Королевы-соперницы [Фиделис Морган] (fb2) читать онлайн

Фиделис Морган Королевы-соперницы

Благодарность автора

Спасибо Джулии Уиздом и ее великолепной команде,

Клэр Александер и ее группе

и доктору Вольфгангу Уоллету за помощь

в описании симптомов третьей стадии сифилиса и «приветствия моряка».

Страсти

Усилие — это аппетит, или желание.

Быть небрежным — чувственность.

Полагать других отставшими — слава.

Полагать других опередившими — унижение.

Потерять уверенность, оглядываясь назад, — тщеславие.

Быть одержимым — ненависть.

Возвращаться — раскаяние.

Дышать — значит, надеяться.

Устать — значит, отчаяться.

Стараться догнать следующего — состязание.

Вытеснять или ниспровергать — зависть.

Решиться преодолеть известное препятствие — мужество.

Преодолеть непредвиденное препятствие — злость.

Преодолеть с легкостью — величие души.

Потерять уверенность из-за небольших помех — малодушие.

Внезапное падение — повод к слезам.

Увидеть падение другого — повод к смеху.

Увидеть побежденным человека, которого мы не победили, — жалость.

Увидеть победившим человека, которого мы не победили, — негодование.

Крепко держаться за другого — любовь.

Терпеть того, кто так держится, — милосердие.

Поранить себя из-за спешки — стыд.

Постоянно проигрывать — несчастье.

Постоянно опережать предыдущего — счастье. Сойти с круга — умереть.

Томас Гоббс. «Человеческая природа»

Глава первая Страх

Неосознанное опасение.

Вызывается объектами, внушающими отвращение.

Брови заломлены посередине, нос и ноздри напряжены. Все резко акцентировано. Лицо бледное, глаза и рот широко открыты, волосы стоят дыбом.

— Если вы не сбавите шаг, мадам, у меня лопнет селезенка! — завопила графиня вслед своей служанке Элпью, которая убежала вперед на добрых двадцать ярдов.

— Но девушка направляется к Тауэру! — крикнула своей запыхавшейся госпоже Элпью. — Если я не потороплюсь, мы ее упустим. — Подобрав юбки, Элпью приготовилась к рывку. — Ждите меня внутри, за воротами, а я побегу за ней.

Как следует отдышавшись, когда Элпью умчалась вперед, Анастасия, леди Эшби де ла Зуш, графиня Клэпхэмская, баронесса Пендж, перешла на очень легкую рысцу. И как она до этого докатилась? В ее возрасте и при ее положении ей бы сидеть дома, пить поданный слугой горячий шоколад с печеньем и читать какой-нибудь пикантно-скандальный листок. А вместо этого она живет практически в нищете, вынуждена зарабатывать на пропитание, выискивая по всему Лондону скандалы, чтобы поставлять сплетни другим дамам, которые читают их, бездельничая в своих уютных домах и ведрами поглощая лучший китайский чай.

Она со вздохом потрусила через лужайку Тауэрского холма. Высоко над ней, на вершине склона, маячили страшные силуэты эшафота и виселицы. По счастью, в этот день казней не совершали, иначе она не смогла бы протолкнуться сквозь толпу. А вот накануне кого-то казнили, поэтому все вокруг было усеяно мусором. Графиня обошла кучу устричной скорлупы, кишевшую червями, прежде чем встать в конец очереди в лондонский Тауэр.

Этим утром они с Элпью гонялись за непредсказуемой девчонкой. Мисс Феба Джимкрэк, единственная дочь олдермена Сити, сэра Джона Джимкрэка, вознамерилась возвыситься — из Сити да ко двору. Единственное затруднение состояло в том, что, болтая направо и налево о планах заманить в свои сети богатого лорда, девица не потрудилась упомянуть в беседе его имя. И это нужно было разузнать, иначе какая же это история?

Продвигаясь вдоль деревянного забора, графиня размышляла. Довольно быстро она вошла в каменное здание, называемое Львиными воротами. Благодаря этой истории, написанной и готовой к отправке мистеру и миссис Кью (издателям «Лондонского глашатая» и ее работодателям), они с Элпью вполне смогут отдохнуть остаток недели.

Мисс Джимкрэк до полуночи танцевала на маскараде. Графиня это знала, потому что тоже была там, наблюдая, не обнаружит ли себя потенциальное высокородное средство возвышения. Но девушка ни с одним кавалером не танцевала дважды, а по ее поведению было ясно, что мистер или, скорее, лорд Тот Самый даже не присутствует на этом светском мероприятии.

Когда рано утром мисс Джимкрэк поехала домой, на пост у городского дома олдермена заступила Элпью. Вдруг повеса приедет спеть серенаду под ее окном? Но нет. Элпью впустую провела ночь, кое-как прикорнув в подворотне в неудобной позе.

С первым проблеском зари графиня готовилась покинуть свой особняк на Джермен-стрит в Сент-Джеймсском предместье, чтобы принести Элпью поесть и сменить ее. Но как только она поднялась наверх, чтобы поискать старую сумку, которую оставила в одной из обветшавших комнат второго этажа, раздался громкий стук в дверь. Наклонившись над перилами, она увидела двух судебных приставов, шествовавших на кухню. Один из них размахивал долговым обязательством.

Графиня совсем не стремилась выяснить, какая цифра значится в этой бумаге, так как свободных денег в данный момент у нее не было. Поэтому, быстро спустившись по лестнице, она выскочила на улицу. Перебежав на другую сторону тихой улицы, графиня вошла в церковь Святого Иакова, имевшую выход на Пиккадилли, которая, по счастью, в это время дня была запружена фургонами и стадами гусей и овец, которых гнали на рынок. Отсюда она двинулась, включая в свой маршрут как можно больше оживленных улиц и рынков, чтобы, смешиваясь с толпой, наверняка оторваться от дюжих приставов.

В тот самый момент, когда графиня увидела Элпью, стоявшую в дверях магазина, девица Джимкрэк, закутанная в серый плащ с капюшоном, вышла из дому и пошла по улице. По хитрому выражению ее лица было ясно, что объект их интереса недалеко.

И они повели преследование через весь Сити. Впереди гордо выступала девица Джимкрэк, за ней размашистым шагом следовала Элпью, замыкала шествие быстро отстававшая графиня.

Она ожидала, что девушка зайдет в один из особняков Сити, но удивилась, когда поняла, куда та направляется. В лондонский Тауэр! Такой поворот предполагал всего две возможности: лорд-избранник пользовался этим местом для свиданий в толпе или (и если это правда — вот так удача!) сам был заключенным.

Графиня проследовала мимо большого деревянного щита, на котором было нарисовано подобие льва, а лучше сказать — подобие человека в костюме льва, а надпись гласила: «Львы, леопард, орлы, совы, собака о двух лапах, пума и гиена с человеческим голосом».

В воротах стоял йомен — стражник, взимавший плату за вход. Графиня засунула руку глубоко в карман, надеясь, что там обнаружатся требуемые несколько пенсов. Она заплатила и, оглянувшись, не видно ли приставов, вошла в Тауэр.

Проталкиваясь сквозь праздную публику, наслаждавшуюся утренней экскурсией, графиня вставала на цыпочки, высматривая Элпью. Должно быть, та уже перешла через ров. Сжав зубы, графиня быстро зашагала по мосту. Она скрестила пальцы — хоть бы мисс Джимкрэк оказалась козырной картой, обеспечивающей пикантную историю. Графиня сделала глубокий вдох и тут же об этом пожалела. Под лучами апрельского солнца застоявшаяся вода во рву живописно плескалась о серый камень внешней стены, но источала при этом страшное зловоние.

У Сторожевой башни, под огромной железной подъемной решеткой, стояли и болтали тауэрские стражники. Графиня подавила улыбку. В своих дурацких кроваво-красных костюмах, отделанных лентами и тесьмой, и нелепых бархатных шляпах они, несмотря на всю их напыщенность, напоминали всего лишь исполнителей танца моррис, приехавших из деревни на майскую ярмарку.

— Куда это вы?

Йомен-стражник преградил ей дорогу длинной алебардой. Лезвие зловеще блеснуло на солнце.

— Мне кажется, это вполне очевидно...

Поверх его плеча графиня по-прежнему всматривалась — не мелькнет ли где Элпью. В ответ на ее улыбку стражник мрачно осклабился. О Боже! А вдруг он арестует ее и сдаст приставам? Графиня прикинула, а не стоит ли развернуться и побежать назад. Наверняка сборщики долгов йоменов не нанимают. Или все же нанимают?

— Мадам, — раздраженно спросил мужчина, окидывая ее взглядом, — есть ли у вас при себе оружие — мечи, кинжалы, мушкеты и так далее и тому подобное?

— А я похожа на обладательницу оружия? — все еще отдуваясь, ответила графиня, по-прежнему гадая, не арестует ли ее этот стражник в шутовском наряде.

— Тогда вы не станете возражать, если я вас обыщу?

И страж принялся за дело, обшаривая пышные формы графини, у которой сложилось убеждение, что с женщинами он проделывает данную процедуру чаще, чем с мужчинами.

— Фу, сударь! Не могли бы вы поторопиться? Я потеряла свою горничную, она убежала вперед.

— А-а, — с довольной улыбкой вздохнул стражник. — Бойкая такая, симпатичная, с золотистыми волосами?

Графиня покачала головой, а потом сообразила, что мужчина говорит об их добыче, мисс Джимкрэк.

— Да, это она. Куда она пошла?

— Как вы сами видите, мадам, с этого места в Тауэре можно пойти только двумя путями: вперед или назад. И поскольку она не встретилась вам, когда вы входили, мы можем предположить, что она пошла вперед. — Его руки блуждали в складках юбок графини.

Она отпрыгнула.

— Руки прочь, сударь! Вы едва не обесчестили меня!

— Если бы вы носили не такие пушистые юбки... — проворчал йомен.

— А в этой стране есть женщина, которая их не носит? — Графиня поправила парик, слегка съехавший назад и обнаживший ее лоб. — А слово, которое вы забыли, — пышные.

Одетый с иголочки мужчина, стоявший рядом в очереди, смотрел на нее и улыбался.

— Над чем это, — нахмурилась в его сторону графиня, — вы изволите смеяться, сударь?

— Если не ошибаюсь... — Мужчина вышел вперед. — Вы Анастасия, леди Эшби де ла Зуш...

— Баронесса Пендж, графиня Клэпхемская...

Она автоматически выпалила эти слова и тут внезапно умолкла. Ее перехитрили. Ухмыляющийся тип — это переодетый пристав. Правда, он был совершенно не похож на представителей этого племени — невысокий, хорошо выбрит, одет чисто и элегантно, даже щегольски. И как же молод! Но ведь всегда говорили — силы закона с каждым днем молодеют. А уж этот юнец — что твой чистенький розовый младенец.

Йомен толкнул ее.

— Проходите! — рявкнул он, радуясь возможности закончить, так как следом за графиней в ворота входила особенно красивая дама. — Йомен Партридж! — позвал он другого стражника в красном с лентами наряде. — Можете проводить этих леди и джентльмена.

— Все в порядке, — жеманно проговорила графиня, проворно отходя от означенного джентльмена. — Мне не нужен сопровождающий. Я здесь по делу.

Но йомен уже вел ее дальше в Тауэр.

— Сюда, пожалуйста-э! — Страж Партридж обладал напыщенной манерой речи, что выражалось в прибавлении к концу почти каждого слова продолжительного «э». — Публика-э не может следовать в этих стенах-э своим желаниям без непременного сопровождения-э джентльменом-стражником-э.

И что он хотел этим сказать? Графиня подняла брови, обращаясь к разодетому джентльмену. Тот поднял брови в ответ. Если это должно случиться, если он собирается ее арестовать, то пусть уж арестует — и делу конец. От напряженного ожидания она вспотела. Вот сейчас он налетит на нее со своим проклятым долговым обязательством и бросит во Флитскую тюрьму. Или все же он один из тех, кто за плату гуляет по Тауэру?

— Справа от нас-э печально известные Ворота изменников-э... — Йомен указал на обнесенное стеной водное пространство с большими железными решетчатыми воротами-шлюзом. — Царственные узники попадали сюда-э именно через эти ворота-э.

Графиня судорожно сглотнула, когда вода с ревом водопада хлынула в шлюз. Она невольно вздрогнула и, украдкой глянув на стоявшего рядом с ней шикарного типа, потащилась за йоменом вверх, к лужайке Тауэра.

Совершенно неожиданно молодой человек взял графиню за локоть. Она отпрянула, готовая в любую секунду броситься бежать.

— Вы писательница, миледи, насколько я помню? — произнес он, наклоняясь к ней.

— Ну, я, быть может... — Графиня слабо улыбнулась. — А кто это утверждает?

— Позвольте представиться. — Мужчина протянул руку. — Колли Сиббер,^[1] эсквайр. Актер, писатель и бонвиван.

— Конечно, конечно... — Графиня с облегчением благосклонно улыбнулась. Она никогда о нем не слышала, но по крайней мере он не собирается ее арестовывать. — Прошу прощения, если проявила рассеянность, сэр, но я здесь по делу.

— Я тоже! — прошептал ей на ухо Колли Сиббер. — За кем вы охотитесь на сей раз?

Графиня отстранилась. Она ни с кем не собиралась делиться своей историей.

— Возможно, за Анной Болейн? — Мистер Сиббер состроил легкомысленную гримаску. — Или сэром Уолтером Рэли?

Что он несет? Ведь они оба умерли. Как можно написать скандальную историю о человеке, который мертв уже целое столетие?

— Я понимаю. — Сиббер постучал себя по ноздре. — Только приступаете. А я с радостью поделюсь с вами тайной моей нынешней работы.

Они добрались до вершины крутого склона, и йомен, остановившись, продолжил свой заученный рассказ:

— Перед нами-э возвышается внушительное здание цитадели-э, известное под историческим названием Башни Юлия Цезаря-э.

— Внутри, должно быть, очень темно, — заметил Сиббер, разглядывая огромное белое сооружение. — Потому что, посмотрите, там нет ни единого окна. Видимо, здесь хранят порох и оружие.

— Лондонский Тауэр — один из немногих оставшихся-э привилегированных районов города-э. В его пределах любой гражданин защищен от ареста-э. — Он издал смешок. — Что является слабым утешением-э для тех несчастных узников-э, которых мы по долгу службы держим здесь под стражей-э.

— Мне необходимо присесть, — объявила графиня.

Ее захлестнула волна облегчения оттого, что богато одетый мужчина оказался всего лишь актером и что внутри этих стен она может не бояться ареста. Еще она лелеяла слабую надежду, что удастся отделаться от йомена, а заодно и от надоедливого актера-писателя. Плюхнувшись на огромную медную пушку, она принялась обмахиваться веером и тут наконец-то увидела Элпью. Та тоже отдыхала от услуг йомена, сидя и обмахиваясь. Графиня переглянулась со своей помощницей, которая лишь пожала плечами в ответ. Коварная кокетка, мисс Феба, загнана в угол. Теперь, как и на ночном балу, им оставалось только ждать.

Сиббер указал на здание за холмом, на который они только что поднялись.

— Вот что меня интересует. — Он наклонился и доверительно прошептал: — Кровавая башня. Хотя я, видимо, допускаю неточность, называя «кровавой» башню, где были задушены двое детей.

Графиня рассеянно улыбнулась. О чем толкует этот человек?

— Мой прожект, — словно прочитав ее мысли, прошептал Колли Сиббер. — Ричард и принцы! А как вам это? Я собираюсь написать пьесу о горбуне Ричарде. Отличный сюжет, а?

— Уже написана, — отозвалась графиня. — Этим елизаветинским писакой, Шекспиром.

— Ах, мадам, — проговорил Сиббер с самодовольной ухмылкой. — Зато я надеюсь оживить театр новой ответственной моралью.

Графиня подавила зевок. Ей было видно, что Элпью завязала со своим молодым сопровождающим беседу.

— Йомен Партридж? — Она поднялась. — Я нашла свою служанку Элпью и больше не нуждаюсь в прогулке под присмотром.

— Я не могу, мадам-э, предоставить вас самой себе в этом месте-э. Ибо, хоть это и место отдыха-э, я должен напомнить вам-э, что оно также служит тюрьмой его величества-э. И откуда я знаю, не замышляете ли вы-э освободить одного из наших недостойных узников-э?

— Не волнуйтесь, сэр. — Графиня заковыляла прочь. — Я присоединюсь вон к тому стражнику, который разговаривает с моей Элпью, а вас оставляю в распоряжение мистера Киппера,^[2] с тем чтобы вы рассказали ему все, что он пожелает узнать о Кровавой башне.

— Сиббер, — вполголоса пробормотал актер. — Но, миледи, позвольте мне пойти с вами. Я предпочел бы помочь вам.

Йомен Партридж помахал стражнику, стоявшему рядом с Элпью, и знаком объяснил, что оставляет на него двух своих подопечных, а сам пошел вниз, чтобы взять новых посетителей.

— Знаете, я его встречал, — сказал Сиббер, идя следом за графиней.

— Уильяма Шекспира? — бросила та, меряя его взглядом. — Вы, должно быть, значительно старше, чем кажетесь.

— Нет-нет, — весело рассмеялся Сиббер. — Короля.

Этот человек, несомненно, слабоумный. Ричард III умер пару веков назад.

— Я был всего лишь ребенком, но он запомнился мне таким величественным. Он гулял со своими собаками в Сент-Джеймсском парке, кормил уток.

Графиня вымученно улыбнулась расплывшемуся в улыбке типу. Он, наверное, совсем повредился умом. Ее терзали сомнения — не позвать ли на помощь?

— И с ним, между прочим, были вы.

Графиня остановилась и обернулась к молодому актеру.

— Может, я и кажусь старой каргой, но, уверяю вас, во времена горбуна Ричарда еще не родился даже мой прапрапрадед.

— О да. — Актер так и покатился со смеху. — Мне все говорили, что вы забавная. Теперь я сам это вижу.

Графиня стиснула веер, собираясь треснуть наглеца.

— Я говорил о вашем короле, мадам. — Он поднял руки вверх. — О добром старом Чарли.

— Карл!^[3] — Графиня мгновенно смягчилась, выражение лица ее сделалось приятным, а сама она приняла жеманную позу. — Милый, милый! Все так по нему тоскуют.

— Именно, именно, — с некоторым энтузиазмом поддержал Сиббер. — Удивительно, сколько сердец он пленил. Простой народ его обожал.

— Да, были времена, мистер Киппер... — Графиня взяла молодого человека под руку и пошла с ним в ногу. — Значит, вы, говорите, актер и писатель...

Свою добычу Элпью загнала не без труда. У мисс Джимкрэк был специальный пропуск, дававший ей право на немедленное свидание с возлюбленным. Йомен, проводивший досмотр, с особым удовольствием обыскал Элпью, ибо за ее корсажем скрывались исключительные формы. Он даже имел наглость спросить, нельзя ли пошарить в ложбинке между грудями на случай, если она там что-то спрятала. Элпью едва удержалась, чтобы не дать ему оплеуху. Вместо этого она глубоко вздохнула и, вытянув шею, увидела, что девица Джимкрэк миновала Ворота изменников и направилась на основную территорию Тауэра.

Порученная вместе с группой восторженных иностранцев своему стражнику, Элпью все время норовила отбиться от компании, чтобы понаблюдать сквозь ворота, как дерзкая мисс поднимается на холм и сворачивает направо, к Белой башне.

Пока надоедливые иностранцы забрасывали стражника невнятными вопросами о пребывании королевы Елизаветы в Тауэре в качестве узницы, Элпью решительно начала подниматься на холм впереди всех. Йомен Джонс, который был не в состоянии разобрать большую часть того, о чем его спрашивали, решил повести туристов следом за Элпью. Группа индийских мусульман в экзотических одеяниях — развевающихся шелках, атласе и перьях — побежала за ним в горку.

Элпью подоспела к башне Юлия Цезаря как раз вовремя, чтобы увидеть, как мисс Джимкрэк исчезает в низенькой двери по другую сторону лужайки, слева от нее.

— Что это за место? — спросила Элпью, указывая на девушку.

— Бошампская башня, — согнувшись пополам и дыша со свистом, ответил йомен Джонс, — место заключения благородных преступников. Здесь содержался лорд Гилфорд Дадли, муж леди Джейн Грей...

— Хватит истории, — оборвала его Элпью в тот момент, когда недоумевающие иностранцы добрались до вершины холма. Она снова пошла вперед, поманив их за собой. — Кто сейчас здесь сидит?

— О, только молодой лорд, прожигающий свою совершенно никчемную жизнь. Предводитель титиров, кажется...

— Титиров! — Элпью все про них знала. Банда буйных богатых юношей, которые, напившись, каждый вечер куролесили в тавернах и на площади Ковент-Гарден. Им очень нравилось опрокидывать портшезы, в которых передвигались пожилые дамы, отрывать дверные молотки, выкрикивать непристойности в адрес красивых женщин и переворачивать будки ночных сторожей, предпочтительнее со спящим внутри стариком сторожем. Лучшей истории и пожелать нельзя. — И кто он? Как его зовут?

— Рейкуэлл, — пробормотал йомен Джонс. — Лорд Джайлз Рейкуэлл.

— Гиде тут Амбер Лейн? — Один из иностранцев дернул йомена за расшитый лентами рукав.

— Амбер Лейн? — Джонс почесал в затылке. — Никогда о таком не слышал.

— Нет, Амбер Лейн — женщина. — Посетители на свой чужестранный манер пожимали плечами.

— Анна Болейн! — К группе, переваливаясь, подошла графиня. — Они ищут голову Анны Болейн. — Она указала на спускавшегося с холма йомена Партриджа и четко произнесла, сопровождая свои слова пантомимой: — Он покажет вам голову Амбер Лейн... Туристы! — Она приветливо кивнула стражнику Джонсу, когда иностранцы, возбужденно переговариваясь, потащились прочь. — Им всегда одно подавай — кровь! — Она потерла пухлые ручки. — Итак, Элпью, йомен как будто рассказывал очень интересную историю, прежде чем его так грубо прервали наши индийские друзья.

— Он стережет лорда Рейкуэлла — предводителя титиров.

— Tityre tu patulae recubans sub tegmine fagi, — понимающе кивнув, произнесла графиня. — Виргилий, первая эклога. «Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука...»^[4]

— О, браво! — Сиббер негромко поаплодировал.

Графиня настолько воодушевилась возможной статьей, что почти забыла о восторженном молодом человеке, стоявшем рядом с ней.

— Ах да, Элпью, йомен Джонс, позвольте мне представить мистера... Хэддока? Кода?.. Ради всего святого, не напомните ли ваше имя?

— Сиббер. — Актер слегка поклонился Элпью. — Мне в свое время досталось от титиров, — с гримасой сказал он. — Как-то раз они забрались на сцену, когда я произносил монолог, и попытались стянуть с меня брюки. Вышло очень неловко.

— Беспутные шалопаи, все до единого, — выразила неодобрение графиня. — Но их предводитель... — Ее взгляд устремился на унылые стены Бошампской башни. — И часто его навещает юная мисс Джимкрэк?

— Всего два или три раза приходила. — Джонс проследил ее взгляд. — Приносит ему сладости и всякие вкусности. Она очень красивая.

— Вот, имей титул, — пожала плечами Элпью, — и весь мир у твоих ног.

— И не говорите! — кивнул йомен. — Он живет здесь в свое удовольствие. Ему присылают лучшую еду, у него там роскошная мебель. Мне такая жизнь и не снилась, а ведь я не совершал никакого убийства.

— Убийство! — в ярости вскричала графиня.

— Да, — подтвердил йомен. — В январе зарезал одного джентльмена, напав на него из засады.

— Какая мерзость, скажу я вам. — Элпью покачала головой. — Дочь городского олдермена путается с известным преступником. Куда катится мир?

— Убийца! — Графиня ухватилась за эту ниточку, по-прежнему разглядывая мрачные серые стены Бошампской башни. — И сколько ему ждать до того, как?.. — Она изобразила петлю, затягивающуюся на шее.

— Если все пойдет, как в предыдущих случаях, то через пару дней он выйдет на свободу оправданным и снова примется за свои обычные полуночные драки и жестокости. — Стражник посмотрел на бойницу второго этажа. — Не первый раз мы караулим здесь лорда Рейкуэлла, и не первый раз он попадает сюда за убийство.

— Так когда?.. — напомнила графиня, прослеживая его взгляд до оконца, за которым, как она поняла, сидит необузданный аристократ.

— Суд состоится послезавтра. В Большом зале Вестминстера. Но по какой-то причине их светлости пэры, похоже, любят этого парня. Они уже дважды оправдывали его после убийства человека,

Графиня широко улыбнулась Элпью. Невероятно скандальный материал для газеты. Дочь уважаемого лондонского олдермена, девица на выданье, бросается в объятия известного убийцы. Мистер и миссис Кью будут очень ими довольны. С такой отличной историей они даже могут попросить у них небольшую премию, чтобы заплатить долги графини и отделаться от приставов.

— Такое отношение вызывает желание появиться на свет в этом уютном клубе хлещущих портвейн паразитов, не так ли? — Сиббер скорбно улыбнулся графине. — Высокое происхождение дает право вести себя низко.

Графиня слегка содрогнулась от чудовищно составленного афоризма и улыбнулась:

— Мистер Киппер тоже писатель, Элпью. — Графиня похлопала его по руке. — Он пишет для театра. И даже в эту минуту он улучшает произведение третьесортного варвара-елизаветинца по имени Шекспир для... — Она посмотрела на Сиббера. — Для какого театра?

— Моя последняя работа, «Ксеркс», — переступил с ноги на ногу Сиббер, — была поставлена в театре «Линкольнз-Инн», но в настоящее время я играю в труппе «Друри-Лейн».

Графиня украдкой бросила на него взгляд. «Ксеркс»! Он написал эту напыщенную, иссушающую мозги дребедень? Пожалуй, лучше обходить этого человека стороной.

— Я только что говорил вашей хозяйке, как однажды видел ее гуляющей в Сент-Джеймсском парке с королем Карлом. Какой очаровательной она тогда была... и, разумеется, остается такой и сейчас...

Графиня моментально смягчилась.

Но на Элпью Сиббер не произвел никакого впечатления. Театр был ей безразличен, да и актеры тоже, если уж на то пошло. Она поработала за кулисами и насмотрелась на жизнь за сценой.

— Итак, дамы. — Сиббер хлопнул в ладоши. — Я вижу, что у вас удачный день... Поэтому могу ли я просить вас присоединиться ко мне этим вечером? Я устраиваю лекцию. Билетов не достать ни за какие деньги, но вас я проведу бесплатно.

— А что за лекция? — спросила Элпью, представляя двухчасовую пытку, пока этот разодетый коротышка будет болтать о себе, как часто делали, по опыту Элпью, актеры.

— О Страстях.

— Ах, сударь, — проговорила графиня, легонько ударив Сиббера веером по запястьям. — Будь я помоложе, возможно...

— Нет, мадам, это не те страсти. — Элпью посмотрела на Сиббера, ожидая подтверждения. — Насколько я понимаю, этот джентльмен имеет в виду Страсти, как они описаны в философских трактатах мистера Томаса Гоббса. Я права?

— Я не совсем уверен... — Сиббер неловко переступил с ноги на ногу. — Лекцию проводит синьор Руджеро Лампоне. Мне сказали, что она как-то связана с физиогномикой, философией, живописью, актерской игрой и так далее.

— Вы согласны, мистер Сиббер, что Страсти — это система, которая заменит настроение? — Элпью всегда была готова подискутировать на научные темы. — Классификация внутренних начал произвольных движений.^[5]

— У моей горничной свои небольшие причуды. — Графиня слушала Элпью с открытым ртом. Где она набралась этих никому не нужных сведений? — Ей нравится читать огромные философские труды, разбросанные у меня по дому.

Слово «разбросанные» отражало истинное положение вещей. Ибо ее книги не покоились на полках, а были для равновесия подложены под ножки стола и кроватей. Однако Элпью ничего так не любила, как погрузиться в один из этих кажущихся непостижимыми трактатов, оставив мебель скособоченной.

— Если вы жаждете философии, то вы ее нашли! — Перед ними возник дородный священник. — Мистер Сиббер, ваш слуга. А вы, дамы, должно быть, тоже служительницы сцены?

В отличие от Элпью графиня восприняла это как комплимент.

— Позвольте представиться, преподобный Патрик Фарквар. — Священник говорил с сильным ирландским акцентом. — Изгнанный с изумрудных берегов Эрин и лучший исполнитель бискайской джиги на этом берегу Ирландского моря. — Священник протянул руку.

Графиня не знала, то ли пожать ее, то ли поцеловать кольцо, то ли пуститься в пляс — их было четверо, как раз для рила. Она остановилась на рукопожатии. Священник с силой сжал локоть графини, надавив на внутренний сгиб большим пальцем. Казалось, он готовится к состязанию по борьбе, но графиня продолжала натянуто улыбаться, пока он не отпустил ее и не взялся за Элпью.

— Эти две восхитительные дамы — мои новые друзья, достопочтенный Фарквар. Его преподобие — капеллан королевской часовни, здесь в Тауэре.

— Вон там, вон там, — сказал священник, указывая на строгое кирпичное сооружение. — Моему попечению вверены, — объявил он, — кости трех королев — Джейн Грей, Катрин Ховард и Анны Болейн, а также двух героев — Деверо, графа Эссекского, и Уолтера Рэли. Хотя в последнем случае имеются только кости туловища. Череп находится в другом месте.

— Как же так? — поежилась графиня.

— Его вдова была несколько эксцентричной особой. Она забрала голову своего мужа, когда ее достали из гробницы, и возила с собой в красном кожаном мешке.

— Любезный капеллан, дамы, собирается показать мне тайные уголки Тауэра, куда не дерзают заходить даже дворцовые стражники. — Сиббер потер руки. — Не желаете ли присоединиться?

Графиня энергично кивнула, но Элпью потянула ее за руку.

— У нас же работа, миледи, вы не забыли? Хотя мы с радостью к вам присоединились бы, — добавила Элпью.

— Но вы придете на лекцию?

Худшего способа провести вечер графиня не представляла.

— А капеллан тоже придет?

— Служба, мадам. Церемония передачи ключей. — Священник ослепительно улыбнулся. — Но уверен, что Колли устроит отличное представление. Я очень вам завидую.

— Придут ведущие актеры из обеих трупп, — уговаривал Сиббер. — И писатели... Конгрив, Ванбру, даже Драйден, если здоровье позволит...

Элпью хотелось философии, графиня была падка до знаменитостей. Поэтому обе с готовностью приняли приглашение.

— Тогда мы расстаемся до вечера, дамы. Начало ровно в восемь часов в концертном зале в Йорк-Билдингс.

Йомен был рад проводить их к выходу. Он вызубрил свой рассказ и предпочитал придерживаться привычных кровавых историй, до которых были охочи нормальные посетители. Пока графиня с горничной, опережая его, спускались с холма, Элпью в подробностях поведала своей госпоже о кровожадном лорде Рейкуэлле:

— В первый раз он убил в прошлом году, когда ему было всего пятнадцать.

— Пятнадцать! — Графиня потерла пухлые ручки. Какой материал! — Он же совсем мальчишка.

— Да, миледи, напал на человека у таверны средь бела дня. Нанес ему рану глубиной двенадцать дюймов. — Когда они свернули к Воротам изменников, Элпью обернулась и увидела, что мистер Сиббер уходит со священником-ирландцем. — Не хотелось говорить в присутствии этого щеголя, но первой жертвой лорда Рейкуэлла был как раз актер.

— Актер? Известный?

— Нет, начинающий.

Графиня хранила молчание, пока под железной решеткой они не расстались с йоменом.

— Подожди, Элпью. — Со своего места на мосту, перекинутом через ров, графиня ясно видела фигуру давешнего пристава, который стоял на лужайке сразу за главными воротами. — Сегодня утром нам нанесли визит. — Она кивком указала в ту сторону. — Должно быть, он проследил за мной до Тауэра.

Элпью сразу же узнала знакомый силуэт. В конце концов, большую часть своей взрослой жизни она провела, спасаясь от приставов.

— На лужайку, мадам! Что же нам делать?

— Тот йомен сказал мне, что, пока мы находимся в Тауэре, арест нам не грозит. Так что ничего не поделаешь, — сказала графиня, вдыхая спертый воздух, идущий из королевского зверинца. — Уф, ну и вонь, однако, знакомясь с дикими зверями, можно неплохо провести время... — Она указала на афишу. — Мне всегда хотелось увидеть пуму.

— Мне тоже. — Элпью достала деньги заплатить за вход. — Я слышала, что они ужасно милые. А у сов, я слышала, глаза, как выпуклые стекла.

— Извини, Элпью. — Графиня взяла ее за руку. — Надеюсь, нам не придется торчать там слишком долго.

— Признаюсь, мадам, пахнет не очень-то заманчиво, — рассмеялась Элпью. — Но когда какая-нибудь большая группа пойдет на выход, мы сможем выскользнуть вместе с ними. Вы наденете мой плащ. И мы с вами сбежим из Тауэра не менее удачно, чем это проделывали до нас многие благородные узники.

Вечером того же дня экипажи и портшезы запрудили узкий северный подъезд к Йорк-Билдингс со стороны Стрэнда. Другие зрители прибывали с юга по реке и поднимались с берега по Йоркской лестнице.

Элпью со своей хозяйкой стояли напротив входа в концертный зал, рядом с Водными воротами. Как и обещала Элпью, они выбрались из Тауэра с большой группой посетителей. Пристав заметил графиню только у церкви Всех святых и бросился в погоню. Но за Таможенной набережной было достаточно закоулков и лазеек, чтобы сбить врага со следа.

Женщины укрылись в маленькой закусочной, полной матросов, где все блюда стоили девять пенсов, и потратили большую часть своего последнего шиллинга на дешевую, но сытную еду — пирог с устрицами и взбитые сливки с вином. Вдвойне теперь признательные Сибберу за предложение посетить лекцию, так как это давало им возможность посидеть в тепле, оттягивая возвращение домой до самого позднего времени, графиня и Элпью погуляли по берегу реки, пройдя по кипевшим жизнью набережным у Биллингсгейтского рынка, Рыбного рынка и Королевской пристани, прежде чем вернуться на городские улицы. К тому моменту, когда они подошли к Йорк-Билдингс и заняли свой пост, уже смеркалось.

— Скажи мне, если заметишь какую-нибудь знаменитость, Элпью. Зрение у меня уже не то, что в молодости.

Хотя время близилось к восьми часам вечера, у входа, освещенного множеством фонарей и факелов, которые держали слуги, факельщики и форейторы, было светло как днем.

— Я так волнуюсь, Элпью. — Графиня привстала на цыпочки, глядя поверх голов ожидающей толпы. — Снова оказаться в высшем свете!

Элпью не стала обращать внимание своей госпожи на то, что высший свет был разодет по последней моде, тогда как платье графини отражало вкусы четвертьвековой давности, и что высший свет сюда везли, а они пришли пешком, скрываясь от слишком сурового пристава.

— Нужно держать ухо востро, миледи. Кто знает, может, этим вечером нам подвернется материал на следующую неделю. — Элпью скрестила пальцы, воодушевленная неожиданной мыслью: если они принесут две статьи зараз, миссис Кью, возможно, выплатит им аванс за две недели и они смогут погасить долг графини — сколько бы там ни набежало. Внезапно ее охватила тревога, заставившая нервно завертеться на месте. А вдруг этот разнаряженный актер, с которым они утром познакомились в Тауэре, не явится с обещанными бесплатными билетами? Или придет с билетами, но потребует по две гинеи за каждый? Ее светлость будет унижена, а уж в какое бешенство придет она... Теперь, после стольких часов предвкушения, она будет весьма разочарована, если не попадет на эту лекцию о Страстях.

Всего несколько дней назад, когда графиня дремала у кухонного очага, Элпью вытащила «Левиафана» Гоббса из стопки книг, подпиравшей кухонный стол. Увлекательнейшее оказалось чтение! Начав с Блага и Зла, Гоббс разработал систему для определения чувств — от Надежды и Отчаяния до Соперничества и Зависти. Любовь, писал он, становится ревностью, когда появляется боязнь, что она не взаимна. Желание, соединенное с мнением, что желаемое будет достигнуто, называется Надеждой, а без такого мнения — Отчаянием. Любопытство Элпью к данному предмету было столь велико, что ей стало особенно приятно, когда Гоббс заметил, что именно любопытство отличает человека от животного.

— Пригнись! — прошипела графиня, отвернувшись и буквально уткнувшись в грудь Элпью.

— Где он, мадам? — Элпью приготовилась бежать. — В какой стороне?

— Он? — Графиня покачала головой. — Нет, это отвратительная старая карга, Гонория Бастл. Мы вместе ходили в школу, Элпью. Как ты знаешь, меня зовут Анастасия. Дорогая Гонория убедила всех называть меня Нэсти-Эсс.^[6]Ненавижу эту женщину. Отойдем вон туда, Элпью.

Графиня повернулась спиной к бурлящей толпе и поспешила в тень у реки.

— Но лекция, мадам! — Элпью следовала за ней. — Нам в другую сторону.

Раздираемая противоречивыми чувствами, графиня оглянулась на блестящее сборище.

— Ты права. Тогда скажешь, когда она войдет в зал. Мне невыносимо столкнуться с этой седой старой гарпией.

— Горяченькие! С дымком! — Освещаемый оранжевым светом жаровни мужчина продавал у Водных ворот имбирные коврижки. — Горячие коврижки. Полпенни кусок.

— Подождите здесь, миледи, а я проберусь вперед и найду этого Сиббера с билетами.

Графиня кивнула и устроила целое представление из покупки полупенсового куска горячей коврижки, чтобы объяснить, почему она не рвется в здание вместе с остальной толпой.

Элпью протискивалась сквозь давку. По гербам на дверцах карет она видела, что, помимо известных актеров, здесь собрались и представители аристократии. Она наблюдала, как люди шумно приветствуют друг друга. Сколько крика и смеха. Как там у Гоббса? Гримаса Внезапной Радости?

Леди Бастл маячила впереди. С написанным на лице презрением она, прихрамывая, вошла в фойе концертного зала, где ее энергично приветствовал высокий тучный мужчина с внешностью богатого фермера.

Элпью пробилась поближе. Около дверей теснилась группа бедно одетых людей, тянувших руки, чтобы коснуться юбки или камзола проходящих актеров. Некоторые из них протягивали букеты цветов и письма. Одна из женщин буквально бросилась на актера, чтобы поцеловать его в щеку. Он лишь улыбнулся и, слегка помахав толпе, вошел внутрь, где, как заметила Элпью, насухо вытер щеку платком.

Элпью дивилась преданности, написанной на лицах окружающих. Судя по виду этих людей, некоторые из них не могли позволить себе хорошей обуви или еды и, однако же, повергали себя к ногам этих пустых, тщеславных существ, называемых актерами.

Она с усилием протолкнулась еще на несколько футов вперед.

— А я уж думал, что вы не придете, — раздался позади нее мягкий голос. Элпью обернулась и встретилась глазами с Сиббером, который стоял с двумя билетами в руке. — Надеюсь, ваша напарница-писательница с вами?

— Ее соблазнил аромат горячей имбирной коврижки. — Элпью взяла билеты. — Она сейчас подойдет.

— Смотрите! — закричал стоящий рядом фанатик. — Это сэр Новая Мода!

Шумная толпа окружила Сиббера. Он достал из кармана горсть леденцов и принялся раздавать возбужденным поклонникам.

Один мужчина, взяв конфету, запустил ею в Сиббера, больно ударив того по лицу.

— За Анну! — крикнул мужчина. — Милая Анна! Любовь моя.

С застывшей улыбкой Сиббер потащил Элпью прочь, к лестнице, ведущей в Йорк-Билдингс.

— Кто такая Анна?

— Коллега-актриса. — Сиббер втолкнул ее в фойе Музыкальной комнаты. — Надеюсь, будет сегодня выступать.

— А сэр Новая Мода? — Элпью высвободила руку из его пальцев.

— Это роль, которую я играл в прошлом сезоне. Имел значительный успех. Между прочим, я сам ее и написал.

— А конфеты? — Элпью была заинтригована. Казалось, что мистер Сиббер пришел подготовленным к приставаниям фанатиков театра.

— Это публика, которая меня кормит. Поэтому я делаю все возможное, чтобы оставаться с ней в хороших отношениях. — Сиббер протиснулся сквозь плотный слой людей. — Мы должны подождать внутри, если хотим избежать этих невыносимых приставал.

Элпью потихоньку осмотрелась и увидела широкий зад леди Бастл, протиснувшийся в дверь, ведущую в концертный зал.

— Вы идите. — Она повернулась и помахала со ступенек графине. — Я должна дождаться свою госпожу.

Графиня ковыляла, раздвигая толпу.

— Мистер Сэмен! — громко окликнула она Сиббера. — Как приятно снова с вами встретиться!

— Сиббер! — Он поцеловал графине руку. — Это мне приятно вас видеть. Этим вечером вы просто ослепительны, миледи.

Элпью глянула на свою хозяйку — белила на ее лице были испещрены не только трещинами, но и черными крапинками — копотью от углей торговца имбирными коврижками. Одна из нарисованных бровей размазалась, так что казалось, будто графиня хмурится, а ее парик, залихватски съехавший набок, еще и низко надвинулся на лоб.

Сиббер источал улыбки и лебезил сверх всякой меры. Элпью стало интересно, какую цель он преследует.

— Так вы нашли в Тауэре, что искали, сэр? — Один из зрителей, пытавшийся протиснуться внутрь, толкнул графиню, и она упала в объятия Сиббера.

— Да, да. Я видел место, где были извлечены из земли кости тех двух мальчиков. — Сиббер воодушевленно кивнул. — Их, между прочим, нашли не так давно. Мне тогда было три года. — Он достал из кармана большие часы и откинул крышку. — Осталось всего несколько минут,. Идемте, миледи, я проведу вас на ваши места, а потом увидимся во время перерыва — я припас для нас троих бутылочку хереса.

— Не утруждайте себя, — сказала графиня, все еще стремившаяся избежать столкновения с наводившей на нее страх леди Бастл. — Мы подождем, пока станет немного потише.

— Ребекка! — позвал Сиббер женщину, стоявшую в уголке вместе со своей горничной. — Ты идешь?

Женщина злобно посмотрела на Сиббера.

— А разве не Анна Лукас должна все это проделывать? — Резким движением она развернула веер. — Но это жалкое создание не соизволило даже появиться! В результате я потратила последний час с этим жутким французишкой, приноравливаясь к его нелепому жаргону.

— Демонстрацию проводишь ты? — Сиббер источал непонятную смесь тревоги и облегчения.

— Изо рта у него воняет хуже, чем асафетидой,^[7]а от помады для усов запах, как от циветы^[8] во время течки. Честно говоря, Колли, с меня довольно.

Юбки Элпью как-то странно зашевелились. Необычная собачка, вцепившись ей в подол, тянула его изо всех силенок. Элпью исподтишка пнула собачонку, и та тоненько взвизгнула.

Лицо Ребекки потемнело, и она бросила на Элпью гневный взгляд.

— Поосторожнее, мисс! — Она подхватила собачку на руки и заворковала над ней, та принялась лизать ей шею. — Моя собака принадлежит к бесценной породе папильон, любимой породе венценосных особ по всей Европе.

— Папильон! — Графиня протянула пухлый палец, и собачка лизнула его. — У Людовика XIV такие были, точнее, у его придворных дам. Какая прелесть. Знаешь, Элпью, этот малыш назван бабочкой из-за своих шелковистых ушей — видишь, как они лежат? Я права, мистрис Монтегю?

— Я зову его Рыжик. — Ребекка улыбнулась. — Сокращенно от Рыжего Адмирала.

— Не пора ли нам в зал, мистер Сиббер? — напомнила Элпью, оглядывая опустевшее фойе и желая оказаться подальше как от актрисы, так и от ее компаньона в собачьем обличье. — Не хочется пропустить начало.

У Сиббера задергалась щека.

— Без Ребекки или Анны лекция вообще не начнется. — Он мрачно улыбнулся Ребекке. — Поскольку одна из них должна демонстрировать выражения лица во время выступления синьора Лампоне, который, к твоему сведению, Ребекка, итальянец.

— Я жду, чтобы начинать, мистер Сиббер. — Ближайшая дверь распахнулась, и вышел крупный мужчина собвислыми черными усами, откидывая голову и подкручивая артистически длинными пальцами кончик уса. Но самым поразительным в этом необычном лице был торчавший в его центре серебряный нос. — Я должен изложить свое понимание выражения Страстей, пока меня не покинуло вдохновение.

Суматоха на улице привлекла всеобщее внимание к входной двери. Прибыл портшез, и из него выскочила взбудораженная женщина.

— Напилась, наверное! — воскликнула Ребекка так, чтобы все слышали. — Распустехи любят прибегнуть к стимулирующим средствам. — Она пощекотала собачке шейку. — Не так ли, дорогой?

— Ridiculoso!^[9] — Итальянец подбросил свои бумаги. — Я знаменитый мастер. Я не работаю с необязательными людьми.

Анна Лукас, растрепанная, но трезвая, протиснулась сквозь толпу поклонников и вошла в фойе.

— Синьор Лампоне, mia apologia.^[10] О molti problemi in casa... — Она повернулась к Ребекке и холодно перевела: — У меня большие неприятности дома. — Она поздоровалась с Сиббером, поцеловав его в щеку, затем упала на колени перед художником. — Perdona mia,^[11] синьор Лампоне. Lavoriamo. Идемте, за работу!

— Один момент, сэр. — Ребекка отдала собачку служанке и выступила вперед. — Я потеряла драгоценный весенний день, репетируя вашу белиберду. Означает ли это, что мне не возместят затраченные усилия?

Художник посмотрел на Сиббера. Сиббер смотрел в пол.

— Я могу предоставить вам место бесплатно...

— Бесплатное место! Вы, наверное, смеетесь? — Ребекка подбоченилась и расхохоталась, закинув голову. — Я потратила целый час времени, занимаясь своим прямым ремеслом, и за это мне заплатят. — Вздев бровь, раздувая ноздри и опустив уголки рта, она притопывала ножкой и испепеляла Сиббера взором.

— Смотрите! — завопил итальянец, указывая на Ребекку. — Эта женщина — perfetto! Великая актриса. Она демонстрирует Удивление, тут же сменяющееся Презрением. Magnificento!^[12]

Элпью украдкой глянула на графиню. Из этого непонятного эпизода можно состряпать замечательную статейку.

— Так скажи мне, Колли, ты хочешь, чтобы Страсти показывала эта второсортная лицедейка? — Ребекка Монтегю явно намеревалась воспользоваться моментом. — Вот, посмотри на ее лицо... еще едва заметную, но ты уже различаешь понемногу проступающую на нем Ревность. — Ребекка внезапно повернулась к Анне и с размаху влепила ей пощечину. — Так... Физическая Боль, сменяемая Изумлением... — Она отступила на шаг. — Что же будет дальше? Или Плач, или Злость, я полагаю.

Закрыв лицо руками, Анна Лукас побежала в зал.

— Давайте, сударь, — улыбнулась синьору Лампоне Ребекка, — пошевеливайтесь, начинайте свою тягомотину. — Она взяла Сиббера под руку. — А тебя я ловлю на твоем предложении о месте, Колли. Ни за что на свете не пропущу такой провал. — Она повернулась к своей служанке, которая на протяжении данной тирады незаметно переминалась у нее за спиной. — Сара, ступай домой и приготовь ужин.

Служанка сделала реверанс и быстро удалилась.

Итальянец воздел руки, пробормотал несколько неразборчивых ругательств и последовал за Анной Лукас по проходу.

— Я представил тебе своих новых друзей, Ребекка? — с лукавой улыбкой спросил Сиббер. — Это леди Анастасия Эшби де ла Зуш...

— Баронесса Пендж, графиня... — забормотала графиня.

— И ее...

— Служанку, да. — Ребекка даже не удостоила их взглядом. — Может, пойдем?

— Нет, Ребекка. Я собирался сказать «ее соавтора по перу Элпью». — Сиббер галантно улыбнулся. — Леди Эшби де ла Зуш и мистрис Элпью пишут о светских новостях для «Лондонского глашатая».

Элпью было приятно понаблюдать, как Ребекка пытается подавить бурю сменяющих друг друга Страстей, в основном Ужас и Ярость, одновременно лихорадочно ей улыбаясь. Актриса явно не привыкла проявлять свои эмоции в столь непосредственной близости от представителей прессы.

Освещенный свечами зал был битком набит болтавшими между собой зрителями. Свободными оставались только места в последнем ряду, зарезервированные специальными табличками.

Сиббер провел трех женщин в зал, когда закончилось музыкальное вступление и музыканты раскланялись, и встал у двери в конце прохода, готовый к любым сюрпризам.

Синьор Лампоне и Анна Лукас поднялись на сцену, раздались и стали нарастать аплодисменты. Лампоне поднял руки, прося тишины.

— Дамы и господа, сегодня вечером я поговорю с вами на тему о Выражении. Эту фантастическую науку необходимо изучать всем артистам, будь то художники, как я, или актеры, как моя уважаемая подруга Анна Лукас, которая любезно согласилась продемонстрировать сегодня основы данной науки.

Нестройные аплодисменты.

— Вы также увидите, что моя философия полезна и просто как инструмент для жизни. Итак, дамы и господа, сначала я объясню, что Страсть — это движение чувствительной составляющей нашей души. Страсть состоит из многих частей — главным образом из внутренних движений, например, при Ненависти учащается пульс, а при Желании сильнее бьется сердце, и из внешних движений, таких как стиснутые в Гневе кулаки или спасение бегством, вызванное Страхом.

Заерзав на сиденье, Ребекка пробормотала себе под нос:

— Или зевота, вызванная мучительной скукой.

Графиня ухмыльнулась. Она сама не выразилась бы лучше.

— И разумеется, часть тела, наиболее ярко выражающая Страсти, — это лицо. Лицо, которое быстрее всего получает из мозга наиболее сильные сигналы.

Графиня подавила зевок. Больше часа подобного вздора? Она посмотрела на соседей в поисках моральной поддержки, но, по всей видимости, только их с Ребеккой не захватило происходящее.

— Теперь я покажу вам простое упражнение. — Лампоне повернулся к Анне Лукас. — Прошу вас, мадам Лукас, освободите свое лицо от всякого выражения.

Анна стояла в центре сцены, Лампоне встал позади нее.

— Наморщите лоб, насупьтесь, хмурьтесь.

Анна свела брови.

— Глаза сияют, взгляд скошен в сторону, постоянно горит огнем.

Анна Лукас привела свои глаза в требуемое положение.

— Ноздри расширены и напряжены, губы плотно сжаты, уголки рта оттянуты в стороны и вниз, зубы стиснуты.

Анна затрепетала ноздрями и сжала губы.

— Теперь пусть кто-нибудь в зале скажет мне, что это означает.

— Запор у второразрядной актрисы, — пробормотала Ребекка.

Графиня с трудом удержалась от смеха.

— Какую из Страстей, дамы и господа, вы лицезреете перед собой? — Он указал на джентльмена в блестящем каштановом парике.

— Ревность? — предположил мужчина.

Лампоне самодовольно повел плечами, и Анна расслабила лицо. Аплодисменты.

— Теперь, Анна, поднимите брови и сведите их, а внешние концы опустите, веки опущены.

Элпью видела, что многие из зрителей тоже следуют указаниям Лампоне.

— Рот слегка приоткрыт, уголки опущены вниз. Голова небрежно наклонена набок.

Он снова повернулся к аудитории.

— А теперь? Мадам? — обратился он к Ребекке.

— Позвольте сказать, синьор Лампоне, что я считаю вас гением... — Взрыв аплодисментов. У Анны Лукас начали подергиваться мышцы лица. — Я бы предположила, что выражение лица миссис Лукас указывает на печаль, которую она испытывает, когда размышляет о том, что я играю лучше.

Кто-то засмеялся, остальные смущенно зашевелились.

На мгновение Анна Лукас застыла, затем разрыдалась и убежала через маленькую дверь в конце сцены.

Лампоне, казалось, не знал, то ли последовать за оскорбленной актрисой за кулисы, то ли продолжать демонстрацию самому. Некоторое время он продолжал говорить, пытаясь строить соответствующие гримасы, и наконец вскинул руки:

— Е un disastro! Un fiasco!^[13]

Зрители растерянно зашептались.

— Дамы и господа. — Сиббер прошел по проходу и поднялся на сцену. — Позвольте предложить вам небольшой перерыв. Через десять минут, я уверен, синьор Лампоне будет рад продолжить свою лекцию. — Он повернулся к распахнутой двери, которая вела за кулисы. Из нее торчали две головы. — Музыканты? Прошу вас, сыграйте снова.

Сиббер посмотрел на ухмылявшуюся Ребекку Монтегю и знаком предложил ей присоединиться к нему на сцене.

Графиня и Элпью вышли из зала вместе с другими зрителями и решили прогуляться по террасе рядом с Водными воротами и сравнить свои наблюдения.

— Какой поворот, — проговорила графиня, закутываясь в плащ.

— Мне ужасно жаль, что она вмешалась, — заметила Элпью. — Я наслаждалась лекцией.

— Ты шутишь? — Графиня посмотрела на нее с изумлением. — Да я с большим удовольствием познакомилась бы с устройством водопровода.

В нескольких ярдах от среднего течения реки мягко покачивались на волнах две гребные лодки, хотя прилив был невысок и перед ними расстилался черный, укрытый тенью берег. Один из лодочников указал на террасу, заметив там людей — потенциальных клиентов, и приналег на весла, направляясь к берегу.

— У нас хватит материала до конца месяца, — сказала Элпью, подсчитывая на пальцах. — Девица Джимкрэк и ее возлюбленный-убийца, ссора между актрисами, это катастрофическое представление...

Как раз в этот момент на лицо графини упала чья-то тень.

— Нэсти? Кого я вижу, это же Нэсти-Эсс! — На них наткнулась леди Бастл. — Не слишком ли дороговат твой наряд, дорогая? Откуда ты выкопала это древнее платье? Ему самое место в музее.

Графиня беззвучно открывала и закрывала рот.

Бастл засмеялась:

— Ну и ну! Вот новая Страсть для мистера Лампоне. Как это называется, Нэсти-Эсс? Сумасшествие?

— Это называется, — встряла Элпью, —Достоинствоперед лицом неслыханной грубости.

Теперь дар речи потеряла Бастл.

— Послушай, девчонка, я не потерплю дерзостей от какой-то там служанки. На твоем месте я бы держала язык за зубами.

— На моем месте, мадам, вы бы выглядели гораздо лучше и понимали, что богатство не оправдывает хамства.

Лошадь, тянувшая проезжавшую мимо карету, фыркнула, как бы поставив точку в отповеди Элпью не слишком пристойным звуком, в то время как карета покатила дальше по Стрэнду.

Возмущенно запыхтев, леди Бастл, пошатываясь, прошла через Водные ворота и спустилась по лестнице к воде.

— Лодочник! — крикнула она. — Я уезжаю. Меня еще никогда так не оскорбляли.

Элпью обняла графиню, у которой предательски дрожал подбородок, и повела ее к одной из каменных скамеек под сводами Водных ворот.

— Я как будто снова очутилась в школе. После стольких лет...

— Посмотрите туда, мадам.

Они пригляделись — туманная фигура леди Бастл разместилась лицом к лодочнику, притиснутая другим пассажиром, видимо, ее другом-фермером. Лодочник, привычно смешивая разнообразные ругательства, поносил леди Бастл на чем свет стоит.

— Я же сказал, чтобы вы ступали осторожно, уважаемая. Из-за переизбытка ваших телес мы застряли в иле. По вашему голосу я не догадался, что вы такая туша, а излишков жира у вас побольше, чем у целой стаи китов.

— Лодочники, мадам, — стиснула руку графини Элпью, — никогда не спускают оскорблений!

— Дамы и господа, лекция возобновится через несколько минут. — Сиббер вышел на улицу, звоня в колокольчик. — Просим занять свои места.

Графиня посмотрела на реку. Шлепая веслами, лодочник наконец отчалил от дальнего края лестницы, увозя леди Бастл во тьму.

— Хотите вернуться домой? — спросила Элпью.

— Где у входа меня поджидает этот гадкий пристав? — Графиня покачала головой. — Через несколько минут я пройду на наши места. Пусть сначала войдет публика.

Элпью окинула взглядом темные улицы, чернильно-черную реку. Небезопасное место.

— Я не могу оставить вас здесь, миледи.

— Почему? Иди вперед. Меня в отличие от тебя вся эта чепуха не интересует.

— Вы точно не хотите пойти?

Графиня велела Элпью отправляться.

Когда все зрители вернулись в зал, графиня снова прошлась по Бэкингем-стрит. Было очень темно. Насмотревшись на знаменитостей, их поклонники покинули свои позиции и растворились в ночи. Не видно было и продавца имбирных коврижек. Его жаровня по-прежнему жарко пылала, но сам он куда-то делся. Графиня вздохнула — она надеялась съесть еще кусочек. Свернув за угол здания, леди Анастасия прислонилась к балюстраде.

Этажом выше подняли окно, и высунулась лысая голова.

— Что происходит?

Графиня спряталась в тени. Она узнала этого человека, но не могла вспомнить, где они встречались. В любом случае было это много-много лет назад.

— Мэри? — Мужчина обернулся в комнату. — Ты слышала?

Он снова высунулся на улицу. Еще этажом выше подняли раму в окне, и появилась женская голова.

— Эй, вы! — воскликнул мужчина, указывая на графиню. — Там, в тени! Вы слышали? Словно крик альбатроса или завывание бури в парусах при сильном западном ветре.

Графиня вышла на свет, вглядываясь в обладателя лысой головы. Он смахивал на старого моряка, служившего у короля Карла. Она вспомнила и его нелепое имя: Чиреп, Тутс или что-то в этом роде.

— Небольшое волнение в концертном зале, сэр. Только и всего.

— Нет-нет. — Мужчина в такт стукнул пару раз по подоконнику. — Я отчетливо его слышал. Погодите-ка... — Он высунулся еще больше. — А я ведь вас знаю. Вы когда-то выступали на сцене?

— Осторожно, сэр, а не то упадете! — воскликнула в окне верхнего этажа женщина, прежде чем исчезнуть в глубине дома.

— Возмутительно! Построить концертный зал у моего порога! Я поселился здесь, желая покоя и тишины. Но с тех пор здесь хуже, чем в Бедламе.

— Идемте, мистер Пипс. — Женская голова появилась рядом с мужской. — Подхватите простуду, а ведь сами знаете, как вы не любите болеть.

Пипс! Точно. Человек из самого министерства. Сэмюэл Пипс. Всегда старался нащупать твои ноги под столом и пользовался любой возможностью, чтобы прикоснуться к твоей груди; а говорил только о ценах на парусину и о количестве бочек смолы, необходимых для плавания до Флашинга.

— Я знаю эту женщину. — Пипс отмахнулся от экономки и указал на графиню. — Верно? Я вас знаю. Не желаете ли отведать рубца?

— Да, Сэмюэл. — Поесть рубца звучало гораздо заманчивее, чем целый час смотреть, как корчат рожи. — Разумеется, ты меня знаешь. Это Эшби де ла Зуш — старая подруга Карла.

— Видишь! — Пипс повернулся к своей экономке. — Я же говорил, что знаю ее. Это леди Эшби де ла Зуш. — Он помахал рукой. — Поднимайтесь.

— Я должна сообщить Элпью, где я, Сэмюэл. Она ждет меня в концертном зале. Я вернусь через две минуты.

Довольно кивнув, Пипс не без помощи экономки исчез, и окно опустилось.

Графиня стала пересекать переулок, и в этот момент позади нее раздались страшные крики, сопровождаемые топотом ног. Обернувшись посмотреть, что происходит, графиня наткнулась на стену. Мимо нее, вопя во всю глотку, промчалась группа молодых людей. Двое несли факелы, освещая дорогу. Графиня вжалась в стену, чтобы остаться незамеченной, но темноволосый щеголь сорвал с нее парик и двинулся дальше. Пока графиня, прикрывая ладонями лысую макушку, пряталась в подворотне, юнец бросил парик своему приятелю, тот — другому, как в игре.

— Ах вы, сучьи дети! — заголосила графиня. — Верните мне парик!

— Парик? — крикнул один из них. — Никакой это не парик. Это дохлая крыса.

С этими словами он высоко подбросил его, и парик, шмякнувшись об окно Пипса, повис на подоконнике.

Визжа от смеха, молокососы помчались дальше, ритмично распевая:

Графиня подождала, пока затихнут голоса, прежде чем решилась перевести дух. Всхлипывая от облегчения, что хулиганы не причинили ей вреда, и от смущения из-за потери парика, графиня съежилась у двери. Потом, зажмурившись, сползла по стенке и грузно опустилась на ступеньки.

Через некоторое время она услышала невдалеке шаги, а потом и мужской голос:

— Как вы? Не пострадали? — Кто-то медленно направлялся к графине. — Я торговец коврижками. Эти свиньи опрокинули мою жаровню. Вам они вреда не причинили? — Он деликатно протянул ей руку. — Ну и молодежь нынче пошла!

— Они утащили мой парик. — Она указала на окно Пипса. — Он висит там.

— Пойду найду сторожа, — сказал продавец коврижек. — Он сможет достать его своей пикой.

Графиня посмотрела на шерстяную шляпу мужчины.

— А нельзя ли?..

Торговец без разговоров снял шляпу и подал графине, которая натянула ее по самые уши.

— Спасибо. — Она боялась, что Пипс начнет ее искать. — Я не могу здесь оставаться. Подумают, что я бродяга, и меня заберут констебли.

Продавец коврижек помог графине подняться.

— Я скоро вернусь.

Он исчез в темноте.

— Я подожду вас там, — крикнула ему вслед леди Эшби, — в концертном зале.

Графиня быстрым шагом пересекла освещенное свечами фойе, по пути глянув на себя в зеркальное бра, и приоткрыла дверь в зрительный зал.

Элпью пересела на другое место, но и Сиббер, по счастью, тоже. Лампоне доверительно беседовал со сцены с завороженной аудиторией:

— Например, Гнев имеет те же основные движения, что и Отчаяние, однако выражаются они более агрессивно. Когда мистрис Монтегю подготовится — насколько я знаю, она набирает чашку воды из питьевого фонтанчика позади здания, — она покажет вам едва уловимую разницу между этими родственными страстями.

Графиня наконец-то высмотрела Элпью. Девчонка ухитрилась найти себе место в первом ряду. Не было и речи, чтобы пройти по всему проходу в шерстяной шляпе торговца. Она быстро обвела взглядом зал. Сиббер тоже сидел почти у самой сцены.

За кулисами послышались тяжелые шаги. Лампоне улыбнулся:

— Вот идет великая актриса с поступью феи!

Задняя дверь распахнулась, и на подмостки, спотыкаясь, вышла Ребекка Монтегю. Волосы у нее растрепались, лицо исказилось в застывшей гримасе.

— Eccelente...^[14]— произнес Лампоне, возобновляя лекцию. — Несколько опережая программу, но все равно посмотрите: напряженные руки вытянуты вперед, положение ног говорит о готовности к бегству, все тело выражает расстройство...

Ребекка Монтегю остановилась, словно приросла к месту, лицо ее окаменело.

— Вы заметите, что брови высоко подняты, мышцы, удерживающие их в таком положении, вздулись и напряжены, ноздри раздуты, глаза расширены и бегают, рот широко открыт, кончики губ устремлены вниз, вены и сухожилия набухли, волосы как будто стоят дыбом, лицо бледное. Это воплощение...

Лампоне самодовольно улыбнулся:

— ...Ужаса.

Не меняя выражения лица, Ребекка Монтегю протянула руки к зрителям, чтобы им было лучше видно, и закричала.

Ее пальцы были красны. И с них стекала на пол алая жидкость, в которой без труда угадывалась кровь.

Глава вторая Уверенность

Высшая степень надежды — ожидание получения желаемого.

Проявления скорее внутренние, чем внешние.

Брови слегка вздеты. Уголки рта приподняты.

В последовавшем хаосе Элпью запрыгнула на сцену и довела Ребекку Монтегю до стула. Зрители вскакивали, кто-то кричал, кто-то бросился к дверям. Графиня выбежала на улицу. Что делать? Для музыкантов существовал специальный вход, через который они вносили свои арфы и прочие скрипки. Она попробует добраться до Элпью с этой стороны.

В тени аллеи, шедшей от берега реки к этому входу, слонялись в ожидании работы по окончании концерта мальчишки-факельщики с потушенными факелами.

— Эй, дитя! — крикнула графиня. — Зажги факел и немедленно иди за мной.

Она проворно спустилась к реке и осторожно побежала по темной террасе к стене концертного зала.

— Иди сюда, паренек, — позвала она.

Факел мальчика отбрасывал в аллее длинные тени. Графиня двинулась дальше, вверх по каменным ступенькам. Питьевой фонтанчик стоял впереди, на улице, рядом с огромными воротами. Графиня огляделась. Улица была пуста.

— Ты видишь кого-нибудь? — спросила она у мальчика.

— Никого нет, — ответил тот, высоко держа факел. — А почему у вас такая смешная шляпа?

Графиня проигнорировала его вопрос.

— А до этого ты кого-нибудь видел?

— Только этих подлых титиров, — ответил мальчик. — Но мы убегаем, едва их завидим, потому что они ловят нас, подвешивают на вывесках и так оставляют.

— Подержи факел над фонтаном. — Графиня присмотрелась. Даже при неровном свете пламени было видно, что из отверстия вытекает красная жидкость.

— Ой, мэм, что это? Вино? — Мальчик наклонился, горя желанием попробовать. — Один раз отсюда текло вино... во время коронации, но я тогда был маленьким.

Графиня взяла его за плечо.

— А что за теми воротами, мальчик, ты не знаешь?

— Ну, знаю, мэм. Это вход к напорной башне. Посмотрите туда... — Он поднял факел и указал на темную башню на другом конце стены. — Она работает с помощью какого-то новомодного механизма. Мы с мальчишками лазали на стену посмотреть, но нас поймали.

Тишину вокруг ничто не нарушало.

— Вы пользуетесь этим фонтаном? Ты и другие мальчики?

— Разыгрываем друг друга. — Мальчик засмеялся. — Мой друг Дэн как-то умывался тут, но Билли пришел первым и подсыпал сажи, поэтому Дэн ушел отсюда грязнее, чем пришел. — Схватившись за бока, мальчишка так и покатился со смеху. — Как же мы смеялись. — Он снова посмотрел на питьевой фонтан. — Наверное, это снова его проделки, мэм. Лучше оставить все как есть. Вода стечет.

Графиня потрепала мальчика по голове, заплатила пенни и, решительно натянув шерстяную шляпу торговца до самых глаз, вошла в концертный зал через заднюю дверь.

Элпью сидела вместе с Ребеккой за кулисами, в комнате музыкантов. Сиббер ходил взад вперед, Лампоне сидел один, закрыв лицо руками и бормоча fiasco и disastro.

Их окружали ряды стульев и пюпитры, а пара литавр в углу отзывалась каждый раз, когда кто-то повышал голос.

— Я всегда смачиваю руки перед выступлением. Это ритуал. Я выхожу, смотрю на небо, поднимаю руки, а потом окунаю их в воду... — Ребекка снова ударилась в слезы. — Это было так ужасно. Повсюду темно. Потом в свете, идущем со сцены, я увидела, что руки у меня красные. И запах почувствовала. И поняла, что это такое.

Элпью, вытиравшая Ребекке руки полотенцем, посмотрела на Сиббера.

— Что зрители?

— Расходятся. — Он стоял, спрятав лицо в ладони. — Медленно, но верно.

— А где Анна Лукас?

— Уехала домой к мужу. — Лампоне прервал перечисление слов, оканчивающихся на «о». — Я видел, как она отдавала распоряжения кучеру.

Сиббер выглянул в коридор, приближались шаги.

— Кто-то идет...

Собачонка вспрыгнула Ребекке на колени и принялась лихорадочно вылизывать ей шею. Актриса зарылась лицом в бело-рыжую шерстку.

Дверь приоткрылась.

— Вот вы где, мистер Хэддок. — Это оказалась графиня. — Я считаю, что происшествие с фонтаном было розыгрышем. Мальчик-факельщик признался мне, что они часто устраивают с ним шутки. Подкрашивают воду сажей, чернилами и прочим.

— Мне понятно, что случилось. — Ребекка сбросила маску жалости к себе и села прямо. — Это не они. Или даже если и так, то на это их подбила она. За этим должна стоять она. Ей известен мой ритуал, перед каждым спектаклем я выхожу из гримерной. Вероятно, однажды она проследила за мной. В конце концов, спектакли обычно проходят днем, а не ночью, как этот смехотворный, ничтожный фарс.

— Полагаю, под «она» вы подразумеваете миссис Лукас? — уточнила графиня.

Сверкнув темными глазами в сторону Лампоне, Ребекка кивнула.

— Что ж, значит, вот и разгадка. Подкрашенная вода в фонтане была актом мести, предпринятым миссис Лукас, чтобы напугать мистрис Монтегю. — Графиня потерла пухлые ручки. — А теперь — в постель, в постель...

— Я мог бы вызвать для вас портшез, графиня. Разумеется, я его оплачу... — Сиббер волновался. — Возможно, вы пожелаете заехать ко мне домой... немного выпить?.. — Он явно хватался за соломинку.

— Нет, спасибо, мистер Сэмен, — просияла графиня. — Мы с Элпью должны вернуться домой. Спасибо за приятное вечернее развлечение.

Схватив Элпью за руку, она поспешно покинула комнату, пока не начались расспросы, почему она разгуливает в шерстяной шляпе торговца имбирными коврижками.

— Пристав заходил несколько раз. Я прятался на улице в нужнике. — Годфри, старый слуга графини (некогда грум, но теперь, поскольку лошадей у нее больше не имелось, — главный ее помощник по хозяйству), улыбнулся беззубым ртом, наливая женщинам посеет — горячее молоко с сахаром, вином и пряностями. — Я слышал, как он сказал своему приятелю, что вернется утром. — Годфри фыркнул и вытер полоску слюны с заросшего щетиной подбородка. — Сказал еще, что вы заставили его сегодня здорово побегать.

Торговец имбирными коврижками, не найдя графини и желая подзаработать на неожиданно приваливших клиентах, покидавших концертный зал, оставил ее парик, водрузив его на бюст Перселла в фойе. Элпью забрала парик, надела шляпу на соседний бюст Монтеверди, и обе дамы энергично зашагали в темноте в сторону дома, постоянно прислушиваясь, не догоняет ли их пристав.

И вот теперь, потягивая напиток в огромной, но уютной кухне (служившей спальней, столовой, гостиной и кабинетом, поскольку весь остальной дом находился в весьма плачевном состоянии), Элпью набрасывала предварительный вариант статьи про мисс Джимкрэк, одновременно обсуждая с графиней странные события минувшего вечера. Ссора между актрисами, колоритный итальянец с серебряным носом, происшествие с питьевым фонтаном.

— Даже не знаю, какую историю отдать первой, — сказала Элпью. — Про дочку олдермена и убийцу или про философскую лекцию, сорванную в результате соперничества двух актрис.

Размышляя, графиня сделала большой глоток поссета.

— Наверное, стоит сходить на суд над Рейкуэллом. Посмотрим, будет ли там эта девица Джимкрэк, и тогда немного расширим свой рассказ — исход суда, подробное описание подсудимого и так далее и тому подобное — и отдадим материал на этой неделе. — Вздохнув, она закрыла глаза. Потом резко выпрямилась на стуле. — Чуть не забыла! Мы должны собрать как можно больше историй про этих гадких юнцов — титиров! Вдруг удастся пристыдить их настолько, что они исправятся.

— Это все театр, вот что портит ваших титиров. — Годфри, который, сгорбившись, уткнулся в свою чашку с напитком, тоже сел прямо и нахмурился. — В мое время шли войны, державшие буйную молодежь в узде. Оденьте-ка их в доспехи и дайте поспать под открытым небом, да чтобы есть было нечего, кроме крыс...

— Спасибо, Годфри. — Графиня подняла пухлую ручку. — Мы прекрасно осведомлены о твоих взглядах.

— Этих парней, мадам, не пристыдишь, пропечатав их фамилии в газетах. — Элпью помусолила кончик пера. — Как раз напротив. Они только возгордятся.

Графиня снова откинулась в кресле. Элпью сказала правду. Описание их выходок лишь подвигнет этих ужасных полуночников на куда худшие деяния, чем срывание с женщин париков. Она застонала при воспоминании о своем конфузе. Какое счастье, что эта банда не появилась минутой раньше и не послужила падением бедного старого Пипса из окна. Пипс!

Графиня с воплем вскочила на ноги.

— Пипс! — воскликнула она.

— Чего это вы пищите? У нас что, мыши завелись? — насторожился Годфри.

— Да нет же, Пипс, Пипс. Пипс и его рубец.

Элпью в изумлении уставилась на графиню, гадая, не послужил ли шок от столкновения с разнузданной шайкой и временной потери парика причиной возникновения у ее госпожи какой-либо причудливой мании, способной довести ее до Бедлама.

— Он так и будет меня ждать. — Она села и отхлебнула еще поссета. — Бедный старик. С ним и поговорить-то было не о чем. Бедный Пипс. Бедный Пипс! Ну ладно, придется навестить его завтра и принести извинения.

Утром их разбудил резкий стук в дверь. Перепуганная, что явился вчерашний пристав, Элпью взлетела вверх по лестнице, чтобы выглянуть на улицу и узнать, кто это, а графиня тем временем натянула платье и приготовилась бежать.

К бесконечному удивлению Элпью, их посетителем оказалась Ребекка Монтегю, облаченная в красивое атласное платье. На некотором расстоянии от нее стояла, стараясь казаться незаметной, ее невзрачная служанка Сара.

Элпью провела актрису в переднюю гостиную и предложила присесть в кресло.

— Еще рано, мистрис Монтегю, камин еще не растапливали.

На самом деле огонь разводили только в ожидании особо важных гостей. Элпью повернулась и вскрикнула — кто-то тяпнул ее за лодыжку. Посмотрев вниз, она обнаружила Рыжика, песика Ребекки, рычавшего у ее ног. Элпью постаралась подавить злость.

Стремительно вошла графиня. Она очень хорошо представляла, зачем приехала актриса. Она испугалась, как бы обнародование неприятных событий прошедшего вечера не повредило ее репутации, и хотела исправить положение. Наклонившись, леди Анастасия погладила собачку.

— Дамы, — сказала Ребекка, — я приехала с предложением к вам обеим. С предложением заработать.

Графиня навострила уши.

— Разумеется, я просто обожаю ваш раздел в газете. Как вы знаете, с тех пор, как четыре года назад произошло разделение театральной труппы на две, сложилось общее, но ошибочное мнение, что все хорошие актеры и авторы остались в театре «Линкольнз-Инн»...

— Брейсгирдл, Беттертон, Конгрив, да. — Графиня опустилась в кресло.

— А молодые актеры и авторы вроде меня не могут привлечь заслуженного внимания. В конце концов, актеры «Линкольнз-Инн» на двадцать лет старше тех ролей, которые они играют. Например, посмотрите на мистрис Барри. Ей не меньше сорока, однако она играет молодых жен, девиц и кокеток, а более молодые актрисы, как я, не имеют ни малейшего шанса.

Элпью и графиня кивнули, ожидая, когда визитерша перейдет к делу.

— Мы ни за что не продвинулись бы, оставаясь в труппе, поэтому приняли решение остаться, когда они ушли. Но я считаю, что у публики сложилось мнение, будто оставили нас.

— Понятно, мистрис Монтегю. — Графиня склонила голову набок. — Но чем, по-вашему, мы с мистрис Элпью можем вам помочь?

— Ну, я, естественно, заплачу, — проговорила Ребекка, по очереди пристально глядя на собеседниц. — А от вас требуется... — Лицо ее приняло очень серьезное выражение. — Немного для меня пошуметь.

Элпью с графиней переглянулись.

— Пошуметь? — переспросила графиня.

— Пошуметь, — подтвердила Ребекка.

— Вот так? — сказала графиня и хлопнула в ладоши.

Ребекка расхохоталась, закинув голову. Графиня и Элпью из вежливости похихикали.

— Это означает «да»? — спросила Ребекка.

— Нам надо все обдумать. — Графиня понятия не имела, о чем говорит эта женщина, и не хотела опростоволоситься.

Элпью легонько кивнула с умным видом. Она также пребывала в полном неведении, но деньги есть деньги.

— Я могу предложить вам гинею за упоминание. И совсем не возражаю, если вы периодически будете говорить обо мне что-то нелестное... например, напишете о том, как плохо меня принимали на вчерашнем представлении. Я убеждена, любая известность — хорошая известность. — Ребекка поднялась, и ее служанка молча пошла открыть дверь. — Так мне заехать за ответом, или вы захотите посетить меня в театре? Сегодня я весь день репетирую. Мы восстанавливаем «Королев-соперниц».

— Величайшее произведение Натаниэла Ли! — улыбнулась графиня. За последние двадцать лет она часто смотрела эту пьесу.

— Я, конечно, играю Роксану, а Лукас — Статиру. В том случае, если ей удастся выкроить из своих домашних хлопот достаточно времени для посещения репетиций.

— Мы придем в театр, — со слабой улыбкой ответила Элпью. Все связанное с театром было ей ненавистно, но поездка туда была единственным способом скрыться от приставов. Пес обнюхал подол Элпью и негромко зарычал.

— Есть только одно условие. — Ребекка подобрала юбки, готовясь к заключительной реплике. — О нашем соглашении никто не должен знать. Это будет нашим маленьким секретом.

Графиня ответила ей непроницаемым взглядом.

— Само собой разумеется.

С прощальной улыбкой актриса, шурша атласом платья, вышла на улицу, где ее поджидал наемный экипаж. Рыжик весело семенил за ней, по пути с презрением обнюхивая мебель.

— Ковент-гарденская дрянь, — забрюзжал подбоченившийся Годфри, стоя в дверях кухни. — Разодетая проститутка.

— Благодарю, Годфри, — проговорила графиня, проскальзывая мимо него в кухню.

— Так что, по-вашему, ей нужно? — Элпью подвесила над огнем котелок с молоком и уселась на скамейку у очага. — Мы везде, где можно, упоминаем ее имя, а она платит нам за каждое упоминание?

Парадную дверь потряс новый град сильных ударов. Элпью и графиня обменялись встревоженными взглядами.

— Должно быть, она передумала, — сказала графиня, пока Элпью заглядывала в замочную скважину. Разглядела она лишь букет цветов. Маловероятный атрибут для пристава. Она открыла.

На ступеньках стоял Колли Сиббер.

— Я принес вам обеим подарок. — Он переступил с ноги на ногу. — Мирное предложение.

— Вам лучше войти.

Элпью взяла цветы и провела посетителя в переднюю гостиную. Графиня уже ждала.

— Мистер Херринг, как приятно вас видеть.

— Сиббер, — пробормотал актер-драматург.

— Так чем мы обязаны столь раннему визиту весенним утром? — спросила Элпью.

— У меня есть для вас предложение. — Сиббер обвел взглядом элегантную комнату и улыбнулся.

— Да? — Графиня жестом предложила ему сесть.

— Разумеется, я вам заплачу... — Он опустился в кресло и глубоко вздохнул. — С тех пор как четыре года назад труппа раскололась, вы могли заметить, что публика воспринимает наших соперников из «Линкольнз-Инн» как театр более высокого класса. Так вот, я пришел к выводу, что характер актера всегда накладывает отпечаток на его выступления на сцене, также как восприятие публикой его характера влияет на его славу.

— Вы хотите, чтобы мы пошумели? — непринужденно осведомилась графиня.

— Как удивительно. Вы читаете мысли? — Колли Сиббер смиренно кивнул. — Но это должно остаться нашим маленьким секретом.

Графиня постучала указательным пальцем по ноздре, оставив круглое пятно на белилах.

— Какого рода помощь включает данное соглашение? — спросила Элпью, пристально глядя на цветы и подсчитывая в уме доходы.

— Обычную, — ответил Сиббер. — Регулярное благоприятное упоминание. — Подняв глаза, он добавил: — И конечно же, от случая к случаю критика, чтобы все выглядело естественно.

