Песенник [Автор неизвестен] (fb2) читать онлайн
Книга 370162 устарела и заменена на исправленную
- Песенник (а.с. Сборники) 151 Кб, 27с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Автор неизвестен - Коллектив авторов
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
ПЕСЕННИК
А. Городницкий Грохочет дождик проливной…
Грохочет дождик проливной,
Стучит волна во мгле.
Давайте выпьем в эту ночь
За тех, кто на земле.
Дымится разведенный спирт
В химическом стекле —
Мы будем пить за тех, кто спит
Сегодня на земле.
За тех, кому стучит в окно
Серебряный восход.
За тех, кто нас давным-давно
Наверное не ждет.
И пусть начальство не скрипит,
Что мы навеселе —
Мы будем пить за тех, кто спит
Сегодня на земле.
Чтоб был веселым их досуг
Вдали от водных ям.
Чтоб никогда не знать разлук
Их завтрашним мужьям.
Не время для земных обид
У нас на корабле —
Мы будем пить за тех, кто спит
Сегодня на земле.
Я. Смеляков Если я заболею…
Если я заболею,
К врачам обращаться не стану.
Обращусь я к друзьям
(не сочтите, что это в бреду):
Постелите мне степь,
Занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте
Упавшую с неба звезду.
Я ходил напролом.
Никогда я не слыл недотрогой.
Если ранят меня
В справедливых, жестоких боях,
Забинтуйте мне голову
Русской степною дорогой
И укройте меня
Одеялом в осенних цветах.
От морей и от гор
Веет свежестью, веет простором.
Как посмотришь — почувствуешь:
Вечно, ребята, живем.
Не больничным от вас
Ухожу я, друзья, коридором,
Ухожу я, товарищи,
Сказочным Млечным путем.
1949
Е. Агранович Я в весеннем лесу…
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел — потерял, что любил — не сберег.
Был я смел и удачлив, а счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял города и менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не блестела луна.
И окурки я за борт бросал в океан.
Проклинал красоту островов и морей,
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.
Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать,
Прилететь к ненаглядной певунье моей…
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропавших своих сыновей?
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
Что имел — потерял, что любил — не сберег.
Был я смел и удачлив, а счастья не знал.
1956
М. Львовский На Тихорецкую состав отправится…
На Тихорецкую состав отправится —
Вагончик тронется, перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, платочки белые, платочки белые,
Платочки белые, глаза печальные.
Начнет выпытывать купе курящее
Про мое прошлое и настоящее.
Навру с три короба — пусть удивляются.
С кем распрощался я, с кем распрощался я, с кем распрощался я,
С кем распрощался я вас не касается.
Раскроет душу мне матрос в тельняшечке
Как тяжело ему так жить, бедняжечке,
Сойдет на станции и распрощается.
Вагончик тронется, вагончик тронется, вагончик тронется,
Вагончик тронется, а он останется.
На Тихорецкую состав отправится —
Вагончик тронется, перрон останется.
Стена кирпичная, часы вокзальные,
Платочки белые, платочки белые, платочки белые,
Платочки белые, глаза печальные.
А в нашу гавань заходили корабли…
А в нашу гавань заходили корабли, корабли —
Большие корабли из океана.
В каютах веселились моряки, моряки
И пили за здоровье атамана.
В одной каюте шум и суета, суета —
Пираты наслаждались танцем Мэри,
А Мэри танцевала не спеша, не спеша
И вдруг остановилася у двери.
В дверях стоял наездник молодой, молодой, —
Пираты называли его Гарри:
«О, Мэри, я приехал за тобой, за тобой».
Глаза его как молнии сверкали.
«О, Гарри, Гарри, Гарри, ты не наш, ты не наш,
О, Гарри, ты с другого океана.
О, Гарри, мы расправимся с тобой, о Боже мой», —
Раздался пьяный голос атамана.
Вот в воздухе сверкнули два ножа, два ножа —
Пираты затаили все дыханье.
Все знали, что дерутся два вождя, два вождя,
Два мастера по делу фехтованья.
На палубу свалился теплый труп, теплый труп,
И Мэри закричала задыхаясь:
«Погиб наш атаман, застонет океан,
И нашим атаманом будет Гарри!»
А в нашу гавань заходили корабли, корабли —
Большие корабли из океана.
В каютах веселились моряки, моряки
И пили на поминках атамана.
Во имя Джона…
Во имя Джона я во Вьетнаме был,
Мой серый лайнер там городок бомбил,
И в залп зенитки мой лайнер запылал,
И я свою волну поймал — на землю передал.
Под облаками наш самолет горит
И вместе с нами на землю он летит,
И жить осталось каких-то пять минут —
Вот в цинковых коробках нас в Америку везут.
Горят моторы — кругом огонь и дым,
Дерутся двое, а парашют один,
Дерутся двое — я все слабей, слабей,
Лежу с пробитой головой у самых у дверей.
Я «Вальтер» вынул и на курок нажал —
Мой бортмеханик к моим ногам упал,
Мой бортмеханик кричит, что это ад.
Ой, мама, мама, мама, забери меня назад.
Мы новобранцы, нас повезут в Ханой,
Мы не избрали себе судьбы иной.
Там партизаны стреляют всех подряд —
Бросайте автоматы и бегите все назад!
В. Раменский Колода карт
В свои владения вступает тишина,
И лишь колода карт усталости на знает
За ночь азарта, проведенную без сна.
Они разбросаны небрежною рукою,
Белеют пятнами удачи на столах,
Но чье-то счастье унесли они с собою.
Надежды чьи-то разлетелись ночью в прах.
Забыты карты, как наложницы в гареме,
Владыка бросил их, насытившись до дна.
Они блистали только яркое мгновенье,
Остаток жизни проведут теперь впотьмах.
Предскажут карты скоро долгую разлуку
Или казенный дом на много, много лет.
А может, горечь, может, боль, а может, муку,
Предскажут Дама Треф и Пиковый Валет.
И только изредка они мелькнут удачей,
Лишь для немногих, лишь для баловней судьбы,
Да и, наверное, не может быть иначе,
Мы все у этой жизни жалкие рабы.
В роскошном зале свечи, тая, догорают,
В свои владения вступает тишина,
И лишь колода карт усталости не знает
За ночь азарта, проведенную без сна.
В. Раменский Журавли
Далеко-далеко журавли полетели,
Оставляя поля, где бушуют метели.
Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи
И спустились они на поляну в лесу среди ночи.
А на утро снялись и на юг полетели далекий,
Лишь остался один по поляне бродить одинокий.
Он кричал им во след: «Помогите, пожалуйста, братцы —
Больше сил моих нет, нет уж мочи на воздух подняться!»
Опустились они, помогая усталому братцу,
Хоть и знали о том, что до цели труднее добраться.
