Спортивная злость [Эдуард Сорокин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Эдуард Соркин Спортивная злость

— Я вам скажу так: без спортивной злости на соревнованиях не победишь! Что бы мне ни говорили про доброе, товарищеское отношение к сопернику, все это — не для беговой дорожки, не для помоста, где выясняют, кто есть кто, штангисты. До старта, после финиша, в раздевалке, при вручении венков и медалей — тут, что толковать, все должны быть друзьями-соперниками. Накал борьбы сошел, можно похлопать своего конкурента по спине, обнять, поцеловать… Причем все это искренне, без фальши! Но когда рвешься к первому призу, тут уж извините! — Феликс Бурдан, член одного из континентальных Спорткомитетов, поболтал соломинкой в своем бокале и, сделав пару глотков, с запальчивостью продолжал:

— Некоторые теоретики спорта любят пофилософствовать про преодоление себя самого, про главную задачу состязаний — объединение спортсменов… Даже ссылаются на древнюю индийскую книгу «Махабхарата». Не читали? Там, мол, говорится, что король должен сначала победить самого себя, прежде чем отважиться побеждать других… Может, для королей это и было важно — я «Махабхарату» не читал, — но вам, например, космоспасателям, я считаю, без закалки в спортивной борьбе — суровой, мужской! — не обойтись. Разве я не прав?

Савелий Муромцев не сразу ответил. Нажал на рычажок, торчащий из стилизованного под бурдюк термостата, наполнил свой бокал кумысом — холодным, пенистым, с приятной кислинкой.

— Зря вы пренебрегаете этим старинным напитком. — Савелий отхлебнул из бокала и даже причмокнул от удовольствия. — Здесь одно из немногих мест, где кумыс — натуральный, не из таблеток. Знаете, я уважаю химиков и все же не верю рекламе, будто искусственный кумыс химически ничем не отличается от натурального. Ведь даже питьевая вода в разных местах разная… — Савелий допил кумыс и откинулся на спинку кресла. — Ну а что касается спортивной злости, в общем-то я не вижу тут предмета для спора.

— Позвольте, если говорить о кумысе, то мы сплошь и рядом просто себе внушаем, что натуральные продукты лучше искусственных. Вот, глядим на красивых лошадок… — Феликс махнул соломинкой в сторону окна. Видневшийся вдали, у подножия ближних гор, ярко-зеленый ковер луговых трав был испещрен коричневыми точками — там паслось стадо кобылиц, которыми славился этот комплекс для спорта и отдыха. — Ну и начинаем себя уверять, будто кумыс из натурального лошадиного молока вкуснее синтезированного химиками. Так и в спорте. Спортсмен, конечно, может себе внушить, что он должен соревноваться сам с собой, в одиночку побивать свой собственный рекорд. Тогда ему соперники не нужны. Да только, состязаясь сам с собой, высоких результатов не достигнешь! Раз нет у тебя спортивной злости — а к себе самому какая злость? — то и выкладываться до предела не станешь. Просто не получится! Вот вы, Савелий, в молодости завоевывали медали в соревнованиях и по тяжелой атлетике, и по прыжкам, и в беге у вас были прекрасные результаты… Словом, как любой космоспасатель экстракласса были выдающимся многоборцем. Разве не случалось так, что в горячке борьбы в вас вспыхивала ненависть к сопернику, когда вы видели, что он готов вырвать у вас победу?

— Я считаю, что называть это ненавистью, злостью нельзя. Ведь, бывало, я состязался со своими друзьями. Впрочем, дело не в этом. Лучше вспомним, как зародилось многоборье в олимпийском движении. Вы же знаете, что раз в четыре года древнегреческие города-государства прекращали свои бесконечные войны. Объявлялся священный мир. И воины враждующих сторон, только что с остервенением старавшиеся проткнуть друг друга копьями, собирались в Олимпии — мирно соревноваться: кто дальше метнет копье… Да и вообще… У меня, например, самое напряженное в жизни соревнование как раз и было с самим собой, без соперника. И, пожалуй, тогда-то меня сильно подстегнула спортивная злость.

