Казнить нельзя помиловать [Максим Чертанов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Максим Чертанов Казнить нельзя помиловать

Все имена, географические названия, система летосчисления и алфавит являются вымышленными, совпадения - случайными.

Январь 200... года, г. Москва


Эту проклятую рукопись я обнаружил в почтовом ящике с месяц тому назад, поздно возвратившись с работы после затянувшегося партсобрания. (Я не мыслю своей жизни без Единой Партии, но во всем нужно знать меру, как вы полагаете?)

О, если б я тогда послушался внутреннего голоса, советовавшего выбросить белый конверт! Возможно, это бы меня спасло... Или нет?

Но постараюсь по порядку и без эмоций. Итак, конверт: он был девственно чист. Ни координат адресата, ни отправителя. Просто толстый пакет с какими-то бумагами. Не имею привычки читать чужую корреспонденцию, но как, не вскрыв письма, мог я решить, чужая она или не чужая? Я все же помедлил: интуиция и жизненный опыт подсказывали, что от непонятных вещей в наше время следует держаться подальше, ничего хорошего они не принесут.

Тем не менее, я разрезал пухлый конверт и с удивлением обнаружил, что содержащиеся в нем листы бумаги являют собой нечто вроде дневника или, точнее, романа в форме дневника. Я не имею отношения к издательскому бизнесу, следовательно, рукопись попала в мой ящик по ошибке. Я запихнул ее в стол, а через пару дней от скуки решил полистать. Первые же страницы повергли меня в изумление и одновременно обрадовали.

Радость была вызвана тем, что я сразу понял: хозяином этих бумаг является наш сосед по лестничной клетке. Надо думать, рукопись ему вернуло какое-нибудь издательство, или журнал, или просто знакомый, которому автор давал ее почитать. А изумился я, поскольку никак не мог предположить, что этот человек балуется литературой. Хотя что мы знаем о наших соседях? Он вселился в свою квартиру около двух лет тому назад, и мое личное общение с ним исчерпывалось тем, что пару раз он одалживал у меня электродрель, а я у него - спички. Я не интересовал его, а он - меня. Жена знала его лучше: когда мне приходилось уезжать в длительные командировки, он часто помогал ей что-нибудь прибить или починить.

Я вышел на площадку и позвонил в дверь к соседу. Несмотря на поздний вечер, его не оказалось дома. Спустился на первый этаж и попытался затолкать рукопись в его почтовый ящик, но он едва не лопался от бесплатных газет и рекламных буклетов, а пухлая пачка листов не влезала в узкую щель. Усердствовать я не стал, решив, что лучше поймать соседа завтра, чем мять и портить важные для него бумаги. Вернулся домой и продолжил чтение. Признаться, начало романа меня порядком заинтриговало: действие разворачивалось на фоне нашего района, дома и подъезда, а читать о знакомых местах всегда любопытно. (Кое-что автор изменил: свою фамилию Чернов переделал в Черных, "фольксваген" в "опель", Свиблово - в Чертаново, а супермаркету "Аврора", в котором завязывается зловещая интрига, дал несуществующее название "Перекресток", но меня это обмануть не могло.)

Наверное, следует сказать о соседе несколько слов. Это одинокий молодой человек. Описать его внешность мне трудно, я не художник. Среднего роста, худой. Моя жена находила его чрезвычайно привлекательным. Вспоминаю еще короткий русый ежик и поразительно красивые - такие красивые, что даже я это заметил, - серые глаза; красивые, но странные: из-под всегда полуопущенных ресниц они сияли сухим, электрическим блеском, ослепительным, но холодным. Набираю на клавиатуре эти слова, и меня не оставляет смутное ощущение, будто я их невольно позаимствовал, но откуда? Я ведь практически не читаю художественной литературы. Посоветоваться бы с женой, да не хочу показывать ей то, что сейчас пишу.

На вид ему было чуть больше двадцати, и я весьма удивился, узнав, что мы ровесники. Ему повезло: он относился к той породе людей, которые сохраняют обманчиво юный вид чуть не до самой пенсии. (Не могу не позавидовать. Автомобиль, пиво и телевизор произвели надо мной разрушительную работу, и я в свои тридцать три уже имею солидный живот, очки и залысины.) Но вернемся к соседу. Что он за человек или, точнее, каким человеком был?

(Ибо теперь я твердо убежден, что описанный им кошмар оказался реальностью, и бедняги нет в живых. А теперь та же участь ожидает и меня!)

Он был замкнут, скромен, вежлив. От жены я знал, что он переехал в Москву недавно, нашел работу в очень приличной фирме, потом по неизвестной причине уволился и стал тунеядцем. Имел почти новый "фольксваген", но продал. Обстановка в его однокомнатной квартирке была скудная, но чистая. Гости к нему раньше совсем не приходили, но в последние недели зачастила какая-то девушка и несколько молодых мужчин. Отставной полковник, живущий этажом ниже, рассказывал о каких-то чудесах, что он проделывал в тире, то ли левой рукой, то ли с завязанными глазами; впрочем, я стрельбой не увлекаюсь.

То, что сосед пишет о своих проблемах с алкоголем и наркотиками, явилось для меня полной неожиданностью; а его откровениями относительно своих интимных дел я был просто повержен в шок. Ни малейшая черточка в нем не наводила на мысль о подобных пороках, посему не исключаю, что он себя нарочно оболгал: автор имеет право на художественный вымысел, хотя я не понимаю, зачем нужно изображать себя хуже, чем ты есть.

Теперь о самом тексте: он мне не понравился. Во-первых, я не люблю мистики, и выдумка соседа - тогда я был уверен, что это выдумка, - не показалась мне увлекательной. Во-вторых, весь пафос романа меня раздражал. Я семьянин, отец законнорожденного ребенка, член Партии, регулярно прохожу проверку на детекторе лжи, посещаю Церковь, уважаю Порядок; болтовня и переживания бездельничающих, пьющих, ведущих беспорядочную половую жизнь, нарушающих законы, диссидентствующих и беспринципных персонажей были мне глубоко чужды, а сравнение омерзительной шлюхи-героини с Сонечкой Мармеладовой я считаю кощунственным.

...Глупец - я надеялся, что моя добропорядочность защитит меня! Но эта сила не разбирает, ей все равно...

Прошел месяц. Сосед не появлялся. Никто не наводил о нем справок. Одинокий человек может и год отсутствовать - не хватятся. Рукопись вернулась в ящик стола, и я забыл о ней. Но вчера, когда я ходил в наш супермаркет...

(фрагмент файла утерян и не подлежит восстановлению)

... знаю, что часы мои сочтены, если не ждет меня нечто худшее, нежели смерть.

Перечел написанное. Вздор! Суеверия! И все же сейчас я спрячу рукопись с моим предисловием так, что прочесть ее смогут, лишь если со мною что-нибудь случится. Но я уверен, что ничего плохого произойти не может, это нервы, это просто нер...

...декабря 200... года, четверг

В красной рубашке, с лицом, как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Она лежала вместе с другими

Здесь в ящике скользком, на самом дне.

Николай Гумилев. "Заблудившийся трамвай"

Утром, когда я ходил в "Перекресток", возле дома номер сорок пять расстреляли господина Савельева, Максима Ивановича. Это было так похоже на выпуск новостей или кино, что я совсем не испугался и даже не удивился. Нет, я не знал в тот момент, что он Савельев; просто высокий человек схватился за грудь и, неестественно подпрыгнув, отлетел на ступеньки сберкассы, прошитый двумя автоматными очередями.

"Восьмерка" с затемненными стеклами взвизгнула шинами и умчалась, а высокий мужчина продолжал медленно оседать на ступеньки. Когда немногочисленные утренние зеваки подбежали ближе, он уже не двигался.

Пожилая женщина закричала. Толстяк в кожаной куртке, выскочивший из "Ремонта обуви", опустился на колени возле мертвого и, пощупав запястье, достал из кармана телефон. Два совсем маленьких пацана пожирали глазами лежащее на ступеньках тело, на лицах их были ужас и ликование. На вопли женщины стал сбегаться разный народ. На что смотреть-то? Обычный заказняк. Я пару раз оглянулся и решительно повернул к "Перекрестку". Когда стеклянные двери мягко разошлись передо мной, я услышал там, позади, милицейскую сирену.

Времени у меня было сколько угодно, а денег прискорбно мало, учитывая тот факт, что на сумму, вырученную за проданный "опель", я намеревался прожить еще с годик. Поэтому я долго слонялся по продуктовому залу. Отойдя от кассы, пересчитал бумажки, сдал на хранение пакет с продуктами и пошел к лестнице. Второй этаж нашего "Перекрестка" устроен следующим образом: в глубине - ларек видеокассет, справа притулился салон красоты, а прямо, как поднимешься по ступенькам, - вечно неработающий маленький отдел за стеклянной перегородкой. Там торговали то холодильниками, то парфюмерией, но никто не мог прижиться надолго.

Мне сразу бросилось в глаза, что в отделе обосновался новый хозяин. За стеклом была видна офисная мебель, а у самой двери - элегантный фикус. Каким торговали товаром, я издали не понял и подошел ближе: дел у меня не было, я никуда не торопился, никто меня дома не ждал. Дверь была открыта, и я вошел. Ни товаров, ни витрин. За полукруглым столиком, заваленным папками, боком ко мне сидел мужчина средних лет с резкими залысинами и седым "хвостом", стянутым аптечной резинкой. Он не обращал на меня никакого внимания. Я покашлял.

- Максим Иванович умер, - сказал мужчина кому-то, прячущемуся за широким офисным шкафом. Голос у него был бесцветный. Из-за шкафа не отозвались, и я понял, что там никого нет.

- Вы мне? - спросил я.

Человек поднял на меня глаза, и я заметил, что за левым ухом у него торчит сигарета. Он был похож на потрепанного Мефистофеля. Мне вдруг до обморока захотелось курить.

- Что-то интересует? - Он придал своему тусклому голосу некоторое радушие. - У нас вы можете получить замечательные подарки, выиграть замечательные призы, эта уникальная возможность предоставлена вам замечательной ком...

Я потряс головой. Желтый столик слегка поплыл в моих глазах, сделал поворот и остановился. На мгновение меня охватило ощущение дежа вю. Мне совершенно не о чем было с ним толковать, но я не ушел. Надо было уйти, но что-то меня остановило, пригвоздило к месту. Какой странный здесь запах.

- Подарки? - переспросил я тупо.

- Вам предоставляется уникальнейшая возможность стать обладателем... привычно зачастил седой, - ...превосходный... эксклюзивный... только сегодня... - голос расплывался в моих ушах, - ...вам очень повезло...

Видя, что я таращусь на него в полном отупении, седой перебил сам себя и деловито поинтересовался, не хочу ли я кофе и сигареты.

- Да, пожалуйста, - кивнул я и, внезапно обессилев, попросился куда-нибудь присесть.

Ноги у меня были ватные. Я не мог понять, почему это помещение оказывает такое действие. Наверное, какой-то химией торгуют. Нужно бы на свежий воздух. Но раз уж я ни с того ни с сего напросился на кофе, а я кофе ненавижу, уходить уже неловко.

Седой мгновенно подставил мне стул.

- Курите, пожалуйста. - Он протянул мне пачку. - Кофе сию минуту будет. Курите, ничего не бойтесь, у нас имеется разрешение от мэрии.

Он крутнулся на стуле, чтобы включить электрический чайник, и я с каким-то странным холодком заметил выбившийся из-под седого хвоста короткий черный завиток.

- Мне ничего не нужно, спасибо, - сказал я, но не слишком решительно: в конце концов, сижу тут и курю его сигареты, так стоит ли сразу отшивать человека? Сейчас приступ слабости пройдет, и уйду. - Я не собираюсь ничего у вас покупать, и лотерея меня тоже не интересует.

- Послушайте! - воскликнул парик. - У вас найдется немного времени, совсем немного, чтобы побеседовать?! Обещаю, вам ничего не придется покупать! Я только расскажу вам о нашем эксклюзивном...

Я согласился. Сегодня пошел, если не ошибаюсь, тринадцатый день, как я ни с одной живой душой не разговаривал. Да, ни с одной: когда кассирша в магазине называет сумму, я молча подаю деньги, и все. Послушаю этого чудака - меня не убудет. Все равно я никогда не ловлюсь на подобные штучки. Неумолимо выбрасываю все рекламные проспекты из почты, не покупаю ничего "три в одном" и даже в юности не играл в наперстки. Короче говоря, мало подходящий объект для многоуровневого маркетинга. Но как странно здесь пахнет, и слабость такая... Я чувствовал, что надо уйти, но оставался сидеть в оцепенении.

- Вы - Черных Иван Леонидович, тридцати трех лет, два года тому назад переехали из Владивостока на постоянное место жительства в Москву, прописаны в сорок восьмом доме, - утвердительно произнес седой.

Я вскинул на него глаза. Наверное, в них было не просто удивление, а полное обалдение, потому что он привскочил и замахал руками:

- Не надо так волноваться! Иван Леонидович, мы вам ничего плохого не сделаем, успокойтесь! Напротив, мы предоставим вам уникальную...

- Псто... постойте, - перебил я. Язык плохо меня слушался. - Что вы... что вам нужно?

- Иван Леонидыч, не волнуйтесь! Еще кофе? - Седой парик опять развернулся к чайнику.

- Да я, собственно, не волнуюсь, - пробормотал я. - Только...

- Вы волнуетесь, и это естественно, - сказал он, не оборачиваясь. Но, поверьте, совершенно напрасно. Мы предоставим вам великолепный шанс!

- Откуда вы меня знаете?

Он наконец развернулся обратно и снова поднял на меня участливые глаза.

- Иван, вам совершенно нечего бояться. Вы же взрослый человек! Никто не заставит вас против вашей воли принимать участие в розыгрыше. Нам это совершенно ни к чему! ("Ни к чему" у него прозвучало почти как "ни к чему-с...") Но вы же сами не захотите упустить удачу!

- Послушайте, - сказал я, вставая, - это уж слишком. Ни в каком розыгрыше я участвовать не собираюсь. Уж не знаю, где вы купили базу данных, но стараетесь напрасно: денег у меня нет. И были бы - вам бы не дал.

- Иван, - произнес он, проникновенно глядя мне в глаза, - прошу вас, хотя бы послушайте, какой у нас призовой фонд! Уверяю вас, вы заинтересуетесь! Никто не может не заинтересоваться!

- Ладно, валяйте, - сказал я, дрожа от злости. Хоть, может, пойму, что за контора собирает обо мне сведения. - Только покороче, - я снова сел на краешек стула, всем своим видом демонстрируя, что настроен в любую секунду уйти.

- Скажите, вы смотрите "Реальную жизнь"? "Последнего мертвеца"? "Большую погоню"? "Настоящего мужчину"? "Постель новобрачной"? - начал мой собеседник, весь подаваясь вперед.

Досада охватила меня. Неужели по своей воле уже никто играть не идет, что они сидят в магазинах и народ заманивают? Да нет, вряд ли. Насколько я слышал, там от желающих отбоя нет.

Видимо, отвращение сильно выразилось на моем лице, поскольку седой, не дожидаясь ответа, продолжил:

- Хотя бы самое общее представление имеете о подобных играх?

- Представление имею, но играть не собираюсь, - отрезал я. - Даже не обсуждается. Вы с телевидения? Не по адресу обратились. Пустая трата времени.

- Телевидение здесь абсолютно ни при чем. Абсолютно, - с достоинством сказал парик. - Я просто привел этот пример, доступный большинству... Но если б вы знали, какой у нас призовой фонд! - Он прижал руки к груди и закатил глаза. - Выигрыш позволит вам реализовать все ваши сокровенные желания!

- Нет у меня никаких сокровенных желаний, - буркнул я. - Все мои желания абсолютно тривиальны. Денег побольше и не работать.

- Но это же замечательно! - воскликнул седой.

- А делать-то что надо? Червяков живых жрать и гоняться друг за другом с базукой в московской канализации? Это не мой стиль.

- Ни в коем случае, - седой явно огорчился. - Я же сказал, что к телевидению наше предложение не имеет никакого отношения. Зря я вам привел такой пример. У нас не шоу. Сама жизнь покажет, кому достанется приз. Никаких червяков не будет, а базука или иное оружие - на ваше собственное усмотрение. Но, надеюсь, до этого не дойдет, - он холодно улыбнулся.

- Правила-то какие? - вяло полюбопытствовал я.

- Правил нет. Вы сами поймете, что нужно, чтобы остаться единственным.

- Погодите, еще раз, - попросил я: против воли меня начало охватывать любопытство. - В вашем шоу нет условий? Нет цели? Ничего не надо делать? Каков же тогда его смысл?

- Не шоу это, Иван, сколько можно повторять! - с легким раздражением произнес седой. - Что делать - это ваши проблемы. Иногда, подчеркиваю, иногда разумнее вообще ничего не предпринимать. Единственное условие, оно же цель - останется один. Из девяти... пардон, уже из восьми. Поверьте, у нас неограниченные возможности в смысле призового фонда, - он голосом выделил слово "неограниченные". - А уж какими способами этого фонда достичь - решать вам.

- О какой приблизительно сумме идет речь? - спросил я осторожно.

- Иван Леонидович! - Он вновь стал терпелив и вежлив. - Речь идет не только о деньгах. У подавляющего большинства людей, конечно, все сводится исключительно к дензнакам. Но наш призовой фонд позволяет выполнить разнообразные желания...

- О такой телеигре я тоже слышал. Дарят путевку на Гавайи или возможность провести ночь с Мадонной, - вспомнил я.

- Ну, последнее вас вряд ли бы заинтересовало, - сказал седой парик. Он едва заметно подмигнул и сразу стал похож на заведующего кафедрой, который на полях моей курсовой написал: "Твой нос Пьерро и губ разрез манящий..." Это что, новый способ знакомиться? Но откуда ему знать, ведь никто никогда не догадывается... Или я неправильно понял его слова и подмигивания? Как же, неправильно! Паршивый старый хрыч чересчур осведомлен. Откуда приехал - знает. Когда приехал - знает...

- Довольно, - сухо сказал я и встал. - Не участвую я в телеиграх и писем на радио не пишу, я даже в чаты не хожу. Спасибо за кофе и до свидания. Короче, отвали.

- Но вы не можете отказаться! - удивленно сказал седой. - С той минуты, как вы зашли сюда - вы уже в игре!

- Отвали, - повторил я более грубым тоном.

- Вот Максим Иванович тоже не верил, что он в игре, - произнес странный человек, - все не верил, не верил...

- Какой еще Максим Иванович? - Я обернулся от двери.

- Вот этот, - он кивнул куда-то за окно. - Окончание жизненного пути которого вы только что наблюдали. Савельев его фамилия.

- Не понял, - сказал я. - Что за бред?

- Позже поймете.

- Вы, собственно, какую организацию здесь представляете? - спросил я. - Коза Ностра? Так если у вас на меня досье, вы должны знать, что у меня ничего нет, кроме паршивой однокомнатной квартиры. Никакого имущества, которое могло бы вас заинтересовать. Машину и ту недавно продал, можете проверить в ГАИ.

- Да не нужно нам ваше имущество! - оскорбился седой. - Что вы как ребенок, ей-богу! А как называется наша... - он сделал явно нарочитую паузу, - организация, то вам об этом знать совершенно необязательно. Но можете поверить, мы всегда выполняем свои обещания.

Почему я слушал эту белиберду, да еще и реплики подавал? Не знаю. Иначе как гипнозом это объяснить не могу. Позднее одни из нас признавались, что ощущали то же самое вязкое чувство, расслабляющее и гнетущее; но другие утверждали, что ничего подобного с ними не происходило и в течение всего разговора с седым они полностью контролировали свои эмоции.

- Ну так, собственно... Иван Леонидович! - улыбнулся мне зазывала. (Слава богу, он хоть подмигивать перестал.) - Да вы как-то побледнели... вам что, нехорошо? - Он вдруг засуетился, явно выпроваживая меня. - Вот, пожалуйста, возьмите дискетку, из нее вы узнаете о других участниках игры... Всего вам доброго... Желаю успеха... Ах, чуть не забыл главное: Иван, убедительная просьба ни в какие... гм... инстанции не обращаться. Это может привести к непредсказуемым последствиям ...Помочь вам застегнуть пальто?

Плохо помню, как пришел домой. На ходу я все время ощупывал в кармане дискету, которую дал мне седой. Она жгла мне пальцы, как кусок льда. Последние фразы моего собеседника мне помнились как-то смутно, и я до конца не уверен, что воспроизвел их правильно. Я довольно долго сидел в прихожей, с тупым вниманием разглядывая свое пальто на вешалке. Меня знобило, и я подумал, что хорошо бы чего-нибудь выпить, причем не коньяку. От этой мысли сразу стало легче. Я снова надел пальто, спустился по лестнице и купил в крошечном магазинчике напротив подъезда бутылку поддельного "Флагмана" и томатный сок. Вернувшись, взял стопку, высокий стакан, сигареты, налил, выпил, запил соком, закурил и сунул руку в карман. Это была самая обычная дискета. Включил компьютер и налил вторую рюмку. Я знал, что скоро появится ложное ощущение необыкновенной ясности в мыслях, и немного боялся его, но не пить я не мог. Озноб почти прошел.

На дискете был единственный файл с навороченным именем 777af45-67|21-s.doc или что-то в этом роде. Он представлял собой никак не озаглавленную коротенькую таблицу с графами "ФИО", "г.р.", "проживает" и так далее. Я снова выпил, закурил вторую сигарету и, все больше убеждаясь, что меня эффектно разыграли, внимательно прочел весь список.

Действительно, там фигурировал вышеупомянутый Максим Иванович Савельев. Обнаружился и я собственной персоной. Мой адрес, телефон, год рождения были приведены верно, но место работы шутники указали старое, откуда я уже уволился. Вообще сведения были явно взяты из общедоступных источников: никаких электронных координат, ничего такого, что нельзя узнать от участкового инспектора ФСБ.

Вернулся глазами к строке, содержащей информацию о Савельеве. Это был бизнесмен (понятное дело, иначе с чего бы его убивать?), тридцати трех лет (мой ровесник), и проживал он в светло-желтой двадцатиэтажке, расположенной через дорогу от меня, аккурат между "Перекрестком" и отделением Сбербанка, на ступеньках которого умер.

После третьей рюмки мое настроение снова переменилось. Захотелось действовать, например, позвонить кому-нибудь. Мы, завязавшие алкоголики, хорошо помним, как это бывает. Каждым пятидесяти граммам соответствует совершенно новое состояние души. Фальшивая ясность и иллюзорная легкость уже овладевали моими мыслями. Нет, это не розыгрыш. Или все-таки телевидение так изгаляется над людьми, или какое-то изощренное кидалово. Необычайно изощренное. Ни о чем подобном я раньше не слышал.

Фамилии в таблице располагались по алфавиту. Я еще раз перечитал столбец "род занятий". Относительно гражданки Макаровой Марины Юрьевны значилось, что она занимается проституцией. Тридцать девять лет - довольно солидный возраст для этой профессии. Я только теперь заметил, что ее квартира находится в одном доме с якобы убитым Савельевым.

Я в последний раз перечел список, сохранил его у себя в папке "Разное", вынул дискету и набрал телефон Макаровой. Начать с нее я решил потому, что у путаны должен быть опыт общения со всякими странными людьми, и меня с моей несусветной историей она соблаговолит выслушать скорее, чем какой-нибудь достойный член общества. Наверное, она рыхлая, сильно намазанная блондинка. Или этакая престарелая вамп.

После трех длинных гудков очень строгий и ясный девичий голос сообщил, что меня внимательно слушают. От неожиданности я бросил трубку. Наверное, следует еще выпить и хорошенько все обдумать. Ничего удивительного, что у нее есть дочь. Я просто вежливо попрошу Марину Юрьевну и представлюсь сослуживцем... а черт, знакомым. Нет, лучше бывшим одноклассником. Интересно, дочка тоже путана? Или мать зарабатывает, чтобы ребенок учился в МГИМО? Я не слишком отчетливо представлял, как у проституток обычно протекает их семейная жизнь. Интересно, хорошие доходы? По-видимому, недорогая шлюха, раз она уже в возрасте, но, может, она пять иностранных языков знает или еще что-нибудь. Черт, не заметил, как напился. О нет, я не пьян, моя логика безпе... безупречна.

Я пошел в ванную и подставил голову под холодный кран. Потом налил себе сока, закурил девятую сигарету и нажал на "redial". Было почти два часа.

- Слушаю вас, - отозвался тот же холодноватый полудетский голос.

- Будьте добры Марину Юрьевну, - попросил я, стараясь отчетливо выговаривать слова.

- Я вас внимательно слушаю, - с бесконечным терпением повторили в трубке.

Моя собеседница выговаривала слова с преувеличенной, дикторской внятностью, без малейших признаков раздражения. Наверное, тоже ошиблись, с возрастом напутали. Я сказал, что прошу о встрече.

- По какому вопросу? - поинтересовалась она. Тон был по-прежнему вежливый - едва ли не до приторности - и совершенно незаинтересованный. В трубке время от времени что-то слабо пощелкивало. Прослушка? Да нет, с чего бы...

- Это не телефонный разговор, - пробормотал я. - Не могли бы мы встретиться? Например, в "Перекрестке". . Я вам все объясню. Я живу тут рядом, через дорогу от вас.

Девушка помолчала. Я слышал, как она несколько раз глубоко вздохнула в трубку.

- Если я правильно вас поняла, - медленно, ровно проговорила она, - я тоже хотела бы обсудить данную проблему. Ведь вы знаете мой адрес? Приходите через час.

Больше пить было нельзя, но хотелось. Сила воли не поможет. Пришлось пойти на крайние меры. Я налил рюмку до краев, остальную бутылку, зажмурившись, вылил в раковину. Набрал в ванну холодной воды, разделся и окунулся с головой, потом еще раз и еще. Отпивая по глоточку каждые десять минут, побрился, надел костюм, выбрал хорошую рубашку, галстук в тон, стараясь делать все как можно дольше и тщательнее.

Через сорок пять минут я чувствовал себя почти трезвым. Положил дискету в карман пиджака, взял из буфета начатую пачку "Парламента" (а дома курю сигареты раза в три дешевле, все экономия проклятая), сделал последний глоток из рюмки, почистил зубы, с первого раза попал в рукава пальто и вышел из квартиры.

... декабря 200... года, четверг, вторая половина дня

Шифр должен походить на все что угодно, за исключением шифра

Станислав Лем. "Рукопись, найденная в ванне"

Звонок был пронзительный, мяукающий. Почти сразу дверь распахнулась, будто меня поджидали у порога, и я увидел хрупкую девушку в джинсах и футболке, похожую на подростка и очень маленькую: ее голова была на уровне моего плеча, а я сам - всего метр семьдесят пять.

В гостиной, куда меня провела вежливая до отвращения хозяйка, сразу же отлучившаяся варить кофе (которого я не просил и вообще терпеть не могу), было очень светло, не по-женски стильно и холодно. По сорокадюймовому дисплею включенного компьютера, сладко бормоча, плыли объемные русалки. Я подошел поближе, чтоб его рассмотреть. Это была хорошая, приличная модель: ничего из ряда вон выходящего, но дорогая, с сенсорной клавиатурой, радиомышью, полным голосовым управлением и всеми наворотами - встроенная видеокамера, звук Dolby Surround и так далее. Вдоль второй стены от пола до потолка расположился незастекленный книжный стеллаж; с полок на меня вызывающе глядели корешки самых что ни на есть запрещенных книжек - полный джентльменский набор диссидента. Паркет сиял как вылизанный и издавал слабый вкусный запах мастики.

Хозяйка принесла чашки и села в кресло по другую сторону кофейного столика. Я пригляделся: она выглядела максимум лет на двадцать пять. (Впрочем, я и сам из той породы людей, на внешности которых годы не отражаются. В определенных кругах у меня даже было прозвище Дориан Грей.) Красавицей я бы ее не назвал. У нее был изящный подбородок, идеально прямой нос; коротко остриженные волосы открывали маленькие, удивительно красивые уши и ясный лоб. Когда она повернулась, чтобы взять пепельницу, я обнаружил, что высокая скула и впалая щека образуют линию, которой позавидовала бы молодая Марлен Дитрих; но анфас лицо снова стало обыкновенное - холодное, строгое, положительное и довольно бесцветное.

- Давайте познакомимся, - сказала она. - Я Марина. Да это вы знаете. А вы кто?

- Иван Черных. Это вам что-нибудь говорит?

- Говорит. - Она улыбнулась, открывая безупречные, рекламные зубы. Если бы вы сегодня не объявились, вам бы позвонили. Наши товарищи по несчастью... или по счастью... Кстати, скоро еще один придет, - она взглянула на часы. - Нет, давайте по порядку. Как вы лучше хотите - чтобы я вам рассказала, что знаю, или вы сначала сами хотите рассказать?

Говорить мне было легче, чем слушать, и я начал в подробностях излагать утреннее происшествие. Марина ни разу не перебила меня и только беспрерывно курила, катая в ладонях зажигалку. Руки и ноги у нее были неправдоподобно маленькие. Радужки продолговатых глаз ярко-зеленые. Выражение лица бесстрастное, незаинтересованное. Девушка только раз сдвинула аккуратные брови - когда я назвал фамилию Савельева.

- Иван, вы уверены, что мужчина, убийство которого вы наблюдали, и есть Савельев? Мне седой из "Перекрестка" сказал, что некий Савельев был, как он выразился, "в игре" и погиб, но сама я ничего не видела.

- А вы в котором часу там были?

- В восемь утра. Я жаворонок.

- Ерунда какая-то, - растерянно сказал я. - Его только в одиннадцать убили, сам видел! Что он Савельев, мне сказал седой, а потом я прочитал эту фамилию в списке и решил... Как этот седой мог вам в восемь говорить об убийстве?!

- Тем не менее сказал. Наверное, вы какое-то другое убийство видели...

- Савельев, если верить списку, в вашем доме живет... жил. Надо ему позвонить, - предложил я. - Давайте телефон.

Пока я набирал номер, Марина без стеснения разглядывала меня с ног до головы. Профессиональная привычка? Домашний телефон Савельева не отвечал. Мобильный тоже.

- Вопрос тут не один, - заявил я, стараясь придать голосу солидности и глубокомыслия, а главное, скрыть от собеседницы, что я пьян. - Вопросов много. Проживает ли упомянутый Савельев по указанному адресу? Живой он в данный момент или мертвый? И кого сегодня грохнули возле вашего дома? А может, двоих? Одного в восемь, другого в одиннадцать?

Марина согласилась со мной и велела компьютеру открыть адресную базу.

- Ищи! - приказала она ему, как собаке. - Савельев Максим Иванович... Ищи, болван!

Компьютер бестолково таращился. Он плохо понимал человеческую речь. Зато я сообразил, почему у этой женщины такой четкий выговор: голосовое управление обязывает. После третьего окрика компьютер заморгал и выплюнул полстранички ссылок, но вместо Савельева там говорилось о каких-то соловьях, Соловках и даже о саловарении.

- Как в "глухие телефончики" играешь! - сердито сказала Марина. Ладно уж, мы как-нибудь по старинке... - Она подсела к столу, утопив пальцы в мягкой клавиатуре. - Ну да, все верно. Есть такой товарищ. Прописан в моем доме, как в файле указано. И вот он в числе акционеров какого-то банка. Про смерть его не упоминается.

- Надо будет завтра посмотреть, - сказал я. - Марина, а кто еще из списка вам звонил?

- Кроме вас, двое, - ответила хозяйка, открыв на мониторе знакомую таблицу с именами и адресами. - Примерно то же самое рассказывают. Один Губин Артем - как и вы, собственными глазами видел убийство. Его я и жду сейчас. Еще мне звонил некий Холодов Олег - тот ничего не видел, ему седой дядька сказал, как и мне, что Савельев убит.

Я поднялся, подошел к столу и тоже стал вглядываться в список. В некоторых графах содержались явно неверные сведения.

- Марина, тут ошибка, - сказал я. - Вам... тебе сколько лет?

- Тридцать девять. Как в файле указано.

- Этого не может быть, - сказал я почти искренне.

- Хорошо выгляжу? - спросила она сухо, без малейшего намека на кокетство. - Гены... здоровый образ жизни... Тебе ведь тоже никогда в жизни не дашь твоих лет. Может, обойдемся без взаимных комплиментов?

- Не думал о комплиментах, - ответил я бесстрастно, в тон. - А ошибки в списке все же есть. Род моих занятий указан неверно.

- А моих - верно, - сказала Марина с некоторой долей вызова.

- Где ж ты клиентов берешь? - нагло спросил я. - На улице?

Конечно, будь я трезвым, не стал бы приставать с такими вопросами. Сам не знаю, что на меня нашло. Вполне можно было ожидать, что получу по роже, но этого не произошло.

- Зачем на улице? А Сеть на что? - она посмотрела на меня как на полоумного. - Просто удивительно, как много в Москве мужчин, одиноких душой...

- И много у тебя... друзей? - я опять споткнулся на слове.

Вся она была как ее духи унисекс - ледяная, свежая, ясная, сплошной эфир и астрал, ничего плотского. Такая женщина наводит на мысль о библиотеке и кафедре. На проститутку она походила не больше, чем я на Фридриха Энгельса. Впрочем, что я знаю о современных проститутках; может, они такие и должны быть.

- Трое-четверо одновременно, не больше.

- Можно на это прожить? - удивился я.

- У меня скромные потребности... Скажи лучше, ты какие-нибудь документы у этого седого типа спросил?

- Не спросил, - вздохнул я. - Честно говоря, он оказывал на меня странное действие, вроде гипноза. Холодок, необъяснимое отвращение и что-то еще. Даже вспомнил мистера Хайда...

- Не зна-аю насчет Хайда, - протянула Марина. - Я ничего странного не заметила. Глазки он мне строил премерзко - это было. И подмигивал. Гаденький распутный старикашечка. Он ведь в парике был, да?

- Да. Если жулик, это вполне естественно. Пытался изменить свою внешность... Марина! - сообразил я. - Если этого Савельева убили - должны ведь по телевизору показать. Включи.

- Думаешь, про всех говорят? Если б он политик какой был или жулик известный. А так - мало ли кого убивают? Но давай послушаем, - она опять взглянула на часы. - В четыре как раз будут криминальные новости.

Не успели мы включить телевизор, как дверной звонок мяукнул неприятно, тревожно. Марина пошла открывать новому гостю, а я посмотрел на нее повнимательнее. Прелестный впалый живот, слабый намек на грудь и удивительно длинные ноги для такой малышки. В прихожей состоялся знакомый обмен китайскими церемониями, потом хозяйкины каблучки поцокали в кухню, а я увидел широкоплечего парня в белом свитере со значком "Единой молодежи". (Я напомнил себе, что надо быть поосторожнее в словах.) Хотя мы наверняка были ровесниками, он казался чуть не вдвое крепче и мужественнее меня. Малость староват для путлерюгенда. Наверное, освобожденный работник, детишек курирует. Что там в файле о нем было? Менеджер, кажется. Хорошее слово, удобное. Про меня тоже так сказано. Впрочем, я и был менеджер, пока не уволился.

Мы назвались и поздоровались за руку. Рука у Артема была твердая, крепкая, пожатие уверенное. Он прошелся вразвалочку по комнате, оглядел книжные полки, но ничего не сказал. Похмыкал над компьютером. Взгляд у него был оценивающий, точно он прикидывал стоимость хозяйкиной обстановки. Я вновь изложил ему свою историю. Чем больше я о ней говорил, тем глупей и неправдоподобней она мне представлялась.

- Все просто, как три рубля. - Он прекратил свои блуждания по комнате и развалился в кресле. - Недостает еще кое-какой информации, но в общем проблема ясная... Мариш, да ты не хлопочи, садись. - Он забрал у вернувшейся хозяйки кофейник. - Так я, значит, говорю...

- Погоди, - перебила она, - давайте быстренько новости посмотрим.

Артем поглядел на нее, как на несмышленого ребенка:

- Кто ж про такое по телику говорит? Ну валяйте, смотрите...

Однако в "Московском криминале" про убитого ничего не сказали. Лица на экране были такие огромные, что у меня с непривычки в глазах все расплывалось. Переключили на обычные новости - тоже ничего особенного. Снегопад в ближайшие сутки будет усиливаться. Рассмотрение апелляции Сорокина отложили на послезавтра. Жирик заявил, что если Ичкерию примут в НАТО, Россия немедленно оттуда выйдет.

- Клоун, - ухмыльнулся Артем, убирая звук телевизора. - А ведь предлагали ему... ну ладно. Короче, дела такие: это вербовщики. Но вы не пугайтесь, я это все разрулю.

- Какие вербовщики?! - спросили мы хором.

- Враги православия. Вербуют в секту, - категорично заявил Артем. Вот они с нами поговорили, напугали, - он презрительно хмыкнул, - а теперь будут обрабатывать дальше, пока не сломаемся. Так крыши делались в эпоху первоначального накопления капитала. Сначала сами наезжают, потом под защиту берут: мол, с нами будете в безопасности. Только информация у них поставлена плохо, - он сопроводил свои слова снисходительнейшей улыбкой, не знаю, как вас, а меня по ошибке в списки включили. У меня партстаж в Единой пять лет, меня хрен завербуешь. Переговорю с соответствующими людьми, и пойдет эта компания срок мотать.

- Стой, стой, - сказал я. - А Савельев? Так его убили или не убили? В восемь или в одиннадцать? И разговор этот странный, дурацкий. Если б нас хотели втянуть в секту, они бы первым делом свою литературу всучили, рассказали программу...

Артем расхохотался, обнажая чересчур белые, каких уж давно не ставят, керамические зубы. Лицо его приняло добродушное, совсем мальчишеское выражение.

- Иван, ты отстал от жизни, - сказал он. - Если человеку просто книжку сунуть, он ее выкинет в ближайшую урну и дальше пойдет. А тут психотехнологии! Типа зомбирования, понимаете? Человека сначала ломают, чтоб он со страху совсем соображать перестал. Потом - психический шок, на глазах у тебя дяденьку мочат!

- На моих глазах никого не мочили, - возразила Марина.

- Подожди, еще не вечер! Может, этот Савельев перед ними чем-то провинился. Тебе, Мариш, в восемь утра сказали, что он помер, потому что его уже приговорили, знали, что кончат его. Им что? Жизнь гроша ломаного не стоит. Разберемся мы с этими деятелями! По всем статьям пойдут: и за незаконную вербовку, и за психический терроризм. А может, это даже не в секту вербуют, а в партию какую-нибудь... нет, маловероятно. Ни у одной нашей партии мозгов не хватит на такую постановку. Да и теперь так уже не делают. Вот пару лет назад...

- К вам тоже так вербовали? - ядовитейшим голоском спросила Маринка.

Он засмеялся еще веселее:

- Зачем к нам вербовать? К нам, чтоб вступить, полгода в очереди ждать надо, да еще тесты, полиграф... А это детский сад. Психология у них нормально поставлена, спецэффекты тоже. А вот с информэйшен-то пролетели видать, разведка хреновая. Так что не берите в голову. Разберемся. Завтра... не, в понедельник прилетит один человечек, и займемся этим делом.

- Чего ж понедельника ждать? - с ехидцей спросил я (употребив запрещенное аглицкое словечко, молодой партайгеноссе сразу сделался не так страшен). - Ежели ты такой могущественный, скажи своим прямо сейчас, пускай свяжутся с кем надо и берут седого этого.

Ни мои, ни Маринкины издевки до Артема не доходили: самоуверенность защищала его, как броня. Марину, похоже, он дико раздражал: она была не из тех женщин, что млеют перед самодовольными и непрошибаемыми мужиками. А я иронизировал просто по привычке. Мне он даже понравился. Просто как человек. Разумеется, в той степени, в какой полуинтеллигенту - отщепенцу вроде меня - может быть симпатичен партийный функционер. Неверно, что людей безалаберных, запутавшихся, неврастеников привлекают такие же изломанные натуры. Куда чаще нас тянет к "простым", у которых есть ответы на все вопросы: с ними чувствуешь себя спокойнее.

- Не так все просто, как тебе кажется, - снисходительно произнес он. Предоставьте это соответствующим организациям. Не рыпайтесь. В общественные заведения не ходите. На приставания незнакомых граждан не реагируйте. А еще лучше - сидите дома.

- Сомневаюсь, - вздохнула Марина. - Не в твоих организационных возможностях, Артем, а в самом твоем объяснении. Скорей уж это какое-то изощренное кидалово. Может, собраться всем вместе и поговорить? Завтра уикенд... На вечер назначим совещание. Можно у меня.

- Можно и собраться, чего ж не собраться, - одобрил Артем. (Я понял, что ему ужасно понравилось слово "совещание", а безнравственный "уикенд" он охотно простил: это был партиец с почти человеческим лицом.) - Посмотрим на остальных. Может, попадется объект, который мог бы их интересовать, - нас с Мариной он явно не относил к таковым объектам, - да и вообще в моей работе всегда полезно узнавать новых людей... Открой-ка список, Мариш, у меня времени не было его толком прочитать.

- У двоих адрес один, - сказала Марина. - Олег Холодов, программист, и бухгалтер Кошкина Татьяна, родом из Екатеринбурга... Супруги? Брат с сестрой? ...Мухин Геннадий, сорок лет, инженер... Я думала, в наше время никаких инженеров уже не бывает... Живет тоже по соседству... Алексей Ветлицкий, двадцать шесть лет, связи с общественностью... Переверзева Елизавета, дизайнер... Оба на Болотной ули... штрассе прописаны. Это где?

- В Зюзине, - сказал Артем. - По московским меркам - рядом, но не настолько, чтобы в наш "Перекресток" тащиться. Там у них свои супермаркеты. Похоже, вербовка-то идет по всему югу Москвы... И все сплошь не москвичи, приезжие. Я-то сам с Краснодара.

- А здесь чего?

- Дела, - он неопределенно помахал рукой. - Ну, скажем так: партия позвала. Год, как переехал. Семья пока там осталась, куплю квартиру привезу. Однако в логике им не откажешь! Москвича фиг завербуешь куда-нибудь. А приезжие - народ доверчивый, боязливый, все схавают...

Хозяйка принялась обзванивать народ из списка. Результат оказался нулевой, сплошь автоответчики. Звонить людям на службу по столь странному поводу нам всем показалось неудобным, и мы договорились, что Марина попозже всех отыщет и пригласит к себе на завтра, в двадцать ноль-ноль. Артем заявил, взглянув на свои поддельные "Картье", что ему пора, и мы оба откланялись. Хозяйка рассеянно кивнула - казалось, мыслями она уже далеко. Сердце у меня колотилось как бешеное, а в голове стоял легкий туман от водки, ненавистного кофе и трехсуточной нормы сигарет. У подъезда душевно попрощались с Артемом. Он сел в потасканную "тойоту", а я всего лишь перешел дорогу и оказался дома.

...декабря 200... года, четверг, вечер

Субъект номер один верит, что реальность - это материальный мир. А субъект номер два верит, что реальность - это материальный мир, который показывают по телевизору.

Виктор Пелевин. "Generation "П"

Опять пытался сосредоточиться, но не мог. Рассуждения Артема казались мне, с одной стороны, логичными, а с другой - надуманными. Впрочем, как и вся ситуация. Каких только странных вещей не случается с людьми в наше время. И насчет зомбирования - может, правда? То-то я в "Перекрестке" словно под гипнозом находился!

