поедут с нами. А что касается дома... разве у нас все здесь дом?

— Ах, ват как?! Теперь начинаю понимать, — произнес Муррей ледяным тоном. — Я знал, что тебе здесь никогда не нравилось...

— Неправда, Муррей.

— Последние годы ты искала любой предлог, чтобы уехать, — продолжил Муррей, поскольку Хелен молчала. — Наконец-то ты его нашла, и подкинул его твой братец. Признайся честно, Хелен, если я позволю тебе уехать, ты когда-нибудь вернешься?

— Ты позволишь мне уехать?! Мне?!

— Ты ведь надеешься, что позволю, не так ли? Миссия — моя жизнь, здесь — мои люди. Я их не брошу. И я не разрешаю тебе взять их с собой на побережье, — продолжал он в ответ на ее молчание, — где они испортятся. Я здесь находился все эти годы, здесь и останусь.

Хелен несколько секунд смотрела на мужа, затем повернулась и вышла.

Миссия располагалась милях в пяти от ближайшей деревни, но они почти не поддерживали связей с тамошними жителями, так как Муррей всегда считал, что им следует быть настолько самостоятельным, насколько это возможно. Они завели свое маленькое стадо коз, которое давало им молоко, шерсть и даже, в особых случаях, мясо; они собственноручно выращивали кукурузу и зелень; они покупали материал и сами шили себе одежду. Муррей изучил медицину и по мере возможностей лечил легкие заболевания, а в тяжелых случаях китайцы воспринимали смерть как волю Божью.

Муррей был горячо предан своему делу, и Хелен уважала его за это. И любовь и физическое влечение к нему, которые она когда-то испытывала, давно растаяли, вероятно потому, что он никогда не отвечал взаимностью ни на то, ни на другое. Он увидел красивую молодую женщину из именитой семьи, немного поухаживал за ней... и она досталась ему в награду за напористость и явные моральные добродетели.

Отец, припомнила Хелен, с самого начала сомневался в правильности ее выбора. Отцы, как она теперь поняла, зачастую оказываются правы, поскольку, будучи сами мужчинами, более взвешенно могли судить о представителях своего пола, нежели их неопытные дочери. Тем не менее, считала Хелен, их брак мог бы сложиться удачнее, роди она детей. Не было, разумеется, никаких свидетельств того, что она не способна их иметь. Просто не было на то благословения Божьего.

А теперь... теперь уже слишком поздно. И не потому, что в свои тридцать семь лет она слишком стара для материнства — вовсе нет. И не потому, что в свои тридцать семь она уже подурнела, увяла ее красота. Но Муррей обвинил бы ее в греховном падении только за одну мысль об этом. И разве он не прав? В глубине души Хелен осознавала, что она уцепилась за письмо Роберта, сочтя его подходящим поводом, чтобы уехать, чтобы вернуться на побережье, чтобы опять были в ее жизни приемы и смех, модные платья и общительные люди. Миссионерство — призвание, она не находила его в себе.

Все складывалось куда лучше, пока был жив Эпплби. Во многом он оказался столь же тяжелым человеком, как и Муррей. Но она была не женой Эпплби, а исключительно привлекательной женщиной, с которой его свели обстоятельства. Он стремился по мере сил угодить ей и позволял себе немного расслабиться, на время забыть, что он — человек Бога, позволить себе бутылочку вина или немного веселья. Муррей же никогда не забывал о своем предназначении, вел жизнь аскетичную, вовсе не пил.

И тем не менее формально муж не отказал ей в просьбе уехать. Хелен лежала без сна, слушая, как он храпит рядом, и глядя в темноту. Роберт считает, что им следует уехать. И она не совершит никакого преступления, если последует совету своего брата, который так близок к высшим кругам Китая, к вдовствующей императрице. Если по мнению Роберта надо уезжать, будет великой глупостью с ее стороны не послушаться. Вернуться в Шанхай, в Международную концессию, без. Муррея...

— Я решила последовать совету Роберта и побыть в Шанхае до тех пор, пока волнения не улягутся, — сказала она мужу за завтраком в понедельник утром.

Они сидели на веранде дома миссии и смотрели на частокол на склоне холма, за которым паслись козы. Возле самой веранды кудахтали куры, которым дали корм. До них доносился слабый шум просыпающегося поселения. Муррей Скотт любил, чтобы его люди работали и чтобы другие видели, как работает он сам.

— Ты хочешь сказать, что покидаешь меня и миссию, — заметил он.

— Я следую совету Роберта и настоятельно рекомендую тебе сделать то же самое.

— А я тебе уже сказал, что не сделаю.

— Тогда — извини. Но я хочу уехать.

— Но я вправе тебе не разрешить.

— В таком случае ты будешь удерживать меня против воли. Не сомневайся, что моя семья узнает об этом.

— Твоя семья. — Он фыркнул. — Великие Баррингтоны. О, бесспорно, они пришлют армию вызволять тебя. Ладно, если ты хочешь бросить миссию, то уезжай, и будь ты проклята. — Он встал и сошел со ступеней.

Она уезжает! Хелен почти не верилось в реальность происходящего, когда она паковала свои вещи — у нее их было совсем немного — в две сумки. Закончив, она позвала Сан Сю, девушку-новообращенную, которая прислуживала ей.

— Я уезжаю на побережье, — сообщила Хелен девушке. — Ты поедешь со мной?

— О да, мисси. — Глаза Сан Сю засверкали. Она слышала перебранку за столом во время завтрака.

— Я не могу дать тебе ни денег, ни сопровождения, — сказал ей Муррей.

— Уверена, что обойдусь и без того, и без другого, — ответила Хелен. — Я бы только попросила двух мулов не дальше, чем до деревни.

Он фыркнул, но возражать не стал.

Все жители миссии собрались проводить ее в дорогу — за пятнадцать лет она стала частью их жизни. Теперь они знали, что Хелен уезжала, возможно, чтобы более не вернуться. В глазах леди Баррингтон стояли слезы, когда она прощалась с женщинами и детьми, многим из которых помогла родиться. Женщины, не таясь, плакали.

Муррей ждал у ворот. Она остановилась рядом с ним.

— Я вернусь, пообещала она, — если буду тебе нужна.

— Как тебе угодно, — ответил он, его лицо было строгим.

Неужели он ничего не чувствовал по прошествии пятнадцати лет? А она чувствовала? Все произошло так неожиданно, так спонтанно, чтобы она сумела это сразу осознать. Переживания, наверное, придут позже.

Хелен села на своего мула. Одетая в китайские панталоны, она ездила верхом по-мужски. Сан Сю последовала ее примеру. Затем они выехали за ограду в сопровождении единственного молодого человека, который должен был вернуться с животными. Ворота за ними закрылись.

Хелен спускалась с горы к деревне и реке не оглядываясь. Она боялась, что если это сделает, то повернет назад. Но ей больше нечего было отдать ни своему мужу, ни миссии.

Она хорошо знала жителей деревни, так же как и они прекрасно знали, что она — Баррингтон. Хелен выписала старосте расписку на оплату расходов за счет торгового дома на странице из своей записной книжки, тот был счастлив принять ее и разрешил пользоваться сампаном с экипажем до ближайшего города.

— Будьте осторожны, мисси Скотт, — предупредил он. — Ниже по течению неспокойно. Не хотите ли сопровождение?

— Мне не нужно сопровождение, — ответила она ему. Потому что я Хелен Баррингтон. Это она напомнила уже себе. Любой в Китае знал это имя и боялся его. Слишком долго ей пришлось притворяться другим человеком.

Хелен и Сан Сю путешествовали без приключений четыре дня. Однако на каждой ночной стоянке и остановке на обед они слышали рассказы о действиях «боксеров», об убийствах новообращенных, а также о нападении на миссии.

— Варварам сейчас опасно путешествовать, особенно женщине да в одиночку, — предупредил ее староста деревни, которая находилась в двухстах милях от миссии ниже по течению и в сутках до пересечения с Великим каналом. А это означало, что до Пекина или Тяньцзиня осталось не больше недели плавания. В этом месте Хелен и Муррей каждый раз останавливались во время предыдущих плаваний вверх и вниз по реке, а Ван Сунь был чуть ли не их другом.

— Почему бы вам не задержаться здесь до тех пор, пока волнения улягутся?

— Когда это еще будет? — спросила Хелен.

Ван Сунь развел руками:

— Кто может сказать? Но этих людей должны рано или поздно призвать к порядку.

У Хелен не было намерения пережидать, но тем не менее она заколола волосы под своей широкополой китайской шляпой. Цвет кожи ее лица был слишком светлым для китаянки даже при ее нынешнем загаре, но чтобы разглядеть это, следовало подойти довольно близко к ней. Однако на следующее утро экипаж отказался плыть дальше с ней на борту.

— Я не отношусь к варварам, — доказывала она. — Я такая же китаянка, как и любой из вас. Я здесь родилась, и мой отец, и дед родились здесь.

Но они твердо стояли На своем. Никто из людей Ван Суня не хотел рисковать столкнуться с бандой «боксеров», имея на борту белую женщину.

— Вы должны остаться здесь, — настаивал Ван Сунь.

— Продайте мне две лошади, — попросила Хелен. — Я выпишу вам расписку от Дома.

— У меня нет лишних лошадей, — ответил Ван. — Тем более вам слишком опасно путешествовать по бездорожью с единственным слугой.

Хелен поняла, что исчерпала все доводы, во всяком случае пока.

— Тогда позвольте мне послать письмо, — сдалась она.

На это Ван Сунь согласился, и Хелен написала письмо Роберту в Шанхай и Чжан Цзиню в Пекин, указав, где она находится, с просьбой прислать сампан с соответствующей охраной и забрать ее. Она отпустила лодочников, которые изъявили желание передать письма. Теперь осталось только ждать. Прошел один день, другой, третий. Утром четвертого дня появились три переполненных людьми сампана, поднимающиеся по реке; лучи восходящего солнца сверкали на мечах и наконечниках пик.

— Знаменные? — спросила Хелен, стоящая на берегу с Ван Сунем, с трудом веря в удачу.

— «Боксеры», — выдохнул Ван. — Вы должны спрятаться в доме.

Он быстро отвел Сан Сю и Хелен домой и вернулся к пристани встречать непрошенных гостей. Хелен видела в окно, как они горячо спорили и жестикулировали. Все больше и больше «боксеров» выходило на берег, они были вооружены чем попало, только не стрелковым оружием. Однако и в деревне таковое отсутствовало.

Она почувствовала, как напрягаются мышцы живота. Было не похоже, что Ван Сунь побеждает в споре. И вот он повернулся к «боксерам» спиной и торопливо направился по улице к дому, где они укрылись. Сан Сю схватила ее за руку.

— Нам надо бежать, мисси Хелен.

— Бежать? — удивилась Хелен. Она — Хелен Баррингтон — не собирается убегать от толпы неотесанных невежд. Кроме того, их наверняка поймают и приведут назад, и унижение от этого будет непереносимым.

«Боксеры» вступили в деревню, следуя все еще несколько позади Ван Суня. Население деревни безучастно стояло по обеим сторонам улицы, наблюдая за происходящим и не пытаясь вмешаться. Дверь распахнулась.

— Итак? — спросила Хелен. — Что хотят эти люди?

Ван Сунь трясся от ужаса:

— Они хотят вас, госпожа Скотт.

— Меня? Как они узнали, что я здесь?

— Они остановили сампан, госпожа Скотт, и люди с сампана сказали им, что вы здесь. Они завладели вашим письмом к брату. Теперь им нужны вы. Они сказали, что, если я не выдам вас, они сожгут деревню и перебьют всех жителей.

Хелен ушам своим не верила.

— Вы не знаете, что они собираются со мной делать?

Ван Сунь повесил голову:

— Они сожгут нашу деревню.

Хелен нестерпимо хотелось закричать от охватившего ее мозг панического ужаса. Но она — Хелен Баррингтон.

— Тогда задержите их, пока мы выйдем через задний двор.

— Они спалят деревню, — только и повторил Ван Сунь.

— Вы хотя бы можете дать время моей служанке скрыться?

— Они требуют и ее тоже. Она христианка.

Сан Сю, зарыдав, упала на колени.

— Вы... Не знаю, как это назвать, — сказала ему Хелен.

Снаружи слышались крики.

— Они требуют вас немедленно, госпожа Скотт. Вы должны выйти к ним.

Хелен взглянула на жену и дочерей Ван Суня, будто утопающий, хватающийся за соломинку... Но женщины сбились плотной стайкой в дальнем углу комнаты. Хелен расправила плечи и переступила через порог. Она — Хелен Баррингтон.


Написав Хелен и брату о сложившейся обстановке, Роберт также послал письмо Юань Шикаю в надежде узнать его мнение по поводу происходящего в стране. Роберт не сомневался, что Юань может стать самым значительным человеком в Китае, если выберет себе такой жребий. Теперь Роберту оставалось только ждать, наблюдать и ощущать растущее беспокойство, причем не только от сообщений из провинций. На его глазах множилось число «боксеров», прибывающих в Пекин. Многие разбивали лагеря за городской стеной, но большинство вошли в ворота и осели в парках китайского сити. Для капитанов — начальников охраны ворот — не составило бы труда прекратить их доступ в город; вооруженная ножами и пиками чернь никогда не смогла бы штурмом взять Пекин. Однако не было предпринято ни малейших усилий навести порядок, и этот факт не оставлял ни у кого сомнений в том, что знаменные действуют по приказу из Запретного города. Но когда Роберт потребовал объяснения у Чжан Цзиня, в доме которого он, естественно, остановился, старый евнух только поклонился, улыбнулся и ответил:

— Правитель не может идти против воли своего народа, Баррингтон. Или в данном случае — ее народа.

Неприкрытое лицемерие такого заявления было отвратительным, тем более что оно исходило от его тестя.

Усугубил удручающее настроение Роберта ответ Юаня, составленный в самой уклончивой манере, из которого стало ясно, что прославленный воин решил, как и все прочие, сидя на заборе, посмотреть, что произойдет дальше и как поведут себя «боксеры». И, самое главное, понаблюдать за реакцией варваров.

Роберт же прекрасно представлял, что именно сделают и те и другие. Он мог только попытаться предотвратить катастрофу, поэтому пошел в британское представительство и попросил встречи с министром сэром Клодом Макдоналдом. Имя Баррингтона сыграло свою роль, и Роберта вскоре пригласили в просторный кабинет, где его приветствовал довольно тщедушный мужчина с орлиным профилем и густыми широкими усами военного. Роберт знал, что в молодости Макдоналд сделал замечательную военную карьеру, и подозревал, что тот, не сумев смолчать в нужный момент, проявив излишнюю принципиальность, угробил свое будущее полководца. Министр жестом предложил Роберту садиться, с интересом разглядывая его китайский костюм.

— Не имел удовольствия познакомиться с вами раньше, Баррингтон, — заметил он. — Однако, разумеется, много слышал о вас. Чем могу помочь?

— Мне? Ничем, ваше превосходительство, — ответил Роберт. — Я пришел помочь вам. Мне хотелось бы поговорить об ихэцюанях.

— Ах, о «боксерах». Да, они начинают по-настоящему досаждать. Боюсь, ее величество должна предпринять решительные шаги. Инцидент с бельгийцами — вопиющий случай.

— Вы знаете, что с тех пор имели место и другие инциденты, в которых пострадали и подданные Великобритании?

Макдоналд кивнул:

— Да. Я заявил официальный протест Цзунлиямэнь.

— Сэр Клод, — откровенно сказал Роберт, — за пределами города разбили лагеря десятки тысяч «боксеров». Господи, да в самом городе их насчитывается около двадцати тысяч. Зачем, как вы думаете, они здесь?

— Послушайте, Баррингтон. Вы не к месту упоминаете Бога. У меня нет ни малейшего понятия, зачем они здесь. Разве что, как мне кажется, они собираются передать какую-то петицию Трону Небес.

— Сэр Клод, они здесь для того, чтобы выполнить задачу, которую и не скрывают, — изгнать из Китая всех варваров до единого. И начать они намерены с персонала представительств.

Макдоналд нахмурился:

— Не могу поверить в это. Мы же аккредитованы нашими суверенными правительствами и находимся под защитой международного права.

— Вы полагаете, что «боксеров» интересует какое-то международное право, если они вообще слышали о чем-то подобном? — почти прокричал Роберт.

— В Цзунлиямэнь правильно понимают ситуацию.

— В Цзунлиямэнь делают то, что приказывает вдовствующая императрица. А в данном конкретном случае им сказано, чтобы события развивались своим чередом.

Макдоналд задумчиво подергал себя за ус.

— Мне кажется, вы напрасно паникуете. Но, тем не менее, какую линию поведения вы можете порекомендовать?

— Я советую собрать вещи и уехать на побережье, где вы будете находиться под защитой своих войск.

— Покинуть свой пост? Этого я никогда не сделаю. Друг мой, разве вы не представляете, что нам потребовалось около сорока лет войн и переговоров, прежде чем мы отстояли свое право открыть представительство в Пекине? Мы не можем уступить по такому принципиальному пункту.

— Тогда хотя бы отправьте из Пекина своих женщин и детей. — Роберт почти умолял.

— Сомневаюсь, согласятся ли они. Ведь отправив их, мы покажем, что озабочены ситуацией.

— А разве вы ею не озабочены? — спросил Роберт в отчаянии.

— Озабочены поведением толпы? Дорогой мой, я даже не хочу вспоминать, сколько раз британские посольства и представительства подвергались нападению толпы. И не думайте, что я отношусь к этому недостаточно серьезно. На побережье послан запрос на дополнительную охрану. Семьдесят пять человек уже в пути.

— Семьдесят пять человек, — повторил Роберт. — Как я уже сказал, в городе двадцать тысяч «боксеров» и в десять раз больше между Пекином и Тяньцзинем.

— Не забывайте: семьдесят пять английских солдат, господин Баррингтон. И такое же число военнослужащих других европейских государств для остальных представительств. Заверяю вас, сэр, чернь может делать, что захочет, но это — британская территория, и она останется таковой волею небес.

Роберт никак не мог решить, то ли Макдоналд просто дурак, то ли потенциальный герой. Вероятно, характерные черты этих двух явлении тесно переплетаются. К несчастью, Макдоналд рисковал не только собственной жизнью. Однако озабоченность Роберта по поводу угрозы, нависшей над персоналом представительств и их семей, уступила место другим проблемам, когда он вернулся в дом Чжан Цзиня и нашел евнуха крайне смущенным.

— Случилась беда в верховьях Хуанхэ, — сообщил хозяин дома. — И еще прибыло вот это послание.

Роберт прочитал письмо, холодными пальцами обхватив затылок. Оно было от Хелен и адресовано Чжан Цзиню. Она просила о помощи, поскольку ей пришлось задержаться в деревне, расположенной милях в пятидесяти вверх по реке от пересечения с Великим каналом. Хелен также сообщала, что отправила письмо и Роберту... Он взглянул на Чжан Цзиня. Судя по дате, письмо было написано десять дней назад.

— Сампан остановили «боксеры» и обыскали людей. Они обнаружили письмо твоей сестры к тебе и продолжили путь вверх по реке. Это письмо для Виктории, адресованное мне, было пропущено.

— Мне нужно пятьдесят человек, вооруженных винтовками. И немедленно. Я отправляюсь через час.

— Роберт, теперь ты уже ничем не поможешь. Слишком поздно. Что случилось, то случилось.

— Откуда вы знаете? Что бы ни случилось с моей сестрой, я намерен отомстить за нее.

— Роберт... ее величество будет крайне недовольна.

— Ее величество дала мне карт-бланш на самооборону. Включая и членов моей семьи. Идите к Жунлу и скажите, что мне нужны люди, или я сам подберу себе столько, сколько нужно.

Роберт не знал, обращался ли Жунлу к Цыси, прежде чем выделить ему солдат для сопровождения, однако вскоре прибыл отряд, именно такой численностью, как он просил, а Чжан Цзинь телеграфировал вперед по пути их следования, чтобы было подготовлено два паровых полубаркаса у пересечения Хуанхэ и Великого канала. Роберт взял с собой также Чжоу Лидина и шестерых слуг, которые прибыли с ним. На этих людей он мог полностью положиться.

Отряд достиг пересечения реки и канала спустя четыре дня после получения письма Хелен, Роберт сам вел сампаны со своими людьми. Даже за столь короткий переход он увидел слишком много свидетельств того, что «боксеры», похоже, взяли под контроль всю страну. За пределами Пекина они передвигались группами по сто — двести человек и не были расположены беспокоить пятьдесят хорошо вооруженных знаменных, а Роберт, в свою очередь, был доволен тем, что его люди проявляют готовность драться, если представится случай.

Полубаркасы уже ждали их в условленном месте. Быстро поднявшись вверх по реке, на следующее утро они достигли дотла сожженной деревни. Сердце Роберта упало, когда их суда ткнулись носами в берег в том месте, гдекогда-то был причал. Никаких признаков людей. От домов остались лишь горы обуглившегося дерева, и только полуголодные одичавшие собаки терлись о развалины.

Роберт выслал поисковые группы, одна из которых вернулась перед самыми сумерками с женщиной, обнаруженной в лесу за деревней. Женщина выглядела оголодавшей, как местные собаки, и напуганной. Ее накормили и дали выпить рисовой водки, после чего она несколько успокоилась.

— Что здесь произошло? — задал вопрос Роберт. — Где христиане?

— Нет, нет, — запротестовала женщина. — Здесь нет христиан. Кроме белой женщины и ее служанки. Но «боксеры» наказали нас за то, что мы дали приют христианам.

— Скажи мне, что случилось с христианскими женщинами? — попросил Роберт.

Женщина закатила глаза, и ей дали еще самую малость водки.

— Белая женщина находилась в доме нашего старосты Ван Суня, когда приплыли «боксеры», — начала она рассказ. — С ней была служанка. Когда «боксеры» потребовали от Ван Суня выдать белую женщину, угрожая спалить деревню, он пошел домой и поговорил с ней. Я не знаю, о чем они говорили, но через несколько минут женщина вышла из дома и подошла к «боксерам».

— Она вышла к ним? — изумился Сэньчолинь, капитан знаменных.

«Но это же была Хелен. Хелен Баррингтон», — подумал Роберт.

— Служанка вышла вместе с ней? — спросил он. Робертом овладела такая душевная мука, что он должен был что-то спросить, чтобы не сойти с ума.

— Нет, она была одна. Я стояла рядом и все слышала. Женщина подошла к «боксерам» и спросила, что они хотят от нее. Они ответили криками: «Смерть христианам и варварам». А она в ответ: «Я не варвар. Я родилась здесь». — «Но ты христианка, — закричали они. — Ты должна умереть». — «Я — Хелен Баррингтон, — безбоязненно сказала она. — Я — Хелен Баррингтон. Если вы причините мне вред, вам придется воевать с Домом Баррингтонов».

Женщина остановилась перевести дух. Роберт ждал, не смея предположить, что услышит дальше.

— Они уставились на нее, — продолжила женщина. — А она повернулась к ним спиной и направилась к дому. И тут один из «боксеров» сбил с ее головы шляпу, и ее волосы рассыпались по плечам. Они были как золото, высыпавшееся из мешка. «Боксер» схватил ее за волосы и швырнул на землю. Мигом подоспели остальные. Они сорвали с нее одежду и стали таскать вокруг деревни за волосы, смеясь и обзывая варварской свиньей.

— Они ее насиловали? — низким от волнения голосом спросил Роберт.

— Когда «боксеры» протащили ее за волосы вокруг деревни несколько раз и она покрылась пылью и кровью, то они взгромоздились на нее. Затем достали ножи и начали ее резать. Они отрезали ее груди, пальцы на руках и ногах, выдавили глаза и вырезали язык.

— Но она, вероятно, была уже мертва, — предположил Сэньчолинь.

— Я думаю, она была мертва, когда они закончили, — поправила его женщина. — Но не тогда, когда начали. Тем не менее, — добавила она, — когда они закончили, то отрезали ей голову.

— Кто-нибудь пытался ее спасти?

— Мужчины были слишком напуганы, ваше превосходительство.

— И все равно они спалили вашу деревню.

— Они увели с собой молодых людей, изнасиловали девушек и подожгли деревню.

— Что случилось со служанкой? — спросил Сэньчолинь.

— Они обошлись с ней так же, как и с женщиной варваров. «Боксеры» взяли с собой обе головы, — сказала жительница бывшей деревни.

— А что староста, этот, как его, Ван Сунь? Он скрылся?

— Они кастрировали его, а потом и ему тоже отрезали голову.

— Чего он более чем заслуживает, — сурово вынес приговор Сэньчолинь.

— Как давно все это произошло? — спросил Роберт.

— Много дней назад, ваше превосходительство.

— Мы будем их преследовать, Баррингтон? — задал вопрос Сэньчолинь.

Роберт сделал такой глубокий вдох, что ему показалось: легкие вот-вот разорвутся. Как ему хотелось пуститься за ними в погоню, посвятить остаток жизни преследованию мерзавцев, охоте на них, уничтожению их одного имени. И его по-прежнему ждало очень много важных дел.

— Мы пойдем дальше вверх по реке, — сказал он.


Они поднялись до миссии Скотта; здесь не было никаких следов «боксеров». Муррей Скотт выслушал то, что Роберт вынужден был ему рассказать, равнодушно.

— Она собралась ехать, — сказал он, когда Роберт закончил рассказ, — потому что ты посоветовал ей это сделать. Я ее предупредил: это безумие.

— Твою жену убили самым ужасным образом, — сказал Роберт. — И ты ничего не чувствуешь в связи с этим?

Скотт пожал плечами.

— Я предупреждал ее, советовал не делать этого, — повторил он. — Но она все равно собралась ехать.

— У нас еще есть здесь дела, Баррингтон? — спросил Сэньчолинь.

— Нет, — ответил Роберт.


Роберт вернулся в Пекин в конце последней недели июня и увидел, что в его отсутствие обстановка еще более обострилась. Подкрепление для охраны представительств — четыреста восемьдесят пять солдат и офицеров из разных государств: британцы, американцы, японцы, французы, бельгийцы — прибыло благополучно, однако сразу после этого «боксеры» не только разобрали железнодорожное полотно, по которому они приехали из Тяньцзиня, но и перерезали телеграфную линию, связывавшую столицу с побережьем.

Молодому Баррингтону сообщили, что был обнародован императорский указ, осуждающий действия «боксеров», однако генерал Нием по-прежнему не предпринимал никаких попыток разгромить их отряды или хотя бы пресечь продолжающиеся нападения на варваров и новообращенных христиан, встреченных на улице; убиты были уже десятки человек и среди них — немецкий министр и еще несколько европейцев, в том числе одна женщина, которую, как и Хелен, зверски замучили.

Роберт попросил аудиенции у Цыси, но она не захотела его видеть. Тем не менее ему удалось добиться приема у Жунлу.

— Ситуация сложилась серьезная, — согласился старый маньчжурский вельможа.

— Ее можно выправить одним росчерком пера ее величества, — возразил Роберт.

— Дело зашло слишком далеко, — настаивал Жунлу. — Ты знаешь, что флот варваров уже в заливе Чжили? Что они обстреляли форты Дагу и взяли их штурмом? Это первый акт войны. Ты знаешь, что из Тяньцзиня выступила военная экспедиция под командованием английского генерала? Это тоже акт войны.

— Вы объявили войну? — Роберт был ошеломлен.

— Нет, не объявили. Эти военные действия противоречат международному праву. Ее величество выразила варварам самый решительный протест.

— А что, по-вашему, будет, когда они прибудут сюда?

— Если они дойдут.

— Вы собираетесь противопоставить им Знаменную армию?

— Нет, я не собираюсь этого делать. Это варвары нарушают закон, а не мы.

— Ну, тогда... — Роберт хмуро посмотрел на генерала. — Боже мой! Вы хотите, чтобы «боксеры» воевали с ними?

Жунлу прикрыл глаза веками:

— Народ изъявил свою волю противостоять вторжению варваров, и мы ничего не можем сделать, что-бы остановить его.

— Вы посылаете безоружных крестьян на регулярные войска?

— «Боксеры» не так уж и безоружны, и их многие тысячи. А по нашей информации, у адмирала Сеймура только две тысячи солдат и матросов варваров.

— Все равно это будет бойня. Неужели вам безразлично?

— Мое мнение тут ни при чем, Баррингтон. Варвары сами накликали на себя беду. Они восстановили всю империю против себя и им придется отвечать за последствия.

— Хорошо, но вы в соответствии с вашими обязательствами по международным законам должны хотя бы направить отряд Пекинского полевого войска для защиты представительств.

— Я ничем не могу помочь представительствам. Им было рекомендовано, даже приказано уехать. Они отказались это сделать и теперь сами за все в ответе.

Роберт подался вперед.

— Генерал Жунлу, — искренне сказал он. — Это случилось до того, как я родился, но вы уже были на этом свете. Вы помните исторический факт, когда британцы направили группу на переговоры в Пекин в 1861 году, но она была схвачена и несколько ее членов убито? Британцы с французами разгромили Знаменную армию, взяли приступом Пекин, взыскали огромную контрибуцию и сожгли Летний дворец. То была расплата за убийство трех или четырех человек. Теперь попробуйте представить, что они сделают, если убиты будут все сотрудники представительств? В этих представительствах несколько сот человек. Из них добрая часть — женщины и дети. А у варваров особое отношение к своим женщинам и детям. Я вот что вам скажу: если вы позволите, чтобы эти люди погибли, то варвары спалят Пекин по самые уши ее величества.

— Варвары не станут действовать сообща.

— Я уверен, что в данном случае еще как станут. Они могут сколько угодно воевать между собой, но ничто не помешает им объединиться перед угрозой другой расы. Допустим, что они не объединятся, но британцы при любом раскладе будут действовать даже в одиночестве.

— Британцы полностью завязли в Южной Африке. У них нет людей, чтобы послать армию против нас.

— Генерал, британцы всегда найдут людей, если им потребуется. Забудьте все, что вы читали о немцах, французах и японцах. Как бы они ни пытались это скрывать, но британцы самые воинственные люди на земле. Позвольте «боксерам» разрушить представительства, и британская армия будет в Пекине. И тогда да спасет Господь вашу душу. И душу властвующей императрицы. — «И мою собственную», — добавил он про себя.

Жунлу удрученно дернул себя за ус.


Роберт не знал, произвели ли его слова хоть какое-то впечатление или нет. Он вышел на улицу собственными глазами посмотреть, что происходит, и пошел через толпу «боксеров», которые выполняли свои замысловатые упражнения и выкрикивали чудовищные лозунги. Роберт озирался налево и направо, страстно желая встретиться с кем-нибудь из них взглядом. О, если бы ему дали под командование отряд Пекинского полевого войска хотя бы на один-единственный день! Он бы уничтожил этот сброд подонков и отомстил за Хелен.

«Боксеры» смотрели на него с нескрываемой ненавистью. И пока это была пассивная ненависть. Здесь, в Пекине, все прекрасно знали, что он принадлежит к правящей верхушке, кроме того, его сопровождали семеро хорошо вооруженных слуг. Покинув Запретный город, Роберт направился домой к Чжан Цзиню. Путь его пролегал неподалеку от представительского квартала, раскинувшегося у юго-восточной стены Татарского города. Все представительства находились рядом друг с другом, и среди них выделялось представительство Британии, которое располагалось в самом величественном здании и занимало самую обширную территорию.

Сегодня здесь собралось гораздо больше «боксеров», чем всегда, и не успел Роберт далеко отойти, как услышал крики, а затем выстрелы. Он быстро завернул за угол и увидел, что группу европейцев, возвращающихся с покупками, окружила вопящая толпа. «Боксеры» пытались помешать им укрыться в ближайшем представительстве, над которым развевался красно-черно-золотистый триколор Бельгии.

Мгновенно он вспомнил ту несчастную девушку, Монику Карреманс, чьи родители были убиты у нее на глазах, и почувствовал огромное облегчение от того, что она, должно быть, добралась до Тяньцзиня прежде, чем разобрали рельсы. Однако ее соотечественникам опять угрожала опасность. Оглянувшись, Роберт увидел группу вооруженных знаменных, безучастно наблюдающих за происходящим.

— Вы узнаете меня? — крикнул он знаменным.

— Вы Баррингтон, — ответил их сержант.

— Тогда вы знаете, что мне следует безоговорочно подчиняться. Следуйте за мной и разгоните толпу.

— У нас нет приказа...

— Я вам приказываю, — сказал им Роберт. — Бегом!

Они пристроились за его семью слугами и двинулись вдоль по улице. К этому моменту европейцы сгрудились возле стены неподалеку от посольства, откуда подоспели несколько охранников. Но они пребывали в нерешительности, столкнувшись на улицах Пекина с отработанной тактикой нападения «боксеров». Толпа нападающих постоянно увеличилась, и шум стоял невообразимый.

— На изготовку! — скомандовал Роберт. Его отряд насчитывал около сорока человек. — Прицел поверх голов. — Знаменные подчинились. — Огонь!

Залп прокатился в полуденном воздухе, и «боксеры» притихли, оглядываясь на тех, кто внезапно вмешался в их дело.

— Вперед! — подал очередную команду Роберт, и знаменные двинулись на толпу; сам он занял место в первой шеренге. «Боксеры» некоторое время обалдело глазели на них, а затем опомнились и начали выкрикивать угрозы и проклятия. — Разойдись! — закричал Роберт. — Иначе перестреляем вас всех.

«Боксеры» смущенно отступали по мере приближения знаменных, а Роберт подошел к европейцам.

— Скорее, — воскликнул он, — в представительство!

В группе было несколько женщин, и мужчины быстро повели их прочь. Именно эти мужчины и стреляли из револьверов, чтобы держать бесчисленную толпу на расстоянии, но ни одного выстрела по «боксерам» сделано не было. Вдруг одна женщина вырвалась.

— Мсье Баррингтон! — крикнула она. То была Моника.

— Почему вы до сих пор здесь? — удивился он. Роберт уже забыл, какой она чудесный ребенок — с мягкими золотисто-каштановыми волосами и блестящими зелеными глазами. — Вас должны были давно отправить на побережье.

— Мсье барон не хотел и слышать об этом, господин Баррингтон. Он сказал, что это покажет нашу слабость. Мсье... — Она взяла его за руку. — Я очень хотела уехать. Я так боюсь.

Один из бельгийцев вернулся за ней и взял девушку за руку, заговорив о чем-то на валлонском языке.

— Я должна идти, мсье.

— Вы говорите по-английски? — спросил Роберт бельгийца.

— В чем дело? Да. Ах! Вы — адмирал Баррингтон. И вы спасли жизнь этой молодой женщины, насколько я знаю. Мы вам благодарны, мсье. И будем еще более благодарны, если вы используете свое влияние на вдовствующую императрицу, чтобы она выдворила отсюда эти исчадия ада.

— Вам следовало уехать, пока у вас оставалась такая возможность, — сказал ему Роберт. Он взглянул на Монику, и в его воображении возникла жуткая картина, будто ее, обнаженную, волокут по улицам деревни за волосы перед тем, как на нее взгромоздится «боксер», а затем у нее отрежут груди перед еще живыми глазами. От этого видения ему стало дурно. — Вы хотите покинуть Пекин, Моника?

— Мсье?! — Ее глаза на миг вспыхнули, но огонь в них, тут же погас. — Мы не можем.

— Девушка права, — подтвердил бельгиец. — Барон де Винк объявил, что мы останемся, все без исключения.

— Вы, сэр, и ваш барон можете делать, что хотите, — отрезал Роберт. — Я привел эту молодую леди к вам под защиту. Похоже, вы не способны обеспечить ее безопасность, поэтому я продолжу заботиться о ней. До свидания, сэр.

Бельгиец уставился на него с открытым ртом, Моника реагировала также.

— Хотите пойти со мной, мадемуазель? — спросил Роберт. — Туда, где вы будете в полной безопасности?

— О да, разумеется. Но...

— У вас остались какие-нибудь вещи в представительстве?

— У меня ничего нет. Даже эту одежду мне дали на время.

— Тогда пойдемте немедленно. Вам все равно придется переодеться в китайское платье, когда мы будем покидать Пекин.

— Мсье, вы похищаете молодую женщину, — заявил бельгийский чиновник.

— Она хочет идти со мной, мсье, — поправил его Роберт.

— Она еще недостаточно взрослая, чтобы знать, что для нее лучше.

— А по-моему, она самая разумная из всех вас.

— Об этом насилии будет доложено! — кричал бельгиец. — Вы хуже «боксеров».

— Я ухожу с моими людьми, — сказал Роберт и показал в конец улицы, где собрались «боксеры» и выкрикивали свои угрозы. — Постарайтесь спрятаться в своем представительстве прежде, чем те ребята, которые зовутся «боксерами», вернутся.


Роберт без труда добрался до дома Чжан Цзиня и там официально представил Монику У Лай и Чжан Су. Обе посмотрели на бельгийскую девушку с некоторым подозрением.

— Она должна была уехать на побережье, — заметила Чжан Су.

— Совершенно верно. Но они не удосужились ее отправить. Поэтому мы сами ее отвезем, когда поедем домой.

— Вы не можете поехать, — напомнила У Лай. — Ниже по реке идут бои.

— Я твердо решил уехать, — сказал ей Роберт. — Как только этот отъезд удастся организовать.

И будь они все прокляты, подумал он, варвары, «боксеры» и Цины, без разницы. Он хотел только одного: вернуться к относительному миру и спокойствию Шанхая и рассказать отцу о случившемся с его старшей дочерью.

— Вас ожидают неприятности, мсье? — спросила Моника.

— Ничего, не такие уж значительные, чтобы я не мог справиться, — заверил ее Роберт.

Чжан Цзинь был настроен менее оптимистически.

— Что ты наделал? — потребовал он ответа, когда вернулся в тот день из Запретного города. — На тебя жалуются и «боксеры» и бельгийцы. «Боксеры» прислали гонцов сообщить Цыси, что ты стрелял в них. Бельгийцы обвиняют тебя в похищении женщины. Очень некрасиво, Баррингтон. Ты — женатый человек. И твоя жена — моя дочь.

Роберт недоумевал, какой же из аспектов ситуации вызвал у евнуха большую озабоченность. Он напомнил тестю, что Моника та самая девушка, которую он спас в прошлом месяце. На ее долю выпало суровое испытание, и он всего лишь решил помочь ей покинуть Пекин, дабы уберечь от новых бед. Чжан Цзиня это мало успокоило, хотя он и потер щеку, когда его представили Монике.

— Она очень красива, — не удержался он от комментария.

— Итак, если вы организуете мне транспорт, — сказал ему Роберт, — я буду благодарен. Мне вновь потребуются те же пятьдесят знаменных. И Сэньчолинь — он самый надежный парень. Таким образом — шесть сампанов. Постарайтесь посодействовать нам, и мы уедем немедленно.

Чжан Цзинь ушел, недовольно ворча. Так же всякий раз начинала ворчать и Чжан Су, завидев Монику, которая, в свою очередь, сидела в саду с отрешенным видом, ее лицо оживлялось только тогда, когда появлялся Роберт. Возвратившись вечером, Чжан Цзинь принес дурную весть.

— Ты арестован, — уведомил он Роберта. — По приказу ее величества.

(обратно)

Глава 11 РАСКАЯНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ

Роберт ожидал увидеть за спиной своего тестя шеренгу знаменных, которые уведут его в тюрьму, возможно, на казнь. Своих же слуг он отпустил отдохнуть. Однако в комнате больше никого не было.

Чжан Цзинь понял причину его недоумения и улыбнулся:

— Тебя не отправят в тюрьму, Баррингтон. Как можно, ты же глава Дома Баррингтонов и один из старейших... почитаемый кавалер ее величества. Нет, нет, Цыси просто считает, что в этом деле ты душой не с ней, и если тебя оставить на свободе, то ты можешь навредить ей. Поэтому мне поручено присмотреть за тобой в течение всего периода кризиса.

— То есть до тех пор, пока не будут разрушены представительства, а их обитатели убиты? — со злостью сказал Роберт.

Чжан Цзинь развел руками:

— Что будет, то будет. Все в руках Божьих. Как только кризис разрешится, ты волен возобновить свою деятельность. И процветание.


— Ну вот, — обрадовалась Чжан Су, — теперь ты хотя бы некоторое время побудешь со мной.

Роберт ничего не ответил; он уже обдумывал варианты действий. Очевидно, следует догадаться прибытия колонны подкрепления из Тяньцзиня. Войска, без сомнения, разгонят «боксеров». Моника переживала, так как из-за нее у Роберта возникли неприятности, он же уверял девушку, что его арест был скорее всего неизбежным, так как он выступал против «боксеров» с самого начала, и пообещал передать ее бельгийскому представительству, как только минует угроза нападения «боксеров».

Такая перспектива, видимо, совсем не обрадовала Монику, похоже, ее вынужденное пребывание среди соотечественников оказалось не самым счастливым временем ее жизни и даже усугубило ее скорбь по убитым родителям.

И вот через несколько дней поступили сообщения, что колонна адмирала Сеймура потерпела поражение и отходит к Тяньцзиню, понеся тяжелые потери. Сначала Роберт не поверил: никогда еще, начиная с первых вооруженных стычек в 1840 году, кроме того единственного случая в 1861 году, когда британские войска на время отступили при штурме фортов Дагу в устье реки Вэйхэ, китайцам не удавалось добиться военного успеха. Но все сомнения развеялись, когда по улицам Пекина торжественно пронесли головы и военную форму европейцев под восторженные крики и приветствия толпы. В тот же день «боксеры», вдохновленные победой, предприняли атаку на представительства и вскоре захватили большинство из них. Уцелевшие служащие сгруппировались на территории британского представительства и там приготовились к осаде.

— Что Знаменная армия? — спросил Роберт Чжан Цзиня.

— Они не участвуют в этом, — сообщил ему тесть. — В данный момент. — Он улыбнулся. — В них пока нет необходимости.

Роберт чувствовал себя совершенно беспомощным, он не сомневался, что скоро произойдет резня, по сравнению с которой восстание индусов покажется мирной встречей престарелых дам за чашкой чая. Он не мог поверить, что европейские державы смогут смириться с такой ситуацией. Роберт попросил Чжан Цзиня организовать встречу с Цыси, но она вновь отказалась его видеть. Не принял его и Жунлу. С выбранного пути их уже было не свернуть.

Он знал, что Цыси ждала такого момента около сорока лет, с того времени, когда британцы и французы разрушили Юаньминъюань. Решимость Роберта зрела с каждым днем. Он ничего не мог сделать, чтобы помочь представительствам, но не мог он и сидеть в саду Чжан Цзиня, пассивно наблюдая за разворачивающимися трагическими событиями.

Он вызвал Чжоу Лидина, своего старшего слугу, и поделился с ним своими намерениями. Чжоу в задумчивости погладил усы, но его преданность Дому Баррингтонов стояла на первом месте, а маньчжурскому Китаю — на втором, Роберт прекрасно это знал.

У Чжан Цзиня и мысли не возникало, что Роберт Баррингтон, его собственный зять и бывший любовник вдовствующей императрицы, человек, чье будущее целиком связано с Цинской династией, когда-либо осмелится нарушить императорский декрет. Поэтому Чжоу Лидина и его людей не разоружили, они, как и Роберт, были вполне свободны, разве что их хозяину не разрешалось покидать дом евнуха, а они вольны были делать и это.

Чжоу мог уходить и приходить по собственному усмотрению, поэтому он смог осуществить некоторые приготовления. Он предупредил старого капитана Шана, чтобы тот подготовил к путешествию сампан и его экипаж, а также распорядился запастись провиантом. Когда все было готово, он доложил Роберту. Итак, они приступили к исполнению своего плана. Вечером; когда Чжан Цзинь возвратился из Запретного города и они с Робертом сидели за вечерней трапезой, вошел Чжоу с двумя своими людьми.

Чжан раздраженно посмотрел на него, но Чжоу обратился к Роберту:

— Все готово, хозяин. Дом в наших руках.

Чжан переводил недоуменный взгляд с одного на другого и наконец увидел, что слуги вооружены.

— Что все это значит?

— Я решил вернуться в Шанхай, отец. — объяснил ему Роберт. — Ваши слуги арестованы моими людьми. Теперь я хочу, чтобы вы выписали мне пропуск для выхода из города сегодня вечером.

— Ты в своем уме? Цыси снимет нам всем головы.

— Ей придется, во всяком случае, погоняться, прежде чем она доберется до моей, — сказал Роберт. — А что касается вас, то вы действуете по принуждению. Не выполни вы мои требования, я убью вас, а пропуск подделаю. Ведь ваша печать находится дома, так что особых проблем не возникнет.

Рот Чжан Цзиня открылся и захлопнулся, как у рыбы на кукане.

— Это возмутительно, — пролопотал он. — Ты же мой зять и, выходит, готов нарушить все конфуцианские заповеди? Сын, убивший своего отца, обречен попасть в ад.

— Пишите пропуск или умрете. — Слова Роберта прозвучали в высшей степени убедительно, хотя он прекрасно знал, что никогда не убьет этого несчастного старого человека, который был другом его семьи еще задолго до его рождения. Но он также знал и другое: Чжан, несмотря на его внешнюю чванливость, был невероятно труслив, как и все евнухи. Он выписал пропуск. — Теперь пошли. — Роберт провел его в комнату, где трапезничали женщины и где еще два человека Чжоу охраняли У Лай, Чжан Су и Монику, выглядевших совершенно обескураженными.

— Что происходит? — потребовала объяснений Су.

— Мы уезжаем. Чжан Цзинь, я собираюсь вас связать и У Лай тоже, чтобы вы не помешали нам бежать. Однако вы сможете освободиться через некоторое время.

— Ты умрешь, — заявила У Лай.

— Я думаю, непременно, как и все остальные, кто-то раньше, кто-то позже. Су, собери свои вещи.

Чжан Су взглянула на отца.

— Я запрещаю тебе ехать с ним, — приказал Чжан Цзинь.

— Что же, тебе решать, — согласился Роберт. — Моника, ты едешь со мной.

Моника облизнула губы, взглянув каждому из присутствующих в лицо, не решаясь что-либо предпринять.

— Ты уходишь с этой женщиной? — оскорбилась Су. — Но я твоя жена.

— Если ты со мной не едешь, то ты мне не жена, — ответил ей Роберт.

— Ты останешься здесь, — настаивал Чжан Цзинь.

— Но мои муж...

— Он — Баррингтон, — объяснил Чжан Цзинь. — И он погибнет вместе с Баррингтонами. Ты хочешь погибнуть вместе с ними?

Чжан Су закусила Губу.

— Ты должна решиться сейчас, времени на размышления нет, — предупредил Роберт.

— Я должна слушать своего отца.

— Очень хорошо, — отрезал Роберт и кивнул своим слугам: — Свяжите их. — Чжан Цзиня и обеих женщин положили на пол, связали им кисти рук за спиной и привязали их к лодыжкам. — Теперь вставьте им кляпы, — распорядился Роберт.

— Я порадуюсь, когда они снимут тебе голову с плеч, — проворчал Чжан Цзинь.

Ему заткнули рот, и старый евнух мог только пожирать Роберта злобными глазами, так же как и У Лай. Чжан Су плакала.

Роберт повел Монику к двери.

— Вас действительно ждет такая большая беда, мсье, как он сказал? — спросила девушка.

Улыбка Роберта получилась невеселой:

— Я и так в большой беде, Моника. Не будем терять времени, прохлаждаясь здесь.

Слуг Чжан Цзиня тоже связали и заткнули им рты. Роберт прикинул, что потребуется несколько часов, прежде чем кто-либо из них освободится и поднимет тревогу. Но к тому времени, учитывая, что телеграф не работает, он собирался быть уже недосягаемым для погони. На улице перед домом главного евнуха дежурил обычный караул знаменных, но когда Роберт показал им пропуск, они позволили им продолжить путь. Тоже самое произошло и у ворот, а через полчаса беглецы были в своем сампане на Великом канале.

Без промедления отчалив, они развили хорошую скорость, а Роберт поднял на носу сампана императорский штандарт с драконом, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что они путешествуют по делам Цыси.

— Мы убежим? — спросила Моника, сидящая под тентом, когда он присоединился, к ней.

— Да, — пообещал он. — Ты можешь лечь и отдохнуть.

— Я лучше буду бодрствовать вместе с вами, мсье.

В тусклом свете лампы он увидел легкий румянец, вспыхнувший на ее щеках. И неожиданно почувствовал, что и сам смущен. Еще с момента их первой встречи он поразился красоте этой девушки и ее поистине великолепному сложению, но до сих пор она была для него не более чем несчастной жертвой, которую ему удалось спасти от неминуемой, казалось бы, беды. Ведь он был женат, да к тому же годился ей в отцы. Он не ожидал, что судьба вновь сведет их вместе, как сейчас, когда его жизнь — и семенная тоже — находилась в опасности.

Она, в свою очередь, откровенно боготворила его, своего ангела-спасителя, и винила себя за те беды, которые вместе с ней пришли в его жизнь. Роберт стал для нее единственным человеком, готовым прийти на помощь.

Вот если бы он смог доставить ее в Шанхай, к Вики... Но до Шанхая лежал долгий путь.

— Ну что ж, — сказал он. — Я, пожалуй, прилягу, а то потом, может, и не придется.