— Это что, было во время тренировки?

— Да нет, это случилось не на Земле, а на Планете ботаников. Слышали про такую? Она занесена в каталогах в категорию планет с обнаруженной враждебной цивилизацией. Кстати, в том, что ее закрыли для посещения и контактов, решающую роль сыграл, наверно, я.

— Это была, кажется, экспедиция на «Лебеде»? Я что-то читал об этом, но не помню ничего о каких-либо соревнованиях. Может, расскажете?

— Особенно и рассказывать-то нечего. Правда, до сих пор я жалею, что никто не зафиксировал тогда моих результатов. Выкладывался я там так, что это начисто опровергает все ваши рассуждения о соперниках… — Савелий снова наполнил свой опустевший бокал кумысом и медленными глотками отпил половину. — Да, так вот, стартовали мы на фотонном корабле «Лебедь». Тогда не было еще этих нынешних кораблей-попрыгунчиков, опережающих время, заскакивающих в подпространство… Соответственно и состав экспедиции у нас был небольшой — шесть человек. Конструкторам тогдашних кораблей приходилось все ужимать до предела, численность экспедиционных групп тоже…

Значит, стартовали: два члена экипажа, три косморазведчика и я, штатный космоспасатель, как в старину у нас говаривали — и швец, и жнец, и на дуде игрец. И врач я, и аварийный ремонтник, и связист, и каратист…

Подлетели к этой планете — она тогда звалась 3-дубль — Земля-дубль. Ученые подозревали, что по всем параметрам она очень похожа на Землю. Правда, точных данных не было — на таком расстоянии в оптический телескоп планету не разглядишь, судили по косвенным данным.

Значит, перешел наш «Лебедь» на круговую орбиту, нацелили мы вниз наши телекамеры. Картинки, появившиеся на экранах, нас прямо-таки потрясли. Действительно, дублер Земли: и моря, и океаны есть, и материки, и горы, и реки, леса, полярные шапки… Оттенок зелени, правда, немного не такой, как на Земле, спектрограмма это подтвердила.

Ну, как водится, отдалились мы от поверхности, перешли на стационарную орбиту, зависли над одним, подходящим вроде бы для высадки, местом. Отправили сначала туда пару роботов-разведчиков с кучей приборов-анализаторов и телекамерами. Когда они приступили к сбору и передаче данных на корабль и показали нам крупным планом, что собой представляет планета, мы развеселились, как школьники, узнавшие, что вместо уроков будет экскурсия в зоопарк.

На 3-дубль атмосфера, пригодная для жизни, отсутствовали вредные поля и излучения, абсолютно — представляете, абсолютно — не было никаких микроорганизмов. Отсутствовала микрофлора, и не было признаков существования фауны — никто там не бегал, не летал, не ползал… Планета походила вблизи на ботанический сад, на созданный ландшафтными архитекторами парк, на заповедник. Деревья, кустарники, разнотравье всякое — все это на наших экранах выглядело оглушающе красиво, эстетично, романтично… не знаю, еще какой эпитет подобрать. Планета ботаников — вот как мы ее назвали.

И что удивительно: при такой ботанической и пейзажной изысканности — никаких признаков технически развитой цивилизации.

Ни сверху, с корабля, ни через камеры роботов мы не увидели ни городов, ни сооружений, ни дорог, ни сельскохозяйственных угодий.

В общем, пора было нам отправляться самим, чтобы понять, в чем там дело. Двое — члены экипажа, они же страховочная группа — остались на «Лебеде», а мы вчетвером перебрались на космобот и отчалили от «Лебедя».

