Миражи [Дмитрий Станиславович Федотов] (fb2) читать онлайн

Д.С. Федотов Миражи

1663 год до Рождения Мессии

Кемт, оазис Ситхим

Резко очерченная тень от темно-красной гранитной стрелы в центре площади перед Храмом Ситхим медленно ползла по кругу от одного черного постамента к другому. На каждом из них возвышалась искусно вырезанная из рыжего песчаника фигура животного. Сейчас тень вплотную приблизилась к изображению спящего леопарда — тотему часа внутреннего сосредоточения — времени, которое каждый житель Кемта мог потратить исключительно на себя, ибо все остальное время человек принадлежал не себе, но миру, в котором жил…

И не было в этом мире ни войн, ни болезней, потому что каждый знал, что войны и болезни возникают только там, где есть неравенство и несправедливость, а жители Кемта ни в чем не испытывали недостатка. Им были чужды зависть и алчность, ибо им нечего было делить, и каждый владел всем, ему необходимым. Им неведома была ложь — ведь каждый без труда мог узнать мысли другого. У них не было армии, потому что убийство людей, как и животных, считалось совершенно бессмысленным занятием: ведь погибало лишь тело — временный носитель сущности, а она была практически бессмертна в этом мире.

Так продолжалось долго, очень долго. И о том, что когда-нибудь наступит конец, знали только хранители — настоятели и учителя всего Кемта. Они были не совсем людьми, но — магами, поскольку обладали Знанием, пользовались Знанием, накапливали и хранили Знание, ибо именно Знание обеспечивало жизнь и процветание Кемта, и каждый знал столько, сколько хотел.

Но ничто не вечно во Вселенной. С востока, через Землю Луны, ограждавшую страну от непрошенных гостей, на плодородные равнины Кемта вторглось огромное войско невиданных прежде пришельцев. Коренастые, меднокожие, с удивительно большими голубыми глазами, придававшими их лицам выражение наивного удивления, никак не вязавшегося с мрачной и жестокой устремленностью, с которой захватчики расправлялись с населением и особенно с Храмами Знания, занимавшими центральные площади всех городов страны…

Под сенью колоннады Храма Ситхим, главного хранилища знаний Кемта, стояли двое — старший хранитель Гор и его любимый ученик и помощник, хранитель Ворот Кемта.

— Как могло такое произойти, Ану? — нарушил тишину портика старший хранитель. — Как смогли пройти Ворота эти жестокие люди? Почему ты не остановил их?

— Они появились слишком неожиданно, учитель Гор, — виновато склонил голову Ану. — И потом, меня не было в тот момент здесь, в Кемте…

— Ты уходил в Верхний мир?! — нахмурился Гор. — Зачем?! Ведь я же запретил тебе делать это без моего ведома! Ты ведь мог остаться там навсегда или, хуже того, измениться…

— Этого не случилось, учитель…

— Тебе повезло, — в голосе Гора лязгнул металл, — а теперь иди, исправляй свой просчет!

— Каким образом, учитель?! Ведь пришельцы уже вошли в долину Великой Хапи.

— У тебя достаточно знания, чтобы остановить и выгнать их! Выполняй, иначе через несколько дней будет поздно.

— Слушаюсь, мой учитель, — снова покорно склонил голову Ану.

При этом странная улыбка скользнула тенью по его тонким губам, но Гор не придал ей должного значения…

Высокие гребни на шлемах пришельцев пылали красным золотом в лучах закатного солнца. Стена выпуклых прямоугольных щитов давала более темные и тусклые отсверки бронзовых оковок и казалась непроницаемой — в какую сторону ни глянь.

В центре почти идеального круга, образованного пришельцами, плотной группой стояли те, кого долго и безуспешно разыскивали по всему Кемту — возмутители спокойствия Империи Двурогого и хранители запрещенного и вредоносного для простых людей Знания.