Он спал, но и во сне ощущал присутствие девушки. На рассвете Роберта разбудил Чжоу, который доложил, что на берегу видимо-невидимо «боксеров».

— Люди устали, хозяин, — объяснил Чжоу, — нужно остановиться и отдохнуть.

— Хорошо, только сначала минуем этих ребят, — сказал ему Роберт и вышел на палубу.

«Боксеры» глазели на сампан, но, к счастью, им хорошо был виден императорский дракон на флаге, и хотя они что-то возбужденно выкрикивали, однако попыток напасть не предпринимали. Это ясно говорило о том, что повстанцы уверены в поддержке со стороны императорского двора. Пристать к берегу удалось только ниже по течению, и Роберт дал своим людям несколько часов отдыха, прежде чем они продолжили путь к городу Дунчжоу.

Здесь толпы «боксеров» оказались даже более многочисленными. Роберт отвечал на всевозможные приветствия, но не остановился. В Дунчжоу они покинули канал и вошли в реку Вэйхэ. Преследователи скорее всего стали бы искать их на канале, по реке же можно было плыть быстрее, однако возникал риск натолкнуться на песчаную отмель. Но их капитан Шан всю жизнь водил сампаны по этим местам, и они без особых проблем и на хорошей скорости пересекали сельские районы, в основном почти безлюдные.

Той ночью Роберт приказал подойти и пришвартоваться к берегу. На следующий день они должны были достичь места слияния с рекой Ханьхэ и города Тяньцзиня, но до этого им предстояло миновать город Янцунь, и неизвестно, кто там: «боксеры» или варвары. Насколько знал Роберт, варвары удерживали сам Тяньцзинь, а также имели передовой пост в арсенале на северном берегу реки. Если они в Янцуни встретят «боксеров», то те скорее всего захотят узнать, почему императорский сампан направляется в сторону противника. Поскольку останавливаться он не намеревался, то возникала реальная перспектива перестрелки и даже боя, поэтому хотелось, чтобы к этому моменту люди были свежими.

Роберт объяснил ситуацию Монике.

— Дайте мне оружие, — попросила она. — Я раньше стреляла из ружья.

— Я думаю, лучше всего будет, если ты ляжешь на дно лодки, — ответил он.

— А в это время вы будете драться за меня? Зачем это вам, мсье?

— Я буду драться и за себя тоже, Моника. Моя безопасность, так же как и твоя, зависит от того, достигнем ли мы Тяньцзиня.

Люди Чжоу приготовили ужин, и после трапезы все отправились отдыхать, выставив часовых, хотя окрестности казались совершенно безлюдными; однако днем они миновали тлеющие развалины деревни — возможно, ее обитатели попытались отвергнуть требования «боксеров» предоставить им еду. Существовала и вероятность, что все население было эвакуировано ввиду приближения противника. Роберт спал чутко. Еще не рассвело, когда его разбудил Чжоу.

— Всадники, — сообщил он.

Роберт сел и прислушался к звону сбруи и звяканью оружия. Часовой, первым доложивший о шуме, указал вниз по реке.

— У «боксеров» нет кавалерии, — заметил Роберт. — То, должно быть, патруль варваров.

— Сомневаюсь, хозяин, — возразил Чжоу. — По-моему, это знаменные.

— Тогда надо договориться с ними, чтобы они нас пропустили.

Роберт поднял своих людей и призвал их проявлять миролюбие, если дело не дойдет до стычки. Затем они поели и стали ждать рассвета.

Когда рассвело, они увидели в полумиле отряд верховых знаменных, также ожидающих зари. Теперь десяток солдат во главе с капитаном приближался к сампану.

— Баррингтон! — Роберт встал на палубе. — Вы арестованы, — сказал капитан. — Вы должны вернуться с нами в Пекин.

— Чей это приказ? — поинтересовался Роберт.

— Это приказ вдовствующей императрицы. — Роберт нахмурился, пытаясь обдумать ситуацию. Мог ли гонец незамеченным обогнать их ночью? Капитан знаменных ухмыльнулся: — Телеграфная линия восстановлена, Баррингтон. До Янцуни, во всяком случае, вы не знали?

Такая возможность даже не приходила ему в голову.

— У меня на сампане двенадцать человек, — сказал он капитану. — Каждый вооружен магазинной винтовкой. И я бы просил пропустить нас.

Капитан был поражен:

— Вы отказываетесь подчиниться Цыси?

— В данном случае да. Отчаливаем, Шан.

Капитан сампана кликнул матросов, и они вышли на палубу отвязать канаты. Роберт подал знак Чжоу, чтобы он и его люди показались знаменным и продемонстрировали свое оружие.

— Вы бросаете открытый вызов Цыси, поэтому должны умереть, — предупредил капитан знаменных.

— Не сегодня утром, капитан. Разве что вы хотите умереть первым.

Капитан колебался недолго, но вскочил в седло и поехал к своему подразделению, сопровождаемый эскортом.

— Они сейчас на нас нападут, — предположил Чжоу.

Роберт кивнул.

— Выходи на стремнину, Шан, и пусть твои люди как следует поработают.

Взлетели в воздух весла, и сампан рванулся вперед. Моника вышла из-под тента и посмотрела вслед всадникам.

— Будет бой?

— Подозреваю, что да. Оставайся в укрытии.

Наблюдая, как знаменные седлают лошадей, он приказал Чжоу и его людям приготовиться отразить нападение. К этому времени сампан развил хорошую скорость. Затем, к удивлению Роберта, знаменные построились в колонну по четыре и галопом поскакали параллельно реке. Через несколько минут они скрылись за срезом берега.

— Они собираются остановить нас в Янцуни, — сказал Чжоу. — Там нам придется проходить под железнодорожным мостом.

— Да, — задумчиво согласился Роберт. — В нескольких милях отсюда слева, кажется, впадает река, не так ли?

— Это так. Но приток ведет в озеро, и оттуда нет выхода в реку.

— Мы тем не менее попытаемся уйти от преследования, — сказал Роберт. — Пройдя озеро, мы бросим сампан и пешком дойдем до реки. Там всего несколько миль до арсенала напротив Тяньцзиня.

Чжоу по-прежнему сомневался, но не решился спорить со своим хозяином. Они поплыли дальше вниз по реке и через час увидели протоку, уходящую влево от восточного берега. Шан переложил рулевое весло, и сампан начал поворачиваться. И тут взорам людей, находящихся на сампане, предстала шеренга знаменных, выстроившихся на дальнем берегу реки и целящихся в них. Роберт понял, что капитан знаменных разгадал его план, и тут раздался залп.

— Назад! — закричал Роберт, видя, что протока слишком узка и они окажутся слишком близко к противнику, чтобы вести бой. Один из людей Чжоу уже получил пулю и упал на дно лодки, крича от боли. Даже сквозь рев команд Шана Роберт разобрал стрекот пулемета Гочкисса и почувствовал дрожание сампана, когда град пуль обрушился на деревянный корпус. Мгновенно судно начало наполняться водой и крениться на один борт. Пули достали еще двоих людей в лодке: один был убит и поплыл по реке вниз лицом.

— Мы тонем! — закричал Шан.

— Гребите к дальнему берегу, — оборвал его Роберт.

Моника выглянула из-под тента:

— Здесь полно воды.

— Ты ранена?

— Нет. Со мной все в порядке.

— Тогда не поднимай голову.

Гочкисс продолжал стучать, а наполненный водой сампан развернулся вокруг своей оси. Его вынесло на стремнину. Чжоу и двое оставшихся в живых его людей укрылись за планширом и храбро отвечали на огонь, но все матросы Шана попрыгали за борт. Они знали: сампан не дойдет до западного берега.

Роберт убрал револьвер в кобуру.

— Покинуть лодку, — приказал он оставшимся. — Плывите к берегу. — Затем наклонился под тент, где Моника, стоя на коленях по бедра в воде, смотрела на него округлившимися глазами. Как ни странно, она не выглядела испуганной. — Нам придется плыть, — предупредил он ее.

— Я не умею плавать. Оставьте меня, мсье, и спасайтесь.

— Живее! — Он схватил ее за руку, и она не успела возразить, как Роберт перемахнул через перила и прыгнул за борт, увлекая ее за собой. Они ударились о воду, подняв столб брызг. Роберт сразу же перевернулся на спину и, держа Монику за плечи, энергично работая ногами, поплыл к берегу, постепенно сносимый течением. Некоторое время сампан заслонял их от знаменных, которые продолжали стрелять по тонущему судну, быстро погружающемуся в воду. Через несколько секунд оно скрылось под водой с булькающим звуком, оставив на поверхности только водоворот; тент оторвался и поплыл вниз по течению.

К этому времени течение уже снесло Роберта ниже позиций знаменных. Но они и без того были заняты теми членами экипажа, которые поплыли к ближнему берегу и были теперь окружены и арестованы. Бедные, они почти неизбежно будут казнены, но Роберт не мог сейчас им ничем помочь: он должен был позаботиться о Монике. Она старалась совсем не шевелиться, в очередной раз полностью вверяя ему свою жизнь несмотря на то, что до сих пор все его усилия обезопасить ее оставались безуспешными. Наконец его ноги коснулись дна, и в следующий момент они уже оказались в кустах, растущих вдоль воды. И очень вовремя, так как их заметили, и вслед им прозвучало несколько выстрелов.

Роберт прикрыл девушку своим телом и прижал ее к земле, любое шевеление могло их выдать. Еще несколько раз выстрелив наугад, знаменные опять обратили все свое внимание на членов экипажа сампана.

— Нам необходимо вскарабкаться на берег, — объяснил он ей. Наверху виднелись деревья и кусты. — Если они тебя заметят, то будут стрелять. Спрячься за деревьями и жди, пока я тебя разыщу. — Он взглянул на нее. — Готова?

— Пожалуйста, не оставляйте меня, — попросила она.

Он улыбнулся.

— Никогда. Давай! — Роберт подтолкнул ее за бедра вверх. Моника достигла вершины склона и, благоразумно не поднимаясь на ноги, быстро перекатилась и исчезла из поля зрения. Он наблюдал, как она скрылась за деревьями. С противоположного берега не отреагировали, там знаменные готовились конвоировать связанных пленных и садились на коней.

Роберт последовал примеру Моники и скатился в кусты позади девушки.

— Несчастные люди, — пожалела она слуг Роберта. — Их всех перебили?

— Скорее всего так. Или скоро перебьют.

— И все из-за меня, — удрученно сказала она.

— Все из-за меня. Они были моими слугами.

— А что станет с нами? — спросила девушка.

— Мы должны попытаться добраться до низовьев Ханьхэ. Сейчас мы не на том берегу обеих рек, текущих к Тяньцзиню, который нам нужен, поэтому давайте раздобудем какую-нибудь лодку. Но до темноты придется сидеть здесь. — Она через листву деревьев взглянула на солнце — еще далеко даже до полудня. — Да, ждать придется долго, — подтвердил он ее наблюдение. — И мы можем немного проголодаться. Первое, что бы я предложил — снять одежду. Я пойду вон туда.

Роберт отполз от девушки на некоторое расстояние, снял рубашку и панталоны, нашел солнечное местечко, где можно было расстелить одежду и согреться самому. Затем он проверил револьвер и патронташ; они, похоже, в порядке — значит, Роберт мог защитить себя и Монику. Пока мог. Многое будет, однако, зависеть от того, станут ли знаменные переправляться через реку у Янцуни, а затем прочесывать западный берег в поисках спасшихся. Но на это уйдет время. Сейчас же...

— Мсье, — услышал он шепот Моники из-за кустов, разделяющих их, — кто-то идет.

Теперь он тоже услышал приближение человека.

— Ложись и не показывайся, — приказал он ей, а сам сел на колено за кустами, спрятал револьвер в кобуру и вместо него достал нож: он не рискнул поднимать шум до тех пор, пока не убедится, что поблизости нет ни «боксеров», ни знаменных.

Роберт услышал шорох за спиной и резко обернулся: обнаженная Моника пробралась к нему сквозь кусты.

— Там! — шепнула она. Девушка совершенно забыла о своей наготе, думая сейчас о нем как о своем отце...

Он сосредоточенно всматривался туда, куда она указала, похоже, там был всего один человек.

— Покажись! — громко приказал он. — Или умрешь.

— Хозяин, — с облегчением произнес Чжоу и встал в полный рост. Тут он увидел девушку и отвел глаза. Он был одет и весь мокрый, но с ранцем.

— Слава Богу, это ты, — облегченно выдохнул Роберт. — Спасся еще кто-нибудь?

— Нет. Они слишком поторопились, и знаменные схватили их всех. Мы теперь беглецы, хозяин. — Он подошел ближе, стараясь не смотреть в сторону Моники, стоящей на коленях.

— Мы попытаемся выйти к реке, как стемнеет, — сообщил ему Роберт. — Что у тебя в ранце? Уж не еда ли?

— Хлеб. Я прихватил его, когда сампан тонул.

— Чжоу, ты герой. — Теперь Роберт взглянул на девушку. — Твоя одежда высохла?

— Нет, мсье. Можно мне что-нибудь поесть?

— Спрячься за кустами.

Она поползла прочь, а он не мог оторвать глаз от прекрасного зрелого тела шестнадцатилетней девушки с полной грудью, сильными лодыжками и бедрами. Роберт вернулся к Чжоу, доставшему из ранца хлеб, который хоть и был мокрым, но вполне съедобным. Отломив половину булки, Роберт перебросил ее девушке, которая, поймав ее, скрылась из виду. Хозяин и слуга ели вместе.

— Мне жаль твоих людей, — сказал Роберт.

— Человек не волен изменить свою судьбу, — заметил Чжоу загадочно. — Каковы ваши планы?

— Река, лодка, канал и Янцзы.

— Жаль, потерял свою винтовку, — сокрушенно вздохнул Чжоу. — И нам потребуется еще еда.

— Да, нам придется нелегко, — произнес Роберт.

Платье их высохло, Моника и Роберт оделись, и все трое собрались в кустах. Продолжался тихий, спокойный день. Роберт думал о бедном старом Шане, верой и правдой служившим дому так много лет; он вспомнил их первое совместное плавание по Великому каналу.

— Что будет между вами и женой? — неожиданно спросила Моника.

— Все зависит от того, чем закончится наши приключения.

— Но вы захотите воссоединиться с ней, если будет возможно? — продолжила она.

Роберт взглянул на нее, но девушка не отвела глаз.

— Ты не хочешь вернуться в Бельгию домой к дядям? — поинтересовался он.

— Лучше я останусь здесь. С вами.

— С женатым мужчиной, скрывающимся от правосудия, и достаточно старым, годящимся тебе в отцы?

— С мужчиной, который трижды спас мою жизнь и который добр ко мне.

— Ты отчаянная девушка, Моника.

— Просто времена отчаянные, мсье.

Он страстно хотел ее. Для него стало грандиозным откровением осознание того, что он никогда не любил европейскую женщину, мало того, всего несколько минут назад впервые в жизни увидел европейскую женщину обнаженной. И ему понравилось то, что он увидел. Если дело дойдет до близости с Моникой, он, в сущности, будет девственником вновь, по крайней мере, для самого себя. А Моника никогда никого не любила, но почему-то предполагала, что если у них дело дойдет до секса, то Роберт будет вести себя как настоящий китаец. Без сомнения, она слышала достаточно о «непристойности» секса с китайцем — от похотливых европейцев.

Но взять ее просто потому, что они оба этого хотели, было бы преступным, ведь ее желание вырастало из такого страшного стечения обстоятельств, где превыше всего, как ему казалось, было предчувствие, что завтра для нее может не наступить, а его порыв — чистой воды половое влечение.

Тем не менее он не сомневался:это случится.

После полудня они услышали голоса. Чжоу сползал на край рощи и вернулся доложить.

— «Боксеры», — сказал он. — Маленькая группа — семь человек. И у них две лошади.

Роберт с силой потер щеку:

— Сколько отсюда до Янцуни?

— Я думаю, миль сорок.

Роберт кивнул:

— Тогда они вряд ли смогут добраться туда сегодня. Они остановятся на ночевку и будут ужинать.

Чжоу с сомнением покачал головой:

— Одолеть семерых? Но у нас нет даже винтовки.

— Зато есть ножи и мой револьвер. А у них ты видел огнестрельное оружие?

— Да, видел ружье.

— Будем надеяться, что оно у них единственное, потому именно им прежде всего и займемся. У нас есть преимущество — внезапность.

Моника прервала беседу мужчин:

— Вы собираетесь напасть на них?

Роберт кивнул:

— Нам нужны их лошади, нам нужно их оружие и нам нужна их еда.

— Вы собираетесь убить их?

— Да. Как ни жаль, Моника, но у нас нет выбора. Если «боксеры» схватят нас, нам не жить. И если хоть один из них убежит, они поднимут всю округу против нас.

Моника закусила губу, выглядя при этом крайне привлекательно.

Они выступили в сумерках. По следам лошадей было легко ориентироваться, и к тому же «боксеры» пользовались торными тропами. Единственно, чего опасался Роберт, это встречи повстанцев со своими соратниками. Но когда около полуночи они увидели огонь костра, стало ясно, что численность преследуемой группы осталась прежней.

— Оставайся здесь, — предупредил Роберт Монику. — К сожалению, ничего не могу тебе предложить для самозащиты. Револьвер нужен мне самому.

— Я понимаю. — Она села, подогнув ноги. Если с ним и Чжоу что-нибудь случится, то судьба ее станет кошмарной. Однако у них еще была пока надежда выжить.

Роберт и Чжоу подползли к стоянке «боксеров» на пятьдесят футов. Лошади были привязаны по ту сторону костра. Шестеро спали, завернувшись в одеяло. Седьмой охранял, но по тому, как склонилась его голова, было ясно, что он наполовину спал; ружье лежало возле его ног. «Боксеры» никак не ожидали встретить противника в такой глуши и знали, что простое население их слишком боится, чтобы напасть.

— Ты готов? — спросил Роберт Чжоу. — Все нужно сделать быстро и тихо.

Чжоу кивнул.

— Ну... С Богом!

Он дал Чжоу свой нож. Китаец вскочил на ноги и побежал вперед, Роберт рядом с ним. Почуяв их, лошади тихо заржали. Часовой встрепенулся, огляделся по сторонам и потянулся за ружьем. Но Роберт уже взял его на мушку и спустил курок. Грохот выстрела переполошил остальных «боксеров», но часовой упал без звука. Чжоу на бегу подхватил ружье убитого прежде, чем спавшие окончательно проснулись.

Роберт теперь направлял револьвер на лежащих, тщательно прицеливаясь: каждый выстрел должен найти свою жертву. Он застрелил двоих до того, как остальные четверо успели подняться на ноги. В этот момент Чжоу успел поднять ружье и первым же выстрелом сразил еще одного. Роберт уложил пятого. Двое оставшихся и не пытались скрыться. Выхватив мечи, они ринулись в атаку — один на Чжоу, другой — на Роберта. И оба упали, не добежав до цели. Выстрелы отдались эхом в ночи, и наступила тишина. Костер продолжал гореть. Лошади бились, обеспокоенные стрельбой. А семь человек лежали на земле. Сразу были убиты не все, и Чжоу ходил среди лежащих, перерезая горло живым.

«Как же легко совершить убийство», — подумал Роберт. Не самым красивым образом, но Хелен была частично отомщена. Он услышал шаги и резко обернулся, хватаясь за патронташ, чтобы перезарядить револьвер. Но это была Моника.

— Я велел тебе ждать моего прихода, — упрекнул он девушку.

Она подошла к нему и взглянула на «боксеров»:

— Они все мертвы?

— Да.

Чжоу обыскивал тела и, судя по звону монет, пересыпал деньги из их кошелей в один.

— Здесь два ружья, — сказал он. — И два патронташа.

— Дайте мне одно, — попросила Моника.

Чжоу взглянул на Роберта, тот согласно кивнул. Девушка повесила на плечо ружье и патронташ.

— Как с едой?

— Остатки ужина в этом котле и мешок проросшей фасоли с сырым мясом.

Роберт понюхал мясо: с душком, но съедобное.

— Я так голодна, призналась Моника.

— Да, но мы не можем задерживаться здесь. Вдруг кто-то услышал выстрелы.

Они оседлали лошадей, собрали все, что могло пригодиться, и тронулись в путь: Чжоу на одной лошади с сумками, Роберт — на другой. Моника сидела у него за спиной, обнимая его за талию.

— Я думаю, ты убил многих людей, — промурлыкала она, положив голову ему на плечо.

— Я солдат с шестнадцати лет. Или, по крайней мере, боевой моряк.

— Теперь и я в шестнадцать лет стала солдатом, — заметила она.

— Но ты еще никого не убила. Постарайся, чтобы так и осталось. — Тут он вспомнил, что в свои шестнадцать он тоже еще не убил ни одного человека. У нее еще было время.

Они поскакали от разгромленного лагеря на запад. По сути дела, это было не то направление, что было им нужно, однако они хотели сбросить преследователей со своего следа, хотя бы до того времени, когда они выйдут на нужную им дорогу. Проехав около трех часов, Роберт объявил привал в небольшой низине, где можно было укрыться от глаз случайных прохожих. Чжоу спутал лошадей и разжег костерок; они поели и почувствовали себя значительно лучше. В низине оказалась даже лужа с глинистой водой, и им удалось кое-как напиться и напоить лошадей.

— Сколько еще времени до рассвета, как ты считаешь? — спросил Роберт Чжоу.

— Не так уж много. Воздух остыл.

— А мы точно не знаем, где находимся. Отдохнем до восхода солнца и двинемся к реке.

Чжоу усмехнулся:

— Чтобы стать пиратами и грабителями, правда, по необходимости.

— Да, по необходимости, — согласился Роберт.

Роберт завернулся в одеяло, которое они прихватили у «боксеров», и лег. Но не спал. Он ждал, и через несколько минут Моника пришла к нему.

Она принесла два одеяла и одно из них расстелила на земле с ловкостью хорошей жены. Был не тот момент, чтобы спрашивать, отдает ли она себе отчет в том, что делает. Роберт, конечно же, убивал людей и раньше, но никогда не делал это столь бесчеловечно. Его рассудок и тело разрывались от противоречивых чувств радости и вины, переполнявших его одновременно, а также от странного чувства удовлетворения, что он повел себя столь жестоко, как поступал его легендарный прадед. То, что девушка должна прийти к нему, виделось как заслуженная награда победителю. А то, что она сама захотела прийти, превратило их встречу в полный восторг.

Девушка с радостью пришла обнаженной в его объятия, чтобы целовать его, прижиматься к нему, забывая о своих страхах и одиночестве в его сильных руках. Она страстно желала принадлежать ему, ощущать его руки на своей груди, на ягодицах, между ног, соединиться устами и почувствовать волнение языка. Моника имела полное представление о половых отношениях, хотя и была девственницей. Роберт взял ее так, как любой европеец сделал бы это в первый для нее раз, и надеялся, что она нашла это утешительным. Она была просто сокровище: крепость ее мышц, лежащих под мягкостью кожи, ее длинные стройные ноги, шелковистость волос были новыми для него. Ведь до этого он знал тела только китайских женщин.

— Я никогда тебя не отпущу, — сказал он ей, — ты будешь всегда рядом со мной.

— Всегда, — прошептала она, прижимая его к себе.


Они достигли реки, когда начало смеркаться, не замеченные ни одним «боксером», которые, как они поняли, стягивали силы для штурма Тяньцзиня. Действия боевиков, как уже стало привычным, не вызывали никаких препятствий со стороны знаменных. Что же касается знаменных, то они, похоже, решили, что Баррингтон утонул в реке; не было даже следов каких- либо поисковых отрядов.

Достигнув берегов Ханьхэ, беглецы на самом деле превратились в пиратов. Хорошо вооруженным, им было несложно «уговорить» хозяина и экипаж сампана быстренько устремить свое судно вниз по реке; взамен они оставили лошадей. С берегов по ним время от времени стреляли, и не успели они отплыть слишком далеко, как поняли, что справа по ним стреляют из современных винтовок, и стрелков гораздо больше, чем могли бы иметь «боксеры». Роберт сразу вывесил белую блузку как флаг и приблизился к берегу. Стрельба прекратилась, и вскоре они оказались в руках роты японских морских пехотинцев — авангарда, высланного из Тяньцзиня.

— Баррингтон, — узнал его японский капитан, говоривший по-китайски. — Слышал о вас.

— Мы бежим из Пекина, — объяснил Роберт.

Капитан ничего не ответил, хотя он, без сомнения, знал, что Роберт Баррингтон был одним из военачальников Цыси, и отправил их с конвоем дальше по реке. Тем же вечером Роберт оказался в военном лагере за пределами города; где развевались флаги десятка государств и сновали солдаты и морские пехотинцы всех национальностей. В Тяньцзине по всем признакам недавно шли бои. И Роберту сказали, что город обороняли «боксеры», и варвары взяли его штурмом; повсюду можно было видеть обгорелые дома и смердящие трупы.

Роберта привели к генерал-майору Газели — степенному лысому человеку с роскошными усами.

— Роберт Баррингтон, — отметил вслух Газели. — Ваше имя мне знакомо, сэр. Вы — глава Дома Баррингтонов.

— Совершенно верно, — согласился Роберт. — Итак, генерал, я нуждаюсь в вашей помощи, чтобы вернуться в Шанхай и заняться своими прямыми обязанностями.

— Меня проинформировали, что с вами следует молодая женщина.

— Она бельгийка... бежала со мной из Пекина.

— Можно спросить, сколько ей лет?

— Шестнадцать, насколько я знаю.

— И вы дали ей ружье? Вот как, господин Баррингтон! А где ее родители?

Роберт почувствовал, что начинает испытывать неприязнь к генералу.

— Ее родителей убили «боксеры».

— От которых вы ее спасли? Поистине героический поступок, — заметил генерал. — Вы говорите, что прибыли из Пекина. Расскажите об обстановке там.

— Обстановка отчаянная для представительств. Некоторые из них уже разгромлены. Сотрудники и охрана различных государств укрылись в здании британского представительства. Но я очень сомневаюсь, что они смогут долго продержаться.

— Несколько сотен человек против всей китайской армии? Согласен с вами, вряд ли им это удастся.

— Насколько я знаю, — попытался восстановить справедливость Роберт, — Знаменная армия не участвует в осаде представительств.

— И вы знаете это, потому что служите в ней, не так ли?

— Нет, генерал, я — не знаменный.

— Вы будете отрицать, что относитесь к ближайшему кругу советников вдовствующей императрицы?

— Я бы хотел быть среди них. Но мне только однажды пришлось служить офицером китайского военного флота.

— Баррингтон, каждый знает, что вы изменник, находящийся на службе маньчжуров, и вся ваша семья служит им вот уже сто лет.

— Генерал, я не понимаю, что вы пытаетесь доказать. Да, моя семья служит маньчжурам сто лет. Это не значит, что я должен беспрекословно одобрять все, что они делают. Я выступал против поддержки «боксеров» и за это был посажен под арест в Пекине. Бежав из-под ареста, я направляюсь в Шанхай. Любая ваша помощь мне будет высоко оценена.

— Вы ожидаете, что я поверю в это?

— Вам виднее, но это правда. Как правда и то, что представительства падут очень скоро. Я бы вам посоветовал обговорить безопасный вывод их обитателей с Цзунлиямэнь как можно скорее.

— Ага! — обрадовался Газели. —Теперь понятно. Вас прислали вести переговоры о капитуляции.

Роберт был ошарашен:

— Разве я похож на посла, генерал?

— Коварству этих желтых дьяволов нет конца, — заявил Газели. — Они прекрасно знают, что мы никогда не пойдем на переговоры. И речи об этом быть не может после того, как они расстреляли колонну несчастного Сеймура. Поэтому они послали вас под видом беглеца предупредить нас о грядущей резне в Пекине, если мы не согласимся с их условиями. О да, я все понял. Итак, ничего не выйдет, Баррингтон. Вам, может быть, интересно узнать, что мы собрали в Тяньцзине армию в пятнадцать тысяч человек. Задействованы все государства, имеющие представительства в Пекине. Мы выступаем завтра. На этот раз мы решительно намерены покончить с этими дьяволами и с величайшим дьяволом среди них — Цыси. Она будет висеть на самом высоком дереве в Запретном городе. Что вы думаете по этому поводу?

— Я думаю, что вы собираетесь совершенно напрасно пожертвовать многими человеческими жизнями, генерал Газели. Вы сможете дойти с боями до Пекина. Но вы никак не сможете прийти туда вовремя, чтобы спасти представительства. Тогда кровь семисот европейцев будет на вашей совести. Я описал вам обстановку: Если вы собираетесь упорствовать в бредовых планах, то мне не хочется в них участвовать. Я направляюсь в Шанхай — с вашей помощью или без нее. Всего доброго, генерал.

Он поднялся и увидел направленный на себя револьвер, который Газели достал из ящика стола.

— Никуда вы не направитесь, Баррингтон, разве что в камеру, — сказал генерал. — Насколько я могу судить, вы виновны не меньше любого маньчжурского мандарина. До тех пор пока мы не возьмем Пекин, я вас задерживаю, и если хоть один европеец в представительствах будет убит, вы окажетесь на эшафоте рядом со своей хозяйкой. Конвой!

Для Роберта все случилось так неожиданно, что он не успел никак среагировать. Но в любом случае сделать он мог бы очень мало, так как комната немедленно наполнилась вооруженными людьми, и через несколько секунд он очутился во вновь отстроенной тюрьме, предназначавшейся для провинившихся солдат. Его поместили в отдельную камеру, но на просьбу передать записку Чжоу комендант тюрьмы капитан Листер ответил отказом.

— Арестованным не разрешается общаться с противником, — подчеркнул Листер. — Тем более что этот негодяй скрылся. Он бежал, когда услышал о вашем аресте.

— С мадемуазель Карреманс? — с надеждой спросил Роберт.

— Нет, к счастью, мадемуазель Карреманс передали на попечение бельгийскому персоналу до тех пор, пока будет организована ее репатриация.

— Хотя бы позвольте послать записку ей, — попросил Роберт.

— Думаю, вам лучше забыть об этой молодой даме, Баррингтон, — предупредил Листер. — Вероятно, среди обвинений, выдвинутых против вас, будут и обвинения в похищении несовершеннолетней и изнасиловании.

— Вы серьезно надеетесь, что мадемуазель Карреманс подтвердит эти обвинения?

Листер ухмыльнулся:

— Возможно, и нет. Она имела смелость угрожать нам винтовкой. Но ее разоружили...

— Если она пострадала...

— Не в вашем положении выступать с угрозами, Баррингтон. Для вас не важно, захочет или нет молодая дама выдвинуть обвинения: она явно повредилась в рассудке.

Роберт понял, что в данной ситуации ему не стоило обижаться.

— Ну хоть своей семье-то я могу написать? — задал он вопрос. — Господи, капитан, я основной торговец Китая. Неужели вы и правда считаете, что со мной можно обращаться как с обычным преступником?

— Для нас вы то, что вы есть, — ответил Листер и закрыл дверь.


— Ты говоришь, Баррингтон мертв? — спросила Цыси низким голосом.

— Боюсь, что это так, ваше величество, — ответил Чжан Цзинь. — Его сампан затонул в реке, и тела его среди подобранных не было. Так же, — добавил он с долей удовлетворения, — как и тела его любовницы.

— Баррингтон, — пробормотала она. — Я не хотела, чтобы это случилось. Как все произошло, Цзинь?

— Мне так же жаль его, как и вам, ваше величество. Но факт остается фактом — он предал династию. Он предал всех нас, даже мою несчастную дочь... — Евнух сделал паузу, так как ему показалось, что Цыси не слушает. — Если вашему величеству будет угодно вникнуть в ситуацию... — Цыси обернулась к нему. — Армия варваров вышла из Тяньцзиня, ваше величество, и приближается.

Цыси посмотрела на Жунлу:

— Это правда?

— Похоже, что так, ваше величество.

— Их пятнадцать тысяч человек, ваше величество, — добавил Чжан Цзинь.

Цыси сверкнула глазами на Жунлу:

— Почему это дело не было закончено несколько недель назад?

Жунлу переминался с ноги на ногу:

— Они сопротивляются очень упорно, ваше величество.

— А как же артиллерия? Представительства должны были лежать в руинах к настоящему моменту.

Жунлу пришел в еще большее замешательство:

— Пушки некуда ставить, ваше величество. Кругом дома, узкие улочки... Невозможно как следует целиться.

— Ну вот, теперь мы имеем дело с полномасштабной войной. Надо кончать, Жунлу. Эти варвары, засевшие в представительствах, должны быть разгромлены. Всех убить до одного. Когда спасать уже будет некого, армия варваров повернет назад.


Джеймс Баррингтон поднял глаза от доклада, который Адриан положил на стол перед ним. Джеймсу было семьдесят, но выглядел он старше. Известие о смерти Хелен и о том, как она ее приняла, как будто добавили еще десять лет к прожитой им жизни, которая так и не наладилась после смерти Люси.

— Что с нами происходит, Адриан? Моя семья погибает.

— Если бы ты знал, отец, как мне жаль. Я... Я только могу попытаться занять его место.

— Я знаю, ты, мой мальчик, сможешь. — Джеймс с трудом поднялся на ноги. — Мне нужно сходить на кладбище. Ты пойдешь со мной?

— Там разгружают товары, отец. Мне необходимо присутствовать. — Он ухмыльнулся. — Жизнь и работа должны продолжаться.

— Разумеется, мой мальчик, разумеется. Слаба Богу за то, что ты здесь.

Адриан стоял у окна и наблюдал, как его отец спустился по ступенькам и вышел в сад; могила Люси находилась за ивовой рощей. Там же хотел быть похороненным отец. Адриану не терпелось узнать, где похоронен Роберт, если он вообще похоронен.

Он вышел из кабинета отца и направился в апартаменты Виктории. Слуги кланялись ему. Хозяин Адриан был очень редким гостем в доме отца; и его ранний приход означал, что случилось нечто очень важное, хотя они еще не знали, что именно.

— Мисс Виктория еще не одета, — запротестовала няня, когда он вошел на половину сестры.

— Все еще в постели?

— Нет, нет, хозяин. Она завтракает. — Она выглядела так, будто хотела остановить его, но не осмелилась.

Он прошел мимо нее и вышел на веранду, где Виктория в утреннем халате сидела перед подносом с завтраком. Апартаменты сестры располагались в фасадной части дома с окнами, выходящими на реку, поэтому она не могла видеть, как отец шел на могилу жены.

Заметив брата, она нахмурилась:

— Что привело тебя сюда в такую рань?

Он сел напротив нее и щелкнул пальцами. Служанка, стоящая у двери, торопливо принесла чистую чашку и налила кофе.

— У тебя отвратительная привычка обращаться со всеми и вся, как со своей собственностью, — заметила Виктория, жуя тост.

— Так оно и есть, — спокойно сказал Адриан. — Или, во всяком случае, скоро будет. Я только что получил сообщение от нашего агента в Пекине. Роберт мертв. — Виктория вскинула голову, недоеденный кусок выпал из ее пальцев. — Боюсь, что это правда, — мягко сказал Адриан. — Я сообщил отцу. Он очень расстроился. — Виктория уставилась на него, как на змею. — Так же, как и ты, я бы сказал. — Адриан допил свой кофе и встал. — Оставляю тебя наедине с твоим горем. Когда оправишься немного, нам нужно будет поговорить. В конце концов, мы последние оставшиеся Баррингтоны, ты и я... да еще этот твой ублюдок.

— Если ты тронешь Мартина...

— Я не дотронусь до него и десятифутовой оглоблей. Но, Вики... — Он остановился у ее стула и позволил себе задержать руку на ее плече, почувствовав, как напряглось ее тело под его пальцами. — Когда отец умрет, а я твердо уверен, что этого не так уж долго ждать, я намерен вести дела Дома по-своему. — Он оскалился в натянутой улыбке. — Мне может потребоваться твоя помощь. И я могу даже потребовать ее. Запомни это как следует.

Выйдя с веранды, он услышал за спиной звон разбиваемой посуды.


Звуки стрельбы в районе представительств были слышны в любом уголке Пекина, даже в самых отдаленных местах Запретного города. Все разговоры велись только об этом. Даже дамы двора, всю свою жизнь отрезанные от событий внешнего мира, старались быть в курсе происходящих событий. Слухи ходили самые противоречивые: то о капитуляции сэра Клода Макдоналда, то о возобновлении стрельбы.

Цыси делала вид, что происходящее в городе ее не касается, тем не менее озабоченность не покидала ее. Она чувствовала, что проиграла. Она понадеялась на местных китайцев, думала, что все сделают за нее, но они были безвольной толпой. Положение усугубилось тем, что маньчжуры не захотели поддержать ее. Даже преданный Жунлу, друг и любовник с времен ее девичества, надежная опора в старости, что-то выжидал. Цыси не сомневалась: если бы он взял командование на себя и собрал всю артиллерию в столице, то представительства варваров разлетелись бы в прах за считанные дни. Но, соглашаясь с ней во всем в ее присутствии, он не мог заставить себя приказать своему отряду Пекинского полевого войска, всем маньчжурским знаменным воевать бок о бок с «боксерским сбродом». Он не мог убедить даже самого себя в возможности одолеть варваров; как только изгоняли одних, тотчас появлялись другие, еще более воинственные и алчные.

Жунлу заслуживал того, чтобы отрубить ему голову. В молодости она бы казнила его за измену. Но теперь, когда Баррингтон мертв, он остался последним человеком в Китае, кому она могла полностью доверять. Но даже Баррингтон не соглашался с ней из-за «боксеров».

Она была в ярости. Заставлять служанок лупить друг друга уже надоело. Иногда, когда эмоции требовали выхода, она била их сама. А теперь она слышала новые звуки стрельбы, постепенно становящиеся все громче... с востока.

Она сидела в саду у мольберта, делая вид, что рисует, но не добавив на холсте ни мазка. Дамы сгрудились как всегда у нее за спиной, собачки тявкали, Кто-то шел по мосту и, конечно, это Чжан Цзинь. Больше некому. Он встал рядом с ней, трепеща и потея.

— Говори.

— Варвары приближаются к городу, ваше величество. «Боксеры» перед ними разбежались.

Цыси обернулась:

— А что генерал Нием и мои знаменные?

— Они тоже разбежались, ваше величество.

— Жунлу?

— Генерал остался в городе и будет оборонять его, ваше величество. Но он говорит, что не может отвечать за вашу безопасность. Он советует вам покинуть Пекин и уехать на север, в Жэхэ. Но я с ним не согласен, ваше величество. Я думаю, варвары последуют за вами и в Жэхэ, да к тому же это еще и слишком близко к Корее и японцам. По-моему, вам следует отправиться на запад через Великую стену в провинцию Шэньси. Туда они за вами не пойдут.

— Потому что Шэньси — пустыня, — заключала Цыси.

— Вы найдете там надежное убежище, ваше величество, до тех пор, пока варвары не уйдут опять.

— Если только они когда-нибудь это сделают, — резюмировала Цыси.

Напряжение Чжан Цзиня значительно спало от того, что она восприняла известия так спокойно.

— Мы должны надеяться, ваше величество.

— Меня предали, — произнесла Цыси, и Чжан Цзинь понял, что рано успокоился. — Вокруг меня одни трусы и предатели. — Она поднялась с табурета и взглянула на своих дам. — Ну, вы слышали. Идите и соберите наши вещи. Мы должны покинуть это место. Поторопитесь.

Дамы стайкой пересекли мост, переговариваясь. Громче залаяли собачки.

— Император... — отважился напомнить о себе Чжан Цзинь.

— О, он должен поехать с нами. Стоит ему попасть в руки варваров и он отдаст им все, что те пожелают.

— Я позабочусь о нем, — сказал Чжан Цзинь.

— Ни о чем ты больше не позаботишься, — оборвала его Цыси. — Ты, — она ткнула пальцем в одного из ожидающих евнухов, — иди к его величеству и сообщи, что мы покидаем Пекин через час. Ты... — Она указала на другого. — Вызови генерала Жунлу ко мне сюда.

— Ваше величество, не отчаивайтесь, — заговорил старый евнух. — Разве не пришлось вам и императору Сяньфэну бежать из Пекина в 1861 году только для того, чтобы вернуться сильнее, чем когда-либо? Вы вернулись, ваше величество, как Цыси, как самая властная женщина в мире.

Цыси взглянула на него; к своему ужасу, он увидел, что ее лицо не смягчилось.

— Да, я помню бегство в 1861 году, — сказала она. — И помню, что тебя со мной не было. Ты покинул меня, Чжан Цзинь, потому что боялся за свою голову.

— Я выполнял ваш приказ спасти Джеймса Баррингтона от казни. И сразу вернулся к вам, как только смог.

Цыси скривила губы:

— Ты вернулся ко мне, когда узнал, что я стала вдовствующей императрицей. Если бы я погибла в бурных событиях тех страшных месяцев, ты нашел бы себе другую госпожу. Я знаю, кто ты есть, Чжан Цзинь. Возможно, ты и спас жизнь Джеймсу Баррингтону, но ты дал погибнуть его сыну.

Чжан Цзинь сдался. Когда у нее было такое настроение, бессмысленно что-либо возражать. Оставалось только терпеть и ждать.

— Ваше величество, могу я просить вашего разрешения сходить за своей семьей и присоединиться к вам?

Теперь Цыси указала на него.

— Разве не твой совет привел нас ко всему этому? — спросила она.

— Ваше величество... — Он вновь задрожал.

— Ты советовал мне поддержать этих «боксеров», — все больше распалялась Цыси. — Ты уверял, что варвары покинули Пекин. Ты, Чжан Цзинь.

Чжан Цзинь упал на колени:

— Я советовал то, что считал наилучшим, ваше величество.

— Теперь ты говоришь мне, что самое лучшее для меня — бежать, — продолжала Цыси. — И ты приведешь свою «семью» посмотреть на мой позор? — Она быстрым движением руки указала на остальных евнухов, которые улыбались, глядя на позор самого Чжан Цзиня. — Эта падаль хочет вернуться к своей «семье», — произнесла императрица. — Доставьте его к ним. Но прежде отрубите ему голову.

— Ваше величество! — Чжан Цзинь молитвенно воздел руки. — Имейте милосердие. Разве я не самый старый ваш друг? Ваше величество, все, что я совершил в моей жизни, было проникнуто мыслью о вас. Я ничего не желал, только вашей власти, вашего благополучия, вашего успеха...

— Ты был как жернов на моей шее, — зло бросила ему Цыси. — Потому что я однажды пожалела тебя. Ты что же думаешь, я не знаю, как ты воровал у меня все эти годы? Разве ты не самый богатый евнух в Китае?

— Все это принадлежит вам, ваше величество, — взвыл Чжан Цзинь. — Все ваше. Все, что у меня есть, — ваше.

— Хватит, — оборвала она. — Я не хочу его видеть.

Евнухи окружили Чжан Цзиня и поволокли его, кричащего и вырывающегося прочь.


Дверь камеры распахнулась, на пороге стоял капитан Листер:

— Доброе утро, господин Баррингтон.

Роберт сощурился от резкого света, хотя его раз в сутки и выпускали из камеры на прогулку, но глаза отвыкли от яркости дня. Листера он видел впервые за несколько недель, тех долгих недель, в течение которых он сидел в камере и переживал, наслушавшись дичайших сплетен то о якобы окончательно уничтоженных представительствах, то о полном поражении армии варваров.

— Не выйдете ли наружу? — пригласил Листер.

Роберт настороженно вышел из камеры.

— Вы освобождаете меня?

— Мне приказано отправить вас в Пекин. Вас будет сопровождать конвой.

— Кто прислал за мной? Вдовствующая императрица? — Если так, то ему конец.

— Нет, насколько мне известно, господин Баррингтон, — сказал Листер. — Вам предстоит встретиться с сэром Клодом Макдоналдом.

Листер не мог сказать ничего больше, и Роберту не удалось выяснить ни о судьбе Моники, ни о Чжоу. Он оставался в таком же неведении, как если бы по-прежнему сидел в камере, но тем не менее понял, что колонна достигла Пекина и взяла его штурмом в то время, как, сверхъестественной силой, представительства еще держались. Это и стало причиной неожиданной смены отношения к нему в лучшую сторону. Ему позволили принять ванну, предложили приличную еду и напитки и выдали новую одежду китайского образца. Затем он отплыл на сампане в сопровождении британских солдат в столицу; железная дорога еще не была восстановлена.

Не оставалось сомнений, что варвары овладели провинцией Чжили. В каждом городе стояли гарнизоны силой до полка, как правило, японцев, а берега канала постоянно патрулировали индийские уланы, в то время как сампаны, укомплектованные британскими моряками и с пулеметами на борту, курсировали вниз и вверх по обеим великим рекам и по каналу.

Роберту не о чем было разговаривать с конвоем. Он размышлял о многом и в первую очередь о Монике, но он ничего не мог предпринять до тех пор, пока не узнает, что хочет от него Макдоналд и какое ближайшее будущее ожидает его.


Степень разрушения района представительств была настолько значительной, что Роберт диву давался, как его защитники смогли продержаться до прихода колонны союзников. Солдаты все еще разбирали завалы в поисках трупов, продолжалась эвакуация женщин и детей, и мало кто обратил внимания на высокого мужчину в китайском халате и панталонах. Не было видно ни одного маньчжурского солдата, людей вообще встречалось очень мало; все это резко контрастировало с обычно многолюдными улицами огромного города. Многие китайские дома, даже вдалеке от района представительств, носили следы разграбления, и Роберт предположил, что солдаты варваров добрались даже до Запретного города и разграбили его.

Сэр Клод Макдоналд принял его в том же кабинете, что и несколько месяцев назад, однако теперь стены комнаты были испещрены следами от пуль. Но британский чиновник выглядел как всегда щеголеватым.

— Из нас двоих в предсказании будущего правы оказались вы.

— Но, похоже, и ваше решение остаться здесь было оправданным, — предположил Роберт. — Или нет?

Макдоналд указал ему на кресло.

— Если вы имеете в виду, был ли я прав, выполняя приказ, то, разумеется, был. Что же до того, стоило ли положить ради этого столько людей... — Он вздохнул. — Однако вам лучше спросить тех, кто стоит надо мной.

— Какова же все-таки цена?

— Шестьдесят два человека погибли, обороняя эти представительства.

— А замученные миссионеры? А китайские новообращенные?

— Я не могу дать вам таких цифр, но думаю, они значительны. Однако не забывайте, что эти зверства неминуемо произошли бы, даже если бы мы покинули Пекин в июне.

— Возможно, тогда вы не оказались бы здесь в числе первых, — предположил Роберт.

Макдоналд несколько секунд смотрел на Роберта, затем сказал:

— И все-таки мы здесь, господин Баррингтон, и намерены здесь остаться. И потребуем соответствующих наказаний за совершенное насилие. Однако смещать династию или вмешиваться во внутреннее дела Китая не входит в наши планы. Вероятно, вы знаете, что вдовствующая императрица вместе с императором бежали из города? Мы хотим их возвращения.

— Вы на самом деле считаете, что Цыси сдастся в руки вашего правосудия?

— Ни о чем подобном речи не идет. Мы хотим, чтобы Цыси восстановила свои полномочия и продолжила править страной. О, как я сказал, мы безусловно намерены требовать наказания виновных в случившемся, кое-чьи головы должны слететь. Будет наложена определенная контрибуция. Однако меня проинформировали, что истинный подстрекатель всего случившегося, старший евнух Чжан Цзинь, уже казнен.

— Чжан Цзинь? — Роберт выпрямился.

— Да. Мне кажется, вы знали этого приятеля?

— Он был моим тестем.

— Вашим... — Макдоналд несколько секунд переваривал новость. — Тогда примите мое сочувствие. Я понятия не имел. — Неожиданно он смутился: — Ваша жена, его дочь... она в Шанхае?

— Нет, — ответил Роберт. — Она оставалась со своей семьей здесь, в Пекине. Она, наверное, очень расстроена. С вашего позволения, сэр Клод, я бы хотел ее увидеть.

— Ах... — Макдоналд достал носовой платок и промокнул лоб. — Ее звали Чжан Су?

— Да. — Роберт помрачнел. — Что случилось?

— Боюсь, у меня для вас очень плохое известие, Баррингтон. Чжан Цзиня доставили в его дом по приказу вдовствующей императрицы и там обезглавили. Его жена а дочери, оставленные наедине с телом, повесились. — Его плечи опустились. — Мне крайне жаль, но все так и было.

«Бедная Чжан Су», — подумал Роберт. Он давно ее разлюбил, но она всегда была для него доброй и верной женой. И любящей матерью для Мартина. Следовало взять ее с собой, даже силой. Но кто знает, не покончила бы она с собой все равно, узнав о смерти Чжан Цзиня?

Эх, Чжан Цзинь! Чжан Цзинь, выживший во стольких передрягах и всегда остававшийся на своем месте у плеча хозяйки. Он старался контролировать ее, держал под своим влиянием, обладая способностью удовлетворять ее эмоционально, по крайней мере время от времени, причем зная все это время, что его жизнь зависит от ее настроения. И Старый Будда покончила все-таки с ним.

— Я считаю, это создает определенные трудности для наших дел, — сказал Макдоналд.

— Каких дел?

