Обращения к Господу в час нужды и бедствий [Джон Донн] (fb2) читать постранично, страница - 2

Донн смиренно склоняет голову.

Если «увещевания» — наиболее богословски насыщенные части «Обращений к Господу…», то «Медитации», которым Донн обязан славой прекрасного прозаика, полны «мудрости мира сего». Здесь мы встречаемся с космографией и алхимией, платонизмом и герметикой. При этом Донн оперирует с набором «общих топосов» своей эпохи — но делает это поистине виртуозно. Магнетизм его текста объясняется не оригинальностью образов, а их неожиданным сопряжением^[6].

Точно так же бл. Августин, Тертуллиан, св. Бернар Клервосский, Данте преломляются в причудливой акустике донновского текста, порождая порой странное эхо^[7].

Составление, перевод и комментарии А. Нестерова

1. Insultus morbi primus Первый натиск болезни

Медитация I

Сколь превратна и жалка участь человеческая: только что я был здоров и вот болен. Дивлюсь внезапности злой перемены и не ведаю, чему ее приписать, не ведаю даже имени для нее. Мы ревностно печемся о нашем здоровье, обдумываем пищу и питье, рассуждаем о воздухе, которым дышим, предаемся упражнениям, что пойдут нам во благо; мы тщательно вытесываем и полируем каждый камень, который ляжет в стену нашего здания; здоровье — плод наших долгих и неустанных усилий; но одно мгновение ока — и пушечный залп все обращает в руины, разрушает и сравнивает с землей^[8]; болезнь неизбежна, несмотря на все наше тщание и осмотрительность; более того, она незаслуженна, и если помыслить ее как приход врага, то можно сказать, что она разом шлет нам ультиматум, покоряет нас, берет в полон и разрушает до основания. О, жалкая участь человеческая! — разве Господь нам ее предназначил, который, Сам будучи бессмертен, вложил в нас искру, отсвет Своего бессмертия, — дабы могли мы раздуть ее в яркое пламя; а мы вместо того погасили эту искру, дохнув на нее первородным грехом; мы сами обрекли себя нищете, поддавшись обольщениям ложного богатства, обрекли себя безумию, прельстившись ложным знанием^[9]. И вот — мы не просто умираем, мы умираем на дыбе, умираем, истязаемые болезнью; более того, мы страдаем заранее, страдаем чрезмерно, изводя себя подозрениями, опасениями и мнительными предчувствиями недуга прежде, чем мы можем назвать его недугом; мы даже не уверены, что больны; и вот одна рука наша старается по пульсу другой, а глаз — по цвету мочи определить, здоровы ли мы? О, нищета, многократно умноженная! Мы умираем и не можем возрадоваться смерти, ибо умираем, мучаемые болезнью; но и прежде, чем подступит болезнь, мы уже изнуряем себя подозрениями и предчувствиями, опережая тот час, когда воистину подступят к нам страдания и смерть; наша кончина зачата первыми признаками недуга, выношена болезнью и рождена смертью, возвещающей о сроках своих оными предвестиями. Тем ли возвеличен Человек как Микрокосм, что в нем самом явлены и землетрясения — судороги и конвульсии; и зарницы — внезапные вспышки, что застят взор; и громы — приступы внезапного кашля; и затмения внезапные помрачения чувств; и огненные кометы — его палящее горячечное дыхание; и кроваво-красные реки — воды, что отходят от нас, окрашенные кровью? Потому ли только он — целый мир, что вместил многое, способное не только разрушить его и казнить, но также и провидеть эту казнь; многое, помогающее недугу, ускоряющее его течение и делающее болезнь неисцелимой, а разве не такова роль мрачных предчувствий? Ибо как заставляют пламя взметнуться в неистовстве, плеснув на угли водой, так усугубляют жгучую лихорадку холодной меланхолией — будто бы одна лихорадка не разрушила нас так быстро, не свершила бы свою разрушительную работу, не присовокупи мы искусственную лихорадку к лихорадке естественной^[10]. О непостижимый разлад, о загадочная смута, о жалкая участь человека!

Увещевание I

Будь я лишь прахом и пеплом (Быт. 18, 27), и тогда мог бы я говорить перед Господом^[11], ибо рука Господня вылепила меня из этого праха, и ладони Господни соберут этот пепел; Господня рука была гончарным кругом, на котором этот сосуд глины обрел форму свою, и Господня ладонь — та урна, в которой сохранен будет мой прах. Я — прах и пепел Храма Духа Святого; найдется ли мрамор столь же бесценный? Но я — больше, чем прах и пепел; я — лучшая моя часть, я — душа моя. И коли так, коли я — от дыханья Господня, то, покуда во мне есть дыханье, я могу возносить пение Господу Богу моему. Боже мой, Боже мой, почему моя душа не столь чувствительна, как тело мое? Почему душа не способна предчувствовать грех, провидеть его, узнавать его и вырабатывать противоядия, ревновать о здоровье своем и подозревать недоброе так же, как тело мое в болезни? Почему в душе моей нет пульса, который учащался бы всякий раз, лишь только приближается искушение