— Мы не пишем театральных рецензий или отзывов на пьесы, сударь. — Графиня частенько сиживала за карточным столом и знала, что недостаток интереса лишь поднимает цену.

— Нет-нет, — усмехнулся Сиббер. — Вам нужно только написать, что вы видели, как я ужинал с лордом таким-то или прогуливался с леди такой-то.

— И что же скажет ваша жена, сэр, если мы напишем, что видели вас днем в воскресенье у пруда Розамунды, катающегося в коляске с очаровательной актрисой?

— Моя жена поймет. Она покинула сцену. Мы ждем ребенка. — Сиббер покраснел. — Вообще-то я бы предпочел, чтобы она жила в деревне. В Хиллингдоне или Аксбридже. Тогда она смогла бы посвятить все свое время воспитанию моих наследников, окруженная лишь утками, гусями да полями. Женщинам лучше всего жить на природе.

— Нужно поставить цветы в воду. — Прижав к груди букет, Элпью воспользовалась возможностью покинуть комнату, так как ей очень хотелось стукнуть Сиббера и она боялась не удержаться от соблазна.

— Сколько? — непринужденно спросила графиня.

— Фунт за упоминание?

Графиня сморщилась, надеясь, что ее лицо выражает Страсть «Вздор!».

— Я всего лишь бедный актер... У меня семья... — Сиббер поерзал в кресле. — Ну ладно. Гинея.

— Спасибо за то, что навестили нас. — Графиня протянула руку. — Мы с партнершей должны все обдумать. Увидимся сегодня днем в театре. Вы, кажется, репетируете «Королев-соперниц»?

— У меня серьезная роль Полиперхона, командира фаланги.

Графиня часто замечала, что актеры никогда не признаются, что им дали незначительную роль. На языке актеров слово «неважная» заменялось словом «серьезная». Энергично отвесив поклон, Сиббер удалился.

— Кто бы мог подумать, что актеры встают так рано, — сказала графиня, поджаривая над огнем ломоть хлеба.

— Фигляры, — заворчал Годфри. — Деньги на хозяйство все вышли. Если вы хотите сегодня поесть еще хлеба, так выдайте мне на расходы.

— Что ж, — вздохнула графиня, — по крайней мере с этим мы можем справиться. — Она повернулась к Элпью. — Ну так как, ловим этих двух лицедеев на их предложении о шумихе?

— Обоих? — Элпью принялась мысленно подсчитывать доходы. — А почему нет?

* * *

Раздувая ноздри, Ребекка посмотрела на другой конец сцены на Джорджа Пауэлла, лица которого не было видно за листками с текстом пьесы.

— Джордж, я знаю, что ты не выучил своих слов, но зрительного контакта с тобой мне бы хотелось.

Джордж повиновался, опустив листки.

Графиня и Элпью со всех ног примчались в театр в расчете на аванс в счет денег за шумиху, не забывая на всем пути следования остерегаться приставов. По счастью, в столь ранний час это было не сложно, так как их маршрут пролегал через людской водоворот Сент-Джеймсского рынка, шумный Сенной рынок и Ковент-Гарден-Пьяцца, которая всегда кишела народом — и днем и ночью. И теперь они, нахохлившись, сидели в заднем ряду партера, ожидая перерыва в репетиции. Элпью жалела, что не захватила с собой книгу.

Ребекка закинула голову и громко топнула ногой. Дремавший в партере Колли Сиббер вздрогнул и проснулся.

— Джордж! От тебя будет какая-нибудь реакция, или ты, как обычно, просто пьян? — Джордж икнул. Ребекка снова топнула ногой и швырнула свой текст. — Это нелепо. Почему мы должны начинать с пятого акта? Я не готова. — Она взялась за горло. — Мои связки недостаточно разогрелись, чтобы изображать столь возвышенную страсть так рано. Особенно когда приходится играть вместе с престарелым горьким пьяницей.

— Она расстроена. — Сиббер успел перебраться через несколько рядов, чтобы сесть рядом с графиней. Он повернулся и шепотом пояснил: — Лукас снова опаздывает.

Элпью и графиня состроили ответные гримаски, но в душе были довольны: им будет легче выполнить свою работу, если они станут свидетелями большего числа драматичных сцен.

— Моя дорогая Ребекка, — проговорил мужчина, сидевший в ложе у самой сцены, — вы великолепная актриса. Ваш профессионализм не останется незамеченным.

— Это один из владельцев патента, — пояснил Сиббер. — Мистер Рич. Наш кассир.

— Вам, считайте, повезло, что вы играете «Королев-соперниц». На эту неделю я по дешевке мог бы нанять труппу плясунов на канате. Они дали бы отменные сборы, а вы не заработали бы ничего.

Ребекка пробурчала что-то себе под нос.

— Возможно, в свободное время вы бы предпочли продемонстрировать нам свое умение жонглировать, мистрис Монтегю? — Рич одарил ее снисходительной улыбкой. — И естественно, миссис Лукас будет оштрафована за опоздание.

Ребекка удовлетворенно усмехнулась и снова взялась за текст.

Одна из дверей зрительного зала с резким стуком распахнулась. Все головы повернулись в ту сторону.

В продуваемом сквозняком дверном проеме стоял констебль.

Он окинул взглядом зрительный зал.

— Отсутствует ли миссис Анна Лукас? — громко спросил он.

Все, кроме Ребекки, закивали.

— Совершенно верно, — бросила она. — Сегодня мы с утра репетируем необычную пьесу под названием «Королева-соперница». Не «Королевы». Только одна, как вы понимаете. У второй королевы, видимо, другие дела.

— Что ж, я могу дать объяснение. — Констебль шагнул вперед. — Мы только что нашли ее тело.

— Тело? — Сиббер, ахнув, поднялся.

— Да, сэр, ее мертвое тело, — сказал констебль, оставив официальный тон, как только встретился взглядом с Сиббером.— А вы, часом, не сэр Новая Мода? Моя жена вас просто обожает, сэр. Видела все ваши пьесы.

— Да-да, конечно, — проговорил Сиббер. — Но что с миссис Лукас?

Ребекка спрыгнула со сцены и, прижав руки ко рту, замерла с испуганным взглядом. Джордж снова икнул, а мистер Рич перегнулся через край ложи.

— Ну, любезный... говори же. Что с ней случилось?

— Я должен с прискорбием сообщить вам, — констебль отвел взгляд от Сиббера и снял шляпу, — что ваша коллега, миссис Анна Лукас, убита.

Жуткое оказалось зрелище. Обезглавленное тело Анны Лукас лежало шеей вниз в небольшом резервуаре для воды на территории двора водонапорной башни Йорк-Билдингс. Головы нигде не было видно.

Рабочие водопровода нашли туловище совсем недавно. Резервуар, куда засунули тело, питал уличный фонтан, в котором накануне вечером омывала руки Ребекка. Под тяжестью тела труба, по которой поступала вода, погнулась, так что вода разлилась по всему двору, и единственной жидкостью на дне резервуара была теперь кровь.

Графиня оглядела тело, положенное на булыжники двора, потом подняла взгляд на бидла.

— А как вы узнали, что это она?

Наклонившись, бидл открыл большую кожаную сумку, стоявшую у его ног.

— Она знаменитость, миледи. Любой из нас узнал бы это лицо. — Он вынул из сумки отсеченную голову Анны Лукас. — Но здесь вопросы задаю я. Мы послали за судьей Муром. Он вскоре будет. — Представитель власти повернулся к одному из своих помощников. — Где люди из похоронной конторы? Или в городе разразилась новая чума, что они никак не придут за телом?

Графиня огляделась. Сиббер сидел, обняв Ребекку. Мистер Рич был увлечен разговором с Джорджем, лицо которого приобрело ярко выраженный зеленый оттенок. Элпью шныряла вокруг ворот, внимательно разглядывая землю.

— Где нашли сумку?

— А вам-то что до этого? — Бидл смерил графиню пронизывающим взглядом. — Вы знали потерпевшую?

— Нет. — Графиня не могла отвести глаз от ужасно искаженного лица, искалеченной шеи. — Хотя, как и вы, я, разумеется, видела ее на сцене.

— Но вы работаете в театре?

— Отнюдь нет.

— Тогда что, позвольте спросить, вы делали сегодня утром на репетиции?

— Я сочинительница, сударь. Мой предмет — водоворот светской жизни Лондона. — Она указала на ронявшую капли крови голову, которую все еще держал в руке бидл. — Не уберете ли вы останки бедной женщины обратно в сумку?

Бидл пожал плечами и направился к театральной братии, все так же с головой Анны Лукас в могучей руке. Ребекка спрятала лицо в ладонях,Сиббер же в гневе вскочил.

— Бога ради, сударь. Она была нашей подругой. Имейте же хоть каплю уважения.

— Сдается мне, — теперь бидл сунул голову под мышку, — что вам всем придется ответить на несколько вопросов. Один из вас, как я подозреваю, отделил голову от тела и оставил под скамейкой внутри Йоркских водных ворот.

— Давайте уйдем отсюда, как только представится возможность, — прошептала Элпью. — К нам это дело никакого отношения ни имеет. Пусть ищут себе других поденщиков по шумихе.

— Согласна, — сказала графиня. — Может, мы и заработали бы две гинеи в неделю, но данная мизансцена вызывает у меня тягостное чувство. Мой долг скорее всего какая-нибудь несущественная сумма, о которой я забыла. Мы сможем выплатить его постепенно из нашего недельного дохода.

— Вы правы, миледи. Что такое деньги против порядочности?

— Они не стоят таких волнений.

— И риска. — Элпью посмотрела на служителей Мельпомены, облокотившихся на перила балюстрады, которая шла вдоль реки, и поежилась. — Думаете, это сделал кто-то из них?

— Знаешь, Элпью, — графиня тоже посмотрела в сторону актеров, — признаюсь, мне вообще не хочется об этом думать.

Элпью нагнулась, чтобы завязать шнурок на башмаке, и невольно обратила внимание на мостовую.

— Прошлой ночью дождя ведь не было? Булыжники чистые.

— Крови нигде нет... — Графиня встала на колени и провела пальцами по земле. — Ну-ка, ну-ка! Что это? — Она подобрала и протянула Элпью пуговицу.

— Из дорогих, — заметила Элпью, опуская ее в карман.

Графиня примерилась взглядом к высокому забору, но передумала.

— Чем это я занимаюсь? Мы ничего не хотим об этом знать, верно, Элпью? Нас это не касается.

— Хоть бы уж он нас отпустил. — Элпью встретилась взглядом с бидлом и резко отвернулась к фонтану. — Пока мы здесь, трудно не думать об убийстве. Я смыла кровь Анны Лукас с рук Ребекки Монтегю.

— А я, должно быть, находилась всего в нескольких ярдах от нее, когда она...

На плечо графини опустилась рука, заставив почтенную даму подпрыгнуть. Это оказался мистер Рич, заговоривший низким приятным голосом:

— Могу я перемолвиться с вами парой слов наедине?

Наклоном головы он дал понять Элпью, чтобы та отошла. Когда она удалилась на приличное расстояние, Рич сделал свое предложение:

— Это происшествие могло бы оказаться полезным для театра. В настоящий момент наши финансы находятся в плачевном состоянии. Я подумал, не могли бы вы...

— Пошуметь? — перебила его графиня. — Боюсь, нет. Мы обе очень заняты.

— Я бы гарантировал вам две гинеи за упоминание... Рич оглянулся через плечо. — Но разумеется, ни слова им. Это будет нашим секретом.

— Вы хотите, чтобы мы написали об убийстве?

— О да. Сборы взлетят. — Рич с энтузиазмом закивал. — Больше никаких танцующих собак и визгливых евнухов. Каждое представление даст полный сбор. И никаких новшеств не потребуется. Тогда посмотрим, как с этим справится «Линкольнз-Инн»!

И тут раздался вопль Элпью. Обернувшись, графиня увидела, что ее компаньонка соскребает с ботинка собачьи экскременты.

Не успел Рич возобновить свою тираду, как в переулок с грохотом въехал экипаж, из него вышел судья.

Когда их отпустили с места преступления, графиня и Элпью в каком-то оцепенении направились домой на Джермен-стрит. Наступил вечер, и, хотя солнце пыталось проглядывать, было холодно. Минуту или две они постояли на улице, озираясь по сторонам, прежде чем подойти к парадному входу.

Едва они переступили порог, как в дверь застучали.

— У нас есть восемнадцать шиллингов, миледи. Пусть забирает. Идите на кухню, а я с ним разберусь.

Элпью открыла дверь. Как она и опасалась, это был пристав.

— Графиня Дельта Луш?

— Нет, — ответила Элпью.

— Она должна нам налог в пользу бедных.

— Сколько?

— Девять фунтов.

— Девять фунтов? — Элпью постаралась не ахнуть. Другие и за год не зарабатывали девяти фунтов. Где им раздобыть такую сумму? — Она переехала. Она здесь больше не живет. — Элпью почувствовала, что ей срочно необходимо сесть. — Девять фунтов, говорите? Что ж, вам лучше поискать ее в... — Ничего не приходило в голову. — В Йорк-Билдингс.

— Где именно? — проворчал пристав. — На Джордж-стрит? На Дьюк-стрит? На Бэкингем-стрит?

— На одной из них, — сказала Элпью. — Точно не помню.

Из кухни донесся звук разбившейся посуды. Пристав отстранил Элпью.

— В Йорк-Билдингс, говорите?

Он прошел на кухню. Элпью прекрасно расслышала весь разговор.

— Графиня Эшби де ла Зуш, я нахожусь здесь для того, чтобы получить с вас сумму в размере девяти фунтов. Если вы не можете внести означенную сумму здесь и сейчас, я вынужден поместить вас под стражу до того момента, как вы сможете это сделать... — Он уже вел ее к входной двери. — Если она вам понадобится, вы найдете ее в Чаринг-Кросс, в доме предварительного заключения.

Застывшая с открытым ртом, с ужасом в глазах, графиня только успела пролепетать:

— Шуми, Элпью! Устрой шумиху про всех для всех! — прежде чем исчезнуть за дверью и оказаться в повозке пристава.

Элпью опустилась на пол в холле и заплакала. Девять фунтов! Как же так получилось? И где ей раздобыть девять фунтов?

Негромкий стук в дверь заставил ее вскочить на ноги. Возможно, произошла ошибка и пристав привел ее госпожу назад.

Но это снова оказалась Ребекка Монтегю. На этот раз одна.

Элпью постаралась взять себя в руки.

— Прошу, входите.

Ребекка села, как можно живописнее расправив юбки.

— Мне нужны ваши услуги.

Элпью кивнула:

— Мы все помним.

— Помните. Да вы вообще хоть что-нибудь знаете? — Ребекка вскочила, подошла к окну и выглянула на улицу. Проехала карета, перед которой бежали два мальчишки-факельщика. — Где ее светлость?

— Ее светлость в настоящее время не принимает. Но могу сообщить, что мы уже упомянули вас в номере «Глашатая» за эту неделю.

Ребекка как будто даже не слушала.

— Вы вдвоем раскрыли то убийство, не так ли? — Она принялась теребить кружева на юбке. — Вы же разоблачили того мужчину-женщину, который всех резал.

Актриса ссылалась на недавний успех компаньонок. Они раскрыли страшный заговор, причем мужчина-преступник переодевался женщиной и убил двух человек.

— Вы должны мне помочь. — Ребекка повернулась к Элпью. — Мне нужно, чтобы вы нашли убийцу Анны Лукас. — Она говорила с прямотой, продиктованной отчаянием.

— Ради вас? — Элпью вгляделась в лицо Ребекки. Та показалась ей искренней. Но разве не это было темой вчерашней лекции? Актер учится контролировать свои страсти и четко выражать их, даже когда не чувствует ничего подобного. — Почему? Вас подозревают?

— Да как ты смеешь! — Ребекка подскочила к Элпью и залепила ей пощечину. — Нет, конечно, меня никто не подозревает. Она была моей дражайшей подругой, все это знали.

— Вы хорошо себя чувствуете? — Элпью заметила, что у актрисы дрожат руки. — Не желаете ли чего-нибудь горячего?

— Да, пожалуйста. — Ребекка опустилась в кресло и закрыла лицо руками. — Я бы с удовольствием выпила чаю.

— Чаю! — возопила Элпью. — Вы что же, мадам, думаете, что у нас денег куры не клюют?

— Простите, — покраснела актриса. — Я не подумала. А горячего поссета?

— Годфри варит отличный посеет. — Элпью крикнула Годфри, чтобы принес напиток. — И щедро сдабривает его хересом.

— Я выдам аванс. — Ребекка возилась с кошельком. — Сколько вы хотите? Я бы хотела нанять вас обеих и при необходимости этого старика, который вам прислуживает.

— Я не работаю на людей, которые считают, что имеют право бить меня, — сказала Элпью.

— Я погорячилась. — Губы Ребекки задрожали, глаза наполнились слезами. — Но меня настолько потряс весь этот ужас, ссора между нами, как раз перед ее смертью, воспоминания о ее крови на моих руках...

Элпью не сводила с Ребекки глаз.

— А вы никого не подозреваете?

— Зачем бы я тогда сюда пришла? — Глаза актрисы снова засверкали.

Проработав в свое время костюмершей, Элпью не питала особой любви к актерам. А что касается Ребекки, к ней она не только почувствовала инстинктивную неприязнь, но и поняла, что побаивается ее.

— Жаль, что я не знаю, кто это сделал. — Ребекка тяжело опустилась в кресло. — Я бы собственными руками их убила, если бы смогла выследить. Но... — Она посмотрела на Элпью. — Ты видишь этих жалких типов, которые каждый день сидят в зале, посылая нам влюбленные взгляды, и тех ненормальных, что ходят за нами по пятам, преподносят подарки, хотят нас коснуться. Можно подумать, мы какие-то божества, а не обычные продажные твари, кривляющиеся на деревянных подмостках и произносящие чужие слова с таким видом, словно мы сами их придумываем! Они думают, что знают нас. Но они и понятия не имеют. — Ребекка снова выпрямилась. — Вам никогда не приходило в голову, насколько нелепо зарабатывать себе на жизнь таким способом?

— Если честно, то задумывалась, — вздохнула Элпью. — Частенько.

— Но это и тяжелый труд, не поймите меня неправильно. Эмоционально опустошающий — ты должна постоянно отдавать всю себя. Работаешь как вол, оплата нищенская, на улицу можно выйти только при полном параде...

Элпью кивнула. Ей и раньше доводилось слышать подобные актерские причитания, и она знала, что лучше посочувствовать, но ни в коем случае не упоминать о тяжком труде, скажем, углекопов или золотарей, которые под покровом ночи чистят нужники Лондона и вывозят навозные кучи.

— Потом еще противники, — продолжала Ребекка. — Это мог быть один из них. И подобные группы появляются каждый день.

— Противники?

— Противники театра. «Общество исправления нравов», «Народ за чистоту», «Лондонцы против распутства». Они вбили себе в головы, что раньше не было ни убийств, ни плохого поведения. Во всех пороках общества обвиняют театр. Любой аморальный поступок, по их мнению, — это результат просмотра театральных пьес.

Скрестив пальцы, Элпью понадеялась, что Годфри не явится с поссетом, пока Ребекка не покончит с данной темой.

— Все они в основном сумасшедшие, — заявила Ребекка, беря себя в руки. — Как правило, отвергнутые мужчины и завистливые старые девы. Они готовы на все, лишь бы нас закрыли.

— Но уж убивать-то они не станут?

Ребекка пожала плечами:

— Они же невменяемы. Большинство из них не видит разницы между игрой и реальностью. Посмотрите на Сиббера: весь мир считает его сэром Новая Мода. Я часто играю порочную королеву-убийцу, поэтому они считают, что я порочная актриса-убийца. — Ребекка вдруг умолкла и всхлипнула. — Я знаю, все думают, что это сделала я. В конце концов, ее кровь была на моих руках. — Ребекка схватила Элпью за запястье. — Вы должны защитить меня. Мне так страшно.

— Защитить вас? — У Элпью зародилось неприятное подозрение, что Ребекка пытается подкупом заставить ее соорудить алиби. — Какого рода защиту вы подразумеваете?

— Мне нужен телохранитель. Как у короля. Я вам заплачу. — Ребекка вскочила. — Мне нужно, чтобы кто-то постоянно был рядом со мной. На случай...

— Говоря про телохранителя, вы имели в виду меня? — Элпью поразмыслила. Не такой уж неприятный способ подзаработать. — Защитить вас от противников?

— От противников, фанатиков, от самих актеров. — Ребекка захлопала в ладоши. — Придумала! Вы вполне миловидны для небольшой роли. У вас достойная грудь, и говорите вы чисто. Зубы немножко длинноваты, но посмотрите на мистрис Барри! Вы поступите в труппу.

От ужаса у Элпью отвисла челюсть.

— Но я...

— Вам будет положено актерское жалованье. Самое низкое, поскольку вы ничему не обучались. Актриса по найму. Полного членства у вас не будет, и так далее и тому подобное.

— Послушайте! Я буду шуметь, расследовать убийство. Я даже стану вашим телохранителем. Но я совершенно не собираюсь становиться актрисой. Нет. Нет. Нет.

— Вы передумаете. — Ребекка бросила на Элпью испепеляющий взгляд. — Втайне все ищут возможности прославиться. — Она пошла к двери. — Вы можете найти меня в театре, а в выходные дни — в моей квартире на Литл-Харт-стрит. Там внизу вывеска «Медная змея».

Элпью вздернула бровь. Медная змея обычно указывала на книготорговца, специализировавшегося на медицинских и хирургических брошюрах, нередко озаглавленных «Тайная болезнь без прикрас» или «Гробница Венеры — признаки сифилиса и триппера».

— Это почтенный книжный магазин. — Ребекка заметила взгляд Элпью. — Раньше в нем действительно торговал шарлатан, однако новым владельцам, видимо, понравилась вывеска. — Она распахнула входную дверь и посмотрела направо и налево. — Это не очень далеко отсюда. Сейчас я должна вернуться домой, учить роль. До скорой встречи.

И, эффектно взмахнув юбками, актриса удалилась.

Глава третья Презрение

Когда объект нашего удивления совершенно не совпадает с нашей oценкой.

Брови нахмурены, их внутренние концы сведены к переносице, внешние — очень высоко подняты. Ноздри раздуваются.

Уголки губ опущены, рот плотно сжат, нижняя губа выпячена.

Дом предварительного заключения, куда привели графиню, стоял на грязной узкой улочке позади Чаринг-Кросс, сами помещения располагались на втором этаже — над мастерской, в которой изготавливались решетки.

Ночь Элпью провела без сна, пялясь в потолок и наблюдая за отблесками пламени, игравшими в зеркальных подсвечниках, и слушая храп Годфри, перекатывавшийся по странно пустой кухне. Наутро она пошла к графине, чтобы рассказать ей о диком предложении Ребекки. Без ее светлости жизнь на Джермен-стрит не клеилась.

Элпью оставили ждать в грязной передней гостиной, пока женщина-охранница ходила за узницей. По сравнению с теми местами, где бывала в заключении Элпью, это казалось довольно комфортабельным. Во всяком случае, лучше тюрьмы. Иногда, познакомившись с приставами и их женами поближе, ты понимал, что они могут быть вполне сносными. Почти как обычные люди.

Привели графиню со скованными руками.

Надзирательница, жена пристава, наблюдала за ними на расстоянии нескольких шагов. Элпью заметила, как хорошо она одета. Не было сомнений, что она или ее муж имели очень неплохой побочный заработок в виде взяток и вымогательства.

— Значит, нам нанесла визит мистрис Монтегю? — Графиня присела на краешек дубовой скамьи. — Надеюсь, ты заверила ее, что устроишь шумиху?

— У всех актеров размягчение мозгов, мадам, — прошептала Элпью. — Она хочет, чтобы мы расследовали убийство Лукас.

— Я тут размышляла над этим преступлением. — В возбуждении графиня подалась вперед. — Думаю, мы могли бы докопаться до истины.

— Но только не отсюда. Не вижу никакого легкого способа вызволить вас. — Элпью опустила глаза и прикусила губу. — Я должна была предложить себя вместо вас.

— Элпью! — Графиня погладила свою компаньонку по голове. — Как ты благородна. Ты отнесла в «Глашатай» историю про Рейкуэлла и Джимкрэк?

— Сегодня утром ее отнес Годфри. — Элпью сжала край столешницы. — Я бы хотела оказаться на вашем месте. Даже страшно об этом подумать.

— Ты это о чем?

— Она хочет, чтобы я стала актрисой. Я велела ей убираться к дьяволу.

— Ты! Актриса? — Графиня внезапно забеспокоилась. — Но у тебя нет никакой склонности к драме, Элпью. Ей следовало бы обратиться ко мне. — Графиня поднялась и приняла величественную позу. — Ах! — Сверкнув глазами, она воздела пухлую руку, но из-за наручников взлетели обе. — «Ах, бедняжка Касталио!» У меня, разумеется, получилось бы лучше без этих помех моему искусству. — Она забренчала цепью, потом, кокетливо улыбнувшись, сделала несколько мелких шажков вперед. — «Я столько потрудилась ради самого красивого фарфора, мой дорогой...» Видишь, я знаю все модные пьесы.

— Но, графиня, я ненавижу театр, и вы это знаете. Я не хочу этим заниматься. Я и лицедеев этих терпеть не могу, мадам. Я им не доверяю.

— Ты отвергла возможность заработать деньги для моего освобождения только потому, что тебе противен театр? — Графиня с резким, драматичным жестом повернулась к Элпью. — Прекрасно. — Сглотнув комок в горле, она повернулась к жене пристава. — Эта девушка годится мне в дочери, и, однако же, она готова скорее навсегда оставить меня в заключении, чем пойти работать в театр! — Она приняла новую позу. — Да половина Лондона выцарапала бы тебе глаза за такую возможность. Прошу вас, госпожа надзирательница, отведите меня назад в мою камеру. О, и я родилась, чтобы столкнуться с такой неблагодарностью!

— Дорогая мадам... — Элпью протянула руку, но графиня оттолкнула ее.

— Не смей даже называть меня «дорогая мадам», неблагодарное дитя. Уходи, Элпью! Уходи! Какую же змею я пригрела на своей груди.

Элпью пошла к выходу.

— И кстати, почему ты здесь? Сегодня утром тебе нужно быть в Большом зале Вестминстера, девочка.

Совершенно сбитая с толку, Элпью покинула дом предварительного заключения, миновала вход в королевские казармы и пошла дальше, к Вестминстеру.

Как же она забыла о суде над Рейкуэллом? Получается, что она подвела графиню по всем статьям. Ужасный день. Поскорее бы уж закончился.

Движение на Уайтхолле, как всегда, стояло. Почтальоны, взобравшись на крыши своих экипажей, криком требовали друг у друга уступить дорогу, а повозки с сеном и портшезы пытались обойти более крупные повозки, перегородившие пешеходную часть улицы. Десятка два рабочих-строителей бездельничали, расположившись рядом с Банкетным залом, единственным зданием, уцелевшим после пожара во дворце Уайтхолл. Большинство грелись на солнце, словно ленивые свиньи вокруг теплой навозной кучи, подумала Элпью. Никто никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них шевельнул хотя бы пальцем. Однако более усердные рабочие помешивали в котлах с кипящей смолой, носили доски и катали взад-вперед среди развалин тачки, лишь усиливая общую неразбериху.

Продвинуться не мог никто. Элпью протиснулась между стеной и боковой стенкой дилижанса, чтобы пробраться через ворота Гольбейна, и влилась в поток пешеходов, карабкавшихся по стоявшим неподвижно повозкам и экипажам. Все мужчины вокруг засвистели и разразились кошачьими воплями, когда Элпью спрыгнула и ветер поднял ее юбки. Она ответила грубым жестом и протолкнулась в переулок, откуда, преодолев запруженный покупателями рынок, можно было попасть, насколько она знала, во двор Нового дворца и к центральному входу в Большой зал Вестминстера.

Элпью даже в голову не приходило, что графиню настолько расстроит ее решение не выходить на сцену. Или та огорчилась потому, что играть предложили не ей? Элпью зашла в тупик.

Юристы и члены парламента стояли тесными группами, обсуждая свои дела посреди привычной толкотни прохожих и карманников. Пробравшись сквозь толпу, Элпью вошла в огромный зал. Неужели графиня всерьез хочет играть на сцене? И еще — станет ли она ревновать, если Элпью все же примет предложение Ребекки? Она окончательно запуталась. Еще ей страшно не нравилась атмосфера рынка, царившая в Вестминстере: крики торговцев эхом разносились под сводчатыми потолками.

— Несравненная королевская чистящая губка! — вопила торговка голосом, похожим на крик коростеля. — Великолепно очищает кожу от любых дефектов, как, например, загар, веснушки, бородавки, избавляет от желтизны и смуглоты. — Цвет лица самой продавщицы служил, по мнению Элпью не слишком удачной рекламой.

— Превосходный и называемый у других народов «тей»! — кричал мужчина, державший маленькие пакетики. — А по-нашему — чай. Королевский напиток для удовольствия и здоровья. Бесконечно полезнее, чем любой другой, ибо своим особым действием и свойствами исцеляет большинство не поддающихся лечению и опасных болезней головы, например, апоплексию, эпилепсию, летаргию, мигрени, головные боли... — Элпью остановилась у киоска. Возможно, удастся умиротворить графиню, подарив ей чай. — ...влагу в глазах, головокружение, испарину, потерю памяти, глухоту, зубных червей и многое другое. Два пакетика в большинстве случаев дают полное исцеление. Всего четыре шиллинга за пакетик с инструкциями.

— Кстати, об инструкциях, — проговорила запыхавшаяся Элпью, — где состоится суд над Рейкуэллом?

— Купите пакетик, и я скажу, — ответил, подмигивая, мужчина.

— За четыре шиллинга! — воскликнула Элпью. — И сколько же чая в одном пакетике?

— Высшее качество — по шиллингу за унцию, — сказал мужчина. — Хороший чай вы нигде не найдете дешевле, дойдите хоть до самого Китая.

Элпью испепелила торговца взглядом.

— Я не виноват, что чай столько стоит. Вините правительство. Налог составляет девяносто процентов.

Элпью пошла дальше, мимо торговцев книгами и гравюрами, во весь голос расхваливавших свой товар.

— Последний скандал в Индиях.

— Самое гнусное убийство!

— Труды знаменитого окулиста, хирурга короля Вильгельма.

— Лечение самых страшных болезней без применения ртути.

Элпью пошла дальше, расталкивая покупателей. Почему в этом злосчастном месте нет указателей? Где помещение суда?

— ...Так что лица обоего пола смогут излечиться от этого опасного и позорного расстройства, не обращаясь к шарлатанам. Всего один шиллинг.

— Прошлые безобразия лорда Рейкуэлла. Читайте о жизнях тех, кого зарезал этот необузданный юный лорд, суд над которым состоится сегодня.

К Элпью сразу вернулась вся ее активность. Она подбежала к распространителю памфлета и спросила, в каком помещении состоится суд над Рейкуэллом, заодно купив экземпляр «Преступлений лорда Рейкуэлла».

К тому моменту, когда Элпью заняла место на галерее в палате лордов, Рейкуэлл уже сидел на скамье подсудимых.

Со своего заднего ряда Элпью видела только его лицо, да и то когда наклонялась вперед и заглядывала за колонну, но показания лорда слышала прекрасно.

— И после прискорбной смерти Тобиаса Флинна, эсквайра, вас схватили носильщики портшеза, один из которых засвидетельствовал, что в руке вы держали обнаженную шпагу. Был ли клинок окровавлен?

— Это был стальной клинок, милорд, — с полной достоинства улыбкой ответил Рейкуэлл, гладкие розовые щеки подчеркивали его молодость.

— И в то время как этот человек лежал, умирая, на Лестер-филдс...

Что это за ответ? Элпью не могла поверить, что судья не настоял на ответе Рейкуэлла на вопрос об окровавленном клинке. «Это был стальной клинок» — подумать только! Ей захотелось крикнуть: «Да, стальной, но был ли он в крови?!»

— Вы не позволили носильщикам поднять портшез над ограждением, чтобы забрать мистера Флинна и немедленно доставить его к хирургу, который мог бы спасти ему жизнь?

— Я не то чтобы не позволил, милорд. Но я видел, что они с трудом перенесли портшез через ограждение, а учитывая дополнительный вес человека, этот же портшез было бы невозможно перенести через ограждение. Простое рассуждение. Я применил свои умственные способности, милорд, как это сделал бы любой. Я желал сэкономить время, чтобы спасти жизнь мистеру Флинну.

Элпью окинула взглядом так называемую скамью, которую составляли более восьмидесяти лордов. Они вяло осели в своих кожаных креслах, разодетые в красный бархат, отделанный мехом горностая, в сверкающих коронах пэров, венчавших их парики. Элпью содрогнулась. Что за сборище старых развалин! Рейкуэлл годился им всем во внуки.

— Итак, лорд Рейкуэлл, роковых для Флинна ран было две: одна под ключичной костью, пяти дюймов глубиной, другая — в левом подреберье, шести дюймов глубиной и проткнувшая диафрагму. Вы прекрасный фехтовальщик, милорд, я прав?

— Не совсем. — Рейкуэлл сдержанно кивнул лорду-канцлеру. — Средний. Но в тот вечер — как вы помните, я уже говорил об этом, — во время глупой драки в таверне я поранил палец. В результате именно в ту ночь мое мастерство фехтовальщика оставляло желать лучшего. Много лучшего. Мои слова может подтвердить буфетчик таверны «Кубок». — Он почтительно улыбнулся судьям. — Потому что этот буфетчик перевязал раненый палец салфеткой, намоченной в рейнвейне.

— И где же во время данного происшествия находилась стража? Без сомнения, ожесточенная схватка в тихом Лестер-филдсе должна была привлечь ее внимание.

— Патруль действительно явился, милорд, — самым серьезным тоном подтвердил Рейкуэлл. — Но когда я объяснил стражникам, что, возможно, совершено преступление, они лишь сказали, что ничего не могут сделать: Лестер-филдс не их территория.

— Тогда почему они пришли на Лестер-филдс?

— Я понял, что границы их территории проходят по южной стороне Лестер-филдс, а Флинн лежал по другую сторону ограждения и, таким образом, находился вне его.

Элпью вздохнула. Дело решенное. Этим последним заявлением молодой человек практически признал свою вину!

Он избегал правды при ответе на все вопросы, кроме тех, которые при ответе на них только изобличали его еще больше. Не моргнув глазом Рейкуэлл заявил, что именно он добился того, чтобы умирающий человек остался лежать не с той стороны ограждения, вне юрисдикции или помощи со стороны стражи! Элпью посмотрела вокруг. Недалеко от нее сидела мисс Джимкрэк. Она прижимала к лицу изящный носовой платочек, так что видны были только покрасневшие глаза. Что тут удивляться, подумала Элпью. Ее свадьба состоится на эшафоте.

— А почему в ту ночь вы без конца меняли плащи, лорд Рейкуэлл?

— В самом деле? — Изобразив удивление, Рейкуэлл наклонил набок голову.

— Буфетчик говорит, что вы были в черном плаще, тогда как ваш друг Симпсон — в синем. Однако носильщики говорят, что вы были в синем, а стража показывает, что на вас снова был черный плащ.

— Быть может, они перепутали меня с моим другом, потому что весь вечер мы оставались в тех же плащах. — Он коротко рассмеялся. — И, милорды, я должен напомнить вам, что все происходило в безлунную ночь, в полночь. А «ночью все кошки серы», разве не так говорят? Я бы хотел обратить ваше внимание на то, что в полночь все плащи черные. Если только, конечно, они не синие.

Лорды засмеялись. За дверями зала зазвонил колокольчик. Наступило время обеда.

— Итак, милорды, мне кажется, что следствие заслушало достаточно показаний. —Лорд-канцлер огляделся. — Нет нужды напоминать, что лорд Рейкуэлл представляет собой еще не распустившийся цветок и нежный листок на древе благородного сословия. Давайте же проголосуем. Виновен или не виновен милорд Рейкуэлл в преднамеренном убийстве Тобиаса Флинна, эсквайра?

— Лорд Пиблз?

— Не виновен.

Элпью подалась вперед, чтобы лучше слышать, уверенная, что эхо в зале исказило звук, потому что она могла поклясться, что почтенный лорд произнес «не» перед «виновен».

— Лорд Солигулл?

— Не виновен.

Элпью стала смотреть в зал, пытаясь разглядеть губы лордов.

— Лорд Уилтон?

— Не виновен.

«Не», «не», «не»... и так до конца. На глазах у Элпью, невзирая на все показания, восемьдесят семь престарелых лордов единодушно провозгласили молодого лорда Рейкуэлла свободным человеком.

— Я не создана для актерской жизни, мистрис Монтегю, — умоляла Элпью. — Я бы лучше присматривала за вашими вещами или прибиралась в вашей гримерной. Существует тысяча вещей, которые я могу делать, выполняя роль вашего телохранителя и помогая в поисках убийцы вашей коллеги, миссис Лукас.

Ребекка топнула ногой. К этому моменту Элпью уже несколько раз стала свидетелем данного проявления чувств и поняла, что оно является одним из фирменных знаков мистрис Монтегю.

— Повторяй: «И вещий ворон не предупредил о том, что ждет ее погибель».

— Если вы продолжите, я забуду начало, — перебила Элпью. — И зачем мне учить слова роли, которую я не буду играть?

— Чтобы обострить ваше понимание, мисс.

Элпью угрюмо на нее посмотрела. Ей не понравилось обращение «мисс», которое применяли только к детям и развязным шлюхам.

— Как там это звучит?

— Забудь о словах. — Ребекка плюхнулась в кресло и смахнула с лица выбившуюся прядь. Занятия шли не так гладко, как она надеялась. — Давай займемся действием. Действие — это движение, а движение — поддержка природы, без которого она снова превратилась бы в вялую массу хаоса...

— Простите, мистрис Монтегю, о чем это вы говорите?

Резкий стук в дверь прервал собравшуюся ответить актрису.

— Открой. Сара ушла с поручением.

Прикусив язык, Элпью пошла к двери. На лестнице стоял синьор Лампоне, его серебряный нос ярко блестел в отраженном свете зеркал, висевших в холле.

— Я пришел на занятия с мистрис Монтегю, — объявил он, снимая шляпу и входя в квартиру.

Элпью провела его в гостиную.

— Синьор Лампоне! — воскликнула Ребекка, словно бы удивившись его приходу. — Как мило.

— Мне нужно... Вы знаете, что... — Он выхватил из кармана измерительную ленту и повернулся к Элпью. — Не могли бы вы на несколько минут оставить меня с мистрис Монтегю?

Радуясь передышке, расслабившаяся Элпью вышла.

Покинув Вестминстерский зал, она купила небольшую брошюру, описывающую изображение Страстей. Можно воспользоваться моментом и потренироваться в изображении некоторых из них перед зеркалом в холле.

Брови насуплены. Элпью нахмурилась. Глаза открыты шире обычного. Элпью оторвалась от книжки и взглянула в зеркало. Не смогла удержаться от улыбки при виде своего отражения, пришлось начинать сначала. Ну и задачка! Брови, глаза, ноздри напряжены и подтянуты к глазам. Рот слегка приоткрыт. Губы слегка растянуты. Язык касается края губ. Так. Она посмотрела на себя в зеркало. Предполагается, что она изобразила Желание. Элпью подумалось, что вид у нее придурковатый, как у потенциальной обитательницы Бедлама. Она бросила книжку. Никогда ей не стать актрисой.

Из гостиной Ребекки доносилось невнятное бормотание.

Элпью подкралась к двери и приложила ухо к тонкой деревянной панели.

— Какая очаровательная шейка, — ворковал Лампоне. — Как печально, что мы должны разлучить ее с телом.

— Но голова, — проговорила Ребекка, — выглядит на удивление красивее, когда ей не мешает поддерживающее ее тело, вам не кажется?

Ахнув, Элпью зажала рот руками. Едва дыша, она снова стала прислушиваться, но сердце у нее билось так сильно, что заглушало все другие звуки.

— Жаль, что у вас не было другой попытки, — прошептала Ребекка. — Анна Лукас заслуживала...

Разговор стал совсем тихим, нельзя было разобрать ни одной фразы, только отдельные слова. Несколько раз прозвучало «деньги», а также «голова... убийства...».

Поэтому когда у ног Элпью возник пес и окинул ее своим обычным презрительным взглядом, она даже подпрыгнула, едва не задохнувшись.

Снова приложила ухо к двери. Тишина и приближающиеся шаги.

Элпью метнулась в коридор и принялась корчить рожи перед зеркалом.

Синьор Лампоне ушел со страдальческим выражением лица. Когда он уже спускался по лестнице, Ребекка позвала Элпью на занятие.

— Ты выучила эти строчки?

Элпью с подозрением на нее посмотрела. О чем это она?

— «И вещий ворон не предупредил о том, что ждет ее погибель».

— Мистрис Монтегю, — решительно произнесла Элпью, — я никогда не стану актрисой. Но, как мы договорились, я бы хотела помочь вам в поиске убийцы миссис Лукас. — Элпью решила воспользоваться моментом. — Мне вот что интересно: может, вы знаете больше, чем говорите?

Ребекка дернулась и, сжав спинку стула с такой силой, что побелели пальцы, ответила, явно тщательно подбирая слова:

— Об убийстве моей коллеги мне ничего не известно. Поэтому я и пришла к вам. — Внезапно тряхнув головой, она повернулась к Элпью. — Вы собираетесь мне помогать, или я зря теряю время?

— Возможно, для дела будет лучше, если я задам вам еще несколько вопросов?

— Каких вопросов? — Ребекка нервничала. — Я ничего не знаю. Мне известно только, что ее убили. Вы там были. Что еще я могу вам сообщить?

— Для начала вы можете рассказать об Анне Лукас как о женщине. Зачем кому-то понадобилось ее убивать?

Элпью обратила внимание на коротенькую паузу перед ответом.

— Она была занудой, — со вздохом произнесла Ребекка. — Постоянно говорила о своей семейной жизни, словно это делало ее лучше нас.

— А какой была ее семейная жизнь?

— Кто знает? Кого это интересует? — Ребекка повернула кольцо на мизинце. — Я никогда ее не слушала. Если она не распространялась о своем прекрасном муже или милом ребенке, то рассказывала о том, что унция сыра у этой торговки дешевле, чем у той, или как сэкономить пенни на буханке хлеба на определенном рынке в определенное время дня. — Актриса громко застонала. — Анна была такой домашней. Она просто не обладала душой актрисы.

— Но она пользовалась успехом, верно?

— Мужчины! — фыркнула Ребекка. — Им нравятся маленькие женщины. Они полагают, что если женщина ростом с ребенка, то и характер у нее такой же податливый.

— Она много флиртовала?

— Совсем не флиртовала. Но это тоже придает очарования, не так ли? Она была слишком, чересчур скромна и немногословна. Не совсем амплуа девственницы, но, возможно, амплуа Мадонны. Домашняя и недоступная.

— У нее было много поклонников?

— Настоящих или из толпы?

— И тех и других. — Элпью не понимала, какая между ними разница.

— Можно предположить, что настоящим поклонником был ее же муж. Что касается других, то у всех у нас они есть. Даже у мужчин и у толстых морщинистых старух, подвизающихся на ролях дуэний, ведьм и служанок.

— Мог ли один из этих фанатиков потерять самообладание, например?

Расхохотавшись, Ребекка вскочила со стула, на который было села.

— А кто из них вообще владеет собой? — Она выдвинула ящик большого секретера из резного дуба. — Вот некоторые из моих трофеев. — Она вытащила кипу писем, домашней вязки перчатки, шарфы, лоскуты надушенного шелка, куколок, коробочки с леденцами, безделушки. — И должна заметить, это подарки только этого сезона. Начиная с сентября. Добровольные подношения от восторженных поклонников театра, накопившиеся за полгода. В конце каждого сезона я их все выбрасываю.

Элпью в изумлении покопалась в ящике. Выбор, как в рыночной лавке.

— А чего эти люди хотят в ответ?

Ребекка взяла особенно отвратительную вязаную куклу.

— Прикоснуться ко мне, когда я прохожу мимо, надеясь, что я замечу их и удостою улыбки. С тех пор как король Вильгельм прекратил прикасаться к людям, избавляя их от золотухи, это, как видно, должны взять на себя актеры. Разница только в том, что фанатики больны не золотухой, а безумием.

Элпью вспомнила толпу у концертного зала — какой требовательной она была. И какой настойчивой.

— Высшее отличие — назвать их по имени. Я стараюсь никогда этого не делать. Но Анна Лукас, она помнила всех и каждого. — Ребекка моментально перевоплотилась. — «Добрый день, Мартин. Зачем ты снова пришел? Я уверена, ты видел эту пьесу уже три раза», «Джон, как это мило, большое спасибо за платок», «Сэм, как ты добр, конфеты были ТАКИИЕ вкусные». Отталкивающее зрелище.

— Мистер Сиббер раздает фанатикам леденцы.

— Сиббер — раболепствующий, пресмыкающийся, прилипчивый подхалим. Он заигрывает с актерами, с публикой, с управляющим, с фанатиками. Короче, обхаживает всех, за одним исключением.

— И каким же?

— Кроме своей жены, разумеется.

— А почему так?

— Потому что ее он уже завоевал. И теперь она никто. Когда-то она была актрисой. Он посчитал важным, чтобы один из них оставил сцену, дабы ухаживать за другим. Он держит ее дома и обращается как с помесью племенной кобылы и рабыни с сахарных плантаций.

— Сиббер вам не нравится?

— Он никому не нравится. Его собственный тесть даже не пришел на свадьбу. Чтобы мистер Сиббер не наложил лапу на его деньги, старик потратил их все — а состояние было немалое — на сооружение плавучего дворца развлечений на Темзе.

— «Причуду»? — Элпью знала данное заведение.

— Хотя большого значения это не имело. Сиббер — хитрый тип. Он, должно быть, уже владеет целым состоянием, если судить по его склонности к азартным играм.

— Он богат? А с чего?

— Работает актером, пишет пьесы, раболепствует, пресмыкается...

У Элпью родилась идея в отношении Сиббера. Если у него есть свободные деньги, она займет у него и сразу же выкупит графиню.

— Как Сиббер ладил с миссис Лукас?

— Это зависело от того, что ему было надо. Я знаю, что одно время он ее преследовал.

— Преследовал?

— О, ты знаешь — пытался дотронуться до ее сисек, стоял слишком близко в кулисах, обычные приемчики. — Она вздохнула. — Когда тебе наплевать, что о тебе думают люди, ты можешь послать их куда подальше. Анне Лукас хотелось, чтобы ее все любили, поэтому она ничего не говорила, и, следовательно, положение ухудшалось. А потом она прибежала в гримерную вся в слезах, потому что он сорвал поцелуй. Если б она с самого начала просто дала ему по морде, так далеко это не зашло бы.

— А что вы можете сказать о муже Анны, мистере Лукасе?

— Вполне могу представить, что ему хотелось ее убить. Все эти бесконечные нежности кого угодно доведут до убийства.

На каминной полке пробили часы.

— Мы опоздаем. — Ребекка торопливо принялась собирать и бросать в кожаную сумку вещи. — Я хочу, чтобы ты поняла, Элпью, ты должна находиться со мной на сцене. Ты или кто-то, кому я могу доверять.

— Но почему на сцене? Там вас никто не сможет убить.

— Ха! А зрители! — засмеялась Ребекка. — Сцена всем вам кажется другим миром. — Наклонившись над столом, она заговорила серьезно: — От зрительного зала нас отделяет всего несколько футов. Если кто-то решит запрыгнуть на сцену и перерезать мне горло, ему ничто не помешает... А я окажусь совершенно к этому не готова, так как буду в образе.

— Значит, мне нужно все время следить за зрителями... — Перед Элпью забрезжил путь к спасению. — А если мне придется говорить слова, то вы должны понять, мистрис Монтегю, я не смогу этого сделать.

— Возможно, угроза будет исходить не от зрителей. А вдруг Лукас убил кто-то из актеров, и этот актер может пырнуть меня на сцене. А публика посчитает, что это часть спектакля. В пьесах постоянно кого-то режут, и иногда актеры несколько увлекаются своей ролью, они сами так говорят. Что, если кто-то заменит бутафорский кинжал настоящим? Такое легко может случиться.

— Сдается мне, — твердо сказала Элпью, — что я никогда не смогу запомнить слова, движения и жесты и в то же время сосредоточиться на вашей охране. Будет лучше, если я найду укромный уголок в театре, откуда смогу наблюдать за другими актерами и публикой в течение всего вашего выступления.

— Уходим, — Ребекка глянула на часы на камине, — или меня оштрафуют. — Она схватила Элпью за руку. — Ты выиграла. Будешь держать мой шлейф. Это достаточно просто. Роль без слов.

Она вышла из квартиры и начала спускаться по лестнице, Элпью, спотыкаясь, последовала за ней.

— Но... мистрис Монтегю, я не могу... я должна навестить миледи.

— Навестить? — Ребекка обернулась на ступеньках. — Что значит «навестить»?

Элпью прикусила губу.

— Сообщить ей, чем я занимаюсь.

Ребекка пристально на нее посмотрела.

— Мы опаздываем, а если опоздаем, нас оштрафуют.

И, схватив Элпью за руку, она потащила ее по Литтл-Харт-стрит.

Удовольствия от обеда графиня не получила: кусок черствого хлеба, в основном состоявшего из мела, как ей показалось, и что-то похожее на рагу. Совершенно непонятно, из чего приготовленное. С одинаковым успехом это могла быть и треска, и кролик. Она отодвинула тарелку. Внезапно даже стряпня Годфри показалась ей заманчивой. И значительно более дешевой.

Долг ее достигал теперь десяти шиллингов. Плата за крышу над головой, за содержание в тюрьме, за постель, за ночлег, за питание. Бесконечные поборы.

Она встала и прошлась по комнате. Боже, эти кандалы просто неподъемные. Бряк-бряк, звяк-звяк каждый раз, когда она чесала лоб. Графиня порадовалась, что в комнате не было зеркала. Страшно подумать, на кого она стала похожа. В ложбинке между грудями и на полу вокруг лежало больше раскрошившихся белил, чем, видимо, осталось на лице.

Интересно, чем там занимается Элпью? Вообразить эту дерзкую юную мисс актрисой! Ей подумалось, что Элпью неплохо справилась бы. Графиня вспомнила ту актрису, подругу Карла — Нэлл Гуин. Тоже была дерзкая юная мисс. Может, она и была полной невеждой, но актриса великолепная, с подходящей для этого ремесла фигурой.

Внизу хлопнула дверь. Потом раздались шаги. Вероятно, к ней пришел посетитель. Или привезли нового узника, чтобы скрасить однообразие ее заточения. Графиня приложила к двери ухо и прислушалась.

— Я разговаривал с судьей, — произнес грубый мужской голос. Это был не пристав, его голос графиня знала. — Насчет дела Анны Лукас... — Графиня затаила дыхание, чтобы не пропустить ни слова.

— И? — Это уже ее тюремщица, жена пристава.

— Сначала я забеспокоился. Такого упрямца, как их честь, пойти поискать.

— Ты что, обратился с этим к судье Муру?

— К судье Муру! — Мужчина засмеялся. — Ты меня за дурака принимаешь? Я пошел к Ингрему.

— И напомнил ему о его... интересе?

— Он понимает ваши затруднения. И сознает, что подобное преступление, совершенное у вас под окнами — потому что, сказать по правде, до того места отсюда рукой подать, — доставит вам немалые неприятности.

Значит, жена пристава обеспокоена близостью убийства!

— И что он собирается делать?

— Сказал, что расследует его.

— Расследует! — воскликнула жена пристава. — Какой в этом прок? Он только все испортит. Пострадает слишком много других людей.

— Успокойся! — Сердитый мужчина еще больше повысил голос. — Он свернет это дело, закончит его, закроет.

— Сказать легче, чем сделать. — Жена пристава перешла на шепот: — Слишком много заинтересованных сторон. Кого он обвинит?

— Выбор большой, — ответил мужчина. — Например, кого-то из актеров, какого-нибудь бродягу... кого угодно.

— Лучше всего подойдет какой-нибудь чужак. — Женщина, похоже, успокоилась. — Кому какое дело, если один из этих бедолаг запляшет в петле? Мы с Джеком об этом позаботимся. Стража забирает их во время обходов. — Она стала спускаться вниз, мужчина шел следом. — Скажи одному из своих людей, чтобы при этом человеке нашли оружие в доказательство его неопровержимой вины.

Затем входная дверь захлопнулась, и графиня услышала, как жена пристава с пением принялась за уборку.

Когда Элпью и Ребекка прибыли в театр, там собралось уже достаточно много народу, но репетиция не начиналась. Ребекка отправилась в артистическую уборную подготовиться.

Мистер Рич сидел в ложе и курил трубку. Элпью подошла к нему.

— Мистер Рич, сэр?

— Да? — уставился он на нее.

Элпью понизила голос:

— Я хотела спросить, не могли бы вы выдать мне аванс в счет шумихи?

Рич фыркнул:

— Ты шутишь, полагаю?

— Девять гиней! — Элпью с нетерпением смотрела на него. — Или, может быть, взаймы, в счет нашей работы?

— Нет! —Он стукнул кулаком по краю ложи и заворчал: — Ты выполняешь работу — я плачу, и ни на пенни больше, чем мы договорились. Понятно?! — Последнее слово он выкрикнул.

На сцене, балансируя на шаткой стремянке, мальчик медленно зажигал свечи в двух огромных деревянных люстрах, висевших над театральными подмостками. Он вскрикнул, когда лесенка опасно накренилась. Элпью подбежала удержать ее, радуясь предлогу покинуть неприятного мистера Рича. Как только мальчик восстановил равновесие, Элпью посмотрела со сцены в зал.

Мистер Сиббер, уже в костюме и гриме, сидел на скамье, охорашиваясь и беззвучно повторяя свои слова. Элпью спрыгнула со сцены и села на скамью рядом с актером.

— Мистер Сиббер, — начала она.

— Мистрис Элпью. — Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой и поправил кружевные манжеты. — Чем могу служить?

— Это трудное дело, мистер Сиббер.

— Знаю. — Он сочувственно кивнул. — Нервы у профессионалов никуда не годятся...

— Нет, дело не в нервах, — быстренько вставила Элпью, прежде чем Сиббер пустился в рассказ о том, сколько месяцев он готовился к своей роли. — Я буду только держать шлейф мистрис Монтегю. Но вы такой удачливый актер и писатель...

— Только скромность, — просиял Сиббер, — удерживает меня от отрицания этого факта.

— Я слышала, что ваш последний бенефис принес вам кругленькую сумму...

— О да. Зал был полон. Сбор составил, пожалуй, гиней восемьдесят.

— Так не могли бы вы, сэр, одолжить мне девять гиней? Я верну их в течение месяца.

— Признавая свой успех, — он принялся расправлять галстук, — я не имел в виду, что у меня есть свободные деньги... Текущие расходы, знаете ли. Мне нужно содержать жену и детей.

— Я не прошу о подарке, мистер Сиббер, а всего лишь о займе. Например, в счет нашей шумихи?..

— Ого, сколько уже времени! — Он вынул из жилетного кармана часы. — Мне нужно выучить несколько строк. — И он бочком-бочком ретировался из зала, сохраняя на лице профессиональную улыбку.

— Как тебе это удалось? — Со сцены на нее смотрела Ребекка. Она была густо загримирована, выражение лица capдоническое. — Он никогда не уходит из зала во время репетиции.

— Не знаю. — Элпью пожала плечами. — Я только попросила у него взаймы.

— Взаймы у этого скряги! — Ребекка разразилась хохотом. — Кошелек у него завязан туго. Он не даст тебе даже тряпки, которой зад подтирает, дорогуша. — Она села на край сцены, свесив ноги. — Сколько тебе надо?

— Моя госпожа за несколько лет просрочила налог на бедных... — Элпью сглотнула. — Девять гиней.

— О! Как я ее понимаю. Навестить! — Ребекка сунула руку в карман. — Я так понимаю, ее увел пристав?

Элпью кивнула.

— Тогда беги. Вызволяй ее, и как можно скорее возвращайтесь обе. Где ее держат?

— В доме предварительного заключения в Чаринг-Кросс.

— Освободи ее, и возвращайтесь не позднее чем через час.

Она подала Элпью деньги и снова забралась на сцену. Элпью с благоговением взирала на монеты. Ребекка дала ей десять фунтов. Актриса явно понимала, что с течением времени счет должника только возрастает.

— Поторопись. — Ребекка уже выпрямилась, для пущего эффекта взмахнув юбками. — Я хочу, чтобы ты вернулась незамедлительно.

— Чтобы порепетировать, как нести шлейф?

— Я уверена, что с этим ты справишься без особого труда. Но сегодня дневная репетиция сокращена. — Наклонившись, Ребекка заговорила вполголоса: — Миссис Лукас хоронят сегодня вечером в церкви Святого Эгидия в Полях. Я знаю, что вы не захотите пропустить похороны.

После того как был уплачен долг, накладные расходы и чаевые, а с графини сняли цепи, Элпью сразу же затараторила:

— Так что Ребекка велела мне...

Графиня покачала головой и закатила глаза.

Жена пристава сидела в углу комнаты, выписывая документ об освобождении.

Элпью снова заговорила:

— Я выйду на сцену, но в роли без слов...

Графиня разразилась сильным приступом кашля, тряся головой и сердито сверкая глазами.

— Что такое, мадам? Вам нехорошо?

— Ах, Элпью, скорей бы на свежий воздух. Не могу дождаться, когда снова окажусь в своем милом доме и мирно отдохну, подальше от всех разговоров...

— Ах, — отозвалась Элпью, — это будет невозможно, по крайней мере в ближайшие несколько часов, потому что миссис Лукас...

Графиня стремительно пересекла комнату, едва не сбив при этом с ног Элпью.

— Ой, бедная Элпью, ты споткнулась? Господи Боже! Позволь, я помогу тебе подняться. — Она заговорила, делая странные паузы между словами. — Потом... мы... с... тобой... тихонько... пойдем... домой... вместе. — Графиня указала глазами на жену пристава.

Элпью приложила палец к губам, наконец-то поняв ее.

— Да... мадам... вы... правы.

— Ну вот... — Жена пристава повернулась к ним. В руке она держала жизненно важный листок бумаги, помахивая им, чтобы высохли чернила. — Вы свободны, графиня.

Когда они прибыли в театр, репетиция подошла к концу. Рич стоял на сцене, окруженный актерами. В свете множества свечей, освещавших сцену, на лицах актеров блестел пот, проступивший сквозь грим.

— Вы хотите по-прежнему ставить эти нудные пьесы. — Рич сложил ладони. — А я говорю вам, что публика их не хочет. С этой напыщенной чепухи мы не получим никакого дохода.

— В другом театре они продолжают давать довольно хорошие сборы... — Джордж повысил голос, невнятный из-за пары уже пропущенных стаканчиков хереса.

Наслаждавшаяся свободой графиня присела вместе с Элпью на обитую сукном скамью в задних рядах партера. По дороге в театр компаньонки поделились друг с другом последними новостями, и теперь каждая погрузилась в свои мысли, пока актеры обсуждали с управляющим, если можно так выразиться, репертуарную политику театра.

— Я только говорю вам, — произнес Рич тоном, каким обычно говорят с детьми, — что номер плясунов на канате между сценами и короткий танец дрессированных собачек в последнем акте привлекут больше публики.

— Вы же не можете и впрямь вставить танцующих собак в последний акт знаменитой стихотворной трагедии Нэта Ли, — заметил казавшийся сдержанным Сиббер.

— Да почему, скажите на милость? Вместо индийского танца.

Актеры молча уставились на него, не веря своим ушам.

— Чему вы так удивляетесь? — Рич стряхнул с камзола обрывок нитки. — Уильям Шекспир применяет подобные трюки и развлечения во всех своих пьесах.

— Именно поэтому никто их больше и не ставит, — сказал Сиббер, — и поэтому я переписываю «Ричарда III» применительно к современным вкусам.

— Заявляю вам, мистер Рич, если танцующие собаки появятся до или после моего большого монолога, — с искаженным от гнева лицом выступила вперед Ребекка, — я уйду со сцены прямо домой и никогда здесь больше не появлюсь.

— Может, это будет к лучшему. — Рич принялся ковырять под ногтем. — Припоминаю, что миссис Лукас однажды высказывала подобную угрозу... и вот что с ней стало.

Труппа на мгновение умолкла, затем Ребекка бросилась на Рича, барабаня кулаками по его груди.

— Грязный негодяй! Отвратительная, вонючая, преступная гадина!

— Мистрис Монтегю... — Рич оттолкнул ее, так что она упала на пол. — Должен ли я напомнить вам, что женщин-актрис две на грош? Посмотрите, как быстро я нашел замену пароль Лукас. — Он показал на вульгарную блондинку, стоявшую рядом с Сиббером и самодовольно ухмылявшуюся. — Женщины определенного пошиба хотят попасть на сцену. Некоторые из них с радостью заплатили бы мне за такую возможность. Они рассматривают сцену как витрину для своих... скажем так, чар.

Сиббер отодвинулся от пышногрудой девицы.

— Вы сами, мистрис Монтегю, сколотили приличное состояние, рекламируя себя с этих подмостков... — Рич надулся и, подражая Ребекке, топнул ногой.

— Как вы можете так говорить? — Ребекка снова набросилась на него с кулаками. — Вы говорите о женщине, которая совсем недавно лишилась жизни и на похороны которой мы вскоре пойдем.

— Ребекка права, — сказал Сиббер. — По-моему, вы должны извиниться.

В перепалку ввязался Джордж:

— Успокойтесь, мадам. — Он оттащил Ребекку от Рича. — Женщины должны убивать только взглядом.

— Убери руки, выживший из ума пьяница, — проворчала Ребекка. — Или я тебе выцарапаю глаза.

Сиббер ушел вглубь, подальше от авансцены, за арку просцениума, и принялся прохаживаться там вдоль задника.

— Давайте вернемся к насущным вопросам, мистер Рич. — Стоя в дальнем конце огромной ложной перспективы замкового холла, он казался гигантом. — Могу ли я высказать предположение, что, поскольку вы уже убрали несколько ярдов сцены, чтобы втиснуть побольше рядов в партер, вы, без сомнения, получите больше прибыли и без дополнения к спектаклю в виде комедиантов с выделывающими разные курбеты собачками.

— В этот раз, пожалуй. — Рич снова стал отряхивать дорогой бархатный камзол. — Не сомневаюсь, что трагическая гибель миссис Лукас в любом случае привлечет в наш театр любопытных. — Он усмехнулся и, обернувшись, посмотрел на графиню и Элпью. — Как только наши подруги из «Глашатая» упомянут об этом в своем разделе, публика валом к нам повалит.

Элпью вспыхнула. Ничто так не отвращало ее от шумихи, как эта чудовищная демонстрация алчности и эгоизма.

— Возможно, мистер Рич, вам следует напечатать об этом на ваших афишах и расклеить их по всему городу. — Графиня поднялась и обвела взглядом собравшихся. — «Театр «Друри-Лейн» — очаг жадности, продажности и убийства!» Слышите? Колокола отбивают шесть. Мы с Элпью намерены посетить похороны Анны Лукас и прибыть туда вовремя. Думаю, что ни священник, ни носильщики ждать вас не станут. Так что, если вы хотите отдать последний долг бедной погибшей женщине, которая еще вчера была вашей подругой и коллегой, предлагаю отправиться немедленно.

Все присутствующие повернулись к графине.

— Должна заметить, что ни один из вас ни в малейшей степени не опечален. Где слезы, которые так искусно туманят вам глаза при развязке каждой трагедии? Где биение себя в грудь и рвущие сердце вопли, которыми вы так знамениты? Вам всем наплевать. Бедная маленькая Анна Лукас была жестоко убита, а вы по-прежнему ссоритесь из-за пустяков. — Она схватила Элпью за руку. — Или вы приберегаете свои эмоции для публичной демонстрации на кладбище?

Рич спрыгнул в зрительный зал.

— Не так быстро, дамы. — Он перепрыгнул через зеленые скамьи и загородил выход. — У вас со мной соглашение...

— Попридержи язык, ненасытная утроба, — процедила Элпью, беря графиню под руку и двигаясь вперед. — Мы ни с кем не заключали никаких соглашений. Дай пройти, или мы вызовем констебля и тебя арестуют за незаконное задержание.

Рич не пошевелился.

— Ты слышал, дикарь? Дорогу! — Графиня оттолкнула его. Элпью потянула на себя дверь.

На шее Рича задергался мускул, когда он шагнул в сторону и позволил им выйти.

Ребекка выскочила следом за ними.

— Я поеду с вами, дамы, если вы не против. Ближайшая стоянка экипажей там, — с улыбкой указала она. — Идите, я вас догоню.

Пока Элпью и графиня спускались по ступенькам на улицу, Ребекка повернулась к актерам, потянувшимся за ней из зала.

— По-моему, она хочет ненадолго от нас избавиться, — заметила графиня, оглядываясь через плечо. — Что там происходит? — Графиня отвернулась и прошептала: — Следи и запоминай. А я притворюсь, что ищу наемную карету.

Элпью тоже притворилась, что смотрит в другую сторону, а сама шепотом комментировала:

— Ребекка шепчется с Ричем. Рич качает в ответ головой. Ребекка жестами выражает неудовольствие и переходит к Сибберу, который пожимает плечами и выворачивает карманы. Ох! Ребекка влепила ему хорошую пощечину. — Она повернулась к графине. — Боже, миледи, похоже, она избивает всех в своем окружении. — Элпью осторожно взглянула назад. — Ребекка подходит к Джорджу, который протягивает ей руку. Она что-то берет, рассматривает и со смехом бросает на пол... несколько монет. Он, похоже, дал ей деньги...

— Быть может, экипаж ей так же не по карману, как и нам. — Графиня фыркнула. — Мадам Высокомерие.

— Ой! — Элпью схватила графиню за руку и быстро потащила ее по Друри-лейн. — Она направляется к нам.

— Вон едет один, — сказала Ребекка своим звучным голосом, окликнула возницу и вытянула руку, чтобы он остановился. Она открыла дверцу для графини, потом подошла и заговорила с кучером: — К Святому Эгидию, пожалуйста, через Литтл-Харт-стрит. Я забыла свое траурное кольцо, — объяснила она, садясь в карету, лошади затрусили к Ковент-Гардену. — Я не могу показаться на похоронах Анны Лукас без траурного кольца.

Графиня наступила Элпью на ногу.

Рядом со своим домом Ребекка выпрыгнула и хлопнула по дверце кареты. Не успели женщины опомниться, как карета двинулась дальше. Элпью высунулась из окошка и закричала кучеру, чтобы он остановился.

— Она велела не ждать! — крикнул он в ответ.

— О Господи, Элпью! — Графиня схватилась за карман. — Хватит ли у нас денег?

Возница обернулся и всмотрелся в пассажирок.

— Это же та актриса, да? А кого я однажды вез... Как же его звали? Итальянский певец без яиц...

— Синьор Фидели? — предположила графиня, говоря о знаменитом кастрате, который недавно покорил город своим искусством.

— Точно, это он. Приятный тип. И чаевые дал хорошие.

— В самом деле! — Графиня наблюдала, как Элпью считает разложенные на коленях пенни.

Когда они подъехали к церкви, графиня выглянула наружу. Несмотря на моросящий дождь, люди уже толпились вокруг крытого прохода на кладбище. Элпью выбралась из кареты и посмотрела на кучера.

— Сколько?

— Нисколько, — усмехнулся он. — Роксана мне уже заплатила.

— Кто?

— Ребекка Монтегю... она дивно играет Роксану.

Пытаясь не выказывать удивления, женщины пошли к церковному двору, а наемный экипаж загрохотал в сторону перекрестка с колонной Семи циферблатов.

— Что она задумала? — прошептала Элпью.

— Не спрашивай меня, — ответила графиня, пока они проталкивались сквозь толпу к проходу на кладбище. — У меня такое впечатление, будто каждому, кто хоть как-то связан с этим делом, есть что скрывать.

— Кто это? — Один из фанатиков перегнулся через стену, чтобы лучше видеть шедших на похороны.

— Никто, — ответил его приятель, оглядываясь, не идет ли за сыщицами кто-нибудь из настоящих знаменитостей.

— Никогда не думала, что буду настолько довольна, когда меня назовут никем. — Графиня приподняла юбки и ступила во двор церкви Святого Эгидия в Полях. Он оказался унылым. Несмотря на свое расположение на окраине города и поля, простиравшиеся всего в нескольких ярдах от церкви, двор казался более серым и гнетущим, чем все другие из когда-либо виденных Элпью.

— Что такое с этим кладбищем? — спросила Элпью. — Почему оно такое печальное?

Графиня посмотрела на могильные плиты, лежавшие тесно, словно костяшки домино.

— Тут неподалеку началась чума. За первую неделю похоронили сотни человек. Тогда никто не знал, что это такое. Какое-то таинственное поветрие. Пуритане говорили, что это наказание за нашу распущенность, за то, что мы развлекались, посещая театры и таверны. — Она взяла Элпью за руку. — Бедная маленькая Элпью. Конечно, чума унесла твоих родителей, но мне она принесла радость, потому что я обрела тебя.

Элпью содрогнулась. Она даже не знала, как звали ее родителей. Знала только, что они лежат здесь, у нее под ногами, под одной из бесчисленных плит.

— Уже потом все поняли, что понадобятся большие ямы для людей, тысячами умиравших каждую неделю.

Графиня перевела взгляд на могильщиков, которые выкопали яму для гроба Анны Лукас и теперь выравнивали края, готовясь к церемонии погребения.

— Откуда они знают, что там есть место между телами?

Внезапное волнение толпы, собравшейся у крытого прохода, ознаменовало приезд актеров.

Элпью заметила, что на лице Сиббера застыла его рассчитанная на публику улыбка, в которую он внес оттенок трагизма: брови подняты домиком, взор опущен. Он явно хорошенько потренировался перед зеркалом, прежде чем выйти сегодня на люди.

— Мадам Роксаны не видно, — прошептала графиня.

Подкатил еще один экипаж, и оттуда выпрыгнул мальчик-подмастерье с большой шкатулкой, в каких держат драгоценности. Он пробрался на церковный двор и, прислонившись к одной из могильных плит, принялся отпирать шкатулку. Из нее он достал какой-то список, просмотрел его, словно запоминая, а затем достал из шкатулки горсть колец и осмотрелся. Потом деликатно приблизился к актерам, стоявшим кучкой у входа в церковь вместе со священником.

— Мистер Рич? — Когда Рич кивнул, мальчик вежливо подал ему кольцо. — Траурные кольца, сэр. Извините, что мы немного запоздали. В лавке ювелира возникла путаница, сэр. Миссис Лукас вставила в свое завещание пункт о траурных кольцах для всех вас. — Мальчик прошел вдоль ряда актеров, раздавая кольца и называя имена получателей. — Мистер Сиббер, мистер Пауэлл...

Графиня обратила внимание, что Сиббер бросил на Джорджа вопросительный взгляд.

За оградой снова возникла суматоха, и толпа стала напирать. Прибыл катафалк с гробом. Священник дал знак и пошел по дорожке, чтобы начать церемонию.

— Я есмь воскресение и жизнь, говорит Господь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек.^[15]

— Мистрис Монтегю все нет как нет, — сказала графиня на ухо Элпью, пока специальные служители несли гроб в церковь. — И, что еще интереснее, нет мистера Лукаса.

— Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего...^[16]

В церкви, встав на колени в одном из последних рядов, Элпью и графиня принялись наблюдать за окружающими, пока священник продолжал монотонно возглашать:

—... Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши как звук.^[17]

Открылась дверь, и в церковь незаметно вошел синьор Лампоне. Он преклонил колени, а затем сел в ряду напротив, его серебряный нос сиял в свете, падавшем сквозь высокие окна.

— Папист! — Элпью ткнула графиню в бок локтем. — Вы заметили?

— Все итальянцы паписты.

— Посмотрите-ка на это, — сказала Элпью, указывая на большую трещину в полу.

— Мертвые воскресают! — подмигнула своей компаньонке графиня. — По мере того как разлагаются. Я же сказала тебе, что здесь похоронили очень много людей.

Гроб снова вынесли под моросящий дождь для захоронения.

Элпью оглянулась на толпу театральных фанатиков, прижавшихся к железной ограде, теснившихся в надежде увидеть кого-то из актеров, словно это был последний спектакль.

— Мадам? — Она дотронулась до локтя графини. На дороге стояла большая черная карета. Из нее высунулся мужчина в длинном темном парике. На лице его играла демоническая улыбка.

— Кто это? — шепотом спросила у Элпью графиня.

— Мне этот малый кажется весьма странным, мадам.

— Муж появился! — Рич прошептал это достаточно громко, так что обе они услышали. Все актеры на мгновение обернулись на карету и снова устремили взгляды на могилу.

— Муж Анны? — спросила Элпью у Сиббера.

Он кивнул и наклонился, чтобы взять горсть земли. Графиня повернулась, чтобы повнимательнее разглядеть карету.

— Он не один, — пробормотала она. — Смотри, Элпью, с ним женщина.

— Последний же враг истребится — смерть. Потому что все покорил под ноги Его...^[18]

Каждый актер бросал на гроб горсть земли и отходил.

— И она его обнимает, — добавила Элпью.

— Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?^[19]

Как раз в этот момент подъехала двуколка, в которой сидела Ребекка. Актриса спрыгнула на землю. Судя по ее виду, она была в ярости.

Толпа оторвалась от созерцания церковного двора, чтобы понаблюдать за ней.

— Жало же смерти — грех; а сила греха — закон.^[20]

— Бедная Анна Лукас, — проговорила графиня, бросая на гроб горсть земли. — Даже на собственных похоронах ей не позволили играть главную роль.

Ребекка подошла к карете мистера Лукаса. Когда ее лицо оказалось под открытым окном кареты, все увидели, как Лукас схватил актрису за подбородок и крепко поцеловал в губы.

— На глазах у всех! — возопила графиня. — Эта маленькая мадам.

Ребекка похлопала мистера Лукаса по руке, а затем, внимательно посмотрев на могилу за оградой и на собравшихся там актеров, быстро ушла.

Глава четвертая Удивление

Первейшая и наиболее умеренная из Страстей.

Перемена в лице выражается разве что простым поднятием одной брови.

Глаза устремлены на объект, вызывающих удивление.

Когда церемония закончилась, графиня и Элпью быстро прошли через перекресток Семи циферблатов, следя, чтобы их не обчистили знаменитые ирландские карманники, промышляющие в этом районе. Уже стемнело, а улицы, по которым они шли, освещались скупо.

Женщины замедлили шаги, только когда пересекли Ковент-Гарден-Пьяцца. Площадь сияла, освещенная сотней факелов. Из таверн то и дело выходили посетители. Под портиком церкви проститутки в масках быстренько оказывали услуги клиентам.

— Почти дома. — Элпью забренчала в кармане монетами и хитро глянула на графиню. — Может, истратим наши последние деньги на скромный ужин где-нибудь здесь?

— Вместо того чтобы снова есть похлебку Годфри из бычьих хвостов? — В глазах графини промелькнула веселая искорка. — А ты хитрая девчонка! Будь по-твоему.

Они заняли столик в маленькой комнате в «Голове арапа» и заказали уже готовые блюда за девять пенсов. Элпью остановила свой выбор на устричном пироге, а графиня предпочла пудинг из свинины с тушеными овощами.

Молча жуя, сыщицы перебирали в голове события последних нескольких дней.

— Миледи! — Элпью проглотила ложку устриц. — Вам не кажется, что мы очутились в странном положении?

— Это почему?

— Нас наняла особа, желающая, чтобы мы нашли убийцу, а эта особа...

— Вполне вероятно, и совершила преступление. Да, я об этом думала. Но заметь, у них у всех был зуб на Анну Лукас. — Графиня сморщилась, и кусок белил, отколовшись с лица, упал в ее ложку, полную подливы. — При каждом удобном случае Ребекка дает нам понять, что она презирала эту женщину, но посмотри на остальных. Мистер Макрел...

— Вы действительно не помните его имени? Каждый раз вы называете его другой рыбой. — Элпью положила в тарелку кусочек хлеба, чтобы впитать подливку.

— Он кажется мне таким самодовольным. — Графиня жеманно улыбнулась. — Мне нравится наблюдать, как он паникует, когда я неправильно к нему обращаюсь.

— Настоящая пытка для такого тщеславного актера.

— Да-да, я знаю. Так что у нас есть, Элпью? Давай-ка запишем.

Элпью достала из кармана карандаш и листок бумаги.

— Благодаря моему пребыванию в доме предварительного заключения мы знаем, что скоро в этом убийстве обвинят невинного человека. Почему — полная тайна. Поскольку, живи я через улицу от места жестокого преступления, я порадовалась бы больше, если б схватили настоящего убийцу, а не козла отпущения.

— Возможно, таким образом пристав и стражники получают дополнительную награду — за очищение своего района от преступников?

— Поэтому нашими настоящими подозреваемыми являются: мистер Киппер...

Элпью записала: «Сиббер».

— Он имел зуб на Анну Лукас, потому что она загубила его попытку проявить себя как антрепренера, сорвав лекцию. И он как будто бы делал ей нежелательные романтические предложения.

— Мистер Рич.

— Да, Ричу она, похоже, не нравилась, потому что всегда настаивала на увеличении жалованья, а теперь он надеется нажиться на ее смерти, зная, что публика валом повалит в театр из любви ко всяким ужасам.

— Муж. — Графиня отправила ложку с едой в рот и начала жевать.

— Обязательно. — Элпью отхлебнула эля. — Зрелище погребения его жены явно доставило ему огромную радость. Ухмылялся, как дурак. И уже в объятиях другой женщины, сидевшей с ним в экипаже, и Ребекку поцеловал на глазах у всех.

— Какое отвратительное заведение. — Графиня с гримасой вынула изо рта кусок белил и показала Элпью. — Посмотри, у меня в подливе штукатурка. — Она отодвинула тарелку. — Да, этот муж — подозрительный тип, но он заставляет меня еще больше подозревать Ребекку.

— Лампоне тоже темная личность. — Элпью вывела его имя. — Сегодня днем у мистрис Монтегю я кое-что услышала.

Она пересказала графине обрывки подслушанной под дверью беседы между Ребеккой и Лампоне.

— Все эти разговоры про отсечение головы от тела... страсть да и только.

— Я не сомневаюсь, что они в этом деле заодно. Нет, ты посмотри! — Графиня выудила из своей тарелки хрящ. — Да-да, Элпью. Ребекка — очевидная подозреваемая. В конце концов, кровь бедной женщины была у нее на руках. — Графиня помахала рукой, подзывая прислуживавшую за столами девушку, чтобы та принесла счет. — Мы должны вести себя с ней мило, пока не вернем деньги, а уж тогда распрощаемся с ней навсегда. — Она поежилась. — Так или иначе, но эта женщина — настоящая фурия. Мы обе были свидетельницами ее вспыльчивости.

Неряшливая официантка подошла, тяжело ступая, к их столу, и Элпью подала ей два причитающихся шиллинга.

— Какая ирония, мадам, что мы зависим от денег троих из четырех наших подозреваемых.

— Скандал! — Графиня встала, отодвигая стул. — Богине удачи придется сотворить чудо и послать нам скандальчик попикантнее, и побыстрее. А пока я предлагаю выпить за то, чтобы ничем не прогневать Ребекку Монтегю. Потому что именно ей мы должны больше всего.

Женщины шли домой в молчании.

— Как приятно для разнообразия не оглядываться постоянно — нет ли рядом пристава, — сказала графиня, открывая парадную дверь.

Войдя в холл, они услышали, как из кухни их зовет Годфри. Он появился на пороге, лихорадочно закивал в сторону передней гостиной и беззвучно произнес слово «посетитель». Графиня посмотрела на коробки и сундуки, составленные у стены, обитой дубовыми панелями, и пригорюнилась. Скрестив пальцы, она взмолилась, чтобы это не оказался ее муж, вернувшийся в надежде снова наложить лапу на ценности, которые еще не умыкнул.

Элпью тихонько открыла дверь в переднюю гостиную. В камине горел огонь, у камина сидела Ребекка. Ее служанка Сара расчесывала длинные черные волосы актрисы.