— Итак... как я уже говорил, мы не стремимся свергнуть династию. Небеса нам этого не позволяют. Мы не хотим хаоса. Очень важно, чтобы император или хотя бы вдовствующая императрица вернулись в Пекин и возобновили правление. Трудность в том, что она боится за свою жизнь и отказывается принять наших посланников в своей пустынной цитадели. Пытаясь решить эту головоломную задачу, я нашел только один выход. Просить о содействии вас. Вы британец, Баррингтон, но служите маньчжурам. Кроме того, я знаю, что вы не поддерживали их в их попытке использовать «боксеров» для изгнания иностранцев из Китая. И еще я знаю, что вы наперсник вдовствующей императрицы, возможно, единственный некитаец в мире, кого она послушает. И я глубоко убежден, что вы хотите мира и стабильности в этой огромной стране не меньше других. Но если она казнила вашего тестя...

— Следует учесть и такую деталь, что я был арестован императрицей за несогласие с ней по поводу «боксеров» и бежал, а сбежав, немедленно был арестован британцами как сподвижник Цинов.

Макдоналд покрутил ус.

— Мы живем в запутанном мире. Но... быть может, несмотря ни на что вы возьмете на себя эту миссию?

— Она может стоить мне головы. У Цыси долгая память на тех, кого она считает своим недругом или предателем.

— Вы поедете в качестве аккредитованного посла Британии, разумеется.

— И вы думаете, для Цыси это будет иметь цену больше, чем в полпенни? — Но Роберт знал, что ехать придется. Он обязан, что бы с ним ни случилось, думать о Доме Баррингтонов и его процветании. А что до Чжан Цзиня и Чжан Су, а также У Лай, то евнух, без сомнения, был виноват как никто другой в подстрекательстве Цыси поддерживать «боксеров». К тому же Китай — самое прагматическое общество в мире: только завтра имеет значение. И как раз появилась возможность устроить свое завтра.

— Я принимаю ваше поручение, сэр Клод.

— Вы принимаете? О, прекрасно, старина. Вы не пожалеете, я обещаю. Правительство ее величества не забывает своих друзей.

— Я уверен в этом, — грустно согласился Роберт. — Однако у меня есть условия. Вернее, одно условие.

— Назовите его.

— Когда я покинул Пекин, со мной была девушка, бельгийка по имени Моника Карреманс. Ее родителей убили «боксеры». Она оставалась со мной, пока мы не приплыли в Тяньцзинь, но затем нас разлучили ваши люди.

— Как я понимаю, это та молодая леди, что вы силой увели из бельгийского представительства накануне осады.

— Я увел ее, поскольку она сама меня об этом попросила, сэр Клод.

— Тем не менее, господин Баррингтон, побойтесь Бога, шестнадцатилетняя девушка... По всему видно, вы слишком долго жили в Китае.

— Я прожил в Китае всю свою жизнь, сэр Клод, поэтому вы и считаете, что я могу быть вам полезен. И мне бы хотелось, чтобы молодую леди разыскали.

— Молодая леди цела и невредима, она в Тяньцзине, Баррингтон, и вернется в Бельгию, как только представится подходящий случай. Задержка за тем, чтобы найти пожилую даму для ее сопровождения.

— Она не поедет в Бельгию. Я требую, чтобы к моему возвращению она была здесь. Если же я не вернусь, пусть ее отправят в Дом Баррингтонов в Шанхае. Я напишу письмо моему брату, который в мое отсутствие является хозяином Дома, и моей сестре, чтобы они позаботились о ней.

— Мой друг...

— Дом Баррингтонов позаботится о ее будущем и в определенное время подыщет подходящую пару для замужества, — продолжил Роберт.

— Хорошо. — Макдоналд несколько смягчился, затем вскинул голову. — Но если вы вернетесь...

— Я намерен сам жениться на ней.

— Сомневаюсь, что могу пойти на это. Ваше требование не лезет ни в какие ворота.

Роберт улыбнулся:

— Так же, как и ваше, сэр Клод. Единственно почему вы хотите вернуть Цыси к делам, это потому, что только при ней удастся избежать нескончаемой партизанской войны и собрать контрибуцию, надеюсь, вы не станете это отрицать? Но я оставлю вам лазейку. Вы можете спросить мадемуазель Карреманс, хочет ли она выйти за меня замуж. Если она ответит «нет», можете отправить ее в Бельгию.

— Я готов признать, что вы вскружили девочке голову. Но это к слову. Вы осознаете, что могут возникнуть международные осложнения?

— Международные осложнения — ваша забота, сэр Клод. Результаты — моя. Вы отвечаете мне «да» или «нет»?

— В моей власти вернуть вас под арест, вы это знаете.

— И тщетно надеяться на контрибуции. И проститься с попытками держать в своих руках Китай. И наблюдать за банкротством Великобритании.

Макдоналд еще несколько раз провел рукой по усам.

— Я согласен, хотя все во мне протестует. И я хочу, чтобы вы знали: ваше поведение не согласуется с моим представлением об английском джентльмене.

— Знаю, — парировал Роберт. — Видите ли, мне не пришлось учиться в Итонском колледже. Я отправляюсь в путь сразу же, как только организую сопровождение. И после посещения могилы жены.


— Баррингтон, — произнесла Цыси, — Мне сообщили, что ты мертв.

«Вот оно, падшее величие», — подумал Роберт. В свое время он много путешествовал по Китаю, но всегда благодаря своему имени и богатству с относительным комфортом. Отрезок пути на запад под тенью Великой стены был самым трудным из всех его путешествий. Он карабкался на горные перевалы среди нависающих вершин, он пересек пустыню. Теперь, когда осень вступила в свои права, его преследовали нескончаемые дожди. Из его первоначальной партии численностью шестнадцать человек двое умерло в пути, пали также четыре лошади. И вот наконец он здесь, в этом захудалом городишке, лицом к лицу с правителем всего Китая.

Цыси была в обычном платье, со скромным гримом на лице, компанию ей составляли только две дамы и четверо евнухов, а также Жунлу. Не было и признака присутствия императора, хотя Роберт знал, что тот сопровождал свою приемную мать. Охранял вдовствующую императрицу отряд Пекинского полевого войска. Полковник этого войска долго и подозрительно разглядывал Баррингтона и даже приказал его обыскать, прежде чем допустить к Цыси. Баррингтон поднялся после церемонии приветствия коутоу:

— Как сказал как-то один знаменитый американец, известия о моей смерти сильно преувеличены.

— Рада в этом убедиться. Даже пусть ты и разозлил меня, но я не желала бы твоей смерти, Баррингтон.

— Чжан Цзинь тоже разозлил вас, ваше величество?

Глаза Цыси сверкнули:

— Он навлек на нас все эти беды. Я знаю, что его дочь — твоя жена. Но он не был ей родным отцом.

— Моя жена тоже мертва, ваше величество. Она не смогла перенести казнь своего отца, даже не родного.

— Ты проделал весь этот путь, чтобы высказать мне свои упреки, Баррингтон? Если так, то тебе лучше уйти.

— Я пришел, чтобы вернуть вас в Пекин, ваше величество

— Ты что, прячешь армию в горах, Баррингтон? Или держишь меня за дуру?

— Я пришел по просьбе британцев, выступающих от имени и других варваров, ваше величество. Китаю нужно правительство. А правительство — это вы.

Цыси улыбнулась:

— Ты хочешь сказать, они признают свое поражение? — Она взглянула на Жунлу. — Разве я не говорила тебе, что они признают поражение?

— Да, ваше величество, говорили. — Жунлу испытующе посмотрела на Роберта, пытаясь угадать правду.

— Они признали поражение, ваше величество, — согласился Баррингтон; его дело — успех миссии и возвращение домой, а не упражнения в семантике. — Однако встал вопрос о контрибуции...

— Сколько на этот раз?

— Они хотят четыреста пятьдесят миллионов таэлей. — Цыси не моргая смотрела на него. — В течение сорока лет, — добавил Роберт. Цыси облегченно, с шумом выдохнула. — С процентами, — закончил он.

— На сорок лет... — презрительно проговорила Цыси. — Мы поручим это дело Харту. Он умеет собирать контрибуции. — Она улыбнулась, — Через сорок лет мы все будем на том свете. Ничего больше?

— Есть список имен девяноста шести чиновников, кого варвары требуют наказать. Он при мне.

Цыси взяла бумагу и пробежала ее глазами.

— Они все виновны, за исключением Жунлу. Я не отдам Жунлу. — Старый генерал вытянулся по стойке смирно. — Он мог бы в течение суток стереть представительства с лица земли, — продолжала Цыси. — Но он не использовал артиллерию. Он говорит, что ты рекомендовал ему это, Баррингтон.

— Это так, ваше величество.

— Тогда его имя должно быть вычеркнуто из списка либо придется тебя внести в него.

— Я посмотрю, что можно будет сделать, ваше величество. Вы вернетесь со мной в Пекин?

— Император будет рад вернуться домой, — ответила Цыси.

(обратно) (обратно)

Книга третья ПАДЕНИЕ ДИНАСТИИ

Где пленные... знамена

Твоих бойцов прохладой овевают[4].

Вильям Шекспир. Макбет

Глава 12 ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ

— Как хорошо дома, — вырвалось у Цыси. — И это несмотря на то, что все вокруг было перевернуто вверх дном, так как солдаты варваров дочиста разграбили Запретный город.

— Это дело рук японцев, — мрачно заметил Жунлу.

— Мы все отстроим заново, и будет лучше прежнего, — спокойно сказала Цыси. — Варвары вошли в нашу дверь и снова вышли вон. Разве мы не одержали великую победу?


— С настоящего момента ты официально уволен с моего флота, — объявила Цыси. — Однако это не означает, что я недовольна тобой, Баррингтон. У нас с тобой были счастливые времена, и я не забуду твою преданность в период «Ста дней». Но я теперь не могу быть уверенной, что ты опять не выступишь против моей воли в будущем.

— Я учту это, ваше величество.

— Тогда подойди и позволь прикоснуться к тебе в последний раз.

Роберт подошел и опустился перед императрицей на колени. Она вытянула руку и приложила пальцы к его щеке.

— Однажды я сказала твоему отцу: «Иди и процветай». Теперь желаю этого тебе, молодой Баррингтон.


— Итак, Баррингтон, — сказал сэр Клод Макдоналд. — Вас следует поздравить. Император доволен?

— Неимею понятия, — ответил Роберт. — Я не видел его величества. Однако ее величество надеется дать вам аудиенцию, как только обустроится.

— Она даст аудиенцию моему преемнику. Я отстранен, официально лишен полномочий, — объяснил Макдоналд. — Как я подозреваю, не все одобрили, как я вел все это дело. Добавлю, что в отношении моего решения привлечь вас к урегулированию данного конфликта ни малейшей критики не последовало.

— Тем не менее, как вы сказали, такой конец удовлетворил все заинтересованные стороны. За исключением, вероятно, мертвых. А теперь, сэр Клод...

— Вы хотите получить свою награду, — думая о чем-то своем, произнес Макдоналд. — Это, кстати, тоже не было одобрено моим начальством.

Роберт нахмурился:

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что сказал. Но все-таки я сдержал свое слово, Баррингтон. Мадемуазель Карреманс дожидается за этой дверью. — Сердце Роберта дрогнуло, когда он пересек комнату. — Полагаю, вы забираете ее в Шанхай? — спросил Макдоналд.

Роберт остановился.

— Именно таково мое намерение.

Макдоналд кивнул.

— Тогда я вас больше не увижу. — Он не протянул руки на прощание.


— Боюсь, мою семью все еще считают бандой ренегатов, отпетых пиратов и законченных плутов, — заметил Роберт. — Даже Цыси. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что тебя ждет?

Они сидели на корме сампана, увозящего их вниз по каналу, и Моника без устали восхищалась постоянно меняющимися пейзажами; раньше она видела только малую часть провинции Чжили, где работал ее отец. Голова девушки удобно покоилась на его плече.

— Никогда в своей жизни я не была так уверена в своем будущем, как сейчас.

Тогда что же говорить о нем? Ему исполнилось тридцать пять, он был в два раза старше ее. Неудивительно, что европейцы считают его чудовищем. И все-таки он самый счастливый человек в мире: выжил в такой переделке, вся его собственность осталась нетронутой, впереди ожидала совершенно новая жизнь. И теперь только от него зависело, будет ли Моника самой счастливой женщиной на свете. Но первым делом семья.

Сообщение о своем приезде он направил заранее, и на пристани их встречал Адриан.

— Слава Богу, ты вернулся, — приветствовал младший брат. — Мы уже сочли тебя пропавшим.

Роберт представил брату Монику.

Его не покидало предчувствие, будто что-то неладно.

— Отец?

Адриан кивнул:

— Он так и не оправился от удара, когда узнал о случившемся с Хелен. К тому же до этого его подкосила смерть матери: В конце они несколько отдалились друг от друга, как мне кажется, но она олицетворяла преемственность. Известие о твоей смерти стало последней каплей. Теперь нас осталось всего трое. — Он пожал плечами. — Еще тетушка Джо, но она почти не разговаривает.

— Я принесла вам несчастье, — промолвила Моника.

— Наоборот, ты единственное счастливое исключение во всем этом потоке несчастий. — Роберт посмотрел на людей, стоящих за спиной брата: — Чжоу!

— Хозяин! — Верный слуга обнял его.

Хоть эта встреча была утешением. Чжоу тепло поприветствовал Монику и выслушал с округлившимися глазами рассказ о смерти Чжан Цзиня.

— Где Мартин? — поинтересовался Роберт.

— Он с Викторией, — объяснил Адриан. — Как и должно быть.

— Да, — согласился Роберт и пожал брату руку. — Я тебе очень обязан за то, что ты отстоял нашу крепость в мое отсутствие.

— Я же твой брат, — напомнил Адриан.


Адриан вернулся домой и со злостью швырнул свою шляпу в угол, едва переступив порог. Его девушки и Цян Лу подобострастно склонились перед ним.

— Он вернулся, — прорычал Адриан. — Вернулся, когда должен был быть мертв. Да еще с женщиной, на которой собирается жениться.

Девушки задрожали и начали плакать, когда он достал свою трость.


Роберт привел Монику на половину своей сестры.

— Я не пришла тебя встречать, — оправдывалась она, — потому что вообще редко выхожу из дома. Но я рада вновь видеть тебя живым и здоровым. Ты собираешься остаться?

Он кивнул. А у нее вырвался вздох облегчения, и она обняла Монику:

— Добро пожаловать. Мне нужна сестра.

В свои двадцать шесть лет Виктория, возможно, выглядела более красивой, чем когда-либо раньше, но по ее лицу было заметно, что она несчастна. Как показалось Роберту, она и Адриан не ладили между собой в трудное для семьи время. И тем не менее она по-прежнему ждала. Ждала уже семь лет.

Проводив Монику устраиваться на новом месте, он возвратился к сестре, посекретничать наедине.

— Ты по-прежнему преисполнена решимости гробить свою жизнь.

— Я по-прежнему намерена прожить ее с пользой, ты, похоже, это имеешь в виду, — возразила она. — А ты сам все так же преисполнен решимости поддерживать Цинов?

Он вздохнул:

— Боюсь, что, как и другие варвары, не могу думать об альтернативе. Разумеется, передать Китай кучке революционных мечтателей было бы катастрофой.

— Ты ничего не знаешь об этом.

— А ты знаешь. Может, получила какие-либо известия из своего туна в последнее время?

— Не думаю, что шанхайский тун до сих пор существует. Мне кажется, он был уничтожен, когда я находилась в Порт-Артуре. Ты видел тетушку Джо?

— Да. Мне ее очень жаль.

— Она хоть жива, — произнесла Виктория, и Роберт увидел, что ее глаза наполнились слезами.

Он вернулся к прежней теме разговора:

— Но ты думаешь, что твой друг Тан все еще жив?

— Тан мой муж, Роберт, — поправила она его. — Да. Я знаю, он жив.

— Ты получила от него известие?

— Нет, не получала. Но если бы он был мертв, я бы знала.

Похоже, спорить с ней бесполезно. Роберту стало казаться, что единственным разумным членом его семьи, кроме него самого, оставался Адриан, долгое время высмеиваемый как неудачник. И, конечно же, Моника. Они поженились весной, к тому времени она была уже беременной. Своего сына Баррингтоны назвали Джеймсом в честь его деда.

Роберт был по-прежнему доволен финансовым положением торгового дома. Он знал, что империя в целом живет под бременем огромной контрибуции, наложенной варварами, но это мало касалось его бизнеса. Дом платил таможенные пошлины и другие налоги, как это и было всегда; что происходило с деньгами после того, как они покидали его контору, его не касалось. Его радовало, что варвары или во всяком случае некоторые из них начали вырабатывать более цивилизованный взгляд на перспективы развития Китая. Так, американцы объявили, что они направляют свою долю контрибуции на основание университета в Китае.

Что касается династии, то и она, похоже, вступила в цивилизованный старческий период. «Боксеры» были последней попыткой Цыси утвердиться и изгнать варваров. Роберт знал, что больше никогда не будет близок с ней. По слухам из Пекина, Старый Будда неимоверно располнела. Она могла, как всегда, быть одержима каким-нибудь новым заговором, порожденным ее хитроумием, но он почему-то сомневался в этом, чувствовал: Китай входит в новую эру, и надеялся, что вступит страна в XX век в новом качестве.

Времена перемен ознаменовались смертью Ли Хунчжана вскоре после окончания восстания, затем в 1903 году от астмы скончался Жунлу. Ли был очень стар и изнурен упорным трудом на благо династии, однако Роберт подозревал, что Цыси вздохнула с облегчением по поводу его кончины, так как они редко приходили к единому мнению, обдумывая пути выхода из различных кризисов, случавшихся при ее правлении, хотя в конце концов она всегда отдавала должное его мудрости.

Без сомнения, она гораздо глубже переживала смерть ее старого друга и любовника, человека, спасшего ей жизнь в 1862 году, когда дядья императора Сяньфэна вознамерились ее убить. Но Жунлу также с годами старился, хотя и был ровесником императрицы. Она же казалась вечной, но ей некем было заменить своих старых паладинов. Судя по всему, ее новый главный министр, принц Цин — принцу Дуаню пришлось покончить жизнь самоубийством по требованию варваров, — хотя и был членом императорского двора, но не отличался ни решительностью, ни талантом.

Роберт в глубине души ожидал вызова в Пекин, особенно когда Роберт Харт ушел в отставку. Но вызова не последовало, Цыси не могла заставить себя простить его — или, возможно, опасалась его влияния. И он был доволен, что его оставили в покое, дали жить своей жизнью по собственному выбору и находил большое удовольствие и радость от своего положения. Он обожал свою юную жену, которая с годами стала зрелой красивой женщиной и образцовой матерью, хотя больше не могла зачать.

Она время от времени переписывалась с родственниками в Бельгии и заверяла, что здорова и счастлива; те, похоже, смирились со всем происшедшим и были спокойны за ее судьбу.

Он все больше доверял Адриану и не обращал внимания на слухи о том, что творится за закрытыми ставнями дома его брата. И если бы ему еще удалось убедить Викторию выбрать мужа и начать правильную жизнь, не осталось бы никаких проблем. Между тем на его глазах Мартин вырос в симпатичного подростка, который был в восторге от своего маленького кузена Джеймса. Однако Роберту не чуждо было ничто человеческое, и он иногда вспоминал рассказы, которые слышал о предыдущем полукровке Баррингтоне, командовавшем тайпинскими армиями в войне против собственной семьи, и мысли его возвращались к отцу Мартина. Но этот персонаж не давал о себе знать, а Мартин никогда не беспокоил окружающих мятежностью натуры, он рос послушным ребенком.

Мать же его не расставалась с надеждой воссоединиться со своим любовником.


В начале 1907 года в возрасте семидесяти пяти лет умерла Джоанна — последний свидетель бурных событий середины XIX века. Но для Виктории она значила гораздо больше, нежели свидетель той истории. Джоанна была не только первым человеком, с кем она поделилась своей тайной, но они также и разделили тот незабываемый ужас резни в Порт-Артуре. С той поры рассудок Джоанны угас, пораженный утратой любимого ею Артура, и ее сознание озарялось только в присутствии племянницы.

Смерть Джоанны заставила Викторию задуматься. Она поняла, что Роберт прав и ей следует подумать о своем будущем. Она уже тринадцать лет ждала, что Тан вернется в ее жизнь или хотя бы пришлет весточку, а также ловила известия о Сунь Ятсене. Она слышала о нем время от времени, но всегда — о его деятельности за пределами Китая. Теперь ей было уже тридцать три. Молодость осталась позади. Так же, как и ее юношеское приключение. Оно было столь романтическим, смелым, революционным... и таким скоротечным! Мартину скоро исполнится тринадцать. Он никогда не задавал вопросов о своей доли наследства. Ему этого и не требовалось. Он был сыном и наследником Роберта Баррингтона... как он считал. Мальчик помнил свою «мать» и горевал о ее смерти, правда, никаких вопросов об этом не задавал, но чувствовалось, собирался при случае.

Что же до его «тети»... Виктория не сомневалась, что он любит ее, поскольку они были очень близки в последние годы. Как горячо она желала большего! Сколько раз она была близка к тому, чтобы открыть ему правду, и всегда ей хватало разума и выдержки не сделать этого. Но будущее сына беспокоило ее. Роберт до сих пор ни словом не обмолвился о том, что у него на уме, к обоим мальчикам отношение было совершенно одинаковое, даже со стороны Моники. Виктория понятия не имела, знает ли Моника правду, хотя, судя по тому, как Роберт обожал свою жену, как откровенен с ней был, подозревала, что та обо всем осведомлена. Но в любом случае Моника и Роберт имели сына, родного сына и к тому же чистокровного европейца, а не приемыша от отца революционера. Вероятно, у них не возникало ни малейшего сомнения по поводу того, кто истинный наследник Баррингтонов.

Виктория и в мыслях не держала желания выступать против своего брата или посягать на права маленького Джеймса. После смерти отца она выжила только благодаря сообщению, полученному сразу после его похорон, к ужасу Адриана, что Роберт все-таки жив и возвращается домой. Все, чего она хотела, — это полноценной и обеспеченной жизни для Мартина.

Именно это она собиралась обсудить с Робертом в ближайшее время, но Виктория знала, что в этом случае ей также придется обсуждать с ним и свое собственное будущее. Итак... посмотрим правде в глаза. Прав ли брат, что ее жизнь потрачена впустую?! Действительно ли слишком поздно все начинать сначала? Скандал теперь уже в далеком прошлом... но она не могла быть уверена, не начнется ли все сначала, если ей удастся встретить подходящего в мужья человека.

Предположим, такой мужчина существует. Ее до сих пор провожают взглядами на улице, но поклонники уже больше не заходят в их дом. Мисс Виктория слыла эксцентричной особой, без сомнения, о ее порочности и беспутной личной жизни ходило столько же слухов, сколько об Адриане или о Роберте в последние годы: нескончаемые разговоры шли о том, как хозяин дома использовал «боксерское» восстание, чтобы похитить для себя невесту-бельгийку — еще школьницу.

Однако принять решение было необходимо, вот только бы она смогла. Между тем она жила своей привычной жизнью, занималась делами дома своего брата — Моника не пыталась претендовать на ее привилегии: витала в своих мечтах. Так продолжалось до того самого утра, когда она пошла на шанхайский рынок, как всегда одна, так как считала, что не нуждается в сопровождении слуги после вступления в тун, и в мясных рядах увидела Цин Саня.


Виктории показалось, будто сердце у нее дрогнуло; на какое-то время она утратила способность соображать. Цин Сань подождал, пока не убедился, что она его увидела и узнала, затем повернулся и двинулся в толпу. Он знал: она последует за ним. Виктория заплатила за покупки, трясущимися пальцами отсчитывая деньги, и пошла, стараясь вести себя естественно, улыбаясь и кивая знакомым, к той навсегда запомнившейся улице.

На улице никого не было, кроме собак и мальчишек, которые уставились на женщину варваров с неприкрытым удивлением; ни один из них еще не родился, когда она проходила здесь в предыдущий раз. Она прошла мимо них и свернула за угол. В нескольких метрах ее ждал Цин Сань.

— Я думала, ты мертв, — сказала Виктория.

Он оскалился:

— Я служу туну. Так же, как и вы, мисс Виктория. Здесь кое-кто хочет поговорить с вами.

Он открыл дверь и вошел в дом.

С сильно бьющимся сердцем Виктория последовала за ним. Дом туна так и остался разгромленным, каким оставили его знаменные наместника после своего рейда: дверь болталась на петлях, за закрытыми ставнями окна были разбиты. Она закрыла зонтик и стала напряженно всматриваться в темноту. Кругом паутина и пыль, где-то неподалеку слышалась возня крыс. Толкнув в сторону сломанную дверь, она прошла внутрь, на миг остановилась, давая глазам привыкнуть к темноте. Цин Саня видно не было, но на верхней площадке лестницы стоял Тан Личунь.

Тринадцати лет, прошедших с того момента, когда она впервые увидела его вот так, как сейчас, точно и не бывало. Единственно, сегодня он был в китайской одежде; в остальном внешне он остался прежним.

— Ты совсем не изменилась, Виктория, — сказал Тан. — Такая же безрассудно храбрая, какой была всегда.

— Разве ты не хотел, чтобы я пришла к тебе?

— Конечно. И ты опять оказалась достаточно глупой, чтобы сделать это.

— Разве я не член твоего туна? — Она пересекла комнату, ее шаги эхом отдались от деревянных досок. Крыса пробежала перед ней, но Виктория не боялась крыс. Она взглянула на верхнюю площадку лестницы — он между тем развернулся и вошел в спальню, — и лишь секунду поколебавшись, стала подниматься по ступенькам. Она не ожидала, что их встреча произойдет именно так. Но именно об этом всегда мечтала. Ступени прогнили, и ей пришлось подниматься очень осторожно, но она благополучно взошла наверх и толкнула дверь. Тан сидел на кровати с застеленным новым матрацем, одеялом и подушкой. Судя по всему, он уже некоторое время пользовался постелью.

— Почему ты не вышла замуж? — спросил он.

— Я замужем. За тобой. — Она захлопнула дверь.

— Очень глупо с твоей стороны, Виктория.

— Это мне уже говорили. — Она села рядом с ним. — Но я так хочу. А ты хорошо выглядишь.

— И ты... — Наконец он дотронулся до нее, сняв с нее шляпу и освободив шпильки, удерживающие ее волосы, позволив им темной массой рассыпаться по плечам. — Ты красивее, чем раньше.

Она повернулась — в его объятия.


— У нас есть сын, — сообщила она ему, когда они уже лежали обнаженными. Она как будто вновь чувствовала себя девственницей, но ощущения были не менее восторженные. Виктория думала о том, сколькими женщинами обладал он за эти тринадцать лет. Но он вернулся к ней наконец. Однако опять ненадолго.

— Я знаю.

— Так, значит, на протяжении этих лет ты все знал обо мне и не приходил?

— Это было бы опасно после разгрома туна.

— Я бы никогда не выдала тебя.

— Я не мог быть уверен в этом.

— Поэтому ты поручил Цин Саню следить за мной.

— Вовсе нет. Когда ты уехала из Шанхая в Порт- Артур, Цин Сань почувствовал опасность. Я думаю, до этого он рассчитывал, что ты в случае чего будешь защищать его как товарища по туну. Но ты уехала. И он бежал ко мне, кстати, оказался очень верным слугой.

— Значит, ты был в Китае все эти годы и ни разу не попытался увидеться со мной?

— Меня не было в Китае все эти годы, — терпеливо объяснял Тан. — Большая часть нашей работы делается за пределами страны.

Виктория поняла, что напрасно тратит время на бессмысленные упреки.

— Но все-таки ты пришел повидаться со мной. Хочешь увидеть нашего сына?

Тан сел:

— Ты рассказала ему обо мне?

— Нет. Но мне очень хотелось бы. Ты позволишь?

— Он еще слишком маленький, чтобы понять. Может быть, после.

Виктория помрачнела:

— После чего?

— После победы доктора Суня.

Она тоже села, плечом к плечу с ним.

— Скоро?

— Как только вдовствующая императрица умрет. Теперь уже скоро. Ей семьдесят два года, и мы слышали, что здоровье ее день ото дня хуже.

— Тогда почему вы должны ждать ее смерти? Вы так боитесь эту старую женщину?

Тан не обиделся:

— Когда она умрет, возникнет неразбериха.

— Разве император Гуансюй не возобновит свое правление?

— Он будет обязан сделать это, — согласился Тан. — Но император не правил страной около десяти лет, все это время он был в основном узником. Как я уже сказал, возникнет неразбериха. Доктор Сунь считает, что тогда может наступить подходящее для нас время. Мы должны быть готовы, и нам понадобится твоя помощь.

Она повернула голову:

— Так это единственная причина, по которой ты пришел ко мне?

Он обнял ее за грудь и притянул на кровать:

— А ты не думаешь, что я бы пришел к тебе раньше, если б мог?

Она вздохнула. Он был с ней, и только это имело значение.

— Какую помощь я могу тебе оказать? У тебя новый тун?

— Здесь на побережье слишком опасно. Мы намерены создать наш штаб бассейна Янцзы в Ханькоу. Ты была когда-нибудь там? Дом Баррингтонов имеет там склады.

— Да, была, правда, много лет назад. Ты хочешь, Чтобы я отправилась туда снова? А ты будешь там?

— Когда придет время.

— И когда оно придет?

— Как только мы будем готовы. А для этого нам нужны оружие и боеприпасы. Современные винтовки. Пулеметы. Мы хотим, чтобы ты их приобрела для нас. Вряд ли ты сможешь достать пушки. Их мы захватим сами. В Ханькоу есть арсенал. Если мы овладеем им, у нас будут неограниченные запасы оружия. Но прежде нам нужны винтовки и пулеметы, чтобы взять арсенал.

Виктория оторвалась от его груди, взглянула в лицо:

— Как же я куплю винтовки и пулеметы?

— Дом Баррингтонов ввозит многие товары. Почему бы ему не импортировать оружие и боеприпасы?

— У меня нет такой возможности. Разве что я стану хозяйкой Дома.

— Ты попросишь своего брата.

— Просить его бесполезно. Роберт больший приверженец Цинов, чем был даже мой отец.

Глаза Тана утратили свой блеск.

— Надо так понимать, ты отказываешься помочь нам?

— Ради Бога, Тан, неужели я отказалась бы, если могла? Да мне стоит только упомянуть об этом, даже произнести твое имя при Роберте, как нас всех постигнет катастрофа. В том числе и доктора Суня.

Его руки безжизненно упали.

— Жаль. — Он мягко отстранил ее от себя, поднялся и начал одеваться. — Я должен идти, пока твой брат не обнаружил, что я здесь.

Она смотрела на него, полная разочарования. Он вернулся, но не любить ее, а добиться помощи. Теперь же, когда она не может ему помочь, он собирается уйти, и она никогда не увидит его вновь. А не будет ли это счастливым избавлением? Он не любит ее. Он видит в ней только средство достижения своих целей. Но она — Виктория Баррингтон. Могла ли она позволить обращаться с собой, как с мусором, человеку, которого ее брат даже не впустил бы через парадный вход?

Но этого человека она когда-то любила, а возможно, будет любить всегда. Он отец ее ребенка, и это главное. Тан уже оделся.

— Не выходи из дома пятнадцать минут. — Даже покидая ее, он продолжал командовать.

Она глубоко вздохнула. Помочь ему означало принести почти невероятную жертву. Но разве тринадцать лет жизни не были такой жертвой? А помочь ему, значит, быть рядом с ним, если она правильно поняла. Он был уже у двери.

— Подожди, — сказала она. — Я достану тебе твои оружие и патроны.

Он обернулся:

— Ты же только сейчас сказала, что не можешь.

— У меня два брата.

— И младший поможет тебе? Мы слышали много плохого об этом твоем братце.

— Он мне поможет, — пообещала Виктория.

Тан вернулся к ней:

— Тогда слушай. Оружие и патроны необходимо доставить в Ханькоу. От тебя требуется направить туда надежного человека, который проследил бы за их прибытием и хранением, пока мы не заберем. Как только оружие будет там, сообщи мне.

— Ты будешь в Ханькоу?

— Я буду неподалеку.

Виктория облизнула губы:

— Я помогу тебе при одном условии, Тан.

— Ты будешь мне ставить условия?

— Если ты хочешь получить оружие, то да.

Несколько секунд он смотрел на нее. Затем спросил:

— Какое твое условие?

— Я доставлю оружие в Ханькоу лично. Сама прослежу, чтобы вы могли им воспользоваться. Но я тоже останусь в Ханькоу. Я хочу быть с тобой. Что бы ни случилось, после того как оружие будет у вас в руках, я хочу быть с тобой.

Он нахмурился:

— Виктория, когда мы получим оружие, то сразу начнем войну с Цинами. Многие будут убиты. Возможно, погибну и я.

— Именно поэтому я и хочу быть с тобой.

— Но и тебя могут убить.

— Мне это не страшно.

— Нам придется скрываться в горах, предстоит жизнь, полная тягот.

— И этого я не боюсь.

Он взглянул на ее прекрасное бело-розовое тело, безупречные ухоженные руки. И осознал, возможно впервые, силу ее желания.

— Ты никогда больше не увидишь свою семью.

— Я ничуть не сомневаюсь, что увижу мою семью, — возразила она. — Когда мы победим и Цины будут свергнуты, а мы войдем в Пекин и Шанхай.

— Но если мы не свергнем Цинов, то тебя, не исключено, ожидает публичная казнь. Даже брат не сможет спасти твою жизнь. Если тебя обвинят как агента гоминьдана.

— Ты не веришь, что мы победим, Тан?

— Конечно, верю. Но следует быть готовым к любому исходу.

— Ты и так готов. А теперь прими мои условия, и я добуду тебе оружие.


У Пин низко поклонилась своему хозяину.

— Мисс Виктория здесь, — сообщила она.

Адриан нахмурился, прошел мимо своей служанки и встал в дверном проеме гостиной. Виктория сидела на диване у окна, повернувшись к нему спиной. «Никогда, — подумал он, — она не выглядела такой красивой». Волосы уложены в непривычном для нее стиле помпадур, одета по последней западной моде: платье плотно облегает талию, подчеркивая линию бюста и бедер, юбка приподнята до колен, открывая ботинки и чулки. Он так страстно ее захотел, что ему стало дурно. Однако в голосе не прозвучало и тени обуревавших его чувств.

— Какая честь, — отметил он.

— Мне нужна твоя помощь. — Ее тон был резким, деловым. И по-другому в ее положении было нельзя.

Адриан сел напротив нее, беззаботно закинув ногу на ногу.

— Тебе нужна моя помощь, — эхом отозвался он и заметил, как сильно, несмотря на все старания казаться спокойной, она взволнована, даже сплетя пальцы рук, она не могла унять их дрожь, и видно было, что пот на лице выступил не столько от жары, сколько от напряжения.

— Разве это тебя не радует?

— Конечно, радует или обрадует. Скажи, что я могу для тебя сделать?

— Все мною сказанное должно остаться между нами. — Она встала и захлопнула дверь. — Мне приходится вверять тебе всю мою судьбу да и саму жизнь.

Адриан сел рядом с ней на диван. Разомкнув ее руки, он мягко взял одну в свои ладони. Не выпуская ее, он приложил тыльную сторону своей руки к корсажу ее платья.

— Как она поднимается, когда ты дышишь. Обещаю тебе, дорогая сестра, что я, как никто другой, позабочусь о твоей жизни.


Дворецкий начал заикаться от волнения.

— Маршал здесь, хозяин, — с трудом произнес он, — маршал.

Роберт поднял глаза от газеты, а Моника — от шитья. Было воскресное утро, и она недавно вернулась из церкви; Роберт на проповедь не ходил. Он тут же встал, чтобы поздороваться с невысоким плотным мужчиной, который ожидал в холле имения Баррингтонов, — одетый в гражданское платье, он выглядел как преуспевающий торговец.

Роберт не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел Юань Шикая не в военной форме. После казни Чжан Цзиня у него не осталось своего человека в Запретном городе, тем не менее из донесений различных своих агентов Роберт был прекрасно осведомлен, сколь знаменитый солдат преуспел с тех пор, как отказался ввязываться в авантюру с «боксерами». Маршал Юань по-прежнему служил наместником в провинции Шаньдун, где создал свою вотчину с армией, по слухам не имевшей равных в Китае, обученной на японский манер и экипированной по западному образцу. Цыси, по-видимому, принимала все это как должное, поскольку считала, что Юань находится на переднем крае обороны против японцев. Он был ее последним знаменным.

Но увидеть его здесь, в Шанхае... Разумеется, что когда один наместник вторгается в пределы другого, то это делается вот так, частным порядком. И Роберт не мог забыть последний такой частный визит Юань Шикая к нему.

— Юань! — Хозяин дома протянул обе руки и почувствовал крепкое ответное рукопожатие, во время которого маршал испытующе смотрел ему в глаза, такая у него была привычка.

— Баррингтон! Мне случилось путешествовать к своим родственникам, и я не смог упустить возможности навестить моего товарища по оружию.

— В таком случае добро пожаловать, — пригласил Роберт, прекрасно понимая, что маршал лжет. — Ты еще не знаком с моей женой.

В свои двадцать три года Моника блистала потрясающей красотой, но еще сильнее она очаровала маршала своей прической в стиле помпадур и легким смущением, с которым она приветствовала гостя.

— Я так много о вас слышал, — сказал Юань, — о том, как Баррингтон вырвал вас из рук «боксеров». До чего романтично.

Моника взглянула на мужа, она до сих пор смущалась при упоминании этого эпизода.

— Он спас мне жизнь.

— А теперь вы его осчастливили. Так и должно быть.

— Не хотите ли чаю, ваше превосходительство?

— Было бы чудесно. — Юань вышел на веранду и взглянул в сад, на величаво текущие воды реки и мягко шелестящие ивы возле берега.

— Оставь нас, — беззвучно, одними губами сказал Роберт Монике.

— В таком случае я пойду и распоряжусь его приготовить, — поняла Моника и вышла из комнаты, шелестя шелком.

Юань продолжал любоваться садом.

— Ты по-настоящему счастлив, Баррингтон. Все это... Можно мне полюбоваться твоими цветами поближе?

— С удовольствием составлю тебе компанию. — Роберт спустился с маршалом в сад. Ему оставалось только набраться терпения, пока Юань решит высказать то, что у него на уме.

— Дом Баррингтонов, — задумчиво проговорил Юань, шагая по дорожке, — более ста лет процветания.

— За это время мы испытали и взлеты и падения, — напомнил Роберт.

— Такова жизнь. Но я не сомневаюсь, что ты рассчитываешь еще на сто лет процветания для своих потомков.

— В той степени, насколько человек осмеливается загадывать также далеко.

Юань увидел скамейку на одной из боковых дорожек и сел на нее, обмахиваясь шляпой.

— Ты до сих пор часто видишься с Цыси?

Роберт сел рядом:

— Я не видел Цыси почти семь лет. Меня не было среди ее сторонников во время выступления «боксеров», и она этого не простила.

Юань коротко улыбнулся:

— Сомневаюсь, что и она простила меня за то, что я сказался больным. Как бы там ни было, поскольку мы оба в свое время служили ей, — он не заметил двусмысленности в своих словах, — то должны быть готовы простить ее. Нет слов, мы оба станем оплакивать ее кончину.

— Так уж ли она близка?

— Цыси старая женщина, и смерть, видимо, не за горами. Ты еще не задумывался, что произойдет, когда ее не станет, Баррингтон?

— Насколько я понимаю, император Гуансюй возобновит свое правление.

— Ты говоришь не подумав. Можно ли надеяться, что Гуансюй забыл, что именно ты, я и Жунлу свергли его в 1892 году? Жунлу мертв. Но мы-то с тобой живы. И лично меня такое состояние устраивает. Ты следишь за тем, что творится в стране, а также в Пекине?

— Насколько мне это удается.

— Ты когда-нибудь слышал о гоминьдане? О революционном сообществе, ставящем своей целью свержение маньчжуров, основанное человеком по имени Сунь Ятсен.

— Я слышал о Сунь Ятсене, — ответил Роберт с беспокойством в голосе, — но довольно давно.

— Могу тебе сообщить, что за последнее время он несколько раз приезжал в Китай, и заметь, не был арестован. А все потому, что у него разветвленная сеть тунов, объединяющих преданных ему людей, готовых рисковать ради него и его республиканских концепций. Сунь Ятсену также известно о возврасте вдовствующей императрицы. Я уверен, он с нетерпением ждет ее смерти, чтобы осуществить революцию. Таким образом, мы можем стать свидетелями того, какие многочисленные проблемы как вверху, так и внизу повлечет за собой смерть Цыси. Такое уже не раз бывало прежде.

— И у тебя есть решение этих проблем?

— Конечно. Разве мы не сотрудничали раньше, и к тому же успешно? Теперь, как никогда, важно действовать сообща. Китай стоит на пороге периода большой смуты. Единственная возможность спокойно пережить смутные времена — это быть сильным. У меня есть сила. Но военным необходимо платить, независимо от того, что происходит с экономикой. У тебя есть финансовая мощь, чтобы поддержать меня. Даю тебе слово, ты все свое вернешь до таэля.

— И что же конкретно я должен помочь тебе сделать?

— Преодолеть хаос и создать сильный Китай.

— Сместить Цинов, ты хочешь сказать. Извини, Юань, династия и мне противна по многим причинам, но я поклялся служить ей.

Юань мягко улыбнулся:

— Я ни слова не сказал о свержении Цинов, Баррингтон. А что действительно было мной сказано — так это то, что мы после смерти Цыси не должны позволить императору Гуансюю править страной, иначе он потребует наши головы. Ведь есть другие принцы, достаточно молодые, чтобы подойти нам по возрасту, один из которых может стать Сыном Небес.

— А ты будешь регентом при нем?

— Сомневаюсь, что подойду для такой роли. Я предпочту стать командующим армией.

— И контролировать регента?

— Я намереваюсь советовать ему, — объяснил Юань, — помочь покончить с гоминьданом и поддерживать порядок.

Роберт изучающе посмотрел на маршала. Конечно, он сознавал, что в словах Юаня, без сомнения, присутствовал здравый смысл. Гуансюй, бесспорно, не простил людей, причастных к его свержению. А после смерти Цыси скорее всего наступит хаос, особенно если Сунь Ятсен получит свободу действий. То, чего натерпелся Роберт от революций и революционеров, хватит ему до конца жизни. Но он не хочет быть и соучастником убийства.

— А что станет с Гуансюем?

— Почетная отставка в полной изоляции.

— Ты даешь слово?

— Разумеется, — сказал Юань. — Твоя очаровательная жена появилась на веранде. Не вернуться ли нам и попить чаю?

(обратно)

Глава 13 КОНЕЦ ЭРЫ

Роберт дал в честь Юань Шикая торжественный обед. На эту церемонию были приглашены самые влиятельные иностранные торговцы и их жены. Но большинство гостей не сводило глаз только с двух женщин семьи Баррингтон.

Виктория оделась в черное платье без рукавов, открывающее ослепительно белое тело под декольте, распущенные черные волосы свободно ниспадали на плечи, пальцы ее украшали сверкающие кольца. Однако взгляд и улыбка казались сдержанными, она оживлялась, только когда смотрела на своего красивого тринадцатилетнего сына.

Темно-зеленое платье Моники было с рукавами, но с не меньшим декольте. Ее золотисто-каштановые волосы переплетались в высокой затейливой прическе, на руке скромно поблескивало лишь обручальное кольцо, хотя шею облегало богатое жемчужное колье, подаренное Робертом на свадьбу. Она оживленно улыбалась и занимала гостей, уделяя особое внимание прославленному солдату, сидевшему справа от нее.

— Ваш брат — счастливый человек: он обладает двумя изумительными женщинами, — заметил один из гостей Адриану, которого уговорили принять участие в таком неординарном событии.

Адриан изобразил одну из своих загадочных улыбок:

— О чем вы? Я сомневаюсь, что он обладает хотя бы какой-либо из них. Роберт не относится к собственникам.


На следующий день Юань уехал, а Роберт зашел к Виктории.

— Спасибо за участие в обеде.

Она наклонила голову:

— Надеюсь, никому не повредило вспомнить, что я еще жива.

Он сел рядом с ней. В последнее время он заметил перемены в ее поведении. Она стала более живой, общительной, заинтересованной в том, что происходит вокруг нее... и в тоже время более дерзкой. И это вызывало беспокойство. Тем более после всего услышанного от Юаня.

— Вики, я хочу задать тебе вопрос и прошу, ответь мне честно. — Она наклонила голову к шитью. — Ты получала какое-либо известие от Тана в последнее время?

— По-моему, ты как-то сказал, что я никогда больше не получу от него известий.

— Ответь, пожалуйста, на мой вопрос.

Она подняла голову и посмотрела на него своими огромными голубыми глазами:

— Ты слышал о нем? Он в Шанхае?

Роберт прикусил губу: его перехитрили.

— Я ничего не слышал о Тане. Но слышал о его хозяине. Почему, ты думаешь, приезжал Юань? Он предупредил, что Сунь собирается подстрекать народ к восстанию, вероятно, как только умрет Цыси.

Виктория вновь склонилась над шитьем:

— Этой новости не меньше пятнадцати лет.

— Юань не на шутку встревожен, потому что, по его мнению, Цыси осталось жить неделю. Вики, если к тебе подойдут люди из туна...

— Какого туна, Роберт? Мой был разгромлен много лет назад.

— Возможно, здесь, в Шанхае, но я не сомневаюсь, что он по-прежнему существует. Прошу, пообещай мне сообщить немедленно, если к тебе обратятся за помощью.

— Конечно, как скажешь.

— Ты можешь поклясться, Вики, всем, что для тебя свято?

— Разве то, что свято для меня, имеет для тебя хоть малейшую ценность?

Он вздохнул:

— Вики, от этого может зависеть твоя жизнь. Если произойдет революция и окажется, что ты хоть чем-то помогала Сунь Ятсену, я вряд ли смогу спасти тебя от казни.

Она криво улыбнулась:

— Хорошо, Роберт, если ко мне обратится какой-нибудь член туна, я приду и скажу тебе об этом.

Он ничего не добился, понял Роберт, сестра фактически не дала ему никакого обещания. Да он и не очень рассчитывал на что-либо большее.


Тем вечером Виктория вышла погулять по холодку. Она знала, что к этому времени Адриан уже возвращается домой, и чувствовала одновременно приятное возбуждение и отвращение к себе, удовлетворение, смешанное со страхом.

Воспитание в условиях культурных контрастов Китая того времени сделало ее морально чистой. Правда, старания матери привить ей христианство оказались тщетными, ведь Виктория постоянно сталкивалась с полным пренебрежением христианскими принципами. Вера, надежда и милосердие занимали весьма скромное место в китайской философии. Однако даже китайцы считали инцест преступлением, наказуемым, разумеется, смертью. Она не придавала значения тому факту, что ненавидела брата и себя тоже за все, что они проделывали, ведь она пришла к нему добровольно, какой бы причиной ни руководствовалась. Кроме того, она, как и другие граждане Китая, часто видела смерть, и страх перед ней притупился.

Адриана она все же побаивалась, он шокировал ее и вызывал отвращение. Он пугал ее тем, что в его объятиях для нее прекращал существовать остальной мир. Или, точнее, остальное уже не имело никакого значения в сравнении с грандиозностью того заговора, в котором она участвовала, и участие это влекло за собой обман и предательство, разумеется, своего единственного любимого брата.

У Пин поклонилась ей, открыв дверь. Если эта китаянка и испытывала уколы ревности от того, что ее место занял кто-то другой, то она этого никак не выказывала. Виктория считала, что ее следовало бы, пожалуй, уволить.

Она прошла в дальний конец дома, где располагался кабинет. Двери в сад были открыты, создавая идиллическую картину. Адриан откинулся на диване в домашнем халате, наблюдая закат. Он и не подумал встать, когда она вошла.

— Закрой дверь, — обронил он.

Виктория подчинилась. Ее сердце часто билось, а руки в перчатках стали холодными и влажными. Ей пришлось облизнуть губы, прежде чем начать говорить.

— Заказ ушел? — спросила она.

— Вчера утром. — Он довольно рассмеялся. — Он уже был в пути, когда этот толстый гад еще сидел за столом у Роберта.

Она стояла рядом с ним, глядя сверху вниз.

— Сколько времени уйдет на доставку товара?

— Около трех месяцев.

— Три месяца, — задумчиво повторила она и почувствовала на своем бедре его руку, ползущую по платью вверх. Три месяца всего этого? Да она окончательно превратится в распутницу.

— У нас будет время сделать и другие приготовления, — сказал он. Его рука мягко сжала ее ягодицу. — Так, например, устроить твой отъезд в Ханькоу.

— Ты поможешь мне перебраться туда? — Она села рядом с ним.

— Разумеется, если ты, конечно, будешь приходить ко мне регулярно. — Он сел и расстегнул ее блузу. Она специально надела несколько нижних юбок, но это его ничуть не смутило, и он спокойно добрался до тела под ними.

— Чего ты хочешь от меня сегодня? — спросила она.

— Сегодня... сегодня мне нужна негодница для игры на моей флейте... Я мечтал об этом в твоем исполнении долгое время.

— Ты... ты просто отвратителен. Я не буду этого делать.