Двадцать семь высоких, темнокожих и золотоволосых мужчин, облаченных в темно-синие, цвета вечернего неба, хитоны, стояли гордо и прямо, обратив лица и воздев руки к заходящему светилу словно в немом укоре.

На самом деле они спешили. Впервые за много веков им приходилось спешить, ибо Знание, которым они владели, не должно было исчезнуть вместе с ними. Только они знали, что без него у людей нет будущего.

Пришельцы же отказались узнать историю страны, в которую пришли, а потому так же были обречены, хотя и не ведали этого. Они были молоды и самоуверенны. Они придумали себе целый сонм богов-покровителей и решили, что отныне те будут оберегать и опекать их, всячески поощряя на подвиги в свою честь.

Наивная и жестокая вера заменила пришельцам знание истины об этом мире. Что ж, не они первые и — увы — не последние. Двадцать семь золотоволосых знали это абсолютно точно, ибо видели, к чему приводит подмена знания верой.

И вот теперь им приходилось спешить, потому что как только солнечный лик коснется рыжих спин барханов, они умрут, а вместе с ними умрет Знание. На обычную реинкарнацию не оставалось времени — процесс переселения сущности из одного тела в другое требовал длительной и серьезной подготовки как предыдущего, так и последующего носителя. Оставалась единственная возможность сохранить Знание — перенести всю информацию на кристаллы кварцита, идеального носителя, способного выдержать и жар вулкана, и холод космоса.

И такое место тоже существовало в единственном числе.

Храм Ситхим с его ста сорока четырьмя кварцитовыми колоннами, надежно укрытый на западе, в самом сердце страны Кефт, был создан Первым Хранителем вскоре после Великой Катастрофы, уничтожившей землю предков…

И теперь двадцать семь хранителей торопились вложить накопленное Знание в холодную память вечного камня, отдавая последние запасы жизненной энергии, но все равно не успевали. Алый диск лег на вершину бархана, и стена щитов вдруг раздвинулась на миг, пропуская в круг троих людей.

Шагавший впереди, приблизился к пленникам и откинул с головы капюшон плаща. Стоявший перед ним старший хранитель Гор непроизвольно отшатнулся и его лицо помимо воли исказила гримаса презрения, ибо подошедший так же оказался темнокож, высок и золотоволос, как и остальные.

— Ты не рад нашей встрече, Гор? — усмехнулся он, глядя в упор на старшего хранителя.

— Мы считали тебя погибшим, Ану, — глухо ответил тот.

— Как видишь, я жив и в полном здравии.

— Значит, именно ты помешал нам уйти в Ситхим?.. Что ж, поступок, достойный твоей сущности… И что же ты пообещал этим неджесам? — сверкнул глазами Гор, кивнув на двоих сопровождающих пришельцев.

Оба хранителя говорили на древнем языке Кемта, и потому Гор не опасался, что те двое что-то поймут.

— То, что они хотели, — пожал плечами Ану. — Богатство, молодость, здоровье…

— А Знание?..

— И это тоже. Хотя зачем оно им, детям? — Ану презрительно скривил тонкие губы. — Главное, я с ними договорился. И предлагаю сделать то же самое и вам всем.

— В обмен на что? — прищурился Гор.

— На забвение, — совершенно серьезно сказал Ану. — Вы должны забыть. Эпоха Знания закончилась, учитель Гор. Пришло время Веры. Им нужны боги, а у нас есть возможность стать ими.

— Но это же путь к гибели! Без Знания им никогда не стать людьми, — старший хранитель на миг утерял самообладание — столь невероятным оказалось предложение его бывшего помощника и ученика.

— А кто сказал, что Знание останется невостребованным? — ухмыльнулся Ану. — Вот только послужить ему придется несколько другим целям и задачам.