И опять поднялась журавлей быстрокрылая стая…
Они братца того прихватили с собой, улетая.
Вот и в жизни порой, отставая от стаи крылатой,
Хоть и знаем о том, что законы о дружбе так святы.
Но, бывает, судьба начинает шутить, насмехаться,
И друзья обойдут, и никто не поможет подняться.
Далеко-далеко журавли полетели,
Оставляя поля, где бушуют метели.
Далеко-далеко журавлям полететь нет уж мочи
И спустились они на поляну в лесу среди ночи.
Ю. Визбор Сижу я как-то с африканцем…
Сижу я как-то с африканцем,
А он, мерзавец, мне и говорит:
«В российских реках холодно купаться,
Поэтому здесь не приглядный вид!»
«Зато, — говорю — Мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
И даже в области балета
Мы впереди планеты всей!»
Потом мы с ним ударили по триста,
А он, мерзавец, мне и говорит:
«В российских селах не танцуют твиста,
Поэтому здесь не приглядный вид!»
«Зато, — говорю — Мы делаем ракеты
И перекрыли Енисей,
И даже в области балета
Мы впереди планеты всей!»
Потом залили это все шампанским,
Он говорит: «Вообще ты кто таков?»
«Я, — говорю — Наследник африканский!»
«А я, — говорит — Технолог Петухов!
Вот я, — говорит — И делаю ракеты
Перекрываю Енисей,
И даже в области балета
Я впереди планеты всей!»
Конфетки, бараночки
Москва златоглавая,
Звон колоколов,
Царь-пушка державная,
Аромат пирогов,
Конфетки, бараночки,
Словно лебеди саночки.
Эй,вы, кони залетные,
Слышно песнь с облучка.
Гимназистки румяные,
От мороза чуть пьяные,
Грациозно сбивают
Рыхлый снег с каблучка.
Помню тройку удалую,
Вспышки дальних зарниц,
Твою позу усталую,
Трепет длинных ресниц.
Все прошло, все умчалося
В невозвратную даль,
И ничего не осталося —
Лишь тоска и печаль.
Эх, конфетки, бараночки,
Словно лебеди саночки.
Эй,вы, кони залетные,
Слышно песнь с облучка.
Гимназистки румяные,
От мороза чуть пьяные,
Грациозно сбивают
Рыхлый снег с каблучка.
Над рекой, над лесом рос кудрявый клен…
Над рекой, над лесом рос кудрявый клен,
В белую березу был тот клен влюблен,
И когда над речкой ветер затихал,
Он березе песню эту напевал:
«Белая береза, я тебя люблю,
Ну протяни мне ветку тонкую свою.
Без любви, без ласки пропадаю я,
Белая береза — ты любовь моя!»
А она игриво шелестит листвой:
«У меня есть милый — ветер полевой.»
И от слов от этих бедный клен сникал,
Все равно березе песню напевал:
«Белая береза, я тебя люблю,
Ну протяни мне ветку тонкую свою.
Без любви, без ласки пропадаю я,
Белая береза — ты любовь моя!»
Но однажды ветер это услыхал,
Злою страшной силой он на клен напал,
И в неравной схватке пал кудрявый клен,
Только было слышно через слабый стон:
«Белая береза, я тебя люблю,
Ну протяни мне ветку тонкую свою.
Без любви, без ласки пропадаю я,
Белая береза — ты любовь моя!»
Ах, не женитесь…
Ах, не женитесь,
Ах, вы, не надо,
Ведь холостому, холостому легче жить.
А вы женитесь
И убедитесь,
Как всю дорогу голодными ходить.
Придешь с работы —
Поесть охота,
А в доме, в доме ничегошеньки уж нет.
Всего две ложки
Гнилой картошки,
А на второе, на второе винегрет.
Подушек нету,
Нет одеяла,
Кровать железная всю ноченьку скрипит.
А утром вскочишь,
Чайку захочешь,
А в самоваре уж давно котенок спит.
Ах, не женитесь,
Ах, вы, не надо,
Ведь холостому, холостому легче жить.
А вы женитесь
И разводитесь,
Тогда не будете голодными ходить.
Чемоданчик
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А поезд тихо е…
А поезд тихо е…
А поезд тихо ехал на Бердичев.
А у окна стоял мой чемоданчик.
А у окна стоял мой чемоданчик.
А у окна стоял…
А у окна стоял…
А у окна стоял мой чемоданчик.
А ну-ка убери свой чемоданчик.
А ну-ка убери свой чемоданчик.
А ну-ка убери…
А ну-ка убери…
А ну-ка убери свой чемоданчик.
А я не уберу свой чемоданчик.
А я не уберу свой чемоданчик.
А я не уберу…
А я не уберу…
А я не уберу свой чемоданчик.
Он взял его и выбросил в окошко.
Он взял его и выбросил в окошко.
Он взял его и вы…
Он взял его и вы…
Он взял его и выбросил в окошко.
А это был не мой чемоданчик.
А это был не мой чемоданчик.
А это был не мой…
А это был не мой…
А это был не мой чемоданчик.
А это моей тещи чемоданчик.
А это моей тещи чемоданчик.
А это моей те…
А это моей те…
А это моей тещи чемоданчик.
А в нем было свидетельство о браке.
А в нем было свидетельство о браке.
А в нем было свиде…
А в нем было свиде…
А в нем было свидетельство о браке.
Я снова холостой, а не женатый.
Я снова холостой, а не женатый.
Я снова холостой…
Я снова холостой…
Я снова холостой, а не женатый.
Б. Окуджава Ваше благородие, госпожа удача…
Ваше благородие, госпожа Разлука,
Мы с тобой родня давно, вот какая штука,
Письмецо в конверте, погоди, не рви,
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа Чужбина,
Жарко обнимала ты, да только не любила,
В ласковые сети, постой, не лови,
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа Удача,
Для кого ты добрая, а кому иначе,
Девять граммов в сердце, постой, не зови,
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
Ваше благородие, госпожа Победа,
Значит моя песенка до конца не спета,
Перестаньте, черти, клясться на крови,
Не везет мне в смерти — повезет в любви.
1969
Л. Дербенев Есть только миг…
Призрачно все в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись,
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь.
Вечный покой сердце вряд ли обрадует,
Вечный покой — для седых пирамид,
А для звезды, что сорвалась и падает
Есть только миг, ослепительный миг.
Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия,
Но не всегда по дороге мне с ним.
Чем дорожу, чем рискую на свете я?
Мигом одним, только мигом одним.
Счастье дано повстречать иль беду еще,
Есть только миг, за него и держись,
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь.
1973
Ю. Визбор Клопы
Друзей так много в этом мире,
Для друга я на всё готов.
Живёт, живёт в моей квартире
Семейство рыженьких клопов.
Знаком мне с детства каждый клопик,
И всю их дружную семью
По цвету глаз и острой попе
Издалека я узнаю.
