Замена (СИ) [Selestina] (fb2) читать постранично, страница - 2

срывается:

      – Иду по стопам an-papa – он тоже не готовился к трону.

      Государь хмурится; горизонтальная морщинка на лбу становится более явственной.

      – Не сравнивай себя с an-papa.

      Жесткий голос вновь напоминает – если бы не трагическая случайность, его бы никто не допустил к престолу. Отчего статус цесаревича не решили передать Владимиру, следующему за ним по старшинству, он не понимал: брат прекрасно подходит на эту роль; а Алексея отец совсем не рассматривал, видимо, замечая в нем свою излишнюю подверженность желаниям сердца. Сергей и Павел же слишком малы, чтобы сейчас примерить на себя высокий статус, хотя им бы отец явно вручил престол с большей охотой.

      К его же новой роли скептично настроены все: мать, слишком любившая покойного Никсу, не может представить второго сына на троне – он ведь даже вполовину не так образован, не так умен, не так воспитан: он просто не тот. Отец вовсе никогда не питал надежд относительно его судьбы, снисходительно закрывая глаза на все его неудачи: не чета его постоянному недовольству в адрес скончавшегося сына. Он любил Александра, но как своего ребенка – не как Великого князя. Тем более что они совсем не совпадали в точках зрения на курс, которым должна была двигаться Россия. О том, что думали члены Государственного совета и прочих структур, и вовсе говорить не стоило.

      Прежней жизни больше не видать – осознает он на погребении Никсы, смотря на то, как тяжелая крышка гроба закрывает от него родное лицо навечно. Где-то рядом рыдают свитские, и даже государь не может сдержаться от слез. Матери слишком плохо, она не присутствует.

      Но Александр все еще цепляется за обрывки прошлого, выводя на мазурку Мари Мещерскую и вспоминая, как они танцевали в Царском Селе; невольно встречаясь взглядом с Катериной Голицыной (никак не привыкнет, что теперь она Шувалова), присутствующей лишь потому, что бал по случаю годовщины браковенчания монаршей четы не пропустить, осознает – не только он видит дни минувшие. Не только ему хочется взвыть от боли.

      Могло ли чувство, до того едва теплившееся, столь стремительно вспыхнуть лишь потому, что давало иллюзию связи с чем-то прежним, когда был еще жив горячо любимый брат? Вблизи Мари он чувствует отдохновение; с него спадает метка цесаревича, столь глупо кем-то пришпиленная к этому парадному мундиру; он вновь лишь Великий князь, которому нет нужды беспокоиться за свое будущее – Никса шутит, что даже даст ему свое высочайшее дозволение на морганатический брак. Хотя шутит ли?

      Мари Мещерская – не та пустоголовая девица, коих предостаточно в свите матери: она принимает Александра настоящим – неуклюжего, лишенного изящества языка и особых талантов, слишком простодушного и прямого в своих суждениях, не питающего любви ко всему придворному и напускному. Мари Мещерская – то, что держит его среди истинно живых, не позволяя скатиться в безрадостное существование.

      Мари Мещерская – единственное и теперь абсолютно недоступное ему желание.

      Разумом он осознает, что все это однажды кончится. Он может сколько угодно в ответ на попытки матери урезонить его (кто бы знал, что кузен Марии окажется столь отвратительным человеком, что выкрадет её письма и передаст Императрице) говорить о том, что это не мимолетное поверхностное чувство. Он может сколько угодно в ответ на грозные фразы отца напоминать тому о его собственных бесконечных увлечениях хорошенькими фрейлинами. Все это ни к чему не приведет и ему придется жениться из династических соображений, а Мари не уготовано ничего большего, нежели роль любовницы – только ему претит это, как когда-то претило Никсе.

      Он не признает адюльтеров, сколь хладны бы ни были чувства между супругами и сильна – связь на стороне; но желает убить каждого, кто делает предложение его Мари.

      Он не признает адюльтеров и потому, в запале, впервые набравшись храбрости, бросает отцу – Императору! – в лицо то, что не мог Никса:

      – Если я не женюсь на ней, то и престол мне не нужен!

      Вздрогнувший от слов из своей юности государь в ярости – отчасти он ожидал такого исхода назревающего конфликта, ведь о романе сына и фрейлины Мещерской уже трубят все столичные газеты, но подобной дерзости от обычно спокойного Саши он не предполагал. За вылетевшей в запале ярости и отчаяния фразой следуют более спокойные, почти что пропитанные просьбой, аргументы в пользу передачи трона Владимиру – тот ведь куда более пригоден к этой роли. Но надежды Александра найти взаимопонимание с отцом рвутся вклочья таким