Я наконец снял пальто, ботинки и лег на диван, закинув руки за голову и уставившись в потолок. Голова болела, и малость подташнивало. Ничего не ел со вчерашнего дня, но было лень встать. И надо ж такому случиться со мной! Два года живу тише воды, ниже травы, никого не трогаю, починяю примус... Нет чтоб оставить человека в покое!

Из ступора меня вывел телефон. Мужской голос осторожно осведомился, я ли Иван Черных, и я так же вежливо ответил, что он самый и есть. Человек еще более осторожно поинтересовался, не делали ли мне в последнее время каких-либо странных предложений, и я ответил, что делали, и даже более чем странные. После дальнейших экивоков выяснилось, что я говорю с программистом ОлегомХолодовым. Он пригласил к себе. Я сверил адрес, который он мне продиктовал, со списком - все было правильно. Тоже почти сосед, десять минут ходу. Опять надел пальто, взял пачку дешевой "Примы" ("Парламент" мы прикончили у Марины) и вышел.

Было уже темно. Горели фонари, и хвостатые тени скользили на снегу. Я перешел Чертановскую-штрассе, всю в огнях, гремящую трамваями. Впереди было отделение Сбербанка, на ступеньках которого расстреляли какого-то Савельева, а может, никакого не Савельева, а просто так себе дяденьку. По правую руку - бледно-желтый дом, где я только что был. Я спустился к "Перекрестку". Он сиял, как елка. Нужно было свернуть направо, но ноги сами понесли меня в супермаркет. Отдел на втором этаже был закрыт и за прозрачными дверями абсолютно гол. Ни мебели, ни фикуса. Почему-то я так и думал.

Я спустился на первый этаж. На искусственных елках дрожала мишура. Люди сновали туда-сюда и выглядели оживленными, а может, это мне казалось по контрасту с собственным мерзким настроением. Предпраздничная суматоха всегда наводит тоску, если второй подряд Новый год вам предстоит встречать в компании зеркала и бутылки.

Я миновал три маленьких неухоженных пруда, разделенных дорожками, вышел к серой башне, больше похожей на гигантский спичечный коробок, чем на жилой дом, и поднялся на двенадцатый этаж. Открыл мне высоченный, симпатичный молодой мужик в спортивных штанах и красной майке. Квартира была явно съемная: облезлая, как чулан. В ванной комнате кто-то громко плескался и шумел душем.

Хозяин - это и был Олег Холодов, - доложил, что жена моет голову и сейчас выйдет, затем повлек меня в кухню и задал все те же вопросы: что я видел да что я думаю. Я пожал плечами. Вопросы эти мне сегодня задавали в третий раз, и я уже ничего не думал, точнее, думал слишком много всякого и разного. Если бывает несварение желудка, то почему не быть несварению мыслей? Вот со мной нечто подобное и происходит.

- Седой говорит: убили Савельева какого-то, - сказал Олег. - Возле "Перекрестка". Но мы с женой ничего не видели. Мы были там в двенадцать часов... Потом список... Мы звонили этому Савельеву - не отвечает...

- Утром видал, как в мужика стреляли, - сказал я. - А вот Савельев он или кто - не знаю. Ты лучше расскажи...

- Ой, кто тут у нас? - с любопытством спросил грудной женский голос. Я обернулся.

Придерживая тюрбан из полотенца, в кухню вошла жена Олега. Она была, как и муж, очень высокая и со своими длинными ногами и руками казалась странно неустойчивой, словно детеныш цапли, - похоже, стеснялась своего роста. Темные глаза, вздернутая верхняя губка с пушком, как у Лизы Болконской, брови надломлены к вискам. Нет, я не равнодушен к женской красоте, мне нравятся все красивые люди, и собаки, и лошади (львы, орлы, куропатки etc.)

- Пошли мы за продуктами, - начал излагать свою историю Олег. - Потом поднялись наверх. Заглянули в тот отдел. Сам не знаю, почему этого седого стали слушать. Наверное, любопытство. Сначала подумали: многоуровневый маркетинг. Заполните анкеты, купите сковородку за сто баксов, а в придачу вам "бесплатно" дадут еще одну ненужную другую хреновину... А когда он начал про какого-то Савельева, да еще заявил, чтоб в милицию не ходили, я понял: тут покруче афера. Завтра позвонят и потребуют внести деньги.

- Какие деньги? - спросила Таня с раздражением - У нас что, есть деньги?

- Одного уже убили, - продолжал Олег, проигнорировав ее замечание. - Я думаю, это предупреждение: так будет со всеми, если не заплатите, квартиру не заложите или еще что-нибудь. Или, может, это средство шантажа. Как-нибудь приплетут нас всех к этому Савельеву, будто мы его убили. Посадят и опять же имущество конфискуют.

- У нас с тобой имущества-то никакого нет, - сказала Таня.

- У нас? - переспросил Олег. (Всякий раз, когда жена произносила слова "у нас", лицо его почему-то перекашивалось.)

- Вот у Артема - это тоже из нашего списка мужик, - сказал я, - есть довольно занятные соображения...

- А он кто? - спросил Олег, выслушав мой краткий пересказ Артемовой версии.

- Партайгеноссе от "Единой"...

- Ясно, - ухмыльнулся Олег. - Политики! Им кругом таинственные организации мерещатся. Не найдут, так придумают. Секта! Бред все это. Обычная коммерческая афера. То есть не обычная, конечно, а весьма странная, но суть одна: плати, или плохо будет.

- Нет, - сказала Таня упрямо. - Я знаю, это телевидение. Ты все сидишь, уткнувшись в клаву, ничего не смотришь, ничего не понимаешь. Знаешь, какие рейтинги у всех этих шоу? Что с тобой толковать, если ты даже "Реальную жизнь" ни разу не смотрел...

- Думаешь, это новая игра? - спросил я. Слова ее мне показались убедительными. Конечно, седой отрицал, что это шоу, но, видимо, в том-то и фишка!

- Конечно, шоу, - повторила Таня. - Выбрали группу людей по каким-то признакам... ну, им видней. Малость напугали, чтоб атмосферу создать. Дядьку этого никто не убивал, все инсценировано. Теперь будут следить, как мы себя поведем в нестандартной ситуации, и снимать скрытой камерой. Кто выиграет - получит приз.

- Танька, ты неправа, - сказал Олег. - Во-первых, эти шоу заранее рекламируют: мол, записывайтесь, принимайте участие, господа хорошие. И размер приза сразу сообщают.

- Может, и рекламировали. Ты же к телевизору близко не подходишь!

- Но ты-то от него не отходишь! - парировал Олег. - Уж ты бы услыхала. Во-вторых, люди сами рвутся участвовать, отбор проходят. А здесь насильно. Зачем? И где они эти скрытые камеры поставят - по всему району? А правила-то какие у игры?! Что значит "останется один"? Как они решат, кто этот один, если не сказали, что нужно делать?! Вы просто недооцениваете наших родимых аферистов. Им такое устроить - раз плюнуть.

- Телевизионщики должны все время придумывать что-то новое, чего раньше не было, - сказала Таня. - Принципиальная новизна этого шоу в том и заключается, что участники приходят не добровольно, а случайно. Теперь насчет правил: они будут нам каждый день звонить и объяснять, какое предстоит испытание. А телекамеры стоят в каких-нибудь специальных местах, например, в том же "Перекрестке". Да завтра же наверняка позвонят!

- Вот тут я с тобой согласен, - буркнул Олег. - Что позвонят. И потребуют бабки.

- Но человека-то убили, - сказал я. - Видел собственными глазами.

- Ваня, - Татьяна улыбнулась мне, - это же постановка! Его не убили, тебе показалось. Ты смотрел прошлую...

- Это может быть, - перебил ее Олег, доставая из пачки очередную сигарету. - Очень может быть, что никого на самом деле не мочили. Стреляли холостыми. Иван, ты не видел, как в "Скорую" заносили? Головой или ногами?

- Я не дождался.

- Помнишь, сколько таких историй было! Один крутой другого якобы заказал, и киллер того якобы замочил, а потом адвокаты подсмотрели, что "труп" головой вперед несли. И все! Так же и здесь. Только телевидение тут ни при чем.

- Да как же ни при чем? - взвилась Таня. - Уж им-то изобразить перестрелку ничего не стоит. В "Большой погоне" даже взрыв в метро инсценировали! Неужели не слыхали?

Я промолчал. В самом деле, я ведь не видел толком - труп он был или кто. Машина проехала, выстрелы прозвучали, дяденька упал, народ набежал. Вот и все. А отчего он упал? Черт его знает. Каскадер - упал и даже не ушибся. И кетчуп... Единственное "но" - я был уверен, что не могу спутать звук холостого выстрела с боевым. Впрочем, стрелять могли боевыми, но мимо.

- А давайте позвоним в милицию! - предложила Таня. - Скажем, что видели убийство...

- Думать не смей! - Олег даже подскочил от возмущения. - Вот уж точно на нас все повесят, если там правда кого-то хлопнули. Тут в такое можно вляпаться... Тем более жулик этот предупредил. Проще уж у соседей по подъезду узнать.

- Ели это телевизионная инсценировка, - сказал я, - то и менты, и соседи подтвердят факт убийства. Так всегда делается. Послушайте... а ведь я сейчас заходил в "Перекресток". Там пусто... то есть в том отделе, где этот седой жульман утром был...

- А чего ты хотел? - спросил Олег. - Будут они там сидеть! Ведь мы могли все-таки в милицию стукануть...

- У администрации "Перекрестка" спросить, кто офис арендовал? предложил я робко.

- Так тебе и сказали! А даже если скажут: мол, фирма АБВГД плюс лимитед, а/я 12345. И что тебе от этого? Все схвачено, все предусмотрено!

- О кэй, о кэй, - я поднял руки кверху, соглашаясь. - Вы согласны встретиться с остальными? Может, другие что-нибудь знают, чего мы не знаем. Марина Макарова приглашает всех завтра к ней, в восемь вечера.

- Макарова - это кто? - спросила Таня.

- Женщина, которой я звонил, - сказал Олег. - Ночная бабочка. Кстати, по голосу совсем не похожа на путану.

- Нормальная баба, - сказал я. - И не путана она вовсе, а обычная дама, принимающая добровольные пожертвования от джентльменов. Ну что, придете?

- Придем, придем обязательно! - сказала Татьяна. - Так интересно...

Когда я вышел на улицу, хмель у меня совсем выветрился, и я заметил, что по сравнению с утром сильно похолодало. Дома я не знал, куда себя девать. Боялся, что захочется напиться, не смогу устоять, и пойдет все по кругу. Но как-то не захотелось, наверное, слишком устал. Набрал номер Марины - она сразу взяла трубку, и почему-то меня это обрадовало. Я доложил о посещении супругов Холодовых. Сказал Марине, что они довольно приятные люди, тоже ничегошеньки не понимают в происходящем, а завтра непременно явятся на "совещание".

- Иван, я ведь не поленилась, зашла к соседям этого Савельева, сказала она. - Они говорят: в той квартире уже год не живет никто. Но ведь если он крутой - у него сколько угодно квартир может быть. Так что никакой новой информации...

Повесив трубку и плюхнувшись в кресло, я вдруг понял: весь этот маразматический день я был почти счастлив, потому что меня оставила ноющая, грызущая душевная боль. Точнее, не оставила, а с этой непонятной историей и новыми знакомствами я о ней забыл.

"Зубной болью в сердце" ее называют. Нет, вру! Не такую. Обычно о любви так говорят. Просто выражение мне очень нравится. У кого-то я читал продолжение фразы, но не могу вспомнить автора: "...зубная боль в сердце, которую лечат только свинцовые пилюли и порошок Бертольда Шварца". Тоже хорошо сказано. А еще лучше бы совсем забыть, навсегда забыть, что я натворил два года назад во Владивостоке.

Я набросил на плечи свитер, вышел на балкон и прижался носом к стеклу Луна висела, как круг масла, электрические огни сияли сквозь паутину деревьев. Если вы когда-нибудь проезжали до конца Чертановской-штрассе, то не могли не видеть мой дом. Это длинная, кривая грязно-голубая семнадцатиэтажка. Справа - лес, а слева - шумная улица. Транспорт идет таким непрерывным потоком, что все звуки сливаются в один постоянный, ровный гул, похожий на шум океана, как на моей родине. Если ляжешь позднее двух часов ночи, когда машин мало и трамвай уже не ходит, тишина кажется неестественной, будто океан умер.

...декабря 200... года, пятница

Вход не для всех - только для сумасшедших. Гермина в аду.

Герман Гессе. "Степной волк"

Я проснулся в смутной тоске. Мне снилось, что я сделал кому-то зло, а какое, не могу вспомнить; знаю, что все презирают меня и никто не заступится; знаю, что меня должны вот-вот прийти расстреливать, а они все не идут и не идут; и вдруг я понимаю, что могу выйти из квартиры и убежать, но как только я это осознаю и кидаюсь к двери, раздается звонок...

- Привет. - Голос Марины в телефоне был свежий и бодрый. - Вань, тебе ведь, насколько я понимаю, на работу сегодня не надо?

- Не надо. И не только сегодня.

- Понимаешь, я дома продуктов не держу, у меня диета, да и лень... а вечером столько народу придет. Сходишь со мной в "Перекресток"? Тут, конечно, три шага, но мне и три шага не протащиться с такими сумками, а на машине нет смысла, до стоянки дольше переться...

- Конечно, - сказал я с готовностью. Я так обрадовался, что не проведу весь день в одиночестве, что готов был помогать кому угодно и в чем угодно. - Сей секунд буду у тебя.

За ночь выпало, наверное, полметра снега. Он был белый и чистый, как в деревне. Солнце, бледное, слабенькое, едва проглядывало сквозь низкое ватное небо. Ликующие пацаны швырялись снежками. Разве уже каникулы? Нет, просто прогуливают. Марина открыла мне уже одетая. В бесформенной куртке, штанах "шириной с Черное море", ботинках унисекс она была совсем похожа на мальчишку.

- Зайдем посмотреть, как там? - предложила она

Мне не хотелось говорить, что "там" уже пусто. Пусть своими глазами убедится. А вдруг снова кто-нибудь появился?

Проваливаясь в снег, мы обогнули угол дома и подошли к супермаркету. На пруду малышня каталась на коньках. Старушка кормила крошками воробьев, но прилетали жирные, наглые голуби и все съедали. Не люблю я городских голубей. Утки - другое дело. У нас на прудах всегда живет масса уток. В апреле прилетят. Они зимуют в Коломенском.

Действительно, за стеклянными дверями было пусто. Ни шкафов, ни столов. Даже мясистый фикус исчез. Только круг от кадки на пыльном полу.

- Я так и думала, - сказала Марина. - Ищи-свищи их теперь. Где-нибудь в другом месте других лохов ловят... Ну что ты стоишь? Пойдем, - она потянула меня за рукав пальто.

- Слушай, я, если честно, почти на мели. Вот только... хватит, как ты думаешь?

- Ванька, убери, - рассмеялась она. - У меня в мыслях не было предлагать тебе за меня расплачиваться. Ты ж не клиент!

Я покатил тележку вдоль продуктовых полок. Марина быстро, молча и деловито хватала какие-то банки, коробочки. У прилавка с салатами она застряла надолго. Я не вмешивался: терпеть не могу покупать еду, скучно это.

Когда я дотащил тяжелые пакеты, Марина предложила зайти к ней, и у меня словно камень с сердца свалился. Уж очень не хотелось сейчас остаться совсем без дела, наедине со своими паршивыми мыслями. Марина пошла разбирать покупки, я потащился за ней. Кухня была похожа на хозяйку: строгая, никаких висюличек и кружавчиков. Все сверкало. Я проявил наглое любопытство: без позволения залез в холодильник. Увидел то, что ожидал: обезжиренный йогурт, парниковую редиску и прочую ерунду - типичный рацион женщины, у которой над душой не стоит муж, с рычанием требующий мяса. Хозяйка прогнала меня, и я ушел, по пути заглянув в ванную: мини-сауна, гидромассажная душевая кабина, все путем, скромненько, но со вкусом. Взял с полки "1984" и расположился в углу здоровенного дивана. Минут через десять пришла Марина с дымящейся джезвой и, разлив кофе в чашки, уселась в другом конце дивана, тоже по-турецки. Черт, забыл ей сказать, что ненавижу кофе. Мы посмотрели друг на друга.

- Иван, - сказала она, - давай не будем толковать про "Перекресток". Всю ночь думала, мне уже тошно. Вечером опять начнется... Терпеть не могу по двадцать раз про одно и то же. Давай просто поболтаем... Расскажи, чем занимаешься, на ком женат и все такое прочее...

- Жены у меня нет, - сказал я. - Холост.

- Это радует, - просияла хозяйка. - Надоели женатые, тоска с ними. Как заведут про свои семейные дрязги, хоть вешайся.

- А чем занимаюсь... - я замялся. - Работал в приличной фирме, а теперь тунеядствую.

- С начальством не поладил? Взносы не платил? Или высказывался нелояльно?

- Разве это так видно? А у меня-то всегда была иллюзия, будто я произвожу впечатление человека покладистого, уживчивого и чуждого текущей политике...

- Сильно ошибаешься. Ну, а чего тебя в Москву принесло?

- Сбежал.

- От кого?

Взять да и рассказать, почему сбежал. Хоть одному человеку. Может, полегчает? Нет, не буду. Навру чего-нибудь, куда кривая вывезет. Иной раз я так завираюсь, что потом еле-еле свожу концы с концами, ну да ладно, наплевать, какая ей разница.

- Исключительно от себя, - сказал я. - Когда отец умер, мне не хотелось во Владике оставаться. Продал там квартиру и купил здесь чуланчик, как раз хватило.

- Вот только из-за того, что отец умер, ты не захотел остаться дома? А мать твоя где?

- Ну... так получилось, что он как бы из-за меня умер. Да это неинтересно.

- У тебя сейчас пепел на штаны упадет... Иван, ты будто хочешь о чем-то рассказать и стесняешься. Брось эти штучки. Я каких только жутких рассказов не слышала от своих знакомых!

- Я не стесняюсь. И жуткого ничего нет. Просто не хочется вспоминать.

Расскажу ей про своих родителей, тут-то зачем врать. Я и о них миллион лет никому не рассказывал, да никто меня и не спрашивал. Маму не помню почти, мне было года три, когда она умерла. Я был поздний ребенок. Легкие руки, нежное дыхание и что-то лучистое и спокойное. Говорят, мои глаза и рот ее. Отец был тихий, застенчивый, деликатный человек. Мне передались от него мечтательность, слабый характер, патологическая страсть к чтению и цитатам; но я не унаследовал ни его дружелюбия и доброжелательности, ни чувства долга и мягкой настойчивости. Я просто падаль, никчемный, сломанный, бесполезный человек. Мужчина к тридцати трем годам давно должен найти свое место в жизни и прочно стоять обеими ногами на земле. А я...

- Бесполезная поганка, - подытожил я. - Асоциальный элемент. Вошь на теле трудящегося народа. Не реализовался, как принято выражаться.

- Брось, - сказала Марина. - Зачем человеку нужно себя реализовывать? Может, ему лучше, когда он нереализованный. Кому какое дело? И вообще, ты собирался рассказать, как попал в Москву, а вместо этого занимаешься самобичеванием. Так почему из Владика уехал?

- Когда я учился на первом курсе, отец женился и переехал к жене в Пите... в Ленинбург. Черт, никак не привыкну его звать по-новому... Она хорошая такая тетка была. А я остался во Владике, потом в армию забрали, потом восстановился, короче, предполагалось, что доучусь и тоже в Ленинбург перееду. А тут начались всякие... истории.

- Какие истории-то? - участливо спросила Маринка. Ясный, спокойный взгляд зеленых глаз. Это линзы... Какие у нее глаза на самом деле? Рассказать ей правду или хоть что-нибудь похожее на правду? Нет, ни к чему это. Лучше насочиняю послезливее. На ее дамский вкус, диссидентский и жалостливый одновременно.

- Разные, - сказал я. - Личные истории. Полюбил человека...

- А он тебя не полюбил?

- Почему "он"?

- Он, в смысле человек. Так что случилось-то? Насколько я понимаю, это было давным-давно, а в Москву ты только два года как переехал.

- Начались-то истории еще со школы, а последняя... из-за нее все и вышло. Историй было до черта, и одна хреновей другой. То есть все было хорошо, но заканчивалось плохо.

- А разве бывает наоборот?

- Может, у кого-то бывает, - предположил я. - Короче говоря, все они были люди, в общем, приличные. Но в конце концов я связался совсем уж... Мелкий жулик, даже не особенно обаятельный. Честно говоря полное дерьмо. Это была просто дурь какая-то. Наваждение.

- Любовь всегда - дурь какая-то. Так что ж с тобой дальше случилось?

- Все жутко банально. По-моему, все love stories в мире происходят по одному сценарию: сначала "мне-с-тобой-хорошо-как-ни-с-кем-и-мне-тоже", а потом один человек надоедает другому, и "ах-как-мне-хорошо" превращается в "какого... я связался, или связалась, с этим, или с этой". А я не мог его оставить в покое, делал ужасные глупости, ты даже представить не можешь, какие мерзкие. Самому теперь тошно.

- Почему же не могу? - Марина наклонилась вперед, мгновенно изобразив живейший интерес и сочувствие: выражения ее лица менялись, как маски в театре Кабуки. - Дружочек, нет таких глупостей, какие бы не совершал один человек из-за другого.

- Я был неадекватен. Просто невменяемый был. Начал пить, да еще кокс... Один раз под дурью приехал вечером к нему на работу... то есть не на работу, - поправился я, сообразив, что спутал нить повествования: беда всех патологических лгунов, - а в то место, где у них стрелки. А в их среде, понимаешь, не принято быть... А я притащился и полез к нему при всех с какими-то объяснениями. Я сам не знал чего хочу. Ежику понятно было, что все кончено. Но я все равно что-то говорил, о чем-то просил. Я его скомпрометировал перед товарищами, понимаешь?

- Понятно, - она нахмурилась. - Тебя, наверное, изрядно поколотили.

- Помню, как полз, весь в крови, в грязи... Было очень холодно. Ноябрь. В конце концов оказался в больнице. Позвонили отцу. Я знаю, не надо было ему звонить. Уж как-нибудь бы очухался. В общем, ему позвонили, и они с мачехой тут же взяли билеты на самолет...

- Ванечка, успокойся, - сказала Марина нежно. - Воды выпей. Не так. Возьми рукой, прольешь... У тебя зубы стучат.

Я глотнул с усилием и попытался отдышаться. Зубы и вправду стучали о край стакана, рука тряслась. Эк загибаю, аж сам расчувствовался! Феликс глядит с укоризною, будто хочет сказать: хватит врать, брат, что за развесистая клюква?!

- А самолет разбился, - продолжил я. Голос у меня сделался совсем умирающий; я так себя накрутил, что чуть не плакал. - И... у меня все как отрезало. Я уже не чувствовал ничего... ну, к тому человеку. Даже ненависти. Сначала я думал, что отец погиб из-за него. Но на самом деле, конечно, из-за меня. Из-за моего характера. Потому что я такой придурок. Слабый и вообще.

- А потом что?

- Не хотел там оставаться. Я всегда был сволочь легкомысленная. Бежать, бежать, а куда, зачем - хрен знает. Короче, мне там было невмоготу. Похороны эти и всякое такое. Как все закончилось, продал квартиру, уволился и свалил оттуда.

- Почему в Москву-то решил? - недоуменно спросила она. - Ехал бы уж в столицу, тем более там отцова квартира осталась.

- Не хотел я в Ленинбург, там бы тоже все напоминало. - Поколебавшись долю секунды, я произвел на свет сразу нескольких несуществующих людей, что было легче, чем хоронить живых: - Ив той квартире мачехины дети живут. А здесь я никого не знаю, и меня никто не знает.

- Это, по-твоему, хорошо? - спросила Марина.

- Понимаешь, - сказал я на сей раз чистую правду, - мне хотелось стать человеком без прошлого. И я к этому состоянию максимально приблизился. Люди на редкость нелюбопытны, когда видят, что не хочешь сближаться. Понимают, что не стоит тратить силы, да и у каждого хватает своих проблем. Москва хороший город для одиночества, ничем не хуже Ле...

- Говори "Питер", не донесу... - хихикнула Марина. - Значит, одиночество в каменных джунглях? Если честно, я ожидала, что ты поведаешь нечто более ужасное. Ваня, это ведь случайность. От них никто не застрахован... А с работой-то у тебя что получилось?

- Ничего особенного. Нашел работу. По специальности, все путем. Зарплата хорошая, у нас во Владике о такой можно только мечтать. И народ вроде неплохой. Потом стало тошно, и ушел. Машину продал, хватит прожить с полгода или больше. Деньги кончатся - найду что-нибудь. А может, не найду, - я пожал плечами. - Мне в общем-то все уже безразлично.

- Нет уж, ты все-таки объясни, почему с работы ушел, - потребовала она.

- Сам не знаю. Надоело распевать гимны с молитвами каждое утро... И как раз очередная проверка на Шарикове приближалась, а я этих дел не люблю. Одна моя личная жизнь чего стоит...

- На полиграфе, что ли? О-о, это серьезная причина, - уважительно протянула Марина. - А разве нынче за твою личную жизнь сажают? Впрочем, я не очень слежу за законодательством в этой области, - сказала она, и уголки тонких губ чуть дрогнули от сдерживаемого смешка.

- Вроде не сажают, - сказал я не очень уверенно, ибо за нашим законодательством и вправду довольно трудно уследить, - но с работы бы выкинули по статье. А так я ушел по собственному. Большая разница.

- А что твои истории? Ты и сейчас в них по уши погряз?

- Представь себе - нет. Ну... то есть редко. И без эксцессов. Так, ерунда всякая Чувствовать-то я ничего не могу, и душа во мне давно издохла. Ничего мне не хочется. Все время помню, хочу забыть и не могу.

- Про отца? - уточнила Марина.

Все-таки она вытянула из меня немножечко правды. Мелкой, но мучительной. Воспоминания о мертвых всегда тяжелы. Отец меня возил в Москву на зимние каникулы, когда я был маленький. Он хотел меня повести обедать в какой-то кабак, сейчас уж не помню, как называется; а я заявил, что он плохо одет, и я с ним не пойду. Придурок. Отец весь как-то сжался, будто стал меньше ростом. Потом я сменил гнев на милость, и мы все-таки пошли. Он заказал все самое дорогое, а я ничего ел, отказывался. Руки у него дрожали... Как вспомню, мне не по себе, будто нож в сердце поворачивают. И всякая подобная ерунда лезет в голову, каждый день что-нибудь да вспоминается, какая-нибудь еще мелочь.

- Зачем я тебе это рассказал... Извини, Маруся, - сказал я уныло. Настроение у меня упало. - А ты как здесь оказалась? - осведомился я больше из любезности, чем из любопытства.

- Мне иногда кажется, - она улыбнулась криво, - что Москва - это какой-то отстойник для отбросов общества... Ты правильно говоришь - в большом городе так легко затеряться! Вот я и затерялась. Да так успешно, что захоти я теперь найтись - ничего не получится... Вообще-то я МГУ заканчивала, потом уехала обратно домой, потом с мужем развелись. А я тоже не захотела там оставаться, взяла да и приехала, тогда еще Москва столицей была...

- А дети у тебя есть?

- Дочь и сын. (Она не сказала, как любая из тысячи женщин: "сын и дочь".) Они то со мной живут, то с отцом. Но в основном с ним. Он богатый.

- И ты с тех самых пор и ведешь такой образ жизни, как сейчас?

- Не совсем. Сначала мне не попалось работы по специальности. Пошла в "фирму". Без денег-то жить сложно. С полгода работала.

- Как же тебя отпустили? - с живейшим интересом спросил я, припомнив душераздирающие телевизионные истории о том, как желающая "завязать" проститутка непременно оказывается в морге с изуродованным лицом.

- Глупости это, будто хозяева путан не отпускают, преследуют их, разочаровала меня Марина. - Какой смысл? Желающих на освободившуюся вакансию - что собак нерезаных. Во всяком случае, мне никто слова не сказал. Правда, я подстраховалась. У нас была хорошая крыша.

- Чем хорошая крыша отличается от плохой? - полюбопытствовал я.

- Никаких "субботников". Два парня приезжали, забирали бабки, но нашими услугами не пользовались. Один, Серега, красивый такой, вроде тебя, но покрепче, хищное лицо, а глаза... будто он не мелкий рэкетир, а какой-нибудь скрипач-вундеркинд, что ли... Мы часто разговаривали, но он ко мне не клеился. Не из брезгливости, а он вот такой был... сложный. Как решила уходить - дождалась дня, когда они приехали за выручкой. Хозяин-то ко мне хорошо относился, я его сыну экзамен по немецкому помогла сдать. Но на всякий случай... Я попросила Серегу сказать хозяину, что он меня забирает себе. Серега согласился. Мне показалось, что ему нравится эта затея. Они ведь презирают сутенеров... Он еще сказал хозяину что-то, так тот сам принес мои шмотки и вежливо попрощался, пожелал успехов... Серега отвез меня домой...

- И что? Вы поженились и жили долго и счастливо, пока он не погиб в перестрелке?

- Да, по законам жанра здесь должен последовать рассказ о большой и чистой любви, - согласилась Марина, - но все было намного прозаичнее. Я предложила ему подняться... выпить кофе. Он поблагодарил, но сказал, что должен ехать по своим бандитским делам... Обещал, что позвонит мне в ближайшие дни, и, если я буду не против, мы "сходим куда-нибудь вдвоем", как он тактично выразился. Через пару дней позвонил, но мне инстинкт самосохранения подсказал, что разумнее отказаться. Я отказалась. Знала, что больше он не позвонит. И он не позвонил. И я ему не звонила, хотя у меня был его домашний телефон, и мне иногда хотелось его увидеть. Но...

- Странно, что он не позвонил тебе еще раз, - сказал я.

- Может, замочили, - равнодушно отозвалась Марина. - Ты не думай, что это приключение оставило в моей душе неизгладимый след. Я про этого Серегу вспомнила первый или второй раз за десять лет. Просто такой разговор пошел, что хочется рассказать о себе какую-нибудь дрянь.

- Я бы не сказал, что ты рассказала такую уж дрянь. Очень романтично. Интеллигентный сутенер, храбрая маленькая женщина и благородный жулик. Прямо сюжет для романа. А дальше?

- Работу нашла. Я экономист. Несколько лет трудилась, потом осточертело Придумала другой способ себя обеспечивать. Закалка соответствующая уже была... Меня устраивает. Времени свободного вагон Никакого начальства. Пять-шесть вечеров в месяц, и все.

- Хорошие, однако, у тебя друзья, если за пять вечеров в месяц можно припеваючи жить, - сказал я. - Где ж ты все-таки их отыскиваешь? Сомневаюсь, чтоб такие душевные люди просто пачками в Интернете болтались.

- Это мое ноу-хау... Лучше расскажи мне что-нибудь про свой Владивосток! Всегда мечтала там побывать, мне казалось, что это такой романтический город... Моряки, военные...

- Красивые, здоровенные. . - согласился я. - Но чего мне здесь недостает - это воды. Окна нашей квартиры выходили прямо на океан.

- Вот, наверное, красотища-то...

Давно мне не было ни с кем так уютно и спокойно. Вообще-то я всегда дружил с женщинами. Они чуткие, тонкие создания, а большинство из них любит нас, хотя, ей-богу, никогда не мог понять за что. А Марина - именно то, что доктор прописал.

Она... знаете, когда картины, представляющие художественную ценность, нелегально провозят через границу, поверх них рисуют какую-нибудь ерунду, а потом снимают верхний слой, и через мазню постепенно проступает неподдельная красота. Так и под ее поверхностной манерой общаться угадывались теплота, и глубина, и ровный, сильный свет, который, казалось, светит только вам.

Профи высокого класса. Мягкая ирония, ненавязчивое внимание. Никого не осуждает, ничему не удивляется Проблемы рядом с ней казались надуманными, тревоги - преувеличенными. Когда она произносила какую-нибудь очередную банальность вроде "жизнь - сложная штука", создавалась полная иллюзия, будто человек говорит нечто глубоко обдуманное, идущее от сердца. Только с таким собеседником нужно держать ухо востро. Все свои реплики она произносила с одинаково серьезной, задумчивой интонацией, и было трудно понять, когда она говорит серьезно, а когда потешается над вами. До невозможности банальные, ее высказывания тем не менее постоянно обманывали партнера: ждешь сочувствия, а получаешь по лбу, настраиваешься на оплеуху, а на тебя льется мед. И постоянно присутствовал в ее речи неуловимый обертон, заставлявший посреди пустого трепа ждать каких-то откровенных, удивительных слов.

- А сейчас ты что делаешь целыми днями? - Она потянулась к кофейнику.

- Ради бога, не полную чашку, - попросил я, - если честно, вообще не люблю кофе.

- Что ж раньше молчал? Чаю? Мартини? Минералки? Может, тебе супу сварить?

Про суп было сказано таким тоном, что даже если б я умирал с голоду не посмел бы попросить. Впрочем, я сразу понял, что в этом доме не привыкли потворствовать прихотям мужских желудков: путь к нашим сердцам лежал через иные органы.

- Давай минералку, - сказал я - Чем занимаюсь? Ничем. Бездельничать, когда все кругом чем-то заняты, вроде бы неловко, но - упоительно. Свобода. Шляюсь по городу в будни с девяти до шести. В ЦДХ, или в парк, или еще куда. Не каждый день, конечно. Иногда на диване валяюсь.

- Почему ты гуляешь по городу именно с девяти до шести?

- Потому что если б я работал с девяти, в шесть уже был бы свободен на законном основании, - объяснил я. - Сам себе создаю иллюзию занятости.

- Интересный способ в хаос и безделье вносить дисциплину, - сказала Марина с пониманием. - Нам, тунеядцам, главное не распускать себя, а то затоскуешь и сопьешься. Ты, значит, вроде того англичанина, который, попав на необитаемый остров, брился каждый день, чтобы не опускаться?

- Ага. Тоже бреюсь каждый день, даже когда дома сижу, - сказал я. Странные ты вопросы задаешь! Обычно люди... я имею в виду приличные люди, другим интересуются: как я могу жить, не заботясь о будущем, и не совестно ли мне.

- Обижаешь, darling, - фыркнула она, как кошка. - Я похожа на приличного человека?! Послушай, мне очень хорошо тут с тобой болтать, но надо бы стряпней к вечеру заняться. Я ведь умею готовить, хоть и не люблю. Давай, cher ami, сходи домой, надень смокинг...

Я покорно поднялся и вышел в прихожую. Когда закрывал за собой дверь, хозяйка окликнула меня и велела выкинуть в мусоропровод пару бумажных пакетов. Не попросила, как постороннего мужика, с которым лишь накануне познакомилась, а просто сунула в руки, как мужу, брату или старинному приятелю. Уходя, я чувствовал себя пустым и легким, как воздушный шарик. Выговорился, и полегчало. Наверное, если бы рассказал правду, а не сочинял всякую ахинею, стало бы еще легче. Но и так неплохо. Надо же, какой винегрет сотворил, всех поменял ролями, перетасовал быль с небылицей. Интересно, она так же поступила? Скорей всего - да. Про детей и мужа упомянула между прочим, а о каком-то сутенере рассказала целую складную историю. Впрочем, мне это совершенно все равно. Она мне хоть какая нравится. Вообще-то я человек замкнутый, но иногда схожусь с людьми так легко, что сам себе удивляюсь. Будто знали друг друга в иной жизни.

...декабря 200... года, пятница, вечер

Всякий раз, как я пытаюсь понять ситуацию, я упираюсь в стену. Я не могу ответить ни на один из вопросов, которые себе задаю. Почему, например, наш самолет не имеет пилота?

Робер Мерль. "Мадрапур"

До семи часов я боролся с отчаянным желанием выпить и таким образом снять нервное напряжение. Но удержался. Я умею иногда удерживаться. Меня, конечно, огорчало, что я вчера напился, но было бы хуже, если б снова потянуло на кокс. Я не брал в рот спиртного уже полгода. И больше полутора лет не пил в общепринятом понимании этого слова, то бишь много, регулярно и допьяна. Кокаина же не было лет семь, но я до сих пор его боялся, боялся даже думать.

Впрочем, мне было не столько жутко, сколько любопытно, и любопытство это вызывалось в первую очередь не загадочным жульничеством, в которое я вляпался, а тем, что вечером узнаю кучу новых людей. Понимаете, я ведь живу практически отшельником. Это у меня вроде... как ее... эпитимьи. Покаяния, так сказать. Человека-то я все-таки убил. Ну да неважно. Покажите мне того, на чьей совести нет ни одной загубленной души. Нет, вру, хорохорюсь: ничего я не забыл и из депрессии не вышел доселе. Знаю только, что если я был причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив... Вроде ни слова не переврал: у меня отличная память на цитаты.

Я два раза принял ванну. Больше люблю валяться в теплой воде, нежели стоять под душем. Верный признак лентяя, сибарита и человека безнравственного. Люди высокоморальные и обладающие активной жизненной позицией всегда предпочитают душ. Начал потихоньку собираться. Подошел к зеркалу и долго таращился в него, будто ожидая увидеть внезапно поседевшие волосы или что-то подобное. Но ничего такого не было. Все тот же ежик, те же глаза, тот же высокомерный рот, тот же подбородок с ямкой. Десять лет, как я не меняюсь внешне. Наверное, где-то старится и покрывается кровью мой портрет, но мне все равно, ничего не хочу об этом знать. Шутка. Хорошие гены и здоровый образ жизни...

В двадцать минут девятого оживленная, нарядная Марина открыла мне дверь. Я отряхнулся от снега на площадке, пристроил свое пальто с оборванной вешалкой (мог пришить, да так жалостнее) и прошел в гостиную. Большой прямоугольный стол, накрытый, как в праздник, раздвинулся и занял место посреди комнаты. Бутылки разномастные: каждый пришелец расщедрился кто во что горазд. В вазах свежие цветы. На диване разместились Олег с Таней, оба в кожаных брюках, рядом в кресле - лысоватый, коренастый мужичок неопределенного возраста, с картофелеобразным носом, похожий на молодого Зюганова.

- Геннадий, - словно отзываясь на мои мысли, представился он, протягивая неожиданно маленькую, пухлую руку. "Московская" - это, наверное, его, подумал я, но оказалось, что ошибся - "его" был армянский коньяк. Никогда нельзя судить о людях по внешности.

Олег приветливо поздоровался. Таня улыбнулась мне молча, как старому знакомому. Ее ноги, обтянутые черной кожей, вновь поразили меня своей длиной. Отвести от них взгляд было почти невозможно. Назвать их "стройными" - значит ничего не сказать; то были не ноги, а произведение искусства, которому следовало бы выставляться в музеях. Они с Олегом были великолепной, породистой парой - позавидовать можно.

Почти сразу вслед за мной пришел молодой партиец Артем. Разговор оживился. Перебивая друг друга, начали рассказывать о своих злоключениях в "Перекрестке". Запахло немножко нервным весельем, как обычно бывает в предвкушении основательной пьянки в незнакомой компании, по какому бы грустному или странному поводу она ни происходила. Атмосфера располагала: хозяйка в выходных туфельках, цветы, хрусталь, серебро. У меня возникло ощущение, что народ собрался не столько обсудить проблему, сколько оторваться по полной программе. Неужто все здесь - одинокие отщепенцы, соскучившиеся по обществу, как я? Именно таких и выбирали для игры или аферы?

В воздухе уже висел табачный дым: кондиционер был из дорогих, но барахлил. Артем, пристроившийся, как и я, на стуле против дивана, не скрываясь, пялился через стол на Танины ноги. Дробно простучали шпильки Марина принесла из кухни стопку тарелок. Снова замурлыкал звонок. Шуршание в прихожей, какие-то быстрые женские переговоры, смешки, и в комнату, щурясь и отмахиваясь рукой от дыма, вошла худенькая девушка, типичная self-made-woman из провинции, дорогой костюм, хороший макияж, а личико плебейское, да еще кривоногенькая, бедняжка. Если это Лиза Переверзева, она моложе Маринки на одиннадцать лет, а выглядит старше. Как, впрочем, и Таня. Они смотрятся на свой возраст. А у Марины возраста нет.

Незнакомка действительно оказалась Лизой - дизайнером с улицы Болотной. Я уступил ей свой стул и переместился на диван, чуть подвинув Татьянины ноги. Артем, судя по его движению, собирался сделать тот же маневр, но опоздал. Он не мог не опоздать: у меня до сих пор, несмотря на все излишества, каким я предавался, сохранилась быстрота реакции. Партайгеноссе глядел с явной завистью: эти необыкновенные ноги не давали ему покоя. Таня шевельнулась, сменила позу, и ее колено тесно прижалось к моему. Вообще-то рядом сидит муж, но мне какое дело? Может, у них такие свободные отношения.

- Одного человека еще нет, - сказала Марина. - Алексея, который с тобой, Лиза, на одной улице живет. Ждать будем или...

- Или, - сказал Гена решительно. - Кто не успел, тот опоздал. Наливаем!

Налили и выпили, еще налили. Стало совсем хорошо, напряжение отпустило. Олег начал излагать свою версию про жуликов или мафиози, в цепкие лапы которых мы угодили. Артем заявил, что Олег, наверное, отродясь не видел живого жулика и тем более мафиози. Олег сказал, что видел он их живьем или не видел, не имеет значения, а вот когда у Артема отнимут квартиру, машину и дачу, тогда он вспомнит его, Олега, предостережение. Артем отвечал, что у него нет ни квартиры, ни тем более дачи, а таких глупых мошенников просто не бывает. Таня с Лизой пытались встрять со своими мнениями, но не могли переорать тех двоих. Я больше отмалчивался: все произошедшее в "Перекрестке", седой парик, Савельев, падающий на ступеньки, стало казаться нереальным. А здесь так хорошо, век бы сидел и не уходил...

- Давайте зажжем свечи, - предложила Марина.

Я видел, что она приятно возбуждена, как человек, попавший после долгого перерыва в родную стихию. В руках у нее все так и летало: тарелки, салфетки, вилки. Немного неожиданно было видеть ее такой хозяюшкой, но она, несомненно, получала удовольствие от того, что всем нравится ужин, обстановка и компания, и в спор Олега с Артемом влезать даже не пыталась. Вот и пойми этих женщин. Впрочем, настоящая гетера умеет и прикинуться скромной домохозяйкой.

Погасили электричество, и в неверном свете в углах повисли тени, похожие на скорчившихся людей, а люди стали смахивать на тени. Тени эти передвигали стаканы, пепельницы, спорили и бренчали вилками. Не успели мы выпить по четвертой... нет, пятой... впрочем, не помню, как появился последний гость, Алекс, тени побежали от него в разные стороны, и я почувствовал легкий укол в сердце - так он был хорош.

Быстрый, небрежный, стройный, растрепанные черные волосы, широкий лоб и брови вразлет. Он был темной масти, но словно излучал солнечный свет. Короткая, чуть смущенная улыбка и невероятные глаза, доверчивые и дружелюбные. Мне вспомнилась строчка из какого-то английского романа, который я читал недавно: "Такие глаза навевают мысли о морях и небесах, о дружбе, о высотах и глубинах, - и тому, на кого они смотрели, казалось, что эти глаза им очарованы". Черт, забыл автора. Склероз. Пора на пенсию. Повыше меня на полголовы, наверное. Марина рядом с ним казалась крошкой, но они гармонировали друг с другом: кошачесть движений их роднила.

