Кренкебиль [Анатоль Франс] (fb2) читать постранично, страница - 2

своей лавке примеряла синие башмачки полуторагодовалому ребенку, мать которого очень спешила. А зеленые головки порея покоились на прилавке.

За полвека, которые Кренкебиль провел на улицах со своей тележкой, он выучился подчиняться представителям власти. Но на этот раз он оказался в особом положении – между долгом и своим правом. Он не умел рассуждать юридически. Он не понимал, что если ты осуществляешь свое право, то это не освобождает тебя от выполнения общественного долга. Он считал, что получить свои четырнадцать су – вполне его право, и забыл о своем долге, который состоял в том, чтобы толкать тележку все вперед и вперед. Он остался на месте.

В третий раз полицейский № 64 спокойно и не сердясь приказал ему проходить. В противоположность бригадиру Монтосьель, который имеет привычку сыпать угрозами, но никогда не доходит до суровых мер, полицейский № 64 скуп на предупреждения и скор на составление протокола. Такой у него характер. Хоть он и мрачен немного, но отличный служака и честный солдат. У него храбрость льва и мягкость ребенка. Он знает только то, что ему приказано.

– Вы что, не слышите? Говорят вам, проходите!

Кренкебиль оставался на месте по причине, на его взгляд, вполне достаточной. Он изложил ее просто и безыскусственно:

– Тьфу! Я же говорю вам, что дожидаюсь своих денег. Полицейский № 64 ограничился следующим:

– Вы хотите, чтобы я вам записал нарушение правил? Если вы этого хотите, говорите сразу.

Услышав это, Кренкебиль медленно пожал плечами, обратил к полицейскому горестный взгляд и затем поднял его к небу. И этот взгляд говорил:

«Видит бог, разве я нарушитель законов? Разве я могу смеяться над постановлениями и указами, которые правят мной и моей тележкой? В пять часов утра я уже был на площади Центрального рынка, с семи часов утра я стираю себе руки об оглобли моей тележки и кричу: „Капуста, репа, морковь!“ Мне стукнуло уже шестьдесят лет. Я устал. А вы меня спрашиваете, не поднимаю ли я черное знамя восстания? Вы издеваетесь, и издеваетесь жестоко».

Ускользнуло ли значение этого взгляда от полицейского, или он ни в чем не находил оправдания неповиновению, но он только спросил Кренкебиля грубо и резко – понял ли тот его.

А как раз в эту минуту давка на улице Монмартр была чрезвычайная. Пролетки, дроги, фургоны, омнибусы, ломовые подводы, притиснутые друг к другу, соединились, казалось, в нечто целое. Над этим остановившимся дрожащим потоком взлетали крики и ругательства. Извозчики издали обменивались отчаянными ругательствами с мясниками, а кондуктора омнибусов обзывали Кренкебиля, считая его причиной затора, «поганым пореем».

Тем временем на тротуаре столпились любопытные, привлеченные спором. И полицейский, видя, что на него смотрят, думал только о том, чтобы показать свою власть.

– Ну, хорошо, – сказал он. И вытащил из кармана засаленную записную книжку и огрызок карандаша.

Кренкебиль держался своего, следуя внутреннему побуждению. Да теперь ему и невозможно было двинуться ни вперед, ни назад. Колесо его тележки крепко застряло в колесе тележки молочника.

Он закричал, сбивая фуражку на затылок и теребя себя за волосы:

– Так я же вам говорю, что жду денег! Экая напасть! Вот беда, черт побери!

Полицейский счел себя оскорбленным этими словами, хотя в них было больше отчаяния, нежели возмущения. И так как для него всякие оскорбительные слова обязательно укладывались в неизменную, освященную традицией, ритуальную и, можно сказать, литургическую формулу проклятия «Смерть коровам!», то именно это проклятие и послышалось ему в словах преступника.

– А! Вы сказали: «Смерть коровам!» Хорошо же! Следуйте за мной.

Остолбеневший Кренкебиль, полный отчаяния, скрестил руки на своей синей блузе, вперил опаленные солнцем глаза в полицейского № 64 и закричал дребезжащим голосом, который выходил то ли из его макушки, то ли из пяток:

– Я сказал «Смерть коровам!», я?.. О!..

Приказчики и мальчишки встретили арест взрывом хохота. Он удовлетворял вкусу людской толпы, всегда падкой на зрелища грубые и низменные. Но какой-то старичок с печальным лицом, одетый в черное, в цилиндре, протиснулся через толпу к полицейскому и сказал ему тихо, очень вежливо и очень твердо:

– Вы ошиблись. Этот человек не оскорблял вас.

– Не вмешивайтесь не в свое дело, – ответил ему полицейский, на этот раз без угроз, так как говорил с человеком, прилично одетым.

Старик настаивал очень спокойно и очень упорно. И полицейский приказал ему дать свои показания у комиссара. Тем временем Кренкебиль восклицал:

– Это я сказал: «Смерть коровам!»? О!..

В то время как он с изумлением произносил эти слова, башмачница г-жа Байар подошла к нему со своими четырнадцатью су. Но полицейский № 64 уже держал Кренкебиля за шиворот, и г-жа Байар, решив, что никто не платит человеку, которого ведут в полицейский участок, опустила эти четырнадцать су в карман своего передника.

Вдруг, уразумев, что тележка его задержана, что сам он лишен свободы, что под