Пять допросов перед отпуском [Виль Григорьевич Рудин] (fb2) читать постранично, страница - 2

знаменитые: кто, когда, зачем, откуда, — применительно к этому делу. Линию своего поведения я определю позже — не зная характера подследственного, ничего решить нельзя... Вот теперь самое время познакомиться с немцем — «подателем письма».

II

«Подателя письма» вводят — высокий, стройный, с умным волевым лицом, он останавливается у двери и выжидательно смотрит. Так вот из-за кого пошел прахом мой отпуск?.. Что же, попробуем разобраться, что ты за птица. Предлагаю ему сесть и по глазам вижу, что он приятно удивлен моими берлинскими интонациями (с некоторых пор я убедился, что подследственные чувствуют себя на допросе куда спокойнее и ведут себя куда откровеннее, если я вставляю в речь берлинский жаргон: видимо, считают, что со своим — пусть даже в русской форме! — дело иметь проще... Как тут не помянуть добрым словом Марту Генриховну, хоть и помучила она меня изрядно с этими берлинскими оборотами...).

Он с каким-то удивительным для его положения достоинством садится.

— Господин обер-лейтенант, мне нечего рассказывать, поверьте! Я не совершал никаких умышленных преступлений против советских властей, я ничегошеньки не знаю. Меня попросили передать письмо, обещали заплатить. За это письмо меня чуть не задушил ваш сумасшедший майор, хотя к его содержанию я не имею ровно никакого отношения. Я не получил своих денег и вдобавок ко всему очутился в тюрьме. Жена дома беспокоится...

— Извините. Где это — дома?

— В Западном Берлине, разумеется.

— Разве не в Восточной зоне?

— Нет, я живу в Западном Берлине, Нойкельн, Лютцовштрассе, 33.

— Откуда у вас паспорт гражданина Восточной зоны?

— Ах, боже мой, это мой паспорт. До переезда в Берлин я одно время жил в Шварценфельзе. Паспорт просто остался у меня, уж вы-то должны понимать, что все эти зоны и сектора — для союзников, а для нас, немцев, Германия едина.

— Кто дал вам письмо к русскому майору?

— Представьте себе, не знаю. Какая-то женщина. Она приехала вчера к моей соседке, фрау Кохмайер... Собственно, я ее не видел, мне письмо передала сама Кохмайер, и она сказала, что ее гостья очень расстроена... Сами понимаете, отказать было невозможно.

— Откуда она приехала, эта гостья?

— Разве я не сказал? Из Восточной зоны.

— Точнее, пожалуйста.

— Понятия не имею. Не спрашивал.

— Как зовут эту женщину?

Он пожимает плечами:

— Если б я знал заранее, что вы меня об этом спросите, обязательно бы выяснил...

— Хорошо, оставим пока эту женщину. — Я вытаскиваю на стол оба удостоверения, раскрываю тот, что выдан в Восточной зоне, показываю ему:

— Почему этот человек похож на вас?

Он снова пожимает плечами:

— Я же сказал — это мой паспорт. Или вы хотите, чтобы я не был похож сам на себя?

Теперь я показываю западноберлинский документ:

— А здесь, как вы находите, здесь тоже есть определенное сходство?

Он смотрит на меня чуть ли не с любопытством:

— Как две капли. Это тоже я.

— Почему на этих удостоверениях разные фамилии?

Несколько секунд он с явным интересом рассматривает меня, потом усмехается:

— Послушайте-ка, обер-лейтенант! Вам, поди, кажется, что я попался? Залетел в западню? Эх, ребенок, — я же старше вас на два ранга, в прошлом, разумеется, в прошлом! Имя в этих документах тоже разное?

...Нет, нет, только не кипятиться! Наглость с него сойдет позже. Я вижу его внешне благодушным, он пусть видит меня простаком, эдаким недотепой, которого вдруг удастся обвести вокруг пальца...

— Я спрашиваю не об имени, а о фамилии.

— Ах, бог мой! Имя одно и то же в двух документах потому, что у меня одно-единственное имя. Фамилии разные, ибо у меня две фамилии: одна по матери, другая по отцу. Такой вариант вас устраивает? И уж если русские оказали вам честь, надев на вас свои погоны, то, наверно, что-то учли? Я думал, знание нашей немецкой жизни... — он говорит это чуть ли не нравоучительно. Чувствуется, что он сечет меня с упоением.

— Хорошо. Вашим ответом я удовлетворен вполне. Теперь объясните, где вы жили в Шварценфельзе?

— Гетештрассе, 41, квартира 17. Это адрес моей тетки. Я жил у нее. Тетку зовут Анна-Луиза фон Амеронген. У нее двое детей: дочь Христина, совсем взрослая девушка, и сын Райнер, лет десяти. Муж тетки, майор Гуго фон Амеронген, погиб на Восточном фронте, где-то в Белоруссии, летом 1944.

Я делаю пометки — адрес, имена, фамилии. Кто эти люди, я пока не знаю, а выяснять придется. Девушка — член СНМ. Для меня это много значит: Союз свободной немецкой молодежи мы все воспринимаем как немецкий комсомол. Почему он так ловко ввернул это замечание?

Потом я снова возвращаюсь к соседке «подателя письма» и к ее гостье, мы кружимся над ними еще час-полтора: я повторяю в разной комбинации одни и те же вопросы, он дает в разной последовательности одни и те же ответы: я не я, и хата не моя. Собственно, у берлинца это звучит иначе: «Меня зовут заяц, ни о чем не знаю». Допрос это первый, разведывательный. Мне важно понять, каков характер