Внизу, в натуре, все оказалось еще более красивым, чем на телеэкранах. Трое моих товарищей — биолог, геолог и космолингвист (специалист по контактам), — как только мы закончили возиться с разбивкой лагеря, стали бегать кругом, воздевая руки кверху то ли от восторга, то ли от изумления. Особенно поразился биолог: пышная растительность, а в почве — ни одного червя, ни одного микроорганизма! Тогда как у нас их, например, в одном грамме почвы два-три миллиарда! «Как же происходят процессы гниения?!» — кричал биолог и снова совал под объектив полевого микроскопа крупинки почвы. Геолог с остервенением бил молотком по какому-то камню и капал на осколки жидкости из разных флакончиков. А специалист по контактам рассматривал в подзорную трубу окрестности — нет ли там каких-либо разумных существ.

Моя же задача была простая: наладить телекоммуникационную связь с кораблем, обеспечить безопасность лагеря и быть в постоянной готовности оказать любую помощь косморазведчикам.

Когда стемнело, мы все четверо собрались в надувном домике, который стал нашим временным кровом, и начали совещаться. Было решено: все трое косморазведчиков на летающем вездеходе отправятся утром в сторону видневшегося на горизонте покрытого лесом холма. Он был первым в гряде, которая тянулась в направлении к горной цепи. (Геолог надеялся найти там какие-нибудь обнажившиеся слои осадочных пород, чтобы попытаться прочесть каменную летопись планеты.) Я, как полагается по инструкции, останусь в базовом лагере охранять космобот и обеспечить в случае опасности быструю эвакуацию исследовательской группы с планеты.

Не буду описывать красоту утра второго нашего дня на Планете ботаников (кстати, сутки там — 25 часов). Надо быть писателем, чтобы суметь рассказать о тамошнем восходящем солнце, облаках, раскрывающих свои лепестки необыкновенных цветах… Мои товарищи отправились в путь, решив большей частью двигаться по земле, а не по воздуху — ведь сверху не все как следует разглядишь. Ну а мне первым делом надо было немного размяться. Что ни говори, на планете сила тяжести была побольше, чем на корабле, и я приступил к комплексу упражнений, восстанавливающих форму. Вы же знаете, как ни хороши роботы, но в критических ситуациях космоспасатель все берет на себя. Когда нужно принять мгновенное решение, когда все зависит от быстроты реакции, надеяться на робота с его перебором вариантов не приходится: он всегда запаздывает.

Надо сказать, что лагерь мы расположили очень удачно: на опушке живописной рощи, неподалеку от реки, в которой, как сообщил вчера наш биолог, не было вроде ни рыб, ни микроорганизмов. Зато у берега, в воде, росли изумительной красоты цветы, похожие на наши лилии. Одним словом, хороша была планетка: в траве можно было безбоязненно валяться, воздух был напоен запахом цветов… Красота!

Набегавшись и напрыгавшись, я искупался, отдохнул, переговорил с «Лебедем» и исследовательской группой. Они разбили стоянку примерно в сорока километрах от базового лагеря, так как наткнулись там на что-то интересное. Ну что ж, пусть ребята занимаются своим делом, а я своим — и принялся за силовые упражнения. Выполнив малый комплекс, я повалился на траву и залюбовался причудливым облачком, медленно уплывающим в ту сторону, где работала группа.

И вдруг заработал приемник аварийных сигналов. Противный, режущий ухо писк, мигающая лампочка, легкие покалывания током в запястье от наручного приемника да еще робот, крякающим голосом заверещавший: «Тревога! Тревога!» — все это заставило меня подскочить и начать делать то, к чему я был подготовлен постоянными тренировками. Вызываю группу, включаю связь с «Лебедем», одновременно вытаскиваю аварийное снаряжение, готовлю ранцевый вертолет.

— В чем дело, ребята! — кричу я в микрофон и, не получив ответа, перевожу вызов их рации на автомат. А в это время заработала связь с «Лебедем». Они тоже приняли сигналы аварийного передатчика и уже привели все системы корабля в «готовность № 1».

Что случилось? Почему они молчат? Вместе с командиром корабля мы решили: я оставляю лагерь и космобот под защитой робота-охранника, а сам, по возможности не обнаруживая себя, с помощью ранцевого вертолета добираюсь поближе к стоянке и подхожу к ней пешком, а дальше действую по ситуации.