— Тогда, может, мне стоит сообщить Роберту, что я по случаю заказал партию современных винтовок и патроны к ним, и предложить продать их маршалу Юаню? Или Цинам?

Виктория уставилась на него, а он ухмыльнулся, затем обнял ее и поцеловал в губы.

— Развлекись, — предложил он ей. — Тебе понравится, если попробуешь. Раздевайся.

— Ты скотина! — воскликнула она, но подчинилась.

— А ты неблагодарная. Ты хоть осознаешь, сколько я для тебя делаю?

— А ты не видишь, что я делаю для тебя за все это. — Она обхватила себя руками, вся дрожа.

— О, очень приятно, когда, ты ласкова со мной, Вики. Но мужчина не может жить только сексом. Придет время, и я потребую расплатиться за мою помощь.

Виктория нахмурилась:

— Что ты имеешь в виду?

Адриан лег, устроившись поудобней.

— Я не знаю, победит ли твоя революция, но уж большие волнения вызовет наверняка. По моему мнению, это будет время больших перемен. И независимо от того, преуспеют твои друзья в низвержении Цинов или нет, наступит время перемен в Доме Баррингонов. Итак, если доктор Сунь окажется победителем, тогда никаких проблем. Я его поддержал, Роберт — нет. Если же доктор Сунь проиграет, хорошо, тогда придется немного перетасовать факты. Дом Баррингтонов поставил оружие и боеприпасы повстанцам. Благодаря моей подписи на заказе, но что с того? Я вынужден был беспрекословно выполнять распоряжения моего старшего брата, хозяина Дома. Тоже прекрасный повод для смещения предателя и замены его. Ты понимаешь меня? — Он положил руку на ее обнаженные плечи, слегка поглаживая плоть.

— Это неслыханно. Ты собираешься отстранить Роберта от управления?

— Почему нет? Ты забыла, что я фактически был хозяином Дома несколько лет, пока Роберт отсутствовал, а отец уже отошел от дел?

— А как ты собираешься поступить с ним? Он же не передаст управление добровольно.

— Не думай, что у него останется выбор, если его арестует какое бы то ни было правительство по обвинению в измене.

Виктория хмуро посмотрела на него:

— Ты готов подвергнуть его риску быть казненным.

— А что? Конечно, готов, — согласился Адриан.

— Ты... Я этого не позволю.

— Почему? Роберт когда-нибудь сделал для тебя хоть что-то? О, он и его китайская шлюха прибрали с твоих рук сына. Но неужели ты полагаешь, Роберт намерен позволить Мартину претендовать на наследство?

Виктория закусила губу: он произнес вслух ее мысли.

— Вот именно, — угадал Адриан настроение сестры, — Мартин проведет всю свою жизнь как пес у ноги своего кузена, так же как и ты проживешь свою, кланяясь и подбирая объедки за своей невесткой, если не предпримешь решительных шагов. — Он ухмыльнулся. — А теперь я хочу, чтобы кое-кто здесь стал моей рабыней. Господи, пощупать руками эту задницу... — Виктория вырвалась из его рук и встала. — Поскольку, — продолжил Адриан, — когда я стану во главе Дома, то назначу Мартина моим наследником. — Она обернулась, чтобы взглянуть на него. — Клянусь. Разве это тебя не радует?

— Я не стану помогать тебе убивать нашего брата, — произнесла Виктория, стараясь сохранять самообладание. — Если нужно, я расскажу ему все.

— И пойдешь на казнь? Ты знаешь китайские законы. Казнят тебя, и Мартин умрет тоже. А твоего дружка Тана отловят. И революция обязательно провалится. Однако, если ты считаешь, что Роберт защитит тебя, пожалуйста... — Адриан улыбался. — Ты рассказала мне, с каким отвращением он воспринял твое признание об отношениях с Таном. Как, ты думаешь, он поступит, узнав о твоих отношениях со мной? Согласен, он добросердечный парень. И, вероятно, не допустит, чтобы тебя казнили, но, без сомнения, прогонит из дома и из Китая. Вместе с сыном. Что ты тогда будешь делать, Вики? Я думаю, тебе надо обдумать свое положение, очень серьезно обдумать.

Виктория натянула свои трусы.

— О, сними это, — сказал Адриан. — Я предпочитаю тебя голой.

— Я собираюсь домой, — заявила Виктория.

— Не сейчас, дорогая сестра. Ты еще не поиграла на флейте.


Весь Пекин лишился покоя тем летом: проводились автомобильные гонки Пекин — Париж. Китайские крестьяне никогда прежде не видели автомобиля, и прибытие участников гонок стало сенсацией, хотя идея пробега по территории Китая, России и затем всей Европы по дорогам и даже бездорожью у некоторых маньчжуров, разумеется, вызвала подозрение: уж не является ли все это коварным замыслом. России наводнить империю этими странными, тарахтящими и вонючими изобретениями изворотливого ума европейцев, и они пытались даже потребовать ареста участников гонок. Однако большинство людей рассматривали данный замысел как добрый признак того, что Китай наконец двинулся в XX век, а на долю императрицы выпали многочисленные похвалы за содействие этим соревнованиям.

Цыси сидела в своем кресле с прямой высокой спинкой, которое было специально по этому случаю вынесено в сад позади ее апартаментов. Она приказала своим излишне любознательным евнухам и дамам встать по обе стороны от нее.

— Куда мне глядеть? — поинтересовалась она.

Фотограф очень нервничал. Этот американец никогда и помышлять не смел о таком редком везении, пусть даже он дал принцу Цину крупную взятку. И вот он здесь, лицом к лицу с самой печально известной женщиной своего времени.

Ему пришлось облизнуть губы, прежде чем он смог говорить.

— Я подниму руку, ваше величество. Смотрите на мою руку.

— Нам всем смотреть на твою руку?

— Если соизволите, ваше величество.

Принцы крови, сгрудившиеся в стороне за пределами кадра, зашептались. Неслыханно! Император бы не одобрил. Но в данном случае мнение императора значения не имело.

Фотограф поднял руку, и все посмотрели на нее. Раздался хлопок вспышки, и одна дама вскрикнула в испуге.

— Уберите от меня эту идиотку и накажите палками! — взорвалась Цыси. — Портрет испорчен?

— Не думаю, ваше величество, но я все равно хотел бы сделать еще один снимок.

— Вот и делай.

Фотограф подождал, пока двое евнухов увели плачущую девушку. Во второй раз все обошлось без криков ужаса и шевелений. Фотограф с почтением поклонился, собрал свою аппаратуру, и его проводили из сада. Цыси повела рукой, и ее люди скрылись, оставив ее одну сидящей в кресле.

Подошел принц Цин:

— Я думаю, это будет очень полезно, ваше величество.

— Полезно, — проворчала Цыси. — Полезно кому?

Вдовствующая императрица была в плохом расположении духа, и принц Цин нервно сцепил руки.

— Это создаст хорошее впечатление у варваров, ваше величество.

— Варвары, — презрительно произнесла Цыси. — Приведи ту девку назад. Я хочу, чтобы ее наказали у меня на глазах. Вот дура. Приведи ее сюда.

— Слушаюсь, ваше величество. — Цин подал сигнал евнухам и сцепил руки вновь. Но он должен был выполнять свои обязанности, не делать этого — только усугублять положение. — У меня для вас донесение, ваше величество...

— Донесение? Ты мне приносишь одни только донесения.

— Нас информируют о том, что творится в империи, ваше величество. Это касается маршала Юань Шикая.

Цыси повернулась к нему, что означало внимание.

— Маршал посетил Шанхай, ваше величество. Находясь там, он провел много времени с Баррингтоном.

— Они дружат на протяжении многих лет.

— Маршал — честолюбивый человек, ваше величество.

— Я знаю это. Но он предан мне. Как и Баррингтон. Баррингтон... — произнесла она с нежностью в голосе. — Я должна его увидеть до того... — Она взглянула на своего министра. Цин судорожно сглотнул. Она чуть не произнесла страшное слово. — Что тебя беспокоит? — спросила Цыси.

Она ударила ладонью по подлокотнику кресла, и принц Цин задрожал. Как и все люди, когда-либо служившие Цыси, он научился бояться вспышек ее гнева.

— Эти люди — мои друзья! — прокричала Цыси. — И я не позволю возводить на них клевету. — Несмотря на толстый слой белого грима на лбу вздулись вены. — Не позволю, слышишь, я... — Вставая с кресла, она вдруг слабо захрипела и рухнула на сиденье с глухим ударом, от которого свалилось ее головное украшение.

Евнухи ринулись к ней, но остановились на полпути, боясь пошевелиться. Некоторое время принц Цин тоже не осмеливался сдвинуться с места, но затем увидел, как его тетя напряглась в кресле и начала сползать на землю.

— Помогите ее величеству! — закричал он.

Дамы и евнухи сгрудились вокруг Цыси, подняли ее и понесли в апартаменты. Там ее положили на кровать, но евнухи боялись предпринять что-либо еще. Цыси ничего не говорила, однако ее глаза были открыты и смотрели на них.

Принц Цин послал за врачами, в том числе и за англичанином, который состоял при представительстве. Врачам не дозволялось осматривать вдовствующую императрицу, разумеется, так же, как и императора. Они не могут пройти дальше приемной. Свое заключение им приходилось делать на основании симптомов, описанных Цином.

— С ее величеством случился удар, — сказал доктор Буррос. — Это очевидно.

— Кроме того... — Цин взглянул на него с особым выражением. — Очень неприятно...

— Да, — понял Буррос. — Она не сможет контролировать свои внутренности и будет страдать от расстройства желудка.

— Что же делать? — спросил Цин. — Она поправится?

— Надеюсь, поправится, если будет обеспечен полный покой. Остается ждать и молиться.


Цыси выздоравливала, медленно, но, казалось, полностью. Она пожелала сохранять в тайне случай с ее заболеванием, однако это было невозможно и слухи постепенно просачивались в провинции.

Роберт ждал весточки от Юаня, но от него пока ничего не было. Затем его внимание было отвлечено, к его же удовлетворению, неожиданным интересом Виктории к бизнесу.

— Итак, — объяснила она, — все идет к тому, что я останусь старой девой, и мне следует чем-то заняться в Доме. Ты не мог бы назначить меня управляющей каким-нибудь филиалом?

Роберт озадаченно почесал щеку.

— Ты, видимо, обеспокоен тем, как ко мне отнесутся варвары. Так я и не хочу иметь с ними дела. Позволь мне работать с китайцами. Может, я поеду в Ханькоу и стану управлять там филиалом? Дай мне шанс, Роберт. Я возьму с собой Мартина.

— Вики, Мартин получит причитающуюся ему долю в Доме. Я хочу, чтобы ты это поняла.

— Я и не сомневаюсь, — согласилась Виктория. — Однако хочу, чтобы мы вместе учились бизнесу.


Все оказалось до абсурда просто. Роберту очень хотелось помочь ей, поставить ее на ноги. Как ей показалось, это решение всецело поддержал и Адриан. Роберт ничего не подозревал и продолжал заказывать товары для Адриана. Ему и в голову не приходило, что в Шанхай под флагом Дома Баррингтонов прибыли оружие и боеприпасы. Виктория лично сопровождала первую партию оружия вверх по реке весной 1908 года. Адриан арендовал дом, и она с Мартином въехали в него, возбужденные путешествием по великому водному пути. Но Виктория с нетерпением ждала Тана. Он пришел в их дом поздно ночью через неделю после того, как они прибыли. Мартин уже спал.

— Винтовки здесь, — сообщила она ему. Надежно спрятаны на нашем складе. И я теперь здесь главная. Скажи, что мне делать.

— Теперь остается ждать. Старый дьявол умирает, жить теперь ей осталось недолго.

— Тогда, раз уж нам придется ждать...


Цыси оправилась от случившегося с ней удара, но ей никак не удавалось избавиться от рецидивных приступов диареи, протекавших особенно остро из-за отказа придерживаться диеты, более того, ее застольные пристрастия становились все более и более чудными. В течение 1908 года состояние ее здоровья неуклонно ухудшалось, и даже она сама поняла, что срок ее неминуемо приближается. Теперь в ней проснулось новое увлечение — фотография. О принципах фотографии она не имела ни малейшего представления, однако в непреодолимом желании обессмертить себя хотя бы на целлулоиде она фотографировалась снова и снова, при этом часто приглашала европейских дам на чай к себе в Запретный город, чтобы они запечатлелись с ней на групповой фотографии.

Император пристально следил за приближающейся кончиной женщины, которая сгубила его жизнь. Подтверждением этому стала записка, которую принес принц Цин, расстроившая Цыси. Считалось, что записка написана рукой Гуансюя. В ней говорилось: «Мы были вторым сыном принца Цюня, когда вдовствующая императрица избрала нас на трон. Она всегда нас ненавидела. В нашем прозябании на протяжении последних десяти лет повинны Юань Шикай и еще один человек. Когда придет время, я хочу, чтобы эти люди были тайно обезглавлены».

Цыси взглянула на принца:

— Какая наглость! А кто этот второй?

— Никто не знает, ваше величество. Возможно — Жунлу.

— Жунлу пять лет как мертв. — Тут Цыси догадалась: — Баррингтон! Он имеет в виду Баррингтона? Впрочем, не имеет значения. Император проявил себя во всей своей красе. Я назначу преемника. Принца Пуи.

Цин вытаращил глаза от изумления. Пуи было всего два года от роду, но он являлся внуком принца Цюня. Однако его отец был сыном не сестры Цыси, а наложницы, и таким образом, он не состоял в кровном родстве с вдовствующей императрицей. В любом случае...

— Ваше величество, — вмешался Цин. — Вы не можете назначить нового императора, пока жив Гуансюй.

— Что ж, принц Цин, — согласилась она, — ты абсолютно прав. Хотя это наша обязанность — быть всегда готовым к неожиданностям. Подготовьте декларацию. — Принца трясло, когда он исполнял коутоу перед ней.

Цыси послала за Ли Ляньлуном.

— Как здоровье императора? — спросила она его.

— Как вам будет угодно, ваше величество, — ответил Ли Ляньлун.

Евнухи Гуансюя все были ставленниками Цыси и лечили его так, как того требовала вдовствующая императрица.

— Я думаю, Небесная колесница ожидает его прибытия, — сказала Цыси. Ли Ляньлун сглотнул. Умертвить императора... и о том, кто дал приказ, будет знать только он один. — Ты должен действовать крайне осторожно, — предупредила Цыси. Ее губы скривились, когда она увидела, что евнуха трясет. — Не бойся. Такое случалось и раньше. Ты должен сделать то, что я сказала.

На следующий день, 14 ноября 1908 года, Цыси сообщили, что император умирает. Несмотря на свое оставлявшее желать лучшее самочувствие и невероятную тучность, она двинулась по коридорам в апартаменты Гуансюя в начале шестого утра, в час петуха. Императрица Лунъюй и Блистательная наложница находились возле своего мужа и хозяина, слезы катились по их щекам, когда они исполняли коутоу перед Цыси. Вдовствующая императрица перевела взгляд с одной на другую и подошла к кровати приемного сына. Гуансюй раскрыл рот, будто хотел что-то сказать. Но не сумел вымолвить ни одного звука, так и упал на подушки с раскрытым ртом. Его лицо потемнело, а руки задергались в Конвульсиях. Вскоре он затих.

«Как это мне знакомо», — подумала Цыси, входя на рассвете в зал Верховного совета и окидывая взором принцев и мандаринов, прежде чем сообщить им, во-первых, о кончине императора, а во-вторых, о своём выборе преемника. Она видела, как услужливо поклонились они ей, и почувствовала полную уверенность в их лояльности. Когда они встретились по такому же поводу тридцать три года назад, еще существовала какая-то оппозиция, десять членов совета тогда проголосовали за другие кандидатуры. Да, были люди в то время. Она вспомнила Гуна, Ли Хунчжана, Жунлу, даже ученого Вань Лицюня. Теперь никого из них не осталось, подумала она, взглянув на Цина и младшего Цюня, во всяком случае в совете. В империи были еще достойные люди. Юань Шикай и Баррингтон.

Неужели они что-то замышляли против нее? Составляли планы на дальнейшее после ее смерти? Но она их еще удивит. Например, возьмет и прикажет их казнить... то был бы подходящий шаг, думала она. Юань китаец и он никогда по-настоящему не любил маньчжуров да и ее. Баррингтон... Любил ли когда-нибудь ее Баррингтон искренне? Или просто использовал ее тело, ее желания как ступеньки для больших дел? Да, подумала она, садясь за полуденную трапезу, они заслуживают смерти.

Она окинула взглядом стол перед собой — мириады блюд.

— Что желает ваше величество? — спросил Ли Ляньлун. Он боялся отойти от нее даже на мгновение.

Цыси вздохнула. Она чувствовала себя нехорошо, и это продолжается уже давно. Но теперь, когда этот Гуансюй, этот ненавистный мальчишка, наконец покинул бренную землю, ей, несомненно, скоро станет лучше. А там...

— Не это ли мое любимое блюдо? — спросила она. — Дикие яблоки со сбитыми сливками?

Ли Ляньлун подал знак другому евнуху, и тарелка с обильной порцией была поставлена перед Цыси. Она ела медленно, наслаждаясь, тщательно пережевывала еду, в то время как ее евнухи и дамы ожидали. Она почти закончила, как вдруг поперхнулась и извергла всю пищу. Все ринулись к ней, когда вдовствующая императрица упала без сознания лицом в сливки. Ли Ляньлун дал необходимые распоряжения, и Цыси спешно перенесли в ее залу, вымыли и переодели в одежды вечности. И когда к ней вернулось сознание, Цыси знала: Небесная колесница ждет и ее.

Ли Ляньлуну она продиктовала прощальное послание. В нем она вспомнила свое детство в Уху, когда к ней сватался Джеймс Баррингтон и где она впервые увидела Жунлу. Как ей пришлось бежать от приближающихся тайпинов. Как ее избрали императорской наложницей. Как она родила императору Сяньфэну его единственного сына. Как она боролась за свои права в качестве матери императора, когда Сяньфэн умер. Как она и Нюхуру вместе правили страной. Как переживала она смерть Тунчжи, а затем и Нюхуру. Однако молочные пирожные она не упомянула.

Ее голос понемногу слабел. Она вспомнила о том, как пришлось отстранить от власти Гуансюя. О своих усилиях вернуть Китаю былое величие. Но забыла о «боксерах». Она говорила о молодом Баррингтоне и Юань Шикае, со слезами на глазах о Жунлу и Чжан Цзине. Затем, около трех часов пополудни в час козы, Цыси повернулась лицом на юг, вытянулась и умерла.

Она немного не дожила до своего семидесятитрехлетия.

(обратно)

Глава 14 МАРШАЛ

Цыси мертва! Этот слух просочился из Запретного города, распространился по Татарскому городу, а затем и за его пределами. Сообщение долетело вниз по течению реки до Тяньцзиня, заставив варваров чесать затылки. Почти со времени первого вторжения в Китай им в одиночку противостояла эта женщина. И теперь ее не стало. Ни одна живая душа не обратила внимания на смерть Гуансюя, которая так странно предшествовала кончине его приемной матери, ходили слухи, что его, возможно, убили. Однако всех беспокоила только смерть Цыси.

Известие достигло Шанхая спустя два дня после события благодаря телеграфу. Адриан получил сообщение и принес его брату.

— Ты был ее другом, — сказал Адриан. — Я же ее в глаза не видел.

— Да, — согласился Роберт. — Я был ее другом.

Никто теперь уже наверняка не узнает, что он был больше чем другом. Но он был самым последним ее паладином, ее истинным паладином, в то время как Юань Шикай — лишь инструментом в ее руках. Юань Шикай! Вот момент, которого он ждал.

— Грядут перемены, — предположил Адриан.

— Дом Баррингтонов существовал еще до того, как родилась Цыси, — напомнил ему Роберт. — И Дом Баррингтонов по-прежнему существует сейчас, когда она мертва. Ничего не изменится.

«Если только Юань Шикай не пожелает перемен», — подумал он. Теперь можно было ожидать, что маршал обратится к Баррингтонам.


Вверх по течению Янцзы известие шло медленно, прошел месяц, прежде чем оно достигло Ханькоу. Тан отлучился в горы, и Виктория очень волновалась. Однако по возвращении он был немногословен.

— Мы должны ждать указаний от доктора Суня, — сказал он.

Они ждали. Но это распоряжение так и осталось единственным. Цыси так долго и прочно занимала свое высокое положение, что никто уже, казалось, и мысли не допускал о ее возможной кончине. Кроме того, доктор Сунь находился за пределами Китая, и даже если он узнал о смерти императрицы достаточно скоро, ему пришлось бы долго организовывать свое возвращение. Но самое главное — у него не было реальных планов, как использовать обстановку в стране в свою пользу.

Виктория давно уже это поняла. Доктор Сунь и его люди — лишь теоретики, мечтатели. Они понятия не имели, как следует действовать в реальной жизни.

А сама она имела понятие? Она просто была счастлива, счастлива как никогда раньше в своей жизни. Когда она впервые прибыла в Ханькоу, местные управляющие и занимающиеся делами Дома клерки встретили ее настороженно и с живым любопытством; несмотря на то что всем Китаем непререкаемо правила именно женщина, в бизнесе женщинам, по их мнению, не было места. Однако ее знание законов бизнеса и деловая хватка вскоре снискали ей уважение, хотя все и понимали, что Мартин Баррингтон — вот будущий босс, и всерьез следует воспринимать именно его. Она тешила себя мыслью, что ей удалось улучшить состояние дел. Роберт, судя по письмам, был весьма ею доволен. И не меньше, видимо, доволен тем, что она уехала, потому что ни разу не поинтересовался, хочет ли она вернуться в Шанхай.

Без сомнения, в городе примерно знали о ее порочной связи. Но у нее не было мужа, и она считалась полной хозяйкой своей жизни. Ни одна душа не могла даже заподозрить связь между визитами Тана и оружием на одном из складов просто потому, что оно оставалось нетронутым. Только она знала, что. оружие ожидает распоряжения доктора Суня. Которого, думалось ей, может и не поступить.

Итак, она жила более свободно, чем прежде, с уверенностью в том, что Тан вернется в ее объятия хотя бы раз в месяц. Она принимала меры, чтобы избежать новой беременности, а также, чтобы Мартин ненароком не встретился со своим отцом; Тан не проявлял ни малейшего интереса к мальчику. Похоже, Мартин догадывался о ее грешке, но для него она была тетей, а не матерью. И она Баррингтон. Он даже гордился ее скандальной известностью. Как только первая эйфория сошла, она готова была согласиться, чтобы ничего никогда не менялось в ее нынешней жизни.

И хотела надеяться, что никогда больше не увидит Адриана.

Создавалось впечатление, будто все затаились в тягостном ожидании. И прежде всего приходилось ждать решения предсказателей, которые никак не могли определить самый благоприятный день для похорон вдовствующей императрицы и императора. До определения этой даты все дела в империи остановились. Насколько знал Роберт, принц Цюнь взял в свои руки контроль над правительством от имени своего сына, императора Пуи. Это, разумеется, противоречило всем догматам конфуцианства, но к этому времени по большей части догматы были попраны самой Цыси.

Жизнь в стране продолжалась по инерции. Прошел год, отмеченный лишь незначительными волнениями, наконец был назначен день похорон.

— Ты поедешь в Пекин? — спросила Моника.

— Думаю, я обязан быть там, — решил Роберт. Как бы то ни было, он хотел видеть собственными глазами, что происходит.

Моника не стала его отговаривать. Она никогда не пыталась выяснить подробности его отношений с императрицей, хотя знала, что он входил в число ее ближайших доверенных людей. Однако Моника была весьма сдержанным человеком. В двадцать четыре года она приобрела еще большую стать и очарование, а также заняла положение хозяйки Дома Баррингтонов. Своими гладкими золотисто-каштановыми волосами и белой кожей, на которой веснушки казались не более чем пыльцой, в своих парижских платьях она притягивала взгляды куда бы ни шла, а приглашение к ее столу очень высоко ценилось. Роберту нравилось думать, что она — воплощение его прабабушки, которая, как ему рассказывали, в свое время отличалась таким же цветом волос и белой кожи и не меньшим числом желающих побывать у нее в гостях.

Но Роберту иногда казалось, что ее увлечение светской жизнью показное, и она считает, что это он хочет видеть ее душой общества. В уединении своих личных апартаментов она была терпеливой и любящей матерью. У Джеймса была гувернантка — англичанка леди Гарриет Стрингер, вдова, приехавшая из Гонконга. Моника почти всегда присутствовала в классной комнате во время занятий и часто продолжала урок после того, как миссис Стрингер заканчивала. Молодая мать с готовностью приглашала молодых тренеров учить мальчика игре в футбол и крикет. Она хотела, чтобы он получил всестороннее развитие.

Самое ценное, по мнению Роберта, было то, что, став его женой, Моника осталась той же девочкой, за которой он ухаживал на берегу реки Ханьхэ, думал, что потерял ее навсегда, и вдруг по счастливому стечению обстоятельств связал с ней жизнь. Прошло восемь лет, а они любили друг друга со все поглощающей страстью.

— У тебя вечный медовый месяц, — насмехался над братом Адриан.

— Мог бы и сам попробовать, — парировал Роберт с обычным для него чувством юмора.

Адриан смотрел на Монику ленивыми глазами.

— Возможно, — говорил он, — если мне посчастливится встретить другую Монику.


Роберт спросил Монику, не хочет ли она поехать с ним в Пекин, но жена предпочла остаться дома.

— У меня с этим городом связаны только дурные воспоминания.

Итак, он отправился один, взяв с собой только слуг, на сампане торгового дома по Великому каналу. Стояло начало ноября 1908 года, почти год прошел со дня смерти Цыси. Когда он прибыл в столицу, там уже собрались вельможи из всех уголков империи.

В день, когда процессия должна была выступить из города в сторону маньчжурского кладбища, улицы оказались запружены. Народ удивленно взирал на несметное число солдат, кавалеристов с развевающимися на ветру вымпелами, принцев и принцесс династии в белых траурных одеждах, мандаринов и наместников, буддистских жрецов и лам, в том числе и Далай-ламу, в шафрановых робах, всех с гирляндами цветов и под парадными зонтами, на тысячи евнухов, домашний скот, верблюдов и коз, а также музыкантов, играющих скорбные мелодии.

Траурное шествие длилось четыре дня. По пути вдоль колонны располагались плакальщики, которые жгли бумажные деньги, бумажных слуг, бумажную еду и бумажную одежду, которые должны сопровождать Цыси в мире ином. Расходы шокировали. Роберту сообщили, что общая сумма составляла два миллиона таэлей, из которых лишь четверть ушла на похороны императора, остальное пошло на поминовение Цыси.

И наконец, в 7 часов утра 9 ноября 1908 года вдовствующую императрицу замуровали в склепе, где уже лежали Сяньфэн и Цыань.


Пришло время возвращаться домой, а также настал подходящий момент для встреч и дискуссий. По пути из Пекина на кладбище следовало скорбеть, и не более. Но после того как склеп замуровали и императорский двор повернул в Пекин, Роберта вызвали к принцу Цюню. Он никогда не был знаком с этим принцем и, естественно, в глаза не видел нового императора. Роберт исполнил ритуал коутоу в императорском шатре перед таращившим глазенки трехлетним правителем империи и был препровожден в отдельный кабинет принца.

— Роберт Баррингтон! — приветствовал Цюнь. — Бывшая императрица говорила, что на вас можно полностью положиться при любых обстоятельствах и возможных затруднениях, переживаемых династией.

— Моя семья всегда поддерживала династию, ваше превосходительство, — осторожно согласился Роберт.

— Наступили тревожные времена. Успокоение для меня только в том, что есть люди, которым я могу верить, — продолжил Цюнь. — При необходимости я за вами пришлю, Баррингтон.

Роберт учтиво поклонился.

Ему пришло на ум, что регент — трусливый человек, ищущий поддержки своему режиму и толком не знающий, как этой поддержкой воспользоваться. На следующий день Роберт предпочел двигаться несколько в стороне от остальных участников процессии, которая теперь утратила подобие какого-либо порядка и превратилась в произвольно бредущую толпу. Вскоре к нему присоединился Юань Шикай. Маршал был в форме, и его сопровождала на марше рота солдат — очень красиво выглядевших людей, как и маршал одетых в форму хаки и вооруженных винтовками со штыками, разительно отличавшихся от кое-как одетых знаменных.

Роберт, конечно же, видел Юаня на расстоянии во время их выхода из города, но не пытался подъехать к нему. Он считал, что Юань должен подойти к нему первым. Именно это он сейчас и сделал.

— Конец эры, — заметил Юань. — И, возможно, для тебя в большей степени, чем для кого бы то ни было. Ты не забыл нашу беседу два года назад, Баррингтон?

— Нет. Надеюсь, и ты тоже, Юань.

— Твои чувства тогда вызвали во мне уважение, — подтвердил Юань. — Итак... Насколько я понимаю, ты беседовал с регентом. Как он тебе?

— Он нащупывает свой путь. Как я себе представляю, нам всем придется заниматься тем же некоторое время.

— Кому-то в меньшей, а кому-то и в большей степени, — сказал Юань. — У меня тоже состоялась беседа с принцем Цюнем. — Он посмотрел на далекие многоярусные крыши пагод Пекина, только что появившиеся в поле зрения. — Я снят со всех постов.

Роберт в ужасе обернулся на него.

— Со всех постов, — подтвердил Юань. — Я больше не наместник и больше не маршал. Разумеется, мне приказано распустить личную армию.

— Но почему? — не мог прийти в себя Роберт.

— Это за пределами моего понимания.

— Что же ты намерен предпринять?

— Подчиниться, что же еще? — вопросом ответил Юань. — Особенно в свете нашей беседы. — Роберт бросил на него испытующий взгляд. Лицо Юаня выглядело вежливо спокойным. — Я собираюсь путешествовать.

— Ты собираешься покинуть Китай?

— Нет, я не имею желания покидать Китай. К тому же Китай — обширная страна. А я не знаю ее достаточно хорошо. Возможно, не знаю вообще. Всегда не хватало времени. Теперь, когда я в отставке, стоило бы открыть ее для себя. Ты не согласен?

Роберт не знал, что и сказать. Решение об отставке Юаня было просто абсурдным, и он догадывался, сколь глубоко оскорблен маршал, всю свою жизнь посвятивший служению династии и уволенный, даже не услышав слов благодарности.

Внезапно Роберт почувствовал себя совершенно одиноким. Не осталось ни одного сведущего человека, такого как Чжан Цзинь или Ли Хунчжан либо старый адмирал Дин, с кем бы он мог обсудить ситуацию. Вернувшись в Шанхай, он упомянул об отставке Юаня Адриану, но реакция младшего брата оказалась именно такой, как он и ожидал:

— Ну и скатертью дорога.

Роберт не стал возражать, однако мог с уверенностью сказать: если Юань Шикай беспрекословно принял отставку, значит, он заранее тщательно подготовился к этому.


— Госпожа, — обратился к хозяйке дворецкий Ло Ляньли. — Здесь Юань Шикай.

Виктория, нахмурившись, оторвалась от бухгалтерских книг.

— Здесь? Или ты имеешь в виду в Ханькоу?

— Он здесь, госпожа, — подтвердил Ло. — Хочет поговорить с вами.

Виктория резко выдохнула. Что же это ему взбрело в голову? Он должен знать, что она его недолюбливает. И сейчас, когда маршал утратил свои былые позиции в правительстве, она даже не боялась его. Почти все три года, прошедшие со дня похорон Цыси и отставки Юаня, о нем почти не было слышно. Считалось, что он стал вполне частным лицом, как и было приказано.

Эти три года прошли удивительно спокойно, особенно в верховьях Янцзы. Ходили, конечно же, слухи о растущих долгах правительства, о всплесках анархии в нескольких провинциях... Виктория не сомневалась, что в насаждении анархии активно участвует ее Тан, прежде всего на юге страны. Он теперь навещал ее реже, поскольку разъезжал по стране в поисках новых соратников там, где зрело недовольство. И за эти три года Виктория закупила еще три партии оружия, теперь хранящегося на ее складах. Все, что для этого требовалось, — посетить Шанхай, улыбнуться Роберту и Монике, похвалить маленького Джеймса... и побывать в объятиях Адриана к вечеру. Без сомнения, она попала в руки к дьяволу. Ей уже даже нравилась сексуальная деградация, произошедшая с ней, и она жила ожиданием этих встреч, поскольку отношения с братом разительно отличались от того небрежного обладания, которым время от времени удостаивал ее Тан. И все-таки это было ради Дела, которому она служила.

Если, конечно, это Дело когда-либо существовало. До сих пор не поступало никаких указаний от доктора Суня, о нем вообще никто ничего не слышал. По словам Тана, планы Суня предусматривали выжидание подходящего момента — наивысшей точки кипения недовольства глупостью пекинского режима. Но, по мнению Виктории, пекинский режим всегда был глупым, даже при Цыси. Люди привыкли к нему. Она не могла себе представить, с чего бы вдруг народ мог закипеть.

Она этого и не хотела. Виктория сейчас всем довольна. Ей тридцать семь, еще не утрачена былая красота — небольшая полнота лишь контрастней подчеркивает линию бедер и бюста. То, что грудь начала немного провисать, похоже, не беспокоила двух мужчин ее жизни. У нее есть муж, по крайней мере, в ее глазах; есть любовник, даже пусть это родной брат; и у нее есть сын, хоть он и зовет ее тетей. Она намеревалась открыть ему правду, когда он станет мужчиной; время придет осенью нынешнего 1911 года — Мартину должно было исполниться семнадцать лет. Она уже не жаждала революций или какого-то другого поворота в жизни. Визит же Юань Шикая мог означать именно такой поворот.

Однако беды не случится, если она его выслушает.

— Пусть войдет, — приказала она, закрыв книгу.

Ло поклонился, открыв дверь для Юаня. Виктория встала и подумала о том, каково оно, падшее величие. Юань был в цивильном костюме и выглядел довольно старым, очень толстым, седым китайцем с бородкой — представитель класса мандаринов. На это указывало только то, что халат был из шелка, а на ногах красовались дорогие ботинки.

— Здравствуйте, мисс Баррингтон, — поприветствовал он.

Виктория, девятью дюймами выше него, позволила взять свою руку.

— Господин Юань. Рада видеть вас. Не знала, что у вас есть дела в Ханькоу.

— У меня дела повсюду, мисс Баррингтон. Поскольку я уже не у дел.

Она указала ему на стул:

— Итак, если Дом Баррингтонов может чем-нибудь помочь вам...

— Я знаю. Ваш брат остается моим ближайшим другом. У нас много общих забот. Мисс Баррингтон, я снял дом в Ханькоу на неделю-другую, пока буду заниматься здесь делами. Был бы польщен, если вы пообедаете со мной.

— Ах... — Виктория судорожно искала какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отказ не выглядел откровенно грубым.

— Завтра вечером, — продолжил Юань. — Меня попросил передать вам привет ваш брат. Я видел его на прошлой неделе в Шанхае.

«О каком брате идет речь?» — подумала она.

— Роберт также попросил меня передать привет его сыну, который с вами. Ведь он здесь?

— Да, Мартин изучает наш бизнес. Он всего лишь приемный сын Роберта. Вы знаете об этом?

Юань вяло улыбнулся:

— Конечно, знаю. Но приемных детей иногда любят не меньше, чем своих собственных. Был бы очень польщен, если вы возьмете с собой мальчика на обед завтра. Позвольте, ему сейчас...

— Мартину шестнадцать, господин Юань.

— В шестнадцать детство уже позади, и перед юношей простирается путь мужчины. С нетерпением жду знакомства с ним.


Виктория сочла присутствие Мартина на ее встрече с отставленные маршалом полезным. Определить бы, что у Юаня на уме. Она была в замешательстве. Ей бы хотелось связаться с Шанхаем, но между Ханькоу и Шанхаем не было телеграфной линии, а без нее на получение ответа от братьев потребуется несколько недель. До этого момента здешняя изоляция от внешнего мира казалась ей благом.

Ей также хотелось получить совет и от Тана. Но, как и обычно, она не имела понятия, где он и когда вернется. Оставалось полагаться только на себя.


Виктория настояла на том, чтобы они с сыном оба были одеты по-европейски, тем самым напоминая Юаню, что он имеет дело с Баррингтонами. Их рикшу сопровождали несколько слуг.

Дом Юаня располагался на берегу реки и выглядел роскошно. Он утверждал, будто арендовал его, но Виктория знала, что этот дом пустовал более года и несколько месяцев назад был неожиданно полностью отремонтирован и меблирован. Следовательно, Юань планировал этот визит заранее, вопрос заключался только в том, купил ли он этот дом для себя.

Непрестанно кланяющиеся слуги провели их через богато обставленный холл во внутренние покои, где маршал, одетый в малиновый халат и синие панталоны, но без военных регалий ожидал их. Виктория огляделась. Как она и подозревала, они оказались единственными гостями.

— Вы так красивы, Виктория, — сказал Юань. — Можно я буду вас называть по имени? Я так давно знаком с вашей семьей. А это Мартин? — Юань взял мальчика за руку. — Много слышал о тебе, молодой Баррингтон. — Услышав такое обращение, Мартин засветился. — Ты собираешься стать торговцем, когда вырастешь? Или знаменитым моряком, как твой отец? — Юань вяло улыбнулся. — Или, возможно, как я, знаменитым солдатом?

— Я хотел бы стать моряком или солдатом, господин Юань, — сказал Мартин. Виктория тщательно наставляла его, заставляя запомнить, что Юань теперь гражданский человек, а не маршал, министр или наместник, поэтому при обращении к нему никакие титулы не используются.

— Человек всегда может стать тем, кем хочет. При наличии достаточной решимости, — отозвался Юань. — Для вас подготовлены некоторые развлечения.

Их проводили в соседнюю комнату и усадили в удобные кресла; Юань расположился между Викторией и Мартином. Виктория никогда не позволяла Мартину пить веселящие напитки, но ей и не хотелось портить вечер игрой в строгую тетку, поэтому она молча наблюдала, как он потягивает спиртное, как розовеют его щеки и как они начали краснеть с началом «развлечений». К своему неудовольствию, она вскоре поняла, что это эротическая постановка, в которой чередовались весьма откровенные шутки и сцены, то и дело мелькали обнаженные части тел как мужчин, так и женщин — все актеры и актрисы были молоды и очень привлекательны.

Мартин был очарован, сам Юань взирал на все спокойно, с полусонным одобрением.

— Вы находите это очаровательным? — спросил он, когда актеры удалились.

— О да, сэр, — поспешно ответил Мартин, пока Виктория даже не успела открыть рот.

Юань встал.

— Пошли. У меня есть игрушки, которые понравятся тебе больше. — «Игрушки» оказались реликвиями разнообразных военных кампаний маршала. Как они попали в Ханькоу, оставалось для Виктории загадкой, поскольку дом Юаня находился явно не здесь, а некоторые экспонаты оказались довольно громоздкими. А Мартин был вновь очарован, когда ему позволили взять в руки и достать из ножен саблю маршала и осмотреть револьвер Юаня.

— Не тревожьтесь, Виктория, — успокоил Юань, — он не заряжен.

Затем им предложили посмотреть альбом с фотографиями, пригласили к богатому столу. За обедом пришлось выпить еще изрядное количество рисовой водки.

— Я буду солдатом, — заявил Мартин. — И хочу служить с вами, господин Юань.

Юань улыбнулся:

— К сожалению, это невозможно: я в отставке.

— Но вы же будете воевать вновь, если империя окажется в опасности.

— Если меня призовут, то конечно. А пока... я могу только пытаться как-то тешить себя. Тем не менее ты бы пошел со мной на войну, Мартин?

— А это возможно? — Глаза Мартина загорелись.

— Думаю, маршал говорит о своих воспоминаниях, — заметила Виктория.

Юань продолжал улыбаться:

— Солдат, даже в отставке, обязан всегда поддерживать свое тело здоровым, а ум — острым, Виктория. И, как правильно сказал Мартин, если меня позовут оборонять страну, я должен быть в готовности. Итак, завтра я иду на охоту. Возможно, Мартин захочет составить мне компанию.

— О, сэр, мне можно? — закричал Мартин.

— На охоту? — тревожно спросила Виктория.

— На птиц. Это всего лишь проверка умения владеть стрелковым оружием. Ты знаком с огнестрельным оружием, Мартин?

— Я стреляю по мишеням каждый день, сэр, — гордо ответил Мартин.

— Тогда очередным этапом должна стать стрельба по движущейся цели. Ты согласен?

— Разрешите, тетушка Вики? — взмолился Мартин.

Виктория не могла решиться. Отказать — значит выразить неблагодарность Юаню. Да и что страшного в охоте на птиц...

— Не беспокойтесь попусту, Виктория, — сказал Юань. — Я за ним хорошенько присмотрю. Я бы пригласил и вас, но, чтобы добраться до добычи, нам придется брести по болоту, иногда по грудь в воде. Сомневаюсь, что вам это понравилось бы.

— Уверена, что нет, — согласилась Виктория.


Они покинули дом Юаня вскоре после трапезы.

— Я никогда так не развлекался раньше, — сказал Мартин.

Виктория поняла, что он очень пьян: после рисовой водки им предложили сливовое вино. Ей хотелось собрать все мужество и спросить юношу: о чем он думал, что чувствовал при виде обнаженных девушек. Секс оставался той сферой, о которой она не осмеливалась с ним говорить. Она просто не знала, как это делать, и боялась, что сын может, в свою очередь, задать ей вопросы. Но Юань прав, Мартину уже шестнадцать, и он почти мужчина. По китайским стандартам он даже запаздывал в созревании: к настоящему моменту он должен был уже утратить девственность. Но она ему этого не позволяла, чересчур опекая сына. И вот на нее обрушивался кризис.

Однако не сегодня же вечером обдумывать это, решила она: Виктория тоже перебрала спиртного.

— Постарайся делать все так, как тебе скажет господин Юань завтра, — предупредила она Мартина.

Виктория удивлялась, почему ей никак не удается уснуть, особенно после всего выпитого. Просто она предчувствовала, что ее маленький сын вот-вот станет мужчиной. Неужели после единственного дня блужданий по болоту?


Охотники собирались отправиться на весь день. Ло Ляньли отдал поварам распоряжение приготовить еду Мартину с собой, и мальчик уже был в седле, когда прибыл Юань с экипировкой. Он помахал рукой Виктории, наблюдающей за ними с веранды, и всадники двинулись по улице к городской стене.

— Твоя тетя — очень красивая женщина, — заметил Юань. — И очень заботливо относится к своему племяннику.

— Иногда мне кажется, что она старается занять место моей родной матери, — согласился Мартин.

— Ты никогда не знал своей матери?

— Нет, сэр. Говорят, она умерла во время родов. Но моей настоящей матерью была Чжан Су.

— Ах, да. Как грустно. Ты очень по ней тоскуешь?

— Она была моей настоящей матерью, — с достоинством ответил Мартин.

— Ты прав, — согласился Юань. — Человек не должен забывать свою мать.

Все в Мартине ликовало. Знаменитый человек общался с ним как с равным. Именно в этом он нуждался. Вероятно, только по приезде в Ханькоу он начал наедине с собой пытаться оценить свое положение, свое место в реальной жизни.

Раньше он был слишком маленький, чтобы задумываться о своем месте в жизни. И ему исполнилось всего шесть лет, когда его «настоящая» мать умерла, а отец вернулся в Шанхай с бельгийской женщиной. Моника пожелала, чтобы он называл ее мамой тоже, и всегда была с ним очень добра. Но он все-таки считал ее тетей, как считал тетей Викторию.

Он также всегда считал ее не родной, а всего лишь игрушкой для отца. И ему в голову не приходило, что она может посягнуть на его положение или права в семье. Шли годы, и он начал понимать некоторые вещи. Это началось с рождением Джеймса. Мартин считал его братом, пока не услышал, как слуги обсуждали ситуацию и сошлись на том, что Джеймс — будущий хозяин Дома, потому что он чистокровный варвар.

Так впервые он осознал: полукровное происхождение в этом мире имеет значение. С этого момента, глядясь в зеркало, он обнаруживал все больше китайских черт в своем лице. И все больше в нем росло отчуждение в отношении тети Моники и ее сына.

Он полагал, что о его чувствах никто не догадывается, как вдруг его внезапно отправили в Ханькоу с тетей Викторией. Он не знал, что делать, кому верить. Отец однажды зашел к нему в комнату и сказал:

— Ты взрослеешь, Мартин. Я собираюсь послать тебя в Ханькоу учиться делу. С тобой поедет тетя Виктория. Она будет руководить конторой в Ханькоу.

Первой реакцией Мартина стала огромная радость. Ему было всего тринадцать, а отец уже обращался с ним как со взрослым. Только позже он догадался: его просто-напросто выпроводили из делового центра Дома Баррингтонов в один из самых удаленных филиалов. К тому же со временем до него дошло, что его фактически ничему не обучают. Тетушка Вики вела дела дома и в свободное время выступала в роли его гувернантки. А он оставался всего лишь побочным ребенком Баррингтонов, отодвинутым в сторонку.

Тетушка Вики была необычайно добра к нему. Слов нет, как он и сказал маршалу, она заботилась о нем так, как никто другой, разве только Чжан Су. Но его это почему-то даже раздражало. Тетушка Вики, несмотря на свою красоту и бесспорные грехи, — слуги просветили его, сообщив, что у нее любовник китаец, — оставалась бездетной, и все шло к тому, что она останется старой девой. Кроме того, юноше казалось, как последняя женщина, урожденная Баррингтон, она сожалела о том, что рыжая бельгийка занимается ее делами и попирает ее права. А возможно, она выполняла план отца удалить старшего сына из Шанхая и не подпускать его близко, пока не подрастет Джеймс.

Эти подозрения и вызванное ими негодование нарастали исподволь, по мере того, как рос сам Мартин. И постепенно в его душе зародилась ненависть к своей тетке. Она, казалось Мартину, старается не дать ему взрослеть, не дать почувствовать себя Баррингтоном. Он даже подумывал о побеге от нее и возвращении в Шанхай назло отцу. И если пока еще этого не сделал, то единственно из-за боязни разозлить Роберта Баррингтона. Но однажды, когда он повзрослеет... И вот сейчас рядом с ним человек, не менее знаменитый, чем его отец, да, кроме того, готовый обращаться с ним на равных.

Выехав из города, они направились в сторону болот, которые лежали у подножия холмов, простиравшихся на север и переходящих в горы. Юаня сопровождали многочисленные слуги. Выстроившись цепочкой, они первыми вошли на болота, крича и ударяя в барабаны. Мартин был еще больше польщен, обнаружив, что является единственным гостем, и почувствовал гордость, когда последовал за Юанем в грязную воду. За ними шли четверо слуг, держа над головой ружья и патроны. По мере продвижения вода поднималась выше и выше и теперь доходила им до груди. Мартин подумал, что сказала бы его тетка, если увидела их сейчас.

Но вот Юань поднял вверх руку. Все остановились. Слуги тут же подали ружья хозяину и его гостю, поскольку над головами взлетела стая гусей. Юань выстрелил первым, а Мартин мгновеньем позже. Три птицы, беспомощно хлопая крыльями, упали в камыши. Остальные разлетелись в стороны.

— Хороший выстрел, — похвалил Юань, меняя ружье на заряженное.

Мартин последовал его примеру и возразил:

— Думаю, все они ваши, сэр.

— Нет-нет. Одна из них твоя, — заверил маршал.

Они побрели по болоту дальше. Слуги шли за ними и подбиралиубитых птиц. Охота длилась несколько часов, и в конце концов Мартин насквозь промок и вымотался, плечо болело от ружейной отдачи. Юань выглядел как ни в чем не бывало, когда они вышли из воды на сухую землю, на остров посередине болота.

Слуги занялись делом. Одни ощипывали и потрошили птиц, другие разводили костры, причем не только для приготовления пищи: охотников дожидались два огромных котла с горячей водой.

— Нам нельзя простужаться, — сказал Юань.

Маршала окружили полдюжины очень симпатичных молодых женщин, которые начали ловко освобождать его от мокрых одежд. Не менее привлекательные девушки принялись стягивать с Мартина его халат. Он не знал, что делать. Тетка всегда запрещала ему раздеваться в присутствии служанок или ее самой. А потом он был до сих пор возбужден спектаклем, увиденным прошлым вечером, и улыбки да хихиканье девушек доставляли удовольствие.

— Я не захватил смену одежды, — попытался протестовать он.

— Не имеет значения. День сегодня теплый, и наша одежда скоро просохнет, — успокоил Юань. Маршал стоял уже голым. Его тело было не очень красиво — короткое и полное, — но это мало заботило женщин, опрокидывавших на него ведра воды и тщательно намыливавших своего хозяина.

Мартин совсем смутился. Стоять голым перед женщинами само по себе неловко да еще, в отличие от маршала, который полностью контролировал себя, юноша не мог сдерживать эрекцию, когда нежные пальцы намыливали и, бесспорно, исследовали его тело, лаская ягодицы и пенис.

— Они истощат тебя, если дать волю, — предупредил Юань. — Не позволяй этого. — Затем бросил девушкам: — Его услуги вам еще понадобятся.