На нем тоже были черные кожаные брюки. Ладно, хоть я не надел кожаных штанов, а то был бы прямо "S & M"-клуб какой-то... Хотя в чем еще прикажете ходить странными московскими зимами, когда вода, снег и грязь - все по колено. Не смотри, сказал внутренний голос, ты как зараза, от тебя людям одни несчастья...

Мебели не хватало, и мы произвели небольшую рокировку: Артему очень хотелось на диванчик, поближе к вожделенным Татьяниным ногам, и я отодвинулся в угол, давая ему место, а Алексей занял освободившийся стул рядом с Лизой. Его тут же заставили выпить штрафную. Я продолжал препирательство со своим внутренним голосом (наверное, это что-то типа совести или, точнее, ее рудиментарного огрызка), и это так поглотило меня, что я пропустил мимо ушей изрядный кусок общей дискуссии и несколько раз ответил явно невпопад, после чего послал голос к черту и стал внимательнее прислушиваться к разговору.

Основных версий происходящего выдвигалось три, и все их я вчера уже слышал. Олег и Гена настаивали на том, что мы стали жертвами оригинального жульничества, методы которого пока непонятны, но в любом случае все сведется к тому, что мы попрощаемся со своей собственностью. При этом оба утверждали, что лично у них никакой собственности отродясь не было, нет и не предвидится, что вызывало легкое недоверие остальных. Артем в очередной раз назвал их наивными людьми и заявил, что лично он ни на секунду не сомневается, что подоплека этого дела политическая или религиозная, а может быть, то и другое вместе. Поскольку он все время пихал меня локтем в бок и требовал подтверждения своим словам, то я с ним и соглашался, мне было, в сущности, все равно, не тем мои мысли были заняты.

Таня и Лиза с не меньшей убежденностью отстаивали версию телевизионного шоу. Должен признать, что в "телевизионную" версию укладывались все имеющиеся факты, так что она была самая правдоподобная. Алексей и примкнувшая к нему Марина собственных версий не предлагали, а напропалую критиковали и высмеивали все остальные, издеваясь над легковерными и простодушными товарищами. Мне стало чуточку грустно: какбыстро она с каждым находит общий язык - а казалось, что только со мной одним, что мы друзья, что я кому-то интересен...

А самое странное - Лиза и Алекс вовсе не были в нашем "Перекрестке"! Они посетили супермаркет по своему месту жительства, и там с ними разговаривал такой же гражданин в седом паричке! Причем в то самое время, когда я общался с ним на Чертановской. Жулики наши не поленились найти двух похожих мужиков и одинаково одеть - к чему такие сложности?!

Обсуждение было долгим, но доводы в пользу каждой версии оказались настолько голословны, что разговор то и дело заходил в тупик. Да и все уже изрядно напились, а это не способствует ясности мышления, четкости формулировок и убедительности аргументов. Артем с Генкой не давали никому толком слова сказать: оба они оказались из тех людей, что заглушают голоса остальных, обожают тыкать пальцем в грудь собеседника или хватать его за пуговицу, а их суждения звучат как истина в последней инстанции. Трезвой казалась только хозяйка; хотя она пила вроде бы наравне с остальными, ее голосок не потерял дикторской четкости, реплики - холодной язвительности, а движения - координации.

Началась настоящая ругань, когда встал вопрос о выборе оптимальной линии поведения. Генка предлагал немедля пойти в милицию, или еще лучше - в ФСБ. Олег считал, что все они куплены, и никто нам не поможет, тем более седой предупредил, так что если куда обратимся - сразу каюк. Артем при слове "милиция" презрительно покривился, при слове "ФСБ" таинственно улыбнулся и в конце концов сказал, что идти нужно совсем в другие инстанции, называть которые он не уполномочен, но ручается, что там все объяснят - разумеется, при условии, что за консультацией обратится проверенный человек.

Девушки заявили, что мы все идиоты, кругом видим происки врагов и нам бы только повоевать с кем-нибудь, но сами не предложили ничего особенно конструктивного. Таня сказала, что она не прочь принять участие в шоу, если, конечно, там не заставят делать что-нибудь уж очень гадкое и неприличное. Лиза объявила, что она, напротив, такими глупостями заниматься не собирается и откажется от игры, как только организаторы с нею свяжутся. Марина и Леха совсем отключились от общей беседы: он придвинул свой стул вплотную к ее креслу, и они вполголоса болтали - прислушиваясь, я обнаружил, что о нашумевшей театральной премьере.

- Хватит переливать из пустого в порожнее, - сказал наконец Олег. Вся беда в том, что у нас нет информации. Информация - мать ее, то есть мать всего, основа всего... Пока ее нет - неясно, что нужно делать и нужно ли делать вообще что-нибудь. Мы даже не знаем до сих пор, кого там вчера пришили, Савельев он или еще какой-нибудь хрен...

Начали долго и занудливо обсуждать этого несчастного Савельева. А был ли мальчик-то? Где, кого и когда убили? Марине с Генкой сказали о гибели господина Савельева еще до одиннадцати, а остальным - после. Кроме Артема и меня, воочию убийства или же его инсценировки никто не видел. Артем клялся и божился, что человека на ступеньках Сбербанка действительно расстреляли, а вот как его фамилия - черт знает. Я тоже не мог сказать, кого, собственно говоря, убили, причем был уже не так уверен, что убийство настоящее. Близко-то я не подходил, да и Артем, кстати, тоже.

Снова перерыли весь Интернет, но ничего нового про господина Савельева не обнаружили, как и про какую-либо заказуху на Чертановской улице. Включили телевизор, но оказалось, что полчаса назад ребятишки из "Народной сотни" взорвали в машине престарелого Борю Моисеева, и во всех криминальных выпусках только об этом и говорилось.

- Беспартийная молодежь - настоящая проблема, - начальственным тоном произнес Артем. - Им руководство нужно. Ничего, скоро мы их охватим и вольем в наши ряды.

- Они стареньких дедушек убивают, - невинно хлопая глазами, как кукла, сказала Марина. - Зачем вам таких злых пацанов охватывать и вливать?

- Этому дедушке-извращенцу на кладбище самое место, - ответил Артем. Партия учит: здоровая нация не должна гнушаться ничем, чтоб очистить себя от скверны.

- Ну, не Шаляпин, не Шаляпин, - с усмешкой сказала Лиза. - Глупый, толстый и безголосый старикашка. Но ежели всех взрывать, кто плохо поет никакого гексогена не напасешься. Он же безобидный.

- Мразь, - сказал Артем и сквозь зубы сплюнул в пепельницу.

Участь жирного безголосого дедушки меня нимало не тронула, и, сказать по совести, отечественной культуре была оказана немалая услуга; то, что Артем придерживается таких взглядов, было понятно сразу и естественно, но, пока он молчал, я на него не злился, а сейчас мне так ясно представилось, как костяшки моих пальцев разбиваются об эти зубы из дешевенькой керамики, что даже рука заныла. Я вызвал в своем воображении пару других картин, еще более кровожадных, но в конце концов плюнул и снова стал внимательно следить за дискуссией.

Попытались, как в порядочном детективе, разобраться, есть ли между всеми нами что-нибудь общее. Но единственным общим оказалось то, что все мы не были коренными москвичами. Марина из Пскова, Лиза из Владимира, Холодовы - екатеринбуржцы (и даже - единственные из нас - до сих пор без московской прописки), Алекс одессит, а Гена сбежал из Казахстана.

Еще все мы, кроме парочки Холодовых, были холостые, вдовые или разведенные, в общем, одинокие люди. (У Артема имелась семья, но жил он здесь один.) И раньше мы нигде не встречались и не пересекались. Общие знакомые, конечно, в конце концов выявились, но - седьмая вода на киселе. Известно же, что любой житель Земли, если копнуть, окажется связанным с президентом Шварценеггером не дальше чем через четверых человек. Или через троих? Ну-ка, попробую подсчитать: насколько я знаю, брат моей мачехи в молодости служил в одном учреждении с президентом Путлером... Работает схемка! Брат мачехи, мачеха и Путлер - всего-то три промежуточных звена и понадобилось между богоподобным Шварцем и безработным Иваном Черных. Стоп: кажется, я что-то важное в беседе упустил...

- А?! - я встрепенулся.

- Иван, - Артем нетерпеливо тряс меня за плечо, - спишь, что ли? Хоть ты скажи этим мудакам, что таких кидал не бывает, что не станут они убивать... Ты единственный тут нормальный умный мужик! Мы ж вчера говорили! Секта это, и больше ничего!

Оспаривать лестное утверждение, что я являюсь единственным нормальным мужиком среди присутствующих, да еще умным, мне не хотелось, и я послушно кивнул, одновременно с этим мысленно пожелав Артему сегодня же издохнуть. Привычку лицемерить я приобрел давно, и необходимость актерствовать меня ничуть не напрягает.

- Что без толку спорить, - произнес я вслух. - Ты же круто информированный. Знаешь ходы-выходы. Вот и поинтересуйся у своих партийных друзей, что происходит. Нам расскажешь.

- Базара нет, - сказал Артем решительно. - Выходы такие есть, я ж тебе вчера говорил. Ежели народ хочет знать - я к понедельнику проконсультируюсь.

- Народ хочет ясности, - сказал Олег. - Только ничего ты, Артем, не узнаешь. Мафия следов не оставляет. Попробуй, конечно, если заняться нечем...

- Мне всегда есть чем заняться, - оскорбился Артем, - для вас же стараюсь, чтоб вы зря головы не ломали. Меня-то им нипочем не развести. Об ваших же интересах забочусь. Да как хотите, мне-то что! Мы с этими придурками по-любому разберемся.

- Мы не сомневаемся в твоей крутизне, - сказала ехидная Маринка. Будем весьма признательны, если ты нас просветишь, когда все узнаешь.

- Ну, какая крутизна... - скромно потупился Артем. - Современный человек должен иметь источники информации... Мариш, а что, водка закончилась? Мужики, может, сходить еще за одной? Хозяйка не против? Девчонки, вам чего купить?

Олег с Таней сказали, что им пора. Правильно: если у вас нет московской прописки, после комендантского часа лучше не болтаться по городу. Хотя по опыту известно, что весь шухер спадает уже к половине первого, когда патрули укладываются спать, но чем черт не шутит. Иногда можно и ночью нарваться. Остальные были не против. "Девчонки" также встретили идею с энтузиазмом.

- - Кто со мной? - требовательно спросил Артем, опять пихая меня локтем.

Я прикинулся, что задремал. Почему за добавочной водкой всегда ходят парой, как девочки в туалет? Магазин в двух шагах, он вон какой шкаф, один бы донес. Составить Артему компанию вызвался Гена, и я с облегчением откинулся на спинку дивана. Почему-то я был рад, что добровольцем оказался не Алексей. Хотя какая мне, в сущности, разница?

Проводив Олега с Таней и добытчиков водки, Марина понесла в кухню переполненные пепельницы и грязные тарелки. Лиза увязалась за ней. Все-таки человек - удивительно стадное существо: в одиночестве не может ни за водкой сходить, ни посуду помыть. На пару минут мы с Алексом остались в комнате вдвоем. Обменялись какими-то бессодержательными фразами. Он по-прежнему излучал дружелюбие, впрочем, такое же на первый взгляд безликое, равнодушно-вежливое, как и Маринка. У них и манера разговора была общая неудивительно, что сразу спелись. Оба отпускали по любому поводу банальности и с неизменно серьезным выражением несли всякую чепуху.

Выпил я очень много, и что было после возвращения мужиков с водкой, помню смутно. Решили ждать понедельника, поверили Артему, успокоились, и все плавно перетекло в обычную вечеринку. Даже танцевали. Кажется, кто-то гладил чьи-то колени, но точно не я и не мои. В конце концов Алекс ушел с Лизой, поскольку они соседи, а Гена с Артемом, причем намереваясь продолжить пьянство. Эти последние и меня тащили с собой, особенно Артем по иронии судьбы, он проникся ко мне такой горячей симпатией, что мне даже стало неловко за свои кровожадные мысли. Мало ли какие у человека взгляды.

Все же я отказался: мне хотелось побыть одному и хоть немного подумать. Да и спиртное в меня больше не лезло: не то здоровье уже. Я и на вечеринки-то давным-давно не хожу. Даже не верится, что еще недавно у меня была так называемая "бурная молодость".

Артем долго тряс мою руку и обещал, что не позднее понедельника мы будем полностью в курсе происходящего, а я - в первую очередь. Он держит события на контроле. Я наконец отделался от него и через две минуты был у себя. Торчал на балконе, пока хмель не выветрился. Доживем до понедельника!

...декабря 200... года, суббота

"Знаю - или я, как ребенок, дал себя обмануть собственным страхам, или я в отчаянно сложном положении; если со мною приключилось последнее, то я нуждаюсь и буду нуждаться в том, чтобы сохранить всю ясность мышления".

Брем Стокер. "Дракула"

У меня почти не бывает похмелья как такового; во всяком случае, опохмелиться не тянет, и голова не болит. Что там может болеть, там же кость, как говорил незабвенный генерал Лебедь. Я только просыпаюсь в тоске и апатии; но поскольку у меня почти всегда тоска и апатия, разница небольшая. С вечера кладу возле постели какую-нибудь книжку типа "Игры в бисер" и ставлю на тумбочку кружку с водой; а едва открыв глаза, хватаю оба этих предмета и использую по назначению, не давая тоске завладеть мною слишком сильно. Так обычно проходит весь день, а к вечеру я уже в состоянии принять душ и поесть, после чего начинаю чувствовать себя обыкновенно, то есть умеренно плохо.

Сегодняшнее утро ничем не отличалось от подобных. Очнулся, выдул стакан минералки, повернулся на бок и раскрыл "Маятник Фуко". Но глаза мои бессмысленно бегали поверх строк. Что-то вчера было приятное... Нет, глупости это. Есть люди, которые губят все, к чему ни прикоснутся, и я один из них. Мир стал иным, потому что в него пришли Вы, созданный из слоновой кости и золота. Ну-ну. А вот пришел я, созданный хрен знает из чего, и все разрушил. Один умный человек втолковывал мне, что если браться за любое дело с предчувствием неминуемого краха, зла и вселенской катастрофы, то как бы ты ни старался сделать что-либо конструктивное, все равно ничего не выйдет. Нужно изменить себя и свое отношение к жизни. Но как? Впрочем, наутро после пьянства всех тянет заниматься самобичеванием.

Было еще что-то хорошее... Как же, как же, Маринка... Классная девка, хотя очень уж любит демонстрировать свое умственное и моральное превосходство. В клиентах у нее, наверное, одни мазохисты. Держу пари: ее любимая поза - "наездница". Впрочем, с ней по-другому было бы жестоко: любой мужчина средней упитанности ее просто раздавит, размажет по кровати. Но обычно мужики о таких вещах не задумываются: верхи равнодушны к проблемам низов как в политике с экономикой, так и в сексе. Зато как они извиваются и хнычут, эти верхи, попав вниз! (Не знаю, о чем вы подумали, а я имел в виду революцию.)

Именно потому, что она любит первенствовать, я вчера перед ней разрисовал себя в таких унизительных и душераздирающе-жалостных красках: как говорится, ей приятно, а нам все равно. Леха это тоже понял: глядел на нее снизу вверх и хлопал глазами, как первокурсник. Очень уж удачно они столковались для людей, видящих друг друга первый раз в жизни. Ладно, ерунда. Я потянулся с наслаждением, отпил выдохшейся минералки из кружки, перевернулся на живот, подпер кулаком голову, чтоб не падала на подушку, и заставил себя читать. Было почти три часа, когда затрезвонил телефон. Почему-то он валялся на полу. Я попытался схватить его, не вылезая из постели, и только чудом не свернул себе шею.

- Иван, ты сейчас один? - спросил Олег. Голос у него был немного странный.

- Ну, один, один, - сказал я, стараясь скрыть раздражение, - а что случилось?

- Можно собраться у тебя? Только без баб. Понимаешь, у меня Танька дома, у Лехи жилплощадь не позволяет, Геныч тоже с соседями живет. Тут такие дела хреновые творятся...

С неохотой я сполз со своего дивана и, проклиная всех на свете, побрел в душ. Только-только человек ушел с головой в интеллектуальное чтение, как его опять во что-то втягивают. Какие такие плохие новости, я даже и не подумал. Не стану врать, будто перспектива увидеть Алекса меня совсем не порадовала. Но остальных вчерашних собутыльников, Артема этого... Он что, уже узнал чего-нибудь, или так, спьяну похвалялся? Еще ведь не понедельник!

Минут через сорок в дверь позвонили. Я открыл. Они стояли на пороге. Трое. Артема не было. Олег с Генычем возбужденные, красные и сердитые. С утра, значит, опять пили. Леха трезвый, свежий, ясный, но вчерашняя ослепительная улыбка что-то потухла.

- Стаканы давай, - потребовал Олег, извлекая из-за пазухи "Смирнова".

Я принес из кухни четыре стакана и табуретку - ту из двух, которая меньше шаталась. Олег плюхнулся на диван. Алекс расположился поперек кресла, привалившись спиной к одной ручке и перекинув ноги через другую. Гена стоял у окна и осторожно, боком, выглядывал из-за шторы на улицу.

- Вы что, хвоста привести боялись? - удивился я. - Что вообще случилось?

- Артем помер, - сказал Гена, поворачиваясь к нам.

В детстве мое воображение пленяли персонажи, реагирующие на плохие новости с "нечеловеческим хладнокровием", которые "бровью не вели", в чьих лицах "ни один мускул не дрогнет". Помню, упражнялся перед зеркалом, отрабатывая нужную степень равнодушия, так что это вошло в привычку. А может, мне просто хотелось щегольнуть перед Лехой своей невозмутимостью. Ну, пижон, пижон, что делать. Поэтому я сказал:

- Любопытно... Можно немного поподробнее?

Алекс взглянул на меня, как будто сдерживая понимающую улыбку. Олег одним духом выпил свою водку. Гена с раздражением повторил:

- Замочили его, вот какие подробности.

- И Савельева тоже, - добавил Леха почти весело. Казалось, ситуация его возбуждает не без приятности, и он сейчас тоже скажет "Любопытно..."

Опустошая стакан за стаканом, Гена поведал следующее. Вчера вечером он и Артем, как известно, ушли вместе, и у них возникло желание продолжить дискуссию в каком-нибудь баре. Прописка у них в полном порядке, да у Артема партбилет, так что можно было куролесить всю ночь без особых опасений. Когда они переходили Чертановскую в двух трамвайных остановках от моего дома, Артем попал под машину и через несколько минут скончался. "Восьмерка" с тонированными стеклами не остановилась. Номер Гена, естественно, не запомнил, да и цвет тоже. Какой-то темный. Не до цвета было, сами понимаете.

Я слушал, не забывая удерживать на лице невозмутимое выражение, но голоса их доносились как сквозь вату. Короткая вспышка злобы... Рука, занывшая в предвкушении удара... Потом кровавая картинка, нарисовавшаяся в моем воображении: высокая фигура, прошитая очередью, оседает на ступеньки, но это не незнакомый мне Савельев, а Артем в своем белом свитере. Но это же была просто глупость! Каждому из нас случается желать своему ближнему "чтоб тебя черти взяли", "чтоб ты сдох" и прочее, иной раз по нескольку раз на дню. И ничего...

А два года назад во Владике - тоже ничего? Простое совпадение? Да, он надоедал мне, подкарауливал, таскался ко мне на работу, выяснял отношения. Жалко, конечно, было, но разве можно человека так доставать. Прекрасно помню ту мгновенную вспышку злобы и ненависти, когда я пожелал ему... не вслух, всего лишь представил... Помню свои ощущения на следующее утро, как узнал, что он повесился, сначала облегчение пополам с ужасом, потом осталась одна глухая тоска. Конечно, это не был проходной эпизод, иначе бы я не уехал из Владика и не психовал до сих пор. Оставил он свое селенье, где окровавленная тень ему являлась каждый день... Какого черта он не мог принимать меня таким, какой я есть? Другие же не вешались!

Другие не вешались - насколько мне известно. Но все ли мне известно? Разве я интересовался, куда они потом девались, когда надоедали мне? Что-то не припомню.

Куда это меня занесло? Артем? Какая глупая мысль. Тут никакой вспышки ненависти не было, обычное раздражение, пустяк. Мало ли на кого разозлишься из-за ерунды. Не надо распускать свое воображение, оно и так больное.

- ...чуть не всю ночь там проторчал, - говорил Гена. - Пока менты, потом больница...

- Ты им рассказал? - спросил я. - Ментам? Про наш список?

- Что я, полный кретин?! - возмутился Гена. - Что б они подумали? Пьяный в дым мужик, какие-то дикие бредни сочиняет. Еще решили бы, что это я его толкнул!

Тут я вспомнил про Савельева:

- Мужики, когда в Савельева этого стреляли, тоже "восьмерка" была, синяя, окна тонированные. На вид новая, года два. Номер я тоже не запомнил. А с ним-то что, с Савельевым?

- На, читай! - Олег достал из кармана штанов и сунул мне под нос мятый - перемятый "МК". - Купил утром. И вижу! Да нет, ты не туда глядишь...

Маленькая заметка в боковом столбце была отчеркнута красным маркером. "Разборки в Чертаново". Я пробежал ее глазами.

- Ну-ну, - сказал я. - Значит, не инсценировка?

- Да какая инсценировка! - завопил Гена. - Артем-то ку-ку! Прямо на глазах! Что я, слепой? Этот козел нарочно, я видел! Там и машин-то не было на дороге. Он стоял у обочины и вдруг поехал! Я не такой пьяный был, чтобы спутать! Артем вообще ни в одном глазу! То есть глазом не успел моргнуть. И увернуться не успел! Тот как рванет с места! Не знаю, как я-то живой остался! Да я сначала-то не допер, я подумал, ну, случилось, надо в "скорую" звонить, и все такое. Я уж потом, когда меня допрашивали, вспомнил, что машина стояла, а не ехала. Ну, и про все наши вчерашние разговоры сразу вспомнил. Вот тогда-то я струхнул! Только и думал, как ноги унести. Смотрю на ментов, на санитаров, а сам думаю: а вдруг они?! Они везде ведь могут быть!

- Да кто они-то?

- Братки эти! - Гена посмотрел на меня с укоризной. - А может, правда сектанты. Он же хотел пойти куда-то рассказать... А вы еще говорите: шоу. Какое там, на хрен, шоу!

- А никто и не говорит про шоу. Бабы так думают - пусть пока думают, сказал Олег. - Пугать их не стоит. Но делать-то теперь что будем?

- Валить отсюда надо! - выкрикнул Гена. - Валить! Куда глаза глядят!

- То есть ты уже в контору не собираешься? - уточнил я.

- Пошли они... - сказал Гена. - Тот седой ведь предупреждал, помните? А это второе предупреждение, чтоб не рыпались.

- Откуда ж "они" узнали, что Артем собрался куда-то идти рассказывать? Из нас же кто-то сообщил, что ли?

- Глупости, - сказал Олег. - Никто ничего не сообщил, да он и не сегодня еще собирался. Потом, он просто трепался, никакой он не крутой, никто б его и слушать не стал. Сектанты, надо ж такую чушь придумать. Эти кидалы просто запугивают, чтоб не сопротивлялись и все отдали.

- Что "все"? - спросил я. - Например, моя халупа серьезным людям даром не нужна.

- У меня комната в коммуналке, - вздохнул Гена, с сожалением глядя на опустевшую бутылку. - И бог с ней. Уж лучше без комнаты, чем без башки.

- Может, мы все наследство получили, - высказал предположение Олег. Или не кто-нибудь, а все мы. Но еще не знаем об этом.

- Все?! Сразу?! И в одном районе живем?

- Пусть один, - уступил Олег. - А других включили в список и убивают, чтоб его запугать.

- Ты, похоже, все-таки смотришь телевизор!

Алекс все время молчал, болтая ногой и барабаня пальцами по ручке кресла. Почему мне сначала показалось, что у него глаза синие? Просто была какая-то ассоциация с морем. Они, оказывается, на самом деле карие, с отчетливо видными на свету черными крапинками вокруг зрачков, а в тени особенного, вишневого оттенка.

- ...в наше время за сто рублей замочат...

- ...ГАИ, что оно может...

Никому этого бедолагу Артема не жалко, да и чего жалеть постороннего человека, даже притворяться не стоит. Десять негритят... То есть восемь негритят. То есть уже семь! Какие мы все... вторичные. Слова, мысли, ассоциации - из фильмов, из игр, из книжек. В литературе это называется постмодернизмом, а в жизни как?

- Не знаю, купленные менты или не купленные, - мрачно сказал Гена, - а только я отсюда свалить хочу. Попрошу отпуск за свой счет и уеду. К родственникам. И вам советую.

- Мне не верится в мошенничество, - наконец вмешался Леха. - Логики вообще никакой. Для чего кидалам так сложно действовать, с такими сумасшедшими заморочками? Они люди рациональные. А вот у тех, кто на телевидении работает, в самом деле мышление вывихнутое и фантазия необузданная. Помнишь, Олег, девчонки говорили про инсценировку: пожалуй, я с ними соглашусь. Для реальности слишком много крови. Надуманно уж очень.

- Да он мертвый был, я что, слепой?! - воскликнул Гена.

- Савельев тоже вроде был мертвый, - сказал я, - но кто его знает? Я не врач. И ты не врач. Откуда тебе знать, умер он или не умер? Тем более если все подстроено. И менты могли быть ненастоящие, и санитары. А уж заметку про Савельева в газете поместить - плевое дело. Олег, ты сам говорил, что убийство Савельева инсценировали.

- Но Артема-то сбили по-настоящему! - Гена взвыл от досады, что ему не верят. - Я не такой пьяный был! Удар! Его аж подбросило! Голова как стукнется! Будто арбуз!

Алекс перестал барабанить пальцами по ручке кресла и сказал:

- Возможно, он был подсадкой, актером. Каскадер какой-нибудь Не могло его так сильно ударить, если ты говоришь, что машина рванула с места. Пока разгонишься...

- Кровищи-то было! - не сдавался Гена.

- Ну и что? Для съемок используют краску или томатный сок. Артем сейчас сидит, чай пьет и над нами смеется. Я по работе с телевизионщиками малость общаюсь, им это устроить - пара пустяков, и не так уж дорого.

- Леха, - сказал Олег устало, - я что-то не пойму твоего веселья. Людей мочат по списку. Одного за другим. За три дня уже двоих. Что они на самом деле не померли - это гипотеза, ничем не подкрепленная. Серьезней надо быть!

- Хорошо, - сказал Алекс. - Давайте про шоу пока забудем. Допустим, мафия. Тогда валяй, объясни все понятно и внятно.

- ... мать, - выругался Гена - Ну что тебе еще объяснить?! - Грохнут нас!

- Объясни, зачем нам в "Перекрестке" мозги компостировали. Ладно, один или там двое из нашего списка получили наследство и ничего про это не знают, а все остальные предназначены в жертву для их устрашения. Тогда зачем этим остальным-то сообщать, что они внесены в какой-то список? Убивали бы без предупреждения, а тому, для кого все устроено, потом показывали. А раз всех предупредили - значит, у всех должны что-то потребовать. Мол, если вы не сделаете то-то и то-то, вас грохнут. Ну и? Ничего ведь не просят, не звонят.

- Да, нелогично, - признал Олег.

- Очень логично будет в гробу лежать в белых тапочках, - проворчал Гена.

- Слушайте, - вновь вскинулся Олег, - а если не наследство и вообще не бабки, а просто Артем с этим Савельевым сами были при каких-то делах, их и убрали? Наркотики, например. Или общак увели. Савельева первым замочили Артему предупреждение. Не внял - прощай, друг. И он это прекрасно понимал, а перед нами просто для отвода глаз толковал о сектах.

- Опять за рыбу деньги . Остальных-то зачем стращать?

- Чтоб следствие запутать. Мафия считает, что мы пойдем и заявим, расскажем всю эту лажу про одинаковых мужиков в париках, и никто нам не поверит.

- Эта версия тоже не выдерживает критики, - возразил я. - Мафия никогда не станет действовать такими заумными, дурацкими, ни на что не похожими способами.

- Да, братва, наверное, не станет, - согласился Олег. - А вот религиозные фанатики могут.

- Фанатики бы ритуально мочили, - заметил Алекс.- Уши бы отрезали, магические знаки рисовали. Игра это, не напрягайтесь. Кино и телевидение великая сила. Когда снимали "Сибирского цирюльника" - звезды кремлевские гасили. Взрыв в последней "Большой погоне" помните? А тут - подумаешь, парочку каскадеров краской обрызгать! Пустяки!

- Хорошенькие пустяки! - сказал Гена. - Десять лет назад бы за такое...

- Десять лет назад многого не было, что теперь есть. Брачные ночи не транслировали по телевизору и баллы за технику не ставили...

- Жуть, что творится! - резюмировал Гена. - Мужики, водка кончилась. Говорил, надо было две взять! Иван, у тебя вроде тут магазин у подъезда? Только я один не пойду. Боязно.

Алекс не пошевелился. Олег поднялся с дивана. Как бывший алкаш со стажем, я хорошо видел, что ему хочется выпить даже больше, чем Гене, но он не посмел предложить это первым - стеснялся. Я проводил мужиков до двери, выглянул на лестницу:

- Лифт не ждите, все равно не приедет. И дорогую не берите, все равно паленая.

- Ну и гадюшник же у тебя в подъезде, - брезгливо поморщился Олег. Гарлем какой-то...

Я вернулся в комнату. На мгновение у меня возникла идиотская мысль: рассказать Лехе, как я вчера пожелал Артему сдохнуть. Нет, глупо. Во-первых, я и сам не верю. Тем более никто другой не поверит. Потом, как я объясню, за что именно на мужика обозлился? Леха-то, пожалуй, не из моей оперы.

Бытует мнение, что мы всегда чувствуем своих с первого взгляда. Это не так, во всяком случае, в наше время и в нашей стране. Если человек умеет хорошо владеть собой - черта с два его раскусишь. Меня за всю жизнь никто не просчитал, если я сам этого не хотел. Научился прикидываться в армии, а потом привык. Так даже интереснее. Приятно дурачить людей.

Леха попросил разрешения посмотреть книги. Артем бы решил, что просьба высказана чрезмерно вежливо для "нормального мужика", и ошибся бы: это говорит лишь о хорошем воспитании. Лично я в подобных ситуациях вообще не спрашиваю разрешений, а лезу самоволкой в книжные шкафы и даже холодильники. Если я и был когда-то хорошо воспитан, то давно успел об этом забыть. Я подошел к окну и выглянул на улицу. Люди вереницей семенят к лесу, суббота, честный народ отдыхает. Лыжники, мать их... Завидно. На пруду мальчишки играют в хоккей. И в хокеей - хочу! И в тир, давно не был. Черт, о чем я думаю? Это я Артема убрал... Останется один... Седой смахивал на Оззи Осборна в его худшие дни... Сам поймешь, что нужно для этого делать... Какая чушь в башку лезет!

- Что-то долго их нет, - сказал я. - Вообще ни к чему это. Опять напиваться...

- Закусывай, - рассеянно уронил Леха и изрек по своему обыкновению прописную банальность: - Все знают, что последняя бутылка лишняя, но никто не знает, которая бутылка последняя. ...Послушай, Иван, - он вдруг оживился, - ты на самом-то деле что думаешь о нашей истории? Не пойму я тебя.

А я - тебя... Я и себя-то не пойму. Мысли мелькают, мельтешат, путаются. Все кажется: чуть-чуть отдохну, сосредоточусь, и во всем разберусь. А лучше пускай все само рассосется...

- Не знаю, - ответил я. - Версии про кидал, братву и религиозных фанатиков отвергаю: слишком сложно. Телевидение так телевидение. Ты же говоришь, они могут такое устроить.

- В принципе могут, - задумчиво произнес он, - я, правда, в основном с рекламщиками общаюсь. Но все-таки странно, даже для наших шоу-криэйторов странно. Иван, а тебе не приходят в голову какие-то более... скажем так, более метафизические объяснения?

- Паранормальные, что ли? - усмехнулся я. - Тренькнул дверной звонок, - Леха, - сказал я быстро, - давай пока про это не будем. Народ и так напуганный. Потом перетрем, ладно?

- Обязательно, - сказал он. - Я еще вчера хотел...

Конструктивной наша дискуссия так и не стала. Сделать то, ради чего собрались, то есть выработать стратегию-тактику, не получилось. Геныч соглашался то с одним, то с другим; то заявлял, что он немедленно уедет, как только получит отпуск, то возвращался к своей прежней идее пойти к ментам. Олег был непоколебим в своем толковании происходящего как коммерческой аферы. Алекс, сделав серьезную рожу, рассказывал жуткие истории о происшествиях, случающихся во время интерактивных шоу, и убеждал, что с телевизионщиков станется и не такое. Я избрал прежнюю тактику и соглашался с ним, как вчера с Артемом - так, лишь бы говорить что-нибудь, когда ко мне обращались. А сам думал о другом. Не мог я никому сказать правду! Да и какую, собственно, правду? Что я убил Артема?

Во-первых, я сам в это не верил. Существует такое прелестное выражение "у меня есть точка зрения, но я с ней не согласен"; в данной ситуации оно великолепно отражало состояние моих мыслей. Во-вторых, меня бы просто подняли на смех. В-третьих, даже если принять за аксиому, что Артем помер из-за меня, это все равно ничего не объясняло.

- ...своими глазами же видел...

- ...когда девка в "Последнем мертвеце" утопилась...

Чисто гипотетически можно, конечно, предположить, что эта афера, или это шоу - само по себе, а моя способность уничтожать людей - сама по себе. Но ведь это все равно что складывать километры с килограммами. Нет уж: либо случайное совпадение заставило меня навоображать чепухи, либо я действительно стал причиной смерти Артема, и тогда вся ситуация находится за рамками моих представлений о реальности.

Известно, что у всех людей мозги устроены по-разному. Лично мне легче поверить в сверхъестественное, чем в нелогичное. Поэтому идеи насчет жуликов, религиозных фанатиков или партийных экстремистов, равно как эксперименты военного ведомства, происки ФСБ и ЦРУ, я отмел напрочь. Отбросьте все невозможное, и оставшееся, как бы оно ни было невероятно, окажется истиной. Только вот как узнать, что возможное, а что невозможное?

Нет, конечно же, игра. Я слышал краем уха, что недавно в "Большой погоне" насмерть застрелили кого-то из игроков, правда, нечаянно. Люди за бабки на все согласны. Каждая новая игра должна шокировать, а без этого ее и смотреть не станут, уж больно их много развелось. Как только организаторы на нас выйдут, пошлю их далеко. Все же как странно, только пожелал человеку сдохнуть, и двух часов не прошло... Как и тогда, во Владике... очень, очень быстро...

- Кто дольше всех продержится и не станет совершать неадекватных поступков - тот и выиграл, - разглагольствовал Леха, с преувеличенной серьезностью тараща свои вишневые глаза. - Геныч, сбежишь из Москвы - приз тогда уж точно не получишь!

- Ерунда, - Олег повертел в пальцах очередную опустевшую пустую пачку "Мальборо". - Телевидение, говоришь? По-твоему, всех ментов в городе предупредили? Вот вам списочек граждан, так если они обратятся, не слушайте их, это мы в игру играем? Во все больницы позвонили, да? Во все психушки?

- Но ты же допускаешь возможность инсценировки, если речь идет о мафии?

- Так то мафия!

- А телевидение чем лучше?

Допустим, происходит нечто паранормальное, или, как Алекс говорит, метафизическое. Но что именно? Вот тут мои мысли упирались в стенку. Не могу дальше думать. Может, боюсь. Может, мозгов не хватает. Пить столько не надо, вот что.

- ... полный отстой, - сказал Леха. - Мужики, мне надо идти. Геныч, так что? Уезжаешь? Или сдаваться идешь? Гена посмотрел на него с сомнением.

- Не знаю. Не решил еще, - сказал он угрюмо. - Подождем до понедельника.

- Хорошо посидели, - сказал я и посмотрел на часы: восемь пятнадцать. Мы допили остатки водки и поднялись. Олег, разминая затекшие ноги, вздохнул:

- Ничего не решили. Что делать? Кто виноват?

- Дорогу осторожно переходите, - посоветовал я.

- А ты не пропадай, звони в случае чего! И вообще, мужики, надо чаще встречаться, - сказал Гена, слегка покачиваясь.

Его развезло. Он был славный дядя, я его жалел. Он расчувствовался. Обнял меня и похлопал по спине. Почему-то я всегда пользуюсь симпатией самых что ни на есть натуральнейших натуралов. Наверное, удачно мимикрирую. Я вспомнил вчерашнее задушевное прощание с Артемом и невольно передернулся.

- Пока, - небрежно кивнул Алекс, не вынимая рук из карманов куртки. А ведь он никогда руки не подает. Ни при встрече, ни на прощание. Ну-ну... Дверь захлопнулась. Я остался один. Только я и мои черные мысли.

Я взял три стакана и унес в мойку. Из кухонного шкафа достал заначенную бутылку дешевого коньяка, вернулся в комнату и налил в свой стакан. Вот так всегда: не пьешь-не пьешь, потом случается какая-нибудь хреновина, и уже не можешь остановиться... Все-таки я алкаш. Нет, просто слабовольный человек. Теперь буду потихоньку глушить коньяк, пока не усну Кто ж завязывает с вечера? С утра - это святое. И всегда с завтрашнего.

Я поставил "Сплин". Он соответствовал моему душевному состоянию. Мэрлин Мэнсон соответствовал бы еще больше, но диск у меня замылили. А из Сети качать - никакого графика не напасешься, нелегальные провайдеры дорогие, а на легального я, как тунеядец, не имею разрешения.

Позвонить Маринке? Олег не хочет пугать свою жену - это его дело. Но Марина не из тех, кто легко пугается. Да и Лиза, пожалуй, тоже. Какая надобность от них таиться? С рациональной точки зрения - ни малейшей. Но: опасность - не для баб! Серьезные разговоры - не для баб!

Почему мы так любим тайны, сборища, "мужские секреты", закрытые для женщин клубы? Армейское братство, флотские порядки, футбольные объятия... Мужики сбегают от нежно любимых жен и подруг, чтобы провести пьяный вечер в мужской компании. Мужчин все время тянет друг к другу. Поэтому они особенно бесятся, когда их подозревают в гомосексуальности. Один мой знакомый утверждал, что стоит "распоряжением сверху" объявить, что мужчине запрещается жениться на женщине, как все мужики с облегчением побросают жен и радостно кинутся друг другу на шею. Бедняга выдавал желаемое за действительное. Кто ж тогда станет на всех этих бесхозных мужиков стирать и готовить?! Пару деньков покантуются вместе, водки попьют, на рыбалку сходят, и убегут обратно к бабам.

Хотя у нас... Если президенту вдруг вздумается сказать: мол, граждане, для укрепления державы хорошо бы всем патриотам поменять ориентацию сменили бы. "Единая" так в один день поменяет. Черт, опять про Артема вспомнил. А я не хочу про него вспоминать. Я не при чем. Я ничего не сделал. Я не виноват. О чем бишь я думал? О мужчинах и женщинах?

Мужики давно решили, что женщина - существо ущербной расы; интересно, что женщины сами это принимают и поддерживают. "Мужественная женщина" звучит похвалой, а "женственный мужчина" - ругательством. Баба - президент или космонавт вызывает восхищение у либералов (низшее существо СУМЕЛО прибиться к высшим) и ненависть у консерваторов, причем консерваторов обоего пола (низшее существо ПОСМЕЛО примазаться к высшим!), а мужчина-парикмахер - насмешку у тех и других. Девчонка спокойно признается, что предпочла бы родиться мальчиком, а если парень заявит, что хотел бы родиться девкой - сочтут психом, и ведь сами же девки сочтут - значит, понимают свою ущербность. Разница между нами и натуралами лишь в том, что последние этими низшими, неполноценными существами пользуются, то есть загрязняют себя, а мы - нет.

Марина бы убила меня за такие слова: феминистку невооруженным глазом видать. С ее точки зрения все наоборот: мужчины - недочеловеки, питекантропы. По политическим убеждениям я и сам феминист: на следующих выборах (если будут) намереваюсь голосовать (если доживу) за Хакамаду (если доживет). Я уж и со счету сбился, сколько раз отдавал ей свой бесполезный голос; но что такое вся моя жизнь, как не цепь бесполезных действий?

Не стану я ей звонить... сегодня. Черт, забыл, что это не водка, хлопнул сразу полстакана. ...Скоро рассвет, выхода нет, ключ поверни, и полетели... нужно вписать в чью-то тетрадь кровью, как в метрополитене... выхода нет... Какой там рассвет, еще даже не вечер.

Я сел на подоконник, поставил пепельницу на колени. Дрожащие, летящие над дорогой синие, белые, оранжевые огни; справа - ажурные соты желтых и голубых квадратных огоньков, это окна дома-близнеца; и вдруг по берегу пруда медленно проплывают один за другим два ослепительно алых огня машину не видно, огни едут сами по себе. Диск кончился. "Энигму" поставить? А может, сразу похоронный марш? Почему я так боюсь думать о главном? Ни хрена не боюсь, просто не думается. Скоро рассвет, выхода нет. Как он выразился? "Метафизическое" объяснение? Кто прикончил Артема? Вы и убили-с, говорит Порфирий. Или это Смердяков говорит? Я не буду думать об этом сегодня, я подумаю об этом завтра. Опять целый день не жрамши - так и загнуться можно. Но нет аппетита. Ладно. Коньяк, он достаточно калорийный. Невкусный, дешевый, так можно еще стакан залпом, чего уж там.

А все-таки что Алекс имел в виду под метафизикой? Мы ведь условились, что надо переговорить отдельно. Так что у меня будет предлог позвонить, если сам не объявится.

Объявится, никуда не денется. Я всегда получаю что хочу. Только лучше бы не надо. Если я причиною чужих несчастий... О чем, блин, я опять думаю? Кто про что, а вшивый про баню... А, мать вашу, все окурки рассыпались. Не стоит так резко вставать. Но кто за меня диск поменяет, если не вставать? Нет, не дождетесь смерти моей... я встану, только осторожно, аккуратно. Я задел локтем стопку дисков - они с мягким стуком разлетелись по ковру. Ладно, вот только еще одну налью - последнюю (она же лишняя.)

...декабря 200... года, воскресенье

" - Кто это - они? - рассеянно спросил Вечеровский.

- Пришельцы, - сказал я.

- А-а, - сказал Вечеровский. - Понимаю. Действительно, никто еще не додумался, что они будут похожи на милиционера с аберрациями поведения".

Аркадий и Борис Стругацкие. "За миллиард лет до конца света"

Ночью ко мне пришел седой из "Перекрестка" и сказал, что можно спастись, если я получу справку из ЖЭУ. Только надо встать в полшестого, чтобы занять очередь. А будильника у меня нет. Седой обещал, что покараулит в кресле, и я чуть не прослезился от благодарности Седой снял парик. Все будет хорошо, сказал он. Рука с когтями потянулась к горлу...

Было ровно полшестого. Разумеется, в комнате никого. Громко играла музыка. Как это я не выключил с вечера радио, да еще ухитрился заснуть под него? На тумбочке лежал пакетик с кокаином. Меня охватила тоска. Я сделал усилие, чтобы поднять голову с подушки, но она была тяжелая, как камень. Черт, и на ковре, везде рассыпан кокс.

Глубокая ночь, а вовсе не полшестого. Никакого кокаина нет. Радио молчит. Слава богу, это опять был сон. Сон во сне, так бывает. Я почувствовал, как по ногам потянуло холодом, и обнаружил, что одеяло свалилось. Встал, чтобы поднять его, и холодом повеяло еще сильнее. Мое сердце оборвалось от ужаса: входная дверь была открыта, кровь растеклась...