Я договорчик сепаратный
Сумел с клопами заключить,
И нашей дружбы, столь приятной,
И «Десекталем» не разлить.
Но как-то утром в полвосьмого
Один в кровати в полутьме
Я своего клопа родного
Размазал пальцем по стене.
С тех пор клопы, вай-вай-вай-вай, лютуют,
Етит их весь клопиный род.
И даже чёрненьких ловлю я —
Клопов тропических широт.
Мильён клопов в моей квартире
И каждый съесть меня готов.
И только в ванной и в сортире
Я отдыхаю от клопов.
Ю. Кукин Говоришь, чтоб остался я…
Говоришь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далёкие
И маршруты нелёгкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна.
Чтобы жить километрами,
А не квадратными метрами,
Холод, дождь, мошкара, жара —
Не такой уж пустяк!
И чтоб устать от усталости,
А не от собственной старости,
И грустить об оставшихся,
О себе не грустя.
Пусть лесною Венерою
Пихта лапкой по нервам бьёт,
Не на выставках — на небе
Изучать колера.
И чтоб таёжные запахи,
А не комнаты затхлые…
И не жизнь в кабаках — рукав
Прожигать у костра.
А ты твердишь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далёкие
И маршруты нелёгкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна!
1964 — начало 1965.
Был один студент на факультете…
Был один студент на факультете,
Об аспирантуре он мечтал.
О квартире личной, о жене столичной.
Но в аспирантуру не попал.
Если не попал в аспирантуру (сдуру!),
Собери свой тощий чемодан.
Поцелуй мамашу, обними папашу,
И бери билет на Магадан.
Путь до Магадана не далекий
Поезд за полгода довезет.
Там сними хибару, там купи гитару,
И начни сколачивать доход.
Годы жизни быстро пронесутся.
Седина появятся в висках.
Инженером старым с толстым чемоданом
Ты домой вернешься при деньгах
Но друзья не встретят, как бывало,
И она не выйдет на вокзал.
С лейтенантом юным с полпути сбежала.
Он теперь, наверно, генерал.
Ты возьмешь такси до «Метрополя»
Будешь пить коньяк и шпроты жрать.
А когда к полночи станешь пьяным очень
То начнешь студентов угощать.
Будешь плакать пьяными слезами
И стихи Есенина читать.
Вспоминать девчонку с синими глазами
Что твоей женой могла бы стать.
Так не плачь ты пьяными слезами,
Седины не скроешь на висках
Не прикроешь душу дорогим регланом,
Молодость осталася в снегах.
Сиреневый туман
Сиреневый туман над нами проплывает.
Над тамбуром горит прощальная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
Ты смотришь мне в глаза и руку пожимаешь,
Уеду я на год, а может быть на два.
А может, навсегда ты друга потеряешь,
Еще один звонок — и уезжаю я.
Быть может, никогда не встретятся дороги.
Быть может, никогда не скрестятся пути.
Прошу тебя: забудь сердечные тревоги,
О прошлом не грусти, за все меня прости.
Вот поезд отошел. Стихает шум вокзала.
И ветер разогнал сиреневый туман.
И ты теперь одна, на все готовой стала:
На нежность и любовь, на подлость и обман.
Любо, братцы, любо…
Как на грозный Терек выгнали казаки,
Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.
И покрылось поле, и покрылся берег
Сотнями порубленных пострелянных людей.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
Атаман наш знает, кого выбирает.
«Эскадрон по коням!», да забыли про меня…
Им осталась воля да казачья доля,
Мне досталась пыльная, горючая земля.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
А первая пуля, а первая пуля,
А первая пуля в ногу ранила коня.
А вторая пуля, а вторая пуля,
А вторая пуля в сердце ранила меня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
Жинка погорюет, выйдет за другого.
За мово товарища, забудет про меня…
Жалко только волюшки во широком полюшке,
Жалко сабли вострой да буланого коня.
Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить.
С нашим атаманом не приходится тужить.
В. Высоцкий Дорога, дорога — счета нет столбам…
Дорога, дорога — счета нет столбам,
И не знаешь, где конец пути, —
По дороге мы идем по разным сторонам
И не можем ее перейти.
Но на других не гляди — не надо.
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, если мне невдомек.
Шагаю, шагаю — кто мне запретит! —
И лишь столбы отсчитывают путь.
За тобой готов до бесконечности идти —
Только ты не сверни куда-нибудь.
Но на других не гляди — не надо!
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, если мне невдомек.
Улыбка, улыбка — для кого она?
А вдруг тому, что впереди идет?
Я замер и глаза закрыл, но снова — ты одна,
А я опять прозевал переход!
Нет, на других не гляди — не надо.
Улыбнись только мне, ведь я рядом.
Надо б нам поговорить, ведь наш путь еще далек,
Перейди, если мне невдомек.
С. Баканов Первокурсница
На лекцию ты вошла
И сразу меня пленила.
Я понял тогда, что ты навсегда
Вдруг сердце мое разбила.
И сразу же в первый день
Забыл я про все на свете
И только тебя, безумно любя,
Я видел на всей планете.
То косы твои, то бантики,
То прядь золотых волос,
На блузке витые кантики,
Да милый курносый нос.
Я видел тебя во сне.
И даже такое дело —
Ты молча, без слов с чертежных листов.
Со стен на меня глядела.
А в сущности только раз
Твой взор на меня склонился,
Когда в поздний час, в чертежке у нас
Твой лист мне к ногам свалился.
Ах, косы твои! Ах, бантики!
Ах, прядь золотых волос!
На блузке витые кантики
Да милый курносый нос.
Но вскоре пришла весна,
С поличным ты мне попалась —
Нежна и мила с дипломником шла
И только ему улыбалась.
Вся жизнь колесом пошла,
На сессии плавал как губка,
А знаешь ли ты, что эти хвосты
Ты мне подарила, голубка?!
Все косы твои! Все бантики!
Все прядь золотых волос!
На блузке витые кантики
Да милый курносый нос.
Поспели вишни в саду у дяди Вани
Поспели вишни в саду у дяди Вани
У дяди Вани поспели вишни
А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане
А мы с друзьями погулять как будто вышли
А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех
Поспели вишни в саду у дяди Вани
А вместо вишен теперь веселый смех
Ребята самое главное спокойствие и тише
А вдруг заметят да не заметят
А коль заметят мы воздухом здесь дышим
Сказал наш Петька из сада выпав
А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех
Поспели вишни в саду у дяди Вани
А вместо вишен теперь веселый смех
А ну-ка Петька нагни скорее ветку
А он черешню в рубаху сыпал
И неудачно видно Петька дёрнул ветку
Что вместе с вишнями с забора в садик выпал
А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех
Поспели вишни в саду у дяди Вани
А вместо вишен теперь веселый смех
Пусть дядя Ваня купает тётю Груню
В колхозной бане на Марчекане
Мы скажем дружно спасибо тётя Груня
А дядя Ваня и дядя Ваня
А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех
Поспели вишни в саду у дяди Вани
А вместо вишен теперь веселый смех
А ты Григорий не ругайся а ты Петька не кричи
А ты с кошёлками не лезь поперёд всех
Поспели вишни в саду у дяди Вани
А вместо вишен теперь веселый смех
А. Городницкий Жена французского посла
А нам не Тани снятся и не Гали,
Не поля родные, не леса.
