Ночлег в чужой квартире [Леонид Аронович Жуховицкий] (fb2) читать постранично, страница - 2

в десять.

— Как сегодня?

Это, был уже вопрос, и блондинка тут же включила свой вежливый магнитофончик:

— Возможно, как сегодня.

Девушка отошла от стойки, но вдруг обернулась и зло, в полный голос, бросила через плечо:

— Ох и халтурная контора — Аэрофлот!

Блондинка, и бровью не поведя, посоветовала:

— Езжайте поездом.

И повернулась к Батышеву.

— Девушка, миленькая, — начал он, пытаясь хоть понимающей интонацией выбиться из безликой массы вопрошающих, — а почему отложен двадцать шестой?

— Отложен неприбытием самолета, — отчеканила блондинка. Но, видно, интонация Батышева все же прошибла ее броню — она вдруг добавила просто и вполне по-человечески: — Два дня Москва не принимает. Сколько рейсов в Омске сидит да в Челябинске! Пока в Москву, пока обратно… Депутаты вон сидят с утра, улететь не могут…

Батышев поблагодарил и отошел.

Наверное, можно было сунуться еще куда-нибудь — к начальнику перевозок, например. Но за день сидения в порту в Батышеве произошел какой-то слом. Из благополучного, уверенного в своих правах пассажира он превратился в ожидающего, человека зависимого. В голосе и фигуре постепенно накапливались искательность и покорность.

И теперь, отойдя от стойки, Батышев почувствовал себя не тренером по гимнастике и не привыкшим к уважению университетским преподавателем, каким был на самом деле, а просто средних лет мужчиной с авоськой в руке. В таком состоянии ходить по начальству бесполезно. Батышев огляделся и, как раньше видел людей, протискивающихся к стойке справочного, так теперь увидел сидящих на узлах, теснящихся на лавках, а то и спящих на полу, пристроив под бок плащ, а под голову чемодан. Сейчас конкурентами были они.

Сидящих было полно, даже спящих порядочно. Щетина мужчин не обещала ни скорого вылета, ни койки в комнате отдыха — или как там она называется… Оставалось пытать счастья в городе.

Батышев вышел на улицу и снова увидел высокую девушку. Она стояла на троллейбусной остановке — верней, не стояла, а ходила взад-вперед, и на поворотах подошвы ее ботинок резко скрипели об асфальт.

Она была худощава, в брюках, тесных на бедрах и широких внизу, в жестких туристских башмаках на крепкой подметке с рантом. На плече у нее висела дорожная сумка, конусом сходящаяся кверху и, как рюкзак, стянутая шнурком. Через руку была переброшена зеленая, порядком выцветшая куртка студенческого стройотряда.

Было прохладно и ветрено. В конце концов девушка тоже это заметила, надела куртку, и тогда стала видна живопись на спине: белый след человеческой ступни и, теми же белилами, надпись «Шикотан» — почему-то латинскими буквами.

Впрочем, Батышев не слишком удивился: как в годы его студенчества было принято не выделяться, так теперь положено чудить…

Лицо у девушки было грубоватое, с выступающими скулами, прямые русые волосы казались жесткими даже на вид. Напряженный взгляд узковатых глаз никак не реагировал на окружающее — словно в стену упирался. И лишь пухлые беспомощные губы бросали мягкий отсвет на это замкнутое лицо.

В троллейбусе их притиснуло друг к другу, и Батышев отвернул лицо, чтобы дыханием не касаться ее щеки.

Видно, девушке наступили на ногу — она скривилась и мотнула головой. Батышев вспомнил ее жалкий, бессмысленный скандал у стойки справочного и подумал, что девчонке, видно, здорово плохо — вот и сейчас готова сорваться. Он произнес спокойным тоном товарища по несчастью:

— Что поделаешь — погода! Бог даст, завтра полетим.

Девушка посмотрела на него без особого удивления.

— Я тоже с двадцать шестого, — объяснил Батышев. Тогда она сказала:

— Завтра я, может, сама не захочу.

Больше они в троллейбусе не разговаривали. Но когда Батышев спросил у соседа, где ближайшая гостиница, девушка подняла голову и тоже вслушалась в ответ.

Выбравшись на остановке и повернув к гостинице, Батышев заметил, что девушка идет поблизости, метрах в трех — и рядом, и не рядом.

— Боюсь, все забито, — сказал он. — У вас есть что-нибудь на худой конец?

Не сразу она ответила:

— Лучше бы в гостинице.

В вестибюле гостиницы было посвободней, чем в аэропорту, но ненамного.

Батышев поставил чемодан к стене, сверху примостил авоську и сказал девушке:

— Погодите тут.

Авоська с рыбьим хвостом избавила от необходимости выбирать стиль отношений. Девушка и пожилой человек — другого не оставалось.

У стойки администратора тосковало человек пять. Они просто стояли, даже не в очереди. Вывод напрашивался сам.

— Насколько я понимаю — ничего? — спросил Батышев администраторшу с той же понимающей, даже сочувственной интонацией, что и надменную блондинку в аэропорту.

— Видите, — вздохнула она.

— Вижу, — вздохнул и Батышев.

— Мне не жалко, — сказала женщина, — я бы всех пустила. Да куда?

В голосе ее почувствовалась некоторая слабость, и Батышев на всякий случай уточнил:

— Даже до утра?

— Вон, все они до