В полдень на солнечной стороне [Вадим Михайлович Кожевников] (fb2) читать постранично, страница - 3

может в любой день и час, как выражались тогда фронтовики, «накрыться». Поэтому, предусмотрительно и гуманно заботясь о том, чтобы связистка Соня в случае чего не так сильно переживала его гибель, Петухов совершал разведывательные попытки внушить ей, будто он вовсе не такой исключительно хороший, как она о нем думает.

— Для проявления личной храбрости, — рассуждал Петухов, — мне благоприятствует отсутствие крючков, какие других обязывают к персональному самосохранению.

— Что это за крючки? — осведомилась Соня.

Петухов посмотрел внимательно себе на сапоги, чтобы не смущаться чистого озерного цвета вопрошающих глаз Сони, пробормотал:.

— Ну там у кого жена, дети и прочее…

— А я тебе кто? — страдальчески воскликнула Соня.

— Боевая подруга, — внушительно произнес Петухов и, поперхнувшись, разъяснил: — Которой положено сознательно реагировать на любые потери в личном составе подразделения.

— Ну вот что! Если тебя не станет, обвешусь гранатами и сразу под их танк, — твердо объявила Соня.

Петухов зябко поежился, подбородок у него дрогнул, губы похолодели, но он мужественно овладел собой и стал так старательно сворачивать цигарку, что пальцы у него при этом не вздрагивали. Прикурил от трофейной зажигалки, спросил сипло:

— Ты спектакль «Ромео и Джульетта» когда-нибудь глядела?

— Смотрела и плакала навзрыд. Даже перед публикой было совестно.

— Ну тогда заявляю! Я лично такое осуждаю.

— За что? Там же только про любовь!

— Неправильная мысль. Будто среди всего тамошнего населения не было достойных, которые могли бы, так сказать, вызвать обратное чувство у него или у нее в случае выбытия из жизни кого-нибудь из них двоих. Получается неверие в человека.

— Почему неверие? — возразила Соня. — Это же радость, что на свете может быть такая высокая любовь.

— Хороша радость, когда по недоразумению да еще самовольно дезертируют из строя жизни, — иронически обронил Петухов.

— Значит, так сильно любили, что решились!

— А я считаю подобную любовь слабосильной, если она не поможет перешагнуть через горе для дальнейшего правильного прохождения жизни.

— Ох и ограниченный ты человек, — скорбно вздохнула Соня. — Даже слушать противно. Еще не хватало, чтобы ты ко всему добавил, будто незаменимых людей нет.

— Именно в точку! — фальшиво обрадовался Петухов. Но тут же спохватился, побагровел, сконфуженно попытался оправдаться: — Ну, не в узком, конечно, смысле, а в принципиальном. — И, рассердившись, что так неловко оправдывается, объявил: — Они вот уверили друг друга, что он исключительно самый лучший, она единственная, самая наилучшая на свете. Это, если хочешь знать, самообман, зазнайство!

— Ничего ты в человеческих чувствах не понимаешь! — оскорбилась Соня и гордо произнесла: — Во всяком случае, теперь я из-за тебя под ихний танк в отчаянии, что тебя нет, не кинусь.

— Вывод нормальный, — ненатурально одобрил Петухов. И, горько сожалея об этих своих словах, с едкой усмешкой добавил: — Тем более когда мы теперь полностью обеспечены соответствующими разнообразными противотанковыми средствами.

— Я тебя сейчас даже ненавижу, — сквозь слезы произнесла Соня.

— Ну что ж, реагируешь по существу, — похвалил Петухов и вдруг попросил мягко и задушевно: — Только ты этот наш разговор все же припомни, если крайний случай, для облегчения переживаний.

— Ничего я не буду запоминать! — яростно сказала Соня. — И ты моими чувствами не командуй. Чего хочу, то буду помнить, а чего не хочу, сразу из памяти навсегда вышибу. Теперь мне все понятно!

— Поняла, — значит, порядок, — с облегчением улыбнулся Петухов

— Только я то поняла, что тебе самому непонятно, — сурово сказала Соня, — и сбить тебе меня не удалось. Я твой маневр сразу разгадала. Трус ты. Вот и все!

Петухов встал в повелительную позу, словно при команде «Смирно!», вздернул подбородок, вытянул руки по швам.

Но Соня злорадно повторяла, не обращая внимания на его позу:

— Трус и даже трусяга трусович. Перепугался, что его любят без памяти… И еще толкал, чтобы отступила на заранее подготовленные им позиции. Хорош! Но я не из таких, чтобы отступать. Я от тебя не отступлюсь. Понял? Не отступлюсь, и все! Раз полюбила, — значит, точка. Хоть в другую часть отчислят, все равно и оттуда буду любить, хоть живого, хоть мертвого, хоть какого…

Произнесла сквозь зубы с презрением:

— И не потому, что ты какой-то особенно хороший. Есть и получше тебя среди комсостава и рядовых. Но я тебя люблю не за что-нибудь, а вообще. Люблю, и точка.

Склонив бессильно голову, Соня разрыдалась.

Если учесть, что фронт есть фронт, и ближе всего к противнику ротное подразделение, и промежутки между боями на переднем крае заполняют методической пристрелкой, мертвенным сиянием осветительных ракет и профилактическими пулеметными очередями, редкими, но смертоносными снайперскими выстрелами, то нужно прямо сказать — передний край