А в Сенегале, братцы, в Сенегале,
Я такие видел чудеса!
Ох не сла́бы, братцы, ох не сла́бы,
Блеск волны, мерцание весла…
Крокодилы, пальмы, баобабы,
И жена французского посла.
По-французски я не понимаю,
А она — по-русски ни фига.
Как высока грудь ее нагая!
Как нага высокая нога!
Не нужны теперь другие бабы,
Всю мне душу Африка сожгла
Крокодилы, пальмы, баобабы,
И жена французского посла.
Дорогие братцы и сестрицы,
Что такое сделалось со мной!
Все один и тот же сон мне снится,
Широкоэкранный и цветной.
И в жару, и в стужу, и в ненастье
Все сжигает душу мне дотла.
А в нем — кровать распахнутая настежь,
А в ней — жена французского посла.
Б. Окуджава Сентиментальный марш
Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет.
Когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.
Надежда, я останусь цел, не для меня земля сырая.
А для меня твои тревоги, и добрый мир твоих забот.
Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,
Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.
Но если вдруг, когда-нибудь, мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье не покачнуло б шар земной,
Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
А. Городницкий Над Канадой
Над Канадой, над Канадой
Солнце низкое садится.
Мне уснуть давно бы надо,
Но отчего же мне не спится?
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия.
Нам усталость шепчет: «Грейся»,
И любовь заводит шашни.
Дразнит нас снежок апрельский,
Манит нас уют домашний.
Мне снежок, как не весенний,
Дом чужой — не новоселье.
Хоть похоже на веселье,
Только все же не веселье.
У тебя сегодня слякоть,
В лужах — солнечные пятна.
Не спеши любовь оплакать,
Подожди меня обратно.
Над Канадой небо сине,
Меж берез дожди косые.
Хоть похоже на Россию,
Только все же не Россия.
Случай в Ватикане
Этот случай был в городе Риме,
Там служил молодой кардинал.
Утром в храме махал он кадилом,
А по ночам на гитаре играл.
В Ватикане прошел мелкий дождик,
Кардинал собрался по грибы,
Вот подходит он к римскому папе:
— Папа, папа, ты мне помоги.
Тут папа быстро с лежанки свалился,
Он узорный надел свой спинжак,
Он чугунною мантией покрылся
И поскорее спустился в бельведер.
И сказал кардиналу тот папа:
— Не ходи в Колизей ты гулять,
Я ведь твой незаконный папаша,
Пожалей хоть свою римскую мать.
Но кардинал не послушался папы
И пошел в Колизей по грибы,
Там он встретил монашку младую,
И забилося сердце в груди.
Кардинал был хорош сам собою,
И монашку сгубил кардинал,
Но недолго он с ней наслаждалси,
В ней под утро сеструху узнал.
Тут порвал кардинал свою рясу,
Об кадило гитарку разбил.
Рано утром ушел с Ватикану
И на фронт добровольцем пошел.
Он за родину честно сражался,
Своей жизни совсем не щадил,
Сделал круглым меня сиротою,
Он папашей и дядей мне был.
И вот теперь я сижу в лазарете,
Оторвало мне мякоть ноги,
Дорогие папаши, мамаши,
Помогите по возможности мне.
Дорогие братишки, сестренки,
К вам обращается сраженьев герой,
Вас пятнадцать копеек не устроит,
Для меня же доход трудовой.
Граждане, лучше просить,
Чем грабить и убивать.
Я был батальонный разведчик
Я был батальонный разведчик,
А он — писаришка штабной,
Я был за Россию ответчик,
А он спал с моею женой…
Ой, Клава, родимая Клава,
Ужели судьбой суждено,
Чтоб ты променяла, шалава,
Орла на такое говно?!
Забыла красавца-мужчину,
Позорила нашу кровать,
А мне от Москвы до Берлина
По трупам фашистским шагать…
Шагал, а порой в лазарете
В обнимку со смертью лежал,
И плакали сестры, как дети,
Ланцет у хирурга дрожал.
Дрожал, а сосед мой — рубака,
Полковник и дважды Герой,
Он плакал, накрывшись рубахой,
Тяжелой слезой фронтовой.
Гвардейской слезой фронтовою
Стрелковый рыдал батальон,
Когда я Геройской звездою
От маршала был награжден.
А вскоре вручили протезы
И тотчас отправили в тыл…
Красивые крупные слезы
Кондуктор на литер пролил.
Пролил, прослезился, собака,
А всё же сорвал четвертак!
Не выдержал, сам я заплакал,
Ну, думаю, мать вашу так!
Грабители, сволочи тыла,
Как носит вас наша земля!
Я понял, что многим могила
Придет от мово костыля.
Домой я, как пуля, ворвался
И бросился Клаву лобзать,
Я телом жены наслаждался,
Протез положил под кровать…
Болит мой осколок железа
И режет пузырь мочевой,
Полез под кровать за протезом,
А там писаришка штабной!
Штабного я бил в белы груди,
Сшибая с грудей ордена…
Ой, люди, ой, русские люди,
Родная моя сторона!
Жену-то я, братцы, так сильно любил,
Протез на нее не поднялся,
Ее костылем я маненько побил
И с нею навек распрощался.
С тех пор предо мною всё время она,
Красивые карие очи…
Налейте, налейте стакан мне вина,
Рассказывать нет больше мочи!
Налейте, налейте, скорей мне вина,
Тоска меня смертная гложет,
Копейкой своей поддержите меня —
Подайте, друзья, кто сколь может…
Задумал я, братишечки, жениться,
Пошел жену себе искать —
Нашел красотку молодую,
Годков под восемьдесят пять.
Во рту у ней зубов как не бывало,
На голове немножечко волос,
Когда меня с азартом целовала,
То у меня по шкуре шел мороз.
Одна нога у ней была короче,
Другая деревянная была,
И я частенько плакал среди ночи —
Зачем меня маманя родила.
Бывают же семейные шутки,
Что женка мужа ножкой толканет,
Моя ж своим как дышлом офигачит,
Что все печенки, на хрен, отшибет.
Пойду, пойду в железный я магазин,
Куплю себе железную пилу,
И, как уснет моя красотка,
Я эту ногу, на хрен, отпилю.
Но что же я, братишечки, наделал, боже мой!
Зачем же ввечеру так много пил?
