Я люблю [Александр Остапович Авдеенко] (fb2) читать постранично, страница - 3
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (149) »
* * *
Встретились они в питейном заведении Аганесова, за ситцевой занавеской, разделявшей «кабинеты». На столе тускло зеленели пивные бутылки. Приманчиво колыхалась в пузатом графинчике водка. На жестяном блюде пламенела куча теплых раков — они как будто ползли к тарелкам с огурцами, мясом, салом, студнем, солянкой. В кружках кипела пивная пена. За перегородкой стонала гармонь. В обоях шуршали тараканы. У Остапа кружилась голова от невиданных обильных и жирных закусок, от того, что приготовился сказать десятнику. «Нет, не теперь, — думал Остап. — Нехай человек охмелеет, веселости хватит, тогда и выложу». И снова кипела пена в кружках, лилась водка, крякал от удовольствия десятник. Остап угодливо смотрел в рот Бутылочкину. И когда тот, высосав очередной стакан водки, облизывал губы, Остап подносил ему наколотый на вилку кружочек огурца, рвал рачьи клешни. — Закусите, Микола Николаич, будь ласка! Десятник закусывал, а Остап смотрел на него и жалел, что так много хорошей пищи будет съедено зараз. Десятник двигал челюстями, пил, гладил горбатый кадык и все больше хмелел. Сытый и пьяный, пожелал музыки и песен. — Попроси, родной, чтоб сыграли «Чаечку». Остап дал гармонисту двугривенный. Ярко расписанные мехи гармоники выговаривали, пели о том, как вспыхнуло утро, как над озером пролетала чайка и как ее ранил охотник безвестный. Бутылочкин перестал есть и пить, расчувствовался. — Красиво, сволочь, играет, душу рвет! «Вот теперь и надо дело делать, — подумал Остап. — В самый раз. Он сейчас добрее доброго». Достал из-под стола пакет, сорвал веревку, развернул синюю сахарную бумагу. Радугой вспыхнули платки бухарского шелка. Рядом с платками — две пары сандалий из желтой кожи, табак, папиросы, жестяная коробка настоящего душистого чая фабрики Высоцкого. Остап тихонько погладил шелк, подумал: «Целый год своей Горпине, Грушеньке, сберегал… И сандалии своему сыну, Кузьме, а отдаю чужому…» На минуту прикрыл глаза от жалости. Скомкал подарки и почти бросил в лицо десятнику. Но сказал ласково, просяще: — Микола Николаич, хозяйке вашей дарю… деткам. Не откажите! Бутылочкин, набивая карманы подарками, милостиво кивал головой. — Не откажу, дорогой, не откажу. — Микола Николаич, я хочу вам сказать… — заикался Остап. — Говори, родной, говори! — В ваших руках моя судьба… — И не только твоя, дорогой. Двести человек на заводе считают меня за своего благодетеля-с. Двести! А почему? Всех люблю, за всех болит сердце, кровью наливается, если что не так. Постой, ты что-то хотел сказать? Говори! Десятник положил руку на плечо Остапу, ласково сощурился, ждал. — Микола Николаич, я хочу сказать… Обрыдло хомут чернорабочего таскать, прохвессию б какую-нибудь заводскую… хоть чугунщиком на доменной печке. Рука Бутылочкина покинула плечо Остапа, верхняя губа, едва прикрытая жиденькими висячими усами, зло дернулась кверху, обнажая крупные белые зубы. — За пять целковых профессию хочешь раздобыть? — спросил он. Голос был трезвый, чужой, враждебный. — Я прибавлю, если мало, — испугался Остап. — Ну, если так… — Еще пятерку прибавлю. Десятник молчал. Синие дряблые веки прикрывали глаза. — Мало? — изумился Остап. — Десять карбованцев!.. Пять наличными, пять на угощение. И подарочек еще в придачу. Бутылочкин открыл глаза, в упор, трезво посмотрел на Остапа: — Кто хочет получить заводскую профессию, тот и двадцать целковых не пожалеет. — Побойтесь бога, Микола Николаич! — Боюсь, дорогой, боюсь… мог бы и все сорок потребовать. — Нет у меня такой наличности, господин десятник, — угрюмо ответил Остап. — А кто сказал, что я не могу подождать до другой получки? — Подождете? — обрадовался Остап. — Правда? — А то как же! Подожду, дорогой, подожду, не сомневайся. — Спасибо, Микола Николаич! Наличные зараз дать или… — Сейчас, сейчас! Остап достал пятерку, бережно завернутую в темный платок, отдал десятнику. — Так вы ж побеспокойтесь, Микола… продвиньте в чугунщики. — Не тревожься. Устрою. Не долго в чугунщиках продержу тебя, дорогой. Подниму в горновые. Я все могу-с. Не веришь? Ты не смотри, что я такой… Молодой, зато ранний. Тебе сколько лет? — Двадцать пять недавно стукнуло… — Одногодки мы с тобой, видишь, а я уже десятник. Как, отчего и- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (149) »
Последние комментарии
4 часов 7 минут назад
4 часов 8 минут назад
6 часов 9 минут назад
6 часов 11 минут назад
2 дней 4 часов назад
2 дней 4 часов назад