Услышав скрип половицы, Ребекка обернулась:

— Наконец-то вы благополучно вернулись. — Она любезно им улыбнулась. — Я уж боялась, что вас растерзали титиры.

— Что?.. — Графиня неловко шагнула вперед, пораженная представшей ей непринужденной домашней сценой. — Почему?..

— Думаю, вы согласитесь со мной, графиня. — Поднявшись, Ребекка повернулась к ним лицом. Она была в домашнем наряде: из-под светлого, восточного шелка пеньюара виднелись рюши ночной сорочки, на ногах красовались прелестные комнатные туфли из розового атласа. — Я думаю, мне будет безопаснее пожить у вас. И вам обеим будет легче меня охранять.

Разинув рты, Элпью и графиня молча стояли в дверях. Собачонка, свернувшаяся перед огнем, наклонила голову, посмотрела на Элпью и, оскалив зубы, зарычала.

— Сара посветит мне, когда вы решите, какую комнату мне предоставить. — Ребекка взяла листы с текстом пьесы, которую она просматривала. — Разумеется, я заплачу. По обычной цене для местных гостиниц, которая, как я полагаю, окажется вполне приличной, включая небольшие чаевые.

Графиня и Элпью не шелохнулись. Ребекка рассмеялась.

— У вас обеих такой вид, будто вы окаменели и превратились в кариатиды. — Они по-прежнему не двинулись с места. — Я поставлю вас на постамент во дворе Нового дворца.

Позади них в коридоре послышалось какое-то движение, появилась голова Годфри.

— Горячее вино с яйцами, сахаром и пряностями готово, если кто желает.

— Как мило, Годфри. — Ребекка широко ему улыбнулась. — Ты славный парень.

— Сюда я ничего не понесу, — заворчал он. — Вам придется самим прийти на кухню.

Ребекка слегка подтолкнула Сару вперед. Девушка сделала неуклюжий книксен и вышла.

Впервые Элпью обратила внимание, что у служанки над верхней губой посажена мушка. Элпью припомнила, что она всегда там была, но сейчас, поздним вечером и при госпоже, одетой по-домашнему, это казалось неуместным.

Подойдя к графине и ее компаньонке, Ребекка взяла их под руки.

— Идемте, девочки. Давайте выпьем, что там приготовил Годфри.

Пес бойко побежал следом за хозяйкой.

— Мистрис Монтегю... — Перед кухонной дверью графиня остановилась. — Прежде чем вы войдете в мою кухню, я с большой неохотой должна вам кое в чем признаться. — Она толкнула дверь, явив взору актрисы весьма необычную кухню, снабженную не только обычными принадлежностями и приспособлениями для готовки. Здесь также находились три кровати, письменный стол, стопки книг и бумаг, через все помещение была протянута веревка для сушки белья, которая в настоящий момент не пустовала. — В этом доме нет спален. Комнаты наверху обветшали настолько, что жить в них нельзя, и мебели там никакой нет.

Ребекка обвела взглядом загроможденную кухню и подняла бровь. Ничего подобного в своей жизни ей еще видеть не доводилось.

— Единственными обитателями второго и третьего этажей являются голуби, — продолжала наседать графиня. — Но вы можете без стеснения к ним присоединиться, если пожелаете.

Ребекка посмотрела на тонущую в темноте лестницу.

— Элпью вам посветит. — Графиня выхватила у Сары свечу и передала своей бывшей горничной. — Я уверена, что, как только вы увидите эти помещения, вы решите вернуться в свой комфортабельный дом на Литтл-Харт-стрит. — Она почти насильно погнала актрису и ее служанку вверх по лестнице, Элпью поднималась впереди, освещая путь.

— Я не позволю, чтобы какая-то соблазнительная актерка оказалась в моей постели... — бормотал, ни к кому конкретно не обращаясь, Годфри, поворачивая над огнем насажанный на вилку кусок хлеба. — Дьяволовы шлюхи! Вы знаете, миледи, что говорит Принн о женщинах-лицедейках?

— Да-да, Годфри. — Закатив глаза, графиня плюхнулась в кресло. — Ты достаточно часто нам об этом напоминаешь. Мне кажется, что я уже выучила всю книгу наизусть. — Она тоже нацепила на вилку кусок хлеба и стала поворачивать ее над раскаленными углями.

— Прекрасно известно, — Годфри от души почесал черным ногтем в промежности, — что актриса ведет мужчину к прелюбодеянию, самоосквернению и содомскому греху.

— Я бы не стала волноваться, Годфри... — Графиня помолчала, размышляя над его заявлением. — Мистрис Монтегю не останется. Уверяю тебя, в моей кухне содомского греха не будет.

Ребекка вернулась на кухню через несколько минут.

Графиня поднялась, держа в руке вилку с хлебом.

— Я знала, что вы передумаете, как только увидите, в каком состоянии верхние этажи.

— Я вовсе не передумала. — Лицо актрисы было странно напряжено. — Вы должны мне много денег, графиня. У вас есть выбор. Вы позволяете мне остаться, и с каждым прожитым здесь мной днем ваш долг будет соответственно уменьшаться. Если вы не позволите мне остаться, я начну начислять проценты. Более того, я потребую от вас немедленной выплаты долга, иначе снова напущу на вас приставов. И может, на этот раз они сразу засадят вас в Маршалси или Ньюгейтскую тюрьму без спасительного пребывания в доме предварительного заключения.

— Но здесь нет ни комнат, ни кроватей...

— Это уж моя забота. Но, графиня, говорю вам, я останусь, есть у вас кровати или нет.

На следующее утро, проведя ночь на полу в передней гостиной, Ребекка поднялась ни свет ни заря и послала за носильщиками, чтобы доставить такие предметы роскоши, как огромная кровать с периной и кресло, которые поместили в одной из облезлых верхних комнат. При виде такого вторжения Годфри накинул плащ и удалился, громко фыркая.

Пока Ребекка с Сарой расставляли мебель, графиня и Элпью заперлись в нужнике во дворе.

— Она поставила меня в безвыходное положение, — прошипела графиня. — Спасибо тебе — заняла у нее деньги!

И без обвинений графини грядущий день не сулил Элпью ничего хорошего. Днем она должна была выйти на сцену, наряженная в свое самое лучшее платье и увенчанная грандиозным головным убором с перьями, чтобы сыграть в «Королевах-соперницах» служанку, несущую шлейф Ребекки.

— А вдруг она действительно убила Анну Лукас? Возьмет и зарежет нас в наших же постелях? — предположила графиня, хватаясь за горло. — Придется соглашаться со всем, что она скажет, иначе мы рискуем остаться без голов.

— Разве вы ей не доверяете? — спросила Элпью, уже зная ответ.

— Она хитрая, как китаец, но и вполовину не такая честная.

— Да, ей бы подошло слово «острая». — Элпью прижала палец ко лбу. — Но — нашла коса на камень. Мне кажется, существует простое решение.

Графиня ждала, поджав губы.

— Мы должны раскрыть это ужасное преступление, найти виновного и упрятать его за решетку. Только тогда мы избавимся от этой напасти.

— Ну конечно, Элпью, это же ясно как Божий день! — фыркнула графиня. — Я пойду и сегодня к обеду изловлю убийцу.

— Я знаю, это не просто. Но уверена, что мы сможем разрешить эту загадку, как сделали раньше. Я продолжу разнюхивать закулисные тайны в театре, а пока я буду там, вы сможете разузнать о ней.

— О ком? О мадам Топни-ножкой?

— Нет. Об убитой, Анне Лукас. Выясните, где она жила, раскройте тайны ее драгоценной семейной жизни, узнайте обо всех, кто мог желать ей смерти.

— Один такой человек нам точно известен. — Графиня кивнула в сторону дома. — Прославленная Роксана собственной персоной вместе с ее знаменитым притопыванием. — Графиня топнула по полу нужника, и фонтан вонючей грязи и нечистот забрызгал ей юбку. — Фу! Нужно вызвать золотаря, чтобы вычистил тут, пока их величество не пожаловались. — Графиня распахнула дверь нужника и увидела Сару, бегущую по направлению к кухне.

Графиня чопорно приподняла юбки и последовала за ней.

— Мадам Монтегю, — заговорила она, едва вступив в кухню и перебивая Сару, которая что-то торопливо шептала на ухо Ребекке. — Мне нужно выяснить у вас некоторые подробности. — Она бросила взгляд на горничную. — И поговорить мы должны наедине.

— Вы уже это делали. — Ребекка вскочила. — Я всего лишь актриса. Что я знаю об убийствах?

— Мистрис Монтегю, я лишь хочу спросить, в каком, по вашему мнению, направлении нам следует поработать первым делом? — Элпью пыталась хранить спокойствие. — Вам ничего такого не известно, не было ли угроз в адрес миссис Лукас?

Взмахом руки Ребекка отпустила свою служанку.

— Приведи комнату в порядок, Сара. — Потом села на деревянную скамейку. — Я слышала, вы подозреваете меня? — Она бросила угрюмый взгляд на Элпью.

— Расскажите нам о миссис Лукас.

— Она была подхалимкой...

— Нет! — Графиня хлопнула в ладоши. — Факты. Где она жила? Где ее муж? Кто был ее банкир? Были у нее дети, любовники?

— Один ребенок, один муж, любовников не было.

— И где нам искать ее мужа?

— У них дома.

Элпью делала пометки. Ребекка подошла к ней и вырвала у нее из рук карандаш.

— Но вы не должны туда ездить, вы меня понимаете... — Она нависла над графиней. — Я приказываю вам не впутывать в это мистера Лукаса.

— Как скажете. — Графиня улыбнулась ей с непроницаемым видом и наклонила голову набок. — Когда, вы сказали, начинается ваш сегодняшний спектакль? Я слышала, колокола на церкви Святого Иакова пробили час. Разве вам обеим не нужно загримироваться и переодеться в ваши восточные наряды?

Спектакль! Элпью замутило.

— Я пойду с вами. — Графиня занялась сбором вещей, готовясь к выходу. — Не хочу пропустить театральный дебют Элпью.

В молчании все четверо шли в театр. Было не слишком холодно, но они промокли под моросящим дождем.

Несмотря на сырую погоду, на Ковент-Гарден-Пьяцца царила обычная сутолока из ларьков, тележек, портшезов и пешеходов. Графиня, Ребекка, а за ними Элпью и Сара невольно выстроились гуськом, пробираясь среди рядов лоточников, торгующих дешевыми украшениями и овощами. Между рынком и северным входом полным ходом шло представление с участием Панча и Джуди.

Гротескная куколка колотила свою кукольную жену, покуда бедная фигурка не упала в уголочке.

— Ну ладно, вставай, Джуди, дорогая, я больше не буду тебя бить. Вставай, я сказал. — Кукловод вынул руку из Джуди, оставив ее вялой и безжизненной.

— Что ж, тогда с тобой покончено. — Панч подхватил Джуди и отбросил ее.

«Очень кстати!» — подумала графиня. Муж разделывается со своей женой.

— Хи-хи-хи! Потерять жену — значит приобрести состояние.

Кукла, изображающая очаровательную женщину, появилась на крохотном квадратике сцены, и мистер Панч всплеснул руками:

— Какая красавица! Какое милое создание! Хотел бы я станцевать с ней джигу.

«В самую точку!» — подумала графиня. Мистер Лукас избавляется от жены, потому что его искушала другая женщина. Та, что была ее соперницей во многих отношениях: топающая ножкой актриса, Ребекка Монтегю.

— Терпеть не могу этот балаган, — сказала Ребекка. — Побои и убийства под карканье, которое он называет пением. И тем не менее он загребает хорошие деньги.

По мере приближения к театру толпа, похоже, становилась все гуще там, где обычно редела.

— Как видно, надежды мистера Рича на зрителей воплотились в действительность, — заметила Ребекка. — Народ валом валит в театр.

— Увы, нет, — сказала Элпью, встав на цыпочки и посмотрев поверх голов. — По-моему, это те, кого вы называете противниками.

Элпью оказалась права. Улица была заполнена людьми, которые, окружив вход в здание, размахивали плакатами.

— Что там написано? — Графиня стала вглядываться в даль, прищуриваясь. Это и потекшая от сырости черная краска, которой она подкрашивала брови, сделали графиню похожей на человека, налетевшего на дверь и поплатившегося синяками.

Элпью прочла:

— «Театр — подмостки дьявола», «Одиннадцатая заповедь: не посещай театр», «Господь говорит: закройте все театры»...

— Кому Он это сказал? — поинтересовалась графиня, подбирая юбки и ввинчиваясь в людской водоворот. — Не помню, чтобы в Библии вообще упоминался театр.

— Проститутка! — закричала в лицо графине какая-то женщина. — Размалеванная шлюха!

Ребекка в мгновение ока оказалась между ними.

— Лучше быть размалеванной шлюхой, мадам, чем злословящей сукой с постной рожей!

Женщина ахнула и отступила, позволив тем самым графине протиснуться к двери.

— Непристойность, отбросы и похоть! Верните приличие! — кричал прыщавый и косоглазый молодой человек. — У вас только непристойность, отбросы и похоть!

Когда четверка добралась до входа, Ребекка повернулась к толпе и крикнула:

— Разве вы не должны сидеть дома, дамы, и шить и готовить вместо того, чтобы беспокоить распутных женщин, идущих заниматься своим варварским ремеслом?

— Траченная сифилисом потаскуха, закрой свой рот...

— Я не потаскуха, ты, сушеная вобла, а будь я траченная сифилисом, разве была бы у меня такая гладкая кожа? Посмотрите! Я не крашусь. И возможно, если бы тот пятнистый парень позволил грязи своего тела выйти с помощью небольшой порции непристойности, отбросов и похоти, как вы их называете, у него улучшился бы цвет лица. Сара, дверь!

Уже в театре графиня пожелала Элпью удачи.

— А я снова выберусь на улицу и выпью пока чашечку шоколада в ближайшей палатке.

— А протесты?

— Несмотря на свою размалеванность, мистрис Монтегю, я тоже за словом в карман не полезу и не хуже вас могу дать противникам отпор. — Графиня уже стояла у выхода. — Увижу вас обеих через час. На сцене.

Десять минут спустя, получив домашний адрес миссис Лукас в церкви Святого Эгидия, где он был внесен в книгу регистрации смертей, графиня направлялась по дороге на север. Семья Лукасов, похоже, жила за городом. Этого графиня не понимала. Все в Лондоне, особенно театральная братия, жили на расстоянии нескольких минут ходьбы от места своей работы. Почему миссис Лукас выбрала для себя такое удаленное место? Или решение исходило от мистера Лукаса? Она вспомнила, как этот противный коротышка Киппер говорил о своем желании поселить жену в какой-то отдаленной, Богом забытой деревне.

Пока она находилась в церкви, весеннее солнце высушило морось, и стало довольно тепло. Торопливо шагая по Сент-Джайлз-Хай-стрит, графиня надеялась, что дом Лукасов окажется не слишком далеко. Церковный служитель заверил ее, что она вполне дойдет туда пешком, но, поскольку священники известны тем, что нечасто пользуются наемными экипажами, графиня заволновалась.

Ей хотелось, чтобы семья Лукасов жила хотя бы в соседнем Сохо, где она зашла бы в славную французскую кондитерскую. Но нет, ей пришлось идти на север. Графиня обозрела поля на другой стороне Тайбернской дороги. Какой-то идиот хотел назвать ее Оксфорд-стрит! Графиня не понимала смысла: это же дорога в Тайберн, а не в Оксфорд. Конечно, в конце концов по ней, наверное, можно добраться до Оксфорда, в том смысле, как говорят: «Все дороги ведут в Рим», — но это не значит, что все их надо называть Римскими улицами.

Возмущенно пыхтя, графиня двинулась вперед. По ту сторону Тайбернской дороги далеко простирались поля. И в этих полях, помимо угрожающего вида диких животных — коров, свиней и овец, явно пасущихся не на привязи, — стояли еще и жуткого вида лачуги и хижины, населенные самым разнообразным немытым сбродом. Графиня решила, что не стоит затевать поход по пересеченной местности, а лучше пойти по Тоттнем-Корт-роуд.

Большинство лондонских дорог пребывало в ужасном состоянии. Но Тоттнем-Корт-роуд была сущим адом. Движение здесь было небольшое, только изредка проезжали, громыхая, почтовые кареты, направляясь на север и везя пассажиров сквозь крохотные пригороды, такие, как Хэмпстед (где можно было набрать ключевой воды), или за леса Эдмонтон-Чейза (где грабители с большой дороги, возможно, отбирали у путников все, что те везли), или до Хендона (а зачем кто-то хотел ехать туда, оставалось настоящей тайной). Было тихо, но хуже тишины были кучи мусора. Они высились по обеим сторонам дороги и теперь под выглянувшим солнцем дымились, давая выход заключенной в них вони. Но пострашнее этого удручающе голого пейзажа была предлагаемая им компания. Ибо вдоль всей дороги мусорные кучи кишели копавшимися в отбросах людьми — своего рода людскими отбросами.

Элпью посмотрелась в большое зеркало в подвижной раме, установленное вартистической. Ее лицо было покрыто толстым слоем грима, на голове красовалась большая чалма, украшенная разноцветными перьями.

Закончилось музыкальное вступление, и Элпью ясно услышала гомон зрительного зала. Внезапно ей стало так страшно, что перехватило дыхание. Элпью вцепилась в спинку стула и сделала глубокий вдох. Сколько лет она насмехалась над актерами за их самомнение? Теперь же, когда она вот-вот должна была выйти на сцену, ее захлестнула волна восхищения. Как им это удавалось? Зачем они это делали?

В комнату, встряхивая руками, с которых капала вода, ворвалась Ребекка. Элпью вдруг вспомнила о непонятном ритуале, предварявшем каждый спектакль.

— Идем. Скоро наш выход.

Актриса осмотрела себя в зеркале и стремительно повернулась к двери, ведущей за кулисы.

В тусклом свете, который просачивался со сцены сквозь планки перегородок, они степенно проследовали к боковой двери, которая открывалась прямо на авансцену. Ребекка подняла руки и бросила взгляд на Элпью. Для нее наступал момент нести шлейф.

Со сцены донесся голос:

— Идет ревнивая и гордая Роксана, чело нахмурив в мыслях о возмездье.

Пока произносились следующие строчки, Ребекка тряхнула головой, распуская волосы. Преображение было полным. С искаженным от гнева лицом она сделала глубокий вдох, раздувая ноздри, и вылетела на сцену.

Дрожа с головы до пят, за ней, спотыкаясь, поспешила Элпью.

Пар поднимался над кучами вдоль пустынной Тоттнем-Корт-роуд, где жили беднейшие из лондонских бедняков, проводившие свои дни, копаясь в отбросах города. Драная одежда была навалена вперемешку с вонючими отходами, которые привозили золотари, навозом, сломанной мебелью, гниющей пищей и прочим мусором огромного, людного Лондона.

Графиня содрогалась, шагая мимо. Наблюдая за этими несчастными созданиями, она чувствовала себя такой счастливой. В конце концов, у нее есть прекрасный дом, великолепная компаньонка Элпью. Что до Годфри, то хотя он и был жалкой, ворчливой развалиной, но оставался верен ей, этого никто бы не смог отрицать. Единственная неприятность состояла в том, что она была должна деньги сумасшедшей актрисе, которая, вполне возможно, убила свою соперницу и в настоящее время жила с графиней под одной крышей!

Графиня обернулась. Позади слышался громкий топот копыт. Она увидела только облако пыли, поднимавшееся над дорогой. Топот стал громче, и, как только показались лошади, графиня бросилась прочь с дороги, спотыкаясь о груды мусора.

Лошади были великолепны. Из самых дорогих, скаковых, возможно, принадлежащих какому-нибудь герцогу или графу. Когда они приблизились, графиня получше рассмотрела всадников. Но они оказались не благородными особами, а мальчишками, безошибочно узнаваемыми по розовым лентам титиров. Они пришпоривали и хлестали своих лошадей, состязаясь друг с другом в скорости.

Когда они промчались мимо графини, она упала навзничь на груду гнилых овощей. Дряхлый старатель, оказавшийся поблизости, подбежал и помог ей подняться.

— Вот, госпожа, держитесь. — Он обтер руки о свою грязную одежду и посмотрел вслед наездникам. — Титиры. Постоянно гоняют здесь лошадей. Избалованные барчуки.

— Неподходящее место для скачек. Почему не заняться этим в Нью-Маркете?

— Ах, леди, вы меня, стало быть, не поняли. Скорее всего это не их лошади. Они крадут их у какой-нибудь коновязи в городе. Бедняга владелец и не подозревает о пропаже, пока не окажется слишком поздно. Эти шалопаи выбирают только самых лучших, самых быстрых лошадок и носятся на них сломя голову. Сбивают людей. Даже налетают на деревья. Случается, и сами убиваются насмерть. Ох уж эта молодежь, иногда ездят без седла и вышибают себе мозги.

— Зачем они это делают? — Графиня посмотрела вслед уменьшающемуся облаку пыли. — С чего бы им откалывать подобные номера?

— А просто так. — Старик вытер руки о грязные штаны. — Они творят это для собственного удовольствия.

— Скачут для удовольствия! — воскликнула графиня. — У нынешних молодых людей явно слишком много свободного времени. В мое время они бы воевали.

— Да, — согласился оборванец. — И посмотрите, что теперь со мной стало! Копаюсь в этих кучах в поисках дров для очага.

Графине стало ужасно жаль старика, и она достала шиллинг.

— Возьмите. И скажите, далеко ли еще до места, называемого Райская улица?

— Ты погубил меня. Я разума лишусь. — Ребекка привычно топнула ногой, чтобы привлечь внимание зрителей к себе: — Сказал, что страстен ты, возможно ль это? Так ласков с ней, так холоден со мной.

Пока Ребекка произносила напыщенные вирши, Элпью прикладывала все силы, чтобы казаться невозмутимой и в то же время наблюдать за актерами (Сиббер выглядел особенно угрожающе с огромным сверкающим ятаганом) и за публикой. К несчастью, в тот момент, когда Элпью обратила взор в зрительный зал, ее опять затошнило, а ноги задрожали так сильно, что заколыхались юбки. Все эти люди сидят и смотрят. И зачем только актеры обрекают себя на такие муки?

Совершенно неожиданно Ребекка бросилась вперед. Застигнутая врасплох, Элпью рванулась за ней самым неуклюжим образом, и зрители как один громко вскрикнули. Обретя равновесие, Элпью вдруг заметила, что актеры замолчали и смотрят на нее. В зрительном зале почему-то послышались свистки, кое-кто захлопал.

Сиббер шагнул вперед и, проходя мимо Элпью, шепнул ей:

— Засунь обратно, дорогая.

Она не поняла, о чем он говорит, и посмотрела на Ребекку, стоявшую с сердитым видом.

— Прочь! Прочь! — воскликнула та, поворачиваясь к Элпью. — Дай место урагану, иначе я смету тебя, как пыль. Уйди!

Ребекка произнесла эти слова настолько естественно, что Элпью решила, будто она кричит именно на нее. Элпью повесила голову, чтобы уклониться от гневной тирады. И тут увидела, что же послужило причиной волнения в зале. Ее правая грудь выскочила из корсажа, когда Элпью споткнулась, и торчала на виду у всего света. Элпью в ужасе отвернулась и затолкала ее назад, в недра платья.

— Явись же, яркая планета, править миром... — продекламировал Сиббер.

В зале захихикали.

— Восстань из тени, как луна приходит...

Публика завопила и загоготала, и Элпью почувствовала, что сейчас умрет от стыда.

В конце дорожки, обсаженной красивыми цветами, стоял крохотный коттедж. Графиня открыла калитку, чувствуя облегчение, что добралась до цели своего путешествия. Она не могла поверить, что такая известная актриса, как Анна Лукас, жила так далеко от города, и добираться к ней нужно было по такой отвратительной дороге. Графиня с ужасом ожидала обратного пути и гадала, нет ли поблизости таверны, где она могла бы нанять повозку для возвращения в город.

Графиня постучала в дверь коттеджа, и она тут же отворилась.

На пороге стоял мальчик лет двенадцати, веснушчатый, с взъерошенными волосами. Сын Анны Лукас, догадалась она, так как на рукаве у ребенка была черная повязка.

— Мистер Лукас дома?

— Кто его спрашивает? — спросил мальчик, успешно загораживая вход.

— Леди Анастасия Эшби де ла Зуш, графиня Клэпхэмская, баронесса...

— Спасибо, мы не нуждаемся в благотворительности. — Мальчик попытался захлопнуть дверь, но графиня уже переступила через порог одной ногой.

— Я не занимаюсь благотворительностью. Но я должна поговорить с вашим отцом.

— Кто это, Джек? — Появилась женщина, вытирая перепачканные в муке руки.

Это она обнимала в карете мистера Лукаса. Быстро она, подумала графиня. Вот вам и драгоценная семейная жизнь. Еще не успело остыть тело жены, а в доме уже поселилась другая женщина.

— Вы из театра? — спросила она.

Надеясь, что это поможет ей проникнуть в дом, графиня кивнула.

— Мне нужно поговорить с мистером Лукасом наедине.

— Невозможно! — отрезала женщина.

— Его нет? — Графиня сделала шаг в холл.

— В некотором роде. — Женщина украдкой бросила в сторону взгляд, подсказавший графине, что искомый мужчина находится в передней гостиной. — Иди, Джек. Поиграй на солнышке.

Как только ребенок выбежал на улицу, графиня сделала еще шаг вперед и схватилась за дверную ручку. Женщина бросилась на графиню, отталкивая ее от двери. Некоторое время они боролись, но женщина была крупнее и сильнее, и графине стало страшно. А вдруг именно эта женщина сговорилась с мужем убрать миссис Лукас с дороги? И она здесь совершенно одна, в их полной власти, и никто, даже Элпью, не знает, где она находится. Она отпустила ручку.

— Мадам, боюсь, что мне нужно переговорить с мистером Лукасом относительно театра. Предполагается устроить бенефис в память о его жене, чтобы собрать средства для ее несчастного ребенка. Но мне нужно его разрешение...

Женщина окинула ее взглядом.

— Вы не из театра, — проворчала она. — Если бы вы были из театра, то не явились бы сюда. Кто вы?

— Я леди Анастасия Эшби де ла Зуш, графиня...

— Угу. — Женщина с каждой минутой вела себя все грубее. — А я королева сицилийская. Что вам здесь надо?

— Мне нужно поговорить с мистером Лукасом. — Графиня надеялась, что, если произнесет это достаточно уверенно, женщина, возможно, и впустит ее.

— Вы из какой-то газетенки, да? Из непотребного журнальчика?

В глубине дома взвизгнула собака. Женщина на мгновение отвернулась.

Графиня бросилась вперед и распахнула дверь, за которой скрывался мистер Лукас. Но увидела она совсем не то, что ожидала.

Пол в комнате был застлан парусиной, мебели не было вообще. Опущенные жалюзи создавали в помещении легкий полумрак. В центре комнаты на полу сидел, скрестив ноги, мистер Лукас. Он был обнажен, если не считать толстой набедренной повязки, похожей на детский подгузник. Он стряхивал что-то со своей бледной кожи длинными ногтями.

— Слишком жарко. Слишком жарко. — Он встал. — Я должен принести извинения. Мухи, мухи, мухи. Понимаете, так всегда бывает, когда становится слишком жарко. — Он сморщился. — Я не виноват. Просто меня избрал Бог.

Графиня оглянулась на женщину, которая пожала плечами, как бы говоря — вы хотели его видеть!

— Мухи! Мухи! Закройте дверь! — воскликнул мужчина. — Если я выпущу их, небо почернеет. Все это знают.

Войдя, женщина закрыла дверь и встала рядом с графиней.

— Понимаете, это из-за пота. Из-за него из меня выходят мухи. Пот превращается в мух. — Мистер Лукас посмотрел на низкий серый потолок. — Как жаль, что стало жарко. Я не стал бы потеть, и не было бы мух. Это все я виноват. Слишком много мух.

Графиня видела, что этот человек полностью лишен рассудка.

— Вот, вы нашли то, что искали, — прошептала женщина на ухо графине. — Все еще хотите задавать свои вопросы?

— Это из-за потери жены?

— О нет. — Женщина грустно усмехнулась. — Он уже много лет в таком состоянии.

Графиня внезапно забеспокоилась, в тот ли дом она попала.

— Это дом Анны Лукас, знаменитой актрисы?

— О, красавица Анна, я твой. — Мужчина поднялся и закружился в причудливом танце. — Красавица Анна, иди домой. — Он посмотрел на графиню и обаятельно улыбнулся. — Знаете, она умерла — Анна Лукас. Не так давно. Мне говорили, что слава о ней шла по всему городу, но она съела слишком много клубники. Клубника в апреле! Вы слышали о таком? — Он вернулся к своему грубому танцу. — Это послужит ей уроком. Бедную Анну лови, держи, веером бей, догони. — Он неистово замолотил по воздуху руками.

Женщина подошла к нему и с привычной сноровкой снова усадила на пол.

— Простите. — Графиня мягко тронула женщину за руку. — Я не знала.

— Так, значит, вы действительно не из театра? — Уведя графиню из комнаты, женщина пригласила ее в сад. — Там об этом все знали. Она жила здесь, чтобы держаться подальше от публики.

— В театре все знали? — озадаченно переспросила графиня. Насколько она помнила, рассказы об Анне Лукас рисовали ее жизнь как полную тихого семейного счастья. — Вы говорите, актеры знали, что мистер Лукас потерял разум?

Они вышли в сад, где Джек играл с большой собакой, бросая ей палки. Женщина указала графине на скамью.

— Некоторые из них, — кивнула, садясь, женщина. — Этот самодовольный Сиббер. Год или два назад он воспользовался ситуацией. Решил, что Анне требуется немного «внимания», как он это называл. Еще эта мегера Ребекка Монтегю. Она точно знала. Сюда приезжала пару раз. И все время оставляла Анну в слезах.

— Кто-нибудь еще?

— Ее управляющий тоже знал. Он должен был, раз нанимал ее.

Графиня попыталась вспомнить все, чему была свидетельницей. В театре все как один рисовали исключительно картину семейного блаженства.

— Не надо так удивляться. Миссис Лукас была мудрой женщиной. Имела голову на плечах... — Женщина ахнула и прикрыла рот рукой. — Простите за эти слова. Но она справлялась. По-своему. Она зарабатывала достаточно денег, чтобы содержать их и платить мне.

— Вы смотрите за ним?

— Только за ребенком. Миссис Лукас настаивала на том, чтобы самой ухаживать за несчастным умалишенным.

Они подошли к занавешенному окну, за которым безумец тихонько напевал свою песню про мух.

— Сейчас он тихий. Но у него случаются и приступы буйства. Это бывает, когда он гоняется за мухами.

— Вы не думаете, что он мог...

— Убить свою жену? — Женщина насмешливо пожала плечами. — Мог, если бы это случилось здесь. Но он никогда не покидает этот дом, эту комнату. А когда ее не бывало дома, за ним приглядывала я. И в ту страшную ночь он точно был здесь, со мной и с Джеком. В ту ночь его сумасшествие обострилось. Словно он узнал об этом раньше нас, бедняга. Он все плакал и плакал.

— Что теперь с ним будет?

— Его отправят в Вифлеемскую больницу.

— А ребенок?

— Если не будет денег, о нем позаботятся власти.

— А вы? Миссис?..

— Миссис Ли.

— Где вы будете жить?

— У меня есть родственники на Ньюгейтском рынке. Подыщу себе работу по соседству.

* * *

Императрица Роксана удалилась со сцены. За кулисами она снова превратилась в Ребекку и немедленно съездила Элпью по уху.

— Я, между прочим, в спектакле участвую, женщина. — Она вырвала из рук Элпью свою юбку. — Если ты будешь вот так таскаться за мной, словно оцепеневшая дурочка, то зрители, пожалуй, посчитают меня сбежавшей из Бедлама или еще что похуже. — Она сделала шаг и обернулась. — И по тому, что я рассказывала тебе о пьесе, ты помнишь, что меня нельзя отвлекать до следующей сцены.

Громко стуча каблуками, она направилась к своей гримуборной. Подойдя к двери, Ребекка тихо вскрикнула, и Элпью подбежала посмотреть, что случилось.

Перед ними стоял убого одетый мужчина.

— О мистрис Монтегю! У меня нет слов.

— А у меня есть, — сказала Элпью, хватая мужчину за локоть. — Это дамская артистическая. Вам нельзя здесь находиться.

— Позвольте мне. Я же пришел увидеть мистрис Монтегю. — Мужчина вырвал локоть. Комкая в руках шляпу, он застенчиво проговорил: — Я хотел узнать, не согласитесь ли вы стать моей женой.

Элпью посмотрела на Ребекку. Судя по ее виду, мужчину она не узнавала и смотрела на него с неприкрытым ужасом.

Крепко держась за косяк, Ребекка спокойно, но твердо произнесла:

— Я не знаю вас, сэр.

— Да знаешь, Бекки. — Он улыбнулся и переступил с ноги на ногу. — Это же я. Ты меня знаешь. Я всегда сижу в первом ряду партера. На каждом спектакле, в котором ты играешь. Ты часто мне улыбаешься.

Элпью не могла отвести от него глаз. Вот уж чудак так чудак. Он думал, что раз он знает Ребекку, то и она должна его знать. Элпью сменила тактику:

— Джереми, не так ли? — Подойдет любое имя, лишь бы отвлечь его.

— Нет. — Мужчина сердито покачал головой. — Никам.

— Ну конечно же. Так вот, Никам, вы же не захотите пропустить конец пьесы. В последнем акте у мистрис Монтегю большая сцена. Вам следует находиться в зале, сэр, иначе вы ее пропустите. А Ребекка специально вам подмигнет.

— Правда? — Он улыбнулся. — Это не шутка?

— Зачем мне с вами шутить? — улыбнулась Элпью. — Вы особый друг мистрис Монтегю в зрительном зале.

Никам пристально посмотрел на актрису. Ребекка подтвердила слова Элпью легким кивком.

— Идемте, Никам, — сказала Элпью. — Вы знаете, что она должна подготовиться к следующей сцене. Ей уже пора на выход. Я провожу вас до двери, а там вы найдете дорогу самостоятельно. Я проверю, будете ли вы в зале.

После ухода неожиданного визитера Элпью постаралась успокоить Ребекку:

— Вы же сами говорили, что за кулисы незваными приходят самые разные люди.

— Посмотри, у меня сыплется грим! Ужасная дешевка. — Ребекка стояла перед зеркалом, снимая грим влажной губкой, а затем взяла кисть и заново нанесла белила на лоб, снова нарисовала брови. — Я видела его раньше. Я сразу же его узнала.

— Видели в зале?

— Нет, не здесь. — Окунув кисточку в склянку с красной помадой, Ребекка подмазала губы. — Но он был рядом с Йорк-Билдингс в тот вечер. Помню, когда я ссорилась с Анной, то увидела его — он смотрел в окно фойе, прижавшись к нему лицом...

Элпью задумалась. Ей тоже показалось, что она его уже где-то видела. Это был человек, который бросил в Сиббера конфетой, когда они хотели войти в концертный зал.

Женщины молча стояли в гримерной, перебирая в памяти мгновения той страшной ночи. Тишина сделалась звенящей.

— Вы пропустили свой выход, мистрис Монтегю. — В комнату вбежал служитель. — Мистер Сиббер произносит одну из своих тщательно подготовленных импровизаций.

Растрепав волосы и приведя в беспорядок платье, чтобы походить на женщину, лишившуюся рассудка, Ребекка Монтегю подобрала юбки и бросилась на сцену.

— Кинжал? — Она на ходу обернулась. — Где кинжал?

Элпью схватила его со скамейки с разной бутафорией и побежала следом.

— Элпью, ты была неподражаема! — Графиня покачала головой. — В свое время мне доводилось видеть плохих актеров, но ты! Обезьяна и та лучше бы носила шлейф Ребекки Монтегю.

Графиня добралась до театра «Друри-Лейн» к последним минутам заключительного акта и застала финальную сцену с участием Элпью. Пораженная леди Анастасия увидела, что большую часть времени Элпью поглядывала на свой вырез. Графиня просто изумилась. Девчонке подвернулась возможность блеснуть на сцене в составе прославленной Королевской труппы, а она любуется собственной фигурой!

Сыщицы проводили Ребекку и Сару до дома на Джермен-стрит, а сами улизнули под благовидным предлогом. Графиня сказала Ребекке, что должна навестить герцогиню де Пигаль, свою лучшую подругу, жившую через несколько улиц и заболевшую ангиной.

На самом деле у нее не было намерения навещать Пигаль, да она при всем желании и не смогла бы, так как та на месяц уехала во Францию осмотреть свои виноградники. Оставив Ребекку на попечение Годфри, графиня просто хотела поговорить с Элпью наедине. И теперь женщины сидели на скамейке на Сент-Джеймс-сквер. Смеркалось, пришли мальчики, чтобы зажечь недавно развешанные на этой роскошной площади фонари.

— Что нам делать с поисками убийцы Анны Лукас? — спросила Элпью, горя желанием увести разговор от своего выступления на сцене.

— Пока ты выделывала курбеты на подмостках, я воспользовалась возможностью навестить мистера Лукаса.

Глаза Элпью расширились.

— И?...

— Он совершенно безумен. И, по моему мнению, был бы не способен осуществить убийство своей жены. Но, увидев его, я поняла, что в лице актеров мы столкнулись с компанией лгунов, лицемерных негодяев, неспособных сказать правду. Они затеяли оплести нас паутиной лжи в отношении семейного счастья мистера и миссис Лукас.

— Значит, сузить круг поисков нам не удалось.

— Напротив, дорогая Элпью. Как говорят в Ньюмаркете в день скачек: поле свободно. Есть у тебя бумага и карандаш?

Элпью достала из кармана требуемые орудия.

— Давай-ка запишем порядок событий, происшедших в ту роковую ночь.

— Сначала опоздание Анны Лукас.

— О molti problemi in casa... Что ж, теперь мы знаем, что она имела в виду. Безумного мужа.

— Затем Ребекка и Анна Лукас поссорились, при этом Лампоне оказался меж двух огней. Ребекка пригрозила уйти, но, когда Анна пошла на сцену, Ребекка села в зале.

— Почему? — Графиня сложила перед собой ладони. — Почему она осталась посмотреть? Это не имеет смысла.

— Представление начинается, и Ребекка резко и явно нарочно его прерывает.

— Объявляется антракт, и с этого момента наши дороги расходятся: я какое-то время сижу у реки. Затем презренные титиры пробегают мимо и срывают с меня парик, а торговец имбирными коврижками приходит мне на помощь. Я заглядываю в зрительный зал, как раз когда является Ребекка Монтегю с окровавленными руками. А ты?

— Я вернулась в зал, — сказала Элпью. — Увидев, как и вы, что многие зрители ушли, я села поближе. После короткой паузы Лампоне появился на сцене и стал в подробностях рассказывать о теории Страстей.

— Куда делась Анна?

— Видели, как она садилась в карету...

— Кто видел?

— Этот итальянец.

— Значит, в действительности мы не знаем, правда ли это, — заметила графиня. — Если он убил миссис Лукас, то мог солгать, чтобы это скрыть. Где все это время находился мистер Сиббер?

— Повсюду. На сцене, за сценой, среди зрителей...

— Значит, если миссис Лукас была убита в промежутке между нашим уходом из зала и появлением Ребекки с окровавленными руками, это мог быть...

— Кто угодно! — Элпью стала считать их по пальцам: — Лампоне, Сиббер, Ребекка...

— Продавец коврижек, титиры...

— Этот ненормальный фанатик Никам. Да вообще любой из зрителей. — Элпью испустила глубокий вздох. — Или кучер, если уж на то пошло.

— А если они все втроем? Ребекка, Лампоне и Сиббер.

— Но они вроде бы все друг друга ненавидят.

— А сильнее всех из них Анну ненавидела Ребекка. — Графиня содрогнулась. — И где она сейчас? В моем доме на Джермен-стрит. Наверное, придумывает, как бы убить нас всех в своих постелях. По крайней мере Годфри действует верно. Он просто игнорирует ее присутствие, надеясь выжить ее.

— Может, и нам следует так поступить?

— И рискнуть быть брошенными в Ньюгейт?

— Или хуже, — покачала головой Элпью, — вызвать ее гнев. В ярости она привыкла раздавать оплеухи.

— Я могу еще кое-что рассказать об этой банде неуправляемых возмутителей спокойствия — титирах. Сегодня пара этих ужасных мальчишек промчалась мимо меня на явно краденых лошадях. Добрый коновал, который подвез меня обратно в город, поведал, что один из них мчался на украденной лошади и врезался в дерево сразу за заставой на Тоттнем-Корт. Лошадь погибла на месте, а самого парня отвезли в больницу Святого Варфоломея.

— Ненавижу титиров! — воскликнула Элпью. — Лорду Рейкуэллу повезло, что у него надежное алиби. Думаю, что заключение в Тауэре исключает его из числа подозреваемых.

— Они умудрились закинуть мой парик прямо на подоконник к... — Вскрикнув, графиня прижала ладонь ко рту. — Пипс! Он посчитает меня полной невежей. Я и рубца поесть не пришла, и не извинилась.

— Кто такой этот Пипс, чье имя вы опять выкрикнули?

— О, Сэмюэл Пипс. Я знала его много лет назад. Он живет рядом с концертным залом в Йорк-Билдингс. Он служил в морском ведомстве. Даже не настоящий моряк, так, клерк.

— Может быть, он что-то видел в ту ночь?

— Он практически слеп. — Графиня наклонила набок голову. — Но он и правда говорил о каком-то шуме.

— Так пойдемте поговорим с ним.

— Завтра.

— Девять часов очень холодного вечера. — На площадь вышел ночной сторож. Он неторопливо обошел Сент-Джеймс-сквер, поглядывая на ярко освещенные окна. — И все спокойно.

— Девять часов! — Графиня вскочила. — Нам пора домой.

Первое, что встретило их, когда они вошли в дом на Джермен-стрит, — запах.

— Мне страшно, Элпью, — промолвила графиня, крадясь к кухне. — Что могло случиться?

— Даже не представляю, миледи. — Элпью обошла ее. — Пахнет, как в дорогой закусочной.

— Знаю. Какой восхитительный аромат, — сказала графиня. — Но нам хорошо известно, что Годфри готовить не умеет.

Элпью приоткрыла кухонную дверь, и сыщицы ахнули при виде открывшейся им идиллической домашней картины. Годфри, умытый и причесанный, сидел за столом, с которого убрали все бумаги и изысканно накрыли. Сара вешала на окно занавески, до этого пожелтевшие, а сейчас поразительной белизны, Ребекка же наклонилась над котелками, рядком висевшими над огнем.

Поднимавшийся от этих котелков пар был несравненно ароматнее, чем запахи в заведении Локета.

— Я велела Саре купить разных вин у вдовы Пикеринг, так как не знаю ваших вкусов, — сказала Ребекка, указывая на батарею бутылок, выставленных на буфете. — Там ром, черный Кюрасао, венгерское, настойка на персиковых косточках, рейнское и для послеобеденного отдыха — шалфеевая настойка.

Графиня и Элпью приросли к месту. Только, повернув головы, таращились на выстроившиеся на буфете напитки.

— Что касается ужина: на первое, — проговорила Ребекка, снимая фартук, — я приготовила кинк.

— Кинк? — переспросил Годфри, в глазах которого мелькнула искорка надежды, так как Сара нагнулась, чтобы взять вторую занавеску, и ее грудь оказалась на уровне глаз старика. Он удовлетворенно заворчал.

— Это французский суп с чесноком, шафраном и луком-пореем, с приправой из апельсинов и лимонов.

Графиня решила, что она спит, видит сон и в любой момент может проснуться. Она кротко улыбнулась Элпью.

— Затем — говядина а-ля мод.

— А-ля мод? — Элпью заговорила только ради того, чтобы привести в движение отвисшую челюсть.

— Приготовленная с беконом, кларетом, гвоздикой, мускатным орехом, перцем, корицей и подаваемая на гренках из французского хлеба. — Ребекка сняла с одного из котелков крышку, и комната наполнилась божественным ароматом еще одного изысканного блюда. — К ней будут поданы салаты из вареной моркови и свеклы.

Годфри отхлебнул лучшего рейнвейна. Элпью и графиня уставились на него, а Ребекка меж тем продолжала:

— И наконец, снежный крем — это сливки и яйца, взбитые с розовой водой и розмарином, а к напиткам немного сладкой пшеничной каши на молоке и миндаль. — Она развернула какой-то пакетик. — Чуть не забыла. Я купила вам подарок за то, что разрешили у вас пожить. — Она достала из пакета белый квадратик льна. — Это салфетки из нового модного магазина д'Ойлиса на Генриетта-стрит.

Графиня и Элпью по-прежнему не могли сдвинуться с места.

— Д'Ойлис! — только и воскликнула леди Анастасия.

— Да вы садитесь, садитесь. — Взмахом руки Ребекка указала на стулья и стала раскладывать салфетки рядом с приборами. — Еда остынет.

Компаньонки следили за ней как завороженные.

— О нет! — вскричала Ребекка. — Вы что, вегетарианки?

— Конечно, нет, — сказала Элпью, подходя к столу и отодвигая для своей хозяйки стул. — Мы принадлежим к англиканской церкви.

После трапезы, когда Сара с ведром воды ушла на двор мыть посуду, а Годфри вздремнул в своем кресле у огня, Ребекка налила себе остатки рома.

— Вернемся к более серьезным предметам... — Графиня пристально посмотрела Ребекке в глаза. — Почему вы нам солгали?

Ребекка не ответила.

— Повторяю, мистрис Монтегю, вы нам солгали. Вы знаете о миссис Лукас гораздо больше, чем сообщили нам.

— Например?

— А мистер Лукас?..

— Театр отличается от реальной жизни, — сказала Ребекка. — Здесь важно совсем другое.

— Довольно этой чепухи! — отрезала графиня. — Я не вчера на свет родилась. Различие между выдумкой и реальностью и правдой и ложью существует.

— Вы не понимаете...

— Зато я понимаю, что вы решили подольститься к нам замечательным ужином...

— Нет! — Ребекка стукнула по столу, отчего зашатались бокалы. — Я люблю готовить. Люблю еду. А на пятерых готовить легче, чем на двоих. Я думала, вам понравилось.

— Нам очень понравилось, — сказала Элпью. — Но мы не можем работать с вами, если вы не откроете нам всей правды. О вас, об Анне Лукас, обо всем.

— Мне нечего сказать.

— Вам очень даже есть что сказать, мистрис Монтегю. Например, вы можете объяснить, что происходило во время ваших визитов домой к миссис Лукас, после которых она всегда, по словам няни ее ребенка, заливалась слезами?

— Я об этом не знаю. Я никогда не стремилась ее обидеть.

— Мы видели, как вы с ней обращались, — фыркнула Элпью. — Мы были в тот вечер в концертном зале, помните? И из-за вас она расплакалась перед всеми нами.

Ребекка молчала. Вернулась со двора с чистыми тарелками Сара. Слышалось только потрескивание огня и позвякивание раскладываемой по местам посуды и кухонной утвари. Ребекка не отводила глаз от своего бокала.

— Сара, отнеси, пожалуйста, в наши постели грелки. — Она допила бокал, пока девушка набирала из очага горячие угли и наполняла ими медные грелки. — Потом можешь ложиться спать.

Когда служанка ушла, Ребекка наклонилась над Годфри, проверяя, спит ли он, но уже один его храп служил достаточным тому доказательством. Актриса налила себе немного шалфеевой настойки и сделала глоток, прежде чем заговорить:

— Мы с Анной Лукас... мы притворялись.

Графиня хмыкнула, закинув голову.

— Клянусь вам. А в тот вечер мы хватили через край.

— И зачем вы это делали? — поинтересовалась Элпью. Вы же открыто оскорбляли друг друга.

— Да. Мы отрепетировали это днем, когда Сиббер сказал, что заманил вас в ловушку.

— Заманил в ловушку?

— Этот маленький плут не мог поверить своему счастью, когда столкнулся с вами в тот день в Тауэре. Он решил, что вы напишете о нем. Сделаете его знаменитым. И когда мы об этом услышали, то решили его обставить. — Ребекка подлила себе еще. — Мы все спланировали. Анна должна была нарочно опоздать. Мне же нужно было разучить с Лампоне эту его чушь, а затем приедет она, и мы разыграем ссору по поводу того, кому выступать.

— Не понимаю. Вы хотите сказать, что знали про ее опоздание?

— Ну конечно. Я сама сходила с ней на Стрэнд к Майскому дереву и наняла экипаж, который должен был доставить ее к Йорк-Билдингс.

— Но зачем ей надо было опаздывать на репетицию?

— Ради вас. Чтобы вы написали о нас, а не о Сиббере, а он бы выставился ничтожным жадным болваном, каким и является. Мы сделали это для вашей же выгоды.

— Но после ее смерти, — вмешалась Элпью, — вы все равно говорите о ней недоброжелательно. Зачем продолжать притворяться?

— Мы так долго этим занимались — изображали враждебность. Понимаете, публике это нравится. Они не хотят знать нас. Им не нужны мы настоящие. Они хотят видеть сценических персонажей. В моем случае это сварливая женщина. Анна же всегда выступала в роли жертвы. Как ни печально признавать, но в жизни она страдала даже больше, чем те несчастные создания, которых играла на сцене.

— Вы знаете, в чью карету она села, выйдя из театра?

— Да она вообще в карету не садилась. — Ребекка поставила бокал на стол. — Она заплатила тому же самому кучеру, которого мы наняли, чтобы он постоял позади здания на случай, если потребуется забрать нас обеих.

— И вы бы узнали этого кучера?

— Конечно. Я прекрасно его знаю. Он мой... — Пауза показалась почти невыносимой. — ...родственник.

— И вы можете отвести нас к нему?

— Да. — Ребекка вылила себе остатки настойки. — Я уже перепила, но мне наплевать. Я знаю, что нахожусь среди друзей. — На глазах актрисы выступили слезы. — Вся эта затея задумывалась как шалость. — Она принялась тереть руки, словно смывая с них кровь. — Чего мы не планировали, так это ее... — Она разразилась рыданиями. — Я этого не вынесу. Мы ссорились до последних минут ее жизни.

— Вы сказали, что это была игра.

— Да. Но все равно последние мои слова, обращенные к ней, были жестокими. — Она судорожно вздохнула и взяла себя в руки. — Но она знала правду. Она знала, что ради нее я была готова на все. Бедная маленькая Анна. Понимаете, правда состоит в том, что я ее просто обожала.

Глава пятая Простая любовь

Приятное чувство при обращении к объекту называется Простой Любовью.

Брови приподняты и сдвинуты в ту сторону, куда смотрят глаза, голова наклонена к объекту любви.

Глаза открыты не слишком широко, взгляд прямой и сияющий. Все лицо светится теплом. Рот невинно приоткрыт, губы увлажнены испарениями, идущими от сердца.

На следующее утро Ребекка дата служанке выходной, чтобы та навестила свою семью, живущую рядом с Тауэром. Элпью согласилась заменить Сару и сопроводить актрису в ее квартиру на Литтл-Харт-стрит, чтобы забрать кое-какие вещи. Но едва оказавшись на Ковент-Гарден-Пьяцца, Элпью попыталась повернуть назад, потому что впереди бушевала страшная драка. Внезапно нахлынувшая сзади людская волна толкнула женщин против воли вперед, в гущу потасовки. Ребекка подхватила на руки своего драгоценного пса.

Несколько молодых людей карабкались по возвышавшейся в центре площади колонне, и чей-то парик уже висел на венчающем ее глобусе. Площадь наполнилась звоном шпаг, а продавцы-лоточники отвечали нападавшим, бросая в них своим товаром. В воздухе летали капуста, морковь, мотки кружев и книги со вставками из непристойных гравюр.

— Если мы станем держаться дальней стороны, то проберемся, — сказала Ребекка, толкая перед собой в качестве шита Элпью, пока они протискивались под внушительным портиком церкви Святого Павла. Перебегая, пригнувшись, от колонны к колонне, они наконец добрались до северной стороны и укрылись в дверях ближайшей лавочки. На булыжной мостовой перед ними валялся перевернутый и поломанный лоток, а его владелица сидела на нем и плакала, швыряя при этом в дерущихся различные предметы.

Ребекка стиснула зубы.

— Это настоящая анархия.

Собачонка начала тявкать. Ребекка ворковала что-то ей в ухо, пока мимо мчалась ватага юнцов, распевавших:

Одна из перелетных колбас ударила Элпью по голове. Подхватив колбасу, Элпью запустила ею назад в толпу. Колбаса попала в одного из мародерствующих парней, сбив с него шляпу. Он поднял ее, смахнул грязь, надел и медленно, но неуклонно направился к Элпью, злобно сверкая глазами из-под надвинутых бровей.

— Это ты бросила? — Колбасу он держал затянутой в перчатку рукой.

Элпью сразу же узнала юнца. Это был лорд Рейкуэлл, празднующий новообретенную свободу в своей обычной манере. Элпью попятилась.

— Это ты бросила? — повторил он, словно обращаясь к слабоумной и по-прежнему надвигаясь на нее. — Не смей бросать в меня колбасой!

— Я точно так же могу сказать, сударь, чтобы вы не смели бросать колбасой в меня! — воскликнула Элпью, демонстрируя гораздо больше храбрости, чем чувствовала.

— Зачем так кипятиться, лорд Рейкуэлл? — спросила, выступая вперед, Ребекка. — Это же колбаса, а не булыжник.

— Мистрис Монтегю? — Рейкуэлл развернулся к Ребекке. — Сама Бекки Монтегю — актриса с огненным темпераментом?

— Английскому джентльмену не пристали манеры дикаря, сэр. — Ребекка подхватила юбки. — А теперь дайте нам пройти.

Песик у нее на руках зарычал и тявкнул на Рейкуэлла, обнажая десны и желтые зубы. Юный лорд сердито посмотрел на него, потом легко вздохнул, кривя рот, и облизал губы.

— Я получу тебя, Ребекка Монтегю. Еще как получу! — Он отступил. — Не забывай, Бекки, мне известен твой маленький секрет.

Ребекка на мгновение застыла, потом схватила Элпью за руку и бросилась бежать, на ходу увернувшись от летящего кочана капусты.

— Берегитесь, мистрис Монтегю! — Элпью прижала актрису к какой-то двери. — Смотрите. — Мимо них, с Боу-стрит на площадь, двигался поток мужчин, строившихся и налаживавших мушкеты. — Городское ополчение.

— О Господи, Элпью! Не знаешь, что хуже — погибнуть от рук банды убийц-маньяков или во время беспорядков от шальной пули сил закона?

— Что до меня, — заявила Элпью, толкая дверь, — я намерена остаться в живых. — Она затащила Ребекку за собой в темный дом.

— Что это за место? — Ребекка наморщила нос, пока они, спотыкаясь, пробирались по темному коридору. — Воняет хуже, чем в королевском зверинце.

— Это заведение Молли, мадам.

— Молли! — Ребекка резко повернула назад. — Может, лучше встретиться с ополченцами или титирами?

— Нет, мадам. Правда. Эти мужчины будут слишком заняты, развлекаясь друг с другом, чтобы обратить на нас внимание. — Элпью засмеялась и двинулась дальше по длинному темному коридору. — Мы женщины, не забывайте. Приходящие сюда существа, может, и одеваются в нашу одежду и подражают нашим маленьким хитростям, но они слишком уж заняты, направляя свое оружие друг на друга, чтобы волноваться из-за настоящих женщин... — Впереди показалась другая дверь. — Если я правильно помню, она ведет в маленький внутренний двор, из которого мы попадем в Исправительный дом мадам Чолер.

— Элпью! — взвизгнула Ребекка. — Я должна заботиться о своей репутации. Я не могу допустить, чтобы меня увидели в публичном доме. А если кто-нибудь продаст эту историю в одну из скандальных газетенок?

Элпью осознала, в каком двусмысленном положении оказалась она сама.

— Я работаю на такую газету, но я не скажу.

Женщины стояли во дворике, переводя дыхание. Ребекка посмотрела на две двери, одна вела в дом содомии, вторая — в царство кнута.

— Мы пронесемся через это заведение со скоростью света, которой так гордится мистер Ньютон, и никто нас не заметит. Вперед. Опустите голову, мистрис Монтегю, и бегите. Впереди, как мы надеемся, лежит мир и покой Литтл-Харт-стрит.

Когда экономка провела графиню к Сэмюэлу Пипсу, он разглядывая что-то в медный телескоп, выставив его в окно.

— Проклятый Лондонский мост! — воскликнул он, не отрывая глаза от окуляра. — Выше по течению от него не видно ни одной стоящей лодки, не говоря уже о корабле. Лихтеры, баржи, несколько таможенных катеров и ни одной баркентины, бригантины или шхуны. Даже приличной яхты нет!

Не поняв почти ни слова изданной тирады, графиня перевела разговор на более знакомую тему:

— Но какой у тебя очаровательный дом... Какой вид! — Она обозрела широкий участок реки, Йоркские водные ворота внизу слева и восьмиугольную башню водопровода справа.

— Удобный, ничего не скажешь. — Пипс окинул взглядом комнату. — Но он не мой. Я здесь только живу. Владеет им мой старый клерк, Уилл Хьюэр его зовут. Похлопотал за меня, когда моя покойная жена, упокой, Господи, ее бедную душу, застукала меня на месте преступления с очаровательной юной особой по имени Дэб. Руководит теперь Ост-Индской компанией. В смысле Хьюэр, а не Дэб. Ну, ты знаешь, Компания Джона. Импорт-экспорт. В его ведении немыслимое количество судов, от огромных первоклассных до самых скромных катеров. По моему мнению, сегодня лучшие морские корабли у ост-индцев. Плохо маневрируют против ветра, но по конструкции по-прежнему лучше, чем те, за которыми я следил, когда управлял Морским департаментом его величества.

Графиня начала отчаиваться. Зачем она сюда пришла? Она же знала, что этот человек говорит только о двух вещах: о своих интрижках и кораблях. Жуткий зануда.

— Вот интересно, Сэмюэл, не видел ли ты чего-нибудь в ту ночь, когда, как тебе показалось, ты слышал крик? В ночь, когда убили ту актрису?

— Маленькую Анну Лукас! — Пипс вздохнул. — Однажды я видел, как она очаровательно танцевала джигу в какой-то глупой постановке Шекспира. Как же она называлась? — Он почесал парик кончиком карандаша.

Графиня порылась в памяти в поисках перечня шекспировских пьес.

— «Сон в летнюю ночь»?

— Боже, нет, — досадливо фыркнул Пипс. — Я видел ее в шестьдесят восьмом, и это была самая скучная и нелепая пьеса из всех, что мне доводилось видеть.

— «Ромео и Джульетта»?

— И не эта, которую я считаю худшей пьесой из тех, что видел в своей жизни.

— «Двенадцатая ночь»?

— Господи, мадам, вы надо мной смеетесь. Я бы не отважился во второй раз посмотреть эту слабую вещь. Нет, нет. — Пипс примостился на подоконнике рядом с графиней и посмотрел на реку. — В той пьесе, насколько я помню, была музыка, несколько великолепных сцен и механизмов, множество комических ролей у матросов и могучее чудовище, и речь в ней шла о море и кораблях.

— А-а, ты, должно быть, говоришь о «Зачарованном острове»?

— Точно. — Пипс соскочил с подоконника и всплеснул руками. — Такая увлекательная.

— Ставшая такой после того, как мистер Драйден и мистер Пёрселл улучшили ее. Оригинальная пьеса Шекспира — полная чушь.^[21]

— И милая маленькая Лукас идеально танцевала Доринду, младшую дочь Просперо. — Пипс энергично закивал, словно снова переживал те впечатления, потом его улыбка померкла, и он посмотрел на башню водопровода. — Бедная леди, прийти к такому страшному концу. — Он снова сел. — Я бы хотел сказать, что в ночь убийства стал свидетелем чего-то важного, но не могу. Зрение у меня плохое, а ночью мой телескоп ни на что не годен, кроме как разгадывать тайны Луны. Да, Лукас очень хорошо тогда играла, но, не побоюсь соврать, матросы были лучше всех, такие комичные, а уж как плясали...

— Значит, Сэмюэл, — прервала его графиня, прежде чем Пипс пустился в очередную хвалебную песнь морю, — ты больше ничего не помнишь о событиях той ночи, когда погибла миссис Лукас?

— Помню, что увидел тебя и пригласил на рубцы, а ты не пришла. — Он снова почесал в парике.

Графиня слегка отодвинулась на случай, если в нем жили вши.

— Я, кажется, действительно припоминаю толпу безумной, пустоголовой молодежи, бушевавшей на улице и ведшей себя как самые нахальные и невоспитанные дикари.

— Титиры. — Графиня вздрогнула при воспоминании о своем парике, повисшем на подоконнике, на который она теперь опиралась локтем. — Больше ничего?

— Почему ты задаешь так много вопросов? Тебя нанял мировой судья?

— Нет, нет, Сэмюэл. Я сочинительница.

— О, в самом деле? — Пипс просиял. — Я тоже. Позволь преподнести тебе экземпляр моей единственной опубликованной работы.

Он прошаркал в соседнюю комнату и вернулся с книгой в кожаном переплете, которую заворачивал в старую газету.

— Извини за упаковку! — Пипс улыбнулся графине. — Бульварная газетенка «Лондонский глашатай». Его покупает моя экономка. Сам я и в дом ее не внес бы.

Покраснев и радуясь, что не выдала себя, признавшись, что работает как раз на «Глашатай», графиня поднялась.

— С удовольствием прочту твою книгу, Сэмюэл. Пишешь что-нибудь новое?

— Нет. Пожалуй, остановлюсь на этом. Глаза уже не те, знаешь ли. — Он прищурился на газетный текст. — Все расплывается, вижу только серые пятна. — Он глянул в окно. Река была заполнена маленькими судами, плывшими вверх и вниз по течению. Пипс в молчании проводил глазами изящный таможенный катер. — Вдаль я вижулучше, но... — Он пожал плечами и протянул графине завернутую книгу. — Может, я и не автор первого ряда, как нынешний поэт-лауреат, Наум Тейт, или даже его предшественник, великий Томас Шадуэлл, чьи имена, без сомнения, отзовутся эхом в последующих поколениях, но, скрещиваю пальцы, этот томик может обеспечить мне местечко в анналах английской истории.

Графиня подошла к двери, которую Пипс открыл и придерживал. Проходя мимо Пипса, сыщица осознала, что он стоит чуть ближе, чем следовало бы, так что их тела вынужденно соприкоснулись. Сколько лет прошло, а этот старый греховодник ничуть не изменился.

— Если тебе захочется приятно провести вечер, садись у камина с чашечкой шоколада и читай. — Он поцеловал ее в щеку и, перегнувшись через перила, смотрел, как она спускается на первый этаж. — Мне кажется, я не погрешу против скромности, если заверю тебя, что ты не разочаруешься.

Благополучно выбравшись на улицу, графиня присела на каменную скамью внутри Водных ворот и сорвала с книги обертку. Ей не терпелось увидеть, что же такое написал Пипс, что давало ему право претендовать на память потомков.

С волнением открыв книгу, она уставилась на титульный лист: «Мемуары касательно состояния королевского флота Англии». Она осторожно перевернула несколько страниц. Списки и описания кораблей и продовольствия. Кто будет читать эту скукотень? Зевнув, она сунула книгу в сумку. Пригодится подложить под ножку покосившегося кухонного стола. Но что касается места в будущем...

Чушь! У Пипса столько же возможностей достичь этого, сколько у человечества — высадиться на Луну.

Элпью первой поднялась в квартиру Ребекки. Она осторожно открыла дверь и просунула внутрь голову. Что-то слегка шевельнулось перед ней, и она подпрыгнула. Но это оказалось всего лишь ее собственное отражение в двух зеркалах, висевших в холле. Элпью подняла письма, которые были засунуты под дверь, и подала их Ребекке, а сама тихонько прошла вперед, в гостиную актрисы.

— Я быстро. — Ребекка опустила на пол Рыжика, и он весело забегал по холлу. — Мне нужно взять грим, шпильки и китовый ус для корсетов. Ну, ты знаешь, обычные женские причиндалы.

Элпью кивнула и подошла к окну, выходившему на улицу.

Ей открылся весьма приятный вид: ряд магазинов, вывески которых покачивались на ветру. Слышался отдаленный треск мушкетных залпов, доносившихся с площади, и голос Ребекки, напевавшей в спальне.

Что имел в виду Рейкуэлл, напомнив Ребекке про ее «маленький секрет»? Элпью огляделась, подметив прекрасную обстановку комнаты. Неужели все актеры живут в такой роскоши? Стены были обиты шелковой парчой, зеркала в холле, как и блестящие зеркальные бра, очень напоминали венецианские. Мебель была украшена изящной резьбой.

Минуточку! Быть может, все это лишь фасад, как в доме графини. И возможно, все остальные комнаты в этом доме обветшали. Элпью на цыпочках прокралась через холл и вошла в помещение за приоткрытой дверью. Взору ее предстала еще одна прекрасно обставленная комната, полная дорогой мебели: красивый обеденный стол и стулья, большой дубовый ящик на буфете рядом с дверью. Элпью не могла удержаться, чтобы не заглянуть в него. Она взялась за крышку. Не заперто. Ящик был до краев наполнен сухими листьями. Элпью запустила в них руку. Чай! Элпью ахнула. Лучший сорт! Да эта женщина, должно быть, богата, как Крез! Все знали, какой роскошью был чай и сколько он стоил. А по аромату и размеру листьев Элпью поняла, что это самый лучший сорт. Большинство индийских лавчонок в городе продавали чай, по виду напоминавший пыль.

Элпью аккуратно опустила крышку и заглянула в буфет. Там, где она ожидала увидеть столовое белье или посуду, рядами стояли бутылки бренди. Вот это да, Ребекка, вероятно, богаче того шотландца, который владеет «Куттсом», новой банкирской компанией, на вывеске которой на Стрэнде красуются три короны.

— Ну как, все хорошо рассмотрела? — В дверях, сложив на груди руки и притопывая ножкой, стояла Ребекка.

Элпью отскочила от буфета и захлопнула дверцу, заставив его содержимое зазвенеть.

Она была уверена, что на ее лице застыло неплохое изображение Ужаса.

— Правильно, что вы боитесь, мистрис Элпью. — Ребекка устремила на нее грозный взгляд. — Уверена, если бы вы смогли по желанию изображать столь чистые эмоции, вы были бы лучшей актрисой во вселенной.

— Простите. — Элпью бочком отодвигалась от буфета.

— И, предупреждая ваши вопросы: да, у меня есть кое-какие деньги. Их оставил мне отец. Он был адвокатом. Вы же знаете, что юристы зарабатывают в сто раз больше всех остальных. — Ребекка вышла из комнаты, и Элпью последовала за ней в переднюю, где пришлось наполнить вещами коробку. — Вам не слишком тяжело?

Пока Элпью приподнимала коробку, Ребекка просмотрела письма. На одно она уставилась с недоумением, затем сломала печать. Побледнев, актриса уронила листок на стол и, пошатнувшись, опустилась на стоявший рядом стул.

— Вы хорошо себя чувствуете?

Элпью взяла письмо. Ребекка закрыла лицо руками, из груди ее вырвалось рыдание. Текст состоял из вырезанных из газеты и небрежно наклеенных слов. Они составляли следующее предложение:

«На ее месте должна была быть ТЫ».

Графиня четыре раза прошла от артистического входа концертного зала на Вильерс-стрит до водопровода и далее, по дорожке вдоль берега реки — к парадному входу в концертный зал с Бэкингем-стрит. От заднего входа, где Анну Лукас в последний раз видели живой, до водопровода, где нашли ее тело, было меньше минуты ходьбы. Во двор и из двора водопровода выезжали тележки, но в остальном улицы были тихими. А вечером, как только зрители заполняли зал, здесь становилось темно и пустынно, чему была свидетелем сама графиня.

Она прошла мимо Водных ворот и посмотрела на окно Пипса.

— Спасибо, что оставили мою шляпу, — раздался за спиной графини голос. Она развернулась и увидела продавца имбирных коврижек, снимавшего с маленькой тачки жаровню и коробки с коврижками. — Обожаю Монтеверди.

— И вам спасибо, что спасли меня от позора в ту трагическую ночь, — сказала графиня.

— Бедная леди. — Торговец засыпал в жаровню куль угля. — Подумать только, я находился от этого места всего в нескольких ярдах и все равно ничего не видел.

— Совсем ничего? Вы уверены? — Графиня наблюдала, как он возится с трутницей, добывая огонь, а затем поджигает растопку. — Перескажите мне события всего вечера. Как вы их помните.

— Собиралась обычная публика с обычным сопровождением: факельщики, извозчики, лакеи, горничные. И разумеется, фанатики. — Торговец принялся раздувать огонь, и в воздух взметнулись искры. — Потом зрители пошли в зал, толпа любопытствующих поредела и рассеялась в ночи...

— Кроме?

— Меня, одного фанатика и группки мальчишек-факельщиков. Потом зрители снова вышли на улицу минут на десять, а когда вернулись в зал, то остались вы, те же мальчишки-факельщики и вихрем пронесшиеся титиры.

— Что случилось с фанатиком?

— Он ушел. — Торговец покачал головой. — Куда — не знаю.

— Как он выглядел?

— Обычно. Седеющие волосы, коричневая одежда, узкое лицо, черные глаза-пуговки, прищуривается, когда смотрит.

— Вы уходили со своего места? — Графиня посмотрела вдоль улицы в обе стороны. С данной точки даже днем невозможно было увидеть вход во двор водопровода. — Облегчиться?..

— Я действительно отлучился на берег, чтобы облегчиться. Ходил как раз перед перерывом. И потом еще раз после перерыва, когда пробежали титиры. — Угли засияли оранжевым светом. Мужчина положил на жаровню металлическую решетку, а на нее — несколько кусков коврижки, подогреть. — Добрая старая Темза — отличный нужник. Вернувшись, я увидел вас.

— А ее вы в ту ночь не видели?

— Анну Лукас? — Он взял висевший на поясе нож и перевернул куски коврижки. — Да, видел. Как раз когда спускался к песочку в первый раз, перед неожиданным перерывом, она там шла. Она завернулась в плащ и надвинула на лицо капюшон. Но я ее узнал... Ну, она же знаменитость. Она улыбнулась мне и подмигнула. Потом повернулась и пошла назад, туда, откуда пришла.

Графиня проследила его взгляд.

— Значит, она подошла сюда, а потом вернулась по дорожке, мимо водопровода.

— Да. Потом через несколько минут начали выходить зрители. — Он подцепил ножом кусок горячей коврижки, завернул в бумагу и подал графине. — Угощайтесь, мадам. — Себе он тоже взял кусок.

— Вы не заметили, может, уезжал кто-то приметный или...

— К концу перерыва отчалила гребная лодка, в нее села какая-то толстуха, которую костерили на чем свет стоит.

— Бастл! Вы ее видели?

— Нет, не видел, но вы же знаете перевозчиков. Я и с берега слышал их препирательства. — Он сдвинул шляпу на одно ухо. — Потом с воплями появились титиры, а когда промчались, то я увидел вас.

Графиня посмотрела на Пипсову дверь, где она пряталась в тени.

— Анна Лукас не казалась расстроенной?

Торговец наклонил голову набок.

— А должна была?

— В Музыкальном зале произошла сцена. Я думала, что она могла расстроиться.

— Правда? — Мужчина переступил с ноги на ногу. — Мне об этом ничего не было известно.

— Вы видели большую наемную карету, которая ехала по направлению к Стрэнду?

— Кареты приезжали и уезжали весь вечер.

— После титиров никто мимо вас не проходил.

— Нет. Я привел стражника из будки на Стрэнде, достал ваш парик и свернул торговлю. К тому времени у меня кончились коврижки. Я выбросил угли в реку и покатил свою тачку на Стрэнд, а там — домой. Убийца актрисы, должно быть, ушел по Вильерс-стрит.

— Или смешался с толпой зрителей. — Графиня доела необыкновенно вкусную коврижку и посмотрела на Водные ворота. — Или, возможно, прятался в темноте, пока мы все не разошлись.

Стрэнд оказался перегорожен стадом овец, которых гнали на Лондонский мост. Графиня пошла вперед, не обращая внимания на ругань кучеров и безмятежно улыбаясь разъяренным пассажирам, которые заплатили за удовольствие стоять на месте. Один мужчина торопливо поднял окно кареты, чтобы укрыться от любопытных глаз. Графиня видела Элпью и Ребекку, ожидавших ее на лужайке у Майского дерева, где находилась стоянка экипажей. Ребекка помахала графине рукой, когда та переходила дорогу у Сомерсет-хауса.

Актриса стояла, прислонившись к карете, у ее ног сидел Рыжик и, подняв заднюю лапу, вылизывался. Когда графиня и Элпью сошли с дорожки, по которой с грохотом уходили в сторону Кента почтовые дилижансы, Ребекка представила им высокого темноволосого мужчину в одежде кучера.

— Это мой родственник Джемми, графиня.

— Графиня. — Мужчина протянул руку. — Приятного вам дня.

К удивлению графини, он говорил с сильным западным акцентом. Она пожала его руку.

— Я был там в ту ночь, чтобы забрать миссис Лукас, но она сказала, что решила подождать Ребекку, и собиралась до конца представления посидеть в Водных воротах. — Он закрыл лицо руками в перчатках. — Если бы она поехала со мной, то осталась бы жива. — Он несколько раз без слез всхлипнул, потом шмыгнул носом и выпрямился. — Простите.

— Она была одна, когда разговаривала с вами? — Графиня поискала на лице мужчины признаки неискренности.

— Да.

— Она казалась расстроенной?

— Напротив, мадам. Она все время улыбалась. Поговорила со мной, потом опустила капюшон и пошла к реке. Я развернул карету и вернулся на Стрэнд. Последнее, что я увидел, когда высунулся проверить, не заденет ли карета коновязь, был ее зеленый плащ, исчезающий в темноте за углом террасы, выходящей на реку.

— Мне нужно сделать кое-какие покупки. — Ребекка свернула в Нью-Эксчейндж, Рыжик бодро засеменил рядом. — А лучшие магазины Лондона находятся в этом веселом квартале.

Графиня огляделась. Этот невообразимо огромный дворец торговли занимал то место, где когда-то, когда Элпью была еще ребенком, жила графиня. Король Карл был тогда Веселым монархом, а она была при деньгах.

Крытая галерея тянулась вдоль заведений, торговавших модными товарами; магазинчики с индийскими редкостями и ювелирные лавки занимали теперь весь первый этаж со множеством лестниц, ведущих в верхние торговые ряды. Ребекка стала подниматься по лестнице.

— Идемте, дамы. Сегодня вечер в память о бедной Анне. Мы должны выглядеть как можно лучше.

Графиня помедлила у подножия лестницы.

— Эти магазины выглядят ужасно...

— Дорогими, — закончила предложение Элпью, хватая графиню за локоть и увлекая за собой. Ей, насмотревшейся в доме Ребекки на дорогие вещи, теперь было интересно узнать, насколько щедро актриса тратит наличные.

Они прошли мимо витрины, в которой были выставлены кружева и лен, перчатки, ленты, богатые веера, расписанные тушью, чепцы, шарфы и шелковые чулки. Ребекка вошла в магазин, торговавший гребнями, ножницами, щипчиками и разнообразными средствами для лица и волос.

— А что это за музыка? — спросила графиня, когда с первого этажа поплыли вверх величественные звуки чаконы.

— Владельцы магазинов платят Обществу скрипачей, чтобы те играли приятную музыку, — объяснила Ребекка. — Это повышает статус заведения. А поскольку на силы природы можно не обращать внимания, так как все магазины и переходы находятся под крышей, образуя как бы независимый от погоды рынок, эти торговые ряды обещают стать самым прибыльным предприятием.

Графиня взяла маленькую коробочку с шелковыми мушками, посмотрела на цену и пронзительно вскрикнула:

— С такими ценами доходы здесь, конечно, будут. Но сомневаюсь, что данная идея получит отклик у простых людей!

Ребекка достала из кармана мятый листок.

— Мне всегда нравились жемчужные шарики, придающие щекам округлость, — сказала графиня, глядя в зеркало и немного раздувая щеки.

Элпью обвела взглядом полки, уставленные банками, шкафчики с таинственными ящичками.

— А это еще что такое? — спросила она, беря странного вида палочку, на конце которой вертикально крепилась щеточка.

Ребекка посмотрела на продавщицу.

— Это, мадам, последняя новинка с континента. Мы называем ее зубной щеткой.

— И для чего она? — удивилась Элпью.

— Чтобы наносить соль или купоросное масло для удаления пленки или налета с зубов, для их чистоты. — Продавщица забрала щетку и вернула ее на витрину. — Лично я думаю, что палец лучше. Однако могу рекомендовать вот это. — Она взяла две серые полосочки, похожие на двух волосатых гусениц. — Они улучшают вид бровей. — Продавщица приложила их к себе. — Дама наклеивает их с помощью белил туда, где брови тонковаты от природы или возраста, а подкрашивание карандашом выглядит так неестественно.

Завороженная графиня подошла и провела пальцем по одной из полосок.

— Действительно очень приятны на ощупь. Из чего они сделаны?

— Из шкурки мыши, мадам. — Продавщица забрала и их и повернулась к Ребекке. — Мистрис Монтегю? Какой красивой вещицей я могу вас порадовать?

— Берем самый прозаичный товар. — Ребекка прищурилась на ряд банок за спиной продавщицы. — Что у вас есть из грима?

— Вот венецианские белила...

— Нет, — покачала головой Ребекка, — мне не нравится, как они трескаются, стоит улыбнуться и нахмуриться. Ужасно для актрисы, если только ты не играешь Галатею, от пролога до эпилога не шевеля ни единой мышцей лица.

Графиня посмотрела на свою грудь над вырезом платья, усыпанную тонкой белой пудрой — результатом целого дня улыбок и движений бровями, — и сморщилась, вызвав новый небольшой белый водопад. Она внимательно посмотрела на продавщицу.

— У нас есть белила на основе алебастра и растительного масла. — Продавщица выставила на прилавок большую бутылку. — Они дороже, но лучше лежат. Посмотрите, я сама ими пользуюсь. — Она обвела ладонью свое лицо.

Ребекка подвинула к себе бутылку, собираясь купить ее.

— А как насчет испанских книжечек? — Графиня с вожделением перебирала разнообразные пакетики и горшочки.

— В наши дни для нанесения румян дамы предпочитают испанскую шерсть, она позволяет добиться более тонкого результата.

— Чем меньше красного, тем лучше. — Ребекка засмеялась. — Я знала одну камеристку, которая так густо румянилась, что напоминала говорящий голландский сыр. — Она снова сверилась со своим списком. — Карандаши: красный, голубой и коричневый. — Взяв графиню за подбородок, Ребекка изучила ее лицо. — Вы очень красивы, миледи, если убрать этот дешевый грим. Вы должны позволить мне поработать над вами. Уверяю вас, я могу преобразить любого человека в том, что касается цвета и выражения лица, так что даже родители его не узнают.

Графиня покраснела, и еще один кусок белил приземлился в ложбинку между грудями.

Когда продавщица выложила на прилавок карандаши, Ребекка снова посмотрела в список. Продавщица понизила голос:

— Крем для удаления волос?

— Честно говоря, я бы предпочла бороду. — Ребекка повернулась к графине и Элпью. — Его делают из уксуса и кошачьих экскрементов. Коробку мушек.

— Но вы не носите мушки, — сказала Элпью.

— Да, не ношу. — Ребекка заговорила тише. — Но Саре требуется много мушек. У нее плохая кожа, и я ей помогаю.

— А капли белладонны, мистрис Монтегю? — Продавщица поставила на прилавок маленький флакончик. — В прошлый раз вы покупали.

— Прекрасный эффект, очаровательные черные блестящие глаза. — Ребекка покачала головой и отодвинула флакончик. — Но зато я ничего не видела дальше четырех дюймов от собственного носа. Так что — спасибо, нет. — Она повернулась к графине. — Свой последний флакон я отдала Анне. Она пользовалась каплями во время спектаклей.

Графиня и Элпью переглянулись, пока Ребекка вертела в руках деревянную коробочку, стоявшую на прилавке.

