Облачко [Джеймс Джойс] (fb2) читать постранично, страница - 3

пристроился?

– Да, он служит в Земельном комитете^[4].

– Я как-то встретил его в Лондоне, он, по-видимому, процветает... Бедный О'Хара! Спился, вероятно?

– Не только, – сухо сказал Крошка Чендлер.

Игнатий Галлахер засмеялся.

– Томми, – сказал он, – ты ни на йоту не изменился. Ты все тот же серьезный юноша, который, бывало, читал мне нотации каждое воскресное утро, пока я валялся с головной болью и обложенным языком. Тебе бы надо немного пошататься по свету. Неужели ты ни разу никуда не ездил?

– Я был на острове Мэн, – сказал Крошка Чендлер.

Игнатий Галлахер засмеялся.

– Остров Мэн! – сказал он. – Поезжай в Лондон или в Париж, лучше в Париж. Это пойдет тебе на пользу.

– Ты был в Париже?

– Еще бы! Я там повеселился на славу.

– А Париж правда такой красивый, как говорят? – спросил Крошка Чендлер.

Он отпил из своего стакана, а Игнатий Галлахер залпом осушил свой до дна.

– Красивый? – сказал Игнатий Галлахер медленно, смакуя букет своего виски. – Не такой уж он красивый, понимаешь. Нет, конечно, красивый. Но главное – это тамошняя жизнь, вот что. Нет города, равного Парижу по веселью, шуму, развлечениям...

Крошка Чендлер допил свой стакан и не без труда поймал взгляд бармена. Он заказал еще виски.

– Я был в Мулен-Руж, – продолжал Игнатий Галлахер, когда бармен убрал стаканы, – и я побывал во всех кафе Латинского квартала. Ну уж, доложу я тебе! Не для таких божьих коровок, как ты.

Крошка Чендлер молчал; бармен скоро вернулся с двумя стаканами; тогда он дотронулся своим стаканом до стакана своего друга и повторил его тост. Он начинал испытывать легкое разочарование. Тон Галлахера и его манера выражаться не нравились ему. Было что-то вульгарное в его друге, чего он раньше не замечал. Но возможно, что это просто оттого, что он живет в Лондоне, среди газетной толчеи и грызни. Прежнее обаяние чувствовалось под новой, развязной манерой держаться. И как-никак Галлахер пожил, он повидал свет. Крошка Чендлер с завистью посмотрел на своего друга.

– В Париже всем весело, – сказал Игнатий Галлахер. – Там умеют наслаждаться жизнью, и что же, скажешь, это нехорошо? Если хочешь пожить по-настоящему, надо ехать в Париж. И знаешь, парижане прекрасно относятся к ирландцам. Когда они узнали, что я ирландец, они меня чуть не задушили, да, да.

Крошка Чендлер вновь отпил из своего стакана.

– Скажи-ка, – начал он, – Париж в самом деле такой безнравственный город, как о нем говорят?

Игнатий Галлахер величественно поднял правую руку.

– Все города безнравственны, – сказал он. – Конечно, в Париже можно увидеть довольно пикантные вещи. Вот, например, на студенческих танцульках. Есть на что посмотреть, когда курочки разойдутся. Ты, надеюсь, понимаешь, о ком я говорю?

– Я слышал о них, – сказал Крошка Чендлер.

Игнатий Галлахер допил свой виски и покачал головой.

– Да, – сказал он, – что ни говори, а нет другой такой женщины, как парижанка, – по остроумию, по шику.

– Значит, это безнравственный город, – сказал Крошка Чендлер с робкой настойчивостью, – я хочу сказать, по сравнению с Лондоном или с Дублином.

– Лондон! – сказал Игнатий Галлахер. – Никакого сравнения. Спроси Хогэна, дорогой мой. Я немножко просветил его по части Лондона, когда он приезжал. Он открыл бы тебе глаза... Послушай, Томми, что ты все прихлебываешь, это тебе не пунш, пей сразу.

– Нет, право...

– Да брось, ничего с тобой не сделается. Что закажем? Опять того же?

– Ну... давай.

– Francois, еще по стаканчику... Закурим, Томми. – Игнатий Галлахер вытащил портсигар. Оба друга закурили и молча пыхтели сигарами, пока им не подали виски.

– Я скажу тебе свое мнение, – сказал Игнатий Галлахер, вынырнув, наконец, из облака дыма, за которым он скрывался, – мы живем в странном мире. Где уж тут нравственность. Я слыхал о таких случаях, да что я говорю – слыхал, я знаю о таких... случаях...

Игнатий Галлахер задумчиво попыхтел сигарой и затем ровным эпическим тоном принялся набрасывать перед своим другом картины разврата, царящего за границей. Он перечислил пороки нескольких столиц и, по-видимому, склонялся к тому, чтобы присудить пальму первенства Берлину. Были вещи, за которые он не мог поручиться (он только слыхал о них), но многое он знал по собственному опыту. Он не пощадил ни чина, ни звания. Он разоблачил тайны европейских монастырей, описал нравы, бытующие в высшем обществе, и закончил тем, что рассказал со всеми подробностями скандальную историю про одну английскую герцогиню, причем подтвердил, что история эта достоверна. Крошка Чендлер был очень удивлен.

– Да, – сказал Игнатий Галлахер, – здесь, в нашем старом, захолустном Дублине, про такие вещи и не слыхивали.

– Тебе, должно быть, показалось очень скучно у нас, – сказал Крошка Чендлер, – после всего того, что ты видел!

– Знаешь, – сказал Игнатий Галлахер, – для меня это отдых – побывать здесь. Ну, а потом, ведь это же родное гнездо, как говорится. Что бы там ни было, а нельзя не любить его.