— Но ведь это обман! — вновь изумился Гор. — Неполное знание во сто крат опаснее, чем его полное отсутствие. Последствия этого невозможно даже просчитать…

— Конечно, — кивнул Ану. — Поэтому ты и отдашь мне ключ от хранилища в Храме Ситхим. И тогда я смогу контролировать все происходящее в обитаемом мире. Я стану его единственным хранителем!

— Этого не будет, Ану! — жестко ответил старший хранитель. — Ты не получишь доступа, это было бы ошибкой…

— Ошибкой?! — бывший ученик в ярости сорвал плащ и остался в таком же темно-синем хитоне, что и остальные. — Ошибку совершили вы! Вы все! Когда не стали слушать моих доводов о приближении момента Перехода! В итоге я оказался прав, а вы все умрете еще до темноты.

— Знание останется…

— …недоступное никому! А вместо него будут миражи, которые можно творить до скончания времен, — в глазах Ану вдруг появился странный блеск. — Только представь, Гор: тысячелетия все новых и новых миражей, которые бесчисленные поколения этих жалких полуразумных будут принимать за истинное знание о мире, в котором они влачат свое примитивное существование. Для них ведь навсегда останется главным не знание, а вера в него! И если они будут верить в то, что действительно познают мир, они не погибнут…

Ану продолжал еще что-то страстно говорить, доказывать, но Гор уже не слышал его. Старший хранитель смотрел на своего бывшего ученика, раскрасневшегося от собственных речей и верившего сейчас в то, что говорил, и в душе его осталась только жалость — все прочие чувства покинули обреченное тело. Ану был его лучшим и любимым учеником, и потому жалость оказалась особенно острой и безысходной. Увы, Гор знал, что так будет и с ним, и что подобное еще не раз случится в будущем. Знал, но втайне надеялся, что этого удастся избежать.

Не вышло. Что ж, значит пришло время пожинать плоды творения и завершить круг жизни здесь, среди молодых песчаных барханов. Так пусть же здесь останутся и те, кто пришел к ним не за знанием, а за верой!

Гор вскинул руки ладонями вверх, и одновременно то же сделали остальные хранители. Ану тоже понял, что сейчас произойдет, но предпринять ничего не успел, как и пришельцы.

«Ом-м-м!» — прокатилось громовое над барханами. И дрогнули песчаные исполины, и вихрь сделал первый круг по их спинам, заставляя вздымать тяжелую рыжую шерсть.

«Ом-м-м!» — грянуло во второй раз. И завыл, набирая силу, горячий ветер-самум, и двинулись по кругу под его напором рыжие барханы.

Двадцать семь хранителей стояли недвижно в центре этого колеса смерти и отрешенно наблюдали, как рассыпался круг щитов, как бросились в разные стороны пришельцы в слепой надежде спастись от разбушевавшейся стихии, как один за другим они увязали в плывущем песке, и рыжие волны накрывали их с головой.

Сопровождавших Ану двоих пришельцев также не минула эта жуткая участь, но сам отступник устоял, соединив руки над головой в «кольцо жизни», и…

«Ом-м-м!» — ударило пространство в третий раз. И тогда тела хранителей начали вспыхивать ослепительно белым светом, одно за другим, исчезая без следа. И Ану тоже не смог избежать этого. Последним вспыхнул старший хранитель Гор, и через несколько минут буря улеглась, словно и не было ни ее, ни пришельцев. Никого…

1937 год от Рождества Христова

Египет, оазис Ситхим

Насквозь пропыленный BMW, натужно взревывая, одолел крутую спину бархана и выскочил на его твердую, укатанную ветрами макушку. Сидящие в машине пожилой мужчина в цивильном и молодой офицер в полевой южной форме вермахта, в общем-то знали куда едут и что там могут увидеть, но не удержались и издали одновременный возглас восхищения открывшейся панорамой.