— О, графиня! — Леди Анастасия, вздрогнув, посмотрела на нее. — Вы не против, если я куплю подарок для маленького Шалтая-Болтая?

— Для кого?

— Сущая безделица. — Ребекка мечтательно улыбнулась. — Он такой душка.

Графиня и Элпью стояли, ничего не понимая.

— Вы уверены, что мы его знаем? — спросила Элпью.

— Ну конечно, знаете. — Ребекка достала две гинеи и подала продавщице. — Это красавец Годфри.

Годфри в начищенных туфлях ждал в холле и придержал дверь, пока они входили. Его кружевной пожелтевший галстук с разноцветным узором из пятен был накрахмален, сиял белизной и своей пышностью напоминал пену.

— Миледи, мистрис Монтегю...

Он наклонил голову. Элпью сердито на него посмотрела, и он захлопнул дверь перед самым ее носом, прежде чем обойти двух дам и снова придержать для них дверь, ведущую в кухню.

— Миледи, мистрис Монтегю...

— Ты не заболел, Годфри? — поинтересовалась графиня, проходя мимо него второй раз в одном и том же коридоре.

Он снова ринулся вперед и выдвинул кресло для Ребекки.

— Мистрис Монтегю...

— Спасибо, Годфри. — Она кучей свалила свертки на стол и села.

— Прикажете убрать их, мадам?

Графиня и Элпью не могли не подивиться чудесному преображению.

— Ты, Годфри, так добр и так мил, что я купила тебе маленький подарочек.

У старого слуги отвисла челюсть, и он устремил на Ребекку взгляд внезапно заблестевших глаз.

— Ну, иди же, великовозрастный дурень, — сказала графиня, отталкивая его, чтобы сесть в кресло, прежде чем его займет собачонка.

— Сегодня вечером, Годфри, состоится прием в память о моей дорогой подруге Анне Лукас. Мы пойдем в ее любимое место немного потанцевать. И я бы хотела, чтобы ты пошел с нами.

Годфри испустил глубокий мечтательный вздох, и на нижней губе у него осталась капелька слюны.

— И я хочу, чтобы ты, Годфри, стал моим личным телохранителем. Будешь присматривать за мной, чтобы я могла чувствовать себя спокойно и комфортно, как и подобает в такой ситуации.

Годфри вытянулся во фрунт и отдал честь. Элпью и графиня с удивлением отметили, что он сделался на целый фут выше, чем они привыкли его видеть.

— Теперь я собираюсь помочь графине, а ты беги, Годфри, готовься. Я хочу, чтобы ты сидел рядом с кучером, а когда мы приедем на вечеринку, будешь вместо меня присматривать за Рыжиком, чтобы он не свалился за борт. — Ребекка подала ему коробочку. — Это твой подарок.

— За борт? — взвыла графиня. — О Господи, мы что, поплывем на корабле?

— Да, миледи, — ответила Ребекка. — Праздник устраивается на «Причуде».

— На «Причуде»! — вскрикнула Элпью. — На этом ночном пристанище проституток!

«Причуда», огромная деревянная прогулочная яхта, стояла на Темзе у Сомерсетской лестницы, сразу к югу от дворца Савойя. Передвижной дворец с четырьмя угловыми башнями, похожими на минареты, одно время «Причуда» была в большой моде, но теперь затейливый плавучий летний дом обветшал и привлекал соответствующих своему названию посетителей.

— Уверяю вас, графиня, его сняли исключительно для нашего вечера.

— Но почему же на «Причуде»?

— Анна сама сняла его несколько недель назад.

Графиня подумала, что ослышалась, и посмотрела на Ребекку.

— Анна Лукас заказала по себе поминки?

— Не совсем. Сегодня день ее рождения. Если бы она была жива, то сегодня устроила бы там прием. — Актриса ухватилась за стол и сжала губы. — Она так ждала этого вечера. — Ребекка принялась разворачивать пакеты. — Идемте, графиня, иначе мы опоздаем. Я собираюсь вас загримировать, и, когда закончу, вы себя не узнаете. — Она окинула взглядом потертую одежду леди Анастасии. — Должно быть, когда-то это было красивое платье, графиня, но сегодня такой фасон совсем не моден.

Графиня посмотрела на свое темно-бордовое платье с рваными кружевами и обтрепанными манжетами и поняла, что Ребекка более чем тактично высказала свое критическое замечание.

— Выпала из общества, так же как из моды, да? — Она закрыла глаза и подставила актрисе свое лицо. — Хуже уже не будет.

— Так все же, Ребекка... — Сидя у очага, Элпью наблюдала, как та аккуратно смывает с лица графини шелушащиеся белила, прежде чем нанести более дорогую алебастровую основу. — Что, по-вашему, случилось с Анной?

— Я думаю, что она убежала со сцены, как мы планировали, потом пошла по Вильерс-стрит прямо в руки убийцы.

— А Джемми?

Элпью заметила, что все тело Ребекки напряглось.

— А что он? — Актриса наклонилась ниже, сосредотачиваясь на наложении основы. — По его словам, он приехал забрать Анну, а она якобы отпустила его.

— Но говорит ли Джемми правду? — не отступала Элпью.

— Я в этом уверена. — Ребекка повернулась к ней с красным карандашом в руке. — Он мой родственник, и я платила ему, чтобы он заботился об Анне. Какой ему резон поступать по-другому?

Элпью сделала мысленную пометку, что надо найти этого Джемми и задать ему еще несколько вопросов.

— А для чего нужен этот? — Графиня взяла голубой карандаш.

— Чтобы прочертить тончайшие вены на руках и груди. — Ребекка отодвинулась и осмотрела графиню. — Теперь волосы... не причесать ли мне вас на французский манер? — Ребекка потрогала отделанный кружевом чепец, вяло лежавший на макушке спутанного парика леди Анастасии. — Я велю Саре украсить ваш чепец небольшой полоской свежих фландрских кружев. — Она ловко отколола чепец и положила его на стол, затем занялась находившимися под ним волосами. — Парочка croves-coeurs на затылке...

— А по-нашему это как? — поинтересовалась Элпью.

— Смерть сердцам. Маленькие локоны на затылке. — Ребекка намотала пряди на палец — получились два изящных завитка, опустившихся на шею графини. — А теперь завершающий штрих... — Она собрала распущенные волосы, закручивая их в пучок. — У вас будет meurtriore.

— Ничего себе! — Ахнув, графиня вскочила со стула, парик съехал на лоб, превратив его в узкое обезьянье чело.

— Что такое, миледи? — Элпью бросилась к ней. — Что она вам сделала?

— Пообещала убийцу!

Они повернулись к Ребекке за разъяснением.

— Это новое название прически в виде пучка локонов. Я ничего такого не имела в виду. — Глаза актрисы наполнились слезами. — Поверьте мне, графиня, если бы я могла предъявить вам убийцу моей подруги, я бы это сделала. Ибо, должна вам сказать, она была мне дороже всего на свете.

Украшенные башнями деревянные палубы были освещены факелами, которые держали в руках мальчики в чалмах. Колеблющееся пламя отражалось длинными рыжими полосами в черных водах Темзы.

Музыка из бального зала разливалась в вечернем воздухе.

Графиня, блистательная в обновленной одежде, стояла, облокотившись на перила внешней галереи, и смотрела на мутную воду реки. Она провела ладонью по своему платью. Это был всего лишь один из ее старых нарядов, но Ребекка сотворила настоящее чудо, преобразив его. Верхняя юбка была заколота сзади по последней моде и держалась с помощью новых шелковых лент; парик венчали высоко подобранные французские кружева, две ленты кружев, свисая, прикрывали уши; корсаж тоже был отделан кружевами, образующими модный квадратный вырез.

Ребекка в сопровождении своей свиты в составе Джемми, Годфри и Сары сразу же прошла в зал.

Графиня присоединилась к Элпью, разглядывавшей четыре угловые башни плавучего дворца развлечений.

— Напоминает Тауэр, правда? — прошептала она.

— Но единственное необыкновенное животное на борту — это тявкающий малыш Рыжик.

Перейдя на другую сторону внешней галереи, обращенную к темному берегу, они понаблюдали, как поднимаются на борт последние гости, команда убирает сходни и готовится к отплытию.

— Мадам! — Элпью дотронулась до руки графини.

— Только не мистер Макрел, — прошептала та.

Однако в неясной тьме к ним приближался совсем не Сиббер, а мрачная фигура лорда Рейкуэлла. Он ослепительно улыбнулся в свете факелов и приветствовал женщин наклоном головы.

— Прошу прощения, что перебиваю вашу беседу, — произнес он, скидывая плащ и стягивая перчатки. — Я здесь, как и вы, чтобы отпраздновать жизнь миссис Лукас и утопить свою скорбь в рейнском. Я Джайлз Рейкуэлл. Мы встречались прежде в связи с колбасой, насколько я помню.

Элпью молчала. Рейкуэлл щелкнул пальцами, и к нему бросилась официантка, чтобы наполнить его бокал.

— Позвольте представить вам моего хорошего друга Дики Олнуика. — Мужчина в малиновом костюме подошел к ним и поклонился.

Элпью так и хотелось спросить о здоровье Фебы Джимкрэк.

— Мы говорили о том, насколько это место напоминает Тауэр, — сказала графиня, поворачиваясь к нему.

Рейкуэлл вздел бровь и ответил им полуулыбкой. Интересно, а это что за Страсть? — подумала Элпью. Вероятно, Высшая Наглость. Элпью посмотрела на графиню. Ее, казалось, заворожило лицо Рейкуэлла — или это виноват новый грим, который Ребекка наложила столь искусно, что графиня стала вообще на себя не похожа? Возможно, он засох, и она просто не может сменить застывшее на лице выражение Ошеломленного Удивления, даже если и хочет.

— Лорд Рейкуэлл, вы сказали? — переспросила графиня, подходя ближе, чтобы получше разглядеть его, и размахивая руками. — Вода шумит, матросы кричат... я толком не расслышала. Я леди Анастасия Эшби де ла Зуш.

— Миледи, — улыбнулся и поклонился молодой человек. — Рейкуэлл, к вашим услугам.

— Ах! — воскликнула графиня, поворачиваясь и заглядывая в одно из многочисленных окон зала, вокруг которого тянулась внешняя прогулочная галерея. — Танцы начались. Они там развлекаются, мой желудок думает, что у меня что-то с глоткой, да и вообще здесь холодно. — Схватив Элпью за руку, она потянула ее внутрь. — Уверена, мы еще увидимся, господа.

Обширное внутреннее помещение представляло собой место для танцев, вокруг которого располагались отдельные кабинки, отгороженные друг от друга шторами. Небольшой ансамбль, сидевший на возвышении, играл зажигательную джигу. Графиня нырнула в пустую кабинку, задернула штору и велела Элпью сесть поближе.

— Это не может быть Рейкуэлл. Этот юноша — самозванец.

— Но, миледи...

— Нет, Элпью, послушай меня. — Она понизила голос до едва слышного шепота. — В ночь убийства этот юноша не был в Тауэре. Он промчался мимо меня с бандой титиров и хохотал в темноте, когда сорвал с меня парик.

— Но это именно тот тип, которого судили в палате лордов, миледи. Это совершенно точно Рейкуэлл. Румяные щеки, черные брови...

— Совершенно верно. Но на это я скажу тебе, что лорд Рейкуэлл носился с воплями вокруг Йорк-Билдингс в ночь убийства. Я видела его своими собственными глазами и слышала этот глумливый смех. Это был он.

Штора отодвинулась, и Элпью с графиней приняли непринужденные позы, встречая Ребекку.

— У меня ослабла шнуровка корсета, — улыбнулась графиня. — Элпью пришлось затягивать ее.

— Я не знала, что вы знакомы с Рейкуэллом, миледи. — Ребекка села и развернула веер.

— Я не знакома. — Графиня пнула Элпью под столом. — Зачем он здесь?

— Это я бы и хотела узнать, мадам, — ответила Ребекка, не отводя глаз от юного лорда, с хмурым видом стоявшего в дверях и болтавшего со своим другом Дики.

Несколько актеров и музыкантов труппы «Друри-Лейн» танцевали, изображая веселье, но на сердце у них было тяжело и ноги сбивались с такта.

— Девушки должны подлить всем вина. — Ребекка внезапно поднялась. — Все слишком мрачны.

Строй официанток с большими кувшинами эля и вина выстроился у входа во внутренний зал, неустанно наполняя бокалы желающим. Ребекка подала им сигнал.

— Где Годфри?

— Прихорашивается, — резко ответила Ребекка.

Графине не захотелось спрашивать, что именно имела в виду актриса, и, пока она пыталась сформулировать свою мысль повежливее, Ребекка снова заговорила:

— Я велела им с Сарой остаться в одной из комнат. Они вполне довольны. Я угостила их ужином.

— Мистрис Элпью! Вы сегодня оставили вашу госпожу на берегу?

Сиббер топтался на краю танцевальной площадки, маслено улыбаясь. Элпью посмотрела на графиню и сообразила, что он не узнал ее в обновленном наряде и макияже.

— Вам требуются очки, мистер Хэлибут?

— Сиббер. — Актер так и подскочил, огорчившись, что попал впросак. — Сегодня вы просто ослепительны, мадам. — Он поднял бокал и принял трагическое выражение. — За бедную Анну Лукас.

Все присоединились к его тосту, потом Ребекка внезапно ушла.

— Анна хотела, чтобы это был веселый праздник, я знаю. Она всегда любила веселье и забавы. — Сиббер указал на танцевальную площадку. — Я все время напоминаю себе, как бы повела себя Анна, находись она здесь. Скинула бы туфли, начала бы дурачиться.

— Если у вас такое настроение, мистер Пилчард, тогда давайте потанцуем...

Схватив Сиббера за руку, графиня увлекла его на танцевальную площадку, как раз когда в зал ввалился Джордж с пивной кружкой в руке. Он ухитрился пробраться среди танцующих, не расплескав ни капли. С ворчанием он плюхнулся на скамью рядом с Элпью, положил голову на стол и захрапел.

Элпью огляделась. Графиня вела Сиббера в живом танце. Из кабинки в дальнем углу зала высыпали костюмерши и продавщицы апельсинов, Элпью узнала некоторых и помахала им. Переговорив с официантками, Ребекка решительно направилась к двери, но Элпью заметила, что, проходя мимо Джемми, она бросила на него разгневанный взгляд, и Джемми ответил ей тем же. Затем, осмотревшись, Джемми незаметно последовал за Ребеккой. Элпью перебралась через Джорджа и, переглянувшись с графиней, отправилась за ушедшей парочкой.

Она увидела, как Джемми скользнул в нишу и притаился там.

Ребекка стояла дальше. В полумраке внешней галереи было видно, как она очень оживленно спорит о чем-то с лордом Рейкуэллом на носу судна.

Элпью втиснулась в каморку, где хранились уложенные в бухты канаты. Она опустила голову, заметив, что Ребекка, дав Рейкуэллу пощечину, пошла в ее сторону. Немного не дойдя до Элпью, актриса остановилась и, обернувшись, окликнула Рейкуэлла:

— Вас на этот вечер не звали, сэр. Поэтому буду признательна, если вы поступите, как вам сказано.

Рейкуэлл наклонил голову и побежал за ней, как послушный щенок.

Только когда оба они вернулись в зал, Джемми покинул свое укрытие. Он быстро прошел на нос, достал из кармана подзорную трубу и посмотрел в нее. Затем сложил трубу и бодрым шагом направился в зал.

Элпью решила выждать несколько минут, прежде чем покинуть свое убежище. Меньше всего ей хотелось, чтобы они узнали, что она за ними наблюдала. Оставшись в каморке, она смотрела, как проплывает мимо Лондон: уходят на ночь в устье Паддл-дока шлюпки, виднеются пристани позади Темза-стрит, заставленные штабелями корзин и ящиков, ожидающих погрузки на повозки или баржи. Элпью задержала взгляд на каменной башне замка Бейнарда, только и уцелевшей после Великого пожара, а за ней — на огромном, непривычном силуэте собора Святого Павла, увенчанного скелетом решетки, которая послужит основанием для купола.

И только когда Элпью увидела корабельные мачты, заполнившие док Куинз-хит, она решила, что можно без опаски вернуться в зал. Но едва она вышла из своего укрытия, как мимо нее в темноте скользнули две фигуры, закутанные в плащи, и в мягкой, бесшумной обуви.

— Получится?

— Конечно, получится... Не раскисай.

Мужчины прошли на нос судна и принялись разворачивать огромный кусок парусины.

Матросы, подумала Элпью, на цыпочках крадясь по палубе в противоположном направлении и входя в главный салон.

Рейкуэлл сидел в кабинке в окружении девушек, торгующих апельсинами. Его друг Дики неловко примостился на краю скамьи.

Элпью заметила, что графиня сменила Сиббера на Рича и в паре с ним ведет куранту. Элпью схватила за руку Дики Олнуика и потащила его к танцующим.

— Я не знаю фигур, — сказала она, вытягивая носок и делая шаг вперед, — но если мы будем следовать первым, думаю, не собьемся.

— Вы выбрали не того кавалера, — засмеялся Олнуик. — Я не танцую.

— Отлично. — Элпью, копируя графиню, слегка подпрыгнула и присела, потом сделала три шага вперед, сжимая руку Олнуика. — Вы хорошо знаете Ребекку Монтегю?

— Кого? — Олнуик сбился с такта и остановился. — Это которая?

— Все в Лондоне знают, кто она такая. — Элпью совершила небольшой прыжок вперед, а потом сделала три шага назад. — Известная актриса.

— Я приехал из северного поместья милорда. О лондонском обществе мне ничего не известно. — Он крепко сжимал руку Элпью, словно боялся, что упадет, если отпустит ее. — Боюсь, я человек невысокого звания.

— Вы что же, не лорд?

— О Господи, нет! — Захихикав, Олнуик неуверенно двинулся вперед. — Приятель детства из поместья его отца.

— Значит, вы хорошо знаете лорда Рейкуэлла?

— Не очень хорошо... я... — Поколебавшись, Олнуик улыбнулся. — Милорд Рейкуэлл всегда был большим шутником, склонным к веселым розыгрышам и дурачествам.

Можно, конечно, это и так назвать, подумала Элпью. В оркестре зазвучали заключительные аккорды танца, и Олнуик с видимым облегчением освободился от партнерши и вернулся на свой насест в кабинке Рейкуэлла.

— Значит, это вы пригласили его сегодня, — сказала графиня Ричу. — А я-то думала, что связывало лорда Рейкуэлла с покойной миссис Лукас?

— По-моему, он вообще ее не знал. Просто он страстный поклонник Королевской труппы, — ухмыльнулся Рич. — Я хочу, чтобы он вложил в этот театр деньги... возможно, купил бы долю в патенте. Чтобы уменьшить мое финансовое бремя.

— Поклонник или фанатик?

— Он понимает, что теперь, когда королевская семья потеряла к театру интерес, ему нужны покровители, и лорд Рейкуэлл предложил мне свои услуги. К тому же он очень стремился заплатить долг уважения миссис Лукас.

Рич повел графиню к ее месту, и по пути Элпью что-то шепнула ему на ухо. Он сморщился, посадил графиню и подошел к возвышению, на котором сидел оркестр.

Барабанщик выбил дробь, и Рич хлопнул в ладоши.

— Дамы и господа, по особым просьбам многих членов труппы, которая помнит любовь Анны ко всяким играм, предлагаю «Милашку».

Труппа издала стон.

— Слишком уж много поцелуев, спасибо! — крикнула молоденькая продавщица апельсинов.

— Анне нравились «Вопросы и приказы», — сказал Рич. — Ни одна достойная вечеринка без них не обходилась.

Актеры зааплодировали и засмеялись, а Рич начал игру:

— Джордж... Как зовут мужа принцессы Анны?

— О Боже! — Джордж заморгал и безнадежно взмахнул рукой. — Он датчанин, да? — Актер огляделся по сторонам, надеясь на подсказку. — Помогите же кто-нибудь.

В кабинке, куда набились женщины, послышались смешки, когда начался отсчет.

— Пять, четыре, три, два...

— Принц Гамлет?

Все грохнули.

— Ну, это же датское имя!

— Ко всем... как зовут мужа принцессы? — обратился Рич к труппе.

— Джордж! — крикнули все хором.

— Коварный вопрос. — Джордж скорчил рожу и отхлебнул вина. — Кто мог подумать, что у датчанина такое же английское имя, как и у меня...

— Я приказываю Джорджу пройти по прямой линии.

— Запросто! — Ухватившись за стол, Джордж поднялся. — Где линия?

— Здесь! — крикнула одна из костюмерш, вытаскивая большой рулон мерной ленты. — Можем воспользоваться этим.

Она бросила конец белой ленты Сибберу, и они, натянув, положили ее поперек зала.

— Я не пьян. — Джордж, покачиваясь, встал на ленту. — Это дурацкую посудину качает. Мы что, уже вышли в море? Судя по качке, мы на полпути к Франции... — Он медленно обвел взглядом присутствующих. — Дайте отсчет...

Графиня ощутила, что судно слегка покачивается, словно на волнах от другого корабля.

Толпа принялась считать:

— Один, два, три... Пошел!

Джордж прошагал вдоль ленты, ни разу не оступившись.

— Вы бы видели, как я ходил по канату, — сказал он, победно вскидывая вверх руки. — Я выиграл и задам вопрос тому, к кому прикоснусь...

Он крутанулся на каблуках, двинулся через зал, налетел на кого-то и рухнул под ноги Ребекки.

— Ребекка Монтегю, — произнес он, сидя на полу. — Сколько пинт в пеке?

— Шестнадцать, — ответила Ребекка не задумываясь и бросила взгляд в другой конец зала. — Я спрашиваю милорда короля титиров.

Рейкуэлл ответил ей недовольным взглядом.

— Сколько пинт в феркине?

— Вы играете со мной, сударыня?

— Тогда сколько пинт останется, если разделить хогсхед^[22] на двоих?

— В феркине семьдесят две пинты, — снизошел Рейкуэлл. — И ни один из моих хогсхедов никогда не будет разделен на двоих. — Его лицо медленно осветилось улыбкой. Обернувшись, он указал пальцем. — Дики! Я выбираю тебя.

Элпью заметила, что Олнуик вздрогнул.

— Назови мне автора «Королев-соперниц».

Дики ответил пустым взглядом.

— Все...

Труппа прокричала:

— Натаниэл Ли!

— Итак, Дики, я приказываю тебе по памяти произнести... обряд венчания. За каждый пункт, который ты вспомнишь, я дам гинею, и деньги можно будет поделить между всеми присутствующими. — Он положил на пол шляпу. — Дики, мы тебя ждем...

Все стали рыться в памяти, чтобы помочь Дики.

— Я буду женихом. — Рейкуэлл обвел взглядом зал. — Кто будет подружками невесты?

На площадку выпрыгнули хихикающие костюмерши.

— А кто будет невестой?

— Бекки, — предложил Сиббер. — Она единственная незамужняя!

— Только не я, — ответила Ребекка. — Жених слишком молод для меня.

Судно снова мягко покачнулось, с палубы донеслись какие-то глухие удары.

— Что там такое? — прошептала продавщица апельсинов. — Мы тонем?

— Нет, мадам, — засмеялся Рейкуэлл. — Должно быть, мы проходим под Лондонским мостом, и команда налаживает весла, чтобы идти назад против течения. Давайте выйдем на палубу и посмотрим, как им удастся провести это неповоротливое корыто через водовороты и течения старушки Темзы.

— Что ж, я согласна! — Ребекка выскочила вперед. — Давайте продолжим нашу игру, милорд. — Она встала перед Дики Олнуиком. — Идемте же, сударь, компании не терпится собрать полную шляпу.

— Я не могу этого сделать, — сказал Дики Олнуик. — Вы профессионалы. Вы можете играть!

— Ну и давай проваливай тогда! — прокатились по залу выкрики. — Гинею за роль.

Дики почесал в голове.

— Пусть мне кто-нибудь поможет... с чего там начинается?

— Возлюбленные мои, — зашептала одна из подружек невесты, а Дики стал повторять за ней тоном священника:

— Мы собрались здесь перед лицом Господа и перед лицом Святой Церкви, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака.

Одобрительные крики.

— Одна гинея. — Рейкуэлл достал и бросил в шляпу монету.

— Если кому-либо из вас известна причина, по которой они не могут сочетаться законным браком, пусть назовет ее сейчас или отныне и навеки хранит молчание. — Дики засмеялся и захлопал в ладоши. — Я сам вспомнил этот кусок! Ну? — Он огляделся, а в шляпу полетела новая монета. — Есть возражения?

— Да, — сказал Джордж. — Она слишком красива, чтобы выходить замуж!

— А как же Феба Джимкрэк? — спросила Ребекка. — Она по крайней мере всего на пару лет старше вас.

— Это же игра, — сказал Рейкуэлл, отворачиваясь от Ребекки. — Давай, Дики. Мы отпускаем тебя. Гинея за роль.

Дики посмотрел на Рейкуэлла.

— Берешь ли ты, Джайлз Рейкуэлл, эту женщину в жены, чтобы жить с ней по Божьему установлению в святом браке? Будешь ли ты...

— Любить ее... — подсказала продавщица апельсинов. — Все знают этот кусок, дорогуша: любить ее, уважать ее, почитать ее и заботиться о ней.

Дики повторил, а одна из костюмерш пересекла танцевальную площадку, направляясь к двери.

— Никто не выходит, иначе он не получит своей доли! — крикнула Ребекка.

Женщина вернулась.

— Да, — ответил Рейкуэлл на вопрос обряда, бросая в шляпу еще одну гинею.

Судно вздрогнуло.

— ...и хранить ей верность, пока смерть вас не разлучит?

Еще одна монета звякнула в шляпе.

— Дай мне большой бокал кларета... — Ребекка повернулась к своей «подружке». — И я согласна.

— Где же, позвольте узнать, Годфри? — Куском хлеба графиня собрала с ближайшей тарелки соус. — Разве он не должен выполнять обязанности почетного караула?

— Думаю, он увлекся Сарой, мадам. Когда я ходила за нашей едой, то видела, как они сидели рядышком и что-то друг другу нашептывали.

— ...даю тебе слово.

Рейкуэлл бросил в шляпу еще пригоршню монет.

— Сходи приведи Годфри, — подтолкнула Элпью графиня. — Если он посидит с нами, у нас будут три доли в общем выигрыше.

Судно опять содрогнулось.

Рейкуэлл посмотрел Ребекке в глаза.

— Теперь ваша очередь...

Ребекка весело засмеялась:

— И пять гиней в шляпу, если я это сделаю, а?

Рейкуэлл поднял бровь.

— Я, девица Ребекка Монтегю, беру тебя, печально известный Джайлз Рейкуэлл, полуночник и похититель грез, в законные мужья, чтобы отныне, согласно Божьему установлению, жить с тобой... — Она оглянулась, прося помощи. Подружка забормотала слова подсказки. — В радости и в горе, в богатстве и в бедности, в здравии и в болезни, любить, заботиться и повиноваться тебе, пока смерть нас не разлучит, и даю тебе в этом слово. — Ребеккаснова глянула по сторонам. — Может, еще и ногой топнуть? — Раздались смешки, и она топнула по деревянному полу.

— Кольцо, — сказал Дики. — У нас нет кольца.

Одна из официанток сняла кольцо и передала его вперед.

— Не стоило, сударыня, — заявил Рейкуэлл, снимая с мизинца кольцо и надевая его Ребекке на безымянный палец.

— Красивое. — Ребекка разглядела кольцо. — Можно, я его оставлю?

Но Рейкуэлл уже говорил:

— Этим кольцом беру тебя в жены, храня тебе верность и разделяя с тобой свои земные блага.

Ребекка помахала кольцом над головой.

— Я играючи получила золотое кольцо.

Она украдкой бросила взгляд в сторону. Элпью проследила его. Никого, только открытое окно. Корабль теперь снова двигался, только медленно, против течения.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — произнес Дики. — Аминь.

— Мне надоела эта игра. — Ребекка отошла в сторону. — Пусть снова играет оркестр.

— Что Бог соединил, — сказал Дики, глядя в пол, словно отчаянно ища там слова, — то человек да не разделит.

Ребекка отошла от играющих и, схватив большой бокал вина, осушила его.

— Вы кое-что забыли, — сказал Сиббер, глядя на шляпу. — Свидетелей.

— Игра все еще продолжается, милорд? — спросила одна из официанток. Рейкуэлл посмотрел в шляпу. — Надеюсь, она очень скоро закончится, иначе я останусь без гроша. Графиня? — Он протянул к ней руку. — Будете свидетельницей? За дополнительные пять гиней в общий котел.

Элпью заметила, что Джемми, родственник Ребекки, подошел к двери, посмотрел на Ребекку и вышел. Ребекка ничего в ответ не сделала, но, как только он ушел, глотнула еще вина и, успокоенная, опустилась на стул.

— А Элпью будет второй, — сказала графиня.

— ...я объявляю их мужем и женой во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь. — Дики вскинул руки и упал на колени. Девицы толпой окружили его, обнимая и целуя.

— Брось чулок, Бекки, пожалуйста! — крикнула продавщица апельсинов.

— Хватит! — Ребекка устало отмахнулась от нее. — Шутка зашла слишком далеко.

Рейкуэлл поднял шляпу и принялся пересчитывать присутствующих по головам.

— По моим оценкам, должно выйти по десять шиллингов на человека. — Леди Рейкуэлл, — обратился он к Ребекке, держа несколько монет. — Ваша доля.

— Оставьте их себе, супруг. Вы нуждаетесь в них больше, чем я.

— Получи наши доли, хорошо? — Графиня подтолкнула Элпью. — Тут только что вошел один джентльмен, который привлек мое внимание.

Мужчина задержался в дверях, ведущих в столовую, сверкая ослепительно белой улыбкой, локоны рыжего парика спускались на широкие плечи вновь пришедшего. Графиня приблизилась к нему с кокетливой улыбкой.

Мужчина молча протянул руку.

Графиня пожала ее, с удивлением обнаружив, что ладонь грубая и шершавая.

— Добрый вечер, я графиня Эшби де ла Зуш...

Но не успела графиня продолжить, как мужчина вскрикнул и попятился назад в столовую, прикрывая рот рукой. В этот момент подошла Элпью с горстью монет.

— Этот человек. Ну, тот, с сияющей улыбкой... — Графиня указала на столовую. — Как его зовут?

Элпью заглянула в темную комнату.

— Мадам?

Там был только один мужчина.

— Он в рыжем парике, — бросила графиня. — У него такой вид, будто он сейчас съест меня и не подавится.

— Прошу прощения, мадам.

— Мне кажется, он пылает ко мне страстью, Элпью. Он весь вечер мне улыбался.

— Но, мадам! — Элпью схватила графиню за руку, не дав ей последовать в столовую за таинственным незнакомцем. — Ребекка и его загримировала.

— И что? Актер. Как мило.

— Нет, мадам. Он в парике и в гриме, как и вы, и еще он надел подарок из магазина — вставные деревянные зубы, выкрашенные в белый цвет. — Элпью уставилась на дивное видение, ухмыльнувшееся, чтобы продемонстрировать белоснежную улыбку. — Этот человек, мадам, не кто иной, как ваш собственный слуга Годфри.

У верхней ступени лестницы ждала карета Джемми. Она была нагружена ящиками.

— Прошу прощения за это, миледи, но мне нужно зарабатывать на жизнь. Я завезу их после того, как доставлю вас домой, дамы.

Ребекка отказалась забираться внутрь, предпочтя остаться наверху с Годфри и Джемми. Сара села в карету вместе с графиней и Элпью.

— Значит, вы сблизились с моим слугой Годфри? — Графиня похлопала Сару по руке.

— О нет, мадам. — Сара отдернула руку. — У меня уже есть поклонник. Моя хозяйка велела мне этим вечером присматривать за Годфри.

— Я его не узнала.

— Моя хозяйка — настоящий виртуоз по части преображения внешности.

— Ты давно служишь у мистрис Монтегю?

Сара кивнула.

— Наверное, очень интересно работать у знаменитой актрисы...

Сара снова кивнула.

— Ты часто видела миссис Лукас?

Сара покачала головой.

Графиня глубоко вздохнула. Нелегко будет добыть сведения у этой нудной девицы.

— Миссис Лукас любила мистрис Монтегю?

Сара кивнула.

— А мистрис Монтегю любила миссис Лукас?

Девушка снова кивнула.

— Графиня, я устала и предпочла бы посидеть в тишине, если вы не возражаете. Боюсь, у меня начинает болеть горло. — Схватившись за шею, она стала смотреть в окно.

Графиня переместилась поближе к Элпью. Меньше всего ей хотелось подхватить заразу.

— Что здесь, по-вашему? — Элпью пнула один из ящиков.

— Это ящики для господ, мадам. — Сара повернулась, ее горло внезапно перестало болеть. — Ночью бывает не так много пассажиров, так что Джемми доставляет посылки.

Какое-то время они ехали в молчании. По прибытии на Джермен-стрит Ребекка проскользнула мимо них.

— Я слишком много выпила. Клянусь, я здорово навеселе. — Она поднялась по ступенькам. — Я должна лечь. Спокойной ночи.

Сара молча побежала за ней.

Элпью с графиней направились в кухню. Через несколько минут к ним присоединился Годфри.

Поковыряв пальцами во рту, он вытащил белоснежные зубы и бросил их на стол.

— Ох! Может, они и прекрасно выглядят, но с таким снаряжением во рту не поговоришь. А что до еды — я так ничего из тех вкусностей и не попробовал. Так что теперь я готов съесть целую лошадь со шкурой и копытами. — Он стащил парик и повесил его на столбик кровати, потом от души почесал голову. — Просто не представляю, как вы носите эти кусачие штуки. Надеюсь, вши у меня не заведутся.

Графиня передернулась. Это, вне всякого сомнения, был Годфри.

Глава шестая Ужас

Брови нахмурены больше, чем при гневе, рот приоткрыт, более по краям, чем в середине.

Ноздри раздуваются. Губы и глаза словно бы выражают Злость.

Тело явно отстранено от объекта, вызвавшего данную страсть.

На следующее утро весь дом пробудился от громкого стука в дверь. Это был Рейкуэлл. Элпью провела его в переднюю гостиную и пошла за Ребеккой.

Графиня осталась в холле, когда Ребекка, все еще в шелковом пеньюаре, вошла в гостиную одна.

— Что ему от нее нужно? — шепотом спросила графиня.

— Понятия не имею. — Наклонившись, Элпью стала подслушивать под дверью.

Они услышали тихое бормотание, потом знаменитое топанье.

— Приведи Годфри.

Услав Элпью, графиня сама прильнула к тонкой части дверной филенки.

Голоса становились все громче и настойчивее, пока Ребекка не издала пронзительный вскрик. Графиня распахнула дверь и ворвалась в комнату.

Рейкуэлл обнимал Ребекку, которая изо всех сил от него отбивалась.

— Отпустите ее, сударь, а не то мой слуга Годфри выведет вас за ухо!

— Этот престарелый олух! — засмеялся Рейкуэлл. — Да он на своих-то ногах с трудом держится, чтобы еще и меня с ног сбить.

Годфри только заглянул в гостиную и торопливо вернулся на кухню.

— О, подлый, коварный злодей! — Ребекка, плача, опустилась на пол, без конца повторяя: — Нет, нет, нет.

Рейкуэлл попытался поднять актрису.

— Убери руки, презренный, коварный подлец.

Рейкуэлл с ворчанием удвоил свои усилия.

— Это дом моей госпожи... — в комнату вошла Элпью, — и пока вы находитесь здесь, потрудитесь вести себя, как подобает джентльмену.

— Отпустите мистрис Монтегю, лорд Рейкуэлл, иначе мы поднимем шум, и вас арестуют за посягательство на честь этой особы.

— Отпустить мою собственную жену?

— Чепуха! — фыркнула графиня. — Вчерашняя церемония была игрой, милорд, и вы это знаете.

— Нет, мадам. — Рейкуэлл выпустил руки Ребекки и медленно приблизился к графине. — Вчера вечером мы не в игру играли. Я забыл сказать вам, что в отличие от меня Дики не повеса и не прожигатель жизни. Он священник в моем северном поместье, мадам, законный служитель Божий, которого я в своих целях представил в светской манере. Каждое произнесенное слово было взято из официальной церемонии венчания, как оно значится в «Книге общей молитвы».

— А оглашение? — воскликнула Элпью. — Его же не было!

— Я позаботился об этом несколько дней назад. В законе ничего не говорится о том, что я должен был сообщить мистрис Монтегю о своих намерениях.

— Как вы сумели оказаться там же, где и она?

— Я знал, что на этот вечер Анна Лукас сняла «Причуду» для праздника, и поэтому знал, что все актеры там будут... — Он посмотрел на Ребекку. — Есть еще одна причина, о которой мистрис Монтегю, я уверен, вам скажет.

Ребекка сжала губы.

— Но...

— Никаких «но», графиня. Ребекка Монтегю является моей законной венчанной женой, и все ее земные богатства принадлежат мне.

— Часы венчания! Венчание происходило после установленных церковью часов. — Графиня потерла руки. — Следовательно, оно недействительно.

— Мы находились на борту корабля, мадам, и, следовательно, подпадали под особые правила. Вы забыли?

Ребекка вскочила и набросилась на Рейкуэлла с кулаками.

— Значит, так, жена, потрудись одеться и можешь отвезти меня к своему ювелиру, чтобы мы, не откладывая, занялись твоим знаменитым состоянием.

Рейкуэлл набросил ей на запястье свою перчатку, словно наручники, и Ребекка попятилась.

— Ты не можешь жениться на даме без ее согласия, негодяй! — Графиня кинулась вперед. — Такой брак не совершается на небесах.

— С дороги, старая карга! — Рейкуэлл смерил графиню полным презрения взглядом. — Если вы хотите вызвать представителей закона, сделайте одолжение. Вы являетесь моим гарантом. Почтенная титулованная леди в качестве свидетельницы. Кто посмеет возразить против вашего слова, что венчание имело место? Может, я и молод, а вот вы — нет. — Развернувшись, он злобно уставился на Ребекку. — Что до вас, вы не святая, мадам. И если бы не ваши деньги, ни один мужчина в здравом уме к вам не прикоснулся бы. Вы настоящая мегера.

Ребекка попыталась дать ему пощечину, но он перехватил ее руку.

— Послушай, актерка! Мне все про тебя известно. Хочешь, чтобы я рассказал этим двум и они напечатали бы это в своей газетке? — Рейкуэлл притянул к себе женщину.

— Я не боюсь вас, лорд Рейкуэлл, — фыркнула Ребекка. — Весь Лондон знает, что вы гнусный развратник.

— А если я расскажу о Розамунде? — Рейкуэлл опустил руку Ребекки. — Если я скажу Джону?

Она опустила голову и судорожно вздохнула.

— И что?

— Ты меня рассердила, и я буду отомщен. — Он оттолкнул ее. — Одевайся. Я подожду тебя в карете. — Выходя из комнаты, Рейкуэлл повернулся к Элпью. — Если тебе повезет, моя невеста бросит чулок, покидая ваш дом, можешь попробовать его поймать. А иначе ты так и умрешь старой девой.

Он вышел, хлопнув дверью.

Элпью с графиней бросились наверх за Ребеккой. Актриса во весь голос закричала:

— Фиделия!

Навстречу им вниз из спальни выскочила Сара. Стоя на пороге комнаты, графиня и Элпью смотрели, как Ребекка Монтегю режет свои длинные волосы и мажет лицо темным гримом.

Через несколько минут появилась Сара, держа в руках щегольской костюм, в котором накануне вечером был Годфри.

— Помоги мне переодеться! — крикнула актриса. — И я смогу сбежать.

Ребекка скинула одежду.

— Что находится за задней стеной вашего двора, графиня?

— Если вы пройдете через парк, то окажетесь в Мавританском переулке, а потом на Сент-Джеймс-сквер.

— Спасибо, графиня, за вашу доброту. — Ребекка осмотрела себя в зеркало в поворачивающейся раме. — Когда-нибудь я вознагражу вас, обещаю. — Она бегом спустилась по лестнице, остальные следовали за ней. Рыжик, который во время происшествия внизу спал на кровати, проснулся и залаял.

Когда Элпью выскочила во двор, Ребекка уже карабкалась на крышу нужника.

— Я свяжусь с вами, как только смогу. — Ребекка побежала по верху стены. — Я бы сделала карьеру канатоходца!

Когда на улицу выбежали графиня и Сара, Годфри, сидевший в нужнике, разразился криками:

— Убийство! Убийство! — Он стал ломиться в дверь под аккомпанемент странного жестяного бренчания. — Грабеж! Разбой!

— Беги в театр, Сара. — Ребекка присела, готовясь спрыгнуть. — Расскажи Ричу, что со мной случилось. — Она послала воздушный поцелуй своему псу, который весело прыгал у стены. — Прощай, Рыжик, мой ангел. Присмотрите за ним. Я вернусь.

Не успела она исчезнуть по другую сторону стены, как дверь нужника распахнулась и оттуда вывалился Годфри, с головы до ног закованный в доспехи.

— Дайте мне добраться до этого негодяя! — вскричал он, с лязганьем передвигаясь по двору и откидывая забрало. — Я ему покажу!

Рыжик с лаем бегал вокруг него, периодически пытаясь укусить за скрытые под металлом пятки.

Сара обогнала его и выбежала из парадной двери. Выскочившая на крыльцо Элпью увидела, как девушка подобрала юбки и во весь дух припустила по улице.

Рейкуэлл, ожидавший в своей карете с ватагой юнцов, нацепивших в знак отличия розовые ленты, распахнул дверцу.

— Вижу, тут что-то произошло! — воскликнул он, спрыгнув на землю и наблюдая за исчезающей вдалеке Сарой. — Боюсь, птичка улетела.

Оттолкнув стоявшую на пороге графиню, ватага титиров ворвалась в дом с обыском. Не прошло и минуты, как все они водворились назад в карету. Следом за ними на улице показался Годфри, скрежеща белыми оскаленными челюстями.

Рейкуэлл высунулся из кареты и засмеялся:

— Стой где стоишь, выживший из ума пьяница!

Годфри опустил забрало и двинулся вперед. Рейкуэлл протянул руку и легонько ткнул Годфри.

Кучер хлестнул лошадей, и карета помчалась по Джермен-стрит вслед за Сарой.

Годфри поднял руку, зашатался и с металлическим грохотом рухнул навзничь.

— Годфри! — Элпью нагнулась над распростертой фигурой. — Помочь тебе подняться?

Понаблюдать за бесплатным представлением уже собралась небольшая толпа. Годфри застонал, перекатился на живот и на четвереньках пополз в дом.

— Извините моего слугу Годфри, — сказала графиня, обращаясь к зевакам. — Бедняга слишком много времени провел в зверинце, наблюдая за большой черепахой. — Она захлопнула дверь перед недоумевающими лицами любопытных прохожих.

— Итак? — позвала из передней гостиной Элпью. — Что теперь?

Графиня вошла и без сил опустилась в кресло.

— Первым делом мы опишем это происшествие для «Глашатая».

— Посмотрим, удастся ли упомянуть Рича и Сиббера, чтобы получить с них деньги за шумиху, — сказала Элпью и побежала за карандашом и бумагой.

В дверях появился Годфри со шлемом под мышкой и белозубой улыбкой.

— Годфри, прошу тебя, вынь эти страшные зубы или изыщи способ не улыбаться, когда они у тебя во рту. Я ослепну от их блеска.

Годфри выплюнул челюсти на ладонь, и его лицо обрело привычное мрачно-надутое выражение.

— Почему она звала Фиделию? — спросила снова занявшее свое место Элпью.

— Разве вы не знаете? — проворчал Годфри. — Это роль, которую она играла. Фиделию играют в мужской одежде.

— Ну, разумеется, она так и оделась. — Графиня пошевелила в очаге кочергой. — «Прямодушный». В этой пьесе она следует за своим возлюбленным — моряком. А откуда ты все это знаешь, Годфри? Неужели в книге мистера Колльера, которую ты все время читаешь, приведены сюжеты всех пьес, которые он хотел бы запретить?

Годфри был слишком занят процессом размещения в кресле, чтобы ответить, так как соответствующие сочленения в его древних латах, которые не надевали со времен Гражданской войны,^[23] заржавели.

— Годфри, ты скрипишь, как немазаная телега. — Графиня поудобнее устроилась в своем кресле. — Если ты не прекратишь этот немыслимый шум, у меня разыграется мигрень.

— Пока она жила здесь, со мной хотя бы обращались чуть цивилизованней... — Он снова покачнулся и снова лязгнул доспехами, бормоча что-то себе под нос.

— Графиня... — Элпью нацарапала несколько слов, затем принялась вертеть карандаш. — Мне кажется, мы только что наблюдали побег убийцы.

— Ребекка! Совершенно верно. — Графиня еще больше откинулась в кресле. — Все указывает на это. И обвинения Рейкуэлла осложняют нашу головоломку.

— Точно. Кто такая Розамунда?

— Может, бывшая любовница Рейкуэлла?

— Но какое Ребекке до нее дело? И кто такой Джон, что он способен напугать ее?

Элпью зачитала название заметки:

— «Вечер в «Причуде», ознаменованный загадочным бракосочетанием предводителя титиров и прославленной Ребекки Монтегю».

— Чудесная история. — Графиня взглянула на бумагу. — Но мне отчего-то до странности грустно.

— Почему Ребекка согласилась участвовать в этой шутовской свадьбе? — Элпью что-то написала, потом ее карандаш замер. — На нее это не похоже.

— Вероятно, она хотела, чтобы все как следует развлеклись? Хотела помочь костюмершам заработать деньги у Рейкуэлла? А «Вопросы и приказы» более приличная игра, чем «Милашка». Кто мог знать, что для Ребекки она закончится так плохо?

— Но она прервала церемонию до того, как та закончилась. Ей самой все это не очень нравилось?

Они еще раз восстановили в памяти все случившееся: как разворачивались события в вечер убийства Анны Лукас, поведение присутствовавших в концертном зале, безумие мистера Лукаса и семейный дом, рассказ о событиях торговца имбирными коврижками, титиры и возможность того, что лорд Рейкуэлл находился одновременно в двух местах — в Тауэре и рядом с Йорк-Билдингс, события на вечере памяти Анны и ловушка, которую Рейкуэлл устроил для Ребекки.

— А почему он вдруг так захотел на ней жениться? — размышляла графиня. — Он же явно увивался за Фебой Джимкрэк.

— Только ради ее денег. Теперь у него есть значительное состояние Ребекки.

— Но у Фебы Джимкрэк две тысячи в год. Даже великая мистрис Барри не могла накопить столько, выступая на сцене.

— Отец Ребекки был адвокатом и много ей оставил... Она сама мне сказала. — Элпью забрала у графини листок, окунула перо в чернила и принялась переписывать набело для издателей. — Но, графиня, в действительности все это ничего не значит. Мы понятия не имеем, кто убил Анну Лукас. И даже если найдем убийцу, что мы с этого получим? Ничего! — Она театральным жестом воздела руки, и россыпь мелких чернильных точек украсила лоб графини.

— У нас есть пуговица, Элпью.

— Да, конечно! Пуговица. Очень хорошо и даже прекрасно... — Элпью отбросила перо и достала из кармана пуговицу. — И она может принадлежать кому угодно, кто в тот вечер прогуливался по террасе мимо водопровода.

— Все равно у нас есть пуговица. — Графиня забрала ее у Элпью и принялась рассматривать. — Деревянная, обшита позументом из коричневого шелка с серебристой витой нитью. Элегантная пуговица. Кроме того, ее оторвали от ткани, к которой она была пришита, остались нитки. Я бы сказала, что это кашемир или другая тонкая шерсть. Зеленая.

— А Джемми сказал нам, что видел, как Анна Лукас исчезает за углом, закутанная в зеленый плащ. — Элпью забрала пуговицу. — Так что вполне вероятно, что у нас пуговица от плаща Анны Лукас.

— Да, Элпью, ты права. — Графиня потянулась и зевнула. — Хотя нет, я вспомнила — когда мы увидели тело Анны Лукас, на ней не было зеленого плаща.

Элпью посыпала текст песком, маскируя кляксы.

— Она была в одном платье, в котором демонстрировала Страсти.

— Правильно! — Графиня даже хлопнула в ладоши. — Видишь, пуговица что-то значит. Теперь нам необходимо найти плащ. Полагаю, он будет у убийцы. — Она встала и направилась в буфетную. — Что-то захотелось перекусить. Будешь тминную лепешку?

— Должна признаться, я буду скучать по стряпне Ребекки. — Элпью улыбнулась и сдула песок в огонь. — Но по крайней мере дом снова в полном нашем распоряжении.

Графиня открыла дверь в буфетную и в изумлении отшатнулась, когда навстречу ей, облизываясь, вразвалочку вышел Рыжик. На полулежали крошки тминной лепешки и разбитая тарелка.

— Боюсь, не совсем в полном.

Собачонка с комфортом устроилась у огня, повернула морду к Элпью, оскалилась и негромко, ровно зарычала.

— Они схватили виновного в убийстве этой актрисы, — сказала миссис Кью, вытирая закапанные чернилами руками о совершенно грязный фартук и просматривая написанную сыщицами заметку. Они стояли во дворе дома на Шу-лейн. — Мистер Кью как раз сейчас набирает этот материал. Отличная история. Весьма скандальная. Она очень хорошо пойдет вместе с вашей. Люди любят скандалы, связанные с актерами. Им нравится думать, что все знаменитые люди ведут распутную жизнь. Это скрашивает их собственное скучное существование, я так думаю. — Она помахала листком. — Да. Хороший материал. — Она расплатилась с графиней. — Мы сейчас же отдаем его в набор, так что сегодня днем его уже будут читать.

— Кого арестовали за убийство? — спросила графиня, убирая деньги в карман.

— Какого-то человека, который все время околачивается у реки. Валентин Верниш — отличное имя. Надежно упрятан во Флитскую тюрьму.

— Значит, это не бродяга?

Из темных недр типографии донесся недовольный голос.

— О Боже, у мистера Кью опять заело пресс. — Миссис Кью улыбнулась. — Нет, он бродячий актер: дает представления с Панчем и Джуди в Ковент-Гардене. А вечером продает имбирные коврижки везде, где бывает толпа. В тот вечер он был у реки, продавал свои коврижки. История — лучше не бывает. — Она посмотрела в сторону типографской комнаты. — Мой муж хочет дать заголовок «Уотергейтский скандал»,^[24]но я считаю — это глупость. Кто купит газету с таким заголовком? Должна бежать. — И она исчезла в типографии.

Графиня и Элпью молча прошагали по Шу-лейн и вышли на Флит-стрит.

— Значит, вот как... — Элпью пнула камень, который чуть не попал в собаку, обнюхивавшую кучу мусора. — Конец истории.

— Я так не думаю. — Графиня немного поразмыслила. — Этот арест убеждает меня, что мы не должны оставлять наше расследование.

— Но как?

— Не имею ни малейшего понятия.

Графиня остановилась, пропуская стадо гусей, подгоняемое фермером в белой куртке. Женщины двинулись дальше, пробираясь среди уличных торговцев, громкие крики которых: «Ягнята на продажу, молоденькие ягнята на продажу», — по иронии судьбы сочетались с призывами лоточников через дорогу: «Точим ножи, вострим шпаги!»

Сквозь толпу Элпью проложила себе путь к Темплу, где расхваливали свой товар продавцы памфлетов.

— Простые и десятичные дроби, удобно излагаемые как для использования их в налоговом ведомстве его величества, на таможне и тому подобном, так и для развлечения джентльменов, купцов, ювелиров...

Графиня остановилась.

— Мы должны найти ювелира Анны Лукас. Заказать траурные кольца для своих друзей — в этом нет ничего необычного, это первый пункт в большинстве завещаний. Мы видели эти кольца. Следовательно, или Анна Лукас оставила достаточно денег, чтобы их купить, либо кто-то другой обеспечил требуемую сумму.

— И еще: откуда ювелир знал, кто должен был получить кольцо, а кто — нет?

— Как же туго я соображаю... — Графиня стукнула себя по лбу. — Ювелир — ключ ко всему. Он должен знать о ее завещании и... — Она повернулась к Элпью. — Где люди хранят свои сбережения?

— За вырезом корсажа? — Элпью пожала плечами. — Под полом?

— Нет, девочка, думай. Если у тебя есть сбережения, ты не станешь держать их дома, чтобы не стать жертвой ограбления. И ни один разумный человек не доверит свои деньги этим новым банковским конторам. — Она схватила Элпью за руку. — Люди с деньгами хранят их в сейфе у ювелира. — Она решительно двинулась вперед.

— Но, графиня, миссис Ли дала понять, что там нет денег.

— Да, но на кольца деньги были. Анна Лукас должна была бы отказаться от расходов на кольца и оставить деньги для заботы о ребенке и муже, если только...

— Я понимаю, что вы имеете в виду. — Элпью прикусила губу. — Если только там нет других денег.

— Достаточных, чтобы ради них убить ее. Отправимся на Райскую дорогу — вдруг миссис Ли известно имя ювелира Лукас. Но честно говоря, Элпью, у меня нет никакого желания снова идти пешком по этой жуткой Тоттнем-Корт-роуд, так что я побалую нас наемным экипажем.

— Но, графиня, ведь какого-то человека арестовали за убийство.

— Элпью! Я его знаю. — Графиня обошла кучку конского навоза. — Этот торговец коврижками никакой не убийца. Скажи мне, стал бы человек, перепачканный кровью женщины, которую он только что убил, останавливаться, чтобы помочь попавшей в беду леди и предлагать ей свою шляпу? А потом побежал бы за стражей, чтобы та помогла ему достать парик этой леди? — Она пригнулась, чтобы избежать мощной струи воды, бившей из прорвавшейся трубы. — Жена пристава и ее дружок сделали, как договаривались. И теперь несчастного честного человека повесят за преступление, которого он не совершал. Мы должны найти настоящего убийцу Анны Лукас. Если все же убийцей окажется Ребекка, это здорово ударит по нашему карману, но мы спасем человеку жизнь. И, заходя с этого конца, мы первым делом должны найти ювелира Лукас, а потом выследить ужасную мистрис Ребекку Монтегю, теперь леди Рейкуэлл. Потому что я чую, ее тайна — ключ ко всему делу.

— И к тому же она нам должна... мы несколько раз упомянули ее имя в сегодняшнем «Глашатае».

— Не думай о деньгах, Элпью, и помни: я тоже ей должна. Но речь больше не идет о наших доходах. На карту поставлена жизнь человека.

Обшарпанный экипаж остановился рядом с домом Лукасов.

Из коттеджа доносились крики. Элпью выпрыгнула из наемного экипажа и вбежала в дом через распахнутую парадную дверь.

В передней гостиной с двумя представителями власти боролась женщина. В углу позади нее сидел, сжавшись в комочек, мальчик.

— Говорю вам, — кричала женщина, — если вы дадите ребенку отсрочку на один день, у меня будут деньги, чтобы содержать его.

— Но вчера вы говорили то же самое, миссис Ли.

— Да, но, наверное, что-то случилось. Доверенное лицо должно быть здесь с минуты на минуту. Видимо, они опаздывают. Прошу вас, сэр, оставьте мальчика со мной еще на один день.

— Что происходит? — В дверях появилась графиня.

Миссис Ли умоляюще протянула к ней руки.

— У нас нет денег, чтобы платить за жилье, а ребенок не хочет отправляться в работный дом.

— Но вы же сказали мне...

— Да. — Миссис Ли тяжело дышала после схватки. — Но с тех пор нам ясно дали понять, что Анна Лукас оставила достаточно денег, чтобы обеспечить проживание здесь своего сына и мужа и оплачивать мои услуги. — Элпью и графиня переглянулись. — Душеприказчик прислал записку, что деньги доставят сегодня.

Графиня выступила вперед.

— В таком случае могу я просить вас отпустить эту даму, сударь? Миссис Ли, кто прислал письмо с обещанием средств для содержания мистера Лукаса и мальчика? Возможно, мы съездим к ним и узнаем, что их задерживает.

Не выпуская руки миссис Ли, один из представителей власти повернулся к сыщицам.

— Мы не можем отпустить ее, если только вы не имеете достаточной суммы на оплату аренды дома и на жизнь этой женщины и ребенка.

— Бедного безумного мистера Лукаса уже увезли в бедламовской повозке. И я боюсь, что, если увезут Джека, я уже никогда его не найду. Вы же знаете лондонские работные дома...

— Элпью, задержи карету, если еще успеешь. — Графиня бросила на мужчин испепеляющий взгляд. — Миссис Ли приготовит вам перекусить, а мы с мистрис Элпью тем временем съездим к ювелиру и привезем вам доказательство, что ребенок имеет средства.

— Вы сделаете это для нас, графиня? Это мистер Орчард на Лиденхолл-стрит, между Блэк-Рейвен и Эйнджел-эли, под вывеской «Попугай и жемчужина».

— Дайте нам час, господа.

Пожав плечами, представители закона сели, готовые ждать, особенно если их покормят.

— По-видимому, произошло небольшое недоразумение. — Мистер Орчард был невысоким, заросшим волосами человечком. Он сидел за большим столом, заваленным бумагами, и чистил ногти серым пером. — У меня нет клиента по имени Лукас. Ни мистера, ни миссис.

— Но миссис Ли, на Пэрэдайз-роу, это по Тоттнем-Корт-роуд, сказала нам, что вы ее душеприказчик...

— Я ювелир, мадам. — Мужчина выдвинул ящик стола, в котором спал кот. — Я держу деньги и ценности разных людей у себя в сейфе под охраной. Но у меня нет никого по имени Лукас.

— И вы не знаете никого под этим именем?

— Мне известно о семье Лукасов. — Орчард достал из бумажного пакета сардинку и помахал ею перед котом, который вяло принюхался. — Один из моих клиентов состоит с ними в некоторых отношениях, о которых я не вправе вам сообщать.

— Вы можете хотя бы назвать имя этого клиента? — Элпью хотелось потрясти человечка и придушить кота. — От этого зависит жизнь людей.

Кот зацепил и потянул рыбку из волосатой руки Орчарда не менее волосатой лапой.

— Ни под каким видом. Но я могу сказать вам, что он должен был прийти сюда сегодня, чтобы внести кое-какие средства и сделать некоторые распоряжения. Однако он не отдал никаких распоряжений, а до тех пор я не могу выделить обещанные деньги, чтобы облегчить положение Лукасов.

Кот облизнулся и решил вернуться ко сну.

— Вы не предоставляли кольца для похорон Анны Лукас?

— Нет. Как я сказал, другой мой клиент пожелал сделать благотворительное пожертвование для семьи по фамилии Лукас. Это все, что мне известно. — Мужчина покачал головой. — Мне жаль, если это стало причиной чьих-то огорчений. Я всего лишь исполнитель воли других людей.

— Мы не нуждаемся в извинениях, — сказала графиня. — В ожидании весточки от вас несчастная семья внезапно оказалась разлучена без всякой надежды на воссоединение. Самое меньшее, что вы можете сделать, — это дать им знать, что вы не собираетесь их спасать.

— Хорошо. Я пошлю нарочного. — Он задвинул ящик с котом и поднялся проводить графиню до двери. — Мне очень жаль, что вы напрасно потратили время.

И деньги, подумала Элпью, подсчитывая огромную сумму, которую им пришлось выложить за проезд до Пэрэдайз-роу и обратно, возраставшую шиллинг за шиллингом, пока они то и дело застревали на улицах города позади повозок, разгружавшихся рядом с зеленным рынком на Лиденхолл-стрит, рядом с рыбным, мясным и наконец кожевенным рынком.

Безутешные, они вышли на улицу.

— И что теперь?

— Давай узнаем, что известно в театре.

На ступенях театра стояла группа мрачного вида протестующих, повторявших свои антитеатральные призывы.

— Безопасность — улицам! — голосила угрюмая женщина в блеклой одежде. — Насилие — прочь со сцены!

— Ей надо определиться, где она хочет его иметь, — фыркнула графиня. — На улице или на сцене, потому что в конце концов оно где-нибудь да вылезет.

Они пробрались сквозь толпу и вошли в здание через черный ход. В артистическом фойе сидели и попивали пиво актеры.

— Итак, дамы! — провозгласил Сиббер, поднимаясь и оставляя на скамье экземпляр вышедшего в этот день «Глашатая». — Ребекка похищена со сцены.

— Похищена? — переспросила Элпью.

— Украдена от нас, соблазнена титулом.

— Нам удалось упомянуть там и о вас... — Графиня не закончила предложение, надеясь, что актер полезет в карман и расплатится с ними.

— В четыре у нас спектакль, а Роксаны нет. Что нам делать? — Сиббер посмотрел в угол, где пышная блондинка, выступавшая в предыдущем спектакле, повторяла свою роль вместе с Джорджем, бросавшим на нее плотоядные взгляды. — Мы только что подготовили Статиру, и она произносит свои реплики не лучше месопотамской обезьяны. Теперь мы потеряли и Роксану. Рич послал в труппу «Линкольнз-Инн», не найдется ли у них подающей надежды молоденькой актрисы, умеющей читать. Но беда не приходит одна. Понимаете, без Ребекки мы еще на шаг приблизились к тому, чтобы Рич настоял на своем и превратил это место в балаган, в котором будут выступать обезьяны, визжать кастраты и кривляться канатные плясуны. Я слышал, он пытается договориться и нанять королевских львов из Тауэра для представления «Императрица Марокко».

— И вы совсем не переживаете за Ребекку?

— А почему я должен за нее переживать? Ей все нипочем. Да и случилось с ней не то, что с Анной, верно? — Сиббер зашелестел листками своего экземпляра пьесы. — Хорошо хоть схватили бандита, который ее убил.

— Дама присоединится к нам только на сегодня. — В дверях возник Рич. — Она скоро здесь будет. Если вы возьмете на себя труд подготовиться, пока мы ждем, я переговорю с вами через несколько минут. — Его лицо внезапно осветила улыбка. — Мистрис Элпью, именно вас я и хотел увидеть! Мы можем поговорить наедине? — Он поздоровался с графиней за руку, незаметно передав при этом две гинеи. — Я скоро вернусь...

Он провел Элпью в темную кулису.

— У меня есть для вас предложение. Я бы хотел, чтобы вы присоединились к нашей труппе как полноправная актриса.

Элпью сглотнула.

— Нет, не перебивайте меня. Видите ли, у меня есть план. Я предоставлю вам любую роль, какую захотите, в любой пьесе, и вместе с костюмершей мы соорудим небольшое приспособление в ваших платьях. Она пришьет тесемки таким образом, чтобы в нужный момент вы дергали за них на каждом выступлении и ваши восхитительные белоснежные груди освобождались из заточения, к восторгу публики. Зрителям это очень понравилось. Они прекрасно приняли это в прошлый раз!

У Элпью отвисла челюсть.

— Нет-нет, мистрис Элпью. Позвольте мне продолжить. Дело в том, что реакция на вашу проделку на нашей сцене превзошла все ожидания. Эти жалкие актеры-позеры понятия не имеют, что на самом деле нужно публике. Части зрителей, может, и нравится строптивая женщина, подобная Ребекке, но это в основном высохшие старые девы. Их доля в моей аудитории погоды не делает. И ни одна из этих умничающих актрис никогда не могла похвастаться хорошим задом. Следовательно, если популярность можно завоевать с помощью выставления на всеобщее обозрение ваших... как же мы их назовем?.. прелестных округлостей... Что ж, тогда каждый день у нас будет полный сбор!

Элпью со всего маху врезала Ричу коленом между ног.

— Чтоб вам пусто было, сэр, и всем вашим округлостям — задним, передним и средним!

Она вернулась в фойе и по пути к выходу прихватила графиню.

Дорогу им преградил Сиббер.

— А где Рич? Мне нужно с ним поговорить.

— Мистер Рич за сценой. — Элпью толкнула дверь. — Готовится к новой карьере в качестве сопрано.

Годфри разжег огонь и небрежно листал книгу. Данный фолиант был тоньше, чем его обычное чтение. Подойдя сзади, графиня заглянула через плечо слуги. К ее изумлению, это оказалась пьеса.

— Годфри! Что за перемены? Неужели ты предал огню сочинение мистера Колльера?

— Она великолепно смотрелась бы в этой роли. — Не обращая внимания на ее замечание, Годфри посмотрел на графиню. — Мне жаль, что я этого не видел.

— Я собираюсь записать все сведения, которые мы собрали. — Элпью уселась за стол и принялась строчить на обрывках бумаги. — И все имена, которые нам встречаются.

— Начни с Анны Лукас. — Графиня придвинула стул.

— Анна Лукас. — Элпью отложила листок в сторону и передала графине следующий. — Мистер Лукас.

— Недееспособен по причине безумия. — Графиня положила листок с его именем рядом с первой бумажкой. — Теперь находится в Вифлеемской больнице, благослови, Господи, его бедную безумную душу.

— Младший Лукас... всего лишь ребенок, которого из-за смерти матери отправили теперь в работный дом. — Элпью положила бумажку поверх первых двух. — Как вы думаете, не попытаться ли нам найти мальчика и как-нибудь помочь ему?

— Элпью, ты знаешь, сколько в Лондоне домов для бедных и работных домов? Легче найти иголку в стоге сена.

— Это да. — На новом листочке Элпью написала еще одно имя. — Миссис Ли, сиделка-служанка мистера Лукаса. Теперь бездомная и безработная.

— Таким образом, в этой стопке значатся люди, на кого подозрение не падает, потому что смерть Анны Лукас не принесла им никакой выгоды. Напротив, разрушила их жизни.

— Сиббер слишком занят собой и своей карьерой, так что, на мой взгляд, ему совершенно ни к чему вызванные смертью Анны неурядицы. — Элпью положила листок в центре стола. — Тогда как мистер Рич доволен потерей профессиональных актрис, потому что может заменить их... — Она умолкла, не желая включать себя в число его пристрастий.

— А что этот забавный итальянец? Куда его определим?

Элпью написала имя Лампоне и поместила бумажку в центральную стопку, потом отложила перо.

— Какой в этом смысл, мадам? Мы можем продолжать так до бесконечности. Но мы нисколько не продвигаемся вперед. Более того, всякий раз, когда мы покидаем дом, наши поиски как будто все больше и больше превращаются в охоту за призраками.

— Мы должны найти Ребекку, чтобы она нам помогла.

— Годфри, Сара приходила сюда?

— Да. — Годфри утробно рыгнул. — Собрала вещи. Правда, Рыжика оставила.

Песик, свернувшись, лежал у ног Годфри.

— Куда она ушла?

— Откуда я знаю?

— Полагаю, она все время провела здесь в молчании? — Графиня вздохнула. — Должна же была она что-то сказать.

— Я просто впустил ее, помог уложить в сундук одежду и проводил на улицу. — Годфри потер глаза. — Она что-то там говорила, что поживет пару дней на Литтл-Харт-стрит, немного переждет, а потом займется поисками лучшей жизни, сказала она, раз ее хозяйка убежала. — У него задрожала нижняя челюсть, и он укрылся за книгой. — Клянусь вам, миледи, если я доберусь до этого мерзавца Рейкуэлла, он долго не проживет.

Элпью и графиня украдкой переглянулись.

— Есть еще три ниточки, которые мы можем проверить, — сказала графиня, посмотрев на часы. — День уходит. Давай заглянем на квартиру к мистрис Монтегю и попытаемся что-нибудь выжать из этой противной служанки. Потом можем поискать Рейкуэлла. И наконец, мы должны сходить во Флитскую тюрьму — проведать нашего друга, торговца имбирными коврижками, у которого такое чудесное имя.

— Вы так уверены, мадам, что этот Валентин Верниш невиновен? Он там находился, не мог доказать свою непричастность, и у стражи могли возникнуть веские основания для его задержания.

— Элпью, ты прекрасно знаешь, что у стражи столько же шансов задержать настоящего убийцу, как у меня — выиграть в лотерею. Кроме того, я слышала слова жены пристава. Арестуют пришлого — не важно, виновен он или нет.

— Зачем им это делать?

— Откуда я знаю? Может, хотят продемонстрировать свое рвение? Или продать свой жалкий домишко, который, напомню, стоит прямо за углом от места преступления, и не хотят, чтобы цена на него упала. Или, возможно, пристав добивается повышения по службе. — Графиня собрала все обрывки бумаги. — Кстати, а что нужно было от тебя Ричу?

— Он пригласил меня играть на сцене.

— На сцене, подумать только! — Из-за книги Годфри раздалось презрительное фырканье. — И у тебя появится множество воздыхателей, преследующих тебя... Не думаю.

— Не понимаю, почему Элпью не может добиться большого успеха. У нее есть обаяние, хорошая фигура...

— Вы думаете о той потаскухе, Нэлл Гуин. В наши дни все изменилось. Чтобы стать актрисой сегодня, женщина должна обладать открытой душой, чтобы воспринять и передать образы Страстей в мозг, а затем, используя соответствующие уголки мозга, суметь выразить их внешне. Так здесь говорится... — Он ткнул пальцем в другую лежавшую рядом книгу.

— Спасибо, Годфри. — Графиня накинула плащ. — Идем, Элпью. Оставим этого человека с его фантастическими размышлениями о природе драмы в современном обществе.

Дверь в квартиру Ребекки открылась почти сразу же, как они постучали. При виде их у Сары вытянулось лицо.

— Что вам нужно?

— Мистрис Монтегю здесь? — На руках графиня, как младенца, держала Рыжика. — Мы бы хотели вернуть собаку.

— Вы знаете, что ее здесь нет. — Девушка преградила им путь.

Элпью отстранила ее.

— Тогда ты не станешь возражать, если мы здесь осмотримся. — Она направилась прямиком в гостиную. Было ясно, что в доме кто-то находится. В канделябрах горели свечи, а на столе поджидали два винных бокала.

Элпью прошла в столовую. Ящик с чаем стоял на прежнем месте. Элпью подняла крышку. Он по-прежнему был полон чая. Она открыла буфет. Как и прежде, он был заставлен бутылками бренди.

— Значит, мистрис Монтегю не возвращалась? — Она повернулась к девушке, которая с вызывающим видом стояла в дверях.

— Я ее не видела.

Графиня опустила песика на пол, и он побежал по коридору, толкнул мордочкой дверцу и проскользнула в комнату. Графиня последовала за ним и оказалась в спальне Ребекки. Кровать была застелена, в бра тоже горели свечи. Собачонка прыгала, стремясь забраться на высокую, под балдахином кровать.

— Кто здесь спал?

Подбежав, девушка попыталась захлопнуть дверь.

— Никто.

— Какая причуда — жечь лучшие восковые свечи в пустой спальне!

— Ну ладно, — сказала девица. — Признаюсь. Это я. И что? Раз ее нет, я буду спать где захочу.

— В это время дня? — Графиня подняла брови. — А если мистрис Монтегю застанет тебя здесь?

— Мне плевать, что думает мистрис Монтегю. Надеюсь никогда больше не видеть ее надменной физиономии.

— Ты же не можешь продолжать жить в ее квартире с таким отношением. Поверь, она вернется.

— Пусть возвращается. Я к тому времени уже уеду.

— Уедешь?

— Послезавтра я покину эту страну навсегда.

— Навсегда! — Графиня вздела бровь, и светлая пыль так и посыпалась на ее декольте. — Надо же!

— Да! Я уезжаю в прекрасный Новый Свет, в Америку. И буду жить, как знатная дама, у меня будут сотни акров плантаций — сахарных, табачных и картофельных, и я буду есть самый разный картофель — сладкий, кислый, толченый и даже маниоку. И все это будет расти сразу за дверью моего маленького домика в прериях Нью-Йорка.

— Идем, Элпью! — Графиня поняла, что ничего не добьется от этой скверной девчонки, кроме нелепых фантазий, и направилась к двери. — Если твоя хозяйка свяжется с тобой, прежде чем ты устремишься к новой жизни в качестве члена привилегированного общества, не будешь ли так любезна передать, что мне нужно с ней поговорить?

— Ни в какое религиозное общество я не вступаю! — отрезала девушка. — Я выхожу замуж.

Дойдя до выхода, графиня остановилась. Перед ней, с обратной стороны двери, висел накрючке зеленый бархатный плащ. Непослушными пальцами графиня ощупала застежку, потом повернула плащ, чтобы рассмотреть пуговицы.

— Точно такие же! — пробормотала она.

Вверху, у воротника, там, где когда-то находилась пуговица, ткань была надорвана. Графиня повернулась и в висевшем на стене зеркале увидела лицо наблюдавшей за ней девушки.

— Что это вы делаете? — Сара попыталась вырвать плащ. — Шарите по карманам?

— Чей он?

— А вы как думаете? — Девушка картинно вздохнула. — Моей хозяйки, конечно.

— А кого ты ждешь? — Стоявшая позади нее Элпью указала на стол в гостиной. — Полагаю, кто-то зайдет к тебе на бокал вина? Это не она, случайно?

— Нет, не она... — Девушка резко повернулась к Элпью, сообразив, что чуть не попалась в ловушку. — Никто.

— Ты всегда пьешь из двух бокалов сразу, да?

— Если вы не уберетесь... — Сара распахнула дверь. — Я позову констебля, и вас выдворят.

Спускаясь по лестнице, графиня приложила к губам палец. На улице они посмотрели вверх. Сара выглядывала в окно.

— Не останавливаемся, — сказала графиня.

Сыщицы завернули за угол, подождали немного в маленьком дворике и вернулись.

Они подошли как раз вовремя, чтобы увидеть темную фигуру высокого мужчины, поднимавшегося через две ступеньки.

Женщины переглянулись.

— Кто бы мог подумать? — Элпью посмотрела ему вслед. — Синьор Лампоне!

— Служанки как будто совсем не в его вкусе, — заметила графиня. — Мне всегда казалось, что у итальянцев более изысканный вкус. В конце концов, их страна дала миру Данте и Леонардо да Винчи.

— Ну да, — отозвалась Элпью. — И Лукрецию Борджиа.

В доме Рейкуэлла их сразу провели к хозяину. Он сидел, уставясь в огонь и вертя в руке бокал с бренди.

— А, две пройдохи! Где моя жена?

— Я бы сказала, что вы еще довольно молоды, чтобы жениться, можно сказать, мальчик. — Графиня протянула к огню руки. — Большинство юношей вашего возраста хотят сначала отдать дань увлечениям молодости.

— В связи с чем, милорд, — вступила Элпью, — мы вас предостерегаем.

— И как вам это в голову пришло? — Рейкуэлл повернулся к Элпью, — Вы помогли ей бежать.

— У нас есть причины полагать, что ваша «жена» — убийца, милорд.

Рейкуэлл злобно, исподлобья посмотрел на них.

— Убийца?

Они кивнули.

— Убийца, говорите? — Вскочив с кресла, он схватил обеих женщин. — Тоже мне новость! Мы все считаем Ребекку убийцей Анны Лукас. И я больше других. Потому и сделал ее своей. Ибо женщинам не подобает убивать. И когда она начала вести себя не лучшим образом, я посчитал, что имею полное право прибрать к рукам ее состояние. — Он притянул их так близко, что графиня и Элпью почувствовали его влажное дыхание, отдающее бренди. — Если вы знаете, где она, лучше скажите мне сразу. Думаю, она, ни минуты не колеблясь, прирежет вас обеих, если вы встанете ей поперек дороги, точно так же, как избавилась от миссис Лукас, чтобы та не помешала ее грандиозному финансовому плану.

Элпью и графиня только глазами хлопали под столь суровым натиском. Рейкуэлл отпустил их.

— Вижу, вы ничего не знаете. Убирайтесь!

Не успела за женщинами закрыться дверь, как они услышали звук разбившегося об нее бокала.

Во Флитской тюрьме им довольно скоро удалось вызвать мистера Верниша к зарешеченному окошку. Мимо прошел мальчишка-факельщик, и в мечущемся пламени его факела графиня сразу же увидела затаившийся в глазах Верниша ужас.

— Я этого не делал. Правда, мадам. Я не убивал Анну Лукас.

Против обыкновения заключенных у решетки толпилось немного, но бурлящая масса узников, пытавшихся хоть одним глазком взглянуть на свободный мир, толкала Верниша и заглушала его слова своим гомоном.

— Я знаю. Однако нам надо, чтобы вы снова вспомнили прошедшие события. — Графиня приблизила лицо к решетке. Смеркалось, а луна скрывалась за облаками. — Отыщите в тюрьме какой-нибудь темный угол и постарайтесь восстановить в памяти тот вечер, секунда за секундой. Картинка за картинкой. Мы с Элпью скоро вернемся, и вы расскажете, что вам удалось вспомнить.

— Меня повесят за это убийство. — Он стиснул железные прутья решетки и прижал к ним лицо, чтобы прошептать: — Повесят за несколько нечестно заработанных гиней!

— Что это за гинеи? — Графиня задумалась. Торговлю имбирными коврижками вряд ли можно было отнести к незаконному труду.

— За сколько? — Элпью протиснулась достаточно близко, чтобы ощутить исходившую из недр тюрьмы горькую вонь, которая на улице смешивалась с прохладным ночным воздухом.

— Не за столько, чтобы умереть.

Внезапное движение среди заключенных переместило Верниша вдоль решетки, и его лицо уткнулось в черную от грязи боковую стену.

— Приведите ее сюда.

— Кого? — Элпью поняла, что сейчас услышит.

— Вы знаете кого... — Валентин Верниш протянул сквозь решетку руку и схватил графиню за локоть. — Бекки! Смуглую Бек! Она должна признаться. Приведите ее ко мне. Расскажите ей о моем положении. Теперь только она может мне помочь...

Человеческое море опять взволновалось, и лицо отчаявшегося Верниша исчезло в толпе.

— Подумать только, хладнокровная убийца жила с нами под одной крышей.

— Сказать по правде, миледи, мы же все время ее боялись.

— Да. Кроме Годфри, который, по-моему, в нее влюбился.

Они свернули на Джермен-стрит и расплатились с мальчиком, которого наняли проводить их с факелом до дома.

— Мы должны потратиться на хороший, солидный фонарь, Элпью. — Графиня поежилась, идя по холлу. — Эти факельщики разорят нас своими ценами.

— Беда в том, что, куда бы вы ни отправлялись днем, вам придется брать с собой эту пыльную штуковину, — заметила Элпью, открывая дверь в кухню. — Надеюсь, Годфри ждет нас с дымящимся горячим ужином.

Годфри сидел за пустым столом, скалясь на них своими новыми сверкающими зубами.

— Годфри? — позвала Элпью, оглядывая котелки над огнем, словно знак возвращения Ребекки.

— Что теперь на тебя нашло? — Графиня уселась напротив старика. — Ты неспроста надел эти зубы.

Годфри издал странный булькающий звук. В руке он сжимал клочок бумаги.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Графиня потянулась к записке, но Годфри отдернул руку. — Выкладывай, приятель, — приказала она.

Элпью, стоя у очага, заглядывала в пустые котелки.

Годфри издал новый звук, на этот раз похожий на слабый стон. Наконец он вытащил изо рта зубы, забрызгав стол нитками слюны.

— Чума на них. — Он бережно положил фальшивые челюсти на колени. — С ними во рту ничего толком не скажешь.

— Ну? — прикрикнула графиня. — У меня судороги начинаются, Годфри, когда ты сразу не говоришь, в чем дело.

— Она хочет меня видеть.

— Кто?

— Ребекка.

— Ребекка! — Элпью уронила крышку, и та с грохотом покатилась по кухонному полу и остановилась, наткнувшись на дверь буфетной.

— Ребекка была здесь?

Годфри кивнул:

— Она просунула записку под дверь.

— Дай мне посмотреть. — Графиня протянула маленькую пухлую ручку. Годфри подал записку через забрызганный слюной стол. Графиня прочла вслух: — «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».

Элпью ахнула:

— Пруд Розамунды!..

— Элпью, ты становишься похожа на помесь нового механизма в водопроводе и актера, повторяющего свою роль. Постарайся сохранить хоть немного достоинства в трудных обстоятельствах. — Графиня внимательно посмотрела на Годфри. — Здесь нет подписи. Откуда ты знаешь, что это от нее?

— Была еще одна записка.

Элпью разинула рот.

— Еще одна записка?

— Элпью! — Снова повернувшись к Годфри, графиня заговорила мягко, словно с умственно отсталым ребенком: — Когда принесли вторую записку?