Ведь я ей вместо деревянной
Мясную ногу отпилил!
Цыпленок пареный,
Пошел по улице гулять.
Его поймали,
Арестовали,
Велели паспорт показать.
Гони монету.
Монеты нет — снимай пиджак.
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный,
Цыпленка можно обижать.
Гони монету.
Монеты нет — снимай штаны.
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный,
Штаны цыпленку не нужны.
Я не кадетский,
Я не партийный большевик!
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный,
Цыпленок тоже хочет жить.
По морде двинул,
Ну а потом пошел в тюрьму.
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный,
За что в тюрьму и почему?
Резиновый ёжик
По роще калиновой,
По роще осиновой
На именины к щенку
В шляпе малиновой
Шёл ёжик резиновый
С дырочкой в правом боку.
Были у ёжика
Зонтик от дождика,
Шляпа и пара галош.
Божьей коровке,
Цветочной головке
Ласково кланялся ёж.
Здравствуйте, ёлки!
На что вам иголки?
Разве мы-волки вокруг?
Как вам не стыдно!
Это обидно,
Когда ощетинился друг.
Милая птица,
Извольте спуститься —
Вы потеряли перо.
На красной аллее,
Где клёны алеют,
Ждёт вас находка в бюро.
Небо лучистое,
Облако чистое.
На именины к щенку
Ёжик резиновый
Шёл и насвистывал
Дырочкой в правом боку.
Много дорожек
Прошёл этот ёжик.
А что подарил он дружку?
Об этом он Ване
Насвистывал в ванне
Дырочкой в правом боку!
В. Киршон Я спросил у ясеня
Я спросил у ясеня,
Где моя любимая.
Ясень не ответил мне,
Качая головой.
Я спросил у тополя,
Где моя любимая.
Тополь забросал меня
Осеннею листвой.
Я спросил у осени,
Где моя любимая.
Осень мне ответила
Проливным дождем.
У дождя я спрашивал,
Где моя любимая.
Долго дождик слезы лил
За моим окном.
Я спросил у месяца,
Где моя любимая.
Месяц скрылся в облаке,
Не ответил мне.
Я спросил у облака,
Где моя любимая.
Облако растаяло
В небесной синеве.
— Друг ты мой единственный,
Где моя любимая?
Ты скажи, где скрылася,
Знаешь, где она?
Друг ответил преданный,
Друг ответил искренний:
— Была тебе любимая,
Была тебе любимая,
Была тебе любимая,
А стала мне жена.
Я спросил у ясеня,
Я спросил у тополя,
Я спросил у осени…
А. Аронов Если у вас нету тёти
Если у вас нету дома,
Пожары ему не страшны,
И жена не уйдёт к другому,
Если у вас, если у вас,
Если у вас нет жены,
Нету жены.
Если у вас нет собаки,
Её не отравит сосед,
И с другом не будет драки,
Если у вас, если у вас,
Если у вас друга нет,
Друга нет.
Оркестр гремит басами,
Трубач выдувает медь.
Думайте сами, решайте сами —
Иметь или не иметь.
Если у вас нету тёти,
То вам её не потерять,
И если вы не живёте,
То вам и не, то вам и не,
То вам и не умирать,
Не умирать.
Оркестр гремит басами,
Трубач выдувает медь.
Думайте сами, решайте сами —
Иметь или не иметь.
Иметь или не иметь.
Л. Дербенев Если б я был султан
Если б я был султан, я б имел трех жен,
И тройной красотой был бы окружен.
Но, с другой стороны, при таких делах
Столько бед и забот, ах, спаси аллах!
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо, с другой стороны.
Зульфия мой халат гладит у доски,
Шьет Гюли, а Фатьма штопает носки.
Три жены — красота, что ни говори,
Но, с другой стороны, тещи тоже три.
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо, с другой стороны.
Если даст мне жена каждая по сто,
Итого триста грамм — это кое-что!
Но, когда «на бровях» прихожу домой,
Мне скандал предстоит с каждою женой!
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо, с другой стороны.
Как быть нам, султанам, ясность тут нужна:
Сколько жен в самый раз — три или одна?
На вопрос на такой есть ответ простой:
Если б я был султан — был быхолостой!
Не очень плохо иметь три жены,
Но очень плохо, с другой стороны.
1967
Л. Дербенев Песня про зайцев
В темно-синем лесу, где трепещут осины,
Где с дубов-колдунов опадает листва,
На поляне траву зайцы в полночь косили
И при этом напевали странные слова:
«А нам все равно,
А нам все равно,
Пусть боимся мы
Волка и сову.
Дело есть у нас:
В самый жуткий час
Мы волшебную
Косим трын-траву».
А дубы-колдуны что-то шепчут в тумане,
У поганых болот чьи-то тени встают…
Косят зайцы в ночи трын-траву на поляне
И от страха все быстрее песенку поют:
«А нам все равно,
А нам все равно,
Пусть боимся мы
Волка и сову.
Дело есть у нас:
В самый жуткий час
Мы волшебную
Косим трын-траву.
А нам все равно,
А нам все равно,
Твердо верим мы
В древнюю молву:
Храбрым станет тот,
Кто три раза в год
В самый жуткий час
Косит трын-траву.
А нам все равно,
А нам все равно,
Станем мы храбрей
И отважней льва!
Устоим сейчас,
В самый жуткий час, —
Все напасти нам
Будут трын-трава!»
1969
И. Кохановский Бабье лето
Клёны выкрасили город
Колдовским каким-то светом.
Это значит, это скоро
Бабье лето, бабье лето.
Что так быстро тают листья —
Ничего мне не понятно…
А я ловлю, как эти листья,
Наши даты, наши даты.
А я кручу напропалую
С самой ветреной из женщин.
А я давно искал такую —
И не больше, и не меньше.
Да только вот ругает мама,
Что меня ночами нету
И что я слишком часто пьяный
Бабьим летом, бабьим летом.
Клёны выкрасили город
Колдовским каким-то светом.
Это омут, ох, это омут —
Бабье лето, бабье лето.
Обязательно, обязательно,
Обязательно женюсь!
Обязательно, обязательно
Подберу жену на вкус.
Обязательно, обязательно,
Чтобы был курносый нос,
Обязательно, обязательно,
Чтоб рыжий цвет волос.
Рыжая, рыжая,
Ты на свете всех милей!
Рыжая, рыжая,
Не своди с ума парней!
Рыжая, рыжая,
За что ее ни тронь,
Рыжая, рыжая,
Везде она огонь.
Все блондиночки как картиночки,
Холодны они как лед,
Что им хочется, что им колется,
Никто не разберет.
Чтоб таких разжечь, положи на печь
И сожги полтонны дров.
Ты ее — ласкать, а она искать
По стене начнет клопов.
Рыжая, рыжая,
Ты на свете всех милей!
Рыжая, рыжая,
Не своди с ума парней!