С вершины бархана предстала совершенно фантастическая картина. Гигантская, больше пяти километров в поперечнике, неглубокая чаша долины среди рыжевато-бурых барханов, казалось, была искусственно нарисована неведомым художником, не пожалевшим красок и воображения. Почти посередине, на самом дне чаши, переливалось ртутно-голубым блеском абсолютно круглое озеро в широкой оправе из буйной, всех оттенков зеленого и желтого, растительности, от веерных, будто парящих в перегретом воздухе, пальм до темных раскидистых лап олеандров вдоль нескольких тонких, почти призрачных ручьев, впадавших в озеро. А у дальнего от наблюдателей края водоема, будто неведомо как очутившийся здесь, за пятьсот километров от моря, корабль, вздымался среди изумрудно-малахитовых волн растительности на добрых полсотни метров величественный бело-красный дворец в форме сильно вытянутого к озеру ромба. Белыми были многочисленные, совершенно одинаковые шестигранные колонны, в один ряд опоясывающие всё здание и составляющие как будто борта сказочного корабля. А красными были его палуба — крыша — и четыре навершия по углам в виде равносторонних пирамид. В центре же ромба, словно пронзая крышу-палубу, блестела на солнце антрацитом тонкая трехгранная стела, напоминающая обломанную посередине мачту.

Сидевшие в машине мужчины в течение нескольких минут молча созерцали открывшубся красоту, потом, словно очнувшись, пожилой сказал:

— Гх-м, что ж, разрешите представить вам, мой юный друг, — повернулся он к офицеру, — знаменитый по легендам и мифам Древнего Царства храмовый комплекс Ситхим, или — иначе — Храм Судьбы, как теперь называют его местные жители.

— Грандиозно, герр Шнайдер! — воскликнул тот. — Это лучший подарок ко дню рождения нашего фюрера! Храм Судьбы — как символично!.. А почему «судьбы»?

— По преданию, здесь хранятся ответы на все возможные вопросы прошлого, настоящего и будущего…

— А сокровища вы, надеюсь, нашли, профессор? Или там, гробницу какого-нибудь фараона?

— В том-то и секрет, мой юный друг, — развел руками Шнайдер, — что этот храм, в отличие от остальных известных, не является ни надстройкой над захоронением египетской знати, ни хранилищем сокровищ, ни даже культовым сооружением, поскольку в нем нет ни единого изображения или статуи кого-нибудь из богов Древнего Царства.

— Тогда что же это?! — изумленно уставился на профессора офицер. — Для чего же он построен?

— Опять же по преданию, этот храм изначально строился как хранилище некого Знания. Именно с большой буквы! — саркастически пояснил Шнайдер. — Якобы на его ста сорока четырех колоннах записано абсолютное знание о Вселенной от ее сотворения и до гибели в далеком будущем, ибо всё имеет конец — даже вечность.

— А на самом деле? — прищурился офицер, доставая серебряный портсигар и закуривая длинную золотистую сигарету.

— Поехали, сами увидите, — ушел от ответа профессор и хлопнул по плечу молчаливого водителя. — Вперед, Мольтке, нам надо попасть туда до темноты.

В лучах закатного солнца колонны, опоясывающие громаду храма, казались не белыми, а молочно-жемчужными, и будто сами начинали светиться изнутри. Все грани их были одинаковыми и идеально гладкими.

— Вы говорите, профессор, что этому сооружению не менее трех тысяч лет? — молодой человек провел ладонью по чистой, сухой, чуть теплой поверхности.

— Думаю, несколько больше, — хмыкнул Шнайдер, — от пяти до пятнадцати тысяч.

Он тоже коснулся пальцами колонны и тут же отдернул руку.

— Здесь не существует времени, мой юный друг. Все выглядит так, будто вчера построено и отшлифовано, а этого не может быть по определению! Нет такого способа сохранения построек. И никогда не было!

— Но вот же он — стоит!.. — молодой человек был в явном замешательстве.

