cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
улицах. Неимоверным усилием передвигая одеревеневшими ногами, весь в поту, грудь ходит как кузнечный мех, он влетел на площадь, где дружина уже красовалась ровными, блистающими металлом рядами. Евпатий, не останавливаясь, летел вдоль строя, вытянув шею, крутил головой, пытаясь увидеть знакомые лица дружинников своей сотни. Вдруг он чуть не столкнулся с десятком всадников в доспехах, блистающих золотом и драгоценными каменьями. Он метнулся от одной лошади и едва не попал под копыта другой и, вконец растерявшись, поскользнулся и рухнул наземь со всей своей бронею! Шлем скатился с головы, Евпатий, лазая на четвереньках между конскими ногами, подобрал шелом, надел его, поднял голову, и — о ужас! — над ним на огромном жеребце возвышался сам набольший воевода рязанский!
— Ты откуда будешь, воин?! — пророкотал воевода, грозно сверкнув очами.
Евпатию показалось, будто небеса разверзлись громом, он побледнел, в глазах слегка потемнело.
— О… о… коло врат я… — заикаясь, пролепетал Евпатий, поднимая копье и со звоном роняя щит.
— Коловрат?! Быстро в строй! Коловрат!
Евпатий, вздев копье вверх, прижимая щит под мышкой, ринул прямо на плотный строй дружины, который сразу разомкнулся, и незадачливого отрока отпихали в последние ряды, подальше от воеводских глаз.
Ядреный мужицкий хохот во всю глотку, не таясь, заполнил площадь. Смеялись все, и набольший воевода с сопровождавшими его первыми рязанскими боярами тоже. С тех пор так и пристало — Коловрат да Коловрат. Но за три десятка лет забылось уже людьми, от чего пошло это прозвище, люди старели, умирали, приходили новые, и все уже воспринимали это как неотъемлемую часть его имени — Евпатий Коловрат, и, более того, теперь происхождение этого имени связывалось с особым воинским умением, в котором Евпатию не было равных и о котором будет сказано дальше.
Евпатий прервал воспоминания и вернулся к настоящему:
— Что скажешь, Старый? Мне уже нечего терять на этом свете, все, что было мне дорого, ушло, но людей поведу на верную гибель…
— Слушай свое сердце, Коловрат, но не ненависть свою.
Костер угасал. Они сидели неподвижно, зачарованные мерцанием углей, ощутимо объятые тишиной, будто тишина обрела плотность.
* * *
Переночевав в лесной избушке, Коловрат вернулся к дружине, — дело не терпело отлагательства. Посланные возвращались со съестными припасами и людьми. Его дружина составляла уже около полутысячи человек. Некоторые пришли с конями. Лесовики были вооружены луками, топорами, рогатинами. Рогатина — короткое копье в рост человека с толстым древком и широким длинным лезвием наконечника — в крепких мужицких руках очень грозное оружие.
Не задерживаясь долго, дружина двинулась вверх по Оке к Коломне. В пути дружина росла как снежный ком, — из леса навстречу выходили небольшими ватагами вооруженные мужики. В одном месте привалило сразу две сотни оружных под предводительством матерого охотника. Они уже сталкивались с монголами и изрядно пощипали из леса их отбившиеся сотни. К разрушенной Коломне подошло уже около тысячи ратников, горящих жаждой мщения. Монголы ушли отсюда недавно, следы неисчислимого войска были свежи. На целые версты снег был вытоптан до земли сотнями тысяч конских копыт. Степняки ушли на Москву.
Коловрат приказал всем пешим ратникам идти лесами на север наперерез, выходить к реке Клязьме, а сам с тремя сотнями всадников помчался вдогон монгольскому войску, — своими глазами посмотреть, своими руками пощупать.
Монголы осадили Москву, и в разные стороны от монголь-ского войска, словно щупальца, потянулись конные сотни — зорить землю, грабить села, добывать припасы для войска, ловить скот и разбежавшихся по лесам людей. Одна такая сотня, отяжеленная добычей от удачного набега, возвращалась к войску, гоня несколько десятков полонянников. Никто не ждал опасности, вдруг из-за леса наперерез высыпало несколько сотен конных воинов в кольчугах, остроконечных шлемах, — это были русские. Конная лава развернулась, обтекая обоз, оторопевшие монголы в считанные мгновения были смяты и порублены, пленных не брали.
Освобожденные полонянники вновь завладели своим добром, мужчины, взяв монгольское оружие и сев на монгольских коней, присоединились к дружине Коловрата, у женщин же своя нелегкая доля в лихолетье, — сохранить детей, да тепло домашнего очага в своем сердце, — свой подвиг, не ратный, но подвиг терпения и ожидания, — ждать через все горести и напасти своих ненаглядных, потому и ненаглядных, что не наглядеться потом выплаканными очами на милого своего, когда вернется он, и радуясь, и не веря еще, что жив и уцелел в этой бешеной круговерти лихолетья. Оставаясь, женщины принимали на свои плечи и все тяготы мужского труда, и подвиг их незаметен в тени ратных дел, но не менее значим, и не будь его, не было бы и ратных побед, не будь его, и ратные победы ни к чему. Так поклонимся же женщине, сохранившей детей в суровую годину, а значит,
Последние комментарии
8 часов 59 секунд назад
9 часов 33 минут назад
13 часов 27 минут назад
13 часов 31 минут назад
18 часов 52 минут назад
2 дней 6 часов назад