Сказки дядюшки Гарцештейна [Михаил Александрович] (fb2) читать постранично, страница - 3

Да, вот ещё, те самые партии, что я играл в той поездке, я выиграл. Ну, кроме одной, которую мой партнёр с трудом свёл вничью. Я даже запомнил фамилию этого игрока — какой-то там Корчной. Так что, заметьте, если бы я стал профессиональным игроком в шахматы, то все эти карповы, каспаровы, ананды и прочие от зависти бы удавились!!! Вот только обидно, что мои друзья — от Чижика до Варсонофьева, даже не почесались в мою защиту.

— Дядюшка Миклимаус, — послышалось с одной из коек, — а не расскажешь, много ли денег ты получил в своей литературной премии? Мне просто интересно, сколько вам, гениальным поэтам, сейчас платят...

— Ну, — замялся Гарцештейн, — я уж точно и не помню, у меня много источников дохода было. Да дело и не в количестве денег, а в самом наличии факта премии.

— Понятно, — вновь подал голос тот же пациент, — а, вот, ты говоришь, что гениально играешь в шахматы. Но как тогда объяснишь тот факт, что тут мы, нисколько не шахматные гении, постоянно, за редчайшим исключением обыгрываем тебя в эту замечательную игру?

— А что тут удивительного? Вы все заметили, сколько тут доктора тычут в мой многострадальный зад? Сами же смеётесь, что в мою попу каждый день делают почти столько же уколов, сколько всем вам вместе взятым! Ну, может быть, лишь чуть-чуть меньше. Думаете, что это никак не отражается на интеллекте? Но стоит только хотя бы на недельку прекратить эту иглотерапию, как я стану вас всех играючи обыгрывать!

В палате опять раздался дружный ржач... Пациенты снова начали переговариваться и показывать пальцами на оратора. Вдруг послышался шорох открываемого глазка на входной двери.

— Что там опять за шум в вашей палате на ночь глядя? — раздался рассерженный голос из-за двери, — Мне нужно принять соответствующие меры или сами успокоитесь?

— Сами, сами, — послышалось в ответ сразу с нескольких коек. И сразу всё стихло.

Эпизод 3

Очередной вечер. Палата — всё та же. После вечернего врачебного обхода больные как и всегда устроились в койках И опять все чего-то ждут.

— Слушай, Миклимаус, — спрашивает уже довольно пожилой человек, недавно поступивший в палату, — а это правда, что ты не любишь Сталина? Тут говорят, что причина твоей нелюбви в том, что при его власти отправили в лагеря какого-то твоего троюродного дядю, служившего интендантом на одном из складов. Поговаривают, что вполне за дело его туда упекли, за воровство?

— Твои больные фантазмы, сталинская отрыжка, засунь себе в ЖО, — почти перешёл на крик Гарцештейн, — я уж точно знаю, что ни за что моего дядю посадили. Совсем ни за что. Подумаешь, каких-то несчастные девять с половиной тысяч при ревизии недосчитались! У нас сейчас даже пенсию такую маленькую мало кому платят. И, вообще, мозги пора лечить, сталинрук. Твои же партайгеноссики и подставили моего любимого троюродного дядюшку. Разве виноват он, что проиграл он им несчастные эти 10 тысяч. Да и то, 500 рублей проигрыша из своих кровных заплатил!!! Да и вложил бы он эту недостачу за неделю. Навор..., прошу прощения наработал бы и вложил!!! Ты же знаешь, Сталин поощрял доносы, а вы предатели сталинских зачетов, этого не помните! Вот и настучали на него. И дали ему 10 лет в лагерях!!! А ты знаешь, что оттуда никто тогда не возвращался?! Совсем никто!!! Мой репрессированный троюродный дядя до сих пор с ужасом вспоминает то время!!!

— Врёшь ты всё, наверное, — опять раздался спокойный голос его оппонента, — что-то среди моих знакомых, отбывавших тогда наказание, я не знаю ни одного, отсидевшего ни за что. Да и твой дядя за растрату загремел!

— АПЕЛЛИРУЮ К ОБЩЕСТВЕННОМУ МНЕНИЮ! — завопил Миклимаус, — вы все видите, что этот придурок нагло тут отрицает холокост, за что в Израиле полагается виселица!!!

— Интересно, — послышался чей-то молодой голос из дальнего от оратора угла палаты, — мой брат два года отсидел тоже за растрату. Правда, не так давно. А его тоже можно приравнять к жертвам холокоста?

— Нет, — тут же ответил его сосед, — твоего брата можно приравнять только к жертвам аборта. Ибо только только жертва аборта станет хранить бухгалтерию официальную и бухгалтерию левую в одном ящике стола, которую и обнаружила ревизионная комиссия.

— Как вы можете юморить, — вскричал возмущённый троюродный племянник невинно репрессированного, — когда мы тут про жертвы холокоста говорим?

— Слышь, ты, жертва, — подал голос Валуев, — какой тебе ещё холокост приснился? Даже я знаю, что его немцы практиковали. Во время войны! И те люди, что тогда погибли, действительно, были жертвами. Царствие им небесное. — Валуев молча перекрестился, а потом продолжил, — а твой дядя в свои девяносто лет и сейчас живее всех живых! И на здоровье не жалуется. И сел уже после войны он.

— Да я так, немного перепутал, — опять завёл свою шарманку Гарцештейн, зная, что с Валуевым лучше дело до греха не доводить, — но я абсолютно точно знаю, что лично Берия подписал приказ об аресте моего троюродного дяди.

— Берия? — с удивлением спросило