ТЕХНОЛОГИЯ ЧЁРНОГО РЫНКА или КРЕСТЬЯНСКОЕ ИСКУССТВО ГОЛОДАТЬ [Лев Михайлович Тимофеев] (pdf) читать постранично, страница - 2

удивился в двадцатых годах, мне бы
сказали, что я просто ослеп: тогда все знали и едва ли не
во всех газетах писалось, что пролетарское государство
не может существовать, не ограбив крестьянина, другое
дело, что одни принимали это с восторгом, другие вовсе
не хотели принимать,— но знали-то все. С тех пор знания
эти несколько позатерлись временем и разговорами по
поводу всенародного государства, но сама зависимость
системы от крестьянина осталась,— изменилось только
наше представление о ней. Если в двадцатых годах
страна знала, как живет деревня, то теперь, пятьдесят лет
спустя, всё заслонил собою давно отработанный образ
процветающего колхозника, который никак не вяжется с
хозяйственной деятельностью. Впрочем, доверчивые
дети социализма, мы, кажется, и не слишком озабочены
тем, чтобы увязать наши представления с реальностью.
Мы, горожане, не знаем деревни, не знаем законов, по
которым живет крестьянин. Ложь и предрассудки
заменяют нам знания о сельской жизни и передаются из
поколения в поколение. И редкий случай, чтобы какойнибудь потомственный или хотя бы недавний горожанин
застыдился бы своего самодовольного незнания, своего
пренебрежения к труду, к судьбе крестьянина. Само это
5

незнание, само пренебрежение не замечается, и с
течением времени не только не прозреваем мы, но,
кажется, все сильнее порошит нам очи...
«Да уж теперь-то крестьянин сыт! — заявляют даже
наши интеллигенты, которые лет десять-пятнадцать
назад считали себя приверженцами деревенской темы,
были озабочены судьбой сельской России и до сих пор
выписывают журнал «Новый мир». — Уж теперь-то
наступил сытый день крестьянина»,— говорят они,
полагаясь, видимо, на очерки в журнале.
Отчего же только теперь? В нашем представлении —
так-то он всегда был сыт. С детства помню странный
анекдот, злой, рассказанный кем-то у нас в семье, среди
горожан. Будто бы в первую послевоенную денежную
реформу крестьянин принес в сберкассу мешок денег —
менять. Посчитали — рубля не хватает до ста тысяч.
«Вот, черт возьми, не тот мешок прихватил. В том —
точно сто»,— подосадовал крестьянин.
Откуда у крестьянина в голодное время мешок денег?
Только вместе с недоумением и запомнилась сама эта
история — с её, я бы сказал, сталинским взглядом на
крестьянина: сколько ни драть, всегда есть что брать.
Или нет, не столько недоумения в этом анекдоте, сколько
надежды: если у крестьянина есть мешок денег, значит, в
государстве все в порядке, значит, и за себя можно не
беспокоиться, и страна проживет — значит, есть где
брать, есть и что брать.
Пока жив человек, у него всегда есть что брать. Для
нашего государства и вопроса такого нет: брать или не
брать у крестьянина? Хоть и последнее — БРАТЬ! И как
можно больше... Но как? И тут не один вопрос, но целая
их цепочка, круг.
Как это может быть, чтобы и дорогостоящая
космическая программа, и грандиозные, но малополез­
6

ные хозяйственное начинания у нас в стране, и успешные
военные действия в Эфиопии — все бы оплачивалось из
скромного бюджета крестьянской семьи? Только ли
крестьянская семья сейчас оплачивает политику партии и
правительства? Каков вообще механизм эксплуатации
трудящегося человека в условиях развитого социализма?
В этом кругу и все крестьянские вопросы.
Марксов политэкономический анализ у нас не
годится: классические законы капиталистического
производства, законы открытого рынка для нас
недействительны — ни того, ни другого у нас просто
нет... Но вообще без рынка можно обойтись лишь в
теоретических построениях советских политэкономов:
человеческие потребности столь обширны и многообраз­
ны, что не могут уместиться ни в какие нормы,
разнарядки, ни в какие сверху спущенные планы. Вне
планов и разнарядок ищем мы живого экономического
отклика на сам факт своего существования. И находим.
Чем дольше длится относительно спокойное время
вне войны, революций и массовых репрессий, тем чётче
наша социально-экономическая система проявляется как
чудовищных размеров и размахов чёрный рынок.
Чёрный рынок живет и развивается — у всех на виду
и для всех очевидный. В границах его связей и отношений
можно накормить страну картошкой или построить
тепловоз, определить сына в университет или купить
диплом агронома, отремонтировать трактор или найти
место на «лимитном» московском кладбище. Все
продается и все покупается вне планов и разнарядок.
Ты — мне, я — тебе... Но кому достаются прибыли? Ни
мне, ни тебе — мы-то никак из нищеты не выбьемся.
Иногда кажется, что чёрный рынок,— всё это
искусство дышать в петле запретов и ограничений, вся
эта простодушная хитрость, этот кооператив нищих,—
7

нами придуман, что мы тут обманули советскую власть:
нам — колхоз, а мы приусадебное хозяйство; нам —
дефицит и распределение по карточкам и талонам, а
мы — взятку и товары