Из цепочки мнимых пробуждений меня вырвал постоянный спаситель телефонный звонок. Марина Юрьевна интересовалась, один ли я.

- Почему все подозревают, что я не один? С кем я, по-твоему, должен быть?

- Говорят, у вас вчера было совещание, - сказала она вкрадчиво.

- Правильно ли я понял, что ты приглашаешь меня поделиться информацией? Кстати, кто говорит о совещании?

- Короче, приходи ко мне сейчас...

Голова абсолютно не болела. А когда провалялся полчаса в ванне, почистил зубы и побрился - совсем человеком стал. Даже нашел в себе силы прибрать вчерашний бардак. И потопал. Кто ходит в гости по утрам...

Хозяйка принесла чай, лимон на блюдечке и пачку магазинного печенья. Я уселся по-турецки на диван и взял в руки пульт. На МТУ показывали двадцатку самых-самых. Надоедливая "Вагина" с их ударным хитом "Fuck off" сьехала с первой позиции сразу на четвертую. Возглавил парад "Дракула" с ремиксом на "Doppelganger'а": иногда хороший вкус побеждает. Впрочем, это наверняка ненадолго. Я переключил на другой музыкальный канал: показывали концерт "Кино" черт знает какой давности.

- Тебе никогда не казалось странным, - задумчиво сказала Марина, - что по телевизору мертвые люди вперемешку с живыми улыбаются, поют, разговаривают?

- Они не мертвые, - сказал я. - Они вечно молодые... Так кто ж такой ренегат? Кто тебе рассказал про вчерашний мальчишник? Леха?

- Он самый. Скоро придет. И тебя, между прочим, попросил позвать. Чего-то вы с ним якобы вчера не закончили - разговора какого-то.

- Мы с ним еще и не начинали, - усмехнулся я. - Так он тебе все растрепал? Про Артема?

- Откуда я могу знать, все или не все? Слушай, Ванечка... можно тебя спросить... одну неприятную вещь... но очень хочется...

- Валяй, - сказал я. Почему-то возникла бредовая мысль, что она сейчас спросит: "Ты Артема убил?" Нет, не так: "Вы убили-с?"

- Ты ведь, Ванька, совсем не такой безобидный одуванчик, каким прикидываешься. И не надо так хлопать своими роскошными ресницами, пожалуйста. Гляжу на тебя и думаю: жалостные истории, которые ты мне на днях рассказывал - липа... Скажи, ведь наврал? Все было примерно так, но совсем наоборот? Не был ведь ты несчастною жертвой?

- Как ты догадалась?

- Мой бывший муж - психоаналитик.

- Вот как, - сказал я.

- Вот так. Никакой авиакатастрофы не было? И отец твой жив - здоров?

- Семь лет как умер. Инфаркт.

- То есть никакого отношения к твоему побегу с исторической родины это не имеет?

- Ни малейшего.

- И никаких братков-жуликов не было?

- Не было, - сказал я с некоторым раздражением. - То есть знакомые такие у меня имелись, но совсем не тогда и совершенно в другом контексте. Откуда ты такая умная взялась?

- А было... что же было? Полагаю, два человека, из которых один разлюбил, а второй не мог его оставить в покое - это было. И смерть какая-то была. А поскольку родители не при чем, а ты передо мной живой и здоровый... Дориан Грей из деревниГадюкино...

Я невольно усмехнулся:

- Ну и язычок же у тебя...

- ...следовательно, умер тот, другой.. а ты в своей печальной повести просто поменял роли. Так что с ним случилось?

- Повесился, - пробормотал я. - Теперь откажешь мне от дома?

- Да что ты! - опешила Марина. - Какое мое дело?! Потом, знаешь, в любви так сложно разобрать, кто жертва, а кто палач... Только я одного не пойму: ты ведь на самом деле до сих пор в депрессии пребываешь, это видно. Почему? Мало ли кто вешается из-за нас? Насильно мил не будешь. Это дело житейское. Отчего ты так убиваешься?

Ничего она не поняла, подумал я с облегчением. Насквозь меня - не видит. Просто логика-психология. Ох уж эти умные дамы.

- Ты будешь смеяться, но совесть мучает, - сказал я.

- Совесть? Ну-ну, - она бросила на меня скептический взгляд. - А мачеха-то хоть в Ленинбурге у тебя была?

- Отцова жена? Почему была? Она и сейчас есть.

- О, слава аллаху, хоть что-то есть. А до полусмерти тебя, конечно, никогда не били?

- Представь себе - били. Только совсем по другому поводу, - сказал я почти машинально: меня, как током, ударило еще одно забытое, запрятанное воспоминание.

Как мог я об том случае не подумать? А ведь мое подсознание само приплело это к клубку выдумок! Тогда, на четвертом курсе, староста (мой тогдашний приятель) болел, не то прогуливал, и я за него получил стипендию на всю группу, а был уже вечер, после пятой пары, и пришлось мне с деньгами домой тащиться. Кто-то выследил. Что вы хотите, у нас в универе такие штучки тогда были не редкость, да и сейчас, думаю, тоже случаются.

Их было не то четверо. Уж очень мне не хотелось отдавать дипломат, я представлял, какими это грозит проблемами, и дрался - ну если не как лев, то по крайней мере как очень рассерженная кошка. Одного узнал в лицо видел часто в дискотеке. Потом, в больнице, так живо, ярко представил себе это лицо разрезанным колесом трамвая... Когда выписался - случайно узнал, что на него, в свою очередь, напали какие-то типы и забили до смерти, как раз на следующий день после того инцидента со мной... Его - до смерти, а мне повезло больше, все косточки срослись, даже шрама ни малейшего не осталось. И я совсем забыл.

Значит, не два случая, а три! Три смерти. Со времени первой - десять лет прошло. И десять лет, как мое лицо и тело перестали меняться. Время замерло для меня в двадцать три года. Но ведь тогда, десять лет назад, это не была ненависть, просто... Что за бред! Хватит! Это вчера от водки такие глупости в башку лезли. Больше ни капли, ни стакана.

- Мусенька, - сказал я ласково-вкрадчиво, - как ты определила, что я вру? Мне казалось, я очень убедительно сочинял. Чуть сам не прослезился.

- Отвечу, если объяснишь, с какой целью врал.

- Мне показалось, тебе приятно, когда мужчины перед тобой унижаются.

- Верно, - сказала она с едва заметным недовольством. - Ты тоже проницательный. Но это относится только к тем, у кого на меня виды. У тебя ж их нет?

- У меня ни на кого нет никаких видов, - дипломатично ответил я.

- Вот и славно. Ты будешь мне как бы братом. Братец Иванушка! - Она выдала мне обольстительнейшую улыбку, сверкнув зубами. (Наверное, они стоили дороже Артемовых раз в пятьдесят. Если не в пятьсот.)

- Так как же ты догадалась, что я рассказал неправду?

- Ты из себя корчил этакого бедного падшего ангелочка... А у меня ты вызываешь совсем иные ассоциации.

- Какие же? - спросил я.

Хоть она меня и раскусила, я все равно продолжал немножко играть роль. Конечно, мне было интересно, какие там ассоциации я у нее вызвал, но я - я настоящий - никогда бы не задал этого вопроса. Я обычно избегаю разговоров о себе с другими людьми, даже такими милыми, как она. Но она жаждет откровенности и задушевности - пусть получит их. Я всегда стараюсь доставлять приятным людям максимум удовольствия - в том случае, если это мне ничего не стоит.

- Идет по лесу хищник... - начала Марина с интонацией сказочника. - В глазах усталость, бока ввалились... но на зубки ему лучше не попадать. А как найдет жертву, как цапнет, как переломит хребет, как перегрызет горлышко...

- Все это даже лестно, darling, - сказал я с чрезвычайной вежливостью. - Однако вынужден констатировать, что в данном случае проницательность тебе изменила. Я не хищник.

- А кто ты? - она усмехнулась довольно неприятно.

- Я загнанная лошадь, которую некому пристрелить... Вообще, что мы все мою биографию обсуждаем? Человека замочили!

Марина капризно передернула плечом: то ли моя биография казалась ей интересней, чем какое-то там убийство, то ли она просто не любила толковать о неприятных вещах: когда о них молчишь, можно перед самим собой притвориться, будто их не существует. Я тут же сдался, уступил, и мы продолжили наш психоаналитический треп. Мне было, в сущности, все равно, о чем разговаривать. Мы играли в пинг-понг, кидались репликами. Я продолжал самоуничижаться. Марина заявила, что от меня ей не требуется признания ее превосходства, но я в этом сильно сомневался. Она могла даже не отдавать себе в этом отчета, но было ясно: единственная поза, в какой может находиться мужчина в ее присутствии, - коленопреклоненная. А мне не жалко. Отчего не пасть на колени, если ей от этого хорошо? Когда мне не наступают на хвост, я покладист, уступчив и кроток. Как гадюка.

И я никогда не опущусь до такой степени, чтобы самоутверждаться за счет женщины. Что за интерес брать верх над заведомо слабейшим противником? Борьба, в том числе моральная, может быть только с равными. А еще лучше - с тем, кто сильней, то есть когда он думает, будто сильней. Завоевывать с боем, а не подбирать что предлагают - в этом весь кайф.

Алекс появился довольно скоро. Мне было хорошо слышно, как в прихожей между ним и Мариной произошел обмен китайскими церемониями: кофе? тапочки? как погода? и прочее. Безмятежно-приветливый ее голосок потеплел еще на пару градусов; он нежил, обволакивал, зачаровывал, как пение сирены. Она будто с порога настраивала любого пришедшего, что его ждет маленький праздник. Видит в нем потенциального клиента? Навряд ли - зачем такому парню покупная любовь? У него девиц и так, поди, выше крыши. Нет, она просто старается сохранять и поддерживать форму, не распускаться. Ходит ли она вообще когда-нибудь в халате, с какой-нибудь зеленой дрянью на лице, босая и нечесаная, как все бабы? Или двадцать четыре часа в сутки пребывает в боевой готовности?

Он выглядел, как хорошо выспавшийся и отлично пообедавший человек с чистой совестью. С ног до головы в линялой джинсе. Руки опять не подал, просто кивнул. Поморщился:

- Сдуреть, сколько вы курите. Вот возьму да заявлю на вас куда следует... - "Вы" у него прозвучало так, словно он считал нас с Маринкой парой.

- Мы беспартийные, - сказала Маринка, но кондиционер все же включила и отправилась варить свой проклятый кофе.

- Ох, елки, какая библиотека! - присвистнул Леха. - Я еще позавчера хотел в ней порыться, - он поднялся и подошел к стеллажу. - Господи, у нее тут все семьдесят три тома Акунина! Муся! Неужели ты ЭТО читаешь?!

- Если ты так презираешь Акунина, откуда знаешь, что их всего семьдесят три? - спросила вошедшая с подносом Марина. - И что ты, собственно, против него имеешь? Он создал очаровательный и уютный мир. Я бы предпочла жить в его мире, чем в мире Кафки... Как насчет послушать новости? Я, конечно, уже не верю, что услышу нечто полезное, но вдруг...

Ничего до нас касающегося мы не услышали. Обещали опять сильный снегопад, ветер северо-западный. Витасу дали народного. Народы мочили друг друга с переменным успехом. Мировая общественность собирала петиции за немедленное уничтожение всех клонов Бен Ладена. Верховный суд отклонил апелляцию приговоренного к вышке Эдички Лимонова.

- Бедный Эдичка, - грустно сказала Маринка. - Старенький, едва ноги таскает. Далась ему эта революция! Только-только амнистировали - опять... Политика до добра не доводит.

- Уж очень трудно разделить, где у нас жизнь, а где политика, вздохнул Алекс. - Вам хорошо, вы нетрудовые элементы, а у меня ползарплаты на взносы уходит, а половина рабочего дня - на митинги и собрания. Знаете, дети мои, сам не знаю почему, но мне все время вспоминается у Брэдбери один рассказ, про бабочку.

- Какую бабочку? - спросила Марина. Она, видимо, не любила фантастику.

- Один человек отправился в прошлое, - принялся пересказывать Алекс. На бронтозавра охотиться. Ему запретили сходить с какой-то там тропы и что-нибудь трогать, а не то будущее нарушится. А он раздавил бабочку. Нечаянно. Возвращается домой, в Америку, а там совсем другой президент, и все другое. Так вот, мне кажется, что я тоже нахожусь в том будущем, для которого какой-то козел в прошлом наступил на какую-то бабочку, и все пошло наперекосяк...

- Что ж, - сказала Марина, - остается надеяться, что во всех остальных мирах, где мы в данный момент не находимся, все сложилось немножко иначе. В твоем ощущении, Лешик, что-то есть. Мне тоже иногда кажется, что я нахожусь где-то не там... будто во сне случайно соскользнула в другое измерение.

- А по-моему, наш мир еще вполне сносный, - возразил я. - Скажи спасибо, что такой! Могла угодить прямиком в "1984".

- Легко. Вы еще маленькие, а я советскую власть хорошо помню. Если бы мне тогда сказали, что в партию станут принимать только православных, я бы не поверила. А если б мне десять лет назад сказали, что Интернет и аборты запретят, публичные дома и ношение оружия разрешат, а на стадионах начнут жечь книги, не поверила бы тем более.

- ... и про "Большую погоню", и про гладиаторов...

- ... и про принудительную физкультуру, и про собрания, и про "Народную сотню"...

- ...и что рэп с хип-хопом совсем выйдут из моды...

- ...а к костюму станут носить белые носки...

- Строгость наших законов, как известно, компенсируется их повальным неисполнением, - Леха потянулся и зевнул. - Куда ни глянь, все читают Пелевина, бесстыдно курят в общественных местах, днюют и ночуют в Интернете и шляются ночью без прописки. И ничего. Кстати, об Интернете: вы ведь оба тунеядцы, как разрешение получили?

- Через нелегального провайдера, - сказал я. - Хочешь телефончик?

- Да нет, у нас в конторе всем дают разрешения. Легально. Просто поинтересовался.

- А вы бы, молодой человек, не задавали таких интимных вопросов, сказала Марина. - Большой брат не дремлет.

- По-моему, мы уж давно наговорили на пожизненное, - отмахнулся Алекс. - Никаких камер и жучков тут нет, не бойся. Они все в "Перекрестке".

- А я и не боюсь, - заявила Маринка. - Один из моих друзей - генерал. Весьма высокопоставленная шишка в Минобороне. Он и Интернет мне сделал. Кстати, насчет камер и жучков: я на всякий случай пригласила специалиста, он завтра проверит.

Упоминание о влиятельном генерале меня заинтересовало, и я спросил:

- Марина, ты не хочешь через своего генерала как-нибудь узнать насчет наших дел? Посоветоваться?

- Что он может посоветовать? Это же совсем другое ведомство. Потом, я его берегу на крайний случай. Мало ли что.

- Да уж, миледи, по проволочке ходите, - сказал Леха, прищурившись, и положил руку на Маринкино колено: этот жест вышел у него на удивление естественно и казался не столько интимным, сколько фамильярно-дружеским. Одна ваша книжная полка тянет лет на десять. Так что хольте и лелейте своего генерала.

- Он душка, - вздохнула Марина и обвела нас мечтательным, затуманенным взором. - Вполне интеллигентный человек. В юности фарцевал...

- ...и ходил на панель...

- ...и слушал "Queen"...

- Да, - с гордостью произнесла Марина, - он и сейчас их слушает, прелесть моя! И зря вы хихикаете. Если б не генералы, не было бы у меня этой квартиры, и вы бы сейчас здесь не сидели. И кто вам мешает найти себе по генеральше? Такие красивые парни...

- Все генеральши толстые, - сказал я, - как кустодиевские купчихи. Леха, а ты, собственно, к чему завел весь этот разговор? Про бабочку?

- Допустим, наш мир - один из бесконечного числа повторяющихся запусков саморазвивающейся, самовоспроизводящейся Программы, - сказал он. Произошел сбой... Ну, я не программист, но ты понимаешь, что я хочу сказать...

- Это и есть твоя метафизическая версия? Что мы провалились в другой мир? Ну, провалились, какая разница, обратно ведь уже не попасть. Никчемное твое объяснение.

- Столько фантастики читать вредно для психического здоровья, сердито сказала Маринка. - Почему мужчины так любят все усложнять? Может, мы наконец поговорим серьезно? Лично мне это шоу не нравится, и участвовать в нем я не желаю категорически.

- Ладно, - легко согласился Алекс. - Серьезно так серьезно... Он так и не убрал руку с Маринкиного колена. Худые длинные пальцы, длинней моих. Лодочка с невероятным каблуком, давно уже раскачивавшаяся на кончике маленькой ноги, со стуком свалилась. Он поднял ее. Марина сердито отобрала у него туфлю, сбросила вторую и встала, босая, маленькая, как третьеклассница, надевшая взрослые тряпки, прошлась по пушистому ковру. Леха тоже встал. Рядом с ним она совсем малышка, без каблуков до плеча не достает. Он подошел к окну, руки в карманах тесных джинсов, повернулся к нам:

- Если серьезно, то никаких мафий, наследств и прочей киношной дребедени тут и в помине нет, согласны? Значит, игра, больше версий нет. Но вы не находите, что даже для телевидения это все как-то уж чересчур?

- Почему же чересчур, - сказала Марина. - Ничего сверхъестественного я не вижу. Каналам нужен рейтинг. Все на продажу. Вспомните, сколько раз мы уже говорили: мол, кто бы лет десять тому назад мог поверить, что люди в стеклянной клетке... и так далее. Лично мне даже неинтересно, как называется это шоу и что в нем нужно делать. Мне интересно, как нужно поступить, чтоб от меня отстали. Понятно, если уехать на время из города, проблема решится. Но почему я должна из-за этих уродов куда-то уезжать?

- Сходи в милицию. Может, отстанут, - лицемерно посоветовал я.

- На кой черт я туда пойду? Естественно, в милиции все предупреждены. В "Большой погоне" всегда так делают. Я в "АиФ"е читала.

- Тут две вещи непонятны, - сказал Леха. - Во-первых, что людей заставляют играть, не спрашивая согласия. Во-вторых, отсутствие правил, цели и задачи. По каким критериям организаторы решат, кто выиграл? Действия-то какие нужно совершать?

- Стойте, стойте, - вмешался я. - А что двух человек убили, вам уже совсем не странно?

- Ванька, что ты как маленький, ей-богу, - сказала Марина. - Никто их не убивал. Оба подставные - и Артем, и Савельев. Это было нужно, чтобы напугать, дезориентировать, внести сумятицу в мысли. Создать нервную атмосферу, чтоб мы психовали и делали глупости, тем самым увеличивая интерес зрителей. Кстати, Лешка, вот тебе и правила Кто сохранит полную невозмутимость и не совершит ни одного неадекватного поступка, тот и выиграл.

- В таком случае скорей делай какой-нибудь неадекватный поступок, и от тебя отстанут.

- Откуда я знаю, что в их понимании считается неадекватным поступком? Может, пойти в ментовку - неадекватно, это значит, что игрок струсил. А может, как раз правильно: раз пошел в органы - стало быть, лояльный гражданин.

- Маринка, а чем, собственно, тебе так уж досаждает это шоу? - спросил я. - Если завтра у тебя найдут жучки, подашь на них в суд. Зуб даю, выиграешь. Помните, в том году шоу было - про половые органы? Скандальное такое?

- А, "Киска и петушок"! - Леха расхохотался, но чуть-чуть покраснел. Или "Киска и морковка"... Забыл, как называлось.

- Что еще за гадость? - поморщилась Марина.

За два прошедших дня я успел напрочь забыть, что она путана. Ее брезгливость совсем не выглядела наигранной. Я вспомнил купринскую "Яму": проститутки - самый целомудренный народ на свете. Наверное, в отношении проституток женского пола это справедливо. (Насчет мужского - позволю себе слегка усомниться.)

- Народ должен был голосовать, - пояснил я, - чья киска самая красивая, и чья морковка, или там хрен... короче, самый большой. А потом оказалось, что участникам в спальни скрытые камеры без их ведома ставили. Они ведь выиграли процесс, и шоу запретили.

- Эти граждане сами вызвались участвовать, - заметил Алекс. - Им только про скрытую съемку не сказали. А нашего согласия вообще не спрашивали. И никаких камер в наших квартирах нет. После того прецедента они бы не решились. С того канала такую сумму слупили...

- Но ведь пока это все показывали, рейтинг у них поднялся, - заметил я. - А это значит - реклама дороже. Так что они отнюдь не в убытке остались.

- Нет, Иван, это слишком рискованно, их ведь тогда предупредили, что лицензию отберут, - сказал Алекс. - Уверяю вас: нет ни камер, ни прослушки. Дело не в том. Знаете, за что я эти игры не люблю? Люди начинают топить один другого, как пауки в банке. А я играть не хотел и не хочу. Никого давить и мочить не собираюсь, а ведь каким-то образом нас вынудят это делать.

- Как это они вынудят?! - возмутилась Марина. - Не родился еще тот человек, который заставит меня делать, чего я не хочу. Но, Лешик, тут все не так. Если б надо было мочить, давали бы задания или мнение наше спрашивали. Я думаю, в этой игре выбывают по какому-то объективному критерию.

- Тогда что ты переживаешь? Take it easy. Если никаких действий от тебя не требуется - плюнь и живи как обычно...

- Запишем в протокол, - подытожил я. - Если скрытые камеры - подаем в суд. Если камер нет и ничего делать не предлагают, а просто глядят на наше поведение - не обращаем внимания. Если попросят друг за другом с пушками гоняться или голосовать - посылаем их. Так?

- Примерно так, - кивнула Маринка. - Конечно, мы люди друг другу посторонние и ничем не обязаны, но лично я ни против кого ничего предпринимать не стану, заявляю со всей ответственностью. И не потому что такая благородная, а просто не хочу. Так что если меня сейчас кто слушает, имейте в виду! - адресовалась она к потолку. - Но в суд я подам в любом случае.

- Муся, а вдруг окажется, что ты со своим свободолюбием, наплевательством и пофигизмом случайно соответствуешь правильной модели поведения, и тебе приз дадут?

- Все равно подам... В Страсбургский суд за нарушение Женевской конвенции...

Полезно быть трезвым. Все понятно, обыденно, просто. Артем жив-здоров. Во Владивостоке были простые совпадения. Кому-кому, а мне грех жаловаться на телевизионщиков, благодаря им у меня теперь есть Маринка, друг, сестрица Аленушка. Леха... и тут все получится. Выделывается, надо же, метафизика, бабочка! Давай, дружище, прикалывайся, веселись, я тебя не таким еще приколам научу. Пусть ты не наш - можно подумать, я никогда никого не совращал. Это даже интереснее. Ну, а не выгорит - тоже не беда, наплевать, не так уж сильно я увлекся.

Легко на душе стало! Петь хочется. Петь можно, а пить не надо, во всяком случае, паленую водку. Что там на экране происходит? Опять митинг какой-то. Пионеры и пенсионеры скандируют: "Когда - мы - едины - мы непобедимы!" Сразу вспоминается "Молчание ягнят" и безумный Миггз: "Я хачу - уйти - с исусом - я - хачу - с хрестом - пайти"...

- Господа хорошие, - провокаторским голосом начал Леха, - как вам кажется, кто выиграет, когда дойдет до дела? На кого ставите? Кто как себя поведет?

- Геныч пойдет ментам сдаваться, - уверенно сказал я. - Не вытерпит. Олег согласится на все условия, ему квартиру покупать надо. Татьяна тоже. А почему они оба в списке, одна семья?

- Напутали, фамилии-то у них разные. А я считаю, никуда Геныч не пойдет, - сказала Марина. - Он совсем не дурак. Подумает-подумает и поймет, что лучше не дергаться. Вот он и выиграет в конце концов. Он человек без предрассудков.

- Лизавета не станет играть, - сказал Алекс, - она таких же взглядов придерживается, что и мы. Так что все по справедливости. Кто самые бездомные, те и выиграют.

- Леха, а если б ты тоже был бездомный? - спросил я. - Согласился бы? Олег говорил, у тебя жилищные условия чего-то там не позволяют...

- Просто ко мне мать приехала. У меня такая же точно квартира, Иван, как твоя. Захочу больше - найду, где заработать или украсть, не проблема.

- А как ты в Москву вообще попал?

- Да так, приехал...Большой город, больше развлечений. Клубы-рестораны, театры-выставки и все такое... Кстати, о досуге: не хотите сходить куда-нибудь?

- Обязательно, - просияла Маринка, - только не сегодня, ко мне придти должны.

- Сегодня и я не могу, мать одну по вечерам бросать не хочется, и так видимся с ней очень редко. Давайте через недельку. Ладно, Иван, нас вежливо выпроваживают - пора...

Дома я выкурил бесчисленное количество сигарет. От них саднило в горле, щипало язык. Черт, я был уверен, что он на лестнице скажет мне что-нибудь. Но он ничего не сказал. Спускался впереди меня, прыгая через две ступеньки. У подъезда кивнул, поднял воротник куртки и мгновенно растворился в ранних сумерках. Руки не подал, как обычно. Вот так, Дориан из деревни Гадюкино, обломайтесь: легкой победы не будет. А я легких и не люблю. Препятствия, они чего-то там усиливают. Как жить-то хорошо, господа, товарищи, братья и сестры!

...декабря 200... года, понедельник

" - А почему все происходящее со мной - это сон?

- Да потому, Петька, - сказал Чапаев, - что ничего другого просто не бывает"

Виктор Пелевин. "Чапаев и Пустота"

В какой же реальности я нахожусь? Пол, диван, потолок - все как вчера. Спал сладко, крепко и видел во сне Ганнибала Лектера, с которым мы посетили скрипичный концерт, только музыканты играли не на скрипках, а на рапирах. Отныне трезвость - норма жизни! Тридцать раз отжался и пошел в ванную. Может, когда-нибудь и курить брошу.

Шлялся целый день в лесу, что возле моего дома. Купил какой-то готовой жратвы в коробочках. Пожевал без аппетита и набрал Маринкин номер. Занято. Каждые пять минут нажимал на "redial", но результат был тот же. С кем это она? Для Интернета у нее выделенный канал. Как можно столько трепаться? Что там происходит? Жучки нашли? Она лежит, мертвая, на диване, а по комнате ходят люди в штатском, роются в ящиках, фотографируют, трубка лежит на столе и издает бесконечные короткие гудки...

Наконец дозвонился и напросился в гости. Пришел, развалился с ногами на диване и закурил. Хозяйка отправилась варить себе кофе, мне чай. Традиция уже сложилась. Мои тапки, мой угол, моя чашка. Я к вам пришел навеки поселиться. Каким образом у нее в квартире всегда такая чистота, будто паркет только что натерли, пыль смахнули, кафель начистили? В следующий раз я приду к ней с цветами. Гость должен соответствовать приему.

- Был специалист по жучкам, - сказала Марина. За эти дни щеки у нее совсем запали, и линия от скулы вниз стала еще очаровательней. Зеленые линзы она сняла, глаза оказались бледносерыми. - Ты не мог дозвониться? Как раз проверяли связь. Все чисто, так что можешь начинать выкладывать новости. Кого убили? Как погода?

- Погода классная, - сообщил я. - Никого не убили. Может, все уже закончилось?

- Может быть, может быть, - пробормотала она с сомнением. - Знаешь, я вчера насчет судебного процесса в шутку сказала...а потом решила, что надо в самом деле попробовать. Не люблю, когда мне наступают на хвост! Я потому и с работы ушла, что не хочу играть по навязанным правилам. Знаешь, Ванька, я одобряю людей, которые борются за место под солнцем, потому что им нравится борьба. Но не понимаю тех, кто бьется без желания, из последних сил, потому что так положено, и кто-то велел... И почему люди не хотят оставить друг друга в покое?

- Браво, - сказал я, - ты великолепна. И почему, в самом деле, люди не летают, как птицы?

- Почему нельзя жить просто как нравится, если ты никого не трогаешь? Раньше я не понимала людей, которые уходят в монастырь. А теперь понимаю.

- Ты в монастырь хочешь пойти?

- Избушка в лесу - лучше. Я просто имела в виду, что люди не захотели жить по общим правилам и ушли в другой мир. А монастырь - это не мое. Я в бога вообще не верю. То есть активно не верю.

- Опять статья, - я покачал головой. - Ты рисковая женщина! По совокупности на вышак потянешь! Так уверена в своем генерале? И во мне? Вдруг я донесу?

- Уверена. И потом, проститутка - полезный элемент патриархального общества, так что навряд ли со мной что-нибудь серьезное сделают. А ты что - веришь в бога?

- Сам-то я типа агностик. Мне гипотеза бога представляется излишней. Она все усложняет без надобности. А что значит "активно не веришь"?

- Понимаешь, я в него не верю прежде всего из моральных соображений. Мне кажется настолько очевидным, что человек придумал бога по своему образу и подобию: этакое жестокое, мстительное, мелочное, злобное, тупое существо... Корыстное вдобавок!

- Да-да, - снисходительно кивнул я. - И если он есть - отчего допускает всякие злодейства, гибель маленьких детей... И ответные доводы церкви ты тоже, конечно, знаешь.

Глаза у Маринки сверкнули:

- На сотую долю процента я допускаю, что есть именно такой бог, какому в церквях молятся. Тогда он мне припомнит... Все, что я о нем говорила, как я его ненавижу. Знаю, очень многие не верят, но тоже на долю процента допускают - так они задабривают его на всякий случай, крестики покупают... золотые... Стараются прогнуться на всякий случай, как перед высоким начальством. Может, с этим начальством никогда не придется встретиться, но вдруг?

- Маруся, а нет ли у тебя мыслишки: вдруг какой-нибудь бог существует, и он захочет на тебе свое благородство и милость показать, возьмет да и простит твои богохульные слова, раз ты такая откровенная, да еще моралистка? - спросил я с любопытством. - И вообще ты как-то очень уж страстно о нем. Я не верю - так он меня и не беспокоит. Разве можно так ненавидеть то, во что не веришь? А ты на него злишься, будто он у тебя тыщу баксов занял и не отдает... Кстати, о птичках, - вспомнил я, - наш друг в седом парике довольно прозрачно намекал мне, что он - дьявол. Или, во всяком случае, представляет его интересы.

- Дьявол не такой, - сказала Марина с очаровательной детской серьезностью.

- Откуда знаешь, какой он? - невольно улыбнулся я. - Видела?

- Помню, в детстве ночь напролет читала "Мастера и Маргариту"... Потом подошла к окну, открыла его и вслух сказала, громко: "Нечистая сила, если ты есть, забери меня с собой!" Так уж наше поколение воспитывалось: дьявол - это Воланд... Хочет зла, а творит добро...

- Бог, дьявол... - усмехнулся я. - Типичный русский кухонный разговор!

- Ага. Соня и Раскольников, проститутка и молодой человек в поисках смысла жизни. Эх, забрала бы меня нечистая сила на самом деле! мечтательно произнесла Марина.

- Они, наверное, берут тех, кто не просится, - сказал я. - Как в нашем шоу!

- А я и просила, и верила, - она вздохнула очень грустно, безнадежно. - Знаешь, на днях смотрела триллерок один отечественный... Суть такая: люди начинают жить счастливо только после того, как умрут здесь, в этом мире. Умершие - они называются "форзи" - являются своим родным и уговаривают их совершить самоубийство, чтобы скорей стать счастливыми.

- Как-как называются? - переспросил я. Слово показалось мне интересным.

- Форзи, - повторила Маринка. - Иногда довольно жестко уговаривают. Герой сначала не верит в существование этих форзи. Потом верит, но сомневается, что после смерти ему будет лучше. А в конце концов соглашается и уходит.

- И он стал счастливым?

- Поскольку наше кино не такое тупое, как американское, сразу после выстрела в висок идут титры, и что там дальше, стал он счастливым или нет, - каждый думай как хочешь.

- Любопытно, - сказал я. - А к чему ты вспомнила этот фильм?

- Посмотрела я его, а потом мне вдруг захотелось сказать, как в детстве: "Форзи, явитесь ко мне! Забирайте меня, если хотите!" И не смогла произнести! Курю и думаю: "Зачем я буду вслух говорить всякую чушь? Ну а если это чушь, так что ж я боюсь ее произнести?" Получилось, что я так и так выхожу суеверной дурой: если скажу эту глупость, и если не скажу. В конце концов открыла окно и кричу в темноту: "Форзи, приходите! Я вас не боюсь!"

- Не пришли? - спросил я, сдерживая усмешку.

- Не пришли, - с сожалением сказала она. - А впрочем, откуда мне знать? Может, пришли. Может, они меня уже забрали. В другую реальность, про что Леха толковал...

Запал ее угас, блеск глаз совсем потух, и дальше отвечала она мне рассеянно, машинально, бубнила себе под нос, словно я в один миг стал ей неинтересен, противен и скучен. Я понял, отчего она раздосадована: слишком раскрылась в этом разговоре, на мгновение позволила мне смотреть на нее сверху вниз, снисходительно, выказала себя беспомощной и доверчивой, как белочка в лесу, а это не ее амплуа. И я пожалел ее еще сильней. Обычно люди, загоняющие себя в рамки, мне неприятны, я терпеть не могу распределения ролей, но Марина - совсем другое дело. Скорей утешить ее, упасть на спину, замахать в воздухе лапами, подставляя беззащитный живот! Продемонстрировать, что как бы ни была она слаба и несчастна - я слабей и несчастней стократ. Но как? Она глядит словно на врага. Сама заведет новую тему - подыграю. Ее голос первый, мой - второй. Пусть ведет. Давай, моя Кармен, наступи каблучком! Выдержу. Я не мазохист, но хочу, чтоб ты вновь обрела свое чувство превосходства. Иллюзорное чувство, ведь мы оба знаем: твое место внизу - вечно, вечно, вечно...

Тем временем она вполне овладела собой и огорошила меня очередным вопросом:

- Ванька, а ты на Леху глаз положил, да?

Ее настырное желание копаться в чужих делах было единственным, что меня в ней коробило. Но никто не может быть совершенством; должны же у нее быть какие-нибудь недостатки. Да я и сам виноват: если хотел избежать чрезмерной фамильярности - надо было с первой минуты вести себя иначе. Влетел - назад ходу нет. Делай партнеру приятное. Подыгрывай. Подружка с подружкой.

- Ну и как ты оцениваешь мои шансы? - кокетливо спросил я, поскольку она ожидала такого вопроса и такой интонации. Она была чутка и умна, но ее представление о таких, как я, было все же сформировано кинофильмами (примерно как мое - о женщинах легкого поведения.) А в кино я бы непременно делился с подружкой своими надеждами и чаяниями.

- Он не из ваших, - уверенно заявила Маринка. - Но шансы у тебя, возможно, есть... - Она поглядела на стенные часы.

- Ждешь гостей? - спросил я. - Мне уйти?

- Жду, - сказала она с таинственной улыбочкой, - но ты можешь не уходить. Я бы даже предпочла, чтобы ты остался. Было бы занятно.

- Нет уж, спасибо! - поморщился я. - Не любитель...

- Неправильно понял, darling. Я не своих друзей жду. Им я вообще велела теперь долго не приходить. Помнишь в "Чапаеве и Пустоте" про внутреннего мента и внутреннего прокурора? Так вот, мне мой внутренний профсоюз сказал, что я должна пойти в свой внутренний отпуск...

- Внутренний профсоюз - это классно, - восхитился я. - У меня, значит, тоже внутренний отпуск, а я не знал, как назвать мой статус. Это из-за нашей игры твой профсоюз так решил?

- Да. Зачем впутывать в эту историю посторонних людей? Еще скомпрометирую кого. А жду я сейчас наших с тобой общих знакомых. Девичник у нас сегодня запланирован - Таня с Лизой. Не все ж вам устраивать свои мужские тайные сборища. Лиза сразу не хотела играть, а теперь и Таня уже не хочет. Вот телевизионщики-то обломаются! Хотим договориться о тактике поведения. Ванька, не желаешь послушать? Я закрою тебя в спальне. Оттуда все слышно...

- Зачем?! Ты не поступаешь, как предательница? Где же твоя женская солидарность?

- Просто прикольно будет. Потом посплетничаем. Неужели не интересно услышать, о чем говорят женщины, когда одни остаются?! Хотя тебе, конечно...

- А если меня засекут?

- Я и не стану врать, что одна дома. Так прямо и скажу: Ванька, мол, дрыхнет в спальне.

- Ну если ты не боишься, что о тебе подумают плохо...

- Почему же плохо?! Ты удивительно хорош собой. Хоть и из Гадюкино все же Дориан. Может, я хочу, чтоб мне позавидовали! - она ослепительно улыбнулась.

- Ты змея... - я покрутил головой. - Вот потому вам никогда и не выползти из-под мужчинского ига, что вы друг с дружкой все соперничаете, причем из-за сущей чепухи.

- Ванька, они вот-вот придут. Говори быстро: остаешься или нет?

Я бы, конечно, не согласился на столь нелепое предложение, если б не мое намерение во всем угождать Марине. А не останься - не услышал бы чрезвычайно интересного разговора, который оказал влияние на все мои дальнейшие мысли и поступки. Значит - то была судьба.

Спальня оказалась неожиданно "буржуазная": уютная, темная, в гобеленовых обоях, с фантастических размеров кроватью, но без всяких особенных зеркал, кроме как на дверце громадного шкафа-купе. Никаких вам наручников на гвоздях или чего-нибудь в таком духе. Ничего-то я не понимаю в жизни куртизанок. Какая странная прихоть! Конечно, любопытно узнать, о чем толкуют женщины в своей компании. Надо думать, о мужиках - о чем же еще? Нет, не стать им господствующей расой, поезд уже ушел. За несколько тысячелетий рабыни так возлюбили свои золоченые цепи и бриллиантовые плетки, что добровольно от них не откажутся.

Не в этом дело. Просто у баб от природы отсутствует инстинкт завоевания, экспансии, преодоления, борьбы. А как без этого сделаться господином? Чтобы главенствовать, мало иметь силу: надо обладать желанием постоянно мериться этой силой с другими, применять ее по поводу и без повода, подчинять, покорять, завоевывать, ставить на колени.

Положим, Маруся-то способна всех строить и командовать. Но напрасно она видит во мне своего естественного союзника в необъявленной войне полов. Она умна, но все же воспринимает меня как "подружку" в мужском обличье. А в действительности мою психику от психики Артема отделяют миллиметры, а вот между мной и ею - бездонная, непреодолимая пропасть. По идее я для нее должен быть еще худшим врагом: Артему со товарищи она нужна хотя бы как самка, а мне не нужна совсем. Разве равнодушие не хуже угнетения?

Впрочем, мне трудно судить; меня никогда в жизни никто не угнетал. Маринка не ошиблась: я никакая не загнанная лошадь, я кошка, то есть кот, разгуливающий сам по себе; старый боец, потрепанный и одинокий; боец усталый, холодный и бессердечный, и горе неосторожному, кто попадет под мою лапу: в бархатных ножнах скрыто орудие, несущее смерть. Долго я занимался самоуничижением - хватит. Держитесь, вишневые глаза: пора выходить на тропу войны. Обольщение - всегда дуэль, захват, насилие моей воли над чужой. И доселе в моем послужном списке поражений не было.

Одни победы, но ни крупицы счастья. Позер, фат, самовлюбленный придурок! Так и треснул бы сам себя по башке - за пристрастие к красивым словесам в особенности. Долбаный Дориан Грей из деревни Гадюкино! Обругав себя за идиотское бахвальство, я улегся на кровать и открыл "Солярис". Подушки слабо пахли духами.

...декабря 200... года, понедельник, вечер

"Не надейся перехитрить Искаженный Мир. Он больше, меньше, длиннее и короче, чем мы. Он недоказуем. Он просто есть. То, что есть, невероятно, ибо все отчуждено, ненужно и грозит рассудку. Возможно, эти замечания об Искаженном Мире не имеют ничего общего с Искаженным Миром. Но путешественник предупрежден".

Роберт Шекли. "Обмен разумов"

Разбудил меня взрыв хохота за стеной. Черт, больше двух часов дрых! Мимо двери простучали каблуки - хозяйка прошла в направлении кухни. Надо думать, за очередной порцией кофе... или водки? Идет обратно. Голоса стали глуше - закрыли дверь в коридор. Я сунул в книгу закладку и, стараясь двигаться более-менее бесшумно, встал, подошел к стене и уселся на корточки. Звяканье, бульканье. Слова можно разобрать...

- ...Один мужик рассказывал, как он бросил жену, - говорила Лиза. Ведущий его спрашивает: "Так почему же все-таки вы бросили свою жену?" А тот отвечает: "От нее не было никакой пользы". И мне это запало в голову. Про пользу. Зачем нужен муж, если от него нет пользы? Танюха, от твоего мужика много пользы?

- Не знаю насчет пользы, - голос Татьяны дрогнул. - Никогда не думала... в таком ракурсе. Девки, как мне плохо, если б вы знали! Он меня ненавидит.

- А с виду кажется, что у вас с Олегом все так хорошо...

Точно: завели про любовь. Бабье! А нашу жутковатую телевизионную игру они, небось, обсудили, пока я спал. Все интересные разговоры проворонил, кретин. А ведь и мне казалось, что у Тани с Олегом все хорошо, красивая пара и все такое...

- А на самом деле сплошной ужас... - вяло отозвалась Татьяна. - Если б я могла разлюбить!

- Можно разлюбить усилием воли, - сказала Лиза. - Надо захотеть.

Пауза. Стаканы звякнули. Сидеть на корточках я устал и лег на ковер, опираясь на локоть. Что у них там упало, стул? Музыку включили, теперь вообще ничего не слышно. Божественный Фредди: "The Show must go on". Какой звук! Вся техника у нее в доме хороша. Правильных друзей выбирает, богатеньких. Генералов... Музыку сделали тише, и я услышал Танин голос:

- ...такой случай, - говорила она. - Когда сильно захотела, и все получилось... Только я захотела убить... мысль может убить человека. Если сильно-сильно захочешь...

Сердце у меня подскочило и забилось у самого горла, в руках, в висках. Знаете, как бывает, если о чем-то тайно, напряженно думаешь, и вдруг рядом некто произносит те самые слова, которые крутятся у тебя в голове. Артем... Я же приказал себе забыть про глупости...

- Мой первый муж, - продолжала Татьяна, - был такой тип... Страшно обаятельный, умный... Но пил. Вскоре началось: пьянки, ревность, угрозы, скандалы, измены и все тридцать три удовольствия. Я больше не могла этого выносить. Сколько раз лежу ночью рядом с ним и думаю: хоть бы ты сдох. И я его выгнала, наконец, вроде бы душевных сил хватило.

- Правильно, - одобрила Лиза. - Что за удовольствие жить с алкашом?

- А он спустя некоторое время стал приходить снова, - упавшим голосом сказала Татьяна. - Ласковый, как в первое время. И я поняла, что он меня погубит. И вот помню: я ехала в троллейбусе, вдруг вижу, по улице он идет. И я так ясно, холодно подумала: надо, чтобы он умер. Вдвоем нам на этой земле не жить. А мысль эта была совсем не такая, как когда я раньше в истерике просила: сдохни, сдохни, а ледяная, спокойная мысль...

- Ну и?.. - с нетерпением спросила Лиза

- Ну и... на следующее утро мне звонят: повесился.

- Это просто совпадение, - рассудительно произнесла Маринка. - Раз он пил - от такого человека всего можно ожидать. Белая горячка, поди.