Надев ранец, я нажал кнопку выносного пульта управления, после чего должен был выдвинуться складной винт. Лампочка индикатора не зажглась, винт не вышел наружу. Что за черт! Ведь я три часа назад проверял работу летательного аппарата, и все было в порядке! Сняв ранец, я включил автомат поиска неисправностей. Он показал: все исправно. А аппарат не работал! Пришлось разобрать его на блоки и каждый проверить в отдельности. Все они действовали, представляете? А собрал воедино — опять отказ!

Прошло уже пятнадцать, двадцать, тридцать минут, а я все возился с ранцевым вертолетом. Тогда я решил бросить его и бежать своим ходом. Каких-то сорок километров, марафонская дистанция, а у меня по этому виду неплохой результат — два часа десять минут. Сообщив обстановку на «Лебедь», я надел легкий, не стесняющий движений спасательный костюм — тогда у нас не было таких, как теперь, с защитным полем, — взял аварийный комплект медикаментов и продуктов, боевой излучатель, рацию, пеленгатор и побежал.

Вы, наверно, знаете, в прошлом веке был популярен такой вид спорта — «охота на лис». Сейчас о нем мало кто помнит: нынешние гравитационные пеленгаторы определяют положение любого предмета с известной массой мгновенно. Ну а в мое время космоспасателей готовили к поиску аварийного передатчика в незнакомой местности. Тут был как раз тот случай. Ориентируясь по силе звукового сигнала и яркости светового индикатора; я определил направление — в сторону реки. Река была широкая — около полутора километров, — и я уже хотел было вернуться в лагерь за надувной лодкой с мотором, да, вспомнив о ранцевом вертолете, раздумал. Ведь я ее сегодня даже не проверял. А тут мне понадобится, чтобы переплыть реку, немного больше пятнадцати минут, ну двадцать с учетом аварийного комплекта за спиной. Зайдя по грудь в воду — дно было чистое, твердое, — я поплыл.

Выйдя на противоположный берег и поводив рамкой пеленгатора, я побежал. Бежать было легко: редкие деревья, кое-где небольшие заросли кустов, трава на полянах невысокая. Правда, через некоторое время мне пришлось обогнуть россыпь камней. Она, кстати, была больше похожа на классический японский сад камней, а не на естественное образование.

За камнями расстилалось каменистое плато, перерезанное глубокой расселиной. Ширина ее — метров семь-восемь, глубину определить я не смог: луч моего фонаря до дна не достал. Обогнуть трещину? Но она простиралась вправо и влево до линии горизонта. Зацепиться на той стороне было не за что, деревьев вблизи не оказалось… Надо было прыгать. Я перебросил на ту сторону аварийный комплект, разбежался и прыгнул. Толчок получился хорошим, у меня даже остался запас — больше полуметра. Но вот удивительно: дальше на пути мне встретились еще две точно такие расселины. Причем каждая следующая — я определял дальномером — была чуть шире предыдущей. Мой третий прыжок чуть было не стал последним в моей жизни: там было около восьми с половиной метров, и это уже было на пределе моих возможностей. Не дотяни я нескольких сантиметров…

На этих прыжках я потерял минут пятнадцать. Надо было их наверстывать. В таких случаях без энергетических таблеток не обойдешься. Вытаскиваю герметичную упаковку из кармана, отвинчиваю крышку… Что такое? Таблетки превратились в какую-то дурно пахнущую жидкость! Лезу в аптечку — там то же самое. Остальные лекарства вроде в порядке, а это…