— О... — Он устало взмахнул рукой. — Несколько дней назад. Я поднял ее и прочитал, но Сара вырвала ее у меня и сказала, что это ей.

— И что там говорилось?

— Что надо отложить это до послезавтра.

— Что отложить?

— Откуда я знаю? Писали Саре, а она не любит разговаривать.

— А откуда ты знаешь, что это почерк Ребекки?

— Потому что так сказала Сара.

Графиня еще раз обратилась к записке. Почерк был элегантный, явно принадлежавший образованному и грамотному человеку. «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».Она перегнулась через стол.

— И последнее, Годфри, откуда ты знаешь, что эта записка предназначалась тебе?

Годфри заерзал на стуле и скорчил гримасу. Графиня описала бы ее как выражение лица человека, страдающего сильным несварением, но Элпью сразу же узнала Страсть, называемую Простой Любовью — лоб гладкий, брови слегка подняты и сдвинуты в одну сторону, глаза искрятся и заведены к небу, на щеках играет мягкий румянец. Рот Годфри был слегка приоткрыт, а старческие губы чуть увлажнены.

— Она могла быть только для меня, — прошептал он.

— Прекрасно и очень даже хорошо. — Поднявшись, графиня вернула записку. — Но, Годфри, мы не можем позволить тебе пойти на это свидание в одиночестве. Мы тебя проводим.

— Но...

— Не тревожься, мы не станем мешать свиданию влюбленных. Мы тихонько постоим в тени на случай, если придется тебя защитить.

— Но...

— Ночью Сент-Джеймсский парк не самое безопасное место, ты согласна, Элпью?

— Да, миледи. Это известное место сбора воров-карманников...

— Титиров...

— Бродяг самого низкого пошиба.

— И всех дам и господ, гуляющих по ночам. — Графиня завернулась в плащ. — Если ты понимаешь, о чем я.

Элпью возилась в буфетной.

— Чем ты занялась?

— Тут в дальнем углу на верхней полке стоял очень старый роговой фонарь. Я не осмелюсь отправиться в парк без света. Нашла! — Элпью появилась, держа на отлете грязный черный фонарь.

Графиня взяла из подсвечника толстую свечу и зажгла ее от пламени очага. Потом насадила на ржавый штырек внутри помятого старого фонаря и захлопнула крышку. Сквозь потускневшее роговое окошечко с трудом пробивался тусклый желтый свет.

— Ну, Годфри, вставляй-ка свои ужасные белые челюсти на место, и мы пойдем. У нас десять минут до твоей романтической встречи.

Во многих окнах Сент-Джеймсского дворца и Кливленд-хауса светились люстры и бра. Идя мимо, Элпью прикинула, что по пути из парка домой эти здания послужат им хорошими ориентирами, как звезды для моряков.

Они вошли в парк вслед за Годфри, опередившим их на несколько шагов. Держа фонарь повыше, Элпью двинулась первой, графиня сжимала ее локоть.

В отдалении ухнула сова.

— Надо непринужденно болтать, — тихонько сказала графиня. — Чтобы не подумали, будто мы боимся.

— Холодно, правда? — отозвалась Элпью.

— Да, — как могла громко, ответила графиня.

— Даже для апреля.

— Действительно.

Они в молчании проследовали через рощицу, состоявшую из вязов.

— А вдруг она прячется где-то здесь, готовясь убить всех нас?

— Нас трое, Элпью, а она одна.

— А вдруг она привела с собой целую банду?

Шикнув на свою спутницу, графиня стала озираться.

— Ты уверен, что мы идем правильно? Годфри? Где Пэлл-Мэлл?

Годфри остановился и огляделся, потом вынул зубы.

— Сам Пэлл-Мэлл или Пэлл-Мэлл-стрит?

— Мы же в парке, Годфри, — прошипела Элпью. — Зачем нам искать Пэлл-Мэлл-стрит?^[25]

Пока Годфри водружал зубы на место, Элпью увидела лицо графини в желтом свете фонаря. Черты ее лица были искажены ужасом. Элпью испытывала то же самое чувство. Она стиснула руку своей госпожи.

Стук собственного сердца и без того уже отдавался в ушах Элпью, когда что-то горячее и влажное дотронулось до ее шеи. Она медленно повернулась. Графиня так сильно сжала руку Элпью, что та поняла: леди Анастасия тоже это ощутила. Позади них кто-то стоял. Очень близко, дыша им в затылок. Элпью медленно подняла фонарь, осветив пространство между их плечами.

Графиня сдавленно пискнула, встретившись глазами с серой, покрытой шерстью мордой.

— О Господи, Элпью, что за грязное чудовище! Оно не убьет нас?

— Ну что вы, мадам... — Элпью медленно, облегченно вздохнула. — Это всего лишь корова.

Годфри тем временем ушел вперед. Элпью пригладила волосы.

— Нужно вызвать стражу, пока мы не вошли в парк.

— И подвергнуться аресту как пара гулящих девок, шляющихся у пруда в поисках клиентов?

— Да, миледи, вы правы. Мы не сможем объяснить, зачем нам понадобилось сюда приходить.

— И кто поверит, что знаменитая актриса оказалась убийцей и назначила свидание такому старому уроду, как Годфри? — Графиня всплеснула руками. — Посмотри, как он бежит вперед. — Она повысила голос: — Годфри! Бога ради, иди помедленнее.

Он словно не слышал.

— Годфри! — крикнула Элпью.

Годфри остановился и обернулся, его зубы светились в темноте словно необычная, зависшая в воздухе бабочка.

— Боже, Элпью, это будет пострашнее кошмарной коровы! — Воодушевившись, графиня возобновила движение. — Я чувствую себя прекрасно защищенной нашим диковинным белым талисманом в качестве авангарда.

Трава закончилась, и все трое неуверенно ступили на тропинку.

— Наконец-то, Элпью. Мы пересекаем Пэлл-Мэлл. Я определила по треску ракушек под ногами. Пруд Розамунды справа от нас. Мы должны постараться не свалиться в Длинный канал, он заканчивается недалеко слева от нас, мы скоро его минуем.

Впереди раздалось какое-то хлопанье, за которым последовал пронзительный крик.

— Что это было? — Элпью посветила фонарем: небольшое стадо оленей сбилось в кучу под одной из лип, что росли вдоль дорожки, а неподалеку бил крыльями лебедь.

— Природа! — воскликнула графиня. — Фу, ненавижу ее. Природа должна находиться там, где ей полагается, то есть как можно дальше от меня.

Громкий всплеск слева заставил их снова остановиться, а графиню — тихонько вскрикнуть.

— Другие лебеди, наверное, — прошептала Элпью. — Или рыба играет.

Над самыми их головами прошелестела крыльями дикая утка.

— Идем, — велела графиня. — Как сказал Фрэнсис Бэкон: «Природе не прикажешь». Она явно собралась здесь этим вечером, чтобы попугать невинных отдыхающих вроде нас. — Схватив Элпью за руку, графиня снова вернулась на траву. — Это Длинный канал. Я вижу, как блестит вода. Карл плавал в нем, гулял вокруг него с собаками, кормил уток... О, какой был король!

Годфри обернулся, осветив их своими зубами, и забулькал. Потом вынул зубы и заговорил:

— Мы опаздываем. Прошу вас, перестаньте сплетничать и пойдемте. — Он сунул зубы в рот и пошел вперед.

— Вот это да! — захихикала Элпью.

— Старый гриб на пути к настоящей любви! — Графиня закатила глаза. — Сдается мне, что неотесанный он мне нравился больше. Идем же. — Подобрав юбки, она живо зашагала за Годфри, Элпью торопливо шла рядом, помахивая фонарем.

Скопление деревьев впереди очертило овал пруда Розамунды. Они подошли к самой воде и остановились в полном молчании. Единственным звуком был мерный плеск волн о берег.

— Подождать здесь или обойти озеро? — Элпью всмотрелась в окружавшую их тьму. — Или разделимся и пойдем навстречу друг другу?

— Будем держаться вместе, — сказала графиня.

— Разделимся, — одновременно с ней произнес Годфри.

— Я останусь рядом со светом, — заявила графиня. — Если Годфри хочет идти один, это его право.

Годфри исчез в темноте.

— Ну так что, Элпью... — Графиня говорила уверенным тоном, достаточно громко, чтобы быть услышанной на расстоянии. — Пойдем против часовой стрелки. — Она огляделась и прошептала: — Мне это не нравится. Слишком уж тихо. Прислушайся! Похоже, даже природе внезапно заткнули рот.

— Возможно, наша леди прячется в темноте, поджидая нас. — Вода у ног Элпью покрылась легкой рябью. — Я не верю, что она вообще здесь, миледи. Это какая-то ловушка.

Графиня повернулась к ней.

— Давай-ка найдем скамейку на выходе и подождем, пока Годфри завершит обход озера.

Элпью подняла фонарь. Графиня потянула ее руку вниз.

— Спрячь свет. Он вряд ли поможет нам найти дорогу назад, а нас освещает прекрасно, словно картинку в театре теней. Если кто-то прячется здесь, чтобы напасть на нас, свет поможет ему нас найти.

— Мадам?

— Спрячь этот дурацкий фонарь под плащ. Быстро!

Элпью ликвидировала источник света, спрятав фонарь в складках своей одежды.

В полной тишине они стояли, цепляясь друг за друга.

— Я считаю, что Ребекка ни перед чем не остановится. — Графиня прижалась губами к самому уху Элпью. — Зачем мы здесь? Кто-то выманил нас из дома. Неужели для того, чтобы обыскать его в наше отсутствие?

— Господи, мадам, думаю, вы правы. — Элпью затошнило. — В этой темноте мы ни за что не найдем ни одной скамейки, которые так хитро расставлены вокруг пруда. Давайте отдохнем здесь, на этом травянистом бугорке, а когда вернется Годфри, мы все вместе со всех ног побежим домой.

Они уселись, вперившись в мрак, расстилавшийся над подернутыми рябью водами пруда Розамунды.

— А здесь тепло. — Графиня тяжело заворочалась, устраиваясь поудобнее. — Почему так?

— Это от фонаря, мадам. Он все еще горит у меня под плащом.

Они обе прислушались. Размеренные шаги Годфри, обошедшего пруд, приближались к ним справа. И действительно, напряженно всмотревшись в смутные тени, женщины различили плывущие на них очертания белой улыбки.

— Слава Богу. — Элпью встала. — Теперь мы можем идти домой.

Они услышали бульканье Годфри, который пытался что-то сказать, но ему мешали его нелепые зубы.

— Он не один? — Графиня прищурилась в темноту.

Элпью тоже напрягла глаза — не видна ли более крупная фигура?

— Один.

— Хорошо. Ребекка, может, и захотела, чтобы мы пришли сюда, но я уверена, что она намеревалась назначить свидание Годфри в ночи, да еще в таком печально известном месте, не больше, чем пройтись голой по Флит-стрит. Так что помоги мне подняться.

Наклонившись, Элпью потянула графиню за руку, и в этот момент что-то ударило ее в спину, и она упала ничком, прикрывая собой свою госпожу. Затем что-то белое пролетело мимо них и приземлилось на траву. Искусственные зубы Годфри.

— Ребекка? — Годфри ощупью ползал вокруг на коленях.

— Ах ты, высохшее, выжившее из ума, безмозглое, бестолковое, вероломное, неуклюжее ничтожество! Это я, приятель. Графиня Эшби де ла...

Плащ Элпью распахнулся, зацепившись за траву. Фонарь выскользнул у Элпью из рук.

— Фонарь, фонарь! — Она распростерлась на траве, пытаясь его схватить, но он скатился к воде. — Держи его, Годфри!

Несколько мгновений в полной тишине они смотрели, как гаснет пламя, и услышали шипение фитиля, когда он соприкоснулся с водой.

— Годфри! — рявкнула графиня, протягивая руку. — Помоги мне подняться.

— Я пытаюсь, мадам, но вы должны помочь мне, — с натугой проворчал Годфри.

— Элпью? — Графиня принялась шарить по влажной траве.

— Я здесь, мадам. Я держу вас за руку, но, Боже мой, какая же вы тяжелая. — Элпью натужилась.

— О чем вы оба толкуете? Обе мои руки здесь, я ищу ваши ноги. — Графиня негромко вскрикнула, наткнувшись на чью-то ногу. — Ах, Элпью, это твоя лодыжка? Туфля вся промокла.

— Мадам?

Элпью отпустила руку, которую держала, и нагнулась.

— Я здесь, мадам, позади вас. — Она нащупала руку графини и вслед за ней добралась до ноги. — О Боже, мадам. Это не ваша и не моя нога, и уж точно не Годфри. — Она почувствовала, как ее охватывает леденящий ужас. — Не двигайтесь оба. — Она спустилась к воде и подняла фонарь. Лихорадочно порывшись в кармане, она нашла трутницу и высекла несколько искр, которые засветились в ночной темноте, словно вспышки крошечных молний. Элпью посмотрела. Груда зеленого и розового. Рука. Туфля.

— Годфри, быстрее. Помоги мне высушить фитиль.

— Но...

— Это срочно, дружок. Помоги мне!

Годфри обтирал свечу серым от грязи платком, а Элпью дрожащей рукой поджигала трут, пока фитиль не ожил. Она открыла дверцу фонаря, чтобы увеличить поток света, и опустила его пониже.

Их взорам предстало страшное зрелище. Завернутое в зеленый бархатный плащ, перед ними лежало тело женщины. На расшитом драгоценностями атласном платье жертвы расползались пятна крови, ее белоснежные руки были вытянуты вдоль тела, юбка задралась, обнажая красивые ноги, безжизненные в роскошных шелковых чулках и изящных атласных туфельках. Бледные плечи были оголены и перепачканы кровью.

Графиня ухватилась за Элпью, а та поддержала Годфри. Обращенная к ним в неровном свете фонаря, торчала окровавленная шея, тускло мерцало оставшееся на ней жемчужное ожерелье, кровь вялыми толчками все еще сочилась на темную запачканную траву. Бедной женщине отрубили голову.

Глава седьмая Отчаяние

Полное отсутствие надежды — это Отчаяние.

Включает скрежетание зубами, покусывание губ, нахмуренный лоб.

Брови насуплены и резко сведены к переносице. Рот открыт, уголки губ оттянуты назад, нижняя губа выпячена и вывернута.

— Это она! — вскрикнула Элпью, едва обретя способность дышать.

— Ребекка? — Графиня подвинулась поближе.

— В этом платье она играла Роксану, миледи. Я столько на него пялилась на сцене, что узнаю каждую бусинку, каждую блестку.

— А это ее красивые туфельки, — всхлипнул Годфри. — Дайте мне только до него добраться...

— Это невыносимо. — Графиня выхватила у Элпью фонарь. — Не будем больше на него смотреть.

Они отвернулись от тела.

— Убийца, вероятно, все еще в парке, — прошептала Элпью. — Тело еще теплое.

— Если бы мы пришли на несколько минут раньше... — Графиня схватила Элпью за руку. — Мы бы увидели убийцу.

— О, мадам. — У Элпью застучали зубы. — Что нам делать?

— Нужно поднять тревогу, — слабым, дрожащим голосом проговорил Годфри. — Позвать стражу.

— Зная, какие стражники идиоты, — графиня проглотила застрявший в горле комок, — дождемся, что они арестуют нас за это убийство, если мы здесь останемся.

— Но мы же не можем оставить ее просто так. — Годфри упал на колени.

— Когда мы снова выберемся на дорогу, наймем мальчишку-факельщика, чтобы он поднял тревогу. — Графиня мягко помогла Годфри подняться. — Так лучше. Правда, Годфри. Она хотела, чтобы ты ее защитил, а не угодил из-за нее на виселицу.

— Розамунда! Это наверняка совпадение.

Пока над Джермен-стрит занималась заря, а Годфри с помощью бренди забылся неспокойным сном, графиня и Элпью сидели за столом, заваленным исписанными обрывками бумаги.

Графиня машинально чертила что-то пером. Они с Элпью оказались не в состоянии заснуть после пережитого в парке ужаса.

— А мог пруд Розамунды быть той таинственной Розамундой, о которой говорил Рейкуэлл?

Элпью задумалась.

— Может, она зарабатывала деньги, торгуя собой?

— Это маловероятно, Элпью. Ни ее характер, ни слава не позволили бы этого. Ты сама мне рассказывала, с каким испугом она прошла через бордель, когда спасалась от уличной схватки между титирами и ополчением. — Графиня воздела руки. — Кроме того, если ей требовались мужчины, она, как актриса, спокойно могла устремлять свои взоры в более высокие сферы, чем к простым посетителям публичного дома. Возьми, к примеру, эту шлюху Нэлл Гуин или ее подругу Молл Дэвис, навязчиво предлагавшую апельсины. С помощью сцены они заманили короля. Пег Хьюз поймала принца Руперта. Ребекка могла заполучить любого, кого пожелала бы.

— Она получила Рейкуэлла! — Элпью положила рядом два клочка бумаги. — А его она не хотела. Предположим, от мужчин она хотела денег, но нуждалась в анонимности. Не забывайте, графиня, когда актриса обретает богатого поклонника, появляются люди, такие, как мы с вами, которые стремятся сообщить об этом всему миру.

— Я считаю, Элпью, что тут у нас с тобой бесконечно сложная история. — Графиня поиграла пером. — Скажи на милость, зачем женщине с характером, славой и богатством Ребекки идти в такое неприглядное и опасное место, как пруд Розамунды, да еще ночью? И зачем посылать нам записку о встрече там? Если она хотела с нами повидаться, то спокойно могла прийти сюда.

— Она же пряталась от Рейкуэлла.

— Да-да, но он не может следить за нашим домом круглые сутки. Если мы провели приставов, она так же могла прошмыгнуть мимо него. И войти, как ушла — через задний двор.

— Думаете, ее убил Рейкуэлл?

— Мне неприятно это говорить, но мы знаем, что сей не слишком благородный лорд не считает убийство людей чем-то из ряда вон выходящим. Хотя их почтенные светлости даже прибегли к помощи закона, чтобы его освободить, совершенно ясно, что Рейкуэлл уже убил двух человек и...

— Ну конечно! — Элпью со стуком поставила на стол чашку с шоколадом. — Если вы правы и он каким-то образом выбрался в ту ночь из Тауэра и был рядом с Йорк-Билдингс, он легко мог убить и Анну Лукас.

— Или так. Рейкуэлл был без ума от Анны Лукас. Может, он и есть тайный благодетель ее семьи. Возможно, Анну убила Ребекка, как мы с самого начала и думали. А Рейкуэлл убил ее из мести.

— Но почему он не сдержал своего обещания послать денег семье Лукас, чтобы ребенка не отправили в работный дом, а мужа в Бедлам?

В очаге оглушительно щелкнуло полено, заставив графиню дернуться и уронить на стол перо. Чернила брызнули ей в лицо, она протерла глаза.

— В то утро он был занят преследованием Ребекки. Возможно, ее побег временно заставил его забыть об этом деле. — Графиня приложила пальцы к губам, запачкав их чернилами. — Кстати, о побеге. Почему Анна Лукас не побежала от своего убийцы, особенно если он гнался за ней с топором?

Сложив губы трубочкой, Элпью задумалась. Потом щелкнула пальцами.

— Помните, в магазине в Нью-Эксчейндж Ребекка отказалась от белладонны, но сказала, что Анна Лукас пользовалась этими каплями на сцене. А в тот вечер, когда ее убили, она выступала на сцене. Кто бы ее ни убил, она его не видела или, во всяком случае, не могла ясно разглядеть. От капель белладонны перед глазами все расплывается.

В дверь постучали. На ступеньках возвышалась массивная фигура констебля с раскрашенным жезлом, знаком его власти.

— Я направлен в этот квартал мировым судьей, с тем чтобы узнать, не слышал ли кто или не видел чего-то необычного в темное время прошлым вечером?

Элпью покачала головой.

— А что такое, констебль? — спросила графиня, наклонив голову набок. — Что случилось?

— Жестокое и кровавое убийство, мадам. Не далее как в трех фарлонгах отсюда. — Он кивнул в сторону своего сухопарого помощника. — И единственная улика, с помощью которой мы могли бы опознать убийцу, — деревянная челюсть.

Помощник продемонстрировал зубы Годфри.

— Зубы! — ухмыльнулась Элпью. — Ни миледи, ни я не нуждаемся во вставных челюстях, констебль.

Графиня обнажила ряд гнилых желтых резцов.

— А старик, который вам прислуживает?

— На то, что я ему плачу? Да откуда ему взять денег на такие излишества? — Графиня негромко хохотнула, потом прошептала, наклонившись вперед: — А кто жертва? Вы знаете?

Элпью беспокойно переступила с ноги на ногу. Она услышала, как по кухне, спотыкаясь, передвигается Годфри. Констебль тоже понизил голос:

— Какая-то девица в маске.

— В маске?

— Веселая девица, куртизанка... короче, мадам, проститутка. Разодета, как королева, но... — Он наморщил нос. — Не хотелось бы говорить об этом при дамах, миледи.

— Что говорить, констебль? Я не чувствительная барышня.

Годфри, пошатываясь, вышел в коридор. Элпью торопливо уволокла его обратно на кухню.

— Боюсь, констебль, он вчера перепил. Так вы говорили?..

— Зачем женщине идти к пруду Розамунды в холодную ночь, если она не проститутка?

— Проститутка?

— Простите мой язык, но по-другому не скажешь. — Он тоже подался вперед и заговорил тише: — Голову не нашли. Должно быть, он унес ее в качестве трофея. Как только мы найдем голову, я уверен, миледи, мы найдем и убийцу потаскухи.

— Нам повезло, Элпью, что только мы знаем, кому принадлежит тело. Стража по-прежнему пребывает в неведении и, пока не обнаружит голову бедной женщины, так в нем и останется.

— Вы правы, миледи. — Элпью дернула в сторону графиню, едва не угодившую под фургон с сеном, который отцепился и катился назад по Друри-лейн. — Мы можем смело предположить: только тот человек, который тоже будет знать, кому принадлежит тело, и окажется злодеем, лишившим ее жизни.

Актеры оживленно толпились в артистическом фойе.

— Сидели всю ночь. — Джордж, в одиночестве стоявший у двери, закатил глаза и, спотыкаясь, подошел к ним. — Подогнать пьесы под двух пустоголовых баб, которые едва понимают смысл предложения из трех слов, дело нелегкое.

Хотя было еще очень рано, от Джорджа уже несло пивом.

— Что вы имеете в виду? — Элпью окинула взглядом комнату и по опыту своей работы костюмершей в театре сразу увидела все приметы ночной репетиции. Грязные тарелки — еду принесли из соседней таверны, пустые бутылки, мятые плащи и куски сукна на скамьях, на которых пытались урвать немного сна актеры, не участвовавшие в той или иной сцене.

— Вы сидели здесь всю ночь? — Графиня посмотрела на актеров, у которых слипались глаза.

— И все равно еще сидеть и сидеть, — проворчал Джордж. — Спектакль начнется только в четыре, но нам нужно быть на высоте. Рич нас предупредил.

— Предупредил?

— Мы играем с успехом или он увольняет всех актеров до единого и заменяет нас танцующими собачками, поющими обезьянами и танцорами на канате. — Джордж вскинул руки. — Развлечения для Варфоломеевской ярмарки. Мозгов не требуется.

Графиня обратила внимание, что Сиббера не было.

— А Колли нет?

— Да здесь он, здесь. — Джордж указал на мужскую гримуборную. — Если он не на сцене, пытаясь помочь этим тупым девицам освоить их роли, то сидит там — кропает новую пьесу.

Графиня пошла взглянуть, оставив Элпью с Джорджем.

— От Ребекки нет новостей? — Элпью внимательно наблюдала за выражением его лица.

— Бешеная Бек! Нет. Несмотря на то что ее общество не очень-то мне приятно, я приму ее назад с распростертыми объятиями.

— Вам не очень приятно общество Ребекки? — удивилась Элпью. — А что так, Джордж?

— Не поймите меня неправильно, она очень хорошая актриса. Но она меня пугает. Постоянно дергает меня.

Элпью вежливо улыбнулась.

— Не в буквально смысле, вы понимаете. Такая женщина и палкой до меня не дотронется. Чересчур холодная и высокомерная дама. — Он шумно отхлебнул пива. — И чересчур благородная. И чересчур добрая. — Он положил руку на плечо Элпью. — Я предпочитаю иметь дело с женщинами сердечными, пышными и развязными, как вы.

Элпью передернула плечом, и рука Джорджа соскользнула.

— Ребекка слишком благородна? Да ладно вам, Джордж, вы навеселе, вот и болтаете невесть что.

Они сели на скамью рядом с открытой дверью и стали наблюдать за жизнью улицы, оживавшей по мере того, как поднимались жалюзи на магазинах и уличные торговцы выходили на ежедневный промысел.

— Она дала нам шанс, но мы оказались для нее людьми слишком низкими. Она изобличила наши недостатки, а себя показала ангелом.

— Ребекка, ангелом? Что вы хотите этим сказать?

— Ну, вся эта история с кольцами.

— Какими кольцами?

— Вы же видели. Я точно знаю. Ну, перед похоронами. Я так отвратно себя потом чувствовал. У Анны Лукас после смерти не оказалось денег даже на траурные кольца. Но о том, чтобы пойти без них, нечего было и думать. Все вокруг посчитали бы, что она нас ненавидела или оказалась слишком скупой, чтобы оставить на них деньги. Ребекка решила, что у нас должны быть кольца. И предложила нам всем сброситься.

— А вы все отказались?

— Я предложил ей несколько монет, которые нашел в кармане, — пробормотал в свою кружку Джордж. — Но она высмеяла меня, сказав, что этих денег и на оправу для одного кольца не хватит. И она правду сказала. Я пожадничал.

— Так откуда все же взялись эти кольца? Я слышала, как мальчик говорил...

— Их заказала Ребекка. Поэтому она и опоздала на похороны. Она всегда хочет, чтобы все выглядело прилично, даже если и предстает при этом в невыгодном свете. Она сама купила кольца. Заплатила за них. — Он всхлипнул.

— У миссис Лукас не было достаточно денег, чтобы оставить на собственные траурные кольца?

— Совершенно верно. Каждое заработанное пенни она тратила на уход за мужем и на сына.

Джордж вытер слезу.

— Бедная Анна. Такое испытание, но она всегда держалась бодро. У нее не было ни одного врага.

— Кроме Ребекки.

— Ребекка! — Джордж откинулся, пытаясь сфокусировать взгляд на лице Элпью. — Шутите! Нет-нет. Из всех нас Ребекка была ближе всех к Анне. Она ее обожала, и они вечно шушукались по углам, хихикая и придумывая розыгрыши. Бекки была ее рабыней. Ради нее она пошла бы на что угодно.

Графиня заглянула за штору, отгораживавшую мужскую гримуборную. Сиббер сидел за столом, перед ним высились стопки писчей бумаги. Рядом на скамье сидел его преподобие Фарквар, капеллан Тауэра.

— Графиня! — Сиббер встал. — У нас выдалась тяжелая ночь! И сейчас я урвал несколько минут, чтобы его преподобие Фарквар пробежал мои новые сцены. — Он взял листок. — Меня поражает, сколько возможностей этот писака Шекспир упустил в своей трагедии о Ричарде. Возьмем, например, последний акт. После утомительного явления всех этих призраков... я вкладываю в уста Кетсби следующие слова:

А Ричард в этот момент осознает, что должен воспользоваться моментом, забыть прошлые беды, и поэтому говорит — тут я оставил, как у Шекспира:

Затем он поворачивается у меня к аудитории с самоуверенной улыбкой: «И Ричард — снова с вами!»

— Это великолепно, — проговорил священник, хлопнув ладонью по стопке листов. — Отличная поправка. Новый штрих к характеру злодея.

— В духе моего лорда Рейкуэлла... — Графиня не закончила предложение, надеясь на реакцию.

— Да. И... э... потом... — Сиббер схватил другой листок. — ...когда Ричард обращается к убийцам в четвертом акте, у меня он кричит: «Покончить с ним...» Потом я собираюсь слегка подмигнуть зрителям: «...вот вам и Бэкингем!» Я уверен, что сорву этими словами аплодисменты. Особенно если речь пойдет о голове Джорджа! — Сиббер плюхнулся на стул и засмеялся. — Понимаете, графиня, существуют всего два точных признака успеха актера. Это смех и аплодисменты.

— Никаких известий от Ребекки? — спросила графиня, наблюдая за его реакцией.

— Она всегда была импульсивна. — На лице Сиббера ничего не отразилось. — Она отправилась предаваться определенным утехам с этим юнцом. Но когда схлынет первая волна страсти, она вернется, поджав хвост и желая получить назад все свои роли. Подобные женщины всегда так поступают.

— И она на какое-то время примирится с Рейкуэллом?

— Если он швыряет деньгами так, как на празднике в «Причуде», то почему нет?

— Ваше преподобие Фарквар, вы, должно быть, встречались с благородным лордом.

Священник поднял на графиню глаза.

— С чего вы взяли?

— Когда мы с вами виделись в последний раз, он сидел в Бошампской башне.

— Ах этот! Из шайки титиров. Нет. Но разумеется, мне рассказывали о нем господа йомены.

— Как вы думаете, мог ли он каким-то образом сбежать из Тауэра в ту ночь, когда Лампоне читал свою лекцию о Страстях?

— Сбежать! — Священник покраснел. — Когда там стража, подъемные решетки, рвы и львы? Не думаю. — Он нахмурился, прикидывая. — А если этот парень сбежал, зачем возвращаться в Тауэр? С его деньгами он мог сесть на ночное суденышко, идущее до Франции, и к рассвету быть в безопасности. — Священник взял одну из Сибберовых страниц. — Мне нравится эта строчка, — сказал он, сдавленно посмеиваясь. — «Прощайте, принцы, похоронный звон по вам — он слаще музыки моим ушам».

— Льщу себя надеждой, что умею заставить фразу заиграть новыми гранями, ваше преподобие. — Сиббер обмакнул перо в чернильницу. — Мне нужно работать, графиня. Мы писатели! Вы же знакомы с нашей кухней. Особенно в моем случае, когда на меня свалилось это дополнительное бремя — играть в труппе, в которой за одну неделю пришлось заменить двух ведущих актрис и над которой висит угроза закрытия, исходящая от алчущего доходов филистера.

Графиня вернулась в артистическое фойе. Актеры находились здесь всю ночь. Кроме того, было очевидно, что никто из них даже не знает о смерти Ребекки. Но если она не ошибается, у Сиббера, бесспорно, имеются какие-то связи с малоприятным лордом Рейкуэллом.

Графиня и Элпью решили поговорить с книготорговцем, прежде чем подняться наверх и обследовать квартиру Ребекки. В конце концов эта угрюмая Сара все равно сунет свой нос во все углы.

Над дверью магазина раскачивалась под порывами ветра вывеска «Медная змея». Внутри было темно и пыльно, книги стояли на полках вдоль стен, лежали стопками на полу.

— Чем могу служить? — Хозяин оторвался от газеты.

— Мы ищем Ребекку Монтегю.

— А, это наверху.

— Да нет. Она не явилась в театр...

— Ах да, я же только что прочитал. — Он порылся на столе и выхватил экземпляр «Глашатая». — Сбежала с каким-то типом. — Книгопродавец бросил взгляд на женщин. — Прошу меня простить. Я не всегда покупаю этот листок, но иногда, знаете ли, так приятно приправить свой завтрак каким-нибудь скандальчиком. А где искать скандал, как не в «Глашатае». — Он положил газету. — Если говорить о профессиональной стороне дела, то я часто думаю, что принял неверное решение. Эти книги не расходятся, как раньше. «Максимы» де Ларошфуко и «Мемуары» мадам д'Олнуа расхватывали как горячие пирожки, и даже поэзию и пьесы мистера Ли и мистера Драйдена сметали с полок быстрее ветра. Но теперь я дошел до того, что запасаюсь старыми книгами по самосовершенствованию и шарлатанскими брошюрами типа «Откроем кладовку хозяйки; рекомендации по правильному питанию семьи и созданию уютного домашнего очага», «Волшебные способы ухода за вашим садом», «Загадки таинственной болезни». Только они и продаются, причем с бешеной скоростью. Они и газеты. — Он похлопал по «Глашатаю». — Да, газеты. Нравится вам это или нет, но книги умерли, и будущее за газетами.

— Ну а Ребекка Монтегю? Не обратили внимания, что там происходит в ее комнатах?

— Вчера вечером я видел, как от нее выходил какой-то субъект. Странного вида, с длинными черными усами, как у турка. Темно было, поэтому я плохо его разглядел. Он нес большую сумку. Но, кажется, пустую. Вскоре после этого я как будто видел ее...

— Ребекку?

— Точно не скажу. Но это была женщина в темном плаще и капюшон накинула.

— Когда это было?

— Очень поздно.

— А больше никто не приходил и не уходил?

— Вы пришли что-то купить? — Книгопродавец сложил на груди руки и сердито посмотрел на графиню. — Или что-то вынюхиваете?

— Сколько это стоит? — Графиня, не глядя, взяла книгу из соседней стопки и протянула торговцу.

— Два шиллинга.

— Я возьму. — Графиня улыбнулась, когда он принялся заворачивать книгу. — Вы говорили...

— Что немного позже слышал шаги — кто-то поднимался и спускался. Но это мог быть кто угодно. Хотя поступь легкая, как у ребенка. Скорее всего приходила эта неряха-служанка.

Торговец вручил графине завернутую книгу.

— Она включает все... — Хозяин лавки украдкой глянул на покидавшую его заведению графиню и крикнул: — Вот увидите — спросом пользуются только непристойности и скандалы! Если бы я торговал такой продукцией, то разбогател бы.

— Лампоне! — прошептала графиня, когда женщины на цыпочках стали подниматься на второй этаж. — Мы видели, как он заходил, торговец видел, как уходил. Возможно, он искал Ребекку и, не найдя, пошел на встречу с ней в парк.

— Но он говорит, что Ребекка вышла после Лампоне. Неужели она все время там пряталась, пока мы разговаривали с Сарой?

Графиня толкнула входную дверь и посмотрела в холл. Все было тихо. Она заглянула за дверь. Зеленый плащ исчез.

— Где она могла прятаться, когда мы здесь были?

— Под кроватью. Где угодно. В чулане или в гардеробе.

Они открыли дверь в гостиную. Со вчерашнего дня здесь явно кто-то побывал. И явно не с добрыми намерениями.

Комнату обыскали. На полу были разбросаны бумаги, книги скинуты с полок, столы и стулья опрокинуты. В столовой их ждала та же картина, за исключением одной детали: пропал сундучок с чаем. Элпью побежала к буфету и открыла его. Пусто.

— Кто все это забрал? Сара?

Графиня выдвигала ящики. В них как будто бы никто не рылся.

— Странно, что на это не позарились.

— Может, тут потрудился таинственный любовник Сары?

— Или гораздо более зловещая фигура? — Графиня посмотрелась в одно из многочисленных зеркал. — Давай-ка заглянем в спальню.

Элпью распахнула дверь. В комнате было белым-бело из-за слоя перьев на полу. Разрезанные валики валялись в кучах пуха. Синий, травчатого бархата полог вокруг кровати был задернут. Перины стянуты с кровати и как попало брошены на полу.

Элпью и графиня переглянулись. А вдруг кто-то прячется на кровати, дожидаясь момента, чтобы выпрыгнуть на них с топором?

Из ящика у двери Элпью взяла прогулочную трость и стала осторожно продвигаться вперед, выставив палку перед собой на манер рапиры. Остановившись чуть поодаль, она подцепила и приподняла полог, чтобы можно было заглянуть внутрь.

Женщины немного подождали.

Никакого движения. Никто не бросился на них с топором. Элпью и графиня подкрались с двух сторон и заглянули.

Покрывала, одеяла и бархатные шторы были высокой грудой сложены в центре кровати. И с вершины этой мягкой горы на сыщиц таращилась безумными глазами искаженная судорогой голова Ребекки.

— Тьфу! Тьфу! Тьфу! — Графиня раскрыла веер и принялась обмахиваться.

Элпью уронила трость и ухватилась за столбик кровати, чтобы не упасть.

— О Господи, миледи. Какой ужас!

Они попятились.

— Что нам делать?

— Я бы сказала, — заявила графиня, продвигаясь к двери, — что нам нужно побыстрее отсюда убраться. Мы, вероятно, смогли бы объяснить свое присутствие рядом с телом, когда оно было найдено, но, оказавшись первыми в том месте, где обнаружена голова, мы превращаемся в главных подозреваемых.

Не прошло и получаса, как они уже сидели на кухне у себя дома на Джермен-стрит. Годфри был на улице — засел в нужнике.

— Ну и денек! Сообщить страже, что мы нашли голову?

— Если мы это сделаем, тот глупый продавец скажет им, что видел, как мы поднимались наверх, и все подумают, что эту страсть принесли туда мы.

Хлопнула дверь, вошел сгорбившийся Годфри.

— Значит, это не ночной кошмар? Это действительно случилось? Она мертва.

Глаза у него покраснели, на лице застыло выражение муки, усугубляемое вновь утраченными зубами.

— Боюсь, Годфри, что это правда.

— У кого поднялась рука на такую очаровательную женщину? Покажите их мне, они у меня узнают. —Прошаркав к очагу, он подвесил над огнем чайник. — Кто-нибудь хочет чая?

— Да, пожалуйста.

Графиня вспомнила о другом страшном открытии. Годфри поставил чайник с кипятком рядом с заварочным чайником, который уже подготовил и перенес на стол.

— Сахар? — Он расставил вокруг заварочного чайника три чашки.

— Да, спасибо. — Элпью пошла в кладовку за сахарной головой.

— Годфри, ты должен не показывать виду. Помни, никто, кроме нас — и убийцы, — не знает, что Ребекка мертва. А констебль ищет владельца твоей вставной челюсти.

Застонав, Годфри отвернулся и тоном, указывавшим на то, что он хочет сменить тему, произнес:

— Этот тип приходил снова.

— Тип? — Графиня придвинула свой стул к столу. — Не лорд Рейкуэлл?

— Нет-нет. Старик. Он появился в тот день, когда Ребекка только сюда переехала. — Годфри осторожно помешал в заварочном чайнике. — Он стоит тут день и ночь, глядя на ее окно.

Заметив, что у нее до сих пор дрожат руки, графиня недовольно хмыкнула.

— Как странно.

Элпью положила сахарную голову на стол, отколола кусок и раздробила его на маленькие кусочки, молясь, чтобы это оказались не приставы с очередной убийственной новостью для графини.

— Я до этого сидел в ее комнате, размышлял, смотрю — он. Я подумал, что это, верно, сборщик налога на бедных или констебль, проверяющий дома по распоряжению властей, а может, просто зевака, рассматривающий дома в Сент-Джеймсе. Но, заметив, что я его разглядываю, он отвернулся и зашагал прочь. — Годфри стал разливать чай. — Вряд ли это кредитор из лавки готового платья, пришедший за долгом.

— Годфри, я была бы очень признательна, если бы ты запомнил, что я не покупаю одежду в кредит. Вся она сшита на заказ.

— Кто бы спорил, — отозвался Годфри, глядя на обтрепанные манжеты и протертые локти графининого платья. — Кто уж он там, я не знаю, но он замышляет что-то неладное. Это уж точно.

Графиня и Элпью взяли чашки и одновременно помешали в них.

Все трое сделали по глотку чая.

— М-м-м, — протянула Элпью, гадая, могли этот таинственный мужчина быть агентом мирового судьи, посланным наблюдать за домом после смерти Анны Лукас. — Восхитительно.

— Обожаю чай, — заявил Годфри.

— Должна признаться, и я тоже, — поддержала графиня.

— Да, — согласилась Элпью, — с чаем ничто не сравнится.

Все трое удовлетворенно кивнули. Графиня уставилась в чашку и ахнула.

— Чай! — вскрикнула она и с размаху поставила чашку на стол, расплескав содержимое. — Откуда у нас деньги на чай? Годфри, я надеюсь, ты не потратил на него все наши деньги, отложенные на хозяйство! Мы можем обойтись без этой роскоши. За несколько чашек чая мы могли бы купить бочонок устриц.

— Успокойтесь. — Годфри встал и направился к двери. — Это бесплатно. Пойдемте, я покажу.

Графиня и Элпью последовали за ним в переднюю гостиную. Элпью украдкой глянула в окно. На улице никого не было. Она поежилась. Возможно, странный наблюдатель видел, как они уходили вчера вечером, проследил за ними до парка и пришел к выводу, что Ребекку убили они.

— Вот! — Годфри сдернул кусок красивой, незнакомой графине камчатной ткани с большого деревянного ящика, засунутого под стол, который стоял за дверью, и приподнял крышку. — Смотрите!

Графиня подошла поближе. Ящик был полон чая. Она взяла несколько листочков и растерла их, прежде чем понюхать.

— Черный порох!

Элпью отпрыгнула от окна, приготовившись бежать.

— Нет, мадам, вы ошибаетесь. — Годфри взял горсть листьев. — Это не порох. Это чай.

— Да, да, болван. Это очень дорогой чай, который называется «Черный порох». Есть еще зеленый чай. Оба их подают только в лучших домах. Лордам, леди, особам королевской крови... Должно быть, он стоит целое состояние. — Она опустила крышку, положила на место ткань и повернулась к Годфри. — Итак, сударь, откуда он у вас?

— Я его принес, — ответил Годфри.

— Ты! — Элпью вытаращила на него глаза. — Как ты мог...

— Когда? — резко спросила графиня. — Как давно он здесь?

— После вечера памяти Анны Лукас. Он был в карете Джемми, и Ребекка попросила принести его сюда. Так мы и сделали, и спрятали его тут, подальше от чужих глаз.

— И кто тебе разрешил его брать?

— Ребекка, миледи.

— Ребекка! — Графиня на минуту задумалась, но потом вспомнила о заваренном чае и вернулась на кухню. — Так не дадим же пропасть этому самому ценному чаю. — Она сделала глоток. — Остается только надеяться, что больше никто не знает, что у нас в передней гостиной хранится такая ценность.

— Было темно, когда мы его заносили. — У Годфри задрожала челюсть. — Бедная леди.

— Итак, Годфри, твоя задача не спускать глаз с этого ненормального, который наблюдает за нашим домом. — Графиня видела, что Годфри вот-вот расплачется, и решила, что активная деятельность пойдет ему только на пользу. — Если он придет снова, попробуй прижать его к стенке. Узнай, кто он. Проследи за ним до его дома, если потребуется. Разберись, чего он хочет. — Графиня не удержалась и зевнула. — У меня слипаются глаза. Отправляюсь в объятия Морфея хотя бы на часок.

Немного подремав у очага, Элпью и графиня пошли в Сент-Джеймсский парк и уселись на скамейку под деревом рядом с прудом Розамунды, откуда открывался прекрасный вид на то место, где прошлой ночью они обнаружили тело.

Вода поблескивала под лучами солнца. Прогуливались, глядя друг другу в глаза, парочки. Бегали, играя в догонялки, дети. У кромки воды лаяла на уток собака. Гуси щипали траву, в тени дерева укрылся олень. Рядом с Пэлл-Мэллом сидели в ряд молочницы и доили коров, продавая кружками теплый белый напиток.

У ног Элпью охорашивалась дикая утка. Отряхнувшись, она заковыляла назад к воде.

— Днем все кажется совсем другим.

— Две актрисы, — произнесла графиня. — Обе обезглавлены ночью. Только ли это их объединяет? Кому понадобилось их убивать? И одну, и другую.

— Если актеры репетировали всю ночь, я думаю, мы можем снять с них подозрения. — Элпью откинулась и устремила взор на распускавшиеся на ветках листья. — Хотя это такая подлая публика.

— Возможно, они все заодно в этом деле.

— Невозможно, мадам. Актеры ненавидят друг друга и не способны держать язык за зубами.

— Ты права, Элпью. Честно говоря, мне кажется, что в обоих убийствах виновен Рейкуэлл.

— Потому что ненавидит актрис или женщин?

— А вдруг он с самого начала положил глаз на Ребекку? Если Ребекка и Анны были так близки, как клянется Джордж, не мог лорд Рейкуэлл избавиться от Анны, ослабив тем самым решимость Ребекки? А когда Ребекка ему отказала, он все равно женился на ней обманом. Возможно, его неотвязные домогательства и вынудили ее попросить убежища в моем доме. Может, он прислал записку...

— Один момент, мадам. Зачем Рейкуэлл хотел жениться на Ребекке? Из-за ее денег?

— Конечно.

— Но, несмотря на все эти разговоры о деньгах, она жила в съемных комнатах. Работала не в самой известной труппе. И дочерью прославленных или титулованных родителей она не была...

— Как мы говорили, ее отец был адвокатом. Адвокаты же всегда богаты. Только они и наживаются на пожарах, голоде и моровых поветриях. Поэтому давай узнаем в суде или в коллегии юристов гражданского права. У них должны быть списки адвокатов, получивших разрешение на работу. А в суде по делам о наследстве должна храниться копия его завещания. И его фамилия наверняка Монтегю.

— Не обязательно, мадам. А если она уже была замужем?

— Нет. Если она была замужем, то могла опротестовать брак с Рейкуэллом на основании двоемужия.

— Она могла овдоветь.

— Черт, Элпью. Ты права. Это слишком извилистый путь. Надо найти эту противную девчонку Сару. Она наверняка знает ответ.

— Но у нас мало времени, если завтра она отплывает в Новый Свет. — Элпью поднялась. — Надо пойти к любовнику девицы, синьору Лампоне.

Итальянец проживал в больших апартаментах в Кокин-Хоул-корте с видом на нижние переулки Мурфилдса. Элпью постучала. Они подождали. Она постучала еще раз.

— Интересно, мадам, а мы не опоздали? Возможно, он уже на пристани, садится вместе со своей мисс на судно, идущее в Америку. Устраивается в каюте...

Послышались шаги, и дверь распахнула какая-то фигура, с головы до ног закутанная в белое.

— Che orrore! О cinquecento cosi di fare! Avanti!^[27]

— Чего он болтает? — Элпью посмотрела на графиню.

Припомнив голос Гортензии Манчини, одной из любовниц Карла, и как можно лучше изобразив итальянский акцент, графиня обратилась к итальянцу на его родном языке.

— Синьор Лампоне, per favor?^[28]

— Si! Si! Mi chiamo^[29] Лампоне.

— Да, да. — Графиня начала терять терпение. — Где синьор Лампоне?

— Sono^[30] Лампоне! — во весь голос гаркнуло белое существо.

— Ah Sicilia! Veleni mia! — воскликнула графиня, старательно имитируя фразы, которые, как она помнила, кричала в раздражении Манчини. — Banditti mia! Assassini mia!^[31]

— Al diavolo!^[32] О чем это вы? — гаркнул Лампоне, чтобы только заставить графиню замолчать. — Я Руджеро Лампоне. А вы кто, черт вас дери?

Графиня всмотрелась, черты лица действительно показались ей знакомыми.

— А почему вы побелели? — спросила Элпью, касаясь его потрескавшейся кожи.

— Avanti. Идемте. Идемте. — Он побежал назад, графиня и Элпью последовали за ним.

Его студия тоже оказалась белой. На полулежали пустые формы, а в каждом углу стояли причудливые фигуры, задрапированные огромными кусками ткани.

— Гипс! Гипс! — крикнул Лампоне, помешивая палкой в большом котле, наполненном чем-то белым. Он потрогал бок кастрюли. — Mamma mia! — Подхватив котел, он разлил жидкость, похожую по густоте на сливки, в подготовленные формы.

Графиня увидела ведра с водой и стоявшие рядом с ними мешки с гипсом.

— Вы очень заняты, синьор Лампоне?

— Очень, очень занят. Я устраиваю выставку.

Элпью расхаживала по комнате, рассматривая рисунки с тщательно изображенными Страстями: Плач, Острая боль, Презрение, Ненависть, Ужас, Страх, Отчаяние, Удивление, Любовь...

— Синьор Лампоне... — Графиня попыхтела. — Где ваша любовница? Ваша возлюбленная?

Лампоне замер.

— Почему вы спрашиваете?

— Это важно. Нам нужно поговорить с вашей любовницей.

Лампоне воздел руки и разразился потоком итальянских восклицаний. Прошел в угол студии к подножию пыльной, заляпанной краской лестницы и крикнул, обращаясь наверх:

— Gioiello! Сокровище мое! — Лампоне вернулся к своим формам и принялся ожесточенно стучать ими по деревянному полу. — Моя ненасытная похоть сейчас спустится. А я должен работать.

Графиня переместилась к Элпью, стоявшей у лестницы.

— Что? — На верхней ступеньке лестницы появился человек, закутанный в простыню, и стал спускаться, опустив голову и протирая со сна глаза.

— Две женщины к тебе, tesoro.^[33] — Лампоне продолжал грохотать формами. Он повернулся к графине. — Мы были в постели. Понимаете, искусство пробуждает любовь.

— Извините, что побеспокоили вас, мисс! — крикнула графиня. — Но прежде чем вы покинете страну, чтобы свить гнездышко с мистером Лампоне, нам хотелось бы получить от вас некоторые сведения.

Фигура сбросила простыню, явив свою полную наготу.

— Какие сведения?

Но обнаженный человек перед ними не был Сарой. Любовью Лампоне оказался растрепанный юноша.

Нисколько не смущаясь, графиня повернулась к Лампоне.

— Но где же Сара? Вы же должны были бежать с Сарой.

— Сара?

В глазах сонного юноши, посмотревшего на Лампоне, мелькнули искорки.

— Сара... горничная Ребекки.

— Лампоне! Путается с простой горничной! Я? — Глаза Лампоне расширились, усы зашевелились. — Чтобы великий Лампоне резвился с какой-то коротышкой-служанкой? Да как вы смеете! — Схватив палку, с которой еще стекали капли жидкого гипса, он погнался за графиней.

Элпью уже была у двери. Последнее, что услышала леди Анастасия, выскакивая вслед за компаньонкой из студии, крики юноши:

— Ах ты, вероломный итальянский потаскун! Кто еще такая Сара?

— Уф! — выдохнула Элпью, когда они выбрались на улицу.

— Художественные натуры! — проговорила графиня. — Всегда одно и то же. Нам следовало бы догадаться. Культурный мужчина не станет тратить время на неряху.

— А вот жестокий и грубый вполне мог... — Элпью схватила графиню за руку. — Сара была в театре в тот вечер, когда убили Анну... Возможно, она ослушалась свою хозяйку, приказавшую ей идти домой, и осталась поблизости. И за Ребеккой в Сент-Джеймсский парк она тоже могла пойти. А вдруг важный человек, с которым она надеется сбежать, — это лорд Рейкуэлл?

Графиня остановилась.

— Значит, Рейкуэлл обманом получит деньги Ребекки, а потом вместе с Сарой уедет на плантации. Ну конечно! У таких, как он, и бывают интересы в Новом Свете.

— Хотя один вопрос все же продолжает меня беспокоить, миледи. — Элпью прислонилась к коновязи. — Разве у Рейкуэлла нет своих денег?

Шедшая рядом с ней графиня становилась все ниже и ниже ростом.

— Проклятые болота! — воскликнула она. — Давай-ка выбираться на центральные улицы, пока я не утонула в этой сырости.

Элпью вывела ее на выложенную известняком дорожку. Туфля графини смачно чавкнула, когда она выдрала ногу из топкой лужайки.

— По моему опыту, дорогая Элпью, нет ни одного представителя аристократии, который не объявил бы себя нищим. Стоимость домов, накладные расходы, земли, которые они потеряли при Кромвеле... Все они считают себя беднее церковной мыши. Чума на эту грязь! Знаешь, Элпью, одно время зимой здесь устраивали каток. Потом его осушили, но, похоже, не очень успешно.

— Что это за шум? — Элпью обернулась. Позади по дорожке, в клубах пыли, мчались, стремительно приближаясь к ним, два всадника. — Держитесь, миледи! — Она стащила графиню назад на влажную траву.

Лошади пронеслись, обдав женщин грязью. Графиня выплюнула попавшую в рот землю.

— Фу! Наверняка опять титиры.

Элпью протерла глаза.

— У них розовые ленты.

— Посмотри туда! Какое величественное сооружение, Элпью. — Графиня быстро зашагала по дорожке к красивому дворцу. — Какой знатный человек живет в столь великолепном жилище? — Они остановились на ступеньках, ведущих к воротам. — Это дом лорд-мэра Лондона?

На столбах, к которым крепились огромные кованые ворота, были установлены каменные статуи, изображавшие лежащих, но страдающих людей.

— Господи! — Графиня рассмеялась. — Вид у этих типов не очень-то счастливый. Где мы?

— В том, что они несчастны, сомневаться не приходится, мадам, — понизив голос, произнесла Элпью, — потому что это красивое место — Вифлеемская больница.

— Бедлам! — воскликнула графиня. — Этот дворец — пристанище для умалишенных? Честно сказать, те, кто построил такую дорогую резиденцию для ненормальных, сами сумасшедшие. Она похожа на дворец Лувр в Париже — дом короля.

Элпью ткнула графиню в бок. Две лошади, которые чуть их не затоптали, были привязаны у лестницы. Они пили из колоды, и от их боков валил пар.

— А где эти ужасные юноши с розовыми лентами? — Графиня огляделась. — Надеюсь, не прячутся в кустах, чтобы нас ограбить.

— Я так думаю, они развлекаются, глазея на бедных узников. И в самом деле, мадам, в безумный век мы живем. Итак! — Элпью порылась в кармане. — Раз уж мы здесь, заплатим свои два пенса и войдем?

Графиня обдумала предложение.

— Возможно, мы увидим мистера Лукаса...

Она подхватила Элпью под руку, и сыщицы поднялись на высокое крыльцо и вошли в изящную дверь. Элпью опустила входную плату в красивые ящички для денег, которые являлись частью раскрашенных статуй, изображавших выпрашивающих милостыню цыганок. За статуями стоял дородный мужчина в синем одеянии, с большим жезлом.

— Больные женщины в западной галерее, мужчины — в восточной! — рявкнул он. — Сегодня у нас очень занятные обитатели в обеих галереях, дамы, если вы соблаговолите выбрать.

Они свернули налево и прошли через железную ограду в мужское крыло больницы.

Их встретил оглушительный шум. Ничего громче этого бренчания цепей, хлопанья дверей, чтения стихов, пения и криков ни графиня, ни Элпью в своей жизни не слышали, даже когда сидели в Ньюгейтской или Флитской тюрьме во время самых страшных бунтов.

— Где тут может быть мистер Лукас? — проорала Элпью, внося свой вклад в какофонию.

Некоторые пациенты сидели за решеткой, другие, которых считали безобидными, бродили на свободе. Элпью по очереди вглядывалась в клетки.

— Ну, скажу вам, мадам, пахнет здесь похуже, чем нашатырем или аммиаком. Какое вонючее место. Как в зверинце.

Мужчина в клетке жевал и одновременно бормотал:

— Сыр хорош с хлебом, а хлеб хорош с сыром, и хлеб — это хлеб, а сыр хорош, и хлеб с сыром...

Другой мужчина рядом с ним маршировал на месте.

— Чем вы занимаетесь, — спросила Элпью, — что топчетесь на одном месте?

— Я утрамбовываю совесть, чтобы она не поднялась и не бросилась мне в лицо. — Он прыгнул вперед и стал трясти прутья решетки. — Берегитесь! Берегитесь! Она свирепа, как разбуженный лев, она рычит вот так. — Он издал могучий рев, заставив Элпью отпрыгнуть назад, а мужчину с хлебом и сыром — выплюнуть полный рот еды, запачкав графиню.

Старик в следующей клетке протискивался сквозь прутья и кричал:

— Я достаточно стар, чтобы у меня выросли волосы там, где у вас их нет. — Он похлопал себя по штанам. — Хотите посмотреть, дамы?

Отведя глаза, Элпью быстро прошла дальше.

— О, Элпью! — в тревоге вскричала графиня. — Какие неистовые силы овладевают этими созданиями, делая их такими?

Красивый мальчик рядом с ними подпрыгивал, непрерывно что-то бормоча.

— Что он говорит?

— Помогите, помогите, помогите, помогите, мадам.

— Чем мы можем тебе помочь, дитя? — спросила графиня, надеясь дать ему конфету или денег, чтобы облегчить его очевидные страдания.

— Теперь уже никто не может мне помочь. Осторожнее, старая леди, ибо я пытаюсь удержать свою мочу, но когда она вырвется наружу, вы наверняка утонете вместе со всеми этими душами.

Графиня быстро отошла в сторону.

— Какая химера — жизнь, Элпью. Легкое дуновение ветра. — Она поднесла к носу платок, чтобы приглушить вонь.

— Бедняжки, бедняжки. — Элпью бросила взгляд на следующий ряд безумных узников.

— Увы, увы, мадам... — Мужчина рядом с графиней наклонился к ней и покачал головой. — Это и в самом деле печальные души.

— Жалкое зрелище, сэр, — отозвалась графиня сквозь смятый платок. — Мы ищем здесь друга. Мистера Лукаса.

— Лукаса? Нет. Я его не знаю. — Мужчина пошел в ногу с графиней. — Я занимаюсь биржевыми спекуляциями в Сити. Мне нравится прогуливаться здесь по галереям. Ради собственного душевного здоровья. Мой бизнес — деньги. И очень успешный, будьте уверены. Сегодня миром правят деньги. — Он коснулся локтя графини. — Позвольте дать вам совет. Вкладывайте, мадам! Вкладывайте ваше золото. Вы удвоите, утроите его.

Хотя золота у нее было немного и, уж конечно, не имелось свободного для инвестиций, предложение показалось графине заманчивым.

— И какое же общество, товар или компанию вы порекомендуете, сэр?

Мужчина оглянулся — убедиться, что их не подслушивают.

— Вкладывайте в воздух, мадам. Вот в чем суть. В воздух. Он будет подниматься все выше и выше.

Графиня вздрогнула. О чем болтает этот человек?

— Поверьте мне, мадам. Я знаю свое дело. У меня есть вклады от самого человека.

— От какого человека, сударь?

— От человека на Луне, конечно же. — Мужчина пожал плечами и значительно кивнул. — Уж если он не знает, мадам, то кто? Ответьте мне на этот вопрос.

— Не забывайте, миледи, некоторые пациенты могут свободно гулять по галерее. — Элпью благополучно увела графиню прочь. — В мужском крыле мы не можем с уверенностью сказать, кто пациент, а кто нет, если только это не женщина, как мы.

Позади раздался взрыв беспорядочного шума. Элпью повернулась к графине и повысила голос:

— Это бесполезно, мадам. Их здесь столько... Да и чего мы добьемся? Мистер Лукас точно ничего нового нам не скажет.

— Кто знает? Иногда безумец заметит какую-то мелочь, которую мы оставим без внимания.

И тут они услышали — в отдалении, перекрывая шум, зазвучала песня:

— О, красавица Анна, я твой, красавица Анна, иди домой.

Графиня сунула скомканный платок в карман и, подобрав юбки, устремилась в ту сторону. Элпью бросилась за ней.

Лукаса они увидели в дальнем конце галереи, рядом со входом.

— Он кажется ужасно высоким, Элпью. Что случилось? — ахнула графиня, проталкиваясь сквозь пациентов и посетителей. — Он идет на ходулях?

Элпью подпрыгнула, пытаясь разглядеть, что происходит.

— Нет, мадам, он, кажется, сел кому-то на плечи.

Толпа становилась все гуще. Женщины пробирались мимо пациентов, глазевших сквозь прутья решеток. Пение оборвалось.

— Элпью, ты его видишь?

Элпью опять подпрыгнула для лучшего обзора.

— Я вижу его, мадам. Он направляется к выходу. — Она еще подпрыгнула. — О нет. — И пошла быстрее.

— Что такое, Элпью? — Шедшая вперевалочку графиня перешла на легкую рысь. — Что происходит?

— Его уводят те двое юношей, мадам... с розовыми ленточками, которые обогнали нас в Мурфилдсе.

— Титиры! — Графиня тоже попыталась подпрыгнуть, но только скособочила парик. Придерживая его, она двинулась вперед. — Идем, Элпью, мы должны его спасти. Титиры — это гнусные, бессердечные негодяи. Им ничего не стоит ради шутки расправиться с беднягой.

Женщины покинули галерею с пациентами и свернули в центральный холл, перепрыгивая через две мраморные ступеньки. Элпью держалась немного впереди, несмотря на столкновение с группкой хихикавших девушек, которые поднимались по лестнице ей навстречу. Через тяжелые двери она выскочила во двор. Когда же она добралась до огромных ворот со столбами, то увидела двух молодых людей, галопом мчавшихся прочь с мистером Лукасом за спиной одного из седоков.

— Ну, я не знаю, — пропыхтела графиня, подковыляв к Элпью. — Что тут творится?

— Ума не приложу. — Элпью обняла графиню. — Но ничего хорошего это не предвещает. Я опасаюсь за безопасность этого несчастного, лишившегося рассудка джентльмена.

— Да. — Графиня провожала взглядом удалявшееся облако пыли. — Бедняга, может, и не в себе, но в этой достойной жалости семье и так было достаточно несчастий. А Рейкуэлл — точно самый бессовестный ловкач из всех, что мне доводилось видеть. — Она огляделась. — Как быстрее всего добраться до Линкольнз-Инн-филдс? Я считаю, что у нас остался только один путь.

— О, мадам... — Элпью закусила губу. — Что же это за путь?

— Мы должны пойти к судье и все ему рассказать.

Глава восьмая Изумление

Переизбыток Удивления, когда мы не знаем, хорош для нас объект или нет.

Брови подняты, больше в середине, чем по краям. Рот открыт, губы сухие.

Северную сторону Линкольнз-Инн-филдс составляла череда элегантных домов, называвшаяся Ньюменз-роу. Судья жил в его западном углу. Элпью проводила графиню до парадного входа, а сама в одиночестве пошла на Джермен-стрит.

Графиня постучала. Лакей открыл дверь и проводил графиню в дом.

Не прошло и нескольких минут, как ее пригласили к высокопоставленному лицу. Он сидел в изящном резном кресле и курил длинную трубку. Когда графиня вошла, судья поднялся и предложил ей кресло по другую сторону камина.

— Итак, графиня! Кажется, я не имел удовольствия встречаться с вами раньше. Чем могу служить?

— Я пришла, чтобы рассказать об убийстве. Или скорее о связанных между собой убийствах, незаконной церемонии венчания, побеге заключенного из Тауэра, подкупе и продажности в высших сферах, краже со взломом и похищении.

— Помилуйте! — Судья выпустил большое облако синеватого дыма. — Да у вас просто каталог преступлений. Вы собираетесь продержать меня на службе до самой моей смерти?

— Я знала одну из убитых женщин. И меня ужасают не только сами преступления, но и та цепь безобразий, которую оставляет за собой виновный в этих ужасных злодеяниях.

Судья позвонил в маленький ручной колокольчик, вошел слуга.

— Пожалуйста, принеси нам чай и печенье, Том. — Он посмотрел на графиню. — Или вы предпочитаете стаканчик бренди?

— Бренди? Днем? — Графиня неловко поерзала в кресле. Неужели он принимает ее за ненормальную старую пьяницу? — Нет, спасибо, милорд, я с удовольствием выпью чаю.

Когда слуга ушел, судья наклонился к графине через разделявший их столик. — Назовите его!

— Кого назвать?

— Полагаю, вы кого-то подозреваете. Так кто же этот злодей, который оставляет за собой цепь безобразий?

— Некий титулованный джентльмен, сэр. Молодой человек, обладающий высокомерием и уверенностью человека, который считает себя выше закона, милорд.

— Выше закона, подумать только! — Дверь открылась, и вошел Том с чайным подносом. Он молча расставил чашки и удалился. — Боюсь, я не одобряю пребывание в городе такого отчаянного молодчика. Назовите же его, графиня. Позвольте нам схватить этого повесу и восстановить покой в потревоженном мире.

— Этот человек — предводитель титиров, — сказала графиня, поднося чашку к губам. — Лорд Рейкуэлл.

— Джайлз Рейкуэлл! — Судья осушил свою чашку, снова взял трубку и набил ее табаком. Зажег от огня в камине бумажный жгут и раскуривал трубку, пока не пополз витой полоской синий дымок. — Спасибо за сообщенные сведения. Они очень полезны.

— Хотите услышать подробности? — Графине не верилось, что судья так спокойно воспринял ее слова. — Мне известны время, места...

— В этом нет необходимости, графиня. Мы осведомлены о скверном поведении Рейкуэлла и его мальчиков-полуночников. — Он поднялся и открыл для графини дверь. — Я разберусь в этом деле. Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли сюда. Лондонцы могут спать спокойно, пока такие люди, как вы, будут проявлять подобную бдительность.

Не успела графиня опомниться, как снова очутилась на улице.

Поднявшись по своей лесенке, фонарщик менял свечу в одном из фонарей на площади. Как странно, подумала графиня, что лучше всего защищены элегантные и свободные от преступников улицы. Вероятно, это применимо и к людям: лучше всех защищены наиболее могущественные. Потому что в глубине души графиня понимала — ее визит был бессмыслен. Этот человек не собирался воспользоваться ее информацией, и лорд Рейкуэлл мог не бояться, что его арестует лорд судья Ингрем.

— Он снова приходил, — сердито заметил Годфри, когда Элпью вошла в дом. — Все вынюхивает. Битый час стоял на улице. А когда я окликнул его, быстренько смылся.

— Как выглядит этот человек?

— Обыкновенно, — ответил Годфри и пошевелил угли в очаге, пока они не разгорелись, давая тепло. — Седеющие волосы, среднего роста, одежда потертая. Чуть моложе меня.

Элпью положила купленную графиней книгу на кровать хозяйки. Ее так и подмывало развернуть и посмотреть приобретение в надежде, что там окажется какая-нибудь многообещающая работа по философии, но решила, что лучше дождаться возвращения графини. Элпью обратила внимание, что подписи под рисунками Лампоне с изображением Страстей часто цитировали Декарта, а также Гоббса, и теперь после прочтения «Левиафана» и возвращения его на место — под ножку кровати Годфри она надеялась снова заполучить какой-нибудь труд этого мыслителя.

В этот момент Элпью услышала низкий булькающий звук, доносившийся из-под кровати графини.

— Что это? — Но не успела она наклониться и посмотреть, как оттуда выскочил песик Ребекки, вцепился Элпью в подол и принялся трепать его, как крысу. — Какого черта?

— Ой, сегодня днем он сидел на крыльце. — Годфри оторвал собачонку от Элпью и посадил себе на колени. Песик немедленно успокоился, когда Годфри стал поглаживать его по голове. — Ее ищет, что тут гадать. Не волнуйся, малыш, я потом отнесу тебя к ней домой и прослежу, чтобы та девчонка тебя покормила. — Он еще погладил пса, и Элпью заметила, что на глазах у старика выступили слезы. Отвернувшись, она захлопотала по хозяйству.

— Я все думаю о ней, — произнес Годфри. — И о чудовище, которое такое творит.

Лицо Годфри приняло обычное брюзгливое выражение, но от Элпью не ускользнули ни прерывающийся голос, ни дрожащий подбородок. Интересно, а это какая Страсть, подумала Элпью. Не прятал ли Годфри печаль, чтобы не показаться чувствительным?

Она положила руку на плечо старика и, сев рядом с ним, уставилась на огонь.

Уже темнело, когда графиня добралась до дома, запыхавшаяся и промокшая.

— Разверзлись хляби небесные. — Она отряхнула одежду и поманила Элпью. — Быстрей. Мне нужно попасть в дом констебля, прежде чем его вызовут на обычные ночные происшествия.

— А что судья, мадам? — Элпью схватила их плащи. — Это он направил вас к констеблю?

— Нет. У судьи не больше стремления расследовать преступления Рейкуэлла, чем у меня стать членом парламента. Поэтому мы пойдем к констеблю и опознаем труп. Возможно, узнав, кто убитая, слуги закона немного зашевелятся.

***

— Графиня, какая приятная неожиданность. — Констебль провел их в холл. — Так что случилось? Кража со взломом? Разбойники на мирных улицах Сент-Джеймса?

— Нет, констебль, — сказала графиня. — Мы пришли в связи с телом женщины, которое нашли в парке прошлой ночью. Нам кажется, мы можем опознать убитую.

— Ах да, дама в зеленом плаще. — Он понизил голос. — Я бы не стал так уж волноваться на ее счет. Это верно, миледи, ее убили, но...

— Но что?

— Я бы не стал связываться с подобными ей. Эти шлюхи сами напрашиваются на неприятности. Невозможно рыскать в поисках мужчин в уединенных местах и не пострадать.

— Но...

— Во всяком случае, я убежден, даже лучше, что она умерла. Можно сказать, слава Богу — отмучилась.

— Простите, констебль, я не совсем вас понимаю.

— Ей все равно уже оставалось немного! — Графиню чуть не свалило с ног прогорклое дыхание констебля, зашептавшего ей в лицо. — Вопрос нескольких недель, мне сказали, и мы так и так получили бы труп.

— Констебль, я понятия не имею, о чем вы говорите. Почему она должна была умереть?

— Потому что не смогла бы больше жить.

— Вы хотите сказать, ее преследовали? — Элпью вспомнила о человеке, который, по словам Годфри, следил за их домом. — Ее убийца все равно настиг бы ее?

— В каком-то смысле да.

— Что ж, констебль, окажите нам любезность, назвав имя злодея. Надеюсь, вы засадили его под замок?

— Вы не поняли, мадам. Я говорю, что она все равно умерла бы, это правда, но ее убийца — не мужчина...

— Женщина? — ахнула Элпью.

— Она была разрушена, миледи. — Нахмурившись, констебль зашептал графине на ухо. — Французским подарком, мадам, неаполитанской язвой. — Он выпрямился. — А если по-английски, графиня: люэсом!

— Я отказываюсь понимать вас, сударь. — Графиня отодвинулась и прочистила ухо, забрызганное слюной констебля. — Пообещав английский язык, так и скажите по-английски.

— Простите, миледи, да, конечно. По-английски. Ну, понимаете, умершую, может, и убили, но, по словам хирурга, который осматривал тело, в убийстве не было необходимости.

Графиня уставилась на констебля в полном недоумении.

— Несчастная женщина, — продолжал он, — все равно вскоре умерла бы и без помощи убийцы, ибо у нее была последняя стадия испанской оспы!

— Испанская оспа! — тихонько воскликнула Элпью. — Вы хотите сказать, что у нее был сифилис?

— Насквозь проедена им, леди. — Констебль скривился от отвращения. — Мы поняли это, едва сняли с нее одежду. Никогда не видел тела в таком жутком состоянии. Нарывы, язвы... ф-фу! — Он передернулся.

Ребекка поражена сифилисом! Графиня была не в состоянии в это поверить. Как могла такая умная и красивая девушка допустить, чтобы с ней случилось нечто подобное? И такая новость оскорбит ее память. Графиня увлекла Элпью к двери.

— Я ошиблась, констебль. Леди, которую мы ищем, не может быть той, о ком вы говорите. Идем, Элпью. Простите, что отняла у вас время, сударь.

Дождь лил как из ведра. Накинув капюшоны, графиня и Элпью прижались друг к другу.

— Непредвиденный поворот, графиня. Почему вы ему не сказали?

— Ребекка мертва, но она была знаменитостью. Думаю, что, сообщив констеблю, чье это тело и кто, следовательно, был заражен сифилисом, я лишь дам жителям Лондона совершенно необязательную пищу для пересудов.

Элпью, осознававшая всю иронию такого решения (потому что разве они с графиней не зарабатывали себе на жизнь распространением подобных историй), тем не менее согласилась, прикидывая, не придержит ли графиня эти сведения для читателей «Глашатая», с тем чтобы опубликовать их попозже.

— Я волнуюсь за Годфри. — Графиня нетвердой походкой двинулась под дождем дальше. — Его первого мы должны оградить от этой ужасной новости. Пока он хотя бы не оправится от первого удара.

Остаток пути они шли молча. Добравшись до Джермен-стрит, сыщицы обнаружили Годфри, прятавшегося в подворотне на некотором расстоянии от их дома. Старик выскочил и преградил женщинам путь.

— Он снова здесь! Тот соглядатай! — Годфри мотнул головой.

Прищурившись, графиня разглядела мужчину в длинном плаще и грубой войлочной шляпе, стоявшего под проливным дождем и не сводившего глаз с окон второго этажа в доме графини.

— Господи, мадам, — Элпью схватила графиню за руку, — я его знаю. Это чокнутый из театра. Он забрался в дамскую гримуборную... зовут его Никам.

— Ты уверена, Элпью? А ты, Годфри, уверен, что это тот самый человек, которого ты видел под нашими окнами?

— Это точно он.

— Значит, это один и тот же субъект. — Графиня притаилась в подворотне, выглядывая на улицу. — Мне казалось, что принят закон, запрещающий мужчинам проходить за кулисы?

— Да, но он как-то проник туда. В разгар спектакля, мадам. Я помню, что Ребекка испугалась, и я его выпроводила. Но он явно со странностями. Следит за ней. Он сам в этом признался.

— Идемте, друзья мои, лучше поговорим с ним и выясним, почему он торчит здесь целыми днями, разглядывая наши грязные створчатые окна. Элпью, обогни церковь и отрежь ему дорогу с той стороны.

Элпью бросилась выполнять.

— Так, Годфри, очень важно завести его в дом тихо. Нам ни к чему, чтобы сбежалась стража и схватила нас за нарушение общественного спокойствия.

Через пару минут они схватили и втащили промокшего и ошеломленного мужчину в переднюю гостиную и усадили там. Графиня заперла дверь на ключ, а ключ положила в карман. Годфри зажег свечу.

— Ну? — Элпью, подбоченившись, встала перед задержанным. — Зачем ты следишь за домом миледи? Ты грабитель? Если мы захотим, то можем сдать тебя властям, и ты окажешься в тюрьме. Поэтому, если не хочешь провести эту ночь на каменном полу в Брайдуэлле, давай выкладывай, что ты замышляешь.

— Я тебя знаю. — Он пристально посмотрел на Элпью. — Ты актриса, да? Я встречал тебя с ней.

— С ней? — набросилась на него графиня. — А кто такая «она»? Султанша Месопотамии?

— Она это играла? — Мужчина задумался. — Султанша Месопотамии? Что это за пьеса? Не помню такую.

— Значит, вы называете себя актером, мистер?.. — Графиня улыбнулась. — Простите... как вас зовут?

— Роупер, мадам. Никам Роупер.

— Так вот, Никам... надеюсь, вы не возражаете, если я буду называть вас просто Никам?

— Нет. — Мужчина закрутился на стуле. — Куда вы ее спрятали?

— Как я могу ответить на этот вопрос, если мы не знаем, о ком вы говорите?

— Вы знаете о ком... — Мужчина испустил звучный вздох. — О Бекки. О великой Бекки Монтегю.

— Так, значит, это ты? — Годфри бросился к мужчине и схватил его за галстук. — Зачем, о, зачем ты это сделал?

Мужчина схватил Годфри за локти, пытаясь его побороть. Элпью кинулась было их разнимать, но графиня удержала ее, приложив палец к губам и оставив эту парочку мериться силами в мерцающем свете свечи.

— Я ничего такого не делал...

— Тогда что ты задумал, подлая крыса, день и ночь болтаясь около дома моей госпожи?

— Раз так, а чем ты с ней занимаешься? Я знаю, что она несколько раз оставалась с тобой в этом доме. Какие у тебя на нее права? Она моя.

— Моя! — прорычал Годфри.

— Моя! — завопил Никам Роупер.

— Ты прикончил ее, да? — Лицо Годфри потемнело. — Ты пошел в парк и...

Графиня вскрикнула. Было необходимо прервать Годфри, прежде чем он сообщит Никаму, что Ребекка убита. Мужчины тут же повернулись к ней.

— Я только знаю, что с тех пор, как она сюда пришла, я потерял ее из виду. — Никам Роупер заплакал. — Я всегда знал, где она, днем и ночью, в «Линкольнз-Инн» или в Лаймхаусе, но теперь, если только вы не заперли ее на чердаке или не похоронили мертвую под полом, она исчезла с лица земли.

Годфри сильно встряхнул Никама.

— Отпусти его, Годфри. Думаю, мистер Роупер и без того расстроен. — Графиня указала на сундучок с чаем. — Элпью! Приготовь чаю для нашего гостя. Годфри, пожалуйста, помоги Элпью с чайником для воды, ты же знаешь, какой он тяжелый.

Элпью увела Годфри из комнаты и тихонько прикрыла дверь.

— Даже этой ее мрачной девчонки нигде нет. — Никам Роупер тяжело опустился на стул. — Я ходил к ней домой. Но там никого нет.

Графиня присела на соседний стул.

— И как давно вы следите за Бекки, Никам?

— Я не слежу за ней. — Он возмущенно посмотрел на графиню. — Я провожаю ее. Иногда она в одиночку ходит в темные и опасные места, и мне нравится думать, что я ее добровольный личный телохранитель.

— Очень похвально, Никам.

— В смысле, пока она не станет моей.

— Вашей?

— Я ей говорил, писал ей. Если она согласится меня взять, я избавлюсь от своей жены и женюсь на ней.

— Избавитесь? Вы убьете ее или просто потребуете развода?

— Какой смысл с вами говорить? — Никам хотел было встать. — Вы не понимаете.

Графиня действительно совершенно ничего не понимала. Она наклонилась к своему собеседнику.

— Вы упомянули, что она ездила из «Линкольнз-Инн» в Лаймхаус, Никам. Это вы для красного словца сказали?

— Вы никогда о них не слышали? Первый — это театр рядом с конторами юристов, второй — квартал, где полно матросов, сразу за Уоппинг-Уолл.

— Слышала и про тот, и про другой.

— Понимаете, она собиралась выйти за меня. Я мог предложить ей красивый дом. Я живу в Сити, в одном из переулков рядом с Патерностер-роу.

— Как мило!

Графиня знала этот район. Все переулки там были темными отвратительными щелями. Сам Патерностер-роу представлял собой торговую улочку, где обосновались галантерейщики, книгопродавцы и несколько сомнительных таверн. Были здесь заведения с дурной репутацией: гадалки, аптекари, которые специализировались на ядах и любовных зельях, и сводни, с готовностью делавшие аборты, когда составленные ими союзы приводили к нежелательными последствиям.

— Вы там же и работаете?

— Я удалился от дел. — Мужчина повесил голову. — С тех пор как умерла моя жена. У нас был маленький магазин, мы торговали рыбой.

— Рыбой! Чудесно. — Графиня просияла. — Обожаю рыбу. — О чем болтает этот тип? Минуту назад он говорил, что избавится от жены.

— О да, мы торговали самой разной рыбой: лещом, треской, тунцом, палтусом, пикшей, карпом, форелью, угрями...

— Как это, должно быть, увлекательно. — Взяв на заметку несколько новых названий рыб для будущих встреч с мистером Сиббером, графиня остановила Никама, прежде чем он перечислил всех морских и речных обитателей. — Я просто слюной истекаю при мысли о вашей изумительной рыбе. Но вернемся к вашей жене...

— Я не собираюсь говорить о своей жене с такими, как вы. — Лицо Никама помрачнело. — Вы никогда не поймете...

— Тогда давайте поговорим о Бекки. Мы тоже ее потеряли, Никам, и хотели бы знать, когда вы видели ее в последний раз?

— Это было... — Никам нахмурил брови, потирая переносицу большим и указательным пальцами. — Это было вчера. В предыдущий вечер она посетила праздник на «Причуде». Я видел, как она вышла отсюда и села на козлы кареты с парнем, который часто ее возит.

— С Джемми?

— Это он. Довольно приятный человек. Кажется, он какой-то ее родственник.

Графиня кивнула:

— Двоюродный брат.

— Нет, нет. Больше чем брат, я бы сказал.

— Не любовник, часом?

— Возьмите свои слова назад, мадам! — Никам вскочил. — Вы недостойная сплетница. Я не потерплю подобных выражений.

— Простите! — Графиня подняла руки. — Просто из-за ее недавнего брака с лордом Рейкуэллом...

— Этот брак, мадам, фикция. — Стоя у камина, Никам холодно смотрел на графиню. — Я точно знаю и абсолютно уверен, что моя Бекки никогда, никогда не выйдет замуж за такого мерзавца.

