Жаркое лето [Степан Степанович Бугорков] (fb2) читать постранично, страница - 2

Вот теперь и кумекай, что к чему.

Слева, за зеленой стеной тростника, показались рыбные озера. К ним друзья и направили свое суденышко. Не знали они, что это была последняя мирная ночь...

А на утро — война.

Николай и Михаил получили повестки на второй день. Вместе с другими мобилизованными станичниками они прибыли на грузовой машине в Ворошиловград и сразу же из облвоенкомата попали на сборный пункт, расположенный на окраине города, в тенистом парке имени Горького.

Провожающие — родные и друзья — остались у белых ворот с колоннами и высокой аркой, а призывники направились к летнему театру, где шло формирование команд.

Улучив удобную минуту, Николай подошел к деревьям у ограды и, к своему счастью, увидел Марину в голубой косынке, а рядом с ней Аксинью. Он поманил их рукой к ограде. Женщины подбежали обрадованные и в то же время печальные, заплаканные.

— Немедля идите на вокзал и ждите нас там на перроне, — успел торопливо крикнуть Николай, — через час мы будем грузиться в вагоны, в городе нас не задержат...

Марина ойкнула и прижала палец к губам. Стоящий неподалеку часовой улыбнулся и тотчас сурово нахмурил брови. Николай быстро скрылся в кустарнике.

2

До свиданья, Ворошиловград!

Воинский эшелон из расшатанных теплушек медленно тронулся от приземистого кирпичного здания вокзала под прощальные крики и голосистые причитания провожающих, столпившихся на перроне.

Оглушительно раздался прощальный басовитый гудок паровоза. Толпа на перроне — женщины, старики, дети — двинулась вслед за составом, выкрикивая последние напутственные слова. Некоторые призывники, вырываясь из объятий родных, вскакивали на ходу в вагоны и, утирая слезы, махали на прощанье руками из открытых дверей.

Поезд резко набирал скорость. Вот уже скрылся за поворотом вокзал, промелькнули старые привокзальные липы с грачиными шапками в ветвях, прогрохотал под колесами железный мост через речушку Ольховку. Остались позади пригородные одноэтажные домики с цветущими палисадниками. Вскоре эшелон вырвался в степь.

В вагоне шутили, перебрасывались задиристыми словами. Все мобилизованные были почти из одного района, многие знали друг друга еще раньше, до отправки на фронт.

— Ребята, мне вчера Гитлер приснился, — басил с верхних нар весельчак и зубоскал Федор Фатин, станичный зоотехник.

— Какой он из себя? Хоть бы раз на него глазком взглянуть.

— Нос — торчком, зубы торчком, а сзади, пониже мягкого места, хвостик болтается, как у чертика. Взял я его за этот хвостик, да как раскручу, чтобы подальше бросить, а он завизжал, как недорезанный поросенок, и слезно стал молить, чтобы я отпустил его на все четыре стороны.

Хлопцы засмеялись.

— Ну, а ты что сделал? — спросил у рассказчика сосед по нарам Семен Тишин.

— Я-то? — Федор лукаво посмотрел на земляка. — Понимаешь...

И он сказал такое слово, от которого все слушатели расхохотались так, что не слышно стало даже стука вагонных колес.

Друзья Николай Середа и Михаил Яременко стояли у раскрытой двери, облокотись на сосновый брус, засунутый в скобы косяков. Молчали, вслушиваясь в вагонную разноголосицу.

— Ты знаешь, Микола, — заговорил тихо Михаил, — мне почему-то кажется, что вся эта кутерьма скоро кончится. Не успеем мы добраться до передовой, как нас обратно вернут по домам. Ведь ты смотри, какая сила поднялась на ноги против фашистов.

— Так-то оно так, только чует мое сердце, что все скоро не кончится, сеча будет ужасная. Гитлер, сломя голову, на нас не пошел бы войной. Он всю Европу прибрал к рукам, почувствовал силу, уверовал в себя и двинулся на восток. Трудно нам будет сражаться с фашистами, но я верю, что они найдут на нашей земле свою могилу.

Мелькали рядам с дорогой телеграфные столбы, провода то вверх, то вниз линовали небо. Сквозь лохматые облака пробились лучи солнца и высветили в утренней дымке город.

...Николай с детства полюбил Ворошиловград, с того памятного дня, когда он впервые десятилетним мальчишкой приехал из станицы с дедом на Ильинскую ярмарку продавать годовалого бычка. Он живо помнил, как выехали они из дому под вечер и сытый Гнедко до темноты докатил бричку к пригородной слободе — Большой Вергунке, на подворье знакомого шорника дяди Феди. Заночевали прямо на бричке, к которой был привязан бычок. Рано утром, после завтрака в хате шорника, поехали в город. На окраине за густыми тополями Николка увидел большую заводскую трубу с черным хвостом дыма.

— Дедуня, что это такое?

— Это, внучек, наш луганский паровозный завод гудит, — дед причмокнул губами и поторопил Гнедко, ударяя вожжами по лоснящемуся крупу. — Здесь делают железные машины, которые по всей стране бегают. Видел их на нашей станции?

— Угу!

Вскоре их бричка влилась в поток таких же подвод, едущих из пригородных станиц, сел, хуторов на ярмарку. Везли все, что можно было продать в городе: яблоки, помидоры, арбузы, дыни, разомлевших