Ничего не поняв, я побежал дальше. Когда, по моим расчетам, до стоянки исследовательской группы оставалось километров десять, я услышал впереди, у подножия холма, какой-то шум. Чем ближе приближался я к холму, тем мощнее становился этот шум, рокот, гул… Водопад? Так и есть! От подножия холма меня отделял водный поток, ревевший на дне ущелья шириной 60–70 метров. Вид был захватывающий, романтично-красивый, но мне было не до красот. Пеленгатор показывал: они там, где-то за холмом. Пойдя вверх по течению, я наткнулся на следы нашего вездехода. Мои товарищи здесь побывали. Свежие сколы на поверхности скалы показывали, что наш геолог тут поработал на славу. Отсюда группа, в летающем вездеходе перебравшись через ущелье, направилась к вершине холма или к седловине справа…

А как мне перебраться? Забравшись на дерево, я осмотрелся. Ущелье уходило вправо, затем круто изгибалось, прорезая гряду постепенно возвышающихся холмов, дальше переходящих в горную цепь. Влево ущелье расширялось, но поток оставался таким же мощным, не мелел, не разделялся на рукава. Не было никаких признаков, что где-то поблизости можно было перейти вброд горную реку, даже если бы удалось спуститься вниз. А как потом подняться на отвесные скалы?

Повалить какое-нибудь дерево? Но они были невысоки — кряжистые, с мощными стволами, толстыми ветвями, росли эти деревья по обе стороны ущелья. У меня была единственная возможность быстро перебраться на ту сторону: забросить туда конец спасательного шнура и зацепить его за какое-нибудь дерево.

И я нашел для этой цели подходящее. Мощный сук отходил от его ствола, образуя угол градусов в тридцать. Туда надо было что-то забросить — что-то такое, что застряло бы в развилке… Надо метнуть диск, пришло мне в голову, а к нему привязать конец шнура! Вытащив излучатель, я вырезал его лучом из скальной породы, слагающей отвесный склон ущелья, диск диаметром сантиметров двадцать пять, прикинул его вес. И удивительно: плотность породы была такова, что диск почти соответствовал классическому — чуть больше двух килограммов!

В центре каменного диска я прожег отверстие, в нем закрепил конец стометрового тонкого и легкого шнура, выдерживающего груз в сто пятьдесят килограммов (шнуры такие у нас входили в аварийный комплект). Теперь мне нужно было метнуть диск так, чтобы он пролетел в промежуток между стволом и суком. Потом, подтянув диск шнуром к развилине, чтобы он там надежно застрял, я смог бы закрепить второй конец здесь и перебраться на другую сторону.

Найдя небольшой пятачок на краю ущелья, я крутанулся один, другой раз и метнул мой самодельный диск. Недолет! Пришлось тянуть его обратно. Вторая попытка — не попал в развилку. И вот тут-то меня обуяла спортивная злость.

Мои товарищи в беде, может быть, им угрожает смерть, а тут вертолет вышел непонятным образом из строя, таблетки «Энерган» испортились, путь то и дело преграждают идиотские расселины!.. И вот теперь никак не могу попасть в эту дурацкую развилину!

А между тем аварийный передатчик работал где-то в десяти километрах от меня, ребята по-прежнему не подавали голоса… Кратко сообщив о моем положении на «Лебедь», я решил, что сейчас состоится моя последняя попытка. Если она закончится неудачей, придется искать другое место переправы.

Две минуты глубокого дыхания и аутотренинга. Теперь — точное вращение и… бросок!

Каменный диск взмыл над пропастью, прочертив шнуром тонкий волнистый след. Как мне хотелось взглядом направить его точно между стволом и ветвью! И он попал туда, попал! Понимаете, я ни с кем не соревновался, но я чувствовал себя победителем, я воздел руки кверху, подпрыгнул, издал ликующий вопль. На мгновение мне показалось, что мой радостный крик подхвачен стотысячными трибунами стадиона, на котором я только что установил мировой рекорд.

Переправиться на другую сторону было делом нескольких минут. Осталось быстро пережечь излучателем конец шнура, привязанного к дереву на оставленной мной стороне ущелья, смотать его и бежать, бежать, слушая крякающие, скрипучие сигналы аварийного передатчика, водя кольцевой антенной пеленгатора вправо-влево, еще вправо, находя кратчайший путь к товарищам.