Девушки еще немного похихикали, но прекратили заигрывать с ним. Мартин опустился в чан, только было с облегчением сел на колени, как возбуждение вернулось к нему, так как две девушки скинули одежду и оказались рядом с ним. Они были не старше него самого, но созревшие телом. Их твердые маленькие грудки то и дело касались его плеч и спины, когда они опять принялись его мыть, взвизгивая от смеха. Неосознанно он обнял гибкое тело, ладони сошлись на бедрах девушки, затем на ягодицах, а его пальцы скользнули между ягодицами, вызвав ее довольный смех, и эрекция усилилась еще больше.

Он поднял глаза вверх и увидел подошедшего маршала, хотел что-то сказать, но не успел: ласковые руки вызвали эякуляцию. Мартин застонал от удовольствия, а Юань спокойно улыбнулся и пригласил его подняться на ноги.

— Я предупреждал, — сказал маршал. — Но ты еще мальчик. Твое ружье будет опять заряжено через полчаса. Если же я позволю им это, то больше ни на что не буду годен до конца дня. Давай поедим.

К острову подплыла лодка, из нее высадились слуги, расстелили циновки на земле. Намечался грандиозный пикник. Когда Мартин вышел из чана, игривые девушки завернули его в огромное полотенце, и он сразу просох. Однако его одежда, выстиранная девушками, пока его мыли, висела на кустах. Он понял, что вынужден есть голым, как и маршал, уже удобно устроившийся на подушках и приглашавший его занять место рядом с собой.

Солнце жарко пригревало, и Мартин ощущал в теле после всего случившегося блаженную истому. Но был голоден и хотел пить. Он уже не испытывал стеснения. Девушки, тоже обнаженные, стояли на коленях перед своими господами, поднося чаши с теплой рисовой водкой и лакомые куски еды.

В ходе трапезы к ним присоединились юноши и молодые мужчины, также голые и возбужденные — как и Юань теперь. Маршал улыбнулся:

— Что может быть лучше простых радостей жизни, Мартин? Свежий воздух, хорошая еда и напитки, приятная компания... Скажи мне, ты предпочитаешь девочек или мальчиков?

Мартин торопливо проглотил кусок жареной свинины:

— Мальчиков, сэр?

— Никогда не пробовал с мальчиком? — Юань поднял глаза, поманил мальчика младше, чем Мартин, и приказал ему: — Послужи молодому Баррингтону.

Мальчик улыбнулся и встал на колени перед Мартином. Тот представления не имел, как себя вести, и выставил вперед палочки для еды, точно обороняясь. Но мальчик мягко взял их из его рук и положил на циновку, затем поцеловал его в губы, тепло и нежно. Он легко толкнул Мартина на спину, продолжая целовать его, и лег на него, ногами сжимая его гениталии. Мартин задохнулся от стыда и растущей страсти, и ему не осталось ничего другого, как обхватить своими руками мальчика.

— Теперь можешь лечь на него, если хочешь, — сказал Юань. — Чем больше разнообразия, тем больше удовольствия получишь. — Мальчик отпустил Мартина и встал на колени, Мартин взглянул мимо него на остальных мальчиков и девушек, которые наблюдали за ними, некоторые с улыбкой, другие с серьезными лицами. — Но, может, ты предпочитаешь девушку? — спросил Юань. — Поскольку это первый раз, возможно, с девушкой будет легче. Яньлин, — кликнул он.

Одна из девушек, мывшая Мартина, вышла вперед. Именно ее он ласкал в чане, почти не обратив внимания, как она выглядит. Теперь он взглянул на длинные черные волосы, симпатичное лицо, полные груди и бедра... И она тоже опустилась перед ним на колени, чтобы поцеловать и затем лечь на него, делая своими бедрами те же движения, что и мальчик, водя при этом своими сосками по его груди. Наконец она раздвинула ноги, чтобы принять его внутрь. Мартин задохнулся в экстазе, поворачивая голову из стороны в сторону... и увидел маршала, взбирающегося на стоящего на коленях мальчика рядом.


— Знал бы ты, как я завидую тебе, — произнес Юань, когда они потягивали сливовое вино. — Быть шестнадцатилетним... Тебе понравилась Яньлин?

— Я никогда не ощущал ничего столь восхитительного, сэр.

— Тогда ты должен иметь ее снова. Я отдаю ее тебе. У мужчины должна быть женщина, — серьезно объяснил Юань. — Чтобы она была рядом, когда бы у него ни возникло желание. В твоем возрасте, когда ты ощутил это удовольствие однажды, тебе вновь захочется, причем очень часто. Вообще-то сомневаюсь, что одна Яньлин сможет тебя удовлетворить. Которая еще тебе нравится? — Он указал на мальчиков и девочек, стоящих на коленях у края циновки, ожидая вызова. — Не беспокойся, Яньлин не будет ревновать. Если ты сильный мужчина, а я тебя именно таким и представляю, она рада будет отдохнуть время от времени.

— Сэр, я не могу. Моя тетя не позволит мне иметь служанку для... развлечений.

— Говори прямо, сынок, для секса. Твоей тете не нравится секс?

— Не знаю, сэр. — Он не решился распространяться о грешках Виктории. — Но она скажет, что я слишком мал. Моя тетя — варвар, сэр. А варвары считают, что шестнадцать лет слишком мало. Для всего, — добавил он уныло.

— Очень грустно. Человек не может быть слишком молодым для чего-либо, если обладает необходимыми физическими и умственными способностями. Ты же, без сомнения, ими обладаешь. — Мартина распирало от гордости. — Ты не задумывался о своем будущем, Мартин? — спросил Юань.

Мартин не знал, насколько откровенен он может быть с этим человеком, но, в конце концов, он ведь близкий друг его отца.

Юань улыбнулся:

— Похоже, у тебя есть повод для беспокойства. Твой брат станет следующим хозяином Дома. — Он взглянул на Мартина своими спокойными глазами. — Твой отец сказал мне об этом. — Мартин сглотнул. — Ну, я считаю это естественным, — сказал Юань. — И он также мне пожаловался, что не знает, как поступить с тобой. Он опасается, что если ты останешься в бизнесе, то могут возникнуть трения. Но какая же еще карьера открыта для Баррингтона?

— Мой отец сам служил императрице в военном флоте, сэр, — с готовностью ответил Мартин.

— Он-то служил. Но сейчас нет военного флота. А армия... толпа выродков. Но тем не менее не хочешь ли ты служить мне, Мартин? О, конечно, официально я уволен с моих постов, потому что те людишки, которые сейчас правят в Пекине, завидовали мне и боялись меня. Но я знаю, они не смогут обойтись без меня. Мощные силы разрывают Китай, и принц Цюнь не тот человек, который сумеет с ними справиться. Рано или поздно я ему потребуюсь, он призовет меня на помощь. И я готов действовать, Мартин. Больше того, я поддерживаю мою армию в боеготовном состоянии. Она сейчас рассредоточена в нескольких лагерях, но боеспособна, и когда династия обратится ко мне, я сумею спасти Китай. Ты хочешь помочь мне выполнить эту задачу, Мартин?

— Ох, сэр! Это возможно?

— Конечно. Я произведу тебя в офицеры моей охраны. Ты станешь носить военную форму, саблю и револьвер. У тебя будут, разумеется, свои слуги. — Юань взмахнул рукой. — Трех я тебе дам, и еще трех ты выберешь сам. Ты получишь денежное содержание, соответствующее твоему имени и званию.

Мартин не верил своим ушам. Уж не сон ли это?

— Вы говорили об этом с моим отцом, сэр?

— Зачем? Нет. Я подумал об этом только после встречи с тобой, поняв, что ты подходишь.

— Тогда... сомневаюсь, согласится ли он, сэр. Наверняка скажет, что я слишком молод. А что касается тетушки Вики...

— Гм, — прокомментировал Юань. — Я понял твой намек. А если мы вместе попросим их, а ты выскажешь свое согласие со мной... У тебя есть желание служить у меня?

— Ничего бы я так не хотел, как служить у вас, сэр.

— Хороший ответ, молодой Баррингтон. И я бы не хотел ничего больше, чем иметь тебя при себе. И коль скоро мы оба полны решимости, то должны достичь своей цели.

Мартин сокрушенно кивнул головой:

— Мой отец очень упрямый человек.

— Разумеется. Но он в Шанхае. Это в семистах милях отсюда.

Мартин взглянул на маршала:

— Зато моя тетя здесь, и она не менее упряма. Она-то уж наверняка будет против.

Юань улыбнулся своей обычной улыбкой:

— Даже твоя тетя вынуждена будет смириться со свершившимся фактом. Я покидаю Ханькоу сегодня ночью. Фактически я его уже покинул. И не вернусь к себе домой, а продолжу путь на север, в провинцию Шэньси, где обучаются мои солдаты. Это будет далекий и тяжелый путь. Ты готов преодолеть его?

— С радостью, сэр, но...

— Тогда присоединяйся ко мне.

— Но... — Мартин облизнул губы в лихорадочном возбуждении, — моя одежда! Мои...

— Ты будешь переодет в военную форму немедленно, как мой адъютант. Я понимаю, у тебя есть кое-какие личные вещи, которые тебе дороги, но придется с ними расстаться, тебе пришлось бы это сделать, даже если бы у тебя было разрешение отца идти со мной. Итак, мальчик, у тебя хватит мужества сделать это?

— Но тетушка Вики не даст мне разрешения, сэр.

— Я только что объяснил тебе: не надо спрашивать разрешения у тетки, Мартин. Ты просто поедешь со мной. Думаю, было бы правильно написать ей письмо и объяснить свой поступок, иначе она станет беспокоиться. В моих сумках есть ручка и бумага, а я позабочусь, чтобы твое письмо было доставлено сегодня вечером.

— Она очень разозлится.

— Женщины всегда на что-то злятся, — ответил Юань, — кроме служанок, поэтому у меня только служанки.

— Но отец...

— О, он тоже разозлится. Но ты будешь далеко, и пройдут месяцы, прежде чем ты увидишь его опять. А к тому времени... Позволь мне рассказать тебе кое-что об отцах. Прежде всего о твоем. Он желает тебе благоденствия, но не может его обеспечить или хотя бы порекомендовать, как его достичь. Он будет, как ты сказал, сердиться. Он, без сомнения, разозлится и на меня тоже. Но его злость пройдет, когда в следующий раз ты приедешь к нему, приедешь взрослым мужчиной, испытавшим немало приключений в горах, в военной форме, и тогда он поймет, что ты со мной в нашей общей решимости спасти династию и империю. Попомни мои слова, он заключит тебя в объятия с радостью и восхищением. Итак, скажи мне, мальчик, ты со мной?

— О да, сэр! — воскликнул Мартин.

Юань подал знак принести письменные принадлежности.

(обратно)

Глава 15 КАТАСТРОФА

— Виктория?!

Роберт Баррингтон оторвал взгляд от документов, разложенных на столе, когда его сестра ворвалась в шанхайскую контору. Роберт привык видеть Викторию тщательно ухоженной, с уложенными волосами, наманикюренными ногтями, нарумяненными щеками... Теперь перед ним стояло создание с дикими глазами, выглядевшее так, будто она не мылась, не причесывалась или не красила ногти не меньше недели. Он встал:

— Что случилось? Я понятия не имел, что ты возвратилась.

— Мартин, — выдохнула она. — Его похитили. Твой друг Юань.

Роберт позвонил в колокольчик, и тут же появился один из клерков.

— Стакан бренди для мисс Виктории, — приказал он. — Надо это обдумать. Принесите бутылку и три стакана, а также пригласите Адриана, пожалуйста.

Сидящая в кресле у стола Виктория вскочила на ноги:

— Адриана?!

— Итак, моя дорогая, — сказал Роберт, — допустим, Мартин и, был похищен. Но я не могу поверить, чтобы Юанем. Когда Юань был в Ханькоу?

Виктория рассказала обо всем и показала Роберту письмо Мартина. Принесли бренди, и одновременно вошел Адриан. Роберт, в свою очередь, показал ему письмо, пока Виктория пила бренди.

— Согласно этому письму Мартина никто не принуждал, — высказал свое мнение Адриан.

— Ох, да маршал намеренно вскружил ему голову. Он явно старался это сделать, когда мы были у него в гостях. Он показывал пистолеты и сабли — ни об этом ли мечтает любой мальчик? Теперь он собирается стать адъютантом Юаня. И получить пистолет и саблю в свое распоряжение. Но есть и другая проблема: я не позволю Юаню развращать его. В его доме были голые девицы и... — ее передернуло, — голые юноши. Это отвратительно, Роберт. Ты должен что-то предпринять.

Роберт потер ладонью щеку.

— Мне кажется, ты раздуваешь из мухи слона, сестренка, — сказал Адриан. — С какой стати такой человек, как Юань, всю жизнь бывший другом Роберта, вдруг вздумает похищать Мартина? Все, что ему необходимо было сделать, — это спросить разрешения у Роберта взять на службу мальчика, и Роберт согласился бы. Разве не так, Роберт?

— Но он не спросил разрешения у Роберта, — подчеркнула Виктория.

Брат и сестра посмотрели на Роберта. Глава Дома Баррингтонов пытался осмыслить происходящее. Без сомнения, Мартин был похищен, даже если его заставили думать, что он согласился по доброй воле. Юань хотел взять под свой контроль Дом, потому что в личной беседе его хозяин отказался поддержать маршала в его стремлении свергнуть Цинов. Похоже, Юань решил добиться своего по-другому.

Итак, что же следует делать? Юань, как и большинство людей, вероятно, считал Мартина сыном Роберта от его китайской любовницы и потому переоценивал значение мальчика. О, Мартин был достаточно дорог ему как сын Виктории. Но насколько дорог? Как поступить, если Юань приедет и начнет шантажировать убийством Мартина в обмен на поддержку его переворота? Нарушить мою клятву, подвергнуть опасности все, что создавало несколько поколений моей семьи, и, хуже всего, подвергнуть опасности Монику и Джеймса? Пожалуй, следует поправить ситуацию и попытаться обратиться к здравому смыслу маршала.

— Ты говоришь, он был в Ханькоу две недели назад? Куда он потом отправился?

— Насколько я смогла установить — в провинцию Шэньси. Через горы.

Она боялась поделиться своими истинными опасениями о том, что Юань мог искать Тана. Теперь уже с Мартином в качестве наживки, потому что Тана невозможно поймать просто так.

— Я считаю, — сказал Роберт осторожно, — как справедливо заметил Адриан, мы должны все тщательно взвесить. То, что Юань с легкостью уговорил Мартина работать на себя, это понятно, если учесть возраст мальчика. Но не сомневаюсь, он не причинит Мартину никакого вреда. Так вот, никто из нас ничего не сможет предпринять, пока Юань не вернется к себе домой. Я собираюсь написать ему письмо и назначить встречу, узнать, хочет ли Мартин работать на него или нет. Если он не хочет, то мы его заберем.

— Ох... — Виктория поднялась на ноги в нетерпении. — Конечно, он захочет продолжить работать на него. Он уже подвергся растлению, а к тому времени наверняка будет еще больше развращен.

— Тогда, боюсь, никто из нас ничего сделать не может.

— Ты отказываешься помочь?

— Вики, будь благоразумной. Мартину почти семнадцать лет. Здесь, в Китае, человек такого возраста считается полностью самостоятельным. «Когда мне было семнадцать, — мысленно вспомнил он с ностальгией, — меня уже направили в постель к Цыси».

— Мы можем возвратить его, даже если придется похитить, — предложила Виктория. — И вывезти в Англию или куда-нибудь еще. Я бы поехала с ним.

— И поссориться с маршалом? — спросил Адриан. — Ты слишком все драматизируешь, сестричка. — Он улыбнулся своей таинственной улыбкой. — Люди начнут думать, что Мартин твой сын, а не племянник.

Виктория вышла из комнаты, хлопнув дверью.


По просьбе Роберта Моника пошла навестить свою золовку. Она застала Викторию принимающей ванну с помощью китайских служанок.

— Ох, — сконфузилась она, — извини, я приду попозже, хорошо?

— Все в порядке, — заверила ее Виктория и поднялась. Служанки завернули ее в мягкий халат.

— Роберт рассказал мне о случившемся, — сказала Моника. — Я глубоко переживаю вместе с тобой.

Виктория жестом выпроводила девушек из комнаты и села, скрестив под собой ноги.

— Ты знаешь, что на самом деле он — мой сын?

— Да. Роберт сказал мне.

— В таком случае, как мне кажется, для тебя дело оборачивается благоприятно. Уход Мартина означает, что у твоего сына не остается соперников, претендующих на Дом.

— Я никогда не подозревала, что они могут быть, — ответила Моника уравновешенно. — Я пришла предложить свою помощь.

— Какую помощь ты можешь мне предложить? — спросила Виктория.

Она встала. Тело ее высохло, и халат упал на пол.

Моника прикусила губу. Виктория оставалась красивой женщиной, хотя ее грудь слегка опустилась, а бедра немного раздались, что выдавало возраст, но не умаляло, а скорее добавляло ей привлекательности. Но с поры диких приключений детства во время «боксерского» восстания Моника превратилась в благопристойную женщину и нагота Виктории ее смущала.

— Тогда прими мои заверения в симпатии, — проговорила она.

— Что ж, благодарю. — Виктория легла поперек кровати на живот, уперев подбородок в край постели, темные волосы закрыли ее лицо.

Моника встала и взглянула на голую спину своей золовки.

— Хорошо, что ты дома, — солгала она. — Нам о многом надо поговорить.

Виктория откинула волосы с лица:

— Я уезжаю.

Моника уже у двери удивленно остановилась:

— Куда ты собираешься?

— Назад в Ханькоу. Теперь там мой дом.

— Да, но без сомнения...

— Я хочу там жить, Моника. Туда и Мартин вернется ко мне, если он вообще собирается вернуться.

Моника облизнула губы. Она не любила критиковать других людей, но сейчас необходимо было высказаться.

— Вики, — она вернулась и встала возле кровати, — ты не считаешь, что беда произошла частично и из-за того, что ты уехала в Ханькоу?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Моника чувствовала, как горят ее щеки:

— Ну... вероятно, Мартин узнал, ну...

— Узнал что? — Голос Виктории изменился.

Моника набрала побольше воздуха:

— Что у тебя китайские любовники.

— У меня один китайский любовник, Моника. Я все-таки разборчивая.

— Я не хотела тебя обидеть.

— И мой, как ты выразилась, любовник приходится Мартину отцом.

— Но... да хочешь сказать, что этот человек посещает тебя в Ханькоу?

Виктория осознала, что выдала Тана — и себя тоже.

— То, как я устраиваю свою личную жизнь — мое дело, Моника. А теперь можешь идти.

Моника вскинула голову. Она была старшей женщиной Дома Баррингтонов по праву замужества, и никто не позволял себе так с ней разговаривать со дня ее свадьбы.

— Если Мартин узнает о твоем китайском любовнике и ты не скажешь ему, что это его отец, то у него будут все основания покинуть тебя, — выпалила она и выбежала из комнаты.

На лестнице Моника столкнулась с Адрианом. Он улыбнулся ей:

— Ты выглядишь взволнованной и озабоченной. Кстати, тебе кто-нибудь говорил, что тебе очень к лицу, когда ты взволнована и озабочена?

— У меня нет настроения шутить, Адриан, — сказала Моника. — Тебе нельзя туда, Виктория совсем раздета.

Адриан поцеловал ее руку:

— Я ее брат.

Он прошел мимо нее, поднялся по лестнице и скрылся за дверью комнаты Виктории, оставив Монику в крайнем изумлении.

Виктория стояла у окна, глядя в сад. Она только чуть повернула голову:

— Если ты тронешь меня хотя бы пальцем...

— Я и не мечтал об этом в твоем доме, — ухмыльнулся Адриан. — Я пришел узнать, что в самом деле случилось. — Он вытянулся на кровати, заложив руки за голову. — Что делал Юань в Ханькоу.

Виктория накинула халат:

— Как он сказал, у него там деловые интересы.

— Когда возвращается Сунь?

— Не имею понятия, — призналась Виктория. — Послушай, то, что случилось, не связано с Домом.

— Ты полагаешь, я поверю, будто Юань рискнул рассориться с Домом Баррингтонов единственно ради того, чтобы добраться до шестнадцатилетнего мальчика?

— Не будь таким циником.

— Итак, ты со мной согласна. Полнейшая бессмыслица. Поэтому, сестренка дорогая, Юань не знает, что Дом Баррингтонов тайно причастен к доставке оружия для Дела, или... — Он сел. — Ты же не будешь причастна к предательству Дела, не так ли, Вики? Через намеки Юаню и заключение сделки с Мартином? Потому что если ты сделаешь это, то предашь и меня тоже. — Он встал с кровати. — Меня это будет раздражать.

Виктория зло взглянула на него:

— Убирайся вон.

— Мне иногда непонятно, — сказал он, — знает ли Тан вообще о существовании партий оружия. Просто непостижимо, что ими никто не интересуется.

— Он знает о них. И ждет приказов от доктора Суня.

— Тогда он очень терпеливый человек. — Он взял ее за корсаж халата и притянул к себе. — Или ты призналась во всем Бобби?

— Разумеется, нет. — Она попыталась освободиться, но Адриан был очень сильным мужчиной.

— Если ты это сделала, — предупредил он, — я убью вас обоих. Запомни это.

Он отшвырнул ее от себя. Виктория полетела через комнату и упала, запнувшись о стул. Когда она поднялась, Адриан уже ушел.


Двумя днями позже Моника и Роберт провожали Викторию в Ханькоу, она отправлялась на попутной джонке, принадлежащей Дому. Они махали ей до тех пор, пока она не скрылась из виду, и на рикшах вернулись домой.

— Мне бы хотелось, чтобы она осталась, — заметила Моника.

— Мне тоже. Но для нее лучше жить собственной жизнью.

Моника больше ни словом не обмолвилась до тех пор, пока они не приехали домой. Отпустив слуг, она села рядом с мужем.

— Ты знал, что Виктория встречается с этим человеком, Таном, в Ханькоу?

Роберт повернулся, чтобы посмотреть на нее, и нахмурился:

— Откуда ты знаешь?

— Она невольно проговорилась. Она не хотела мне этого говорить и очень разволновалась, когда поняла, какую оплошность совершила. Но я сделала вид, что ничего не заметила.

— Боже праведный! Каким глупцом я был. Почему ты не сказала мне раньше?

— Чтобы ты мог удержать ее здесь под замком? Ты же сказал — это ее жизнь.

— Мне кажется, ты не понимаешь, дорогая. Если Тан в Ханькоу, значит, у него есть на то причины.

— А ты не думаешь, что он там только ради Вики?

— Нет. Но она, я уверен, уехала туда ради него. Я же сказал, что был глупцом. Мне даже показалось, будто она пытается жить нормальной жизнью.

— Что ты собираешься делать? Ты же не можешь вручить свою сестру в руки китайской полиции. А что ты думаешь о маршале Юане? Он тоже замешан?

— Юань ведет свою собственную маленькую игру. Только эта игра по большому счету. Но он не связан с Сунем и Таном. Будь это иначе, Вики знала бы и не примчалась сюда.

— Извини. Возможно, мне следовало все рассказать тебе раньше. Быть может, лучше действительно держать ее здесь под замком. Но, Роберт, мы еще можем послать за ней. Всадник превосходит в скорости джонку.

Роберт отрицательно тряхнул головой:

— Мне бы пришлось послать несколько всадников, да и принудительное возвращение ничего не решит. Нет. Я должен ехать в Ханькоу и постараться вразумить ее. И Тана, если потребуется. И лучше всего сделать это там, вдали от Шанхая, чтобы избежать последствий. Однако я подожду несколько дней, чтобы все не показалось слишком явным.

— Роберт! — Моника встала и взяла его за руку. — Если эти люди революционеры, то они могут быть опасными.

Он улыбнулся:

— Раньше мне удавалось справляться с революционерами. К тому же Дэнцинь, наместник провинции Хэбэй, мой старый друг. Так что я с ними разберусь, не беспокойся.


— Есть ли известия от господина Мартина? — спросила Виктория, как только вошла в дом. На протяжении своего двухнедельного путешествия она молилась, чтобы по возвращении застать его дома, чтобы этот кошмар закончился...

Ло Ляньли вежливо поклонился:

— Нет известий, мисс Виктория. Но... — Он закатил глаза.

Виктория нахмурилась, затем поняла, что он имел в виду. Она бросила шляпу на стул. В комнате было темно. Однако она смогла разглядеть фигуру Тана, стоящего у окна.

— Тан! — Она метнулась в его объятия, он держал ее крепко и целовал в губы. — Слава Богу!

— Где ты была?

— В Шанхае.

— Так вдруг? Не предупредив меня?

— Извини. Было срочное дело.

Он отпустил ее, и Виктория рассказала ему о Мартине.

— Что же тут срочного, — сказал Тан, когда она закончила. — Это, возможно, даже нам на руку. Но теперь действительно возникнут проблемы. Мы должны перевезти боеприпасы. Будет слишком опасно оставить их здесь, раз Юань сует свой нос в наши дела. Не волнуйся, я все устрою. Тебе только придется открыть склад в нужный момент.

— Но куда ты их денешь?

— У нас есть агент, недалеко, в русской концессии, и у него пустует склад. Я договорюсь перевезти их туда завтра же ночью. Будь у складов Баррингтонов в полночь.

— Ох! — У нее точно гора свалилась с плеч, боеприпасы, сокрытые на складе Баррингтонов, постоянно не давали ей покоя. — Ты можешь остаться?

Он улыбнулся:

— На час. Я слишком долго ждал тебя здесь.


Радость от встречи с Таном и известие о том, что оружие скоро заберут, позволили Виктории расслабиться, впервые после появления Юаня в Ханькоу. Ей бы хотелось, чтобы Тан больше заботился о своем сыне, чем об оружии, но она уже давно смирилась с тем, что он прежде всего революционер, а уж только потом отец.

На следующую ночь она отослала слуг спать пораньше и строго-настрого запретила им куда-либо выходить. А сама надела китайскую одежду и направилась на склады. Тан уже ждал ее с десятком человек и несколькими сампанами: русская концессия была в полумиле вверх по реке. Она удивлялась их связи с русскими. Судя по тому, что она читала и слышала, для них превыше всего стоял собственный интерес. Но это дело Тана. А если русские готовы помогать гоминьдану, то его мощь значительно возрастет.

Ящики с винтовками и патронами переносили со склада на сампаны, люди непрерывно сновали туда-сюда по причалу. Несколько человек стояли на страже, чтобы в случае чего недопустить сюда любопытных прохожих, но их почти не было.

— Ты рада будешь увидеть их уплывающими, да? — заметил Тан.

— Можешь себе представить как рада, — горячо сказала Виктория. Вскоре погрузили два последних ящика, и сампаны были готовы к отплытию. — Ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой? — спросила она.

— Нет, — ответил Тан. — Будет лучше, если ты этого не сделаешь. Иди домой и ложись спать. Я приду к тебе завтра, если смогу.

Слишком много людей наблюдали за ними, поэтому она только крепко сжала его руку и поспешила прочь. Вики миновала несколько человек, большинство из них, без сомнения, узнали ее даже в темноте, но ни один не осмелился помешать Виктории Баррингтон. Вскоре она уже была дома, мокрая от пота. Она налила себе стакан бренди, медленно его выпила и поднялась в свою комнату. Раздевшись, легла на кровать и тут же уснула.

Ей показалось, что она проснулась через несколько секунд. Некоторое время все не могла понять, что же разбудило ее, затем услышала вдалеке ружейные и револьверные выстрелы.

Вики выпрыгнула из постели и побежала к окну. Дом стоял на холме, и ей была хорошо видна речная гладь. Но там не было ни души, выстрелы слышались значительно дальше, в стороне. Русская концессия? С сильно бьющимся сердцем она накинула халат и позвонила в колокольчик. Ей пришлось звонить несколько раз, прежде чем показалась служанка с мутными глазами и заспанным лицом.

— Пришлите ко мне Ло Ляньли, — приказала она.

Ло, наоборот, как будто и не спал.

— Что происходит? — поинтересовалась она.

— Я не знаю, мисс Виктория. Что-то грохнуло, затем послышались выстрелы. Их слышно и сейчас.

— Сильный грохот? — Может быть, именно он разбудил ее?

— Взрыв, мисс Виктория. Как от крупной бомбы.

— О Боже мой! — простонала она. — Ло, идите на улицу и выясните, что произошло?

— Сейчас, госпожа?

— Сейчас, — настаивала Виктория.

Уснуть она уже явно не сможет. Виктория вновь вызвала свою служанку, приняла ванну и оделась. Затем она вышла на веранду. Звуки стрельбы стихли, но по-прежнему выше по течению слышался шум. Что-то пошло не так, как хотелось бы.

Ло вернулся перед рассветом и подтвердил ее худшие опасения.

— Говорят, несколько человек, революционеров, мисс Виктория, воровали оружие и патроны в русской концессии, их застали часовые. Затем прогремел взрыв, и часовые открыли огонь. Революционеры начали стрелять в ответ, мисс Виктория. Состоялся настоящий бой.

У Виктории пересохло в горле:

— Революционеров схватили?

— Нет, мисс Виктория. Они прорвались через цепь часовых и скрылись на севере с оружием.

«Спасибо тебе, Господи, за это», — подумала она.

— Кто-нибудь пострадал?

— О да, мисс Виктория. Убито пятеро часовых и трое революционеров.

Сердце Виктории оборвалось:

— Известно, кто они были? На кого работали?

— Нет, мисс Виктория. Их не смогли допросить, так как убили наповал.

Виктория не смогла сдержать вздох облегчения... разве что среди убитых мог оказаться Тан. Она не знала, что делать. Дальше расспрашивать Ло об убитых нельзя, иначе легко вызвать у него подозрение. Он понятия не имел, что её любовник — один из революционеров. Она взяла себя в руки: надо быть терпеливой. Тан пришлет ей весточку как только сможет.


Утром она пошла в контору и попыталась работать, но это было невозможно. Ей показалось, что никто в этот день не работал, так как слухи захлестнули весь город. Она слышала топот ног и видела знаменных, занимающих позиции на стенах, очевидно, в ожидании какого-то штурма. Получил ли Тан приказ выступать от доктора Суня? Или это как-то связано с Юанем? Ее голова шла кругом. И вот, когда она уже собиралась идти домой, в дверь постучал один из клерков.

— Извините за беспокойство, мисс Виктория, — сказал он. — Но у меня письмо для вас.

Виктория взяла конверт:

— Кто его принес?

— Незнакомый мужчина, мисс Виктория. Он не стал ждать и сразу ушел.

Виктория кивнула, и клерк закрыл за собой дверь. Она вскрыла конверт и достала листок бумаги. Всего несколько слов: «Я ранен и должен тебя увидеть. Будь на своем причале в полночь. Тан».

Получив весточку от любовника, Виктория почувствовала облегчение, которое сразу сменилось тревогой за его здоровье. Но, по крайней мере, он прислал за ней. Она поспешила домой, приняла ванну, с наигранным спокойствием пообедала, отпустила слуг и пошла в свою комнату. Как и прошлой ночью, она переоделась в китайские панталоны и блузу, надела на голову плоскую шляпу. Волосы ее были темными, и в темноте никто не мог отличить ее от китаянки, поэтому она не стала их прятать.

Собравшись, Виктория села у открытого окна. Мерцали огни города, слышалась перекличка знаменных, далеко разносящаяся в тихом ночном воздухе. Она знала, что знаменные не были выставлены вокруг складов Баррингтонов, и не волновалась.

За четверть часа до полуночи она украдкой спустилась по лестнице, прошла через спящий дом и вышла на улицу. Как и в любом китайском городе, в Ханькоу жизнь в это время била ключом: лаяли собаки, звучала музыка, стреляли петарды, люди смеялись и громко переговаривались. Виктория миновала оживленные улицы без приключений и пошла по выбитой дороге к причалу. Здесь еще более громкий шум доносился от города на сампанах, находящегося немного ниже по течению, но его немного смягчал плеск текущей воды. Ее уже ждала лодка с тремя мужчинами.

— Мисс Виктория? — спросил один из них.

Держась за его руку, Виктория спустилась в лодку. Она села на корме, а мужчина занял свое место на носу. Гребцы взмахнули веслами, и лодка поплыла.

Темнота сомкнулась вокруг них. Они спускались вниз по течению и вышли на середину реки, чтобы обойти стороной город на сампанах. Виктория не задавала вопросов. Она знала, что ее везут к Тану. Миновав город на сампанах, они проплыли еще с милю и причалили к берегу. Здесь их ждали люди с лошадьми.

— Сколько еще до места? — спросила Виктория, усевшись в седло.

— Не очень далеко, — уклончиво ответил один из провожатых.

— Мне необходимо вернуться до рассвета.

— Генерал Тан скажет вам, что делать, — нехотя промолвил тот же человек.

Она не стала возражать. Похоже, Тан не очень серьезно ранен, если продолжает командовать. В сопровождении шести человек она поскакала от берега к подножию низких холмов; болото осталось слева. Они скакали уже час, и ей подумалось, что встреча с Таном будет весьма короткой уже перевалило за два часа ночи. Они въехали в ложбину и через несколько минут оказались в маленькой долине, где расположился лагерь: горели костры, освещая несколько палаток и шалашей. Виктория взглянула влево и на вершине холма увидела силуэт вооруженного человека на фоне ночного неба. Это успокаивало, но все равно...

— Вы слишком близко от города, чтобы разбивать такой лагерь, — предупредила она старшего из сопровождения.

Он безмятежно улыбнулся:

— Мы сразу снимемся, как только вы повидаетесь с генералом.

Лошади остановились перед самым большим шалашом, и приехавших тотчас окружили вооруженные мужчины и женщины. Виктория спешилась, и все уставились на нее. Она сняла шляпу, чтобы они рассмотрели ее лучше, зная, что она — женщина генерала. Старший отряда сопровождения указал на дверь в шалаш, и Виктория отворила ее. Ее взгляд помимо воли сразу же оказался прикован к странному предмету, освещаемому неровным пламенем полдюжины ламп. Внутри комнаты находились шестеро мужчин и три женщины, а на полу у дальней стены лежало тело Тана.


Тело Тана?! Сердце Виктории оборвалось, она ринулась вперед и рухнула на колени. Да, Тан был, без сомнения, мертв; повсюду на одеялах, в которые его завернули, проступила запекшаяся кровь, и, хотя он был тщательно запеленат, ей показалось, что у него отсутствует рука. Удивительно, однако у нее не появилось желания заплакать. Их отношения были ненормальными, слишком односторонними. К тому же она всегда знала: именно этим все и кончится. Она только хотела быть в этот миг рядом с ним.

— Когда это произошло? — спросила она.

— После того, как мы вернулись сюда, — ответил один из мужчин. — Но мы знали, Что он умирает. И Тан тоже знал.

— И он велел послать за мной, — предположила

Виктория.

— Великий Тан не посылал за тобой, женщина Баррингтон. — Виктория медленно обернулась. — Он никогда даже имени твоего не называл, — добавил мужчина.

— Он знал, что ты предала его, предала Дело, — сказал другой.

Виктория поднялась с колен и повернулась к ним лицом. Все находящиеся в комнате смотрели на нее с враждебностью. Они вызвали ее сюда... Она почувствовала необычную легкость в животе. Но ей нельзя было показать им своего страха.

— Это глупость, — сказала она.

— Ты будешь отрицать, что маршал Юань Шикай посещал ваш дом в Шанхае всего месяц назад? — спросил первый мужчина.

— А ты побывала в его доме, — добавил второй.

— И вслед за этим отправила с ним своего сына, — закончил третий.

Виктория заметила, что тяжело дышит, и стала вдыхать медленнее, чтобы восстановить дыхание.

— Это неправда. Да, маршал посетил меня, но это не более чем светский визит. Я не отдавала ему сына. Мой сын бежал с маршалом.

— Ты будешь отрицать, что две недели назад ездила к братьям, чтобы сообщить все о нас? А ведь твои братья — враги доктора Суня.

— Нет, — оборвала Виктория. — Я ездила к братьям просить их помочь вернуть моего сына.

— Ты предала Великого Тана, — сказал первый мужчина.

— Ты предала Дело. Как ты объяснишь тот факт, что всего через месяц после визита Маршала Юаня знаменные узнали о решении Великого Тана перевезти оружие с ваших складов в русскую миссию? Они ждали нас.

— Я не знаю! — закричала Виктория. — У вас нет доказательств моего предательства.

— Мы добудем доказательства, — сказал второй человек.

— Хорошо, пока вы их будете добывать, верните меня домой.

Мужчина улыбнулся:

— Ты сама предоставишь нам доказательства, женщина Баррингтон. Ты сознаешься в своей вине.

— Сначала вы сами это сделаете.

— Тогда мы заставим тебя. — Он подал сигнал, и к ней подошли четверо мужчин. Виктория подумала, не попытаться ли вырваться отсюда силой, но сразу отказалась от такого намерения. Скрыться ей все равно не удастся, а за попытку ей могли причинить боль. Хотя они причинят ей боль в любом случае, поняла она, и унизят. Двое мужчин держали ее за руки, третий сорвал с нее через голову блузку, и еще один стянул панталоны и европейского типа трусы.

— Запомните, мои братья узнают об этом, — выдохнула она, по-прежнему стараясь бить спокойной и с ужасом видя, как на нее уставились все присутствующие.

— Твои братья никогда больше не услышат о тебе, женщина Баррингтон. Ты изменила туну и нарушила свою клятву. Ты признаешься в своем предательстве, скажешь нам, кому и что рассказала о Деле. Затем ты умрешь. Признайся сейчас и умрешь достойно. Откажешься признаться — твои вопли будут слышны аж в Ханькоу.

Виктория из последних сил подавляла в себе панику, которая могла лишить ее рассудка. Она прекрасно понимала, эти люди не могли знать, что она выдала тун Роберту еще семнадцать лет назад, в Порт-Артуре. А затем проговорилась Монике о своих встречах с Таном в Ханькоу. Моника непременно рассказала Роберту, а Роберт... Но она покинула Шанхай всего десять дней назад, и Роберт никак не мог предупредить наместника в Ханькоу: здесь не было телеграфа. Не мог он знать и о решении Тана перепрятать оружие.

— Послушайте, — сказала она. — Как я могла предать Тана? Разве он не отец моего ребенка? Я считаю его своим мужем. Как же я могу предать мужа?

— Тебя будут бить палками бастинадо.

— Нет! — закричала Виктория.

Она довольно часто видела мужчин и женщин, наказываемых бастинадо; это было привычное наказание в Китае за любой проступок, близкий к преступлению. Использовалось оно и при допросах. Но она всегда отворачивалась, не желая видеть экзекуцию, страшное оскорбление растянутых на земле голых тел, превращаемых в кровавое месиво.

— Нет! — пронзительно закричала она, когда мужчины поставили ее на колени. — Вы не посмеете этого со мной сделать! Я... — Она собиралась сказать «белая женщина», но вовремя удержалась. Это заявление о врожденном превосходстве их только разозлило бы. — Я — Баррингтон! — выкрикнула она.

Ее окружили мужчины и женщины, с чисто китайской мстительностью предвкушая суровое испытание ее духа болью и унижениями. Виктория пыталась сопротивляться, но их оказалось слишком много, людей, схвативших ее за руки и тянущих за ноги так, что она упала на землю, ударившись лицом. Она пыталась подняться, но ее растянули за ноги и за руки, запястья и лодыжки удерживали по две пары крепких рук. Она повернула голову, Чтобы закричать, но рот был забит пылью. Виктория услышала свист палки и издала вопль ужаса.

Она почувствовала удар по ягодицам, голова непроизвольно дернулась. За первым ударом последовал второй, затем еще и еще. Она знала, что по обе стороны от нее стоит по палачу с бамбуковой палкой, наносящему ритмичные удары. Она мотала головой из стороны в сторону, когда удары стали причинять боль, а монотонный свист палок начал стискивать ее мозг.

Удары сыпались с равными интервалами. Ягодицы Виктории превратились в сплошную рану, а страшная боль распространилась от области паха вниз к бедрам и вверх до груди. Она утратила контроль за мышцами, и ее тело корчилось в пыли, сотрясаемое болью. Рот пересох, она могла только судорожно дышать и чувствовать... боль, не утихающую, даже когда удары прекратились. Она некоторое время даже не осознавала, что истязания приостановили.

Наконец Вики почувствовала, что ее запястья и щиколотки опять свободны. Она перекатилась на бок и подтянула колени, обхватив их руками, плача от боли. Главный палач подошел к ней.

— Мы даем тебе остаток ночи на размышление. Завтра продолжим.

Ее подхватили и поставили на ноги. Виктория не удержалась и упала, ее истерзанные ягодицы коснулись земли. Она дико закричала от боли и вскочила на ноги. Мужчины ухмыльнулись и вывели ее на улицу. Она была без ботинок, и камни резанули ступни. Виктория невидящими глазами посмотрела на окружающие ее в темноте лица и с глубоким отчаянием поняла: ее муки сейчас продолжатся. Перед ней стояла деревянная клетка, в которой заключают преступников. Дверь клетки отперли, и ее втолкнули внутрь, на подставку из прутьев. Она начала оседать на колени, но несколько человек удержали ее. Верхнюю крышку, которая была поднята, укрепили у нее над головой, а на шею одели стальной ошейник, стянув винтами, чтобы она не могла вытянуть голову. В таком положении Виктория могла только стоять и шевелить руками и ногами.

Эти люди, похоже, не хотели, чтобы она умерла сейчас. Обычно верх клетки располагали достаточно высоко от пола, и приговоренный должен был либо стоять на пальцах, либо задохнуться. Она же могла твердо стоять на ногах... Но она начнет задыхаться, если уснет или ее подведут уставшие ноги.

Клетку поставили под деревом и, привязав к ней толстый канат, подвесили в паре футов над землей. Лишившись опоры, клетка стала медленно вращаться. Виктория сразу потеряла равновесие и начала быстро перебирать ногами, чтобы не упасть и не задохнуться. Мужчины удалились, и ей оставалось молить Бога, чтобы клетка перестала вращаться. Но клетка не останавливалась, так как истязания продолжили женщины и несколько мальчиков и девочек из лагеря. Они тыкали в нее сквозь прутья палками и пальцами, стараясь попасть в соски или между ног, но хуже всего, когда они попадали по ягодицам, тогда она всхлипывала от боли и снова топталась ногами, чтобы удержать равновесие.

Издевательства продолжались около часа, однако они хотя бы не давали ей заснуть. Когданаконец детям надоело подобное развлечение и они отправились спать, силы на мгновение оставили Викторию. Она повисла на подбородке, но тут же встрепенулась, проснувшись.

И подумала: зачем? Разве не лучше удавиться прямо сейчас, как можно быстрее? Она не знала, какую казнь приготовили для нее люди Тана, но уже не мечтала пережить следующее битье палками: если она даже и не умрет, то непременно сойдет с ума. Однако стремление выжить в любых условиях было неотъемлемой чертой ее характера. Она из клана Баррингтонов, а женщины этой семьи сражаются до конца. Тетя Джоанна пережила тайпинов, отказавшись сдаться. Хелен погибла от рук «боксеров», но, по крайней мере, встретила смерть с высоко поднятой головой. Виктория не могла повести себя менее достойно.

Что касается скорби... Виктория ее так и не почувствовала. И, возможно, никогда не почувствует. Тан, похоже, подозревал, что она предала его в конце концов, иначе он хотя бы назвал ее имя и предупредил не трогать. Вероятно, он никогда не верил ей, однако это не мешало ему использовать ее. Она опять забылась, глаза закрылись, усталость переборола даже боль в ягодицах. И опять ее выпрямило, точно пружиной, когда она начала задыхаться. Она попыталась облизнуть губы, но рот пересох. Жажда внезапно стала самым непреодолимым желанием в ее бедственном положении. Вода! Если бы ей дали хоть глоток...

Она замерла в ужасе при звуке, послышавшемся за спиной. Неужели они возвращаются, чтобы снова мучить ее...

— Тебе очень больно, — послышался мужской шепот. Виктория медленно, царапая подбородок о железо, повернулась. До рассвета оставалось около часа и было очень темно; она могла различить только тень. — Я освобожу тебя, — сказал мужчина, и она узнала голос.

— Цин Сань! — выдохнула она.

— Не шуми, — предупредил Цин. — Я тебя освобожу, если ты станешь моей женщиной. Я видел тебя тогда, с Таном, и не могу забыть, какой ты была в тот день, когда мы давали клятву. Я захотел тебя тогда, но знал, что должен терпеливо ждать. Теперь ты должна стать моей — или умереть.

Виктория ни минуты не колебалась. Она согласится на все, лишь бы выбраться из клетки.

— Согласна, — простонала она, — согласна, я буду твоей.

— Ты должна поклясться именем христианского Бога.

Виктория резко набрала воздух. Бог простит ее.

— Я клянусь.

Цин Сань подошел к клетке и отомкнул запоры, затем отвернул болты на стальном ошейнике. Колени Виктории подломились, и она упала ему на руки.

— Нам надо спешить, — сказал он. — Лагерь проснется через час.

— Воды, — взмолилась Виктория. — Я умираю без воды.

Цин Сань поднес ее к ожидающим в стороне лошадям, достал из переметной сумы флягу и приложил к губам женщины. Никогда в жизни ей не приходилось чувствовать большего блаженства.

— Ты можешь сидеть? — спросил он.

Ягодицы Виктории горели от боли. И она не могла далеко уйти в таком состоянии, но мысль о том, чтобы лечь поперек седла лицом вниз, была невыносима.

— Я сяду. У тебя есть какая-нибудь одежда для меня?

— Мы подыщем для тебя одежду потом.

В этот момент Виктория не собиралась спорить. Он оседлал две лошади. Она осторожно опустилась в седло и чуть не закричала от боли, но крепко стиснула зубы и поскакала за ним вой из лагеря.

— Если ты попытаешься бежать, мисс Виктория, я тебя застрелю, — предупредил он и указал на винтовку за спиной и револьвер на поясе.

— Я не убегу, — заверила она. — А как же охрана?

Цин Сань ухмыльнулся:

— Я должен охранять лагерь в этот час. Разве я не умный?

— Да, — согласилась Виктория, — ты очень умный.


Виктория не имела представления, что было на уме у Цин Саня. Если он собирался вернуть ее в Ханькоу, то можно будет выдвинуть обвинение в изнасиловании, и братья разберутся с ним позднее. Но, проехав более полумили, она поняла, что они направляются на северо-восток, в противоположном направлении от реки и Ханькоу. Если она собиралась спасаться, то это нужно делать как можно скорее.

— Куда ты меня везешь? — спросила она.

— В безопасное место, — ответил он. Когда рассвело, он натянул поводья. — Мы остановимся в этом лесу.

Они находились в густом лесу у подножия гор, далеко от реки, как показалось Виктории. Но от лагеря гоминьдановцев их отделяло не больше десяти миль.

— По-твоему, здесь мы в безопасности? — спросила она. — Они легко найдут нас по следам.

Цин Сань ухмыльнулся на ходу, ведя ее к ближайшим зарослям деревьев.

— У них нет времени гоняться за нами. Сегодня они атакуют Ханькоу.

— Атакуют Ханькоу? Эта группа людей?

— На подходе с гор многие тысячи. Решение принято еще до боя у русской концессии. Теперь их не остановишь.

— Но без Тана или дополнительного оружия восставших перебьют. Знаменные в полной готовности отразить нападение.

Цин Сань снял ее с лошади:

— Теперь это не наша забота. Чем больше гоминьдановцев перебьют, тем лучше для нас. — Она попыталась избавиться от его рук, поддерживающих ее, но он усадил ее на землю и сразу начал лапать за грудь. — Я мечтал обладать тобой многие годы, — сказал он.

— Я очень голодна. У тебя нет еды?

— Какая же ты бесчувственная, женщина, — проворчал он. Но отвернулся от нее, чтобы расстегнуть переметные сумы. Она уставилась на винтовку и револьвер, заметила также длинный нож, висящий у него на бедре. Не попытаться ли завладеть каким-либо его оружием... Он не крупнее ее, но не изнурен, как она, страдающая от боли в каждой мышце, в каждой косточке. Нет, придется набраться терпения.

Цин Сань бросил сумы на землю:

— Вот еда. Огонь на всякий случай разводить не будем.

Виктория стала на колени перед сумами, нашла там немного хлеба и мешок с холодной свининой. Она набила рот и подошла к лошади, чтобы попить воды. Пока она пила, Цин Сань стоял рядом, щупая ее груди, ягодицы, лаская лобок.

— Мне необходимо облегчиться, — сказала она.

Он отступил в сторону, а она пошла в кусты. Она думала найти какое-нибудь оружие, но там не оказалось ничего подходящего. Даже если бы ей удалось что-то найти, на голом теле ничего не спрячешь. Придется использовать его собственное оружие. Она наблюдала за ним через кусты. Цин Сань снял винтовку, расстегнул ремень, с которого соскользнули кобура и ножны, и положил рядом с собой на землю. Затем он разделся. С тех пор, когда она последний раз видела его голым семнадцать лет назад, он растолстел. И он был явно возбужден.

— Выходи, женщина! — позвал он.