— Да, стоит, — голос профессора вдруг стал глухим и напряженным. — Анализы показывают, что это — обычный кварцит, родной брат полевого шпата, опала и хрусталя. А сам храм сложен из полированного красного гранита, редкой светлой разновидности. Что же касается стелы в центре зала, выходящей через крышу, то она вообще из вулканического стекла — причем монолитная!

— Но такого просто не может быть! — не сдержался потрясенный офицер. — Как же они смогли…

— Вот именно, Генрих, — Шнайдер впервые позволил себе назвать гостя по имени, — Как?! И второй вопрос, логически вытекающий из первого: зачем? — он нервно охлопал себя по карманам, вытащил мятую пачку сигарет, зажигалку и суетливо закурил. — Обратите внимание: ни на колоннах, ни на стенах храма нет никаких надписей или рисунков. И только на стеле есть одно место… — он решительно махнул свободной рукой. — Идемте!

Вдвоем они прошли по узкой галерее, ведущей от входа в глубь сооружения, и молодой человек поразился толщине стен храма:

— Это же больше десяти метров?!

— Ну, скажем, это — не монолит, — пояснил профессор. — Здесь чертова уйма дополнительных помещений и коридоров — целый лабиринт, только не горизонтальный, а вертикальный. А в каждой из четырех стен, где-то ближе к середине, располагается двадцать восемь совершенно одинаковых кубических, я бы сказал, келий.

— То есть жилых помещений?

— Ну да… Только без окон и без дверей. Но как-то всё же все они освещались и использовались, несомненно…

За разговором они пересекли циклопическое помещение и подошли к основанию черной стелы в центре зала, занимавшего, собственно, три четверти всего объема храма. Три совершенно одинаковые антрацитовые грани стелы, казалось, вырастали прямо из гранитного пола, без малейшего следа стыков каменных плит.

Молодой человек медленно обошел стелу по периметру и обнаружил на каждой из граней, на высоте около двух метров, углубления, по форме и размерам весьма походившие на отпечатки человеческой ладони.

— И что же это значит? — обернулся он к наблюдавшему за его действиями профессору.

— А вы попробуйте вложить туда свою руку, — откликнулся тот чуть напряженным голосом. — Ручаюсь, ничего страшного с вами не случится.

И Генрих, секунду поколебавшись, протянул ладонь правой руки к углублению.

«Аум-м-м!» — прокатилось по сумрачному залу, будто зевнул невидимый великан. Молодой человек вздрогнул, но удержался и руку от стелы не отнял. В то же мгновение воздух в зале шевельнулся, по стенам побежали блики и пятна света.

«Аум-м-м!» — снова «зевнул» великан. Световая круговерть усилилась, в ноздри вдруг ударила волна сильных незнакомых запахов, воздух словно бы сгустился вокруг стелы, образуя нечто вроде занавеса, вот-вот готового раскрыться. Генрих попытался наконец вынуть ладонь из углубления, но ничего не вышло. Тогда он поборол поднимавшийся от живота противный холодный комок и остался на месте. Профессор Шнайдер куда-то исчез — то ли сбежал, то ли его скрыла световая завесь.

«Аум-м-м!» — прокатилось по залу в третий раз, и вдруг бешеная скачка света прекратилась и как бы протаяла в глубину. Храм исчез, исчезла стела, и теперь молодой человек словно парил над цветущей равниной, рассеченной пополам широкой лентой полноводной реки. По обе стороны вдоль нее тянулись квадраты возделанных полей, перемежавшихся с рощами пальм, а правее, у излучины, на высоком берегу раскинулся город из молочно-жемчужного камня.

Город, к которому не вела ни одна дорога!

Генрих невольно попытался разглядеть детали, и город тут же, будто скачком, приблизился. Улицы его, широкие и прямые, расходились от центра лучами и кольцами, и были заполнены людьми в ярких разноцветных одеждах. И были они смуглые и золотоволосые…

«Что же это?!» — невольно родился вопрос в голове молодого человека.