- Да я и сама не совсем верю, - сказала Таня. - Но все-таки... А теперь вот снова... Иногда я Олега так ненавижу за то, что он меня мучает!

Я больше не мог слушать. Отдельные слова долетали до моих ушей, но смысла я не улавливал. В висках по-прежнему что-то неприятно билось. Простое совпадение? Убила она, видите ли! Значит, ледяная, спокойная мысль. А у меня было совсем не так. Были жгучие, короткие вспышки неприязни.

Глупости она говорит. Обычный бабский вздор. Но, как нарочно: повесился! Не утопился, не застрелился. Повесился! Я не должен был связываться с ним. Как он рисовал! Я обязан был сразу понять, как увидел этот слабый, безвольный очерк рта, эти молящие, серьезные глаза. Есть люди, проявлять жестокость к которым - все равно что к ребенку. И никакие сентенции, что, мол, любовь нечаянно нагрянет, что она не выбирает, что насильно мил не будешь, - ничего не оправдывают. Спасибо еще, что он не является ко мне, как Хари к Кельвину. Ну что я, ей-богу? Все было хорошо, спокойно. Мало ли что пьяная баба болтает.

Я потряс головой, потер виски и встал. Поправил покрывало на кровати, мельком глянул на себя в зеркало (рубашку точно корова жевала) и пошел в гостиную. Обе гостьи уставились на меня цепкими, оценивающими, но пьяными глазами.

- Мы, наверное, пойдем, поздно уже, - начала Лиза, переводя взгляд с меня на Маринку.

Хозяйка не успела ничего ответить: зазвонил телефон. С минуту она молча слушала, что говорят на том конце провода, потом предложила собеседнику "заходить" и нажала отбой. Лаконично, как всегда. А кто, интересно знать, заходи, если она своих друзей временно отшила?

- Так мы пойдем, а то комендантский скоро... - Лиза решительно двинулась к двери.

- Мне тоже пора, - сказал я. - Провожу.

Таня поднялась с дивана; на ногах она держалась не очень твердо. Марина, поймав меня в коридоре, быстро шепнула:

- Ну что, интересно было?

- Прости, Мусенька, - сказал я, сделав виноватое лицо. - Все проспал, как дурак...

Мы оделись и вышли втроем на улицу. Небо было темное, такое, что не хотелось смотреть вверх. Мы шли к автобусной остановке. По дороге Лиза пьяным голосом поведала мне, что участвовать в игре не собирается и всех посылает далеко-далеко, то есть не всех, а телевидение, мать его так, и обязательно присоединится к Маринкиному иску, они как раз договорились насчет юриста. Татьяна вяло поддакнула. Она шагала молча, ссутулившись, вжав голову в плечи, лицо у нее было отрешенное, как у человека, дошедшего до крайности.

Подкатил автобус на мягких лапах. Шипя и отдуваясь, раскрылись двери и тут же захлопнулись, поглотив Лизу. Мы остались вдвоем.

- Я не могу идти сейчас домой, - вдруг произнесла Таня, вскидывая на меня свои телочьи, влажные, огромные глаза. - Там... не могу я, не могу! Пойдем к тебе, а? Выпьем еще...

Капюшон с ее головы свалился. Она замотала растрепанными волосами, и я испугался, что она расплачется. Как подавляющее большинство мужчин, я не переношу женских слез.

- Ну, пойдем...

Татьяна взяла меня под руку. Ее малость пошатывало. На каблуках она была прилично выше меня. Лифт, разумеется, не работал, и мы страшно долго поднимались по лестнице. Света в подъезде не было. На площадке между вторым и третьим этажом местные граждане что-то распивали. В темноте огоньки их сигарет вспыхивали, как угли, и было похоже, будто на ступеньках сидит какое-то первобытное племя, греясь у костра. Алкаши дружелюбно подвинулись, пропуская нас, и я скорей почувствовал, чем увидел, как темные головы повернулись вслед Татьяне. На шестом этаже объяснялась какая-то парочка. На седьмом валялся труп, а может, и не труп - ни черта не разглядишь. Таня шла, спотыкаясь, и я думал, что она ничего не замечает; но когда я уже вставлял ключ в замочную скважину, она вдруг заявила:

- Не подъезд, а зверинец какой-то...

Войдя, она медленно, как сомнамбула, начала снимать шубку. Я не успел подскочить - шубка упала на пол. Татьяна безразлично перешагнула через нее и прошла в комнату. Я поднял шубу, отряхнул, повесил на крючок и кинулся следом. Почему я ее не отшил, из вежливости, из сочувствия или из-за подслушанного разговора? Раз уж она здесь, пускай поподробней расскажет про свои "убийства мыслями", послушаем, убедимся, что все вздор. Вот так разбиваются все наши намерения вести трезвый образ жизни...

- Посмотри, красиво как, - сказал я, подходя к окну. Татьяна встала рядом. Она была выше меня и без обуви. Мы молча смотрели из окна на Чертановскую-штрассе. Оранжевые огни вытянулись в цепочку, уходящую далеко на юг, в бесконечность. Белые огни непрерывно движутся,красные и зеленые перемигиваются. Далеко вниз по улице горит одинокая алая звезда, антенна какая-то. Она стоит на крыше серой тридцатиэтажной башни, очертаний которой в темноте не различить, и кажется, будто звезда висит в воздухе сама по себе, как сигнальный огонь летающей тарелки.

Когда я вернулся в комнату с бутылкой паленого коньяка и стопками, она все еще стояла у окна, и мне показалось, что она напряженно во что-то всматривается. Но она только сказала: "Красиво", и почти упала в кресло.

- Таня, тебя муж не потеряет?

- Я к нему не пойду, - с надрывом проговорила она, - мы совсем-совсем поссорились. Ему все равно, даже лучше, что меня нет. Ты не бойся, я ночевать не буду, я уйду куда-нибудь.

- Ладно, там видно будет, - сказал я. - Но "куда-нибудь" Я тебя не пущу. Если хочешь, ночуй, ради бога. У меня есть раскладушка.

- Все так ужасно банально, - продолжала она. - Жена любит. Муж не любит. Со стороны смешно, а это такая боль, что можно умереть. Как будто мои пальцы в тисках, и их ломают, ломают, а он смотрит и ничего не делает... Неужели я такая... второсортная?

- Ты очень красивая, - сказал я. - Из-за твоих ног мужики должны проматывать состояния и стреляться. Все будет у вас хорошо. Держи, выпей, если думаешь, что это поможет.

Она замотала головой так сильно, что заколка расстегнулась и упала на ковер.

- Ничего мне уже не поможет. Какой это ужас! Тут еще это шоу дурацкое! Представляешь, покажут на всю страну, какой кошмар моя жизнь... Не хочу я играть в эту игру, не буду. Не надо мне и квартиры. Я хочу умереть. Верней всего застрелиться, но мне пистолет не продадут, мы без прописки. Ты мне не одолжишь? - она посмотрела на меня с надеждой.

- Нет у меня оружия, - соврал я. - Было бы, так сам давно бы застрелился.

- Можно, конечно, газ открыть, - продолжала она. - Но так ужасно...

Все-то у нее ужасно, подумал я со внезапным раздражением. Кажется, я начинаю понимать Олега. Такие люди, как она, вешаются всей тяжестью на шею, а считают свою навязчивость - жертвой. Полагают, что тот, на кого они повесились, еще и обязан чем-то. Им кажется, будто они все отдали - а на самом деле они хотят только брать и брать, и так всю жизнь.

- Хорошо бы, если б каждому человеку вместе с паспортом выдавали ампулу с цианистым калием, - мечтательно протянула Таня. - Это бы сделало нас более... более свободными. А если мне нельзя легко умереть - тогда хоть бы Олег умер. Исчез и не мучил меня больше. Ты представляешь, я ведь один раз убила человека... Просто усилием воли!

Все-таки она истеричка. Но что скрывать, хочу выслушать еще раз, какое-то болезненное любопытство меня снедает. Как убежденно она говорит просто мороз по коже. Вот человек, который действительно верит в свою сверхъестественную силу. Да нет, просто пьяная, отчаявшаяся бедняжка, тешит себя выдумками, ей, наверное, от этого становится легче...

- Ванечка, я не могу, не могу, не выдержу...

Губы у нее задрожали, глаза налились слезами, она порывистым движением поднялась, подалась ко мне, качнувшись, села на ковер, длинные каштановые волосы рассыпались по моим коленям. Милая, когда молчит. Но молчать она, похоже, не умеет. Если бы мне вздумалось жениться на женщине - с Татьяной я бы не выдержал и полдня. Интересно, как давно они с Олегом женаты и почему у них нет детей?

Прекрасно понимаю: если я (или любой другой) проявил бы сейчас к ней хоть немного мужского внимания, это было бы слабым, но все же утешением для ее раненого самолюбия. Ну хорошо, проявлю это самое внимание, а дальше? Я не отношу себя к "би", хотя, чего греха таить, случаются время от времени эпизоды с женщинами, чаще всего при похожих обстоятельствах: типа из жалости, типа из вежливости. Она как одинокий, подстреленный пушистый зверек. А жалость - сильная штука. Ну, может, я латентный натурал, фиг знает.

Но ведь ее поведение непредсказуемо. Возьмет да расскажет мужу. Кто их разберет, эти семейные запутанные отношения. Разругаться с Олегом, да еще из-за бабы, когда мы все в такой глупой ситуации, - зачем мне эти лишние проблемы? Или (ей-богу, я совсем рехнулся, если в башку лезут такие мысли!) она протрезвеет, разозлится за то, что я сделал, и уберет меня своей хваленой волей? Хорошо, а если она разозлится за то, что я НЕ сделал? Что в лоб, что по лбу. И что мне теперь - "убирать" ее, так сказать, превентивно?

Господи, она просто несчастная девка. Не смогу я ее уничтожить, у меня-то это происходит не "холодным, ясным" мысленным усилием, а спонтанной вспышкой злобы. Какой вздор я несу!!! Так хорошо, трезво начинался день...

Пожалуй, ограничусь платоническим сочувствием. Если б еще она была в моем вкусе, что касается женщин, - то есть так называемая "бледная немочь", а у этой красотки слишком много цветущей плоти. Чтоб любить эти ноги, нужен белый кадиллак. А ноги взяли да и влюбились в нищего программиста - зачем?! Какой вообще смысл в любви? Какая от нее польза?

Мы сидели страшно долго, и никто не звонил. Около двух часов ночи я проводил ее домой и сдал Олегу с рук на руки. Похоже, мы его разбудили. Он посмотрел на меня удивленно, но ничего не спросил. Таня послала мне отчаянный взгляд, и тут же дверь, со стуком захлопнувшись, отрезала ее от меня. Но что я мог сделать? В квартиру меня не приглашали.

Я медленно пошел по направлению к дому. На прудах было совсем пусто. Можно закурить, не опасаясь патрулей. Впрочем, в Чертаново их и днем редко встретишь. Это все-таки не Тверская, где за сигарету на улице сразу схлопочешь пятнадцать суток. В голове у меня было полное опустошение. Как можно выбирать для шоу таких никчемных людей, как я или Татьяна? Чтобы другие, глядя на нас, почувствовали себя относительно благополучными? И как от этого насильственного стриптиза отказаться? А если она вправду Олега убьет?

Собственно, мне-то что? Никогда не нужно лезть между мужем и женой. Неужели она действительно может уничтожить человека одним волевым усилием? Есть в ней что-то магнетическое. Если эта ее сила больше моей силы? Какой еще силы? Нет у меня никакой силы, все вздор, самообман.

Кто звонил Маринке перед нашим уходом? Кого она пригласила заходить уж не Леху ли? Может, он сейчас у нее. Она рассказывает ему обо мне и хихикает. Знать бы, кто у нее, или никого нет. Хорошо было в старину: все жили в одноэтажных домах, можно подойти и заглянуть в окна...

Дома вдруг ощутил со страшной силой, насколько я одинок. В Москве я не завел себе ни друзей, ни привязанностей. Так, случайные связи, к себе не приглашаю, и даже телефон никогда не даю. Умри я сейчас - никто не хватится. Могу месяц трупом проваляться, пока не протухну. Дориан Грей хренов. Нечего тебе делать в Москве, вали в свое Гадюкино.

Уехать бы насовсем... В Нидерланды? Где взять бабки? Согласиться играть? Неужели седой сказал правду, и все мы уже в игре, не можем отказаться? Тогда у меня есть неплохой шанс. И у Татьяны есть шанс...

Блин, как баба, навыдумывал черт-те чего, еще бабские истории слушаю развесив уши, надо ж допиться до такого! Вы и убили-с... Я поверил, что Савельев с Артемом подставные лица, потому что хотел в это верить. А во что еще верить, скажите на милость! В вуду? В форзи? В дьявола? Этак можно и до летающих тарелок договориться.

...декабря 200... года, вторник

" - Следы

- Следы.

- Мужские или женские?

- Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!"

Артур Конан Дойль. "Собака Баскервилей"

Нервы надо полечить и не пить больше. Вовсе не из-за Танькиных глупых рассказов у меня так резко испортилось настроение, а из-за того, что не знаю, кто был вечером у Марины. Может, не Алекс у нее был. Может, другой кто. Генерал! Да хоть генералиссимус. Отчего я не генерал? Разве в армии мне было плохо? Наоборот, хорошо: сплошная малина. И совсем не по той причине, о какой вы, может быть, подумали.

Снайперу, лучшему стрелку дивизии, капитану сборной округа, полагалось великое множество привилегий и поблажек. То есть, может, и не полагалось, но предоставлялось. Губа, наряд на кухню, рытье огородов для начальства, все это было не для меня. Я знал, что так будет, и не боялся, когда меня забирали: в восемнадцать был уже мастером спорта. В армии-то я еще другую кликуху носил: не Дориан Грей, а Вильгельм Телль. Пожалуй, это были единственные годы в моей жизни, когда я чувствовал себя важным, нужным, полезным, незаменимым членом общества. И о пропитании заботиться не надо. Определенно у меня были задатки военного.

В то время я не пил, не нюхал. Рука твердая была. Это потом - пропил все кубки, урод. Именной "Вальтер", подарок комдива, - на пять граммов колумбийского кокса сменял, ублюдок, и считал, что выгодно сменял! А тогда с пылом и рвением защищал честь мундира. Однажды из штаба округа приехали с инспекцией в нашу дивизию, все начальство наклюкалось до положения риз, выстроили взвод, каждому на башку яблоко, и заставили меня стрелять. После этого капитан Дыбенко только что сапоги мне сам не чистил. А полковник Соболев... впрочем, это уже совсем другая история. К чему это я?! Ах да: Марина и генерал. Если б я так рано спорт не бросил! Если б с кокаином не связался... Если бы да кабы! Хватит киснуть, Дориан, все будет нормально.

День за окном был серый, но такого светлого оттенка, что казался почти ясным. Маленький белый пруд, черные ветки и черные вороны застыли, как на гравюре. Что-то я засиделся в Чертанове, надо выбраться куда-нибудь. Я пошел по улице мимо Маринкиного дома, мимо "Перекрестка", мимо трех прудов. Вот и Олега с Танькой дом, интересно, большой у них вчера был скандал или нет...

Легкий на помине, передо мной вырос Олег Холодов. Средь бела, то есть сера дня, во вторник, - не на работе и уже пьяный. Телевизионщики совсем рехнулись - одних алкоголиков набрали. Может, Минздрав наше шоу спонсирует? Что Танька наговорила мужу насчет наших с нею ночных посиделок? Поди объясняй, что я и не думал... а черт, как раз ведь думал!

- Ты что не на службе? - спросил я.

- Отгул, - сказал Олег. - Слушай, зайдем ко мне, а? Посидим! Татьяна сказала, вы что-то затеваете, суд какой-то...

Он уговаривал меня с такой настойчивостью, то агрессивно, то жалобно, что я плюнул и потащился за ним. Безвольный я человек. Однако же, утомительная семейка, то с женой сиди, то с мужем. Что я им, нянька? Пускай психоаналитика заведут.

Мы сразу прошли на кухню. В этом доме, в отличие от Маринкиного, вся светская жизнь происходит в кухне. Совдеповская привычка. Не люблю кухни, тем более чужие. На столе начатая бутылка "Флагмана" и две стопки, тарелка с толсто нарезанной колбасой. Настоящая "мужчинская" трапеза. Внешний облик Олега был еще тот: белки глаз покраснели, на футболке жирные пятна, штаны мятые. А ведь он только этой ночью нам с Татьяной открыл в совершенно нормальном виде. Мне в подобное состояние не придти, даже если месяц подряд пить.

От водки я отказался, объяснив, что завязал. Вкратце изложил Олегу, что мы все думаем насчет шоу. Впрочем, о некоторых деталях умолчал. Может, он хочет квартиру выиграть, так пусть играет на здоровье. Кажется, он внял моим доводам, во всяком случае, про мафию твердить перестал. Сказал мне, что видел Геныча, и тот пока ни в какую милицию не ходил, никуда не уехал, сидит и выжидает. Вроде никто никого не убивает, так стоит ли зря суетиться Я согласился, что не стоит. У меня создалось впечатление, что Олег меня не слишком внимательно слушает, а думает совсем о другом. Хотя разве разберешь, о чем думает пьяный?

- Как тебе моя Танька? - спросил он неожиданно.

- Хороший человек, - осторожно сказал я. - Умная, красивая. Аж завидки берут.

- Красивая - это да. Но у меня есть другая жена, - сказал он и икнул. - Настоящая жена. А Танька никакая не жена. Она просто... - он помахал рукой в воздухе, подыскивая слово, - ...приблудилась. То есть привязалась. Я тебе расскажу, как все вышло!

У меня совершенно не было желания выслушивать семейную историю. Но Олег был непреклонен. Ладно, ехать куда-то уже поздно. Разве что в клуб, снять кого-нибудь или самому сняться, - но не хочу. Коли уж я связался с семейством Холодовых - нужно терпеть. Похоже, они оба из той категории, что садится на шею. Два сапога пара. Одна сатана.

История оказалась старой, как мир. Они познакомились на работе, еще там, в Екатеринбурге. Он был старшим программистом, она - начальником отдела кадров. А у него была жена, семья, все путем, все как у людей. Конечно, бывали иногда "левые заходы", у кого их не бывает. Но семья - это святое. В сыне он души не чаял. И тут - она. Звалась Татьяна. Ноги! Он такие ноги раньше видел только в телевизоре. Обалдеть! Вообще, она такая... ну, яркая, необычная. Он и не думал, что она обратит на него внимание. А она обратила, да еще какое. Соблазняла по полной программе. Преследовала, можно сказать И он поддался Мужчина слаб.

Потом не знал, как развязаться. Предложили работу в Москве, уехал, только б от нее подальше. А жена не захотела с ним сразу переезжать, у нее в Екатеринбурге очень хорошая работа, сын в первый класс пошел. Зачем семью в этот съемный свинарник тащить? Договорились, что семья приедет позднее, когда он купит квартиру.

А Таня возьми да и уволься с работы, возьми да и примчись за ним в Москву. Как снег на голову. Что делать?! Не мог он ее выгнать. Без женщины как-то... А она такая хорошая любовница, и по хозяйству... Короче, осталась с ним Даже ухитрилась работу найти. Но не может же это вечно продолжаться?! Черт возьми, у него семья. Он никогда Татьяне ничего не обещал, был честным. Она не должна, не имеет права так любить его. Это шантаж, натуральный шантаж. Почему она не оставит его в покое?!

- Женщина, когда любит, - сказал он, - ей надо, чтоб объект все время был рядом, в одной комнате, сидел, как к юбке пришпиленный. Говоришь ей: я пойду туда-то и туда-то, а она: нет, только не уходи, готова пресмыкаться, врать, делать какие угодно пакости. Потом скажет, что беспокоилась за тебя, что ей обидно было - на самом деле нет, она просто не может, когда я ухожу... Они готовы в тюрьму, в одиночку, на необитаемый остров, в чулане каком-нибудь сидеть с тобой, пока не умрешь... Или руки-ноги тебе переломать и позвоночник, и сидеть, сидеть в комнате с паралитиком... У мужиков не так. Ведь не так же?!

- Лично у меня, конечно, не так, - подтвердил я.

- Бывает, мужик тоже влюбляется как сумасшедший, но он другого хочет ну, не знаю, сделать для нее что-нибудь, прыгнуть из окна, или спасти от бандитов...

- Угу, - буркнул я. - Заточат, запрут любимую дома - сиди вари борщ, ни на кого не гляди, шаг вправо - шаг влево считается побег. Любовь, основанная на заведомом неравенстве.

- Это другое совсем, я не говорю, что лучше, но другое, - отмахнулся Олег. - Запереть ее, чтобы никого не видела, но самому-то не сидеть с ней в камере, а гулять свободно.

- Обычные отношения узника и тюремщика, - согласился я.

- Хорошее слово: тюремщик! - оживился Олег. - Женщина - сумасшедший тюремщик, она хочет непременно сама сидеть в одной камере с тем, кого пасет. Мы их любим, как человек свои вещи, а они нас - как собаки своих хозяев. Замечал, какое у собаки становится потерянное лицо, когда хозяин ушел? А придет - и она готова сидеть с ним где угодно, до скончания веков... Что-то во всем этом мерзкое... Не хочу я, чтобы она меня любила! Не разрешаю я! Одно желание - чтоб она от меня отвязалась. Она все время ходит за мной. Как собачка. И дышит, дышит...

- Что ж ей, не дышать теперь?

- Да я знаю, - он беспомощно посмотрел на свои руки. - Просто меня в ней все раздражает! Помнишь, у Каренина уши были? Она разлюбила, и ее напрягали его какие-то там уши? В школе читал... Как собака! Ходит и ходит. - И он закончил неожиданно: - Я сам собака.

Глаза его не держали фокус и снова начали блуждать. Неужели я с такой же силой ненавидел того, который не хотел от меня отвязаться? До чего ж подло... когда глядишь со стороны. Сначала берешь, пользуешься, всем доволен, потом р-раз - пинаешь ногой и уходишь, не оглядываясь. У попа была собака, он ее любил; она съела кусок мяса, он ее убил. Какая, блин, мудрость, какая глубина анализа! А что это мы сегодня все на собак сворачиваем...

- Ты думаешь, в тебе самом нет ничего такого, что раздражает? спросил я.

- Да не в этом суть! Может, я в сто раз хуже Таньки, но я-то к ней не навязываюсь! Не звал я ее сюда, не звал! Черт, все б отдал, чтоб она куда-нибудь делась. Одно-единственное желание!

Какое, однако, кровожадное семейство. Она хочет, чтоб он исчез, а он хочет, чтоб она исчезла. Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет. Взяли бы да разъехались. Да пускай хоть оба исчезнут, какое мое дело. Я давно должен был встать и уйти. Почему же сижу и слушаю? Эти слова меня жгут. Неужели я был такой же сволочью? Был, конечно. Ну разве что не трепал никому о наших отношениях. Как же, не трепал! А Маринке? Нет, это другое, тот давно мертвый, ему все равно. А Таньке не все равно.

Собственно, отчего же сволочь? Муся правильно говорит: насильно мил не будешь. Разве Олег виноват, что разлюбил? Кому из этих двоих я сильней сочувствую? По логике, должен ему. Во-первых, пресловутая мужская солидарность. Во-вторых, в его роли я был, и, если честно, не раз, только в остальных случаях все завершалось более-менее безобидно; а в Танькиной бог миловал. Только не подумайте, будто я хочу сказать, что я такой весь из себя неотразимый, ничего подобного. Просто я холодный эгоист и безответственный, инфантильный разгильдяй, а натуры серьезные и пылкие всегда на таких западают, не знаю почему. Разве я виноват, что в клетке не пою и в неволе не размножаюсь? Кармен свободна...

- А прямо попросить ее уехать ты не пробовал? - спросил я.

- Не могу я! Она как начнет реветь, у меня руки опускаются и язык в глотке застревает. Да я уже и свою настоящую жену не хочу видеть, - добавил он неожиданно.

- Почему?

- Достали потому что, - пробурчал Олег. - Так достали, что я никого больше не хочу рядом с собой, одиночества хочу! Свободы и покоя! Есть мое жизненное спр... стр... пространство, и не желаю, чтоб на него покушались. Дома тоже! Они входят, выходят. Туда, сюда. Хочется одному побыть, а они купи то, купи се... веди сына на фигурное катание... чини унитаз... вынеси мусор... еще теща!!! - взвыл он. - Ничего не хочу! Хочу, чтоб баб не было, - подытожил он, роняя голову на руки.

Самое время посоветовать ему разлюбить баб - авось, не даст по башке бутылкой. Только ведь не поможет. Участь эгоиста - либо жить совсем одному, либо терпеть постоянные покушения на свою свободу, и дилеммы этой никому не избежать. Я, сколько ни любил бы вас, привыкнув, разлюблю тотчас, начнете плакать: ваши слезы не тронут сердца моего...

- ...представляешь?! - Олег поднял рюмку, но до рта не донес, а расплескал почти всю на свои жеваные, грязные штаны, - Танька еще и залетела! Сегодня ночью сказала! И что мне теперь? У меня есть сын, не нужно мне больше никаких детей. Аборт без прописки ни за что не сделают, да она и не хочет... Ну где вот она? - спросил он внезапно. - Время семь.

Он встал, сильно раскачиваясь, и пошел в прихожую к телефону. Это был старый-престарый дисковый аппарат, каких я уже давно нигде не видел.

- Ясно, абонент недоступен... Иван, у тебя мобилка с собой? Позвони со своего, а? Мы же поругались! Она может не ответить, если увидит мои номер или наш домашний..

Я выполнил просьбу, однако абонент не был доступен и мне. Позвонили на работу - охранник сказал, что все давно ушли.

- Беспокоишься? - поинтересовался я, не в силах скрыть легкого ехидства. - Ты же хотел, чтоб она исчезла... Олег, я пойду, ладно? Придет она, никуда не денется. Не переживай

- Может, посидишь еще? Мне что-то хреново, - сказал он с умоляющей интонацией.

Мне совсем не хотелось присутствовать при том, как он начнет мучиться угрызениями совести: зрелище тяжкое и неприятное. Я отвел глаза, как собака, не выдержавшая человеческого взгляда. Блин, опять про собаку! То генералы, то собаки. В башке мусор какой-то.

- Ну, иди, иди, - Олег тяжко вздохнул. - К ней, небось, пойдешь? Хорошо тебе - свободный... Пришел - ушел... Прикинь, Танька меня еще к ней приревновала. Дурдом!

- Ты про Марину? - сообразил я. - Без оснований приревновала?

- Как тебе сказать? - ухмыльнулся Олег. - Конечно, от баб меня сейчас просто тошнит, но с ней бы - можно. Только она же за бабки... А их нет. С тобой она - за бабки? Или так?

- С чего ты взял, что она со мной?

- Танька насплетничала. Так за деньги или нет?

- Да, - сказал я. - Конечно, за деньги. Без денег ее от нашего брата тоже тошнит.

Домой я нарочно медленно шел вдоль маленьких прудов, чтобы в голове прояснилось. Фонари и фары светили мутно сквозь снежный дым. Дышать было трудно, словно груз с неровными краями давил мне на грудь. К черту этих Холодовых с их проблемами, мне своих хватает. Завтра позвоню Маринке, соскучился. Кто ж был у нее вчера вечером, неужели все-таки... Боже, как я одинок и до чего мне грустно. Если я причиною чужих несчастий...

...декабря 200... года, среда

"Рафаэль, выстрелив наудачу, попал противнику в сердце и, не обращая внимание на то, что молодой человек упал, быстро вытащил шагреневую кожу, чтобы проверить, сколько стоила ему жизнь человека. Талисман был не больше дубового листочка".

Оноре де Бальзак. "Шагреневая кожа"

Родина снилась мне, малая родина: корабли, сопки, горбатые улицы, океан как темное стекло. Повалялся в постели, помусолил "Кладбище домашних животных". Кафка великий гений, а Стивен Кинг - просто хороший макулатурщик; тем не менее, а может, именно вследствие этого, мир Кафки не может воспроизвести никакая реальность, а вот соскользнуть в мир Кинга легче легкого, я еще в юности это почувствовал. Да разве я не побывал в том мире, когда развлекался с кокаином? Завязал, однако - везучий я... И здесь как-нибудь обойдется.

Днем мне позвонил Олег Холодов.

- Извини за вчерашнее, - почти трезвым голосом произнес он. Послушай... она тебе случайно не звонила?

- Татьяна? - изумился я. - С какой стати она мне будет звонить?

- Нет ее нигде! И на работу не пришла.

- Может, в милицию заявить надо? - предложил я. - Вдруг с ней случилось что?

- На смех поднимут. Если б ее месяц не было! - резонно отвечал Олег. В больницы-морги я уже звонил... Ладно, прости, что побеспокоил...

А ведь я ждал от семейки Холодовых чего-то подобного! В глубине души, сам себе не признаваясь. Только я ставил не на него, а на нее. Мне казалось более вероятным, что с ним что-нибудь случится. Вот и приехали! Тогда, ночью, я подумал - не избавиться ли от Татьяны... как я выразился? Превентивно? Но это же было просто в шутку. Она могла попасть под машину. Или сама броситься. А паспорт потерять. Или уехать к подружке. Или загулять с каким-нибудь случайным знакомым, при ее душевном состоянии это вполне вероятно.

Но что, если Татьяна почувствовала намерение мужа от нее избавиться? А поскольку она верила во всякие паранормальные штучки, то с ней и случилось плохое?! Поддалась самовнушению, как у колдунов вуду? Глупость, вздор ,бред!

Разложим все по полочкам. Ряд случайностей, совпадений. Десять лет назад: если человек ведет преступный образ жизни, ничего удивительного, что в конце концов его самого пришили, я тут абсолютно не при чем. Два года назад... о господи! Не нужно было связываться. Таких, как он, на пушечный выстрел нельзя подпускать к таким, как я. Ну, грозился он, что покончит с собой, но я не верил, ведь если кто об этом постоянно говорит, значит, не сделает, правда же?

Возможно, это он был сильный, а я слабый: ведь для самоубийства необходимо изрядное мужество, я бы никогда не смог. Что за странный инстинкт заставляет человека цепляться за свою никчемную жизнь? Почему заключенные в концлагерях не кончали с собой? Терпеть постоянные муки, боль, ужасы; казалось бы, куда проще уйти и закрыть за собой дверь с той стороны. Ладно, он поступил как смелый человек, не захотел терпеть ту мучительную участь, что я ему навязал. Не буду больше вспоминать об этом.

Теперь Артем. Допустим, вас кто-то обругал в очереди, вы пожелали этому грубияну провалиться в тартарары, а потом узнали, что он и впрямь туда отправился - неужели всерьез сочтете себя виновником? Люди постоянно злятся друг на друга по ничтожным поводам, а потом забывают об этом. И вообще, Артем жив, он просто подстава, актер. А если нет, так это совпадение.

Танька? Сбежала к родителям в Екатеринбург и попросила не говорить Олегу, что она у них. Молодец девка, решилась. Боюсь только, она побудет дома, сделает аборт да опять вернется.

Итого: я абсолютно не верю ни в какое вуду, ни в какие мысленные убийства. А если все же они существуют, пусть пропадет... ну, допустим, Гена. Он неплохой мужик, но остальных больше жалко. Но это же шутка, просто шутка!

Марина Юрьевна позвонила в шесть, веселая, деловитая, пригласила заходить. Пока выбирал рубашку, думал: общение с ней вроде наркоты. Маешься, места себе не находишь, а как услышал ее дикторский голосок, сразу приход, на сердце потеплело, эйфория и так далее. Я сошел с ума, мне нужна она? Ах, бросьте, Дориан! Но кто ж приходил к ней в тот вечер, когда я стоял и смотрел на темные окна?

У Маринки я застал Лизу Переверзеву. Они, оказывается, всерьез решили судиться с телевизионщиками, слупить с них за моральный ущерб по полной программе. Сидели в Сети и изучали законодательство. Юрист хороший у Маринки был, но в городе сейчас отсутствовал, так что они пока готовились. Вот так! Пока мы с Олегом водку пьянствуем да бесполезные разговоры разговариваем, женщины спокойно занимаются реальным делом. Неужто мы все ошибаемся, и матриархат когда-нибудь наступит вновь?

Мы поговорили об Олеге Холодове: как оказалось, он уже всем по двадцать раз звонил и спрашивал, не видал ли кто его жену.

- Конечно, к родителям уехала, - сказала Лиза. - Раз она там прописана - сможет сделать аборт, а в Москве за это можно хороший срок получить. И молодец, что нашла мужество для решительного шага. Мне не верилось, глядя на нее, что она сумеет от Олега уйти... Иван, когда он тебе сказал о Таниной беременности - какое у него было выражение лица?

- Досада и злость, - сразу ответил я. - Вообще он о Татьяне говорил с омерзением - ясно, что она ему здорово обрыдла. Но потом он искренне беспокоился, когда она задержалась и не пришла домой. Вроде бы искренне, добавил я, подумав.

- Но вдруг с ней что-то случилось? - неуверенно сказала Марина. Маньяк напал, кирпич на голову свалился...

- Возможно, но маловероятно, - отмахнулась Лиза. - Уверена, что она просто уехала. Эх, как наши телевизионщики лоханулись! У одних семейные драмы, другие вообще играть отказываются. Принцип случайного подбора участников не оправдывает себя. Даже не проверили, что Олег с Танькой живут вместе, увидели разные фамилии и на том успокоились.

Мы еще посидели, потрепались, разогрели в микроволновке магазинную пиццу. Вскоре к нашей компании присоединился Алекс. Первый раз увидел его при костюме. На любом другом эта бледно-лиловая рубашка выглядела бы претенциозно, но с его смуглой кожей и вишневыми глазами - просто класс. Я ничуть не был удивлен его приходом: в этот дом всех тянет. Но не как бабочек на огонь, а как промерзшего путника к теплому камину. Я бы, например, мог здесь торчать целыми днями. Просто так. А он - просто так или не просто так?

- Олег запил, - сообщил Леха новость, которую все уже знали. - Звонил мне - в стельку. Переживает. Может, зайти к нему надо было?

- Что толку? - досадливо сказала Лиза. - Мы ему посоветовали заявление в ментовку отнести, а он говорит, неудобно, стыдно, и не примут они, раз ее всего сутки нет.

- И никто ни на минуту не допускает мысли, что Олег ее прикончил? спросила Марина.

- Марусенька, с какой стати Олегу ее убивать? - Лиза пожала плечами. Она ему даже не жена. Если всякий будет мочить надоевшего партнера... Съехал бы на другую квартиру.

- Но он же пьет! Пьяный на все способен.

- Какой из Олега убийца? - Лиза презрительно скривила тонкие губы. Программисты по статистике совершают убийства реже, чем представители других профессий. Мозги у них не так устроены. Если компьютер барахлит, его ведь не станешь разбивать молотком, правда? Просто перезапустишь Windows.

- А покончить с собой она не могла? - спросил Алекс.

- Могла, наверное, - вздохнула Лиза. - Она, если честно, малость того. Ой, Лешка, ты ведь не слыхал, какую она историю рассказывала по пьяни. Будто бы она своего первого - то есть, собственно говоря, единственного, мужа мыслью убила...

Пока Лиза пересказывала Татьянины душераздирающие бредни, я не спускал глаз с Лехи: мне было очень интересно, как он, с его склонностью к "метафизическим" объяснениям, отреагирует на эту информацию. Я хотел понять: была ли в его словах об иных мирах реальностях хоть крошечная доля искренней веры, или же он, как все присутствующие, сделал актерство и стеб единственно приемлемым для себя стилем общения. Хотел понять, но не смог.

Неужели Татьяна действительно покончила с собой? Что ж - уважаю. Уважаю самоубийц. Если обстоятельства не позволяют человеку жить, как он хочет, а переломить эти обстоятельства нет объективной возможности, - он не смиряется, он гордо уходит. Интересно, смог бы я, если б оказался в какой-нибудь безвыходной ситуации? Ведь это ложь, что выход имеется всегда. То есть зачастую смерть и есть этот единственный выход. Нет, я бы все-таки не решился.

Лиза завершила свое повествование: в ее ироническом пересказе Танина история выглядела просто смешной и ничуть не зловещей. Кажется, на Леху она не произвела ни малейшего впечатления. Если он и верит в какие-то паранормальные явления, то мысленное убиение рассерженной женой своего алкоголика-мужа к ним не относится. Слишком приземленно. Антураж не тот. Алекс - парень интеллигентный, книжный, ему подавай что-нибудь потоньше.

- Как там наш Геныч? - поинтересовалась Лиза. "Наш!" Хотели мы все того или не хотели, но ощущали себя частицами некоего целого, едва ли не членами семьи: странный список связал нас крепче, чем связали бы годы знакомства. - Давно о нем ничего не слыхать.

Я вздрогнул и весь подобрался, помимо воли вспомнив свою сегодняшнюю шутку. Если сейчас окажется, что о Генке никто ничего не знает, я не успокоюсь, пока не выясню, жив ли он. И если мертв - дальше страшно думать...

- Почему не слыхать, он мне час назад звонил, - жизнерадостно доложил Леха.

Я почувствовал, как в моей груди разливается покойное тепло. Сердце еще раз тяжело подпрыгнуло и улеглось на место, и я уже вполне спокойно осведомился, как "наш" Гена поживает. Леха охотно удовлетворил мое любопытство:

- Вроде успокоился, понял, что никакие мафиози на него не покушаются, поверил, что это шоу. Только я не стал ему ничего говорить о наших решениях: про отказ играть и про суд. Пусть человек поучаствует. Он бывшей жене все оставил, и машину и квартиру. Ему нужно...

Дальнейшая беседа в основном вертелась вокруг запившего Олега и его сложных отношений с женами. Я был сыт по горло этим Олегом и почти не участвовал в общем разговоре, лишь изредка подавал голос, чтоб о моем существовании не забывали. Когда стали расходиться, Алекс ушел, конечно, с Лизой. Все правильно - соседи. Неужто, Дориан, он должен был бросить даму и вас через дорогу провожать?

Нехай Геныч выигрывает и покупает квартиру. Ему действительно нужно. Хотя мы так и не знаем размера призового фонда. Может, сумма такая маленькая, что ему и на квадратный метр не хватит. В Москве метры дорогие, лишь чуть-чуть подешевле, чем во стольном граде Ленинбурге. Кстати, о Питере: Лиза сказала, что завтра туда летит - в командировку. А я давно не был. Надо как-нибудь проведать отцову вдову. Она хорошая тетка, хоть мы с ней никогда особо близко не общались. Но зимой скучно. Белые ночи будут поеду. Что, если позвать с собой...

...декабря 200... года, четверг

"Если эти поразительные явления реальны, я сойду с ума; если же это плод моего воображения, я уже сошел с ума".

Амброз Бирс. "Проклятая тварь"

Загорал на озере. У озера стоял дом, белый и веселый, было лето. Ромашки, васильки, пчелы жужжат, банально, но приятно. Я уже много раз видел это озеро и этот дом, и мне всегда было там хорошо. Вообще-то я предпочитаю видеть во сне кошмары. После них особенно радостно проснуться: чувствуешь такое облегчение, точно заново на свет родился. Но страшилки редко меня посещают. Ромашки и тому подобная карамель снятся гораздо чаще.

Где же мы находимся, когда спим, что это за мир такой? И отчего мы так уверены, что просыпаемся в том же самом мире, в каком накануне уснули? Озеро, белый домик - все это было со мной где-то, и я тоскую по ним до сих пор?

Малость позанимался ненавистными хозяйственными делами. Может, жениться? Иветта, Лизетта, Жанетта, Жоржетта, ах! полковник Соболев, прощайте, женюсь, женюсь, какие могут быть игрушки... Если жениться, то на Маринке. Только она не согласится, потому как у меня ни кола ни двора... Прогулялся, пообедал, растянулся на диване. Позвонить Гене? Вчера он был живой, но это было вчера. Нет, с какой стати я ему буду звонить?! Я же просто пошутил. Ничего сверхъестественного не произошло, не происходит и произойти не может. Чушь какая!

Ну так позвони и убедись, что чушь. А если все же... Как Марина рассказывала? И сказать вслух: "Форзи, заберите меня", - глупо, и промолчать - глупо; раз уж такая мысль посетила, получается, будто молчишь из страха. Так что глупей - отныне и во веки вечные ежечасно справляться о Генкином здоровье или притвориться перед самим собой, что не боишься?

Который день сердце покалывает. Это только с виду мне все те же двадцать, а внутренним органам, небось, за пятьдесят. Три года на коксе. Шесть лет с алкоголем. Не то что о спорте - о физзарядке давно забыл, только знаю на диване валяться. Напрасно пытался отвлечься от мыслей о Геныче. Не удержался - позвонил. Домашний не отвечает, это ясно, мужик на работе. Мобильный молчит, тоже ничего особенного в этом нет. А рабочий все занят и занят. Хватит глупить. Лучше поинтересуюсь у Олега, не нашлась ли Таня.

...Выяснил: до сих пор ни слуху о ней ни духу! А Олег наш снова пьян. Угрызениями совести мучается или празднует освобождение от семейных уз? В последний раз попробую Генке на работу позвонить. Самое мерзкое, что в каком-то дальнем уголочке сознания хочется, чтобы он... чтоб убедиться в своем тайном могуществе...

Геннадий не приходил сегодня, оказывается... Ну, загулял. Ну, запил. Ну мало ли что! Решил с бывшей женой помириться и уехал!

Седой сказал, останется только один - это значит, что вслед за Геной я должен и других... Нет, Генка просто запил, загулял! И что я так дергаюсь от дверного звонка?

Лампочка на площадке опять перегорела. Привалившись плечом к стене возле дверного косяка, стоял маленький, тонкий парнишка - в темноте белели кроссовки и кепка. Фигурка отделилась от стены и ступила на порог, ворча:

- Ну и подъезд! Какой-то свинюшник. Натуральные питекантропы...

Марина скинула мне на руки бесформенную куртку, не глядя, швырнула кепку - та упала точно на рожок вешалки, покачалась, как мяч в волейбольной корзине, и повисла.

- Скажи, друг мой! - начал я с места в карьер, - ты бы не могла выйти за меня замуж?

- Зачем это, друг мой? - Она рассеянно прошлась вдоль книжных полок взад-вперед, провела пальцем по корешкам, обнаружила пыль и скорчила досадливую гримаску.

- Я одинокий, как... как больной волк. Случись что - меня даже похоронить некому.

- Больной волк звучит уже лучше, чем загнанная лошадь, - заметила она. - И значительно ближе к истине. Иван, ведь если твое тело умрет - ты будешь далеко отсюда, во всяком случае, так Лешка утверждает. Какая тебе разница, похоронят ли тебя в здешней реальности или нет?

- Ну, как-то приличнее... - вздохнул я. - Так ты не согласна?

- Я подумаю...

Она встала на цыпочки, пытаясь достать что-то с верхней полки, короткий свитер задрался, открывая спину с глубочайшей ложбинкой. Какая хрупкая! Косточки бедер спереди выдаются, даже когда она стоит. Трогательные косточки. Моя Кармен! Не нравится мне этот генерал. Я как собака на сене... Навязчивые образы собак и генералов преследуют меня, о чем бы я ни думал. Не свидетельствует ли это о легком психическом расстройстве?

- Послушай, Мусенька, - сказал я, - вот если бы ты все-таки стала играть в эту игру... и надо было бы соперников по одному ликвидировать - в каком порядке бы ты от нас избавлялась?