Рыжая, рыжая,
За что ее ни тронь,
Рыжая, рыжая,
Везде она огонь.
А брюнеточки — все кокеточки,
Хороши, пока юны.
Ну, а в тридцать лет ничего уж нет,
И ни к черту не годны.
А шатенок сорт — тот же самый черт:
Хороши, пока юны.
А состарятся — и развалятся,
Никому уж не нужны.
Рыжая, рыжая,
Ты на свете всех милей!
Рыжая, рыжая,
Не своди с ума парней!
Рыжая, рыжая,
За что ее ни тронь,
Рыжая, рыжая,
Везде она огонь.
Ю. Ким Рыба-кит
На далёком севере
Ходит рыба-кит, кит, кит, кит,
А за ней на сейнере
Ходят рыбаки.
Ну, нет кита, ну, нет кита,
Ну, нет кита не видно.
Вот беда, ну, вот беда,
Ну до чего ж обидно.
Как-то ночкой чёрною
Вышел капитан тан тан тан.
И в трубу подзорную
Ищет он кита.
Нет кита, но нет кита,
Но нет кита не видно,
Вот беда, ну, вот беда,
Ну, до чего ж обидно.
Как-то юнга Дудочкин
Бросил в море лот, лот, лот, лот.
И на эту удочку
Клюнул кашалот!
Вот и кит, ну что за вид,
Ну только рёбра видно,
Фу, какой худой такой,
Ну до чего ж обидно.
Ю. Визбор Хала-Бала[1]
Заблестели купола,
Глядь — страна Хала-Бала.
Отворяют ворота,
Выплывают три кита,
А на них Хала-Бала.
У страны Халы-Балы,
Невеселые делы,
Ни прописки, ни угла,
Ни рекламного села,
Лишь одна Хала-Бала.
В той стране Хале-Бале
Сорок восемь королей,
С ними всеми весела
Королева там жила,
Да и та — Хала-Бала.
Зато мужики там молодцы —
Все они хала-бальцы,
Начищают купола
Да звонят в колокола,
Вот и все у них дела.
К ночи стаяла заря,
Я, как «Три богатыря»,
Все стою перед скалой,
Перед этою Халой,
Перед этою Балой.
Раздается тут звонок:
Вызывает лично бог.
Говорит он: «Всем хвала
За хорошие дела!»
Все кричат: «Хала-Бала!»
1964
Ю. Визбор Милая моя
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым подернулись угли костра —
Вот и окончилось все, расставаться пора.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретишься со мною?
Крылья сложили палатки — их кончен полет.
Крылья расправил искатель разлук — самолет,
И потихонечку пятится трап от крыла —
Вот уж, действительно, пропасть меж нами легла.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретишься со мною?
Не утешайте меня, мне слова не нужны —
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
Вдруг там в тумане краснеет кусочек огня,
А у огня ожидают, представьте, меня.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретишься со мною?
1973
Ю. Визбор Ты у меня одна
Ты у меня одна,
Словно в ночи луна,
Словно в году весна,
Словно в степи сосна.
Нету другой такой
Ни за какой рекой,
Нет за туманами,
Дальними странами.
В инее провода,
В сумерках города.
Вот и взошла звезда,
Чтобы светить всегда,
Чтобы гореть в метель,
Чтобы стелить постель,
Чтобы качать всю ночь
У колыбели дочь.
Вот поворот какой
Делается с рекой.
Можешь отнять покой,
Можешь махнуть рукой,
Можешь отдать долги,
Можешь любить других,
Можешь совсем уйти,
Только свети, свети!
1964
П. Вегин Уходя, оставьте свет
Уходя, оставлю свет
В комнатушке обветшалой,
Невзирая на запрет
Правил противопожарных.
У любви гарантий нет —
Это очень скверно, братцы,
Но, уходя, оставьте свет
В тех, с кем выпадет расстаться!
Жаль, что неизбежна смерть,
Но возможна сатисфакция:
Уходя, оставить свет —
Это больше, чем остаться.
Ю. Кукин Гостиница[2]
Ах, гостиница моя, ах, гостиница!
На кровать присяду я — ты подвинешься,
Занавесишься ресниц занавескою…
Хоть на час тебе жених — ты невестою.
Занавесишься ресниц занавескою…
Я на час тебе жених — ты невестою.
Бабье лето, так и быть, не обидится,
Всех скорее позабыть, с кем не видимся.
Заиграла в жилах кровь коня троянского,
Переводим мы любовь с итальянского.
Наплывает слов туман, а в глазах укор,
Обязательный обман — умный разговор.
Сердце врёт: «Люблю, люблю!» — на истерике,
Невозможно кораблю без Америки.
Ничего у нас с тобой не получится.
Как ты любишь голубой мукой мучиться!
Видишь, я стою босой перед вечностью,
Так зачем косить косой — человечностью?
Коридорные шаги — злой угрозою,
Было небо голубым — стало розовым…
А я на краешке сижу и не подвинулся…
Ах, гостиница моя, ах, гостиница!
Октябрь 1965,
Темиртау
Ю. Кукин За туманом
Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак:
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак.
Люди сосланы делами,
Люди едут за деньгами,
Убегают от обиды, от тоски…
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги.
Понимаешь, это просто, очень просто
Для того, кто хоть однажды уходил.
Ты представь, что это остро, очень остро:
Горы, солнце, пихты, песни и дожди.
И пусть полным-полно набиты
Мне в дорогу чемоданы:
Память, грусть, невозвращённые долги…
А я еду, а я еду за туманом,
За мечтами и за запахом тайги.
2 июня 1964
Товарный поезд «Ленинград-Шерегеш»
Е. Клячкин Фишка № 2
Я был мальчишка глупенький
и темноту любил.
Еще любил я девочек
и так-то вот и жил.
Мы встретились с ней вечером —
она была смела:
губами ли, руками ли —
она меня взяла.
Растаял, как конфета, я,
влюбился, как дурак.
Готов мою неспетую
таскать я на руках.
Насилу дня дождался я —
и вот она пришла…
Широкая и плоская,
как рыба-камбала.
Глаза — как две смородины,
а ротик — словно щель.
Ой, мама моя, Родина,
ой, где моя шинель.
С тех пор — к чертям романтику,
знакомлюсь только днем.
А если выйдет — вечером,
то лишь под фонарем.
Март 1962
В. Цветков и Ю. Тишкин Заплутали мишки, заплутали…
Ты скучаешь — вата валит с неба,
По неделям вьюги и метели.
У дороги домики под снегом
Будто белые медведи.
Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинках улиц
И большой медведице как маме
В брюхо звездное уткнулись.
Молоком течет по снегу ветер
Обдувая сгорбленные крыши,
Будто белых маленьких медведей
Мама языком шершавым лижет.
Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинках улиц
И большой медведице как маме
В брюхо звездное уткнулись.
Ты скучаешь — вата валит с неба,
Всю неделю вьюги и метели.
У дороги домики под снегом,
Будто белые медведи.
Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинках улиц
И большой медведице как маме
В брюхо звездное уткнулись.
Ю. Кукин Осенние письма
Потянуло, потянуло
Холодком осенних писем,
И в тайге гремящий выстрел
Ранил птицу и меня.
Думал, все во мне уснуло,
Не важны ни боль, ни смысл…
Защемило, затянуло
В печь осеннего огня.
Что же делать, что же делать?
Постучаться в ваши двери
И, как будто от убийцы,
От себя себя спасать?
Первым к вам войдет отчаянье,
Следом я — ваш Чарли Чаплин,
Жизнь, как тросточку, кручу я,
Сделав грустные глаза.
Невезенья, неурядиц
Стал замерзшим водопадом.
Мне тепла от вас не надо,
Не тревожьте водопад!
Только осень — листопадом,
Только ты — последним взглядом.
Я ж просил тебя: «Не надо», —
Всё вернули мне назад.
Уезжал в зеленый омут,
Убегал в волшебный город,
И прыжкам сквозь арки радуг
Сам себя тренировал.
Знал же, знал, что не поможет,
Приобрел ненужной ложью
Пустоту ночей бессонных
И восторженных похвал.
Потянуло, потянуло
Холодком осенних писем,
Желтых, красных, словно листья,
Устилающие путь.
И опять лицом в подушку —
Ждать, когда исчезнут мысли,
Что поделать? Надо, надо
Продержаться как-нибудь…
1965
М. Ножкин Если зуб разболелся вдруг…
Пародия на «Песню о друге» В. Высоцкого
Если зуб разболелся вдруг,
Если боль невтерпеж, так что ж,
Ты тогда не кричи — лечи
Существуют врачи.
Ты к врачу на прием бегом,
Прямо в кресло садись — держись,
В общем как на себя самого
Положись на него.
Если врач не мастак, а так.
Понимает в зубах, не ах.
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош!
Ты не сразу за дверь, проверь.
Не бросай одного его
Пусть он даже не в зуб ногой
Будешь знать кто такой.
Ты врачей не брани, они
Хоть кричи не кричи — врачи.
Ты не знаешь с каким трудом
Получают диплом!
Но бывает средь них иной
Пусть хоть стаж не ахти какой,
Но такому, как он палачу
Зуб любой по плечу.
И когда ты к нему больной,
Пусть он был и хмельной и злой,
И твой зуб из последних сил
Материл, но тащил!
И неважно, что был он груб,
И что вырвал здоровый зуб.
Ты не сразу поймешь, не вдруг —
Это истинный друг.
А. Галич Про маляров, истопника и теорию относительности
…Чуйствуем с напарником: ну и ну!
Ноги словно ватные, все в дыму.
Чуйствуем, нуждаемся в отдыхе —
Что-то непонятное в воздухе.
Взяли «Жигулевского» и «Дубняка»,
Третьим пригласили истопника,
Приняли, добавили, еще раза, —
Тут нам истопник и открыл глаза.
На ужасную историю
Про Москву и про Париж,
Как наши физики проспорили
Ихним физикам пари!
Все теперь на шарике вкось и вкось,
Шиворот-навыворот, набекрень,
И что мы с вами думаем день — ночь!
И что мы с вами думаем ночь — день!
И рубают финики лопари,
А в Сахаре снегу — невпроворот!
Эти гады-физики на пари
Раскрутили шарик наоборот.
Там где полюс был — там тропики,
А где Нью-Йорк — Нахичевань.
А что мы люди, а не бобики,
Им на это начихать!
Рассказал нам всё это истопник,
Вижу — мой напарник ну прямо сник!
Раз такое дело, — гори огнём —
Больше мы малярничать не пойдём!
Взяли в поликлинике бюллетень,
Нам башку работою не морочь!
И что ж тут за работа, если ночью — день,
А потом обратно не день, а ночь?!
И при всей квалификации
Тут возможен перекос:
Это всё ж таки радиация,
А не просто купорос!
Пятую неделю я хожу больной,
Пятую неделю я не сплю с женой,
Тоже и напарник мой плачется:
Дескать, он отравленный начисто.
И лечусь «Столичною» лично я,
Чтобы мне с ума не стронуться:
Истопник сказал, что «Столичная»
Очень хороша от стронция!
И то я верю, а то не верится,
Что минует та беда…
А шарик вертится и вертится,
И всё время — не туда!
1961
Е. Калашников О вреде пьянства на воде
Мы однажды вместе с Васей
Отдыхали на турбазе.
Я из Волги не вылазил,
Я с утрашки долбанул.
Что нам рифы, что нам мели!
Отдыхали как хотели.
Возмужали, загорели,
Вот только Вася утонул.
Через полчаса с турбазы
Притащили водолаза.
Разбудили, но не сразу.
Он глаза открыл, икнул,
И «Тройного» влил в аорту.
Сразу видно — парень тертый,
Спец, отличник, мастер спорта,
Вот только тоже утонул.
Прибежал директор базы:
Не видали водолаза?
Все духи украл, зараза.
Всю похмелку умыкнул.
Эх, найду, кричит, и в катер.
И с разбегу дернул стартер.
И умчался на фарватер.
Где, конечно, утонул.
Ставлю рубль — ставьте стольник —
Здесь бермудский треугольник.
За покойником покойник.
Я как крикну: «Караул!».
Из кустов, в одном погоне,
Весь в ремнях и в самогоне
Прибежал полковник Пронин.
Ну, этот сразу утонул.
А потом тонули ходко:
Врач и повар с пьяной теткой,
Рыбнадзор (тот вместе с лодкой).
Ну а к вечеру вообще:
Два директора завода,
Все туристы с парохода,
И главно, канули как в воду,
Ни привета, ни вещей.
К ночи сторож появился.
Тот совсем не удивился
Говорит — «ты че, сбесился?
Глянь на Волгу — вон она.
Там намедни посередку
Потонула баржа с водкой.
Может, сплаваем в охотку?»
И нырнул. И тишина.
Б. Пастернак Никого не будет в доме…
Никого не будет в доме,
Кроме сумерек. Один
Зимний день в сквозном проеме
Незадернутых гардин.
Только белых мокрых комьев
Быстрый промельк маховой.
Только крыши, снег и, кроме
Крыш и снега, — никого.
И опять зачертит иней,
И опять завертит мной
Прошлогоднее унынье
И дела зимы иной,
И опять кольнут доныне
Неотпущенной виной,
И окно по крестовине
Сдавит голод дровяной.
Но нежданно на портьере
Пробежит вторженья дрожь.
Тишину шагами меря,
Ты, как будущность, войдешь.