Ну а когда я выскочил на поляну и увидел всех трех косморазведчиков живыми-здоровыми да еще с аппетитом уплетающими из консервных банок гуляш по-венгерски, то у меня уже не оставалось никаких сил. Я рухнул рядом с грудой геологических образцов, успев только ткнуть пальцем в аварийный передатчик. Затем я на некоторое время отключился — без «Энергана» нагрузка оказалась все же чрезмерной. Но меня быстро привели в сознание, я отдышался и тогда спросил: что все это значит, почему включили аварийный передатчик?

И вот когда мы стали с этим разбираться, нам стало немного не по себе. Аварийный передатчик никто не включал. Он врубился сам собой. И что странно: его световой индикатор не загорелся! Поэтому-то никто не знал, что он посылает сигналы о помощи. Когда мы несколько раз пощелкали тумблерами и понажимали кнопки, то убедились — передатчик исправен! При его включении загорался красный индикатор, при выключении — потухал. Чертовщина! В полном порядке был и приемник. Но, находясь во включенном состоянии, он не откликнулся ни на мой вызов, ни на вызов «Лебедя»!

Наш космолингвист — он же и математик — быстренько подсчитал на мини-компьютере вероятность такого одновременного сбоя в работе аппаратуры и отказа ранцевого вертолета. Получилось, что вероятность такого события приближается к нулю.

Когда мы сообщили все это командиру «Лебедя» — связь, кстати, прекрасно работала, — он нам сказал: «Ребята, пора сматываться отсюда: мы им не понравились!» А устав космонавтики — кстати, и нынешний тоже — не допускает двойных толкований: любые происшествия, наносящие вред экспедиции и не имеющие естественнонаучных объяснений, истолковываются как воздействие враждебного разума.

Вот мы и отчалили с Планеты ботаников, после чего ее на сто лет — почему на сто, не знаю — закрыли для посещений…

— Погодите, погодите, Савелий… Значит, вы сказали: бег на 40 километров, плавание на 1500 метров, прыжки в длину, метание диска… За сколько вы пробежали свою марафонскую дистанцию?

— Если учесть, что это был бег с препятствиями, точнее — кросс, то те приблизительно три часа, что я затратил, можно, по-моему, считать рекордом.

— Да, действительно, вам устроили хорошее многоборье!

— Кто устроил?

— Я думаю, ничего плохого против вас на Планете ботаников не замышлялось. Вам подстроили все эти неисправности, чтобы посмотреть, на что вы способны как спортсмен-многоборец.

— Хорошо, а с кем же я соревновался? Там не было и намека на каких-нибудь соперников, да и на существование цивилизации, имеющей представление о спорте.

— Но вы же сами, Савелий, говорили, что растительность планеты имела ухоженный вид. И ни бактерий, ни животных…

— Не то чтобы ухоженный… А какой-то неестественный, нарочито красивый, будто все специально рассажено, как в ботаническом саду. Не хватало табличек: «лес», «поляна», «горная растительность», «луг»… Хотя стойте! Может, там эволюционировала только одна ветвь жизни — растительная? И весь растительный мир образовал совокупный разум? Хотя, с другой стороны, как растительность может воздействовать на радиоаппаратуру или вывести из строя ранцевый вертолет?

— Тогда надо предположить, что вся эта планета разумна. Она вам и устроила марафон с препятствиями да еще не позволила воспользоваться допингом — таблетками «Энерган».

— Станет ли истинный разум затевать такие жестокие спортивные игры? — Савелий повертел в руках пустой бокал, потом посмотрел сквозь него на свет, будто надеялся найти ответ именно там. — Надо же: внушить мне мысль, что от моих физических усилий, от моих результатов зависит спасение товарищей… Это… это не по-спортивному!

— А иначе как вас заставишь выложиться до предела, как пробудить в вас спортивную злость? Выйти на марафонскую дистанцию рядом с вами на Планете ботаников ведь было некому…