— Мистер Роупер! — Графиня подняла подрисованные брови. — Я была свидетельницей. Я лично присутствовала на церемонии.

— Нет, нет, нет, нет, нет и нет. — Никам Роупер поджал губы и решительно покачал головой. — Мне наверняка известно, что Бекки ни за что не вышла бы за этого человека даже под дулом пистолета.

— Любовь — странная вещь, мистер Роупер. Она бросает в объятия друг к другу самых неподходящих людей.

— Я слышал, как Бекки говорила этой бедной несчастной миссис Лукас, как сильно она его презирает. Они с миссис Лукас устроили заговор.

— Заговор? — Графиня подошла поближе. — Ребекка и Анна?

— О, понимаю! Вы об этом не знаете. — Он с непринужденным видом уселся на стул. — Тогда я обладаю над вами властью. Теперь вы будете меня слушать.

— Что за заговор?

— Насколько я понял, он каким-то образом связан с доходом миссис Лукас.

— С ее спектаклем-бенефисом?

— Думаю, да. — Никам Роупер пожал плечами. — Я слышал слово «доход».

— Где проходил этот разговор?

— Как-то вечером, несколько месяцев назад, они сидели на площади за стаканом эля. Немного раньше этот мерзавец уже пронесся по площади со своей шайкой, переворачивая лотки и бесчинствуя, как обычно. Я сидел рядом с актрисами и слышал, как они смеялись, предвкушая, как используют его в своих целях. Выставят круглым дураком и олухом перед его друзьями.

Вошли Годфри и Элпью с чайным подносом.

— Мистер Роупер рассказывает мне о своей рыбной лавке, Элпью.

Годфри расставил чашки и разлил чай, а Элпью положила сахар.

— Похоже, он вел чудесную жизнь в очаровательном домике рядом с Патерностер-роу со своей покойной милой женой.

— Пруденс. Она действительно была милой женщиной. — Никам взял чашку. — Это поистине удовольствие — находиться в кругу поклонников великой Бекки. Вы видели ее в «Прямодушном»? У нее там была великолепная роль Фиделии, которая без конца издевается над своим возлюбленным.

— Вы это видели, — проговорил Годфри. — Я только читал. Но знаю, что она была восхитительна.

— О да. — Никам отхлебнул чаю. — Это была ее лучшая роль. Я наслаждался сценой, где она пирует с матросами. Она очень похожеизображала моряка. Но с другой стороны, Бекки — знаток в этом деле. О морской жизни ей известно не понаслышке.

Элпью и графиня прыснули чаем в чашки.

— Какое отношение Ребекка Монтегю имеет к морским делам?

— Но вы же наверняка знаете. — Никам озадаченно посмотрел на них. — Ее родители связаны с морем.

— С морем?..

— Ее отец был адвокатом...

— Нет. Оба по морской части. Отец был боцманом, а мать отвечала на корабле за продовольствие.

Графиня и Элпью одновременно воскликнули:

— Боцман!

— Поставщик продовольствия!

— Да. Из Лаймхауса. Они так гордятся дочерью.

Поднявшись, графиня в упор посмотрела на Никама.

— Откуда вам это известно?

— Почти каждое воскресенье она туда ездила. Джемми возил Бекки и обедал с ее родителями. Иногда я брал кружку или две пива в таверне по соседству с их скромным домиком и разговаривал с местными жителями. Все они знают Бекки.

На следующее утро Элпью постучала в коттедж при конюшне, в котором жил кучер герцогини де Пигаль. Подкупив его пакетиком чая и пообещав еще, графиня, Годфри, Элпью и Никам разместились в большой карете герцогини и отправились в долгое путешествие до квартала Лаймхаус.

— Мы уже в Шотландии? — крикнула графиня, когда они отъехали на полмили от Тауэра. Она вслух читала надписи на каменных столбах, отмечавших мили. — Рэдклифф-хай-вей, Экзекъюшн-док, Уоппинг-Уолл... Никогда не слышала о таких местах. Кучер знает, куда мы едем?

— Не волнуйтесь, графиня. — Никам выглянул из кареты. — Бекки всегда ездила именно этим путем.

На Шедуэлском рынке слышались крики торговок:

— Кильки, мидии, свиные ножки, серый горох и печеные бараньи головы.

— Слава Богу, мы здесь не едим, — промолвила графиня, обмахиваясь веером и глазея в окно. — Мы углубляемся в дебри сельской местности, Элпью. Я это чувствую.

— Нет, мадам. Уверяю вас, Лаймхаус находится на самой восточной окраине столицы.

— Что это было? — вскрикнула графиня, хватаясь за кожаную ручку, когда колеса кареты перевалились через какую-то большую кучу. — Собака?

— Нет, мадам. Просто здесь очень плохие дороги.

— Безобразие! — Графиня упала на сиденье. — По-моему, вы сказали, что мы едем не в деревню?

Пока они, подпрыгивая, катили по Грейвел-лейн, Элпью не на шутку переживала за карету. Ей совсем не хотелось возиться с графиней, если карета перевернется или потеряет колесо в этих суровых краях. Не улыбалась ей и перспектива искать деньги на вытаскивание и починку кареты. Одна покраска будет стоит целое состояние, не говоря уже о подновлении гербов на дверцах.

Карета покачнулась и опасно накренилась, прежде чем обрести равновесие. Кучер выругался. Элпью высунула голову:

— Все в порядке?

Он указал на проехавшую мимо карету.

— Женщина правит! — проворчал он. — Едет посередине дороги. И слишком быстро.

Элпью проводила взглядом быстро удалявшуюся в сторону Лондона облезлую старую карету и вернулась на свое место.

Чем дальше на восток, тем дома вдоль дороги становились все беднее и беднее. Женщины с младенцами на руках разглядывали катившую мимо них элегантную карету.

— Посмотри на их удивленные лица, Элпью, — обратила внимание графиня. — Можно подумать, они никогда раньше не видели герцогской кареты. Мы словно яркая звезда, только что появившаяся на востоке.

Карета остановилась, затем резко свернула влево — они подъехали к речным верфям.

— Мы уже на месте? — Графиня как будто задерживала дыхание.

— Осталось совсем немного, — сказал Никам.

Графиня с ворчанием бросила на Годфри грозный взгляд.

— Я больше ни минуты не вынесу этой вони! — воскликнула она, разворачивая веер.

— Не смотрите на меня, — попросил Годфри, пиная Элпью.

Графиня принялась лихорадочно обмахиваться.

— Во имя неба, что может так вонять?

— Да что угодно, — ответил Никам. — Дубильные мастерские, пивоварни Шедуэлла или печи для сушки известняка в Лаймхаусе...

— Фу! — зашипела графиня. — Чума на это место. От него несет, как от белья старой проститутки.

— Не говоря уже о литейных мастерских, где делают якоря, гвозди и цепи. Или сараях, где плетут веревки, изготовляют такелаж и шьют паруса... есть еще бойни и солильни, где солят и вялят мясо для дальних плаваний, мельница для черного пороха...

— О, «Черный порох»! — включился в разговор Годфри. — У нас его целый ящик. Очень вкусно.

Никам посмотрел на него как на ненормального.

Справа потянулись доки, заполненные самыми разными судами — от бригов, баркентин, фрегатов и военных кораблей до самых скромных барж, яхт и катеров акцизного ведомства.

— Мне всегда хотелось отправиться в плавание по морю! — вскричал Годфри. — Вы только посмотрите на этих парней, снующих по всем этим фок- и грот-мачтам. Вот жизнь для настоящего мужчины.

Элпью содрогнулась, вспомнив свое путешествие в Америку и обратно.

— Дальше не проехать. — Карета остановилась, и кучер крикнул: — Здесь дорога заканчивается!

Никам выпрыгнул наружу.

— Вот мы и на месте.

Графиня выглянула из кареты. Ухабистая дорога резко обрывалась, и впереди лежали только мили болот.

— Это Собачий остров.

Хмыкнув, графиня поджала губы и осторожно ступила на болотистую лужайку.

— Судя по отсутствию собак, даже им не по душе это место. — Повернувшись спиной к верфям и набережной, она подвергла осмотру ряд домов по другую сторону дороги. Бросила взгляд на Никама. — И вы хотите убедить меня, что великая актриса и модная лондонская знаменитость Ребекка Монтегю родом из этого унылого, застроенного лачугами квартала, населенного земноводными существами?

Никам весело кивнул, указывая на последний в ряду дом. Графиня окинула его взглядом. По соседству с ним действительно располагалась таверна.

— Годфри! — Она достала несколько пенни. — Пригласи мистера Роупера в таверну и угости кружкой эля, пока мы с Элпью наведем справки в этом доме, который, к счастью, кажется довольно приличным... — Она обозрела безлюдный пейзаж. — По сравнению...

Дом был двухэтажным, с новыми створчатыми окнами, в отличие от соседних — с облупившимися рамами. На крыше развевался красный флаг с желтым якорем и рукой, сжимающей абордажную саблю. На обшитой панелями двери красовалась блестящая латунная колотушка, которой Элпью энергично и постучала.

Дверь открыл здоровенный, смуглый, похожий на медведя мужчина в синей куртке и парусиновых брюках.

— Надеюсь, я не ошиблась адресом, — сказала Элпью. — Потому что я привезла из Лондона свою госпожу, графиню Эшби де ла Зуш, навестить вас по делу, связанному с мистрис Ребеккой Монтегю, актрисой.

— Бекс! — ответил мужчина, широко улыбаясь. — Вот это да, Сэл, к нам приехали друзья Бекс.

Он провел их в темную гостиную, отделанную изумительными индийскими шелками и обставленную резной мебелью, куда почти сразу же неторопливо вошла дородная, румяная женщина.

— Благородные дамы, — проговорила она, — чувствуйте себя как дома, и прошу, Джейк, принеси дамам — подругам Бек чего-нибудь промочить горло. — Она указала на два больших полированных бочонка, обитых тканью и снабженных резными спинками. — Прошу садиться. Христианки вы, язычницы или вероотступницы, но странно, что две такие любительницы рома ни с того ни с сего приехали за столько лиг посетить нашу скромную шлюпку.

Графиня обратила внимание на причудливую одежду этих двух морских волков и задалась вопросом, кто скорее покажется любителем рома, если их перенести в цивилизованную обстановку Сент-Джеймса?

Через несколько минут появился Джейк, неся чашу с ромовым пуншем, такую большую, что графиня невольно подумала, не предназначалась ли она для купания. Джейк поставил свою ношу на круглый столик, украшенный делениями компаса. Сэл повернула его и наполнила два стакана.

— Никто не желает выкурить по трубочке? — осведомился Джейк. — У меня лучший виргинский табак.

Графиня и Элпью слабо покачали головами.

— Я предпочитаю кружку пунша или флипа^[34] вашему дурацкому зеленому чаю, а вы? — поинтересовалась Сэл, делая солидный глоток устрашающе пахнувшего напитка. — По мне, так чай — это всего лишь вода да сахар, а ваш черный чай — и вовсе сущая отрава, меня от него всегда мутит. — Она откинулась, нянча в руках бокал. — Тряско ехать-то сюда в карете. Все ухабы небось пересчитали. Лучше б наняли лихтер. А то в карете и трюма, считай, нет — негде груз разместить, и балласт плохо распределен для путешествия по нашей местности.

Джейк выпустил клуб сизого дыма.

— После такого плавания у вас, наверное, все кишки заплелись. Предложить вам тарелочку бургу?

— Бургу?

— Да, это славная морская еда — густая овсяная каша, посоленная и сдобренная сливочным маслом и сахаром.

Элпью решительно отказалась.

— А салмагунди? Моя хозяйка Сэл готовит лучшее салмагунди севернее Биская.

— Только отборные продукты. — Сэл заулыбалась, потирая руки. — Голуби, селедка, солонина, маринованная капуста, манго, анчоусы, оливки и крутые яйца.

— Нет, спасибо. Мы недавно ели. — От одной мысли о миске салмагунди к горлу графини подкатила тошнота. — Так вот, насчет Ребекки...

— Ха, красотка Бек — это наша девочка!

— Она... — Графиня замолчала, не в силах выложить страшную новость без подготовки, — ...пропала.

Джейк и Сэл переглянулись.

— Пропала?

— Да. У нее вышла серьезная ссора с известным негодяем, Рейкуэллом, и с тех пор ее не видели.

На лице Сэл отразилась тревога.

— А когда это произошло?

— Позавчера утром.

— Ничего с ней не случится. — Сэл со вздохом расслабилась. — Она умеет за себя постоять. Она пришла в этот мир во время шторма у берегов Северной Африки, и после детства, проведенного у мачты, я думаю, она сумеет дать отпор такому развратнику.

— Это может оказаться более серьезным, чем вы думаете...

— Ох уж мне эти сухопутные жители! Наша Бекки сумеет протащить под килем ему подобных. — Джейк похлопал себя по ноздре. — Нет лекарства, нет и платы, если вы меня понимаете.

— Мне кажется, вы не сознаете, — вступила Элпью, — насколько опасным может быть этот Рейкуэлл.

— О, наша Бек завяжет его двойным морским и вздернет на брам-стеньге быстрее, чем с ним расправятся его дружки, не о чем и говорить.

— Но...

— Я не спорю, она зачерпнула кормой, и здорово зачерпнула, но она скоро пройдет через полосу штиля, и попутный ветер снова наполнит ее паруса.

— Мне очень жаль. — Графиня наконец смогла вставить слово. — Боюсь, у меня для вас очень печальная новость.

— Видимо, эта ее никуда не годная лодчонка подняла паруса и покинула порт, — проворчал Джейк. — У нее всегда был мрачный вид мятежницы.

— Прошу прощения?

— Да Сара. Эта угрюмая девица, которая присматривала за лондонской квартирой Бек.

— Боюсь, дело обстоит гораздо хуже. — Графиня заговорила тихо, но твердо. — Позапрошлым вечером нам с Элпью выпала страшная участь обнаружить в Сент-Джеймсском парке тело. И я боюсь, что тело принадлежало Ребекке, и она была действительно мертва, так как голова была отделена от тела.

Джейк и Сэл молча смотрели в пол.

— Может, вы ошиблись, графиня? — проговорила Сэл.

— Я бы предположил, что тело принадлежит кому-то другому, — добавил Джейк. — И он забыл, где его оставил.

— Возможно, — произнесла графиня. Как можно что-то растолковать людям, которые говорят на этом непостижимом жаргоне? Она ухватилась за соломинку. — Может, это вы ошибаетесь, мистер Монтегю. Я надеялась, вы скажете, что ваша Бек — не Ребекка Монтегю, знаменитая актриса.

— Наша дочь — актриса, ваша светлость. Горожане называют ее Роксаной после того, как она сыграла эту роль. Я понимаю, это кажется невероятным, что такие скромные моряки могли произвести на свет столь красивое и талантливое дитя, но Ребекка Монтегю — это действительно наша Бек. — Он выпустил новый клуб дыма. — И, к вашему сведению, я не мистер Монтегю. Меня знают под именем Джейк Суньига.

— Испанская фамилия?

— Мой прапрадед плавал с «Армадой», потерпел кораблекрушение и осел в Корнуолле. Смуглая кожа и огненный взгляд достались нашей Бек от него. Она изменила фамилию для театра, чтобы звучало больше по-лондонски, если вы меня понимаете. — Он вынул новый лист табака и свернул его на колене.

— Уверяю вас, графиня, Джейк прав, наша Бек жива, — сказала, поднимаясь, Сэл. — Можете в этом не сомневаться.

— Но, — настаивала графиня, — мы же видели ее тело. Без головы.

— Бедняжка! — вздохнул Джейк. — Знавал я крепких мужчин, которым с пьяных глаз казалось, что они видят русалок, сирен, василисков и всякую прочую нечисть.

— Выпейте еще пунша, — сказала Сэл, беря черпак. — Глоточек нашего лекарства творит чудеса.

— Мне кажется, вы не понимаете, что мы пытаемся вам сказать, миссис Суньига. Ребекка Монтегю мертва. Ее убили.

— Бек — это передняя шкаторина, графиня, это правда. Но, как говорит Сэл, это ваше тело не может принадлежать ей, клянусь вам.

Внезапно сверху застучали. Глаза всех присутствующих устремились к потолку.

— А, старая обезьяна на юте требует внимания Сэл. — Мистер Суньига поднялся и распахнул дверь. — В нашем вороньем гнезде живет платный гость. Думаю, он хочет еще миску салмагунди. А вам лучше возвращаться домой, потому что сегодня может подуть слабый Борей, но, попомните мои слова, ветер меняется на юго-западный и не сулит ничего хорошего. Спасибо вам за заботу. Мы передадим Бек, что вы о ней спрашивали, когда она в следующий раз бросит якорь в нашей гавани.

— Последнее, мистер Суньига. — Элпью повернулась уже у двери. — Вы не знаете, сегодня никакой корабль не отплыл в Новый Свет?

— В Новый Свет? Нет. Уже много недель ни одного не было. И ни сегодня, и ни завтра ни один капитан не поставит паруса. По моим расчетам, скоро будет шторм, такой, что и дьяволу башку оторвет. Так что, если вы хотите отправиться в Америку, придется немного подождать.

— Они ненормальные. Полные безумцы. — Графиня уселась в карету и принялась обмахиваться с устрашающей скоростью.

— Почему вы так уверены, что это родители Ребекки? — спросила Никама Элпью, когда карета тронулась в обратный путь. — Что-то с трудом в это верится.

— Я знаю. Я же сказал, что она навещает их каждую неделю. Летом, когда театр закрывается, чаще.

— В этой таверне тоже полно сумасшедших, — вставил Годфри. — Все говорят на каком-то немыслимом языке. Они, наверное, московиты.

— Они просто моряки со своим морским жаргоном, — объяснила Элпью. — В доках все говорят на таком чудном английском.

— На английском! — проворчал Годфри. — Единственное английское слово, которое я смог разобрать, было «сумасшедший». Я только удивляюсь, как у них хватает наглости называть других сумасшедшими, когда сами они несут какую-то околесицу.

— О, Годфри! — Графиня издала сдавленный смешок. — Они думали, что ты сумасшедший?

— Нет, не я. Они сказали, что тип, который живет рядом, сбежал из Бедлама.

— Что ж, — проговорила графиня, — если они имели в виду мистера Суньигу, они не ошиблись.

— Мадам... — Никам напрягся. — Я вызову вас на бой, если вы позволите себе непочтительно отзываться о родителях Ребекки. Как и обо всем, что связано с ней.

— Так, сударь. — Поджав губы, графиня повернулась к Никаму. — Вы, кажется, живете в Сити, поэтому мы можем высадить вас у вашего дома.

— Я бы предпочел пойти пешком. — Никам тоже плотно сжал губы и крепко ухватился за кожаную ручку на двери. — Меня вполне устроит, если вы довезете меня до вашего дома...

— Я настаиваю.

— Это будет неудобно... — Никам заерзал на сиденье и как будто разволновался. — Моя жена...

— Но разве вы не вдовец?

— Это сложно объяснить... — Никам поджал губы и стал смотреть в окошко кареты.

— Уверена, что это так. Вашей жене, без сомнения, не известно о вашем намерении жениться на мистрис Монтегю?

— Моя жена умерла. И я непременно должен найти дорогую Бек. — Никам сердито посмотрел на графиню, словно предлагая возразить ему. — Вы не понимаете, но я чувствую, что ее постигло огромное несчастье.

— О, ясно! — Годфри бросил в его сторону мрачный взгляд. — Это был ты, скажешь, нет? — Внезапно он вскочил со своего места и снова схватил Никама за воротник. — Это сделал ты.

Графиня попыталась оттащить Годфри, а Элпью во весь голос стала звать кучера. Карета остановилась, кучер спрыгнул на землю и открыл дверцу.

— Требуется моя помощь, леди?

Графиня толкнула Годфри к открытой двери.

— Мой слуга предпочитает проделать остаток пути наверху, вместе с вами.

— Ничего подобного, — фыркнул Годфри. — Пусть он туда лезет.

— Хорошо, Годфри, — сказала графиня. — Ты останешься здесь. Я вижу, где мы находимся, я выйду, и Никам выйдет вместе со мной.

Она протянула руку, и кучер помог ей сойти на булыжную мостовую.

— Элпью, — приказала она, — проследи, чтобы карету благополучно поставили в каретный сарай герцогини, и жди меня дома. — Она захлопнула дверцу, кучер тем временем забрался наверх, на свое место.

— Но, мадам... — Элпью высунула голову в окошко. — Что мне там делать?

Графиня сложила руки рупором и крикнула вслед карете, уносившейся по Литтл-Тауэр-хилл:

— Ты должна ждать меня!.. Итак, Никам... — Графиня взяла его под руку и потихоньку пошла к Львиным воротам. — Кого же вы подозреваете?

— В причинении зла Бекки? — Рука Никама дрогнула. — Лорда Рейкуэлла, мадам.

Графиня кивнула и нащупала в кармане деньги для уплаты за вход в Тауэр.

— И в чем именно вы его подозреваете?

— Мне кажется, он проделал с Ребеккой какую-то шутку!

— Шутку?

Им преградил дорогу йомен и спросил, есть ли у них оружие.

— Куда вы меня ведете, графиня? Она здесь?

— Молчите... — Графиня кивнула и шагнула вперед, чтобы ее обыскали. — Скажите мне, йомен, где я могу найти вашего товарища, стражника по фамилии Джонс?

Никам потянул ее назад.

— Это какая-то ловушка?

— Идемте, Никам. Доверьтесь мне.

Никам неохотно дал себя обыскать.

— Если вам нужен Джонс, придется подождать там. — Йомен указал на большую пушку на лафете, стоявшую чуть впереди, на горке, ведущей к лужайке.

Дожидаясь Джонса, графиня негромко обратилась к старику:

— Я подумала, Никам, что Тауэр — самое удобное место для разговора, потому что здесь, как ни странно, мы в безопасности. Внутри этих древних стен никто не может вас арестовать, поэтому вы можете спокойно рассказать мне все, каким бы преступным это ни было, и я ничего не смогу с этим поделать.

Никам молча присел на пушку.

— Клянусь вам, Никам, если даже вы скажете, что убили ее и бросили тело в Темзу, вас не смогут арестовать, пока вы в Тауэре.

Никам смотрел себе под ноги. Графиня поняла, что он совсем не хочет ей помогать.

— Тогда ответьте мне на простой вопрос. Почему вы ее преследуете?

— Потому что она красивая.

— А где она сейчас?

— А где ей быть? В своей коже.

— Тогда где ее голова?

— На плечах, я думаю.

— А где ее тело?

— Графиня, если бы я это знал, я бы не провел последний день, рыская по городу.

— И где же вы рыскали?

— Я был у вашего дома, где, как мне известно, она провела две предыдущие ночи. У дома Рейкуэлла, после того как прочел «Глашатая». У театра. У ее квартиры на Литтл-Харт-стрит.

— И что вы видели во всех этих местах?

Он снова уставился в землю и принялся мыском башмака вдавливать в траву камешек.

— Что вы видели?

Он поджал губы и передернул плечами. Графиня не отступала:

— Что-то подозрительное, если судить по вашему поведению.

— Я бы не сказал.

— Напоминаю вам, Никам, в этих величественных стенах никто не может быть арестован. Поэтому, что бы вы ни сказали, это безопасно.

— Если вы так настаиваете... Но я удивлен, что вы так доверяете... кто может знать, что случится, как только мы снова окажемся за пределами этих стен?

— Мне вы можете доверять, Никам.

— Тогда объясните мне такую вещь. — Никам посмотрел графине прямо в глаза. — Что вы с Элпью делали в квартире мистрис Монтегю вчера, что заставило вас выскочить оттуда, словно за вами черти гнались?

— Все очень просто, — ответила графиня. — Элпью очень боится собаки мистрис Монтегю, а она бросилась на нее из-за полога кровати и напугала до полусмерти.

— Рыжик? — Никам нахмурился. — Рыжик все еще в ее комнатах, а не с ней? Это действительно странно, потому что Бек всюду, кроме сцены, бывает со своим любимцем.

Графиня увидела йомена Джонса, спускавшегося с пригорка, и поторопилась удалить Никама, прежде чем примется за расспросы джентльмена стражника.

— Никам, спасибо, что уделили мне время. Я вижу, что вы также, как и мы, искренни в своем желании найти мистрис Монтегю.

Никам кивнул, почесал подбородок.

— Так я могу идти?

— Если только вы обещаете держать нас в курсе всего, что сможете узнать. — Графиня схватила его за руку на манер купцов, ударяющих по рукам при совершении сделки. — Этим рукопожатием мы заключаем договор. Нам надо как можно больше узнать о ее служанке Саре. Мы должны разыскать эту девчонку, чтобы она помогла нам найти свою хозяйку. И побыстрее. Я знаю, что вы поможете.

Йомен Джонс был от них уже в двух шагах.

— Вот вам, Никам, шиллинг за ваши труды. И я буду с нетерпением ждать новых сообщений. Вы зайдете ко мне на Джермен-стрит?

Взяв деньги, Никам побежал прочь.

— И, Никам, — крикнула графиня, — если мы что-то узнаем, мы вас навестим!

— Не стоит беспокоиться. — Никам остановился. — Я буду ежедневно заглядывать к вам во время своих обходов.

Элпью и Годфри покинули карету у дома графини. Поблагодарив кучера, Элпью повернулась к двери.

На крыльце сидел, сердито глядя на нее, пес Ребекки — Рыжик. Он был весь в грязи, а когда Элпью попыталась подойти к двери, оскалил зубы.

— Как ты сюда попал? — Годфри почесал песика за ушами.

— Займись этим чудовищем, Бога ради, чтобы мы могли войти.

Годфри открыл дверь, и Рыжик впереди всех прямиком побежал на кухню.

— Значит, Рыжик хочет кушать? — засюсюкал Годфри, открывая дверь в кладовку. Пес лениво проследовал внутрь, встал на задние лапы и замахал передними. — Ты этого хочешь? — Годфри указал на буханку хлеба. Пес перестал сигналить. — Этого? — Годфри взял банку с печеньем «узелки» с корицей, которые напекла Ребекка. Рыжик тявкнул и принялся подпрыгивать. — Прямо как человек, — умилился Годфри, бросая печенье, которое пес поймал на лету.

Элпью подивилась, где Годфри мог видеть людей, которые вели бы себя подобным образом, разве только акробатов на прошлой Варфоломеевской ярмарке, хотя те, наверное, ожидали большего вознаграждения, чем печенье.

— Я хочу научить его нескольким трюкам, — признался Годфри, почесывая подбородок. — Буду водить Рыжика на Ковент-Гарден-Пьяцца и заработаю целое состояние, если научу его карточным фокусам или прыжкам через кольца. — Он хлопнул в ладоши. — Иди сюда, малыш, Годфри за тобой поухаживает.

Пес неторопливо вернулся в кухню, бросил взгляд на Элпью и зарычал, потом, скаля зубы и лая, стал наскакивать на нее, пока она не ушла из кухни, захлопнув за собой дверь.

Элпью поднялась наверх, в комнату, которую заняла Ребекка. Взятая напрокат мебель все еще стояла там. Элпью задумалась, где актриса ее взяла и как скоро застучат к ним в парадную дверь, требуя оплаты. Маленькая кровать Сары была приставлена к более внушительному ложу Ребекки, образуя вместе с ним букву «Т». Элпью произвела небольшой обыск, надеясь найти что-нибудь серьезное, письмо, например, которое подсказало бы им разгадку.

Тонкое льняное белье Ребекки и пара платьев висели на гвозде, вбитом в облупившуюся стену. На пыльном полу стояли изящные атласные туфли, башмаки на толстой деревянной подошве для грязной погоды высились у двери. На столике не было ничего, кроме графининой свечки. Ни письменного прибора, ни баночек с гримом, ни книг.

Убегая, Сара, по-видимому, забрала с собой все свои пожитки.

Элпью спустилась вниз. Как странно чувствуешь себя, шаря в вещах умершего человека. Она поежилась и вошла в кухню.

Годфри деловито насаживал куски хлеба на большие вилки, которые графиня несколько лет назад стащила у паркового сторожа. Тот собирал ими опавшие листья.

— Хотите тост?

Элпью села на кровать и вздохнула:

— Нет, спасибо. Хочу прилечь и подумать. Может, поработаю над Страстями. — Она легла и открыла книгу. — Что это за запах? — Она принюхалась и повернулась на бок. — Фу! Это ты, Годфри? — Сморщившись, Элпью повернулась к стене и вдохнула. — Господи, Годфри, откуда он идет? — Она снова опустила голову на подушку и тут же села на кровати. — От моей постели. — Она вскочила и присмотрелась к покрывалу. — Это же моча! — Обернувшись, она злобно посмотрела на Рыжика, который, задрав заднюю ногу, энергично вылизывал под хвостом. — Мерзкая тварь! Он надул на мою подушку!

— Он не хотел ничего плохого. Бедняжечка. — Годфри сердито посмотрел на Элпью. — Он потерял хозяйку, которая была чудесной женщиной. Так что оставьте его в покое.

Пес перестал вылизываться и заворчал в сторону Элпью.

— С меня довольно. — Она схватила книгу трудов Гоббса. — Я ухожу наверх.

— Рейкуэлл! — Йомен Джонс вел графиню по спиральной лестнице в свою комнату в Бошампской башне. — Его трудно забыть. Ужасный тип, но обладает неким странным обаянием.

— В каком смысле странным?

— Скажем так, я ни разу не поддался его чарам, графиня. И по какой-то причине оказался единственным. Но что касается его последнего вечера здесь, то я все помню. Я стоял на страже. Его комната находится прямо над моей. Вместе с несколькими другими заключенными он пошел на службу в часовню. Его не было в комнате примерно полчаса, потом он вернулся.

— Почему вы так хорошо это запомнили?

— Мне показалось странным, что этот юноша вдруг сделался таким набожным, чего раньше за ним не водилось. Но мой товарищ, йомен Партридж, объяснил, что в тот вечер Рейкуэллом овладела суеверная убежденность, будто если он посетит службу, то суд закончится благополучно. Так и получилось. Я готов был поклясться, что его приговорят за убийство. Но нет! Как и раньше, их светлости посчитали возможным оправдать его.

— Почему, по-вашему, это произошло?

— Кто знает? Похоже, у него был очень хороший адвокат.

— Почему вы так думаете?

— О, он трудился день и ночь, чтобы услужить его светлости. Приходил сюда даже после полуночи накануне суда с бумагами и шкатулками.

— А зачем?

— Наверное, какое-то последнее прошение. Смягчающие обстоятельства. Я помню, слышал, как дежуривший со мной тюремный надзиратель отодвинул внизу засов, впустил адвоката и тот поднялся по этой лестнице.

— Он долго там пробыл?

— Всего несколько минут. Помню, мне стало жаль его. Я представил, как он тащится по городу среди ночи ради этого негодяя Рейкуэлла. Да еще в такой холод. Этот бедолага завернулся в длинный плащ, обмотался шарфом, а шляпу надвинул на глаза. И громкие голоса я слышал. Рейкуэлл орал, что это недостаточно хорошо и тому подобное. Я бы сказал ему, куда это засунуть.

— Вы не проводите меня в часовню?

Часовня Святого Петра в оковах стояла сразу за эшафотом.

— Здесь отлетело немало знаменитых голов, — заметил йомен Джонс, возвращаясь к заученному повествованию. — Леди Джейн Грей, Эссекс, Анна Болейн, Катрин Ховард. В этих стенах было осуществлено всего семь казней. Все довольно неприятные для тех монархов, по чьему приказу они выполнялись.

— А кто же остальные?

— Маргарет Поул, семидесятилетняя леди, которой боялся Генрих Восьмой, придворная дама Катрин Ховард и лорд Гастингс за заговор против Ричарда Третьего. Полный список тех, кто здесь похоронен, поражает воображение: Томас Мор, епископ Фишер... — Хотя в часовне было пусто, йомен понизил голос, когда они поднялись на паперть. — Герцог Монмутский и надзиратель за кровавой расправой над ним и его сподвижниками, судья Джеффрис ...хотя его семья несколько лет назад забрала тело. — Он открыл тяжелую дверь, ведущую непосредственно в часовню. — Только когда герцог Монмутский лишился головы, сообразили, что с него никогда не писали портретов, поэтому голову быстренько пришили на место и привели портретиста. Оттого-то на картине у него такое бледное лицо.

Графиня посмотрела в сторону алтаря. Все так, как она и ожидала. Массивная деревянная запрестольная перегородка не пускала свет в алтарь, по обе стороны от прохода тянулись громоздкие ряды-кабинки, одни футов шести высотой, другие пониже, с красными шторами на латунных перекладинах.

— Как видите, часовню обновили, снабдив современными деталями. — Йомен по-прежнему придерживался заученного рассказа для сопровождения экскурсий.

Графиня и сама видела, что в часовне, как и в большинстве городских церквей, небольшие компании, которые не хотели смешиваться с простонародьем, могли разместиться отдельно, наподобие того, как постоянные члены суда имели личные столовые комнаты. Графиня заглянула в пару из них.

— А куда помещают заключенных? Думаю, сложно обеспечить их охрану.

— Их сажают на места духовенства, как и других...

— Других?

— Йоменов, губернатора, лейтенанта и других официальных лиц его величества.

— А если узник убежит?..

— О, волноваться не о чем, графиня, потому что их пересчитывают при входе и выходе, и мы тут же видим, если кто-то отстал.

Но графиня выяснила о Рейкуэлле все, что нужно, и теперь точно знала: это он стащил с нее парик у Йорк-Билдингс в ночь, когда убили Анну Лукас.

* * *

Элпью рассматривала кровать Ребекки. Она казалась весьма удобной. Можно лечь и почитать. Когда Элпью уже присела на одеяло и принялась расшнуровывать ботинки, она вспомнила слова констебля и вскочила. «Ее тело было изъедено язвами...» Внезапно дорогая перина и мягкие шерстяные одеяла утратили все свое очарование. Элпью посмотрела на маленькую кровать Сары. Простыни казались не очень-то чистыми. Вместе взятое, это привело Элпью к решению: нужно как можно скорее перестирать все постельное белье.

Она стала осторожно снимать с кровати простыни и кидать в кучу, которой они с Годфри займутся попозже.

Когда Элпью добралась до последней простыни на Сариной кровати, на пол упал клочок бумаги, обмотанный зеленой лентой. Элпью развернула его. Там не было ничего, кроме нескольких букв:

В.В.Д.В.Д.Б.VIII.P.XX.

Она сунула бумажку в карман.

Садясь на Сарин матрас, Элпью обратила внимание, что каркас кровати украшен по центру петлями. Элпью потянула за край деревянной кровати, и он стал подниматься. Вся конструкция убиралась в квадратный ящик размером с сундук, с какими обычно путешествуют джентльмены. Элпью никогда не видела ничего подобного и понадеялась, что за мебелью никто не придет, потому что решила оставить складную кровать себе. Закрепив ее в сложенном виде, она уселась на нее и взялась за книгу. Но в этот момент внизу хлопнула дверь — пришла графиня.

Элпью поспешила на кухню.

Графиня, не снимая плаща, стояла у задней двери и в изумлении смотрела на Годфри, который подметал двор огромной метлой.

— Годфри? Что тут происходит?

С беззубой ухмылкой Годфри поднял глаза, нанося завершающий штрих веником.

— Навожу чистоту и порядок, — проворчал он.

— Наводишь чистоту и порядок? — Принюхавшись, графиня воздела руки. — Мы теперь будем жить с такой вонью, пока не выйдет солнце и не высушит все это?

— Я лишь следовал указаниям. — Годфри опорожнил ведро в яму нужника.

— Годфри, ты совсем спятил? Я не приказывала тебе мыть двор.

Пес Ребекки подпрыгнул и уперся передними лапами в юбки графини, оставляя на ткани грязные потеки.

— Тьфу! Только этого не хватало! Это животное до сих пор здесь?

— Я за ним ухаживаю. Он умный и принадлежал ей. — Годфри бросил веник, подхватил песика на руки и проследовал мимо графини в кухню. — Я выполнил всю эту работу, чтобы доставить вам удовольствие. — Он пинком опрокинул ведро. — Рыжику нужно погулять. Я пошел в парк.

Элпью подошла к ведру и увидела лежавший рядом печатный листок.

— «Как вымыть ваш двор: полфунта экстракта сарсапарели, пять унций стеблей и листьев сенны, по горсти репейника, хвоща и осота, одиннадцать соцветий гвоздики, один мускатный орех, немного жженого оленьего рога, полторы драхмы ртутной соли, пинта мальвазии и три кварты воды...»

Графиня взяла листок.

— Какая-то неподходящая смесь для наведения чистоты на мощеном дворе.

— Годфри! — Элпью помахала листком. — Кто тебе это дал?

Годфри смущенно помялся.

— Он выпал из книги.

— Из какой?

Книги валялись по всей кухне, стопками стояли у стен, подпирали всю мебель. Элпью проследила взгляд старика, устремленный на кровать графини. Там лежала книга, а страницы «Глашатая», в которые она была завернута, валялись на графининой подушке.

— Мне пришлось развернуть, потому что пес ее скреб, а мне не хотелось, чтобы Рыжик попортил книгу, прежде чем ее светлость вернется домой. Я пытался убрать книгу на каминную полку, но малыш Рыжик так игриво шнырял у меня под ногами, что я уронил книгу и эта страница выпала. Я прочел, что там написано, и подумал, что ее светлость, должно быть, принесла эту книгу для меня, а я вот не обратил на нее внимания, потому что побоялся, вы рассердитесь из-за собаки и не разрешите мне ее оставить. Поэтому я решил сделать что-нибудь хорошее, чтобы ее светлость была хотя бы довольна мной. — И Годфри с Рыжиком на руках вышел в коридор.

Элпью открыла книгу на титульном листе. Это оказалась брошюра, которую графиня купила не глядя, чтобы задобрить книготорговца из магазина под квартирой Ребекки:

«Тайный недуг. Включает доступное описание каждой стадии и симптомов. Абсолютно новая метода и практический подход, следуя которому особы обоего пола могут частным образом и при малых затратах, не прибегая к другим лекарствам или услугам шарлатанов, излечиться от данного расстройства, которое при небрежении столь же опасно, сколь и постыдно».

Элпью снова посмотрела на рецепт, с помощью которого Годфри приготовил свое чистящее средство.

Крошечными буковками внизу страницы было припечатано: «Ошибка: страница 49». Элпью раскрыла книгу на указанной странице. Она была пуста. Элпью расхохоталась.

Графиня, все еще отчищавшая следы собачьих лап со своей юбки, подняла глаза.

— Может, поделишься шуткой, Элпью?

Та подала книгу своей госпоже.

— Тайный недуг... — Графиня с отвращением перелистала страницы. — Зачем Годфри эта книжонка? — Она прочла: — «Сифилисом можно заразиться через совокупление, взаимное сосание, нескромные поцелуи, флирт, пот, дыхание или полежав на простынях больной особы». О Боже, Элпью! Что за гадость! Годфри развращен и заразен! Я никогда не считала его дамским угодником. — Она стала читать дальше: — «Инфекция проявляет себя болью в интимных местах, хроническим уретритом и гнойной чесоткой». Ох, какая мерзость! «Со временем появляется головокружение, шум в ушах, ослабление слуха, портится кожа, наблюдается хрипота, покраснение век, и в конце концов, если ее не остановить, болезнь поражает голову...» — Графиня ахнула и положила книгу. — Этот недуг, как видно, поразил мозги Годфри. Иначе с какой стати мыть двор этим сиропом?

— Его действия доказывают его чистоту, миледи. Книга ваша, и он не понял в ней даже той малости, которую прочел.

— Элпью, перестань говорить загадками, прошу тебя.

— Он принял одно слово за другое. — Элпью взяла книгу и нашла нужную страницу. — Послушайте! «Сифилисом также можно заразиться через содомию и поцелуи, если у кого-либо из партнеров имеется язва в горле или во рту, из которой выделяется вязкая слизь...»

— Поторопись, Элпью. — Графиня обмахивалась с устрашающей скоростью. — Пока меня не вырвало.

Элпью продолжила:

— «...но главным признаком инфекции является воспаление хозяйства».

— Хозяйства? — Графиня устремила взор вниз, а затем указала себе между ног. — Ты хочешь сказать, что Годфри подумал?..

— Бедный Годфри! — Элпью покачала головой и посмотрела на блестящие, липкие каменные плиты, которыми был замощен двор. — Годфри принял свой член за задний двор.

Глава девятая Отвращение

Неприязнь к объекту, вызывающему презрение.

Брови сведены, глаза горят, взгляд пристальный.

Нос напряжен, ноздри раздуты. Уголки плотно сжатых губ опущены.

— Как вы думаете, мы можем зажечь свечу? — Элпью остановилась на лестнице, прежде чем открыть дверь в комнаты Ребекки. — Признаюсь, миледи, мне очень страшно находиться в темном месте в компании с мертвой головой.

Графиня шикнула на нее, и они на цыпочках переступили через порог. Было всего одиннадцать, но темно, как глубокой ночью.

— Если Сара увидит свет, я очень сомневаюсь, что она захочет сюда подняться, а нам непременно нужно с ней поговорить.

Сыщицы решились прийти сюда, так как квартира была единственным местом, откуда можно было выследить Сару. Элпью заметила, что, будучи служанкой Ребекки, Сара должна знать обо всех гостях в постели Ребекки, а благодаря близкому знакомству с бельем хозяйки и многое другое. Поэтому было крайне важно отыскать девчонку, и откуда лучше всего было начать поиски, как не с квартиры ее госпожи.

Элпью замерла и тихонько вскрикнула, увидев собственное отражение в одном из зеркал в холле. Она схватила графиню за руку и указала на полоску света, пробивавшуюся из-под дальней двери, которая, насколько помнила Элпью, вела в маленькую кухню, кладовую и комнату для умывания.

— Она здесь, — одними губами проговорила графиня, покачиваясь на одном месте из страха, что скрипнувшая половица выдаст их присутствие. — Что будем делать?

— Я таких, как она, не боюсь, миледи.

Элпью засучила рукава и направилась к светящемуся дверному проему. В ту же секунду свет погас.

Элпью подбежала к двери и распахнула ее. Из мрака на нее бросился закутанный в плащ человек, в поднятой руке он сжимал большой нож, который сверкал, отражаясь в зеркалах.

— Берегитесь, графиня! — закричала Элпью. — Я с этим справлюсь.

Нож упал на пол, когда человек попытался уклониться от столкновения с Элпью. Та ткнула ему в лицо кулаком. Шатаясь, жертва сделала несколько шагов вперед, затем, поплотнее завернувшись в толстый черный дорожный плащ, метнулась через холл и побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Элпью бросилась в погоню.

Графиня прислушалась к их топоту, разносившемуся по мощенной булыжником улице. Они направлялись к площади, где толпы гуляющих обеспечат таинственному незнакомцу великолепную возможность скрыться.

Когда все стихло, она тихонько подошла к кухонной двери и открыла ее. В комнате было тепло. В камине горел небольшой огонь. Графиня пошарила по столу, нашла свечу, которую совсем недавно задули, и зажгла ее от полена в камине.

На полу стояла фарфоровая ванна, полная теплой мыльной воды. На спинке ближайшего стула висело влажное полотенце.

Графиня заглянула в кастрюлю, висевшую над очагом. В ней тушилось, булькая и исходя умопомрачительным запахом, мясо. Самая что ни на есть домашняя картина.

Только одно нарушало гармонию — на столе рядом с пустой миской, наверняка приготовленной для мясной похлебки, лежали пистолет и розовая ленточка — знаменитый символ титиров.

Элпью оказалось не так уж сложно не отставать от беглеца. Сильный удар в физиономию злодея, без сомнения, мешал ему развить достаточную скорость. Но потом Элпью стали мешать обычные вечерние гуляки на площади. Она видела короткие черные волосы мужчины, мелькавшие впереди в свете высоко поднятых факелов, и шляпы и накидки вышедших развлечься людей, но, когда она миновала центральную колонну, беглец внезапно исчез. Она остановилась около палатки Панча и Джуди и огляделась. Мошенник растворился в толпе. Пьяная компания выкрикивала непристойности в адрес кукол, которые вопили вступительную песню к грубому представлению Панча.

Отвернувшись, Элпью сделала несколько шагов, и тут ее осенило. Это же куклы Валентина Верниша, а ведь его посадили во Флитскую тюрьму. Почему же представление все равно показывают? Она постояла минуту, наблюдая. Панч, как обычно, пел высоким гнусавым голосом:

Элпью зашагала прочь. Конечно, актерам это не нравится, но правда заключается в том, что незаменимых нет. А уж чего проще — найти замену кукловоду?

— О Господи, о Боже! — пронзительно кричал Панч, когда Элпью, все еще выискивавшая в толпе высокого темноволосого парня, заметила за колонной плотную группу титиров, которые прыгали и вопили. — Помяни нечистого, и он тут как тут...

Мистер Панч принялся колошматить дьявола, а Элпью ускорила шаги — кто-то попал в лапы титиров. Она попыталась протиснуться сквозь окружавшую их толпу, но жирный смуглый парень оттолкнул ее.

— Это не женское дело, птичка. Не суй сюда свой нос.

Работая локтями, Элпью продиралась вперед.

Молодчики пленили друга Сиббера — капеллана из Тауэра, его преподобие Фарквара, и толкали из стороны в сторону. Шляпу с него стащили, и теперь один из юнцов добрался до парика.

— Убивают! — кричал священник. — На помощь! На помощь!

— Он у меня! — провозгласил рыжий парень. — Кто-нибудь возьмите его церковную шляпу, она полетит как птица!

Как только один из нападавших заполучил шляпу, они, не церемонясь, отпустили священника и кинулись прочь. Они добыли что хотели.

Элпью стала помогать капеллану подняться. У нее за спиной юнцы бросали парик и шляпу преподобного Фарквара, стараясь надеть их на шар, венчавший колонну.

— Сегодня вечером вы не демонстрируете свои прелести джентльменам в партере, мистрис Элпью?

По своему обыкновению, Сиббер появился как из-под земли и тоже стал помогать священнику.

— Спасибо вам, сударыня. — Преподобный Фарквар отряхнул одежду, оглянулся. — Большинство людей слишком запугано этими хулиганами, чтобы прийти на помощь. — Он ощупал свою лысую голову. — Без парика я похож на монаха. Надеюсь, меня не растерзают какие-нибудь другие фанатики, приняв за католика!

— О нет, ваше преподобие! — ахнул Сиббер. — Ваша сумка, ваша сумка. Что они с ней сделали?

— Мои книги! — Священник поискал взглядом. — Эти паршивцы унесли мою сумку с книгами.

— Причем новую, — заметил Сиббер. — Этот рассеянный человек потерял прежнюю не далее, как на прошлой неделе!

Элпью огляделась. Сумки нигде не было.

— Сдается мне, ваше преподобие, что кто-то стащил ее под шумок. Возможно, даже не титиры, а какой-то мелкий воришка.

— Что ж, — продолжал священник,отряхиваясь, — не очень-то он с нее разбогатеет. — Он немного подумал, потом пожал плечами. — Она была набита книгами по истории, может, они принесут какую-то пользу тому, кто их украл. — Он улыбнулся. — Надеюсь, когда-нибудь я смогу отблагодарить вас, мадам.

— От Ребекки по-прежнему ни слуху ни духу? — поинтересовался Сиббер.

— Нет, — ответила Элпью. — Как и от ее угрюмой служанки Сары. Кажется, они обе исчезли. Вы их тоже не видели?

— Нам предстоит много работы, Колли, — сказал священник, одновременно сердечно пожимая Элпью руку. — Я уверен, что и мистрис Элпью есть чем заняться, кроме как стоять здесь и сплетничать о сбежавших актрисах. — Он взял Сиббера под руку, и мужчины направились в сторону театра.

Элпью сообразила, что надолго оставила графиню в темной и страшной комнате всего в нескольких шагах от отрубленной головы. Подобрав юбки, она бросилась бежать. Наверх Элпью поднялась через две ступеньки. Распахнула дверь на кухню и обнаружила свою госпожу сидящей за кухонным столом Ребекки. На коленях та держала ящик с бумагами и перебирала их, попутно прихлебывая теплый суп.

— Ты поймала его, Элпью, дорогая? — Графиня пошуршала в ящике, вытащив очередную пачку бумаг. — Ничего особенного. В основном рецепты тех дивных кушаний, которые она для нас готовила. Меня так и подмывает переписать их. Угощайся супом. Он восхитителен. — Графиня съела еще ложку.

— Вы не можете это есть, — в изумлении уставилась на нее Элпью.

— Почему нет? Вот он, горячий, а тот, кто его сварил, вообще не имел права здесь находиться. Мы хоть были друзьями бедной умершей женщины. — Она зачерпнула супу, подула на ложку, проглотила. — Этот юноша, наверное, из титиров. Посмотри. — Она взяла розовую ленточку. — И одет во все черное.

— Они, как обычно, бесчинствуют на площади, — сказала Элпью, наливая себе супу. — Однако его среди них я не видела. Он от меня ускользнул.

Элпью покопалась в ящике с той стороны, что была ближе к ней.

— Счета, списки белья, отданного в стирку, и рецепты. Я поняла, что вы имели в виду. — Она обвела взглядом комнату. — А хлеб здесь есть?

— Ты полагаешь, Элпью, — надула губки и нахмурилась графиня, — что, будь он здесь, он не лежал бы у меня в тарелке? Эй, а это что такое? — Она достала из ящика записку. — Дуй, ветер, дуй! Взгляни-ка, Элпью. — Она положила клочок бумаги на стол. — Это ее почерк... по крайней мере тот же, который Годфри опознал как ее, не так ли?

— Но, мадам, — удивилась Элпью, — что в этом такого странного? Это же ее квартира.

Графиня разгладила бумажку и прочла:

— «Сегодня вечером. Д.В., герцог Бэкингем».

Элпью наклонила голову набок.

— Это он написал?

— Кто?

— Герцог Бэкингем.

— Не говори глупостей, Элпью, эта записка написана той же рукой, что и записка, вызвавшая Годфри в парк, то есть рукой Ребекки.

— Рукой Ребекки? Тогда почему Ребекка выдает себя за герцога Бэкингема?

— Не знаю, Элпью, но мы обе об этом сегодня подумаем. — Графиня вытерла рот рукавом и поднялась. — Идем...

Торопливо прихлебывая суп, Элпью одновременно попробовала вставить ящик на место, но неловко повернулась, потеряла равновесие и вывернула содержимое ящика на пол.

— Элпью, какая ты неловкая! — Встав на четвереньки, графиня стала собирать бумаги. Она провела рукой под комодом на случай, если что-то залетело туда, вытащила целую кипу и собралась уже бросить их в ящик, как вдруг сказала: — А это что такое? — В руках у нее был небольшой пакет, перевязанный зеленой лентой.

— Господи, мадам. В приличном обществе такие вещи не показывают.

Графиня вытащила из связки один предмет, всего в пакете их было восемь. Она развернула длинный конус из тонких бараньих кишок. Внимательно осмотрев его изнутри и снаружи, графиня озадачилась, предмет повис в ее пухлой ручке.

— Это перчатка с одним пальцем? Возможно, для пересчета денег. Или для варки на пару морковки? Не представляю, что бы это могло быть.

Элпью попробовала выхватить у нее вещицу.

— Правда, мадам, это не предмет для обсуждения.

— Если знаешь, так скажи! — Графиня отдернула конус и снова принялась рассматривать, поднеся поближе к свету. — Что это?

— Это называют «защитником», мадам. — Элпью положила пакет на стол.

— «Защитником»? От чего может защитить такая тонкая штука?

— Это французский футляр, мадам. Кондом.

— Фу! — Графиня выронила его, и он, упав на угли, в мгновение ока превратился в пепел. — Удивительно, что Ребекка держит подобную гадость на кухне.

— Леди редко хранят у себя подобные вещи, мадам. Кроме женщин определенного рода, которые промышляют своим ремеслом неподалеку отсюда. Думаю, надо зайти в магазин к старой матушке Блэкем, рядом с турецкими банями на площади, и спросить, не у нее ли это покупали.

Элпью убрала пакет в карман, а взамен достала другую записку и зеленую ленточку, в которую была эта записка завернута, найденные в комнате Ребекки в Энглси-хаусе.

— Я чувствовала, что где-то уже видела это!

— Ленту или почерк? — Графиня ознакомилась с посланием. — Почти то же самое сообщение, смотри, в середине те же буквы: «Г.Б.» — герцог Бэкингем.

— Я нашла ее среди постельного белья в их комнате в вашем доме.

Графиня перевернула записку.

— «Энглси-хаус». — Перевернула назад. — «В.В.Д.В.Д.Б.VIII.Р.XX». — Графиня разглядывала записку. — И совершенно определенно та же рука! «Р.XX». Тот, кто это написал, подписывается буквой «Р».

— P.XX... — произнесла Элпью. — Может, это так называют королей: Роджер Двадцатый?

— Вот глупая! — Графиня хихикнула. — Письмо подписано инициалом и двумя поцелуями, Элпью, дорогая. Ты никогда не получала любовных писем?

Элпью покраснела. Как же она сама не догадалась?

— Так, значит, это любовное письмо кому-то от Ребекки. Но зачем Ребекке самой посылать себе любовное письмо? Или, если на то пошло, своей служанке?

— Подумай о возможных «Р», присутствующих в этой головоломке, Элпью. У нас есть лорд Рейкуэлл, мистер Рич, Никам Роупер... — Графиня перечитала записку вслух. — А эта галочка с палочками! Тут ты, я думаю, права. Это цифра.

— Восемь. Что — восемь? — Элпью вперилась в записку. — Может, восемь часов?

— Должно быть, так. — Графиня положила обе записки рядом. — Итак, по крайней мере одна из них — это любовное письмо, присланное в Энглси-хаус и приглашающее Ребекку на свидание в восемь часов. Другая, как мы можем предположить, была доставлена сюда. Возможно, в них говорится об одном и том же рандеву, возможно, это похожие встречи, но по разным поводам.

Элпью тем временем сравнивала ленту от записки с лентой на пакете. Они оказались одинаковыми.

— Но зачем «защитники» понадобились Ребекке в Энглси-хаусе? — Элпью схватила графиню за локоть. — Вы же не думаете, что она занималась этим с Годфри?

— Соблюдай приличия, Элпью, — поперхнулась графиня. — А то у меня весь суп выйдет обратно.

Хотя было поздно, лавчонка с определенного рода товарами, естественно, работала. Ночь была самым горячим временем.

— Элпью, дорогая, мне кажется, вам с подругой лучше пройти в заднюю часть магазина. — Откинув штору, мамаша Блэкем вошла в маленькую темную комнату. — Прошу прощения, я зажгу свет.

Пока она зажигала свечи, графиня в изумлении озиралась.

Вдоль стен стояли витрины, заполненные предметами, каких графиня в жизни не видела.

— А это что за штука? — спросила она, беря длинный черный кожаный предмет с полотняными завязками.

— Это, мадам, дилдо.

— Дилдо? Как необычно, а для чего оно?

— Это заменитель пениса, мадам, для мужчин, которые не могут или хотят такой.

— Простите... — Графиня, прищурившись, разглядывала огромную штуковину. — Я не совсем понимаю.

— Мужчины, у которых не стоит, применяют это... — Мамаша Блэкем схватила его и приставила к лобку. — Мужчины, которые хотят позабавиться с таким орудием, привязывают его к стулу вот так... — Она поставила предмет на стул. — Затем они прыгают на нем, пока... — она сделала выразительный жест, — готово!

Как графиня ни пыталась сохранить невозмутимость, на ее лице все же отразилось отвращение.

— Разумеется, — бросила она, мысленно велев себе больше не проявлять ненужного любопытства.

— Вот что мы нашли, — сказала Элпью, предъявляя пакет.

Мамаша Блэкем взглянула на него.

— Да-да, «Фаллопиевы защитники». Высший сорт.

— По сравнению с чем? — спросила графиня.

— С «Саксонским Геркулесом» или «Капот Англез», разумеется! — вскричала мамаша Блэкем. — Их делают из лучших овечьих кишок, тогда как все остальные — из полотна, вымоченного в соляном растворе. Их нужно промывать перед новым употреблением, как вы понимаете, но полотняные с каждой стиркой теряют свои защитные свойства. — Она посмотрела на пакет Элпью. — Средний размер.

— Средний?

— Да. Огромный спрос на большой размер, значительный — на средний. Очень немногие покупают маленький, хотя, по моему опыту, большинству мужчин требуется именно он, и я считаю, что большие лучше послужили бы колпаками тем тщеславным дуракам, которые их покупают.

— А эти мужчины, они пользуются ими, чтобы предотвратить беременность?

— Чтобы избежать появления нежеланных детей, да... — Мамаша Блэкем указала на верхние полки, уставленные непонятными металлическими инструментами. — В противном случае последствиями приходится заниматься мне. Ко мне приходят женщины, и я делаю им аборты. Мужчины по большей части платят за операцию, потому что они обычно женаты и, можно не уточнять, не на тех женщинах, которых обрюхатили. Однако в наши дни презервативы часто используют для того, чтобы уберечь джентльменов от венерических заболеваний.

Графиня издала звук, похожий на кудахтанье.

— Сифилис и гонорея расцвели пышным цветом, и если вам не повезло и вы заразились, то это смертный приговор. Мало кто из мужчин готов полностью отказаться от плотских утех, и перед лицом этой опасности они удовлетворяют свое сладострастие в местах и с женщинами, которые легко...

— Вы продаете много «Фаллопиевых защитников»?

— Зависит от того, что в данном случае понимать под словом «много». Мужчины в основном покупают более дешевые.

— А Ребекка Монтегю никогда их у вас не покупала?

— Мистрис Монтегю, актриса? Роксана? Нет.

— А ее служанка Сара?

— Я ее не знаю, поэтому и сказать не могу. Но женщины крайне редко покупают эти вещи.

— А лорд Рейкуэлл? — поинтересовалась графиня.

— О, этот! О его амурах осведомлен весь город. И — да, он действительно покупает фаллопиевы. Хотя, если мне не изменяет память, он брал большой размер...

— Само собой. — Графиня разглядывала странный ком чего-то похожего на мясо. — А это что?

— Ах, дамы, это мужское орудие, пораженное сифилисом.

Графиня всматривалась в темную витрину.

— А как вы его получили? Отрезали у кого-то?

— Он сделан из воска. — Мамаша Блэкем рассмеялась. — Его мне оставил местный хирург, который изучал эту страшную болезнь и располагал множеством образцов как внешних, так и внутренних проявлений сифилиса. Естественно, он и сам от него умер.

— Вероятно, слишком тщательно проводил свои исследования, — заметила графиня, прищуриваясь на ужасающий предмет.

— Он также оставил мне и все выставленные здесь бумаги.

— Боже, сохрани нас! — Графиня присмотрелась к содержимому других витрин. В одних помещались муляжи младенцев, покрытых струпьями, в других — различные части тела взрослых, покрытые мокнущими язвами. — Какая отвратительная вещь этот сифилис.

— Да, мадам, это коварный пришелец, ниспосланный Всемогущим, чтобы обуздать нашу непомерную похоть. Его так легко подхватить от нескромного прикосновения, особенно во время совокупления или при содомском грехе.

— Мне повезло, — сказала графиня. — За всю жизнь я спала только с двумя мужчинами. С королем и со своим мужем.

Мамаша Блэкем усмехнулась:

— Многие женщины, сами того не зная, заражаются от своих мужей. А мужчины делают вид, что ничего не произошло. Бедные жены считают, что страдают от кори или ветряной оспы, и так не узнают правды даже на смертном одре.

— Какими же негодяями могут быть мужчины. — Графиня медленно переходила от одной жуткой витрины к другой. — Если бы жены узнали, они наверняка погнались бы с ножом или пистолетом за теми, кто их заразил, и отомстили бы, потому что, занимаясь с ними любовью, их мужья практически убивали их.

— А узнать, заражен ли мужчина, можно, только обследовав его орудие? — спросила Элпью, лихорадочно перебирая в памяти всех своих любовников.

— Ах, если бы жизнь была такой легкой, — вздохнула мамаша Блэкем. — Многие зараженные выглядят цветущими и здоровыми, никаких внешних признаков, кроме зеленоватых выделений. Но как раз в этот период эти люди наиболее заразны. Только с приближением смерти проявляются признаки, которые выдают эту болезнь. Язвы на лице, тело покрывается сыпью, фурункулами, бубонами и язвами, затем начинает разрушаться нёбо...

— Что? — Графиня снова развернула свой веер.

— Нёбо разъедается изнутри, начиная с язычка, пока не проваливается нос. Иногда сифилитик пьет, а через нос у него все выливается. Затем он лишается и самого носа.

— Миледи! — Элпью схватила графиню за руку. — Вы думаете о том же, о чем и я?

— Синьор Руджеро Лампоне! Еще один «Р». — Графиня скривилась и сложила веер. — У него вообще нет носа.

Глава десятая Гнев

Потребность или желание преодолеть имеющееся сопротивление.

Красные, воспаленные глаза, взгляд бегает и сверкает. Лоб нахмурен, на переносице — морщинки.

Ноздри трепещут, губы надуты и вывернуты, нижняя губа находит на верхнюю, уголки губ чуть-чуть раздвинуты в презрительной усмешке.

Графиня и Элпью без труда нашли на площади мальчишку-факельщика, который проводил их до Мурфилдса и жилища Лампоне. Они обходили гуляк, которые, покачиваясь, шли от столба к столбу, размахивая кружками с элем и распевая непристойные песни. Во время своей продолжительной прогулки женщины миновали много темных, укрытых тенью переулков. И на всем пути их сопровождали выкрики и стоны совокуплений.

— Неужели, Элпью, все только этим и занимаются, вот так? Неужели порок притаился за каждой дверью? Неужто Лондон превращается в Содом?

Факельщик насмешливо фыркнул. Дальше они шли в молчании. Пройдя через Мургейтские ворота, мальчик обернулся.

— Я подожду вас здесь, если желаете, но по полям ночью не пойду. Это место небезопасно для пешеходов, здесь столько всякого отребья.

— Но ты же сказал, что проводишь нас до места, — рассердилась Элпью.

— Мне дорога жизнь, — ответил мальчишка. — Я еще молодой. Если нападут на пару таких старух, как вы, что с того, а у меня вся жизнь впереди.

— Ах ты, дерзкий пройдоха! — Элпью выхватила у него факел. — Тогда жди нас здесь. Если мы не вернемся к тому времени, как пробьет час, зови стражу. Эта леди очень важная персона. Ее зовут графиня Эшби де ла Зуш, и она личный друг короля.

— Да что вы? — Мальчик окинул графиню презрительным взглядом. — Что ж, бывает, и коровы летают.

Элпью уже собралась двинуть нахалу в ухо, когда графиня потянула ее за локоть.

— Идем, Элпью. Чем скорее сделаем, тем скорее вернемся домой и благополучно заснем в наших теплых постелях.

Элпью подняла факел повыше, и женщины двинулись по топким лугам Мурфилдса. Единственными звуками были уханье совы да чавканье их шагов. Дойдя до центральной известняковой дорожки, женщины оглянулись. Огромные вытянутые очертания Вифлеемской больницы высились позади них.

— Давайте держаться этой тропинки, пока идем на север, — сказала Элпью. — Я очень боюсь, что мы потеряем туфли в этой грязи. А в начале тропинки сможем взять наискосок через луг.

Похрустывание гравия слегка успокоило сыщиц, но в свете факела деревья отбрасывали призрачные, фантастические тени, плясавшие вокруг женщин.

— Нынешние дети кажутся такими самоуверенным, ты не находишь? — громко посетовала графиня и продолжила шепотом: — Позади нас кто-то есть. Слышишь шаги?

— И правда, мадам, — ответила Элпью, беря графиню под руку и ускоряя шаг. — Из-за этого проклятого факела мы как на ладони.

— Ой, смотри! — весело воскликнула графиня. — Нас ждет мой муж.

Элпью непроизвольно вздрогнула, потому что испытывала к мужу графини непреодолимое отвращение, но затем сообразила, что ее госпожа просто пытается отпугнуть преследователя.

— Быстрее, — тихонько проговорила Элпью. — Цель уже видна, давайте перебежим по траве.

Подобрав юбки, женщины побежали по краю поля. У двери Лампоне они остановились, тяжело дыша и с промокшими ногами. Элпью вставила факел в железный держатель на стене и огляделась.

— Возможно, злодей присмотрелся к нам и решил, что с нас нечего взять, — сказала Элпью, стуча в дверь Лампоне. — Вот преимущество старой поношенной одежды.

Графиня вспыхнула. Ее платье было отменного качества, пусть даже его фасон двадцать лет как вышел из моды.

Элпью постучала еще раз. Внезапно дверь открылась. В проеме стоял Лампоне в длинной белой ночной рубахе и размахивал рапирой.

— Assassini! — воскликнул он. — Ladra!^[35] Что вам нужно среди ночи?

Элпью подняла факел. Его свет отчетливо заиграл на серебряном носу мужчины.

— Синьор Лампоне! — воскликнула графиня. — Это я, леди Эшби де ла Зуш, графиня Клэпхемская, баронесса...

— Нам нужно задать вам несколько вопросов огромной важности, сударь, — смело вступила Элпью, — касательно вашей подруги Ребекки Монтегю.

Лампоне опустил клинок.

— А что с ней?

— Она в беде, — ответила Элпью.

— Надо думать, — сказал Лампоне. — Выйти замуж за такого никчемного повесу, как Джайлз Рейкуэлл. — Он жестом предложил женщинам войти.

В студии царил еще больший беспорядок, чем прежде; большие гипсовые отливки занимали весь пол, а ряды горшочков с порошкообразными красками выстроились в порядке цветов радуги. Пол и стены были покрыты разноцветными полосами.

— Сейчас полночь, дамы, а этой ночью меня ждет важная работа с приятельницей из театра.

— В ночной рубашке? — спросила Элпью.

— Да, потому что это создание Венеры. Сегодня ночью мы занимаемся любовью.

Элпью посмотрела наверх. Там на лестничной площадке стояла фигуристая молодая особа, которая заменила Анну Лукас в «Королевах-соперницах». Она была совершенно голой.

— Эй! — крикнула она. — Какие-то трудности?

— Возвращайся в постель. — Лампоне махнул рукой. — Я с ними разберусь.

— А вы не леди из «Глашатая»? — поинтересовалась девица, вильнув бедрами. — Меня зовут Элизабет Ллойд. Я совсем недавно играю, но меня очень хорошо принимали в «Друри-Лейн». Мистер Рич хочет, чтобы я выступила и в следующих постановках труппы. Когда будете упоминать про меня, я пишусь черед два «эл».

«Боже, какие тщеславные существа эти актеры! — подумала Элпью. — Думают только о том, как бы раздуть свою славу».

«Хочет шумихи и даже не предлагает заплатить», — подумала графиня.

— Синьор Лампоне, — обратилась она к хозяину, — мы пришли к вам в связи с вашим носом.

— Моим носом? — переспросил Лампоне, скашивая на него глаза. — А что с ним такого? Он отлит из первоклассного серебра по глиняной модели, которую я сделал с моей дорогой утраты по памяти.

— Но почему, — натянуто улыбнулась графиня, — у вас нет носа из плоти и костей, как у всех нас?

— Потому что я его потерял.

— Как неосмотрительно, — сказала графиня. — А вы не можете рассказать нам, как это случилось?

— В то время я был еще мальчишкой и с честью лишился его в битве при Нише.

— При Нише? — воскликнули все три женщины разом.

— Да, при Нише. Это Богом забытый городишко в Сербии, к юго-востоку от Белграда. Я сражался на стороне маркграфа Баден-Бадена. Нашим противником был великий визирь Копрулу Фасл Мустафа. Этот могучий мусульманин одолел нас.

— Я видела, как он выступал на Варфоломеевской ярмарке, — вступила актриса, спустившаяся тем временем к ним и услышавшая что-то знакомое. — Его зовут Силач из Кента.

— И когда сербское солнце закатилось, мой нос пал жертвой ятагана.

— Я опять ничего не понимаю, — призналась Элизабет.

— В Нише. — Лампоне обнял обнаженную девушку. — Я был героем.

— К черту Ниш! — воскликнула графиня. — Вы уверены, синьор Лампоне, что наплели нам столько чепухи не для того, чтобы заморочить головы?

— Могущественный маркграф наградил меня, и я вернулся к себе домой, на Сицилию.

— Боюсь, вы лжете, синьор. — Графиня насмешливо улыбнулась. — Ибо у меня есть причина подозревать, что ваш нос съеден сифилисом.

— Сифилисом! — Схватив рапиру, Лампоне крутанул ею в воздухе, срезав несколько прядей с уже и без того поредевшего парика графини. — Чума на вас и ваш сифилис!

— Свинья! — Элизабет отпрянула, в ужасе разглядывая свое тело. — Неудивительно, что ты всегда занимаешься любовью в полной темноте.

— Cara!^[36] Я тебя люблю! — воскликнул Лампоне, протягивая к ней руки. — Ты ragazza stupenda!^[37]

— А ты презренный итальянский дикарь! И мне наплевать, если я никогда больше тебя не увижу. — Актриса стащила пыльную простыню с каркаса большой статуи и завернулась в нее. — Прости меня, Боже, за слепоту.

— Смотри! Ведьма! Полюбуйся, что у меня тут! — Лампоне задрал подол рубахи, выставив на всеобщее обозрение свои гениталии. — Я чист!

Графиня прикрыла ладонью глаза Элпью.

— Я не только нос потерял при Нише!

Прищурившись, графиня присмотрелась. Вместо пениса у Лампоне был жалкий обрубок.

— Господи, Элпью! — вскричала она, убирая ладонь от глаз компаньонки. — Посмотри. Какой потрясающий образец! Как желудь.

— Но ты пырял меня, как жеребец. — Элизабет Ллойд тоже посмотрела, явно пораженная данным открытием. — Как тебе это удается?

Лампоне нетвердой рукой полез в карман и вытащил искусственный пенис с завязками. Графиня снова вскинула руку, оберегая Элпью от этого зрелища.

— Прошу прощения, синьор, — проговорила графиня, пятясь к двери. — С тех пор как пропала Ребекка, мы сами не свои из-за тревоги о ней. Мне искренне жаль, что мы вас побеспокоили.

Выходя из комнаты, Элпью заметила, что Элизабет взяла у Лампоне приспособление, и могла бы поклясться, что женщина попросила тут же им воспользоваться.

Покинув дом Лампоне, Элпью взяла все еще горевший факел и тут же замерла и поднесла палец к губам. В свете факела на тротуар падала тень: вжавшись в ближайшую стену, стоял мужчина.

— Поговорите со мной, — шепотом попросила она графиню, подавая ей факел.

— Как мило со стороны синьора Лампоне предложить подвезти нас до дома в его экипаже, — непринужденно произнесла графиня. — Надеюсь, ночь окажется не слишком холодной для пони.

Элпью на цыпочках подкралась к мужчине, тоже прижимаясь к стене. Она стремительно бросилась вперед и, схватив соглядатая за шиворот, вытащила на свет.

— Ну-ка, дай на тебя посмотреть, трусливый сукин сын!

Моргая на свету, перед ними стоял Никам. Он, защищаясь, поднял руки.

— Не бейте меня. Это всего лишь я, мистрис, Никам Роупер.

— Ах ты, брехливая собака! — ругнулась графиня. — Что ты о себе возомнил, преследуя нас, словно ищейка?

Никам Роупер стоял, открывая и закрывая рот.

— Давай, приятель, — сказала Элпью, подтаскивая его к графине.

— Ну, — произнесла та, когда мужчина встал перед ней, — нечего тут стоять и изображать из себя придушенного дрозда. Объяснись-ка.

— Я не имел в виду ничего дурного, графиня. — Он съежился, словно ожидал удара. — Я надеялся, что вы приведете меня к Бек.

— Никам, — сказала Элпью, — сейчас уже за полночь. Разве ты не должен быть дома со своей женой?

— Она не заметит. — В голосе Никама прозвучала угрюмая нотка. — Да и вообще это ее не касается.

— Итак, Никам. — Графиня взяла его за руку. — Ты можешь взять факел и проводить нас через Мурфилдские топи, а затем мы проводим тебя домой.

Никам колебался, но потом взял факел.

— Мальчик все еще там. Я оставлю вас у Мургейтских ворот.

— Почему, Никам? Ты же можешь пойти с нами. Нам наверняка по пути.

Никам зашагал по полю.

— Мне не требуются няньки, благодарю. Я провожу вас через эту топкую местность, а потом пойду домой один, если вы не против.

* * *

Графиня и Элпью вошли к себе уже после полуночи. Годфри нигде не было видно, очаг потух.

— Как странно! Он никогда не уходил из дома по ночам.

На графининой кровати лежала записка. Графиня развернула ее.

— Мистер Пипс приглашает меня завтра вечером на бокал рейнского. Как мило.

Элпью помогла своей госпоже снять платье и корсет и переодеться в ночную рубашку. Обе улеглись в кровати, и Элпью задула свечу.

— Ветер усиливается, миледи. Слышите?

— Эти ненормальные моряки оказались не такими уж чокнутыми, как мы думали.

Стекла в окнах задрожали, из щели под дверью донесся самый настоящий вой.

— Зажги свечу, Элпью, а то, боюсь, с этими завываниями я не усну.

— И правда, мадам, у меня в голове так и крутятся новости, которые мы с вами сегодня узнали.

— Давай-ка разведем огонь, выпьем чего-нибудь горячего и подумаем.

Завернувшись в одеяла, они уселись в мягкие кресла, наблюдая, как потрескивает под сырым углем растопка.

— Ну и денек, Элпью. Мы съездили к этим странным безумцам в Лаймхаусе, которые утверждают, что они родители Ребекки, но в то же время не испугались даже новости о ее смерти; туда нас сопровождал чудак, посвятивший свою жизнь преследованию актрисы, веря, что она за него выйдет, и это несмотря на жену, которую, как я подозреваю, он прячет в доме, объявляя умершей.

— Вам удалось, мадам, что-нибудь вытянуть из него во время вашей прогулки в Тауэр?

Элпью добавила угля и вытащила железный крюк, готовясь подвесить чайник.

— Только то, что он, похоже, подозревает нас еще больше, чем мы его. — Графиня пристроила ноги поближе к огню. — Но я поговорила с йоменом и теперь уверена, что Рейкуэлл был около театра в ночь страшной смерти миссис Лукас. Это он сорвал с меня парик.

— Как так?

— Вечером накануне суда он пошел в часовню. Я думаю, что один из его дружков выдал себя за адвоката, как тот священник, которого он привел на «Причуду», тоже пришел на службу, и в одной из кабинок они обменялись плащами. Приятель отправился на несколько часов в камеру Рейкуэлла, потом Рейкуэлл сам вернулся после полуночи под видом адвоката, и его дружок ушел в своем собственном обличье.

— Да, на суде говорили о разном цвете плащей в ночь, когда он ударил кинжалом того беднягу на Лестер-филдс. Возможно, он всегда прибегает к этой уловке. — Элпью размышляла, наливая воду в чайник из большого кувшина. — Но все-таки как же никто его не узнал?

— Было темно.

— Да, конечно. Но йомен наверняка светил себе фонарем... — Элпью подвесила чайник над огнем. Теперь ветер ревел в трубе, распластывая пламя в очаге. — И в камере... там же должна быть свеча.

Графиня сменила позу. Об этом она не думала. И действительно, казалось неправдоподобным, чтобы стражник привел заключенного в камеру и запер, а потом этой же ночью впустил к нему адвоката и не обратил внимания на их лица.

— Так на чем мы остановились?

— На возможности того, что некто убил сначала Анну Лукас, потом ее коллегу Ребекку Монтегю. И что у Ребекки был сифилис.

— Какое это имеет отношение к смерти Анны?

— Откуда я знаю? — развела руками графиня. — Напиток еще не готов?

— Что мы будем? Посеет? Вино с пивом, сахаром и яйцами? Шоколад?

— Давай побалуем себя. — Графиня улыбнулась. — Выпьем чаю.

Элпью взяла свечу и чашку, чтобы принести из передней гостиной чай. Графиня подняла с пола листок бумаги. Взглянула на него. Годфри, по всей видимости, складывал какую-то головоломку, потому что на листок были наклеены вырезанные из газеты буквы. Графиня свернула его трубочкой, подожгла в очаге, зажгла от него другую свечу и бросила листок в огонь.

С заднего двора донесся страшный грохот.

— Обрушилась задняя стена! — оповестила графиня Элпью. — Она всегда казалась мне ненадежной. — Взяв мехи, графиня собралась раздуть огонь. — Разумеется, убийцей мог быть один из противников. Сумасшедший, который считает всех актрис шлюхами и верит, что Господь привел его на землю, чтобы убивать распутных женщин. — Она стала качать воздух старыми кожаными мехами. — Годфри так переменился в последнее время, ты не находишь? Я замечаю, что он стал собирать головоломки, Элпью. Я только что нашла одну, составленную из газетных букв.

Вошла Элпью с чаем.

— Где он?

— Кто?

— Листок.

Графиня поворошила угли кочергой.

— Я использовала его вместо растопки.

— Это важно, мадам. — Элпью высыпала чайные листья в заварочный чайник. — Что говорилось в той записке?

— Там было: «Держитесь подальше, а то пожалеете». Как ты думаешь, что это может значить?

— Это значит...

Элпью вскочила и пинком закрыла дверь в коридор. В ту же секунду в трубу с ревом ворвался ветер, притянутый сквозняком, и, оторвав кусок сажи, обрушил его в очаг, осыпав голову и плечи графини.

Она протерла глаза и уставилась на Элпью, сплевывая в очаг черную слюну.

Со двора донесся, заглушая даже ветер, громкий стон.

Элпью схватила кочергу.

— Что это?

Женщины секунду молча смотрели друг на друга. Затем со страшным треском распахнулась кухонная дверь, ведущая в сад. Бумаги разлетелись по комнате, свеча потухла. Огонь в очаге, уже и без того прибитый сажей, излучал совсем слабый свет.

— Две развратницы! — Голос был мужской, тяжелые шаги приближались. — И Бог покарает вас за вашу распущенность.

Когда глаза Элпью привыкли к темноте, она увидела, что мужчина закутан в белую ткань, закрывающую лицо. Он размахивал длинной деревянной палкой. Элпью ахнула. Господи, только бы это был не топор.

Графиня шарила в поисках свечи, чтобы хоть как-то осветить комнату. Фигура с ревом надвигалась на Элпью.

Внезапно у ног Элпью, лая и кусая ее за лодыжки, возник Рыжик.

— Господь снизойдет на вас всепожирающим огнем, чтобы очистить вашу нечистоту.

Графиня нырнула под стол.

Отбиваясь от собаки, Элпью уронила кочергу. Мужчина поднял деревянную палку, нацеливаясь на Элпью, и как раз в этот момент графиня сдернула с него белое одеяние.

Перед ними стоял насквозь промокший и размахивавший метлой Годфри.

— Суки! — Он расплакался и подхватил Рыжика на руки. — Не трогайте мою собаку.

— Годфри! — Графиня поднялась. — Ради всего святого, что на тебя нашло?

Он простер свою узловатую руку, указывая належавшую на столе книгу.

— Я прочел эту мерзость, которую вы принесли в дом. Так которая из вас?

— Годфри, почему ты прятался во дворе, завернувшись в простыню? — Графиня лихорадочно пыталась разобраться в происходящем, пока Годфри стоял перед ней, покачиваясь и меча взглядами молнии. — Ты совсем выжил из ума?

— Как я мог спать с вами в одной комнате, ах вы, развратницы, шлюхи, потаскухи! — Пес принялся лизать Годфри лицо. — Никто меня не любит, кроме этой собаки. Мы ушли во двор и соорудили навес из простыней, но порыв ветра унес их вместе с нужником.

— Элпью, раздуй огонь. — Графиня села. — Годфри, пожалуйста, сядь и объясни, о чем ты говоришь.

— Не думаю, что это вы, миледи, но кто-то принес в этот дом сифилис. Иначе зачем вы читаете такие книги и почему в кладовке спрятаны бутылка болеутоляющего эликсира доктора Кокбурна, пакетик потогонного экстракта и укрепляющие ртутные капли?

— Что касается книги, — вздохнула графиня, — то я купила ее по ошибке. Что до лекарств, ничего не могу сказать. Элпью, а тебе про них что-нибудь известно?