- Иван, я не хочу это даже гипотетически обсуждать.

- Маринка, прошу тебя, скажи.

- Зануда чертов! Ну, хорошо. Учти, я говорю с точки зрения симпатий-антипатий, а не тактики-стратегии или справедливостинесправедливости. Первым я бы убрала Геныча.

- За что? - сердце мое тяжело екнуло.

- Да ни за что, - покусав губы, сказала Марина. - Просто других жальче. Потом Олега - меня бесит, как он с Татьяной поступает. Потом саму Таньку, уж больно от нее много бесполезных эмоций. Потом Лизу.

- Почему Лизу? - спросил я.

- Потому что дальше мне трудно выбрать... Тебя грохнуть или Лешку? Не знаю. С тобой мы ближе, откровеннее, будто с детства знакомы; с тобой мы похожи, оба изломанные и с тараканами в голове. Он мне за другое нравится, он относительно правильный, хоть и не без заморочек, относительно невинный, с ним я про многие вещи никогда не стану говорить, как с тобой. Он классный. Только не бойся, не собираюсь тебе дорожку переходить...

- Муся, послушай... Когда мы с тобой только познакомились и рассказывали друг другу о своем темном прошлом, ты в два счета разоблачила мое вранье. Но сама ведь тоже лгала? Только я не такой умный, не могу определить, что именно не так было в твоей истории.

Марина потянулась и закусила нижнюю губу. На лице ее не было неудовольствия.

- Как и ты, всех персонажей ролями поменяла! Я говорила про интеллигентного сутенера, так вот: на самом деле я была не "работницей" его, а женой. А рэкетир Серега - моим любовником. Он мужа моего убил.

- Ты заказала?

- Да. И было это не в Москве, а раньше, на малой родине. Потом я не захотела там оставаться и уехала... Покинул он свое селенье, где окровавленная тень...

- А психоаналитик тогда кто?

- Один из моих нынешних приятелей. Умный дядя. Он говорит, когда у человека в прошлом имеется неприятная, темная история, которую не хочется вспоминать даже наедине с собой, человек этот постоянно придумывает взамен нее другие бредни. Таким образом происходит замещение, вытеснение или что-то в этом роде.

- Постой, Маринка! - вспомнил я. - А как же... если муж твой умер где же ваши дети?!

- Дети? - переспросила она с удивленным выражением. - Какие дети?

Я понял, что дальнейшие расспросы ни к чему ни приведут. Наверняка сейчас мне скормили очередную душещипательную сказку, а правды о жизни своего друга я не узнаю никогда. Да и хочу ли я ее знать, на кой она мне, правда-то?

- А ты почему не хочешь сыграть в нашу телеигру? - спросила она. Ведь деньги!

- Не люблю, когда в мою жизнь влазят, - ответил я.

- А в принципе как ты относишься к подобным играм?

- - Никак не отношусь. Изредка смотрел. Скучно. Я вообще не люблю телевизор.

- А я их ненавижу...

- Почему ненавидишь? - спросил я с недоумением. - Что тебе до них? Одно дело - наш случай: насильно включили в какие-то списки, этого твоя свободолюбивая душа не может вынести. А когда люди сами приходят играть, по своей воле? Ведь "мочить" - это просто выражение, не корову же проигрывают! Если человек захотел участвовать - он знал, на что идет.

- Просто выражение, да? Хоть ты не любишь телевизор, но наверняка слыхал, как летом в "Большой погоне" парень пристрелил в финале соперника?

- Это была случайность, - возразил я. - Его присяжные оправдали.

- Кто знает, случайно или не случайно? Выигрыш-то ему отдали! Правда, как я читала, вся сумма на адвоката пошла. Но дело даже не в этом. Мне кажется, когда человек даже понарошку "мочит" людей, которые ему ничего плохого не сделали, в нем появляется что-то гнилое. И потом он в любых ситуациях начинает мочить, по службе ли, в личной ли жизни. В его мозгах поселяется убеждение, что ходить по головам и по трупам правомерно. Боже, а гладиаторы эти!..

- Такова жизнь, - сказал я. - Ведь если я первый не выстрелю, так выстрелят в меня... А в гладиаторы идут по своей воле. Сам чуть не пошел, когда денег на жизнь не было.

- Ты - в гладиаторы? - она окинула меня с ног до головы критическим взглядом. - Неужели ты занимался каким-нибудь спортом, да еще таким, где убивать учат? Врешь, поди!

- Вру, - покорно согласился я. Не люблю разочаровывать людей. И зачем ей знать, что в гладиаторы я чуть было не подался не только ради денег, а из-за вдруг возникшего желания пострелять по живым мишеням. Прошел все отборочные комиссии, а потом так же вдруг потерял к этому интерес, повстречав в баре какую-то занятную личность, о которой в свой черед забыл через пару деньков. - Конечно, вру, милая. Какой спорт? Мы только в области балета...

- Какая же это своя воля - если ради бабок? Если у человека есть причина кого-нибудь убить - это одно. Но вот так - друга - без причины, на потеху зрителей! ...Что ухмыляешься? Смешно, что я мораль читаю?

- Смешно, - признался я. - Прости, Муська, но ты вот, например, за деньги спишь с разными мужиками. А как же твоя душа?

- Душа не при чем, - сказала она сухо. - У меня это просто бизнес. И я никого в пропасть не сталкиваю. Еще вопросы есть?

- Еще один, и отстану! - попросил я. - Скажи: если б игра велась не за деньги, а на выживание? В буквальном смысле? В живых останется один? Понимаешь? Что б ты сделала?

- Да ну тебя! Начитался Шекли. Вообще у вас с Лехой есть один очень противный недостаток: вы ужасно много читаете фантастики.

Сказав Маринке, что шоу не смотрю, потому что скучно, я малость покривил душой. С тех пор, как начали с огнестрельным оружием играть, частенько смотрю. Не раз наблюдал коллизию: игроки выбывают, и наступает момент, когда остается пара сдружившихся, казалось, словно братья родные. И всегда лелеешь сентиментальную мечту, что они откажутся драться друг с другом. Или хотя бы потихоньку от организаторов договорятся поделить приз и счастье на всех поровну. Может, конечно, иногда и договариваются. Хотелось бы в это верить.

- Маруся, тебе Генка сегодня случайно не звонил? - спросил я мерзким фальшивым голосом. - Как он там?

- Хорошо, что напомнил! Дай-ка телефон. Он меня на днях просил в Интернете справочку по жилищному кодексу найти.

Подал ей телефон, взял пустые чашки и вышел на кухню. Мне даже присутствовать не хотелось при том, как она будет звонить. Нервишки не выдерживают. Включу воду погромче, чтобы не слышать. Когда вернусь в комнату, она скажет, что все нормально, и тогда можно жить.

Тьму-тьмущую народу убивают по всему свету каждый день. Я знал одного мужика, который насмерть сбилженщину на дороге, так он чуток отсидел и вышел, и ничего, никакого особенного раскаяния. Поверьте, это совсем не так тяжело - знать, что ты кого-то убил. Если не было расчлененки, крови, хрипов, судорог и разбрызганных по вашей одежде мозгов, - это, в общем, не так ужасно. Наверное, потому генералы так легко посылают людей воевать для них мертвые существуют в виде сводок, а не в виде разбрызганных мозгов.

Конечно, всякие там угрызения совести, раскаяние, тоска бывают, если вы случайно убили кого-то дорогого, милого, беззащитного, кого-нибудь, кто вас любил. Но можно пережить и это. А уж если незнакомого или полузнакомого - это просто тьфу.

Что ж я все оправдываюсь? Опять генералов каких-то приплел! Дались мне эти генералы! Ничего с Генкой не случится. Я выключил воду, обернулся, и чашка выпала из моих рук: Марина стояла в дверях, глядя на меня широко распахнутыми, остановившимися глазами.

- Представляешь? - сказала она почти без выражения. - Геныча убили.

- Ты шутишь, - пробормотал я, нагибаясь и подбирая осколки чашки.

- Сосед по коммуналке сказал. Он уже на опознание ездил, сосед то есть. Вчера, поздно вечером, почти ночью. Патруль его расстрелял.

- Патруль?! - я вытаращился на нее с искренним недоумением: такого предположить никак не мог. - За что? У Генки же есть московская прописка!

- Там все как-то непонятно, я не могла подробно расспрашивать, скороговоркой произнесла Марина. - Сосед сам ничего не знает толком, ему не объясняли. То ли Геныч сопротивление оказал, то ли что. Менты ведь если кого убьют, даже нечаянно, - концов не сыщешь. Ну, это вообще уже ни в какие ворота..

- Случайность, - твердо сказал я. - Он ведь мафии боялся, ходил наверняка с оружием. А разрешения, поди, не было. Или стал в патрульных первым стрелять - крыша-то едет. Вот тебе и неадекватный поступок!

Пытаюсь ее успокоить, но верю ли сам хоть чуточку в то, что говорю? Менты - они кого хочешь пришьют, не моргнувши глазом... Это ведь не я, не я?! Что же теперь будет? Что мне теперь делать? Я не хотел, клянусь, не хотел! Шутка! Ничего я не имел против Геныча.

Как же, не хотел ты! А кто про эксперимент говорил? Проверю, есть оно, могущество, или нет его? Проверил, убедился? Останется только один... Нет, ничего не понимаю!

- Приходи завтра, - попросила Марина, - мне тоскливо... И Леха придет... А может, все-таки сходишь в милицию? Мне-то с ними связываться страсть как не хотелось бы...

- Мне и вовсе туда идти не резон, - ответил я. - У них ведь как: то ли он шубу украл, то ли у него шубу украли. Начнут самого проверять, выплывут все мои грехи: незаконный Интернет, отказ от исповеди, запрещенная литература, уклонение от уплаты налогов и бог знает что еще. Марина, а почему бы тебе к генералу своему не обратиться? Просто за советом.

- Он уехал, у них учения в НАТО. Так что я пока сирота.

- А других влиятельных друзей у тебя нет?

- О господи, это такие... домашние животные. Мирные, жирные, сытые. Кроме как жаловаться на своих жен, они ни на что больше не годны.

Я проводил Маринку и повалился на диван, сжимая голову руками, чтоб не разлетелась на кусочки, как чашка. Пошарил, нашел пульт, включил экран. Все обыкновенно. Завтра ожидается потепление. В Думе дискутируется вопрос о переносе столицы из Ленинбурга обратно в Москву, не исключено, что предложение получит необходимое количество голосов. В криминальном выпуске тоже ничего особенного. Конечно, когда речь идет о ментовском убийстве, ничего не скажут, эта информация всегда закрытая. Да и Геныч - кто он такой? Инженеришка задрипанный.

Факт общеизвестный: в шоковые моменты в мозгу человека включается некий предохранитель, не позволяющий думать о кошмаре, чтоб не сойти с ума. Мысли доходят до какой-то глубины и останавливаются перед невидимой преградой, отказываясь двигаться дальше. И все же попытаемся рассуждать трезво. Холодно и ясно, как Татьяна выразилась.

Предположим, с Генычем - тоже инсценировка! Ведь вся информация с чужих слов, и ее не проверить. Может такое быть? Запросто. Все "убитые" дают подписку о неразглашении и преспокойно отсиживаются по конспиративным квартирам, как в "Большой погоне" делается. Единственная разница - туда игроки приходят по своей воле, а нас никто не спрашивал. Ну и что? В этом заключается принципиальная новизна нашей игры.

Или допустим, что Генка действительно влетел по своей неосторожности. Увидал патруль, подумал, что это бандиты, достал ствол, начал палить. А такое может быть? Легко! Я тут абсолютно не при чем, элементарное совпадение. Вчера вечером я просто в шутку сказал, и даже не сказал, а всего лишь подумал. Маринка права: вредно столько читать Шекли и Кинга.

Седой был похож на Мефистофеля... Останется только один...О черт! Читать вообще вредно. Собрать все книги да и сжечь!

Маруся-то наша стопроцентная материалистка, несмотря на свою болтовню про форзи и прочее. Ей не нужно никакое вуду, чтоб мужа пришить, для этого всегда найдется вполне материальный исполнитель. Стоп, стоп: а не может быть, что кто-то из нашего списка рехнулся и убивает соперников по-настоящему? М-да, это уже не Шекли, а дешевый детектив. Какой вздор! То из автомата расстреливает, то машиной сбивает, то похищает, то патрулем прикидывается. Так не бывает. А что бывает?

Ладно. Глупости и больное воображение. Никакой паранормальной силы у меня нет. А если и есть... Что еще за "если"?! Нет... а если... да нет же... но все-таки... если, если... в таком случае я говорю: стоп.

Если это я натворил - пусть все теперь закончится, прекратится, прошу, приказываю: Game is over! Больше никого. Марину и Алекса - никогда, ни за что я такого не пожелаю, а раз не пожелаю, значит, ничего не будет. То есть что значит "Марину и Алекса"? Вообще никого, разумеется. Но главное, их чтоб не трогали, пощадили, только не их! Форзи! Слышите? Нет, нет, я просто неточно формулирую, никого не трогайте. Но главное - этих двоих...

Все, хватит! Нет такой силы, что заставила бы меня убрать еще кого бы то ни было. И вообще это чушь собачья... а если не чушь, если хоть на чуточку, хоть на столечко правда, - пусть это будет не Лешка и не Марина, можно?

Проехали. Хорош дурью маяться. Завтра сдам всего Кинга в макулатуру, и Кафку тоже. Интересно, что побуждает Леху проводить столько времени в нашем с Маринкой обществе, разве у него своих друзей нет? Девушки? А хоть бы и была... Не было случая, чтоб я не получил кого хотел. Эх, мою бы энергию да в мирных целях - давно министром стал каким-нибудь.

Какая сила заставляет меня губить, разрушать все на своем пути? И ведь не страсть, нет! Пустое сердце бьется ровно... Всегда одно холодное желание властвовать, видеть новую жертву на коленях. Добро бы хоть связывался с такими же, как сам, эгоистами, так нет ведь: одноименные заряды отталкиваются. Доверчивые, нежные, привязчивые, тонко чувствующие люди летят, как бабочки на огонь, или, если выразиться честнее, как мухи на...

К черту лирику! Пора, наверное, Алексом уже всерьез заняться. Он совсем не прост, эта игра может затянуться надолго, и хорошо, хоть какое-то развлечение, а то совсем в развалину скоро превращусь, так можно и квалификацию потерять. Я никогда не лезу напролом, это пошло и скучно, предпочитаю, чтобы мне все приносили на блюдечке с голубой каемочкой, а я смущенно хлопал глазами и говорил: ну ладно, если уж вам так неймется...

Пощадить, не трогать? Ага. Щас! Быть просто друзьями, честная, суровая, трогательная мужская дружба, за товарища в огонь и в воду, баня, водка, гармонь и лосось. Лицемерие - худший из пороков, Дориан, вы это прекрасно знаете.

Отчего у меня так быстро и часто меняется настроение? Только что чувствовал себя раздавленным червяком, от горя и раскаяния мечтающим удавиться, от самоуничижения готовым забиться под койку и на свет не вылазить. Час-другой проходит, и прямо Наполеон какой-то...

Забавно: Марина первым на вылет назвала именно Геныча. Забавно? А если это она его погубила, а не я?! Смешное предположение! Никогда я не встречал человека, более психически уравновешенного и далекого от всякой паранормальности, чем она, моя Сонечка Мармеладова, моя Кармен. А вот меня давно пора госпитализировать в Кащенко.

Леха с таким серьезным, невинным видом разглагольствует о всяких реальностях и нереальностях: молодой еще, дурака валяет. Интересно, у него тоже в прошлом есть скелет в шкафу? Насчет "всегда найду, где украсть", просто для красного словца или... Впрочем, вот уж это мне глубоко безразлично. Завтра, завтра. Черт, соскучился, будто месяц не виделись. Какой месяц, мы знакомы всего неделю. Уж не влюбился ли я на самом деле? Какой вздор!

...декабря 200... года, пятница

"Итак - хвала тебе, Чума!

Нам не страшна могилы тьма,

нас не смутит твое призванье!

Бокалы пеним дружно мы,

и девы-розы пьем дыханье,

быть может - полное Чумы!"

Александр Пушкин, "Пир во время чумы"

Все утро убил на идиотское занятие: на старых коробках из-под обуви писал строфы из гимна "Единой партии" - из пневматического, разумеется. Хорошо было в старину: сколько хочешь у себя дома сади из боевого, соседи не заругаются, и патроны не по карточкам. Увы, увы. Капитана Дыбенко больше всего умиляло, что мне безразлично, с какой руки. Но теперь с левой что-то стало не то; наверное, она слишком к сердцу близко. Пустое сердце бьется ровно... Если в первом действии на сцене висит ружье, оно обязано выстрелить? Но мы не в пьесе. В жизни все не так. Наш бронепоезд давно укатил в депо...

Погулял, подстригся, купил новый пуловер под цвет глаз (Дориан, вас даже могила не исправит!), вернулся, проверил автоответчик: ничего. Игра продолжается? В боевиках и триллерах меня всегда умиляет пионерское любопытство героев: кидаются расследовать что ни попадя, даже когда происходящее их совершенно не касается. Ходят, расспрашивают, организуют слежку, проникают в логово злодея, сидят в засаде, сходятся в рукопашной. Лично у меня нет ни малейшего желания что-либо расследовать. Я одного хочу: чтобы как можно скорей от меня отстали. С другой стороны, если бы не вся эта история, я бы не познакомился... но, может, так было бы лучше, для всех лучше, и для меня в том числе.

Телевизор не сообщил мне ничего интересного. Насчет Генки, естественно, молчок, и в Сети тоже ничего. Коли бедолагу менты грохнули все, концы в воду. Кто следующий на вылет? Марина назвала Олега. И я про себя знаю: если кем-то придется пожертвовать - то им. Позвонить - жив ли? Вот еще! Нельзя потакать своим глупым страхам.

Ясное дело, не выдержал, позвонил. Домашний и мобильный молчат. На работе сказали, что программист Холодов взял отпуск без содержания и уже четвертый день не выходит. Впрочем, это я знал и без них. Наверно, отключил все средства связи и пьет горькую. Но где же Татьяна? И есть еще Лиза... Элегантная, деловитая "яппи", пропирсованная с ног до головы, закаленная подвальной, чердачной юностью? Таких нечистая сила не берет.

Но если другого выхода нет - берите его, берите ее. Только не Алекса, только не Марину. Бога нет, и черта нет, но на всякий случай, пожалуйста, их не трогайте, никогда, никогда.

Позвонила Маринка - голосок спокойный, безмятежный. О бедном Геныче ни словечка. Сказала между прочим, что разговаривала по телефону с Лизой насчет судебного иска, к которому они готовятся. Сообщила, что на вечер приглашены не только мы с Лехой, но и Олег, дабы не сидел один и не киснул. Ура! Лиза жива, Олег в здравии! Видимо, просто выходил куда-нибудь или отключал телефон, когда я его разыскивал. А я распсиховался, навоображал ужасов!

Вечером хотел купить Маринке цветы, но киоск оказался уже закрыт. В другой раз. Успеется. Ведь мы все будем жить долго и счастливо, и умрем в один день.

Открыл мне гость, а не хозяйка. Сердце сделало несколько лишних ударов. Алекс был небрит, свинцовые тени под глазами. Стол посреди комнаты, накрыто на четверых. Правильно, еще ведь Олег придет...

- Леха, у тебя не возникает желания посетить правоохранительные органы? - спросил я. - Мы-то с Мусей не вполне лояльные граждане, нам не с руки.

- Иван, мне туда идти еще более нежелательно, - сказал он, разваливаясь в своем кресле привольно и лениво, - видишь ли, я ведь по чужим документам живу.

- Серьезно? Никогда бы не подумал, - сказал я довольно лицемерно: допускал что угодно.

- Несколько лет назад мне нужны были бабки, - спокойно пояснил он. Сильно нужны, матери на операцию. У нее, кроме меня, никого нет. Герыч возил. Сначала просто возил, потом повысили в должности. А в конце концов начались проблемы.

- Проблемы?

- Нет, Иван, даже не пробовал. Меня на это не тянет. Потом, дилер и не должен употреблять. Другие проблемы. У нашей фирмы с конкурирующей. Все шло к тому, что нужно уезжать. Один из наших смог сделать мне хорошие документы. В Москве затеряться легче всего...

Еще один затерявшийся! Затерянные души. Весь сброд, какой есть, - все валите в Москву, место найдется. Но я рад, что он сам не балуется героином. Хуже герыча до сих пор ничего не придумали, во всяком случае, из распространенных средств. Мой кокс по сравнению с герой - все равно что пиво безалкогольное супротив сорокаградусной водки.

- Так ты на нелегальном положении? - спросил я. - А как же работа, прописка?

- Для устройства на работу и прочей цивильной жизни мои ксивы достаточно хороши, - объяснил Алекс. - Но для ментов - не очень годятся.

"Ксивы" резанули мне ухо. Так может выражаться Марина, так могу говорить я, но ему определенно не идет. А с чего я, интересно, взял, что он сейчас говорит о себе правду? Все мы только и делаем, что притворяемся друг перед другом. Ничуть не удивлюсь, если на самом деле он героина и в глаза никогда не видел.

- Понимаешь, - продолжал он, - была бы какая-то простая история: я бы заявил, что с меня на улице шапку сняли. А так... приду и начну излагать: какие-то граждане в париках, дискеты, списки, того задавили, у этого жена пропала... Начнут самого проверять... А если все инсценировка, в том числе с Генычем, так ты же знаешь: Останкино в таких случаях всегда с МВД договаривается, они все равно не расколются.

- Н-да, - усмехнулся я, - теперь окажется, что Лизка в прошлом была американским резидентом и тоже никуда не пойдет...

Простучали каблучки, появилась хозяйка: цыганская юбка вилась, кофточка спадала с левого плеча. В руках она несла огромную хрустальную менажницу с салатами.

- Проголодались? Где Олега черти носят? Он мне клялся, что до вечера капли в рот не возьмет, а я обещала его хорошим виски угостить...

- Марусенька, почему ты взяла на себя заботу о нем? - спросил Алекс как мне показалось, с легким недовольством. - У него близких нет? Родственников? Коллег?

- Лешик, что ты меня спрашиваешь? Откуда я знаю?! Марина демонстративно передернула худеньким плечом: футболка сползла еще ниже, на секунду показав крошечный бледный сосок. Бюстгальтера не имелось. Нулевой номер? Минус первый? Однако клиенты ее неплохо содержат - стало быть, нравится. А я почему-то всегда думал, что генералы любят толстых, пышных теток. Мои представления о частной жизни генералов столь же стереотипны, как и о проституции. Не приходилось мне близко дружить с генералами: полковник - мой потолок. Пока.

- Вроде бы он говорил, что родственников нет, - продолжала Марина, движением плеча вернув беленькую майку на место, - а коллеги - с какой стати они с ним будут возиться! Ему бы, конечно, не виски надо, а реланиум прокапать, но не станешь ведь постороннего человека насильно заставлять. Хочет пить - пускай. Может, у него катарсис произойдет.

- Белая горячка у него произойдет, а не катарсис, - мрачно сказал я. Ты, милая моя, не знаешь алкоголиков. Я сам был алкоголиком.

- По тебе никогда не скажешь, - заявил Леха.

- По мне очень многого никогда не скажешь, - ответил я. - А Олега бы лучше не поить.

- Ванечка, что я могу сделать?! - рассердилась Маринка. - Поговорить с ним, естественно, попробую. Но он не послушает.

- Он насчет Таньки заяву не подавал?

- Он из дому-то не выходит, насколько я поняла. Да и не станет ее никто искать. Пропавшими отродясь никто особо не занимался, а тут и вовсе: поссорились, подружка сбежала, вот и все. Может, как сядем за стол, он скорей появится: примета такая.

Время шло, тарелки и бутылки пустели, но старая примета не оправдывалась. И все же не стоит себя накручивать. Пьющий человек в какую угодно историю может вляпаться. Ведь Олегу я даже в шутку не желал пропасть! Да, я согласился, что других жальче, но ведь это не одно и то же? Или одно? Когда идет бой - наверное, одно. Убивай, или убьют тебя.

- Знаете, мальчики, - сказала Марина, ловя на вилку скользкий гриб, все-таки я думаю, что Геныч - подставной. Вспомните: мы про смерть Артема узнали с его слов, с Генкиных! Очень чисто, даже инсценировать ничего не нужно. А мы поверили. Мифический Савельев, Артем, Гена - все они актеры! Теперь сосед мне по телефону сообщил, что Гена убит. А это не сосед никакой, а тоже работник телевидения! Патруль приплели - поскольку такую информацию проверить в принципе невозможно. Вот и все! Пора судиться. Во вторник мой знакомый юрист приезжает. С Лизкой пойдем к нему. Вы присоединитесь к иску?

- Маруська, прости, - произнес я виновато, - не хочу никаких публичных процессов.

- Лично мне они вообще не мешают, - сказал Алекс, с аппетитом жуя, пусть живут.

- Вот такие вы все, мужчины. Только бы с газеткой на диване валяться, а где ж активная жизненная позиция?..

Когда все было съедено вчистую, Марина зажгла ароматические свечки и взяла гитару. У нее оказался безупречный слух и обольстительный голос. Романсы! Никогда б не подумал, что она может петь романсы. Твоих лучей небесной силою... но где ж Олег?

- Мальчики, - хозяйка отложила гитару, - а не может так быть, что Олег все-таки Таньку пришил? Ножичком. А труп растворил в ванне. В кислоте.

- Что он, совсем дебил? - возразил я. - Сразу же вычислят. Да он не так уж ее ненавидел. Просто разозлился, что ее угораздило забеременеть. Зачем убивать? Отправил бы к родителям.

- Иногда убить человека легче, чем сказать, что ты его не любишь, вздохнул Алекс.

- Если б я сочиняла триллер, - вдохновенно завела Марина, - я бы написала так: всю нашу бодягу затеял Олег, чтобы расправиться с Татьяной. А навертел вокруг этого таинственностей нарочно. Чтоб обзавестись кучей свидетелей, которые, как придет время, поведают следователю эту сумасшедшую историю.

- Да, сценарист бы так и написал, - согласился Леха. - Значит, Олег убил Савельева, Артема и Гену, только чтобы следствие запутать!

- И тот седой - тоже Олег, - прибавил я. - В гриме и парике. В кино стоит человеку напялить парик, как его никто не узнает, даже жена. Ложится с ним в постель и не чувствует разницы, пока парик не свалится.

- Седой находился одновременно в двух местах, - напомнил нам Леха. - В вашем, как его... в "Перекрестке". И в нашем с Лизкой супермаркете. Как сценарист это объяснит?

- Вношу коррективу, - откликнулась Марина. - У Олега есть сообщник: Гена, к примеру. Или Артем, смерти которого никто из нас тоже воочию не видел.

- Олег нанял сообщника? Он же гол как сокол.

- А наследство-то! Таня получила наследство! Из нею и расплатится.

- Олег не может наследовать Тане, - возразил я. - Они не женаты.

- Это он тебе так сказал! А ты уши развесил. Мы все чрезмерно доверчивы. Словам верить вообще нельзя...

Я ведь не сказал: Олег. Я ведь не сказал: Лиза. Только сказал: ради бога, не Лешка и не Марина, а это не одно и то же, не одно! ...Умру ли я ты над могилою... Интересно, психоаналитики вправду помогают или так просто бабки дерут? Какой у нее голос! ...Звон бокалов звучит, с молодою женой мой соперник стоит...

- ... поехал я как-то в деревню...

- ... Муся, а каэспэшные песни почему не поешь...

- ... представляете, геноссе Жирик вчера...

Горели венчальные свечи, невеста стояла бледна, священнику клятвенной речи сказать не хотела она... Притворяемся мы все, что нам не страшно, или это я один притворяюсь? Собственно говоря, им-то с чего будет страшно? Они ни о чем не подозревают. У них этой силы убийственной - нет. И выбора перед ними - нет.

В "Войне миров" персонажи, замурованные под марсианскими цилиндрами, самозабвенно играли в покер - кажется, на приходские участки. Я неоднократно читал, что приговоренные к смерти - в те времена и в тех местах, где их содержат в общей камере, - говорят отнюдь не о предстоящих неприятностях, а рассказывают анекдоты, чтобы поддержать друг друга. Тоже противошоковый барьер.

- ... Мусенька, ты в музыкалке училась?

- ... если еще раз услышу слово "метафизический", выгоню... Не уходи, побудь со мною, здесь так отрадно, так светло... Разве я всерьез просил, чтоб Артем умер? Что мне до него! Если всех ксенофобов мочить, народу в России практически не останется. Танька, уж ей-то я совсем ничего плохого не желал! Владивосток... если он не захотел жить, я что сделаю? Олег не позвонит... Нельзя столько читать фантастики... Восторг любви нас ждет с тобою... Эта Лолита на полголовы меня выше и шире в плечах... Олег не позвонит...

- Бергсон говорит, что основная функция мозга - отфильтровывать большинство явлений действительности, чтобы мы могли сосредоточиться на простейших жизненных задачах, - с глубокомысленным видом изрек Леха. - А если фильтр каким-то образом ослабел или рухнул - все то, что мы видим в этом случае, не иллюзии, а чистая правда.

Я ухмыльнулся про себя. Допускаю, что он проходил Бергсона в институте, но совсем недавно эта фраза мне встречалась у Стивена Кинга с указанием источника. Маринка сейчас даст ему гитарой по башке: не любит метафизики. А сама ведь тоже не прочь поразглагольствовать про всяких... форзи. Каждый сходит с ума по-своему!

- Леха, тебе Маринка про форзи рассказывала? - спросил я.

- Это кто такие? - Он широко распахнул глаза. Невнимательный человек назвал бы их карими, но ничего коричневого в них не было: вишня. А черные ресницы - как крылья бабочки.

- Муся любит кричать в окно: "форзи, заберите меня отсюда", - сказал я и с привычным удовлетворением убедился, что ни тембр голоса, ни интонация не выдают степени моего опьяненения. - Это вроде чертей таких, из кино.

- Ванька, какое же ты гнусное трепло! - притворно укорила меня Марина. - А знаете, в юности я сталкивалась с необъяснимым явлением. На сеансах спиритизма в общежитии МГУ.

- Бог ты мой, - с любопытством сказал Леха, - в жизни бы не подумал, что ты занималась такими штучками. И как вас из комсомола не поперли?

- В те времена стукачества было мало, не как теперь.

- И каких духов вы приглашали, если не секрет?

- Ленина, Карла Маркса, Высоцкого, Есенина, Оскара Уайльда, Эдгара По... Всех и не упомню. Ленин, падла, ни разу не пришел. А Высоцкий ходил к нам каждую ночь и охотно болтал. Мы его обо всем спрашивали, начиная от политики и кончая брачными прогнозами.

- Сбылось что-нибудь?

- Представьте себе, многое! В частности, тот же Высоцкий с точностью до месяца сообщил, когда СССР развалится. И еще предсказал две свадьбы между людьми, которые в то время совсем друг дружке не нравились. И ведь женились! Именно в предсказанные сроки!

- Маруська, признайся, что ты это все только сейчас выдумала! - сказал я.

- С тобой, душенька, конечно, никогда ничего эдакого не происходит?

- Конечно, - сказал я. - Никогда и ничего.

- Я тоже однажды столкнулся с необъяснимым, - задумчиво сказал Леха. Ко мне на улице привязалась цыганка. Заболтала меня до такой степени, что я уже вынул из кармана лопатник, чтоб деньги ей отдать. Но все же вовремя опомнился и дал деру. А она вслед мне кричит: "Придешь домой - кровью умоешься, сучонок!" И что вы думаете: вошел в подъезд, стал подниматься по лестнице, наступил на банановую корку и навернулся башкой о ступеньки... Вся лестница была в кровище. Две недели в больнице пролежал.

- Это самовнушение, - сказал я с укоризной. - Взрослые люди! Форзи, цыганки, блюдца...

Олег не позвонит. Я знаю, что не позвонит. Скатерть, несмотря на все это томление и чепуху, бела и крахмальна, гитара нежно и глухо: трень... Когда ей священник на палец надел золотое кольцо... Сердце тяжелое, бесформенное, как студень, лежит в ледяной воронке с острыми краями, дергается, режется о край. Это пустяки. Побудь со мной, побудь со мной...

В половине одиннадцатого Марина наконец принялась звонить Олегу Холодову. Он не отозвался.

- Знаете что, товарищи, - решительно произнесла она, - нужно к нему сходить. Наверняка отключил телефоны, все мои знакомые алкоголики так делают, дабы их не тревожили. Может, он уже до того допился, что нуждается в немедленной госпитализации.

- Хорошо, - сказал Алекс, - мы с Иваном сходим, посмотрим, как и что.

- Толку от вас! Да погодите, не вскакивайте, я переодеться должна...

...декабря 200... года, пятница, ночь

"Благие намерения - это чеки, которые люди выписывают на банк, где у них нет текущего счета".

Оскар Уайльд. "Портрет Дориана Грея"

Небо было беззвездное, мутно-серое. Марина облачилась в свою бесформенную куртку и "левисы"; со стороны казалось, что идут трое парней: два побольше и один совсем мелкий пацан. Сейчас окажется: дверь открыта, а на полу лежит Олег с простреленным виском. Нет, на диване... Что за вздор! Вздор? Но ведь очередь его пришла! После Гены - Олег! И Маринка именно в таком порядке называла, не я один!

...Мы идем сквозь ночь и тьму, касаясь друг друга плечами, готовые драться, один за всех, все за одного, мы ниндзя, мы крадемся как тени... блин!!! Я ведь паспорт в тех, старых штанах оставил. Не хватало сейчас на патруль нарваться: положим, не застрелят, но на трое суток...

Никто нам не встретился. Леха нажал кнопку звонка - тишина. Позвонили еще, потом начали стучать, я хорошенько пнул дверь, послышалось шуршание, звук падения тяжелого тела, слабые возгласы, ворчание, снова что-то упало, щелкнул замок, дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник Олег. Испит, прокурен, грязен - краше в гроб кладут.

- 3-заходите. - Покачнувшись, он широким жестом махнул куда-то в сторону ванной. - М-марина... М-мариночка... А я тут это... собирался к тебе...

В квартире царил невероятный разгром. Повсюду бутылки, пустые и полупустые. Посреди этого бардака, в сигаретном дыму, в грязи, я испытывал невероятное, ни с чем не сравнимое облегчение. С души свалился камень, нет, даже не камень, а целая гора. Говорят, счастье - это всего лишь прекращение страдания. Не было бы мук, не было и блаженства. Я всех любил, мне хотелось совершать хорошие, добрые поступки. Если нужно, буду месяц сидеть около Олега и следить, чтоб не пил. Маринке принесу такой букет роз, какого ни один генерал никогда не купит. Алекса оставлю в покое, будем просто дружить... то есть... да, просто дружить. Ведь за все нужно платить - и я заплачу.

Олег на первый взгляд казался умеренно пьяным, только очень замурзанным и потрепанным; но, взглянув ему в глаза, я заметил, что они совершенно остекленели. Вряд ли он отдавал себе отчет в том, кто мы такие и как оказались в его доме; да и где сам находится, по-моему, он тоже не вполне осознавал. Маринка усадила его на диван и начала успокаивающе ворковать. Он начал что-то бормотать ей на ухо. Она помахала ладошкой, показывая, чтоб мы с Лехой убрались в кухню. Мы вышли и закрыли дверь.

- Леха, тебе Марина нравится? - спросил я. Хотелось сразу расставить точки над всем, над чем только можно, и все отрезать... хм, отрезать...

- Ну... - нерешительно сказал он, - да, нравится. А тебе?

- Если мешаю, ты только скажи, - самоотверженно попросил я.

- Мне казалось, это я вам мешаю...

Голоса в комнате смолкли, и Марина просочилась в дверь:

- Пациент заснул... Ладно, пошли отсюда...

- Претендентов на выигрыш не осталось! - заметил Леха. - Гена подставной, этот всю дорогу пьяный. Ну и набрали же они игроков - один другого хлеще! Может, в понедельник нам, наконец, сообщат, что все отменяется?

- А Татьяна, Татьяна?! Где ж она все-таки? Олег ничего не узнал?

- Говорит, ничего, - ответила Марина. - Небось, сидит у родителей, рада-радешенька, что отделалась от этого алкаша. Конечно, надо бы ему вытрезвиловку... но, в конце концов, он взрослый дядя и сам себе хозяин. Потом, они могут его насильно увезти. А я представила себя на его месте очнуться в больнице... Ему и так тошно. Пусть спит.

По настоянию Марины мы вылили остатки водки в раковину и ушли. Ветер разогнал тучи, и небо стало все в клочьях, сквозь которые проблескивали редкие звезды. Я с наслаждением закурил "Парламент". Сейчас дойдем до Маринкиного дома и распрощаемся, все отправимся по домам. И хорошо, и правильно, так лучше. Мы прошли метров сто, когда из-за угла дома выросли двое амбалов - один повыше, другой пошире, - в штатском, с трехцветными свастиками на рукавах. Партийные дружинники! Эти еще хуже ментов, им вообще закон не писан. Я отшвырнул сигарету в снег. Патруль... Генка... У одного правая рука в кармане... Неужели все-таки...

Широкий выпятил грудь, щелкнул каблуками, лихо выбросил руку вперед и вверх и сказал: "Мир вам, православные". Марина чуть слышно прошептала: "Матка, курка, яйки, шнапс, капут..." Я сжал зубы: нашла время выделываться! Баба!

- Ваши документы, господа, - потребовал тот, что повыше.

Вот оно - начинается. Они, конечно, вооружены. Никакой это не патруль, это за нами. Черт, у меня паранойя! Патруль как патруль. Или...

Леха смотрит на меня и говорит взглядом: если что, беру на себя того, кто справа, а ты - второго. Я взглядом же отвечаю: понял тебя. Коленом по яйцам, ботинком по голени, головой в лицо, и желательно все это одновременно. У длинного рука по-прежнему в кармане. Кисть лежала бы немножко не так, если б он держал пистолет. Паранойя?

Марина спокойно открыла сумку и достала паспорт. Леха, чуть помедлив тоже.

- Почему, господа, после комендантского часа гуляем? Почему курим на муниципальной территории, штраф хотим платить? - лениво поинтересовался патрульный, разглядывая прописку в Лехином паспорте. - А вы, товарищ, в Зюзино прописаны. Что здесь делаете ночью?

- В гости иду к этой девушке. - Леха дружелюбно улыбнулся. - Водочки выпить...

- Ладно, товарищ, идите. А ваши документы, гражданин?

- Дома оставил, - произнес я голосом кротким и законопослушным. Понимаете, надел другие брюки...

- Это мой брат, - вмешалась Маринка, одаряя дружинника ослепительной улыбкой. - Он тоже ко мне идет. Именины у меня.

- Так и быть, проходите. А вы, гражданин, не надо больше курить в общественных местах, и до семи часов утра чтобы больше не перемещаться без документов. С наступающим вас, господа! - Патрульный откозырял, приложив руку к норковой шапке.

Пройдя несколько шагов, мы переглянулись и чуть не сползли на снег от смеха.

- Fuck! - запрещенным словом выругался Леха.

- Shit, - согласился я. - Нервы ни к черту.

- Толку от этих патрулей - хрен, - сказала Марина. - С соседки моей позавчера опять наркоманы шапку сняли: вторую за зиму, а еще только декабрь. Когда надо, их не дозовешься. В этом отношении наша реальность ничем не отличается от любой другой: Россия всюду одинакова. ...Мальчики, а как насчет вернуться и допить? - радостно предложила она, подпрыгивая и обнимая нас за плечи. - Лично я не против продолжения банкета. Что-то спать не хочется.

- Why бы и not? - отозвался Алекс. - Я тоже не хочу спать. Иван, как ты?

Мы уже добрались до самого Маринкиного дома. Я покачал головой:

- Не пойду.

- Разумеется, пойдет! - заявила Марина. - Ему же велено больше никуда не перемещаться. Станет дорогу переходить - тут и сцапают, и некому будет заступиться. А через часик все патрули спать отправятся - тогда и вы по домам.

Я не устоял. Скатерть бела и крахмальна... Как здесь отрадно, как светло... Никаких ужасов не существует. Мотор, стоп; массовка, по местам. Геныч - актер. Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера! А где ж все-таки камеры? Раз их нет у Маринки, то у меня тем более, мы ведь все время у нее собираемся. Каким образом организаторы шоу за нами наблюдают?

Ерунда. Телевизионщики что-нибудь да придумают. Небось, этот "патруль" - тоже актеры, проверяющие нашу реакцию. И как она им показалась, хотел бы я знать? Заметили ли они мой страх и нашу готовность драться? Понравилось ли им это?

- Леха, ты что подумал, когда патруль подошел?

- То же, что и ты, - усмехнулся он. - Сперва пожалел, что волыну дома оставил, а потом вспомнил Геныча... (Меня опять покоробило: до такой степени неестественно выходили у него все эти "ксивы" и "волыны".) А ты с оружием ходишь?

- Нет, что ты. Даже слабо представляю, с какого конца заряжают...

- И в армии не был? - удивился он.

- Какая армия... Мы только в области балета...

Лгать меня побуждал спортивный азарт: я не хотел романтизировать себя, подчеркивать свою мужественность, которая, без сомнения, ему импонировала бы. Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит! ...Эй, Дориан, вы уже забыли о своем решении оставить человека в покое?! Но слово - не воробей. Придется остаться в образе беспомощного штафирки.

- А Марина носит в сумочке, - сказал Алекс. - Видел, когда она паспорт доставала..

- Газовый, поди.

- Посмотри на нее, - сказал Леха, кивая на вошедшую Марину. По-твоему, такая амазонка станет валандаться с газовым пистолетом? Мусенька, Иван думает, что у тебя в сумке газовая волына, а я считаю, что боевая. Как на самом деле?

- Кого ты сейчас испугаешь газовым, если все ходят с настоящими? пожала плечами Марина. - Стрелять имеет смысл только на поражение.

- Золотые слова, - хмыкнул Леха. (Такой же идиот, как и она. На поражение! В большинстве случаев в локоть или в кисть вполне достаточно.) Муся, ну покажи пушку, покажи!

Марина демонстративно вздохнула, но принесла "беретту" старого образца. Леха тотчас схватил ее и стал разглядывать. Сказал уважительно:

- Серьезная игрушечка! На вооружении в американской армии...

Мысленно я возвел очи горе. Дурачок ты мой, дурашка! Американская армия! Он даже не видит, что эта модель не под девятимиллиметровый патрон, а под семимиллиметровый, - куда уж дальше ехать! А, пускай выделывается. Раз все обошлось, - я буду кроток аки агнец.

Они болтали. Они смеялись. Я молчал. Резвитесь, дети мои, резвитесь, вы счастливы и невинны, а я старый солдат и не знаю слов любви, моя участь - платить налоги и спать спокойно. С молодою женой мой соперник стоит...

- Друзья, мы собирались сходить куда-нибудь развеяться, - напомнил Алекс. - Завтра не могу, а послезавтра приглашаю вас обоих. Например, в "Стоунхендж".

- Давайте в воскресенье, - поддержала его Марина. - Завтра я тоже не могу: надо к одним знакомым съездить. Скучный визит, но необходимый. Ванечка, ты как?

- В воскресенье так в воскресенье. В "Стоунхендж" так в "Стоунхендж". Мне все равно, у меня нет светских обязанностей, - вздохнул я.