Ты появишься у двери
В чем-то белом, без причуд,
В чем-то впрямь из тех материй,
Из которых хлопья шьют.
1931
А. Галич Право на отдых, или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося на излечении в психбольнице в Белых Столбах
Первача я взял ноль-восемь, взял халвы,
Пару рижского и керченскую сельдь,
И отправился я в Белые Столбы
На братана да на психов поглядеть.
Ах, у психов жизнь —
Так бы жил любой:
Хочешь — спать ложись,
Хочешь — песни пой!
Предоставлено
Им вроде литера —
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!
А братан уже встречает в проходной,
Он меня за опоздание корит.
Говорит: — Давай скорее по одной,
Тихий час сейчас у психов, — говорит.
Шизофреники —
Вяжут веники,
А параноики
Рисуют нолики,
А которые
Просто нервные —
Те спокойным сном
Спят, наверное.
А как приняли по первой первача,
Тут братана прямо бросило в тоску.
Говорит, что он зарежет главврача,
Что тот, сука, не пустил его в Москву!
А ему ж в Москву
Не за песнями,
Ему выправить
Надо пенсию,
У него в Москве
Есть законная…
И ещё одна есть —
Знакомая.
Мы пивком переложили, съели сельдь,
Закусили это дело косхалвой,
Тут братан и говорит мне: — Сень, а Сень,
Ты побудь здесь за меня денёк-другой!
И по выходке,
И по роже мы
Завсегда с тобой
Были схожими,
Тебе ж нет в Москве
Вздоха-продыха,
Поживи здесь, как
В доме отдыха!..
Тут братан снимает тапки и халат,
Он мне волосы легонько ворошит,
А халат на мне — ну, прямо в аккурат,
Прямо вроде на меня халат пошит!
А братан — в пиджак
Да и к поезду,
А я булавочкой
Деньги к поясу
И иду себе
На виду у всех…
А и вправду мне
Отдохнуть не грех!
Тишина на белом свете, тишина!
Я иду и размышляю не спеша:
То ли стать мне президентом США,
То ли взять да и окончить ВПШ!..
Ах, у психов жизнь —
Так бы жил любой:
Хочешь — спать ложись,
Хочешь — песни пой!
Предоставлено
Нам — вроде литера —
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!..
1964
И. Кохановский Как у Волги иволга…
Как у Волги иволга,
Как у Волги таволга,
Обожгло крапивою,
Вспомнилось недавнее,
Как тебя, счастливую
Вел по лугу за руку,
Подпевая иволге,
Обрывая таволгу.
Помнишь, по над берегом
Наши песни затемно.
Отчего ж небережно
Берегли что найдено.
Неужели на меже
Это было найдено,
И неужели нами же
Это все раскрадено.
Поле взмокло ливнями,
Почерствело травами,
Реже слышно иволгу,
И завяла таволга.
Это все недавнее
Или все старинное,
Как у Волги таволга,
Как у Волги иволга.
Где ж ты, лето красное,
Где ж вы, ночки быстрые,
Осень зреет астрами,
Обсыпая листьями.
Осень вновь ненастная,
Да и ты неласкова,
И как будто мыслями
Не со мной, а с листьями.
1956
Г. Шпаликов Ах, утону я в Западной Двине…
Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе, —
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.
Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают,
Прости-прощай, Центральный Комитет,
Ах, гимна надо мною не сыграют.
Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.
Очи черные
Очи черные, очи страстные!
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать увидел вас я в недобрый час!
Ох недаром вы глубины темней!
Вижу траур в вас по душе моей,
Вижу пламя в вас я победное:
Сожжено на нем сердце бедное.
Но не грустен я, не печален я
Утешительна мне судьба моя:
Все, что лучшего в жизни бог дал нам,
В жертву отдал я огненным глазам.
Не встречал бы вас, не страдал бы так,
Век свой прожил бы припеваючи.
Вы сгубили меня, очи черные,
Унесли навек мое счастье.
Будь тот проклят час, когда встретил вас,
Очи черные, непокорные!
Не видал бы вас, не страдал бы так,
Я бы прожил жизнь припеваючи.
Часто снится мне в полуночном сне
И мерещится счастье близкое,
А проснулся я — ночь кругом темна,
И здесь некому пожалеть меня.
Счастья нет без вас, все отдать я рад
За один лишь ваш, за волшебный взгляд!
И бледнеет свет солнечных лучей
Пред сиянием дорогих очей.
Цыганочка
Поговори хоть ты со мной, гитара,
Гитара семиструнная, вся душа,
Вся душа полна тобой, а ночь,
А ночь такая лунная.
Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
В чистом поле васельки
Вам, дальняя дорога.
Эх сердце стонет от тоски,
А в глазах тревога.
Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Эх раз, раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
На горе стоит ольха,
А под горою вишня.
Полюбил цыганку я,
А она, она замуж вышла.
Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
У меня жена была,
Она меня любила.
Изменила только раз,
А потом решила.
Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Если вас целуют раз,
Вы наверно вскрикните,
Эх раз, да ещё раз,
А потом привыкните.
Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
Эх раз, да ещё раз, да ещё много-много раз.
На Перовском на базаре…
На Перовском на базаре шум и тарарам,
Продается все, что надо, барахло и хлам.
Бабы, тряпки и корзины, толпами народ.
Бабы, тряпки и корзины заняли проход.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Брюква, дыни, простокваша, морс и квас на льду,
Самовары, щи и каша — все в одном ряду.
И спиртного там немало, что ни шаг — буфет,
Что сказать, насчет спиртного недостатку нет.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Вот сидит, согнувши спину, баба, крепко спит,
А собачка ей в корзину сделала визит,
Опрокинула корзину, и торговка в крик,
Все проклятая скотина съела в один миг.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Вдруг раздался на базаре крик: «Аэроплан!» —
Ловко кто-то постарался, вывернул карман.
Ой, рятуйте, граждане хорошие, из кармана вытащили гроши.
Так тебе и надо, не будь такой болван,
Нечего тебе глазеть на аэроплан.
Есть газеты, семечки каленые,
Сигареты, а кому лимон?
Есть вода, холодная вода,
Пейте воду, воду, господа!
Примечания
1
На английском языке хала-бала (НULLA-BALOO) означает крик, гам, шум. В своих выступлениях Ю. Визбор адресовал эту песню коллегам по редакции журнала «Кругозор». (обратно)2
Мне хотелось написать песню живую и немного «под Клячкина», заодно поиронизировать над псевдоглубокими образами на мелких местах. То, что у меня получилось, ребята-геологи, жившие в общежитии, назвали «Песней весёлого командированного». Песня написана за час. Когда все ушли в кино.(обратно)Юрий Кукин
Последние комментарии
2 часов 31 минут назад
2 часов 34 минут назад
2 часов 45 минут назад
2 часов 51 минут назад
2 часов 53 минут назад
2 часов 56 минут назад