Виктория вышла из-за кустов. Она медленно двинулась к нему, покачивая бедрами и прикрыв грудь руками, облизывая губы и двигая головой так, чтобы ветер развевал ее волосы. Как она и рассчитывала, вид ее был неотразимым. Он пошел ей навстречу. Она подпустила его почти вплотную — его лицо и пенис говорили о непреодолимой похоти, — затем резко бросилась в сторону, упала на землю и перекатилась за его спину. Когда она поднималась на ноги, секунды для нее растянулись в века. Цин Сань взревел в гневе и обернулся.

— Я изобью тебя! — прорычал он.

Но Виктория уже оказалась у цели, отбросила одежду Цина и выхватила из кобуры его револьвер. Цин Сань остолбенел. В глазах Виктории он прочел свою судьбу и лихорадочно облизывал губы. Он инстинктивно вытянул руки, чтобы прикрыть себя от первой пули, но она пробила его пальцы и ударила в грудь. Виктория вытащила нож и двинулась на него. Цин лежал на спине, кровь толчками выплескивалась из дыры в его груди и стекала сквозь простреленные пальцы. Он был еще жив, но стонал и кашлял кровью, когда Виктория опустилась перед ним на колени.

— Мисс Виктория, — простонал он, — мисс Виктория...

Виктория перерезала ему горло.

(обратно)

Глава 16 РЕВОЛЮЦИЯ

Роберт предпочел воспользоваться сампаном вместо джонки, чтобы быстрее добраться до Ханькоу. Но в сотне километров от города его окликнули с берега. Причалив, Роберт обнаружил Фэнъюя, наместника с крупным подразделением деморализованных знаменных, отступающих к низовьям реки.

— Дальше двигаться нельзя, Баррингтон, — предупредил его Фэнъюй. — Вся округа взялась за оружие. Повстанцы захватили арсенал в Ханькоу.

— Какова судьба моих складов? Что с моей сестрой?

Фэнъюй помрачнел:

— Склады попали в руки повстанцев. Что же касается вашей сестры, то я получил приказ арестовать ее. Она заодно с повстанцами, как стало известно от ее слуг. Я не уверен, что мне не следует арестовать и вас тоже. Вы знали, что мисс Виктория хранит оружие и боеприпасы на ваших складах в Ханькоу?

— Разумеется, я ничего не знал об этом! Это невозможно!

— Все обстоит именно так, Баррингтон. И три дня назад, ночью накануне восстания, она бежала из Ханькоу, чтобы примкнуть к мятежникам. Роберт закусил губу. Если где-то поблизости находился Тан, скорее всего именно так и было. Но Виктория не могла тайно закупать оружие для гоминьдана... без подписи его либо Адриана... «Боже! — подумал он. — Адриан!»

Фэнъюй кивал головой, следя за сменой выражения лица Роберта.

— Мне кажется, вы начинаете понимать.

— Моя сестра обладает иммунитетом экстерриториальности по закону, — сказал Роберт. — Если ее схватят, то должны отправить в Шанхай для предания суду английского консульства.

— Чтобы ей нашлепали по ладошкам, как напроказившей девочке? — насмешливо сказал Фэнъюй. — Ну нет! Когда ее схватят, то обезглавят.

Они некоторое время сверлили друг друга взглядами, но Роберт понимал, что у него нет той поддержки, которая позволила бы ему высказать угрозы.

— Каковы ваши намерения? — спросил он.

— Отходить вниз по реке, пока не придет подкрепление.

— В таком случае, — усмехнулся Роберт, — вряд ли вы арестуете хоть одного мятежника, не говоря уже о моей сестре.


Он вернулся в Шанхай и вызвал Адриана.

— Расскажи мне об оружии, которое ты тайно закупил для гоминьдана, — потребовал он.

Адриан удивленно поднял брови:

— О чем ты говоришь?

Роберт изложил ему обвинения, предъявленные Фэнъюем.

— Без сомнения, он говорит правду. Однако Вики не могла сделать ничего подобного, чтобы не стало известно нам. Я ничего об этом не знаю. Итак?..

— Ну, я тоже совершенно ничего не знакю об этом, — заверил Адриан. — Однако... Боже мой!

— Что еще? — Роберт помрачнел.

— Это случилось несколько лет назад... как раз перед тем, как Вики изъявила желание управлять конторой в Ханькоу. Кто-то украл мою печать.

— Ты никогда не говорил об этом.

— Я не хотел тебя беспокоить по столь незначительному поводу. Тем более что через несколько недель ее нашли и вернули мне. Но за это время...

— Ты полагаешь, что Вики украла твою печать и использовала ее для поставок оружия? Вряд ли она могла проделать это без чужой помощи.

— Разве? Я удивляюсь, как мало мы знали о Вики, Бобби. В своей жизни она сделала много странного ради своего любовника и гоминьдана. Узнаем ли мы когда-нибудь, скольких наших людей она подбила на преступление чарами своего тела?

Роберт уставился на него в ужасе:

— Если ее схватят с мятежниками, то обезглавят.

— Если схватят, — подчеркнул Адриан. — По всем прикидкам, перед нами открывается перспектива получить новых тайпинов или «боксеров». Эта революция направлена против Цинов, а не заморских дьяволов, но мы-то связаны, с Цинами. Что случится, когда Вики прибудет в Шанхай во главе гоминьдановской армии, как воплощение, скажем, Чжэн И Сао? Что будет тогда, брат?


Солдаты, согреваясь, похлопывали руками в перчатках и наблюдали за фигурой человека, пробирающегося между деревьями. Здесь, в провинции Шэньси, зима наступала рано, и хотя в октябре снега еще не было, северный ветер пробирал насквозь.

— Это варвар, — сказал один из солдат.

— К тому же женщина, — добавил другой.

Сержант потер щеку. Женщины никогда добровольно не приближались к секретному лагерю маршала Юаня, разве что одной из них очень захотелось бы быть изнасилованной. Что же касается женщин-варваров... Но это была явно не китаянка. Солдаты пребывали в замешательстве.

— Что нам делать? — спросил ефрейтор.

— Позови капитана, — приказал сержант.

— Тетушка Вики? — удивленно спросил Мартин. Неужели это высокое темноволосое создание, вооруженное винтовкой, револьвером и длинным ножом, одетое в мужское платье, запятнанное кровью, на самом деле его тетя?

Виктория обняла его и посмотрела на стоящего позади Юаня:

— Я искала вас целый месяц.

— До меня дошли слухи, будто вы примкнули к гоминьдану, — заметил Юань.

— Нет, — опровергла Виктория. — Я бежала от них и теперь могу провести вас к ним.

— Вы сможете это сделать?

— Я знаю, где их лагерь, — сказала Виктория.

Юань распорядился подготовить для Виктории ванну, подыскал подходящую одежду и пригласил к обеду. Одну.

— Я должен убедиться, что могу доверять вам, — сказал он.

Виктория рассказала обо всех своих злоключениях. Он слушал, не перебивая и поглаживая жидкую бородку. Когда она закончила рассказ, он спросил:

— Если бы генерал Тан остался жив, вы, вероятно, продолжили бы воевать на стороне Суня. Неужели вы так непостоянны?

— Я хранила постоянство в любви на протяжении восемнадцати лет, ваше превосходительство. И никогда не была сторонницей доктора Суня — только Тана.

— Сохранять верность на протяжении восемнадцати лет... — задумчиво повторил Юань. — Что ж, это наилучшая рекомендация. Я способен оценить такую женщину. — Виктория отложила в сторону палочки для еды, — Вы по-прежнему очень красивы, — сказал Юань, — моя жена умерла слишком много лет назад. Были, конечно, другие женщины, но... — Он развел руками. — Вы нашли своего... ах, да, племянника. Не хотите остаться с ним? Он мне как сын, а теперь, когда вы мне рассказали, что его отцом был Тан, — гораздо больше, чем сын. Поскольку ваши братья знают, что вы приложили руку к снабжению гоминьдановцев оружием, вам не удастся вернуться к ним сейчас.

«Чтобы вернуться в Шанхай, — подумала Виктория, — защита маршала нужна мне даже в большей степени, чем он думает». Но сделать то, что он хочет... Маршал толст и некрасив, да к тому же по возрасту годится ей в отцы. И инстинктивно она чувствовала, что он потребует большего, чем Тан. Секс для Тана был лишь средством для разрядки. Для Юаня же он, похоже, ценен сам по себе. Однако, чтобы всегда быть рядом с Мартином, иметь возможность отомстить всем тем, кто издевался над ней, а также добиться для сына справедливого места хозяина торгового дома, она готова вручить себя самому дьяволу. Юань понял, что он победил.

— Сними блузку, — сказал он, — чтобы я мог увидеть твою красоту.

Виктория выполнила его просьбу. Юань потянулся к ней через стол одной палочкой для еды — прежде он тщательно ее обсосал от соуса — и принялся медленно и осторожно водить ею вокруг соска ее правой груди, наблюдая, как он твердеет. Он вступал во владение на свой особый манер. Виктория оставалась спокойной, сдерживая дыхание.

— Тебя подвергли избиению бастинадо, — напомнил Юань. — У тебя не осталось шрамов на ягодицах?

— Да, есть шрамы, — ответила Виктория.

— Покажи мне и их, — попросил Юань.


— Я хочу отмщения, — сказала Виктория. Лежа рядом с маршалом под одеялом, она удивлялась, как легко смогла приспособиться к своему новому положению. Или дело в том, что все мужчины, по крайней мере, одной расы, желали того же самого? Она испытала близость всего с тремя мужчинами в жизни. Адриана она в расчет не брала, его нельзя было рассматривать всерьез в силу его порочности, он был монстром. Многие люди считали и Юань Шикая монстром, но в постели он мало отличался от Тана.

Даже их тела не слишком отличались. Полностью одетый маршал выглядел плотным, можно сказать, даже толстым. И когда он сидел спокойно, слушая ли доклады, наблюдая ли за актерами или за занятиями своих солдат, при этом поглаживая бородку с сонными глазами, то больше всего напоминал сытого кота на нагретой подушке перед горящим камином. Однако на самом деле Юань Шикай был лишь чуть полноватым, но под слоем мягкой плоти ощущались крепкие твердые мускулы, а его мужской силе мог бы позавидовать любой юноша.

За сонными глазами, Виктория это быстро поняла, прятался жесткий и решительный ум. Этому уму и этому телу она теперь принадлежала. Она, женщина, которая в одиночку пешком пересекла горы, одолела мужчин, которые собирались ее изнасиловать или ограбить. При необходимости она без колебаний использовала винтовку и револьвер, убивала и грабила, держа на мушке свои жертвы, чтобы выжить. Она карабкалась по горным тропам под проливными дождями и палящим солнцем как ангел мести. Она искала своего сына и наконец нашла его.

Но она и теперь жаждала мести. И маршал именно тот человек, который сделает это за нее. Поэтому она спросила:

— Когда мы выступаем против гоминьдана?

Юань улыбнулся своей сонной улыбкой и погладил ее бархатную плоть, будто приласкал кошку.

— Когда мне прикажут.

Виктория от удивления села. Юань взял ее за талию и прижал к своей груди.

— Разве я не слуга Цинов? — спросил он. — Ты хочешь, чтобы я нарушил свою клятву преданности династии? — Виктория попыталась освободиться, но его хватка стала сильнее. — Ты нетерпелива, моя дражайшая Вики. Все варвары нетерпеливы. Всему свое время. Ты будешь отомщена. Когда я обрежу свой поросячий хвостик, тогда ты будешь отомщена.

Виктория уставилась на его шею:

— Но...

— Ты хочешь сказать, я уже обрезал свой хвостик? — Юань улыбнулся. — Но только я, ты и мои ближайшие помощники знают об этом. Ты хочешь, чтобы я прокричал на весь мир?


Британский боевой корабль у входа в устье реки Янцзы произвел двенадцатиорудийный салют. Толпы народа возле кромки воды ответили шумными приветствиями. Вооруженные китайцы — но не знаменные — стреляли из винтовок в воздух, им вторили тысячи хлопушек.

— Ты собираешься посмотреть представление? — спросил Адриан.

Вместе со своими братом, невесткой, а также Джеймсом он стоял на веранде их дома. Баррингтоны наблюдали за всенародным ликованием.

— Он должен пройти вверх по реке, — заметил Роберт.

— Ну что ж, я, пожалуй, пойду потолкаюсь в толпе, — решил Адриан. — Этот малый может оказаться нашим хозяином. И не в таком уж отдаленном будущем.

Он уже оказался нашим хозяином, по крайней мере здесь, на Янцзы, подумал Роберт. В условиях быстрого и необратимого краха власти Цинов в бассейне реки некая ассамблея, присвоившая себе право представлять всю империю, хотя на ней присутствовали в основном делегаты от южных провинций, избрала Сунь Ятсена президентом Республики Китай, причем еще до того, как доктор собственной персоной вернулся из Америки.

— Можно я пойду с вами, дядя Адриан? — спросил Джеймс. — Мне так хочется увидеть этого Суня.

Адриан улыбнулся:

— Я думаю, тебе надо более осторожно выбирать слова, когда ты говоришь о нем. Но ты, конечно, можешь пойти со мной, если твои мама и папа не против.

Моника посмотрела на Роберта, который пожал плечами:

— Только не отходи от дяди. Береги его, Адриан.

Адриан взял мальчика за руку, они спустились по ступеням и пошли по дороге к причалу Баррингтонов.

— Что же будет, Роберт? — спросила Моника.

За последние одиннадцать лет она узнала значение слова «безопасность», и вот опять революция.

— Будь я проклят, если знаю, — ответил Роберт. — Однако подозреваю, что Адриан прав, и нам придется иметь дело с этим малым. Его люди контролируют Янцзы на всем протяжении.

— Но Цины должны что-то предпринять по этому поводу.

— Трудно предположить, что они могут, разве призвать Юань Шикая, но гордость, по всей видимости, не дает им этого сделать. Без Юаня Знаменная армия просто смешна. А люди Суня настроены решительно. Все происходящее напоминает то, что мне рассказывал отец о тайпинах. Сунь, как ты знаешь, христианин. Так же, как и Хун Сюцюань, который провозгласил себя «небесным королем» и младшим братом Христа.

Моника содрогнулась:

— Он был сумасшедшим.

— Да, сумасшедшим. И отпетым извергом. Однако династия тоже долгое время ничего не могла с ним поделать.

— Как ты думаешь, теперь Виктория вернется домой? — Они ничего не слышали о ней со дня ханькоуской революции два месяца назад.

— Хотел бы и я сам знать ответ на этот вопрос, — сказал Роберт.


— Господин Баррингтон! — Сунь Ятсен оказался немного ниже среднего роста по европейским стандартам, но приятен на вид: тщательно расчесанные черные волосы, тонкие усики, неброский костюм западного покроя. Если он и был польщен тем приемом, который ему оказали в Шанхае, то не показывал этого. Не было заметно и враждебности ни в его взгляде, ни в голосе, когда он зашел в Дом Баррингтонов — с шикарной посудой, клаузоне, которые были на многочисленных декоративных столиках с бронзовыми столешницами, паркетным полом и кланяющимися китайскими слугами. Чего нельзя было сказать о его помощниках, столпившихся на верхней площадке лестницы и обменивающихся впечатлениями.

— Доктор Сунь, — сказал в ответ Роберт. — Разрешите представить мою жену и сына. С моим братом вы уже знакомы, надеюсь.

Сунь склонился к руке Моники.

— Бог всегда благоволил Баррингтонам. Как я слышал, госпожа Баррингтон в их счастливой судьбе. — Моника очаровательно и загадочно покраснела, взглянув на мужа. — Вы должны познакомиться с моей женой мадам Сунь, как только она приедет, — продолжил Сунь. — А теперь, боюсь, мужчины должны поговорить о деле.

Роберт кивнул, и Моника вышла из комнаты, уводя с собой Джеймса. Адриан собрался было остаться, но Сунь окинул его таким холодным взором, что тот прикусил от злости губу и тоже вышел на веранду. Сунь сел, сцепив руки на бедре.

— Могу я говорить откровенно?

— Иначе и нельзя, ваше превосходительство, если мы собираемся совершить что-то стоящее.

— Хорошо, — удовлетворился Сунь. Итак, господин Баррингтон, ситуация странная. Я уверен, что вы много лет знали обо мне и моих устремлениях. — Он дождался утвердительного кивка Роберта. — Так вот, понимаете, я планировал революцию больше двадцати лет, с риском для своей жизни и, к сожалению, заплатил за нее ценой жизней многих моих соратников.

Роберт понял, что Сунь скоро узнает, что именно Джеймс Баррингтон был причастен к разгрому шанхайского туна в 1894 году. Но он также хотел выяснить, знал ли Сунь, что Виктория была одним из его самых ярых сторонников и оказала ему материальную помощь, несопоставимую ни с чьей другой? Однако он решил пока не упоминать ее имени.

— Признаюсь вам, — продолжил Сунь, — были моменты, когда я терял надежду осуществить свою революцию. И затем, внезапно и совершенно случайно, она произошла. Один мой слишком нетерпеливый подчиненный не смог выявить предателя и подвергся нападению правительственных войск, что вызвало взрыв недовольства и мятеж на всем протяжении реки Янцзы. В свете этого можно предположить, что династия Цин и правительство разложились в гораздо большей степени, чем мы подозревали, если их правление в бассейне Янцзы рухнуло так быстро и окончательно.

— Они были не теми, какими пытались казаться, — признался Роберт.

Сунь коротко улыбнулся:

— Вы имеете в виду после смерти Цыси? Однако она мертва, и нам остается меньше проблем для разрешения. На деле, я считаю, осталось только две крупных личности из окружения вдовствующей императрицы, кто поддерживали ее в победах и поражениях и кто пользуется властью. Разумеется, я говорю о Юань Шикае и Роберте Баррингтоне.

— Вы мне льстите, ваше превосходительство.

— Вам принадлежит самый богатый и самый мощный торговый дом Китая. Сейчас, если позволите говорить прямо и без церемоний, вы находитесь в моей власти волей сложившихся обстоятельств. Я могу разорить вас. Могу приказать расстрелять вас и всю вашу семью. Разумеется, в моей власти посадить вас и ваших близких на следующий пароход в Англию и запретить вообще возвращаться в Китай. — Роберт облизнул губы. — Но чего я этим добьюсь? — спросил Сунь. — Создам вакуум в сердце великой страны, которой собираюсь управлять. Я считаю, что Китаю нужен Дом Баррингтонов, господин Баррингтон.

— Теперь вы льстите нам, доктор Сунь.

Сунь опять улыбнулся своей мимолетной улыбкой:

— Поэтому единственное, что я хочу знать, господин Баррингтон, кому вы служите: Китаю или Цинам. Ваша семья провела в Китае более ста лет. Вы родились здесь и здесь прожили свою жизнь. Вы, полагаю, христианин. Как и я. Но я также уверен, что мы оба можем оценить полезные аспекты конфуцианства. Разве вы не согласитесь, что Цины утратили доверие Небес? Теперь, прежде чем вы дадите ответ, мне бы хотелось заранее снять некоторые вопросы. Я не собираюсь причинять императору какой-либо вред, также как и членам его семьи. Разумеется, если они не окажут мне вооруженного сопротивления. Для этого я написал письмо регенту, предлагая Пуи отречься от престола и уйти в почетную отставку. С доходами четыреста тысяч фунтов в год. Это большие деньги.

— Могу я спросить, откуда возьмутся эти деньги?

— Их выделит правительство, конечно, как только мы придем к власти. Теперь позвольте остановиться на следующем: я говорю мы, потому что по натуре оптимист. Но правительство, о котором я говорю, будет избранным правительством. Я избран президентом, но ограниченным электоратом, мне же хотелось бы подтвердить свои полномочия всеобщими выборами. Я верю, что гоминьдан выиграет эти выборы, и я стану полноправным президентом Китая. Однако если мы проиграем и явится другая партия под руководством другого лидера и он будет избран, то я даю твердое обещание отойти от политической деятельности и стать частным лицом. Тем не менее в этом случае я потребую от нового правительства обещания выполнить мои гарантии семье Цинов. Итак, теперь вы готовы дать мне свой ответ?

Роберт уже принял решение. Сунь прав, и положение Дома Баррингтонов было гораздо более прочным, чем казалось тем, кто видел только гоминьдановских солдат, окруживших дом. Но он также знал, причем знал со дня смерти Цыси, что дни династии сочтены и требуется лишь толчок, чтобы она пала. Он тешил себя надеждой, что не позволил Юаню дать этот толчок, отказав ему в поддержке. И вовсе не из особого желания сохранить умирающее правительство, а потому, что знал намерение маршала установить в стране военную диктатуру. То, что Юань удерживал Мартина, только укрепляло Роберта в его уверенности по этому поводу.

И вот теперь перед ним сидел человек, с которым можно иметь дело. Человек, который говорил о демократии. Его отец, Роберт прекрасно это помнил, имел глубочайшее предубеждение по поводу перспектив демократии в Китае. Но прежде чем полностью списать ее со счетов как неудачу, все-таки следовало попробовать.

И немаловажно, что Сунь оказался человеком, который, похоже, мог понравиться Роберту. Он уже был ему симпатичен даже после столь короткого знакомства. И самое главное, только имея дело с Сунем, у него оставалась надежда узнать, что случилось с его единственной оставшейся сестрой... или спасти ее жизнь, если она еще жива. Но осознавал ли Сунь, что ему предстоит?

— Я окажу вам поддержку, — сказал Роберт, — какую смогу. Помимо финансовой помощи могут быть полезными мои связи с Англией и Европой. Но я не командую армией. Этим занимается Юань Шикай. Что, если обратиться к нему?

— Я могу преодолевать препятствия только по очереди, — сказал Сунь. — Вашу поддержку я считаю более важной, господин Баррингтон. Теперь, когда я уверен в вас, можно подумать и о контактах с маршалом Юанем.


Юань Шикай развернул плотную бумагу медленно и с явным удовольствием. Он откинулся в своем кресле, стоящем перед его палаткой. Вокруг слышался шум пробуждающейся ото сна армии. Здесь, в горах, была армия, его армия, тридцать тысяч тщательно подобранных и обученных, обеспеченных военных обмундированием, хорошо вооруженных и уверенных в себе бойцов. На создание армии он истратил все свои средства, и теперь эти люди — единственное, что у него есть. Но маршал не сомневался: он с лихвой окупит затраты, его солдаты ждали приказа на выступление, и только он один знал, куда поведет да. И теперь отдать этот приказ для него становилось гораздо легче.

Окружившие его офицеры ждали, пока он дочитает императорский приказ. Мартин Баррингтон чувствовал растущее волнение. За те месяцы, что он служил этому человеку, юноша начал боготворить его. Причина была не в том, что Юань обеспечил его всем, о чем он мечтал. Он оценил талант маршала, его целеустремленность и широту его взглядов. Как и любой солдат этой армии, Мартин не сомневался: Юань Шикай — человек, за которым будущее. То, что тетя Виктория стала любовницей маршала, только утвердило уверенность Мартина. У него, окруженного собственным гаремом из мальчиков и девочек, подаренных маршалом, и в мыслях не было осуждать поступок Виктории.

Юань улыбнулся и сложил бумагу. Он взглянул на своих офицеров.

— Господа, — сказал он. — Регент приказал мне отправиться в Ханькоу и подавить мятеж. Я восстановлен во всех моих званиях и привилегиях и вновь — маршал Китая. — Он взглянул на одного из офицеров, недавно прибывшего с юга. — Поделитесь с нами еще раз наблюдениями о гоминьдане.

— Они многочисленны, ваше превосходительство. Их многие тысячи. Они контролируют реку по всему течению Янцзы. Нанкин и Шанхай также в их руках. — Он оглянулся на дверь, ведущую в жилую половину палатки маршала: он знал, что там находилась Виктория Баррингтон. — Мне сообщили, будто они взяли под свой контроль и Дом Баррингтонов. И теперь, когда прибыл их предводитель, они заявляют, что истинный правитель Китая — Сунь Ятсен.

— Поэтому регент и хочет, чтобы его уничтожили, — прокомментировал Ли Юаньхун, начальник штаба.

— Каковы, по вашему мнению, у нас шансы на успех в кампании против гоминьдана? — спросил Юань первого офицера.

— У гоминьдановцев слабая дисциплина, ваше превосходительство, поэтому, несмотря на их численное превосходство, мы должны победить. Но это будет затяжная и трудная кампания.

Юань улыбнулся.

— Очень толковый доклад, полковник. Господа, мы выступаем сегодня. — Он еще раз улыбнулся им. — Но, думаю, мы не пойдем на Ханькоу. Не пойдем мы и в Нанкин с Шанхаем. Наша цель лежит дальше на восток.


— Письмо из Пекина, — объявил Адриан. — Оно от маршала Юаня и адресовано тебе. — Роберт взял конверт с хмурым выражением лица. — Он, оказывается, в Пекине. Я не знал, — заметил Адриан. — Мне казалось, что он до сих пор в Шэньси собирает свою армию.

— Мне тоже, — задумчиво произнес Роберт, распечатывая конверт. — Боже праведный!

— Что там? — поинтересовался Адриан.

Роберт прочитал: «Отправляю это послание с самым быстрым своим курьером, так как хочу, чтобы ты узнал первым. Вчера 12 февраля 1912 года я имел аудиенцию у регента принца Цюня, на которой присутствовал император Пуи. Я проинформировал его величество и его отца, что страна больше не может терпеть правление Цинов, и предложил им выбор между почетной и безбедной отставкой или неизбежным низложением и заключением в тюрьму».

Роберт поднял голову и взглянул на Адриана:

— На подробные предложения Сунь Ятсена Цины даже не прислали подтверждения о получении.

— Господи! — сказал Адриан. — Он поехал и сделал это.

Роберт возобновил чтение: «Принц Цюнь был польщен принять мое предложение от имени Пуи. Я знаю, Роберт, ты всегда считал, что твоя преданность династии должна превалировать над всеми другими соображениями. Династии больше нет. Теперь я хочу тебя попросить переоценить ситуацию и проявить свою преданность империи. Понимаю твои подозрения относительно меня. Хочу их развеять. Я временно принимаю на себя обязанности регента. Но это только до тех пор, пока мы сможем провести всеобщие выборы подходящих правящих и исполнительных органов. Для этого — хочу, чтобы ты знал, — я пригласил доктора Сунь Ятсена встретиться со мной, чтобы обсудить необходимые мероприятия, и намерен позволить ему и его последователям принять самое активное участие в предстоящих выборах».

— Прикажи оседлать мою лошадь, — бросил Роберт, протягивая руку за шляпой.


Он поскакал в Шанхай, где Сунь развернул свою штаб-квартиру. Здесь его остановили и обыскали телохранители доктора под присмотром их молодого начальника с волевым лицом — капитана Чан Кайши.

Сам же Сунь приветствовал его с широкой улыбкой на лице.

— Ну, Баррингтон, все идет как надо. Мне сообщили, что регент от имени императора Пуи издал указ о проведении выборов в Генеральное собрание, которое будет «помогать» ему править империей. Он не совсем принял мои условия, но это — шаг в нужном направлении. Быть может, даже лучше, чтобы первые выборы прошли под покровительством династии. После выборов мы можем потребовать отречения регента и императора. Все должно пройти мирно, без насилия. — Увидев выражение лица Роберта, он помрачнел. — Вас это не радует, Баррингтон?

— Боюсь, ваша информация устарела, доктор Сунь. — Роберт передал ему письмо Юаня. — Я получил это меньше часа назад.

Сунь все больше мрачнел по мере чтения, затем лицо его просветлело.

— Юань ведет себя как солдат, другого от него и не стоило ожидать! И если использовать Метафоры европейцев, он, бесспорно, разрубил гордиев узел. Мне следует отправиться в Пекин немедленно.

— Вы имеете склонность к самоубийству?

Сунь приподнял бровь:

— Вы не доверяете маршалу?

— Нет, я доверяю. Вы были недавно избраны временным президентом Китая...

— Только на половине территории Китая, — уточнил Сунь.

— Мне кажется, не стоит заострять внимание на этом. Эта та часть Китая, которую вы контролируете. Маршал Юань не обладает легитимной базой своей власти и понимает это. Он ищет эту базу в совместных с вами выборах. Но пока эти выборы не состоялись, вы — президент Китая. Потому он должен прибыть к вам и выполнить ваши условия.

Сунь потер подбородок.

— В сказанном Баррингтоном есть большой смысл, — вступил в разговор капитан Чан Кайши.

— А если, предположим, в ответ на мой отказ от приглашения маршал Юань решится на поход против нас? — спросил Сунь. — Мы разгромим его, капитан?

— Он пожалеет о том дне, — вскричал Чан.

— Сомневаюсь. Он солдат. И всю свою жизнь был солдатом. Под его началом большая дисциплинированная армия. Это не изнеженные знаменные, а профессиональные солдаты, как и их маршал. Следовательно, противостояние повлечет за собой многочисленные смерти. Я не допущу гражданской войны, если ее можно хоть как-то избежать. Поеду на север встретиться с маршалом. Но встреча состоится публично, перед лицом всего мира и мировой прессы. Есть такие инстанции, мнением которых даже Юань Шикай не посмеет пренебречь. Баррингтон, вы поедете со мной. Юань вряд ли причинит вам вред, когда я с вами. К тому же вы знакомы с ним и поможете мне советом при необходимости. Но мы не можем позволить себе ошибки... — Он оглядел взволнованные лица присутствующих в комнате. — Как напомнил мне Баррингтон, я избран президентом Китая. И пока народ не изменит своего решения, я остаюсь им, и на встречу я отправлюсь как президент Китая. Вы организуете эту поездку, капитан Чан, вместе с Баррингтоном.


— Это безумие, — заявила Моника. — Тебе нельзя ехать, Роберт. Ведь ты знаешь Юаня лучше, чем кто бы то ни было. Он же стремится захватить власть.

— Он уже это сделал. Но Сунь прав. Желание Юаня придать вид законности своим действиям, чтобы они выглядели так, будто он выступает во благо империи и с согласия народа, показывает, насколько важно для него получить одобрение мирового сообщества. От меня зависит, получит ли он это одобрение. Никто не прольет и слезинки по Цинам, особенно если их свергнуть под лозунгами демократизации Китая. Но мир будет пристально следить за дальнейшим развитием событий. Юаню придется быть очень осторожным, ему нельзя предстать в глазах общественности убийцей и тираном. Во всяком случае надеюсь, что уж я-то буду в безопасности.

Речь Роберта явно не убедила Монику.

Он обратился к Адриану:

— Оставлю дом на тебя, Адриан. До моего возвращения.

Адриан улыбнулся брату, затем Монике:

— Мы позаботимся о нем. Вместе.


Роберт и предполагать не мог, что в Китае случится нечто подобное. Но сами китайцы начали привыкать к новому режиму. К тому, что ворота Тяньаньмэнь были теперь открыты — ходили даже слухи, что их снесут и на этом месте будет огромная площадь — и населению разрешалось свободно входить в Запретный город и гулять там. Хотя и не очень свободно, по правде говоря. Повсюду стояли наряды солдат — красивых мужчин в высоких кепи и форме цвета хаки, с патронташами и современными винтовками. На каждом перекрестке были оборудованы пулеметные точки. Ни у кого не возникало и тени сомнения, что Юань полон решимости не допустить никакого распространения революции на сам Пекин.

Кровь уже пролилась между последователями гоминьдана и войсками маршала на севере страны. Однако несмотря ни на что сегодня день был мирным. Взволнованно мирным, поскольку толпы заполонили центральную улицу Дацзе и продолжали напирать, желая увидеть поближе проходящую мимо них кавалькаду.

Сунь Ятсен возглавлял колонну, сбоку от него ехал его телохранитель и ближайший сподвижник Чан Кайши. Роберт находился в следующей за ним шеренге среди военачальников Суня. Они ожидали приветствий, но, несмотря на любопытство толпы, не было слышно восторженных криков «Сунь!». То была толпа Юаня.

Но это, похоже, не тревожило и не трогало Суня. Они приближались к Тяньаньмэнь, где их ожидал Юань в парадном одеянии маршала: малиновом халате, украшенном орденами, и белых бриджах. Его белую шляпу венчали страусиные перья, сбоку висела сабля в позолоченных ножнах, на поясе — белая кобура револьвера. Лицо его хранило выражение как всегда спокойное, даже немного сонное. Он выглядел умиротворенным. Ну что ж, подумал Роберт, у него были на это все основания.

Роберт взглянул на адъютантов маршала, которые выглядели не менее блистательно, и узнал среди них Мартина, который отличался ростом и крепким телосложением. Мальчик — ему еще не было восемнадцати — смотрел прямо перед собой, левой рукой легко удерживая поводья. И он тоже выглядел абсолютно уверенным и умиротворенным.

Позади и по бокам от маршала застыли по стойке «смирно» его элитные подразделения. Дальше за войсками в открытых экипажах находились почетные гости с женами. Немного в стороне расположились экипажи с наложницами Юаня, как решил Роберт, поскольку в них сидели только женщины.

Вдруг его сердце забилось чаще. Он пригляделся. Одна из женщин... она могла быть китаянкой, судя по блестящим темным волосам. Но нет, слишком высока для китаянки, да и кожа светлая. Ее лицо было трудноразличимо на большом расстоянии, но он узнал эту женщину... Испытал ли он в этот миг чувство огромного облегчения или огромной тревоги? Возможно ли? От пламенного революционера к военному диктатору? От того, кого она, по ее утверждению, страстно любила, к тому, кого люто ненавидела? Но теперь он хотя бы знал, что она жива и, вероятно, ее больше не надо спасать.


Моника Баррингтон сошла с рикши, ощущая странное чувство страха и радости. Ни один из членов семьи, насколько она знала, никогда раньше не удостаивался приглашения на обед в дом Адриана.

Она колебалась некоторое время, прежде чем принять приглашение. Невозможно было не заметить оценивающий взгляд Адриана, которым он мысленно раздевал женщину, медленно и методично, начиная от плеч, до корсажа и затем до бедер. Это был тот взгляд, который одних женщин пугал и возмущал, а у других вызывал жалость к мужчине, который, вероятно, в силу каких-то особенностей характера, не мог позволить себе большего, чем только смотреть, который вынужден был пользоваться только служанками. Она знала по рассказам, что он обращался со своими слугами как с рабами, порол их и издевался как хотел. Но Роберт, с его врожденной деликатностью относительно личной жизни других, если она не становится достоянием общественности, всегда считал, что слуги Адриана, даже женщины — или особенно женщины? — все до одного преданы ему.

Роберта Адриан никогда не приглашал к обеду.

И вот теперь ее деверь вознамерился смотреть на нее тем тоскливым взглядом... А что еще? Она гадала, одобрил бы Роберт ее решение принять приглашение или нет? Пожалуй, он должен был одобрить, ведь по большому счету она преследовала благую цель сплотить эту семью, над которой тяготел злой рок, особенно после исчезновения и скорее всего смерти Виктории. А одобряла ли она сама свой поступок? Вообще-то в глубине души — нет. Но она пришла. Она была чрезмерно любопытной.

Дворецкий встретил ее мрачно:

— Меня зовут Цян Лу, мадам.

Это был важный, спокойный человек, не моложе пятидесяти лет, одетый в шелковые халат и панталоны. Никаких признаков порочности она пока не замечала.

Моника вошла в гостиную, где ее приветствовала высокая сухощавая китаянка, которая также поклонилась ей.

— Добро пожаловать, мадам Баррингтон. Меня зовут У Пин. Хозяин приглашает вас выпить аперитив.

Моника была еще больше заинтригована. Одежда У Пин представляла собой бледно-голубой чон-сам, который обтягивал ее поджарую фигуру, как перчатка, белья под платьем не просматривалось. Служанке также за пятьдесят. Следов красоты не наблюдалось ни в ее лице, ни в фигуре.

Моника прошла за женщиной в приемную, где ее ждал Адриан. К обеду он облачился во фрак с белым галстуком. Хозяин дома взял ее за руку:

— Моника, как ты красива.

Моника и в самом деле выглядела очаровательно: зеленое вечернее платье с глубоким декольте, золотисто-каштановые волосы уложены а-ля помпадур, бледная в мелких веснушках кожа казалась почти прозрачной.

— Спасибо, Адриан. Надеюсь, я не единственный гость. — Она прекрасно знала заранее, что больше никого не будет, но считала необходимым упомянуть об этом.

— Зачем нам нужно, чтобы кто-то мешал? — спросил он и повел ее к дивану. Цян Лу стоял наготове, держа поднос бокалов с шампанским. Адриан подал один из них Монике, другой взял для себя и сел с нею рядом. Затем, к ее большому облегчению, дворецкий отошел от них, но только к стене. Одновременно вошла женщина по имени У Пин и встала у двери. «Возможно, — подумала Моника, — ему так же нелегко находиться со мной наедине, как и мне с ним».

— У тебя, на мой взгляд, очаровательный дом, — похвалила она.

— Ты не ожидала этого, — предположил он.

— Ну, холостяк, живущий отшельником... — Она взглянула на У Пин. — Похоже, о тебе хорошо заботятся.

— Обо мне очень хорошо заботятся. Я покажу тебе весь дом после обеда.

На обед были поданыевропейские блюда и французское вино. Адриан держался предупредительным и довольно симпатичным хозяином. Моника начала уже думать, что она и все остальные — включая и ее собственного мужа — вероятно, несправедливо относились к нему многие годы. В таком настроении она пребывала до окончания трапезы. Когда они перешли к бренди, он спросил:

— Ты получила известия от Роберта?

— Нет, не получала. Думаю, он очень занят.

— Сомневаюсь, что ты когда-нибудь услышишь о нем вновь. — Голова и рука Моники вздрогнули, и бренди пролилось из ее рюмки. Моментально подоспела У Пин с салфеткой и промокнула капли. — Извини, — произнес Адриан, — но предсказание будущего всегда пленяло меня. Я вот думаю, что случится, если его казнят по приказу Юаня, вместе с Сунем разумеется.

Моника допила свое бренди.

— Как ты можешь такое говорить о своем собственном брате?

— И твоем муже — Адриан улыбнулся и сделал знак Цян Лу наполнить ее рюмку. — Но, разумеется, такая возможность существует. Ты никогда не учитываешь возможности, пусть даже они и неприятные?

Она осторожно уставилась на него и незаметно для себя самой выпила еще бренди.

— И разумеется, — продолжил Адриан, — совсем необязательно возможности должны быть неприятными. Вы ведь с Робертом далеко не молодожены. Так вот, я могу предположить, что тебе уже до предела надоел этот сухой старый сучок, и ты жаждешь новых впечатлений. — Он продолжал улыбаться ей, а ее взгляд был прикован к нему, как будто она видела змею. — Странные происходят вещи, — продолжил Адриан. — Вернее, могут произойти. Мы, Баррингтоны, когда-то представляли довольно мощный клан. Братья, сестры, кузены... А теперь посмотри: Вики пропала со своим бандитом-любовником, возможно, ее нет в живых, поскольку от нее уже давно никаких известий. Ее сын, судя по всему, скоро погибнет. Юань наверняка не захочет оставить его в живых. Роберт, вероятно, уже мертв. Все погибли, кроме тебя, твоего сына и меня. Мне представляется это очень удобным. Тебе не кажется?

Моника подняла свою рюмку, увидела, что она вновь наполнена, и поставила ее на место. Она встала, несколько нерешительно.

— Я бы хотела вернуться домой, Адриан, если ты не возражаешь. Обед был прекрасным, и я не хочу его портить рассуждениями о неприятных вещах.

Адриан тоже встал.

— А вот я как раз против, дорогая невестка, — сказал он. — Еще слишком рано заканчивать этот вечер. Я обещал показать тебе свой дом.

Моника взглянула на него, затем на слуг, стоящих по бокам двери. Она слишком много выпила и теперь плохо соображала. Ей искренне не хотелось ссориться со своим деверем и никак не удавалось сообразить, бояться его или нет. Она не могла поверить, что он мог желать ей вреда; и что бы не болтал он за обедом, не мог же он на самом деле желать гибели Роберта?

— Очень хорошо, Адриан, — согласилась она. — Мне доставит удовольствие осмотреть твой дом. Но я сказала своим слугам, что приду рано. Мне надо только предупредить их, что немного задержусь.

— Нет необходимости, — сказал Адриан. — Это уже сделано. — Он подошел к двери и остановился, ожидая ее. После непродолжительных колебаний она присоединилась к нему. Он пропустил ее вперед по лестнице на второй этаж. Очевидно, по давно заведенной традиции, за ним постоянно следовали его слуги. Раньше присутствие слуг успокаивало Монику, теперь, наоборот, настораживало.

На площадке второго этажа Адриан открыл для нее первую дверь.

— Конечно же, здесь не так богато, как в Доме Баррингтонов, — сказал он. — Но я сделал все, что мог.

В комнате уже горел электрический свет — Роберт установил генератор для обслуживания обоих домов и конторы, — и, к удивлению Моники, внутри ждала еще одна китаянка.

— Это — Шу Лайти, — объяснил Адриан.

Моника слегка кивнула этой миловидной женщине лет сорока со следами былой красоты и фигурой слишком уж роскошной для обычной китаянки, все больше удивляясь странностям дома Адриана.

— Как тебе здесь нравится? — спросил деверь.

Моника обвела взглядом просторную, отделанную панелями комнату с толстым ковром во весь пол и китайскими рисунками на стенах, большую часть которой занимал огромный на четырех опорах балдахин.

— Здесь есть отдельная ванная, — объяснил Адриан.

— Очень культурно, — согласилась Моника.

— Все здесь ждет мою невесту.

Моника была так удивлена, что, не подумав, сказала:

— Твою невесту? Ты, Адриан? Я считала тебя самым убежденным холостяком в мире.

— Мое несчастье, — объяснил Адриан, — в том, что женщины, которых я бы хотел взять в жены, всегда оказывались помолвленными с другими или просто недоступными. В качестве жены я имею в виду. В принципе все женщины доступны. Так, если бы Вики не была моей сестрой, я непременно женился бы на ней. Мне просто необходимо, чтобы всегда рядом со мной находилась красивая женщина и нужна — как бы это сказать? — близость более яркая, чем может быть между мужем и женой. — Моника нахмурилась, пытаясь найти хоть какую-то надежду для себя в его разрозненных фразах. — Теперь, боюсь, она ушла навсегда, — продолжил Адриан. — Но еще раньше в моих мечтах ее место заняла другая женщина.

Моника услышала легкий стук и поняла, что закрылась дверь на лестницу. Она резко обернулась. Те же слуги опять находились в комнате: мужчина возле двери, две женщины — по бокам.

— Цян Лу, У Пин и Шу Лайти — это как бы мои другие «я», — объяснил Адриан. — Не следует их бояться. — Он подошел к ней, обнял за талию и поцеловал в шею. Целуя ее, он передвинул руки на ее грудь. Моника вскрикнула и попыталась отстраниться, но он только крепче прижал ее к себе. — Я собираюсь жениться на тебе, поскольку Роберт теперь уже мертв, — сказал Адриан.

Моника все-таки вырвалась из его объятий и, спотыкаясь, сделала несколько шагов. Но он успел схватить ее за корсаж. Послышался треск рвущейся материи. Несчастная женщина восстановила равновесие и прикрыла грудь разорванным платьем.

— Ты пьян! — крикнула она.

— Не думаю. Разве что от желания обладать тобой. — Он опять двинулся на нее.

Моника повернулась к двери и столкнулась со слугами.

— Если вы попытаетесь остановить меня, — сказала она насколько могла спокойно, — я прикажу вас выпороть.

— О, наказывай их, как хочешь, — предложил Адриан, — но только сама и чтобы я видел.

Слуги не двинулись с места, и дверь осталась непреодолимым препятствием. Моника повернулась лицом к двери, ей уже не удавалось сдерживать панику.

— Ты сошел с ума, — закричала она, — если Роберт узнает об этом...

Адриан ухмыльнулся:

— Роберт ничего больше не узнает, дражайшая невестка. Роберт мертв. Или скоро умрет. Он никогда не вернется. Нас на земле осталось только двое: ты и я.

Он опять взял ее за корсаж. Тут она попыталась ударить его, но он отклонил голову, не давая достать себя ногтями. И прежде чем она сообразила, что делать дальше, Цян Лу схватил ее руки сзади и завел их за спину. Моника хотела лягнуть своего деверя, но ее нога запуталась в юбке. Адриан придвинулся, разорвал еще дальше платье, обнажив всю грудь, и начал ее ласкать, приговаривая:

— Как она роскошна.

Моника изо всех сил пыталась высвободить руки, но безуспешно. Руки же Адриана скользнули на ее бедра, и они с Цян Лу вдвоем положили ее на кровать. Моника всячески пыталась освободиться, но мужчины были значительно сильнее ее. Она хотела закричать, но знала, что это не поможет. Вообще-то ею больше владела злость, чем страх. Она убереглась от «боксеров», а теперь ее собирался изнасиловать собственный деверь... Адриан тем временем срывал остатки одежды с ее тела.

— Не волнуйся, дражайшая Моника, — успокаивал он, — я куплю тебе еще лучшее платье.

Когда на ней ничего не осталось, он встал на колени и взглянул на ее тело. Цян Лу держал ее за запястья рук, вытянутых над головой, и тоже смотрел на нее, как и женщины, подошедшие и ставшие по бокам кровати. Моника собралась было их лягнуть, однако тут же поняла, что лучше лежать спокойно, пока они не причинили ей боли.

Все же ей было трудно не сопротивляться, особенно когда Адриан сел рядом и начал гладить ее бедра, а затем ласкать лобок. Не удержавшись, она напрягла прижатые руки и подняла колени.

— Я еще увижу тебя на виселице, — предупредила она.

— Обладание тобой станет самым счастливым моментом в моей жизни, — проговорил Адриан.


Роберт бывал в Запретном городе много раз, однако ни разу на официальном обеде; Цины никогда не позволяли себе такого варварского фиглярства. Но Юань горел желанием показать всему миру, что он цивилизованный джентльмен. Что еще он собирался показать миру, предстояло вскоре увидеть.

В продолжение прошедших суток состоялись пышные приемы, а также серьезные переговоры между Юанем и Сунем. Роберта тоже приглашали несколько раз, когда обсуждались финансовые вопросы. В остальном эти двое, похоже, хорошо ладили, прокладывая путь к решению проблем демократии в Китае. Таким образом, Роберт большую часть времени был предоставлен самому себе. Он намекнул Юаню, что хотел бы поговорить со своим приемным сыном, а еще больше с сестрой, на что Юань мрачно кивнул и обещал все организовать, но до сих пор не удосужился ничего сделать. Когда Роберт вошел в зал, где проводился прием, то оказался окруженным военными мундирами и черными фраками приглашенных — никто из присутствующих, даже доктор Сунь, не был одет по-китайски, — кроме того, здесь находилось множество дам. Роберт был крайне удивлен таким циничным попранием всех национальных традиций.

Дамы, также одетые по европейской моде, явно чувствовали себя скованно: китайской даме не разрешалось обнажать какую-либо часть своего тела ниже шеи в присутствии мужчины, если это не ее муж или любовник. Но у приглашенных сюда декольте открывало все.

Но более всего удивляло и немного настораживало полное отсутствие иностранных дипломатов. Свиту Юаня составляли и мужчины и женщины, свиту Суня — только мужчины, среди которых, по мнению Роберта, ему и следовало находиться.

К счастью, он заметил здесь и Мартина в броском мундире красного цвета, как у британского гвардейца, и синих бриджах, с саблей на боку. Мартин отсалютовал отцу:

— Папа! Я видел тебя у Тяньаньмэнь. Я так рад, что ты с нами и тоже Помогаешь восстанавливать величие Китая.

Роберт пожал мальчику руку.

— Я тоже рад этому. — Он взглянул мимо него. — К тому же отрадно видеть тетю Викторию в полном здравии. Ведь мы уже опасались за ее жизнь.

Они пошли через зал. Виктория выделялась среди остальных дам прежде всего высоким ростом и роскошностью форм. Кроме того, перед ним была Виктория, источающая здоровье и уверенность в себе, что еще больше подчеркивало ее красоту.

— Роберт, — сказала она, — как я рада тебя видеть.

Роберт взял ее за руки:

— Мы уже считали тебя погибшей. Ты не писала нам...

— Сначала я не могла, — оправдывалась она, — а последние два месяца были такими насыщенными... — Ее взгляд устремился поверх его плеча, и он понял, что она смотрит на Юаня.

— Не обижайся, но все, что ты сделала, кажется мне непонятным, — сказал он тихо.

Мартин отошел, оставив своего мнимого отца наедине со своей мнимой теткой.

— Надеюсь, ты все поймешь, когда узнаешь правду, — сказала Виктория. — Я бы хотела поговорить с тобой с глазу на глаз. Завтра.

— Такое разрешено наложнице военачальника? — Он сразу пожалел, что выразился так резко, но Виктория не обиделась. Она спокойно улыбнулась.

— Разумеется, когда дело касается брата. Если ты думаешь, что я живу в гареме, окруженная евнухами... Шикай отменил евнухов. — Роберт попытался представить, что думает об этом тень Чжан Цзиня. Но теперь Виктория не скрываясь смотрела мимо него. — Маршал.

Юань похлопал Роберта по плечу. Сегодня он был в белом кителе с золотым шитьем, на левой стороне груди теснились ордена. Лицо спокойное, как всегда.