Марина снова взяла гитару. Очи черные, очи жгучие... Скатерть белая залита вином... Неужели кошмар закончился, все будет хорошо? Подойди ко мне, ты мне нравишься, поцелуй меня - не отравишься... Ей бы на сцену, черт возьми! За душу берет, за сердце хватает. Все забытое вспоминается - нет, нет, только ни о чем не вспоминать.

Сперва ты меня, потом я тебя, потом вместе мы расцелуемся... Жалко, нет у меня связей в шоу-бизнесе, ей бы промоушн хороший... какой голос пропадает - теплый, нежный... Поцелуй меня - не отравишься, сперва ты... гитара нежно и глухо...

Какое счастье, что этот дурацкий Олег жив и здоров. Завтра зайду к нему - может, сумею чем-нибудь помочь. Я должен принести искупительную жертву, задобрить злых духов, вести себя тише воды, ниже травы, быть добродетельным, и все обойдется, чаша сия минует нас. Нет, разумеется, все, что я навоображал и навыдумывал - просто бред, но на всякий случай постараюсь задобрить судьбу: все люди так делают, даже самые умные, даже самые материалистичные. Однако мне пора домой: уже два часа ночи.

- Муся, спасибо, был классный вечер, - сказал я. - Патрули уже спят. Позволь откланяться.

Леха тоже встал. Дурак - оставайся. Отныне я чужой на этом празднике жизни. Если случится, что друг влюблен, а я на его пути - уйду с дороги, таков закон...

- Мальчики, не выдумывайте глупостей! - пропела Маринка тоненьким голоском. - Куда вы пойдете посреди ночи, в наше-то время да без оружия? Хозяин собаку не выгонит! Непременно вляпаетесь в историю, и депортируют вас в какое-нибудь Зюзино без права переписки.

- Нет, спасибо, - сухо сказал я. - Пойду. Авось не депортируют.

- Этот диван если разобрать - на нем восемь человек помещаются. Оставайтесь!

Я закусил губу чуть не в кровь. В эту минуту я бы мог Маринку ударить. Да она больная, маньячка, сводня! Все-таки проститутка есть проститутка. Может, у нее в стене между гостиной и спальней - дырка? Бесплатное кино хочется посмотреть? Однако интересно: как только я решил стать добродетельным человеком - так сразу начал всех окружающих судить, на всех злиться...

- ...Ванька, что ты, ей-богу? - продолжала Марина. - Не все равно тебе, где спать? А мне спокойнее, не переживать за тебя. Можете телевизор включать как угодно громко, у меня в спальне полная звукоизоляция. Немецкая система, кучу бабок стоила... Постельное белье вон в том ящике. Леха, смотри: чтоб диван этот разложить, нажми вот сюда, потом дерни за ручку...

Завершив инструктаж, коварная хозяйка мгновенно улетучилась из комнаты. Я подошел к окну и прижал лоб к ледяному стеклу. Но лоб не пылал, а был тоже холодный. В голове с калейдоскопической быстротой завертелись всякие... ага, угадали, доверчивые вы мои: цитаты и литературные реминесценции. Сперва ты меня...ах, потом я тебя... о-о, черт, что мне теперь - руки себе рубить, как отцу Сергию, или дрова колоть, как Челентано? Дориан, возьмите себя в ру... поручик Ржевский, молча- ать...

- Чур, я не у стенки, - сказал Леха, расстегивая рубашку. Вид у него был абсолютно невозмутимый, непроницаемый, невинный. Надеюсь, у меня тоже как всегда. Он держался так, что можно было с равным успехом предположить: да, парень все понимает совершенно правильно, или: нет, парень вообще ни сном ни духом. Он очень аккуратно повесил свою пижонскую рубаху на стул. Я не оборачивался: следил за его отражением в темном стекле. Нет, Дориан, еще не поздно уйти! Человек слаб, и дорога в ад вымощена благими намерениями... Сперва ты. А, пропади все пропадом! Я расстегнул ремень на джинсах.

И тут по нервам ударил омерзительный Маринкин дверной звонок.

- Это, наверное, генерал пришел! - сказал я. Голос не выдавал моего состояния, пряжка только не сразу попала в дырку ремня, но этого никто не видел. - Теперь нас точно замочат.

Леха расхохотался, но, тем не менее, принялся поспешно надевать рубаху. Как знать: вдруг и впрямь хозяйкин любовник пришел?

- Прыгаем в окно? - предложил он. - Бедная Маруська! Прошлепали босые ноги, в дверь слегка поскреблись. Хозяйка вошла, окинув нас взглядом, в котором мне почудилось разочарование. А она что думала - тут уже дым коромыслом?

- Вообще-то я не открываю, если меня не предупредили о визите по телефону, - сказала она серьезно, - но учитывая последние события... у нас, к сожалению, нет глазка на двери...

- Кто-то из твоих? - спросил я.

- Исключено, - она поджала губы. - Никакие форс-мажорные обстоятельства не заставят моих знакомых неожиданно ввалиться ко мне ночью.

- Предлагаю открыть, - сказал я. - Муся, с нами можешь ничего не бояться. Впрочем, тебе решать. Если это все-таки окажется генерал, и мы тебя скомпрометируем...

Звонок раздался в третий раз, еще более длинный, громкий и истеричный, чем вначале. Как парочка киношных гангстеров или копов, мы с Лехой выскользнули на площадку и на секунду замерли, вжавшись спинами в створки двери, ведущей к лифту и лестнице. За дверью кто-то шумно дышал и переступал с ноги на ногу. Протянув руку, я осторожно открыл задвижку.

Не знаю, кто был удивлен больше. С полминуты мы молча таращились на Олега, а он на нас. Из кармана у него высовывалось горлышко бутылки.

- А я тут как бы... - произнес он, слегка покачиваясь.

- А мы тут как бы... - ответил Алекс.

- Гос-с-споди, - прошипела вышедшая Маринка. - Олег, тебе что здесь нужно? Не о чем мне с тобой говорить в полтретьего ночи. Спать иди.

- Не хочу спать. Давай поговорим. Ты обещала... - Он сделал движение, порываясь протиснуться в двери, Леха его придержал.

- Я?! У тебя и впрямь белая горячка. Мальчики, уберите его, или я за себя не ручаюсь...

Думаю, каждому хоть раз приходилось заталкивать в лифт пьяного, который этого не хочет и бешено сопротивляется, так что не стану описывать процесс подробно. Однако на улице Олег сразу успокоился. Возможно, уже забыл, зачем приходил и к кому. На ногах он держался относительно нормально. Алекс с неопределенной гримасой кивнул мне, решительно взяв Олега за плечо, развернул его налево, и они отчалили. Я перешел дорогу и через две минуты был дома.

Водевиль какой-то. Драма превращается в пошлейший фарс. Угораздило же этого алкаша припереться, разве можно так обламывать людей, чтоб ему провалиться, без укола теперь не уснуть. Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Боги хотят, чтоб я был добродетельным; они дали знак, что принимают мою жертву, я на верном пути, ужастики закончились.

...декабря 200... года, суббота

"Смерть, - думал я, - любая смерть, только бы не в колодце! Глупец! Как было сразу не понять, что в колодец-то и загонит меня раскаленное железо!"

Эдгар По. "Колодец и маятник"

Почему люди так наивны и верят в силу обетов? В прежние времена давали обет Божьей Матери, к примеру, десять лет не стричь волос, если она позволит выздороветь ребенку или что-нибудь в этом духе. Пройти пешком до Иерусалима или куда они там ходят, паломники разные. На кой хрен Деве Марии их нестриженые волосы? Неужели за них можно купить человеческую жизнь? Только человек мог по своему образу и подобию создать таких богов и демонов - мелочных, дешевых, взвешивающих и оценивающих какие-то волосы и стертые пятки.

А ведь люди до сих пор так поступают, дают идиотские обещания, думают типа задобрить богов, а на самом деле перехитрить, обвести вокруг пальца, выпросить нечто важное, а взамен всучить какую-нибудь чепуху. У одной моей знакомой женщины тяжело болел муж. Она поклялась что никогда не будет больше ходить в парикмахерскую, только бы он поправился. Что-нибудь более серьезное, однако, не предложила. Небось, прочла в каких-нибудь жизнеописаниях святых, что не стричь волос у них считалось подвигом, - вот и решила откупиться своими косешками жиденькими. Что дальше? Муж умер. Конечно, можно понять отчаявшегося человека, но считать высшие силы такими продажными, причем продажными задешево...

Отсюда закономерный вывод: мое вчерашнее решение вести высоконравственный образ жизни отменяется.Какое дело судьбе до моего целомудрия? Зачем ей такая чепуха?! Если она захочет что-то сотворить со мной ужасное, ее этими глупостями не подкупишь. Так что в воскресенье, в воскресенье... Надо только строго-настрого сказать Маринке, чтобы прекратила свои фокусы: помощь и посредничество мне ни к чему.

И все-таки совершу какой-нибудь добродетельный поступок! Не из суеверия, а так, на всякий случай. Например, пойду к Олегу и позабочусь о нем. Мне это проще, чем не стричься.

Олег открыл мне почти сразу. С удивлением я обнаружил, что он абсолютно трезв. Он был босой, в трусах, лицо бледное и помятое. Кивком поздоровался, выдавил слабую улыбку, сделал жест, который я решил посчитать за приглашение, закрыл дверь на цепочку, прошел в комнату впереди меня и уселся на диван, уставясь на свои руки. Наконец он выговорил с усилием:

- Иван, что я сделал... Она... Я хотел, чтоб она исчезла... И она исчезла...

- Ты погоди. Найдется. Надо сходить, подать заявление о пропаже, ну то есть не пропаже, она не чемодан... а об исчезновении или как это у них называется. Хочешь, с тобой схожу?

Олег меня не слушал. Сидел понурясь, неподвижный как истукан, вперясь в одну точку, и бормотал:

- Она была такой милый, нежный человек... Я никогда не смогу открыть шкаф, где ее вещи... Гляжу на этот шкаф, и он на меня давит. Я хотел, чтоб ее не было... У тебя водка есть?

- Нельзя тебе. Послушай, мужик ты или где?! - воззвал я к самому святому. - Очнись, соберись! Умойся хоть пойди!

Он молчал. Я потряс его за плечо. Ни на что не реагирует. Его глаза подозрительно заблестели, и это меня доконало. Я и плачущих женщин-то не умею толком утешать, а плачущих гетеросексуальных мужчин - тем более.

Поскольку он явно не хотел больше разговаривать, я вышел в кухню и закурил. Что делать с алкоголиком?! Это далеко не первый запой у него, уж я-то вижу! Мужик дорвался - и сорвался. Конечно, можно насильно вывести человека из запоя, на то и существуют протрезвиловки, - но это чепуха, что мертвому припарки: если он сам не хочет перестать пить - все бесполезно. В холодильнике - шаром покати... Я выбросил бычок в форточку и вернулся в комнату.

- У тебя свои дела есть, - вяло сказал Олег. - Не надо со мной возиться.

- Я тебя так не оставлю. Сейчас схожу куплю тебе пожрать, потом что-нибудь придумаем.

- Ну, если тебе не трудно, - сказал он и нервно зевнул. - Ключи возьми, а? Может, засну.

Я взял с подзеркальника ключи, вышел, закрыв дверь на замок, и отправился в "Перекресток". У аптечного киоска наткнулся на девицу со своей прежней работы. Где я, да как я... Еле отделался от нее спустя сорок минут!

Мне казалось, что, уходя, я дважды повернул ключ в замке, но дверь открылась после одного поворота. Впрочем, мог и ошибиться. Навесил цепочку, поставил пакеты со жратвой и прошел в комнату.

Олег лежал на диване навзничь, русые волосы закрывали лицо. Сначала мне показалось, что он спит. Я подошел и отвел прядь волос от застывших, удивленных глаз. Еще совсем теплый. Зачем, зачем я задержался с этой дурой! Висок разнесен выстрелом. Правая рука согнута в локте, сжимает рукоятку "стечкина".

Вот и все, приехали. На первый взгляд кажется, что пистолет в руке лежит совершенно естественно. Я нагнулся и посмотрел внимательнее. Безусловно правильно. Но я не эксперт. И замок я закрывал на два оборота, теперь точно вспомнил, на два, на два! Или на один?!

Да, "стечкина" он держит верно. Но когда снимут отпечатки - кто знает, что там окажется... На два или на один? Черт, не помню! Голова совсем другим была занята.

Почему никто не слышал выстрела? Впрочем, всем наплевать, что там у соседей происходит, хоть целая семья друг друга перестреляй на здоровье.

Я достал носовой платок, обтер связку ключей, положил на подзеркальник в прихожей Протер дверные ручки и все прочее, за что хватался. Покупки выгрузил в холодильник, протер все коробочки и свертки, сами пакеты с надписью "Перекресток" сложил в карман пальто. Вышел в прихожую, постоял, прислушиваясь. Никого. Снял цепочку, закрыл замок на один оборот ключа, спустился на два этажа и вызвал лифт. Возле подъезда мне тоже никто не встретился.

В моем собственном подъезде все было как всегда. Лифт не работал. Клуб алкоголиков заседал в бывшей консьержской. Я вошел в квартиру, снял пальто, сел на диван, сжал голову руками. Но это было просто машинальное движение, ничего особенного с моей головой не происходило. Противошоковый барьер в действии. Отупение, оцепенение в мыслях. Ну, вычислят, что я был у Олега так вычислят, плевать. Ну, не вычислят - тоже плевать. Все равно уж теперь

Ведь я же не сказал: Олег. Я же не хотел! Нет, нет, при чем тут я! Он просто застрелился! Сам так решил! Раскаивался!

...А не Татьяна ли его прикончила? "Так не доставайся же ты никому!" Она на это способна... Пряталась, скрывалась где-то... Убила и убежала...

Но даже если застрелила его Татьяна - по большому счету это я сделал. Она просто послужила орудием. Ведь остальные тоже погибали от чьей-то руки, но по моему велению, по моему хотению.

Или я не при чем? Я же не сказал: Олег! Я же не сказал: Лиза! Я всего лишь просил, чтобы не Лешка и не Марина... Черт, Лиза! Лизка!

Я отыскал номер ее мобильного. Через три мучительно долгих гудка услышал ее голосок с характерным московским выговором, нажал отбой. Не сообразил спросить: в Ленинбурге она или уже вернулась? Может, на расстоянии моя убийственная сила не действует? Набрал ее домашний телефон молчок. На работе, ясное дело, никого нет, суббота. Перезвонить ей под каким-нибудь предлогом и спросить, где она сейчас.

Рука не поднимается, язык не поворачивается. Что же делать?! Не хочу я Лизу убирать, слышите, форзи или как там вас зовут? Хотя конечно, если вы такие умные, гады, такие проницательные, что читаете в моих мыслях, вам известно, что по большому счету на Лизку-то мне плевать, Марина и Алекс другое дело, их не отдам ни за что. Валяйте, вот вам моя душа, разбирайтесь, вы же видите, что никакая сила не заставит меня их отдать...

Нет, не может такого быть. Совпадение, случайность. Все прежние случаи - инсценировки. Или тоже совпадения.

...А если действительно существует способность мыслью, волей уничтожать людей, но не у меня вовсе, а у Тани? Никто ей не поверил, когда она рассказывала про смерть своего мужа, а это была правда! Это она делает, она всех губит, я не при чем! Она хочет выиграть! Останется одна, как обещал седой!

А если мы оба с ней обладаем такой способностью? Кто кого? В таком случае кончайте ее, кончайте скорей, форзи, пока она до нас не добралась!

Крыша у меня окончательно съехала, вот что. Таньки наверняка уже давно в живых нет. Олег сам застрелился, совесть замучила, с такого похмелья человек на все способен. На один оборот я закрывал замок, когда ходил в магазин, или на два?

Как назло, сегодня и Марина, и Леха отсутствуют, развлекаются, я совсем один, не с кем поговорить. С Лизой? А что я ей скажу? Один, один, как собака... А вдруг все-таки существует какая-то ненормальная, сумасшедшая мафия? Маньяк? Пойти сдаться ментам? И просят посадить их в бронированные камеры... Или не мафия, а ФСБ или Министерство обороны эксперимент проводят? Бред какой! А мысленные убийства, вуду, - не бред?

Зарядил "Макарова", сам не знаю, зачем. Восемь, и один дополнительный в ствол. Подержал в руках и убрал обратно в шкаф. Время шло незаметно. Только что было шесть часов, а стало вдруг девять. Я лежал неподвижно, тоска, охватившая меня, была тупая, вялая. Рядом со мной валялся телефон, я по памяти набрал мобильный Алекса. Веселый голос отозвался сразу, в трубку доносился шум банкета. Я отключился. Не стану сейчас с ним разговаривать, уже ничего говорить не хочется. Завтра, завтра.

Наверное, я рехнулся. Никаких сверхъестественных сил не бывает. Ну убили и убили Олега, мало ли что. Взял пульт и включил телевизор. По сравнению с Маринкиным мой экран казался удивительно маленьким, фигурки на нем - игрушечными. Шел криминальный выпуск. Я сделал погромче и потащился в ванную.

- ...заказное убийство бизнесмена Гоги Сихарулидзе произошло час назад в Санкт-Петербурге. Случайными жертвами стали двое прохожих: москвичка Елизавета Переверзева, двадцати восьми лет, и...

Нет, щетку из рук я не выронил; машинально продолжал чистить зубы. Умылся. Тщательно закрыл кран. Все кончено. Больше нет пешек, которыми можно пожертвовать. Белый король и черный; белая королева и... мертва Татьяна или жива?!

Седой сказал, останется только один. Может быть, еще можно прекратить сейчас? Пожалуйста, не Маринку, не Маринку. Что я заладил: не Маринку, не Маринку? Значит, в глубине души уже ее приговорил, сделал выбор? Ну нет. Она друг, она сестра, она моя...

Что ж я сам себе зубы заговариваю? Теперь ясно: эти силы... форзи... неважно, "они", - не позволят мне выпутаться, ускользнуть. Я ведь и других убирать не хотел. Желаю я человеку смерти или не желаю, сержусь на него или не сержусь - не имеет значения! Я обязан, обречен через какие-то промежутки времени, приносить одного в жертву, и промежутки эти становятся все короче. Я только просил: не Марину и не Лешку. А теперь за кого просить? Таня не в счет, разумеется, ее в живых давно нет, выбыла еще раньше своего мужа. Не хочу, чтобы Марина умерла, не хочу. А подсознание уже все решило. Зачем себя обманывать, его я не отдам никогда, значит, Марина. Нет, ни за что. Маринка! Любую другую, но не ее!

Почему Марину? Есть же еще выход - убраться самому, как та чокнутая девица, про которую Марина рассказывала. Ведь выбора нет! Сначала ею пожертвовать, но потом все равно придется им, ведь должен остаться один! И как потом жить? Покинул он свое селенье, где окровавленная тень... Вместе хлеб ели... Для развлечения, для потехи этих... мерзких... форзи...

Хрен вам, суки. Когда узел не развязывается, его можно разрубить. Если драться нет сил, можно убежать. Быть подопытной лягушкой, марионеткой в руках каких-то... не знаю, кто эти твари, но подчиняться им не хочу, лучше сдохнуть стоя, чем жить на коленях.

Если разобраться, на фига мне эта самая жизнь, что в ней хорошего? Разве после всего я смогу жить нормально? Разве не лишусь рассудка окончательно? А если "они" пожелают продолжать надо мной свои эксперименты? Пожизненно? А у меня и так уже от нервной системы одни клочья остались. Короче, пришла пора себя вычеркивать.

О нет, я не альтруист. Нет, не благородство во мне взыграло, и не запоздалые угрызения совести. Любовь? Не смешите меня! Эгоистом жил эгоистом сдохну. Но свободным, черт возьми. Не заставите выбирать, идите в... Не родился еще тот человек, что сможет меня заставить. Да хоть бы и не человек...

Тому, кто умер, легко, он уже ничего не чувствует, не тоскует, не мучается. Ему хорошо. Он от всех улизнул, смылся, свалил и доволен. Больше ничего не надо делать, решать, думать. Я трус, я убегу, исчезну, слиняю. Как из Владика удрал, так и из жизни смоюсь. Устал, надоело. Давайте, ну же, не перепутайте, вы, гады: теперь меня.

Даже как-то малость успокоился. Главное - принять решение, а там хоть трава не расти. Пожалуйста, меня. Лег на диван, раскинул руки крестом и стал ждать, когда грянет гром небесный. Форзи, приходите. Я готов, согласен, не стану сопротивляться. Где же вы?

Дурак я: ведь все погибают обыкновенно, от пули, под колесами. Утром пойду на улицу, пускай делают со мной что хотят. Может, умирать не очень страшно. Я читал, там бывает какой-то тоннель, а в конце его - свет. Очнусь в другом мире и знать не буду, что здесь меня уже нет.

Мне было холодно, бил озноб. Почему ни Алекс, ни Маринка не звонят, или они не слышали про Лизу? Ах да, он на банкете, она на даче, конечно, не слышали. Зубы стучали, не было сил повесить одежду в шкаф, я все пошвырял на пол. Заполз под одеяло, свернулся, как эмбрион, сердце тяжело колотилось. Душно. С неохотой выбрался из-под одеяла и открыл форточку. В комнату сразу ворвался ветер и стал играть занавесками. Они то отлетали, почти доставая до моей подушки, то прибивались к окну, как спущенные паруса.

Почему в триллерах так любят показывать шевелящиеся от ветра занавески? Кажется, что с ними в окно влетает нечто ужасное, чужое. Ветер воет, воет. Странные, непонятные звуки издает ночной город. Что-то движется медленно, со скрежетом, свистом и шипением. Какой-то транспорт идет по Чертановской, это ясно. Но что это за транспорт? Почему никогда раньше я не слышал таких жутких скребущих звуков, почему я днем их не слышу?

Одно дело - гордо заявить, что согласен сдохнуть, и совсем другое вот так лежать в темноте и ждать. Умру ли я - ты над могилою гори, сияй, моя звезда... Что за звуки? У бэтээра не такой звук, и у танка не такой. Я действительно, взаправду хочу умереть, чтоб их двоих не трогали, или просто так говорю, притворяюсь перед самим собой?

Пролетел самолет, низко, низко, куда-то на запад. Но ведь над нашим районом не летают, не должны летать самолеты? Сейчас врежется? Выскочить из дома, паспорт, доллары, пистолет... нет, остаться. Воет собака - почему она так воет? Или это все еще ветер? Длинные тени поползли по потолку. В углу комнаты что-то скрипнуло, и я не мог заставить себя обернуться.

Это же глупо - оборачиваться. Ну что там может скрипеть? Мало ли какие звуки издает в тишине старый дом. Умру ли я - ты над могилою... Но только я такого скрипа никогда не слышал. Что глупее - обернуться или нет? Ветер колыхнул занавеску так сильно, что она задела меня по лицу, как крыло летучей мыши. Я повернулся на спину и стал глядеть на ползущие тени. От чего они? Восьмой этаж - какие, к чертям, могут быть тени? И опять этот странный скрежет, визг на улице. Захотелось опять накрыться одеялом с головой, как в детстве.

А если я действительно выпал из своей реальности и нахожусь сейчас в каком-нибудь романе Кинга? Там тоже все начинается вполне реалистично, а заканчивается... нет, лучше не думать. Что мой "Макаров" против чудовищ, которые со скрипом и визгом ползут, замыкая дом в кольцо? Да что ж такое там лязгает, свистит, скрежещет? Встань да посмотри в окно. Нет, не хочу. Валяйте, убивайте.

Отчего ж непременно меня убирать или Маринку? Почему не его, моего черного короля, черную мою королеву? Аркадий, придурок, не говори красиво... Восторг любви нас ждет с тобою... На кой хрен я ему сдался, может, ничего и не... а Маринка друг. У меня ни сестер, ни братьев, ни родных, ни близких, только она. Не уходи, побудь со мной... Говорят, нельзя понять, о чем на самом деле думают другие. Как понять, чего я сам-то хочу? Вот я объявил: мол, забирайте меня, а не оттого ли, что глубоко в душе уверен в собственной неуязвимости? Сам перед собой чистеньким хочу показаться. Мол, если с ними случится что, так я не при чем, я не хотел. Или втихушку надеюсь, что форзи оценят мое благородство и пощадят нас всех? Как же, оценят они. Твоих лучей небесной силою... Как доказать застрелиться, что ли?

Значит, я сдохну, а они оба останутся. Вдвоем! А меня не будет! Третий лишний, значит. С молодою женой мой соперник стоит... Так и знал, что появится эта дешевая мыслишка, да чего уж там, она изначально присутствовала. Умру ли я - ты над могилою гори, сияй... Думаешь, заплачут они по тебе, спасибо скажут? Как бы не так.

Ну а даже коли поплачут - так недолго. А если я от них избавлюсь и останусь один, да с таким даром... Буду мочить всех, кого сочту нужным, направо и налево. Или эта способность исчезнет, когда игра закончится? Что ж эта псина так воет, прямо волк какой-то. Верволк, верфольф. Опять самолет! Или не самолет - корабль марсианский? Пол вздрагивает или мне кажется? Нет, мировое господство не для таких, как я. Слабый я, трус, уставший, замученный, все мне надоело. Какая от меня польза?

Раздалось успокоительное бормотание телевизора у соседей сверху, ночное бормотание, за которое я раньше был готов их поубивать, а теперь, может, смогу заснуть под эти уютные, милые, домашние звуки. Я встал, пошел на кухню, взял сигарету, поглядел в окно: никаких ползущих чудовищ, никаких самолетов, ничего. Собака перестала выть, заткнулась.

Надо смотреть правде в глаза: будущего у меня нет, бабки скоро кончатся. Работать, служить больше не хочу: не переношу, когда мной командуют. По этой же причине и на содержание не пойду. Воровать не так легко, как кажется. В киллеры не гожусь: там не столь важны рука и глаз, как хорошие нервы, а с этим у меня явные проблемы. Да и зачем киллеру быть снайпером? Очередью с десяти шагов любой не промахнется, а еще проще взрывчаткой.

Может, все обойдется как-нибудь само собой? Рассосется? Проснусь окажется, что ничего не было, никакого "Перекрестка". Или "они" будут столь милосердны, что убьют меня во сне. Я выбросил недокуренную сигарету, достал из тумбочки баян-пятерку, две ампулы реланиума, одну - промедола. Впоролся - рука не дрожала. Не стоит опять подсаживаться на всякую химию, да ведь теперь все равно, не успею привыкнуть-то.

...декабря 200... года, воскресенье

" - Отдайте им Джулию! Не меня! Джулию! Мне все равно, что вы с ней сделаете. Разорвите ей лицо, обгрызите до костей. Не меня! Джулию! Не меня!"

Джордж Оруэлл. "1984"

Часы показывали одиннадцать утра. Я пошарил в шкафу, достал "Макарова" из-под стопки рубашек. Зачем, в кого стрелять-то собрался?

Письмо написать - кому? О чем? Никому я не нужен, и жертва моя напрасна. Мы собирались вечером втроем пойти в "Стоунхендж"... Никуда я с ними не пойду. Эй, форзи, убивайте скорей, что ли, а то и передумать могу...

Надо выйти на улицу - пусть там. Все легче, чем дома ждать. Так и не знаю: действительно я готов сдохнуть ради Лехи с Маринкой, и сознание мое согласно, и подсознание, или просто так сам перед собой выпендриваюсь.

Да не ради них, а просто чтоб не мучаться больше. Пойду гулять, и "Макарова" не возьму, пусть стреляют, давят, взрывают, только бы скорей. Останется один... А как же, ведь их двое? Или с моей смертью игра закончится, чары разрушатся?

Ничего не знаю, пускай они сами между собой разбираются, только чтобы мне выбор не делать. Умру ли я - ты над могилою... Или все-таки прежде чем уйти - выбрать кого-то из них? Чтоб уж наверняка! Кого? С молодою женой мой соперник стоит... Алекс останется, будет жить-поживать, и про меня даже не вспомнит. Так не доставайся ты никому... Ладно. Стреляйте, гады.

Умылся - побрился - оделся. В царской армии надевали белые рубахи, когда шли на смерть. Ну, а я помру в новых джинсах и свитере под цвет глаз, да, вот такой я легкомысленный человек. Убрал пистолет на полку. Переложил паспорт из старых штанов в новые - господи, зачем? Неужто форзи меня без паспорта не узнают?

Вышел на улицу, и меня сразу охватило чувство нереальности происходящего, какое обычно бывало после выхода из запоя. Коробки домов показались декорациями, пустыми картонными игрушками, в которых никто никогда не жил; снующие туда-сюда фигурки людей - куклами. Здесь больше никого нет живых, кроме нас; все - игра, все - подстроено. Дошел до метро, спустился вниз: вот она, дверь в нормальную жизнь. Последнее воскресенье перед Новым годом, все с коробками, свертками. Все меня толкали, пихали, все куда-то спешили. А я не тороплюсь... Туда, куда я собрался, обычно не торопятся.

Турникет, ступеньки, вагон. Куда ехать? Наверное, "они" везде достанут. На уток, что ли, в последний раз поглядеть? Они зимуют в Коломенском...

Когда я подходил к воротам парка, в кармане запиликал телефон. С неохотой я достал его, взглянул на дисплей. Алекс. Живой. Пока. Слышно ужасно плохо, помехи, треск.

- ...с тобой увидеться. Будешь дома часа через два?

- Буду, - сказал я. - Приходи. А ты слышал... - Но в трубке зашумело, затрещало еще сильней, и связь оборвалась.

Погодите, форзи, не надо, а? Нет-нет, я не передумал, я согласен, но не сейчас еще, погодите до вечера? Ну пожалуйста... В последний раз его увижу, тогда валяйте, делайте свое черное дело. Эх, зря "макара" не взял. Но ведь им все равно, они по-любому до меня доберутся, пистолет им не помеха. Да и что мне такого важного Леха скажет? Снова из пустого в порожнее переливать. Правды ему рассказать не смогу, не желаю, чтоб он на меня таращился как на чудовище. И все-таки два часа подождите, прошу. Нет, три. Не уходи, побудь со мною... Какой народ кругом веселый, праздничный. Солнышко, а я и не заметил. Умру ли я - ты над могилою гори, сияй... Люди, дети, собаки, санки, снегоходы, елки, конные милиционеры, автобусы с иностранцами. Подойти к менту и... Боже мой, подождите, подождите, не надо сейчас, не надо.

Я брел по центральной аллее парка. Громкие, веселые голоса гуляющих причиняли мне почти физическую боль. Кругом люди благополучные, радостные, думают, с ними никогда ничего ужасного не произойдет. Думают, они никогда никого не убьют. Думают, их никогда никто не убьет. Умру ли я, ты над могилою... Для чего он хотел меня видеть - просто посовещаться? Как хочется закричать, заорать: помогите, спасите, сделайте же что-нибудь... Снова запищал телефон. Ну кто там еще? Конечно, она...

- Гуляю, - подтвердил я Маринкино предположение. - В Коломенском.

- Солнце мое, я должна извиниться - не могу сегодня вечером вам с Лешиком составить компанию, ко мне племянник...

- Маруся, перестань. Не нужно мне таких одолжений. Это некрасиво и глупо.

- Честное пионерское, племянник приехал! - сказала она. - Как снег на голову, уж эти мне родственники! Он всего на один день, так что завтра приходи ко мне, я соскучилась...

- Марина! - вспомнил я. - Ты телевизор вчера вечером или сегодня смотрела?

- Нет, я с пятницы вообще его не включала. А что?

- Так, ничего, - ответил я. - Все в порядке.

Дойдя до храма Вознесения, я остановился. Возле этой недействующей церкви меня всегда посещает нечто... если не благодать - так нирвана. В ней есть что-то неземное, но отнюдь не в христианском смысле. Торжество духа над землей, но духа не смиренного, а дерзкого, холодного, вольного. Впрочем, издавна существует поверье, что в пустых церквях обитают потусторонние силы. Вий, к примеру...

Я обошел церковь слева, спустился к перилам. За ними - крутой спуск к Москве-реке. Рядом со мной плакатик на длинной палке сообщал: "20 человек серьезно пострадали при попытке спуска с горы. Опасность!"

Облокотившись на перила, я нагнулся и посмотрел вниз: в конце обледенелой, узкой дорожки высился толстый чугунный столб с фонарем на верхушке. Ясно - скатываются с горки и прямо в фонарь башкой. Неприятная смерть, наверное, и какая-то очень уж глупая. Недавно читал в Интернете статью, где описывались случаи самых идиотских смертей - например, быть погребенным под дерьмом слона. Мне понравилась история про мафиози, который с вечера клал на прикроватную тумбочку пистолет и мобильник: когда телефон посреди ночи зазвонил, бедняга спросонья вместо трубки схватил пистолет, машинально поднес к уху и...

Две дряхлые старушки прошли, поддерживая друг друга. Шоколадная такса, влачившая одну из них на поводке, все время оглядывалась, словно прося хозяйку поторопиться. Но старушка не могла идти быстрей. Такса сердилась. Я сошел с ума или вижу сон. Проснусь - и ничего не было. Священнику клятвенной речи сказать не хотела она... Еще десять дней назад я был одинок и свободен. Не ценил своего счастья.

Почему я так легко поверил в чертовщину? Наверное, был подсознательно готов к ней уже десять лет, с тех пор как перестало меняться мое лицо. Чепуха: мало ли людей молодо выглядит? Это - гены. Где мой окровавленный, страшный портрет, что ж мне его не покажут? Зачем я, когда Марине при знакомстве вешал лапшу на уши, отца своего приплел? Неужто в глубине души считал, что и в его смерти чем-то виноват? Не думать об этом, приказываю: не думать.

Я спустился к реке - нет, не с опасной ледяной горки, обошел по асфальтовой дорожке. Точь-в-точь как один тип, которого вели казнить, а он горло кутал в шарфик - боялся простудиться. Откуда это? Из "Идиота"? Утки спокойно плавали: мирные, жирные, безмятежные. Я погулял еще минут сорок и поехал домой - в клетку, в камеру, в одиночку.

Интересно, так всегда бывает перед гибелью - отупение, оцепенение, равнодушие, апатия, нежелание пошевелиться? Даже курить не хочется. Цветов Маринке так и не купил, и уже никогда не куплю. Он придет: снова буду в молчанку играть, перебрасываться пустыми, незначащими фразами? Священнику клятвенной речи сказать не хотела... Если он еще не знает про Лизу промолчу. И про Олега промолчу. Просто лень обсуждать. Даже рот раскрывать лень.

Его приход меня разбудил: подумать только, в моем состоянии ухитриться заснуть! Психика возводит противошоковые редуты, а лучше бы сойти с ума. Я мельком глянул на себя в зеркало. Не бледней обычного.

- Привет, - сказал Алекс, пристраивая куртку на вешалку. - Чем занимался?

- В Коломенское ездил. Мне церковь там одна нравится, она летит, летит... как ведьма над лесами, над горами.

- Ну ты сравнил... - он устроился в кресле, как обычно - боком, перекинув ноги черз ручку. - Церковь как ведьма... Иван, я чего пришел-то... Ты телевизор вчера смотрел?

- Нет, - сказал я.

- Лизу убили. Ну, как бы убили. В Пите... в Ленинбурге.

- Серьезно? - я хладнокровно изобразил приличествующую обстоятельствам степень удивления, стараясь не переиграть.

- Не знаю, насколько серьезно, - он пожал плечами. - Опять просто сообщение, чьи-то слова, а трупов мы до сих пор ни одного не видели, так что...

Ты-то не видел, а я видел. Прядь русых волос в крови, опаленная бровь, застывшее удивление в глазах. Ничего не скажу, потом узнаешь, когда меня уже не станет. Сами с Мариной разбирайтесь, кому жить, кому помирать. А может, обоих пощадят; может, адские силы надо мной одним эксперимент проводят. Конечно, ставили на то, что я пойду до конца, крокодиловыми слезами обольюсь, но всех уничтожу, останусь один, жить-поживать да добра наживать... Обломайтесь, я в клетке не пою... Вы мне надоели, форзи... Уж очень вы навязчивые...

- С другой стороны... - продолжал он, - Иван, помнишь фильм Малковича "Тень вампира"? Граф Орлок уже половину съемочной группы слопал, а другая половина все продолжала твердить: "ах, какой актер, какая игра"?

- Леха, это же кино.

- Думаешь, в жизни не так? - он слабо усмехнулся. - Что случится из ряда вон выходящее - сразу списывают на кино. Взорвут Кремль на твоих глазах - решишь, что фильм снимают. Пройдет сейчас Годзилла по Чертановской - скажешь, кино. А если Дракула влезет к тебе в койку и цапнет за шею - сочтешь, что у тебя глюки. Помнишь сентябрь две тыщи первого, Нью-Йорк? Тоже в первый момент все подумали - кино.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Что я сам себя убеждаю, будто это телевизионная инсценировка. А если не инсценировка, то сплошные случайности. Случайно Артем пьяный угодил под машину, случайно Генка нарвался на патруль, случайно Лиза оказалась рядом с этим, как его... Гоги каким-то, случайно Татьяна пропала. Так спокойнее. Страус засунет голову в песок и думает - спрятался...

- Ладно, - вяло сказал я. - Пусть не постановка, и не случайно. Кто-то специально всех убивает прямо по списку... Кто и зачем? Братва так себя не ведет - ты лучше меня это знаешь. А одиночке не под силу организовать такую сложную постановку. И какова бы могла быть цель?

- Иван, я не это имел в виду.

- Знаю, что ты сейчас скажешь. Мы попали в чужую реальность и ничему не должны удивляться. Здесь так принято: вносить граждан в списки, после чего мочить их без всякой мотивации. Местный обычай. Тебе Маруська не говорила, чтоб не читал на ночь Шекли?

- Ты считаешь, что верить в параллельные миры глупо, да? - спросил он. - А в Христа или в Аллаха, или в гороскопы, или в переселение душ...

Вот теперь я почувствовал со стопроцентной уверенностью, что он не придуривается, толкуя о своих параллельных вселенных, а говорит искренне и серьезно. Но я - я не смогу сказать ему так же честно о том, что думаю. Моя версия происходящего чересчур гаденькая и страшненькая. Параллельные миры куда как красивше.

- Лешка, мне по фигу, параллельные так параллельные - да хоть перпендикулярные. Не знаю. Агностик я. Правда, мне кажется, даже если эти другие миры бывают, люди не могут так запросто перескакивать из одного в другой. Но неважно. Ну, перескочили. Какое это может иметь практическое значение?

- Практическое? Не нужно дергаться, - сказал он почти спокойно. - Если нас тоже убьют - попадем в какой-нибудь другой мир. Может, он будет малость повеселее.

- Леха, ты меня уже за... достал со своей метафизикой. Телевидение есть телевидение, ты сам говорил, оно хуже мафии. Просто следят, как мы себя ведем в экстремальных условиях.

- Ты сам веришь в то, что сейчас говоришь? - спросил он.

- Вспомни, - сказал я, - все теории стоят одна другой, и есть среди них такая, согласно которой каждому будет дано по его вере... Так что ты, может, и попадешь после смерти в другую реальность.

- А ты-то во что веришь?

- Я? Ни во что. Даже в черта, назло всем, - сказал я с молодецкой ухмылкой. - Леха, ты так спокойно собираешься в другую реальность, как на вокзал... А в здешней тебе ничего не жалко?

- Жалко. Маму. А тебе?

- А моя мать умерла, когда я был маленький.

- И мы, наверное, не сегодня-завтра умрем...

- Вполне возможно, - сухо ответил я.

- Послушай... Марина мне сказала о тебе одну вещь...

С первой минуты, по тому, как он смотрел на меня, я понял, что Марина ему сказала. Посоветовать ей, что ли, открыть брачное агентство?

- Какую вещь?

- Только ты совсем не похож... Я не так представлял...

- Не похож на что? - усмехнулся я. - На тех жеманных кукол, каких любят в фильмах показывать? Но знаешь, Леха, этот вопрос может тебя так живо интересовать только в одном случае...

- Нет, нет! Я - нет.

Он широко раскрыл глаза, но в них было не оскорбленное выражение, а какое-то беспомощное, и я с ледяным восторгом стрелка, снявшего чужого снайпера, прочел в них: "нет, всегда - нет, ни для кого - нет, но ты..." Не это ли - приз, что обещал мне седой?

- Нет? А что тогда спрашиваешь? Какая тебе разница?

- Говорю же: вдруг мы завтра умрем...

- А, понимаю, - отозвался я, - перед смертью сожалеешь, что не все в этой жизни успел попробовать. В последний день Помпеи или при Чуме люди тоже вытворяли такое, что бы им в обычное время в голову не пришло. Но ты не умрешь. Это просто игра.

Он ничего не ответил. Поднялся легким, гибким движением, и в ту же секунду из прихожей донеслась фуга Баха.

- Блин, это у меня в куртке телефон. Отвечу, ладно?

- Ты что, уже разрешения у меня спрашиваешь? - усмехнулся я. - Иди, иди, отвечай...

Алекс вышел в прихожую, и я услышал, как он после паузы бросил в трубку "Приду".

- Иван... тут у меня срочное дело, правда, срочное. Надо мать свозить в поликлинику... Я часа через два-три вернусь, если... если можно, если хочешь. Дождешься? Никуда не уйдешь?

- Уйду? Я что, похож на идиота?

Мы стояли в прихожей друг против друга. Он медлил на пороге, будто не решаясь уйти и не решаясь приблизиться, а я просто стоял, и все. Наконец дверь захлопнулась, и я остался один.

Ноги меня не держали, и я сел на пол, прислонившись спиной к двери. Я всегда получаю, что хочу. Так бывало и раньше, до "Перекрестка". Но тут... уж очень неожиданно, очень неестественно, очень странно. Я ведь еще и пальцем не шевельнул, чтобы... Словно какая-то внешняя сила заставляет его предлагать себя, а сам он не понимает, что с ним происходит.

Просто-таки сказочное исполнение желаний. Приз? Я уже выиграл? Можно успокоиться, расслабиться, забыть? Мы все останемся живы, форзи больше не тронут меня?

Сказочное? Разумеется, он не понимает, что с ним происходит, но в этом нет ничего сверхъественного, все поначалу не понимают и сами себе изумляются. Разве так не бывало прежде? Разве я еще в пятницу не был уверен, что так будет?

Но седой ясно сказал: останется ОДИН. Хорошо: Маринки, считайте, нет. Кончен бал, выбор сделан. Я могу сколько угодно твердить сейчас: "форзи, забирайте меня", но они читают в самых глубинах души, они вмиг поймут, чего я хочу на самом деле. На сегодня откуплюсь этой жертвой. А наутро, пока он спит, застрелюсь. Нет, не при нем. Уйдет, тогда застрелюсь. Нет, при нем, и записку оставлю. Нет, записку - это пошло, он и так поймет. В записке напишу "Увидимся в другой реальности". Ах да, записки не будет. Может, я с ним поговорю и все-все расскажу? А если он скажет, что у меня крыша съехала, и не даст мне застрелиться? А вдруг он скажет: давай вместе застрелимся? Говорят, в присутствии опасности и смерти у человека необыкновенно обостряются все ощущения, интересно, правда или нет?

Я метался по комнате, как пьяная пантера, потом повалился на диван и бессмысленно вперился в потолок. Форзи, может быть, можно так устроить, чтоб он и я, мы двое в живых остались? Ага, как же, разбежался. Умру ли я ты над могилою...

Он лжет! Он что-то крутит! Мать - в поликлинику? В воскресенье? Притом что она не местная? Если бы что-то с ней случилось неожиданно - так не в поликлинику надо, а в больницу. И вообще мне казалось, что его мать уже уехала.

