Воспоминания [Беньямино Джильи] (fb2) читать постранично, страница - 3

пора ужинать, а мое место за столом все еще оставалось незанятым. И тут началась паника. Братьев немедленно отправили искать меня по городу, а сестры, Ада и Ида, принялись утешать матушку — ей, как всегда в таких случаях, представ­лялись самые ужасные несчастья. Братья вскоре вер­нулись ни с чем, и отец решил, что остается только заявить в полицию. И вдруг матушка, сообразив что- то, вскочила с места, схватила метлу и стала шарить ею по всем углам, пока не обнаружила меня, задре­мавшего у горки камней под кроватью сестер.

Время шло, и те немногие клиенты-оптовики, ко­торые еще оставались у отца, либо тоже обанкроти­лись, либо просто перестали давать ему работу. И если не считать отдельных заказов, которые делали иногда крестьянские девушки, желавшие иметь в своем при­даном пару сапожек ручной работы, то все труды его сводились теперь к починке обуви своим немногим верным клиентам.

Скоро окончательно стало ясно, что одним сапож­ным ремеслом семью не прокормить. Решено было, что из трех моих братьев только Эджидио останется работать в сапожной мастерской; Абрам покинул ее, чтобы пойти учиться на священника и затем надеть рясу, а Катерво тем временем пошел в подмастерья к мебельщику. (Он стал впоследствии скульптором.)

Что касается отца, то он вынужден был, к своему великому огорчению, бросить ремесло, в котором был так искусен, и искать какое-либо новое занятие. Вскоре он получил патент бродячего торговца, раздо­был тележку и стал ходить по ярмаркам, продавая ленты, тесемки, шпильки, разные безделушки и вообще все, что попадется под руку. Я часто ходил вместе с ним, и мне это было интересно. Но отцу не по душе пришлась торговля разной мелочью. Матушка пони­мала это и сильно тревожилась за него. Когда же отцу представилась наконец возможность заняться на­дежным и достойным делом, она облегченно вздохнула.

Умер звонарь нашего собора. Отец попросил его место. Поскольку он был человеком честным и скром­ным, постоянным и усердным прихожанином и доб­рым семьянином, ему дали место звонаря. Это озна­чало, что у него будет маленькое, но постоянное жалованье, бесплатное жилье в пристройке у собора и несколько крохотных участков земли, которые он смо­жет сдавать в аренду.

Мы сразу же перебрались в новое жилье, и пона­чалу родители мои не сомневались, что им удалось, как говорят в наших краях, ухватить святого Антонио за бороду. Жить на Соборной площади, взбираться на самый верх колокольни и созывать жителей Реканати к молитве — это было великолепно! Но неоспоримое достоинство это означало, между прочим, что отец не может больше бродить по городу со своей тележкой, даже если у него остается для этого время. Теперь если и хватало его жалованья звонаря на хлеб, то лишнюю тарелку супу и спагетти мы уже не могли себе позволить. Получалось так, что жизнь наша не стала лучше. Но мне, шестилетнему малышу, она от­крыла новые горизонты.

   ГЛАВА II

С шести лет рос я под сенью собора. Он стал моим главным наставником и учителем, он же дал мне слу­чай испытать свой голос. Мне, мальчику из бедной неграмотной семьи, сами камни собора давали мно­гое — гораздо больше того, чему учили меня в начальной школе. Пять обязательных лет смиренной скуки должны были составить все мое официальное образование.

Вряд ли кто слышал что-нибудь о соборе в Реканати. Он упоминается только в самых подробных путеводителях, и туристы, которые всегда спешат отыскать дом, где родился поэт Джакомо Леопарди^[2], бросают на него лишь беглый взгляд. В художественном отношении, я думаю, собор — не самое интересное, что есть в Реканати. По существу, он ничем не отли­чается от обыкновенной церкви. Небольшой, уютный, построенный еще в средние века, он много раз потом переделывался, перестраивался — лучшего и не надо, чтобы дать ребенку представление об истории. Многие годы собор был для меня как бы продолжением или даже частью моего дома. Церковные службы стали таким же моим обычным делом, как сон, еда, заня­тия в школе, тем более, что все это украшалось ко­локольным звоном. Отцу приходилось всякий раз взбираться для этого на колокольню. Среди пения, музыки, ладана и церемониала церковной службы я впервые узнал таинство поэтического творчества.

Там, в тихом сумраке собора, озаренном лишь сла­бым мерцанием свечей и лампады у алтаря, глазам моим открылся целый мир. Я вовсе не был развитым или слишком восприимчивым ребенком. Честно говоря, я был самым обыкновенным мальчиком. И все же в привычной близости скульптурных и живописных портретов святых, созданных мастерами давно прошед­ших дней, я не мог не впитать в себя прошлого, исто­рии, во всяком случае прошлого Италии. Я никогда не изучал искусства, историю и вообще что-либо еще, кроме пения, исключая те исторические имена, что встречаются в операх, я знаю лишь несколько других и не помню ни одной даты. Но благодаря тому, что мое детство проходило под сенью собора,