Особое мясо [Агустина Бастеррика] (fb2) читать постранично, страница - 3

заявления организаций, защищающих права человека… Одновременно стали появляться статьи, исследования и разного рода новостные материалы, направленно воздействующие на общественное мнение. Уважаемые университеты публиковали труды о необходимости животного белка для поддержания полноценной жизнедеятельности, врачи твердили об отсутствии в растительной пище необходимого комплекса незаменимых аминокислот, эксперты обсуждали взаимосвязь несомненного факта снижения выброса парниковых газов и столь же явной неполноценности питания, в популярных журналах рассказывали об удручающих последствиях питания только растительной пищей. Протесты если не сошли на нет, то заметно ослабли, а между тем в прессе то и дело появлялись сообщения о вновь регистрируемых случаях смерти от «звериного вируса».

Жара продолжает душить его, и он, по-прежнему раздетый, выходит на балкон-галерею своего дома. Воздух неподвижен. Он ложится в парагвайский гамак и пытается уснуть. В памяти бесконечно прокручивается один и тот же рекламный ролик. Красивая, пусть и несколько старомодно одетая женщина подает ужин на стол, за которым сидят ее муж и трое детей. Женщина поворачивается и произносит на камеру: «Для своей семьи я выбираю особенную еду — то же мясо, что и раньше, только вкуснее». Все улыбаются и приступают к трапезе. Правительство — да, правительство его страны — приняло решение как-то по-новому обозначить этот продукт. Человечину стали называть «специальным» или «особенным» мясом. Ну а дальше — пошло-поехало: появилась «вырезка особая», «ребра особые», «почки особые».

Он не называет это мясо ни «особым», ни «специальным». У него в обиходе технические термины и определения. Эти слова служат для описания тех, кто биологически является человеком, но никогда не станет индивидуальностью, личностью, кто рождается, живет и умирает как продуктовое сырье. Их считают по головам, их отправляют на переработку, их выгружают в приемном отсеке и гонят на линию забоя. Этот конвейер должен работать ритмично и бесперебойно, экскременты должны быть собраны и проданы как удобрения, а выемка и разбор внутренностей должны происходить в секторе разделки. Никто, никто не имеет права называть их людьми, потому что, назвав их так, ты наделяешь их свойствами личности. Нет, их дозволено именовать только мясом или продуктом. Все их так и называют. Все, кроме него. Потому что он больше всего хочет, чтобы ему вообще не приходилось называть их — никак: ни именем, ни термином.

2

Путь до кожевенной фабрики всегда кажется ему долгим. Ехать нужно по грунтовке, километр за километром мимо пустых полей. Раньше здесь паслись коровы, овцы, лошади. А теперь — никого, пустота до самого горизонта.

Раздается звонок. Он притормаживает на обочине и нажимает кнопку телефона. Звонит мать его жены. Он сообщает, что сейчас за рулем и не может продолжать разговор. Теща говорит тихо, иногда всхлипывая. Она говорит, что Сесилии уже лучше, но ей нужно еще время и она пока не может вернуться. Он молчит. Она вешает трубку.

На кожевенной фабрике ему всегда не по себе. Она давит его жутким запахом химикатов, используемых при дублении кожи, земли, пропитавшейся кровью, масла, других отходов… Да еще этот сеньор Урами.

Пустынный, монотонный пейзаж навевает воспоминания, и вот он уже снова, в который раз спрашивает себя: почему он до сих пор не ушел с этой работы? После школы он всего год проработал на «Кипарисе», а затем решил поступать на ветеринарный факультет. Радости отца не было предела. Но вскоре разразилась та самая эпидемия. Пришлось все бросить и сидеть с отцом, который от всего происходившего начал сходить с ума. Врачи диагностировали старческую деменцию, но он знал, что отец просто не выдержал кошмара Перехода. Тогда многие загоняли себя в могилу: кто-то навеки погружался в клиническую депрессию, кто-то, повредившись рассудком, переставал реагировать на происходящее вокруг, а кто-то просто накладывал на себя руки.

Появляется указатель: «Дубильно-кожевенная фабрика Хифу». Сеньор Урами — ее владелец — родом из Японии. Он ненавидит и презирает мир в целом, но обожает все, что связано с кожей.

Дорога бежит между опустевших пастбищ, он время от времени энергично мотает головой, чтобы отбросить воспоминания. Но они не отстают. Вот отец, что-то сбивчиво рассказывающий о книгах, которые помогают ему скоротать одиночество ночи. Вот он же шепчет ему на ухо, что их соседи, оказывается, наемные убийцы. Вот отец танцует с мамой, которой уже много лет как нет на этом свете. Вот, заблудившись в полях, отец стоит в одних кальсонах и поет гимн страны, обращаясь к одинокому дереву. А вот и дом престарелых, где предусмотрен специальный уход. Потом продажа комбината — чтобы погасить долги и не потерять хотя бы семейный дом, и отсутствующий взгляд отца — прямо сегодня, когда он навещал его.

Он заезжает на территорию фабрики, и дыхание у него перехватывает, словно от