— Конечно, нет, мадам.

— Тогда, пожалуйста, закрой дверь, а то меня продует и кончится тем, что придется каждый вечер растираться укрепляющим бальзамическим электуарием мистера Олкрейса. И вам обоим придется мириться с его вонью.

— Это все она, ваш приемыш, графиня. — Годфри попятился от Элпью, идущей по кухне. — Эта потаскуха Элпью. Это она. Вы пытаетесь ее защитить.

Графиня вздохнула:

— Уверяю тебя, Годфри, ничего подобного я не делаю.

Тогда он подошел к кровати Элпью и стал сбрасывать на пол простыни и подушки.

— Годфри! Держи себя в руках. — Графиня встала лицом к лицу со своим слугой. — Я пыталась оградить тебя от этих сведений, но ты зашел слишком далеко, обвиняя Элпью. Единственным больным человеком в нашем доме была Ребекка. Констебль сказал нам, что тело было сильно поражено признаками последней стадии сифилиса. Видимо, ее служанка Сара держала лекарства в кладовке подальше от любопытных глаз.

— Ребекка не была непотребной сифилитичкой. Как вы смеете! — Годфри опустил пса на пол и теперь надвигался на графиню. — Вы... вы... грязная сплетница!

— Годфри, я не потерплю подобной чепухи, — твердо заговорила графиня. — Или ты берешь себя в руки, или уходишь отсюда навсегда. — Рыжик подскочил к графине и попытался лизнуть ей руку. — Сейчас я предлагаю тебе просушить простыню перед очагом, а потом всем нам надо поспать. Потому что на завтра, Годфри, у меня для тебя важное задание.

Годфри устремил на нее мрачный взгляд.

— Я хочу, чтобы ты проследил за Никамом и выяснил, где же он все-таки живет. Мы знаем только, что в переулке рядом с Патерностер-роу. Его семейная жизнь кажется мне подозрительной. Он что-то скрывает. Возможно, он знает, где Сара. Возможно, он был последним, кто видел Ребекку живой. Мы даже можем предполагать, что это он ее убил. Патерностер-роу, — проговорила графиня. — Странное название для улицы, да и окрестные названия ему не уступают.

— В прежние времена папистские священники ходили там, повторяя свои молитвы. «Богородицу», пройдя вверх и вниз по Аве-Мария-лейн, и «Отче наш» — вниз по Патерностер-роу, и заканчивали...

— В Амен-корнер, полагаю? — Она почесала песика за ушами. — Нелепое название для улицы, а, Рыжик? Нелепое, нелепое название.

Укутанный от ветра, который все еще завывал по улицам Лондона, Годфри вышел до рассвета, чтобы подежурить снаружи до прихода Никама. Ему было приказано проследить Никама до его дома и сразу же вернуться к графине с адресом.

Элпью и графиня тоже завернулись в плащи и ушли вскоре после этого.

На Сенном рынке царил беспорядок. Тенты киосков хлопали на ветру. Сено, солома и мусор маленькими смерчами носились по площади, а лавочники тем временем ловили перепуганных животных, которые выбрались из своих покореженных загонов.

— Сколько загадок, — проговорила графиня, отпрыгивая в сторону от гуся, который вытянул перед ней шею, хлопая крыльями. — Кто был тот странный человек в квартире Ребекки прошлым вечером и что ему было надо?

— Да. — Элпью помогла графине обойти ведро угрей, грозившее опрокинуться, потому что по нему бил копытом перепуганный ослик. — И где эта скверная девчонка Сара?

— Не уплыла в Новый Свет, насколько мы знаем, грязная неряха! — Подобрав юбки, графиня перешагнула через кучку конского навоза. — Не представляю, как женщина вроде Ребекки могла держать у себя в горничных такую угрюмую грязнулю. Она же постоянно хандрила.

— Может быть, миледи, это как-то связано с теми странными морскими волками из Лаймхауса?

— Ничего не могу тебе на это сказать, Элпью. Я не поняла почти ни одного слова из их речей. Если нам снова понадобится их навестить, предлагаю взять с собой переводчика. На каком языке они говорили?

— Думаю, на обычном английском, но сдобренном морским жаргоном.

— Ну, тогда чума на эту их морскую тарабарщину, в которой, по-моему, сам черт ногу сломит.

— Может, поискать кого-нибудь, кто разгадает для нас этот шифр?

— Полагаю, Элпью, ты не хочешь сказать, что у тебя есть друзья-пираты и им подобные?

— Нет, мадам, но вы знаете такого человека.

— Я? За кого ты меня принимаешь? К твоему сведению, девчонка, среди моих знакомых нет пиратов, морских разбойников и корсаров.

— Я имела в виду мистера Пипса, мадам, и так удачно, что вы встречаетесь с ним сегодня вечером за бокалом вина...

— Элпью! — Графиня остановилась. — В самую точку! Старина Пипс, бесспорно, все знает о кораблях. Видимо, только о них он и знает, но, вероятно, сможет помочь нам советом.

Навстречу им катил наемный экипаж. Графиня бросилась в подворотню, спасаясь от брызг, полетевших из-под колес, которые пробороздили огромную лужу.

— Может, стоит презентовать ему пакетик чая.

Минуту или две женщины шли молча. Когда они миновали голубые столбики, отмечавшие вход на Лестер-филдс, Элпью остановилась.

— Значит, вот забор, который в этот раз спас лорда Рейкуэлла от танца с веревкой на шее.

Деревья на поле угрожающе раскачивались. На траве валялись обломанные ветки. Графиня и Элпью постояли, разглядывая жалкий акр травы, на котором человек умер только потому, что находился не с той стороны забора, чтобы рассчитывать на помощь.

— Рейкуэлл настолько порочен, он такой подлый и вероломный, такой наглый и грубый, что я невольно прихожу к мысли о его связи со всей этой тайной.

— И каким образом он держит в руках всех этих высокопоставленных людей, что они не признали его виновным даже перед лицом неопровержимых улик?

Графиня и Элпью с трудом продвигались вперед под напором ветра, который несся вдоль Дерти-лейн.

— Тьфу на этот ураган! Я боюсь, что мы не доберемся живыми до Флита.

— Интересно, удастся ли Годфри выследить Никама в такой день, как сегодня? Возможно, у этого человека хватит ума остаться дома, сидя перед жарким камином.

Графиня рассмеялась:

— Да он, наверное, плетется за нами ярдах в ста позади, надеясь, что мы приведем его к мистрис Монтегю. — Она перекрестилась. — Упокой, Господи, ее душу.

— Он действительно этого хочет? — Элпью помогла графине завернуться в плащ, полы которого хлопали на ветру, как зловещие крылья. — Подозреваю, что у этого человека не все в порядке с головой.

— Конечно, не в порядке. Но Рейкуэлл — гораздо более серьезный враг. Как по-твоему, зачем титиры увезли бедного умалишенного мистера Лукаса из надежных стен Бедлама?

— Вот загадка так загадка. Может, они хотят попросить за него выкуп.

— Да кто заплатит? Его жена мертва, а сын в работном доме.

— И потом, держать у себя такого буйного, агрессивного помешанного — это невероятные хлопоты.

Упавшее дерево перегородило Стрэнд рядом с Майским шестом, и транспорт по обе стороны от него встал на неопределенное время. Кучера ругались, стоя на крышах своих экипажей, наемные экипажи и кареты выстроились вереницей, а лошади, и без того напуганные свистом ветра, ржали, некоторые из них вставали на дыбы, создавая еще большую сумятицу и повреждая повозки.

— Впервые в жизни я рада, что мы идем пешком! — крикнула графиня, перекрывая несусветный шум. — Кроме того, мы сэкономим на расходах.

— Движение в Лондоне организовано просто возмутительно, — заметила Элпью. — Когда я была девочкой, такого не было.

— Беда в том, что теперь очень многие держат свои экипажи. — Графиня подобрала плащ, который энергично бился на ветру. — Мне говорили, что через триста лет, если мы продолжим в том же духе, улицы Лондона станут непроходимыми, поскольку их покроет слои конского навоза толщиной в пять футов.

Уличные вывески бились друг о друга и скрежетали, мотаясь взад-вперед под шквалистым ветром.

— Пешком мы точно доберемся туда быстрее. — Элпью пригнулась, уворачиваясь от вывески «Голого мальчика и трех селедок», вырванной из держателей и пролетевшей над их головами.

— Если останемся живы, — заметила графиня.

В кои-то веки у решетки Флитской тюрьмы не было никого ни внутри, ни снаружи. Жестокий ветер разогнал и посетителей, и узников.

Элпью прижалась лицом к решетке и позвала Валентина Верниша. Он появился через несколько минут, в лице ни кровинки, вид удрученный.

— Я думал, вы меня бросили. — На щеке у него красовался порез, на шее — синяки.

— Что с вами случилось, сударь? Что с вами сделали?

— Анну Лукас очень любили. Здесь оказались люди, которые желали бы наказать меня, поскольку судья признал меня виновным, даже не дождавшись прошения о помиловании. Они посчитали веской уликой найденный при мне нож.

— Вам его подсунули те, кто вас арестовывал?

Верниш безнадежно пожал плечами.

— Это был мой собственный нож. Я резал и переворачивал им куски коврижки.

Графиня припомнила его — длинный, острый, похожий на кинжал.

— Думайте о хорошем, — успокаивающе проговорила графиня. — Потому что, сидя в этих мрачных серых стенах, вы заработали безупречное алиби.

— В отношении чего? — Верниш не проявил особого интереса.

— Второго убийства. Совершенного в той же манере, что и первое.

Верниш пожал плечами, отчего брякнули цепи, сковывавшие его руки.

— Да, — сказала Элпью. — Но оно доказывает, что ваши подозрения насчет Ребекки были необоснованными.

Верниш вопросительно посмотрел на нее.

— Да-да, — вступила графиня. — В прошлый раз вы сказали нам, что Ребекка Монтегю...

— Смуглая Бек, — вставила Элпью.

— Что смуглая Бек «должна признаться». Так вот, мистер Верниш, в этом не будет необходимости. Более того, это невозможно.

— Почему? — Верниш заговорил высокомерным, дерзким тоном. — Какой благовидный предлог она изобрела на этот раз?

— Ей не нужно...

Графиня знаком велела Элпью умолкнуть, прежде чем она огласит неприятную новость.

— Мистер Верниш, как вы знаете, я считаю вас человеком порядочным и воспитанным. Редкие качества в наш век массовой преступности. Так много молодых людей становятся самыми настоящими паразитами, мошенниками, хулиганами и подлецами. Естественно, я говорю о шайке этих самых отъявленных негодяев в царстве нечистого — титирах.

Верниш не ответил, поэтому графиня продолжила:

— Главарь этих одиозных, самодовольных головорезов — один из...

— Рейкуэлл, — фыркнул Верниш. — Думаю, они с Ребеккой нашли общий язык.

— Вы что-то знаете о свадьбе? — спросила Элпью. — Кто вам сказал?

— Она.

— Ребекка?

Верниш кивнул.

— Когда она сюда приходила?

— Она приходила несколько раз.

— И о чем вы говорили?

— А вам-то какое дело? — Верниш угрюмо глянул на них. — Я попросил ее пойти к мировому судье и спасти мою жизнь. — Он засмеялся. — С таким же успехом я мог бы попросить сатану перестать мучить грешников. Она рассмеялась мне в лицо и сказала, что сделает это, но в свое время. Как видите, я до сих пор здесь, и завтра утром меня должны повесить на Тауэрском холме.

Элпью закрыла лицо руками и застонала.

— Ребекка не может прийти, мистер Верниш. И перед судьей предстать тоже не может. — Графиня покрепче ухватилась за прутья решетки. — Потому что, и мне очень жаль сообщать вам это, она стала второй жертвой безумца, убившего Анну Лукас.

Верниш побелел, и затем его стошнило. Хватая воздух, онвоскликнул:

— О, Бек, Бек! Спаси, Господи, твою душу. И мою. — Когда он поднял голову, по щекам его струились слезы. — Кого подозревают?

— Власти еще не связали две эти смерти. Они случились в разных районах, и тело еще не опознали. Потому что злодей отрубил ей голову.

— Тогда как?.. — Верниш вцепился в решетку, в его глазах вспыхнула искорка надежды.

— Мы видели тело. Я узнала ее платье, драгоценности...

Верниш с рыданиями опустился на пол. В тюрьме было темно, и женщины больше не видели его лица, только слышали причитания и скрежет цепей о каменный пол.

— Мистер Верниш, — мягко произнесла графиня, — мы хотим вам помочь. Что мы можем сделать? Скажите нам, как мы можем вас спасти?

— Больше ничего нельзя сделать. — Он вытер лицо руками, перепачканными о грязные каменные плиты. — Когда это случилось?

— Три ночи назад. Он поднял глаза.

— Три?

Графиня и Элпью кивнули.

Элпью стало так жаль несчастного беднягу, что она попыталась найти какой-то просвет в безнадежной ситуации.

— Ваш кукольный театр все еще дает представления, сэр. Может, принести вам немного денег?

— Мои Панч и Джуди? — спросил Верниш, поднимаясь. — В Ковент-Гардене?

— Да, сэр, на Пьяцце. — Элпью улыбнулась. — Возможно, деньги смогут обеспечить вам какой-никакой комфорт...

Странная улыбка заиграла на лице Верниша.

— Мне нужна только одна вещь. — Прижав лицо к решетке, он прошептал: — Голова Ребекки. Найдите ее голову и принесите мне. Как только вы ее найдете, вы сразу все поймете.

Глава одиннадцатая Надежда

Желание, соединенное с мнением, что желаемое будет достигнуто, называется Надеждой.

Все движения внутренние, держащие все части тела в напряжении между Страхом и Уверенностью.

— Мы не туда зашли, — сказала графиня.

— Зависит от того, куда мы направляемся, — ответила Элпью, ныряя в арку магазина, чтобы избежать столкновения с мчащейся галопом свиньей, обезумевшей от страха перед ветром.

Отчаяние Валентина Верниша заразило их обеих своего рода меланхолической паникой.

Элпью разглядывала витрину, полную необычных металлических инструментов: коловоротов, пил, чашек на длинных палках.

— Что это за заведение? — Она подняла глаза на вывеску, которая бешено моталась на креплении. «Голова Тихо Браге и квадрант». — Что за человек был этот Тихо Браге, мадам, потому что, посмотрите, — она указала на бряцающую вывеску, — у него серебряный нос, как у нашего итальянца!

Графиня окинула взглядом выставленные инструменты и вошла в магазин.

— Прошу прощения, сударь, — обратилась она к маленькому седобородому мужчине за прилавком. — Вы не против, если мы ненадолго у вас укроемся?

— Буду рад компании.

На полках стояли непонятные приборы, в основном сделанные из латуни и кожи. В углу на верхней полке сидела рыжая кошка, неотрывно следя за ними остекленевшим взглядом, а на прилавке лежало чучело крокодила с ярлыком вокруг пасти: 17/-.

— Моей компаньонке Элпью и мне стало любопытно назначение ваших очаровательных блестящих штучек.

— Многие заходят полюбопытствовать, мадам. Я поставщик хирургических инструментов и оборудования для научных опытов. Все, от пил, которыми отрезают гангренозные конечности, до азимут-квадрантов для моряков. Кстати, им часто требуется и то, и другое.

— Ножи тоже? — спросила Элпью, разглядывая острые на вид комплекты, разложенные на прилавке.

— Да, ножи пользуются хорошим спросом. Большим, чем азимут-квадранты, но я особенно люблю именно последние.

Графиня наклонилась над ножами, медленно скользя взглядом по сверкающим лезвиям.

— А какое отношение ко всему этому имеет ваш Тихо Браге? — поинтересовалась Элпью, указывая на вывеску. — И где его нос?

— Герр, а может, синьор... не знаю, как назвать датчанина, родившегося в Швеции, ибо этот человек родился в Кнудструпе... Браге был астрономом. Он вычислил положение семисот семидесяти семи звезд, причем без помощи отражающего телескопа. — Хозяин магазина окинул взглядом свои владения. — Вероятно, мне не следовало бы ссылаться на этот факт, так как экспериментальные философы и моряки из Уоппинг-Уолл — две мои основные категории клиентов. — Он наклонился к Элпью. — Боюсь, он был несколько вспыльчив. Лишился носа на дуэли. Но серебряный заменитель, по-моему, придавал ему определенный шарм. А для меня стал отличной вывеской.

— А эти азимуты... для чего они?

— Поистине чарующие инструменты. Свод горизонта, разбитый на дуги, или, лучше сказать, угловое расстояние между любым из таких меридианов и магнитным меридианом или обозреваемым небесным телом...

— А можно купить эти ножи? — перебила графиня хозяина, прежде чем он перечислил им все меридианы. — Вы не ведете учет случаев, когда их применяли не по назначению?

— Не понимаю, мадам, о чем вы говорите. — Мужчина посуровел. — Вы намекаете, что моими инструментами пользуются для абортов и тому подобного?

— Нет. — Графиня шагнула к нему. — Но я подозреваю, что в руках маньяка нож, например, вот такой, — она указала на нож, больше всего напоминавший тот, которым Верниш нарезал имбирную коврижку, — может быть очень опасен. Разве не могли воспользоваться им, чтобы отсечь голову человеку, как бедной несчастной актрисе Анне Лукас.

— Сколь же мало вы, женщины, сведущи в человеческой анатомии! — Хозяин магазина в отчаянии воздел руки. — Таким ножом отсечь человеку голову не легче, чем вилкой для поджаривания хлеба. Вам понадобился бы тяжелый меч или топор.

— Даже в руках обезумевшего маньяка?..

— Я не продаю здесь маньякам, мадам, ни ножей, ни топоров, ни азимут-квадрантов. Прекрасно сбалансированные приборы, гномоны, приспособленные для перпендикулярных измерений, навряд ли попадут им в руки. Поверьте мне, в море маньяки долго не продержатся.

Элпью увидела, что графиня пытается отделаться от хозяина магазина, и снова вернулась к своей теме:

— Нужно ли быть достаточно сильным, чтобы обезглавить человека топором, или это по плечу старику или даже женщине?

— Вы замышляете преступление, мисс? — Мужчина вышел из-за прилавка. — Потому что, если так, я подниму тревогу и сдам вас судье.

— А это что такое? — поинтересовалась графиня, беря большой стеклянный сосуд с распрыскивателем на конце.

— Вам это не потребуется, мадам. Это шприц. — Хозяин забрал его у графини и убрал в ящик. — Их используют джентльмены, страдающие от определенных любовных недугов...

Графиня непонимающе смотрела на него.

— ...для введения лекарств в... хозяйство.

— Ой, смотрите! — воскликнула графиня, заторопившись к выходу. — Ветер, похоже, стих. — Она вышла на улицу в тот момент, когда «Голова Тихо Браге» сорвалась с крепления и влетела в витрину магазина напротив.

— Он лишь подтвердил невиновность Валентина Верниша, — сказала Элпью, увернувшись от летевшей газеты. — Но это нисколько не сужает круг наших поисков.

— Кроме того, что убийца пользовался топором или мечом. — Графиня накинула капюшон. — Ты заметила, какая у него странная шелудивая кошчонка? Не шелохнулась. Даже когда мы хлопнули дверью.

Хотя пешеходов было мало, кареты, повозки и портшезы настолько заполонили все пространство, что двум сыщицам приходилось протискиваться вплотную к стенам домов.

— Наверное, еще одно дерево упало! — прокричала графиня сквозь вой ветра.

— Нет, мадам! — крикнул кучер наемной кареты. — Флит вышел из берегов. Прямо новый канал какой-то, а лошади воды не любят!

— Понятно, — сказала Элпью, подбирая юбки и сворачивая к Нью-Гейту. — Идемте, миледи, давайте укроемся в Сити.

— Мы должны высматривать нашего бедного Годфри. Этот Никам живет где-то поблизости.

— Обязательно будем высматривать, мадам. Но после странных событий этого утра я ничего так не хочу, как чашечкой шоколада прогнать холод, пробравший меня до костей. На Ньюгейтском рынке много теплых дешевых заведений. Посидим там, а заодно наведем справки о миссис Ли. Она же говорила, что переедет к родственникам на Ньюгейтский рынок.

Они пробрались по Ньюгейт-стрит, движение на которой было полностью парализовано. Торговцы гнали скот через это столпотворение, рано покидая рынок из-за отсутствия покупателей.

— Если мы хотим чего-то добиться, то должны определиться с целью. — Графиня заморгала, когда ветер бросил ей в лицо пук соломы с ближайшей телеги. — Кого мы подозреваем?

— Рейкуэлла, к которому, кажется, не подобраться; ненормального Никама, у которого не поймешь что на уме; Сару, которая исчезла, Лампоне, который...

— Неисправимый человек. А что до оружия — так даже у Годфри есть топор!

Крупная женщина, выходя из переулка, натолкнулась на Элпью. Та потеряла равновесие и чуть не попала под лошадь. Чтобы не упасть, она ухватилась за поводья и повернулась к женщине с намерением сказать ей все, что о ней думает. Их взгляды встретились.

Захрипев, графиня показала пальцем.

— Это же... Это же...

— Миссис Ли! — воскликнула Элпью. — Как вы устроились?

Миссис Ли насупилась.

— Вы слышали, что бедного мистера Лукаса похитили?

Но миссис Ли развернулась и побежала прочь. Из переулка вышел мальчик. Он был плотно закутан в темный плащ. Увидев бегущую миссис Ли, он бросился за ней.

— В чем дело? — воскликнула графиня. — Я ничего не понимаю. Чем мы обидели эту женщину?

— Понятия не имею, — ответила Элпью, устремляясь вперед. — Но я собираюсь догнать ее и выяснить. Ждите меня на рынке, в «Индийской королеве».

Графиня посмотрела, как Элпью исчезает в переулке в вихре своих юбок, затем, спотыкаясь, поплелась под порывами ветра — чашка горячего шоколада стала ее Святым Граалем. Несмотря на плащ мальчика, графиня заметила, что на ребенке были туфли на каблуках и желтые чулки. Желтые чулки! Она напрягла память. Желтые чулки! Насколько она помнила, они составляли часть форменной одежды сирот в приюте Христа, чтобы отпугивать крыс от лодыжек.

Элпью преследовала женщину и ребенка по каким-то грязным дворам. Разрыв между ними все еще был приличный, но Элпью знала, что их можно догнать, если не терять из виду. Она была и моложе, и здоровее миссис Ли.

Из-за погоды на Ньюгейтском рынке царил еще больший хаос, чем обычно. Обшивка ларьков и палаток хлопала на ветру, а земля была усеяна растоптанными капустными листьями, колбасками и всем, что смог унести ветер. Растрепанные куры метались под ногами, бросались из стороны в сторону насмерть перепуганные овцы. Но погода отпугнула и большинство покупателей, поэтому Элпью удалось значительно сократить расстояние. С Айви-лейн миссис Ли снова свернула на Ньюгейт-стрит. Все стало понятно. Теперь Элпью точно знала, что женщина не хочет с ней видеться. Единственной причиной для столь извилистого пути было стремление оторваться от нее. Что же скрывает эта женщина?

Оказавшись на Блоу-Блэддер-стрит, Элпью увидела, как миссис Ли сворачивает на Сент-Мартин-Ле-Гранд и переходит на другую сторону улицы. Теперь их разделяла только проезжая часть. В этот момент внушительная карета, влекомая восемью лошадьми, перегородила Элпью путь. Ну надо же! Элпью метнулась назад, обежала карету и глянула вдоль улицы.

Миссис Ли и мальчик исчезли. Элпью стала лихорадочно осматриваться. Как они могли испариться в одну секунду?

Пнув в ярости камень, она быстро зашагала по улице, пытаясь отыскать переулок или магазин, где могли укрыться женщина с ребенком.

Здесь обитали набойщики и плотники, москательщики и золотари. Справа от Элпью на большой распашной двери яркая надпись возвещала: «Восковые фигуры миссис Салмон — обновленная экспозиция!»

Эврика! Идеальное место для того, чтобы спрятаться среди изображений.

— Сюда заходили женщина с мальчиком?

Привратница кивнула.

Торопливо порывшись в карманах, Элпью бросила на стол плату за вход.

— Сколько здесь выходов?

— Только один, — растягивая слова, проговорила женщина. — В конце выставки. Она бесплатная, мы не...

Элпью кинулась в темноту. Сцены освещались только зеркальными бра. Первый экспонат представлял казнь Карла I. Бородатый монарх замер на плахе, а палач в маске занес меч. Дверь на выходе раскачивалась. Элпью быстро пошла дальше. Следующая сцена, освещенная неярким светом, изображала женщину, лежавшую на кровати в окружении обнаженных младенцев. «Маргарет, графиня Хенингбергская и ее 365 детей, родившиеся за один раз», — гласила табличка. Ну да, как же, подумала Элпью, направляясь к двери.

Впереди она услышала шуршание одежды. Элпью на цыпочках прошла мимо «Гермонии, римской девицы, которая спасла жизнь своему отцу, приговоренному императором к голодной смерти, дав ему пососать свою грудь». Иссохший старик, стоя на коленях, сосал обнаженную грудь своей молодой дочери. Сдерживая тошноту, Элпью быстро перешла в следующую комнату.

Прежде чем идти в «Индийскую королеву», графиня решила произвести небольшое расследование, раз уж она оказалась поблизости.

Приют Христа, заново отстроенный после пожара сэром Кристофером Реном, располагался на месте старого францисканского монастыря. Пройдя через красивый сад, графиня приблизилась к главному входу. Когда она проходила через первый портал, ее остановил мужчина в академической мантии.

— Чем могу служить, мадам? — Тон у него был высокомерный.

— Я бы хотела навести справки. — Графиня ответила ему властным взглядом. — Могу я взглянуть на список недавно поступивших воспитанников?

— Это невозможно! — отрезал глава заведения. — У нас почти четыреста мальчиков, большинство из них попадают к нам из трущоб, и наша задача защитить их от жестокого мира и помочь вновь воссоединиться с обществом на более высоком уровне...

— Я говорила об определенном мальчике...

— Вы хотите нанять ребенка для похоронной процессии? — Директор вздохнул. — Мы действительно даем наших мальчиков для подобных церемоний, но боюсь, что вы должны обратиться по официальным каналам, и мы не можем обещать вам какого-то конкретного ребенка.

— Может, мне следовало упомянуть, сударь, что я леди Анастасия Эшби де ла Зуш, баронесса Пендж, графиня Клэпхемская...

— Вы хотите внести средства на обучение определенного мальчика? — Директор постарался изобразить улыбку.

— Я об этом подумываю. — Графиня жеманно улыбнулась и захлопала ресницами. — Но сначала мне нужно убедиться, здесь ли интересующий меня мальчик.

Облаченный в атлас султан восседал на блестящем диване и курил огромный кальян. Изо рта у него вырывались клубы дыма. Вокруг своего владыки в разных позах и в разной степени обнаженности разместились обитательницы его сераля. Элпью замерла. Она ясно слышала дыхание, доносившееся как будто бы с пола позади восковых статуй. Запрыгнув на помост, Элпью принялась разглядывать восковые фигуры, намереваясь распознать миссис Ли и мальчика Лукасов. Потом она посмотрела вниз и увидела у себя под ногами часовой механизм. Он был подсоединен к мехам, которые, в свою очередь, соединялись с длинной трубкой. Черт. Это оказалось никакое не дыхание, а механизм, производивший дым, выдыхаемый султаном.

Затем за дверью она услышала кашель и прокралась в следующее помещение.

Не кто иной, как Старик Время, медленно покачивал головой из стороны в сторону, держа большие песочные часы и наблюдая, как медленно сыплется песок. Элпью выскочила в последнюю распашную дверь и очутилась на улице.

Она заморгала от слепящего света. Маленький двор казался особенно ярким. Земля под ногами была почти белой, на стенах покосившихся домов сидели белые кляксы.

— Вы не видели, здесь не проходила женщина с мальчиком? — остановила Элпью мужчину, которой нес большой белый мешок.

Мужчина покачал головой.

— А что это за место, все такое белое? — крикнула Элпью, уже убегая в единственно возможном направлении.

— Молдмейкер-роу, — крикнул в ответ мужчина, и его голос почти потерялся в завывании ветра. — Мы делаем отливки из гипса. Для восковых фигур.

Элпью промчалась по близлежащим переулкам, заглядывая во все углы, пока не выскочила снова на Блоу-Блэддер-стрит. Она посмотрела направо и налево, но не увидела никаких признаков миссис Ли и Джека Лукаса. Они исчезли.

Элпью топнула ногой и выругалась:

— Чума на этот воск! — Как во сне, сделала несколько шагов и хлопнула в ладоши. — Вот это да! — воскликнула она и, подхватив юбки, побежала на поиски графини. — Наконец-то я поняла!

Глава двенадцатая Желание

Смятение души, когда человек склонен желать нечто, кажущееся ему приятным.

Брови насуплены, глаза раскрыты шире обычного, взгляд полон огня.

Ноздри прижаты. Рот открыт, язык бывает высунут и касается края губ. Лицо покрыто румянцем.

В квартире Ребекки было тихо и темно. Шторы по-прежнему задернуты. Элпью за руку втащила графиню в спальню Ребекки.

— Элпью! Бога ради... Что на тебя нашло, девочка? Давай не пойдем в эту комнату ужасов.

Элпью шагнула вперед и отдернула синий, травчатого бархата полог.

— Отойди, — всхлипнула графиня, прикрывая глаза.

Элпью знаком велела графине молчать и осторожно приблизилась к отсеченной голове Ребекки, по-прежнему разевавшей рот в молчаливом крике на груде подушек.

Элпью наклонилась и внимательно присмотрелась, заглядывая прямо в изумленные глаза. Затем дунула на голову, разметав перья по всей комнате.

— Как я и думала! — воскликнула она, беря голову Ребекки и бросая ее графине, которая вскрикнула и пригнулась. — Она не настоящая.

Голова с глухим стуком упала на деревянный пол, парик небрежно съехал на сторону.

Все еще присев с опущенной головой, графиня посмотрела на голову сквозь растопыренные пальцы.

— Восковая! — объяснила Элпью, беря голову под мышку. — И, я бы сказала, искусно выполненная. Посмотрите. — Она снова протянула голову графине, показав ее шею. — Она сделана из воска. Художник не стал тратить дорогие краски на срез, потому что эта штука должна была стоять на подставке.

— Кто мог такое сотворить? — Графиня отряхнулась. — Кого они собирались напугать?

— Не знаю, кто положил ее на кровать, но сама голова была сделана синьором Лампоне для его выставки Страстей. Должно быть, он принес ее сюда в сумке — мы же видели, что в ней что-то было, а когда он уходил, книготорговец уже видел пустую. Это объясняет и разговор, который я слышала между Лампоне и Ребеккой. — Она снова посмотрела на искаженное лицо. — Страх или Ужас, как вы думаете? Между ними такая небольшая разница.

— Элпью, ты подала мне идею. Думаю, мы должны носить эту голову с собой в сумке. И, встречаясь с человеком, которого подозреваем в убийстве бедной женщины, мы можем выхватывать голову и наблюдать за реакцией. Идем. — Она спрятала голову под плащом. — Не забудь парик. Не думаю, что лысая она произведет такой же эффект.

— Один момент, графиня. Это открытие снова навело меня на мысль о том, что мы видели в парке. Что вы помните о Ребекке? Вы можете хотя бы на секунду представить ее женщиной, предлагающей себя кому угодно? Мне кажется, нет. Она была очень разборчива во всем. Кроме того, нельзя отрицать, что у нее прекрасная гладкая кожа. На лице у нее не было ни пятнышка. Она никогда не наклеивала мушки. У нее не было ни неровностей, ни шрамов.

— Умелое пользование гримом, — фыркнула графиня, обтирая восковую голову и внимательно ее рассматривая. — Не забывай, она покупала только самый лучший, самый дорогой грим.

— Но давайте предположим, что эта женщина, мистрис Ребекка Монтегю, — Элпью взглянула на восковую голову, — действительно пошла в Сент-Джеймсский парк в ту роковую ночь, однако ушла оттуда живой...

— Мы же видели тело, Элпью! — Графиня грубо хохотнула. — Никто не может подняться и уйти без головы.

— Но кто сказал, что мы нашли тело Ребекки? Я опознала его только по одежде.

— Тогда кто?..

— Ее служанка Сара пропала, не так ли? Какая горничная, подвернись оказия, не наденет лучший наряд своей хозяйки, чтобы покрасоваться перед новым ухажером? — Элпью забрала голову у графини и осторожно поставила на соседний столик. — А мы знаем, что у Сары был поклонник...

— И правда, Элпью, поклонник, который собирался увезти ее в Америку... — Графиня энергично почесала в собственном парике, сдвинув его на ухо. — И между прочим, у Сары была плохая кожа, она наклеивала мушки. — Графиня встревоженно посмотрела на дверь. — Вероятно, этот титир, которого мы вспугнули прошлой ночью, и был Сарин ухажер. Может, он ждал ее здесь и подумал, что мы — это Ребекка, неожиданно вернувшаяся домой.

— Да... — Элпью посмотрела на восковую голову. — Но я подозреваю, что Сара уже никогда не вернется домой. Ребекка наверняка заманила ее в парк и...

— Зачем? Зачем Ребекке убивать свою служанку? Это не имеет смысла. Даже когда я думала, что ты сбежала с моим ужасным мужем, я хотела только как следует тебя выпороть. А убивать хотела не больше, чем...

— Но Ребекка совсем другое дело, мадам. Если все же она по какой-то причине убила Анну Лукас, возможно, что Сара об этом узнала. Скажем, нашла орудие убийства... Может, просто догадалась и стала угрожать своей госпоже разоблачением.

— Не знаю, Элпью. Что-то тут не сходится. — Графиня передернулась и направилась к двери. — Ясно одно: если Ребекка все еще жива, находиться здесь нам очень опасно. Давай-ка отсюда выбираться.

Уже спускаясь по лестнице, графиня сказала:

— Скорее всего ты права и тело принадлежало Саре. — Графиня накинула капюшон. Шел дождь, а ветер как будто еще усилился. — Одно несомненно — по улицам Лондона разгуливает сумасшедший убийца с топором.

— Вот вы где! — Тяжелая рука легла на плечо графини, когда она ступила на Литтл-Харт-стрит.

Графиня с воплем подпрыгнула. Развернувшись, она увидела промокшего насквозь Годфри, шатавшегося под порывами ветра.

— Я его нашел.

— Годфри! — Тяжело дыша, графиня схватилась за сердце. — Ты до смерти меня перепугал.

На красном кожаном поводке прыгал маленький Рыжик, непонятно только, приветствуя их или желая покусать.

— Кого нашел? — взвизгнула Элпью. — Эту мерзкую собачонку?

Словно поняв, песик оскалился и зарычал на Элпью.

— Нет, миледи, этого слоняющегося ненормального — Никама Роупера. Он живет в переулке Мермейд-элли. В доме с зеленой дверью.

Вход в переулок Мермейд-элли был зажат между корсетной мастерской под вывеской «Пшеничный сноп и корсет» и магазином готового платья под названием «Веселый моряк».

— Кстати, — прошептала графиня, — магазин готовой одежды рядом с Мермейд-элли.

— Никам Роупер не моряк, миледи, — проворчал Годфри. — Зачем ему готовое платье, которое шьют только для моряков, рыбаков и иже с ними?

— Ты знаешь, где этот человек сейчас, Годфри?

— Ну, я немного походил за ним. Оставил только потому, что увидел, как вы шли к квартире Ребекки. Он шел на запад. Думаю, собирался постоять часок у Энглси-хауса. Когда я его нашел, он час простоял около театра, потом еще час у ее дома, теперь скорее всего он опять идет к нам, потом снова к театру и — все сначала.

Графиня окинула взглядом грязный переулок, затем жуткую дверь и пыльные окна дома Никама.

— Почему ты так уверен, что это его дом?

— Ну, — сказал Годфри, — после первого круга я проследил его до Патерностер-роу. Увидел, как он нырнул сюда, но понял, что он заметит меня, если я войду в переулок следом за ним. Тогда я подождал на углу Аве-Мария-лейн и Амен-корнер, пока он снова не вышел. Тогда я порасспрашивал народ в переулке, придумал, будто у меня для Никама письмо. Трое указали мне на одну и ту же дверь, поэтому, думаю, ошибки быть не может. — Расправив плечи, он потер узловатые руки. — Тогда я побежал за ним и догнал его у театра, где он задавал свои вопросы. Там же всегда снаружи толкутся люди, сплетничают.

— Иди первая, девочка. — Графиня подтолкнула Элпью вперед. — Может, у него и правда есть жена.

Элпью постучала. Подождала немного, постучала еще раз. Обернулась к графине, и та кивнула. Элпью медленно повернула ручку, дверь со скрипом отворилась, и сыщицы вошли. Годфри уже занес ногу через порог, но графиня его остановила.

— Ты стой на часах у двери.

— И что?

— Если кто-нибудь придет...

— Никам, вы имеете в виду?

— Ну да. Если Никам придет, предупреди нас.

Пес уселся и принялся вылизывать себя под хвостом.

— Как?

Графиня поджала губы. Законный вопрос. Если Годфри увидит Никама в этом глухом переулке-тупике, убежать они смогут только ему навстречу, и Никам не сможет не заметить Годфри.

— Отвлеки его. Пригласи на чашку шоколада... Скажи, что нашел Ребекку. Что угодно!

Годфри с неохотой позволил оставить себя на улице.

Войдя, Элпью остановилась сразу за порогом. Графиня порылась в груде газетных вырезок, лежавших на маленьком столике. Сверху красовалась их собственная статья из «Глашатая»: «Вечер в «Причуде», ознаменованный...» Страница пестрела множеством подчеркиваний и многочисленными жирными восклицательными знаками, поставленными дешевыми коричневыми чернилами, несомненно, рукой Никама.

— Элпью, ты только посмотри...

— Ничего себе, мадам! — Элпью выхватила из кучи исписанный от руки клочок бумаги. — Это что такое?

— Да это же ты писала. — Графиня взглянула на смятый листок. — Кажется, это один из твоих знаменитых списков.

— Да, мадам, это именно он.

— Сиббер, Рейкуэлл, Лампоне... — Графиня еще раз пробежалась по списку. — Ты составила этот список подозреваемых еще в связи с убийством Лукас.

— Верно и еще раз верно, — вздохнула Элпью. — Но как он оказался здесь, в доме Никама Роупера, мадам?

— Ты хочешь сказать?.. — Графиня ошеломленно посмотрела на Элпью. — Только не говори, что этот тип шарил в нашем доме. — Она смущенно переступила с ноги на ногу, внезапно осознав, что сама шарит в его доме.

— Или так, мадам, — Элпью подала записку графине, — или наш голубок договорился с золотарями и вытащил ее из нашего мусора.

С отвращением плюнув, графиня бросила бумажку, словно горячий уголь.

— В каком же дерьме ему пришлось покопаться, чтобы найти ее.

Элпью прошла по коридору и, остановившись перед первой из двух комнат, тихонько повернула ручку. Медленно заглянула в комнату и вдруг, ахнув, отпрянула. Стала делать знаки графине, чтобы та вела себя потише.

— Что такое, Элпью?

— Ш-ш-ш! — Элпью состроила гримасу и приложила палец к губам. — Мы не одни, — прошептала она на ухо графине. — Там кто-то есть.

Графиня подошла, заглянула поверх плеча Элпью и прошептала в ответ:

— Тогда почему нам не открыли, когда мы стучали?

— Я вижу только затылок в кресле. Может, она спит? — Элпью уже была у входной двери. — Хорошо, что мы ее не разбудили.

— Чепуха! — возразила графиня. — Хозяйка будет только рада, что мы навестили ее в такой ненастный день.

Элпью быстро догнала свою госпожу, когда та уже входила в комнату.

— Доброе утро! — Графиня остановилась в дверях, обращаясь к затылку, над спинкой мягкого кресла виднелись только каштановые волосы.

Голова не шевельнулась.

Графиня осмотрелась. Хотя комната была темной и унылой, все было чисто и прибрано. По обе стороны от камина стояло по креслу. Огонь не горел.

— Здравствуйте! — Элпью тихонько вошла в комнату. — Мы ищем Никама...

— Проснитесь! Проснитесь! — Графиня ритмично захлопала в ладоши и двинулась вперед с веселой улыбкой. — Кто рано ложится и рано встает, здоровье, богатство и ум наживет. Добрый вам день!

Дойдя до кресла, она остановилась, улыбка замерла на ее лице. Графиня попятилась и плюхнулась в другое кресло.

— Элпью! — только и смогла выговорить она, прежде чем лишилась дара речи.

По ее лицу медленно растеклось выражение ужаса. Она указала на кресло и попыталась снова позвать Элпью. На этот раз с ее губ слетел лишь слабый писк.

Элпью подбежала к графине. В кресле напротив сидела женщина. Она была одета в красивое платье, на ее лице застыла мягкая спокойная улыбка. Взгляд был устремлен вперед. Кожа по цвету напоминала темную охру. Было ясно, что женщина не дышит.

— Кто это? — прошептала графиня.

— Не знаю, — так же шепотом ответила Элпью и, на цыпочках подойдя к женщине, коснулась ее лица. — Но она совершенно точно мертва.

— Что случилось с ее кожей? — Графиня обмахивалась веером, отводя глаза.

— На ощупь она как пергамент. — Элпью наклонилась поближе. — Мне кажется, это чучело.

— Давай в такую минуту воздержимся от вульгарностей, — сказала графиня, стараясь смотреть в окно, чтобы не видеть улыбающегося женского трупа. — Кто ее убил? Или она умерла от естественных причин?

— В любом случае, миледи, — произнесла Элпью, сунув руку за спину женщины, — умерла она давно. Поскольку запаха почти нет, я думаю, ее набальзамировали, а затем над ней поработал очень хороший мастер.

— Поработал? Что ты имеешь в виду?

— Это мумия.

— Что?

— Мумия, мадам. Как каирская мумия, мемфисская мумия, мумия из пирамид в Фивах.

— Она египтянка? — спросила графиня, украдкой бросая на тело взгляд. — Тогда понятно, откуда у нее такая темная, хрупкая кожа. Там же такое солнце!

Элпью продолжала рассматривать лицо мертвой женщины.

— Глаза у нее стеклянные. — Она дотронулась до одного из них пальцем, графиня при этом скорчилась в кресле, гримасничая от отвращения. — Да, действительно стеклянные.

— Так ты что, хочешь сказать, что это египетская жена Никама? — вскрикнула графиня. — И что у нее стеклянные глаза? — Она мгновение подумала. — Бедняжка. Как же она видит?

Элпью подняла мумифицированную женщину.

— Легкая как перышко, — сказала она, заглядывая женщине за корсет. — Так я и думала. Со спины все видно. Ей удалили внутренности, а саму ее сохранили.

Графиня зафыркала, неистово обмахиваясь веером. Потом выпрямилась в кресле.

— Ты имеешь в виду, провялили, как окорок?

— Я имею в виду, — ответила Элпью, сажая тело в кресло, — что здесь творится что-то очень странное. И, на мой взгляд, нам надо немедленно покинуть это место.

На улице Годфри не оказалось. Только дымящаяся кучка свидетельствовала, что они с Рыжиком вообще здесь были.

Элпью схватила графиню за руку, и они что есть духу бросились бежать, пока не попали в толпу, двигавшуюся по Патерностер-роу на Ньюгейтский рынок. Графиня, прищурившись, посмотрела по сторонам.

— Что стало с бедным Годфри? Его не похитил этот ужасный Никам? — Графиня стиснула локоть Элпью. — Мне бы не хотелось, чтобы Годфри превратился в чучело.

— Наверное, Никам пришел, и Годфри повел его выпить шоколада. — Элпью на ходу заглядывала в окна закусочных, таверн и индийских чайных. — А может, у него просто испортилось настроение, и он пошел домой со своей кошмарной собакой.

— Ты находишь Рыжика кошмарным? — переспросила графиня. — А по-моему, он довольно милый.

— Касательно его жены, — сказала Элпью, игнорируя комплимент зловредной собачонке. — Это он ее убил?

— Ну, мы знаем, что у него есть жена, что эта жена мертва и что из нее сделали чучело. Таким образом, у нас есть объяснение его словам, что он может «от нее избавиться». — Графиня захихикала. — Хотя не представляю, что подумают золотари, найдя в мусоре мумию.

— Но никто не знает, была ли она жива или умерла, прежде чем он стал делать из нее чучело. Полагаю, нет закона, запрещающего сделать чучело из жены.

— Я бы ни за что на это не согласилась, — заявила графиня, — даже если бы умерла.

— Местный священник знает. — Элпью хлопнула в ладоши. — Потому что, когда она умерла, он должен был сделать запись в приходских книгах.

— Нет. Они регистрируют похороны. А поскольку он ее не закапывал...

— Тогда мировой судья, потому что она должна фигурировать в публикуемом списке умерших. Хотя мистер Роупер не обязан был добавлять, что набальзамировал ее. Она могла умереть от колик, сыпного тифа...

— Только не от него, — возразила графиня. — На коже остались бы следы.

— Водянки, нарыва, чахотки, камней, накопившихся во внутренностях, — перечисляла возможные причины смерти Элпью.

— От несчастного случая, малярии... — добавила графиня.

— А теперь она сидит в гостиной у камина, наряженная в лучшее воскресное платье и сухая, как вобла.

Графиня тихонько вскрикнула:

— Сиббер! Не упоминай даже его имени, иначе мы сразу на него наткнемся. — Она уступила дорогу веренице мальчиков из приюта Христа, которые молча прошли мимо в своих синих плащах и желтых чулках. — Я навела справки о сыне Лукасов, Джеке, пока ты играла в догонялки среди восковых картин. Спросила у служителя. Похоже, он значится среди воспитанников этой школы.

— В приюте Христа? Вы уверены, мадам? Это заведение для детей из нищих семей, но, видимо, оказали какое-то давление, финансовое или...

— По всему так и выходит, — ответила графиня. — Мне сказали, что эта Ли периодически забирает мальчика. У нее жилье рядом с Ньюгейтским рынком. Углубляться в этот вопрос он не стал, но заверил, что Джека приведут на занятия завтра утром. У него богатый спонсор.

— А теперь, раз уж мы здесь, давайте выпьем по чашке шоколада в «Индийской королеве» и подумаем, что делать дальше. — Элпью толкнула дверь в оживленное заведение и следом за графиней прошла к маленькому столику. — Может, Годфри пройдет мимо.

— Или миссис Ли с ребенком.

В помещении стоял шум — посетители оживленно делились друг с другом новостями об ущербе, нанесенном наводнением и ураганом по всему Лондону, от Гайд-парка до Тауэра.

— Погода, кажется, значительно улучшилась. — Элпью указала на небо, которое заметно посветлело. Ветер тоже стих до бриза.

— Всего лишь затишье, — мрачно сказала официантка. — Я перед этим обслуживала матросов. Они застряли тут, пока не уляжется шторм. Сегодня к вечеру будет даже хуже, чем вчера, они сказали. — Она вздохнула. — Шоколад, чай, эль с маслом, сахаром и корицей или кофе?

— А чай у вас...

— Не советую, — презрительно бросила официантка. — Весь испорчен добавлением лепестков жасмина, апельсинной корки, гвоздики и тому подобного. Мы берем за него как за настоящий, но вы за свои деньги истинного удовольствия не получите.

— Пожалуйста, эль с маслом, сахаром и корицей, — сказала Элпью.

Графиня выбрала то же самое.

— Что это за шум в том углу?

Небольшая группа рыночных торговцев и дам толпилась вокруг углового стола.

— Ах, это. — Девушка повернулась. — Там актер, сэр Новая Мода. Я лично о нем невысокого мнения. Предпочитаю канатных плясунов.

— Ой, Элпью, спаси нас, Господи! Я говорила, что нельзя его поминать. — Графиня пригнулась. — Уйдем?

— Очевидно, Годфри заметил Сиббера, когда тот шел, охорашиваясь, по Патерностер-роу, это его и вспугнуло.

Официантка поставила перед сыщицами две чашки дымящегося, сдобренного маслом эля и тарелку булочек.

Графиня как-то странно кивнула Элпью, указывая округлившимися глазами под стол.

— Что случилось, мадам? — прошептала Элпью.

— Там кто-то на полу, шарит в моих юбках, — тихонько ответила графиня. — Наверное, один из этих детей, которые лазают по карманам, мы недавно читали о них в газете.

Элпью скользнула под стол и почти сразу же, вскрикнув, вернулась на место.

— Это наша мерзкая собачонка.

— Рыжик! — Раздвинув юбки, графиня взяла песика на руки, и он сразу же принялся вылизывать ей лицо. — Здравствуй, милый малыш.

Элпью скривилась при воспоминании о том, чем занимался язык пса этим утром, и вонзила зубы в булочку.

— Элпью, это не к добру. — Графиня поднялась. — Если собака здесь, тогда с Годфри, видимо, что-то стряслось. Человек, сделавший чучело из собственной жены, явно способен на что угодно. Вставай, мы должны идти.

Над женщинами нависла тень.

— Доброе утро, милые дамы. — Сиббер поцеловал графине руку. — Я видел, как вы входили, и не смог не подойти засвидетельствовать свое почтение.

— Мистер Тербот! — Графиня ослепительно улыбнулась.

— Сиббер. — Поправив кружевные манжеты, актер надул губы. — Я подумал, дамы, вам будут интересны последние новости из театра. Спасибо мистеру Ричу — наш театр пал дальше некуда. Он не только предлагает уменьшить размеры сцены, чтобы втиснуть новые места, но, угадайте, чьи выступления он запланировал на следующую неделю?

Элпью и графиня покачали головами. Даже если бы гунн Аттила пел кастратом в костюме танцовщицы, это их не заинтересовало бы.

— Юнис! — резко произнес Сиббер.

Женщины непонимающе смотрели на него.

— Юнис — свинья, умеющая считать, вместе со своим владельцем — Несгораемым Инкогнито, человеком, который ест горящие угли.

— Понимаю, понимаю, — отозвалась графиня. — Вам будет трудно вставить их в бурную хронику Ричарда Третьего. Разве что в сцене битвы на Босуортском поле вы измените слова на: «Свинью! Свинью, полцарства за свинью...»

— А во время вчерашнего представления «Городской наследницы» банда этих гнусных титиров выскочила на сцену и принялась выкрикивать оскорбления в адрес Бек Монтегю, которая, как я понимаю, залегла на дно с тех пор, как этот чудовищный Рейкуэлл одурачил ее в «Причуде». У меня как раз шла особенно уморительная сцена с бутылкой и веером. Роль сэра Тимоти очень мне подходит...

— К сожалению, мистер Стэджен, мы как раз собирались уходить. Понимаете, пропал мой слуга Годфри, и мы в растерянности...

— У вас есть какие-нибудь новости от Бек? — спросил Сиббер, глядя на них поверх очков. — Театр без нее — юдоль печали. Что и говорить! И где она может быть, пока ее «муж» носится по улицам, сея панику?

— Возможно, любовь такой женщины укротит милорда Рейкуэлла.

Сиббер хмыкнул.

— Он уже побывал здесь сегодня утром, но рынок был слишком пуст, чтобы понести сколько-нибудь серьезный ущерб. Вероятно, в настоящий момент он бушует в Ковент-Гардене.

Наклонившись, Сиббер присмотрелся к Рыжику.

— Это же ее собака. Тогда вы должны знать, где Ребекка.

Постукивая по ноздре, графиня поднялась. Сиббер открыл дверь. Когда графиня выплыла на улицу, он поспешил за ней, и дверь захлопнулась перед носом Элпью.

— Я кое-что одолжил ее служанке Саре. И дело в том, что она должна мне деньги. В последние дни выручка в «Друри-Лейн» невысока, поэтому приходится дорожить каждым пенни. Вы не могли бы указать, где ее искать?

— Вы одолжили деньги этой отвратительной девчонке? — Глянув на драматурга, графиня решила поделиться с ним частью сведений и прошептала ему на ухо: — Между вами, мной и фонарным столбом, у меня есть причины подозревать, что от Сары избавились. — Сиббер с ужасом посмотрел на нее. — Но это ничего, — добавила она зловещим тоном. — Я знаю человека, который это сделал. Надеюсь добиться его немедленного ареста. И сколько же вы ей одолжили? Если мне удастся запугать этого типа, может, я смогу вернуть вам эти деньги...

— Сущая безделица... — Сиббер колебался. — Трудно назвать точную цифру...

— На помощь! Сюда! — Крики доносились с дальнего конца рынка. — Ради Бога, зовите стражу!

Мужчины забирались на стоявшие экипажи, чтобы разглядеть, что происходит. Женщины размахивали руками и голосили. Сквозь толпу, расталкивая людей, продиралась шайка титиров.

— Они сказали, что еще вернутся! — Один из торговцев смахивал свежие продукты с прилавка в ящики, спасая, что можно, до того, как необузданные юнцы достигнут его ларька. — Жаль, что никто не может дать им отпор.

— Схватите Рейкуэлла, и вся эта банда рассыплется! — крикнула женщина, прячась в своем ларьке. — Все они на самом деле трусы.

— Там два старика пытаются с ними поквитаться. — Мужчина на крыше экипажа вглядывался поверх голов. — Один колотит его метлой, а у другого ржавый древний меч!

— Ты о том же подумала? — Графиня встала на цыпочки, пытаясь разглядеть происходящее. Рыжик тоже стал с лаем подпрыгивать.

— Годфри и Никам! — Элпью вскочила на подножку кареты. — Они же оба поклялись прикончить Рейкуэлла.

— По-моему, Рейкуэллу попало. — Мужчина на крыше захлопал в ладоши. — Он держится за щеку и ругается. Нет, подождите. Ох!.. Он проткнул одного из стариков! И теперь бросился наутек.

— А что старики? — Графиня все подпрыгивала. — Элпью, ты видишь?

— Только толпу, мадам. — Она спустилась на землю. — Но Рейкуэлл бежит сюда.

Люди вокруг стремительно расступались перед лихо мчавшимся в их сторону лордом Рейкуэллом, руки у него были багровыми от запекшейся крови. Он с руганью пытался накинуть капюшон. Оттолкнул с дороги Сиббера и побежал дальше, в сторону Ньюгейт-стрит.

— Держи его! — заверещала преследовавшая бандита женщина.

Элпью метнулась назад в «Индийскую королеву».

Два здоровых торговца выпрыгнули из-за своих прилавков и загородили Рейкуэллу выход с площади. Он выхватил шпагу, сыпля ругательствами и наступая на мужчин.

— С дороги, грязные псы!

Элпью выскочила на улицу с большой чашкой дымящегося чая и выплеснула его в лицо Рейкуэллу. В ту же секунду графиня дала ему подножку. Когда же Рейкуэлл упал и его шпага со звоном покатилась по земле, на распростертого негодяя набросился Рыжик, рыча и трепля за парик. Два давешних торговца пришпилили его вилами, а три дородные торговки рыбой навалились ему на ноги. Лорд Рейкуэлл попался.

— Я вам за это отомщу, престарелые блудники! — Он вырывался и извивался, но чем больше сопротивлялся, тем больше женщин на него наваливалось. — Чума на вас, жирные дикие кошки!

— Портшез сюда! — закричал кто-то на другом конце площади. — Старик, которого проткнул этот мерзавец, истекает кровью. Поторопитесь!

Два носильщика поставили портшез на плечи и понесли его на крики.

— О Господи! — Графиня подковыляла к Элпью. — А вдруг это Годфри? — Подхватив юбки, она устремилась за портшезом.

— Лорд Рейкуэлл... — Элпью присела, чтобы они могли ясно видеть друг друга. — Пока мы ждем констеблей, которые вас арестуют, вы не сообщите мне о местонахождении вашей жены?

— Этой шлюхи! — Рейкуэлл сплюнул. — Видимо, она приложила руку к тому, чтобы меня погубить. Если я когда-нибудь поймаю эту потаскуху, я ей все дырки залеплю. Рассчитаюсь с этой стервой за все ее обманы. А заодно и со всеми вами, тошнотворной мразью.

— Чтоб вам пусто было, лорд Рейкуэлл, за вашу спесь! — Элпью выпрямилась и посмотрела на северную сторону рынка. — Ну, вот и стража, которая отведет вас в Тауэр.

Рейкуэлл завертелся, ругаясь.

— Я знаю, вы думаете, что недолго просидите за решеткой, но уверяю вас, сударь, я очень близко подошла к решению загадки, чем вам так обязаны люди на высоких постах. Будьте уверены в одном: я узнаю это, прежде чем вы предстанете перед их светлостями в третий раз.

Тем временем графиня добралась до упавшего мужчины. В канаву натекло много крови. Какая-то женщина оторвала от своей нижней юбки полосу и передала другой, сидевшей рядом на земле рядом с раненым, чтобы та наложилажгут.

Графиня видела только ногу, окровавленную и безвольно повисшую через руку женщины. Присев, графиня подобралась поближе по усыпанным соломой булыжникам. Она увидела, что на раненом шляпа Годфри. Ахнув, она стащила с него шляпу, но белое, искаженное болью лицо принадлежало не ее слуге. Пострадавшим оказался Никам Роупер.

Он устремил остекленевший взгляд на графиню. Губы его зашевелились, но Роупер не издал ни звука.

— Скажи мне, Никам, — она продвинулась и приблизила к нему лицо, — что ты хочешь сказать?

— Годфри, — прохрипел он ей на ухо. — Годфри. Герцог Бэкингем. Сегодня вечером.

Два торговца кожей подняли Никама и положили в портшез.

Никам указывал на землю.

— Он просит свой меч.

— Да он неподъемный! — Одна из женщин подала ему ржавое оружие. — У него такой вид, словно его хранили с битвы при Гастингсе!^[38]

Графиня посмотрела на меч и на Никама, мужчины подняли портшез и пошли быстрым шагом. Все та же женщина крикнула:

— Эй, впереди! Дорогу! Раненого несут...

— Вы знаете этого человека? — Графиня повернулась к женщине, наложившей жгут.

— Мы все его знаем. Это Никам Роупер. Совершенно чокнутый, но довольно безобидный.

— Он действительно вызвал Рейкуэлла?

— Он пришел сюда примерно час назад с другим стариком, у того еще была собачонка, которая лаяла и прыгала. Они как будто о чем-то договорились, потому что пожали друг другу руки и обменялись шляпами. Старина Никам спросил, не видел ли кто сегодня Рейкуэлла. Сказал, что они на пару собираются с ним покончить. Отомстить за актрису. — Женщина покачала головой. — Ну, мы все посмеялись. Две такие развалины против Рейкуэлла и его банды. — Она снова покачала головой. — Надеюсь, он выживет. Бедный старик.

— А его друг? Это его собака? — Графиня указала на Рыжика, который обнюхивал лужицу крови у ее ног.

— Да. Собака убежала, когда началась заваруха. — Женщина посмотрела в сторону южного входа на рынок. — А старик побежал туда, его преследовали эти исчадия ада, вопя и хохоча как черти.

Элпью услышала эти слова и бросилась в направлении, указанном женщиной.

— Беги, Элпью! — Графиня пыхтела сзади. — Я ужасно боюсь за его жизнь. — Она остановилась на углу Патерностер-роу. Элпью, в нескольких ярдах впереди, вскарабкалась на крышу сенного фургона, чтобы обозреть окрестности.

— Шайка, похоже, разделилась, мадам! — крикнула она, обернувшись. — Я вижу, что все они верхом скачут в разных направлениях.

— Годфри не видно?

— Нет, мадам. Но это хорошо. Потому что с ними его точно нет. Может, они его отпустили. — Она спрыгнула и вернулась к графине. — Теперь нам надо пробраться к Рейкуэллу в Тауэр.

— Никам что-то там бормотал насчет герцога Бэкингема. — Графиня почесала щеку пальцем, невольно проведя красную полоску румян со щеки до подбородка. — Какое он имеет отношение ко всей этой истории? Ведь его имя то и дело всплывает в связи с ней.

— Возможно, он друг Рейкуэлла?

— Но он сказал: «Годфри, герцог Бэкингем. Сегодня вечером».

— Он принимает Годфри за герцога Бэкингема? Этот человек совсем спятил, помоги ему Господь. Вероятно, он хочет, чтобы Годфри сегодня вечером навестил герцога Бэкингема. Что за чепуха!

— Не только это, Элпью. У Никама есть меч. Старый и тяжелый.

— Но даже если Никам и есть наш убийца, то он выбыл из игры на сегодня, если не навсегда...

— Да, и мистера Верниша повесят, если мы не найдем Ребекку.

— А теперь еще и Годфри надо спасать. Интересно, что имеется у Ребекки на Рейкуэлла? Мы могли бы попробовать узнать у него...

— Элпью! Ты думаешь, он поделится с нами такими сведениями?

Какое-то время они шли молча.

— Минуточку, графиня, есть одна особа, связанная с нашим ужасным делом, о которой мы забыли. И я уверена, она может выведать это у него.

— Да кто же это?

— Феба Джимкрэк.

— Джимкрэк! Бывшая невеста.

Элпью ждала у заднего входа дома Джимкрэков, пока графиня стучала в парадную дверь. У этих выскочек, городских олдерменов, диковинные новые порядки, странные формальности вроде того, что благородная публика входит через парадную дверь, слуги — через черный ход. С военной точностью Элпью и графиня повели атаку на жилище Джимкрэка с двух флангов.

Графиня планировала, если до этого дойдет, извиниться за статью в «Глашатае», заявив, что это была ошибка, мол, спутали двух людей. Ее провели в большой холл. Тикали массивные старые часы. В конце концов к ней вышел сам олдермен, низенький толстый человек с румяным лицом.

— Ах, олдермен Джимкрэк. Я бы хотела переговорить с Фебой. — Графиня неуверенно улыбнулась.

— Ее здесь нет...

— Мне нужно с ней поговорить. — Графиня приготовилась к взрыву отцовских чувств. — У меня сообщение от милорда Рейкуэлла.

Элпью открыл лакей.

— У меня сообщение для Фебы. — Она огляделась и тихо добавила: — От Рейкуэлла.

— Да? — Лакей улыбнулся. Он, похоже, обрадовался. — Тогда входите.

Странно. Не такого она ожидала.

— Она здесь?

— Нет, — сказал лакей. — Но вы можете сказать мне. Я все знаю.

— О, прекрасно, — проговорила Элпью, в панике входя на кухню. Какое сообщение может показаться правдоподобным? — Я не хочу, чтобы нас подслушали, — прошептала она, пытаясь выиграть время.

— Странный тип, — сказал мистер Джимкрэк. — Немного необузданный, но... что ж, вероятно, все объясняется его положением. — Он засмеялся.

Графиня, потрясенная его безразличием, мялась у двери.

— Я сама принадлежу к аристократии...

— Да-да, конечно. — Джимкрэк потер руки. — Полагаю, что вы, как и моя дочь, видимо, уже давно имеете удовольствие пользоваться услугами лорда Рейкуэлла.

Графиня разинула рот. О чем он говорит?

— Феба оказала нам огромную услугу, введя его в наш дом. Мы все выиграли от его... услуг.

Ошарашенная Элпью села.

— Чашечку чая? — подмигнув, предложил лакей. — Этот человек, Рейкуэлл, прекрасно знает, как завоевать расположение девушки. Мое тоже!

Элпью придвинула стул. Она знала, что Рейкуэлл развратный повеса, но подобное откровение превосходило все ее ожидания.

— Он не приходил уже несколько дней. — Лакей поставил на стол чайник. — Весь дом сгорает от нетерпения.

Элпью не могла поверить своим ушам. Шлюхами были не Ребекка или Сара, а лорд Рейкуэлл!

— Простите, что слабоват. Лишь подкрашенная вода. — Лакей весело хохотнул и по-дружески толкнул Элпью локтем в бок. — Этот Рейкуэлл всех нас посадил на крючок с этим делом. Вы же понимаете, каково это.

— С этим делом? — переспросила Элпью.

— Ну, с чаем же!

Элпью только сглотнула.

— Полагаю, — заговорщицким тоном проговорил Джимкрэк, — вы пришли сообщить о повышении цены на чай его светлости?

— На чай? — Мысли графини помчались вскачь. — На чай! — Как же она не увидела этого раньше? Чай! Товар, облагаемый в Англии одной из самых высоких пошлин. Должно быть, Рейкуэлл возглавляет банду чайных контрабандистов и распространяет этот товар между аристократией и богатыми лондонцами. — Да-да, олдермен Джимкрэк. Восхитительный напиток. Какой вы предпочитаете? Зеленый или «Черный порох»? — Как бы исхитриться и вытянуть из него нужные сведения? — Должна сказать, сэр, что Рейкуэлл всегда предлагал выгодную сделку. — Графиня взялась за дверную ручку. — Так вам доставили обещанную партию?

— Этот парень меня подвел. — Джимкрэк скорчил недовольную гримасу. — У меня остались последние несколько ложек.

— У меня тоже, — подхватила графиня. — Остальные, видимо, в том же положении. Вы заплатили вперед?

— О да.

— Ах, вот мы где! — Графиня сделала шаг к двери. Однако Рыжик остался у кресла и принялся чесать левое ухо.

Олдермен посмотрел на нее, потом на песика.

— Похоже, ваш спутник страдает от нашествия блох. — Он потрепал Рыжика по голове. — Бедняга, твои друзья стали твоими захребетниками? — Он посмотрел на графиню. — Значит, вы пришли предложить мне более выгодную сделку?

Графиня пожала плечами. Вероятно, она могла бы продать ему содержимое ящика, стоящего в ее передней гостиной.

— Я могла бы...

Олдермен Джимкрэк внезапно напрягся. Внимательно посмотрел на графиню.

— Эта собака не символ?

— По-моему, эта порода называется «французская бабочка». Папильон. — Она увидела, что мужчина нахмурился, и сообразила, что где-то промахнулась. — Я всего лишь пыталась узнать, олдермен, сколько еще покупателей оказались в том же положении, что и я.

— Думаю, большинство благородных лордов. — Джимкрэк снова расслабился. — У него много «друзей» в палате лордов, среди судей, в обществе...

— А мы с вами, насколько я представляю, идем в самом конце списка.

— Да. — Джимкрэк распахнул дверь. — Несмотря на все усилия моей дочери! К счастью, он женился на этой актрисе, а ведь одно время я боялся, что этот разбойник действительно имеет виды на Фебу. — Он подмигнул графине. — И хотя я рад купить у этого типа партию-другую чая, я бы не хотел, чтобы моя дочь связалась с таким отъявленным негодяем. Так что вы хотели ей сообщить?

— Прошу прощения. — Графиня безмятежно улыбнулась. — Я должна передать лично. Потому что, видите ли, лорд Рейкуэлл только что проткнул шпагой человека, и в настоящий момент его ведут в Тауэр.

Взбудораженные открытием, связанным с чаем, Элпью и графиня встретились за углом.

— Итак, если господа стражники любят напиток из китайских листьев, — сказала графиня, — то мы можем предположить, что они вступили в заговор с лордом Рейкуэллом и помогали ему во время его краткого пребывания на свободе.

— Во время своей ночной отлучки он, видимо, доставил очередную партию контрабандного чая и развозил его по городу.

— Верно. А затем вернулся в камеру, чтобы успеть на суд в палату лордов. Где все присутствующие либо его клиенты, либо имеют какую-то свою выгоду от его чайного бизнеса. — Графиня огляделась. — Эта девица в «Индийской королеве» была права. Ветер снова крепчает. — Она оттащила Рыжика от кучи гниющего мяса, которую кто-то выбросил на дорогу.

— И если в ту ночь Рейкуэлл дожидался лодку с контрабандой, а Анна Лукас наткнулась на его тайник, в его интересах было убить ее, прежде чем она донесет таможенникам.

— Может, потом он пожалел об этом и пообещал ее семье деньги.

— Да, а после забыл, так что все чуть не пошло прахом. И только потом он устроил мальчика в приют.

— Но, зная, что он торгует контрабандным чаем, мы могли бы оказать на него некоторое давление. — Графиня улыбнулась. — Вероятно, чай, на который наткнулась Анна Лукас, — это тот самый ящик, который Ребекка оставила в моем доме. Да, Элпью. Все начинает вставать на свои места. И с каждой секундой милорд Рейкуэлл кажется мне все более виновным.

Часы пробили четыре. Собака лаем отозвалась на звук.

— А знаешь, Элпью, мне интересно, не лгала ли Ребекка, когда говорила, что не хочет Рейкуэлла? А что, если они оба в этом чайном деле?

— Все же она актриса, — насмешливо сказала Элпью. — Лицедеям ничего не стоит скрыть свои чувства. Им за это платят. Вспомните, с какой легкостью наша высокомерная мадам изображала все Страсти.

— Нас держали за дураков. Тебя, меня и бедного, бедного Годфри. У нас мало времени. Уже скоро вечер, а завтра бедный мистер Верниш умрет, если мы не спасем его. Мы должны найти Ребекку. Может, они и несут околесицу, но я считаю, если безумный Никам был прав, что Суньиги должны что-то знать. — Она перекрестилась. — Бедный одинокий мятежник, пусть его рана окажется несмертельной. А раз мы рядом, проведаем его в больнице Святого Варфоломея.

— А как же несчастная жена Никама, превращенная в чучело?

— Ты можешь поставить себе на стол чучело крокодила за семнадцать шиллингов. Если Никам любил свою жену, почему ему не сделать то же самое со своей женой? Как хозяин магазина «Голова Тихо Браге».

Элпью остановилась.

— У него тоже чучело жены?

— Нет. — Графиня рассердилась на непонятливость Элпью. — Ты помнишь неподвижную кошку на верхней полке со стеклянным взглядом? Наверняка чучело. Против этого ведь нет закона. И, если поразмыслить, такой подход кажется мне вполне естественным.

Элпью сглотнула. От одной мысли о набальзамированных трупах, рассаженных по всему дому, ей стало жутко.

Монахиня-августинка в коричнево-кремовом одеянии посмотрела на них сквозь маленькое окошечко в воротах.

— Чем я могу вам помочь?

— Мы бы хотели узнать о состоянии мистера Никама Роупера. Его недавно принесли с колотыми ранами.

Монахиня заглянула в большую открытую книгу.

— Вы родственница?

— Да, — ответила Элпью. — Я его племянница.

— Мы обработали его раны, которые, к счастью, оказались неглубокими. Порез на ноге, другой — на руке. — Монахиня загадочно улыбнулась. — Мистер Роупер съел миску молочной похлебки, хлеба с сахаром, выпил пинту эля, затем пришел какой-то его беззубый друг, тоже не промах выпить, и они удалились вдвоем, даже не поблагодарив, не говоря уже о возмещении расходов на аптеку. — Монахиня протянула Элпью листок. — Как родственница, вы обязаны оплатить счет.

Элпью обернулась, но графиня уже преодолела половину примыкающего к больнице двора церкви Святого Варфоломея Малого. Подхватив юбки, Элпью бросилась за ней.

Когда они дошли до Ньюгейт-стрит, графиня взмахом руки остановила проезжавший наемный экипаж.

— Отвратительный старик. Сделать чучело из жены! Никогда не слышала о подобной мерзости.

Экипаж остановился, женщины сели в него. Рыжика графиня держала на руках.

— Ты поезжай вперед к мистеру Пипсу. — Графиня отряхнула юбки и пощекотала Рыжику шейку. — Я хочу вернуться домой и подправить грим после городской грязи. Скажи Пипсу, что я буду у него через час. Спроси, не согласится ли он поехать с нами в Лаймхаус и перевести непостижимый морской жаргон четы Суньига.

— Но как мы доберемся до Лаймхауса, мадам? Сомневаюсь, чтобы слуга герцогини еще раз дал нам карету для такого путешествия.

— Конечно, нет, Элпью. Когда ты в Риме...

— Поедем в портшезе?

— Нет, девочка, по воде!

Элпью решительно постучала в дверь дома Пипса на Вильерс-стрит. Открыла женщина с кислым выражением лица.

— Мистер Пипс очень устал. — Она посмотрела на Рыжика, рычавшего у ног Элпью. — Я вас провожу, но сомневаюсь, будет ли у него время на долгие разговоры.

Элпью удержалась, чтобы не скорчить женщине гримасу, и смиренно последовала за ней по лестнице. Она в любом случае не собиралась засиживаться.

— Мистер Пипс, к вам женщина графини Эшби де ла Зуш. — Она услышала, как Пипс застонал, и экономка, одарив Элпью злобным взглядом, спустилась вниз.

— Входите, входите! — Он сидел в кресле лицом к окну и разглядывал реку в телескоп. — Чем могу служить?

— Моя хозяйка желает, чтобы вы сопроводили ее в Лаймхаус.

Пипс заворчал.

— Сегодня вечером. Чтобы перевести морской жаргон.

Пипс замычал, переводя телескоп на другую часть реки.

— Хорошо.

Элпью поняла, что ничего не добьется от старого дурака, и собралась уйти.

— Она приедет сюда через час.

— Сколько всего интересного происходит на реке сегодня вечером. — Он оторвался от телескопа и протер его. — Большое спасибо вам, мистрис?.. — Он посмотрел на Элпью.

— Элпью, сэр.

Не сводя с нее взгляда, он медленно поднялся и на цыпочках пересек комнату.

— Какая у вас очаровательная собачка. Пожалуй, попросим мою домоправительницу вывести его погулять! — Он открыл дверь и крикнул: — Мэри! Будь любезна, погуляй с ним по Стрэнду. Не меньше получаса.

Взяв из рук Элпью поводок, он вывел песика на лестничную площадку. Элпью стояла в центре комнаты, наслаждаясь видом из большого окна. Пипс вернулся, закрыл дверь и прислонился к ней.

— Итак, сладкая булочка, чем ты меня порадуешь?

Внезапная перемена весьма встревожила Элпью. Не показывая виду, она деловито улыбнулась:

— Сообщение от моей...

— Ш-ш-ш-ш! — Внизу хлопнула входная дверь. Пипс ухмыльнулся и на цыпочках приблизился к Элпью, не сводя глаз с соблазнительной ложбинки между грудями. — Значит, Элпью? Ну разве ты не прелесть!

Элпью отступила на шаг и сердито посмотрела на Пипса.

— Ах, конечно, скромница. Как служанке моей благородной подруги-графини, я считаю, тебе полагается приветствие. — Он двинулся вперед, вытянув губы трубочкой. — Иди, иди, дитя, поцелуй, поцелуй!

— Я повторяю, сударь... — У Элпью не было никакого желания целоваться с мистером Пипсом. — Моя хозяйка скоро сюда приедет, она желает, чтобы вы перевели слова моряков. От этого зависит жизнь человека.

— Да, да, — захихикал Пипс, возясь с застежкой на штанах. — И от этого тоже зависит жизнь человека, обещаю тебе. Какая у тебя впечатляющая парочка! Не с тех ли пор...

— Я умоляю вас, мистер Пипс, — Элпью повыше подтянула корсаж, — возьмите себя в руки.

— Восхитительная! Дай хоть пощупать. Мы можем не заходить так далеко, как того хочу я, если ты не хочешь. — Он подмигнул. — Но если бы я мог погладить твои грудки, достойные самого Гаргантюа...

— Хватит!

Элпью с размаху влепила Пипсу пощечину. Он отлетел назад и упал в кресло. Сморщился, поправляя между ног штаны. Элпью глубоко вдохнула.

— А теперь, если можно, вернемся к нашему вопросу.

— Ты дерзкая, строптивая шлюха. — Пипс посмотрел на выпуклость, образовавшуюся в штанах. — Ты точно можешь свести мужчину с ума. — Он выкарабкался из кресла.

— Когда вы вполне успокоитесь, сэр, я уйду.

— Я плохо себя вел, не отрицаю. — Пипс повесил голову. — И приношу за это свои самые искренние извинения. А теперь позвольте мне, пожалуйста, помириться с вами. Не выпьете ли со мной вина? У меня есть лучший «Обриан». — Он указал на кресло у окна. — Или чашечку напитка из пива и бренди, если вы предпочитаете его. Я знаю, что пылкие девицы вроде вас любят что-нибудь погорячее.

— Спасибо, сэр, я не испытываю жажды. — Элпью скромно присела на краешек кресла и стала смотреть в окно на темные воды реки. — У вас красивый вид.

— Это точно. — Пипс не мог оторвать взгляд от ее груди. — Йорк-Билдингс — самое лучшее место для жизни. У нас здесь рядом концертный зал, Водные ворота удобнее всего, если вам нужно проехать по реке, и водопровод как раз по пути. Дальше вверх по течению — Нью-Эксчейндж, а в другую сторону — парламент. И театры недалеко. Или Ковент-Гарден-Пьяцца, если я хочу часок понежиться в бане.

Элпью мрачно глянула на него, и Пипс дернулся.

— Почему это место называется Йорк-Билдингс, когда у всех улиц есть свои названия?

— Сколько-то веков назад здесь находился дворец архиепископа Йоркского. Но его весь купил герцог Бэкингем.

— Герцог Бэкингем? — Элпью вскочила. — Он живет рядом?

— Нет. — Пипс засмеялся. — Тщеславный старик давно умер.

Элпью опустилась в кресло.

— Вы, кажется, разочарованы?

— Я пытаюсь разгадать одну загадку, и его имя возникает слишком часто для простого совпадения.

— Обожаю загадки, — сказал желавший сделать приятное Пипс. — А в чем там суть?

Элпью достала из кармана все бумажки, которые насобирала за последние несколько дней:

«Сегодня вечером. Д.В., герцог Бэкингем» и «В.В.Д.В.Д.Б.VIII.Р.XX».

— Интересно! — Пипс внимательно их прочел, ритмично кивая головой, пока повторял себе под нос буквы. — «Д.Б.Р.XX...» Да, да. Дюк,^[39] или герцог Бэкингем, м-м-м.

Элпью наклонилась к нему.

— Так что это значит?

— Я так скажу, мистрис Элпью, — надулся Пипс, — если я вам помогу, вы должны как-то меня отблагодарить.

— Например? — с подозрением уставилась на него Элпью.

— Один поцелуйчик в губы. — Пипс положил бумаги на колено Элпью, но руку не убрал. — Славный такой, смачный поцелуй для одинокого старика...

Глава тринадцатая Ненависть

Состояние души, вызванное настроением, которое возбуждает желание расстаться с объектами, оказавшимися пагубными, присутствие объекта вызывает отвращение.

Лоб наморщен, брови насуплены, взгляд беспокоен и полон огня. Ноздри раздуты. Зубы сжаты.

Выпяченная нижняя губа может накрывать верхнюю. Мышцы челюсти кажутся расслабленными.

— Годфри! Годфри! — завопила графиня, встав в коридоре. Огонь в очаге горел, но старика видно не было. Графиня уже проверила двор и нужник, который пребывал в опасном, полуразрушенном состоянии — одна стена упала, крышу снесло.

Она открыла дверь в переднюю гостиную: мебель опрокинута, ящики выдвинуты, бумаги, находившиеся в них, разбросаны по полу. Зачем она отправила Элпью к Пипсу? В одиночку графиня не чувствовала себя в безопасности. Кто-то до сих пор мог находиться в доме.

Она тихонько поднялась на второй этаж, осторожно приоткрыла дверь спальни и заглянула внутрь. Годфри храпел на постели Ребекки.

— Годфри? — Графиня вошла в комнату.

— Тихо! — Откуда ни возьмись перед графиней возник мальчик, прижимавший палец к губам. — Вы его разбудите.

— Ты кто? — Графиня посмотрела на лохматого уличного мальчишку. — И что ты делаешь в моем доме?

— Мне показалось, что он очень устал, — ответил мальчик. — Между прочим, я бы сказал, что он здорово нализался.

— Да-да... — Графиня вытащила мальчика на лестницу. — Но повторяю вопрос: кто ты и что делаешь в моем доме?

— Понимаете, старый дурень едва стоял на ногах, поэтому я помог ему подняться сюда и уложил спать. Потом я спустился вниз, развел огонь и сделал себе посеет, без пряной настойки, конечно. Ну, выпил его и пошел спать.

Взяв ребенка за руку, графиня привела его в разгромленную комнату.

— Это тоже ты сделал?

— Нет! — крикнул мальчик. — Честно. Я только помог старикану войти.

— Продолжай...

— Он сидел на ступеньках. С ним был какой-то чудак, но он быстренько смылся, когда я подошел.

— Опиши его.

— Одет убого, повязки на руках и ногах.

