На запад, с жирафами! [Линда Рутледж] (fb2) читать постранично, страница - 2

в минуты, когда всматривался в величественные морды жирафов. И если я и должен оставить после себя наследие — то вот оно, в этой истории, написанной ради них и вас.

Так что запишу все поскорее, пока еще не поздно и есть шанс, что добрая душа прочтет эти строки и донесет их до вас.

***

Тут девушка развязала бечевку на первой стопке бумаг и, напрочь позабыв о своем графике, погрузилась в чтение…

***

…Я старее, чем мир.

А ежели ты старее, чем мир, то порой и случается заплутать во времени, в памяти, даже в пространстве.

Я сижу в своей маленькой комнатке в окружении стен и не могу отделаться от чувства, что меня… нет. Даже не знаю, сколько я вот так просидел. Должно быть, весь вечер, а потом очнулся ненадолго от туманного забытья и обнаружил себя среди других стариков, рассевшихся перед навороченным телеэкраном. Помню, как человек на экране стал рассказывать про последних жирафов на планете и как я кинулся на своем кресле-каталке, чтобы врезать ему хорошенько. Помню, как меня тут же откатили назад, как медсестра бинтовала кровоточащие костяшки. Помню, как санитар велел мне проглотить успокоительную таблетку, а я отказывался.

Но больше такого не повторится. Потому что прямо сейчас, стиснув карандаш в непослушных пальцах, я запишу одно воспоминание.

Не теряя больше ни секунды.

Я мог бы потратить последние часы здравомыслия на то, чтобы рассказать вам о Пыльном котле^[3]. Или о войне. О французских пионах. Или о женах, коих у меня было немало. Или о могилах — их тоже было не счесть. Или о прощаниях — их была тьма-тьмущая. В самом конце пути эти воспоминания приходят ко мне на мгновение — если приходят вообще. Но среди них есть одно особое. Оно всегда со мной, всегда живо, всегда рядом, всегда — от мрачного старта до сладостно-горького финиша — окрашено яркими красками, даже по прошествии стольких лет.

И вот еще что: Рыжик, Старик, славные мои Дикарь и Красавица — как же я по вам скучаю!

Мне остается только одно: закрыть изнуренные глаза на кратчайшее мгновение.

И история начнется.

1 Нью-Йоркская бухта

Лодки взлетели на воздух, по улицам понеслись бурлящие реки, провода то и дело искрили, точно фейерверки, а целые дома под людские крики уносило в море. На календаре было 21 сентября — именно в этот день случился Великий ураган 1938 года. Все побережье, от Нью-Йоркской бухты до Мэна, так пострадало от морского шквала, что об этом еще долго слагались легенды. Семь сотен человек ушли под воду, точно рыбы, и обрели на дне последнее пристанище.

В те времена о разгуле стихии заранее не предупреждали. Ты просто замечал, как бушует море, и гадал, что принесет с собой вон то темное облако, а потом на город обрушивались шквалистый ветер и ливень и приходилось изо всех сил цепляться за жизнь. Доску причала, за которую я ухватился, оторвало и подкинуло в небо. Я пришел в себя в какой-то канаве оттого, что незнакомый бродяга пытался стащить с меня ковбойские сапоги. Увидев, что я восстал из мертвых, он вскрикнул и бросился наутек. Удивительно, но я был цел, разве что весь в синяках и крови, да и подтяжки куда-то делись. Так что пока весь живой мир кричал — кто молил о помощи, кто — о катафалке, — я вытер с лица засохшую кровь, подтянул штаны и пускай и с немалым трудом, но поднялся на ноги.

Лодочный сарай, у которого я еще недавно стоял, унесло вместе с Казом, моим начальником и по совместительству четвероюродным братцем. Я нашел его среди кучи лодочных обломков — он лежал, проткнутый мачтой насквозь. Я — деревенский мальчишка-переросток со свежими шрамами на лице и огромным — размером с батат, получивший первый приз на сельской ярмарке, — родимым пятном на шее. Там и до бури смотреть было особо не на что. Хотя, признаться, тогда я выглядел получше. Сказал бы, что мне повезло, но в те времена я даже толком не знал, что такое везение. Сказал бы, что это был самый страшный день в моей жизни, но в ней бывали дни и пострашнее. Но могу заверить вас вот в чем. Мне тогда показалось, что на своем веку я уже не увижу ничего удивительнее этого урагана.

Но я ошибся.

Ведь последнее, что ожидаешь увидеть посреди разбитых в щепки лодок, домов, охваченных пламенем, и бездыханных тел, слушая нескончаемый вой сирен, — это парочку жирафов.

С моего прибытия сюда и полутора месяцев не прошло; мои разбойничьи легкие еще не успели очиститься от пыли из Котла. Да-да, сколь ни богобоязненна была моя матушка, я сделался самым настоящим деревенским разбойником: помыслы мои были не чище коровьей лепешки. Я был хитер, словно дикий кабан, и успел свести близкое знакомство с окружным шерифом. Пыль и грязь заполнили все мое существо, почти не оставив места для Святого Духа.

Лодочный сарай Каза — такой тесный, что там и портовой крысе не понравилось бы, — стал моим пристанищем, когда «пыльные тридцатые» с такой яростью обрушились на мой уголок Техаса, что на многие мили вокруг смели с