— Ты, должно быть, очень рад увидеть сестру, Роберт. Будь с ней на обеде. Скоро всех пригласят за стол. Роберт... — Он заглянул в глаза Баррингтона. — Однажды ты отказался помочь мне в свержении Цинов. Я никогда не настаивал. И вот это свершилось. Но теперь, как я и предвидел, предстоят большие дела. Ты поддержишь меня теперь?

— Я поддержу того, кто де-юре правит Китаем, ваше превосходительство.

Юань улыбнулся:

— Де-юре, де-факто — тебе по-прежнему доставляет удовольствие упражнения в латинской семантике. Но оставим это. Он взглянул на Викторию. — Разве она не самая красивая женщина в Китае? Кроме разве что твоей жены, Баррингтон. И взгляни... — Маршал показал глазами туда, где Мартин с увлечением беседовал с китайской женщиной, или скорее девочкой, как более точно определил Роберт. — Разве у вас не самый красивый сын в Китае? И девушка рядом с ним красива, не так ли?

С черными длинными волосами и дерзкими чертами лица, подчеркнутыми западными румянами и помадой на губах, в малиновом бальном платье, открывающем гладкие смугло-желтые плечи, девушка и в самом деле была поразительно красива.

— Да, — согласился он, — Красавица!

— Я прочу ее в жены Мартину.

Роберт услышал, как резко вздохнула Виктория, очевидно, для нее тоже оказались откровением замыслы любовника.

— Итак, — сказал Юань, — поскольку жизнь обещает быть очень приятной для всех. Баррингтонов в ближайшие годы, если, конечно, не произойдет чего-либо непредвиденного, не зависящего от нас, то, я уверен, что вы поддержите любого, кто возьмет на себя тяжкое бремя правления Китаем. Пойдем к столу?


Столовая выглядела ослепительно: блистали золотом приборы, замерли безупречно одетые официанты, стены были задрапированы шелком с желтыми и красными императорскими драконами, в дальнем конце оркестр играл что-то нестройное, но, к счастью, негромко. Роберт поддержал стул для Виктории, и, садясь она улыбнулась ему.

Они оказались довольно далеко от Юаня, справа от которого сидел Сунь. Но это было даже хорошо, поскольку брат с сестрой могли поговорить по-английски, будто оказались в полном одиночестве, несмотря на оживленную болтовню вокруг.

— Что случилось с Таном? — поинтересовался Роберт.

— Тан мертв.

— И поэтому ты перешла на другую сторону?

— Все не так просто. — Она повернулась к нему, чтобы прямо взглянуть брату в лицо. — Меня пытали гоминьдановцы. Меня били палками бастинадо, Роберт. Меня, Викторию Баррингтон, распластали голой в пыли перед сотней человек, а затем посадили также голой в клетку, чтобы мучить дальше. — Ее передернуло.

Он прикусил губу, изо всех сил подавляя воображение.

— Но ты бежала?

— Да. Меня спас Цин Сань. Ты помнишь его?

— Боже праведный, конечно, помню. Ты хочешь сказать, он был одним из них?

— Цин Саня и меня приняли в тун в один и тот же день, мы стояли плечом к плечу. Похоже, он всегда желал меня, — рассказывала Виктория, — поэтому и спас, чтобы сделать своей собственностью. Я убила его.

Роберт кашлянул в салфетку: как мало он знал свою сестру!

— После этого, — продолжила Виктория, — я искала только мести. До сих пор ищу. Всячески, по любому поводу, связанному с гоминьданом.

— Видя Юаня и Суня, сидящих рядом, я бы сказал, что тебе придется немного обождать, — предположил Роберт.

Виктория улыбнулась:

— Около часа, как мне кажется.

Роберт окинул взглядом улыбающиеся лица гостей, внимательных официантов и помрачнел, так как заметил, что во время трапезы к прислуге присоединились вооруженные люди. Последние проникали в зал поодиночке и рассредоточивались, прячась за драпировкой, заметные только для тех, кто хотел их увидеть. Маршал по-прежнему был занят беседой. Роберт увидел, что Мартин посмотрел на него с улыбкой и одновременно быстро кивнул головой, похоже, предостерегая от опрометчивых поступков. Тем временем принесли десерт и убрали посуду.

— Что с тобой, Роберт? — промурлыкала Виктория. — Ты почти ничего не ел.

Не успел он ответить, как грянули фанфары и дирижер объявил:

— Его превосходительство, избранный президент Китая, маршал Юань Шикай.

Юань встал и улыбнулся всем собравшимся.

— Друзья мои, — начал он. — Мы собрались по уникальному случаю. Мы здесь сегодня вечером не просто празднуем падение Цинов, конец маньчжурской тирании, которая терзала Срединное Королевство почти триста лет. Разумеется — само по себе это уже повод для торжества. Но мы смотрим в будущее и торжественно открываем новую эру, эру Китая, управляемого китайцем, и причем китайцем, выбранным на должность демократической процедурой.

Он подождал, пока стихнут аплодисменты.

— Чтобы выполнить эту миссию, — продолжил он, — я пригласил доктора Сунь Ятсена в Пекин. Теперь великое будущее нашей страны станет более ясным. — Он улыбнулся людям Суня. — Вы все знаете, что меня избрало президентом Республики Китай население, живущее севернее реки Янцзы. Южнее этой реки выборов с моим именем в бюллетенях не проводилось.

Он сделал еще одну паузу, теперь среди представителей гоминьдана прошел ропот. Чан Кайши озирался по сторонам со злобной подозрительностью.

— Тем не менее южнее реки тоже проводилось некое подобие выборов, — продолжил Юань. — Их организовал гоминьдан, державший тогда под военным контролем бассейн реки и прилегающие провинции, причем в отсутствие своего лидера Сунь Ятсена. Результаты этих выборов — не волеизъявление народа, а голосование ассамблеи представителей гоминьдана. В таких, я бы сказал, предосудительных условиях доктор Сунь был избран временным президентом Китая.

Ропот нарастал. Однако Юань продолжал со спокойным лицом:

— Само собой разумеется, в Китае не может быть двух президентов. Не менее очевидно, друзья мои, что выборы, проведенные ассамблеей гоминьдана, не могут считаться действительными.

Послышались протестующие возгласы, но Юань погасил их, переводя свой взгляд с одного лица на другое.

— Они недействительны потому, что не были демократическими. Только представители гоминьдана участвовали в них, и всего один кандидат выдвинут — доктор Сунь. В противоположность этому здесь, на севере, каждый взрослый мужчина, доказавший, что уплатил налоги за последний год, допускался к голосованию и проголосовал за того, за кого хотел. И я был избран.

Наступила полная тишина, нарушенная спокойным голосом доктора Суня:

— Эти избиратели знали, какая судьба их ждет, если бы они сделали другой выбор, маршал Юань?

Его сторонники приветствовали такие слова, сторонники Юаня нахмурились. Но маршал продолжал улыбаться.

— Незаслуживающее внимания замечание, доктор Сунь. Мою точку зрения невозможно оспорить. Когда мою кандидатуру выдвинут перед избирателями юга, чему сопротивляются члены гоминьдана, в результатах можно не сомневаться. И это будет сделано, как только созреют условия. Но до тех пор Китаем должен кто-то управлять. И причем только тот, кто способен осуществлять тотальную власть от имени народа, кто победил на демократических выборах. Так вот, как известно, гоминьдан — это не политическая партия, а революционная организация, ставившая своей целью свержение Цинов.

— Это и делает ее политической партией, — заметил Сунь.

Юань несколько секунд смотрел на него сверху вниз, затем продолжил:

— Таким образом цель гоминьдана достигнута — Цины свергнуты. Правда, я бы сказал, не усилиями гоминьдана, а моими верными и преданными солдатами, многие из которых присутствуют сегодня здесь.

Раздался гром приветствий, потопивших свист гоминьдановцев, которые наконец заметили, что комната и в самом деле полна солдат.

— Поэтому не побоюсь сказать, — Юань переводил взгляд с одного лица на другое, чтобы убедиться, каждый ли понимает его слова, — что пришло время распустить гоминьдан и уступить, несмотря на всевозможные политические амбиции, накопленные за последние несколько недель, инициативу тем, кто обладает необходимыми политическими инструментами и готовностью управлять страной. Я не предъявляю прав на партию. Я предъявляю права на армию, которая поддержит меня во всем, что я намерен сделать. Я предъявляю права на поддержку и преданность китайского народа. И как один из тех, кто всю свою жизнь был близок к высшей власти, как член Верховного совета в течение последних тридцати лет, я вижу, что за мной опыт, необходимый для управления нашей страной. Мне кажется неприемлемым, чтобы кто-то, проведший большую часть из этих тридцати лет вдали от Китая, не имеющий кадровой армии для проведения в жизнь своих декретов, которого не поддерживает простой народ империи, а только горстка революционеров, мог надеяться тягаться со мной. Таким образом, я в интересах всех нас и превыше всего в интересах Китая призываю доктора Сунь Ятсена отказаться от претензий на президентство.

В огромном зале наступила полная тишина. Роберт взглянул на Викторию и увидел в ее глазах огонь мстительного торжества.

— А если доктор Сунь не откажется от претензий? — раздался голос. Он мог принадлежать капитану Чану, но Роберт склонялся к тому, что вопрос задал один из офицеров Юаня, подученный самим маршалом.

Юань издал тщательно отрепетированный вздох:

— Тогда я буду вынужден принять все необходимые меры, чтобы сохранить мир в империи.

Он сделал паузу, чтобы все осознали значение сказанных слов, в тот же момент тишину разорвало клацанье сотни винтовочных затворов. Гоминьдановцы обменялись взглядами, но это были растерянные и испуганные взгляды.

— Позвольте сказать, — продолжил Юань, — сейчас, здесь и определенно, что я не собираюсь причинить зла доктору Суню или кому-нибудь из его сторонников. Доктор Сунь должен всего лишь подписать приготовленный мною документ с отказом от должности временного президента, на который он так поспешно согласился, и свободно заниматься всем чем ему угодно остаток своей жизни, то же касается и его людей. Но они не должны забывать, что я не допущу никаких подрывных действий в отношении государства, народов Китая.

Он последний раз обвел взглядом собрание и сел.

Глаза всех присутствующих устремились к доктору Суню. Лицо доктора оставалось спокойным, но на нем отражалась смена различных эмоций. Возмущение, конечно, по поводу того, как легко его заманили в ловушку; возможно, огорчение от такого бесславного конца его мечты. Роберт не заметил и тени страха, только отчаяние. Несколько секунд прошло в молчании, затем Сунь поднялся и вышел из-за стола. Некоторые из его помощников тоже встали, но были возвращены на место людьми Юаня. Несколько солдат маршала последовали за доктором из комнаты.

Юань принял Роберта поздним вечером того же дня в своем кабинете. Указав на стул, он начал беседу.

— Он подписал, — сообщил маршал. — Заявил, конечно, протест, но прекрасно знал, что у него нет выбора.

— Ты действовал самым вероломным и коварным образом, тебе не кажется? И тем самым дал Суню свободу в выборе средств.

Брови Юаня взметнулись вверх:

— Разве хоть волос упал с его головы?

— А предположим, что он отказался бы уйти в отставку?

Юань улыбнулся:

— Чтобы выиграть битву, Баррингтон, необходимо знать противника. Сунь — мечтатель, а не человек действия. Насколько я знаю, он ни разу не выстрелил от злости. Я не говорю, что он трус, просто он не способен решиться на конкретные действия, потребующие человеческих жертв или ведущие к страданиям людей. О, у него, безусловно, есть подчиненные совсем другого склада характера — этот малый, Чан Кайши, тот еще головорез, — но они предпочли связать свою судьбу с судьбой доктора Суня, они считают его великим человеком. Возможно, он и действительно велик, но никогда не достигнет величия в сфере политики. Что касается способа отстранения его от должности, то я стремился, по возможности, избежать кровопролития, и это мне удалось. Удивляюсь, что ты жалеешь Суня, Баррингтон, или всякого, связанного с гоминьданом. Ты знаешь, как они обошлись с твоей сестрой?

— Она мне рассказала, — ответил Роберт.

— И ты готов простить им это? Меня поражает, почему ты не пришел сюда требовать казни для них всех.

— Виктория собственными руками выкопала для себя яму и сама же в нее залезла, — объяснил Роберт. — В любом случае никто не присутствовавших сегодня на приеме не имеет никакого отношения к тому, что произошло в верховьях Янцзы.

— То были их люди, — настаивал Юань. — Но мне хотелось бы поговорить о более Практических вещах. О будущем. Ты на моей стороне?

— Ты в самом деле собираешься провести выборы?

— В настоящий момент в стране неподходящая обстановка.

— А когда она будет подходящей?

— Это как раз и станет моей заботой — как можно скорее создать условия, при которых расцветет демократия.

— Означает ли сие высказывание, что ты намерен отомстить любому члену гоминьдана, до которого сможешь добраться?

— Ты по-прежнему добиваешься тирании, Баррингтон. А между тем я только что сверг тиранию, должен ли я искать ей замену? Нет, нет и нет. Мне хочется мира и процветания для страны, и я надеюсь на твою помощь. Я опасаюсь, что финансы Китая в бедственном состоянии. Не беспокойся, я не собираюсь повышать налоги. Нам нужны вливания иностранного капитала, и ты в состоянии их организовать.

— С чего бы иностранным правительствам ссужать деньги Китаю? Ведь они прекрасно знают состояние наших финансов.

— В этом одна из главных причин, по которой я не позволю гоминьдану участвовать в правительстве. Мы должны доказать европейцам, что в стране воцарилась стабильность и у власти — сильное правительство. Сам факт, что нам впредь не придется терпеть огромные расходы Цинской династии, Может служить доказательством этого. А то, что ты, иностранный бизнесмен с отличной репутацией, готов поддержать новое правительство, станет своего рода дополнительной гарантией. Ты можешь предложить налог на соль в качестве страховки, это удовлетворит любого. Найди мне деньги и помоги привести Китай в двадцатый век. Роберт пристально посмотрел на Юаня:

— Ты был достаточно добр ко мне, назвав бизнесменом с хорошей репутацией. Если это так, то я обязан всячески ее оберегать.

— Мое содействие тебе в этом гарантировано. При условии, что ты поможешь мне. В противном случае — нас ожидает хаос.

— И, вероятно, казнь Виктории и Мартина, а также и других членов моей семьи, попавших к тебе в руки.

— Я не маньчжурский изверг, Роберт. Даю свое слово, что безопасность твоей сестры и мальчика будут зависеть от твоей деятельности на благо Китая и от того, как долго они останутся под моей защитой. Но не могу ни за что поручиться, если разразится гражданская война. А она произойдет, если мне не удастся убедить народ Китая поддержать меня.

Роберт поднялся:

— Ты оставляешь мне не очень богатый выбор.

Юань улыбнулся.

(обратно)

Глава 17 ПОСЛЕДНИЙ ЗНАМЕННЫЙ

Роберт зашел к Виктории попрощаться.

— Ты удовлетворена? — поинтересовался он.

— Не совсем. — Она полулежала в шезлонге в своих апартаментах, одетая в дорогое платье с разрезом до бедра, на пальцах — несколько колец, стоимость которых не поддавалась оценке. Глядя на нее, хотелось сказать, что это и есть само удовлетворение... и абсолютная красота. — Мне бы еще хотелось увидеть, как этого маленького гаденыша станут бить бастинадо, а затем кастрируют.

— Юань предпочитает брать то, что ему нужно, а не таить попусту зло на кого бы то ни было, — предположил Роберт. — И он всегда добивается своего, не так ли?

— Он достойный восхищения человек, — согласилась Виктория.

Ему хотелось бы узнать, действительно ли она сама верит в это и еще, как же она решилась отдать свое холеное тело Юаню.

— А кроме Суня, в остальном ты довольна?

— Почему я должна быть недовольна?

— Ну что ж, увидимся вновь, когда я опять буду в Пекине. Юань даже меня заставил теперь работать на него.


Роберт попрощался и с Мартином.

— Через месяц я должен жениться, отец. Ты будешь на моем обручении?

— Конечно, я приеду. И привезу маму Монику с собой, — пообещал Роберт.


Чжоу Лидин ожидал его на сампане под флагом с фениксом Дома Баррингтонов. Капитана Шана сменил другой старый служащий Дома — капитан Ван.

— Домой, Чжоу, — распорядился Роберт и отправился отдыхать под тент.

Он чувствовал себя опустошенным и физически и морально, а ему предстояло многое обдумать, тщательно проанализировать обстановку, поскольку произошло столько всего после его отъезда из Шанхая. Однако все бесполезно: он не меньше, чем прежде, привязан к курсу правящей элиты и прежде всего тем, что слишком многие стали заложниками его успехов в бизнесе и семейных делах.

Итак, его главная забота в ближайшее время — организация займов для Юаня... И он надеялся, что Юань окажется именно таким бескорыстным правителем, каким обещал быть на словах. И как он тосковал по рукам Моники, по ее сдержанной рыжеволосой красоте... Он проспал весь путь по верхнему каналу до реки и вышел, только когда сампан причалил к берегу. Ему подали ужин, экипаж готовил себе еду на берегу.

Чжоу Лидин сам прислуживал хозяину, как делал это всегда, но ему помогал молодой китаец, которого Роберт прежде не видел.

— Его имя Дао Вань, — объяснил Чжоу. — Я нанял его вместо Ду Цина.

Роберт приподнял бровь:

— Что случилось с Ду Цином?

— Он заболел, хозяин, — ухмыльнулся Чжоу. — В одном из пекинских борделей. Этот мальчик тоже из Шанхая. Я вымуштрую его лучше, чем Ду Цина.

— Не сомневаюсь, — согласился Роберт. Он выпил немного сливового вина. И наслаждался прекрасным осенним вечером, но вдруг услышал сдавленный стон. Обернувшись, он увидел, как Чжоу упал на колени и у него изо рта хлынула кровь. Роберт начал подниматься на ноги, неотрывно глядя на стоящего над умирающим слугой мальчика Дао Ваня с окровавленным длинным ножом в руках. Дао Вань издал свистящий звук и бросился вперед. Роберт рванулся в сторону: он не носил оружие в кругу своих слуг, тем более за едой.

— Все ко мне! — закричал он.

Остальные слуги с тревогой посмотрели в его сторону, и он понял, что ему придется бороться за свою жизнь в одиночку — слуги находились на почтительном расстоянии от сампана, а оскалившийся Дао стремительно наступал.

Наконец Роберт сумел высвободить свой ремень. Дао сделал выпад, и Баррингтон взмахнул тяжелым ремнем, попав Дао по руке, и наполовину развернул его. Тот отчаянно боролся, стараясь не выпустить нож из рук. Пока мальчик восстанавливал равновесие, Роберт изо всех сил лягнул его в бедро. Дао взвизгнул и упал на колени, а. Роберт ударил его еще раз и, не дав опомниться, — в третий, теперь уже по руке с ножом. Нож вылетел из руки и упал за борт сампана в воду. Дао Вань часто и тяжело дышал, но теперь подоспели остальные слуги и схватили его за руки.

Роберт опустился на колени перед Чжоу; другого более преданного слуги у него не было. И теперь Чжоу мертв.

— Что нам делать с этой падалью, хозяин? — спросил капитан Ван.

Роберт подошел к Дао Ваню, мальчика затрясло от страха, когда он увидел выражение ярости на лице хозяина сампана.

— Кто подослал тебя сделать это? — грозно спросил Роберт. Его мозг уже искал ответа. Юань? Но Юань нуждается в нем, по крайней мере до тех пор, пока будут организованы займы. Кто-то из людей Суня? Может быть, Чан Кайши в отместку за переход на сторону их противников?

Мальчик продолжал трястись, но рот его был плотно закрыт. Роберт встал перед ним на колено:

— Послушай меня, мальчик. Ты в любом случае умрешь. Тебя могут просто зарезать. Или я отдам тебя своим людям. Что вы сделаете с ним, Ван?

Ван ухмыльнулся.

— Я выжгу твои гениталии, — пообещал он. — Ты испытаешь невыносимую боль и к тому же никогда не попадешь на небеса.

Дао Вань закатил глаза, но не произнес ни звука.

— Очень хорошо, действуй, Ван, — распорядился Роберт и поднялся на ноги.

Ван ухмыльнулся.

— Тащите его на берег, — приказал он своим людям. — И стяните с него штаны. — Он подошел к ближайшему костру и выбрал горящую головню. — На это уйдет много времени, — пообещал он мальчику, когда того волокли мимо него, а затем распластали на земле и растянули ноги в стороны. Тело мальчика извивалось в ожидании боли. — Возможно, всю ночь.

Роберт остался на судне, но внимательно следил, как Ван встал над мальчиком с головешкой в руках и пустил пламя по бедрам юнца.

— Хозяин Адриан! — завопил Дао Вань.

Ван остановился в оцепенении и оглянулся на сампан. Роберт перепрыгнул через борт и подбежал к ним.

— Что ты сказал?

Дао Вань задыхался и обливался слюной:

— Хозяин Адриан послал меня. Он сказал, что вас скорее всего убьет маршал Юань, но если этого вдруг не случится, то велел присоединиться к вашим людям и зарезать вас.

— Так это ты отравил Ду Цина в борделе, — прорычал Ван. — Идите на сампан, хозяин. Оставьте его мне. Он убил Чжоу. — Они были друзьями.

— Адриан... — пробормотал Роберт. Он всегда старался не обращать внимание на зависть Адриана или его отвратительные привычки. Но Адриан оставался в настоящий момент главным в Шанхае, а там Моника и Джеймс... — Перережьте ему глотку, — приказал он. — Нам надо спешить.


Адриан Баррингтон вышел из своей конторы и направился вверх по улице к поместью Баррингтонов. Он шел с важным видом, помахивая тростью; его сопровождало четверо слуг, вооруженных палками. Люди на улице останавливались поглазеть на них. Шанхай будоражили самые невероятные слухи о происходящем как в поместье Баррингтонов, так и в конторе торгового дома. Однако никто ниже наместника не смел вмешиваться в дела Баррингтонов: они были субъектами европейского законодательства, к тому же все прекрасно знали, что с Адрианом Баррингтоном крайне опасно связываться.

В знак приветствия этой важной персоны несколько человек приподняли шляпы, на что Адриан ответил легким удовлетворенным кивком. Он поднялся по ступенькам на веранду мимо согнувшихся в поклоне слуг, которые пребывали в замешательстве, как и все вокруг, но ни один из них не собирался перечить господину Адриану до приезда господина Роберта... А между тем люди Адриана поговаривали, что господин Роберт никогда не вернется.

Одиннадцатилетний Джеймс ожидал в гостиной. Мальчик был озабочен, как и все вокруг, и главным образом скоропалительным увольнением своей гувернантки, которую неожиданно отправили на корабле в Гонконг. Что касается внезапной болезни своей матери, то он верил тому, что ему сказал дядя: Адриан всегда старался завязать дружеские отношения с мальчиком, постоянно дарил ему подарки.

— Когда мама достаточно поправится, чтобы повидаться со мной? — спросил он.

Дядюшка взъерошил ему волосы.

— Скоро, приятель. Через пару дней. — Адриан был очень удивлен и немного озабочен тем, что до сих пор не получил интересующих его известий.

Он прошел через дом и поднялся по ступенькам в личные апартаменты Роберта и Моники, куда он переехал после возвращения им Моники со своего обеда. Перед дверью, как всегда, стоял в ожидании распоряжений Цян Лу. С тех пор как хозяйка Моника «заболела», никто, кроме Адриана и его ближайших слуг, не имел доступа в эти апартаменты.

Цян Лу открыл дверь, и Адриан вошел внутрь. У Пин находилась в прихожей и поклонилась своему господину. Несомненно, предположил Адриан, она осталась весьма довольна, когда он овладел своей невесткой и предоставил ей отдых. Но знать настроение У Пин наверняка было невозможно: ничего не отражалось в омутах ее черных глаз. Он был уверен, что она ненавидит его, вероятно, как и все остальные. Но он запугал их и считал, что такое положение должно сохраняться. Они будут трепетать еще больше, когда он станет полновластным хозяином дома.

Он открыл внутреннюю дверь, и находящаяся в комнате Шу Лайти — она сидела на стуле в изножье кровати — вскочила. Моника, обнаженная, распластанная на кровати — Адриан не позволял ей одеться, — открыла глаза и тут же их закрыла. Когда ее только привезли сюда, она сопротивлялась ему и пыталась бежать. Сначала женщины держали ее, а он избивал палкой, но затем задумался о более подходящих способах добиться ее согласия.

— Если ты не прекратишь сопротивляться мне, — предупредил он, — я пойду с этой палкой к Джеймсу.

Вот тут он и победил. Она была вынуждена отдаться ему со словами:

— Когда Роберт вернется домой...

На это он всегда улыбался и отвечал:

— И Роберт никогда не вернется, моя дражайшая Моника.

Он понимал, что она не верит ему, но бессильна что-либо сделать, пока Роберт не приедет, и потому больше не сопротивлялась ему. А его устраивало, чтобы все оставалось так, как было. Разумеется, он не доверял ей, она могла попытаться бежать или покончить с собой. Поэтому одна из его женщин постоянно находилась возле нее днем и ночью, даже когда он сам был с ней: какие уж от них секреты!

Он встал над безучастной Моникой и принялся тыкать концом своей трости ей между ягодиц. Ему доставляло бесконечное удовольствие таким образом обращаться с женщиной редкой красоты и не встречать сопротивления с ее стороны. Моника вздрогнула, и все ее тело затряслось, но головы она не повернула. Адриан ухмыльнулся.

— Мы выполним парный танец фениксов, — объявил он.

Шу Лайти, не раздумывая, тут же разделась, а затем раздела хозяина. Моника продолжала лежать на боку, глядя в сторону и дрожа всем телом. Адриан, уже раздетый, подошел к ней и повернул на спину.

— Подготовь ее, Лайти, — приказал он:

Лайти ухмыльнулась и полезла на кровать: ей тоже нравилось издеваться над бывшей хозяйкой дома. Но тут дверь спальни распахнулась. Адриан обернулся с возмущенным рыком и уставился на Цян Лу.

— Что, черт возьми, ты себе позволяешь?

Цян Лу упал на колени:

— Хозяин, прибыл курьер. С верховьев реки. Он скакал весь день и ночь. Он говорит, что сампан возвращается с хозяином Робертом на борту.

Моника села, сбрасывая волосы с глаз. Шу Лайти замерла, по-прежнему стоя на коленях на кровати. За спиной Цян Лу в дверях встала У Пин.

— И ты хочешь, чтобы я в это поверил? — потребовал ответа Адриан.

— Курьер клянется, что лично видел хозяина Роберта, хозяин.

— Ну, братец? — тихо спросила Моника.

Адриан повернулся к ней лицом, его рот свело в сторону.

— Она должна умереть, — сказал он.

У Моники перехватило дыхание. Такого она не ожидала.

— Цян Лу, — приказал Адриан. — Задуши госпожу.

Цян Лу поднялся с колен.

— Ты не посмеешь! — прошептала Моника. — Ты не посмеешь!— Цян Лу остановился у кровати, а она прижалась к изголовью.

— И что потом, хозяин? — спросила спокойно У Пин. Адриан повернул к ней голову, нахмурившись. — Ты будешь воевать с хозяином Робертом, хозяин? — вновь задала вопрос У Пин по-прежнему мягким голосом. — Потому что если ты собираешься воевать с братом за обладание Домом, то нет никакой необходимости убивать госпожу. Она скорее оружие в твоих руках. Но ты не хочешь войны с братом, хозяин. Ты боишься своего брата. — Ее слова звучали веско и убедительно.

— Я выпорю тебя, — прорычал Адриан.

У Пин не пошевелилась.

— Послушай, что он сделает, Цян Лу, — продолжала она. — Он заставит тебя убить госпожу, затем выдаст нас в руки своего брата как убийц. Все мы умрем, Цян Лу.

Цян Лу в нерешительности переводил взгляд с хозяина на служанку. Моника, затаив дыхание, следила за ним.

— Делай, что я приказал, — крикнул Адриан. — Потом подойди сюда и займись этой сукой.

— Запомните, госпожа, — сказала У Пин, — что я спасла вашу жизнь.

Теперь настала очередь Моники удивляться. Она смотрела то на женщину, то на деверя, недоумевая, что будет дальше. Она задохнулась, увидев, как У Пин достала из-за спины длинный обоюдоострый нож.

— Ах ты, сука! — Адриан сделал шаг к ней, но У Пин без малейших колебаний двинулась на него и вонзила нож ему в живот. Он издал страшный крик и упал на колени, держась руками за живот, из которого хлынула кровь, когда женщина вынула нож.

— Цян Лу, — приказала У Пин.

Тот облизнул губы и послушно подошел к ней. Стоявший на коленях Адриан уткнулся лбом в пол, кровь разливалась вокруг него. Цян Лу взял из рук У Пин нож и воткнул его хозяину в бок. Еще раз ударила кровь, и голова Адриана дернулась, когда он упал, крик его больше напоминал бульканье.

— Шу Лайти. — В голосе У Пин не было и тени пощады. Лайти слезла с постели. Она так сильно дрожала, что даже ее волосы тряслись, но лицо не выражало ни капли жалости. Даже несмотря на ужас всего происходящего перед ее глазами, Моника понимала, насколько сильно и как долго эти люди ненавидели своего хозяина.

Шу Лайти взяла в руки нож, затем схватила Адриана за Волосы, запрокинула его голову и перерезала горло.

У Пин взяла нож и приблизилась к кровати. Каждая мышца Моники напряглась при виде женщины с окровавленным ножом в руках.

— Не забывайте, что мы действовали в целях вашей обороны, — еще раз произнесла У Пин.


— Я дала им слово, — сказала Моника.

— По принуждению, — подчеркнул Роберт. — Разве они не мучили тебя?

— Да. Но тоже по принуждению. Ты представить себе не можешь, Роберт, что перенесли эти трое за более чем двадцать лет.

— Кое-что могу, — сказал Роберт. — И вина моя в том, что не смог разглядеть, каким он был выродком. В любом случае, если они не убили его, я бы сам сделал это. — Он взглянул на три трепещущие фигуры, коленопреклоненные перед ним. — Я сообщу наместнику, что вы убили моего брата и скрылись. Вот вам тридцать таэлей серебра. Погони не будет двадцать четыре часа. Но никогда не возвращайтесь в Шанхай.

Цян Лу взял деньги, взглянул на женщин, встал и попятился из комнаты. Шу Лайти и У Пин последовали за ним. За дверью столпились любопытные слуги, но Роберт закрыл и запер дверь.

Моника сделала глубокий вдох: тело Адриана вынесли. Она была полностью одета, но до сих пор не могла заставить себя покинуть апартаменты и до сих пор не видела сына. Наконец она спросила:

— Что ты сделаешь со мной? — И подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо. — Ты спас меня от «боксеров».

— Но не смог уберечь тебя от собственного брата. Во всем виноват только я. И ты думаешь, что сейчас, когда ты жива, в безопасности и не пострадала, для меня имеет значение то, что сделали с тобой? — Он обнял ее и прижал к себе.

— Что мы скажем Джеймсу? — прошептала она сквозь слезы.

— Ты болела а теперь вновь здорова. Не время оглядываться на прошлое, Моника. Все сложилось так, что в нашей семье остались только ты, я и Джеймс. Нам многое предстоит сделать.


Роберт привык к резким переменам своей жизни и всегда шел своим путем. Он без промедления начал переговоры о предоставлении Китаю займов, однако знал, что ему самому придется ехать в Европу и Америку, чтобызаручиться поддержкой международных банков. Он должен стать первым Баррингтоном со времен своего незабвенного предка, тоже Роберта, который ступит на землю Англии. Моникам и Джеймс сопровождали его, а Дом оставался на попечении Миньчуна — старшего клерка из маньчжуров. Но Роберт не боялся какого-либо вмешательства в дела Дома в свое отсутствие: он был слишком ценен для Юаня.

Прежде всего Баррингтоны отправились в Пекин для участия в свадьбе Мартина. Даже Моника, с выработавшейся привычкой относиться с подозрительностью ко всему китайскому, была поражена свидетельствами великодушия власти Юаня, уверенной красотой Виктории и свадьбой пышной самой по себе, да еще украшенной красотой жениха и невесты.

— Они будут счастливы? — спросила она Роберта в поезде, по пути в Тяньцзинь, где им предстояло пересесть на корабль — корабль Дома Баррингтонов — до Иокогамы и дальше до Сан-Франциско.

— Пока Юань у власти — без сомнения, — ответил Роберт. — А потом все будет зависеть от нас самих.

Путешествие Роберта заняло больше времени, чем он предполагал. Но не только потому, что переговоры длились дольше намеченного времени. Просто Монике и Джеймсу, естественно, хотелось побольше увидеть. Самым важным было то, что он и Моника должны были узнать друг друга вновь. Все, что Адриан сделал с ней, должна была по частичке поглотить его любовь. А любовь, к счастью, осталась неизменной. Роберт чувствовал: те события еще больше сблизили их — без сомнения, она теперь отчетливее видела в нем мужчину, способного всегда защитить ее. То была ответственность тяжелая — но одновременно и пьянящая.

Банкиры Соединенных Штатов не были склонны давать деньги Юаню, поэтому Баррингтоны отправились в Европу через Атлантику на лайнере, на котором все разговоры крутились вокруг трагедии с «Титаником», ушедшим на дно в прошлом месяце. Роберту пришла в голову одна интересная мысль: в то время, как «цивилизованный мир» Северной Атлантики считает Китай самым опасным местом для жизни, европейцы умудрились за одну ночь потерять больше человеческих жизней, чем было загублено за все время китайской революции.

В Европе Роберту удалось добыть двадцать пять миллионов фунтов стерлингов у консорциума британских, французских, русских и японских банкиров, застрахованных, как и сказал Юань, налогом на соль. Сделка была заключена в июне, и Роберт телеграфировал об этом в Пекин, а также сообщил избранному президенту, где перед возвращением собирается устроить себе непродолжительный отдых. До этого он получил письмо от Миньчуна, где тот заверил его: дела Дома процветают, как всегда. За это время Роберт намеревался осуществить один свой план, который давно вынашивал. Роберт уже подготовил необходимые документы, и Джеймсу оставалось только сдать приемные экзамены в Итон.

— Пришло время Баррингтонам прекратить быть пиратами и стать джентльменами, — сказал сыну Роберт. — Не беспокойся, Дом будет ждать, пока ты закончишь школу.

Джеймс должен был прибыть в Итон к началу осени, в сентябре, а пока они втроем отправились путешествовать по континенту. И только по прибытии в Рим в конце июля Роберт с озабоченностью прочитал в газетах сообщения о «второй революции» в южных провинциях Китая с центром в Нанкине. Он немедленно купил обратный билет. Моника была страшно расстроена: она хотела провести с Джеймсом весь остаток каникул и планировала возвратиться в Китай в конце сентября.


Роберт телеграфировал Миньчуну и Мартину, попросив проинформировать о состоянии дел. Оба прислали обнадеживающие сведения. Миньчун сообщил, что Янцзы временно закрыта, но потери в бизнесе окажутся минимальными, поскольку маршал Юань уже двинул войска против мятежников. Мартин был полон энтузиазма, поскольку его назначили на пост небольшого начальника в войсках, направленных в Нанкин. Никто из них не сообщил, что мятеж организован гоминьданом, а для находящегося в море Роберта связь была затруднена. Вояж через Суэцкий канал и затем Индийский океан занял шесть недель. Роберт с удовлетворением заметил про себя, что он стал первым Баррингтоном, совершившим кругосветное путешествие. К середине сентября он прибыл в Шанхай, и его ожидало известие, что Нанкин пал под натиском армии Юаня несколько дней назад.

— Была настоящая бойня, — сообщил ему Миньчун. — Теперь они устраивают массовые казни.

«И это не пройдет незамеченным для поддерживающих Юаня в Европе», — подумал Роберт.

Он оставался в Шанхае ровно столько времени, сколько потребовалось для проверки бухгалтерских книг, и затем снова отправился в море, добравшись на другом своем пароходе до Тяньцзиня, где пересел на поезд до Пекина. На дорогу, когда-то занимавшую несколько недель, теперь ушло лишь два дня.


Роберт заранее телеграфировал о своем приезде, поэтому его сразу проводили в Запретный город в приемную Юаня. И здесь он был поражен. Маршал выглядел неважно: его лицо, казалось, померкло, точно он страдал от постоянной боли. Иногда, во время беседы создавалось впечатление, что Юань с трудом сдерживается, чтобы не уснуть. Тем не менее он, как всегда, обрадовался Роберту.

— Роберт? — произнес он, когда они обнялись. — Я рад тебя видеть. Очень рад. Не ожидал, что ты так быстро вернешься.

— Я вернулся, как только услышал о восстании, — ответил Роберт.

Юань махнул рукой: — Оно подавлено.

— Я тоже так считаю. Не настал ли момент продемонстрировать милосердие?

— В отношении этих отбросов?

— Этого ожидают от тебя в Европе.

— Европа, — проворчал Юань, — Здесь Китай.

— Но поскольку ты зависишь от их финансового вливания...

— Деньги переведены на счета наших банков, — заявил Юань. — Их уже не отзовешь.

Роберт был поражен:

— Ты не собираешься их возвращать?

— Разумеется, я их верну. Или, точнее, их часть, достаточную, чтобы получить еще, когда мне потребуется. Я же говорю о том, что их нельзя отозвать, даже несмотря на то, что большинство ваших варварских правительств не одобрят мои методы. При таком положении вещей их главной заботой станет поддержка моего правительства, дабы поиметь свою выгоду. Разве я не прав?

— Ты хорошо изучил Запад, — похвалил Роберт.

— Обязанность каждого государственного деятеля — тщательно изучать как своих врагов, так и союзников, — ответил Юань. — Я добиваюсь стабильности для Китая, Роберт. И для ее достижения я пойду на любые меры, какие бы ни пришлось принять.

— Достойная позиция, — сказал Роберт. — Однако там, где существует полное согласие с правлением одного человека или небольшой группы людей, особенно когда это согласие навязано силой, места для демократии уже не остается.

Юань улыбнулся:

— Ты говоришь о европейском типе демократии, Роберт. Я же говорю о Китае, Китай признает только власть силы, и это единственное, что требуется.


Роберт навестил Викторию, которая, как и в прошлое его посещение на плотском уровне, была довольна своим окружением.

— Юань, должно быть, непревзойденный любовник, — предположил Роберт.

— Это так. О, я не собираюсь притворяться, он уже немолодой человек и не может с прежней регулярностью выполнять роль любовника. Иногда он бывает не способен вообще и засыпает в самый неподходящий момент. Но его пальцы... — Она томно вздохнула.

Вообще-то Роберт пришел не за тем, чтобы обсуждать любовные успехи маршала; ой находил, что вести подобные разговоры со своей сестрой неприятно и неудобно. Но ему нужна была информация.

— А как его здоровье?

— Я бы пожелала лучшего.

— В чем, например?

Она слегка пожала плечами:

— В сексуальном плане, разумеется. Но и в целом тоже. Иногда у него возникают трудности с мочеиспусканием. К тому же... ну...

— У него тяжелый запах изо рта, и он слишком сильно потеет.

Она нахмурилась:

— Как ты узнал?

— Я наблюдал его с близкого расстояния.

— Он жалуется на мочевой пузырь. Больше ни на что. Ты дождешься возвращения Мартина?

— Нет. Меня ждут в Шанхае.

— Он прославился в боях и удостоен награды.

— Да, это прекрасно. — Он одобрительно обнял ее. — А ты счастлива?

— Я более счастлива, чем когда-либо в жизни, — ответила она.


Роберту хотелось ей верить. Истинным подарком для него был визит к Лушан. Став матерью, она сохранила поразительную привлекательность устремилась всячески угодить свекру. А когда он держал на руках внучатого племянника, его сердце наполнилось гордостью. Однако Роберт вернулся в Шанхай крайне озабоченным. Он сразу же вызвал к себе доктора Симкинса — английского врача, который практиковал в Международной концессии и в случае необходимости оказывал услуги Баррингтонам — и сообщил ему все, что смог узнать о состоянии здоровья Юань Шикая.

— Я бы предполагал, что он страдает уремией, — заключил Симкинс, — болезнью почек.

Звучало правдоподобно.

— А насколько это серьезно?

— Болезнь протекает в двух формах: острой и хронической. Хроническая форма говорит сама за себя и выражается в постоянных болях и известных неудобствах. Острая уремия — весьма серьезный случай.

— Чем она вызвана?

— Боюсь, точного ответа не существует. Причина — в нарушении функции почек, приводящем к тому, что ядовитые вещества, обычно выводимые этим органом через мочевой пузырь, вместо этого попадают в кровь. Однако медики еще точно не определились, вызвано ли это неспособностью почек выводить такие вещества из организма или той причиной, что в почки попадает больше ядовитых веществ, чем они способны вывести.

— А каковы симптомы болезни?

— О, именно те, что вы описали. Для белого человека самым очевидным симптомом является пожелтение кожи лица, как при желтухе. У китайца, разумеется, это проявляется не так наглядно. Однако присутствие ядов можно определить по дурному запаху изо рта и обильному поту. К тому же происходит общее снижение функции пениса и как органа выделения, и как полового органа. Существуют и другие симптомы, которые проявляются не сразу: потеря веса, сухость кожи, общая дебильность.

— И что же становится с рассудком?

— Ах, ну вы должны знать, что именно кровь позволяет мозгу работать. Когда она заражена, страдает и мозг. На ранней стадии симптомы напоминают описанные вами, наиболее распространена постоянная сонливость. Но по мере развития заболевания уже не остается сомнений в поражении мозга: известны случаи потери ориентации и даже слабоумия.

— Ваши слова не вселяют оптимизма, доктор, — проворчал Роберт. — Ну, а каковы методы лечения?

— Лечение заключается в выведении ядов до того, как они необратимо поразят организм. Этого можно добиться только с помощью слабительного, либо даже кровопускания. — Он сделал паузу.

— Ни на то, ни на другое Юань не согласится. Спасибо, доктор. Все, о чем мы здесь говорили, строго конфиденциально. Китайской политике не принесет пользы, если станет известно, что избранный президент — больной человек.


Роберту виделись две причины для беспокойства: Юань может либо оказаться физически неспособным осуществлять правление страной, либо болезнь приведет его к иррациональности поведения, как предположил Симкинс. Малейшая утрата в восприятии политической и военной ситуации таким человеком, как Юань, непременно повлечет за собой самые серьезные последствия. Озабоченность Роберта в течение года росла. Юань должным образом провел выборы и по закону был избран президентом: вице-президентом стал Ли Юаньхун. Это произошло в октябре. Но когда стало ясно, что парламент проявляет самостоятельность, прежде всего ввиду неожиданно большого числа членов гоминьдана, избранных в его состав, то тут Юань уподобился Кромвелю. Он прибыл на заседание во главе большого отряда, арестовал и изгнал всех парламентариев, имевших хоть малейшее отношение к гоминьдану, а в начале следующего года распустил и сам парламент. Были надежды на проведение новых выборов, однако, ко всеобщему ужасу, 1 мая 1914 года маршал объявил о «конституционном соглашении» между ним и его людьми, по которому ему отводится десять лет правления... без каких-либо формальных голосований.


Моника сразу поняла, что Роберт глубоко озабочен ситуацией.

— В империи мир, — пыталась успокоить она его, — Торговля процветает. Неужели то, что Юань отказывается от демократических процедур в управлении страной, имеет такое уж важное значение? Разве не ты говорил, что твой отец считал Китай не приспособленным для демократии?

Роберт вздохнул:

— И он, вероятно, был прав. Что бы ты сказала, если б я признался в своем желании уехать? Покинуть Китай?

— Но почему?

— Я все больше убеждаюсь, что впереди нас ждет катастрофа. Юань вынашивает планы установления диктатуры. И она падет сразу после его смерти, а он уже болен, хотя сам этого еще не осознает. Что произойдет тогда? Доктор Сунь уже показал себя ненадежным человеком. Возникнет ситуация, когда другие армейские командиры захотят захватить власть. Разразится гражданская война, по сравнению с которой тайпины или «боксеры» покажутся пожилыми дамами, собравшимися поболтать за чашкой чая. Страна, по сути дела, банкрот. Все доходы уходят на выплату контрибуции и займов. А на что используются средства из сделанных мною займов? На наращивание мощи армии и никак не на совершенствование государственной системы или улучшение жизни людей. Я обещал западным банкирам, что Юань станет строить школы и университеты. Что, как ты думаешь, они теперь говорят? Могу тебя заверить: при первых признаках беды любая возможность иностранного финансирования исчезнет. И тогда мы останемся с обанкротившимся правительством, пытающимся править обанкротившейся и озлобленной нацией.

— Цины всегда находились на грани банкротства, — спокойно напомнила Моника.

— Ты права, и это было для них привычным состоянием. К тому же то была династия. Пока существует хоть какая-то управляемость в государстве, революции победить не могут.

— Будь это в твоих силах, ты вернул бы к жизни Цыси, — предположила Моника.

— Да. Я бы хотел, чтобы пришел человек вроде Цыси, способной нормализовать существующую обстановку.

— Ты любил Цыси, Роберт?

По пути в Европу, как бы в противовес Адриану, он признался ей в своих отношениях с вдовствующей императрицей.

— Я никогда не любил ее. Так же, как и она не любила меня. Но я понимал, в чем ее сила — в вере, основанной на незыблемости власти ее предков, как маньчжуров, так и Цинов. Юань же — авантюрист. У него нет глубоких корней в почве Китая. Итак, я должен либо упаковать вещи и покинуть Китай, либо...

— Ты этого не сделаешь, Роберт. А как же торговый дом? О, ты, может быть, скопил достаточно денег, чтобы нам с комфортом дожить до конца своих дней, но Дом... ведь он воспринимается как синоним фамилии Баррингтон, не так ли?

— Да, думаю, так. Тогда надо ехать в Пекин.

Она ужаснулась:

— Надеюсь, не устраивать заговор против Юаня?

— Поговорить с ним, убедить, что его действия идут вразрез с исторической тенденцией.

Она взволнованно взяла его за руки:

— Ради Бога, будь осторожен.


Моника хотела сопровождать его только ради того, чтобы взглянуть на внучатого племянника, однако Роберт не согласился на это. Он понятия не имел, чем эта поездка может для него обернуться.

Внешне Китай выглядел более спокойным, чем несколько лет назад. По пути от Тяньцзиня до пекинского вокзала Фэнтай Роберт видел работающих людей, которые приветливо махали пассажирам с грохотом проносящихся мимо них вагонов поезда. Страна казалась процветающей; улицы столицы были запружены озабоченным и возбужденным народом, как было всегда во времена Цинов.

Однако повсюду мелькали солдаты. На каждой станции встречались военные патрули, а по каналам и рекам курсировали вооруженные сампаны. Гораздо чаще на глаза попадались заключенные: мужчины и женщины в кандалах, привлеченные к общественным работам. Это были явно политические заключенные. Юань использовал лишь одно средство вразумления для несогласных: арест и тяжкий труд.

Роберт не знал, радоваться ли ему или огорчаться, когда увидел, что маршал внешне, казалось, справился со своей болезнью и выглядел почти таким же здоровым, как и в первые дни их знакомства. И если к нему вернулся его спокойный вид, то слишком часто вспыхивал подозрительный блеск в глазах, как у загнанного тигра в клетке.

Своего старого друга он приветствовал довольно весело:

— Что ты думаешь по поводу новостей из Европы?

Был конец июля, и только что поступили сообщения о покушении в Сараево.

— Я бы сказал, что это самый несчастный двор, — ответил Роберт. — Совершено покушение на императрицу, один наследник кончает жизнь самоубийством, а теперь — покушение на очередного наследника... — Он не удержался и добавил: — Тут можно задуматься, стоит ли пытаться править империей, где так много отчаянных подданных.

— Все зависит от того, кто правит. Советники твердят мне, что обязательно будет война. Что Россия и Франция выступят против Германии и Австрии. Ты согласен с таким выводом?

— Я могу только сказать, что война весьма вероятна.

— Какую позицию займет Британия?

— Понятия не имею. Ходят слухи, будто она связана с Россией и Францией секретным договором. Но мне в это верится с трудом. Тебе лучше спросить у британского посла.

— Я спрашивал. Он тоже уклонился от ответа. Но при любом раскладе, Роберт, если в Европе возникнет всеобщая война, даже без участия Британии, последняя будет полностью занята ею. И это открывает перед нами большие перспективы, — сказал Юань. — Варвары окажутся неспособными вмешаться в наши дела, что бы здесь ни происходило.

— Объясни, что ты имеешь в виду? — Они были вдвоем в кабинете Юаня, и Роберт мог говорить прямо.

Юань изобразил одну из своих спокойных улыбок:

— Тебе объясню, поскольку я могу быть откровенным с тобой, Роберт. Я не доволен, как идут дела после падения Цинов. Более того — весь Китай не доволен. Как я сказал во время нашей последней встречи, Китаем необходимо править, и править должен тот, кого признает народ. А китайцы не признают своим правителем человека, которого можно отстранить от должности через четыре или пять лет просто очередным бросанием бюллетеня.

— Ты закрепил за собой должность на десять лет, — напомнил Роберт.