— Хорошо. — Графиня приволокла сорванца на кухню. — А теперь можешь рассказать, что ты вообще делаешь в моем доме.

— Хватит, сэр! — Элпью оторвалась от жадных губ Пипса. — Если вы будете слюнявить меня с такой силой...

— Обычное пылкое лобзание! — воскликнул Пипс, вновь припадая к ее губам и позволив своей руке забраться за вырез корсажа.

— Довольно, мистер Пипс! — Элпью убрала его руку и встала, отчего Пипс потерял равновесие и упал в кресло, в котором она сидела. — Давайте соблюдать приличия. Миледи будет здесь с минуты на минуту, и ваша подруга скоро вернется с этой мерзкой собакой.

Хватаясь за ноги и тяжело дыша, Пипс вернулся в свое кресло.

— Вот, опять! — Он схватил телескоп и направил его на реку. — Вы видите?

Элпью посмотрела в окуляр.

— Ничего не вижу, сэр, только черную старую реку.

— Присмотритесь. На стороне Ламбета. На берегу, рядом с лесопильными складами. Вот... сейчас!

Элпью напрягла зрение. Она увидела тусклые вспышки, потом — ничего.

— Это какое-то отражение, сэр.

— В мое время на флоте я часто с этим сталкивался, — сказал Пипс. — Вы правильно назвали это отражением. Кто-то стоит на том пустынном берегу с зеркалом и посылает сигналы на нашу сторону.

— Все это очень интересно, сэр. А теперь, когда вы получили свой поцелуй, соблаговолите высказать ваше мнение относительно значения этих букв.

Пипс без всякого энтузиазма поднял с пола записку.

— Поцелуй-то был совсем короткий.

— Да, сэр, — нависла над ним Элпью. — Вы и просили «один поцелуйчик», поэтому и получили что просили, и даже больше. Всего за несколько букв.

— Герцог Бэкингем, — надувшись, отвечал Пипс. — Он был смертельным врагом миледи Каслмейн, старой соперницы вашей хозяйки. Разумеется, Каслмейн была непревзойденной сладострастницей, гением гениталий. Говорили, что она могла изобразить любую из поз Аретино...

— Значит, Д.Б. означает «герцог Бэкингем», сэр. А остальное?

— Ах да. — Пипс снова прищурился, разглядывая листок. — Д.В. будет «Джордж Вильерс».

— А кто он в жизни-то?

— Герцог Бэкингем.

— Про герцога я уже знаю, а кто такой Джордж Вильерс?

— Литератор, как и вы. Но дело в том, что Джордж Вильерс и герцог Бэкингем — одно и то же лицо.

— И где я могу найти этого Джорджа Вильерса?

— В могиле. Я же сказал вам, что бедняга уже тринадцать лет как умер.

— Так вот, когда мы с этим пьянчужкой были наверху, я услышал внизу шум, а потом хлопнула дверь. Так что нам повезло, что мы вошли, когда вошли. Наверное, кто-то уже был в доме. И я думаю, мы его спугнули, кто бы он ни был.

Графиня, занятая накладыванием румян, посмотрела на мальчика в зеркало. Ребенок сел поближе к огню с кружкой горячего пряного напитка.

— А почему я должна тебе верить? — Графиня лизнула голубой карандаш и принялась прорисовывать вены на груди. — Я даже не знаю, кто ты и зачем здесь.

Не обращая внимания на ее слова, мальчик порылся в кармане куртки.

— Потом пришло вот это. — Он подал графине записку.

— От кого она? — Графиня, видя, что напортила с венами, стирала голубую краску. Теперь казалось, что вся грудь у нее в синяках.

— Откуда я знаю? — Мальчик нахмурился. — Я ее не открывал, и даже если бы и открыл, читать я не умею, поэтому и не понял бы. Меня зовут Тим. Сокращенно от Тимоти.

Глянув на него, графиня оторвала кусочек испанской шерсти и принялась натирать щеки.

— Если вы наложите столько красного, миссис, то будет похоже, словно вас хватил удар. Дайте-ка...

Он забрал у нее шерсть и стал осторожно натирать румянами щеки.

— Нужно красить повыше, чтобы приподнять скулы.

— Откуда ты столько знаешь о дамском гриме, скажи, Тим?

— У меня есть сестра.

Черным карандашом он начал подводить ей глаза. Графиня вскрыла записку. Почерк показался ей знакомым.

«Помогите мне. Рейкуэлл запер меня в Тауэре.

Ребекка.

Йомен Партридж доставит вам эту записку. Он сделал все, что мог».

Графиня лихорадочно думала. Что все это значит? Выходит, Элпью была права, и Ребекка жива. Но тогда... Мысли разбегались. От этой женщины одни неприятности... Ну а если письмо настоящее и она действительно в опасности? Рейкуэлл, бесспорно, умеет нагнать на человека страха. Откуда она может знать, что в письме говорится неправда? И если так, а она его проигнорирует, а с Ребеккой потом произойдет что-то ужасное, как она сможет с этим жить?

Графиня положила записку на стол и взяла мальчика за плечи.

— Кто дал тебе записку?

— Мужчина.

— Он был в красном костюме с желтыми ленточками?

— Варфоломеевская ярмарка еще не скоро, миссис. — Мальчик стал аккуратно приглаживать торчащие во все стороны космы графининого парика. — Это был обычный человек. В простой одежде.

— Высокий, низкий, толстый, с бакенбардами?

— Самый обычный. Не богатый джентльмен из дворца, но и не рыночный торговец. Просто мужчина.

— Ты не заметил, Тим, в его речи не было ничего странного?

— Когда вы так сказали, миссис, он ко всем словам прибавлял «э».

Йомен Партридж! Графиня поднялась.

— Быстро! Я должна уехать.

— Эй! — Мальчик бросил карандаш. — Я еще не накрасил вам губы.

— Давай скорее. — Она наклонилась и твердо с ним заговорила: — Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Ты отнесешь записку моей служанке Элпью. Потом ты должен вернуться сюда и проследить, чтобы Годфри, старый шельмец наверху, не попал ни в какую передрягу. Ты понял?

Мальчик кивнул. Графиня взъерошила ему волосы.

— Вот тебе пенни. И если ты сделаешь то, о чем я тебя прошу, получишь еще шиллинг, когда я вернусь.

Мальчик взял монету, попробовал на зуб и засунул в чулок.

— Вы пишите записку, а я пригоню вам экипаж, миссис.

— Но...

— Никаких возражений. После того как я поработал над вашим лицом, вы поедете в экипаже. Такая очаровательная старушка, как вы, не должна ходить пешком в такой ненастный вечер.

— Разумеется, сейчас мужеложство распространено среди нашего благородного сословия так же, как и в Италии. — Пипс сделал глоток вина. — Городские слуги сплошь и рядом жалуются на своих господ. Но я на моду внимания не обращаю, я по-прежнему предпочитаю девиц.

— Ваша домоправительница что-то долго гуляет...

— Да, и, кстати, о живности — я слышал, что во время долгих плаваний даже куры не ограждены от амурных посягательств команды.

Элпью вздохнула, сожалея, что нет никакой возможности увести беседу от непристойной темы.

Хлопнула входная дверь. Элпью вскочила.

— Надеюсь, что привели собаку.

Пипс покачал головой.

— Судя по неровным шагам на лестнице, я бы сказал, что это вернулся с работы Уилл Хьюэр.

В дверь просунулась голова.

— Все в порядке, старина?

— Выпьешь с нами вина, Уилл?

— Боюсь, не могу. Сегодня днем много работы. Кажется, еще одна «Розамунда». На сей раз большая партия бренди, еще шелк и пара ящиков чая.

Розамунда! Элпью открыла рот, но Хьюэр исчез так же внезапно, как и появился.

— О чем он болтал?

Пипс приложил палец к губам и прошептал:

— Он большой человек в Ост-Индской компании. «Розамунда» была у них. Пострадала несколько недель назад. Да еще прямо перед таможней.

— А сильно пострадала? — Элпью лихорадочно пыталась сообразить, о чем идет речь.

— Ну, если вы об ущербе, то нет, не очень. Опоры поломались, несколько царапин по средней линии, ну и что торчало — снесло.

— Я бы сказала, что страшно пострадала, если бы у меня что-то снесло, как вы выражаетесь! — вскричала Элпью.

— Да ладно, она принадлежит к пятому разряду.

— Мистер Пипс!

— Двадцать шесть орудий, триста пятьдесят тонн. Семьдесят человек команды. Никто ничего не видел.

— Команды? О чем вы говорите? — Впереди забрезжил просвет. — Так «Розамунда» — это корабль?

— Ну, конечно. Все корабли Ост-Индской компании носят женские имена. Она стала разворачиваться, чтобы подойти к таможне у Лондонского моста, попала в приливно-отливное течение, ударилась о мост, и, пока команда пыталась ее выровнять, несколько ящиков пошли за борт. А Хьюэр и его компаньоны по Ост-Индскому торговому дому места себе не находили. Не любят они, когда в компании Джона случается такое мелкое воровство. В конце концов, у них же монополия на чай.

— А компания Джона — это то же самое, что и Ост-Индская компания?

— Ну да, да, — сказал Пипс таким тоном, словно разговаривал со слабоумной. — А чего еще им ждать при таких налогах? С чая они получают больше дохода, чем Голландская и Немецкая компании. Я это точно знаю. — Он наклонился вперед и понизил голос: — Как и большинство жителей Лондона, я извлекаю некоторую выгоду из краж под покровом ночи, совершаемых этими, назовем их, тайными бизнесменами. Мой поставщик, я думаю, имел какое-то отношение к хищению с «Розамунды»...

— Значит, эта кража... — Элпью усиленно соображала, пытаясь сложить куски головоломки. Рейкуэлл, Джон и «Розамунда» каким-то образом все связаны с одним делом. — А происшествие с «Розамундой»... оно случилось не через несколько дней после лекции о Страстях?

— Когда убили малышку Лукас? Да, дня через три после этого. Должно быть, у дальнего конца Лондонского моста корабль, по словам Хьюэра, поджидала лодка контрабандистов. Им удалось скрыться. — Пипс подмигнул. — А на следующий день в обед, как только Хьюэр ушел на службу, заглянул мой агент и принес коробку чая, бренди и замечательную подушку китайского шелка. — Он указал на кресло, в котором сидела Элпью. — Вон она. Самая красивая. У меня тут есть все последние индийские и китайские редкости. Некоторые приобретены законным путем, через Хьюэра, а другие... — Он постучал пальцем по ноздре.

— А ваш агент...

— Ага! Я вижу, что и вы поддались искушению. — Пипс похлопал по подушке, предлагая Элпью снова сесть. — Полагаю, вы тоже хотели бы покупать эти дешевые контрабандные товары?

Элпью осознала, как все случилось. Судно «Розамунда», принадлежавшее Ост-Индской компании, ограбили у Лондонского моста, и Рейкуэлл переправил товар на «Причуду». Шутливая церемония венчания была прикрытием, чтобы никто не обратил внимания на шум на палубе, пока туда сгружали украденный товар. А на следующее утро сцена в Энглси-хаусе была разыграна специально, чтобы Ребекка могла отправиться по городу продавать контрабандный чай.

— Ваш агент... не женщина?

— Женщина! — Пипс скорчил гримасу. — О нет. Юноша. Высокий, темноволосый, красивый, но определенно юноша.

Графиня крепко держалась за кожаный поручень кареты, которая, грохоча по булыжной мостовой, везла ее в Тауэр. Графиня молилась Богу, чтобы этот шустрый оборвыш доставил записку Элпью. Ей было страшно, но если Элпью будет знать, где она, все обойдется. Даже если это ловушка и Ребекка заманивает ее в Тауэр с каким-то недобрым намерением, она всего лишь женщина и к тому же актриса.

Ну а если Ребекка и Рейкуэлл действуют заодно? Что, если они завлекают ее туда, чтобы вместе... Что вместе сделать? Убить ее? Но зачем им это?

А вдруг это они убили Анну Лукас и решили, что она об этом догадалась? Глубоко вздохнув, графиня перекрестилась. Нет-нет, в Тауэре столько йоменов-стражников, и все они служили в армии, так что смогут ее защитить.

От сильного порыва ветра карета накренилась и встала на два колеса. Графиня услышала, как возница ругнулся и щелкнул кнутом, заставляя лошадей восстановить равновесие.

Ну а что, если это сам Рейкуэлл со своими титирами заманивает ее в Тауэр? Но как тогда он подделал почерк Ребекки? Потому что графиня была уверена: эта записка была написана той же рукой, что и записка, полученная Годфри. Сомнений быть не могло, обе написала Ребекка. Ведь Сара показывала Годфри и другую записку от Ребекки. Графиня развернула веер и стала обмахиваться, вспомнив, что записка Годфри привела их в глухую полночь в Сент-Джеймсский парк, где они наткнулись на безголовый труп.

* * *

Элпью начала тревожиться. Графиня уже давно должна была приехать.

— Мистер Пипс, все было очень мило. А теперь мне нужно вернуться на Джермен-стрит и найти свою госпожу.

— Но ваша собака?

— Это не моя собака. Миледи просто присматривает за ней. — Элпью уже стояла у двери. — Я найду графиню, и мы вернемся, чтобы вместе отправиться в путешествие по реке.

Элпью вышла на улицу, но не успела она закрыть за собой дверь, как услышала вскрик. Голос был женский. Она бросилась бежать по Вильерс-стрит. В нескольких ярдах от Стрэнда, в переулке, плакала женщина.

— Эй! Вы не пострадали?

— Да, очень даже пострадала! — Элпью сразу же узнала резкий тон домоправительницы Пипса, Мэри. — Кажется, я сломала лодыжку. Проклятая собака!

Элпью порадовалась, что кто-то еще разделяет ее не самые лучшие чувства в отношении противного животного. Она поспешила на помощь.

— А, это вы! — сердито бросила Мэри. — Пес, между прочим, убежал. Он начал лаять как сумасшедший, визжать и тявкать, словно в него вселился дьявол, а потом потащил меня по всей Джордж-стрит, Вильерс-стрит и Дьюк-стрит, а когда мы свернули в этот грязный переулок, гнусное создание опутало мои ноги поводком и... — Женщина взмахнула рукой. — Последнее, что я видела, — маленький негодяй мчался по...

— Не говорите мне, — перебила ее Элпью. — По Бэкингем-стрит.

— Конечно, по Бэкингем-стрит. Так что, если он вам нужен, он побежал к Водным воротам.

— Водные ворота! — воскликнула Элпью. — В.В.! Д.В.Д.Б. Я поняла! Джордж-стрит, Вильерс-стрит, Дьюк-стрит, Бэкингем-стрит! Это Йорк-Билдингс, просто по-другому названные! Водные ворота и Йорк-Билдингс!

— Вы собираетесь мне помочь? — рявкнула женщина. — Или будете стоять сложа руки и перечислять названия всех улиц?

Элпью быстро помогла Мэри подняться.

Карета спустилась с Тауэрского холма и остановилась перед главными воротами Тауэра. Кучер в надвинутой на глаза шляпе и замотанный в шарф открыл дверцу.

— Сколько? — Графиня молилась, чтобы возница не запросил состояние за длинную поездку, да еще в такую ненастную ночь.

— Два пенса, — ответил он.

Два пенса! Этот человек, должно быть, сошел с ума. Графиня посмотрела на него, но кучер, забираясь на свое сиденье, повыше подтянул шарф, закрывая рот, а из-под шляпы и без того торчал один нос.

Не дожидаясь, пока он сообразит, что допустил ошибку, графиня возблагодарила удачу и протянула деньги, затем, переваливаясь, заторопилась по булыжной мостовой ко входу.

Она не обернулась и поэтому не увидела, что кучер спрыгнул на землю, как только графиня вошла за ограду Тауэра. Не заметила она и тени, которую он отбрасывал, следуя за ней через Львиные ворота.

Элпью бежала по Бэкингем-стрит. Впереди она увидела песика, который остановился, чтобы обнюхать какие-то нечистоты и поднять над ними лапку. На некотором расстоянии сзади, негромко ворча, хромала Мэри.

Рядом с концертным залом Элпью оттолкнула с дороги мальчика, который гладил большого черного коня. Когда ей оставалось всего несколько футов, чтобы схватить волочившийся по земле поводок, Рыжик резко свернул на дорожку, шедшую вдоль берега реки.

Было темно. Ни одного мальчишки-факельщика на улице, и сумрачная река, казалось, всасывала последние отблески света, пробивавшегося из окон.

Элпью ругнулась, ударившись ногой о выступающий камень мостовой.

Пес остановился немного поодаль, залаял и встал на задние лапы. Он несколько раз подпрыгнул, потом забил передними лапками в воздухе, как делал всегда, когда ему что-то особенно нравилось. Элпью подкралась к нему, бросилась вперед, расставив руки, но Рыжик увернулся, метнулся дальше и свернул в Водные ворота.

Элпью, спотыкаясь, потащилась следом. Тьма стояла непроглядная. Собравшись с духом, Элпью нырнула в зияющую пасть ворот.

Она мгновение постояла на ступенях у кромки воды. Мутные воды Темзы плескались у ее ног. Прилив этим вечером был высокий. И ни следа собаки.

Элпью застонала. Несчастное животное, видимо, решило поплавать. Что ж, у нее не было никакого желания следовать его примеру. Она собралась вернуться на улицу через ворота, и в этот момент руки в черных перчатках зажали ей рот. Элпью боролась и вертелась, но вырваться не смогла. В темноте она ничего не видела. Только то, что державший ее человек был одет в черное, а с кожаной перчатки, крепко зажимавшей ей рот, свисала печально известная розовая ленточка титиров.

Встретивший графиню йомен был отменно учтив и проводил ее прямо в комнату Рейкуэлла. Назвать это помещение камерой у графини не повернулся бы язык, потому что она была обставлена и обогревалась лучше, чем любая из комнат в ее доме. Графиней на мгновение овладело искушение вступить в члены шайки Рейкуэлла в надежде, что ее арестуют за какую-нибудь провинность и заставят провести несколько месяцев с таким комфортом.

— Графиня Эшби де ла Любопытный Нос Зуш, если не ошибаюсь? — Рейкуэлл фыркнул, поднимая бокал хереса. — Не желаете ли распить со мной бутылочку вина? Этим вечером я лишен компании. Мои настоящие друзья еще не знают, где меня искать. — Он положил ноги в сапогах на стол. — Полагаю, вы здесь для того, чтобы набрать сплетен для своей очередной статейки?

Графиня присела на краешек кресла с дорогой обивкой, стоявшего у камина, в котором ревело пламя.

— Я здесь из-за Ребекки. — Она следила, не выдаст ли Рейкуэлла лицо.

— Из-за Смуглой Бек! — Он поднял брови. — Она прислала вас, чтобы вы угрозами заставили меня покориться?

— Где она? Я знаю, что вы держите ее под замком.

— Под замком? — Рейкуэлл засмеялся. — И каким же, по-вашему, образом, я, который сам сидит под замком, может учинить подобное безобразие?

— Я знаю, что здесь все стражники вам повинуются, потому что вы подкупили их подарками в виде чая и нантского бренди. — Графиня впилась взглядом в лицо, покрасневшее от жара камина. — Я знаю, что у вас есть способы добиться всего, чего пожелаете, милорд. И Тауэр большая крепость. Здесь много извилистых переходов и маленьких душных комнат. Где вы ее прячете?

Рейкуэлл пожал плечами и сделал глоток вина.

— Лорд Рейкуэлл, чего вы надеетесь добиться, пряча Ребекку?

Он молча долил себе хереса.

— Куда ваши молодчики увезли мистера Лукаса? И зачем было убивать Сару, да и Анну тоже?

— Мадам, о чем вы тут болтаете? — Со злобной усмешкой Рейкуэлл повернулся к ней. — Вы, мадам, окончательно повредились рассудком. А теперь вон отсюда! Стражник! — Он вскочил и подошел к двери. — Йомен Партридж... уведите эту безумную старую каргу и бросьте ее в ров! У нее не все дома!

Йомен колебался.

— Хотя лучше заприте ее в камере для женщин, а ключ выбросьте в ров!

Рейкуэлл одним махом опорожнил бокал и разразился дьявольским хохотом.

Элпью брыкалась, но держали ее крепко. Нападавший связал ей руки веревкой и подтолкнул к каменной скамье.

Она слышала вокруг себя шаги и различала тени мужчин, выгружавших из маленькой шлюпки и уносивших вверх по лестнице ящики. На соседней Бэкингем-стрит остановилась повозка, и Элпью поняла, что контрабандный товар носят в нее.

Когда повозка, сопровождаемая пешими контрабандистами, уехала, давление на рот Элпью ослабло. Она хотела было крикнуть, но на ухо ей прошептали:

— Ни звука! Ради своей госпожи.

Нападавший повернулся и пронзительно свистнул. В ту же секунду с террасы, через Водные ворота, затопали маленькие ноги.

— Это Тим. Я здесь. — Глаза Элпью попривыкли к темноте. Она разглядела маленького мальчика. Он протянул записку. — Это принесли для нее.

— Что в ней?

Элпью жалела, что не видит лица титира, потому что голос у него был какой-то странно мягкий.

— Позвали в Тауэр, — ответил Тим.

— И она поехала?

Мальчик кивнул:

— Я сам вызвал для нее карету.

— Хорошо. — Напавший на Элпью бандит высек огонь и зажег роговой фонарь. — Значит, она по-прежнему под нашим контролем.

Элпью повернулась, чтобы получше разглядеть этого человека.

Перед ней, в полном наряде титира, с коротко, как у мальчика, подстриженными волосами, подведенными бровями и маленькими усиками над верхней губой, стояла знаменитая актриса Ребекка Монтегю.

* * *

В сырой камере было темно, имелась лишь маленькая щель в стене. Графиня подумала, что в прежние времена, когда войны велись примитивными средствами, через это отверстие стреляли лучники. Она встала на цыпочки, чтобы выглянуть наружу, но ей не хватило роста. Графиня прислушалась. До нее донесся только плеск воды. Следовательно, это сторона Тауэра, обращенная к Темзе, а судя по шуму, похожему на рев водопада, ее камера находится рядом с Воротами изменников.

Нет смысла кричать в сторону темной вонючей реки, решила графиня. Днем — другое дело, тогда воды Темзы бороздят самые разнообразные суда, направляющиеся из Хэмптон-Корта и обратно, к морю. Но в такую бурную ночь, даже если на палубе стоящего на якоре корабля и будут матросы, ее голос потонет в завывании ветра.

Когда глаза привыкли к темноте, графиня принялась ощупывать влажные стены, везденатыкаясь на углубления: ряды букв и насечек, отмечавших дни. И она осознала, сколько людей сидело в этой камере до нее, причем так долго, что узники успевали выцарапать на каменных стенах свои имена и послания.

Графиня нашла дверь, тяжелую, с большим железным замком. Она посмотрела в замочную скважину, различила колеблющийся свет. Или свеча рядом, или факел в отдалении, кто знает.

— Эй! — позвала она на тот случай, если поблизости окажется какая-нибудь добрая душа. — Есть тут кто еще?

Затаив дыхание, графиня прислушалась. Ответом ей был только шум воды, вытекавшей через ворота.

Опустившись на каменный пол, леди Анастасия попыталась собраться с мыслями. Она молилась, чтобы этот странный мальчик Тим передал ее записку Элпью, иначе никто не узнает, что она здесь. Кто знает, каким образом этот Рейкуэлл держит в руках йоменов? Или только одного — стражника Партриджа? А поскольку он был вторым после Рейкуэлла, кто знал, где графиня, думать об этом не хотелось. Она читала страшные истории о подобных узниках, которым даже забывали приносить еду, и они теряли всякую надежду. Если ее оставят здесь умирать, то об этом узнают, потому что ее труп начнет разлагаться и вонь привлечет внимание. Но все равно будет уже слишком поздно. И вообще, учитывая частоту казней на Тауэрском холме и массовых захоронений невостребованных тел, будет не слишком сложно избавиться среди прочих от тела еще одной старой женщины.

Она уже начала отчаиваться, когда услышала, как кто-то скребется в дверь.

— Графиня?

Она вскочила на ноги.

— Да, я здесь.

— Вы одна?

— Да-да. Меня сюда бросил Рейкуэлл.

— Прошу, молчите. Я пришел, чтобы вызволить вас, но важно не потревожить тех, кто несет ответственность за то, что вы сюда попали.

Ключ со скрежетом повернулся в замке, задвижка отошла.

Графиня отступила, и дверь открылась. Перед ней стоял мужчина, шляпа надвинута на глаза, нижняя часть лица замотана шарфом. Он поманил леди Анастасию, и та пошла за ним.

Ребекка ругнулась, прочитав записку, которую принес Тим, и подала ее Элпью.

— Ты узнаешь почерк?

— Почему вы спрашиваете, мадам Роксана? Вам незнакома ваша собственная рука?

— Это легкий почерк, почерк образованного человека. — Ребекка хлопнула по бумажке. — У меня почерк жуткий. Это не я писала!

— Но вы же образованны...

— Свое образование я получила на нижней палубе трехмачтового фрегата.

— Но я видела ваш почерк раньше, мадам. Когда вы выманили Годфри в Сент-Джеймсский парк, чтобы сбить нас со следа, когда вы приняли новое обличье...

— Элпью, прошу тебя, объясни, о чем ты говоришь? Я никаких записок Годфри не писала.

— Вы прислали Годфри записку, в которой просили встречи ночью, у пруда Розамунды.

— Я ничего подобного не делала. Я бы и днем не пошла к пруду Розамунды, а уж тем более после темноты. Это место, где демонстрируют себя продажные женщины.

— Но записку от вас доставили в наш дом. — Элпью стала вспоминать, как все происходило. Вообще-то записка не была адресована кому-то лично. — Мы пошли и в результате наткнулись на безголовое тело, одетое в ваше платье.

— Поверь мне, Элпью, все это для меня новость. Я никаких записок не посылала. Я ни за какие коврижки не пошла бы в Сент-Джеймсский парк ночью и не знаю, как мое платье могло оказаться на трупе.

— Мне дали только одну зацепку для опознания трупа, — сказала Элпью, не убежденная протестами Ребекки. В конце концов, эта женщина, только что проследившая доставку большой партии контрабанды, стояла перед ней в мужской одежде. — Уже потом я сообразила, что тело принадлежало не вам, а вашей зараженной сифилисом служанке Саре. Она знала, что вы убили Анну Лукас? Вы поэтому убили и ее?

— Ты знаешь о болезни Сары? — Ребекка взяла Элпью за плечи. — О Боже. Ты уверена, что она мертва? — Актриса топнула ногой и выругалась. — Это серьезно, и время против нас. От него зависит жизнь твоей госпожи. — Она повернулась к Тиму. — Дело обстоит даже хуже, чем я предполагала. Моя лошадь все еще привязана у концертного зала?

Мальчик кивнул.

— Отнеси Рыжика ко мне домой, Тим. Разведи огонь и жди меня там. — Пес выбрался из-под скамьи и послушно затрусил рядом с мальчиком. Ребекка схватила Элпью за руку. — Ты умеешь ездить верхом?

— Ребекка! — Элпью в панике уставилась на нее. — Вы должны объяснить, что происходит. Где графиня? Она в опасности?

— Это он написал записку, которая выманила вас в парк, а не я.

— Но кто — он? — Элпью потерла подбородок, закусила губу. — Имени на той записке не было, — проговорила она. — Она могла быть адресована Саре, но Годфри хотел, чтобы непременно ему.

— Это ужасно. — Ребекка шагала к концертному залу, таща за собой Элпью. — Я знала, что Сара в беде. Я была уверена, что она погибла, когда исчезла, не сказав мне ни слова, оставив всю свою одежду и вещи.

— Почему погибла?

— Она любила очень страшного человека. Однажды она пришла от него с синяками на шее. Когда же я предостерегла ее, она и слышать ничего не пожелала, хотя я уверена, что он пытался ее задушить. Я велела ей прекратить с ним встречаться. И Сара сказала, что прекратила. Но это точно его почерк, я видела его десятки раз.

— Она сказала Годфри, что это ваш почерк...

— Конечно, сказала. Она постоянно лгала во всем, что было связано с этим человеком. По какой-то причине, важной, как я понимаю, для него, он настаивал, чтобы их отношения оставались в тайне. Но это не мешало ей наряжаться для него. Она постоянно таскала у меня одежду, думая, что я не замечаю. — Ребекка отвязала коня и поставила ногу в стремя. — Садись позади меня, женщина, и держись, если тебе дорога жизнь. — Ребекка вскочила в седло и помогла Элпью устроиться сзади. Развернув коня, она дала ему шпоры. — По счастью, мой жеребец твердо стоит на ногах.

Следуя за темной фигурой, графиня прошла по крытой галерее с башенками и спустилась по каменной винтовой лестнице.

— Спасибо, что пришли мне на помощь, — прошептала графиня. — Я думала, что меня оставят умирать от голода.

— Тише! — Человек обернулся и приложил палец к губам. — Нас не должны услышать йомены-стражники. Многие из них у него на содержании.

Они дошли до нижних ступеней, и человек остановился, прижавшись к стене. Размеренная поступь возвестила приближение небольшого дозора.

Когда они прошли, мужчина поманил графиню. Вышел на Уотер-лейн и повернул налево, мимо ревущей воды, сбрасываемой через Ворота изменников.

Затаив дыхание, графиня неуверенно ковыляла за ним. Что ж, они хотя бы уходят отсюда.

Мужчина достиг Сторожевой башни и подождал графиню. Большие ворота были закрыты, но в них имелась небольшая дверь. Он толкнул ее и подал руку леди Анастасии, помогая перешагнуть через порожек.

— Идемте, только потихоньку. У нас всего несколько минут, потому что решетку опускают в десять часов, во время церемонии передачи ключей.

Подобрав юбки, графиня пошла по мосту через ров. Когда она преодолела уже половину, мужчина обнял ее за талию и прижал к себе.

— Отпустите меня, сэр, — прошипела графиня. — Нечего меня так тискать.

— Почему же нет? — Он развернул ее лицом к себе и, схватив за локти, большими пальцами надавил на нежные внутренние сгибы локтей. — Ибо ты проститутка и прелюбодейка!

— Фу, сэр! — Она стала вырываться, мужчина подталкивал ее все ближе и ближе к ограде моста, пока графиня не уперлась поясницей в верхний край парапета, нависая надо рвом. — Отпустите меня!

— Нет, ты должна умереть! Ты шлюха, грошовая распутница, разрушающая своими язвами жизни честных людей. — Его пальцы сомкнулись на горле графини с явным намерением задушить ее.

Элпью обхватила Ребекку за талию и прижалась к актрисе, пока та как заправская наездница неслась по Стрэнду. В конце Флит-стрит им пришлось замедлить ход, чтобы конь преодолел затопленную дорогу в том месте, где река вышла из берегов.

— Видимо, ваш опознавательный знак — фальшивка? — заметила Элпью, глядя на розовую ленточку, болтающуюся на перчатке. — И вы такой же титир, как и я.

Ребекка засмеялась:

— Один из способов спастись от жестоких и порочных людей — притвориться одним из них.

Элпью вспомнила темноволосого юношу, которого преследовала на Пьяцце.

— Кстати, похлебка, которую вы в тот вечер приготовили у себя дома, была восхитительной.

— Если бы я знала, что это вы, я бы осталась и тоже поела. Я впервые оказалась дома с тех пор, как Рейкуэлл пришел за мной к вам. — Ребекка натянула повод и поскакала по боковой улочке. — Проклятие! Небольшой дождичек, и весь город встает. Ему придется преодолеть ступеньки. Держитесь.

Жеребец медленно спустился по какой-то каменной лестнице и оказался на Темза-стрит. Ребекка пустила его галопом.

— Молю Бога, чтобы мы успели вовремя.

Закрыв глаза, Элпью тоже молилась.

* * *

Графине удалось как следует двинуть мужчине коленом между ног и вырваться. Ничего не видя в темноте и спотыкаясь на булыжной мостовой, она вбежала в ворота Средней башни.

Мужчина догонял ее, она слышала его шаги. Графиня подбежала к ближайшей двери и что было сил заколотила в нее. Но света в здании не было. Когда она втиснулась в укрытую тенями нишу, дверь, которой графиня не заметила и которая тоже скрывалась в тени, отворилась.

Леди Анастасия шагнула внутрь и прижалась к стене за дверью, дожидаясь, чтобы преследователь пробежал мимо. Затаив дыхание, она прислушивалась. В отдалении послышались четко печатаемые шаги. Церемония передачи ключей! Теперь уже в любую минуту отряд стражников и гвардейцев войдет в ворота Средней башни. Если бы только выбраться из этого страшного места и криком привлечь их внимание, она будет спасена.

Но тут дверь медленно открылась, и тот человек вошел. Он стоял в футе от графини, по другую сторону двери, и сквозь стук своего сердца она слышала его дыхание.

Затем мужчина закрыл дверь и бросился на графиню. Увернувшись, она побежала в глубь темного, вонючего здания.

Ребекка во весь опор проскакала мимо таможни. В большинстве окон горел свет.

— Они уже хватились товара, который мы сегодня припрятали! — крикнула Ребекка. — Боюсь, из-за нас клерков его величества ждет бессонная ночь.

С Темза-стрит они свернули на лужайку Тауэрского холма. Остановив коня и спрыгнув на землю, Ребекка торопливо привязала его. Элпью сползла следом.

Позади них на церкви Всех святых колокола начали отбивать очередной час.

— Черт! Десять часов. Они опустят решетки.

Элпью побежала к Львиным воротам, сердце у нее разрывалось от страха. Ворота стояли открытыми. Догоняемая Ребеккой, она пересекла Львиный учебный плац и оказалась у Средней башни как раз в тот момент, когда главный йомен-стражник отдавал приказ опустить решетку.

— Эскорт ключей, приготовиться!

Эскорт, состоявший из вооруженных солдат, остановился рядом с мужчиной в длинном красном плаще, высоко державшим фонарь с сальной свечей.

— Прошу вас, мистер! — позвала Элпью. — Там, за воротами, убийца, и жизнь моей госпожи под угрозой!

Начальник стражи посмотрел сквозь железные прутья.

— Офицер! Здесь орет какая-то шлюха. Призовите ее к порядку.

Один из гвардейцев выступил вперед и просунул дуло мушкета сквозь решетку.

— Чего тебе надо?

Вперед вышла Ребекка.

— Эта женщина говорит правду. В Тауэре находится почтенная благородная леди, и у нас есть основания полагать, что ее жизнь в опасности.

— Так я тебе и поверил! — возмутился гвардеец. — Лондонскому мерзавцу! Титиру!

Ребекка посмотрела на свою одежду. Розовая ленточка по-прежнему болталась у нее на перчатке.

— Но она... — Элпью поняла, что любое объяснение только ухудшит дело.

— Вы сказали — титир? — спросил лейтенант Тауэра, поднося фонарь к решетке. — Вы друг Рейкуэлла?

— Нет! — пылко воскликнула Ребекка.

Начальник стражи отступил назад.

— Ну, конечно же, друзья! — воскликнула Элпью, бросившись почти к самой решетке. — Мы дорогие и высокоуважаемые друзья его светлости.

Начальник стражи кивнул, и решетку подняли.

— Любой друг Рейкуэлла... — с усмешкой сказал начальник стражи промчавшимся мимо него Элпью и Ребекке.

На мосту через ров было пусто, и, кроме шума воды, доносились только отрывистые команды начальника стражи и ответы эскорта, выполнявшего церемонию передачи ключей.

Когда они достигли Уотер-лейн, Элпью крикнула Ребекке:

— Давайте здесь разделимся, две пары глаз лучше, чем одна. Вы идите против часовой стрелки, а я начну от Кровавой башни.

— Не пропустите моего другого брата, Джемми! — крикнула в ответ Ребекка, устремляясь к Фонарной башне. — Он где-то здесь, закутан в длинный плащ и шарф, шляпа надвинута на глаза.

Элпью повернула налево и стала взбираться вверх по Тауэрской лужайке.

Графиня сбежала по крутой лестнице и распахнула еще одну дверь. Впереди она услышала дикий смех и выкрики, не уступавшие воплям умалишенного. Очень похоже на Бедлам, но если она доберется до этого человека, то, возможно, найдет там помощь.

Она, спотыкаясь, пробежала по коридору, воздух в котором был влажным, а смердело, как от сотни нужников августовским днем, и ткнулась в последнюю дверь. Перед графиней стояло, подняв вдоль хребта шерсть, крупное животное, напоминавшее собаку. Именно оно издавало этот странный, безумный смех. На клетке висела надпись крупными буквами: «ГИЕНА».

Графиня стояла перед одним из экспонатов зверинца! Уйти можно было только тем путем, которым она пришла. Но позади уже слышался ужасный звук приближавшихся шагов.

Она развернулась в тот момент, когда мужчина с воплем ворвался в дверь. И даже в этом мраке графиня увидела, что в поднятых руках он сжимает огромный топор.

Элпью металась из стороны в сторону и звала графиню. Теперь она волновалась, что доверилась Ребекке. В конце концов, разве та не сказала, что графиня по-прежнему у нее под контролем? Что это могло означать? А теперь эта женщина и ее заманила сюда, в замкнутое пространство Тауэра.

Она подошла к плахе, огляделась и, подбоченившись, закинула голову и выкрикнула имя графини. Опустив глаза, она увидела в окнах головы людей, высунувшихся посмотреть, что там за переполох.

Огромное пространство со всеми его башнями и жилыми домами. Что делать? Где может быть графиня?

Она снова побежала, крича.

— Мисс? — Перед ней возник йомен с фонарем. — Что вы тут шумите?

— Я ищу свою госпожу. Она в смертельной опасности.

— Сегодня вечером здесь-э не было-э никакой леди-э, уверяю вас.

Элпью посмотрела ему в лицо и в неровном свете фонаря поняла, что он лжет.

— Вы следите за лордом Рейкуэллом?

Он бросил на нее надменный взгляд.

— Элпью? — Из темноты выбежала Ребекка и встала рядом.

Партридж тут же узнал розовую ленту.

— Сэр! — обратился он Ребекке. — Если дама подождет здесь, я вам кое-что покажу. — Он подмигнул ей и пошел, насмешливо посмотрев на Элпью.

Ребекка последовала за ним. Элпью стояла в нерешительности. Пойти ли за ними или продолжить обыскивать местные углы и закоулки? Она потихоньку пошла вперед. Прямо перед ней возникло здание. Света в нем не было. Часовня. Элпью поднялась по ступенькам, ведущим к главному входу. Почему она не подумала об этом раньше? Ей поможет его преподобие Фарквар!

Она постучала.

Нет ответа.

— Вы ищете графиню?

Элпью обернулась. На верхней ступеньке стоял мужчина. Он был закутан в длинный темный плащ, шляпа надвинута на глаза, нижняя часть лица обернута шарфом.

Элпью стало не по себе. Она толкнула дверь, и та открылась. Элпью вбежала в темную часовню.

Звуки отражались от многочисленных обычных и крытых рядов, словно в обшитой деревом пещере.

Она бросилась по проходу к алтарю.

Закутанный мужчина не отставал.

Хлопнув дверцей первого ряда, Элпью обогнула его спереди. Маленькая готическая дверь сбоку от алтаря была открыта. Элпью вошла и медленно закрыла ее, потом повернула ключ. Она была надежно заперта в ризнице.

Дрожащими руками Элпью достала из кармана трутницу и высекла огонь. Легко нашла свечу и зажгла ее. Впереди была еще одна дверь. Возможно, там находились комнаты капеллана. Элпью пошла туда.

— Ваше преподобие?

Элпью вошла в кладовую. В одном углу стояла маленькая низкая кровать на колесиках, в другом — письменный стол. Здесь никого не было. Элпью села написать капеллану записку.

Графиня скорчилась на полу у клетки гиены, мужчина надвигался на нее.

— Как вы обо мне узнали? — Он взмахнул топором, рассекая воздух. — Суете нос в чужие дела. Мало ли кто что делает? Вам-то какое до этого дело?

Графиня видела только лихорадочно блестевшие глаза, но и этого было достаточно, чтобы понять — уговаривать мужчину смысла не имело.

— Встать!

Графиня не шелохнулась.

— Встать, я сказал!

Пока он двумя руками заносил топор, графиня смотрела безумцу прямо в глаза. Когда он опустил его, она метнулась в сторону и упала на колени.

Черт! Топор пробил юбку, и графиня не могла двинуться — она оказалась пригвожденной к клетке гиены. Графиня стала тянуть юбку, пока ткань с треском не порвалась.

Мужчина тем временем вытягивал топор. Графиня отскочила от вольера гиены в ту секунду, когда он его освободил, и, подхватив разорванную юбку, во весь дух помчалась по коридору с большими дубовыми дверями, имевшему форму подковы. В конце была лестница, и графиня взлетела по ней через две ступеньки.

Задыхаясь, она остановилась в полукруглой каменной галерее, вдоль которой с одной стороны шли огромные клетки. Клетки были забраны толстыми железными прутьями, но сбоку имелись прочные деревянные двери высотой до пояса.

Графиня слышала приближавшиеся шаги сумасшедшего. Она стала по очереди заглядывать во все клетки. Во всех сидел или лев, или тигр, или другая крупная кошка. Наконец попалась пустая. Графиня открыла деревянную дверь и, встав на четвереньки, заползла внутрь.

Она слышала, что ее преследователь уже близко. Он сам рычал, как лев, и размахивал топором, со страшным свистом рассекая воздух.

— Я не могу тебя отпустить! — завывал он. — Слишком поздно. Только не теперь, когда ты знаешь, кто я. Я знаю, что ты здесь. В это время ночи отсюда нет выхода. Решетка в Средней башне опущена, а Львиные ворота закрыты. Все йомены спокойно сидят внутри Тауэра. Так что здесь только мы с тобой. — Он засмеялся. — И львы!

И словно в ответ на его слова лев в соседней клетке издал оглушительный рев, эхом прокатившийся по каменной галерее. Графиня невольно всхлипнула.

— Сиди, где сидишь. — Мужчина снова засмеялся. — Я могу подождать. До рассвета нас никто не побеспокоит. Впереди много долгих часов, в течение которых ты не сможешь ни чихнуть, ни захрапеть, потому что любой звук выдаст мне твое убежище.

Графиня тихо лежала на соломе. Мужчина разочарованно вздохнул и крадучись пошел прочь. Графиня бесшумно села. Единственным звуком было тяжелое дыхание львов в соседней клетке. Она немного подвинулась, чтобы выглянуть наружу.

Элпью сунула перо в чернильницу и попыталась разыскать на столе какой-нибудь клочок бумаги. Здесь стояли баночки с клеем, лежали старые газеты и множество коробочек с пилюлями. Священник явно принимал много лекарств. Элпью увидела рецепты лекаря (на эти деньги два человека могли питаться неделю! — отметила она), слабительную смесь из александрийского листа, тамаринда и манника, крем из винного камня и ревеня, болеутоляющий эликсир, особые пластыри, потогонный экстракт, бальзамический электуарий, рвотные болюсы из сурьмы, укрепляющие инъекции (по пять шиллингов) и впрыскиватель для них.

Наконец Элпью нашарила в ящике листок. Вынула перо, стряхнула лишние чернила и посмотрела на бумагу. Это оказалось письмо, написанное совершенно безграмотным человеком.

«Дарагой мой Ромео, мое серце болит аттаво што я не видела тибя прошлой ночъю ва время лекцыи. Сначало хто-та взял мой плащь, потом збежал этот пес, и я бегала за ним туда-суда, потом мима прамчались ТТТ и насмирть меня напугали. Но когда я пришла к тибе к ВВ, тибя не было. РМ и ее италянский друк ничево не знают о страстях по сравненюю с табой, моя любовь. Пишы мне сново в квартиру РМ. Мое серпе рветца от жилания сново тибя увидить.

Сара хх.».

Элпью ахнула. Р! Р — это же на самом деле его преподобие! Девчонка, видимо, слышала от Ребекки про Ромео и Джульетту, вот и называла своего любовника романтическим именем, а он ей подыгрывал. В.В.Д.В.Д.Б. означает «Водные ворота в Йорк-Билдингс», VIII — восемь часов — время начала лекции о Страстях, Р — подпись его преподобия, XX — два поцелуя.

Сбоку в ящике лежала еще одна свернутая записка:

«Мы пириехали на Джермин-стрит. Синия дверь. Энгельси-хаус. С. XX».

Элпью еще раз прочитала наклейку на коробочке с пилюлями, лежавшей перед ней: ртутный электуарий. А при какой болезни принимают ртуть, как не при сифилисе? Священник был заражен! И кем — Сарой!

Она не могла поверить своим глазам, но потом увидела доказательство, которое убедило ее окончательно. Вокруг чернильницы была обернута зеленая лента. Того же материала и длины, что и зеленая лента, которой был обвязан пакет «Фаллопиевых защитников». У его преподобия имелась лента от подобного пакета, следовательно, можно предположить, что он и сам однажды покупал такой пакет, а значит, имел некие сексуальные отношения.

Элпью тихонько прошла по ризнице. В стене была небольшая щель, через которую мальчики, прислуживавшие в алтаре, следили за ходом церемонии.

Элпью прильнула к щели. Она увидела Ребекку, которая стояла, подбоченившись и являя собой идеальный образец гуляки титира. Та спорила с мужчиной, лица которого Элпью не видела. Мужчина держал факел и был одет в белую ночную рубашку и ночной колпак с кисточкой.

Рядом с актрисой стоял закутанный в плащ человек, который обратился к Элпью у входа в церковь. Он снял шляпу и размотал шарф. Это оказался Джемми.

— Я видел, как йомен Партридж запер графиню в камеру. Вскоре пришел другой мужчина и выпустил ее. Он был в шляпе и шарфе. Я проследил их до Сторожевой башни, но потом этот негодяй остановил меня и вернул назад.

Он указал на йомена Партриджа, который с поникшей головой стоял в нескольких шагах от них.

— Мне удалось отделаться от него и в конце концов найти свою сестру...

— Вашу сестру! — Йомен Джонс окинул взглядом красивого темноволосого повесу.

— Это длинная история, — отрезала Ребекка. — Сейчас важнее всего графиня!

— Вы правы! — Элпью выбежала из ризницы. — Этот человек уже убил дважды. У нас нет времени на разговоры.

— Но кто он? — Ребекка повернулась к Элпью.

— Он, — ответила та, указывая на ризницу. — Его преподобие. И там его нет.

— Я до этого отнес в Сент-Джеймс письмо от него, — заговорил йомен Партридж. — Какой-то женщине по имени Зелла Душ, синяя дверь на Джермен-стрит.

— О Господи! — воскликнула Элпью, бросаясь к двери. — Скорее! Она в его руках.

— Графиня? — раздался мягкий голос. — Это я... преподобный Фарквар. Мы встречались в обществе вашего собрата по перу мистера Сиббера.

Графиня не шелохнулась.

— Минуту назад отсюда вышел неприятный тип в плаще. Дело в том, что у меня есть запасной ключ, я поздно возвращаюсь из театра, где мы работаем над «Ричардом III».

Внезапно солома за спиной графини зашевелилась, что-то задвигалось, поднимаясь и отряхиваясь. Боже Милосердный! Она в клетке с диким зверем. Что выбрать? Она медленно повернулась. Животное как будто утробно замурлыкало, графиня почувствовала на спине теплое влажное дыхание. Кто-то лизнул ее в шею.

Она быстро передвинулась к боковой двери, распахнула ее и выползла наружу.

— О, графиня, как неосторожно. — Священник стоял перед ней, добродушно улыбаясь. — Вы там были не одна? Какой выбор вам пришлось сделать! Но как вы узнали, кто из нас безопасен, а кто — дикий убийца?

Графиня оглянулась на клетку. К решетке прислонился старый, облезлый, беззубый лев. Он являл собой жалкое зрелище: опираясь на две передние лапы, лев печально смотрел сквозь прутья решетки, половина его туловища волочилась, так как задние лапы были высохшие и деформированные.

— Дело в том, что он такой родился. Калека. — Священник пожал плечами. — Вот вам и Господь, никакого понятия о честной игре.

У графини перехватило дыхание. Теперь она точно поняла, что сделала неверный выбор. Потому что по мере того, как ее глаза привыкали к темноте, она увидела, что на полу позади преподобного кучей валялись плащ, шляпа и шарф, в которых он ее преследовал, а в руке он по-прежнему держал, помахивая им, топор.

Йомен Джонс с факелом и в белой ночной рубахе побежал к старшему йомену-стражнику, жившему в доме на лужайке Тауэра, забарабанил в дверь.

— Тревога! Поднять решетку, послать стражу на помощь леди!

Элпью бежала впереди, Ребекка с братом не отставали. Они постучали в большие ворота Сторожевой башни. Вскоре появились Джонс и лейтенант Тауэра с огромной связкой ключей.

Ворота открылись. Компания перебежала по мосту через ров и забарабанила в опускную решетку Средней башни.

— Кто там? — позвал из верхнего окна стражник этой башни.

— Открывай! — завопила Элпью.

— Тихо, тихо, полегче, девушка!

Из зверинца донесся могучий рев.

— Открывайте же эти проклятые ворота! — кричала Элпью, пока не подбежал йомен Джонс и не приказал поднять решетку без промедления.

— Придется вам всем вместе покрутить колесо! — крикнул йомен Средней башни.

Элпью и Ребекка засучили рукава.

— Почему Господь избрал меня жертвой и поразил сифилисом? — причитал священник. — Я добрый человек и хотел подарить этой девице немного любви. А она в ответ наградила меня сифилисом!

— По-моему, священники должны обуздывать подобные чувства. Насколько я знаю, похоть — один из смертных грехов.

— Был один святой, который пытался смирить восставшую плоть, роняя на свой орган горячий бекон. Я пробовал, но только больше возбуждался. А потом сама мысль о беконе стала эротической. — Тяжело дыша, он кружил вокруг графини. — Эта шлюха заслуживала смерти. Бог это знает. Через месяц или два она и так умерла бы.

— Я поняла, что вы убили Сару за то, что она вас заразила... — Графиня пыталась выиграть время, потихоньку продвигаясь к ближайшему столбу. — Но почему Анна? Она же не была вашей любовницей?

— Актриса! Зачем бы я стал связываться с этими надменными женщинами, которые считают себя гораздо выше простых смертных?

— Но вы же убили Анну Лукас?

— Да, да, да! — Священник взмахнул топором. — Произошла ошибка. Она надела зеленый плащ, в котором обычно ходила Сара, и стояла в том месте, о котором мы договорились, — на террасе рядом с Водными воротами. Улица была тихой. Все ушли на лекцию. Я тихонько подошел сзади и... — Он с треском ударил обухом по каменным плитам пола. В одной из клеток взревел лев. — Она повалилась, как кукла. — Священник опустил голову. — Я потащил ее тело во двор водопровода. Дурацкий плащ зацепился за забор, и я сорвал его и бросил. Закрыл ворота, чтобы закончить свое дело. И только когда я отсек ей голову, то увидел, что убил не ту женщину. Ее голова лежала на земле лицом вверх, глядя на меня с гневом, обвиняя меня. Стараясь не смотреть, я сунул ее в сумку. А тело спихнул в резервуар рядом с воротами. Я устал. Отдышавшись, я выбежал на террасу. Но внезапно она оказалась заполнена людьми. Я бросился в Водные ворота, надеясь нанять лодочника, который перевез бы меня сюда, в Тауэр, но лодок не оказалось. Потом кто-то зазвонил в колокольчик. Я запаниковал. Подумал, что нашли тело и поднимают тревогу. Руки у меня были покрыты кровью, поэтому я сунул сумку под скамью и, спрыгнув на отмель, отсиделся на берегу в тени лестницы.

Какой-то здоровяк заставил меня понервничать. Он ходил к воротам и обратно, перенося ящики. Вскоре появились вы с вашей служанкой, и с вами заговорила какая-то толстая женщина. Затем за ней приплыла лодка. Я выбрался на ступеньки и попросился в эту лодку. Дама держала путь только до лестницы Темпла, но сказала, что будет рада разделить лодку с представителем самого Господа Бога, чтобы оградить себя от грязного языка речников. Но в спешке я забыл забрать сумку.

Позади них зарычал лев. Графиня слышала, как беспокойно заходили по своим клеткам другие львы.

— Сумку с головой Анны? — уточнила графиня.

— По реке мимо нас проплывали другие лодки. Один мужчина держал факел, а я не хотел, чтобы кто-то увидел мои окровавленные руки. Боясь, что эта грузная, крупная женщина в моей лодке заметит, я опустил их за борт и позволил быстрым водам Темзы унести эту грязную кровь.

— «А, руки, руки! Мне их вид глаза из впадин вырывает... — В дверях стояла Ребекка. — Океана не хватит их отмыть...»^[40] — Она подошла к священнику, ее темные глаза метали молнии в свете факела йомена Джонса. — Эта кровь, о которой ты говорил с таким отвращением, была водой жизни моей самой лучшей подруги, презренный червь.

Фарквар повернулся к ней, все еще покачивая в руках топор. В тот момент, когда Ребекка схватила графиню, оттаскивая ее на безопасное расстояние, преступник поднял топор. Шагнув под самое лезвие, Ребекка изо всех сил толкнула священника. Он зашатался, инерция топора лишила его равновесия, потом он сделал два шага назад, споткнулся и упал на решетку одной из львиных клеток.

В мгновение ока огромная лапа вцепилась в руку убийцы. Лев с рычанием вонзил зубы в плечо священника. Его преподобие Фарквар завизжал от боли, и йомен Джонс бросился к клетке, тыча факелом в морду зверю, но к решетке прыгнула львица и присоединилась к кровавому пиршеству. За несколько секунд львы затащили тело преступника в клетку и растерзали.

Хотя была полночь, лейтенант Тауэра и три йомена проводили графиню и всех остальных до дома судьи Мура в Чипсайде. Было важно подписать необходимые бумаги до рассвета, когда посаженный на телегу Валентин Верниш должен был начать долгий путь к виселице.

— Надеюсь, вы не принадлежите к числу печально известных титиров, молодой человек? — поинтересовался судья, указывая на ленточку Ребекки. — Я намерен заняться ими всерьез. Мне стало известно, что высшие сферы погрязли в подкупе, и я собираюсь положить конец всем этим взяткам в виде чая и других контрабандных товаров. Я разговаривал с королем, лорд-мэром и с лордом — главным судьей. Джайлз Рейкуэлл — и любой из головорезов, кто его поддерживает, — вскоре ощутит на себе страшный гнев государства. Поверьте мне, пройдет очень немного времени, и розовая ленточка перестанет быть знаком неподсудности.

— Простите, ваша милость. Я не титир. — Ребекка отодрала усики. — Я просто репетировала роль.

— Ну, скажу я вам! — Судья смотрел на Ребекку открыв рот. — Это же... Вы не?.. Не Роксана ли? Клянусь, вы моя любимая актриса. — От восторга он запрыгал в ночной рубашке. — О, я не могу не разбудить жену! Какой восторг — Ребекка Монтегю у меня дома! Не могу поверить!

Глава четырнадцатая Смех

Есть страсть, у которой нет имени, но ее признак — искажение черт лица, называемое СМЕХОМ, который всегда — радость; что бы ни вызывало смех, это должно быть нечто новое и неожиданное.

Брови подняты, их внутренние концы опущены. Глаза почти зажмурены, рот открыт так, что видны зубы. Уголки губ растянуты и приподняты, взывая морщинки на щеках.

Лицо покрасневшее, глаза зачастую увлажнены и источают слезы — но эти слезы разительно отличаются от слез Скорби.

Дожидаясь на улице рядом с Флитской тюрьмой, пока с Верниша снимут оковы и отпустят, Ребекка рассказала своим спутникам историю Сары. Как она подобрала эту девушку на улице и попыталась спасти от гибели, научив грамоте и письму, хотя писала та всегда с чудовищными ошибками. Ребекка знала, что Сара встречается со священником, но полагала, что для духовных бесед. Она и понятия не имела, что он был ее тайным любовником.

— Это тяжело. В моей душе навсегда останется пустота, потому что я потеряла лучшую подругу. И все потому, что Сара позаимствовала у меня плащ. Когда Джемми и Валентин сказали, что видели ее в зеленом плаще, я догадалась. И подумала, что убийца принял ее за меня. Никому и в голову бы не пришло убивать Анну, потому что она была необыкновенно доброй и милой. Но что до меня... Потом пришла записка: «Это должна была быть ты», — и мои догадки переросли в уверенность.

— Но снова, — вставила Элпью, — вы ошиблись, думая, что записка предназначалась вам.

— Ее принесли ко мне домой.

— Да, но «ты» означало Сару. Графиня тоже получила записку после смерти Сары — ей советовали не лезть в это дело. Она решила, что это глупые шутки Годфри, и сожгла ее. Однако, — промолвила Элпью, глядя на черные перчатки Ребекки и ее мужской наряд, — что связывает вас с титирами?

— Но это же очевидно, — сказала графиня, поворачиваясь к Ребекке. — Вы считали себя виновной в смерти подруги. И поскольку гибель Анны оставила ее мужа и сына без помощи и денег, вы решили о них позаботиться.

— Так и получилось. Но мы с Анной наметили этот план вместе. Это было прошлым летом. Как-то вечером мы сидели на площади и пили эль с маслом, сахаром и корицей. Анна злилась, потому что Рейкуэлла только что оправдали в деле об убийстве юноши — ученика-актера в их труппе. Ей хотелось поквитаться за его смерть, раз закон этого не сделал. Вспомнив рассказы моих родителей об участии Рейкуэлла в незаконной торговле чаем, мы поняли, каким образом он купил свою неподсудность — с помощью взяток контрабандными товарами. Я предложила Анне помериться с ним силами, перехитрить его. Она пришла в восторг. И мы принялись составлять план. Обладая моей информацией и друзьями, было легко упредить любой его шаг. — Ребекка пожала плечами. — Я знала, когда прибывают грузовые суда, сколько на них товара, и была знакома с достаточным числом матросов, чтобы они помогли нам в нашем предприятии. Я выяснила, что у Рейкуэлла намечена разгрузка товаров во время лекции о Страстях, а другая — на вечер дня рождения Анны. Тогда-то она и решила снять «Причуду» для своего праздника. — У Ребекки задрожали губы. Она утерла слезы.

— Расскажите нам про вечер, когда была лекция о Страстях. В чем заключался план?

— Мы сорвали доставку.

— Как вам это удалось? — Элпью прислонилась к столбу коновязи, и жеребец Ребекки зафыркал ей в ухо.

— Мой отец переоделся работником таможни и пошел за ними вверх по течению на небольшом катере. В панике люди Рейкуэлла выбросили контрабандный чай и бренди в реку. Прилив вынес большую часть ящиков на берег рядом с Водными воротами Йорка. Задача мистера Верниша состояла в том, чтобы следить за приплывающими ящиками и вытаскивать их на берег, а затем переносить в карету.

— Но зачем вам понадобилось срывать лекцию?

— Мы прикинули, что, если на террасе будет много народу, люди Рейкуэлла в лодке не решатся пристать к северному берегу Темзы, и все, что принесет прибой, станет нашим. Кроме того, мы посчитали, что бродячий торговец и кучер, загружающие наемный экипаж на переполненной людьми улице, покажутся менее подозрительными, если это будет происходить среди ночи. Поэтому Анна вышла предупредить Джемми, чтобы тот подгонял экипаж, но еще она должна была проверить, чтобы Валентин перенес с пляжа к Водным воротам все ящики. На этом ее роль заканчивалась. Но потом... она... — Ребекка всхлипнула.

— Зачем она надела ваш плащ?

— Не знаю. Наверное, из-за теплого дня она не предполагала, что вечер окажется таким холодным. Плащ в концертный зал принесла Сара. Я помню, что он висел у входа для музыкантов.

— Сара не ожидала, что вы отошлете ее домой, — сказала Элпью, знакомая с привычками служанок. — Полагаю, она прибежала домой, побросала что-то там в кастрюлю и бегом вернулась к Йорк-Билдингс, но опоздала на свое свидание.

— В ту ночь она наверняка возвращалась, — заметила графиня, — потому что в комнате у музыкантов ваша собака была с вами.

— А вместо преподобного она нашла на земле рядом с водопроводным двором мой плащ. — Достав платок, Ребекка вытерла глаза.

— Расскажите нам о вечере в «Причуде», — попросила графиня.

— Рейкуэлл должен был совершить свой набег прямо перед швартовкой «Розамунды» у таможни. Наш план состоял в том, чтобы попасть на корабль на несколько минут раньше Рейкуэлла.

— Но почему после смерти Анны вы не отменили своего нападения?

— Ее смерть была таким ужасом. Да, я потеряла подругу, но смерть Анны грозила гибелью ее несчастной семье. Мы всегда планировали разделить доход и большую его часть пустить на помощь другим людям. Сразу после смерти Анны я поняла, что вынуждена продолжать, чтобы раздобыть достаточно денег для безопасности ее мужа и сына.

— Но как Рейкуэлл оказался на «Причуде»? Он знал, что вы замышляете?

— Полагаю, раз я смогла выяснить, чем он занимается, так и он мог сделать то же в отношении меня. Он подмазался к Ричу и получил приглашение. Увидев его на борту, я запаниковала.

— И поэтому согласились на то нелепое венчание... — Элпью вспомнила, как актриса колебалась, прежде чем вступить в игру. — Чтобы в самый ответственный момент не пустить его на палубу.

— Да. Джемми и Валентин разгружали товары. Теперь я понимаю, что Рейкуэлл был прекрасно осведомлен о нашей затее и придумал план получше. Потому что, женившись на мне, он делал все мое имущество своим.

— Нелегко будет развязать такой узел. — Графиня смотрела на Ребекку, освещаемую мечущимся пламенем факелов. — Почему схватили бедного мистера Верниша?

— Я считаю, что на Рейкуэлла работают все: констебли, приставы, судьи. Им нужно было найти человека, находившегося недалеко от места преступления, закрыть тем самым дело об убийстве и не позволить честным и неподкупным стражам закона расследовать преступление, совершенное у Водных ворот. Афера с чаем весьма прибыльное дело.

— Потянувшее за собой столько жертв. — Графиня вздохнула. — Мистер Лукас, видимо, оказался на попечении вашей семьи в Лаймхаусе?

— Ну конечно! Вы были тем юношей в Бедламе... — Элпью уставилась на Ребекку, мысленно возвращаясь к тому дню, когда они стали свидетелями похищения.

— Да. — Ребекка сорвала ленточку с рукава и бросила на землю. — И деньги на обучение Джека в приюте даю я. И прежде чем вы возразите: да, я знаю, что, пока его отец жив, мальчик не является сиротой. Но я объяснила начальникам приюта, что бедный мистер Лукас нуждается в большем уходе, чем его сын. Я считаю, маленький Джек все равно что сирота, а после того, как я пожертвовала школе крупную сумму, они со мной согласились!

Большая решетчатая дверь с грохотом открылась. Потирая запястья, на улицу вышел Валентин Верниш.

Ребекка раскинула руки, и он бросился в ее объятия.

— Ты любишь дотянуть до самого конца, девочка, — сказал он, пылко ее целуя. — Когда они сообщили мне, что ты мертва... — Он сморщился. — Я решил, что для меня все кончено. Если тебя нет, пусть вешают. Какой мне смысл жить без тебя?

Элпью и графиня переглянулись. Вот это поворот! Ребекка и Валентин Верниш явно были больше чем друзья.

— Но потом они сказали, что видели выступление Панча и Джуди. И я сообразил, что только ты знала, где я прячу кукол, а значит, должна быть жива.

— Между прочим, я давала два представления в день. Вставляла очень пикантные реплики об актерах из «Друри-Лейн», срывая аплодисменты, каких у меня никогда не было на сцене. И обеспечила себе великолепное убежище. — Ребекка повернулась к графине. — Он хотел, чтобы я призналась в контрабанде. Как будто это спасло бы его от обвинения в убийстве!

— Настоящий убийца что посеял, то и получил. — Графиня содрогнулась. Она едва не стала его третьей жертвой. — А благодаря вам с Элпью я жива и могу все рассказать.

— По-моему, нам всем есть о чем порадоваться. — Ребекка схватила графиню за руку. — Я знаю, что вы пережили, но давайте поедем ко мне, выпьем. Там мои родители. Они распределяли сегодняшний улов. Джемми поехал вперед и сообщит им последние новости. Готова поставить десять гиней, что моя мать приготовила огромный котел салмагунди.

— Ой! — Графиня сглотнула, Элпью скорчила гримасу. — Почему бы и нет?

Схватив графиню за локти, Джейк Суньига провел ее в комнату.

— Что это вы такое делаете, здороваясь с человеком, будто джигу отплясываете?

— У нас на море это называется «приветствием моряка», мадам. Мы делаем это по привычке. Мне-то оно ни к чему, потому что я уж столько лет счастливо женат на своей Сэл и мне не нужны прелести чужих женщин.

— А в чем тут смысл?

— Смотрите! — Джейк стал показывать. — Когда ты берешь человека за локоть, большой палец ложится на распухшие суставы — знак заражения. Вот так матросы пытаются оградить себя во время похождений в иностранных портах.

— Какая подсказка! — удивилась Элпью. — Потому что преподобный Фарквар именно так поздоровался с нами, когда Сиббер познакомил нас в тот день в Тауэре.

— Эй, на палубе! А, это две милые дамы, которых занесло в нашу гавань. — Сэл сунула в руки графине и Элпью по миске с дымящимся кушаньем. — Лучшее салмагунди, с пылу с жару. Как видите, я приспособила рецепт к прохладе лондонской ночи. Оно горячее. Хватайте ложки — и вперед!

Они взяли миски с пахучей едой и переглянулись.

— Вот когда надо... — Элпью окинула комнату взглядом, — так этой противной собаки никогда нет.

В маленькой гостиной было не протолкнуться: Суньиги, синьор Лампоне, миссис Ли с маленьким Джеком. Элпью обратила внимание, что и Годфри здесь, сидит в уголке и весело болтает с Никамом, бледным, но довольным, с большой повязкой на руке.

— Все здесь?

— Да, — сказал Джейк. — Как только мы узнали, так сразу послали нашего Джемми и малыша Тима собрать всех, кто участвовал в представлении. Ешьте, ешьте! Пока не остыло.

— Тим тоже ваш сын? — спросила графиня, пытаясь выиграть время.

— О да, — с гордостью подтвердил Джейк. — Родился во время перехода до Занзибара. Именно его неожиданное появление на свет заставило нас с Сэл на какое-то время осесть на берегу.

— А мистер Лукас был вашим «платным гостем»? — поинтересовалась она.

Джейк кивнул.

— Он сейчас здесь, спит в моей комнате, — сказала Ребекка. — Мы подыщем тихую квартиру, и миссис Ли готова снова за ним смотреть. Ой, у вас же нет ложек. Я принесу.

Миссис Ли стояла рядом, поедая дымящееся салмагунди. Она улыбнулась Элпью.

— Прошу прощения, что убежала от вас вчера утром, дорогая, но Ребекка дала мне строгие указания, чтобы никто не видел, что я везу маленького Джека повидаться с его отцом в Лаймхаусе.

Ребекка подала им ложки.

— А Сиббера нет? — спросила графиня, помешивая в миске.

— Никаких актеров! — Ребекка посмотрела на Валентина Верниша, который былпоглощен беседой с Лампоне, оба энергично строили разнообразные гримасы. — Кроме Валентина.

— Валентин — актер? — Элпью дула на свою еду.

— Он играл со мной в «Друри-Лейн», но ушел из труппы в прошлом году. Нам надоел лондонский театр. Он скучен, как февральский день. Великие старые актеры так озабочены тем, чтобы не выйти из своих образов, что стали посмешищем, а молодые воюют против подобных Кентскому Силачу. Если Рич добьется своего, любой псих, который сможет прыгать сквозь горящий обруч или ходить по канату с обезьяной на руках, станет следующим Беттертоном или Брейсгирдл. А обезьяна сделается новой мистрис Барри!

Элпью вспомнила, как Рич предлагал ей работу, и, поняла, что Ребекка со своей фигурой в его труппу не попадет. Графиня поставила нетронутое салмагунди на стол.

— Вы уходите со сцены?

— По крайней мере в Англии. Когда такая зараза набирает силу, кто знает, когда все кончится. Поэтому мы собираемся начать с нуля.

— Она плывет с нами в Новый Свет, — сказал Джейк. — Она и Валентин.

— Мы хотим создать театр в Америке. — Ребекка огляделась. — Мы уплываем с первым же кораблем.

Из-под стула Годфри вылез Рыжик и затрусил к Ребекке. Элпью попыталась столкнуть свою миску на пол. Пес оскалил зубы и зарычал.

— Хорошая собачка, — засюсюкала Элпью.

— Берегись, Элпью, — засмеялась Ребекка. — Он охотится за твоим салмагунди. Фу, Рыжик. Дай бедной женщине спокойно поесть. — Увидев полные миски, она усмехнулась. — Не нравится, да? Согласна, к этому надо привыкнуть.

Она сунула обе миски под стол и улыбнулась, глядя, как песик с готовностью принялся за еду.

— А теперь пойдемте со мной. — Ребекка взяла графиню и Элпью за руки и прошептала: — У меня не хватит слов, чтобы выразить вам свою признательность. Я никогда не смогу расплатиться с вами сполна.

Сыщицы следом за Ребеккой вошли в ее комнату.

Мистер Лукас крепко спал, свернувшись калачиком на большой кровати с пуховой периной. Тим сидел на подоконнике и, болтая ногами, перешептывался с Джеком, устроившимся в кресле рядом с кроватью и игравшим восковой головой.

— Помоги мне, Тим, и можешь идти.

Мальчик приподнял полог, Ребекка вытащила из-под кровати сундучок и повернулась к графине.

— Это вам.

— Снова чай?

— Все продано. — Ребекка засмеялась. — Старина Тим пришел сюда как-то поздно вечером и очистил мою квартиру от контрабанды. Рейкуэлл наведался сюда на следующее утро, когда я еще находилась в Лаймхаусе, но опоздал. Распорол мои перины и подушки и ушел.

— И напугал нас до полусмерти, — сказала графиня, посмотрев на восковую голову.

— Кто уж там обыскивал ваш дом, графиня, это были не люди Рейкуэлла, — сказал Тим, передавая голову Ребекке, — потому что, когда они ушли, чай остался на месте. Я проверил. — Мальчики неторопливо покинули спальню.

— Наверное, это был его преподобие, — поведала Элпью. — Вспомните, миледи, вы сказали Сибберу, что знаете про Сару. А он, должно быть, поделился со священником, который и без того уже тревожился, чего это мы вынюхиваем, и послал на Джермен-стрит йомена с запиской, чтобы заманить вас в Тауэр.

Ребекка поставила восковую голову на каминную полку.

— Почему вы сказали Сибберу?

Она достала из кармана ключ.

— Я его подозревала, — ответила графиня. — Он мне солгал.

— Как вы узнали, что он лжет?

— Он сказал, что одолжил Саре денег, — объяснила Элпью. — Все знают, что он прижимист.

— Он не сказал «деньги», Элпью. Он сказал «кое-что».

— Готова поспорить, что это он дал ей «защитников», — сказала Элпью.

— У Сары были «защитники»? — Ребекка скривилась. — Я знаю, что Сиббер держит их в мужской гримуборной. Он постоянно их предлагает ради приличного барыша.

— Вот вам и новая мораль, которую он надеется привнести в драму, — фыркнула графиня. — Предвкушаю, как я спрошу его об этом, когда мы придем требовать деньги за шумиху.

— Колли попросил вас пошуметь для него? — Ребекка усмехнулась. — А вы знаете, что он никогда вам не заплатит?

— Ну, нам и мистер Рич должен.

— Если он заплатит, я удивлюсь еще больше.

Графиня и Элпью переглянулись. Столько бегать — и все задаром!

Ребекка открыла сундучок.

Половина его была наполнена косметическими средствами: гримом, карандашами, пудрой и испанскими румянами. Вторая половина — бутылками бренди. Сверху лежал кошелек. Графиня взяла его, и на пол к ее ногам посыпались монеты. Элпью упала на колени.

— Мадам, но здесь же, наверное, пятьдесят гиней.

— И этого недостаточно. — Ребекка кивнула, утирая слезы. — Я никогда не смогу расплатиться с вами за все, что вы для меня сделали. Вы и дорогой Шалтай-Болтай. Знаете, он так ухаживал за моей собачкой. И подружился с этим странным фанатиком, который везде за мной таскался. Мне сказали, что они вдвоем сражались с Рейкуэллом. А теперь собираются создать общество фанатиков. Под присмотром Годфри Никам кажется почти нормальным.

— Клуб фанатиков? — переспросила Элпью, восхищенная этой идеей.

Ребекка покопалась в сундучке.

— Я купила старику новые вставные зубы.

— Умоляю, — зашептала графиня, хватая ее за руку, — подарите их кому-нибудь другому. Мне и одного раза за завтраком хватило этого жуткого зрелища. Иначе я больше никогда не смогу есть!

Глава пятнадцатая Радость

Приятное состояние души, проистекающее из наслаждения добром, которое мозг в своем восприятии считает собственным, что выражается в чудесном расположении духа.

Лоб гладкий, дуги бровей неподвижны. Глаза открыты, и улыбаются, и ярко сияют. Уголки рта немного подняты, лицо просветленное, губы и щеки красные.

Графиня и Элпью сидели в своих постелях, роясь в сундучке с сокровищами, который дала им Ребекка. Уже занималась заря, но они так и не заснули. Годфри пошел к Никаму «познакомиться с его женой».

— Я рада, что Годфри нашел себе друга, — заметила графиня, глядя в зеркальце и доставая из сундучка маленькую баночку и кисточку.

— Когда я отозвала его в сторонку, чтобы объяснить, что его там ожидает, — сказала Элпью, рассматривая коробочку с подводкой для глаз, — он только пожал плечами и заявил, что жизнь с одной женщиной-чучелом имеет свои преимущества перед жизнью с двумя живыми.

— Я тут думала об этом итальянском ловкаче... ты знаешь, как его имя переводится на английский?

— Синьор Руджеро Лампоне? Понятия не имею, мадам. Я не знаю языков.

— Оно означает мистер Роджер Малина. — Графиня замахала руками, чтобы высушить наложенную основу под грим, и спрятала лицо за поднятой крышкой сундучка. — По-моему, неплохое имя.

— Пожалуйста, миледи, — вздохнула Элпью, не отрывая взгляда от сундучка с добром, — можно я еще раз на себя взгляну?

— Через минуту, дорогая. Мне только надо... — Графиня прищелкнула языком и еще глубже зарылась в сундучок. Потом села. — Эврика!

Элпью с тревогой воззрилась на нее.

— Вы хорошо себя чувствуете, мадам?

На лице графини сохранялось удивленное выражение.

— Ваше лицо представляет собой точный образец одной из Страстей — вылитое Изумление, — сказала Элпью. — Рот слегка приоткрыт, глаза раскрыты чуть больше, чем обычно, а брови...

Она умолкла, потому что внезапно заметила, что как раз с бровями не все в порядке. Графиня очень высоко приклеила новые брови из мышиных шкурок, в результате чего выглядела так, будто пережила страшный шок.

— Тебе не нравится? — Графиня обворожительно улыбнулась, выставив пожелтевшие зубы. — А я думала, они придают мне девическое очарование.

— Уверена, — стараясь быть тактичной, проговорила Элпью, — что, если я пороюсь в ящике, мы сможем подобрать вам что-нибудь более подходящее. Ну, дайте же мне еще посмотреть.

— Элпью, вечно ты со своими взглядами! — Ни с того ни с сего графиня вдруг откинула одеяло, вскочила и вскинула руки, на ее лице было написано идеальное выражение Ужаса. — Пипс! — вскричала она. — Пипс! Я снова это сделала! Забыла пойти к нему на свидание.

— Ну что ж, — вздохнула Элпью. — Это даст ему пищу для нескольких строчек в его дневнике.

— Ты совсем спятила, Элпью? — взвыла графиня. — Сэмюэл Пипс ведет дневник! Да жизнь этого человека — монотонное повторение одних и тех же пустяков. О чем ему писать в дневнике? «Утром встал. Пошел в Адмиралтейство. Поговорил о кораблях. Сходил в театр. Поглазел на актрис. Вернулся домой. Поужинал. Лег спать».

— Миледи, Пипс может подождать, — возразила Элпью, делая глоток французского бренди и откидываясь на мягкие подушки. — Давайте поговорим о более важных вещах.

— Например? — Графиня медленно забралась обратно в постель.

— Например, что нам делать с этими деньгами?

— О, Элпью... — Графиня натянула одеяло до подбородка. — Давай подумаем об этом завтра.

Примечания

1

Сиббер, Колли (1671-1757) — английский драматург и актер. Далее в романе также упоминаются реальные исторические лица — актеры, писатели, поэты, общественные и политические деятели. — Здесь и далее примеч. пер.

(обратно)

2

Kipper — копченая селедка (англ.); здесь и далее графиня, обращаясь к Сибберу, использует названия различных рыб.

(обратно)

3

Речь идет об английском короле Карле II (1630-1685).

(обратно)

4

Пер. С. Шервинского.

(обратно)

5

Гоббс Т. Левиафан. — М.: Соцэкгиз, 1936. С. 64.

(обратно)

6

Nasty-ass можно перевести с английского, как «противная дура».

(обратно)

7

Асафетида — ароматическая смола корней Ferula Asafoetida.

(обратно)

8

Цивета — мелкое хищное млекопитающее; некоторые виды этого семейства имеют пахучие железы, выделяющие мускус.

(обратно)

9

Здесь: Неслыханно! (ит.).

(обратно)

10

Извините (искаж. ит.).

(обратно)

11

Простите (искаж. ит.).

(обратно)

12

Совершенство. Великолепно! (ит.).

(обратно)

13

Катастрофа! Провал! (ит.).

(обратно)

14

Превосходно... (ит.).

(обратно)

15

Ин. 11:25-26.

(обратно)

16

Пс. 89:8.

(обратно)

17

Пс. 89:9.

(обратно)

18

Кор. 15:26-27.

(обратно)

19

Кор. 15:55.

(обратно)

20

Кор. 15:56.

(обратно)

21

Речь идет о пьесе Уильяма Шекспира «Буря» (1612).

(обратно)

22

Мера веса — примерно 238 литров: 1½ барреля = 3 килдеркина = 6 феркинов. Hogshead — кабанья голова (англ.) — название бочонка.

(обратно)

23

Гражданская война 1648 г. между сторонниками парламента и роялистами.

(обратно)

24

От англ. «Water gate» — Водные ворота; автор намекает на «Уотергейтское дело» в США, в результате которого в августе 1974 г. президент Р. Никсон подал в отставку.

(обратно)

25

Изначально на этом месте существовало поле для игры в пэлл-мэлл (нечто среднее между гольфом и крокетом), от него и пошло название улицы.

(обратно)

26

Перевод М. Донского.

(обратно)

27

Какое безобразие! Мне еще пятнадцать штук делать! Входите! (ит.).

(обратно)

28

пожалуйста (ит.).

(обратно)

29

Да! Да! Меня зовут... (ит.).

(обратно)

30

Я... (ит.).

(обратно)

31

Ах, Сицилия! Моя отравы! Моя бандиты! Моя убийцы! (искаж. ит.).

(обратно)

32

К дьяволу! (ит.).

(обратно)

33

сокровище (ит.).

(обратно)

34

Горячий напиток из подслащенного пива со спиртом, яйцом и специями.

(обратно)

35

Воровка (ит.).

(обратно)

36

Дорогая! (ит.).

(обратно)

37

великолепная девушка! (ит.).

(обратно)

38

Состоялась в 1066 г.

(обратно)

39

Duke — герцог (англ.).

(обратно)

40

У. Шекспир «Макбет», акт 2, сцена 2, пер. Б. Пастернака.

(обратно)

Оглавление

Страсти

Глава первая Страх

Глава вторая Уверенность

Глава третья Презрение

Глава четвертая Удивление

Глава пятая Простая любовь

Глава шестая Ужас

Глава седьмая Отчаяние

Глава восьмая Изумление

Глава девятая Отвращение

Глава десятая Гнев

Глава одиннадцатая Надежда

Глава двенадцатая Желание

Глава тринадцатая Ненависть

Глава четырнадцатая Смех

Глава пятнадцатая Радость

*** Примечания ***