И мгновенно пришел ответ, словно откликнулся сам город:

«Это жизнь, от которой вы отказались…»

«Но ведь я живу?!» — Генрих даже не обратил внимания, что продолжает разговаривать мысленно.

«Ты и все остальные люди только существуете. А это — не одно и то же. Вы существуете исчезающе малый период времени, причем независимо от своего желания, и умираете, так и не поняв, зачем появились на свет. А жизнь — это процесс, полностью контролируемый разумом…»

«Значит, мы могли бы стать бессмертными?..»

«Могли бы, но вы отказались от знания и приняли веру. А она исключает знание…»

«То есть у нас больше нет шансов?..»

«Во Вселенной ничего не происходит однократно, раз и навсегда. Все процессы, и жизнь в том числе, цикличны, и только цель одна — равновесие, баланс, гармония… Кода-то люди выбрали веру в абсолют и нарекли ее Богом, теперь большинство из вас верит в знание и называет это Наукой. Пройдет еще какое-то время, прежде чем большая часть людей поймет, что обладать знанием полезнее, чем верить в него. И тогда эпоха Веры закончится и вновь придет эпоха Знания — закон равновесия будет соблюден и начнется новый цикл…»

«Кто же ты? — запоздало спохватился молодой человек. — Бессмертный?..»

«И да, и нет. Я страж храма — хранилища знания. И я — ключ к хранилищу…»

«А кто же тогда я?..»

«Ты — тот, кто мог бы стать новым хранителем…»

«Значит, ты можешь открыть мне Знание?»

«Нет, потому что ты все еще веришь. Ты не готов к Знанию. Прощай…»

Генрих вновь оказался возле черной стелы, но уже сидящим на полу и совершенно мокрым от пота. В голове был полный сумбур, перед глазами все еще плясали цветовые пятна и поэтому когда кто-то коснулся его плеча, молодой человек едва не подпрыгнул от неожиданности.

— С вами все в порядке? — донесся будто издалека до него голос профессора.

— Н-не знаю, — честно признался Генрих.

— А-а, значит, вам удалось, — то ли с удовлетворением, то ли с сожалением констатировал Шнайдер.

— Что удалось? — не понял тот.

— А вот я не смог, — продолжал профессор, словно разговаривая сам с собой. — Испугался, наверное.

— Вы слишком верите в то, что этого не может быть, — вдруг сказал Генрих с плохо скрываемой жалостью. — И все же привели меня сюда…

— …чтобы снова убедиться, что оно существует! — почти выкрикнул Шнайдер, сморщившись и сжав кулаки. — Но почему?! Господи, почему именно я?!.

— Значит, вы тоже имеете шанс…

— Нет, мой юный друг, — плечи профессора поникли, будто на них легла невидимая тяжелая плита, — ни я, ни вы не имеем никаких шансов. Сегодня не наш выход. Антре, господа!..

— Но почему?! — глаза Генриха наполнились безмерным удивлением. — Я же сам слышал, как страж сказал…

— Помилуйте, мой юный друг, о чем вы? — махнул рукой Шнайдер и достал сигареты. — Верующим заказана дорога в рай, как бы ни парадоксально это звучало, — он с трудом прикурил — зажигалка прыгала в его руке, разбрасывая искры. — Может быть, наши внуки… или даже правнуки смогут… если захотят… а мы — нет!

— Так значит, вы тоже побывали там? — посветлел лицом Генрих.

— Нет, — резко и как-то поспешно ответил профессор. — Я испугался… да. Просто до вас туда… ходил еще один… мой сотрудник. И он мне подробно рассказал…

— И где же он?

— Он… умер. Несчастный случай — наступил на черного аспида.

— Жаль, я бы с ним поговорил…

— Послушайте добрый совет, Генрих, — Шнайдер обнял его за плечи, увлекая к выходу, и рука его при этом мелко дрожала — то ли от нервов, то ли от холода, — для вас самым лучшим будет считать все это сном или… миражом! Мы же с вами посреди самой большой пустыни мира, и она просто шутит с нами.