— Даже десять лет недостаточный срок. А кто станет новым президентом? Моему народу необходимо постоянство, а для этого более всего подходит восстановление Мандата Небес. Со всех сторон я слышу, как люди жалуются, что уже больше года не было приношений небесам. Меня это беспокоит.

— Ты думаешь о восстановлении династии? — изумленно спросил Роберт.

— Цинов? Никогда. Иностранное правление неприемлемо для Китая. Но я настаиваю на том, что Китаю необходимо иметь династию. Китайскую династию.

Роберт оторопело уставился на него. Это был даже больший экстремизм, чем он опасался.

— Ты уже кого-то имеешь на примете?

— Конечно. Самого себя.

— У тебя нет сыновей.

— Я усыновлю их. Я усыновлю Мартина. Он никогда не сможет стать императором из-за примеси иностранной крови, но будет прочной опорой трона. Сначала моего, а затем моего преемника. Ты будешь гордиться этим, я знаю.

— Ты собираешься сделаться императором, — произнес Роберт, считая это фактом, не требующим уточнений.

— Да. Таково мое намерение, Роберт. При твоей поддержке осуществить его будет просто.

— Но оно встретит сопротивление.

— С чьей стороны? Варваров? Я уже объяснил, что они в обозримой перспективе будут заняты своими спорами. Некоторые из наших людей? Я знаю, что делать с ними. Доктор Сунь? Очевидно, но он далеко, и я не собираюсь позволить ему вернуться.

— А что твои маршалы?

— Они солдаты и приучены беспрекословно исполнять приказы своего командующего, иначе предстанут перед расстрельным отделением.

— А если я выступлю против, то тоже предстану перед расстрельным отделением?

— Ты? — Юань выглядел искренне удивленным.

— Я говорил тебе, что никогда не поддержу свержение Цинов.

— Но ты же поддержал.

Роберт криво усмехнулся:

— Да. Ты захватил меня врасплох. И положение мое оказалось весьма уязвимым — и в семейном плане, и в бизнесе.

Юань устремил на него спокойный взгляд:

— Теперь ты не чувствуешь себя больше уязвимым, не так ли? Что изменилось?

— В последний год я принял известные меры безопасности. Все свои дополнительные фонды я перевел из Китая в Гонконг, где ты их не сможешь тронуть. Добывая для тебя займы, я упрочил свое положение в мировом сообществе и принял британское подданство. Если ты арестуешь меня, я буду защищен законом об экстерриториальности, по которому меня должны будут передать в ближайшее британское консульство. То же самое касается моей жены. Что бы ни происходило в Европе, если ты нарушишь этот закон, то вскоре увидишь Британскую эскадру в устье Вэйхэ, Хуанхэ и Янцзы. Мой сын уже в Англии. А что касается моей сестры и ее сына, то она сама себе застелила постель и, похоже, готова лежать на ней все время. Тем не менее, если ты причинишь кому-нибудь из них двоих вред, не сомневайся, что я тебя свергну. Я это смогу, Юань. Кроме тех денег, которые я для тебя организовал, ты не получишь ни гроша. А то, что было, ты уже израсходовал, о чем только что сказал мне.

Юань внимательно посмотрел на Роберта:

— Какой, оказывается, ты горячий, Роберт. И как тщательно все предусмотрел. Итак, ты собираешься выступить против меня?

— Я не могу поддержать тебя в создании династии.

— И все это ты решил заранее, иначе не стал бы предпринимать меры предосторожности. Ты можешь мне сказать почему? Потому что я простой человек из народа? Многие китайские династии были заложены выходцами из народа. Ты будешь отрицать, что я великий солдат? Все великие лидеры должны также быть и великими солдатами. Потому что я буду решителен в отношении тех, кто захочет восстать против моей власти? Опять же, это — признак величия вождя. Я назначен судьбой править этой страной. Я мужчина, и настал мой звездный час. Никто не может сравниться со мной. Даже ты, Роберт.

— Я не против тебя, Юань. Я сказал только, что не поддержу тебя. Если ты собираешься настаивать на воплощении своих планов, то я, как и обещал, уеду из Китая.

— Ты все еще не сказал мне почему.

Роберт взглянул на него:

— Я не верю, что ты сумеешь стать достойным императором, Юань. У тебя характер завоевателя. А это не одно и то же. Мне кажется, ты принесешь бесчисленные страдания народу Китая, по твоей вине его ждут десятилетия войн и страданий. Я не хочу в этом участвовать.

Юань улыбнулся:

— Я понимаю твои опасения, Роберт. И уважаю их. Нам не стоит спорить, поскольку мы расходимся во многом. Но Китаю нужен Дом Баррингтонов, и ты всегда можешь рассчитывать на мою дружбу или уж во всяком случае — защиту. А теперь иди с Богом.


Юань был из числа тех людей, которым трудно возражать из-за их умения сдерживаться, никогда не выходить из себя и даже не показывать вида, что разгневан. В этом, вероятно, он диаметрально отличался от Цыси. Но можно ли ему дальше верить? Теперь Роберт сомневался.

Встреча с Викторией представлялась ему пустой тратой времени. Вместо этого он зашел в гости к Мартину. Его радушно встретила Лушан.

— Вы довольны своим внуком, господин Баррингтон? — спросила невестка. Ее сыну уже исполнился год.

По Мартину было видно, что он гордится сыном. Однако он тут же помрачнел, когда Роберт посоветовал ему уйти с военной службы и вернуться работать в торговый дом.

— Под начало Джеймса, ты хочешь сказать? — спросил он.

— Я думал о равноправном партнерстве, — пояснил Роберт.

— Ты что, собрался отойти от дел? Тебе же всего сорок семь.

— Мы к этому еще вернемся, — пообещал Роберт. — Но не здесь, в Пекине. — Его беспокоило то, что он не знал, насколько молодому человеку доверяет Юань, а значит, какая же часть того, что он намерен сказать, будет доложена непосредственно маршалу. — Дело в том, что нас ожидают беспокойные времена, поэтому было бы благоразумно всем нам, Баррингтонам, и... — он взглянул в открытую дверь, за которой было слышно, как Лушан играет с сыном, — и тем, кого мы любим, держаться вместе.

— Ты ошибаешься, отец. — Лицо Мартина засияло оптимизмом. — Китай в настоящее время более управляем, чем несколько лет назад. Служить маршалу — большая честь и привилегия. Моя самая пламенная мечта, чтобы маленький Роберт вырос и в свою очередь поступил на военную службу.

Старший Баррингтон сдался и отправился в Шанхай. Настало время подумать о себе и Монике. Слава Богу, Джеймс уже за пределами Китая. Через десять дней Роберт прибыл в Шанхай, где его встречал дворецкий Линь Бан. Линь заметно нервничал. В гостиной его ждала не менее встревоженная Моника.

— Что, Бога ради, случилось? — потребовал он объяснений.

Моника повернула голову в сторону двери в боковую комнату. Там стоял мужчина. Это был доктор Сунь!


— Сунь пришел три дня назад, — шепнула Моника мужу, — одетый крестьянином. Он вернулся в страну тайно и рассчитывал, что его уже ожидает транспорт, на котором он сможет отправиться в глубь страны, где у него друзья. Но транспорта не оказалось, и он опасается предательства. Поэтому...

— Он находится здесь, в нашем доме, три дня? — не сдержал изумления Роберт.

— А что мне было делать? Он обратился ко мне во имя вашей дружбы, ведь ты однажды обещал поддержать его... — Она прикусила губу. — Он вел себя как безупречный джентльмен.

Роберт прошел в боковую комнату:

— Зачем ты вернулся, Сунь?

— Спасти мой народ от тирании Юаня, — ответил доктор. — Мои люди в горах готовы выступить, изгнать Юаня и восстановить власть гоминьдана.

— Понятно. Они собираются вершить большие дела, но не смогли организовать даже твою встречу.

Сунь выглядел крайне удрученным.

— Я этого не понимаю.

— А я очень хорошо понимаю. Тебя предали. И не в первый раз.

Плечи Суня понуро опустились.

— Ты собираешься передать меня в руки наместника?

— Разумеется, я этого не сделаю, Сунь. Но мне придется как можно скорее отправить тебя отсюда.

— Из Китая? Я не уеду. Два года назад, признаюсь, у меня сдали нервы. А как ты сам чувствовал себя тогда? Мы стремились сделать Китай современным и демократическим, но позволили тирану оттеснить себя. Этот факт лег тяжким бременем на мою совесть. А на твою разве нет?

Роберту нечего было ответить, потому что Сунь был прав. Кроме того, он чувствовал вину за то, что не поддержал Суня в тот критический момент.

— И к чему это привело? — продолжал Сунь. — Китай стонет под гнетом тирана. Мои люди взывают о помощи. А кто, кроме меня, им может помочь? Я вернулся, Баррингтон, и я не собираюсь снова отступать. Если ты мне не поможешь, то я покину твой дом и буду искать убежища на улице. Но я больше из этой страны не уеду.

Роберт взглянул на стоящую в дверях Монику.

— Неужели мы не можем переправить доктора Суня вверх по реке? — спросила она. — Хотя бы на сампане торгового дома.

Роберт кивнул:

— Да, мы можем это сделать. Если ты готова рисковать всем, что у тебя есть. Ведь если обнаружится... Это не твоя земля, Моника, и не твой спор. От китайцев у тебя одни несчастья.

— Наоборот, — улыбнулась она. — Разве мой муж не китаец?


Роберт не знал, кому из своих людей он может полностью доверять. Домашние слуги надежны во всех отношениях, однако клерки и управляющие Дома, даже Миньчун, по своему положению обязаны были поддерживать любое находящееся у власти правительство, равно как и быть противниками любых революционеров, которые угрожали торговле и могли лишить Дом доходов.

Поэтому он объявил служащим, что отправляется в инспекторскую поездку, и жена будет сопровождать его в дороге. В этом не было ничего необычного, и только таким образом он мог без помех вывезти Суня из Шанхая — поехав вместе с ним. Кроме того, он хотел собственными глазами увидеть армию, которая намеревалась сместить Юань Шикая. Суня держали вдали от любопытных глаз до тех пор, пока не был готов сампан. Теперь оставалось полагаться на верность домашних, однако никто из них до сих пор не вызывал подозрений. Роберт готов был думать, что все пройдет как нельзя лучше. Моника паковала свои чемоданы и готовилась к путешествию.

— Мне уже не терпится отправиться в путь, — призналась она ему. — Это будет как второй медовый месяц.

Они сидели за обедом в последний вечер перед отплытием. Сунь, как всегда, присоединился к ним.

— Поверьте мне, — проговорил он, — на этот раз победа будет за нами. Как только я доберусь до моих войск и моих генералов... там, кстати, Чан Кайши. Ты помнишь Чана, Баррингтон?

— Да, Чана помню, — ответил Роберт.

— Он рожден, чтобы стать солдатом, — сказал Сунь. — Возможно, даже великим. Все, что ему нужно, — это деньги и материальные ресурсы для ведения войны... — Он сделал паузу.

— Я не могу помочь тебе в этом, Сунь, — понял его Роберт. — Даже если бы и хотел. В Европе, находящейся накануне взрыва, никто не продаст оружия за пределы континента.

— Оружие для продажи всегда найдется, — возразил Сунь. — При наличии желающих заплатить за него. У нас есть фонды, Баррингтон, все, что нам нужно... — Он замолчал и прислушался к шуму, внезапно возникшему около дома.

Роберт положил на стол салфетку и встал, повернувшись лицом к двери. Вошел Линь Бан, выглядевший крайне встревоженным.

— Наместник, хозяин, — запинаясь, произнес он, — с солдатами.

— Скорее, — приказал Роберт, — поднимись наверх, Сунь.

Сунь некоторое время колебался, потом, двинулся к двери, но было уже поздно. Двери распахнулись, и Линь Бан был оттеснен в сторону. Новый наместник — один из генералов Юаня по имени Юнь Личжоу — появился в дверном проеме, по бокам от него стояли шесть гвардейцев и капитан.

— Я сам пришел, Баррингтон, — сказал Юнь Личжоу. — Не двигайтесь, доктор Сунь. Мне приказано схватить вас мертвым или живым.

Сунь оставался там, где был застигнут непрошенными визитерами. Моника тоже поднялась и прижала салфетку к горлу. Юнь прошел в комнату, его люди встали вдоль стен; капитан остался в дверях рядом с Линь Баном.

— Несколько дней назад мне сообщили, что доктор Сунь в Шанхае, — сказал Юнь. Но поскольку мне также сообщили, что он получил убежище в этом доме, Баррингтон, я счел необходимым предварительно уведомить вышестоящие эшелоны власти и телеграфировал президенту, испрашивая указаний. Ты знаешь, каким был его ответ? Он приказал мне взять вас, вашу жену и доктора Суня под строжайший арест и направить под конвоем в Пекин, где вас допросят, чтобы установить факт измены.

Роберт услышал, как Моника резко вдохнула воздух. Сунь молчал, он смотрел на Роберта. Так же, как и Моника. Они оба полностью надеялись на него, на его мужество, решительность человека действия и... безжалостность. Монике, должно быть, вспомнилось, как он убивал «Боксеров». Но тогда с ним был Чжоу Лидин.

— Однако, — продолжил Юнь, — поскольку вы относитесь к числу наиболее известных граждан Китая, Баррингтон, последним представителем давнего и славного торгового дома страны, мне не хотелось бы видеть вас и... — он бросил взгляд на Монику, неподвижно стоящую У стола, — вашу жену на улице в цепях, подвергающихся издевательству толпы. Поэтому я жду вашего согласия отправиться со мной без промедления.

— Нам даже не позволяется взять с собой смену белья? — спросил Роберт.

— Мои люди возьмут для вас одежду, — ответил Юнь и мрачно усмехнулся, — вам не потребуются изысканные туалеты там, куда вы направляетесь. Мы выходим немедленно. — Говоря, он прохаживался по комнате, и Роберт прекрасно понимал, что если действовать, то сейчас или никогда. Как только его выведут из дома и поместят на казенное судно, все будет кончено! Он не мог себе представить, что Юань собирается подвергнуть его публичному суду. Он, Сунь и Моника умрут по пути в Тяньцзинь, и смерть эта будет мучительной.

Он больше не колебался. Юнь находился на расстоянии броска. На столе стояло блюдо с нарезанной свининой и возле него — нож. Роберт одним мощным движением схватил Юня за руку, развернул его спиной к себе. В то же мгновение у него в руке оказался острый, как бритва, столовый нож, и Баррингтон приставил его к горлу наместника.

Юнь издал булькающий звук. Он был одновременно и напуган и возмущен. Конвойные подняли винтовки, но не решались стрелять, опасаясь попасть в своего начальника. Моника за спиной Суня бросилась в соседнюю комнату, где хранилось оружие. Доктора Суня толкнули в сторону, и он остался стоять напротив внутренней двери.

К Юню наконец вернулся дар речи.

— Вы с ума сошли? — прорычал он.

— Почти, — ответил Роберт. — Прикажи своим людям положить оружие на пол. Медленно и аккуратно.

— Никогда!

— Тогда ты умрешь.

— Тебя ждет «смерть от тысячи порезов», — рычал Юнь. — Ты и твоя жена будете висеть на одной плахе лицом к лицу.

— Но ты этого не увидишь, — пообещал ему Роберт. Он услышал за спиной движение и понял, что вернулась Моника. Он надавил лезвием ножа на пульсирующую плоть Юня. — Ну что ж, если это то, что тебе хочется...

Юнь открыл рот, и струйка крови стекла с руки Роберта.

— Опустите винтовки, — простонал он.

Конвойные выполнили приказ, капитан тоже сложил оружие.

— Собери оружие, Сунь, — приказал Роберт. Тот собрал винтовки солдат и взял револьвер капитана.

Моника прошла в комнату — в руках у нее было два револьвера. Роберту это напомнило бегство из дома Чжан Цзиня четырнадцать лет назад. Интересно, помнит ли Моника, подумалось ему. Однако сейчас все оборачивалось куда опасней, и не только потому, что они стали старше на четырнадцать лет.

— Моника, — обратился он к жене. — Ступай и позаботься о том, чтобы ни один из слуг не покинул дома. Собери их всех в кладовой и никого не выпускай. Стреляй в любого, кто осмелится не повиноваться.

Моника сглотнула, но кивнула и покинула комнату, подталкивая Линь Бана перед собой.

— Я прикрою, Сунь, — распорядился Роберт, — а ты свяжи им руки. Используй их пояса.

— Было бы спокойней перебить их, — заметал Сунь.

— Я знаю. Но убийство — не наше дело, не так ли?

Сунь связал солдатам руки за спиной, затем то же сделал и с Юнем, который продолжал пожирать их ненавидящими глазами.

— Они освободятся через полчаса, — предупредил Сунь.

— Даже раньше, я полагаю.

Роберт вышел из комнаты туда, где Моника спорила с обескураженными слугами, впервые видящими свою госпожу в таком состоянии.

— Спускайтесь в подвал, — приказал он. — Отведи Юня и его людей вниз, Сунь, — крикнул он доктору. — Теперь слушай меня, Юнь, — сказал он наместнику, когда все были собраны. — Я запру вас. Не беспокойся, скоро сюда придут люди.

— Ты на самом деле надеешься сбежать от меня? — удивился Юнь. — Я знаю все о сампане, который тебя дожидается. Вас перехватят на реке.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, не так ли? — Роберт закрыл дверь и задвинул засовы. Сунь и Моника наблюдали за ним, по их лицам было видно, что они в растерянности.

— Моника, — обратился к жене Роберт, — иди наверх и переоденься в дорожное платье. Собери небольшую сумку.

— У нас есть на это время?

Он усмехнулся:

— Все время этого мира скоро будет нашим. Иди! — Он подождал, пока она выйдет из комнаты. — Теперь, Сунь, помоги мне.

Он пошел вместе с доктором в кладовую, где находилось несколько канистр с керосином для ламп.

— Ты хочешь уничтожить свой собственный дом? Этот прекрасный дом?

— Дом можно отстроить заново. Людей — не вернешь.

— Я не пойму. Ты не позволил мне убить солдат или наместника, а сам собираешься заживо сжечь их?

— Они не погибнут. Этот подвал специально сконструирован моим дедом во время тайпинского восстания и может выдержать пожар. Возможно, им будет немного жарко.

— Но тогда ты — как там говорят у вас в Англии? — сожжешь все мосты. С Домом Баррингтонов будет покончено.

— Если победит твоя революция, доктор, то — нет. Если же тебе ничего не удастся, то мосты все равно сожжены. Действуй!

Они свалили несколько кресел и диванов на лестницу в подвал и полили их керосином, затем разлили керосин по всему дому, намочив ковры и края штор.

К этому времени вернулась Моника в платье для верховой езды и с двумя сумками.

— Я собрала кое-что и для тебя... — Она уставилась на погром. — Что, ради Бога, здесь происходит... и что это за запах?

— Керосин, — объяснил он ей.

— Но... Боже мой!

— Ты можешь начать планировать наш новый дом, — пообещал Роберт жене.

В этот момент послышался стук в дверь подвала, и он пошел вниз.

— Еще один звук, — крикнул он через дверь, — и я пошлю вам пару пуль.

Разумеется, никакая пуля не могла пробить огнестойкую дверь, но люди за ней не знали этого. Роберт и Сунь пошли на конюшню и оседлали лошадей, затем к ним присоединилась Моника. Как только все было готово, Роберт вернулся в дом и подошел к сложенной кучей мебели. Секунду он стоял, глядя на нее, затем обвел взглядом дом. Этот дом построил его дед для отдыха на берегу моря, когда семья жила в Нанкине, и он стал семейным домом, когда тайпины овладели Нанкином в 1853 году. С годами дом расстраивался во всех направлениях и превратился в родовое поместье Баррингтонов. Роберт родился здесь и надеялся здесь же умереть, на старости лет. Ну что ж, подумал он, это чуть было только что не случилось.

Времени на сожаления и колебания не оставалось. Он чиркнул спичкой, бросил ее в кучу мебели, дождался, пока огонь как следует займется, затем вышел из дома и запер за собой парадную дверь. С улицы пока не замечалось ничего подозрительного; огромный дом просто светился вечерними огнями, как обычно...

Моника и Сунь ждали его с лошадьми.

— Почему мы не можем воспользоваться сампаном? — спросила Моника. — Он не готов?

— Конечно, готов, и Юнь все о нем знает. Нам придется ехать через сельские районы и искать Чан Кайши.

Он вывел их через двор на дорогу — лошадей держали под уздцы — подальше от остальных домов концессии; несколько человек встретились им, но ни один из них не поприветствовал, так как не узнал в темноте.

Вскоре позади послышались крики, и они оглянулись. Пламя вырвалось из окон поместья и поднималось длинными языками. Тревожные крики усиливались, в отдалении слышался звон пожарного колокола.

— Пора ехать, — сказал Роберт, вскочив в седло.


Юань Шикай оторвался от доклада, который он изучал, сидя за столом. Его движения были замедленными, как будто он сильно устал.

— Баррингтон, — произнес он. — Не могу поверить, неужели он осмелился на что-то противозаконное, когда в моих руках его сестра и приемный сын.

— Может, нам их казнить? — спросил один из его помощников.

— Нет, — возразил Юань. — Не сейчас. Они, возможно, еще пригодятся. Из доклада следует, что Баррингтон и Сунь бежали на лошадях на юго-запад. Наместник Юнь оказался дураком и не смог схватить их.

— Я считаю, посидев запертым в подвале горящего дома, он утратил лучшие черты своего характера, — сказал начальник штаба Ли Юаньхун. — Ему казалось, что он вот-вот умрет.

— Очень возможно, что и в самом деле умрет, — проворчал Юань. — Снимите его с должности, во всяком случае, и пошлите компетентного командира в Нанкин. Дайте ему карт-бланш на уничтожение этих повстанцев в кратчайшие сроки.

Ли поднялся:

— А Сунь? А Баррингтон?

— Суня казнить в тот же самый момент, как его схватят, — сказал Юань. — Он опасный человек и имеет слишком много тайных последователей.

— А Баррингтон и его жена?

— Они мне нужны живыми, — приказал Юань. — Баррингтон мне еще пригодится.

— Разве ему можно вновь доверять?

— Нет. Но я постараюсь, чтобы он больше не смог меня предать. Важно будет восстановить Дом Баррингтонов. Прежде всего для получения доходов от обмена товарами с заграницей, а кроме того, только через него мне удастся добиться финансирования. Необходимо будет также вернуть из Англии Джеймса Баррингтона; как только Баррингтон и его красавица жена окажутся в моей власти, я заставлю их вернуть сына домой. Тогда у нас будет хозяин Дома, которым я смогу управлять. Если это не удастся, то у нас всегда под рукой Мартин. Но оба они пока что слишком молоды. На некоторое время мы нуждаемся в Роберте Баррингтоне.

— Он будет у нас, — заверил Ли. Он подошел к двери, остановился и оглянулся. — Меня беспокоит твое здоровье, Шикай.

Маршал уронил голову, затем вновь поднял ее. Он с шумом дышал.

— Я устал, — проговорил он. — Разве и ты не устал бы, свались на тебя столько забот? Со мной все в порядке.

Юань направился на женскую половину в апартаменты Виктории.

— Итак, в Европе война, — заметила она. — На нас это как-то отразится? — Она была как обычно высокомерна и даже не встала при его появлении, что сделала бы всякая китайская женщина. Она осталась лежать на диване, одетая в очень дорогие шелковые панталоны и шелковую блузку голубого цвета, босиком, волосы свободно распущены. Самое красивое создание, которое он когда-либо видел, и она всецело его.

Внезапно он почувствовал отвращение к ней, но не захотел показать этого... пока. Он сел рядом с ней, погладил волосы; их мягкость, так отличная от волос китайских женщин, всегда удивляла его.

— Нам это на пользу, — ответил он. — Ты слышала известия из Шанхая? Только что пришел доклад. Твой брат связал свою судьбу с гоминьданом. — Виктория села, газета соскользнула с ее колен на пол. — Он бежал от этого идиота Юнь Личжоу и скрылся в глубине территории страны с женой, причем перед бегством сжег свой дом. Мне приходится признать, что он ведет себя экстравагантно.

— Что будет с ним? — прошептала она.

— Я не знал, что ты так его любишь, Вики.

— Он мой брат! Я не одобряю его поступок, разумеется, но мне бы не хотелось... — Она не осмелилась больше ничего произнести.

— Чтобы его обезглавили? Заверяю тебя, если мне захочется казнить его, то скорее всего я не ограничусь отсечением его головы. То же касается и его жены. Но я не желаю ему вреда. Он несчастный заблудший дурак. О, я собираюсь вернуть его и, конечно, проучить за его ошибки. Но казнь... это будет неправильно.

— А как же Сунь?

— Ах, доктор Сунь. У меня, нет причин сохранить ему жизнь. Но извини, Виктория, сомневаюсь, что тебе посчастливится увидеть его казнь. У меня нет желания тащить его в Пекин.

Виктория запустила руки в свои волосы:

— Что заставило Роберта совершить это?

Юань улыбнулся и погладил ее груди:

— Когда его поймают, мы и зададим ему этот вопрос. — Она вскрикнула, когда его руки внезапно сжались, и ее грудь пронзила острая боль.


Роберт стоял на холме и смотрел вниз, набредущих мимо людей. То были остатки армии.

Но это, по сути, комплимент, поскольку они никогда не были армией. И вот, потрепанные артиллерией и пулеметами прекрасно подготовленных рекрутов Юаня, они отходили в горы южнее Ханькоу. С опущенными плечами, многие ранены... и все равно каждый шел с винтовкой и патронташем. Он услышал движение за спиной, оглянулся и увидел Чан Кайши, слезающего с коня.

— Нерадостное зрелище, — заметил молодой полковник.

— Похоже, я не приношу удачи воюющим армиям, — ответил Роберт. — Или военным флота.

Мрачное лицо полковника осветила полуулыбка:

— Мы переживем этого старого негодяя, Баррингтон.

Повстанцы разбили лагерь, предварительно убедившись, что преследующих правительственных войск поблизости нет. Сунь вел свой обычный прием посетителей, издавал декреты, выслушивал петиции, как будто он, а не Юань, правил Китаем, как будто его владения распространялись хотя бы на несколько квадратных миль, а не на несколько футов, занимаемых его армией.

Здесь же находилась и Моника, помогавшая китайским женщинам кормить мужчин. Она носила китайскую одежду, ее синие куртка и панталоны промокли от дождя, ботинки облипала грязь. Только золотисто-рыжий локон, выбившийся из-под шляпы, отличал ее от товарок. Этот локон и то, как засияли ее глаза, когда она увидела мужа.

— Я боялась... Но теперь ты здесь.

— Мы уходим через час, — предупредил он ее. — Люди Юаня слишком близко.

Ее плечи на мгновенье опустились:

— Дальше в горы? С такими темпами мы скоро окажемся в Кантоне.

— Ты окажешься там в любом случае. Сунь эвакуирует туда своих раненых, — объяснил Роберт. — Ты отправишься с ними и возьмешь билет до Гонконга. У меня там деньги на депозите, и ты можешь в безопасности ждать, пока я смогу приехать к тебе.

— Когда это случится?

— Сие известно только Богу. Видимо, когда Сунь устанет от борьбы.

Они жили в полевых условиях уже более полутора лет. Преследуемые правительственными войсками, гоминьдановцы всегда старались избегать окончательного катастрофического поражения. Но они не имели перспектив на победу, и среди них не место такой женщине, как Моника. Были моменты, когда Робертом овладевало полное отчаяние. В других условиях он бы и сам отправился на побережье, в Гонконг или даже в Европу за помощью. Но Европа, да и весь мир, были объяты войной. И в течение 1915 года не появилось никаких признаков, что союзники одерживают победу. Они потерпели поражение при Дарданеллах, а их широкомасштабная кампания на западном фронте утонула в грязи и крови; надежды на то, что 1916 год окажется для них более удачным, были весьма призрачны.

— Если ты останешься при армии, — сказала Моника, — тогда я тоже никуда не поеду.

— Это не твоя война, Моника.

— А она твоя?

— Да, она моя. Я однажды подвел Суня. Больше я не могу бросить его в беде.

— Но разве ты можешь помочь ему, воюя как простой солдат? Даже как офицер? Разве ты не сделаешь для него больше, если сам поедешь со мной в Гонконг добывать для Суня деньги?

— Тут вопрос морали, дорогая. Мое присутствие придает людям уверенность, что они не забыты варварами.

— Но мы с тобой знаем, что они-то как раз и забыты всеми, Роберт.

— Я должен остаться, Моника, и покончим с этим.

Она пожала плечами:

— Тогда я останусь тоже, до конца.


Юань Шикай уставился на лист бумаги, лежащий перед ним на столе.

— Что это? — потребовал он ответа. — Что это! — Его голос сорвался на крик.

Все присутствовавшие в комнате затрепетали. Даже Ли Юаньхун.

— Это передал мне японский посол сегодня утром, ваше превосходительство.

— Они имели наглость прислать мне это? — бушевал Юань. — Двадцать одно требование? Требование! Они домогаются права оккупировать Шаньдунский полуостров? Контроля над Маньчжурией? Требуют торговать только с ними и ни с кем больше? За кого они меня держат, за свою марионетку? Они с ума сошли, думая, что принудят нас к этому!

Присутствующих в комнате вновь объял страх,

— Они пользуются ситуацией, разумеется, — предположил Ли. — Тем, что не видно конца войне в Европе, что французы и британцы в ходе летних кампаний не добились успеха, что британцы не смогли пройти Дарданеллы, а теперь германцы устроили бойню при Верденах... Они знают, что варвары не только обессилены, но и неспособны помочь нам и помешать им, да к тому же французы, британцы и русские нуждаются в поддержке японцев.

— Мы еще посмотрим, в ком они больше нуждаются, — проворчал Юань.

— Они также, — продолжил Ли, — страшно сказать, считают тебя самозванцем, который скоро будет сметен силой обстоятельств. Они, без сомнения, осведомлены о восстании на юге. — Юань вперил в него взгляд, однако Ли слишком долгое время был его товарищем по оружию, чтобы смутиться под грозными взорами. — Необходимо давать себе ясный отчет в таких вещах, ваше превосходительство, чтобы знать, как драться с врагом.

Юань встал и начал ходить по комнате.

— Самозванец! Это я, что ли? Мы им еще покажем. Я объявлю себя императором. Это давно у меня на уме. И вот время настало. Я заложу новую династию. Пусть японцы попробуют посмеяться над этим.

Послышалось возбужденное шарканье ног, и Юань по очереди посмотрел каждому присутствующему в лицо, затем опять подошел к Ли.

— Они не примут этого, ваше превосходительство, — предупредил Ли.

— Кто не примет этого? Варвары? А что они смогут сделать? Ты только что сказал мне: японцы попирают наш суверенитет, будучи уверенными, что варвары слишком заняты истреблением друг друга, чтобы возражать. Итак, что сгодится для гусыни, пойдет и для гусака, ну?

— Я говорил не о варварах, ваше превосходительство. Мне кажется, народ не примет этого.

— Народ?! — зарычал Юань.

— И образованные люди, магнаты. Они не примут тебя, ваше превосходительство. А что касается людей Суня...

— Люди Суня! — взорвался Юань. — Люди Суня разгромлены. Только что прибыло сообщение — они снова потерпели поражение.

— Они отступили в горы, ваше превосходительство. Да, потерпели поражение, но не разгромлены.

— Разгромлены, — огрызнулся Юань. К ужасу присутствующих, его ноги неожиданно подломились и он рухнул на диван, тяжело дыша. Но продолжал говорить: — Да, они будут разгромлены. Пошлите приказ моим командирам. Я приказываю в тех горах уничтожить всех до единого мужчин, женщин и детей, перебить до последнего коров и овец, собак и цыплят. Приказываю отравить все реки и озера, чтобы там не осталось рыбы. Приказываю вырубить все леса до последнего дерева и вытоптать все поля. Приказываю сжечь все дома дотла во всех городах и селениях. Это понятно? Я приказываю уничтожить гоминьдан! — Офицеры сглотнули и обменялись взглядами. — Весь, кроме доктора Суня, Баррингтона и его жены, — тихо проговорил Юань. — Я хочу, чтобы их привезли сюда в клетке мне на обозрение. Вы знаете, что я собираюсь сделать с ними? Ты, Мартин, подойди сюда.

Мартин облизнул губы, выходя из шеренги адъютантов, и встал по стойке смирно напротив своего господина.

— Сейчас я расскажу, что сделаю с ними, — прошептал Юань. — Я прикажу кастрировать мужчин и отрезать груди у женщины, затем я зашью их и прикажу провезти по всему Китаю от одной границы до другой. Я заставлю их жрать собственную плоть. Я... — Его голос становился хриплым от неистовства, и наконец он потерял сознание.

— Он лишился рассудка, — сказал Ли небольшой группе присутствующих офицеров. — К счастью, он уже не жилец. В этом не приходится сомневаться. Нам остается только ждать и готовиться к этому.

— Что вы намереваетесь сделать, ваше превосходительство? — спросил один из офицеров.

— Восстановить республику, — ответил Ли.

— И возглавить ее в качестве президента?

— Вероятно, будет необходимо начать именно с этого. Но я также намерен восстановить отношения с доктором Сунем.

— И с японцами, ваше превосходительство?

Ли пожал плечами:

— Нам придется иметь дело с японцами, господа. На определенном этапе. — Он прошелся взглядом по лицам, остановившись на Мартине. — Умоляю вас всех не проявлять спешки.


Мартин сидел рядом с Викторией, нашептывая ей на ухо. Ее лоб пересекли глубокие морщины.

— Маршал Ли — предатель, — сказала она. — Он только и ждет смерти Юаня.

— Мы все этого ждем, — откликнулся Мартин.

— А что, ты думаешь, произойдет вслед за этим?

— Маршал Ли намеревается начать переговоры с доктором Сунем.

— Никогда! — заявила Виктория.

— Тетя Вики, это неизбежно. Юань оказался бедствием для страны. Он только и занимается, что смотрами своих войск. Все, о чем он мечтает, — стать императором, хотя сам прекрасно знает, что это невозможно, так как империя его не примет. Без сомнения, мы можем разгромить людей Суня в открытом бою в поле. Мы много раз били их, однако, если нам не удается заставить их отказаться от борьбы, мы обязательно потерпим поражение. А сейчас, когда японцы дышат нам в затылок, следует прекратить наши внутренние распри как можно скорее.

— Ты намекаешь на смещение маршала, — сказала Виктория. — Чтобы эта скользкая гадина пришла к власти.

Мартин вздохнул:

— Я намекаю на то, что необходимо спасать Китай от бессмысленной гражданской войны, в ходе которой мы рискуем потерять только Богу известно сколько территорий.

— Ты... — Виктория не успела произнести, так как открылась дверь. Она торопливо поднялась с дивана и отвесила поклон. Мартин вытянулся по стойке смирно.

Юань несколько секунд разглядывал их. Тем временем комната наполнилась неприятным запахом. Затем он проговорил:

— Замышляете что-то против меня?

— Конечно же нет, ваше превосходительство, — заверила Виктория. — Мы обсуждали свои дела.

— Дела, — передразнил Юань. — Знаю я тебя, сука! — Виктория застыла, но не произнесла, ни слова. Она продолжала стоять, даже когда Юань пересек комнату и схватил ее за волосы. — Сука! — прорычал он снова. — Ты сука, и сука вероломная! Ты идешь туда, где тебе выгоднее. Ты бежала от братьев, чтобы быть с этой крысой Таном, а потом ты покинула Тана, чтобы быть со мной.

— Ваше превосходительство... — Викторию трясло, но больше от гнева, чем от страха.

— Теперь ты задумала бежать от меня, — сказал Юань. — Со своим ублюдком.

Виктория перевела взгляд на Мартина, молчаливо взирающего на происходящее.

— Оставь нас, — попросила она юношу.

Но Мартин двинулся вперед, увидев, как ее лицо перекосилось от боли, когда пальцы Юаня сильнее потянули ее за волосы.

— Ваше превосходительство...

— На помощь! — закричал Юань. — На меня напали!

Двери распахнулись, и в комнату вбежала стража. Мартин был безоружен, но даже и с оружием ему оказалось бы не под силу одолеть толпу мужчин, которые схватили его за руки и поставили на колени.

— Ваше превосходительство, — запротестовал Мартин.

— Ты умрешь, — раздался рык Юаня.

— Умру? — закричал Мартин. — Что я сделал? Разве я не служил тебе честно всю свою жизнь?

— Ты — Баррингтон, — ответил Юань. — Я истреблю всех, кто носит это имя. Уведите его.

— Юань! — вскрикнула Виктория. — Ты не можешь убить моего сына. — Юань уставился на нее, Мартин также смотрел изумленными глазами. — Да, — простонала Виктория. — Ты — мой сын от Тан Личуня. Я отдала тебя Роберту для усыновления, потому что мне самой не позволили бы растить тебя. Но ты мой сын! Юань...

— Подходящий сын для такой матери. Вы умрете «смертью от тысячи порезов». Все вы. И твоя невестка, и внук. Они Баррингтоны. Все они. Уведите их. Я сам буду наблюдать за их казнью. Уведите их! — Он упал на диван со стоном.


Ли Юаньхун стоял рядом с врачом, пока тот мыл руки. На кровати лежал полководец и стонал. Комнату наполнял удушливый запах его пота.

— Я ничего не могу сделать, — пробормотал врач. — Яды из почек полностью отравили его органы. Ничем не могу помочь.

Ли махнул врачу на прощанье и встал рядом с кроватью. Каким бы ни был этот человек, но они дружили и отвоевали бок о бок столько лет, что трудно вспомнить. Более того, они оба верили в Китай. Только в самом конце их взгляды на то, что лучше для Китая, разошлись.

— Что он говорит? — спросил Юань.

— Он говорит, что надежды нет, — ответил Ли.

Юань несколько секунд молчал. Затем пробормотал:

— И столько еще предстоит. — Он схватил друга за руку. —Ты воплотишь мою мечту, Ли?

— Я сделаю то, что будет нужно, — уклончиво сказал Ли.

Юань открыл глаза и несколько секунд смотрел на него.

— Ты ничего не сделаешь, — наконец произнес он. — Ты не знаменный. Ты никогда не был знаменным.

— Так же как и ты, — заметил Ли. — Только маньчжуры были знаменными, а ты уничтожил маньчжуров.

— Меня сделала знаменным императрица, — сказал Юань. — Сама Цыси. Я был ее последним знаменным, она сказала. — Он тяжело вздохнул. — Последний знаменный, — пробормотал он. В комнате воцарилась тишина. Юань снова открыл глаза: — Убей Баррингтонов, — приказал он. — Они для нас как язва. Мне казалось, что Роберт поддержит меня. Но он поступил иначе. Они все должны умереть. И я хочу видеть, как они будут умирать. Сейчас же, причем «смертью от тысячи порезов». Прикажи казнить у меня под окнами, чтобы я мог видеть.

Ли Юаньхун перевел взгляд с покрытого бисеринками пота лица маршала на других людей в комнате. Его терзали сомнения. С одной стороны, он не питал любви к Баррингтонам, особенно к Виктории и ее сыну. Но ему предстояло иметь дело с Сунь Ятсеном... а значит, и с Робертом Баррингтоном.

С другой стороны, если он ослушается или хотя бы попытается выиграть время, Юань может запросто приказать казнить его самого.

Но «смерть от тысячи порезов»... Это было древнейшее и самое страшное наказание: на обнаженное тело приговоренного надевали жилет, сотканный из стальных колец. Ширина колец была достаточной, чтобы при затягивании жилета плоть выступала над их краями. Эту выступившую плоть затем и срезали пластами, а жилет затягивали сильнее, и экзекуция повторялась. Сдерживая определенными приемами кровотечение, опытный палач мог продлевать жизнь жертвы на многие часы, даже дни, пока не наступала смерть. При этом приговоренный испытывал немыслимые муки.

— Они готовы? — нетерпеливо спросил Юань.

— Я как раз этим занимаюсь, — ответил Ли. Он кивком пригласил одного из офицеров в дальний угол комнаты и шепотом отдал распоряжение. Офицер козырнул и вышел из комнаты.

Мартин Баррингтон приподнял голову, услышав звуки шагов, приближающихся к его камере. Вот уже несколько дней он находился здесь, объятый тревогой за судьбу своей матери, жены и сына. Его матери! Насколько очевидным все стало теперь. Как много в его жизни стало на свои места! Если бы он знал обо всем раньше...

У него не было ни малейшего представления, что ждет его впереди. Его одолевали неразрешимые сомнения, чем обернется для него принадлежность к семье Баррингтонов. И самое страшное — он всецело зависел от настроения сумасшедшего человека. Не стоит сомневаться, его ожидают неслыханные страдания. Но Лушан и мальчик! И мать! Было очевидным, что она последовала за ними и отдалась Юаню ради того, чтобы быть рядом с сыном. Таким образом, его собственное упрямство и амбициозность становились причиной ее смерти.

Дверь его камеры охранял только один человек — капитан стражи. И вот сейчас эта дверь распахнулась, и Мартин вытянулся по-военному. Капитан сразу перешел к делу?

— Вас приговорили к смерти, и приговор скоро должен быть приведен в исполнение. — Мартин медленно вдохнул воздух. Капитан достал револьвер. — Меня послал Ли Юаньхун передать вам это. — Он протянул револьвер рукояткой вперед.

Мартин взглянул на оружие, но не взял его.

— Ваша мать, жена и ребенок находятся в камере дальше по коридору, — продолжил капитан. Он снял с пояса связку ключей и выбрал один из них. — Этот откроет их дверь. Дальше выбирайтесь сами.

Мартин по-прежнему не брал револьвер.

— Несколькими ступеньками выше комната стражи, — сказал он.

Капитан кивнул:

— Она полна вооруженных людей. Они ждут вас. Всю вашу семью.

Мартин нахмурился в недоумении:

— Вы хотите, чтобы я вывел свою семью на расстрел?

— Все произойдет очень быстро, — пообещал капитан. — Даю вам свое слово и слово Ли Юаньхуна. Люди ждут, чтобы вывести вас, вашу мать, жену и ребенка во двор под окна маршала Юаня. Там всех постигнет «смерть от тысячи порезов». Первым погибнет ваш сын, потом жена, за ней мать и последним — вы. Выбирайте: позволите ли вы этому случиться или избегнете мучений, предпочтя быть застреленными. Я вам обещаю, что мои люди будут стрелять метко и никаких глумлений над вашими телами не произойдет. Ведите себя правильно, и ваши родные ни о чем не догадаются до последнего момента.

Мартин взглянул на капитана, затем на револьвер. Его мысли как будто застыли; в кошмарном сне не могло привидеться подобное страшное решение. Вся его семья... Одна его половина взывала продолжить надеяться, потому что пока он жив — жива надежда. Но другая его половина твердила, что надежды нет, и если он не будет действовать, ему придется увидеть, как его мать, жену и сына разрежут на куски у него на глазах. Их вопли сольются с его собственными на пути в ад.

— Решайтесь у нас не осталось времени, — произнес капитан.

Мартин глубоко вдохнул и взял револьвер.


Ликование было всеобщим: рвались петарды, люди стреляли в воздух, кричали и поздравляли друг друга. Сунь, Роберт, Моника и Чан Кайши наблюдали приближение белого флага, который нес парламентер в форме офицера армии Юаня. Парламентер спешился с лошади и отсалютовал. Затем протянулись бумаги. Слухи обогнали парламентера, но то было официальное подтверждение. Сунь прочитал и поднял голову.

— Так оно и есть. Юань Шикай мертв. Все кончено.

— Потому что Юань мертв? — скептически спросил Чан.

— Ли Юаньхун предлагает мне встретиться с ним, — сообщил Сунь. — Он хочет прекратить войну.

— Звучит многообещающе, — заметил Роберт и выжидающе замолк.

Сунь протянул ему бумагу:

— Здесь послание для тебя, Баррингтон.

Письмо было от Ли Юаньхуна. Роберт прочитал: «С прискорбием сообщаю, что ваш племянник Мартин, утаив оружие, пытался бежать из тюрьмы с матерью, женой и ребенком. Все они были застрелены стражей. Ваши родственники оказались в тюрьме по приказу маршала Юаня, который, как мне кажется, перед смертью утратил разум. Он приговорил их к смерти, но у меня оставались некоторые надежды сохранить им жизнь до кончины маршала. Этим надеждам не суждено было сбыться. Прошу вас принять мои самые искренние соболезнования и мольбы о том, чтобы теперь, после смерти монстра, мы смогли вновь работать вместе. Ли».

Роберт передал бумагу Монике.

— Ты веришь ему? — спросила она.

— Нет. Но я не сомневаюсь, что они мертвы. Думаю, ты согласишься со мной, что Вики слишком часто вступала в смертельную игру с дьяволом.

— Я очень сожалею, — сказал Сунь. — Однако нам предстоит много сделать. Прежде всего добраться до побережья.

— Ты хочешь довериться Ли?

— Согласно этому письму, он всему миру сообщил о намерении встретиться со мной и обсудить будущее Китая. Кроме того, он совсем другой человек, нежели был Юань.

— Возможно, это так, — согласился Роберт. — У него нет той властности и жестокости. Может быть, это выгодно для тебя, но не для него. Боюсь, он не способен руководить своими полководцами, наместниками и мандаринами так же решительно, как Юань.

Сунь кивнул:

— Я никогда не думал, что объединение Китая, создание нового демократического государства будет легкой задачей. Но поскольку это задача всей моей жизни, я не собираюсь сдаваться. Ты поможешь мне, Баррингтон?

Роберт ответил не сразу. Он взглянул на Монику: лицо ее не выражало никаких эмоций, но ему казалось, что он догадывается, какие мысли терзают ее.

— Нет, — вымолвил он.

Сунь кивнул в знак согласия.

— Пойми меня правильно, Сунь, — продолжил Роберт. — Я глубоко уважаю тебя и твое дело. Но я не могу служить ему. Мой прадед Роберт Баррингтон остался в Китае служить Цинам. Три поколения нашей семьи сто лет сохраняли им верность. Теперь нет ни Цинов, ни моей семьи, за исключением меня самого, жены и сына. Не думаю, что Баррингтоны могут еще что-то предложить Китаю. Мне видятся большие несчастья впереди.

Моника с облегчением вздохнула.

— А как же торговый дом? — поинтересовался Сунь.

Роберт усмехнулся:

— Я завещаю его гоминьдану.

Сунь некоторое время размышлял, потом кивнул.

— Может, ты и прав. Я принимаю его от имени гоминьдана. — Он улыбнулся в свою очередь. — Вы служили Цинам, как ты сказал, долго, преданно и честно. Ты знаешь, Юань Шикай любил называть себя последним знаменным. Но ты был более предан династии, чем он. Я считаю тебя последним знаменным, Роберт Баррингтон. Иди с Богом и благоденствия тебе.

(обратно) (обратно)

ЭПИЛОГ

Роберт Баррингтон оказался прав в своих худших предсказаниях. Ли Юаньхун проявил себя честным человеком, но слабым политиком. В охватившем Китай хаосе Сунь Ятсен на части территории страны создал жизнеспособное государство, но его власть распространялась только на территории южнее реки Янцзы. Север великой страны был разделен между милитаристами и милитаристиками. Сунь заигрывал с российскими коммунистами, получая от них помощь. Однако после его смерти в 1924 году нация осталась без вождя. Его место досталось Чан Кайши. Нарастала анархия под влиянием набирающей силу Коммунистической партии Китая.

Внутренние распри на время были забыты из-за всенародной войны против японской агрессии, которая длилась с 1937 по 1945 год. Когда она закончилась, коммунисты пришли к власти и наконец объединили страну в тех границах, в которых она существовала до смерти Цыси.

Однако к этому времени Дом Баррингтонов давно был предан забвению.

(обратно)

Примечания

1

Перевод Михаила Зенкевича.

(обратно)

2

Дамский мастурбатор в форме мужского члена.

(обратно)

3

Перевод Т. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

4

Перевод Ю. Корнеева.

(обратно)

Оглавление

  • Книга первая ВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА
  •   Глава 1 РЕЗНЯ В ТЯНЬЦЗИНЕ
  •   Глава 2 ЧАЕПИТИЕ
  •   Глава 3 ВЫЗОВЫ К ИМПЕРАТРИЦЕ
  •   Глава 4 НЕВЕСТА
  •   Глава 5 ЛЮДИ, КОТОРЫМ ПРЕДСТОИТ ИЗМЕНИТЬ МИР
  • Книга вторая ЗАМОРСКИЕ ДЬЯВОЛЫ
  •   Глава 6 ВОСХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ
  •   Глава 7 РАНЕНЫЙ ДРАКОН
  •   Глава 8 СТО ДНЕЙ
  •   Глава 9 «БОКСЕРЫ»
  •   Глава 10 НЕИСТОВСТВО ИМПЕРАТРИЦЫ
  •   Глава 11 РАСКАЯНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ
  • Книга третья ПАДЕНИЕ ДИНАСТИИ
  •   Глава 12 ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
  •   Глава 13 КОНЕЦ ЭРЫ
  •   Глава 14 МАРШАЛ
  •   Глава 15 КАТАСТРОФА
  •   Глава 16 РЕВОЛЮЦИЯ
  •   Глава 17 ПОСЛЕДНИЙ ЗНАМЕННЫЙ
  • ЭПИЛОГ
  • *** Примечания ***