Ну-ка, почему мне так казалось? Он вроде бы нежный, любящий сын, и видится с матерью редко; а в пятницу ночью, когда собирался остаться у Маринки, - не звонил никакой маме, не предупреждал, что задержится. Вчера на банкете был... Хотя, конечно, банкет - дело обязательное, а он взрослый мужик... и что я знаю о его отношениях с матерью? Возможно, ей бы показалось дико и нелепо, что взрослый сын отчитывается, где намерен заночевать.

Да есть ли у него вообще мать? Я уже и в этом сомневаюсь. Хорошо, пусть он соврал. Не к матери помчался. К подруге? Разумеется, у такого парня должна быть подруга. Тогда почему выражение его лица после звонка стало мрачным, будто помер кто-то?

Впрочем, мало ли какие могут быть причины для мелкой лжи. Однажды в аналогичной ситуации человек с трагической рожей сорвался и полетел домой, потому что, как выяснилось позже, на его левом носке была дырка, и это его страшно беспокоило.

Телефонный звонок... Для чего ему лгать? Ведь глаза не лгут: человека, так отчаянно решившегося на что-либо, трактором не остановишь; он бросается, точно в омут с головой, он вернется. Но в нашей ситуации любая деталь обретает зловещий смысл...

Форзи, форзи! Постойте. Я не решил еще - кого. Дайте подумать. Вот пуля пролетела, и ага... Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал... Кого же?

Девять граммов в сердце постой, не лови... Я поднялся, открыл шкаф, опять достал "Макарова" из-под стопки футболок. Тяжелый, он надежно, успокаивающе лег в руку. Снял с предохранителя, передернул затвор. Восемь в магазине, один в стволе. Вот пуля пролетела, и товарищ мой... Ну что, Дориан, в башку или... Ах, в башку так неэстетично, вспомни Олега. В сердце, только в сердце. Надо покурить напоследок.

Я вернул предохранитель в прежнее положение и убрал пистолет. Позер, дешевка! Не везет мне в смерти, повезет в любви... Тихо, форзи мои, тихо, я все еще колеблюсь. Она - сестра моя, она... Нежная и удивительная... А он лжет... Но все-таки... У него это - каприз, прихоть, а она всегда останется со мною...

Останется? Останется - один. И я знаю, кто этот один. Она погибнет сегодня, он - завтра, после того, как... Как-то это уж очень по-вампирски получится... Покинул он свое селенье, где окровавленная тень... Нет, это скорей похоже на другое: паучиха сожрала паучка сразу после... Не хочу, надоело...

Я снова взялся за "макара". Приставим к виску, нет, пока не нажимать курок, просто примериться, я еще выкурю сигарету, или лучше две. Можно даже три. И вовсе дуло не холодное, или мое тело уже начало холодеть и не чувствует разницы?

...Черт, телефон! Не брать трубку. Не брать. А вдруг? Вдруг да что-нибудь. Амнистия. Отбой воздушной тревоги. Маньяка вашего, скажут, поймали, звать его Сидор Сидоров, и не волнуйтесь больше, граждане, живите счастливо. Вот пуля пролетела, и ага... Черт, отвечу!

- Иван, - взволнованный женский голос показался мне знакомым, но я не мог вспомнить, кому он принадлежит, - ты можешь придти ко мне сейчас? Пожалуйста! Очень нужно!

- А кто говорит... - начал я, тут мой взгляд упал на дисплей, и сердце оборвалось. Домашний номер Холодовых...

- Пожалуйста, очень надо! Ради бога, приходи!

- Да, да, Таня, - проговорил я машинально. - А... что случилось? Ты где была? Ты виде... - я снова осекся. Раз из дому звонит - как она могла тело Олега не увидеть. - Таня, нет, я не приду, и тебе там не нужно оставаться. Давай встретимся через двадцать минут у "Перекрестка".

- Ладно... - произнесла она упавшим голосом. - Ладно, ты прав. Давай там.

Я надел пальто, положил в левый карман пачку "Мальборо", зажигалку и телефон, в правый - "Макарова", и вышел. Обрывки мыслей с лихорадочной быстротой сменяли друг друга. Нашлась, нашлась еще одна пешка! Не хочу ей зла, но раз вам необходима жертва - забирайте, подавитесь, оставьте нас троих живыми до утра, и тогда я сделаю, что собирался, клянусь, я уйду. Ну-ка, давайте, форзи, не перепутайте. Холодно и ясно. Вот эту пешку жертвую, эту, с длинными каштановыми волосами.

...Постой, постой! Раз Таня жива - значит, нет никакой потусторонней силы! Ведь иначе ее давно бы убрали по моему слову! Это все были просто совпадения, подставы! Какое мое дело, убила она Олега или не убила, это их внутренние проблемы! Если надо, помогу ей спрятаться, сбежать. Может, она сейчас скажет: "да, я маньячка, всех замочила, сдаюсь, не поминайте лихом". Может, она скажет: "я знаю, кто убийца, я разоблачила мафию", и нас спасут, и мы все обнимемся и зарыдаем. Ну, а если она... да, но... а как же... Господи, помоги мне! Не могу думать, не могу сосредоточиться, все надоело, будь что будет, все равно.

Да что бы там ни было! Отсрочка приговора. Девять граммов в сердце это завтра, еще успеется, а до завтра масса времени, что-нибудь изменится. Воздух, снег, дома, деревья, я еще дышу, еще живу, еще немножко. С Лехой разминуться не должны, час в запасе, а если надолго задержусь - ничего, предупрежу по телефону. Не уходи, побудь со мною... А у меня завтракать нечего, да и ужинать, впрочем, тоже... Какой завтрак?! О чем я, что с моей головой?

На улице резко похолодало. Я ждал у супермаркета полчаса. Дважды обошел его кругом, понимая, что это глупо - я бы прекрасно увидел ее еще издали. Отчаянно замерз, не чувствовал ног под собой, а все-таки ждал. Выкурил шесть сигарет. Наконец набрал домашний телефон Холодовых. Трубку сняли и тут же положили, раздались короткие гудки. Что там происходит? Перезвонил - тот же результат. Мобильный Танькин не помню, дома где-то записан. Вообще ничего не понимаю! Ага, можно подумать, я до этого что-нибудь понимал.

Подождав еще десять минут и сделав пару таких же безрезультатных попыток дозвониться, я пошел к ней, прекрасно понимая, что поступаю как последний кретин. Но хотел бы я посмотреть на человека, который на моем месте не вел себя по-кретински.

Что там - ловушка? В таком случае ты сильно ошиблась, красотка, я все равно выстрелю быстрей. Там целая банда? Убивают ее? Какая банда, откуда, с какой стати?! Менты пришли? Они бы не стали трубку швырять на рычаг, непременно поинтересовались, кто звонит и зачем. Да что же там, дьявол с рогами и копытами? Ну так я не прочь с ним объясниться, в конце-то концов. Или приду - а там сидят все "наши", и режиссер объявит: "улыбайтесь, вас снимает скрытая..."

У подъезда стояла "восьмерка" с тонированными стеклами. Я вздрогнул и огляделся. Какая глупость! Мало ли "восьмерок" в Москве! Но... Подошел ближе - мотор работал, но машина, как мне показалось, была пуста. Впрочем, разве за черными стеклами разглядишь? Сейчас, сейчас... Но стекла не опустились, и дуло автомата не уставилось на меня. Я отошел за угол дома, встал, прижавшись к стене, и закурил. Не заглушили двигатель - значит, скоро выйдут.

Было ровно семь часов. Совсем темно. Перед домом снег недавно убирали, оголился грязный лед, а местами асфальт. С улицы доносились голоса, шум автобусов, с шорохом ползла снегоуборочная машина. Все эти звуки шумели в моих ушах, но я не обращал на них внимания, как и на мороз, щипавший лицо Все это - и звуки, и мороз, - было очень далеко от меня.

Почему я решил, что это та самая "восьмерка"? Наивно думать, что у "них", кто бы они ни были, нет в распоряжении каких угодно тачек. Просто к кому-то приехали с визитом. Я решил, что правильнее всего будет дождаться, когда вернутся хозяева машины, и попытаться разглядеть их. Ветер мел легкую поземку. Обнаженный асфальт под фонарем казался мягким. Я услышал где-то высоко звон разбивающегося стекла и поднял глаза. Что-то темное, с болтающимися конечностями, как у тряпичной куклы, без крика вылетело наружу, с глухим стуком ударившись об асфальт, откатилось, и я увидел, что это человек. И еще заметил черный силуэт в разбитом окне двенадцатого этажа.

Ноги приросли к земле, одна часть мозга пыталась увести их как можно дальше от этого места, другая толкала подойти, в итоге я так и остался стоять точно парализованный. Я не в первый раз видел, как падают из окон. В общаге, куда я в пору своего студенчества ходил в гости, народ регулярно с пьяных глаз или из-за несчастной любви прыгал с высоты. Иногда это заканчивалось трагично, а иной раз обходилось без последствий. В данном случае что-то подсказывало мне, что упавшая кукла безнадежно мертва. Сравнение с куклой банально, но оно единственно верное. Если когда-нибудь увидите такое своими глазами, то поймете.

Кукла не двигалась, видно было только в свете фонаря, как ветер шевелит длинные каштановые волосы. "Восьмерка" стояла как стояла. Из подъезда никто не выходил. В нескольких окнах зажегся свет, и тени задвигались на желтом фоне, но ничего не происходило. Кого в наше время удивишь женщиной, выбросившейся из окна собственной квартиры? Никто не захочет связываться и поднимать тревогу, тем более воскресным вечером в самом конце декабря.

Я наконец заставил себя встряхнуться, отошел снова за угол дома и закурил, прячась от ветра. Разумеется, я должен был подойти. Но я и так видел, что это Таня, и ей уже ничем не поможешь. "Они" действуют все быстрей и быстрей. Пешка! А если я тут абсолютно не при чем? Чей-то силуэт был в окне. Или это в другом окне? Вроде двенадцатый этаж, но я не уверен. В последние дни я ни в чем не бываю уверен.

Она не сама, ее выкинули, это не я, это какие-то вполне материальные преступники. Тогда чего ж я здесь стою? Надо предупредить всех наших... Снял перчатки и стал дрожащими пальцами тыкать в кнопки. Руки срывались, телефон выскальзывал. Номер Лехи не отвечал. Подсветка не работала видимо, садилась батарея, и я не был уверен, что набираю правильно. Я едва не выронил телефон и выругался вслух. Возле торца дома было темно, и я, плюнув на все предосторожности, пошел обратно к подъезду, чтобы лучше видеть в свете фонаря. Обогнул дом с угла, до фонаря оставалось шагов десять. Машинально бросил взгляд на часы - полвосьмого.

И тут я увидел их.

Нет, лиц разглядеть не успел: инстинкт мгновенно толкнул меня в грудь, приказав спрятаться за угол. И голосов не слышал. Но я не мог не узнать эти два силуэта, высокий и маленький. Она была в своихбесформенных мальчишечьих одежках и кепке с длинным козырьком. Он не в куртке, в какой пару часов назад приходил ко мне, а в длинном черном пальто, которого я раньше не видел; но эту походку я бы отличил из тысячи.

Я вжался в стену. Мяукнул пульт, бесшумно открылись дверцы, затем слабо хлопнули, закрываясь. Взвизгнули шины. Когда я снова выглянул из-за угла, "восьмерки" уже не было.

...декабря 200... года, понедельник

"Ну и кто же станет в последний свой день вдыхать гарь, тащить чемодан, протискиваться через контроль на перрон и совершать все те смешные манипуляции, которые сопровождают поездку по железной дороге"

Герман Гессе. "Нюрнбергское путешествие"

Как попал домой, помню смутно. Помню, как у меня хватило сил заскочить в круглосуточный магазинчик около подъезда и купить две бутылки водки. Помню, как, еще не дойдя до подъезда, зубами открыл бутылку и пил из горлышка, пока ехал в лифте (или я шел пешком)? Кажется, звонил телефон, когда я вошел в квартиру. Кажется, в двери тоже кто-то ломился. Впрочем, утверждать не берусь, мне могло что угодно примерещиться.

Когда разлепил свинцовые веки, в комнате было светло. Два часа. На минуту я испытал полную потерю ориентации, когда кажется, что все кругом необратимо изменилось. Знаю, знаю: нужно сопоставлять факты, догадываться о мотивах, но я не могу. Мне все равно, зачем и как именно Алекс с Маринкой все это проделывали. Просто неохота их больше видеть.

Телефон опять звонил, но я не снял трубку и не взглянул на дисплей. Принял душ, оделся и вышел из дому. Бриться было лень. Пистолет и полупустая пачка "Мальборо" так и лежали в кармане; почти машинально я взял из стола все доллары, какие были. Хотелось посмотреть на обыкновенных, нормальных людей.

Я побрел вниз по Чертановской, рассеянно таращась на всех встречных. Ничего не хочется делать, просто так идти бы и идти, пока не упаду. Скользящие тучи, тусклая багровая полоса между краем леса и краем неба. Остановился, закурил. Никаких патрулей, только мирные граждане с елками наперевес. Решение пришло само собой. Я резко развернулся и зашагал по направлению к метро, на ходу пересчитывая доллары в кармане. На билет до Владивостока, конечно, хватало, но зачем Владивосток? Проще всего в Ленинбург. Можно даже не самолетом, а сверхскорым экспрессом. И просят посадить их в бронированные камеры... Как притворялись, как лгали! Впрочем, и я притворялся - страшной тайны своей не выдал ни словом, ни взглядом. Только моя тайна была всего лишь плодом больного воображения...

В метро стало чуть поспокойнее. Здесь никто меня не пристрелит, а столкнуть человека под поезд не так-то легко, нужна большая толпа или, напротив, совершенно безлюдный перрон; а по будним дням в это время на окраинных станциях не бывает ни особой толпы, ни пустоты. Только близко не подходить к краю платформы. Куда, зачем люди едут? У пожилой женщины на коленях перевязанный веревочкой торт. Парочка обнимается. Люди разговаривают. Кто о чем. Мирные, невинные разговорчики.

- ... Паша, неправда, я с ним не целовалась...

- ... и кровишша-то из него хлещет - точно свинью резали...

- ... селедку под шубой, оливье, и колбасочки порежем...

- ... бабуля наша совсем из ума выжила, хотим сдать старую вешалку в дом для...

Куда я все-таки еду - в аэропорт или на вокзал? Поездом дешевле, опять же с "Макаровым" в самолет не пустят. Парень рядом со мной развернул "Советский спорт". Какая боль! Аргентина - Ямайка... Он зашуршал газетой и отодвинулся. Неужели заметно, что у меня в кармане пистолет? Нет, не отодвинулся, показалось. Как, должно быть, бегают у меня глаза! Смотреть в пол, тогда никто ничего не заметит. Надо было газету купить, закрылся ею и сиди спокойно.

- ... а ребеночек-то у ней, представь, некрещеный...

- ... к стенке бы таких ставил, к стенке...

- ... Паша, Пашенька, он все врет, дурак...

- ... как дал ему в хлебало - зубы в крошку...

А если сейчас патруль? Причем здесь патруль, мои документы в порядке. Итак, поездом! Если суперэкспресса сегодня нет - поеду "Красной стрелой". Заезжать ли домой за шмотками? А вот это глупо, как приду за вещами, тут-то и... Что это, я с ума схожу. Не хочу, не хочу их видеть. Действительно не хочу или притворяюсь? Ну-ка, зажмурь глаза и представь, как он сейчас садится рядом с тобой на лавку, приветливый, как всегда, касается тебя плечом. Боже, она, вот ее маленькая фигурка, держась за поручень, нависает надо мной. Нет, просто похожа. Народу уже много набилось в вагон. Чьи-то колени в давке коснулись моих колен, и я открыл глаза, вздрогнув всем телом так сильно, что задел соседа справа. Все-таки отодвинулся, это из-за "Макарова". Кажется, у меня жар, нет, озноб. Сейчас бы домой, в постель, чаю с медом... нет, нельзя домой. И просят посадить их в бронированные камеры...

Пересадка на кольцевой. Эскалатор. Я быстро шел вдоль вагонов, глядя сквозь людей и не видя их. Что выстукивают колеса? Тютькин, coiffeur, винт свинтился, грассирующий мужичок что-то страшное делает с железом. Есть за мной "хвост" или нет? Откуда мне знать, я не шпион. Почему не получается спокойно все взвесить и подумать? Уеду - спасусь? Нет, от своей судьбы не убежать в город Самарру...

- ... кинул ей две палки - успокоилась...

- ... берете обычные коржи и промазываете их...

- ... у, жопа нерусская...

- ... а Манька Жукова за обер-лейтенантика вышла...

В субботу, пока один из них расправлялся с Олегом, другой спокойно слетал в Питер и прикончил Лизу. Артема сбили этой самой "восьмеркой". Хорошо, но ведь Савельева и Лизу расстреливали из автоматов средь бела дня! Так действовать может только серьезная организация. Какая организация, с какой целью? И к чему эти ненужные сложности, навороты, седой в парике, нелепая беседа в "Перекрестке", дискеты, списки?

Неважно, плевать на их цели. Пойти в ментовку, донести на них, просить защиты? И просят посадить их в бронированные... Нет, я просто скроюсь, исчезну. Пусть только они меня не трогают, и я их не трону.

- ... девоньки, девоньки, гляньте, какой перчик...

- ... юде швайн, дранг нах остен, цирлих-манирлих...

- ... вспорол ей брюхо, а оттуда - черви, черви...

Он меня спрашивал, не уйду ли я куда-нибудь из дома, пока он не вернется. Все верно. Это Марина его вызвала, велела срочно идти убивать Таню. Наверное, вколола ей что-нибудь, потому та и не кричала, когда он ее из окна выбрасывал. Почему просто не пристрелили? Да кто ж их знает... Известно им, что Танька мне звонила, что я ей звонил? Вряд ли: у Холодовых старый дисковый аппарат, номеров не определяет. Как меня одурачили! Кинули, развели. Из-за парочки хладнокровных убийц я чуть не сошел с ума, едва не застрелился, вообразив себя избранником дьявола. Но зачем им все это?!

Против воли всплыло воспоминание, как мы втроем идем ночью мимо прудов, плечом к плечу. Я застонал, как от зубной боли - тетка с кошелками шарахнулась от меня. Почему поезд вдруг остановился в тоннеле? Сейчас будет облава. Сейчас сердце разорвется, и я умру.

И вот мне приснилось, что сердце мое не болит... И вот мне приснилось, что сердце мое не болит, оно колокольчик фарфоровый в желтом Китае... и вот мне приснилось... Ага, поехали. Да что же это? Дернулся вагон и снова встал. Помогите! Помогите, кто-нибудь! Господа, вы звери, господа, равнодушные, благополучные лица. Зачем мне жить, я никому не нужен в целом свете, и мне никто не нужен. В Питере закроюсь в гостиничном номере и буду спать, спать, спать.

Билет взял на поезд, который отходил поздно вечером. Еще оставалась уйма времени. Домой не хотелось, я медленно шел по тротуару в густых, гнетущих сумерках. Как рано темнеет! Ненавижу декабрь. У всех Новый год... Жалость к себе накатила противной волной, накрыла меня. Из чьего-то окна музыка. Зема поет, старая добрая Зема, старый альбом. И я застыну, выстрелю в спину, выберу мину. Выстрелю в спину, выберу мину, я не нарочно, просто совпало...

Навстречу мне шел ГЕНЕРАЛ. На поводке он вел СОБАКУ. Да настоящие ли они? На мгновение мной овладело желание сделать что-нибудь дикое, нелепое: замяукать генералу прямо в ухо или укусить собаку. Нет, не так: на самом деле мне ничего подобного не хотелось. Я просто примерял на себя сумасшествие...

Генерал поравнялся со мной. Он был определенно настоящий. Я схулиганил по мелочи: отдал генералу честь, приложив руку к своей пустой голове. Генерал взглянул удивленно, но ответил: коснулся кончиками пальцев в дорогой перчатке края серой папахи. Его овчарка оглянулась на меня и завиляла пушистым хвостом.

Мне казалось, что голова моя - как аквариум, в который вместо воды налили чернил или нефти, и мысли, как издыхающие рыбки, шевелятся вяло, застывают, медленно идут ко дну. Мрак заволакивает все. Машинально спустился в метро, машинально, ничего не соображая, доехал до "Пражской". Зачем я здесь?

Раз уж вернулся - быстро собрать все самое необходимое, и обратно на вокзал. В квартире не задерживаться. Покурить, выпить чаю. И вот мне приснилось, что сердце мое не болит... Есть дома сигареты или нет? Вот тут-то тебя и подстрелят... Пусть... Я больше не могу...

Дома меня никто не ждал, было тихо. Если б я вел дневник - положил бы в почтовый ящик, пусть хоть кто-нибудь... Хотел собрать сумку, но не мог сообразить, какие нужны вещи. Сигарет в доме не оказалось. Я лег на диван и натянул на себя свисающий край пледа. Полежу пять минуточек и встану. Раскольников, как замочил старушку, лег и спал, даже деньги не спрятал, дурак. Надо будильник завести... еще пять минут полежать... может, обойдется... да, что-то было насчет будильника... но поймать хвостик ускользающей рыбки уже не получилось.

Во сне все время звонил телефон, но я только скорчивался, съеживался и натягивал на себя плед. Не было сил даже для того, чтобы раздеться и укрыться по-человечески. Когда очнулся, сразу понял: все кончено. Проспал. Поезд ушел.

Время зелеными цифрами высвечивалось на дисплее видеомагнитофона. Я долго и тупо пытался сообразить, сколько показывают часы. Но и так ясно: опоздал. Заливался телефон, умолкал на полминуты и принимался снова трезвонить. Звонок бил по нервам, как раскаленная игла. Потом где-то в районе прихожей мерзко запищал мобильник.

Я наконец сообразил, сколько показывают электронные часы. Теоретически еще могу успеть на свой поезд, если моментально, не собирая никаких вещей, не умываясь, выбегу из дома и сразу поймаю тачку. Еще не все потеряно, можно купить билет на другой поезд и провести оставшееся до него время на вокзале. Но нужно встать, побриться, одеться; при этой мысли мне стало плохо, как никогда в жизни.

В конце концов я нашел в себе силы, но их хватило лишь на то, чтобы кое-как подняться, попить воды, отключить к чертовой матери все телефоны, разобрать постель и снова провалиться в черный, тяжкий сон. Даже кошмары никакие не снились, да и мог ли меня удивить какой-то глупый кошмар. А может, снились, но я их не запомнил.

Выдернул меня из сна, разумеется, звонок. Как он может звонить? Ведь я все отключил. А, это в дверь. Звонок повторился - вкрадчивый, мягкий, настойчивый. То есть звонок, конечно, был такой же, как всегда, но мое воображение приписало ему особенную, зловещую, издевательскую интонацию. Сердце билось тяжело, глухо. Не надо вставать, двери ломать они не станут.

Или открыть? Если он один - спокойно перебью ему кисть, или лучше локоть, этого хватит. А потом поговорим... по-мужски. Любовь - всегда дуэль...

Но если их двое - можно и не успеть по рукам, придется на поражение. Выберу мину, я не нарочно, просто совпало... Почему у меня не два пистолета?! Ведь все решат доли секунды! Ведь я из двух стволов стреляю совершенно спокойно, то есть раньше мог, когда был здоровым человеком и ручонки не дрожали.

А они и сейчас не дрожат. Пневматический еще взять? Из него тоже можно в глаз... Вишневые глаза... Как я глуп! Раз это организация - там может оказаться и трое, и пятеро, причем совсем незнакомых и профи куда лучше меня. А то и вовсе гранату кинут.

Но вдруг они хотят просто поговорить? Вдруг они ни в чем не виноваты? Скажут, что случайно встретились, зашли к Таньке, она пребывала в раскаянии после убийства мужа, они ее удерживали, а она вырвалась - и в окно. И мы обнимемся и зарыдаем... Как хочется поверить в эту сказочку! Да, но если так - значит, Таня по моему слову выбросилась, я же приказал форзи ее забрать. И тогда все возвращается на круги своя, опять делать выбор или самому стреляться... Нет, лучше считать этих двоих обычными киллерами, так для психики спокойнее.

Спокойнее?! Спокойнее знать, что надо мной столько дней потешались, мной играли, чтоб потом прикончить? Мне в тысячу раз легче было, когда я вчера после разговора с Алексом приставлял к виску "Макарова". Да я был просто счастлив по сравнению с тем, что теперь.

Они и раньше спокойно могли меня пришить, если б хотели... Сто пятьдесят раз могли бы... Может быть, они не хотят... Может быть, все как-нибудь обойдется...

Звонок повторялся много, много раз, я сбился со счета. Но никто не скребся в двери, никто не пытался их ломать. Мне стало казаться, что звонок не издевательский, а, напротив, жалобный, почти нежный. Но я все равно не встал. Я лежал, замерев, стараясь не дышать. Потом заснул.

...декабря 200... года, вторник

" - Да, я распорядился, чтоб издали приказ о вашей казни, он будет

зачитан перед войсками утром.

- Надеюсь, генерал, что все будет хорошо продумано, поскольку я собираюсь сам посетить этот спектакль".

Амброз Бирс "Паркер Андерсон, философ"

Как ни странно, спал крепко. Наверное, сказалась усталость последних дней. Аккуратно собрал дорожную сумку, удивляясь, как не мог вчера сделать такой простой вещи. Денег достаточно на билет любым видом транспорта до любого места, и еще хватит, чтобы прожить там скромненько несколько месяцев.

Почему, собственно, Ленинбург? Отцову жену лучше не впутывать в это дело. Конечно, в большом городе проще затеряться, но есть и другие большие города. Либо достаточно уехать из Москвы, чтобы решить проблему; либо она таким способом вообще не решается, и меня достанут хоть в Африке. Значит, брать билет на любой поезд, идущий в любом направлении, только и всего. Главное, чтобы не караулили у подъезда.

Тщательнее, чем обычно, побрился, выпил чаю. Оживил свои средства связи, прослушал автответчики - ясное дело, все послания от Марины и от Алекса. Самый первый звонок от нее в семь вечера воскресенья, самый последний от него - сегодня рано утром. Сначала просто "Иван, привет", потом "Иван, где ты, что с тобой, в порядке ли ты, почему не отвечаешь на звонки?" Я вырубил компьютер, отключил от сети все электроприборы, мобильник запихал в сумку.

Так, еще раз проверим. Доллары, паспорт, права, карточка "Виза". Загранпаспорт... почему бы, в самом деле, не за границу? Насколько я в курсе, закон о запрете на свободный выезд еще не ратифицирован. До сих пор есть места, куда можно получить визу прямо в аэропорту. А там, дальше... Денег, конечно, недостаточно, чтобы в Европе жить. И найду ли я там заработок? Ладно, после. Сейчас главное - убраться из Москвы. "Макаров" в кармане. Восемь в магазине, один в стволе. С предохранителя снять... Снять? Ведь не выстрелю в него первым, не смогу... Сперва ты меня... потом уже ничего. И все-таки снять с предохранителя...

На лестнице было невероятно чисто. Алкоголики куда-то подевались. Сойдя вниз, я с изумлением обнаружил, что разбитая клетушка консьержки вымыта, стекло вставлено, и даже висят розовые занавесочки. Когда это все сделалось, неужели за ночь? Мой ли это подъезд?

Светило солнце, снег слепил глаза. Сумка была совсем легкая, и я прошелся до метро пешком, с наслаждением вдыхая свежий воздух. Купил "Комсомолку" и всю дорогу читал. На площади трех вокзалов было людно и шумно, как всегда. Толпа, уже совсем предновогодняя, веселая, озабоченная, обалдевшая, носилась взад и вперед. Я с удовольствием ощутил, как ровно бьется сердце, как ясна моя голова, как легко повинуются руки и ноги, как точны и экономны мои движения, как ладно и хорошо лежит в кармане "макаров". Выстоял небольшую очередь и купил билет. Все-таки до Ленинбурга. А к мачехе можно и не заходить. Или зайти позже, когда все уладится и я буду уверен, что меня не ищут убийцы.

До отхода экспресса оставалось три часа. Сначала я решил зайти в кафешку перекусить, но когда увидел грязные пластиковые столики и пар, поднимающийся над гранеными стаканами, понял, что аппетита у меня нет. Поставил сумку и огляделся.

Высокий парень, приобняв за плечи маленькую женщину, прошел рядом со мной, едва не задев меня рюкзаком. Они были всего лишь чуть-чуть, самую малость, похожи на... Расталкивая людей, я побежал за парой, догнал, заглянул в лица - незнакомые, веселые глаза с удивлением смотрели на меня. Я пробормотал какое-то извинение и пошел обратно.

А вдруг эпизод в субботу вечером - ошибка? Если мне только привиделось в моем болезненном состоянии, как черное тело падает из окна? Если, в конце концов, я ошибся окном? Мало ли народу выбрасывают из окон, это дело житейское. Этажи я толком не считал, не до того было. Может, двенадцатый, а может, и не двенадцатый. И мертвую куклу на обледенелом асфальте близко не разглядывал. И ветер мог шевелить совсем не те, а чьи-то другие каштановые волосы. Ведь в декабре в семь вечера ничего не видно, а свет фонаря так неверен, так обманчив.

Нет, мертвая женщина на асфальте точно была Таня, но те двое в "восьмерке"? Разве я видел лица или слышал голоса? Что я видел? Маленькую фигурку в куртке с кепкой, какие носят все подряд. Сейчас, когда вспоминаю, мне кажется, что это была все-таки мужская фигура, плечи широкие. Лешка за два часа до этого был в куртке - как же он в длинном черном пальто оказался? Конечно, мог домой заехать или на рынке купить, но все же... И для чего ему переодеваться перед убийством в такую маркую, неудобную одежду? В куртке убивать гораздо сподручнее. Походка? Просто эта походка мне мерещилась во сне и наяву. Я едва не застонал вслух - сумасшедшее состояние возвращалось ко мне. Ведь я же все решил! Уехать! Не тешить себя иллюзиями!

...дурак, идиот, перестань выдумывать, уезжай, беги...

Чувствуя себя как бык, или овца, или свинья, которых ведут на бойню, я развернулся и, все ускоряя шаг, пошел ко входу в метро, натыкаясь на прохожих, получая толчки и провожаемый сердитыми взглядами. Еще успею до отхода поезда на "Пражскую" и обратно. Можно взять тачку, но на метро быстрее. Постой, паровоз, не стучите, колеса, кондуктор, нажми на тормоза. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, что с девушкою я. Кондуктор, он все понимает...

Стоя в переполненном вагоне, пытался думать, но мысли - бедные мои задохшиеся рыбки - не шевелились. Я понимал, что должен уехать, но не менее ясно понимал, что уехать не могу, не сделав попытки еще раз их увидеть - не знаю, для чего.

Не могу, и все. Если опоздаю на этот поезд, куплю билет на какой-нибудь другой. Да при чем тут поезд, кретин, ты уже ни на какой поезд никогда в жизни не попадешь, если сейчас же не выйдешь из вагона и не вернешься на Комсомольскую. Твой поезд ушел, давно ушел...

Сейчас вторник, он на работе. Чудно, конечно - киллеру работать в учреждении, платить взносы, таскаться по собраниям. Зачем? А может, все киллеры теперь так живут, им видней.

Она, возможно, дома. Она почти всегда дома. Сперва к ней пойду. Предупреждать по телефону не буду. Расскажу все с самого начала. Дурак, расскажешь, и что? Не знаю, что! Но не могу с этими мыслями один оставаться! У меня жар, озноб, лихорадка, аритмия, паранойя, шизуха, синдром Альцгеймера. Кто такой был этот хренов Альцгеймер? Кондуктор не спешит, кондуктор понимает... Быстрей, быстрей. Надо было тачку взять.

Давай, давай, придурок, упади ей в ноги и поинтересуйся, за что. Услышишь какую-нибудь душещипательную историю. Форзи, черти, марсиане, ах, моральный выбор - наворотил хрен знает чего, лишь бы не признать, что тебя развели, как последнего лоха, и вот-вот пришьют.

Добежал до ее дома. Лифт вызывать не стал, одним духом взлетел на шестой этаж, нажал кнопку звонка и остановился, задыхаясь. Сердце бухало как кувалда, в горле пересохло. Я стоял долго. Из квартиры не доносилось ни звука. Дышать было трудно, я привалился плечом к двери, она мягко подалась и открылась.

Дежа вю. Она лежала на диване, зеленые линзы смотрели в потолок, маленькая рука свесилась. Использованный шприц и несколько пустых ампул валялись на полу. Уже холодная. Вот пуля пролетела, и ага... Я вышел в прихожую, запер дверь изнутри, аккуратно повесил свое пальто на вешалку и обошел все комнаты. Нашел ее сумку, открыл - "беретты" там не было. Достал сигареты, сел в Лехино любимое кресло и закурил. Честно говоря, я был не против, чтоб меня здесь арестовали. Тогда хоть не нужно самому решать, что делать и кто виноват. Братки придут? Эту дверь так легко не сломать. Киса, я дам вам парабеллум, будем отстреливаться... Почему она мертвая? Понятно, шприц, но мне не определить, сама укололась или нет. Но поскольку входная дверь отперта - скорей всего, не сама. Я подошел ближе, наклонился над ней - на сгибе локтя была еле заметная точка. Вот пуля пролетела, и товарищ мой...

Подобрал ампулы - они оказались без маркировки и ничем не пахли. Никаких вам стаканов и окурков со следами губной помады, равно как и оторванных пуговиц и выпавших из кармана убийцы визиток. Я вернулся к своему креслу и достал из пачки вторую сигарету.

Кажется, я впал в очередное оцепенение, не хотелось вставать, двигаться, куда-то идти. Ну что, милая моя киллерша, моя Кармен - слишком много знала, и от тебя избавились? Друг Леха тебя и... Так, может, и его самого уже... того-с? А про меня их боссы вообще забыли?

Телефон с длинным шнуром стоял на кофейном столике, я взял его к себе на колени, включил анти-АОН и набрал рабочий номер Алекса. Он ответил сразу. Голос был спокойный, приветливый, и мне стало больно, но не очень. Ага, ты, видимо, персона повыше рангом, ну как же, доблестное героиновое прошлое, а она всего лишь вдова какого-то жалкого сутенера.

Я начал внимательно просматривать на дисплее входящие номера, потом исходящие. Вот ее самый первый воскресный звонок ко мне домой, в девятнадцать ноль-ноль. Семь часов...

Как я мог утром этого не сообразить? В семь я уже давно стоял у подъезда Холодовых, и лишь в полвосьмого вышли двое... так это и вправду не она была спутницей Алекса, а кто-то другой, я ошибся... телефон стационарный, не мобилка, она была в это время дома... Могли, конечно, переставить время здесь, на ее телефоне, но мой ведь тоже зафиксировал ровно семь!

Голос был записан на компьютер, а номер набирал другой человек? Или автоматика? И все это ради того, чтобы меня ввести в заблуждение? Ну, покажите мне скорей эту нелепую мафию, действующую столь изощренными способами, когда есть хорошие, добрые, проверенные временем - взрывчатка под дверь, автоматная очередь, кирпичом по башке, на худой конец.

...а потусторонняя сила - это что, более правдоподобно? Ну-ну...

Какая малышка, до чего хрупкая. Рука такая маленькая, совсем маленькая, детская рука, без маникюра, лицо спокойное. Была у меня сестренка, и не стало, я снова один. Гитара нежно и глухо: трень... Не уходи, побудь... Священнику клятвенной речи сказать не хотела она...

...но если я и насчет Лехи обознался? Не только ее, но и его в "восьмерке" не было? Звонил он мне только с мобильного, так что не проверишь... Нет же, это он был, точно он, я не мог не узнать! Он это был! То есть ... а может... но как же...

Останется один... Вычеркни, вычеркни, распни, распни. Но ведь никаких форзи, никаких дьяволов-искусителей не бы-ва-ет! Страшная, неумолимая организация, ее цели неведомы, ее пути неисповедимы, ее киллеры обольстительны, беги, скрывайся, за свою жизнь нужно драться до последнего. Умрешь здесь, растечешься по полу мутной лужей из страха, слез и сожалений - только облегчишь ему работу. Еще много есть разных поездов, и обойма в "Макарове" полна, не так-то легко будет до меня добраться.

...вот пуля пролетела, и товарищ мой... выстрелю в спину, я не нарочно, просто совпало...

А вдруг силы ада все же существуют? Останется один... Ее у меня забрали, и Лешка умрет, возможно, сегодня, возможно, через час или два. Форзи, суки, твари! Дайте знак, что вы есть, и я тотчас вычеркну себя из этого мира, я давно согласен. Пожалуйста! Суки, ну?

Не верь, не бойся, не проси... Не станут они облегчать вашу задачку, Дориан. А время идет... Ну же, время идет. Сейчас он выйдет в обеденный перерыв на улицу, а из-за угла - "восьмерка", "десятка", "кадиллак", случайный выстрел - и я получу свой приз. И делать-то ничего не нужно, совсем ничего, только хотеть жить, я не нарочно, блин, друг Леха, сорри, я не нарочно, просто совпало... Только в чем же будет заключаться выигрыш, если у меня больше не останется никаких заветных желаний, если мне больше ничего не интересно в этой жизни?

Мой телефон из кармана пальто вновь призвал меня жалобным писком. Какая мерзкая мелодия! Почему я ее выбрал? Я взглянул на номер: так и знал. Он. С работы. Немного поколебавшись, я включил микрофон, но ничего не говорил, выжидал.

- Это ты? - нерешительно спросил он.

- Да, - сказал я и сам удивился, до чего бесцветный стал у меня голос. Как у робота.

- А я тебя ищу, ищу... Звонил раз сто. Думал - случилось что-нибудь.

- Нет, - ответил я и посмотрел на мертвую Марину. - Ничего не случилось. Как здоровье твоей мамы?

- Я тебе соврал...

- Я догадался.

- То девушка моя звонила, - сказал он. - Кричала, что откроет газ, если я сию минуту не приеду. Я ведь, как началась у нас вся эта заварушка, да как познакомился с Маринкой и с тобой, - стал к ней все реже и реже появляться. Она решила, что я ее больше не люблю. А я и вправду не люблю, но не мог не поехать, когда она так просила...

Объяснение складное и правдоподобное. Но я уже ничему не верю. Он не говорит о смерти Тани - почему? Не знает?

- ...Марусю видел? - поинтересовался он непринужденным тоном. - Как она?

- Видел, - сказал я. - Маруся в порядке. В полном порядке.

- Тебе неприятно со мной разговаривать?

- Приятно. Поговори со мной. Пожалуйста. Расскажи какой-нибудь анекдот...

- Я чувствую: что-то произошло, - озабоченно сказал он. - Кто-то еще из наших погиб?

- Из наших? - усмехнулся я. - Или из ваших?

- Каких "ваших"?! Иван, о чем ты? Слушай, давай поговорим! Я приеду сейчас, можно?

- Чуть попозже, - попросил я. - Раньше чем через полчаса не выходи из конторы, хорошо?

- Хорошо.

Я выключил телефон. Навряд ли "они" смогут убить человека в офисе, где полно народу. Их сила имеет пределы. Разве что люстра на голову упадет, но это как-то слишком водевильно. Вот пуля пролетела - и ага... Полчаса, полчаса не вопрос...

Маринкин компьютер был оклеен разноцветными листочками для заметок. Я подошел к столу и стал тупо и пристально разглядывать их. Бумажки крупным, детским почерком напоминали хозяйке, что нужно купить, о каких хозяйственных делах не забыть и так далее.

Зачем же ты укололась, моя дурочка? Или... Динь-динь-динь, динь-динь-динь, колокольчик звенит, с молодою женой мой соперник стоит... И вот мне приснилось, что сердце мое не болит... И вот мне приснилось, что сердце... Где ее гитара? Где она сама - теперь? ...Полчаса - поезда под откос... Вот пуля пролетела и ага... Выстрелю в спину, я не нарочно...

Длинный узкий листок сиреневой бумаги начинался словами "Купить подарки на Н.год", а дальше шли имена: "I) Тете Оле 2) Ваньке 3) Лешику 4) Светке С..." К начальной букве Лехиного имени подрисованы два круглых глаза и смеющийся рот.

Список был длинный, наверное, человек тридцать. Против каждого имени стояло, что купить, некоторые вещи зачеркнуты и вместо них подписаны другие. Возле слова "Ваньке" было написано "запонки", потом "запонки" зачеркнуто и написано "мышку нов.", тоже зачеркнуто и вписано "кружки хор.". "Кружки хор." обведено чертой с жирным вопросительным знаком. Буквы дрогнули и расплылись в моих глазах.

В левой руке у меня зажигалка, я срываю листочек, подношу его к пламени, он догорает, обжигая мне пальцы, я дую на них. Выхожу в прихожую, из кармана пальто достаю "Макарова", передергиваю затвор, возвращаюсь в комнату и сажусь в кресло поудобнее. Правая рука болит, ее так жалко. Перекладываю "Макарова" в левую, прижимаю дуло к виску и нажимаю на ку...

...как один миг перед глазами тону глаза вишневые другие утки летом если б знать новый год вот пуля пролетела и я не нарочно просто мама мама все...

...рок.

Эпилог. Май 200... года


From: marusinka@yandex.ru

To: ivan@mail.com

Subject: Re: no subject

Привет, братец Иванушка!

Извини, что не сразу отвечаю на твое последнее письмо. У меня все по-старому. Покупаю летние тряпочки. Опять будут носить низкий каблук - и что мне делать с моим ростом?! Меня просто затопчут на улице!

Геныч после того, как получил приз, стал звездой, его во все ток-шоу приглашают У Холодовых родился мальчик. Четыре кило!

Вам все еще нравится в Нидерландах? Куда ходите, чем занимаетесь? Выучил ли ты нидерландский язык? Собираетесь вы оформлять свои отношения или будете жить так?

Моя свадьба с генералом состоится не 10-го июня, как я прошлый раз писала, а 17-го, в один день с инаугурацией Хакамады. Надеюсь, ты посмотришь по телевизору (инаугурацию, а не свадьбу.) А то, может, прилетите?

Чуть было не купили квартиру в Чертаново. Очень шикарная квартира и недорого, но говорят, район паршивый. Правда ведь, лучше нашего Бибирева нету? Или вы теперь настоящие нидерландцы и все забыли?

Пока, мой Дориан! Целую тебя нежно. Твоя Муся.

P.S. Медовый месяц мы проведем на юге Франции. Как насчет присоединиться? Будет ужасно весело. Генерал клево играет в теннис и на гитаре.


Оглавление

  • Максим Чертанов Казнить нельзя помиловать
  •   Январь 200... года, г. Москва
  •   ...декабря 200... года, четверг
  •   ... декабря 200... года, четверг, вторая половина дня
  •   ...декабря 200... года, четверг, вечер
  •   ...декабря 200... года, пятница
  •   ...декабря 200... года, пятница, вечер
  •   ...декабря 200... года, суббота
  •   ...декабря 200... года, воскресенье
  •   ...декабря 200... года, понедельник
  •   ...декабря 200... года, понедельник, вечер
  •   ...декабря 200... года, вторник
  •   ...декабря 200... года, среда
  •   ...декабря 200... года, четверг
  •   ...декабря 200... года, пятница
  •   ...декабря 200... года, пятница, ночь
  •   ...декабря 200... года, суббота
  •   ...декабря 200... года, воскресенье
  •   ...декабря 200... года, понедельник
  •   ...декабря 200... года, вторник
  •   Эпилог. Май 200... года