Том 2. Стихотворения 1917-1922 [Велимир Хлебников] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Слово пою я о том,
Как огневод, пота струями покрытый, в пастушеской шкуре из пепла, дыма и копоти
Темный и смуглый,
Белым поленом кормил тебя,
Дровоядного зверя огня.
Он, желтозарный, то прятался смертью
За забор темноты, то ложился кольцом, как собака,
В листве черного дерева мрака.
И тогда его глаз нам поведал про оперение синего зимородка.
И черными перьями падала черная ветвь темноты.
После дико бросался и грыз, гривой сверкнув золотой,
Груду полен среброрунных,
То глухо выл, пасть к небу подняв, – от холода пламенный голод, – жалуясь звездам
Через решетку окна звезды смотрели.
И тебя, о огонь, рабочий кормил
Тушами белых берез испуганной рощи,
Что колыхали главами, про ночь шелестя,
И что ему всё мало бы,
А их ведь не так уж много.
О приходе людей были их жалобы.
Даже на вывеску «Гробов продажа»
(Крик улиц темноты)
Падала тихая сажа.
23 октября 1917

(обратно)

«На лодке плыли боги…»*

На лодке плыли боги,
И подымалась мимо рука,
В зеркальные окутана чертоги,
Над долом теневого выморока.
А сейчас все Временное правительство
Отправлено в острог на жительство.
25 октября 1917

(обратно)

«Воин морщинистолобый…»*

Воин морщинистолобый
С глазом сига с Чудского озера,
С хмурою гривою пращура,
Как спокойно ты вышел на битву!
Как много заплат на одеждах!
Как много керенских в грубых
Заплатах твоего тулупа дышит и ползает!
Радости боя полны, лезут на воздух
Охотничьи псы, преломленные сразу
В пяти измерениях.
28 октября 1917

(обратно)

Письмо в Смоленке*

Два угломига.
И то и не <э>то.
Я счетоводная книга
Живых и загробного света.
Это было, когда, точно окорок
Теплый и вкусный у вашего рта,
Встал, изумленный, сегодняшнего рока Рок
И извинилась столетий верста.
Теплыми, нежными одеялами
Протянулись жирные, черные грязи.
Шагали трехгодовалые,
Шагами смерть крестя.
Трупы морей были вытесаны в храмы
Рукой рабочих посадов,
Столбы и доски речных берегов,
Во львов, поворачива<ющих> шар <земной>.
Трупы лесов далеких столетий
Ели, сопя, паровозы,
Резво конюшни свои на столе оставляя,
И грубо и не так тонко, как люди,
Черною сажей дышали.
Трупы лугов в перчатке коровы,
Нет, не в перчатке, в парче
Круторогих, мычащих дрог похоронных –
Дрог, машущих грязным хвостом,
Как лучшего друга, любовно
Люди глазами ласкали.
Клок сена в черных
Жующих губах коровы
Был открытым лицом воскового покойника сена.
Труп вёсен и лет
В парче из зерна был запрятан,
Да, в белой муке и в зерне
Золотучем, как пиво.
Знайте, – это
Белыми машут сорочками черные кони –
Похороны трупа Красного Солнца.
[За это и в окороке и в ветчине
Вылез Владимир Красное Солнышко.]
И там с грохотом едет телега,
Доверху полна мясными кровавыми цветами,
У ноздрей бога красивого
Цветками коров и овец многолепестковыми.
Знайте, – это второй труп великого Солнца,
Раз похороненный устами коров,
Когда <они> бродили по лугу зеленому,
Второй раз – ножом мясника,
Когда полоснул, как поезд из Крыма
На север [в нем за зеркалом стены вы едете],
По горлу коровы…
И если ребенок пьет молоко девушки,
Няни или телицы,
Пьет он лишь белый тоуп солнца.
И если в руне мертвых коз
И в пышнорунной могиле бобра
Гуляете вы или в бабочек ткани искусной
Не знаете смерти и тлена, –
Гуляете вы в оболочке солнечной тлени.
Погребальная колесница трупа великого Солнца:
Умерло солнце – выросли травы,
Умерли травы – выросли козы,
Умерли козы – выросли шубы.
И сладкие вишни.
Мне послезавтра 33 года:
Сладко потому мне, что тоже труп солнца.
А спички – труп солнца древес.
Похороны по последнему разряду.
О,