— Но я же видел, профессор, видел и слышал! — молодой человек резко остановился и сбросил руку Шнайдера.

— Оставьте, Генрих, это все от жары и избытка воображения. В молодости такое бывает.

— Так что же теперь — все забыть?! — не сдержал возмущения тот.

— Именно, мой юный друг! — голос Шнайдера неожиданно обрел прежнюю уверенность. — Поверьте, для нас с вами, да и для большинства других, самое правильное — забыть. Так легче. Уж я-то знаю!

— А как же Храм?..

— А что — Храм? Ну, открыли еще один памятник эпохи Древнего Царства, предположительно, четырнадцатой династии: культовое сооружение, разграбленное во время нашествия гиксосов и потому недостроенное, не имеющее фресок и статуй. Для науки особой ценности не представляет, — профессор говорил все это монотонно-лекторским голосом, будто диктовал отчет об экспедиции, стоя на ступенях портала Храма Ситхим и глядя отсутствующим взглядом на кроваво-красный диск, опускающийся меж двух барханов. — Самум идет, — добавил он безо всякого перехода и лишь теперь посмотрел на примолкшего ученика.

Молодой любознательный ученый исчез. Перед Шнайдером стоял лощеный офицер вермахта и целился в него из табельного парабеллума.

— Герр Шнайдер, — заговорил он чужим лязгающим голосом, — я, гауптман фон Хайзен, уполномочен лично генерал-фельдмаршалом Гейдрихом передать вам благодарность за ценное научное открытие, а от себя добавлю, что вы представляете особую опасность для рейха и фюрера…

— Помилуйте, господин капитан, — опомнился несчастный профессор, — какую еще опасность?!

— Вы сознательно пытались ввести в заблуждение меня, представителя департамента по астрологии и оккультизму, заставив поверить в существование некого Высшего Знания, недоступного простым смертным, и даже разыграли целый спектакль, использовав свои способности гипнотизера…

— Генрих, опомнитесь! Что вы говорите?! Я…

— Именно это я и делаю, профессор, — тем же металлическим голосом сказал гауптман фон Хайзен и нажал на курок.

Пуля ударила ученого в грудь и заставила упасть на колени. Кровь толчком выплеснулась из раны сквозь дыру на рубашке. Шнайдер с удивлением уставился на расплывающееся багровое пятно, потом перевел изумленный взгляд на бывшего ученика:

— Вы совершаете ошибку, господин капитан, — профессор закашлялся, на губах его появилась розовая пена.

— Я спасаю рейх и фюрера! Объект, в виду его особой опасности, будет уничтожен в течение сорока восьми часов нашими доблестными люфтваффе. — Генрих растянул в зловещей улыбке тонкие губы. — Ведь вы же сами убеждали меня, что ни мы, ни наши дети не имеем никаких шансов воспользоваться открытием, так почему вы решили, что это позволено будет сделать другим? Aut Caesar — aut nihil, профессор!

Вторая пуля вошла Шнайдеру точно в лоб, швырнув ученого навзничь на припорошенные песком идеально гладкие плиты храмовой площади.

Гауптман фон Хайзен сунул пистолет в кобуру, оглянулся на кровавое зарево заката, уже подернутое мутной завесью вспыленного песка, и легким упругим шагом направился в сторону лагеря экспедиции. На вершине бархана Генрих непроизвольно оглянулся и вдруг увидел в закатных отсверках долину с полноводной рекой и холмы, поросшие лесом, и город с храмом на центральной площади, к которому не вела ни одна дорога. Молодой человек судорожно сглотнул и попятился.

— Этого не может быть, — просипел он, — это мираж! Не верю!..

«Ом-м-м!» — раскатилось над барханами, и в тот же миг мутный саван самума накрыл и долину, и барханы, и город, и Храм.